Валерий ИГНАТИК. НИКТО НЕ ВИНОВАТ
многолюдие, карканье и щебетание, шёпот и вскрики в общем гуле, всхлипы и свист, минор архитектурных теней и мажор текущей мимо них разнообразной жизни. Огни рекламы, ещё бледные вечером, шёлк и вельвет, кожа и шерсть этой человеческой реки ещё только намечали опасные места, где вскипят ночные водовороты страстей и пороков. Сердце вечернего Белграда ещё билось размеренно, не так как ночью, но уже чувствовалось, что пульс его готов сорваться в сладострастную аритмию. Но всё это скользило мимо Соловья и Миши. Они были чужими в этом месте и этом времени. Так бывает с каждым человеком. Раз в жизни. Сердца Соловья и Миши булыжниками лежали под рёбрами. Всё было чужое, и все были чужими. - Никто не виноват. Ты пойми, Миша. Никто не виноват, - Соловей вилкой показал куда-то в сиреневый бархат штор ресторана, - там, там у нас всё равно ничего бы не получилось. У меня… я много думал об этом. Я не могу приходить с работы в шесть вечера каждый день, каждый день с одной и той же маской «порядочного семьянина», улыбаться, плоско шутить с женой, ждать ужина и чувствовать себя полным идиотом. Жизнь, Миша, не должна заключаться только в этом, в тупом и механическом повторении одного и того же изо дня в день. Не должна… - Ага, - Миша улыбался так же безумно, и на безумие его, что удивительно, совсем не действовал алкоголь, хотя они с Соловьём сидели в ресторане уже второй час и пили водку почти не закусывая, а только куря сигарету за сигаретой. - Но и ты, Миша, сильно не прав! Убивать, Миша, это не профессия, это пятый угол, божья кара… За что? А вот этого, Миша, я не знаю. Глупо, Миша, страшно… Стена, понимаешь, передо мной, Миша, стена, глухая, высокая, а за ней, чувствую, другая жизнь, но не перебраться мне через эту стену, Миша, не перебраться… - Ага… - Тут Соловей замолчал, глаза его заблестели, он почти плакал. От бессилия. - Сука! Сука она… Эта тварь, смерть, притворяющаяся жизнью… Жизнь-то за стеной, а это - смерть, притворившаяся жизнью! Нас, Миша, обули, как лохов, - мы попали сюда не жить, а умирать. Здесь всё с обратным знаком, всё с минусом, как в зазеркалье. Первый шаг - всегда мордой об пол, первая любовь - обязательно плевок в душу, первый секс - и умирает самая сокровенная иллюзия, следующий опыт цинично добивает ещё не добитое и не растоптанное. Эта сука всегда на чеку, всегда бодрствует, и днём, и ночью и всякий раз она тебе подсовывает не то, что было обещано, на что надеялся и за что уже заплатил вперёд и баснословно… В ресторане глухо и нежно заиграл саксофонист. Солировал. Остальные музыканты курили. Соловей, замолчав, смотрел на 68
Валерий ИГНАТИК
саксофониста, слушал. Миша ещё раз разлил в рюмки, выпил залпом свою, и уже больше не улыбаясь и совершенно трезвым рассудочным тоном спросил: «Слушай, Соловей, а что это за ангелы вчера над нами проходили? Какие-то странные ангелы, с зашитыми ртами, ты не заметил?» - Ангелы… какие ангелы? - Соловей перестал слушать, посмотрел на Мишу, как на пустое место. Ты знаешь что, Миша, погоди-ка, там в номере у меня лежит блок «Кента», здесь очень уж дорогие. Я схожу… - Ага… - Соловей, покачнувшись, тяжело поднялся, но пошёл прямо, не шатаясь. Миша сидел и крутил пальцами по скатерти пустую рюмку. Время, после того как ушёл за сигаретами Соловей, пропорционально поделилось на ещё две выпитые рюмки, потом ещё, а затем стало и вовсе замедлять ход, и Миша почувствовал какое-то тревожное неудобство. Он встал, закурил, посмотрел на двух сербок за соседним столиком, улыбнулся - в ответ ему тоже улыбнулись. «Соловей куда-то пропал», - подумал Миша и, чуть покачиваясь, медленно двинулся к выходу. В номере всё было чисто и аккуратно, так же, как и три часа назад, когда они его сняли. На столе отпитая бутылка водки, блок «Кента», пачка долларов и лист белой бумаги. Миша подошёл ближе, на листе косым почерком сверху вниз: «Миша, я уехал в Антарктиду, туда, куда должен был давно уехать, но всё не хватало времени, теперь время нашлось. Миша, не улыбайся больше так и не говори «ага», а доллары тебе пригодятся. Прощай, Миша, и веруй в Бога! Соловей» Миша ещё раз прочитал написанное, развернулся и пошёл в ванную. Открыл дверь. На голубом кафеле кровь и розово-серая размазня мозгов. Одна рука Соловья свесилась через край ванны, сам на коленях, «вальтер» валялся у мусорного бачка. Миша с минуту постоял. Поднял «вальтер». «Ага… - улыбнулся - Антарктида, значит…» Звук выстрела был почти неслышен, как щелчок кнута далёкого небесного пастуха. Но после него наступила невозможная, неземная тишина. Волчья голубизна посерела и остыла. В эту минуту в горах Земли Королевы Мод, там, где кроме скал, льда, ветра и тысячекилометрового одиночества, казалось, никого и ничего нет, в небо взмыла стая птиц. На мгновение перечеркнув в полёте низкое багровое солнце Южного полюса, стая резко развернулась и ушла на север в поисках открытой воды. Ижевск. Март 2012 года