The SANAHUNT Times Art&Living

A R T

&

L I V I N G

З И М А

ВНУТРЕННЯЯ

ГД Е О С Е Д А Ю Т Ш Е Д Е В Р Ы С О В Р Е М Е Н Н О Г О И С К У С С Т В А ? Портрет Кейт М о с с р а б о т ы ф о то г р а ф а В о л ф га н га Т и л л м а н с а в и н те р ь е р е п е н т х а у с а К а р е н и К р и с т и а н а Б о р о с а

2 0 1 0 - 2 0 1 1

В последнее время коллекционирование произведений искусства становится все более популярным увлечением. В Америке и Европе серьезная артколлекция — главное свидетельство высокого социального статуса и широты взглядов. Вернисажи, проводимые в крупных американских музеях и частных галереях, по своей значимости и списку гостей нередко превосходят церемонии вручения «Оскара». В России и Украине «великие мира сего» уже осознали это и принялись решительно действовать. Центр современного искусства «Гараж» Даши Жуковой в Москве и Pinchuk Art Center Виктора Пинчука в Киеве — главные свидетельства новой тенденции. Серьезное искусство у нас стали покупать, и, более того, не стесняются выставлять напоказ. «Зачем вообще коллекционировать?» — спросите вы. Можно привести миллион доводов. Коллекционировать предметы искусства — занятие захватывающее, благородное и престижное. Вы мгновенно почувствуете, как изменится качество вашей жизни, расширится круг общения, не говоря уже о том, как преобразится ваш дом или офис. Кроме того, коллекционировать сегодня выгодно: вследствие кризиса цены на произведения искусства заметно снизились, поэтому позволить себе можно многое. Исключения составляют разве что несколько художников, которых относят к категории blue-chip. Но и в этом случае прогадать сложно: вложения средств в работы таких авторов в любом случае со временем принесут солидную прибыль. Итак, SANAHUNT стал первым в мире магазином сегмента luxury, который предложил своим клиентам полный спектр услуг в сфере формирования частных и корпоративных коллекций произведений современного искусства. Собственная галерейная программа pret-a-porter от SANAHUNT Gallery дополнена услугами арт-консьержа — для клиентов, предпочитающих haute couture во всех ее проявлениях. Программа галереи будет включать персональные и групповые выставки «тяжелой артиллерии» современного искусства, экспозиции интересных в плане арт-инвестиций молодых художников и собственных художественных инициатив SANAHUNT — работ и проектов, выполненных специально для SANAHUNT Gallery.

SANAHUNT Gallery предоставит исчерпывающий консультационный сервис. Для этого в обиход введен термин «арт-консьерж», подразумевающий сопровождение предметов искусства от приобретения до инсталляции, заказы частных портретов, консультации по существующим коллекциям, их совершенствованию и практикам коллекционирования, услуги в сфере арт-инвестиций, сопровождение на главных ярмарках современного искусства — Art Basel и Art Basel Miami Beach, Frieze Art Fair и FIAC, индивидуальные визиты в студии художников и корпоративный арт-консалтинг. Чтобы расставить все точки над «i», необходимо отметить высокий статус арт-начинаний SANAHUNT. С клиентами SANAHUNT Gallery работает арт-критик и куратор Невилл Уэйкфилд — непререкаемый авторитет в современном искусстве. А значит, все двери в элитарном арт-сообществе для них уже открыты. Для того чтобы получить дополнительную информацию или договориться об индивидуальной консультации, нужно позвонить по телефону 044 278 7501 или отправить письмо по электронному адресу gallery@ sanahunt.com.ua 30

Иллюстрация: Jea n-Philippe Delhomme/t run karchiv e.c om

На протяжении почти пятнадцати лет SANAHUNT Luxury Concept Store удивляет своих клиентов исключительными услугами и инновациями, будь то вещи главных мировых брендов, выполненные по индивидуальному заказу, особый выбор здоровой органической еды в SANAHUNT Lounge или селекция косметики, представленной в бьюти-корнере, — органической или созданной на основе нанотехнологий. Но SANAHUNT не стоит на месте. Этой осенью он представил свой новый сервис haute couture. Теперь клиенты главного киевского концепт-стора смогут воспользоваться услугами персонального арт-консьержа

Мечта снаружи таит кошмар внутри.

Невилл Уэйкфилд занимает уникальное место в мировой арт-индустрии. В своей впечатляюще разноплановой деятельности он умудряется совмещать арт-критику, кураторские проекты и продюсирование фильмов. В его послужном списке — специальные программы лондонской Frieze Art Fair и ньюйоркского музея MoMA PS1, скандальная кинолента «Запрещено к показу» (Destricted), рекламная кампания Pringle of Scotland с актрисой Тилдой Суинтон и нашумевшие редакционные проекты с художниками Ричардом Принсом, Мэттью Барни и Джоном Балдессари для американского журнала W. Кроме того, он является креативным директором Tar Magazine и, возможно, скрывает от публики еще много неожиданных амплуа.

SANAHUNT: Вы прошли интересный путь — от философии и теории культуры к практической деятельности в области искусства и моды. Был ли этот путь естественным и логичным? Невилл Уэйкфилд: Я изучал философию в то время, когда теория начинала входить в моду, — или, скорее, когда она была призвана поддерживать конкретный тип производства образов, который строился вокруг стратегий апроприации. Я подразумеваю под этим работы Ричарда Принса, Синди Шерман и иже с ними. Мне казалось, что те же идеи имели место и в моде, где всегда присутствовало стремление к оригинальности и субъективному взгляду на вещи. Также мне была интересна идея построения романа без слов, и я начал компилировать книгу образов «Fashion: Photography of the Nineties», в которой границы между искусством и модой, текстом и кураторством, теорией и практикой были размыты.

S: Как началось Ваше сотрудничество с MoMA PS1 и Frieze Art Fair? НУ: Несколько лет назад Алана Хейс, тогдашний директор MoMa PS1, пригласила меня в качестве куратора, и это предложение показалось мне интересным — работать в своеобразном зазоре между двумя институтами: MoMA, который выступает в первую очередь своего рода исторической капсулой искусства, и PS1, которая, скорее, является его лабораторией. Я был увлечен этой дистанцией между ними, наблюдая, как искусство перетекает из PS1 в MoMA, и что происходит с ним в процессе этого перетекания. В каком-то смысле та же мотивация относится и к Frieze. Это довольно экстремальная среда, которая между искусством и деньгами не всегда отдает предпочтение искусству, но мне было интересно узнать, как работают художественные идеи в таком суперкоммерческом контексте.

S: Что самое неприятное в Вашей работе? НУ: Наверное, авиаперелеты, которые стали неотъемлемой частью моей работы. С самолетами у меня сложились отношения любви-ненависти: с одной стороны, каждый полет — это редкие часы наедине с самим собой, вне повседневных коммуникационных процессов, а с другой — это опыт провала модернистской мечты. Форма самолета прекрасно следует его функции, пока я не захожу в салон. Мечта снаружи таит кошмар внутри.

S: Где располагается граница между коммерческим и некоммерческим искусством? НУ: Я полагаю, разница между ними переоценена. Даже безобъектное концептуальное искусство требует аудитории, а привлекая аудиторию, вы всегда в какой-то мере коммерциализируете интерес. Лично я предпочитаю формы искусства, которые не приемлют ни этого разделения, ни разделения в принципе — между искусством и кино, модой и дизайном и так далее.

S: Как Вам пришла в голову идея снять Тильду Суинтон для рекламы Pringle? Легко ли представлять свои идеи брендам? Почему выбор пал на фотографа Райана Макгинли? НУ: Pringle — весьма консервативный шотландский бренд, который захотел привлечь более модную аудиторию. Тилда, чья карьера включает как экспериментальный формат Дерека Джармена, так и формат работы в Голливуде, казалась мне идеальным персонажем. Помогло также и то, что она — мой старый друг и живет в Шотландии. Таким образом, все кусочки пазла сложились вместе — вкус Райана и его интерес к кино, шотландский пейзаж и многогранный образ Тильды, который не подвержен влиянию времени.

S: Что Вы думаете о функции искусства? Какая роль отведена ему сегодня? НУ: Кроме очевидных рыночной и социальнокритической функций, которыми искусство обзавелось сравнительно недавно, я думаю, оно призвано помочь нам ставить под сомнение вещи, которые мы принимаем как должное, и видеть мир не только как продолжение собственных взглядов.

S: Что для Вас означает роскошь? НУ: Роскошь — это возможность делать то, что ты хочешь, и не зависеть при этом от обстоятельств.

S: Можете назвать какие-то новые, выдающиеся имена в искусстве? Кто сегодня заслуживает пристального внимания? НУ: Возможно, я буду предвзятым, но мне нравится то, что делает Олимпия Скэрри. Недавно она создала минималистическую композицию под названием Saliva — «Слюна», полностью изготовленную из мыла, и только что закончила снимать видео с помощью phantom camera, которая позволяет делать 1000 кадров в секунду, — в нем она документирует непроизвольные жесты. Также я люблю творчество Мики Роттенберг, которая исследует красоту человеческого тела и его гротескность, включая наше восприятие телесности.

S: Есть ли у Вас собственная коллекция произведений искусства? НУ: Я не очень активный коллекционер. Но у меня довольно много серьезных работ, подаренных друзьями-художниками.

S: Что Вы сейчас читаете? НУ: Только что закончил «Черного лебедя» Нассима Талеба. Это книга о том, что неизвестное куда более интересно и важно, нежели то, что нам уже знакомо, а мы все же увлечены лишь видимым горизонтом. Талеб утверждает, что необходимо учиться адаптироваться к невероятному.

31

А Н А Р Х И Т Е К Т У РА

Смелая мысль и выходящее за рамки привычного воображение позволили Захе Хадид опередить свое время. Но только с помощью непоколебимой силы воли и железного характера, обеспечившего ей репутацию «невыносимо тяжелого человека», ее дерзкий талант нашел воплощение в пространствах современных городов. Один из ее учителей прославленный архитектор Рэм Колхас назвал Хадид «планетой на своей собственной орбите», имея в виду ее творческую самобытность. Ирония этих слов состоит в том, что долгое время она действительно оставалась исключительно «на своей собственной орбите», продуцируя проекты, радикальность которых закрывала им все пути к осуществлению. Игнорируя установленные конвенции и представления об архитектуре, она оставалась непонятной и невостребованной. Ее считали «эксцентричной чудачкой», а ее проекты — не подлежащими воплощению. Не поддаваясь искушениям спроса, на каком-то отрезке своей биографии Заха избрала стратегию фантаста от архитектуры, упорствуя в создании проектов исключительно на бумаге. Но благодаря незыблемой уверенности в своем видении и еще — вере в нее нескольких талантливых людей, счастливые современники могут с изумлением наблю32

дать, как фантастика становится частью реальности, а будущее находит свое место в настоящем. Одним из первых ее реализованных проектов стала пожарная часть компании — производителя дизайнерской мебели Vitra (1991–1993). Но, по словам самой Хадид, востребованной ее архитектура стала после участия в проекте строительства Центра современного искусства Розенталя в Цинциннати, США (1998). Это сооружение можно назвать вертикальной улицей: большие бетонные плиты мостовой плавно перетекают в пол вестибюля, пространство которого отделено от улицы только тонким стеклом. Для выставок предназначены огромные (высотой в два этажа) параллелепипеды из металла и бетона, «парящие» над вестибюлем. А вместо одинаковых галерей — залы разнообразных конфигураций. Позже по ее проектам были сооружены Трамплин Bergisel в Инсбруке, новое крыло Музея искусств Ордрупгаард в Копенгагене. В 2005 году в Лейпциге Заха Хадид построила новую фабрику BMW, напоминающую гигантскую автомобильную развязку. В здании от трех до пяти этажей, они переходят друг в друга, но при этом каждый из них представляет собой как бы кусок дороги, идущей в определенном направлении. Среди недавних реализаций ее идей — оперный

театр в Гуаньчжоу и Национальный музей искусств XXI века — MAXXI в Риме. MAXXI — это самое крупное сооружение из всех спроектированных Хадид на сегодняшний день. Возведение спиралеобразной бетонной постройки площадью 27 тысяч квадратных метров продолжалось одиннадцать лет. Основой для постройки послужил комплекс казарм Монтелло — их фасад стал главным для MAXXI, там расположен его парадный вход. За этот проект Хадид была удостоена награды Королевского института британских архитекторов (RIBA Award). Также бюро Zaha Hadid Architects были разработаны проекты 170-метровой стеклянной башни с офисными помещениями, трехэтажной галереи и шести жилых домов в Милане, небоскреба в Марселе и другого — «лежащего», похожего на упавшее дерево, — в Монпелье, железнодорожного вокзала в Неаполе, «танцующих башен», столице ОАЭ. Работа бюро Захи Хадид планируется уже на 2021 год. Вместе с тем на долгом пути архитектурных замыслов к реальному воплощению особо привлекательной стала для Хадид сфера промышленного дизайна и моды. «В этой сфере результат достигается значительно быстрее, чем в архитектуре, — говорит она, — такие скорые временные рамки дают значительно больше возможностей

Фото: Steve Double

О своем творчестве Заха Хадид говорит, что «это всегда испытание пределов возможного». Отметая общепринятую геометрию, правила перспективы и все возможные стилистические конвенции, она бескомпромиссно исследует потенции новейших технологических достижений, развивая материальные формы в направлении немыслимой доселе пластичности, граничащей с абстракцией

Фото: Luke Ha yes

Н а ф о то с в е р х у : м о с т - п а в и л ь о н , С а р а го с а , И с п а н и я О б ъ е к т A u r a н а V i l l a l a M a l c o n t e n t a , В е н е ц и я , И та л и я

для экспериментирования, особенно в дизайне обуви, где мы можем создавать прототипы очень быстро и немедленно оценивать дизайн и комфорт». В 2008 году, как известно, Хадид приняла приглашение бразильского бренда Melissa и попробовала себя в новой роли — дизайнера обуви. Форма пластиковых туфель «из будущего» абсолютно органично сливается с плавными контурами человеческого тела. Асимметричность обуви передает энергию движения. Вслед за Melissa к дизайнеру обратился Lacoste. Сапоги по дизайну Хадид выполнены в форме знаменитого аллигатора. Но дело, конечно, не только в условиях работы. Заха Хадид всегда отличалась своим пристрастием к моде. Известна ее близкая дружба с Карлом Лагерфельдом и страстная увлеченность творчеством Йоджи Ямамото, чья одежда составляет львиную долю ее гардероба наряду с огромной коллекцией винтажных одеяний и бесчисленными туфлями на шпильках от Маноло Бланик. Она экспериментирует с собственными нарядами не менее смело, чем с архитектурными формами. В ее привычку, к примеру, входит носить одежду вопреки ее назначению, задом наперед, шиворот-навыворот или вверх ногами. Она говорит, что это экономит ей место в чемодане, ведь одну и ту же вещь можно несколько

раз одевать совершенно по-разному. По ее словам, она могла бы стать успешным дизайнером. «Я много делала свою одежду сама — привозила, к примеру, шелк из Китая и часто просто завертывалась в него, еще экспериментировала с различными материалами для моих собственных украшений». Правда, от этой карьеры она решила отказаться. «Я видела, как архитекторы становились философами — плохими философами, и других, которые хотели стать политиками». Но все же ее талант не ограничился сферой архитектуры. Кроме обуви она создала инсталляции («Идеальный дом», «Лотос»), театральные декорации, выставочные и сценические пространства (турне группы Pet Shop Boys), интерьеры (ресторан Moonsoon в Саппоро). Заха — автор нескольких коллекций мебели. Ее наиболее известные работы в области мебельного дизайна — светильник Chandelier Vortexx и кресло Cristal, выполненные для Sawaya & Moroni. Она создала коллекцию «бесшовной» мебели (Seamless collection) для бренда Established & Sons. Коллекция «органической» мебели Dune Formations — это совместный проект Захи Хадид и известного теоретика архитектуры Патрика Шумахера (впервые демонстрировался на 52-й Венецианской биеннале). Предметы

интерьера были призваны отобразить текучесть и одновременно незыблемость песчаной дюны. А для компании Artemide Хадид разработала дизайн торшера Genesy. Форма лампы напоминает футуристическое дерево, которое стремительно растет, чтобы приблизиться к солнцу. Хадид работает и в ювелирном дизайне. Она разрабатывала предметы столового серебра для фирмы Sawaya and Moroni. А для Atelier Swarovski создала коллекцию «Изменчивость и Дизайн». Сегодня все, что делает эта талантливая женщина, вызывает бурный восторг миллионов ее поклонников. В какой-то мере многие из них обязаны ей широтой своего вкуса. Своим творчеством она учит нас мыслить более гибко и смело. Но вместе с тем — интересная деталь — сама Заха с благодарностью отмечает эффект, который на ее, теперь уже многочисленных, клиентов имеет современная мода. Именно благодаря последней, утверждает архитектор, «многие из них становятся все более заинтересованными в создании чего-то радикально нового». В 2011 ГОДУ В SANAHUNT GALLERY ПРОЙДЕТ ПЕРСОНАЛЬНАЯ ВЫСТАВКА ЗАХИ ХАДИД. ЕЕ ДАТЫ БУДУТ ПОДТВЕРЖДЕНЫ ДОПОЛНИТЕЛЬНО

Временна я и н с та л л я ц и я – к о н це р т н ы й з а л в M a n c h e s t e r A r t G a l l e r y , М а н ч е с те р , В е л и к о б р и та н и я M AXX I : М у з е й и с к у с с т в а XXI в е к а , Р и м , И та л и я

34

Иллюс тра ция : Jean-Philippe Delhomme/trunkarc hive.com

Совокупная стоимость работ Пикассо в полтора раза выше стоимости «Газпрома» Инвесторы нынче предпочитают газу живопись, мировой объем инвестиций в которую составляет не менее восьмидесяти миллиардов долларов. Азарт к коллекционированию произведений современного искусства увеличивается с каждым годом. А объемы продаж аукционных домов бьют рекорды один за другим, жонглируя миллионами. «Четыре; четыре миллиона двести тысяч от леди в правом углу; четыре миллиона пятьсот — от вас, сэр; четыре восемьсот — заочный бид; пять — от участника в онлайне!» Аукционные ставки молниеносно увеличиваются. Атмосфера накаляется. Удар молотка — продано! Вторичный рынок работает, как швейцарские часы. В свое время нехитрая экономика Чарльза Саатчи и Ларри Гагосяна заставила коллекционеров, которые собирали работы старых мастеров, усомниться в непогрешимости своего выбора и привлекла внимание инвесторов из других отраслей. Благодаря этим двум покровителям простые правила экономики удивительным образом стали работать на рынке современного искусства не хуже, чем в магазинах розничной торговли. Чарли, к примеру, был смел и мудр, и наверняка знал о том, что поведение продавцов и покупателей на рынке ЛЮБОГО блага определяется прежде всего спросом (готовностью купить) и предложением (готовностью продать). Он и его последователи перестали быть покупателями и стали продавцами, получив таким образом возможность непосредственно влиять как на спрос, так и на предложение. Именно благодаря этому рынок современного искусства стал для инвестора привлекательнее любого другого. И когда на «Сотби» цена за работу Уильяма де Куннинга превысила отметку сто тридцать, а Джексона Поллока — сто сорок миллионов долларов, стало понятно, что в мире появился новый тренд, новая шкала роскоши, новый вектор для самообразования. Сегодня неприлично не знать скульптуры

Джеффа Кунса или Аниша Каппура. Важно помнить, что пейзажи Питера Дойга всегда имеют глубинный смысл, даже если он не просматривается, и выговаривать без ошибок имена Ю Минжунь и Зханг Ксяоганг, которые заставили весь мир поиному отнестись к словосочетанию «сделано в Китае», поскольку эти двое азиатов входят в число двадцати самых продаваемых в мире художников. Но вот незадача: неужели для того, чтобы быть в кругу избранных и истинных коллекционеров, нужно тратить миллионы? Вовсе нет. К примеру, одни из крупнейших коллекционеров произведений современного искусства — Герберт и Дороти Вогель — начали создавать свою коллекцию еще в 60-х, когда Герберт был почтовым клерком, а его жена — библиотекарем. Все началось с того, что они завесили свою маленькую однокомнатную квартирку работами современных молодых художников: 2500 рисунков, крошечных полотен и графики Энди Уорхола, Дональда Джада, Соль Левитта, позже — Трейси Эмен и Грейсона Перри. Эти и другие, не менее известные сегодня авторы стали сердцем коллекции, которая представлена в Национальном музее в Вашингтоне и практически бесценна. Но так получилось не сразу. Рынок формировался последние двадцать лет — с оптовыми покупками современной живописи японскими миллионерами, с кризисным затишьем и новой волной громких многмиллионных продаж. Стоимость произведений современного искусства с каждым годом увеличивается на 10–20 %, а работы старых мастеров дорожают в среднем лишь на 3–5 % в год. Эта перспективная статистика сразу нашла отклик у советов директоров крупных инвестиционных компаний и фондов. Одним из самых активных инвесторов в свое время стал Дойчебанк, который не только регулярно спонсирует лондонский Фриз, но и создал свою коллекцию современного искусства. Во Франкфуртском отделении этого банка в лифте вместо номеров этажей — фамилии: Базе-

лиц, Иммендорф, Кифер. Нажимая на ту или иную кнопку, посетитель поднимается на этаж, где все увешано картинами этих художников. Интересно, что спрос на произведения искусства высок не только в Европе и США, но и в развивающихся странах Ближнего Востока, Азии, Латинской Америки и Восточной Европы. Инвестиции в искусство — увлекательный процесс. Важно помнить о том, что коллекционирование — это страсть, а инвестирование — это бизнес. Коллекционеры нередко приобретают известность и уважение в кругах сильных мира сего. К примеру, коллекции Рокфеллера, Филлипса, Крайслера известны во всем мире. Их владельцы демонстрируют непревзойденный талант, как в выборе работ, так и в презентации их широким массам. Каждое произведение искусства в этих коллекциях привлекает пристальное внимание не только ценой, за которую оно было куплено, но и своей художественной ценностью. Если же заниматься коллекционированием с целью многократного умножения цены на предмет искусства в долгосрочной перспективе, то в таком случае необходима информация об общих тенденциях роста или о недооцененности каждой отдельной работы художника. В любом случае инвестиции в искусство — это долгосрочный проект. Сложно однозначно сказать, будет ли ликвидным завтра то, что продается сегодня. Таким инвестициям всегда сопутствуют риски. Есть два пути: либо ждать, либо действовать. Для того чтобы в итоге собрать коллекцию, достойную музея, лучше всего обратиться к экспертам и одновременно научиться разбираться в нулевых, восьмидесятниках и абстракционистах, выделять авторов, направления, знаковые работы, знать ценности периодов и следить за рынком. Но это всего лишь исключения, а главное правило простое: независимо от бюджета нужно выбирать только самое стоящее.

35

НЕ УСПЕЛИ КАРЕН И КРИСТИАН БОРОС ПЕРЕВЕЗТИ СВОЮ ЛИЧНУЮ АРТ-КОЛЛЕКЦИЮ В БЕТОННЫЙ БУНКЕР В ЦЕНТРЕ БЕРЛИНА И ПОСЕЛИТЬСЯ В НЕМ САМИ, КАК ТУТ ЖЕ ПОПАЛИ НА 69-е МЕСТО РЕЙТИНГА 100 САМЫХ ВЛИЯТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ В МИРЕ ИСКУССТВА ПО ВЕРСИИ ЖУРНАЛА ART REVIEW Ф о то : T h o m a s L o o f / t r u n k a rc h i v e . c o m

З д а н и е S a m m l u n g B o ro s – B o ro s C o l l e c t i o n

Н а с те н е – ж и в о п и с ь х уд о ж н и ц ы Э л и з а б е т П е й то н

Я люблю искусство, которое не понимаю.

Современный французский философ Бруно Латур как-то заметил, что в последнее время значение слова «дизайн» настолько расширилось, что сферу его применения уже практически невозможно очертить. Дизайну подлежит абсолютно все. Мы больше не отделяем дизайн от функции или смысла, и все сложнее, а скорее, практически невозможно провести сколько-нибудь различимую грань между дизайном и современным искусством. Вместе с тем именно искусство сегодня как раз и выражает это новое понимание дизайна наиболее отчетливо, занимаясь все больше моделированием пространств, опытов, эмоций, картин мира или способов восприятия. Неудивительно, что вместе с такими трансформациями в художественных практиках изменениям подлежат и способы потребления искусства. Больше не желая ограничиваться своей традиционной ролью объекта созерцаний или размышлений, оно все больше внедряется непосредственно в жизненное пространство, модифицируя его изнутри. Конечно же, такая ситуация 38

предполагает абсолютно новый подход и к коллекционированию, требуя от современных коллекционеров гораздо большей решимости. Именно такой решимостью и отличается Кристиан Борос — один из самых именитых сегодня коллекционеров произведений современного искусства, основатель успешного рекламного агентства, известного сотрудничеством с такими брендами, как VIVA, Coca-Cola, Siemens. «Это хорошо, что я немного сумасшедший», — говорит он о себе не без кокетства, а скорее, — с гордостью. Свидетельством такого «сумасшествия», очевидно, является то, что живет этот человек в нацистском бункере. Вместе с ним в этом же бункере обитает его коллекция — одна из наиболее интересных в мире, которая включает около пятисот работ пятидесяти семи известных художников, среди которых Дэмиен Херст, Сантьяго Сьерра, Сара Лукас, Ансельм Рейле, Тобиас Ребенгер и другие, не менее известные имена. Концепцию своей коллекции Борос характеризирует весьма одиозным изречением: «Я люблю

искусство, которое не понимаю». На постоянные вопросы журналистов, которые, апеллируя к этой характеристике, пытаются уличить его в неприкрытой безграмотности, он непринужденно отвечает: «А в чем, собственно, проблема? Искусство, которое я сразу понимаю, обычно вызывает у меня скуку. Меня интересуют художники, которые бросают мне вызов, ставят под вопрос мои привычные представления». Следует отдать ему должное: этот вызов стал основным условием его ежедневного существования. Даже самого краткого обзора авторов, чьи работы представлены в коллекции, достаточно, чтобы понять, что работы, собранные в этом пространстве, — нечто большее, нежели дополнение к интерьеру. Да и само помещение отнюдь не отвечает традиционным представлениям об уюте. Созданный в 1942 году нацистским архитектором Альбертом Шпейером лишенный окон бетонный бункер предназначался отнюдь не для жилья, а для укрытия граждан во время финальной битвы, которая, согласно представле-

нию автора, должна была привести к триумфальной победе Германии. По иронии судьбы во время советской оккупации укрытие для немецких граждан служило тюрьмой для нацистских преступников. Позже здесь был склад для хранения экзотических фруктов из Кубы, поскольку идеально подходил температурный режим, обеспечиваемый стенами трехметровой толщины. А во время бурных 1990-х те же стены стали прибежищем для техно и садомазо-вечеринок. После того как Борос приобрел этот «кусок истории», он подверг его существенным изменениям — в частности, соорудил на крыше пентхауз. Переоборудованием бункера в пространство для жизни и искусства занимались известные немецкие архитекторы Йенс Каспер и Петра Петерсон, основатели направления Realarchitektur и одноименного архитектурного бюро. Исходя из парадигмы тотального дизайна, — а точнее, из предположения, что пространственные конфигурации не только воплощают сложные общественные и культурные процессы, но и определя-

ют их, — своей целью они видят трансформацию заданных ситуаций посредством новых архитектурных решений. В случае Бороса им, похоже, действительно удалось трансформировать нелегкую историческую память в весьма комфортный ежедневный опыт, насыщенный к тому же эстетическими переживаниями и духом времени. Сохранив в жилом помещении голые бетонные стены, напоминающие о былой функциональности бункера, они дополнили их прозрачными террасами, открывающими обширную панораму современного Берлина, разнообразными подвижными ширмами, дубовыми панелями, минималистичной деревянной мебелью, а также необходимыми атрибутами роскошного быта — бассейном и камином. Присутствие в этом пентхаузе, который сам по себе является достоянием культуры, выдающихся образцов коллекции, среди которых работы Дэмиена Херста, Вольфганга Тиллманса и Элизабет Пейтон, стирает грань между жилым и выставочным пространством или, если добавить немного

пафоса, между искусством и жизнью. Но невзирая на все ультрасовременные новшества, внедренные Каспером и Петерсен, Борос утверждает: «Мы сделали все, чтобы сохранить тут следы прошедших времен». Важно отметить, что большинство работ, экспонируемых теперь в бункере, были выполнены художниками специально для этого пространства. В сущности, именно оно вместе со своей историей послужило для многих из них основным материалом для художественного осмысления, стало объектом разнообразных артистических модификаций. Сегодня результаты этих экспериментов доступны всем желающим. Заблаговременно записавшись для посещения, каждый может получить свою дозу уникального историческо-художественного опыта. «Но все же, — замечает Борос, — необходимо помнить, что это частная коллекция, а не музей. Это мое очень субъективное предприятие. Это прежде всего — часть жизни».

У окна справа – объект-светильник Олафура Элиассона Eye see you, 2006

39

Это частная коллекция, а не му з е й . Это мое очень субъективное предприятие. Это прежде всего — часть жизни.

Н а ф о то с в е р х у : c л е в а – п о л о т н о Д э м и е н а Х е р с та К р и с т и а н и К ар е н Б о р о с