Открытый Город №3 by Zabutyrin Anton

Эпиграф

1 #1 [3] 2008

«Самое ужасное, в сотый, в тысячный раз думал он, переламываясь в поясе (сейчас они вращали корпусом, В свое время мы столкнулись с тем, насколько разная держа руки на бедрах, память о прошлом у нас, даже тех, кто родился в одной – считалось полезным стране, на месте которой до сих пор продолжают появ- для спины), самое ужасляться новые государства. Иногда очень сложно понять, ное, что все это может что мы говорим об одних и тех же событиях. А иногда, оказаться правдой. если присмотреться, становится видно, что наше про- Если партия может зашлое меняется и сегодня, что каждый день пустить руку в прошлое мы можем воспринимать его по-разному. И и сказать о том или от того, как мы относимся к этому явлению ином событии, что его «подвижной памяти» и тем людям, которые никогда не было, – это смотрят на историю иначе, чем мы, зависит пострашнее, чем пытка очень многое. Мы убеждены, что принятие или смерть. <...> «Кто ответственности за то, что было в прошлом, управляет прошлым, помогает более свободно выбирать то, что – гласит партийный лозунг, – тот управляет будет с нами завтра. Особенно сложно, оглядываясь назад, будущим; кто управляет не закрывать глаза на трагедии, произошед- настоящим, тот управляшие в тоталитарных государствах, оставив- ет прошлым». ших после себя множество жертв и нерасДжордж Оруэлл. «1984» крытых преступлений. Мы ищем тех, кто так же, как и мы, осознает себя переносчиками «вируса памяти» – хранителями ее и для себя, и для других. В журнале авторы из разных стран рассказали о различных действиях по сопротивлению забвению, чтобы у каждого из вас была возможность к ним присоединиться (или придумать собственные). Готовя номер, мы задавались вопросами: ЧТО ИМЕННО мы помним о прошедшем столетии – историю побед, поражений, сопротивления, инакомыслия, открытий, катастроф... – и ПОЧЕМУ что-то мы помним вплоть до деталей, а целые пласты былого предаются забвению? КАК мы храним свое прошлое – дома в семьях, в школе, в стране, в мире?.. Как нам примириться с тем, что другие люди хранят ДРУГУЮ историю и у них совсем ДРУГАЯ ПАМЯТЬ? ЧТО люди нашего поколения расскажут нынешним 10-летним ребятам, которые уже не смогут познакомиться с теми, кто пережил репрессии XX века, и которые о многом не узнают из учебников?

ÏÎÁÅÄÀ È ÏÎÊÀßÍÈÅ Андрей Юров

Ис тория ничему не учит, а только наказывает за незнание ее уроков. Василий К лючевский, русский историк

#1 [3] 2008

ся Европа празднует победу над фашизмом (точнее – над нацистской Германией) 8-го мая. Мы – 9-го. И это, наверное, правильно (ибо – все символы имеют смысл, и дело не во временной разнице между Берлином и Москвой на момент подписания Акта). Победа – это не капитуляция армии противника, а первый день МИРА, первый день БЕЗ ВОЙНЫ. Наверное, для стран Восточной Европы и СНГ эта война была такой страшной, что (по традиции, принятой от СССР) для нас важно не поражение нацистского государства, а торжество мира. В 2004 году международное Молодежное Правозащитное Движение (МПД) провело большую международную акцию «День победы над фашизмом, над войной, над насилием». И в 2005 году тоже прошло несколько международных, межрегиональных и локальных акций (например, кампания «Воронеж – город-Герой!»), но значительно более скромных. Наверное, потому, что 60-летие Победы стало таким пышным, «официозным» праздником, что гражданские организации терялись в ногах у монстров (пардон, гигантов!). Но фоном празднования стала любопытная (и неприятная) примета времени – возвращение Сталина в круг почитаемых и достойных исторических персон. Вообще, когда в нашей стране начинают вытаскивать и обновлять прах (труп?) тирана, это всегда настораживает. И ужасает. Как будто не было миллионов, погибших от голода в 1930-е, расстрелянных и посаженных с 1930-х по 1950-е, невинных и бессмысленных жертв первых лет войны. Неужели нельзя отделить победу над ужасным злом от прославления другого зла? Нельзя. Нельзя, потому что были Нюрнбергский и Токийский процессы. И не было другого три-

бунала, который бы тоже – пусть и морально – осудил бы и союзников (какие ужасные вещи я говорю!), по тем же статьям: – преступления против мира (здесь можно было бы говорить о Мюнхенских соглашениях или «Пакте Молотова–Риббентропа», но эти преступления, согласно международному гуманитарному праву, кажется, имеют срок давности); – военные преступления (бомбардировки гражданских объектов и массовое уничтожение мирных жителей – как при налетах на Дрезден западных союзников и массовых бомбардировках других городов и западными союзниками, и СССР); – преступления против человечности (ядерные взрывы над двумя мирными японскими городами; были ли такие преступления у СССР – вопрос, будем надеяться, что нет). Но это все – о войне. О том, что настоящая история не дописана и что необходима правовая оценка действий не только «фашистских армий зла», но и «союзных армий добра», если и они совершали преступления (коль скоро мы и вправду хотим победить зло, а не своего военного противника! – и восстановить справедливость). Но самое главное – не было другого процесса. Казалось бы, все это уже в прошлом. Ан – нет… И именно сейчас начинаешь отчетливо понимать, что все-таки нужен Международный Трибунал над Сталинским режимом. Потому что он, этот режим, так никем и не осужден (кроме «внутрипартийных» решений XX и XXII съездов КПСС, которые ведь можно и отменить,.. да и правовая сила этих актов сомнительна). И поэтому, например, шествия с портретами Гитлера и пропаганда нацизма – не только неприлич-

ны, но противозаконны (почти во всей Европе), а демонстрации с портретами Сталина и прославление сталинского режима и необходимости репрессий в интересах «государства» (и тогда, и сейчас!) – не только «приличны», но и совершенно законны. Такой Трибунал должен быть международным НЕ как Нюрнбергский, а как трибунал, созданный по инициативе нескольких стран – стран бывшего СССР и еще, возможно, соседей (например, Польши, пережившей Катынскую трагедию). Есть ли законы ТОГО ВРЕМЕНИ, по которым можно сейчас осудить Сталина, его главных соратников и его режим? Можно ли для этого использовать довоенные Конституции СССР (в том числе, и «гуманную», образца 1937 года)? Можно ли использовать хоть один международный договор (ведь еще не было Устава ООН и Всеобщей Декларации Прав Человека, провозгласивших, что Права Человека – это НЕ только внутреннее дело самих государств!)? Наверное, нужно создать рабочую группу такого проекта и начать работать. Подчеркнем, что мы считаем необходимым осуждение именно «Сталинистского режима» (а вовсе не идеологий марксизма, социализма или коммунизма!). Несмотря на всю спорность и противоречивость большевистского режима, его легитимности, его перегибов, всех ужасов гражданской войны, – это вопрос, который уже невозможно решать, не внеся раскол в общество (и в России, и во всем мире) или не начав осуждать и царский режим «дома Романовых» – и так вплоть до X-го века, – здесь возможно лишь добровольное покаяние (за своих предков) и примирение. А вот режим, жертвы и свидетели (и палачи) которого еще

живы(!), режим, создавший многомиллионный ГУЛАГ, установивший атмосферу страха, террора, бесправия для миллионов и десятков миллионов людей, переселивший и частично погубивший целые народы, породивший многие современные проблемы и еще не остывшую ненависть и жажду восстановить справедливость, – вот этот режим (с конца 20-х – начала 30-х и до начала 1950-х) должен быть осужден. Трибуналом. Даже если не удастся собрать межгосударственный международный трибунал, придется создавать международный гражданский трибунал. Заслушать свидетельства. Даже обеспечить защиту. И вынести вердикт сталинскому режиму, в том числе – по-

зволившему погибнуть миллионам солдат и офицеров в первые месяцы Великой отечественной войны. А еще – нужно ПОКАЯНИЕ. И тогда, быть может, народы Польши и стран Балтии начнут относиться к нам по-другому (ведь нам важно отношение именно народов, а не правительств). А то, что и им самим нужно покаяние (например, все-таки осудить собственных ССовцев) – это уже их дело. И Бог им судья. А наше покаяние – это наше дело. И здесь НАМ Бог судья. А жалко, что по ТВ давно не показывали фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Очень современный фильм (снят в середине 1980-х), просто даже удивительно, почти как «Убить дракона» Марка Захарова. Может, потому и не по-

казывают? Или мы сами не хотим смотреть – тяжело? 2005 от редактора Текст «Победа и покаяние» Андрея Юрова был написан в преддверии празднования 60-летия победы во Второй мировой войне. Это время было наэлектризовано милитаризмом. Поэтому в тот момент показалось важным выразить и альтернативный взгляд – говорить о мире, о памяти, о цене победы, о недопустимости оправдания победой преступного режима, погубившего миллионы людей. А также пригласить молодых людей к дискуссии о Трибунале и начать Кампанию «Антисталинизм» (www.anti-stalinism.hrworld.ru).

ïàìÿòü î ñòàëèíèçìå (Выст упление на международной конференции «История сталинизма. Итоги и проблемы изучения» 5 декабря 2008, Москва) Арсений Рогинский роблемы, связанные с памятью о сталинизме в сегодняшней России, болезненны и остры. На прилавках масса просталинской литературы: художественной, публицистической, квазиисторической. В социологических опросах Сталин неизменно в первой тройке «самых выдающихся деятелей всех времен». В оправдательном духе интерпретируется сталинская политика в новых учебниках истории для школы. А рядом – безусловные достижения историков и архивистов, сотни посвященных сталинизму фундаментальных томов документов, научных статей и монографий. Но они если и оказывают влияние на массовое сознание, то слишком слабое. Причины тому – и в недостатке практических механизмов такого влияния, и в исторической политике последних лет. Но более всего – в особенностях нынешнего состояния нашей национальной исторической памяти о сталинизме. Что я понимаю здесь под исторической памятью и что понимаю под сталинизмом? Историческая память – это ретроспективная форма коллективного сознания, формирующая коллективную идентичность в ее отношении к значимому для этой идентичности прошлому. Она работает с прошлым, реальным или мнимым, как с материалом: отбирает факты и соответствующим образом их систематизирует, выстраивая из них то, что она готова представить как генеалогию этой идентичности.

Сталинизм – это система государственного управления, совокупность специфических политических практик сталинского руководства. На всем своем протяжении эта система, во многом эволюционировавшая, сохраняла ряд характерных черт. Но наиболее специфическая характеристика сталинизма, его родовая черта (возникшая с самого начала большевистского правления и со смертью Сталина не исчезнувшая) – это террор как универсальный инструмент решения любых политических и социальных задач. Именно государственное насилие, террор обеспечивали и возможность централизации управления, и разрыв горизонтальных связей, и высокую вертикальную мобильность, и жесткость внедрения идеологии при легкости ее модификации, и большую армию субъектов рабского труда… Отсюда память о сталинизме – это прежде всего память о государственном терроре как о системообразующем факторе эпохи, а также о его связи с разнообразными процессами и событиями того времени. Но такова ли память о сталинизме в современной России? Скажу несколько слов о ключевых свойствах этой сегодняшней памяти. Первое: память о сталинизме в России – это почти всегда память о жертвах. О жертвах, но не о преступлении. В качестве памяти о преступлении она не отрефлексирована, на этот счет консенсуса нет.

3 #1 [3] 2008

#1 [3] 2008

Дело в немалой степени в том, что в правовом смысле массовому сознанию не на что опереться. Нет никакого государственного правового акта, в котором государственный террор был бы назван преступлением. Двух строк в преамбуле к закону 1991 года о реабилитации жертв явно недостаточно. Нет и вызывающих хоть частичное доверие отдельных судебных решений – никаких судебных процессов против участников сталинского террора в новой России не было. Ни одного. Но причины не только в этом. Любое освоение исторических трагедий массовым сознанием базируется на распределении ролей между Добром и Злом и отождествлении себя с одной из ролей. Легче всего отождествить себя с Добром, то есть с невинной жертвой или, еще лучше, с героической борьбой против Зла. (Кстати, именно поэтому у наших восточноевропейских соседей, от Украины до Польши и Прибалтики, нет таких тяжких проблем с освоением советского периода истории, как в России, – они идентифицируют себя с жертвами или борцами или с теми и другими одновременно; другой вопрос, всегда ли это отождествление находится в согласии с историческим знанием, но мы не о знании говорим, а о памяти.) Можно даже отождествить себя со Злом, как это сделали немцы (не без помощи со стороны), с тем чтобы от этого Зла отмежеваться: «Да, это, к несчастью, были мы, но теперь мы не такие и никогда больше такими не будем». А что делать нам, живущим в России? В советском терроре крайне сложно разделить палачей и жертв. Например, секретари обкомов. В августе 37-го они все как один – члены «троек» и пачками подписывают расстрельные приговоры, а к ноябрю 38-го половина из них уже сама расстреляна. В национальной и в особенности региональной памяти условные палачи – например, те же секретари обкомов 37-го года – остались отнюдь не одномерными злодеями: да, он подписывал документы о расстрелах, но он же организовывал строительство детских садиков и больниц и лично ходил по рабочим столовым снимать пробу с пищи, а дальнейшая его судьба и вовсе вызывает сочувствие. И еще одно. В отличие от нацистов, которые, в основном, убивали чужих: поляков, русских, наконец, немецких евреев (тоже ведь не совсем своих), мы убивали в основном своих, и сознание отказывается принимать этот факт. В памяти о терроре мы не в состоянии распределить главные роли, не в состоянии расставить по местам местоимения «мы» и «они». Эта невозможность отчуждения зла и является главным препятствием к формированию полноценной памяти о терроре. Она усугубляет ее травматический характер, становится одной из главных причин вытеснения ее на периферию исторической памяти. Второе – на определенном уровне, на уровне личных воспоминаний – это уходящая память. Свидетели еще есть, но это последние свидетели, и они уходят, а вместе с ними уходит и память как личное воспоминание и личное переживание. С этим вторым связано и третье.

На смену памяти-воспоминанию приходит память как набор коллективных образов прошлого, формируемых уже не личными и даже не семейными воспоминаниями, а различными социальнокультурными механизмами. Не последним из этих механизмов является историческая политика, целенаправленные усилия политической элиты по формированию устраивающего ее образа прошлого. Такого рода усилия мы наблюдаем уже с 1990-х годов, когда политическая власть принялась искать обоснования собственной легитимности в прошлом. Но если власть ощущала дефицит легитимности, то население после распада СССР ощущало дефицит идентичности. При этом и власть, и население искали способ восполнить свои дефициты в образе Великой России, наследником которой является Россия нынешняя. Те образы «светлого прошлого», которые предлагались властью в 90-е годы – Столыпин, Петр Первый и так далее – не были восприняты населением: слишком далеко и слишком мало связано с сегодняшним днем. Постепенно и подспудно концепция Великой России прирастала советским периодом, в частности, сталинской эпохой. Постельцинское руководство страны уловило эту готовность к очередной реконструкции прошлого и в полной мере ее использовало. Я не хочу сказать, что власть 2000-х намеревалась реабилитировать Сталина – она всего лишь хотела предложить своим согражданам идею великой страны, которая в любые эпохи остается великой и с честью выходит из всех испытаний. Образ счастливого и славного прошлого был нужен ей для консолидации населения, для восстановления непререкаемости авторитета государственной власти, для укрепления собственной «вертикали» и т.д. Но независимо от этих намерений на фоне вновь возникшей панорамы великой державы сегодня, как и прежде, «окруженной кольцом врагов», проступил усатый профиль великого вождя. Этот результат был неизбежным и закономерным. Два образа эпохи Сталина вступили в жестко конкурентные отношения друг с другом: образ сталинизма, т.е. образ преступного режима, на совести которого десятилетия государственного террора, и образ эпохи славных побед и великих свершений. И, конечно, в первую очередь, образ главной победы – Победы в Великой Отечественной войне. Четвертое. Память о сталинизме и память о войне. Память о войне и стала той несущей конструкцией, на которой была переорганизована национальная самоидентификация. На эту тему много написано. Отмечу только одно: то, что сегодня называют памятью о войне, не вполне соответствует названию. Память о тяготах войны, о ее повседневности, о 41-м годе, о плене, эвакуации, о жертвах войны, эта память в хрущевскую эпоху была резко антисталинской. В то время она органично сплеталась с памятью о терроре. Сегодня память о войне подменена памятью о Победе. Подмена началась в середине 60-х. Одновременно с конца 60-х вновь оказалась – на целых 20 лет! – под запретом память о терроре. Завершилась же подмена только теперь, когда фронтовиков почти не осталось и корректировать коллективный стереотип личными воспоминаниями некому.

¨¹ÅØËÆÁÃ ¿¾ÉË»¹Å ÈÇÄÁËÁÐ¾ÊÃÁÎ É¾ÈÉ¾ÊÊÁÂ » ÌºÇ»Ã¾ ÇÉÇÆ¾¿ÊÃ¹Ø ÇºÄ¹ÊËÕ ÇËÇ Ä¾ÆÔ Ì½ÌÃÁÆÇÂ

Однако эти книги почти не формируют национальную память. Во-первых, это региональные книги, содержание каждой из которых по отдельности являет собой не образ национальной катастрофы, а скорее картину «местной» беды. С региональной раздробленностью корреспондирует методологический разнобой: у каждой Книги памяти свои источники, свои принципы отбора, свой объем и формат представления биографических данных. Причина этому – отсутствие единой государственной программы выпуска Книг памяти. Федеральная власть и здесь уклоняется от своего долга. Во-вторых, это почти не публичная память: книги выходят крошечными тиражами и не всегда попадают даже в региональные библиотеки.

5 #1 [3] 2008

Память о Победе без памяти о цене Победы, конечно, не может быть антисталинской. И поэтому она плохо совмещается с памятью о терроре. Если сильно упростить, то этот конфликт памятей выглядит примерно так. Если государственный террор был преступлением, то кто преступник? Государство? Стоявший во главе его Сталин? Но ведь мы победили в войне с Абсолютным Злом – и, стало быть, мы были не подданными преступного режима, а великой страной, олицетворением всего доброго, что есть в мире? Именно под водительством Сталина мы одолели Гитлера. Победа – это эпоха Сталина, и террор – это эпоха Сталина. Примирить эти два образа прошлого невозможно, если только не вытеснить один из них или по крайней мере не внести в него серьезные коррективы. Так и произошло – память о терроре отступила. Она не вовсе исчезла, но оказалась оттесненной на периферию массового сознания. В этих обстоятельствах удивительно, что память о терроре вообще осталась хоть в каком-то виде, что она не превратилась в великое национальное табу, что она все-таки существует и развивается. Первым и самым наглядным свидетельством памяти об исторических событиях являются памятники, посвященные этим событиям. Вопреки распространенному мнению памятников и памятных знаков, напоминающих о сталинском терроре, в России немало – не менее 800. Устанавливаются они не централизованно, а энергией общественности и местных администраций. Федеральная власть практически не участвует в мемориализации памяти о терроре. Это не воспринимается как приоритетная государственная задача. Какую-то роль, вероятно, играет также желание уклониться от дополнительной легитимации болезненной темы. Все эти скульптуры, часовенки, кресты, закладные камни увековечивают память о жертвах. Но в этой памяти нет образа преступления, нет и преступников. Есть жертвы – то ли стихийного бедствия, то ли какой-то иной катастрофы, источники и смысл которой остаются массовому сознанию непостижимыми. В городах большинство этих памятников и памятных знаков стоят не на центральных площадях, а в отдаленных местах, там, где покоятся останки расстрелянных. При этом многие центральные улицы по-прежнему носят имена людей, прямо или косвенно к террору причастных. Совмещение сегодняшней городской топонимики, унаследованной от советской эпохи, и памяти о жертвах, унесенной на окраины, – вот наглядный образ состояния исторической памяти о сталинизме в России. Книги памяти – одна из опорных точек памяти о сталинизме. Эти книги, издающиеся в большинстве регионов России, образуют сегодня библиотеку объемом почти 300 томов. В них содержатся в общей сложности более полутора миллионов имен казненных, приговоренных к лагерным срокам, депортированных. Это серьезное достижение, особенно если вспомнить сложности доступа ко многим нашим архивам, хранящим материалы о терроре.

#1 [3] 2008

Сейчас «Мемориал» разместил в интернете базу данных, которая объединяет информацию Книг памяти, пополненную некоторыми данными МВД России, а также самого «Мемориала». Здесь более 2 миллионов 700 тысяч имен. В сравнении с масштабами советского террора это очень мало, на составление полного списка, если работа будет продолжаться такими темпами, уйдет еще несколько десятилетий. Музеи. И здесь дела обстоят не так скверно, как можно было бы ожидать. Конечно, в России попрежнему нет общенационального Музея государственного террора, который мог бы сыграть важную роль в формировании образа террора в массовом сознании. Местных музеев, для которых тема террора была бы основной, меньше десяти. И все-таки, по нашим данным, тема террора присутствует изредка в экспозициях, а в основном в фондах – около 300 музеев, разбросанных по всей стране (это, главным образом, районные и городские краеведческие музеи). Однако общие проблемы памяти о терроре сказываются и здесь. В экспозициях тема лагерей и трудпоселков чаще всего растворена в сюжетах, посвященных индустриализации района, а собственно репрессии – аресты, приговоры, расстрелы – в биографических стендах и витринах. В целом террор представлен крайне фрагментарно и лишь условно вписан в историю страны. Места памяти, связанные с террором. Сегодня это в первую очередь места захоронений: массовые захоронения расстрелянных в период Большого террора и крупные лагерные кладбища. Но тайна, окутывавшая расстрелы, была столь велика, столь мало источников на эту тему удалось обнаружить, что на сегодня нам известно лишь около 100 мест захоронений расстрелянных в 1937—1938 годах, по нашим подсчетам, меньше трети от общего числа. Пример: несмотря на многолетние усилия поисковых групп, не удается найти даже захоронения жертв знаменитых кашкетинских расстрелов около кирпичного завода под Воркутой. Что же до лагерных кладбищ, то мы знаем лишь считаные десятки из нескольких тысяч когда-то существовавших. В любом случае кладбища – это опять-таки память о жертвах. Местами памяти не становятся объекты инфраструктуры террора в городах – сохранившиеся здания областных и районных управлений ОГПУ/ НКВД, лагерные управления, здания тюрем, судов и трибуналов (даже Военная коллегия Верховного суда). Местами памяти почти не становятся объекты промышленности, возведенные трудом политзаключенных, – каналы, железные дороги, шахты, заводы, комбинаты, дома. Очень просто было бы превратить их в места памяти – достаточно всего лишь повесить мемориальную доску у проходной завода или на железнодорожной станции. Еще один канал снабжения массового сознания историческими концепциями и образами – культура в наиболее массовых формах бытования, прежде всего, телевидение. Телевизионные передачи, посвященные сталинской эпохе, довольно многочисленны и разнообразны, и гламурный просталинский

китч вроде сериала «Сталин-life» конкурирует на равных с талантливыми и вполне добросовестными экранизациями Шаламова и Солженицына. Телезритель может выбирать предпочтительные для него способы прочтения эпохи. Увы, судя по всему, доля тех, кто выбирает «Сталин-life» растет, а тех, кто выбирает Шаламова, падает. Естественно, зритель, чье актуальное мировоззрение формируют антизападная риторика и бесконечные заклинания телевизионных политологов о великой стране, которая со всех сторон окружена врагами, а внутри подрывается пятой колонной, не нуждается в подсказках, чтобы выбрать для себя тот образ прошлого, который лучше всего соответствует этому мировоззрению. И никакими Шаламовыми – Солженицыными его не собьешь. Наконец, едва ли не самый важный институт конструирования коллективных представлений о прошлом – школьный курс истории. Здесь (а также в значительной части публицистических и документальных телепередач) государственная историческая политика в отличие от многого, о чем говорилось выше, вполне активна. Ее характер, впрочем, заставляет задуматься над тем, что пассивность по отношению к исторической памяти не столь опасна, как использование истории в качестве инструмента политики. В новых учебниках истории присутствует тема сталинизма как системного явления. Казалось бы, достижение. Но террор выступает там в качестве исторически детерминированного и безальтернативного инструмента решения государственных задач. Эта концепция не исключает сочувствия к жертвам молоха истории, но категорически не допускает постановки вопроса о преступном характере террора и о субъекте этого преступления. Это не результат установки на идеализацию Сталина. Это естественное побочное следствие решения совсем другой задачи – утверждения идеи заведомой правоты государственной власти. Власть выше любых нравственных и юридических оценок. Она неподсудна по определению, ибо руководствуется государственными интересами, которые выше интересов человека и общества, выше морали и права. Государство право всегда – по крайней мере, до тех пор, пока справляется со своими врагами. Эта мысль пронизывает новые учебные пособия от начала и до конца, а не только там, где речь идет о репрессиях. Итого: как видно из всего сказанного выше, мы можем говорить о памяти раздробленной, фрагментарной, уходящей, вытесненной на периферию массового сознания. Носителей памяти о сталинизме в том смысле, который мы вкладываем в эти слова, сегодня очевидное меньшинство. Остается ли еще у этой памяти шанс стать общенациональной, какие знания и какие ценности должны быть для этого усвоены массовым сознанием, что здесь надо делать – это предмет отдельного разговора. Ясно, что необходимы совместные усилия и общества, и государства. Впервые опубликовано: http://www.novayagazeta.ru/data/2008/92/00.html http://www.memo.ru/2008/12/05/Roginsky.htm

£¹Ä¾Æ½¹ÉÁÃ »ÔÈÌÒ¾ÆÆÔÂ ¹ÉÎÁ»ÇÅ Á ÅÌÀ¾¾Å ÇºÒ¾ÊË»¹ ¥¾ÅÇÉÁ¹Ä

ÏÎÈÑÊ ÎÒÖÀ Татевик Гукасян, Москва «Мертвец хватает живого», – испокон веков говорят нотариусы, повторяя римск ую максиму. Мы продол жаем цепочк у поколений и оплачиваем долги про шлого. И так до тех пор, пока «грифельная доска» не с танет чис той. Анн Анселин Шу тценбергер, «Синдром предков»1 люблю старые фотографии… Черно-белые рисунки на выцветшей шершавой бумаге... Я вижу разных людей: веселых, серьезных, грустных… Иногда они свободно смеются, танцуют, плачут или целуются, не зная, что я наблюдаю за ними, а иногда они молча смотрят на меня, будто хотят сказать что-то: что они были, что они жили, что они есть… Они все такие далекие, такие незнакомые, такие чужие… Я знаю про них десятки историй, но мне странно думать, что это мои бабушки и дедушки, тети и дяди, что они часть меня, а я часть их. Еще страннее, а может, и страшнее или забавнее осознавать, что когда-то мои фотографии будут единственным способом встретиться и поговорить с моими прадетьми. Фотографии живут, даже когда умирают воспоминания о самом человеке. И вот мы смотрим друг на друга, порой не зная даже имен, и они говорят, что МЫ были, а я отвечаю, что МЫ есть, и мы вместе верим, что МЫ будем… Фотографии – это бессмертие, бесконечность, которую можно увидеть, потрогать и почувствовать. Это вопрос: «Кто я?» – и ответ: «Мы». Вопрос: «Кто мы?» – и ответ: «Я». Осенью прошлого года я принимала участие в акции памяти жертв политических репрессий «Возвращение имен». Мы зачитывали имена людей, расстрелянных во время террора 1937-38 годов. И вот там я взяла несколько календариков, изданных организаторами акции – обществом «Мемориал». Ничего особенного – просто кален-

дарь на уходящий 2007 год, год семидесятилетия Большого Террора. С одной стороны сам календарь и краткое объявление: «Архив и музей Общества «Мемориал» собирает свидетельства о судьбах узников ГУЛАГа и их родственниках. Мы будем бесконечно благодарны всем, кто поможет нам в этом, всем, кто передаст нам в музей и архив подлинные вещи и произведения искусства из мест заключения, фотографии и документы. Уходит время, гибнут уникальные документы и свидетельства. Вместе с Вами мы должны их сохранить». С обратной стороны старая фотография, очевидно, как раз одной из семей, пострадавших во время террора. На ней женщина держит на руках маленького мальчика и рядом еще трое детей постарше: у матери пустые потухшие грустные глаза, дети смотрят серьезно, напряженно, испытующе. И подпись: «МЕМОРИАЛ: память, ответственность, история, права человека». Казалось, все правильно, все естественно: «Мемориал» занимается восстановлением исторической правды и увековечением памяти политических заключенных, репрессированных, и на своих печатных материалах использует старые фотографии тех тяжелых времен.

И вот дарю я один из этих календариков моей хорошей знакомой, так, невзначай, просто «чтобы было». Ее реакция была мгновенной: стоило ей только взглянуть на фотографию, как она возмутилась: «А почему здесь нет ОТЦА?». Этот вопрос поставил меня в тупик. Смотря на картинку десятки раз, я не обратила внимания на эту пустоту, не задумалась об этом и не придала особого значения. А знакомая продолжала, настаивая, что человеку никогда не преодолеть травму безотцовщины, пока у него в рамке стоит такая фотография. Ведь это напоминание о трагедии, которое не помогает ее пережить. Нужна опора, нужно свидетельство об отце, о его существовании, его жизни... Тогда, если заполнить пустоту, возможно, появятся силы примириться с потерей, и возникнут вера и надежда на излечение... А мне подумалось, что, наверное, и нам необходимо найти отца, чтобы преодолеть нашу общую травму и трагедию, наш страх, нашу вину, которой вот уже 70 или больше лет. Ведь у всех нас множество таких пустых семейных фотографийнапоминаний – это тяжкий груз, который нам не хватает сил нести, но мы и не знаем, как справиться с ним. Поэтому многие предпочитают не думать и забыть, храня фотографии

ÉÉ ÉÍÁÇÄÉ ´ÏÎÒÁÉ½ÁÌ¿ÁÌ u ËÊÓÁÎÉ×Å ËÌÊÐÁÍÍÊÌ ÏÉÄ¾ÁÌÍÄÎÁÎ¼ ©ÄÒÒ× ÀÄÌÁÆÎÊÌ Ç¼½ÊÌ¼ÎÊÌÄÄ ÍÊÒÄ¼ÇØÉÊÅ Ä ÆÇÄÉÄÓÁÍÆÊÅ ËÍÄÑÊÇÊ¿ÄÄ ËÍÄÑÊÎÁÌ¼ËÁ¾Î ¿ÌÏËË ¼É¼ÇÄÎÄÆ ËÍÄÑÊÀÌ¼È¼ÎÄÍÎ ¾ÎÊÌ ÈÁÎÊÀ¼ ÎÌ¼ÉÍ¿ÁÉÁÌ¼ÒÄÊÉÉÊÅ ËÍÄÑÊ¿ÁÉÁ¼ÇÊ¿ÄÓÁÍÆÊÅ ÆÊÉÒÁËÎÏ¼ÇØÉÊÅ ÎÁÌ¼ËÄÄ ÊËÄÍ¼ÉÉÊÅ ¾ ÆÉÄ¿Á ÄÉÀÌÊÈ ËÌÁÀÆÊ¾ ®Ì¼ÉÍ¿ÁÉÁÌ¼ÒÄÊÉÉ×Á Í¾ÛÃÄ ÍÁÈÁÅÉ×Á Î¼ÅÉ× ÍÄÉÀÌÊÈ ¿ÊÀÊ¾ÕÄÉ× ËÁÌÁÀ¼Ó¼ ÎÌ¼¾È Ä ËÌ¼ÆÎÄÓÁÍÆÊÁ ÄÍËÊÇØÃÊ¾¼ÉÄÁ ¿ÁÉÊÍÊÒÄÊ¿Ì¼ÈÈ× ¹Î¼ ÆÉÄ¿¼ Û¾ÇÛÛÍØ ÌÁÃÏÇØÎ¼ÎÊÈ À¾¼ÀÒ¼ÎÄÇÁÎÉÁÅ É¼ÏÓÉÊÅ ÀÁÛÎÁÇØÉÊÍÎÄ Ä ÆÇÄÉÄÓÁÍÆÊÅ ËÌ¼ÆÎÄÆÄ ¾×ÀÁÌÂ¼Ç¼ ¾Ê °Ì¼ÉÒÄÄ ÄÃÀ¼ÉÄÅ ²ÄÎ¼Î× ¾ Ê½ÊÄÑ ÍÇÏÓ¼ÛÑ ¾ÃÛÎ× ÄÃ ÌÏÍÍÆÊ¿Ê ÄÃÀ¼ÉÄÛ ÄÉÀÌÊÈ ËÌÁÀÆÊ¾ u ¨ ¤ÃÀ¼ÎÁÇØÍÎ¾Ê ¤ÉÍÎÄÎÏÎ¼ ËÍÄÑÊÎÁÌ¼ËÄÄ ¿ÊÀ

7 #1 [3] 2008

далеко на чердаке в запертом сундуке. Другие, поместив аккуратно в рамочки, ежедневно обреченно смотрят на них, не видя главного. Некоторые же пытаются с ними разговаривать, стремясь разгадать тайну прошлого и осознать случившееся. А это вряд ли возможно, пока мы не восполним пустоту, пока не найдем ту единственную фотографию отца, которая научит нас говорить с другими. Каждый своего отца – мы все нашего общего ПРАОТЦА. А моя знакомая продолжала: «В каждой семье рано или поздно, через одно или пять поколений, должен появиться человек, который начнет задавать вопросы и искать; если он справится, то излечится, освободившись от преследующего призрака отца, от давящего груза прошлого, и сможет жить дальше... Если нет, то эта семейная ветвь обречена на вымирание»...

Анн Анселин Шутценбергер пишет: «Можно ли забыть, не простив, не попросив прощения и не принимая его?.. Гражданские войны, внутренние братоубийственные войны также переживаются как травмы. Семьи и страны с трудом приходят в себя… Каждый раз остаются сотни и даже тысячи убитых, невинных жертв, закрепляя память о мучениках и поддерживая вместе с неким представлением о чести желание отомстить, жажду кровной мести, искупления… Это дьявольский замкнутый круг… Право территории, право крови, право старшинства, право на наследство – вот «справедливые требования», которые вызывают новые смерти. Трудно нести груз... геноцидов, вторжений, истреблений...

Семьи погибших от газовых атак в Первой мировой войне помнят Ипр и 22 апреля 1925 года (тогда немцы впервые пустили газ в окопы). А семьи армян помнят 24 апреля 1915 года (тогда турки совершили геноцид и отрицали его, хотя за несколько дней погибло 2,5 миллиона человек)… И на горизонте не видится никакого решения… Ведь нужно одновременно вспомнить… и либо простить, либо «перевернуть страницу» и забыть, чтобы смерть и насилие не закреплялись в форме бесконечной вендетты, чтобы не продолжалось вечное страдание. Чтобы потомкам не досаждали обременительные для них «призраки»...»2. Поколение вопрошающих и ищущих: придет ли оно или, может, уже пришло? Хочется верить, ведь иначе...

«Ãëóáîêîóâàæàåìîìó âîæäþ ïðîëåòàðèàòà...» (ñòàëèíñêèé ãåíîöèä â 1933-ì ãîäó) Иван Кондратенко, Воронеж

kondrat57@rambler.ru

vanatka57.livejournal.com

Ðàáî÷èå î ãîëîäå 1933 ãîäà. Èç äîíåñåíèé ÎÃÏÓ «Мы боролись за свободу, добивались себе лучшей жизни, а теперь нас кормят помоями. До каких пор мы будем терпеть? Нам ничего не остается, как сражаться так, как мы сражались в годы гражданской войны». Строители Старого Оскола «В СССР говорят о фашистском терроре за границей, а у самих рабочие падают около станков от голода и питаются отбросами. Все охотно согласятся иметь у власти Гитлера, но только не голодать, как сейчас». Старший мастер суконной фабрики

#1 [3] 2008

«Нас всех уморили голодом, а сами целыми составами отправляют хлеб за границу. Это не Советская власть, а грабители. Рабочие и крестьяне на эту власть никак не наработаются, не успевает Советская власть брать с рабочих займы, а с крестьян под метлу хлеб. Нужно организовать борьбу с этой грабиловкой». Рабочие завода «Свободный сокол»

еплой июльской ночью, еще до первых петухов они тихонько пробрались к сельскому полустанку. Также тихо и незаметно, крадучись как мыши, они запрыгнули в один из вагонов проходившего поезда. В селе они успели раздобыть подложные документы – ведь паспорта труженикам колхозов не полагались! Через пару дней они оказались на Кавказе – среди чу-

жих людей, но подальше от страшного, неумолимого голода 1933-го в Центральном Черноземье. Так моя прабабка и прапрабабка бежали от голода из маленькой деревушки на юге современной Воронежской области – тогдашней ЦЧО1. В селе у них остался брат-тракторист, он не пропал, нашел чем прокормиться. А остальные… Много лет спустя две

1 Ö×Î (Öåíòðàëüíî-×åðíîçåìíàÿ îáëàñòü) ïðîñóùåñòâîâàëà ñ 1928-ãî ïî 1934 ãîä è çàíèìàëà òåððèòîðèþ øåñòè ñîâðåìåííûõ ÷åðíîçåìíûõ îáëàñòåé.

тральном Черноземье. Крестьянки отказывались рожать, русская деревня впервые столкнулась с массовой волной абортов. В городах чувствовались серьезные перебои с хлебом, некоторые группы населения вообще лишились хлебных карточек. (Продовольственные карточки появились тогда благодаря коллективизации и прожили аж до 1935 года). Сохранилось письмо воронежского инженера «Глубокоуважаемому вождю пролетариата» с просьбой о хлебе. Судя по письму, «с 1-го февраля с.г. (1934 года – И.К.) совершенно снят со снабжения хлебом весь инженерно-технический персонал города Воронежа и часть рабочих». Людей оставляли без пропитания, ведь хлеб в те голодные времена был практически единственным источником пищи. А письмо дошло до адресата уже третьего февраля. Интересно, чем поплатился безвестный инженер за такую дерзкую просьбу? А незадолго до этого, 23 декабря 1933 года, политбюро утверждает положение «о развертывании индивидуального огородничества». Столкнувшись с массовым голодом, партийные верхи решили наделить городской пролетариат небольшими земельными делянками – вроде современных дач. Советские граждане возвращались к каменному веку и натуральному хозяйству… Деревня, ввергнутая в нищету грубой коллективизацией, получила еще один удар «ниже пояса». Голод вплотную подступил к черноземной деревне уже весной 1933 года. В деревнях переходили на подножный корм, питались щавелем и даже беленой. Дальше – больше. Правоохранительные органы регистрировали массовый каннибализм. Бывали случаи, когда матери съедали своих детей. Но в основном деревня переносила голод тихо, покрестьянски. От недоедания люди умирали прямо на колхозных полях. Трагедия деревни 1933-го тонко отражена в произведениях нашего земляка Андрея Платонова. Сталин все-таки добился своего! Ценой неимоверного народного напряжения промышленность заимела тысячи новых рабочих рук, неквалифицированных пролетариев. Крестьяне бежали с насиженных мест, как черт от ладана. Крупные города Черноземья – и особенно Воронеж – столкнулись с невиданной миграцией. Писатель Юрий Гончаров вспоминал, как в 1930-е столица ЦЧО наводнилась выходцами из села, поставленными в неимоверно жесткие условия. Крестьянин обрабатывал огород, спал в поезде, а приехав в город, шел вкалывать на завод. В Воронеж приходили целые эшелоны крестьян, ютившихся в товарных вагонах. Когда они уезжали обратно, то устраивали подлинный штурм поездов, так как мест не хватало на всех… Голодное лихолетье окончательно подорвало здоровье моей прабабки. Она родилась в революцию, ее молодость пришлась на голод и войну – незавидная судьба! Ничто не проходит бесследно. Не забудутся и издевательства над людьми, лишенными куска хлеба. Еще долго будут маячить перед нами призраки тех грузовых вагонов, путников, умиравших в дороге, матерей, переступивших через материнское чувство...

9 #1 [3] 2008

женщины вернулись в родную деревню и увидели новое кладбище, заброшенное, с подгнившими крестами, а где и просто с холмиками от могил. Сюда хоронили людей, падавших от голода на деревенских улицах. В том 1933-м в здешних местах прошли сотни, тысячи людей, просивших «Христа ради». Дорога, заполненная живыми мертвецами, молившими о крошке хлеба, пополнялась и трупами оголодалых людей. Деревня, изрядно повымершая, будто переехала сюда, на этот памятник голоду и сталинскому безумству – на позаброшенное деревенское кладбище. А на Кавказе моим прародительницам все же удалось спастись, прокормиться. Голод бушевал и здесь, да только бережливей был народ, богаче край и, может быть, слабей сталинский нажим. В то время, пока в больших городах ЦЧО (Воронеже, Тамбове, Курске, Орле) люди умирали от голода прямо на городских лицах, в то время, когда чума недоедания косила целые деревни, целые районы, страна возмужавшего пролетариата гнала тысячи тон зерна на экспорт в обмен на новенькие станки для новых орудий смерти. Первые признаки надвигавшейся «гуманитарной катастрофы» – как сказали бы мы сегодня – виднелись еще в 1932-м. Не хватало зерна на засев, участились случаи голодных смертей… Большевики не замедлили «завинтить гайки»: милиция получила право высылать оголодалых крестьян из городов, если у них не было договоров о найме. Пустовавшие, незасеянные поля представляли собой бомбу замедленного действия. Деревню обдирали до нитки, забирая все «излишки» (которые, как оказалось, вовсе и не были лишними) на экспорт. 1933-й стал голодным годом неспроста, это было не случайное стечение природных неурядиц, а тщательно продуманный геноцид. Геноцид своего же народа сталинским режимом, выживание селян в города, а горожан – на кладбища. Может быть, в вольной аграрной среде Центрального Черноземья «отец народов» узрел крепкого великорусского «мужика», которому и решено было сломить хребет. Как знать, может и блокадное кольцо вокруг осажденного Ленинграда сохранялось так долго, чтобы истребить подчистую всегдашне независимого петербуржского интеллигента, сам крамольный дух северной столицы. В 1933-м в условиях плановой экономики не стоило бы труда повернуть хлебные эшелоны с западных границ к голодающим гражданам. Пожалуй, найдется смельчак, что будет доказывать: Сталин не знал, «кремлевского горца» обманули «враги народа» и прочая, и прочая… Местные «перегибы» всему виной, а диктатор сразу же сурово покарал бездарных руководителей. И действительно, первый секретарь обкома ЦЧО Иосиф Варейкис (грубо говоря, губернатор современных шести черноземных областей) в 1937-м был расстрелян. Недавно рассекреченные документы сохранили требования, просьбы и мольбы Варейкиса о хлебе для ЦЧО, на что Москва отвечала неизменным отказом. По подсчетам историков, голод 1933-го года унес как минимум двести тысяч жизней только в Цен-

ÂÛÐÂÀÍÍÛÅ ÑÒÐÀÍÈÖÛ marchenk.livejournal.com

Артем Марченков, Рим

#1 [3] 2008

осмыслению тоталитаризма непросто подступиться, если отталкиваться не от общего объема накопленных обществом знаний о нем, а по линиям межпоколенческой связи собственных биографий. По-моему, именно такой путь, в конечном счете, важен прежде всего: суметь «прочитать» историю советского модернизационного проекта в контексте семейных историй, осознать государственный террор как актуальную, этическую, персональную проблему, понять, на какие черты человеческой натуры опиралась чудовищная социальная машина, поглотившая жизни миллионов наших соотечественников и стольких же покалечившая нравственно и интеллектуально... Трагедию гражданской войны и сталинских репрессий, удушающий климат несвободы нельзя списать на злую волю правивших элит, выставляя всех прочих заложниками и жертвами. Тоталитарный мир был выстроен так, что от него невозможно было полностью уклониться. Одни восторженно, самозабвенно, неистово вверяли себя народу, партии и государству, видя в таком отказе высшее предназначение человека, другие – просто следовали обстоятельствам, в меру сил приспосабливаясь, обустраиваясь в заданных социальных условиях, третьи – тяготились не столько властью, сколько всеобщей повязанностью друг на друга, принудительной социальностью и бесправием как перед лицом государства, так и перед феноменом массового общества, порожденного индустриализацией… Осмыслять эти индивидуальные стратегии жизни, проживания, выживания – не значит выставлять им оценки, выносить приговоры, входить в положение или бесстрастно фиксировать. И ныне живущие осознанно или «автоматически» выбирают, как жить и строить отношения с окружающими. Стоит знать, какие социальные сцепления могут и

сейчас вынести нас на очередной виток спирали, состоящих из революционных порывов к лучшему миру, веры в возможность радикального переустройства общества и человеческого естества, отношению к себе и другим как к годному или порочному материалу… В этом тексте я бы хотел поделиться одной из семейных историй. Публичный пересказ ее, разумеется, – не самоцель. В конце концов, то, что для нас и родных – сильное переживание, для посторонних – не более чем драматический сюжет, которых – тысячи. Мотив для изложения в этом случае – не исповедь, а потребность расшифровать знаки, которые при обобщении становятся символами и отбрасывают тень на наше общее «здесь и сейчас». Еще в детстве много слышал о прапрадеде – Якове Мартемьяновиче Шейне. Обычная история: духовное родство обычно связывает семьи через поколение – бабушке был близок ее дед, мне – она. Только после начала перестройки бабушка раскрыла «страшную тайну»: прапрадеда арестовали в 30-ых, какое-то время промурыжили в тюрьме, затем отправили на Беломорканал. Вернулся он спустя годы, смертельно больным. В «Архипелаге Гулаг» Солженицына бабушка поставила закладки на тех страницах, где упоминался остров Сорока. С прадедом меня познакомили зимой 1981-го, в Вологде. Николай Яковлевич. Ему в ту пору исполнилось восемьдесят четыре: сухой, в военной гимнастерке, с пледом на коленях. За слуховой аппарат над ухом я окрестил его радистом. Родственники, смеясь, стали меж собой называть его именно так. Через два года он умер. Бабушке передали дневники, начатые незадолго до смерти. Прапрадед революцию не принял. Жили в небольшом татарском селе. Он вызывающе дружил с местной интеллигенцией и «ду-

ховными», занимался ремеслом. Его сын, напротив, стал идейным большевиком: ездил по деревням с продразверсткой, несколько раз избежал крестьянских вил, отстреливаясь из нагана, руководил колхозами, в Великую Отечественную войну рвался на фронт, но так и остался героем тыла, благодаря редкому в те годы качеству – не пил ни грамма, что, видимо, было решающим доводом при назначении его на должность директора спиртзавода (шучу, конечно). Дома его практически не видели: работал как вол. Все это то скупо, то с перечислением массы второстепенных деталей описывалось в тетрадях. Однако бабушку больше всего потрясло то, чего в них не было. А именно – отсутствие двух страниц. Тогда, в Вологде, во время последней встречи они очень сильно поссорились. По поводу истории, случившейся почти пятьдесят лет назад, когда бабушка была обычной советским ребенком – отличницей, пионеркой, егозой. Как-то она увидела в саду грязного, изможденного человека. Тот рвал с грядки незрелые овощи и ел их вместе с землей. В доме никого из взрослых не было. Она и сестры не испугались, а дали незнакомцу черпак с колодезной водой, вынесли что-то поесть, разогрели чай… Вернувшиеся с работы родители сделали ужин, затопили баню, угостили гостя водкой, переодели во все чистое. Когда он заснул, отец сбегал в НКВД и привел чекистов. Бабушка запомнила, как арестованный смотрел на них и, всхлипывая, тихо выл. Без укоризны, без проклятий, в каком-то предельном, остекленяющем отчаянии. После отъезда машины с задержанным у детей была истерика. Они не понимали ничего из произошедшего. В их головах не укладывалось, как сделанное ими из сострадания доброе дело, проявленное родителями гостеприим-

карьеру с «пятном» в личном деле – отце, осужденном по политической статье. Бабушка так и не набралась мужества спросить о… Неправда, что к старости люди становятся более честными, что им становится бессмысленно чтолибо скрывать, что у них появляется желание свидетельствовать и оценивать себя «по гамбургскому счету». Не знаю, через что пришлось переступить прадеду, чтобы «искупить вину» своего отца, моего прапрадеда, угодившего в Гулаг. Знаю только, что на этом месте – черная дыра, зона умолчания, искривившая пространство отношений в моей семье. То, что хотела и не решалась выпытать бабушка, – не «материалы дела» из архивов спецслужб, не какую-то «истину о тоталитаризме». Она хотела знать обстоятельства… отречения от человека, который оставил самый яркий след в ее детстве. И она не знала, как получить правду, избежав… обвинения. Прадед же и в восемьдесят четыре года продолжал внутри себя бесконечно прокручивать выбор, которые некогда ему пришлось сделать. Неизвестно, чем именно он тогда рисковал, был ли он революционным фанатиком (очень похоже на то), разорвавшим родственные связи, когда они встали поперек веры, или – просто спасал свою семью, понимая, что хлопоты за отца могут дорого ему стоить. Похоже, наедине с собой он не знал покоя. И вполне осознанно не хотел перекладывать тайну на плечи своих детей. С другой стороны, он бессознательно искал «отпущения грехов», сочувствия, оправдания. Эпизод со сдачей НКВДшникам случайно попавшего в дом подозрительного незнакомца запомнился из-за символической синонимии. По той же причине он попал в дневник, став едва ли не единственной записью, в которой слышна «человеческая интонация», а не только советский канцелярит (он, напомню, всю жизнь был по хозяйственной части и изъяснялся соответственно). У всей этой истории есть сильное, несколько «литературное»

продолжение (пишу так, чувствуя, как по странице бежит взгляд незнакомого мне читателя; у самого же – защемление сердца). Когда прадед умер и бабушке передали дневники, те злополучные две страницы с рассказом, изза которого они поссорились, были вырваны. Поначалу подумали на родственников, но те божились, что не трогали сверток. Значит, он. Чем были эти вырванные страницы? Стараюсь унять эмоции, когда думаю об этом предсмертном жесте. Что за ним стоит? Малодушное желание вырвать душевную травму из собственной памяти? Отказ от свидетельства? Отказ выносить личную боль на пересуд потомков? Но тогда почему дневники были завещаны дочери, давшей понять, что она не забыла, что она догадывается о… Значит… Раскаяние? Немой крик? Проклятие себе или эпохе, поставившей между бесчеловечным выбором? Есть еще один вопрос, который я пока не задал бабушке. Почему она (не сразу, спустя десятилетие) включила в эту историю меня и сестру, рассказав о вырванных страницах и о том, что на них было написано? Сейчас, когда пишутся эти строки, бабушке 86 лет. Ее только что положили в онкологический диспансер. Врачи не берутся делать операцию и химиотерапию: не выдержит сердце. Я не буду задавать ей вопросы. По той же причине.

«Большинство людей не любит, боится лишнего взгляда в прошлое, особенно на себя в нем, а вдруг придется осознать свою ошибку?» Зинаида Гиппиус

11 #1 [3] 2008

ство могли закончится… Слов для поступка отца подобрать не могли. Отец был непререкаемым авторитетом – и в семье, и в городе: строгий, аскетичный, «настоящий коммунист». Как он мог совершить… предательство? История запомнилась на всю жизнь. Слишком сильным было потрясение, слишком загадочными – мотивы. Пробую представить переживания бабушки, когда она, сидя на кухне панельной девятиэтажки в Вологде, при отце читала его мемуары. В них была подробно описана сцена ареста человека, которого она с сестрами привела в дом полвека назад. За все эти годы о случившемся между собой не обмолвились ни словом. Запись в дневнике поясняла «закадровый» смысл: прадед пересказывал историю как пример партийной бдительности и смекалки. Он сдал органам «классово чуждого элемента, скрывающегося от перековки». Перечитав, бабушка высказалась в духе «как ужасно, когда партийный ум, честь и совесть заменяют естественные нормы человеческих отношений». Кончилось ссорой. Задним числом я часто думаю обо всей этой нелепой ситуации. Человеку – за восемьдесят. За спиной – сложная, насыщенная жизнь с сотней изгибов, встреч, радостей и бед. Он записывает наиболее значительные моменты в разлинованую тетрадь, тратит необычно много места для повествования о факте, сильно выбивающимся из общего ряда (в основном дневники состоял из перечня мест работы и трудовых свершений). Почему? И, главное, зачем? А бабушка: какого черта ей приспичило возражать и спорить? Сейчас я знаю, что та ссора – «обходной маневр». На самом деле они проговаривали не судьбу безвестного беглеца от репрессий и уж тем более не абстрактные этические принципы. Была семейная драма, которую они так и не решились обсуждать вслух, напрямую. Жившим в 30-ые годы не надо объяснять, что такое быть «родственником врага народа». Тем более не надо объяснять, каково было делать административную

ÇËÇ ¡ÉÁÆÔ ÃÊ¾ÆÇ»ÇÂ

ÀÍÒÈÔÀØÈÇÌ Â ÐÎÑÑÈÈ?

ÑÅÃÎÄÍß? Влад Тупикин, Москва

#1 [3] 2008

апреля 2005 года я гулял по Берлину, в котором еще и первомайские-то плакаты не были обильно расклеены, но зато было много всего настенного и раздаточного в кафе (листовки, флаеры), посвященного 60-летию освобождения от национал-социализма. Но этот текст не про немецких антифашистов. И не про российских. А про то, как стоило бы понимать антифашизм сегодня в нашей стране, в России. Мы вышли из трамвая возле Хакеше Хефе (в одном из кинотеатров там дают документальную картину про Геббельса и его убийственное (в прямом смысле) искусство пропаганды, на другом сеансе – художественный фильм про Софи Шолль, участницу антифашистского сопротивления в годы расцвета пропаганды доктора Геббельса). Вышли, покрутлись на месте, поглядели на дома и быстро нашли нужную улицу – Нойе Шенхаузер Штрассе, – нас интересовал обувной магазин. По дороге увидели афишу девушкиисполнительницы собственных песен по имени Koschka (ex-Puma) – концерт был вчера, поздно, но имя любопытное. А на соседней тумбе – еще одна афиша. Из нее мы узнали, что 5 дней назад в Восточном Берлине прошел фестиваль антифашистской молодежной культуры. Геббельс, погибшая героиня-антифашистка Софи Шолль, антифа-фестиваль и даже певица эта с русским именем – все как-то сконцентрировано, само собой навевает воспоминания про 9 мая, про 60-летие и всякое такое. Но я и не думал, что все это пока так – жидкий чай, что все и не так еще сконцентрируется, буквально через несколько шагов. Нойе Шенхаузер хоть и зовется Новой улицей Красивых Домов, на самом деле – довольно старая, и тротуар на ней не асфальтом залит, а мощен булыжником. Не как у нас на Красной площади, а поменьше, как раз таким, какой был 100 лет назад оружием пролетариата. Сподручные таки камушки, смотришь на них – и рука сама тянется – выковырять, взвесить на ладони, метнуть. Вдруг видим – между булыжников в тротуар вмонтированы 4 маленькие таблички. Медные, что ли, или бронзовые? – блестят желто, натертые тысячами ног. На табличках надписи: «Здесь жил Йозеф Ниго, год рождения 1916. Депортирован в 1943 г. в Освенцим. Умер 9 февраля 1945 года в Бухенвальде». Рядом, видимо, жена: «Здесь жила Ханна Ниго, урожденная Заморы, год рождения 1921. Депортирована в 1943 г. в Освенцим и убита». И рядом две дочери, каждая на своей табличке: «Эльвира Ниго, год рождения 1939» и «Гизела Ниго, год рождения 1942». Дальше все как у матери: депортированы в 1943-м. Освенцим. Убиты. Между тем, в 30-40-е это был совсем не модный район, как сейчас. Это был как раз пролетарский район. И евреи, которые тут жили и были депортированы отсюда в лагеря смерти, были, скорее всего, небогатыми людьми, рабочими, скорее всего. Мужу и жене

politika@list.ru

tupikin.livejournal.com

было 27 и 22 года, когда закончилась их семейная жизнь. Дочерям – 4 года и 1 год, когда закончилась их жизнь вообще. Женщины с детьми в Освенциме сразу по прибытию попадали в газовые камеры, а потом – в печь. Какой-то час с небольшим – и нет эшелона. Все очень технологично. Пеплом удобряли сады и огороды, а когда его стало слишком много, – сложили в горку, наподобие терриконов в шахтерских городах. Отработанная порода. Антифашизм в России в год 60-летия великой победы над фашизмом и в последующие годы должен выражаться не в гордости военными успехами и не в национал-патриотической трескотне по поводу какихто паршивостей в Латвии или Эстонии. Пора уже оборотить взгляд на свою родную страну. Походи по старым кварталам своей Москвы, своего Питера, своего Нижнего, своей Самары или своего Иркутска, посмотри себе под ноги. Видишь, всюду блестят бронзовые таблички: «Здесь жил Иван Филимонов, 1912 года рождения. Арестован по надуманному обвинению в 1937 году. Приговорен тогда же к 10 годам лагерей без права переписки. Расстрелян в день вынесения приговора». «Здесь жила Дарья Филимонова, 1917 года рождения. Арестована в 1938 году как жена врага народа. Получила 10 лет лагерей. Умерла от голода в 1939 году в лагере на Колыме». Неужели не видишь? Как же так? Где они все? Почему нет нигде этих табличек? Да у нас же кровь сочится из-под земли возле каждого дома в центре всех городов и в центре всех деревень. У нас ведь «чекисты» людей просто так убивали пачками, почти с той же интенсивностью и жестокостью, как и гитлеровцы. Нет у нас таких табличек. Нету. И вот почему. В Германии гитлеровский режим был признан преступным режимом, а СС была признана преступной организацией. В бывшем же СССР, в России – КГБ не только не осужден за преступления против народов Советского Союза и России, не только не расформирован и не запрещен, у нас высшую должность в стране два срока подряд занимал человек, обученный и воспитанный этой организацией. Не знаю, появятся ли такие таблички, как в Берлине, в наших городах и селах. Верится в это с трудом. Но, с другой стороны – что мы, хуже немцев? Что у нас, совести меньше? Для тех, кто будет в Берлине и захочет сам посмотреть. Адрес: Neue Schoenhauser Strasse, 15. Добираться проще всего до метро Weinmeisterstrasse (линия U8), городской электричкой S-bahn до станции Hackescher Markt или трамваями M1 и M2 до уже упомянутых Hackesche Hoefe. 2005 По материалам http://ru.indymedia.org/newswire/ display/13022/index.php Сайт проекта художника Гунтера Демнига «Камни, о которые спотыкаются»: www.stolpersteine.com

PAMIĘĆ И МEMORIA

радиционно официальную историю страны выбирает власть, которая ставит или создает выгодные ей акценты, а потом навязывает это видение, в том числе, через школьные и вузовские программы. Но история – это не только и не столько официальная пропаганда, сколько коллективная память народа, которая несводима к единой общей позиции по отношению к прошлому страны. Каждый человек делает выбор для себя о том, как оценивать исторические события и как жить с этим в настоящем. В этом смысле очень интересны различные способы работы с коллективной памятью по осмыслению и преодолению тоталитарного, фашистского и любого другого травматического прошлого или настоящего своей страны в условиях активного сопротивления как власти и авторитетам, так и большинству населения. В этой статье представлены две практики из разных стран – Польши и Италии, которые иллюстрируют два возможных подхода к такой деятельности.

МЕТОД ШОКОВОЙ ТЕРАПИИ В январе 2007 года автор этой статьи вместе с другими участниками Молодежного Правозащитного Движения (МПД) была в Польше. В это же время в польском обществе разгорелся скандал вокруг новой книги историка Яна Гросса «Страх»1. В ней автор обвиняет поляков в антисемитизме и в качестве доказательства приводит факты самого крупного послевоенного еврейского погрома, который произошел в Кельце в 1946 году. Ян Томаш Гросс (Jan Tomasz Gross) родился в Варшаве в 1947 году в польско-еврейской семье. В 1968-м из-за антисемитских настроений по1 Fear: Anti-Semitism in Poland after Auschwitz: An Essay in Historical Interpretation. Jan T. Gross. 2006. 336 pp. | 6 x 9. Princeton.

ira.ynri@gmail.com кинул страну и переехал в США. Сейчас преподает историю в Принстонском университете (Princeton University). Его предыдущая книга «Neibours» – «Соседи» (2001) рассказывала о погроме в Польском городе Едвабне (Jedwabne) в июле 1941 года, когда погибло, по разным данным, от 340 до 1600 евреев. «Соседи» вызвали шок и массу дискуссий и споров в польском обществе. В 2001 году бывший президент страны Александр Квасневский принес публичные извинения еврейскому народу за эти события, что тоже было воспринято неоднозначно. Гросс также автор книг о советском ГУЛАГе, коммунистических режимах в Восточной Европе и др. Действительно, нельзя сказать, что о продолжении насилия против евреев в послевоенной Польше говорят много и открыто. В рамках польской поездки участники МПД побывали и в мемориальном комплексе Аушвиц, который демонстрирует ужасы преступлений нацистов (прежде всего, немцев) против миллионов «не-арийцев». Были также встречи с еврейскими организациями, представители которых очень политкорректно говорили о проблемах интеграции еврейского населения в польское общество еще в XIX веке – не более. По словам польских коллег, в общую школьную программу также не включена информация о погромах 40-х годов и о массовом антисемитизме, который заставил бежать из страны тысячи выживших после Холокоста людей. «Хотя Ян Гросс пишет о том, что тысячи поляков рисковали

своими жизнями, чтобы спасти своих соседей-евреев от нацистов, факты антисемитизма, описанные в «Страхе», подрывают представление поляков о себе как о героических и принципиальных мучениках войны». Agence France-Presse, The Krakow Post, January 17-23, 2008. По информации Института Национальной Памяти/IPN (Польша), в послевоенное время от 600 до 3 тысяч из 300 тысяч евреев были убиты – в основном, с целью грабежа или из-за нежелания возвращать им имущество. Также в нескольких городах (Краков, Кельц) случились погромы, спровоцированные слухами о том, что евреи похищают детей для ритуальных убийств. 4 июля 1946 года жители Кельца (Kielce) и ближних деревень устроили погром под лозунгами: «Смерть евреям!» и «Закончим дело Гитлера!», в результате которого погибло 37 евреев (в том числе, женщины и дети) и было ранено до 50 человек. Погром в Кельце вызвал массовую миграцию евреев из страны – около 19 тысяч евреев покинули Польшу в июле 1946 года, 35 тысяч – в августе (сравните: в июне 1946 – около 8 тысяч эмигрантов). Автор «Страха», судя по рецензиям, допускает в своей книге заявления «на грани»: например, что средний класс в Польше построен на наворованном у евреев богатстве. В обществе, в котором поляки официально считаются жертвами и борцами с нацистским режимом, эта книга закономерно стала шоком и скандалом. Можно по-разному оценивать допустимость и этичность подобных публикаций (к сожалению, прочесть книгу Гросса можно только на английском или польском языках), но интересно, какие изменения она вызывала. Конечно, в публичное пространство политиками, общественными авторитетами и католическими

13 #1 [3] 2008

Ирина Аксенова, Воронеж

лидерами была вынесена масса неприглядных фактов и гипотез и об антисемитских нападениях, и о провокациях коммунистов, и о тому подобном. Но зато в обществе началась дискуссия об историческом прошлом, об ответственности каждого человека за то, что случилось, потому что обвинение Гросса в антисемитизме распространялось на всех поляков. Совершенно неясно, какие ответы будут выбраны, но люди уже перестали об этом молчать, это перестало быть темой, о которой «не принято» говорить.

#1 [3] 2008

СВОБОДНАЯ ПАМЯТЬ 13 марта 2008 года в приморском городке Бари (южная Италия) в 9 утра местные гражданские активисты, по очереди сменяя друг друга, начали зачитывать по общегородскому радио имена жертв мафии, убитых за последние несколько десятков лет. Так в 13-й раз подряд начался ежегодный День памяти и ответственности за жертв мафии (Day of Remembrance and Commitment in Memory or the Victims of maﬁas), который проводит итальянская организация Libera. Автору этой статьи удалось стать свидетелем того, как работают итальянцы с памятью о жертвах мафии, угрозу которой современное правительство упорно отрицает. Сеть Libera, Associations, names and numbers against maﬁas – Libera, «Ассоциации, имена и цифры против мафии» – была создана в 1995 году и сейчас объединяет более 1200 ассоциаций, групп и школ, которые продвигают ценности права и демократии. Одно из важных достижений сети – принятие в 1996 году закона, согласно которому конфискованное имущество и земли мафии используются в социальных целях. Например, роскошная вилла в Карлеоне, которая раньше принадлежала одному из самых опасных мафиози, сейчас является школой. Сеть ведет такие проекты как Libera School (семинары и тренинги для школь-

ников), Libera University (специальные курсы в университетах), Libera Memory (работа с родственниками жертв мафии), Libera Terra (социальное производство продуктов на конфискованных землях) и др. www.libera.it Как отмечают активисты Libera, в наши дни стало гораздо меньше громких убийств и терактов по сравнению с 1990-ми годами: мафия ушла в область экономических преступлений. Тем не менее, преступные организации, объединенные узами родства, со своим «кодексом чести», контролирующие четкие территории (названия которых и дают имя «семье»), до сих пор существуют в Италии. И все же итальянские власти за последние несколько лет приняли ряд законов в пользу мафии: например, согласно закону от 2001 года, в судебном процессе не могут использоваться документы, представленные из-за рубежа. В конце 90-х этот закон помог вновь избранному Берлускони «выйти сухим» из дела, где он обвинялся в неуплате налогов и мошенничестве в особо крупных размерах. Целый ряд чиновников высшего уровня за последние несколько лет подозревались или обвинялись в связях с мафией и в коррупции. «Коза Ностра (здесь – мафия вообще. Прим. авт) – это такое же государство, так как ее цель – контролировать определенную территорию. С согласия мафии в целом каждая «семья» управляет людьми в своих регионах, создавая свое «теневое правительство». Рэкет и «крыша» – это то же самое, что налоги в легальном государстве». Rita Borsellino. Italian women against the mafia. 05.99. http://base.d-p-h.info/es/fiches/ premierdph/ fiche-premierdph-5567.html Libera Memoria – это программа, направленная на то, «чтобы вернуть право на память тем лю-

дям, которым было отказано в праве жить, чтобы <...> сохранить их право на историческую правду». Создана целая сеть людей и организаций, которые проводят образовательные и просветительские программы с привлечением родственников жертв мафии в качестве «живой библиотеки». Libera более 20 лет собирает информацию обо всех погибших от рук мафии, чтобы не только сохранить память о них, но и использовать как доказательство существования проблемы. То, что уже более 20 лет делает Liberа, – это тоже метод работы с коллективной памятью, не допускающий молчания и забвения, делающий неприглядные факты близкими и очевидными. Хочется в конце все-таки сказать несколько слов о России, точнее, о скандальном проекте «Имя России», запущенном в 2008 году телеканалом «Россия» под лозунгом: «Россия выбрала свое будущее, теперь настало время выбирать прошлое». Зрители, слушатели и интернет-пользователи должны были из 500 выдающихся исторических деятелей выбрать путем голосования в несколько этапов одного «самого великого». С одной стороны, это просто иллюзия, так как персонажи уже выбраны и их вклад в развитие России уже задан в их биографиях. С другой стороны, мнение большинства – должно было стать мнением якобы «всей России», а пример Германии 1930-х годов показывает, кого может иногда выбрать народ совершенно демократическим путем. Во что в итоге превратилось это заигрывание власти с историей? В обществе шли дебаты относительно этого проекта (особенно из-за ряда ошибок и некорректных биографий «номинантов»), и, наверное, это не плохо, что люди размышляют об истории, пытаются понять свою позицию. Но что делать теперь, когда, в том числе, выбрали Сталина? ¦¹ ÍÇËÇ s ÊÇÎÉ¹ÆÁ»Ñ¹ØÊØ Ð¹ÊËÕ ¾ÉÄÁÆÊÃÇÂ ÊË¾ÆÔ ÇËÇ ¡ÉÁÆÔ ÃÊ¾ÆÇ»ÇÂ

ÌÛ ÕÎÒÈÌ ÑÎÕÐÀÍßÒÜ ÍÅ ÒÎËÜÊÎ ÊÎÑÒÈ Перевод: Е лена Д уд укина, Владимир -Воронеж Редак торы перевода: Лиза - Эрнес тине Вагнер, Ниски-Воронеж, Якоб Штюрманн, Берлин, Варвара Точилина, Владимир -Москва

В Испании вскоре вступит в силу спорный закон о работе с памятью о гражданской войне и диктатуре Франко. При этом между союзами родственников есть разногласия о том, значит ли этот закон прогресс или следующее поражение в борьбе за признание жертв.

дни перед праздником всех святых кладбище в Хуэлве (Huelva) похоже на оживленный посещаемый цветочный магазин – разносятся венки, очищаются надгробные камни, развешиваются пестрые ленты. Кажется, что весь маленький андалузский городок на ногах, чтобы позаботиться на кладбище о могилах умерших. Но не все носящие траур думают о своих мертвецах лишь на кладбище. Некоторые идут с цветами и дальше – вдоль кладбищенской стены на поля – там лежат около 2000 или 3000 республиканских жертв испанской гражданской войны, погребенных в братской могиле. Только неприметный памятник в отдаленном углу кладбища напоминает о них: «Для тех, кто умерли за свободу». Кто-то укрепил на нем красную, желтую и лиловую ленты – цвета Второй Испанской республики, насильственно, с помощью военного путча, уничтоженной Франко в 1936 году. ¹¿¾ ÁÅ¾ËÕ É¹½ÁÇ ºÔÄÇ ÈÇ½ÇÀÉÁË¾ÄÕÆÔÅ «В самой Хуэлве не было вооруженного сопротивления франкистским войскам, город был сразу захвачен», – заявляет Феликс Рамос (Félix Ramos). Феликс – 28-летний председатель правления «Форума памяти в Хуэлве», объединения родственников жертв Франко, которое с 2002 года занимается в регионе раскопками братских могил гражданской войны и памятью последней испанской истории. Феликс так же, как и его отец, член коммунистической партии. Его форум организован в близком компартии союзе «Государственный форум исторической памяти». «Тех, кто в то время был членом профсоюза, социалистом или анархистом, быстро арестовывали правые из гражданской гвардии или фаланги (испанские фашисты). Иногда, чтобы стать врагом военных, было достаточно иметь радио или читать республиканские газеты». Феликс показывает на зеленое поле за кладбищенской стеной: «Большинство пойманных было расстреляно вблизи кладбища. Мы еще не знаем точного числа убитых в могиле. Хотя есть листы с именами и датами смерти, они далеко не полные».

Хуэлва была одной из многих контролируемых военными зон, где самым жестоким образом обошлись с политическими противниками и мирным населением. Только в Андалузии в братских могилах похоронено свыше 76 000 человек. Такие города как Севилья (Sevilla), Малага (Málaga) и Йен (Jaen) были особенно охвачены репрессиями. По оценкам историков, во всей Испании военным контролем убито свыше 180 000 человек. Действительный масштаб репрессий Франко не известен и по сей день. После смерти Франко в 1975 году между политической элитой оппозиции и военной диктатурой был заключен «Пакт о молчании», и в 1977 году по генеральной амнистии со всех военных преступников были сняты обвинения. Работа с памятью о гражданской войне и репрессиях Франко не состоялись до сих пор. «Большинство испанцев считает, что обе стороны совершили преступление, и поэтому ни одна не лучше другой», – объясняет Рамос. «Франкистские репрессии были централизованы и точно просчитаны, при арестах военные поддерживали гражданскую гвардию и испанских фашистов (фаланги), и почти что все пленники были застреляны. Республиканцы тоже убивали людей, но не имелось никакой центральной координации и никаких массовых расстрелов». Тем не менее, 40 лет продолжающейся пропаганды при диктатуре смогли стереть эти различия.

15 #1 [3] 2008

Лиза Гросс, Берлин

ÄØ Ë¾Î ÃËÇ ÌÅ¾ÉÄÁ À¹ Ê»ÇºÇ½Ì ¾ÄÁÃÊ ©¹ÅÇÊ Ì È¹ÅØËÆÁÃ¹ É¾ÊÈÌºÄÁÃ¹ÆÊÃÁÅ ¿¾ÉË»¹Å ¼É¹¿½¹ÆÊÃÇÂ »ÇÂÆÔ » ®ÌÖÄ»¾ ÇËÇ ¤ÁÀÔ ÉÇÊÊ

¹ÃÇÆ Çº ÁÊËÇÉÁÐ¾ÊÃÇÂ È¹ÅØËÁ Работе с памятью об истории гражданской войны должен способствовать теперь «Закон об исторической памяти». Первое предложение к закону вносилось в парламент в июле 2006 года правящей социал-демократической партией PSOE. Голосами PSOE и мелких региональных партий переделанная формулировка закона принималась в октябре этого года. Консервативная народная партия (PP) и Республиканская Левая рука Каталонии (ERC) выступали против. Целью закона является признание жертв гражданской войны и репрессий Франко. PP, тем не менее, с самого начала ограничивала это признание моральным возмещением. Первый проект шел с 2006 года: приравнивать жертвы республиканских и франкистских сторон – в современной формулировке диктатура Франко, по меньшей мере, официально осуждается. Тем не менее закон остается далеко за рамками международного права. Нет ни гарантии для отмены франкистских приговоров, ни финансового возмещения за пригнанного на принудительные работы, за жертву пытки или вне суда состряпанные приговоры. Государство едва ли принимает ответственность при раскопках братских могил; а если назревает вопрос устранения из общественной жизни франкистских символов и монументов, тесно связанная с режимом Франко католическая церковь может сохранять их по «художественно-религиозным» причинам. В сущности, закон представляет собой едва ли больше, чем символический жест. £ÉÁËÁÐ¾ÊÃ¹Ø ÈÇ½½¾É¿Ã¹ Á Ð¾ÄÇ»¾Ð¾ÊÃ¹Ø Æ¾ÇºÎÇ½ÁÅÇÊËÕ Но при оценке этого жеста мнения членов союзов расходятся. Франциска Макуэда (Francisca Maqueda), заместитель председателя «Объединения за историческую память и справедливость в Андалузии», видит в этом законе положительное развитие: «У закона есть наша критическая поддержка. Я думаю,

он уже кое-что меняет. Наконец, у жертв есть признание – это это, чего мы хотели. Это шаг в правильном направлении». Прадедушка активистки Севильи был членом анархического профсоюза CNT и был застрелен в 1936 году войсками Франко. Ее организация – это член в дружественном к PSOE союзе «Объединение за возвращение исторической памяти». Тем не менее, она не вполне довольна: «Мы заработали больше. Государство должно было заботиться о координации раскопок и аннулировать франкистские законы». Но важнее, чем политическая дискуссия, для Макуэды – личная потребность родных достигать признания и находить данные о погибших семьи: «Мы думаем, что со стороны родных есть человеческая необходимость спасать мертвецов1. В нашей работе мы концентрируемся именно на этом». «¶ËÇ ½ÇÄ¿ÆÇ Æ¹ÀÔ»¹ËÕÊØ ½¾ÅÇÃÉ¹ËÁÐ¾ÊÃÇÂ Á ¹ÆËÁÍ¹ÑÁÊËÊÃÇÂ È¹ÅØËÕ× Феликс Рамос, напротив, смотрит на закон критически. «Было бы лучше не иметь закона. Если мы в будущем предпримем критику обращения с историей, все будут говорить нам: «Ведь есть закон, ведь все в порядке». Его организация требует отмены франкистских приговоров, осуждения военных преступников и ответственность государства за эксгумации. Он также отказывается от наименования «Историческая память». «Это должно называться демократической и антифашистской памятью, а не просто исторической. Мы хотим сохранять не только кости жертв, но и их политические идеи и идеалы. Эти люди боролись за социальную справедливость и за равенство, которых на тот момент не было в Испании. И сегодня мы требуем, собственно, все еще того же самого». Рамос видит работу его организации преимущественно как политическое задание. «Право знать, что произошло с жертвами репрессий в Испании, это не только личное право семьи. Это также наше коллективное право. Только таким образом мы можем предотвратить повторение такого нарушения прав человека». Но ни в Севилье, ни в Хуэлве не легко ставить критические вопросы о прошлом. В начале октября Макуэда вынуждена была позволить одной консервативной газете беспорядочные поругания в свой адрес, поскольку она требовала от католической церкви убрать ее франкистские символы. И Франциска покачала головой: «Мы теперь решили больше не выражаться насчет этого. Не хотелось бы, чтобы мое имя каждый день появлялось в газете. Я стою на том, что я сказала, но статьи меня очень уж атаковали». На вопрос, сделает ли он публичным свой взгляд на гражданскую войну, Рамос ответил насмешливой улыбкой: «Есть две версии прошлого в Испании – одна, согласно которой каждый совершал, что был должен, даже убивая. Другая – что мы должны молчать ради примирения. Все, что критически разъясняет прошлое, находится вне дискурсов политических систем».

#1 [3] 2008

©¹ÊÃÇÈÃÁ ºÉ¹ËÊÃÁÎ ÅÇ¼ÁÄ Ê Ð¾ÄÇ»¾Ã Æ¹ º¾É¾¼Ì ¼ÇÉÇ½¹ ¥¹Ä¹¼¹ ¡ÊÈ¹ÆÊÃÁ¾ ¼ÇÊÌ½¹ÉÊË»Ç ÍÁÆ¹ÆÊÁÉÌ¾Ë ËÇÄÕÃÇ ½»ÌÎ ¹ÉÎ¾ÇÄÇ¼Ç» s »Ê¾ ÇÊË¹ÄÕÆÔ¾ É¹ºÇË¹×Ë ½ÇºÉÇ»ÇÄÕÆÇ ÇËÇ ¤ÁÀÔ ÉÇÊÊ

Ñîõðàíÿòü èíôîðìàöèþ î ìåðòâûõ è ïîìîãàòü â ýòîì èõ ñåìüÿì. (Ïðèì. ïåðåâ.)

& 3 * % 3 & 5 / * % &45 */5&3%*5

Remember, reme

mber the 5-th of

November!

« ´ª ¨ £ ©ª ¤ –

требуйте невозможного! ¶ÃÊÈÇÆ¹Ë »ÔÊË¹»ÃÁ » ¹ÄÕË¾ÉÆ¹ËÁ»ÆÇÂ ¼¹Ä¾É¾¾ «¹Î¾Ä¾Ê ¾ÉÄÁÆ ÇËÇ ¡ÉÁÆÔ ÃÊ¾ÆÇ»ÇÂ

ÐÎÌÀØÊÎÂÛÉ × ÀÉ Лена Тонкачева, Минск, Беларусь В последний раз я видела Андрея Кима (в нормальной жизни) перед католическим Рождеством. Мы списались в Скайпе, и он попросил купить ему конвертов: старался организовать отправку рождественских открыток для политзаключенных. Я накупила конвертов, сколько смогла, и мы встретились выпить чайку. Взяла у него под полсотни открыток, подписали с дочкой и коллегами. 10 января в Минске состоялась несколькотысячная акция протеста предпринимателей1. Ее участники вышли на проспект и перекрыли движение, требуя переговоров с премьер-министром Сидорским. Около полутора часов проспект был блокирован. Представители правительства не вышли к собравшимся. Акция была завершена силовым разгоном.

#1 [3] 2008

инистр МВД В.Наумов прокомментировал общественные действия 10 января следующим образом: «Я буду настаивать на том, что такого прощать нельзя. <…> Я не буду расценивать это как митинг, а буду настаивать на том, что это был отдельный акт хулиганства». В тот же день было возбуждено уголовное дело по ч.1 ст.342 УК («Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них»). В результате следствия 14 молодежным активистам предъявлено обвинение. 21 января в Минске состоялась вторая акция протеста предпринимателей. Участники вышли на

проезжую часть, но были вытеснены сотрудниками ГАИ на тротуар. На подходе к Дому правительства начался силовой разгон акции. Андрей Ким был задержан за участие в акции 21 января и привлечен к административной ответственности. Сразу после отбытия административного ареста помещен в следственный изолятор. Его обвинили в совершении уголовного преступления, предусмотренного статьей 364 УК Республики Беларусь («Насилие или угроза насилия в отношении сотрудника милиции»). Уже в следственном изоляторе Андрею исполнилось 22 года. За время нахождения в нем против Андрея возбуждено второе уголовное дело за участие в митинге предпринимателей 10 января. «Приглашаю Вас на ромашковый чай на крышу сразу после суда по случаю моего освобождения», – это Андрей написал мне уже из СИЗО. Так я и отправилась на суд. «ПРОЦЕСС ЧЕТЫРНАДЦАТИ». ПРАВОЗАЩИТНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ: СВОБОДА СОБРАНИЙ, СВОБОДА ВЫРАЖЕНИЯ МНЕНИЙ, СПРАВЕДЛИВЫЙ СУД 16 апреля 2008 года. Начало судебного процесса Суд Центрального района Минска расположен в здании бывшего лицея им. Якуба Коласа. Лицей ликвидировали в 2003 году, посчитав его «рассадником вольнодумства». Лицеистом был и Андрей Ким. Три кордона: на территорию суда, на входе в суд, на входе в зал судебного заседания. Возле входа на территорию суда от 50 до 70 человек. Пускают крайне избирательно, принцип не ясен. На вхо-

1 1 ÿíâàðÿ 2008 ã. âñòóïèë â ñèëó Óêàç ¹ 760, îáÿçàâøèé èíäèâèäóàëüíûõ ïðåäïðèíèìàòåëåé íàíèìàòü íà ðàáîòó íå áîëåå òðåõ ÷åëîâåê, òîëüêî ÷ëåíîâ ñâîèõ ñåìåé. Íåêîòîðûå ïîäðîáíîñòè î âûñòóïëåíèÿõ ïðîòèâ óêàçà ñì. íà ñàéòå Ìîëîäåæíîãî Ïðàâîçàùèòíîãî Äâèæåíèÿ: http://yhrm.org/news/archives/04_2008/?vw=653 Òàêæå ïîäðîáíåå î äåëå Àíäðåÿ Êèìà íà ñàéòå Ìåæäóíàðîäíîé Ïðîãðàììû «Ñîëèäàðíîñòü»: http://solidarity.hrworld.ru/ 2 Èç 14-òè ïåðâîíà÷àëüíûõ îáâèíÿåìûõ ïîä ñëåäñòâèåì îêàçàëèñü 10 ÷åëîâåê.

де в суд – проверка всех вещей, у молодежи забирают футболки с цитатником из Конституции. Дело рассматривает судья Елена Ильина. Государственный обвинитель – заместитель прокурора Центрального района Минска Андрей Ромашевский. Фото- и видеосъемка запрещены. На процессе присутствуют все обвиняемые: Андрей Ким, Владимир Сергеев, Антон Койпиш, Михаил Пашкевич, Татьяна Тишкевич, Михаил Кривов, Алексей Бондарь, Артем Дубский, Александр Стрельцов, Александр Чернышов2. Ким под конвоем, в наручниках, в судебной «клетке». На нем майка Молодого Фронта: «Дзе дух Гасподні – там свабода». Похоже, что он плохо себя чувствует. Михаил Пашкевич, Антон Койпиш, Алесь Стрельцов, Артем Дубский заявляют ходатайство о ведении процесса на беларуском языке, а затем о привлечении переводчика в судебный процесс. Государственный обвинитель сказал, что ходатайство не подлежит удовлетворению, так как все обвиняемые окончили среднюю школу, а следовательно, должны владеть русским языком. Обвинение построено на свидетельских показаниях сотрудников МВД и фото- и видеоматериалах. В ходе следствия почти все подозреваемые отказались от дачи показаний. А.Ким признал вину частично по ст. 339 (не исключая неумышленного удара), остальные отказались от признания вины. Потерпевший Сычев, сотрудник ГАИ, показал, что Ким нанес ему дар кулаком в лицо. Свидетель Блищев показал, что удара не видел, но точно знает со слов Сирыча, что Ким ударил потерпевшего. В числе прочего указал, что он со своим напарником Сирычем, «работая в толпе по гражданке, вели Кима еще с площади», что он обратил на себя их внимание тем, что был активен. Свидетель Сирыч заявил, что хо-

17 апреля 2008 года. Свидетели, письменные доказательства Три кордона. Пускают избирательно. Адвокат А.Кима заявила ходатайство об изменении меры пресечения с содержания под стражей на освобождение под залог. Судья отказывает. Опрос свидетелей – сотрудников МВД, всего около 10 человек. Происходит исследование письменных доказательств. Осмотр фотоматериалов. 18 апреля 2008 года. Видеоматериалы Три кордона. Пускают избирательно. К зданию суда привезли группу из примерно 20-ти человек. Ими заполняют задние ряды зала. Обвиняемые ходатайствуют об удалении из зала организованной группы молодых людей и просят впустить в зал родственников и друзей. Судья отказывает. В перерыве между обвиняемыми и организованной группой начинается потасовка. Просмотр видеоматериалов занял в общей сложности примерно 5 часов. Видеоматериалы предоставлены МВД, КГБ, «Столичное телевидение» – хронометраж акции. Из видеоматериалов не явствует, что Ким наносил удар Сычеву. Казалось, дело рассыпалось, нет доказательств. И по Киму нет доказательств – ну, нет. Дурацкая мысль: мой преподаватель уголовного права профессор Гарелик «руки бы поотбивал» за такое обвинительное заключение и такую доказательную базу... 21 апреля 2008 года. Процесс: обвинение, защита, гражданская позиция обвиняемых

Три кордона. Пускают избирательно. Прокурор начинает речь с философского экскурса про свободу в гегелевском понимании, софизм и анархию. Прокурор утверждает, что вина всех доказана полностью. Защита настаивает на оправдательных приговорах. Суд заслушивает последнее слово обвиняемых. Приводим отрывки из стенограммы, сделанной с аудиозаписи Татьяны Тишкевич. Михаил Пашкевич (перевод с беларуского, отрывок): – <…> Сначала, пожалуй, я отвечу нашему так называемому обвинителю. Честно говоря, для нас неожиданность, что наши юристы так много знают о том, что делается в литературе, философии. Г-н обвинитель продемонстрировал нам также хорошее знание терминов: что такое свобода, хотя бы по Гегелю. Однако я думаю, что г-н обвинитель учился в советском ВУЗе и больше изучал советские работы, которые дают значение свободы. Я не ошибусь, если скажу, что Карл Маркс определил свободу как осознанную необходимость. Хочу отметить, что все-таки в данном случае мы имеем дело с осознанной необходимостью. Но в Республике Беларусь мало осознанности, на это все-таки надо еще и пойти, надо еще и начать. И от того, что сейчас здесь сидят 10 человек, которые просто, кроме того что осознанные, еще и оторвали свои зады от диванов и начали что-то делать, ну да, наверное, они виновны, потому что они перешли от кухонной демократии к уличной. <...> Я сейчас буду говорить за себя: а я бы и снова вышел. Потому что то, что происходит в стране, я не могу назвать соответствующим моим взглядам на законность. <...> И если говорить о свободе нашей, знаете, есть такие хорошие строки: «Свобода – это право». Так вот, по нашему делу это и есть наше право, а судите вы нас за наше существование. <…> Владимир Сергеев (перевод с беларуского, отрывок): – <...> То, что мы вышли на площадь и показали свою гражданскую позицию, свидетельству-

ет как раз не о том, что мы отморозки, как говорили, или кто-то там еще, или что мы как представители молодежи просто захотели заработать какие-то политические очки, какой-то сомнительный себе создать имидж… В первую очередь, мы вышли как граждане. <...> Алесь Стрельцов (перевод с беларуского, отрывок): – <...> Я считаю, что вся эта акция носила абсолютно мирный характер, я уже говорил, что именно сотрудники ГАИ создали ситуацию, чтобы люди пошли на проезжую часть. Это было подтверждено самой первой кассетой, которую мы смотрели. <...> Вот этот сотрудник ГАИ нанес мне, другим митингующим несколько ударов своей дубинкой – не плашмя, а острием регулировочного жезла. Он просто стоял и бил острием всех, кто стоял рядом. В том числе, меня и других демонстрантов, тех, до кого он дотягивался. <...> Что касается юридической стороны этого дела – я не буду оригинальным, я напомню про принцип презумпции невиновности. <...> Михаил Кривов (отрывок): – Высокий суд, один высокопоставленный сатрап, по которому плачет международный трибунал в Гааге, на следующий день после митинга 10 января сказал на пресс-конференции, что у него наворачивались слезы, когда он увидел, как какие-то отморозки избивали его подчиненных <...> После этого он пообещал 50 уголовных дел. Это к вопросу о том, а кто режиссировал… Я просто хочу задать вопрос, такой, конечно, условнориторический. Мы посмотрели на так называемых видеоматериалах хронику событий 10 января. Ктонибудь видел из присутствующих здесь то, что описал этот человек? <...> Я считаю процесс политически мотивированным, считаю позором то, что такого рода беспредел происходит в XXI веке в стране, которая претендует на звание европейской и цивилизованной. <...> Коль скоро Республика Беларусь является членом ОБСЕ, я позволю себе процитировать некоторые моменты из руководящих принципов по свободе мирных со-

19 #1 [3] 2008

рошо видел, как Андрей Ким наносил удар потерпевшему правой рукой. При этом показал, что в это время он сам находился в толпе на расстоянии примерно двух метров от Кима, четко со спины. Обвиняемый Михаил Пашкевич взял слово и указал, что Андрей Ким – левша.

#1 [3] 2008

браний, которые были подготовлены группой экспертов по свободе собраний БДИПЧ ОБСЕ4 и были приняты в марте 2007 года. <...> Вот, например, как здесь определяется понятие «мирное собрание граждан»: собрание считается мирным, если его организаторы имеют мирные намерения. <...> Закончить я хотел бы одним высказыванием одного немецкого пастора, жившего в Германии в 30-е годы во времена Гитлера5. Вы спросите, а причем здесь времена Гитлера? Так вот, я считаю, что тоталитарная система, какой она была времен Гитлера, с ее презрением к человеческой жизни и достоинству, не приходит сразу. Слава Богу, у нас пока не тоталитарная система, но тоталитаризм наступает незаметно и постепенно. И он наступает неотвратимо для тех народов, которые не ценят свободу. <...> Итак, я цитирую высказывание немецкого пастора, которого гитлеровский режим в свое время репрессировал, который выжил в концлагере и в конце своей жизни сказал такие слова: «Сначала они пришли за моим соседом-евреем, я промолчал, ведь я не был евреем. Потом они пришли за моим соседомкоммунистом, я и тогда промолчал, ведь я не был коммунистом. Потом пришли за моим соседом, который был членом профсоюза – и тогда я ничего не сказал, ведь я не являлся членом профсоюза. Наконец они пришли за мной. И не осталось никого, кто мог бы сказать слова в мою защиту». Я надеюсь, Ваша честь, что вам впоследствии не придется повторять эти слова. Алесь Чернышев (отрывок): – Я присоединюсь к большинству всего вышесказанного моими коллегами, также хотел бы еще раз повторить то, что говорил в самом начале, что, естественно, не считаю себя виноватым, не признаю вины и не признаю того, что мне вменяется, поскольку убежден в том, что руководствовался правом, которое предоставляет мне Конституция. <...>

Алесь Бондарь (отрывок): – Хочу сказать, прежде всего, что я горд – горд находиться на скамье подсудимых среди этих молодых людей, средний возраст которых не превышает 20 лет, и единственная вина которых – это выражение своей активной гражданской позиции. Гражданственность, на мой взгляд, это признак идей будущего, и Беларусь в этом смысле не исключение. Гражданственность как проявление и стремление жить активной общественной и политической жизнью – это единственный недостаток и единственная проблема, скажем так, недемократических режимов. Они в этих разных видах проблемы видят тех людей, которых нужно изолировать, которых нужно наказать и уничтожить, прежде всего, морально. <…> Татьяна Тишкевич (отрывок): – <…> 10 января это был мирный и ненасильственный митинг. <...> Мирный митинг этот закончился задержанием многих людей, в том числе, и меня. Избиением при задержании, в том числе, и меня. Отбытием административного ареста, в том числе, и мною. Отчислением из ВУЗа, в том числе, и меня. Но всего этого нашим властям показалось мало, они решили еще и привлечь нас к уголовной ответственности. <...> Артем Дубский (перевод с беларуского, отрывок): – <…> Мне очень жаль, что я живу в этой стране в том виде, как она есть, когда, к сожалению, открытое судебное заседание все больше и больше с каждым днем становится похожим на оборонное предприятие с его пропускным режимом, в котором управляете не вы, как прописано в законодательстве, а какие-то неизвестные дядьки больше ста килограммов веса, с какими-то наушниками. <…> Когда, например, какие-то указы и декреты нашего самого лучезарного ставятся выше Конституции, мне просто жаль. <…>

4 ÁÄÈÏ× ÎÁÑÅ – Áþðî ïî äåìîêðàòè÷åñêèì èíñòèòóòàì è ïðàâàì ÷åëîâåêà Îðãàíèçàöèè ïî áåçîïàñíîñòè è ñîòðóäíè÷åñòâó â Åâðîïå. 5 Ìàðòèí Íèì¸ëëåð.

Антон Койпиш (перевод с беларуского, отрывок): – <…> Я всегда считал и считаю, что в обществе обязательно должно присутствовать уважение и серьезное отношение как к суду, так и ко всем правоохранительным органам в целом. И когда такого уважения нет, это настоящая беда общества. <…> Но давайте же поинтересуемся, почему в данном случае возникло такое неуважительное и несерьезное отношение. Дело в том, что когда решение «суда» зависит не от доказательств и не от того, что происходит во время «судебного» следствия, а от того, что по вертушке прикажут, «спустят» судье, я считаю, что это уже не суд, а спектакль. <…> Когда в зале судебного заседания в конце перерыва чуть ли не начинается драка и зачинщики этой драки продолжают спокойно сидеть и дальше, как это было в пятницу, думаю, это если и не превращает суд в фарс или спектакль, то точно подрывает всякое уважение к этому суду. <...> Когда так называемый «свидетель» помогает сотрудникам суда обыскивать вещи входящих (если точнее, это называется не обыском, а «проведением внешнего досмотра») и командует, кого пустить, а кого нет, думаю, это если и не превращает суд в фарс или спектакль, то точно подрывает всякое уважение к этому суду. <...> И я считаю, что наше неуважение и несерьезное отношение было ничем другим, как самой нормальной реакцией на то, что здесь, на мой взгляд, происходит вместо суда; на этот фарс, спектакль, цирк. <…> Андрей Ким (отрывок): – <…> Даже если принять полностью сторону обвинения, <...> то у меня даже не укладывается в голове, как я мог прийти на митинг и в присутствии огромного количества свидетелей, огромного количества милиционеров, в присутствии огромного количества видеокамер и фотокамер, находясь в здравом уме и трезвой памяти, как подтвердила психическая экспертиза, умышленно нанести абсолютно бесполезный, абсолютно бессмысленный удар. Причем сделать это умышленно, нерабочей рукой, человеку, который ничего

22 апреля 2008 года. Ожидание приговора – от себя. Приговор Три кордона. Пускают избирательно. Прошла кордон спецназа во двор суда. Через какое-то время прошла второй кордон и третий. Суматошно входим в зал. Слева эта клетка дурацкая. Бодренько говорю, во весь рот улыбаясь: «Добрый день, Андрюша! Виноградов кланялся, не пускают его». Кивок, короткая улыбка. Вот и поздоровались. Встать. Приговор. Тишина в зале. Судья говорит громко и отчетливо. И я понимаю, что должна попробовать передать сразу с телефона звук на Европейское Радио для Беларуси. Вызываю, отключаюсь, жду встречного звонка с телефона с записывающей аппаратурой и без предупреждения и уверенности, что голос судьи «добивает», – держу телефон повыше, чтобы звук дошел до Варшавы. У них редакция после обысков выехала, и в «поле» мало кто сейчас работает. А так сразу смогут давать в эфир. Сама эта идея кажется ужасно важной. 5-10-15 минут. Не знаю, слышат ли они, пишут – или впустую. Шиплю в телефон: «Кой-

ÇËÇ ¡ÉÁÆÔ ÃÊ¾ÆÇ»ÇÂ

пустили. Полтора года колонии за то, чего он не делал. Один: – Суд постановил – значит, делал. Чего не ясно? Второй: – Нехер по акциям тягаться. В колонии объяснят, если не доходит. Я: – Полтора года колонии за то, чего он не делал. Третий в спину: – Был бы 37-ой – уже бы расстреляли. Вот в этом я как раз не сомневаюсь! Выхожу на улицу, еду на работу, к своим. До глубокой ночи снимаем стенограмму с аудиозаписи. Максимальная рассылка хроники. Жизнь продолжается. 16-22 апреля 2008 года от редактора Текст был написан весной 2008 года. К моменту выпуска журнала Андрея Кима освободили по личному указу президента А.Г. Лукашенко (20 августа 2008 года).

«В прошлом беззакония властей стоили жизни и свободы миллионам советских граждан. Кровавое прошлое призывает нас к бдительности в настоящем. Легче пожертвовать одним днем покоя, чем годами терпеть последствия вовремя не остановленного произвола». Из «Гражданского обращения» Александра Есенина-Вольпина, призывающего к «митингу гласности» в защиту арестованных писателей А.Синявского и Ю.Даниэля (1965 г.)

21 #1 [3] 2008

абсолютно не сделал. И после этого еще <…> двигаться спокойно совершенно несколько сот метров. Это противоречит не только моим убеждениям, это противоречит здравому смыслу. <…>

пишу плохо. Ты меня слышишь, слышишь?» В трубке спокойное: «Елена Борисовна, не волнуйтесь, судью хорошо слышно. Вы молодец. Так и продолжим писать». Перерыв. Антону скорую вызывают. Увезли в больницу. Продолжаем. Тишина-тишина. Оглашает срок Киму. Мама Андрея – Андрею: «Я горжусь тобой, сынок. Горжусь». Мама Андрея – судье: «А вы читайте-читайте, я вам не мешаю, вам никто не мешает». Судья именем Республики Беларусь: А.Ким – осужден к 1,5 годам колонии общего режима; В. Сергеев, А.Койпиш – штраф 3,5 миллионов беларуских рублей; М.Пашкевич, Т.Тишкевич, М.Кривов, А.Бондарь, А.Дубский, А.Стрельцов, А.Чернышов – 2 года ограничения свободы без направления в колонию открытого типа. Всем подписка о невыезде. Судья заканчивает. Начинает собираться. Зал срывается в едином звуке: – Ганьба, ганьба, ганьба! Андрея Кима конвой выводит. На выходе из двора суда: «Разам», «Свабоду», «Жiве Беларусь!», «Жiве!». Охранники между собой: Один: – Чего орать? Идиоты. Отпустили – валите по домам. Второй: – Они на сутки нарываются. Третий: – Деньги отрабатывают. Я: – Люди не уходят, потому что Андрея Кима повезут. Его не от-

ÒÅÇÈÑÛ Î ÑÂÎÁÎÄÅ (Ïåðâàÿ Ñóììà) Д аниил Горецкий, Андрей Юров

I. ДОРОГИ СВОБОДЫ 1. Свобода как иллюзия Никакой свободы нет. Это – иллюзия. Это – дурной миф, придуманный либералами, евреями, христианами и авантюристами. Это – игра. Но не в высшем смысле этого слова, не та Игра, что меняет МИРЫ, а простая забава, которая служит нам для того, чтобы не замечать того, что стоит за ней. Иллюзия свободы – это то, что позволяет нам не видеть самой Свободы. Что позволяет сосредоточиться на иллюзорном явлении, всячески разбирать его по частям, демонстрировать его несостоятельность, клеймить его (совершенно справедливо!) и – одновременно – отвлечь и себя, и остальных от того, что можно было бы разглядеть вдалеке, – если на время забыть об иллюзии и присмотреться к линии горизонта. Там можно заметить крошечный зеленый росток... Это – Свобода. Впрочем, мы ведь уже знаем, что никакой свободы нет, есть только иллюзия. И – так далее...

#1 [3] 2008

2. Свобода как бегство Свобода – это необходимость. И это не только очевидный парадокс, в ряду таких же, типа: «Безумие – это мудрость» или «Счастье – это страдание». Это – действительно необходимость. Причем осознанная. Но как только мы осознали ее, она перестает ею быть – неизбежность возможна лишь как неосознанная граница, когда мы ее просто не чувствуем – не видим и даже не предполагаем ее существование. Стоит нам найти границу – пусть и путем осознания, – у нас появляется новая степень свободы, новая возможность – ПРЕОДОЛЕТЬ ее, она перестает быть «необходимостью». Впрочем, это уже невыносимо. А потому у нас появляются две возможности действий: предпринять бегство от этой бесконечности и определить свою свободу как осознанное пространство необходимостей, – или же совершить прыжок из сферы осознанной и определенной свободы в мир безграничья и неосознанности, а значит – безумия. Первый путь – солдата, второй – поэта. Видимо, есть еще и третий, но о нем – отдельно... 3. Свобода как практика Свобода – это ежедневное, ежеминутное и ежесекундное действие. Если мы утверждаем принцип Свободы, мы должны манифестировать его в каж-

дом своем вдохе, жесте, слове. Если мы остановились, мы на этот миг утратили Свободу. Это – странная субстанция, которая живет только в состоянии движения, только в действии: в состоянии покоя она как бы исчезает, переходит в иные формы существования материи, энергии и метафизических субстанций. 4. Свобода как вызов Свобода – это вызов для каждого человека, для любого социума и для человечества в целом. В конце концов, Свободе – это вызов самой себе, ибо практикуя свободу, мы должны иметь возможность свободно контролировать и ограничивать ее, то есть с помощью свободы уничтожать свободу. Свобода – это то, чего многие страстно желают, и при этом делают все, чтобы отказаться от нее; а другие – ненавидят, но вынуждены смириться с ней и следовать ее зову всю свою жизнь. И это вызов столь многогранный, что большинство из нас не только не в силах его принять, но даже осмыслить хотя бы сотую долю его элементов и составляющих. Ибо Свобода – это согласие видеть мир сверхсложным и способность отказаться от простых и грубых моделей в его понимании. Это – приглашение к испытанию. Самому страшному, сильному и сладостному. И это – согласие на одиночество, единственное состояние, которое наступает не возможно, но неизбежно, если мы принимаем сам Вызов. 5. Свобода как выбор Выбор связан не только с возможностями, он связан с ответственностью. Если мы не готовы отвечать за свой выбор – мы не свободны, мы просто не можем его сделать. Ибо сделать свободный выбор означает принять на себя всю ответственность за его результаты (в некоторых случаях даже неожиданно хорошие). Тот, кто не принимает ответственности – не свободен: тот либо не в состоянии сделать сам выбор, либо

6. Свобода как Утопия Нам необходимы новые социальные мифы о свободе. Не о своевольных самовлюбленных гигантах, сперва приспособивших свободу для бесконечных битв, победа в которых достается тем, кто готов видеть мир простым и плоским. И не о карликах, мужественно обменявших Свободу на Долг и ставших великанами, внешне похожими на красивых и могучих людей, но лишившимися последних человеческих черт. И не о «витязях прекрасных», героически принесших Свободу в жертву Справедливости – в надежде осчастливить тысячи и сотни тысяч, а в результате потерявших самих себя и сделавших несчастными всех, до кого докатились волны этой справедливости, добытой столь высокой и жестокой ценой. И не о славном обществе счастливых идиотов, которым «сияет солнце свободы»... Нужны новые утопии, которые дали бы хотя бы шанс на мечту. На мечту о мире, где свобода хотя бы не презираема и не наказываема. О странах, где справедливость возможно, но прежде всего – как Свобода, и где всесильная толпа не осуждает на смерть очередного философа. О государствах, отказавшихся от границ и ставших внетерриториальными некоммерческими сообществами собственных граждан, – государствах, служащих их интересам и максимально оберегающих их свободу. О новых типах сообществ и организаций людей, в которых их свобода ограничивается и подавляется в самой минимальной степени, и где можно творить, понимая, что твоя свобода не помешает творчеству другого творца, находящегося рядом с тобой. 7. Свобода как инициация Свобода, сперва – как осознание, выбор и новое осознание, затем – как смирение, потом – как бунт, дальше – как приятие, еще дальше – как осознанное сопротивление, и еще, еще дальше – как Преодоление, и потом... О! Это Путь, требующий не только Мужества. Он требует Любви. И Мудрости. А следовательно – разных этапов Посвящения (инициации). Эта Дорога требует особого состояния сознания, достичь которого удается не многим. Но если удается – многое меняется в корне. Впрочем, это – тема для отдельной «Суммы», и мы продолжим эту пунктирную линию в иное время.

II. ПОЛЯ СВОБОДЫ 1. Свобода и Свобода Для человеческих существ ужас свободы неизменно превосходит ужас смерти. Борис Рудин Свобода каждого из нас вступает в противоречие и даже в битву не только со свободой Другого, свободой социума (особенно – массы), свободой Человечества, свободой этого Мира в целом, но даже – сама с собой. Свобода – это душа свободы, и потому нет ей покоя. Свобода изначально противостоит сама себе. Она отрицает сама себя, делает себя невозможной. Она не равна хаосу и в каком-то смысле прямо противоположна ему: путь Свободы – это путь противостояния нарастанию энтропии и всеобщему разрушению. Но она же не равна жестокому порядку, стремится взорвать его, выйти за рамки, за границу, за предопределение матрицы. Она балансирует на тоненькой струне, натянутой между реальностью и мечтой, и с одной стороны пропасти ждет темная Сцилла, раскрывая пасть хаоса, а с другой – позолоченная Харибда, протягивая щупальца порядка. И этот танец страшен своей красотой, своим надрывом и своей безнадежностью. 2. Свобода и Равенство Драконы свободны в своем выборе тотального равенства и вопиющего неравенства. И они свободны в самом выборе такого выбора. Но они не могут быть свободны от этих строк. Ян Словик, «Трактат о Драконах» Свобода каждого из нас должна утверждать идею всеобщего равенства. Ибо ни в чем ином мы не можем быть столь равны, сколь в праве на свободу, сколь в возможности принять собственную свободу или отвергнуть ее. И именно Свобода делает нас абсолютно неравными. Более того, по большому счету, только свобода ведет к неравенству, и она просто неизбежно приводит к неравенству. Спускаясь в мир социума, мы убеждаемся, что именно «толпы равных» чаще всего уничтожают свободу отдельных индивидов и, более того, именно индивиды, провозглашающие свободу для всех (в том числе – для «бунтующих толп»), чаще всего становятся первыми жертвами. Но только равенство делает свободу возможной. Только Равенство, или – стремление к Равенству, питает любую свободу, даже если она ставит целью разрушить это равенство. Равенство – это разум свободы. И именно в рамках этой разумноиррациональной картины, мы можем сказать, что Равенство – это Земля Свободы, так же, как Свобода – это Небо Равенства. И, вступая в алхимическое сражение, они постоянно меняют роли непримиримых врагов-бойцов на роли любовников-супругов. А жертвами в этой битве-свадьбе чаще всего становимся мы...

23 #1 [3] 2008

не готов принять на себя всю свободу, открывающуюся в пространстве выбранной альтернативы, и желает отказаться от ее части, кастрировав и первый этап собственной свободы, предшествовавший выбору, и сам выбор, и новую свободу, возникающую как новое пространство, уже после совершенного выбора. И чем больше наша свобода в нашем выборе, тем сильнее наша ответственность... Перед кем? Перед нами самими? Перед сообществом? Перед человечеством? Или перед самой свободой?

3. Свобода и Братство Только в служении друг другу мы обретаем Свободу. Король Артур Свобода отвергает любое Братство, ибо обрекает нас на абсолютное космическое одиночество. Свобода неизбежно ведет к Братству, ибо выбирая путь Мудрости и Мужества, мы не можем избежать на этом пути Любви и Гармонии. Братство – это тело Свободы. Это – обретение ею плоти. То, что помогает нам идти по дорогам Свободы чуть дальше, чем позволяют наши глупость, страх и лень. И об этом воплощении свободы написаны сотни текстов, намного более красивых и умных, чем этот. III. СФЕРЫ СВОБОДЫ 1. Метафизическая практика (Идея) Гул затих, я вышел... Борис Пастернак, «Гамлет» Свобода всегда связана с «идеей свободы». И иногда полностью совпадает с ней, иногда – полностью НЕ совпадает (из простого противоречия!), а иногда совпадает лишь в некоторых частях, притом – не всегда самых заметных, самых важных или самых приятных. И если принять, что Идея Свободы поселяется в нас, как ветер поселяется в долине, то мы, охваченные ею, порой действительно пытаемся стать свободными, уподобляясь самой долине, пытающейся взлететь вслед за ветром. Мы пытаемся поймать эту идею в мешок привычных представлений, приручить, наполнить ею пластиковую оболочку... Но для того, чтобы она действительно и добровольно ожила в нас, нужно нечто иное – нужна ежедневная метафизическая практика, послушание, искусство. Этому можно научиться, но очень трудно научить...

#1 [3] 2008

2. Внутренняя практика (Чувство) Когда вода Всемирного потопа Вернулась вновь в границы берегов… Владимир Высоцкий, «Баллада о любви» Это поток, разрушающий плотины, уносящий огромные корабли и разрывающий берега. Это свобода рек, морей и океанов. Это – то самой «чувство свободы», которое для многих и есть сама Свобода, и никакая иная им просто не нужна. Это – страстное стремление обрести весь мир, произнеся одно-единственное слово, сделав одинединственный жест, совершив один-единственный акт... Это практика внутреннего Всемирного потопа, способного управлять самим собой; это море, воздвигающее само из себя плотины и дамбы; это река, сама создающая собственные берега. Иногда внешнее выражение этой внутренней

практика прекрасно, иногда – величественно, иногда – ужасно, иногда – ничтожно. Иногда главная особенность этой сферы – вообще не иметь внешнего воплощения и быть замкнутой на самой себе. А иногда – разрушать саму себя и именно в этом обрести свое существование. 3. Персональная практика (Действие) Существуют свободные системы, в которых действительно свободные Драконы действительно свободны. 1-й закон Драконьей Свободной Механики Ян Словик, «Трактат о Драконах» Свобода может быть воплощена в отказе от любого действия. И Свобода неизбежно выражается в действии... И это снова – не противоречие, а естественный Закон свободы. Соединяя легкость Идеи и поток Чувства с твердостью темной почвы, мы создаем Сад, имеющий вполне земное происхождение. Каждым осознанным (и тем более – неосознанным) Актом, каждой манифестацией во внешней среде мы утверждаем и свою Свободу, и Свободу как Чувство, и Свободу как Идею, либо – отвергаем их (при этом – все равно утверждая...). Идеи не должны усыплять нас, а Чувства – ослеплять. Мы должны быть способны демонстрировать свою свободу в самых обыденных, самых приземленных и самых частных актах выбора. И помнить, что в этом повседневном и скучном выборе всегда живет Иной выбор – Выбор, за которым и стоит наша Свобода (если она еще жива). 4. Межчеловеческие практики (Игра) – С твоей точки зрения, это, возможно, и чушь, – покачав головой, сказала Черная Королева, – но я слыхивала такую чушь, по сравнению с которой эта – ПРОПИСНАЯ ИСТИНА. Люис Кэрролл, «Алиса в Зазеркалье» В этой огненной сфере можно заметить контуры привычных социальных структур и сложных альтернативных сообществ; обнаружить парные танцы и дуэли, наполненные высшим огнем любви или разрушения; открыть целые миры, способные порождать миры еще более огромные и прекрасные, или – умирать в течение одного взгляда... И все это проникнуто духом Игры. Игры, включающей миллионы игр с миллионом правил, и прежде всего – тех, что способны менять самих себя, сбрасывая собственные одежды, границы и правила. Игры, в рамках которой можно менять не только законы, установления и традиции, но и саму игру! И именно в этом, как ни в чем другом, царит творчество (творение), порожденное Свободой. Или же – Свобода, порожденная творением.

ИОСИФ БРОДСКИЙ

ПЕСЕНКА О СВОБОДЕ Булату Окуджаве Ах, свобода, ах, свобода. Ты – пятое время года. Ты – листик на ветке ели. Ты – восьмой день недели. Ах, свобода, ах, свобода. У меня одна забота: почему на свете нет завода, где бы делалась свобода? Даже если, как считал ученый, ее делают из буквы черной, не хватает нам бумаги белой. Нет свободы, как ее ни делай. Почему летает в небе птичка? У нее, наверно, есть привычка. Почему на свете нет завода, где бы делалась свобода? Даже если, как считал философ, ее делают из нас, отбросов, не хватает равенства и братства, чтобы в камере одной собраться. Почему не тонет в море рыбка? Может быть, произошла ошибка? Отчего, что птичке с рыбкой можно, для простого человека сложно? Ах, свобода, ах, свобода. На тебя не наступает мода. В чем гуляли мы и в чем сидели, мы бы сняли и тебя надели. Почему у дождевой у тучки есть куда податься от могучей кучки? Почему на свете нет завода, где бы делалась свобода? Ах, свобода, ах, свобода. У тебя своя погода. У тебя – капризный климат. Ты наступишь, но тебя не примут. 1965

«×èëèéñêèé íîêòþðí» (отрывок) Роберто Боланьо 1

#1 [3] 2008

Чили дела шли плохо. Мои дела в общем шли хорошо, но у моей родины плохо. Я никогда не был отъявленным националистом, но тем не менее чувствую настоящую любовь к своей стране. «Чили, Чили... Как же ты могла так измениться?» – спрашивал я себя тогда, высовываясь дома в открытое окно и глядя на огни Сантьяго, уходящие вдаль. Что над тобой такого сделали? Чилийцы что, с ума посходили? Кто во всем этом виноват? В другой раз, вышагивая по переходам колледжа или по коридорам редакции, вопрошал: до какого предела ты дойдешь, Чили? Ты теперь станешь совсем другой? Эдаким выродком на провинциальной обочине цивилизации? А потом случились выборы, и выиграл Альенде. И тогда я подошел к зеркалу в свой комнате и попробовал сформулировать главный вопрос, который приберегал именно для такого момента, но вопрос отказался слетать с моих малокровных губ. Потому что никто не смог бы этого перенести. В ночь триумфа Альенде я вышел на улицу и направился к дому Фэрвелла. Он сам открыл мне дверь. Как же он постарел! В ту пору Фэрвеллу перевалило за восемьдесят, и он уже не пытался дотрагиваться до моей талии или бедер, когда мы виделись. «Проходи, Себастьян», – приветствовал он меня. Я прошел за ним в залу. Фэрвелл делал какие-то срочные телефонные

звонки. Первым, кому он позвонил, был Неруда. Не смог его найти. Потом позвонил Никанору Парре. Тот же результат. Я бросился в одно из кресел и зарылся лицом в ладони. Слышно было, как Фэрвелл крутил диск, набирая номера еще четырех-пяти поэтов, но все было напрасно. Мы стали пить. Я посоветовал дозвониться, если это могло его как-то успокоить, до нескольких католических поэтов, которых мы оба знали. «Эти хуже всех, – сказал Фэрвелл, – они все должны быть на улицах и праздновать победу Альенде». Через несколько часов Фэрвелл заснул прямо на стуле. Я хотел перетащить его на кровать, но он был слишком тяжел для меня, и пришлось оставить так. Вернувшись домой, я стал читать греков. В конце концов, будь что будет, все в руках Господних, сказал я себе. А я буду читать древних греков. Начал с Гомера, как положено, потом перешел к Фалесу Милетскому, затем к Ксенофану из Колофона, Алкмеону из Кротона, Зенону из Элеи (хорош! Хорош!), а потом убили генерала армии, благоволившего Альенде, Чили восстановила дипломатические отношения с Кубой, национальная перепись зарегистрирова-

1 Ðîáåðòî Áîëàíüî (1953 – 2003) – ÷èëèéñêèé ïîýò è ïðîçàèê. Ñ 1966 æèë ñ ðîäèòåëÿìè â Ìåêñèêå, â 1973 âåðíóëñÿ íà ðîäèíó, ÷òîáû ó÷àñòâîâàòü â ñîöèàëèñòè÷åñêèõ ðåôîðìàõ Ñàëüâàäîðà Àëüåíäå, íî áûë çàñòèãíóò ãîñóäàðñòâåííûì ïåðåâîðîòîì Ïèíî÷åòà. Ó÷àñòâîâàë â ñîïðîòèâëåíèè íîâîìó ðåæèìó, áûë àðåñòîâàí, îòïóùåí ïî õîäàòàéñòâó âëèÿòåëüíîãî îäíîêàøíèêà. Â 1974 âåðíóëñÿ â Ìåêñèêó, âîçãëàâèë òàì àâàíãàðäíóþ ëèòåðàòóðíóþ ãðóïïó «èíôðàðåàëèñòîâ», âäîõíîâëÿâøóþñÿ îïûòîì äàäà è ñþððåàëèçìà. Äåáþòèðîâàë êíèãîé ñòèõîâ «Âîðîáüè íà âåðøèíå» (1975). Ñ 1977 ïóòåøåñòâîâàë ïî Åâðîïå è Ñåâåðíîé Àôðèêå, â 1978 ïîñåëèëñÿ â Êàòàëîíèè, ñìåíèë ìíîæåñòâî ïðîôåññèé, áûë ñáîðùèêîì âèíîãðàäà, íî÷íûì ñòîðîæåì, ïðîäàâöîì â ìàãàçèíå, ó÷èëñÿ âàÿíèþ, ïðåæäå ÷åì ïîëíîñòüþ çàíÿëñÿ æóðíàëèñòèêîé è ëèòåðàòóðîé. Â ñîáñòâåííîé ïðîçå, ãäå êðèìèíàëüíûé ñþæåò ñîåäèíÿåòñÿ ñî ñíîâèä÷åñêîé ôàíòàñòèêîé òðèëëåðà è ñòèõèåé ëèòåðàòóðíîé èãðû, íåðåäêî âûñòóïàë ïîä èìåíåì Àðòóðî Áåëàíî. Íà ñåãîäíÿ èç âñåõ ïðîèçâåäåíèé Áîëàíüî íà ðóññêèé ïåðåâåäåíû äâà: «×èëèéñêèé íîêòþðí» è «Äàëåêàÿ çâåçäà». Îáà îíè ïîñâÿùåíû 1970-ì ãîäàì, êîãäà âî âðåìÿ äèêòàòóðû Ïèíî÷åòà â ×èëè ñîâåðøàëèñü óáèéñòâà è ïðîïàäàëè ëþäè. 2 Ìèòèëèíè – îñòðîâ â Ýãåéñêîì ìîðå, íûíå î. Ëåñáîñ.

ла численность населения страны 8 884 768 человек, по телевидению начался сериал «Право родиться», а я читал Тиртея из Спарты, Архилоха Паросского, Солона Афинского, Гиппонакта Эфесского, Эстесикора из Имеры, Сафо с Митилини2, Феогнида из Мегары, Анакреонта из Теоса и Пиндара из Тебаса (один из самых моих любимых), а в это время правительство национализировало медь, потом селитру и железо, Пабло Неруда получил Нобелевскую премию, а Диас Касануэва – Национальную премию по литературе, Фидель Кастро приехал в страну с визитом, и многие решили, что он собирается остаться здесь жить, но тут убили экс-министра из Христианско-демократической партии Переса Суховича, а Лафуркад опубликовал свою «Белую голубку», я написал об этом добротную критическую статью, чуть ли не хвалебную, хотя в глубине души знал, что романчик-то ничего не стоил, и в эти дни организовали первый «кастрюльный» марш протеста против Альенде, а я вчитывался в Эсхила, и Софокла, и Еврипида (у всех – трагедии), одолел Алкея (тоже с Митилини), Эзопа, Гесиода и Геродота (этот был скорее титаном, чем человеком), а в Чили царили кризис и инфляция, черный рынок, стояли длинные очереди за продуктами, в результате аграрной реформы экспроприировали имение Фэрвелла и многие другие латифундии, возник Национальный секретариат по делам женщин, Альенде посетил Мексику и Генеральную ассамблею Объединенных Наций в Нью-Йорке, были

новые покушения, а я листал Тусидида, его описания бесконечных войн, рек и долин, ветров и плоскогорий, которые вставали со страниц, затемненных временем, а еще там были люди Тусидида, то есть воины Тусидида, и мирные люди, занимавшиеся сбором винограда и смотревшие с горы на далекий горизонт, где находился я, затерянный среди миллионов других существ, которым еще предстояло родиться, горизонт, куда смотрел и Тусидид, и на котором дрожал и маячил я, а еще я стал

перечитывать Демосфена, Менандра, Аристотеля и Платона (что всегда оказывается полезным), и начались забастовки, и некий полковник из бронетанкового полка пытался поднять мятеж, а один кинооператор умер, снимая собственную смерть, а потом убили морского советника Альенде, были беспорядки, всеобщая перепалка, чилийцы ругались между собой, писали на стенах, а еще почти полмиллиона человек прошли маршем в поддержку Альенде, а затем произошел-таки мятеж, военный

переворот, самопровозглашение Хунты, бомбардировка Ла Монеды, после чего президент застрелился, и все было кончено. И тогда я тоже успокоился, держа палец на странице, которую в тот момент читал, и подумал: какой покой. Я встал и высунулся из окна: какая тишина. Небо было голубым, чистейшей голубизны, лишь кое-где облачные отметины. Вдали летел вертолет. Не закрывая окна, я встал на колени и помолился – за Чили, за всех чилийцев, погибших и живых.

ÏÀËÀ×

алач смотрел на них без единого слова. – Но... но разве ты не палач? – спросили его с некоторым сомнением. Тот, к кому они обращались, отнял руку ото лба, на котором было выжжено палаческое клеймо, – гул восторга пронесся по толпе. – Да, я палач! – сказал он. И он поднялся, огромный и устрашающий, в своем кроваво-красном одеянии. Взоры всех устремились на него, и стало так тихо в гремящем, ревущем зале, что слышен был звук его дыхания. – От рассвета времен справляю я свою службу, и конца ей покамест не видно. Мелькают чередой тысячелетья, народы рождаются и народы исчезают в ночи, лишь я остаюсь после всех и, забрызганный кровью, оглядываюсь им вослед – я единственный не старею. Верный людям, я иду их дорогой, и не протоптано ими такой потаенной тропки, где не разжигал бы я дымного костра и не орошал землю кровью. Искони я следую за вами и останусь при вас, пока не прейдет ваш век. Когда, осененные божественным откровением, вы впервые обратили свой взор к небу, я зарезал для вас брата и принес его в жертву. По сей день помню клонимые ветром деревья и отсветы огня, игравшие на ваших лицах, когда я вырвал его сердце и бросил в пламень. С тех пор многих принес я в жертву богам и дьяволам, небу и аду, тьмы тем виноватых и безвинных. Народы стирал я с лица земли, империи опустошал и обращал в руины. Все делал, чего вы от меня хотели. Эпохи я провожал в могилу и останавливался на мгновение, опершись на обагренный кровью меч, покуда новые поколения не призывали меня молодыми нетерпеливыми голосами. Людское море я взбивал в кровавую пену, и беспокойный шум его я заставлял умолкнуть навек. Пророков и спасителей

(отрывок) я сжигал на кострах за ересь. Человеческую жизнь вверг я в пучину ночи и мрака. Все я делал для вас. И поныне меня призывают, и я иду. Я озираю просторы: земля лежит в лихорадке, в жару, а из поднебесной выси слышатся скорбные вскрики птиц. Настал час злу выбросить семя! Настал час палача! Солнце задыхается в тучах, отсырелый шар его зловеще тлеет пятном запекшейся крови. Вселяя страх и трепет, я иду по полям и сбираю свою жатву. На челе моем выжжено клеймо преступления, я сам злодей, осужденный и проклятый на вечные времена. Ради вас. Я осужден служить вам. И несу свою службу верно. Кровь тысячелетий тяготеет на мне. Душа моя полна вашей кровью! Глаза мои застланы кровавой пеленою и ничего не видят, когда вой из человеческих дебрей достигает меня! В ярости крушу я все и вся – как вы того хотите, как вы кричите мне! Я слеп от вашей крови! Слепец, заточенный в вас! Вы моя темница, из которой мне не вырваться! Когда в своем доме, доме палача, я стою возле сумрачного окна, за которым в вечернем безмолвии спят луга и все цветы и деревья объяты глубоким, дивным покоем, тогда судьба моя давит и душит меня. <...> Отчего я должен нести на себе все! Отчего все должно ложиться мне на плечи! Весь страх, вся вина, все содеянное вами! Отчего вся пролитая вами кровь должна вопиять из меня, чтобы мне никогда не узнать мира! Проклятья злодеев и жалобы безвинных жертв – отчего моя злосчастная душа должна страдать за все! Осужденные взваливают на меня свои судьбы – я стараюсь не слушать, о чем они говорят в ожидании погибели, и, однако, слова их во мне остаются. Голоса из далеких тысячелетий вопиют во мне, голоса, поза-

27 #1 [3] 2008

Пер Лагерквист

#1 [3] 2008

бытые всеми, лишенные жизни, но живущие прежнею жизнью во мне! Запах вашей крови будит во мне тошноту, давит на меня неискупимостью вины! Ваши судьбы я должен тащить на себе, вашей дорогой я должен идти неустанно, между тем как вы давно нашли отдых от деяний своих в могиле! Кто выроет могилу такой глубины, чтобы в ней погрести меня! Чтобы мне дать забвенье! Кто снимет с плеч моих бремя проклятья и дарует мне смертный покой! Никто! Ибо никто не снесет моей ноши! В те времена, когда был еще бог, я отправился однажды к нему, дабы изложить свою нужду. Но каков же получился ответ! Помню, сделал я это потому, что пришлось мне стеречь человека, который говорил, что он спаситель. Он хотел пострадать и умереть за вас и тем принести вам спасенье. Он хотел снять с меня мое бремя. Я не находил в словах его смысла, ибо видел, что он слаб и маломощен, не наделен и обычной мужскою силой, и я лишь смеялся над ним. Он звал себя мессией и проповедовал мир на земле – и за это был осужден. Еще ребенком он понял, что должен пострадать и умереть за людей. Он много рассказывал о своем детстве – они всегда рассказывают о детстве, – о стране, которую он называл Галилеей, будто бы дивно прекрасной – всегда они так говорят. Там было множество лилий в горах вешнею порой, он стоял среди них и глядел окрест на светлые луга и понял тогда, что он – сын божий. Он был несчастный безумец, я в этом убедился, едва начавши слушать его речи. И пока он на них глядел, открылось ему, какое слово он проповедает людям, что он им возвестит, и будет это – мир на земле. Я спросил, отчего ему надобно умереть, дабы они могли жить в мире, но он мне ответил, что так должно быть, таково сокровенное согласие. Ибо так ему сказано его отцом, а под этим разумел он самого господа бога. Он был тверд в своей вере, как доброе дитя. Но когда приблизилось время его, он убоялся и затрепетал, как другие, и, должно быть, уже не был во всем так уверен, как прежде. Я ничего ему не говорил, он был один со своим страхом, и взгляд его порою уносился, казалось, куда-то далеко. Будто он снова хотел увидеть край своего детства и луга, усыпанные лилиями. Страх его делался сильней и сильней. Он упал на колени и начал шептать и молиться: «Душа моя скорбит смертельно. Отче, если возможно, пронеси чашу сию мимо меня!» Мне пришлось тащить его за собою, когда пробил его час. Крест нести у него едва доставало сил, и он шатался в изнеможении, мне стало жалко смотреть, и я взял его крест и нес за него часть пути. Лишь я это сделал, из других же – никто. Тяжесть была невелика против той, какую я привык нести для людей. Когда я положил его на крест, то перед тем, как вбивать гвозди, попросил по обычаю прощенья. Не знаю отчего, но мне было больно предавать его смерти. И тогда он взглянул на меня добрыми, испуганными глазами – глазами не преступника, но просто несчастного человека. «Я прощаю тебе, брат мой», – сказал он мне своим тихим голосом. И один из стоявших вблизи

утверждал, будто клеймо палача исчезло со лба моего, когда он это говорил, хоть сам я этому не верю. Я не знаю, для чего он так меня назвал! Но из-за этого одного я тогда словно распинал родного брата. Ни с кем из тех, кто прошел через мои руки, не было мне так тяжело. Когда делаешь то, что делаю я, поневоле приходится время от времени взглядывать на жертву, и он – нет, он не походил ни на одну из прежних моих жертв. Мне не забыть его глаза, когда он на меня посмотрел! Когда он сказал те слова! Я так хорошо это помню! Я, сохранивший в себе все голоса и всю пролитую кровь – все, что вами давно забыто! Отчего я должен страдать! Отчего я должен нести на себе все – ради вас! Отчего я должен брать на себя ваши грехи! Мне ведь и плетьми пришлось его сечь на темничном дворе, как будто он и без этого не умер бы, – тело его у меня под руками было израненное и вспухшее. И так мне сделалось все постыло, что я едва смог поднять его крест. Люди же возрадовались, когда я его поднял. Они кричали и ликовали, увидев, что он наконец распят. Я не запомню такой радости на лобном месте, какая была, когда я распял его! И они насмехались над ним, и глумились, и изрыгали хулу на несчастного, пеняя ему, что он возомнил себя их мессией, их Христом, – и что они там еще про него говорили... Они плевали в него, смеясь над его страданьем. Он зажмурил глаза, чтобы не видеть людей в ту минуту, когда он спасал их. И, быть может, старался думать о том, что все же он царь их и божий помазанник. Терновый венец, ими сплетенный, смешно свесился набок на его окровавленной голове. Мне стало тошно смотреть, и я отвернулся. Но прежде, чем он испустил дух, сделалась тьма по всей земле, и я слышал, как он громким голосом возопил: – Боже мой, боже мой, для чего ты меня оставил! И тогда мне стало совсем невмочь видеть это все. Вскоре затем он умер, что было благо. И мы тотчас сняли его, ибо наступала суббота и нельзя было оставить его висеть на кресте. Когда все ушли готовиться к субботе и вокруг наконец опустело, я сел там, на лобном месте, средь трупного смрада и нечистоты. И, помню, сидел под звездами до поздней ночи. Тогда-то и надумал я направить стопы свои к богу, дабы с ним поговорить. И, покинув землю, я отправился в небеса, где хотя бы дышалось вольней и легче. Я шел и шел, сам не знаю сколько. Он обитал ужасающе далеко, господь бог. Наконец я увидел его перед собою: он величаво восседал на престоле средь небесных просторов. Я устремился туда и приступил к нему, положив свой кровавый топор к подножью его престола. – Мне постыло мое ремесло! – сказал я ему. – Не довольно ль я его справлял! Пора тебе меня освободить! Но он сидел, вперившись в пустоту, недвижимый и словно окаменелый. – Слышишь?! С меня довольно моей палаческой службы! Мне ее долее не вынести! Не могу я жить

средь крови и ужасов, средь всего, что свершается твоим попущением! И какой во всем этом смысл, можешь ли ты мне сказать?! Я нес свою службу верно, делал все, что было в моих силах, но нет более сил моих! Мне не выдержать этого! Будет с меня! Ты слышишь?! Но он меня не замечал. Шаровидные очеса его, пустые и мертвенные, уставлены были в пространство, как в пустыню. Страх объял меня тогда и нестерпимое отчаянье. – Сегодня я распял твоего единородного сына! – крикнул я в диком неистовстве. Но ни одна черта не дрогнула в суровом, бесчувственном лице его. Оно словно вырублено было из камня. Я стоял средь холодного безмолвия, и ветер вечности пронизывал меня своим ледяным дыханьем. Что мне было делать? С кем говорить? Не было ничего! Мне оставалось лишь взять свой топор и отправиться обратно тою же дорогой. Я понял, что он не был его сыном. Он был из человеческого рода, и надо ль удивляться, что обошлись с ним так, как принято у них обходиться со своими. Они распяли всего лишь одного из себе подобных, как было у них в обычае. Я шел, негодуя и возмущаясь, и зяб на обратном пути. Его не стало, как и других, и он обрел покой. Моя же злосчастная душа осуждена длить сей путь ныне и присно, и во веки веков. Я должен был вернуться на землю и вновь ступить на скорбную стезю – иного мне не дано. Мне никто не поможет! Нет. Он не был их спаситель. Под силу ль это такому, как он! У него были руки подростка, меня мучила жалость, когда я вбивал в них гвозди, стараясь пропустить их между тонкими костями. Я сомневался, удержится ли он на них, когда повиснет. Под силу ль такому спасти людей! Когда я пронзил ему бок, чтобы посмотреть, скоро ль его можно снимать, он был уже мертв, намного раньше, чем они обычно умирают. Какой он был спаситель, этот несчастный! Как мог он вам помочь! И снять с меня мое бремя! Какой

он был Христос для людей! Я понял, почему служить вам должен я! Почему вы призываете меня! Я ваш Христос, с палаческим клеймом на челе! Ниспосланный вам свыше! Ради вражды на земле и в человеках зловоления! Бога своего вы обратили в камень! Он мертв давным-давно. Я же, ваш Христос, я живу! Я – плод его великой мысли, сын его, зачатый им с вами и рожденный, когда он еще был могуч, когда он жил и знал, чего хотел, какой он во все это вкладывал смысл! Теперь он высится недвижно на престоле, подтачиваем временем, точно проказой, и мертвящий ветер вечности уносит прах его в небесную пустыню. Я же, Христос, я живу! Дабы вы могли жить! Я свершаю по миру свой ратный путь и вседневно спасаю вас в крови! И меня вы не распнете! Я тоскую по жертвенной смерти – как когда-то мой несчастный, беспомощный брат. Быть пригвожденным к кресту – и испустить дух, растворившись в глубокой, милосердной тьме! Но я знаю, этот час не придет никогда. Я должен отправлять свою службу, доколе пребудете вы. Мой крест никогда не будет поднят! В конце концов я завершу свой труд, и у меня не останется дел на земле, но и тогда моя неупокоенная душа будет мчаться безустанно сквозь вселенскую ночь в смертной обители отца моего – преследуемая страхом и терзаньями за все, содеянное мною для вас! И все же я тоскую об этом. Чтобы настал конец, чтобы не множить долее моей тяжкой вины. Я тоскую о времени, когда вы будете стерты с лица земли и занесенная рука моя сможет наконец опуститься. Тихо, нет больше хриплых голосов, взывающих ко мне, я стою одиноко и гляжу окрест себя, понимаю, что все завершено. И я ухожу в вечную тьму, швырнув на пустынную землю свой кровавый топор – в память о человеческом роде, некогда здесь обитавшем! Par Fabian Lagerkvist. Bodeln. Пер. со шведск. – Т.Величко. В кн.: «Пер Лагерквист. Избранное» – М., «Прогресс», 1981.

êíèæíàÿ ÏÎËÊÀ

«Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» (пляска со смертью по долгу службы). Автор: Курт Воннегут. Год и место первой публикации: 1969, США

торая мировая война стала символом преступлений против человечности, геноцида, страшной гуманитарной ката-

строфой XX века. При этом Нюрнбергский процесс, осудивший преступления нацистского режима, носил характер судилища победителей над побежденными. Нацисты объявлялись основными виновниками уничтожения различных социальных групп внутри своей страны, Холокоста, оккупации европейских стран и жестоких военных действиях. Со-

duduschenka.livejournal.com юзные же армии представлялись освободителями, честно действовавшими во имя мира и добра. Курт Воннегут, американец немецкого происхождения, своим романом впервые открыто рассказал о не менее жестоких действиях союзных войск, так же, как и нападающая сторона, воевавших безжалостно и цинично. Впервые кто-то заявил и о Германии как

29 #1 [3] 2008

Елена Д уд укина, Владимир – Воронеж

#1 [3] 2008

пострадавшей стороне, тем самым показав разницу и конфликт оценок событий и памяти о них. Книга вызвала дискуссию читающей публики и разные эмоции – от благодарности до осуждения за высказывание о «другой правде». Во время Второй мировой войны Воннегут попал в немецкий плен как солдат американской армии и пережил бомбежку Дрездена. Он решил написать об этом книгу: «Когда я вернулся домой после Второй мировой войны, двадцать три года назад, я думал, что мне будет очень легко написать о разрушении Дрездена, потому что надо было только рассказать все, что я видел... Но я никак не мог придумать нужные слова про Дрезден, во всяком случае, на целую книжку их не хватало. Да слова не приходят и теперь, когда я стал старым пердуном, с привычными воспоминаниями, с привычными сигаретами и взрослыми сыновьями». Слов, четко передававших бы историю разрушения немецкого города или какого другого события военного времени, у Воннегута так и не нашлось – ни в этой книге, ни в других. Эта книга вопит о том, что любая война – это убой детей, ибо все жертвы на войне – дети, и по возрасту, и по состоянию души, и о бойне невозможно высказаться вежливо. Любая война – это Крестовый поход детей, организованный горсткой политиков для удовлетворения их собственных нужд и амбиций. Герой книги плутал во времени и побывал в плену на планете Тральфамадор, жители которой умеют видеть все в четырех измерениях. Они научили Билли (главный герой книги), что «когда человек умирает, нам это только кажется. Он все еще жив в прошлом, так что очень глупо плакать на его похоронах. Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и всегда будут существовать»... Отныне, когда Билли – а за ним и Курт Воннегут – слышат, что ктото умер, они пожимают плечами и говорят, как тральфамадорцы: «Такие дела». Книга принесла собой саму память о войне – но память не

милитаристского типа: «– ... Вы притворитесь, что вы были вовсе не детьми, а настоящими мужчинами, и вас в кино будут играть всякие Фрэнки Синатры и Джоны Уэйны или еще какие-нибудь знаменитости, скверные старики, которые обожают войну. И война будет показана красиво, и пойдут войны одна за другой. И драться будут дети, вон как те наши дети наверху. И тут я все понял. Вот отчего она так рассердилась. Она не хотела, чтобы на войне убивали ее детей, чьих угодно детей. И она думала, что книжки и кино тоже подстрекают к войнам. И тут я поднял правую руку и дал ей торжественное обещание: – Мэри, – сказал я, – боюсь, что эту свою книгу я никогда не кончу. Я уже написал тысяч пять страниц и все выбросил. Но если я когда-нибудь эту книгу кончу, то даю вам честное слово, что никакой роли ни для Фрэнка Синатры, ни для Джона Уэйна в ней не будет. И знаете что, – добавил я, – я назову ее «Крестовый поход детей». Книга принесла с собой память, сродни той, что заставляет оглядываться назад и превращаться в соляной столб: «Я поискал в Библии, на столике в мотеле, описание какогонибудь огромного разрушения. Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор. И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба. И ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастания земли. Такие дела. В обоих городах, как известно, было много скверных людей. Без них мир стал лучше. И конечно, жене Лота не велено было оглядываться туда, где были все эти люди и их жилища. Но она оглянулась, за что я ее и люблю, потому что это было так по-человечески. И она превратилась в соляной столб. Такие дела.

Нельзя людям оглядываться. Больше я этого делать, конечно, не стану. Теперь я кончил свою военную книгу. Следующая книга будет очень смешная. А эта книга не удалась, потому что ее написал соляной столб». Эта память о разрушении западными войсками немецкого города, «Флоренции на Эльбе», бомбежке, которую некоторые приравнивают к американской бомбежке японских городов Хиросимы и Нагасаки и тем самым пытаются оправдать Холокост и преступления Гитлера, – эта память одной из первых в Европе прорвалась в небольшом романе изобретателя «американского черного юмора» Курта Воннегута, до весны прошлого года – жителя мыса Код. «Тогдашним американцам эта бомбежка вовсе не казалась чем-то выдающимся. В Америке не многие знали, насколько это было страшнее, чем, например, Хиросима». А еще книга явила собой – и для автора, и для читателей – идею необходимости преодоления трагического прошлого, восстановления мира в себе и вокруг себя: «В другой раз Билли услыхал, как Розуотер говорил психиатру: – По-моему, вам, господа, придется насочинять тьму-тьмущую новой брехни, иначе людям станет совсем неохота жить». При всем при том «Бойня номер пять...» – одна из наиболее часто запрещаемых книг: студенты, родители, учителя, администрация, библиотекари и священники выступали за ее изъятие или уничтожение по следующим причинам: непристойность, вульгарный язык, жестокость, «сортирная» лексика, «не рекомендованный детям» язык, безбожие, безнравственность, «слишком современный» язык и «непатриотичное» изображение войны. К примеру, в который раз в феврале 1988 года в Батон-Руж (штат Луизиана) школьный совет хотел запретить книгу. Тогда член общины Билл Хьюи заявил: «Мне сложно верить этому обществу,.. в котором может обсуждаться изъятие книг с библиотечных полок. Я не хочу жить в обществе, которое одобряет бинго и запрещает книги».

к подпись ю о в с л и носоедин м, в част ки я при о л р ы о с т ы о в к ] ов, в нберг ицына еллигент ипа Нюр [Солжен т т о н г л и е а х н е и . у л к с б с о и е ГУЛАГ» г дный тр «Сразу п протесту москов а о л р е а п н и у х д ь меж красх в «Ар ию – учредит писанны ет после леобращен о ь л , с й х о и л и н к а е г ь л а л пол –с туп и сто сти, пред сследования прес асштабы ошестви м р п и о ы п д нио о а р его мет преступ таю, чт и ы к ч ского для н е с в р е а й н м о и в ш , с ал ко вающих хранники и о , Я не счит – как бы ни были ж и о л д е ы т тюрьм следова рора ики и про т е р ного тер ть или сажать в к, прокуратуры, о е т суни атели рое публично нные пис члены т дует каз ь е , л и т с д ы и б ж ч о о ы в г н ие мно преступ ни долж о ы в о ков. Бывш жных доносов и т Н р . е т м ь живу и ло вы или писател ра – пуст имо от того, жи о р р е . т ты езавис ». ий Орлов н р ы , н я Ю а и пагандис в н о я д е е и» рассл все злод кой жизн ублично с п с димы. И у ь р т з ы и б уары жны сли. Мем ники, дол ы м е ы н с «Опа

ÌÅÆÄÓÍÀÐÎÄÍÛÅ ÒÐÈÁÓÍÀËÛ È ÎÑÓÆÄÅÍÈÅ ÒÎÒÀËÈÒÀÐÍÛÕ ÐÅÆÈÌÎÂ

Составитель Константин Баранов 1. Международные трибуналы и специальные суды ООН Действуя на основании главы VII Устава Организации Объединенных Наций, Совет Безопасности ООН учредил два международных уголовных трибунала в Югославии и Руанде для преследования лидеров, ответственных за военные преступления и преступления против человечества, совершенные в этих странах. Международный трибунал по бывшей Югославии Международный трибунал для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории бывшей Югославии с 1991 г., был учрежден резолюцией 827 (1993) Совета Безопасности от 25 мая 1993 г. для разрешения в судебном порядке дел о серьезных нарушениях международного гуманитарного права в регионе. Местонахождение – Гаага (Нидерланды). Трибунал состоит из следующих частей: судебного органа, состоящего из трех Судебных камер и одной Апелляционной камеры, Канцелярии Обвинителя, и Секретариата. В настоящее время в состав Трибунала входят 25 судей: 16 постоянных судей, а также 9 судей ad litem. Трибунал вынес обвинительные заключения и официально предъявил обвинение значительному числу лиц. В то время как большинство этих лиц находятся на свободе, некоторые из них были задержаны и преданы суду. Первое судебное разбирательство завершилось в мае 1997 г.

#1 [3] 2008

Международный трибунал по Руанде Международный уголовный трибунал для судебного преследования лиц, ответственных за геноцид и другие серьезные нарушения международного гуманитарного права, совершенные на территории Руанды, и граждан Руанды, ответственных за геноцид и другие подобные нарушения, совершенные на территории соседних государств, в период с 1 января по 31 декабря 1994 г. был учрежден в соответствии с резолюцией 955 (1994) Совета Безопасности от 8 ноября 1994 г. Местонахождение – Аруша (Объединенная Республика Танзания). Трибунал состоит из камер, включающих две Судебные камеры и одну Апелляционную камеру, Обвинителя и Секретариата. Первое судебное разбирательство в рамках Трибунала было начато в январе 1997 г. В состав каждого из Трибуналов входят 11 судей, которые избираются Генеральной Ассамблеей ООН из представляемого Советом Безопасности списка, а

newaristos@gmail.com также назначаемый Генеральным секретарем ООН секретарь, отвечающий за выполнение административных функций. В рамках обоих Трибуналов действует один и тот же обвинитель, который назначается Советом Безопасности по рекомендации Генерального секретаря ООН, и одна и та же апелляционная камера. Специальные суды, которые считаются менее затратными и более эффективными, чем трибуналы ООН, совместно администрируются ООН и правительством страны, на территории которой имел место конфликт. Специальный суд для Сьерра-Леоне В январе 2002 г. ООН по соглашению с правительством Сьерра-Леоне учредило Специальный суд по Сьерра-Леоне для преследования ответственных за нарушения как международного гуманитарного права, так и внутреннего законодательства, совершенные на территории страны с 30 ноября 1996 г. Базирующийся в стране, где были совершены жестокости и соединяющий международное и внутреннее право, Специальный суд по Сьерра-Леоне представляет новое поколение международных трибуналов. Эксперты считают, что он будет осуществлять правосудие быстрее и менее затратно, чем его аналоги по Руанде и Югославии. В настоящее время 11 человек, связанных со всеми тремя бывшими враждующими сторонами, предстали перед Специальным судом. Обвинения против еще 2-х человек были сняты в декабре 2003 г. в связи с их смертью. В настоящее время на различных стадиях находятся переговоры о создании аналогичных специальных судов для Камбоджи, Восточного Тимора и Ирака. 2. Межгосударственные военные трибуналы Создаются на основе межгосударственных соглашений нескольких государств, как правило, пострадавших от военной агрессии, для расследования и судебного преследования лиц, ответственных за военные преступления, совершенные в ходе вооруженного конфликта. Нюрнбергский процесс Международный судебный процесс над главными нацистскими преступниками, проходил с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 г. Процесс вел Международный военный трибунал в Нюрнберге (Германия), соглашение о создании и устав которого были выработаны СССР, США, Великобританией и Францией в ходе лондонской конференции, проходивший с 26 июня по 8 августа 1945 г. Совместно разработанный документ отразил согла-

Токийский процесс Международный судебный процесс над главными японскими военными преступниками, проходил с 3 мая 1946 г. по 12 ноября 1948 г. Судебный процесс вел Международный военный трибунал для Дальнего Востока, учрежденный из представителей 11 государств, пострадавших от японской агрессии: США, СССР, Великобритании, Китая, Франции, Австралии, Канады, Новой Зеландии, Нидерландов, Индии, Филиппин. Рассмотрено и проанализировано большое число материалов и показаний, документальных доказательств о преступлениях, совершенных военными и политическими лидерами Японии. В приговоре трибунала осуждены агрессивные войны Японии, длившиеся в течение восьми лет (1937–1945), преступный характер политики японского руководства, принесшей неисчислимые жертвы и лишения народам многих стран, самому народу Японии. 7 подсудимых были приговорены к смертной казни, 16 – к пожизненному тюремному заключению и двое к меньшим срокам тюремного заключения. 3. Общественные трибуналы Создаются международными и национальными НПО, а также инициативными группами. Всемирный трибунал по Ираку Всемирный трибунал по Ираку представляет собой горизонтальную сеть из местных групп и индивидуальных активистов по всему миру, которые работают вместе для осуждения серьезных нарушений и преступлений, совершенных в ходе процесса, приведшего к агрессии против Ирака, войны и последующей оккупации. В результате его работы собранные и представленные факты послужат как

исторический материал, который разрушит паутину лжи, распространяемой военной коалицией и связанной с ней прессой. Проект состоит из следственных комиссий и сессий, проводимых по всему миру, расследующих различные вопросы, относящиеся к войне в Ираке, такие как законность войны, роль ООН, военные преступления и роль СМИ. 4. «Комиссии правды», или «Комиссии правды и примирения» Представляют собой комиссии, задачей которых является исследование и раскрытие прошлых проступков и преступлений правительства, в надежде на разрешение конфликта, сохраняющегося с прошлых лет. Они, под различными наименованиями, время от времени создаются государствами, возникая по поводу периодов внутренних конфликтов, гражданских войн и диктаторских режимов. Комиссия правды и примирения ЮАР, учрежденная Нельсоном Манделой после апартеида, признается в качестве модели «комиссий правды». Как утверждается, эти комиссии могут представить доказательства против исторического ревизионизма или государственного терроризма, а также других преступлений и нарушений прав человека. Список стран, в которых созданы «комиссии правды и примирения»: • Аргентина – Национальная комиссия по насильственным исчезновениям (Comisión Nacional sobre la Desaparición de Personas); • Чили – Национальная комиссия правды и примирения (Comisión Nacional de Verdad y Reconciliación; «Rettig Report»), Национальная комиссия по политическому заключению и пыткам («Valech Report»); • Сальвадор – Комиссия правды (Comisión de la Verdad); • Фиджи – Комиссия примирения и единства (Reconciliation and Unity Commission); • Гватемала – Комиссия исторического прояснения (Comisión para el Esclarecimiento Histórico); • Либерия – Комиссия правды и примирения (Truth and Reconciliation Commission); • Марокко – Комиссия равенства и примирения (Equity and Reconciliation Commission – IER); • Панама – Комиссия правды (Comisión de la Verdad); • Перу – Комиссия правды и примирения (Comisión de la Verdad y Reconciliación); • ЮАР – Комиссия правды и примирения (Truth and Reconciliation Commission); • Сьерра-Леоне – Комиссия правды и примирения (Truth and Reconciliation Commission); • Восточный Тимор – Комиссия по реакции, правде и примирению в Восточном Тиморе (Comissão de Acolhimento, Verdade e Reconciliação em Timor Leste); • США – Комиссия правды и примирения Гринсборо (Greensboro Truth and Reconciliation Commission – GTRC).

33 #1 [3] 2008

сованную позицию всех 23 стран-участниц конференции, принципы устава утверждены Генеральной Ассамблеей ООН как общепризнанные в борьбе с преступлениями против человечества. Международный военный трибунал был сформирован на паритетных началах из представителей 4 великих держав в соответствии с Лондонским соглашением. Каждая страна направила на процесс своих главных обвинителей, их заместителей и помощников. Всего было проведено 216 судебных слушаний, председателем суда был представитель Великобритании Дж. Лоуренс. 29 августа 1945 г. был опубликован список главных военных преступников, состоящий из 24 нацистских политиков, военных, идеологов фашизма. 18 октября 1945 г. обвинительное заключение было передано каждому из обвиняемых. 12 из них приговорено к смертной казни через повешение, 3 – к пожизненному заключению, четверо – к меньшим срокам заключения, трое были оправданы. Обвинения против двоих были сняты в связи с их смертью. Вынеся обвинительный приговор главным нацистским преступникам, Международный военный трибунал признал агрессию тягчайшим преступлением международного характера.

ÊÈÍÎÏÎËÊÀ Анастасия Никитина, Неаполь Скифский

#1 [3] 2008

«Покаяние» Режиссер: Тенгиз Абуладзе. Сценарий: Нина Джанелидзе, Тенгиз Абуладзе, Резо Кваселава. В ролях: Автандил Махарадзе, Зайнаб Боцвадзе, Кетеван Абуладзе, Софико Чиаурели и др. Фильм-притча, философская драма, 1984, выпущен в 1987, Грузия, 153 мин. Большая специальная премия жюри и Премия ФИПРЕССИ на МКФ в Каннах, 1987; Специальный приз жюри и «Серебряный Хьюго» на МКФ в Чикаго, 1987; «Серебряный медведь» на МКФ в Западном Берлине, 1988; Главный приз на IV фестивале европейских фильмов, 1988. Так уж принято, что о покойниках либо не говорят вовсе, либо говорят что-то хорошее и светлое. В фильме Тенгиза Абуладзе «По-

каяние» о покойнике говорят ужасные вещи... Сюжет картины построен на истории судебного процесса по делу Кэти Баратэли, которая три раза выкапывала из могилы труп Варлана Аравидзе, городского главы грузинского городка, в образе которого сошлись тщеславие Сталина, усики Гитлера, артистизм Муссолини и черты многих других не известных нам тиранов прошлого века. На суде Кэти заявила, что «не три, а триста раз его выкопает» и не успокоится, пока жива. Ведь для нее Правосудие уже свершилось, и Приговор был таков: родственники своими руками должны выкопать тирана и отдать его тело на съедение воронам. Она рассказала обществу историю своей семьи и страшные вещи о разных семьях и преступлениях, о которых невозможно забыть. В годы репрессий никто не смог спасти ее отца, талантливого художника Сандро Баратэли. Ни его самого, ни Храм, который он защищал ценой своей жизни. Храм взорвали, Сандро Баратэли и его жена, прекрасная Нино Баратэли, уничтожены, но их дочь Кэти выросла и продолжила идти дорогой родителей. Она одна вызвала на Суд тирана, она вынесла ему Приговор, который не подлежал пересмотру. Большего она сделать не могла. Хотя в глазах общества все это время именно Кэти была обвиняемой.

telestra- s.livejournal.com

Для нее же было очевидным, что пока тиран жив, пока люди руководствуются в своей жизни его принципами и оправдывают дела тирана, неважно, чем – всеобщим благом, обстоятельствами, тяжелыми временами, тем, что лично он не убил ни одного человека, – то и для нее, и тысяч, миллионов таких же жертв, как она и ее семья, в этом обществе всегда будет свободно лишь место на скамье подсудимых, «врагов народа». По мнению Кэти, только покаяние и публичное осуждение тиранов даст всем нам возможность вздохнуть свободно. В этой истории Варлан продолжает сеять смерть – внук стреляет в себя, не выдержав вины за грехи своего предка и подлости родителей, и в результате сын Варлана Авель проклинает себя и сбрасывает труп отца с горы на съедение воронам. Фильм подходит к концу, а в голове вертятся вопросы: «Жив ли еще Варлан Аравидзе?», «Живы ли другие тираны?» и «КТО продлевает им жизнь?»... ...Последние слова картины остаются звенеть в голове, одновременно пугая и успокаивая: в кадре появляется старая женщина, которая стучит в окно Кэти и спрашивает у нее: –Скажите, эта улица ведет к Храму? –Нет, эт улица Варлана. Не эта улица ведет к Храму. – А-а-а-а... Тогда зачем нужна?.. К чему дорога, если она не ведет к Храму?

ÈÍÈÖÈÀÒÈÂÛ ÇÀ ÑÎÕÐÀÍÅÍÈÅ ÏÀÌßÒÈ Î ÒÎÒÀËÈÒÀÐÍÎÌ ÏÐÎØËÎÌ

Контактные данные: Тел./факс: (4732) 54-55-30 e-mail: admin@yhrm.org www.YHRM.org www.anti-stalinism.hrworld.ru ¥ ¬¦ ©§ ¦§ ¡ª«§©¡£§ ¨©§ª «¡« ¤µª£§ ¨© § ²¡«¦§ ¡ ¤ §« §©¡« ¤µ¦§ § ² ª« § ¥ ¥§©¡ ¤ «Мемориал» – движение, изначальная основная задача которого – сохранение памяти о политических репрессиях в недавнем прошлом России. Сейчас это содружество десятков организаций в России, Казахстане, Латвии, Грузии и на Украине, ведущих исследовательскую, правозащитную, просветительскую работу. «Мемориалом» созданы общедоступные музейные коллекции, документальные собрания, специализированные библиотеки. По инициативе «Мемориала» установлен Соловецкий камень на Лубянской площади в Москве и множество памятников в самых разных уголках бывшего СССР. По инициативе «Мемориала» в 1991 г. был принят Закон о реабилитации жертв политических репрессий, вернувший гражданскую честь сотням тысяч граждан и провозгласивший 30 октября Днем памяти жертв политических репрессий. Организация оказывает юридическую, а иногда и материальную помощь нуждающимся старикам, прошедшим тюрьмы и политлагеря. Контактные данные: Россия, 127051, Москва, Малый Каретный переулок, 12 Тел.: (495) 650-78-83 e-mail: info@memo.ru www.memo.ru

¥¾¿½ÌÆ¹ÉÇ½Æ¹Ø ¹ÃÏÁØ ¨ÇÅÆÁ Â ¼Ç½ В память о жертвах политических репрессий в 2007-2008 годах фонд «Покаяние», Сыктывкарский «Мемориал», Коми правозащитная комиссия «Мемориал» и международное Молодежное Правозащитное Движение под эгидой Международного «Мемориала» объявили международную годовую акцию «Помни 1937-й год!». Цели акции: напомнить о страшных годах террора в нашей стране; привлечь внимание к проблеме политических репрессий (в прошлом и настоящем); найти единомышленников – людей, не согласных с режимами, позволяющими ставить даже самые «благие» интересы «нации или государства» выше жизни отдельного человека, и готовых действовать вместе с нами в отношении осуждения сталинского режима. §¦ ¨ ¥¸«µ §« «ª« ¦¦§ª«µ ¡ ¬ ¬² 4UJGUVOH &SJOOFSVOH 7FSBOUXPSUVOH VOE ;VLVOGU Фонд «Память, ответственность и будущее» являет собой совместную инициативу государства, общества и частного бизнеса. Задача фонда – сохранение памяти о преступлениях национал-социализма и претворение в жизнь проектов, направленных на укрепление взаимопонимания между народами. Фонд поддерживает международные проекты в следующих областях: критическое рассмотрение истории; выступление за демократию и права человека; гуманитарные меры для жертв национал-социализма. Фонд был учрежден в 2000 г. для выплаты компенсаций бывшим подневольным работникам. Она была завершена в 2007 г. Контактные данные (Германия): Франка Кюн (Franka Kühn) Тел.: +49 (0)30 259297-76 e-mail: kuehn@stiftung-evz.de www.stiftung-evz.de/rus/ Контактные данные: e-mail: remember1937@hrworld.ru www.remember1937.hrworld.ru £¯¡¸ ¡ª£¬¨¤ ¦¡¸ s ª¤¬ ¤¬ ¥¡© "LUJPO 4 IOF[FJDIFO 'SJFEFOTEJFOTUF "4'

Признание исторической вины в преступлениях национал-социализма явилось отправной точкой к созданию организации в 1958 году. Тогда идея о примирении и диалоге во время холодной войны в Германии

35 #1 [3] 2008

Молодежное Правозащитное Движение – это молодые люди и молодежные организации, объединившиеся для формирования нового поколения правозащитников, утверждения принципов Прав Человека и общечеловеческих ценностей, развития эффективных общественных механизмов защиты Прав и Свобод. МПД всегда так или иначе затрагивало в своей деятельности проблемы тоталитаризма и сопротивления ему. А с 2005 года работа в данном направлении стала более системной. Совместно с Международной Сетью «Молодая Европа» МПД проводит кампанию «Антисталинизм», целью которой является организация международного Трибунала по осуждению преступлений сталинского режима.

не пользовалась никакой популярностью, к тому же, ни церкви, ни общество в целом не были готовы понять масштабы того, что они натворили, либо пассивно поддержав режим, либо активно приняв в нем участие. Именно в этой ситуации родилась мысль просить прощения в знак мира и примирения у тех, кто больше всех страдал от преступлений нацизма. «Акция искупления» попросила разрешения у правительств Польши, СССР и Израиля на отправку волонтеров в эти страны – волонтеры начали работать в 60-х. Сегодня миротворческая служба проходит в 13 странах: Белоруссии, Бельгии, Великобритании, Германии, Израиле, Нидерландах, Норвегии, Польше, России, США, Украине, Чехии и Франции. Каждый год 150 волонтеров трудятся в музеях и мемориальных комплексах, в социальной сфере

www.gulagmuseum.org Сайта проекта «Виртуальный музей ГУЛАГа».

www.memo.ru Сайт Международного общества «Мемориал».

www.anti-stalinism.hrworld.ru Сайт Кампании «Анстисталинизм».

www.pmem.livejournal.com Блог в ЖЖ Пермского Мемориала и Молодежного Мемориала. www.perm36.ru Сайт мемориального центра истории политических репрессий «Пермь-36».

www.remember1937.hrworld.ru Сайт Международной акции «Помни 1937-й год!» www.internazionaleleliobasso. it/index.php?op=6 Описание Международного Трибунала на сайте Международного фонда Лелио Бассо /сайт на итальянском языке/. www.asf-ev.de/ru Сайт организации «Акция Знак Искупления – служба делу мира».

АВТОРЫ НОМЕРА Андрей Юров – Почетный Президент международного Молодежного Правозащитного Движения (МПД), руководитель образовательных программ Московской Хельсинкской Группы.

#1 [3] 2008

Контактные данные (Россия): «Акция Знак Искупления – служба делу мира», Утэ Вайнманн 107023, Москва, а/я 10, Грузинский пер., 3, подъезд 8, ком. 266 Тел./факс: +7-495-254-59-78 e-mail: asf_gus@aha.ru www.asf-ev.de/ru

ÒÅÌÀÒÈ×ÅÑÊÈÅ ÈÍÒÅÐÍÅÒ-ÐÅÑÓÐÑÛ

www.pmem.ru Сайт Пермского областного отделения международного общества «Мемориал».

– ухаживают за жертвами Холокоста и сталинских репрессий, работают в проектах для бездомных и с беженцами и др.

Арсений Рогинский – Председатель Правления международного историко-просветительского, благотворительного и правозащитного общества «Мемориал».

www.sitesofconscience.org/ru Сайт международной коалиции мемориальных музеев совести / русскоязычная версия/. www.annefrank.org Сайт дома-музея Анны Франк в Амстердаме /сайт на английском языке/. www.bauderﬁlm.de Сайт команды режиссеров документального кино в Германии (Марк Баудер, Дерте Франке, Кристофер Баудер, Беррес Вайфенбах) /сайт на немецком языке/. www.stolpersteine.com Сайт проекта художника Гунтера Демнига «Камни, о которые спотыкаются» /сайт на немецком языке/.

Ирина Аксенова – со-координатор Молодежной сети против расизма и нетерпимости, Участница международного МПД. Лиза Гросс – исследовательница-политолог, активистка МПД-Берлин. Лена Тонкачева – председатель Правления Фонда развития правовых технологий, Беларусь. Даниил Горецкий – социальный философ, Украина.

Татевик Гукасян – участник рабочей группы Международной акции «Помни 1937-й год!». Иван Кондратенко – студент 2 курса исторического факультета Воронежского государственного университета. Артем Марченков – философ, правозащитник, медиаактивист. Влад Тупикин – журналист, один из основателей (пост)советского анархизма.

Елена Дудукина – со-координатор Международной акции «Помни 1937-й год!», Участница международного МПД. Константин Баранов – координатор проектов Международной сети «Молодая Европа», Участник международного МПД. Анастасия Никитина – со-координатор Международной акции «Помни 1937-й год!», координатор Кампании «Антисталинизм», член Координационного Совета международного МПД.