LiveLib №5 by Livelib Magazine

Апрель 2011

Журнал о книгах

Интервью с Mavka_lisova Какую литературу надо преподавать в школе? И как привить детям любовь к чтению?

Над номером работали: Extranjero – главный редактор и верстальщик Countymayo – редактор и бездонный источник знаний Clickosoftsky – корректор и немного редактор blade_o_grass – корректор Fermalion – автор

Авторы: Ponka margo000 jenny_sparrow machinist TibetanFox Fermalion

metrika peggotty guess_me ruru Deli

Журнал создан пользователями LiveLib.ru

Вступление редактора В прошлом номере я обещал, что скоро всё оттает и зазеленеет. Сегодня, спустя месяц, ветер бросает снежную крупу в окно – прогноз погоды неблагодарное дело, поэтому перейдем к журналу. Противостояние в этом номере опять получилось невраждебным – своими мнениями об обучении школьников литературе обменялись margo000 и Fermalion, и оказалось, что мнения во многом совпадают. Countymayo подготовила обзор книг, малых по объёму, но больших по содержанию, и написала рассказ по мотивам «Хроник Нарнии». Ещё мы решили взять небольшой отпуск – следующий номер не выйдет.

Extranjero.

Если у вас возникнут вопросы, предложения, замечания, умные мысли, или если вам просто хочется что-то написать и отправить – пишите на magazine@livelib.ru 3

Подборки

Подборка «Мал, да удал» Обзор подборки, собравшей книги под девизом «Книга мала, а ума придала».

Автор обзора Countymayo

Я давно ожидала появления подборки наподобие «Мал, да удал»: посвящённой небольшим, компактным произведениям, производящим значительное впечатление. И не надо быть сверхъестественно проницательным, чтобы угадать, какая миниатюрная книжка будет лидировать в этом списке. Конечно, «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери. Что создало этой сказке такую неувядающую репутацию шедевра: героическая биография писателя-военного лётчика? стиль, который не удаётся ни скопировать, ни спародировать? тонкие, ироничные рисунки? Лучше всех о «Маленьком принце» сказал французский критик Мишель Отран – «это взрослые суждения, сказанные по-детски».

Второе место занимает святочный рассказ «Дары волхвов», написанный О. Генри, популярнейшим американским писателем, которого иносказательно называют «The Great Consoler» - Великий утешитель. А несколькими строками ниже на роль «малого да удалого» литературного произведения предлагается любой, вообще любой рассказ О. Генри, 4

http://www.livelib.ru/selection/2041

бывшего Уильяма Сидни Портера, банковского клерка, отсидевшего три года за растрату в тюрьме штата Огайо, OHio pENitentiaRY, прочтите только заглавные буквы. Я не я была бы, если б не проверила. Зажмурившись, тыкаем пальцем в содержание, попадаем на новеллу из ковбойской жизни «Джимми Хейз и Мьюриэл». Как-то она прошла мимо моего внимания, а теперь читаю и понимаю, что - да, действительно, золотой фонд, маленькая драгоценность. Но где же великая и могучая русская литература? На третьем месте, с небольшим отрывом - миниатюра Кира Булычёва «Можно попросить Нину?» Какие баталии разыгрывались на нашем сайте ещё недавно! Сложно поверить, что поводом к ним оказались положительные отзывы на этот рассказик. В итоге «Можно попросить Нину?» становится самой читаемой на Ливлибе булычёвской вещью. Кто хотел – восхитился, кто хотел – поплакал и помянул души усопших, кто хотел – поругался, а кому-то довелось осознать, что не все мыслят одинаково. И всё это сделала страничка убористого текста. Вообще-то произведения для детей и о детях встречаются в подборке чаще всего. И это совершенно естественно. Ребёнком был или является каждый из нас. В отличие от зрелости или старости все мы знаем это прекрасное и несчастное время изнутри. Помним. Седьмое место в подборке занимает «35 кило надежды», известнейший роман француженки Анны Гавальда, о котором я слышала

Подборки такой лаконичный отзыв: «Да кого бы этот наивизм интересовал, если бы речь шла о взрослом человеке?» Мелодраму «Рождественские туфли» Донны ВанЛир усердно критикуют за банальность, давление на жалость – сами же критики добросовестно утирают слёзы над страницами. Или возьмём «Оскара и Розовую Даму» Э.-Э. Шмитта, поставим на место десятилетнего Оскара кого-нибудь постарше – и будет ли к двадцатилетнему, пятидесятилетнему такое же сострадание, хотя бы он и не поджигал кошку, собаку и дом? А с другой стороны, не всё ли равно, в каком возрасте выяснить, что Господь - не Дед Мороз? Очень важно, что в подборку попали и совсем не раскрученные, не разрекламированные книги о детстве: биография Тани Савичевой «Жила, была» (автор, Илья Львович Миксон, кстати, ветеран Ленинградского фронта), автобиографическая повесть о балетной школе «Дневник Дельфины» О. Жуайе, несправедливо забытые советские повести «Первый учитель» Айтматова и «Конь с розовой гривой» Астафьева. И несомненно, даже книжка-картинка для самых маленьких способна произвести неизгладимое впечатление. Вот, например, «Знаешь, как я тебя люблю?» ирландского писателя Сэма Макбратни с чудесными иллюстрациями Аниты Джерам.

То, что предназначалось для школьников, не грех прочесть и взрослым. Случается и обратное: взрослая литература опускается по возрастной шкале, становится на школьную книжную полку. Израильский прозаик Этгар Керет («Азъесмь») работает вроде бы в недетском жанре стихотворения в прозе, но если вы наберёте в любом поисковике слова «Разбить свина», то убедитесь, что его миниатюры понравятся и юным читателям. Жоржи Амаду, собрание сочинений которого в нашей школьной библиотеке ученикам не выдавалось, создал балладу о любви наглого кота и лёгкой ласточки («Полосатый кот и ласточка Синья»). Символисту Метерлинку в 1911 году аплодировали при вручении Нобелевской премии, а сейчас «Синяя Птица» ставится в ТЮЗе. Денди Уайльд писал свои грустные сказки не для малышей, и я не забуду священный ужас нашего второго класса перед «Мальчиком-звездой» и «Счастливым принцем» – такая это была изящная, грациозная безнадёга. А кого мы помним из многотомной эпопеи Виктора Гюго «Отверженные»? Девочку Козетту и мальчика Гавроша. И все эти труды заслуженно упомянуты под девизом «Книга мала, да ума придала».

Подборки

Оба рассказа Рэя Брэдбери, приведённые в подборке, тоже посвящены детям. Наверное, знакомство с одним из старейших американских фантастов имеет смысл начинать именно с «Улыбки» и незабываемого «А всётаки наш...» Фантастическое допущение как таковое может очень неплохо придать ума. У Франца Кафки это «Превращение» заурядного хомо сапиенс в не менее заурядного представителя жесткокрылых. У Стивена Кинга – карикатурный, но оттого не менее жуткий тоталитаризм «Корпорации “Бросайте курить”». У лётчика Ричарда Баха очеловечены чайки («Джонатан Ливингстон Чайка», шестое место читательского голосования), у электромеханика В.О. Пелевина - куры («Затворник и Шестипалый»). У классика болгарской литературы П. Вежинова в «Барьере», напротив, оптичивается – можно так сказать? – летающая девушка Доротея. А умственно отсталый герой Дэниела Киза сравнивает себя, соревнуется с белой мышью («Цветы для Элджернона», пятое место читательского голосования). Кстати, к числу мини-шедевров отнесли и сугубо реалистическую новеллу Джона Стейнбека «О мышах и людях». Обе книги можно объединить под одним эпиграфом: нет

у человека преимущества перед скотом... Перед мышонком, перед птахой в данном случае. Что ж, коснёмся темы любви и смерти от любви. На девятом месте трагическая романтика Стефана Цвейга «Письмо незнакомки». Одиннадцатое и двенадцатое места занимают «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган и «Ася» И.С. Тургенева, тоже не самые обнадёживающие любовные истории. Невероятно, рядом встали абсолютно разные вещи на одну тему: чувство versus привычный образ жизни. «Лёгкое дыхание» Ивана Бунина – едва ли не самая страшная из возможных история любви-использования, любвисоблазнения, убийственной любви. А вот у Эрнеста Хемингуэя в «Празднике, который всегда с тобой» влюблённость и быт взаимно дополняют друг друга, только счастья не найти ни в одном, ни в другом. А есть ли в подборке книги о счастливой любви? Разве что «Синяя звезда» А. Куприна, которая рекомендуется всем девушкам, считающим себя уродинами. Тема войны и насилия представлена в подборке неожиданно широко. Я от души удивлена, что на восьмом месте оказалась шолоховская «Судьба человека» – значит, помнят! значит, читают! – да и «Донские рассказы» оказались не забыты. Я их вообще-то не люблю, повторяющиеся мотивы братоубийства угнетают, но хорошо, что они многих заставили задуматься. А на войне можно испытать и всеобъемлющее чувство к ближним, напоминает нам советский и атеистический прозаик В. Ф. Тендряков («Люди или нелюди»). Обращает на себя внимание единственная пьеса в подборке – «Калигула» Альбера Камю. Здесь властитель в безумии ведёт войну с собственным народом и провоцирует мятеж. Обратная ситуация в рассказе В.В. Набокова «Облако, озеро, башня» - там толпа подымает руку на того, кто во всех отношениях чище, честнее толпы. Если император у Камю посягает на чистоту Луны, то набоковский чудак просто хочет остаться там, где облако, озеро, башня. Интересно, кто добавил «Любовь к жизни» Джека Лондона, близкий к «голодной» теме. В. И. Ленин, кстати, этот рассказ не терпел, считал его буржуазным. Эх, голодуха при любой власти голодуха. Тут нельзя пройти мимо двух рассказов А.П. Чехова, попавших в подборку как-то для

Подборки

меня нежданно. Это «Пари» и «Чёрный монах». Они не входят в школьную программу, но оказывают огромное воздействие именно на молодого человека. Шеймас Хини, нобелиат 1995 года, на встрече с читателями в Петербурге рассказвал, как его учитель Маклэверти проедал студентам плешь: «Изучайте Чехова! У него есть всё, вся философия Вселенной». Кстати, «мал золотник, да дорог» - пословица, подходящая и к философской литературе. «Сиддхартха» Германа Гессе на десятом месте нашей подборки, и не зря: обращение к азиатской мудрости, путешествие в страну Востока способно многому научить. «Японские крылатые выражения», «Пророк» ливанца Халиля Джебрана, и, без сомнения, Дао Дэ Цзин, оказавшая влияние на мировую культуру от Конфуция до Пелевина. Обращение к философии – это примета зрелости. Старость же представлена тремя произведениями: «Старик и море» Хемингуэя (на четвёртом месте читательского голосования), «Полковнику никто не пишет» Г. Гарсиа Маркеса и «Старик, который читал любовные романы» современного чилийского писателя Луиса Сепульведы. Три книги о безнадёжности всех попыток, об ожидающей всех единой ночи, о том, что ни доброе, ни дурное не пропадает бесследно. Надеюсь, никому не подпорчу удовольствие первого прочтенья, если приведу последние строки этих трёх малых, да удалых романов.

*** Он снова спал лицом вниз, и его сторожил мальчик. Старику снились львы. *** Полковнику понадобилось прожить семьдесят пять лет - ровно семьдесят пять лет, минута в минуту, - чтобы дожить до этого мгновения. И он почувствовал себя непобедимым, когда четко и ясно ответил: Дерьмо. *** Антонио Хосе Боливар ударом мачете срубил толстую ветку и, опираясь на неё, зашагал по направлению к Эль-Идилио, к своей хижине, к своим книгам, в которых говорится о любви - говорится словами столь прекрасными, что они порой позволяют забыть о варварской натуре человека. Желаю вам, дорогие сочитатели, дожить до преклонных лет, видеть во сне львов, чувствовать себя непобедимыми и читать книги, где говорится о любви. Я уверена, что их список значительно вырастет, стоит только ознакомиться с подборкой «Мал, да удал». Спасибо Ponka за идею этой коллективной книжной полки, а также всем, кто поучаствовал в её пополнении.

Противостояние Сегодня мы обсуждаем подбор литературы для школы, и способы привить любовь к чтению младшему поколению. Своими мнениями обменялись margo000 и Fermalion.

Fermalion:

Здравствуйте. Сегодня мы обсуждаем роль и место классической литературы в школьной программе, и для начала я хотел бы сделать пару замечаний. Во-первых, сегодня я буду чрезвычайно категоричен: буду рубить с плеча, вешать ярлыки, сгущать краски и делить на чёрное и белое без полутонов. Читатели, конечно, понимают, что это — исключительно моё субъективное нескромное мнение, в котором я сознательно гиперболизирую и преувеличиваю. Для красного словца, так сказать. Второе. Выстраивая в своём сегодняшнем суждении образ «типичного школьника», я ни в коей мере не утверждаю, что «таковы, несомненно, все школяры». Я нисколько не сомневаюсь, что дети бывают разные — кто-то и впрямь полюбит душою и прочувствует сердцем всё, что предлагается для изучения в рамках программы. Однако я совершенно уверен, что большинство (не побоюсь этого слова, подавляющее) — это именно те типажи, о которых я расскажу. Седьмой класс. Двенадцать-тринадцать лет (так было в моей школе). Люди, которых язык не поворачивается назвать даже «тинейджерами», не то что подростками — это самые настоящие дети, безо всяких грубых округлений. Знаете, что было у меня на уме в тринадцать лет? Спайдермен, трансформеры, бубльгум и почти несбыточная мечта попасть в Макдональдс, как в Мекку. К девятому классу и пятнадцати годам я

стал типичным Ищущим™ Подростком™ — личинкой интеллектуального сноба, которая смотрит свысока на «это стадо конформистов», слушает Другую™ музыку, смотрит Другое™ кино и, конечно, читает Другую™ литературу (ни в том, ни в другом, ни в третьем не понимая ровно ни черта, но всё равно пребывая в перманентном экстазе от собственной интеллектуальности). В этот период мне можно было скормить любого Паланика или Сорокина — главным был не смысл собственно книги, а эпатажность, взрывной характер, «нонконформность». Нигилизм — вот как это называется. Парадокс в том, что само понятие «нигилизм» я мог тогда узнать, только если бы нигилистом не был — тогда я, возможно, почитал бы Тургенева и провёл бы от себя к Базарову определённые параллели. Но я Тургенева не читал («потому что это отстой и стадность»), поэтому и считал свои взгляды свежими и оригинальными. Замкнутый круг. Вы полагаете, с тех пор что-то изменилось? Если и да, то в худшую сторону.

margo000:

— Тааак-с, — довольно потирая руки в предвкушении интересного спора, а также оглядев бесконечные стопки методической и художественной литературы на своём столе (они мне ещё пригодятся в сегодняшнем разговоре!), произнесла мысленно я. — Таак-с. С чего б начать?! Тема-то — «Какую литера-

Противостояние туру надо изучать в школе?» — бесконечно глубока и совсем не однозначна. Более того: вчера я о ней написала бы так, завтра — подругому, а поскольку я села писать её именно сегодня, то это будет третий, сегодняшний, вариант. А чтоб при чтении были понятны некоторые мои противоречивые суждения, хочу пояснить, с колокольни какого читательского и преподавательского опыта я подхожу к данному вопросу. Итак, я учительская дочка, с детства любящая книги и живущая среди них, получившая от мамы-филолога в своё время мудрый совет: «Риточка, успей прочитать книгу ДО того, как вы её будете изучать в школе!», прочитавшая с огромным интересом все программные произведения (не любила, пожалуй, только Радищева, гоголевские «Мёртвые души» и не очень любила Салтыкова-Щедрина). В школьные и студенческие годы читала всё подряд: классику — русскую и зарубежную, советскую литературу — с любовью, с интересом, выискивая в каждой книге что-то важное именно для меня, какие-то пароли, поводы для размышлений и раздумий. Этим своим пристрастием и руководствовалась далее в годы преподавания в школе. Я приносила пачками, стопками книги в класс (из собственной библиотеки, из школьной — записывала на себя, а потом раздавала), таращила глаза: «Как?! Ты ещё не читал это?!» — и книга шла по рукам… Отправляясь в поход или на оснянку-зимовку-веснянку- в летний трудовой лагерь, я (ладно, признАюсь — не я, а мой муж) тащила огромный рюкзак книг, которые раздавала направо и налево, по которым каждый день проводила ЧП (час просвещения), и ребята узнавали о мирах Грина, Крапивина, о стихах Цветаевой, Г. Шпаликова… Потом — перерыв. Книги остались в моей жизни, обмен книгами — остался (постоянно у кого-то на руках не менее 15-20 книг с моих полок), обсуждения книг — остались, но стали проходить в несколько другом формате, в т.ч. в виртуальном. И наслушалась я о преподавании литературы в школе много разного, чаще — негативного. Думала об этом много…

Fermalion:

Думаю, ни для кого не секрет, что большинство учителей литературы преподают материал совершенно бездарно. Книги читаются из-под палки, обсуждаются с использованием десятка заранее заготовленных фраз-шаблонов, а в конце всего этого фарса — обязательное сочинение о том, «что автор хотел сказать своим произведением». Формализм и дидактика пытаются подогнать все книги под одно лекало, «уквадратнить» самую нетипичную идею и уложить её в специально отведённую ячейку памяти. Календарно-тематический план велит нам потратить три академчаса на «Войну и мир» — а минутой больше потратить не моги! Сказали госстандарты, что «Анна Каренина» — это про тяжкую женскую долю, — значит, будем обсуждать именно её, и не важно, что кто-то из учеников увидит в этом произведении рассказ о развитии железнодорожного транспорта. Таков он, квадратно-гнездовой способ мышления. У многих людей есть такой друг-книгомансоветчик, к которому всегда можно прийти за рекомендацией и попросить что-нибудь почитать (думаю, не ошибусь, если скажу, что посетителям Ливлиба это очень знакомо: почти все из них и были этими самыми друзьямикнигоманами). Мне кажется, что школьные учителя литературы должны стать именно такими друзьямисоветчиками для своих учеников. Во-первых, перестать насильно заставлять весь класс читать одно и то же. Во-вторых, наладить контакт с каждым отдельным учеником, просто найдя для себя ответ на один вопрос: что интересно этому ребёнку. Мальчику нравятся пришельцы и «Звёздные войны», а девочке — истории про любовь и «Клуб Винкс»? Дайте ему почитать Стругацких или Герберта, а ей — Вишневского или Ахерн. Подросток молчалив и ершист? Может, он считает себя нонконформистом? Пропишите ему Пелевина в малых дозах, может, найдёт себя в экзистенциальных практиках. Рубахапарень и заводила? Андрея Белянина ему — точно сойдутся характерами. У ребёнка красные глаза и беспокойный вид? Не иначе, он играет в «Ворлд ов Варкрафт»! А фэнтези он читал?

Противостояние А главное — это должно быть очень личным актом: «вот эту книжку я приготовил специально для тебя» — пусть у детей сложится впечатление, что эта книга «только для них», что «только они» могут её понять и прочувствовать. Тогда и не будет всех этих «борцунов с сисьтемой», которые игнорируют хорошую литературу просто за то, что «все её читают». Найти книгу, близкую по духу — это найти замечательного друга, который тебя понимает. Полагать, будто какую-то книгу должны прочесть все без исключения — это все равно что приказать всем людям полюбить определенную персону, и не важно, что кто-то с этой персоной может не сойтись характерами.

постепенно оттачивается читательское чутьё, анализ поступков, ситуаций (а дальше — и стиля, языка, художественных приёмов) становится всё глубже… Так, смотришь — а человек-то научился читать! margo000:

Чтение книг и литературу как предмет я всегда любила и люблю несколько с иной стороны. Скорее — как тренинг по формированию характера, душевных качеств. Как некую площадку, где наши ребята-ученики могут, проживая острые жизненные ситуации и перипетии вместе с героями, сформировать у себя некий иммунитет против подлости и бездушия, равнодушия и жестокости, при этом сформировав и хорошее чувство юмора, образность языка и многое другое. Я убеждена, что всё это можно делать/ сделать на уроках литературы (и я это делаю), а следовательно… А следовательно, мне нужно подобрать такие произведения, каждое из которых — маленькая, но непростая жизнь. Или острая ситуация. Или провокационная история — многозначная и противоречивая. Или остроумная, ироничная, разрушающая наши стереотипы.

И вот тут я могу — да-да, могу — значительно снизить планку в подборе произведений для обсуждения. Легко пойдёт не только классика (о! сколько чУдных историй, совсем не объёмных, но насколько глубоких, цепляющих за живое, заставляющих по-новому смотреть на жизнь, на взаимоотношения с людьми, на чувства человеческие, на ценности!..), но и современные истории — о тех, кто живёт в наше же непростое время, а следовательно, порой решает те же проблемы, что и мы с вами, в т.ч. и бытовые, замешанные частенько на морально-нравственных. Критерий моего подбора был бы прост: небольшой объём, острая ситуация, неоднозначность трактовки. Таким образом снимается проблема «слишком много читать — даже браться не буду», читательский азарт постоянно подогревается мыслью «ну-ка, а тут что они, авторы, могут придумать?», постепенно оттачивается читательское чутьё, анализ поступков, ситуаций (а дальше — и стиля, языка, художественных приёмов) становится всё глубже… Так, смотришь — а человек-то научился читать! А теперь посмотрим, что мы имеем на деле. Прежде всего — многообразие авторских программ. Не готова их анализировать и сравнивать. Однако главная тенденция — как можно больше необъёмных увлекательных произведений, затрагивающих самые разные темы, — мне кажется очень логичной и правильной. Мы же должны трезво оценивать наши преподавательские возможности и понимать, что в наш перенасыщенный информацией, суетливый век ой как трудно усадить ребёнка за книгу, если это не стало его соб-ственным, добровольным желанием. А к урокам-то, что скрывать, далеко не все читают именно добровольно. Далее — возможность выбора произведений для внеклассного чтения, что, безусловно, возлагает большую ответственность на преподавателя, многие из которых, опять чего ж скрывать, относятся к этому делу формально и без души. Но, к примеру, я по-прежнему беру для чтения и обсуждения то, что: а) считаю стОящим для ребят определённого возраста, б) советуют сами ученики (и сама порой читаю то, что они мне рекомендуют: в прежние годы таким открытием для меня стали Толкиен, Саймак, Лукьяненко; сейчас, к примеру, с

Противостояние интересом читаю «Метро 2033» Глуховского, которого мне принёс один из любимых учеников-восьмиклассников).

Fermalion:

Что для детей важнее и интереснее всего? Игра. Они готовы играть постоянно, через игру они развиваются и познают мир. Именно в игру превратит обучение хороший педагог. Люди в пятнадцать лет, несмотря на все свои старания показаться взрослыми, всё ещё не вышли из того возраста, когда развлечения превалируют над, скажем, медитативным созерцанием. Что касается литературы, то развлекательным элементом в ней является, несомненно, сюжет. Именно сюжетные перипетии, лихо закрученные интриги и неожиданные повороты событий — вот тот самый элемент игры. Именно он «цепляет» читателя, именно он его держит. Курс литературы в школе преследует совершенно неправильную цель: нужно не прививать любовь к русской классике, а просто привить любовь к чтению! К любому чтению! Пусть это будет Стефани Майер или Дмитрий Глуховский, пусть это будут Джоан Роулинг и Пауло Коэльо! Не важно, что вы читаете, важно, что вы читаете! О чём писали всякие там Пушкины и Чеховы? О всяких там мадмуазелях, герцогинях и прочих княжнах, которые ходили на балы, махали веерами, выгуливали собачек и занимались прочей архаичной пургой. А о чём пишет Вишневский? О любви через интернет, об эсэмэсках и айсикью, об емейлах и веб-чатах — как это нам понятно! Сколь он близок нам по духу! Какой бы вторичной, посредственной или просто плохой не считалась вся эта донцовщина, свою цель она выполнит: она приучит людей к мысли, что читать — это «не отстой». Исподволь сформирует у них жизненную установку: нечем заняться — возьми книжку. И пусть вся эта «недолитература», от которой словесники в едином порыве морщат носы, канет в Лету уже через пять лет — такова, значит, её судьба. Но свою роль эти книги сыграют: воспитают любовь к чтению хотя бы у одного молодого поколения. Сгорят в забвении — се ля ви. Но пусть они хоть чуть

побудут «трамплинами» в «большую литературу». Я уверен: кто-то из тех, кто начинает со «Сталкера», рано или поздно доберётся до «Пикника на обочине». Те, кто сейчас читает Донцову — когда-нибудь дойдут до Агаты Кристи. Фанаты Майер рано или поздно дозреют до Джейн Остен — не все, разумеется, но хотя бы кто-нибудь. Дайте им только срок.

margo000:

Хорошо, поговорим о подборе литературы для школьной программы. Мы должны в любом случае привить хороший вкус, а не напичкать мозг-душу мейнстримными однодневками, что, может, и читаются легко и с интересом (поэтому и на слуху, на языке у многих), но формируют обманчивое представление о самой литературе как виде искусства — и являются чаще всего неким литературным суррогатом. И, простите меня, я категорически против позиции: «неважно что читать, главное — читать». Я давно сформулировала такой афоризм: «Мы — то, что мы читаем». Я в этом уверена! (Да, сюда же можно добавить: «Мы — то, с кем общаемся, что смотрим, что слушаем», но я же сейчас о чтении.) И неужели мы не понимаем, какой ужасный результат может получиться из этого «неважно что»?! А если человек читает только Донцову? Или только «серийные» любовные романы? Или только вампирную дешёвку (ведь качественной литературы на эту тему не так много)? Или только примитивные боевики? Ведь чтение — это не просто технический процесс! Человек при чтении наполняет себя мыслями, отношениями, лексиконом. Я знаю девчонок (уже довольно взрослых), которые несколько лет смотрели только «Дом», «Дом2» и прочее в том же духе. Это же хоть стреляйся! То же самое и с чтением. Это же не бег по дорожке: неважно где бежит — главное, бежит. Только в одной ситуации я соглашусь с такой позицией: если человек читает много РАЗНОГО. Тогда да, тогда он всё равно как-то отфильтрует, сформирует своё отношение и пр., тогда это не страшно…

Противостояние Наш ученик должен выйти из стен школы/ лицея/колледжа грамотным не только в сфере лингвистики, математики, естествознания, но и в сфере теории литературы. И да, безусловно, он должен уметь отличать рассказ от поэмы, стиль Тургенева от стиля Гришковца, должен понимать, что такое рифма, как понять идею произведения, и прочее, и прочее. Если, конечно, он хочет себя ощущать всесторонне развитой, образованной личностью. И изучать всё это нужно, безусловно, на примере лучшего из классической и современной литературы. Мы ж с вами не будем знакомиться с изобразительным искусством на примере рисунков, выполненных человеком, не умеющим рисовать? Или знакомиться с азами строительства на примере поделок человека, только начинающего пользоваться молотком, рубанком и чем там ещё?.. Вот-вот, поэтому и здесь нужны лучшие образцы того, в чём мы предлагаем нашим ученикам научиться разбираться. А лучшее — это все-таки прежде всего проверенное временем. Хоть каким-то. Ибо «лицом к лицу лица не увидать — большое видится на расстояньи». Вот отсюда и обращение к классике — что ж тут непонятного? Показать лучшее, научить с ним работать, понимать, анализировать, читать между строк — а там будь что будет. Благодатная почва была — значит, будет наш ученик читать и дальше, ничто ему не испортит этот процесс. Дух противоречия силён, и с учителем не повезло — что ж, возможно, и отвратит от этого «ужасного слова «классика».

За что великим гениям эта кара — быть аффтарами для школоты? Fermalion:

На форуме Ливлиба читатель Владимир весьма категорично выразился насчёт классики в школах: она не нужна, она скучна и неинтересна, она трудна для восприятия. И это совершенно точно так и есть (с той оговоркой, что Владимир тогда «примерил на себя» образ школьника и рассуждал соответственно — мне хочется думать, что сам он сейчас так не считает, а просто «смотрел с 12

другой колокольни»). В моей картине мира не находилось места черкесам, осетинам и грузинам — какого рожна я должен читать Лермонтова и ещё разбираться во всех этих народностях? Я не знаю, что такое «папаха» и «патронташ», не представляю, что значит «переметная сума» — как я могу читать обо всём этом, если с самого детства мне никто ничего из этого не объяснил? Если я с самого начала варился в совершенно другой среде! Я прекрасно понимаю, что такое «передний привод» или «пентхаус», но разница между боярином и помещиком — это что-то из курса истории. Неизвестно, что, но наверняка что-то до омерзения занудное. Русская классика — это прекрасно. Произведения, входящие в школьную программу — это гигантские бриллианты в сокровищнице мировой культуры. Сами по себе. Но их преподавание той публике, каковую в старшей школе составляют практически все школьники — это грубейшее их оскорбление. Ничто не портит литературу так, как её читатели. Возьмём, для примера, нежно любимого мною «Героя нашего времени», произведение, гениальное в своей тонкой психологичности. «9 класс» — выглядит как позорное клеймо. Сразу представляются девятикласснички, потушившие бычок о стену туалета с матерным словом, допившие свой жигуль, смачно рыгнувшие — и после этого, конечно, взявшие в руки Лермонтова. Видит Бог, не для таких людей писал свою книгу Михаил Юрьевич. Про «Лолиту» в школе лучше вообще не упоминать — все совершенно точно знают, что это книга о том, как старый извращенец спутался с малолеткой. Набоков бы крутился в гробу, как пропеллер. Разве Толстой и Пушкин заслужили именования «писателей для восьмого класса»?! За что великим гениям эта кара — быть аффтарами для школоты?

margo000:

Если с пятого класса ребятам дали понять, насколько интересны и многообразны (на любой вкус) литературные миры, и при этом не вызвали отторжения и неприятия, то

Противостояние школьник и «Евгения Онегина», и «Героя нашего времени» прочитает с интересом — как рассказ об интересных людях, о прежних временах, о вечных проблемах и вечных ценностях… Но отдельная беда — крупные классические произведения, которые частенько и являются предметом споров и дискуссий. «Преступление и наказание», «Война и мир»… Лично я отношусь к числу тех (и таких не так уж и мало), кто, прочитав это впервые в школе и влюбившись в мир русской классики, неоднократно возвращается к этим великим произведениям, поражаясь глубине и современности описанного… Да, таких не так уж и мало. Но не большинство. Следовательно, это нужно учитывать? Конечно! И нужно понимать, что ведь не все просто наплюют на задание прочитать, и поэтому мы толкаем учеников на прочитывание книг в ужасном сокращённом варианте (ох уж эти краткие пересказы!), формируем обманчивое чувство, что «ой, да читал(а) я этого вашего Толстого, и что?» и «да знаю, знаю я про Раскольникова», создаём у них мнимое чувство прочтения книги, на годы убеждаем их, что Толстой-Достоевский-ЧеховТургенев — имена до боли известные, набившие оскомину… Хорошо, если спустя годы они всё-таки захотят по какой-то причине (чаще — по чьей-то наводке) перечитать это самое «известное до боли», но в этом нет никакой уверенности… Получается, что, сами того не желая, мы отвращаем ребят от Лучшего в Нашей Классике, подсовывая им объёмные тома именно тогда, когда они ни времени на чтение не имеют, ни особого тяготения к оному.

Fermalion:

Если провести аналогию между книгами и людьми — «друзья детства» у каждого человека свои, и они вполне могут оказаться личностями поверхностными и примитивными. Вы поймёте это позже, когда их время пройдёт, и они уйдут из вашей жизни. Но перед этим они сделают своё дело: откроют вам дорогу в гигантский мир литературного многообразия, где вы, взрослея и развива-ясь, сможете «познакомиться» с поистине уникальными «персонажами». И когда-нибудь вы откроете для себя

светочи гениев Пушкина, Чехова и Достоевского. Потом, когда будете готовы. Когда сможете прочувствовать и осознать их величие. Такова высшая цель литературы в школе: не насильно вбить рефлекторное поклонение русским классикам (столь же бессмысленное, сколь и неосознанное), а морально подготовить, нацелить и направить читателя к тому, чтобы он сам, без посторонней помощи поднялся на свою литературную Джомолунгму, которая, конечно, у каждого своя. А с функцией таких «направителей» вполне справится Стефани Майер, чего уж там.

margo000:

Я — ЗА небольшие произведения классических авторов! Не факт, конечно, что и их читать возьмутся, но это будет хотя бы более реальным для прочтения. А то что же получается?! Все годы мы понимаем, что классику мало кто читает, но упорно вхолостую стреляем по нашим десятиодиннадцатиклассникам, формируя у них чувство вины за неподготовленные уроки. Но ой как не хочется увидеть в ходе реформ отмену изучения «больших» классических произведений. Для меня это будет всё-таки означать проигрыш. Проигрыш культуры перед современным миром. Шаг в сторону упрощения и примитивизации. Впрочем, это другая тема для дискуссии. Итак, мое резюме: Всё в руках учителя. Современные условия вполне позволяют учителю-словеснику за период «5-8 классы» привить ученикам любовь к чтению как к увлекательному процессу, дающему тебе, читателю, шанс приобрести опыт, развить свою душу, сформировать и укрепить характер, как говорится, не выходя из дома. И потом, в период «9-11 классы» учитель может/должен размахнуться и замахнуться на Великое в Литературе, допуская при этом, что читать всё все не будут, принять это как данность и суметь построить урок так, чтобы ни в коем разе не наломать дров и не вызвать у учеников рвотный рефлекс на имена великих классиков. Удачи нам — тем, в чьих руках как судьбы книг, так и судьбы ребят. Не навредить бы — ни тем, ни другим!

Интервью

Интервью с Mavka_lisova Mavka_lisova привлекает внимание немного нетипичным списком прочитанных книг и отличными рецензиями на них. Мы узнали у неё где лучше всего добывать книги, и расспросили о её филологическом прошлом.

Брал интервью Extranjero

Привет, какие книги Вы предпочитаете: бумажные или электронные? И почему?

Привет! Как по мне, электронная книга — это фотография книги, а не она сама. Я не понимаю, как можно читать с экрана и получать такой же кайф, как и держа в руках настоящую книгу, переворачивая страницы, чувствуя запах типографии. Многие говорят: «Какая разница? Главное ведь содержание произведения, а не то, как выглядит обложка и есть ли она вместе со всем остальным вообще». А вот фигушки! Вот, например, зачем люди ходят на концерты? Более того — готовы платить бешеные бабки, чтобы услышать своего кумира вживую? Можно ведь дома включить эмпэтришную запись и слушать до посинения, правда? Также и с книгами. Кроме того, мы же можем своими мыслями и эмоциями очеловечивать предметы. Когда читаешь настоящую книгу, ты сопереживаешь героям, чувствуешь, думаешь... и это состояние впитывается в бумагу. Я сейчас не прикалываюсь, я серьёзно. Вот у Вас есть какаянибудь книга, которую Вы читали в состоянии глубокой депрессии или в горе, пытаясь отвлечься? Попробуйте взять её и начать читать — тут же накроет волной черноты, даже если сегодня у вас свадьба, именины или день наказания всех врагов. Вообще, это такой страшный фетиш — разоряет и душу, и карманы. Какой кайф

расставлять их на полках по сериям, проводить рукой по корешкам, листать... ох, прямо какой-то паранойей потянуло. А электронка... что сказать? Она даже не мертворождённая (рождалась-то далеко не на экране) — она как чучело какое-то: настоящая зверушка померла, её выпотрошили, опилками набили и стоит сухая безжизненная имитация. Где Вы предпочитаете покупать бумажные книги? Конечно, бумажные книги зверски, неоправданно дорогие. А в Украине ещё дороже — ведь их в основном привозят из России. Если бы я «кушала» по одной книге в три месяца, можно было бы не заморачиваться и покупать их в обычных магазинах. Но аппетит у меня неуёмный: я люблю то там откусить кусочек, то тут проглотить не глядя... Для таких маньяков это не вариант. Не так давно у нас в Киеве было несколько замечательных сетей стоковых книжных. Я их любила любовию безмерной! Там можно было такое найти, ТАКОЕ! Того же Бэнкса, Приста, Балларда, Лоригу, Джонатана Кэрролла — всё это я покупала там. И стоили книги сущие копейки — 15-20 гривен (примерно 5060 рублей). Для сравнения: в обычных магазинах хорошая книга стоит 100-150 гривен (350-500 рублей). Разница есть?

Интервью Можно, конечно, заказать всё, что хочешь, в интернете, и, не поднимаясь со стула, получить заказ. Но это же так скучно! Я отношусь к своим книгам, как к трофеям, настоящим сокровищам Но сейчас эти магазинчики позакрывали, и это действительно очень грустно. Арендную плату повысили, и торговать дешёвыми книгами стало себе в убыток. Осталась всего парочка, и я горжусь тем, что, как индеец, знаю тайные тропы в мир дешевой литературы. Но самое ужасное в другом. Я спросила у одного продавца, когда он паковал товар перед закрытием: куда же денут все эти книги? Он ответил: «Самые лучшие отправят в обычный книжный, но это всего пару ящиков. А остальное — на утилизацию...». Я не стала уточнять. Удостовериться, что книги пустят на туалетную бумагу — это просто жесть. Ещё у нас есть «альтернативный» книжный рынок, рядом с обычным. Целые ряды букинистов. Последний осколок рая на земле, честное слово! Классика, философия, современная, слон с крыльями — что угодно! Но, как говорится, то измена, то засада. Рынок собрались сносить, чтобы на его месте поставить пятьсот двадцать шестой никому не нужный торговый центр. Это даже без комментариев. Можно, конечно, заказать всё, что хочешь, в интернете, и, не поднимаясь со стула, получить заказ. Но это же так скучно! Я отношусь к своим книгам, как к трофеям, настоящим сокровищам. Когда стоишь на морозе, копаешься в куче макулатуры, и вдруг — р-раз! — вот он, давно желанный и лелеянный томик. Это ведь такое счастье! А в качестве бонуса узнаёшь, что новая такая же стоит в 4-5 раз дороже. Вот одна моя знакомая покупает самые новомодные книги за бешеные деньги и... не читая ставит их на полку — чтобы прослыть перед друзьями образованной дамой. Так что не надо стесняться покупать «подержанные» книги или с распродажи.

Вы любите собирать домашнюю библиотеку? Не то чтобы я её сознательно «собирала». Я не могу НЕ покупать книги, понимаете? Это болезнь. Меня надо лечить. Приковывать к батарее и колоть успокаивающее. Каждый раз, когда я собираюсь «купить одну-единственную книжечку, которую давно хочу», возвращаюсь с пакованом литературы на ближайшие двести лет и довольной физиономией. Дело в том, что в «наследство» от родителей мне досталась библиотека довольно убогая. Действительно ценного в ней немного: «Красное и чёрное», собрание сочинений Мопассана, Джека Лондона — и «Анжелика» во всех видах, которую я давно собираюсь оттарабанить к маме. Всё остальное — бесчисленная советская муть в стиле «Как мы воевали» и «Дорога к коммунизму». Я сомневаюсь, что это вообще кто-нибудь когда-то читал. Так, стоит себе для виду. Проблема началась, когда мне было лет 1819 и дико, неистово хотелось что-нибудь почитать. Я безуспешно рыскала по полкам, бралась то за одно, то за другое — не могу, и всё тут! Тогда я думала, что это я такая дура и ничего не понимаю. Это чувство усиленно подогревалось бабушкой. Помню, однажды я начала «В окопах Сталинграда» и бросила странице на двадцатой. Бабушка презрительно скривилась: «Это потому, что ты ничем не интересуешься! Дурой растёшь!». Потом я открыла для себя литературу современную, и всё встало на свои места. А место военных мемуаров заняли Джон Фаулз, Джоанн Харрис и Иэн Бэнкс. Раньше Вы упоминали, что до недавнего времени не читали книг или читали их вяло, а запойно читать начали полтора-два года назад. Что побудило Вас к этому? Возможно, это было какое-то событие или какая-то книжка? На самом деле в институте мне приходилось читать очень много. Моя специальность — «украинская литература». Кроме учебников и классики, нужно было штудировать тонны украинских произведений начиная с «Велесовой книги» и заканчивая Жаданом, причём не только лучшие образцы, а практически всё,

Интервью Есть люди, которые ищут острые ощущения. Одни принимают наркотики, другие прыгают с банджи, а кто-то любит Паланика и Уэлша. В последнем варианте вред для здоровья, кстати, минимальный что было написано в нашей «неньке». Включая самую бесталанную муть о панщине, девственных сельских девушках и красотах природы. Это просто немыслимый массив, ужас какой-то! Понятно, что читать для души не было ни сил, ни времени. На шесть лет все, кто хоть сколько-нибудь пытался учиться, стали заложниками собственной «литературной» профессии. Помню, как перед защитой диплома одна из одногруппниц вскрикнула: «Девки! Да это ж мы теперь можем читать что ХОТИМ!» Ошеломляющее открытие на тот момент… И вот здесь всплыло два неприятных момента. Во-первых, моё отношение к чтению прочно свелось к прагматичной «обязаловке». А, во-вторых, вдруг выяснилось, что я абсолютно не разбираюсь в том, что пишут сейчас. Однажды дошло чуть не до слёз. Мы с мужем зашли в книжный магазин, и он сказал: «Выбирай что хочешь, сделаем тебе подарок!». Сейчас подобные слова вызывают у меня религиозный экстаз (литература — один из моих любимых богов). А тогда я обвела глазами всё книжное многообразие и впала в глубокий депрессивный ступор. «Кто все эти люди?!» Как было обидно! Я помню биографию Шевченка наизусть, могу назвать отличия европейского и отечественного неоромантизма, в моей башке столько всякого хлама… но я «без понятия», что читать! В такой растерянности прошло где-то полгода. На то время я не знала о Лайвлибе, никто из знакомых тоже не мог помочь. Так что я отправилась в страну современной литературы в одиночку, полагаясь только на собственный вкус и везение. И мне таки повезло! Я не попала под влияние литератур16 ного мейнстрима, не читала модных авторов,

поскольку в упор не представляла, что сейчас на волне. Но так я открыла для себя чудесных малоизвестных писателей, и поняла: неважно, сколько человек прочитало книгу и каким тиражом она вышла. Главное — чтобы это была «твоя» книга. Я и сейчас очень люблю покупать книги, которые на нашем сайте никто до меня не читал. Недавно на Лайвлибе обсуждали «тяжёлые книги» — зачем они нужны читателю, что они дают. К этой категории можно отнести «коров» Мэттью Стокоу, например. Вы считаете подобные книги тяжёлыми для читателя? Ну, и как по-вашему — нужны ли они, и если да, то зачем? Как можно судить, «нужны» или нет? Если звёзды зажигаются, то их назад уже не запихнёшь. Кому-то и Донцова с Марининой нужны, хотя я лично запретила бы их на законодательном уровне. Большинство считает, что авторы таких книг — психи, а читатели — сплошь извращенцы, маньяки и анонимные мучители котят. Какая прелесть! В действительности всё куда прозаичнее. Есть люди, которые ищут острые ощущения. Одни принимают наркотики, другие прыгают с банджи, а кто-то любит Паланика и Уэлша. В последнем варианте вред для здоровья, кстати, минимальный. Иногда читаешь, чтобы отдохнуть: сделал чаёк, укутался в одеяло, расслабился и получаешь удовольствие. Будто кто-то прошёлся легонько по струнам души. Но иногда хочется, чтобы туда залезли грязной вилкой и хорошенечко всё разворотили, достали на поверхность всё самое потаённое, мерзкое, щемящее. Чтобы от чтения было больно и страшно. У нас ведь на дне души столько дряни валяется, порою сам себе удивляешься! «Тяжёлая» литература не привносит ничего извне. И вот когда снимешь социально-бытовую маску благопристойности и посмотришь в глаза своей «тёмной» стороне — вот где катарсис и настоящий кайф! Мне нравится, когда мозги взрываются, а потом складываются... но уже в другой комбинации. «Чернуха» бывает полезнее «светлых» книг в разы. Она действительно заставляет задуматься и переосмыслить своё отношение

Интервью к смерти, сексу, насилию, наркотикам... Те, кто говорит: «Это не литература. Это надо сжечь», — не понимают одной вещи. «Чернуха» — не плод больной фантазии автора. Это книги о жизни, о реальном мире, в котором мы с вами живём. Когда я читаю ругательно-плевательные отзывы, у меня возникает ощущение, что мы находимся в какой-то ангельской прекрасной стране, где не нет ни зла, ни горя, а эти мерзкие дядьки какой-то ужас напридумывали. Да рассказы моей бабушки о Великой Отечественной по уровню трагизма и количеству ужасов тех же «Коров» делают одной левой. Другое дело, что кому-то не нужен подобный «катарсис». Им уютно и хорошо в собственном мирке. Личное право каждого. Мне же хочется прочувствовать этот мир во всех его проявлениях. И слава богу, что есть возможность увидеть его обратную сторону в книгах, а не в реальной жизни. Некоторые читают только тех, кто уже умер, а некоторые говорят, что с каждым годом прогресс делает литературу всё лучше, содержательнее и интереснее, и стараются быть на пике литературных течений. С каким из этих тезисов Вы согласны, если говорить о мировой литературе вообще? У литературы, к сожалению, тоже есть срок давности. Те, кто давно умер, жили и видели этот мир вообще чёрт-те когда. Нет, конечно, есть вечные общечеловеческие темы: любовь, дружба, война... И есть вечные произведения, которые и наши правнуки будут с удовольствием читать. Но таких творений гораздо меньше, чем принято считать. Беда в том, что в классику записывают чуть ли не всё, что было написано в девятнадцатом веке. Откуда только взялось это жуткое заблуждение? Во-первых, тогда соотношение хорошей литературы и бумагомарания было таким же, как и сейчас. Но почему-то стало трендово читать исключительно классику и презрительно фукать: «Современная литература — сплошная мерзость и порнография». Ну да, конечно, а раньше всё было светлее, чище, и девочки не пукали. Во-вторых, со сменой времён меняются и нравы. Всю глубину поступка Татьяны, написавшей письмо любимому, сложно понять,

когда сотни девушек каждый день на сайтах знакомств размещают свои фотки с обнажённой грудью. Для того, чтобы читать сегодня классику и не просто сопереживать героям, а полноценно, глубоко понимать её, нужно обла-дать довольно обширными знаниями об истории того времени, его культуре, социальной обстановке. А в-третьих, есть индивидуальный вкус и предпочтения каждого человека. Это нормально. Я, например, не могу читать «Джейн Эйр» без поминутных возгласов: «Какая идиотка!». Можете закидать меня камнями, обвинить в узколобости и всех смертных грехах. Пусть это будет трижды классика и четырежды шедевр. Я не стану читать просто потому, что мне не нравится. Этого достаточно. С другой стороны, я не знаю, что такое «пик литературных течений» и где он живёт. Возможно, где-то есть продвинутые литературные критики, которые распивают коньяк с модными писателями и знают, что читать круто, а что отстойно. Я же, к сожалению, к ним не отношусь. Сейчас я — унылая и довольно шибанутая домохозяйка. И то, что я вижу на выхлопе новомодных литературных обозрений — это в большинстве своём обыкновенная попсятина. Ну, и традиционный последний вопрос: что бы Вы хотели пожелать пользователям ЛайвЛиба? Всегда имейте своё мнение и не стесняйтесь его. Не бойтесь хвалить книгу, от которой все плюются. Не бойтесь кривиться там, где все заходятся в радостном экстазе. Читайте то, что хотите, а не то, что читают все. Будьте жёстче и смелее в высказываниях. Мы, конечно, все люди культурные, и мне очень радостно, что есть в рунете хоть один островок интеллигентности и доброжелательства под названием ЛайвЛиб. Но не стоит жевать сопли там, где надо отстоять свою позицию. Потому что столько хороших авторов ждут признания! А ещё больше шелухи нам с вами предстоит отсеять. Ведь именно те, кто читает книги сегодня, задают тон литературе будущего. Наши предпочтения и вкусы определяют, что через пятьдесят лет будет считаться классикой. Давайте не подсовывать нашим внукам ерунды.

Рецензии

Water for Elephants Sara Gruen

jenny_sparrow: Шаг за форганг

Не знаю, в связи с чем, но в последнее время я наблюдаю настоящий бум на эту книгу — и в ЖЖ, и на livelib.ru. Все её либо читают, либо хотят прочитать. Большинство уже знает или догадывается, что Water for Elephants (в русском переводе «Воды слонам!») — книга о цирке. В частности, об американском цирке времён Великой Депрессии и сухого закона — 1930-е годы. Молодой человек по имени Джейкоб, студент ветеринарного университета, после трагической гибели родителей убегает из университета и по случайности попадает в передвижной цирк. И тут начинаются его приключения. Нужно сказать, что об этой книге я пока не прочитала ни единого отрицательного отзыва. Все восторгаются и называют книгу доброй, светлой, воодушевляющей и т.д., и т.п. Что могу сказать я? Книга мне понравилась. Это интересное и приятное чтение, тут есть и любовь, и страсти, и дружба, и убийство, и интересная загадка. Нас знакомят с внутренним, закулисным миром цирка, с рабочими и артистами, с животными и разными курьёзными и трагическими случаями из цирковой жизни, причём рассказ ведётся в форме воспоминаний от лица главного героя, который предстаёт перед нами уже старым человеком, доживающим свой век в доме престарелых. Таким образом, в книге целых две сюжетных линии. Ну, как такое может не понравиться? Да и конец у книги чудесный — примиряет с чем 18 угодно.

http://www.livelib.ru/review/94896

Но тем не менее я не могу сказать, что книга понравилась мне на 100%. Во-первых, стиль и язык книги простоват. Даже слабоват, я бы сказала. Во-вторых, на протяжении всей книги меня не отпускало, а порой даже не позволяло полностью погрузиться в её атмосферу чувство, что автор набросала список из интересных деталей о цирковой жизни и всё время по ходу книги искала, куда бы пристроить ту или иную деталь. Некоторые моменты казались не то чтобы не к месту, но притянуты-ми, привнесёнными «ради красного словца», и это подрывало плавное течение рассказа, делало его нарочитым и похожим на некий аляповатый пэтчворк. Я недоумевала, почему у меня такое чувство, пока при чтении послесловия вдруг не обнаружила, что я была права! Автор действительно «настригла» интересных фактов из реальных цирковых случаев тех времён и попыталась увязать их в канву романа для придания реалистичности! Тут всё встало на свои места. Кстати, послесловие к книге интересное, многое поясняет и привносит в книгу массу нюансов. Автор несколько месяцев детально изучала цирковую жизнь, прежде чем начать о ней писать; линия Джейкоба, оказывается, «списана» с библейского Иакова (в качестве литературной игры) — а я не догадалась!; ну, а больше всего лично меня позабавил тот факт, что Сара Груэн больше 10 лет работала техническим писателем, прежде чем заняться литературным трудом (т.е. мы с ней коллеги) :)

Рецензии

Лев Толстой: Бегство из рая Павел Басинский

machinist о самом писательском писателе

Лев Николаевич Толстой был настолько писательским писателем, что даже свою собственную жизнь он превратил в роман с неоднозначным концом (или началом?). Что характерно, римейки этого невымышленного романа штампуют до сих пор. Лишь за уходящий сезон на литературной арене предстали «t» Виктора Пелевина и искомая книга Павла Басинского. Обе книги, между прочим, отхватили по литературной премии «Большая книга». Но нам эти рейтинги по боку, это так, к слову об актуальности толстовской мифологемы. «Бегство из рая» - это очередная попытка ответить на крамольный вопрос, почему ровно сто лет назад всемирно известный писатель в возрасте восьмидесяти двух лет под покровом ночи, тайно сбежал из своего дома в неизвестном направлении. Что послужило причиной этому странному и дерзкому поступку: семейный конфликт с женой Соней, духовный лейтмотив, предчувствие смерти? Но прежде чем выдвигать гипотезы и догадки, автор досконально анализирует биографию Толстого, начиная с младых ногтей и заканчивая косматой бородой. Дневники, письма, воспоминания, завещания, газетные выдержки тех лет – ничто не укрылось под пылью в архивах. Басинский воссоздаёт картину жизни Толстого буквально по кадрам. Каждое событие рассмотрено под лупой,

каждая точка зрения (Толстого, его жены, их детей, его друзей и коллег и т.д.) разобрана чуть ли не по слогам, на каждое действие приводятся явные и потенциальные мотивы. Словом, работа была проделана поистине колоссальная. И что немаловажно, несмотря на груду материала и очередь персонажей, автору удалось сохранить объективность и нейтралитет. Как же это всё читается? По-разному: чтото безумно интересно, что-то мудро и высоко, что-то скучно и муторно, а что-то вообще малопонятно – 19 век как-никак – другие нравы, другое мышление. Но в целом, впечатление очень и очень благостное. Поклонникам творчества Толстого и любителям качественной публицистики заговорщически подмигиваю. А удалось ли Басинскому докопаться до истины? Не знаю. Чем дальше я читал, чем дальше пробирался сквозь заросли Ясной Поляны, тем меньше эта треклятая истина меня волновала. К концу же книги вопрос, почему Толстой сбежал, и вовсе перестал для меня существовать как класс. Может быть, такой вопрос вообще не уместен? Мы же не задаёмся вопросом, почему пошёл дождь. Помоему, эпилог жизни великого русского писателя из той же серии «удивительное рядом».

http://www.livelib.ru/review/94091

Рецензии

Письмовник

Михаил Шишкин TibetanFox о новом романе Шишкина

...все великие книги, картины не о любви вовсе. Только делают вид, что о любви, чтобы читать было интересно. А на самом деле о смерти. В книгах любовь — это такой щит, а вернее, просто повязка на глаза. Чтобы не видеть. Чтобы не так страшно было.

Шишкин вот так: раз — и рассказал всё сам же про свою книгу. Просто взял и выложил на блюдечке, остаётся только возмущённо вздыхать, дескать, а нам, простым смертным, как теперь рецензию писать? С горем пополам... Нет, конечно, здесь есть любовь: вагон и маленькая тележка. Поначалу даже сдуру кажется, что это и правда роман о любви — влюблённая девушка пишет юноше на фронт, а он пишет ей в ответ, и всё у них прекрасно: сад вспоминают, объятья, ночи звёздные, ветерок в кронах тополей... А потом закрадывается нехорошая такая мысль, что это ведь не диалог они ведут, а два монолога чередуют, значит, не доходят письма, а то и вовсе не отправляются. Шаг за шагом, снежинка за снежинкой — и вот снежный ком накатывает на тебя, вминая в себя с головой. Если читать внимательно, то становится понятно, почему же не доходят эти письма, почему же они даже не идут... А сюжет романа удивительный. Что такое письмовник? Это не собрание писем, а

http://www.livelib.ru/review/94121

пособие, как эти письма стоит писать. (Горькая ирония: вот у главного героя как раз есть чёткие указания, как ему следует писать письма...) Может быть, их действительно так писать и надо, что сначала просто диалог ведёшь, а потом незаметно всю жизнь свою на бумагу выплёскиваешь, так что кажется, что это и не письмо вовсе. Поймать и описать всё-всё-всё, все ощущения, короткие мгновения счастья и несчастья, обрывки впечатлений, застывшие на своём пике, как картины импрессионистов. Здесь талант Шишкина проявляется во всей красе, потому что в русском языке он плавает вольготно, как килька в томате. Почему-то очень напоминает Набокова, только впечатление от такого мастерского использования языка разное. Для Набокова это инструмент, что-то прикладное, чем он виртуозно владеет. Прирученный лев, которого он может заставить прыгнуть через огонь или подставить брюхо для почесушек. А Шишкин перед языком благоговеет, не противно так, как можно бы подумать, а с уважением, но всё же язык у него на более высокой ступеньке развития, чем человек. Может быть, именно поэтому он и поднимает неоднократно в романе тему важности слов, слова, писательства, языка... И честно пытается себя убедить, что победил великий, могучий, правдивый, свободный. Мне очень нравятся время и пространство в романе. Поначалу оно неясно, запутанно и

LiveLib №5 2011 размыто. Очень мало действительных временных зацепок в быту, на которые можно опираться, а конкретное восстание китайцев... Честно говоря, мои весьма скромные познания в истории навскидку ничего не выдали, поэтому половину книги я думала, что война выдуманная. Ан нет, всё настоящее, хоть и диковинное: ну кто бы мог подумать, что русские, англичане, немцы и японцы будут сражаться бок о бок, мы ведь так уже привыкли после множества книг о мировых войнах на чёткое разделение по баррикадам. Но это хороший шаг, потому что восстание не очень известное, но сквозь него проступают черты всех войн: неважно, кто против кого сражается, пусть даже австралийцы с эвенками. А ещё очень люблю, когда в романе человек ходит-ходит вокруг да около, старается, бьётся, а потом находит самого себя в итоге. Может быть, и неказиста его истина, зато лично добыта потом, кровью и много чем там ещё. Вот всем мне этот роман угодил, сижу и радуюсь. Хотя жутковатый. Не выходит из головы картинка, как женщина с глазами разного цвета сидит перед кроватью застывшей иссохшей девочки и шепчет ей: «Умри, пожалуйста, ты нас всех так утомила, если любишь родителей, то умри...». Флэшмоб 2011, огромное спасибо за рекомендацию veronika_i.

Цитатник Семья — это ненависть людей, которые не могут находиться друг без друга.

Мне не дано умереть и родиться другим — у меня есть только эта жизнь. И я должен успеть стать настоящим. А теперь я хочу жить. Как угодно. Сашка, как хочется жить – калекой, уродом, неважно! Жить! Не переставать дышать! Самое страшное в смерти – перестать дышать. В лазарете меня как-то поразила такая сцена – там был раненый, все у него было перебито, руки, ноги, ждал ампутации, а какой-то весельчак рассказывал что-то смешное, и вся палатка заливалась хохотом, и этот раненый тоже рассмеялся. Я тогда не понял, не мог понять, чему он смеется. А теперь понимаю. Пусть меня ранят, пусть стану калекой. Я буду жить! Скакать на одной ноге. Подумаешь, одна нога, зато можно на ней ускакать куда угодно. Обе ноги оторвет – пусть! В окно буду смотреть! Ослепну – пусть ослепну, но буду тогда слушать все кругом, все звуки, это же такое чудо! Язык? Пусть останется один язык – можно будет знать, чай сладкий или не очень. Останется рука – хочу, чтобы рука жила! Ею можно трогать, ощущать мир!

...человек рождается, живёт и умирает счастливым, только всё время забывает об этом. Наверно, чтобы стать настоящим, необходимо существовать в сознании не своём, которое так ненадёжно, подвержено, например, сну, когда сам не знаешь, жив ты или нет, но в сознании другого человека. И не просто человека, а того, кому важно знать, что ты есть. 21

Рецензии

Виктор Пелевин Fermalion: «Виктора Пелевина вообще не существует вне пределов вашего ума — он возникает только тогда, когда вы его думаете»

В кулуарах жэжэшных окололитературных кругов, в среде тридцатилетних интеллектуальных снобов становится как-то комильфошно и трендово говорить, что Пелевин-де уже не торт. «Старый» Пелевин был торт, а «новый», стало быть, не торт. Да что уж там, раньше и экзистенциализм был экзистенциальней, и трансценденция трансцендентней. Сейчас у нас есть возможность сравнивать романы «раннего» и «позднего» Пелевина (ничего, если я буду использовать устоявшуюся терминологию?), мгновенно переключаться между ними, игнорируя более чем десятилетний промежуток. Поздний — это у нас, понятное дело, «t», а ранним можно взять хоть «Чапаева», хоть «Поколение П», не суть важно. За прошедшие годы Виктор Пелевин, несомненно, отточил своё писательское мастерство и, что называется, «прокачал скилл словесного изящества». Но, что гораздо важнее, он, кажется, привёл в порядок свои мысли и «причесал» идеи. В раннем творчестве автор грамотно вбрасывал публике целый ворох всяких разных вещей, в которых каждый высматривал, что хотел, по своему разумению. Фактически, это был запутанный, как клок волос, конструктор из отдельных идей и сентенций, никак не связанных меж собой симулякров, из которых

http://www.livelib.ru/review/92521

пять разных читателей складывали для себя пять абсолютно разных историй. Кто-то высматривал сюжет и находил там мухоморные трипы Татарского и раздвоение личности у Петра Пустоты, иные пытались постичь суть идеи и научились выходить в астрал, третьи просто вылавливали в книгах всевозможные гэги, вроде американца по имени Watza Phuk или шекспироведа Шитмана — благо таких персонажей у Олегыча всегда было в достатке. Таков он, русский постмодерн, бессмысленный и беспощадный. Никто не знал (да и сейчас вряд ли знает), каков он, этот постмодерн, но причаститься к великому хотелось многим — именно поэтому читали и перечитывали. В «t» автор значительно строже стал относиться к самому себе, упорядочил свои разрозненные философские дискурсы. Структурные элементы нового романа стыкуются друг с другом очень плотно, как рыбьи чешуйки, отчего и книга читается значительно легче и приятнее: восприятие мягко скользит по этой гладкой, лоснящейся чешуе повествова-ния, собранной из крошечных вставок экшена, иронии и самоиронии, экзистенциальных размышлений и марок ЛСД. Если при чтении «Поколения П» у меня не раз возникало настойчивое желание дунуть того же самого, что и автор, чтобы лучше его

LiveLib №5 2011 понять, то в «t» всё обставлено гораздо интеллигентнее и тоньше: вы начинаете читать книгу как нормальный человек и постепенно приходите к мысли, что всё-таки незаметно для себя уже что-то дунули, раз читаете это и, более того, всё понимаете! Виктор Пелевин действует здесь как хороший учитель: начинает с лёгкого, постепенно набирает обороты и подводит читателя к самым сложным вещам. И, как любой хороший учитель, он не навязывает своих идей, а словно бы провоцирует мозг читателя на самостоятельную их выработку. В конечном итоге у меня просто загораются глаза от восторга: мне чудится, будто до таких хитромудрых выводов я дошёл сам, собственными силами, хотя часть меня, конечно, понимает, что всё это — деятельность грамотного педагога. Лирическое отступление. Некоторые книги увлекают нас исключительно сюжетом — фантастика, боевики, детективы, триллеры и прочее. Другие милы нам тем, что учат нас думать, рассуждать и философствовать — это проза о любви, о взаимоотношениях с людьми и прочем. Большинство книг балансируют где-то посередине, вплетая в экшен элементы рассуждений о вечном. Но Пелевин — «зверь» совершенно особенный. Сюжет его книг весьма посредственен, да и думать после них особенно не о чем. В чём же эстетическое удовольствие? А удовольствие здесь исключительно в наблюдении за эквилибристикой собственного ума: писатель так и эдак сворачивает ваш ум, завязывает его в узел и выворачивает наизнанку — а вы наблюдаете за всей этой гимнастикой и удивляетесь сами себе. И я говорю сейчас не о «мозгах» и «понимании» — а именно об уме читателя. Начинается всё совсем не по-пелевински: стилистика России XIX века, приключения, драки и прочие активные действия. Примерно треть книги проходит именно в таком «приключенческом» сопереживании главному герою — возникает ощущение, будто Олегыч решил попотчевать нас исключительно залихватским боевиком в сельско-крестьян-

ском антураже, а лёгкие веяния размышлений и мудрствований проваливаются с горизонта так же быстро, как и появляются на нём. Постепенно, к счастью, «неадекват» набирает градус — а в случае с Пелевиным это не что иное, как комплимент:

...я постиг, что эту Вселенную ... я сотворил сам, мистически действуя из абсолютной пустоты. Я есть отец космоса и владыка вечности, но не горжусь этим, поскольку отчётливо понимаю, что эти видимости суть лишь иллюзорные содрогания моего ума. Вот уже что-то чувствуется, что-то такое узнаётся отчётливо Пелевинское, правда? То самое, что, пожалуй, и составляет в современной литературе понятие «русский постмодерн». Да-да, тот самый солипсизм, который автор преотлично раскрыл ещё в «Чапаеве»; но теперь всё это обрело значительно более удобоваримую форму. То, что у некоторых других писателей является апогеем всей книги и «выжимкой» всего произведения, у Пелевина — просто отправная точка. Дальше идея будет шириться и углубляться, пускать корни, побеги и сюжетные ответвления. Отличный сюжетный ход книги — это встреча главного героя книги с автором, который эту книгу, собственно, пишет. Это получилось свежо, необычно, самоиронично, а главное, позволяет вплести в эту историю абсолютно любые мысли, которые у Пелевина, чего уж там, всегда одни и те же: несуществование мира и Вселенной, тщета осознания себя, противопоставление «эго» и «ид» и прочая, прочая. Просто подано это теперь под новым соусом. Очень остроумным, надо заметить, соусом. Заменим поиски «внутренней Монголии» на «Абстрактного читателя». Был «глиняный пулемёт» — стал портрет Достоевского для спиритических сеансов. Сентенцию о непостижимости существования ума в Боге и Бога в уме превратим в диалектическое противостояние Абсолютного Писателя и Абсолютного Читателя. 23

LiveLib №5 2011 Мысли у Виктора Пелевина остались, конечно, ровно те же самые. Те же, что с незначительными модификациями кочуют из «Чапаева» в «Числа», из «Священной книги оборотня» в «Ампир В» — он, как и, извиняюсь за выражение, Коэльо, умудряется раз за разом продавать нам одну и ту же книгу. Но знаете, чем «t» существенно отличается от всего ранее написанного? Все эти умозрительные абстракции, генерируемые автором на протяжении сотен страниц, очень легко представить, спроецировать на себя. Речь тут идёт о «книге в книге», взаимодействии мира писателя с миром героев, взаимопроникновении сущностей читателя в писателя и в героев книги. Любую из прочитываемых мыслей вы в любой момент можете «примерить» на себя, после чего она становится сразу же абсолютно понятна, ясна и структурно-логична. Повторюсь, автор «расчесал» своё повествование, так что сквозь него более не нужно продираться, стиснув зубы: вы с лёгкостью и удовольствием скользите по сюжетной линии, очень хорошо ассоциируя себя с происходящими событиями, очень легко в них вовлекаясь, а потому и любые акробатические кульбиты ума становятся вам понятны достаточно быстро. Раньше как было? Вы прочитываете пассаж о вау-импульсах. Тупите. Прочитываете его ещё дважды. Тупите. Медленно прочитываете ещё раз, подолгу задумываясь над каждым абзацем и пытаясь выстроить в уме всё сказанное. Наконец, смысл слов начинает смутно проявляться в плоскости вашего восприятия, и вы, наконец, офигеваете от крутизны собственного ума, раз он оказался в состоянии это понять. В «t» всё иначе: вы бегло прочитываете абзац, а ваш ум, изгибаясь так и эдак, с первого раза выполняет сложнейшие кульбиты. При этом удовольствие от его пластичности никуда не девается.

Людям говорят, что они страдают, поскольку грешат. А на деле их учат грешить, чтобы оправдать их страдание. Заставляют жить поскотски, чтобы и забить их можно 24 было, как скот.

Небо редко бывает таким высоким, — подумал он, щурясь. — В ясные дни у него вообще нет высоты — только синева. Нужны облака, чтобы оно стало высоким или низким. Вот так и человеческая душа — она не бывает высокой или низкой сама по себе, все зависит исключительно от намерений и мыслей, которые ее заполняют в настоящий момент... Память, личность — это все тоже как облака... То, что есть, никогда не исчезнет. То, чего нет, никогда не начнёт быть. Если пылинка есть, это уже значит, что она ничем не отличается от неба. С другой стороны, если кажется, будто пылинка есть, это ещё не значит, что она действительно есть. На самом деле есть только то, что её видит. Человек считает себя Богом, и он прав, потому что Бог в нём есть. Считает себя свиньёй — и опять прав, потому что свинья в нём тоже есть. Но человек очень ошибается, когда принимает свою внутреннюю свинью за Бога. А ещё в книге очень хорошая концовка — последние глав пять преподносят нам кучу новых «скачков ума», сюжетных вывертов, после которых всё оказывается совсем не так, как казалось. Вы ни за что не угадаете, чем же всё закончится — книга несколько раз перевернёт происходящее с ног на голову. Моя оценка: 8/10, замечательно. И, возвращаясь к началу статьи: неправильно считать, будто есть «ранний» и «поздний» Пелевин. Виктора Пелевина вообще не существует вне пределов вашего ума — он возникает только тогда, когда вы его думаете.

Рецензии

Матильда Кшесинская. Воспоминания Матильда Кшесинская

metrika о мемуарах неординарной женщины, пережившей революцию

Гремели войны, полыхали революции, рушились империи, а Кшесинская занималась только собой, своим состоянием, своими развлечениями. Пока не пришлось вдруг бежать из собственного дома в старом пальто, бросив все сокровища, окружающего мира вокруг неё будто не существовало. Нет, она, конечно, упоминает и о войне, и даже рассказывает о своём госпитале, но такое ощущение, что это всего лишь ещё одно модное развлечение. На протяжении всей книги я напрасно пыталась ухватить, о чём же она конкретно пишет. При кажущейся плотности событий ничего не происходит. Вечера в компании великих князей, встречи с очередным любовником, даже очередной спектакль всего лишь повод сказать, как она была хороша, как ею все восхищались. Даже о балете она толком не пишет. Только о том, как ей удавалось расстраивать козни завистников, и как она была хороша в той или иной роли. Хороша как женщина, а не как балерина. Вообще, в женской своей ипостаси она была чрезвычайно успешна. Одних Романовых через её постель прошло как минимум четверо. И не просто прошло. До конца своих дней они все опекали её, помогали ей, заботились. Один даже женился, правда, уже в эмиграции.

Её балетные заслуги тоже общепризнанны. Хотя, читая, как она по любому капризу жаловалась чуть не государю и как заставляла унижаться администрацию театра, начинаешь в них как-то сомневаться. Кстати, описывает она это всё без всякого стеснения, с сознанием собственной полной правоты. Обычно я всегда сочувствую людям, вынужденным бежать от революции. Каковы бы ни были их личные ошибки и несовершенства, крушение привычного мира, опасность, нищета всегда вызывают сочувствие. По отношению к Кшесинской у меня впервые проскальзывала мысль «так ей и надо». Слишком уж она не осознавала ситуацию, заботилась о каких-то мелочах, упуская главное. Фактически, по её вине погиб великий князь Сергей Михайлович. Задержался в Петрограде, пытаясь спасти её имущество. С другой стороны, мемуары Кшесинской не вызывают ни злости, ни раздражения. Может быть, потому, что она сама ни к кому ни злости, ни раздражения не испытывает. Да, она такая, какая есть - безусловно, неординарная женщина.

http://www.livelib.ru/review/93852

Рецензии

Beyond Black Hilary Mantel

peggotty: «эта книга честно писалась не ради сюжета, а ради истории»

Хилари Мантел оказалась чем-то вроде монументальной Джоан Харрис. То есть, вот если Джоан Харрис вдруг бросила бы следить за ровным шагом сюжета, оставила бы в стороне свой великолепный повествовательный талант и сосредоточилась исключительно на описаниях и ощущениях, - знаете, золотые фонари и игольчатые следы от шин на асфальте - то из её текста на нас вдруг бы глянул текст Beyond Black. Такой огромный дурно ароматный букет из спаржи и непременных белых цветочков, в середину которого нечаянно затесались две сюжетные розы - для приглашения к макабру. Впрочем, никоим образом не стоит думать, что Beyond Black - это книга, которая лучше выглядит на полке, чем у тебя в голове. Это большая-пребольшая талантливая вещь, из тех вещей, которые непременно про что-то. То есть, если вот срочно надо откуда-то взять художественный анализ, то здесь материала хоть отбавляй. Тема той стороны и тема не той стороны, тема памяти и тема поколенческой кастрации родственных связей, тема офисного счастья и тема примерочных для слишком полных женщин, - вся книга по первом прочтении тянет на две курсовые как минимум, а с карандашом и stick-notes я бы слепила из неё недурной диплом, допустим, с шестой ноты. Что-нибудь вроде «Концепт призрака в массовой культуре: образ новой

http://www.livelib.ru/review/93518

офисной женщины как незаметного медийного архетипа». Но если всё-таки отвлечься от приёмов хронического дискурса и сформулировать про Beyond Black как-то в целом доходчивее и попроще, то выйдет взаимно противоречивая, но абсолютно верная фраза - это долгий, тягучий, не слишком захватывающий роман с лёгкими всполохами сюжета и тяжёлой начальной массой экспозиции, после которого непременно хочется прочесть сразу все книги Мантел, потому что она, несомненно, превосходная писательница. Некоторый сюжетный остов романа приблизительно прост. Элисон, толстая тётка-экстрасенс, которой всю дорогу никто не стесняется лишний раз напомнить о том, что она не просто толстая, а очень даже жирная, так вот, толстая тётка-экстрасенс, которая разъезжает по провинциальным английским городкам с выступлениями и за цену входного билета в 10 фунтов передает собравшимся послания от их умерших родственников. Послания, поскольку Элисон - экстрасенс всамделишный, не отличаются оригинальностью и романтикой - смерть не прибавляет умершим ума и личного обаяния, поэтому Элисон вынуждена всё время слушать и транслировать про то, как криво висят полочки в доме у Энн и что бабушка уже сто лет как ищет пропавшую пуговку от кардигана.

LiveLib №5 2011 Вместе с Элисон всюду разъезжает её менеджер, Колетт, бесцветная унылая и худая неудачница, сменившая блестящую офисную карьеру на духовный рост. Собственно роман представляет собой сетчатый набор флэшбеков из жизни Элисон и Колетт, которые раскручиваются от конца к началу - в случае с Элисон - и от конца к концу, потому что по кругу, - в случае с Колетт. Весь роман выстроен как клаустрофобный лабиринт, составленный из многочисленных пространств двух женщин, - с диетами, взаимной грызнёй, выбором обоев и кафеля для ванной, придорожных закусочных и обрубленных семейных отношений - разве что за исключением того, что в лабиринт бесконечно вторгаются призраки, которые ищут пуговицу, и призраки, которые и после смерти не дают покоя Элисон.

Намёк на сюжетную линию здесь - это как бы то, что случилось с Элисон в детстве, то, изза чего её никак не может оставить в покое кучка отвратительно мужских призраков - это намёк очень толстый. Всё приблизительно ясно уже в первой четверти книги и так и останется ясным до самого конца. Но дело как раз в том, что эта книга честно писалась не ради сюжета, а ради истории. «Я могла бы сделать милую маленькую книжку, плотно увязанную в нужных местах, - говорит Мантел, - но это была бы книжка Хилари, а мне нужна была книжка Элисон». Поэтому читателю действительно достаётся книжка Элисон, с уникальным голосом, хорошим балансом чёрного цвета и чёрного юмора, и отчаянно хорошо написанная. И если в конце удаётся побороть неминуемое желание удавиться, которое и должны вызывать все хорошие книги о плохом, то там можно даже разглядеть хэппи-энд.

Рецензии

Ночной портье Ирвин Шоу

guess_me о внезапных переменах в жизни «маленького человека»

В 28

Роман «Ночной портье», созданный выдающимся американским писателем XX века Ирвином Шоу, вышел в свет в 1975 г. Сюжет на первый взгляд прост, но, читая страницу за страницей, осознаёшь талант писателя. Главный герой – Дуглас Граймс. Этот человек был успешным и перспективным лётчиком, но жизненные обстоятельства превратили его в «маленького человека». Болезнь сломила его морально, он замкнулся в себе и не нашел работу «лучше» для себя, чем должность ночного портье. Но однажды в его однообразные часы дежурства в отеле «Святой Августин» случается происшествие - гибель одного из гостей отеля. Дуглас Граймс, не растерявшись, берёт себе футляр покойника, наполненный стодолларовыми купюрами. Это событие переворачивает жизнь ночного портье. Как? Герой сам пока не знает, у него нет чёткого плана жизни. Дуглас Граймс отправляется в Вашингтон к другу за помощью по оформлению заграничного паспорта. Там же он погружается в «другую» американскую жизнь, наполненную жаждой власти, денег; знакомится с влиятельными политическими деятелями. В Вашингтоне он случайно встречает адвоката – Эвелин. Встреча с ней была недолгой, но запоминающейся для героя. Деньги, лежавшие на счету в банке, греют его и дают внутреннюю уверенность: страдавший всю жизнь заиканием, герой вдруг избавляется от этого недуга. Когда герой приехал в Швейцарию,

http://www.livelib.ru/review/94332

оказалось, что он взял в аэропорту не свой чемодан и его деньги потеряны. Дальше сюжет романа перетекает в русло детектива. Случай с чемоданом приводит его к Майлсу Фабиану, который сыграет самую значительную роль в жизни Дугласа. Этот человек научит его жить и вертеться в неведомом для героя мире. Мире денег, богатства, женщин. Майлс покажет ему, как обращаться с деньгами, как не растратить их, а сохранить и приумножить. Без Майлса Фабиана жизнь героя уж точно не была бы яркой, авантюрной, шикарной. В Италии герой во второй раз встречается с адвокатом из Вашингтона – Эвелин, и теперь на всю жизнь. Эта сильная женщина смогла его понять, полюбить, а в конце концов – родить ему дочь. В итоге действие романа заканчивается логично. Но это не такая уж ожидаемая счастливая концовка, до последней страницы автор держит читателя в напряжении. Язык автора на первый взгляд простой, но под ним скрывается высокая литература. Детальные описания атмосферы, обстановки переносят нас вместе с героями в Америку, Швейцарию, Францию, Италию. Вся книга написана от первого лица – таким образом, читатель ярче понимает все чувства и переживания главного героя. Книга читается легко, «на одном дыхании», и в который раз подчёркивает талант Ирвина Шоу превращать современную литературу в литературную классику.

Рецензии

Истории хронопов и фамов Хулио Кортасар

ruru о разрушающей мировоззрение прозе Кортасара

Лет десять лет назад на вопрос о любимом писателе я мог с уверенностью, вызванной юношеским максимализмом, ответить: Кортасáр (ударение на последнем слоге фамилии с ослиным упрямством ставлю до сих пор). Сейчас подобный вопрос обычно вызывает циничную ухмылку и не менее циничные разглагольствования о том, что под настроение и Донцова хороша. А писатель Кортасар перекочевал из любимчиков в разряд старых добрых знакомых, с которыми приятно провести вечер-другой раз в три года, чтобы вспомнить бурную молодость и поностальгировать о тех прошедших вечерах, когда с открытым ртом я погружался в странный, непонятный, нелогичный кортасаровский мир. Кортасар был первым моим знакомцем из латиноамериканских авторов. Уже после него (и благодаря ему) я открыл Маркеса, Сабато, Фуэнтеса и даже (!) Борхеса. Все они уже только доламывали в моём мировоззрении то, что разрушил, взорвал Кортасар. И это не преувеличение. Кортасар был для меня бомбой, которая напрочь похерила уверенность в том, что окружающий мир логичен, предсказуем и понятен. Я читал книги человека, который смотрел вокруг НЕ ТАК или НЕ ТУДА и видел НЕ ТО или НЕ С ТОЙ ЦЕЛЬЮ. И главное, он умел донести до меня это ощущение ДРУГОЙ стороны, ИНОЙ реальности. Одна из частей «Историй хронопов и фамов» называется «Пластилин для лепки».

http://www.livelib.ru/review/94798

Наверное, это лучшее определение для отношения Кортасара к тексту, предложению, слову. Он не пишет свои произведения слева направо по горизонтальным строкам. Он сминает мысль, идею, сюжет в пластилиновый ком и лепит из него странные, порой чуждые и трудные для восприятия формы. Предложения, длиннющие, как лианы, ползут по рассказу, рассекаемые тысячами запятых и тире, переплетаются друг с другом, чтобы затеряться в общей массе и совершенно неожиданно пробиться из гущи совсем в ином месте. Голоса персонажей, как инструменты в оркестре, вступающие в эту безумную симфонию — кортасаровский рассказ — по мановению дирижёрской палочки в любой удобный и неудобный момент; дополняющие и перебивающие друг друга, звучащие в унисон и диссонирующие, прорвавшиеся сквозь время и уходящие в никуда. Мне кажется, Кортасара нужно читать, отключив всякую логику и адекватное восприятие действительности. Только тогда погружение в его иллюзорный мир будет полным. И всякое повторное прочтение откроет новые грани придуманных (увиденных?) Кортасаром реальностей. Как в калейдоскопе: встряхни-поверни — и новые осколки засверкают новыми красками. Это моя третья попытка подружиться с хронопами, фамами и прочими творениями аргентинского мага, собранными в этом 29 25 издании.

Рецензии

Элайзабел Крэй и Темное Братство Крис Вудинг

Deli: «Вудинг создаёт историю, которую реально хочется читать, которую интересно читать и в которую веришь»

Ю 30

Юношеское фэнтези и вполне взрослая драма, динамический экшен и психологическая рефлексия, мрачная готическая фантазия и альтернативная магическая история — всё сплелось в этой книге, породив поистине удивительную картину. Сказать по правде, мироздание чем-то напомнило мне «Трилогию Бартимеуса». Тёмный, угрюмый Лондон, стоящий одновременно и в девятнадцатом веке, и в двадцатом. Только в случае Страуда причиной была магия, а у Вудинга столицу Британии в мрачные развалины превратила нечисть. Кто эти твари? откуда взялись? — люди не знают ответа и должны выживать в этом опасном мире. Потому-то охотники и пользуются уважением: скользя на грани между жизнью и смертью, рискуя каждый миг, они дают жителям осквернённых городов возможность встретить новый день, не упокоившись в лапах очередного чудовища. Таниэль Фокс — потомственный охотник и, несмотря на юный возраст, уже один из лучших. Лавры отца не дают ему возможности оступиться, проявить слабину, толкают каждую ночь из дома на битву с очередным порождением кошмаров. По сравнению с другими семнадцатилетними героями юношеского фэнтези, в Таниэле уже не осталось ничего от подростка: это совершенно взрослый, самостоятельный и в чём-то даже жёсткий человек, которого непрекращающаяся война

http://www.livelib.ru/review/95466

закалила с первых лет жизни. Но не жестокий, нет — если можно спасти заражённого нечистью человека, он это сделает, но и в приступе максимализма лезть под пули и клыки тоже не будет. Во время охоты на одного опасного монстра Таниэль оказывается в заброшенном доме на территории разрушенного во время войны с Пруссией района Старого города. Нечисти удалось сбежать, но иная находка привлекла внимание охотника, бесповоротно изменив его жизнь. В это же время детектив Карвер, расследовавший дело маньяка, вот уже 15 лет терроризировавшего Лондон, находит странные нестыковки в последних убийствах. Детектив уверен, что почерк убийцы кто-то копирует с неизвестными целями. Однако коллега Карвера почему-то слишком настойчиво это отрицает... И события закрутились с невероятной скоростью. Они стремительно летят, захватывая дух; всплывают всё новые детали, однако сюжет не провисает ни на миг. Каждая изображаемая деталь имеет своё значение, вместе с тем не перегружая повествование. Характеры персонажей предстают во всей их живости, они психологически достоверны и реалистичны, равно как и отношения героев, нет никаких лубочных любовных линий. А та линия, что есть... Если вы прочитаете, то поймёте, в чем её нетипичность в среде произве-

LiveLib №4 2011 дений такого толка, скорее уж напротив, чрезмерная жизненность... Не хотелось бы вдаваться в филологические подробности, но не могу в очередной раз не отметить мастерство автора: используя совершенно стандартную композицию, не изобилующую никакими внезапностями, таинственными помощниками и пропавшими родственниками, Вудинг создаёт историю, которую реально хочется читать, которую интересно читать и в которую веришь. Тут даже есть о чём подумать, если захочется. Более того — думать действительно хочется. Так что понравилось однозначно, хотя я не буду утверждать, что не могла спать-есть, пока не прочитаю (а такое тоже иногда бывает), но в любом случае, знакомство с автором хочется продолжить. Ни на один миг не пожалела, что эта книга попала мне в руки, что для меня в последнее время совсем уж редкий случай.

Пара страниц из немецкой Инкунабулы. Инкунабулы – книги, напечатанные на заре книгопечатания – до 1501 года. Инкунабулы редки и ценны.

Совсем не последняя битва

Однажды во время войны, в 1940 году два брата и две сестры из благополучной английской семьи отыскали дорогу в Волшебную страну. С тех пор им пришлось вести двойную жизнь: самые обычные школьники и – блистательные короли Нарнии, самого прекрасного королевства в обитаемых мирах. Прошло девять лет. Все четверо, а также их двоюродный брат и его одноклассница, тоже связанные с Нарнией, поступили как истинные правители – мужественно встретили Армагеддон в одном из миров и гибель в другом. Но этот рассказ – о тех, кто не знал никакого волшебства, кто не путешествовал по волшебным землям, не бился с чудовищами, не беседовал со звёздами. Это рассказ о тех, кто остался, о тех, о которых всегда почему-то забывают – о родителях.

Я никогда не думал, что горе похоже на страх. Мне не страшно, но чувства, которые я испытываю, похожи на внезапный испуг: та же внутренняя дрожь, то же беспокойство, постоянная зевота. И глотать так же трудно. Клайв Стейплз Льюис. Боль утраты: наблюдения. Накануне приходили из местной школы за Юстасовыми энтомологическими коллекциями – забирать. Альберта Скрабб немножко поплакала, но обо всём уже договорились, и пришлось отдавать. Полки опустели. На взгляд это было неприятно, зато канул в небытие ещё один алкогольный тайник Гарольда. Внутри рояля виски тоже не оказалось, и на книжной полке за д'Аламбером, и под скрипучей половицей... Оставался чердак. Ещё недавно Альберте показалась бы дикой мысль, что её муж, едва научившись ходить после инсульта, полезет по шаткой лестнице на чердак за выпивкой. Но он лазал, немилосердно скрипя, сопя и останавливаясь передохнуть на каждой ступеньке. Самое грустное было то, что бедняга искренне верил – жена не слышит. Квартовая склянка, на треть полная виски, стояла в дальнем углу, за картинами. Альберта забрала склянку, и не удержалась, стала смотреть на маленький морской пейзаж, с которого всё и началось, оказывается. Волны были как настоящие, и паруса – как живые, но море не приходило и не забирало Альберту к сыну. «Врёт всё, чёртов демагог,» – привычно подумала она, развернула картину к стене и медленно, боком стала спускаться по лестнице. Ещё не хватало рухнуть и убиться; все будут обсуждать, как судорожно покойница прижимала к груди бутылку. Чёртовым демагогом привычно именовался в доме Скраббов некий кембриджский профессор, произведения которого – целую охапку – принесла однажды единственная оставшаяся в живых племянница, Сьюзен. - Вот! Читайте, любуйтесь! Куда как всё прояснится! – и грохнула на стол... - Но позволь, деточка, откуда же он всё это узнал? – допытывался Гарольд, когда все семь томов были прочтены: лихорадочно, быстро,

самозабвенно, - Он что, был с вами знаком? - Нет, разумеется, - Сьюзен так замотала головой, что её толстая коса описала в воздухе кривую, - В сотый раз вам повторяю, впервые слышу даже фамилию. - Ну тогда почему бы не согласиться на том, что он попросту выдумал? Выдумал из головы, высосал из пальца, разве не так? - Да потому, что это не выдумка, а правда! Правда, только правда и ничего, кроме правды, дядюшка. И как секундант заснул, и как я замуж собиралась за этого осла лопоухого! Даже порядок подачи кушаний, и тот... - Но, Сьюзен... сама-то ты хорошо всё помнишь? - Был бы жив Эд – он подтвердил бы. И пока Альберта, рационалистка до мозга костей, защищавшая диссертацию по Иеремии Бентаму, пыталась уверовать в фавнов, и в кентавров, и в говорящих зверей, Сьюзен говорила и говорила, размахивая руками, всхлипывая: - А Эд молчал... Молчал в тряпочку. И Люси молчала, так называемая милая сестрица. А Джил-то какова, помаде позавидовала, маленькое дрянцо. А наш Питер, золотой мальчик Питер! Питер Великолепный! Простите, я что-то бешусь. «Прекрасные фрукты», чтоб они тебе в глотке застряли, Пит, почём ты знаешь, во что я верю и не верю? Ну погодите, вспомните меня. Ведь мы же с ним играли вместе. Неужели чулки и помада, будь оно всё неладно, ещё бы про бюстгальтер вспомнили, способны это изменить? Ведь я же видела Его Воскресение, как вижу – вот этот дурацкий чайник с вишенками! - Сьюзен, тише, тише, не принимай за чистую монету. Господь облачён в порфиру и виссон – и отвергнет тебя за нейлоновые чулочки? Нет никого узколобее и ограниченнее ирландских католиков. - Да он англиканин, я узнавала. - Вот именно, я и хотела сказать: нет никого узколобее и ограниченнее ирландских католиков, кроме ирландских же протестантов. - Ни единая мелочь не переврана, какой смысл ему лгать в главном? Он помнит, какими голосами разговаривают деревья, помнит, какого цвета было море у Кэр-Паравела. Нет, тётя, не утешайте меня. Хорошая новость – они все в раю. Плохая новость – они все нас предали. Семь лет, семь лет я слёзы лила, и по

ком? «Наша сестра Сьюзен больше не верит в Нарнию». На мыло её, сквернавку. Семь лет... всю молодость я проплакала. Конечно, Лу всегда мне завидовала, я даже просила – мама, папа, не надо при ней разливаться: «Сьюзи красавица, Сьюзи красавица». Ну, а Юстас ваш, не будь тем помянут, извините, такая язва был парень! Но Эд – удивил, братишка, спасибочки. Научил жизни. Он заступался за таких... вы не можете себе представить, за каких он заступался. А за меня не заступился, ну спасибочки. Племянница ещё долго бушевала, грозила кулаком в пространство и уехала на такси за полночь. Вот и Гарольд. Воспаленные, мокрые глаза в красных прожилках, сизоватый нос. - Берточка! Оно чьё-то чужое! - воскликнул Гарольд и прижал руки к сердцу для жалобности. Альберта молча прошла в уборную, вылила виски в унитаз, спустила. Раньше, до гибели сына, она и не подозревала, что сдерживать эмоции так трудно. - Не выливай, Берточка! - запоздало возопил Гарольд, вваливаясь в уборную. - Дорогая, это неостроумно и пошло! - Кто тебе носит виски, скажи, пожалуйста. - Но, дорогая... - Кто принёс виски? Уборщица? - Альберт, - пискнул Гарольд, мгновенно сдаваясь. Альберт, шестнадцатилетний воспитанник Скраббов, сидел на кровати одетый, укрытый двумя одеялами, и ремонтировал радиоприёмник, точнее, беспорядочно крутил ручки настройки. Завидев в дверях Альберту, он выпрямился и, старательно подражая интонации приёмной матери, произнёс: - Дорогой Альберт, я убедительно прошу не покупать мистеру Скраббу спиртные напитки, они вредны для его здоровья. - Умрёт же он, - устало ответила Альберта, Второго удара ему не выдержать, Альберт. - Мне-то что? - ухмыльнулся мальчик, Умрёт, похороните, вам хоронить не впервой. - Twist and shout! - выкрикнул приёмник благим матом, присвистнул и окончательно издох. Гарольд нервно захихикал из темноты. - Вот всегда так. Вечно так, - махнул рукой Альберт и замолчал. Он молчал долго, так что Альберта даже подумала – проскочило, истерики не будет. Но мальчик всё-таки 36

продолжал, всё больше и больше распаляясь: - Вечно так, уж такое моё счастье. Ладно, я холостяцкий сын, тут не я первый, не я последний. Ладно, матери-дуре мозги запудрили, ладно, отдала, не виню. Ладно, приют - в приюте все одинаковы. Но вы-то, что вы... что вы со мной сделали! Какое право, право какое имели? Вы никто и ничто мне, пустое место. Место пустое, понимаете?! - Между прочим, мы официальные усыновители, - высунулся Гарольд и важным тоном прибавил, - У нас, моло-дой человек, все документы на вас выправлены. - Да подавись своими документами, старый алкаш! - радостно заорал Альберт, только этой фразы и ожидавший, - В нужник их повесь, подотрись ими. Запишусь во флот, как возраст выйдет, дожить бы, а вам на порог не плюну. Не удостою. - Молодой человек! - загрохотал Гарольд. Я попрошу вас! Вы ведёте себя как персонаж Достоевского в неудачном переводе! И, не в силах изобрести ничего более оскорбительного, ретировался. Альберта осталась стоять в дверях, попрежнему сжимая в руках пустую бутыль изпод виски. Мальчик бубнил, уткнувшись красным, мокрым от слёз лицом в подушку: - Сволочи, сволочи, всю жизнь мне искалечили, у, сволочи... Точно в могиле я здесь, в склепе, один - алкаш, другая... Во флот... Рыдает... над сушёными жуками... сушёных жуков детям жалеет. Альберта? - Что, Альберт? - Как вы живёте, как вы дышите с тем, что никому не нужны? - Никому не нужна? - Никому, я дочитал. - Ты быстро читаешь, Альберт, это немалый прогресс. - Тот... ваш Юстас, который ещё и Кларенс, он, даже когда его зарезали, все ведь кричат «мама»... а он не кричал! В рай попал, но вас не вспомнил! Вы никому не нужны. Бывшая мама, вот вы кто. «Действительно, речь как улучшилась,» подумала Альберта, - «Прямо Цицерон. Давно ли двух слов связать был не в состоянии?». А вслух проговорила: - Не вспомнил, и правда. Но разве это так важно, Альберт? Важно то, что я не забываю.

Конкурс

Третий тур конкурса подборок

Sapphirewinds – «Книги без HAPPY END'a» книги, в которых нет места банальному Happy End. Все истории со смертью главного героя, крахом его желаний, целей, когда рушатся все воздушные замки. Смерть, разводы, увольнения, апокалипсисы с гибелью всех и вся, в общем, все, что на Ваш взгляд исключает хорошие исходы книжных историй.

Anna_Shell_ – «Злата Прага» Прагу недаром называют сердцем Европы. Она не похожа ни на один город мира. Только лишь Прага является уникальным местом сосредоточения великолепных архитектурных памятников, готических замков и крепостных сооружений, узких извилистых улочек и огромных площадей, мощеных брусчаткой. Не стоит забывать и про удивительные природные ландшафты чешской столицы и ее окрестностей. Даже самый искушенный турист найдет в Праге что-то интересное для себя.

FLYona – «Такие разные дома» В подборку входят книги, где магия дома занимает очень большое место, дом является «героем» или же слово «дом» фигурирует в названии произведения. Совершенно не важно сказка это или реалистическое произведение. 37

Конкурс LoraG – «Музыка, звучащая в книгах» Во многих книгах музыка - полноправное действующее лицо. Без нее невозможно представить сюжет или героев. Она звучит, когда читаешь, и потом долго не отпускает

Ctixia – «Нет места для любви» Никто не оспаривает привилегированное место любовной линии в самых разных жанрах литературы, но иногда хочется отдохнуть от чувственных терзаний и погрузиться совершенно в иные переживания героев...

dashagey – «Инквизиция» Особый церковный суд католической церкви под названием «Инквизиция» был создан в 1215 году папой Иннокентием III. Это - позорная сторона в истории человечества. Но мы должны об этом помнить.

Конкурс margo000 – «Дети против своих родителей. Родители против детей.» Помните историю Павлика Морозова? В жизни (и в литературе) есть еще немало примеров, когда дети вынуждены предавать и идти против своих родителей. Но есть ещё и другой аспект: не только дети против родителей, но и родители против детей. И если в первой теме ярким примером из литературы является образ Павлика Морозова, то во второй - образ Тараса Бульбы.

LoraG – «По мотивам Шерлока» Холмса Про Холмса и Ватсона написано немало книг, от вполне канонических до всевозможных пародий и откровенной ерунды

neraida – «Ароматные книги»

Книги с запахом, книги об ароматах. Все, что относится к парфюмерии, созданию и описанию запахов. Но желательно в художественной литературе.

Elur – «Злые сказки» Одно только воспоминание о книге заставляет вашу кровь стыть, а вас мгновенно бросает в дрожь? Вы уже которое время не можете спать, проклиная себя, что взяли прочитать этот ужастик? Вы действительно считаете, что есть настолько ужасные книги, которыми можно проникнуться раз и навсегда? Эта подборка посвящается всем страшным, безумным, аморальным, шокирующим, ужасающим книгам, которые не раз заставляли нас в ужасе отшвыривать книгу от себя, забираться под одеяло и ждать, пока буря образов и эмоций не стихнет в голове. Все эти книги - одно эстетическое звено в мире ужастиков. Они пропитаны ужасом. 39

Почта: magazine@livelib.ru В журнале использованы шрифты PT Sans и PT Serif. Материалы взяты с сайта www.livelib.ru.