термина) может быть и либертеном, и помощником, и жертвой, и супругой; наконец, потому, что оно раз убеждает нас обосновывать разделение садическо го общества на особенности половых практик (у нас происходит совершенно противоположное; мы всег да спрашиваем о гомосексуалисте, «активный» ли ом или «пассивный»; у Сада половая практика ни когда не служит для идентификации субъекта). Поскольку каждый может быть активным и пассивным содомитом, действующим лицом и лицом, претерпеиающим действие, субъектом и объектом; поскольку удовольствие возможно повсюду — у жертв, как и у господ, — причину садического разделения надо ис кать в другом, но этнография этого общества пока не позволила обнаружить ее. На самом деле — и теперь настал момент сказать это — существует лишь один тип поступков, кроме убивания, которым либертены обладают как соб ственным и ни в какой форме ни с кем не разделя ют: это произнесение речей. Господин — это тот, кто пшорит, распоряжается языком в его полноте; объ ект — тот, кто молчит, остается отрезанным от вся кого доступа к речам из-за увечья, более абсолютно го, нежели всевозможные эротические пытки, по тому что объект не имеет права воспринимать речь господина (речи адресуются только к Жюльетте и Жюстине, двойственным жертвам, наделенным да ром повествовательной речи). Разумеется, существу ют — очень редко — жертвы, которые могут прере каться по мелочам из-за своей судьбы, описывать либертену его бесчестье (г-н де Клори, м-ль Фонтанж де Дони, Жюстина); но это всего лишь механические голоса, и они играют всего-навсего роль сообщников и развертывании речи либертенов. Только эта речь