Люди ♦♦♦ ...Я имел шанс прочувствовать, что такое православное богослужение. Мне приходилось петь на клиросе. Мы с труппой изучали церковные песнопения — для спектакля, наш регент, Елена Николаевна Бобровникова, нас водила в храм — петь на службе. Физически я прочувствовал, что такое служба — на ногах простоял все эти два часа, всю службу пел. Но... не знаю... меня очень смущает, не отталкивает, нет, скорее «напрягает», мешает поверить, конкретизация: надо идти в церковь, надо молиться вот именно так, а не иначе, Бог выглядит вот так... Ведь в понимании христиан Бог — бесконечен, у Него нет ни начала, ни конца. Зачем же говорить, что бесконечность выглядит вот так? Я не могу пока принять этой конкретизации, абсолютно не могу!
♦♦♦ По первому образованию я — физик. В театр я попал случайно, понял, что это мое, и остался, потом закончил Щепкинское театральное училище. Но первый мой институт — МИФИ. Поэтому я привык все подвергать проверке логикой. Всему должно быть объяснение с научной точки зрения! Правда, объяснить все — не всегда получается, и вот тогда возникает то, что я называю чудом. Например, в нашей профессии есть какой-то момент чуда — момент рождения образа. Ты работаешь над ним, думаешь о нем, ищешь какие-то созвучия своего персонажа и себя. И когда получается, когда ты становишься несколько другим человеком на сцене — это чудо, которое я не могу объяснить с научной точки зрения! Хотя... я пока не могу привязать это к Божественному. Может, это просто какая-то неизведанная часть моей личности, моего мозга?
«…Почему-то многие убеждены, что неверящий в чудеса мыслит свободнее, чем тот, кто в них верит. Это безжизненный предрассудок, исток которого — не свобода мысли, а материалистическая догма... Я всегда чувствовал, что все на свете — чудо, ибо все чудесно; тогда я понял, что все — чудо в более строгом смысле слова: все снова и снова вызывает некая воля. Короче, я всегда чувствовал, что в мире есть волшебство; теперь я почувствовал, что в мире есть волшебник. Тогда усилилось ощущение, всегда присутствовавшее подсознательно: у мира есть цель, а раз есть цель — есть личность. Мир всегда казался мне сказкой, а где сказка, там и рассказчик».
46 ФОМА • июнь 2011
«Вера подобна ключу... У ключа определенная форма, без формы он уже не ключ. Если она неверна, дверь не откроется. Христианство, прежде всего, философия четких очертаний, оно враждебно всякой расплывчатости. Это и отличает его от бесформенной бесконечности, манихейской или буддийской, образующей темную заводь в темных глубинах Азии… Многие жалуются, что религию так рано засорили теологические сложности, забывая, что мир зашел не в тупик, а в целый лабиринт тупиков… Если бы наша вера принесла толпе плоские истины о мире и о прощении, к каким пытаются свести ее многие моралисты, она бы нимало не воздействовала на сложный и пышный приют для умалишенных… Во многом ключ был сложен, в одном — прост. Он открывал дверь». ♦♦♦ Истовый католик Эван Маккиен, мой оппонент по спектаклю, мне близок только тем, что он искренен в своей вере и готов драться за нее. Так же как и Тернбулл, который умрет за свою — атеистическую — веру. Ведь конфликт спектакля в этом и заключается: впервые Тернбулл увидел человека, своего оппонента, который по-настоящему готов бороться. Он писал статьи в газете «Атеист», пытался логически опровергнуть веру в сверхъестественное, пытался вызвать верующих на дискуссию, чтоб они ответили, а людям — все равно. Всю свою жизнь он пытался найти оппонента, и вот он нашел достойного человека, с которым может поспорить… до смерти.
«Я беспрерывно с ним (Бернардом Шоу. — Ред.) спорил, и вынес из этих споров больше восхищения и любви, чем многие выносят из согласия. В отличие от тех, о ком я здесь пишу, Шоу лучше всего, когда он с тобой не согласен. Я мог бы сказать, что он лучше всего, когда он не прав. Прибавлю, что не прав он почти всегда. Точнее, все в нем не право, кроме него самого». ♦♦♦ С другой стороны, я нашел созвучное и в другом: в том, что атеист Тернбулл мучается, есть Бог или нет на самом деле. Если в начале он искренне верит, что религия — выдумки, плевал, дескать, я на вашу религию, ваших священников — то к финалу он начинает сомневаться, задумываться.