ДАВИД ЯНОВСКИЙ «Я ВЕРЕН БЫЛ СУДЬБЕ СВОЕЙ» by gmx59102

Давид Яновский

Я ВЕРЕН БЫЛ СУДЬБЕ МОЕЙ

Книга поэзии Переводы

Берлин 2017

Давид Яновский Я ВЕРЕН БЫЛ СУДЬБЕ МОЕЙ

Форматирование Иосифа Малкиэля Рисунки Мальвины Зор

ISBN 978-3-926652-90-4

Druckerei CONRAD GmbH Breitenbachstrasse, 34 - 36 13059 Berlin

Я ВЕРЕН БЫЛ СУДЬБЕ МОЕЙ

Составители: Лиля Яновская, Инга Яновская, Мальвина Зор

Берлин 2017

Семья Данечки выражает глубокую признательность и благодарность за огромный труд, вложенный в создание этих двух книг: Анжеле Подольской Брониславе Фурмановой Иосифу Малкиелю и Леониду Бердичевскому

«…НО РАЗВЕ СТИХИ МОИ – НЕ МОЛИТВЫ?»* Уже более двух веков Поэзия занимает одно из главенствующих мест на Олимпе русской литературы. Многократно менялись литературные направления, приходили и уходили Поэты, кто-то оставался в сердцах и мыслях благодарного читателя, кто-то безвозвратно исчезал. Любители и знатоки Поэзии вечны. Это особая каста читателей – ей не подвластны эпохи, мода, престиж. Каждый читатель имеет личное мнение, пристрастия, своё восприятие. О Поэзии написаны сотни книг и диссертаций, существует целая отрасль – стиховедение. Однако, не в этом суть. А в том, что читателя не обмануть. Большинство принимают ясность и чёткость изложения, когда глаз и ухо свободно впитывают строки, мелодику, сюжеты. К таким благородным и честно относящимся к читателю Поэтам, можно смело отнести нашего современника, Поэта и Переводчика иноязычной Поэзии, – Давида Яновского. Ведь бывали в его долгой литературной жизни соблазны подпасть под влияние того или иного искателя, так называемых, «новых форм», но Д.Яновский остался верен подлинному, классическому канону стихосложения и композиции. К тому же, строгое отношение к собственному творчеству и искреннее уважение к читателю не позволяли ему торопливо, очертя голову, издавать свои сочинения. Он десятки раз перечитывал, корректировал, меняя ту или иную строку, строфу, заголовок, размер и ритм уже завершённого стихотворения. К сожалению, предлагаемый двухтомник является его посмертным трудом, его «лебединой песней», с собственным, узнаваемым голосом, интонацией, тембром, строфикой и логикой. Все эти компоненты никогда не подводили его поэзию... Не хочется акцентировать внимание читателя на той или иной понравившейся строке или строфе, вырывать их из контекста всего стихотворения, ибо это звучало бы, как навязывание, разбивая впечатление цельности сюжета и авторской мысли. Читать стихи Давида Яновского следует целиком.

Вдумчивое чтение открывает мир и личность автора во всём их многообразии. Досконально владея общепринятыми нормами стихосложения, его метрикой, тканью повествования, обладая незаурядными способностями и абсолютным слухом, он предлагает свою, только ему присущую интонацию стихотворения. Его излюбленными стихотворными стопами являлись ямб, хорей, дактиль и амфибрахий. Рифмовка – перекрёстная либо парная. Всё это создаёт музыкальную гармонию и свободно воспринимается читателем с любым уровнем интеллекта. Темами его стихотворений, как и у многих мастеров этого литературного жанра, были особое, трепетное отношение к природе, к любимой женщине, к семье, к религии, к событиям мирового масштаба современности. Особое место занимала тема, волновавшая его воображение с «младых ногтей» – тема еврейства, тема судьбы еврейского народа, его трагедии, гордости и, несомненно, библейские сюжеты, ибо человеком он был верующим, глубоко почитавшем законы и праздники еврейского народа, что было патриотично, но лишено напускного снобизма. Стихам Яновского не нужна адаптация, какие-либо сноски или комментарии. Они в чистом виде переданы бумаге, – своеобразному звену между Стихотворцем и Читателями… Хочется остановиться на его переводческом наследии. Свободно владея немецким и украинским языками, прежде чем приступить к переводу, он долго работал с текстом оригинала, стараясь вникнуть в мысль того или иного понравившегося ему иноязычного материала, по мере возможного, сохраняя его строфику и размер стиха. Так, прочитывая книгу современной украинской поэтессы Лины Костенко «Река Гераклита», Давид Яновский не позволил себе нарушить ритм или сюжет её стихов. Он, почти полностью предложил русскоязычному читателю в переводе всю книгу, учитывая особенности языка оригинала, его метафоричность, его логику и дыхание. В переводах с немецкого языка хотелось бы, прежде всего, обратить внимание на переводы стихотворений малоизвестной русскому читателю поэтессы Маши Калеко. А ведь 8

её книга «Лирические стенограммы» выдержала в Германии огромное множество переизданий. Её стихи горячо любимы несколькими поколениями и по сию пору регулярно переиздаются. Они цитировались наизусть такими столпами немецкоязычной литературы, как Г. Гессе, Т. Манн, Б. Брехт и другими. Давид Яновский одарил русскоязычного читателя огромным количеством её стихов, блистательно переведя их. Он переводил и других немецких поэтов, близких ему по духу, восприятию жизненных коллизий и интонаций, начиная с классиков до современников. В их числе стихотворение Р-М. Рильке «Пантера», которое насчитывает около двухсот переводов на русский язык. Однако, перевод Давида Яновского можно смело поставить в первый ряд этих переводов, ибо по смыслу и логике оно точнее передаёт мысль, авторскую подачу и темперамент оригинала. Одним словом, добросовестный подход к авторскому тексту и нежелание чем-либо исказить его, достойны уважения. Впрочем, в этом весь Поэт Давид Яновский, – самозабвенный Мастер, яркая фигура в русской эмигрантской литературе четвёртой волны. Думается, что читатель будет неоднократно возвращаться к его книгам, обнаруживая всё новые и новые открытия, духовно подтверждая ими своё мироощущение. Не зря существует поверье, что Автор продолжает жить в своём творчестве, пока существуют читатели. Личность Давида Яновского свободно узнаваема почти в каждой его стихотворной строке. Автор этого предисловия убеждён в том, что эти книги откроют поэтический мир Давида Яновского, и читатели превратятся в искренних почитателей его дарования. Леонид Бердичевский * строка из стихотворения Д. Яновского

Даня – Лике

Из последних круговорот воды в природе, и чувств и мыслей карусель. то мы по снегу вместе бродим, то вместе слушаем капель. туман и солнце нас морочат и вещи прячутся от нас, a сердце знает, сердце хочет любить как будто в первый раз. поблёкли краски на обложке, но книга пишется судьбой... ты умерла со мной немножко, я продолжаю жить с тобой. 19.02.2017

СУДЬБА Когда тебя впервые я увидел, То сразу понял: ты – моя судьба. Когда меня тогда ты увидала, Ты тоже поняла, что я – твоя судьба. В тот миг объединились наши судьбы, И появилась общая судьба. С тех пор по жизни нас она ведёт. Нелёгкий путь, но хорошо нам вместе. 11 октября 2013 год

* * * Не просыпаюсь и кофе не пью и не сажусь в самолёт. я слушаю птиц и им подпою, когда настроенье прийдёт. не числюсь, не значусь и не состою и не плачу за проезд... но каждую шутку я слышу твою, и вижу я каждый твой жест. не устаю, не болею, не жду крутых поворотов в судьбе. я подбираю к звезде звезду на яркие бусы тебе. я рядом с тобою и день и ночь я каждый твой взгляд ловлю. ты прогони все сомнения прочь: я жив, потому что люблю. 6.03.2016

* * * и будет рассвет, но не будет заката и будет закат, но не будет ночи и будет всё, как было когда-то и будет всё, как ты захочешь. мы будем гулять, любимая, верь мне мы будем гулять, не стуча каблуками вне суеты, вне пространства, вне времени над облаками. 26.09.2016

* * * в Берлине дождь стоит стеной, в Берлине дочь сидит с тобой. вы говорите обо мне и о невидимой стене. я здесь с тобой, ты не одна! и вдруг растаяла стена. гони, гони дурные сны, ведь между нами нет стены. Осень/зима 2016

* * * ты спросишь меня, что мне в жизни важно? чему я особенно рад? я тотчас отдам весь мой рай бумажный за твой изумительный взгляд. печатная мудрость бессчётных книжек пленяла меня, спору нет, но чудо улыбки твоей мне ближе, чем самый блестящий сонет. я счастлив всегда, что тебя я встретил и дам тебе честный ответ: дороже всех книжных страниц на свете мне тот лотерейный билет. 15.11.2016

* * * что год, что без году неделя, мгновений тает череда. мы вечность на куски не делим вот океан, а в нём вода. ты думаешь, что мы в разлуке, а я не расстаюсь с тобой, твои целую лоб и руки. ты лишь качаешь головой. бежит, пути не разбирая, витая жизни колея. но знаю точно, точно знаю, всегда мы вместе – ты и я. 18.02.2017

Из ранних

ПРЕДВЕЧЕРНИЙ ПЛЯЖ На ночь прощаясь с землёй, Солнце её так любовно ласкает... Лучами струится покой, Шум суетливого дня затихает. Остались на тёплом песке Лишь любители предвечерней лени. Забыв о работе, стихах и тоске, Я лежу на твоих коленях. Говорят, будто годы счастья, Пролетают словно мгновенья, У меня, однако, сложилось Обратное впечатленье. Эти минуты близости Показались мне целой вечностью, Вместившей нашу вселенную Со всей её бесконечностью. 1957

ТВОИ ГЛАЗА Гордые, ясные, с искрами смеха, Очи твои, как мне грустно без них! Голос твой нежный, как дальнее эхо, В сердце бездонном протяжен и тих. Я не видал вас, любимые очи. Может быть вы – синева и лазурь, Может – темнее безмесячной ночи, Может быть – серые, с отблеском бурь. Я не по цвету глаза те узнаю. Взгляд их, как солнце, согреет меня. Голос родной, моё сердце лаская, Скажет застенчиво: «Ну, вот и я!» 1958

ХОЧУ... Хочу, чтоб мой горячий поцелуй Обжёг твои доверчивые губы, Чтоб к волосам твоим, потоку чёрных струй, Я лбом своим пылающим прильнул бы. Хочу сдавить ласкающей рукой Твоей груди горячую округлость, Хочу обнять со страстностью такой, Чтоб вся ты от желанья содрогнулась. Хочу тебя! Хочу познать с тобой Мучительную сладость ожиданья И в сдавленных висках бушующий прибой, И яростную радость обладанья! 1959

ИЗ ПИСЬМА Здравствуй, милая Лика! Опять я пишу и страдаю: Мыслей и чувств так много, а на бумаге – пшик. Днём ты со мною рядом по учрежденьям шагаешь, А закрою глаза – ты смеёшься, показывая язык. Тоска тут такая, Лика, что хочется взвыть собакой. Город чужой и хмурый, чужие лица вокруг... Если бы не милиция, давно бы затеял драку, До того без тебя тоскливо, жена моя, лучший друг! 19. 07. 61

* * * Я не знаю: это звёзды К нам спускаются с небес И цветами осыпают Поле, сад и тёмный лес? Иль цветы весенний ветер Поднимает в небеса И горит, переливаясь, Ночью звёздная роса. Но одно я твёрдо знаю: То, что звёзды и цветы Лишь за тем и существуют, Чтобы радовалась ты.

* * * Всё реже тянет побродить, Всё чаще валит с ног усталость, Всё меньше вёсен впереди, Всё больше позади осталось. Но вопреки календарю И записям унылых метрик, Я всё неистовей горю, Сжигаемый любовным ветром. Тобой одной зажжён пожар, Мой друг единственный, родной. Моей души сердечный жар Одной тебе, тебе одной.

* * * Не волнуйся, моя родная, Если нет меня дома поздно, И меня у дверей встречая, Не смотри на меня сквозь слёзы. Что б ни делал я, где бы не был, Ты всегда и везде со мной, Словно ясное нежное небо Над суровой и чёрной землёй. Ну, а раз ты со мною рядом, Не страшна мне любая беда. Так не плачь же, родная, не надо! Будь весёлой везде и всегда.

НА ЛОТЕРЕЙНОМ БИЛЕТЕ Я хотел бы тебе подарить Жемчугов драгоценную нить, Но, увы, я беден, как прежде. В ожидании лучших лет Шлю тебе лотерейный билет, Лишь тень надежды.

* * * Семь роз, а надо – двадцать семь. Выходит, – двадцать роз за мною. Увы! Я обеднел совсем, Но я не плачу и не ною. Как прежде я тебя люблю, И знаю, что любим как прежде. Всё остальное – уступлю Любому жадному невежде. 6.07.1988 г. (27-я годовщина свадьбы)

* * * Как хочется, чтоб было хорошо Моим девчонкам Инге и Мальвине! Чтоб в гости к ним хоть раз в неделю шёл Я со своей любимой половиной. Как хочется, чтоб было хорошо Хорошим людям всем на белом свете! А всех плохих я стёр бы в порошок, Чтоб не страдали старики и дети. Как хочется, чтоб было хорошо Лесам и травам, тиграм и коровам! Чтоб каждый камень, каждый корешок, Рос на земле счастливым и здоровым. Так хочется! И страстно сквозь года Бормочется: «О если бы всегда!..»

* * * Как хорошо, что ты роди´лась! (Точнее, правда, – родилáсь!) Как кляча жизнь моя тащилась, И вмиг стрелою понеслась. Как хорошо, что ты родилась! Ну что б я делал без тебя? Что толку, ты скажи на милость, Жить, не волнуясь, не любя? Как хорошо, что ты родилась! Меня, шутя, с ума свела, И быть моею согласилась, И мне двух дочек родила. Как хорошо, что ты родилась! И так прекрасно расцвела! Дай Бог, чтоб ты не изменилась И долго счастлива была! 11.10.91 г.

8 МАРТА 1997 г. Уныло, сыро на дворе, Как будто не весна, а осень, Хоть март стоит в календаре И праздничная цифра «восемь». Но дождь нам не испортит праздник: Решает не погода, а душа. Ещё нам улыбнётся март-проказник И будет жизнь светла и хороша.

СОЛНЦЕЛИКАЯ СОЛНЦЕ ЛИКА Я Блестят на солнце мелкие снежинки, Наполнен воздух яркой мишурой. Твоих кудрей упругие пружинки Слегка колышет золотистый рой. Позолотило солнце каждый волос, Позолотило зелень милых глаз, Как будто небо тихо раскололось И золотая лава пролилась. Тобой любуясь, как залётной птицей, Я не мечтаю больше ни о чём, И пламенем любовь моя струится, Соперничая с солнечным лучом. В тебе соединились визави Свет солнечный и свет моей любви.

ТОСТ НА ЮБИЛЕЕ ЖЕНЫ 55 лет назад, в Киеве, на Подоле, на остановке 16-го трамвая «Красная площадь» я впервые увидел сияние этих глаз, которое до сих пор не тускнеет и каждый день согревает мне душу. В этот день я совершил поступок, который определил счастье всей моей жизни. Я познакомился с Лилей. Это был поступок, мне совершенно не свойственный. Никогда до этого я не знакомился с девушками на улице, по собственной инициативе, и был уверен, что на это не способен. Но тут какая-то неведомая сила повлекла меня за этим сиянием, исходившим от всего её существа, и дала мне мужество подойти и заговорить с ней. Я хочу выпить за эту силу – за любовь!

* * * Люблю твоё свечение. Люблю до помрачения, Люблю твоё сияние, Люблю до заикания.

* * * И я, как радость безмерную, Рождённую в мечтах и любви, Пою мою благоверную. Будь счастлива! Долго живи!

* * * С женой не страшны никакие невзгоды. Если любовь у вас не остыла, Ты будешь счастлив долгие годы С женою верной, надёжным тылом.

* * * День начался в осенней ворожбе. Печаль туман пыталась расстелить. Я думаю всё время о тебе. Не надо лишь об этом говорить.

ГЛАГОЛЫ ЛЮБВИ Роза любви расцветает и вянет, Роза любви исцеляет и ранит. В море любви и плывём мы, и тонем, В море любви и поём мы, и стонем. Пламя любви в нас пылает и тлеет, Пламя любви нас сжигает и греет. Только любовь освещает дорогу, Только любовь возвращает нас к Богу.

Размышления

* * * ...А я ведь мог и не родиться, Не видеть солнца и луны, Не услыхать ни пенья птицы, Ни шороха морской волны. Не пить прохладу из колодца... Да что там! – Мог тебя не знать! Нет, мой язык не повернётся Несчастной жизнь мою назвать. Всё остальное – жалкий лепет, Всё остальное – прах и тлен, Когда я ощущаю трепет Твоих пленительных колен. Пусть только будет небо ясным, Пусть будет чистою вода, Пусть только будет солнце красным И ты со мною будь всегда.

* * * Душа поэзии печальна и проста, Ей не нужна изысканность сравнений. Определяя главные цвета, Всегда неприхотлив народный гений. Есть в речи изначальные слова, Что сами родились собою: Солнце красное, зелёная трава, Море синее и небо голубое.

* * * Да, не молюсь я так, как положено, Вера моя – как лезвие бритвы: С религией – ничего похожего, Но разве стихи мои – не молитвы? Доброе слово, рождённое в сердце, Какую бы ни надело тогу, Поможет в стужу душе согреться. В конце концов придёт оно к Богу.

* * * Что сделано, то сделано. Молчи! Не вороши опавших лет громаду, С бессонницей беседуя в ночи, Судить посмертно прошлое не надо. Не выясняй, кто прав, кто виноват. Не раздувай ошибок дирижабли, Ведь суждено нам много раз подряд Невольно наступать на те же грабли. И планов упоительных не строй. Зачем давать для смеха Богу повод? Рассеет жизнь мечтаний зыбкий рой, Замучит память, цепкая как овод. Не вдаль и не назад, – смотри под ноги, Чтоб не споткнуться посреди дороги.

СПАСИБО Я говорю спасибо Богу За то, что появился я на свет, За то, что прожил я так много Счастливых и не очень лет. Я говорю спасибо Богу За каждый день, который проживу. Спасибо за покой и за тревогу, За ночи мрак и утра синеву. Благодарю за бабочек порханье, За аромат и красоту цветов. Спасибо за волшебное звучанье Дыханием души рождённых слов. Благодарю за творчества порывы И за любви дарованное чудо, За дочек одарённых и красивых, За то, что есть я, и за то, чем буду. Всё, что пошлёшь мне, я приму смиренно: Не нам судить Создателя Вселенной.

* * * Прежде, чем обидеть человека, Вспомни: он когда-нибудь умрёт. Завтра, через год, через полвека – Это всё равно произойдёт. Он уйдёт, и унесёт обиду В неизвестность смертного пути. Этот путь в окрестности Аида И тебе назначено пройти. Так не забывай, что все там будем, Постарайся быть терпимей к людям.

СЛОВА Я раб и повелитель слов, Они вонзаются мне в душу, Но я их приютить готов, Я знаю толк в них и не трушу. Их пища – плоть моя и кости, Я кровью сердца их пою, Хоть их зазубренные ости Рвут память бедную мою. Я их люблю и ненавижу, Они мой крест и мой кумир. Но вот они созрели, вижу, Пора лететь им песней в мир.

* * * Всё круче и длинней дороги, Всё тяжелее килограмм. Всё реже привлекают ноги, Глаза и бюсты милых дам. Всё ярче свет воспоминанья Давно забытых юных дней, Всё затруднительней дыханье, Боль в пояснице всё сильней. Всё чаще просыпаюсь ночью, Закрыв глаза, лежу без сна, И в памяти – гнезде сорочьем, Сверкает прошлого блесна. Кружатся мысли, словно птицы, Их стая дикая пестра. Листая старые страницы, Лежать я буду до утра. А завтра будет новый день, И будут новые заботы, Но вот про эту хренотень Писать, ей богу, нет охоты.

АНТИПОДЫ 1 На свет явились мы из тьмы И тень её в себе несём. Мир – это дерево, а мы – Плоды незрелые на нём. Созреет плод и упадёт, И снова в темноту уйдёт. Из света мы, а не из тьмы, И вечный свет в себе несём. Мир – это дерево, а мы – Птенцы беспёрые на нём. Птенец окрепнет, станет птицей И в бесконечный свет умчится. 2 Из мудрых книг я пью давно Познанья терпкое вино, Хоть знаю: радости в нём мало И горечь спит на дне бокала. Из мудрых книг я пью давно Познанья чистое вино. Мой ум и душу воспитало Вино из этого бокала.

* * * В годины войн и потрясений, Когда повсюду льётся кровь, Лишь вы даруете спасенье, Надежда, вера и любовь. Когда негодяй процветает и плут, Когда торжествует невежда, В борьбе нас поддержат и силу дадут Вера, любовь и надежда. Сквозь сомнения, ложь и муть Пробирается жизни галера, И укажут нам правильный путь Любовь, надежда и вера.

СЧАСТЬЕ К лешему серое это житьё! Где же ты, где ты, счастье моё? Может быть рядом, за этой стеной Ты и не ищешь встречи со мной. Если бы ведать, если бы знать, Где тебя, счастье моё, отыскать! Я исходил бы сотни дорог, Холод и голод, и боль превозмог. Я бы спустился на дно океана, К солнцу пробился сквозь толщу тумана. Где ты? Откликнись! В каком ты краю? Где отыскать мне долю свою? Слушай, беспутное, хватит бродить! Я без тебя не могу больше жить. Завтра закрою я дверь на замок, Жадно вдохну паровозный дымок. Поезд помчится, победно трубя. Счастье, ты слышишь? – Найду я тебя! Светлое счастье!

* * * В голове шумит вино, С кем пойти – мне всё равно: Или с этой белокурой Перекрашенною дурой, Или с той худой брюнеткой, Злой, насмешливой и едкой... В голове шумит вино, С кем пойти – мне всё равно, Но... Опять в полутёмном, зловонном парадном Жар нелюбимых, нелюбящих губ. Опять «Не хочу! Ну зачем? Не надо!» И – покорность, не будь лишь глуп. Затем, поборов тошноту отвращенья, На всякий случай договорясь, Идти и думать с немым возмущеньем: «Зачем я опять полез в эту грязь?» К чёрту! Да разве это мне нужно? Я ведь хочу и могу любить! Голос похоти яростно-душный Я сумею в себе подавить. Я буду ждать «Её» – год и десять, И даже если «она» не придёт, Тоске одиночества не перевесить Светлой мечты вдохновенный полёт.

8 МАРТА Март. Календарь. Кольцо на кольце. Радость надежды на женском лице. Нет, не обманет нас март Сумятицей меченых карт! Как за капелью – дожди, Счастье придёт – подожди. 1964

8 МАРТА «Пакупай мымоз! Он красывэй роз! Беры дэтка! Тры рубля вэтка!..» А мне не нравятся мимозы, В них ни тепла нет, ни души. Чужой весны засушенные грёзы, У нас они совсем не хороши. Милее мне застенчивая нежность Неброских северных цветов, Прорвавших телом ледяной покров, Чтоб увидать слепящую безбрежность. В них умирающей зимы заледенели слёзы И майских дней уже таятся грозы. 1966

* * * Замкни уста, закрой глаза. И уши воском залепи. Пускай ни вопли, ни слеза Тебя не потревожат. Спи! Но если смутная тревога Тебя к ответу призовёт, Вини не дьявола, не Бога: Как видно совесть-недотрога И в умершей душе живёт. 1971

ЗАЧЕМ И ПОЧЕМУ «Зачем стихи ты пишешь?» – спросил какой-то дуб. Я был тогда, как говорится, мал и глуп, И чушь какую-то пробормотал невнятно. Теперь я так сказал бы, вероятно: Стихи слагают не «зачем», а «почему», Но это неизвестно никому.

В ПОЕЗДЕ Пронзили зелень белые салюты Стремительных берёзовых стволов. Сверкнули как счастливые минуты, Как отблески весёлых детских снов. Но поезд нас унёс неумолимо И всё осталось где-то позади. Всё улетело мимо, мимо, мимо... Лишь сердце тихо вскрикнуло в груди. 24.05.87

* * * Достаём из ящика старые стихи, Обличаем праведно старые грехи, Бьём себя неистово, кулаками в грудь, На себя, вчерашнего, стыдно и взглянуть! Как легко и просто лепится сама Правда запоздалая заднего ума! 12.02.1988

* * * Зачем так неистово бьётся Сердце в счастьи и муках? Ну что после нас остаётся, Кроме детей и внуков? Слава, случайная птица? Памяти паутинка? Вещей безучастные лица?.. Застряла под сердцем льдинка. 1991

НА ХОДУ Стихи, что рождаются на ходу, Хрупкие, словно стекло, Нежней лепесточка розы. Хочу удержать вас силой, Хочу записать на клочке бумаги. Но вот утерян какой-то оттенок, Какое-то слово забыто, И вместо полного жизни тела Остался один лишь скелет, Одетый в лохмотья нелепых рифм. 1992

* * * Уезжают друзья, уезжают, Покидают родимый край. Им далёкие звёзды сияют – Мельбурн, Бруклин, Берлин и Синай. Дай же Бог им радостной доли, Ведь они так намучились тут. Дай им, Боже, покоя и воли, Дай побольше счастливых минут. 1992

* * * Не всё приходит, Но всё проходит. Событий зáмять Заносит память. Но что не сбылось, Во тьме не скрылось, А где-то рядом, Не схватишь взглядом, Бесплотной тенью Грозит забвенье.

БЕСПРИЮТНОСТЬ «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнёзда, а сын Человеческий не имеет, где преклонить голову». От Матфея 8:20

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора, Лишь человек бездомен на земле. И зверь и птица часто видят смерть И чувствуют, когда она приходит. Но знанье неизбежности конца – Оно присуще только человеку. Однажды в детстве с ужасом узнав, Что все мы смертны, мы не расстаёмся С проклятым этим чувством никогда. Где б мы ни жили: в замке иль трущобе, Мы знаем: это временный приют; Настанет день, и мы его покинем. Мы перейдём в иное измеренье, Где исчезают время и пространство, Где равнозначны «всё» и «ничего», И там мы обретём свой вечный дом. 1995

РОЖДЕНИЕ СТИХА Не мысль, не фраза, не строка, Полунамёк на мысль и фразу Меня касается слегка И вдруг пронизывает сразу. И это всё. Конец покою. Краеугольный камень есть. Пока не будет стих построен, Я не смогу ни пить, ни есть. Клочки разорванных созвучий Меня терзают день и ночь. Они меня пьянят и мучат И властно просят им помочь. Я тугодум. Порой недели Пройдут, покуда я добьюсь, Чтоб стройно все слова запели, И лишь тогда угомонюсь.

СОВЕТЫ НАЧИНАЮЩИМ Пусть вас не мучит выбор темы. В проблеме этой нет проблемы, Ведь содержание – пустяк И важно не «о чём?», а «как.» Сравнение должно быть кратким И неожиданным, как взрыв, Как снег, упавший летом жарким, Воображенье поразив. Эпитет должен быть один, Но точный, как удар кинжала, Как выпад сфексового жала, Разящий нервы сквозь хитин. Май – июнь 1995

ДЕТСТВО Как рано в наши дни ложится Познанья горького печать На детские смешные лица, Как рано старит их печаль! Исчезло детство. Ясли, садик, А после школа. Детства нет. Летит неумолимый всадник По плитам беспросветных лет. Мы вырастаем, и по книгам, По отзвукам былых времён С трудом слагаем миг за мигом О светлом детстве лживый сон. И тень непрожитого детства За нами ходит без конца, Как недошедшее наследство Всё промотавшего отца.

* * * Неспешно мелют Божьи жернова Зерно судьбы в муку земной мороки. Но предсказаний вещие слова Читают лишь гадалки и пророки. Неужто предрешён событий ход, Незыблемы сценарий, режиссура? За нитки дёргает незримый кукловод, Покорно пляшут дураки и дуры. Нам кажется, что мы живём всерьёз, Нелепые, смешные автоматы, Но может быть и смех, и горечь слёз Заложены в программе дурноватой. Быть может, я не сам стихи слагаю, А текст чужой, как попка, повторяю.

* * * Мы себе представляем будущее, Словно нечто не существующее, Но может быть рядом, в другом измерении, Оно существует со дня сотворения. Оно, как и прошлое, – неизменимо; По измереньям мы мчимся незримым. Бег этот мы называем временем, Дыхание рока мы чувствуем теменем... Грядущее редко беседует с нами, Порою предчувствием душу тревожит, А чаще – до нас достучаться не может. Но горе Кассандрам и Лаокоонам, В грозные тайны судьбы, не подстелешь соломки. Напрасно взывает к нам голос их ломкий, Напрасны их вещие предупрежденья, Незнанье судьбы – это наше спасенье.

ГОЛОС Быть верным самому себе – Как это трудно и тревожно: В любви, в несчастье и в борьбе Себе быть верным непреложно. Себе не льстить, себе не лгать, Перед собой не лицемерить. Шальной удаче цену знать, В себя неистребимо верить. Не ожидать чужих похвал, Чужие отвергать упрёки, Лишь то, что голос приказал Вершить в назначенные сроки. Чтоб твёрдо знать на склоне дней: Я верен был судьбе своей!

* * * Всё те же знакомые лица, На том же знакомом пути, Всё так же земля кружится, Не в силах от солнца уйти. А может, и ей надоело Кружить миллионы лет. Дай волю – она б улетела, Покинув сестёр-планет. Умчалась бы в космос бескрайний Сквозь времени сизый дым К окутанным тёмною тайной Туманностям голубым. Но прочная цепь гравитации Держит, где следует быть ей, И вечно должна вращаться Она на своей орбите. И слава Богу. Без солнца От жизни следа не останется. Не убегай, дон Алонсо, Сиди себе дома с племянницей. Зачем в бесконечность стремиться? Нам счастье помогут найти Всё те же знакомые лица, На том же знакомом пути.

* * * Сиянье юности сойдёт, как позолота, И обнажится истинная стать. Кто отроду – лягушка из болота, Той никогда царевною не стать. Со временем железо проржавеет И ярь-медянка медь позеленит. Но золото вовеки не тускнеет И серебро чернёное блестит.

ЖИЗНЬ Да, «жизнь прожить – не поле перейти», Но все мы переходим это поле. Порою падаем, сбиваемся с пути И плачем от обиды и от боли. А жизнь сложнее Гильберта проблем, А жизнь проста, как «дважды два – четыре». Среди учений, директив и схем Мы мечемся в безумном этом мире. В бесцельной сутолоке дьявольского кросса Кричим о правде, прячемся за ложь И пуще каторги боимся мы вопроса: «Зачем живёшь?»

РАЗДУМИЯ О НАЧАЛЕ И КОНЦЕ Я верю Дарвину, но только лишь частично. Опарину не верю я совсем. Ведь был какой-то план, толчок извне первичный, Иначе не был бы весь этот мир привычный Так сложен и красив, и это ясно всем. Господь не создавал собственноручно Вселенную. Тем более поштучно Не создавал ни тварей, ни миров. Программу заложил – и будь здоров! «Бог создал нас по своему подобию», – Какое несусветное нахальство, Какое узколобое бахвальство Могло создать подобную утопию? Как трудно кошке-хромоножке Понять объёмный этот мир! Ещё трудней нам хоть немножко Понять, представить тот безмерный, Тот многомерный и химерный, В котором обитает Сир. Мы знаем, как устроен муравей, (Конечно, очень схематично). Мы знаем, как он трудится привычно, Но не дано узнать нам, хоть убей, Каким он видит мир фасетными глазами, Вот так же Богу не дано понять, Что заставляет нас смеяться и страдать. ...А Бог не добрый и не злой. Он никакой. Он вне морали,

И мы Его поймём едва ли, Как он не понимает нас. Он просто создал этот свет, Теперь ему и дела нет До наших радостей и бед. И может быть в столетье раз Глядит Он равнодушным оком: Что происходит там, далёко? Зачем Он этот мир создал? Пожалуй вот вопрос вопросов. Пока что ни один философ Ответа на него не дал. Но я уверен, что не для того, Чтоб вечно прославляли мы Его Ведь не дурак самовлюблённый Он, ей богу! Скорей уж не для вящей славы Он создал мир, а просто для забавы. А может быть земля – лаборатория, В ней Бог – учёный, люди – дрозофилы, А наша многомудрая история – Перечисленье опытов, от силы. Быть может, даже сей эксперимент Имеет и практический момент: Хор мыслей и страстей от полюсов к экватору Полезен чем-то экспериментатору. Быть может, человек – лишь средство, а не цель. Пускай! Не так уж это мало. Живи же, слушая души своей свирель, Так, чтоб душа себя не упрекала. В конце концов мы в мир иной уйдём, И может быть, хоть там мы что-нибудь поймём. 30.06.97

* * *

Л. Бердичевскому

Всё это было иль приснилось: Мы жили в Киеве с тобой, Нам квас из бочки наливали, Мы на Крещатик шли гурьбой... Всё это так иль только мнится: Теперь в Берлине мы живём, И по Ку-Дамму мы гуляем, И пиво пильзенское пьём. Да нет, всё так, мой друг, всё верно, На всё у жизни свой резон. Так пей, гуляй по Божьей воле, Пока не свалит вечный сон.

КОСМИЧЕСКИЙ БАНК Нам жизнь дана взаймы, Дана как ссуда под проценты, И наши добрые дела – Как взносы – доллары и центы. Плохой поступок – новый долг, Вернуть с процентами придётся. И долг растёт, растёт, растёт, Как снежный ком, что вниз несётся. Мы долг в рассрочку отдаём, И основные взносы – дети. Чем лучше вырастим мы их, Тем меньше будет долг по смете. Но кончится аренды срок, И душу отдадим мы Богу; Её в компьютер он введёт И на дисплей посмотрит строго. Достанет вечное перо, Подпишет счёт банкир предвечный... Дай бог пуститься без долгов Нам в путь последний, бесконечный.

В МАЕ Вдоль дороги – заросли сирени И кусты неведомых пород, А по ним без устали и лени Гонит ветер волны взад-вперёд... Вновь знакомый голос объявляет Станции на чуждом языке... Почему же сердце замирает, Лишь каштан увижу вдалеке?

* * * Сижу один у дымного костра И по одной бросаю ветки в пламя. Заворожённый пляской красных лилий, Я этот танец вижу и не вижу, Всё так размыто, так неуловимо... Лениво мысли пляшут в такт огню, И медленно в огне сгорает время.

СВЕЧА НА ВЕРАНДЕ Тоскует на столе свеча, Текут и застывают слёзы. Застывших слёз литые розы Сплелись в подобье калача. Росток огня на тонкой ножке Качается в прозрачной луже, И стайкой мотыльки и мошки Над пламенем отважно кружат.

МОЛИТВА О ты, таинственная сила, Что с места сдвинула светила, И некогда в счастливый час Зачем-то сотворила нас! Спаси нас от страстей ненужных, Как всех калечных и недужных, Избавь нас от страданий вечных, Как всех недужных и калечных. Прости нам слабости сомненья, Заносчивость незнания судьбы, Неблагодарность скорого забвенья И подлости бессмысленной борьбы. Мы ждём знаменья и ответа, Мы в темноте, мы жаждем света!

* * * Наши звёзды, видно, заблудились, В чёрных дырах не нашли пути. Мы без них нечаянно родились, И без них придётся нам уйти. Звездочёты зря сопоставляют Дни рожденья, знаки зодиака, И по циклам лет определяют, Кто Петух, кто Бык, а кто Собака. Наши судьбы неопределимы И непредсказуемы, как ветер. Что скрывают эти анонимы, Ни и-цзин, ни руны не ответят.

УХОДЯТ... Навек уходят в землю, в ночь... А чем помочь? Подставить плечи И гроб тяжёлый понести? Сказать последнее «Прости!» И зарыдать? – Не станет легче! Но надо жить! И наши дети В последний путь проводят нас. Дай Бог им силы в горький час, В прощальные минуты эти!

* * * Догорает последнее облако В тихом свете вечерней зари. Перезревшее красное яблоко Закатилось за кромку земли. Скоро станет темно и приятно, Скоро вылетит искристый рой. В нашем доме тепло и уютно, В нашей комнате истинный рай.

НОЧНОЙ БУЛЬВАР Светлые полосы, Тёмные полосы, Призрачным светом Пропитаны волосы. Смена оттенков, Тени и блески, Света и мрака Беззвучные всплески. Лунные блики, Свет фонарей, Тени деревьев, Лица людей. Чёрные губы, Сверкание глаз, Сказочный шелест Загадочных фраз. Сон и действительность, Правда и ложь Перемешались – Не разберёшь.

РЕИНКАРНАЦИЯ Хоть груз несбывшихся надежд Всё ниже пригибает плечи, Но тем несносней власть невежд, Тем горше лживые их речи. Бегу – но только не спеша, В конце работы ноет тело, И только чёртова душа Всему назло помолодела. Всё больше манит красота Чеканных строк, цветов и женщин, И жизнь, как в юности проста, Озарена сияньем вещим. И если смерть откроет шлюз, И хлынет кровь тепло и звонко, Душой младенческой вольюсь В новорождённого ребёнка.

НЕИЗБЕЖНОСТЬ Всё унесёт: и зимние метели, И летний зной, и осени дожди, И звон весенней ласковой капели... Напрасно закричишь ты: – «Подожди! Я мало жил, и жил не так, как надо, Я суетился в бездне мелких дел, Я не ценил существованья радость, Я жить ещё по сути не успел! Не цель великая – ничтожные заботы, Взамен романтики – дурацких пьянок дым, Взамен труда – постылая работа. Не от высоких дум, от бед я стал седым. Я солнца не видал! Уставившись под ноги Не замечал ни ночи я, ни дня. Я не нашёл вас, верные дороги! Жизнь настоящая прошла мимо меня. Ещё хоть год! Хоть месяц! Хоть неделю! Чтоб досказать, додумать, долюбить. Остановись! Пусть жизнь бушует в теле, Я жить хочу! Ещё хоть час пожить!» Напрасно всё. Сурова неизбежность, И не даёт отсрочки ни на миг, И ты уйдёшь в поющую безбрежность, Где растворится твой последний крик.

* * * Глядим на мир закрытыми глазами, Не верим правде – верим только снам. Шестёрки бьём козырными тузами, Бездействуем в тоске по чудесам. Трусливый шёпот призрачной надежды Слышнее нам, чем грозный гром небес, А между тем довольные невежды Под корень рубят заповедный лес. А между тем безжалостное время Неутомимо нить прядёт и рвёт, И с наших плеч никто не снимет бремя, Никто за нас его не понесёт.

* * * Почти что съеден жизни каравай, Осталась только чёрствая горбушка, Её грызи помедленней давай, Хоть ей цена – истёртая полушка. И не грызём – мусолим мы давно, Ведь зубы все давно повыпадали, Помочь тут может лишь любви вино, Коль сохранилось в сердце, как в бокале.

ПЕСНЯ Когда-то я наверх скакал через ступеньку, И ночи напролёт мог петь и танцевать. Любил я погулять и выпить хорошенько, Теперь милее мне уютная кровать. Когда-то я любил на скользанках кататься, Когда-то верил я возвышенным словам, Когда-то я хотел в истории остаться. Куда девалось всё, теперь не знаю сам. Куда уходит всё, куда мы все уходим? Зачем весь этот шум, к чему весь этот гам? Ведь всё равно свой долг мы отдадим природе, Уйдём в последний путь к безвестным берегам. Но может быть не всё изгадила судьбина И вечность впереди, в неведомых мирах? Кровавых горьких слёз не лей о нас, рябина! Не отпевай, метель, в заснеженных борах!

* * * Заброшенный, пустынный полустанок, Давно забытый и людьми, и Богом. Унылый дождик сыплет спозаранок Из хмурых туч невнятную тревогу. Растёт трава меж плитами перрона, По плитам ковыляет неуклюже С хозяйским видом серая ворона, Внимательно осматривая лужи. Раздался гул – промчался скорый поезд, Гудок пропел протяжно и тоскливо – И смолкло всё. Кругом бурьян по пояс, По листьям капли катятся лениво.

ДОРОГА Тень поезда скользит по снегу, Как бесконечная змея, И в такт размеренному бегу Тихонько напеваю я. О первой и последней встрече, Разлуке, грохоте колёс... Романс печалью душу лечит, Так спокон веку повелось. Всё ниже солнце. Вырастая, Тень не похожа на змею... Тяжёлый лёд на сердце тает – Вот и отпел я грусть свою.

* * * Мы считали белое чёрным, Мы считали чёрное белым. Время шеи сгибало покорным. Время шеи ломало смелым. Нам сулили молочные реки Да с кисельными берегами. Мы свои срамные прорехи, Как святыни оберегали. Мы к истине рвались годы, О вольной воле мечтали. Нам дали глоток свободы, Огрызок правды нам дали. Но нам помогает плохо Даже и эта малость. Рабство палочкой Коха В душах у нас осталось. Мы думали как о коросте: Сорвём, не жалея кожи, Но оно проросло до кости, А с мясом – не каждый может.

НА ТРУХАНОВОМ ОСТРОВЕ Воздуха весеннего парное молоко... Пишется – как дышится: привольно и легко. Зайчики пушистые на вербе висят... Миг ещё – и выбегут трое поросят. Выбегут из детства, хвостики крючком, И начнут вертеться по траве волчком. А за ними юность стройная пройдёт И косою длинной сердце захлестнёт... Всё сильнее солнце плавит сталь Днепра... Всё-таки и зрелость – хорошая пора!

* * * Вся наша жизнь – и бегство, и погоня, Порыв к себе и бегство от себя. Храпят надежды – загнанные кони, Поверженных копытами дробя. И хлещет кнут судьбы по нашим спинам, Раз по коню и раз по седоку. Дороги нет. По взгорьям и долинам Мы мчимся, умирая на скаку, В немую даль неведомых пределов, Ещё один отчаянный бросок – И как обидно, ничего не сделав, Упасть на окровавленный песок. Уже не встать. Лишь только, стиснув зубы, Проклясть и пожалеть земную круговерть. И в этот миг безжалостные трубы Нам протрубят про нашу жизнь и смерть.

* * * Музыка мерцающих созвездий... Странный свет неведомых миров, Словно острия горящих лезвий, Нас пронзает тысячи веков. Каждому своя звезда сияет... Вот судьбы слепое остриё, Как булавка бабочку пронзает, Сердце беззащитное моё. Сердце содрогается и бьётся На булавке звёздного луча, И моя невольно песня льётся, В такт небесной музыке звуча.

* * * Сладкая отрава Нам дана давно: Горькая отрада – Пьяное вино. Выпьешь это зелье – Станет легче жить. Если б не похмелье – Сам бы начал пить.

* * * Слова у нас, до важного самого, входят в привычку, как «иди ты на!»... Хочу засиять заставить заново затёртое бытом слово «жена».

* * * Белых бабочек лёгкие стаи Плавно кружатся в свете луны, И невольно в душе возникает Ощущенье глубокой вины. Перед этим сиянием вечным, Перед натиском белых атак... Я чего-то не сделал, конечно, Или что-то я сделал не так!

* * * Говорила, что полюбила, Обещала, что не забудет. Я не звал – сама приходила, Не боялась: «Что скажут люди?» Отцвели цветы – и увяли, Облетели листья – и сгнили. От любви – лишь одни печали, Клятвы женские – горстка пыли.

* * * Я не заигрывал с судьбой, Я не играл с судьбою в прятки. Стараясь быть самим собой, Я шёл за нею без оглядки. Меня не мучила судьба, Меня судьба не баловала; Порой стегала как раба, Порой конфетку мне давала. Май 1996 г.

СОЛНЕЧНОЕ УТРО Рисуют тени на стене Портрет окна и занавески. На эти солнечные фрески Смотреть всегда приятно мне. Легко прочерченный узор, Цветы и сетка тонкой ткани, Сродни переплетенью скани, На жёлтом фоне тешат взор. Картина движется лениво, Всё ярче солнце, резче тень, И наступает новый день, Надеюсь, будет он счастливым.

ТЕЗА И АНТИТЕЗА Не видеть, не слышать, не знать, не быть! Как Сакья-Муни уйти в нирвану. Или хотя бы, чтоб грязь отмыть, Принять, как Луций Сенека, ванну. Всё видеть, всё слышать, за всех страдать! Быть ухом, быть глазом, быть нежною кожей. Сердце людям, как Данко, отдать, Зная, что каждый попрать его может.

100

* * * Заходящего солнца лучи, Словно нежные пальцы любимой, Согрели усталое сердце Любовью неугасимой. И мёртвое сердце забилось И сжалось от боли сладкой. А солнце всё так же светило В лучи улыбаясь украдкой.

101

* * * Февраль, по украински – лютый, В переводе на русский – злой. Мама, мама, меня ты не кутай, Я давно уже стал большой. Я давно сам себя одеваю, Сам постель застилаю свою, Сам надежды свои разбиваю, Сам их заново создаю.

102

МАРТОВСКОЕ В календаре уже весна, Хотя мороз и не сдаётся. Тускнеет снега белизна И всё сильнее сердце бьётся. Восьмое марта на носу, В мужчинах чувства стали жарки. Держа букеты на весу, Спешат домой, забыв о чарке. Как вы безбожно хороши, Подруги, бабушки и внучки! Вас поздравляем от души, Забыв на время ваши штучки.

103

ОКОЛЕСИЦА За борами и за заборами Поезда проносятся скорые. Всё сверкает, бежит и движется, На незримую нитку нижется. Всё звучит, звенит, произносится Разноцветной многоголосицей. Эти нити в канаты свиваются, Эти звуки в кантаты сливаются, И возносится в небо лестница – Улетевших лет околесица.

* * * Я вас люблю забытые поэты, За то, что вам, увы, не повезло, И песни все, что были вами спеты, Дождём забвенья в лету унесло. За то, что без надежды, без корысти, Стихи писали дома вопреки, За то, что слову преданно и чисто Служили вы до гробовой доски. В свой час и я без суетных амбиций Пополню тихо ваш почётный строй, И мы, как неприкаянные птицы, Кружиться будем вместе над землёй.

104

УТРО Светлеет небо. На востоке Порозовели облака. Не виден звёздный свет далёкий, Роса рассветная легка. И лишь одна звезда упорно Не хочет гаснуть в свете дня, И эта искра ночи чёрной Напоминает мне меня. Мне тоже хочется продлить Свой свет для тех, кому я дорог. Быть как связующая нить Для тех, кто прозорлив и зорок. Грядущий день наполнен светом. Как не исчезнуть в свете этом!

105

* * * Лишь прошлое – наше. Грядущее – тень. Действительность – призрачный миг перехода. Создание прошлого изо дня в день – Цель жизни личности и народа. «Сейчас и здесь!» – другого не дано. Зачем грустить о том, что кончилось давно? Зачем мечтать о днях, которые придут? – Напрасный труд ума, души напрасный труд. Как настоящее мгновенно и ничтожно! А прошлое исправить невозможно. Лишь в будущем найдут дурак и гений Безбрежный мир надежд, возможностей, свершений.

106

* * * Секундная стрелка – по кругу рывками, Минутная стрелка – почти незаметно. Тащу, как Сизиф, я на гору свой камень, Надеясь добраться до цели заветной. А время – уходит. Точней – мы уходим, А время застыло стоячей волною. Движение Время рождает в природе. Что было со всеми, то будет со мною. Но хочется верить, что там, у обрыва, Я камень свой сброшу и взмою, как птица, Пространство и Время отброшу, счастливый, И сбудется сказка, и чудо свершится.

107

У КАМИНА Нас греет ласково камин, Струится по поленьям пламя, Весёлых огоньков кармин Моргает яркими глазами. Но скоро догорят дрова, Перегорят, померкнут угли И как прощальные слова Покроют всё седые букли.

108

* * * Время раскрыло жадную пасть. Мечет судьба только чёрную масть. Выпало жить нам на рубеже, Чуть поскользнёшься – и тонешь уже. Выплыть помогут – лишь позови – Шлюпки надежды и вёсла любви.

* * * Стихи, что рождаются на ходу, Хрупкие, словно стекло, Нежней лепестка фиалки. Хочу удержать вас в памяти, Записать на клочке бумаги, Но вот улетела мелодия, Какое-то слово забыто – И вместо полного жизни тела Остался скелет, одетый В лохмотья случайных рифм.

109

ПРАВДА Стерильное лезвие правды! Ты вскрываешь нарывы мифов, Обнажая раны истории, Чтобы их исцелило время. Ты скальпель в руке хирурга. И топор в руке палача. Ты маникюрные ножнички В руке легкомысленной модницы И нож, вонзаемый в спину, В беспощадной руке убийцы. Ты приносишь горя не меньше, чем радости, Но всё-таки без тебя, Как без веры, любви и надежды, Мертва душа человека.

110

* * * Всё, что происходит, – не напрасно: Смех и слёзы, дружба и вражда. Жизнь нас учит жизни ежечасно, И права поэтому всегда. Всё, что происходит, – не случайно: Взлёт и крах, богатство и нужда, Но судьбы мучительная тайна Остаётся тайною всегда. Всё, что происходит – неизбежно: Зло и благо, радость и беда. Жизнь бывает тягостной и грешной, Но желанна, всё-таки – всегда.

111

* * * Стихи придут неведомо откуда И поведут неведомо куда, И это неприкаянное чудо Сметёт все «ни за что» и «никогда». И станет невозможное возможным, И станет непонятное простым. Окажется простое очень сложным. Обыденность исчезнет, словно дым. Глаз станет зорким, слух твой станет тонким. Ты новый путь увидишь впереди. И вечность тёплым, маленьким котёнком Мурлыкать будет на твоей груди.

112

* * * Нам каждый шаг давался с кровью, Мы шли сквозь свору злобных дней, И симулировать здоровье Нам с каждым годом всё трудней. Теперь желание простое: В потоке грозных новостей Мы просим счастья и покоя, Не для себя, а для детей.

113

БОЛЕЗНЬ Неисцелима эта болезнь. Передаётся она половым путём. Сорок недель продолжается период её инкубации. Эта болезнь называется жизнь. Бог дал нам её для того, чтоб мы могли оценить красоту огромного мира, который Он создал когда-то. Летальный исход неизбежен, но он – как соль, как приправа. Он придаёт нашей жизни неповторимый вкус.

114

* * * Вчерашней правды тусклый свет Не освещает нам дороги. Отцов и дедов пыльный след Затаптывают наши ноги. Вдали виднеется чуть-чуть Плафон грядущего рассвета, И нам не освещает путь Огнём хвостатая комета. Нам остаётся лишь мечтать, Вдыхая аромат сирени. Надеяться и ожидать Внутри рождённых озарений.

115

* * * Птица счастья прихотлива и капризна: Если где и сядет – ненадолго. И напрасны все мольбы и укоризны, Все уловки и расчёты – всё без толка. Если счастье упорхнуло отчего-то, Жди спокойно возвращенья птицы, Ты надейся и готовь к её прилёту Место, где удобно ей садиться.

116

* * * Как трудно даже самым близким Услышать и понять друг друга! Живём подобно василискам Внутри очерченного круга. В своей вселенной каждый заперт. Гордыня – чёрною дырою. Не вырвется на волю капер* Из тихой гавани покоя. Лишь изредка протуберанцы Бурлящих чувств летят наружу, И в их неукротимом танце Мы видим подлинную душу. * капер – судно или лицо, занимавшееся разбоем.

117

Пейзажная лирика

118

ЭКСПРОМТ И в летний зной и на морозе Твердят поэты нам о розе. Прекрасна роза, спору нет, Но я, как видно, не поэт, И предпочту я розе нежной Весны предвестника – подснежник. Растает скоро снег, не будет луж и грязи, Подсохнет тротуар и Днепр сбросит лёд, Зима на север уберётся восвояси И в парке соловей под вечер запоёт. Весною грудь легко и вольно дышит И ухо чуткое природы голос слышит И мысль становится свободна и дерзка И силой наливается рука. Люблю тебя, цветение весны. Ты навеваешь сладостные сны. И хоть потом тоскливо пробужденье – Спасибо за минуты наслажденья! Март 1955

119

* * * Холодеет... Лето на исходе. Пожелтели листья тополей. Облака задумчивые бродят Над печалью скошенных полей. Вдоль шоссе мелькает монотонно Всё разнообразие дерев: Ивы, тополя, берёзы, клёны Мчатся мне навстречу, одурев. Набегает серая дорога, Под колёса жадные спеша... Близость неизбежного порога С лёгкой грустью чувствует душа.

120

ВЕСЕННИЙ ДОЖДЬ Я вышел под весенний дождь И запрокинул голову. «Зачем шумишь? О чём поёшь?» – Спросил его весёлого. А он в ответ давай мне лить На лоб, в глаза и уши. Он очень любит говорить И не умеет слушать. Ловлю я капельки дождя Губами и ладонями, А все, ругаясь и шутя, Бегут, шурша болоньями.

121

* * * Начало осени. Хоть листья пожелтели, Не падают они с натруженных ветвей. В ненастный день люблю понежиться в постели Под мерный топот медленных дождей. Потом подняться, выпить с хлебом чая, Перелистать давно забытый том, Послушать Баха, посмотреть в окно, скучая, И снова завалиться спать потом.

122

* * * Идут дожди без перерыва, Вовсю разверзлись небеса. Не ждёт их скошенная нива, Не ждут их голые леса: Давно отмыт асфальт до блеска, И с крыш покатых смыта грязь, Но льёт и льёт за занавеской, И люди мокнут, матерясь. Унылый стук постылых капель Наводит скуку, сон, покой... Я б от тоски, наверно, запил, Да, жаль, привычки нет такой.

123

* * * В жёлтый цвет измены и разлуки Осень перекрасила деревья, Тянутся их высохшие руки К птицам, улетающим в кочевье. Грустный крик печальных караванов Тонок и тягуч, как бабье лето. Матовыми шторами туманов Наглухо задёрнуты рассветы. Скоро грянут зимние метели, Скоро станет всё белым-бело. Не напрасно птицы улетели В те края, где тихо и тепло. Ветру и дождю привычно внемлю. В окна хлещет мокрый жёлтый шквал... Я люблю шальную эту землю, Потому что лучшей не видал.

124

* * * Пора дождей унылых и туманов, Настала осень. Поздние цветы Под кронами желтеющих каштанов Исполнены предсмертной красоты. На дальний юг откочевали птицы, Страшась суровых северных ветров, Лишь воробьи да шустрые синицы Беспечно скачут в золоте садов. Хоть чёрный ворон каркает сердито, Пороча снег, метели и мороз, Но воздух чист, и солнцем даль залита, И в сердце радость беспечальных слёз.

125

126

* * * Сентябрь. Потускнели листья Пирамидальных тополей, И у рябин тугие кисти Пылают с каждым днём сильней. Дождём и ветром заморочен, Озяб каштан любимый мой. Лист пятипалый оторочен Широкой бурою каймой. Стыдливо покраснели клёны, Но под ударами судьбы Блестящий лист тёмно-зелёный Хранят упорные дубы. По-разному приходит осень, Палитру летнюю глуша, И об одном мы только просим: «Постой! Не увядай, душа!»

127

ОПЯТЬ ВЕСНА Опять весна. Опять деревья Одели праздничный наряд, Опять из дальнего кочевья Домой все странники летят. Опять нарциссы и тюльпаны Нам продают на всех углах, И женщины, как будто панны, Все разоделись в пух и прах. Опять в мохеровые шали Укрылись яблони в саду, Опять глаза твои смешали Шальную радость и беду. Опять в душе моей смятенье. Тревожен день, тревожен сон, Опять виденья и сомненья Теснят меня со всех сторон. Но счастлив я: опять я молод, Опять беспечен и силён, Опять на части мир расколот И будет мной воссоздан он.

128

НА БОЛЬНИЧНОМ БАЛКОНЕ В куст вереска, в сиреневый туман, Влетела бабочка, и словно растворилась, Но, сделав крыльями блистательный батман, Она мгновенно снова появилась. Движенье белых крыл обманчиво легко, Ей тяжело бороться с притяженьем. Она, наверно, дышит глубоко, Прерывисто, с огромным напряженьем. Затем явился тощий чёрный кот, Продефилировал походкою пантеры И, совершив внезапный поворот, Исчез в кустах подобием химеры. Кругом покой, всё стихло и едва Без ветра чуть колышется листва.

129

СОНЕТ Запоздала зима, запоздала: Уж декабрь, а снега всё нет. Грусть осенняя мне приказала Заковать эту тему в сонет. Загрустилось душе, загрустилось От родных и любимых вдали. Если б солнце сквозь тучи пробилось Или хоть снегопады пошли! За окном величавые ели И озябшие тельца берёз... Усыпляющей снежной постели Всё в природе давно заждалось. Всё вокруг и гнетёт и тревожит: Ни ожить, ни забыться не может. 10.12.72 г. Москва

130

* * * Всё ярче жгут себя осины, Всё реже веток переплёт, И листьев полные корзины Морозным утром дворник жжёт. Торчат убогие метёлки, Где прежде цвёл зелёный сад, И только сумрачные ёлки Хранят угрюмый свой наряд. По капле льётся кровь рябины На тонкий предрассветный лёд, И в сердце клином журавлиным Тоска осенняя ползёт. Лишь изредка, погожий вечер, Дохнёт забытой теплотой, И начинаешь верить встрече С весенней солнечной мечтой.

131

132

ВЕЧЕРНИЙ СНЕГ Падает, падает, падает снег, Кружатся белые хлопья. Люди идут, прищурив глаза, Смотрят все исподлобья. Падает, падает, падает снег На улицы, шапки и крыши. Люди идут, на землю глядят, Взглянуть не хотят повыше. Падает, падает, падает снег, Тает на мокрых лицах. Может, весёлым весенним дождём Ночью он нам приснится. Падает, падает, падает снег Нам на сердца и души. Может быть, завтра, вспомнив о нём Мы станем немного лучше. Всё это пою я себе и Москве И улыбаюсь тихо, А люди, наверное, видят во мне Пьяного или психа. Москва 24.12.75

133

БАБЬЕ ЛЕТО Зелень, золото и пурпур Осень круто замесила, Испекла пирог огромный И на землю опустила. На душе светло и чисто, В небе чисто и светло. Светом солнечным лучистым Разливается тепло.

134

ОСЕННИЕ ПИСЬМА Листья осенние, письма прощальные, Шепчут асфальту тайны печальные. От боли разлуки вмиг пожелтевшие, Мечутся, ищут дни улетевшие. Болью разлуки с краёв опалённые, Падают, вьются над улицей сонною. Хватит, не падайте! Дайте забвения, Письма прощальные, листья осенние!

135

ЗИМНЕЕ УТРО Угрюмых сосен скорбные фигуры Так на снегу отчётливы и строги, Что кажется: японские гравюры Развешены со вкусом вдоль дороги. Метёлки клёнов подметают небо, Сметая в кучи мусор облаков, И каравай сияющего хлеба На голубом подносе уж готов.

136

СИРЕНЬ Отцветает сирень. Пожелтевшие гроздья На зелёных кустах словно тряпки висят. Увяданье и смерть, две незваные гостьи Этой ночью бесшумно прошли через сад. Пролетела весна. Скоро жаркое лето Разбросает повсюду другие цветы. ... Жаль сирени. В прекрасную пору расцвета Нам дарила она свет своей красоты.

СЕРОСТЬ Серый дождик мерно сеет скуку На асфальт пустынных площадей. На углу обнюхивает суку Стая разномастных кобелей. Пряча под плащом буханку хлеба, Семенит старуха не спеша... Серый воздух, серенькое небо, Серой сетью стянута душа.

137

ВЕЧЕР Садилось солнце за дома, С востока наползали тучи, И клочьев серых бахрома Свивалась словно гад ползучий. Полупрозрачная луна Повисла криво над собором, И в подворотнях темнота Полночным притаилась вором. Она, пускаясь на обман, Неслышно выйдет из засады И в свой невидимый карман Запрячет стены и фасады. Настанет ночь. Заботы дня Отпустят наконец меня.

138

ВЕСНА Шальные пальцы солнечных лучей Ласкают обнажённые деревья, И ветки пробуждаются от сна. На них бесстыдно набухают почки, Как женские соски от поцелуев. А в небе тучи набирают влагу, И скоро семя первого дождя Проникнет в истомившуюся землю. Согрело солнце горы и долины, Рожать готовится ожившая земля И вот уже, журча, в полях отходят воды, И там, где снег сошёл, земля нагая дышит Неодолимой жаждой материнства.

139

140

ОСЕННЕЕ Осенний лист легко слетает С озябших клёнов и рябин. Осенний снег мгновенно тает Под натиском рифлёных шин. Осенний дождь несёт простуду, Осенний воздух густ и сыр, Тоска осенняя повсюду, Осенний сад убог и сир. Осенний ветер мечет в стёкла Песок и листья, дождь и снег. Осенний луч мерцает блёкло, Как взгляд из-под усталых век. Осенних дум летят полотна Подобно тучам в ноябре, И только дети беззаботно По лужам скачут во дворе.

141

ДОРОГА НА КАЗАНТИП Однообразный и унылый Пейзаж таврической равнины: Лесополос кустарник хилый, Да сёл печальные картины. Лишь на бахчах, довольны зноем, Лежат пузатые питомцы, Да виноградник ровным строем Несёт вино навстречу солнцу. И вдруг, средь выжженной пустыни Всплывают, будто миражи, Зелёно-белы, бело-сини, Озёр солёных витражи. И вновь, куда ни кинешь взором, Лишь только чахлые поля, Вся в трещинах, немым укором Лежит иссохшая земля.

142

* * * Мечутся в мучительной заминке Клочья дыма в зареве заката – Словно стайки розовых фламинго С труб срывает ветер бесноватый. Но мгновенно сказочные птицы, Перелившись радужным опалом, Начинают сумрачно стелиться Грязно-серым дымным покрывалом. Так и вы, весны моей мечтанья, Чуть взлетев, увязли в скуке будней, И под вьюги снежной причитанья Спите с каждым днём всё непробудней. Но настанет день – и сон тоскливый Прочь снесут весенние разливы.

143

* * * Ноябрь. Похолодало, задождило, И краски осени поблёкли, потускнели. За тучи спряталось ленивое светило, Деревья шьют защитные шинели. Тоской осенней дышит влажный воздух И птицы не поют в садах осиротевших. Осталось мало их в холодных, мокрых гнёздах, В далёкий тёплый край не улетевших. Темнеет рано, поздно рассветает, Уныло всё вокруг, совсем как на погосте. По городу какой-то новый грипп гуляет, И от сырой погоды ноют кости.

144

* * * Деревья демонстрируют стриптиз, Роняя тихо свой наряд багряный, А шустрый ветер, словно дилер пьяный, Хватает листья и швыряет вниз. Бесстыдно обнажённые стволы Дрожат от стужи под холодным ветром, А ветки оживлённо веселы – Танцуют быстрый танец в стиле ретро. И смотрит солнце хмуро и лукаво Сквозь тучи на осенние забавы.

145

ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ Торчат деревьев сухожилья, Осыпались все листья в срок. Лес оживляют только крылья Болтливых соек и сорок. Сосновый лес суров и мрачен: Прут в небо голые стволы; На туче контур обозначен Сосновой шишки и иглы. Поля унылы и постылы, Трава пожухлая черна; В дождях и ветре всё простыло, Не сыщет птица и зерна. Горьки осенние утраты, Приобретения и сны. Грусть поздней осени – расплата За буйство лета и весны.

146

* * * Окно прострочено дождём, А за окном резвится осень, Срывает листья в окоём И весело швыряет оземь... Блестящий бисер на стекле Украсил заоконный хаос, И в предвечерней полумгле Всё тихо таяло. Смеркалось.

* * * За тёмной тучей скрылось солнце, Позолотив её края, Но в середине, сквозь оконце Пробилась мощная струя Всепобеждающего света, И сколько бы ни прожил я, Мне не забыть сиянье это.

147

* * * Осенний воздух пахнет грустью, Дождём и позабытой тайной. Река судьбы стремиться к устью, Впадая в океан бескрайний. Хоть шепчут листья под ногами, Что жизнь прошла, что смерть крадётся, Деревья чувствуют корнями: Зима пройдёт, весна вернётся.

148

ЗИМНЯЯ НОЧЬ Флюоресцентный свет луны Всю землю залил мёртвым блеском. Дома молчанием полны, Лишь мотоцикл резким треском Вспорол ночную тишину. Шоссе космических полётов, Клубится звёздной пыли свет И реактивных самолётов Инверсионный белый след Крест-накрест зачеркнул луну.

149

Осколки Памяти

150

К 60-летию разгрома фашизма

НАШЕ ДЕТСТВО Нас война зацепила лишь краешком, Мы не мёрзли в окопах под пулями. Нас война раскидала, как камешки, Ей в глаза лишь мельком взглянули мы. В нас война – подземное озеро, Страх и холод – вода отравлена. Прокатилась война бульдозером, Наше детство в лепёшку раздавлено.

151

ОСКОЛКИ ПАМЯТИ Распускаются в небе бутоны Белых роз – зенитных снарядов, Звонко хлопают, как пистоны, И осколки падают градом. Пальцы помнят шершавость зазубрин, Ощущают тепло этой стали. Киев мой неуютен, неубран, Улыбаться все перестали. ............................................... Нас везут в грузовой барже, Над нами фанерная крыша. Мы плывём третий день уже И близкие взрывы слышим. Я к маме жмусь боязливо, Бомбы падают где-то рядом. Вода после страшных взрывов По фанере гремит водопадом. .................................................. От крутых берегов Днепра Труден путь до далёкой Казани. Ночью холод, а днём – жара, Не дорога, а наказанье. Поезд тащится словно кляча, Снова немцы бомбят и стреляют. Мне очень страшно, я плачу. Мама молча меня обнимает.

152

КАРТИНА «ПЕРЕД БОЕМ» Трубач продул охрипшую трубу И протрубил сигнал атаки. До крови прикусив губу, Привстали в сёдлах старые рубаки. И кони закусили удила, Огромные глаза глядят сердито, Напряжены их мощные тела И роют землю острые копыта. Клинкам досадно узниками быть, В темницах ножен ждать они устали, Им хочется блестеть, колоть, рубить В весёлом звоне закалённой стали. Ещё все живы, целы и сильны, И каждый верит в счастье и удачу, Но дома матери, предчувствием полны, О сыновьях любимых горько плачут. Жужжит в цветах рабочая пчела, Не ждёт земля кровавого полива, Но ангел смерти, распрямив крыла, Уже парит вблизи неторопливо.

153

Мой народ

154

ИЗ ЭККЛЕЗИАСТА (вольная композиция) Сказал Экклезиаст, Давидов сын, Который был царём в Ершалаиме: Всё суета – сказал Экклезиаст, Всё суета сует, и снова суета. Что толку человеку от трудов, Которыми он трудится под солнцем? Приходит род людской, И род людской уходит, И лишь земля навеки остаётся. Восходит солнце и заходит солнце, И снова возвращается потом На место, где опять оно восходит. На север ветер веет и на юг, Кружится на ходу своём, кружится, И на круги свои приходит он опять. Текут все реки в море, но оно Не переполнится; опять они к истокам Приходят, чтобы снова в море течь. В труде все вещи: человек не может Пересказать всего; и око не насытит Он зрением; и ухо не наполнит Он слушаньем. Что было, то и будет, И ничего нет нового под солнцем. Бывает иногда, что говорят: «Смотри, вот это новое!» – но это В веках прошедших было прежде нас. Нет памяти о прошлом, и о том, Что будет, тоже память испарится. Не говори ты: «Отчего же прежде Всё было лучше, чем теперь?» Не от ума большого такой вопрос. И это – суета. Я сердце испытать хотел весельем, 155

Но увидал, что это – суета! О смехе я сказал: «Ведь это глупость!» А о веселье: «Что оно даёт!?» Но я решил запрятать в сердце мудрость, И глупости последовать, пока Я не увижу, что должны под небом Мы совершить за свой недолгий век. Я начал много строить. Посадил Сады и виноградники, и рощи; Служанок приобрёл себе и слуг. Собрал я много серебра и злата, Завёл себе певцов я и певиц. Я сделался богатым и великим, И мудрость пребыла моя со мной. Чего б глаза мои не пожелали, Я им давал, и сердцу моему Я всё давал, чего оно хотело. И оглянулся я на все свои дела, На весь свой труд, которым я трудился, И увидал, что это – суета, И пользы нет от дел моих под солнцем. Кто любит серебро, тому его всё мало, А кто богатство любит, не найдёт В нём пользы для себя, и это – суета. Чем более имущества, тем больше И потребляющих его. Какое в этом благо Тому, кто им владеет? Лишь смотреть? Отраден сон трудящегося, мало Иль много съест он, но не даст уснуть Богатому пресыщенность его. Я посмотрел на мудрость и на глупость, И увидал, что мудрость – это свет, А глупость – тьма: но участь постигает И мудрого и глупого одна. И я сказал: к чему тогда мне мудрость? Забудутся и глупый, и мудрец, Умрут, увы, равно мудрец и глупый, И я сказал, что это – суета. И я возненавидел все труды, 156

Которыми трудился я под солнцем; Ведь я умру, и всё возьмёт другой, И я не знаю, мудрый или глупый, А он получит всё, не потрудившись. И это – суета и зло большое. Что пользы человеку от трудов И от заботы сердца своего, И от всего, что он творит под солнцем? Труд человека – только лишь для рта; Душа его голодной остаётся. Все дни его – дни скорби; и труды – Лишь беспокойство. Даже ночью в сердце Покоя нет, и это – суета. И я увидел много угнетений, Которые свершаются под солнцем. Я видел суд неправый, беззаконный И место правды, где царила ложь. Вот слёзы угнетённых, а утешить Их некому. Вся сила В руках их угнетателей, и нет Им утешителя. И я сказал, что мёртвым, Давно умершим, лучше, чем живым, Которые живут ещё доселе. А лучше всех – тому, кто не родился, И зла, творимого под солнцем не увидел. Я видел и такое зло на свете, Что постигает праведника горе, А нечестивый век живёт в довольстве, И я сказал, что это – суета. Всему одно: и доброму, и злому; Нечистому и чистому – одно. И это плохо: Сердце человека При жизни полно зла, а после он умрёт И отойдёт к умершим. Лучше псу живому, Чем льву издохшему. Кто ходит меж живыми, Тому надежда есть, пока он не умрёт. И знают все живые, что умрут, 157

А мёртвые не знают ничего, И нет им никакого воздаянья. О них и память предана забвенью; И их любовь, и ненависть, и ревность Уже исчезли; нет им больше части Ни в чём вовек под солнцем на земле. И вот увидел я: для человека Нет лучше ничего, чем наслаждаться Плодами рук своих; ведь это – Его удел; никто не приведёт Его, чтоб посмотреть, что будет после смерти. И если бы кто прожил сотню лет И сто детей имел и многие богатства, Но он душой добром не насладился И не было ему и погребенья, То выкидыш счастливее его. Ведь он не видел солнца, и не знает; Ему покойней, нежели тому. Итак иди и ешь свой хлеб с весельем, На радость сердцу пей своё вино, Покуда Бог к тебе благоволит. И наслаждайся жизнью ты с женой Любимою, которую дал Бог Тебе на весь твой путь под солнцем и луной. Что можешь делать – всё по силам делай; В могиле, где окончится твой путь, Нет ни работы, нет и размышлений. Ни знания, ни мудрости там нет. Сей семя утром; и по вечерам Пусть отдыха рука твоя не знает – Ведь ты не знаешь, что взойдёт удачно. Плач лучше смеха, от печали сердце Становится и чище, и добрей; И мудрый чаще ходит в дом печали, А тот, кто глуп, тот ходит в дом веселья. Смех глупых – треск терновника сухого На углях под котлом; и лучше обличенья От мудрого, чем песни от глупцов. Но слишком строг не будь, и слишком мудрым 158

Не выставляй себя; зачем себя губить? Не обращай вниманья на злословье, Ведь знаешь ты, что этим сам грешил. Таких людей нет праведных на свете, Кто делает добро и не грешит. Ещё увидел я: любой успех в делах Тотчас рождает зависть меж людьми, И это – суета и зло большое. Но лучше всё же двум, чем одному: У них есть утешение друг в друге. И если упадёт один из них, Другой тотчас товарища поднимет. Но горе одному, коль упадёт, И нет другого, кто подал бы руку. Чего ещё душа моя желала И не нашла? Мужчину одного Из тысячи нашёл я, а из женщин Я ни одной меж всеми не нашёл. Я женщине сказал: «Ты горше смерти! Ведь вся ты – сеть, и сердце у тебя – Силки, а руки – как оковы. Лишь праведный спасётся от тебя, А грешника уловишь и погубишь». Но кто – как мудрый? Для кого открыто Значение вещей и тайный смысл всех дел? Что существует, то имеет имя. Вот это – человек, и он не может С тем препираться, кто сильней его. Поспешный гнев гнездится в сердце глупом, На небе Бог, а ты ведь на земле. Да будут же слова твои немногим. Коль дал обет ты Богу, то не медли Его исполнить; Он не любит глупых. Что обещал – исполни непременно. Я мудростью всё это испытал. И сам себе сказал: «Я буду мудрым!» Но мудрость удалилась от меня. 159

И понял я: всё то, что сделал Бог, Вовек пребудет. Ни прибавить, ни убавить От Божьих дел, и делает Он так, Чтоб пред лицом Его мы все благоговели. Ещё я обнаружил, присмотревшись, Что не проворный побеждает в беге, Не храбрый в битве, не у мудрых хлеб, Но все дела и все труды под солнцем От времени и случая зависят. Есть время для рождения и смерти, Есть время убивать и время врачевать, Есть время сетовать и время есть плясать, Есть время находить и время есть терять, Есть время для молчания и речи, Есть время для войны, и время есть для мира. Всё сделал Бог прекрасным в свóё время, И мир вложил он в сердце человека, Хоть нам и не постигнуть до конца Ни дел и ни намерений Его. Ты посмотри на действованье Божье: Кто выпрямит что сделал Он кривым? Не властен человек ни пить, ни есть, Ни наслаждаться от трудов своих душою. Я увидал, что это всё – от Бога: Кто может есть и наслаждаться без Него? Тому, кто добр перед лицом его всегда, Даёт Он мудрость, знание и радость, А грешнику даёт Он лишь заботу Копить и собирать, чтоб после всё досталось Тому, кто перед Богом добр и чист. В дни юности ты должен веселиться, Всем сердцем ты Создателя хвали, Пока не наступили дни такие, Что после скажешь: «Нет мне счастья в них!» Доколе не померкли свет и солнце, Луна и звёзды, и доколе тучи Не заслонили небо для тебя. Доколе звенья цепи не распались 160

И не разбился вдребезги кувшин, И над колодцем колесо не раскололось. Отходит человек в свой вечный дом И плакальщицы ждут его за дверью. Он из утробы матери своей Нагим выходит и нагим уходит. И власти над своею смертью нет, Нет избавления в бессмысленной борьбе, И нечестивого нечестье не спасёт. Судьба одна у нас и у животных: Как те, так и другие умирают, И нет у человека преимуществ Перед скотом – у всех одно дыханье. Кто знает: воспарит ли дух людской, А дух скотов сойдёт ли вниз под землю? Животные мы сами по себе, И потому всё это – суета. Из праха вышло всё, И в прах всё превратится. Одно лишь только верным я нашёл: Бог человека правым сотворил, А мы пустились в помыслы пустые. Экклезиаст не только был мудрец, Ещё он обучал народ свой знанью. Он всё хотел познать и испытать, И всё, что здесь им сказано – всё верно. У мудрых все слова – как будто иглы, Как гвозди вбитые; и те, кто их сложили – От Пастыря единого. Того, Что сверх здесь сказанного, Сын мой берегись: Коль много книг писать, То им конца не будет, И утомительно для тела чтенье их.

161

162

ШМА ИСРАЭЛЬ! «Шма Исраэль! Израиль, слушай!» Наш Бог – Единый, Бог – один. Над морем он царит и сушей, Вплоть до космических глубин. Он выбрал нас из всех народов, Чтобы служили мы Ему, Чтоб от восхода до захода Молитвой разгоняли тьму. Он заключил Завет суровый, Чтоб соблюдали мы Закон, Чтобы несли мы миру Слово, Которое поведал Он. Быть впереди Он дал нам право В тот час, когда на казнь ведут, Когда в сумятице кровавой Вражда вершит неправый суд. Он дал нам край обетованный, Потом забрал и вновь вернул, Но по рассеянности странной Он дёготь в этот мёд плеснул. «Шма Исраэль! Израиль, слушай!» Опять беда пришла в твой дом И разрывает слух и душу Бесчеловечных взрывов гром. И вновь безумные шахиды, Взрывчаткой пояса набив, Терзают край царя Давида, Иерусалим и Тель-Авив.

163

И снова в муках гибнут дети И рвётся плоть и льётся кровь, И страшные страданья эти Должны мы видеть вновь и вновь. И тут бессмысленны уступки И мало толку от стрельбы, И мир не обеспечат хрупкий Нам ни угрозы, ни мольбы. Я не политик и не Бог, Не знаю, как решить задачу, И в море горя и тревог Я только плачу, горько плачу. Молиться не умею Богу, Но, веруя в святую цель, Прошу я: Помоги немного! Мы – Твой народ! Шма Исраэль!

164

ХАНУКА Не бойся, что не хватит масла, Чтоб осветить наш вечный храм. Лишь только б вера не угасла, А масла – Бог добавит нам. И в храме, предками воспетом, Огонь свечей ханукии Благословит небесным светом Глаза усталые твои.

165

ШОФАР Основным занятием наших предков в древности было скотоводство. Неудивительно, что самой Богоугодной жертвой у них был баран, а главным Музыкальным инструментом в богослужении стал бараний рог – шофар. Считается, что трубные звуки шофара – это Молитва, которая мгновенно доходит до Бога и Она действенней любых слов. В последнем месяце Еврейского года, элуле, ежедневно трубят в шофар, чтобы пробудить души от сна и подготовить к покаянию – тшуве. В последний день элула в шофар не трубят, чтобы подчеркнуть особое значение первого дня нового года – Рош Гашана. В этот день Бог судит все дела людей за прошлый год и определяет судьбу каждого в новом году. В этот день опять трубят в шофар, что имеет особое мистическое значение. Считается, что это молитва о прощении, в которой Участвует не только все ныне живущие евреи,но и Все предки, начиная от Авраама, а также все поколения Евреев, которые будут жить после нас. В последнем месяце, элуле, Трубили трепетно шофары, Чтоб наши души не заснули. Так год заканчивался старый. И завтра вновь шофара звуки Нам всем напомнят о тшуве И снова мы возденем руки К Нему в небесной синеве.

166

И снова из последних сил Просить мы жарко будем Бога, Чтоб он нам все грехи простил, Хоть прегрешений наших много. И Бог простит. Звук рога звонкий Объединяет весь народ, И нас, и предков, и потомков Из века в век, из рода в род.

167

НОВЫЙ ГОД Сегодня радостно встречаем Мы Новый год, Рош Га Шана. До дна за счастье выпиваем Мы рюмки, полные вина. Вот рыба с головой на блюде Нетерпеливо ждёт гостей, И это знак того, что будем Мы в голове, а не в хвосте. А рядом с праздничною чашей Лежит у нас гранат отборный, Чтоб множились заслуги наши, Как красного граната зёрна. Мы отмечаем Новый год И, помня древние порядки, Мы яблоки макаем в мёд, Чтоб год счастливым был и сладким... Сегодня Книгу Жизни строго Заполнит Господа рука. Пусть даст он всем нам счастья много. Шана това уметука.

168

МЁРТВОЕ МОРЕ Кто любил тебя, Мёртвое море? Кто наполнил горькою болью? Кто убил тебя, Мёртвое море? Кто укутал саваном-солью? Это слёзы, Еврейские слёзы, Что веками льются рекою. Это грозы, Жестокие грозы, Уничтожили всё живое.

169

МОЙ НАРОД Давно отшумели шумеры, Исчезли с карты урарты. Гибли народы и веры, Менялись гербы и штандарты. От культа Ра и Изиды Остались одни пирамиды. Руины Эллады и Рима Дряхлеют неотвратимо. И только народ мой странный Свитки Книги упорно Несёт сквозь века и страны – Храм свой нерукотворный, Который с высот Синая Нам даровал Адонаи.

170

ХРУСТАЛЬНАЯ НОЧЬ Хрустальная ночь была чёрным форпостом, Хрустальная ночь – это страшный рубеж. С неё начинается ад Холокоста, Мучений и смерти безумный кортеж. Звук бьющихся стёкол – как звон погребальный По тем, кто себя называет «а ид». По этим кровавым осколкам хрустальным Пройдёт их дорога в еврейский Аид. А над синагогами – дымное пламя Пылает предвестьем Треблинки печей. Фашистская нечисть гремит сапогами, Ещё до Победы – две тыщи ночей. Всё вынес народ. Мы расправили плечи. У нас есть Израиль – надежды оплот, Но тех не забыть, кто ушёл через печи. И тех не простить, кто вновь этого ждёт.

171

СОГЛАСНО ТАЛМУДУ Лишь тот, пред кем ты виноват, Тебя простить имеет право, И не простят ни рай, ни ад Убийце грех его кровавый, Просить прощенья, смысла нет. Песком засыпаны те уши, Которые напрасный бред Раскаянья могли бы слушать. Забит сухой землёю рот, И сердце червь безглазый гложет. Мольба до сердца не дойдёт, Рот ничего сказать не может, Простить убийц не могут кости Тех, кто погибли в Холокосте. Лишь чёрный камень на могиле Кричит: «Запомни: их убили!»

172

* * * Флейтист о чём-то молит Бога, Целует нежно флейту он, И сердца смутная тревога Летит за музыкой вдогон. Певучая сестра шофара, Тоскует, заливаясь, флейта, И кажется: в огне пожара Кричит от боли голос чей-то. Но вот услышана мольба, Печаль куда-то улетела, И, флейты верная раба, Мелодия повеселела.

173

От двух до пяти

174

* * * Родинка у милой на груди Прошептала мне: «Не уходи!» * * * Вороний грай да волчий вой Над разорённою страной.

* * * Как ночь тиха... На дальнем повороте Скрипит трамвай.

* * * Снежинка, как замёрзшая звезда, Упала мне на губы и, растаяв, Оставила неуловимый привкус счастья.

* * * В смысле истребления Мысли и стремления.

* * * Was mache ich auf dieser Erde? Was bin ich jetzt und was ich werde? Зачем я здесь? Куда я кану? Кто я теперь и кем я стану?

* * * Всё больше соли, меньше перца В когда-то пышной шевелюре, И хоть болит порою сердце, Но в голове довольно дури. 175

* * * Оборванные бурей провода Раскачивает злой осенний ветер И, разбивая капли на лету, Они в тоске бессильно обвивают Иссеченный дождём холодный мокрый Столб.

* * * Небо безоблачно-ясное, Море безбрежно-прекрасное, Солнце, безжалостно жгущее, Взгляды бесстыдно зовущие, – Это юг.

* * * Говорил сосед соседке: «Побеседуем в беседке!» А соседочка соседу: «Знаю вашу я беседу!»

* * * Люди! Вы в общем-то милые звери. Но надо вас долго дрессировать, Пока вы начнёте ходить через двери И перестанете в окна скакать.

* * * Нам говорят, что все равны. Приятно слушать – трудно верить, Ведь даже мелкие чины Себя привыкли крупно мерить.

176

* * * Всё это было на самом деле Или же только пьяный бред Выжег память о буйном теле И губ твоих раскалённый след?

* * * Тонут в грязи куренёвские улицы Выпятив крыш пожелтевших горбы. Деревянные домики зябко сутулятся, Мрачные, словно жилые гробы.

* * * Крутые бёдра рубенсовских женщин, Литые груди, пышные зады... Фламандцам этот жирный рай завещан В награду за усердные труды.

* * * Не дари мне дорогих подарков, Деньги не мерило для любви. Лучше поцелуй меня ты жарко И ещё раз милым назови.

* * * Птичка-невеличка, Язычок остёр. Это моя Лилечка, Ласковый костёр.

177

* * * Хоть пресловутый «горький хлеб чужбины» Гораздо слаще нашей нищенской еды, О нас заплачут грустные рябины, Роняя слёз кровавые плоды.

* * * Прозрачная зелень весеннего сада, Лазурь золотая весеннего неба, Стакан молока, ломоть свежего хлеба – И что, кроме друга, для счастья мне надо?

* * * Три свечи горели на столе, Потихоньку музыка играла, И душа в покое и тепле Нежилась, любила, доверяла. Drei Kerzen brannten auf dem Tisch Und die Musik so zärtlich tönte, Dass meine Seele, klar und frisch, An alles Gute glauben konnte.

* * * Твоей покорен силе я, Цветок мой милый, Лилия!

* * * Наше тело – хрупкая граница, Наше тело – немощная клеть. В бесконечность пленный дух стремится, Космос хочет в душу нашу влиться, – Как же телу не страдать и не болеть?!

178

* * * Кого из нас не искушал Самоубийства демон сладкий?! Кому он тайно не внушал Простой ответ на все загадки?!

* * * Чужих дорог зазубренные камни, Чужих рассветов едкая роса... Не одолеть чужого языка мне, Не полюбить чужие небеса!

* * * Людские лица – сказки и романы, Рассказы и поэмы без конца. На улице читаю неустанно По этим книгам судьбы и сердца.

* * * «Никогда не жалей о прошедшем!» Хоть лучше не сыщешь совета, Пожалуй одним сумасшедшим Вполне удаётся это.

* * * Слёзы дождя на оконном стекле, Дождь слёз на твоих глазах. Крик паровоза в осенней мгле, С перрона прощальный взмах.

179

Зайчик солнечно-игривый Пляшет, скачет на стене. Зайчик сказочно счастливый, Дай немного счастья мне!

* * * Вечерний сумрак наползает, Стучит размеренно метро... Куда? Зачем? – Никто не знает. Всё так запутанно, хитро.

* * * Во времена всеобщей смуты Напрасна проповедь добра. Народ голодный и разутый Одеть и накормить пора.

* * * Лечь в летний зной на косогоре, Закрыть глаза, но не заснуть. Забыв и радости, и горе, В зелёном и душистом море Тонуть, тонуть, тонуть, тонуть...

* * * Как быстро сгорают церковные свечи! Мигают, становятся ниже, короче. Ты всё разрушаешь, строитель предвечный, Чтоб снова создать, возродить и упрочить.

180

* * * В синем небе белое облако Белым лебедем плавно скользит. В синем небе жёлтое яблоко На невидимой ветке висит.

* * * Перегорело всё до тла. Пуста душа, бессильно тело И даже памяти зола Давным-давно остыть успела.

* * * Я глажу шершавую кожу сосны Как мощные плечи надёжного друга. Мы с солнцем, травою и зверем лесным – Лишь разные звенья единого круга.

* * * Нет, верить не хочу я в злого Бога, А в доброго поверить не могу; И в жалком страхе вечного порога Я никогда душою не солгу.

* * * Мне претят высокие слова, Замызганные грязными губами, С ними речь безлика и мертва, Как цветы над пышными гробами...

181

* * * Не всякому дано понять Своих возможностей границы, Чтоб вовремя остановиться И, не рискуя поясницей, Груз непосильный не поднять, Не вызвать смех, не осрамиться.

* * * Храни нас Бог от опрометчивых решений, От дел неправедных и поздних сожалений.

* * * Между Сциллою разнузданной свободы И Харибдой беспощадной диктатуры Проблема лучшей власти для народа Сродни проблеме круга квадратуры.

* * * Путь правильный нам трудно отыскать В различных ситуациях мудрёных. Не можем точно мы предугадать Слов и поступков следствий отдалённых.

* * * Одинаково светит солнце На храмы и на кабаки, Но в саду вырастают розы, А на пустыре – сорняки.

182

* * * Не важны форма и цена бокала, Важна рука, что влагу наливала.

* * * У мудреца язык В самое сердце проник. Сердце у дурака – На кончике языка.

* * * Если в тебе 90 пороков, А добродетель – одна, Тому, кто любит тебя всем сердцем, Она лишь будет видна.

* * * Ты не ограбил и не убил? Ты не подонок и не дебил? Это не всё. Расскажи мне, сынок, Как ты любил, и кому ты помог.

* * * Любовь и мускус спрятать невозможно, Они себя проявят непреложно.

* * * Праведный путь не трудно найти, Трудно идти по такому пути.

183

* * * Следи за мыслями! Будь осторожен в них! Ведь в них – начало дел, Хороших и плохих.

* * * Покуда ты согнут сам – Оставь пустые мечты; Пока сам не станешь прям, Других не выпрямишь ты.

* * * По делу совет подобающий Даст не учёный, а знающий.

* * * Целебная редко сладка трава, Редко приятны правды слова.

* * * Рассудок наш с большим искусством Оправдывает наши безрассудства.

* * * Прокурор распознает пройдоху любого, Но может в упор не увидеть святого.

* * * Любят многие подробно излагать свои проблемы, Хоть другим не интересен разговор на эти темы.

184

* * * Трудно сердиться на тех, Кто в нас вызывает смех.

* * * Не уважаешь вкус других людей? – Так в гости не иди, и не зови гостей!

* * * Козёл твердил с завидным постоянством О пользе вегетарианства.

* * * Каждый получает, что положено. Пользуйся, не требуя добавки, Тем, чего добился ты хорошего. Больше не получишь и булавки.

* * * Когда сияет солнца свет, Свеча едва видна. Когда другого света нет, Нам – солнышко она.

* * * Я часто плакать был готов Из-за невысказанных слов, Но помню до седых волос Те, что некстати произнёс.

185

* * * Слепому кажется: обеими руками Едят все зрячие огромными кусками.

* * * Наша память – как сито, И каждый своё хранит: У одних остаётся жемчуг, А у других – гранит.

* * * Пока мудрец всё ищет мост надёжный, Уж реку переплыл дурак неосторожный.

* * * Даже если слава заслужена, Не выставляй её, как жемчужину.

* * * Подобно свирепому тигру, старость нас ожидает, Болезни нас атакуют с рожденья до смертных дней, Как вода из дырявой посуды, жизнь из нас вытекает, И всё же никак мы не станем ни лучше и ни умней.

* * * Давно забыты те, с кем я Смеялся так беспечно, Но тех, с кем вместе плакал я, Всех помнить буду вечно.

186

* * * Жизнь – гора, и крут подъём, Вверх мы медленно идём, Но потом, пройдя вершину, Быстро катимся в долину.

* * * Паденье грозит лишь тому, кто идёт. Тот, кто ползает – не упадёт.

* * * Нами правят воры и невежды, Беды донимают без конца. Если бы не обручи надежды, Лопнули бы бедные сердца.

* * * Склоняются под ветром тополя, У сосен ветви гибко гнутся И лишь дубы, ветвями шевеля, Почти недвижны остаются.

* * * Корысти и чести Трудно жить вместе.

* * * Сдавил апельсин ты сильнее, чем надо, И горькою стала сока прохлада.

187

* * * Голос истины не изящен, Неприятен, порою груб. Не стремись говорить красиво, Пусть лишь правда слетает с губ.

* * * Жизнь – суета, сказал Екклезиаст, Но этой суеты пусть Бог побольше даст.

* * * Упорство невежд и беспечность глупцов Им гибель несут и смешат мудрецов.

* * * Правдою ложь питается, Но правда для лжи – отрава. Чахнет она, рассыпается, Остаётся дурная слава.

* * * Не впитает влагу гранит, Знанье дурак не хранит.

* * * Если в глаз твой соринка попала, – Крушение мира ещё не настало.

188

* * * Женский волос прочнее цепи, Ты не вырвешься, как ни вопи.

* * * Прекрасны познания, ум, мастерство, Но доброе сердце прекрасней всего.

* * * Вся наша жизнь – рисунок на песке. Подует ветер времени голодный – И там, где билась жилка на виске, Один песок останется холодный.

* * * Подобно ворону в фойе влетела весть: У каждого свои заботы есть.

* * * Боишься заноз – не ходи босиком, Не хочешь позора – не спорь с дураком.

189

ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ * * * Счастье – легче пера, Не поймать его на лету. Горе – словно гора, Не обойти за версту.

* * * Одной рукой не развязать узла, Без друга жизнь безрадостна и зла.

* * * Не бывает волна в океане одна – Пей скорее за рюмкою рюмку до дна.

* * * В миг встречи начинается разлука, Промчится время как стрела из лука. Лови мгновенья, когда рядом друг, Цени тепло его надёжных рук.

* * * Оценишь колодец ты только тогда, Когда в нём до капли иссякнет вода.

* * * Я – только рупор голоса благого, Я – лишь перо в неведомой руке. В душе незримо прорастает слово, Чтоб расцвести потом на языке.

190

* * * Судьбу свою не искушай, Предельно честным быть старайся, И ничего не обещай, Ни от чего не зарекайся.

* * * Что скажут о милой мои похвалы? Что скажут глухому певучие струны? Чтобы понять красоту Лейлы, Надо смотреть глазами Меджнуна.

191

ХОККУОБРАЗНОЕ И ТАНКОПОДОБНОЕ * * * Цветной ковёр. Пройтись бы босиком, Жаль холодно.

* * * Осенний дождь, И в луже на балконе Луна кривляется.

* * * Звезда упала. Загадать желание Я не успел.

* * * На лица сверстников С печалью я гляжу. Как постарел я!

* * * Старая песня на идиш. Вот уже много лет Нет тебя, мама.

192

* * * Вагон качает, На моём плече ты спишь, Боюсь пошевелиться.

* * * Холодная постель. Друг друга согревая, Молчим.

* * * По потолку Бегут полоски света. Закрыты окна, С улицы ни звука. Бессонница.

* * * В мой дом залетела оса. Бьётся в окно, Бестолковая. Что знает оса о стекле? Что о судьбе мы знаем?

193

СПОР Спор ущемлённых самолюбий Взаимные обиды нижет. Пыл полемических прелюдий Стихает и гремит опять. И каждый, слушая, не слышит, Своею только правдой дышит И не пытается понять.

* * * «Цыганские напевы» Сарасате Выводит скрипка. Вспоминаю песню Вертинского.

* * * Жёлтые паруса, Куда же вас гонит ветер По мутным каналам Шпрее?

* * * Осень пускает По волнам Шпрее Кораблики разноцветные.

* * * В шумном зале Перед концертом Зазвучала мелодия флейты.

194

* * * «Без гнева и пристрастья...»* Бред собачий, Компьютер? – Вряд ли. Для него программу Составил человек. *Тацит «Анналы»

* * * Спорить о вкусах можно и нужно, Только не жёлчно, а добродушно.

* * * Зло всё крушит и ломает окрест, Ведь свастика – это изломанный крест.

* * * Когда от старости болят и ноют ноги, Круты все лестницы, длинны все дороги.

* * * Когда причёска поредела, Расчёска мается без дела.

* * * Что помню? Что могу забыть я? Память избирательна всегда. Выветрились важные события, Мелочи я помню сквозь года.

195

* * * Как звонко тикают часы в ночной тиши! То поступь времени, услышанная нами. Темно и тихо. В мире – ни души. И вечность видим мы закрытыми глазами.

* * * Когда я ночью просыпаюсь И, сбросив груз дневных тревог, Я душу выразить стараюсь В своих стихах, тогда я – бог!

* * * Меня не страшит бессонница, Она – мой испытанный друг. В тиши моих мыслей конница Летит без узды и подпруг.

* * * В палитре осени есть ярко-жёлтый цвет. Пронзительней на свете цвета нет. Когда любуюсь этим цветом я, Ясна мне суть земного бытия.

* * * Писатель, не читай других! Зачем читать того, кто пишет хуже? А что до тех, кто пишет лучше их, Ты тоже не читай, чтоб не тревожить душу.

196

* * * Когда выбираешь жену иль арбуз, Тебе не помогут ни опыт, ни вкус. Все внешние признаки врут, как назло. Рискни и молись, чтоб тебе повезло.

* * * Мы не хозяева мыслей своих, Они появляются сами собою. Порой мы их гоним, нам стыдно за них, Но не зачеркнуть непонятного сбоя.

* * * Доверяйте своей интуиции И не бойтесь импровизации, Позабудьте смешные амбиции И не верьте аргументации.

* * * Всё плохое было хорошим, И это, увы, не шутка. Когда-то был ангелом дьявол, И девочкой – проститутка.

* * * Ты – жизни моей путеводная нить, Мы связаны общей судьбою. Удваивать радость и горе делить Легко мне, родная, с тобою.

197

* * * Я старался быть честным с людьми и с собой, Я начальству не льстил, не лукавил с судьбой. Ну, а если порою сбивался с дороги, Знаю, небо простит мне нечаянный сбой.

* * * Когда почувствуешь укус, Будь это клоп иль гнус, Не тронь его, не хмурь ты брови, – Теперь он брат тебе по крови.

* * * Вся жизнь твоя – в твоих руках, мой друг, Поэтому следи за чистотою рук.

* * * Что из того, что чаша золотая, Коль слёз моих она полна до края.

* * * От счастья до горя – два раза моргнуть, От горя до счастья – длительный путь.

* * * Мы – дети нелюбимые войны, Война нас обожгла и закалила, И нам невзгоды многие смешны, Покуда мы войну забыть не в силах.

198

* * * Перебираю слова – самоцветы, На нитку мысли нанизываю. Я ожерелья звенящие эти На белых листах записываю.

* * * В ряду минувших огорчений Мне не забыть багровый стыд Высокомерных поучений И легкомысленных обид.

* * * Что есть поэзия? – Тень звука, Дыханье тайны, эхо взгляда... И никакая тут наука Помочь не может. И не надо!

* * * Не верьте Фрейда блудливой ментальности, Не ищите во всём сексуальности.

* * * Он верил Фрейду слепо, до маразма: Вставляя ключ в замок, он ждал оргазма.

199

Беззвучный голос тишины

200

ИЗ ЭЛИЯГУ Идёт Господь, и ветер небывалый Сметает горы, разрушает скалы. Но нет, не в ветре яростном Господь! И после ветра вздрогнула земля, Дома обрушились и треснули поля. Но не в землетрясении Господь! Потом всепоглощающий огонь Весь мир оденет в красную фелонь. Но не в огне пылающем Господь! Вдруг стихнет всё. Не шелохнётся колос... И прозвучит с небесной тишины Входящий прямо в сердце голос, Беззвучный голос тонкой тишины. Вот в нём Господь!

201

К ПОРТРЕТУ А. ЭЙНШТЕЙНА Глубокие борозды мысли и горя Вспахали жёлтый высокий лоб. Над ним, с невзгодами яростно споря, Взметнулся кудрявый сугроб. Прыгает солнечный зайчик лукавый В глубине печальных еврейских глаз. Познавший изгнанье, нужду и славу, Он тайны Вселенной открыл для нас.

К БЮСТУ СОКРАТА Высокий лоб, курносый нос. Лицо немножечко бульдожье. Всё в жизни ставя под вопрос, Как семь десятков лет он прожил? В наш век, когда всё в кривь и вкось, Век нетерпимости и смуты, Ему бы в юности пришлось Испить смирительной цикуты.

202

П.И. ЧАЙКОВСКИЙ ТРИО «ПАМЯТИ ВЕЛИКОГО АРТИСТА»

Виктору Йорану

Тенор скрипки, баритон виолончели, Многострунный звон фортепиано... Нас несут смычковые качели По незримым волнам океана. Я не знаю, что они пророчат, Эти звуки траурного трио, Но душа моя умчаться хочет За мелодией щемяще-прихотливой.

203

ШОПЕН Вальс С-минор

Ручей шопеновского вальса Журчит, по клавишам скользя, И душу вечного скитальца Вернее выразить нельзя. Звенящим стоном тонкой стали Струятся вместе свет и мгла Той смесью счастья и печали, Что входит в сердце, как игла.

МУЗЫКА «Опять Шопен не ищет выгод» Б. Пастернак

Опять рояль ломает пальцы И буря рвёт тугие снасти. Опять дрожат на струнных пяльцах Распятые аккордом страсти. Опять смычка шальные ласки Кончаются любовным стоном, И звуки сказочной окраски Плывут над залом и балконом. Душа на волю жадно рвётся Из тесноты земного плена, И дно бездонного колодца Взлетает в небеса мгновенно.

204

СОЛО НА КОНТРАБАСЕ На свой насест контрабасист Взобрался неуклюжей птицей. Над инструментом он навис И трёт его смычком-скребницей. Косноязычный контрабас Гудит натужно и бормочет. Он в чём-то убеждает нас И что-то рассказать нам хочет. Порой старательный смычок Добьётся мелодичной фразы, Но как охрипший старичок Устало умолкает сразу. Вот пальцы, овладев игрой, Бегут по струнным перекатам, И возникает ритма строй В раскатах гулких пиццикато. Как тяжело, преодолев Материи тугую косность, Вложить в мерцающий напев Души щемящую нервозность.

205

206

ПРОКЛЯТЬЕ Да будет проклято любое государство, А наше беспредельное – вдвойне! За наши бесконечные мытарства В родившей нас и кинувшей стране. Да будут прокляты суды, прокуратуры, Отделы, управления, советы, Инспекции, бюро, регистратуры, Конторы, министерства, комитеты! Проклятье многочисленным приёмным, Где мы томимся долгими часами С предчувствием в душе каким-то тёмным И опасаемся, чего – не зная сами. Проклятие служебным коридорам, Где мы стоим, когда приёмной нет! Проклятье коридорам, по которым Мы мечемся из кабинета в кабинет. Да будут прокляты чиновники всех рангов От президента и до мелкой сошки! Для этих членов ведомственных гангов Мы только надоедливые мошки. Всё то, что губит душу в человеке, Что унижает, отнимает силу, – Да проклято отныне и вовеки, Да станет прахом и сойдёт в могилу! 19.06.1997

207

«НЕБЕСА ОБЕТОВАННЫЕ» Пускай беснуется ОМОН Лишая нищий люд ночлега, Играй на скрипке, Соломон, В круженьи голубого снега! Дрожит под танками земля, И рушится весь быт убогий: С далёких звёзд ждут корабля Те, кто утратил веру в Бога. Не шлёт спасенья Орион, И не слетает ангел с неба: Играй, играй же, Соломон! Им музыка нужнее хлеба. Двусмысленный апофеоз, Достойнейший из всех резонных: Уносит в небо паровоз Униженных и оскорблённых. Вопит надрывно мегафон, Колотят по щитам дубинки. Справляет мудрый Соломон По собственной судьбе поминки. Обетованной нет земли: Красивых – много, нет желанных. Покой бедняги обрели Лишь в небесах обетованных.

208

ПАНI КАЛИНА Панi Калина! Панi Калина! Мова чарiвна пiснею лине. Щиро смiэться, щиро шепоче, Сяють крiзь скельця лагiднi очi. Панi Калина! Панi Калина! Хай Вас вiтаэ доля гостинно, Хай Вам всмiхаються лагiднi зорi, Хай Вам щастить на землi i на морi! Январь 1997

209

Пародии

210

ПАРОДИИ ПАРОДИЯ (Б. Окуджава) Давайте уважать друг друга безгранично, Особенно, когда мы выпили прилично. Давайте будем врать друг другу без стесненья, Ведь это для бесед прекрасные мгновенья. Давайте целовать друг друга обоюдно В места, куда себя поцеловать так трудно. 1967

ДРАКОНЧИКИ И КОНЧИКИ (пародия) «Три головы у малютки дракончика, А по спине до хвостатого кончика Дружно бегут три полоски гребенчатых...» Генриетта Ляховицкая Сложная жизнь у малютки дракончика: Три головы у малютки, три кончика... Головы – это ещё ерунда, Ну а вот кончики – просто беда. С ними всегда в туалете заминки – Трудно успеть расстегнуть три ширинки. Строго ругает мама сынишку: – Вечно ты ходишь в мокрых штанишках! А папа-дракон своим сыном гордится: – Вырастешь, «это» тебе пригодится! 211

Когда мы на заседаниях клуба разбираем стихи друг друга, критика часто бывает излишне придирчива. Однажды я подумал: а как у нас в Клубе разбирали бы стихи какого-нибудь классика? Так появилось: «ПИСЬМО ЖУКОВСКОГО ПУШКИНУ».

Любезный друг, Александр Сергеевич! Прочёл я вчера список твоего стихотворения: «К Чаадаеву» и огорчился. Бог с ним, с твоим вольнодумством. Молодости свойственно неразумное фрондёрство. Но форма! Начинается стихотворение весьма мелодично: «Любви, надежды, тихой славы Недолго тешил нас обман».

Но дальше-то, дальше! «Исчезли юные забавы, Как сон, как утренний туман».

Скажи на милость кто такой этот «Каксон?» Британец? Жид? А «Какутренний туман» звучит и вовсе неприлично! Опасное это словечко: «как». Употреблять его следует весьма осторожно. Я вообще стараюсь в стихах обходиться без него. Затем, во второй строфе рифма: «роковой – душой» на мой взгляд нехороша. Тебе подобная небрежность не к лицу… И, наконец, в последней строфе у тебя написано: «Россия вспрянет ото сна». Конечно, в русском языке имеется глагол: «воспрянуть», но ведь эти четыре согласные подряд на трезвую голову и не выговорить! Я думаю, что употреблять его в речи поэтической не следует. Мне кажется, Александр Сергеевич, что ты стихи свои, написавши, вовсе не читаешь. А следовало бы! И обязательно вслух. Тогда не было бы у тебя подобных казусов. Так-то... Извини, брат за критику, но «amicus Plato, sed magis amicus veritas»*. При всём том остаюсь твой преданный друг и почитатель, Василий Жуковский. *Платон мне друг, но ещё больший друг – истина. (лат.)

212

213

СТИХИ О ЕВРЕЙСКОМ ПАСПОРТЕ (пародия) Я волком бы выгрыз антисемитизм. Но в нашей стране его нету. Не веришь – к любому киоску катись И читай любую газету. По длинному фронту дверей и таблиц Медленно Очередь движется: Дюжина ищущих работу лиц С паспортом и трудовыми книжицами. К одним паспортам – улыбка у рта, Другие – берут лишь в виде нагрузки. С почтеньем берут, например, 214

паспорта С национальностью «русский». Глазами доброго дядьку выев, Не переставая кланяться, Берут, как будто берут чаевые Паспорт украинца. В чувашский – глядят, как в афишу коза, В чувашский – выпяливают глаза, В тупой бюрократьей слоновости – Откуда, мол, и что это за Этнографические новости. И не повернув головы кочан, Сонные глазки спрятав, Нехотя берут паспорта армян И разных других «азиятов». И вдруг, как будто ожогом рот Скривило гражданину Это товарищ начальник 215

берёт Мою еврейскую паспортину. Берёт – как бомбу, берёт – как ежа, Как бритву обоюдоострую, Берёт, как гремучую в двадцать жал Змею двухметроворостую. Моргнул понимающе глаз Абрама: Видно и здесь не работать нам. «Сам» вопросительно смотрит на зама, На начальника – зам. С каким торжеством черносотенной кастой Я был бы исхлёстан и распят За то, что в руках у меня молоткастый, Серпастый, советский еврейский паспорт. Но так как закон запретил погромы, То с самой вежливой нотой Мне сообщают с ехидством огромным: 216

«Нету работы!» Я волком бы выгрыз антисемитизм, Но в нашей стране его нету! Не веришь – к любому киоску катись И читай любую газету!

217

Существованья трепетная нить

218

Данечке

ЛЮБИМЫЙ, ДОРОГОЙ, ЕДИНСТВЕННЫЙ... Тебя нет уже столько дней, а я не умерла, я живу... без тебя... Как же это несправедливо. Как больно – жить без тебя... Очень скучаю по тебе. Невыносимо сознавать, что уже никогда, никогда ты не подойдёшь сзади и не будешь тихонько наблюдать за тем, как я читаю или печатаю, а я, прислушиваясь к твоему дыханию, буду делать вид, что не замечаю этого. Солнышко моё, ты был моим самым любимым ребёнком. Каждую минуту хотелось подойти, обнять тебя, погладить твои чудные мягкие, такие красивые волосы – мои любимые... Без тебя... это принять невозможно... Мы мечтали с тобой уйти в один день, но, как видно, это бывает только в сказках. Любимый мой! Любимый с первого взгляда, с первой секунды. Мой красавец, с глазами и преданностью умной, доброй собаки, друг ты мой ненаглядный... Такой дружелюбный, искренний, ранимый, с обострённым чувством долга, с прекрасным чувством юмора. Ты появился на свет, когда твои родители были уже не молоды, после пяти умерших детей. Но, несмотря на это, ты вырос не избалованным, а скромным, добрым, фантастически начитанным и образованным. Эстафету заботы о тебе я приняла от твоей мамы. Ты всегда носил в портмоне мою фотографию, как-то я забрала её, сказав, что носить фотографии в кошельке нельзя.

219

Когда через некоторое время вновь увидела её, то услышала от тебя: – Понимаешь, на меня правила не распространяются, я без тебя не могу. В памяти, яркими кусочками мозаики, то и дело всплывают события из нашей жизни... Сразу после женитьбы мы жили на съёмной квартире. Помню, как в один из субботних дней, мы собрались поехать к родителям, но ты решил «на минутку» заехать на работу. Что-то тебя беспокоило. Жду час, два... четыре, пять. Через семь часов ты возвращаешься... Твой выходной костюм пропитан маслом. Оказалось – не пришёл рабочий и ты, вместо него, проработал всю смену в термичке, где опускал раскалённые детали из печи в масло. Термист приехал только к концу смены – его дама не знала, что ему надо в субботу на работу и не захотела его будить, а уходя, заперла дверь. Ты никогда не употреблял непарламентские выражения, даже в компании рабочих, которые очень любили выпить, что частенько отражалось на их работе. Однажды, когда завод получил правительственный заказ, термисты, как часто бывало, явились на смену пьяные и «запороли» все детали. Ты высказал им всё, что о них думал на их же языке; думаю, это было впервые, потому что они мгновенно протрезвели. Стали извиняться, умолять тебя не волноваться и заверять, что не уйдут домой пока всё не исправят. Мне очень повезло. Не каждой женщине даётся счастье прожить пятьдесят пять лет с мудрецом. Нам ничего не мешало. Ни коммунальная квартира, в которой жили тридцать пять человек, ни общая кухня. Мы были счастливы, когда сначала делили девятиметровую комнату с твоими родителями, на редкость добрыми людьми, с которыми спали голова к голове, потому что наш диван с их кроватью стояли впритык друг к другу. 220

И потом, когда заняли семиметровую комнатку в той же квартире, где сначала жили втроём, а потом вчетвером. А наш диван... узкий, круглый. До сих пор не могу понять, как мы не скатывались с него?! Были счастливы! Ведь главное – мы вместе! Соседи... Общение с ними было моими университетами. До тех пор я не знала что это такое. Хотя нет, знала... По детскому дому, куда мы попали с сестрой во время войны и куда пришли две похоронки. Сначала на маму, а потом – на папу. Слава Богу, они оказались ошибкой! Произошло то, что часто случалось во время войны. Когда мама лежала в госпитале, там умерла её однофамилица. Просто – перепутали. А папу не могли найти сразу после боя, и пришла вторая похоронка... Соседи... Такие разные... Наблюдать за ними было очень интересно. Мне даже в голову не могло прийти, что Паша, которая всё время мне улыбалась, могла в бульон одной соседке лить уксус, а другой бросать в еду то стекло, то пучок волос. А другая писала кляузы на соседей, и когда что-то ей не нравилось – переворачивала в кухне балию с бельём. В общем, каждый развлекался, как мог. Я подпортила им эти развлечения. Не привыкшая к сварам, однажды, когда они «перемывали косточки» одной из соседок, я вышла и попросила, чтобы при мне, если их это не затруднит, они не развлекались таким образом. Потому что потом мне стыдно смотреть на того о ком шла речь, словно и я принимала участие в их «беседах». Вскоре после того, как мы поженились, ты попал в больницу. Когда я приходила к тебе, сестрички, зная, что я всегда спешу, потому что в то время я работала и училась, сразу вызывали тебя. 221

Однажды прибегаю, прошу тебя позвать, а санитарка спрашивает: – Что ему сказать, кто пришёл? – Жена. Она отходит и говорит другой санитарке: – Пойди, посмотри на эту нахалку, говорит, что жена! Будто я его жены не видела. Когда она его привела, мы все бегали на неё смотреть. Красавица! А на эту посмотри. Ни сраки, ни виду, только и того, что коса, а туда же – «жена». Я слушаю и думаю: «Это ведь про меня! Сейчас мой Данечка выйдет и увидит такое чучело. Добегалась...». Вижу тебя, моё солнышко. Ты – чернее тучи. За один день почернел. – Что случилось? – Если я тебе расскажу, ты меня бросишь! – Ну уж нет, голубчик, и не надейся. Я тебя никогда не брошу! Говори быстро, что стряслось? – Мне поставили страшный диагноз – у меня никогда не будет детей. А ты ведь из большой семьи и так их любишь. Отвечаю: – Во-первых, никакой страшной болезни у тебя нет, собирай свои вещи, я буду сама тебя дома лечить. А во вторых, у нас будет столько детей, сколько мы захотим. – А если не будет? – Ну что ж, если не будет, то я буду твоим ребёнком, а ты моим. Устраивает тебя такой вариант? – Конечно! А ты не передумаешь? – Не дождёшься! В больнице ты очень похудел, и я решила тебя откормить. Время было «кукурузное» и я, выстояв в очереди, накупила столько, сколько поместилось в сетку. Когда я пришла, ты в ужасе спросил, зачем так много? А я, вместо того чтобы сказать, что это вкусно, полезно и тебе нужно поправиться, с перепугу сказала: – А знаешь, как от кукурузы свиньи поправляются?! Ты рассмеялся и сказал: 222

– Ну, раз свиньи поправляются... Ты поправился, мой дорогой! Я оказалась права, вылечила тебя травками и через год родилась твоя копия – Ингулька, а ещё через восемь лет – Мальвиночка. И как я смеялась – обе не от меня – папины дочки. Но, говорят, со временем у них появилось что-то и от меня. Твои родители так и не узнали о том волнении, которое ты пережил. А вот мы с тобой в кино. Там, как назло, едят икру. Едят и едят! Сколько можно?... И я говорю тебе: – Мне тоже очень хочется икры! Крик души, без всякой надежды. Какая икра с нашей зарплатой? И, вдруг, ты, вполне серьёзно, спрашиваешь: – И давно ты хочешь икру? – Года два. – Так почему ты мне никогда не говорила о своём желании? – Ну скажу я тебе, и что, в магазине тут же появится икра? На следующий день, уходя на работу, ты предупреждаешь, что придёшь позже. И завтра, и послезавтра. И так целую неделю. Ты часто участвовал в турнирах от завода: играл в шашки, шахматы. Вечерами. Тогда это было в порядке вещей. Я привыкла к этим твоим вечерним турнирам. Примерно раз в квартал объявляли, когда состоятся турниры. Тот, кто выигрывал, получал «премию» – пять рублей. И наш бюджет часто пополнялся этими «премиями». А через неделю ты приносишь и торжественно ставишь на стол стакан с икрой, переложенной кружочками лимона. – Где ты это взял? И ты рассказываешь, как решил попытать счастья в ресторанах. 223

– Бо «як забагла жiнка хрону» – мы часто повторяли эту поговорку, если кто-то чего-то очень хотел. Ты обошёл много ресторанов, но икры нигде не было. Вдруг пришла мысль, что твоё знание немецкого языка может пригодиться не только для переводов, и решил пойти в «Интурист» или «Днепр» – рестораны для иностранцев. «Буду говорить только по-немецки, пусть попробуют не дать мне икры». Пришёл в «Днепр», сел за столик, взял меню, а там... ИКРА!!! И ты забыл о своём намерении прикинуться иностранцем. Подозвал официантку, спросил, правда ли, что икра есть не только в меню. Получив утвердительный ответ, заказал пять порций. – И это всё?– спросила официантка. – Спасибо, больше ничего. Пять порций икры. Она ушла, но тут же вернулась. – Вы серьёзно больше ничего не хотите? Вы не шутите? С этим же вопросом она подходила ещё несколько раз – не могла принять такой заказ. Ты уже не был уверен, что получишь, наконец-то, то, что так долго искал и почувствовал, что радость от предвкушения обрадовать жену постепенно тает. Когда в очередной раз она подошла с вопросом: – Вы не шутите, действительно хотите пять порций икры и больше ничего? Ты очень серьёзно ответил: – Я что похож на человека, который вообще способен шутить? – Нет, пролепетала она, – Сейчас принесу. Я уже сделала заказ. Думаю, что Вы хотите взять икру с собой? – Да, Вы правильно думаете. – Тогда я принесу Вам стакан. – Два стакана и бутылку воды, у меня от разговора с вами уже в горле пересохло. Мы с тобой у моей сестры Витуськи на дне рождения. Активная, весёлая, она решила внести в это мероприятие изюминку. При входе каждому из гостей вручала поло224

винку открытки. Чьи половинки совпадут, тем сидеть рядом. Нам с тобой достались разные половинки, мы оказались далеко друг от друга. Катастрофа – сидеть весь вечер без тебя... И начались наши мучения, над которыми гости смеялись весь вечер, потому что только и слышалось, как ты, с другого конца стола, кричал мне: – Лика, положить тебе салат? – Лика, хочешь рыбку? А пары нам достались отличные. Они так старались нам угодить... Не знаю как тебя, но меня эта забота только раздражала. Кроме твоего внимания, мне ничьё не было нужно. Потом Витуська говорила, что она не знала насколько мы оба ненормальные, что этого больше не повторится, и, что мы, хоть и насмешили всех, но разрушили её замыслы. А помнишь, как мы на базаре увидели ирисы? Необыкновенные! У меня аж дух захватило от этой красоты. Ни до, ни после я не видела ничего подобного! Но у нас почти не было денег, и мы уехали. Настроение было испорчено. Вряд ли я ещё раз увижу такую красоту. И ты, ни на секунду не задумавшись, говоришь: – Мы возвращаемся и покупаем ирисы! А ведь денег у нас было только на эти цветы. Вспоминается, как тебе и твоему коллеге Боре дали на заводе путёвки в Ялту. Мы с дочками договорились гульнуть, пока папочка отдыхает. Позвонили моей маме, сёстрам и решили устраивать девичники. После работы собрались ехать с дочками к маме, но зазвонил телефон. Ты... Уже соскучился… Мы долго говорим... Ехать куда-то уже поздно. Решили отложить поездку на завтра, но завтра всё повторилось. И так каждый день…

225

Когда ты звонил, я всё время слышала ещё чей-то голос. – Кто это рядом с тобой говорит? – Это – Боря, он звонит своей жене. Когда ты вернулся, я спросила: «Вы что, не могли с Борей за три недели найти двух молодых, красивых женщин, пойти в театр или на концерт, чтобы не было так тоскливо?» И ты ответил: «Моложе тебя были, красивей не было». Данюшка, солнышко моё, я нашла ту бутылку моего любимого вина, которую ты купил и спрятал, чтобы удивить меня в день 55-летия нашей свадьбы, но... вместо радости – горькие слёзы. И серьги с жемчугом я тоже нашла. Спасибо тебе, любимый, но пока не могу их надеть... Ты был терпелив, ожидая день вручения сюрприза... Жаль...

226

Я СЛУШАЮ ТЕБЯ Инга Яновская, старшая дочь У папы самые удивительные глаза, он всегда смотрит сверху вниз, независимо от высоты того, на что смотрит, и никогда не свысока, но всегда вглубь. Мне всегда говорили, что я очень похожа на папу, но только этот взгляд достался моему сыну, а мне не достался и потому я не вглубь, а мозаикой, листьями на поверхности реки, картинками... Хотя очень хотелось глубоко и ярко, но ещё слишком близко всё и остро.

* * * Мне лет 10 и я взахлёб рассказываю папе какую-то девчачью ерунду: – Папа, ты меня слушаешь? – Конечно, Ингуля. – Нет, не слушаешь! – Слушаю. – Ну, о чём я сейчас говорила? Папа вдруг выныривает из глубин себя, озаряется своей удивительной ласковой и немного растерянной улыбкой: – Я слушаю тебя. Как шорох ветра, шум прибоя... Ты же не ожидаешь, что я стану искать в твоих словах СМЫСЛ? Так удивительно сказал, что я не обиделась. Он вообще, как никто умел никогда не играть в поддавки ни с кем. Критиковать бескомпромиссно, но необидно и всегда всё по гамбургскому счёту – с первых наших стихов и рисунков. Всегда говорить людям правду и не нажить врагов – редкий дар. И, о, как же я была счастлива, когда папа находил в моих словах смысл! * * * Всегда было сложно выбрать папе подарок, он любил в жизни три вещи – читать, писать и маму. Ну и легко было по той же причине. 227

* * * С ним можно было говорить о чём угодно – не представляю себе темы, которую папа не мог поддержать и в которой удивить. Будучи уже взрослой часто играла с ним в такую игру – затевала разговор, например, об украинских Карасиках, испанских Каррасо и каррасах Воннегута, и он подхватывал и развивал и эту и любую, ещё более, безумную тему. И улыбался хитро, мол с кем бодаться вздумала! И по носу эдак, знай наших! На многие темы теперь больше не с кем говорить... * * * Умел говорить, но... Классе в третьем приходила ко мне девочка, не дружили, приятельствовали. А потом не виделись лет до девятнадцати. Встретились на улице. Она: «Здравствуйте!». Мы ей в ответ дружно: «Добрый день!». Отводит меня в сторону, шепчет: «А вы что, папу вылечили?» Удивляюсь, вроде не болел он. А девочка: «А он у вас разве не глухонемой был?» Мало кто из умеющих говорить, умеет молчать... * * * Редко встречала такую спокойную, философскую, мудрую доброту. Очень редко эрудиты бывают мудрецами, папе удавалось. На любое моё: «А я так не считаю!» – У папы было: «Имеешь право!». Ну, и какой после этого конфликт? * * * Едем в электричке: папа, Мальвина и я. Я вожусь с годовалым Димкой. Папа дремлет, Малька, не в силах восторгаться в одиночку, трясёт папу: – Как ты можешь спать, когда за окном такая красота?! И тут я услышала, пожалуй, самую жёсткую фразу за всю свою жизнь: – Почему вы думаете, что ваша реальность интереснее моих сновидений? Удивительно, правда, прожить длинную непростую жизнь 228

и не сказать никогда ничего резче? И вообще в этой фразе очень много о папе... * * * Мне лет пятнадцать, и мы с мамой не сошлись во мнениях по поводу границ моей свободы. Я пытаюсь привлечь папу в союзники, дождалась, рассказываю: – Ну, правда же, мама не права??? – Мама? Не права? Никогда не забуду этого изумления. Ну, правда же, все знают, небо – сверху, солнце – горячее, Лилечка – права.

* * * Удивительное чувство юмора и стиля было у папы. Во всём. И даже история их с мамой земной любви, которая началась в трамвае, закончилась – в автобусе.

229

ПЕЛИ ФЕИ И ТАНЦЕВАЛИ ЗВЁЗДЫ... Мальвина Зор Мои любимые! Поскольку я волнуюсь и говорить буду не на моём родном немецком, позвольте мне читать с листа. О моих родителях сегодня уже говорили и, может быть, будут говорить ещё, поэтому я воспользуюсь случаем и расскажу о себе. Я выросла в книжном домике, закамуфлированном под обычную квартиру. Наш книжный домик метил высоко, и забрался – подобно жилищу Карлсона – почти под самую крышу новостройки. Недалеко был лес, может быть, поэтому вокруг бушевала дремучесть. А в нашем книжном домике пели феи и танцевали звёзды. У нас всегда было много времени, потому что дома было штук десять часов. Настенных и напольных, деревянных и металлических, с фигурами зверей и бронзовыми гирями. К бою часов прислушивались статуэтки на стеллажах; среди них переглядывались блики на вазах. Вокруг дышали цветы и вздыхали книжные тома... В книгах жили истории; меж стен, сложенных из книжных кирпичей, жили мы и создавали свою историю. Иногда сказка начиналась уже в подъезде. Я помню, мы с мамой едем в лифте. На маме жёлтое пушистое пальтишко – одна из немногих вещей, достойных её чудесной красоты. Лифт медленно поднимается к восьмому этажу: мой взгляд поднимается по золотым ступенькам пуговиц к маминому лицу. Так серьёзно сиять умеет только моя мама. Она рядом – и значит, всё будет хорошо. Всё уже хорошо. Даже мамины волосы светятся. Нет, это не лампа за её головой, это просто нимб. 230

Зачем она так много работает? Ведь уже просто её присутствие исцеляет и делает счастливым. Так бы ехать и ехать вверх и знать, что раз есть мама, всё везде хорошо. Наша квартира была воздушным замком, избушкой на курьих ножках, пряничным домиком... Но нельзя же всю жизнь провести в книжном царстве. Сначала из орлиного гнезда на восьмом этаже улетела Ингуля, вслед за ней – я. Потом и родителям пришла пора перемещаться в более цивилизованную страну. Зима, мама, папа и я ждём автобус, который повезёт нас к немецкому посольству в Киеве. Автобус не подходит, зато подходят всё новые люди, которые вместе с нами его ждут. Стоим. Время идёт, автобус – нет. Холод и сырость почему-то не на всех действуют успокаивающе; агрессия уже осязаема, когда автобус, наконец, приходит, все ожидающие кидаются в передние двери. Классная куча мала! Мне нравится быть её серединой, пока я не получаю удар локтем по больной руке. Я вскрикиваю, и в следующее мгновение всё замирает, потому что мой тихий папа встаёт, раскинув руки в дверном проёме автобуса. И очень внятно говорит, сверкнув глазами: «Сначала войдёт моя дочка, а потом все остальные!» И никто не посмел его ослушаться. Такие моменты не забываются. Мне всегда было неловко, когда меня хвалили; зачем хвалить за совершенно обыденные качества? Все вокруг меня были умны, интересны, талантливы и красивы. Все были неординарными личностями с сильным характером – никаких солдат, одни генералы! И лишь недавно я поняла, что даже если все эти качества и нормальны, обычными они пока не стали. У моих родителей много талантов: талант целителя и талант изобретателя; талант эссеиста и талант поэта; 231

талант певца и талант переводчика, впрочем, это всем известно. А ещё у них есть: талант развлекать и талант успокаивать; талант выращивать новое и талант восстанавливать старое; талант слушать и талант рассказывать; талант ждать и талант предвосхищать события... Да, они талантливы, как люди и гениальны, как друзья. Когда я рассказываю моим новым знакомым, что мои родители эмигрировали в зрелом возрасте, реакция обычно одинакова: «О, им наверное очень одиноко на новом месте! Чем старше люди, тем тяжелее им заводить друзей!» Я горжусь способностью моих родителей дружить! Я очень рада, что получила от вас столько практичных, нужных подарков: Спасибо за то, что мне ни разу в жизни не пришлось побывать у парикмахера, косметички или диетолога. Спасибо за то, что за один год сам собою выучился немецкий, а сейчас легко учится английский. Спасибо за то, что мне не бывает скучно, несмотря на то, что у меня никогда не было телевизора. Спасибо за ваши голоса, живущие в моём телефоне двадцать пять часов в сутки. Спасибо за то, что у меня есть Витуся, умеющая всё объяснить и Алёнушка, способная всё понять! Спасибо за весёлых и находчивых Владика и Свету! Спасибо за мою красивую и умную сестру Ингу, которая так трогательно заботилась обо мне в детстве! Спасибо за Леночку – мою названную сестричку и лучшую подругу, какую только можно пожелать! Спасибо! Спасибо, что ваши друзья – мои друзья! Кроме многих присутствующих, которые, я надеюсь, знают, как они мне дороги, мне вспоминаются: Яночка из 232

Нью Джерси, Лёнечка Суник из Фульды, Алёнка и Саша из Калифорнии, Зиночка и Боренька из Австралии. Я специально называю, где они сейчас живут, чтобы ещё раз прочувствовать, что на этой огромной, удивительной планете у нас везде свои люди! Спасибо за нашу дружбу! Кстати о друзьях: я родилась в год собаки; а для собаки очень важны порода и происхождение. Спасибо, за то, что я – породистый щенок с классной родословной! Свезло мне, свезло! Без водолаза тут точно не обошлось!

233

Я – ПАПИНА ДОЧКА. Мальвина Зор сначала я решила написать о моём папе. да и у моей мамы недавно был полу-юбилей, значит буду писать и о маме. а ещё лучше – о них обоих. но когда я начала писать, оказалось, что я пишу о себе. вот что у меня получилось. я – папина дочка. я похожа на моего папу. в Киеве, когда мне было лет 16, ко мне в кино подошли две женщины и спросили: «Вы – дочка Давида Яновского? Вы так на него похожи!» мне было очень приятно. мой папа – красивый. его красота спокойна; она не сбивает с ног, не разит наповал, как мамина красота. это не фейерверк, а костёр. или даже свеча. я – папина дочка. я похожа на моего папу. это значит, я везучая. говорят, если дочка похожа на отца, а сын – на мать, им будет везти. я – везучая в кубе: моя мама похожа на своего папу, а мой папа – на свою маму. и действительно, мне везёт. уже в самом начале жизни мне повезло с родителями. во-всяком случае, так думают мои родители. на самом деле моих родителей я выбрала себе сама. я – папина дочка. я похожа на моего папу. сколько раз я слышала, что моё присутствие успокаивает. рядом с папой, как возле печки – тепло и уютно. мамино присутствие бодрит, искрится; заряжает энергией и заражает задором. 234

я – папина дочка. я похожа на моего папу. я тоже люблю собирать камешки, особенно водоплавающие. мы за городом; пока мама на берегу помогает другим отдыхающим решать проблемы любой величины, мы с папой в реке собираем камешки любой величины. вдруг что-то твёрдое утыкается мне в ногу. бутылочка! из мутного изумрудного стекла, будто наполненная водой из глубин, где живут таинственные существа, предпочитающие полумрак. по неровной поверхности бутылочки чувствуется, что сделана она была вручную; вокруг горлышка видны остатки сургуча. спустя пару минут папа вылавливает ещё одну бутылочку, по сравнению с которой мой улов бледнеет: эта бутылочка прозрачна, идеальна сложена и украшена ухмыляющимся двуглавым орлом. я предлагаю: пап, давай меняться! я дам тебе мою зелёную. папа улыбается: «зачем? возьми себе обе». ах, папа, не в бутылочках дело. я хочу перенять твои миролюбивость и великодушие! а также находчивость. мой папа находчив не только в воде, но и на суше. в папиных карманах находят приют потерянные винтики, игрушечные пингвины и целые семьи каштанчиков. папа умеет находить и дарить маленькие радости. а мама умеет решать большие проблемы и превращать жизнь в праздник. я – папина дочка. я похожа на моего папу. папа чувствует себя комфортнее всего среди книг. к идеям великих писателей прошлого присоединяются папины чудесные мысли, вместе эта компания отправляется в новое путешествие, чаще всего – в стихотворной форме. вместе с папой думается глубже. если я что-то не понимаю, я обращаюсь к папе: папа как никто другой может показать путь к звёздам через тернии мыслей. вместе с мамой чувствуется глубже. мама умеет радоваться и смеяться лучше всех.

235

я – папина дочка. я похожа на моего папу, на самого любимого человека моей мамы. а ещё я – мамина дочка. я похожа на мою маму, на самого любимого человека моего папы. во мне отражается любовь обоих моих родителей.

236

237

238

239

240

241

242

243

244

245

246

247

248

249

ОН НЁС ТЕПЛО И СВЕТ Виктория Калика Мы все потеряли светлого, доброго и талантливого человека. После знакомства Лили и Дани, поближе узнав его, мне, 16 летней девушке, он казался «ходячей энциклопедией» – на любой вопрос у него был ответ. Всё самое интересное, новое я узнавала от Данечки и Лилечки. Он был для меня всегда любимым, мудрым и добрым. Называл меня не золовкой, а Золушкой... Он нёс в себе тепло и свет. Все кто знал Данечку – красивого, скромного, никогда не требующего к себе внимания, относились к нему с любовью и большим уважением. Я живу в Иерусалиме, но таких потрясающих стихов о Торе и еврейских праздниках, написанных Данечкой, не написал ни один ортодоксальный еврей. Даня писал талантливые стихи. С немецкого и идиш начал переводить с 1 го курса института. Совершенно профессионально делал переводы с украинского. В детстве он был любимым, желанным ребёнком, а затем эту любовь, как эстафету переняла его жена, Лилечка – моя сестра. Такой любви я не видела НИКОГДА! Они, как два голубка, всегда были рядом. Трогательно и нежно они прожили вместе пятьдесят пять лет. Ни ссор, ни ревности, ни обид – одна большая любовь! Да, это невосполнимая утрата. В моей душе Данечка останется навсегда. Светлая тебе память, мой дорогой и любимый человек.

250

КАКИМ ОН БЫЛ – ДАВИД ЯНОВСКИЙ… Марат, Алла, Алёна. Когда перебираешь в памяти всё, что так или иначе связывает тебя с человеком, увы, уже ушедшем, хочется выделить более яркие моменты, событийные. О Данике Яновском даже составить такой перечень не получается. Виделись не часто, но и не редко, встречи всегда радовали, оставляя неизменно ровное впечатление без «ухабов» и «ямок» неожиданных поступков или эмоциональных всплесков. Всегда спокойный, молчаливый, слов на ветер не бросающий, всё, что говорил, было взвешенно и четко высказано. Интеллектуал, это бесспорно чувствовалось, но не из зубастых снобов, готовых поймать собеседника на неосведомленности и тут же щёлкнуть по носу. Да и ожидать подобного от человека с таким добрым, вдумчивым лицом, умными, немного печальными глазами, невозможно было. Лицо красивое, запоминающееся. Необычный типаж, скорее характерный для народностей Индии. Эти его черты унаследовали и обе красавицы дочери. И безусловная порядочность была естественной основой любых поступков и проявления характера Даника. Это, пожалуй, внешнее впечатление, сложившееся в течение многих лет. Но за ним, однако, всегда чувствовалась глубина и активная внутренняя работа мысли. Сокровенное выливалось в поэтических образах. Это не сразу нам открылось. Со временем стала понятна серьезность этого увлечения, нет, не увлечения, а духовной потребности. В своих стихах Даник – Давид Яновский не играл рифмами, не стремился к изыску словотворчества. Он был философ и по-своему отвечал на вечные вопросы жизни. Серьезно и честно. Никогда не слышали от него о том, что де хочу или должен написать то-то или то-то, потому что это очень важно. Просто писал. И понятно было, что это для него очень важно. Запомнилось стихотворение «Мой народ», где впечатляет мысль о том, что еврейский народ – древнейший на планете – 251

существует полноценно и поныне, вопреки самым бесчеловечным попыткам его уничтожить, тогда как многие народы, даже, в обозримом историческом прошлом, исчезли бесследно. А еще личный мотив: благодарность судьбе за спутницу жизни, друга, единомышленника, бесконечно любящую его и любимую жену. Это был союз, в самом деле, скрепленный на небесах, и Даник был счастливый человек. Интеллигентный, одаренный, доброжелательный, надёжный – Давид Яновский – остается в памяти, как бы освещённый постоянным мягким светом. И по отношению к нему привычно употребляемое выражение «светлая память» звучит и воспринимается буквально.

252

ПАМЯТИ ДАНИ ЯНОВСКОГО Удары Судьбы безумны и беспощадны. Всего за три дня до случившегося, ни у кого из присутствующих на заседании Клуба Литературы и Искусства не было даже случайно промелькнувшей мысли об этом чудовищном горе… Но, увы, – это факт, истина, от которой не заслониться, не уйти. Сердца и души наши, его друзей и коллег, никогда не примут этого. Мы встречались около двадцати лет каждый понедельник, встречались на презентациях, встречались при частных беседах. Но никогда Даня не позволял себе, несмотря на то, что все годы был бессменным членом редколлегии альманаха «До и После», повысить голос, резко сделать замечание, оборвать кого-либо из авторов, а прецеденты, чего греха таить, – бывали. Он не поучал, лишь учил стихосложению во всех его ипостасях, учил переводам с других языков. Ведь в этом он был, (какое страшное слово «был»), – подлинным Мастером. Он направлял, исправляя огрехи в текстах, ни в коем случае не пытаясь задеть чьё-то авторское самолюбие. Делал это с мягкой, виноватой улыбкой. Его собственное творчество было всегда классически точным, с соблюдением канонов стихосложения, без ритмических и рифмовых «выкрутасов», что было доступным для широкой читательской аудитории. Его уход – огромная, невосполнимая потеря для всех, с кем он общался. Мы, его друзья и коллеги, никогда не сможем забыть его голос с мягкой интонацией, его улыбку, его прекрасное лицо. Наши глубокие соболезнования, наши слёзы и грусть – Лилечке, обожаемой им супруге, его изумительным дочерям – Инге и Мальвине. Прощай, друг наш, Данечка! Леонид Бердичевский Клуб Литературы и искусства. Авторский коллектив альманаха «До и После».

253

НЕ ПРИЕМЛЕТ ДУША И БОЛИТ... Бронислава Фурманова Ушёл из жизни замечательный человек, Давид Яновский, Данечка, как ласково называли его многие. Даню я знала без малого четыре года. Много меньше, чем остальные члены нашего литературного клуба. Поэтому, мне даже трудно представить, что чувствуют они, если у меня, при виде пустого стула, где неизменно сидел Даня, и на который теперь никто никогда не садится, слёзы сожаления о такой утрате жгут глаза и собираются в горький комок в горле. Даня был Человеком тонким и умным. Не было вопроса, на который он не знал бы ответа. Никогда никому не навязывал своего мнения. Обладая безукоризненным тактом, всегда со всеми говорил уважительно и ровно. Я не случайно написала слово «Человек» с большой буквы, ведь именно им он был! Такие люди должны жить долго-долго и радовать своим присутствием окружающих, но какая несправедливость... Мы навсегда лишились возможности общаться с ним, видеть его приветливые глаза и добрую улыбку. Полученное поздним вечером сообщение о его кончине стало для меня шоком. В это трудно было поверить! Горькие мысли об этой неожиданной утрате лишили меня сна и продиктовали строки этого стихотворения: Шок! Потеря. Яновский Давид. Не приемлет душа и болит! Многогранно талантлив он был, Был любим и безмерно любил. Уважителен был, терпелив, Эрудирован и молчалив, Только раз громко голос звучал, Уходя в мир иной – он кричал. Как такое случится могло? Слово «Был» страшный смысл обрело. 254

Был? Неправда! Как прежде сидит, Улыбаясь, наш тихий Давид, И бросает приветливый взгляд, Удивляясь: «О ком здесь скорбят?» Встанет, чайник из шкафа возьмёт И, наполнив водой, принесёт. Приобнимет жену невзначай, А потом будет пить с нами чай. Милый Данечка, Даня, Давид, Не приемлет душа и болит… Даня был Человеком большого таланта. Его стихи, где есть философия и юмор, огромная любовь к супруге, детям и к самой жизни, читаю с трепетом. Даня продолжает жить в своих стихах, так же, как и в нашей памяти!

255

СТРОКИ ЖИЗНИ На смерть Д. Яновского.

Вот и всё... C нами нет больше Дани... Он ушёл так внезапно от нас, не успев нам сказать «До свиданья!» Нету слов, только слёзы из глаз. В наших клубно-семейственных спорах он спокойствие тихо хранил, не участвовал в разных раздорах, никого чересчур не бранил... Он в любви много раз признавался, но не к разным, а только к однойк той, чьим мужем когда-то назвался, к той, что стала навеки женой. Дочерям он оставил в наследство красоты родовые черты, чувство слова привил он им с детства, И с поэзией обе «на ты». Вот стихи, вот его переводы – заготовки для будущих книг... Отдаляются в прошлое годы – оборвалось всё в смертный тот миг. Торжествует победу усталость, сердце смолкло... Но слово живёт. Что написано – с нами осталось – строки жизни и их перевод! Генриетта Ляховицкая, 19.02.16

256

Эпитафия Давиду Яновскому Ты помнишь день, Давид, когда с роднёй, с друзьями Мы праздновали брака славный юбилей. И думал кто из нас, что души лебедями, когда-нибудь взлетят за стаей журавлей. И думал кто, когда, что нас под зов шофара, Который в сердце жил и горько прозвучал Как гром, разящий злом сердечного удара, Ты призовёшь к себе на скорбный ритуал. Я говорил тебе, что цепь любви бессрочна, Что будешь есть и пить и жизнь благодарить. Теперь прости. Твой рок задумал грозно, точно Прервать существованья трепетную нить. Я ту тебе назвал, тобою кто любима. Ты лилией-цветком целительным владел. Хранителем в небесных планах Серафима Отныне твой для близких и родных удел. И в этот скорбный час опухшими губами Нам остаётся тихо клятву принести: − Поэт, мы прилетим нетленно лебедями Когда-нибудь к тебе, как ты, не во плоти. Феликс Фельдман 21.02.2016

257

Стихи еврейских поэтов, узников концлагерей и гетто. В переводах Давида Яновского с идиш и польского языков Берлин, 2005 год.

Мордехай Гебиртиг Павел Цыбульски Иосиф Кирман Рахель Корн Ицик Мангер Бениш Зильберштейн Симхе Шаевич Иешияху Шпигель Хенрикье Лозоверт Ихил Лерер Лейзер Вольф Рейзл Цихлински Рудольф Борхард Макс Брод

258

Мордехай Гебиртиг (1877 – 1942)

В ГЕТТО Толпою рабов по колючкам стерни, хоть двигаться нет больше мочи, в гетто ползут наши долгие дни, наши бессонные ночи... Ползут часы, тяжелей, чем свинец, и в каждой минуте – страх. Мы молим, чтоб день прошёл наконец, о мире мы молим впотьмах. Слух напряжён, заснуть нам невмочь, и ужас крадётся, как тать: кому суждено в эту страшную ночь новою жертвою стать?.. Чуть скрипнет дверь, растревожена тишь, – и холод в сердце ползёт. Бросает нас в дрожь, если слышим как мышь Бумагу в углу грызёт. Всё тело немеет – шуршит во дворе бумагою ветер шальной, и каждый прощается в мрачной норе с матерью, сыном, женой. И так мы в тисках роковой западни рабскую долю волочим, так тянутся наши долгие дни, наши бессонные ночи.

259

НАШЕ МЕСТЕЧКО ГОРИТ Горит, братцы, горит! Местечко наше бедное – ой-вэй, оно горит! Ветры дико завывают, злое пламя раздувают, всё вокруг горит! Всё местечко всполошилось, смотрит и кричит, и никто не двинет пальцем – дом родной горит! Горит, братцы, горит! Местечко наше бедное, ой-вэй, оно горит! Пламя воет и клокочет, поглотить местечко хочет, всё оно горит! Всё местечко всполошилось, смотрит и кричит, и никто не двинет пальцем – дом родной горит! Горит, братцы, горит! Горит убогий наш быт! Весь наш город вместе с нами превращает пепел в пламя, страшен тёмными ночами стен сгоревших вид! Всё местечко всполошилось, смотрит и кричит,

260

и никто не двинет пальцем – дом родной горит! Горит, братцы, горит! Так хватит плакать навзрыд! Вёдра вы скорей берите, кровью собственной тушите, от огня спасти местечко совесть нам велит! Вы не стойте, не рыдайте, нечего кричать, вы не стойте, не рыдайте, надо дом спасать!

261

Павел Цыбульски (1903 – после 1970)

В МАЙДАНЕКЕ Жестяные мятые миски с шелудивым серым налётом, свидетели унижения и гибели многих людей, о чём напомнить мне хочет ваше гнойное дно? Кого успокоить может то, что каждый кусок, который съедаю я дома из фарфоровой чистой тарелки, у меня застревает в горле? И разве вас возвеличит, если во всех церквях сорву я венцы терновые и повешу, как символ позора, ореолы жестяных мисок на головы всех святых, за то, что они не услышали ваш отчаянный крик.

262

СЛОВА Где найду я настоящие слова, скрытые в суете недель как ростки под мшистыми камнями? Я до крови изранил руки, разрывая источник засыпанный исчезающей речи идиш, которая ищет спасения в дыхании каждого слова.

1939 г. Ты в памяти моей стоишь, отец, на перепутьи рвущихся миров. В тревожном сумраке вечернего вокзала. С надеждою спросил ты своего, такого образованного сына: «Сынок, скажи мне, будет ли война?» – «Конечно, нет, народы это зло в зародыше задушат». – Я ответил. Поцеловав твоё усталое лицо, твои печальные библейские глаза, твой сын ушёл. Ушёл я навсегда, ответ правдивый унося в груди.

263

ШТРИХ К ПОРТРЕТУ МОЕЙ МАТЕРИ На лбу, где отец привязывал, как виноградные плети, молитвенные ремни, мамочка, был у тебя шрам, как укус змеиный. Шрам этот был от камня, который какой-то верующий бросил в тебя со злобой – за распятие их спасителя, за то, что у нас была лавка, с парой мешков овса, с пучками душистого сена, за очи миндалевидные, у святого семейства украденные. Через две тысячи лет нашли, наконец, безгрешного, который бросил тот камень, от которого спас Христос грешницу Магдалину. Вижу я этот шрам в дыме печей Треблинки, их распалили те, кто носят кресты змеиные, вижу, как ты улетаешь в распахнутое окно безоблачно-синего неба.

264

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ Я предостерегаю вас, расточительные деревья, утопающие в зелени: укротите необузданность вашего цветения и не слепите глаза в хмельном пиршестве. Разве вы забыли, что за легкомысленным цветением неотвратимо следует увядание? Кто утешит вас тогда В обманутых надеждах?

265

Иосиф Кирман (1896 – 1943)

ГОЛОД (главы из поэмы) 1. Другие – как вы – молчат в дни муки, в часы отчаяния, не доходит до губ их то горе, что растворилось у них в крови и разлилось по всем артериям, – и лишь я не могу молчать. И из груди моей рвутся слова В глухую даль, и разве голос мой Застрянет в горле, разрывая связки, Ненужный, не услышанный никем? Нет, не могу я, не могу молчать. 2. И в эти дни подобно серым грудам поднялись мои братья отовсюду и толпами покинули дома. Песок и пыль с земли сдувает ветер и вдаль несёт неведомо куда. Вот женщины застыли у дороги, вы видели, как лица их бледны?.. А вот одна с распущенным платком вдруг вырвалась вперёд и побежала, в отчаяньи заламывая руки, с безумным криком: «Малхамовес! Малхамовес!» И скрылась далеко за поворотом. Да, в эти дни, подобно серым грудам, 266

поднялись мои братья отовсюду и толпами покинули дома. 3. Высоко в небе пролетели птицы, теперь спустились, белые, к земле, и ищут: может, где-нибудь есть пища для их голодных, острых, твёрдых клювов. Вращает ветер крылья мельниц понапрасну, в них нет зерна и нечего молоть. Из города в убогие деревни приходят старики, чтобы добыть хоть горсточку муки для пропитанья. Уже давно собрали всё зерно по всей земле, и сжатые поля, подобно овцам стриженым, замёрзли холодной осенью под ветром ледяным. Никто уже не помнит о зерне, которое давно с полей убрали. Вращает ветер крылья мельниц понапрасну, в них нет зерна и нечего молоть. 4. Стоят уныло бедные дома, подобно лошадям с облезлой шкурой, отпала глина, выпирают кирпичи, дома поникли и уходят в землю. Наверно, мать сейчас рывком откроет дверь и, распростёрши руки, закричит на всю округу: «Мы погибаем! Все мы погибаем!». Когда усталый день спускается на камни, все забывают о жестоком горе, которое заключено во всех домах. 5. Два фунта чёрного хлеба разделил отец на семью, разделил на восемь частей, каждому по кусочку. 267

И когда наша мать потихоньку отдала свой кусочек хлеба малышу, что по полу ползал на своих неокрепших ножках, а сама легла, обессилев, возмутились мы, старшие, сразу: «Съешь сама, сама свою долю!» Собрались все братья у кровати, где лежала недвижно наша мама. От забот и горя пожелтело, постарело лицо у мамы и исчезла добрая улыбка. Часто, не послушав нашу маму, братья шли на дровяные склады, чтоб собрать в мешок немного щепок, чтобы мама вечером сварила для семьи хоть парочку картошек. Вечером, как мама ни старалась, напрягая жилы, задыхаясь, не смогла разжечь сырые щепки, и упали, как мешки пустые, братья мои на пол, и уснули, тяжким сном уснули, не раздевшись. 6. Когда нужды тяжёлая рука на наши головы обрушились внезапно, мы в страхе, как испуганные птицы, покинув дом, поспешно разлетелись. Мои сестрёнки – беленькие ручки и косы чёрные – ушли в края чужие, чтоб у чужих людей проситься в наймы. В больнице умер бедный наш отец, и с плачем мать его похоронила. ............................................................. 10. Окна нашего дома – стекляшки на мёртвых глазах, 268

закрыты они целый день. Кто войдёт в пустоту этих комнат, бросит взгляд на бесхозные кучи никому не нужных вещей, распахнёт почерневшие двери и впустит весёлое солнце? – На свете нет таких рук. На ставнях железные прутья от ржавчины стали толще, берегут они мрак в нашем доме на радость слепой пустоте. Уже умерла мама, и больше она не вернётся, не сядет она на землю, чтоб выплакать горькое горе, и только лишь псы голодные у дверей опустевшего дома будут выть, как бездомные дети.

269

Рахель Корн (1961 – после 1969)

МОЙ БОГ Мой Бог, Ты, наверно, сегодня стал таким же бездомным, как я, потому что людское сердце от Тебя отказалось, не веря, и идёшь Ты, как я, в одиночестве от границы к границе, от двери к двери. На кого же свои мечты должны мы покинуть, Боже, чтоб их не пожрал огонь, чтоб их не разрушили грозы? Повсюду разврат, и всемирный потоп наступит от простого чуда: чудо – наши горькие слёзы. Повсюду разврат, всюду ночь и мрак, не спрашивай, Боже, куда приведёт нас дорога; быть может, сегодня нас встретит людское душевное слово, и в нём мы почувствуем сразу близость родного порога.

270

Ицик Мангер (1901 – после 1969)

БАЛЛАДА О ВОЙНЕ Нам горе и муки враги принесли. В кровавых могилах отцы полегли, а матери несчастные под открытым небом отдаются смерти за горбушку хлеба. Дети боязливо у окошек ждут – солдаты беспощадные на войну идут: «Победа! Победа!» – клич этих зверей уносит всё золото наших полей. В зареве заката стаи облаков похожи на обрывки окровавленных бинтов. Дети боязливо у окошек ждут – солдаты беспощадные на войну идут. «Победа! Победа!» – клич этих зверей уносит всю радость из душ у людей. Последних дорог усталость, муки последних часов и похоронное пенье – крики ворон и сов. Дети смотрят из окон, позеленели лица: словно волчок, взбесившись, наша земля кружится. На каждой дороге крест, на каждом – распятый. Все дома разрушены на войне проклятой.

271

Сыпь тифозная сумерек, муки последних часов и похоронное пенье – крики ворон и сов. Дрожат от страха дети и плачут у дверей, они кричат и просят вернуться матерей, но матери несчастные под открытым небом отдаются смерти за горбушку хлеба.

272

ПЕСНЯ МОЕЙ НЕНАВИСТИ Мне суждено воспеть пожар еврейских общин, павших жертвой злобы, и руки погружать в траву вокруг еврейских каменных надгробий. Когда б мне повезло, я деревом бы стал, над вражьими детьми я б ивой встал плакучей, чтоб тень моя на их упала сны и отравила кровь моею песней жгучей: «Отец ваш -–топор, а мать – острый нож, течёт моя кровь от ударов их лютых, но за это – не вырасти вам никогда, мной сочтены ваши минуты. Отец ваш – топор, а мать – острый нож, из-за них мои слёзы, позор и страданья, но за это – не вырасти вам никогда, я услышу последнее ваше дыханье». О Боже, растерзай меня на части! Мне хочется тел и душ палачей, всех этих Каинов голубоглазых резать до их последних кровавых ночей. Кружат вороны над землёй кровавой, над крышами домов до дальних рубежей, и ненависть моя танцует, и собаки поспешно слизывают вражью кровь с ножей.

273

Бениш Зильберштейн (1902-1942)

БАГРОВО-КРАСНОЕ СОЛНЦЕ Багрово-красное солнце заглянуло в моё окно, багрово-красное солнце вошло в каморку поэта, оно разогнало все тени своим ослепительным светом. Багрово-красное солнце заглянуло в мой тёмный сад, багрово-красного солнца лучи на мой сад пролились, и стали все розы красными, и бутоны пышно раскрылись. Детей, что в саду играли, наградило венками багровыми, багрово в реке отразилось и вершинами пляшет дубовыми.

274

ТЬМА Шли они по дороге, шли они вместе со мной, шли они медленным шагом так же уныло, как я, опущены бледные веки от страха и от печали, шли они в гетто молча, ужаса не тая. Губы тонки, как ножи, остры и накрепко сжаты, как одно огромное сердце, сердца их стучат без огня. Кто это – живые люди или лишь мёртвые тени? Все они боязливо столпились вокруг меня. Молча, на них не глядя, я без труда узнал их, мне жалко их всех, хоть многих я ненавидел всегда. О братская солидарность всех несчастных и пленных! Всех нас объединила одна большая беда. Горе! О горе! От боли кровь моя закипела и устремилась шумно в мир горячим потоком. Как живодёр собаку, гонит меня опасность и хлещет меня бичами: «Беги в исступленьи жёстком!» И я бегу, со мною рядом тени на стенах – солнце, темнота у ног. Столбами пламени из тьмы встают фигуры, истории еврейской каталог. Вот Уриель Акоста, и Маймонид Рамбам, и Майер Аншель Ротшильд из семьи банкиров, а рядом и Познанский, из Лодзи фабрикант, и Иоселевич тут в повстанческом мундире. Меербер испуганно смотрит с пьедестала на путь опасный, и Гейне, держась за Матильду, восстал из могилы матрасной. 275

Идут кузнецы и сапожники, плотники и горняки, со всех фронтов маршируют еврейских солдат полки. И Евно Азеф с ними тоже идёт и даже аптекарь крещённый, ростовщики, творцы и святые, – все бредут обречённо. Тупой топор обрушила судьба, и смерти нам, увы, не превозмочь, звучат рыданья горькие, и тьма преследует нас всюду день и ночь. Я тех не гнал, кого я ненавидел, и ненависти нет во мне сейчас, ведь всех нас закрутил ужасный ветер, и общий враг объединил всех нас. Нас круто вверх ведёт дорога в пропасть, и свист кнута нас гонит вновь и вновь. Кто нам поможет, кто протянет руку, которую ещё не запятнала кровь?

276

Симхе Шаевич (1902-1944)

ВЕСНА 1942 1. И однажды в счастливый час на земле весна началась. Эй, небо, радуйся, радуйся! Ты, словно новорождённое, лежишь в голубой золотой колыбели, и нежный ветер колышет тебя. Поют тебе ласточки сладкие песни, ты играешь с серым облаком-медведем, заблудившимся в синем просторе. Утром ты просыпаешься с фиолетово-сонной улыбкой, с радужным нежным сиянием, а вечером ты засыпаешь прекрасною детской сказкой в пламени ярком заката. 2. И однажды в счастливый час опять на земле весна началась. Ещё один корень дерево пустит глубоко в землю, строят старательно птицы уютные новые гнёзда. И лишь братьям моим по гетто пришлось покинуть дома, увитые сладкими снами. Выполняя жестокий приказ, сотнями и десятками 277

бредут они, спотыкаясь. Усталые и больные, шагают они как пьяные, но только они опьянели не от вина, не от водки, их опьянило горе, отчаяние и боль. Руки их еле движутся, как крылья усталой птицы, глаза их смотрят бессмысленно, словно у новорождённых. Как у овец, которых на бойню гонят кнутами, стучит в груди их не сердце, а бесконечный страх, – так комья земли промёрзшей стучат холодной зимою, когда их кидают в могилу лопатами с высоты. 3. И однажды в счастливый час вновь – Богу хвала – весна началась. Ночь протрубила в серебряный рог юного месяца новую песню, чтобы прославить приход весны, которая в этом году пришла, как гость запоздалый. Но вот идёт измождённая мать, на спине, как горб у верблюда, огромный узел с пожитками, за нею, мал мала меньше, пятеро деток оборванных. На ногах у них рваная обувь, подвязанная бечёвками, тяжёлый мешочек с хлебом, словно сума у нищего, у каждого на плече. Они уже так устали, 278

что не могут дальше идти, и мать их, словно наседка, над ними раскинула руки. Старший шагает сам, второго она ругает, третьего в спину толкает, четвёртого умоляет, а пятого взяла она на руки. Но вдруг сама она остановилась, дыхание у неё перехватило, стоит она, подобно мёртвой рыбе, открывши рот и выпучив глаза, груз на спине, ребёнок впереди её раскачивают, словно на качелях, то вверх, то вниз, туда, потом обратно, то вверх, то вниз, туда, потом обратно. 4. И однажды в счастливый час возрождения чудо свершилось и снова весна началась. И только в гетто у нас никого не волнует голод, охвативший все члены тела, все забыли давно о смерти, что стучит повсюду хозяйкой, ни одной не минуя двери. И словно несчастные овцы, дрожат они и трепещут пред изгнаньем в далёкий неведомый край, дрожат они и трепещут пред невидимой огненной надписью: «На жизнь или на смерть». И стоит здесь увидеть старику с покойником телегу, и тотчас глаза его от зависти блестят: 279

«Да, этому, конечно, повезло!» А юноша, поникнув головой: «Нет, всё равно – пошло к чертям всё это!» И трижды сплюнет юная невеста: «Тьфу-тьфу-тьфу! Пусть чёрный ангел смерти мне поскорее станет женихом!» И даже до смерти измученный ребёнок с лицом заплаканным, скривившимся лепечет: «Ой, мамочка. Я больше не могу! Ой, положи меня в тот чёрный ящик!» 6. И однажды в счастливый час опять на земле весна началась. Поведут жеребца к кобыле, поведут к корове быка, всюду снег потемнеет, растает, станет снова зелёной трава. Но тот, кто будет пахать, найдёт на земле тела тех, кто ужасную смерть нашёл в середине пути. Оцепенев, он увидит от боли скривившийся рот и ужас в глазах открытых: «Ой, доченька, где ты меня положила?» И посмотрит пахарь и увидит, что следы уходят, извиваясь, и зигзагом возвращаются обратно, мечутся в бредовой лихорадке: «Папочка, дай мне кусочек хлеба, папочка, дай сахара кусочек!» И увидит пахарь потрясённый, как рука, измазанная глиной, судорожно сжала корку хлеба – он глядит, разинув рот, не зная: это примета хорошая – хлеб это, хоть и чёрствый, 280

или плохая примета – человек этот всё-таки мёртвый? 7. И однажды в счастливый час, ха-ха-ха, опять весна началась. Деревья и трава в росе, как в жемчугах, и снова солнце щедро дарит миру своё тепло и золото лучей. И всё же: почему и ветки, и кусты трещат, ломаются, когда на них наступят, а ты, моё измученное сердце, не разрываешься от этой страшной муки, когда, как стаю бешеных собак, враги весь твой народ несчастный гонят? Ты, сердце глупое, считаешь, что тебя минует эта страшная дорога. О, почему я не сошёл с ума и не танцую посреди дороги, в пыли не кувыркаюсь вверх ногами, не поднимаю к небу кулаки, не бьюсь я глупой головой об стену, свои до крови не кусаю пальцы, не распеваю радостные песни? И только льются, льются, льются слёзы, потоки слёз из глаз моих текут. Так почему ж моё больное сердце не разрывается от этой страшной муки?

281

Иешияху Шпигель (1906 - после 1970)

СВЯТАЯ ТЕНЬ Святая тень народа моего! Прости, что я забыл могилы, смерть и страх, что в мраке том, что ноги обвивает, я руку братскую хочу найти впотьмах. Так кто же мне свою протянет руку, чтоб не погиб я в темноте ночей? С надеждой жду: взойдёт на небе солнце и я воскресну в золоте лучей. Святая тень народа бедного! Прости. Нет слёз, чтоб плакать, слов, чтоб причитать, от слёз и ярости глаза мои ослепли, я с нетерпеньем жду, когда начнёт светать. Быть может, исцелит меня земля и возродит для добрых, светлых дел. Святая тень, прости и дай благословенье, чтоб я зарю во тьме не проглядел.

282

МОЕЙ МАМЕ 1. Моя маленькая худенькая мама, маленькая мама из Могильниц... Вот опять цветут вдоль улиц вишни, снова реки в Польше зажурчали, серебрится вновь в аллеях тополь, только нет тебя, тебя лишь нету, маленькая мама из Могильниц. Если бы все матери на свете знали бы тебя, моя родная, маленькая мама из Могильниц, плакали бы все они, конечно, так, как я, сынок твой, горько плачу, плачу, как от режущего ветра, ветра, раздувающего пламя, – в нём твоё сгорело сморщенное тельце, маленькая худенькая мама, маленькая мама из Могильниц. Нет тебя, тебя на свете нету, маленькая худенькая мама... Хоть опять цветут вдоль улиц вишни, тополя в аллеях серебрятся, только мне вовеки не удастся обхватить руками холм могильный и сказать: «Лежит моя здесь мама, маленькая мама из Могильниц». 2. Я помню ту багряную рубашку, – её ты мне в последний раз одела, она сжигает сны мои ночами,

283

с тобой в огне моё сгорело тело. Я помню вкус того кусочка хлеба, что ты от своего мне отломила, мне не забыть руки твоей пожатье, когда сказали, что нас ждёт могила. Когда над Польшей ярко светит солнце, я голову склоняю в муке тяжкой, и небо надо мной разорвано кроваво, как на груди багряная рубашка. 3. Я не увижу, святая мама, как ты зажигаешь субботние свечи, и никогда я, моя родная, взгляда глаз твоих кротких не встречу. Ива склонилась к реке и плачет, сумрак вечерний от горести пьян, и месяц поблекший помнит, как тихо ты уходила в вечный туман. Мне не услышать шагов твоих мягких, – они мне музыкой нежной звучали. Смотрит глазницами выбитых окон старый наш дом в безысходной печали. Я не видел твои последние слёзы, не мог твои волосы поцеловать. Кто же последним глаза твои видел, когда ты на смерть уходила, мать? Что же мне делать, моя родная, больше нет слёз и плакать нет силы. Каждый ведь хочет что-то обнять, – могильного холмика мне бы хватило. Ещё бы скамью деревянную в тихий, поросший высокой травой уголок. 284

Наверное, есть в этом режущем ветре пыль от твоих утомлённых ног.

ФИОЛЕТОВЫЙ ИЮЛЬ 1942 Июльский рассвет фиолетовый. Не взойдёт уже завтра солнце для тех, кто сжаты в машинах, кого ожидают пламя и смерть. Ничего глаза их не видят, застыв от животного страха, а небо прекрасную песню над толпой обречённых поёт. Машины стоят потерянно, замерли на тормозах, моторы, как псы разъярённые, лают ритмично и зло. Машины уже отъезжают, – о дай мне закрыть глаза! Июльский рассвет фиолетовый, чудно, тепло и светло.

285

Хенрикье Лозоверт (даты жизни неизвестны)

Я НИКОГДА НЕ ВЕРНУСЬ Я не вернусь к тебе, мама, ты останешься, мама, одна. Последний мой крик проглотит Проклятого гетто стена. И только одна забота до боли долбит мой висок: кто принесёт тебе, мама, завтра хлеба кусок.

286

Ихил Лерер (1910-1942)

СКРИПАЧ Возле двери моей непрошено бедный скрипач заиграл, и слух мой сразу наполнился болью и радостью песни; я слышал то льва рычание, то жалобный детский плач, то пенье пастушьей свирели, то горьких рыданий стон. Вскипела бессильная ненависть к скрипачу и чёртовой скрипке, и в гневе я поднял руку, попрошайку я встретил криком: «Разбей проклятую скрипку иль заиграй по-другому!» Угроз моих он не услышал, и снова звучали в песне детский плач и рычание львиное, рыдание вместе со смехом.

287

МОЙ ДРУГ, ПОЧЕМУ... Мой друг. Почему меняет твой облик тысячи красок? Когда просыпается утро, лицо твоё нежно-розово. Тёмной ночью наряд твой выткан из темноты и печали. В громе грозы ты украшена лентами огненных молний, а в тихий вечер одета в тюль сапфировых лилий. Мой друг, почему ты меняешь свой голос тысячекратно: в щебете птичьем звучит песнь твоя, полная страсти, в шуме воды твой шаг – как топот могучего войска, в стоне просящего нищего твой голос – мольба бессильная, в рычании львином твой голос – беспрекословный приказ. Мой друг, почему моё сердце так любит и так ненавидит? В секунды любви мне хочется подол твой поцеловать, в минуты злости готова душа моя стены крушить, в час дружбы хвалю я страстно красоту твоей пыльной жизни, во время вражды проклинаю я твою золотую судьбу. Мой друг, почему моё сердце так любит и так ненавидит? 288

СКРЫВАЮТ ОНИ СВОИ ЛИЦА... Скрывают они свои лица, нужны им лишь маски и маски. Они одеваются в бархат и шёлк, смотрят гордо вокруг, и мне хочется им сказать: «Нищету свою спрячьте, братья!» Они придумывают слова, чтоб спрятать в них своё сердце, и хочется мне спросить: «Где язык вашего детства?» Чуткому уху ночи звёзды шепчут сладкие тайны, и хочу я спросить людей: «Вы слышите звёздные тайны?» Есть острова блаженные, корабли их не посещают, и хочу спросить я людей: «Что всё в сравнении с этим?»

289

СКАЖИ МНЕ ДИТЯ... Скажи мне, дитя, кто родил тебя, чья кровь течёт в твоих жилах? Мирный голубь качал колыбель твою – что же бьётся так твоё сердце? Львы и волки тебя кормили – что же робок ты, как овечка? Ветры в бурю тебя родили – что ж ты так жаждешь покоя? Создала тебя жажда жизни – что ж ты так стремишься к смерти? Скажи мне, дитя, кто родил тебя, кто тебя говорить учил? Соловей пел тебе свои песни – что ж ты плачешь и будишь всех ночью? Ты воспитан совой и вороном – что ж поёшь ты утром, как жаворонок? Водопад научил тебя грохоту – но вечером голос твой нежен. Пульс жизни дал тебе силу что ж поёшь ты песни о смерти? Скажи мне, дитя, кто родил тебя, Кто дал тебе эту одежду? Ясный месяц стирал рубашонку – почему же красна, как вино, она? Медведи и лисы дарили шкуры – но одежда из шерсти овечьей. Тучи серым окрасили платье, отчего ты в лиловом и розовом? Роза жизни цветенье своё дала – но оделся ты всё же в белое.

290

Лейзер Вольф (1910-1943)

Я – ДЕРЕВО Я – сломанное дерево. Весной меня унёс стремительный поток и выбросил на берег отдалённый, где ты живёшь, где солнечно и тихо. Ты лунной ночью подойдёшь к реке и сядешь на меня, чтоб помечтать о будущем, о счастье, о любви. Но лето кончится, я высохну, и ты меня прикажешь распилить на части. И зимним вечером, когда трещит мороз, сгорю дотла я в маленькой печурке; и в мягком кресле ты задремлешь сладко, согретая моей любви огнём.

291

МОЛИТВА Только я глаза открою – сразу на губах моих ты, сердце имя дорогое выбивает в рёбер шахте. Только я окно открою – вижу солнце в небе знойном. «Не нарушь, молю я солнце, сладкий сон её спокойный» Никогда росы прохлада не промочит ножек милых; пусть взойдут цветы повсюду, где нога её ступила. Пусть тебя минует горе, обойдёт беда любая, пусть тебя прощают люди так, как я тебя прощаю.

292

КАК ВЕЧЕРОМ ЗВУКИ СКРИПКИ Моя любовь улетела, как шарик воздушный в небо; как дым, мои дни уходят, не знаю, я был или не был. Остались часы пустые, как выползок от гадюки. Слова мои льются печально, как вечером скрипки звуки. Когда-то меня посещала ирония вечерами, подобно острящей вечно старой английской даме. Когда-то меня посещала безжалостная сатира, чтоб едко и зло посмеяться в моей весёлой квартире. Теперь мои дни и ночи полны бесплодных усилий. Я проклят моими врагами, а друзья меня позабыли. Как пламя во влажной яме, я гасну в бессильной муке; слова мои льются печально, как вечером скрипки звуки.

293

ПО СЛЕДАМ ЛЕЙЗЕРА ВОЛЬФА 1. Я пошёл по следам глубоким молодого Лейзера Вольфа, молчаливого Лейзера Вольфа, чьи мысли так необычны, но его нигде не нашёл я, ни в горах, ни в долинах, ни в небе, и ни в аду. Где же он, молодой старик, оскорблённый создатель новых творений? Куда он исчез, любимый, с тяжёлой мечтой о лёгкой душе? И кем же был вообще он? – Дрожащей звездой меж камнями? Белым облаком, пойманным в клетку? Кто мог его проглотить? – Незыблемая, как скала, любовь? Слава, что венцы с голов срывает? А, может, скромность непорочного цветка? Он разве вообще существовал? Ворвался он в существованье наше? А может быть, и не было его. Лишь светлая мечта во мраке заблуждений, дыханье нежной призрачной легенды о ласковой змее, целующей детей. Как оказалось, не было его, свои следы он попросту подделал, как старый волк, что ищет смерть свою в лесах засохших на горах презренья. 294

2. Я пустился по плоским следам ничтожества, Лейзера Вольфа, одного в двадцатом столетьи, но его нигде не нашёл я, ни в дураках, ни в умных, ни в низких и ни в высоких. Где же он, молодой отросток, жалкий дурень хелемского счастья? Где же пропал он, любимый, горб железный, из дерева рёбра? И кем же был вообще он? Белой кошкой, в мешок посаженной? Может, луковицей на месяце? И кто мог его проглотить? Осёл, гордый, как камень в дерьме? Орёл, клюющий добычу, иль лягушка, что квакает песню? Он разве вообще существовал, тот юноша, тот человек, как все? Иль он не жил на свете никогда – голосистый петух у слепой монашки, грешный стон от божьей зевоты о детях святого народа? Как оказалось, не было его, и нет его, и никогда не будет, его следы подделал старый чёрт, который вечно ищет заблужденья в болотах ядовитой нищеты.

295

Рейзл Цихлински (1970 – после 1970)

ПЕСНИ О МОЁМ ДОМЕ Памяти 3030 - мученикам моего родного города Габина, погибшим в газовых камерах Хелмно в апреле 1942 г. 1. Я снова хочу тут пройти по траве и плакать на этой земле – оплакивать небо и ветер, который мне дует в лицо. Вновь хочу я измерить несчастье на этом клочке земли, где стоял когда-то мой дом. Но сорвана дверь и мама никогда уже в дом не войдёт, вся в снегу, с синим кувшином молока в заскорузлых руках, с синим светом в добрых глазах. Окна выбиты, яркое солнце никогда уже больше не будет гулять от стены к стене и заглядывать по углам, волшебно рисуя мне на скамейке зелёную кошку. Лишь ивы одни остались на берегу пруда. 296

Мои слёзы падают в воду и только на миг один нарушают её покой. 2. Падают, падают жёлтые листья, блуждают истории, ищут забвенья, рассказы о людях, выгнанных в поле, в поле под дождь весенний. Четыре дня без воды и хлеба три тыщи евреев томились здесь. Дети плакали звёздам неба: им очень хотелось есть. От детского плача не стали темнее в округе леса густые, стоят они, зелены, как и прежде, молчаливые и большие. Не вспыхнуло синее небо, висят облака-серёжки. На лугу пасутся коровы и пекут пастухи картошку.

297

Рудольф Борхард С БАШМАЧКАМИ Что хотим – то дать не в силах, Дарим только то, что есть. Дарим поцелуи милым, А не мир огромный весь. Дарим только лишь букет, Если сада с домом нет. Дарим книгу как замену Вечной мудрости Вселенной. То кольцо, что палец сжало, Цепь, что шею обвивает, (Без конца и без начала) Космос нам напоминают. И тебя молю я жарко: Проницательнее будь. Не смотри на вид подарка, А пойми подарка суть. Вот дарю я в знак поруки Эту пару башмачков. Вместо них под ножки руки Подложить свои готов. На руках ты, как в карете. Понесу тебя я в ней, Чтоб родные ножки эти Не страдали от камней.

298

Макс Брод

(1884 – 1968)

УРОК ДРЕВНЕЕВРЕЙСКОГО Мне было тридцать лет, когда я начал Учить язык народа своего. И мне Казалось: эти тридцать лет глухим я был. Меня вдруг потрясло то, что давно таилось. Оно меня, как молния, пронзило. Забытые во мне проснулись звуки, Что в колыбели я слыхал когда-то. Они сопровождали детство, юность И первую любовь, и возмужанье. Но слишком поздно колыбельная вернулась. Ко мне она вернулась злым упрёком И как раскаты грома, принесла Она сумятицу и боль. Но я покорно Склонил пред нею голову: так мать Ругает в гневе нас. И это было Слияние потоков, звон пустыни, Забытый звук шофара; и как будто Меня с горы позвал наш старый Бог.

299

ОГЛАВЛЕНИЕ Предисловие. Л. Бердичевский

ПОЭЗИЯ ДАНЯ – ЛИКЕ: Круговорот воды в природе Судьба (Из последних) Не просыпаюсь и кофе не пью И будет рассвет, но не будет заката В Берлине дождь стоит стеной Ты спросишь меня, что мне в жизни важно? Что год, что без году неделя

10 11 12 13 14 16 17

(Из ранних) Предвечерний пляж Твои глаза Хочу... Из письма Я не знаю: это звёзды Всё реже тянет побродить Не волнуйся, моя родная На лотерейном билете Семь роз, а надо – двадцать семь Как хочется, чтоб было хорошо Как хорошо, что ты родилась! 8 марта 1997 г. Солнцеликая – Солнце Лика Я Тост на Юбилее жены Глаголы любви

18 20 21 22 23 24 25 26 27 28 30 32 33 34 38

РАЗМЫШЛЕНИЯ ...А я ведь мог и не родиться Душа поэзии печальна и проста Да, не молюсь я так, как положено

300

40 41 42

Что сделано, то сделано. Молчи! Спасибо Прежде, чем обидеть человека Слова Всё круче и длинней дороги Антиподы В годины войн и потрясений Счастье В голове шумит вино 8 Марта 8 Марта Замкни уста, закрой глаза Зачем и почему В поезде Достаём из ящика старые стихи Зачем так неистово бьётся На ходу Уезжают друзья, уезжают Не всё приходит Бесприютность Рождение стиха Советы начинающим Детство Неспешно мелют Божьи жернова Мы себе представляем будущее Голос Всё те же знакомые лица Сиянье юности сойдёт, как позолота Жизнь Раздумия о начале и конце Л. Бердичевскому Космический банк В Мае Сижу один у дымного костра Свеча на веранде Молитва Наши звёзды, видно, заблудились Уходят... Догорает последнее облако Ночной бульвар Реинкарнация Неизбежность Глядим на мир закрытыми глазами Почти что съеден жизни каравай Песня

301

43 44 45 46 47 48 50 51 52 53 53 54 55 56 57 58 58 59 59 60 61 62 63 64 65 66 68 69 69 70 72 73 74 75 75 76 77 78 78 80 81 82 83 84 85

Заброшенный, пустынный полустанок Дорога Мы считали белое чёрным На Трухановом острове Вся наша жизнь – и бегство, и погоня Музыка мерцающих созвездий... Сладкая отрава Слова у нас Белых бабочек лёгкие стаи Говорила, что полюбила Я не заигрывал с судьбой Солнечное утро Теза и антитеза Заходящего солнца лучи Февраль, по украински – лютый Мартовское Околесица Я вас люблю забытые поэты, Утро Лишь прошлое – наше. Грядущее – тень Секундная стрелка – по кругу рывками У камина Время раскрыло жадную пасть Стихи, что рождаются на ход Правда Всё, что происходит, – не напрасно Стихи придут неведомо откуда Нам каждый шаг давался с кровью Болезнь Вчерашней правды тусклый свет Птица счастья прихотлива и капризна Как трудно даже самым близким

86 87 88 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 103 104 105 106 107 108 108 109 110 111 112 113 114 115 116

ПЕЙЗАЖНАЯ ЛИРИКА Экспромт Холодеет... Лето на исходе Весенний дождь Начало осени. Хоть листья пожелтели Идут дожди без перерыва В жёлтый цвет измены и разлуки Пора дождей унылых и туманов Сентябрь. Потускнели листья Опять весна На больничном балконе

302

118 119 120 121 122 123 124 126 127 128

Сонет Всё ярче жгут себя осины Вечерний снег Бабье лето Осенние письма Зимнее утро Сирень Серость Вечер Весна Осеннее Дорога на Казантип Мечутся в мучительной заминке Ноябрь. Похолодало, задождило Деревья демонстрируют стриптиз Поздняя осень Окно прострочено дождём За тёмной тучей скрылось солнце Осенний воздух пахнет грустью Зимняя ночь

129 130 132 133 134 135 136 136 137 138 140 141 142 143 144 145 146 146 147 148

ОСКОЛКИ ПАМЯТИ Наше детство Осколки памяти Картина «Перед боем»

150 151 152

МОЙ НАРОД Из Экклезиаста Шма Исраэль Ханука Шофар Новый год Мёртвое море Мой народ Хрустальная ночь Согласно Талмуду Флейтист о чём-то молит Бога

154 162 164 165 167 168 169 170 171 172

ОТ ДВУХ ДО ПЯТИ Родинка у милой на груди Вороний грай да волчий вой Как ночь тиха...

303

174 174 174

Снежинка, как замёрзшая звезда В смысле истребления Was mache ich auf dieser Erde? Всё больше соли, меньше перца Оборванные бурей провода Небо безоблачно-ясное Говорил сосед соседке Люди! Вы в общем-то милые звери Нам говорят, что все равны Всё это было на самом деле Тонут в грязи куренёвские улицы Крутые бёдра рубенсовских женщин Не дари мне дорогих подарков Птичка-невеличка Хоть пресловутый «горький хлеб чужбины» Прозрачная зелень весеннего сада Три свечи горели на столе Твоей покорен силе я Наше тело – хрупкая граница Кого из нас не искушал Чужих дорог зазубренные камни Людские лица – сказки и романы «Никогда не жалей о прошедшем!» Слёзы дождя на оконном стекле Зайчик солнечно-игривый Вечерний сумрак наползает Во времена всеобщей смуты Лечь в летний зной на косогоре Как быстро сгорают церковные свечи! В синем небе белое облако Перегорело всё до тла Я глажу шершавую кожу сосны Нет, верить не хочу я в злого Бога Мне претят высокие слова Не всякому дано понять Храни нас Бог от опрометчивых решений Между Сциллою разнузданной свободы Путь правильный нам трудно отыскать Одинаково светит солнце Не важны форма и цена бокала У мудреца язык Если в тебе 90 пороков Ты не ограбил и не убил? Любовь и мускус спрятать невозможно Праведный путь не трудно найти

304

174 174 174 174 175 175 175 175 175 176 176 176 176 176 177 177 177 177 177 178 178 178 178 178 179 179 179 179 179 180 180 180 180 180 181 181 181 181 181 182 182 182 182 182 182

Следи за мыслями! Покуда ты согнут сам По делу совет подобающий Целебная редко сладка трава Рассудок наш с большим искусством Прокурор распознает пройдоху любого Любят многие подробно излагать свои проблемы Трудно сердиться на тех Не уважаешь вкус других людей? Козёл твердил с завидным постоянством Если в глаз твой соринка попала Каждый получает, что положено Когда сияет солнца свет Я часто плакать был готов Слепому кажется: обеими руками Наша память – как сито Пока мудрец всё ищет мост надёжный Даже если слава заслужена Подобно свирепому тигру, старость нас ожидает Давно забыты те, с кем я Жизнь – гора, и крут подъём Паденье грозит лишь тому, кто идёт Нами правят воры и невежды Склоняются под ветром тополя Корысти и чести Сдавил апельсин ты сильнее, чем надо Голос истины не изящен Жизнь – суета, сказал Екклезиаст Упорство невежд и беспечность глупцов Правдою ложь питается Не впитает влагу гранит Если в глаз твой соринка попала Женский волос прочнее цепи Прекрасны познания, ум, мастерство Вся наша жизнь – рисунок на песке Подобно ворону в фойе влетела весть Боишься заноз – не ходи босиком

183 183 183 183 183 183 183 184 184 184 184 184 184 184 185 185 185 185 185 185 186 186 186 186 186 186 187 187 187 187 187 187 188 188 188 188 188

ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ Счастье – легче пера Одной рукой не развязать узла Не бывает волна в океане одна В миг встречи начинается разлука Оценишь колодец ты только тогда

305

189 189 189 189 189

Я – только рупор голоса благого Судьбу свою не искушай Что скажут о милой мои похвалы?

189 190 190

ХОККУОБРАЗНОЕ И ТАНКОПОДОБНОЕ Цветной ковёр Осенний дождь Звезда упала На лица сверстников Старая песня на идиш Вагон качает Холодная постель По потолку В мой дом залетела оса Спор «Цыганские напевы» Жёлтые паруса Осень пускает В шумном зале «Без гнева и пристрастья...» Спорить о вкусах можно и нужно Зло всё крушит и ломает окрест Когда от старости болят и ноют ноги Когда причёска поредела Что помню? Что могу забыть я? Как звонко тикают часы в ночной тиши! Когда я ночью просыпаюсь Меня не страшит бессонница В палитре осени есть ярко-жёлтый цвет Писатель, не читай других! Когда выбираешь жену иль арбуз Мы не хозяева мыслей своих Доверяйте своей интуиции Всё плохое было хорошим Ты – жизни моей путеводная нить Я старался быть честным с людьми и с собой Когда почувствуешь укус Вся жизнь твоя – в твоих руках, мой друг Что из того, что чаша золотая От счастья до горя – два раза моргнуть Мы – дети нелюбимые войны Перебираю слова – самоцветы В ряду минувших огорчений Что есть поэзия? – Тень звука

306

191 191 191 191 191 192 192 192 192 193 193 193 193 193 194 194 194 194 194 194 195 195 195 195 195 196 196 196 196 196 197 197 197 197 197 197 198 198 198

Не верьте Фрейда блудливой ментальности

198

Он верил Фрейду слепо, до маразма

198

БЕЗЗВУЧНЫЙ ГОЛОС ТИШИНЫ Из Элиягу К портрету А. Эйнштейна К бюсту Сократа П. И. Чайковский. Трио «Памяти великого артиста» Шопен – Вальс С-минор Музыка Соло на контрабасе Проклятье «Небеса обетованные» Панi Калина

200 201 201 202 203 203 204 206 207 208

Пародии Пародия (Б. Окуджава) Дракончики и кончики «Письмо Жуковского Пушкину» Стихи о еврейском паспорте

210 210 211 213

СУЩЕСТВОВАНЬЯ ТРЕПЕТНАЯ НИТЬ Данечке (Лиля Яновская) Я слушаю тебя (Инга, старшая дочь) Пели феи и танцевали звёзды... ) Я папина дочка (Мальвина Зор) Он нёс тепло и свет Золушка Каким он был – Давид Яновский Памяти Дани Яновского Не приемлет душа и болит… Строки жизни Эпитафия (Феликс Фельдман)

218 226 229 233 249 250 252 253 255 256

ПЕРЕВОДЫ Стихи еврейских поэтов, узников концлагерей и гетто. МОРДЕХАЙ ГЕБИРТИГ В гетто Наше местечко горит

258 259

307

П. ЦЫБУЛЬСКИЙ В Майданеке Слова 1939 г. Штрих к портрету моей матери Предостережение

261 262 262 263 264

ИОСИФ КИРМАН Голод

265

РАХЕЛЬ КОРН Мой Бог

269

ИЦИК МАНГЕР Баллада о войне Песня моей ненависти

270 272

БЕНИШ ЗИЛЬБЕРШТЕЙН Багрово-красное солнце Тьма

273 274

СИМХЕ ШАЕВИЧ Весна 1942

276

ИЕШИЯХУ ШПИГЕЛЬ Святая тень Моей маме Фиолетовый июль 1942

281 282 284

ХЕНРИКЬЕ ЛОЗОВЕРТ Я никогда не вернусь

285

ИХИЛ ЛЕРЕР Скрипач Мой друг, почему... Скрывают они свои лица Скажи мне дитя

286 287 288 289

ЛЕЙЗЕР ВОЛЬФ Я – дерево Молитва Как вечером звуки скрипки По следам Лейзера Вольфа

290 291 292 293

308

РЕЙЗЛ ЦИХЛИНСКИ Песни о моём доме

295

РУДОЛЬФ БОРХАРД С башмачками

297

МАКС БРОД Урок древнееврейского

298

309

310