журнал ТРАМВАЙ №2 (октябрь 2010) by Anatolij Kwaschin

[редакция]

[содержание] [От редакции] А.Каплан. Чума стр.3-5

[Субъективность] А. Квашин. Чумарионетки стр.6-7

[Субъективность] И.Полторацкий. Пищевое отравление стр.8-9

[Идея] К. Андерс. Глобальный страх глобального краха стр.10-11

[Идея] С.Николаев. Повесть не о нас стр.12-13

Анатолий Каплан, главный редактор. Анатолий Квашин, выпускающий редактор Иван Полторацкий, редактор отдела художественной литературы

[Общество] С.Дмитриев. Пациент скорее жив, чем мёртв стр.14-15

[Синестезия] С.Николаев. Калигула и смерть стр.16-17

Кристина Андерс София Асташова Сергей Николаев

[Попса] А.Квашин. Синдром Полозковой. стр.18-25

[Кино] С.Николаев. Ода радости стр.26-27

[Книжная лавка] С. Асташова. Ад: туда и обратно стр.28-33

[Личность] А.Каплан.”Хотя пить он, конечно, не бросил” – интервью с Алексеем Шепелёвым. стр.34-41 Сергей Дмитриев

[ЛИТЕРАТУРА]

[Поэзия]

Андрей Щетников. Андрей Жданов. Анатолий Каплан. [Проза] Ал Коперник. Хроники офисного планктона. Ирина Кузнецова, художественный редактор

[Переводы]

Кристина Кармалита, фото

[Драматургия]

Анатолий Квашин, верстка

Bob Kaufman Алексей Шепелев. Автомастерская “ИИСУС ХРИСТОС”(отрывок).

трамвай

[от

редакции]

ЧУМА Когда после прогулки мы вернулись домой, Варенька не хотела петь, как она это обыкновенно делала по вечерам, и я был так самонадеян, что принял это на свой счёт, воображая, что причиной тому было то, что я ей сказал на мостике. Лев Толстой, «Юность»

Однажды вселенная, достигнув пределов расширения, “замкнётся в себя” — это и есть конец мира. Человечество замыкается на себе — это и есть конец человечества. Итак, почему “чума”, что это значит? Чума – это нахождение в атмосфере конца мира, но истинное неверие в него, и як следствие – “не наполненное верой говорение” о конце мира. Люди говорят. Подавляющая масса людей не верит в то, что говорит, но ждёт этого. Ожидание без веры – психоз, передающийся медийно-говорительным путём. Да и чему/кому сегодня можно верить, когда на один вопрос есть минимум три ответа, одно и то же действие разными людьми оценивается по-разному? Как верить миру, где медийность превращает немецкого осьминога в Нострадамуса от футбола? Фундаментальные понятия деноминированы, материя доминирует в обществе идей, абсурд – это повседневность; говорить серьёзные вещи страшно – восприятие предельно искажено. Неужели всё это не свидетельствует о смерти или гниении после уже произошедшей, неза м еч е н н о й смерти? Да! Ибо СМИ справляют общие похороны впрок – радуются и скорбят сейчас потому, что если ЭТО произойдёт, то скорбеть будет некому, традиционный ритуал не состоится.

[от

редакции]

трамвай

634 год до н. э. Как полагают историки, в этот год прозвучало первое предсказание о конце мира. В те времена в Риме существовала легенда о том, что Ромул, основатель города, якобы видел 12 орлов, которые показали ему будущее. Каждая птица открывала 10 лет истории Рима. Соответственно, империя, основанная в 753 году до нашей эры, должна была просуществовать 120 лет – до 634 г. до н.э. 1000 год. Многие христиане в конце 900-х годов считали, что Бог отпустил человечеству на существование тысячу лет с момента рождения Христа. Есть летописи, описывающие безумие человеческих масс в Европе того времени: люди сутками отмаливали грехи в церквях, раздавали имущество, скрывались в монастырях. 1492 год. Основанием послужило предсказание из Ветхого завета: “сей мир сотворён на 7000 лет”; в те времена было принято считать, что мир “возник” в 5509 году до н. э. 1656 год. Первооткрыватель Америки Христофор Колумб в своей “Книге пророчеств” указал датой конца мира именно этот год 1900 год. Более ста членов русской секты “Братья и сёстры Красной Смерти” совершили самосожжение с целью убедить Бога отложить премьеру конца света. 1960, 14 июля, 13:45. Итальянский врач-педиатр Элио Бланко спрятался от конца света в горном “ковчеге”; по его убеждению, мир должен был прерваться из-за взрыва секретной бомбы, изобретённой американцами. 1993 год. Члены секты “Белое Братство” под руководством Марии Дэви Христос пообещали свету тьму и в честь этого должны были совершить массовое самосожжение. Премьера откладывалась два раза, в итоге все остались живы и физически здоровы. 2000 год. Компьютерный конец света, надвигающийся новый век и красивая дата. 2003 год. Конец света в результате распадения Земли на части, согласно предсказаниям американского астролога Джейн Диксон. 2010 год, 30 марта. Состоялись столкновения протонов Большого андронного коллайдера . 2012, 21–23 декабря. Конец времён по календарю индейцев майя.

трамвай

[от

редакции]

Приведены лишь некоторые наиболее интересные примеры; если почитать Википедию по запросу “даты конца света” – количественное удивление ожидает нас. Но в чём дело – что это такое? Статистика массового помешательства, обостряющегося в различные исторические периоды; всечеловеческая ипохондрия; или недостаток/ отсутствие знаний/рассудка, безделье, тяга к пара(не)нормальному? Что заставляет людей думать о конце мира и ждать его, как новый фильм любимого режиссёра? “Ум е р ет ь се г од н я — с т р а ш н о , а когд а - н и буд ь — н и ч е г о ” 1 . Чтобы предупредить поспешные выводы читателя, оговоримся — нам не интересен традиционный апокалипсис и его возможные сценарии, но нам интересно, где стирается граница между личным и общим; скорбь по мировому финалу – в скорби о себе или в скорби о цивилизации? Продолжает ли идти наше время? Можно ли вообще существовать “на самом деле” в настолько насыщенном информацией пространстве? Исследование апокалиптических настроений от частного к общему и от общего к частному в стремлении понять атмосферу чумы. Без стремления понять причины. ♦ “Она нашла платок, закрылась им и продолжала плакать”. Лев Толстой, «Юность». Анатолий Каплан

Русская народная поговорка

[субъективность] Чумарионетки,или

трамвай Закат Солнца Вручную

Анатолий Квашин Все случаи очевидности, умозрительности, употребления научной и псевдонаучной терминологии, а также аллюзии оставлять на совести автора. До востребования. …а виноваты все-таки не мыши или крысы – сами виноваты. И та чума, о которой мы говорим сегодня, – всего лишь одна из граней – если хотите, симптомов – заболевания, охватившего человечество в глубокой древности, свидетельства которой, вполне вероятно, до сих пор не найдены даже археологами. Ожидание гибели мира – симптом, засвидетельствованный еще на первых стадиях развития заболевания. Иногда он будто отступает, чтобы – подобно тяжелому приступу кашля – не вовремя (или наоборот, как раз вовремя) вновь заявить о себе, вроде бы неожиданно, но вполне закономерно. Интуиция подсказывает, что такие обострения случаются в переломные моменты истории. В свою очередь, разум задается вопросом о степени переломности нашего времени, учитывая, что за последние десять лет конец света должен был наступить минимум пятнадцать раз (не говоря о количестве “концов света”, ожидаемых в XX веке). 1. Однако не стоит уравнивать все подобные предсказания, дабы потом свалить их в одну кучу и повесить ярлык “конец света”. К сожалению, даже невооруженным глазом видно, что не все так просто. Посему и я попробую дать самую простую и условную классификацию – “на пальцах”, так сказать – теорий “конца света”. Прежде всего, думается мне, следует разделить весь корпус предсказаний на две большие группы – предвещающие конец культуры и предвещающие конец истории – разумеется, оставив возможность считать некоторые случаи предсказаниями переходного типа. Теперь же попытаюсь подробнее объяснить, что именно я имею в виду. Предсказания, отнесенные мною к первой – довольно неоднородной – группе, как правило, не говорят о полном исчезновении человечества с лица Земли. Речь в них обычно ведется о неких глобальных изменениях в условиях существования общечеловеческой цивилизации – от культурно-политических до климатических. Таким образом, в эту группу попадает ряд текстов и теорий, не относящихся напрямую к теме “гибели мира”, но вполне предвещающих гибель мира-который-мы-знаем: от “Заката Европы” Освальда Шпенглера до романа-антиутопии Джорджа Оруэлла “1984”. Привлечение этих текстов кажется мне вполне обоснованным, учитывая, что смена культурно-социальной парадигмы воспринимается многими как гибель мира. Вторую подгруппу образуют так называемые теории катастрофы, столь любимые кинематографистами всех мастей. Сюда следует отнести предсказания различных чрезвычайных ситуаций глобальных масштабов – как природного, так и техногенного характера: от глобального потепления-оледенения до ядерной войны и восстания машин. (Сюда же можно условно отнести “пророчества наоборот”: библейские сюжеты о потопе или Содоме и Гоморре etc.) Конечно, подобные прогнозы неутешительны, но не стоит забывать, что человечество уже пережило один ледниковый период, и надеяться, что не переведутся на Земле джоны конноры. И вообще: “Ко всему-то подлец-человек привыкает!”

трамвай

[субъективность]

Предсказания, предвещающие конец истории, дают меньше поводов для оптимизма – они грозят нам полным истреблением человеческой популяции, если не уничтожением Земли, Солнечной системы или даже Вселенной. Варианты печального будущего в этой категории тоже довольно разнообразны: от неизлечимых болезней и истребления населения Земли инопланетянами и ангелами (! автор предсказания – американский ясновидящий Шелдон Нидл) до взрыва звезды по имени Солнце или вообще чего-то невообразимого. Промежуточное положение в этой “схеме” занимает христианская каноническая теория Страшного Суда, формально склоняющаяся к предсказаниям конца истории. И ведь действительно – после Страшного Суда времени больше не будет, а на земле начнется тысячелетний период Царствия Христова. Правда, мне остается непонятным, почему тысячелетний, если история закончена, и что будет потом? Также особняком стоит самое актуальное предсказание. “Конец света” по календарю индейцев майя – декабрь 2012 года. Это пророчество трактуют по-разному: кто-то говорит о завершении старой эпохи и начале новой, кто-то говорит о конце “эпохи Пятого Солнца” и конце света. Но даже этот конец света в итоге обернется рождением новой вселенной. Нам же, не имеющим возможности успеть изучить артефакты майя, остается только выбрать, к какой из трактовок склоняться (и склоняться ли вообще). 2. Теперь соберем все пророчества вместе, перемешаем и снова поделим, но уже по другому принципу, и назовем две полученные группы – условно – рациональные и нерациональные предсказания. К рациональным предсказаниям я бы отнес появившиеся в течение Нового и Новейшего времени теории – плоть от плоти материализма/атеизма – основанные на достижениях науки: глобальное оледенение, ядерная война, истощение ресурсов Солнца etc. Также к рациональным предсказаниям – но уже совсем условно; скорее, это будет некая прослойка между двумя основными группами – можно отнести восстание машин, “Проблему 2000 года”, предстоящий 2012 и – мое любимое!– истребление землян инопланетянами и ангелами, которое таки не случилось в декабре 1996 года. К иррациональным же, соответственно, можно отнести предсказания на религиозной основе. Конец света как Страшный Суд, расплата за все грехи, содеянные человечеством. Его боятся, на него надеются, его ждут – в него верят. 3. Так чем же, по сути, является чума сегодняшняя? Симптом ли страшного неизлечимого заболевания, которым человечество заразилось в раннем детстве? Проявление чувства вины – мазохистское ожидание наказания за содеянные грехи как способа наконец-то искупить их? Очередной признак скуки, охватившей виртуальную реальность “стабильных” регионов, где “нет” ни любви, ни надежды, ни веры, – попытка придать существованию хоть какой-то смысл или же, наоборот, окончательно его обессмыслить? А может, человечество (читай: западная – “фаустовская”, по Шпенглеру – цивилизация) чувствует старость и приближающийся конец, ибо запасы перелитой – чорной – крови, оттянувшие неизбежное на несколько десятилетий, подошли к концу, и теперь, подобно старику, полушутит-полусмиряется со скорой смертью? Ответа на этот вопрос я не знаю, как не знаю, что делать, если сбудутся хотя бы предсказания конца культуры. “Эх, пить будем, гулять будем, а коли смерть придет – помирать будем”. Лишь бы это хоть кого-нибудь прикалывало.♠ Искренне ваш, К.

[субъективность]

трамвай

Пищевое отравление. Иван Полторацкий Представляете, сколько всего всплывёт после второго потопа? Полиэтиленовые пакетики, трупы, одноразовая посуда, пластмассовые игрушки, потребительские корзины, бесконечные продукты непотопляемых корпораций… Последняя рекламная акция выдохшейся культуры. Вид сверху, даже с точки зрения вечности, – неэстетичен. Зачем Господу Богу такое жалкое зрелище? Нет, человечество не потонет. До 2012 мы вряд ли исчерпаем потенциал живучести. В случае чего – отрастим ласты, высадим водоросли на океанском дне, разведём глубоководных рыб и будем каждые пять лет увеличивать надои. Может быть, станем добрее… Но это – утопия. Никакая катастрофа в корне не изменит природу человека. Здесь сложно не согласиться с рациональным гуманизмом Роберта Фроста: Кто говорит, мир от огня Погибнет, кто от льда. А что касается меня, Я за огонь стою всегда. Но если дважды гибель ждет Наш мир земной, - ну что ж, Тогда для разрушенья лед Хорош, И тоже подойдет. (Перевод М. Зенкевича) Мы слишком сильно любим себя, и человечеству существенно не хватает трезвомыслия. Наверное, этим можно объяснить периодически возникающие истерики по поводу грядущего конца света и вечную моду на горе-предсказателей. Но проблема гораздо глубже. Всё мельчает. И вот уже сакральный ужас божественного откровения выродился в депрессивную антиутопию, которая, исчерпав свои нравственные основания, превратилась в дорогое и бессмысленное разрушение одних и тех же декораций (фильмы типа “Послезавтра” и т.д.) Зачем нам липовый апокалипсис? Это попытка убежать от собственной совести. Гораздо легче представить себя мёртвым, чем решать болезненные вопросы. Действительно, мгновенная гибель планеты решит все наши проблемы: экономические, этические, экологические, богословские… Просто панацея. Семь бед - один ответ. Ведь принять ответственность за собственные поступки нелегко. Особенно, если тебя шесть с лишним миллиардов. Вот мы и малодушничаем, уподобляясь обиженному подростку, который видит себя в гробу, черпая из этого мелкое мстительное удовлетворение: “Вот я умру, и вы все пожалеете…” Только кто виноват? Кровожадные политики, коварные масоны, жестокие инопланетяне? Или всё-таки кто-то из нас? Мы сильно промахнулись, назначая апокалипсис на завтра. С него всё только началось. Помните вкус того самого яблочка? Всё, что происходило после, – острая форма пищевого

трамвай

[субъективность]

отравления. И нам впору послушать маленького Тедди, сумевшего выблевать пресловутый фрукт (или вовсе его не есть), но мы продолжаем набрасываться на яблоки, доканывая пищеварительную систему; резь в животе приводит к сильнейшим галлюцинациям, уже подменившим собой реальность. Жар, бред – все симптомы налицо. Поэтому никак не проходит депрессия: бессильное ожидание смерти, помноженное на позорную жалость к себе и нежелание сопротивляться болезни. В целом это и невозможно, потому что человечество не осознает себя единым организмом. Но на личном уровне необходима постоянная, изнуряющая борьба с наследственным отравлением. Апокалипсис происходит ежедневно, когда чья-то судьба выходит из-под контроля. Тысяча концов света: в соседнем доме, в пограничной республике, на противоположной стороне улицы, не за горами, под боком, здесь и сейчас. И каждый в силах предотвратить катастрофу. Вычистить яблоко, сколотить ковчег, и, забрав с собой самых любимых, дождаться новой твёрдой и чистой земли. И пусть всё будет как в этом стихотворении хорошего чешского поэта Мирослава Флориана: Хроника потопа Ночь. Только шорох листьев. Но ты открыла глаза – и загремел гром. Потом разверзлись небесные хляби. Мы взяли с собой лишь Брема и ту божью тварь, а также горсть голышей, чтобы кидать их в водупусть по ней лягушатами скачут. К утру сомкнулись кольцом вокруг нас пенные волны. Мы меж собой говорили на чужом протяжном наречии, скорей всего по-еврейски, а белые ангелы мигали нам неоновыми очами. На четырнадцатый день одна тишина звенела. Да я Насвистывал, как точильщик ножей! На влажный резкий ветер выпустила ты неспешно сизую голубицу – дым своей сигареты ( перевод Т. Бухаркиной) А далее – мыть руки перед едой и отвечать за собственные поступки. Но это вплоть до Страшного суда. А далее всё будет по-другому. Всё. ♥ С любовью, 1.5.

[идея]

трамвай

Глобальный страх глобального краха. Кристина Андерс Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать. Екклесиаст Предсказания, пророчества, провидения, откровения… Кажется, год 2012 сопутствует каждому шагу, мысли, чувству человека “нулевых” годов. И мы не то чтобы постоянно ощущаем нависающий над нами дамоклов меч, но нет-нет, да и заходит разговор о “приближении катастрофы”, “гибели мира”, “конце света”. Когда СМИ так аккуратно и четко вычерчивают очередную схему “погружения в небытие”, трагические события непроизвольно начинают приобретать в наших глазах фатальный характер. Кажется, что единичные происшествия, имеющие случайную природу – это одно, а целая серия оных, которые непременно обретают связь друг с другом (действительно существующую или подсказанную воспаленным мозгом) и становятся знаками грядущего “краха всего сущего”, – совсем другое. И дальше – больше. Всеобщий страх и постоянное ожидание крушения мира. Многозначительное “ведь это чтото значит…” – является ключевым. Сущность феномена – в неизвестности. “Я знаю, что есть сейчас, но что будет, когда все кончится? Пугающая темнота? А может, пустота?” Интересно, что человек – так или иначе – справляется с мыслью о собственной смерти посредством религии, дающей веру, или же философии, помогающей обретать смысл. Все намного сложнее с пониманием и осознанием конца мира, когда не останется никого, когда не будет происходить ничего. Категория неизвестности увеличивается в масштабах, а следовательно, возрастает и жажда познания: это коснется всех, всех вместе и, скорее всего, одновременно. (Безусловно, это только мнимое противоречие с тезисом Ганса Фаллады “каждый умирает в одиночку”.) Но здесь как будто бы срабатывает всеобщий инстинкт самосохранения человеческого вида homo sapiens, эволюционирующего в homo socialis. Воистину глобальный страх глобального краха. Вопрос в том, побуждает ли это человечество к конкретным действиям или же дезактивирует его ввиду неизбежности? Лично мне – непонятно. Но много пишут, показывают, говорят и боятся. Случайно наткнулась на статью Бодрийяра: оказалось, он тоже боялся и написал. Получилась своего рода попытка анализа феномена “ужасающее ожидание прихода конца света”. Его концепция в трех словах: время, история, “обратный отсчет”. Время. Оно экзистенциально (“самосущностно”) и никоим образом не принадлежит человечеству, как мы привыкли считать. Кажется, люди научились “управлять” и “владеть” временем, но на самом деле, говорит Бодрийяр, это лишь создание “совершенной мгновенности, называемой реальным временем”, следовательно, ничего общего не имеющим со временем, конституирующим бытие и определяющим его (так и хочется сказать: истинным временем). История. Ход и процесс оной неразрывно связаны с понятием времени (см. выше). По сути, она определят человеческое сознание. Бодрийяр задает вопрос: “в конце ли мы истории, вне истории или все еще в бесконечной истории?”. Ибо только при ответе происходит осознание своего местонахождения на временной оси, вернее даже, во временном пространстве, и становится возможным, по крайней мере, анализировать окружающую действительность. Сейчас, считает Бодрийяр, человечество находится “в середине дефектной истории” (истории, которую разрушают). “Обратный отсчет”. Основная характеристика нашего сегодняшнего “ужаса конца”. Методом от противного: был пример 1000 года, который люди переживали в страхе ожидания, но им было чего ждать: “Пришествие и явление Царства Божьего. Наши же перспективы темны и сомнительны”, – констатирует философ. Неизвестность, порождающая страх. Далее –

трамвай

[идея]

пророчества и предсказания запускают таймер: время, отпущенное нам, “оставшееся до конца”, уже подсчитано. Больше нет будущего. Больше нет возможности “забежать вперед”, подглядеть его, достичь. Теперь становится совсем не важно, что делать с реальностью: реальными происшествиями, явлениями, насилием, – гораздо более значимым является вопрос “что делать с событиями, которые еще не случились, у которых никогда не было времени, чтобы случиться?”. А еще, подобно человеку, попадающему в автокатастрофу, когда за секунду до столкновения вся жизнь ярко и четко всплывает перед глазами, человечество окунается в прошлое, зарывается в него в попытках собрать “свидетельства времени прошлого, человеческой эволюции”, не для того, чтобы вновь пережить это или снова начать прошлую эпоху, но чтобы доказать, что время и пространство существуют (пока они не исчезли, не стерты). За время, которое осталось, которое ежесекундно отбирает у нас непресловутый механизм “обратного отсчета”, мы должны исчерпать всё: “сбережения времени”, “сбережения жизни”. Но выходит, что мы уничтожаем историю, “которая больше не может произвести свой собственный конец”. Придти к завершению, достичь его – желаемое. Только конец может сказать, “что же действительно произошло”. Необходимо заметить, что идея возможности новой истории (“перерождения”) только с полной гибелью всего прошлого сущего, не является новой и оригинальной.1 Жан Бодрийяр размышлял над проблемой “конца света”, предсказанной в 2000 году. Мы пережили его так же, как и другие “точки завершения”. И снова нам отмерили отрезок времени: осталось чуть более двух лет. Чем вы будете заниматься в течение этих 26 месяцев? Будущее. Вот только насколько действительно являлось будущим, то настоящее в котором мы находимся? А если история уже “давным-давно закончилась, а мы не поняли этого”? Может быть, поэтому в “конец мира” верят, в нем нуждаются, дабы понять: а что же было? И более всего страшит и манит неизвестность, ведь это есть не что иное, как запретный плод, которого хочется вкусить и… Успокоиться ли? Я, к счастью, не пророк и заниматься прогнозами грядущих событий не имею никакой генетической предрасположенности, поэтому, пардон, но вопросов, как обычно, больше, чем сколько-нибудь вразумительных ответов. Но очевидно, что критическое отношение ко всевозможным провозглашающимся сегодня истинам просто необходимо. Дабы не впадать в крайности: вспомним нашумевший случай с “пензенскими затворниками”. Люди ждали конца света. Циничен и насмешлив, но невозможно правдив Бодрийяр: “Пророчество ничего не говорит о реальности, так же, как обещание никогда не дается для того, чтобы быть исполненным”. ♠

•

Жан Бодрийяр. В Тени Тысячелетия, Или Приостановка Года 2000.

•

Jean Baudrillard. A L’ombre Du Millenaire, Ou Le Suspens De L’an 2000 (Paris: Sens & Tonka, April 1998).

Жан Бодрийяр см. 1. Инициации в мифологии, модерне 2. Соловьев В.С.: «<...> прекращение войны вообще я считаю невозможным раньше окончательной катастрофы» 1

[идея]

трамвай повесть не о нас.

Сергей Николаев “Краткая повесть об антихристе” Владимира Соловьева, включенная в последний из “Трех разговоров”, поражает своей реалистичностью. Несмотря на то, что далеко не все предсказания сбылись или сбываются, в произведении чувствуется некая “внутренняя Правда”, придающая ему невиданное напряжение. Повесть не позволяет относиться к себе только как к превосходному философско-художественному произведению, но прозрачность повествования дает возможность (или заставляет?) прочувствовать XX век и будто бы проясняет XXI. Смотрим в текст. На событийном уровне Соловьев точно схватывает самое существенное: “XX век по Р. Х. был эпохою последних великих войн, междоусобий и переворотов” (поспорить можно только со словом “последних”), обострение социально-экономического вопроса и паллиативные опыты его решения, “успехи внешней культуры <...> пошли ускоренным ходом”, союз “более или менее демократических государств”, глобализация, обещающая равенство всеобщей сытости и различного рода зрелища. Не стоит придираться к временным, пространственным или другим формальным несоответствиям, но стоит – к причинам произошедшего и происходящего: Соловьев слишком много уделяет внимания идеологии и мало – экономике, хотя в основе объединения стран в Евросоюз, глобализации и, возможно, даже Второй мировой войны лежат причины скорее экономического, чем идеологического характера. Это только “придирка”, но, к сожалению, сегодня она важна, так как экономическая система настолько сильна и самодостаточна, что даже не нуждается в человеческом руководстве, как писал Ги Дебор. Соловьев и сам говорит об экономических и военных основах глобализации, но вскользь. Интереснее метод проведения глобализации антихристом, а именно – примирение всех противоречий. “Здесь соединятся благородная почтительность к древним преданиям и символам с широким и смелым радикализмом общественно-политических требований и указаний, неограниченная свобода мысли с глубочайшим пониманием всего мистического, безусловный индивидуализм с горячею преданностью общему благу, самый возвышенный идеализм руководящих начал с полною определенностью и жизненностью практических решений”. Но постойте! Да ведь это плюрализм чистой воды! Это поверхностный интерес ко всему, что есть, – то же самое, что полное глубочайшее безразличие. Это устранение спора между идеями и утверждение истинности их всех. Это всеобщее принятие посредством отчуждения. Соловьев пишет об этом так: “Все это будет соединено и связано с таким гениальным художеством, что всякому одностороннему мыслителю или деятелю легко будет видеть и принять целое лишь под своим частным наличным углом зрения, ничем не жертвуя для самой истины, не возвышаясь для нее действительно над своим я, нисколько не отказываясь на деле от своей односторонности, ни в чем не исправляя ошибочности своих взглядов и стремлений, ничем не восполняя их недостаточность”. Вот портрет постмодернизма, в котором мы легко узнаем нашу духовную атмосферу. Сложно поверить в то, что против власти глобалистов выступят именно духовные лидеры христиан, особенно в свете “возрождения” церкви государственными средствами и насаждения религии в школах, что свидетельствует скорее об утрате церковью Истины, чем о возрождении. А повесть об антихристе – это мечта об обретении Истины, по-видимому, недостижимая. Произведение увлекает в свою художественную реальность, даруя мечту, которая – по прочтении – при первом столкновении с действительностью теряет плотность, становится иллюзией. Однако это касается только религиозной стороны повести. То же, что относится к земному человеку, его мыслям и чувствам, Соловьев рисует с непревзойденным правдоподобием. “Предметы внутреннего сознания – вопросы о жизни и смерти, об окончательной судьбе мира и человека, –

трамвай

[идея]

осложненные и запутанные множеством новых физиологических и психологических исследований и открытий, остаются по-прежнему без разрешения”. Наибольшие сомнения сегодня вызывает то, что история к чему-то идет, то есть, следуя Соловьеву, через явление, прославление и крушение антихриста ко Второму пришествию. Слова, которые точнее всего отражают сегодняшний день — наречия снова, опять, вновь. Главная характеристика действительности – искусственность, то есть чувство неустанно твердит о необходимости перемен при полном их отсутствии. Полная утрата веры. В Христа, в коммунизм, в глобализацию – неважно. Главное, что если я без веры, то мир движется без цели. Здесь возникает проблема Кириллова из “Бесов” Достоевского: Бог необходим, и поэтому должен быть; но он-то, Кириллов, знает, что его нет. Добавим опыт веры в революцию и скажем: миру необходима цель, и поэтому она должна быть; но мы-то знаем, что ее нет! “Христос должен был придти вчера, а если нет, то сегодня. Но нет! Он не пришел! Ну и черт с ним, с Христом! И с небесами! У нас есть земля. Сделаем жизнь на земле справедливой. Да здравствует Коммунизм! Революция! Пусть и на трупах – мы их не заметим в урагане событий. Но почему революция ни к чему не привела, почему она ничего не изменила?! К черту и Небо, и Землю! Восславим Конец света!” Но и он не наступит... И все же я чувствую, как воздух и дух моего поколения тревожатся, как Человек ищет Истину, Добро, Жизнь в лесах развлечений. “XX век – эпоха не последних войн и революций!” – кричит Соловьеву чувство. Но взгляд Соловьева направлен не на нас, а дальше в будущее. Пусть в XXI веке будут и войны, и революции или пусть воцарятся мир и всеобщая сытость, но это не решит главной проблема человека – проблемы смерти. Соловьев раскрывает ее в спорах между г-ном Z и князем. Но обратимся к другому труду Соловьева – к Пасхальному письму “Христос Воскрес!”, где перед нами предстает картина вечной борьбы жизни и смерти от первой победы жизни, “когда среди косного неорганического вещества закишели и закопошились мириады живых существ, первичные зачатки растительного и животного царства”, до победы будущей необходимой и решительной – до собирательного Воскресения души и тела всех людей. Воскресение Христа было чудом, но и рождение живого существа из мертвого вещества – тоже чудо. И рождение существа не только живого, но и мыслящего – чудо, не вызывающее сегодня удивления. Люди воскреснут и, тем самым, знаменуют окончательную победу добра над злом, жизни над смертью. Это будет чудо последнее и величайшее! Как это потрясающе убедительно, и как хочется в это уверовать! Когда антихрист или кто-то другой дарует народам мир и социальную справедливость, человеку, избавленному от забот, откроется его смертность. И тогда он попросит своего благодетеля исповедать Христа Сына Божьего как единственную надежду на воскресение и преодоление смерти. И если благодетель откажется, то и человек откажется от благ, ему дарованных. Движение души есть всегда движение к Истине, Жизни, Добру. Иисус – единственное в истории воплощение этой триады. Поэтому “всякий, кто от истины слушает гласа Моего” (Иоанн 18, 37). И в этом глубочайшая правда Соловьева. Если человек борется с несправедливостью, он, в конце концов, сталкивается со смертью как с несправедливостью крайней, и значит, борьба с несправедливостью всегда обращается борьбой со смертью. И на исходе решающей битвы люди радостно произнесут: Христос Воскрес! Почему я не могу в это поверить? Потому что жизнь снова течет своим чередом. Но ведь речьто не обо мне! Соловьев пишет, что перед явлением антихриста большинство людей не будет верить ни во что, в том числе и в ничто (поэтому сказать здесь “атеисты” было бы неправильно) – нашему времени посвящены всего несколько строк! Не обо мне речь! – Но “драма-то уже давно написана вся до конца, и ни зрителям, ни актерам ничего в ней переменять не позволено”! – И мы вдруг преодолеваем “Я” и обретаем Историю.♣

[общество]

трамвай

пациент скорее жив, чем мёртв. Российское гражданское общество: история болезни Сергей Дмитриев Они по-прежнему делали дела, готовились к путешествиям и имели свои собственные мнения… Они считали себя свободными, но никто никогда не будет свободен, пока существуют бедствия . 1 В истории России было две попытки создания демократического гражданского общества. Обе закончились неудачей. Первая случилась в октябре 1905 года. Тут вообще стоит отметить, что октябрь – знаковый месяц для российского гражданского общества. Рождение которого в исторической среде принято отсчитывать от Манифеста 17 Октября 1905 года. Хотя российские демократы и любят возводить его появление к земствам. Но на наш взгляд это всё равно, что названия советских учебников «История СССР от древнейших времён до октября 1917 года». Пожелания, конечно, понятны, но факты обнажают полную абсурдность. Гражданское общество не может появиться до тех пор, пока нет гражданских свобод и политических прав. Определившись с возникновением, не составит усилий проследить всю его недолгую историю. Манифест 17 Октября стал для российской интеллигенции тем воздухом, что жадно хватает человек, которого только что душили. Как будто понимая, что руки душителя ослабли лишь на мгновение и вот уже скоро примутся за дело с новой силой. Так она заглатывала в себя этот воздух свободы. Дебаты, разного рода публицистика, рост числа газет, общественных организаций, политических течений получили колоссальное развитие накануне революционных событий 1917 года. Кульминация этого процесса пришлась на короткие полгода между февральской и октябрьской революциями. Резкий спад, насколько он мог быть резким в виду набранных темпов общественной активности, последовал с приходом к власти, опять же в октябре, партии большевиков. Стоит ли говорить, что для отечественного обывателя, эта эпоха гражданской свободы оставила мало тёплых воспоминаний: три революции, мировая война, продовольственный кризис, разруха, голод. Но именно эти годы стали наиболее плодотворными в литературе Серебряного века, породили «Вехи» и всю вызванную ими политическую и философскую полемику. Итак, первое, что принесла нашим согражданам чума, было заточение. Второе рождение российское гражданское общество пережило с горбачёвской Перестройкой и с курсом гласности в 1987 году. Но вновь вслед за бурным развитием и громкими потрясениями 1991-93 гг. хоть и не так стремительно как в начале века, но всё таки сошло на нет. Его продолжительную агонию, которая со временем перешла в трупное разложение мы можем наблюдать уже начиная с октября 1993 года, когда первый российский демократ попрал это общество своим указом №1400 и разогнал всенародно избранный парламент – Верховный Совет. Следует отдать должное – гражданское общество как могло, сопротивлялось, поначалу ожесточённо, строя баррикады и ложась под танки. Но энтузиазм со временем иссяк, а все истинные демократы растворились в политическом брожении девяностых. Что пришло к нам с новым веком – всем известно: «поколение нулевых», «стабильность» и «Единая Россия». 1

Здесь и далее курсивом: Камю А. “Чума” - Авт.

трамвай

[общество]

Во всяком случае, примерно в это же время наши сограждане стали проявлять первые признаки беспокойства. Ибо с восемнадцатого числа и в самом деле на всех заводах и складах ежедневно обнаруживали сотни крысиных трупиков. Как нам показывает история, в этом государстве гражданское общество сильно переплетено с политикой. Тем самым мы отличаемся пока от развитых демократий. Благодаря сильным политическим традициям общество может не беспокоиться за свою неприкосновенность в независимости от пришедшей к власти политической партии. Хотя и в этом случае есть определённые пределы. Достаточно вспомнить шок французского общества, когда на президентских выборах 2002 года во второй тур с незначительным отрывом от действующего президента прошёл ультраправый националист Ле Пен. Это обстоятельство вынудило активизироваться всё общество на борьбу с фашистской угрозой. За отсутствием такой реальной угрозы со стороны ультраправых или ультралевых сегодняшнее «поколение нулевых» окончательно подавило само в себе зачатки гражданской активности. Общественного мнения не существует. Демотиваторы как главный выразитель политической сатиры. Зато есть мнение президента, правящей партии. Срабатывает давно проверенная формула: «если общество не интересуется властью, то власть начинает интересоваться обществом». Дошло до того, что даже президенту наскучило разговаривать с самим собой – он создал Общественную палату. Не помогло - зарегистрировался в ЖЖ и Твиттере. К слову, общественные палаты существуют в каждом регионе. Но кто вспомнит хоть одного её представителя? Кто назовёт хоть одну политическую партию, от названия которой не воротило бы интеллигентного человека? Какой партии приличный человек может доверить свои интересы во власти? Единой России – стыдно. КПРФ – смешно. ЛДПР – страшно. Политика как клумба, за которой нужно постоянно ухаживать, иначе она засохнет и порастёт сорняками. Наше гражданское общество засохло быстрей политики. И что вырастет из этого дальше - новый 37-ой? …не сон кончается, а от одного дурного сна к другому кончаются люди, и в первую очередь гуманисты, потому что они пренебрегают мерами предосторожности. Главное свойство гражданского общества – наличие общественного мнения. А для этого всегда должны существовать люди, которые «порождают» это общественное мнение – они его концентраторы и выразители для определённой общественной группы. Так вот главная проблема «нулевых» в том, что таких людей нет. Те, кто мог бы претендовать на эту роль предпочитают отмалчиваться. Иными словами, отсутствуют фигуры согласия и безусловные общественные авторитеты. Равнодушие сейчас модно выдавать за беспристрастность. Приспособленчество за аполитичность. Такой выбор, очевидно, продиктован боязнью «испачкаться» в «грязной политике» и желанием остаться в чистом искусстве, науке.. Пусть кто-нибудь сперва придёт отмоет, а потом мы может и поучаствуем. Позиция вполне ясна и по сути может быть оправдана. Хотя и смущают её отдалённые следствия. С этого же дня за дело взялись вечерние газеты и в упор поставили перед муниципалитетом вопрос – намерен или нет он действовать и какие срочные меры собирается принять, дабы оградить своих подопечных от этого омерзительного нашествия. Муниципалитет ровно ничего не намеревался делать и ровно никаких мер не предпринимал, а ограничился тем, что собрался с целью обсудить положение. ♣

[синестезия]

трамвай

Калигула и смерть. (о пьесе “Калигула” Альбера Камю и балете “Юноша и Смерть” Ролана Пети) Сергей Николаев Камю надо читать. Действие пьесы “Калигула” строго делится на две части: на действие внутреннее и внешнее. Текстом выражено только внешнее. Законные беззакония, шутки с патрициями, публичный дом и публичные казни, переворот политэкономии и прочее, прочее – ничего не значат “сами по себе”. Они – лишь отчаянные попытки достичь невозможного. Невозможное остается вне текста. Но текст иногда отсылает нас к тому, что происходит между сценами. Действие 1, сцена 3: Геликон. Что же ты хотел? Калигула. Луну. <...> Геликон. А теперь что ж – все в порядке? Калигула. Нет. Я не смог овладеть ею. Действие 3, сцена 3: Калигула. Я ее [Луну] уже имел. <...> Правда, всего два или три раза. Но, как бы там ни было – я имел ее. <...> Это было прошлым летом. После того, как я смотрел на нее и сжимал в объятиях в колоннаде сада, она все поняла. <...> Это произошло ночью, в августе. Я уже лег. Она менялась. Вначале она была у горизонта, вся в крови. Потом стала подниматься все быстрей и легче. И чем выше подымалась она, тем становилась светлее. Она была подобна озеру молочной воды посреди ночи, полной дрожания звезд. И тут она предстала передо мной – пылкая, нежная и голая. Она достигла порога комнаты и медленно и уверенно приблизилась к моей кровати, затопив меня улыбкой своего сияния… <...> Я хочу только луну. (перевод Е. Горного и О. Постного) Подлинное действие пьесы, то, что движет её от отсутствующего начала к финалу, представлено нам только рассказом о действии, так как оно содержит в себе нечто, что нельзя увидеть. Так в древнегреческом театре никогда не показывали смерть – о ней рассказывали. То же в “Калигуле”: внутреннее действие – любовь императора к Смерти: их встречи неизобразимы на сцене театра... 2 ...но могут быть изображены в музыке и танце! Пьеса начинается не разговором патрициев, но встречей юноши и смерти, императора и луны: “Калигула” – история невозможной страсти! Смерть завладевает сердцем Калигулы и убегает, указывая ему на петлю. Только здесь начинается текст, пронизанный ощущением близящегося самоубийства: “Я с самого начала знал, что́ меня убьет”. Трагедия – это внутреннее движение от узнавания до разрешения; безразличное к человеку движение необходимости. Но Калигула восстает против этой необходимости, противопоставляя ей невозможное. Он хочет стать равным смерти, и потому берет ее дело в свои руки и пытается исполнять его с безразличием судьбы. Но поражение – “вопрос лишь времени и терпения”. Калигула лезет в петлю. Стены исчезают. Смерть открывает перед ним свое царство – наш мир. И “ничего. Опять ничего”. 3 “Опять ничего”, – это то чувство, которое заставляет снова и снова ждать конца света, в надежде, что что-то изменится. Но ничего не происходит – конец света не станет событием: смотреть на падающий метеорит надоест через пару минут.

трамвай

[синестезия]

“Опять ничего”, – только бесконечное бесчеловечное повторение, как будто история уже окончена, как будто мы живем после ее завершения; как будто “за закрытыми дверями”. “Опять ничего”, – так начинается и заканчивается пьеса. Это невыносимо! – Поэтому “Калигула жив в каждом из нас”. Он “ничего не достиг”, он “шел не тем путем”. И только Смерть вывела императора за пределы проклятого круга и, как юношу, вознесла над ним. Невозможное невозможно. Но надежда никогда, даже в самом отчаянном бессилии, не оставит жаждущего выйти за грань. И, быть может, когда-нибудь круг разомкнется. “Юношу и Смерть” надо смотреть.♣

Альбер Камю

Ролан Пёти

Хореография: Roland Petit Музыка: Johann Sebastian Bach В ролях: • Zizi Jeanmaire, • Rudolf Nureyev

Кадр из балета “Юноша и смерть” (Le Jeune Homme Et La Mort), 1966г.

трамвай

[попса]

синдром полозковой. Анатолий Квашин

явление:

endless_stigma

vero4ka

как заставишь себя любить настоящих, что ты, когда рядом такие вкусные суррогаты Несколько лет назад пространство рунета охватила новая эпидемия. Вирус под названием vero4ka, или – как теперь чаще говорят – Вера Полозкова. С потрясающей скоростью вирус распространялся, захватывая все новые умы и сердца; он передавался всеми возможными способами: и бумажно-вербальным, и мониторнопиксельным, а иногда – даже воздушно-капельным. Многие из моего окружения подхватили лихорадку по имени Верочка, не миновала сия участь и меня. На протяжении пары – или больше – недель я так же обнаруживал у себя первые признаки заб олевания: восхищение, одержимость отдельными Верочкиными фразами, непроизвольная тяга использовать ее ритмы… Неважно, что случилось потом – среагировала ли иммунная система или что-то другое спасло меня – но та малая доза vero4k’и, что попала внутрь, сработала наподобие прививки. На долгое время я стал невосприимчив к этому заболеванию. При упоминании имени Полозковой я либо не реагировал вообще, либо выдавал что-нибудь презрительно-снисходительное – разумеется, из чувства противоречия тому придыхательному восхищению, с которым зараженные выдают это имя. Но, как любой вирус, vero4ka со временем то ли мутирует, то ли эволюционирует. Итак, Вера Полозкова, 24 года, пол женский, гражданство – русская. О ней много говорят, о ней много пишут, ею – слишком много – восхищаются. И так же слишком много ругают. и сначала пришли и стали превозносить, а за ними пришли и стали топить в дерьме, важно помнить, что те и другие матрица, белый шум, случайные коды, пиксели, глупо было бы позволять им верстать себя; я живой человек, мне по умолчанию будет тесной любая ниша, что мне отводится

трамвай

[попса]

Вера Полозкова. Блоггер, уже в шестнадцать лет ставший “тысячником”. Поэт новой формации – снискавший славу сначала в LiveJournal, а уже позже – в off-line. Женщина, выставляющая то-что-внутри на обозрение всем – стихами ли, постами ли… меня, с моими прямыми эфирами, с журналистами, снимающими всегда в строгой очередности, как я смотрю в ноутбук и стучу по клавишам, как я наливаю чай и сажусь его пить и щуриться, как я читаю книжку на подоконнике, потому что считают, видимо, что как-то так и выглядит жизнь писателя; они, кстати говоря, обожают спрашивать: «что же вы, вера, такая молоденькая, веселая, а такие тексты пишете мрачные? это все откуда у вас берется-то?» Вера Полозкова. Говорят, еще и актриса. Не знаю – не видел. Да и не это важно сейчас. это я неразумное дитятко, ну ей-богу же, после яростного спектакля длиной в полтора часа, где я только на брюхе не ползаю, чтобы зрители мне поверили, чтобы поиграли со мной да поулыбались мне, рассказали бы мне и целому залу что-нибудь, в чем едва ли себе когда-нибудь признавалися; а потом все смеются, да, все уходят счастливые и согретые, только мне трудно передвигаться и разговаривать, и кивать своим, и держать лицо, но иначе и жить, наверное, было б незачем Вера Полозкова. Поэт, регулярно выходящий на сцену, собирающий огромные залы. Поэт публичный, добившийся славы, о которой мечтала маленькая девочка Верочка. Добившийся и – наверняка – понявший цену этой популярности, когда все время – играть себя. Хочется верить. не сдыхать после каждого интервью, прямо тут же, при входе в лифт, не читать про себя весь этот чудовищный воз неправд как они открывают смрадные свои рты, говорят “ну спой же нам, птенчик, спой; получи потом нашей грязи и клеветы, нашей бездоказательности тупой, мы так сильно хотели бы быть как ты, что сожрем тебя всей толпой; ты питаешься чувством собственной правоты, мы - тобой” Полозковой хочется верить. Вернее, не так – стихам Полозковой хочется верить. И даже не потому, что в них что-то такое “правильное”, “глубинное”, нет. А потому, что ее стихи – претензия на искренность, на живое слово. И вот в это живое слово и хочется верить в мире, где живое давно заменяется модным, коммерчески выгодным. Очень хочется, но почему-то не вполне получается. И дело тут совсем не в том “голливуде”, которым ее попрекал Игорь Панин в нашумевшей статье, не во всех этих миссис Салливан и Клэрити Пэйдж – сама Верочка мешает

[попса]

talker_echo

трамвай

[попса]

ей верить. Та Полозкова, что дает интервью, которую показывают по телевизору, - будто не поэт vero4ka, а действительно “тля с сытым мерзким лицом” – вещная какая-то, будто по уши в этом самом “голливуде” с этими своими страхами старости. А в стихах: пили все подряд, работали всем подряд понимали, что правда всегда лишь в том, чего люди не говорят И нет здесь никакого противоречия. Редкий поэт живет точно так, как он пишет. К тому же, писать об искренности абсолютно незнакомого поэта, с которым не пили до восьми утра, говоря (не)пустые разговоры, не вытаскивали друг друга из депрессии, не читали на одной сцене, – неправильно. И – чорт возьми! – как же сложно забыть, что за этими текстами – человек, причем не полухрестоматийный классик, чью жизнь уже разодрали на цитаты и примеры, а живой сейчас, в одно время с тобой. Сложно. И в той же степени неправильно. F5: Так вы разочаровались в стихах? ВП: Не в них, в их читателях. И те, что любят тебя, и те, что ненавидят, — они видят в них одинаково не тебя, какую-то одну им ведомую проекцию. Я устала отвечать за все, что люди вычитывают во всех моих текстах. И те, кто фамильярен в своем искреннем желании иметь к тебе причастность, и те, кто плюется желчью, — я не хочу ничего знать о них. Ты будешь всегда не прав, даже если соблюдешь все инструкции. Мне все равно, что говорят о стихах, я не понимаю, зачем пытаться укусить конкретно меня. (“F5” №29, 28.09.09-4.10.09) Посему оставим пока Полозкову-человека и вернемся к Полозковой-автору. Что собою представляет Верочка как автор? Тут, думается мне, ответ зависит от степени погруженности в ее тексты, от уровня начитанности, от вкуса, в конце концов, – спектр вариантов велик: от “глуповатая-девочка-стихи-про-любовь” до “лучший-современный-поэт”, если не дальше. так они меняли клёпаную кожу на шерсть и твид обретали платёжеспособный вид начинали писать то, о чем неуютно думать, а не то, что всех удивит так они росли, делались ни плохи, ни хороши часто предпочитали бессонным нью-йоркским сквотам хижины в ланкийской глуши, чтобы море и ни души спорам тишину ноутбукам простые карандаши В чем упрекают Полозкову? Кто в чем – каждый на свой лад. И упрекают-то, в основном, “матерые”, опытные. В молодости упрекают? самое забавное в том, владислав алексеевич, что находятся люди, до сих пор говорящие обо мне в потрясающих терминах «вундеркинд», «пубертатный период» и «юная девочка» «что вы хотите, она же еще ребенок» Ну, молодость-то прекрасный недостаток – она, слава Богу, быстро проходит. Хотя и странно это – упрекать поэта в молодости. Очень странно, особенно, если вспомнить Башлачева, Кертиса, Майка, Д’ркина, да того же Лермонтова… Поэт редко живет долго – он либо умирает,

[попса]

трамвай

либо исписывается. Впрочем, известны и исключения из этого неофициального правила. Тот же Иосиф Александрович. Отсюда – еще один довольно частый упрек – во вторичности. Мол, “объелась” Верочка Бродским – как минимум – ее строки “нашпигованы” им. Но и этот упрек какой-то странный, смешной даже. Любой поэт со времен Гомера вторичен – в определенной степени – особенно молодой. И те же Александр Сергеевич и Иосиф Александрович были вторичны по отношению к предшественникам. А уж потом императивно “случились” с русской поэзией. Только, пожалуйста, не будем путать такую – глубинную, генетическую, плоть-от-плоти – вторичность, которая, по сути, обеспечивает непрерывность литературного процесса, с банальным эпигонством, которого и без того достаточно в поэзосфере – от стихиры до союза писателей. полно, моя девочка, разве мы похожи на инвалидов. разве мы не знаем пустынь отчаянья лучше гидов. разве не садимся за стол, ни жестом себя не выдав, не киваем их шуткам, сплетням и новостям? полно, моя девочка, разве мы сознаемся в чем-то старшим. да и что они сделают нам, истаявшим, нам, уставшим, мы самоубийцы с хорошим стажем, маме с папой мы ничего не скажем. и судмедэкспертам. и дознавателям. и властям. И – как бы ни была Веро4ка вторична – в ее стихах уже сейчас есть что-то свое, интуитивно угадываемое, терминами не выразимое. Интонации ли, помноженные на частую многословность, избыточность, в которых ее так же часто обвиняют? Или же унаследованная от Бродского внимательность к деталям, эта очаровательная точность? лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком … и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком у нее в руке босоножка со сломанным каблуком он хохочет так, что едва не давится кадыком … и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье, деревянное от крахмала … как у загорелых улыбки белые, как чеснок, и про то, как первая сигарета сбивает с ног, если ее выкурить натощак … и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве, как в заиндевевшем стекле автобуса, протереть его рукавом И мне не хочется заострять внимание ни на всех ее “Клэрити Пэйдж”, о которых и так писали достаточно, ни даже на – порой очень тонком – обыгрывании использовании штампов и клише современной жизни (что, по-моему, нисколько не минус, а адекватный литературный прием – вспомним хотя бы “Евгения Онегина”), хотя все это тоже неотъемлемая часть Верочкиной поэзии.

трамвай

[попса]

4uzhaja

[попса]

трамвай

На чем стоит остановиться, так это на форме. Можно говорить о примате формы в стихах Полозковой, можно упрекать ее в однообразности, но никак нельзя отрицать то, что форма эта хороша, а местами – практически идеальна. Почти всегда Верочка умудряется соблюсти тот шаткий баланс между формой и содержанием, без которого стихотворение неизбежно рассыпается на отдельные слова. “в бесконечной очереди к врачу стою. может, выпишет мне какую таблетку белую. я не чувствую боли. я ничего не чувствую. я давно не знаю, что я здесь делаю”. И даже эти полуглагольные рифмы не от неумения или пренебрежения формой – они стоят ровно там, где нужно.

Форма у Полозковой, на самом деле, не так уж однообразна. Да, конечно, у каждого поэта есть любимый размер, любимый “мотив” – у Верочки это, скорее всего, этакий видоизмененный Бродский с небольшой долей Маяковского – но ее вариации редко повторяют друг друга. Это живая, свободная форма, пульсирующая от классических катренов до современных – скорее, речитативных – строф, более свойственных hip-hop’у.

трамвай

[попса]

город убирает столы, бреет бурые скулы, обнажает черные фистулы, систолы, диастолы бьются в ребра оград, как волны, шаркают вдоль туч хриплые разбуженные апостолы, пятки босые выпростали, звезды ли или кто-то на нас действительно смотрит издали, «вот же бездари, - ухмыляется, остопездолы» И м н е оч е н ь ж а л ь , ч то п од а вл я ю щ е е б ол ь ш и н с т во ч и т ат е л е й – ч и т ат е л и ч и с то “содержательные”, не умеющие оценить этот тонкий баланс, видящие лишь однообразие размера да “девчачьи стихи про любофь”. Ну и иногда – общее настроение, которое не назовешь радостным. Но разве настоящие стихи бывают другими? Да – ну как все-таки не коснуться самого очевидного? – стихи Полозковой – “женская поэзия” практически в чистом виде. И даже несмотря на глаголы в форме мужского рода, на то, что не везде “про любофь”, даже когда “ Мне двадцать пять, меня зовут Фокс, я гангстер” – все равно каждое ее стихотворение – отчетливо женское. И, думается, именно этим объясняется то, что большинство ее фанатов – женского пола и в возрасте до двадцати с хвостиком; переживая личную драму, они так любят подставлять себя на место ее героинь, иногда даже додумывая детали своей истории. И еще любят читать это своим “мальчикам” – мол, смотри: будто про тебя, негодяя, написано, про нас с тобой. А вот за это Верочку не любят уже эти самые “мальчики” – узнают ведь себя, напрягаются, но узнают. А процесс узнавания себя в Верочкиных персонажах мужского пола редко можно назвать приятным. И упрекать Полозкову в том, что она пишет женские стихи, все равно, что обвинять Марселя Эме в том, что он француз, – глупо. И, наверное, нет ничего плохого во всех этих девичьих вздохах и ахах вокруг Верочки, кроме, разве что, их количества и бесчисленных подражаний. И действительно – что плохого в том, что к уже ставшему стандартным набору Цветаева-АрбенинаСурганова-etc. добавилась еще и Полозкова? Что ж, вирус по имени vero4ka развивается, заражая все новые умы и души. Но хочется – очень хочется – верить, что когда-нибудь станет очевидно: Полозкова – не вирус, уничтожающий юные умы, а вполне себе самостоятельный поэтический организм. А напоследок – еще пара ее строк: почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале почему с нами говорят на любые темы, кроме самых насущных тем почему никакая боль все равно не оправдывается тем, как мы точно о ней когда-нибудь написали ♠ Искренне ваш, К.

трамвай

[кино] ода радости.

(о фильме Андрея Тарковского “Ностальгия”, 1983) Сергей Николаев 1 Долгие планы с медленным движением камеры – почему они так будоражат?! Почему они столь значительны, столь важны?! Почему так захватывают?! – Из лекций по кинорежиссуре Тарковского: “самая ценная возможность кинематографа – возможность запечатлеть реальность времени”, – вот прямой и прозрачный ответ: только кино способно запечатлеть время. Эта способность есть эстетический принцип кино, отличающий его от других искусств. Именно движение времени должно быть первым объектом изображения любого фильма, если кинематограф претендует на звание “независимого” вида искусства. Все это – слова самого Тарковского. В его картинах планы говорят о настоящем времени, о времени ощутимом, о том времени, которое так редко удается почувствовать. Каким-то образом в реальной жизни время куда менее реально, чем в кино – вероятно, из-за его ускоренности и необратимости. Кино же совершает невозможное: оно обращает время и, замедляя, возвращает ему реальность – мы видим на экране то, что пропустили в жизни. Мы должны остановиться и отдаться стихиям нашего мира. Время отражается в воде. Вода как память и беспамятство одновременно. Она всегда движется со скоростью кинокамеры, и звучание ее огромно. Ее течение, скрывающее спокойную силу, как течение времени, – медлительно и необратимо. Время является нам водой. Андрей должен пронести свечу через бассейн. 2 “Надо, чтобы мысли твои были более весомыми” – “мы должны во все стороны растягивать наши души, словно это полотно, растягиваемое до бесконечности” – пройти со свечой через воду – значит растянуть душу до бесконечности времени и наполнить мысль его силой. Но что может одинокая душа? И где найти силы, чтобы поверить? И как точно передает Тарковский это бессилие! – Андрей ясно понимает, насколько важно пронести свечу, но только известие от Доменико делает возможным усилие, которое оказывается не менее физическим, чем нравственным. Он спускается в бассейн сомневаясь, не веря в действие; он делает первый шаг, думая совершить все просто и быстро; воды в бассейне уже нет, что делает сцену очень неловкой; в это время Доменико в Риме не может умереть как мученик и дико кричит от боли; Доменико не слушают – музыка не играет. “Наблюдай, наблюдай за ними,” – как первое правило кинорежиссуры – произносит Доменико! Кино должно показать настоящего человека. Соотнести человека с миром (лекции) – растянуть душу до бесконечности – вот истинная цель кино как нравственного усилия! “Искусство реалистично тогда, когда оно стремится выразить нравственный идеал”. Доменико охвачен огнем, но этот огонь зажигает свечу в руках Андрея. Сердце Андрея не выдерживает натяжения и разрывается – Андрей падает, но сохраняет пламя! “Если зритель получает хоть какую-то опору для надежды, то перед ним открывается возможность катарсиса, духовного очищения. того нравственного освобождения, пробудить которое призвано искусство” (Лекции по кинорежиссуре). Свеча Андрея горит за весь мир. 3 За весь мир! “Надо разрушить границы” – это значит достичь Целого, которое не распадается на части, которое нельзя получить сложением частей, но которое каким-то образом может существовать – как Родина, как Семья, как “Любовь без единого поцелуя”! “Искусство непереводимо” – оно может быть понято только из Целого. Человека можно

трамвай

[кино]

понять лишь в объятиях и пламени свечи. “Обнимитесь миллионы” - пытается петь хор Бетховена. – Но музыка обрывается. Люди стоят на лестнице, каждый в “своем” пространстве. Глухое молчание. – В памяти звучат слова сына Доменико: “Папа, это и есть конец света?” Нет! Потому что целое существует, потому что “одна капля плюс еще одна капля образуют одну большую каплю, не две”, потому что один плюс один равно одному – и значит, мы можем понять друг друга! Значит, возможно разрушить границы: Италия и Россия сольются в последнем кадре! И нота за нотой, как капля за каплей, как сердце за сердцем будет звучать Ода “К Радости”, открывая перед зрителем “возможность выхода на новую духовную высоту”. Согласие Бессилие Ностальгия Усилие Ода Радость — Кино может изменить Мир! ♣

Андрей Тарковский

В ролях: • • • • • • • •

Олег Янковский — Горчаков Эрланд Юсефсон — Доменико Домициана Джордано — Эуджения Патриция Террено — жена Горчакова Лаура де Марки Делия Боккардо Милена Вукотич и другие

«Ностальгия» ( и т а л . N o s t a l g h i a ) — художественный фильм Андрея Тарковского. Большой приз за творчество, премии ФИПРЕССИ и экуменического жюри на XXXVI Международном кинофестивале в Каннах (Франция) в 1983 году.

[книжная

трамвай

лавка]

Ад: туда и обратно. София Асташова Ave, Caesar, morituri te salutant! 1 Как литература “чумы” нас будут интересовать не научно-популярные издания, рассказывающие о таких предзнаменованиях конца человечества, как Интернет, глобальное потепление и нанотехнологии; не социальные утопии, показывающие конец эксплуатации человека; не постмодернизм, предвещающий конец литературы. И не экзистенциалист Альбер Камю, говорящий о конце жизни. Но, все-таки поговорим немного об экзистенциализме, о русском экзистенциализме. Если читатель захочет возразить, что у нас такового не было, то будет отчасти прав, но только отчасти, потому что имя писателя, которому посвящена данная статья, осталось неизвестным широкому кругу людей. Причина такого невнимания, возможно, кроется в характере самого автора и его произведений: в возрасте семнадцати лет он сделал в своем дневнике знаменательную запись, в которой обещал себе, что “своими писаниями разрушит и мораль, и установившиеся человеческие отношения, разрушит любовь и религию и закончит свою жизнь всеразрушением”. Имя этого писателя – Леонид Андреев. Конечно, нельзя серьезно отнестись к чересчур амбициозной записи семнадцатилетнего юноши, но вся жизнь писателя была довольно инфернальна – три раза он пытался покончить с жизнью и несметное число раз погружался в черные провалы запойного пьянства. Леонид Андреев, как уже было сказано, относится к тем людям, которых при жизни недооценили, а после – почти забыли. В своем творчестве он соединил две темы, которые, с одной стороны, очень схожи, а с другой – различны: тему войны/революции и тему Демона, которая главным образом показывает раздвоенность человеческого сознания, колеблющегося между Богом и Дьяволом, между бездной тысячелетних инстинктов и стеной непознаваемого. Но, несмотря на то, что революция – это тема публичная, а тема Демона — личностная, все творчество Андреева носит какой-то потаенный, интимный характер. Писатель долгое время прожил в эмиграции, но это не принесло ему ни любви иностранцев, ни ненависти соотечественников. Работал в очень большом жанровом диапазоне: статьи, рассказы, пьесы, повести, романы и, конечно, личный дневник, который не был предназначен для печати. Сейчас личный дневник писателя издан во Франции. Произведение, о котором мы будем говорить, тоже дневник – “Дневник Сатаны”. Роковые события, ознаменовавшие написание обоих дневников, указывают на их неслучайную связь. “Дневник Сатаны” был начат весной 1918 года и вскоре заброшен – Андреев к нему охладел и продолжал писать лишь личный дневник. А осенью 1919 года он скончался от кровоизлияния в мозг. В маленькой деревушке в Финляндии. Хотя “Дневник Сатаны” остался недописанным, это, несомненно, одно из лучших произведений Андреева. Его стиль строг, сдержан и при этом ярок, что хорошо прослеживается в диалогах. Говоря о содержании, необходимо выделить несколько направлений развития сюжета: 1. экзистенциализм — вот вам и тема самоубийства 2. религия — здесь все очень сложно 3. социальность — добрый миллиардер дает денег на революцию

трамвай

[книжная

лавка]

Леонид Андреев

“Подумай: из троих детей, которых ты рождаешь, один становится убийцей, другой жертвой, а третий судьей и палачом. И каждый день убивают убийц, а они все рождаются; и каждый день убийцы убивают совесть, а совесть казнит убийц, и все живы: и убийцы и совесть. В таком тумане мы живем! Послушай все слова, какие сказал человек со дня своего творения, и ты подумаешь: это Бог! Взгляни на все дела человека с его первых дней, и ты воскликнешь с отвращением: это скот! Так тысячи лет бесплодно борется с собою человек, и печаль души его безысходна, и томление плененного духа ужасно и страшно, а последний Судья все медлит своим приходом... Но он и не придет никогда, это говорю тебе я: навсегда одни мы с нашей жизнью, человече! ”

[книжная

лавка]

Артюр Рембо

“Но замолчи, замолчи!.. Это стыд и укор: Сатана, который мне говорит, что огонь омерзителен и что гнев мой чудовищно глуп. Довольно с меня подсказанных заблуждений, поддельных ароматов, всяческих магий и мальчишеской музыки. И подумать только, что я обладаю истиной, что вижу справедливость: мое суждение здраво и твердо, я готов достичь совершенства... Гордость. Корка на моей голове иссыхает. Пощады! Господи, мне страшно. Меня мучит жажда, ужасная жажда. ”

трамвай

[книжная

лавка]

4. любовная история — “в тихом омуте черти водятся” 5. мистицизм — Мефистофель и Фауст Можно как угодно менять порядок тем – ничего от этого не изменится. А может быть, познакомившись с книгой, вы вполне можете не увидеть ни одной из перечисленных тем. Но это неважно, потому что по прочтении приобретается новое осознание – не реальности, не истины, не смысла, – а правды. Ты узнал что-то новое, что-то важное, то, что, видимо, когда-то понял автор. Обратимся к образу Сатаны. Сатана Андреева более человечен, чем можно представить. Он приходит к людям, чтобы играть с ними, но все выходит наоборот. Он находит своего “двойника” среди людей, но история Фауста и Мефистофеля принимает другой оборот: Сатана влюбляется в него человеческой любовью – Фауст и Мефистофель меняются ролями. Фауст, земное существо, соблазняет Демона: внушает ему бесчеловечные принципы, провоцирует на преступления, обещает необыкновенную женщину взамен на золото. Мефистофель не может устоять перед Фаустом – падает перед ним на колени и поклоняется человечеству в его лице. Неважно, что Сатана так очеловечен, а человек плетет из него веревки – это достойный ход, только благодаря ему автор сумел влюбить Сатану в Пресвятую Деву Марию. У этой Марии, тоже вочеловеченной, есть только всепроникающий взгляд и легкая поступь. Большего мы о ней не знаем, но наш друг из Преисподней обожествляет ее, заставляет поверить в ее неземную силу и красоту. Он хочет жениться на этом божественном существе. И в это мы тоже верим, потому что Сатана предстает положительным героем, и не возникает противоречий перед таким союзом, ведь они будут жить на земле и, может, сотворят на ней порядок? Противоречие одно – отец Марии – тиран, который дает холодное и прагматичное оправдание убийству, массовому убийству; он – истинный Демон по сравнению с вочеловеченным Сатаной. Здесь Андреев трезво оценивает свое увлечение войной, представив ее как страшный опыт самоуничижения, подготовленный слепой верой людей в чудо. Неожиданная развязка так внезапно вторгается в гармоничный ход книги, что один абзац хочется перечитывать несколько раз, дабы не упустить ни одного слова. В читателе просыпается жадность от такого накала страстей. Все действие напоминает судебный процесс со скандальной концовкой. Адвокат, если это хороший адвокат, является чутким знатоком человеческой души. Андреев не только “знает” эти души – он ведает ими. В его пассажах о человеке заключена необыкновенная поэзия. Он берет это слово и ни на секунду не отпускает, бережно подвергает его человеческим и нечеловеческим испытаниям, так Сатана вводится в сюжет для того, чтобы на его фоне раскрыть человека. Он рифмует это труднорифмуемое слово с раем и адом. Он читает в душах. 2 Артюр Рембо – следующий автор нашей рубрики. Это известный писатель, прославившийся не только своими произведениями, но и жизнью. Рембо очень рано начал заниматься творчеством, но ему было всего девятнадцать лет, когда он решил навсегда бросить поэзию. За три года, посвященные поэзии, он многое принес в мировую литературу. Книга “Одно лето в аду” была издана в 1873 году самим автором, но рукопись книги не сохранилась. Существует дискуссия вокруг перевода заглавия: “Une Saison en Enfer”, что буквально означает: “Некоторое время пребывания в аду”, “Один сезон в аду”, “Пора в аду”. Важно не забывать об этом, при чтении книги. Жанр произведения определить довольно трудно, но можно с уверенностью сказать, что вся проза Рембо имеет поэтический характер. Так и “Одно лето в аду” представляет собой девять

[книжная

лавка]

трамвай

небольших отрывков, написанных поэтической прозой. При чтении складывается впечатление, что все эти девять частей были взяты из разных книг, или были написаны автором на полях какой-то другой книги, а потом два текста были наложены друг на друга. Подобный стиль можно принять за “поток сознания”, но “поток сознания” предполагает невероятный объем слов, обрушивающийся на читателя. Рембо скуп на слова, он тщательно подбирает их и вычеркивает всё ненужное. Когда формально он пишет прозу, он продолжает писать стихи. Но при глубоком вникании в текст эти главы приобретают строгое строение и упорядочиваются; отрывочность фрагментов, вызванная приверженностью к поэтической форме, сохраняется. Как следует из названия, Артюр Рембо находится в аду, но в этот ад он поместил себя сам, а точнее, он пророчествует себе этот ад. Среди исследователей такой творческий метод Рембо называется воплощением теории ясновиденья. Он именует свой ад дорогою чести, или французской жизнью. Эта дорога состоит из движения, тяжелой ноши, пустыни, гнева и тоски — поистине ад для поэта. Так же, как у Рембо чередуются Бог и Дьявол, так же чередуются оправдания и обвинения в адрес себя самого, так же — личностное и общественное. Это грубый, но верный подход: он осознает, что этот ад — пророческий, следовательно, может моментами себя оправдывать. Он оправдывает себя как язычника — поэт много говорит о своем языческом (по его мнению) происхождении, но отдает себе отчет, что рассуждения о том, что он язычник, галл или негр, не спасут его от ада в христианском понимании. Вообще, очень сложно в этой книге отследить отношение Артюра Рембо к христианству. Появляется настойчивое чувство обмана, когда человек постоянно ссылается на что-либо, например, на свою “дурную кровь”. Начинает казаться, что он нарочито старается кого-то убедить, например, себя. Будет слишком просто согласиться с тем, что Рембо — язычник... “Теология вполне серьезна: ад, несомненно, внизу, небеса наверху”, – что есть подобные фразы: холодная насмешка над католической церковью или попытка отогнать от себя страх перед вечной жизнью? Ведь несколько ранее он писал: “Почему же Христос не приходит ко мне на помощь, даровав душе моей свободу и благородство? Увы! Евангелие кончилось! Евангелие, о Евангелие!” В этом призыве-обвинении звучит и страдание, и отчаянье, и сожаление, и преклонение, и весь набор заблудившегося агнца божьего, ходящего над пропастью атеизма. Но врожденный поэтический дар пророка не даст ему остаться в заблуждении: “Во мне рождается разум. Мир добр. Я благословлю жизнь. Буду любить своих братьев. Это не просто детские обещания или надежда ускользнуть от старости и смерти. Бог — моя сила, и я возношу хвалу Богу”. Рембо оправдывает себя и как гражданина: галльское родство нужно ему не только для выведения себя из сферы христианства, оно служит для того, чтобы вычеркнуть себя из буржуазной среды с её рабовладельческими пережитками: “Любое ремесло внушает мне отвращение. Крестьяне, хозяева и работники — мерзость. Рука с пером не лучше руки на плуге. Какая рукастая эпоха! Никогда не набью себе руку. А потом быть ручным — это может завести далеко. Меня удручает благородство нищенства. Преступники мне отвратительны, словно кастраты: самому мне присуща цельность, но это мне безразлично”. И далее: “Теперь я проклят, родина внушает мне отвращение. Лучше всего пьяный сон, на прибрежном песке”. Он продолжает верить в свое спасение. Следующий пункт оправданий — поэзия. Рембо оправдывает себя как поэта: “Бесконечны образы галлюцинаций. Вот чем я всегда обладал: больше веры в историю, забвение принципов. Но об этом я умолчу — чтобы не стали завидовать поэты и визионеры. Я в тысячу раз богаче, будем же скупы как море”. В пятой части в аду наконец появляется проблеск света, на который автор так надеялся. Этот проблеск в нем самом. Меняется и характер повествования: Рембо открыто говорит о своем близком спасении. Он даже помещает поэтические иллюстрации, среди которых есть и легкомысленные буколики:

трамвай

[книжная

лавка]

Царица пастухов! Вином Ты тружеников подкрепи! И силы Придай им, чтобы жарким днем Потом их море освежило.

Поэт даже погружается в воспоминания о времени, когда он еще верил в волшебство. Эти воспоминания с запахом XVIII века окутывают, как пелена ребенка, и погружают в уют. Рембо любит это дыхание старины — классики. И даже, с детским восторгом, придумывает цвета для гласных... А — черный.... В следующих главах спасение подтверждается, и душа поэта покидает ад: “Однако сегодня мне не верится, что завершилась повесть об аде. Это был настоящий ад, древний ад, тот, чьи двери отверз сын человеческий”. В последней части к автору возвращается не только спокойствие, но и гордость — он больше не будет ни обвинять, ни оправдывать себя: “Мое преимущество в том, что я могу насмехаться над старой лживой любовью и покрыть позором эти лгущие пары, - ад женщин я видел! - и мне будет дозволено обладать истиной, сокрытой в душе и теле”. 3 Между Леонидом Андреевым и Артюром Рембо есть одно большое сходство — их отношение к смерти. “Тут у Андреева был великий талант, – пишет в своих мемуарах Чуковский, – он умел бояться смерти, как никто. Бояться смерти — дело нелегкое; многие пробуют, но у них ничего не выходит; Андрееву оно удавалось отлично; тут было истинное его призвание: испытывать смертельный, отчаянный ужас. Этот ужас чувствуется во всех его книгах, и я думаю, что именно от этого ужаса он спасался, хватаясь за цветную фотографию, за граммофоны, за живопись. Ему нужно было хоть чем-нибудь загородиться от тошнотворных приливов отчаяния”. Рембо же находится под действием безумного древнейшего страха смерти и того, что будет после нее. Его размышления — это скитания между Богом и Дьяволом. Помимо этого, удивительно то, что и Артюр Рембо, и Леонид Андреев обращаются к Пресвятой Деве в одном тоне. Рембо: “О, детство, травы, дожди, озеро на каменистом ложе, свет луны, когда на колокольне било двенадцать... в полночь дьявол забирается на колокольню... Мария! Пресвятая Дева!.. - Ужасна моя глупость”. Андреев: “Мария! Да, Я боюсь ее. Взор ее очей так повелителен и ясен, свет ее любви так могуч, чарующ и прекрасен, что все дрожит во Мне, колеблется и стремится к немедленному бегству. Неведомым счастьем, смутными обещаниями, певучими грезами она искушает Меня! Крикну ли: прочь! – или, непокорному и злому, покориться ее воле и идти за нею?” В этих произведениях представлены два ада, два Демона, две мечущиеся души. Одна из них проходит через ад, чтобы — переродившись, — продолжить жить, обретя тайное понимание “конца”. Другая приходит из ада на землю, но оказывается заперта на ней как в аду, и, чтобы все встало на свои места, ей нужно также пройти через “конец”, то есть умереть, но истинный “конец” для андреевского Сатаны — разочарование, разуверование. ♦

[личность]

трамвай

“Хотя пить он, конечно, не бросил”. интервью с солидером “Общества Зрелища”, русским литератором Алексеем Шепелёвым 21 октября в эфире интернет-радио «Свободный Узел» прозвучала радиопостановка «Общества Зрелища» (далее «ОЗ») «Автомастерская «Иисус Христос». Одним из соавторов этого экзистенциального взрыва является русский литератор Алексей Шепелёв. Мне очень повезло, что радиопостановка в комплекте с двумя записями стихотворений Алексея была прислана на мой почтовый ящик Виктором Iванiвым в сентябре этого года. Около 80 минут «полёта» при просушивании «Автомастерской…» гарантированы даже самому искушённому слушателю. Музыкальные вставки, которые не зря; иллюзорные клоунада и дебилизм, которые затянут любого. И это не буржуазная «контркультура» в жёлтой обложке с американским именем и хипозным прошлым, это «культурное оружие направленного действия»; «Автомастерская…» – зеркало современной русской души, в ней перемешалось всё наболевшее, надоевшее, раздражающее, настоящее. Здесь вам и симптоматика и диагностика и конец. Нам удалось немного побеседовать с Алексеем Шепелёвым, который рассказал об «ОЗ», своём коллеге О’Фролове, истории «Автомастерской…» и своих дальнейших творческих планах. Журнал ТРАМВАЙ: Алексей, чем Ваша постановка, на Ваш авторский взгляд, отличается от других форм подачи искусства, и например, от популярных сейчас аудиокниг? Алексей Шепелёв: «Автомастерская…», как уже сказано, – это не простая аудиокнига, но своего рода возрождение забытого жанра советских времён, жанра радиоспектакля. Очевидно, 99 процентов аудиокниг представляют собой нечто совсем иное: простое чтение, хоть даже и профессионального актёра плюс какое-то скудное муз. оформление. Таковое, конечно производит определённое воздействие на слушателя, но в основном на уровне семантическом, то есть работает смысл, а не форма. На наш вкус, таковое слушать довольно скучно… Ж.Т.: И Вы решили сделать форму доминантой, отодвинув смысл на второй план… А.Ш.: У нас же была задача создать книгу-аттракцион, симбиоз стилей, разных жанров и даже видов искусств, винегрет, или лучше, в терминах таких наук, как филология, история и антропология, синкретизм, бахтинскую карнавализацию во плоти. Чтобы зритель, точнее, слушатель, был, насколько это возможно, вовлечён в действо, чтобы через 10-15 минут у него что называется снесло башню, и он полетел с нами, как «на крыльях ночи»!.. Ж.Т.: Да, зритель летит, летит очень верно. Обычно людям интересно, как автору удаётся добиться подобного эффекта. Как Вы это делаете, Алексей? А.Ш.: Вернее, конечно, у нас на самом деле не было никаких таких теоретических целей и задач. Творчество «ОЗ» спонтанно, органично, и главный постулат искусства отгрибизма, которое мы провозгласили, говорит о немотивированности творчества, об импровизации в момент творения. Так, даже и большинство наших музыкальных композиций записывается с нуля, безо всяких репетиций, часто даже тексты создаются, когда команда «Завязь!» (т. е. «Запись!»), уже прозвучала. Остаётся только настроиться на какую-то энергетическую информационную волну… Причём настройка происходит, только когда мы с О’Фроловым вместе, поодиночке дебилизм не воспроизводится. Условие его возникновения именно сотворчество, поодиночке, как ни странно, мы пишем и записываем совсем другие вещи, более серьёзные. О’Фролов вообще

трамвай

[личность]

трамвай

склонен, даже в своих композиторских работах, к лирике… Его первый сольный альбом под маркой «проект «Undinous» или «DJ Мать»1. Он, когда загремел из института в армию, написал после службы роман «Ничего» (или «Железная рука ARMY»), очень неординарный, и потому наверно неопубликованный. Я известен своим первым романом «Echo»2, в котором, помимо садомазохистской лесбийской сюжетной линии, вторая линия посвящена тяжёлым будням «ОЗ» 98-99 годов. Сейчас вот наконец-то в Москве выходит мой второй многострадальный роман «Maxximum Exxtremum»3, роман о любви и одиночестве, но в то же время там, как видно из названия (хотя его предложили издатели), много ещё более экстремальных автобиографических сцен. А в случае же наших аудиоспектаклей об экранизации как таковой, в классическом смысле слова, речь не идёт. Это чем-то напоминает соавторство Ильфа и Петрова, но наверно даже ещё более непосредственное, как если бы они сами экранизировали «12 стульев» и сами снялись в роли Остапа Бендера и Кисы. Никому другому, пусть это были бы суперпрофи-театралы, мы доверить озвучку своих текстов никогда не собирались. Кстати, недавно одна студия, выпускающая диски с аудиокнигами, предлагала почти бесплатно сделать постановку по 1-й части нашей «Книги «ОЗ» (более адекватной для восприятия, «Автомастерская…» – это 2-я часть), но мы сразу отказались: все интонации, смысловые нюансы и т. п. у нас уникальны, наработаны годами, и мы даже не можем представить, чтобы кто-то был допущен интерпретировать наш текст по-своему… Наконец, «Автомастерская» имеет жанровый подзаголовок «киносценарий», и не смотря на то, что это, естественно, такой же фейк и стёб, как и другой псевдоподзаголовок «отрывок из диссертации», всё же уже изначально текст мыслился у нас не сам по себе, а как некое драматическое действо, зрелище, в идеале мы бы не отказались снять идиотичный кинофильм по этому произведению. На это нет средств, нет даже камеры и т. д. Режиссёры, понятно, мы, главные роли уже распределены – личности колоритнейшие, бюджет, я думаю, был бы до неприличия скромным… Пришлось бы, помимо камеры, разориться на выпивку, что, конечно, немало… Ж.Т.: Расскажите немного об истории создания «Автомастерской «Иисус Христос». А.Ш.: Примечательно, что сам текст написан в 1998 году, а «экранизация» его, запись постановки, была осуществлена только спустя почти десять лет, кажется в 2007-м. До этого ОФролов (именующий себя в номенклатуре «ОЗ» Великим), был знаменит фразой «У меня нет компьютера, потому что я пью». Только спустя 10 лет (хотя пить он, конечно, не бросил) он купил комп, освоил различные программы для работы со звуком и музыкой, и тут что называется понеслось… Хотя высокотехнологизм этот тоже условный: всё записано у него дома на кухне, в селе Столовое, где были вынуждены как-то столоваться пять человек… Здесь особо не разорёшься, изображая персонажей-сегрегатов: в любой момент может кто-то зайти на кухню – «стидно ведь всё же, товарищ»! К тому же времени на завязь всегда было всего несколько дней, приходилось работать буквально целыми сутками… При этом, по заведению ОФ Великого, никуда не выходить из дому вообще, только небольшой перерыв на обед или сон, плюс выкуривание килограммов дешёвых сигарет и поглощение декалитров крепкого чаю. В 97 же – 98 годах, когда «Общество Зрелища» было только образовано, мы, можно сказать, руководствовались принципом из того анекдота «Чукча не читатель, чукча писатель» или » – 1.

Ознакомиться можно по адресу: http://www.myspace.com/undinousprojectsos Ознакомиться можно по адресу: http://lib.rus.ec/b/185550 3. Ознакомиться можно по адресу: http://vidimfigu.ru/?011633409301228412971#0:0 2.

трамвай

[личность]

Что ты всё пишешь? – Да читать нечего!» Мы жили почти в таком же помещении, как герои нашей радиопостановки – небольшой сарайчик, который мы снимали за непомерную плату в сто рублей, там не было не только какого-то там компьютера, телефона или телевизора, а по сути ни хрена вообще… Единственное, что мы оба привезли из дома, это только по обычному старому магнитофону-двухкассетнику. Мы учились в университете, но из-за условий жизни, бедности, а также пресловутой тяги к творчеству и вообще, так сказать, всё более проявлявшейся собственной своеобразности, не шибко успешно. У нас не было ни денег, ни знакомых, ни подруг, никаких развлечений. Единственное, что оставалось, чтоб не сдохнуть от такой жизни, от скуки или от алкоголизма, начать создавать что-то, какие-то развлечения, а лучше даже искусство, самим. Таким образом появилась концепция (а вернее опять же практика) «явления явлений», близкая, как мы потом прочли, к «реальному искусству» ОБЭРИУ, Хармса и Введенского. Мы ходили по городу и «являли явления» – воспринимали происходящие вокруг бытовые сценки как своего рода спектакль, после записывали свои впечатления… О’Фролов умудрился упереть с филфака глобальную доисторическую пишущую машинку, на ней мы и печатали (если не было денег ни на какую выпивку) свою «Автомастерскую». Вскоре мы познакомились с Сергеем Евгеньевичем Бирюковым, преподававшим тогда на нашем засифанском филфаке авангардным поэтом, президентом Академии Зауми, и он, как ни странно, не смотря на нашу уже проявлявшуюся репутацию, стал к нам прислушиваться, как-то вовлекал нас в орбиту более приличных «академических» акций… Потом мы таскали с того же филфака и от всё же появившихся немногочисленных знакомых всякие музыкальные инструменты и их детали, бобинные магнитофоны, всякую рухлядь (ныне покойный студент-журналист и музыкант Антон Лапин дал нам старый синтезатор, гитару-бобр и губную гармошку), использовали для производства музыки всяческие подручные средства типа крышек от кастрюль, железяк с улицы или натянутой на ножки табурета проволоки… Ж. Т.: В этой истории нельзя не заметить некоторую реальность героев «Автомастерской…», у постановки действительно есть живые прототипы? А.Ш.: Прототипами героев многих наших произведений, можно сказать, стали наши новые друзья Санич и Репа (это он, а не она). Это было что-то вроде сериала: каждые несколько дней они приходили в гости и взахлёб читали очередную главку «Автомастерской…», всячески удыхали, тут же происходили спонтанные инсценировки, потом они пересказывали уже своим знакомым, потом даже начали делать копии, переводить в электронный вид… (Кстати, пара-тройка первых распечаток с О. Фроловым, тёзкой ОФ Великого, был переправлена именно в Новосибирск!). Но однако с прототипизацией здесь не так просто, скорее, здесь больше имел место обратный процесс: влияние искусства на действительность. Постепенно наши други и в реальности настолько входили в образ, как мы это называем, осегрегачивались… Поэт из постановки – фигура гипотетическая, во многом идеальная, она влияла на всех, в том числе и на нас, самих авторов. Только у Мормыша не было совсем никакого живого прототипа… Каково же было наше потрясение (и «профанация» – подтрунивание над ним и стёб), когда Санич познакомил нас с какимто своим другом, незамысловато-туповатым вежливым чувачком, в коем мы сразу же признали Мормыша! Даже прозвище за ним сразу закрепилось!.. Из всего этого стал выкристаллизовываться наш коллективный стиль и способ жизни, так называемый диалект «ОЗ», некая идеология… Ж.Т.: Но как помнится, герои «Автомастерской…» кончили не совсем хорошо, не боитесь?

[личность]

трамвай

А.Ш.: Естественно, очень не хотелось бы, чтобы прототипы повторили трагическую и абсурдную судьбу персонажей. Не хочется, чтобы свершился Конец мира, чтоб пришёл Апокалипсис – так, как он живо описан в финале нашего радиоспектакля. Это жуткое зрелище, мрачнейшее метафизическое – не побоюсь этого слова – пророчество, природа коего, конечно, не в неизбежности, а в гипотетичности, художественной концентрированности взгляда, неком предупреждении о возможном развитии событий. Мы сами, когда слушаем или читаем текст, снова и снова поражаемся тому, что мы написали, ужасаемся, открываем новые смыслы. В этом смысле мы давно считаем своё авторство вполне условным, не зацикливаемся на нём, распространяем постановку бесплатно… Ж.Т.: В постановке выражен социальный и экзистенциальный протест, презрение к современности, Вы так ненавидите всё это, что не оставляете ни обществу, ни отдельному человеку ни единого шанса? А.Ш.: Конечно, здесь явлен приговор наличествующему социуму, нашему миру, где махровым цветом расцветает смрадная, отравляющая, разъедающая всё вокруг массовая культура. Именно в этом и заключаются идеи «ОЗ» (концепция искусства дебилизма, отгрибизма, радикального радикализма, антикатарсиса), наше творчество направлено против попсы, но это не простая идеология, пустая мораль и схоластика, а живое искусство, генеральный метод коего можно определить принципом клин клином вышибают – побить крайний дебилизм попсы её же оружием, чтобы её спародировать и подвергнуть деконструкции нужен дебилизм ещё более дебильный в нашей терминологии, «дебилизм по своей сути», «ибупрофенство», «даббололоббизм высшей категориальной системы». Эпатаж, гротеск и ёрничество, шоковая эстетика. Понятно, что «эвримен», это то, что нужно преодолеть. Но, как это ни странно (и именно это, к сожалению, как раз недопонимает большинство наших читателей и слушателей), вектор нашего творчества направлен к доброте, гармонии и любви, у нас явлены не только издёвка и ненависть, но всё же сочувствие к человеку, «маленькому человеку» русской классики, поражённому теперь болезнью тотального дурновкусия и безразличия, порабощённому антигуманной системой всемирного шоу-биза и капитализма. Но не всё так мрачно, наше искусство радикального дебилизма тем и отличается, что чрез мрак там пробивается и луч света… ну, и помимо прочего, трудно не заметить уйму развлекухи, скетчевости и китчевости, сатиры, и юмора. Когда, допустим, у меня или О’Фролова плохое настроение (а это, увы, глядя на окружающее и окружающих, а иногда и на себя, бывает весьма очень часто), и тем паче, что сейчас мы живём с ним в разных городах или сёлах, зело далече друг от друга (в концепции «ОЗ» также прописано бытование «Общества» в «периоде полураспада», т.е. оно существует только в момент воссоединения двух соавторов-солидеров, в момент творчества), стоит только включить плеер и поставить заветный диск, как всё меняется, настроение кардинально повышается, не знаю, как вам, но всё же осторожно рекомендую послушать постановку… Спасибо радио «Свободный узел», а также нашему другу, великолепному поэту Виктору Iванiву, выдвинувшему идею этой трансляции. Изоханвэй! Гык-ы! Ж.Т: «Автомастерская И. Х.» – это приговор целому народу. Что будет дальше с приговорённым? А.Ш.: Если приговор, то человеку вообще. Одна из наших собственных интерпретаций (условно) по Фрейду: «я» (эго), «оно» и сверх-я. Эго – это Санич, обычный человек, который разрывается между супер-эго (Поэтом) и низким «ид» ундерменша Мормыша (именующего себя, как вы помните, «доктор Шлягер»). Извечная битва добра и зла внутри человека. Наша задача только в том, чтобы показать, что на самом деле зло сейчас – это быть как все, жить в России по Карнеги, «быть успешным несмотря ни на что» и т.д. При пристальном взгляде: не об этом ли говорит православие? Название ведь тоже неслучайно.

трамвай

[личность]

Что касается русского народа, то он, несмотря на падение индивида, пока показывает чудеса выживания, его спасает какой-то мистический, ничем не искореняемый русский дух. Если масскульт всё же его победит, тогда всё, конец истории. Ж.Т.: Расскажите немного о своём видении того, какой должна быть хорошая литература. И какой будет на Ваш взгляд литература будущего – будет ли она радикально отличаться от текущей, и если да, то чем? А.Ш.: Литература не едина, литератур всегда несколько. Не секрет ведь, что есть несколько культур – высокая и массовая, элитарная и маргинальная, уходящая в прошлое и наоборот набирающая обороты и т. д. В словесности сейчас, как впрочем, во многом и раньше, господствую группировки, тусовки со своими механизмами продвижения вписывающихся в них авторов. Но всегда были одиночки, странные люди даже для литераторов: те же Введенский и Хармс, Хлебников, Вагинов… Достоевский, Гоголь, отчасти Толстой, Белый и Платонов… Успенский и Гаршин… Шопенгауэр и Ницше… Эдгар По и Майринк, Филип Дик и Лавкрафт… Их время приходит не сразу, и хорошо, если приходит… В современности, когда казалось бы, нет цензуры и всё доступно, ситуация, как говорят, ещё хуже, чем, допустим, во времена СССР. «Надо не водку запрещать, а прекратить вакханалию вседозволенности в этой помойке!» – говорит О’Фролов об эпохе Интернета. Интернет, понятно, сильно воздействует не только на распространение произведений искусства, но и на их восприятие человеком. О современной художественной прозе

[личность]

трамвай

можно сказать одно: сейчас всё стремится к некой унификации, к какому-то единому простецкому (как говорят, «адекватному») стилю – короткие предложения, минимум словотворчества и стилевой замысловатости, к определённой внутренней авторской цензуре, «формату» – такое ощущение, что почти все нынешние книги пишет один автор! Критики и редакторы на каждом шагу кричат о недостатке своеобразия, а на деле неординарные книги просто не публикуются. Если таковая тенденция продолжится, то это будет полное выхолащивание последнего оплота хоть какого-то мышления и развития. Ж.Т.: Каков ваш дальнейший творческий путь, и где можно ознакомиться с другими Вашими произведениями? А.Ш.: Есть сайт «Общества»1, кое-что из музыки и сама радиопостановка есть и на Last.Fm, бахвальное интервью с гр. «ОЗ» есть на ютьюбе2, там же поищите клип на, пожалуй, самую радикальную песню «Я нашёл престижную работу» и, кроме того, там представлен «рекламный ролик» к новой, ещё, наверно, более артистической радиопостановке с длинным названием «Великое Путешествие экзальтированной экзотической Репы, брата ея бляцкаго и его младшего гх’анчара по прозванию На Крыльях в Великую Внутреннюю Монголию»3. Она записана в начале 2009 г., но мы пока её не публикуем, велись переговоры со студией, чтоб издать её на диске, но что-то условия очень кабальные. Она немного более адекватная для восприятия, и мы хотели подзаработать хоть каких-то средств на жизнь и творчество. Ведь пока мы не можем позволить себе концертировать, да и для нормальной записи многих вещей не хватает. ОФ работает сольно в музыке, я занимаюсь литературой – сейчас дописываю новый роман «Снусть жрёть брютъ»4. По слухам, недавно в сети «Вконтакте» появился наш новейший радиоспектакль «Антиантисептин», однако это недоработанный материал, слушать сие мы не рекомендуем, надеюсь, что скоро это произведение доделаем. Беседовал Анатолий Каплан

Отрывок из радиопостановкий “Автомастерская Иисус Христос” см. в разделе [литература]

http://nasos-oz.narod.ru/ http://www.youtube.com/watch?v=noPvmEjk0pU& 3. http://www.youtube.com/watch?v=MKyRuKNiAgk& 4. http://exlibris.ng.ru/before/2010-08-19/4_shepelev.html 2.

трамвай

[личность]

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА Алексей А. Шепелёв (Алексей О. Шепелёв, род. 23 февраля1978 г. в Тамбовской области) – русский писатель. Окончил Тамбовский ун-т, кандидат филологич. наук (диссертация «Ф. М. Достоевский в художественном мире В. В. Набокова. Тема нимфолепсии как рецепция темы „ставрогинского греха“», 2004). Публиковался в антологии «Нестоличная литература», альманахах «Черновик» (Нью-Джерси), «Вавилон», «Дети Ра», «Абзац», «Reflection» (Чикаго), «Пигмалион» (Казахстан), журнале «Дружба народов», газетах «НГ-Ex Libris», «Литературная Россия», сетевых изданиях «TextOnly», «Топос», «Другое полушарие», «Мегалит» и мн. др. Первый роман «Echo» вошёл в 2002 г. в шорт-лист премии «Дебют» и вышел в 2003 г. отдельной книгой в издательстве «Амфора». В 2010 г. выходит вторая книга, «Maxximum exxtremum» (М.: Кислород). Лауреат Международной отметины им. Д. Бурлюка (2003). Лауреат конкурса журнала «Север» (Петрозаводск) в номинации «Проза» (2009). Финалист (за киноповесть «Дью с Берковой», 2006) премии «Нонконформизм-2010″. Солидер (наряду с поэтом и музыкантом О. Фроловым) и вокалист группы (или музыкально-литературного объединения) «Общество Зрелища», провозгласившего концепцию «искусства дебилизма» или «явлений» (в духе ОБЭРИУ), а позже «радикального радикализма».С 2006 г. живёт в Подмосковье. По мнению Захара Прилепина, «Алексей Шепелёв самый необычайный, самый непредсказуемый и самый недооцененный персонаж современной молодой литературы».

Александр О. Фролов (О’Фролов) – поэт, визуальный поэт, прозаик, музыкант, акционист. Учился на филфаке Тамбовского ун-та, служил в армии. Живёт в селе Столовое Тамбовской области, работает плотником. Лидер (наряду с А. Шепелёвым) группы «Общество Зрелища». Автор рукописных сборников: «После Великой Радости» (1999), «Мiрзiк сожрiл рiпу, или Ноздрi кiшiчнiка» (2000), «Бог и время» (2001), «Всё есть гриб и грязь» (2002) и др. Публикациив журналах: «Черновик», «Дети Ра», «Футурум-Арт», «Вавилон», а также «Пигмалион», газета клуба палиндромистов «Амфирифма» и др. Участник лонг-листа премии «Дебют» по поэзии 2003 г., номинант на премию журнала «Рец».

[сотрудничество]

Журнал

трамвай

трамвай приглашает к сотрудничеству поэтов, писателей,

фотографов, художников, потенциальных авторов статей, спонсоров и прочих заинтересовавшихся. Связаться с нами вы можете через е-mail: Главный редактор – kaplan@tramline.ru Выпускающий редактор – kwaschin@tramline.ru Редактор отдела художественной литературы – 1.5@tramline.ru или через форму обратной связи на сайте tramline.ru

Просьба в теме письма указывать род сотрудничества/предложения (например, [стихи],[проза],[фото] etc.), а также для максимально эффективного восприятия присылать текстовые материалы в формате *.doc или *.rtf (выравнивание по ширине, отступ первой строки на 1,25 см).

трамвай

[литература]

[октябрь

2010]

[Андрей

Щетников]

трамвай

Окончил физический факультет НГУ. Профессионально работает в области теоретической и прикладной эпистемологии; автор нескольких книг и ряда статей по истории математики, школьного учебника по геометрии, а также работ о естественнонаучных и с т о ч н и к а х п р о и з в е д е н и й Хлебникова. Автор пяти поэтических книг, переводчик поэзии с испанского языка (Борхес, Вальехо и др.). Основатель и руководитель «издательской артели “Напрасный труд”», выпустившей малыми тиражами около 50 книг, в том числе – более 30 сборников новосибирских, красноярских и московских поэтов. Редактировал новосибирский литературный журнал «Kto zdes’?».

МАРСИАНИН Fui punto en multitud por donde fui nadie me detectó y así aprendí. S. Rodríguez, «Casiopea» время начинает разворачиваться рапидом двадцать пятый кадр отчётливо виден я смотрю на него почти не моргая подожди меня здесь моя дорогая перехожу через улицу в потоке авто похоже что меня не замечает никто играют на арфах живые покойники исполняют марсианские хроники

[поэзия]

СУМЕРКИ НАКАНУНЕ ЗИМЫ памяти М. Е. Паева я выпадаю из людей в прозрачность воздуха и смысла в премудрость допотопных чисел и безымянных площадей быть может время это дом для тех кому темно с другими но снег кружится за окном и мы увидимся живыми

трамвай

[Андрей

Щетников]

Я не знаю, что будет потом. Я могу рассказать это так, а могу — по-другому. На одном берегу — никого. На другом — тишина. Был бы дом у меня, я ушёл бы из этого дома: Я плыву под мостами, чужие забыв имена. На незримую отмель средь тёмной струи сновидений Буду выброшен щепкой, дельфином, горбатым китом. В шелестящих песках я услышу стеклянное пенье И укроюсь в ночи. Я не знаю, что будет потом.

[поэзия]

[Андрей

трамвай

Жданов]

Родился в 1967 году. Закончил факультет русского языка и литературы Новосибирского педагогического института. Работал креативным директором различных рекламных агентств, главным редактором газеты «Конкурент» (Новосибирск — Красноярск — Иркутск), руководителем пресс-службы Сибирского фестиваля бега, в настоящее время арт-директор театрального фестиваля «Три вороны». Стихи и рассказы публиковались в антологии «Нестоличная литература», журналах «Воздух», «Kto zdes’?», «Лира Кавказа», новосибирских газетах

∞ Созвездие парнокопытного животного не прорисовано досконально. В том месте, где должен быть живот его открытое отверстие анальное. Всё плохо. Человек устал. Садится на лавочку. Разворачивает сегодняшнюю газету. Забыв, что не дома – ищет лампочку, вспоминает, что её нету. Что-нибудь нужно читать? Внутри ясно сказано, что скоро всё взлетит к чёртовой матери на воздух. Утконос отключился, пустил пузыри – это, конечно, мелочи, но мы время не зря потратили. Созвездие нависает неопровержимым доказательством взаимосвязи некоторых процессов, уточнять каких именно – вовсе не обязательно, по большому счёту – это никому не интересно.

[поэзия]

трамвай

[Андрей

Жданов]

Утконос животное австралийское, сумчатое, с клювом. Газета от содержания оставит впечатление склизкое, ей уместней закрываться от света. Что остаётся? Незнакомец? Отсутствие лампы? Шум ветра на автобусной остановке? Со словом «лампы» прекрасно рифмуется слово «лапти», впрочем, это неучтённый реквизит в нашей постановке. И, кстати, пора заканчивать. Ночное небо становится утренним, Г. П. Сазанцев собирается на работу, что-то там заколачивать. Внешнее, стремительно становится внутренним. Безмерный мир трансформируется в компактный, блекнет, истончается, уже тощий. Складывается, как в картонную коробку из-под campari, опускаются луковицы гладиолусов тёщи.

[поэзия]

[Андрей

трамвай

Жданов] ∞

Я устал, как только может устать павиан, как только может устать какое-нибудь другое животное. Как только может устать, например, кот, который скребёт и скребёт. Которому – всё равно. Которому наплевать, если только он умеет плевать. Если только он умеет плавать, умеет плавать и плыть, не погружаясь до степени «утонуть». Не нагружаясь до степени «утонуть». Не нагружая себя, не подгружая других. Не тех, которые лучше других, и не тех, которые хуже. Не тех, которые ужè, не тех, которые ýже. Не тех, которые уже в Париже и не тех, которые ещё в Воронеже. Не тех, кто уже никто и не тех, которым кажется, что они ВСЁ. Я устал. Я устал, как Пизанская башня, и трижды, как Эйфелева. Как Собор Парижской Богоматери. Как последний сын своей матери, которого, как будто бы не было. Однако, которым я и являюсь. Который внутри и снаружи. И во сне, что не кончится никогда. Да, господа, надо признать – погода нынче тяжёлая: сыро как-то и ветер что-то, зачем-то…

[поэзия]

трамвай

[Андрей

Жданов]

∞ последняя радость Петра была удивительно странной, когда в полседьмого утра он утопился в ванной. сначала он выпил кофе, потом прочитал газету, внешне он был спокоен, пока курил сигарету. Пётр кочергой поправил поленья в душном камине и через мгновение замер, как предок его на картине. тёплые дальние страны, горы, моря, океаны, деревья, животные, птицы и облака мелькнули в его брутальной, мелькнули в его банальной, в его голове буквально мелькнули, как ис - кор - ка и он сделал выводы он сделал выводы он сделал выводы он сделал выводы

[поэзия]

[Анатолий

трамвай

Каплан]

Родился в 1990 году, в г. Пермь-76. В разные годы жил в Красноярске, Енисейске, Барнауле, на данный момент — в Новосибирске. Студент вечернего отделения одного из новосибирских ВУЗов, ранее не публиковался. Литературные предпочтения: Лев Толстой, Велимир Хлебников, Гийом Аполлинер, Альбер Камю.

∞ Отыскал в себе Антихриста обыкновенный человек Николай И уверен, что проживёт ещё не меньше чем тридцать, Но точное число остатка лет – пять. Николай благодарен Ангелам, Николай очень любит Ангелов. Эти добрые Ангелы в белых рубашках, В пиджаках с буржуйскими лейблами – Они не могут уничтожать посевы опийного мака, Потому что крестьянам в Афгане работы тогда не останется. Эти добрые Ангелы – насиловали бронзовую Индию И протыкали штыками нежную кожу Африки – Нынче они решают что право, а что – свобода, Нынче они – суперсоюз Ангельских супердержав. А Николай в Тартарии, А Николай в Тартарии, В мрачной, холодной Тартарии живёт обыкновенный Николай. И отыскав в себе Антихриста, Стремится стать хотя бы маленьким, Но Ангелом. Иди, Николай, иди... Ангелы, белые как цветы яблонь весенних, Ангелы, белые как николаев Антихрист.

[поэзия]

После Холодного Судного Дня Их Христос не снизошёл в мир, И тишина ожидания – «вот-вот» – возвещала только одно: «Ля иляха илля ллах» – «Нет Бога, кроме Аллаха». Новосибирск

трамвай

[Анатолий

Каплан]

Идолы молчат Люди, вчера зажарые маем, мокрые вдруг, влюблённости хотят ответной студентики играют поэтов по модели: Серебряный век, да фатализм. Их Лиличкам и Незнакомкам нужен кошель и садизм. В тряпошку можно пустить слезу, вымыть пол в два ведра. Есть такая болезнь: сердце любовью марать. Вечная любовь повисла: на шею крестом, шестиугольником Давида, полумесяцем со звездой лучше так... Не хочу любить человека. Не хочу любить человека идолы молчат. И дол молчит. Забинтованный проводом, в чёрную щель ногами вися идол молчит. Тощий мост через Обь беззубым ртом сосёт воду.

[поэзия]

[Анатолий

Каплан]

трамвай

Дорогой друг Дорогой друг, Я нашёл ответ: истина в том, что если разбить иллюзии, на которые прикручен мир станет неуютно, тесновато, картинки обрастут чем ни попадя, излопаются краски фасадов, порванные синяки домов посыпятся штукатуркой. А пока иллюзии целы -целёхоньки: Карманы пусты, В животе лёгонько, И ностальгия твоя звоном мелочи Вяжется зачем-то мне. С ней во внутренностях рождается страх первобытный, не уточнённый, сравнимый как проснуться слепым в пустыне, познав безумие одно вменяемое состояние. Тогда пространство хоть завыворачивайся: изнанок-нано ого -много. Во сне кривые коридоры не кончаются никогда, и не перестаются двери надо выбрать свой кабинет, где всё канет в галлюцинации мировых финансовых потоков, статусов, положений и хороших предложений, начинающихся с «Хочешь...?» поэтому ты проснёшься, и реальность - прежний амфитеатр где с арены владелец истины угощает хлебом: откусит дурак каждый поймав, и рад прикусился к высокому, изрезался под мостом в осоке, стал мёртвым,

[поэзия]

трамвай

[Анатолий

Каплан]

ловким, вёртким. Такая она ядовитая - еда с любопытным. Как лицо в зеркале жизнь стареет, Плывут в глазах ледовитые Детские мечты. Пыль воды сушит рот. Дорогой друг, Я рассказываю им самое сокровенное: Расстёгиваю солнечное сплетение И показываю из чего сделан. Поэтому мои чемоданы собраны: Уйду в переход, Чтобы на той стороне дороги Помахать рукой. Ты увидишь это: По стенам комнаты Жизненно растекутся детали Человека и гражданина. Не произойдут романтичности И з твоего шестнадцатистишия про смерть. Ту-ду. Д у-ду. Уйду-уйду, Попаду к махаонам в плен, Зачем тогда красота колен, Толстая линия прохожих на проспекте Маркса, Дворовые герои Отечества, смятые как пачки сиг, И насыщенный жизненный путь, Оставивший на лице прочерк улыбки. Дорогой друг, Порезанный голос Бога Отчётливо слышно В паузах поездов и машин Пока сыпется солнце в закат-рассвет Жирные пальцы перебирают чётки: Ниточка порвётся, Коробочка закроется. В коробке лежит планета Космоса нет. В коробку набились пустые дни Жизнь картонна.

[поэзия]

[Ал

трамвай

Коперник]

Родился в 1982 году. Музыкант, поэт, прозаик. Широко известен на территории Российской Федерации. А также – за ее пределами. Как музыкант известен нестандартной – «леворукой» – техникой игры на гитаре. Записал более десяти альбомов. К литературным группам не принадлежит. Постоянно принимает участие в различных публичных чтениях, квартирниках и концертах, организуемых в Новосибирске и по Сибири.Более известен под именем «Каин» или «Каин Л.». Постоянный участник фестиваля Сибирский Шестиструнный Андеграунд.

Хроники офисного планктона Шторки Гардина обвалилась, а Петр не успел помолиться. Даже долги раздать не успел, да выпить. Не успел он и кредит за квартиру выплатить. И машину купить не успел. И дерево не посадил. И сына не воспитал. Да что там сына – не женился даже. Да и женщины его полюбить не успели, как и он – женщин. И программу он дописать не успел. И даже редактор кода открыть не успел. Ничего, в общем, не успел Петр. А Катенька, секретарша, смотрела на обвалившуюся гардину и Петра. «Черт, – думала она, – на меня же все взвалят! А кровь не отстирывается...»

Чаёк Чай успел остыть, когда Катенька, секретарша, пришла на работу, мурлыча какую-то глупую песенку, типа «перелет-не залет...». Она открыла дверь и сняла трубку с надрывающегося телефона. – Алло, здравствуйте, – сказала она. – Нет, его нет, перезвоните, пожалуйста, попозже. А он был. Точнее, то, что от него осталось: кислота, налитая вместо чая в чашку, сильно изменила его внешность.

Дружба фирмами Когда пришел Василий, Катенька, секретарша, читала почту. Она только-только дочитала все письма от подруг и друзей, просмотрела новые комментарии в форумах и уже приступила к чтению письма от мамы. – Никто не звонил? – спросил ее Василий. – Нет, – ответила Катенька. – Только приходили представители конкурирующей фирмы.

[проза]

трамвай

[Ал

Коперник]

– Что говорили? – Ничего. А, нет, один сказал: «Ну, мы подождем». Вон они... – Катенька указала в дальний угол комнаты, где сидели трое качков. Они улыбались приветственными улыбками, один ненавязчиво так поигрывал битой. Когда бита пошла в ход, Катенька успокоилась и углубилась в чтение маминого письма.

МК Катенька, секретарша, открыла тумбочку и достала пачку сахара. Разорвав картон, она вытащила два кубика и кинула их в кофе. Ложечка звонко застукала по чашке. Пришел Игорь. – Здравствуйте, Катенька, – сказал Игорь. – Вы составили отчет? – Нет, – ответила Катенька. – Но уже в процессе. – Это хорошо, – заключил Игорь и сел на уютно примостившийся в его кресле медвежий капкан. Обычное дело Когда, наконец, с восьмичасовым опозданием прибыло начальство, Катенька, секретарша, уже уходила из офиса. Она как раз выключила все компьютеры и кондиционер. Начальник (в лице которого и было представлено начальство) посмотрел на Катеньку и поинтересовался: – Не было никаких чрезвычайных происшествий? – Нет, – ответила Катенька, и ушла. Банкротство – дело обычное.

[проза]

[Ал

трамвай

Коперник] Охота работать

Катенька, секретарша, приехала на такси и оказалась в офисе первой. Поскольку начальство задерживалось, она решила поработать самостоятельно. Обзвонив всех клиентов, написав всем партнерам и выложив несколько новостей на сайт конторы, она задумалась, что бы еще такое сделать. Получалось, что делать нечего: на звонки не отвечали по причине раннего времени, ответов на почту надо было ждать еще часа два, а реакции на новости могло и не быть вовсе. «Ну и ладно», – подумала Катенька. Положив механическую мышеловку в ящик стола начальника, она полезла в чат.

Индейцы Катенька, секретарша, поправила причудливый головной убор. На самом деле, ей было немного неуютно с чем-нибудь, надетым на голове в помещении. Она просматривала здоровый список «Учтенных объектов», совершенно не представляя, что это за объекты. Список не имел к ней никакого отношения, просто ей стало любопытно. Пришел Антон и окаменел в дверях. – Что здесь произошло?.. – сипло спросил он. Катенька непонимающе посмотрела на него, а потом, проследив за его взглядом, рассмеялась. – А, это, – сказала она. – Это мы играли в индейцев. Посреди комнаты ко вбитому в пол столбу был привязан скальпированный начальник.

Он вышел Зазвонил телефон. Катенька, секретарша, приглушила колонки, из которых на полную громкость неслась «Nirvana», и сняла трубку. – Компания «Киста», здравствуйте, – сказала она. Трубка что-то спросила. – Нет, его сейчас нет, он вышел. Трубка что-то еще спросила. Катенька усмехнулась. – Ну, попробуйте перезвонить попозже. Но вряд ли вы его застанете – он в окно вышел.

Кофеёк – Катенька, налей мне, пожалуйста, кофе, – сказал начальник, погруженный в составление договора. – Сию секунду! – откликнулась Катенька, нажала кнопку «начать процесс», и пошла готовить кофе. Когда чайник закипел, она насыпала в кружку кофе, сахара и капнула пару капель сливок – точно как любил начальник. Поставив чашечку на стол, она пошла смотреть, как идет процесс. Работа бурлила. – Ах, Катенька, как вкусно ты готовишь кофе, – сообщил начальник. Он всегда так говорил, хотя кофе был обычной растворимой гадостью. – Спасибо, – улыбнулась Катенька. Запущенный вирус неторопливо портил все возможные документы на сервере.

Действительный понедельник Понедельник выдался действительно тяжелым. Нет, не потому, что похмелье. Не было никакого похмелья. Просто навалилось очень много работы, а делать ее приходилось честно и без халтуры. На улице было уже темно, когда Катенька, секретарша, наконец-то закрыла «Access» и запустила выключение компьютера. Глаза устали настолько, что хотелось их закрыть и не

[проза]

трамвай

[Ал

Коперник]

открывать никогда. Да и разлагающийся Серега уже начал пованивать.

Пища Постучали, и, не успела Катенька, секретарша, сказать: «Войдите!», как открылась дверь. Катенька отвернулась от монитора. Вошла полная дама, и сказала: – Валерий Степанович тут? – Нет, такого тут нет, и не было, – ответила Катенька. – Вы, наверное, ошиблись офисом – на этом этаже комнаты принадлежат разным фирмам. – Ой... Извините, – дама вышла и мягко прикрыла за собой дверь. А Катенька вернулась обратно к монитору. Хихикая, она листала фотографии со вчерашнего шабаша, на котором они с подружками скормили Валерия Степановича свиньям.

Почему бы нет Катенька, секретарша, проявляла истинные чудеса пунктуальности всю последнюю неделю. Мало того, что она делала все вовремя и без халтуры, она еще и на работу являлась ровно в восемь утра. А почему бы и нет, раз уж подцепила бубонную чуму. Сахар Повернув ключ в замочной скважине, и сделав шаг в такой уютный, родной офис, Катенька, секретарша, застыла со странным ощущением. Чего-то не хватало. Она осмотрелась, внимательным взглядом вылавливая каждую мелочь. А потом на нее снизошло озарение, и она улыбнулась. – Ну да, точно, – почти пропела она. Ах, как непривычно было отсутствие разбегающихся по углам крыс при открывании двери. – Что ж, – сказала Катенька. – Это хороший знак. Ведь и вправду, штука полезная! Через пару минут все было сделано, и Катенька села читать почту. В общественном сахаре терпеливо ждал своего часа крысиный яд.

Фотография Начальник решил повесить на стенку фотографию жены. «Чтоб смотрела, и не давала думать на нерабочие темы», – сказал он. И доверил он это дело почему-то Катеньке, секретарше. И вот, утром встала Катенька на стул и принялась работать молотком. Дело оказалось долгим и сложным, но она справилась. Закончив, она слезла со стула, отошла и оценила результат. – Хорошо получилось, – решила она и посмотрела на часы. Было полдевятого. – Ого, – воскликнула она. – Надо срочно проверить почту! Она села за стол и запустила почтовый клиент. Серега, прибитый гвоздями к стене, начал потихоньку приходить в себя.

Фиалки Катенька, секретарша, надумала украсить офис, ради чего купила несколько нежных фиалок. Придя на работу, она отыскала в шкафу банку, невесть когда невесть кем там забытую, и налила в нее воды из кулера. Поставив цветы на подоконник, она села за стол и посмотрела сквозь букет на низкое, пасмурное утреннее небо. В этом небе как будто отражалась вся ее жизнь – унылая, монотонная и скучная, жизнь, ну совершенно не дающая на себя оснований. Где-то вдалеке рычала одинокая дрель, стекло потихоньку гладили мелкие мягкие капельки беспробудного дождя. – Ах, а ведь даже и не осень, а тоска-то, тоска-то, – уныло проговорила Катенька. Она встала, прошлась туда-сюда по офису, налила себе чашечку кофе. Ничего не радовало, ничего не приносило облегчения, и более того – кошки, скребущие на душе, все сильнее и сильнее

[проза]

[Ал

трамвай

Коперник]

выпускали когти. Когда пришел Иван, Катенька сидела на своем месте и вяло трепалась в чате. Иван строго посмотрел на нее и спросил: – У тебя все нормально? – Нет, – честно ответила Катенька. – Я в печали. – А чего так? – удивился Иван. – Да вот так. Плохо все. И в личной жизни, и в общественной... Иван никогда не был склонен к выслушиванию чужих проблем. И Катенька это очень хорошо осознавала, поэтому замолкла и погрузилась в чат. Через полчаса вышло солнце. Оно сразу навело великую жару в офисе, и Катенька немного повеселела. Она посмотрела вокруг и подумала, что в жизни еще все наладится. Но не у Ивана: торчащие из его кресла отравленные иглы уже сделали свое дело.

Переезды Зазвонил телефон. Катенька, секретарша, сняла трубку и промурлыкала: – Компания «Киста», здравствуйте. – Здравствуйте, – раздался на том конце напряженный голос. – Валерий Степанович на месте? – Нет, его нет, – ответила Катенька. – А вы не знаете, чего он дома трубку не берет? – О, и не возьмет, – сообщила Катенька. – Он переехал. – А... Ясно. А куда, не скажете? – Нет, извините, не скажу. – Ладно. Спасибо. В трубке пошли короткие гудки. «Вот ведь, – подумала Катенька. – Как много значат слова. Бывает – не договоришь чего-нибудь – и никто не понял...» Она открыла ICQ и написала подружке: «Кстати, помнишь Валерия Степановича? Его недавно перевели из Воркуты в Читу».

Котёнок Катенька, секретарша, всегда очень любила кошек. И собак. Но кошек больше. Утро было пасмурным, падал снег – и тут же таял. Подобрав бездомного котенка, сидящего рядом с мусорным баком у магазина, Катенька села в маршрутку. Доехав до офиса, она достала из холодильника колбасу, отрезала от нее кусочек и протянула найденышу. – Кушай, маленький, – сказала она котенку и села работать. Пушистый малыш попробовал пожевать колбасу, но получалось у него плохо. То ли колбаса была жесткая, то ли котенок еще не дорос до такой пищи. – Извини, мальчик, – попросила у него прощения Катенька. – Молока нет. Она посмотрела в окно поверх экрана, на тоскливый снег, кружащийся в еле заметном движении воздуха, и проговорила: – Да, наверное, надо сходить до магазина... Придя в магазин, она купила молока и электродрель. – Вот и хорошо, – бормотала она, бредя обратно в офис. – Хорошо, что возникла нужда сходить за молоком. А то так бы и не купила инструменты для лоботомии... Заходя в здание, Катенька заметила на стоянке машину начальника. – Приехал уже, – улыбнулась она и посмотрела на часы. Надо было подождать еще минут десять. Снотворное действует медленно.

[проза]

трамвай

[Ал

Коперник]

Начало Во время месячных у Катеньки, секретарши, всегда что-то болело. Болело причем что-то нелогичное. Например, почки. В тот день пошло болела голова. Катенька так и не смогла дозвониться начальству, чтобы взять отгул на день, и пошла на работу. Улица была слякотной, промозглой, было мрачно, и везде царил утренний осенний полумрак. Переходя дорогу на светофоре, Катенька не заметила, что идет не на тот свет. А когда заметила – было поздно. Одному таксисту казалось, что ему важнее пересечь перекресток на зеленый, чем какой-то дамочке на красный. Катенька даже отреагировать не успела никак. Что-то сильно ударило ее чуть выше колен, выбило землю из под ног. А потом, лежа на асфальте, она видела, как неторопливо надвигается на ее грудную клетку колесо «Скании». Через два часа начальник уже знал все. Он знал, что Катенька пострадала, что она лежит в коме, а ее пытается спасти целый полк хирургов. Он знал, что у нее переломано двенадцать костей, бесповоротно выведены из строя печень и легкие, и сильно повреждено сердце. Он знал, сколько будет стоить уход, лечение и профилактика, и знал, сколько это будет все длиться. И в его голове, пытающейся также обрабатывать информацию, получаемую от клиента по телефону, вертелась циничная мысль о тщетности дальнейшего спасения жизни. Он уже принял решение, хоть и не оформил пока что словами. А в дышащем через трубочку теле Катеньки жило сознание. Это сознание, совсем оторванное от мира, ощущало каким-то образом пиканье индикатора извне, такое похожее на таймер. Сознание уходило все дальше и дальше от этого таймера, пряталось все глубже в пласты нижнего мира. И вот на очередном витке движения по спирали на пути попалась дверь. Катенька, секретарша, повернула ручку и вошла в офис. Она посмотрела на окно и обнаружила, что гардина обвалилась, а Петр не успел помолиться... После продолжительной комы, 30 октября 2007 года умерла Екатерина Филиппова. Я не знаю, что за сны снились ей все то время, которое ее пытались спасти. Так же я не знаю, что бы было, не попади она в автокатастрофу. Я ничего не знаю, совершенно ничего. Земля ей пухом.

[проза]

[Bob

Kaufman]

трамвай

Боб Кауфман (18 апреля 1925 - 12 января, 1986), американский поэт битник, сюрреалист черпавший вдохновение из джазовой музыки.

Кауфман родился в том самом чёрном Новом Орлеане, и был одним из четырнадцати детей в семье. Кауфман утверждал, что он сын немецко-еврейского отца и римско-католической чёрной матери из Мартиники, а его бабушка практиковала вуду. В возрасте восемнадцати лет, поступил в академию морской пехоты США, которую бросил в 1940 году, ради того, чтобы изучать литературу в Нью-Йорке. Там он познакомился с Уильямом Берроузом и Алленом Гинзбергом. Там начался путь Кауфмана-поэта.

[переводы]

трамвай

[Bob

Kaufman]

Кауфман, считал себя поэтом «устной традиции», он почти не записывал свои стихи, большая часть из них сохранилась благодаря его жене Эйлин

Dear people. We cut our teeth on oyster shells, We were suckled on father`s milk, So what? Broken homes, Don`t cop out, Buying diamonds Off the backs of South African Negroes The wax bitches Are well dressed tonight, Dear people, Let us Eat jazz.

Любезная публика. Мы стачиваем свои зубы о раковины устриц, Мы вскормлены молоком отцов, Ну и что с того? Распадаются семьи. И не увиливай, Откупаясь алмазами От вьючных спин Ниггеров Южной Африки. Вощенные суки Прекрасно выглядят этой ночью. Любезная публика, Приветствуем jazz.

В 1959 году вместе с Алленом Гинзбергом, Джоном Келли, и Уильямом Марголисом, он был одним из основателей журнала «Блаженство».

Private sadness Sitting here alone, in peace With my private sadness Bared of the acquirements Of the mind`s eye Vision reversed, upended Seeing only the holdings Inside the walls of me, Feeling the roots that bind me, To this mere human tree Thrashing to free myself, Knowing the success Of this burstings Shall be measured By the fury Of the wall To eternal peace The end of All

Переводы: Кристина Андерс

Уединенная грусть. Быть одному в согласии С собственной грустью, Ныне лишившись способности К воображению, Предав идеалы свои, опрокинувшись. Видеть Лишь заточение В стенах себя самого. Чувствовать корни, которыми крепко связан. Лоб расшибать о древо людской ерунды С целью единственной – сделать себя свободным. Знать, что значение Этих тягостных трещин Будет измерено Яростью При падении В бездну вечного мира, В бездну конца Всего.

[переводы]

[Bob

трамвай

Kaufman]

Awe. At confident moments, thinking of Death I tell my soul I am ready and wait While my mind knows I quake and tremble At the beautiful Mystery of it.

Трепет. В минуты уверенности, размышляя о Смерти, Говорю душе (своей): «Я готов. Я жду». Хотя разум знает: трепещу от страха Перед чарующей Тайной Ее.

Во Франции, где у Кауфмана было очень много поклонников, его называли “американский Рембо”.

Believe, Believe Believe in this. Young apple seeds, In blue skies, radiating young breast, Not in blue-suited insects, Infesting society`s garments. Believe in the swinging sounds of jazz, Tearing the night into intricate shreds, Putting it back together again, In cool logical patterns, Not in the sick controllers, Who created only the Bomb. Let the voices of dead poets Ring louder in your ears Than the screechings mouthed In mildewed editorials. Listen to the music of centuries, Rising above the mushroom time.

Верьте Верьте. Вы, юнцы больших городов, В голубой небосвод, озаряющий души, А не в этих сине-костюмных ничтожеств, Кишащих в мантии общества. Верьте в мерно-качающие звуки джаза, Что разрывают ночь в клочья И продолжают литься снова В неторопливо спокойном ритме, Не в тех ненормальных из управления, Тех, что создали только Бомбу. Пускай голоса умерших поэтов Звучат в ушах ваших громче, чем Этот невнятно мямлящий скрежет В затхлых коморках и конурах. Слушайте музыку сквозь столетия, Она восстает над эпохой «грибов»*. *

[переводы]

имеется в виду гриб ядерного взрыва.

Переводы: Кристина Андерс

трамвай

[Алексей

Шепелёв]

АВТОМАСТЕРСКАЯ “ИИСУС ХРИСТОС” киносценарий

НЕЗАКОНЧЕННАЯ ДИССЕРТАЦИЯ ПОЭТА “О РОДИНЕ, О СЕБЕ, О ПРОФЕССИИ”

ПЛАН 1) О родине, 2) О себе, 3) О профессии, 4) На вершине Демерджи, 5) У чурлёного колодца, 6) Из цикла “Автомастерская “Иисус Христос”.

1) Я – художник-философ нового типа меня мужики, подвешивали на верёвках к потолочным перекладинам и некоторые другие доживали до весны: и это ещё не всё – Россия клоунирована! Пожа-луй-ста, не делите Россию на старую и новую, она единая и тотально гнилая. Сейчас она превратилась в клоуна-подсоска, куртыхающегося на арене мирового цирка, которым заправляет Америка. Когда анально понукаемый красно-полосатой ялдой Америки клоун-лошок произносит слова “Великая Держава” или “Россия - Это Мы”, я готов посадить на кол всех россиян и америкашек, а также их пуделей - разница невелика. Я думаю, хватит уже о России; перейдём к блядскому ресторану: так я называю пидорскую национальную поп-культуру. Предлагаю вашему вниманию фрагменты моей первой работы “Пудель как попса и попса как пудель и пидор”.

2) Когда я первый раз увидел пуделя (это было в цирке), меня осенило. Больше его никто не видел. В домашних условиях я проводил на нём социокультурно-психологический эксперимент:

отрывок радиопостановки

[драматургия]

[Алексей

Шепелёв]

трамвай

на равном расстоянии от пудела я расположил кусок мяса, портрет Ф. Киркорова и портрет Йоргенсона1. Сожрав мясо, он принялся зализывать портрет Ф. Киркорова; зафиксировав результаты опыта, я взял пуделя за хвост и ёбнул об пол. На следующий день я добавил портрет Киркегора, портрет пуделя, портрет мяса, а портрет Йоргенсона натёр мясом. Пудель сожрал мясо, излил 2 мг. слюны на портрет Йоргенсона, затем в течение 3-4 сек. находился в районе портретов Киркорова/мяса, абсолютно игнорируя портрет Киркегора. Ёбнув пуделя об пол, я поместил его на 23-24 часа (+ / - 1 ч.) в холодильную камеру холодильника “Бирюса”. (Примеч.: портрет пуделя большого значения не им.) В третьем эксперименте из этой серии размороженному пуделю кроме выше указанных раздражителей, были предъявлены ещё и мясо, натёртое портретом Йоргенсона, портрет Киркегора, натёртый мясом, портрет Киркорова, натёртый портретом Киркегора; пудель сожрал мясо, потом сожрал мясо, натёртое портретом Йоргенсона, потом находился в течение около 0,5 сек. в районе портрета Киркорова. Я ёбнул его об пол, после чего установил, что пудель хочет блевать; во избежание последнего я устроил ему дренирование: гибким шлангом я соединил кишечник пуделя с водопроводным краном, в ротовую полость поместил шланг, соединённый с пылесосом; зафиксировав соединения с помощью лейкопластыря, я открыл воду, включил пылесос и оставил агрегат на 23-24 ч. По прошествии указанного времени я отключил агрегат от пуделя, заменил его пуделем-дублёром (королевским). Во избежание искажения результатов проводимой работы пришлось повторить весь опыт заново. После второго эксперимента, засунув пуделя в морозилку, я обнаружил, что дверца не закрыта и торчат ноги. Пришлось применить хирургическое вмешательство и уменьшить пуделя в размерах. Укороченный пудель прослужил недолго, не удовлетворившись результатами этих бихевиористических экспериментов, я решил провести серию экспериментов по исследованию физических свойств пуделя: размножение пуделя вегетативным способом, прививание к пуделю плодовых деревьев, ковкость и пластичность пуделя, регенерация пуделя, устойчивость диоксида пуделя, падение пуделя в вакууме, реконструкция скелета пуделя на основе окаменелостей, три агрегатных состояния пуделя, электропроводность пуделя, оптические свойства выпуклого пуделя, практическое применение пуделя в народном хозяйстве; последнее оказалось невозможным - пудель абсолютно бесполезен для человечества. Эксперимент “пудель как машина времени”2 не удался: пудель, вращающий колесо, подключённое к динамо-машине, сэкономил всего 2 кВт электроэнергии. Очень интересный эксперимент провёл наш юный ученик Д. Веточкин: на огромной шахматной доске были расставлены 16 белых и 16 чёрных пуделей; предлагалось выяснить, будет ли их передвижение соответствовать правилам и логике шахмат. После длительного анализа передвижения пуделей Веточкин установил идентичность с броуновским движением, которое в этом случае неприемлемо, поэтому все пудели признаны неполноценными и были отправлены в газовую камеру.

. Йоргенсон - Йоргенсен (Jourgensen, Alain) - лидер американской группы Ministry, отличающейся радикальной антиамериканской направленностью. – Ред 2.

Очевидно, имеется в виду т.н.”вечный двигатель” - Ред.

[драматургия]

отрывок радиопостановки

тема следующего номера:

[НЕМОТА]

http://tramline.ru