СБОРНИК «БЕРЛИНСКИЙ КАЛЕЙДОСКОП» №4 ЛИТЕРАТУРНОЙ СТУДИИ «МИР СЛОВА» Г. БЕРЛИН

БЕРЛИНСКИЙ КАЛЕЙДОСКОП

№4

2021

Б Е Р Л И Н С КАЛЕЙДОСКОП И №4 Й

2021

по Э З и Я . про З а . п У бли Ц ис Т ика

Анна Цаяк Доктор филологии, поэтесса, прозаик, член Международной ассоциации писателей и публицистов.

2018

2018 б е р л и н с калейдоскоп к и N.1 й поЭЗиЯ

. проЗа . пУблиЦисТика

Эль Лисицкий. Дизайн, 1922 год.

БЕРЛИНСКИЙ КАЛЕЙДОСКОП

№3

2020

№2

Б Е РЛ И Н С К И КАЛЕЙДОСКОП

Эта книга создана людьми, которых вы видите на фотографии. Она создана их чувствами, литературным даром, их большим, нередко драматичным, жизненным опытом и сильным желанием поделиться увиденным и пережитым с читателем. Авторы – достойные, состоявшиеся люди, им есть что рассказать. Читая эти страницы, вы пройдёте дорогами их литературных героев, а зачастую и их собственными, многое прочувствуете, многое узнаете. Сборник многопланов, в нём немало тем и жанров: от жёстких военных рассказов – до светлых детских стихов, от щемящей лирики – до смешных житейских историй. В нём множество литературных красок, поэтому зачастую интересно не только о чём написано, но и как: вы сможете заметить яркость образов и красоту языка. Эмоциональная поэтическая лирика, и сдержанно-драматическая проза – ждут здесь своего читателя. А ещё лучше – постоянного читателя: ведь «Берлинский калейдоскоп» будет выходить регулярно...

берлинский калейдоскоп

N.1

2019

2019 Б Е Р Л И Н С КАЛЕЙДОСКОП И №2 Й ПОЭЗИЯ . ПРОЗА . ПУБЛИЦИСТИКА

2020 Б Е Р Л И Н С КАЛЕЙДОСКОП И №3 Й ПОЭЗИЯ . ПРОЗА . ПУБЛИЦИСТИКА

Л и т е ра т у р н о - х у д о ж е с т в е н н ы й

сборник

БЕРЛИНСКИЙ КАЛЕЙДОСКОП №4

Литературная студия «Мир слова»

Б ерлин 2021

Литературно-художественный Литературно-художественный сборник сборник «БЕРЛИНСКИЙ «БЕРЛИНСКИЙ КАЛЕЙДОСКОП» КАЛЕЙДОСКОП» Литературной студии «Мир cлова» «Берлинский «Берлинский калейдоскоп» калейдоскоп» выходит выходит при при поддержке поддержке Еврейской общины Берлина и Семейного Еврейской общины Берлина и Семейного центра центра ZION Сион

Редакционная коллегия: В иктория ЖукоВа (гл. редактор) Редакционная коллегия: Б урманоВа ВронислаВа иктория ЖФ укова (гл. редактор) м аргарита г оголеВа Бронислава Фурманова Сборник иллюстрирован Редколлегия благодарит нашего консультанта работами художницы Д-ра филологии Анну Цаяк а лександры л еБедеВой за участие в редактировании Сборника. Компьютерная вёрстка иКомпьютерная оформление вёрстка м ихаэля михельсона и оформление: Михаэль Михельсон ISBN ----ISBN 978-3-926652-80-5 За достоверность фактов несут ответственность За достоверностьавторы фактовпубликаций. несут ответственность По желанию некоторых из них в издании авторы публикаций. сохранены орфография оригинала. По желанию некоторых иизпунктуация них в издании сохранены орфография и пунктуация оригинала. © При использовании материалов ссылка на Сборник обязательна. © При использовании материалов ссылка на Сборник обязательна

Литературная Студия «Мир слова»

ОТ РЕДАКЦИИ Дорогие друзья! Прошёл год с того момента, как мы закончили и сдали в печать третий Сборник, это было счастливое время, когда мы ещё даже не подозревали о тех тяжких временах, что нас ожидают. Мы подготовили презентацию, которая так и не увидела свет, с нашим Сборником не смогли ознакомиться читатели, для которых он был предназначен. Время шло, а мы так и не решили эти вопросы. К сожалению, ничего ещё не закончилось, все мы существуем на острие ножа, но мы стали постепенно привыкать к новым реалиям, похоронили умерших, светлая им память, стали осторожней и осмотрительней, и начали осознавать, что всё это уже наше настоящее, наш быт. Хотим поблагодорить наш центр Сион за то, что так поддерживал нас в эти трудные времена, отдельное спасибо Даниилу Призамду и всем, кто готовил интересные видеоролики, ими мы утешались, понимая, что мы не одни, не брошены на произвол судьбы. Но «рука тянется к перу, перо к бумаге» и вот появился четвёртый сборник. Когда именно в этом сумбуре он до вас дойдёт, мы не можем сказать определённо, но мы надеемся, что вы рано или поздно его прочтёте, встретитесь с полюбившимися авторами, узнаете новых, порадуетесь рубрике «Наш вернисаж». И тогда мы устроим праздник, презентацию сразу двух сборников, будем радоваться и веселиться, ведь это не первый карантин, который пережило наше поколение, и мы, вышедшие из него не сломленными, будем вспоминать происходящее, так же, как главные герои рассказа Анны Сохриной «Карантин»..

3

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Четвёртый сборник по-прежнему содержит все те рубрики, к которым успели привыкнуть наши читатели: проза, переводы, детские и взрослые стихи, рубрики «Почётный гость», «Литературная гостиная», «Наш вернисаж», «Страницы памяти». На страницах нашего Сборника собраны тексты русскоязычных авторов с разными взглядами на жизнь, вложившими в свои произведения знания, откровения, свою мудрость и свой опыт. Подбирая материал для нашей книги мы стараемся, чтобы каждый читатель, открывший её, обязательно нашёл что-то интересное для себя. Мы уверены, что в наши дни, когда человечество уже не представляет свою жизнь без новейших технологий, а прогресс неумолимо движется вперёд, многие всё ещё предпочитают читать книги в бумажном, а не в электронном виде. Нам кажется, что, читая такие книги, ощущая пальцами фактуру бумаги, чувствуя запах страниц и слыша их шелест, всё написанное воспринимается совершенно по-другому, вызывает совсем другие эмоции. Мы очень надеемся, что наш Сборник вызовет у вас, наших дорогих читателей, такие же чувства.

4

Проза и поэзия

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

БОРИС ЗАМЯТИН Борис Френкель (лит. псевдоним Б. Замятин). Родился в городе Бердичеве. Окончил Уральский Федеральный Университет в Екатеринбурге. Первые публикации в гор. Воронеже. Член СП Москвы, Союза русскоязычных писателей Германии, ПЕН-клуба (Exil-PEN), «Московского клуба афористики». Лауреат «Золотого телёнка» клуба ДС «Литературной газеты», где много публиковался. Лауреат Литконкурса «Согласование времён». В Германии с 1996 года. Печатается в многочисленных Сборниках и газетах. СУП ИЗ ФЕЙЕРБАХА Рассказ

В

школе мне легко давался английский. Возможно, это было наследственное. Мой отец преподавал историю и владел пятью языками: русИллюстрация из журнала «Клаузура» Москва ским, украинским, еврейским, немецким и польским. Впрочем, первыми тремя в нашем городе владели почти все. Семья у нас была большая, мать моя постоянно болела, и мы с трудом сводили концы с концами. Когда я окончил шестой класс, мне предложили стать репетитором. Наш сосед по двору, сын сапожника Виленского, как тогда говорили, «имел переэкзаменовку» по английскому 6

Проза • Борис Замятин

языку. Я должен был заниматься с ним два раза в неделю всё лето. При успешной сдаче мне обещали баснословную сумму – сто рублей «старыми деньгами», или хромовые сапоги – на выбор. Условия репетиторства объяснил мне отец, он был посредником. Гордость распирала меня. В успехе я не сомневался, мне казалось, что нет ничего легче, чем выучить с кем угодно хоть десять учебников английского за какой-то несчастный пятый класс. Сапоги, смятые в гармошку, с напущенными на них брюками, носили в ту пору провинциальные пижоны, реальная возможность попасть в их число открывалась передо мной. Моего ученика, как и меня, звали Геркой. Вообще-то нас звали Гришами, но это имя почему-то не котировалось. Гера звучало как-то красивей, интернациональней что ли? Герка Виленский букву «р» совершенно не выговаривал. «Геа» – дразнили его мальчишки. Я тоже звал его «Геа».

– «Геа» на «Геу» говоит «Геа», – обижался он. Перед первым уроком его отец пожелал побеседовать со мной. Он нисколько не походил на других сапожников, сидевших обычно в своих деревянных будочках и тюкавших без передыха по башмакам рогатыми молотками, зажатыми в побуревших от дратвы ладонях. Виленский не был кустарём. Он работал в артели. Бычья голова, торчащая без всякой шеи прямо из вышитой косоворотки, и светлый габардиновый костюм делали его похожим на директора швейной фабрики, часто приходившего к нему в гости. Он просверлил меня маленькими умными глазками из-под низкого, но широкого лба и сказал: – Я знаю, что ты растёшь хорошим хлопцем и имеешь большие способности плюс трудолюбие, и это хорошо. Но тебя я знаю плохо. Кого я знаю хорошо, так это своего сына. Это греческий орешек с очень-таки твёрдой скорлупкой. Не хочет учиться, хотя кое-какие неплохие способности тоже 7

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

имеются. Что тебе сказать ещё? Я имею на тебя надежду во многих смыслах. Помоги ему. Подтяни его по английскому. Я обещал помочь. «Орешек» стоял рядом и скептически цыкал зубом. Заниматься мы начали в тот же день. Нас отвели в отдельную комнату и подали чай в стаканах с подстаканниками. Его мать принесла на блюдечке пухлые булки, разрезанные вдоль и намазанные маслом с клубничным вареньем. Я сделал вид, что булки мало волнуют меня и сдержанно поблагодарил.

– Давай сначала выпьем чай, а то остынет, – предложил Герка, как только мать ушла. Я сразу же согласился.

– А давай сегодня не будем учиться, – допив чай, предложил Герка, – первый день – учиться лень.

– Ещё чего, – оскорбился я, – мне за тебя деньги платить будут, так что тащи учебник и не надейся. Я не позволю тебе филонить.

– Подумаешь, сто рублей, – сказал он. – Есть о чём говорить! Когда я вырасту, у меня будут тыщи!

– Откуда ты их возьмёшь, если не хочешь учиться? – усомнился я.

– Возьму, – заверил он меня, доставая учебник, – чтобы иметь много денег, не обязательно учиться. Вот твой папа учился, а мой нет, а кто лучше живёт, а? Шо, неправда? Я растерялся, это был удар «под дых». Меня всегда унижала наша бедность. Отец мой был немного не от мира сего. По крайней мере, так утверждали родственники со стороны матери. Помимо преподавания истории, он читал лекции в обществе «Знание», руководил драматической студией в школе, вёл исторический кружок и ещё возился с раскопками какого-то кургана, где, по словам маминого брата, «никогда ничего не лежало». В свободное время, если оно было, он писал историю нашего города. По глубокому убеждению матери, истории имел право писать только нормальный человек, способный обеспечить семью, а не отнимать у неё последние гроши.

8

Проза • Борис Замятин

«Последние гроши», из-за которых у нас в семье было немало скандалов, отец тратил на книги, он покупал самые необходимые и на те гонорары, что получал от общества «Знание», но мать мою, женщину простую, замученную болезнью, тремя детьми и скромным отцовским жалованьем, покупки эти раздражали до крайности. Когда отец приносил тома «Всемирной истории», она только ворчала, но, когда он как-то принёс два тома Фейербаха, разразился скандал. Мать как раз возилась на кухне. Это была даже не кухня, а крохотная передняя, в которой стояла газовая плита. Входная дверь вела прямо на улицу, так что зимой она покрывалась внизу ледяной коркой, и клубы холодного воздуха врывались внутрь, как только дверь кто-нибудь открывал. Узкое оконце рядом с дверью всегда зарастало морозным узором и пропускало мало света. Лампочка с матовым плафоном горела постоянно, тускло освещая умывальник, грубо сколоченный столик и полки для посуды. Мать делила свои дни между этой кухонькой и постелью. Её можно было понять.

– Так, – сказал мать, протягивая к «Фейербаху» длинную сухую руку и глядя на отца сверху вниз, так как была выше его ростом, – очень кстати. Это называется «Фейербах». Я как раз ломала себе голову, что бы мне такое придумать детям на обед! Но зачем ломать голову, когда у меня есть замечательный друг жизни? Дети, – закричала она, хотя мы и так всё прекрасно слышали, – держу пари, вы ещё такого не пробовали, что вы будете кушать сегодня. Я вам сварю суп из «Фейербаха».

– Лиза, – сказал отец, пытаясь защитить от неё книгу, – ты же прекрасно знаешь, что книги нужны мне для работы.

– Конечно, для работы, кто же в этом сомневается? И драмкружок для работы, и я тебе нужна для работы, но дети, объясни мне, для чего тебе нужны были дети?

– Прекрати, Лиза, – рассердился отец, – так, как мы, сейчас живут сотни людей.

9

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– А тысячи живут лучше нас, почему ты не хочешь равняться на эти тысячи? Ты, человек с высшим образованием! Унять мать в таких случаях было невозможно, мне до боли было жаль её и обидно за отца, не умеющего жить как те тысячи людей, о которых она говорила. Обычно я уходил из дома к тихой, почти стоячей нашей речкe и шёл по её высокому берегу к старому польскому замку, разрушенному войной. Сквозь разбитые ворота виден был костёл. Скульптуры святых с оторванными руками и остатками нимбов над искалеченными головами обиженно толпились вокруг ободранного купола. Обвалившиеся бойницы в бурых крепостных стенах поросли травой. Две чугунные пушки, неуклюже вросшие в землю, напоминали о тщетных попытках кляштора «Босых кармелитов» отстоять свою независимость. Я представлял себе замок таким, каким мне его описывал отец: с роскошным фасадом и золотым куполом костёла, со стражей у огромных кованых ворот и чёрными, обязательно босыми монахами во дворе. До войны отец был одним из организаторов музея в замке и ходил из костёла по подземному ходу до того места, где была сейчас школа, в которой он работал. Я часто приходил туда на спектакли или в исторический кабинет, созданный с помощью учеников, меня поражали макеты всевозможных таранов, катапульт и даже греческой галеры с фигурками рабов, навечно прикованных к вёслам крохотными цепочками. Стены украшали карты великих сражений и оружие всех времен и народов, сделанное из дерева. Были и настоящая сабля, и кинжалы, и утварь, и рукописные книги, одна из которых до сих пор хранится в моей библиотеке, как память об отце. Но понимание бесценности всего, что было с ним связано, пришло ко мне позднее. А в тот момент я сидел перед сыном сапожника Виленского, сбитый с толку его неумолимой правдой.

10

Проза • Борис Замятин

– Да знаешь ли ты, кто мой отец? – сдерживая обиду, спросил я.

– Конечно, знаю – спокойно ответил он, – учитель… Его тон окончательно разозлил меня.

– Да что же ты знаешь о моем отце? Он не просто учитель! Ты видел его исторический кабинет? Ты ходил подземным ходом из старого костёла? Тебе известно, что мой отец закончил педагогический институт в Одессе? Что ты вообще знаешь про Одессу?!

– Всё знаю, – невозмутимо сказал Герка, – мы ездили с отцом на море в прошлом году и были в настоящих катакомбах, если хочешь знать. Этого я не знал и знать не хотел. Я гордился тем, что отец учился в Одессе. По его рассказам я воображал этот замечательный город, недоступный тогда для меня, как для отца – развалины Парфенона. То, что Герка уже побывал там и даже ни разу при мне не похвастался, совершенно убило меня.

– Да моего отца весь город уважает! – только и нашёлся я.

– А моего, скажешь, нет? Шо, скажешь, не уважают?! В голосе Герки послышалась какая-то тревога, но сказать, что его отца не уважают, я не мог. Моя мать всегда ставила Виленского в пример отцу.

– Посмотри на Виленского, – говорила она, – простой сапожник, а как все к нему относятся! А почему?! Потому что он не занимается пустяками, он не ставит спектакли и не копает курганы. Если ему хочется копать, так он копает картошку. Матери я верил, но я чувствовал, что в её словах была какая-то жестокая житейская истина, унижающая отца. Он был человеком в городе известным, с ним действительно раскланивался почти каждый встречный. Но соседи по дому относились к нему без почтения, в то время как с Виленским, я это замечал, разговаривали даже несколько заискивающе. Я не понимал этой очевидной несправедливости.

11

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– Ну ладно, ты мне зубы не заговаривай, – оборвал я Герку, – не об отце сейчас речь. Я твой учитель, а ты мой ученик. Открывай первую страницу. Он открыл свой чересчур опрятный учебник. На титульном листе корявыми печатными буквами было выведено: «Учебник мой, кто возьмёт его без спросу, тот останется без носу». Неумелая подпись владельца заверяла угрозу.

– Шо, начнем с самого начала, или не стоит? С начала я знаю. Не веришь? – спросил он. Я проверил. Первые уроки он знал неплохо. Его папаша был прав. «Способности у него имелись». Но его чудовищная лень приводила меня в исступление. Он пытался откупиться от моей настырности неисправными авторучками, конфетами и даже футбольным мячом. Я мобилизовал всё своё терпение, но занятия шли туго. Возможно, он не воспринимал меня всерьёз. Он мог во время занятий бухнуться на кожаный диван, как будто в полном изнеможении, или прямо на пол, на ковёр, где были изображены какие-то птицы в диковинном саду, и где я сам был не прочь поваляться. Я обзывал его кретином, бездельником и будущим второгодником. Он не обижался. Его ленивые круглые глаза смотрели на меня удивлённо и насмешливо. Я метался между желанием нажаловаться его отцу и самостоятельно набить ему физиономию.

– Если ты не будешь добросоветсно заниматься, всё расскажу твоему отцу, – попытался припугнуть его я.

– Все зубрилы ябеды, – сказал он, – занчит, ты тоже зубрила. Вот скажу отцу, что ты мне плохо объясняешь, он приглóсит другого учителя. Он бил наверняка. Перспектива потерять первый в жизни заработок испугала меня. Я пошёл на уступку. Устные занятия мы перенесли на пол, на ковёр. Я блаженно вытягивался во весь рост, положив подбородок на скрещенные руки. Слушать спряжение глагола «to be» в этой позе было намного приятней и удобней. Прохлада комнаты и утомительная жара лета 12

Проза • Борис Замятин

работали на Герку. Понемногу я начал склоняться к мысли, что английский язык ему и в самом деле ни к чему. Уже тогда я прекрасно понимал, что ковёр на полу, и диван, и всё остальное досталось Виленским благодаря изворотливости его отца, наверняка не слыхавшего ни разу о «презент континиус»… Зачем же он мучает Герку? Зачем хочет для сына иной жизни? Я отгонял от себя эти мысли. Меня отвлекала привычка к систематическим занятиям. В конце концов, он победил, мой несгибаемый лентяй. Он соблазнил меня велосипедом, новеньким велосипедом «Орлёнок», подаренным ему братом-футболистом. Но он поставил одно условие: мы должны вдвое сократить занятия. Я согласился. Отказываться от возможности кататься два раза в неделю на этом сверкающем чуде было немыслимо. Утешал я себя верой в удачу и способности моего ученика. Переэкзаменовку он всё же выдержал. Он учился со мной в одной школе, и наша учительница знала, что я готовил его. Она натянула ему тройку из солидарности со мной. За первым моим заработком пошёл отец.

– На тройку мой Гриша мог сдать и без вашего. Я не напрасно боялся, что этот ленивец найдёт способ уломать вашего хлопчика. Он таки применил велосипед. Но за то, что они дружили всё лето, я всё-таки заплачу. Я имею надежду, что с этого была польза. Так, или примерно так, встретил отца сапожник Виленский, и отец вернулся тихий и печальный, как древний могильный камень. Он не взял у Виленского ни денег, ни сапог.

– Что? Не взял? Не взял совсем ничего? – ахнула мать. И от того, что она ограничилась только этим вопросом, глядя на отца с молчаливой жалостью, я тоже молчал, физически ощущая, как заползает в мою душу леденящий смысл отцовского поступка.

13

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– Я не мог предположить, что характер моего сына не выдержит испытания обычным велосипедом, – потирая переносицу, как он это делал всегда, когда ему неприятно было смотреть на собеседника, – медленно выговорил отец.

– Это непостижимо уму, но я всё же постигла, – наконец очнулась мать. – Есть такая напасть, такое несчастье: раздвоение личности. Когда человек думает, что он Наполеон Бонапарт или какой-нибудь барон Ротшильд. Так вот, наш папа думает, что он Дюпон и Морган, взятые вместе. А что для такого воротилы пара хромовых сапог?.. Я не стал дожидаться конца этой тирады. Выбежав на улицу, я понёсся к реке. Там, на берегу, уткнувшись носом в рыжую августовскую траву, облегчил я свою душу, я плакал так, как только могут плакать мальчишки, когда знают, что их не видит никто… Не так давно приезжал я в родные места навестить могилу отца и видел старика Виленского. Он прошёл мимо, опустив тяжёлую седую голову, и не заметил меня. Он не замечает никого с тех пор, как его Герку, ставшего в Москве директором рыбного магазина, приговорили к высшей мере за махинации с валютой. Навестил я и старый замок, фигуры святых куда-то убрали. Исчезли и старые пушки у ворот. Крепостные стены оштукатурены и аккуратно покрашены в блеклый желтоватый цвет. Этот цвет ничего не говорит ни моему сердцу, ни воображению.

14

Поэзия • Борис Замятин

СТИХИ Война и Мирка (Маленькая баллада) Родные её звали Мириам, а русский муж по-русски: Миркой, Мирой. Он с детских лет не верил чудесам, но, что любовь угодна небесам, он верил и повёл невесту в храм, там, вопреки желанью пап и мам, она венчалась со своим кумиром. Ведь он был первым парнем на селе, красавец Вася – слабость вдов и девок, и встречи с Миркой, видно, Бог хотел, а Яхве иль Христос – не в этом дело. Но ей завидовали завистью не белой. Спустя неделю началась война... Он сам ушёл на фронт, по доброй воле... И разве в том её была вина, что не удержит юная жена, когда у близких столько слёз и боли. С войны он не пришёл, его война закончилась в Берлине в сорок пятом чуть раньше срока, мир и тишина к нему пришли со взорванной гранатой.

15

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Его убил осколок. Он упал на лестницу горящего Pейхстага, и, падая, он не увидел флага. Он победил, но он Рейхстаг не взял. А те, кто взял, кто выжил, победив, его жене прислали похоронку. Она взяла её рукою тонкой и рухнула, конверта не открыв, под ноги прямо пьяной почтальонке. Весь мир был пьян, победная весна сулила прочный мир, как всем казалось, а к Мирке в дом опять пришла война и никогда уже не прекращалась. Лейтенантам Великой войны Романтики, погибшие в боях, там, за сороковыми-огневыми, не исчезали, превращаясь в прах, а навсегда остались молодыми. Романтики, влюблённые в страну и верившие в дружбу, честь и совесть. Без них бы ей не выдержать войну и нашей жизни горестную повесть. Без их стихов, без ветра бригантин, без их презренья к званиям и рангам, без их готовности идти пешком до Ганга, ползком – до ослепительных вершин.

16

Поэзия • Борис Замятин

Без их извечной тяги к красоте, без веры, что она сей мир спасает. Пускай сегодня появились те, кто память даже павших оскорбляет, но строчки, строчки защищают честь поэтов, не увидевших Победы... Не все умрут, и все не канут в Лету. Какие б нас ни ожидали беды – «Есть среди нас ещё поэты, есть!»* *Cтрока А. Вознесенского. *** Москва, перрон. Предутренний туман прорезан длинным телом электрички. Ещё темны осенние дома И тишина для слуха непривычна, как будто вдруг на несколько минут всё замерло до грохота дневного. Молчанье. Стрелки медленней идут, на полуслове оборвалось слово… И даже светофор свой красный глаз, Так долго не меняет на зелёный... Ведь, может быть, это в последний раз, Москва, перрон, и руки на погонах.

17

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Предок Так кто он был, безвестный предок мой, что брёл по жёлтой тишине пустыни? И почему глаза его и ныне, как совести укор передо мной? Я рос в России, здесь моя судьба – как часть в канате многих сходных судеб. Полёт ракет и чёрная изба, размах, убогость, праздники и будни – здесь всё моё, мне нет иных путей, умру при русском звоне погребальном... Но он приходит ночью... «Ты – еврей» – читаю я в глазах его печальных. «Оставь, – я говорю ему, – уйди, я с детства этим сыт, как кашей манной!» Он исчезает. Что ж так жжёт в груди, когда я просыпаюсь слишком рано? Перед штурмом «Какая нежность – впору умереть». Есть сила чувства в этой странной строчке, так вовремя поставленная точка пленит нас крепче, чем словесной вязи сеть. Над Кара-Дагом облака низки, и кажется, они всё ниже, ниже, пустынны пляжи, волны высоки, 18

Поэзия • Борис Замятин

курортники, как ласточки, под крыши забились. В страхе поползли пески, а горы словно сдвинулись поближе. Какая сила в шуме волн, в молчанье скал, как беспощаден надвигающийся вал, как обнажилось хищное начало, которое, лаская, разрушало гранитную, доверчивую твердь. Но морю штурмом гор не одолеть! Где взять слова, как описать суметь, что видишь глазом? «Впору умереть!» Салон На скромной кухоньке стена резной украшена доскою. С затейливостью городскою в доске тоска отражена по деревенскому покою. Наивна грубая скамья, фонарь-коптилка над плитою, а на хозяйке кружевное, то ль пончо, то ли что иное, о чём спросить стесняюсь я. Компания всегда одна: хозяйка – бывшая актриса, сосед – редактор из «Совписа», художник – ярый враг вина, но пьющий водочку «до дна».

19

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Все в возрасте, но без имён, не избалованы вниманьем, и, может, это моветон, но у хозяйки свой резон, на кухне принимать компанью. Уверен, и в Париже нет уютней этого салона, хоть заменяет винегрет и водка с огурцом солёным коктейли, устриц и фуршет. Я так люблю от суеты сбежать сюда под воскресенье, молчать, топить в вине сомненья и грусть несбывшейся мечты, и знать, что здесь бываешь ты…

20

Проза • Яков Раскин

ЯКОВ РАСКИН Яков Раскин окончил в России Металлургический институт. Репатриировался в Израиль в 1975 г. , работал на разных должностях, и в течение 17 лет проходил службу в Армии резервистом. Участвовал в войне 1982 г. под кодовым названием «Мир Галилее». Был главным редактором и издателем журнала «Зеркало». В Германии с 1996 года. Автор нескольких книг, в том числе кулинарной «Прошу к столу». ЕВРЕЙСКИЙ АДМИРАЛ

Н

ачнём с того, что почти всё, что написано в википедии об Адмирале Нахимове не соответствует действительности. Существует масса других, более надёжных источников. Это и публикации в книге Б. М. Сандлера «Евреи – кто они?» и библиографический справочник Марка Штейнберга «Евреи в войнах тысячелетий» и др. Все вместе они опровергают официальную версию о происхождении Нахимова. Попробуем разобраться и мы в истории семьи Адмирала П.С. Нахимова, его происхождении. Несмотря на то, что обо всех русских аристократах, дворянах, военных деятелях известно почти всё, то очень странно, что единственный военачальник, о котором имеется весьма скудная информация – это Павел Степанович Нахимов. Возникает естественный вопрос: почему? Не может ли быть причиной его еврейское происхождение?

21

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Какие же сведения имеются о его родословной, кто он такой и откуда появился? Вообще-то фамилия Нахимов – это чисто еврейская фамилия, производная от украинско-идишского произношения имени Нахим, или Нохум, или, как произносят его сегодня в Израиле – НахУм! Корни этого слова – НАХОМА, что в переводе с иврита – утешение (женское имя НехАма), т.е. классическое древнееврейское имя, которому тысячи лет и которое никогда не было именем или фамилией в православно-христианской славянской среде. Так откуда же появился этот человек? Начнём повествование с истории его отца, которого на самом деле звали Шмиль, или по-еврейски Самуил. Родился он на территории Малороссии, тогда так называлась Украина, в многодетной семье сапожника Нахима. И вот десятилетний мальчик, за которым никто не присматривал, как-то увидел, что через его местечко под барабанный бой проходил армейский полк русских солдат. Он побежал за этим полком и... вместе с ним навсегда ушёл из дома. Так он стал сыном полка. Все знали, что это еврейский обрезанный мальчик, но его оставили в полку, сшили ему форму и больше он никогда не видел свою семью. Командир батальона майор Михаил Свешников крестил его, став крёстным отцом, и нарекли этого мальчика Степаном Михайловичем. Так появился новый человек, христианин Степан Михайлович Нухимов. Несколько позже он изменит свою фамилию и станет Нахимовым. Всё это, конечно, правдоподобно, но ведь когда-то некоторые еврейские фамилии образовывались от имени деда и отца. И если кто-нибудь найдёт хоть одного малоросса или 22

Проза • Яков Раскин

русского по имени Нахим, вот тогда можно будет выдвигать какие-то более правдоподобные версии о нееврейском происхождении Павла Степановича Нахимова. Начал он службу полковым барабанщиком, дослужился до фельдфебеля. За храбрость, проявленную им в спасении полкового знамени от захвата неприятелем в 1785 году, был произведён в прапорщики, и по Уложению того времени стал дворянином. Поднялся по служебной лестнице до майора, и вот уже новоиспечённый дворянин Нахимов, сколотив некоторый капитал, выходит в отставку, покупает небольшое имение на Смоленщине и решает жениться. Его избранницей становится Ревекка, из глубоко верующей ортодоксальной еврейской семьи. Вполне понятно, что её родители были против такого мезальянса, и тогда по обычаю, существовавшему в среде русских офицеров, он её украл – пришёл на свидание, посадил на лошадь и навсегда увёз из родительского дома. Вначале Нахимов пытался уговорить Ревекку креститься, но она категорически отказалась, правда, впоследствии она всё же согласилась. Так Ревекка и Самуил, православные христиане, стали родителями русского адмирала – героя Севастопольской обороны Павла Степановича Нахимова. Вот и выходит, что Нахимов родился в стопроцентной этнической еврейской семье. Обратите внимание, что будущий адмирал Павел Нахимов не был выкрестом. Выкрестами были его родители. Жена Степана(Самуила) Нахимова Ревекка родила 11 детей, из которых шесть умерли в младенчестве. Остались пять сыновей, четвёртый из которых родился в 1802 году и при крещении был наречён Павлом. Все сыновья были определены в Морской кадетский корпус и пошли по военно-морской части, поскольку крещёные евреи считались православными и, по положению, могли пользоваться теми же правами, что и христиане. Павел был выпущен в мичманы совсем ещё молодым человеком – ему исполнилось всего-то 16 лет. Это официальные архивные данные о семье.

23

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

В российской «Независимой газете» летом 2000 г. было опубликовано письмо под названием «Зачем «умыкают» Адмирала Нахимова?» Его автор Александр Нахимов, который называет себя потомком знаменитого адмирала, сообщает, что письмо вызвано статьёй известного учёного и общественного деятеля Гавриила Попова опубликованной в «Независимой газете» 12. 04. 2000. В статье «Национальности России» Г. Попов: «как нечто общеизвестное, указывает на еврейское происхождение адмирала П. С. Нахимова», с чем автор письма категорически не согласен. Автор письма в «Н. Г.» пишет, что «его дворянский адмиральский род ведёт начало от казака Тимофея Нахимова из слободского Ахтырского полка». Он, однако, не называет источник этих сведений. Между тем, казак Тимофей действительно существовал, но был родоначальником совсем другого человека, Акима Николаевича Нахимова, родившегося в 1782 году в Богодухове. Его родословная есть в «Русском Биографическом Словаре», издававшимся Императорским Русским Историческим Обществом в начале ХХ века, но имя великого Адмирала нигде не упоминается. Наконец, самое, пожалуй, убедительное доказательство отсутствия потомственного дворянства в роду Адмирала Павла Нахимова – двухтомная «История родов русского дворянства», изданная в 1888 году в С. Петербурге Русским археологическим обществом. На её пожелтевших страницах вообще нет фамилии «Нахимов». Россия, 1853 год. Назревает война с Турцией. Адмирал Нахимов предлагает, с целью защиты Черноморского побережья от турецкого вторжения, нанести превентивный удар по Босфору. Но высокомерный царедворец Меншиков отвергает план Нахимова. Турция объявляет войну России. Командуя эскадрой Черноморского флота, Нахимов в штормовую погоду врывается в Синопскую бухту, навязывает бой огромной 24

Проза • Яков Раскин

турецкой эскадре, разбивает её и берёт в плен группу турецких адмиралов во главе с Осман-пашой. Блистательная победа Нахимова приводит в ярость антирусскую коалицию. Соединённая англо-франко-турецкая эскадра блокирует Севастополь. Начинаются героические дни обороны Севастополя. Душой обороны становится Адмирал Нахимов. Участвуя в отражении вражеской атаки, Нахимов погибает на Малаховом кургане. А что же происходило с ним на личном фронте? И вот здесь мы находим много интересного. Происходило ровно то, что и с его отцом. Будущий Адмирал знакомится с девушкой Рахель, из ортодоксальной, как и у его матери, еврейской семьи, в роду которой были даже раввины. Так же, как и его отец, он уговаривает её креститься, чтобы обвенчаться законным браком в церкви. Тут следует напомнить, что царская Россия была православной страной. По её законам, чтобы передать детям в наследство имущество, они должны быть законнорождёнными. Обязательным условием было то, что родители должны были быть одной веры: либо христианами, либо иудеями, либо мусульманами. Рахель начисто отказывается креститься. С точки зрения еврейской традиции, рождение детей вне брака не считается грехом, и если спросить любого раввина, то он скажет, что Рахель была как бы его наложницей. Всех детей она родила от одного мужчины. Да, без брака, но если обратиться к истории, то многие наложницы были и у еврейских святых, у которых тоже рождались дети вне брака. Но вот вопрос о еврействе Адмирала Нахимова является каким-то уж сверх раздражающим. По мнению служителей церкви – православный, по определению, евреем быть не может. Действительно, ну какая нация не хочет приписать себе побольше великих и значительных людей. Мордва, оказывается, 25

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

прекрасно помнит, что патриарх Никон, адмирал Ушаков и Лидия Русланова – мордвины, а чуваши моментально вспоминают Василия Ивановича Чапаева. Именно этим и сильна Россия, что там всегда находилось место всем языкам и племенам. Весьма убедительно, хоть и с присущим ему юмором, о еврейском происхождении адмирала Нахимова написал в своём очерке «Имени Нахимова» известный российский писатель Михаил Веллер. Вот цитата: «Одна из тайн русского флота – это та, что Адмирал Нахимов тоже был еврей. Информация из Энциклопедии о том, что он был сыном мелкого дворянина Смоленской губернии, означает лишь то, что отец его, из кантонистов, принял крещение и стал младшим офицером, что давало ему личное (не наследное) дворянство с правом поступления его крещёных детей в военные училища. Однако жена Нахимова креститься отказалась категорически, сыновья на восьмой день подверглись, согласно еврейскому закону, обрезанию. Чета Нахимовых прожила всю жизнь в гражданском браке без венчания и без еврейского обряда бракосочетания». Ну и что? Иудаизм считает, что рождённый еврейкой – еврей, и принявшие иудейскую веру – тоже евреи. Нацисты ведь не считались с тем, принял ли еврей христианство или стал буддистом. Их интересовали только этнические корни. И только с этими корнями всех выкрестов относили к евреям. Что же касается евреев царской России, то ещё при царе Алексее Михайловиче в двух стрелецких полках служили сотники-евреи: Ицко Малкин и Мордко Моисеев. Кстати, есть один весьма любопытный документ – вполне официальный и достоверный. Он называется «Общий свод материалов первой Российской переписи населения от 28 января 1897 года» Так, на странице 376 второго тома этого документа, 26

Проза • Яков Раскин

есть данные о служивом люде, гражданском и военном, т. е. чиновниках и офицерах, которые считали родным языком еврейский. Таких набралось 3371 человек. И кроме того, 196 потомственных дворян тоже считали родным языком еврейский. Как понимаете, заявить это могли только этнические евреи. Следовательно, в конце XIX века в Российской империи на государственной службе и среди потомственных дворян насчитывалось не менее 3567 этнических евреев. А на деле их было, конечно же, намного больше. Ведь далеко не каждый офицер или чиновник признается, что его родной язык – наречие самых презираемых и отверженных. Как видим, в течение более двух веков в Российской империи, в обществе, заведомо не приемлющем евреев, запрещавшем им поступление на государственную службу, нашлось тем не менее, немало представителей гонимого народа. Они не только стали военными людьми, но и достигли весьма значительных высот в армейской и флотской карьере, одним из ярких представителей которых был Адмирал Императорского Российского флота, герой обороны Севастополя – Павел Степанович Нахимов.

P.S. В заключении расскажу, как Нахимов и Ленин делили постамент. Каждый житель Севастополя и посещающие город туристы не раз проходили по площади Нахимова, любуясь памятником этому выдающемуся флотоводцу. Само собой, что со времени его открытия, с ноября 1959 г., все привыкПамятник Адмиралу Нахимову в Севастополе ли к нему, однако у него 27

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

весьма интересная история. Дело в том, что на этой площади в ноябре 1898 г. по высочайшему соизволению царя Николая II, уже был возведён памятник Адмиралу Нахимову, но в 1928 г. он был демонтирован только потому, что Нахимов был царским Адмиралом. И в 1932 г. на его постаменте воздвигли памятник Ленину, который в 1942 г. взорвали немцы. Когда в мае 1944 г. Севастополь был освобождён, то перед освободителями предстал пустой пьедестал, однако памятник Ленину быстро восстановили. Но при посещении Севастополя Н. Хрущёвым в 1957 г. им было дано распоряжение демонтировать памятник Ленину, найти для него более подходящее место, что по советским меркам было неслыханно, и восстановить на том же пьдестале памятник Нахимову. Его отлили в Ленинграде и поездом доставили в Севастополь, где он и стоит по сегодняшний день. В статье частично использованы материалы из свободных российских и западных источников. САГА О КОРСАРАХ

Е

На грудь мне не положено наград. Она проломлена, но нету в сердце злости. По национальности еврей я и пират: На лысом черепе – бандана, череп, кости. Джон Сильвер (персонаж романа Р. Л. Стивенсона «Остров сокровищ»)

сли вы, дорогой читатель, думаете, что «еврейские пираты» это шутка вроде «еврейских казаков» (хотя доказано, что они были), то вы глубоко ошибаетесь. Еврейское пиратство в его классическом виде – с чёрным «Роджером» на мачте и взя28

Проза • Яков Раскин

тием судов на абордаж – существовало с древнейших времён. Но мы, дорогой читатель, не будем столь далеко уводить вас в древность, хотя пару слов всё же необходимо упомянуть и об этом периоде нашей истории. В первом столетии нашей эры пиратство среди евреев было настолько распространено, что правителя Иудеи Антигона II обвиняли в том, что еврейские морские «спецбригады» (типа сегодняшнего спецназа) работают под его прямым покровительством. Древний историк Иосиф Флавий утверждал, что одна из причин нападения Помпея на Иудею – заставить еврейских торговцев заниматься именно торговлей, а не грабежом. В древности разницы между пиратом и купцом практически не существовало. Встретив в море торговое судно, купец прикидывал, затеять с коллегой переговоры об обмене товарами, или проще будет его ограбить? Но это было тогда, когда дальше Средиземноморья деятельность еврейских пиратов обычно не распространялась. Во времена инквизиции, в 1492 году Король Испании Фердинанд с Королевой Изабеллой приняли, так называемый, «Гренадский эдикт». По этому закону все проживающие в Испании евреи должны были в трёхмесячный срок или перейти в католичество, с сохранением всех прав и имущества, или покинуть Королевство с полным отчуждением в казну всего того, что у них было. Еврейское население Испании на тот момент составляло порядка 300 тыс. человек, в основном очень богатых евреев. Они владели землями, имели свои корабли. Это была весьма деятельная община, среди них были и финансисты, и учёные. Однако 150 тыс. предпочли остаться и стали теми самыми «марранами», которые были насильно крещены – им предло29

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

жили выбор, от которого те не смогли отказаться. В переводе с испанского «марраны» – это свиньи, а на иврите их называли «анусим», (изнасилованные). Остальные 150 тыс. решили сохранить веру своих отцов, оставили всё, и, превратившись в нищих, переселились в Марокко, Тунис, Алжир и в Османскую империю. Часть из них эмигрировали потом в Голландию. Самым известным из них был Барух Спиноза – его родителями были сефардские (испанские) евреи. Надо сказать, что евреи – это народ, долго помнящий обиды, порой сотни и более лет. И евреи поклялись отомстить испанской короне за те страдания и ужасы, которые им пришлось перенести. После открытия Колумбом Америки, часть евреев переселилась на открытые им земли, где они продолжали жить согласно еврейским традициям. Некоторые из этих островов стали центром морского пиратства. Давайте и мы на время перенесёмся на Ямайку и другие острова южной Америки. Там можно и сегодня найти большое количество еврейских кладбищ, где на могильных плитах написаны еврейские имена на иврите, а наверху – символ пиратов – чёрный Роджер. Как возник такой феномен? Есть очень много историй. Одна из них повествует о великом еврее Синан-Раисе (он же Исаак бен Синан). Его семья происходила из испанских евреев, переселившихся в Османскую империю. Там он стал пиратом и возглавил пиратскую флотилию, насчитывающую более 6000 человек, большинство из которых были евреи. В дальнейшем остров Ямайка стал их основной базой. Они считали побережье Южной Америки своей вотчиной, и их корабли наводили ужас и на торговые суда старушки-Европы.

30

Проза • Яков Раскин

Они называли себя не только пиратами, но и мстителями, однако соблюдали кашрут, шабат и все еврейские праздники, а корабли и пиратские шхуны носили библейские названия: «царь Соломон», «Царь Давид», «царица Савская», «пророк Самуил» и т. д. Синан Раис разгромил испанский флот и выгнал испанцев из Туниса, что было удивительным для XVI века. Его пиратский флаг украшала шестиконечная звезда, которую турки прозвали печатью Сулеймана (печать царя Соломона). Ещё одного известнейшего пирата звали Давид Абарбанель. Он был связан с Голландией, поскольку его семья тоже эмигрировала туда из Османской империи. И тут происходит нечто интересное. Голландское правительство, с помощью еврейских пиратов, начинает воевать с испанским флотом, и не только закрывает глаза на грабёж испанских колоний, но и помогает им в этом. Но на самом деле они не считали это грабежом, потому что еврейские пираты хорошо помнили, что сделала Испания со 150 тысячами единоверцев, которых она подтолкнула к изгнанию из своей страны. Евреи забирали своё! Они делали примерно то, что делала Красная Армия в завоёванной Германии. Нигде не сказано, что Красная Армия грабила Третий Рейх. Это называлось легитимной репарацией, т.е. возвращением награбленного. Пираты забирали всё, не забывая при этом отдавать часть своей добычи в казну Голландии, тем самым соблюдая договор и кодекс чести. Был ещё один известный еврей – капитан испанского корабля – Яков, который тоже был сыном крещёных испанских евреев. Из-за каких-то провинностей испанское правосудие решило его казнить. Началось восстание на трёх кораблях, которые были в его подчинении. Моряки-пираты, в основном евреи, не отдали его на экзекуцию, в знак протеста сорвали с флагштоков испанские флаги, заменив их «Роджером», и в отместку стали уничтожать испанский флот. Урон, который нанесли 200 пиратов испанскому флоту, превысил все потен31

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

циальные профициты, которые испанская казна получила от того, что ограбила и вышвырнула половину своего еврейского населения. Но признанным «королём» еврейских пиратов был, несомненно, Мозез Коэн Энрикес, который вместе с голландским адмиралом Питом Хейнем принимал участие в пиратских рейдах. Самым громким пиратским ограблением считается их нападение на испанский флот возле берегов Кубы. Испанские галеоны были доверху нагружены золотом и серебром. Этот рейд считается одним из крупнейших за всю истории корсарства. Грабежи еврейских пиратов и их потомков продолжались до XIX века. Их корабли были одними из самых последних флотов, которые мстили испанской Короне и испанскому флоту. Возглавлял его тоже еврей, потомок марранов, который жил в Мексике. Правительство США помогало ему наносить удары, как по испанскому флоту, так и по мексиканскому. Последним крупным пиратом-евреем был Жан Лафит, предок которого сгорел на костре инквизиции за свою приверженность иудаизму. В начале XIX века Лафит, во главе флотилии из 10 судов, буквально наводил ужас на моряков, плавающих в Мексиканском заливе. Весьма интересен тот факт, что во время Англо-американской войны 1812-1815 гг. власти Нового Орлеана призвали пирата Жана Лафита с его флотом и армией к защите города, обещая простить ему за это прежние грехи. Если мы подведём итог еврейской пиратской деятельности, то можно сделать вывод: евреи никогда просто так не шли в пираты. Они были мстители – обиженные люди, и мстили за поруганную честь. Точно так же, как многие мстили нацистам после окончания Отечественной войны. Так, например, израильская разведка «Моссад» искала нацистских преступников по всему миру, находила и казнила их. Не потому, что они обогатились за их счёт, но прежде всего потому, что евреи не забыли, как те поступали с их родны32

Проза • Яков Раскин

ми и близкими. И вот этот прецедент, эта интереснейшая страница еврейской истории говорит о том, что евреи – тот народ, который не прощает обиды. Как тут не вспомнить мюнхенскую Олимпиаду 1972 года, когда арабскими террористами были убиты израильские спортсмены. Премьер-министр Израиля Голда Меир дала тогда указание найти и уничтожить всех участников этого преступления. Ни один террорист не ушёл от возмездия. Однако вернёмся в Испанию конца XV века. Там находились умные люди, которые уговаривали королевскую чету не поступать так с евреями. Они говорили: «Что вы делаете? Это отрицательно скажется на экономическом развитии испанской Короны». Но их не послушали и, как результат, Испания потеряла своё величие, свою главенствующую роль в Европе, утратила звание владычицы морей, уступила это место Англии, и экономически пришла в упадок. Хочу рассказать маленькую историю, произошедшую в 1913 году. На общеевропейском съезде монархов за одним столом оказались Король Испании и Царь Николай II. Это было за год до начала Первой мировой войны. Николай II пожаловался королю Испании, что основная проблема, которая его тяготит, заключается в том, что он не знает, как очистить Российскую империю от евреев, на что испанский Король ответил ему: – Вы знаете, а моя основная проблема заключается в том, что я не знаю, как вернуть евреев назад. Туристы, посещающие сегодня Испанию, поражены тем, что во многих городах – в Толедо, в Кордове, в Сарагосе и других, еврейские кварталы, никем не заселённые, стоят в полной сохранности. И это несмотря на то, что прошло уже более полувека, как Испания приняла закон о возвращении испанского гражданства потомкам изгнанных евреев, но евреи не спешат. Уж слишком хорошо они знают историю своего на33

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

рода. А Испания? Пусть ждёт... но не забывает поддерживать эти дома в надлежащем состоянии, хотя бы для туристов, поскольку ждать возвращения потомков изгнанных евреев придётся очень долго, примерно столько же, сколько они ждали принятия этого закона. «ПЕСНЯ ОСТАЁТСЯ С ЧЕЛОВЕКОМ»

У

Почему хасиды так любят танцевать? Потому что, танцуя, человек как бы немного приподнимается над землёй. Раби Аарон из Карлина

каждого народа есть особо любимые песни и танцы, без которых не обходится ни один национальный праздник, и они даже считаются символами своей страны. В России, например, такими песнями являются «Калинка», «Катюша» и др. А в Израиле на больших концертах или торжественных мероприятиях всегда звучит «Хава Нагила», мелодия, которая пользуется огромной популярностью, и не только среди евреев. На мировую эстраду песню «Хава Нагила» впервые вывела в пятидесятые годы прошлого столетия, тогда ещё начинающая, но затем ставшая весьма популярной, певица из Израиля Яффа Яркони. А вот евреи Советского Союза впервые услышали эту песню в 1966 году в исполнении венгерской певицы со сцены международного фестиваля песни в польском городе Сопоте. Таким образом, евреи Европы получили в подарок песню, ставшую для них своего рода вторым гимном. Но как же так получилось, что песня, мелодия которой на тот момент существовала более 600 лет, вызвала восторг во многих стра34

Проза • Яков Раскин

нах и что же такое «Хава Нагила», какой в ней смысл, и кто её написал? Существуют самые фантастические легенды происхождения этой песни. Пора развеять эти мифы и донести до людей правду. Песню «Хава Нагила» большинство считают народной, т.е. одной из тех, чьё авторство не установлено. Но Авраам Цви Идельсон имя человека, подарившего нам это произведение, без которого не обходится ни один еврейский праздник, известно. Это видный деятель еврейской культуры – Авраам Цви Идельсон, родившийся 138 лет назад в Латвии. Обладая абсолютным слухом и красивым голосом, Авраам мог весьма преуспеть в канторском пении. Но его с юных лет манили неизведанные просторы, и он начал колесить по свету, а в 1905 году отправился в Палестину, – туда, где жил древний народ, к которому он принадлежал. Идельсон стал одним из первых музыкантов, задавшихся целью не только собирать образцы народного творчества, но и поставить их изучение на научную основу. И вот однажды (так ли это было в действительности или нет, сказать теперь трудно) к нему пришла в гости группа хасидов, именующих себя садигурскими, по имени местечка Садигура на Украине, откуда они пришли в Святую Землю. Идельсон старательно записывал напевы – в основном они были без слов, как это часто бывает у хасидов. Вот там-то в 1913 году ему и попалась эта мелодия. Весьма возможно, что они сами её и сочинили, даже не зная нотной грамоты, поскольку были и собирателями и хранителями. В их исполнении он услышал мелодию, в которой была отражена печаль по поводу их отъезда из родного местечка и, в то же время, неуёмная радость, вызванная возвращением на родину предков. Однако, сегодня существует теория, что мелодия 35

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

эта была написана неизвестным клезмером (бродячим музыкантом) в Восточной Европе не ранее середины XIX века. Каким-то образом мелодия дошла до хасидов, а те с удовольствием её подхватили, поскольку высоко ценили такие вещи. Правда, это была ещё не совсем та мелодия, которая известна нам сегодня. У неё был совсем другой ритм: плавный и медленный. Так или иначе, но Идельсон получил поистине бесценный подарок, который, ещё только предстояло по достоинству оценить и ему самому, и сотням тысяч почитателей музыкального творчества. Конечно, привычное для нас звучание мелодия «Хава Нагила» приобрела где-то в 30-х годах XX века благодаря волне еврейских переселенцев из Румынии, которым была близка культура зажигательных румынских танцев. Песня получила синкопированный танцевальный ритм, и стала звучать быстрее. Немногим позже сложился этакий ритмический консенсус. Мелодия начинается медленно, с уважением к традициям, а потом разгоняется в пляску со стремительной скоростью. Но вот грянула Первая Мировая и Идельсон отправился на войну в составе турецкой армии (в то время Турция владела Святой Землёй), заняв должность дирижёра полкового оркестра. После окончания войны Идельсон вернулся в Иерусалим, которым тогда уже правила Британия. Была обнародована Декларация Бальфура о праве Ишува (еврейского поселения) на самоопределение и на создание в Палестине своего национального очага, в связи с чем готовился грандиозный праздничный концерт. Идельсон, как главный руководитель и дирижёр, возился с нотами, репетировал с хором, составлял программу. И в какой-то момент, он столкнулся с проблемой: нет хорошего финала для этого концерта. Нужна была песня – новая и яркая, которая бы запомнилась. Копаясь в своих бумагах, он неожиданно обнаружил этот безымянный хасидский напев.

36

Проза • Яков Раскин

Обрадовавшись неожиданной находке, он первым делом написал аранжировку для хора и оркестра. Теперь нужны были слова – непритязательные и весёлые. Он быстро набросал слова, неожиданно пришедшие ему в голову. Получилось следующее: Давайте возрадуемся Давайте-ка возрадуемся да вознесёмся! Давайте-ка споём! Давайте-ка споём и возвеселимся! Просыпайтесь, братья! Просыпайтесь, братья, с радостью в сердце. Евреи-хасиды даже утверждали, что песня была написана специально для того, чтобы отметить вход английских войск в Иерусалим, так как считали это предвестием прихода Мессии на Святую Землю. Охваченные единым порывом, люди начали сначала робко, потом всё смелее и смелее подпевать хору и даже подтанцовывать. Песня с первого же исполнения обрела невероятную популярность, которую не утратила и по сей день. Всё! Больше эти слова не менялись никогда. Было это в 1918 году в Иерусалиме. Концерт получился замечательный, финальная песня стала шлягером и вошла в историю еврейской музыки вплоть до наших дней. Но, правды ради, нужно сказать, что в течение века музыка несколько раз менялась, и современный вариант выгодно отличается от оригинала. Весь мир услышал обновлённую «Хаву Нагилу» в пятидесятые годы прошлого века, когда её мастерски исполнила знаменитая израильская певица Яффа Яркони. Задорную песню подхватили, она зазвучала на еврейских свадьбах 37

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

и бармицвах. В 1958 году легендарные Мерна и Клэр Берри записали свою версию этого хита в стиле «идиш-джаза». Заметный вклад в популяризацию «Хавы Нагилы» в США внёс знаменитый певец и актёр Гарри Белафонте, спев её в Карнеги-холл в 1959 году. В одном из интервью он рассказал: «В середине 50-х годов я выступал в Германии. Всего 10 лет назад здесь происходили ужасающие массовые убийства евреев. А теперь немецкие дети поют на иврите эту чудесную песню, призывающую к веселью и радости. Меня это невероятно растрогало». «Хава Нагила» приобрела такую популярность, что сложно перечислить имена мировых звёзд эстрады, включивших её в свой репертуар. Со сцены она звучит во многих новых интерпретациях. Однако некоторые клезмерские музыканты стараются вернуть мелодию к своим корням, исполняя её, из уважения к традициям, в стиле медленного хасидского нигуна, а затем, словно разгоняются, заканчивают темпераментным танцем. На вопрос: почему хасиды так любят танцевать, рабби Аарон из Карлина ответил: – Потому что танцуя, человек как бы немного приподнимается над землёй.

P.S. Существует ещё одна версия написания текста «Хавы Нагилы». Согласно этой версии, некто Моше Натанзон, после смерти Идельсона в 1938 году, утверждал, что именно он написал слова самой знаменитой еврейской песни. Он был учеником в хоре у Идельсона во время описываемых событий 1918 года. Идельсон, якобы, дал задание своим ученикам написать слова к этой мелодии, и самыми успешными из написанных оказались именно его. Так это или не так – судить некому, в Израиле ему не поверили, и вскоре он уехал в Америку, где слыл подающим надежды певцом народных песен.

38

Проза • Павел Френкель

ПАВЕЛ ФРЕНКЕЛЬ Павел Френкель – советский и российский писатель, переводчик. Родился в Москве. Окончил Московский институт иностранных языков им. И. Тореза. Член СП России. В Москве – Зам. главного редактора журнала «Детская литература», преподавал в Университете культуры детскую и юношескую литературу. В Германии – ведёт семинары в различных немецких Университетах. Автор нескольких книг, Сборника очерков о немецкой детской литературе «Четыре добрых пера». Автор пьес и сценариев, переводчик стихов и прозы с немецкого, словацкого и датского языков.

ИЛЬИЧИ УЮТНЫЙ МОЗГ ИЛЬИЧА

М

осква. Середина семидесятых. В Манеже открывается огромная ретроспективная выставка художников ГДР. Среди них прекрасные мастера, которых даже в те застойно-застенные времена знали и ценили в Европе. Я тогда подрабатывал на учебном канале ТВ и предложил сделать материал о Вилли Зитте, негласном первом номере выставки. Его полотна выделялись масштабностью, фантасмагоричностью сюжетов и цветовыми контрастами, что автоматически делало их «телегеничными». Да и его биография отличалась крутыми поворотами. Его призвали в вермахт совсем молодым 39

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

парнем. Вскоре он дезертировал, попал в итальянское сопротивление и провоевал в его рядах до конца войны. Мы со съемочной группой приехали утром, задолго до открытия, чтобы снять интервью с художником, а затем – с чувством, с толком, с расстановкой – пройтись камерой по его картинам. В огромном Манеже не было ни души. Осветитель и звукорежиссёр расставили аппаратуру. Мы с Зитте «вошли в кадр», перебросились для разминки фразами. Оператор сделал короткую черновую запись.

– Всё гут! – сказал режиссер. – Пишем! Не успел я и рта открыть, как в конце огромного зала хлопнула дверь. Мы инстинктивно оглянулись. В проёме выросли две мощные фигуры в штатском. Глазами-лазерами они мгновенно просветили зал, стрельнули по углам, по люстрам, в нас. И расступились. В зал вошёл, почти влетел невысокого роста, немолодой человек в классическом партийном костюме и с партийной же седой шевелюрой. В нём я без труда опознал тогдашнего министра культуры СССР, кандидата в члены политбюро Петра Ниловича Демичева, брошенного (слегка вниз) на беспокойное место покойной Фурцевой (простите невольный каламбур).

– Не пишем! – прошипел режиссёр.

– В чём собственно, дело? – спросил наивный художник.

– Moment bitte, – прошептал я. Действительно, через «момент» стало ясно, что глава минкульта пришёл лично осмотреть выставку – пока нет посетителей. Делал он это своеобразно. К каждой картине подходил, низко наклонив голову. Затем энергично вскидывал её, пристально всматриваясь в полотно: секунд десять. И переходил к следующей картине. Не знаю, была ли это его обычная манера знакомиться с изобразительным искусством, или он слегка играл на 40

Проза • Павел Френкель

публику: нашу съёмочную группу он, разумеется, засёк. Один охранник следовал за ним – на положенном расстоянии. Второй остался у двери. Все мы терпеливо ждали, когда этот экспрессивный акт встречи власти с искусством закончится. Через четверть часа выставка была министром по периметру обегана и отсмотрена. Демичев приостановился. Аккурат около десятиметровой бронзовой головы Ленина, которая стояла в Манеже всегда и к немецкой выставке отношения не имела. Посмотрел на часы. Затем – с любопытством – в нашу сторону. Мне даже почудилось, что он хочет подойти к нам. Но это было бы по тем временам вопиющим нарушением неписаного регламента. Пока Демичев инспектировал выставку, я успел шепнуть Зитте, «ху из ху». И, представьте, ему эта ситуация очень даже понравилась! Руководитель советской культуры, оказывается, ходит на выставки, а не только на официальные открытия. А в Берлине про наших бонз такое рассказывают… Казалось, Зитте и сам не прочь был подойти к Демичеву: засвидетельствовать своё почтение. Но я ему – всеми доступными мне мимическими средствами – дал понять, что тут такие импровизации не проходят! Ситуация разрешилась неожиданно. Ленинская голова вдруг... заговорила. Причем на два голоса. Один сказал: – Пора выходить. Кажись, утро! Другой ответил: – Ну-ка посвети!.. На опохмел ни х... не осталось! Демичев вздрогнул и резко отскочил назад. Да так, что чуть не упал. Телохранитель подхватил его, поставил на ноги и встал перед ним, закрывая спецобъект грудью. В руке его образовалось огнестрельное оружие. От дверей уже нёсся на подмогу второй секьюрити.

41

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

В исполинском черепе что-то гулко звякнуло. Из могучих ноздрей вождя почти одновременно показались две пары ног, и два мужика в рабочих робах плавно съехали вниз, спиной к изумлённой публике. Видимо этот цирковой номер они проделывали не впервой, так как ловко ступнями нашарили лишь им ведомые уступы в великанских усах. Затем переступили с ноги на ногу и оказались лицом к нам. В руке один из работяг держал авоську, в ней уютно тенькала стеклотара. Теперь пришёл черед изумляться им. Кажется, они не рассчитывали, что встречать их на земле, как космонавтов, будет один из руководителей государства с вооружённой охраной и съёмочная киногруппа. Демичев (как, впрочем, и все остальные) сообразил, что мужики – рабочие манежного зала, а не террористы. Скорее всего, после долгой развески картин они привычно забрались в просторный и уютный мозг Ильича, где славно поддали и заночевали. Шеф что-то тихо сказал охранникам, резко развернулся и зулусским шагом направился к выходу. Телохранителям явно хотелось познакомиться с «головолазами» покороче, но они послушно бросились за телом.

– Пишем! – как ни в чём не бывало, сказал режиссёр. Интервью с Вилли Зитте мы сняли с одного дубля. Славящийся немногословием художник был непривычно красноречив. Он, в частности, сказал, что самое невероятное и фантасмагорическое в искусстве меркнет перед темами и сюжетами, которые подбрасывает жизнь. В этом он убедился именно в Москве и теперь лучше начал понимать и Россию, и русского человека. Краем глаза я видел, как мужики спустились на землю со скоростью, недоступной альпинистам, и в мгновение ока испарились.

42

Проза • Павел Френкель

А мне ужасно хотелось забраться в голову ВИЛа и посмотреть: как там всё устроено и где же там можно спать?! ПАРАД ПЛАНЕТ, ИЛИ ЧЕЙ КЛЕЙ? ГОНОРАР ДЛЯ ГЕНСЕКА

Э

то во всех смыслах не моя история. Ни за что на свете не подумал бы, что хоть каким-то боком окажусь приcтёгнутым к ней. В марте семьдесят последнего летел я в составе скромной советской делегации в Италию, на книжную ярмарку. Всего нас было четверо. Я с Алексеевым С. П., известным писателем, лауреатом и пр. ( я работал в редакции журнала, где он был главным редактором, и вместе были мы неразлучной парочкой в зарубежных поездках: до перестройки меня одного никуда не выпускали). С нами летела российский министр по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Т. К., получившая, согласно статусу, место в первом классе, и ещё директор издательства «Детская литература» А. В. (он же Шура). Алексеев был тогда членом исполкома Международного совета по детской и юношеской литературе. Ну, а меня в этой организации ЮНЕСКО окрестили уклончиво-развесистым термином «эксперт по литературам мира», что всех устраивало. Я имел право присутствовать вместе с Алексеевым на закрытых заседаниях исполкома и других важных мероприятиях, будучи ему синхронным переводчиком, советчиком и помощником в одном лице. А в свободное от исполкомовских забот время искал авторов для журнала, отсматривал книжную продукцию, готовил вместе с местными коллегами специальный номер о литературе и искусстве для детей их страны. Летели мы старым, добрым ТУ-134 по маршруту Москва – Рим. Оттуда должны были поездом добираться до Болоньи.

43

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Все друг друга давно и хорошо знали. Поэтому после обеда наша «второклассная» мужская троица, дабы убить время, начала травить байки. За свою жизнь я слышал от Алексеева целую россыпь уморительно смешных историй. Но в том незабываемом полёте в вечный город, на высоте 10 000 метров, солировал Шура. Будничным, невыразительным голосом опытного рассказчика начал он врастяжку сюжетец, связанный с пресловутыми книгами Брежнева, которые пару лет назад выпустило его издательство. Леониду Ильичу, как и всякому советскому автору, полагался гонорар. С той лишь поправкой, что Леонид Ильич был не «всяким советским автором». А в своем роде единственным. И по какой тарифной сетке рассчитывать гонорар – в издательстве никак решить не могли. Ведь он являлся ко всему прочему членом союза писателей СССР и лауреатом всех премий на свете. Лауреатам полагались надбавки, но чуяло неспокойное директорское сердце: что-то ещё могли упустить, не надбавить. Ушлый Шура сделал точный (точечный) ход: позвонил в Политиздат своему прямому коллеге, напечатавшему эти же книги первым, и подробно всё расспросил. Политиздатовский директор отреагировал по-людски: «Правильно мыслишь, старик, – сказал он. – Ведь генсек ещё и маршал. А маршалам, знаешь ли, особые надбавки полагаются. Есть положение. Его чуть ли не при Сталине ввели. (Ох, чуяло сердце! Этого детгизовская главбухша не нарыла!) И ещё: не жди, когда за деньгами придут – свези сам! А то получится, как со мной. Позвонили неожиданно в пятницу, под вечер, – слава богу на месте был, – и объявили: «Сейчас к вам приедут за гонораром для товарища Брежнева!» Я в бухгалтерию – там пусто! В партийной кассе тоже ни копья. Бегу сломя голову, к директору овощного магазина, что под нами: мы давно сотрудничаем. Сумму-то он мне набрал. Правда, позорными пятёрками да десятками. Других там и не бывает.

44

Проза • Павел Френкель

В результате, когда из Кремля прикатили, я им буквально два мешка денег отгрузил. Они удивились, но пересчитывать не стали. Я же со стыда чуть сквозь землю не провалился! Думал, завтра же поганой метлой выметут...» Шура намотал всё это на ус. Плотно набил дипломат самыми крупными купюрами в запечатанных пачках. Получилось по весу немного, но выразительно – так в боевиках гангстеры расплачиваются за наркотики. Положил туда же пару авторских экземпляров, на всякий случай. Потом позвонил в приёмную Генерального секретаря, представился, объяснил, по какому поводу.

– Подвозите! – ответили коротко.

– Когда удобно? – переспросил Шура.

– Всё равно, – бросили небрежно и положили трубку. От издательства «Детская литература» (на бывшей площади Дзержинского) до здания ЦК КПСС (на бывшей Старой площади) – от силы три минуты ходу. Шура проделал этот короткий путь без всякой охраны за минуту. Пропуск был уже выписан. Он поднялся на этаж с внушительной медной табличкой «Приемная Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева». У входа оказался гигантский стол красного дерева, за которым сидел моложавый человек в штатском, с лицом в тон столу. «Видать, личный референт, видать, следы совместных охото-сауно-застолий», – прикинул Шура. Человек в штатском долго говорил по телефону, не обращая на пришельца никакого внимания. Наконец закончил и спросил: – По какому делу?

– Издательство «Детская литература», – отрапортовал Шура и наклонил голову в сторону дипломата. – Гонорар вот товарищу Брежневу принёс. За книги! Человек, ни слова не говоря, выдвинул огромный полупустой ящик стола и, мотнув головой, скомандовал: «Сыпь!» Шура ловко, словно каждый день это проделывал, перевернул дипломат, и все ладные пачки-близнецы дружно, 45

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

с грохотом, «сыграли в ящик». Референт бесшумно задвинул его и внимательно посмотрел на ходока: – Ещё вопросы есть? Насмерть перепуганный Шура (ведь не получил никакого документа, подтверждающего выплату астрономической суммы) все же нашёл в себе мужество – семь бед, один ответ!

– пролепетать: – Есть. Один. Дело в том, что после выхода брежневских книг в издательство хлынули возмущённые письма от фронтовиков, сражавшихся на Малой Земле. Ветераны, не стесняясь в выражениях, приводили множество примеров грубого нарушения фактов. Перевраны были даты, названия мест, номера частей, количество живой и боевой техники и прочая, прочая... А Шуре начальство (в лице сидевшей в салоне первого класса Т. К.) спустило директиву: немедленно переиздать! Вопрос на засыпку: «Исправлять или не исправлять?» На него мог дать ответ один Леонид Ильич. А перед Шурой, как перед всяким советским номенклатурным работником, стоял куда более животрепещущий вопрос: «Вякать или не вякать?» Можно было так нарваться – мало не покажется! Шура, надо отдать ему должное, всё-таки «вякнул». Набрав полные лёгкие воздуха, он произнёс заранее продуманную и вполне корректную тираду: мол, после выхода книг в издательство приходит множество благодарных откликов читателей, требующих переиздания, которое в свою очередь требует кое-какой, чисто символической правочки, уточнения, что ли. Даже не знаю, как выразиться...

– Зачем править? – прервали его резко. – Текст канонический. Печатайте!

– Ясно! Большое спасибо! Шура мысленно взял под козырек, понимая, что тут тоже никакого письменного подтверждения не будет, а значит он попал уже дважды.

46

Проза • Павел Френкель

– Я тут Леониду Ильичу авторский экземпляр принёс.

– Это дело! Чего ж молчишь! – вдруг повеселел референт. «Видать, знает, как хозяину угодить», – проницательно отметил Шура и достал из дипломата один экземпляр. Референт внимательно пролистал книгу и довольно потряс апоплексическими щеками.

– Молодцы! Где печатали?

– Типография западногерманская, бумага финская, материал на переплёт японский, краска американская, целлофан итальянский!

– Оно и видно: произведение искусства! Завтра как раз Чаушеску будет – подарим! А ты это – подожди! – сказал он Шуре и быстро заскользил по широкому корридору. Перед второй дверью слева остановился, постучал, зашёл. Из двери он вышел с Зимяниным, секретарём ЦК КПСС, курировавшим в том числе вопросы культуры. Дальше по коридору Зимянин, с книгой в руках, пошёл один, а референт застыл, как часовой, в конце коридора. Зимянин постучал в дверь справа. Зашёл, вышел с кандидатом в члены Политбюро Долгих. Тот с книгой двинулся по коридору дальше. Зимянин, как отработанная ступень ракеты, вернулся в свой кабинет. Долгих постучал в следующий по ходу кабинет с левой стороны. Скрылся, вышел вместе с членом Политбюро, первым секретарем МК КПСС Гришиным. Долгих, естественно, вернулся в свой кабинет, а Гришин перешёл на другую сторону и постучал в последнюю дверь справа. Зашёл, вышел оттуда с членом Политбюро, министром иностранных дел Громыко. И уже оба члена Политбюро, вместе, как Добчинский с Бобчинским, странно придерживая с двух сторон книгу, ступили в центральную дверь, за которой, как догадался Шура, уже находился личный секретариат и рабочий кабинет Самого. Шура заворожённо наблюдал кремлёвский парад планет, понимая, что, в отличие от небесного аналога, это уникальное зрелище нормальному человеческому глазу недоступно.

47

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Тут на столе у референта требовательно зазвонил телефон.

– Слушаю! Да что вы говорите! Сейчас спрошу!

– Ещё книга есть? Шура быстро вынул второй экземпляр, порадовавшись своей дальновидности.

– Сейчас занесу, Вера Андреевна! (кладёт трубку).

– Ему понравилось. До слёз! Просит ещё – для Корвалана! Через минуту он уже вернулся и неожиданно доверительно сказал: – Генсек насчёт второго экземпляра спросил, а эти оба (понижая голос) стоят как замороженные, не знают, кому пойти: оба ведь – члены Политбюро! Никто не хочет слабину дать. Сам на них поглядел, всё понял и просто на кнопку нажал: секретаршу вызвал. Ты это... Пришли еще штук десять! С гонораром и переизданиями обошлось. Деньги списали. На возмущенные письма редких «малоземельцев» вежливо и беспредметно ответили. Но по вые Шура всё-таки схлопотал. И если бы не чьё-то высокое заступничество, не сносить ему головы. Спустя пару месяцев после визита в ЦК Шуре позвонили из организации, расположенной, как и Детгиз, на площади Дзержинского, но с другой стороны. В шутку москвичи называли её «Взрослый мир», по контрасту с находившимся под боком известным магазином «Детский мир». То есть из КГБ, если кто ещё не догадался. И сурово пригласили. А там строгие люди показали ему книгу, из тех, что он вдогонку переправил генеральному секретарю. Шуре натурально стало плохо. Весь обложечный целлофан пожух и пошел морщинистыми волнами!

– Но почему?! – простонал потрясённый Шура.

– А вы сами не догадываетесь? – поинтересовались сардонически. Там же бумага финская! Картон японский, краски американские, типография западногерманская!

48

Проза • Павел Френкель

– Ну. Дальше.

– Целлофан самый лучший, что есть: итальянский!

– Дальше.

– Дальше ничего. Не понимаю...

– А клей, бля, гомельский! Это ты понимаешь?! Шура ни слова не промолвил... Как ему удалось уцелеть в седле после такого «фопá»*, вероятно имевшего и международные последствия: Чаушеску, Корвалан энд все прочие, получившие брежневскую «нетленку», поди, зубоскалили в адрес осрамившегося старшего брата. Слава богу, годы были не двадцатые-тридцатые-сороковые-отчасти пятидесятые, когда за подобные «диверсии» неукоснительно расстреливали. Он не сказал, мы же деликатно не спросили. * «фопá» французское слово, означает неверный шаг. ИНТЕРВЬЮ С ГЕНСЕКОМ

К

огда мы хохотали над эффектной концовкой, смачно, как опереточная реприза, выданной Шурой, в наш салон второго класса, словно по неведомому сценарию, заглянула из первого взволнованная Т. К. Не обратив внимания на наше веселье, она с порога обратилась ко мне: – Павел! Там, в первом классе – Луис Корвалан! Он меня узнал. Мы встречались в Гаване на фестивале (Международном фестивале молодежи и студентов – прим. автора). Надо срочно пойти к нему и взять интервью! Мы оцепенели и онемели. Первым пришёл в себя Алексеев, оценивший ситуацию: – Это судьба, Пашенька! Уникальный материал для журнала!

49

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– На каком языке с ним разговаривать? – тускло поинтересовался я.

– У него охранник гэдээровский, напротив сидит, – возбуждённо прошептала фрау министр. – Через него и поговоришь! В первом классе пассажиров было раз-два и обчёлся. Корвалан полулежал у иллюминатора. Бронзоволикий, маленький, худой, завёрнутый в пёстрый чилийский плед, он очень напоминал ожившую мумию. Он читал книгу. Я вдруг остро ощутил, что лишь эти редкие часы в поднебесье, когда все оставляют в покое, и есть для него самое блаженное время: можно почитать, подумать, поберечь голосовые связки. Честно сказать, дрогнула душа; я чуть было не повернул назад. Но «за нами», как обычно, была Москва: остступать некуда... Камрада я застал врасплох. И вообще, и своими вопросами о литературе для подрастающего поколения, в частности. Телохранитель был не немецкий, думаю, латинос, учившийся в Германии, но язык знал и переводил сносно. Однако Луис Корвалан – что значит старая гвардия! – собрался и наговорил отменное интервью. Для того, чтобы читатели (и мои коллеги!) поверили, что это всё не сочинено мною, я взял у стюардессы фирменную аэрофлотовскую салфетку. На ней кумир чилийского народа, по моей просьбе, набросал свой основной тезис: о непреходящей роли книги. И расписался. Этот изоматериал украсил мою статью, которая была опубликована под заголовоком «Две встречи с Чили».

50

Проза • Павел Френкель

Спустившись с небес на землю, я вспомнил, что судьба уже сводила меня с другим чилийцем, замечательным молодым человеком и одарённым писателем, сгинувшим в пиночетовскую эру. Та встреча действительно стала для меня открытием и откровением. Так что Корвалан оказался не единственным и даже не главным героем статьи. В самолёте меня ужасно подмывало спросить его про книгу Брежнева, но внутренний голос грубо одёрнул: тебе этого, по определению, знать не дано! Так и не спросил. Жаль... ИЛЬИНИЧНА

М

ногие, наверное, слышали о памятнике Владимиру Ильичу Ленину где-то на Урале, который открыли и сразу же закрыли, потому что у него оказалось две кепки: одна в руке, другая – на голове. Не менее оригинален, но куда менее известен, памятник Ленину в Кемерово на площади Советов. Ильич там стоит в женском пальто, что легко определить по соотношению пуговиц и петель. Всякие язвительные остроты по этому поводу опускаю. Грех глумиться: и так опустили дальше некуда…

51

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

НАШ ЦЕЗАРЬ

Н

а Земляном Валу решили выстроить кинотеатр «Новороссийск». Брежнев был ещеё «живее всех живых», и название должно было ассоциироваться с Малой Землей, где он воевал. Свита в угодническом раже перещеголяла «короля»: прилегающую к новостройке старомосковскую площадь переименовали. Теперь она называлась не Земляной Вал, а Площадь Цезаря Кунникова.

– Кто такой? – спрашивали друг друга москвичи. Им объяснили через СМИ: легендарный командир, оборонявший Малую Землю и павший там смертью храбрых. В брежневских «бестселлерах» (см. рассказ «Парад планет») о нём сказано немало тёплых слов. И в самом деле, на редкость геройский был человек. Но при чём тут Земляной вал?! Когда возвели коробку, то наверху установили гигантский транспарант с окошком. На нём красовался видный отовсюду лозунг: «До сдачи в эксплуатацию осталось [ 365 ] дней!» В окошке перед словом «дней» ежедневно меняли цифру. В сторону уменьшения. И вот, когда огромный кино-концертный комплекс был практически готов, и до сдачи оставались всего лишь сутки, оказавшиеся в этом районе москвичи и гости столицы (рядом четыре вокзала) увидели, что старая надпись на транспаранте перечёркнута, а сверху аршинными буквами по-партизански накарябано: «Умрём, но не сдадим Новороссийск!» Я работал неподалёку, на Разгуляе. Видел своими глазами. Прошло без малого тридцать лет. Мне подарили книгу об истории Московского Тормозного завода. Из нее я с изумлением узнал, что Цезарь Кунников в юности проходил через 52

Проза • Павел Френкель

«ту родную проходную, что в люди вывела и меня!» Он даже был секретарём комсомольской организации МТЗ. Отсюда добровольцем ушёл в армию. А площадь сегодня снова называется Земляной вал. ВАМ ПРИВЕТ!

«В

торые руки» – это понятие не только из комиссионного магазина, но и из истории. Оно, если можно так выразиться, физическо-метафизическое. Пастернак, пожав руку молодому поэту В. Урину, сказал: «Мне жал руку Горький, ему Толстой, тому Баратынский, а тому – Пушкин. Так что вам прямой привет от Александра Сергеевича! Ваша рука – пятая». Если взять моих «рукопожимателей» (назову только А. Хачатуряна, Г. Уланову, С. Михалкова и Х. Баумана), то у меня – буквально! – «вторая рука» и от И. Сталина, и от А. Гитлера. Не говоря уже о Н. Хрущёве, Л. Брежневе, М. Горбачеве, а также о Геббельсе и Геринге. Ужас! ИРОНИЯ СУДЕБ

Э

кс-посол В. Фалин, которого немцы любили за хороший немецкий и почитали как строителя мостов между Советским Союзом и ФРГ, в восьмидесятые сделал головокружительную карьеру по партийной линии: стал заведующим самого влиятельного – международного – отдела ЦК КПСС. Именно через него на весь мир шло облучение советской идеологией, подкрепляемое мощными финансовыми вливаниями. Денежки получали те, кто становился (или делал вид, что готов встать) под наши знамена. Из сейфа этого отдела 53

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

средства шли, в частности, на финансирование политических «агентов влияния», диверсионных групп и зачем-то нужных нам партизанских армий едва ли не на всех континентах. После развала СССР деньги компартии (миллиарды? триллионы?) растворились в воздухе. Их повсюду искали, но вроде бы, ничего не нашли. Надолго пропал из виду и оставшийся не у дел Фалин. Но затем возник – в Германии. Благодарные немцы пригласили его пожить в Гамбурге. Наверное, и материально поддержали ветерана немецко-российской дружбы. А в то же время, там же в Гамбурге, доживал свой, к сожалению, недолгий век великий композитор Альфред Шнитке, которого ведомство Фалина, ЦК КПСС и подчинённые ему структуры – КГБ, министерство культуры, госконцерт, главки и прочая, – десятилетиями травили и «не пущали». Поскольку в его жилах текла немецкая (и ещё еврейская) кровь, он имел полное право на поселение в Германии. Тем более, что к тому моменту его музыка исполнялась уже во всём цивилизованном мире. Даже на родине.

54

Поэзия • Анна Цаяк

АННА ЦАЯК Анна Цаяк – москвичка. Выпускница МГУ им. М. В. Ломоносова, кандидат филологических наук. Преподавала в МГУ и двух Скандинавских Университетах. Звание Доктор филологии утверждено Научным отделом Сената Берлина. Поэтесса и прозаик. Член нескольких Европейских Литературных обществ, член жюри Литературных конкурсов. Редактор различных Сборников и авторских изданий. Имеет множество публикаций в Германии, Финляндии, России и США. Автор нескольких книг. Из цикла «Мелодии ретро» Мелодии давно забытых чувств, И странных, удивительных поступков. ОТЪЕЗД Поручик ненадолго уезжал, Но девушке своей об этом не сказал – Он этим не хотел её тревожить. Он собирался скоро воротиться. Он знал, как близко слёзы у неё, А он любил, когда она смеялась.

55

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

И девушка не знала, и смеялась, Как раз когда садился он на поезд. А он не знал, что делала она, И вспоминал её прелестный образ, В своём купе у тёмного окна. И отражаясь в недопитом чае, За ним по небу шла и шла Звезда. Поручик не сказал, что уезжает, Не знал, что уезжает навсегда. В КАФЕ НА БЕРЕГУ НЕВЫ Он встретил Эжени, невесту Друга, Она в кафе сидела не одна. И виз-а-ви её был очень вежлив, скорее – нежен, и она внимала его знакам благосклонно. Тут Друг вошёл в кафе, он бросился к нему и закричал: – Уйдём, уйдём отсюда!.. Здесь… нет Шабли, какое я люблю! Ну что же ты? И не смотри туда, ну что за интерес! И мысленно добавил: «Там беда».

– Помилуй, что за вздор! Ты не такой гурман… И почему бы нам тут не остаться…

56

Поэзия • Анна Цаяк

И тут он сам свою невесту увидал, Глаза их встретились, И разговор их взглядов был коротким, Но сильным и понятным для двоих. Он понял, что невесты уже нет, И на секунду пошатнулся свет, И он бы этого, наверное, не вынес, Но друг, знаток Шабли «Какое я люблю», В Cafe Petite, в том маленьком бою, Его из боя вынес. СИРЕНЬ Он получил отказ – и был сражён. Он видел блеск её влюблённых глаз, И всё-таки… он получил отказ!.. Она узнала тайну их родства: они – родные, близкие родные! И только узы дружбы, не иные, меж ними могут быть сейчас. И никакой любви у них не может быть. Теперь она не знала, как ей жить. И пролежала ночь без сна, остановив свой взгляд на веточке сирени, вписавшейся в окно.

57

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

И в спальне было душно и темно, как и в её душе, где был покой и свет доныне. А он пошёл в известный ресторан, И многие его там узнавали, И Зиночке привет передавали… И он с улыбкой что-то отвечал. Но мысленно он возвращался в класс, где сделал предложение Зизи, и получил уверенный отказ, умом не объяснимый. Так проходил тот н е п е р е н о с и м ы й для них обоих, день. … А за её окном, не зная этих бед, в ночи сияла белая сирень. СВЯТОЙ ОБМАН И ПРОДОЛЖЕНЬЕ ЖИЗНИ Своей несостоявшейся свекрови Она передавала письма от него, которые писала накануне, сверяясь с почерком и стилем Николя. Он не вернулся с корабля Цусимы.

58

Поэзия • Анна Цаяк

И обе женщины всё знали, и играли – в обман. Жалея каждая другую. И молодая вдруг узнала, что ждёт ребёнка. «О позор! Не венчаны! Дворянка! Устыдись!» Но радости их не было предела – Так Николай свою продолжил жизнь… СЧАСТЛИВЫЙ СНЕГ Каток сверкал и грохотал! Она каталась в очень милой шубке, сияли глазки, щёки, зубки!.. «Ещё совсем ребёнок, боже мой! Что делает она со мной!» Как подойти и что сказать? Хотя бы уж она упала, Я б руку подал ей… Но что это? откуда столько молодых людей? вокруг кого?! … Он подошёл последним.

59

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Потом в автомобиле Она сказала: – Где Вы, право, были? Не так-то просто бережно упасть! Я пропускала свой балетный класс, Я приходила только ради ва… ну, то есть ради спорта. Надеялась, что ва… что спорт опять увижу. Признаюсь, что каток я просто ненавижу… Оставим их, вернёмся на каток! Мы тоже любим музыку и спорт! И снег – искристый, звонко-серебристый, дарящий беспричинный смех… Счастливый снег!.. СНЕГИРЬ (на тему рассказа И. Бунина «Снегирь») Снегирь упал к её ногам, как чайка в «Чайке».

– Ну неужели Вам совсем его не жалко?!

– Ничуть! в нём нет сознанья, вполне никчёмное созданье… что тут жалеть!.. И только Вы, с необычайным сердцем… Считайте, это – жертвоприношенье, Вам, как языческой богине! Отныне Вы – моя богиня!

– Давайте это место всё-таки покинем… И это, право, нехороший знак!

60

Поэзия • Анна Цаяк

– Что за ребячество! Ну как хотите! Такой прекрасный парк… А ночью снились птицы, много-много… И не было ещё Хичкока, но ужас уже был, он расстилался медленно по спальне, он шевелил разболтанные ставни, он в воздухе незримо плыл… …И падал снегирёк, беспомощный и лёгкий, из яркого он становился блёклый, доверчиво к кормушке подлетал… а он небрежно брал его «на мушку» и ж е р т в о п р и н о ш е н ь е совершал… И несколько ночей потом не спал. КОНФЕТА Там странный мальчик был, и захотел он дать ему конфету. Но вдруг подумал, что родители поймут, что он заметил, что их мальчик странен, и что другие, значит, тоже замечают. Ведь он не дал другому никому, а только Павлику, их мальчику, их сыну. Для них – он лучик света всё равно.

61

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Тогда они поймут, что мальчик жалок, и это будет жизненный испуг. А первым был – младенческий недуг, который этот след оставил… Он положил на край стола конфету, как будто бы забыл. И в странных чувствах вышел из Кофейни. Конфета очень долго пролежала, Из честности её никто не брал… Освобождая стол для будущих клиентов, Её, в конце концов, гарсон забрал. А он, не давший мальчику гостинец, Идя по улице в сиянии гостиниц, Придумывал, как сложится судьба У Маленького Принца инвалида, в заботливой семье, не подававшей вида, что это т а к, что он, увы, т а к о й… Но самый лучший, самый дорогой. Август – Сентябрь 2016 год, Берлин

62

Поэзия • Анна Цаяк

ЛИЛОВАЯ ДАЛЬ Памяти сестры «Сиреневый туман над нами проплывает, Над тамбуром стоит полночная Звезда, Кондуктор не спешит…» Мы что-то с тобой не доделали, И песни свои не допели мы о том, что «ночь коротка», о том, что «спят облака», о том, как лиловый туман нас овевал… Мы знали: мы обе разлюблены, Мечты нелюбовью загублены И ниточки наши разрублены – – от тех, кого сильно любили мы, от тех, кому сердце дарили мы… Что ж! И поиски наши бессильны, И клумбы залили ливни, И что ве́тром из рук было вырвано, не догонишь и не вернёшь. Что ж! А может быть, всё и НЕ ТАК?.. А может быть, где-то есть лесенка, И лесенка эта – чудесенка, по ней бы подняться из бед, на ней оставляя след.

63

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

А где-то осталась песенка, И в песенке есть припевочка, в которой две русые девочки идут за калиной на пруд… А где-то, в пространстве и времени, неведома рода и племени, их милые мальчики ждут. Но всё – за лиловым туманом, и истиной, и обманом, пока ещё в дальней дали… …Туда, с истечением времени, уже без оков и без бремени, уходят всегда Корабли. Ни рифов на глади, ни дамб… Прощай, твой корабль – уже там… Апрель 2020 года, Берлин ОТГОЛОСКИ ЗИМНЕЙ МОСКВЫ В «четвёрке» по Открытому шоссе Трамвай… какое там «Желание»!..* Но мне желанен. Тягучий ветер, без названия, Как Бах печален. Всего лишь транспорт, по ненастью во тьме скользящий…

64

Поэзия • Анна Цаяк

И в круговерти снежной россыпи, в окно стучащей, скользят морозные мимозищи, ненастоящие… А что взаправду? Вечер синий, пурга летящая… Россия… трудновыносимая!.. Но н а с т о я щ а я. О Декабре 2014 года * аллюзия с названием пьесы Теннеси Уильямса «Трамвай Желание». В АЛЛЕЕ РОЗ В КОНЦЕ ЗИМЫ Под частой сеткой зимнего дождя оплавились кусты, исплакались деревья… Каким-то неправдоподобно древним казался вид с горбатого моста. А в тех аллеях, где алели розы, и где шиповник ягодой круглился, хоть и прошли Январские морозы, морозный дух ещё не испарился. Везде, всему

бывает свой черёд. Но дождь не знает, и сейчас идёт.

65

2014 год, Москва

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

МАЯК Пролейся дождём, изойди поворотами, оставь же, оставь же меня! Побитая старыми, ветхими ботами, за борт отступает земля. И вот уж Маяк, в слабом высвете бросовом пытается сушу продлить… …В простых разговорах и в звоне берёзовом на свете так хочется жить!.. Январь 2015 года, Берлин ДВЕРЬ НА ПЕСКЕ И пусто и пустынно. Вдалеке лишь виден контур одинокой башни. Сюда, наверное, приходит день вчерашний И оставляет след свой на песке. Сюда под вечер прилетают птицы, неведомой, нездешней красоты. Здесь исчезают старые мечты, чтоб в новые уже не возродиться…

66

Поэзия • Анна Цаяк

Здесь странно и светло – и страннику и зверю. Здесь прямо на песке стоят большие двери, хоть дома их и нет уже давно. Сюда попасть не каждому дано. Март 2015 года, Берлин С ОКНАМИ В САД С окнами в сад и с твоей виноватой улыбкой, С тем, что не можешь принять и не можешь забыть, С тем, что теперь оказалось и шатким, и зыбким, С тем, что осталось от тряски в жестоком пути… С этим со всем – ты спокоен, трагично спокоен!.. Даже не мыслишь бежать, потому что – куда? В поле чужом ты давно и не бард и не воин… Только не думай об этом – затянет, опасно, нельзя. НЕ СПРАШИВАЙ Не спрашивай меня, как это было, забылось многое… Лишь остовы событий темнеют иль светлеют позади…

67

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

и огоньки, а может, светляки расчерчивают путь через болото… Из топи выход есть, как есть он из всего. Вопрос лишь времени. И хватит ли его. Февраль 2014 года В НАШУ ГАВАНЬ В нашу гавань заходили корабли, Только долго там не оставались! Не хватало в гавани… любви, По причине разных обстоятельств. Не хватало в гавани тепла, не хватало прочности уключин… Не хватало схемы Корабля, Был он недостаточно изучен. ДЫХАНИЕ АВГУСТА Аллея, Август, предзакатный парк, и две фигурки в отдаленьи – Он и Она, идут согбенно, не спеша, И так погода хороша! И это скорбное безделье… И высохшей сирени хрупкость кисти.

68

Поэзия • Анна Цаяк

Идут, вообще-то, никуда, И с ними их конвой – года… Они уже почти нигде, И только в парковой судьбе остались их следы на красных листьях. Две палочки, немодные пальто, наивные слезящиеся взгляды… Но друг у друга они есть, И это благодать и честь – быть с ними даже просто где-то рядом. И жизнь свою мы сверим по тебе, седая дружба и святая старость, когда придёт к нам на заре тоска по матушке-земле… где что-то нам ещё пройти осталось. Сентябрь 2017 года, Берлин ЛАРЕЦ ИЗО ЛЬДА B. Z. Я так долго и страстно молил о любви С. Надсон Я так долго и страстно желала любви! Но любовь почему-то мой дом обходила, И наверное, где-то других находила, Хоть о даре таком не молили они.

69

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

А потом – налетело, потом закружилось!.. Что когда-то мечталось, Что подспудно таилось… В этом вихре познанья и душ, и сердец, в этом искро-летящем касаньи колец!.. Благость ночи, И радость вставанья вдвоём… «А давай в этот день никуда не пойдём!» «Не пойдём. А куда и зачем нам идти? Ведь идти – это только чтоб что-то найти. Что ж мы можем найти, если есть уже всё, Безраздельное наше, твоё и моё». Или нет? Или да? «Дорогая, вот чудо – ларец изо льда». Я беру – а в руках ледяная вода. И так страшно и ясно, что близко беда. И любовь утекла, как живая вода… Вместе с жизнью твоей, навсегда, в никуда. И кому прокричу «Подожди! Помоги!..» Я так страстно напрасно желала любви…

2010 г., Берлин 70

Поэзия • Анна Цаяк

В ВЕЧНОМ ГОРОДЕ

И.

К тебе вернулся твой извечный город, протягивая щупальца проспектов, маня интимным шёпотом листвы, и зазывая в летние кафе, открытые для солнца и для ветра!.. Всегда-всегда ждала тебя надежда (но только ты её не замечал) – за скромным столиком, или в пустом трамвае, гремящем ночью по пустым дорогам, соединяющим сегодня и вчера. Всегда и никогда. Ждала и дождалась! Отечества и дым не помешал… Тот тёмный сон не мог уж длиться доле, и трезвость мысли, ясность и порядок (от наших пра- пришедшие к тебе) – его развеяли. И кто бы пожалел! Меж тем как много накопилось тем и дел! Которые приходят к нам под утро… Июль 2015 года, Берлин

71

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

СВЕТЛАНА СОКОЛЬСКАЯ Светлана Сокольская, прозаик, родилась в Ставропольском крае, музыкант, окончила Кишинёвскую консерваторию по классу скрипка. В Германии с 1990 года. Концертирует в городах Германии. Публикуется в различных Альманахах и журналах России и Германии. ДИРИЖЁР

Ш

ёл сеанс акупунктуры.

– Ауа! Молодой врач поймал мою подпрыгнувшую от укола ногу за щиколотку и слегка прижал её к кушетке.

– Да, это болезненная точка, Цзу-сан-ли, она отвечает за почки. Следующие – Сань-инь-Цзяо – общеукрепляющие, потом Хэ-гу – гармонизирующие, ещё две Ян-бай – при расстройстве сна. Дальше Бай-Хуэй – самая главная, на макушке. Итак, девять точек. Покажите язык... Больше гулять, не есть молочных продуктов, не переживать по пустякам. Я включу вам музыку. Что за чудо такое здесь, в этом кабинете акупунктуры! Лёгкий поклон на восточный манер со сведенными у груди руками, ободряющая улыбка на прощание – и врач исчез, закрыв за собой дверь. Откуда вообще такие среди серьёзных, основательных, немногословных немцев. Стройный, изящный даже в медицинском халате, с тонкими чертами лица, по-юношески порывистыми движениями, но с пробивающейся сединой. Это 72

Проза • Светлана Сокольская

Артур. Больше похож на артиста, чем на врача, быстрый и весёлый, а задашь вопрос – кладезь знаний по аккупунтуре, тибетской медицине, аюрведе, и всё это при основательном фундаменте западной врачебной школы. Когда я в следующий раз на сеансе снова попросила включить для меня музыку, он извинился и сказал: – Да, я забыл, что вы музыкант. Я тоже люблю музыку. Меня с пяти лет водили на симфонические концерты, ведь мой дедушка был дирижёром.

– Вот как! И где же он дирижировал?

– Он много лет был дирижёром и директором оркестра «Гевандхауз».

– Ого!

– Оркестранты любили его, но после войны ему пришлось выслушать немало упрёков в чрезмерном поклонении Вагнеру.

– В самом деле?

– Это правда, у меня есть его пластинки с записями, он действительно дирижировал исполнением многих вагнеровских произведений, – задумчиво проговорил Артур, глядя в окно.

– И что, его преследовали за это?

– Не преследовали, но и не забывали. А он был прекрасный человек, и я очень любил его. Кстати, он прожил долгую, плодотворную жизнь. Да я принесу вам послушать его записи. И расскажу о нашем разговоре маме, она будет плакать. Об оркестре «Гевандхауз» немало написано. Я музыкант, и мне эта история интересна. Было начало декабря, когда Артур принёс мне небольшую книжицу, с рассказом об оркестре и его дирижёрах и приложенными к ней дисками с музыкой.

– До Рождества ещё далеко, но пусть это будет вам рождественским подарком, – сказал он, слегка поклонившись. Дома я раскрыла книгу.

73

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Лейпциг, оркестр «Гевандхауз», известнейший оркестр Германии. Итак, исходная точка – это 1693 год, когда гильдия купцов предоставила здание суконного склада для Лейпцигского музыкального театра. Несмотря на такое прозаическое помещение, он стал третьим в Европе после Венеции и Гамбурга. Название «Гевандхауз» (Дом платья) осталось навсегда за оркестром. В конце 19 века за дирижерским пультом оперного театра стояли молодой Артур Никиш и его конкурент Густав Малер. Ого, какие имена! Дальше ещё интереснее... В 1929 году дирижёром и директором Лейпцигской оперы становится 45-летний Густав Брехер, выходец из маленького австро-венгерского городка, еврей, получивший в Германии образование и – признание. С лёгкой руки Рихарда Штрауса и Густава Малера, он начинал гастролирующим дирижёром в Венской Опере. Этот Брехер оказался неординарной личностью. Получив приглашение возглавить Лейпцигский Новый Театр, он принялся энергично бороться с рутиной, с недобросовестными репетициями и провинциальным репертуаром. Новый дирижёр вынашивает честолюбивые планы сделать Лейпцигский театр первой «немецкой оперой». И она стала, благодаря ему, одной из лучших немецких оперных сцен. Брехер делает премьеры рискованных оперных постановок современных авторов, сам переделывает тексты опер, обновляя репертуар – он считается лучшим либреттистом! Действует смело, не оглядываясь. Часто консервативное большинство публики свистом заглушает аплодисменты, раздающиеся в зале во время спектакля. Но такие скандалы иногда стоят, по мнению прессы, больше, чем гладкий успех. Я нахожу в Википедии статью и фотографию дирижёра. Он больше похож на среднего буржуа, чем на «пугало бюргеров», как его именовали в дешёвых газетах.

74

Проза • Светлана Сокольская

Что значит быть выдающимся дирижёром оперного и симфонического оркестра? Многие ли способны им стать? Настоящий дирижёр – это магия, тайна, которую невозможно объяснить. Это – событие, когда один человек способен вести за собой оркестр и убедить весь зал! И музыканты покоряются властной воле дирижёра, силе его убеждения, а в порыве творческой радости приходит коллективное ощущение участия в великом деле! Такой же душевный подъём испытывают и слушатели. Блажен, кто испытал его. Читаю подаренный мне манускрипт дальше. На развороте страниц в книге вижу фотографию протокола граммофонных записей, сделанных фирмой «Carl Lindström» от 10 апреля 1929 года. Рядом с фамилией Брехера сохранилась, начертанная чьей-то рукой надпись: «Nicht Arier» (не ариец). В последний раз Густав Брехер стоял за дирижёрским пультом лейпцигской оперы 4 марта 1933 года. Исполнялась опера Курта Вайля. В этот вечер он был изгнан беснующимися националистами из театра прямо во время представления. Через неделю ему было вручено официальное уведомление об отставке. Кончилась эра Брехера. Несколькими днями позже лишились своих мест не менее известные дирижёры-евреи Фриц Буш и Бруно Вальтер. В Германии началась зоологически-бесславная эпоха нацизма. И один лишь голос прозвучал в защиту изгнанников – голос немца, Вильгельма Фуртвенглера, выдающегося дирижёра. Было опубликовано его открытое письмо, где он заявил: «Квоты не могут быть использованы в музыке, как это делается с хлебом или картофелем... качество музыки не определяется идеологией. Это вопрос выживания искусства». Фуртвенглер противопоставил себя государственной власти нацизма. Только ли по-настоящему крупные личности могут идти против политического течения, считая его ложным? Вспоминаю пример нравственной силы в моей же Молдавии. Главным дирижёром симфонического филармонического оркестра 75

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

был в своё время Т. И. Гуртовой. В группе первых скрипок у него сидела Неля Бершадская. Крепкая скрипачка, острый язык, независимая личность, мать-одиночка. Пришло брежневское время, и Неля подала документы на выезд в Израиль. Дирижёра вызвали «наверх» и велели её уволить. «Нет, – сказал Тимофей Иванович, – она одна с ребёнком, чем она будет его кормить?» И Неля проработала до самого отъезда. Тимофей Иванович не был мировым светилом, он был просто благородным человеком. Правы древние философы, утверждая, что в мире не происходит ничего нового. История повторяется! Через 60 лет нечто похожее случилось совсем в другом месте. В моей солнечной, пронизанной музыкой и песнями Молдавии, началось националистическое движение. Психология толпы была та же. Весной 90-го наш оркестр участвовал в большом концерте во Дворце «Октомбрие», а по главной улице города, как когда-то штурмовики в Германии, шла бушующая демонстрация, скандирующая националистические лозунги. Нас, оркестрантов, продержали в здании несколько часов и потом осторожно выпустили через запасной выход. Это было только начало. Вслед за тем толпа убила студента, ответившего на обычный вопрос по-русски. Опять разделение на «арийцев» и «не арийцев»? Потом запылало Министерство внутренних дел, символ «нехорошей» власти. Поработали и «друзья» из Прибалтики, и зазвучали голоса об оккупации. Начались целенаправленные увольнения и замена должностей национальными кадрами. Заменили. Сегодня Республика Молдова одно из самых политически нестабильных и нищих государств Европы. Уволили и меня, проработавшую 36 лет в Оркестре радио и телевидения. Мне до сих пор с поразительной регулярностью снится, что я прихожу в свой оркестр. Смотрю, как мои друзья садятся за пульты, а мне там места нет.

76

Проза • Светлана Сокольская

Судьбы изгнанников похожи, поэтому мне так близка драма Густава Брехера. Разница в том, что для Густава Брехера всё обернулось к худшему. Потрясённый не столько увольнением, сколько издевательством, Брехер уехал в Россию. В Ленинграде прошли два его ярких концерта. Друзья постарались – была предоставлена возможность остаться в России, его уговаривали, но он не решился: – В моём возрасте... И ведь нужен язык... ... Германия усвоила уроки нацизма. Моё еврейство стало пропуском к нормальной жизни. В отличие от Брехера, мне было ясно, что оставаться в пекле национализма дальше нельзя. По иронии судьбы именно Германия стала нашим спасением. Но лишь после исторических уроков... Теперь в энциклопедиях есть большие статьи о Густаве Брехере, а перед зданием Гамбургской оперы установлен памятный камень с его именем. И в книге о Лейпцигской опере сказано о его судьбе: «То, что место за дирижёрским пультом освободилось вследствие изгнания Брехера 4 марта 1933 года, принадлежит к человеческим и творческим трагедиям Третьего рейха, и это нельзя замалчивать». Брехеру не повезло. Когда он вернулся в Германию, фашизм шагал по Европе. Густав жил в страхе и ожидании беды. Удалось вновь бежать в Бельгию, но и туда ступил нацистский сапог. Не имея сил бороться и не желая оказаться в руках нацистов, Брехер вместе с женой ушёл из жизни 3 мая 1940 года... Склоняю голову и произношу молитву: БАРУХ АТА АДОНАЙ... Кто он, следующий дирижёр и директор Лейпцигского оперного театра, которому волею судьбы довелось поднять дирижерскую палочку, вырванную из рук его выдающегося предшественника? Есть ли в плеяде прославленных имён – Рихарда Штрауса, Артура Никиша, Густава Малера, Бруно Вальтера, Густава Брехера – имя деда моего доктора Артура?

77

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

С фотографии из книги, подаренной Артуром, на меня смотрит черноволосый и черноокий мужчина с глазами гипнотизёра. Через месяц после отставки Брехера, молодой, но уже известный дирижёр из Мюнхена был приглашён сделать запись с Лейпцигским оркестром радиовещания. Запись сорвалась из-за срочной трансляции в эфире речи нового правителя Германии Адольфа Гитлера. Раздосадованный дирижёр решает провести вечер в Лейпцигской опере. Случай сводит его в фойе с комендантом оперы, который тут же делает ему предложение занять место Густава Брехера за дирижёрским пультом. И в день своего 34-летия новый дирижёр поднимается на дирижёрский подиум оркестра «Гевандхауз». Дед Артура был обаятелен, скромен, обладал выдающейся дирижерской виртуозностью. Он руководил оркестром и оперой до самой пенсии и заслужил такой авторитет, что через несколько лет оркестр Лейпцигской оперы (тогда это было уже в ГДР) попросил о возращении любимого дирижёра. Его звали Пауль Шмитц, и он прожил 94 года. Из них 28 лет он был главным дирижёром и директором оркестра «Гевандхауз». Звезда его оказалась счастливой.

– Артур, какое богатое детство подарил вам ваш дед! Он подтвердил наблюдение, что оперные дирижёры – долгожители, если, конечно, их жизнь искусственно не укорачивают, как жизни тех «запрещённых» великих дирижёров-евреев, которых защищал Фуртвенглер... Кстати, Артур, о Вагнере, которого так любил ваш дед. До сих пор не умолкает спор: Вагнер злодей-антисемит или гений оперного искусства?

– Спор этот разрешит время, только оно отбирает ценное и вечное в шкатулку драгоценностей человечества. Но мой дед знал, что оба качества в одном человеке несовместимы. Он ценил и, думаю, любил Брехера. Нацистом он никогда не был, как думали некоторые. Потому и плакала моя мать.

–Ауа!

78

Проза • Светлана Сокольская

– Да, я знаю, это болезненная точка, – сказал врач, укладывая мою подпрыгнувшую ногу на кушетку. – Вы не забыли мои наставления? Увидимся через полгода. Здоровья и всех благ! Шёл последний сеанс акупунктуры в обычный день двадцать первого века... СТАРЫЕ ПУГОВИЦЫ

«Н

епостижимо, как летит время, – думала седая, но ещё красивая женщина, сидя за столиком на маленькой кухне обычной, оставшейся ещё с советских времён, квартире. – Кажется, только вошла в одну дверь и вышла в другую – а между ними целая жизнь...» Вероника взялась за шитьё – внучек пуговицу с курточки где-то потерял, нужно пришить новую. Достала большую жестяную коробку, в которой хранились старые, собранные за всю жизнь пуговицы и рассыпала их по столу. Милые пуговицы – деревянные, кожаные, костяные! Вы и украшение, и оберег, и застёжка. Роскошные и скромные, тяжёлые и невесомые, блестящие и совсем неприметные, вы прошли немалый путь, прежде чем лечь на дно коробки. За каждой из вас стоит своя история.. Вероника взяла в руку узенькую тёмно-зелёную пуговицу, по всей длине пересечённую золотой нитью. Это самая старая, заслуженная пуговица. То была первая в её жизни вещь, сшитая на заказ – что-то вроде жакета. Вероника тогда училась на втором курсе педучилища. Материал взяли самый дешёвый – саржа мрачно-зелёного цвета. Только эти позолоченные пуговицы и украсили вещь. Старый портной сказал тогда маме: – У вашей дочери хороший вкус. Вот тяжёлая металлическая пуговица, на ней рыцарский щит между двумя львами. На обратной стороне латинские буквы, и можно разобрать слово «BERG». Когда-то, ещё до 79

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

революции, несколько таких пуговиц бабушка купила у уличного торговца за три копейки. Так и лежат они в коробке у Вероники – свидетели старых времён... Жили они вдвоём с мамой, и редкие обновки были праздником. Как та беленькая нейлоновая блузка с этими нежнорозовыми пуговками, которых осталось всего три. Вероника собрала дюжину железных пуговиц с выбитыми изображениями звёзд на них. Это были пуговицы с военной шинели мужа. С Павлом они учились в одном классе, но любви не было. А когда она ушла из школы в педучилище, за их партой образовалось пустое место. Тогда начались их встречи. Павел поступил в военное училище, и вот он, молодой офицер, получил назначение куда-то в Казахстан. Они поженились и сразу уехали. Через год родился Максим, сына назвали в честь Горького. Жили под Семипалатинском, муж часто уезжал и подолгу оставался на учениях, но она ему доверяла. Жили хорошо, несмотря на частые отлучки Павла. Ника, так называл её муж, и сама была ему верна. Её зеленовато-прохладные глаза и пшеничного оттенка волосы, их она заплетала в косу и укладывала на затылке, притягивали к ней взоры мужчин, но Вероника избегала прямых мужских взглядов. Так прошло семь лет. Вскоре Павла перевели в небольшой украинский городок, где располагалась воинская часть. Вероника была рада попасть в тёплые края, хоть никого из родных поблизости уже не осталось – её мать давно умерла. Здесь устроились быстро и стали обживаться, да только стал её Павел, прежде косая сажень в плечах, худеть, бледнеть и ходить по врачам. Они сначала ничего не находили, потом ничего не говорили, а потом сказали – лейкемия. Вероника подержала в руке чёрную пуговицу с платья, которое она носила в тот траурный год. Осталась она одна с сыном. Он, подрастая, становился всё больше похож на отца. Та же косая сажень в плечах, так же 80

Проза • Светлана Сокольская

скуп на слова, так же, как когда-то его отец, мечтал о службе в армии, тоже хотел стать офицером, Пришло время, Максим стал солдатом. Она осталась одна – школа, ребятишки спасали от одиночества. Ждала, что сын вернётся и женится, о чём писала ему в ответ на скупые солдатские сообщения. Служить Максим попал в Заполярье, чему Вероника была рада. Уже два года шла непонятная война, и для родителей молодых парней не было страшней слова, чем «Афганистан». Неожиданно их переписка прервалась. Сын долго молчал, потом написал правду о том, где находится. Уговаривал не волноваться – эта война скоро закончится, и стала она ждать её окончания, а Максиму отправляла посылки с его любимыми яблоками, хоть и не знала, дойдут ли они до адресата... В руки Вероники попала небольшая тёмно-голубая пуговица. Сердцевина её искрилась, будто бы пламя билось внутри. Взяв её в ладонь, Вероника надолго задумалась. У этой пуговицы была своя, особая история. Однажды друзья пригласили её к себе на дачу. Пробыла у них целый день, а провожая Веронику, они дали ей с собой ведро с огурцами, помидорами и яблоками. Она отнекивалась, но пришлось взять, чтобы их не обидеть. Возвращаясь домой на автобусе, Вероника в сердцах ругала себя за мягкотелость: вот теперь придётся тащить это тяжёлое ведро от автобуса три квартала. Но пружинисто спрыгнувший перед ней молодой черноволосый мужчина с чемоданчиком в руке помог ей сойти, поддержав ведро, а потом, быстро глянув ей в глаза, сказал, что донесёт его до дома. Она попыталась было протестовать, но он решительным жестом пресёк все разговоры. Так и нёс он ведро, ничего не говоря. Она тоже не заговаривала с ним, поблагодарила и попрощалась. Но через день, возвращаясь с работы, увидела его, гуляющим по её улице. Вероника удивилась и хотела пройти мимо, но он загородил ей дорогу: 81

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– Не узнаёте?

– Нет, – ответила она, её такие приёмы не привлекали.

– А я вас запомнил. Да не сердитесь вы, просто я здесь один, даже поговорить не с кем.

– Вы пришли поговорить?

– Ну ещё и чаю попить, если можно.

– Можно, – согласилась Вероника неожиданно для себя. За чаем гость рассказывал о своей недавней службе в армии где-то на южной границе, к чему она чутко прислушивалась, думая о сыне. Изредка с любопытством поглядывая на мужчину, Вероника рассматривала открытое, с крупными чертами лицо, волнистые волосы над выпуклым лбом и тёмные с блеском глаза. Армейское прошлое у Самуила, так звали нового знакомого, было богато происшествиями. Вероника быстро подсчитала, что между ней и ним разница в одиннадцать лет. Ещё она узнала, что он мастер, наладчик швейного оборудования, а здесь в командировке – помочь запустить конвейер на местной швейной фабрике. Дома его ждут жена и пятилетняя дочка. Прощаясь, Самуил не то спросил, не то сказал: – Я приду ещё, – на что она ничего не ответила, а потом долго сидела, сложив руки на коленях. Теперь Вероника инстинктивно потянулась к пуговицам с мужниной шинели. Вот они, армейские железные и рядом с ними искрящиеся тёмно-голубые. Она смешала их. Не так ли и рука судьбы соединяет и разъединяет людей? После Павла никто близко к её сердцу не подошёл. Память о нём ушла вглубь её существа и была там постоянно. Она не могла жить без него, но жила, и внешне даже спокойно. Только одна половина её души будто омертвела. Иногда вдруг на улице она видела мужчину, который твёрдым очертанием губ или военной формой напоминал ей мужа. Сердце её останавливалось на мгновение, и тут же падало в бездну. После этого она была целый день печальна.

82

Проза • Светлана Сокольская

Самуил пришел через день, и она открыла ему дверь. За чаем Вероника короткими застревающими фразами рассказала о сыне. Самуил посуровел лицом: – Сколько ещё наших ребят бросят в эту мясорубку! – Потом, спохватившись, стал успокаивать: – У него же скоро дембель. А кем он служит?

– Он вычислитель при штабе полка.

– Ну, я сам служил в артиллерии. Конечно, и штабы бывают недалеко от передовой, но, в общем, это более безопасное место в войсках. Когда противник идёт в атаку, Чапаев где должен находиться? Вероника улыбнулась. Впервые ощутила она, как у неё в груди оттаяла льдинка. И пришёл день, вернее ночь, когда Самуил не ушёл домой. Вероника чувствовала себя несчастной и счастливой одновременно. Ей казалось, что она предаёт Павла, но и сил противиться счастью, хоть мимолётному, не было. Самуил любил поговорить и покомандовать, но это её не раздражало: хотелось слушать его подольше, подчиняться и не чувствовать себя всеми забытой и никому не нужной. Он быстро починил её старую швейную машинку, которую Вероника не могла наладить уже полгода.Также он был горячее, настойчивее, чем её сдержанный Павел, и она стала с ним смелее, уверенее и как-то раскованнее в своих желаниях. Ему нравилось даже просто наблюдать за ней, когда она что-нибудь делала. Однажды, глядя, как Вероника быстрыми, ловкими движениями накрывает на стол, Самуил сказал с грубоватой шутливостью: – Ты молодая, Вероника! В твоём паспорте что-то не так! Признавайся! Вероника рассмеялась.

– Был такой замечательный скульптор Микеланджело, одна из лучших его работ называется «Пьета» – Богородица со снятым с креста Иисусом на коленях.

– Про Микеланджело слыхал, а скульптуру не видел.

83

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– Да и я её видела только в альбоме. Это лицо Марии, тело Христа и складки одежд – всё из белого мрамора. Многие спрашивали Микеланджело, почему его Богородица выглядит также молодо как и её сын. Мастер отвечал, что целомудренная женщина не стареет.

– Ты целомудренная, Вероника! – воскликнул Самуил.

– Нет, теперь уже нет, – усмехнувшись, сказала она.

– Да, да, – горячо запротестовал он и, смеясь, закружил её по комнате. Льдинки в её душе дотаивали. Так прошло около месяца. Медленно приближалась осень. Был тёплый вечер. Вероника стояла у раскрытого окна и смотрела, как со старой сливы во дворе, медленно описывая круги, слетают листья. Вот один упал, за ним другой, третий, а вот подул ветер, и целый ворох листьев улёгся на ещё зелёной траве, они сложились живописным узором из всех оттенков жёлтого и красного.. На Веронике был летний сарафан на пуговицах с яркими васильками по подолу. Она ждала Самуила, а он всё не шёл. Вдруг около полуночи он появился, от него пахло вином. Вместо оправдания сгрёб её в охапку. Она попыталась вывернуться, но он рванул сарафан, пуговицы так и посыпались. Вот эти самые, тёмно синие. А руки были хорошие, добрые и крепкие. В этот вечер он сказал ей: – Понравилась ты мне, Вероника. Видно, есть в тебе то, чего мне в жене не хватает. Но семью не брошу. Сейчас выпил с ребятами на прощанье. Завтра уезжаю. Она застыла на мгновение, но приняла это как должное. Правильно, она тоже не собирается разбивать жизнь другой женщине и маленькой девочке. За то, что было – спасибо судьбе. И она зажила тихо, как прежде. Ожидание Максима, школа, старые друзья – всё осталось без изменений, но сама Вероника стала другая. Неожиданная любовь, как спасательный круг, вернула её к жизни, жизни полнокровной 84

Проза • Светлана Сокольская

и радостной. То, что Самуила с ней нет и никогда не будет, не мешало её любви. Ноябрьские праздники друзья пригласили её отметить с ними на даче. Угощения наготовили много, но самой лакомой закуской была копчёная рыба, недавно привезённая кемто из Ростова-на-Дону. На следующее утро Вероника проснулась с неприятным ощущением в желудке. К обеду всё прошло, но на следующий день недомогание повторилось снова. Печень, решила Вероника и записалась на приём к гастроэнтерологу в районную поликлинику. Молодой, но серьёзный врач подробно расспросил Веронику о её состоянии, тщательно прощупал печень, задумался и произнёс: – Странно! – потом ещё подумал и сказал: – Послушайте, а вы не беременны? Вероника тихо собралась и ушла. Новость ошеломила её. Девочка родилась в конце лета. Роды были тяжёлыми, пришлось делать кесарево сечение, но ребёнок был здоров. Их продержали почти месяц в больнице, пока Вероника не пришла в себя. Забирать новорождённую из роддома пришли и друзья, и школьные учительницы. Местком постарался: выделили деньги на приданое для малышки и на цветы. В доме был порядок, у стены стояла новенькая чешская детская кроватка – друзья приготовили её заранее. Дочку Вероника назвала Ксенией, а в графе «отчество» написала Павловна, но всё никак не могла решиться написать сыну о том, что у него теперь есть сестра. Когда настало время выходить Веронике на работу, девочку пришлось отдать в ясли. Хорошо, что нянечкой в малышовой группе работала её бывшая ученица. Она присматривала за Ксенией и каждый вечер докладывала ей, как прошёл день. Вероника поправилась, похорошела и в глазах её поселилась тихая радость. Однажды ночью, забывшись рядом с малышкой, Веронике приснилось, будто Максим вернулся. Она увидела его 85

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

молодое, ещё гладкое лицо, белую кожу, серо-голубые глаза и мальчишеский чуб пепельных волос. Он протянул к ней руки, и она услышала его голос: «Я жив, мама!» Она тоже протянула руки ему навстречу, но вдруг он стал удаляться, растворяться, и тут Вероника проснулась, не сразу поняв, что это был сон. Никому ничего не рассказывая, чтобы не спугнуть счастье, Вероника стала ждать сына. Когда, месяц спустя, ранним вечером он предстал перед ней, она уже не удивилась его появлению, только поразилась перемене, произошедшей в нём: лицо его показалось будто закопчённым, темная кожа обтягивала скулы, глаза ушли вглубь, длинные волосы падали на плечи. Он протянул к ней руки и сказал: – Я жив, мама! – и это был её Максим. На Ксению он глянул почти равнодушно, и мать, сердцем почуяв неладное, подумала, что ему надо прийти в себя. Из одежды на нём был потёртый, прожжённый в нескольких местах бушлат с разномастными пуговицами, вылинявшие брюки и тяжёлые ботинки. В маленьком чемоданчике только пара белья, да ещё сигареты в красивых пачках и какой-то диковинный ножик. Каждое утро Вероника ставила на стол его любимую жареную картошку, но он ел только хлеб с консервами да пил густо заваренный чай. Из дома Максим почти не выходил, целыми днями лежал на диване и смотрел по телевизору все передачи подряд. Однажды Вероника не выдержала: – Сынок, да расскажи хоть, как там было, может, тебе легче станет.

– Что рассказать, мама? Как мы ехали по перешейку колонной, и за две машины передо мной разорвалась мина? Или как волосы натурально встали дыбом, когда мы попали на вертолёте под перекрёстный огонь? Или как мой кореш Витька Щелкунов бросился в пропасть, чтобы не попасть в плен, потому что это было самое страшное.

86

Проза • Светлана Сокольская

А сколько наших ребят погибло! И вообще это неправильная война, понимаешь! Больше Вероника не расспрашивала сына, надеясь, что время окажет своё благотворное действие. Но время шло, а Максим оставался всё таким же безразличным ко всему. Немного оживали его глаза только тогда, когда заходил его прежний дружок Коля. Тот с порога кидал: – Ну чё, ништяк?

– Ништяк, – соглашался Максим.

– Ну, давай за друзей, – и Коля вытаскивал из кармана куртки поллитровую бутылку водки. Молча, не чокаясь, они опорожняли эту бутылку и, посидев и помолчав ещё немного, Коля поднимался: Ну, бывай!.

– Давай! – отвечал Максим, и это были подчас единственные слова, которые он произносил за день. Вероника с трудом вытянула его на приём к врачу-невропатологу. Тот осмотрел Максима и написал в карточке «Посттравматический синдром». Выписал таблетки и посоветовал больше гулять, а ещё неплохо было бы поехать куда-нибудь. От таблеток Максим стал теперь спать и днём, и ночью, так что через несколько приёмов высыпал их в мусорное ведро. А через неделю огорошил Веронику, сказав: – Колька уезжает на Север со строительной бригадой. Меня зовёт. Поеду я, мама, может опять человеком стану. И тебя не буду нагружать.

– Да что ты, сын! – взмахнула Вероника руками. И страшно ей стало опять отпускать его от себя, но поняла, что не властна уже над ним. Но была маленькая Ксения. А вокруг шли перемены, которые нельзя было не заметить, но и понять было невозможно. Менялись вожди, где-то наверху шла борьба за власть, надвигались безумные девяностые. Это время Вероника пережила благодаря тому, что бывшие её ученики, некоторые очень 87

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

успешные, вспоминая любимую первую учительницу, приглашали её заниматься с их отпрысками. В школе же платили мало, если платили вообще. Ещё спасало то, что она шила для себя и для Ксении. Та росла скромной, тихой девочкой и незаметно превратилась в подростка. И хоть имела только одни джинсы, была так хороша собой, что и в них выглядела лучше своих «упакованных» подружек. Тоненькая фигурка, природная грация и нежный овал лица в обрамлении тёмных волос обращали на себя внимание всех, кто видел Ксению, но замечательнее всего были её глаза – тёмные, по-восточному глубокие и задумчивые. Вероника с дочкой жили душа в душу, и только мысль о Максиме не давала матери покоя. Несколько раз она получала от него новогодние открытки с единственной надписью: – Я жив, мама. Давно от него ничего не было. Время от времени раздавался у неё в квартире телефонный звонок, она брала трубку, но ответом на её «Алло, алло» было молчание, и через минуту раздавались гудки. Но однажды в трубке кто-то задышал, а потом она услышала: – Здравствуй, Вероника, это я, Самуил. У неё перехватило горло, и вместо «здравствуй» получился какой-то неопределённый звук.

– Звоню, чтобы попрощаться. Уезжаю... в Израиль. Она опять попробовала что-то сказать, но голос не подчинялся ей. Он помолчал и продолжил: – Взял бы тебя с собой, Вероника, да не могу. Ты как живёшь, хорошо?

– Хорошо, – наконец овладела собой Вероника.

– Ну счастливо тебе!

– И тебе удачи! Через мгновенье она, опомнившись, закричала: – Самуил! – но в трубке уже были сигналы отбоя. Так он и не узнал про Ксению.

88

Проза • Светлана Сокольская

А жизнь пошла дальше. Ксения, закончив школу, не стала продолжать учёбу, ведь обучение стало платным. Записалась на курсы бухгалтеров, а пока работает в обувном магазине. Там её и увидел Игорь, да так влюбился, что вскоре сыграли свадьбу. Игорь – парень хороший, собирался на исторический факультет, а пришлось идти работать барменом в ресторан. Ничего не поделаешь, семья, ребёнок появился. Но он человек серьёзный, другим наливает, а сам не пьёт. Живут все вместе, и Веронике тепло с ними. Только временами ноет сердце, что там с сыном. О нём ли одном? Как знать? Но есть отдушина – внучек. Надо, наконец, пуговицу к курточке пришить, вот эту тёмно-синюю, тут ей как раз место... И перебирает Вероника, как драгоценные камни, пуговицы, рассыпанные по её жизни. Вехи её жизни. Эти старые пуговицы.

89

Литературная гостиная

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

В этот раз мы пригласили в нашу Литературную Гостиную двух совершенно непохожих литераторов. Владимира Ильича Кремера – поэта и Александра Иосифовича Нежного публициста и прозаика. Оба москвичи, оба учились и работали в Москве, оба с 2000 годов живут в Германии. К сожалению, они не знакомы, и мы надеемся, что, оказавшись в нашей гостиной, они познакомятся и, может быть, подружатся. И что главное – оба – друзья наших друзей. Александр Нежный – друг Михаила Залмановича Румера-Зараева, написавшего одну из последних больших статей о ярком публицистическом романе А. Нежного «Тёмный век». Владимир Кремер – друг нашего консультанта Анны Цаяк, которая по достоинству оценивает его творчество. Убедившись в её правоте, мы с радостью его публикуем. Итак: Владимир Кремер и Александр Нежный. Знакомьтесь.

ВЛАДИМИР КРЕМЕР Краткие сведения об авторе. Владимир Ильич Кремер родился в 1937 году в Москве, где и прожил бо́льшую часть жизни вплоть до отъезда в эмиграцию в 2001 году. Эстетическое воспитание, приобщение к музыке, литературе, театру вначале осуществлялось матерью, профессиональной певицей, затем стимулировалось естественной жаждой познания и душевной потребностью. В период 1941-1943 г.г. находился в эвакуации в г. Иркутске, пережив многие тяготы того времени. Жизнь в эвакуации и встречи того времени наложили неизгладимый отпечаток на формирование ребёнка и выработку жизненных эталонов.

92

Литературная гостиная • Владимир Кремер

По окончании 2-го Московского медицинского института служил в качестве врача-невролога в ведущих московских клиниках. В начале 80-х годов пришёл к гомеопатии как могучей философско-биологической доктрине и около 15 лет, вплоть до отъезда в эмиграцию, заведовал клиническим отделением Московского гомеопатического центра. Стихи писал довольно редко, нерегулярно, только чувствуя потребность в этом. С 2001 года живёт в Любеке. ОТ ЮНОСТИ ДО СТАРОСТИ ОСУЖДЕНИЕ ГАМЛЕТА Б. П. Воздух кровавый. Невнятной речью льются мольбы любить и простить. Жжёт раскалённый вопрос извечный: быть или не быть? Этой безумной альтернативы бьёт электрический ток. Всё поругано. А в перспективе – смоченный ядом клинок. Солнце багряным светом софитов вырвало плащ из тьмы. Всё уничтожено. Всё забыто. Разум в оковах тюрьмы. Плащ окровавлен. И в отсветах крови грим слоями слезает с лиц. Падает занавес. Люди уходят. Сердце молчит. Вы солгали им, Принц!

1957 93

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ДОМ В ПЕРЕДЕЛКИНО Забит, запущен и забыт, покинут всеми, дом стоит, как чёрный ящик на снегу, как бред в истерзанном мозгу, как человек без языка, как нерождённая строка, как миф о счастье без прикрас, как самый страшный метастаз. Он тихо двери отворил, в свой лабиринт меня впустил и в человеческой тоске обнял, прильнув к моей щеке. И долгий вечер мы вдвоём молчали за пустым столом как два холодных бобыля, – тот дом нетопленный и я. Когда все чувства смятены, то тяжкий крест моей вины нет сил нести и превозмочь. И день и ночь, и день и ночь. Неотвратим приход рассвета, как жизнь, как вечность, как обвал. Я это понял в доме этом, со смертью переночевав.

1960 94

Литературная гостиная • Владимир Кремер

*** Я привыкаю к простоте, как новорожденные к небу, как переживший голод – к хлебу, как ослеплённый – к темноте. Я привыкаю к простоте. Но если выводы и мысли окажутся совсем не те, и жизнь без цели и без смысла погрязнет в мелкой суете, забыв своё предназначенье, я предпочту распад и тленье. Я привыкаю к простоте.

2002 *** Не слушая отца, я безрассудно жил бессребреником, только дружбе верным. Я почитал Творца, был честен, хоть грешил, любил, служил Добру и не смешался с чернью.

95

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

От пошлости меня хранили небеса, а защищали от звереющего века и рокотовско-струйские глаза, и Пушкин, и Бетховен, и Эль Греко. Я ими сотворён из крови и земли не знающим бесчестия и срама. Чтоб совесть мучил жгут цветаевской петли и агональное безумье Мандельштама – мне жизнь дарована. Но уж который год, не ведая ни отдыха, ни смены, я регистрирую свой медленный уход и одиночеству плачу двойную цену. Чтоб скрасить этот срок, мне Notre Dame явил из призрачной дали готические своды... Я отслужил, как мог, сиянию светил и доброте Земли, и мудрости Природы. Молю: пусть вспыхнут вновь в моём конце лик Проповедника из Ветхого завета, тепло улыбки на родном лице, рублёвский Спас, квартет из Риголетто.

2001

96

Литературная гостиная • Владимир Кремер

ДЕМОКРАТИЯ Чернью мир управляется, большинством голосов. Вновь, как встарь, подменяется СЛОВО множеством слов. Вновь, забыв свои даты, обретают места и цикута Сократа, и Голгофа Христа.

2005 *** Я хоронил учителей, друзей, родителей, любимых. Мне ведом звук неумолимых шагов Судьбы и крах страстей. И если в суете земной среди утрат и поражений я выжил телом и душой, не предавая убеждений и верность сызмальства храня всему, что свято и нетленно, сгорая, не страшась огня, пред честью преклоня колена, терпя наветы и хулу, – не сомневаюсь ни минуты: Добро уступит поле Злу, чтоб не сравняться с ним – по сути 2015

97

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

МАРИНЕ МУХИНОЙ Нас нет. Нас не сыскать нигде. Поверь, мы не живые люди, а отражение в воде того, что не было. Но будет. Мы лишь предстадия надежд, земных скорбей и упований. Мы яд смертельный для невежд и губка для высоких знаний. Но не сдержать судьбу в узде. И ветер Времени из бездны пройдёт дыханьем по воде, и отражение исчезнет. Февраль 2019 МИРОЗДАНИЕ Спящих небес дыханье. Водной стихии смиренье. Горных вершин изваянье. Первые сутки Творенья. Боль от душевной муки стихла. Оплывшие свечи. Моцарта дальние звуки. Трепетность русской речи. Март 2019 98

Литературная гостиная • Владимир Кремер

***

Я знаю силу слов, я знаю слов набат... В. Маяковский

Я знаю силу тишины, тот благородный вздох молчания, когда, минуя явь и сны, душа творит своё призвание; когда людские голоса смолкают, сняв избыток груза, и звучны только небеса. И эти звуки будут Музыкой. И как органные лады, ввергают в тайну мироздания чуть слышный перебор воды и листьев осени дрожанье. И на последний чести суд, слезой оплаченный и кровью, Подвигнут нас и возведут молитва, музыка, безмолвие. Март 2020

99

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

АЛЕКСАНДР НЕЖНЫЙ Александр Иосифович Нежный родился в 1940 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова. В 1958 году начал работать корреспондентом в газетах «Комсомольская правда» и «Труд». Совершил много поездок по СССР – «от Прибалтики до Дальнего Востока и от Кушки до Северного Ледовитого океана», написал большое количество статей. Печатался в таких литературных журналах, как «Новый Мир», «Дружба народов», «Знамя», «Звезда», «Нева». В годы перестройки был одним из первых публицистов, писавших о гонениях против Русской Церкви при большевистском режиме, отстаивавших в печати свободу совести. С 1979 г. – член Союза писателей (тогда – СССР, теперь – Москвы). Автор семнадцати книг документальной и художественной прозы. Материалы для написания книг дали наблюдения за происходящими в жизни переменами, многочисленные встречи, исследования в архивах (в том числе и в архиве КГБ). Александр Нежный — активный публицист, часто выступающий со статьями в центральной прессе: газетах «Московские новости», «Литературная газета», «Известия», журнале «Огонёк». В своих статьях Нежный выступает против антисемитизма и ксенофобии. Живёт в Берлине.

100

Литературная гостиная • Александр Нежный

ВОСХОЖДЕНИЕ НА СИОН Размышления о книге Дмитрия Радышевского «Универсальный сионизм»

П

очти сто лет назад Михаил Осипович Гершензон написал статью «Судьбы еврейского народа» – статью блестящую, глубокую, умную, как, впрочем, и всё, что выходило из-под его пера и что так восхищало и одновременно пугало (евреи вытеснят русских из литературы!) Василия Васильевича Розанова, аттестовавшего своего почти друга «лучшим историком русской литературы». Сегодня весьма кстати вспомнить эту статью, главной своей темой и болью так тесно связанную с недавно вышедшей книгой Дмитрия Радышевского, так резко, от первой до последней строки этой книге противостоящую – и вместе с тем парадоксально близкую своим заключительным мечтанием. Замечу, что от слова «сионизм» многих наших соотечественников кидает в дрожь – и совсем напрасно. Значение бранного национально-политического ярлыка сионизм приобрёл в чёрном свете вставшей над Россией советской зари. В этом качестве он существует и по сей день, выскакивая, как жаба, из речей больших и малых политических, военных и церковных спасителей Отечества, – понятно, от кого и от чего. В действительности же сионизм – это не что иное, как возникшее (если считать от Теодора Герцля1) на рубеже XIXXX веков движение евреев за создание своего государства на своей исторической родине. Далеко отнесённый от Гершензона рекой времён, Д. Радышевский стремится осмыслить миссию пост-сионистского Израиля, народ которого ценой громадных усилий создал своё государство и отстоял его независимость в трёх кровопролитных войнах. Публицист, литератор, общественный 101

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

деятель, Радышевский смотрит на мир религиозно, находя в нём явственные приметы непрекращающейся битвы Бога с Его извечным противником, битвы, мистическим центром которой он считает Израиль. Людей, выработавших подобный взгляд долгим и упорным подъёмом на духовный Эверест, на белом свете, к несчастью, удручающе мало. Само собой, я не беру в расчёт тех, кто выходит с православным мечом против ИНН, либо крушит гидру экуменизма, – это, увы, слепые, ведомые слепыми же. Я говорю в данном случае о взгляде или, точнее, о мышлении, выпестованном острым ощущением реального присутствия Бога в нашей самой что ни на есть повседневной жизни. Современные политики слишком прагматики, слишком себялюбцы и слишком лишены даже крохотной искры божественного огня, чтобы обладать прочной религиозной основой. С большим или меньшим искусством она может быть подменена либо воспламеняющим невежественную толпу фанатизмом, либо приятной обывателю маской в виде постного выражения лица и неизменной свечки в руках, либо какойто, чёрт её побери, расчётливой теплохладностью, играющей в веру, будто Ноздрёв в шашки. Вот почему наши вожди лишь кажутся умными; на самом же деле, в своей глубинной сущности они банально глупы или, во всяком случае, немудры. Господин дьявол прекрасно владеет искусством представлять глупцов умниками. Настоящий ум должен пройти купель подлинно-религиозного мироощущения. Таким умом (я полагаю) умны были Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг, Андрей Дмитриевич Сахаров (анонимный христианин, как назвал его покойный Сергий Желудков, воистину священник и воистину дерзновенный раб Божий, не боявшийся ступать далеко за пределы традиционного и потому полудохлого благочестия)… Не возьмусь утверждать, что стремление Радышевского найти основную – религиозную – составляющую в причинноследственных связях нынешнего мира всегда безупречно. В его историософских построениях иногда бывают заметны 102

Литературная гостиная • Александр Нежный

обрывы, риторика, отсутствие той поистине железной логики, с какой он показывает, к примеру, пути решения кровавой драмы Ближнего Востока – палестинско-израильского противостояния. Но всё это искупает его проросшая откуда-то из самой духовной глубины непоколебимая вера в непреложность Божественных обетований о судьбах Израиля. «Слушайте слово Господне, народы, и возвестите островам отдалённым и скажите: “Кто рассеял Израиля, Тот и соберет его, и будет охранять его, как пастырь стадо свое”» (Иер 31:10).

2 М. О. Гершензон, иудей по вероисповеданию (но не по религиозному чувству, а, скорее, по благородному чувству собственного достоинства: вы хотели бы, чтобы я ради чечевичной похлёбки профессорства продал первородство отцов, но я не Исав, и вы этого никогда от меня не дождётесь!) и, по собственному признанию, еврей «и социально, и субъективнопсихологически», сто лет назад объявил себя решительным противником сионизма. Он утверждал, что сионизм исходит из глубочайшего заблуждения о назначении, смысле бытия и духе еврейского народа. Бездомность, говорил он, врождена еврейскому народу; всякое мало-мальски длительное и более или менее безбедное его существование (в Испании или в России) всегда чревато трагедией. Благоденствие – не для него. «Мой народ несчастен, гоним, рассеян: от этого он ведь не хуже других. Напротив, его судьба тем и прекрасна, что она такая особенная…»2 И далее: «...он оторвался от своей земли и пошёл по миру, чтобы жить бездомно: больные отрывы, кровоточащие раны – но он так хотел неутолимым хотением <…> он отказался потом и от драгоценнейшего достояния – национального языка»3. Гетто, по Гершензону, в известном смысле – благо; кровавые погромы, насилие, 103

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

изгнание – во благо, ибо если «корни крепнут, позже их будет трудно вырвать!»4 Народный дух, народная воля (излюбленные метафизические образы Михаила Осиповича), они и только они творят историю избранного народа. Они в урочный час тайнообразующе призывали «...Тита разрушить его (еврейского народа. – А. Н.) царство, крестоносцев – избивать его сыновей и в Вормсе и Кёльне, Филиппа изгнать из Испании, кишинёвскую чернь громить их дома»5. Было у Гершензона и предвидение, о котором он не без волнения вопрошал: сказать ли его? И сказал, не дрогнув: и Торе как последней объединяющей евреев галута6 силе придет конец. «Как ни прижимай к груди туго свёрнутый свиток закона, он вырвется из объятий, развернётся и улетит в небо, как змей…»7 Но для чего все это? Для чего по доброй воле или по какой-то неосознанно-тайной склонности народ должен был превратиться в подобие перекати-поля, приняв вместе с ярмом изгнания язву вечного страдания? Гершензон, как я уже говорил, отвергает сионизм. Он для него есть ещё одно проявление нелюбимого им пристрастия народов к своему, к национальному. Михаил Осипович и Розанову писал: «...тяжело мне видеть в вас, что вы чувствуете национальность, что я считаю звериным чувством». Еврейский же народ – в силу показанных Гершензоном и весьма кратко и бегло изложенных мной исторических и, ежели желаете, мистических условий – первым раз и навсегда сбросит с себя отягчающий горб национальности и первым войдёт в царство духовной свободы. И это будет его пророческий урок всемирному человечеству. Век – или чуть менее – миновал. Приложившийся к своему народу в 1925 г., Михаил Осипович застал первые раскаты русского Апокалипсиса (революцию Пятого года), откликнулся на них статьёй в знаменитых «Вехах», а затем воочию увидел тот, по его словам, «безвыходный тупик», к которому шла и в котором, в конце концов, оказалась Россия. Но своё теоретически-отрицательное отношение к сионизму он подтвердил, 104

Литературная гостиная • Александр Нежный

если позволительно так выразиться, практически: оставив России своего сына, Сергея Михайловича, вступившего на стезю чистой науки, ставшего крупным генетиком, академиком, орденоносцем и даже Героем (Социалистического Труда – накануне краха СССР, в 1990 г.) и скончавшегося в 1998 году. Кровавые корчи, коими изобиловал минувший век, всплески юдофобии, антисемитизм, ставший гласной государственной политикой нацистской Германии и негласной – СССР, трагедия еврейского народа – всё это изменило настроение даже самых пылких сторонников идеи ассимиляции, заставив их задуматься о возвращении на Сион.

3 У писателя возникает подчас безумный соблазн, может быть, не столько пророчества, сколько предсказания будущего. У Лермонтова есть потрясающее стихотворение, которое так и называется: «Предсказание»: – Настанет год, России чёрный год, Когда царей корона упадёт; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь… – и которое в ряду многих литературных попыток отдёрнуть завесу времён выглядит наиболее состоявшейся. Связано это прежде всего с апокалиптическим строем стихотворения («И увидел я иное знамение на небе, великое и чудное…» [Откр 15:1]), со свойственным всякому апокалипсису достаточно общим предчувствием, картиной впечатляюще (до ужаса) ясной, но не имеющей каких-либо историко-временных указателей. Нерон ли и его грядущее явление предстояли взору автора «Откровения», Наполеона ли видел Михаил Юрьевич: «И будет всё ужасно, мрачно в нём…» – с большей или меньшей вероятностью мы можем об этом лишь догадываться. Главное в другом – в той 105

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

мистической и вместе с тем глубоко художественной силе изображения грядущего, которое вызывает в смятенной, но и просветлённой человеческой душе, в душе, пережившей катарсис, обжигающую мысль, что именно так всё и будет. Именно так, собственно, всё и было, именно к этому, собственно, всё и движется. Но когда писатель пытается дать образ будущего в его конкретных исторических, политических и национальных чертах, то тут даже людей великого ума и дарования непременно поджидают оглушительные промахи. Горячо мною почитаемый Василий Васильевич Розанов не видел, к примеру, в еврее ни солдата (ранец ему тяжёл), ни земледельца. Оказались же они доблестными воинами, мужественно защищавшими Советскую Родину (133 Героя Советского Союза и четверо – дважды Герои за подвиги в Великой Отечественной войне), отважно сражавшимися за Израиль и превратившими пустыни Земли обетованной в цветущие и плодоносящие сады. Фёдор же Михайлович Достоевский крепко ошибся в своих предвидениях судеб католичества. И атеизм, и коммунистическая идея, и революции – всем этим, если верить Достоевскому, чревато католичество. Все собаки в Риме зарыты. «…если папство когда-нибудь будет покинуто и отброшено правительствами мира сего, то весьма и весьма может случиться, что оно бросится в объятия социализма и соединится с ним воедино»8. Всё не так, не правда ли? Вспомним хотя бы фатимские откровения Пресвятой Богородицы и вызванные ими послания Святого Престола с их безусловным осуждением коммунизма и порождённых им заблуждений. Коммунизм, сказано в одном из этих посланий, «ничего святого… не признает; захватив власть, он выказывает себя настолько жестоким и бесчеловечным, что трудно представить себе что-нибудь более невероятное и чудовищное»9. Гершензон с его утопией антисионизма, таким образом, не первый и не последний.

106

Литературная гостиная • Александр Нежный

А Радышевский с его, как ни крути, тоже утопией, – но сионизма универсального? Радышевский с его идеей превращения «Израиля в истинный Сион… высокий и вдохновляющий пример совершенного социального организма, то есть общественного устройства, в котором освящены, проникнуты духовной любовью все сферы жизни (выделено автором.

– А. Н.)»?10 Радышевский, называющий Израиль (не тот, который существует ныне, а тот, которым он может и долженстать) «пилотным проектом человечества»? Не очень, на мой вкус, удачно, зато понятно: если Израиль сумеет достойно ответить на призыв Господа, то у всех остальных стран и языков появится образ высокой духовной и достойной материальной жизни. Два пути различает в истории Радышевский. Путь Вавилона, – иными словами, тоталитарной идеологии, путь империй и диктаторов всех мастей. И путь Иерусалима – «путь Божественной мудрости и Божественной любви. Это путь добровольного постижения человеком законов Божьих и добровольного объединения с другими людьми и народами…»11 Не кажется ли вам, что в этом есть нечто от Николая Фёдоровича Фёдорова? Преодоление разделяющей людей розни есть первый шаг к реальному воскрешению всех сошедших в землю поколений («Философия общего дела»). Так далеко Радышевский не замахивается, но при этом непоколебимо уверен, что создание (воссоздание) Третьего Храма (он понимается как Новый Израиль) возможно лишь после преодоления межобщинной розни, после национального покаяния и осознания неповторимой роли и уникального значения Израиля в судьбах остальных семидесяти языков земного шара.

4 Гершензон восставал против сионизма ещё и потому, что подозревал в нём силу, способную возродить в Палестине 107

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

еврейский национализм, заранее ненавистный ему как ещё одно проявление национализма всемирного. Великого жертвенного избранничества не будет, а будет «специфически еврейский быт и строй». Сионизм в толковании Радышевского ставит отчасти близкие по своей сути вопросы (я бы осмелился сказать: a la Константин Леонтьев, – глубоко презиравший всякую пошлость и всякое принижение идеала). Для чего судьбой Израиля Бог – через своих пророков – говорил со всем человечеством? Для чего были разрушены два Храма, во имя чего случилось вавилонское пленение? Во имя какой цели был вымощен беспримерными страданиями исторический путь еврейского народа? И могут ли быть просто так, исключительно по злой человеческой воле, обращены в серый пепел шесть миллионов сынов и дочерей Израиля? Какой смысл вложил Бог в эту лютую казнь избранного Им народа? Только для того, чтобы этому народу устроиться, – по Гершензону, – своим еврейским бытом и строем? Или, – по Радышевскому, – евреи две тысячи лет стремились вернуться на Сион, чтобы теперь, в XXI веке, осуществить, наконец, заветную «калифорнийскую» мечту «маленького Изи»: домик (чтоб не стыдно было перед соседями), шорох волн и безмятежное житье-бытье? Беда современного Израиля сродни беде нашего Отечества: пепел Клааса не стучит нам в сердца, историческая память дремлет и в смутных сновидениях отдаеёт себя во власть невообразимым химерам; замученные поколения забыты, жертвам «красного» и «коричневого» фараонов по торжественным дням играют гимн, между тем как сокровенные помыслы большинства граждан устремлены к «котлам с мясом» разных видов, сортов и размеров. Но «котёл с мясом» (коли уж невмочь без него «маленькому Изе») можно было получить и в гетто (помните ропот сынов Израилевых на Моисея и Аарона, увлекших их из рабства – на свободу: «о, если бы мы умерли от руки Господней в земле Египетской, когда 108

Литературная гостиная • Александр Нежный

мы сидели у котлов с мясом, когда мы ели хлеб досыта!» [Исх 16:3]), и уж тем паче – в ассимиляции, в среде других народов. Но горе народу, для которого «котёл с мясом» стал идеей! Богатство, изобилие и сытость хороши лишь тогда, когда они не становятся самоцелью. Тем более они не могут быть руководящей мыслью для народа, взысканного особой, требовательной, ревнивой любовью Бога. «В жару гнева Я сокрыл от тебя лице Мое на время, но вечною милостью помилую тебя, говорит Искупитель твой, Господь» (Ис 54:8) Поэтому, утверждает Радышевский, сионизм нельзя рассматривать исключительно как «национальное движение за национальный очаг и за то, чтобы евреев, наконец, оставили в покое. Цель неверна, поэтому очаг всё время чадит и евреев в покое не оставляют. Сионизм – это движение за спасение всего человечества»12. Слово сказано. Спасение всего человечества – не меньше и не больше. Как? Возникший благодаря мировому сионизму и политической воле своих первых руководителей, нынешний Израиль вряд ли способен стать тем источником духовного света, вослед которому двинутся все народы, мало-помалу сбрасывая с себя путы недоверия друг к другу, взаимной ожесточённости и ненависти. Чем выше поставленная Создателем перед народом задача, тем катастрофичней всякое отступление от неё. Исходя из этого, Радышевский взглядывает окрест себя и видит картину, как небо от земли, далёкую от величественного и трогательного зрелища выполнения Израилем своей вселенской миссии. Он видит, по словам А. С. Хомякова, полные чёрной неправдой суды, разъевшую государство коррупцию, близорукую трусливость политиков, ни об одном из которых – увы – нельзя сказать, что он исполнен духа царя Давида, с горечью наблюдает разобщённость народа, особенно губительную под дамокловым мечом терроризма и постоянной угрозы военного нападения. Тело Израиля – государство – «Новым 109

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

духом… не наполнено. А тело без духа – труп»13. Таков приговор, который выносит Радышевский современному состоянию Израиля.

5 Что ж, сбылась – в отрицательном смысле – утопия Гершензона, и сионизм явил городу и миру свою историческую и духовную несостоятельность? «Универсальный сионизм» даёт ответ с прямо противоположным знаком, что, однако, вовсе не означает неизбежного и скорого явления Нового Израиля в свете и силе библейских обетований. Глубокая религиозность Радышевского сообщает ему веру, что Земле Обетованной и её народу в конце концов будет по силам предназначенная им общечеловеческая миссия. Но вера лишь обостряет его общественно-политический взгляд, из всех внутренних и внешних проблем страны прежде всего выделяющий одну: её разобщенность. «Именно внутренняя разобщенность, а не палестинцы и не Иран, является для Израиля стратегической угрозой»14. Иными словами, чтобы преодолеть сопротивление Противника (во всём его сатанинском многообразии), Израилю необходимо преодолеть самого себя. Как? Ответ Радышевского нам знаком, ибо его пытались внушить грешному человечеству и Конфуций, и Будда, и пророки Торы, и апостол Иисуса Христа по имени Павел. Укоренившейся в народном сердце осознанной любовью, верит Радышевский, «мы можем достичь полноты Израиля»15. Самые простые решения подчас оказываются наиболее трудными для реального воплощения. Сколько ни внушали человеку, чтобы он возлюбил ближнего, как самого себя, а он всё равно норовит перехватить у этого ближнего место в метро, в корыстных целях оболгать его перед начальством, спалить его дом за передвинутый на пару сантиметров забор. Пролив кровь брата своего, Каин преподал человечеству пагубный 110

Литературная гостиная • Александр Нежный

пример, которому оно подражает всё с большим рвением и всё с большим размахом. Такова парадоксальная диалектика нашего бытия: от света бежать во тьму. Выпускник теологической аспирантуры Гарварда и доктор философии, Дмитрий Радышевский конечно же знает, что представляют собой корни современной цивилизации и каковы её плоды. Но он верит – в Бога, в Его завет с Израилем, в способность еврейского народа совершить восхождение на Сион и повести за собой остальной мир. Он верит, что «русская алия» (выходцы из СССР и России), которая как своё, быть может, главное достояние взяла на историческую родину свойственный русской культуре дух всечеловечности, сумеет связать между собой все другие «колена» нынешнего Израиля. «Светские по форме и религиозные по сути (в смысле поиска во всём высшего смысла), именно русские евреи способны понять святость и светских, и религиозных: понять, принять и примирить её в себе. <…>Русские евреи построили эту страну. Русские евреи и спасут её»16. Он верит, что противостояние с палестинцами, это бесконечное кровопролитие, шахиды, джихады, обезумевшие от ненависти толпы, ислам, превращённый нечистоплотными политиками и погрязшими в политике священнослужителями в копье против всех «неверных» и в первую очередь – против евреев, эта поистине разрывающая сердце трагедия может быть решена чисто гуманитарно. То бишь – сто тысяч «зелёных» на семью (в арабском мире арабская семья заработает такие деньги за 50 [!] лет), и большинство палестинцев, живущих сейчас в Иудеи и Самарии, готовы будут покинуть обетованную Землю. Куда им плыть? Да в любую страну так называемого третьего мира, в которую они придут не с протянутой рукой нищих беженцев, а со средствами, дающими им место в среднем классе. Послушаем ещё: «Существуют 22 арабские страны и только 1 еврейская, занимающая менее 1% от общей арабской территории. 22 арабские страны 111

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

занимают площадь большую, чем полторы территории Соединенных Штатов Америки. Площадь Израиля меньше, чем маленький американский штат Нью-Джерси. И этот карлик должен отдать половину своего пятачка этому территориальному гиганту, чтобы заслужить мир?»17 Радышевский, наконец, верит, что государству евреев суждена уникальная миссия – гармонизировать Веру и Знание в новой системе мышления. Всё это, взятое вместе, и есть универсальный сионизм. Всё это и есть неуклонное восхождение на Сион. Утопия? Но я вместе с Радышевским почему-то верю, что ей суждено лучшее будущее, чем утопии Гершензона. Сноски: Теодор Герцль (1860–1904) — основатель политического сионизма и убежденный сторонник создания еврейского государства.

2 Гершензон М.О. Судьбы еврейского народа. В кн.: Тайна Израиля. СПб., 1993. С. 481.

3 Там же. С. 487; 4 Там же. С. 489; 5 Там же. С. 488; 6 Галут — изгнание, вынужденное пребывание еврейского народа вне Эрец-Исраиля — страны Израиля.

7 Тайна Израиля. С. 492; 8 Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. 25. Л., 1983. С. 160.

9 Папские послания о положении трудящихся. Рим, 1942. С. 84.

10 Универсальный сионизм. С. 37.

11 Там же. С. 10; 12 Там же. С. 37–38; 13 Там же. С. 25; 14 Там же. С. 33; 15 Там же. С. 33;16 Там же. С. 52;17 Там же. С. 152.

1

112

Проза, поэзия, поэтические переводы

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ФЕЛИКС ФЕЛЬДМАН Феликс Фельдман родился в Тирасполе. Закончил философский факультет и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова, ассистент директора Института философских исследований Ганновера, журналист, корреспондент газеты «Советская Молдавия». В Германии с 1990 года. Поэт и переводчик. Много публикуется в берлинских Сборниках и Альманахах. Автор нескольких книг. *** Стояла, вся дрожа, почти девчонка с грудным младенцем на худых руках. Стояла брошенка иль разведёнка в дрянных, на босу ногу башмаках. А малышу покойно и уютно на маминой неразвитой груди. Горел фонарь на улице безлюдной, убогости и скорби посреди. Обманом ли загублена, соблазном, быть может жертва собственной любви. Вселенная, не будь к ней безучастна, в ней женщину и мать благослови.

114

Поэзия • Феликс Фельдман

В изношенном, потёртом покрывале она своё баюкала дитя. И небеса почтительно молчали, наследника подлунной обретя. И не было во всей большой Вселенной для малыша надёжней этих рук, а женщина судьбой неизреченной как матерь в вечность размыкала круг. ОСЕННИЕ КОВРЫ Осенние ковры – парчовые постели. Едва струится луч сквозь редкую листву. Последний многоцвет печальной карусели, где графика ветвей качает синеву. Исписана в бордо октябрьская страничка. Натруженный вокзал рычит до хрипоты. Людей, давясь, с трудом глотает электричка, и свет уставший ждёт покоя темноты. Осенние ковры, истоптанные днями от детства без забот до дум седых волос, вы в памяти моей бывали судиями и в дни весенних гроз, и в пору летних рос. Багряные ковры, дряхлея понемножку, тревоги заметут под вахту снежных шуб, ещё проложит осень красную дорожку, и гимн зиме сорвётся с посиневших губ.

115

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

А осени финал последнего убранства предзимьем освятит следы на скатах крыш, и без труда мои – в межзвёздное пространство – сомненья унесёт во стынущую тишь. Осенние ковры как жизни отрицанье. Но год родится вновь и не о чём жалеть. Всё на своих местах, как знаки препинанья... Да кто бы не хотел, как осень, умереть. *** Все дерева уже раздеты, скорбит душа, томится дух и соловьиные куплеты мне не ласкают больше слух. А на лугах седые травы друг к дружке жмутся на ветру. Ворон безумные оравы орут как будто не к добру. И, не стыдясь бесстыжих взглядов, берёзы голые стоят. Поэт спешит, стихи сосватав, считать по осени цыплят. Ещё, дрожа от нетерпенья, с морозом встречи ждёт метель, как новобрачная в смущеньи супруга – в брачную постель.

116

Поэзия • Феликс Фельдман

Кружит снежинок многоточье... Но вдруг сверкнёт как добрый знак сквозь туч разорванные клочья луны мерцающий маяк. И мнится мне в ответе лунном, я стал мудрей в остатке лет, но всё ещё, как в теле юном, в обнимку с ночью спит рассвет. *** Так смешно, что балтийскую воду омывает осенним дождём. Не спеша и вдвоём непогоду мы под крышей зонта переждём. А пока нам припомнилось лето, И клубнично-черешневый рай. Я узнал, что зовут тебя Света, и что щёки румяны, как май. По тропинкам, ведущим нас в память, мы отправимся в девственный лес, где берёз златолистая заметь конфетти рассыпает с небес. Мы припомним и холод, и пламя, что хранятся в архиве сердец, да взаимно испитую нами благодать обручальных колец.

117

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

А теперь мы стоим у причала, два душевно родных близнеца, осеняя былое начало, у которого нету конца. ТАК СЛУЧИЛОСЬ... Так случилось, что это не шутка и весна поспешила прийти. Только сердце трепещется чутко У неё в благодатной горсти. Только горсть та – до края с печалью. Только где она та благодать. И надежда, прикрывшись вуалью, Как ребёнок, баюкает мать. Только дрожь от сегодня до завтра. Только лучшее время – вчера. Только общество коронозавра И могильная скука одра. Только то, что вчера было ценно, Согласимся ль сегодня мы с тем? Только путь к временам плиоцена И, конечно, минуя Эдем. Только нет у природы ответа. Только где же вы, антитела? Что же ты, голубая планета, вместо хлеба нам страх родила?

118

Поэзия • Феликс Фельдман

АПОКАЛИПСИС Волна, осиротевши, умирала, невнятный хрип был слышен у скалы. А в хижине лучина догорала и тени были бледны и тусклы. Я был одной из этих бледных теней, как призрак, что явился в мир людской. И понял я, и принял без сомнений язык усталых волн, язык морской. Древнейший, мне он приоткрыл секреты того, что стало на былой Земле. Взамен живых остались лишь портреты и Заповеди в тлеющей золе. Я чувствовал сердечные удары взволнованных космических глубин, когда пылали на Земле пожары, но не шофар взывал, а муэдзин. Ничто – парило дерзко и бесклыло. Не-быть – вернулось, души леденя. Ещё мерцал прах бытия уныло и детские глаза во мраке дня... Угасла догоревшая лучина и по Земле, оставшейся ничьей, над бездной горько плакали мужчины – втроём: Аллах, Христос и Моисей.

119

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ПОЭТИЧЕСКИЕ ПЕРЕВОДЫ Иоганн Вольфганг фон Гёте ФАУСТ Пролог на небе Господь, небесные силы, затем Мефистофель. Три архангела выступают вперед. РАФАИЛ:

По-прежнему кружит светило В ансамбле общем звездных тел, Венчая громом дивной силы, Весь богодвижимый удел. Нам зрелище дарует силу, Ту, что постичь никто не мог; Прекрасно всё, как прежде было В тот первый день, что создал Бог. ГАВРИИЛ:

Со скоростью непостижимой Летит, вращаясь, шар земной; Сменяются неудержимо Сиянье рая с тьмой ночной. Взбухают волны в пенном жесте, Волна с упорством грунт долбит, И скалы с морем мчатся вместе В круженьи вековых орбит.

120

Поэтические переводы • Феликс Фельдман

МИХАИЛ:

На море, в небе и на суше Стихии буйствуют во мгле И оставляют, труд Твой руша, Цепь разрушений на земле. Сдержать их ярость нам едва ли Суметь, а беды все видней, Но мы с восторгом, Боже, хвалим Чередованье кротких дней. ВТРОЁМ:

Нам зрелище дарует силу, Никто постичь Тебя не смог, Прекрасно всё, как прежде было В тот первый день, что создал Бог. МЕФИСТОФЕЛЬ:

Ты, Боже, вновь приблизился ко мне, О нашем спрашиваешь состояньи И с челядью приемлешь наравне Привычно. Как всегда без порицанья. Прости, оратор я лишь на потеху, Пусть бы меня весь круг твой и дразнил; Но пафос мой привёл тебя бы к смеху, Чтоб вовсе ты смеяться не забыл. Не мне судить о солнце, белом свете, Я вижу, как страдают люди эти. Твой малый бог, как сотворён 121

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

С тех самых пор причудлив и смешон. Жилось бы человеку, в общем, лучше Не будь им свет божественный получен Что разумом зовет. Притом готов Он быть скотинистей других скотов. Ведь он, прости Господь полпреду ада, Похож на длинноногую цикаду, Которая летает, скачет, жрёт И тут же песенки свои поёт. Сидел бы уж в траве до сенокоса Да в грязь любую не совал бы носа! ГОСПОДЬ:

И больше нечего тебе сказать? Приходишь жалобу на жалобу низать? Тебе там всё не так и вновь поклёп? МЕФИСТОФЕЛЬ:

Нет, Господи, там бед калейдоскоп. Судьба у человека невезуча; Мне даже нет нужды несчастных мучать. ГОСПОДЬ:

Знаком ты с Фаустом? МЕФИСТОФЕЛЬ:

Он доктор?

122

Поэтические переводы • Феликс Фельдман

ГОСПОДЬ:

Мой холоп! МЕФИСТОФЕЛЬ:

Воистину! Он служит вам особо И не земная у глупца утроба. Его в раздолье дух сомненья гонит, Безумие едва ли разглядит. Звёзд с неба подавай его персоне И на земле усладою снабди! Но что по ту- и что посюсторонне, Не утолит смятения в груди. ГОСПОДЬ:

Пусть путаник, но, если служит он, Я выведу его из мрака к свету. Садовник знает, коль расцвёл бутон, То будет также впредь цвести и летом. МЕФИСТОФЕЛЬ:

На что пари? Здесь ждет вас пораженье! Когда бы право мне приобрести, Пойдет легко в моем он направленьи. ГОСПОДЬ:

Сколь на земле он может жизнь вести, Так долго нет тебе на то запрета. Блуждает человек, пока в пути.

123

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

МЕФИСТОФЕЛЬ:

Спасибо вам; а у меня на мёртвых вето. Чтоб избежать с усопшими мороки, Предпочитаю им розовощёких. Для трупов есть наставник посветлее, Мне в «кошки-мышки» поиграть милее. ГОСПОДЬ:

Добро, он твой на самоусмотренье! Из мук душевных выведи его, И в тьму веди, опутав убежденьем, Где в ней своё покажешь мастерство. Но знай, стыда хлебнёшь ты, рад не рад, Когда он честь спасет и в смутной тяге Инстинктом одолеет цепь преград. МЕФИСТОФЕЛЬ:

Идет! Я позабочусь о бедняге А в споре результат я вижу чётко. Позвольте мне свою расставить снасть, Чтоб прах земли он жрал со смаком, всласть, Как делает змея, моя родная тётка. ГОСПОДЬ:

Являться можешь без согласованья; Тебе подобных я терпел всегда. Из всех свободных духов отрицанья Лукавый, как обуза – ерунда.

124

Поэтические переводы • Феликс Фельдман

У человека деловитости немного, Ему милей, естественно, покой; Я спутника ему придам с собой: Дразнить, мутить, быть дьявольской подмогой. А вы, сыны, покорнейшее братство, Вкушайте вечной красоты богатство! Предвечное, что, действуя, живёт Объемлите любви небесным даром, А то, что неустойчивым слывёт Скрепите мыслью и пытливым жаром! Небо закрывается. Архангелы покидают сцену. МЕФИСТОФЕЛЬ (остаётся

один):

Порой в охотку вижу старика, Поберегусь. С ним связи рвать не надо. Возможно роль у черта велика, Раз мил он по-людски и с князем ада.

125

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ЭПИТАФИЯ Гале Фирсовой. Поэтессе Отчего вы так громко кричите, вам бы чайки, на волны присесть. Или в птичьем морском алфавите в этих звуках печальная весть? Не кричите, стенанья умерьте. Вас от моря куда занесло? Не беды вы послы и не смерти – ведь не ваше оно ремесло. На крылах на своих белопенных это карканье злобных ворон принесли вы, введя внутривенно, чью-то боль и мучительный стон. Я прощу вам подобие грая, отрекусь и от грусти своей, лишь бы стало успение раем для измученных болью друзей. Только знайте, мы вовсе не ропщем, ведь бывает и смерть хороша. Мы придём к незабвенным, к усопшим... Не спеша, не спеша, не спеша...

126

Поэзия • Феликс Фельдман

ДЕТСКИЕ ПЕРЛЫ ВОТ ТАКАЯ НЕУДАЧА! Вот такая неудача – Не решается задача. Смотрит в зеркало понуро Оля нерадивая... Но фигурка, как скульптура, Светлоока, белокура.

– Видно, я такая дура, Но... красивая! ПРОСЯТ ВСЕ НА НОВЫЙ ГОД... Просят все на Новый год Знатные подарки: Бабушка – цветочный мёд, Папа – флягу старки. Мама деду наперёд Торт готовит с пастилой, Боря хочет марки. Ну, а дочь стоит скалой: – Мне, – канючит Галка, – Только ступу, но с метлой, А на ней мигалку.

127

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ГОВОРИЛА МАТЬ-СВИНЬЯ Говорила мать свинья: – Мы культурная семья. Посмотрите. Мой ребёнок – Просто чудо-поросёнок. Только он откроет рот, Сразу видно – полиглот. Хрум-хрум-хрум да хрю-хрю-хрю, за еду благодарю. По-японски бу-бу-бу, суши тоже не табу. По-английски, по-французски, предпочтительней по-русски, скажет если: рох-рох-рох, значит – аппетит неплох. А какой мой сын чистюля, видит лужу – к ней как пуля. Для свиней, друзья, не странны мутно-грязевые ванны. Вот вам от свиньи совет: Чище лужи ванны нет. Лучшее купание – Грязезамарание. ОСТОРОЖНО К ЖИВОТУ... Осторожно к животу приложила Света ухо. К животу – не в пустоту, только там пока что глухо.

128

Поэзия • Феликс Фельдман

Очень ждёт она сестрёнку и подружку, но свою. Ни телёнка, ни бурёнку – пополнения в семью.

– Мама, мамочка! Когда? – не дождётся Света чуда. – Для тебя ведь ерунда дочку выпустить оттуда. Но, пожалуйста, роди говорящую, с коляской. – Света к маминой груди с кроткой ластится гримаской.

– Только, если говорящей не получится пока, – взгляд умильный и просящий, – то роди хоть хомячка. ЕСТЬ БРАТИШКА У АЛЁНЫ... Есть братишка у Алёны и сестричка у Ильи... Мол, из детского салона Принесли им за рубли. До чего ж наивны предки, хоть мой папа и не стар, если верит, будто детки продаются как товар!

129

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Дети – всё же не игрушки, тут серьёзные дела. Говорит сестра Илюшке: – Нас-то мама родила. Если ж деток, так случится, станут в лавках продавать, сколько ж бедным продавщицам за день надо бы рожать? ЗАВТРА В АФРИКУ ЛЕЧУ... Завтра в Африку лечу, С дочкой мы пришли к врачу. И, по-детски лепеча, Просит дочка у врача От отбывки до прибывки Сделать нужные прививки, Чтоб болезнь не навредила От укусов... крокодила. ПЕРВЫЙ КЛАСС Первый класс. Начало. Будни. Завершён учебный день. После часу пополудни затрещал звонок – трень, трень.

130

Поэзия • Феликс Фельдман

– Кто учитель твой, Данилка, что узнал, – пытает дед.

– Анна Павловна, училка преподала нам обед: Макароновая каша, и каклеты были к ней. Только пища лучше наша, наши дрянники вкусней. Был потом урок лепенья, рисовал я и лепил, подписав своё творенье как Пекосо Даниил.

– Что читали вам? – Про братца, как Ванёк козлёнком стал. Той беде могло б не статься, если б он не выпивал.

– Ну, а что там «на второе», что прочли твои друзья?

– Что? Читать могут лишь двое: Анна Павловна и я.

131

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ЕЛЕНА КОЛТУНОВА Елена Колтунова родилась в Одессе. Окончила физико-математический факультет Одесского государственного университета. Работала преподавателем, печаталась в газетах, проводила журналистские расследования. Член Национального союза журналистов Украины и Национального союза Театральных деятелей Украины. Имеет медаль «За журналiстську гiднiсть» и «Почётный знак» НСЖУ. С 2013 года живёт в Берлине, где публикуется во многих изданиях различных органов печати. Автор нескольких книг. ГЕРОЙ СОВСЕМ ДРУГОГО ВРЕМЕНИ Часть I ВИТЯ

В

жизни Виктора Яковлевича Кравца все праздники были «со слезами на глазах». Начиная с самого первого – со дня рождения, приходившегося на 9 мая 1945 года. В Великий День Победы, едва появившись на свет, Виктор Яковлевич стал круглым сиротой. В этот день почтальонша Феня не постучалась, как обычно, в их квартиру, а высмотрев в оконце крохотной кухоньки бабушку (семья жила в полуподвале) и легко побарабанив пальцами по стеклу, попробовала привлечь её внимание. Бабушка, замешивающая кукурузную муку на праздничный малай, стук за гудением примуса не расслышала, но почувствовав, 132

Проза • Елена Колтунова

что кто-то заслонил свет, повернула к окну голову, и в проёме увидела Феню, делающую ей какие-то знаки. Окошко с зимы ещё не расклеивали, хотя газетные полосы, которыми бабушка на зиму залепила щели в раме, давно побурели от примусной копоти. Бабушка хотела было выйти к почтальонше, полагая, что та пришла поздравить её с долгожданной победой. Но глянула на расстроенное лицо Фени, и сердце у неё покатилось куда-то вниз. Она рванула окно. С сухим треском отлетели газетные полоски. В кухоньку, заглушая гудение примуса, ворвался праздничный шум улицы.

– Что? Что? – непослушными губами прошептала бабушка, оглядываясь на дверь, соединяющую кухоньку с комнатой.

– Письмо… Адрес не Яшиной рукой написан. Я уж за этот год руку каждого из своих узнаю. Боюсь, беда…

– Подожди, я сейчас к тебе выйду. Это была похоронка. Бабушка бессильно опустилась на деревянную лавочку у ворот.

– Господи! Как Мусе сказать? Как сказать?

– Ей когда рожать?

– Месяца через два. Яша ведь в отпуск в начале октября приезжал, как раз на Мусин день рождения.

– И чего это они надумали? Время-то какое тяжёлое. Когда от войны оправимся? Хотя… может и правильно. Народу сколько погибло, восполнять надо.

– Надумали! Восемь лет не беременела. А тут… Почти тридцать пять и первородка, страшно… И с сердцем у неё… С понедельника на больничном. Лежит, не встаёт…

– Ну не говорите ей, пусть рОдит сперва, спрячьте похоронку.

– Как скрывать-то! Она по любому с ума сойдёт за два месяца, если писем не будет… Бабушка махнула рукой, спрятала похоронку в карман передника, в котором выбежала на улицу, и вошла в дом.

133

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

«Может и впрямь сегодня не говорить! Такой день… Такой был счастливый день… Такой праздник…» Бабушка спрятала страшное письмо под старую клеенку, покрывавшую кухонный шкафчик. Там она хранила сигнатурки от лекарств, квитанции, листочки отрывных календарей с рецептами… Но мать узнала о смерти мужа в тот же день. Осталось неизвестным, зачем она пошла на кухню, как нашла письмо, почему заглянула под клеёнку, куда никогда не заглядывала, что она могла там искать… Бабушка ненадолго вышла к соседке, одолжить иголку для примуса – свою она сломала, не могла унять дрожь в руках. Когда вернулась, мать лежала на полу кухни без сознания, в руке её была зажата похоронка. Скорая увезла мать в больницу. Прибежавшей следом бабушке сказали, что начались преждевременные роды, но врачи делают всё возможное… Последние слова камнем легли на душу бабушки – ей в её долгой жизни уже приходилось слышать эту безнадёжную формулировку. Поздно вечером, когда отгремели салюты, и только время от времени взлетали одиночные ракеты, мать родила крошечного слабенького мальчика. А еще через 15 минут этот мальчик осиротел. Мальчика назвали Виктором. А как ещё могли назвать мальчишку, родившегося в день Победы!

II Бабушка до конца жизни обвиняла себя в смерти дочери: «Не уберегла». На время, пока семимесячного Витю выхаживали в роддоме, она устроилась туда санитаркой. В том же качестве 134

Проза • Елена Колтунова

перешла вместе с внуком в Дом малютки. А когда малышу исполнилось три года, забрала его домой.

– У ребёнка должен быть дом, – твердила бабушка. – Не просто крыша над головой, а Дом!

– Это ваш подвал – Дом? – спрашивала её заведующая Домом малютки.

– Здесь жила его бедная мать, сюда с фронта в отпуск пришёл его отец, здесь они с Мусей его зачали. И лучше подвал, но без соседей, чем жить наверху в коммуналке. Я так и решила, когда мне предложили на выбор подвал или коммуналка. До войны у нас была хорошая двухкомнатная квартира на втором этаже с балконом…

– И что, дом разбомбили?

– Нет, когда мы в сорок четвертом вернулись в Одессу из эвакуации в нашей квартире жил какой-то полковник. Он не стал разговаривать, на порог не пустил, сразу вынул пистолет. Соседи шёпотом рассказывали, что в квартире осталась и наша мебель. Бабушка махнула рукой.

– Помогите лучше опеку над внуком оформить. Это было непросто даже в тяжёлое послевоенное время, когда множество осиротевших детей оказались на попечении государства. Но назначить опекуном без малого шестидесятилетнюю старуху с мизерной пенсией… Для начала договорились, что ночевать малыш будет с бабушкой дома и дома проводить выходной день. А потом подвернулась выгодная надомная работа: строчить солдатские кальсоны из белой бязи. Оплата сдельная. Ух, с какой скоростью летела ткань из-под лапки старой «Зингерки», просто белый водопад низвергался. Предоставив справки о заработке за три месяца, бабушка окончательно забрала внука домой. Вся жизнь мальчика проходила в окружении белых волн бязи и под стрёкот швейной машинки. Под него он засыпал и просыпался, под него слушал рассказы бабушки о её семье, 135

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

её братьях, о своём отце… Только о матери бабушка никогда ничего не рассказывала. Не могла. И позже, когда мальчик пошёл в школу, стрёкот швейной машинки аккомпанировал разучиваемым стихам, вплетался в журчание труб бесконечно вливающим и выливающим воду из бассейна. Правда, белую бязь солдатского белья к тому времени сменило белое полотно пододеяльников и простыней.

III Комната, в которой жили маленький Витя с бабушкой, была небольшой – метров двенадцать. Когда бабушке приносили очередной заказ – четыре-пять тяжеленных тюков ткани – они занимали чуть ли не половину комнаты. А вот готовые изделия, те заполняли комнату уже целиком. Свисали со стульев, с комодика, с двери шифоньера, со спинки бабушкиной кровати, с Витиного диванчика, создавая своеобразный лабиринт. Мальчику это очень нравилось. Он ползал между свисающими полотнами, воображая, что он пробирается окопами, чтобы проложить связь, как делал на фронте его отец. Он часто смотрел на маленькую нечёткую фотографию отца в военной форме, присланную им с фронта ещё в самом начале войны. Подходил к комодику, на котором стояло небольшое старое зеркало в рамке с подставкой, влезал на стул, и, вглядываясь в своё отражение в мутном зеркале и в отцовское фото, искал сходство с отцом. Он очень хотел быть похожим на отца – героя, который даже отпуск во время войны получил в награду за то, что под пулями сумел обеспечить связь штабу, в котором находился командующий генерал или, может быть, даже маршал. Так ему рассказывала об отце бабушка. Правда, бабушка иногда добавляла: – Лучше бы он был меньшим героем, обошёлся бы какнибудь без отпуска. И Муся была бы жива.

136

Проза • Елена Колтунова

После таких слов бабушка, с виноватым почему-то видом, принималась осыпать Витину голову поцелуями. Витя вырывался из бабушкиных объятий, отползал за какую-нибудь свисающую до пола простыню, пытаясь понять странное бабушкино поведение. Но постичь смысл бабушкиных слов он был не в состоянии. Однажды подобная сцена разыгралась при почтальонше Фене. С того самого памятного Дня Победы Феня часто заходила к бабушке. И всегда приносила что-то вкусненькое Вите. Видимо чувствовала и свою невиноватую вину в случившемся несчастье.

– Ну, герой, как дела? – спросила Феня, сбрасывая с плеча тяжёлую почтальонскую сумку и расстёгивая ватник.

– Я ещё не герой, я маленький, – скромно, как учила бабушка, ответил Витя. – Это мой папа был герой. Я, когда вырасту, буду, как мой папа… Я же похож на него. И тут бабушка снова произнесла эти непонятные слова про отпуск, про маму Мусю, в смерти которой почему-то был виноват отцовский отпуск… Но Витя даже не успел в этот раз задуматься. Тетя Феня, всегда тихая, спокойная тётя Феня вдруг закричала на бабушку: – Не греши, старая, не греши. Значит, была у твоей дочки такая судьба. А тебе Бог послал его, – она притянула Витю к себе и за подбородок подняла его опущенную голову. – Будешь ты таким, как твой отец. Будешь! Раз хочешь, значит – будешь.

IV Этого праздника – первого школьного дня Витя ждал с нетерпением. Он пойдёт в школу, в которой учился его замечательный отец. И что совсем уж замечательно, он будет учиться у той самой учительницы, у которой учился папа.

137

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– И мама, – добавила бабушка. – Они с первого класса дружили, десять лет сидели за одной партой. Муся была отличницей, Яша постоянно у неё списывал. Это была новость. Бабушка ведь про маму никогда раньше ничего не рассказывала. Учительница оказалась старенькой, похоже, даже старше бабушки. Она внимательно посмотрела на Витю, почему-то грустно вздохнула и сказала: – Как похож на Мусю, одно лицо…

– И такой же тихий, спокойный, – отозвалась бабушка. Витя возмущённо вырвал руку из бабушкиной руки: – Я похож на папу, я буду таким же, как папа! Мне тётя Феня сказала!

– Тётя Феня ведь папу твоего никогда не видела. Она только в конце войны появилась в нашем районе.

– Она фотографию видела, – не сдавался Витя.

– Да что можно увидеть на этом фронтовом снимке. Она просто не хотела тебя огорчать.

– Не расстраивайся, – сказала учительница. – Твоя мама была очень красивая девочка, воспитанная, хорошо училась.

– А папа?

– Папа! Папа был обыкновенный лопоухий мальчишка, драчливый, вечно в синяках и ссадинах, вечно с разбитым носом, – вмешалась бабушка. – Муся называла его дятлом. Смеялась, что его длинный нос всегда разбит, потому что он им, как клювом, долбит дерево в школьном дворе, и даже выдолбил уже в нём дупло… Бабушка помолчала, вздохнула, а потом продолжила: – Но они очень дружили. Яша всегда провожал её из школы домой. Никому никогда не давал в обиду. И Муся его всегда защищала, когда его ругали за очередную двойку или хулиганство. Если бы не она, его бы просто исключили из школы. А так она его дотянула до конца школы, не просто дотянула, с хорошими 138

Проза • Елена Колтунова

отметками окончил, да ещё в институт связи поступил… А был хулиган-хулиганом…

– Знаете, ведь из таких хулиганов и получаются герои, – сказала старая учительница. – В жизни тому немало примеров. Особенно это показала война. А то, что ты похож на маму, а не на папу, и лицом, и характером, вовсе не значит, что ты не сможешь стать героем, как твой отец. Но только будем надеяться, что это война последняя. Должны же люди понять, что такой ужас повториться не должен… Ну, прощайся с бабушкой, и пошли в класс. Витя пошел за учительницей. Она завела его в класс и указала на первую парту, где уже сидела какая-то худенькая девочка.

– Это будет всегда ваше место. Вы у меня самые маленькие в классе. Нюту из-за парты почти и не видно. А сейчас идёмте строиться, и войдём в класс уже все вместе. Так начался первый школьный день, которого Витя ждал, как праздника, а праздник оказался «со слезами на глазах». Причём в прямом смысле слова. Ему до слёз было обидно, что, как оказалось, он, Витя, похож не на своего героя-отца, а на маму Мусю, когда она была девчонкой. Значит, он, Витя, похож на девчонку. Но, если верить учительнице, а учительнице нужно верить – она ведь учительница – героями становятся хулиганы, а не «тихие мальчики», похожие на девчонок. Ну какой из него хулиган? Хулиганы в их районе, и даже в его родном дворе, водились. Но они ему не нравились. Они ходили в каких-то маленьких кепочках, плевали сквозь зубы, ругались, говорили девочкам непонятные и, наверно, гадкие слова, потому что девчонки краснели и быстро пробегали мимо. Витю называли «недоношенным задохликом». И, проходя, могли оттянутым пальцем пребольно щелкнуть по голове. И тут Витя вспомнил, откуда взялась кличка «недоношенный задохлик». Нет, задохлик – и так понятно: Витя был маленький и худенький. А «недоношенный»?

139

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Как-то бабушка чересчур обильно смазала свою «зингерку» машинным маслом, и оно попало на готовые простыни и пододеяльник. Пришлось их стирать. Бабушка спешила – пора было отдавать заказ, а тут такая незадача, – и вместо того, чтобы протянуть во дворе свою верёвку, воспользовалась верёвкой соседки. Возможно, если бы она спросила разрешения, ей бы не отказали. Но… она спешила, никого ни о чём не попросила и тем самым, дала выход давно скапливающейся в груди хозяйки верёвки обиде на жизнь. На обездоленность, на вдовство, на вечную нехватку денег, на отбившегося от рук сына. А тут ещё эта старуха, которая на своей машинке накручивает столько денег, что может своего «недоношенного задохлика» курочками кормить! Всё это она выкрикнула бабушке. А потом добавила такое, что бабушка, молча снимавшая с верёвки мокрую простыню, этой мокрой простынёй огрела скандалистку по лицу. Витя плохо понял и, тем более, запомнил, что кричала эта ужасная тётка. Что-то о том, что мама Муся умерла в наказание за то, что связалась с этим жидовским хулиганом Яшкой и понесла от него (что понесла и куда Витя не понял). И что всё бабушка врёт, что Яшка воевал на фронте, на фронте отпуск не дают. «В Ташкенте он воевал, ваш Яшка. Оттуда и прикатил и заделал Муське своего…» Последнее слово Витя уже совсем не разобрал, потому что бабушка бросилась душить соседку. Набежали другие соседи. Разняли. Бабушка, бессильно волоча по земле злополучные мокрые простыни, увела захлебывающегося плачем внука домой, в их квартиру в подвале. Сейчас, вспоминая этот ужасный скандал, Витя мыслями зацепился за главное. Его герой-отец, оказывается, когда-то был хулиганом… Это говорила не только его старенькая учительница. Это орала та отвратительная злая тётка. Значит, отец тоже ходил в такой противной кепочке. Плевал сквозь дырку в зубах, ругался… Но таким хулиганом его, Вити, папа-герой, ну никак не мог быть. И тут Витя вспомнил еще кое-что.

140

Проза • Елена Колтунова

Как-то, сидя в своём укрытии за двумя свесившимися со столешницы простынями, он услышал, как бабушка жаловалась тёте Фене на жизнь в полуподвальной квартире: – Конечно, я сама выбрала эту нору, не идти же в коммуналку с десятью соседями на одну уборную. Думаю, что в мирное время здесь была дворницкая.

– В мирное время, это при Николашке что ли? Вы ещё вспомните, что тогда всё в магазинах было, очередей не было, а фунт сахара стоил… Сколько стоил фунт сахара?

– Четырнадцать копеек, – откликнулась бабушка.

– О, помнит, – засмеялась тётя Феня. – А теперь вспомните, какую войну мы пережили, сколько домов разрушено. Вот восстановят жильё, и вы с внуком получите нормальную квартиру. А вспоминать ваше мирное время… – она махнула рукой – тогда всё было по-другому. Вите не всё в разговоре было понятно. Например, фунт. Что это за фунт? Фунтик – это понятно, это такой похожий на колпачок Буратино пакетик из книжной или тетрадной странички, который ловко сворачивала продававшая семечки старушка, чтобы пересыпать в него из маленького стаканчика свой товар. Может, фунт, это просто большой фунтик. И кто такой этот Николашка? Дворник, что ли? Витя собрался было спросить у бабушки. Но пока взрослые разговаривали между собой, встревать в разговор не полагалось. А потом Витя про этого неизвестного Николашку вообще забыл, были другие заботы. Но он понял главное: раньше, тогда, когда он, Витя, еще не родился, было «мирное время», когда всё было по-другому и лучше, чем сейчас. Шутка ли, всё было в магазинах и не приходилось стоять с бабушкой в очереди, чего Витя страшно не любил. Сейчас, вспомнив этот разговор, Витя подумал, что возможно, и хулиганы в это самое «мирное время» были не такие, как теперь. Но «мирное время» – это время, когда нет войны. А это значит, что отец, который был хулиганом до войны, то есть, «в мирное время», был совсем другим хулиганом, не 141

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

таким противным. Знать бы каким. Может быть, Витя и смог бы стать таким же. Тем более что кое-что и он вполне может, хоть с завтрашнего дня. Как это бабушка рассказывала? Отец всегда провожал маму Мусю домой, никому не позволял ее обижать. А Витя будет провожать домой Нюту, и тоже не даст её в обиду. А вообще надо будет подробно расспросить бабушку. Она, наверное, помнит, каким хулиганом был отец. Ну, а когда Витя вырастет и начнётся война, он сможет, как отец, стать героем. Но тут Витя вспомнил слова учительницы, что люди больше не захотят воевать друг с другом... Но, если войны больше никогда не будет, где и как ему вообще стать героем?

V На следующее утро Витя проснулся с мыслью подробнее расспросить бабушку об отце. Не о его героической фронтовой жизни – эти рассказы он знал наизусть, – а о незнакомом ему папе-хулигане. Кроме того, ему предстояло срочно объявить Нюте, что с сегодняшнего дня он её защитник, и каждый день будет провожать её из школы домой. Но расспрашивать бабушку ему не пришлось. Да и с Нютой всё получилось не так, как Витя задумал. Когда бабушка отвела Витю в школу, и он увидел, что и Нюту привела какая-то женщина, должно быть её мама, Витя понял, что не всё так просто. Дальше угла их квартала, на котором сидит старушка, торгующая семечками, бабушка Витю одного не отпускала. Получалось, что идти провожать Нюту придётся вместе с бабушкой. А согласится ли бабушка? Она и так всегда спешит. И потом Нютина мама… Что она скажет? Она ведь совсем не знает ни Витю, ни его бабушку. Придётся с ними поговорить… Сначала, конечно, с бабушкой.

142

Проза • Елена Колтунова

Но и здесь снова получилось не так, как хотел Витя. Вопервых, бабушка сказала, что ей срочно надо в СОБЕС (Витя знал, что это место, где дают пенсию). Она боится, что опоздает к концу уроков, так что Витя должен её ждать в вестибюле школы, как приклеенный. Так и сказала, «как приклеенный». Витю это очень насмешило. Бабушка ушла, и Нютина мама, как видно, тоже кудато спешила, потому что быстро помогла Нюте переобуться в сменную обувь и убежала. Зато после уроков она уже ждала Нюту в вестибюле, и тут оказалось, что Нюте она вовсе не мама, а тётя. Нюта так и окликнула её – тётя Женя. А затем повисла у этой тёти Жени на шее и что-то зашептала ей в самое ухо. Тетя Женя засмеялась и сказала: – Анютка, щекотно! Всё поняла, знакомь. Она подошла к Вите.

– Значит, это тебя посадили с нашей Анечкой. Смотри, не обижай её. Витя понял, что ему представилась возможность сказать всё то, что он собирался.

– Понимаете, мой папа был герой. Он учился в этой школе, а потом погиб на фронте, когда о-об-беспечивал связь со штабом. И он всегда провожал девочку, с которой сидел за одной партой, это мою маму Мусю, и всегда защищал её. Никому не давал в обиду… Тётя Женя быстро наклонилась к Вите: – Послушай, как твоя фамилия?

– Кравец…

– Значит, ты сын Муси Белоконь и Яшки Кравца! Не удивляйся. Я ведь тоже училась в этой школе. На три класса младше. Но о подвигах Яшки вся школа знала. А ты вроде – в маму. Тихий. И не такой носатый. От таких слов Витя огорчённо засопел своим «не носатым» носом. А тётя Женя, не заметив Витиного огорчения, увлеклась воспоминаниями.

143

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– Ну, Яшка был артист! Помню в классе, наверное, пятом… В каком это классе зоологию проходят? Яшка к теме насекомые наловил и принёс тараканов. А они у него сбежали из папиросной коробки. Девчонки визжат, повскакали на парты… Смеху было! А урок сорван! А ещё, когда мы учились во вторую смену, а зимой темнело рано, Яшка поставил учительский стул на стол, влез на него и выкрутил лампочку. Тут тётя Женя залилась таким смехом, что долго не могла прийти в себя.

– А потом сложил промокашку в восемь раз и намочил её. Засунул в патрон… Как током не убило! И сверху закрутил лампочку. Как стемнело, учительница включила свет. Горит, через мокрую промокашку ток идёт. А скоро всё нагрелось, бумажка высохла, ток перестал идти, и лампочка погасла. Пока ходили за сторожем, пока он удивлялся, чего это лампочка не желает гореть, вроде ведь целая, не перегоревшая, звонок с урока и прозвенел. Витя лихорадочно соображал, какие отцовские подвиги ему под силу. Тараканов наловить – пустяк! Вон сколько их в кухне. Правда он их ну не то что боится, но противно. Значит, это будет для него первая проверка мужества. А вот до лампочки ему и со стулом на столе не дотянуться… Это надо ещё подрасти. Витя приготовился и дальше слушать тётю Женю, но тут пришла запыхавшаяся бабушка и увела внука домой. На этом кончается I часть повести «Герой совсем другого времени», которую автор назвала «Витя» в отличие от II и III частей, названных соответственно «Виктор» и «Виктор Яковлевич».

144

Поэтические переводы • Елена Колтунова

ПОЭТИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОД МАНДАЛЕЙ (перевод баллады Р. Киплинга) Возле пагоды Мулмейна, той, что в Бирме чтится свято, Ждёт меня моя девчонка, ждёт британского солдата. Обдувает колокольцы веер пальмовых ветвей, И звенят они: «Скорее возвращайся в Мандалей. Возвращайся в Мандалей, где форштевни кораблей* Режут волны по дороге от Рангуна в Мандалей. Возвращайся в Мандалей, Там, где игры рыб летучих, И заря, как гром из тучи, Из Китая прилетает в Мандалей». Зеленей полей шапчонка, ну а жёлтая юбчонка Словно ярким огоньком освещена. Сьюпи-яулат девчонка В честь царицы Тибану наречена. Вижу, курит благовонья, молится на куклу ту, Ему стопы лобызает, будто Светлому Христу. Ну а кукла эта – идол, толстый Будда, ихний Бог. А она вся обмирает у его простёршись ног! Что считаться с истуканом! Сжал в объятьях посильней И её поцеловал я на дороге в Мандалей. А когда за полем риса поглотила солнце мгла, Для меня под струны банджо она пела: «Ку-ла-ла».

145

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

На плече трепещет ручка, щёчка у моей щеки… Молча мы глядим, как Хати** тянут бревна у реки – Там слоны сгружают бревна. Тишина ж такая, ровно Всё замолкло на дороге в Мандалей. Так давно всё это было, что жалей иль не жалей, Никогда уж не добраться нам из Сити в Мандалей. Но бывалые солдаты в пабах лондонских твердят: «Воротиться б на Восток нам, воротиться бы назад. Воротиться бы назад, где Востока аромат, Где, звеня от вздохов пальмы, колокольцы бьют набат, Призывая нас в дорогу в Мандалей» Я устал сбивать подошвы на мощёнке из камней, И английский мелкий дождик пробирает до костей. Не с одной из здешних девок я гулял из Челси в Стрэнд, Но любовь их не заменит ту, что я оставил. Нет! Их волос и кожи цвет, и дешевый запах, нет, Не заменят мне девчонки, что чиста, как первоцвет! Там, к востоку от Суэца, жизнь высокая ценой. Там от заповедей Божьих не осталось ни одной. Только звоны колокольцев так и манят, ей-же-ей, К старой пагоде над морем, той, что названа Мулмейн, На дороге в Мандалей.

146

Поэтические переводы • Елена Колтунова

О, дорога в Мандалей! Вверх по сходням кораблей Мы внесем больных под тенты и вернемся в Мандалей. О, дорога в Мандалей! Там, где игры рыб летучих, И заря, как гром из тучи, Из Китая прилетает в Мандалей. * Форштевень – деревянный или стальной брус, составляющий переднюю оконечность судна. ** Хати – имя слона в «Книге джунглей» Киплинга. Здесь, несмотря на заглавную букву, Хати следует воспринимать, как нарицательное, то есть, как общее название слонов.

147

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

АННА СОХРИНА Анна Сохрина закончила факультет журналистики Ленинградского государственного университета. Печатается в таких популярных журналах, как «Аврора», «Звезда» и русскоязычных изданиях Германии, Австрии и Америки. В Германии с 1994 года. Автор нескольких книг. Её рассказы переводятся и издаются в Берлинских издательствах. КОЗА, ПАСУЩАЯСЯ НА КРЫШЕ Жизнь хороша ещё тем, что в ней можно путешествовать. Н. Пржевальский

П

оэтому прочь серый Берлин, его дожди, заботы, телевизор, однообразные маршруты – и вперёд!

– Ты знаешь, Роза набирает новую группу в Скандинавию. Ты там когда-нибудь была?

– Нет, никогда.

– Ну, вот, говорят красота необыкновенная! Мои друзья ездили, так они взахлёб рассказывают...

– Уговорила. Поехали!

– Дорогие друзья! Наше путешествие начинается... Нам предстоит увлекательная поездка по Швеции, Дании и Норвегии. Роза, наш бессменный вдохновитель и организатор, наша пионервожатая и надсмотрщик в одном флаконе, дама с неиссякаемой энергией ядерного реактора – пересчитала группу по головам и бодро продолжила в микрофон: 148

Проза • Анна Сохрина

– Надеюсь, вы будете дисциплинированы и организованны. Выходить из автобуса по моей команде, возвращаться в точно назначенный час. И тогда никто не потеряется, как в прошлый раз, когда нам пришлось... Кстати, Фира, а где ваш муж? Он что, пешком собирается идти? Ефим Семёныч, а вы что не своё место заняли? Ну-ка, подвиньтесь! Предупреждаю – следующая остановка через три часа. Мы, наконец, трогаемся и вскоре выезжаем из города, автобус петляет по просёлочным дорогам, я смотрю в окно – у меня хорошее настроение . Я предвкушаю массу интересного и с удовольствием болтаю с соседкой.

– Ну как там ситуация сзади? – осведомляется в микрофон Роза.

– Так же, как и спереди, – флегматично отзывается кто-то.

– Не острить! – кричит Роза. – Вот встань на моё место и поруководи, а потом остри сколько хочешь. Честно говоря, желающих встать на её место не находится. Как известно, руководить евреями, где на двух человек приходится пять мнений и каждый знает, как правильно должен поступить другой – занятие утомительное. Роза выпаливает триста слов в минуту, машет руками, подобно ветряной мельнице, абсолютно не терпит возражений, но умудряется лихо рулить утлый челн нашей культурной жизни по бурным волнам еврейской общины уже не один десяток лет.

– Дорогие друзья! – продолжает Роза. – Задние могут уже откинуться... Хохот.

– Не смешно! – кричит Роза, – тогда передние смогут пить и есть. Дорогие друзья, давайте уважать друг друга! Мы обмениваемся впечатлениями, галдим, перекликаемся, и Розе, несмотря на громкий, командный голос, не удаётся нас перекричать.

– Если дамы немного помолчат, то будет слышен шум Ниагарского водопада, – задумчиво замечает писатель-юморист.

149

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

А компания подобралась у нас не слабая: четыре дамы из мира искусств – режиссёр, художница, пианистка, оперная певица, три врача разнообразных профилей (болей – не хочу!) архитектор, владелица фирмы по уходу за престарелыми, электронщик и два десятка инженеров. Средний возраст группы за пятьдесят. И нам есть, что друг другу рассказать. Начинается всё с театральных баек, потом слово берёт писатель-юморист, затем художница, потом владелица фирмы потчует нас историями из жизни своих пациентов: – Пожилая пара поехала в Амстердам, супруги отправились на экскурсию в квартал «Красных фонарей». Там муж оживился и резво побежал вперед.

– Фима, вернись! – кричит жена. – Не жалко! Но ты потеряешься! Компания заходится в хохоте. Из задних рядов мгновенно возникает монументальная фигура Фиры.

– А чего это мы так веселимся? – вопрошает Фира. – Выпили, наверное, – она упирает руки в мощные бока. – Конечно выпили! – без тени сомнения подтверждает она.

– Трезвые так не хохочут! Честно говоря, мы, действительно, очень шумны и, наверное, мешаем тем, кто устал.

– Да ну, – говорит моя соседка, – хотят тишины – пусть едут с немцами. С ними всё благочинно и тихо... А евреи – шумный народ! Вот так, рассказывая анекдоты и развлекая друг друга, мы проехали всю Швецию. И ещё – «у нас с собой было», наслышанные о дороговизне кафе и ресторанов, наша, в общем небогатая, публика, запаслась огромным количеством провизии на все случаи жизни. В раздутых сумках лежали аккуратные стопки бутербродов, крутые яйца, жареные куры, помидоры 150

Проза • Анна Сохрина

и огурцы, зелень, яблоки, термосы с кофе и упаковки сухих супов и каш. Всё это активно уминалось в обед в автобусе, а вечерами в гостиницах включались кипятильники и начинались настоящие пиры. Дух взаимопомощи и братства царил в поездке, причём более запасливые и богатые угощали ленивых и малоимущих.

– С вами не пропадёшь! – умильно восклицал писатель, дожёвывая очередной бутерброд, подсунутый добросердечными соседками.

– Выпей кофейку! – протягивала бумажный стаканчик пианистка.

– Съешь курочки! – предлагала режиссёрша. Когда мы плыли на пароме в Осло, и часть группы отправилась на оплаченный ужин, к слову довольно дорогой по Берлинским масштабам, то они получили задание обеспечить едой вторую половину народа, которая денег на ужин не нашла. Задание было с блеском выполнено, и в пластмассовых коробочках со шведского стола было вынесено столько котлет, пирожков и жареных антрекотов с гарниром, что пир продолжался до глубокой ночи, пока дамы не ушли на дискотеку – потанцевать. Проехали игрушечную, удивительно красивую и уютную Данию. Побывали в музее великого сказочника Андерсена – вспомнили детство, светло взгрустнули. Показали друг другу на мобильниках фотографии маленьких внуков – и покатили дальше.

– Дора Михайловна, вам нужно в туалет? – громогласно вопрошала Роза. – А вы Яков Семёныч уже сходили? – Роза делала озабоченное лицо. – Не опаздывать, один наш член уже потерялся... Застрял где-то бедненький...

– В туалете, – охотно откликался писатель-юморист.

– Не острить! – строго одёргивала Роза. Третий день путешествия – и мы уже в Норвегии. Зелёные поля, малые и большие водопады, озера, камни, редкие домишки, на крыше вместо черепиц – трава.

151

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– На крыше ранней весной можно было пасти козу, – объясняет экскурсовод.

– В условиях сурового климата это существенно. Коза, пасущаяся на крыше – это чисто норвежская традиция.

– А где козы? Не видим, – галдят экскурсанты.

– Повезёт, увидите, – успокаивает экскурсовод. Мы проезжаем маленькие норвежские поселения, на улице ни души, никак не можем найти уникальную церквушку, шедевр деревянного зодчества. Плутаем, разворачиваемся, едем налево, направо, опять возвращаемся и вновь петляем. Спросить абсолютно не у кого.

– Вот что значит малая плотность населения, – ворчит моя соседка.

– Ребята, а что мы её ищем? – подает голос писатель. – Я понимаю, если бы мы с таким упорством синагогу искали... А тут...

– Не острить! – привычно кричит Роза. – Деревянная церковь – одна из целей нашего маршрута. – И возмущённо воздевает руки вверх, как будто обращаясь к Всевышнему. Кстати, о Всевышнем. Именно в Норвегии меня всё время не покидала мысль, что такую первозданную, фантастическую, неописуемую красоту мог создать только Бог. Не зря говорят, лучший архитектор в Норвегии – это природа. Стоишь на скале перед тёмно-синим бездонным фиордом, в котором отражаются небо и камни, или перед горным, струящимся, хрустально-чистым водопадом – и дух захватывает. И давно забытое детское ощущение восторга, радости и открытия мира охватывает тебя. Вообще, в этой стране совершенно особая энергетика. Это чувствуешь сразу и безоговорочно.

– О-оо! – внезапно вырывается из груди первобытный вопль восторга. Смотри! Смотри! А эту скалу ты видел? А этот сказочный водопад? А эти домики на горе? А это озеро?

152

Проза • Анна Сохрина

И так незыблема и грандиозна эта дикая, нетронутая природа, так величественны и монументальны очертания скал, так небесно- голубы фиорды, – что поневоле ощущаешь, что ты со всеми своими радостями и печалями, сомнениями и разочарованиями – лишь крошечная песчинка на дне мироздания, секундная прихоть великого Творца... Так размышляю я, глядя в окно с пассажирского сидения. И вдруг – стоп! На узкой горной дороге лоб в лоб упёрлись два экскурсионных автобуса, один из них наш. После нескольких манёвров становится понятно, что вдвоём им не разъехаться, кто-то должен уступить. «На дороге утром рано, повстречались два барана», – перефразировала я мысленно детские стихи С. Михалкова. Все вскакивают с мест и наперебой дают указания водителю. Наш экскурсовод, милая девушка, прерывает своё повествование и рассказывает анекдот: – Армянское радио спросили: можно ли в общественном месте заниматься сексом? Ответ: – Нельзя! Советами замучают... За окном – леса, поля, камни, скалы и повсюду потоки воды, водопады, сбегающие с гор. У одного из них мы останавливаемся.

– Пейте воду из горных водопадов, набирайте с собой в бутылки и пейте. Это особая вода, структурированная. Она очень полезна для организма, очищает, омолаживает, – объясняет экскурсовод. Мы слушаемся и охотно пьём холодную, прозрачную воду.

– Нам надо так омолодиться, чтобы через три часа всей группе не понадобились памперсы, – комментирует писатель.

– Не острить! – привычно одёргивает Роза. Ледниковая вода из норвежских водопадов и впрямь оказалась чудодейственной: несмотря на питание всухомятку и многочасовое сидение в автобусе, моё лицо начинает 153

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

приобретать румянец и свежесть, и действительно, заметно молодеет. А может, сыграли роль положительные эмоции, то давно забытое чувство каждодневной радости, охватившее меня в путешествии? И с козой, пасущейся на крыше, нам повезло – мы увидели её на крыше домика в национальном заповеднике, где в кафе, на резной, уютной веранде, ели крупную и сладкую черешню. Козу все без устали фотографировали.

– Фотомодель коза! – ехидничал писатель. Если перебирать картинки этого скандинавского путешествия, как это делаю я сейчас, сидя в сыром, ноябрьском Берлине, наводящем на меня депрессию, то самой яркой из них, той, которая и останется в конечном счёте в «копилке приятных воспоминаний», окажется именно эта. Солнечный и ясный летний день, наша группа останавливается на очередную парковку. Мы выходим из автобуса и застываем в восторге. Рядом с нами большой хрустальный водопад, с шумом несущийся с горы. Перед смотровой площадкой – альпинист, натянув тонкий трос меж двух скал, повисает на глазах у замершей от восторга и ужаса группы над пропастью, держась на едва видимом шнуре, пристегнутом карабином. А над всем этим – огромная, в полнеба, двойная радуга, коромыслом уходящая за горизонт, нестерпимо яркая и сочная, неправдоподобная – как на рисунке в детской книжке. Я давно поняла, почему люди с таким необъяснимым упорством едут за тридевять земель смотреть какую-то там козу, пасущуюся на крыше. Потому что иногда, увидев радугу, очень хочется раздвинуть горизонт...

154

Проза • Анна Сохрина

НА КАРАНТИНЕ

–А

х, это было лучшее время моей жизни, – вздохнув, сказала моя семидесятилетняя тётушка. – О, этот карантин… Это восхитительное лето!

– и глаза её мечтательно прикрылись, погружаясь в сладостную воду воспоминаний. Здесь надо сказать, что сидя на её уютной кухне на окраине Кёльна, я битый час жаловалась на карантин, постигший нас всех из-за этого дурацкого коронавируса, проклятой китайской заразы. Говорила, что больше не могу выносить бесконечный «день сурка», когда закрыты театры и кино, бары и рестораны, когда нельзя ходить на работу и в гости, дети целый день сидят дома буквально на голове у очумевших родителей. И каждый день бесконечная готовка еды, уборка и стирка…

– А в магазин в семье ходит тот, кого не жалко, – насмешливо добавляет тётя.

– И я уже с ума схожу, да, Лизонька, поверь, я просто уже не могу себя контролировать, мне хочется взять сковородку и огреть ею…

– Да, – прервала она меня, улыбаясь, я тебя понимаю. И всетаки карантин – это лучшее время моей жизни... Итак, лето 1970. Двадцатилетняя тётушка упорхнула изпод бдительного родительского ока, из серого и мрачного Петербурга (тогда ещё Ленинграда) в июльскую, пряную Одессу к яркому, всё оживляющему солнцу, к солёным морским брызгам, к пьянящим и острым запахам южного базара. К сладкой черешне и арбузам, к сочным, покрытым нежными волосками персикам и винограду «Дамские пальчики» – словом, ко всей той черноморской благодати, которой она была лишена из-за чахоточного климата родного города.

155

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

В Одессе у тётушки кавалеры – Миша и Гриша, и ещё их двоюродный брат Лёвчик. Родственники мужа бабушкиной сестры, седьмая вода на киселе, но всё это не важно – в конце концов, все евреи друг другу родственники. Миша, Гриша и Лёвчик прошлой осенью приезжали в Ленинград, и тётушка показывала им город. Все трое влюбились в неё без памяти и очень хотели не ударить лицом в грязь и показать ей Одессу так, чтоб она, чем чёрт не шутит, захотела в ней остаться. И вот Одесса... Кавалеры выстроились на перроне, дрожа от нетерпения, ревниво поглядывая друг на друга. А Лизочка хороша! Кареглазая, стройная, с пышным бюстом… А эти чудные ямочки на щеках! И уж очень выгодная невеста по одесским понятиям – учится в музыкальном училище, дочь интеллигентных состоятельных родителей, владелица однокомнатной кооперативной квартиры в Питере, которую построил папа – живи дочка, ничего для тебя не жалко! Лизочка садится за пианино, поёт романсы глубоким, профессионально поставленным голосом: «Снился мне сад в подвенечном уборе, в этом саду мы с тобою вдвоем…» поводит круглым плечиком, под лёгкой тканью явственно обозначается роскошная грудь. О-о-ох, Лизочка! Компания отправляется на такси к Фире, маме МишиГриши, ведёт машину Лёвчик. Он таксист, отдраил до блеска свою «Волгу» с шашечками к приезду питерской барышни. Машина несётся по одесским бульварам на Молдаванку. В Фириной тесноватой квартирке накрыт стол, так, что ножки подламываются. Чего там только нет – синенькие жареные и пареные, фаршированная куриная шейка, форшмак, трескающиеся от спелости помидоры «бычье сердце», а ещё жареные бычки и скумбрия. С дачи дяди Изи в плетёных корзинах заранее привезены огромные сливы, янтарные абрикосы и сочащиеся сладостью груши... А ещё вишнёвая наливка и молодое виноградное вино! Девочку надо подкормить, похудела и побледнела от своей учёбы в этом вечно пасмурном городе!

156

Проза • Анна Сохрина

И вот всё разлито и на тарелки положена закуска, а гости всё прибывают, троюродный брат с другом и сестрой, соседка Циля со всем своим выводком: – Ах, вы слышали в Одессе холера! Уже больше десятка случаев, Ефим Натанович сказал. Он доктор, ему, конечно, запретили разглашать информацию… Но жене Идочке он таки проговорился. Она моя одноклассница. А всех холерных свозят в инфекционные бараки, и там всё оцепили…

– Циля, какая холера? Мало ли кто что сказал! Не видишь у людей праздник! Не болтай твоих глупостей! Выпивай и закусывай! Кавалеры теснятся у стола, подкладывают закуску, наливают молодое вино, произносят хвалебные тосты, пытаются ненароком коснуться Лизочкиного плеча или коленки под столом. Наперебой сражаются за её внимание. Лёвчик чуть не сцепился с троюродным братом, приревновал к Лизочке, тот битый час ей что-то нашёптывал в розовое ушко, обещал свозить на Лиманы.

– Сам свожу! Шо, я не таксист?! Еле растащили. Лизочка пригрозила наманикюренным пальчиком: – Будете ссориться, мальчики, всех накажу. И Фира вмешалась, вознеслась мощной грудью между ними, погрозила тяжёлым кулаком и все притихли. Назавтра решили ехать на пляж «Аркадия» все вместе, Лизочка где-то прочитала, что «Аркадия» в переводе с греческого означает «страна блаженства», и страстно захотела там искупаться. Приехали на пляж, а там всё закрыто, и хмурые охранники никого не пускают к морю. Без объяснения причин. Чёрт знает, что происходит… Может и правда в Одессе холера? Поехали на Лиман, это достаточно далеко от города и ничего пока не закрыто, там весь день купались, жарили шашлыки, пели песни под гитару. Так орали, что к вечеру охрипли.

157

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

На следующий день Лиза отдыхала, лежала на Фириной видавшей виды оттоманке, красила лаком розовые ноготки на загорелых ногах, звонила тревожившимся родителям по междугородному телефону.

– Да, папочка, всё хорошо! Просто замечательно! Мне здесь весело, вот вчера весь день купались. Можешь у тёти Фиры спросить… А в субботу все были приглашены на еврейскую свадьбу. Выходила замуж дочка директора скобяного магазина. Это вам не шутки – большой человек по тем временам! Дальний Фирин родственник. Свадьбу гуляли с одесским размахом в ресторане, сто пятьдесят человек гостей. А что говорить об угощеньях – Фирин стол по приезду Лизочки, жалкая разминка. Лиза никогда так не веселилась и не танцевала, в конце окончательно раскрепостилась и осмелела, сбросила тесноватые туфли и босиком под заводную музыку клезмерского оркестра, в обнимку с меняющимися кавалерами, отплясывала «Хава-Нагилу», хохотала и пила шампанское. В пять утра, когда обессилевшие и пьяные гости собирались разъезжаться по домам, в зал решительным шагом государственного человека вошёл милиционер, взял микрофон и объявил со сцены: – Евреи, ша! Свадьба закрывается! В Одессе холера! И уже с утра по всем каналам местного радио и телевидения пошла информация. В городе сотни заболевших, в сточных водах выявлена холерная палочка, в городе объявлен карантин, мойте руки перед едой, тщательно ополаскивайте кипячёной водой овощи и фрукты. Соблюдайте все санэпидемические правила… Встревоженная Лизочка принялась звонить родителям.

– Немедленно приезжай! – сквозь телефонные помехи кричала в трубку мама.

– Какой ужас! Только холеры нам не хватало на нашу бедную голову. Холера – это не шутки!

158

Проза • Анна Сохрина

Лизочка спешно вызвала Мишу-Гришу и потребовала отвезти её на вокзал.

– Город закрыт, – почесал голову Гриша.

– Я был на вокзале, там толпа и никого не пускают, – понурился Миша. – Говорят, карантин. Лизочка испугалась и опять принялась звонить родителям. У мамы началась истерика. Трубку перехватила Фира.

– А шо, Лизочке у нас плохо? – осведомилась Фира. – Девочке у нас хорошо! – и Фира продолжила свои увещевания. – Софья Моисеевна, шо вы так нервничаете! Мы и не такое переживали, напрягите память, холера им в бок! Мало шо они придумали! Да то, заболели может один-два идиёта, фруктов переели. Так шо поберегите свои слёзы для другого случая. Посидит ваша доча у нас дома и в целости сохранности вернётся в Ленинград! Не тратьте деньги на телефон! Да шо там говорить, обещаю! И начались долгие летние дни, пляжи были закрыты, и они бродили по солнечным, обсаженным акациями бульварам, сидели в парке, дулись в карты, травили анекдоты, пили вино. По всему городу были расставлены бочки с кислым виноградным вином, считалось, что оно убивает холерный эмбрион. И это было беспечное, лёгкое время, утекающее, как вода сквозь пальцы. Им было хорошо и беспричинно весело. Над городом витали страхи – столько-то умерло, столько отвезли в холерные бараки… А там старик шёл и упал, скорая подобрала – оказалось, холера. А им всё нипочём, они это и в голову не брали – ох, молодость, молодость...

– Помнишь был такой фильм, он как раз тогда шёл в летних кинотеатрах – «Невыносимая лёгкость бытия». Да, да, моё состояние в то лето – это невероятная лёгкость бытия, иначе и не скажешь, – и тётя вновь ныряет в воспоминания. Но надо было думать, как возвращаться домой, приближалось начало учебного года, да и тревожащиеся родители требовали 159

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

срочного возвращения. Чтобы уехать, надо было отсидеть на карантине две недели. Расторопная Фира выяснила, что лучшее место отсидки – пароход «Шота Руставели» и, подсуетившись и включив все свои многочисленные связи, достала Лизе разрешение на карантинное пребывание именно там. Миша, Гриша и Лёвчик переживали – барышня так и не определилась с предметом своей благосклонности. Все трое по очереди одариваются улыбками, подбадривающими репликами, заманчивыми взглядами, но дальше дело не шло. Лизочка настаивала на обязательном совместном времяпрепровождении.

– Просто никто из них не был мужчиной моей мечты. Они были славные ребята, с ними было весело, мы прекрасно проводили время, но не более того, – задумчиво помешивая чай изящной ложечкой, говорит тётя. Грустные кавалеры везут её на пароход. У трапа хмурые люди в штатском тщательно проверяют документы и пропускают Лизу на палубу. Статный красавец в форме морского офицера, заинтересованно оглядев её с головы до пят, и, задержавшись взглядом на пышном бюсте, определяет её в каюту вместе с одной молодой женщиной. Соседку зовут Ольга, она тоже из Питера, по образованию биолог, приезжала в Одессу к своей бабушке и вот застряла в карантине. Девушки с первых же минут подружились. «На пароходе интересно – „пир во время чумы“, – шутит Ольга, – здесь читают лекции, показывают новые фильмы, о кино рассказывает сам Петр Тодоровский, и он тоже на пароходе, его десятилетний сын Валера, будущий знаменитый режиссёр, вечно крутится под ногами и мешает выступать отцу. Вечерами устраивают танцы...» У Лизы с Олей целая очередь заинтересованных кавалеров.

– Таким мужским вниманием я больше не пользовалась никогда. Наверное, это был пик моего девичьего цветения. Да, то было замечательное лето! – вспоминает тётя.

160

Проза • Анна Сохрина

Около шести вечера после работы на пристань приходят Миша-Гриша, Лёвчик. Громко кричат: – Лиза! Лиза! Выходи! Позовите, пожалуйста девушку из 41-ой каюты. Лизочку зовут. Она с соседкой выходит на нижнюю палубу. Миша-Гриша, Лёвчик ставят на асфальт спидолу, невиданную роскошь по тем временам, и где только достали? Включают музыку. «Эти глаза напротив, калейдоскоп огней...» завораживающе поёт Ободзинский. На палубе собирается публика, толпа одобрительно гудит и с интересом поглядывает на Лизочкиных воздыхателей. Кавалеры стоят внизу, задрав головы, Лизочка наверху. Легкий морской ветер играет складками её крепдешинового платья, поднимает невесомую ткань, представляя взору стройные загорелые ноги... Миша-Гриша, Лёвчик вздыхают в унисон и млеют. А Лизочке – смешно, ей это немножко льстит.

– Ну, как вы там без меня? Загрустили? – хохочет она. Две недели пролетают, как один день, как сладкий сон на летней, пропитанной ароматом цветов веранде. А в последний день, перед самым отъездом, Лизочка таки встретила свою судьбу – человека, с которым была счастлива, всю свою жизнь, воспитала детей и внуков. Была с ним рядом более 50-ти лет, до самой его внезапной и мгновенной смерти...

– Как ни странно, нас свёл именно карантин, та самая пресловутая холера в Одессе. И именно ему я обязана своим счастьем, – сказала тётя.

– Пути Господни неисповедимы, – задумчиво отвечаю я. – А вот я со своим суженым... Но это уже совсем другая история.

161

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ЭКСПЕРТ ПО ВОСПИТАНИЮ

–Б

олее педагогически бездарного человека, чем ты, найти трудно, – как-то сказала моя кузина.

– Но почему-то у тебя растут хорошие дети… По иронии судьбы знакомая тележурналистка позвонила мне на днях и пригласила участвовать в программе на тему воспитания. Почему из многих тем, о которых я могла говорить сколь угодно долго, цветасто и красиво, была выбрана именно эта тема? Вот так всегда – импотенты говорят о любви, слепые учат зрячих. Отказаться было неудобно. Я вяло пыталась отнекиваться: – Вот если бы что-нибудь про любовь…

– Про любовь будет в следующей передаче, а сейчас про воспитание. Я пришла к указанному времени. Меня с группой других продвинутых родителей усадили в мягкие кресла и осветили со всех сторон юпитерами. Ведущая задавала вопросы, я надувала щёки и пыталась изобразить что-то умное. В конце съемки все остались довольны, а я поплелась домой, ужасно ругая себя за ту банальщину, которую несла в эфире. На следующий день дочка принесла из школы четвёрку за контрольную по математике и пятёрку за диктант, что по русским меркам, кто не знает, обозначает двойку и единицу. Потрясая тетрадками над головой, я орала в лучших традициях одесского привоза: – Бестолочь! Тупица! Бездельница! – кричала я, багровея от праведного гнева. – И в кого ты только такая уродилась? Горшки пойдёшь мыть, больше никуда не возьмут! В Германии как раз не хватает тех, кто моет горшки! Дочь беззвучно рыдала, сотрясаясь всем телом и размазывая слёзы с соплями по щекам. В самый разгар моих громких воплей в квартиру ввалилась съёмочная группа 162

Проза • Анна Сохрина

с телевидения – снимать показательную мать и ребёнка в счастливой семейной обстановке. Через неделю передача вышла в эфир и её посмотрели мои многочисленные друзья и родственники в Израиле, Америке и Канаде. Канал был популярен и транслировался по всему русскоязычному эмигрантскому пространству. Тётки и кузины позвонили мне и сказали, что я, дочка и, особенно, наш кот, выглядели на экране очень убедительно. Я же, увидев себя в телевизоре, ужаснулась своей толстоте, с расстройства съела коробку шоколадных конфет, а затем села на диван и задумалась. Так отчего же вырастают хорошие дети? Я абсолютно не умею возиться с малышнёй, и они, чувствуя это, никогда меня не слушаются. Когда мы въехали в кооперативный дом, а дело было в Ленинграде в восьмидесятые годы, то соседки по лестничной площадке договорились сидеть с детьми по очереди. Выяснилось, что у всей нашей компании дети примерно одного возраста. Разгадка была проста – в очередь на жильё в те Брежневские времена ставили, когда в семье рождался ребёнок. И через определённое количество лет молодая семья, конечно же, с помощью родителей, могла построить себе кооперативную квартиру. Я и сегодня с нежностью вспоминаю наше женское соседское братство – мы все были молоды, дружны, открыты, и у нас у всех были дети пяти-шести лет. Когда приходила моя очередь сидеть с детьми – я загоняла их всех в большую комнату, привозила большой ящик игрушек на колесах, закрывала дверь и удалялась на кухню с телефоном и книжкой. Через пару часов эта резвая компания разносила в клочья всю детскую («как после погрома» – обычно говорила моя соседка Дуся, оглядываясь по сторонам), но мы оставались довольны друг другом и проведенным вместе временем. Слава Богу, обходилось без травм…

– Тебя надо лишить материнства! – кричала мне моя мать, однажды совершенно некстати приехавшая в разгар 163

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

детского веселья. – Ты совершенно не умеешь обращаться с детьми! Сына я родила ещё в розовой юности, когда едва исполнилось двадцать, учась на втором курсе университета. Сидела с ним вся родня по очереди. «Мать-кукушка» – дразнила меня бабушка. Я сцеживала грудное молоко в рожки и убегала на лекции, а семидесятилетний дед, бывший военный офицер, оставался с полугодовалым правнуком. И хорошо с ним справлялся, сказывалась военная выправка – всё у него было по часам, и кормление и пеленание. О, мой дед был удивительным человеком!

– Вахту сдал! – говорил он прибежавшей на смену от другой внучки бабушке. – Порядок в танковых частях, правда, малыш? Мой шестимесячный сын таращил младенчески-голубые глазёнки и улыбался беззубым ртом. С сыном мне повезло. Я была молода, всё куда-то рвалась и металась, всегда у меня находились дела поважнее и, честно говоря, смотря с сегодняшних позиций, совсем не занималась ребенком.

– Твой бегает во дворе в одном ботинке, – звонила мне на работу встревоженная соседка. Я срывалась с редакционной летучки и мчалась домой. Стоял зябкий и мокрый питерский октябрь.

– А где второй ботинок? – риторически восклицала я, увидев во дворе сына, бегающего с мальчишками в одном ботинке, на второй ноге у него был просто носок.

– Петька отобрал и забросил, – радостно кричал сын, продолжая свой бег. Так он и рос. Честно говоря, так и пробегал всё свое детство с ключом на шее и в одном ботинке. А вырос замечательным – умным, добрым, ответственным и образованным человеком. Самым любимым мужчиной в моей жизни.

– Дети рождаются под звёздами, – сказала мне моя кузина в том давнем разговоре.

164

Проза • Анна Сохрина

– Воспитывай, не воспитывай… Всё одно. Вот мой пошёл в мужнину породу – и хоть кол на голове теши, не хочет учиться. С учёбой сына у меня никогда не было никаких проблем. У Илюши была одна общая расхристанная тетрадь, служившая ему по всем предметам. Её с ужасом двумя пальцами извлекала из портфеля моя свекровь, приезжая с бабушкиными визитами. Удивительное дело – отметки у него всегда были хорошие. По молодости и вечной своей включённости в совсем другие дела, я никогда не заглядывала в его дневник, уверенная – с учёбой у него всё хорошо. Моя соседка Машка Петрова, сын которой учился с Ильёй в одном классе, пошла в школу сетовать на плохие оценки своего отпрыска.

– Уж и сижу с ним за уроками день и ночь, и репетитора нанимала, а всё двойки да тройки. А Анькин сын весь день во дворе носится, уроки практически не делает, а все контрольные на отлично.

– Ну что вы сравниваете с золотой головой Ильи, – вздохнула учительница. Он и в эмиграции как-то быстро освоился, выучил язык, сдал экзамены на аттестат и поступил в университет на хорошую специальность.

– Мама, какие у тебя проблемы? – строго спрашивает он меня по телефону. – Ты опять не занимаешься немецким? Я что-то жалко и оправдательно бормочу. Мол, его сестра занимает у меня много времени, сижу, делаю с ней уроки, а толку никакого, оценки плохие… Сын по-взрослому грустно вздыхает. Ему уже 25. Я на двадцать лет старше.

– Потому что ты с ней слишком много возишься. Он, кстати, и ходит на все родительские собрания, так как лучше всех в семье знает немецкий.

– И как у такой безалаберной матери вырос такой замечательный сын? – в сердцах воскликнула моя кузина.

165

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– Сама не знаю, – честно созналась я. На книжной ярмарке во Франкфурте, где я встретила многих друзей моей юности, ставших сегодня большими именитыми писателями (кто бы мог подумать об этом в нашей ветреной безалаберной юности) – я случайно получила ответ. С писательницей Леной N мы столкнулись у стенда одного из питерских издательств и страшно обрадовались друг другу. Мы не виделись 13 лет. Эмиграция разнесла нас по разным странам и только по разрозненным публикациям и отрывкам из рецензий я могла догадываться о её судьбе. И вот она передо мной. После долгого щебетания – что ты? где ты? как ты? ну и?.. Лена сказала: – Слушай, а сын у меня вырос какой замечательный. Помнишь Мишку? Он же ровесник твоему Илье. Он у меня живёт в Израиле, учёный-лингвист, диссертацию защищает. Недавно ко мне со своей невестой приезжал, чудная девушка…

– И у меня замечательный. Но он программист.

– Ой, а я помню, как он у тебя в восемь лет сам курицу жарил. Достал из морозильника ногу, покосился на тебя, ты плотно на телефоне висела, налил в сковородку масла и жарил. Меня это так поразило. Такой самостоятельный.

– А как твой ездил через весь город к бабушке на дачу и возил ей молоко в бидончике… И почему у нас такие удачные сыновья? Лена, знакомым мне ещё с юности жестом, потёрла переносицу.

– Во-первых, мы жили в плотной интеллектуальной и творческой атмосфере, и она естественно на них влияла, даже если мы, с обывательской точки зрения, мало занимались детьми. Во-вторых, сами были, как ни скажи, личностями и вокруг нас были незаурядные люди… Что тоже значимо. А в-третьих, наверное, родив наших детей в юности, мы были еще так молоды и не загрязнены душой… Души детей – выбирают родителей. А у нас ещё были чистые души.

166

Проза • Анна Сохрина

Я долго думала над её словами, всё ворочалась ночью, а утром позвонила знакомой тележурналистке и попросила: – Не приглашайте меня больше экспертом по воспитанию. Я в этом ничего не понимаю. Вот, если что-нибудь о любви.

– А что ты понимаешь в любви? – быстро осведомилась она. Я задумалась…

167

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ТАТЬЯНА УСТИНСКАЯ Татьяна Устинская родилась в Москве. Окончила Московский Институт нефтехимической и газовой промышленности по специальности «горный инженер». Работала ведущим редактором Сборников и обзоров по серии «геология и разведка газовых месторождений». В Берлине с 1996 года. Пишет стихи и рассказы. Печатается в различных Альманахах. ПРЕДНОВОГОДНЕЕ Зачем, скажи ты мне, безумство этих дней, И не остановить струну стального нерва! В пружину сжался миг и мчится напрямик, В декабрьский уют ворвётся цифрой первой! А может, нам вернуть любви угасшей песню, Обиды все простить? Ведь много лет подряд, В преддверьи января, с тобой мы были вместе, Не лопнула струна, не кончился заряд! Уходит старый год, обратный взяв отсчёт, Любовь ещё жива, а значит не напрасно В пружину сжался миг. Но если в царстве тьмы С тобою вместе мы, то чувства не угаснут!

168

Поэзия • Татьяна Устинская

НАШ МАРТ Какое счастье – просто жить, И не бояться заразиться, Спокойно мусор выносить, Не закрывая маской лица. Все Дни Рожденья отмечать, И целоваться, обниматься, Друг друга за руку держать, Соседей в лифте не бояться. Летает вирус среди нас, Здесь каждый человек опасен. Мы моем руки много раз, И проверяем все запасы. Скупаем рис и вермишель, Салфетки, мыло и бумагу... Что приготовит нам Апрель? Ещё какую передрягу? За что нам этот вечный страхРастёт людей ушедших список Мы молимся, чтоб там в верхах Простили нас и наших близких.

169

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР

(песня)

Долгожданная прохлада, Свежий ветер из окна, Мы сидим с тобою рядом, Между нами – тишина. Где былых страстей аккорды? Звуки медленного вальсa Нам оставлены природой, Ты об этом не печалься. Как прекрасен летний вечер! Будто Ангел обнял плечи... Восклицания не вечны, В нашу жизнь вошли наречья: Холодно! Скорее лечь бы, От волнений бесконечных Больше нам отвлечься нечем В этот тихий, летний вечер. Долгожданная прохлада С лёгким ветром из окна. Разговаривать не надо, Всё без слов понятно нам. Принеси букет ромашек, Что белеют за окном! Всё что было в жизни нашей Мы прошли с тобой вдвоем.

170

Поэзия • Татьяна Устинская

МОИМ ДРУЗЬЯМ

Слово – серебро, а молчание – золото.

Молчанье – золото! Напрасны все слова! Избитые, затрёпанные фразы, Как пожелтевшие с годами кружева, Увядшие цветы в дешёвой вазе. Улыбка, взгляд, и рук прикосновенье, Вся музыка души – в один сольются хор. Цените эти редкие мгновенья, Когда без слов прекрасен разговор! *** Я что-то делала не так – Несла свой груз душевной травмы. И в поисках щемящей правды Неверный совершила шаг. Теперь за всё держу ответ, И каждый раз себя ругаю. На милость Божью уповаю – Спастись бы от грядущих бед... А дни бегут и силы тают, И от проблем мне не уйти, Стоять на правильном пути Мне трудно – в стороны качает.

171

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ЛУННОЕ ЗАТМЕНИЕ 10 Января 2020 года А у нас зима без снега И затмение Луны, Всё сейчас решает небо, Мы бессильны, мы больны. И никто нам не поможет В трудный час, когда темно, И поверить в это сложно, И рассчитывать смешно! Но надеемся, что будут Силы всё преодолеть, Верим, что случится чудо, Если очень захотеть! ВОЗРАСТ ОСЕНИ Уж не помню, сколько лет Я пишу про «бабье лето». И открыла свой секрет Мне осенняя примета. Возрождение любви – Под воздействием тепла, Только цифры обнови – Те, где молодость была...

172

Поэзия • Татьяна Устинская

Годы быстро пролетали – «Бабья осень» наступила. Вот и повод для печали: Загрустили, приуныли. Ну и зря, ещё не вечер – Будет радость и тепло. Мы оденемся полегче И бегом – судьбе назло! Нашу юность возвращая, Побежим навстречу маю.

173

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

АЛЕКСАНДРА ЛЕБЕДЕВА Александра Лебедева родилась в Москве. По образованию архитектор. Пишет стихи и прозу. Художник, член художественной галереи «Клин» г. Берлин. Участница международных художественных и фотовыставок. Лауреат международных фотоконкурсов: 2010 г. Германия и 2011 г. ИТАР-ТАСС, РИА Новости г. Москва. Публиковалась в различных Альманахах Латвии, Германии, России. Из цикла «Берлинские зарисовки» ГОЛУБОЙ КВАДРАТ НЕБА

Б

ерлин – Нойкёльн* (Neukölln). Шестиэтажный дом начала прошлого века выходит своим фасадом на центральную улицу Карл-Маркс-штрассе (Karl-Marx-Str.). Нарядные фризы и наличники, вензеля балконов, рельефные украшения и лепные цифры –1900. Сегодня в этом большом здании, кроме жилых этажей, находятся: театр, картинная галерея, музей и магазины. Через чугунную ажурную дверь парадного входа мы попадаем в прохладу истории. По дубовой лестнице, с отполированными временем перилами, поднимаемся на третий этаж – в нашу небольшую квартиру. Сложно сказать, кому она раньше принадлежала. Когда-то это была одна просторная комната, а гдето в конце сороковых годов, она была перестроена в малогабаритную квартирку, но «со всеми удобствами».

174

Проза • Александра Лебедева

В почти треугольной комнате с четырёхметровой высотой потолка, у стены примостился высокий камин из тёмно-зелёного кафеля с рельефными изображениями бытовых сцен прошлого века. На потолке – лепнина, в виде дубовых листьев, обрамляет нашу скромную люстру. Войдя на кухню, мы попадаем в совсем другое время. Современная душевая кабина соседствует с плитой, раковиной и стиральной машиной. Ванной комнаты не было в те времена, нет и поныне. Есть только туалетная, в ширину двери. До перестройки здания, туалетное помещение было общим, находилось на лестничной площадке между двумя этажами, и принадлежало жителям только этих квартир. А мылись на кухне в тазах или ходили в душевые городского бассейна на соседней улице. Этот бассейн XIX века сохранился до наших дней и является достопримечательностью города, радуя посетителей изысканным интерьером. Окна нашей квартиры выходят в маленький, как шахта лифта, дворик в центре дома, где «окна в окна». Из них можно увидеть только маленький квадрат голубого неба. Если хочешь посмотреть «на погоду», то определить идёт ли дождь можно по мокрому подоконнику, и тогда понимаешь, надо ли поливать чахлые герани. Солнце в наши комнаты вообще не заглядывает, а если кто и заглянет, то только соседи, живущие напротив. Хочешь не хочешь, а все живут общей и шумной жизнью. Мало кто знает, как кого зовут и кто как выглядит. Но голоса друг друга всем уже давно знакомы. Рядом, за стенкой, живёт молодая пара. Окна их спальни выходят во двор, и часто становишься невольным свидетелем их ночной, а порой и дневной счастливой жизни. В квартире 175

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

напротив молодая женщина наводит порядок, и когда она пылесосит, то кажется, что не только во дворе работает турбина, но и в моей квартире тоже... Вечерами, готовясь к рандеву, она примеряет наряды, не зашторив окно, и я, извините, уже знаю почти весь её гардероб. Где-то на этаже живёт пожилая дама с кошками, они громко орут, особенно по весне, а дама скрипучим, старческим голосом орёт на них. А когда жильцы нашего дома покидают стены своих жилищ, то уже никто никого не знает. Натыкаются друг на друга, извиняются и раскланиваются. Услышав извинения, понимаю, что этот «голос» я уже гдето слышала – этажом выше или ниже. И тогда я с любопытством смотрю «ему» вслед, а «Он» уже растворился в толпе горожан, чтобы вскоре опять встретиться со мной в нашем дворе с голубым квадратом неба над головой. Но самое «веселье» наступает после девяти часов утра. Про немецкую пунктуальность можно писать романы. Потому что образ жизни, да и сам народ, отличается от российского «правильностью», а может, и «неправильностью» – сложно сказать. Во дворе «на дне колодца», на маленьком пятачке асфальта стоят несколько велосипедов, детская коляска и четыре мусорных контейнера. Тихое утро. Дом спит. До девяти утра запрещено шуметь, стучать, громко разговаривать и тем более выкидывать мусор. Но это «затишье перед бурей»! Ровно в девять, можно даже не ставить будильник, двор наполняется грохотом и продолжается до тех пор, пока все жильцы не освободят свои квартиры от стеклотары и мусора! Тёмные бутылки летят в зелёный железный ящик, а светлое стекло – в белый. В эти утренние часы можно разглядеть силуэты соседей, прячущихся за занавеской, как им кажется незаметно для других, и сосредоточенно наблюдающих за порядком. Так ли сортируются бутылки, и попадает ли бумага 176

Проза • Александра Лебедева

в отведённый для неё голубой контейнер. Или всё летит в один – большой, чёрный, но самый тихий. Только одного соседа я хорошо знаю в лицо. Он почему-то именно в это время курит трубку, высунувшись по пояс из своего окна, и сосредоточенно смотрит вниз. И тогда можно почувствовать ещё и аромат душистого табака! Можно быть глухим и слепым, но легко определить по этому аромату, что пришло время выбрасывать мусор. В эти минуты общего шума орут кошки, а на них – их хозяйка; где-то плачет ребёнок; а молодой сосед, этажом выше, ещё громче включает музыку – очень «тяжёлый рок». Я закрываю окно. Через некоторое время наступает тишина. На мой подоконник возвращаются голуби. За стенкой смеётся молодая пара, и где-то радио тихо вещает о новостях большого города. Наша «домовая шахта», как я её называю, опять наполняется размеренной дневной жизнью. Домовая – не потому, что здесь обитают Домовые. О самих Домовых говорить вообще не приходится. Они не смогли бы здесь существовать. Так, наверное, могут жить только люди. После двух лет «дворовой жизни», мы переехали на север Берлина в тихий зелёный район. В новой солнечной квартире – окна выходят в парк. Здесь не орут кошки, и не «скрипит» на них хозяйка. Нет запуганных птиц, а в каштановой аллее живут большие сиреневые лесные голуби. И, возможно, гдето, в тихом уголке дома, обитает и сам добрый Домовой, который и охраняет мой сон. Я часто, с улыбкой, вспоминаю нашу первую квартиру в Германии, наш старый дом, полный контрастов, и двор с голубым квадратом неба. * Нойкёльн (Neukölln) – район Западного Берлина (1945-1989 американский сектор.) Первое сохранившееся упоминание Кёльна, средневекового поселения на южном берегу реки Шпрее (не следует путать с современным Кёльном в Вестфалии), 177

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

относится к 1237 году. И уже много позже Кёльн присоединился к территории Берлина, а после объединения ГДР и ФРГ в 1990 году, названный Нёйкёлльном, стал одним из двенадцати районов сегодняшней столицы Германии. ЖДИ МЕНЯ

М

аленькая девочка стояла у высокого деревянного забора и через щель между досок смотрела на оживлённую улицу. Вылезти было нельзя, но пропихнуть ручку и помахать кому-нибудь было легко. Мимо проходили большие тёти и дяди, проезжали, похожие на жуков или на черепашек с панцирем, машины – «Запорожцы», «Победы» и весёлые пузатые троллейбусы с усиками. Усики звенели и рассыпали золотые звёздочки. И только громкий крик воспитательницы отрывал её от этой сказочной уличной жизни: – Кира, иди скорей, уже темнеет, все уже в группе, ты одна осталась! Москва, начало семидесятых. Детский дом № 15 на оживлённой Таганской площади. Утром мимо «кириного» забора, как на демонстрацию, идут работники Московского шинного завода. На женщинах – цветные газовые косынки, похожие на разноцветные флажки. Девочке особенно нравится голубая-голубая с блёстками у одной тёти. Кира прижимается личиком к забору, чтобы лучше её разглядеть. Женщина выделяется из толпы ростом и яркой одеждой. Она в красных туфлях и в зелёном, в белых ромашках, кримпленовом платье. Каштановые волосы перевязаны блестящей косынкой. Девочка смотрит на неё, улыбается и машет ручкой. Высокая тётя сначала проходила мимо, но потом стала останавливаться и улыбаться в ответ. Пыталась с ней заговорить, но малышка знала только два слова: «Пьивет!» и «Пока!»

178

Проза • Александра Лебедева

На Кире было замызганное розовое платьице с передником, из-под которого виднелись коричневые чулочки, пристёгнутые к лифчику белыми резинками. А в прохладную погоду, как и на всех девочках младшей группы – клетчатое пальтишко с капюшоном и сбитые непонятного цвета башмачки с развязанными, как правило, шнурками. Во время прогулки девочка всё чаще видела тётю у щели забора. Та каждый раз приносила конфетку или яблочко. Гладила девочку по растрёпанной белокурой головке, вытирала белоснежным платочком её испачканное личико и, уходя, говорила ласковые слова. Но в ответ слышала только «Пьивет!» и «Пока!»... Тётю звали Еленой Ивановной. Было ей уже сорок с небольшим. Жили они с мужем на окраине Москвы, а работала она на Московском шинном заводе на Таганке. Детей у них не было. По молодости хотели, а позже уже и хотеть перестали. Её муж Валентин стал пить и еле держался на работе. Елена постоянно ходила к его мастеру и умоляла не выгонять его. В выходные он пропадал во дворе, играя в домино, или сидел в пивнушке... Он был для Елены, как ребёнок. Она обстирывала его, кормила, а когда тот возвращался с работы, еле держась на ногах, встречала на пороге, и стоя на коленях, стаскивала с его ног грязные рабочие ботинки и укладывала на диван. Проснувшись, Валентин, как всегда, извинялся, обнимал жену, шёл в магазин, покупал цветы и торт, и снова задерживался у пивного ларька. Однажды, воскресным утром, Лена завела разговор: – Валь, слушай, что я хочу тебе сказать: может, мы всётаки попробуем завести ребёночка? Правда, мы уже в возрасте, но мне так хочется!

– Ленка, ты что, с ума сошла? Эта тема у нас давно закрыта! Или тебе меня мало?! – засмеялся тот, – тогда я буду пить ещё больше, чтобы тебе скучно не было!

179

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Да ещё и мужиков моих приведу – будем на кухне в домино резаться.

– Да нет, Валечка, давай из Детского дома возьмём. Ты сам выберешь! Ты же всегда сына хотел!

– Ты, наверно, заболела! Успокойся, и даже не думай! Мне уже под пятьдесят, да и ты далеко не девочка! На этом разговор был закончен. Таганка и дальше жила своей дневной – рабочей и вечерней – театральной жизнью. Кира во время прогулок стояла у щели своего забора, встречая и провожая рабочих завода. А вечером – любовалась светящимися яркими огнями витрин и наблюдала за нарядными тётями и дядями, направляющимися в театр «На Таганке». Подъезжали чёрные и белые «Волги». Однажды одна из них остановилась перед ней, и девочка увидела на носу машины серебристого оленя! Он готов был сорваться и умчаться в небо! Высоко, высоко... «Если бы мне можно было отсюда выйти, то я полетела бы с ним в сказочную страну и увидела бы сверху дома, леса и моря, о которых читает нам нянечка Маша. Увидела бы слонов, тигров и мартышек... А может, мой олень полетит к синему морю с блёстками, такими же блёстками, как на косынке у знакомой тёти!» Чёрное пальто прервало её мечты, загородив белую машину с серебряным оленем.

– Здравствуй, милая, – прозвучал сверху знакомый голос. Кира подняла голову и увидела знакомую голубую косынку с блёстками синего моря, которые она только что видела в мечтах.

– Пьивет, – ответила девочка. Женщина была не одна. Рядом с ней стоял высокий мужчина в чёрном пальто с большими-пребольшими круглыми зелёными пуговицами с четырьмя дырочками и в серой шляпе с широкими-преширокими полями. Как в той книжке сказок, что им читали на ночь! Кира, запрокинув голову, открыла рот.

180

Проза • Александра Лебедева

Перед ней был тот самый добрый Волшебник – ОлеЛукойе – с зонтиком-тростью, который исполнял все желания! Тётя держала Волшебника за руку: – Вот это та девочка, о которой я тебе рассказывала. Ну, пошли! А то в театр опоздаем! Она протянула девочке конфетку «Белочка» и они удалились. Кира хранила все фантики от конфет в спичечной коробке. Это было её сокровище! Днём коробочка лежала в кармане её фартучка, а ночью она прятала её под подушку. Там были «Мишка на севере», «Три медведя», «Белочка» – зелёный фантик с золотым орешком, «Кара-Кум» – с верблюдами, и красивый Кремль с большой красной звездой! Девочка каждый день ждала у забора тётю с конфетами и очень плакала, когда больная лежала в изоляторе, и не могла выйти на прогулку. Она переболела всеми детскими болезнями, а простуда и кашель были у неё круглый год. Выходя на прогулку, она сразу бежала к своему забору посмотреть, что делается на улице. Елена Ивановна волновалась, когда долго не видела малышку. И как-то раз опять аккуратно завела разговор с мужем. После длительного запоя, он чувствовал себя виноватым и, понурив голову, молча слушал.

– Валентин, я очень тебя прошу! Давай сходим один раз в Детский дом на Таганке. Ну просто посмотрим на детей! Может и тебе кто-нибудь понравится! Хочешь мальчика? Я на всё согласна! Я так больше не могу! – и, закрыв лицо кухонным полотенцем, она зарыдала, – Пожалуйста, Валечка, только посмотрим! Детский Дом готовился к празднику 8-е Марта. Весеннее солнышко согревало белую герань на подоконнике. Под бархатным листом проснулась божья коровка и поползла на цветок. Кира подставила пальчик и загадала желание: «Божия Коровка, улети на небо! Принеси мне...»

181

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Из открытой форточки доносился щебет птиц. С крыши свисала большая прозрачная сосулька и жемчужные капли, переливаясь на солнце, подпрыгивали в голубой лужице, в которой плескались весёлые воробьи. Вдруг Кира увидела знакомую тётю. Под руку она держала того самого дядю-Волшебника в длинном чёрном пальто, в серой шляпе и с зонтиком. У подъезда их встретила директор Детского дома и после долгого разговора предложила незаметно, когда дети выйдут на дневную прогулку, издалека понаблюдать за ними. Малышей парами выводили на улицу. Мальчики были в синих шапочках, а девочки – в красных, и все были в одинаковых клетчатых пальто с капюшонами. Галоши шлёпали по весенним лужицам... В конце берёзовой аллеи Кира опять увидела знакомую тётю с Волшебником. Она выскочила из группы и побежала им навстречу, не слыша крика воспитательницы, не видя ничего вокруг, кроме них. Но вдруг поскользнулась и упала в лужу, калоша отскочила, а промокшее грязное пальто мешало подняться... Однако Кира справилась и поспешила навстречу, громко крича: – Пьивет! Пьивет! Пьивет! Лена, распахнув руки, со слезами смотрела на бегущую девочку, но Кира бросилась к Оле-Лукойе и, крепко обняв за шею, прижалась к его небритой щеке. Она как будто чувствовала, что только от него в эту минуту зависит её жизнь! Валентин, опешив, держал малышку на руках. А жена, еле сдерживая слёзы, гладила её непослушные кудряшки, – Ну вот, видишь, она сама нас выбрала! По дороге домой молчали. Лена не знала, как завести разговор.

– Спасибо тебе, Валюша, что пошёл со мной. Какие хорошие дети! Как мне их всех жалко. Но выбирать тебе.

182

Проза • Александра Лебедева

Ты видел, какие там были симпатичные мальчики – такие тихие и чистенькие...

– Нет,– перебил её муж, – мы берём Нашу «Пьивет» и только её! Она сама меня выбрала. Значит и я ей тоже нужен. Всё, Ленка, завтра идём туда, начинаем оформление и забираем Нашу, пока её другие не забрали. Новый год они отмечали уже втроём. В углу комнаты стояла большая ёлка, под ней лежали подарки. На макушке горела большая красная звезда, как на фантике. Серебряный олень выглядывал из-за пушистой ветви, стеклянные мишки и белочки висели рядом с разноцветными шарами. В детской деревянной кроватке спала Кира, обнимая мягкую куклу с золотыми волосами. Лена с Валентином сидели рядом и любовались своей дочкой. Муж теперь после работы сразу бежал домой. Он бросил пить, и только на день рождения дочки позволял себе «приложиться к рюмочке», выпить за её здоровье. На заводе он опять стал лучшим слесарем, и его фотография появилась на Доске почёта «Слава Труду». А Лена стала самой счастливой мамой на свете! Всё своё свободное время они отдавали дочери, водили в музыкальную школу, в бассейн и на спортивную гимнастику. Школу Кира закончила на отлично и поступила в МГУ. Это была жизнерадостная, общительная и очаровательная, белокурая и голубоглазая девушка. На каникулах и по выходным она подрабатывала в Останкино, и ей уже предлагали пойти на курсы дикторов. От кавалеров не было отбоя! Но Кира нигде не задерживалась и бежала домой, где её ждали мама и папа. До дома приходилось добираться на метро через всю Москву. В душном вагоне в час пик нельзя было повернуться. Кира привыкла, что на неё обращают внимание, но в этот раз она заметила особенно пристальный взгляд. Пожилой небритый мужчина, не отрываясь, смотрел на неё. Его внимание было столь настойчиво, что Кира решила 183

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

выйти на ближайшей станции и сесть в следующий поезд. Протискиваясь в толпе, мужчина вышел вслед за ней. Девушке стало как-то не по себе, она резко повернулась и оказалась с ним лицом к лицу.

– Извините, что Вам надо? – взволнованно спросила она. Пожилой мужчина молча смотрел на неё. На нём был помятый серый плащ, из-под полосатого шарфа, похожего на жгут, виднелся воротник давно не стиранной клетчатой рубашки. В руках он держал зелёную авоську с бутылкой пива и буханкой хлеба, и свёрнутую газету «Правда».

– Да, ничего, дочка! Подожди, пожалуйста! На обрывке газеты, замусоленным чернильным карандашом, он дрожащей рукой написал телефон и кривыми буквами несколько слов и сунул его ей в карман... Подошёл следующий поезд и Кира вскочила в закрывающиеся двери. «Сумасшедший, – подумала она! – Ладно, молодые пристают, а тут ещё и этот – неопрятный, обросший, весь прокуренный мужик, и на ногах-то еле стоит...» Об этом случае она никому не рассказала. Да и сама скоро забыла. Жизнь шла, как и планировали папа и мама. Кира выучилась, начала работать на телевидении. На «Новогоднем Огоньке» в Останкино познакомилась с парнем из семьи дипломата. Андрей ввёл её в свой круг «золотой молодёжи» столицы. Вскоре решили пожениться. Но родители с обеих сторон были против. Кирины считали его слишком избалованным. А может просто боялись потерять дочь из вида и опять остаться одинокими. А родители жениха находили Киру слишком простой, считали, что сын достоин невесты своего круга. Но любовь и внимание Андрея убедили Лену и Валентина в правильном выборе дочери. Сыграли свадьбу, Кира переехала в просторную квартиру на Кутузовском проспекте.

184

Проза • Александра Лебедева

Через год у них родился сын, а через три – появилась дочка Алёнка. Кира часто навещала своих, уже пожилых родителей. Летом вывозила их на свою престижную подмосковную дачу и всячески опекала. В начале перестройки, оставшись без работы, Валентин заболел и, вскоре, умер. Лена осталась одна. Жила она всё в той же квартире на краю Москвы, в которой и появилась под Новый год Кирочка. Там стоял всё тот же платяной жёлтый шкаф с большим зеркалом, письменный стол, за которым дочь написала первое слово «мама». На стене висели её детские фотографии: она в зоопарке на белом пони, с папой – на теплоходе по Москва-реке. Дочь старалась не оставлять маму одну, часто забирала к себе или навещала её вместе со всей семьёй. Благодаря мужу – оплачивала лечение, отправляла её на море в санаторий. Но, после тяжёлой болезни, умерла и мама. На поминки собрались многочисленные родственники, тихо посидели за столом и разошлись. Кира почувствовала себя очень одинокой. С уходом родителей заканчивается детство, заканчивается что-то очень важное, что придает силы, защиту и радость. Мир становится хрупким! Кире тяжело было возвращаться в родной дом, где всё напоминало о самых счастливых днях детства. Надо было вывезти старую мебель и сделать ремонт. Но самым болезненным оказалось разбирать мамины вещи, одежду, собирать документы на квартиру, пожелтевшие справки и грамоты за отличную работу, просматривать удостоверения, на фотографиях которых мама была молодая и красивая! У окна стоял старый жёлтый гардероб... В нём висели мамин светлый плащ и папино чёрное кашемировое пальто с большими пуговицами; зелёное в ромашках кримпленовое платье, а на полке лежала фетровая шляпа с большими полями и папин зонт.

185

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Что теперь делать с этими вещами? Завязать, не глядя, в узел и отдать дворникам? Или отвезти на дачу? Но и там всё будет лежать в сарае. А может, перешить, как раньше? Держа в руках мамин плащ, Кира нащупала в кармане какой-то твёрдый предмет. Вытащив, она увидела, аккуратно завёрнутый в голубую с блёстками косынку, толстый конверт, в котором лежали какие-то пожелтевшие справки с круглыми печатями. На одной из них было написано: Москва, Детский дом № 15, 1 сентября 1972 год, Ира Ковалёва. «Странно, – подумала Кира, – мой год и день рождения! А почему другой месяц и другое имя, и при чём тут Детский дом?» Ниже были написаны фамилии родителей и странное слово – «Удочерение». Глядя на этот пожелтевший лист, она пыталась понять, как это может быть связано с ней? Кира бессильно опустилась на диван, и по мобильному телефону набрала номер тёти Лиды – младшей маминой сестры. «Как и что спросить? С тех пор прошло больше сорока лет!» Тётя обрадовалась звонку.

– Кирочка, дорогая, как у тебя дела? Выслушав Киру, долго молчала, а потом предложила встретиться. Кира села в свой серебристый Мерседес, подаренный ей на сорокалетие, и уже через час была у тёти. Тётя Лида не знала с чего начать. Ей тяжело было всё это объяснить, а Кире – в это поверить, спустя столько лет! Услышанное было похоже на пересказ какого-то фильма-драмы! Этого просто не могло быть!

– Кирочка, твоя мама собиралась тебе это рассказать! Но видно не успела! Или не смогла! Она хотела, чтобы ты от неё всё узнала! Мы знали, но по её просьбе хранили тайну 186

Проза • Александра Лебедева

о девочке, которая оказалась в Детском доме № 15 на Таганке. О том, как она стояла у забора и ждала тётю с конфетками... Как через щель было видно её чумазое, но всегда улыбающееся личико. И что знала эта девочка только два слова – «Пьивет!» и «Пока!» Твоя мама умоляла отца взять тебя, но все родственники были против и отговаривали брать ребёнка из Детского дома. Это же такой риск и ответственность! Но твоя мама никого не хотела слушать. И ты оказалась на руках у Валентина, и так крепко обнимала его, что тебя уже не могли оторвать... И вскоре, забрали домой. Долго лечили и выхаживали, ты была очень слабым и болезненным ребёнком. Вот так ты появилась в нашей дружной семье – с дедушками и бабушками, тётями и дядями, двоюродными братьями и сёстрами. Теперь ты всё знаешь! Кира, онемев, со слезами на глазах, слушала Лидию.

– Да как же это, тётя! Как такое может быть, я сорок лет ничего не знала! Господи, что я скажу моим детям и мужу?! Кто я? Откуда? Кто мои настоящие родители и где они? Кира подошла к тёмному окну. Что она помнит из детства? «Да, у меня всегда были конфеты и коробочка с фантиками! Я ходила в садик, в котором у всех были родители. За мной всегда приходил папа, а мама ждала нас дома с ужином. Она пекла мои любимые пирожки с капустой или блинчики с мясом. И в буфете всегда стояла полная вазочка шоколадных конфет – «Мишки» и «Белочки». А перед сном, папа читал мне сказки Андерсена и самую любимую – «Оле-Лукойе». И рассказывал, что только «хороших детей» приносит аист, а других находят в капусте, или ещё где-то... А во сне к послушным детям приходит Волшебник Оле-Лукойе и дарит сказочные подарки. Я была очень послушной девочкой!» Кира вспомнила случай в метро 20 лет назад, того пожилого мужчину и, написанный на оторванном клочке газеты дрожащей рукой, номер телефона. Ту записку она сразу 187

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

выкинула. Ей даже в голову не пришло рассказать маме об этой встрече. Кто он был – этот неопрятный седой мужчина? Лица она не помнит. Да Кира и представить себе не могла, что через 20 лет будет об этом кому-то рассказывать!

– Тётя, что мне делать? – выдохнула Кира, обняв пожилую женщину.

– Жить дальше! Всё хорошо, моя милая! Ты теперь знаешь правду. Ты росла среди добрых, простых людей и они были для тебя настоящими родителями. У тебя было счастливое детство. И главное, что мы тебя любим, как родную. А кто твои «настоящие родители» мы не знали и не знаем. Об этом никто не сообщает после удочерения. В метрике записано, что ты поступила с именем Ира. И родилась ты 1-ого сентября 1972 года. Имя в Детском доме изменили на Кира. И в новом свидетельстве о рождении написали фамилию твоих новых родителей – Ветрова. Изменили ещё и месяц рождения – сентябрь на октябрь. Теперь ты можешь праздновать два дня рождения! А по метрике, что ты нашла в плаще, ты сможешь, наверное, что-нибудь узнать и найти... Кира часто смотрела передачу «Жди меня». Переживала и радовалась, когда люди находили друг друга. С мужем обсуждали удивительные истории и невероятные встречи после многих лет разлуки. Но что ей самой придётся обратиться на телевидение за помощью – представить себе не могла. Ответ пришёл очень быстро. В поисковой системе программы была заявка, что её, Иру Ковалёву, уже много лет ищут отец и сестра. По телефону Кира в первый раз услышала голос родной сестры, и они договорились о встрече в кафе на Таганке, недалеко от Детского дома №15. От участия в передаче на первом канале телевидения они отказались. Очень сложно и тяжело выносить всё это на публику.

188

Проза • Александра Лебедева

В уютном кафе тихо играла музыка... В зеркалах отражалась оживлённая улица, поток машин, новые многоэтажные здания, высокая кованная железная ограда, за которой, среди зелени деревьев, виднелось небольшое жёлтое двухэтажное здание, детская площадка, и уводящая в далёкие воспоминания берёзовая аллея... В проёме двери показалась полная, скромно одетая, женщина с хозяйственной сумкой и пакетами в руках.

– Здравствуйте, Вы Аня? А я Кира, или Ира, я уже и сама не знаю. Садитесь пожалуйста. Что вы будете – чай, кофе?

– Спасибо, Ирочка, я ненадолго, меня дети ждут. Мы с тобой теперь будем часто встречаться. Я пришла на тебя посмотреть – на мою родную младшую сестрёнку. Какая ты красавица! На маму похожа. Я нашу маму сама только по фотографии помню. Когда она умерла, мне было всего два года. Через неделю после твоего рождения её не стало. Отец остался с нами один. А ты ещё грудная была. Не справлялся он: готовка, уборка, пелёнки, и на детскую кухню надо сбегать, и на работу не опоздать, и меня в сад отвезти. Бабушек и дедушек у нас не было, помочь было некому. Отец запил, в квартире появились шумные компании. Соседи сообщили в милицию и нас у отца забрали. Меня, правда, он потом с трудом вернул – обещал, дал расписку, что справится и бросит пить. А тебя ему не отдали. Забрали, и куда – неизвестно. Даже адрес не оставили, где тебя искать. Отец был молодой, ему и тридцати лет не было, когда он один остался. Стали приходить разные женщины, но никто долго не задерживался. И ни одну из них я не могла назвать мамой. С трудом закончила восемь классов и сразу пошла работать. Вот так и работаю, и тяну детей. Потом я тебя обязательно с ними познакомлю!

– Аня, а где твой муж?

– А что муж? «Объелся груш», – грустно улыбнулась Анна,– очень жалко, что наш папа не дождался этой встречи.

189

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Мы же тебя так долго искали... о том, что он тебя тогда в метро встретил, мне сразу рассказал. Мы всё ждали, ждали твоего звонка. Папа часто потом ездил на ту станцию, где оставил тебе наш адрес и телефон. Он ведь тебя сразу дочкой назвал. Ты же копия мать! И папа тебя сразу признал. И надеялся встретиться. Я даже за него волноваться стала, думала, что ты ему привиделась... И как-то он сразу сдал после того случая... Вот и решили тебя искать на передаче «Жди меня», заявку там оставили. Ну ладно, Ирочка, мне пора! Надо будет на кладбище к родителям съездить. Я тебе их могилку покажу. Кира подвезла сестру на своём новеньком Мерседесе до дома, и они договорились встречаться. Дома Кира долго не решалась начать разговор с мужем. «Он просто не поверит! А может, наоборот, поверит? Недаром он часто говорил, что я ни на кого из родителей не похожа. Родители тёмные, а я голубоглазая блондинка».

– Видно, Елена Ивановна где-то одна отдыхала, и что-то не договаривает? – шутил он. Кира поставила на могиле родителей гранитную плиту с фотографиями молодой незнакомой Мамы и пожилого Папы, сделала новую ограду и высадила белые лилии. Теперь Кира знала, что у неё было две матери и два отца, и есть много родственников. И она за всё им благодарна. «Жди меня»... И все дождались! Маленькая девочка – маму и папу. Лена и Валентин – дочку. Родные сёстры – дождались друг друга. А сорокалетняя Кира через сорок лет дождалась Правды!

190

Поэзия • Вера Фёдорова

ВЕРА ФЁДОРОВА Вера Фёдорова родилась в Ленинграде. С 1996 года живёт в Берлине. Автор нескольких книг стихов. Для детей: «Анютины глазки» и «Стихи» – 2003 г., красочная книга «Сказка про корову и ромашки» – 2020 г., сборник стихов для взрослых – 2019 г. Печатается в различных Альманахах. Автор цикла песен и романсов. Известна как создатель театральных кукол, мягкой игрушки и панно из природных материалов. ВЕЧЕРЕЕТ Вечереет. Уж солнце садится. Мягкой тенью окутало сад. Просвистела вечерняя птица, Мне пора возвращаться назад В одиночество, в тусклое нечто, Где в углах затаилась печаль. Я зажгу ароматные свечи, Завернусь в оренбургскую шаль. Мне сыграет Бетховен сонату И в окне улыбнётся Луна. К прошлым дням не бывает возврата... Но с Бетховеном я не одна.

191

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ВСТАЛИ ЧАСЫ Встали часы на башне, Стрелки их в виде усов повисли, и день вчерашний на грустном лице часов. Смолк перезвон весёлый, Может быть вирус проник? Воздух сырой и тяжёлый, И хмурый у кирхи лик. Но уплывают тучи, И солнце – горячий блин. И чувствам теплее, лучше, И птицей слетает сплин. МНЕ СНИЛСЯ РОЯЛЬ

В. Ш.

Мне снился рояль. Чьи-то пальцы Бежали по клавишам смело, По клавишам черным и белым, И слышались Штрауса вальсы. А звёзды под вальсы кружили, Охвачены радостью танцев. И бегали тонкие пальцы – Они в ожидании жили.

192

Поэзия • Вера Фёдорова

В любви слов немало притворных… Аккордом – сердечные муки. Застыли безвольные руки На клавишах белых и чёрных. НАПОМНИЛ КЛЁН Опять расцвёл любимый клён. В одежду яркую одетый, Напомнил он твои обеты. Мечтатель, как ты был влюблён! Под клёнами нас прятал парк, Где можно было целоваться. Так не хотелось расставаться! Но гнал домой вечерний мрак. Меня с цветами утром ждал, Опять порушив где-то клумбу. Прости, но это было глупо. Сердиться буду я – ты знал. Мы на работу вместе шли. Как будто праздник, я – с цветами! Любовь ходила рядом с нами… Осталось всё в глухой дали. На фото – вместе, я и ты. Прошло то время, но ведь было. Спасибо, фото воскресило Чуть позабытые черты. Напомнил клён.

193

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ВОСПОМИНАНИЕ Романс Когда луна за окнами желтела И бархат неба звёздами сиял, Я на цветок засушенный глядела, О, как о многом он напоминал. Напомнил он о лете безмятежном, Где воздух весь был счастьем напоён. Каким ты был и ласковым, и нежным, Любви восторгом был ты опьянён. Нам птицы посвящали чудо-трели, Нас звали вдаль волшебные мечты И Лель играл тихонько на свирели, Поля, луга, цветы дарил мне ты. Промчались годы добрые и злые, И вот одна я у окна сижу, И, вспоминая радости былые, Я на цветок засушенный гляжу. РАНДЕВУ Туман спеленал, как младенца, весь город, И медленно влага вползает за ворот. От сырости зябко, в душе неспокойно, Опять рандеву. И хочу я достойно,

194

Поэзия • Вера Фёдорова

Красиво расстаться. Ну так уж случилось, Что как ни старались, у нас не сложилось. У нашей судьбы – быстротечные сроки... Спокойно и тихо прослушать упрёки. И снова – в туман. И домой – с лёгким сердцем. Не думать о прошлом, захлопнута дверца. Ни слёз, ни тоски, жизнь – само совершенство. А что ещё надо? Свобода, блаженство! ТЕБЕ Никто теперь так не смеётся, Никто так ловко не соврёт, Гитарных струн так не коснётся, И песен буйных не споёт. Поскольку ты, герой мой прежний, Остался в дальней стороне. Мой милый друг, с душою нежной, Хотя бы помни обо мне. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА Не хочет просыпаться утро, И солнце глаз не открывает. Погода хмурится, как будто Меня прекрасно понимает.

195

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Но вот щекочет ноздри кофе Привычным запахом подъёма. Мелькает твой на кухне профиль И от меня уходит дрёма. Готовишь завтрак. После ссоры На всё готов, сама – любезность. Но я не нахожу опоры, Всё глубже между нами бездна. Не разойтись, не разменяться… Неверным выбор был когда-то. К чему фальшиво улыбаться, Дошли до точки невозврата. Без колебаний и сомнений Хочу остаться одиночкой, Без слёз и вздохов сожалений. Я твёрдую поставлю точку. СНЕЖНЫЙ РОМАНС По заснеженным улицам бродим Может час, а возможно и два. Тёплых слов мы уже не находим, Покрываются снегом слова. Запорошены снегом ресницы, Тяжелеет от снега пальто, Рук не греют совсем рукавицы И помочь нам не в силах никто.

196

Поэзия • Вера Фёдорова

Расстаёмся с тобою, мой милый, Не сердись, не тоскуй, отпусти. Извини, я тебя разлюбила… Значит, счастье твоё впереди. Не смогла я любить, не сумела, Ты прости, как умеешь прощать, И дорогой заснеженной белой Не ходи ты меня провожать. ГДЕ НЕ МЕШАЮТ ЖИТЬ Пока бездушная пророчица Не нагадала грозных бед, Так независимости хочется, Когда тебе семнадцать лет. Чтоб над тобой, как над разбойницей, Не нависал Дамоклов меч, Чтоб навсегда остаться вольницей, Не гнуть подобострастно плеч. Стою за честность и за искренность, За верность тем, кого люблю. Претит мне лживая бессмысленность, И лицемеров не терплю! Мне чужды подлость, зависть желчная. Найти бы Ариадны нить, Чтоб привела (жизнь быстротечная), Туда, где не мешают жить.

197

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ДЕТСКИЕ СТИХИ ПРОПАЛ КОТЁНОК Мы котёнка потеряли, Целый день его искали.

– Барсик, Барсик, кис-кис-кис. Где ты, Барсик? Отзовись! Мог залезть он в ранец внука, Мог – в корзинку из-под лука, Под диван забраться вниз, Вверх по шторе – на карниз. Бабушка плясать готова – Отыскала дорогого! Спит котёнок маленький В дедушкином валенке. МЕЧТАТЬ НЕ ВРЕДНО Грядёт Восьмое Марта, И девочка мечтает. Она полна азарта, А что просить – не знает. Мороженого ящик… Нет, новенькое платье… Нет, влюбится пусть мальчик… Отменятся занятья…

198

Поэзия • Вера Фёдорова

Всё это – бедновато… Котёнка… Нет, щеночка… Прошло Восьмое Марта, Мечтать не вредно. Точка. МОЛЧУНЬИ Рыбы очень молчаливы, Не шумливы, не болтливы. А зачем им разговоры, Споры, ссоры и раздоры? Чтобы не было беды, Набирают в рот воды. СЛАДКИЙ КЛАД Собираю на обед Пряник, восемь штук конфет, Торт, халву и мармелад, На тарелке – просто клад!. До чего же сладко мне! Жаль, что это всё во сне. У РЕКИ Вижу я, как у реки Ловят рыбу рыбаки. Поплавок скользит, снуёт, Носом сам рыбак клюёт.

199

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

НЕ ПУСТИМ! Вредный вирус, уходи, Не пройдёшь под маску. Мы с тобой не дружим и Не пускаем в сказку. К нашим сказочным друзьям Преградим дорогу: К Динозаврам, Тиграм, Львам, К Мишкам, Носорогам. Заболеть им не дадим! Нам не нужно грусти. Вредный вирус, уходи, Мы тебя не пустим! РЕПКА Бабка с дедкой жили-были, Жили дружно, не тужили. Дом у них и огород, С ними внученька растёт. По весне работы много, О погоде всё тревога. Размечтался дедка всласть – В книгу Гиннеса попасть!

200

Поэзия • Вера Фёдорова

Куклы автора

И решает тайно дедка Посадить на грядке репку. Пусть растёт хоть тонны две, Даже три, назло молве. Осень. Радует погода. Много яблок слаще мёда. Вишни, сливы – всё тут есть, Ртов не хватит столько съесть. Огурцы и помидоры – Заготовки делать скоро. Цельну зиму будем есть И гостям окажем честь!

201

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Вот однажды утром дедка встал пораньше, глядь на репку: «Ах ты, батюшки мои! Да ведь в репке тонны три! Эка выросла большая, Налилась, как золотая. Знамо дело, тут – рекорд!» – Счастлив дедка, очень горд. «Снять пора её и взвесить, Каши – всем на целый месяц. Репу енту я сейчас С грядки вытащу зараз». За ботву схватился крепко, Но не слушается репка. Походил вокруг неё: «Счастье, горе ль ты моё?» Покопал вокруг лопатой – «Нет, силёнок маловато, Нужно бабку разбудить, Чтоб маленько подсобить».

– Эй, Матрёна, спишь долгонько, Подгребай сюды тихонько, Не справляюсь я ужо, Постарел, чаво ж ишшо?

202

Поэзия • Вера Фёдорова

Куклы автора

Тянут вместе эту репку, Да никак, засела крепко.

– Нюрка, внученька – сюды, Кабы не было бяды! Друг за друга ухватились, Тянут, тянут… Ох! Свалились. Нюрка хнычет: – Вот беда! Жучка, к нам беги сюда! Прибежала. Следом – кошка.

– Помогите, хоть немножко! Тянут вместе так и сяк, Но не вытянуть никак.

203

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Видит мышка их старанья, Но, оставшись без вниманья, Юрк под репку напрямик, Толстый корень сгрызла вмиг. Запах вкусный чует киска, Значит мышка где-то близко.

– Подойди! Не трону, нет, Будет каша на обед! Ухватилась мышка тоже, Знала крошка, что поможет. Вшестером тянуть пошли. Вышла репа из земли! Журналисты к ним явились, Репке очень удивились. И от всей семьи привет Поместили в Интернет. Репу дружно распилили, Кашу всем селом варили. Ели тоже всем селом За одним большим столом. Мышке – выдали Диплом!

204

Поэзия • Вера Фёдорова

ШУТОЧНЫЕ КОМПЛИМЕНТ Я очарован! Восхищаюсь Вами! И Вашей дачей, садом и дровами, Машиной также, хоть она не «форд», Но за душу меня уже берёт! Ей Богу я не вру! Судите сами, Я очарован! Восхищаюсь Вами! СЕЛЁДКА О, малосольная селёдка! Ты – словно спелая молодка, Твои бока лоснятся жиром. За скромным ужином иль пиром Тебе я предпочтенье отдаю И королевой бала признаю! Важна не только ты для бедняка, И богачу нужна наверняка. Наевшись даже лососины, Не будет у него причины, Отказываться от селёдки, Особенно – под стопку водки.

205

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Селёдку в шубу можем мы одеть, А можем также рубленой поесть, Копчёной сделать, замариновать. С картошкой, с луком, с маслом – бла – го – дать! НЕПОГОДА УДАЛАСЬ Утро мокнет под дождём, Головой вжимаясь в плечи. И остался не замечен День, которого мы ждём. Вкусно пахнет пирогом, Растеклись, сгорели свечи, Подошёл, темнея, вечер… Слышится далёкий гром. Непогода удалась. Ближе, громче гром рокочет. Запоёт ли утром кочет? Дождь – сильней, а значит – грязь. Ах, какая неудача! Зря приехали на дачу, Не пройти, так развезло, Хоть плыви! – Неси весло!

206

Поэзия • Вера Фёдорова

СНЕЖНАЯ БАБА Перед окнами моими – Снеговик, Но стоит из снега баба, не мужик. Юбка, шляпка, даже сумочка в руках, Удивительно, что не на каблуках. Молодая, современная вполне, Даже завидно немного стало мне. Хорошо лицо оформлено, и грудь, Очень хочется в глаза ей заглянуть. То ли конкурс ледяных скульптур опять, Толь кому-то захотелось поиграть. Но кого же скульптор здесь изобразил? Может быть, он Галатею водрузил На высокий и надёжный постамент, Или просто это был эксперимент? Если всё-таки лепил Пигмалион, Оживить свою подругу должен он. Но такой давно в России опыт был, Все мы помним – Дед Снегурочку слепил. Знаем также, чем закончился рассказ. Да ничем, никто Снегурочку не спас. Галатее в этом смысле повезло, Крепко держится, не тает всем назло. Ждёт она Пигмалиона своего, Ничего вокруг не видит, ничего, 207

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Окружённая людьми со всех сторон. «Поскорее бы пришёл Пигмалион!» Вдруг один мальчишка сумочку схватил И помчался поскорей, что было сил. Галатея посильнее напряглась, За мальчишкой с постамента сорвалась, Догнала. По морде сумкой парня бьёт: – Даже бегать не умеешь, идиот! Развернулась, снова встала, где была, А народ от удивленья: «Ой, ла-ла!» Что там дальше было мне не рассказать, Потому что неудобно, хватит врать!

208

Почётный гость

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ВАДИМ ФАДИН Наш нынешний почётный гость – Вадим Фадин, поэт, эссеист и прозаик, член Международного ПЕН-клуба и Союза писателей Москвы. Он живёт в Германии с 1996 года, а родился – в Москве, в 1936 году. Наступающий год у него – юбилейный, и мы надеемся поздравить его лично. Мы знаем его блестящую прозу, но сейчас решили предложить Вам его ранние стихи. В них автор верен классической традиции – тем не менее, они глубоко современны. Поэту Вадиму Фадину издавна дорога и близка традиция Серебряного века. Его стихи – это философские размышления о человеке и связи времён, о современности и прошлом, об искусстве и любви. Они привлекают и отточенностью мысли, и тематической широтой. В России изданы три романа Фадина : «Семеро нищих под одним одеялом», «Снег для продажи на юге» и «Рыдание пастухов»; последний из них был в 2004 году номинирован на Букеровскую премию, а годом позже получил диплом премии «Серебряная литера» «За трепетное отношение к русскому языку». После публикации повести «Кто смотрит на облака» Вадим Фадин стал лауреатом премии им. М. Алданова в номинации «Лучшая повесть русского зарубежья». Фадин также много занимался переводами итальянской и эстонской поэзии. В первые дни XXI века Фадин основал в Берлине русский литературный салон – он существует и сейчас. Вечера в салоне «У Фадиных» обычно проходят без официальных объявлений – просто в телефонной трубке раздаётся милый голос 210

Почётный гость • Вадим Фадин

Анны Фадиной, хозяйки салона, приглашающей на очередную встречу. Чаще всего это означает, что Берлин посетил какой-нибудь известный литератор – многие писатели России, Германии, самого ближнего и дальнего зарубежья, перебывали гостями салона: от Битова до Улицкой, от Шишкина до Сорокина... Подобных встреч за двадцать лет жизни салона прошло уже около восьмидесяти: об этом можно прочесть в составленных Анной Фадиной двух томах антологии, в которую вошли произведения всех гостей салона. Салон «У Фадиных» – это по сути камертон для нашего берлинского литературного андеграунда. ИЗ РАННИХ СТИХОТВОРЕНИЙ *** Я могу написать проливные стихи, те, которые пахнут полынью и мятой, те, в которых поют по утрам петухи и лоснится ковыль, сапогами примятый. Я могу написать снеговые слова и стихи сине-бело-зелёного цвета, те, в которых у ели бела голова, а над нею – по-прежнему синее лето, и матёрые ели – отцы, пастухи – гонят стадо зелёных ельчат по оврагу. Я могу написать в четырёх измереньях стихи, но нигде не достану такую бумагу.

211

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

*** Есть музеи различных культур и великих людей, галереи картин, галереи скульптур и хранилища редких идей. Есть музей янтаря. Там застыли в густой желтизне, вместе с камнем под лампой горя, насекомые, словно во сне. Там на камне – узоры веков, это – древние, мудрые мысли. Не прочесть их, не перечислить – если б вырвать их из оков! Вот музей янтаря. А музей января? А седые морозные окна? Неужели нигде на земле не хранится узор на стекле, нанесённый дыханием женщин? И бесценный январский жемчуг бесполезно растает, размокнет? Как хранится дыхание между людьми? Почему нет музея любви?

212

Почётный гость • Вадим Фадин

***

П. Антокольскому

Это вовсе не кровь на снегу, это птицы клевали калину. Это солнце щупальцем длинным завершает дневную дугу. На снегу разлетается блик, он сейчас шаловлив и столик, искры сыплются в радостном ритме, и со мной о новаторской рифме говорит самый добрый старик. Я попал в расколдованный круг; понимаю – поэма не вышла, и потом неожиданно слышу: «Вам бы нужно влюбиться, мой друг». Мне бы нужно дождаться мечты, потому что без нежности женщин с каждым годом становится меньше очень нужной стихам теплоты. Мне бы жить в незнакомых краях, задыхаться от свежего ветра и побольше бы слушаться мэтра, изучая значки на полях. И в ночи, приковавшись к столу, мять стихов непослушную глину, вспоминая, как светит калина стоп-сигналом на снежном полу.

213

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

***

З. Бажановой

Дерево с рыжей девчоночьей чёлкой горячие взгляды бросает лукаво. Горящее дерево машет руками и пальцами громко щёлкает. Поодаль девочка смотрит на пламя. Ей весело очень и страшно немножко. Она головой качает плавно и невольно топает ножкой в такт движениям дерева. Но вот, словно пчёлы из жаркого улья, взмывают лоскутики пепла серого, и дерево превращается в угли. А девочка перед зеркалом, дома, мастерит себе рыжую чёлку, и на паркете танцует долго, и пальцами громко щёлкает.

214

Почётный гость • Вадим Фадин

Царевна-лягушка Зачем ты сожгла мою кожу? Удобную, добрую кожу, которую спрятал я плохо? Вот в зеркале я – непохожий, как будто случайный прохожий: чужой, неуклюжий и плоский. Теперь мне не стать уже прежним, надолго останусь любимым – покорным и трезвым, и пресным, а прежним – лишь где-то в глубинах. И ты не осталась такой же: другая – неуловимо. Ночами тоскую по коже, в какой ты меня не любила. *** В странных одеждах – в колпаках, пелеринах, в панталонах, плащах и тогах встречались мне пилигримы на наших разбитых дорогах, а потом оседали в городе странники, странницы, и в итоге… Лучше молчать об итогах, потому что, уже не гордые, они лишались странности, надевали пиджачные пары, 215

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

как в казарме, садились за парты… В странных мыслях, во снах, в разговорах встречались мольбы, откровения, внезапные мне признания, но кто-то знаки препинания менял на знаки преткновения, сгребая прежние в ворох, и мысли становились пресными, и затихали страсти; калики, ненужно трезвые, рыдали по прошлой странности. *** Асфальт сломался, и дома сломались, и трубы лопнули, и лекари устали. Пробив асфальтовую корку, деревья потянулись к облакам, вода хлестала и несла осколки, и ветер бил по вскинутым рукам, он путал стебли и стволы, и струны, возникшие до неба от земли, но между струнами по лесу толпы юных прекрасных женщин бесконечно шли и то руками струны задевали, то трогали шершавые стволы.

216

Почётный гость • Вадим Фадин

Их пальцы почернели от смолы, и сосны пели голосом рояля. А рядом погибали города, лес буйствовал, доламывая стены, и женщины смотрели, как со сцены мужчины исчезают навсегда, но мира не просили у небес и ждали под конец – начала света, и думали, что будет жить Планета, пока родятся женщины и лес. *** Смешно пугаться акробата, но испытаешь тёмный страх, столкнувшись где-то у Арбата с идущим на босых руках загримированным мужчиной; он не бандит и не солдат, но страх без видимой причины сильней обычного стократ. Среди вещей различной формы взгляд тронет ту, чей странен вид, и отклонение от нормы встревожит и насторожит, и кто-то, выйдя на прогулку, однажды среди бела дня со мной столкнётся в переулке – и отшатнется от меня.

217

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ ПЕРВОГО СНЕГА 1. Налетели белые мухи ненасытной ордой, как татары; облаками, как дым от пожара, расползаются тяжкие слухи. Что-то будет? Ведь что-то – случится? Может быть – тишина спозаранку? А вчера нагадала цыганка, что появятся – белые птицы.

2. Нагрянули белые мухи, солдаты холодной страны, и вот расползаются слухи, что это не мухи – слоны.

3. Прилетели белые слоны из какой-то чокнутой страны, и в округе сразу стало тихо, как при объявлении войны. В небе распласталась мать-слониха, опустила зыбкие соски, молоко лилось, густей тоски, ждал народ поборов и разрухи, очередь роптала до утра... тут старуха молвила, хитра: «Бабы, это ж не слоны, а мухи!» Бабы не поверили старухе.

218

Почётный гость • Вадим Фадин

ПОСЛЕДНИЕ ЛОШАДИ

Мите

Каждым утром на проспекте раздавался мерный цокот, каждым утром две подводы возникали меж машин. Подойдя ко мне, ребёнок осторожно брал за локоть; я читал недоуменье – был вопрос неразрешим. В «Детском мире» расхватали деревянные лошадки; покупать живых лошадок, говорят, не суждено. Дарим детям в утешенье леденцы и шоколадки, в выходные в утешенье тянем горькое вино. Мне приснилось, что ребёнок утром странное наденет: словно кучер, подпояшет прапрадедовский армяк. Кто-то лошадь купит сыну – ах, хватило б только денег... Мне приснилось, что в кармане – завалявшийся пятак.

219

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

А потом печалью было обнаружить недостачу! Одинокая телега прокатилась под окном! Шел пешком второй возница, потерпевший неудачу. Белый свет сошёлся клином, острым клином – на одном. По проспекту ходит лошадь, город – жив тележным скрипом, сын кричит в восторге: «Папа! Лошадь отдаёт поклон!» Попрощавшись, лошадь канет, убегут мальчишки с криком; через час вернутся тихо, каждый – горем опалён. Понедельник – день тяжелый. Поищи халтуру, кучер. Лошадиная работа незаметна, не нужна. Где-то лошадь затерялась, город стал дождлив и скучен. До рассвета беспокоит чья-то тяжкая вина.

220

Почётный гость • Вадим Фадин

*** Что за проводы? Раз – навсегда? С глаз долой – и отбой, слава Богу? Только странно раскисла дорога и от горя горят провода. Никогда не проститься навек, нужных слов не вместят телеграммы, и любая дорога упрямо в прежний дом приведёт на ночлег. В старом доме – уют и тепло, и не помня о времени года, захочу, чтоб была непогода на дворе – чтобы долго мело. Не смутит завыванье трубы, чей-то бег по грохочущей жести. Растеряв нехорошие вести, где-то навзничь полягут столбы. *** Облетала листва от сигнальной пальбы, этот день был отмечен везеньем кому-то: с самолёта бросали подарки судьбы, от дождя укрывая зонтом парашюта. Мы, наивные, вслед за почтовым мешком ожидали гостей, каждый думал: «Ко мне бы...» Если к нам и за год не добраться пешком, почему б не свалиться на голову с неба?

221

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

От прощальной пальбы облетала листва, раздирали контейнер дрожащие руки, и не в силах была сохранить голова содержанья всех писем за время разлуки. Чей-то старый запас был мгновенно распит, и начальник просил в поздравительной речи, начиная с утра, не расходовать спирт и патроны беречь для нечаянной встречи. *** Башмаки растеряв на гаданьи – босиком на жестокий мороз... Я в Крещенье застрял в Магадане, словно к снегу ступнями прирос. Там, боясь захворать, самолёты собрались в неподвижный кружок, будто ждали смиренно кого-то, кто б огонь в лётном поле разжёг. Так случилась беда, так случилось, что внезапно накрыла пурга. Все сдавались – в расчете на милость или на пресыщенье врага. Мы, нечаянно сбитые в лагерь, по утрам приникали к стеклу, чтоб увидеть, как жёсткие флаги всё еще улетают во мглу, 222

Почётный гость • Вадим Фадин

и бесцветная муть небосвода означала в такие часы перспективу лишенья свободы возле взлётной глухой полосы. Было слово красивое «рейсы» далеко, как семнадцатый год... И везде по России у рельсов пропадал терпеливый народ, кто куда – хоронить, на базары, от жены, от тоски – за моря. И ломились вокзалы, вокзалы, лагеря, лагеря, лагеря. *** Как много может человек, коль принимает темпы века, когда всё – суета и бег, ведь на дворе – двадцатый век и плохо слышно человека, и жизнь подчинена рублю, и слепо даже чувство долга, и время мчит, припав к рулю, и лишь слова «Я вас люблю» рождаются безмерно долго.

223

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

*** Свеча – на праздничном столе, в воспоминании о детстве, в воображенье – в пору бедствий единственный зрачок во мгле, заплаканная – у иконы, запретный свет во время оно, нас высветивший на земле. Нечастый гость – живой огонь. Кто в наши дни поймет отвагу свечою освещать бумагу, а боле – поднести ладонь? Строка зажжётся – в тёмных далях: не превзойдён уменьем Палех (на чёрном – храм, жар-птица, конь). А та (мело, мело) свеча – непостижимее метели! Спасем друг друга: в самом деле, что за болезнь – рубить с плеча? Быть может, лишь при зыбком свете, свечу затеплив в кабинете для верных поисков ключа...

224

Почётный гость • Вадим Фадин

ИЗ КНИГИ «ЧЕРТА» Чудак, занимающийся не своею душой, а моею, увы, никогда, никогда уподоблен не будет Матфею, хотя может быть и печальней того, и что важно, правее, и вот мой совет: пусть рассмотрит рисунки на дикой скале. Он сможет увидеть охоту, костёр и кончину мужчины, и долгие страшные пляски по поводу этой кончины, и самый процесс рисованья, увлёкший меня без причины, – вот если бы все эти камни сложить на рабочем столе! И самый процесс рисованья охоты, костра, погребенья и, дальше, процесса... Как видно, отменное нужно терпенье, к душе подбираясь чужой, опускаться ступень за ступенью и очень бояться («и самый процесс...»), что смыкается круг. Сомкнётся – при взгляде с высот, а на самом-то деле – едва ли, с земли хорошо различимы витки бесподобной спирали, упрямой пружины, чьи кольца пространство души распирали и не позволяли повторов, и стали заметны не вдруг. И зрителю надобно сладить с её впечатляющей силой – не всякий к скале подойдёт, неумелый, смущённый и сирый, ведь то, что так ясно казалось уже разработанной жилой, при взгляде подробном всего лишь довольно туманный намёк. И самый процесс рисованья даётся не с первого раза, как те же охота и пляски под ритм первородного джаза, а впрочем, рисунки – не тайна, достаточно верного глаза, чтоб наш путешественник в души уверовал, что одинок.

225

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

*** Учителю снится неверность ночных катакомб, дневная дорога как будто исчезла в проране, сюжет детектива мельчает на сером экране, учитель в потёмках с постели встает босиком и шарит на полке фонарь, припасенный заране. Учитель в рубашке идёт напрямик через двор (вприпрыжку, затем – что танцует, похоже, от печки), сбиваясь с нелёгкой тропинки, спускается к речке. Разбуженный класс, почему-то сдержав разговор, гуськом семенит, захватив по тонюсенькой свечке. Неважной цепочкой по склону текут огоньки, и даже газетчик лихой не обмолвился б: «лава». А всё же никто не спросил, что за путь – вдоль реки, идут среди ночи, прошедшему дню вопреки, и верят учителю – значит, прошедшая слава со школы начальной ещё не забылась никем, и так же неясен исполненный план сумасброда – ему подчинился без веры бы лишь манекен, а тут и Иуда нашёлся; к тому ж, в тайнике для чёрного дня есть заклятья особого рода. Но старая вера до первого спора прочна, потом расползётся – не в моде добротные вещи; учитель напрасно взывает, весомо и веще. Как будто нарочно упрятана в тучи луна, и старые карты учебника выглядят ветше, 226

Почётный гость • Вадим Фадин

как если б в дороге дневной их разглядывал класс – округа меняется, многое в книгах неверно. Лишение славы должно узнаваться наверно – иные предметы проходятся в школе сейчас. Иные предметы подчас возникают из скверны. *** Игрушка Люмьеров явила особенный кадр: носильщик несёт чемоданы – декабрь – дебаркадер не меньше Собора в Милане. Секрет мирозданья вот-вот будет выдан движением тени в стекле (так тайна рассказа трепещет в листке на столе). В потёмках вокзала предвидится зал ожиданья, набитый людьми, проводящими время в тепле. Все – ждут. Среди прочих заметны влюблённые пары: одно из условий любви – нарастая по параболическим правилам, быть без истории вовсе; любовь не выносит оставленных в зеркале лиц. И лучшее – ждать. И любовники падают ниц, пальто подстелив. Время тонет в искусственном ворсе, утратив надежду скользнуть на равнины страниц.

227

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Все – ждут. Кто убог, кто обижен – ждут новых пришествий, и ждут понятые средь белого дня – происшествий, и ждут назначения пенсии взрослые люди, иные – работы, какую бы славно начать, и ждут сочинители – книгу подпишут в печать, и дамы, боясь сквозняков, рассчитали, что будет когда-нибудь время, в котором забудут печаль. А мы – не пугаемся старости, те, кто снаружи, поэтому – вдруг умираем, как птицы от стужи: летели – и камнем. Расставят за нас запятые, ведь кто-нибудь ждёт, что стеклом изойдёт потолок. И если, бесформенный, брошен на площадь платок, тогда вырастают заждавшиеся понятые, впустив на мгновение в двери свободы глоток. *** В старинных гравюрах нечастый сюжет – музыкант в интерьере; каких-то не стало портретов – неведомы наши потери. Сочувствовать, кажется, можно непонятой жизни Сальери: не самое скверное было – остаться в прекрасной тени; а хуже другое – бывало, сомненья ворочались глухо, работу ума не теснила работа изящного слуха, пусть точному знанию формул нет места в имении духа, с какой непонятной любовью их в этот предел ни тяни. Теперь-то мы знаем наверно, как мало спасают любови, гораздо дороже бывает весомое действо любое и даже решение формул, на взгляд и на вкус лобовое – вот если б из нот откровений легко было строить ряды!

228

Почётный гость • Вадим Фадин

Куда ж со своею любовью деваться и с Божьею искрой? – последнюю, впрочем, упрячут в какой-нибудь баночке быстрой, и прежде, чем скажешь умельцу: «Линейки для записи выстрой», – посыплются нотные знаки в предчувствии близкой беды. Куда же при этом – с любовью? Давно не летают амуры, которым законное место в виньетке старинной гравюры, печатаем ноты – как должно, наверно, печатать купюры, и всё-таки старая музыка где-то звучит вдалеке. Ты алгебры новый учебник отложишь, жалея об этом, придёшь, наконец, не со скрипкой, а словно за дельным советом; я лампу зажгу и открою страницу со странным портретом: знакомая нам обстановка и – Моцарт в седом парике.

229

Проза и поэзия

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

НАТАЛЬЯ АРИНШТЕЙН Наталья Аринштейн родилась в Москве. Окончила Уральский Политехнический институт в г. Екатеринбурге. В студенческие годы участвовала в КВН. С 1990 года живёт в Германии, где долгое время работала экскурсоводом. Печататься начала в Берлине в различных журналах и Альманахах. Её рассказы звучали на радио «Русский Берлин». Автор коротких юмористических рассказов. РЕМОНТ

В

июне все документы на обмен квартиры для переезда в Москву из Свердловска были получены. Я уволилась, сделала ремонт, и в квартиру въехали новые жильцы. Муж, сыновья, пес Топа, кот Пух, попугай Фаберже и черепаха Агафья временно разместились у родственников. Сыновьям надо было закончить учёбу. В Москву я отправлялась одна. Накануне моего отъезда поздно вечером все наконец-то собрались. После некоторого молчания я выслушала напутствия каждого из них. Муж, как всегда, был краток: просил себя беречь и в кратчайшие сроки сделать ремонт. Старший сын Гарик добавил, что я непременно справлюсь, так как прекрасно зарекомендовала себя при проведении последнего ремонта, и он искренне желает мне совершенствоваться в этом направлении. Петя, младший, просил обеспечить сохранность станка «Умелые руки», так 232

Проза • Наталья Аринштейн

как обещал по приезде на новую квартиру заняться изготовлением недостающих деталей для сборно-щитового дома своего друга Олега. Переезжала я почти «налегке», так как все упаковали только жизненно необходимые для каждого члена семьи вещи. Станок «Умелые руки», боксёрская груша с двумя парами боксёрских перчаток – мой подарок сыновьям к празднику 23 февраля, одежда для занятий по карате, переделанная из нижнего тёплого белья моего отца, а также нунчаки, сделанные из отходов, найденных на свалке. После нескольких наших попыток сдвинуть с места мебель в живых остались диван, стол и три кресла – одно из них кота Пуха. К этому прибавилось двадцать шесть ящиков с книгами и картинами из камней, телевизор, остатки от трёх сервизов, мешки с осенней и зимней одеждой, меховые шапки, коробки с тёплой обувью. Основной ценностью дети считали дублёнки, подаренные моей сестрой, муж которой длительное время проработал за границей. К моему глубокому разочарованию, во всех московских конторах по ремонту квартир на меня реагировали одинаково. С презрительным торжеством в голосе отвечали, что заказы на ремонт прекратили принимать уже в начале апреля. Это было приятным развлечением в их невесёлой жизни. Один случай запомнился мне особенно. Дама, слегка похожая на пожилую жабу, первоначально показалась мне даже приятной, так как единственная из всех спросила, где у меня квартира. Я ответила, что здесь недалеко, и затем поделилась с ней, как тяжело было обменять квартиру в Свердловске на трехкомнатную в центре Москвы. Уяснив все обстоятельства дела, дама вдруг изменилась в лице, глаза её выкатились, а кожа приняла зеленоватый оттенок. Сходство между ней и жабой за секунду стало поразительным. Я быстро выскочила на улицу, чтобы не расхохотаться ей прямо в лицо. Через две недели я разглядела в густом облаке пыли двух мужчин, отбивающих кафель в подвале рядом с моим домом.

233

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Переждав грохот, я крикнула, что хочу поговорить с ними насчёт ремонта, и оставила записку с адресом. На следующее утро они пришли. Юрий был невысоким коренастым человеком с густой копной светлых волос. В его прищуренных ярко-голубых глазах светился живой весёлый огонёк. На нём была выцветшая синяя рубаха и старые ботинки. Он с серьёзным видом выслушал, что я хочу, и улыбнулся. Спросил, откуда приехала, одобрительно кивнул и замолчал. Стараясь быть вежливой, я задала ему несколько вопросов.

– Надо идти для ремонта всё покупать, – ответил он, махнув сигаретой в сторону двери. Второй, представившийся Сергеем, был выше его на целую голову. Во время разговора его тёмное, обветренное лицо сморщилось, чёрные брови нахмурились. После каждой фразы он поворачивал ко мне свою большую голову, словно проверял, правильно ли я произношу слова. Плата за ремонт была умеренной, но одно условие с их стороны меня очень позабавило: раз в три дня покупать бутылку коньяка и распивать вместе с ними после работы. Делать было нечего, и я согласилась. Вечером по телефону муж спросил, нашла ли я маляров и как они мне понравились. Я ответила, что они милые люди, и я надеюсь с ними подружиться. Гарик, прослышав про коньяк, мгновенно отреагировал, объяснив, что в моём лице они получили бесценный подарок. Так как расставания со мной они не перенесут, то ремонт, по его мнению, будет продолжаться вечно. Работали маляры быстро. Сергей совмещал работу с беглым репортажем, освещая разнообразные события: – Сейчас присобачим эту штуковину... Паучок, откуда ты взялся?.. Не губи душу, двигай отсюда быстрее... – и в завершение: – Готовченко! Ремонт подходил к концу. Я сдружилась со своими работниками. Они были весьма неприхотливы в еде и с благодарностью поглощали всё, что я готовила. Когда оставалось отремонтировать кухню и коридор, от моей сестры пришло 234

Проза • Наталья Аринштейн

приглашение на свадьбу к племяннику. Я решила немедленно лететь, так как хотела ещё немного ей помочь. Вечером я спросила моих маляров, обойдутся ли они без меня какоето время, так как такое событие я пропустить не могу. Покончив с едой, они как по команде отодвинулись от стола, Юрий вытер рот рукой и сказал мне: – Можешь не волноваться, всё к твоему приезду будет в лучшем виде. Потом разговор перешёл на другие темы, и только примерно через час я поднялась со стула, поблагодарив их за то, что они меня отпускают. Я оставила им вторые ключи и на следующее утро вылетела в Свердловск. Мои рассказы о том, какие трудности мне пришлось преодолевать в Москве, вызвали почти единодушное восхищение среди моих родных и друзей. Выслушав описание московских тёток из всевозможных контор, а также похвалы в адрес моих маляров, Гарик внезапно спросил, есть ли у меня фамилии и адреса этих умельцев, а также какие-нибудь сведения о месте их постоянной работы. Пока я осмысливала эти неожиданные вопросы, сын быстро сообразил, что я владею донельзя скудной информацией: мне известны только их звучные имена. Огромное количество выражений, приправленных трагическими интонациями, выслушала я от родственников и друзей за очень короткое время. Отбиваясь от своих родных, я сказала, что надо было ехать со мной и участвовать во всем лично.

– Мама, ты забываешь о главном: только без нашей помощи тебе удалось бы достичь таких ошеломляющих результатов. – сказал мне Гарик на прощание. На следующий день после свадьбы я улетела в Москву. С волнением открыла входную дверь. В квартире было тихо, и я прошла на кухню. За столом, положив руки на колени, сидели Юрий и Сергей. Я вежливо поздоровалась с ними и стала торопливо вынимать деликатесы, оставшиеся от свадьбы.

235

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Юра вскочил на ноги, улыбнулся. Энергично потирая руки сказал: – Давай с дорожки умойся, и отметим окончание ремонта. В квартире была идеальная чистота: весь мусор убран, полы вымыты, а наша жалкая мебель расставлена с неким подобием вкуса.

– Ну что, струхнула малость? – откупоривая бутылку с коньяком, спросил Юрий. – Небось, родственники всё тебе разобъяснили как следует?

– Что разобъяснили? – с притворным изумлением спросила я.

– Ну, что приедешь, а квартира отремонтирована подчистую, а где искать нас, неизвестно. Так ведь? Так вот, распрекрасная ты наша Наталья, ключи от квартиры лучше, чем нам, доверить ты бы никому не смогла: я шпилькой любой замок за секунды открываю. Срок за это отбывал в ваших краях уральских. Там с Серёгой и познакомился. Мне захотелось узнать, за что сидел Сергей, и я стала подбирать в уме вопрос потактичнее, но Юрий опередил меня: – Серёга сидел за нанесение тяжких телесных своей бывшей, когда её застукал с этой гнидой майором. Так что лучше нас никто за твоей квартирой бы не присмотрел, доверчивая ты наша душа. – добавил он с озорной улыбкой. Я разложила по тарелкам еду. Подняли рюмки за приятное знакомство, затем за окончание ремонта. Я ещё раз поблагодарила их за всё, расплатилась, но когда попыталась дать им ещё немного денег, они обиженно сказали, что своё доберут, если надо будет, в другом месте. На прощание я сказала, что они могут в любое время заходить в гости, если будет желание, а когда заведу себе в Москве знакомых, то буду их рекомендовать. Юрий улыбнулся, и они ушли. Через полчаса после их ухода раздался звонок, и муж прокричал в трубку: – Ну, что?

236

Проза • Наталья Аринштейн

Я некоторое время мстительно молчала, потом ответила: – Ну, ничего. Всё в порядке, можно переезжать хоть завтра. Подробности потом. Всех целую. Вечером я вышла на балкон. На табуретке стоял куст бегоний, завёрнутый в старую газету вместе с влажной землёй. По всем признакам, он был вырван утром из ближайшей клумбы. ТИМОТИ

Л

ена, хозяйка туристической фирмы, позвонила мне из Минска в конце ноября.

– Я дала твой номер телефона одной даме. Сейчас она сказочно богата и заплатит тебе за экскурсии по Берлину намного больше чем мы, бедные туристические фирмы. Дама обратилась ко мне почти перед самым Рождеством. Акцент выдавал в ней уроженку Белоруссии.

– Меня зовут Алёна. Я живу в Швейцарии, в Цюрихе. Вот решили всей семьёй прокатиться на Рождество в Германию, потом поедем в Австрию, Чехию. Покажете нам с дочкой Берлин, а там решим, что дальше будем делать. Да, вот ещё что, мне хотелось бы, чтобы вы встретили нас прямо на вокзале. Поезд прибывает из Цюриха на ZOO 22 декабря в четыре часа дня.

– А как я вас узнаю, Алёна? – спросила я.

– Высокая блондинка в светлой собольей шубке в сопровождении мужа с чемоданами и дочки с клеткой. В клетке будет кот. Вы нас ни с кем не перепутаете. До встречи. В условленный день и час я ожидала их в фойе вокзала ZOO. «Вы нас ни с кем не перепутаете!» – вспомнила я. Высокая стройная блондинка в распахнутой собольей шубке двигалась навстречу мне стремительно и грациозно.

237

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Огромные голубые глаза над высокими скулами, прямой нос красивой формы, изящно очерченные полные губы. По левую сторону от неё торопливо шагал невысокий плотный человек в шляпе с маленькими полями, из-под которой торчал крупный мясистый нос. Он катил перед собой тележку для багажа, доверху уставленную чемоданами из дорогой тёмно-жёлтой кожи. Рядом с ним шла девочка лет одиннадцати с красивой клеткой в руке. В клетке лежал огромный рыжий кот с яркокрасным бантом на шее. Я помахала Алёне рукой. Подошла поближе, поздоровалась, затем повернулась к её мужу. Выпрямившись, он посмотрел на меня живыми серыми глазами, и, слегка наклонив голову, снял с головы шапочку. Я заметила у него лысину, которую он с большим искусством скрывал причудливо зачёсанными вперёд и набок волосами.

– А это наша Николь! – Алёна погладила по щеке свою дочь – точную копию мужа. Николь похлопала по клетке рукой: – А это Тимоти! Мы вышли из здания вокзала и сели в такси. Алёна назвала водителю адрес одного из самых дорогих отелей Берлина.

– Прошу вас поехать в отель вместе с нами, поужинаем вместе, – она наклонилась ко мне поближе, – Вы, наверно, думаете, зачем мне понадобился этот... – она слегка запнулась, подбирая нужное слово, – этот старик?

– Мне он показался очень милым и славным человеком, – ответила я, ничуть не покривив душой против истины.

– Дитрих владеет крупнейшей компанией по производству чипсов из картофеля. Мы познакомились в Минске. Был банкет по случаю завершения какой-то крупной сделки. Мне предложили подработать: подавать гостям напитки и спиртное. Дитрих влюбился в меня сразу. Как видите, я сейчас ни в чём не нуждаюсь. Живу в мире «неисчерпаемых запасов всяких благ», – передразнила она, очевидно, кого-то из своих знакомых. – Все блага для богатых людей, разумеется. Да, у меня был выбор: или он, или в скором времени подохнуть в нищете.

238

Проза • Наталья Аринштейн

Она сделала ударение на последнем слове и замолчала. Дитрих беспокойно зашевелился на переднем сиденье, и Алёна тронула его за плечо: – Она обедает с нами.

– Может быть, он будет недоволен? – спросила я.

– Его никто не спрашивает, – резко ответила Алёна. Вскоре мы сидели в ресторане отеля. Во время ужина она пожаловалась мне, что кота в номере держать запретили.

– Я оплачу его пребывание у вас дома. Туалет, песок у нас с собой. Еду купите сами. Это всего на пять дней. Ну, пожалуйста, Наталья, у нас здесь больше никого нет. Кот ещё молод, ему всего два года. Я засмеялась: – Молодость кота не говорит о том, что у него кроткий характер. Наша собака Лора с детства была с жутким характером. Несмотря на достаточно преклонный возраст, кусала всех по любому поводу и без повода. Поэтому лучше устроить вашего кота в пансион для домашних зверюшек. Я знаю один такой, его владелец – очаровательный Манфред, бывший ветеринарный врач. Он обожает животных. Я дам вам его телефон и адрес.

– Нет, нет, что вы, Тимоти не может жить в пансионе! Ну пожалуйста, Наталья!.. Я согласилась. Поздно вечером я еле дотащилась домой. Клетка с котом, его туалет, большой пакет со специальным песком весили не менее восьми килограммов. Пока я раздевалась, мой муж молча осматривал клетку с котом, его домик-туалет, пакет с песком, затем спросил: – Где ты всё это взяла?

– Он будет спокойно вести себя, когда немного освоится, всего пять или шесть дней. Вот сегодня какое число? Правильно, двадцать второе, а двадцать седьмого Тимоти у нас заберут. За всё хорошо заплатят. Главное, ты не волнуйся!

– Можно узнать, какое мы имеем отношение к этому Тимоти?

239

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– Ты понимаешь, в отеле его держать нельзя. Ты только не волнуйся!

– Да я уже давно не волнуюсь из-за таких пустяков, я всё жду, когда ты, наконец, хоть немного поумнеешь. Ты что, забыла про Лору? Она его разорвёт на клочки при первой же возможности. И, наконец, последнее: где этот господин Тимоти будет находиться?

– У нас огромная ванная комната. Мы выделим ему место, и он там поживёт. С этими словами я поспешила взять клетку с котом, туалет, пакет с песком и перенесла в самый просторный угол ванной комнаты. Всё это время кот вёл себя с большим достоинством. Поэтому я решила ненадолго выпустить его из клетки: поесть, попить и ознакомиться с новым для него помещением. Но не успела я открыть дверцу его клетки пошире, как Тимоти пулей выскочил из неё, вцепился мне в ногу и издал звук, который не поддается описанию. Это было нечто среднее между воем собаки и криком павлина. Звук был таким резким и необычным, что через минуту я услышала отчаянный лай Лоры, пытающейся прорваться ко мне любой ценой. С большим трудом я отодрала кота от своей ноги и попыталась засунуть его обратно в клетку. Но он молниеносно проскочил по моей руке вверх и вонзил свои когти мне в шею и спину. От неожиданности я вскрикнула. Мой муж вбежал в ванную и попытался оторвать от меня кота, но ему удалось это сделать не сразу. Тимоти встретил его негодующим воем, прерываемым злобным шипением.

– Придётся пустить в ход тяжёлую артиллерию, – муж открыл дверь и впустил яростно лающую собаку. Кот возмущённо посмотрел вниз, затем угрожающе завыл и, оттолкнувшись от меня мощными задними лапами, прыгнул на подвесной шкафчик. Моя кофточка была разорвана в нескольких местах, шея и спина расцарапаны до крови. Пока муж обрабатывал мои раны, его раздражение против кота стремительно росло.

240

Проза • Наталья Аринштейн

– Завтра же отвезёшь этого мерзавца обратно. Годы горького опыта при общении с разными животными не научили тебя абсолютно ничему.

– Ты, как всегда, всё преувеличиваешь, – осторожно возразила я, – животное попало в незнакомую обстановку, и, кроме того, Тимоти отлично чувствует твоё неприязненное к нему отношение.

– Ну всё, с меня хватит на сегодня впечатлений, я пошел спать, – услышала я в ответ. Примерно в два часа ночи нас разбудил протяжный вой, сопровождаемый звоном разбитого стекла. Нетрудно было догадаться, что звуки исходили из ванной комнаты. Когда я вбежала туда, то увидела, что всюду валялись осколки от бутылок из-под шампуня и растерзанные тюбики с остатками зубной пасты. По всему полу был рассыпан песок из туалетного домика. В воздухе стоял густой аромат моих любимых французских духов, разбитый флакон из-под них лежал в раковине. Несчастный кот сидел на краю раковины и отчаянно тер лапами свои слезящиеся глаза. Увидев меня, он мгновенно вскарабкался на подвесной шкафчик и стал внимательно осматривать всё вокруг, напоминая рысь, высматривающую дичь. Минут через пять в ванную комнату вошёл муж, оглядел всё вокруг и хриплым от ярости голосом произнёс пугающе длинную фразу: – Приглашать к себе в дом на Рождество истинных джентльменов для меня, несомненно, не только почётно, но это ещё и большое удовольствие. Учитывая, что кот вознамерился украшать нашу жизнь не только днём, но и ночью, предлагаю срочно принять меры.

– Какие меры? – осторожно спросила я. – С ним просто произошёл несчастный случай, так как я, очевидно, плохо закрыла дверцу его клетки.

– Надо посадить его на поводок! – услышала я в ответ. Почти до трёх часов ночи мы пытались изловить Тимоти, прикрепить к его ошейнику поводок нашей собаки Лоры.

241

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Для этой цели муж облачился в толстую кожаную куртку и надел зимние варежки. Потом встал на табурет и попытался схватить кота. Тимоти раздулся от ярости, издал предупредительный вопль, затем неожиданно поднял свою тяжелую лапу и когтями ударил мужа по щеке. Движение кота было таким внезапным, что муж от неожиданности слетел с табуретки на пол. Только после третьей попытки ему удалось ухватить Тимоти. Трясущимися от волнения руками я пристегнула к его ошейнику поводок Лоры. Второй конец мы привязали к батарее. Наутро муж осмотрел почётную рану на щеке – три вспухшие кровавые царапины – и сказал, что сегодня вечером он должен играть за команду «Президент» на первенство Берлина по шахматам.

– К вечеру будет не так заметно, – попыталась успокоить я его, – чем-нибудь можно будет ещё замазать. А следующая игра будет у тебя после Нового года, так что вообще всё заживёт.

– Да ты что, издеваешься надо мной? – не выдержал мой муж. – Чтобы завтра же этого негодяя в нашем доме не было и в помине. На телефонные звонки в номере Алёны никто не ответил, и я поехала в отель. В регистратуре мне сказали, что они все уехали, а для меня оставлен конверт, там было 50 евро и листок бумаги. Алёна благодарила меня за прекрасную экскурсию, а также за поддержку в такой трудной для неё ситуации. В конце была приписка: «Надеюсь, вы выдержали кота только один день и догадались выпустить его погулять куда-нибудь подальше от вашего дома, не сообщив ему обратного адреса». Через два дня я поехала с Тимоти в приют для бездомных кошек, собак и прочих животных. Честно рассказала историю бедного кота, заполнила анкету и оставила его на попечение новых хозяев. Всё это время Тимоти вел себя с большим достоинством.

242

Проза • Наталья Аринштейн

HABEN SIE ES? (У ВАС ЭТО ЕСТЬ?) Кто стремится к некоей общей правде, вынужден допускать неправду в частностях. Мишель Монтель «Опыты»

С

Маноло мы познакомились на курсах по изучению немецкого языка. Совместное обучение языку людей разных национальностей породило среди нас бесценное чувство товарищества, и потому в чужой стране мы не чувствовали себя в изоляции. Маноло, как большинство испанцев, был очень музыкален, играл на нескольких инструментах. Особенно хорошо на гитаре. В тот знаменательный день он пригласил меня на своё выступление по поводу открытия нового отеля. Ехать надо было на окраину бывшего восточного Берлина.

– Ты понимаешь, Маноло, мой муж уехал и вернётся только через день. Поэтому придётся взять с собой мою собаку Лору. Могут не пустить с ней в отель. Собаку Лору приходилось таскать за собой повсюду, так как она не хотела сидеть дома одна. А если сидела, то издавала душераздирающие звуки, которые вызывали у несчастных соседей разные чувства: от сострадания в её адрес до негодования в адрес этой «бессердечной русской», то есть меня.

– Ты что? Немцы обожают животных, тем более она такая красавица. Конечно, характер у неё очень плохой. Будешь её все время держать около себя на поводке. Я согласилась. Вечер удался на славу. Маноло, стройный и весёлый, с ослепительной улыбкой исполнял зажигательную латиноамериканскую музыку на бис снова и снова. Было уже довольно поздно – около 12 часов ночи. Домой мы ехали долго: сначала на автобусе, потом на метро. Вагон был пустой. Лора мирно дремала у моих ног. Оставалось проехать ещё две остановки, как в вагон внезапно ввалилась ватага молодых 243

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

людей восточного типа. Один из них с размаху плюхнулся на сиденье рядом со мной. Остальные быстро заняли почти полвагона и стали громко переговариваться друг с другом. Лора мгновенно проснулась и глухо заворчала. Я прикрикнула на неё, затем предупредила сидящего со мной молодого человека, чтобы он был осторожен, так как моя собака плохо видит и от страха может укусить. Это сообщение почему-то очень развеселило моего соседа: он громко засмеялся, затем наклонился к Лоре и, взмахнув перед её мордой рукой, издал какой-то необычайно резкий звук. Собака тотчас вскочила и залилась оглушительным лаем, в котором явственно прозвучала угроза. Её мускулы напряглись и она была готова к действию. Я повторила свою просьбу ещё раз, добавив, что собака может воспринять громкие звуки и жесты как сигнал о какой-то незамеченной ею опасности. Но сосед проигнорировал мою просьбу и на сей раз. Очевидно, он не мог поверить, что для такого крупного создания как он, собака может быть опасна. К моему изумлению, он снова протянул руку к её морде и дважды щелкнул пальцами. Стало ясно, что молодой человек явно не встречался прежде с гордыми и бесстрашными английскими кокер-спаниелями. Не тратя времени попусту, Лора немедленно схватила его за палец. На сей раз молодой человек отреагировал довольно быстро. Подняв в молитвенном жесте обе руки, стал озираться вокруг глазами безумца, затем вскочил и пробежал через весь вагон, поворачивая голову во все стороны и, постепенно доведя себя до ярости, истошно закричал: – Уберите от меня эту женщину, её проклятая собака чуть не откусила мне палец! На мгновение в вагоне воцарилась тишина, но уже через секунду весь вагон напоминал растревоженный улей. Каждый из друзей укушенного считал своим долгом прокричать мне, что он думает обо мне и моей собаке. Лора тяжело дышала и лаяла без остановки. Когда мы доехали до нашей станции, на 244

Проза • Наталья Аринштейн

перроне нас ожидали двое полицейских. Очевидно кто-то из друзей пострадавшего вызвал их по мобильному телефону. Страсти кипели ещё не менее двадцати минут. Потерпевший заявил полицейским, что никогда в жизни он не встречался с такими собаками – это был дьявол в собачьем образе. Он хотел только погладить собаку, но она его сразу же укусила. Я в свою очередь попыталась объяснить полицейским, что мы никого не хотели обидеть и что молодой человек дважды сам спровоцировал собаку. Но всё было бесполезно. Все товарищи потерпевшего с готовностью подтвердили его показания. Видя мою растерянность, Маноло решил прояснить ситуацию и поспешил мне на помощь. Путая немецкие и испанские слова, он сбивчиво рассказывал полицейским, как всё было на самом деле, для убедительности он один раз зарычал. Один полицейский ушёл, не оценив до конца такой увлекательный спектакль. Второй служивый терпеливо выслушал Маноло до конца, потом спросил испанца, на каком языке он это всё излагал, и не может ли он повторить всё сначала только на немецком. Не дожидаясь того момента, когда Маноло внесёт окончательную путаницу в уже озадаченный разум полицейского, вмешалась я, желая объяснить ещё раз, как всё было.

– А для чего вам нужна была собака в таком месте, как отель? – с удивлением спросил он по окончании моего повествования.

– Видите ли, она не остаётся дома одна, она любит общество людей, а без них начинает выть и лаять. А мой муж уехал к своей сестре в Дюссельдорф и вернётся домой только завтра, и поэтому мы с Маноло поехали в отель, там у него был концерт, – объясняла я, испытывая лёгкое волнение под пристальным взглядом полицейского. После всех объяснений я продиктовала ему свой адрес, фамилию, имя, подписала какую-то бумагу и пошла домой. Через день на моё имя пришло два письма. В первом письме было прописано: 245

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

а) За что и сколько надо платить врачу, к которому обратился потерпевший. в) Штраф за нарушение общественного порядка. с) Появляться с собакой в общественных местах, на улице и пр. только в наморднике и водить собаку на коротком поводке. Во втором письме были прописаны время суток, число, месяц и год, а также адрес, по которому мы должны явиться к ветеринарному врачу на освидетельствование собаки на предмет различных заболеваний, представляющих опасность для представителей рода человеческого. Явка собаки в наморднике.

– Тебя нельзя оставить ни на минуту, обязательно чтонибудь случается. Ну ладно, ничего не поделаешь, – отреагировал мой муж на сложившуюся ситуацию.

– Надо срочно купить намордник для собаки, – подвела я итоги.

– Надо пригласить человека, который знает немецкий, – ответил мой муж. На следующий день он позвал своего знакомого Бориса для совместного похода за намордником. Природа наградила хрупкого Бориса огромным носом, лысиной, которую он тщательно скрывал под паричком и небольшими глазками под припухшими веками. Самым своим главным достоинством он считал знание немецкого языка и способность не теряться при любых обстоятельствах. После долгих дебатов был выбран магазин «Woolworth», расположенный недалеко от нашего дома. Но главным аргументом в пользу «Woolworth» было то, что «там наверняка всё это дешевле». Вскоре после их ухода мне пришло в голову, что неплохо было бы купить заодно новый поводок. Старый пришёл почти в полную негодность. Я помчалась со всех ног в «Woolworth». Борис и мой муж стояли перед продавщицей в отделе посуды. Мне стало интересно, как всё будет происходить, и я спряталась за полки.

246

Проза • Наталья Аринштейн

– Гуттентаг, – сказал Борис продавщице и поддёрнул свои джинсы, чтобы они лучше держались на его тощих бёдрах.

– Гуттентаг, – подхватил мой муж, – ну давай, спрашивай, есть ли у них намордник.

– Без подготовки очень трудно объяснить ей, что такое намордник, – ответил Борис. Я поняла, что он не знает этого слова по-немецки.

– Объясни попроще, скажи, что эту вещь надевают собаке на морду, чтобы она не кусалась, а когда ей дают поесть, то эту вещь с морды снимают.

– Это очень длинно, она не поймёт, – почему-то прошептал Борис.

– Ну скажи тогда, что эта вещь похожа на маленькую корзинку, которую надевают собаке на морду в зависимости от разных обстоятельств. И хватит мямлить. Мой муж наградил Бориса убийственным взглядом, после чего несчастный приступил к объяснению с таким обилием пауз и жестов, что из всей тирады продавщица ухитрилась вычленить только одно слова – «корзина». Лицо её просветлело и она махнула рукой в конец магазина. Стараясь оставаться незамеченной, я пошла за ними. Следующей жертвой была полная женщина средних лет, которая дослушала Бориса до конца, потом сказала, что не понимает, зачем собаке корзина на морду. Ведь есть «andere Sachen» (другие вещи).

– Странный народ всё-таки эти немцы, не понимают элементарных вещей, – развёл руками Борис, обращаясь к моему мужу. К этому моменту мой муж потерял терпение и сказал Борису, что не надо было затевать этот дурацкий поход. Надо идти домой. Борис на предложение мужа вначале никак не отреагировал, и я подумала, что он ещё не пришёл в себя после предыдущей попытки. Но я ошибалась. Явно недовольный тем, что его знания и умения подвергаются сомнению, он с достоинством отошёл от мужа. Рассеянно поводя вокруг 247

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

глазами, сосредоточил свой взор на продавщице, потоптался на месте и тяжело вздохнул. Затем резко наклонился вниз, нырнул лицом в сложенные ладони и выдал пробное: «гав! гав! гав!» По завершении трюка быстро отнял руки от лица и, строго посмотрев на опешившую продавщицу, хриплым голосом крикнул: – Haben Sie es? От неожиданности дама слегка попятилась.

– Всё! Не дразни несчастную жертву. Лай, надо признаться, прозвучал довольно эффектно. Но, по-моему, она подумала, что ты спятил. Надо уходить, пока она не вызвала скорую помощь. Хотя подожди. Раз мы уже здесь, заодно купим новый поводок собаке. Надеюсь, слово «поводок» ты знаешь?

– грозно осведомился мой муж у бедного Бориса. Мне стало его жаль. Однако через минуту я поняла, что недооценивала этого человека. Подобно всем мужчинам маленького роста, Борис был столь высокого мнения о собственной персоне, что ему в голову не приходила вероятность того, что он может быть кем-то не понятым. После короткой передышки он предпринял следующий шаг. Картинным жестом описав вокруг своей шеи замкнутый круг, Борис внезапно сделал резкий рывок вверх за воображаемый поводок и для пущей убедительности дважды гавкнул. Однако на сей раз такое действо не вызвало у продавщицы панику. Она смерила Бориса спокойным взглядом и холодно сказала: – Nein, wir haben keine Maulkorb und Leine (Нет, у нас нет намордника и поводка). Вы должны ехать в «Wertheim». Там есть всё для вашей собаки. Я быстро выскочила из магазина и со всех ног помчалась домой, чтобы не попасться под горячую руку. Через несколько часов мой муж с Борисом вернулись домой.

– Ну что, купили намордник?

– Вот! – муж вытащил из пакета намордник огромного размера.

248

Проза • Наталья Аринштейн

– Это же для сенбернара или водолаза, вы что, не поняли? И сколько стоит эта элегантная вещь?

– 69,90 евро. Зато он из натуральной кожи. – мрачно ответил мой муж.

– С ума сошли! За такую цену! – возмутилась я.

– Больше мы ничего не нашли, этот отдел был набит огромным количеством предметов для всех представителей животного мира, как...

– Как сундук фокусника. – подсказал Борис.

– Скажи спасибо и за этот, – продолжал мой муж, – мы и с этим так намучились. И вообще, я не понимаю, что ты так кипятишься?

– Наша собака войдёт в этот намордник целиком! – ответила я.

– Да это без проблем. Я сейчас отрежу от него нижнюю половину, а верхнюю ты приспособишь под морду нашей собаки.

– Как ты себе это представляешь? Ведь он должен быть как-то закреплён. Собака после моих переделок будет выглядеть в этом наморднике как чучело.

– Наташа, не надо быть в плену предрассудков, мы живём в Германии, а не среди папуасов, – подал голос Борис.

– У папуасов золотые руки, и мне не пришлось бы посылать их покупать за бешеные деньги что-либо.

– Слушай, мы испытали с этой покупкой большой стресс, – обиделся мой муж, – всё, всё, разговоры на эту тему закончены. Усовершенствованный мною намордник Лора надевать наотрез отказалась. После нескольких примерок она стала смотреть на меня воинственным, насквозь пронизывающим взглядом и во всех моих действиях усматривала только плохое. По дороге к ветеринарному врачу я вела Лору на коротком поводке, а мой муж держал намордник в руке, чтобы «лишний раз не травмировать собаку», как мне было объяснено.

249

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– Всё-таки немцы молодцы, – разглагольствовал мой муж, пока мы шли к собачьему доктору, – учредили специальное заведение для спасения народа от бешенства после укуса собаки. Хотя перед этим она кусала не раз каждого из нас. И ничего, все живы, а главное здоровы. Для некоторых, я имею ввиду твоих подруг, – это было бы благом, небольшой встряской в виде маленького такого укуса. Они взбодрились бы и перестали на время думать о том, что их мужья мало зарабатывают. К счастью, в этот день на освидетельствование пришли только мы одни. Перед приглашением в кабинет врача необходимо было надеть Лоре намордник. Результат был достигнут после двадцати минут уговоров, борьбы и угроз. Достаточно сказать, что наш первый опыт по надеванию намордника нельзя было назвать блестящим успехом, так как она успела цапнуть меня и мужа за руки. В кабинете за столом сидела очаровательная молодая женщина и что-то писала.

– Подойдите ближе и снимите намордник с собаки, – попросила она, мило улыбаясь, – такая красавица, а кусается, – продолжала она, вставая из-за стола. Но Лора упёршись лапами в пол, следила за каждым моим движением и, несмотря на все мои уговоры, продолжала стоять как вкопанная. Когда я протянула руку, чтобы снять с неё намордник, она глухо зарычала. На загривке шерсть поднялась дыбом.

– Возьмите собаку, поставьте на столик и крепко держите, а я осмотрю её, – попросила доктор.

– Frau Grass, она совершенно здорова. Просто у неё с детства очень плохой характер. Как у всех красавиц. Она меня кусала много раз, но, как видите, я вполне адекватна. Доктор оказалась человеком на редкость симпатичным и сострадательным. Она протянула мне бумагу, где значилось, что собака здорова. По дороге домой я предложила мужу закрепить успех. Мы зашли в небольшое уютное кафе рядом 250

Проза • Наталья Аринштейн

с нашим домом. Лору я засунула под стол, крепко держа одной рукой за поводок. В какой момент муж незаметно для меня успел снять с собаки намордник, сказать я не могу. Но как только к нам подошёл официант и наклонился с подносом, чтобы поставить чашки с кофе на стол, Лора внезапно вырвала из моих рук поводок и мгновенно схватила официанта за руку. Содержание чашек вылилось на новый костюм мужа, одетый специально для похода к врачу. Я вскочила изза стола, схватила собаку на руки, выбежала на улицу и со всех ног помчалась домой. Вечером я высказала своему мужу всё, что думаю о нём и нашей собаке. Он выслушал всё молча, но добавил, что в Германии надо основать общество по охране и наилучшему пониманию собак. Я добавила – невоспитанных.

P.S. С тех пор прошло пятнадцать лет. Сыновья выросли и обзавелись семьями. Жизнь разбросала всех по разным странам. Гарик, познавший с детства радость общения с животными, купил себе собаку. Но объяснить членам своей семьи, не любящим животных, что его собака обладает собственной неповторимой прелестью и рассматривать её только как источник грязи и шерсти в доме не следует, оказалось для него непосильной задачей. По той самой, единственной причине: не всем дано умение увидеть своеобразную красоту животного и полюбить его. Петя живёт в России, у него большая семья, в которой вместе с домочадцами живут три собаки и камчатская кошка. Как в детстве, он полон радужных планов на будущее. Когда Петя приезжает к нам в гости, наши воспоминания о той, прежней, жизни всегда расцвечены разными смешными случаями, яркими эпизодами, в которых принимали участие наши милые животные. Красавица Лора, Пух со своими льдисто-зелёными глазами, остроумный попугай Фаберже, мудрая черепаха Агафья, свободолюбивый пёс Топа 251

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

остались только на цветных фотографиях, где мы все вместе позируем перед забытым уже фотографом с выражением блаженства на лицах и мордах, причину которого могут постичь только такие же, как мы.

252

Поэзия • Станислав Львович

СТАНИСЛАВ ЛЬВОВИЧ Станислав Стефанюк (литературный псевдоним Львович). Поэт, эссеист, переводчик. Профессор кафедры химии, доктор технических наук, член двух Международных академий. Имеет более двухсот научных и педагогических работ. Член Союза писателей Северной Америки. Живёт в Берлине. Автор нескольких книг. Несколько лет издавал «Берлинский поэтический листок» (библиофильно). Автор полного цикла эпиграфических сонетов «Шекспириана». Выпустил нескольких книг. МАРИНЕ К ПОРТРЕТУ Рука соскучилась по кисти; В углах разбросаны холсты, Сменились на деревьях листья, А на портретах – только ТЫ! Я не ищу других сюжетов, Где жанр и символ – mauvais ton! Какие могут быть советы, Когда я по уши пленён!

253

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Когда и днём... Когда и ночью Мои глаза – любви полны! Когда стихов случайных строчки Тобой одной напоены… И я опять тебя заставлю Садиться в позу у окна, Слегка прищуриться на ставню И в руки взять бокал вина... Но это только внешний росчерк! Душа твоя опять в тени! И я пишу... И днём и ночью! И так летят за днями дни!... ТРАВМА На подносе – пряник и какао, Пачка «Шипки» и казённый нож...

– Всё поставь, родная, а стаканы В прикроватной тумбочке найдёшь. Потихоньку водочку откроем И нальём, пока сестра ушла. Слава Богу, здесь нас только двое, Обними меня, моя душа! Ты от близких всё твердишь приветы, Но бледна, а мне безумно жаль, Что за толстой дверью лазарета Ты одна уйдёшь в свою печаль! В голубую даль надежды тайной, Заговоры повторяя в лад... Словно на запретное свиданье, Словно душу отдаёшь в заклад!

254

Поэзия • Станислав Львович

Ты одна уйдёшь по той дороге, Где одной ходить невмоготу... Кто же пожалеет нас, убогих, Выпавших за красную черту?! Что случилось – то должно случиться... Что сломалось нам уж не спасти! Постарайся за меня молиться. Бог поймёт! И, может быть... простит... *** Принесла весна веснушки! Разложила на опушке: Предложила муравьям, Зайцам, мухам, воробьям! Отказались! – «Мы без них Доживём до дней седых!» Подбежала тут Маринка: Отхватила половинку!

– Остальное... Кто возьмёт? Подходи, честной народ! Если все возьмут веснушки, Станет скучно на опушке... Но с веснушками Маринка, Как весенняя картинка! Все Маринкины веснушки, Как маслята на опушке, Подходи с лукошком... Мне оставь немножко!

255

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

*** Нас раздирает изнутри Толпа противоречий! Прислушайся и посмотри На хор из ста наречий! Здесь ИН и ЯНЬ, и ДА и НЕТ! Кровей переплетенье! Никто не даст на всё ответ... И всё в пустом движеньи! А из глубинных областей Застывшего сознанья Глядят оконцами огней Иные мирозданья! Иные Веры и Дела! И даже превращенья... Как будто наша Жизнь была До нашего рожденья! Как будто МЫ – один шажок На лестнице столетий! А в чём же состоит урок? Зачем МЫ вновь на свете?! МНЕ НРАВИТСЯ... Мне нравятся скрипучие полы... Они живут... Они вздыхают... Мне нравятся висячие сады... Они плывут...Они летают... Мне нравится весенняя капель, Когда слегка сосульки тают...

256

Поэзия • Станислав Львович

Мне нравится проснувшийся апрель И солнце – что природу согревает... Мне нравится улыбка... И смешок, Внезапно налетевший, словно ветер... Мне нравится и детский голосок, Невольно разбудивший на рассвете... Мне нравится!.. И слава всем Богам, Что многое мне нравится на свете: И люди – что идут навстречу нам, И те, что лишь остались на портрете! ДЕДУ Мой Дед! Дед, ушедший в преданье! Я нежно прочёл твой привет! Ты думал построить то зданье, Которого больше уж нет! Я жил в нём. К нему притирался. Пытался служить лишь Добру, Но тщетно! Насильник смеялся! И многим был смех по нутру. Мне стыдно искать виноватых В ушедших навеки годах! Ты был у истоков. Распятых тогда было много! И плах!

257

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

И это вам чудилось адом! Вас та хворостина гнала! Ах! Позже и ТЫ за фасадом Увидел, к чему привела твоя неуёмная страстность! Твой поиск... и жажда Свобод! Не видел ты в слове – опасность! Не чуял плачевный Исход! А если и чуял – не верил, Что будет безумным народ, Тот самый, где Русский с Евреем Пускали друг друга в расход! Где Совестность, Честь, Благородство Исчезли, как мартовский снег. Где нормою стало уродство, Где каждый приказ – смертный грех! Была ль то насмешка Всевышних? Иль в генах убита Любовь? Не нравилось жить на торжище? Живём средь костей и гробов!..

«CТАРЬЁ БЕРЁМ!» «Не думай о желудке, А думай о душе!» Бегут года и сутки... А в нашем гараже 258

Поэзия • Станислав Львович

Скучает «Мерс» старинный... Напоминает он Далёкий год былинный... Коллекцию икон, Газеты и журналы, Корзинки и клубки, Флажок надомный алый, Скатёрки и платки, Сундук, обитый жестью, Изъеденный жучком, А в нём флаконы вместе С духами и душком... Старинные остатки Изношенных времён... Вот детские лошадки, Сюртук и патефон, Два старых самовара – с медалями и без... Сапог гармошкой – в пару, А книги – хоть на вес! Я – старый барахольщик! Прости, родня моя! Как в подземелье мощи, Всё сохраняю я!

259

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Что гоголевский Плюшкин В сравнении со мной?! Вот только нету пушки, И нет звезды с луной! Старьё смешалось в кучу Неродственных вещей. Собрал их вместе случай, Не умысел ничей... Всё – реквизиты пьесы, Отыгранной давно: Умолк тапёр-повеса, Окончилось кино!.. «БАРУХ АТА АДОНАЙ» (ПУРИМ)

Могуч и дик Ахашверо́ш – Царь Персии и многих стран. И полный стрелами колчан На всех наводит страх и дрожь... Что делать бедному Еврею, Когда нависла плеть беды? Изгнанников кто пожалеет? Кто даст им хлеба и воды? Но жил Народ – всегда жил Верой... А Вера – в Будущее путь... И, затаившись по пещерам, Он знал Завет: – «Израиль, Будь!»

260

Поэзия • Станислав Львович

И, охраняя символ Веры, Народ хранил святой обряд... Такая жизнь будила зверя, И власть готовила парад... Парад кровавый... В день Адара, В начале дюжины второй, Должна была настигнуть кара За непокорство. Ты раскрой Священной Книги те страницы, Где с гневом, с болью говорится Об этих днях – о роковых, И пусть тебя взволнует стих! Его почаще повторяй: «БАРУХ АТАА АДОНАЙ...» И было небо... Синь звенела... И пыль клубилась ветерком... Но Смерть своей косой гремела... И в горле собирался ком... И шёл к закланью древний род, Твердя молитвы утешенья... Никто, казалось, не поймёт, Как изменить царя решенье? Что им открыли письмена Священной книги? – Лишь терпенье! Как прежде. Чья-то там Вина Опять рождает Искупленье...

261

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

«Прощай, Земля! Простите, Дети! Мне не спасти тебя, Жена! Последний день живём на свете... Последний миг!..» Звенит струна... И на дворцовой на террасе Тех струн безмолвный перезвон Слились в душе ЭСТЕР-ГАДАСЫ! Она вошла в чертог, где трон просел под ожиревшей тушей Царя-тирана...– Ты послушай, – Эсфирь промолвила... – Стыдись! И внять словам поторопись! Кому предать ты в злобе хочешь Народ, что предан был и тих?! Он обучил детей твоих наукам и ремёслам! Впрочем, Кому-то выгодно держать В злобе́ и дикости народы! Над кем царить ты хочешь? Всходы Твоим же детям пожинать! Был кроток и неукротим Жены прекрасной голос мудрый. Смягчился Царь! Свершилось Чудо! Вернулись все к домам своим!

262

Поэзия • Станислав Львович

Свершился вновь переворот: Палач безмозглый – лёг на плаху... Сними же смертную рубаху И счастлив будь, Еврейский Род! Греми, Пури́м! Ликуй бескрайно! Хвала Терпенью и Уму! Но первый тост я подниму За славных ДОЧЕРЕЙ Израйля!!! ДАВИД И ГОЛИАФ Сегодня Библию читая, Иль днём, иль пред вечерним чаем, В субботу или воскресенье, Мы ищем в ней благословенья На день грядущий... Нашим мыслям, Деяньям, что от нас зависят. Как выжить «малому» народу... Как выжить маленькой стране... Как выжить тоненькому всходу... Как сохранить «себя в себе»! Хранит История «методу», Как можно, ум свой изощрив, Перехитрить и Мать-Природу, И всех соседей и родных: «Всегда имей секрет в запасе И много денег будет в кассе!»

263

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

... Как в мудрой Библии писалось (Для простаков и мудрецов), В пустыне вымершей скиталась Орава бравых молодцов... Они искали пропитанья, И юных дев... И их стараньям Никто не смел перечить, но Не всё всегда разрешено... Сошлись не урки в переулке, Не хулиганы, не придурки, А cемьи двух соседних стран: Евреев и филистимлян... Решался спор их вековечный: «Как лучше сыр варить овечий?» «Кто Божьим промыслом отмечен?» «Кто будет дальше властелин И над Востоком господин!» ... Ах, как мечте хотелось сбыться, И сну в действительность пролиться! (Как «шестидневная война» Треть века всё умы тревожит И возбуждает нас до дрожи...) Итак, Давид был заводилой! Красавец! Умник! Не без силы... И говорун, но не трепач! И не гигант и не силач, 264

Поэзия • Станислав Львович

А вот с противной стороны Есть описанье Голиафа: Он ростом, что сама жирафа! Он мог тащить две бороны, А буйвола, взяв на закорки, Умел бегом снести с пригорка! Он был силён, но не хитёр! Не знал новейших технологий, Бандитом был с большой дороги, Он девок гнал под свой шатёр. Был «ВАРВАР»! Музыки не зная, Не отличал он «ДО» от «МИ», На инструментах не играя, Играл он в карты и костьми.. И хоть в боях не ведал страха, Доверчив парень был – рубаха! Хоть силой крепкой наделён, В делах военных – не умён... Сошлись... Глядели друг на друга Как будто мопс и волкодав! Как будто кролик и удав! Как две копны в средине луга! Все потешались, увидав Мальчишку и над ним гиганта! Не знал Давидовых талантов Ни сам народ, ни Голиаф!

265

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

А наш Давид стоял и ждал, И расстоянье соблюдал! Его секрет – в ремне упрятан: Там камень вложен для расплаты! Пращой звалось оружье это! О ней потом споют поэты, Но в этот час никто не знал, Каким окажется финал... Пращу придумал для забавы Китаец, – он не ведал славы... Мальчишки ею лишь играли, Носы друг другу разбивали. Внедрить в военные дела Пращу – Давиду мысль пришла! И вот настало то мгновенье, Что помнят сотни поколений! Пращу мальчишка раскрутил И камень в небо запустил! А Голиаф, верзила глупый, Пращу рассматривал «под лупой», И шлем он на затылок сдвинул, Чтоб не мешал глядеть на диво! Свою он не увидел смерть! А камень тот, почти на треть

266

Поэзия • Станислав Львович

Снёс голову! На Голиафа, Упавшего, как сноп, заахав, Смотрел испуганный отряд... Давид же шустрый был рубака, Как принято, главу отсёк И с ней помчался наутёк К своим собратьям! Быстро драка Без Голиафа завершилась... Пора пришла... Установилась Над Иудеей тишина... А наш герой – пастух Давид, Писал стихи, плодил детей, Людьми и Богом не забыт! Мы чтим его до наших дней!

PRO MEMORIA Река течёт неторопливо Слегка касаясь берегов, Дубравы отражая, нивы, Неся свеченье облаков... Село открылось... Избы хором... Под красной крышей – белый дом И церковь. Кельи за забором, Погост и липы. Тишь кругом,

267

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Лишь отзвук колокола звонкий... И потемневший русский крест... Моя Каширская сторонка, Я тоже житель этих мест! Я здесь бродил, ветвей касался твоих плакучих ив, берёз, Упав в траву, я наслаждался Мерцаньем отдалённых звёзд. И жил! Как облако в лазури, Бесшумно двигаясь в закат... Ах, детство, детство! Милый дурень! Ну, хоть на день, вернись назад!!! *** Прости – прощай, моя сторонка! Прости – прощай! Не обессудь! Я не вернусь к тропинке тонкой, Я выбрал новый, дальний путь! Прости, не стоит обижаться, Ты жизнь дала на счастье мне... А вот, приходится прощаться с тобой в безмолвной тишине... Прощай, Каширская сторонка! Я не вернусь к тебе назад! Другие будут жаворонки, Другие песни прозвучат!

268

Поэзия • Станислав Львович

И всё здесь сменится невольно: Построят новые дома... Но так же окское раздолье Других начнёт сводить с ума! К ЧИТАТЕЛЮ Что значат рифмы и размеры, Коль не открыт секретный код К твоей Душе! Гребцом галеры, Где молот по литаврам бьёт, Себя я чувствую. Упорно Тяну, толкаю твердь весла... И, рассекая мрачны волны, Скользит ладья... Жизнь весела. И весел я! Трудом упорным Я отыскал и откопал Забытый клад. Хоть стих топорный, Но прочен, прочен пьедестал... Я взял у классиков, что в силах Мог уяснить и унести! А остальное? Бог помилуй... Прочти, Читатель и... прости!

269

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

АЛЕКСАНДР ВИТЗОН Александр Витзон – москвич. Окончил МВТУ им. Баумана. По специальности инженер-конструктор.

12 лет работал в конструкторском бюро на Новокраматорско машиностроительном заводе. В Берлине с 1993 года. Много лет занимается лесной скульптурой, что стало его второй профессией. Был членом Московского общества «Природа и фантазия». Участвовал во многих выставках как в Москве, так и в Германии. Увлекается поэзией и музыкой, читает лекции об известных деятелях литературы и искусства. ЖИЛА-БЫЛА ДЕВОЧКА

Я

Мне выпало горе родиться в двадцатом, В проклятом году и в столетье проклятом. Д. Самойлов

хочу рассказать об одном удивительном, необычайно талантливом человеке – о Светлане Флягиной, младшей сестре моей жены, которая совсем молодой трагически ушла из жизни. Мы все родом из 20 века, и на каждого из нас он по-своему наложил свой отпечаток. Света родилась в 1937 году. Время было нелёгкое, и это отразилось на рано повзрослевшем ребёнке. Особенно тяжёлыми для Светы оказались годы войны, когда мать ушла на 270

Проза • Александр Витзон

фронт, а четырёхлетняя девочка вместе с сестрой и больной бабушкой оказались в далёкой эвакуации. Там на её долю выпало немало невзгод – она пережила голод, холод, дистрофию и другие «прелести» этих трудных лет. Мы с женой познакомились в конце войны, когда её семья вернулась в Москву. Я часто бывал в их доме. Я знал Свету с 10-летнего возраста, и на моих глазах она стала превращаться в цветущую привлекательную девушку. Меня всегда поражали её разносторонние способности. Более одарённого ребёнка в своей жизни я не встречал. Ей с одинаковой лёгкостью давались как технические, так и гуманитарные дисциплины: математика, иностранные языки, музыка, искусство и литература. И всё это на высоком профессиональном уровне. Закончила механико-математический факультет Московского государственного университета (МГУ), работала в Интуристе переводчиком с французского, который знала в совершенстве, изучала чешский, венгерский и испанский языки. Очень любила музыку – окончила музыкальную школу по классу арфы, самостоятельно освоила игру на скрипке и фортепиано. Изучала историю искусств и хорошо рисовала, проводила лекции в Третьяковской галерее. Помимо этого, она писала трогательные стихи, рассказы и сказки. Казалось, такой одарённой личности судьба сулила самые радужные перспективы. Но всё сложилось иначе – жизнь её трагически внезапно оборвалась. От Интуриста Света была командирована в Ташкент для работы с делегацией Ганы. Требовалось не только знание французского языка, но и математики. Лучшую кандидатуру, чем Света трудно было подобрать. А через несколько дней после приезда в Ташкент, возвращаясь вечером в гостиницу на мотоцикле, она попала в тяжёлую аварию и разбилась. Было ей 24 года. Удивительно, как будто предвидя свою судьбу, она написала рассказ, который так и называется «В сказку на мотоцикле».

271

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Светлана никогда не печатала свои произведения. Уже в Берлине моя жена Елизавета собрала её разрозненные рукописи – рассказы, стихи, сказки, и вместе с её рисунками издала их отдельной книгой под названием «ХХ век и феи».

СВЕТЛАНА ФЛЯГИНА В сказку на мотоцикле!

В

душе поднимается что-то звонкое и лёгкое, плечи расправляются, волосы летят назад – я еду на мотоцикле! Ветер не звенит в ушах, нет, он остаётся где-то за спиной – мы обогнали ветер! Дорожная лента бежит быстробыстро, как будто резиновое колесо впитывает её в себя, вбирает, пропускает насквозь, а потом так же плавно при поворотах выпускает, укладывает на другое место. Я держусь за чужую человеческую спину. Она живая, она дышит. Человек о чём-то болтает, думает, что мне холодно и всё время спрашивает об этом... А мне не может быть холодно. Мне некогда думать о холоде! Я так редко могу лететь! Счастливые птицы! Я чувствую, что сейчас на повороте (уже совсем близко!) я оторвусь от земли и улечу далеко-далеко... Мне не холодно, мне очень хорошо! Завидуйте мне, птицы! Мне хорошо! Так хорошо, что у меня сейчас разорвётся сердце, хорошо до боли! Я как будто парю в воздухе, а это ощущение бывает так редко! К сожалению, я городской житель, а не птица. Но я сейчас, как волшебная 272

Проза • Александр Витзон

птица, влечу в сказку!.. Вот она, вот, совсем рядом, сейчас я влечу в неё на мотоцикле... В сказку на мотоцикле!... Почему все встречные машины появляются только на повороте? Как будто нарочно! Почему? А почему я на мотоцикле? Я и мотоцикл! Ха!... Я лечу! Я обогнала ветер! Спина дышит, мне не холодно... Я так редко лечу! Я так редко лечу! Люди! Я так редко лечу… Облысевшая кисточка

У

одного художника была замечательная пушистая кисточка. Из всех его кисточек она для него была лучшей. Эта кисточка помогала художнику рисовать красивые акварельные картины. Правда, ей приходилось очень много работать и пачкаться. Зато после работы, с каким удовольствием художник мыл её тёплой водой и вытирал мягкой тряпочкой. После этого она становилась ещё пушистее, чем раньше. Закончив очередную картину и убрав на место краски и кисточки (пушистую кисточку он клал в отдельную коробочку), художник подходил к зеркалу, причёсывался, поправлял воротничок, надевал галстук и... отправлялся к любимой. Шли годы. Художник облысел – это случается иногда и с художниками. Видя своё отражение в зеркале, он раздражался. А мягкая пушистая кисточка продолжала помогать ему рисовать красивые картины. Но теперь, окончив работу, художник, не поправлял воротничок, старался не подходить к зеркалу и очень редко отправлялся к любимой. Глядя на некоторые свои работы, он недовольно покачивал головой и ронял грязную кисточку. Он не поднимал её, не мыл и не убирал на место, как прежде. Кисточка подолгу лежала в темноте с засохшей на ней краской, грязная и непушистая. Когда однажды художник 273

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

поднял её и помыл, то заметил, что кисточка тоже полысела. Он немного удивился и сказал сам себе: «Вот ведь, не только я, но и кисточка полысела... Оказывается, с ними это тоже случается...» Пришёл день, когда в кисточке совсем не осталось волос. Теперь это была запачканная красками палочка с комком сморщенной грязи на конце. Посмотрев на старую кисточку, художник бросил её в мусор и сел пить чай с вареньем. Всякие мысли одолевали его, и он не заметил, как выпил несколько чашек. Потом ему вдруг захотелось, как раньше, поглядеть на себя в зеркало, поправить воротничок, надеть галстук и отправиться к любимой. Он машинально взял расчёску и подошёл к зеркалу, но на него смотрел лысый, с ожиревшим животом мужчина. Художник даже не узнал себя. Однако он, как и прежде, решил вытереть кисточку и убрать её на место. Но, увы! Кисточки не было... Он долго искал её и, вспомнив, что выбросил, стал звать себя негодяем. «Разве можно выбрасывать в мусор старых добрых друзей?!» – с горечью думал художник. И тогда он впервые ощутил, что постарел. Он понял, что нет и не будет у него больше встреч с любимой, вдохновлявшей его на создание красивых картин, что нет и не будет у него больше верного друга – пушистой кисточки, которая долгие годы помогала ему создавать эти картины... Так иногда мелкие вещи, которые мы невзначай выбрасываем, и которые не имеют никакого значения для других, напоминают нам о большой потере и о прошедшем времени... Трещина в сердце

В

одном провинциальном городе жил старый-престарый рояль, но он был ещё крепок и чувствителен. Когда настоящий музыкант притрагивался к клавишам, вся душа рояльная пела, а дека наполнялась гордостью за себя, за 274

Проза • Александр Витзон

прекрасную музыку, за прекрасного музыканта и за весь мир. Но вот за рояль сел халтурщикнеумеха, или просто капризный ребёнок и начал барабанить. Сначала рояль расстроился. А потом у него лопнула одна самая важная нервная струна и появилась трещина в самом сердце. И хотя потом опять вернулись хорошие и добрые музыкальные руки, трещина так и осталась. И когда эти руки играют даже самую весёлую мелодию, нетнет, да и прозвучит жалобный вздох – ведь трещина осталась в самом сердце. Думается, что и людей можно сравнить с музыкальными инструментами. Каждый имеет своё характерное звучание, своё сердце и свои самые чувствительные нервные струны. И когда к этим струнам прикасается бесцеремонный и резкий «барабанщик», то струны часто лопаются, и в сердце остаются зарубки и трещины. Если бы люди понимали это, они бы более бережно и чутко относились друг к другу... Память о прекрасном

Н

а очень серой земле вырос цветок прелестной красоты – на стройной ножке и с нежным запахом. Он так улыбался этой серой земле, что она почувствовала себя обновлённой и сильной. А через некоторое время вокруг цветка выросла трава, а потом стали появляться разные милые цветы. Все улыбались солнцу, летали бабочки с разноцветными крыльями, в траве копошились разные жучки и прыгали кузнечики.

275

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Мимо шёл бедный студент. Он залюбовался этими цветами и решил собрать букет цветов для своей любимой. Сначала он сорвал этот прелестный цветок, а потом все остальные, и подарил ей его на день рождения. А через какоето время он увидел завядший букет, выброшенный в мусор. Студент был расстроен. Он пришёл снова на эту серую землю и стал уговаривать корень чудесного цветка простить его. И корень ответил: «Вы, люди, часто уничтожаете прекрасное, не подумав. А я ведь дал красоту этой серой земле, чтобы не один человек, а многие люди могли здесь гулять, отдыхать и любоваться этой красотой. Цель моей жизни – приносить людям если не счастье, то просто удовольствие. А теперь надо ждать новых чудесных цветков целый год – до следующей весны. Но ты, бедный студент, не расстраивайся. Никакие усилия человека не могут уничтожить прекрасное, созданное природой. Мой прекрасный цветок быстро погиб, не дав насладиться многим людям. Но я всё же рад, что этот цветок принёс тебе и твоей любимой на какое-то мгновение счастье, которое останется в твоей и её памяти. И это прекрасно!» Улыбка любви

Р

одилась на земле в очень давние времена злая и капризная девчонка – ЛЮБОВЬ. Не понравилось ей на земле – грязно, неуютно и неприветливо, много обмана. Улетела она на Луну – холодную и чистую. Так и живёт она вдали от людей, посылая им иногда одну из своих редких улыбок.

276

Проза • Александр Витзон

Вот человек думает, что нашёл одну из таких улыбок и носится со своей находкой, как с драгоценностью. Лелеет и холит её, кричит на весь мир, что нашёл настоящую любовь. Но проходит время и человек вдруг замечает, что в его объятиях не настоящая ЛЮБОВЬ, и даже не её улыбка, а очень умелая подделка. Тяжело застонет человек и опять ищет по всему миру настоящую ЛЮБОВЬ. А она свысока наблюдает за его стараниями и зло улыбается... Он кричит ей в отчаянии: «Ну, пошли мне, пожалуйста, на землю хотя бы твою настоящую улыбку!» А она ему отвечает: «Наивный ты, человек, ЛЮБОВЬ далеко от земли, а на земле только её мираж...» Сильна как смерть любовь, стрелы её огненные

О

на считала себя самой обыкновенной девушкой, ну, может быть, чуть-чуть получше других... Это свойственно каждому, считать себя чуть умнее или лучше других, ну самую малость. Не внешне – нет, внешне она считала себя самой обыкновенной. Правда, в последнее время она всё чаще посматривала на себя в зеркало, и ей стало казаться, что она намного похорошела. И не только ей. Во дворе соседи тоже заметили это и часто делали ей комплименты. Утром в подошедший автобус она села с трудом – было много народу. У неё в руках был студенческий чемоданчик, книжка и перчатки, которые она не успела положить 277

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

в карман. А ещё надо было придерживать шубку, чтобы не распахнулась (пуговица давно оторвалась, а она всё время забывала пришить). Протиснувшись кое-как вперёд, она протянула деньги кондуктору и почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась – какой-то симпатичный парень смотрел на неё в упор. В голове мгновенно промелькнули разные стереотипные мысли: «Как-то он на меня нагло смотрит, что ему от меня надо? А может быть, моя сегодняшняя причёска эффектно выглядит? А он симпатичный... Интересно, почему он на меня так смотрит? Может быть, он совсем и не нахал, а просто я, и правда, ему понравилась? Я всегда хвастаюсь, что никогда не лгу и делаю, что хочу. Может быть, и он такой же? Нет, он всё же смотрит на меня подобострастно... Как же много сейчас развелось нетактичных молодых людей! Интересно, я ему кажусь симпатичной или нет? А у него красивые глаза. Неужели он не понимает, что смотреть вот так, сверлящим взглядом неприлично...» Все эти мысли проскользнули в одно мгновенье. На следующей остановке незнакомца оттеснила толпа, и он исчез из её поля зрения. Она пробралась ближе к выходу, и мысли её устремились к проблемам сегодняшнего дня. Автобус тащился к центру. И как-то вдруг сразу она почувствовала, что ей стало свободнее в этой тесноте, что никто не толкает её, хотя народу в автобусе не стало меньше. Что-то заставило её обернуться, и она увидела за спиной того же незнакомца. Первые мысли испугали её: «Наверное, сейчас будет приставать, фу ты чёрт! Сейчас-то этот тип отгородил меня от толпы и не даёт меня толкать, а через минуту сам навалится, да ещё и скажет чтонибудь пошлое. Не хватало мне ещё уличных знакомств...» Но стоявший сзади «тип» не наваливался и не говорил ничего «мерзкого». Только было слышно, как он горячо дышит и как старается отгородить её от толпы. На мгновенье их взгляды встретились, и он едва ей улыбнулся. Она покраснела. В следующее мгновенье автобус нервно дёрнулся, и она чуть 278

Проза • Александр Витзон

не упала на незнакомца, но удержалась. А когда освободилось место, то поспешила сесть. В следующее мгновенье люди оттеснили незнакомца вперёд к выходу, но и отдалившись, он продолжал смотреть на неё сквозь толпу в упор. Но теперь ей казалось, что смотрит он на неё совсем ненавязчиво, а ласково и с мужественной настойчивостью. И вдруг она неизвестно почему тоже улыбнулась ему и ещё больше покраснела. Отругав себя за такое малодушие, она отвернулась к окну. Он не выходил несколько лишних остановок, мешая выходить другим. Люди ругались, а он ждал и надеялся. И наконец, ничего не дождавшись, он иронически усмехнулся и вышел. А она сидела растрёпанная и красная от возбуждения и в душе улыбалась этому маленькому эпизоду. А когда увидела, что незнакомец, выйдя, продолжает смотреть на неё в окно автобуса, ей захотелось выйти, но автобус двинулся дальше. И она уехала, и поняла, что что-то хорошее не произошло и ушло навсегда. Она никогда не узнает его имени, а он не узнает, что её зовут Наташей. Но он знал, что она хорошая и что он не встретит её больше НИКОГДА... Он достал блокнот и, идя по улице, всё время рисовал головку девушки с золотистым пучком волос и симпатичным немного вздёрнутым носиком, а рядом сердце, пронзённое стрелой. Он рисовал и всё время думал о строгой девушке в шубке, немного девчонистой, с большими и очень искренними серо-голубыми глазами, и ещё о том, что огненные стрелы любви... промчались, к сожалению, мимо. Маленькая лампочка

Ч

еловеку надоедает постоянный яркий свет. От назойливости такого света часто болит голова, и очень устают глаза. А тихая маленькая лампочка постоянно и незаметно, иногда даже ночами, трудится, не раздражая своим 279

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

горением людей и оберегая уют их комнаты спокойным и тёплым светом. Поэтому две ослепительные лампы по 200 свечей зажигаются только для гостей и по праздникам. И большие лампы злорадно молчат, презрительно наблюдая, когда человек в такие дни выключает маленькую трудолюбивую лампочку. Навязчивый блеск двух больших ярких ламп не может обмануть человека, – он знает, что эти лампы быстрее сгорят, да и надоесть успеют порядком, если часто заставлять их гореть. После всякой очередной вспышки две большие лампы с удовольствием остывают и отдыхают, и дают отдохнуть от своего ослепительного света людям. А маленькая скромная лампочка заступает им на смену. Её тихое горение редко прерывается. Если её на короткое время и выключают, то она знает, что это ненадолго. И она терпеливо ждёт, когда человек снова воспользуется её незаметным, но очень нужным ему светом. А когда человек вдруг обратит на неё внимание и вытрет с неё пыль, глаза её начинают лучиться ещё большей благодарностью и теплом за участие. И от усердного труда этой маленькой тихой лампочки комната становится ещё уютнее... И пусть иногда яркий блеск больших ламп затмевает собой незаметное свечение маленькой лампочки, она знает, что этот ненавистный человеку блеск быстро надоест ему, и он снова захочет уютного покоя, который исходит от её постоянного и тихого горения. Старый рояль

В

большой комнате, где живут кроме меня ещё три человека, стоит, как бегемот, чёрный полированный рояль. Он давно состарился, его полировка потускнела и бока потёрлись. Когда к хозяевам приезжали гости, некоторым из 280

Проза • Александр Витзон

них (за неимением другого места) приходилось спать... на рояле. Думается, что для них это был лучший вариант, чем спать на полу. Рояль был терпеливым, он тёрся обо всех боком и молчал. Он добрый и ласковый. Когда его трогают за больной зуб в клавиатуре, он немножко стонет, жалуясь людям, что они не хотят подлечить его. А люди заняты своими делами и не слышат чужих жалоб. Я не люблю причинять боль и стараюсь не трогать больной зуб. От этого музыка становится мягче и ласковее. Она тихими волнами выплёскивается в тишину комнаты, и как будто вдруг слегка споткнувшись о замёрзшие стекла, рассыпается снежными искорками... Кукла с оторванной головой и разбитым сердцем

Ж

Посвящается любимой племяннице Леночке

ила-была девочка, звали её Леночкой. И была у этой девочки кукла по имени Света. Леночка каждый день вставала рано утром и уходила в детский садик, а куклу оставляла дома. Она её жалела и не хотела рано будить. К тому же она понимала, что в детском саду куклу могут обидеть. Кукла Света была очень послушной, никогда не уходила из дома без спроса и кушала (конечно, понарошку) всё, что давала ей Леночка. У Леночки был совсем маленький братик Мишутка. Он ещё не ходил в садик. И Леночка каждое утро говорила ему перед уходом: «Не обижай мою куклу Свету, она хорошая!»

281

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

И Мишутка не обижал её, хотя она и не очень ему нравилась. И действительно – руки у куклы Светы были измазаны чернилами, на ногах было что-то наподобие туфель разного цвета. А самое главное – её голова болталась из стороны в сторону, и её можно было легко оторвать. Но зато у неё было большое, совсем как настоящее, сердце. Иногда Леночка прижимала ухо к груди куклы Светы и восклицала: «Тихо, тихо, я слышу, как бьётся у неё сердце – тук... тук... тук...» И этот стук слышала только Леночка. И действительно, все мысли и желания хранились теперь у куклы в её печальном сердце, ведь её голова уже не действовала, так как висела на нескольких ниточках и была почти оторвана. Уже давно никто, кроме Леночки, не любил куклу Свету, да и за что любить такого уродца? И кукла часто плакала втихомолку, когда оставалась одна. Она вспоминала, как старый мастер сшил её из разных кусочков материи, и вложил в неё хрупкое сердце. Он нарядил её в красивое платье, розовые носочки и белые туфельки. Правда, они были из клеёнки, но выглядели как лакированные. Даже научил её немного разговаривать, приделав на спине кнопочку и иногда нажимая на неё. В общем, она часто вспоминала, как она была новой, как её привезли в магазин, и сколько у неё было там подруг. Ей вспоминалось также, как чьи-то мягкие руки каждый день одевали её в разные красивые платья, причёсывали её шёлковые волосы и усаживали на стульчик. И подруги её были все весёлые и нарядные, правда, ни у кого не было такого настоящего сердца, как у неё. Некоторые куклы завидовали и старались сломать её сердце. Но они не могли этого сделать, ведь ломать умеют только люди... Кукла Света всех любила и никому не причиняла зла. Но одна магазинная кукла по имени Галя была очень злой и часто обижала куклу Свету – то туфли с неё снимет и спрячет, то наденет её платье, то стульчик займёт, на котором сидела кукла Света. Эта кукла была в очках и с 282

Проза • Александр Витзон

длинным носом, и вид у неё был несимпатичный. И надо же было так случиться, что Леночкина мама перед Новым годом зашла в этот магазин и купила Леночке сразу две куклы – Свету и Галю. Ух, сколько обид вытерпела кукла Света по дороге из магазина! Ведь ей пришлось сидеть в одной коробке с куклой Галей. А Леночка эту куклу невзлюбила, и она оставила лежать её в коробке. Зато кукла Света Леночке сразу понравилась, и она отнесла её в уголок, где жили её самые любимые игрушки. Здесь сидел серый зайчик без хвоста и одного уха. Каждый вечер перед сном, он рассказывал Леночке интересные сказки. Ещё здесь был старый медведь, который умел хрюкать, как поросёнок. В самом углу сидела зелёная лягушка, которая умела прыгать, как живая. Ещё здесь было много резиновых зверюшек, кубиков, пупсов, кукольной посуды, мячей и книжек с картинками. А рядом в отдельной коробочке лежали карандаши и краски. Леночка очень любила рисовать свои любимые игрушки. Мишутка был тогда ещё совсем маленьким и не знал, как играть с игрушками. И както, когда Леночка была в детском садике, Мишутка совсем оторвал кукле Свете голову (ведь она висела на двух ниточках). Он хотел посмотреть, что там внутри интересного. Он забросил куда-то голову и забыл куда. Леночка очень плакала – ей не хотелось выбрасывать добрую куклу с настоящим сердцем, и кукла Света продолжала сидеть в уголке, только теперь никто её не замечал. А Леночка всё равно продолжала любить свою старую куклу и обращалась с ней ласково. Все Леночкины игрушки, кроме куклы Гали, тоже любили куклу Свету за её доброе и отзывчивое сердце. А кукла Галя очень хотела, чтобы кто-нибудь сломал это сердце. Да и сама кукла Света очень горевала, что у неё не осталось головы, а есть одно сердце. Ведь известно, что без головы жить труднее, чем без сердца. И вот однажды, когда Леночка ушла в садик, кто-то достал из коробки куклу Галю и посадил её рядом с куклой Светой на стульчик. Кукла Галя стала раскачивать 283

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ногами и толкать стул. И тогда кукла Света упала и сердце её разбилось. Из разбитого сердца куклы Светы выкатилась последняя слезинка. Все игрушки Леночкины опечалились, радовалась только кукла Галя. Она думала, что теперь-то Леночка полюбит её и забудет про куклу Свету. Но Леночка не подходила к ней, а всё время искала голову куклы Светы. Наконец, она нашла её, и Леночкина мама пришила голову белыми нитками. Но теперь у куклы Светы была голова, но не было сердца, и она стала такой же, как все, и кукла Галя перестала ей завидовать. Так кончилась печальная история кукольного сердца. Леночка, хотя и продолжала любить куклу Свету, всё меньше и меньше интересовалась своими любимыми игрушками, они по-прежнему аккуратно сидели в уголке и пылились. Леночка пошла в школу. А вместо неё с игрушками стал играть Мишутка, её братик. У него уже были любимыми совсем другие игрушки: паровозики, машинки, сборный конструктор, какие-то палочки, крючочки. Однажды он сделал из сборного конструктора маленькую железную дорогу, вагончики и паровозик, к которому прикрепил маленький моторчик, посадил в них много игрушек и они поехали... Ему казалось, что его игрушки вместе с ним едут в другую волшебную страну...

A Леночка стала хорошо рисовать. Однажды она вспомнила куклу Свету, нарисовала для неё очень красивые платья и другую одежду, и стала одевать их на неё. От радости глаза куклы Светы заблестели. Она была счастлива, что Леночка её не забыла. Надо сказать, что теперь никто не делает кукол с настоящим сердцем, чтобы они не могли огорчаться. А для того чтобы доставлять радость другим, достаточно иметь голову на гибкой шее. Леночка вырастет, закончит школу... И может быть, она станет настоящей художницей. А самое главное – у неё есть своё настоящее сердце, такое же чуткое, какое было у её куклы Светы. И у неё, как и у куклы Светы, есть 284

Поэзия • Александр Витзон

разные подружки – и хорошие и не очень. Но на плохих она не обижается, ведь у неё самой доброе и отзывчивое сердце. Кто знает, может быть, это и есть то самое сердце, которое когда-то было у куклы Светы? *** Ветер тихонько колышет Неба лоскутик вышитый. Облачко золотое уселось на крыше, Ты меня слышишь, облачко рыжее? Белые лилии, белые лилии, Мягкие руки, родные и милые, Сколько нежданных секретов открыли вы, Чистых ладоней суровые линии. *** Если б сто долларов имела я, Или побольше чуть, В лавку, где продают зверей Я бы направила путь. Я не спросила б почём товар, И какой тот породы пёс, Я всех бы купила, Сколько видят глаза, Сколько б в руках унесла. Я безухого взяла бы щенка, Что грустно сидит в стороне, Таксу взяла бы, и спаниеля взяла, Лишь бы пошли ко мне.

285

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

И обезьянку, и какаду Попросила бы мне завернуть, Если б сто долларов имела я, Или побольше чуть. *** Я раздаю по кусочкам душу, Каждый кусочек моей души – солнце, Отдельное маленькое тёплое солнце моего сердца. Мне тепло и светло, потому что внутри меня солнце, Яркое, светлое, чистое, тёплое и поющее, Рассказывающее мне удивительные сказки. Оттого мне так грустно, Оттого мне так пусто, Что мало вокруг людей чистых и хороших, Умеющих принимать всё, что я отдаю им. Я дарю им кусочек сердца, А они говорят – мало, Иные пугаются, говорят, что много. А мне холодно и убого оттого, Что тесно душе моей. Видно, очень много души, А вокруг – никого, ни души… Я хотела подарить тебе своё сердце, Кусочек тёплого солнца. Заверни его в платочек И положи в боковой карман. Не бойся, оно не прожжёт дырку, Оно не жгучее, оно только тёплое, Оно согреет тебя и промурлычет песенку, И станет тебе легко и весело, Только не обижай его.

286

Поэзия • Александр Витзон

Мне так холодно и печально, Мне некого утешить, Мне не на кого истратить ласку И некому доверить сказку. И только тот, кто устроен не иначе, Тот поймёт, что это значит – Выбросить своей рукой Своё же сердце горячее, Или отдать его чужим людям…

Светлана, 1960 г.

…Когда на земле разливается лунно-серебристое молоко, когда тёплый сонный ветер утыкается в кудри деревьев, когда всё вокруг таинственно затихает, ко мне приходит ночь. У неё на поясе звенит связка чудесных снов. Я перебираю их сонными пальцами и слушаю тихий шёпот и далёкий перезвон чудесных сказок… А ветер засыпает где-то на ветке и сонно дышит в моё ухо…

287

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ИРИНА ВИНКЛЕР Ирина Винклер родилась в Баку, окончила с отличием институт Нефтехимии, получив профессию инженер-нефтяник. В Германии с 1991 года. Пишет прекрасные рассказы, которые пользуются большим успехом. Её часто приглашают выступать в различных клубах. Печатается во многих Сборниках. ГЛАДИАТОР

Д

а, Семён Михайлович подсознательно боялся старости и, возможно, поэтому не желал рассматривать женщину своего возраста в качестве потенциальной партнёрши. Да, его тянуло к молоденьким. После последнего «романа» на душе у Сени было неуютно. Всё началось хаотично и внезапно. Ксана, или Сандра, Сеня не расслышал, а переспросить постеснялся, появилась в его квартире сама по себе. Заявила, что она от какой-то Люси и попросила разрешения попить водички. Сеня отвел её на кухню, и налил чаю. Саночка, как он стал её называть, рассказала, что приехала в Германию из Риги и никого здесь не знает. Слово за слово, – они прочаёвничали до сумерек. Саночка засобиралась уходить и застенчиво спросила, можно ли ей прийти в пятницу, если да, то в какое время. Сеня решил, что лучше к обеду, он не любит есть один. Круглолицая, улыбчивая Саночка стала приходить к нему дважды в неделю. За обедом они мило беседовали, Саночка не только не 288

Проза • Ирина Винклер

перебивала, но даже и побуждала его подробно рассказывать о себе. Когда она появлялась, Сеня сам надевал ей на ножки тапочки, не забывая прижаться к коленкам. Потом целовал в щёчку, а в третий её визит уже и в аппетитные губки. Саночка если и жеманилась, то только для вида, и казалось, даже поощряла его к дальнейшей инициативе. Надо бы заметить, что ей могло быть лет 35 или 40 – она была мамой сынастаршеклассника, а Сеня не так давно отметил 70-летие. Но его это ничуть не напрягало: молодая женщина посещала его по своей инициативе и с явной охотой. Семён Михайлович был подтянутым и для своего возраста вполне энергичным. Даже без лысины и практически без седины. Злые языки утверждали, что он красит волосы, добрые замечали, что правильно, мол, и делает. Недели через четыре он созрел для более решительных действий. Стал вспоминать, когда у него в последний раз было «это», и несколько смутился: получалось, что прошло уже лет пять, а то и больше. Чтобы не опростоволоситься перед юной леди (это ведь не ровесница, которая чего-то деликатно не заметит, а при случае и поможет), Сеня записался к урологу. Уролог, мужчина примерно Сениного возраста, понял его с полуслова и сформулировал чётко и коротко: давно не было контактов, не уверен в своих силах и хотелось бы предстать перед молодой дамой в лучшей форме. Сеня грустно, но с надеждой, кивал. У доктора, как у фокусника, в руке вдруг появилась пилюлька в серебристой фольге: – Попробуем сначала вот эти: штука – 8 евро, а 4 – за 28. Стопроцентной гарантии не даю, но отзывы о препарате хорошие. Настроение у Семёна испортилось, он уже собрался было уйти, сказав на прощанье доктору что-нибудь ехидное. Но тут вспомнил Саночкин роскошный бюст, напоминающий пышную и тёплую пятничную халу с нежным ванильным ароматом, и решительно кивнул.

289

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Итак, Сеня выбрал для своей Саночки экзотические японские хризантемки, бутылочку сладкого вина и флакончик духов за четыре евро. Он уже предвкушал, как она удивится и обрадуется! И кто бы мог подумать, что у него в таком возрасте появится такая молоденькая, свеженькая подружка... Наконец она появилась. Сегодня её облик с раскосыми синими глазками в сочетании с прямыми льняными волосами, показался ему особенно пикантным. Он припомнил, как она рассказывала, что латышская мамка родила её то ли от туркмена, то ли от киргиза, точно неизвестно. Со словами «Как же я соскучился по моей кисоньке», он тюкнулся носом в ложбинку между половинками её мощного бюста. Затем потрогал языком верхнюю, не плотно сидевшую вставную челюсть, отчего стал похож на икающего ослика, и Саночка не ко времени расхохоталась. Они выпили на брудершафт. Сеня решил, что пора бы уже принять волшебную пилюльку, которая начнёт действовать только через час (он старался не думать, во сколько она ему обошлась!) Пока Семён возился в ванной, Саночка болтала по телефону: «Гладиатор-то мой в полном драйве. Да нет-нет, не тот, который толстенький и трясётся, а профессор мой, крашеный. В ванную пошёл, одеколоном прыскаться... Да... да… Правильно, спасибо, что напомнила. Сейчас дам подписать. Ну, ясно-ясно, пока». Заветную таблеточку Семён уже проглотил. Он внимательно прислушивался к разговору, держа в одной руке расчёску, а в другой – одеколон. То, что его назвали гладиатором, было лестно, а крашеным – незаслуженно и обидно. Поблагодарив за полученный ею подарочек поцелуем в ухо, Саночка вытянула из сумки два расчерченных таблицами листа с печатями и замурлыкала: «Сенечка, сегодня как раз конец месяца, подпиши, котик». Семён чуть было не подмахнул листочек, но жизненный опыт взял своё, и он поплёлся 290

Проза • Ирина Винклер

искать очки. Проштудировав документик, он узнал, что Ксения Виллис, оказывается, уже месяц, как обслуживает его от фирмы по уходу за пожилыми людьми. А именно: помогает мыться, моет полы, покупает продукты. Ему стало нехорошо, и он попросил достать из аптечки корвалол. Опытная Саночка, она же Ксения, отвечала, что принимать сердечное вместе с Виагрой опасно, прижалась к нему и стала успокаивать. «Ах ты, чучело чучмекское», – подумал Сенечка и надменно процедил: – Круг ваших обязанностей обсудим в следующий раз, госпожа Виллис. Ксения ухмыльнулась: – Ну-ну, профессор, обдумай на досуге: или купаться, или целоваться, а по большим праздникам могу и в магазин сходить. Про уборки забудь, самому двигаться полезно. И посуду помыть после обеда я ведь тебе предлагала, а ты мне чо? Сам помою, мол зачем тебе маникюр портить. Да, и на таблеточки, знаешь какие, не налегай, в твоем возрасте опасно. Когда за Ксенией захлопнулась дверь, Сеня почувствовал, что таблетка начала действовать. В душе у него ещё теплилась надежда на какой-нибудь разумный компромисс. Вёл он себя, Сеня это признавал, как полнейший идиот. С уже наполовину забытым ощущением ниже пояса он позвонил другу Петровичу, бывшему в курсе зарождавшегося романа, и начал издалека: – Знаешь, Саночка назвала меня гладиатором. Как считаешь, у меня нос римский, или... или она во мне мужика сильного почуяла?

– Не-а, размечтался ты, Михалыч, «гладиатор» на их шалавском жаргоне означает, что мужик, кроме как погладить, ничего больше не может, но при этом...

– Ах ты, шлюшка паршивая... – прошипел Сеня не дослушав. Беспокойство в брюках куда-то вдруг улетучилось.

291

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

*** В этот раз всё было по-другому. Вероника Игоревна иногда провожала Семёна Михайловича домой из клуба, где она по средам играла на скрипке. Она первой завела разговор о том, что видит в нём родственную душу. В зале он – единственный, кто так глубоко понимает музыку: она чувствует это по его одухотворённому взгляду. Не тяготится ли он своим одиночеством – она скромно отвела взгляд. Она щебетала о какой-то ерунде, но Семён не вслушивался, он любовался её остреньким носиком – «уточкой». И не понимал, как ему раньше нравились эти банальные курносенькие – ясно же, что «уточкой» куда как пикантнее...

– Ах, как же приятно, когда мужчина умеет слушать, – заметила она, когда они уже приблизились к его дому, и закончила видимо начатую раньше тему, – ... нет, я не одобряю меркантильных дам, в нашей семье женщины всегда были самостоятельными и независимыми. Он попытался осмыслить, к чему это она вела, но перед глазами мелькали её светлые кудряшки и серые глаза в тёмных ресничках. При следующей встрече она пригласила его на своё выступление в музыкальное кафе «Старая арфа». Заручившись согласием, очень обрадовалась и добавила, шутливо погрозив ему пальчиком: – Не подведите, я готовлю для Вас сюрприз. У меня на Вас большие надежды. И знакомых приводите. Семён долго раздумывал, во что одеться, какой выбрать галстук. «Может, Вероника после концерта захочет позвать его к себе, или ему следует пригласит её куда-нибудь? Купить ли ей одну розу или целый букет?» Как обычно, когда он не был в чём-то уверен, он связался с Петровичем, который бескорыстно выручал его советом и всегда оказывался прав.

292

Проза • Ирина Винклер

– Ты, Сень, того, губы-то не раскатывай, замужем твоя Вероничка, – сбил его с толку Петрович.

– Быть такого не может, – разволновался Сеня, – да она же всегда одна, кольца не носит, всё о душе, да об одиночестве...

– Ну сам подумай, мыслитель, она тебе как минимум в дочки годится, зачем ей такой старый хрен, как ты? Надо ей от тебя что-то. Короче: галстука не надевай, не носят его нынче. А на утренники свои она и зовёт всех подряд. По субботам ваш народ где? На блошиных рынках или в Синагоге, вот она и суетится, чтоб в пустом зале-то не играть. Цветы? Я бы, Сень, не стал – муж дома поди заругает. Семён в этот раз советов слушать не стал, тут уж понятно, что Петрович завидует. Оделся тщательно, сходил к парикмахеру и цветы купил необычные, названия которых не знал. Вероника разрумянилась от неожиданности и сказала тихонечко: – Даже не представляете, как мне приятно. Приглашаю Вас после выступления к себе, у нас небольшой семейный праздник. «Э, да она мне смотрины устраивает», – подумал Сеня. В гости к ней они шли пешком, Сеня нёс цветы и скрипку, чувствуя себя почти женихом, а усталая Вероничка доверчиво, но крепко держала его под руку. «Она будет за мной, как за каменной стеной, – думал Семён, – надёжная интеллигентная женщина из хорошей семьи, не какая-то вертихвостка». Дверь им открыл невзрачный улыбчивый мужчина лет сорока пяти и провёл в большую комнату, где вкусно пахло и за столом сидели четыре женщины.

– Вот это – тот самый Семён Михайлович. А это моя мама, – Вероника назвала её по имени, – мой муж и мамины подруги. Знакомьтесь. За столом, накрытым их общими стараниями, сидели и бесцеремонно его разглядывали дамы очень и очень элегантного возраста. Семёну захотелось сразу же уйти, он уже вышел 293

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

было в прихожую, но услышал чей-то громкий шёпот и хихиканье: – Да ты что, Вероника, он же староват для нас. И переливчивый голосок предательницы: – Ну и что, зато с ним интересно. У вас одно на уме, тётки. Ясно, что не мальчик, зато человек культурный. «Стар я для них, видите ли, на себя бы посмотрели хрюшки сморщенные», – бубнил Семён, рывком сдёргивая с вешалки плащ, но запах домашних пирогов был так упоителен, а пустой холодильник дома так мерзок, что Сеня, сжав зубы и приняв неприступный вид, вернулся в комнату. СОСЕДИ

П

ри переезде в Берлин Пете Никольскому, или Петрушке, как называла его «бывшая», удалось вселиться в «Сеньоренхаус», он был не просто доволен, он был абсолютно счастлив. «Вот уж повезло-то!» – повторял он снова и снова. Итак, прощай тяжёлый рок из соседской квартиры, детский визг и грохот лифта по ночам. Правда, хаусмайстер* предупредил: «Первое время будьте, г-н Никольский, повнимательнее. Соседи ваши – люди приветливые, но добрая треть – пьяницы, а остальные с лёгким «приветом», впрочем, ни те, ни другие не опасны». Дом состоял из двух строений, одно против другого метрах в пятнадцати. С утра пораньше, даже если шёл дождь, на балконе напротив появлялась бывшая оперная дива. Мелко тряся седой головкой, она кланялась, подхватив шлейф своего красного концертного платья, сообщала, что именно сегодня в программе, и начинала распеваться. Из окна над ней высовывался хмурый старик и грозно, но обречённо любопытствовал, когда же она заткнётся. Откуда-то издалека слышалось: «Сегодня из Чио-Чио Сан, пусть поёт».

294

Проза • Ирина Винклер

Примадонна боязливо пряталась в проёме балконной двери и наспех допевала арию. Иногда во двор спускался русский дедок, бывший диссидент. Он доставал потрёпанную ксерокопию какой-то древней советской газеты и читал её вслух от начала и до конца, что называется, с выражением, иногда перемежая текст комментариями: «Правда. Цена три копейки. Пролетарии всех стран (так и разтак вашу мать!), соединяйтесь. Орган ЦК КПСС (чтобы все вы коммуняки, сдохли, начиная с глубокоуважаемого Леонида Ильича». и т. д. Корпулентная дама в бандане и в шортах доверила Пете в лифте самое сокровенное: скоро она покупает козу, а держать её будет на балконе. Не дождавшись поощрения, огорчилась. И вообще, она выведет все их био-продукты на чистую воду. Круглолицая чешка с трехдневной щетинкой на черепе, под которой проглядывала татуировка «Ни за что!», в зелёных клипсах размером с кулак, велела ему спилить железяку на крыше (между прочим – громоотвод), т. к. ЦРУ ведёт за ней слежку. «А мы, славяне, (спасибо, конечно, за доверие, – кивнул Петя) должны друг друга во всем поддерживать». В подтверждение чего авансом повесила на ручку его входной двери пакет с початой бутылкой «Бехеровки». Поздно вечером сосед Мюллер попросился у Пети переночевать по довольно веской причине: жена его уже спит и не стоит её будить, она этого не любит. Прямо под его квартирой обитал саксофонист. Его джазовые импровизации доводили Петю до экстаза. «Ох уж, повезло мне!» – опять подумалось ему. Как раз в тот момент, когда он был на пике блаженства, музыка внезапно прервалась. Исполнитель постучал снизу шваброй и крикнул, что он законопослушный гражданин, а время уже – 22 часа, и по сему «Орднунг мусс зайн». С алкашами тоже больших проблем не предвиделось. Один велел Петюше пивные бутылки не выкидывать, а ставить 295

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

у его двери. Вообще-то пивом Петя не увлекался, но пару бутылок всё же купил, для поддержания добрососедских отношений. Интеллигентного вида очкарик попросил у него «всего пять евро всего на три дня». Петенька Никольский жмотом не был: отдал охотно – не тот случай, чтобы жадничать. Через три дня кто-то робко поскрёбся в его дверь. Предупреждённый хаусмайстером, он тихонько прокралась к двери, глянул в глазок и увидел купюру с портретом Клары Цеткин, вышедшую из обращения со времен ГДР. Сосед вручил её торжественно: – Не ожидали такого сюрприза? Я знал, что вы обрадуетесь. Повезло вам с соседом, а? Интеллигентик был хорошенько подшофе и относился, вероятно, сразу к обеим разновидностям обитателей сеньоренхауса.

– ПОВЕЗЛО! – подтвердил Петенька абсолютно искренне. Через неделю Пётр вполне освоился, отключил звонок, купил занавески на окна и театральный бинокль, исключительно для утренних журфиксов. Если его ещё что и волновало, так это то, кто окажется его новым соседом, так как смежная квартира пустовала. Петя сидел в своём стареньком дырявом плетёном кресле на крохотном, по-летнему нарядном, балкончике в ожидании утреннего шоу от примадонны, как вдруг во двор въехало грузовое такси. Зная, что свободная квартира в доме только одна, та, что рядом с ним, с общим балконом, условно разделённом решёточкой, он невольно напрягся и выразил вслух надежду, что везение его на этом не закончится и что сосед окажется не вредным мужиком. С мужчинами общаться, как правило, легче, они не такие словоохотливые, любознательные и привередливые. Или, говоря попросту, не такие балаболки, реже суют нос в чужие дела и меньше ворчат. Мебели и коробок у новенького оказалось мало, что 296

Проза • Ирина Винклер

было хорошим знаком. Соседа звали Эриком и был он примерно одного возраста с Петей, то есть лет пятидесяти с небольшим. Голубоглазый, крепенький Эрик имел спортивную фигуру, одет был всегда в джинсы и светлую майку. Улыбался приветливо, но застенчиво. Если они иногда перебрасывались парой фраз, то всегда по делу. Петю смущал взгляд в спину, исподтишка, явно и недвусмысленно оценивающий его, как ему казалось, как мужика. Как-то инстинктивно он стал больше следить за собой и на балкон небрежно одетым или небритым больше не выходил. Он предположил, что возможно, Эрик попросту гей, но не хочет быть в сеньоренхаусе объектом для пересудов. Петя опасался, что сосед будет строить ему глазки, и обдумывал, как же ему в этом случае реагировать. Он решил напроситься на кофе, чтобы увидеть квартиру Эрика: какие-то штрихи в оформлении могли рассекретить его ориентацию, или хотя бы навести на мысль о роде его занятий. Но Эрик как-то потупился и ответил, что пока не готов. В гости к нему никогда и никто не приходил, ни мужчины, ни девушки. Поборовшись денька два с совестью, Петенька решился заглянуть в соседскую квартиру через балкон. «До чего же ты докатился, Петюша, – пожурила его совесть. – Ну, я только чуть-чуть, с балкона, он-то у нас по факту – общий» – оправдывался он. Как-то вечером, когда сосед уехал, а во дворе никого не было, Петенька перешагнул через плетёную решёточку, разделяющую их балконы и прильнул к оконному стеклу. В спальной нише находилась совершенно круглая кровать, покрытая тёмно-розовым атласным покрывалом, какие любят тётки из глубинки. В углу в два ряда до потолка стояли не распакованные картонные коробки. Кроме кресла, нескольких книг на полу и подноса с чашкой и сахарницей, в квартире ничего не было! На стене висела картина, или, возможно, фотография, – в сумерках было не ясно. Вглядевшись, Петя различил лица мужчины и женщины. Петя подумал, что 297

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Эрик, возможно, недавно овдовел, или его оставила подруга и поэтому он такой хмурый и замкнутый. Приближалось лето, Петя собирался в Москву, месяца на два. Раздумывал, не оставить ли соседу ключи и уместно ли попросить его присмотреть за кактусами. Услышав, что Пети долго не будет, сосед заметно обрадовался. Ключи взять отказался, но кактусы согласился забрать к себе. Хаусмайстер, знающий о жильцах всё и даже больше, поделился своими опасениями: – Тут что-то не так, г-н Никольский, подозрительно ведёт себя ваш сосед по балкону: не пьёт, не шумит, и по вечерам у него вообще ни звука не раздаётся. Может, он сектант какой... или наркотиками торгует, или скрытая депрессия у него. Эти, с депрессией, самые непредсказуемые. Не расслабляйтесь, г-н Никольский. Тут как раз перед вашим вселением, дама с депрессией с балкона сиганула, хорошо, что со второго этажа. Упитанная такая дама, всю клумбу мне разворотила. Вернулся Петя из отпуска с новыми проблемами, про Эрика почти забыл, привез ему, правда, московских конфет. Заметив за окнами возню, Петенька схватил красивую коробку и шагнул на их общий с соседом балкон. Открыл было рот, чтобы поприветствовать Эрика и поблагодарить за кактусы, да так с открытым ртом и остался, то есть, пользуясь Петиным лексиконом, просто офанарел.... Спиной к нему в шезлонге загорала барышня, в больших, в пол лица тёмных очках, сиреневой панаме, и «топлесс», то бишь, с открытой грудью. Услышав скрип или почувствовав Петин взгляд, она неохотно приподнялась и не торопясь накинула на плечи кружевной шарфик. Со словами: – Ах, вы уже вернулись, Петер? – протянула ему руку, ладошкой вниз, как для поцелуя. «Какая ухоженная», – подумал он, рассматривая красиво уложенные пепельные волосы, поблескивающий розовой 298

Проза • Ирина Винклер

помадой рот, и протянул предназначенные Эрику конфеты. Она с интересом рассматривала красивую коробку.

– О-о Петер, так вы джентльмен (Она употребила немецкое слово Кавалир, которое имело ещё оттенок – дамский угодник), а приходите-ка вечером на кофе. И заберёте свои кактусы, они как раз расцвели. Кем она приходится Эрику, Петя в замешательстве не спросил, да и она, видимо, не сочла нужным объяснить. И вот он оказался в загадочной квартире. Одну из стен занимали чудные чугунные полки с мудрёными завитушками, уставленные керамическими дизайнерскими вазами. В углу – крошечный уютный розовый диванчик. Петя рассматривал двойной портрет, который так заинтересовал его во время пиратского нашествия на соседский балкон в прошлый раз. Это была написанная маслом картина. Мужчина, грустный и потерянный, – это, конечно, Эрик. Женщина была на него чемто похожа, пожалуй, формой подбородка и разрезом глаз... Из кухни с подносом вышла «сиреневая фея», и, заметив вопрос в Петиных глазах, усмехнулась: – Да, мы в некотором роде родственники... Петюня возликовал: «везёт так везёт!»

– А как можно к вам обращаться и... вернётся ли в эту квартиру ваш...э-э родственник? – с запозданием полюбопытствовал он. Сиреневая фея сняла очки с тонированными стеклами и впервые встретилась с ним глазами. Петя узнал этот взгляд.

– Пока вы, Петер, отдыхали, Эрик находился в клинике и перенёс операцию по изменению пола. А зовут меня теперь Эрика, мы можем перейти на «ты» и, может быть, у нас сложатся тёплые отношения, – она подмигнула. «Таки да, так кардинально мне ещё никогда не везло», – думал Петя, чувствуя, как между лопаток стекают капельки холодного пота.

299

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

СЛИВОВЫЙ ПИРОГ

Ф

ранцузы дают чаевые редко, мало и неохотно. А уж старые французы послевоенного поколения немецким официантам и вовсе не дают. Если кто-то полагает, что они весельчаки и вообще «шарман» в общении, то он ошибается. Вам это подтвердят кельнеры во всех приграничных ресторанах. Часы как раз пробили полдень, когда к кафе, в живописном местечке на Рейне, подкатил автобусик со страсбургскими номерами. Вытряхнувшись на террасу, пожилые месье, обгоняя не очень молодых дам, ринулись к туалету. Для Серёжи это был первый рабочий день в его жизни. Взяли его в кафе на время летних каникул в гимназии, в самый разгар летнего сезона. Планов на эти десять недель было много: отшлифовать свой французский, заработать денег, он и сам толком ещё не знал, на что, а в выходные поездить по окрестностям. Особенно ему хотелось в Люксембург и в Трир.

– Ну, Сергей, вон они, твои первые клиенты, – кивнул на прибывших один из двух его напарников-немцев.

– Мешать не будем, – добавил другой, – советуем начать вон с того, в берете, мы эту компанию немного знаем. И иди по кругу. Всё записывай, а потом суй блокнот каждому в нос, мол, правильно ли записано, а то потом отказываться будут. Если не могут вспомнить старпёры, зачем пришли, чего хотят, можешь порекомендовать сливовый пирог. Кофе, пиво и соки, всё что заявлено в меню, сегодня, на твоё счастье, есть. А то ведь, если что закончилось, так они именно это и требуют, назло. Сливовый пирог шеф только испек, горячий ещё. – Оба громко захохотали. Хотя Серёжа уже замечал, что немцы часто смеются без особой причины, а так сказать, «от дружелюбия», насторожился.

300

Проза • Ирина Винклер

– Французы от него тащатся. Хочешь поспорим, что вот эта ведьмища в голубом и вон та тощая по второму куску закажут? Англичане и австрийцы больше на яблочный налегают, а этим – сливовый, за уши их не оттащишь, – добавил второй напарник. Причина всеобщего веселья заключалась в том, что сливовый пирог сегодня здорово пригорел. И хотя шеф, бывший по совместительству и пекарем, произвел над своим неудавшимся творением всякие хитроумные хирургические и косметические операции, а именно: спилил большущим зубчатым ножом обуглившиеся края, поскрёб тёркой и сделал даже пару инъекций кленового сиропа, щедро обсыпал сахарной пудрой и корицей... пирог всё ещё горчил и пах горелым. Да, Серёжа парень покладистый, но вовсе не наивный. Что-то было не так. Вот и шеф, злой с утра, как голодный кабан, сейчас почему-то улыбался, стоя в сторонке с сигаретой и глядя с интересом на террасу, как на сцену. Не хотят клиенты ни по-немецки, ни по-английски говорить, ну и здорово. Вот она, практика устного французского в лучшем виде. Теперь они с барменшей Надин разливают кофе из автомата, строго сверяясь со списком.

– А мы поможем пироги разложить, – предлагают кельнеры, – чаевыми можешь не делиться, у тебя сегодня первый день, всё – твоё, – парни опять противно улыбаются. Они буквально в мгновение раскладывают пирог по тарелочкам. Куски отрезают намеренно с краёв, самые подгорелые и твёрдые, под слоем сахарной пудры и розочками из взбитых сливок всё равно не видно.

– Интересно, свежий ли сегодня пирог? – обращается непонятно к кому старенькая мадам с коротким седым ёжиком на голове, бантом на шее в тон губной помаде и очень грустными глазами.

– Конечно, мон шери Катрин, я даже слышу его тёплый аромат... – типично грассируя гундосит в ответ её худющая 301

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

приятельница в синей кружевной блузке и с «фонарём» под глазом. Серёжа приветливо улыбается обеим не потому, что его учил этому шеф на собеседовании, а просто эти милые старики вовсе не чопорные и их жалко. Одна даже очень похожа на его бабушку Эмму. Гости из Страсбурга выясняют, что Серёжа русский и почему-то приходят в восторг, называют его Сержем и велят принести кофе с пирогом для него, они угощают. Шеф издалека кивает, мол можно. Старые мадам и месье, перебивая один другого рассказывают о своём клубе. Все они бывшие артисты и у них свой клуб, который спонсирует их профессию. Один раз в неделю их возят смотреть старые чёрно-белые фильмы. Они выкрикивают имена актёров: Софи Лорен, Бельмондо, Жан Габен, Луи де Фюнес, но Серёже эти имена ни о чём не говорят, и он просто кивает. Ему только семнадцать лет. Вот бабушка Эмма наверняка знает. Пора рассчитать клиентов, за ними уже приехал автобус. Ошибиться со сдачей Серёжа не боится: кофе с пирогом стоит семь евро, ну а если капучино, то – восемь. Почти все протягивают десятки и сдачу оставляют ему. Только старушка в лиловой старомодней шляпке и с синяком на лице велит ему сесть рядом и, не обращая внимания на поторапливающего бывших артистов водителя, начинает рассказывать:.

– Такой пирог, вот точно такой, пекла моя мама во время войны. И он тоже слегка горчил: мука была очень плохая, в неё добавляли остатки желудёвого кофе и очистки картофеля. Сахара не было вовсе, только сахарин, да и то по щепотке и только для детей. А слива была своя, её не жалели. Пойдика и упакуй мне, мальчик мой, десять кусочков, я возьму их с собой. Мы съедим их завтра за кофе и будем вспоминать тебя, Серж. Ты славный мальчик, ты... ты умеешь слушать. Гости уехали, весь маленький коллектив собрался вокруг Серёжи. Шеф велел ему квитанции и все деньги выложить на 302

Проза • Ирина Винклер

стол. Серёжа растерялся, похоже его подозревали в том, что он хочет утаить деньги. Но шеф спокойно пересчитал купюры и проверил квитанции. «Наверно, разделит на всех», – подумал Серёжа без всякого сожаления. Макс, старший из кельнеров, злорадно усмехнулся: «Шефто наш – не промах, не допустит, чтобы новенькому ни за что, ни про что столько обломилось». Однако старик-шеф смотрел на Серёжу чуть ли не с восхищением: – Так. Почти тридцать евро от двенадцати клиентов. И это всего за час. Он достал десятку из кармана и протянул Серёже: – А это от меня. А вы, лодыри, учитесь, как клиентов приваживать. Ещё вот и домой все остатки забрали. – Потом, как будто ничего и не было, подмигнул парням и барменше.

– Сливовый, это вам не яблочный, тут своя методика требуется. Парни улыбались как-то уж очень натянуто. А Надин подмигнула Серёже по-дружески: – А пойдём-ка вечерком в бар, я угощаю. Да поделишься опытом, как это у тебя так ловко с клиентами получается. Серёжа так никогда и не узнал, что пирог в этот день был испорчен, видимо, запах горелого перебивал свежемолотый кофе.

303

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

БРОНИСЛАВА ФУРМАНОВА Бронислава Фурманова переехала в Берлин из Одессы в 1994 году. Пишет стихи, песни, прозу. Член Российского Союза писателей. В 2015 г. вышла первая книга поэзии и прозы «Кружева памяти» г. Берлин. Финалист Литературной премии «Наследие 2016». Печатается во многих российских и зарубежных Сборниках. Готовится к печати 2-х томник стихов и прозы. Занимается редакционно-издательской деятельностью. «За значительный вклад в развитие русской культуры и литературы» награждена медалями «Александр Пушкин 220 лет» и «Антон Чехов 160 лет». ЧУДО-СТРАНА Для счастья на этой планете Имеется чудо-страна, Дороже она всех на свете, Любовью, теплом создана. Хоть статус имеет высокий, На карте её не сыскать, И часто турист одинокий Мечтает в ней жителем стать.

304

Поэзия • Бронислава Фурманова

Адам перед тем, как решился Судьбу свою с Евой связать, С вопросами к ней обратился: «Кто будет варить… И рожать?..» Семь разных вопросов поставил: «Кто сделает всё для меня?» Он выбора ей не оставил – Семь раз Ева молвила – «Я!» Ответила б Ева иначе – Осталась навек бы одна. Вот ею тогда, на удачу, Страна и была создана. Мне чудо семейного счастья Подарено было судьбой, И в радости или в ненастье Оно постоянно со мной. Я так же, как Ева когда-то, На всё отвечала: «Я, я!..» Теперь неска́занно богата В стране под названьем – «Семья». СЧАСТЬЕ Свернулось счастье клубочком На ладонях моих, Диктует строчку за строчкой И рифмует мой стих.

305

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

По небольшому глоточку Его выпиваю, Словно брелок, на цепочку Его надеваю. Его, как воздух, вдыхаю, Мне не надышаться, Крепко к себе прижимаю, Чтоб не расставаться. Боюсь спугнуть – счастье зыбко, Так легко потерять. Поймав золотую рыбку, Не хочу отпускать. Оно всегда со мной рядом – Души состоянье, Для счастья так мало надо – Лишь жизни дыханье. Мне очень с тобой повезло В судьбе строптивой, Всем бедам земным назло – Останусь счастливой! КНИГА Владею книгой, что всегда со мной, Её оберегаю, как зеницу, Переворачиваю по одной забытые со временем страницы.

306

Поэзия • Бронислава Фурманова

Я прочитаю в ней одну главу с улыбкою весёлой, а другую – сюжетом трагедийным назову, Ведь в нём судьба сыграла шутку злую. Я многое читаю между строк. Мелькают даты. Шелестят страницы. Я из событий извлекла урок, Но ничего не может измениться. Переизданию не подлежит сей пухлый том, ошибок не исправить, Ведь книгу эту написала Жизнь, дав ей короткое названье «Память». НЕ ВСЁ ПРОХОДИТ По законам мирозданья, Всё вокруг – не навсегда: Утекут слова, желанья, Словно талая вода, Улетят мгновенья, даты С дуновеньем ветерка, И умчатся без возврата Годы, целые века. Так же, как волны́ теченье След смывает на песке, Губ твоих прикосновенье Тает на моей щеке.

307

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Но луна и звёзды вечно Будут царствовать во тьме. Будет также бесконечна Преданность моя тебе. ФОТОАЛЬБОМ Время не умерит бег, Мы рождаемся, взрослеем, Оглянуться не успеем, Как в один момент стареем – Так устроен человек. Сохранил фотопортрет, Наших лиц изображенье, Как застыло на мгновенье чувств минутных отраженье, из давно минувших лет. С пожелтевшего листа Смотрят дорогие лица, С кем пришлось уже проститься... Я не буду торопиться Жизнь родных моих листать. Смотрит весело отец На меня вполоборота, Еле различим на фото, Средь солдат пехотной роты Он совсем ещё юнец.

308

Поэзия • Бронислава Фурманова

А на этой мы втроём: Папа мне косички гладит, На меня влюблённо глядя, И смеётся мама сзади. Сохранил любовь альбом. На века застывший взгляд, Не посмотрит по-иному... Воскресят фотоальбомы лица, что до слёз знакомы, растревожив боль утрат. Спрячу я фотоальбом, С дорогими сердцу фото, В ящик старого комода... Будет дальше год от года Прошлое хранится в нём. ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ? Быть счастливым – а что это всё-таки значит? Если в жизни своей состояться ты смог, Если, радуясь вместе с тобой или плача, Рядом тот, кто разделит последний кусок, Если взрослые дети тебя опекают, Если в жизни не знаешь тяжёлых утрат, Руки тёплые внуков тебя обнимают, А глазёнки пронзительно в душу глядят,

309

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Если рядом друзья, что поймут с полуслова, Никогда не осудят, и не предадут, Если есть островок в этой жизни суровой, Где домашний очаг, где тепло и уют... Да! Всё так! Но я всё же поспорить готова, Убедиться мне в этом не раз довелось. Если сделать счастливым не смог ты другого, Значит, счастья тебе испытать не пришлось. ХУДОЖНИК-ЛЕТО Блик зари на стене... Светлым ликом рассвета Заглянуло ко мне Наступившее лето. И на холст из стекла В белой раме окна, Акварель расплескало, Дня рисуя начало. Взмахом кисти создал Живописец умело С высшим знанием дела Красоты идеал. Лето, вдаль уходя, Солнцем мне улыбнётся, Погодя рассмеётся Переливом дождя.

310

Поэзия • Бронислава Фурманова

Задержись у мольберта, Мимолётное лето! ВЕРНИ МНЕ, ПАМЯТЬ К тебе я обращаюсь, память, Верни меня в те времена, Где снег ещё не начал таять, Где папа, сидя у окна палаты маленькой больничной, читает книгу, и в руках сжимает карандаш, привычно пометки ставя на полях. Где в марте папа дома с нами, И к Дню Рожденья стол накрыт, Где, ослабевшими губами Он что-то тихо говорит с библейской мудростью во взоре. Где не настал ещё апрель, И где останется до горя, Ещё хоть несколько недель...

311

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ИНОГО ЧУДА МНЕ НАДО! Не требуется мне иного чуда, Чем просто жить на свете и любить! Ступая по Земле я помнить буду, Как с ней тонка связующая нить. Хочу ещё я долго греться чаем Среди холодных белых февралей, И вёсны долгожданные встречая, Замедлить ход бегущих лет и дней, И чтоб ко мне на белизну листочка, Слетались рифмы, словно мотыльки, Напоминая – жизнь мала, как точка, В конце ещё не созданной строки. И как бы всё в дальнейшем ни сложилось, Стараться многое ещё успеть И знать – не зря на свет я появилась... Надеяться, что Бог пошлёт мне милость – Лет эдак в сто от счастья умереть.

312

Поэзия • Бронислава Фурманова

ДИАЛОГ С ЭХОМ Устала я от диалога с эхом – Всё у него с иронией, да смехом, Кокетничаю с ним: «Ведь молода?» С уверенностью отвечает: «Да!» «А нравятся тебе мои стихи?» А мне в ответ ехидное: «Хи, хи» «Хоть что-то стоящее есть в стихах?» Доносится скептическое «Ах!» «Поддержки от тебя мне никакой!» Насмешливое слышу: «Ой, ой, ой!» «Ты понимаешь, не приходят музы... Ты издеваешься? Причём здесь узы? Случилось что с твоею головой? Ну вот, теперь грубишь ты мне: «Не вой!» Всё! Надоел наш разговор, прощай!» В ответ вздыхает виновато: «Ай!» «Ты мне комедию, пройдоха, не ломай, Что, что? Какой, скажи на милость, май? Сейчас конец зимы, стоит февраль, Ах, надо ж, как самокритично – враль! Серьёзно можешь мне хоть раз ответить? Назвать мгновенья, лучшие на свете?» И слышу многократно: «Эти, Эти!»

313

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ТАЛИСМАН Медвежонок маленький висячий, Что брелоком на ключи одет, С преданностью следует собачьей Вслед за мною скоро сорок лет. Олимпийский Мишка – символ милый, Мой старинный друг и талисман, Где с тобой нас только ни носило, Сколько городов сменили, стран. Помню, как тогда, в восьмидесятом, Полный олимпийцев стадион, Затуманенным слезами взглядом, Мишку провожал на небосклон. Улетая ввысь, он на прощанье, Лапами махая с высоты, Нам оставил песню-обещанье: Сбудутся желанья и мечты. «Пожелай и мне, мой друг, успеха, И добра с любовью без конца», Будет живо молодости эхо, И в стихотвореньях, и в сердцах, И в висящем Мишке на ключах.

314

Поэзия • Бронислава Фурманова

МНЕ ЖАЛЬ ИХ... Нам в повседневной круговерти Встречаются вампиры-люди, Мне искренне их жаль, поверьте, Они несчастные по сути. Самонадеянны излишне, Права судьи взвалив на плечи, Плетутся по дороге жизни, Судьбу отчаянно калеча. Относятся ко всем надменно. Выискивая недостатки, Стыдят прилюдно, откровенно, Смакуя вкус «триумфа» сладкий. Жизнь по местам всё расставляет, Поступки занося в скрижали, Их бумерангом возвращает... Остановиться не пора ли? Впустите же добро и радость В изношенные злостью души, Пусть вытеснят слепую ярость, Амбиций стену пусть разрушат.

315

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ТЕАТР АБСУРДА Из ложной правды создали сценарий, Актёрский подбирается состав, Инакомыслящему роль едва ли дадут, у режиссёра скверный нрав. Не примут возраженья во вниманье, Другая правда? Что вы – это вздор! Лелеет режиссёр одно желанье – Сыграть судью, в финале – приговор талантливо, азартно, с жаждой мести озвучить, забавляясь от души, В которой нет ни совести ни чести! Считают вправе этот суд вершить! Театр абсурда! Зрители не знают, Как сыгранный спектакль им принимать? Одни на бис актёров вызывают, Пытаются иные бунтовать... Из ложной правды создали сценарий, Поймут ли, что абсурден он? Едва ли! КАК МАЛО НАДО Не мною заведён сей механизм, В котором я всего лишь винтик малый, Не выпасть только, не скатиться вниз, Ведь есть усталость даже у металла.

316

Поэзия • Бронислава Фурманова

Крутись без остановки колесо, Ведь я, не глядя на свою усталость, Бежать готова, раненой, босой, Вот только бы душа не расплескалась. Наверно, так устроен человек, Что вместо данности, мираж нам дорог. Я думала о том, что краток век, А надо бы о том, как день мой долог... Понять и осознать смогла одно, Когда прошла и рай и кру́ги ада, «Как много в этой жизни мне дано! «Как мало, как ничтожно мало надо»... ЗАВИСТЬ Непредсказуем, странен человек, Не ценит он дарованного Богом. Всегда, как в горле кость – других успех, И за него их судит слишком строго. От зависти и злости болен он, Что губит сам себя – не понимает, Что стал убог, несчастен и смешон... Его прощаю, если Бог прощает. Его удел – все игры проиграть. Ведь он живёт себе во вред, без пользы. Когда нет крыльев – силится летать, Но если есть – он продолжает ползать.

317

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ЛИСТОК ЖЕЛАНИЙ И опять наступил Новый Год, Бьют куранты. С последним ударом Старый Год завершил свой исход, Фейерверк озарил небосвод, Ну а я, по традиции старой, В этот важный момент поспешу написать на листочке желанья, В них душевные силы вложу. Никаких я богатств не прошу, Не прошу славы я и признанья. Я хочу, чтоб прошли стороной Ложь и подлость, предательства мука, Чтобы мне не остаться одной, Муж и дети чтоб были со мной И плечо настоящего друга. Пусть придёт к нам особенный год, Исполненья желаний ждать буду, Избавленья от бед и невзгод, Счастья, радости круговорот... Я, как в детстве, надеюсь на чудо! «ПРИВЕТ ВАМ, ГРАБЛИ!» Чтоб мне ошибок не свершить, Грызу прилежно Гранит познаний я всю жизнь, Но... безуспешно!

318

Поэзия • Бронислава Фурманова

Чем больше буду черпать я из умных книжек, Тем больше будет у меня набито шишек. Волков боясь, я в лес иду И там плутаю, Соломку, если упаду, Не подстилаю. Пилю, не покладая рук, (опять ошибка!) я под собой тот самый сук, Саднят ушибы... Я, всем канонам вопреки, Не зная брода, Вхожу опять в поток реки, Всё в ту же воду. Себя, ошибки совершив, Не осуждаю, И жить, не повторяя их, Не обещаю. Настой ошибок бытия Я пью до капли, И говорю: «Вот снова я, Привет вам, грабли!»

319

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ВЕЧНЫЙ ВОПРОС Мы – избранный Богом народ! – Так ли это? За что же нам столько ниспослано бед? За что нас тогда разбросало по свету? И где б мы ни жили – покоя всё нет?! Не найден тому однозначный ответ. Так было всегда – без вины виноваты за голод, пожары, иль в Африке мор, Пожизненно были и будем распяты, за всё, что случается – вечный укор, Одно только слово еврей – приговор! Счастливая в детстве, не знала до срока, Что быть иудейкою – это вина, И лишь повзрослев поняла, как жестоко со мной поступила родная страна, Мне горечи этой хватило сполна! Всё в прошлом... Отъезд... И оборваны нити... И многие рвут их который уж год. Мне хочется крикнуть: «Не рвите! Не рвите!» Стать может губительным этот исход! От вечных скитаний устал наш народ! Никак я постичь не могу одного – Был избран еврейский народ – для чего?

320

Поэзия • Бронислава Фурманова

ПОТОМ Я помню маму, наш уютный дом, Как трудно было ей детей растить, И чтобы всех хоть как-то накормить, Твердила: «Ешьте, ешьте, я потом!» В голодном детстве, помнится, моём, Конфетку получив, как дар небес, Казавшуюся чудом из чудес, Всегда я оставляла на потом. Вот так и повторялось день за днём – Всё недосуг подумать о себе, И без конца сама с собой в борьбе – «Нет, не сейчас, когда-нибудь потом!» Теперь жалею только об одном, Корю себя за это всякий раз, Что многого не делала сейчас, А эфемерного ждала потом... Промчались суетливые года... Теперь сполна я убедилась в том, Что путь земной с названием «потом», Ведёт в страну с названьем «никогда».

321

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

В МИРЕ ГРЁЗ... Я снова пребываю в мире грёз... Колышет ветер лёгкие гардины, Касается слегка моих волос, Вздымает парус брига на картине... Я с памятью сегодня vis-à-vis... Как чётки, дни свои перебираю, Пытаясь вновь и вновь их оживить... Порадуют иль огорчат?.. Не знаю... Порою память, словно снег кружит, Ложится шалью, согревая плечи, То, делая крутые виражи, Холодным ливнем по щекам мне хлещет. Не в наших силах прошлое забыть, Оно над нами властвует всё время, Придётся до конца сей груз тащить, Нам никогда не сбросить это бремя! Мы подневольны прихотям судьбы, Что будет – предначертано не нами. Мы слуги времени, покорные рабы, А так бы стать хотелось господами!

322

Поэзия • Бронислава Фурманова

«ПОДАРОК» Апрель, Апрель! Мой месяц появленья на этот свет. Весна! Кругом цветенье! Но радоваться солнцу нет причины, В подарок мне – вся прелесть карантина. Меня «короновали» к Дню Рожденья, Не за успехи, не за достиженья, А просто кто-то, с щедростью магната, Решил нам приоткрыть ворота ада. Одна корона, а носить всем миром, легко, как оказалось, уязвимым... И сузился наш мир до клетки тесной, Надолго? – Нам доселе неизвестно! Апрель! И за окном весна резвится, Которой мы не можем насладиться... Подарок к Дню Рожденья получила С привычной маркировкой «Made in China»!

323

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ВИКТОРИЯ ЖУКОВА Виктория Жукова – москвичка. Закончила институт МИРЭА по специальности «вычислительная техника». Член СП Москвы. В Москве издавала альманах «Царицынские литературные подмостки». Автор нескольких книг. «За верное служение литературе» награждена дипломом Литературной Ассамблеи «Хранители наследия в действии» г. Прага. В Германии с 2010 года. В Берлине, в настоящее время, занимается редакционноиздательской деятельностью. МАЛЕНЬКАЯ ЮША

Ю

шенька была городским ребёнком, она превосходно ориентировалась в остановках троллейбусов, названиях улиц, магазинах и отношениях между людьми. Благо, тем количеством людей, которые её окружали, можно было заселить несколько вполне приличных послевоенных деревень. Тогда они назывались деревни, в отличие от названных впоследствии посёлками городского типа, или менее престижных – колхозами и совхозами. Рабочие совхоза, пришлые, жили в бараках, постоянные – в покосившихся лачугах, гордо называемых своими домами. «Дом» являлся тем водоразделом, который делил людей на своих и чужих. И те и эти сбивались в стаи, в каждой тут же появлялся вожак, и только он решал, когда и с каким оружием идти 324

Проза • Виктория Жукова

молодецки биться с противником. Конечно, с точки зрения маленькой Юшеньки не всё там было так плохо, как шептала бабушка, диктуя сама себе письмо маме в город. Каждый год Бабуля вывозила Юшу «на свежий воздух» в дом к своей невестке, крёстной матери Юши, которую та называла, копируя взрослых, Крёсна. Друзей у Юши в деревне не было, бегали на речке ребята, совсем взрослые, наверное, школьники, а может даже и пионеры. Но Юшенька не скучала. Вокруг было много такого, что в её городской жизни не попадалось. Там были собаки, правда на цепи и совсем не городского вида, которых могла кормить какой-то бурдой из грязного алюминиевого таза только Крёсна. Только она могла пнуть ногой, обутой в резиновую опорку, лохматого кудлатого пса с торчащей клоками зимней шерстью, только ей разрешалось отодвинуть жадно пожираемую похлёбку и выгрести из конуры обгрызанные палки. Только она могла, тихо матерясь, засыпать яму, из которой голодный пёс выдирал корешки травы. Такая она была смелая. Юшенька так бы не смогла. В хлеву копошились куры, мекали козы, лежала свинья Розочка, окружённая детьми: двумя сыночками и тремя дочками. Что собирается сделать с ними Крёсна, Юшенька старалась не думать. А ещё, здесь котят было завались: тощие, почти дикие, не боясь ни собак, ни подвод, они носились по улицам, забегая в чужие дома. Взрослые кошки охотились на полёвок, на птиц, сидя на камешках у реки, нанизывали когтём пескарей, словом прокормиться было можно. Пастух по утрам собирал коров. Лай собак, сливаясь со щёлканьем бича и сигналом дудки, лучше всякого будильника заставлял баб проворно бежать к воротам, а потом ещё долго стоять, глядя из-под руки на уходящее стадо. А какие ягоды дарил косогор, какую дикую клубнику, сладкую и душистую собирала Юшенька на своих огромных 325

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

плантациях, с раскиданными по косогору валунами… Ещё она любила лежать на высоком плоском камне и смотреть вниз, на речку. Вода бурлила и закручивалась в маленькие водовороты, рыбки выпрыгивали из воды, видимо пытались позавтракать многочисленными мошками, привлечёнными к реке тоже чем-то для себя соблазнительным. И только в её голове возникала очередная история про короля мошек и принцессу рыбку, только стрекоза приобретала огромные, прямо-таки сказочные размеры и начинала маленьким самолётом жужжать над оврагом, высматривая, как бы половчее утащить кого-нибудь в свои пределы за рекой, выходила на крыльцо бабушка и кричала «Танюша!», а эхо над оврагом повторяло за ней «юша, юша, юша…» Вспархивали вороны, живущие на кладбищенских берёзах, и долго кружили над низкой колоколенкой, заколоченной в незапамятные времена. Церковка, издали казавшаяся огромной, на самом деле была маленькой, неказистой, она стояла на холме, а за ней в низине ютились домишки. Дом Крёсны, бывшая полусожжённая барская усадьба, находился несколько на отшибе. Он долго пустовал, забитый разнокалиберными досками, ожидая хозяев и, наконец, дождался. Правда в своё родовое гнездо, забрав из детдома сына, вернулась одна Крёсна, отмотав обычный лагерный срок. Юшенька была крещена в деревне, в строжайшей тайне, приглашённым стареньким батюшкой, когда ей исполнилось три года. Пришли гости, древняя нянька Крёсны, помнившая ещё родителей, такой же старый убогий плотник, бывший дьякон, и твёрдая как доска библиотекарша, хранительница книг Крёсны, перешедших в народную собственность. Крёсна устроила пир: самогонка, пироги, уха, всем досталось по кусочку жёсткой, жилистой курицы, а ещё был чай с блинчиками, удобренными мёдом и вареньем. Всё было свое, из покупного – только хлеб, за которым с ночи стояла 326

Проза • Виктория Жукова

бабушка, а для крестницы загодя были куплены сладкие полосатенькие подушечки, и припасён цыганский петушок на палочке. Юшенька, несмотря на твёрдое обещание хорошо себя вести, визжала и брыкалась, но библиотекарша Клава крепкой, как оглобля, рукой, помогая священнику, запихнула-таки дитя с головой в воду. Батюшка еле слышно шептал молитву, перемежая её уговорами ослабить хватку. Но Клава любила во всём порядок, и в детстве увиденный обряд крещенья, запал ей в душу, заставляя неукоснительно следовать воспоминаниям, не обращая внимания на слабые протесты батюшки. Крёсна, отодвинув в сторону Клаву, вытащила из корыта захлебывавшуюся Юшеньку, потрясла её вниз головой, пока та не закашляла, а потом, крепко поцеловав ожившую, ловко приладила ей на грудь крупный золотой крест. Так и жила Юша с крестом, нанизанным на толстую суровую нитку. Цепь от него бабушка спрятала, полагая, что она очень дорогая. Крёсна только посмеивалась. Дни текли неспешно, каждый вмещал столько событий, что измученная Юшенька засыпала внезапно, где придётся, в амбаре с душистым сеном и дровами, на камнях, с колченогой куклой в обнимку, в домике, построенном для неё в ветвях вётлы сыном Крёсны, и тогда с крыльца опять и опять неслось «Танюша…», а из оврага «Юша, юша, юша…» Иногда день замирал, и казалось, что кроме солнца, голубого неба и лёгких облачков ничего больше не существует, а всякую там ночь выдумали, чтобы пугать маленьких. В июле, в день рождения бабушки, когда взрослые сидели за праздничным столом, Юша, испросив разрешения у невнятно уже говорившей Крёсны, выбралась из дома и отправилась к оврагу. Взгромоздившись на камень, она, как было заведено, вначале подумала о маме-папе, потом о дне рождения бабушки, сколько всего вкусного было испечено и замариновано. Потом о Крёсне, как это она управляется 327

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

с бодливой Машкой, и тут услышала странный звук, исходящий из-за соседнего камня. Был разгар дня, на небе – ни тучки, но непонятно откуда возникшее состояние тревоги заставило замереть и оглянуться по сторонам. Юша мелко перекрестилась, как учила бабушка. Ее яркие голубые глаза, прежде прикрытые от сонной, сытой одури, широко открылись. Рыженькие волосики вспорхнули и с лёгким треском опустились в беспорядке. Держась за валун, Юша осторожно вытянула голову и заглянула в ложбинку с другой стороны камня. Она любила играть, притаившись в этой ложбинке. Там, в маленьком муравейнике, жили крупные рыжие муравьи, и Юша, лёжа на животе, подкармливала их, принося из дома то варенье на хлебе, то немного сгущёнки, то просто розовенькую подушечку. Ей казалось, что она уже завоевала их дружбу, и теперь мечтала забрать муравьёв с собой в город, посадив в большую банку, где в прошлом году жила привезённая из деревни лягушка. И вот, теперь на её муравейнике катался огромный окровавленный мужик и стонал. Муравьи выбегали из-под него, вынося беленькие яички, и метались с ними среди травы, а мужик давил их в беспамятстве, пытаясь пристроить странно вывернутую ногу, и периодически выдувая кровавый пузырь. Юша завизжала и кинулась к дому. Гости ещё и не думали расходиться. Счетовод Зина с бригадиршей Олей пели длинную заунывную песню, Юрка, муж бригадирши, одноногий механик МТС, спал, лёжа на полу. Почтарь держал на руках кошку Муську и вертел её, заинтересованно разглядывая шерсть. Все знали, что он отлавливает капканами кротов и сдаёт в контору шкурки. Поэтому Юша, влетев в дом, весьма невоспитанно выхватила у него Муську, и только тогда подошла к Крёсне. Дёргая за подол, зашептала сквозь всхлипы про увиденное. Крёсна, попытавшаяся вначале отмахнуться, вдруг 328

Проза • Виктория Жукова

прислушалась и весьма категорично кинула Яне: «Пойди, разберись. А ты, – она посмотрела на Юшу, – марш в комнату. – Лида, – закричала она, – забери Юшку, она тут трясёется вся». Вышла из кухни Бабуля. Вытирая руки о фартук, она обняла девочку и потянула её за собой, приговаривая: «Не реви. Кто тебя напугал? Сейчас Яня его у-у-у…» А Яня, срывая с гвоздя двустволку, уже нависал над ней и требовательно орал юношеским баском: «Где?» Юша вдруг почувствовала себя виноватой и вновь заплакала уже от страха и стыда за нечаянное предательство. «Погоди, он же мне ничего не сделал, у него кровь и ещё нога вывернутая, Бабуля, скажи Яне, чтобы не убивал. Его надо в дом, Бабуля, пойдем, он стонет ужасно, и муравьев всех подавил…» Она тянула бабушку за руку, нетерпеливо перебирая ногами и заглядывая в глаза. Вскоре, все толпой уже бежали к камню, суровые и протрезвевшие. Впереди нёсся Яня с двустволкой наперевес, чуть отставая – библиотекарша с ухватом, следом Бабуля с Юшей. Замыкала шествие Крёсна с неизменным фельдшерским чемоданчиком. Яня уже наткнулся на мужика, на этот раз тихо лежавшего в луже крови, которая никак не желала впитываться в сухую землю. Растолкав народ, Крёсна велела остаться только Яне, а остальным убираться в дом. Но они, отпихивая друг друга, толпились, жадно рассматривая лежащего, и загораживая свет. Тогда Крёсна поднялась с колен и так матюгнулась, что Бабуля, в ужасе прижав к животу Юшу, потрусила к дому. За ней нехотя потянулись остальные, но, отойдя на несколько шагов, опять встали и загомонили, силясь перекричать друг друга. Юшу притащили в дом и заперли наверху, она тихо лежала, накрывшись с головой одеялом. Вечером её выпустили. Гости разошлись, Крёсна слегка протрезвела, но на вопросы Юши отвечать категорически отказывалась. Из вечерних разговоров всё же выяснилось, что между совхозными и местными у клуба произошла драка, 329

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

и одного из местных сильно покалечили. Тогда те в отместку напали на совхозных и дрынами избили пришлого татарина. Видимо Юша нашла под камнем именно его. «Напрасно, ох напрасно мы его притащили, не надо было этого делать, или хотя бы не на глазах у гостей». Бабуля бегала по кухне, бледная и трясущаяся, всё повторяя: «….если бы не Юшка… рискуем ребёнком, напугают… Надо что-то делать, они ведь не успокоятся. Может Юшку в подвал спрятать или к почтарям отвести? Что ты сидишь, как каменная, придумай, чтонибудь». Крёсна отвернулась, и не обращала на бабушку никакого внимания. Она была невозмутима, как скала. Только её знаменитый подбородок поднялся совсем уже на недосягаемую высоту, и лицо стало похожим на лики идолов с острова Пасхи, о которых в последнее время много говорили. Яня стоял в углу, держа мешочек с патронами, и ждал, что решит мать. Когда стемнело, в окно постучали. Негромкий голос попросил Крёсну выйти на крыльцо. Разговаривали миролюбиво, хотя, судя по угрожающему гомону, народу собралось много. Пес было залаял, но тут же завизжал и затих. Затолкав Юшу на печку, бабушка вдруг успокоилась и села рядом с Крёсной. Пока Яня, заряжая двустволку, возился у лежака, Крёсна рывком распахнула дверь и вышла к толпе. Увидев её на крыльце, народ притих. Послышался громкий, насмешливый голос. «С чем пожаловали, гости дорогие? У кого что болит? Не стесняйтесь, заходите по одному, всех приму. И тебя, Михеич. Не болит живот? А ты, Евдоха, жива ещё? Ну, что надо?» Толпа растерянно молчала. Послышался низкий голос вожака Грини. «Ты нам, Петровна, зубы не заговаривай, а то самой фельдшер понадобится. Куда татарина дела? Выдай, и мы уйдем. Он Нюськину дочку снасильничал, за это должен понести наказание. Мы тебя уважаем, и родителей твоих уважали, но татарин-нехристь всё одно будет наказан».

330

Проза • Виктория Жукова

Толпа опять заволновалась, раздались возгласы: «Приходят всякие, наших девок сильничают, айда овин жечь, она его, наверное, туда заховала…» Голос Крёсны загремел над оврагом: «Про Нюськину дочку ты, Гриня, только что придумал. Думаешь, если я живу за деревней, то не знаю, что там происходит? Катька гуляла с Пашкой Прохоровым, а потом ты её сманил, теперь она брюхата, и тебе нужно всё на татарина свалить». «Ах ты, кобель проклятый, – это уже Нюська, – опозорил мне девку и в кусты? Вали его мужики, как глаза твои бесстыжие ещё на белый свет-то глядят? Пёс шелудивый, а ещё народ поднимает, бегает, чуть грех на душу не взяли, если Катька скажет, что всё правильно, женишься, ирод, и дитё воспитывать будешь». Гринька, сильно утративший авторитет, попробовал подобраться с другого бока. «А куда деваться? Всех девок отбили, остались кособокие, вроде Катьки. Так и лезут сюда всякие, нехристи поганые, вон, нашего Мишку пришибли. Отдавай, Петровна, по-хорошему. Иначе сожжём». «Больного не отдам. Сколько раз я каждого из вас спасала, девок прятала, баб… А тебя, Гринька, паршивец, вспомни, тебя ведь тоже прятала, а то бы совхозные по пьяни давно растерзали. Не отдам. И не просите. В доме его нет, в овине – тоже. Хотите – ищите. А пугать меня нечего, и не такое видала». Крёсна вошла в дом, громко хлопнув дверью. На улице сильно шумели, но уже орали что-то в адрес Гриньки. Потом вдруг всё затихло. Крёсна, криво улыбаясь, выглянула на крыльцо и удовлетворённо произнесла: «Кажись, убрались, стрелять не пришлось. Спасаешь их идиотов, спасаешь, всё равно раз в месяц приходят убивать. Теперь отправились к совхозным, в общежитие. Думаю, не дойдут». Крёсна пошла в овин проведать татарина, а Яня, с гордостью взглянув на бабушку, сказал, что мать, даже в лагере, лучше отсидит в карцере, чем выдаст кого-то.

331

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Собаку зашибли и несколько дней Крёсна, придя с работы, лечила то татарина, то собаку. Бабушка кормила его, обстирывала, а Юша, как привязанная, сидела у дырявой стены овина, разглядывая незваного гостя. Скоро Юзим пришёл в себя. Он уже стал подниматься и, проникшую к нему Юшу, ублажал резными игрушками. Яня с ним тоже подружился и даже притащил несколько высушенных липовых поленьев, из которых Юзим нареза́л бесчисленные ложки, солонки, коней, человечков, зверьков. Юшенька млела, разглядывая очередную поделку, и тут же несла её к бабушке, чтобы похвастаться. Когда гость поправился, он рассказал, что пробирается в Крым, откуда их выселили во время войны. Семью он потерял, поезд разбомбило и весь аул погиб. Оно и к лучшему, в сибирском холоде они бы и так погибли, не выдержали. А он вот живой, идёт домой, по пути работая в совхозах. Денег, правда, не платят, зато кормят. Несколько зим он уже так пересидел. Осталось немного, месяц пути. Потом он начал помогать по хозяйству, приволакивая ногу и покашливая. Яне было всего пятнадцать и на него особо надеяться не приходилось. Юзим оказался очень хозяйственным мужиком, так что когда Бабуля с Юшей уезжали в Москву, они знали, что оставляют помолодевшую Крёсну в надёжных руках. Юзим разгуливал по деревне с видом хозяина, и в Крым больше не рвался. Гриня, после Крёсниных разоблачений, потерял часть влияния и старался поддерживать с Юзимом военный нейтралитет, а участковый, чем-то очень обязанный Крёсне, хлопотал в районе о справке. Весной, когда Юша с Бабулей вновь приехали к Крёсне, они были поражены происшедшими в доме переменами. В стойле прядали ушами породистые лошади, во дворе стояла лёгкая бричка, и Юзим, умело запрягая пару, покрикивал на ржущих коней. А потом, бережно усадив гордую Крёсну, вёз её к очередному больному в дальнюю деревню.

332

Проза • Виктория Жукова

Яню отправили в город учиться на агронома, но дом не пустовал. Соседи, униженно кланяясь и благодаря, тащили со двора очередной починенный стул или наточенный топор. Юзим не пил и беспрерывно нёс в дом то котомку яиц, то банку мёда, то домотканый коврик, которые совали бабы за тщательно выполненную работу, поскольку оказалось, что Юзим умел не только плотничать, но был и печником и кровельщиком, да к тому же прекрасным рассказчиком, собирающим вокруг себя стайки ребятишек. Так что бабы, с завистью глядя из-под руки на пролетающую в бричке Крёсну, постепенно стали забывать ту шальную ночь, когда Крёсна так бесстрашно спасла Юзима от верной гибели. Юшенька собиралась осенью в школу, читала бесконечные книжки, которые приносила ей Клава, и вдруг начала стесняться своего имени, требуя, чтобы её называли Таней, на худой конец Танечкой, но никак не этим нелепым детским именем Юша. Крёсна смеялась и соглашалась, но надолго её не хватало, в чём она честно признавалась и просила прощения. Бабушка пугалась, что назовет её впопыхах как-нибудь не так, и звала просто детка. Один Юзим вёл себя безупречно, величая Татьяной, но ему было легче, к прежнему имени он не привык, и оно ему не очень нравилось. Речка в этом году казалась как-то мельче, камни ниже, огород меньше. Да и привычный дом выглядел неказистым. Словом, Юшенька твёрдо решила больше в деревню не ездить, тем более возникли дворовые дружбы, и никто из ребят Москву летом не покидал. Поэтому под напором Юши, следующее лето провели в Москве, да мама и не настаивала. Бабуля как-то вдруг ослабела и с удовольствием пролежала всё лето на диване, приговаривая: «…ни доить тебе, ни косить, ни полоть, какая ж благодать эта праздная жизнь!» В следующем году мама напряглась и сняла дачу недалеко от Москвы, так постепенно в памяти Юши стали тускнеть земляничные поля, маленькие муравейники, шумная река с выскакиваю333

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

щей форелью, огромные горячие валуны и насмешливый взгляд Крёсны. Правда, из деревни с оказией постоянно приходили посылочки то с маслом, то с вяленой рыбкой, то с малиновым или клубничным вареньем. А к каждому празднику в деревню отправлялись деревянные ящички с резиновыми сапогами, с фильдеперсовыми чулками, с вязаными Бабулей носками и кофтами. Раз в год Юшу, привязав ей бант, водили в фотографию на углу бульвара, и потом долго обсуждали снимок. Юша, старательно протерев стальное перышко, подписывала его фиолетовыми чернилами из непроливайки: «Дорогой Крёсны на долгую память». Бабуля ужасалась и осторожно переправляла. «Крёстной». А когда Юша, теперь уже категорически Татьяна, училась в девятом классе, к ним проездом постучались Крёсна с Юзимом. Они ехали в Крым. НОЧЬ, УЛИЦА, ФОНАРЬ, ГУДЗОН

В

декабре в Нью-Йорке темнеет рано. В восемь часов – глубокая ночь. Улицы в этой части города совершенно пусты, но дорога до временного пристанища тщательно изучена, поэтому три квартала от метро Зоя пробегает быстро. Горят фонари, сверкают, переливаясь, украшенные лампочками деревья, влажный ветер беспрепятственно гуляет по городу, шевеля тщательно развешенную иллюминацию и шурша газетами на асфальте. Скоро Рождество. В центре на Манхэттене каток, днём катаются детишки, вечером взрослые, магазины зазывают прохожих на распродажи, звучит музыка, народ весел, озабочен и сыт. Зоя приехала из голодной Москвы – пригласила подруга, уехавшая четыре года назад. У той возникли проблемы в семье и со здоровьем. Поэтому Нью-Йорк у Зои – перевалочная база перед поездкой в городок Буффало, где подруга снимает 334

Проза • Виктория Жукова

маленький домик. Поездка предстоит длительная, ночь в автобусе, и Зоя заранее волнуется. Беда в том, что у неё, совершенно неспособной к языкам, в памяти остались лишь обрывки обиходных французских фраз, которые она истово учила в школе и в институте. Что они означают, она давно забыла и не вспомнит даже под пыткой, но как красив, подлец, музыкален и певуч, и она опять и опять с удовольствием повторяет эти фразы, перекатывая их во рту, как морские камешки. Так что в анамнезе – калека французский, тщательно зашитые в пальто 200 долларов и некоторым образом за тридцать. Обратный билет, дешёвый, выстраданный, она решила оставить в Нью-Йорке, во временном пристанище, предоставленном ей троюродным братом. Он с семьёй давно уехал из Москвы и после многих бесприютных лет осел в Америке, где внезапно преуспел, купил квартиру, несколько машин и начал с гордостью принимать родственников, на день-два заезжавших к нему поглазеть и поахать по поводу его великолепной устроенности. Благодаря московской дружбе, Зоя выпросила себе неделю, чтобы посмотреть на девятое чудо света, адаптироваться и приобрести билет в Буффало. Приют дали, даже кормили, но дальше сама, голубушка, мы не можем с тобой таскаться, работаем, знаешь ли, и не так, шаляйваляй, как вы в своей поганой Москве, а вкалываем в поте лица, поработай как мы – неизвестно, выживешь ли… Зоя растерялась, и попросила показать ей хотя бы дорогу до метро. Не показали. Нарисовали план, сунули ключ и – вперед на самоокупаемости. Было трудно не только правильно войти в метро, но и понять, сколько что стоит, где меняют и куда бросают поменянное. Узнала про квотер, разобралась в схеме подземки и уже к вечеру разглядывала огромную светящуюся рекламу на 6-й авеню. Обратно добралась благополучно, уж больно тщательно запоминала в первый раз дорогу. Через день весьма деловито 335

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

обследовала Центральный парк, старательно шагая по крайней дорожке. Зашла в музей, ура, смогла правильно заплатить за билет, всё осмотрела, настроение поднялось. Днём перехватила в дешёвой закусочной вместе с безработными и бомжами. Побывала на Бродвее, поглядела на театры и поняла, что не понравилось, – бедненько, грязно. Через три дня Зоя осмелела настолько, что, попав на свою станцию, решила, – к брату идти совершенно не хочется и можно погулять по округе. На часах было восемь, народу никого, с Гудзона тянуло сыростью. Район считался белым, а это означало – безопасным, в кукольных домиках обитал средний класс с дисциплинированными детьми и породистыми собаками. Где-то рядом должна была находиться набережная и огромный мост, соединяющий их район с Манхэттеном. Зоя опрометчиво завернула за угол, подумав, что здесь-то она точно не заблудится, и побежала, увлекаемая ветром. Ещё через поворот она покрутила головой, с тревогой разглядывая незнакомые улицы, но успокоила себя тем, что дом, где жил брат, был достаточно высоким, в пять этажей, и найти его будет не сложно. За следующим поворотом показалась набережная, слева гордо парил красавец-мост. В Москве даже на Тверской зажигались теперь не все фонари, а тут ажурный сказочный мост переливался и сверкал. Он был освещён так ярко, что даже издали можно было различить цвета и марки проносящихся машин. В отражающей чёрной спокойной воде терялась городская суета, и он выглядел как величественный подземный дворец неведомого хозяина. Казалось, скоро дворец обязательно всплывёт, и хозяин начнёт свой неторопливый обход. Зоя понимала, что перед ней часть свободного Океана, запертая в бетонные набережные, и ей сделалось страшно, ну как, рассердившись, океан поднимет спящую кудлатую голову и решит освободить от оков своё дитя. Вздох, один только вздох разгневанного чудовища смоет с лица земли этот 336

Проза • Виктория Жукова

город. А пока Манхэттен кокетливо сиял вдали небоскрёбами. Башни-близнецы, предмет гордости брата, украшенные сверху гирляндами красных фонарей, казались ещё более внушительными, чем днём. Зоя подумала, что эти гирлянды ограничивают рост башен, и если их убрать, то каждую ночь они смогут увеличиваться на этаж, стремясь в своём тщеславии дорасти до неба. Замерев, она стояла у парапета, слушая голоса ночного города. Небо было чистым, с яркими крупными звёздами, которые нехотя складывались в незнакомые созвездия. Зоя поёжилась, Гудзон, казалось, признал её своей и щедро делился прохладой. Захотелось в тепло, к каше с изюмом, к чаю и русскоязычным журналам, раскиданным по прихожей. Повернувшись к домам, Зоя вдруг с ужасом поняла, что совершенно не помнит ни названия своей улицы, ни номера дома. Она растерянно стояла, держась рукой за парапет, и понимала, что люди появятся здесь только утром. Повернувшись к воде, Зоя горестно прошептала: «И всё ты, знакомиться ведь пришла, выручай теперь…» Она прикрыла глаза и вдруг явственно увидела обратный адрес на конверте. Крупно выделялось только название улицы – «95 стрит», номер дома был написан так мелко, что Зоя, как ни напрягала свой мысленный взор, разобрать не могла. Что ж, и это замечательно. Порывшись в сумочке, вытащила косметический карандаш и на руке написала – 95 st... Теперь кого-нибудь бы найти. Мимо на бешеной скорости неслись машины, но у Зои даже желания не возникло их притормозить. Она наклонилась и крикнула в темную воду: «Спасибо за улицу». Тут в сознание вклинился какой-то посторонний звук, и повернувшись, она увидела бегущего человека. В шортах, в кроссовках, с повязкой на лбу, он бежал размашисто, сосредоточенно вглядываясь себе под ноги, чтобы не ступить в собачью кучку. Зоя подпрыгнула от неожиданности и кинулась следом с криком: «Мсье, – и по-русски, – подождите». Мужчина нервозно оглянулся и побежал быстрее. Зоя тоже 337

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

увеличила скорость, продолжая кричать. Вчера вечером, решив приодеть родственницу, ей выдали пёструю бархатную длинную юбку. Зоя с сомнением разглядывала это цыганское безобразие, но её уговорили, что здесь, дескать, так ходят. Действительно, днём никто пальцем в неё не тыкал, но Зоя никого в подобном одеянии так и не встретила. Подобрав мешающий длинный подол, Зоя в своих зимних расхлюпанных сапогах большими скачками неслась по набережной, выставив для большей убедительности руку, с написанной на ней улицей. Она понимала, что если мужчину поймать не удастся, придётся ночевать под кустом. Через пять минут бешеной гонки расстояние между ними стало сокращаться. Мужчина сбавил скорость, видимо, поняв безнадёжность своего положения. Ещё через пять минут он остановился, держась за сердце. Зоя тоже притормозила и шла, с трудом переставляя ноги. Вдруг она увидела, что мужчина вытащил из кармана шорт какой-то предмет и протягивает Зое. Он, видимо, принял её за разбойницу и хотел откупиться долларами. Держась за горло, в котором билось из последних сил её несчастное сердце, Зоя протянула руку с надписью и упала на колени – сил больше не было. Рыдая, она вытягивала руку и твердила шёпотом «Мсье, мсье». Мужчина наконец понял, что сидящая на земле женщина совершенно безопасна и что-то от него хочет. Он наклонился и посмотрел на надпись. Обессиленная Зоя твердила «Москва, рю, фрер». Вытащив, как ей показалось, рацию, он просипел в неё какую-то команду. Потом стал ходить вокруг, поднимая руки и тяжело дыша. Вскоре невдалеке бибикнул автомобиль. Выскочивший шофёр уже поднимал Зою и тащил к машине. Брезгливо завернув длинную испачканную юбку, он засунул её на переднее сиденье. На заднее – забрался сам хозяин, и машина тронулась. Зоя продолжала плакать, шофёр, не отрывая взгляда от дороги, влез в бардачок и вытянул оттуда пачку бумажных 338

Проза • Виктория Жукова

платков. Мужчина сзади что-то досадливо рассказывал шофёру. Немного поплутав, Зою подвезли к табличке на углу улицы, и, похлопав по плечу, заставили на неё взглянуть.

– Да, – обрадованно закричала она, – эта улица, спасибо. Слёзы высохли, Зоя заулыбалась и попыталась выйти их машины. Но мужчина снова нажал ей на плечо и заставил сесть. Показался нужный дом. Выйдя из машины, он открыл Зое дверцу и повёл к подъезду. Зоя поняла, что её собираются сдать с рук на руки. Дверь открыл раздражённый брат, но увидев, что она не одна, отступил и заулыбался. Зоя обернулась, поблагодарила своего спасителя, и, деликатно выпростав руку, побежала по коридору в ванную. Вскоре вернулся удивлённый и немного растерянный брат. Дождавшись, когда Зоя почистит юбку и приведёт себя в порядок, недовольно проронил, что машина завтра будет у подъезда в девять, новый знакомый повезёт её осматривать город. На другой день, в субботу, Зоя проснулась в 6 часов и как ни крутилась на надувном матрасе, заснуть больше не смогла. Мучило, что она совершенно не представляет, во что одеться в столь ответственный момент. Высушенную цыганскую юбку она отвергла сразу. Покопавшись в чемодане, вытащила сувенир, привезённый именно для таких неожиданных знакомых. Полюбовавшись ещё раз сдержанной прелестью палеха и затолкав коробочку в расшитый собственноручно мешочек, она натянула строгий джерсовый костюм и туфли, очень надеясь, что долго по улице гулять не придётся. В сумочку положила маникюрные ножницы, на всякий случай, и толстый разговорник, снабжённый объёмным словарём. В девять Зоя тихо выскользнула из сонной квартиры и побежала на улицу. Ей в первый раз в жизни предстояло общение с иностранцем, и она очень нервничала. Спасителя звали Ричард, он был приветлив, немногословен, спортивен, хотя чувствовалось, что он не первой и даже не второй молодости. Растрёпанные 339

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

короткие волосы и полное отсутствие макияжа на фоне старомодного костюма, а также далеко не новых туфель, делали Зою похожей на провинциальную абитуриентку. Но яркие жадные глаза и бьющая через край доброжелательность быстро заставляли забыть о её нелепом облике. Вскоре Ричард и забыл. Остановившись на набережной и вырывая друг у друга разговорник, они пытались беседовать, стараясь узнать побольше о стране другого, кто как живёт и чем дышит. Днём он повёл Зою в ресторан, но тот, хоть и скромный – вызвал новый прилив страха. Зоя и в Москве бывала в них не более трёх раз, а здесь, пугаясь многочисленных приборов, робко попросила стакан воды. Ричард удивлённо посмотрел на неё, потом понял и заказал обоим мясо на вертеле. Затем, медленно приподнимая приборы, принялся есть. Стоящая перед Зоей тарелка источала такой аромат, что не обращая внимания на приличия и искоса взглянув, какими вилками пользуется Ричард, она набросилась на еду и забывшись, уже собирала соус кусочком хлеба. Вечером он пригласил её в театр, но поняв, что ей трудно следить за действием, увёз смотреть рождественскую иллюминацию. На другой день, к вящему неудовольствию брата, встретились снова, и вечером Ричард посадил её на автобус до Буффало. А через неделю Зоя, гуляя с детьми подруги, увидела знакомую длинноногую фигуру... Затем они вместе отправились на Ниагарский водопад, где на смотровой площадке, перекрикивая шум воды, он сделал ей предложение. Переводчиком у них выступал старший сын подруги, девятилетний хулиган, который, услышав такие слова, принялся хохотать, выгибаясь и гримасничая. Зоя ничего не поняла, но вежливо улыбнулась и поправила Ричарду шарф. А он заглядывал ей в лицо и что-то пытался выяснить. Мальчишка пересказал Зое слова Ричарда только перед самым отъездом в Нью-Йорк, и Зоя долго плакала в автобусе, понимая, что может больше 340

Проза • Виктория Жукова

никогда его не увидеть. Всё их знакомство представлялось Зое цепью нелепых случайностей, где сама она выглядела провинциальной дурой, попавшей в богатые гости. А Ричард, вспоминая её беззащитность, её готовность принять помощь, её теплый взгляд, метался по городу в ожидании её приезда. С тех пор минуло почти пятнадцать лет. Зоя выучила язык, живёт недалеко от родственников в огромной квартире, растит своих детей и тщательно следит, чтобы муж вовремя принимал лекарство и не очень уставал. С братом она не видится, тот не может простить благополучия, в котором живёт теперь Зоя. Он обижен на судьбу, считает, что Зоя получила даром то, из-за чего он так много и тяжело работал. Иногда они с мужем вечерами гуляют по набережной, и каждый раз, любуясь мостом и глядя с жалостью на осиротевший после 11 сентября Манхэттен, Зоя шепчет: «Спасибо, Гудзон».

341

Наш вернисаж

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

ИННОКЕНТИЙ БАРАНОВ Исчерпав ресурсы художников нашей Студии, мы направились на поиски авторов для рубрики «Наш вернисаж» в окрестности. Идти пришлось недалеко, у давнего друга, автора нашего альманаха, Павла Френкеля, оказывается есть сын, талантливый и успешный художник Иннокентий Баранов. Его-то мы вам и представляем. Картины Иннокентия покупают, он выставляется, о нём пишут. Его работы находятся в частных коллекциях Билла Клинтона, и автогонщика Михаэля Шумахера. На поставленный ребром вопрос, в каком стиле работает Иннокентий, он ответил: в стиле экспрессионизма. Этот дерзкий стиль не противопоставляется никакому другому, но даёт много пищи для ума и фантазии художнику, а это значит – зрителю скучно не бывает. Тут же, заглянув в источник, прочли: Экспрессионизм – течение в европейском искусстве, получившее развитие примерно в начале 1905 – 1920 годов, характеризующееся тенденцией к выражению эмоциональной характеристики образов (обычно человека или группы людей) или эмоционального состояния самого художника. Но главное, чтобы было на что посмотреть! Экспрессионизм предоставляет нам эту возможность, он разнообразен, широк и глубок. Среди художников много приверженцев 344

Наш вернисаж • Иннокентий Баранов

этого направления, а значит много великолепных картин. У каждого зрителя – свои предпочтения и своя трактовка. Если попытаться определить для себя основные характеристики стиля, то становится понятным и объяснимым, за что его любили художники от Эль-Греко до Гогена и Кандинского. Родина экспрессионизма – Германия и Австрия, но его долго считали спорным и в 40 –х годах, в Германии, он подвергся гонению. Художники же рассеялись по всей Европе.

EXPRESSIO – выражение. Стремление выразить свои чувства и эмоции, как реакцию на события в окружающем мире. «Эмоции являются моим главным катализатором, заставляют меня что-то делать. – говорит о себе художник.

– Где-то что-то увидел, что-то прочитал, что-то тебя тронуло и потом получается картина. Как-то я был в Чили, как раз после землетрясения. Гуляли с другом по Вальпараисо, он мне показывал разрушенные здания, и мы наткнулись на один очень красивый домик, он стоял совершенно целый среди руин. А ночью землетрясение повторилось, и на следующий день этот дом тоже развалился. Поэтому, прилетев домой, я первым делом сел и написал этот домик. И таких историй много, они связаны и с людьми, и просто с настроением». Творчеству Иннокентия присущи все основные черты экспрессионизма: Изменение пропорций, предметов и фигур; Упрощение рисунка; Острые контуры предметов; Эмоциональная глубина: восторг, ужас, негодование, разочарование; Употребление ярких цветов и резких контрастов.

345

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

346

Наш вернисаж • Иннокентий Баранов

Иннокентий родился в Москве в 1974 году. В 1993 – закончил Московское государственное академическое художественное училище памяти 1905 года, отделение графики. Затем окончил Венскую академию и сейчас живёт между Москвой и Берлином. Выставляться начал в 1991 году в Гамбурге, за прошедшие годы прошло 40 выставок в Москве, в Берлине, в Вене, в Цюрихе и т. д. Последние выставки успешного и любимого во многих странах художника Иннокентия Баранова: 2016 - Майами, галерея Parmigiani, персональная выставка живописи « Costa Afuera» Куратор М. Градская 2018 – Берлин, Moabit Culture Factory, групповая выставка “That’s my Work”, куратор A. Platz.

2020 – Москва, участник международной ярмарки искусства «Art Russia». Помимо живописных работ, художник иллюстрирует книги. На его счету уже более десятка, изданных в Австрии, Германии и России. Интересуется карикатурой, создавая пародии на известных политиков и спортсменов ФРГ. Успешно прошли несколько выставок с его карикатурами и шаржами. Одну из них открывал бывший канцлер Германии Герхард Шрёдер, в коллекции которого тоже есть работы художника. А теперь приглашаем вас познакомиться с работами Иннокентия Баранова.

347

«Берлинский

калейдоскоп»

Камни Берлин, 2017 / 70 × 100 / холст, масло

348

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

Тиргартен Берлин, 2013 / 70 × 100 / холст, масло

349

«Берлинский

калейдоскоп»

Венеция Гамбург, 2009 /60 × 90 / холст, масло

350

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

Ультиматум Берлин, 2018 / 100 × 120 / холст, масло

351

«Берлинский

калейдоскоп»

Последний кальвадос перед полётом Берлин, 2013 / 70 × 100 / холст, масло

352

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

Крыши Порто Берлин, 2014 70 × 100 холст, масло

353

«Берлинский

калейдоскоп»

Вечерний вид на Монмартр Берлин, 2013 / 70 × 100 / холст, масло

354

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

Маленькая девочка на рождественской ярмарке Берлин, 2018 / 60 × 80 / холст, масло

355

«Берлинский

калейдоскоп»

О неудобстве выгуливания собак на каблуках Берлин, 2015 / 100 × 80 / холст, масло

356

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

О рябине Берлин, 2017 / 80 × 120 / холст, масло

357

«Берлинский

калейдоскоп»

K. V. R. F. Берлин, 2014 / 100 × 100 / холст, масло

358

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

Берлинский глаз Берлин, 2018 / 80 × 60 / холст, масло

359

«Берлинский

калейдоскоп»

Очень красный дом Берлин, 2017 / 80 × 100 / холст, масло

360

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

Адриатическое море Берлин, 2016 / 80 × 100 / холст, масло

361

«Берлинский

Подсолнухи, одолженные у Вики 70 × 100 / холст, масло

362

калейдоскоп»

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

Надя 2019 год / 50 × 70 / холст, масло

363

«Берлинский

Новая подруга Арлекина Берлин, 2011 / холст, масло

364

калейдоскоп»

№4 • 2021

Наш

вернисаж

• Иннокентий Баранов

Всем спасибо Берлин, 2011 / 70 × 100 / холст, масло

365

Страницы памяти

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

МИХАИЛ РУМЕР-ЗАРАЕВ (1936 -2020)

«Вот если бы только не Август, ни чёртова эта пора», пел Галич. Август каждый раз преподносит нам что-то невыносимо тягостное. Это всегда не просто тревожный месяц, это месяц катастроф, несчастий, и, как подтверждение, – потерь друзей и близких. В этот страшный, безнадёжный год, август отнял у нас нашего товарища, нашего автора Михаила Румера-Зараева. Мы гордимся, что были знакомы с Михаилом, такой масштабной и знаковой фигурой. Москвичом, пережившим все тяготы отъезда, а также начального становления и утверждения себя в Берлине. Он вспоминает: «В конце двадцатого-начале двадцать первого века постсоветское пространство выбросило в Германию двести ты368

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

сяч русскоязычных евреев. Разумеется, слово «выбросило» здесь не передает истоков движения этой эмиграционной волны, Бог знает какой по счёту для России. Конечно же, они уехали сами, скорее вырвались из географического пространства, в котором жили поколениями, приспосабливаясь к разным политическим режимам. Оказавшись в Европе, они и здесь попытались приспособиться к другой реальности, открывая в себе новые внутренние черты, иные духовные потребности. Еврейские общины шли навстречу этому желанию. Одним из проявлений заботы о духовном просвещении новообретённых единоплеменников стал религиозно-философский семинар, который мне довелось вести сначала в рамках Центральной еврейской благотворительной организации Германии, а затем – Еврейской общины Берлина. Немало такого рода просветительских материалов публиковалось на страницах «Еврейской газеты» и «Еврейской панорамы», где я вёл соответствующие разделы. На этих площадках предпринимались попытки ответить на многие интересующие русскоязычную еврейскую аудиторию вопросы. Каковы символы иудейской веры, философия и духовная подоплёка религиозных праздников, что такое каббала, что представляют собой современные религиозные течения иудаизма – на все эти и многие другие вопросы предстояло отвечать на понятном слушателям языке, вместе с тем учитывая их довольно высокий культурный уровень». Кроме просветительской работы, он вёл активную литературную деятельность. Если открыть его книгу об иудаике: «Иудаизм: вера и традиция. Очерки духовного наследия иудаизма» и посмотреть оглавление, то даже по названию глав понимаешь, какой это был мощный эрудированный человек, мыслитель, религиозный деятель.

369

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

I. Два принципа веры; II. Великий труд души. Каббала: учение и фигуры; III. Святые дни. Еврейские праздники: философия и история; IV. Цветущее многообразие. Основные течения современного иудаизма; V. Школа религиозного мышления. Проповедь в иудаизме: вчера и сегодня; VI. Хлеб насущный в Святом городе. Как питались наши предки; VII. Из тьмы веков. Перелистывая страницы Агады; VIII. Был человек в стране Уц. Книга Иова: неисповедимость путей господних; IX. В ожидании золотого века. От мессианизма к религиозному сионизму; X. Еврейско-арабский симбиоз. Столетия связей и противоречий; XI. Неофиты: лидеры, богословы, диссиденты. Вклад евреев в христианскую религиозную философию. Его документальная проза: Одиночество власти; Сошествие в ад; Возвращение на землю; В мире реализованных утопий. Проза: Дети дьявола; Диабет; Пустые небеса. Очерки: • Отец рассказывал… (Заметки из позавчерашнего дня); • Другая жизнь и берег дальний (Литературный дневник); • Девять российских дней Теодора Герцля; • Неутолённое возмездие и запах горячего железа; • Этот пёстрый и странный мир. Из журналистского дневника; 370

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

• Патруль; Как Василий Губарев да Иван Сидоров Генриха Гиммлера поймали; • Anno domini – лето господне; Ярославский дневник; • На стыке трёх миров. Исторический очерк: ислам – иудаизм – христианство; •К онец главы; Ковчег поэзии; Старый песенник в берлинском доме; •Р оссия, которую мы обрели. Что сеяли деды и что пожинают внуки; •Л итература как форма действия. Роман «Исход» – автор и переводчик; •М еч отмщения. Как повесили «архитектора Холокоста»; • « Век двадцатый, век необычайный…» Особенно интересны его выступления на радиостанции «Свобода», а также рецензии. Список написанных им произведений вызывает не просто уважение, а удивление и восхищение его работоспособностью и разносторонностью интересов. Мы недолго сотрудничали с ним и поэтому не знали его приватную жизнь, и не были с ним, когда он уверенно шёл к вершине своей карьеры, поэтому предлагаем тем, кто хочет узнать о нём побольше, самостоятельно прочитать статью в ВИКИПЕДИИ, мы, как и Вы, просто почитатели его таланта и хранители памяти о нём. Казалось, всё успеем: и подготовленный Михаилом материал в 4 номер нашего сборника получим, и вышедший из печати тираж вместе с ним отпразднуем… не успели. Светлая память нашему другу, Михаилу Румеру-Зараеву. От Редакции 371

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

А эти проникновенные строки в память о Михаиле написаны его другом Александром Нежным: ПАМЯТИ МИХАИЛА РУМЕРА Как сквозь сон: длинный коридор обосновавшейся на Чистых прудах «Московской правды», по которому мне навстречу идёт молодой человек с такой светлой, обаятельной улыбкой, что я невольно улыбаюсь ему в ответ. «Миша, говорю я ему. – Старик! Как ты хорошо написал». Он тогда потряс редакцию, опубликовав в двух номерах подряд двойные подвалы, – чего ни до него, ни после в газете не случалось. Это был очерк о целине: «Степь в золоте, небо в алмазах». С той поры – вот уже почти шестьдесят лет – целая жизнь!

– я его прилежный читатель. Только вчера, закрыв последнюю страницу последней его повести «Исчезнувший мир», я думал, какой это своеобразный, сильный, ни на кого не похожий писатель. И как больно было мне от того, что я уже никогда не скажу ему, как прежде: «Миша! Старик! Прекрасно ты написал». Он был трудолюбивый пахарь, с предельной честностью относящийся к главному орудию своего труда – слову. В минувшем году у него вышла книга «Конец утопии», потрясающее повествование о тщете всех попыток научить, а, если надо, заставить человека быть счастливым; в нынешнем году «Дружба народов» в трёх номерах напечатала «Исчезнувший мир»; и должна вскоре выйти ещё одна Мишина книга, которую он уже не возьмёт в руки… Он был проникнут ощущением происходящей с нашим миром метафизической катастрофы – и с добросовестностью летописца, точностью исследователя и состраданием гуманиста повествовал о мучительных поисках смысла под завалами обрушившегося времени. В его «Исчезнувшем мире», повестях «Пустые небеса», «Диабет», в деревенских 372

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

очерках, в пронзительном повествовании о восстании в Варшавском гетто при всей несхожести жанров прочитывается общая всем его произведениям мысль о жестокости, всё более и более заполняющей пространство нашей жизни и зачастую переходящей в зловещий абсурд. Вздох лирического героя «Исчезнувшего мира» – это не только светлая печаль о молодости, не только горестная усмешка над отравляющими жизнь гримасами как советской, так и нынешней действительности, но и отчаянная и дерзновенная попытка проникнуть в некую определяющую всё сущее таинственную область, где скрыты ответы на мучившие его вопросы бытия. От многого знания, которым он обладал, – знания книжного, подчас изумлявшего меня, не последнего, мне кажется, книгочея этого мира; знания, которым он напитывался в поездках по России, по её малым городам и отдалённым сёлам; и того главного знания, которое не даётся книгами и странствиями, но которое Создатель по своей непонятной нам воле сообщает тому или иному человеку ещё до его рождения, – в Мишиной чудесной улыбке с годами залегла глубокая печаль. Мне кажется, он всё на свете понимал – и пытался сказать людям, что надо оставить глупую суету, в которую они превратили свою жизнь, и постараться жить по-другому: честнее, чище и добрее. Он был счастлив в семейной жизни, счастлив в супружестве, счастлив в отцовстве, счастлив в дружбе, которую умел поддерживать неизменным доброжелательным участием в делах близких ему людей. Но вместе с тем, как и всякий истинный художник, он не мог не ощущать своего экзистенциального одиночества, не мог, мне кажется, не ощущать своей заброшенности в этот мир. Когда мы встречались – или домами, или – в последний год – в каком-нибудь берлинском ресторанчике, я иногда ловил себя на мысли, что он здесь и вместе с тем где-то в ином пространстве и в ином времени. Сейчас он окончательно там скрылся.

373

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

МИХАИЛ РУМЕР-ЗАРАЕВ ДРУГАЯ ЖИЗНЬ И БЕРЕГ ДАЛЬНИЙ Литературный дневник Блажен, кому судьба уготовила ровное и непрерывное течение жизни в своей стране, своём городе, своей среде и культуре на протяжении всего отпущенного ему срока бытия. Но в наше глобалистское время, в обстоятельствах бурной российской истории, всё больше становится тех, кому суждены сломы не только семейные, профессиональные, а подчас и географические. Им словно бы удаётся обрести не одну, а две-три жизни. Для миллионов живущих сейчас в Германии русских (не обязательно этнических русских, а по принадлежности к культуре, языку, ментальности) их обитание в этой европейской стране – особая другая жизнь, куда они привнесли своё прошлое и где обрели совсем иное, чем там, где они родились, настоящее. Одни пытаются отрясти прах прошлого со своих ног и скорее стать немцами, другие ощущают себя своего рода мостом между ушедшей жизнью и будущим своих детей. Edem das seine – каждому своё – как с инфернальной философичностью было написано на воротах Бухенвальда. У меня годы жизни в Германии вызвали сложный букет противоречивых чувств, которые отразились в новеллах Литературного дневника.

I. Ностальгия Музыка на вокзале.

В

шесть часов ледяного ноябрьского утра с грудой чемоданов стоим на перроне ганноверского вокзала. Люди обтекают нас, спеша на ранние пригородные поезда, – утренняя невыспавшаяся Европа.

374

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

Жена и сын уходят искать такси, а я остаюсь сторожить чемоданы. Стою, прикрыв глаза, впитывая запахи и голоса вокзального мира – сигаретный дым, сладкую вонь дезодоранта, кашель, шарканье ног, обрывки слов. И вдруг в эту мешанину звуков, сначала чуть слышно, а потом явственнее, пробивается старый российский вальсок. Снится мне, что ли? Но нет, потом идёт «Катюша», потом ещё что-то забытое из репертуара шестидесятых. Лет сорок назад мой друг, ныне уже покойный, опубликовал в «Юности» рассказ «Музыка на вокзале». Парень уезжает в Среднюю Азию, обретая тем самым свою мечту, а его девушка и друг остаются в Москве и мечту свою не обретают. Действие происходит на вокзале, там громко звучит музыка и заглушает последние слова отъезжающего мечтателя. Рассказ был навеян нашими непрерывными отъездами, провожаниями, письмами, романами. Музыка тогда звучала сверху, из репродукторов, громко и настойчиво. Здесь она робко пробивается через вокзальный шум откуда-то из подземного перехода, и, сделав несколько шагов к его устью, я вижу щуплого парня в распахнутой куртке, раздвигающего меха аккордеона. На полу валяется шапка со скудной горстью мелочи. Вот она, музыка моей старости. И потом уже в пространстве новой своей жизни я узнаю, как монополизировали мои российские соотечественники профессию уличного музыканта, как приезжают они на полгода, а то и больше, со своими аккордеонами, гитарами, саксофонами и вливаются в это бродячее племя, узнавая его законы и порядки – в каком городском ведомстве почём покупать разрешение, где можно легально петь, а где нельзя, какие места хлебные, а где почти не подают, не кидают монету в открытый футляр от инструмента или в пластиковый стаканчик, с которым ты обходишь пассажиров. И звучит, звучит в берлинском метро, в мюнхенской подземке, под вокзальными сводами разных городов или на уличных перекрестках «Смуглянка-молдаванка» или «Школьный вальс».

375

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Старый песенник.

Н

о не только на улице это поётся. Знаю одну берлинскую компанию «из наших», которая, собираясь в застолье, поёт под гитару старые советские песни. Если б сказали этим людям – журналисту, телеоператору, переводчику, ученому – в их прежнем московском бытии, что когда-нибудь они будут вот так вот хором после рюмки распевать «песни советских композиторов» – ни за что не поверили бы. Они всегда были люди компанейские, открытые для общения, и уж о чём только не переговорено было на московских кухнях – о политике и литературе, о том, когда она – эта самая Софья Власьевна – отправится в тартарары и какое ж тогда счастливое время наступит, о Солженицыне и Пастернаке, и самиздатом обменивались «на одну ночь», и рюмки осушались не как теперь – по одной, символически, – а куда больше, но чтоб хором петь «Где ж вы, где ж вы, где ж вы очи карие…» Люди российские конечно же пели на праздники, на народных гулянках, в деревнях, в городских дворах, допьяна напившись, разинув слюнявые рты, «Шумел камыш…» Только не эти. Этим-то – с какой стати петь. Окуджаву послушать, Галича – другое дело. Но – «Что ты Вася приуныл, голову повесил...» Это невероятно. Вероятно, очень даже вероятно. Открываю книжку, случайно попавшую в мой берлинский дом, – «Русские советские песни», Москва, 1952 год – и прямо уносит вальсовая волна – «С берёз неслышен невесом, слетает жёлтый лист. Старинный вальс «Осенний сон» играет гармонист». А другое – «Как-то утром на рассвете заглянул в соседний сад. Там смуглянка-молдаванка собирала виноград…» Сидим компанией, все на седьмом десятке. Какие тебе смуглянки-молдаванки. Жёны рядом, с которыми жизнь прожита, но боже мой, как зажигает, как заводит, с каким молодым задором и молодой пленительностью это поётся: «Я смущённый 376

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

и влюблённый пред тобой». Как живёт в человеке до самого смертного часа память о первой любви, и как сердечным сжатием откликается в мелодии – «Я влюблённый пред тобой». А «Эх, дороги…» – просто гениальная, на мой взгляд, самая совершенная русская песня, которую я когда-либо слышал. Мелодия А. Новикова, словно облагородившая и гармонизировавшая заунывность народных похоронных плачей, вобравшая в себя печаль и муку расставания с миром, прекрасным даже в трагедии войны. И вместе с тем чувство непрерывности существования: «А дорога дальше мчится, пылится, клубится. А кругом земля дымится, чужая земля». В чём сила воздействия этих простых слов: «Выстрел грянет, ворон кружит. Твой дружок в бурьяне неживой лежит». «Неживой», не мёртвый, а именно неживой, так и надо было сказать. И что же всё-таки заложено в человеке, если Лев Ошанин, этот советский конформист, славивший Сталина, партию, написавший «Гимн демократической молодёжи», мог написать такое? Многое ему простится за слова этой песни. Напомню, что книга издана в 52-ом, и стало быть, всё это песни сталинского времени, наполненного войнами, террором, голодом, страхом. Но ничего этого как бы не было в советской песенной культуре. Была, конечно, война. Гремел грозный призыв «Вставай страна огромная», тосковал солдат по дому («Горит свечи огарочек...»), звучали марши, любовные романсы – люди страдали, тосковали, любили, ненавидели и умирали. Но печаль была мудра, ненависть заострена на враге, любовь освящена высоким чувством семьи, и вся грязь, кровь, всё низменное страшное, что свойственно всякой войне, оказывалось за бортом песенного корабля, вне поля видения и мышления поэтов и композиторов. А другие проявления жизни – и сельской, и городской, – те вообще были напоены таким романтическим настоем, такой радостью бытия, что мелодии просто улетали в солнечную синеву, растворяясь в прекрасном Едином. «Весны своей огни навеки 377

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

в душе сохрани. Пускай они светятся, если вдруг встретятся облачные дни». Мы словно знать не знаем и помнить не хотим тягостную, а подчас трагическую реальность времени, в котором жили всю предшествовавшую переезду жизнь и теперь вот откликаемся на эти романтические тексты, на звучащие в нашей душе мелодии, с таким упоением поём их в нашей германской глухомани… Ни одно последующее поколение в российской истории не понимает, как могло существовать предыдущее, как оно вообще выжило и сохранило себя. Перелистывая газеты тридцатых годов с их людоедскими лозунгами типа «Раздавить гадину!» то есть уничтожить тех, кого ещё вчера те же газеты называли вождями, я спрашивал отца – журналиста тех лет: «Как можно было работать и вообще жить в такой атмосфере?» Но и молодые коллеги, нынешние наши современники спрашивают меня, начавшего свою профессиональную жизнь в шестидесятые годы: «Как можно было работать в ту эпоху всеобщего тоталитаризма?» Не забудем: и в тридцатые, и в шестидесятые годы, при всей противоестественности политического строя, люди работали, жили, любили, воспитывали детей. И как бы ни тягостна была жизнь страны, отдельное человеческое существование теперь представляется проникнутым многим светлым и радостным, о котором мы храним воспоминания. Эти воспоминания, воплощённые в мелодиях, в словах, пусть и нехитрых, но живых, народных, сейчас трогают наши души. Ностальгия по прошлому может существовать, как бы ни ужасно было это прошлое в общественном смысле. В личном плане оно всё равно освещается светом жизни. Дописал эти строки, включил русское телевидение, а там поет-разливается под руководством тогдашнего министра культуры Швыдкого конкурс «Песня XX века». Та же ностальгия. Только во всероссийском масштабе. Но нас ведь и не отделишь от метрополии. Мы часть той культуры, той советской цивилизации. И память одна, общая, и песни.

378

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

В поисках Кондафорда.

В

Ганновере мы жили как в деревне. Городская окраина – зелено, тихо, пустынно. Оторвавшись от рукописи, сижу на балконе с каким-нибудь старым зачитанным романом для отдохновения души. Однажды попался «Конец главы» Голсуорси. Голсуорси в пятидесятые был кумиром московских интеллигентных домов. Все запоем читали «Сагу о Форсайтах». «Конец главы» – продолжение «Саги» – я купил по случаю в конце семидесятых в каком-то деревенском магазине на пути из Себежа в Псков и сам удивился той поглощённости, с которой стал читать в междугородном автобусе. Замок Кондафорд, его обитатели – провинциальные английские аристократы, чувствующие себя неотделимыми от примыкающей к поместью деревни, девушка Динни с васильковыми глазами, конфликты из-за нарушения супружеской верности, из-за перехода в ислам под дулом пистолета (вынужденная смена религии – бесчестье для англичанина). Старая добрая Англия, которую автор нежно любит и которая в его изображении, в сущности, не изменилась ни с диккенсовских, ни с викторианских времён. Я так проникся этой жизнью столь бесконечно далёкой от нашего жестокого и грязного существования, что в сцене, когда благородный священник обещает умирающей девочке кино на том свете, заплакал. Я не плакал, когда у меня на руках умирал мой собственный отец, проживший жизнь полную таких ужасов, которые герои Голсуорси даже вообразить не могли. А тут, когда священник, держа холодеющую руку ребёнка, подумал: «Ну, а теперь, Господи, если ты существуешь, покажи ей кино!» почувствовал, что у меня текут слёзы. Перечитывая эту книгу на балконе в Ганновере, я задумался о том, чем же меня привлекает этот слабый сентиментальный роман? Конец родовых дворянских гнёзд –это ведь и бунинский сюжет.

379

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

«Скажи поклоны князю и княжне...» И Толстой в своей Ясной Поляне, и Бунин, выросший в елецком поместье отца, знали деревню великолепно и, как хозяева Кондафорда, чувствовали себя неотделимыми от неё. Но в рассказах Бунина появляются страшные, необычайно выпукло изображённые люмпенизированные мужики, которые в своём бессмысленном и беспощадном бунте вышибли последних обитателей этих российских кондафордов из страны, пустив их скитаться по свету. Голсуорси между тем даже и не думает изображать кондафордских селян, они просто фон, как предметы мебели в замке. Они не нужны ему, не интересны. Рабочие, фермеры – фоновые фигуры у Диккенса. Ни судеб, ни тонкости чувств им не приписывается. Это ж у нас так колоритны Платоны Каратаевы да Захары Воробьевы. Они действующие лица Истории, превратившей страну в плавильный котел, сорвавшей с места людей разного звания, лишившей их корней, среды, воспоминаний, постоянного места обитания. В семидесятые годы у нас в редакции аграрной газеты стали давать садовые участки в Подмосковье. И как же эти крестьянские дети, которых немало носило по России, по её областным и районным весям, ухватились за землю, с какой страстью стали обустраивать её, строить дома, с каким наслаждением жили там, пахали и сеяли, даже умерших стариков хоронили на близлежащем деревенском кладбище – пустить бы корни, осесть, зацепиться за якорь своего миниатюрного Кондафорда. Я тоже взял участок, и дом построил, но не пахал, не сеял, а просто отдыхал, писал там иногда, за что и было мне от сослуживцев прозвище добродушно-презрительное – «дачник». Они полагали, что природа у меня другая – еврейская. А всякий еврей – вечный жид. Что их скитания в сравнении с моими! Они на протяжении одного-двух поколений перебрались из русской деревни в город, испытав шукшинский слом сознания. Мой же род каждые полвека меняет не просто города и страны – культуру, цивилизацию. После нескольких 380

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

лет германской жизни приехал в Москву. От дома, где прожил последние тридцать лет, остались одни стены. Вся начинка выбита, говорят, будет здесь престижное – не чета нашему прежнему – жильё. В пустых бойницах окон третьего этажа виднелось пятно уцелевшей штукатурки с клочком зелёных обоев. Там была комната сына. Влекомый ностальгическим комплексом, поехал на восточную окраину города, где родился и прожил первые двадцать лет жизни. Дом, построенный в двадцатые годы и казавшийся тогда со своими четырьмя этажами огромным, стоит. Притулился в тени блочно-панельных гигантов. Еле-еле отыскал свою школу. Все перепланировано, перестроено, кажется, и улиц моего детства нет. Все заплыло, заволокло водой времени. Где мой Кондафорд? Ау! Не замок – дом, улица, страна? Где мне бросать якорь, ждать внуков? Здесь, в Ганновере, на Гофман фон Фаллерслебенштрассе, где так мирно сидится на балконе со старым романом в руках? Между прочим, этот самый Гофман фон Фаллерслебен – романтический поэт девятнадцатого века – некогда написал германский гимн «Дойчланд, дойчланд юбер аллес!»

– «Германия, Германия, превыше всего!»

II. Мы в Германии. Общежитие имени экономиста Карла Маркса.

П

олучив постоянный вид на жительство, мы были обязаны пройти полугодовые языковые курсы. Наши курсы назывались «Inlingua». И всё здесь было по-немецки основательно и благонамеренно – от выбитой на здании надписи «Verein fur Forbildung», что можно перевести как «общество повышения квалификации», до портретов президентов ферайна, начиная с самого первого – из девятнадцатого века – с горделивой осанкой, закрученными усами и стоячим 381

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

воротничком. Но в нашей классной комнате плещется век нынешний. Кого только нет среди 24-х человек, заполнивших класс! Немцы из Казахстана, Узбекистана и Сибири, евреи c Украины, Москвы и Петербурга, курды из Ирака, персы из Ирана, азербайджанцы из Баку. Все вместе мы зубрим немецкие глаголы, болтаем на причудливой языковой смеси на переменках, пьём вино на совместных застольях, поочередно устраиваемых в дни рождения здесь же, в классной комнате за сдвинутыми столами. Это временное интернациональное сообщество подвигло меня по ассоциации с ильфовским общежитием имени монаха Бертольда Шварца на название – общежитие имени экономиста Карла Маркса. Месяц в этом общежитии идет за месяцем. Меняются громкоголосые фрау, преподающие нам языковую премудрость, взвивается вверх на вертикальных рельсах исписанная мелом доска. Мы погружаемся в жизнь то герра Флика, который застал свою жену целующейся с его деловым партнёром, то герра Беккера, который торгует обувью, в полдень обедает, а вечером добродетельно сидит у телевизора. Мы с муками разбираем заметки в ганноверской «Вечёрке», радостно сообщающей о наступившей жаре и купанье на Машзее. Мы дремлем, когда на уроке скучно, и бродим в обеденный перерыв по тенистым аллеям огромного парка, заселённого нашими соотечественниками, жующими, острящими и грустящими на скамейках под сенью старых развесистых деревьев. Мы пытаемся понять и освоить мир, в который попали. Иностранцев в стране около 8 миллионов. Более двух миллионов турок, миллион выходцев из Югославии, ещё миллион – из различных европейских стран. Сюда не входят русские немцы, которые иностранцами, естественно, не считаются, но тоже проходят процесс интеграции, несут русский язык и культуру. Их – более двух миллионов. Выходит, что у каждого десятого жителя Германии родной язык ненемецкий. Гитлер с его мечтой о расово чистой Германии в гробу перевернулся бы, если 382

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

бы увидел улицы немецких городов, заполненные смуглыми, чёрными, жёлтыми людьми. И именно они, эти смуглые люди, восстанавливали разорённую войной страну, создавая базу для «экономического чуда». В середине пятидесятых годов ФРГ заключала договоры о наборе неквалифицированной рабочей силы с Италией, Испанией, Грецией, а затем, когда трудовые ресурсы этих стран исчерпались, – с Турцией, Марокко, Тунисом. Молодые немцы учились в университетах, становясь учителями, врачами, учёными, старики уходили на пенсию, а «чёрную работу» делали «чёрные». И всё труднее становилось отправлять их после истечения договора домой, все чаще они пользовались всевозможными ухищрениями, лазейками в законах, чтобы остаться в сытой благоденствующей стране, превращая её общество в мультикультурное – «мультикульти». Эта мультикультурность ощущается и в нашем «общежитии» в характерах его обитателей, в их реакции на предлагаемые на занятиях тесты. Вот, скажем, такое упражнение. Картинка 1. Человек читает газету. Собака лает на дверь. Картинка 2. Человек идёт к двери. Собака лает. Картинка 3. За дверью никого. Задание: придумайте, что может быть на картинке 4, которой нет. Харьковчанин Захар придумывает: человек возвращается, а собака сидит в кресле и читает газету. Перс Мухаммед, инженер из Тегерана, возмущается. Человек есть человек, а животное есть животное. Нельзя так фантазировать. Он человек строгих правил, чётких представлений о жизни, где каждый занимает своё место. Или обсуждаем текст об эмансипации. Мужчина остался без работы, ведет хозяйство, а жена работает – ситуация в Германии нередкая. Наша преподавательница Клаудиа – молодая немка с аристократической фамилией с приставкой фон – говорит об уравнении прав, о том, что у неё муж всё делает по дому. Перс сказал, что не может понять, как это женщина не хочет готовить. Это не укладывается в его сознании. Кстати о готовке. Чтобы оживить занятие Клаудиа предложила 383

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

написать на доске рецепт приготовления украинского борща. Как встрепенулись все, как оживились! Со страстью обсуждали, какое мясо класть. Захар утверждал, что обязательно куриное: настоящий украинский борщ только с курицей. Ему ли, харьковчанину, не знать? Эмма настаивала на говядине и чтоб обязательно с косточкой. У них в Казахстане делали только так. Её поддержали. И пошло – капуста, паприка, красная свекла… Про чесночок, про чесночок не забудьте, – стонал упитанный часовщик из Петербурга. – Редиска нужна, – утверждал администратор бакинского ресторана Физули. – Зачем тебе редиска? – Рядом положить. – Эх, зря об еде, – вздыхал бакинец Адам, не дурак выпить и закусить. – И так есть хочется. – А под конец наставительно вставил в общий ор. – Чтоб мясо обязательно жирное было. Все записали, затихли, устали, успокоились. И только отдельными вспышками слышалось: «Кетчуп бы туда». И уже под занавес Клаудиа, писавшая всё это с материнской иронией, когда ей сказали, что перед едой надо обязательно положить в борщ сметану – «шмант», сладострастно зажмурилась и повторила: «Шмант, йа». Но не только кулинарные барьеры и пристрастия разделяли нас. Как-то Клаудиа увидела на моём столе русский журнал с изображением Ленина в мавзолее. Она оживилась и стала спрашивать, что мы думаем о том, лежать ли ему там? Видимо, и до неё дошли отголоски спора, который был популярен в то время. Вся русскоязычная часть класса возбудилась: кричали, перебивали друг друга – надо выносить мумию из мавзолея, не надо выносить, где хоронить… Крик продолжался довольно долго, пока курд Ахмед не спросил: «А кто такой Ленин?» В классе наступила тишина. И в этой тишине раздался голос перса Мухаммеда: «Мы десять минут обсуждаем, где лежать Ленину. А где он лежит и кто он такой?» Взрыв хохота. «Не знаешь и лучше тебе не знать», – кричали русские. На перемене Мухаммед расспрашивал меня о Ленине – когда он жил, можно ли его 384

Страницы памяти • Михаил Румер-Зараев

сравнивать с Гитлером или с Хомейни? На другой перемене разговорился с пожилым татарином, много лет проработавшим в Средней Азии на урановых рудниках и приехавшим сюда вместе с женой – русской немкой. Я упомянул о ельцинских реформах, и он вдруг вспыхнул: «Да что вы мне говорите… Россия была ядерной державой, а сейчас что? Президент, который расстреливал из танков парламент… Что вспоминать об очередях за колбасой! А сейчас лучше?» Махнул рукой, отошёл. И такая была в его голосе надсадная ярость, такая тоска по загубленной жизни, по несвершившемуся покою на старости лет, такое неприятие всего того, что бросило его доживать жизнь на чужбине, которая хоть и сытая, и спокойная, а всё – чужбина, что жутко стало. Где они все эти люди, с которыми я провёл полгода в школьном здании на тихой улице с императорским династическим названием Гогенцоллернштрассе? Кто поучился ещё на профессиональных курсах и, получив новую специальность, работает, кто устроился по старой профессии. Старики сидят с внуками, которые, став полноценными немцами, и знать не хотят о российском прошлом их дедов, о том, как они там жили в далёкой диковинной стране, и как приезжали обживаться в Германию. Что ж, и нам, и внукам – каждому своё. Истории успеха. Повторю: где они все эти люди? Как складываются судьбы моих соотечественников, прибывших в лоно Германии не в старости (с этими всё понятно – пенсия, если ты немец, социальное пособие, оплаченное жилье, бесплатная медицинская страховка – если еврей), а в трудоспособном возрасте – молодом ли, зрелом ли? Ох, много по этому поводу по русской Германии всяких историй, легенд, соображений ходит. Я же по своему довольно многочисленному окружению, по многолетнему редактированию русскоязычной газеты, дающему широкое поле общения, полагаю так: кто действительно хочет работать, обязательно найдёт себе применение, а по своей старой профессии или освоив новую 385

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

– это уж вопрос другой. Как происходит обретение работы в чужой стране, каких усилий и какой целеустремлённости требует – тема особая, и я столкнулся с ней несколько лет назад, когда мне предложили составить и отредактировать сборник историй успеха под названием «Мы в Германии». В нём было сорок биографических рассказов выходцев из постсоветского пространства, которые, как предполагалось, с достаточной мерой искренности рассказали, как они нашли в Германии способ существования, какие препоны прошли на пути к этой цели. Некоторые из них писали о себе сами, другие открывали душу «беседчикам», одним из которых был и я. Врачи и инженеры, ремесленники и предприниматели, музыканты и компьютерщики – сорок автопортретов. Я перелистываю страницы сборника, всматриваюсь в фотоснимки его героев, многих из которых я знаю, и словно бы вхожу в жизнь каждого из них, наполненную поисками и надеждами, разочарованиями и всплесками энергии...

386

Литературная студия «Мир слова»

СОДЕРЖАНИЕ: От редакции ............................................................................... 3 Проза и поэзия Борис Замятин ........................................................................... 6 Яков Раскин ............................................................................. 21 Павел Френкель . ..................................................................... 39 Анна Цаяк ................................................................................ 55 Светлана Сокольская .............................................................. 72 Литературная гостиная Владимир Кремер ................................................................... 92 Александр Нежный . ............................................................. 100 Проза, поэзия поэтические переводы Феликс Фельдман ................................................................. 114 Елена Колтунова ................................................................... 132 Анна Сохрина ........................................................................ 148 Татьяна Устинская . ............................................................... 168 Александра Лебедева . .......................................................... 174 Вера Фёдорова . ..................................................................... 191 387

«Берлинский калейдоскоп» №4 • 2021

Почётный гость Вадим Фадин ......................................................................... 210 Проза и поэзия Наталия Аринштейн ............................................................. 232 Станислав Львович ............................................................... 253 Александр Витзон ................................................................. 270 Ирина Винклер . .................................................................... 288 Бронислава Фурманова . ....................................................... 304 Виктория Жукова .................................................................. 324 Наш вернисаж Иннокентий Баранов . ........................................................... 344 Страницы памяти Михаил Румер ..................................................................... 368

388

Анна Цаяк Доктор филологии, поэтесса, прозаик, член Международной ассоциации писателей и публицистов.

2018

2018 б е р л и н с калейдоскоп к и N.1 й поЭЗиЯ

. проЗа . пУблиЦисТика

Эль Лисицкий. Дизайн, 1922 год.

БЕРЛИНСКИЙ КАЛЕЙДОСКОП

№3

2020

№2

Б Е РЛ И Н С К И КАЛЕЙДОСКОП

Эта книга создана людьми, которых вы видите на фотографии. Она создана их чувствами, литературным даром, их большим, нередко драматичным, жизненным опытом и сильным желанием поделиться увиденным и пережитым с читателем. Авторы – достойные, состоявшиеся люди, им есть что рассказать. Читая эти страницы, вы пройдёте дорогами их литературных героев, а зачастую и их собственными, многое прочувствуете, многое узнаете. Сборник многопланов, в нём немало тем и жанров: от жёстких военных рассказов – до светлых детских стихов, от щемящей лирики – до смешных житейских историй. В нём множество литературных красок, поэтому зачастую интересно не только о чём написано, но и как: вы сможете заметить яркость образов и красоту языка. Эмоциональная поэтическая лирика, и сдержанно-драматическая проза – ждут здесь своего читателя. А ещё лучше – постоянного читателя: ведь «Берлинский калейдоскоп» будет выходить регулярно...

берлинский калейдоскоп

N.1

2019

2019 Б Е Р Л И Н С КАЛЕЙДОСКОП И №2 Й ПОЭЗИЯ . ПРОЗА . ПУБЛИЦИСТИКА

2020 Б Е Р Л И Н С КАЛЕЙДОСКОП И №3 Й ПОЭЗИЯ . ПРОЗА . ПУБЛИЦИСТИКА

БЕРЛИНСКИЙ КАЛЕЙДОСКОП

№4

2021

Б Е Р Л И Н С КАЛЕЙДОСКОП И №4 Й

2021

по Э З и Я . про З а . п У бли Ц ис Т ика