Лолита / Тео Картер

Тео Картер

ЛОЛИТА

Рассказ

© 2015, Issuu, Inc. 131 Lytton Ave, Palo Alto, CA 94301

Я думаю, что я сошла с ума. Я правда так считаю. Это не высокопарное высказывание, брошенное на краю моста вслед уходящему любовнику, или вырвавшееся в порывах страсти – ни божи-и мой. Нет, я считаю себя абсолютно адекватным человеком, попавшим в такую ситуацию, выход из которой может найти только человек с помутившемся сознанием. Я считаю крайне необходимым изложить все произошедшее в той последовательности, в которой все происходило, чтобы понять – реально ли все или это какой-то на удивление правдоподобный сон? Во второе верить очень хочется, да только синяки на боках мешают. Итак, приступим. Зовут меня Лола, мне двадцать три года от роду. Живу я в деревне под Москвой, название до того мудреное, что даже в паспорте у большинства жителей написано с ошибкой. Оригинальное название покрыто тайной, посему – не суть. Образование среднее полное, собираюсь в университет. Собственно, как и все. Главное отличие меня от всех – оно есть, а как же! – заключается в том, что моя мама – колдунья. Самая настоящая ведьма со всеми вытекающими из этого двусмысленного факта обстоятельствами. Если бы существовал хотя бы один ее снимок, то он превосходно бы иллюстрировал любую средневековую книгу о колдуньях – у

мамы талия осы, длинные черные волосы, длинный тонкий нос и злые глаза, в которых плескалось безумие вот уже лет двадцать. У нее есть своя метла, которую она приспособила у изголовья кровати вместо распятья; по изношенным половицам столетиями ходит черный-причерный кот Пасьянс, изредка изрыгая из вонючей пасти проклятья в совсем не кошачьей тональности; на ее распухших пальцах, под завязанными в узлы артрозом суставами, переливаются старинные перстни с каменьями размером с перепелиное яйцо. Передвигается она исключительно тихо, и определить ее месторасположение можно только по характерному дыханию – ухааахааа. Если бы мама соизволила сходить к врачу, то наверняка бы узнала об астме или туберкулезе, но нет, врачей мама игнорировала всегда, предпочитая пить отвары одной ей известных трав. За свои пятьдесят с гаком лет она ни разу не была замужем, откуда появилась, собственно, я – большой вопрос. Разговоры по поводу отца мама всегда игнорировала, делая вид, что не понимает, о чем я говорю. Конечно же, эти вопросы я задавала будучи маленькой девочкой, а когда мне стукнуло семнадцать, то поняла, что маме просто неудобно об этом говорить и отстала со своими расспросами.

Не надо думать, что я была изгоем. О том, что моя мама ведьма в деревне знали абсолютно все. Но никто ни словом, ни взглядом не давал мне понять, что я чужачка или нежелательный элемент в обществе. Я даже школу окончила с отличием, у меня были подруги и ухажеры. И те, и другие прекрасно осведомлены о роде деятельности моей мамы, но вопросов не возникало ни у кого. Когда я повзрослела, и стала уже требовать то, чем были богаты дети во дворе, мама открыла частную практику, и к двадцати годам у меня было все, что я хотела – компьютер, красивая одежда, мобильный телефон, плеер и прочая ерунда. Дом у нас был неплохой, двухэтажный с пятью комнатами. На первом этаже располагался салон – небольшая комната с задернутыми шторами и ритуальными принадлежностями; кухня, мамина спальня и гостиная. На втором этаже ванная и туалетная комнаты, моя комната, рабочий кабинет и гостевая спальня. Хозяйства у нас никогда не было, за исключением трех куриц во дворе в сарайке, которые периодически меняли окрас, от чего я всегда подозревала, что мама использует их в своей работе. В школу я ходила прицерковную, недалеко от дома. Мама была не против. Она вообще по натуре женщина либеральная, демократичная. Главное условие – чтобы не мешали ей. С то-

го момента, когда мама открыла частную практику, добавилось еще одно условие – не мешать процессу. Процесс всегда проходил исключительно ночью, после полуночи и мог затянуться до самых петухов, и самым важным являлось то, чтобы никто не смел даже дышать на окна, за которыми мама колдовала. Отчасти за соблюдением такого порядка следила и я. Бывали случаи, когда к маме приезжали большие шишки на джипах, из которых выпархивали цацы в шубах даже летом, заходили к маме в салон и не выходили оттуда часов пятьшесть, отчего друганы цац начинали волноваться и заглядывать в окна, стучать в двери. Приходилось их угоманивать, наводить порядок. Когда попадались особо разъяренные типы, я надевала мамину мантию, черную, с золотыми шарами по бокам, накидывала парик и вещала загробным голосом, с крыльца, размахивая руками. Братки прятались за тонированными стеклами и не высовывались покуда цацы не выкатывались на волю. Пасьянс, кстати, всегда участвовал в таких церемониях – вставлял свое дешевое «рмя-а-а-ах» залихватски дергая хвостом и устремляя томный взгляд незрячих глаз. Собственно, эта истории и началась с того, что к маме приехала очередная цаца – Илона Георгиевна – в сопровождении своего мужа, престарело-моложавого дедка лет семи-

десяти с крысиным хвостом. Дедок, видимо, боялся рассыпаться от старости, – придерживал пузо, обтянутое тугой хлопчатобумажной рубахой, поддетое ремнем в элегантных черно-серых брюках. Его самозаботу я оценила, потому как наровне со старостью жару давала еще и болезнь Паркинсона – руки у дедочка потрясывались с ритмом в три четверти, да с такой амплитудой, что щеки дрожали. Илона Георгиевна, конечно, красива. Лет сорока с небольшим. Прекрасна, как принцесса Фиона после преображения, высокая, статная, с яркими глазами, чувственными губами, которые при смыкании чуть вздрагивали, приводя в возбуждение дедочка, отчего тот начинал отрицательно качать головой и прищуривать левый блеклый глаз. Прикатили они в полночь на белоснежном джипе в сопровождении двоих охранников. Бритоголовые вылезли и сопроводили чету до крыльца нашего дома, дальше я их не пустила. Нечего грязь таскать, на дворе июнь, дождливый, зараза, а воды горячей нет. Полы мою я сама, а поэтому и распоряжаюсь теми, кто как входит и как выходит. Я проводила пританцовывающего дедка и Илону Георгиевну в салон к маме, плотно притворила дверь и направилась в кухню готовить себе чай. Люблю чай на ночь глядя.

– Кхрмеау-у-у, – высказал Пасьянс, обращаясь к занавескам. Видимо, он считал, что командует мне. Слепой крыселов! Я навалила в чашку отваренную заранее рыбу, повытаскивала все кости – не дай Бог подавится, будет харкать полночи! – и поставила перед мордой кота. Он, повел носом, словно наркоман, слизывая «дорожку», и стал причавкивать. Я вымыла руки и прислушалась – не доносятся ли из салона причитания и рыдания? Вроде, тихо. Значит, мама вся в процессе, Великое предсказание еще не изрекла. Я прикинула, с каким вопросом могла приехать Илона Георгиевна к маме снова, и решила, что все с тем же – как отразится на ее здоровье очередная пластика, да как много отведено ее мужу скрипеть на сем свете. Замучила, ей-богу! Илона Георгиевна приезжала к маме исправно раза тричетыре в год. Оставляла приличную сумму и уезжала крайне довольная собой. Последний раз она приехала с дедком, но тому стало плохо и из джипа он не вылез, а сегодня соизволил. Звезды сошлись. Видать, Илоне Георгиевне требовалось узнать точно: когда она станет единоправной владелицей имущества дедка. Мама такие вещи никогда не говорит, указывая лишь три категории – либо умрешь сегодня, либо в недалеком будущем, либо не скоро, не готовься. Если вопрос

именно этот, то закончится все довольно быстро, полчаса, не больше. А после можно с мамой попить чаю и спать. Но я ошиблась. Процесс занял куда больше времени, чем полчаса. Собственно, с момента, когда полчаса истекли, следить за временем у меня возможности не было – в дверь стали ломиться громилы. Я отыскала кота, посадила его около входа, натянула мантию, подумала было о метле, но решила, что черт с ней, и открыла дверь. На пороге стоял молодой охранник с дерзкими колючими молодыми глазами, неприятной выпуклостью на почках под пиджаком и полуоткрытым ртом. Видимо, вопрос задать хотел. Причем явно в грубой форме.

– Я вся внимание, – сказала я утробно. Он как-то странно на меня посмотрел. Словно его не испугал мой антураж, а озадачил. Даже – шокировал. Или расстроил. Во всяком случае, гамма его чувств, выскобленная с лица, мне совсем не важна, и я пропустила ее мимо ушей.

– Я… не помешал? – отмер тот. На заднем плане маячил более скромный охранник в возрасте, с интересом поглядывая на окна дома. – Я хотел спросить, долго еще?

– Долго ли тебе на свете чалиться? – уточнила я и развела руками. Парень захлопал глазами и стал бормотать:

– Нет, нет, я не это хотел…

– А что? – вопрошала я, все еще имитируя мельницу.

– Долго там еще они… ворожбить будут?

– Сие мне неведомо. Всему свое время. Не торопи события, а то язык прикусишь, – ответила я и закрыла дверь. Потом открыла ее и прошипела: – И прекрати стучать! Охранник согласно кивнул и скрылся в недрах джипа. Я прикрыла дверь, стянула мантию и припала ухом к двери салона. Что там и правда так долго-то, ей-богу?! За дверью было тихо. Подозрительно тихо. Я пожала плечами и удалилась в свою комнату, на второй этаж. Поискала на полке книгу, которую давно не перечитывала и остановилась на романе Кинга – ужастики как раз то, что надо в колдовскую ночь. Улегшись на кровать, я даже книгу открыть не успела, как вырубилась. Проснулась я в шесть утра. В ужасном волнении, с какойто странной мыслью в голове, что все плохо, все ужасно, чтото произошло непоправимое, мир перевернулся и уже не станет таким, каким был. Я выглянула в окно. Солнце уже встало. Во дворе, на прежнем месте, стоял джип, дверцы открыты, оттуда торчат ноги охранников. Я отворила створки и услышала громкий храп – тоже мне, стражи!..

Я ополоснула лицо, почистила зубы, пытаясь унять дрожь, и только когда закончила все утренние процедуры, поняла, что действительно что-то произошло: мама никогда не задерживала посетителей после восхода солнца. Я почти кубарем скатилась с лестницы, ворвалась в салон и увидела картину, которая надолго врезалась в мою память. Мама лежала на ритуальном диване для клиентов, глаза закрыты, рот широко открыт, руки скрещены на груди; дедок навзничь на полу. Я осторожно подошла к маме и потрогала ее за руку. Ледяная.

– Мама!.. Мамочка!..

– Прекрати! Перестань! Не тревожь ее! – заорал кто-то сзади. Я не успела среагировать – меня схватили за предплечья и с неимоверной силой швырнули о шкаф с сушеными травами. Я влетела в шкаф, пересчитав все полки, и скатилась на пол. Сверху посыпались кульки и мешки. Я открыла глаза и увидела перед собой мертвое лицо дедка. Кожа на лице стала желтой, на ней, словно черви, повылазили черные дорожки вен и сосудов, переплетаясь в замысловатые узоры. Глаза запали, рот открыт. Больше всего я боялась, что голова повер-

нется в мою сторону, резко, с хрустом ломая шейные позвонки, и я увижу взгляд покойника. Я быстро отползла к стене, расчистила лицо от волос и осмотрелась. В дальнем углу, за столом, за которым обычно восседает мама, кто-то сидел. Я видела голые женские ноги, который пятились. Скатерть со стола кто-то упорно тащил на себя. Я встала, осторожно обошла тело дедка, все время опасаясь, что он очнется и схватит меня за ногу, и приблизилась к маме. Она была мертва. Я почувствовала, как из-под ног уходит земля, наверное, я сейчас упаду в обморок. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, поняла, что снова ошиблась. На вытянутых руках над головой меня держала Илона Георгиевна. Мое тело висело параллельно потолку на расстоянии спичечного коробка от него, лицом вниз.

– Я сказала тебе ее не тревожить?! – проорала женщина, глядя на меня совершенно бешеными глазами. – Что же ты за дура-то такая?! Мое тело отклонилось куда-то вбок, а после со всего маха рухнуло на обсыпавшиеся травки. Удар был настолько сильным, что из легких вышибло воздух. Я закашлялась, но не переставала искать глазами сумасшедшую. Она снова пряталась за столом. Я кое-как села, подпираясь рукой, и отрывисто откусывала воздух, наполняя травмированные легкие. Я хотела

закричать, но не могла, не хватало воздуха. Я поползла к двери, стараясь произвести как можно меньше шума. Проползая около тела деда, я отвернулась, сдерживая дурноту, и решила рискнуть – вскочила и бросилась бежать из салона. Вылетев из дома, я пересчитала ступени на крыльце, рывком за полированную ручку джипа и – в машину.

– Че такое? Полусонный охранник в изумлении смотрел на меня и морщился. Я утерла слезы, открыла было рот, чтобы рассказать о случившемся, но лишь громче заревела. Охранник хлопал глазами и, выставив вперед две ладошки, успокоительно потрясал ими, словно успокаивал злую собаку. Когда я успокоилась, выяснилось, что я сижу на ногах охранника, прямо на коленках, что, безусловно, больно. Заикаясь, я извинилась и слезла с него. На переднем сидении сидел еще один охранник, старше пацана, которого я лишила, похоже, наследников. Где был еще один охранник (кажется, ночью я видела троих) я не знала. Старший представился Павлом Анатольевичем, младший Антоном. Я лишь, всхлипывая, переводила взгляд с одного на другого.

– Что случилось-то? – спрашивал Павел Анатольевич. Антон пугливо посматривал на меня. Я все еще давилась слезами, и чувствовала, что скоро уже смогу заговорить. Но

пока язык не поддавался. Я показала на дом и снова заплакала. Павел Анатольевич сказал напарнику: – Сиди тут, я посмотрю. И вышел из машины. Обойдя машину, он постучал в окно. Антон нажал кнопку, стекло сползло.

– А войти в дом-то можно? – спросил охранник. Я кивнула.

– А мне точно ничего не будет? Я покачала головой.

– Ты уверена?

– Да идите уже! – завизжала я. Охранник ойкнул и быстро вошел в дом. Я обернулась к Антону и кинулась к нему на грудь, как к родному. Вскоре вернулся Павел Анатольевич, чрезвычайно серьезный, нахмуренный. Он молча влез в джип, извлек из бардачка сотовый телефон и сказал Антону, набирая какой-то номер: – Босс мертв. Колдунья тоже. Илона Георгиевна не в своем уме. Дальнейшие события развивались согласно уголовнопроцессуальному законодательству, как пояснил Павел Анатольевич. Тела осмотрела милиция, врачи констатировали смерть, скорее всего, насильственную, поэтому были вызва-

ны криминалисты. Все это я знаю со слов Павла Анатольевича, потому что выходить из машины трусила и не соглашалась ни под каким предлогом. Следователь лет сорока с небольшим вытянул из меня всю душу, пока не закончил свой допрос. Он хмурил брови, что-то старательно записывал, то и дело спрашивал меня о моих чувствах – как будто они имели отношение к убийству моей мамы! На какое-то время я залюбовалась его мужественным профилем и приятными глазами, в которых, казалось, тоска поселилась навечно. Люблю мужчин с грустными глазами, какой-то шарм у них есть… Да не об этом же речь! К тому времени, когда все закончилось, на часах уже было около семи вечера. Я сидела в джипе, отказываясь войти в дом, в котором была убита моя мама. Следователь вскипятил чайник, Антон помог ему разлить по чашкам и принести в машину.

– А где еще один охранник? – спросила я, постукивая зубами о фарфоровый край кружки.

– Нас было двое, – ответил Павел Анатольевич со своего места на переднем сиденье.

– Мне казалось, трое, – засомневалась я.

– Вам показалось, темно было, – встрял Антон.

Следователь, сидевший около Павла Анатольевича, спросил у меня: – Вы ничего, значит, не слышали? Я замерла с чашкой в руках.

– Вы издеваетесь что ли? Я вам ответила уже раз пять – я ничего вообще не слышала. Утром, увидев джип во дворе, испугалась и побежала проверять! А испугалась я потому, что мама никогда не держит посетителей до утра, вернее, до рассвета. Я вошла в салон… Дальше повторять?

– Нет, не стоит. Я все записал, если нужно будет, я прочту.

– У вас есть версия? – спросил Павел Анатольевич.

– Такая же, какая есть у вас.

– Я имел в виду – причину смерти. Как они погибли – наш босс и колдунья?

– Точно сказать пока ничего не могу, но, как отметили эксперты, насильственная смерть однозначно наступила у Стародубцевой Ирины Павловны. Стародубцева Ирина Павловна — это и есть моя мама.

– То есть, ее убили, – шепнул мне Антон.

– Вы думаете, я не знаю, что значит «насильственная смерть»? – удивилась я. Он пожал плечами. Баран.

– Причина смерти, – продолжал тем временем следователь, – скорее всего, механическая асфиксия, попросту – ее за-

душили. Странгуляционная борозда направлена вниз, то есть, это сделал кто-то ниже ее ростом, либо в сидячем положении.

– Илона Георгиевна значительно выше мамы, – вставила я.

– Она могла сидеть.

– Ага, села в позу лотоса и задушила маму. А мама меж коленок у нее устроилась, чтобы волосы та ей расчесала!..

– То есть, вы считаете, что убийца – Илона Георгиевна? – уточнил Павел Анатольевич, пропуская мои слова мимо ушей.

– Вы ведь утверждаете, что в дом никто не заходил, никто не выходил, – заметил следователь. – Стало быть, либо Лолита Ивановна, либо Илона Георгиевна. Лолита Ивановна — это я.

– Да они спали! Пропустить кого угодно могли!

– Мы уснули под утро! – огрызнулся Антон.

– А время наступления смерти? – допытывался Павел Анатольевич.

– Часов пять или пять с половиной с момента обнаружения тел, – ответил следователь.

– Стало быть, это произошло почти сразу же, – подвел итог Антон.

– Предварительное следствие закончится довольно быстро, – продолжал следователь, – я думаю, спустя сутки-двое с

момента получения результатов экспертизы. Однако точно установить, что там произошло, мне не удастся.

– Почему? – спросила я.

– Потому что, – ответил следователь. – Ну что же, я отправляюсь по своим делам. Телефоны всех я переписал, если мне понадобитесь, я позвоню. Всего доброго. Следователь ушел. Охранники проводили меня в дом и тоже уехали. Я заперла входную дверь и зашла в салон. Мама не любила, когда в ее салон кто-то заходил из посторонних. Клиенты дальше диванчика не проходили. Я включила свет, задернула шторы и, ступая по чему-то хрупкому, обошла комнату вдоль и поперек. За стол были свалены книги и ритуальные принадлежности. Я аккуратно составила их на столе, – венчик, воротилка, пустые пузырьки из-под жидкости, емкость для травок и амулет времени. Последний был из коллекции маминых амулетов который я любила больше всего. Он был похож на лунный камень по своей структуре, а по форме – на букву «бета» греческого алфавита. Я покрутила в руках камень и подошла к единственному уцелевшему шкафу, из которого я достала мамину книгу, по которой мама гадала, если это требовалось. В списке приспособлений, необходимых для производства гаданий амулет не значился. Тогда я пролистала второй том «Колдовство, запрещенное для ис-

пользования», но и в нем амулета не было. Странно. Мама обычно никогда не прибегала ко Второй книге знаний, довольствовалась Первой. Но была еще и Третья, самая страшная книга, которая называлась «Пророчество Иуды». Мама рассказывала, что в той книге собраны гадания и заклинания, которые она никогда в жизни не станет использовать. Их действие влияет не только на судьбу оговоренного, но и на судьбы всех тех, кто связан с ведьмой, произносящей заклинания. На мой вопрос, зачем же она хранит эту книгу, мама ответила: «Чтобы ненароком не навлечь на себя беду: проверяю заклинания, не использую ли я иудовские». Первая книга была синей, вторая – красной, а третья – черной. На полке я сразу же отыскала ее, без особого страха раскрыла на оглавлении и отыскала страницу, содержащую список приспособлений для колдовства. Амулет времени значился в нем первым списком. Рядом стояли цифры, на которых располагались заклинания, для которых он необходим. Пять страниц. Я пролистала книгу и отыскала заклинания, просматривая необходимые к ним принадлежности. Как я и предполагала, только в одном заклинании требовался сразу и амулет времени, и воротилка и венчик, а также – посудинка для травок, в которой предлагалось растолочь сухую крапиву

и полынь, а получившийся порошок сжечь. Я посмотрела на пол – пепел. Странно, но запаха гари я не чувствовала! Заклинания в книге были большими, на двадцать страниц, не меньше. Но в конце каждого приводился краткий обзор заклинания, с целью помочь ворожее разобраться со смыслом поскорее. Однако приспособления описаны на русском языке, само заклинание и его краткое изложение – на непонятном, скорее, латинском. Я перелистнула в самое начало

и

прочла

заголовок

заклинания:

«Encaphilitis

Lethargica». Я выбежала из салона, пересчитала ступени по дороге к себе и включила компьютер. Переводчика с латыни в интернете я найти не смогла, зато поисковик мигом выдал перевод названия заклинания: «Летаргический энцефалит». Порывшись в интернете, я похолодела – мама и дедок не погибли, они находились в состоянии летаргического сна! Я вскрикнула и тут же отыскала телефон, в который записала номер следователя. На часах отстучало полдевятого, время позволяет. Да и черт с ним, со временем, дело жизни и смерти! Следователь долго не отвечал, я уже отчаялась дозвониться. Телефон периодически перенабирал номер, но ответов все не было. Наконец, раза в пятого, трубку подняли, сонный женский голос недовольно произнес: – Але.

– Это Лолита, – закричала я. – Мне нужен следователь!

– Он спит, – ответил голос невозмутимо. – Позвоните утром.

– Это очень важно! – умоляла я.

– Господи, бедные, когда же вы все попередохните-то, а?.. Послышался треск, громкий всплеск, кто-то ойкнул и в трубке раздалось: – Слушаю.

– Здравствуйте, это Лолита! Извините, что я вас разбудила, но я кое-что обнаружила!

– Что вы обнаружили, Лолита?

– Мама и дедок, как его там, забыла, – не погибли! Они уснули летаргическим сном!

– Каким сном?

– Летаргическим!

– Врачи констатировали смерть, – возразил следователь.

– Я прочла в интернете, что летаргический сон можно спутать со смертью. Позвоните им!

– Послушайте, Лолита, интернет — это ненадежный источник информации. Кроме того, на теле вашей матери была обнаружена странгуляционная борозда, а это – след удушья. Врачи абсолютно точно уверены, что произошла именно смерть. Без вариантов, мне очень жаль.

– Но вы можете хотя бы позвонить и предупредить?

– Кого?

– А куда увезли маму и дедка?

– В бюро судебно-медицинских экспертиз. По-простому, в криминальный морг.

– Ну так там же… Господи… вскроют тела?!

– Проведут аутопсию, – поправил ее следователь. – В случае усмотрения признаков насильственной смерти закон требует производства аутопсического исследования. Эксперт высококвалифицированный. Будьте уверены, если ваша мама или, как вы выражаетесь, дедок, или они оба живы и находятся в летаргическом сне, эксперт это выяснит и предпримет все необходимые меры.

– А если нет?!

– Такого «если» не предусмотрено. Успокойтесь и постарайтесь отдохнуть…

– А где это бюро находится?

– В районе оно одно. Послушайте, Лолита… Я бросила трубку. Знаю я наши морги и патанатомов! Столько сериалов пересмотрено – поступает свежий труп, так они, не разбираясь, всаживают скальпель и распиливают череп. А человек, быть может, жив-здоров! Я должна что-то предпринять!

Комок, что поселился у меня в груди в связи со смертью мамы, медленно рассасывался. За сегодняшний день столько произошло, что я даже не успела обдумать положение вещей, в котором главный элемент моей жизни – мама, больше не существует. Сейчас на эти мысли у меня не было права, потому что я не смирилась с ее смертью, не признала ее – я верила, что мама чуть не самая великая ведьма, которая может ввести себя и дедка в такую стадию летаргического сна, что врачи легко перепутают с биологической смертью!.. Я быстро собралась, покидала в сумку деньги, телефон, расческу и пачку салфеток и выбежала из дома. В гараже коекак отыскала ключи от машины, потому как храним мы их именно тут, за шкафчиком с химией для полировки… или под ковриком у двери? или под ветровым стеклом? или в плафоне гаражной люстры? А, нет – на переднем правом колесе. Усевшись за водительское сиденье, я завела двигатель и выкатила на дорогу. Доеду до райцентра, а там и морг найду. Морг оказался почти в черте города, недалеко от заправки, на которой меня, собственно, и проинструктировали, при этом как-то странно на меня посматривая. Я все списала на маниакальный блеск в глазах, который вызван моей безумной догадкой, попахивающей мистицизмом и чем-то… мрачным.

Я подкатила к главному входу, убедилась, что на табличке присутствуют слова «бюро» и «экспертиз» и зашла внутрь. Окрашенные в темно-синюю краску стены мне не понравились сразу, а обшарпанные полы и какое-то на удивление старое трюмо (точно такое же стоит в нашем сарае, мы в нем храним гвозди и садовые инструменты) вовсе вывело меня из равновесия. Я представила, как за стенкой лежит моя мама, приготовленная к аутопсии, и почувствовала, как коленки пустились в пляс. Привалившись к стене, я глубоко задышала.

– Девушка, вы точно к нам? – спросил кто-то. Я в испуге отскочила от стены и уставилась на говорившего. Это был молодой человек приятной наружности в медицинском одеянии и бахилах. Вероятно, он появился откудато оттуда.

– Это бюро судебно-медицинских экспертиз? – спросила я, крепко держа сумку.

– Все верно, – кивнул парень и с интересом посмотрел на меня.

– Сегодня привезли тело моей матери, – сказала я.

– Очень может быть, – согласился парень. – Так что вы хотели?

– Я хотела спросить, провели ли аутопсию?

– Пройдемте.

Парень повернулся и скрылся за дверью, которая, оказывается, была вырезана около трюмо. Я стояла неподвижно. Он вернулся и посмотрел на меня озадаченно.

– В чем дело?

– Я боюсь.

– Там никого нет.

– А я никого и не боюсь,– огрызнулась я. – Я мертвых тел боюсь.

– Я это и имел в виду, простите, – улыбнулся парень. – За этой дверью регистратура. Прозекторская в другом отделении. Не бойтесь, следуйте за мной. Я снова вздохнула и решительно зашагала. Протиснувшись в дверной проем, я последовала по темному коридору вслед за парнем в синей пижаме. Он недолго плутал по коридорам, наконец, повернул в какой-то исходящий светом кабинет. От резкого контраста я зажмурилась, и на что-то налетела. Когда глаза привыкли к свету, оказалось, что я протаранила стол, за которым восседал мужчина лет сорока пяти с грозным видом, прижав к уху телефон. Парень копошился в бумажках за соседним столом.

– Присаживайтесь, – сказал он мне, указав на колченогую табуретку напротив своего стола. Я села.

– Я спрашиваю, твою мать, как я должен делать заключение из того бреда, что вы прислали? – заорал грозный мужчина, заставив меня вздрогнуть. На мои робкие извинения он ответил внимательным, оценивающим взглядом. То же мне, ловелас. В морге кадрить вздумал!.. Мои мысли он прервал громогласным ехидством, не переставая пялиться: – Ах, ты не понимаешь о чем речь? Так я тебе зачитаю! Кхе-кхе… Вопрос к эксперту: подтвердите или опровергните механизм получения травм, от которых скончалась гражданка такая-то. Читаем механизм! Кхе-кхе, – мужчина вздернул листок, навострил зрение и принялся читать: – «…находясь в психиатрической клинике и вышедши из своей палаты на пятом этаже, больная оголилась и зашлась сексуальным криком, после чего совершила ритуальное действие, вследствие чего умерла…»! Что ты ржешь-то Павел Инокентич?! Какой вам механизм опровергнуть или подтвердить? Крик сексуальный?! Это еще не все! Второй труп с вашего отдела, вместо описания месторасположения трупа вы что шлете? Читаю: «…на кровати лежал труп, брат трупов в соседней комнате был без сознания, рядом сидела трупова жена и плакала...». Вы там что, все дураки поголовно?!

– Назовите свою фамилию, – попросил сотрудник морга, который меня встретил. Парень надел халат, на котором висел бейдж: «Константин» и сверился со своими записями в большой книге в твердой обложке.

– Да, действительно, тело вашей матери было доставлено в наш морг, – сказал Константин. – Однако аутопсия не проводилась, потому что поступил запрос тела в судебномедицинский морг, что в соседнем районе. Причины я вам сказать, к сожалению, не могу, но тело увезли два часа назад.

– А вы констатировали смерть?

– Мы не констатируем смерть, – ответил Константин серьезно. – Мы проводим исследование тел. Смерть констатируют врачи.

– Но вы видели тело моей матери?

– Конечно, я должен был его исследовать.

– И что вы можете сказать?

– Ничего. Я начал лишь подготовку, исследовал документы, подготовил все к процедуре, но тут поступил запрос, и приехала машина за телом. Я упаковал его и сопроводил необходимыми бумагами.

Я покосилась на сидящего за соседним столом грозного мужчину, который что-то строчил в блокноте, и тихо спросила у Константина: – А она точно умерла? У меня есть подозрение, что она уснула летаргическим сном. Вернее, сделала это умышлено, понимаете, моя мама – колдунья.

– Простите, кто?

– Колдунья. Ведьма.

– Понятно, – протянул он. – Говорите, могла уснуть летаргическим сном?

– Да.

– Девушка, с нашей системой, конечно, все возможно, – встрял грозный дядька, не отрываясь от бумаг, – но мой вам совет – на забивайте голову ерундой. Летаргический сон не столь схож со смертью, чтобы врачи смогли перепутать. У вашей матери отсутствовало дыхание, пульс; наступило трупное окоченение, кроме того, присутствовали признаки насильственной смерти – странгуляционная борозда. Не установлено, от чего она скончалась, но механическая асфиксия вполне вероятна. Это верные признаки смерти, поверьте мне. Мне очень жаль, но надежд нет. Поезжайте домой. Я вышла из морга, села в машину и отправилась в морг, в который перевезли тело мамы. По дороге я утирала слезы и

приказывала себе не раскисать. Я должна убедиться, что мама действительно мертва, а не лежит сейчас на металлическом столе под прицелом скальпеля, рядом с ожидающими ее банками для сбора материала и трухлявыми весами, на которых взвешивают вынутые органы. Часы показывали половину второго, когда я притормозила около второго морга. У входа в приземистое здание стояла иномарка с погашенными фарами. Я припарковалась сзади нее и вышла из машины. Из иномарки тотчас появился водитель. Я хотела было сесть в машину и удрать, но распознала в ночном свете следователя.

– Здравствуйте, Лолита, – сказал следователь, подходя к моей машине. Все те же грустные глаза, только сейчас к ним присоединилась грустная улыбка. Как будто я расстроила его своим поведением.

– Доброй ночи, – сдержанно ответила я, вцепившись в сумку.

– Вы не соизволили меня дослушать и не поднимали телефон, – принялся отчитывать меня следователь, – а между тем я хотел сказать вам, что перенаправил тело вашей матери в этот морг.

– Я дико извиняюсь, – съязвила я, потупив взор. Мне не нравился этот следователь, ничего путного он не выяснит. Да еще и меня задерживает.

– Я тороплюсь вообще-то, – сказала я и предприняла попытку обойти его. Но следователь задержал меня, уцепившись за руку. – Отпустите! – закричала я.

– Прекратите кричать, – взбеленился следователь. – Что вы хотите там увидеть? Это морг, там работают люди! И люди работают днем, ночью там только сторожа!

– Не правда! Полчаса назад я была в районном морге, там оба эксперта были в работе!

– Послушайте, Лолита… Я вырвала руку, села в машину. Следователь держал дверцу, не позволяя мне ее закрыть. Я воткнула ключи в замок зажигания и нажала на педаль газа и проехала пару метров с открытой дверцей. Следователь бежал следом и кричал: – Лолита, остановитесь! Вы не понимаете, это опасно!..

– Ну уж нет, беги Лола, бе-ги, – выдохнула я и захлопнула дверцу. После чего поймала следователя в зеркале и сказала ему: – вы все что-то скрываете от меня, и я это выясню! После чего направила машину в деревню.

Тот, кого она считала следователем, сел в машину и поехал за Лолитой. На развилке он решил не нервировать ее и свернул на другую дорогу. Через пару часов у ее дома будет Валентин Михайлович, все необходимые люди. Конечно, очень жаль, что так вышло, но ничего не поделаешь… Он взял телефон и набрал номер Валентина Михайловича.

– Рома, что случилось?! – сразу же откликнулся старик.

– Случилось то, чего мы боялись.

– Господи, что?

– Лолита решила узнать правду о смерти своей матери.

– Боже мой, Рома… Она тебя не узнала?

– Нет.

– Я выезжаю. Ты позвонил куда следует?

– Нет еще. Только собирался.

– Я сам позвоню. Не упусти ее, она может наломать дров или… выяснить правду. Ты же знаешь, чем это может обернуться. Это ни в коем случае нельзя допускать! Иначе все псу под хвост!..

– Знаю.

– Ну, так действуй, Рома, – в голосе старика звучала паника, – я не могу допустить, чтобы она все узнала.

Я ехала по шоссе и утирала слезы. Голова раскалывалась, боль мешала вести машину. В какой-то момент я ехала в полуобмороке, не понимая, что делать дальше и как управлять автомобилем. Но резкий свет фар встречной машины вывел меня из ступора, я ударила по тормозам, и кое-как удержав руль, осела на обочине. Выпав из-за руля, я упала на землю и меня обильно вырвало. Омерзительная смесь, в отголосках света фар показалась мне кроваво-черного цвета; она обильно вытекала из меня, разбрызгиваясь по платью и орошая лицо. Выплюнув последнюю порцию гадости, я открыла багажник, достала из него бутылку воды и привела себя в порядок. Машина прорезала ночную тишь светом фар, что слегка напрягало меня. Я отключила их, и, сев на заднее сиденье, захлопнула дверь. В тишине я могла немного поразмыслить над тем, что случилось. Моя мать себя убила. Она, правда, это сделала. Она ввела себя и дедка в летаргический сон, не предупредив меня, не сказав, сколько это может длиться. Почему-то Илона Георгиевна оказалась голой и абсолютно сумасшедшей, да к тому же пыталась меня убить. А теперь я не могу ничего сделать, чтобы предотвратить вскрытие живого человека! Господи! Что делать-то?..

Я достала телефон, сбросила все неотвеченные вызовы, и порылась в записной книжке. На удивлении в контактах был указан номер: «Морг 2» (откуда он у меня?), невероятно обрадовавшись, я нажала зеленую клавишу и прижала телефон к уху. Гудки лились недолго, ответили быстро.

– Морг.

– Здравствуйте, в ваше учреждение привезли тело моей матери, я бы хотела узнать, когда будет проведена аутопсия, – быстро заговорила я.

– Когда привезли тело? – учтиво спросили на том конце.

– Сегодня, часа два с половиной или три назад.

– Утром, – ответили мне и уточнили: – вскрытие будет произведено утром. В восемь.

– Спасибо.

– Не за что.

– А тело сейчас у вас?

– Назовите свою фамилию. Я назвала.

– Ага, понятно. Да, тело у нас. Вы хотели бы увидеть тело?

– Да.

– Приезжайте.

– Прямо сейчас?

– Нет, утром.

– Я бы хотела увидеть тело до вскрытия.

– Тогда приезжайте к половине восьмого.

– Хорошо, я буду. До свидания.

– Всего доброго. Я захлопнула крышку телефона и убрала его в сумку. Все, сейчас я отправляюсь домой, немного посплю, покушаю и отправлюсь в морг. Все, больше никто не мешает мне установить истину! Я села за руль и отправилась домой. Платье попахивало, во рту оставался привкус желчно-нефтяной рвоты.

Приняв ванну, я разогрела себе покушать и уселась около окна, предварительно задвинув шторы. В салон я не заходила, чтобы не травмироваться воспоминаниями. Я вообще решила, что о смерти матери подумаю завтра, когда установлю – действительно ли она умерла или спит. Вернее, когда спасу ее от убийственного вскрытия. А сегодня я буду счастливой девушкой, оставшейся одной дома. Когда я доела, погас свет. Я досадно вздохнула – такое случается часто, проводка старая, починить некому, пробки вышибает частенько, особенно ночью. Я решила не копаться в электроприборах, а зажечь лампу и дойти до кровати как в

фильмах про викторианскую эпоху. Едва голова коснулась подушки, как я тут же отключилась.

Проснулась я утром, до криков петуха. Солнце уже вставало, но лениво-лениво, словно вчера у него было веселое воскресенье. Я встала с кровати, потянулась и почувствовала тревогу. Сердце невозможно обмануть, оно всегда чувствует неладное, неровно бьется и гулко отдается по всему телу – у нас беда, ты помни о ней. Я приняла душ, надела джинсы и серую майку, не глядя в зеркало напомадилась, благо, опыт делать это «вслепую» есть, провела расческой по волосам и спустилась вниз, чтобы приготовить себе кофе. На напольных готический часах у лестницы было 06-15. Я прикинула, сколько поспала – пару часов – норма для таких обстоятельств, и вошла в кухню. На обеденном столе лежала папка. Я заметила ее сразу, потому что она была чужой. Я ни разу не видела ее. Я не помню эту папку… вроде не помню. Точен тот факт, что вчера ее не было. Я осторожно приблизилась к ней и взяла в руки. Синяя, с лентами-держателями. Довольно пухлая. Тяжелая. Свернув ленты, я извлекла содержимое.

Газетные вырезки, документы. Я разложила на столе аккуратно вырезанные из газет заметки и приклеенные к листку формата А4 три листочка и принялась читать.

12 мая Потрясение, которое испытал весь город, забудется еще не скоро. Обезумевшая девушка, которая сейчас содержится в психиатрической лечебнице под надежной охраной, устроила бойню на улицах нашего тихого, спокойного города. Утром 01 мая на центральной улице нашего города появилась молодая обнаженная девушка с бензопилой в руках и горящим дьявольским взором. Проходя по улицам, она с ревом бросалась на людей, машины, бродячих животных. В течение часа центральная улица города окрасилась в красный цвет, 17 человек пострадало, восемь, к сожалению, не удалось спасти.

Сегодня нам стало известно, что еще трое пострадавших скончались в больнице. Приносим искренние соболезнования семьям погибших и увеченных от рук психически нездорового человека.

14 мая СУМАСШУДШАЯ, УЧИНИВШАЯ БОЙНЮ ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД, СБЕЖАЛА ИЗ ПСИХУШКИ! Срочно в номер! Сегодня нам стало известно, что ночью из психиатрической лечебницы сбежала психически больная девушка, которая две недели назад устроила резню в городе. По заявлению властей, все силы милиции брошены на поимку сумасшедшей, представляющей опасность как для себя, так и для окружающих! Граждане, будьте бдительны! Не выходите на улицу без острой на то необходимости, не отпускайте детей в школы до того, как сумасшедшую схватят.

23 мая СУМАСШЕДШАЯ ПОЙМАНА! Как заявили представители психиатрической клиники, недавно сбежавшая сумасшедшая убийца, наконец, поймана. Ее состояние не вызывает причин для переживаний – она полностью невменяема и проведет остаток жизни в психушке.

Боже мой, кошмар какой! Эта давняя история, я помню ее. Странно, что у меня дома есть вырезки об этом. Может быть, мама собирала досье на несчастную, сошедшую с ума женщину? Но как папка оказалась на столе?.. Может быть, вчера я ее не заметила? Я пробежала глазами остальные вырезки, оповещающие о состоянии ее психического здоровья, но решила не вдаваться в подробности – к чему? Документы представляли собой выписки из истории болезни, аккуратно сделанные ксерокопии, прижатые друг к другу скрепкой. Папку, на всякий случай, с собой взяла. Мало ли.

…В морге было тихо и как-то смертно. Пахло смрадом и немытыми руками. Я поежилась и тихонько постучала в дверь с табличкой «Регистратура». Из-за двери раздалось тихое «войдите», я вошла. Словно в тот же кабинет, что и в первом морге, такие же два стола, даже расположение одинаковое. Только вместо парня в пижаме за столом сидела девушка в халате.

– Чем я могу вам помочь?

– Я вчера звонила ночью насчет тела моей матери, – сказала я. – Мне сказали, что в восемь утра проведут аутопсию…

– Как ваша фамилия?

Я назвала. Девушка сверилась с документами и посмотрела на меня серьезно.

– А вы точно вчера звонили в наш морг? Есть еще один, районный…

– Нет, я уверена, что звонила в ваш морг, – утвердительно кивнула я. – Проверьте еще раз. Вскрытие назначено на восемь утра.

– К сожалению, сегодня не будут производиться вскрытия, – ответила девушка и еще раз внимательно изучила книгу. – Когда поступило тело?

– Вчера ночью.

– Нет, – твердо ответила сотрудница. – Вчера не поступало никаких тел вообще. Последнее тело поступило позавчера в шесть часов вечера, и было вскрыто следующим днем, в восемь утра. Сейчас привезли два тела, но это определенно мужчины. Вы что-то перепутали.

– Как?.. – я растерялась. – Но я вчера звонила, мне ответили… Она смотрела на меня как-то странно. С каким-то сомнением. Я занервничала. Что такое твориться-то?!

– Немедленно разберитесь в ситуации, – сказала я угрожающе. – Мне это совсем не нравится. Сначала тело моей ма-

мы увезли в один морг, потом срочно затребовали в другой, а теперь оно вовсе исчезло?!

– Женщина, не волнуйтесь, – перепугалась девушка, видимо, привыкшая работать с более податливыми трупами. – Я сейчас посмотрю по общей картотеке. Тело ведь опознано?

– Опознано.

– Значит, я скажу вам, в каком оно морге, присядьте, пожалуйста. Я дернула подбородком. Сама ты женщина. Я моложе тебя! Но все же присела. Девушка щелкала мышью компьютера, набирала что-то на раздолбанной клавиатуре и хмурилась.

– За последний месяц в морги нашей области не поступала никакая Стародубцева Ирина Павловна, – изрекла она наконец.

– Да вы что говорите-то такое?! – завизжала я. Я не знаю, откуда во мне взялась такая сила для гнева, но я готова была разодрать никчемную санитарку на части. Девушка хлопала накрученными ресницами и вытягивала губки в позу поцелуя, я же просто клокотала от злости.

– Послушайте, женщина…

– Я никакая вам не женщина! – пуще завизжала я.

– А кто вы? – удивилась санитарка. Она никакой не эксперт – соплячка еще! Санитарка и есть!

– Девушка!

– Вам же лет сорок, – возмутилась санитарка. Сказав это, она пригладила волосы и глубоко вздохнув, сказала: – хорошо, д-девушка, успокойтесь. Сейчас я посмотрю в архиве, случается, что эксперты ошибаются в дате принятия тела и ставят неверное число. Компьютер зачисляет в старую базу и… такое случается. Я сейчас посмотрю. Она снова защелкала мышью, а я нависла над ней. Из-под косынки на меня стреляли испуганные глаза в обрамлении густо выкрашенных ресниц. Толстым слоем накрашенные губы что-то вышептывали, загудел принтер, и я вытянула листок.

Стародубцева Ирина Павловна, 14.03.1953 г/р. Дата смерти: 01 мая 1996 года (насильственная смерть). Причина смерти: механическая асфиксия, перелом шейных позвонков, внутричерепная гематома с обширным пневмотораксом. Дата вскрытия: 02 мая 1996 года. Эксперт: Рубанцев И.А.

– Ну и где ваш Рубанцев И.А.? – взъярилась я.

Девушка медленно встала, поправляя шапочку, проворковала: – Одну минуту, я его приглашу. Он в прозекторской. Это займет некоторое время, сами понимаете, он не может выйти к вам во всем обмундировании… Она протиснулась мимо меня с мимолетной улыбкой, и удалилась. Я задавила в себе обиду на санитарку – мне лет сорок! Конечно! Попади ты в такое положение, свихнешься вообще. Я мало спала, много переживала… Я вздохнула и решила действовать, пока есть шанс. Обнаглев, села за компьютер и поняла, что ничего не понимаю. Какая-то сверхсложная система, диаграммы, таблицы и прочее. Я пощелкала мышью и всплыло окно, в котором я прочла электронный вариант отчета о поступлении тела мамы, однако имя эксперта было кликабельным, подчеркнуто синей линией. Я щелкнула по нему и получила досье.

Рубанцев И.А. Эксперт высшей категории.

1937-1998 Годы работы в Бюро: 1993-1998 (вплоть до смерти).

Вплоть до смерти? Рубанцев И.А. покойник? Ничего не понимаю. Единственное, что мне ясно – это все какая-то большая подстава и надо уносить отсюда ноги. Господи! С воем, какой не слышал этот морг никогда, я вылетела на улицу, села в машину и ударила по газам. Что же получается? Вчера все в один голос твердили, что моя мама мертва, а сегодня ее тела не было в морге? Вернее, оно было в каком-то там 1996 году? И эксперт, который вскрывал ее тело, давно откинул скальпель?! Кто-то сознательно прячет тело моей матери в анналы истории и вводит меня в заблуждение. Вот уже второй день я гоняюсь за непонятно чем с целью разбудить маму из летаргического сна, который медики ошибочно (или преступно?) приняли за смерть? Теперь я уже не сомневалась, что мама не умерла, а заснула. Внезапная догадка озарила меня. А если я была права? И не успела? Следователь ведь был перед моргом в то время, когда я туда подъезжала? Быть может, после моего звонка он связался с моргом и сказал им о моей догадке, но было уже поздно, тело вскрыли, они поняли, что натворили и теперь пытаются замести следы?.. Так, но что же я делать-то должна?

Неужели моя мама… умерла?.. Она не умерла. Ее убили. Врачи, эксперты, следователь. Это они виноваты в ее смерти. Боже мой… У них не хватило духу сознаться! Не хватило духу признаться себе в том, что я оказалась права и мама жива! Мама, мамочка, как же так? Ты ведь не заслужила… Наверное, тебе было больно, страшно… Боже мой… Мамочка… Я утирала слезы, выворачивая руль. Когда пелена встала прочно, я притормозила на обочине, вышла из машины и села на капот, чтобы прорыдаться. Как несправедлива жизнь. Что же мне теперь делать? Я ущипнула себя за бок, чтобы убедиться, что это не сон. Нет, не сон, бок болезненно отозвался, пообещав наставить синяков. Я должна трезво подумать, с холодным разумом взвесить все произошедшее… Я села в машину и наткнулась глазами на чертову папку. Чертова, гребаная папка! Да зачем ты мне сдалась-то?! Я в остервени схватила ее и распотрошила себе на колени. Из папки, как и прежде, вывались чертовы вырезки из газет, которые я пробежала заплаканными глазами и ничего не увидев, зашвырнула их за спину; и медицинская карта. Вернее – выписки из нее. Имя пациента отсутствовало, только дата

рождения. Я утерла быстрым, трясущимся кулаком слезы и принялась читать, стараясь сфокусироваться на сути.

«Пациент: <…> признана судом невменяемой. Диагноз согласно судебно-психиатрической экспертизы: параноидальная шизофрения, сопровождающаяся галлюцинациями. Диагноз подтвержден актом обследования подэкспертной, лечащим врачом, коллегией врачей, комиссией врачей-психиатров. Совершила общественно-опасные действия: убила престарелую женщину, воспитавшую ее – задушила шнуром от утюга, раздробила череп молотком и еще одного человека; после чего отправилась в город с бензопилой, с помощью которой причинила тяжкий вред здоровью 14 гражданам, 11 скончались от полученных травм (повреждения целостности тела, отсечены конечности). Проходила курс принудительных мер медицинского характера в период с 1996 по 2002 годы в психиатрическом диспансере специального типа; в 2003 году признана судом неопасной для общества и переведена в психиатрический диспансер общего типа; 2004 год – регресс состояния с помещением в стационар особого типа; 2004-2009 интенсивный курс лечения.

01.01.2010 – 01.09.2010 – ремиссия; реабилитация, обучение компьютерной грамотности, адаптация к жизни в обществе; назначен опекун.

01.12.2010 – стационарный тип психиатрического диспансера заменен на амбулаторный, с разрешения суда отпущена под ответственность попечителя домой.

01.01.2011 – жалобы психиатру на недомогание, хроническую усталость, опустошенность. Просьба вернуться домой, освободиться из-под постоянного надзора попечителя. По согласованию с попечителем, с его добровольного согласия, увеличен таблетированный курс психотропных веществ, желания пациентки удовлетворены.

01.03.2011 – отказывается посещать психиатра. Выезд на дом. Пациентка стабильна, живет своей жизнью, аккуратно принимает лекарства. За собой следит, опрятна, одежда чистая, готовит себе питание. Со стороны попечителя замечаний нет. Причину отказа посещения психиатра формулирует как «нежелание ехать в город, отвлекаться от домашних хлопот». Утверждает, что все хорошо. Скорректирован курс препаратов, назначены даты обязательного посещения. С вызовом согласилась.

01.04.2011 – на явки приходит исправно, выглядит хорошо. Кошмары не беспокоят, болезненное состояние (скорее,

недомогание) прошло. Утверждает, что все хорошо. Консультация с областным психиатром. Диагноз подтвержден. Рекомендовано особое наблюдение. 01.05.2011 пациенту предложено провести неделю в стационаре для забора тестов и проведения анализов. С решением согласилась. Ожидается явка – 01 или 02 мая (в зависимости от возможности пациента; попечитель гарантирует явку)…».

Слезы высохли. Я нашарила газетные вырезки. Точно, эта баба, сумасшедшая. Все сходится – устроила бойню, скосила под невменяемую и направлена в больничку. А потом «выздоровела». Приехала в город и… убила мою маму и дедка. Господи, да это же Илона Георгиевна! Я вспомнила, как охранники хлопотали, что она сошла с ума! Они что, врачи, чтобы установить такое?! Нет, конечно! Они просто знали, что она в бывшем сумасшедшая убийца… Теперь понятно, почему дело упорно заминают… Скрыли одного охранника – зачем? Не знаю. Я точно помню, что видела троих! Этот молодого, престарелого и еще одного… Зачем они его скрыли? Следователь учтиво с ними разговаривал, скептически смотрел на меня… Тело мамы в морге просто похоронили и записали в старую-престарую базу данных, чтобы не всплывало! Конечно, попечитель-то

несет ответственность!.. Боже мой, как же я раньше-то не догадалась?! Спасибо тебе, папка! Кто ее подложил? Может быть, мама собирала компромат на Илону? Вполне возможно, мама любила такие вещи. Я порылась в документах и нашла адрес клиники, даже номер палаты стоял – 707. Я не сомневалась, что пациентка той палаты № 707 – Илона Георгиевна. Я вытерла остатки слез, подсохшие и колкие, и направилась в клинику. Сейчас вы мне все объясните, чертовы психиатры! Как вы могли выпустить сумасшедшую из больницы?! Больница располагалась в райцентре, но совершенно в другой стороне, не там, где первый морг, в котором я безрезультатно искала тело мамы. А маму убила эта сумасшедшая! И психиатры и следователь и даже чертовы охранники ответят за это! А потом я возьмусь за ту куклу Барби из морга, которая запрятала маму в анналы… Я хотела было припудрить носик, но решила, что сойдет и так и, даже не глядя в зеркало, направилась в клинику. Обычную российскую клинику, где выращивают овощи, именуемые душевно больными людьми. Стены как в морге, люди как гладиолусы – ухоженные, но пустые. Пустые окна, зарешеченный двор… как это место напоминает фильмы о психушках и их питомцах… Я любила эти фильмы, часто смотрела.

В этой клинике должен быть подвал для маньяков и извращенцев. Я увидела рецепшн и решила сыграть в великую актрису. Ну, как на фотографиях с популярных сайтов, когда звезды, едва накрашенные, словно обычнее люди, с сумками, зажатыми телефонами в руках делают свои обычнее звездные дела. Я извлекла из сумки телефон и солнцезащитные очки, нацепила их на нос, припустила сумку, бретельку с майки чуть пониже, и размашистой походкой, активно виляя задом, приблизилась к стойке администратора. Уютная женщина лет тридцати пяти, полненькая и румяная улыбнулась мне и спросила: – С какой целью вы пришли?

– Я бы хотела навестить пациентку палаты № 707.

– Может быть, для начала, вы переговорите с лечащим врачом?

– Может быть. А он может принять меня сейчас? У меня, к сожалению, не так много времени. Я откровенно кривлялась, поправляла очки и закидывала уставшие локоны за ушко. То и дело улыбалась.

– Конечно, Александр Сергеевич вас примет. Девушка указала мне на дверь, объяснила, как найти врача. Я неплохо разбираюсь в строениях зданий и именно по-

этому прекрасно сориентировалась, где в левом крыле третий поворот направо и четвертая дверь с табличкой «Шедраков А.С.», красненькая такая, с синим ободком. Постучав в пластиковую дверцу, до того хлипкую, что казалось от моего кулачка она рассыплется, я приоткрыла дверь и заглянула в щелку.

– Можно?

– Конечно, проходите! Доктор был привлекателен. Высок, строен и стар. Серебристые виски выгодно оттеняли возраст, идеальное тело скрывал халат. Но врач двигался, перемещаясь между стеллажами кабинетной библиотеки, что позволило мне сделать выводы об упругой заднице и накаченных лопатках. Не поворачиваясь, он указал мне на кресло и извинился, что вынужден закончить поиски необходимых документов, после чего он в полном моем распоряжении. Я уселась в кресло и положила папку с документами себе на колени. Сумку опустила на пол. Кабинет был уютным. Видимо потому, что хозяин кабинета примерно одного возраста с моей мамой, мотивы обустройства кажутся мне близкими, я чувствовала себя в этом кабинете комфортно, как будто провела в нем лучшие годы своей жизни.

– Я вас слушаю, сударыня, – громогласно заявил психиатр, усаживаясь в винтажное кресло и сцепляя руки в замок. Его добрые тигровые глаза смотрели прямо сквозь очки. Он нахмурился и добавил: – но прежде чем вы что-то скажете, требую показать ваши очаровательные глаза. Я нехотя сняла очки. После слез глаза были опухшие, зря я не подпудрилась.

– Я хотела бы навестить пациентку из палаты № 707, – сказала я, когда он удовлетворительно кивнул.

– А кто в этой палате? – удивленно вскинул брови врач.

– А разве не вы лечите эту пациентку?

– Все верно, я ее лечащий врач. Вот уже пятнадцать лет.

– И как успехи? – язвительно спросила я.

– С переменными, к сожалению, – вздохнул доктор и улыбнулся. Я разъярилась. Раскраснелась. Казалось, сейчас брызнут слюни: он еще ухмыляется!

– Как вы могли отпустить сумасшедшую на свободу?! Как вы посмели?! Она убила мою мать!

– Кто убил вашу мать? – на лице доктора выразилось столько эмоций, что я аж испугалась. Презрение, страх, боль и безнадежность. Вот так-то, думали, я не догадаюсь? Наверняка уже все в курсе, что пациентка вышла из-под контроля и

творит дела. А доктору страшно – усы подрагивают, пальцы выбивают дробь по столешнице. Правильно, бойся – коль есть власть в руках распоряжаться чужими жизнями, делай это с толком. А не можешь – отвечай.

– Илона, – продолжала выходить из себя я, плавно повышая голос, словно по расписанию. – Эта сумасшедшая из палаты № 707! Та, что утроила бойню в 1996 году! Она убила мою мать, дедка, и пыталась убить меня! А теперь вы заметаете следы!

– Так, по порядку. Кто кого убил, кто заметает, какие следы?

– Илона была ненормальной, сдвинутой по фазе сумасшедшей убийцей! – сказала я горячо и потрясла папкой перед носом у врача, для чего даже привстала. – Тут все написано, тут выписка из карты. Она пролечилась несколько лет, и вы решили, что она нормальная, отпустили ее! Да таких, как она надо вечно держать в психушке! И разряды тока давать в мозги, чтоб не повадно было!

– Она не понимает, что делает, она невменяема. Она не такая как мы с вами, она не осознает ничего! – оправдывался врач. Ага, не такие как мы с вами. На суде оправдываться будешь.

– И прекрасно, что не осознает! – вещала я, тыча пальцем в папку. – А то она бы умерла от мук совести! Стольких людей уничтожить!

– Я считал, что она действительно вылечилась, – сказал психиатр с горечью.

– Где она сейчас? – командным тоном спросила я. Я чувствовала себя хозяйкой положения, с полным объемом прав. Доктор был расстроен, я думаю по двум причинам – во-первых, потому что пациентка не оправдала надежд, а, значит, херовый он доктор; во-вторых, он трусит груза ответственности. Я не разбираюсь в праве, но думаю, что уголовное дело завезти должны. А там – суд, присяжные, смертная казнь, все как надо в общем.

– Уже в клинике, под надзором, не переживайте, – вздохнул Александр Сергеевич.

– А кто ее попечитель? Почему он не следил за ней? Понимаете, я еле уцелела. Она была страшна в своем безумии, она упивалась им…

– Ее сознание снова помутнело, рецидив, – горько ответил врач, как будто говорил о себе. – Ее заболевание очень сложное, но шансы полного выздоровления всегда есть! Продолжительная ремиссия дала мне много надежд. Я сожалею, что

вам пришлось это пережить. Не судите ее строго. На ее месте может оказаться любой.

– Ну уж нет, если бы у меня поехала крыша, я бы это заметила и удавилась бы прежде, чем… Короче, приняла бы меры, – заверила я доктора. Повесив ногу на ногу я спросила: – и что мы будем делать? Она же не понесет наказание за убийство моей матери и того дедка?

– Да, она невменяемая. Ее нельзя судить.

– А тех, кто ее отпустил? Вас? Ее попечителя? Следователя, который упрятал тело моей матери в далекий архив 1996 года? Сотрудников морга? Я понимаю, что она богата, но не да такой же степени! Уверяю вас, у вас не хватит денег заткнуть мне глотку.

– Никто и не собирается. Мы во всем разберемся, Лолита, не расстраивайте меня больше.

– Уж извините… стойте, а откуда вы знаете мое имя?

– Пойдемте, я вам кое-что покажу. Доктор встал и поманил меня куда-то за стеллажи.

– Что значит, не расстраивать вас больше?.. Я была в шоке. Шарив бессмысленным взглядом по стенам, я послушно шла за доктором, который направлял меня своей рукой.

– В вашем доме, Лолита, нет зеркал, – сказал доктор. – Признаюсь – это моя заслуга. Я настоятельно рекомендовал их убрать. С этими словами он открыл дверцу шкафа, к обратной стороне которого было прикручено зеркало. Вот он этот момент. Когда я увидела, что оно отражает, я решила вспомнить все и пройтись по событиям. То, что я увидела в зеркале должно либо все расставить на свои места, либо запутать эту историю еще больше. В любом случае, пропуская через себя все еще раз, я не находила ответов. Я была опустошена. Вся резвость развеялась, я сгорбилась и молча взирала на отражение в зеркале. Оно отразило доктора в том виде, в котором я его и видела минуту назад, а еще в зеркале отражалась безумного вида старуха, с потухшими глазами в обрамлении тонких морщин, загорелых и отчетливо выражающих скорбь. Уголки губ опущены. У старухи напомажены губы по всем щекам и присохли сопли к подбородку. На майке пятна блевотины, бюстгальтер отсутствует, отчего грудь отпала до пупка. Из-под подмышек торчат волосы, по серой коже струится желтый пот. На голове во все стороны волосы, не-

давно вымытые, но тщательно не расчесанные. Женщина в зеркале машет мне рукой и приближается к краю. Я отхожу на шаг, и она делает тоже самое.

– Я очень надеялся, что ваше сознание вернулось в норму. Но мы лишь затемнили его, Лолита. Ваша ремиссия себя не оправдала. Нам придется все начать сначала…

– Этого быть не может…

– Нас всегда выручал кот. И в 2004 году. И сейчас поможет. Лолита – когда случилось несчастье с вашей мамой, кот был?

– Да, Пасьянс. Был.

– А когда вы кормили его в последний раз? После того момента, когда проснулись на следующий день? Я помню, что кормила его, едва закрыла дверь в салон, а вот утром следующего дня… Нет, я обнаружила, что мамы больше нет, на меня напала сумасшедшая, я унесла ноги, а потом приехала милиция, затем я поехала в морг… И сегодня я его не видела.

– Я… я не помню.

– Потому что он умер пятнадцать лет назад, – объясни доктор, – вместе с вашей матерью. Вы убили свою мать, престарелого мужчину, несчастную женщину Илону Георгиевну, которая пыталась защитить останки своего мужа и прорица-

тельницы, к которой пришла за советом. Вы раздели ее и растерзали, после чего сели в машину и отправились с бензопилой в город, в которой устроили настоящую бойню…

– Я не верю…

– Вы уже шокированы своим внешним видом. Вы думали, вы моложе? Мы старались вернуть вам состояние вашего сознания до того дня, когда случился приступ ярости, глушили в вас болезнь, а добились совершенно иного эффекта. Мне очень жаль, Лолита.

– Я вам не верю. Я… я считаю себя абсолютно адекватным человеком, попавшим в такую ситуацию, выход из которой может найти только человек с помутившемся сознанием. И вы пытаетесь заставить меня думать, что я сумасшедшая. Я не могла поверить в то, что отражение в зеркале – действительно я. Эта неопрятная, грязная старуха, это психически больная женщина – это я. Бред… Но чем-то внутренним, каким-то особым чувством, упрятанным так глубоко, что не достанешь и не допросишься его совета, я чувствовала, что доктор говорит правду. Это действительно я. Я больна. Все правда… Боже мой…

– Что не так в событиях, доктор? Где здесь усматривается моя болезнь? Я не понимаю...

– Во-первых, Лолита, это разница между вашим внутренним состоянием и внешним, вы себя отталкиваете, не признаете, это плохо; во-вторых, в вашем сознании смешиваются события – вы видели ясно и отчетливо смерть своей матери, но ваш мозг смазал действия, выставляя все в выгодном свете для вас. Вы оказались жертвой, а на самом деле, это не так. Это была галлюцинация, которую вы восприняли за реальность и стали действовать, как действовали раньше, в периоды первых ремиссий. Их было много, в копиях, которые я сделал для вас, только самые значимые события, самые мощные ремиссии. В-третьих, вы пугали своего попечителя, отца, который вот уже пятнадцать лет заботится о вас. Вы не узнали его три дня назад, когда случился регресс болезни, посчитали за охранника. Вы не узнали своего мужа Романа, посчитали его следователем. И они подыграли вам по моей просьбе, я надеялся, что у вас помешательство кончится на следующее утро, такое бывало уже не раз в клинике. Но тут я вас выправлял; сейчас же я хотел знать – справитесь ли вы сами. Не справились. События, которые произошли первого мая 1996 года в вашем сознании навечно, мы не можем их стереть, пока ваш мозг не сделает это сам; но видимо, вина вас очень гложет и вместо того, чтобы излечиваться, ваше сознание корректирует события. В вашем телефоне есть номер обоих мор-

гов, потому что после убийства матери в периоды рецидива, которые неминуемо наступают после ремиссии, вы наведываетесь туда, чтобы уточнить у них о летаргическом сне. Вы считали, что ввели мать в такое состояние. Мне звонили из второго морга, видимо, Валентин Михайлович упустил чтото, с кем-то не договорился, чтобы вас убедили в истинности смерти вашей матери. А это вас очень беспокоит, это гнетет вас уже 15 лет…

– Но у следователя есть жена! Она ответила мне ночью… когда я звонила ему.

– Не судите го строго, – грустно сказал доктор и закрыл дверцу. – Он не разводится с вами, ухаживает за вами, любит вас и искренне надеется, что вы поправитесь. У меня в душе та же надежда, Лолита.

– Я не верю. Это все подстроено.

– Я приглашу вашего отца и мужа? Они вас ждут.

– Они здесь? Мы возвращаемся на свои места. Доктор продолжал говорить: – Они всегда следовали за вами. Вы прекрасно водите машину, это ваша трудотерапия. Вы, правда, не имеете прав, но водите отлично. Они следовали впереди вас и позади, предупреждая полицейских…

– Боже, как это неправдоподобно…

– Люди и не на такое пойдут, Лолита, вам очень повезло с родными, – с улыбкой произнес доктор. Он выдвинул ящик стола и извлек оттуда белое полотенце и бутылку воды, протянул мне со словами: – держите полотенце, зеркало в вашем распоряжении, приводите себя в порядок, а когда закончите, мы будем пить чай и разговаривать. Я оттираю сопли с подбородка и подтираю пот из-под подмышек, расчесываю волосы и боюсь представить, что все сказанное доктором правда. Я чувствую сердцем, что все правда, но отказываюсь верить. Я монстр. Я чувствую себя так, как будто на меня надели лосиную голову, и все утверждают, что все в полном порядке, все так и должно быть. Стерев помаду, я плачу в сопливое полотенце, но упорно продолжаю приводить себя в порядок. Господи, неужели героиня всех вырезок – я? Неужели это была я? Почему я все забыла? Я убила свою Мать. У меня есть Отец. У меня есть Муж.

Рома… точно, Рома, не Роман. Рома, мой муж, он же работал санитаром в клинике, всегда приносил мне цветочки, а после уволился, чтобы жениться на мне… Боже мой, как я могла все забыть?.. Я выглядела приличнее, чем была в эпоху «актрисы» с рецепшна. Вспомнив свои кривляния перед администратором клиники и доктором, я заливаюсь краской… Господи, как же я выглядела… Я действительно умалишенная. Доктор принес чайник, выдыхающий клубы горячего пара. Увидев меня, уже не такую безобразную, но плачущую, он ободряюще улыбается.

– Лолите, не плачьте, не все так печально. Вы многое осознаете. Вполне возможно, что сейчас начнется ваш путь к выздоровлению. Правда, придется немного полежать в стационаре, не беспокойтесь, общего типа, и током я вас пытать не стану. Это давно уже никто не практикует… А вот и Роман с Валентином Михайловичем. Я вскакиваю с кресла. Рома распахивает объятия и улыбается. В его глазах стоят слезы. Позади него, как тень, стоял отец. Я кидаюсь к нему на грудь. Знакомый запах, знакомые объятия, чуть нежные и горькие.

– Лола…

– Рома, папа, простите меня… Я не хотела, я не специально. Папа, господи, какой же он старый!.. В голове всплывает охранник из белого джипа – это он. За три дня он изменился до неузнаваемости. И Рома – глаза моего Ромы красные, воспаленные, печальные. Я поцеловала его в ресницы и, как он любит, в место, где у Мэрлин Монро кокетливая мушка. Рома!.. Каким красивым мальчиком ты был, а что я с тобой сделала… Морщинки по счету моих рецидивов… Боже, как их много…

– Боже мой, папа, Ромка, до чего же я вас довела… Простите меня, я не специально, я не нарочно…

– Мы знаем, пуговка, – говорит папа, обнимая меня. – Мы знаем. Мы верим тебе, не сердимся. Мы тебя любим. Я плачу, а доктор улыбается.

– Что вы улыбаетесь? Доктор разводит руками со словами: – Потому что мне нравится, что я вижу прогресс. Раньше, Лолита, мы вам рассказывали все – от начала до конца. А теперь вы все вспоминаете сами. Это очень хороший признак, Лола, очень хороший.

– В морге вы были не столь любезны, – улыбаюсь я, чувствуя, как раздвигаются тучи над моим больным, ущербным сознанием. Я вспомнила, что видела доктора раньше.

– Ха-ха-ха, – смеется доктор. – Я вспомнил самые бородатые шутки медиков, а вы даже не улыбнулись тогда!

– «Трупова жена», я помню!

– Лолита! Не убеждайте меня в том, что вы здоровы! Вы не должны отчетливо помнить события, произошедшие в период рецидива! Это удел здоровых людей! Не делайте этого, не то я вас выпишу к чертям собачьим! Папа плачет и улыбается сквозь слезы. Я держу за руку Рому и чувствую, что в этом мире есть что-то еще большее, еще объемнее, еще прекраснее и весомее. Что-то, что заставляло меня долгие 15 лет упорно трудиться, чтобы вылечиться, и что будет мотивировать меня еще долгие годы! Но вот что?..

– А кто тот парень в машине?.. – вдруг вспоминаю я, почувствовав, как защемило сердце. – Молодой?.. Которого я приняла за второго охранника?.. Кто он?

– Лола, – говорит Рома и берет мою руку и кладет к себе на грудь, к самому сердцу. В его глазах стоят слезы, губы подрагивают. Мое сердце делает тройной кульбит и падает куда-то вниз, в мягкое об-

лако души. Эта связь непорочна, ее невозможно смазать больным сознанием, чем-то страшным, неизлечимым; это святое, это то, что будет жить даже в жалких остатках разума. Это сильное и живительное чувство… Оно словно солнце, убивающее все бактерии на Земле, словно яркая звезда способно вести путника в любых мрачных коридорах больного сознания. Это любовь. Я люблю этого мальчика, это парня. Я люблю его потому что он…

– Костик… это наш сынок…

– Кто это сказал? Кто сказал? – спрашивает доктор. – Это очень важно. Я не расслышал, это было шепотом! Кто сказал? Лолита, это были вы или Рома вам подсказал? Отвечайте сейчас же! В кабинет входит Костя. Я прижимаю его к сердцу и не сдерживаю слез. Это самый счастливый момент в моей жизни. Я обрела себя, семью, сына. Все у меня будет хорошо. Я больна, но я справлюсь, я вылечусь! Ради них.

– Кто сказал про Костю? – допытывался психиатр, глядя на нас, плачущих и обнимающихся. Я прижимала сына к себе и чувствовала тепло его тела, горечь слез, пролитых из-за меня, из-за моей болезни, его страх, боль, биение его сердца…

15 лет назад его маленькое сердечко билось чуть ниже моего.

Какая разница кто сказал про Костика? Я знала это еще до того, как произнесла вслух. Мне подсказало сердце. Сердце больной матери.