53
— Оскар, как бы вы определили жанр «Дон Жуана»? — Это спектакль с музыкальными элементами. Драмы в нем не меньше, чем вокала. Я ходил на спектакль к своему другу Дмитрию Ермаку, он в «Анне Карениной» играет Вронского. Там все диалоги — песни. У меня был подобный «Дон Жуану» проект в театре «Содружество актеров Таганки» — «С любовью не шутят» Кальдерона. Мы там тоже много пели, музыку к спектаклю написал Максим Исаакович Дунаевский. Но это был спектакль. Поэтому я и «Дон Жуана» не считаю классическим мюзиклом. Хотя музыкальная составляющая здесь сложная. Моя партия рассчитана на голос с широким диапазоном, и к тому же она изначально была написана для тенора. А я все-таки больше драматический тенор. Третья октава — для меня тяжеловато. — Для вас принципиально разграничить музыку и драму? — Драматическому артисту петь проще, чем певцу — играть драму. У артистов мюзикла способ существования на сцене другой, и в этом плане нашему режиссеру Артему Станиславовичу Каграманяну было непросто. В процессе репетиций приходилось многое уточнять, просить артистов во время диалогов «не петь», а говорить, помогать им полностью перестроиться. — В мюзиклы вас никогда не звали? — Меня приглашали в «Чикаго» на роль Мистера Целлофана. Я же поющий артист. Я не претендую на то, чтобы петь, как мой партнер по сцене в «Дон Жуане» — звезда мюзикла Ваня Ожогин. У меня просто нет такого голоса. Одно дело, если я выйду на сцену и спою «Темную ночь», и сделаю это так, что зал за душу возьмет. Или ту же «Темную ночь» споет оперный певец Василий Герелло. Это будет вообще по-другому, понимаете? — Как возник в вашей жизни «Дон Жуан»? — Мне позвонил режиссер Артем Каграманян — он мой однокурсник — и сказал: «Есть такой материал, и в нем — роль для тебя. Вообще не комедийная. И персонаж неоднозначный». Я посмотрел пьесу и
сказал: сыграю с удовольствием! О том, что будут музыкальные номера, я узнал позже. — Вас это расстроило? — Нет, здесь на музыке много что строится. Только, в отличие от мюзикла, где герои объясняются песнями, в «Дон Жуане» они начинают петь, когда эмоции зашкаливают и нужно нечто большее, чем просто слова. — Как говорят, «льется музыка из сердца». — Из сердца? Будем так считать. У моего персонажа нет имени. Он никогда его не называет. Но когда главная героиня Пилар спрашивает, как меня представить, я говорю, что это не имеет значения: большие люди приказывают, я исполняю. И тогда она произносит «сеньор Исполнитель». Но по большому счету, мой персонаж — это смерть. Смерть приходит за Дон Жуаном, потому что тот лишился желаний. Ему стало неинтересно жить. И смерть не заставляет долго себя ждать. Она обращает внимание, как мне кажется, не на тех, кто заигрывает с ней, а на тех, кто больше не заинтересован в жизни. Когда человек переходит на темную сторону, я готов исполнить его последнюю волю. — И когда вы говорите: «Большие люди посылают. Я исполняю», подразумевается, что… — …Меня послал сам Дон Жуан. Просто он этого не понимает. Мы ведь думаем, что Дон Жуан — гуляка. Но ему всегда казалось, что он делает благое дело: спасает женщин от одиночества, от тоски, от страха того, что они некрасивы и никому не нужны. Он понастоящему влюблялся в каждую несчастную, делал счастливой и уходил, потому что ему, как доктору, выздоровевший больной становился неинтересен. И только потом он понимает, что таким образом делал женщин еще более несчастными. Следом за ним идут только разврат и кровь. В этот момент Дон Жуан просто отказывается от жизни. И возникаю я. В образе «маленького человека», который, когда надо, становится тем, кем он является на самом деле. В конце мой персонаж показывает жетон, на котором написано «Предъявителю сего дозволено все». А кому у нас дозволено все?