Северяне № 3 by rednorth

ольга лобызова

Салехард. апрель. ранее утро

письмо редактора

к салехардским берегам-оберегам

юрий морозов

«Здесь можно жить только из-за денег или от безысходности», – припечатал Салехард менеджер очередной звезды шоу-бизнеса, регулярно прилетающей сюда с концертами. Блицвысказывание, брошенное свысока тем, кому заказывают музыку сильные мира сего, смело можно отнести к подавляющему большинству наших городов и весей. В таком понимании страны и людей именно этими деятелями от попсы нет ничего удивительного. Вот только как и о чём могут петь их подопечные, что нести так глубоко неуважаемой ими публике при явно пренебрежительном отношении к земле нашей, к соотечественникам? И всё же стоит ли с ним дискутировать не только салехардцам, но и жителям любых малых российских городов, крошечных поселений, разбросанных на бескрайних просторах страны?.. Страшно далеки они от народа… Нам остаётся лишь пожалеть их, богом обиженных, раз не дано им счастье познать любовь к своей земле. Менеджер этот – человек в возрасте и, конечно же, знает толк в земных удовольствиях и райских уголках. Россия, вдохновенная наша держава, и в ХХI веке полна контрастов и противоречий, обычаев и укладов, образов и архетипов. Многомерный и совсем ещё не познанный человечеством мир, суженный до мегаполиса, до констант предельно ясных и просчитываемых, при всей своей обеспеченности и благополучии заведомо обеднён по определению... Космополитично втягивая в себя инакость зарубежную, смакуя красоту заморскую, многие, подобные автору вышеприведённого высказывания, не дают себе труда осознать, что неповторимая красота и особенность России, её уникальность образуется в том числе и из её провинции, почти семьдесят процентов которой составляют «севера». Как нежно и трогательно назвала в своей песне Раиса Белорукова село Мужи «маленькой столицей» Шурышкарского района, так и славный город Салехард, конечно же, столица Ямало-Ненецкого автономного округа. А салехардцы, ставшие волею судеб в 1993 году одновременно и столичными жителями, оставшись при этом закоренелыми заполярными провинциалами, – особая общность людей, настоящее северное братство. Многоязыкость, полиэтничность, диапазон темпераментов и характеров, неспешность и основательность, и неистребимая никакими испытаниями и трудностями, порой неосознанная, неосознаваемая любовь к овеваемому всеми ветрами городу на мысу – этим пронизаны все страницы сегодняшнего номера, посвящённого его 420-й годовщине. Славься, единственный в мире город на полярном круге, славьтесь северяне-салехардцы, бурными волнами жизненного моря принесённые когда-то к ставшим родными его берегам-оберегам! Главный редактор народного журнала «Северяне» Ольга Лобызова

severyane1999@yandex.ru тел. (34922) 4-44-77

Северяне № 3, 2015

содержание

Письмо редактора Ольга Лобызова 1 К салехардским берегам-оберегам Строганина Геннадий Сысолятин 6 Герб и флаг Салехарда – символы обновлённой России 12 Якорь подняли, цепь осталась Ольга ЛОБЫЗОВА 16 Если сердце отзовётся... Юрий Галишников 17 Мой дедушка Иван Михайлович

Вадим гриценко 37 Судьба: из побеждённой Германии – в лагеря надзирателем Сергей Дерновой 42 Это праздник и моего отца Евгений матюшенко 50 Исповедь партизана Любовь Лаврова 52 Всё лучшее – впереди! Юрий ЮНКЕРОВ 54 жизнь как песня! арктическая цивилизация

Эмилия ЛЯПИНА 19 Воспоминания о былом

Иван Погорелов 62 Самоедка 63 Сихиртя

Анна воронцова 21 Зенитчица Машенька Богданова

Зинаида ЛОНГОРТОВА 67 Кухня народов Крайнего Севера

Валерий СТЕПАНЧЕНКО 22 Дед и отец Наталья ШАМРАЙ 24 от солдата – до капитана Судьбы. Характеры. Лица 28 Андрей ДРОБИНИН С юностью в сердце

Северяне № 3, 2015

путешествие Анатолий СТОЖАРОВ 74 Байки от Валентиныча. Четыре Севера. Прокопий. К вопросу о северном транспорте Виталий добровольский 85 Мираж георгий мерзосов 89 Несыгранная драма 90 Век живи – век учись

94 Софья ВИЛЛЬ 92 Как «Ваталинка» покоряла Европу литературная гостиная Нина Парфёнова 94 Талант и вдохновение от кризиса не зависят Наталья ДВОРЦОВА 102 Книга притчей Анны Неркаги Анна неркаги 105 Мудрые изречения ненецкого народа Владимир ГРИНЬ 110 Не забывайте нас...

Нина Парфёнова 135 Литературная мозаика Стихи в номере Тамара Пасынкова Олеся Варкентин Михаил Падранхасов Зинаида Грехнёва Владимир Петров 101 Евдокия Серасхова борис Соловьёв 138 Александр Остроухов Юрий Кукевич Олег Камакин 139 Нина Парфёнова Вера Смилингене Альберт Окотэтто

15 95 98 100

Сергей замятин 120 Начальник поезда дальнего следования Обложка, стр. 5, 27, 61, 73, 93 – работы члена Союза художников России, директора окружного Дома ремёсел Сергея Лугинина. Творчество художника многогранно и уникально: живопись, графика, резьба по дереву и кости, таксидермия (изготовление чучел птиц). Северяне № 3, 2015

государственное учреждение «северное издательство» 629008, Ямало-Ненецкий автономный округ, г. Салехард, ул. Ямальская, д. 14 Тел.: (34922) 4-40-62 (факс), 3-38-56 E-mail: severnoe-pr@list.ru, http://северноеиздательство.рф Директор Э. р. ярмаметов

Северяне народный журнал

№ 3 (64), 2015 Издаётся с 19 февраля 1999 года

Главный редактор о. г. лобызова Редакционный совет: наталья карымова – председатель Приуральского районного общественного движения «Возрождение» сергей лугинин – директор окружного Дома ремёсел, член Союза художников России, заслуженный работник культуры ЯНАО надежда талигина – кандидат исторических наук, член Союза художников России

анатолий стожаров – вице-президент Российского общества социологов, кандидат социологических наук, член Союза журналистов России хабэча яунгад – главный редактор ненецкой газеты «Няръяна Нгэрм», заслуженный работник культуры России

Над номером работали: любовь лаврентьева карима Палтырева наталья бутиева Виктория гниденко елена локоть нина Парфёнова

ответственный секретарь оператор набора и вёрстки художественный редактор редактор корректор предоставление материалов для «Литературной гостиной»

Адрес редакции: 629008, ЯНАО, г. Салехард, ул. Ямальская, д. 14, каб. 17, 18, а/я 41 Тел.: (34922) 3-27-27 (факс), 4-44-77. E-mail: severyane1999@yandex.ru Соучредители: Законодательное Собрание Ямало-Ненецкого автономного округа

(629008, Ямало-Ненецкий автономный округ, г. Салехард, ул. Республики, д. 72)

Департамент внутренней политики Ямало-Ненецкого автономного округа (629008, Ямало-Ненецкий автономный округ, г. Салехард, пр-кт Молодёжи, д. 9)

Издатель Департамент внутренней политики Ямало-Ненецкого автономного округа (629008, Ямало-Ненецкий автономный округ, г. Салехард, пр-кт Молодёжи, д. 9)

Отпечатано ГУ «Северное издательство», 629008, ЯНАО, г. Салехард, ул. Ямальская, д. 14. Тираж 340 экз. Заказ № 0344

ООО «Форт Диалог-Исеть», 620085, г. Екатеринбург, ул. Монтёрская, д. 3, тел./факс (343) 228-02-32. Тираж 1060 экз. Заказ № 1570058

Дата выхода в свет 03.07.2015 г. Общий тираж 1400 экз. Распространяется бесплатно. Свидетельство о регистрации средства массовой информации ПИ № ТУ72-00566 от 20 апреля 2012 г. выдано Управлением Федеральной службы по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций по Тюменской области, Ханты-Мансийскому автономному округу - Югре и Ямало-Ненецкому автономному округу

Редакция оставляет за собой право отбирать поступающий материал для публикаций, а также сокращать и редактировать. Рукописи и фотоснимки не возвращаются и не рецензируются. При перепечатке материалов ссылка на «Северян» обязательна (Закон РФ «О средствах массовой информации», ст. 42)

Полные версии каждого номера «Северян» также можно найти на интернет-сайтах: северноеиздательство.рф (ГУ «Северное издательство»), красныйсевер.рф (общественно-политическая газета «Красный Север»), www.libraries-yanao.ru (корпоративный информационно-библиотечный портал ЯНАО)

северяне № 3, 2015

Сергей Лугинин

строганина

Северяне № 3, 2015

строганина | мой город К 420-й годовщине города Салехарда

Герб и флаг Салехарда – символы обновлённой России В декабре 2013 года я как победитель конкурса по разработке герба города Салехарда в 1992–1993 гг. получил приглашение выступить в Ямало-Ненецком окружном МВК им. И. С. Шемановского на специальном выставочном проекте, посвящённом 20-летию Конституции Российской Федерации.

Геннадий СЫСОЛЯТИН, заслуженный работник физической культуры Российской Федерации

сылаясь на исторические документы, представленные в фойе на выставке, я поведал гостям музея о главных моментах конкурса. Работники музея предложили написать воспоминания для истории города, для потомков, что я и делаю. Вернуться на двадцать один год назад для меня оказалось просто. Всё было как вчера. Человек помнит в своей жизни наиболее яркие, интересные, сложные моменты и то, что досталось ему великим трудом. Начну, пожалуй, с архивной выписки из Государственного архива Ямало-Ненецкого автономного округа. Текст приводится из оригинала. «Из протокола заседания собрания представителей муниципального образования г. Салехард № 5 от 16.06.1997 г. Слушаем Земерову С. Ю., депутата собрания представителей, «О гербе г. Салехарда». Прошёл конкурс герба г. Салехарда, победите-

Северяне № 3, 2015

лями оказались Г. Сысолятин и художник А. Серасхов. Зачитала историческую справку. В постановление внести – обратиться в Государственную герольдию с письмом. Голосовали «за» – 7 голосов. Постановили: принять постановление «О гербе города Салехарда». Председатель – Б. Я. Герштейн, секретарь – Е. С. Моисеенко». С тех пор этот документ был безнадёжно утерян и поэтому не доведён средствами массовой информации до народа как итог конкурса. Попытки найти документ в XX веке даже силами работников администрации города и городской Думы не увенчались успехом. Через шестнадцать лет, в 2013 году, благодаря работникам архива мы можем проследить почти детективную историю. А как всё хорошо начиналось! В 1992 году Ямал стал равноправным субъектом Российской Федерации. Энтузиазм и патриотизм людей били ключом. Каждому хотелось внести свой вклад в историю. И вот 5 июня 1992 года малый совет Салехардского городского совета народных депутатов принял решение № 75 «О конкурсе по

разработке герба г. Салехарда к 400-летнему юбилею». Несколько эскизов мы вместе с художником Анатолием Серасховым направили в конкурсную комиссию. В сентябре, в День города, жители Салехарда увидели в фойе ОЦНК более ста конкурсных работ. Они обсуждали эскизы и вносили свои предложения в работу конкурсной комиссии. Вот высшее проявление демократии народа в те далёкие дни! Мнение народа власть принимала к исполнению. Увы, временно… Комиссия решила, что тема герба недостаточно раскрыта исторически, не соблюдены законы геральдики. Наметили проведение второго тура. Нескольким участникам поступили предложения о сотрудничестве. До юбилея оставалось три года. Время для поисков ещё было. Мне вручили грамоту «За активное участие в первом туре». «Своим участием Вы проявили интерес и чувство глубокой любви к истории России, своей Родины. Тем самым внесли вклад в развитие культуры, искусства северного края, старейшего региона Ямальского Севера.

мой город | строганина востоке и именовали себя в знак присоединения царями земли, княжества, области. Издавали указ и закрепляли это гербом новой территории в государственном гербе. Всё так просто, исторически верно! Значит, надо искать в энциклопедии – вперёд, в библиотеку! Срок сдачи эскизов до 1 апреля 1994 года. До юбилея города ещё полтора года… В 1993 году в окружной библиотеке мне пришлось пересмотреть и прочитать много материалов. В Большой советской энциклопедии в статье о Большом Государственном гербе Российской империи , утверждённом в 1882 году, нашёл то, что искал. В шестом щите соединённых гербов северо-восточных областей империи изображён герб княжества Обдорского с описанием: «В серебре чёрная идущая лисица с червлёными глазами и языком». Оставалось поместить рисунок на

французский щит и отдать на конкурс. Эскиз герба мы сдали в установленный срок в конкурсную комиссию, и его положили в папку на три года… Вспомните февраль 1994 года. Один из районов города разморожен. Главная задача тех дней – восстановить район после аварии. Президент страны назначил главой администрации Ямало-Ненецкого автономного округа Ю. В. Неёлова. Сменилось руководство городской администрации. У них ещё одна задача – подготовиться к юбилею, провести пышно, красочно, угодить окружным властям и гостям. О гербе забыли, инициаторов игнорировали, хотя требовалось самое малое – отправить имеющиеся конкурсные работы на консультацию в Санкт-Петербург в Геральдический совет при Президенте Российской Федерации и получить ответ для принятия решения. В то время мог

из архива ГЕННАДИя СЫСОЛЯТИНа

Благодарим Вас за проявленное творчество и предлагаем принять участие в следующем туре», – так 14 апреля 1993 года подписал грамоту Павел Иванович Мориков, председатель конкурсной комиссии. В первом туре я предложил для эскиза герба рисунок «Печать Обдорской заставы XVI века». В истории геральдики многие гербы городов России имели в своей основе изображение старой печати. В эскизе сознательно подсказал художнику нарисовать стоящую на задних лапах чёрно-бурую лисицу со стрелой в передних лапах остриём вверх, оперением вниз. Значение стрелы в гербе – застава, и она должна быть наконечником вниз, оперением вверх. Этот вариант мог быть утверждён гербом города, но признали это лишь двадцать лет спустя. Второй тур конкурса был объявлен решением Салехардского городского совета народных депутатов 29 сентября 1993 года. В положении о конкурсе отмечено, что Салехард – один из старейших городов Крайнего Севера Западной Сибири, которому в 1995 году исполняется 400 лет, однако до настоящего времени он не имеет герба. Создание герба – дело граждан, знающих его историю и традиции, живущих в нём, любящих свой город, а также всех интересующихся созданием геральдических знаков. Главная задача – отобразить важнейшие события из истории города! Кроме печати Обдорской заставы, никакой информации в то время не было и Интернета тоже. Где искать материалы? А если подумать? Цари с XIII по XV век присоединяли новые земли за Уралом на северо-

Рекламные щиты на перекрёстке улиц Республики и Матросова. 2003 год

Северяне № 3, 2015

строганина | мой город быть прецедент в геральдике новой России – создание первого герба на Ямале, в Салехарде. Времени хватало, не хватало мудрости людей, гражданского долга, их ответственности перед обществом. В апреле 1995 года в Салехарде проходил чемпионат России по национальным видам спорта среди команд округов, областей и республик России, посвящённый 400-летию Салехарда. На медалях и значках красовалась чёрная лисица из герба княжества Обдорского, предложенная мною на оргкомитете. На трёх сувенирных вымпелах – рисунок гербовой печати Обдорской заставы середины XVI века с надписью по кругу – «Печать государства Сибирские земли Обского устья». В верхней части вымпела – «Обдорск 1595» и герб Тобольской губернии, в состав которой входило в те времена княжество Обдорское. Внизу – «Салехард». Это не осталось незамеченным ни в городской, ни в окружной комиссиях по разработке герба и флага Ямала и сыграло положительную роль в дальнейшем. И ещё в своё время я подсказал краеведу и художнику Михаилу Каневу сюжет картины для серии «Древний Обдор» – «Рождение герба Обдории». В начале XVIII века в СанктПетербурге было принято решение о создании Большого Государственного герба Российской империи. Его готовили несколько десятков лет. Однажды я закрыл глаза и увидел такую картину. Во все губернии, области и княжества России направлена царская грамота о создании герба на местах. И вот эту грамоту гонец на лошадях доставил по почтовому ямскому тракту через Урал, земли югорские и

Северяне № 3, 2015

далее в Обдорию по замёрзшей Оби. Возница менял лошадей в юртах Кочегатских (Азовских), Ямгортских, Мужевских, Восяховских, Шурышкарских и Катравожских и наконец доехал до Обдорска к зимней ярмарке, вручил грамоту старосте. В обратный путь гонец уезжал со свитком, на котором была изображена чёрная лисица – главная меховая ценность Обдории того времени. Свиток передали к царскому трону, а затем в геральдическую контору для вечного хранения и размещения на щите герба империи. Михаил Канев изобразил на своей картине сцену в избе старосты, где самоед из тундры нахваливает шкуру чёрной лисицы, а гонец из столицы и гости восхищаются пушистым мехом – лучшим товаром ярмарки… Это была лишь моя фантазия. История создания Государственного герба хорошо рассказана в книге «Официальные символы Ямало-Ненецкого автономного округа», изданной в городе Екатеринбурге в 2012 году. Издатели – Геральдической совет при Президенте Российской Федерации, Законодательное Собрание Ямало-Ненецкого автономного округа, Союз геральдистов России, Уральская геральдическая ассоциация. Найдите в библиотеке эту книгу, ознакомьтесь и многое узнаете. После юбилейных торжеств, в начале 1996 года, я во время встречи с главой города И. Н. Кочергой спросил его: – Почему в своё время не утвердили герб города, если все разработки и эскизы лежат в документах депутатской группы? На что он ответил мне: – А где ты нашёл историю герба? – В библиотеке, – отвечаю. –

В Большой советской энциклопедии! – Надо же! Какой умный нашёлся! Мы тут институт запрашивали, они ничего не нашли. А он – в энциклопедии! – Значит, – говорю, – не те люди и не там искали. Оказывается, ранее администрация города заключила договор с одним из институтов по разработке герба. Им прислали герб Сибирского княжества за наши народные бюджетные деньги, то есть власть тем самым проигнорировала проведённый конкурс по созданию герба. Благо что эскизы, представленные на второй тур, сохранились. В 1996 году Государственная дума Ямало-Ненецкого автономного округа приняла Закон Ямало-Ненецкого автономного округа «О местном самоуправлении в Ямало-Ненецком автономном округе». В статье 9 указано, что муниципальные образования вправе иметь собственную символику (гербы, эмблемы, другую символику), отражающую их исторические, культурные, социальноэкономические, национальные и иные особенности. Первым в округе принят закон «О флаге Ямало-Ненецкого автономного округа» 28 ноября 1996 года. Из посланных мною ранее в 1993 году на конкурс нескольких десятков разработок флага один взяли за основу флага Ямала. Однако орнамент «лапа лисицы» был заменён на другой – «рога оленя». Это и понятно: оленеводство – традиционное занятие коренного населения региона. История внесла свои поправки: ранее ценностью была пушнина, ныне – олень! В то время каждый мог внести своё предложение по

мой город | строганина разработке герба и флага Салехарда и округа. Все идеи от народа приветствовались. На страницах окружной газеты «Красный Север» я предложил следующее: «Печать Обдорской заставы – гербу Салехарда, герб Обдории – гербу Ямала!» Для историков и геральдистов всё просто и понятно! Эти сведения взяты мною из книги «Гербы городов, губерний, областей и посадов Российской империи, внесённые в полное собрание законов с 1649 по 1900 годы» автора П. П. фон Винклера, СанктПетербург, 1990 г. «Издание книгопродавца И. И. Иванова дозволено цензурой Санкт-Петербурга 20 июля 1899 г.». Технические средства того времени позволили воспроизвести на странице газеты фото Большого Государственного герба Российской империи 1882 года. На статью, несомненно, обратили внимание в городской и окружной конкурсных комиссиях. И закрутилось колесо. Пошла команда сверху вниз: чего же топтаться на месте? Время идёт – оно настало для воплощения идеи в жизнь! Один из жителей округа отозвал свою конкурсную работу в окружной комиссии по разработке эскиза герба округа. Объяснил это тем, что не попал в тему. Летом меня пригласили в депутатскую группу по разработке герба г. Салехарда, спросили, какой из предложенных вариантов послать в Санкт-Петербург для утверждения Геральдическим советом. Я настоял на своём варианте и не ошибся. Сказал и про флаг. На флаге белого цвета должна быть лиса. В совете отметили, что на Ямале пошли по правильному историческому пути при создании герба Салехарда.

Позже наш представитель из администрации Салехарда с трудом удостоился аудиенции с начальником Государственной геральдической службы Российской Федерации Г. В. Вилинбаховым. Он был удивлён точности в создании герба, заложенного ещё в царские времена. В будущем герб будет сохранять память о древней Обдории, княжестве Обдорском. В постановлении № 36 от 20.11.1997 года собранием представителей г. Салехарда «О гербе города Салехарда» записано: «Заслушав и обсудив доклад депутата Земеровой С.Ю. и учитывая рекомендации Государственной герольдии при Президенте Российской Федерации, основываясь на ст. 4 Устава муниципального образования г. Салехард, собрание представителей постановляет: 1. Принять проект герба г. Салехарда (в прошлом Обдорска) в версии 1850-х годов без изменений, имеющий вид чёрной идущей лисицы с червлёными глазами и языком в серебряном поле, изображённом на щите. 2. Направить настоящее постановление и эскиз герба в Государственную герольдию при Президенте Российской Федерации для окончательной экспертизы. Председатель собрания представителей О. В. Демченко».

через несколько месяцев И вот наконец-то историческое событие. Постановлением администрации муниципального образования г. Салехард от 18 февраля 1998 года № 78 «О гербе города Салехарда» утверждён герб г. Салехар-

да – основной официальный символ г. Салехарда. Введено положение о гербе г. Салехарда и флаге. Но это ещё неокончательно. Ко Дню города впервые салехардцы увидели герб на перекрёстке улиц Республики и Матросова. Окончательная точка поставлена 9 декабря 2004 года. Решением городской Думы было утверждено положение об официальных символах Салехарда для приведения муниципальных правовых актов в соответствие с новой редакцией Устава муниципального образования. Двенадцать лет – таков путь создания герба столицы Ямала от принятия решения о проведении конкурса до официального юридического оформления. Январь 2015 года. В сентябре у Салехарда новый юбилей – 420 лет, но до этого времени с июня 1997 года администрация г. Салехарда так и не объявила общественности об итогах конкурса 1993 года по созданию герба. А за это время сменилось несколько мэров, два главы городской Думы.

От редакции Пока готовился номер, стало известно, что на заседании городской Думы 19 февраля 2015 года депутаты приняли решение наградить почётной грамотой Геннадия Сысолятина и Анатолия Серасхова, победителей конкурса по разработке герба Салехарда. Геннадий Владимирович – автор проекта, Анатолий Гаврилович – автор эскиза. Так случилось, что творческий союз получил признание лишь через два десятилетия. Недаром говорят, что в России надо жить долго! северяне № 3, 2015

строганина | мой город

салехард:

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

мгновения жизни

Северяне № 3, 2015

ОЛЬГА ЛОБЫЗОВА

мой город | строганина

Северяне № 3, 2015

строганина | мой город К 420-й годовщине города Салехарда

Якорь подняли, цепь осталась

1982 по 2009 годы я работал в Салехарде директором ЯмалоНенецкой окружной детско-юношеской спортивной школы по национальным видам спорта. Со спортсменами вёл тренировки как старший тренер сборной команды Ямала. С октября по май проводили метание топора на дальность на реке Полуй и в Полябтинском сору на снегу в безлюдном месте. Это отвечало требованиям техники безопасности при проведении соревнований. Роза ветров в южной части Салехарда в течение года благоприятствует полёту топоров на 200–250 метров. Взрослые здесь не ходили, ребятишки не бегали, и только иногда две-три собаки, лениво позёвывая лёжа на снегу, наблюдали за летящими топорами, но не бегали ни за ними, ни за спортсменами и не лаяли, соблюдая приличия. В марте 1992 года на тренировке я заметил в сору две массивные тёмно-рыжие лапы большого якоря, торчащие изпод снега. Изделие ручной ковки несколько десятилетий лежало в иле и грязи. Мне стало интересно, а вот бы узнать – как якорь оказался здесь? С какого времени? С какого судна? Об этом рассказал Людмиле

Северяне № 3, 2015

Фёдоровне Липатовой – директору окружного музея, у входа в который красовался трёхлапый якорь, доставленный с Обской губы. У него своя история… Видно было, что у него когда-то имелась четвёртая лапа. По размеру лап понятно, что этот якорь намного меньше по весу, чем тот, что я нашёл. Во второй половине апреля вдвоём с Людмилой Фёдоровной мы предприняли первую вылазку к месту нахождения таинственного якоря. Снег активно таял днём под ярким весенним солнцем, по заберегам выступала вода, и в этих экстремальных условиях мы не решились пересечь речку Полябту. С небольшого островка на месте будущей лодочной станции, метрах в 350 от нас, отчётливо виднелись чёрные лапы якоря на сверкающем белизной снегу… Мы договорились, что находку надо доставить в музей парой ко второму якорю и постараться узнать от старожилов историю нашей находки. И только через двадцать один год тайна якоря открылась! Ежегодно в августе-сентябре после спада воды в Полуе я наблюдал из окна дома в бинокль свою находку. Надо было решить задачу: как якорь вытащить из воды, грязи, прибрежной няши и доставить в музей. Близок локоток, да не укусишь, хоть рядом город, люди, техника. Первое, что приходило в голову сразу,

– летом по воде. Подъехать на лодке, так как на катерах невозможно – мало воды! – откопать, перегрузить в лодку – и на берег. Нет, нельзя… Якорь тяжёлый, ни в какую лодку не влезет, да и вдвоём не справиться. Этот вариант не подойдёт! Вторая мысль – зимой по снегу подъехать на технике, развести костёр из шин, откопать якорь из хоть немного прогретой мерзлоты и на листе железа отвезти в город. В подобных мыслях вроде всё просто. Но кто из руководителей и какого предприятия даст технику добрым людям с доброй душой и добрыми помыслами?! Увы, я даже мысленно не мог обратиться к кому-либо с подобной просьбой. Значит, всему своё время. Я был уверен, что это смутные года пройдут и люди откликнутся, не оставят холодное железо лежать бесполезно, загрязнять окружающую среду и нарушать хрупкую северную природу.

из архива ГЕННАДИя СЫСОЛЯТИНа

Геннадий СЫСОЛЯТИН

Третий вариант доставки пришёл мне в голову не сразу: осенью, когда вода уйдёт из сора, выкопать якорь из мягкой липкой грязи, волоком на лапах перетащить до берега Полябты каких-то 300–350 метров, а потом затащить лебёдкой на катер и перевезти на противоположный берег. Там уже погрузить на машину – и в музей. Всё, картина ясна! Такие мысли приходили мне длинными зимними вечерами, после того как пешком или на лыжах я неоднократно подходил к якорю во время тренировок. Восемь лет пролетели незаметно, да и, в общем-то, это песчинка в вечности. Для кого как, для меня так! Сентябрь 2000 года. Воскресенье. Ранее утро. С младшим одиннадцатилетним сыном Владимиром и псом Диком переходим речку Полябту проверить уды на налимов, поставленные накануне вечером. Речка к этому времени уже пересохла – превратилась в ручей, что позволяет перебраться по досочке на другой берег. Подходим к якорю, на одной лапе которого сидит ворона. Грозным лаем Дик прогоняет птицу и позволяет мне сделать фото и провести видеосъёмку. Обе лапы якоря на фоне голубого неба устремляются вверх из лужи, покрытой первым тонким льдом. Рядом под слоем земли и травы лежит ржавый от времени трос, привязанный к якорю. Капли росы на лапах якоря, траве, тросе ещё не высохли и под лучами восходящего солнца переливаются, создавая незабываемую картину. В своё время рыбаки использовали лапы якоря как груз: вокруг валяются верёвки и остатки лесковых сетей – это результат ловли рыбы в сору в летнее вре-

из архива вСЕВОЛОДа лИПАТОВа

мой город | строганина

Якорь поднят!

мя. Было видно, что якорь никто и никогда не пытался выкопать. Человек пока ещё не вмешался в эту историю. Время долго властвовало над ним. Холод, снег, жара, вода и ветер медленно с годами уничтожали якорь. Ничто не вечно в этом мире! Нагреваясь летом в жару, якорь своей массой с каждым годом уходил всё глубже на дно сора. В 2009 году я вышел на пенсию и решил: пора заняться якорем! Октябрь 2010 года. По первому льду на Полуе рыбаки Салехарда выходят на подлёдный лов – ловят ерша, окуня, подъязков, щурогайку, плотву. Ставят жерлицы на щук днём и уды на налима на ночь. Я рыбачу рядом с Александром Добрыниным. Из лунок часто таскаем ерша, его очень много – мелкого, колючего, непригодного ни на жарево, ни на уху. Такие живцы нужны как приманка для ловли щуки и налима. Так как днём не было клёва, мы прогулялись к якорю. По пути я поведал историю находки. Лапы якоря торчали

из-под снега, земля вокруг промёрзла! План моих действий подъёма якоря нашёл у Александра полное понимание, и мы стали верить, что пройдёт ещё немного времени, и его увидят люди, узнают историю. Спустя три года, в мае 2013-го, тележурналисты под руководством Добрынина решили снять репортаж об исторической для Ямала находке – якоре, лежащем в Полябтинском сору, на правом берегу Полуя у Салехарда. Благо информационный повод нашёлся: в октябре в Салехарде было запланировано проведение международной конференции «Арктика – территория диалога». В окружном Музейно-выставочном комплексе им. И. С. Шемановского планировалась выставка по итогам Арктической экспедиции по очистке острова Белого. Наш якорь, историческая находка, несомненно, украсил бы выставку, как и экспонаты, сохранившиеся в мерзлоте. Ранее, в октябре 2012 года, Северяне № 3, 2015

я переговорил со специалистами музея о способе доставки якоря в музей. Мы согласовали сроки осмотра места – в мае, в августе и в сентябре 2013 года. Всё пошло по плану. Этот день, шестое мая, выдался пасмурным, шёл мокрый снег. В Полябте вода выступила по заберегам, мы с Всеволодом Липатовым и съёмочной группой подъехали с небольшими приключениями на трэколе к находке со стороны Полябтинского сора. Лопатой я откопал одну лапу якоря и удивился: где же вторая? Под снегом лежало бревно. Видимо, ранее уже кто-то пытался летом выкопать якорь, и тот перевернулся. А может быть, весной во время ледохода северо-западный ветер нагнал массы льда и якорь под их тяжестью и давлением сдвинулся с места. Оператор снял находку, мне задали вопросы, и в тот же день сюжет показали в вечерних новостях. В интервью я придерживался следующей версии: в начале сороковых годов прошлого века в Салехарде и на большей территории Ямала прошёл сильнейший ураганный ветер. Об этом не раз вспоминали старожилы. Малые и большие суда, оказавшиеся в то время в Полуе, разбило и разметало. Может быть, якорь и остался в Полябтинском сору после этого урагана? Информацию о якоре узнали салехардцы, и многие при встрече со мной делились своим соображениями об этой истории. Так, один из капитанов судна Салехардского речного порта рассказал о том, что в своё время, в восьмидесятые годы, помогал доставить якорь с надымской стороны Обской губы. Его передали в окружной музей. На западном берегу Обской губы в Ямальском районе есть суда, разбитые тем

Северяне № 3, 2015

штормом северо-восточного ветра в сороковых годах. Встречаются в отдалённых местах и якоря, торчащие из песка и торфа. Но никто со стороны местных властей не придаёт этому значения и даже не пытается вывезти их. Такого старого ржавого металлолома с повреждённых судов и барж по берегам ямальских рек много. А только представьте себе целую галерею старинных якорей Ямала – этого, возможно, нового туристического бренда региона, которая бы красовалась на набережной реки Шайтанки в Салехарде и украшала столицу Ямала, напоминая всем о прошлом. Каждый из этих экспонатов со своей историей! В посёлках округа по берегам, если настойчиво поискать, непременно найдётся свой якорь, оставшийся навсегда на берегу. А пока эти немые свидетели истории округа никому не нужны! Якоря сиротливо лежат, где пришлось, ржавеют, ждут своих исследователей, да к тому же и никак не украшают прибрежную полосу. А история нашего якоря, о котором я веду свой рассказ, примерно такова. Старожил города Салехарда Владимир Борисович Патрикеев рассказал мне о том, что в пятидесятые-шестидесятые годы прошлого века некоторые городские и окружные организации заготавливали лес для своих нужд и сплавляли плоты по воде с верховьев Полуя в Салехард. В том месте, где я нашёл якорь, плоты стояли в сору до зимы, осенью вода уходила, и плоты оставались на суше. Зимой весь срубленный лес перевозили тракторами на лесопилку. Помню, в шестидесятые года мы с плотов осенью ловили щурогаек. Во время сплава плотов якоря и массивные цепи с морских судов служили пригрузом у плотов.

АЛЕКСЕЙ МАЗУРИН

строганина | мой город

В зале окружного музея

Они, как руль у лодки, сзади плотов сдерживали скорость при сплаве в половодье весной. Ясно же, что самые задушевные разговоры – в бане! Так вот именно там пожилые пенсионеры не раз вспоминали, что так было на самом деле. Вот и разгадка якоря, ещё послужившего людям после его списания с судна, которая позже подтвердилась при его подъёме. Трос оказался привязан не к кольцу якоря, а за одну из лап – она была погнута. Значит, якорь двигался по дну реки лапами вперёд и не выполнял свою прямую функцию – тормозить. Так на свои вопросы я спустя годы нашёл ответы. Недалеко от якоря на правом берегу Полуя в трёхстах метрах от берега и сейчас лежит большая массивная цепь длиной более двадцати метров. Она применялась плотогонами так же, как и якорь. Осенью, после спада воды, цепь видна – она ждёт своего часа, чтобы оказаться в музее рядом с якорем. Согласитесь, ведь якорь без цепи что иголка без нитки! Осенью 2013 года Салехард готовился к международной

мой город | строганина знать, может, всё ещё впереди! Лебёдкой на судне подтянули якорь к носу, обвязали для надёжности, чтобы не упал в воду, благополучно перевезли на другой берег, погрузили в машину и доставили в музей. Всё… я вздохнул с облегчением. Моя мечта о возвращении якоря из небытия сбылась благодаря душевному порыву неравнодушных людей, которые приложили все усилия, исполнили свой гражданский долг! Это и есть патриотизм – тихий, невидимый патриотизм, любовь к своей малой родине, где ты родился, вырос и живёшь. Одни рассказали о том, что знали. Другие сообщили информацию всем остальным, третьи просто приложили свою физическую силу. Результат получился общий, зримый! Принимай, музей, наш дар от души!

тамара ПасынкоВа г. Тюмень

Подруге Есть город на полярном круге С простым названьем – Салехард. Я расскажу своей подруге, Как любят город стар и млад. Он на мысу стоит высоком Четыре сотни лет подряд. Плывёшь по речке – издалёка Огни ямальские горят. Они весь город освещают, Указывая людям путь, Как будто всех предупреждают: Наш Салехард не позабудь. А как забудешь этот город, Где в детстве встретились с тобой. Он вечно будет всем нам дорог – Слагай стихи о нём и пой.

из фондов мвк им. и.с. Шемановского

конференции «Арктика – территория диалога». В сентябре за месяц до начала мероприятия решено было поднять якорь и доставить в музей на выставку как экспонат. Накануне я и специалисты окружного музея Алексей Мазунин и Всеволод Липатов на лодке переправились через Полябту, осмотрели якорь, сфотографировали его, наметили точки подхода катера, места погрузки и разгрузки, необходимое количество людей, лопат, канатов. На следующий день шестеро работников музея, съёмочная группа ГТРК «Ямал-Регион» и работники «Ямалспаса» осуществили наш план. Всё было сделано сообща, организованно, без суеты – в общем, как принято у северян. Так состоялось, считаю, историческое событие местного значения. После этого на судне «Ямалспаса» мы переплыли на другой берег Полябты прямо напротив лодочной станции. Рабочие лопатами выкопали якорь, перерубили ржавый трос на лапе якоря и с помощью бревна поставили якорь на лапы в вертикальное положение выгнутой лапой вперёд. Весь процесс был сфотографирован и снят на видео для истории. Я обвязал якорь канатом двойным морским узлом, мы все тянули канат вперёд, тащили якорь по траве, грязи, глине, песку, совсем как бурлаки на Волге с картины Ильи Репина тянут баржу… Двести килограммов сплава тянули минут двадцать до судна. Пять раз останавливались на перекур, оглядываясь назад – на глубокий след, оставленный тяжёлым грузом. Мы тащили нашу находку, изготовленную в девятнадцатом веке мастерами, возможно, гдето на Урале. История об этом якоре, его изготовлении, его жизни на судне не ясна, но как

Про вьюги, что полярной ночью Пугают завываньем всех, Про то, что белой летней ночью Мы слышим чей-то звонкий смех.

на выставке «российская арктика»

Во время открытия выставки на международной конференции «Арктика – территория диалога» якорь, очищенный от ржавчины, покрашенный в чёрный цвет, как экспонат со своей историей занял почётное место в зале экспозиции и прописался в окружном музее на века.

Про то, как пароходы летом Снуют по матушке-реке, Про то, как в снег переодеты Стоят деревья в декабре. Любите все наш славный город, Что выстроен на берегу. И будет вечно мне он дорог, Его я в сердце сберегу.

северяне № 3, 2015

строганина | к 70-Летию веЛикой поБедЫ

если сердце отзоВётся… ольга лобызоВа

у что, вот и отзвучал салютами, отшумел митингами и парадами, отплакал горючими слезами обо всех погибших в Великой Отечественной войне, не доживших до сегодняшнего дня, семидесятый День Победы. Праздник, до которого могли дойти немногие счастливчики, участники тех судьбоносных для страны, для каждого из нас сражений, блокадники, труженики тыла, дети войны. Время неумолимо. Но заслоном его бесследному и бесшумному протеканию сквозь пальцы служит наша память. О том, что она у наших сограждан ЖИВАЯ, свидетельствует предыдущий номер «Северян», практически сотканный, свитый из ваших, друзья, монологов. Их миссия в каждом конкретном случае разная. Кто-то отдаёт сыновний долг отцу-фронтовику, не успев сказать ему сокровенные слова при жизни – так часто, увы, бывает! – и благодарит редакцию за редкую возможность высказаться публично. Кто-то воскрешает в памяти, как сон золотой, картины собственного детства, видя явную связь их с едва отгремевшей войной… Мой дядька Алексей Иванович Фарафонов 1923 года рождения, дошедший на своей «катюше» до Софии, только юморил, вспоминая фронтовые дороги и славных «братушек» – зачем грузить кого-то своей личной болью?.. А я по-детски ему сочувствовала: вот же не повезло человеку, другие-то Берлин брали, на рейхстаге расписывались…

северяне № 3, 2015

А сейчас склоняю перед ним голову и с высоты прожитых лет думаю: как же ему повезло тогда, вернулся израненный, но живой, был классным электриком и дожил до пенсии – редкого счастья российских мужчин. Их было много, мужчинфронтовиков, в первые годы, даже в первые десятилетия после Победы. Изголодавшиеся по миру, они жили буднично и непросто. Они отстраивали страну, рожали детей, всеми силами укрепляли фундамент государства: солёные от пота трудовые будни сменили кровавую военную страду. Это была жизнь на пределе, в постоянном напряжении и борьбе, потому и уходили наши победители непоправимо рано. Они ушли, войдя в историю страны совершенно особым, военным поколением. И чем дальше, тем ценнее любые воспоминания о нём, его уроки. Конечно, не все они вошли в жёстко определённый формат печатного издания, но бережно хранятся в редакционном портфеле, дожидаясь своего часа. Чтото из присланного вами вы найдёте уже в сегодняшнем журнале, что-то выйдет позже. Бесспорно одно: тема Великой Победы, что начата в «Северянах» шестнадцать лет назад, не угаснет! Как оселок, на котором затачивают, острят то, что должно быть всегда в ходу, она является тем, с чем мы сверяем мысли и чувства, дела и стремления, сверяем сегодняшнюю жизнь. Ещё в марте Президент России Владимир Путин на заседании организационного комитета «Победа» поблагодарил российские СМИ за особое отно-

шение к освещению подготовки к 70-летию Победы и заявил: «9 мая – это день славы, день гордости нашего народа, день наивысшего почитания поколения победителей. В россии более двух с половиной миллионов ветеранов. каждый из них внёс свой вклад в Победу. наши ветераны должны быть уверены, что мы никогда их не подведём, что мы смогли и сможем передать нашим детям чувство гордости за них, за их Победу, величие которой навсегда останется в истории; что неприятие нацизма – в наших генах и в нашей крови. к этой теме одинаково внимательно относятся как государственные, так и негосударственные средства массовой информации. многие не только рассказывают об инициативах в преддверии праздника, но и сами готовят материалы о ветеранах, о поисковых движениях, об участии молодёжи в сохранении исторической памяти, о событиях Великой отечественной войны, о ключевой роли советского союза в Победе над нацизмом. Эта работа очень важна, её нужно продолжать и после праздника, после 9 мая». Вектор большой политики и редакционной политики северного журнала, выходящего в одном из отдалённых регионов России невеликим тиражом, совпал с удивительной точностью. Да, мы не Иваны, родства не помнящие, и это главное.

к 70-летию великой победы | строганина

Мой дедушка Иван Михайлович Юрий Галишников

вали с короткой дистанции. Потом с криком «За Родину!» переходили в контрнаступление и гнали гитлеровцев до высотки. Но силы были неравные: у противника господствующая высота, огневые средства. Редели наши ряды. Мы отходили на исходные позиции, замертво валились на дно окопов, и, кажется, никакая сила не в состоянии была снова поднять нас в атаку. На третьи сутки пребывания на пятачке к нам в роту прибыл комсорг батальона. Состоялось комсомольское собрание. В боевой обстановке мне вручили комсомольский билет. И тут над траншеями взвились две красные ракеты. – Вперёд! В атаку! – послышалась команда». Комсомольский билет при-

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ ГАЛИШНИКОВЫХ

открываю фотоальбом и вижу фотографии дедушки Ивана Михайловича Надеина в кругу своих боевых товарищей. Мне стало интересно, как мой дедушка воевал на фронте. Вот что я смог узнать. Мой дедушка родился 6 июня 1925 года в деревне Надеина Тобольского района Тюменской области. Когда началась война, ему было шестнадцать лет. На фронт его забрали в январе 1943 года. Он участвовал в жарких и кровавых схватках с противником. Есть у него и своя памятная дата – октябрь 1943 года. Необстрелянное пополнение под артиллерийским миномётным огнём на плотах и деревянных лодках ночью переправлялось через Днепр. Там на пятачке в три квадратных километра, истекая кровью, насмерть стоял их батальон. Из воспоминаний дедушки: «По десять раз в сутки при поддержке авиации и артиллерии фашисты бросались в атаку, пытаясь сбросить нас в воду. Мы берегли каждый патрон и гранаты. Артиллерии на пятачке ещё не было. И огонь по фашистам откры-

давал мужество любому бойцу, не стал исключением и мой дедушка. Вечностью казался этот бег под пулями, разрывами мин и снарядов. Падали раненые и убитые товарищи. Ещё рывок – и заветное озерцо перед траншеей противника. На ходу выхватил лимонку – бросок. Ура!.. И тут что-то жгучее ударило в левую ногу. Споткнулся и упал боец почти у самой вражеской траншеи. Его рота в тот день овладела высотой. Санитары оказали дедушке медицинскую помощь, а когда немцы перешли в контрнаступление, он вместе со своими товарищами открыл по врагу огонь. Девять суток не уходили с поля боя солдаты. И лишь когда прибыло пополнение, моего деда эвакуировали в тыл.

Победители. И. М. Надеин – третий слева

Северяне № 3, 2015

северяне № 3, 2015

из архива семьи гаЛиШниковЫх из архива семьи гаЛиШниковЫх

После госпиталя снова бои, теперь уже по разгрому КорсуньШевченковской группировки немцев. Но в первом же бою он получил тяжёлое ранение. Шесть месяцев лежал в госпитале. В апреле 1945 года он снова попадает на фронт. Теперь становится наводчиком 120миллиметрового миномёта. Иван Михайлович дошёл до Праги, где встретил День Победы. У моего дедушки множество медалей, два ордена: за форсирование Днепра орден Отечественной войны II степени, за Корсунь-Шевченскую операцию орден Отечественной войны I степени. Сохранились подлинные благодарности от Верховного Главнокомандующего Сталина. Сразу после демобилизации из армии, в начале 1950 года, дедушка Иван Михайлович приехал в посёлок Аксарку Приуральского района да так и остался здесь навсегда. Сначала работал в органах МВД, а с 1961 года и до самого выхода на пенсию в 1989 году – начальником районной инспекции госстраха. Закончить бы хотелось словами моего дедушки: «Идут годы. Стареют и уходят из жизни бывшие фронтовики, но память о прожитом, о погибших товарищах не стареет. Мы, ветераны, прошедшие и пережившие войну, должны обо всём рассказать молодёжи, чтобы вечно жила память, боль утрат и радость побед, чтобы никогда не забывали, какой ценой был завоёван мир, любили и берегли Родину!» Дедушки не стало в 1998 году, но для нас, его внуков и правнуков, он навсегда останется ПОБЕДИТЕЛЕМ.

из архива семьи гаЛиШниковЫх

строганина | к 70-Летию веЛикой поБедЫ

Чаепитие фронтовиков. и.м. надеин – второй слева

к 70-летию великой победы | строганина

Воспоминания о былом

ема войны всегда казалась мне очень далёкой, и я воспринимала её как некий исторический факт и даже не думала, что эти страшные времена могли коснуться и моей семьи... Однажды я сидела дома с бабушкой и рассматривала фотографии. Я спрашивала у неё об истории каждой из них: когда она была сделана, кто на ней изображён. И вот добралась до одного снимка, на котором была запечатлена маленькая девочка, сидящая на коленях у незнакомого мне мужчины и весело улыбающаяся ему. «Кто это?» – спросила я у бабушки. И тогда она рассказала мне, что эта маленькая девочка – она, а мужчина на фотографии – её отец. При этом на её лице появилась грусть. И вот долгими зимними вечерами, сидя у камина, я с большим интересом слушала бабушкин рассказ о тех далеких днях, когда она была ещё ребёнком. Но самое яркое, незабываемое впечатление произвело на меня бабушкино стихотворение, посвящённое её отцу. чувство, которое оно вызвало у меня, не описать словами. Я жила с бабушкой в строках её стихотворения, чувствовала её боль, и слёзы выступали на глазах от понимания того, что выпало на долю маленькой девочки.

Совсем я маленькой была, Когда в наш дом пришла война. Пришла и папу увела, Осталась мать с детьми одна.

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ ПАСЫНКОВЫХ

Эмилия Ляпина, ученица 9-го класса

Все дни и ночи напролёт Ждала, что он письмо пришлёт, Тихонько плакала ночами, Чтоб дети слёз не замечали. Пришло известие через год, Но кто его семье прочтёт? Ведь мать неграмотна была, Прочесть письмо бы не смогла.

Е. Г. Зубарев

Нас книгой «Память» удивили, Узнали мы, где схоронили, Что Ленинград он защищал, От пули вражеской упал.

Пришла соседка к нам домой И вот дрожащею рукой Открыла тот конверт, и вдруг Упал конверт из этих рук.

Мы навестили те края, Где от боёв плыла земля. Холмы, овраги, вновь холмы – Увидеть это мы смогли.

Заголосили они враз, И слёзы хлынули из глаз. Обнявши крепко нас руками, Омыла мама нас слезами.

И сердце трепетно заныло: Я поняла, что здесь всё было, Погиб здесь папа дорогой, Край защищая наш родной.

И долго буду помнить я, Как мама, сидя у окна, Под вечер спать нас отправляла И тихо-тихо причитала.

Взяла я горсть земли сырой, Чтоб увезти её домой. Жаль, мать увидеть не смогла, Она давно уж умерла.

Шёл год за годом, мы росли, Забыть отца мы не смогли, Ведь имя папино давно На площади отражено.

И вот однажды вижу сон… Идёт ко мне навстречу ОН… Отец к нам руки протянул И головой слегка кивнул.

Там кто-то твёрдою рукой Отметил строчкой золотой Навечно нашего отца… Гордились дочерей сердца.

Не помню я его лица, Но образ моего отца Запомнить мне помог тот сон. И знаю я, какой был ОН. Северяне № 3, 2015

строганина | к 70-Летию веЛикой поБедЫ Впервые прочитав это стихотворение, я долго сидела молча и тихо плакала не в силах сдержать чувств, нахлынувших на меня. Я тогда ещё практически ничего не знала о моём прадеде, о том, какой он был, но из этого стихотворения я поняла главное – для семьи он был очень дорогим человеком. От бабушки я узнала, что звали моего прадеда Егор Герасимович Зубарев. Родился он в 1910 году в деревне Калугино Омской области. В 1940 году со своей семьёй приехал в Салехард, а в июне 1941 года ушёл на войну защищать Родину, оставив трёх дочерей на руках жены. Он воевал под Ленинградом, был рядовым, а 25 марта 1942 года погиб, так и не узнав исхода войны. О его смерти семья узнала через много лет после войны. В 1942 году прабабушке пришло извещение о том, что её муж пропал без вести. Эти слова звучали ужасней любых других, так как даже страшно было думать, что с ним, где он и как? Может, он ещё живой и можно надеяться на лучшее, а если нет... Прабабушка так и не узнала, жив ли он, мёртв ли. А если мёртв, то где похоронен? Так в неведении и с незатихающей болью она и умерла. Но слова, которые говорила прабабушка своим дочерям, навсегда остались в их памяти: «Если бы он был жив, то ни за что нас здесь одних не оставил бы». Прабабушка была уверена, что её муж погиб на войне – от этого было и страшно, и больно. Ведь не только бабушка не смогла узнать, что значит иметь отца (ей было всего два года, когда он ушёл на войну), но и внуки и правнуки его были лишены возможности общения с дедом: война за-

северяне № 3, 2015

брала близкого и дорогого нам человека. Известия о нём появились только в 1994 году, когда вышла книга «Память» по Тюменской области. Бабушка и дедушка купили эту книгу и нашли там совершенно случайно родное имя – Зубарев Егор Герасимович. Из этой книги они узнали, что он погиб 25 марта 1942 года, похоронен в селе Воскресенское Ленинградской области. И тогда, немного подумав, в 1998 году они решили поехать в это село. Так они и сделали. Село Воскресенское раньше было большим, а сейчас осталось всего несколько домов. Бабушка и дедушка зашли в один из домов и познакомились со старым человеком. Он когдато работал директором местной школы и, как оказалось, был очевидцем той кровопролитной битвы, в которой погиб мой прадед. Этот человек рассказал им всё, что помнил. В тот страшный день холмы вокруг села были усыпаны трупами. Это было ужасное зрелище! Жители похоронили погибших в братской могиле. Но не так давно их останки из неё были перевезены в город Гатчину, так как село Воскресенское уже почти исчезла, и за памятным местом некому было ухаживать. Бабушка и дедушка взяли себе на память горсть земли и, недолго думая, поехали в Гатчину. Там они посетили площадь Победы, где и был похоронен наш родной человек. Они возложили живые цветы и сделали на память несколько снимков. Эти снимки и земля с места боя хранятся у них в уголке семейной истории. К сожалению, бабушка не помнит, как выглядел её отец, но уже будучи взрослой, она

видела сон, будто её отец идёт к ней навстречу в военной форме – такой высокий, красивый, молодой. Он подходит к ней и крепко обнимает. Таким она его теперь помнит и бережно хранит в памяти. Когда я узнала от бабушки о судьбе моего прадеда, у меня родились такие строки: «Рассказала бабушка о своём отце, Грусть была при этом на её лице. Запомнить его образ так и не смогла – Слишком в сорок первом маленькой была. ждали они долго от него вестей, Но, видно, не ушёл он от судьбы своей. Погиб прадедушка в далёком том краю, Храбро защищая Родину свою. Есть под Ленинградом памятник большой, Там и захоронен прадедушка родной. Есть и в Салехарде весточка о нём, Имя его высечено золотым пером. В День Победы ходим мы всей своей семьёй Поклониться прадеду низко головой, Возложить цветы ему у Вечного огня, Память о погибшем бережно храня». Я искренне надеюсь, что когда-нибудь люди на всей земле поймут, что война приносит много горя и лишает жизни близких, дорогих и любимых людей. 2005 год г. Салехард

к 70-Летию веЛикой поБедЫ | строганина

зенитчица машенька богданоВа здравствуйте, уважаемые «северяне»! мне в руки случайно попал первый номер вашего журнала за 2011 год, который мне выслала племянница, проживающая в селе мужи шурышкарского района. я перечитала его на несколько рядов. я сама по национальности зырянка, выросла в селе мужи, и всё написанное в вашем журнале мне так близко! После долгих раздумий решила послать своё давнее стихотворение о девушке-зенитчице марии богдановой, ушедшей на фронт в 1942 году из родного села ныда. мы с ней случайно оказались в одной очереди в городе ханты-мансийске, простояли почти целый день. она рассказала свою военную биографию. Жаль, что я не спросила у неё фамилию, которую носит после замужества, знаю только, что живёт на улице гагарина. может, кто-то ещё помнит и знает её? Пусть отзовётся. «У войны не женское лицо» – Заключенье сделано когда-то, Но мы знаем, что среди бойцов Воевали девушки-солдаты. Об одной хочу я рассказать, Что живёт сейчас в ХантыМансийске, Мне её судьбу пришлось узнать – Мы стояли в очереди близко. По-житейски просто, как всегда, Тихо говорим, неторопливо, И меняем темы иногда, Очереди ждём мы терпеливо. С собеседницею будто бы давно Мы знакомы – так сложилось сразу, И любая тема всё равно Всё текла, не прервалась ни разу. «Мне ведь восемьдесят первый год теперь, И всего я в жизни повидала, Всю войну – уж это мне поверь – В кирзовых я сапогах шагала. Да, война меня не обошла, Я сама на фронт тогда просилась,

В Ныде я, на Севере, жила И на фронт рвалась я, торопилась. Я просила взять на фронт меня И писала бесконечно много. Но военкомат всё отменял: «Рановато собралась в дорогу». И опять в военкомат спешу, Целый год меня на фронт не брали. Ну а я не отстаю, прошу… Наконец-то поняли и взяли. Я в зенитную попала часть, Воевала и подруг теряла… «Только бы в бою мне не упасть! Только б до Победы!» – повторяла. Я моложе всех была тогда, Все ко мне с любовью относились, Звали только Машенькой всегда И приятное мне сделать торопились. «Машенька Богданова идёт!» – Стоило мне только появиться. Дружный и хороший был народ! Часто мне война ночами снится… Снятся белорусские пути,

Через топи мы прошли, через болота. Пушки тяжеленные нести – Я скажу – нелёгкая работа! Только отгремит тяжёлый бой, Надо рыть скорей себе землянку. Ждали с нетерпением «Отбой!», И опять к зениткам спозаранку. Что ж, война не сахар и не мёд, Тех, кто воевал, осталось мало. А какой тогда погиб народ! Как же тяжело всё доставалось!» И какой же надо доброй быть: Отшагав по фронтовым дорогам, Не озлобиться, людей любить! И душевного тепла ещё так много...

Анна Павловна ВОРОНЦОВА п. Бобровский, Ханты-Мансийский автономный округ северяне № 3, 2015

строганина | к 70-летию великой победы

Дед и отец Мой дед Сергей Сергеевич Степанченко прошёл воинскую службу до войны и всю Великую Отечественную войну – с 22 октября 1941 года по 23 июля 1945-го. Его боевой путь пролегал от отрогов Северного Кавказа до предгорий австрийских Альп. Валерий Степанченко г. Салехард

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ СТЕПАНЧЕНКО

очти через 60 лет после войны, в 2003 году, я побывал в столице Австрии Вене, в освобождении которой принимал участие знаменитый 5-й гвардейский Донской казачий кавалерийский корпус, и возложил цветы к памятнику воинамосвободителям народов Европы от фашисткой чумы. Ведь свободу этой земле принёс и мой дед с братьями-казаками. Там, в центре Вены, на гранитном монументе я прочёл: «Гвардейцы! Вы честно служили Отчизне. От стен Сталинграда Вы к Вене пришли. Для счастья народа

Мой дед гвардии старший сержант С. С. Степанченко. 1945 год, Югославия

Северяне № 3, 2015

Вы отдали жизни Вдали от родимой советской земли. Слава Вам, храбрые русские воины! Ваше бессмертие над Вами встаёт. Доблестно павшие, спите спокойно! Вас никогда не забудет народ!» Для себя я с благодарностью отметил: несмотря на то что прошло не одно десятилетие, венцы помнят заслуги русских воинов и у этого памятника всегда лежат живые цветы. Гвардии старший сержант, кубанский казак, командир орудия зенитной батареи за личное мужество и отвагу, проявленные в боях, был награждён самыми почитаемыми и уважаемыми на фронте солдатскими медалями: «За боевые заслуги», «За отвагу», а также «За оборону Кавказа», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и восемью благодарностями Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина. Мой дед защищал Северный Кавказ, освобождал Приазовье, города Мариуполь, Волноваха, Чаплино и Барвенково, участвовал в окружении немецко-фашистской группировки в районе городов Звенигородка и Шпола, в уничтожении окружённых немецких войск в районе Корсунь-Шевченковского

плацдарма. На территории Румынии освобождал город Роман, в Венгрии – города Дебрецен, Ньиредьхаза, Надьканижа и её столицу Будапешт. Его боевой путь проходил и по Югославии. Войну он начинал командиром отделения в 10-м Кубанском кавалерийском полку, а с апреля 1942 года продолжал воевать уже командиром орудия в 50-м гвардейском дивизионе ПВО 5-го гвардейского Донского казачьего кавалерийского корпуса, который впоследствии стал именоваться Будапештским Донским Краснознамённым. Боевое знамя этого корпуса было представлено на параде Победы в Москве 24 июня 1945 года. После войны деду вручили орден Отечественной войны II степени. Были у него и юбилейные медали. Кроме того, награды за труд – две серебряные и одна бронзовая медали участника ВДНХ, ряд почётных грамот от командования Краснодарского авиаотряда. Среди наград есть карманные часы «Молния» 1956 года выпуска, которые и сейчас идут секунда в секунду, напоминая мне об отце. В настоящее время эти реликвии (военный билет, награды, благодарности, карманные часы, воинские фотографии) хранятся у нас в семье. После войны и до пенсии Сергей Сергеевич работал сначала авиамехаником, затем старшим

медалями «За боевые заслуги» и «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Сержант Иван Сергеевич Степанченко был командиром 85-миллиметрового зенитного орудия 1884-го зенитноартиллерийского полка противовоздушной обороны. Защищал Днепрогэс. Имел почётный знак «Отличный артиллерист». При этом его батарея в годы войны располагалась на острове Хортице, где исторически находилась часть Запорожского казачьего войска, впоследствии переселённого царицей Екатериной II на берега Чёрного моря, образовав сначала Черноморское казачье войско, а далее на Кубань, создав уже Кубанское казачье войско. Только в июне 2003 года мне по приглашению запорожских казаков удалось побывать на Хортице, поклониться казачьим святыням и местам боевой юности отца, увидеть днепровские пороги и вместе с запорожскими казаками опустить в воду деревянный православный крест с горящими свечами в память обо всех погибших казаках. Напоминают мне об этом событии горсть земли, привезённая оттуда, и фотографии.

из архива семьи степанЧенко

техником 218-го Краснодарского авиаотряда, где готовил к полётам самолёты «ПО-2» и «Ан-2». Погиб он трагически 21 сентября 1986 года после получения в краснодарском районном военном комиссариате ордена. Война всё же отомстила старому казакугвардейцу. Примечательно, что трамвай сбил его прямо напротив памятника освободителям Краснодара от немецко-фашистских захватчиков. Похоронен он на Славянском кладбище города Краснодара. Мой отец Иван Сергеевич Степанченко в 1934 году поступил в пашковскую начальную школу №1, которую окончил в 1941 году. Продолжил учёбу в техникуме, но учёбу прервал в связи с началом войны. Начал трудиться в авиаремонтных мастерских, Краснодарского авиаотряда. Вместе с матерью и младшим братом проживал на захваченной фашистами территории. В семнадцать лет, 18 апреля 1943 года, после освобождения Краснодара от фашистов, ушёл на фронт. Участвовал в боевых действиях. Демобилизовался он только 23 декабря 1946 года. Во время войны был награждён

в центре с. с. степанченко в первые дни войны. 1941 год, г. краснодар

из архива семьи степанЧенко

к 70-Летию веЛикой поБедЫ | строганина

мой отец сержант и. с. степанченко. командир орудия. 1945 год

Свою боевую награду артиллерист, командир орудия заслужил за сбитый немецкий самолётразведчик, который, по словам пленённого экипажа, выполнял важное задание, и за удачный исход ему было обещано освобождение от дальнейшего участия в боевых действиях и получение вилл на берегу Средиземного моря. Но зенитчики под командованием моего отца помешали сбыться этим планам. Для меня Великая Отечественная война – это память о героических годах моего деда и отца, которые участвовали в боях и освобождали мир от фашистской чумы. А мне в конце 60-х – начале 70-х годов прошлого века довелось служить в той части, которая пленила в Сталинграде фельдмаршала Паулюса. Разве это можно забыть? Мои дети и внуки об этом тоже знают. Я регулярно встречаюсь с кадетами, молодёжью, донося им на конкретных примерах свои знания. Считаю, что сегодня это одно из важнейших направлений в общественной работе. северяне № 3, 2015

строганина | к 70-летию великой победы

ОТ СОЛДАТА – ДО КАПИТАНА Наталья Шамрай

«Тёмная ночь, только пули свистят по степи, Только ветер гудит в проводах, тускло звёзды мерцают. В тёмную ночь ты, любимая, знаю, не спишь И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь...» Негромко звучит гармонь, папа легко нажимает на клавиши, чтобы не потревожить меня и сестрёнок. Любому ребёнку памятны колыбельные песни, которые пели мама или кто-то ещё из близких перед сном. Нашими колыбельными были песни военных лет. Пел отец, часто вместе с мамой на два голоса, а иногда при нечастых встречах с соратниками по большой войне – Великой Отечественной. Отец ушёл на фронт, когда сестра Люда ещё не родилась, в июне 1941 года. А вернулся, когда ей исполнилось пять лет, в ноябре 1946-го. Прошёл

Северяне № 3, 2015

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ ШАМРАЙ

еточки яблони шуршат и постукивают в окно, завывает ветер. Поздний вечер, тепло и уютно в кровати у недавно истопленной печи. Кошка открыла скрипнувшую дверь, прыгнула на одеяло и, свернувшись клубочком, замурлыкала. В приоткрытую дверь полилась песня. Пели мой отец и два гостя, приехавшие к нему издалека, из прошлой жизни:

Моя мама А. М. Ширшова, старшие сёстры Евстолия и Алевтина. Они сфотографировались, чтобы папа взял фотографию с собой на фронт. Так что фото историческое, грело бойца на трёх войнах

три войны. Сначала воевал в финскую, продолжил в германскую, войдя в Берлин, закончил воевать в Маньчжурии с милитаристской Японией. Послевоенное время было очень трудным. Постоянно хотелось есть, дом был старый, дров, чтобы топить печи, не хватало. Родители уходили на работу, а мы с сёстрами по огромным сугробам шли с саночками на мебельную фабрику. Там со свалки набирали в мешки обрезки досок, опилки и везли домой. Иногда нам везло: обрезков было много, а дорога утоптана. Тогда ездили несколько раз и делали запас в маленьком сарайчике. Вечером собирались все за столом, ели пареные овощи, выращенные на собственном участке: картошку, свёклу, морковь, брюкву, репу и

квашеную капусту. Пили чай из самовара с сухарями. Электричество в домах включали ненадолго – с восьми до десяти часов вечера, и мы сумерничали, всей семьёй садились у печи, где пылал огонь, кто на табуретки, кто на поленья, а мы с сестрой – на папин фронтовой меховой полушубок, постеленный на пол. Пели любимые песни, старательно выводя на два голоса. Отец пел мягким тенором, мама вторила, а мы – как получится: «Грустные ивы склонились к пруду, Месяц плывёт над водой. Там, у границы, стоял на посту Ночью боец молодой. В грозную ночь он не спал, не дремал,

к 70-летию великой победы | строганина Землю родную стерёг... Вот и пришлось на рассвете ему Голову честно сложить».

«И врага ненавистного Крепче бьёт паренёк За советскую Родину, За родной огонёк».

После этой песни я обычно начинала всхлипывать, и тогда отец запевал очередную песню об ушедшей войне, память о которой переплелась с моим детством навсегда:

Из рассказов отца об Отечественной войне я помню немногое: лыжи, белые маскхалаты… Отступали, обороняли Ленинград. Участвовали в боях под Курском, освобождали Украину и Болгарию.

«Ночь коротка, Спят облака, И лежит у меня на ладони Незнакомая ваша рука. После тревог Спит городок. Я услышал мелодию вальса И сюда заглянул на часок...» Огонь мерцал в печи, потрескивали дрова, мы пели: «В далёкий край товарищ улетает, Родные ветры вслед за ним летят. Любимый город в синей дымке тает – Знакомый дом, зелёный сад И нежный взгляд». Отец, нежно глядя на мать, запевал, она улыбалась: «Я уходил тогда в поход, В далёкие края. Платком взмахнула у ворот Моя любимая…» Я вскакивала и начинала притопывать, кружиться, все хлопали мне в ладоши. Устав, падала на полушубок и просила папочку рассказать про его путешествия. Именно так я называла его фронтовые будни. Рассказы о войне, как и песни военных лет, заполнили моё детство и остались навсегда светлой памятью.

«Где ж вы, где ж вы, очи карие! Где ж ты, мой родимый край? Впереди – страна Болгария, Позади – река Дунай». Шли бои в Румынии и за взятие Берлина: «Берлинская улица по городу идёт, – Значит, нам туда дорога, Значит, нам туда дорога, Берлинская улица к победе нас ведёт!» Затем долгая дорога на Дальний Восток, чистые воды Байкала, короткие стоянки поезда, загадочная Маньчжурия. «Меркнет костёр, Сопки покрыл туман. Лёгкие звуки старого вальса Тихо ведёт баян. Но и в бою, В дальнем чужом краю, Припоминаем в светлой печали Родину-мать свою. Спят под луною маньчжурские сопки В пороховом дыму». Часто пели мы частушки собственного сочинения. Самую любимую частушку, которую я запомнила навсегда, сочинила старшая сестра. И сейчас при-

глашаю домашних на чаепитие, а в моём сознании с небывалой нежностью звучат слова: «Ставь-ка, Люда, самовар, Голубые чашки, Скоро папочка приедет В голубой рубашке». Рассказывал отец с юмором, красочно описывая события, а мне казалось, что я сама побывала на фронте: «Как-то раз везли мы на трёх крытых машинах провизию и почту на передовую через лес. Водитель слегка заблудился, и выехали мы на поляну очень близко от укрепления немцев. Мы знали, что скоро наши подойдут, бои успешно шли. А нам-то что делать, мы под обстрелом, а охраны никакой? Тогда я придумал такую хитрость: стали мы ездить по кругу друг за другом, то выезжая на поляну, то скрываясь в лесу. Так создали видимость большой колонны машин, чем напугали немцев, и они не посмели к нам приблизиться. А вскоре подоспели наши. То-то радости было! Однажды мела сильная метель. Мы сидели в землянке, пили чай. Окопы наши и немецкие находились очень близко, но мы были спокойны, так как пунктуальные немцы обычно перестрелку вели в одно и то же время. По расписанию у них обед, и выстрелы прекратились. Мы спокойно сидим, покуриваем, отдыхаем. Вдруг распахивается дверь, и вместе с холодным воздухом и снегом в землянку заползает немецкий солдат с котелком в руках. Все замолчали. Он постоял, а потом протягивает нам котелок и говорит: «Рус, каши хошь?» Дружный хохот раздался в землянке. Парнишка был очень Северяне № 3, 2015

из архива семьи Шамрай

строганина | к 70-Летию веЛикой поБедЫ

отец н. в. Ширшов с фронтовым биноклем, я, сестра Люда, мать а. м. Ширшова, сестра евстолия. сестра алевтина уехала в пионерский лагерь. мой день рождения, 30 июня 1950 года

молод, видно, заблудился в метели, да и время было близко к окончанию войны. Котелок мы забрали, а его выставили из землянки и отправили восвояси». На фронтовых дорогах мой отец Николай Васильевич Ширшов прошёл путь от солдата до офицера в звании капитана, семь раз был ранен в боях, за проявленную отвагу получил от Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина семь благодарственных писем, а после лечения в госпиталях сразу отправлялся на фронт. Кавалер ордена Славы всех трёх степеней, ордена Красной Звезды, ордена Красного Знамени, ордена Отечественной войны, множества медалей: «За взятие Берлина», «За победу над Германией», «За победу над Японией». Я любила, сидя на полу, вынув из

северяне № 3, 2015

сундука коробки с наградами, с письмами-треугольничками перебирать и разглядывать награды и читать письма. Память о фронтовых годах осталась в гармони, офицерском бинокле, белом полушубке, каракулевой шапке, ремне, ватных штанах, стёганой фуфайке, брюках-галифе и замечательной офицерской сумкепланшете. Планшет из кожи, с множеством отделений для ручек и карандашей, кармашек из целлулоида, предназначенный для хранения карты! С этим планшетом, положив в него школьные принадлежности, перекинув ремешок через плечо, я гордо ходила в первый класс, на зависть одноклассникам, особенно мальчишкам. В 1965 году впервые в стране широко отмечали День Победы. Отец стал получать на каждый праздник юбилейные медали

и памятные знаки. В 1975 году (мама уже ушла из жизни, сёстры разъехались по распределению после окончания вузов в разные города СССР, а отец ни с кем ехать не захотел) написал он Л. И. Брежневу о своём житьебытье в старинной избушке без удобств, которой было больше двухсот лет. Каково же было удивление всех нас и огромная радость, когда ему предоставили благоустроенную квартиру. Но многочисленные ранения, последствия лихих послевоенных лет не дали ему возможность пожить долго. Моя жизнь изначально пронизана воспоминаниями близких людей о событиях Великой Отечественной войны и послевоенного времени. Спасибо редакции, что обратились к теме, волнующей сердце и греющей душу!

Сергей Лугинин

судьбы. Характеры. лица

Северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | соль земли

С юностью в сердце Эзотерики и гадалки утверждают, что судьбу человека определяет год его рождения. Так ли это в действительности, неизвестно, поскольку к науке деятельность указанных лиц не имеет никакого отношения, а изложением доказательств своих выводов они либо вовсе не утруждаются, либо несут откровенную конспирологическую чушь. Во всяком случае, по отношению к герою нашего очерка это утверждение дало явный сбой. Год его рождения оказался одним из самых спокойных в истории России и Европы, а короткая жизнь – яркой и бурной.

авел Антонович Клейнатовский родился в тот самый год, когда с конвейера русско-балтийского вагонного завода сошёл первый российский автомобиль, на карте мира возникли города Тель-Авив и Нижневартовск, а в австрийской империи ушёл из жизни профессор Туринского университета Чезаре Ломброзо. Однако спокойствие, царившее в 1909 году в России и Европе, было лишь кажущимся. Русская разведка укрепляла свои позиции на Балканах, а в тиши дипломатических кабинетов и недрах спецслужб Англии и Франции незримо, но активно шла подготовка Первой мировой войны. Между делом в тлеющие европейские угли иногда подбрасывалось зерно-другое хорошего британского пороху, и они вспыхивали: в Турции свергли очередного султана, а в Испании местные анархисты совместно с мобилизованными резервистами устроили «кровавую неделю». Европейские полити-

Северяне № 3, 2015

ки действовали решительно, но осторожно и с оглядкой: по ту сторону океана скалил зубы подрастающий звёздно-полосатый зверёныш, одинаково бодро высаживавший армейский десант на побережье Никарагуа и жадных торговцев – на берега Чукотки. Местечко Добруш, расположенное в глухом Гомельском Полесье, где появился на свет Павел Клейнатовский, славилось на всю Россию писчебумажной фабрикой. Владельцем фабрики являлся один из самых титулованных сановников российской империи князь Фёдор Паскевич, светлейший князь Варшавский и граф Эриванский. В Гомельском уезде Паскевичам принадлежало более девяноста дач, фольварков, имений, хуторов с пахотной землёй и лесными угодьями. В их числе было и небольшое село Добруш. Специализацией фабрики было производство писчей, почтовой и книжной бумаги. Советские исследователи рисовали одновременно ужасающие условия труда и оплаты на фабрике. Писала в своём идеологически выверен-

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ клейнатовских

Андрей Дробинин

П. А. Клейнатовский

ном стиле о добрушской фабрике и ленинская «Искра». Когда в ноябре 1917 года власть в Гомеле перешла к местному совету рабочих и солдатских депутатов, последняя владелица фабрики, престарелая княгиня Паскевич, отправила дарственную новым властям и из роскошного особняка переселилась в выделенную ей советом комнатушку в обыкновенном жилом доме. Там она и скончалась в апреле 1925 года, забытая на много лет советской

власти благотворительница и бизнесвумен поневоле. Родители Павла, как и большинство жителей Добруша, работали на этой фабрике. Для Павла и его троих братьев, Михаила, Ивана и Петра, была уготована та же стезя – фабричных рабочих. Шанс изменить логику жизни и судьбу предоставила революция. Гомельщина, как пишут в учебниках, являлась одним из крупнейших центров революционного движения, поскольку именно здесь находились региональный центр промышленности и значительное пролетарское население. Базировавшийся здесь же Полесский комитет РСДРП руководил рабочим движением на территории не только Беларуси, но и части областей России и Украины. Поэтому революция свершилась быстро, а установление советской власти прошло почти бескровно. Добрушская фабрика была национализирована Гомельским губсовнархозом в январе 1919 года. Переименована в фабрику «Герой труда» и работает по сей день, являясь одной из крупнейших в отрасли в Республике Беларусь. Бумажное производство и сегодня считается крайне вредным. А тогда охраной труда толком никто не занимался, потому смертность среди рабочих вследствие профессиональных заболеваний была очень высокой: родители Павла ушли из жизни один за другим в начале 20-х годов. Остаться в тринадцать лет полным сиротой несладко, и Павлу пришлось самому зарабатывать на жизнь. После смерти родителей, окончив в 1924 году школусемилетку, Клейнатовский по-

ступил в городское фабричнозаводское училище при писчебумажной фабрике. По окончании училища стал работать на этой же фабрике машинистом бумагоделательных машин. Там же вступил в комсомол. Не формально, по стремлению души и зову сердца. Комсомольская работа увлекла его. Он отдавал ей всё свободное время, ощущая это как шанс сделать что-то в жизни по-настоящему важное. О таких, как Клейнатовский, написал знаменитые строчки поэт Борис Ручьёв: «Я из тех горожан, у которых в первый раз под Магнитной горой юность в сердце зажглась, будто порох, и просилась у партии в строй. Вместе с нами, в палатке, как дома, со штабным телефонным звонком, ни на час, по примеру парткома, не смолкал комсомольский горком». Молодого комсомольского вожака заметили и оценили. В 1929 году его направили на учёбу в вечернюю совпартшколу. В этом же году произошло событие, сыгравшее значительную роль в судьбе Клейнатовского. В ноябре 1929 года на пленуме ЦК ВКП было принято постановление «Об итогах и дальнейших задачах колхозного строительства», в соответствии с которым решили направить в колхозы и МТС на постоянную работу 25 тысяч «передовых» городских рабочих для «руководства созданными колхозами и совхозами». В отборе добровольцев участие принимали как

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ клейнатовских

соль земли | судьбы. характеры. лица

П. А. Клейнатовский в юности

комсомольские и партийные организации, так и непосредственно трудовые коллективы, обсуждавшие на заводских и цеховых собраниях поступившие заявления. В 1930 году Павел как один из наиболее опытных комсомольских работников был мобилизован в числе «двадцатипятитысячников» на работу в сельском хозяйстве. Работал в Уваровичском (ныне – Гомельском) районе Белоруссии в качестве инструктора политпросветработы. Многое увидел, многое понял и много чему научился. Во всяком случае полученный тогда опыт организационной и политической работы оказался для Клейнатовского полезен в будущем. В октябре 1931 года Павел был призван на действительную службу в армию. Служил в Москве красноармейцем 4-го отдельного учебного автотранспортного батальона. После демобилизации домой не вернулся, остался в Москве, где к тому времени обосновался Северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | соль земли популярной среди молодёжи и рабочих. Профессия метростроевца превратилась в одну из самых престижных. Павел Клейнатовский пошёл работать на московский метрострой в июне 1933 года добровольцем по комсомольской путёвке и наконец переехал в общежитие метростроя. Участвовал в строительстве первой очереди московского метрополитена. Вначале работал механиком участка, затем, осенью 1933 года, стал кандидатом в члены ВКП(б) и был избран секретарём комитета комсомола одной из самых сложных на строительстве шахт № 16–17 (нынешняя кольцевая линия в районе станции «Комсомоль-

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ клейнатовских

его брат Иван. Поначалу жил у брата, на Плющихе. В январе 1933 года пошёл работать слесарем на только что открывшийся первый Государственный подшипниковый завод, построенный за окружной МосковскоКазанской железной дорогой, на засыпанном болоте возле деревни Кожухово, но вскоре сменил место работы. Советская Москва в то время бурно развивалась. Началась грандиозная стройка по сооружению московского метрополитена. Это сегодня фильм «Добровольцы» воспринимают ностальгически, с умилением, а тогда москвичи на строительство метрополитена реагировали раздражительно, для них

Красноармеец П. А. Клейнатовский

появилась масса неудобств. Сразу же возникла проблема: катастрофически не хватало людей. В связи с этим в начале 1933 года началась массовая агитация молодёжи из рядов комсомола. Это дало свой результат – через два года более 19 тысяч молодых людей участвовали в этом грандиозном мероприятии. Сама стройка метро стала

Северяне № 3, 2015

ская площадь»). Говорили, что шахты неудачны, земля тяжела, что не удаётся «бинокль», то есть смыкание тоннелей. Чтобы поднять подорванное неудачами настроение у метростроевцев, активизировать работу, комитет комсомола шахт организовал соревнование комсомольскомолодёжных бригад, бросив клич: «Кто первым дорвётся

до юрских пород!» О той тяжёлой, изматывающей работе Клейнатовский впоследствии вспоминал с удовольствием, цитируя стихи своего товарища, метростроевского поэта Григория Кострова: «Да здравствуют Товарищи мои, Ведущие подземные бои, Идущие сквозь плывуны и камень, Сквозь толщи глин, Прессованных веками, Товарищи, несущие в ночах Большое дело На своих плечах. Работники Простого благородства, Художники труда И производства, Ведущие великие бои, Да здравствуют Товарищи мои! Товарищи, Чьих дел глубокий след Останется в земле На сотни лет!» Но молодёжные лидеры нужны были не только в Москве. Острейшую нужду в опытных организаторах испытывали окраины страны. В 1934 году двадцатипятитысячник и метростроевец Клейнатовский по путёвке ЦК ВЛКСМ был направлен для укрепления комсомольского аппарата на работу в отдалённейший Тазовский район недавно образованного Ямало-Ненецкого округа на должность секретаря райкома комсомола. После привычных пейзажей Полесья и заводских московских окраин Клейнатовский оказался посреди ледяной арктической тундры. Районный центр Хальмер-Седе, или в переводе на русский «Холм

соль земли | судьбы. характеры. лица мертвецов», представлял собой крохотный национальный посёлок на берегу реки Таз, где мало кто говорил по-русски, а вместо домов стояли ненецкие чумы, напомнившие Клейнатовскому индейские вигвамы с рисунков в любимых книгах Фенимора Купера. Когда-то через эти места проходил торговый путь на Мангазею Златокипящую, останки которой и поныне дотлевают в низовьях Таза. В районе отсутствовали дороги, а расстояние до окружного центра в Обдорске – свыше пятисот километров тайги и тундры по прямой. Транспортные средства райкома комсомола представляла лишь упряжка оленей. Единственные в посёлке и постоянно ломающиеся аэросани принадлежали райкому ВКП(б), который как зеницу ока берёг невеликие запасы солярки. Летом выбраться из района можно было только рекой, на катере, кружным тысячекилометровым путём через Обскую губу. Два года работы в экстремальных условиях не сломали молодого человека, а напротив, закалили. Он научился быть жёстким, требовательным к окружающим и неприхотливым к бытовым условиям, выучил ненецкий язык. Примером стойкости и целеустремлённости для него стал литературный тёзка – Павка Корчагин. Журнал с повестью Николая Островского привёз в посёлок прокурор района Легоньков. Ровесник Клейнатовского, Лаврентий Кириллович состоял в одной с ним комсомольской организации. Люди одинаковой ментальности, оказавшиеся в экстремальной ситуации, вдали от привычных условий и круга общения, быстро сближаются. Неудивительно, что служебное

общение районного прокурора и комсомольского лидера переросло в дружбу, оказавшуюся короткой, но значимой для Клейнатовского. Именно под влиянием Легонькова Павел Антонович принял решение о переходе на работу в органы прокуратуры. Деятельной натуре Клейнатовского тесно было в комсомольских рамках, и он направил соответствующее заявление в обком комсомола. А Легоньков покинул Тазовский в 1936 году в связи с назначением на должность прокурора Ямальского района. Наверняка, судьба ещё не раз свела бы их вместе, но жизнь распорядилась иначе, больше им встретиться не довелось: через год, в 1937 году, Легоньков был репрессирован. Сначала исключён из партии и уволен из органов прокуратуры «за участие в бандитизме и как чуждый по классу и происхождению» (объективности ради, следует сказать, что с Легоньковым всё же до конца нет ясности. По некоторым данным, он был осуждён за активное участие в событиях, относящихся к так называемому кулацко-эсеровскому мятежу, происходившему в 1921 году в Ишимском районе. После освобождения уехал на Украину в город Луганск. Весной 1942 года был призван в РККА и отправлен на фронт. Погиб в бою 7 августа 1942 года. Похоронен в Целинском районе Ростовской области). Омский обком комсомола, несмотря на острую нехватку кадров, поддержал заявление секретаря Тазовского райкома. Вероятно, потому, что к решению вопроса подключилась областная прокуратура, тоже

заинтересованная в опытных работниках. В результате в октябре 1936 года обком комсомола направил Клейнатовского на работу в органы прокуратуры, и Павел Антонович выехал в Омск. Сначала Клейнатовский проходил стажировку в аппарате прокуратуры Омской области, знакомился с новым для него делом, изучал методы и принципы надзорной деятельности. А уже через полгода, в феврале 1937-го, его назначили на должность помощника прокурора Ленинского района города Омска. Прокуратура в те времена очень нуждалась в грамотных, профессиональных кадрах. Но людей, имевших специальное юридическое образование, катастрофически не хватало, поэтому искали среди тех, кто уже имел опыт хоть какой-то организационной или руководящей работы, учили прямо «на ходу». При этом кадровый отсев не снижался: не справляющихся с работой, не желающих учиться, допускающих перегибы и непонимание политики государства увольняли массово. Насколько обоснованно – отдельный вопрос, находящийся за пределами темы очерка. Достаточно быстро стало очевидно, что Клейнатовский пришёлся в прокуратуре к месту. Работа ему нравилась, и справлялся он с ней успешно, потому и карьерный рост Павла Антоновича начался стремительно. В июле 1937 года за перегибы в налоговой политике был снят с работы прокурор Велижанского района Омской области (ныне – Нижнетавдинского района Тюменской области). Исполнять обязанности прокурора района направили Клейнатовского. Северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | соль земли Сначала предполагалось – временно, но вскоре его назначили на должность. В 1938 году Павел Антонович стал наконец полноценным членом ВКП(б) и как перспективный работник направлен на шестимесячные юридические курсы. В характеристике того периода о Клейнатовском сказано: «Принципиальный, работу любит, местным влияниям не поддаётся, последовательно проводит линию партии, имеет твёрдый, выдержанный характер. Выступал в печати по результатам общенадзорных проверок райисполкома, райфо. Умеет отстаивать свою точку зрения». Юность кипела в сердце Павла Антоновича, за всё он брался с комсомольским задором и выполнял с душой. Но полезные для прокурора качества и черты характера, будучи перенесёнными на отношения с вышестоящим руководством, сильно осложнили Клейнатовскому жизнь. Его негибкость, принципиальность и неуступчивость, особенно в случаях, когда дело касалось справедливости и законности, стали причиной многочисленных конфликтов с руководителями прокуратуры. После окончания юридических курсов приказом прокурора Омской области № 245 от 30.12.1938 года Павла Антоновича назначили прокурором Ямальского района ЯмалоНенецкого округа. Так он снова вернулся в те края, где когда-то работал комсомольским секретарём. К сожалению, отношения с прокурором округа Иваном Юрьевичем Дзенисом у Клейнатовского сразу не заладились. Надо сказать, что здесь есть и доля вины самого Клей-

Северяне № 3, 2015

натовского. Став по должности членом райкома партии и депутатом райсовета, он увлёкся общественно-политической работой, в итоге надзорная прокурорская деятельность была фактически пущена на самотёк, на что незамедлительно обратила внимание окружная прокуратура. В сохранившихся книгах приказов прокуратуры Ямала имеется целый ряд приказов того времени о наказании Клейнатовского «за плохую работу, развал надзора». В частности, есть приказ об объявлении ему строгого выговора за «полнейшее попустительство и нетерпимую бездеятельность, преступнонаплевательское отношение к работе». Ещё один приказ – и снова выговор «…за бездушнобюрократическое отношение к жалобе женщин о взыскании алиментов, игнорирование требований окрпрокурора о рассмотрении жалобы красноармейца и невыполнение распоряжений окрпрокурора». Что это было в действительности – реальные провалы в надзорной деятельности или следствие каких-то неизвестных нам внутриведомственных разборок, сегодня уже не установить. Павел Антонович был человеком комсомольской, метростроевской закалки, остро реагировал на несправедливость, к тем, кого считал приспособленцами и негодяями, относился соответственно и своего отношения не скрывал, что создавало для него определённые неудобства – его считали конфликтным, неуживчивым. Но к работе он относился ответственно, добросовестно пытался разобраться в сложных специфических пробле-

мах. В августе 1940 года Павел Антонович выступил в газете «Красный Север» (№ 113 от 15.08.1940 г.) с публикацией «Калым и многожёнство». В статье шла речь о том, что Ямальская районная прокуратура выявила ряд фактов, когда женщины-ненки оказывались «в тисках мужского произвола». Например, сообщает Клейнатовский, шестидесятилетний ненец Тыноку Худи решил жениться вторично. Несколько раз приезжал к Вануйто Вароно свататься. И уговорил его за десять голов оленей продать в жёны свою двенадцатилетнюю дочь Некочи. Другой оленевод, двадцатилетний Писику Худи, за пять оленей купил дочь вдовы Татьяны Хороля пятнадцатилетнюю Таю. Народный суд Ямальского района признал их виновными в сожительстве с несовершеннолетними и приговорил к разным срокам лишения свободы. На самом деле вопрос с многожёнством в тундре был очень неоднозначным и непростым, что Клейнатовский понял не сразу. Это, по сути, был вопрос выживания семьи в условиях тундры. Если у тундровика жена старела или заболевала и уже не могла ухаживать за многочисленными детьми, обшивать и одевать семью, собирать чум, добывать зимой дрова, он был вынужден волей-неволей брать вторую, молодую жену. Этот кажущийся нам диким обычай на самом деле был продиктован жизнью и направлен на сохранение семьи. К сожалению, закон формален и плохо учитывает обычаи и традиции коренных народов Севера и уж вовсе не соотносит их с условиями жизни. Ненец Иван Няруй в разговоре с Клейнатовским жаловался

ИЗ АРХИВА прокуратуры янао

соль земли | судьбы. характеры. лица

Семья Клейнатовских

ему: «Русские неправильно отдают под суд за калым, неправильно понимают насчёт калыма. Они думают, что жених платит за женщину, за человека. Нет, за женщину, за человека он не платит. Это… ну, как бы по-русски сказать… подарок тестю за приданое, которое передаётся с невестой. Отец невесты ничего не выгадывает, он отдаёт «мядынзей» – приданое, а взамен получает «не мир» – калым по-вашему. И чаще отдаёт больше, чем получает. Я верно говорю тебе, что вы, русские, не понимаете наших порядков, и человек зря пострадать может». В дальнейшей судебнопрокурорской практике статьи Уголовного кодекса о запрещении калыма и многожёнства применялись Клейнатовским очень осторожно, с учётом традиций коренного населения. Но прокуратура области долго не желала вникать в ситуацию и жёстко спрашивала за состояние борьбы с «пережитками прошлого».

В июне 1940 года в связи с назначением на должность помощника прокурора ЯмалоНенецкого округа Клейнатовский вместе с семьёй переехал в Салехард. Когда и где он женился, достоверных данных нет. Но в Салехард Павел Антонович прибыл уже с женой и ребёнком. Аппарат прокуратуры округа был невеликим: территорию размером с полторы Франции обслуживало семь человек вместе с заведующей канцелярией и конюхом. С началом Великой Отечественной войны кадровый вопрос и вовсе встал, что называется, в полный рост – те из прокурорских, кого не призвали на фронт, были мобилизованы для помощи на призывные пункты. Прокурор округа то и дело вынужденно уезжал то по вызову в прокуратуру области, то как член бюро окружного комитета ВКП(б) по партийным поручениям в районы, а то по служебным прокурорским делам, и Клейнатовскому приходилось подолгу исполнять его обязанности.

А сводки Информбюро становились всё тревожнее – фашисты оккупировали Белоруссию, и Клейнатовский напряжённо вслушивался в чёрный круг радиоточки, ловил новости из Полесья, где жили родственники. Он просился на фронт – писал рапорты прокурору и в военкомат, но получал отказы. В январе 1942 года Павла Антоновича вновь направили в Ямальский район на место ушедшего на фронт прокурора. В феврале 1942 года окружная газета «Красный Север» напечатала статью «Благородные поступки советских патриотов». Она о том, что в Ярсалинское отделение госбанка пришли работники суда и прокуратуры и сдали в Фонд обороны много золотых и серебряных вещей. В том числе прокурор района П. А. Клейнатовский сдал серебряный портсигар. В том же 1942 году Клейнатовский принял активное участие в сборе и отправлении в Фонд обороны денег на постройку танковой колонны «Боевая подруга», авиаэскадрильи «Омский комсомолец» и бронепоезда имени «МОПР». Следует сказать, что всё это делалось Павлом Антоновичем не по принуждению, это действительно была потребность его комсомольской души, он считал себя обязанным хоть чем-то помочь фронту, хоть както приблизить победу. Наконец многочисленные просьбы Клейнатовского о направлении на фронт были услышаны, и в июне 1943 года он получил долгожданную повестку из военкомата, однако на фронт попал не сразу. Первые полгода Павел Антонович обучался на ускоренных курсах при Омском первом военно-пехотном Северяне № 3, 2015

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ клейнатовских

училище и лишь в феврале 1944 года, получив офицерское звание, попал в действующую армию, на 3-й Прибалтийский фронт. К великому огорчению Клейнатовского, гражданская специальность догнала его и на фронте. Прокурорский опыт новоиспечённого младшего лейтенанта был строго учтён и максимально использован: его назначили военным дознавателем 36-го отдельного офицерского полка. Офицерские полки обычно в бой не кидали. Из них постоянно шло маршевое пополнение в линейные части. Отсюда также черпали кадры для военных комендатур, а также прифронтовых тюрем и лагерей НКВД СССР. Повоевать Клейнатовскому удалось лишь через год. В феврале 1945 года Павел Антонович был переведён следователем сначала в военную прокуратуру 3-го Прибалтийского фронта. Затем (в связи с расформированием Прибалтийского фронта) в военную прокуратуру 169-й Рогачёвской Краснознамённой, орденов Суворова и Кутузова II степени стрелковой дивизии 1-го Белорусского фронта. Дивизия освобождала Польшу, и Клейнатовский сразу угодил в тяжёлые бои на границе с Восточной Пруссией. В апреле 1945 года, на завершающем этапе войны, дивизия принимала участие в Берлин-

Северяне № 3, 2015

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ клейнатовских

судьбы. характеры. лица | соль земли

ской операции и закончила свой боевой путь выходом к Эльбе. Начало штурма Зееловских высот, 16 апреля, Клейнатовский запомнит навсегда. Как он выжил в той мясорубке, знают только Бог и маршал Жуков. Память об этом – медаль «За взятие Берлина» и прорезанная ножом личная подпись на стене разрушенного Рейхстага. Судьба военного – служить там, куда пошлёт Родина и командование. С окончанием военных действий в Европе армия демобилизовывалась, но для военных следователей это было самое горячее время, и Клейнатовский продолжал службу в Германии. В августе 1945 года в связи с переходом армии на штат мирного вре-

мени прокуратуру в дивизии сократили, но увольнения в запас Павел Антонович не дождался. Начиналась война с Японией, и командование направило лейтенанта юстиции Клейнатовского на Дальний Восток, в Маньчжурию. Там, в войсках 2-го Дальневосточного фронта, поначалу он попал в маршевую часть и принял командование взводом, участвовал в боевых действиях под Мукденом. Через месяц в связи с завершением Маньчжурской операции Клейнатовский был награждён медалью «За победу над Японией» и вернулся в Благовещенск в связи с назначением на должность военного следователя местной гарнизонной прокуратуры. Война с Японией долго не продлилась – уже второго сентября Япония подписала акт о капитуляции. В декабре 1945 года Павла Антоновича перевели в Забайкалье, где он ещё почти год служил в Уланудэнской гарнизонной прокуратуре Забайкало-Амурского военного округа. Демобилизовался Клейнатовский лишь в августе 1946 года, но

соль земли | судьбы. характеры. лица было сбыться. Неожиданно для всех Чкаловский обком ВКП(б) не утвердил Клейнатовского в должности районного прокурора. Удивлённому таким решением Павлу Антоновичу второй секретарь обкома партии напомнил, что в 1941 году он имел партвзыскание в виде выговора за нетактичное поведение на военно-учебном пункте. «Это же было шесть лет назад, взыскание снято», – недоумевал Клейнатовский, который давно забыл про тот нелепый случай. Тем не менее приказом прокурора области № 23 от 4.02.1948 года он был освобождён от

фонтаны, магазины, столовые и библиотеки. Ни в одном из городов южного Урала идея соцгородка не нашла такого полного и многообразного воплощения, как в Орске. Сегодня соцгородок в Орске превратился в центр города, квартиры в его домах считаются одними из самых престижных. Приехала семья, жизнь вроде бы наладилась. В прокуратуре Клейнатовского уважали как фронтовика и грамотного специалиста. С прокурором района Ефимовым у Клейнатовского поначалу сложились хорошие отношения, что от-

должности прокурора района и назначен помощником прокурора Сталинского района города Орска. В Орске Клейнатовский наконец-то получил долгожданную квартиру. В новостройке, в знаменитом соцгородке. Так назывались строившиеся в 30-е годы по единому плану крупные жилые массивы для рабочих. Соцгородки были культурными центрами населённых пунктов, там строили клубы, бульвары и

ражают исключительно положительные характеристики того периода. Но в 1950 году произошло что-то, какое-то событие, изменившее и служебную и личную жизнь Павла Антоновича. Достоверных сведений об источнике и причинах конфликта нет. Возможно, это было связано с личностью районного прокурора Ефимова, молодого амбициозного юриста, в своё время избежавшего мобилизации на фронт. Здесь,

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ клейнатовских

на Ямал уже не вернулся. Почему – неизвестно. Не поехал и туда, где жили родственники. Один из братьев, Михаил, жил в Саратове, работал заместителем управляющего маслотрестом, другой брат, Иван, по-прежнему проживал в Москве, работал в Министерстве машиностроения. А вот судьба третьего брата неизвестна: до войны Пётр жил в Толмачёво Ленинградской области, работал в Лужском речном пароходстве. В 1941 году Петра вместе с семьёй угнали в Германию, откуда он уже не вернулся, сведений о его судьбе не было. А Клейнатовского судьба забросила в Оренбург. Точнее – в Чкалов. Имя легендарного лётчика Оренбург получил в 1938 году. Переименовали также область – она стала Чкаловской. В областной прокуратуре фронтовика, да к тому же с большим опытом следственнопрокурорской работы, встретили с распростёртыми объятиями – мужчин в прокуратуре остро не хватало. Поначалу, с октября 1946 года, Павел Антонович работал в должности прокурора отдела областной прокуратуры по надзору за органами милиции. Дальнейшую карьеру Клейнатовского определил жилищный вопрос. Поскольку жилья в Чкалове у него не было, жил в ветхом бараке милицейского общежития, куда привезти жену с детьми было страшно, Павел Антонович согласился на предложенную ему должность районного прокурора – там обещали целый дом в райцентре. В декабре 1946 года Клейнатовский приступил к исполнению обязанностей прокурора Домбаровского района Чкаловской области. Однако планам по обустройству дома не суждено

Северяне № 3, 2015

судьБЫ. характерЫ. Лица | соЛь земЛи наверное, всё было – конфликт поколений, конфликт интересов, разное отношение к работе, кризис среднего возраста (Павлу Антоновичу уже перевалило на пятый десяток). Хуже того – неприятности на работе отразились на семейных отношениях, он нервничал, срывался на грубость, что беспокоило жену и детей. И без того нелёгкие отношения Клейнатовского с Ефимовым резко обострились после того, как Павел Антонович по результатам прокурорской проверки внёс представление в райком партии о привлечении к партийной ответственности заместителя директора ремесленного училища № 12. По утверждению Клейнатовского, тот, используя служебное положение, создал подпольный цех, где изготовлял на продажу неучтённую продукцию, незаконно привлекая для работ студентов училища. В ситуацию неожиданно вмешался районный прокурор и отозвал представление, заявив, что оно неосновательно и внесено без согласования с ним. В чём причина такого поступка, почему райпрокурор пошёл на открытую конфронтацию со своим помощником, сегодня уже достоверно не установить. Конфликт перешёл в горячую фазу. Как человек прямой, Клейнатовский высказал Ефимову всё, что он о нём думает. Прямо в лицо, не выбирая выражений, как привык на фронте. Драки не произошло, но, по утверждению Ефимова, от рукоприкладства Клейнатовского удержало лишь присутствие других сотрудников районной прокуратуры. Однако верить Ефимову нельзя: жалобы и заявления,

северяне № 3, 2015

разосланные им в областную прокуратуру и в райком партии, содержат многочисленные фантазии и измышления, не подтверждённые служебной проверкой. Ефимов свалил в кучу всё, что смог придумать: какие-то мелочные придирки, личное недовольство, выдумки о семейных проблемах. Последняя характеристика, данная Клейнатовскому районным прокурором, кардинально отличается от всех остальных и больше похожа на донос или обвинительное заключение – личная неприязнь Ефимова к своему помощнику сочится сквозь каждую фразу. Конфликт обсуждался в прокуратуре области, Павла Антоновича приглашали в отдел кадров, но чем это всё закончилось, какое решение принял прокурор области, неизвестно, личное дело Клейнатовского не содержит никакой информации об этом. В переводе в другую прокуратуру ему было отказано. Старший помощник по кадрам областной прокуратуры напомнил Павлу Антоновичу об отсутствии у него высшего юридического образования, необходимого для дальнейшей работы и карьерного роста. Впрочем, отметил старпом, если Клейнатовский поступит в институт, то вопрос с переводом может решиться положительно. Взвесив свои шансы, оценив возраст, состояние здоровья, которое всё чаще стало подводить, и наличие троих детей, Павел Антонович, обсудив ситуацию с женой, отказался от поступления в институт, решил не усугублять неизбежный конфликт на службе (всё же благополучие семьи было

дороже) и в августе 1950 года уволился на пенсию. Как он, всегда горевший идеями, всю жизнь рвавшийся на передовую, не боявшийся самой трудной работы, жил на пенсии? Чем занимался? Неизвестно, об этом нет никаких сведений. Часто болел – тяжёлый труд в молодости и война сильно сказались на здоровье. В конечном итоге болезнь доконала его – в 1952 году Павел Антонович умер. Остались две дочери, Карина и Алина, и сын Давид. Жена Клейнатовского, Раиса Давидовна, надолго пережила мужа, она умерла совсем недавно, в 2012 году. Не нам судить людей того поколения. Да и не за что их судить. Павел Антонович прожил короткую, но честную и достойную жизнь и много успел сделать, оставить заметный след на земле и хорошую память о себе. А то, что он не сумел сделать, сегодня осуществляет его внук. В отличие от деда, Евгений Давидович Клейнатовский получил юридическое образование. Живёт в Барнауле. Он известный на Алтае политик и бизнесмен, руководитель одного из крупнейших предприятий Алтая, депутат Алтайского краевого Законодательного Собрания. Растит двоих детей – правнуков Павла Антоновича Клейнатовского. Будем же уважать наше прошлое, ибо без него все мы что деревья без корней. Будем чтить память людей из былого времени с их нелёгкой и сложной судьбой. Как сказано у русского поэта В. А. Жуковского: «Не говори с тоской: их нет, Но с благодарностию: были».

как это было | судьбы. характеры. лица

Судьба:

из побеждённой Германии – в лагеря надзирателем

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ масловых

иктор Андреевич Маслов давно известен мне, как старому поселенцу Кутопьюгана, поскольку с 1967 по 1982 годы он работал здесь начальником рыбоучастка. Наша жизнь в этом северном посёлке пересеклась на одну зиму, но поговорить тогда не довелось. Человеком он был всеми уважаемым и к тому же самым главным начальником. А я – всего лишь молодым учителем истории. Между тем стало известВ. А. Маслов, начальник но, что ранее на знамеКутопьюганского нитой 501-й стройке он рыбоучастка, 1980 год служил надзирателем. Лишь спустя 29 лет после нашего короткого северного знакомства я приехал к нему, перебравшемуся в Ярославль, и мы наконец-то побеседовали. Жаль, что так поздно – 84-летний мужчина уже многого не помнил. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Надеюсь, что беседа эта имеет некоторый интерес для тех, кто не равнодушен к истории нашего края. Скупо, но предельно точно, фактографично рассказывает непосредственный участник событий. – Как вы попали на строительство железной дороги? – Я служил в армии с 1944 года. Потом война кончилась. Наступил и 1947 год. Сначала в воинской части, в городе Грауниц, нас собрали и зачитали нам следующее: «Вы едете в служебную командировку». Потом посадили на поезд в городе Барановичи, в Белоруссии. В товарный вагон. Оттуда поехали. Целый взвод, сорок восемь человек. Нам по двадцать лет. Куда едем? Зачем едем? Война кончилась даже с Японией. С кем воевать? Приехали в Омск, где нас высадили на вокзале. Недели две мы в каком-то деревянном здании

вадим гриценко

Вадим ГРИЦЕНКО

В. А. Маслов с автором материала, г. Ярославль, 2011 год

жили. Нас брали на какие-то склады, мы там сахар паковали в мешки. Оказывается, на Север готовили. Лишь потом нам сказали, что и как. И заключённых, и нас – на пароход. Колёсный пароход «Карл Либкнехт». Заключённых – в трюм, а нас – их охранять. Вот и приехали мы в Салехард. Это было в августе 1947 года. В Салехарде дозаправились и – в Лабытнанги. В Лабытнангах давай выгружаться. А там же пирса-то нет! Первый пароход только пришёл. Мы были самым первым пароходом! Тогда и станции Обской-то не было, только с 1947 года начали её строить. Нарубили мы мелких кустарников, набросали, чтоб ноги у воды не вязли. Выпустили заключённых. У наших заключённых срока были небольшие, и мы знали, что они не убегут. Да и куда им бежать?! Выгрузились и палатки начали ставить. Палатки мы с собой привезли. И продукты. Заключённые, как и мы, жили в палатках. Палатки были разные по размеру. В нашей помещалось около двадцати охранников. Имелись матрацы, которые мы клали прямо на грунт. Дикость! А тогда нам казалось, что так и надо. Молодые были, здоровые. В 1949 году нас посадили на лихтер и привезли в посёлок Долгий на реке Таз. Это уже 503-я стройка. Там я прослужил года три. В 1950 году демобилизовался, уехал, но потом сразу вернулся по найму. Приехал в Игарку. И закончил службу по найму в 1953 году, когда 503-ю стройку расформировали. Северяне № 3, 2015

вадим гриценко

оЛЕГ СЫРОМЯТНИКОВ

судьбы. характеры. лица | как это было

Северяне № 3, 2015

оЛЕГ СЫРОМЯТНИКОВ

вадим гриценко

оЛЕГ СЫРОМЯТНИКОВ

как это было | судьбы. характеры. лица

Северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | как это было

из архива семьи масловых

Оттуда мы плыли на пароходе вместе с заключёнными, которых освободили. В том году, кстати, арестовали Берию. Вы-то не помните, наверное? – Я знаю, что его арестовали 26 июня 1953 года, а в газетах и по радио объявили об этом, кажется, 2 июля. – Да! В это время мы как раз на пароходе ехали. – А когда вы женились? – Когда демобилизовался, в 1950 году. В Шуге. Но встретились мы с женой чуть раньше в Кутопьюгане, где я был проездом в командировке. Запчасти тогда зимой вёз для парохода в Салехард на лошадях. Потом мы переписывались. Зарегистрировались в Шуге, там получили свидетельство о браке. – Жена Анна Лукинична из ссыльных? – Нет, она родилась в тундре Приуральского района. Вот посмотрите, в свидетельстве о её рождении так и записано: Приуральская тундра. А потом она зоотехником была. Приехала в Надымский район, в Шугу, из Мужей. Работала, по оленьим стадам ездила. Мы зарегистрировались, и она в стада уехала сразу. Прокурор района меня лично предупреждал, чтоб я не препятствовал. Чтоб не увёз её никуда. Потому что как специалиста её некем было заменить. Не встречались мы с женой после регистрации, наверное, месяцев восемь. Такие вот были «медовые» месяцы… – Давайте вернёмся к теме 501-й стройки. Как вас, охранников и надзирателей одевали? Хватало ли вам одежды? Не мёрзли? – Я же рядовой был… Нас одевали. Валенки давали, тулупы. – Обмундирования всегда было достаточно? У меня после знакомства со многими документами сложилось представление, что военнослужащих на стройке, как и заключённых, одевали плохо. – Охрану менее снабжали. Белые полушубки до колен мы подпоясывали в. А. Маслов с женой. Игарка, 1953 год ремнём. Форму нам

Северяне № 3, 2015

давали, но бывало, что и сами шили. Давали нам и шапки-ушанки. А заключённых одевали в какие-то японские шапки. – Зарплата у вас хорошая была? – Четыреста с чем-то рублей. – А что на эти деньги тогда можно было купить? – Продукты. А сколько – не помню. – А что можно было купить в ларьках для заключённых? – Папиросы, конфеты, печенье дешёвое. Крупы какие-то... Мы особо не интересовались. У нас за зоной свои ларьки были. – Один бывший зэк мне рассказывал, что в их ларьках и шоколад можно было купить и даже виноград. – Про виноград не помню, а шоколад, может быть… Первый виноград на Севере я увидел только в 1966 году, когда был начальником рыбоучастка на южном Ямале, в Сюнай-Сале. – Со службы вы лично в отпуск ездили? – За шесть лет один раз на две недели без учёта дороги. Охраны ведь не хватало. Так что мне ещё повезло. В отпуск ехал с пересадкой на Полярном Урале – на станции до Абези или после Абези, не помню. – А как часто вас со службы вообще отпускали «на волю»? – В любое свободное от службы время, после смены, идёшь куда хочешь. По деревне Лабытнанги шатались. Но выходных никаких не было. А смены были разные. Обычно целый день. На вышках стояли по четыре часа, потом четыре часа отдыха и опять четыре на вышке. Служба была разная: сегодня ты на вышке стоишь, завтра конвоируешь. Менялись. – Не страшно служить было? – В то время я молодой был, и чувства страха вроде не было. Хотя зэки всякие встречались. Но отношения с ними были неплохие. Что с меня было взять, с двадцатилетнего пацана? Я же не сам приехал, меня служить направили. Убьёшь меня – другого поставят. – По разным данным, в 1947 году было восстание заключённых… – Это было в Лабытнангах, в той стороне. Я помню хорошо, как везли на нартах сорок два человека. Заключённые убежали, пришли в стадо (в бригаду, стойбище оленеводов. – В. Г.) и расстреляли, поубивали всех. – Так заключённых везли на нартах или местных?

как это БЫЛо | судьБЫ. характерЫ. Лица – Местных. Убитых заключёнными. В книге-то вы пишете… Нарт много-много. В общем, привезли их в Лабытнанги, похоронили. Вот в Надыме побегов заключённых было мало. Впрочем, много времени прошло. Мало что помню. Тех беглых, которых во время преследования убивали, клали перед вахтой. И они там лежали, их трупы другим зэкам показывали. Мне самому приходилось такое видеть. Охранникам служить было опасно. К примеру, этапирую я на подкомандировку. Их – много, я – один. Получалась охрана формальная. И на отдыхе мы вместе сидели. Особенно условной охрана была поначалу, в 1947–1948 годах. Потом уже начали вышки ставить, зоны городить. Помню, при мне выгружали поезда в посёлке Долгом. Привезли их на лихтере по большой воде. Поставили баржу у крутого яра. Заключённые делали настил и выгружали эти небольшие паровозы – «овечки». Так они и стоят там до сих пор. Вытягивали паровозы с лихтера тракторами. Применяли и лебёдки. Человеческий ум чего только не придумает! – Вам много раз приходилось препровождать заключённых на работу. как это выглядело? – Мы, охрана, жили отдельно. Приходим. Дают нам столько-то заключённых. Вести туда-то. Выводят. Мы считаем, ведём, потом, после работы, обратно приводим. После я служил на буксирном пароходе «Котельников». Заключённых возили на лихтере, который тащил этот пароход. А лихтер был железный, финский. Нас вызвали, дали человек тринадцать или четырнадцать заключённых, и мы пешком из Лабытнаног пришли в Салехард на этот пароход. И лето провели на пароходе. Я как старший один следил за заключёнными. – Экипаж парохода был из заключённых? – Нет. Капитан, старший механик, радист – вольные. Остальные – кочегар, матросы, рулевые, штурман – заключённые. Последний раз мы зазимовали в Шуге. Пошли по губе, и нас лёд прихватил. На лихтере мы тогда везли солярку, залитую в бочки. Весь он был загружен этими бочками. На подходе из губы к реке Надым столкнулись со сплошным льдом. Мы развернулись, стали возвращаться в Салехард. Но в районе Шуги, километрах в четырехпяти от посёлка, лёд снова прихватил, зазимовали посреди губы. И пароход зазимовал, и мы. Прямо напротив Шуги. Пешком в Шугу ходили и жили там. Рядом же было.

– а пароход потом, во время весеннего ледохода, погиб? – Нет. Отстояли. А солярку перевозили в Надым – трактора приходили. – я в каком-то документе читал, что во время 501-й стройки грузы, которые адресовались в надым, выгружали на полпути, на ивлевских песках, или ещё ближе к устью реки – на хоровой, или даже в губе – в шуге. – В Хоровой – нет, и в Шуге – нет! Неправда это! Может, про Шугу имелся в виду наш лихтер. Но за зиму всю бочкотару с соляркой вывезли в Надым. – скажите, а выше шуги причал делать никогда не собирались? там есть так называемые чёртовы колья. Вам известно это место? – Да! Говорят, что в тридцатые годы (XX века – В. Г.) посёлок Старая Шуга там якобы был. Это километров семь или восемь от устья реки Шуги. – ну ладно… значит, когда грузы везли в надым, то только до ивлевских песков? – Да! Там была перепаузка. Ещё в восьмидесятые годы там лежали горы леса, да и дома хорошие стояли. – Виктор андреевич, вы когда-нибудь своё служебное личное дело видели? – Нет. Военный билет мне дали, да и всё. – думаю, что ваше служебное личное дело находится в центре города ярославля, в областном государственном архиве, в закрытом фонде северной железной дороги. Вы можете написать запрос. – Да ну… Мне неинтересно. Я книгу вашу почитал с интересом, а моё личное дело мне неинтересно. Да и было ли оно? – обязательно было и наверняка есть. там должна быть ваша биография, информация о поощрениях и взысканиях… – Я знаю, что медалью «За Победу над Германией» меня наградили, а я потерял удостоверение. Потом и медаль куда-то затерялась, не знаю. Я написал запрос в архив. Мне прислали письмо, что да, вручалась такая медаль, номер такой-то. Тогда ведь все медали и ордена под номерами были… В общем, я участник войны… – а как расшифровывается аббревиатура Всо из документов «сталинки»? – Не знаю. Наверное, военизированная стрелковая охрана. северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | о самом близком, дорогом

Это праздник и моего отца В этом году моему отцу, Ивану Яковлевичу Дерновому, фронтовикуартиллеристу, исполнился бы сто один год. Двадцать семь лет не дожил он до своего главного в жизни праздника – 70-летия Победы в Великой Отечественной войне. Умер неожиданно – после ужина сказал маме: «Пойду посмотрю по телевизору хоккей». Вскоре мама услыхала крик: «Соня!» Вбежав в зал, увидела отца, стоящего на подкосившихся ногах и державшегося рукой за левую сторону груди. Приехавшие врачи скорой помощи констатировали у 75-летнего отца смерть. Диагноз – ишемическая болезнь сердца.

Начало жизненного пути Родился отец 5 сентября 1914 года в деревне Кахновка Уфимского уезда Уфимской губернии. Родители его, Яков Андреевич и Анна Демьяновна, украинцы. Их в шестилетнем возрасте в 1900 году привезли с Украины в Башкирию родители, то есть мои прадед и прабабушка. В то время, спасаясь от голода, украинцы с разрешения властей семьями и даже целыми деревнями переселялись в малозаселённую, покрытую ковыльными степями Башкирию. До сих пор там существуют украинские сёла: Леонидовка, Санжаровка, Кахновка, Гужовка, Бегуловка, Заводянка и многие другие. По данным переписи 1989 года, в Башкирии проживало 74 900 украинцев, а в 2014 году – 39 875. В школу отец пошёл, когда вся Россия была объята огнём гражданской братоубийствен-

Северяне № 3, 2015

ной войны. Закончил четыре класса начальной деревенской школы, но математику знал так хорошо, что частенько нам, своим троим детям, аж до восьмого класса помогал решать задачи. Почему не учился дальше? Был он старшим среди семерых детей, кроме него – брат Михаил, сёстры Лиза, Настя, Прасковья, Ольга, Мария и Катя. Не все они дожили до зрелого возраста – одни умерли до революции, другие позже. И чтобы помогать родителям в содержании младших, подростком пошёл работать подпаском – помощником пастуха деревенского стада. Летом пас скот, зимой помогал портному (соседу Анисиму Прокоповичу Титуха, ставшему спустя годы его первым и единственным тестем) шить одежду по заказам односельчан. Его трудовой путь, начавшийся в 30-х годах прошлого века, поначалу был неофициальным: трудился подсобным рабочим в лесопилке, потом на паровозоремонтном заводе в Уфе, ямщиком, рабочим в дорожной бригаде. После

окончания в 1938 году учёбы в Давлекановской школе механизации работал летом комбайнёром, зимой – трактористом. Я помню тот его четырёхколёсный трактор первого выпуска: без кабины, с широкими металическими задними колёсами, на поверхности которых были высокие стальные шипы.

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ дерновых

Сергей Дерновой г. Надым – г. Салават

И. Я. Дерновой, 1940 год

Передние маленькие железные колёса были гладкими. С правой стороны двигателя располагался массивный шкив-маховик, при помощи которого в межсезонье посредством ленточной передачи вращали веялку на колхозном току. До этой «модернизации» веялки крутили вручную – взрослые по одному, а мы, пацаны, – по двое, так как силёнок-то не хватало. С проведением в деревню электричества, в 1961 году, эту работу стали выполнять электромоторы. Тракторный маховик крутил и транспортёры, подающие чистое высушенное зерно в кузов «полуторки» или брички. Раньше загрузку зерна производили вручную – вёдрами. Такой трактор до недавнего времени могли наблюдать автомобилисты, ехавшие по Башкирии из города Салавата в город Мелуз: он стоял на железном пьедестале на обочине дороги по правую сторону движения – у поля. Недавно его перебазировали в музей под открытым небом.

Отец и сын В Красную Армию отца призвали в мае 1940 года в возрасте двадцати шести лет. Столь длительная отсрочка от призыва связана с тем, что был сыном репрессированного кулака. В период насильственной коллектив из ации, в 30-е годы, всех крестьян-единолич ников прин удительно-адми нистративными методами заставляли вступать в колхоз. Не подчиняющихся требованию властей ломали через колено. Предложили вступить в колхоз и зажиточному деду. Тот сказал: «Я подумаю». Но заявление о вступлении в колхоз не подал. Его обязали сдать государству

большой продналог. Дед сдал. Спустя некоторое время к нему домой с тем же требованием снова наведался уполномоченный из района. Дед опять отказался. Ему снова вменили разорительный налог. Дед с трудом выполнил его. После третьего отказа его раскулачили – со двора увели корову, две лошади, конфисковали плуг, бороны, сеялку, сенокосилку, зерно и землю. Главная вина деда состояла в том, что он отказался вступить в колхоз, жил своей единоличной жизнью и в обработке собственной земли использовал труд наёмных работников – бедных односельчан. Но односельчане были рады поработать в хозяйстве кулака хоть и за небольшую плату в натуральном виде, которая выдавалась в конце каждого отработанного дня. Моя бабушка по маме, Матрёна Савельевна Романенко, была одного возраста с родителями отца – кулаками, но работала на них с удовольствием. Примечательно то, что став сватами, они друг к другу обращались уважительно на «вы». Работа на зажиточных односельчан для бедных тогда являлась способом выжить и прокомить семью. По сегодняшним понятиям дед имел бы статус предпринимателя. А тогда ему «впаяли» десять лет лагерей и отправили на Соловки – в соловецкий лагерь особого назначеня (СЛОН) строить БеломороБалтийский канал. По указанию Сталина канал длиною 227 километров должны были построить за двадцать месяцев. За этот период предстояло ввести в действие 19 шлюзов, 15 плотин, 49 дамб. Задача, казалось бы, невыполнимая! Но её выполнили. И сделано всё было руками заключённых точно в срок, в том числе и руками моего деда.

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ дерновых

о самом близком, дорогом | судьбы. характеры. лица

1940 год, проводы отца в армию. С гармонью мамин дядя, Николай, 1916 года рождения

За перевыполнение норм выработки и примерное поведение досрочно, через восемь лет, вернулся дед домой с похвальной грамотой и язвой желудка. Архивные данные показывают, что таких раскулаченных, как мой дед, в то время было около миллиона шестисот тысяч человек, а население СССР в 1940 году составляло 194 миллиона человек. Когда дед отбывал наказание, моего отца чуть было не арестовали. Вот как это было. Однажды летней ночью к дому подъехал «воронок». Во дворе залаяла собака, и бабушка, выглянув в окно, в свете луны увидела выходящих из машины людей в кожаных тужурках с пистолетами на боку. Разбудив сына, выпустила его через окно в чулане в сад, и он, восемнадцатилетний паренёк, под покровом ночи огородами ушёл из села. Добравшись пешком до Уфы, через знакомого родителям человека устроился ямщиком – возил какого-то Северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | о самом близком, дорогом начальника. Я помню: в порыве меланхолии иногда отец играл на баяне песню «Ямщик, не гони лошадей». В такие минуты он, видимо, вспоминал свою тяжёлую юность, и глаза его становились влажными. Перестал отец скрываться лишь в декабре 1935 года после выхода указа Сталина «Сын за отца не отвечает». Шёл ему в ту пору двадцать второй год.

Фронтовыми дорогами Не знаю почему, но не любил отец рассказывать о войне, хотя рассказать мог бы многое: фронтовыми дорогами прошёл с первого до последнего дня и демобилизовался, прослужив более пяти лет, в декабре 1945 года. Но однажды я разговорилтаки отца. Его уже мучила ишемическая болезнь сердца, и он, вероятно, понимая, что жить осталось недолго, разоткровенничался. – На призывной пункт в Чишмы меня провожали всем селом. В райвоенкомате, куда я приехал с провожающей молодёжью на двух бричках и с баяном в руках, нас, призывников, разделили на две команды. Одну отправили в Москву, а меня с другой командой – в Ленинградскую область. Там, в шестнадцати километрах западнее Выборга, на станции Антреа, неподалёку от границы с Финляндией, начались мои армейские будни. Перед войной часть, в которой я служил, располагалась в Прибалтике. Рано утром 22 июня 1941 года при срочном построении на плацу командир части с дрожью в голосе сообщил, что гитлеровская Германия вероломно напала

Северяне № 3, 2015

на СССР. О том, что войны не избежать, догадывались все, но вслух об этом говорить было опасно – могли расстрелять за пораженческие настроения. Такие случаи были. Уже после войны я узнал, что в первый день фашисты подвергли бомбардировке города Брест, Минск, Киев, Гродно, Житомир, Вильнюс, что к исходу дня ударные группировки немцев продвинулись вглубь советской территории на 50 – 60 километров. До конца октября 1941 года обороняли мы вверенный участок, но под натиском сильного врага отступили. Потом нашу часть перебросили в Парголово, что под Ленинградом, затем в район Ораниенбаумана неподалёку от Кронштадта. Когда фашистские войска подошли к Ленинграду и окружили его, мы уже там стояли, окопавшись на ближних подступах к городу. Все девятьсот блокадных дней в составе орудийного расчёта я защищал воздушное пространство от налётов вражеской авиации. Рядом с нами храбро сражались и моряки. Снятыми с кораблей зенитными орудиями, поставленными на прямую наводку, они здорово помогали артиллерийским батареям. Сколько смертей пришлось повидать за войну, невозможно подсчитать. Гибли люди поодиночке от шальной пули, от осколков снарядов, а от прямого попадания бомб – целыми расчётами. Со временем страх перед смертью притупился: не последнюю роль в этом сыграли «наркомовские 100 граммов». Со мной в одном дивизионе воевали два моих школьных товарища – Панченко и Город-

ничев, проживавшие в соседней деревне Дмитриевке. Они тоже вернулись домой, и мы работали в одном колхозе. Это редкое исключение, когда три школьных товарища, побывав в аду, вернулись к мирной жизни. Мы, бойцы, знали о трагедии жителей блокадного Ленинграда, о массовых смертях от голода. Несколько раз на собраниях голосовали за уменьшение положенной нам дневной нормы хлеба в пользу рабочих оборонных заводов. Был период, когда бойцы в день получали 125 граммов сухарей. Денег на руки мы не получали – на положенные двадцать три рубля в месяц было невозможно купить даже пачку махорки. Почему? Да потому что в годы войны в СССР была большая инфляция. Если в начале войны бутылка водки в магазине стоила три рубля, то в 1945 году – семьсот-восемьсот рублей. Но офицерам деньги платили нормальные, и они могли получать их на руки или переводить семьям в тыл. В действующей армии платили за уничтоженную технику противника. Одно время платили за ордена, но позднее, «по просьбе трудящихся», это отменили… День прорыва блокады отец помнил до конца жизни. – Рано утром в один из дней января 1943 года нашу батарею подняли по тревоге, – вспоминал он. – Я был четвёртым номером орудийного расчёта на 76-миллиметровой пушке и быстро занял своё место на «углу возвышения». Также быстро заняли свои места и остальные пять человек расчёта. Два часа все виды орудий, какие были на нашем направлении, вели артподготовку, а когда наступила

о самом близком, дорогом | судьбы. характеры. лица тишина, вперёд пошли танки и пехота, поддерживаемые авиацией. Целый день артиллерия прикрывала передний край нашей пехоты. А после ужина под покровом темноты началась передислокация частей в сторону передовой линии фронта. Восемнадцать дней шли упорные кровопролитные бои. Трудностями при нашем наступлении были и лесистая местность, и большое количество незамерзавших болотистых топей, и залитые водой торфяные поля, и разбитые дороги… Прорвав кольцо окружения 108-й дивизион 67-й армии Волховского фронта, в составе которого воевал отец, погнал врага через всю Ленинградскую область и Синявинские болота до города Гдов, затем, пройдя через всю Эстонию, опрокинул немцев в Рижский залив. – Потом нашу часть передислоцировали на самый большой остров Эстонии – Сааремаа (прежнее немецкое название – Эзель. – С. Д.), откуда я перед новым 1946 годом был демобилизован, – рассказывал отец.

Возвращение домой Мама вспоминала, что отец, выйдя из вагона поезда в Чишмах, до деревни (а это восемнадцать километров пути) добирался на перекладных и приморозил уши: победитель-то был в фуражке. – Были случаи гибели людей и после войны. Помню август 1945 года. У всех прекрасное настроение – мы горды тем, что победили и остались живы. По выходным дням нас по очереди отпускали в увольнение. Развлечение одно – танцы под

баян. На площадке собирались лётчики, танкисты, моряки, пехотинцы, артиллеристы. Была молодёжь и из гражданского населения. Однажды на танцах случилась трагедия – в пьяной драке пустой гильзой от снаряда был убит моряк. Убийцу арестовали, увольнения запретили, а приехавшим забирать тело родителям сказали, что их сын погиб «при исполнении». В середине войны дед мой пошёл в соседнее село к чернокнижнику – человеку, который по фотографиям предсказывал судьбу людей. Дед хотел узнать о воевавших сыновьях – моём отце и его родном брате Михаиле. Посмотрев на фото дяди Миши, тот сказал: «Этот не вернётся». Потом указал на фото моего отца: « Этот придёт целым и невредимым». Как в воду глядел тот чернокнижник: дядя Миша 1921 года рождения пропал без вести. Бабушка Анна Демьяновна до последнего дня ждала и надеялась, что он объявится. А отец, если не считать контузии, вернулся без единой царапины. Примечательный факт: защитником Ленинграда был известный всему миру Ю. В. Никулин. Узнав об этом, отец загорелся идеей встретиться с ним да поговорить: может быть, в одном полку воевали? Эта мечта чуть было не осуществилась. По пути из Уфы в Харьков, где проживают наши родственники, сделали крюк, поехав поездом через Москву. Нашли цирк на Цветном Бульваре, где Юрий Владимирович директорствовал. Администратор, узнав о цели нашего визита, сообщил, что Юрий Владимирович в отъезде, но на манеж пройти разрешил. Был жаркий летний

день, входы и выходы здания открыты настежь, зал пуст. Постояв молча в центре арены несколько минут, мы уехали на вокзал.

След войны Война не прошла бесследно для отца. Холод, голод, стресс стали причиной заболевания цингой и язвой желудка. Летом 1947 года, через полгода после свадьбы, состоявшейся в январе, начались приступы болей в животе. Однажды, когда стало совсем плохо и уже не помогали домашние средства лечения, папа обратился в чишминскую районную больницу, находившуюся в восемнадцати километрах от деревни (все эти километры папа с мамой преодолели пешком). Осмотрев его, медики срочно направили в Уфу, а там, в республиканской больнице, из приёмного отделения увезли в операционную. Оперировала отца военврач Ирина Васильевна Снига. Когда отец готовился к выписке, в то же отделение поступил и отец моего отца, дед Яков Андреевич, с прободной язвой. Всего восемь лет прожил дед после той операции. Жил бы и дольше, но погиб по чужой глупости – пьяный мотоциклист, подвозивший от соседней деревни, не справился с управлением на скользкой после дождя грунтовой дороге. Упали они, не доехав до дома деда метров сто. Этот момент и прощание на кладбище я, дошкольник, запомнил хорошо: дед как живой лежит в гробу, осенний ветер шевелит его седую окладистую бороду. Отец во время операции на желудке был на волосок от смерти. Я уже находился в животе у мамы, и сейчас с ужасом думаю: Северяне № 3, 2015

если бы он тогда умер, то ни брата Василия, ни сестёр Татьяны и Нади у меня бы не было. Имел отец и боевые награды. Главная из них – медаль «За оборону Ленинграда». Но не все они сохранились. И виноваты в этом мы, дети. Эту самую дорогую для отца награду потеряли на колхозном поле. Я помню тот летний жаркий день. Мама в поле пропалывает колхозную свёклу, а мы, четверо дошколят, сидим на разостланном с краю поля ватном одеяле. Второе, байковое одеяло, являясь своеобразным зонтиком, натянуто на четырёх кольях. Здесь же еда и питьё. Игрушками служат отцовские боевые награды. Собираясь вечером домой, мама заметила, что трёх экземпляров не хватает. Начали искать, но тщетно – наступили сумерки. Я как старший получил от мамы пару увесистых подзатыльников и бегал как ужаленный по краю поля, разгребая пушистую землю ногами, ругаясь при этом на младших. Очень дорожил отец орденом Отечественной войны, медалью «За Победу над Германией» и орденом Славы II степени. А за мужество и отвагу, проявленные на Волховском фронте, отец удостоен почётного знака «В память битвы за Ленинград». Война наложила особый отпечаток на привычки отца. Бывало так: работая летом на тракторе на ближайшем к деревне поле, приходил домой обедать. Потом ложился, не раздеваясь, на полчаса отдохнуть и просил меня, дошкольника, разбудить его, например, в два часа дня. При этом пояснял, куда должна смотреть большая стрелка на настенных часах-кукушке, а куда маленькая. Когда стрелки занимали указанные положе-

Северяне № 3, 2015

ИЗ АРХИВА СЕМЬИ дерновых

судьбы. характеры. лица | о самом близком, дорогом

1955 год. С баяном папа, сестра Таня, брат Вася, с гармонью – я. Стоит мама

ния, я трогал отца за плечо. От лёгкого прикосновения он моментально просыпался, вскакивал и, по-моему, ещё окончательно не проснувшись, выбегал на улицу. Фронтовая привычка по тревоге срываться после сна сопровождала его всю жизнь. Выжив в войну, отец чуть было не погиб в послевоенное время. Тогда повсеместно активизировалась преступность: из тюрем по амнистии выходили зэки. Банды орудовали не только в городах, но и в районах. Вечером окна домов люди закрывали ставнями, занавешивали одеялами, чтобы с улицы, из темноты, нельзя было следить за обстановкой в хатах. Отец как-то рассказал про такой случай. Поехал он однажды по заданию колхоза на бричке в Чишмы да задержался, возвращался в темноте. Когда до деревни оставалось километра два, отец, утомлённый дорогой, задремал. Лошадь дорогу знала

и шла неторопливым шагом. Вдруг отец услыхал крик: «Стой, мужик, подвези!» Моментально проснувшись, отец повернулся на крик и увидел небритых людей, бегущих из леса. Взяв вожжи в руки, легонько дёрнул их. Молодой конь словно этого и ждал – рванул с места в карьер. И тут произошло непредвиденное: метров через двести с передней оси выскочила чека, колесо слетело и покатилось в темноту. Я бы на месте отца начал хлестать коня, чтобы оторваться от преследователей. Но отец остановил лошадь, побежал вперёд, нашёл в кювете колесо, поставил на место, зачеканил его и запрыгнул в бричку. В это время подбежал наиболее прыткий из преследователей, протянул руки, чтобы ухватиться за бричку. Но отец успел хлестнуть лошадь вожжами по спине, и та понеслась стрелой. Когда я спросил, стоило ли тогда так рисковать, отец сказал: «За

о самом близком, дорогом | судьбы. характеры. лица утерю колхозного имущества меня могли бы привлечь к ответственности». Такие были тогда времена… К шестидесяти годам куривший всю жизнь отец по совету кардиолога раз и навсегда избавился от этой привычки. Жили мы тогда в городе Салавате, и деревенские деды, узнав об этом, прислали коллективное письмо: «Сообщи, Иван Яковлевич, каким лекарством пользовался, пришли рецепт».

Воспитание примером Воспитывал нас отец личным примером, поощрял за добрые дела, никогда не повышал голос, вёл доверительные беседы. Я хорошо запомнил 1953 год – мне было пять лет. И не только потому, что в марте умер вождь всех народов И. В. Сталин. В том году глубокой осенью в двух километрах от деревни прокладывали нефтепровод. На свежескошенном поле за нашими огородами размещался сварочный полигон, на котором трубы большого диаметра сваривали в длинные плети, а потом отвозили к месту монтажа в общую нитку. Помню, меня и брата Васю заинтересовали синие огоньки от сварки. Разинув рты, стояли поодаль и смотрели на завораживающие огоньки. Сварщики прогоняли нас, но мы, отбежав в сторону, вновь приближались. Кончилось это непослушание для нас в прямом смысле плачевно: ночью проснулись от резкой боли в глазах – создавалось впечатление, что глаза запорошены песком. Мы ползали по печке как слепые котята и плакали. Мама в воспитательных целях выдерживала паузу – оказывать

помощь не спешила. А отец, добрая душа, успокаивал и смачивал горящие наши глаза спитой заваркой чая. Вот тогда в доме у нас появился баян. И привёз его отец из Уфы. Длинными зимними вечерами, когда оторванные от семей строители трубопровода собирались в нашей избе, отец играл, а мы с братом, дошколята, плясали до упаду, а потом, засмущавшись, прятались под кроватью. Подвыпившие строители бросали нам туда бумажные рубли. С того времени отец стал учить меня, брата и младшую сестру игре на баяне. Баян был тяжёлый. Первое время папа помещал его на табуретку, и мы, стоя сзади и растягивая меха, по очереди заглядывали через верх грифа на клавиатуру, следили и запоминали передвижения своих пальцев, которыми управлял отец. Благодаря той науке я, учащийся ГПТУ, по вечерам легко учился нотной грамоте во Дворце культуры нефтехимиков у преподавателя Александра Сергеевича Борешко. Это здорово пригодилось мне и в армии: на распределительном пункте в Североморске, узнав, что я владею баяном, меня и ещё двенадцать человек направили служить в школу младших командиров. Остальных новобранцев, целый воинский эшелон, кораблём отправили служить на Новую Землю. С большим удовольствием пел я в ансамбле песни и пляски Северовоенморстроя. А во время натирания мастикой полов в казарме, когда десять курсантов, выстроившись в колонну по одному, становятся сапогами на суконные лоскуты и двигаются короткими шажками по полу от стены до стены, я на баяне

в ритм движений играл новую в то время ритмичную песню «Летка-енка». Отец имел отличный слух и чувство ритма. Он был музыкантом-самоучкой. В молодости самостоятельно освоил баян, пианино, аккордеон, хромку, фисгармонию, русскую гармонь. Игра на русской гармони своеобразна: при растяжении меха и нажатии на любую кнопку издаётся один звук, при сжатии меха при этой же нажатой кнопке – звучит другой. В этом и есть сложность игры на русской гармони. Сейчас этот инструмент незаслуженно забыт, а жаль: мелодия, издаваемая русской гармонью, звонче и насыщеннее мелодии, которую издаёт хроматическая гармонь, и петь под её аккомпанемент легче. А фисгармония – это духовой клавишный (подобие рояля или пианино) музыкальный инструмент: корпус деревянный, в нижней части расположены две педали, при помощи которых внутрь нагнетается воздух. Отец был единственным в округе музыкантом, играющим на этом инструменте. Ни одно веселье в близлежащих сёлах и деревнях не обходилось без участия папы и мамы, но я ни разу не видел отца пьяным. Зимними вечерами учил отец играть на баяне дядю Колю (маминого брата, который на одиннадцать лет старше меня) и его друга Михаила Ковалёва, вернувшегося со службы на флоте. Покупных игрушек у нас не было, отец мастерил их своими руками. Например, солдатика по частям из фанеры выпилит и раскрасит, и если потянуть его за четыре ниточки вниз, Северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | о самом близком, дорогом солдатик смешно поднимает в стороны руки и ноги. Или юлу из подручных кусков дерева сделает, мог и «гармошку» из большой пуговицы и суровой нитки смастерить, и «вездеход» из катушки из-под ниток, резинки и деревянной палочки. Приучил он нас коллекционировать спичечные этикетки. Их у меня, четвероклассника, было пятьдесят восемь штук. По совету отца мы, дети, записывали в самодельные блокноты названия просмотренных фильмов. Кинопередвижка бывала в селе редко, а когда приезжала, фильмы крутили в избе-читальне. До сих пор помню названия записанных фильмов: «Чапаев», «Над Тиссой», «Мистер Питкин в тылу врага», «Поднятая целина», «Весна на Заречной улице», «Солдат Иван Бровкин», «Небесный тихоход».

Отец и мама – самые дорогие люди Я не помню ни одного случая, когда бы отец ссорился с мамой или повышал на неё голос. Может быть, потому, что бывал дома редко: весной, летом и осенью он день и ночь работал на колхозных полях, а зимой ремонтировал свой трактор в районной МТС. А может, потому, что был по натуре спокойным и выдержанным человеком и старше мамы на четырнадцать лет. В 1940 году, когда отца провожали служить, маме было двенадцать лет, и она с подружками прыгала через скакалку. А когда он вернулся домой, увидел и не узнал её. Спрашивал у друзей: «Чья это такая гарная дивчина?» Когда ему сказали, что это дочь соседа-портного, не поверил. Но от судьбы, как говорится, не уйдёшь – присмотрелся, стал

Северяне № 3, 2015

оказывать знаки внимания, ухаживать. Потом засватали. И когда в 1947 году пошли в сельсовет регистрироваться, отец сказал маме: «Когда спросят у тебя год рождения, спокойно скажи: 1927». Таким образом, маме добавили год жизни. Мама же, когда её терпение заканчивалось, давала нам подзатыльники, стегала ремнём или лозиной. Однажды, когда я что-то натворил в деревенской начальной школе, мама в порыве гнева выхватила у своей свекрови палку, на которую та опиралась, замахнулась на меня, но бабушка заслонила меня рукой. От удара палка переломилась, и, пока бабушка кричала от боли, а мама бегала вокруг неё, не зная чем помочь, я выбежал из хаты, скрылся в огороде и просидел там до ночи. Когда наступила тёмная ночь, отец вышел на крыльцо, окликнул меня и завёл в сени, где я белкой шмыгнул на полати и с головой укрылся отцовским полушубком. Но один раз и отец воспитывал меня, второклассника, ремнём. Дело было так. Подоив вечером корову, мама, как это было ежедневно, понесла ведро с молоком к бабушке, жившей через двор от нашего, чтобы пропустить молоко через сепаратор. Я всегда ходил с ней, потому что мне разрешали крутить ручку воющего, как сирена, аппарата. Когда мы дошли до соседнего дома, мама, увидев во дворе соседку, остановилась, поставила ведро на землю и начала разговаривать с ней. Я же от нетерпения несколько раз звал маму, даже за подол юбки дёргал, чтобы обратить на себя внимание, но она не слышала меня. Тогда, взяв в обе руки ведро с молоком, осторожно и медленно понёс его впереди себя. В

это время младший брат Вася появился на чужом велосипеде на дороге – он учился кататься и ездил под рамой. Увидев меня, озорно крикнул: «Давай наперегонки, кто первый будет у бабушки». И начал разгон. Я моментально включился в соревнование: побежал вдоль плетня с этим ведром молока. Когда калитка во двор к бабушке была рядом, споткнулся и упал. Всё молоко вылилось на землю, и я, мокрый и грязный, вскочил и рванул через дорогу в густой лес. Но властный голос мамы заставил меня вернуться, взять пустое ведро и стрелой помчаться домой. Забежав в избу, я прошмыгнул мимо отца, который ремонтировал обувь и взобрался на русскую печь. Задёрнув занавеску, лёг и укрылся дерюгой. Разъярённая мама, вбежав в дом, с порога крикнула: «Где этот супостат?!» Заглянула под кровать, под стол – меня там не нашла. Потом, отодвинув занавеску, увидела меня и приказала отцу: «Дай этому паразиту ремня, он всю семью без молока оставил». Папа снял очки, отложил в сторону шитьё и уставился на маму ничего не понимающим взглядом. Это ещё больше разозлило её. Она подлетела к отцу и стала расстёгивать его брючной ремень. Отец понял, снял ремень сам и полез ко мне. Я, как загнанный волк на псарне, понял, что сейчас мне будет больно, поэтому заранее начал выть. Мне кажется, отец меня пожалел тогда. Он сильно стегал ремнём то по печи, то легонько по дерюге, а я орал что было сил, делая вид, что мне больно. Мама стояла внизу и, видя спину отца да мелькающий ремень, приговаривала: «С оттяжкой лупи гада, чтобы запомнил на всю свою жизнь».

Никто в деревне не знал, что отец занимался женскими делами. Бывало, зимними вечерами он, пока мы готовили школьные уроки при свете керосиновой лампы, большим деревянным крючком вязал нам варежки. На швейной машинке шил нам рубашки и штаны. Примечательно, что штаны поддерживались двумя помочами – перекинутыми через плечи крест-накрест, словно балтийские моряки пулемётными лентами, матерчатыми лямками. Мама в это время занималась другими делами по хозяйству. Бывало, кто-нибудь из соседей постучит в дверь, тогда мама садилась на место отца, а его отправляла открывать дверь. Когда я учился во втором классе (а было это в 1956 году), произошёл случай, который я буду помнить до последних своих дней. Однажды весной отец на тракторе пахал за селом колхозное поле. Когда плуг начал выворачивать из-под земли оставшийся после прошлогодней уборки перемороженный картофель, позвал нас, троих детей, собирать его. Мы, бегая по полю с вёдрами, радовались и мечтали о драниках, которые мама напечёт из этой перемороженной картошки. Когда мешок наполнился, покатили тележку домой и… встретились с бригадиром. Увидев нас, он остановил лошадь. Подошёл и, заглянув в мешок, приказал везти на скотный двор. Увидев эту сцену, отец остановил трактор, подошёл. Бригадир повторил приказ и отцу. Отец пытался уговорить бригадира, аргументируя тем, что поле будут засевать зерновыми культурами и картофель пропадёт. Но бригадир был идейным коммунистом и остался непреклонен – собственноручно

перегрузил мешок на тарантас и увёз на скотный двор. Этот поступок бригадира навсегда отбил у меня желание вступать в партию. Поразительно то, что бригадир, как и отец, воевал на фронте, был отцу ровесник и, что самое главное, приходился нам роднёй – его женой была троюродная сестра отца… Пережив три войны – Первую мировую, Гражданскую и Великую Отечественную – отец в полной мере испытал на себе голод, холод, несправедливость и унижение, но не озлобился на всех и вся, а принимал действительность такой, какой она была. За честность, доброту и справедливость его обожала моя Любочка, с которой я прожил в счастливом браке сорок четыре с половиной года, ставила его в пример мне и нашему взрослому сыну…

Память сердца С 1989 года я живу без отца. И все эти годы сожалею о том, что мало уделял ему внимания, не вникал в его стариковские проблемы, жил своей обособленной жизнью. А он, добрая душа, никогда не жаловался на жизнь, не говорил о наболевшем, не посвящал меня в свои тревоги и заботы. Скромность, непритязательность, нежелание оказываться в центре внимания – отличительные черты его характера. Никогда и никто не отзывался о нём плохо. Он всегда оставался самим собой, ни к кому и ни к чему не приспосабливался. За это его люди и уважали. Осознавая свою вину перед ним, я сейчас всячески помогаю 87-летней маме, которая счастливо прожила с отцом сорок два года. …После тридцатилетнего проживания в Надыме моя семья

из архива семьи дерновЫх

о самом БЛизком, дорогом | судьБЫ. характерЫ. Лица

отец иван яковлевич. 1984 год

переехала на ПМЖ в Салават. В первый же мой летний выход на колхозный рынок ко мне подошёл незнакомый пожилой человек и спросил: – Ты сын Ивана Яковлевича Дернового? – Да, – отвечаю, – но я вас не знаю. – Я Юрий Наумов, – ответил незнакомец, – ты очень похож на отца. Я с твоим отцом много лет работал на заводе спиртов, был на его похоронах. Замечательный был человек! Эта встреча меня обрадовала: отца помнят, не забывают! И с грустью осознаю: сегодня мне очень не хватает отца. Он был моим главным учителем в жизни, он научил меня всему, что я умею. Я всегда разделял и разделяю те главные принципы и нравственные ценности, которым он следовал всю свою жизнь. Каждый год 19 ноября, в День ракетных войск и артиллерии (именно её в годы Великой Отечественной войны за мощь и разрушительность огня назвали «богом войны»), я поднимаю поминальный бокал и за отца-артиллериста, который прожил жизнь, достойную подражания. северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | это в сердце было моём

Исповедь партизана Евгений Матюшенко г. Аша Челябинской области

Петром Емельяновичем мы были самыми близкими соседями на селе. Со временем судьба забросила его на Урал, а меня – на Крайний Север. Как-то его старший сын Анатолий пригласил меня на юбилей Победы: приезжай, будет что вспомнить, с отцом моим пообщаешься, да и старика твоего заодно помянем – тоже в войну партизанил. Я согласился, и когда в назначенный день появился на залитом весенним солнцем дворе их екатеринбургского дома, увидел одинокого старика, опиравшегося на трость. Мимо него текла праздная толпа. Кто-то подошёл и поздравил этого человека с праздником. Одна девочка вручила ему гвоздику и прикрепила к пиджаку георгиевскую ленточку. Остальным было не до него, как и не до тех, кто с множеством регалий на груди, сгорбившись, устроились на скамьях в разных уголках дворовой территории. Мне стало не по себе от такой несправедливости к защитникам Отечества. Старик обернулся и пошёл мне навстречу. Мы обнялись. – Младшего из Москвы ждал, – промолвил он, – старший недавно скончался. Живу теперь с внуком. В доме за праздничным столом мой бывший сосед и земляк вспоминал, как радостно отмечали они день 9 Мая в прежние времена. Выходили во двор. Садились за столики. Жёны фронтовиков приносили с собой традиционную русскую закуску – хлеб, солёные огурчики, сало, квашеную капусту, луковицы, первую зелень. Ветераны разливали по стаканам спиртное и произносили тосты за Победу. Дети и внуки, находясь чуть-чуть поодаль, с интересом и уважением поглядывали на бывших участников войны, на блеск и россыпь их боевых наград. И неизвестно, кто больше был счастлив и рад этому весеннему дню. – Сейчас, – продолжал Пётр Емельянович, – обстоятельства изменились. Хотя время не затмило ни подвига, ни славы победителей, огорчает то, что к каждому празднику их ста-

Северяне № 3, 2015

новится всё меньше и меньше. Только в нашем подъезде из семерых осталось двое, а из жён ветеранов – одна. Практически собираться во дворе некому: те, кто ещё дышит, больны и отсиживаются дома. У меня тоже здоровье не лучше. Постоянно болит голова – отголоски застрявших там шести осколков, ноет правая нога – и там четыре кусочка металла до сих пор дают о себе знать. Подскакивает давление, страдаю бессонницей, плохо слышу. Трясутся руки. А жить надо, хотя бы ради них, чтоб не забывали подвиги своих предков, – он показал взглядом на присмиревших внуков и правнуков: – Оценят ли только они это? …Ранним сентябрьским утром 1943 года его, девятнадцатилетнего белоруса, и ещё двух одногодков – грузина и русского – вызвали в штаб партизанского отряда и приказали любой ценой спустить под откос важный вражеский эшелон с техникой и живой силой, находившийся на подходе. Фронт в ту пору стоял в районе Великих Лук, и бои там велись ожесточённые. Подойдя поближе к железной дороге у станции Клястицы, где размещался крупный фашистский гарнизон и немцы были уверены в полной своей безнаказанности, партизаны внимательно осмотрели ближайшие окрестности. Не обнаружив нигде фрицев, осторожно подползли к насыпи и залегли. Прислушались. Рельсы выдавали звук тяжело приближавшегося эшелона. Вдвоём быстро заложили заряд и взрыватели между шпал, протянули под рельсами шнур и стали отходить. Когда из-за поворота показался паровоз, их заметили фашисты с другой стороны насыпи и открыли огонь. Третий подрывник дёрнул в этот момент шнур. Раздался оглушительный взрыв, и эшелон покатился под откос… Сначала Пётр Емельянович не чувствовал боли в ноге. Ощущалась какая-то липкость и тепло в сапоге. Бежать становилось всё труднее. Погони, к счастью, не последовало, и друзья в глубоком лесу решили отдышаться и сделать ему перевязку. С трудом добрались до ближайшего отряда, откуда на лошади доставили раненого

в свой лагерь. Лечился в госпитале бригады. Там и узнал, что подорвано было тринадцать платформ с техникой, боеприпасами и несколько вагонов с фашистами. – За этот подвиг, – произнёс бывший подрывник, – командир отряда представил нас к высоким наградам. В штабе бригады ему ответили, что молоды они ещё для таких почестей, и наградили медалью лишь меня одного из партизанской группы. Было неудобно перед товарищами – по наивности мы все трое, рискуя жизнью, лезли на рожон и только случайно уцелели, а наградили далеко не всех. Немного помолчав, он добавил: – Впрочем, никто тогда не был в обиде на высших командиров. Воевали всё-таки не за ордена и медали, а за свою свободу и будущее наших детей, внуков и правнуков. Может, кому-то сегодня это покажется смешным или пафосным, однако нас окрыляли тогда вера, надежда и любовь к Родине. Мы же принадлежали к поколению интернационалистов. И остаёмся ими и поныне. Передохнув, он заговорил о том, как недавно его московский правнук вернулся с международных военно-спортивных соревнований молодёжи независимых государств. Замысел наследников Победы заключался не только в проведении игр, но и в воссоздании интернациональной атмосферы армии той страны, которая выиграла страшную войну. И ребятам из Беларуси, Украины, Казахстана, Литвы, Эстонии, России это удалось. – Мне же дорого то, что состязания проводились неподалёку от Великих Лук – города воинской славы, под которым когда-то я партизанил. Там же находится и моя малая родина, куда я ежегодно наведываюсь. А правнук мой гордится тем, что ему в числе других мальчишек и девчонок досталось право несколько дней носить форму, похожую на ту, в которой сражались их прадедушки и прабабушки. По моему убеждению, – завершил свою исповедь Пётр Емельянович, – дети с малых лет должны знать и понимать, что наша сила состоит не только из богатых недр и территории, но и из единства людей и народов и что национальная рознь нам чужда. По окончании застолья мой собеседник прилёг на диван и вскоре задремал. Проснувшись под вечер, на просьбу продлить разговор о войне Пётр Емельянович в общих чертах рассказал, что после госпиталя ему не раз приходилось вместе

рисунок кЛима кима

это в сердце БЫЛо моём | судьБЫ. характерЫ. Лица

с группой подрывников выходить на опасные задания. Немцы усилили охрану железной дороги, патрулирование совершали с собаками, вели обзор окрестностей на дрезинах, ночью освещали местность прожекторами и ракетами. И всё же это их не спасало: воинские составы продолжали лететь под откос. Пётр Емельянович был снова ранен, причём так тяжело, что до конца войны мыкался по госпиталям и до сих пор страдает недугами. Я смотрел на него и думал: им, принявшим на себя удар в начале войны, прошедшим её тяжёлый и долгий путь, совершая ратные подвиги, сегодня под девяносто. Сколько же их остаётся всего? И доживут ли они до следующего Дня Победы? Сумеют ли они выйти хотя бы во двор своего дома, чтобы дать нам последний шанс сказать в их адрес самые добрые и тёплые слова, подарить красные гвоздики и пожать их высохшие ладони? Им и этого будет достаточно. северяне № 3, 2015

судьБЫ. характерЫ. Лица | мир ваШему дому!

Всё лучшее – ВПереди! любовь лаВроВа «Учителями славится Россия, ученики приносят славу ей», – именно этими поэтическими строчками Андрея Дементьева определила я для себя атмосферу, которая царила холодным февральским вечером в актовом зале старейшей не только в Салехарде, но и на всём Ямале школы. Встреча школьных друзей в этом году посвящена славному юбилею. Это только как средней школе №1 исполнилось восемьдесят лет, возникновение же её уходит в далёкое прошлое. Ещё в 1846 году открылась в Обдорске русско-туземская школа. Начальная светская школа по линии Министерства народного просвещения Российской империи появилась в 1882 году, в 1924 году она стала пятилетней, затем семилетней. Из семилетки в 1935 году дети перешли в построенную по решению Обдорского поселкового совета в первую в округе среднюю общеобразовательную школу – светлое, с огромными окнами, высоким крыльцом двухэтажное здание, лучше которого в городе тогда не было. Здесь всё перемешалось: детство и зрелость, юность и романтика, науки и искусства, успехи и неудачи, мечты и реальная жизнь. И сколько бы ни миновало лет, дом, где прожиты неповторимые мгновения детства и юности, где тебя любят и ждут, навсегда останется центром земного притяжения. Сердцем её был и остаётся музей истории школы, который, по словам директора окружного департамента образования И. К. Сидоровой, вносит серьёзный вклад в культуру Салехарда, Ямала, России и является брендом системы образования округа. Каждый третий учащийся вовлечён в поисковую деятельность, а все школьники получают здесь бесценные уроки патриотизма. И сценарии подобных вечеров-путешествий в историю рождаются тоже здесь. Первый выпуск из трёх девушек и девяти юношей состоялся в 1937 году. В годы Великой Отечественной войны более ста выпускников ушли на фронт, многие из них не вернулись. С 1999 года школа носит имя выпускника, Героя Советского Союза Ивана Васильевича Королькова, который был не только настоящим героем, но

северяне № 3, 2015

и педагогом, учёным и прекрасным человеком. Школа всегда была кузницей знаний. Сколько будущих учёных с мировым именем, высококлассных специалистов во всех областях жизни вышло из её стен! И кузницей талантов – музыкантов, художников, спортсменов. Школа воспитывает людей труда, таких, например, как почётный гражданин Ямала Анатолий Николаевич Щирский, удостоенный орденов Ленина и Трудового Красного Знамени, взращивает и будущих государственных деятелей. Ю. В. Неёлов, выпускник 1969 года, первый губернатор Ямала, – всегда желанный гость в родной школе. Именно благодаря ему в такой короткий срок построили ровно на историческом месте современное прекрасное здание, настоящий храм наук и творчества во всех его проявлениях. Со сцены Юрий Васильевич сказал: «Прошло сорок шесть лет со дня окончания школы, но я помню всех учителей». Ещё сообщил, что фонд «Север наш» учредил грант «Лидеру» в сто тысяч рублей, и обещал ежегодно лично вручать его школьнику, которого выберут учащиеся и педагогический коллектив. Депутат Заксобрания Ямала Елена Зленко, тоже выпускница школы, учредила депутатскую стипендию отличнику учёбы и тут же вручила её девятикласснику Сергею Храмову. Прозвучало много других поздравлений, в том числе два видеописьма – от Ивана Григорьевича Пирогова, выпускника 1941 года, ушедшего со школьной скамьи на фронт, и выпускника 1952 года, лауреата премии Ленинского комсомола Клима Владимировича Кима. Заметила, что ключевыми в выступлениях многочисленных гостей – старейших педагогов (некоторые из них приехали в Салехард специально на эту встречу), выпускников разных лет – были слова «я счастлив». Словно в их подтверждение, вокруг – открытые приветливые лица, светлые улыбки, объятия, восклицания, цветы и разлитая повсюду неподдельная радость! Кто-то из выступающих сказал: «Всё самое лучшее ещё впереди!» Редакция «Северян» разделяет эту уверенность и присоединяется ко всем поздравлениям, тем более что добрая половина наших внештатных авторов и любимых друзей – выпускники этой прославленной школы.

любовь лаврова

мир вашему дому! | судьбы. характеры. лица

Северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | мастера

Жизнь как песня!

Юрий Юнкеров, заслуженный работник культуры России

Многим ямальцам известны такие песни, как «Мой Салехард», «Осенняя тундра», «Последний лист», «Элегия», «Снегопад». Они, такие душевные и родные, передают самые искренние человеческие чувства. В этих песнях много добра, теплоты, солнечного света и любви к нашему краю – Ямалу. Они проникают в сердце и остаются в нём. Их автор – наш земляк, уроженец Салехарда Игорь Калиничев. Среди песен о родном крае, написанных в начале 80-х годов XX века, когда на Ямале звучали бодрые марши, воспевающие трудовые будни, успехи и победы ямальцев, Игорь Павлович пишет песни, отражающие другую сторону жизни – личную, сокровенную. «Малая Печалька» на стихи Анатолия Марласова – нежная, тёплая, задушевная. «Песнь о Ямале» на стихи Аллы Тарасовой – светлая, лирическая песня-признание, в которой выражена любовь к Ямалу не как к «полуострову сокровищ», а как к малой единственной родине. Песня «Зима-волшебница» на

Северяне № 3, 2015

стихи Аллы Тарасовой остаётся одной из лучших лирических песен Игоря Павловича, пленяющих выразительной мелодией, гармоничным сочетанием поэтического и музыкального образа. Впервые она прозвучала в исполнении известных вокалистов Светланы Баянкиной и Валентины Гостевой. Конец 70-х – 80-е годы прошлого века. Время бурного освоения подземных кладовых Ямала, эпоха трудовых рекордов и открытий. Тысячи людей самоотверженно работают здесь. Их девиз – нефть и газ любой ценой. И многие песни, рождённые в ту пору, пелись под стать этому настроению – бодро, маршеобразно. В творческом багаже Игоря Павловича есть произведения, передающие дух времени, чувства первооткрывателей богатств Ямала. Это «Рабочая совесть бригады», «Газовый плацдарм», «Беспокойная юность», «Обращение к потомкам». В них авторы выражают свою гражданскую позицию, нашедшую отражение и в названиях, и в содержании песен. Их музыкальный язык подкупает искренностью, ритмический пульс напряжён, движение динамично, мелодия звучит широко, просторно, торжественно.

ИЗ архива веры викуловой

Окружной центр национальных культур выпустил очередной сборник песен ямальских авторов «Душа Ямала». Двадцать шесть произведений в нём принадлежат композитору Игорю Калиничеву – талантливому мастеру, прекрасному человеку, так рано ушедшему из жизни. Финансовый вклад в издание нотного сборника внесла семья И. П. Калиничева – супруга Нина Владимировна и сын Владимир.

Игорь Павлович Калиничев

Особым я считаю цикл песен композитора, посвящённых военной теме. Детство Игоря Калиничева проходило в военные годы, и, конечно, ему были близки и понятны чувства, переданные в стихах «На Ямале пушки не гремели», «Сорок первый год» Аллы Тарасовой, «Давно прошла война», «Мы не помним войны» Николая Данилова, «Камыши, камыши…» Николая Тряпкина и многие другие. Эти произведения отличаются особой торжественностью и в то же время ощущением скрытой боли и сострадания. В них сочетание очень личного с тем, что волнует многих людей, и это одна из ценнейших

ИЗ архива веры викуловой

С армейскими товарищами

Лидия Пугачёва, Алевтина Вокуева, Наталья Якушева, Игорь Калиничев

ИЗ архива веры викуловой

особенностей песен Игоря Павловича. Как скупо, но с какой силой и выразительностью переданы глубокая скорбь человеческой души, трагическое военное лихолетье, потеря родных, близких людей. Военные песни И. П. Калиничева не раз завоёвывали внимание слушателей. Так, в 1995 году, уже после смерти композитора, за создание песен о Великой Отечественной войне семье Калиничева был вручён диплом окружного конкурса «Никто не забыт, ничто не забыто», посвящённого 50летию Великой Победы. Игорь Калиничев одним из первых ямальских композиторов начал писать песни для маленьких салехардцев: «До свиданья, до свиданья», «Полярная песенка», «Шестилетки», «Кем я буду» и другие. Композитор и замечательный баянист, Игорь Павлович был частым гостем в детских садах, школах, выступал для юных слушателей. Игорь Калиничев, коренной северянин, родился 6 апреля 1937 года в Салехарде. Его биография – жизненный путь целого

ИЗ архива веры викуловой

мастера | судьбы. характеры. лица

И. П. Калиничев (в первом ряду слева) со своими коллегами у новогодней ёлки

Северяне № 3, 2015

ИЗ архива веры викуловой

судьбы. характеры. лица | мастера

поколения, родившегося незадолго до начала страшной войны. Тяжёлое было время. В 1945 году Игорь пошёл в первый класс первой школы, которая была ему ещё и родным домом. Здесь работала техничкой-истопником его мама Варвара Степановна, и там же при школе она жила в маленькой комнатке с двумя сыновьями. С одиннадцати лет, как и многие мальчики этой школы, он стал посещать школьные кружки художественной самодеятельности: оркестр народных инструментов и духовой. В этих коллективах раскрылась музыкальная одарённость подростка и самозабвенная, бесконечная любовь к музыке. Занятия в народном и духовом оркестрах, знакомство с баяном решили его судьбу. Руководил народным оркестром Моисей Исаакович Гурфель, о котором Игорь позднее скажет: «Замечательный учитель, большой мастер своего дела». За годы учёбы в школе, изучая азы оркестрового музицирования, Игорь освоил инструменты народного и духового оркестров. Появляется ещё одна

Северяне № 3, 2015

становилась самой большой страстью в жизни. С 1956 по 1959 годы Игорь служит в армии. Увлечение музыкой и умение играть на многих духовых инструментах заметило командование воинской части, и он был зачислен в полковой духовой оркестр. Здесь подружился со Степаном Сосниным, сослуживцем, призванным в армию после обучения в Московском хоровом училище. Соснин владел фортепиано, читал с листа любой нотный текст, хорошо знал теоретические предметы. Всё свободное от службы время Степан обучал Игоря музыкальной грамоте, на примерах учил азам оркестровки и переложению музыкальных произведений для ансамблей, оркестров. Сложнее обстояло дело с теоретическими дисциплинами, так как отсутствовала система их изучения. Вспоминая армейскую службу, Степан Соснин рассказывал: «Игорь занимался по пятьшесть часов, поражая окружающих огромным терпением и усидчивостью, демонстрируя

ИЗ архива веры викуловой

Два композитора-ямальца: С. Н. Няруй и И. П. Калиничев

мечта, страсть: научиться играть на баяне и не просто научиться, а в совершенстве овладеть инструментом. О приобретении баяна не могло быть и речи – семья еле-еле сводила концы с концами. В 1952 году, окончив семь классов, Игорь оставляет школу. Ввиду тяжёлого материального положения семьи он принимает решение идти работать. Так с пятнадцати лет начинается его трудовая биография. Он ученик формовщика литейного цеха Салехардской судорембазы морского лова. У рабочего парня оказались сильная воля и ясная голова. Осваивая рабочую профессию, он продолжает посещать оба оркестра Дома культуры народов Севера. Это были годы активного и упорного освоения баяна, чему способствовали необычайная тяга к музыке, большая любовь к своему инструменту в сочетании с музыкальными способностями, одарённостью, трудолюбием, настойчивостью. Занятия давали возможность эмоционально раскрываться в музыке, которая

Владимир Волчек и Игорь Калиничев на репетиции

ИЗ архива веры викуловой

Коллеги-преподаватели музыкального отделения училища

Владимир Волчек, Игорь Калиничев и Анатолий Марласов

ИЗ архива веры викуловой

фантастическую преданность баяну. Кроме занятий, мы оба играли в духовом оркестре (я на теноре – научил Игорь) и в эстрадном ансамбле. Музыкальная самодеятельность полка держалась на нас, а в ней были и хор, и солисты из солдат, и офицерские жёны, и дети. Наша дружба продолжалась до последних дней, хотя нас всегда разделяли тысячи километров». После службы в армии Степан обучается в Московской консерватории им. П. И. Чайковского, пишет музыку для детей. Его принимают в Союз композиторов СССР. А Игорь, отслужив, возвращается в родной Салехард. Его приглашают на работу в клуб ДОКа. Он организует вокальный ансамбль, занимается с солистами. Армейский опыт работы с самодеятельностью и его личные качества – простота в общении, скромность, ответственность за порученное дело – вновь возродили затухающую славу самодеятельности ДОКа. Годы работы с вокалистами творчески обогатили Игоря, раскрыли талант аккомпаниатора. Он выработал свою манеру, свой стиль. В его руках баян не играл, а разговаривал, рассказывал. В начале 60-х годов Игорь Павлович становится одним из популярных музыкантов в городе. Именно его в 1962 году ямальский бард Валентина Ипшанова просит записать на ноты и гармонизовать свою новую песню «Обский вальс», ставший очень популярным. Игорь Павлович вместе с руководителем вокального квартета «Сыра’сэв» Лидией Пугачёвой готовит студентку культурнопросветительного училища Надежду Рускаламову-Лонгортову к выступлению на всероссийском смотре художественной самодеятельности, проходившем

ИЗ архива веры викуловой

мастера | судьбы. характеры. лица

В первом ряду с баяном – Игорь Калиничев

Северяне № 3, 2015

судьбы. характеры. лица | мастера тельным экзаменам. Так Игорь оказался в классе Б. Н. Шишкина, в котором учился и первый ненецкий композитор Семён Няруй. Впоследствии не раз с уважением и благодарностью они очень тепло рассказывали о своём педагоге студентам, друзьям, коллегам. С 1963 года – новый этап творческого пути. Калиничев начинает педагогическую деятельность в Салехардском культурнопросветительном училище, где работал до последних дней. Педагогическая работа – это, пожалуй, один из значимых, заметных участков многогранной деятельности музыканта. Стремление постичь все тайны выбранной профессии и, несомненно, особый дар, позволили Игорю Павловичу стать незаурядным педагогом. В его классе всегда царила творческая атмосфера. Он учил студентов ставить высокие цели и стремиться к их непременному достижению. О работе в полсилы не могло быть и речи – горел сам и своей энергией, темпераментом буквально зажигал учащихся, лично показывая серьёзное, добросо-

ИЗ архива веры викуловой

в 1964 году в Москве, где девушка стала лауреатом. Не имея в детстве и юношеские годы возможности профессионально заниматься на баяне, он настойчиво продолжает навёрстывать упущенное. Осознанное стремление к совершенству способствует принятию решения о получении профессионального образования в музыкальном училище. В 1961 году, работая в окружном Доме культуры народов Севера руководителем эстрадного оркестра, Игорь поступает на заочное отделение Тюменского музыкального училища. На консультацию по специальности «баян» он попадает к Борису Николаевичу Шишкину. Опытный, внимательный педагог, участник Великой Отечественной войны, разглядел и оценил в молодом человеке музыкальные способности и жажду учиться. Несмотря на отсутствие свидетельства об окончании музыкальной школы и всего лишь семилетнее образование, Борис Николаевич просит руководство училища в виде исключения допустить талантливого парня к вступи-

Поездка в Тюмень с песней «Обский вальс». В центре – Валентина Ипшанова

Северяне № 3, 2015

вестное отношение к делу. Его одержимость музыкой служила ярким примером для подражания. Будучи преподавателем по классу баяна, Игорь Павлович дал путёвку в жизнь многим студентам. Творческая, как и педагогическая деятельность, была тоже очень насыщенная. Множество выступлений, выездов с концертами по округу, постоянный обмен опытом с коллегами. Не желая останавливаться на достигнутом, ощущая большую потребность в знаниях, в 1971 году Игорь Павлович поступает на заочное отделение Челябинского государственного института культуры, продолжая педагогическую работу, которая требует много сил и времени. И это притом, что есть семья, двое сыновей! По окончании в 1976 году института он получает высшую квалификацию клубного работника, руководителя самодеятельного оркестра народных инструментов. Супруга И. П. Калиничева Нина Владимировна вспоминает: «В те годы Игорь Павлович часто по ночам садился около радиоприёмника, записывал на магнитофон песни, эстрадную музыку и, перекладывая по слуху на ноты, делал аранжировку мелодий, для того чтобы взять их в программу оркестров, ансамблей, старался все музыкальные новинки быстрее включить в репертуар самодеятельности и эстрадного оркестра. С печатным нотным материалом были большие трудности». Игорь Калиничев пробует сам сочинять музыку. Природа наделила его многими музыкальными способностями: абсолютным слухом, нестандартным мелодическим и гармоническим мышлением, творческой фантазией.

Александр бейфус

мастера | судьбы. характеры. лица

Северяне № 3, 2015

из архива верЫ викуЛовой

судьБЫ. характерЫ. Лица | мастера

поэт-песенник алла тарасова

Одна за другой появляются на свет его собственные инструментовки, интересные, яркие пьесы для духового, народного и эстрадного оркестров. Но прежде всего музыкальное наследие Игоря Павловича связано с песенным творчеством. Его песни очень разные по тематике, характеру, настроению. Помню, в конце января 1984 года Игорь Павлович показал нам, коллегам по училищу, новую песню «Малая Печалька». Аккомпанируя на баяне, он напел её тихим композиторским голосом. Мы обрадовались простой, чистой, тёплой мелодии, задушевным словам: «Жизнь моя, как чайка, улетает вдаль…» Нежная и грустная песенка «Малая Печалька» ничего общего со словом «печаль» не имеет. Печалька – переиначенное на русский лад название селькупской речки, правильное произношение которой – Печай-кы, что означает «сорожье место». Автор текста – Анатолий Марласов, работник культуры, проживавший тогда на Ямале. Его стихи были популярны, особенно среди салехардских композиторов. Они прекрасно

северяне № 3, 2015

ложились на музыку, легко запоминались и пелись. Немудрено, что песню сразу же включили в свой репертуар местные вокалисты. Одними из первых её исполнителей были Светлана и Сергей Баянкины – известный на Ямале семейный вокальный дуэт. Их дружба с Калиничевым продолжалась многие годы. В чём секрет популярности песен Игоря Калиничева? В них нет ничего надуманного, они обращены прямо к сердцу слушателя. Их мелодии, самобытные и выразительные, сродни народным песням. Автор не потакает моде, а слушает голос своей души, стремится к ясности и простоте. Двадцать семь лет Игорь Павлович проработал в училище. Оно было для него вторым родным домом и в светлые, и в трудные времена. Для него самым значимым было слово «надо», поэтому он участвовал в общественной жизни учебного заведения, несколько лет был председателем профсоюзного комитета училища, членом трудового совета коллектива. Активная жизненная и творческая позиция – вот что определило его положение среди коллег и студентов. За годы служения музыкальной культуре Игорь Павлович Калиничев был награждён знаком «Победитель социалистического соревнования 1980 года» Министерства и ЦК профсоюза, в 1982 году – значком Министерства культуры СССР «За отличную работу», в 1985 году удостоен звания «Ветеран труда». Короткий, но яркий жизненный путь оборвался в августе 1990 года, в самом расцвете творческих сил. Столько осталось нереализованного, несбывшегося… Память об этом замечательном музыканте, талантливом педагоге и композиторе живёт в его

учениках, коллегах, и, конечно, в его музыкальном наследии. Воистину не годами, а делами определяется след, оставленный человеком на земле. Обидно короткую жизнь прожил Игорь Павлович Калиничев, но какую стремительную, насыщенную, плодотворную. Его жизнь, его творчество как след метеорита, как фейерверк – яркие и впечатляющие. Я рад, что мне довелось в течение двадцати лет общаться с Игорем Павловичем в учебных классах, на сценических площадках, на семинарах композиторов, на различных конкурсах, фестивалях. Мы оба были большими любителями охоты и рыбалки и часто вместе выезжали на природу. Общение с ним – это такая радость. Он был необычайно добрым, светлым человеком, умел не только слушать, но и слышать собеседника, при этом всегда имел собственное мнение. Как и многие творческие люди, Игорь Павлович был легко ранимым, эмоциональным, честолюбивым, порой не в меру горячим, но при этом отходчивым и незлобивым, удивительно открытым, без всякой хитрости, очень доверчивым и доброжелательным человеком. В нём счастливо соперничали и взаимодополняли друг друга дар педагога и дар композитора. Его уважали коллеги и боготворили студенты. Игорь Павлович обладал необыкновенным качеством – любить людей, дарить им тепло своей души и сердца. Этим чувством пронизано всё его творчество, оставившее яркий, незабываемый музыкальный след в культуре Ямала. Проходят годы, а мелодичные и задушевные песни его продолжают жить. Их поют и будут петь, ибо тема доброты, верности, любви к родному краю вечна!

арктическая цивилизация

Сергей Лугинин

строганина | мой город

Северяне № 3, 2015

арктическая цивилизация | образы земли ямальской

Самоедка Иван Погорелов с. Катравож

о долгу службы мне необходимо было провести сверку записей в личных делах работников с подлинными документами. Люди приходили, приносили нужные документы, я просматривал их, делал у себя пометки, поправки, если таковые были нужны. Однажды пришла техничка нашей школы Ираида Егоровна и принесла свои документы. Она выложила их на стол, я усадил её в кресло и стал просматривать и сверять записи. Среди документов лежало свидетельство о рождении. Необходимости в нём у меня не было, и я ради интереса решил просмотреть его. Открываю, на первой странице записи: фамилия – Ного, имя – Ираида, отчество – Егоровна, год рождения – 1930, место рождения – тундра, национальность – самоедка. Я ещё раз прочитал это слово и был удивлён тому, что Ираида Егоровна по национальности ненка, а запись совсем другая, да и такой национальности в нашей стране не существует, поэтому я сразу же обратился к ней с вопросом: «Ираида Егоровна, вы ведь по национальности ненка, а почему вас записали самоедкой, ведь такой национальности не существует?» Она усмехнулась и начала свой рассказ: «Точно такой же вопрос я, будучи ещё девочкой, задавала своему отцу, на что он мне ответил, что запись и выдачу свидетельства о рождении производил малограмотный человек, да к тому же в те времена нас никто и не называл ненцами, а только самоедами, отсюда и появилась эта неправильная запись. Я снова спросила у него, откуда же появилось это слово. Он ухмыльнулся и сказал: «Ой, дочка, история этого слова длинная, ему уже полторы тысячи лет, и плохого в нём ничего нет. Ну ладно уж, расскажу тебе, слушай. В начале первого тысячелетия нашего времени просторы Ямала, да и другие северные территории тоже, были слабо заселены, а ненцы, которые проживали в южных регионах, занимались оленеводством, постоянно нуждались в пастбищах. Вот они и стали осваивать свободные территории, продвигаясь на

Северяне № 3, 2015

север. Так земли Ямала были заселены ненцами – оленеводами. Но этот процесс не остановился, они продвигались дальше и, перевалив Урал, начали осваивать земли большеземельной тундры. За Уралом проживала многочисленная народность саами, что в переводе обозначает «человек». Жили они в основном в лесной зоне и лесотундре. Территории, которые примыкали к океану, были свободны и служили людям как сезонные промысловые угодья. Зимой занимались охотой на пушного зверя, а летом – рыбалкой и морским зверобоем. Оленеводство было слабым подспорьем в жизни людей. И вот представь себе… как-то раз в тундре встретились два человека: один из них был ненец, другой – саам. Естественно, они стали выяснять, кто есть кто. Ненец спрашивает саама: «Ты кто?» Тот, тыча себя в грудь указательным пальцем, говорит: «Саам». Ненец, пожимая плечами, показывает, что он не понял. Тогда саам, несколько раз указывая то на ненца, то на себя, опять произносит слово «саам». Ненец опять ничего не понял. Видя, что ненец его не понимает, он нагнулся, зачерпнул рукой горсть земли и, показывая пальцем на неё, произносит слово «ядь» – в переводе это слово звучит как «земля». Ненец понял, что слово «ядь» – это «земля». А саам, продолжая показывать то на себя, то на горсть земли произносит слово «саамоядь». Затем точно так же, указывая пальцем то на ненца, то на горсть земли, опять произносит слово «саамоядь». Повторил он этот приём несколько раз и заметил, что ненец улыбнулся, значит, понял его, что они оба люди (человеки) земли. Потом они протянули друг другу руки и, улыбаясь, крепко пожали их и с тех пор стали жить вместе в дружбе и согласии. Так это слово «саамоядь» прочно прижилось в разговорной речи ненцев и на протяжении нескольких столетий распространилось на всех ненцев и частично на селькупов». Я снова спросила у отца, почему стали говорить не «саамояды», а «самоеды». Он опять улыбнулся и сказал: «После ненцев северные просторы стали осваивать другие народы: зыряне,

оБразЫ земЛи ямаЛьской | арктиЧеская цивиЛизация татары, ханты, русские. А ведь известно, что каждый язык имеет свои специфические произношения и подмену звуков и букв. Так, например, одни говорят «ещё», другие произносят это слово «ищё», одни говорят: «заяц», другие произносят это слово как «заец». Отсюда всё и пошло: одни говорят «самояди», другие, заменив «я» на «е», говорят «самоеды». А в ненецком языке нет слова «еда», поэтому ненцам всё равно, как их называют. Они знали, что они, как и саамы, люди, человеки на этой земле. Запомни, дочка: земля у нас у всех одна, и каждый из нас хозяин на ней. Землю делить нельзя, это большой грех. А все люди на земле – одна большая семья, и должны

жить мирно, дружно и справедливо. Поэтому, самоедка ты или ненка, помни до конца своей жизни, что ты – человек земли». Я поблагодарил Ираиду Егоровну за рассказ, а потом предложил ей исправить допущенную ошибку прошлого в записи свидетельства о рождении. Она улыбнулась и сказала: «Нет уж, пусть всё остаётся так, как есть. Это слово напоминает мне о моём добром и умном отце. И я должна до конца своей жизни помнить хороший его завет: «Все мы люди, все мы человеки, и за всё в ответе на земле!»

сихиртя

тоял тёплый солнечный день. Мы с товарищем сидели на лавочке возле дома и вели меж собой неторопливый разговор. В это время недалеко от нас по тротуару проходил человек. Мой собеседник, прервав наш разговор, проговорил: – Это пошёл наш сихиртя. Я поинтересовался: – А почему его называют сихиртя? – Да знаешь ли, он живёт далеко за Обью один в маленькой избушке, которая уже до половины ушла в землю. Ни с кем не общается, в разговоре отворачивается от собеседника, отвечает на вопросы коротко и односложно. В посёлке появляется редко, по надобностям. Вот его и прозвали сихиртя. – Ну а чем же он там за Обью живёт? – спросил я. – Как чем? – ответил на вопрос вопросом мой товарищ. – В воде водится рыбка, в лесу бегают зайчики, летают куропатки, тетерева, а иногда в силки попадает и покрупнее улов, так вот и живёт. А кто такой сихиртя, я не знаю. – Видишь ли, – проговорил я, – это слово пришло в разговорную речь из ненецкого языка, и ему уже больше тысячи лет. До прихода сюда ненцев на Ямале проживала малочисленная народность, которую до сих пор учёные никак не могут определить: к какому этносу или расе отнести этих людей? Жили они небольшими группами и из-за огромной территории как бы самоизолировались,

то есть мало общались друг с другом. Основным занятием и хозяйственной деятельностью были охота, рыболовство и собирательство. У них было хорошо развито гончарное ремесло, из глины они изготавливали различную утварь и посуду, обжигали её и использовали в хозяйственных целях. Гончарные изделия украшали рисунками, изразцами, то есть придавали им эстетический вид. Кроме этого, они умели выплавлять из руды железо и медь, которые шли на изготовление различных хозяйственных предметов и охотничьих орудий. Делали кельты, наконечники стрел, топоры, бляшки для одежды. Природа наделила этих людей необыкновенным даром, а именно: телепатией, а иногда и ясновидением, то есть они могли без слов передавать свои мысли друг другу или заставлять других исполнять их просьбу и выполнять поручения. Всё необходимое для жизни они брали у природы. Селились обычно у реки на крутых возвышенностях, где строили себе землянки, в которых проживали в основном в зимнее время. Поэтому ненцы, не зная, что это за народ, восприняли их по условиям проживания и назвали их «сихиртя», то есть люди, живущие под землёй или в земле. Доказательством этому служит то, что это слово состоит из трёх составных частей: слово «си» в переводе на современный язык означает указательное местоимение «это». Это слово бытует и в нашем современном языке. Например, мы говорим «сей человек» – этот человек, «до сих пор» – до этих пор, «сейчас» – этот северяне № 3, 2015

арктическая цивилизация | образы земли ямальской час и так далее. Вторая часть «хирт» в ненецком языке обозначает место проживания, жилище, а «я» у ненцев обозначает слово «земля». Вот и получается, что «сихиртя» – жилище в земле или попросту землянка. В годы войны, когда всё было разрушено, я два года жил в землянке, два года был сихиртя. Естественно и то, что контакта между ненцами и сихиртя сразу не могло быть, на это потребовалось несколько столетий, когда те и другие поняли, что они люди и живут на одной и той же земле. Кроме того, Ямал стал интенсивно пополняться другими народами, жить порознь было бы просто невыгодно, и сихиртя со временем как бы растворились в их огромной массе. Сейчас слово «сихиртя» постепенно исчезает из лексикона и лишь иногда как шутка или прозвище звучит в нашей речи. И когда людям задают вопрос, куда подевались сихиртя, они шутливо говорят: «Сихиртя ушли жить под землю». Но в самом деле всё произошло наоборот. И возможно, в жилах некоторых коренных жителей Ямала течёт капелька крови сихиртя. Это слово теперь живёт и звучит лишь в песнях, легендах и былях-небылицах. И вот одну из былей я услышал из уст старожила нашего посёлка. Она передавалась от поколения к поколению. А события, о которых рассказывается в ней, происходили давным-давно, на заре, когда ямальские просторы обживали пришлые народы. В одном таком небольшом посёлке на берегу горной речки стояло всего полтора десятка избушек. Люди жили бедно и тесно, но на жизнь не жаловались, много трудились, всё для жизни брали, как говорится, что Бог послал. В одной такой избушке жила семья, с ними старики – дедушка с бабушкой. После долгой зимы, когда наступало лето, они обычно выезжали из посёлка вниз по реке километров за пять на природу. Всегда брали с собой кого-нибудь из внуков – так было веселее. Ставили небольшой чум на высоком берегу, дед забрасывал сети, ловил рыбу, а бабушка с внучкой занимались хозяйственными делами: чинили одежду, которая за зиму немного изнашивалась, готовили рыбу впрок, собирали ягоды. На этот раз они взяли с собой внучку Катю, которой исполнилось двенадцать лет. Так и жили. Казалось, ничто не нарушит их спокойную размеренную жизнь. Но случилось неожиданное, непредсказуемое. Однажды утром старики проснулись и увидели постель внучки пустой. Они

Северяне № 3, 2015

подумали, что внучка проснулась раньше них и вышла из чума. Ждали-пождали, а внучка не возвращалась в чум. Они стали беспокоиться, вышли из чума и стали звать Катю, но им никто не откликался. Они ещё больше забеспокоились, подумав, что Катя ушла домой. Старик тут же сел в лодку и отправился в посёлок. Но в посёлке Кати тоже не было. Теперь уже заволновались и родители девочки. Они вернулись к чуму, прочесали всю окрестность, но Катю так и не нашли, даже следов не обнаружили. Тревога росла, бабушка не один день проливала слёзы, хватаясь за сердце. Тогда родные решили обратиться за помощью к местному шаману. Тот долго камлал и наконец сказал, что девочка жива и здорова, но вот где она находится, не смог выяснить, словно кто-то мешал ему в этом деле. Шли дни, а Катя не появлялась, старики совсем загрустили. Прошло примерно полторы недели. В один день дедушка возвращался на лодке в чум после рыбалки. Уже подъезжая к нему, он услышал, как кто-то крикнул: «Дедушка!» Старик подумал, что это результат переживаний и тревог. Но крик повторился, он перестал грести вёслами, оглянулся и тут же был поражён увиденным: на берегу стояла Катя и звала его. Опомнившись, он крикнул: «Катенька, внученька, да откуда ты взялась?» Катя ему ответила: «А меня привели вон те дяди». «Какие дяди?» – спросил старик. Девочка оглянулась, но за спиной у неё никого не было, лишь резные листочки тальника слегка колебались от набежавшего лёгкого ветерка. «Катенька, внученька, иди скорее ко мне в лодку», – прокричал дед и подвёл лодку к берегу. Усадив внучку в лодку, он поспешил к чуму. Всё ещё, видимо, не веря во всё случившееся, он причитал одно и то же: «Ой, внученька, какая у нас сегодня радость, как обрадуется бабушка». Подъехав к чуму, он выдернул лодку подальше на берег, чтобы не её смыло волной, высадил Катю, которая стала по тропинке подниматься вверх к чуму, а сам стал звать бабушку. – Мать, выйди из чума, посмотри, какую гостью и радость я тебе привёз. Услышав голос старика, бабушка вышла из чума и обомлела! Наконец опомнившись, она кинулась навстречу внучке и, обливаясь слезами, обняла её, целуя и повторяя одно и то же: – Катенька, внученька, радость ты моя, да откуда ты явилась? Но тут подошёл старик и сказал: – Ладно, мать, хватит причитать, лучше веди

рисунок татьяны гавриловой

образы земли ямальской | арктическая цивилизация

Северяне № 3, 2015

арктиЧеская цивиЛизация | оБразЫ земЛи ямаЛьской нас в чум, накорми, напои чаем, там нам Катенька обо всём и расскажет. А бабушка, не выпуская руки внучки, проговорила: – Да у меня всё уже готово, я как будто знала, что у нас будет такой радостный день. В чуме она быстро поставила низкий столик, расставила чашки с едой, бокалы с чаем и пригласила обоих к столу. Когда голод был утолён, Катя начала рассказывать дедушке с бабушкой обо всём случившемся с ней. – В тот день я рано легла спать. Спала крепко. И вдруг среди ночи я неожиданно для себя проснулась, сна как не бывало, и чувствую, что меня кто-то просит выйти из чума. Я потихоньку встала, чтобы вас не разбудить, и вышла. Там я увидела двух мужчин невысокого роста. Они сразу же подошли ко мне, я нисколько их не испугалась. А они начали со мной разговаривать на каком-то другом языке, но я почему-то всё понимала. Один из них подошёл ко мне и, взяв меня за руку, сказал, чтобы я их не боялась, что они ничего плохого мне не сделают, и стали просить, чтобы я пошла с ними и что всё будет хорошо. Они взяли меня за руки и повели. Сначала мы шли по низким болотистым местам и там, где была вода или сыро, они переносили меня на руках. Потом сора и болота остались позади, и мы пошли по ровной земле, поросшей густой травой. Солнце уже спустилось низко и готово было коснуться вершин Урала. Дорога шла с подъёмом всё выше и выше, а потом неожиданно мы подошли к крутому подъёму, стали карабкаться и очутились наверху большой и ровной полянки. На ней вешала, на которых что-то висело – то ли одежда, то ли какие-то шкуры. А дальше, прямо у самой невысокой горы, виднелась какая-то широкая дыра. Меня провели вовнутрь, и мы оказались в просторном помещении, которое освещалось двумя жировиками в плошках. В дальнем углу горел костёр на больших камнях-валунах. Там сидели две женщины и чтото готовили в котле. Дым от костра поднимался к потолку и через отверстие выходил наружу. Как только мы вошли в помещение, женщины, увидев нас, сказали мужчинам: «Зачем вы привели девочку, ведь мы просили вас привести мальчика. Нам хотелось поиграть, позабавиться с ним, через него вернуться хотя бы на короткое время в своё далёкое детство, а вы привели нам почти уже взрослую девушку». Я не знаю, о чём они дальше вели разговор, потому что я с интересом стала рассматривать

северяне № 3, 2015

жилище. Потом женщины поставили низкий столик, расставили чашки с едой, и мы стали кушать. Еда была очень вкусной, но я так и не поняла, из чего она была приготовлена. Потом пили душистый, ароматный чай из трав, какого я никогда не пила. После ужина одна из женщин провела меня к месту отдыха, уложила на мягкие оленьи постели и прикрыла ягушкой. После длинной дороги и сытного ужина я быстро уснула. Сколько я проспала, не знаю. Проснулась – в помещении никого не было, у выхода горел жировик и тускло освещал пространство. Я поднялась с постели и пошла к выходу. День уже разыгрался, светило яркое лучистое солнце и слегка слепило глаза. Я стала осматриваться по сторонам, и мне всё очень понравилось. Ровная полянка была усыпана цветами, где-то рядом шумел, булькал ручей, небо высокое и чистое, и дышалось легко. Женщины занимались хозяйственными делами. Одна из них делала циновки из длинных травяных стеблей, другая скоблила скребком шкуру какого-то животного. Я подошла к ней и стала помогать. Она похвалила меня, но в разговор со мной не вступила. Обе женщины относились ко мне мягко и ласково, по-матерински. Мужчин не видно было, видимо, отправились на охотничий промысел. Каждый день женщины всё настойчивее требовали от мужчин, чтобы они отвели меня домой. Не знаю, сколько дней я у них прожила, но однажды после завтрака они сказали, что сегодня отведут меня домой. Я обрадовалась, потому что очень соскучилась по вам. Домой шли тем же путём, каким уходили. Но привели они меня не к чуму, а немного подальше за кустами тальников. Там я и встретила дедушку. Катя закончила свой рассказ, поднялась из-за стола, поцеловала дедушку, а потом и бабушку и присела около неё. А бабушка, прослушав рассказ внучки, со слезами радости обняла её, ещё раз поцеловала и, прижав Катю к себе, сказала: – Катя, тебя уводили сихиртя, и теперь ты всегда будешь спать рядом со мной. А старик заметил: – Какие тебе сихиртя, нет их, это такие же люди, как и мы, только живём по-разному. Прослушав быль и особенно слова старика, мне страстно захотелось перенестись в те далёкиедалёкие тысячелетия прошлого и хотя бы краешком глаза посмотреть на нетронутую целину человечества!

образы земли ямальской | арктическая цивилизация

кухня народов КРАЙНЕГО севера Зинаида ЛОНГОРТОВА

Кедровые орехи

хантыйских семьях с июня по сентябрь заготавливают впрок рыбу – сушат, вялят, для шумаха и варки готовят рыбий жир. А на мягких болотных кочках разноцветными бусинами девушки Зари переливаются голубика, брусника, морошка, черника, затаились под прелой листвой грибы. Женщины с утра бегут в лес. Вовремя не соберёшь ягоды – зимой останешься без витаминов. Тут и там слышно, как перекликаются женщины с детьми. Вот уж по берегам протоки красуются рябина и черёмуха, переодетые в жёлто-красные яркие наряды. Золотая осень длится примерно двадцать дней. Комаров уже нет, и это самая благодатная пора для сбора урожая брусники, клюквы, черёмухи, рябины. В сентябре можно заниматься сбором кедровых шишек. В моей деревне Кушеват почти возле каждого дома росли кедры, но туда нельзя залезать и даже нельзя ходить за дом. Всё, что растёт за домом, и кедр тоже, автоматически становятся священными, так как именно за домом проходит жертвоприношение домашним духам, они являются там хозяевами, охраняющими домочадцев, и требуют к себе особого уважения. Взрослые говорили: у того, кто залезет на дерево, опухнет рука, или духи скинут его с дерева, таким образом можно и руки и ноги поломать. Вообще, людям нельзя касаться топором ни одного дерева в районе деревни, а за пределами – пожалуйста. Помню, во время осенних поминок на кладбище мальчики, а также мой шестилетний брат, залезли на кедровые деревья прямо за спинами могилок в тот момент, пока взрослые были заняты костром. Увидели детей на деревьях лишь тогда, когда мой брат, с шумом ломая под собой ветви небольшого кедра, упал на землю. Пролежав

минуты две молча, он вдруг громко заплакал, и родители, оцепенев от ужаса в момент его молчания, бросились к дереву и просили при этом, чтобы покойники простили детей, потому как те ещё неразумны. На кладбище также нельзя ходить за домики покойных. Там их мир. А вот за костёр, с лицевой стороны могилок, пожалуйста, хоть на дерево залезай, но лучше быть скромнее. Кладбище оно и есть кладбище. Для сбора кедровых шишек хватит места в огромном лесу. Ханты детей с детства приучали к культуре поведения на ритуальных местах, именно на таких примерах, который произошёл с моим братом. В лес за шишками мы всегда ходили с дядей Юхуром. Мы лазали на деревья, он же брал с собой толстую колотушку. Обычно на деревьях хозяйничали кедровки, белочки, и полные шишек густые смолянистые ветви со всеми делились своим урожаем. Дядя Юхур подходил к высокому, усеянному шишками дереву и ударял колотушкой по стволу. Через секунду сверху сыпался град шишек. Мы сначала разбегались в стороны, чтобы не получить по голове, затем с восторженными криками бросались собирать пахнущий смолой и лесом урожай. Собирали шишки в кучу, потом складывали в мешок. Найти их было непросто: те будто специально прятались в высокой траве, а то и скатывались под коряги, откуда их не достать. Шишек заготавливали на долгую зиму очень много. Первую шишку для пробы дети брали уже в августе, когда она только зрела. Её варили в воде, чтобы удалить смолу, срезали ножичком шелуху и ели мякоть. Печёная в огне шишка была особым лакомством для детей. Заготовкой же шишек занимались в основном в конце сентября, когда орех поспевал, Северяне № 3, 2015

арктическая цивилизация | образы земли ямальской смола исчезала и скорлупа очищалась без особых усилий. Орехи из мешков вываливали на чердаке, равномерно раскладывали и оставляли на зиму. Ханты для лечения различных болезней желудка использовали скорлупу орехов. Их мелко толкли, заливали водой и доводили до кипения. Для лечения рака в отвар добавляли сухую желчь медведя. Это лекарство могли изготавливать только мужчины, женщины не допускались к такому священнодействию. Моя же бабушка толкла скорлупу вместе с ядрышками и варила содержимое в молоке, но можно и в

воде. Такой напиток женщины пили в период климакса. Дети могли активно пить его весной, в период авитаминоза. Напиток очень вкусный, пахнущий орешками и чуть-чуть смолой. Также осенью бабушка заливала скорлупу и муравьёв спиртом и зимой на ночь этой настойкой мазала больные суставы ног и рук. Зимними вечерами, когда переделаны все дела по хозяйству, кто-нибудь заходил в гости на огонёк. Дядя заносил с крыши шишки, и все усаживались в кружок возле мешка грызть орешки. Рассказывали сказки, шутили, загадывали загадки.

Дар богов

тобы рассказать о питании народа ханты, нужно зрительно представить, где он живёт, что его окружает, где текут реки по этой земле, что за рыба плавает в воде, какие звери и птицы прячутся в глухой тайге. А ещё, какова флора этой земли, какие цветы, травы. Без этого невозможно составить представление о питании народа ханты. А Север наш богат. Земля дарит людям всё необходимое для жизни. «Важно, чтобы у человека была сила, большая мудрость, не гас тёплый очаг и котёл всегда был полон еды», – такие пожелания дают друг другу во время застолий ханты. К пище ханты относились по-особому. Еда для них была не просто пищей, а даром богов, и поэтому, до того как сесть самим за стол, ставили угощение для духов. Из детства я помню, что моя бабушка часто совершала такие обряды. Поводов было предостаточно. Вот один из них. Три месяца лета. За этот короткий период природа успевает дать богатый урожай северных ягод. Лесные лакомства – голубика, брусника, черника, смородина, княженика и, конечно, морошка – главный источник витаминов на Севере. Обычно в конце июля на болотах быстро наливается соком сладкая морошка. Она как солнышко: ранним утром словно бы надевает красный платочек, затем, через неделю, меняет его на золотистооранжевый. Самая красивая, самая любимая – солнечная морошка в зелёном платочке, хотя ханты в своей загадке говорят, что морошка в красном платочке. Да сама морошинка, мурх ими, краснолицая, а обрамлена-то она зелёными листочками. При этом народную мудрость не буду оспаривать, ведь когда приходишь на морошковую поляну,

Северяне № 3, 2015

такое ощущение, что кругом сидят на полянках красавицы в ярких, рдеющих шёлковых платочках или что поляна покрыта цветастым, ярким платком. Эта ягода, наполненная солнечным светом, самая почитаемая у народа ханты, все её любят. У морошки, как и у земляники, малины, плод зернистый – до десятка зёрен может быть в ягоде. У народа много обычаев, связанных со сбором солнечного урожая. Они никогда не возьмут в берестяной туесок «одноглазую», «двуглазую» и «трёхглазую» морошку. Особый запрет по сбору такой ягоды для беременных женщин. Говорят, если женщина ненароком возьмёт да и бросит в туесок «одноглазую» морошку, то и ребёнок родится одноглазым. Раньше к запретам люди прислушивались и строго выполняли их. Сегодня молодёжь уже не знает многих обычаев. Уходят старики и уносят с собой древние секреты. Морошка на Севере поспевает раньше всех других ягод. Поспевает быстро и за короткий период трижды меняет цвет. Сначала она красная – выглядит как краснощёкая девушка в зелёном платочке, но её ещё нельзя есть, она ещё не поспела, не налилась соком. Тем не менее морошку можно уже использовать в небольшом количестве как лечебное средство при расстройстве кишечника. Проходит всего неделя, и морошка наливается прозрачным соком, и вот уже оранжевая красавица манит всех на болота – пора прогуляться за урожаем. Но если чуть подождать, когда ягода будет янтарной, цвета летнего солнца, совершенно прозрачная – это и будет самый лучший урожай. Прозрачная морошка буквально тает во рту, стоит её только положить на язык. Её особый запах и вкус будут долго напоминать о лете.

Марина яр

валерий олту

валерий степанченко

оЛЕГ СЫРОМЯТНИКОВ

образы земли ямальской | арктическая цивилизация

Северяне № 3, 2015

арктическая цивилизация | образы земли ямальской Ханты придумали много сказок о красавице, одна из них о девушке Заре, которой приходится всю жизнь собирать ягоды, что растут на болотных кочках. Вот послушайте. Говорят, там, где небо сливается с землёй, живёт прекрасная девушка Заря. Она не только красавица, но и большая рукодельница. Встанет девушка раньше всех и сразу садится за рукоделие. Её наряды так хороши, что все хотят полюбоваться ими. Летом она украшает ягушки для долгих зимних морозов, зимой готовится к лету. Однажды ветер проснулся раньше неё. Увидев, что Заря садится за шитьё, решил он подшутить. Расшалившись, тихонько подлетел сзади и слегка дунул на её золотистые волосы. Девушка от неожиданности, запутавшись в своём рукоделье, просыпала разноцветный бисер. Крохотные бусинки рассыпались по всей земле, упали и на тундровые кочки, и в глухой тайге, между кустов и деревьев. Долго собирала прекрасная девушка Заря бисер, но не успела. Провинившийся ветер, как мог, помогал ей, но тут появились пушистые снежные облака, и пока ветер от усердия раздувал свои щёки, любопытные облака, забывшись, подлетели к самому его носу. Ничего не видящий ветер так сильно дунул, что снежные облака рассыпались и пушистые снежинки полетели на землю, укрыв собой разноцветный бисер. Так и остался он под снегом. Расстроилась красавица, но делать нечего. И теперь только летом, после того как растает снег, девушка собирает свои бусинки. Люди говорят, что это бисер превратился в ягоды – морошку, голубику, бруснику, водянику, княженику. Многие бусины застряли в кустах и среди деревьев – земляника, смородина, шиповник, рябина, смородина. Соберёт она бисер цвета брусники, вышьет на подоле своего платья алые полосы – жди в тот день дождя или непогоды. А в другой раз с морошковой полянки соберёт оранжевые светлые бусинки – весь день на небе солнышко улыбается. Ну а если уж она бусинки цвета голубики поднимет – с утра так и будет стоять пасмурная погода: и дождя нет, и солнышко не появляется. Так и живёт девушка Заря да наряды всё вышивает и каждый день новые. Как только начинается морошковая пора, редко встретишь в стойбищах, гортах, людей. С утра уходят на болотистые места и взрослые, и дети. В морошковый период отдыхать некогда. Кто-то уезжает в лес днём, переделав домашние дела, а многие, что ушли с рассветом, к обеду уже возвращаются с полными вёдрами сладкой

Северяне № 3, 2015

морошки, которая буквально лопается от сока в туесках и вёдрах. Во все времена для детей Севера морошка была первым лакомством. Обычно в тундре богатые морошковые болотца первыми находят пастухиоленеводы. Сутками они пасут стадо. За это время оленевод изучает все тропинки в тундре. Высмотрев болотце с морошкой в красном платочке, утром сообщает о нём домочадцам. Не каждый год бывает богатый урожай на морошку. Ягода в красном платочке боится непогоды, ветра, боится жары и заморозков, во время цветения – обильных дождей с ветром. Так природа даёт морошковым болотцам восстановиться. Ведь Север хрупок, и болота не могут ежегодно давать богатые урожаи, им тоже надо отдыхать. А через год уже снова девушка Заря собирает свои бусинки. Закончится короткое лето, но людям всю зиму будет напоминать тёплое солнышко оранжевая морошка, собранная в июле и августе. Ханты заготавливали морошку на зиму двумя способами: в берестяные туески закладывали ягоду слегка поспевшую, чуть отошедшую после красного цвета, и заливали жидким рыбьим жиром, либо спелую оранжевую морошку доверху заливали водой и ставили в холодную яму в чумике для дров. Есть ещё очень вкусное блюдо с морошкой, которое очень любили мы в детстве. Помню, в один из летних дней, когда поспела морошка, мы с бабушкой и её соседками-подружками поспешили в лес. У всех у них за спинами висели на ремнях-подтяжках большие берестяные кузова с маленькими квадратными набирушками для ягод внутри. У меня в руках только один-единственный маленький берестяной туесок, украшенный по бокам несложным орнаментом. Наполнялся туесок быстро и незаметно. Очень хотелось наполнить посуду доверху, чтобы бабушка могла сказать, какая же я «каркам» – скорая на руку. До полудня, набрав половинки кузовов, все собирались у небольшой берёзки. Кипятили над жарким, быстрым костерком чай и раскладывали принесённые из дома угощения. Пища была обычной, ежедневной. Тут и свежепосоленный утренний муксун, шаньги на рыбьем жиру, шумах, хлеб и предназначенные для детей конфеты и печенье. Со словами-молитвами, в благодарность за лесной урожай, всё это угощение, особенно горячий чай, на несколько минут предназначалось духам – богам. Бабушки и мы с братом, как только переставал дымиться пар

образы земли ямальской | арктическая цивилизация из походных кружек, принимались сами за еду. Было всё просто, но душа наполнялась каким-то большим и трепетным волнением, и нам, маленьким, казалось, что лесные духи собрались вокруг нас и с благодарностью принимают наше скромное угощение. После обильной трапезы мы собирали остатки еды и оставляли под берёзкой – для птиц, жуков, муравьёв. Потом ещё полдня для сбора ягод. Наполнив всю посуду румяной морошкой, мы медленно брели домой. Бабушки о чём-то беседовали, перекликались. Придя домой, моя бабушка тут же принималась за дела. Выдвигала на середину низенький столик и проворно собирала ужин. Доставала вчерашнюю варку, выкладывала немного на блюдо. Затем, взяв наши с братом туески, из обоих высыпала на варку горсти по три ягод и смешивала. Со словами, обращёнными к домашним духам-покровителям: «Пошахналлам, няврэмналам там хатл мурах вощьсатан, па ишн ёшналан лулн ищиты каркама матты

мурах нюрамланан ат мощатлатан (дети-птенцы мои сегодня туески свои до краёв наполнили спелой морошкой, может, и впредь их скорые ручки такую морошку соберут в твоих лесах-болотах)» – придвигала столик к священному углу. Доставала из печи обложенный углями горячий чайник, разливала чай на всех и говорила: «Щедрые леса и болота нынче цветным платком покрыты, только собирай урожай, не ленись». Наша радость была безгранична: именно ягодой, собранной нами, лакомились домашние духи-покровители. Потом мы пили чай, с удовольствием ели сладкую морошку в варке, которая слегка похрустывала на зубах. За день в лесу ягода уже набила оскомину, а сейчас оранжевая морошка укрылась в рыбном блюде и приобрела мягкий, приятный вкус. Она будто купалась в рыбьем жиру, а бока её лоснились. Мы ели собранные своими руками ягоды и ждали, когда взрослые придут с работы и порадуются вместе с нами.

Саламат из утки

прилёту уток, весной, у ханты народа приурочен древний обряд поклонения духу здоровья Хинь ики, или, как его часто называют, духу смерти, подземному духу. По древним преданиям Хинь ики является старшим сыном небесного бога Турама. Как говорит один из старейшин ханты народа Максим Тогачев, ханты людям завещано Турамом, чтобы они почитали своих богов и на рост луны совершали обряды поклонения. Бог всё видит на небе, но если люди не напомнили жертвенным огнём о себе – он просто не сможет увидеть их проблемы. Людей много на земле, а он один и не может за всем уследить. У Турама, конечно, много помощников: это его сыновья, дочери, внуки, братья и сёстры, которые помогают людям на земле, но людей-то больше! У сыновей или дочерей Турама свои обязанности. Кто-то помогает на промысле, кто-то наблюдает за рождением детей, кто-то смотрит, чтобы люди вовремя умирали. Старший из сыновей Хинь ики, дух здоровья и смерти, следит за тем, кто должен умереть или воскреснуть, кто болеет и какие болезни человек должен перенести в жизни, или в наказание человеку сам насылает болезни. Он живёт под землёй. Его все боятся, но если ему молиться вовремя, он может предотвратить многие

страшные болезни и даже смерть. Жертвенный огонь для него люди должны зажигать сообща. Он защищает от болезней всех – от маленьких детей до стариков, но делает это по указанию опять же Турама и знает, когда у кого забрать душу. Главная задача Хинь ики – вовремя поставить точку отсчёта жизни человека и уберегать от преждевременной смерти. «Весной, когда уходит лёд на Оби, оживает земля, появляется первая зелёная травка, в каждой деревне женщины начинают активно ходить друг другу в гости, – вспоминает моя мама Варвара Семёновна Хартаганова, – но не для праздного действия. Спрашивают друг у дружки, когда идти в лес для совершения обряда поклонения Хинь ики. Договариваются, которая семья будет шить нынче одежду для подземного духа». За семь дней до похода в лес в назначенной семье шьют одежды для подземного духа. Семь рубах крупными швами изготавливается из чёрной ткани ему в подарок. Говорят, он любит, когда шов получается неаккуратным. В день мастерят по одной рубахе, шесть из них маленького размера, седьмая по размеру духа. И так в течение недели, пока растёт луна, все рубахи должны быть сшиты. В следующем году уже другие женщины берутся за столь почётную обязанность. Северяне № 3, 2015

арктиЧеская цивиЛизация | оБразЫ земЛи ямаЛьской Обряд совершают на седьмой день, когда дошивается последняя рубаха. В назначенный день все женщины идут в лес недалеко от деревни. С собой берут котлы, посуду, продукты, а ещё лоскуток чёрной ткани и обязательно несколько уток. Ответственная за обряд несёт с собой в лес духа здоровья Хинь ики и семь рубашек, которые изготовила. Большую рубашку надевают на домашнего духа здоровья самой хозяйки. Остальные после обряда зарывают в землю под дерево, где был посажен во время обряда сам дух, ему в дар. «Раньше, – вспоминает Наталья Марковна Русмиленко, – если человек заболевал, особенно если случались такие страшные болезни, как холера, туберкулёз, дизентерия, приносили в жертву оленя, овечку, но только не лошадь. Лошадь – священное животное Нум Турама, которое приносили в жертву только богу Тураму… На жертвоприношении присутствовали одни мужчины. Женщины ходили отдельно совершать обряд и ежегодно весной. Обрядовые места для женщин и мужчин были раздельными. После жертвоприношения шкуру, кости, внутренности закапывали в землю, это дары для Хинь ики, и он должен знать, что ему приносили». Главным блюдом в момент обряда был саламат из диких уток – густая каша из диких уток. Это блюдо можно готовить повседневно, но бывают случаи, когда оно имеет особое значение и используется для конкретных действий. Такие моменты могут быть приурочены и ко времени года. Например, весной люди с нетерпением ждут прилёта птиц. Обычно первыми прилетают лебеди, затем гуси. Женщины готовят из первой дичи ароматные супы и другие блюда. Вслед за лебедями и гусями прилетают утки. Ханты не использовали в пищу некоторые виды птиц, особенно гагару – священную для них. Даже если человек умирал с голоду, эта птица оставалась неприкасаемой. Если весной гагара свила гнездо вблизи рыбацкого чума, семья старается откаслать на другое место. Народ считает, что «тохтан» связан с духом смерти и здоровья Хинь ики. Это он посылает птицу к людям сообщить о несчастье. Все боятся, если гагара кричит вблизи деревни нехорошим, пугающим голосом, в такой момент её крик предвещает беду. Значит, кто-то может умереть в ближайшее время, или случится другое несчастье. Взрослые быстро уводят детей в помещение и закрывают двери. Но в случае надвигающей беды эта птица очень назойлива: она подбирается близко к домам и кричит всю ночь. Обычно утки летят в родные края большими стаями в конце мая. До появления на Севере ог-

северяне № 3, 2015

нестрельного оружия ханты стреляли перелётных уток из лука или ловили их специальными приспособлениями. Недалеко от болот или озер, куда садятся утки, как рассказывала моя мама Варвара Семёновна Хартаганова, натягивали сети с помощью двух длинных жердей. Жерди привязывали на верхушки деревьев, стоящих друг против друга на расстоянии двадцати-тридцати шагов. При подлёте птиц натягивалась специально подготовленная верёвка, и сети падали прямо на стаю. Такие приспособления, пилт, для ловли перелётных птиц специально для женщин делали мужчины прежде чем уйти на фронт. В те годы никак по-другому нельзя было добыть пищу весной и прокормить большие семьи. Их не снимали даже зимой: просто у женщин не хватало сил убрать на зиму тяжёлую ловушку. Собравшиеся в лесу женщины варили в котле уток и готовили чай. Затем каждая дарила лоскуток чёрной ткани Хинь ики, который привязывали к стволу дерева – кедра или ели. Он подземный бог, живёт в тёмном царстве и потому любит только тёмное или совсем чёрное. Светлые цвета он не видит. На берёзу, например, нельзя завязывать тёмную ткань, это дерево относится к верхним богам народа ханты. Женщины молились и просили у подземного духа здоровья для детей, родственников. Вначале все пили чай с угощением, которое принесли для Хинь ики. После того как утки сварятся, снимали с бульона в отдельное блюдо утиный жир, вынимали мясо уток в длинные деревянные блюда – хуваны. В кипящий утиный бульон заваривали ржаную муку или любую крупу. Каша должна получиться густой. Готовый саламат выкладывали в хуваны и сверху обильно поливали утиным жиром. Пока мясо утки не остыло и клубится паром, его ставили перед духом Хинь ики. После того как переставал идти пар, мясо и саламат ставили в центр стола, и только после этого женщины и дети садились угощаться сами. Ели мясо утки руками, обмакивая его в кашу с утиным жиром. Поев мяса, женщины брали котёл, в котором варили саламат из уток, мыли его, и затем каждая из женщин бросала туда монеты. Эти монеты тоже варили, как мясо или чай, после того как вода вскипала, монеты с водой выливали туда, куда зарыли рубашки. Это плата за здоровье. Монеты должны быть тёмного цвета – медные. Сегодня женщины чаще просят здоровья у Хинь ики в домашних условиях. Такие обряды в советские времена запрещалось совершать, потому женщины уже давно не ходят для этого в лес.

Сергей Лугинин

путешествие

Северяне № 3, 2015

путешествие | картинки из жизни

Байки от Валентиныча Анатолий Стожаров

всё-таки Крайний Север – это диагноз. Болезнь, которую в своё время великий северянин Руал Амундсен определил следующим образом: «Необъяснимая тяга к стуже полярных стран и отвращение к суете обыденной жизни». Север однозначен и рафинирован. Кумир нашей литературной юности Василий Аксёнов в давно забытой повести «Апельсины из Марокко» писал: «Трудно было поверить, что там, за сопкой, город не продолжается, что там уже на тысячи километров к северу нет крупноблочных домов и неоновых вывесок, что там необозримое, предельно выверенное и точное царство, где если уж нечего есть, так нечего есть, где уж если ты один, так один, где уж если тебе конец, так конец. Плохо там быть одному». Первый свой Север я увидел в конце шестидесятых. Маленький деревянный городок на полярном круге, деревянные мостовые, лежнёвки, дощатые тротуары и одуванчики по обочинам. Район магазина «Речник». Застенчиво заступает дорогу здоровенный бич с отцветающим «бланшем» под глазом: «Друг! Дай десять копеек!» Ну, я дал, ясное дело. На обратном пути из речного порта он же, потупившись: «Друг!» И, подняв глаза: «А, извини, я у тебя уже спрашивал». И в сторону басом: «Девушка! Дай десять копеек!» Женский визг и сконфуженный бас: «Да ты не бойся! Встречу – отдам!» Бичи – отдельная тема. После полевого сезона, весной, и перед ним, осенью, по городу шарахались странные экспедиционные люди – топографы, геохимики (сам сидел в ресторане «Север» с пареньком, изучавшим радиационную обстановку по маршрутам каслания оленьих стад, оленинка-то поставлялась в Швецию). На руках у такого паренька в драной штормовке вполне могло быть несколько тысяч рублей. Пассионарные были ребята.

Северяне № 3, 2015

Из архива анатолия стожарова

Четыре Севера

Ресторан «Север»

Как-то мы с Серёгой Волком после работы заглянули в пресловутый ресторан «Север». Тихо так, благостно. На высоком крыльце дядя Вася в швейцарской ливрее. Основные двери открывались в обе стороны, на манер ковбойского салуна. Вот из нихто и вылетел паренёк – рыбкой. Ну точь-в-точь, как в фильме «Человек с бульвара Капуцинов». Дядя Вася задумчиво притронулся к подбитому глазу. – Может, не пойдём? – посмотрел я на Серёгу. – Добро бы к полуночи, а то ведь шесть вечера. – Рановато начали, – бодро сказал Волк. – Пошли! Отставший от самолёта «топик» (рабочий топографической экспедиции) гулял, по-моему, с утра. Успел трижды напоить весь ресторан, трижды его рассчитали. Мы как раз угадали в третий забег. Как потом рассказывала моя соседка официантка Валя, к полуночи его рассчитали в четвёртый раз, она отобрала у него оставшиеся тысячи и уложила спать на кухне. Утром ему помогли улететь. Сейчас это кажется сказкой. Той же сказкой кажется сегодня и меню 1972 года (храню до сих пор): отварная оленина с клюквой –

Из архива анатолия стожарова

картинки из жизни | путешествие

Краеведческий музей

Рисунок Сергея Лугинина

46 копеек, язык олений с картофельным пюре – 78 копеек, спирт питьевой (100 граммов) – 1 рубль 20 копеек. Вернёмся, однако, к городу. Неподалёку городская библиотека с прекрасным, кстати, фондом, игрушечный краеведческий музей. Всё рядом, пять минут ходьбы. Городской парк, собственно говоря, сквер с деревянной танцплощадкой. Небольшой памятник Ленину. По легенде, сердобольные ненцы в сорокаградусный мороз одели его в малицу – ну холодно же человеку!

Меня в этом городе более всего поразило ощущение самодостаточности. А ведь на «краю земли»! Народный театр в ОДКНС (и ведь какие традиции – ещё с 501-й сталинской стройки). Кинотеатр «Полярный» (я жил ровно напротив), ДК «Рыбник», клуб «Связист», клуб ДОКа, три спортзала – в бывшей церкви (я там в волейбол играл – прости меня, Господи!), в Гидропорту и на «втором отделении», музыкальная и юношеская спортивные школы… Кто сейчас помнит аббревиатуру АКБ, а ведь была мощная система агиткультбригад, и их самоотверженные участники мотались по округу за сотни километров на рыболовецкие пески, в далёкие посёлки и совхозные оленьбригады, на охотничьи станы. На вертолётах, мотолодках, катерах и вездеходах. Играли на гармошке при минус тридцати! И никого не смущало житьё в бараках сталинской стройки. И это знаменитое – «ключ под ковриком». У меня, правда, ключ лежал в кармане старой рыбацкой фуфайки, что висела у двери на гвоздике. Северный народ не был обременён собственностью. Это был последний год советского Севера шестидесятых. Ещё вздрагивали телеграфистки на почтамте, получив телеграмму из Сочи: «Привет, ребята! Как дела на Марсе? Пушкин». Это Юра

Кинотеатр «Полярный»

Северяне № 3, 2015

путешествие | картинки из жизни Пушкин, моторист с рейдового теплохода «Марс» докладывал о проведении отпуска. Ещё взлетали «Ан-2» на поплавках в гидропорту, ещё под грохот «Славянки» в речном порту снимался рейсом на Тазовский теплоход «Механик Калашников». Но время «освоения недр Западной Сибири» наступало неумолимо. И это был второй мой Север. Восьмого марта 1972 года Салехард мирно отмечал женский праздник. На городском стадионе выступала самодеятельность. Вдруг на хлипкую «эстраду» вылез здоровенный поддатый мужик в распахнутом полушубке и унтах. Развернув от души меха гармошки, он оглушительно заревел: «Эта трасса идёт на Надым! Тут и мы где-то рядом сидим. Пивовара мы догоним, Вот тогда уж всей бригадой загудим!» Пивовара (это такой знаменитый бригадир, их три брата было) догнать не удалось. В ноябре младший из братьев, Толик, по-моему, его звали, погиб. Провалился в болотное «окно» на тракторе. Братья уехали с Севера немедленно. Появлялись первые потери. Штурма без них не бывает. Патриархальный Салехард поражался техническому вторжению. Громадные «Каты», американские тракторы марки «Катерпиллер», казались игрушечными из-за своего канареечного цвета. Знаменитые трубы Маннесман (внутри которых могли свободно в полный рост бегать пятиклассники) на стеллажах сваривались в тридцатиметровые «плети» и списанные из армии ракетовозы МАЗ-543 типа «Ураган» (с двумя кабинами водителей!) таскали их на тросовых прицепах по снежной целине и скидывали в «карманы» по трассе будущего газопровода Надым – Пунга. На маленькую полосу аэродрома, где самолётов крупнее «Ан-24» и не видывали, садился гигант «Ан-22». Формировалась рабочая элита. Те же водители «Ураганов» безропотно пропускались без очереди в столовых и трассовых котлопунктах. Главной становилась профессия сварщика, привычные разряды не прокатывали, верховный статус – «сварной»! Километр трубы в сутки давала бригада – это как?! Быстро появился Боря Дидук с аппаратом автоматической сварки «Север». Сроки и темпы освоения нарастали угрожающе. Кто помнит Ваню Мартынова? А он был легендарным специалистом по сварке «захлёстов». Это когда

Северяне № 3, 2015

надо соединить трубы, идущие поперёк, ну узлы, лупинги и так далее. Там ведь мало того, что раскроить надо было ювелирно – труба-то «ходит» с температурой, ходят и все стыки. И вот лежит Ваня с бригадой в балке – всё готово, но стыки «плавают»… День, второй… и вдруг неожиданно – «Подъём! Бегом!» И все стыки встали вровень, и всё это дело махом заваривалось. Ну, элита, она и в Африке элита. А вот довелось мне в Надыме ещё в 90-е годы посидеть душевно в простой рабочей компании в УМ-7. Да, это не элита была – пехота. Два невзрачных мужичка – до смешного похожие, как братья, уже далеко за сорок, зубы через один, бородёнки, потрёпанные свитерки. Саша и Юра. Саша быстро раздухарился: «Да я на Ямбурге… на сваебое… 14 лет отпахал…» Добавлю: сваебой в те годы монтировался на тракторе С-100 с открытой кабиной (а не увидишь ни хрена из кабины-то). С открытой кабиной в минус сорок! Четырнадцать лет! Юрка, кстати, рядом пахал, на тех же началах. Любое сражение (в том числе и «штурм полярных кладовых») выигрывает пехота. Именно тысячи таких вот мужичков. И в начале 90-х они безропотно сидели без работы. Это была уже другая страна. Закончился советский Север. Итогом явилась, наверное, самая жуткая картина, которую я видел в жизни. Седой мужик с чёрным лицом сидит, обхватив голову руками и уперев локти в колени. Возраст – под пятьдесят. Четверть века на Крайнем Севере! Павловская реформа. На сберкнижке сто тридцать тысяч рублей. Было!!! Жизнь кончена. Понятно, что через это прошла вся страна. Но я про Север! Про десятки тысяч северян! Кто вернёт им эти годы?! Так наступил третий Север – рыночный. И что интересно – опять возник пассионарный отбор. Теперь уже внутри Севера. Тот же авантюрный характер быстро превращал грузчика ОРСа во владельца магазина, комсомольского вожака – в руководителя акционерного общества, партийного функционера – в основателя местного телевидения. Наплодилась масса различных контор. И, как вспоминал один из ветеранов этого процесса, любая контора была устроена одинаково: шеф за столом у 286-го компьютера, слева – ксерокс, справа – «помповушка» – охотничий полуавтомат двенадцатого калибра. С рабочим людом было гораздо хуже. Обваливались монстры – Мингазпром, Миннефтегазстрой. Бригадный подряд, индивидуальный подряд, частный извоз. Обидно было смотреть на обломки

уникальных организаций, которые составляли костяк освоения, – СТПС, Севергазстрой, Арктиктрансгазстрой. А что? Всё уже сварили, построили, перевезли! И вот генеральный директор (генерал!), безуспешно пытающийся «выбить объёмы», понуро возвращается из Москвы. И на вопрос «Ну как там, в столице?» отвечает: «Задницу от стены оторвать нельзя!» Уходит поколение первопроходцев. Тихо и без помпы уезжает знаменитый бригадир Юрий Панфидьевич Гоцин, Герой Социалистического Труда. И встретив его с чемоданчиком в надымском парке, сломя голову бежит домой за телекамерой Вася Троян – запечатлеть момент для истории. Через год я встречаю в том же парке ещё одного знаменитого строителя – Валеру Мартынова, писателя, почётного гражданина города Надыма. «Вот уезжаю. Насовсем», – тихо так идёт, с рюкзачком. Не успел уехать и в том же парке упал и умер от инфаркта Юра Рояк, начальник СУПТР-7, водолаз. Я дружил с этими отчаянными ребятами… Точнее всего об этом написал старый северянин, поэт Альфред Гольд. Он также уехал, в Свердловск, в середине 90-х. Работал частным водителем, «бомбил», грубо говоря, на своём стареньком «Москвиче». И умер в 1997 году. Та же плата – инфаркт. «Что же мы, грешные, стоили, Путь пробивая во льду. Строили, строили, строили Рай для кого-то в аду. Ходики тикают кассово, В окнах бесцветная муть, И ничего, даже красного, Чтобы друзей помянуть. Но что-то было же розовым В той несусветной дали? Вспомню ли Колю Морозова, Ваню Мартынова ли. Вот они, в робах да об руку, Пьяные от высоты, Ходят бесшумно по облаку, С Господом Богом на «ты». Сна не хочу больше вещего, Верить устал всеблагим. Всё, что нам было обещано, Роздано, в общем, другим. Грустно немного, да стоит ли Боль высекать из струны. Мы инвалиды истории Самой великой страны».

евгений гапонов. из архива редакции журнаЛа «северяне»

картинки из жизни | путеШествие

здание редакции окружной газеты «красный север» и окружной типографии

Я согласен, для страны было совершено невероятное – заложена основа её сегодняшнего существования. Но ведь это ещё и конкретные жизни многих тысяч людей. Северян. У Марины Цветаевой в одном из стихотворений прозвучала мольба о памяти: «Я тоже была, прохожий! Прохожий, остановись!» Сегодня уже четвёртый Север. К предыдущим он имеет весьма слабое отношение. И я тоскую по деревянному Салехарду, по фантастическим, космическим каким-то закатам над Полярным Уралом, сейчас таких и не бывает. По тысячным стаям уток на Большом Полуйском сору тоскую. И часто вижу сон. Сентябрь. Ночь. Тихо плывёт по течению лодка по Кунжольской протоке. Берега уже припорошены снегом. Вода чёрная, лаковая, и в ней отражаются сполохи северного сияния. Кто вернёт мне эту ночь? северяне № 3, 2015

путешествие | картинки из жизни

Прокопий Прокопию Ермолаевичу Салтыкову, мудрецу, философу, поэту, посвящается

семидесятые годы его мягкий вежливый голос знал весь Ямал. «Уся уля, ханым ех па ханым нэмит!» – так начинались передачи окружного радио. Радиожурналист, этнограф, поэт (я до сих пор храню маленькую книжечку его стихов с дарственной надписью), он объездил весь округ, забираясь в самые далёкие национальные посёлки и на рыболовецкие станы. Особенно хорошо с ним было на рыбалке и охоте. Пойму Оби он знал, как никто, и мы протискивались с ним на «Казанке» какими-то неведомыми заросшими протоками, «амазонками», как он говорил, и ночевали в заброшенных избушках в Собты-юганском сору. Алик Михальчук тогда ещё с нами был. У костра сидела здоровенная белая собака, какая-то фантастическая, с говорящими умными глазами. Я было вознамерился прибрать её к рукам и взять с собой, но мудрый Проша тихо сказал: – Не надо. – Так ведь одна сидит, вроде бросили её! – Нет, она дом стережёт… люди вернутся. Нельзя брать. Найдут! Потом я много раз убеждался в его правоте. Тундра – это дом. Чей-то дом, именно здесь на вроде бы пустых пространствах, где кажется, что ты один. Нельзя хозяйничать в чужом доме. Найдут. Не в том смысле, что сведут счёты или предъявят претензии. Просто скажут: «Плохой человек был, однако!» И тебе больше нечего делать в этой тундре. Ночевать мы улеглись в избушке – благо сена много. Август. Сунули под голову рюкзаки и потекли неторопливые беседы, на которые Проша был великий мастер. Медведь – священный зверь для народа ханты, и эту тему он обойти не мог: и как бабы встретили медведя на ягодниках, и как он крал у рыбаков рыбу. За полночь Проша дунул в лампу, и мы уснули под «медвежью тему», причём Алик зачем-то проверил надёжность запора на двери. Часа в три ночи я проснулся в полной темноте от страшных криков. Сено летело в разные стороны, Проша откатился под стол, а рядом Алик с кем-то боролся не на жизнь, а на смерть. «Медведь!» – осенило меня. Трясущимися ру-

Северяне № 3, 2015

П. Е. Салтыков

ками я зажёг фонарик. Алик кого-то убивал в копне сена. «Мелковат он вроде для медведя, этот кто-то», – машинально подумал я и кинулся на помощь. Первым правильно оценил ситуацию Проша и залился хохотом. Спали-то мы, подложив под голову рюкзаки, впечатлительный Алик начал ворочаться во сне, и лямка рюкзака захлестнулась у него на шее. Потом он повернулся, и кто-то схватил его за горло, Алик попытался встать, но этот кто-то повис у него на спине. «Мелковат рюкзачок для медведя-то», – говорю. «Да я думал, росомаха», – оправдывался Алик. Утром Проша варил сказочно вкусную уху из налима, в которой был сюрприз – тырам – рыбий желудок, набитый печенью. Той же компанией мы были на следующий год под Катравожем. Пока мы с Аликом испытывали в полевых условиях бой ружей, моего «Тоз-34» и его «Зауэр три кольца», Проша взял свою одностволку «Иж-18» двенадцатого калибра, погремел в кармане полудюжиной патронов, сунул в другой карман пачку «Примы» и почапал вдоль по речке. Роста он был небольшого и ствол на метр торчал за его спиной. «Зверобой», – хихикнул Алик. Через полчаса грохнул выстрел, через час ещё один, еле слышный. Ходок, однако, Проша, подумал я, идти вдоль извилистого русла речушки, через кустарник, болотины и няшу – та ещё дорога! Пришёл он, однако, вечером, по тёмному уже. Брёл, сгибаясь под тяжестью девяти уток! Когда он

картинки из жизни | путешествие достал из кармана фуфайки оставшиеся три патрона, обалдевший Алик сказал: «А… как это ты?..» А он, как истый тундровик, подползал на очередной излучине к берегу, ждал пока утки сплывутся в кучу, выцеливал – бах! И три штуки! И так три раза. Ещё одна история. Привёз как-то Проша с конгресса финно-угорских народов на озере Балатон в Венгрии уникальный портсигар – нажимаешь кнопочку, и… выскакивает сигарета, нажимаешь другую – огонёк. И немедленно выронил его за борт «Прогресса» весной на протоке Хадар. Остановил лодку, по колено в воде добрёл до берега, нашёл шест и водрузил его на месте трагедии.

«Обь, однако, осенью отдаст!» Ну что, мы посмеялись и дальше пошли. Осенью на рыбалке он хитро посмотрел на меня: – Ну что, на Хадар зайдём? – За портсигаром? – догадался я. Осенью вода ушла, и шест сиротливо торчал среди няши. Полчаса Проша лазил в грязи чуть не на коленках. И ведь нашёл! – Ты ещё кнопочку нажми, вдруг огонёк выскочит, – только и мог сказать я. Тундра – дом. Как можно потерять что-либо в родном доме?

К вопросу о северном транспорте – Прямо. – Прямо?! – Ну да. Прямо, а потом налево. – Когда налево-то? – В среду! Расстояния на Севере совсем другие. И транспорт должен бы быть соответствующий. Он и был.

Из архива анатолия стожарова

ачну с анекдота. Заблудились в тундре геологи на «Буране». Пурга, не видать ни фига, бензин кончается. Вдруг оленья упряжка. – О! Друг! Знаешь базу геологов? – Кто ж, однако, базу геологов не снает! – Как проехать-то?

Анатолий Стожаров. Вот оно, настоящее мужское счастье!

Северяне № 3, 2015

Рисунок Сергея Лугинина

путешествие | картинки из жизни

Я ещё застал «Ли-2». Они садились в Салехарде на полевой аэродром: металлические армейские зелёные решётки, уложенные на песок. «Ан-2» садились вообще везде, зимой – на лыжах. Посадочная полоса была обычно размечена двухсотлитровыми бочками из-под горючего. Вовсю работал гидропорт, и на дюралевых поплавках «аннушки» забирались в любые нети. Известный «офицер королевской авиации», командир «Ан-2» Пётр Блинов летал через Полярный Урал в Воркуту за пивом. Основным вертолётом был «Ми-4». Вот на нём-то я и попал (пацаном ещё, только приехал) в спецрейс по отстрелу волков. В оленстаде Мужевского совхоза стая зарезала за ночь тридцать голов. Это много. Часа четыре знаменитый пилот Костя Дубов колесил по Шурышкарской тундре, распутывая

Северяне № 3, 2015

цепочки следов. Мерно гудели двигатели. На лесенке, идущей вверх, в кабину, торчали унты охотоведа Витьки Марченко, который руководил поиском. Иллюминаторы на «четвёрке» не открывались, и мы с бортмехаником заблаговременно вывинтили винты крепления плексигласа, чуток наживив их обратно. Ну… чтобы в темпе сделать «форточку». Я уж и задремал было, как вдруг раздался рёв: «Форточку!» По лесенке с грохотом сверзился Марченко. Винты вылетели, и Витька высунулся в «форточку» с двустволкой. Я прилип к соседнему иллюминатору. Вот они! Вожак уводил трёх прибылых, за самкой уходили двое. «За ним! – заорал Витька. – Костя, коробочку!» Тут начался высший пилотаж. Дубов дал крен и положил машину набок. Дуплет картечи, и прибылой покатился кубарем. «Чего

картинки из жизни | путешествие потом ходили в частных руках. Надёжнейший был транспорт. Круглогодично летали, иначе не скажешь, туполевские амфибии. Я, наверное, застал последние экземпляры. Оранжевые красавцы, дюралевый плоскодонный корпус, трёхместный кокпит, звёздообразный самолётный двигатель. По снегу они разгонялись за сотню. Фельдшер, почта, инспектор, партийный работник. А как иначе попадёшь куда-нибудь, скажем, в Ишлех?.. А вот аэросани «Ка-36» работали в своё время вовсю. Практически это «УАЗка» на четырёх лыжах, самолётный двигатель и трёхлопастный винт. В 70-е годы их вытеснили вертолёты, но салехардские авиамеханики держали на ходу несколько экземпляров. На одном из них мы и поехали в марте в Катравож. Инспектор рыбоохраны Иван Васильевич Мишин, механики-водители Серёга с Петькой и несколько малознакомых мне летунов с пятизарядками «МЦ 21-12». Куропаток пострелять… Охота толком не удалась, мы переночевали в посёлке – и утречком обратно. Морозец жал за тридцать. Ровно посередине Оби (в одну сторону двадцать километров и в другую тридцать) двигатель встал. Есть такая деталь – бензоотстойник. Он располагался в нижней точке бензопровода, то есть под брюхом машины, и «отстаивал» топливо. В первую очередь от воды. Вот она-то и замёрзла – заправлялись мы в антисанитарных условиях в Катравоже из непонятной ёмкости. Походив вокруг, Петька скомандовал: «Всем отойти на пятьдесят

Из архива анатолия стожарова

спишь? Стреляй!» – рявкнул Марченко. Пока я трясущимися руками готовил свой «Тоз-34», стрелок завалил ещё двух. В салоне резко пахло порохом. И смертью… Вожак уходил к лесу. Вертолёт снизился, помоему, метров до десяти. И вот с этого расстояния, в упор, вожак принял семь картечных выстрелов. Я не верил своим глазам. Он уже не мог бежать, кровь пластала у него между клыков, он встал и пытался прыжком достать грохочущую смерть. «Господи, – пронеслось у меня в голове, – да ведь если он допрыгнет, колесо же откусит!» Меня трясло… Потом мы начали их собирать. Вертолёт «присаживался», вылезал бортмеханик и пробовал ломиком снег. Потом подходил к очередному волку со спины и тем же ломиком врезал между ушей. Типа, может, жив ещё. К вожаку я вылез тоже и лёг на снег рядом с ним. Лежал он, вытянувшись, и был длиннее меня. Да и потяжелее. Я понял: встреться с ним один на один – не помогут ни два ствола, ни картечь. Вообще, ничего не поможет. Мне стало ещё хуже. Уж больно он был красив – рыжий в седину полярный волчара. Ну ладно. Какой транспорт, такие и приключения. В устье Полябты теснились полуразвалившиеся плашкоуты базы Морлова. Это не фамилия. Морского лова. Эти деревянные коробки уходили в Обскую губу, ведомые уникальными буксирами ТБС. Траловый бот стальной. Десятиметровое судёнышко, морской дизель «4-ЧА». Всё это хозяйство ещё в войну давало фронту десятки тысяч тонн северной рыбы. «Тэбээски» ещё долго

Северяне № 3, 2015

оЛЕГ СЫРОМЯТНИКОВ

путешествие | картинки из жизни

Северяне № 3, 2015

оЛЕГ СЫРОМЯТНИКОВ

картинки из жизни | путешествие

Северяне № 3, 2015

из архива анатоЛия стожарова

путеШествие | картинки из жизни

из архива анатоЛия стожарова

метров!» – и полез под брюхо аэросаней. Вдвоём с Серёгой они развинтили отстойник. Там был лёд. Мудрый Мишин решительно зашагал к противоположному берегу. Там проходил зимник Мужи – Салехард. Был шанс. Дальше начался цирк. Механики раскочегарили паяльную лампу и лёжа под днищем стали отогревать систему. На дуло лампы они надели метровый отрезок трубы. Жиклер барахлил, и из трубы периодически вырывался сноп пламени. Петька с матом выкатывался из-под днища. Мы стояли метрах в десяти и с любопытством наблюдали за процессом. В бензобаке было под двести литров. Потом они стали пробивать лёд отвёрткой. Ну, типа, чтобы бензин пошёл. И он пошёл-таки. Не взорвались мы только потому, что бензин плохо испаряется на морозе. Двигатель

северяне № 3, 2015

запустился, мы подобрали Мишина, и машина полетела к Салехарду. Темнело быстро. Вот и Корчаги. Рулевой Серёга призадумался. Дело в том, что от аэропорта, откуда мы стартовали, дорога идёт лесом, и потом вниз, с горы – к Лабытнангам. А теперь надо было идти в гору, и сделать это можно было только на полном газу. А это ж аэросани, практически самолёт в режиме посадки. Или взлёта. Тормозов-то нет. А вверху, за перевалом, могло быть всё, что угодно. Вплоть до бульдозера, изредка чистившего эту временную дорогу. Да и темно уже. Призадумаешься тут. Серёга дважды заходил на дорогу и, дрогнув, сбрасывал газ. «Бздит! Бздит!» – веселился Петька. Серёга выдвинул челюсть, разогнался без малого от Лабытнаног и с рёвом пошёл в гору. Дрогнул он уже на перевале, убавил газ, и в облаке снежной пыли санки встали. Полный газ уже не мог их сдвинуть. Единственный, хотя и безумный, вариант – толкать! Бригада разделилась. По двое встали у задних лыж и «подваживали» их стволами молодых сосенок. Ещё по двое просто толкали корпус у передних лыж. Понятно, что главным было вовремя упасть в сторону. Толкающий винт молотил пугающе близко. Серёга газанул, санки тронулись, и мы посыпались по сторонам. Выйдя на уклон, рулевой заорал: «Все целы, твою мать?!» Целы были все. Это всё к вопросу о северном транспорте. А ведь были ещё и собачьи упряжки. В Нори, Ныде и Кутопьюгане они таскали нарты на рыбалку, на охоту, возили воду или битый лёд с речки. А кто помнит сейчас дикий крик каюра собачьей упряжки «пырррр-ря!»?

картинки из жизни | путешествие

Мираж Виталий Добровольский г. Салехард

урка был доволен. День удался. Он возвращался вторым рейсом с Игирмы на Тушаму и, значит, хорошо заработал. Посёлок Игирма пока был конечным пунктом строящейся железной дороги Хребтовая – Усть-Илимск, огромной перевалочной базой для сотен тысяч тонн грузов, предназначенных для строительства и дороги, и Усть-Илимской ГЭС. У погрузочной площадки Шурка встретил земляка с Малой Жмеринки, и, на радостях раздавив пузырёк, они проболтали часа три. Вспомнили общих знакомых в родном городе, погрустили, посетовали на судьбу, забросившую их в этот богом забытый край и, договорившись на следующую встречу, расстались. Хорошо укатанная дорога тянулась вдоль насыпи будущей железки, то спускаясь в распадки, то взбираясь серпантином на сопки. Вечерние сумерки постепенно превращали зелень тайги в зловещую, пугающую своей темнотой непрерывную стену, тянувшуюся вдоль просеки. Шурка работал на трассе уже два года, знал все подъёмы и повороты дороги и поэтому особенно не напрягался, ехал медленно, подумывая о том, что неплохо бы добраться до балка ленинградцев и отдохнуть. По трассе, через пятьдесят километров, были установлены железные вагончики – балки. В них постоянно проживали несколько человек, готовых в любое время суток обогреть и накормить проезжающих по дороге. Тут можно произвести мелкий ремонт машины, отдохнуть и даже попариться в импровизированной баньке, если, конечно, есть желание несколько часов её растапливать. Но главным достоинством этих стоянок был обмен информацией: новости, сплетни, байки, анекдоты – всё, что происходило на стройке, да и в стране, узнавалось в этих временных пристанищах. На развилке дороги у поворота на НижнеИлимск находился такой же пункт отдыха. В нём постоянно проживала пара стариковленинградцев, вернее, бывших ленинградцев. Дед, несмотря на достойный возраст, – ему в то время было далеко за семьдесят – отличался

офицерской выправкой. В военном кителе с подшитым белоснежным подворотничком он смотрелся белой вороной среди шофёров, вечно грязных, пропахших бензином и соляркой. Жена его, постоянно копошащаяся у плиты, всегда была в белом переднике и накрахмаленном чепчике. Идеальная чистота в балке-столовой заставляла проезжающих раздеваться в холодном тамбуре чуть ли не до исподнего. Обувь снимали обязательно и проходили внутрь, несмотря на протесты стариков, даже босиком. «Контингент», сами понимаете, в основном носил портянки. Но даже самый отпетый ухорез-водила, которому и море по колено, не позволял сапожищами ступить на домотканый, связанный старушкой, толстый ковёр, лежащий на полу столовой. И удивительно, здесь никогда не ругались матом в отличие от других мест общественного питания, где густой мат был связующим звеном любой беседы. Народец на стройке ещё тот подобрался. Это только наша передовая пресса на все лады твердила о том, что на комсомольских ударных стройках трудится идейная молодёжь. А в основном-то народец был разбойный: зеки-расконвойка, ссыльные «химики», бывшие алкаши, решившие «завязать», правда, не всем это удавалось, трудяги-колхозники, подавшиеся за длинным рублём, да и просто народ, обиженный и семьёй, и нашим передовым строем. Да и такие, как мы, бездомные, приехавшие на заработки для покупки кооперативных квартир. А из тех знаменитых комсомольских отрядов, отправляемых с огромной помпой разными съездами на ударные стройки пятилеток, через несколько месяцев оставались единицы. Не все выдерживали пятидесятиградусный мороз в палатке и туалет без смывного бачка. Старики-ленинградцы попали в эти края тоже не по своей воле. Дед был офицером. Перед войной 1914 года учился в университете, хотел стать юристом. В начале войны в патриотическом порыве ушёл на фронт вольноопределяющимся, заслужил два георгиевских креста, был ранен. По выздоровлении поступил в военное училище, потом опять фронт и плен. В немецком лагере познакомился с М. Н. Тухачевским, который оказался однокашником деда по Александровскому военному училищу. Это знакомство со временем деду припомнили. Северяне № 3, 2015

путешествие | картинки из жизни

рисунок татьяны гавриловой

В семнадцатом году после освобождения из плена он вступил в Красную Армию, неплохо воевал, был награждён орденом Красного Знамени. За негативные высказывания с осуждением властей по поводу репрессий против священнослужителей был выгнан из армии и впоследствии арестован. Дали десять лет. Это и спасло от расстрела, когда припомнили знакомство с Тухачевским, но так как встреч с опальным маршалом больше не было, то просто объявили немецким шпионом, добавили ещё пятнадцать лет и отправили в Нижне-Илимск. В 1941 просился на фронт, но с такой статьёй не взяли. После реабилитации остался жить в Илимске, ехать было некуда, родственники все умерли. Узнав о строительстве дороги на Усть-Илимск, предложил свои услуги и был назначен начальником пункта временного отдыха на трассе. Жена его была оперной певицей. В молодости пела в императорском оперном театре – знаменитой «Александринке». Как член семьи шпиона была выслана из Ленинграда. С огромными трудностями добралась к мужу в Нижне-Илимск, и с тех пор они не расставались. Огрубевшие от сволочной жизни водилы оттаивали в этом ухоженном пристанище стариков. Умильно было смотреть, с какой нежностью и пониманием относились старики друг к другу, с какой любовью смотрела она на деда, нежно

Северяне № 3, 2015

поглаживая рукав его кителя при разговоре. Невольно вспоминались гоголевские старосветские помещики. Домашний уют, добрые отношения, в любое время дня и ночи кружка горячего, поособому заваренного чая, встречали входящих в этот приют любви и нежности. Иногда дед брал в руки гитару, и незнакомые слова старинных романсов зачаровывали слушателей. Удивительной чистоты и силы голоса сливались, и уже не было слышно ни шума тайги, ни рёва двигателей машин, стоящих за замёрзшими окнами. Как они красиво пели... Мне только однажды пришлось слушать этот дуэт, впервые я услышал романс «Белой акации гроздья душистые». Текст романса в их исполнении отличался от всем нам сейчас знакомого по фильму «Дни Турбиных»: «Белой акации гроздья душистые вновь ароматом полны. Вновь разливается песнь соловьиная в тихом сиянье луны. Помнишь, в то лето под белой акацией слушали песнь соловья... Тихо шептала мне чудная, нежная: «Милый, поверь, я твоя...» Годы умчались, страсти остыли, молодость жизни прошла. Белой акации запаха нежного, верь, не забыть никогда...»

картинки из жизни | путешествие Эти слова запомнились, а через несколько лет, услышав романс в исполнении Сенчиной к фильму, удивился похожести текста и мелодии. Густые сумерки накрывали тайгу, наступала ночь. Шурку укачивало, глаза слипались, и езда становилась опасной. «До балков не дотянуть, – с жалостью подумал Шурка. – Ладно, доберусь до студентов, там и посплю час-другой». База студенческого отряда МГУ находилась примерно в двух километрах у реки, за поворотом дорога ныряла в глубокую балку, и насыпь нависала над ней огромной чёрной глыбой. И на ней... Шурка резко затормозил, зажмурился, потом несколько раз протёр глаза. По насыпи, удаляясь в сторону Тушамы, двигалось белое пятно, вскоре оно исчезло за поворотом. В 1968 году не всё население нашей необъятной страны знало о паранормальных явлениях, летающих тарелках, пришельцах и о другой, не подвластной разуму, фигне. Страна семимильными шагами строила коммунизм. Официальная пресса информировала народ о грандиозных успехах, достигнутых на комсомольских и других стройках, в сельском хозяйстве. Но результатов этих успехов как-то не наблюдалось. Особенно в магазинах. Были успехи в освоении космоса. Тут мы всем нос утёрли, что правда, то правда. Шурка, с двумя пересадками закончивший семь классов жмеринской средней школы, о всякой чертовщине знал только по Гоголю, да по «мёртвые с косами стоят», да по страшилкам, которыми пугали девок тёмными украинскими вечерами. Официальную прессу он читал только во время проведения политинформаций, и то когда заставлял вечно пьяный парторг, обещавший за читку приписать пару ездок. А неофициальной прессы, освещающей всякую потустороннюю ахинею, на комсомольской ударной стройке отродясь не было. Он несколько раз потряс головой – показалось чертовня якась – и, рванув рычаг сцепления, двинул дальше по дороге. Машина взобралась на бугор, осветив на повороте фарами полотно железки... Шурка окаменел... Под лучом фар по насыпи двигались белые трусы... Представить его состояние в тот момент невозможно… Неужели допился?! Он слышал от бывалых людей, что случаются после пьянок разные там синдромы и глюки. Ну, так это же после настоящего пьянства – неделю, ну две, тогда понятно. А тут-то выпито было ерунда. Вообще-то

Шурка завязал с выпивоном два года назад и от соблазна подался на Усть-Илимск, прослышав, что на комсомольской стройке сухой закон. Он стал вспоминать, что ему говорил земляк о происхождении продукта, который они употребили в балке на Игирме. Земляк вернулся из отпуска. Был в Жмеринке и угощал его привезённым настоящим буряковым самогоном. Правда, из обыкновенной медицинской грелки, лучшего и главное многократно испытанного средства для транспортировки самогона не существует. Тут подвоха быть не должно. Да и выпито было всего ничего, по два стакана, а закусь... сало белорозовое в ладонь толщиной, с ярко-красными прожилками, с нежной обожжённой пшеничной соломой шкуркой. Да под такую закуску не два стакана – два литра можно выпить, и ни в одном глазу. Всё это моментально пронеслось в голове у Шурки. Успокоившись, он повернул рукоятку фары дальнего видения, установленную на крыше кабины, направив её в сторону насыпи, включил. Луч осветил насыпь, и на ней... бегущие длинные белые трусы... Вдруг они резко подскочили, перевернулись и исчезли. Явственно ощутив шевеление волос на голове, взвыв, Шурка дрожащими руками ухватился за ручку дверцы и, открыв её, вывалился на дорогу. Не почувствовав удара об накатанное полотно дороги, он с диким криком помчался в другую сторону. Семёныч, водитель первого бензовоза колонны, медленно двигающейся на Тушаму, резко затормозил, увидев бегущего навстречу человека. Вид его был ужасен. Окровавленное лицо, выпученные от ужаса глаза, раскрытый в диком крике рот, трясущиеся вздыбленные руки. Все офорты Франсиско Хосе де Гойя от «Капричос» до «Диспаратес» не могли сравниться с видом обезумевшего Шурки. Сбежавшиеся водители долго не могли понять, что говорит он прерывающимся, всхлипывающим, осипшим от крика голосом: «Насыпь... трусы... бегут...» Семёныч успокаивал Шурку и, гладя его по спине, пальцем левой руки со значением покрутил у виска. «Долго без бабы был, свихнулся, раз трусы стали казаться», – утвердительно со знанием дела резюмировал цыганистого вида водила, сосредоточенно подёргивая висевшую в ухе золотую серьгу: – У нас на зоне такое не раз было... Северяне № 3, 2015

путеШествие | картинки из жизни – Так не женские... мужские, длинные... – выдавил дрожащим голосом Шурка. Шофёры ещё долго обсуждали событие, вспоминали аналогичные случаи, всевозможные страшилки и байки. Отпаивали несчастного водой. А когда предложили для успокоения более существенную жидкость, с изумлением уставились на отказавшегося. От такого на трассе не отказываются: водка, учитывая специфику стройки, была всегда в дефиците. За бутылку можно приписать пару-тройку рейсов, закрыть наряды на любой, даже несуществующий вид работ, получить больничный лист. А ежели появлялось шампанское или в крайнем случае ром «Негро» в жабьего цвета бутылке – ты был желанным гостем в женском вагончике. Отказ от угощения и слова Шурки о том, что на Тушаме он уже принял, вызвали у окружающих неадекватную реакцию. «Да у него глюки с перепою, ему в «жёлтый дом» надо, в Осиновку», – было общее мнение мужиков. «Ладно, поехали», – Семёныч подсадил всё ещё дрожащего Шурку в кабину своего бензовоза, водители разошлись по машинам, и колонна медленно двинулась. Подъехав к месту происшествия, Шурка пересел в свою машину и, пропустив колонну, пристроился за последним бензовозом. Проезжавшие по трассе вечером обычно сворачивали к базовому лагерю студенческого отряда передохнуть, попить чайку, послушать умные речи столичных акселератов. И на этот раз колонна свернула к ярко освещённому палаточному городку. Две голоногие студенточки мигом расставили на грубо сколоченном столе алюминиевые кружки с крутым кипятком, положили несколько пачек заварки. Водители степенно рассаживались, перебрасываясь шутками с хохочущими девицами, заваривали чифирь. Мирную беседу прервал Шуркин крик. Трясущейся рукой он показывал в сторону разгоравшегося в отдалении костра, там, среди толпившихся студентов, стоял огромный двухметрового роста негр, а на нём – белые спортивные трусы. На мгновение возникшая от Шуркиного крика тишина разверглась громовым хохотом. Студенты, поражённые реакцией мужиков на вид иностранца, стали подтягиваться к столовой. Чёрное тело негра, отошедшего от костра, слилось с мраком окружавшей лагерь тайги, и действительно казалось, что самостоятельно передвигаются белые трусы.

северяне № 3, 2015

Зрелище вызвало новый взрыв смеха. Водители наперебой стали рассказывать о происшествии на дороге. Студенты тут же переводили рассказанное подошедшему негру и его ответ. Оказывается, у себя в Африке он является выдающимся спортсменом, бегуном, чуть ли не чемпионом, что скоро у них состоятся панафриканские игры, в которых он должен участвовать, защищать честь своей страны, и поэтому ему надо тренироваться. Так как в дневное время он помогает нам строить развитое коммунистическое общество, то поддерживать спортивную форму ему приходится вечером. А утрамбованная, гладко укатанная насыпь будущей железной дороги идеально подходит для этих занятий, и он очень сожалеет о доставленном Шурке неудобстве. Хотя тот тоже хорош. Когда Шурка внезапно осветил его мощным лучом прожекторной фары, он от испуга споткнулся и загремел кувырком с насыпи. В подтверждение своих слов он предъявил окружающим своё замазанное зелёнкой кровоточащее колено. Ещё долго веселился народ, пугая пучеглазых филинов, гордо восседавших на окружающих лагерь вековых елях. Для Шурки на Тушаме наступили чёрные дни. Каждый из немногочисленных жителей посёлка Тушама считал своим долгом при встрече ехидно поинтересоваться о здоровье зарубежного гостя нашей страны, покалеченного Шуркой. И как это отразится на нашем благосостоянии, если, не дай бог, негр из-за травмы проиграет на своих папуасских играх, и они озлобятся и прекратят нам слать бананы в обмен на поставленные им пушки, а это уже подрыв экономики. На доске у столовой появилось объявление, информирующее население, что на следующей политинформации состоится обсуждение водителя первой мехколонны Горпыщенко и отражение его проступка в ухудшающейся международной обстановке. В пятницу не ожидавший подвоха полутрезвый парторг с ужасом смотрел на полностью заполненный зал клуба. Охочий до всевозможных розыгрышей и хохм народ долго измывался над вспотевшим от каверзных вопросов политинформатором. Вскоре новые события заслонили произошедшее, а Шуркина история была внесена в неписаную летопись комсомольской стройки – строительства железной дороги Хребтовая – Усть-Илимск.

картинки из жизни | путешествие

Несыгранная драма Георгий Мерзосов г. Тарко-Сале

Рисунок Альберта Ниязова

а охоте, как известно, бывает всякое. Чаще всего, конечно, трагедии, хотя и комедий хватает, а тут драма, самая что ни на есть всамделишная. Рассказал мне её сосед по площадке Михаил Петрович, здоровенный мужик из староверов, большой спец в логистике (если кто не знает – это молодая наука такая об управлении потоками всякими, в первую очередь транспортными, а корифеем в ней на нашей сегодняшней Руси выступает восьмидесятишестилетний железнодорожный аксакал Семён Моисеевич Резер, между прочим, академик). Но нам интересен Федотов. Михаил Петрович. В те благословенные дни, когда он ещё не привёз из Москвы жену и взрослого сына и похолостяцки вечерами гудел в рацию, прямо из кухни своей раздавая команды и распоряжения на места (северная специфика как никак!), мы, случалось, сходились с ним на этой кухне за рюмкой чая, и я балдел от словоохотливости и простоты моего соседа. Байки сыпались как из рога изобилия, я, дурак, не записывал сразу, но вот одна из них сама в голову запала, и я не раз её другим рассказывал. В своё время даже поры-

вался отправить её Стоянову с Олейниковым как сюжетик для их «Городка», но не сложилось, а теперь уже поздно, этого так полюбившегося всем телевизионного тандема больше нет. Однако слово Михаилу Петровичу. Вот он как раз на меня зыркнул и прищурился: «Я тебе ещё случай расскажу»: – Как-то в сентябре, а может, в конце августа у меня выдалась неделька свободная. Я и подумал: а давай-ка я к братану махну – под Волгоградом у меня двоюродный, лет пять не виделись. Созвонились, он обрадовался, я и полетел. И как раз под выходные. Субботняя банька, вечернее застолье, жена его ласково шебуршит по хозяйству, справа – диван, над диваном – ковёр, а на нём двустволка. Висит себе, а я поглядываю, знаю, что братан – заядлый охотник. Что, говорит, смотришь, небось, в Москве не поохотишься? И пробубнил с хитрецой: «А давай поутру махнём, у меня и для тебя ружьё найдётся. Вертикалка пойдёт? Понимаешь, заяц пошёл, все комбайнёры в один голос талдычут, что зайцы по полям как кони скачут». Ну и сгоношились. «Только тут дело такое, – говорит Фёдор, – возьмём ещё и соседа моего, давно пристаёт с охотой». На том и порешили, и Федина жена заметусилась рюкзак собирать, стараясь ничего не забыть, – не впервой ведь. Хлопнули по последней и на боковую – вставать рано. Поднялись ещё затемно. Фёдор вручил мне вертикалку, сапоги и шапку, сосед уже у ворот – выехали. Через поля свекольные и морковные к лесному массиву за бугром. Приехали, ручеёк перешли, костерок заготовили (дрова с собой привезли), по номерам распределились. Крякнули по стопарику с огурцом свежим и пошли на опушку прямиком по полю. Я слева, братан в центре, сосед справа, метрах в пятидесяти друг от друга. Быстро засветлило, да туманец серый такой, мутный, не видать друг друга. Но каждый знает: к опушке леса подойдёшь – постой, прислушайся, а в лес зайдёшь – опять Северяне № 3, 2015

Рисунок Альберта Ниязова

путешествие | картинки из жизни

замри. Ну, идём, ни ветерка, ни звука. В лесу ещё темновато. Стою, всматриваюсь. И вдруг справа от меня дуплетом ба-бах! И тихо. Но только какую-то секунду, а за ней истошный вопль: «А-я-я, о-ё-ё, ы-ы-ы!» Громогласный этот вой разносился вокруг всё время, пока мы на него бежали, и каждый из нас недоумевал:

неужели Федька в себя засадил? Ну а далее – в подстрочном переводе как для Маргарет Тэтчер из анекдота про посещение ею «Уралмаша». Федя был невредим, но истошно вопил, что он тысячу раз имел эту охоту, этих зайцев, это ружьё, нас обоих и весь мир в придачу. Запыхавшись, мы собрались в кучу. Оказалось, в стволах ружья он спрятал от жены и детей (а скорее, от лихих людишек) восемь тысяч рублей – по четыре на ствол (отличные по тем временам деньги, «Жигуль-шестёрка», между прочим, стоил тогда шесть с половиной). И он ничтоже сумняшеся пальнул ими в зайца, причём не уверен, что это был именно заяц, но вот заначка точно была. И действительно метрах в десяти-пятнадцати вперёд мы нашли множество рассеянных по кустам клочков от былых денежных знаков… Охота на этом завяла. Злые и печальные, мы вернулись к ручейку, молча развели костерок. Сопереживали мы Фёдору искренне, потому и утешать не решались. И отпаивали мы его с соседом молчаливо и долго, пока костёр сам не затух, а небо само не погасло. Вот это и рассказал мне сосед, вот такая вышла на старуху проруха. Одним словом, драма на охоте. Ах, как бы её сыграли Стоянов с Олейниковым!

Век живи – век учись

«Если на клетке слона прочтёшь надпись «буйвол», не верь глазам своим» (Козьма Прутков. Заголовок его же)

ак и каждый человек, я устроен так, что с течением времени всё чаще вспоминаются юные годы, а уж студенческие так и особенно. Ничего специально из памяти не тащишь, а оно само выплывает нежданно-негаданно. Всякое. Лёгкое и тяжёлое, высокое и глубокое, грустное и смешное. Да только не ново это. Но не всегда уютно душе ощущение безвозвратности былого, а всё чаще тревожно, даже и тогда, когда память преподносит что-нибудь весёленькое. Это годы берут своё. Но главное – ничего им не отдавать. Замри,

Северяне № 3, 2015

память, перед плохим и грустным, а являйся лишь с хорошим и весёлым. Не мешай жить! Выскочило это (именно выскочило, а не произошло, как происходят события) в благословенную советскую пору, когда препод по политэкономии одёргивал меня: «Ну что это вы заладили – Брежнев, Брежнев! Нужно уважительно говорить: Леонид Ильич Брежнев! Тоже мне панибрат нашёлся, а ещё староста курса!» День был экзаменационный, а сдавали мы зарубежную литературу, упорно называя её иностранной. Наш факультет пребывал

рисунок аЛьБерта ниязова

картинки из жизни | путеШествие

в послевоенном университетском корпусе, внушительно социалистическом, в пять этажей с длиннющими мрачноватыми коридорами, окна – слева, аудитории – справа. Нам для экзамена была назначена 314-я на третьем этаже, тулики по концам – мужские, деканат в правом повороте. День воскресный, полдевятого утра, в корпусе тишина, не собралось ещё и полкурса, огромная аудитория пуста, зато на преподавательском столе слева от кафедры – громадная гора букетов. Мы давно знали, что Алевтина Сергеевна обалденно обожает цветы, ну и, конечно же, расстарались. При этом своём пристрастии и возрастной полноте преподавалка была отнюдь несентиментальна, недосягаема на высоте своей докторской, всегда подчёркнуто отстранённая в общении с нами. Мы её уважали и внимали ей с придыханием за её феноменальную память и левитановские нотки в голосе. Но песня о другом. Мои однокурсники дружной гурьбой встретили её перед аудиторией. Не дойдя до двери, она

бросила на ходу: «Староста и четверо – за мной!» – распахнула дверь и устремилась к столу. Разложив перед собой нехитрый журнал и какие-то бумажки, вынула из портфеля пачку билетов и протянула мне: «Раскладывайте». Боже, я никогда этого не делал и стал раскладывать их так, как они привычно выглядели много раз. Алевтина поморщилась и буркнула: «Ну вот, сразу видно, что вы в карты не играете». До сих пор не знаю, что это было – похвала или укор. Наконец четыре билета выбраны, мою руку она отстранила: «Нет-нет, с вами в конце» – занесла в кондуит номера взятых билетов. Пока четверо рассаживались, сложила руки на столе, как академик Павлов на портрете, и дала знак мне, чтобы я приблизил ухо: «У меня неотложное дело, я покину вас на короткое время, прошу вас, проследите, чтобы порядок был. Ну вы понимаете». Я провожал её взглядом до конца коридора, полагая, что она спустится на второй этаж (мало ли, человеку в туалет приспичило), ан нет, она повернула направо. Отлично! Значит, не на три минуты. Вот это миг! Ошарашенная братва даже ничего не спрашивала, ждала от меня действий немедленных. Я просунул голову в аудиторию и громким шёпотом спросил, у кого что. Тишина. Ещё раз… И тут зычный баритон, явно с бодуна: «У меня Жорж Санд!» Это Гриша, драчун и душа компании, сел сзади всех. Ну никогда ничего не сдавал в первых рядах, а тут на тебе – вылупился, а я его в этой первой четвёрке и не заметил. Мы лихорадочно достали откуда-то учебник, нарыли нужные страницы, ручка – в закладку. Я влетаю в аудиторию, протягиваю книгу, её мгновенно выхватывают и препровожают Гришке. Ух! Выхожу с каменным лицом, прислоняюсь спиной к двери – Цербер! Преподавалки ещё нет. Всех нас разбирает любопытство: как там? Я приоткрываю дверь, вначале робко, потом пошире, чтоб и другим видно было мышиное корпение. Тишина гробовая, и вдруг настежь удивлённый возглас: «Хлопцы, так гэто ж баба!» Так Григорий Марченя окунулся в таинственные глубины зарубежной литературы. Мы дружно ржали до самого возвращения Алевтины, она недоумённо повела взглядом, а после экзамена всё-таки спросила у меня: «Что это было?» Не помню, чем я отбрехался. А за Жорж Санд она поставила Гришке четвёрку, что до сих пор невозможно удивительно. Выходит, есть бог на белом свете! Студенческий. северяне № 3, 2015

путеШествие | моЛодЫе гоЛоса

как «Ваталинка» Покоряла еВроПу софья Вилль

ак быстро пролетели зимние каникулы! Но не для образцового ансамбля народного танца «Ваталинка» – в этом году мы поехали покорять Европу в солнечный город Сочи. Готовясь к поездке, мы уже поставили себе цель – победить в ХVIII Международном фестивале-конкурсе исполнительского мастерства «Надежды Европы» и показать, что ямальцы по-настоящему талантливы! И у нас получилось. Мы стали дипломантами. Никто не огорчился, что только дипломанты, ведь нас, простых детей из Салехарда, увидели люди из сотен других городов! Мы понравились жюри, а это самое главное. Естественно, дни этой поездки не состояли только из репетиций. Всем коллективом мы ездили на различные экскурсии. Сначала – в Роза Хутор. Как там красиво! Никогда ещё не видела я таких красивых современных курортов. Как ни странно, но в Сочи на

северяне № 3, 2015

тот момент было жутко холодно. И мы попали в самое неудачное время. Наши бедные носики совсем замёрзли, когда мы поехали в Горки Город. Но, к моему счастью и счастью всех остальных, мы нашли там «Макдональдс». И вот мы уже входим в него и… заказываем что хотим! Дальше всё закрутилось, как снежный вихрь, – у нас начались конкурсные дни. «Бульба», «Русский», «Валенки», «Войе»… От волнения наши танцы смешались в наших головах. Нас подкрашивают, одевают, заплетают, и мы, готовые к выступлению, стоим за сценой и ждём, когда нас пригласят. Наступает торжественный момент… И вот мы на сцене! Все чувства, яркие эмоции и всё остальное как будто заиграли общую симфонию. Танец закончился, мы за кулисами, все предчувствия и мысли позади, кто плачет, кто смеётся от пережитого волнения, но мы всё равно радовались удачному выступлению. А сколько было переживаний, и как мы болели за наших

старших девочек! Они участвовали в одной из самых сложных номинаций «Импровизация» и тоже были достойно оценены как жюри, так и зрителями. В номинации «Малые формы» наши исполнительницы 14–17 лет также стали дипломантами. А в народном танце соло дипломанткой стала Юлия Кононенко. Таким образом, название нашего ансамбля «Ваталинка» при подведении итогов столь авторитетного и признанного, восемнадцатого по счёту фестиваля-конкурса прозвучало ТРИЖДЫ! Так хочется верить, что это число – всем нам на счастье – как залог будущих побед! И ещё один день… Сейчас будет гала-концерт! Увы, мы не попали в состав участников, но всё равно рады, что показали себя с лучшей стороны. «Ваталинка» занимает 2-е место в таком престижном конкурсе юных исполнителей и с улыбкой уезжает в холодный Салехард… До следующего конкурса – ведь у нас всё впереди!

литературная гостиная

Сергей Лугинин

строганина | мой город

Северяне № 3, 2015

Литературная гостиная | соБЫтие

талант и ВдохноВение от кризиса не заВисят нина ПарфёноВа, член Союза писателей России

северяне № 3, 2015

артём тЫтюк

ельзя сказать, что Год литературы уж очень изменил жизнь и работу тех, кто по профессии, по таланту или настроению связан с литературным творчеством. Скорее, он их заставил реально взглянуть на место литературы в современном обществе. Больше года назад, в январе 2014-го, планировалось следующее: «Российское правительство должно до первого марта 2014 года доложить о проработке вопроса об учреждении президентских грантов, которые будут выдаваться с целью поддержать некоммерческие организации, деятельность которых связана с продвижением на отечественном рынке литературы и с популяризацией чтения. Займётся правительство и высшим образованием в сфере литературы: рассмотрит возможность расширения перечня специальностей и направлений подготовки литработников. Должны быть разработаны меры государственной поддержки вузов, которые готовят литературных переводчиков, специализирующихся на работе с произведениями на языках народов РФ, СНГ, Прибалтики, Грузии. Господдержку окажут и организациям, осуществляющим издательскую деятельность. До 15 апреля 2014 года Правительство РФ совместно с органами исполнительной власти страны должно разработать и представить предложения о проведении в 2015 году в Российской Федерации Года литературы». Однако жизнь всегда вносит коррективы даже в самые амбициозные планы. А посему Год литературы, как водится, пришёлся на один из самых трудных в финансовом плане год. Впрочем, литераторам российским к этому не привыкать. Когда чуть спала эйфория от объявления Года литературы, все, кто связан с ним, взялись за свою работу, которую и так выполняли всегда. Библиотеки – за проведение мероприятий по привлечению читателей, писатели продолжили писать, а читатели – читать. К сожалению, из-за всё возрастающих проблем с книгоизданием литература стала уходить в Интернет. Возможно, с одной стороны, это тенденция положительна – гораздо большее число читателей могут озна-

комиться с литературными произведениями в Сети, но, с другой стороны, огромная масса людей так и не научилась читать книги с монитора компьютера, и так называемые бумажные носители для них куда как предпочтительнее. А уж если говорить о живом общении писателей с читателями, то и вовсе заменить этого нельзя никакими пиар-акциями. Ещё раз мы смогли в этом убедиться, проведя читательские конференции и передвижные книжные выставки в городах и посёлках округа. Когда стихи звучат вслух, это воспринимается совсем по-другому. А когда их читают не только авторы, а дети, как мы увидели это на конкурсе чтецов, посвящённом открытию в ЦБС г. Салехарда литературного музея Романа Ругина и Ругинских чтений, это придаёт стихам импульс новой, плодотворной и долгой жизни. Библиотекари – люди неравнодушные, они могут вызывать исключительно уважение и восхищение своей неустанной работой, говоря чиновничьим языком, по популяризации чтения. И потому следует признать, что Год литературы, скорее, их год. Впрочем, как говорят люди пишущие, мы в литературе и так всю жизнь… Шутка, конечно, но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки… И своими произведениями наши литераторы вновь это доказывают. Мы предоставим вам новые произведения уже известных и, надеюсь, любимых вами авторов, а также новые имена – в наших рядах прибыло. Знакомьтесь!

поэзия | литературная гостиная

Олеся ВАРКЕНТИН родилась в Салехарде, в 1983 году с семьёй переехала в Омскую область. Окончила троицкую среднюю школу (Омский район, Омская область), поступила в Омский библиотечный техникум (ОмБТ), окончила его по специальности «Универсальный библиотекарь». Работала в новоомской библиотеке, окончила Омский государственный университет, филологический факультет, кафедру библиотековедения и библиографии. Работала в МОУ «Гимназия № 85» г. Омска заведующей библиотекой, руководителем городского методического сообщества для педагогических и библиотечных работников города при поддержке департамента образования администрации г. Омска по теме: «Формирование интереса к чтению современной художественной литературы у обучающихся», методистом виртуального методического объединения педагогов Омской области. В сентябре 2014 года переехала в ЯНАО, в город Салехард. Работает главным специалистом по библиотечно-выставочной работе научной библиотеки государственного бюджетного учреждения Ямало-Ненецкого автономного округа «ЯмалоНенецкий окружной музейно-выставочный комплекс имени И. С. Шемановского» в городе Салехарде. Автор книг «Сон тёти Моти», «Вдруг рождается стих...».

Четыре четверти листа Олеся Варкентин * * * Промозглое утро. На лестнице иней. Спускаюсь понуро. Рассеянный взгляд. Кругом так тоскливо... Туман серо-синий, Качели тихонько скрипят. Их ветер качает легко и небрежно, Подвластный порывам любым. И где-то в груди шевельнётся надежда, Развеяв печали, как дым. Спадёт пелена, ясный взор обнажая. Всё дышит вокруг и живёт! Я, каждою клеточкой жизнь ощущая, Расправила крылья в полёт!

* * * Мы тихой радости полны, пройдём по кромочке волны. Слова сегодня не нужны. Под покровительством луны ты улыбаешься, молчишь. Сорвался ветер с тёплых крыш, вечернюю нарушив тишь. Встревожен шелестом камыш. Идём вдоль берега. С моста передаём из уст в уста, что жизнь немыслимо проста... четыре четверти листа... Северяне № 3, 2015

литературная гостиная | поэзия * * * Город уснул. Поразъехались жители. От долгой зимы каждый очень устал. Город уснул. В его тихой обители Я отыскала свой первый причал. Там вдалеке Уральских гор Едва заметные изгибы. Пожалуй, мы с тобой могли бы Существовать совсем без ссор. Во время лютых холодов Таких назойливо-настырных Могли прожить довольно мирно В объятьях тёплых вечеров. От завывания ветров, Ночами стонущих у окон, Создать волшебный, лёгкий кокон Из добрых и хороших слов. Его причудливый узор Мы вместе сочинить смогли бы. Смотри: отчётливей изгибы Видны далёких вешних гор. Такси, поезда, самолёты. Тропинки, дороги, пути. Полёты, падения, взлёты. Души неокрепшей мечты. Озёра, поля, перелески. Заметны приметы весны. О, как бесконечно прелестны Пейзажи родной стороны! А запахи, веянья, вкусы – Их сладость порою горька, Слились воедино. Искусны И город, и жизнь, и река… * * * Огромная растущая луна отбросила перину облаков, взглянувшая в прогретый круг окна легко твоих дотронулась стихов. скользнула мимолётно по стене. портреты, полки книг, диван и стол. уверенностью бросилась ко мне: грядущий день, как добрый друг, пришёл!

Северяне № 3, 2015

* * * Телеграфировал июнь: «Встречайте грозы» – Предупреждая местных дунь Отложить грёзы, Закрыть все окна всех домов И обесточить. Телеграфировал без слов, Штрихов и точек. Он в темноте легко светлил Прожилки молний, Не мог ослушаться светил И слова молвить. И отвечал ему июль, Что, мол, встречаем И обучаем юных юль Заварке чая, Люд собираем по домам Средь гроз и шума, предоставляя их умам возможность думать, с родными тихо говорить, раскаты слыша, свой грешный лоб перекрестить, стать к богу ближе. Он брату старшему чертил ответ на пляже. Июнь, задумавшись, спросил: – Что август скажет?.. Август, роняя звёзды, В астры их превращает. Любить никогда не поздно – Каждый об этом знает. Лето качает август, Нежно поёт и плачет… И если падают звёзды – Нужно кому-то, значит! Август засыплет лето, Осени дверь откроет… Сердце в печаль одето, Но любить всё-таки стоит!

поэзия | Литературная гостиная

рисунок татьянЫ гавриЛовой

* * * И всё-то было в круизе этом: и дождь, и ветер, и даже снег, И встреча с солнцем, стократ воспетом, непрезентабельный дикий брег, Где краски листьев да скал отвесных в душе дублировались извне, И пониманье отнюдь нелестно своей ничтожности на земле. Там были встречи обычных судеб, рекою следующих одной, И размышленья о том, что будет, когда прибудут... А за кормой рождались волны и разбегались, к земле напевы свои неся. Там то грустили, то улыбались, то уносились под небеса. Роняли звёзды свои сонеты и тихо гасли в ночной реке. Всё это было, на склоне лета, на ветерке.

* * * Тает уверенность В завтрашнем дне. Меркнут Вчерашние звёзды. Мечется луч На замёрзшем окне. Что-то менять Уже поздно... Серое утро Крадётся ко мне Ласковой Мартовской кошкой. Я улыбаюсь Уснувшей луне, Грею стекло Всей ладошкой. Город вздохнул, Повернувшись во сне, Кутаясь В дымчатый полог. Тает уверенность В завтрашнем дне, Тает, как утренний морок.

* * * Переход от любви к привычке – стычка. Недалече от стычки к ссоре – горе. Оно объединит их снова или – навылет. Я звоню в никуда – беда. На мои позывные молчишь. Только мышь всё скребётся в своем углу. Снова лгу самой себе да и всем вокруг, Что ты мне друг. * * * Неуёмное, глупое, хрупкое, Очень лёгкое и неподкупное, С необузданной страстью сравнимое, Неподвластное, необъяснимое... Что же это?! Вопрос? Восклицание! Это новой любви касание – Мимолётное, невесомое И до боли такое знакомое!

северяне № 3, 2015

Литературная гостиная | поэзия

знакомьтесь: ПоЭты аксарки обычная читательская конференция в Приуральской районной библиотеке неожиданно превратилась в открытие – открытие новой секции региональной общественной организации «литератор ямала». никогда раньше не собирались вместе поэты аксарки, не читали друг другу свои стихи, не обсуждали их. и мы сегодня рады представить на ваш суд произведения наших новых коллег, которые стали теперь полноправными членами нашей творческой организации.

танго с метелью Выхожу я на улицу – холод. Боль разлуки вскипела в крови. Ах, метель, я душою так молод, Чтоб познать злую горечь любви. Не мети, я прошу, умоляю, Позабыты все таинства ссор. Пока молод – ещё погуляю. Лишь прошу, не мети мне во двор. михаил ПадранхасоВ

зеркало Один. Всё злюсь в ночном покое На судьбу, что проклял я давно. Жизнь моя, как зеркало немое, Один удар – и вдребезги оно. А в нём такое же немое отражение, А в нём такая же ранимая душа. А в нём любовь под властью вдохновения, В пустой квартире гаснет чуть дыша. Знать, это я. Уставший и печальный, Смотрюсь в него и, злости не тая, Поднял кулак… Удар! И звон прощальный Вдруг феерически воспел меня…

северяне № 3, 2015

Я найду свои старые ноты, Возьму в руки свой аккордеон. Я тебя приглашаю, но что-то Не по вкусу тебе вальс-бостон. Извини ты меня, дорогая, Дорогая метель, я с тобой. Я на танго тебя приглашаю – Потанцуй, потанцуй же со мной. Мы услышим знакомые звуки. Свой любимый мотив мы споём. В одиночестве северной скуки В белом бархате будем вдвоём. В темпе танго забудем про холод. Боль разлуки, ты дальше лети. Ах, метель, я душой, видно, молод. Ты ещё, ты ещё помети.

из фондов библиотеки с. Аксарка

поэзия | литературная гостиная

Северяне № 3, 2015

Литературная гостиная | поэзия

Владимир ПетроВ * * * Не понять и не объять Ту простоту, ту малость, Что закрутила ход времён И бьёт во мне ключом, Та слабость, что сильнее книги перемен. И закрутил невидимый гончар свой круг, Собрал всё горе и печаль и создал чашу. Один глоток из чаши той – всем хватит, чтобы захлебнуться. А радости кувшин он спрятал в тайный уголок, Чтоб невзначай от счастья я не умер. Но что лежит под носом, человек Откроет рано или поздно И заведёт свой круг. Но всё, что он создаст, Всё будет жалкое подобие. С ума сведёт тот круг, Пока не разорвёшь поводья. Тот мастер, он не уловим, И я его творение. Его сосуд не опустошим, И хватит пить одно и то же! Я мастер или нет, не мне судить. Мне дали парус – я плыву В безбрежном океане снов, мечтаний И творений. Я гений, я такой же, как и все. Для всех льёт чаша через край, А радости кувшин мы сами ищем.

100

северяне № 3, 2015

зинаида грехнёВа * * * Разлинеив грусть полуслогами, Я легко пишу стихи на ней. Оттого ли строчки убегали От лукавой радости тех дней. Сумраком, накрытым покрывалом Ледяной и зимней тишины. Я во сне зализываю раны. Снам читаю грустные стихи. * * * Не стоит лгать самой себе, Когда душа в обнимку с небом Вдруг нарисует на стекле Глаза, прикрытые от света. Дорожной пыли поцелуй – Сиянье снов берёзок зимних Под током летних жарких струй Положит ветер от бессилья. * * * Солнца глухое молчание, Стон неразлучных потерь, Я не ищу заклинание От неизбежности дней. Но почему-то мне больно, Сонно царапая ночь, Веки устало, угрюмо Мне не желают помочь.

поэзия | Литературная гостиная

борис солоВьёВ

размышления в больничной палате Что суп витаминный, узнал без труда. Свеклою подкрашена эта вода. И видно, как плавают в нём витамины, Всплывают над гладью их мокрые спины. Кто кролем, кто брассом, кто вдоль-поперёк, Кто, хвастаясь классом, от ложки плывёт. От ложки в тарелке остались круги, Попрятались, в свёкле купаясь, «враги»! Сижу над тарелкой, о мясе грущу И в мутной воде витамины ищу… * * * В стационарное леченье Входят кофе, чай, печенье, Сушки, пряники, сухарь, Телесериал «Глухарь».

евдокия серасхоВа

осень ямальская Осень ямальская – гостья желанная, Крылья расправив над тундрами нашими, В северный край вновь пришла, долгожданная, Землю укрыла платком изукрашенным. Тундры сукно – монотонное, серое Гостья расшила узорами яркими, К людям, издревле живущим на Севере, Осень пришла с дорогими подарками: Бисером ягод все сопки усыпала, Всюду грибы разбросала куртинами, В тундре удача охотникам выпала, Сети наполнились щедрой путиною. Но раздались в небе песни прощальные – Птицы летят над озябшею тундрою, С ними уходит за звёзды хрустальные Гостья желанная, добрая, мудрая.

В стационарное леченье Не входят бег, ночное бденье, Пиво, водка, джин, коньяк И куренье натощак.

северяне № 3, 2015

101

литературная гостиная | событие

Книга притчей Анны Неркаги Наталья Дворцова, доктор филологических наук, профессор, завкафедрой издательского дела и редактирования ТюмГУ

«Тогда я была при Нём художницею, и была радостию...» (Прит. 8, 30)

осле семнадцати лет молчания Анна Неркаги написала новую книгу. Она называется «Мудрые изречения ненецкого народа». Издана книга в Салехарде тиражом в тридцать экземпляров. Это тихое и вроде бы локальное событие (Лаборовая – Салехард – Тюмень) в действительности является сверхважным и «на кочевой дороге Жизни» самой Анны Неркаги, и в судьбе ненецкого народа, и в новейшей истории русской литературы. Родившись в горах Полярного Урала, писателем Анна Неркаги стала в Тюмени. В 1976 году в журнале «Урал» с предисловием-благословением Константина Лагунова была напечатана её первая повесть «Анико из рода Ного». После неё появляются «Илир» (1979), «Белый ягель» (1995) и, наконец, «Молчащий» (1996). Перечитывая сегодня «Молчащего», понимаешь, что это книга итогов и

102

Северяне № 3, 2015

после неё писателю почти невозможно взяться за перо. Ясно также, что в повести этой пророчески предсказано молчание самого автора, для которого искусство жизни на долгих семнадцать лет стало важнее сочинения книг. Молчание писателя всегда оглушительно, это тайна, предельная его форма – сжигание автором собственных книг. Почти полвека молчал Дж. Д. Сэлинджер, более двух десятилетий – Саша Соколов. Молчание писателя Анны Неркаги стало воскрешением (именно так!) важнейшей и, казалось, окончательно утраченной традиции отечественной культуры, которую после Андрея Синявского принято называть преодолением литературы – выходом художника за пределы литературы в сферу жизни и религии. В сущности, это бунт писателя против литературы, ибо она, вопреки ожиданиям, не спасает человека, не улучшает жизнь. Бунт оборачивается молчанием писателя, творчество жизни становится для него важнее написания книг. Такой кризис пережили в своё время Гоголь, Толстой, Достоевский, Леонтьев, Розанов, Пришвин, Шаламов. На рубеже XX–XXI веков его проживала, восстанавливая идентичность отечественной литературы, Анна Неркаги. Появление книги «Мудрые изречения ненецкого народа» свидетельствует о том, что творческий кризис Анны Неркаги закончился, бунт и молчание ушли в прошлое, она вернулась в литературу. Важно подчеркнуть, что годы после «Молчащего» она называет целебными. «Безнадёжно больная душой, я вылечилась», – пишет она об этом времени. Факт этот свидетельствует о том, что Анна Неркаги идёт «типичным», но сегодня почти забытым путём русского писателя, для которого сочинение книг – лишь момент самосозидания и искусства жизни. За годы молчания на родной земле, в Байдарацкой тундре, Анна Неркаги создала школу для ненецких детей, ставшую теперь новым словом (и делом!) в так называемой этнопедагогике. Книга «Мудрые изречения ненецкого народа» и издана в рамках проекта «Кочевое образование» для «Школы Анны Неркаги», хотя значение её неизмеримо больше.

событие | литературная гостиная Книга выросла изнутри самой жизни Анны Неркаги и её народа как её, жизни, осмысление, а главное – способ сохранения и продолжения, то есть миротворения. Именно так понимали литературу в России последние три века, когда писатель занял в обществе место учителя, подвижника, пророка и – мученика. Об этом писал, например, Владимир Соловьёв в статье «Общий смысл искусства» (1890), утверждая, что задача искусства – «претворять неидеальную действительность в идеальную». Новая книга Анны Неркаги самым тесным образом связана с книгами предшествующими и прежде всего с «Молчащим». Но есть все основания говорить о том, что перед нами – другая, новая Анна Неркаги, а литература, которую она сейчас создаёт, больше чем литература. В «Молчащем» достигает апогея эстетика зла Анны Неркаги. Её можно назвать подлинным мастером воссоздания зла в его бесчисленных ликах: зла социального, внутреннего злого начала в человеке, страдания злого человека, наконец, торжества апокалиптической «исступлённой злобы» и «кромешной тьмы». Литература XX века заворожена «цветами зла», но по масштабам изображения красоты и власти зла в «Молчащем» Анне Неркаги трудно найти соперников. Не случайно спорит она с Достоевским, заявляя: «Дурак и глупец тот, кто сказал, что красота спасёт мир. Красота зальёт мир яростью дьявола». Впрочем, «Молчащий» ещё долго, видимо, будет вызывать споры. Неясно, в принципе, произведение ли это художника или духовидца, визионера? Не случайно посвящено оно памяти убиенного Даниила Андреева с его «Розой Мира». Очевидно также, что обращено оно к человеку, способному не только постичь «ярость дьявола», но и расслышать молчание и зов Бога. «Молчащий» – свидетельство особого духовного зрения Анны Неркаги, которому открывается не только «сама Тьма», но и Живой огонь, сияние неба, «лестница света», «невидимые блистающие крылья человека» и «нездешняя красота». В книге «Мудрые изречения ненецкого народа» тема власти зла не исчезает, но уходит в глубины текста, торжествуют же в нём иные начала: творчество жизни, миротворчество и миротворение, которым Анну Неркаги научила жизнь в тундре. Книга представляет собой, как сказано в подзаголовке, «собрание мудрых мыслей, советов, правил и предостережений на кочевой дороге Жизни». В основе строения книги, как это было

у Данте в «Божественной комедии», – символика цифры «3» в её мифологическом («3» – символ мира в его самозавершённости) и христианском («Божественная Троица») смыслах. В книге 3 части и 92 текста, каждый из которых своего рода притча, также построенная по принципу троичности. Она содержит в себе «мудрую мысль» (афоризм, поговорку, устойчивое словесное выражение и т. п.) на ненецком языке, её перевод на русский и короткий текст-интерпретацию. Первые две части включают в себя по 30 притч, третья – 31 притчу, притчей также является текст «Вместо эпилога». В структуру произведения входит также «Предисловие Анны Неркаги». Всего в книге, таким образом, 93 части. Архитектонику её можно признать совершенной, она полна смысла: само создание этой книги есть миротворение: устройство и обустройство ненецкого космоса, православного мира, наконец, нашей общей вселенной человеческого духа. Помимо цифры «3», для понимания строения и смысла произведения важна ещё цифра «7». О своём отношении к этой цифре Анна Неркаги пишет: «При слове семь сердце моё бьётся сильнее и чаще. Тайна семёрки меня волнует...» В книге «Мудрые изречения ненецкого народа» «любовь к семёрке» Анны Неркаги проявилась в том, что книга эта есть не что иное как семикнижие: 1. Книга притчей. 2. Священная книга ненцев. 3. Книга бытия (книга ненецкого космоса). 4. Книга апостасийного времени. 5. Учебник ненецкого языка. 6. Ненецкая педагогика. 7. Автобиография Анны Неркаги. Эти книги – внутренние пространства, круги смыслов (в цифровой символике «3» соотносится именно с фигурой круга), которые включает в себя произведение. Объяснить их существование могут, пожалуй, только слова из «Божественной комедии» Данте о том, как герою открылся Божественный свет: «Я увидал, объят Высоким Светом И в ясную глубинность погружён, Три равноёмких круга, разных цветом. Один другим, казалось, отражён, <...> А третий – пламень, и от них рождён». (перевод с итал. М. Лозинского) Книга притчей Анны Неркаги – часть традиции так называемой литературы мудрости, характерной Северяне № 3, 2015

103

литературная гостиная | событие для многих древних народов. Известны, например, «Наставления визиря Пта-Хотепа» (ок. 2450 г. до Р.Х.), «Наставления Амен-ем Хета» (ок. 2000 г. до Р.Х.), «Слово Ахикара» (ок. 700 – 400 гг. до Р.Х.) и многие другие. «Послушай, сын мой», – так обычно обращались к читателям их авторы, собираясь передать людям сокровища народной мудрости. Вершиной этой литературы является, как известно, «Книга притчей Соломоновых», «Божья книга вразумления», входящая в состав «Библии». Книга притчей Анны Неркаги начинается так же, как и «Книга притчей Соломоновых», – с мысли о том, что «Начало мудрости – страх Господень» (Прит. 1, 7). В предисловии Анна Неркаги пишет о «Страхе перед Словом, ибо оно принадлежит Богу... Слово – оно Бог», а мудрые изречения ненецкого народа для неё – «милые, разумные, добрые дети Слова Божьего». Как и в «Книге притчей Соломоновых», у Анны Неркаги мудрость человеческая начинается с осмысления человеком своего отношения к Богу. У ненцев, как известно, есть священные предания и священные места, теперь, с выходом в свет книги «Мудрые изречения ненецкого народа», у них появилась своя Священная книга, включающая в себя, кроме того, сокровища ненецкого языка и ненецкой педагогики. Частью Священной книги ненцев, точнее, её началом, является, безусловно, Книга бытия, пронизанная радостью Творца, провозглашающего при виде своего творения: «И это хорошо», и радостью человека, прозревающего Творца в творении. Космос ненецкой жизни предстает у Анны Неркаги как рай. «Образ жизни ненцев только несведущему человеку кажется адом из-за своей тяжести, отдалённости от мира, холода, иногда голода. На самом деле это образ свободной жизни и напоминает собой отдалённый рай», – пишет она. О её родной тундре читаем в книге: здесь все: «олени, люди, их огни живут невидимой общей жизнью». Свою родную землю Анна Неркаги считает священной и верит, что ей уготовано великое будущее: «Во втором пришествии Господь ступит своей ногой не везде, не вся земля опоганенная будет в состоянии принять стопы Господа Иисуса Христа». С её точки зрения, «некоторые места, особенно северные, будут удостоены чести принять стопы Спасителя». «В ненецкой жизни, – утверждает Анна Неркаги, – есть что-то от монашества. Тут нет никаких излишеств, хорошо поработал, сильно

104

Северяне № 3, 2015

устал, немного поел, а на душе хорошо». Книга «Мудрые изречения ненецкого народа» – это апология труда, точнее, умения ненцев «простой бытовой труд превратить в непрерывное творческое рвение», которое есть не что иное, как миротворение. Самые трогательные слова писателя – о братьях ненцев, оленях и собаках. «Старые люди, старые собаки, старые олени в ненецкой жизни становятся как бы святыми ещё при жизни. Старые олени в последние дни жили в ранге людей», – пишет, например, она. На фоне совершенного космоса ненецкой жизни страшным диссонансом звучит грозный вопрос писательницы из первой притчи: «Кто убил мой народ?» Священная книга ненцев, созданная Анной Неркаги, включает в себя не только Книгу бытия с её радостью о мире и Творце, но и пророчество о конце мира, Апокалипсис. Он начинается с оценки нашего века как «века Сатаны», «позорного века». В книге – длинный список страшных обвинений этому веку, главное из которых – апостасия, отступничество человека от Бога. Наше время для Анны Неркаги – апостасийное. «Человечество – это огромная, оскотиневшая, оскопившаяся и осатаневшая семья», – пишет она о своих современниках. Одно из обвинений связано с тем, что олени, братья ненцев по жизни, перестали быть им друзьями, стали предметом утоления жажды приобретательства и безжалостно, тысячами, уничтожаются. «Голубые слёзы оленей, как драгоценные алмазы, собраны у Господа на ладони», – пишет Анна Неркаги о подло убиенных оленях, души которых вопиют к Богу. Однако какие бы страшные обвинения своему народу Анна Неркаги ни предъявляла, она всегда занимает позицию его адвоката. Люди привыкли осуждать других, и у них всего лишь один адвокат, и тот распятый, плачущий и говорящий: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят», – пишет она, утверждая: «Если бы я не стала писателем и учителем, стала бы адвокатом. За гробом я обязательно стану адвокатом». И ещё после смерти Анна Неркаги хотела бы каждое утро зажигать огонь в своём нездешнем чуме, «быть утренней мамой», жизнь которой, а значит, и жизнь её близких, начинается с огня, ибо один из главных заветов ненцев – не погасить огонь – в собственной душе, в своём чуме, огонь своего рода и своего народа. У Анны Неркаги есть ещё одна надежда, точнее,

соБЫтие | Литературная гостиная «великое, невыносимо радостное утешение» для себя и своего народа: за Апокалипсисом следует Апокатастасис, Воскресение. Она пишет об этом: «Радостно вздохнём, освободим стеснённые груди. Обретём обветшавшие крылья и вслед за своим Освободителем вернёмся в Отчий дом. К Отцу». Хочется надеяться, что новую книгу Анны Неркаги переиздадут большим тиражом и, возможно, с другим заглавием, ибо это не раскрывает всей её глубины. В ней – сокровища мудрости ненецкого народа, отражённые в зеркале Лика Христова. В ней – судьба писателя Анны Неркаги и её путь от литературы к молчанию

и вновь к литературе, которая преображает и творит жизнь, и потому – больше литературы. Наконец книга – свидетельство того, что та русская литература, которая в последние десятилетия присягнула Мамоне и энтертейменту, преодолена и прощена благодаря подвижничеству Анны Неркаги. Новую книгу Анны Неркаги читать сложно, её невозможно читать быстро, «по диагонали». Она из тех книг, которые сопровождают человека на протяжении всей жизни. Радуйтесь. У вас может появиться книга вашей жизни.

мудрые изречения ненецкого народа анна неркаги

бог велик и всемогущ хибя ехэрана, сими ехэрана вэва яни тер, хади еремдевы?!

артём тЫтюк

(Кто, не слыхавший обо мне, кто, не видавший меня, кто, не знающий меня, убил мой народ?!)

встреча анны неркаги с губернатором ямала д. н. кобылкиным

Когда я читаю это изречение моего народа, произнесённое некогда героем ярабца, почему-то мне на ум приходят действия оппозиции после победы В. В. Путина на последних выборах в Президенты России. Герой эпической песни говорит вот о чём: «У него была земля, где он был предводителем и властелином, но он знал, что у него под носом растёт тот, кто впоследствии на его земле, ещё при его жизни, встанет вместо него, но действовать будет не войнами, но миром, радостью, добром и любовью. Он будет сильней его во всём». Но убить его открыто он не мог, во-первых, провидение скрывало доброго героя, и герой нашей песни не мог определить его. Тогда он поступил хитро. Предводитель имел право по какой-то своей нужде покинуть пределы земли, ему подвластной. Земля оставалась без головы, но соседние предводители знали, что нельзя в его отсутствие вести войны на земле того, кто не дома. Он ушёл на три года. Куда, северяне № 3, 2015

105

литературная гостиная | событие не знает никто. Но в жизни всегда есть нарушающие даже самые разумные законы и договорённости. Завоеватель жестокий и своенравный, скорей, не сосед, а из других земель, пришёл на его землю и убил всех дееспособных мужчин от младенцев до стариков, оставив, как всегда, женщин, детей девочек и рабов. Погиб и растущий герой. Узнав о событиях, предводитель вернулся со своими приближёнными, шагая по оскорблённой, залитой кровью своих сородичей, земле. От возмущения скинув с головы капюшон соболиной малицы, то и дело восклицая в негодовании: – Кто, не знающий имя моё и не видящий меня, осмелился убить мой «плохой» народ?! Он ходил от одного растерзанного стойбища к другому и везде говорил одно и то же. – Кто убил?! Кто убил?! Хотя ему было без разницы, кто убил его «плохой» народ, ведь вместе с народом был убит тот, кого он не смог бы одолеть со временем в честном поединке. Слушая новости нынешних времён, я вспоминаю знаменитую фразу моего далёкого хитроумного сородича: «Кто убил народ? Кто убивает народы?»

Тюку хархав небянда нгамсам мадабадараха, или Тюку пилахав небянда нгамсам пилебадараха (Этот нож будто мясо собственной матери разделывает, или Эта пила будто тело матери распиливает) Некоторые краткие меткие изречения не несут в себе глубокого волнующего человеческую душу смысла. Они просто метки и интересны, похожи на ловкий бросок аркана, когда олень в него попадает. В данном случае женщина разделывает мясо, и у неё очень тупой нож. Мужу всё некогда сделать эту простую работу. И тогда она, работая, повторяет эту фразу, мол, нож, будто мясо родной матери разделывает. Кто будет разделывать собственную мать по доброй воле, да ещё хорошо это делать? Конечно, никто. Вот так иносказательно, не задевая самолюбие мужа, женщина всё же говорит ему, что пора бы поточить ножи, несмотря на множество других важных дел.

106

Северяне № 3, 2015

О том же говорит и другая фраза, про пилу. Кто в чуме, в тундре пилит дрова? Конечно, женщина, и на это уходит целый день. Я сама это очень хорошо знаю. Пилишь, пилишь, а пила тупая, не хочет пилить, будто не бревно, а собственную мать распиливает. Я тоже эту фразу говорила не раз и знаю, что если её произнести несколько раз ворчливым тоном, то эффект очень действенный. Ножи будут сразу наточены, а пила вечером того же дня будет выправлена. Женщины, когда отупеют ножи и пилы, любят повторять это изречение. Но в их словах совершенно нет злости и досады.

Тив сяклё, сидя нянгуяда нгодь нюдерьяда (Говорящий, крепко сомкнув уста и зубы от душевной злости, еле таскает свои челюсти, чтобы произнести слово) Так говорят о человеке, который от собственной внутренней злости, крепко сомкнув уста и зубы, всё же отвечает, при этом видно, как еле шевелятся его крепко сжатые скулы. Это свойство человека злого, сердитого, как правило, молчаливого или затаившего в себе залежалую обиду, которая потом превращается в камень за пазухой. С таким человеком избегают общения и не ведут бесед, особенно задушевных. Это свойство самолюбивого гордого человека, который не считает нужным отвечать на вопросы других. Не любит общения, не любит людей. Ну и их тоже не особенно жалуют люди. Но на такой печальной ноте не хочется заканчивать своё рассуждение о таких людях. Легко судить, ещё легче обвинить человека, в этом деле мы все поднаторели. Так легко судим, а обвиняем ещё легче, будто вся земля превратилась в огромный судебный зал, где сидят множество судей, множество обвинителей, множество подсудимых и всего лишь один адвокат, и тот распятый, плачущий и говорящий: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят». Если бы я не стала писателем – я бы стала адвокатом. Если бы я не стала учителем – я бы стала адвокатом. Если бы я не стала предпринимателем – я бы стала адвокатом. За гробом я обязательно стану адвокатом.

событие | литературная гостиная Ялям нянзаба, нгачакие’ нёдя илесяту

Тюку ненэча тырада нерде, видада пуда

(Сыны человечества! Никогда не живите позорной жизнью, которая называется «облизывать солнце»)

(У этого человека кулак идёт впереди разумного слова)

Ненецкие родители всегда выгоняют на улицу детей всех возрастов, если хотят поговорить между собой о ком-нибудь из соседей или просто о другом человеке. Однажды мне стало интересно, о чём говорят взрослые, без детей. Помню, мне было лет семь, может, восемь. Когда нас попросили выйти, я потихоньку, на одних носках, подошла с левой стороны чума, где жила наша бабушка, навострила уши и услышала, как бабушка задаёт нашей маме странный вопрос, примерно такого содержания: – Чем, интересно, питаются соседи через соседей (то есть не близкие соседи, а ещё дальше)? Если у неё муж и щуку не умеет поймать у края берега? Мать у нас была немногословной. Слышу странный ответ: – Наверно, солнце облизывают. Этот ответ я запомнила на всю жизнь. Солнце облизывают… Значит, можно питаться солнцем, есть его, как рыбу. Солнце, наверно, сладкое, не иначе. Я отошла подальше от людей, и, раскрыв рот в сторону солнца, высунула насколько смогла язык и стала облизывать солнечный воздух, как блюдце с рыбьим жиром. Солнце не оказалось сладким. И вообще у него не оказалось никакого вкуса. Я была глубоко разочарована. Но мамин ответ не давал мне покоя. И однажды, когда мы с бабушкой жарили рыбу, я решилась спросить. – Как надо правильно облизывать солнце? Бабушка усмехнулась и сказала слова, которые я помню и по сей день, и по смерти не забуду, и на земле эти слова не оставлю, возьму с собой в вечность. Бабушка сказала: «Не солнце надо облизывать, а работать надо. Тех, кто не умеет и не хочет работать, называют ненцами, лижущими солнце. Если не работать, то что можно кушать, кроме как солнце облизывать?..» Вот так мне сказала моя мудрая бабушка, теперь и я неоднократно говорю своим многочисленным детям: «Не солнце надо облизывать, а руки трудить, душу беречь в чистоте и в праведности, и будет прожитая вами жизнь достойна и приятна перед людьми и Богом».

Так в ненецком народе говорят про дебошира, который прежде всего человека ударит, а потом уже объясняет, за что. Теперь, конечно, в тундре ненцы временами, особенно молодёжь, ведут себя безобразно, но в ранние времена дурное поведение было скорее исключением, чем правилом. Изречение, написанное сверху, оно как клеймо на человеке, означающее жестокость и насилие. Таких людей не любили. Мало сказать, их презирали за поведение, которое нельзя было назвать человеческим. Я в жизни знала таких людей. Немного, но знала, и помню, что в тундре о них отзывались как о шакалах. Бить первым, не объясняя причины удара, потом становилось пагубной привычкой таких людей, и многие от неё же погибали, потому что так говорят ненцы: «Можно найти себе ровню по работе, но и по силе можно напороться на ровню, у которого сначала кулак работает, а потом слово». Такие бойцы часто погибают от своей пагубной привычки. Говорят, есть закон бумеранга. Закон возврата. Другими словами, всё плохое, что ты сделал в жизни, по этому закону вернётся к тебе. Никогда не бейте человека – ни первым, ни последним. Я лично очень сожалею о некоторых случаях моей жизни. У меня мужской склад характера, мне приходилось бить и первой, и последней, и меня пару раз так били, что до сих пор удивляюсь, как осталась жива. Скорей всего, мой ангел-хранитель стоял в этих случаях рядом со мной и отводил жестокие руки от меня. Когда я с ним встречусь лицом к лицу, я обязательно отблагодарю его за защиту, за спасённую жизнь. И был в моей жизни странный случай, всегда хочется кому-то его рассказать. Не называя имён, скажу, что одна женщина очень заслужила, чтобы ей как следует дать пару раз. Я только приготовилась и вдруг слышу: «Ты меня не ударишь, потому что я тебя уважаю». У меня опустились руки. А сама фраза возымела надо мной такую силу, что я теперь не поднимаю руки на человека: а вдруг он меня уважает… Исключение только, если надо защитить кого-то обиженного, униженного, оскорблённого более сильным и жестоким. Северяне № 3, 2015

107

литературная гостиная | событие Сив тэравы, я мою’ лама” (Семь Избранных, семь Верных. Крепость и кость земли) Выражение «Семь земель» очень мне нравится. Семь небес… семь земель… семь верных. При слове «семь» сердце моё бьётся сильней и чаще. Тайна семёрки меня волнует, и я думаю, что когда-нибудь моя любовь к семёрке спасёт меня от чего-то очень опасного. Итак, семь Верных, семь избранных, крепость и кость, честь и достоинство. В давние времена властелин-повелитель всех племён, ведущих войны или живущих мирно, имел семь, грубо говоря, заместителей. Они были главами отдельных земель, отличались храбростью, воинскими доблестями, были умны, находчивы и даже мудры. Они обеспечивали своей земле мир, покой, радость, достаток за прирост воинов, за количество женщин, которых можно было использовать как разменную монету в конфликтах, в мелких стычках и т. д. Каждый из избранных за свои достоинства имел до 700 чумов, свою хорошо подготовленную армию стрелков, разведчиков, боевых мастеров искусства рукопашного боя и что-то подобное коннице – быстрые, ловкие, смертельно опасные, будто летящие по воздуху упряжки с боевыми ездоками, вооружёнными до зубов. Каждый избранный имел семь чумов, в каждом чуме по жене и множество рабынь, делающих многочисленную домашнюю работу. Имел много рабов-пастухов, из родственников бедных и нищих, работающих за живот семьи. К рабам был милостив, добр, одевал их, защищал мир в их чумах и семьях, воевал с налётчиками. У каждого повелителя была священная нарта-церковь, и, что странно, так называемые Бумаги Бога, которые он периодически «читал». Как «читал», до сих пор остаётся тайной. Что за «Бумаги Бога»? В тундре? У языческого народа, который, по словам «учёных мира», кланялся любому столбу?! «Бумаги Бога»… Конечно, теперь я знаю, какие «Бумаги Бога» «читал» или «смотрел» повелитель земли – это была Библия. Книга книг. Она многие века назад, как какая-то простая ненецкая вещь жила в чуме, в медном ящике, в священной нарте-церкви о семи ножках из жёлтой слоновой кости.

108

Северяне № 3, 2015

Не нгачаки, хубтикохана нянд вэняком нибнанд нгэда, сярда вэняко илирм пянггун (хам’нггун) (Девочка, если утром не отвяжешь собаку своего мужа, то жизнь твоя станет схожей с жизнью собаки, находящейся на привязи, вечно) Это изречение произносит мать своей дочери, невесте по возрасту, особенно если ей скоро идти замуж в чужой чум, в чужую землю. Она торопится сказать их дочери первой. Чтобы она, любящая, желающая всякого добра мать, сказала эти слова первой. Ведь очень важно, кто и как скажет эти слова её дочери. Речь идёт о том, что у мужа есть собака, его собственная, с помощью которой он собирает оленей. Собака для него дороже всякой жены. Как говорят ненцы: «Если у мужчины собака хорошая, то он настоящий оленевод. Если собака плохая, то и оленевод он никакой». Собака мужа обычно спит на его нарте или около нарты. На ночь он привязывает её сам, но утром эту собаку обязана отвязать жена. Таков закон. Собака должна сделать свои собачьи дела не около нарты хозяина, а там, где положено. Не дай Бог, молодая хозяйка этого не сделает, забудет, не захочет, отношение к ней в этой семье станет похожим на отношение к собаке, которая постоянно сидит на привязи и не где-нибудь, а под поганой нартой. Каждый кусок, который она будет подносить ко рту, каждый её шаг будут отслеживаться, и работать она будет как собака. Вывод такой: рабочая собака мужа должна быть уважаема, как член семьи, и отношение к ней со стороны жены должно быть, как к человеку. Воспитание женщины, когда её можно было назвать женой, в старые времена доверялось старой женщине, будь то мать мужа или мать самой девушки. Любая старая женщина, если она не сумела воспитать дочь свою женщиной-матерью, теряла лицо (честь). На земле ненцев к ней относились не только без уважения, но и презирали. Это сейчас воспитание своих дочерей женщины тундры полностью передали школаминтернатам, и когда те приносят им в подоле детей, принимают их обратно униженно, уронив глаза в землю. А раньше… прежде чем принять такую дочь, посох из жёлтой мамонтовой кости хорошенько прошёлся бы по спине и рёбрам развратницы. Таков был суровый закон чести. А теперь нет ни чести, ни закона.

соБЫтие | Литературная гостиная ярда терда нгобт вэтанггуда (Состояние человека, когда его плач превращается в крик, и крик, переходящий в плач)

рисунок татьянЫ гавриЛовой

Это изречение говорит о безнадёжно тяжёлой ситуации в жизни ненца. Это даже не смерть близкого человека. Когда умирает близкий, ненцы пытаются долго не плакать, потому что обычай говорит им: долго плакать об умершем – грех. Бог не одобряет тех, кто долго, много, безутешно рыдает об ушедших в мир иной. Есть даже такой вид наказания у ненецких родителей, если они видят, что ребёнок из себя выталкивает плач, которого у него фактически нет, то мама говорит: «Перестань плакать зря, а то сейчас отцу скажу, он тебе ещё добавит, вот тогда будешь плакать серьёзно».

Есть очень плохая, безнадёжная ситуация. Мне про неё говорил отец: это когда в летнюю комариную пору целое стадо оленей перестаёт слушать пастуха, придя в отчаяние от тучи комаров. Олени будто ума лишаются и бегут навстречу ветру, уже не обращая внимания на хозяина и его собаку. Бедный человек сначала кричит и бежит за ними вместе с собакой, потом они лишаются физических сил и, падая, поднимаясь вновь, спотыкаясь, ползя на четвереньках, то плачут, то кричат. Крик их переходит в плач, а плач превращается в крик. Это когда отчаянию пришёл конец и наступила безнадёжность – жестокая, страшная безнадёжность. Бывает в лето, когда невозможно запрячь дежурную упряжку, потому что комары мгновенно осаждают оленей и никаким дымом невозможно спасти ни упряжку, ни само стадо. Отец говорил, что было время, когда наши родичи остались таким образом совершенно без оленей и ценой неимоверных усилий и страданий через много лет удалось им восстановить малую часть того, что было. В жизни каждого ненца бывают ситуации, когда он криком и плачем выражает крайнюю беду, и все эти беды в основном связаны с гибелью оленей. Например, если обвал, погибло на глазах у человека много оленей. Я знаю пример из жизни, когда пастух, утром ушедший собирать стадо после бурана, в видимой близости от чума начал вести себя странно на глазах у стойбища. Все смотрят, и никто не может понять, что случилось: пастух всплёскивал руками, потом падал на землю. Неожиданно поднимаясь, тут же падал почти плашмя, и так около часа. Когда люди пошли к нему, то, что они увидели, заставило их вести себя так же, как их товарищ. Только теперь ещё плач и крик соединились вместе, и это был крик-плач многих людей. Они увидели: через ущелье напротив случился обвал, и внизу, на дне ущелья, со сломанными ногами, рогами, головами… Господи, помилуй!.. Лежали все их олени, и лишь небольшая кучка паслась на той стороне. Сочувствую этим людям, жалею их и теперь, по прошествии многих лет. Тогда, я помню, многие ненцы, да и мы тоже, живых оленей меняли на мёртвых, чтобы хоть как-то помочь им восстановить основное стадо. северяне № 3, 2015

109

литературная гостиная | проза

Не забывайте нас… (отрывки из повести) Владимир Гринь

(Продолжение. Начало в № 2, 2015)

Глава 2. Ханко Совещание в Генеральном штабе заканчивалось. Начальник его, Борис Михайлович Шапошников, подытожил общую удручающую картину итогов советско-финской войны: – Итак, нам не удалось присоединить всю Финляндию к Союзу Советских Социалистических Республик, а только ту её часть, что мы смогли завоевать. Второе. Огромные потери, и они будут засекречены если не навсегда, то очень надолго. По предварительным подсчётам, враг потерял убитыми порядка 26 тысяч человек и ранеными около 40 тысяч. Потери с нашей стороны просто ошеломляющие – убитых 87 тысяч; раненых, больных, обмороженных 248 тысяч; пропавших без вести 39 тысяч. Наших танков сожжено около 600 и 1800 подбито. Потеряно 600 самолётов. И это притом, что соперник практически не имел авиации и вообще ни одного танка! Генералы сидели, понуро опустив головы. Шапошников продолжал: – Третье. Настроенные шапкозакидательски, мы также безответственно и готовились к войне. В результате малочисленные и плохо вооружённые группы финнов громили, а в отдельных случаях и полностью уничтожали целые наши дивизии. Так, разбитыми наголову оказались 139-я, 163-я, 44-я, 18-я

110

Северяне № 3, 2015

Ярославская и 54-я горнострелковая, кстати, отлично подготовленная к действиям в северных условиях. Комбриги указанных дивизий и их замы были расстреляны по приговору военно-полевых трибуналов за трусость и паникёрские настроения. Безынициативность, беспомощность командного состава привела к тому, что мы закончили войну с чудовищными потерями. Практически во всех дивизиях потери составили от 70 до 90 процентов личного состава! Немного передохнув, Борис Михайлович продолжил: – Четвёртое. Мы официально отодвинули границу империалистической Финляндии 150 км от Ленинграда, и теперь уже можем не бояться, что его тяжёлые пушки в любой момент смогут обстрелять наш город Ленина, колыбель революции. Пятое. Мы лишили Финляндию на севере выхода в Баренцево море, а на Балтике получили остров Гогланд. И, наконец, шестое. Мы получили право на аренду на 30 лет полуострова Ханко, расположенного на крайнем юго-западе Финляндии, на входе в Балтийское море, и имеющего огромное стратегическое значение. Морские орудия Ханко, взаимодействуя с батареями островов Осмуссар и Хийумаа, должны надёжно закрыть вход в Балтийское море флоту любого противника. Наша задача – в кратчайшие сроки построить на Ханко военно-морскую базу. Для этой цели будет создана отдельная 8-я бригада. Моё предложение – в качестве «костяка», боевой основы этой бригады использовать части, прошедшие боевое крещение в финской войне. А именно – личный состав полков 24-й Железной дивизии. Получается, она практически единственная, кто не отступил при декабрьском наступлении финнов, и при этом дивизия понесла наименьшие потери, не более 60 процентов. Принципиальных возражений никто не имел. Но в ходе формирования базы решался вопрос о том, кто возглавит базу и в случае войны будет нести ответственность за оборону Ханко. Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов высказывался за обеспечение единства командования. Начальник

проза | литературная гостиная Генерального штаба Б. М. Шапошников против этой точки зрения не возражал. Более того, после некоторых колебаний он согласился даже на то, чтобы все сухопутные части на полуострове подчинялись командиру военно-морской базы, а через него — командующему Краснознамённого Балтийского Флота. Решающую роль в данном случае сыграло то обстоятельство, что добирались до полуострова и доставляли туда грузы преимущественно морем. Новое место службы оказалось довольно низким каменистым полуостровом, вытянутым на 22 км с северо-востока на юго-запад и поросшим весёлым сосновым лесом. Ширина его колебалась от 3 до 6 километров. На самом конце полуострова находились одноимённый городок и порт, основанные в 15-м веке шведами. Чистенькие кварталы одноэтажных деревянных домиков, окружённых елями и дубами, и кустами дикой розы – шиповника. Городской парк, пляж и кабинки для купания – спокойное курортное место северной страны. На горушке, возвышаясь над всем городом, издалека видные и используемые моряками для навигации, господствовали два каменных здания – красная готическая кирха с колокольней и шестигранная водонапорная башня с часами. Порт Ханко имел три рейда: Восточный, Малый и Большой, способные вместить целый флот. Набережные были облицованы гранитом, а гавани оборудованы железнодорожными ветками и кранами. Еще Пётр I одержал при Ханко (тогда он носил название Гангут) первую победу на Балтике, перетащив в самом узком месте полуострова гребные суда – галеры, и разгромил воинственных шведов. В этот же день, как род войск, родилась морская пехота. В 18-м веке сюда пришли русские, присоединившие к гигантской Российской империи Финляндское княжество и создавшие на Гангуте крепость. Десятилетиями русские воины несли службу на этом самом западном рубеже России, не раз защищали крепость от врага, бывало даже покидали её, предварительно взорвав. И вот опять нога русского солдата ступила на берег Ханко. Предстояло сделать многое. На перешейке, где проходила официальная граница между советской и финской территорией, протянули проволочные заграждения и вырыли противотанковый ров, на автодороге и железной дороге оборудовали

контрольно-пропускной пункт. Отступив немного вглубь советской территории, начали возводить два долговременных оборонительных рубежа, с капитальными укрытиями, с дотами и дзотами. Вдоль всего побережья натягивали проволочные заграждения, тысячами закладывали мины и фугасы. Одновременно на полуострове строили аэродром, на котором должны были базироваться самолёты Балтийского флота – предполагалось, что будет тридцать «И-16» и тридцать «И-153». Морем доставили отдельный танковый батальон в количестве двадцати пяти танков Т-26 одно- и двухбашенных и плавающие Т-37. Плавающие и двухбашенные были вооружены только пулемётами, а однобашенные – пушками. Главное оружие военно-морской базы Ханко составляли береговые батареи, предназначенные для надёжной защиты входа в Финский залив. Подремонтировав кое-где оставшиеся с царских времён, построив новые, разместили на них дальнобойные орудия калибром от 100 до 180 мм. Гордостью артиллеристов была батарея 305-мм орудий, она была передвижной, располагалась на железнодорожных платформах и могла менять место дислокации, что делало её практически неуязвимой. С сухопутного направления полуостров защищали девять батарей калибром от 76 до 152 мм, а также две пулемётные роты и зенитно-артиллерийский дивизион. Обороняла полуостров 8-я отдельная стрелковая бригада, состоящая из двух полков – 335-го и 270-го, сформированных из красноармейцев и командиров 24-й дивизии, получивших боевое крещение в недавней русско-финской войне и знавших противника не понаслышке; и 343-й артиллерийский полк, воевавший там же. Помимо них, было большое количество военных строителей, связистов, пограничников. Финны, в свою очередь, чтобы обезопасить себя от непредсказуемых русских, возвели напротив границы три рубежа долговременных укреплений; вокруг полуострова на материке и на островах расположили великое множество артиллерии, и хотя практически не имели собственной авиации, построили несколько аэродромов. Очевидно, расчёт был на самолёты союзной Германии. Таким образом, через год обе стороны границы щетинились колючей проволокой, пулемётами, наблюдательными вышками и прожекторами. Со стороны моря базу постоянно охраняли три «морских охотника» и несколько малых катеров. Северяне № 3, 2015

111

литературная гостиная | проза Планировалось базирование подводных лодок и торпедных катеров. Моряки в непосредственной близости создали несколько минных «банок». На островах находились наблюдатели, всегда готовые известить о нападении с моря. Русские быстро обжили полуостров. Местное население было вывезено за пределы советской территории, в городе поселились русские офицеры с детьми и жёнами, которые работали вольнонаёмными на мирных должностях при штабах, в госпитале, в магазинах и прочих сугубо гражданских заведениях. В порт Ханко приходили морские суда, среди них выделялся огромным белым корпусом однотрубный красавец «Иосиф Сталин». Голландской постройки, он был принят в эксплуатацию в 1940-м году и совершал регулярные рейсы по маршруту Ленинград – Таллин – Ханко. С полуостровом было налажено сообщение и по железной дороге. От вокзала Ханко отходили пассажирские и товарные составы, которые шли в Ленинград через территорию Финляндии. И вот Пётр с товарищами обживали новое место службы. «Старичков» оказалось много. С ним в одной роте были старые друзья Рощупкин и Куликов, здесь же были Шелудков, Кольцов и ещё несколько знакомых. Пару раз на боевых позициях показался и земляк Рощупкина Михаил, он теперь служил при гарнизонной газете. Примерно половина от уцелевшего в боях на Карельском перешейке красноармейцев ещё 2 апреля 1940 года была направлена на Ханко, чтобы они стали «ядром» новых полков, 335-го и 270-го. Постепенно привозили новобранцев и распределяли их по ротам и батальонам. Они разительно отличались от старослужащих как новыми, необмятыми гимнастёрками и шинелями, так и какой-то настороженностью, плохо прикрытым удивлением от новой обстановки и ощущением того, что попали служить за границу, на территорию вчерашнего врага. Многие из бывших «железновцев» с гордостью носили на груди правительственные награды. Чаще всего это были медали «За отвагу» и «За боевые заслуги», совсем редко – ордена Красной Звезды. Куликов иногда вздыхал по этому поводу: – А нам-то что ничего не дали? Бились, морозились, стреляли… Сколько рукопашных пережили, три рубежа взломали – и всё коту под хвост… Где справедливость? На что Рощупкин, уже младший сержант,

112

Северяне № 3, 2015

нацепивший на красную полоску петлиц треугольник, терпеливо втолковывал: – Тебе, уральский чалдон, я давно объясняю, ну не повезло нам. Твоё геройство, твои заслуги должен увидеть какой-нибудь командир, будь то взводный, ротный или комбат. А ты, пустая твоя голова, вспомни, в нашем взводе долго взводный был? То-то же, в первых боях убило… И недолго следующие держались, кто по ранению выбывал, кто по болезни… И ротных быстро выбивало. Кто помнит фамилию последнего ротного?.. То-то же, и я тоже, даже лица не запомнил… Ну так вот, убыль командного состава оказалась от 70 до 90 процентов, какие уж тут наградные списки, их просто некому было писать. Кого начальство успело увидеть в бою, того отметили и наградили. А вот нам наградой будет жизнь, и это, брат мой меньший, поверь мне, совсем немало… Небо над полуостровом и морем рассекали краснозвёздные «ястребки». Артиллеристы изредка проводили тренировочные стрельбы, пристреливаясь по ориентирам и фарватерам, составляя какие-то свои графики и таблицы стрельб. Пехота при поддержке танков проводила учения. За работой и учениями прошло лето, затем осень и зима. Наступала долгожданная весна. Воды залива вскрылись ото льда, яркое солнце растопило снег. Прилетели перелётные птицы, в воздухе пахло сыростью и весной. Сосновый лес, густо покрывающий полуостров, ожил. В нём раздавались радостные трели прилетевших из жарких стран птиц, деревья и кустарники на глазах зеленели, покрывались молоденькими листочками. По золотистым соснам скакали весёлые рыжие белки, изредка с тяжёлым шумом пролетали глухари и тетерева. В мае 1941 года младший сержант Рощупкин начал волноваться. Он ждал демобилизации: – Подходит, подходит моя пора! Скоро, скоро поеду домой! Э-эх, встречай, родная сторона! Но ему и другим красноармейцам, выслужившим свой срок, не повезло. Их уволили из рядов РККА, но «ненавязчиво» попросили остаться, поработать на строительстве военных объектов, сроки сдачи которых сильно отставали от графика. Таких «дембелей» поселили в отдельные казармы, и они начали строить береговые батареи и укрепления, уже в качестве вольнонаёмных строителей. Шаткой надеждой для них была вера в то, что, построив укрепления, они будут отпущены по домам…

проза | литературная гостиная …Красноармейцев часто привлекали на строительство укреплений и батарей. Начальство торопилось быстрее завершить укрепление базы, оно явно к чему-то готовилось. Солдаты по углам потихоньку шептались, что скоро случится новая война, не иначе как с германцами, вон они всю Европу захватили. Воевать больше не хотелось, вполне хватало испытаний и потерь недавней «зимней войны». Враг оказался не таким уж и глупым, как его выставляла пропаганда, и отчаянно защищал свою Родину. Война с новым врагом тем более пугала своей неизвестностью, хотя какой новый – все догадывались, что биться предстоит с немцами, а они, как было известно еще с Империалистической войны, очень хорошие вояки… Письма с родины шли редко. Жена Зоя не любила писать и отделывалась один раз в два-три месяца короткими, скупыми письмами. Мол, все живы и здоровы, дочка и сын подрастают, мать жива. Сёстры кто где устроились и работают. Михаил, старший брат, по-прежнему на золотом прииске, моет золотишко. В общем, всё в порядке, все живы, здоровы и кланяются. Информации негусто… Как-то раз, в тёплое воскресенье начала мая, Пётр совсем затосковал. Ему отчаянно надоели коллективная жизнь, строгий распорядок и постоянное нахождение среди людей. Хотелось побыть одному, на вольном просторе, в тишине, на свежем ветре… Отдохнуть, развеяться, собраться с мыслями… И Пётр, набравшись храбрости, подошёл к ротному с единственной просьбой – дать увольнительную, хоть на пару часов. Наверное, было в его глазах что-то – тоска или отчаянная мольба, что заставило ротного, немного поколебавшись, выписать увольнительную на три часа. Окрылённый, Пётр вышел за КПП и направился на восток, к ближайшему берегу моря. Он шёл по едва заметной тропе, вьющейся среди золотых сосен, кустов лещины и шиповника. Настоянный запах хвойного леса приятно возбуждал, дышалось легко и свободно. Лес был наполнен тихим шелестом – шумом самой жизни. Пётр вышел на каменистый берег Балтийского моря. Сосны почти вплотную подступали к морской воде. Смешная рыжая белка неодобряюще свистнула в сторону Петра и вскарабкалась на корабельную сосну. Пётр улыбнулся и лёг на широкий, плоский камень. Закрыл глаза, впитывая в себя тепло майского дня…

…Медленно текли мысли, воспоминания сменяли друг друга. Майское утро в казахских степях… Ещё хранятся в воздухе остатки ночной прохлады, но уже ясно, что день будет жаркий. Воздух постепенно нагревается, травы и кустарнички источают разные запахи. Степь зелёная, трава сочная, но совсем скоро она пожелтеет и высохнет. В пронзительно-голубом, высоком небе с полоской перистого облачка, парит орёл. Его крылья неподвижны и царственно раскинуты, он хозяйским взглядом осматривает бескрайние просторы… Степь оживает, наполняется стрекотом насекомых и голосами птиц. Вот жаворонок взмыл в бездонную высь и оттуда пролил свою жизнерадостную песню… Чарующая музыка появилась в ушах Петра незаметно. Где-то далеко невидимый инструмент издавал волшебные звуки, грустные и немного тревожные. Они проникали в самую душу, затрагивали затаённые струны, отзывавшиеся с лёгкой грустью и тоской. Было в них что-то такое, что перехватывало дыхание и щемило сердце. Они несли в себе одновременно лёгкую грусть и тихую радость, напоминали, что жизнь хрупка и её так легко прервать… Пётр поднялся и осторожно направился в сторону, откуда доносилась музыка. За поворотом скалы, на плоском камне, спиной к нему, сидел боец. Он играл на дудочке, покачиваясь в такт мелодии. Дождавшись, когда он закончит, Пётр осторожно кашлянул. Солдат слегка вздрогнул и медленно обернулся. – Я тут шёл мимо, слышу – играет что-то красивое. Вот не удержался и потревожил тебя… Извини, – Пётр приложил руку к груди. Солдат смущённо улыбнулся и скромно опустил глаза. Осторожно обтёр дудочку носовым платком и бережно уложил её в футляр благородного дерева, обитый изнутри красным бархатом. – Я думал, что я тут один… Хотел для себя поиграть, для души… Что-то грустно сегодня… Домой хочу, а служить ещё полтора года, долго. И учиться хочу. Я ведь из деревни, из-под Ярославля, думал поступать в консерваторию на музыканта учиться, а тут в армию призвали, в стройбат, – солдат тяжело вздохнул, – бетон ворочаем, руки устают, пальцы плохо работают. Хоть иногда дать им вспомнить, как играть на инструменте… – И у меня сегодня тоже нет настроения, – ответил Пётр, – тоскую по дому. Жена там и двое ребятишек. Сынку второй год пошёл, я его толком Северяне № 3, 2015

113

литературная гостиная | проза и не видел. Мать моя ещё двоих младших сестёр одна ростит… Тяжело им там без меня… Бойцы помолчали. Пётр первым нарушил тишину: – Зовут-то тебя как? – Василием, а тебя? – Петром. Я из Казахстана. Старателем работал, на прииске золото добывал… Поиграй что-нибудь ещё! Солдат покрылся румянцем, особенно сильно покраснели уши: – Да я того… на публику не могу… и не знаю, что играть, я ведь так, для себя, по настроению… Солдат поднялся с камня и неловко переминался с ноги на ногу. Было видно, что он смущён. Он спрятал футляр за пазуху и заторопился. – Ну ладно, мне пора… – Постой, а как называется та музыка, что ты играл? – окликнул его Пётр. – Не знаю… Играл, как душа велела… Я ведь не настоящий музыкант, хочу поступать, тоже жду окончания службы… – солдат отвернулся и зашагал прочь, неловко ставя на камни заляпанные цементом сапоги. «Вот талантливый человек, – подумал Пётр, – может сочинять такую прекрасную музыку! Терпи, браток, ты ещё будешь учиться на музыканта. И играть будешь на сценах больших городов для большого количества народа!» Тем временем работы по завершению и строительству оборонительных рубежей шли полным ходом. На северном побережье полуострова и прилегающих к нему островах сооружались дзоты и доты, устанавливались проволочные заграждения и другие препятствия. На перешейке заканчивалось рытьё большого противотанкового рва; вдоль него и в глубину ставились гранитные надолбы, проволочные и минные заграждения. Тактическая глубина обороны достигала 1,5 км, а вся её протяжённость – 22 км. Основу обороны района составляли дзоты. Инженерные части строили в глубине полуострова, отступив от границы 4–6 км, полосу долговременных огневых точек (доты) – главную полосу обороны базы. К июню 1941 г. шесть дотов забетонировали, для большей части вырыли только котлованы: не было материалов, закладных частей и вооружения. Все огневые средства (станковые пулемёты и батальонные 45-мм) были в дзотах, построенных так же, как и на перешейке.

114

Северяне № 3, 2015

В планах германского генерального штаба обладанию военно-морской базой Ханко придавалось особое значение, поскольку контроль над нею обеспечивал господство в Финском заливе. Операции против русской военно-морской базы в Ханко были запланированы уже в Директиве № 21 – план «Барбаросса» (18 декабря 1940 г.), хотя задача по ликвидации базы возлагалась на финнов. Незадолго до начала войны, в период с 25 по 28 мая 1941 г., в Зальцбурге и Цоссене состоялся заключительный этап германо-финляндских военных переговоров по подготовке к нападению на СССР, в ходе которых были окончательно согласованы планы взаимных операций немецких войск с финской армией, а также сроки её мобилизации и начала наступления. Начальник штаба гитлеровского оперативного руководства верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) генерал А. Йодль потребовал от начальника генерального штаба Финляндии генерала пехоты Хейнриксона, прибывшего на это совещание, «как можно раньше нанести удар по полуострову Ханко и захватить его с тем, чтобы лишить русский Балтийский флот этого опорного пункта». К концу июня 1941 г. на сухопутном фронте перед советской военно-морской базой Ханко находилась «Ударная группа Ханко»: 13, 14 и 55-й пехотные полки, 11, 21 и 31-я пограничные роты, 12-я и 39-я артиллерийские роты, сапёрный батальон и отдельная сапёрная рота, отдельный шведский добровольческий батальон. На западных островах и полуострове Падваландет – 10-й пехотный полк. Кроме того, перед началом войны на западное и южное побережье Финляндии было высажено большое количество немецких войск и техники. Война с Германией началась 22 июня. Финны, согласно договорённости поставлявшие по утрам молоко, выставили на нашу сторону границы пустые фляги со словами: «Молока больше не будет» и опустили шлагбаум. От вокзала Ханко отошёл совершенно пустой пассажирский поезд на Ленинград, никто не рискнул ехать через пока ещё нейтральную, но негостеприимную и потенциально опасную территорию недавнего врага. Сразу после проезда состава финны деловито начали разбирать на своей стороне железнодорожные пути, как бы подчёркивая, что сухопутная дорога на Родину перерезана.

проза | литературная гостиная Рощупкина и остальных «вольнонаёмных» строителей в этот же день мобилизовали и разместили в старых и ставших уже родными казармах. Пограничников отвели от границы и сформировали из них резервный батальон. Оборону заняли солдаты стрелковых полков. В городе спешно собирали офицерских жён и детей, всех гражданских специалистов. Нечего было и думать продолжать строительство в условиях начавшейся войны, всё недостроенное было заброшено. Всех гражданских спешно погрузили на прибывший накануне «Иосиф Сталин», набралось 2500 человек. Вечером этого же дня турбоэлектроход вышел из порта; до Ленинграда добрались благополучно. Первые дни финны никак себя не больше не проявляли, всё было спокойно. Зато 25-го июня советские батареи расстреляли несколько ближайших финских островов, сбив на них наблюдательные вышки и подорвав склад с минами. Заодно краснозвёздные самолёты произвели налёт на города и порты, железнодорожные станции и заводы, сбросив на них тонны бомб. Финны не остались в долгу и накрыли Ханко залпами тяжёлых орудий. Пётр находился на переднем крае. Разместив винтовку на бруствере, он с напряжением всматривался во вражескую сторону. За спиной, в лесу туго рвануло. И без остановки ещё раз и ещё. Земля задрожала крупной дрожью. Сверху сыпанул ливень камней и земли, пыль заклубилась в траншеях. – В укрытие!!! – раздался чей-то крик. Пётр схватил винтовку и побежал за остальными бойцами, стараясь не высовываться за бруствер. Все спешили укрыться в бетонном каземате с толстенными потолками, надёжно защищающими от тяжёлых снарядов. Обстрел продолжался, разрывы то удалялись, то приближались. Наблюдатель-артиллерист всматривался в узкую смотровую щель, пытаясь засечь начало атаки. Вдруг оглушительный взрыв раздался наверху, на крыше каземата. Здание сильно тряхнуло, бойцов подбросило, кто-то упал на пол. Клубы удушливой пыли поднялись с пола и зависли плотной стеной в воздухе. Запахло толовой гарью. Раздались ругательства. – Финские собаки! Чуть не укокошили! Хорошо, что на совесть строили, для себя! Бойцы отряхивались и приводили себя в порядок, осматривали оружие. Разрывы постепенно перемещались вглубь полуострова.

– По местам! – раздался голос взводного. Бойцы начали выбегать из каземата. Пётр на ходу осматривал последствия обстрела. Коегде был сметён бруствер, в одном месте поперёк траншеи упало дерево, и практически везде ходы сообщений были усыпаны мелкими и средними каменьями. Лишь в одном месте снаряд разворотил траншею прямым попаданием. «Это хорошо, – подумал Пётр, – при обстреле можно отсидеться в траншее, шансов, что в неё угодит снаряд, почти нет. А камни не беда, выкинуть недолго. А чтобы камни и осколки не попадали внутрь – соорудим перекрытия». Разрушения были минимальны. Бойцы быстро привели траншеи в порядок, выкинув наружу камни и землю, перерубив и оттащив в сторонку поваленное дерево. Оставалась только одна неприятность – дым. Не сразу заметили, что кое-где лес загорелся. Мелкие по началу костерки набирали силу, огонь забирался в валежины и кустарник, в хвойный молодняк и подстилку. Особенно зловонно горели участки торфа, дым от него стлался по земле, забирался в траншеи и казематы, разъедал глаза и вызывал тугой, надсадный кашель. Бойцы с лопатами выскочили наверх и закидали землёй, захлопали ветками лесной пожар. Начались тяжёлые военные будни. Финны ежедневно подвергали советскую базу тяжёлому артобстрелу, этому способствовал низинный рельеф полуострова. На северо-западе от него высился островной шхерный район с размещёнными там батареями, откуда полуостров прекрасно просматривался и простреливался практически полностью. Советские артиллеристы в ответ открывали огонь и вели контрбатарейную борьбу. За день на клочок земли протяжённостью 22 км падало 5–6 тысяч вражеских снарядов и мин. По базе стало практически невозможно передвигаться, солдаты всё глубже и глубже закапывались в землю, сооружали новые укрытия. Первого июля в два часа ночи финны попытались прорвать оборону на перешейке, но были отбиты. Седьмого июля несколько танков и до батальона финнов прорвали проволочные заграждения и противотанковый ров, но были окружены и уничтожены. Атаки на сухопутном фронте закончились, зато усилился артобстрел. Лето 41-го года выдалось жарким и засушливым, от разрывов снарядов загорелся лес, удушающий дым пополз по полуострову, отравляя дыхание его защитников. Спешно формировались команды для тушения Северяне № 3, 2015

115

литературная гостиная | проза лесных пожаров. Финны, узнав об этом и видя возгорания в лесу после произведённого обстрела, через некоторое время вновь подвергали обстрелу эти территории, убивая и раня красноармейцев. Обстрелы проводились и с кораблей, особенно донимали броненосцы береговой обороны «Ильмаринен» и «Вяйнемяйнен», имевшие по четыре орудия калибра 254 мм. Наши моряки произвели постановку минного заграждения, на котором подорвался и затонул «Ильмаринен», после чего финны уже не рисковали выводить из шхер свои крупные корабли. Для Советского Союза обстановка на сухопутных фронтах складывалась крайне неблагоприятно. В первые недели войны была захвачена Прибалтика, танковые клинья раскалывали нашу оборону и катились далеко на восток, подступая с юга вплотную к Ленинграду. Финские войска стремительно вышли на старые границы 39-го года, нависнув над Ленинградом с севера. В этих условиях командование военно-морской базы Ханко приняло решение оттянуть на себя часть войск из-под Ленинграда. Для этого были высажены десанты из моряков-артиллеристов на близлежащие финские островки. Все эти операции произошли благополучно, за исключением одной. При попытке захвата острова Бенгшер весь десант погиб. Из-за окружения Ленинграда резко ухудшилось положение базы. Поскольку подвоз на Ханко продовольствия, боеприпасов, горючего и всего прочего прекратился, с 1 сентября был введён режим строгой экономии. Так, ежедневная порция мяса была сокращена до 33 граммов на человека. В ночь с 28 на 29 августа бойцы с тревогой наблюдали сильное зарево на юге. Оттуда непрерывно докатывался тяжёлый гул, иногда – сильные взрывы. – Наверно, это Таллин, – предположил Пётр, – оттуда приходил «Иосиф Сталин». – Похоже на это, – согласился с ним Иваницкий. – Просто так такой огромный пожар не может случиться. Значит, немцы уже где-то под Таллином… Или уже в нём… Иваницкий служил только первый год и страстно завидовал тем бойцам, которые успели повоевать в русско-финской войне. Он мечтал о правительственной награде, о том, как в лаврах победителя вернётся в своё родное пензенское

116

Северяне № 3, 2015

село, и даже был рад началу новой войны. Но непосредственных боевых столкновений на Ханко почти не было, зато было много шансов погибнуть при артобстреле. При таких условиях шансы на награду сводились к нулю, и Иваницкий сник. Да и обстановка на фронтах, судя по скудным сведениям, поступавшим извне, не внушала оптимизма. С потерей Таллина база Ханко оставалась в немецком тылу; фактически в окружении… Бойцы не могли знать, что в ту ночь под Таллином произошла катастрофа. Там было окружено 50 тысяч советских солдат и офицеров. Эвакуируемые в спешке войска были посажены на 220 военных и транспортных кораблей. Ночью, в штормовую погоду караван судов пытался пройти по неразведанному участку моря и напоролся на немецкое минное заграждение. Днём лишённые прикрытия с воздуха корабли подверглись массовому налёту авиации. Жертвы были громадные, одних только кораблей затонуло больше ста, вместе с ними погибло 10,5 тысячи гражданских и военных. В самом Таллине немцы пленили 11,5 тысячи красноармейцев. В Кронштадт и Ораниенбаум было доставлено 12 738 военнослужащих и вольнонаёмных Балтийского флота и 10-го стрелкового корпуса. Людей с погибших транспортов собирали по островам Финского залива до 8 сентября… 29 августа на базу Ханко прибыл из базы Палдиски, захваченной накануне немцами, транспорт со строительным батальоном (1100 человек) на борту, а также канонерка «Лайне», вооружённая двумя 75 мм орудиями и пулемётами. Финны, воодушевлённые немецкими победами, 2 сентября бросились в атаку. – Тревога! Все по местам! – звенел голос часового. Пётр бросился в траншею. Справа и слева от него занимали места красноармейцы, напряжённо вглядываясь в сторону противника. Там, за проволочными заграждениями, мелькали фигуры солдат, неуклюже переваливался танк со свастикой на лобовой броне. Поддерживаемые собственной артиллерией, финны атаковали по всей линии обороны. Красноармейцы открыли ружейно-пулемётный огонь, но финны уже прорвались сквозь проволочное заграждение и устремились к противотанковому рву. Сзади звонко лопнул снаряд, Петра хлестануло камнями по плечам и по каске. Справа от него,

проза | литературная гостиная уткнувшись головой в землю, оседал на дно траншеи боец. На его выцветшей гимнастёрке, между лопаток, алела растекающаяся кровь. Осев, боец беспомощно завалился набок, выпустив из рук винтовку. Пётр потрогал пульс на его шее – пульса не было, боец был мёртв. Осколком ему перебило позвоночник. Над головой зашелестели тяжёлые снаряды и басовито разорвались впереди. Пётр выглянул из траншеи. На финской стороне земля вздыбилась чёрными фонтанами – это наша артиллерия открыла огонь. Прямым попаданием в клочья разнесло танк, отдельные фигурки испуганно метались по полю, пытаясь вернуться назад, за проволоку. Финны, успевшие ворваться в противотанковый ров, выскочили из него и побежали к нашим траншеям. – Огонь! – дружными залпами наступавшие были расстреляны. Разъярённые финны обрушили всю тяжесть огня на советскую линию обороны. Земля заходила ходуном, град камней и осколков обрушился на бойцов. – В укрытия! – и красноармейцы поспешили покинуть траншеи, унося с собой убитых и раненых. Схватив убитого за руки, Пётр с Иваницким втянули его в блиндаж. Иваницкий осторожно, побаиваясь покойника, вытащил из его нагрудного кармана солдатскую книжку. – Фролов Алексей Андреевич, 18-го года рождения, город Алапаевск… а это где? На Волге? – Нет, браток, – ответил кто-то, плохо различимый в клубах табачного дыма и в пыли от сотрясений блиндажа, – нет, это не на Волге. Это на Урале, под Свердловском. Там в ссылке долгое время была царская семья. И расстреляли их тоже там… Бойцы притихли. Каждый думал о своём, но мысли у них были схожие – про войну, уже вторую за столь короткое время, про оставленные семьи, про русских парней, погибающих на чужбине. Думали о тревожной обстановке на фронтах, о незавидном положении гарнизона Ханко, остающегося глубоко в тылу врага… – Интересно, а как там наши однополчане? Как воюют, по-прежнему доблестно? Вообще, хоть что-то про них слышно? – задумчиво произнёс Куликов. – Куда попала наша 24-я Железная дивизия? Ему ответить никто не смог. Конечно, все знали, что дивизия была награждена очередным

орденом Красного Знамени за русско-финскую войну. Но откуда красноармейцы могли знать, что в июне 1940-го года 24-я Самаро-Ульяновская Железная дивизия отличилась при присоединении Эстонии к дружной семье союзных республик. Не знали бойцы и того, что Великую Отечественную Железная дивизия застала в районе города Молодечно Минской области и 25 июня 1941 г. соединение под командованием генерала-майора Галицкого выиграло встречный бой у 19-й танковой дивизии противника. Дивизия опрокинула и погнала врага, и этот рубеж удерживала до 29 июня. Оказавшись в окружении, дивизия с другими частями начала рейд по тылам противника, с нанесением ударов по немецким колоннам, и уже 14 июля вышла из окружения в районе Могилёва. Дивизия с боями отступала в направлении Чернигова, ведя тяжелейшие бои в междуречье Днепра и Десны, затем вынуждена была отходить на Прилуки и Лубны. 6 августа1941 года в бою у деревни Анютино погиб старший политрук А. В. Барбашов, выносивший в составе группы на своей груди боевое знамя дивизии. Местный житель, обнаруживший на теле погибшего это знамя, похоронил политрука на местном кладбище вместе со знаменем… В середине сентября дивизия вновь попала в окружение, на этот раз восточнее Киева, была рассечена на несколько групп и почти полностью погибла… Тем временем начальник военно-морской базы Ханко генерал Кабанов продолжал укреплять оборону. В глубине полуострова для непосредственной защиты города в случае прорыва врагом обеих линий обороны перешейка создали ещё одну, третью долговременную полосу. Четвёртая полоса обороны была обращена к морю, на юговосток – именно с этой стороны вполне вероятно было ожидать высадку вражеского десанта. Строительный батальон, пришедший 29 августа из Палдиски, был преобразован в стрелковый и отправлен на позиции. 18 октября ежедневный паёк на базе Ханко был вновь сокращён. Теперь в него входило 750 граммов хлеба, 23 грамма мяса, 60 граммов сахара. Также усилилась экономия боеприпасов и горючего для самолётов и автомобилей. 22 октября посланный с термосами за ужином Иваницкий прибежал крайне возбуждённый. – Ребята, что творится! Сейчас видел пехоту, Северяне № 3, 2015

117

литературная гостиная | проза выгружались с катеров, ужас! Мокрые насквозь, уставшие, едва на ногах держатся! Но оружия из рук не выпускают. Рассказывают, что их вывезли с острова Хийумаа, немцы туда высадили мощный десант и так надавили, что сбросили наших в море. А наши солдатики не сдавались, по грудь в ледяной воде, отстреливались до последнего. Ханковские катера за ними пришли, подбирали их из воды. Забрали сколько можно, и сейчас пойдут за оставшимися. Продержались бы они, да в море сейчас долго не простоишь, вода холодная… 20–22 октября на базу Ханко были эвакуированы остатки советских войск с эстонского острова Хийумаа – 570 человек. Мощными ударами немцы сбросили бойцов в море; стоя по грудь в воде, они отстреливались от наседавшего противника. Опасаясь обстрела, прибывшие с Ханко катера вставали на якорь далеко в море, и бойцы добирались до них вплавь. Забрать сразу всех защитников Хийумаа не было возможности, и перегруженные катера ушли на базу. Разгрузившись, они вновь вернулись назад, но разыгравшийся в море шторм не позволил забрать оставшихся. К сожалению, они попали в плен… Гитлеровские бронированные полчища стремительно продвигались на восток, захватывая всё новые и новые обширные территории Советского Союза. Оставшаяся глубоко во вражеском тылу военно-морская база Ханко, практически изолированная, оторванная от Большой земли, стала совершенно ненужным клочком. Никаких крупных вражеских соединений она на себя не оттягивала, немецким кораблям вход в Финский залив не перекрывала. Да немцы и сами туда не рвались, предпочитая густо минировать воды Балтики, крепко запирая в «Маркизовой луже» Балтийский флот. Существование советских войск на полуострове Ханко теряло смысл… 25 октября на базу Ханко из Кронштадта прибыли три тральщика и три «морских охотника». Они доставили небольшое количество снарядов для 130 мм орудий, бензин и продовольствие, а также приказ эвакуировать с базы Ханко один стрелковый батальон. Этот батальон (499 человек), а также старший командный состав из числа эвакуированных с острова Хийумаа были доставлены 28 октября на Ораниенбаумский плацдарм. Так началась эвакуация Ханко. Под ежедневный грохот разрывов финских снарядов, под оглушающие залпы своих орудий войска выводились

118

Северяне № 3, 2015

с позиций. Укрепления пустели. На захваченных островках продолжались стычки – наши имитировали бурную деятельность, а финны пытались отбить свои территории. Командование, просчитав, что нет реальной возможности вывезти с базы всё, даже увеличило нормы питания и распорядилось как можно больше израсходовать боеприпасов. Финская территория вскипела от разрывов тяжёлых снарядов. Чёрные дымы пожарищ и пыль от разрывов затянули небо. Противник в долгу не остался, и полуостров сутками содрогался от обстрела. Эвакуация происходила мучительно. При переходе из Таллина погибло множество транспортных кораблей, и, как следствие, для вывоза осаждённого гарнизона Ханко пришлось использовать корабли боевые. Без прикрытия с воздуха, без траления фарватера, вслепую караваны кораблей прорывались из Кронштадта по советским, финским и немецким минным полям, которыми были щедро нашпигованы воды Финского залива. Если расположение своих полей флотское командование знало, то о вражеских имело весьма смутное представление. Немудрено, что в этих походах гибло много кораблей, унося на дно экипажи и защитников Ханко… …Близился конец ноября. Нудные мелкие дожди сменялись мокрыми метелями. Снег выпадал, лежал несколько дней и вновь таял. Промозглая сырость, безрадостное низкое серое небо, бесконечные обстрелы… Лес потерял свой зелёный наряд, стал пустым и гулким. Его тишину в перерывах между обстрелами нарушали крикливые сороки… Позиции опустели, основной гарнизон Ханко был вывезен в Ленинград… Полуголодные бойцы собрались у костерка. Грея над огнём синюшные руки, делились безрадостными новостями: – Почта не работает, писем из дома нет вот уже три месяца… Финны вышли к старой границе… Таллин сдан… Пали Киев, Смоленск, Одесса… Псков, Новгород, Чудово – там уже немцы… Ленинград окружён со всех сторон, там мало продуктов, люди недоедают… Вражеские полчища рвутся к Москве, до неё рукой подать… В Ленинграде с 12 сентября рабочие получают 500 граммов хлеба в день, служащие и дети – 300 граммов, иждивенцы – 250 граммов… Бойцы ещё не знали, что нормы ленинградцам последовательно урезались 1 октября и 13 ноября,

проза | Литературная гостиная а с 20 ноября было проведено самое большое снижение продовольственных норм за всё время: рабочим полагалось 250 граммов хлеба, всем остальным – всего 125. Хлебом этот суррогатный «продукт», наполовину состоявший из хлопкового и льняного жмыха, отрубей, целлюлозы, заплесневелой муки, можно было назвать лишь условно. Полагавшиеся по карточкам мясо и жиры не выдавались вообще. Население огромного города сходило с ума от голода и стремительно вымирало. Иваницкий вздохнул: – Скорее бы уж нас вывезли. Сидим здесь, в тылу у врага, и толку никакого нет. Чью землю защищаем? Непонятно… Вроде и нашу, а разобраться – чужую. И сами атаковать не можем, и нас тут потихоньку переколошматят… – Иваницкий покосился на тело, лежащее в углу, под плащ-палаткой. Днём, при обстреле, осколком убило наблюдателя. – Лучше уж погибнуть на родной земле, пусть в голодном Ленинграде, чем на чужбине и без толку… Вот уйдут русские отсюда, и что останется от кладбища? Разорят его, как пить дать, сровняют с землёй… В чём-то Иваницкий был прав. Солдатское кладбище на Ханко росло и ширилось. Здесь хоронили погибших при артобстрелах, умерших от ранений, моряков-десантников и даже изменников Родины, приговорённых к расстрелу. Никто не вёз тела погибших на родину. Да и зачем? Родине требовались здоровые и сильные солдаты, а корабли и без покойников были перегружены. Вот уже и половина танков переправлена, и боеприпасы отгружены, и продовольствие для голодающего города. – Не дрейфь, ребята, прорвёмся! – с напускной бравадой улыбнулся окружающим Куликов. – Будет и на нашей улице праздник! Победили в финской войне, победим и в этой, только дай время! Никто не поддержал его порыв. Те, кто прошёл кровавую финскую войну, прекрасно знали цену

жизни и смерти. На собственной шкуре они испытали «прелести» «освободительного похода», узнали, что солдатская жизнь не стоит ломаного гроша. Что до «праздника на нашей улице» дожить почти невозможно, и надо иметь огромное везение, чтобы хотя бы просто выжить на войне… Это понимал и сам Куликов, не раз бывавший на волосок от смерти. Он пытался подбодрить себя и других, но и сам почти не верил в свои слова… Улыбка сползла с его лица, он понурился и побрёл к выходу, непослушными пальцами сворачивая самокрутку. Усталые бойцы скептически пожали плечами и начали потихоньку расходиться по местам в сиротливо опустевшие траншеи. На советской стороне послышались тяжёлые залпы артиллерии; в финском тылу взметнулись чёрные столбы разрывов. Финны в ответ обрушили смертоносный огонь на полуостров. Земля привычно задрожала. Поперёк траншеи со стоном упала поваленная сосна, стряхнув на лица бойцов капельки холодной воды… …Близилась зима. В пустых траншеях, грея руки в рукавах шинелей и ватников, изредка постреливая в сторону врага, мёрзли одинокие бойцы. Тревога витала над позициями – а вывезут ли? А успеют ли? Не забыли бы… Попасть в плен – верная смерть, фашисты-живодёры истязают пленных, морят голодом и холодом. Так, по крайней мере, рассказывают политруки и пишут газеты… Заканчивался ноябрь, а вместе с ним и оборона Ханко. Советские войска за 165 дней обороны потеряли 797 человек убитыми и около 1200 ранеными. Вечная память русским солдатам, сложившим головы на чужой, негостеприимной земле…

северяне № 3, 2015

119

литературная гостиная | проза

Начальник поезда дальнего следования Сергей ЗАМЯТИН

днажды в середине лет семья Чемякиных впервые в жизни решила поехать отдохнуть на галечных пляжах нашей необъятной Родины. Планировали они поездку давно, но что-то постоянно им мешало: то у главы семьи Ильи Петровича не совпадал отпуск с его благоверной женой – Марианной Николаевной, то оплата по кредиту опустошала семейный бюджет. А ведь у них ещё двое сорванцов – 8-летний Алёша и 12-летняя Даша – и их постоянно нужно чем-то кормить. Но шло время, и Чемякин чувствовал, что мечты о море потихоньку тускнели и, возможно, вскоре совсем зачахли, если бы один знакомый не предложил ему снять на пару недель домик у моря за чисто символическую плату. Домик достался знакомому Ильи Петровича в наследство от почившей тётушки и в точности соответствовал его мечте о пенсионной жизни, до которой ему оставался всего лишь год. Пока же дом был в запустении и периодически сдавался, так сказать, чтобы зря не простаивал. Тайком от семейных купив билеты на поезд, счастливый Чемякин с улыбкой до ушей, неприятно открывающей всеобщему обозрению два железных зуба, прибежал домой и с порога заявил жене: – Собирайся, завтра едем в отпуск! Марианна Николаевна варила на кухне борщ и не была готова к столь быстрому развитию событий, поэтому, засуетившись, насыпала в кастрюлю с супом не соль, а сахар. Она уже давно пилила Илью Петровича по поводу отпуска, но, когда он выполнил её самое заветное желание (Марианна Николаевна никогда не была на

120

Северяне № 3, 2015

море), почему-то растерялась и не сразу нашлась что сказать. – Как завтра? Почему завтра? – выпучив глаза, затараторила Марианна Николаевна. – А как же твоя работа? А как же дети? Как же лечо? Я целый таз наварила! Илья Петрович невозмутимо и решительно заявил жене, чуть не плачущей от волнения за сваренное и остывающее в тазу семейство паслёновых: – Едем на две недели. Начальник меня с работы отпустил. Ты в отпуске. Дети на каникулах. А с лечо, Марьяша, я тебе помогу. Собирайся! Другого такого шанса может уже и не быть. И вот на следующий день они с чемоданами уже стояли на перроне и ждали поезд. Илья Петрович нервно курил, Марианна Николаевна писала в твиттер, Даша дочитывала «Дары смерти», а Алёша чеканил футбольный мяч. – Курил бы ты где-нибудь в сторонке, – проворчала Марианна Николаевна, когда муж в очередной раз затянулся сигаретой и чуть ли не в лицо ей выпустил несколько колечек дыма. – Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда ты куришь. – Да ладно тебе, Марьяша, мы же не в квартире. Сейчас поезд подойдёт, я и брошу. – К тебе быстрее вон тот полицейский подойдёт и штраф выпишет, – показала рукой жена Чемякина в сторону быстро приближающегося к ним стража порядка. Конечно, Илья Петрович знал, что нельзя курить в общественных местах и что за это полагается штраф. Но курил всё равно. Не потому, что эгоистично вёл себя по отношению к некурящим окружающим или ему было не жалко оплатить штраф, если придётся. Просто не мог сдержаться. Такова была сила его вредной привычки, бросать которую он не собирался ни за какие коврижки. Илья Петрович быстро затянулся напоследок и бросил окурок на землю, пригвоздив его к перрону подошвой ботинка. Но полицейский прошёл мимо, даже не взглянув в их сторону. – Я надеюсь, ты билеты в «некурящий» вагон купил? – спросила вдруг Марианна Николаевна.

проза | литературная гостиная Чемякин замешкался и, достав из кармана слегка измятые билеты, стал их внимательно изучать. В это время вдалеке наконец-то замаячил силуэт поезда, которого они так ждали. – Ну понятно, как всегда, – укоризненно вздохнула жена Чемякина. Илья Петрович со всех сторон рассмотрел билеты, но почему-то так и не смог найти ни номера вагона, ни номера мест, на которых они должны были расположиться в поезде. Когда он в спешке брал в кассе билеты, не обратил на это внимание (уж слишком радостное это было для него событие), но теперь это стало его напрягать. Успокаивало только одно – билеты он брал в кассе на вокзале, а не с рук, так что если и крылась здесь какая-то ошибка, то в этом он точно не виноват. Подумав, Илья Петрович не стал об этом досадном недоразумении говорить жене. Уж больно он не любил, когда она сердится. – Ничего, – успокоил жену Чемякин, – подъедет поезд, спрошу об этом у первой же попавшейся проводницы. Но Марианну Николаевну это почему-то не успокоило. Когда поезд подъехал, Чемякин с семьёй ринулся к ближайшему вагону. Все добежали благополучно, кроме Алёши, – он подвернул ногу и больно ударился коленкой. Пока Марианна Николевна успокаивала плачущего сына, Чемякин протянул полногрудой и, судя по животу, беременной девушке в синей униформе документы и билеты. Проводница внимательно осмотрела их, строго смерила взглядом чету Чемякиных и с некоторой неприязнью – их худощавых детей. – У вас плацкарта? – немного помедлив, спросила она, слегка надорвав билет Ильи Петровича. – Вроде да, – нерешительно промямлил Чемякин. – А почему тогда не указан тип вагона? – В смысле? Вы, наверное, хотели сказать номер вагона? – Я, мужчина, что хотела, то и сказала! А у вас в билете, между прочим, почему-то не указан тип вагона. Вы какой выбирали при покупке билета? – Меня ни о каком типе вагона никто не спрашивал, – растерянно пробормотал Илья Петрович. – Вечно на этой станции какие-то проблемы с билетами, – вполголоса проворчала проводница. – Выбирайте тогда прямо сейчас, – уже громче заявила она. – Только учтите, поезд стоит всего 15 минут. Так что думайте побыстрее. Вот вам список. Выбирайте. И отойдите в сторонку, не мешайте мне принимать пассажиров.

Проводница протянула листок Илье Петровичу с напечатанным списком типов вагонов и стала проверять документы у других желающих. Чемякин внимательно изучал список и не мог понять, шутка это или очередная реформа, о которой он не имел почему-то ни малейшего понятия. В списке типов вагонов, помимо привычного «для курящих», числились: «для полных», для «анарексиков», «для прокрастинаторов», «для ленивых», «для болтливых», и т. п. Были даже такие экзотические, как «для ринотиллексоманов», «для постоянно опаздывающих» и даже «для забывающих опускать крышку унитаза». Сколько всего было типов вагонов, Илья Петрович так сосчитать и не смог, но более ста наименований точно. На любой вкус и цвет. У Чемякина аж глаза на лоб полезли. Как же тут выбрать из такого многообразия один, удовлетворяющий запросам всей семьи? – Простите, девушка, – обратился к проводнице Илья Петрович с явно написанным на лице недоумением, – а нельзя выбрать… обычный вагон? – Что, простите? – с ещё большим недоумением посмотрела на него проводница, проверяя в этот момент документы какого-то паренька. – Обычных вагонов давно уже нет. Вы что, законов Российской Федерации не знаете? Ладно, разберёмся с вами сейчас. Заходите пока в этот вагон. Он для полных пассажиров, но вам в принципе тоже подойдёт, – ухмыльнулась проводница и указала пальцем на пивной живот Ильи Петровича. – А вот вашей жене, – проводница завистливо оглядела стройную фигурку Марианны Николаевны, – к сожалению, придётся выбрать другой вагон. Чемякин смутился и покраснел, но скандалить с проводницей не стал. Он по личному опыту знал, что с беременными лучше не спорить, к тому же, судя по животу девушки, она наверняка ждала двойню. Ведь на девятом месяце беременности никто не сможет работать, тем более проводницей. К тому же последний раз он вместе с Марианной Николаевной путешествовал на поезде ещё до рождения дочери. Это было давно и, видимо, многое с тех пор изменилось. Он и вправду никогда не слышал о таком законе. Но незнание, к сожалению, не освобождает от ответственности. – Илья, ну мы долго ещё будем стоять? – спросила Марианна Николаевна, обрабатывая ссадины на коленке Алёши. – Сейчас, дорогая, только один вопрос тут утрясу. Северяне № 3, 2015

121

литературная гостиная | проза – Какой ещё вопрос? Ну-ка дай сюда этот листок. Марианна Николаевна выхватила из рук мужа список типов вагонов, быстро пробежала глазами по написанному и разразилась смехом. – Вы, наверное, шутите? Это розыгрыш, что ли? Но непоколебимо-серьёзный вид проводницы говорил об обратном. – Хорошо, мы с мужем выберем, но как же дети? Нам ехать трое суток, а не три часа. Как вы себе это представляете? Чтобы я их бросила, что ли? – кричала Марианна Николаевна, практически перейдя на ультразвук. Даже Чемякин, прожив с женой 15 лет в браке, не вынес этого дробящего кости и разрушающего клетки мозга звука, однако проводница стойко выдержала его и даже бровью не повела. Такому самообладанию Илья Петрович мог только позавидовать. – Женщина, не скандальте, пожалуйста! – спокойным и твёрдым голосом сказала проводница. – Я прошу вас зайти пока в этот вагон. Мы сейчас уже отправляемся. Я немедленно сообщу о вашей проблеме начальнику поезда, и мы обязательно вас разместим. Что ж, скандалить, действительно, времени не было и, скрипя зубами, семья Чемякиных с чемоданами полезла в вагон. Сделать это оказалось гораздо проще, чем они себе представляли. Во-первых, проём двери тамбура был настолько широким, что пройти в него не составило бы труда даже слону. Во-вторых, проводница, опустив вниз какой-то рычаг, превратила ступеньки откидной площадки в ровную покатую поверхность, за что Чемякины были особенно ей благодарны, поскольку чемоданы у них были тяжёлые. Они без особых усилий забрались в плацкартный вагон и остолбенели. Снаружи он казался обычным (всё те же девять купе открытого типа по шесть спальных мест в каждом), но внутри всё было гораздо просторнее, чуть ли не раза в два больше. Чемякин даже на мгновение почувствовал себя лилипутом. За счёт чего было увеличено пространство вагона, Илья Петрович так и не понял и поначалу даже решил, что причиной всему обман его зрения. Но факт оставался фактом. Каждое место в вагоне (даже боковое) по размеру напоминало Илье Петровичу его с женой двуспальную кровать. А в сквозном проходе между открытыми купе можно было смело ездить галопом на лошади. Пока семья Чемякиных с открытым ртом стояла в проходе и рассматривала диковинных размеров бойлер для приготовления

122

Северяне № 3, 2015

кипятка, напоминающий цистерну, проводница опустила откидную площадку и закрыла боковую дверь тамбура на ключ. – Проходите, пожалуйста, в последнее купе вагона, – объявила она, улыбаясь сквозь зубы, – я пока определю вас на места с 33 по 35. Они, конечно, у туалета, но вы же понимаете, что это временное решение. Как только поезд тронется, я поговорю с начальником и постараюсь решить вашу проблему. Пока же вам придётся довольствоваться гостеприимством вагона «для полных». Илья Петрович и Марианна Николаевна, переглянувшись, хотели было снова возмутиться, но проводница, улыбнувшись, предложила им чай. Отказать было неудобно, и Чемякины, сдержав эмоции, покатили чемоданы по широкому проходу в конец вагона «для полных». Проходя мимо открытых купе, Илья Петрович с любопытством разглядывал огромные обеденные столы, ломящиеся от всевозможных яств. Почти в каждом купе за столом в специальных креслах сидели невиданных размеров толстяки. Вес их был с виду не менее трёхсот килограммов, а может, и больше. По крайней мере, так навскидку показалось Илье Петровичу. Однако были среди них люди и обычного или слегка полноватого телосложения, в каждом из которых Чемякин угадывал лицах тех, кто стоял рядом с ним на перроне всего лишь несколько минут назад. Сидящие за столами пассажиры с аппетитом уминали за обе щёки всё, что стояло на столе. Они словно свиньи пожирали всё без разбора, не испытывая при этом насыщения. К примеру, яйца ели прямо со скорлупой, рыбу – с чешуёй, а бананы – с кожурой. Содержимое их тарелок было похоже на помои, поскольку первые, вторые и десертные блюда были свалены в одну общую кучу. «Если им комбинированный силос бы дали, то и его съели бы с аппетитом», – подумал Илья Петрович, глядя на жуткую картину пожирания пищи. Иные же «боровы» (по-другому их просто и назвать нельзя было), кто не мог уже сидеть за столом и самостоятельно пережёвывать пищу, лежали на своих спальных местах и смотрели вверх, где по плазменным панелям, прикрученным к потолку, крутили какое-то ток-шоу. Они были ещё грузнее, неповоротливее и прожорливее. Рядом с каждым из них находилось по дюжине санитаров, помогавших им открывать рот и периодически взбивавших, словно подушки, эти желеобразные массы тела, чтобы не было пролежней. Хотя при таком амёбоподобном образе жизни они были неизбежны.

проза | литературная гостиная Ко рту каждого из «боровов» была подведена трубка, по которой без остановки текла какая-то жидкость коричнево-бурого цвета. Насколько она была вкусна и питательна, Чемякину оставалось только догадываться. Но лишь от одного вида этой копрофагии Илью Петровича чуть не стошнило. Едва сдерживая позывные рвоты, он кое-как добрался до купе с местами, указанными проводницей. Обстановка здесь была немного не такая, как в других купе. Не было телевизоров и обеденного стола с различными кушаньями. Никаких толстяков и их санитаров тоже в помине не было. Царила тишина и спокойствие. Лишь на нижней боковушке в строгом деловом костюме лежал обычный (в плане телосложения) мужчина средних лет с рыже-коричневой всклокоченной шевелюрой и обгладывал копчёную ножку курицы. – Здрасте, – слегка кивнув головой, поздоровался Чемякин. Следом за ним в открытое купе вкатили чемоданы его жена и двое детишек. В этот момент как раз тронулся с места поезд, и недвижимая картинка за окном купе стала меняться. – О! – оживился мужчина и лёгким отработанным движением кинул остатки куриной ноги в 30-литровое ведро для мусора, стоявшее в углу. – Милости прошу, уважаемые! А я уж было думал, что поеду в одиночестве. – Мы здесь всего лишь на время, – начал оправдываться Чемякин, – что-то там с билетами на вокзале напутали. – Ага, ага, понимаю, – внимательно разглядывая Илью Петровича и его семейных, утвердительно кивал мужчина. – Ну, что ж, поживём – увидим. Быть может, вам здесь понравится и вы останетесь. Да и мне веселее будет! А пока будем знакомы. Имею честь представиться: Алатуев. – Чемякин, – сухо ответил Чемякин. – А это моя жена Марианна Николаевна. И дети: Даша и Алёша. – Очень приятно, – кивнул в сторону Марианны Николаевны Алатуев и, не вставая с места, протянул Чемякину свою руку, испачканную жиром от курицы. Брезгливо посмотрев на неё, Илья Петрович замешкался, чем вызвал удивление в глазах новоиспечённого попутчика. – Почему же вы не хотите пожать мне руку? – осведомился Алатуев, скорее радостно, чем оскорблённо. – Она же у вас жирная. Ну, в смысле жиром испачканная.

– Вы в этом уверены на все сто процентов? – Я же не слепой в конце концов. Хотите, чтобы я пожал вам руку? Всегда пожалуйста! Но только вытрите её сперва салфеткой, а лучше помойте с мылом. – Что ж, боюсь, вы правы, – радостно возвестил Алатуев, даже не подумав вытереть руку влажной салфеткой, – она действительно жирная! Жирная!!! Ха-ха! Алатуев расхохотался так, что слёзы брызнули из глаз. Он катался по своему спальному месту и дёргался в конвульсиях, как эпилептик. Чемякин недоумённо смотрел на него и не знал, что делать – броситься к нему на помощь или спокойно сесть на своё место и сделать вид, что ничего не произошло. Из состояния ступора Илью Петровича вывела жена. Она взяла его под руку, отвела в сторону и еле слышно прошептала на ухо, опасливо косясь при этом на Алатуева: – Слушай, Ильюша, странный он какой-то. Может, поторопим проводницу, а то оставаться с ним не очень-то хочется, пускай даже ненадолго. В это время приступ смеха у Алатуева сошёл на нет, и он преспокойно принял положение сидя. – Ты только посмотри, какое у него пузо, – продолжала говорить шёпотом Марианна Николаевна, сморщив нос, фу, как противно! А про тройной подбородок я вообще молчу. Чемякин посмотрел на живот Алатуева, но ничего выдающегося там не увидел. По габаритам он напомнил Илье Петровичу свой собственный. Но жена за всю их семейную жизнь никогда не говорила ему, что ей противен вид его живота. Более того, она даже ласково называла его «мой аквариумчик», целуя его в порыве страсти. Почему же тогда она пребывала в состоянии шока от живота их попутчика? Ко всему прочему, ни второго, ни тем более третьего подбородка у Алатуева Чемякин не смог найти, как ни старался. – Да ладно тебе, – прошептал Чемякин и отмахнулся от жены, – ты в соседних купе толстяков видела? Вот это жиртресты так жиртресты! – Где? В соседних купе? Ты что, сбрендил? Там толще спички никого нет! Теперь Чемякин недоумённо посмотрел на жену. Неужели у него что-то с глазами? Ну не привиделось же это ему! Решив расставить все точки над «i», Илья Петрович заглянул в соседнее купе и увидел всё ту же картину, которую наблюдал, пока шёл от начала до конца вагона: жирные «боровы» сосут из трубочек коричнево-бурую жидкость, безвольно уставившись в телевизор. Северяне № 3, 2015

123

литературная гостиная | проза – Бррр! – произнёс Чемякин, снова с трудом сдерживая позывные рвоты. Взгляд его нехотя остановился на Алатуеве. Мужик как мужик. Небольшой пивной живот и никакого тройного подбородка. Не понимая, что вокруг него происходит, Илья Петрович, нахмурив брови и поджав губу, по-видимому, выглядел полностью потерянным. Это не ускользнуло от внимания Алатуева и он жестом подозвал его подойти поближе и сесть рядом с ним. – Послушайте, – сказал он шёпотом, подобно Марианне Николаевне, приблизившись к самому уху Ильи Петровича, с опаской подошедшего к нему и присевшего на край спального места, – я вижу, вы растеряны и вот-вот сделаете глупость. Так вот, я хочу вас от этого предостеречь. Послушайте меня внимательно и постарайтесь говорить как можно тише. Они могут услышать. – Какую ещё глупость? – удивился Чемякин, но всё же непроизвольно сделал это шёпотом, как просил его Алатуев. – Кто это они? О чём вы говорите и что здесь вообще происходит? – Они – это они. Алатуев кивнул в сторону жены и детей Чемякина, достав при этом из кармана пиджака очередную куриную ножку. Илья Петрович посмотрел на семейных, которые уже сидели за неведомо откуда взявшимся обеденным столом и жадно поедали картофель фри с жареной колбасой. – Откуда это… – начал было возмущаться Чемякин, но Алатуев успел прикрыть его рот своей измазанной в жире рукой. – Тссс… Не вспугните их. Будет только хуже, поверьте. Я уже это не первый раз наблюдаю. Илья Петрович, резко убрав руку Алатуева со своего лица, хотел было врезать ему кулаком по носу (настолько его возмутило поведение этого странного попутчика), но не смог, потому что Алатуев в это время взял в рот куриную ногу и остервенело начал её жевать, слегка постанывая от наслаждения. – Не могу оторваться – вкусная, курва! Никак понять не могу, что они в маринад добавляют. Может, гвоздику? Нет, определённо не гвоздику. Скорее, кардамон. Да, да! А ещё соевый соус. Мммм…. Пальчики оближешь! Разделавшись с ногой в один присест, так что даже Илья Петрович моргнуть не успел, Алатуев, облизнув пальцы, всё также шёпотом продолжил. – Вы, наверное, заметили в остальных купе жутких толстяков. – Ну да, их трудно не заметить, – усмехнулся

124

Северяне № 3, 2015

Чемякин, достав из кармана упаковку салфеток, которые ему всегда незаметно подкладывала его дотошная до чистоты жена, и тщательно протёр лицо. – Согласен, трудно. Я бы даже сказал нельзя. Но только они (Алатуев вновь кивнул в сторону жены и детей Чемякина, уже уписывающих гамбургеры с рублеными жареными котлетами и запивающими всё это сладкой газировкой) их не видят. – Как не видят? – Не знаю как. Но это факт. Возможно, всё дело в этой еде. Я не знаю, откуда она берётся, но больше трёх дней голодовки я не выдержал. И как бы в доказательство своим словам Алатуев вынул очередную копчёную куриную ногу из кармана. – Зачем вы их туда кладёте? – спросил озадаченный Чемякин. – Это не я. Они сами. – Кто они? – Ноги. – Ноги? – Ну да, куриные ноги. Я, понимаете ли, с детства очень люблю копчёные куриные ноги. Мама такие готовила. Точь-в-точь. И знаете, что самое странное? Когда я думаю о них, они сами появляются у меня в левом кармане пиджака. А думаю я о них последние несколько дней постоянно. – Вы сумасшедший? – Сами вы сумасшедший, – обиженно прошептал Алатуев. – Да только я правду говорю. – Ну ладно, извините, я не хотел вас обидеть, просто, согласитесь, со стороны ваши слова выглядят полным бредом. – Вот ещё что, – как ни в чём не бывало продолжил странный попутчик Чемякина, – всем этим заправляет проводница. Она не женщина – она монстр! – Да бросьте вы, ну какой она монстр! Согласен, она не очень приятна в общении, но так отзываться о женщине с вашей стороны, тем более о беременной, очень некрасиво. – Кто это вам сказал, что она беременна? – Ну как же, у неё же живот… – начал было объяснять Чемякин, но Алатуев перебил его. – Пустой. – Как пустой? – удивился Илья Петрович. – Ну, в смысле не пустой, а полый. Да и не живот это вовсе. В общем, не дай вам бог самому увидеть, что там внутри. Чемякин как-то странно посмотрел на Алатуева и ничего не ответил.

проза | литературная гостиная – Вы мне опять не верите, да? Тогда поверьте своим собственным глазам. Вот сходите к ней сейчас и скажите ей лишь одно слово «беременная». Посмотрим, что с вами тогда будет. Пару дней назад она одному пассажиру за это голову оторвала. – Как оторвала? – Да одной левой. – И вы это видели? – Своими собственными глазами, к сожалению. Жуткая, я вам скажу, картина. – А что же остальные пассажиры? – Да ничего. Они же, кроме треклятой жратвы, в этом вагоне ничего не видят. Здесь вообще каждый видит только то, что хочет видеть сам. Вот эта обивка на спальном месте, по-вашему, какого цвета? – Красного конечно, – не задумываясь, ответил Илья Петрович. – То-то и оно. Для меня она – зелёного цвета. И я не дальтоник, уж поверьте. Так и со всем остальным в вагоне, будто мы сами его таким делаем, своим состоянием. Понимаете? Чемякин ничего не понимал и выглядел уже не просто озадаченным. Он был в шоке от происходящего. И к тому же почему-то именно в этот момент, когда думать о еде хотелось меньше всего, у него в желудке жалобно заурчало. – Ну а к начальнику поезда вы обратиться пробовали? – осведомился он у Алатуева. – Вы что! Он самый главный. И он наверняка в курсе, что здесь происходит. – Разберёмся, – решительно сказал Чемякин и собрался было уходить, когда Алатуев остановил его всё той же рукой, испачканной в жире. – Куда это вы намылились? – Как куда? К начальнику поезда, конечно! Алатуев как-то горько улыбнулся и добавил: – Ну давайте посмотрим, что у вас выйдет. Только учтите: если уж вы попали в этот вагон, вам отсюда не выбраться. Отсюда нет выхода! То есть выход, конечно, есть, но он вам не понравится. – А как же двери? – Закрыты на специальный ключ. – А окна? – Тоже закрыты, – безысходно прошептал Алатуев. – Подождите, но ведь рано или поздно поезд остановится и проводница вынуждена будет открыть двери. – В том-то и дело, что поезд не останавливается. Никогда. Это лишь видимость. Я не знаю, как вам это объяснить, но, когда переступаешь

порог вагона… всё будто меняется. Время, пространство… Здесь даже вид за окном какой-то… ненастоящий, что ли. – Послушайте, но ведь как-то я с женой и двумя детьми сюда вошёл. Поезд же стоял на перроне. Это ведь не могла быть галлюцинация. – Я же говорю – не знаю, как это объяснить. Может быть, вы вошли не в поезд, а в портал, который перенёс вас сюда. – А как, если не секрет, вы здесь оказались? – Да чёрт его знает! Купил в спешке билеты на вокзале, чуть на деловую встречу не опоздал. А потом договор подписал и с партнёрами в клуб поехал. Ну выпил, как водится. А дальше – не помню ничего. Очнулся на этом вот самом месте. Неделю назад это где-то было. А может, и больше… Алатуев на несколько секунд задумался, вспоминая свою прежнюю жизнь. – Позвольте, – не унимался Чемякин, – но если есть вход сюда, значит, должен где-то быть и выход отсюда, я полагаю. – Можете не утруждать себя. Я всё уже пробовал. Единственный шанс сбежать – убить проводницу. У неё на шее висит ключ, которым можно открыть двери в тамбур и, возможно, выйти наружу. – Убить? Это же уголовно наказуемое преступление! Неужели другого способа нет? – Вы думаете, что сможете её связать или вырубить? Я же говорю вам – она чудовище! Вот когда она начнёт меняться – сами всё поймёте. Главное – не показывайте вида, что видите её истинную сущность. – Что ж, если другого выхода нет, придётся поговорить с проводницей по душам. – Я вас прошу, – неожиданно жалобно заверещал Алатуев, – будьте очень осторожны с ней и ни в коем случае не прикасайтесь здесь к еде, чтобы ни произошло. И не думайте о ней. Я вас умоляю! Может быть, вам и, правда, удастся сбежать отсюда. Если да, то передайте, пожалуйста, это письмо моей жене. Я писал его кровью целую неделю. В поисках письма Алатуев стал шарить рукой в правом кармане пиджака, но Чемякин решительно остановил его, положив свою руку ему на плечо. – Послушайте, друг, не утруждайте себя. Мы вместе найдём отсюда выход и сбежим. Я вам это обещаю. Глаза Алатуева неожиданно стали влажными, и он зарыдал, как маленький мальчик, у которого отобрали леденец, а потом судорожно стал искать очередную куриную ногу в кармане. Илье Петровичу было по-настоящему жалко Северяне № 3, 2015

125

литературная гостиная | проза этого полубезумного и отчаявшегося человека. Но в его ситуации самым главным было самому не сойти с ума. – Оставьте меня, пожалуйста, мне нужно побыть одному, – сквозь слёзы попросил Чемякина Алатуев. И Чемякин послушался. Он оставил плачущего Алатуева, предоставив ему возможность дать выход эмоциям, и направился к жене и детям. Всё это время, пока Илья Петрович разговаривал с Алатуевым, Марианна Николаевна с сыном и дочерью трескали за обе щёки всё, что неведомым образом оказывалось на столе. И отказаться от такого невиданного пира было невозможно. Здесь же было всё, о чём только можно мечтать. И нужна была для этого самая малость – всего лишь только подумать о том, что ты хочешь поесть. Марианна Николаевна уже давно хотела побывать в ресторане быстрого питания, но муж никак не соглашался её туда сводить вместе с детьми. Здесь же словно по мановению волшебной палочки её давняя мечта сбылась с лихвой. Чизбургеры, фишбургеры, чикенбургеры, тофубургеры и веджибургеры появлялись на столе, только стоило о них подумать. Они таяли во рту и имели неземной вкус, так что с каждым откусанным куском Марианне Николаевне хотелось всё больше и больше, благо аппетит рос экспоненциально её желаниям. Даша и Алёша тоже не отставали от матери, правда, предпочтение отдавали чипсам и ароматизированным сухарикам, которые у родителей всегда были под запретом. Когда Чемякин подошёл к столу, жена и дети уплетали очередную порцию гамбургеров. – Уфф! Тяжело на желудке, но остановиться не могу – такая вкуснотища! – с набитым ртом еле выговорила Марианна Николаевна. – Хочешь кусочек, Ильюша? Помня предостережение Алатуева, Чемякин всё же непроизвольно потянулся к уже надкушенному женой гамбургеру и… остановился. Соблазн был велик, но Илья Петрович представил себя трёхсоткилограммовой тестообразной тушей, добавив к сложившемуся в голове образу тошнотворную картину поглощения коричнево-бурой жидкости. Нельзя сказать, что образ этот был ярким, зато отрезвляющим до мозга костей. – Нет, дорогая, спасибо, я сыт. Может, и тебе уже хватит? – Подожди, милый, ещё парочку съем, и всё. Но Чемякин сомневался, что она вообще когдалибо остановится. Лицо Марианны Николаевны

126

Северяне № 3, 2015

было измазано смесью кетчупа вперемешку с майонезом, которая капала с её подбородка прямо на открытую зону декольте, чудом пока не задев платье. Пережёвывать пищу жена Чемякина не успевала, так что из её рта то и дело вываливались непрожёванные куски гамбургера, которые она подбирала со своей груди и запихивала обратно в рот. Точно так же, словно фаршируя сами себя, поступали дети. Илье Петровичу стало жутко. И, как никогда раньше, страшно захотелось курить. Нужно было срочно что-то предпринять, пока не вернулась проводница. Но все его попытки отнять еду у жены и детей были тщетны. Мало того, они рьяно сопротивлялись, и пару раз Чемякин даже получил по лицу. Перепробовав разные способы, Илья Петрович решил остановиться на самом, как ему показалось, действенном. По крайней мере, даже когда Чемякин однажды сильно проштрафился и чуть ли не приполз домой на карачках, этот метод сработал. Да чего уж там кривить душой, без этого способа не было бы на свете ни Алёши, ни Даши. В общем, Илья Петрович решил жену приласкать, как бы ему сейчас ни был противен её ужасающе-неопрятный вид. Но при детях и всё ещё всхлипывающем Алатуеве это было делать неудобно. Поэтому Чемякин решил ограничиться поцелуем. Подкатив к Марианне Николаевне с данной просьбой, Илья Петрович никак не ожидал отказа. Но отказ всё же прозвучал. – Я только что съела капустный пирожок, – жуя очередную порцию картошки фри, еле выговорила Марианна Николаевна, – и целоваться с тобой никак не могу. Такой эффектной отмазки в жизни Чемякина ещё не было. Но это его не остановило бы, если бы в это время в купе не вошла проводница, легко толкая перед собой тележку с 40-литровой флягой и огромным холщовым мешком. Алатуев, увидев проводницу, моментально прекратил всхлипывать и накрылся с головой одеялом, сделав вид, что спит. Илья Петрович тоже среагировал удивительно быстро, резко присел за стол, схватил со стола надкушенный гамбургер и сделал вид, что старательно его пережёвывает. Проводница смерила всех в купе железным взглядом и в конце концов остановила его на Чемякине. У Ильи Петровича даже холодок побежал по спине, а пальцы рук от волнения готовы были отбить на столе чечётку. – Вот ваш чай, – неестественно улыбнулась она и машинально открыла флягу. – Сухарик к чаю не желаете?

проза | литературная гостиная Она достала из мешка буханку хлеба, обильно облитую глазурью, и протянула её Чемякину. – Нет, спасибо. – То есть вы хотите сказать, что отказываетесь от еды? – осклабилась и побагровела она. В её глазах всего лишь на долю секунды промелькнуло что-то недоброе, но Илья Петрович успел за это время трижды пожалеть о сказанных словах. – Нет, конечно же, нет, просто у меня повышенный уровень сахара в крови, – соврал Чемякин. – Вы оставьте, пожалуйста, на столе, моя жена и дети обязательно попробуют ваши сухарики. – Хорошо, – заметно успокоилась и остыла проводница, – я прослежу за этим. – Вижу, вы здесь неплохо устроились, – радостно оглядела проводница пиршество жены и детей Ильи Петровича, – но всё же вам придётся выбрать другой вагон. Так начальник поезда решил. К тому же скоро на это место должны заселиться новые пассажиры. Вы уже выбрали свой тип вагона? Проводница сверкнула глазами и на мгновение Чемякину показалась её настоящая сущность – огромная паучиха с восемью мохнатыми лапами. В её маленьких хитрых чёрных глазках, таращившихся на него, угадывался непомерно зверский аппетит, но с хелицер проводницы капала вовсе не слюна, а яд. Более всего Чемякину врезалась в память светящаяся опистосома паучихи, в которой, словно в аквариуме, плавали маленькие паучки. К счастью, видение это также внезапно пропало, как и появилось. – Так вы выбрали или нет? – повторила вопрос проводница. – Пока нет, – постарался как ни в чём не бывало произнести Чемякин, но голос его, несмотря на все попытки успокоиться после увиденного, предательски дрожал. – Значит, – холодно произнесла проводница, – мне придётся сделать этот выбор за вас. – Таковы правила, утверждённые начальником поезда. Увы, вам придётся принять их, хотите вы того или нет. С этими словами проводница зачерпнула ковшом немного чая из фляги, затем отпила из него глоток и протянула ковш Чемякину. – Пейте, – приказала она. – Спасибо, я попозже, – попытался откреститься Илья Петрович. Но проводница была непреклонна. – Пейте, говорю вам, – железным голосом изрекла она. – И это не просьба, а приказ.

Загнанный в угол собственным страхом, Чемякин не знал, что делать. Но выбора у него, похоже, не было. Он молча посмотрел на пожирающих пищу жену и детей, словно в последний раз, взял ковш, характерно выдохнул и сделал несколько глотков. Когда он понял, что паучиха-проводница вовсе не отпивала из ковша, а спустила в него несколько капель яда из своих хелицер, было уже слишком поздно. Зрение Чемякина затуманилось, неприятно зазвенело в ушах, ноги его подкосились и он потерял сознание. Очнулся Илья Петрович с жуткой головной болью в области затылка на кафельном полу какой-то сильно задымлённой стеклянной комнаты. Поначалу ему показалось, что он попал в эпицентр пожара – настолько густым был дым вокруг. Чемякиным тотчас овладела паника, но принюхавшись, он понял, что ошибся. Картина происходящего, словно пазл, мгновенно сложилась в его голове, когда Илья Петрович увидел висящий на стене знак «Курить здесь». Комната, на полу которой он лежал, представляла собой не что иное, как обычную «курилку», сделанную по всем правилам и нормам. Судя по дыму, стремящемуся вверх, она была оборудована вытяжкой. Но, несмотря на это, дым не рассеивался, будто несколько десятков заядлых курильщиков одновременно курили и выдыхали дым, словно паровозы. В отличие от вагона для полных здесь Илья Петрович был в своей тарелке. Его стаж курильщика составлял 24 года. Ни больше ни меньше. Конечно, не считая тех редких и кратковременных попыток бросить свою вредную привычку раз и навсегда. С одной стороны, Чемякин словно попал в рай. Наконец-то никто не будет пилить его по поводу везде разбросанного пепла и запаха изо рта. Наконец-то никто не будет просить его выйти на улицу, когда так хочется поваляться в кровати, укрывшись тёплым мягким одеялом, и покурить. Чемякин встал и вдохнул сизый дым полной грудью. Опьяняющее чувство долгожданной свободы почти уже накрыло Илью Петровича с головой, когда перед его глазами предстала проводница. Она появилась прямо из дыма. Было такое чувство, словно она сама – дым. И двигалась также бесшумно и легко, словно не шла, а плыла по воздуху. Костлявая, бледная, с желтушно-коричневой кожей, она была похожа на смерть. Смерть с сигаретой в зубах. – Илья Петрович Чемякин? – после непродолжительной паузы спросила она. Северяне № 3, 2015

127

литературная гостиная | проза Её голос был похож на звук старых ржавых петель, которые хозяйка постоянно забывала смазать. – Допустим, а вы кто? – Я проводница вагона для курящих. Мне поручено разместить вас. Пройдёмте за мной. И проводница исчезла в дыму, словно и не было её вовсе, а образ её не что иное, как галлюцинация надышавшегося дымом Чемякина. Поскольку Илья Петрович из-за дыма не смог рассмотреть, в какую сторону идти, ему пришлось помахать руками, чтобы плотная завеса сигаретного дыма хотя бы немного развеялась. И только сейчас он увидел, что находился вовсе не в кабинке для курящих, а в купе. Слева и справа от него на спальных местах лежали люди и курили – кто кальян, кто трубку, а кто сигареты. По блаженным улыбкам, написанным на их лицах, было видно, что пребывают они в состоянии полного довольства, не зная нужды и забот. Чемякин с завистью смотрел на этих предающихся неге людей и поймал себя на мысли, что был бы не против оказаться на месте любого из них. Да и нужно-то было только и всего – лечь на место и закурить. Но верный внутренний голос Ильи Петровича, который нередко вытаскивал его из разных передряг, говорил, что оставаться здесь нельзя. И Чемякин послушался, наивно полагая, что ему хватит силы воли убежать от самого себя. Выйдя из купе, Илья Петрович попытался осмотреться, но ничего не увидел. Сигаретный дым словно закрыл за Чемякиным занавес, и он оказался с ним один на один, окружённый его серо-белой пеленой. Илья Петрович хотел было уже идти на ощупь, как перед ним, словно Красное море перед израильтянами, расступились клубы дыма и образовали довольно просторный светлый коридор, в конце которого маячила проводница. Она поманила Чемякина указательным пальцем и исчезла в проёме одного из купе. Осторожно ступив в этот чудом возникший коридор, Илья Петрович засеменил к тому месту, где только что стояла проводница. Пройдя несколько метров, Чемякин обнаружил, что клубы дыма позади него снова сошлись, и пространство, которое несколько секунд назад было чистым и светлым, вновь заволокло густой пеленой. От происходящего у Чемякина мурашки побежали по коже, но вид за окном вагона, напротив которого он как раз остановился, был ещё ужаснее, отчего поверг его в шок. Чемякин увидел бескрайнюю

128

Северяне № 3, 2015

снежную пустыню, испещрённую барханными грядами. Но за окном не могла быть зима, да и снег в этой пустыне был какой-то грязно-серый, будто подтаявший. И только когда вдали, за барханами, Чемякин разглядел, словно торчащие из дюн трубы табачных фабрик, похожие на непотушенные сигареты, до него наконец дошло, что грязный снег на самом деле был пеплом. И тогда он вспомнил слова Алатуева: «Здесь каждый видит только то, что хочет видеть сам». Видимо, картина за окном представляла собой реальность, преломленную сознанием Чемякина – заядлого курильщика и любителя разбрасывать пепел по всей квартире. От постапокалиптического вида за окном Чемякина отвлекла костлявая проводница. Словно сотканная из дыма, она появилась из ниоткуда и неприятно-скрипучим голосом произнесла: – Что вы там копаетесь, пойдёмте быстрей, у меня и без вас много дел! Сказала и снова исчезла. Чемякин пошёл по коридору дальше, движимый одновременно желанием разобраться в происходящем и обыкновенным человеческим любопытством. Войдя в купе, он не обнаружил ничего для себя нового. Здесь были те же стеклянные стены и кафельный пол. Только дыма было меньше. На верхней полке, справа от Чемякина, лежал единственный пассажир купе и задумчиво курил сигарету. Проводница молча указала Илье Петровичу на его нижнее с левой стороны спальное место, затем вынула из кармана початую пачку сигарет и предложила ему одну. Чемякин отказался, сославшись на то, что у него есть свои, но, увидев искажённое злобой лицо проводницы, осёкся и добавил, что, как только у него кончатся свои сигареты, непременно их попробует. Проводницу ответ Чемякина, по-видимому, устроил. Она положила пачку обратно в карман и растворилась в воздухе. Чемякина этот трюк нисколько не удивил. Всего лишь за несколько часов езды на этом поезде он навидался такого, что если кому рассказать – упекут в сумасшедший дом пожизненно. Чемякин устало лёг на указанное проводницей место. Он понимал, что ему нужно найти жену и детей и постараться как можно скорее сбежать из этого поезда, похожего на чей-то безумный кошмар. Но сигаретный дым, равномерно заполнивший комнату, будто бы нашёптывал: «Вдохни меня, забудь о своих насущных проблемах. И они растворятся как дым». Недолго

проза | литературная гостиная думая, Илья Петрович достал свою сигарету, затянулся и прикрыл глаза от удовольствия. Проблемы действительно уходили, словно их и не было. Не было ни противных толстяков, ни проводниц, ни пепельных барханов, ни этого поезда. Ярко светило солнце, дул тёплый бриз, и шумело море. Чемякин лежал на песочном пляже в одних трусах и загорал, подставив свой пивной живот ласковым солнечным лучам. Он лежал и словно музыку слушал весёлые всплески волн, бьющихся о прибрежные камни. И, наверное, лежал бы так вечно, если бы его идиллию не прекратил сосед по купе, спрыгнувший с верхней полки и незаметно подкравшийся к заснувшему Илье Петровичу. – Слышь, сосед! Закурить не найдётся? – прохрипел он и зашёлся в приступе хронического кашля. Солнце, море и песок мгновенно пропали, уступив место сигаретному дыму и бородатому лицу незнакомца. – Вы кто? – недоумённо поинтересовался Чемякин и сел. – Звиняй, братан. Не знал, что ты покемарить решил. Халдеев моя фамилия. А зовут Мирон. Так как насчёт курева? Одет Мирон был неброско и небрежно. Местами на его рубашке и мешковатых брюках были заметны следы от пепла и даже дырки, прожжённые сигаретой. От него за километр разило никотином, но Чемякина это нисколько не смутило, поскольку он в какой-то степени, наконец нашёл в этом поезде родственную душу. – На, держи, – Чемякин дал сигарету Халдееву и принялся докуривать свою. – А меня можешь звать Чемякин. Или просто Илья. Они скрепили своё знакомство крепким мужским рукопожатием и принялись смаковать сигареты. – Ты правильно сделал, Илюха, – после непродолжительного молчания прохрипел Халдеев, – что у проводницы сигарету не стал брать. Дурные они у неё какие-то. Как начинаю их курить, самого себя забываю. – Так не кури, Мирон, тебя ж никто не заставляет. – Чтобы я от сигареты отказался? Да ни за что! Но всё равно правильно ты сделал. – Почему? – Да по кочану, братан! У меня вот, прикинь, рак лёгких был, я два инсульта пережил, а бро-

сить курить всё равно не смог. Так меня, наверное, в гроб и положили. Прямо с сигаретой. Чемякин насторожился. Его новый попутчик был не менее странным, чем Алатуев. Он говорил о себе так, будто ушёл в мир иной. Илья Петрович, подумав, решил пока не подавать вида и продолжить беседу с Халдеевым. Может быть, удастся узнать у Мирона что-нибудь полезное насчёт выхода из поезда. По крайней мере, Чемякин надеялся, что сможет в речи безумного Халдеева отделить зерно от плевел, хотя сам уже был на грани сумасшествия, постоянно предлагая своему разуму делать нелёгкий выбор между рациональным и иррациональным. – Так ведь и я не бросил, я же просто от её сигареты отказался, – как ни в чём не бывало продолжил Чемякин. – Свои-то я курю. – Определяющее слово здесь – «отказался». Завидую я тебе, Илюха. Я вот так не могу. За что ты тогда сюда попал? Ты вроде на злостного курильщика не похож. – Это тебе так кажется! Я выкуривал по пять пачек сигарет ежедневно. Жить без сигарет не мог. Потом болел долго, а вчера умер от ишемической болезни сердца. Чемякин врал и не краснел, а Халдеев внимательно слушал и понимающе кивал. – И всё равно, Илюха, что-то мне подсказывает, что ты заслуживаешь другой участи, чем находиться в аду со мной в одной компании. – Мне кажется, и ты заслуживаешь лучшей участи, – попытался подбодрить Чемякин попутчика. – Ты пытался отсюда выбраться? – Выбраться? Из ада? Нет, уж, братан, если тебя сюда упекли, то в рай тебе по-любому путь заказан. А третьего, к сожалению, не дано. – Да нет, – отмахнулся Чемякин, – я про вагон спрашивал. – Из вагона выбраться? Конечно, пробовал, братуха, но там же всё в дыму и не видно ничего. Да и проводница злится, когда без разрешения из купе выходишь. С другой стороны, курить здесь дают, сколько захочешь и когда захочешь. По мне так здесь не ад, а самый настоящий рай для такого злостного курильщика, как я. – Слушай, Мирон, а ты, вообще, знаешь… – Дай угадаю, братан, – перебил Илью Петровича Халдеев, – сейчас ты спросишь о том, откуда взялся поезд в этом проклятом месте. Чемякин утвердительно кивнул головой. – Ладно, слушай. Всё началось с закона о курении и со штрафов курильщиков в общественСеверяне № 3, 2015

129

литературная гостиная | проза ных местах. Потом наше правительство пошло дальше, и в итоге заядлых курильщиков, так и не согласившихся с законом и постоянно его нарушающих, стали ссылать в Сибирь, как раньше, и определять в специализированные резервации. Дальше – хуже. – Да я это всё знаю, – решил Илья Петрович подыграть Халдееву. – Мне самому чудом удалось избежать ссылки. Но как же так получилось… – Короче, слушай! После закона о резервации курильщики возмутились. В стране начались волнения. Потом кто-то пустил утку (хотя, быть может, это и правда была), что с алкоголиками и наркоманами хотят поступить подобным же образом, то есть изолировать от остального общества. Мол, они подрывают здоровье нации, порождают себе подобных и вообще ведут аморальный образ жизни. Но грань, к примеру, между обычным любителем выпить и алкоголиком слишком тонкая. Так же, как и между только лишь попробовавшим сигарету и заядлым курильщиком. Сломать эту грань проще простого. А некоторые и вовсе её не замечают. Да и кто будет решать, кого отправлять в резервацию, а кого нет? Короче, братан, началась чуть ли настоящая революция, как в 17-м. Люди чуть с ума не посходили – стали делиться на группировки. О своих правах стали заявлять все кому не лень: толстые, худые, с сиськами и без, всякие юродивые. Про секс-меньшинства, братан, я вообще молчу. В общем восстание подавить удалось, но правительству пришлось пообещать, что будут внесены необходимые поправки в Конституцию. В итоге дабы не ущемить ничьи права, всех граждан нашей страны (пока что условно) поделили на категории. И прежде чем принять очередной закон, решили провести эксперимент. Собственно, братан, так и появился этот поезд. Только вот каким образом правительство договорилось с сатаной, чтобы провести эксперимент прямиком в аду, мне пока непонятно. Халдеев задумался и скорчил мину человека, пытающегося безуспешно разгадать головоломку. Задумался и Чемякин, машинально достав из кармана сигарету и закурив, но его размышления носили совсем другой характер. Конечно, объяснение происходящего глазами Халдеева выглядело вполне логично и наверняка было небезосновательно. Но Чемякин понимал, что это был бред сумасшедшего, считающего себя мёртвым и за прегрешения свои попавшего в ад. И всё же не доверять полностью этому человеку у него не было никаких оснований.

130

Северяне № 3, 2015

Покурив, Чемякину вдруг жутко захотелось чего-нибудь выпить. Он достал из внутреннего кармана шкалик с водкой и уже хотел отвинтить крышку, но чуть не выронил его из рук. Потому что в это время Халдеев закричал так, будто его режут: – Ты чё, дурак? Даже не думай об этом! – Ты чего орёшь? Что я выпить не имею права, что ли? – Только не в этом вагоне, – опасливо смотря по сторонам, перешёл уже на шёпот Халдеев, – а то проводница увидит – и нам с тобой обоим кирдык придёт. – Что ж такого в том, что человек, к примеру, любит и покурить, и выпить? – Да я и сам не против, но порядки здесь такие. Мы же в вагоне для курящих. Хочешь курить – всегда пожалуйста, сколько угодно. Но выпивать, есть за десятерых, читать книги, например, ты не можешь. Ты же сам выбрал тип вагона, чего же ты ещё хочешь? – Я ничего не выбирал. – Как не выбирал? А как же тогда… – Это длинная история, Мирон. Скажи лучше, можно ли убрать этот дым из прохода? – Наверное. Я об этом как-то не задумывался. Вообще вытяжка срабатывает автоматически, но я слышал, что рядом с купе проводницы, у туалета, где-то есть красная кнопка дополнительной тяги. Вот если бы она постоянно не сновала туда-сюда по вагону… Чемякин посмотрел на шкалик в своих руках, задумался, а затем убрал обратно в карман. – Слушай, Мирон, вот ещё такой вопрос: видел ли ты где-нибудь карту поезда? Мне нужно знать, где мы находимся: в хвосте, в середине или в начале. А ещё где искать начальника поезда? – Ну, братуха, тут я тебе точно не помощник. Возможно, в купе у проводницы есть все ответы на твои вопросы, только туда тебе всё равно не попасть. Так что, вот тебе мой совет – забудь, забей и закури. Но Чемякин курить не стал. Именно сейчас он осознал, что имеет силы противостоять своей вредной привычке. Попрощавшись с Халдеевым, он встал, бросил свою сигарету на пол и, раздавив её носком ботинка, решительно направился к выходу из купе. Открыв дверь, он выглянул в коридор. Из-за густых клубов дыма ничего не было видно, но Чемякину не нужно было видеть. Он на ощупь вышел из купе и, нашарив правой рукой дверь, закрыл её. Словно больной катарактой

проза | литературная гостиная он практически вслепую осторожно двигался по коридору купейного вагона. Илья Петрович рассчитал, что купе, куда его поселили с Халдеевым, находится примерно в середине вагона, и от места пребывания проводницы его отделяют четыре или пять купе. По крайней мере, в стандартном вагоне так и было бы. Но вагон для курящих, по всей видимости, был сделан не по правилам. Чемякин оставил позади уже более десяти купе, а вагон и не собирался заканчиваться. В какой-то момент Илья Петрович уже хотел было повернуть назад, но не был уверен, что не сбился со счёта. Сколько прошло времени с того момента, как он вышел из купе Халдеева, он не знал. Здесь будто не существовало времени вовсе. Да и спросить дорогу было не у кого. В другие купе Чемякин стучать не стал, побоялся, что встретится лицом к лицу с ещё более неадекватными (и, возможно, даже агрессивно настроенными) пассажирами, чем Алатуев и Халдеев. Только когда его путь сквозь дымовую завесу вагона начал казаться ему бесконечным, Чемякин решил пойти ва-банк. Он достал из кармана непочатый шкалик и снял с него крышку. Не успел Илья Петрович сделать глоток, как дым вокруг него стал рассеиваться, будто панически испугался паров алкоголя. Только сейчас Чемякин понял, что он, оказывается, топтался всё это время на одном и том же месте. Держа перед собой шкалик, словно щит, Чемякин быстрым шагом направился к тому месту, где согласно словам Халдеева должна была располагаться кнопка дополнительной тяги. Стремительно уменьшающееся количество дыма в вагоне не могло долго оставаться незамеченным. Поэтому Илье Петровичу необходимо было действовать быстро. Дойдя до начала вагона, Чемякин глазами нашёл красную кнопку. Над ней действительно располагалось вентиляционное окно. Человек туда не пролез бы, но у Ильи Петровича был совсем иной план. Он остановился напротив двери купе проводницы, постучал в неё и отошёл в сторону. Через некоторое время проводница открыла своё купе и высунула в коридор свою, похожую на сушёную хурму, голову. Увидев Чемякина, она ощерилась, обнажив несколько рядов мелких и жёлто-грязных зубов. – Пан или пропал, – подумал Чемякин и резко выкинул руку со шкаликом вперёд, плеснув ничего не успевшей сообразить проводнице прямо в лицо. Проводница заверещала, словно её облили не водкой, а карборановой кислотой, но лицо её

не пострадало, а превратилось в облако сигаретного дыма. Сама же проводница в этот момент извивалась как угорь на сковороде, продолжая откуда-то из центра этой дымовой завесы издавать вопли, местами похожие то на завывание ветра, то на звериное рычание. Воспользовавшись моментом, Чемякин подскочил к красной кнопке, но нажимать её сразу не стал, решил выждать. Он знал, что проводница просто так не сдастся. И был прав. Она уже почти полностью восстановила из дыма своё прежнее лицо и шла к нему, ехидно ухмыляясь, вытянув вперёд свои костлявые руки. Вид её был настолько омерзителен, что Чемякин закрыл от ужаса глаза и сделал вид, что не собирается сопротивляться. Он прикрыл кнопку спиной и, закинув правую руку назад, нащупал её заветную округлую форму. Нажал он на неё лишь тогда, когда почувствовал зловонное никотиновое дыхание проводницы и её холодные, как остывшая сигарета, руки, сдавливавшие его шею. В ту же секунду раздался сильный гул, словно над Чемякиным была не вытяжка, а турбина реактивного самолёта, и проводницу с лёгкостью засосало в неё, будто это была вовсе не проводница, а обычный сигаретный дым. Когда Илья Петрович открыл глаза, перед ним был пустой коридор, дым из которого уже практически улетучился. Чемякин выключил вытяжку, случайно посмотрел под ноги и увидел трёхгранный ключик на цепочке. Видимо, он свалился с шеи проводницы, когда она со свистом вылетела в дыру в потолке. Это был его ключ к свободе. Но прежде чем покинуть вагон, нужно было осмотреть купе проводницы. Вдруг там найдётся что-нибудь интересное? Войдя в него, Чемякин ожидал увидеть какой-нибудь взломостойкий сейф или скрытый от глаз потайной замок, скрывающий за собой все тайны этого проклятого места. Но ничего подобного не было, будто проводница даже в самом страшном сне представить себе не могла, что один из пассажиров сможет пробраться в её цитадель. Обстановка здесь была похожа на остальные купе, за исключением меньшей площади помещения и висевшей на стене схемы поезда, которая как раз и заинтересовала Чемякина. Он подошёл поближе и с любопытством стал её разглядывать. Судя по схеме, сейчас он находился где-то в середине поезда, однако ни начала, ни конца ему почему-то не было видно. Вместо головы и последнего вагона поезда были нарисованы пунктирные линии, словно поезд был бесконечно длинным. Северяне № 3, 2015

131

литературная гостиная | проза – Куда же мне идти, налево или направо? – подумал Чемякин. Однозначный ответ в голове так и не сложился. Убить всех проводников поезда было нереально, тем более у Чемякина не было стопроцентной уверенности, что в их купе есть то, что даст ему гораздо больше информации о поезде. Как, впрочем, и не было уверенности в том, что трёхгранный ключ, который выронила проводница, открывает все двери между вагонами. Единственный вариант – это найти начальника поезда. Уж он-то должен пролить свет на происходящее. К счастью, на карте была пометка с буквами «НП». Ими был отмечен соседний слева вагон. Это обстоятельство и определило дальнейшее направление движения Чемякина. Проходя по вагону для курящих, Чемякин наблюдал, как двери многих купе открывались и из них выглядывали испуганные, будто очнувшиеся ото сна пассажиры. Среди них был и Халдеев, но Чемякин целеустремлённо прошёл мимо, даже не посмотрев в его сторону. Выйдя в тамбур, Чемякин около минуты собирался с духом. Наконец трёхгранный ключ с некоторым сомнением был вставлен в замок и повёрнут. Что ждало его за этой дверью, Илья Петрович не знал, но морально был уже готов ко всему. Поначалу дверь не поддавалась Чемякину, упрямясь и ломаясь, словно нетронутая девица. По всей видимости, её просто очень долго никто не открывал. В конце концов пришёл момент, когда она уже не могла больше сопротивляться натиску Чемякина, и с противным скрежещущим звуком отворилась. Готовый к борьбе с полчищем отвратительных чудовищ и морально подготовленный к самому неожиданному развитию событий, Чемякин всё же не ожидал увидеть в вагоне, где должен был находиться начальник поезда, кромешную темноту. У Ильи Петровича что-то противно захлюпало под ногами. Хорошо, что всегда с собой у него была верная зажигалка. Осветив пространство, Чемякин ужаснулся. Он оказался в маленьком закутке у туалета – кошмаре клаустрофоба, в котором и повернуться-то толком нельзя было. Но ужас был вовсе не в этом. Стены вагона кровоточили, будто поезд, в котором он ехал, был живым и, ко всему прочему, раненым организмом. Кровь стекала со стен извилистыми ручейками, постепенно скрывая под собой ещё не тронутые участки пола. Видимо,

132

Северяне № 3, 2015

кровотечение началось совсем недавно. Но стоять и разглядывать это омерзительное зрелище у Чемякина не было времени. Слабое мерцающее пламя зажигалки потихоньку начало прокладывать Илье Петровичу путь сквозь испещрённый шрамами и червоточинами вагон. Здесь было до жути тихо, как в морге. Лишь изредка раздавался звук, отдалённо напоминающий Чемякину стон. Неужели медленно, но верно, поезд умирал? Или это были стоны и кровь пассажиров, проглоченных поездом, которых он медленно переваривал? А может быть, избавившись от проводницы вагона для курящих, Чемякин нарушил привычный ход вещей в этом поезде, нанеся таким образом ему неизлечимую рану? Обойдя весь вагон, Чемякин так никого и не встретил. Неужели его догадка была не верна, и начальник поезда находился совсем в другом месте? К сожалению, карта этого вагона показала то же самое, что и в вагоне для курящих. За исключением одного элемента. Вместо аббревиатуры «НП» на месте вагона, в котором сейчас находился Илья Петрович, чей-то рукой было аккуратно подписано «№1». Словно этот вагон был своеобразной точкой отсчёта. Вагона с номером ноль почему-то не было. Те, что находились по левую сторону от первого, имели обратную нумерацию, причём со знаком минус. Будто это и не поезд был вовсе, а ось ординат. Чемякин присел на краешек спального места, пока ещё не залитого кровью, и от безысходности схватился за голову. Оказалось, «НП» расшифровывалось как «номер первый», а вовсе не как «начальник поезда». Что же случилось в этом вагоне и куда теперь двигаться дальше? Да и стоило ли вообще куда-то двигаться? Чемякин почувствовал, как у него развиваются первые признаки апатии. Он знал, что апатия – враг, который разрушает привычный окружающий мир человека. Но разве можно разрушить то, что уже было безжалостно разрушено? – Если уж идти, – подумал Чемякин, – то идти до конца. Но дальше влево проход оказался замурованным. Будто кто-то взялся за конец вагона огромной рукой и смял его, словно фантик. Пришлось Чемякину идти в обратную сторону. Трёхгранный ключ, как оказалось, подходил к любой двери в поезде. А значит, теоретически Чемякин мог бы дойти до его конца. Ну или начала. Возможно, даже найти свою жену и детей. Чемякин ускорил шаг, боясь столкнуться лицом к лицу

проза | литературная гостиная с проводниками поезда, но почему-то никого из них не встретил. Он шёл очень долго и быстро. Кровоточащий вагон снова сменился вагоном для курящих, следом шёл вагон для алкоголиков, потом для игроманов, потом для наркоманов, потом для ониоманов, потом для любителей делать селфи и т. д. и т.п. Виды за окнами в каждом вагоне тоже постоянно менялись и поражали воображение – от раскалённой лавы, вырывающейся из жерл вулканов, до бесцельно бродящих по площади людей с дисплеями сотовых телефонов вместо головы. Вагон за вагоном, надежда Ильи Петровича найти выход и своих семейных растворялась в воздухе, словно сигаретный дым. Дико хотелось есть и пить, но больше всего – курить. Однако Чемякин терпел. Он уже понял, что только так можно избавиться от влияния поезда и сохранить хоть какое-то самообладание и светлый разум. Но сделать это оказалось тяжелее, чем он мог себе представить. Пройдя, наверное, с полсотни вагонов, Чемякин обнаружил, что слышит чьи-то голоса. Они будто шли за ним по пятам, наливали в стопки алкоголь, умоляя выпить на посошок, предлагали выкурить сигарету, просили прилечь на часок и забыть о своих насущных делах и проблемах. Поначалу он слышал их еле-еле, словно издалека, но с каждым следующим вагоном они становились всё громче. Когда Чемякин начал чувствовать их присутствие, их кривые когти, скребущие по полу вагона, и злобное рычание приготовившихся к прыжку хищников, он, собрав оставшиеся у него силы в кулак, побежал. Они, словно стая голодных волков, завыли и бросились за ним в погоню. Едва успевая открывать двери, Чемякин сломя голову мчался по поезду, который и не думал заканчиваться. Обливаясь потом и хватаясь за сердце, которое колотилось, будто готово было вот-вот выпрыгнуть из груди, Илья Петрович одним лишь усилием воли продолжал убегать от преследователей, пока не встретил перед собой массивную металлическую дверь, непохожую на остальные в поезде. И ключ Чемякина к ней не подходил, потому что у неё вообще не было ни замочной скважины, ни кодового замка, ни биометрического контроля доступа, ни даже ручки. Ничего. Она была глухая и гладкая как стекло, даже зацепиться было не за что. Рёв сзади был всё ближе, а у Ильи Петровича не было даже мыслей, как можно было открыть эту дверь. И что было за ней? Головной вагон? Хвостовой? А может быть, выход наружу?

– Это конец, – подумал Чемякин, упал на колени и взмолился. Никому, просто в пустоту, он сквозь горячие слёзы, стекающие по его измученному лицу, попросил выпустить его отсюда. И свершилось чудо. Дверь самопроизвольно открылась, ослепив Чемякина яркими лучами восходящего солнца. Недолго думая, Илья Петрович встал и пошёл на свет. И очень вовремя, потому что как раз в это время его преследователи выскочили к тому месту, где он только что стоял на коленях. Капая слюной и готовясь к финальному прыжку, они тянули к нему свои скрюченные когтистые лапы. Но схватить Чемякина не успели. Массивная дверь с глухим грохотом закрылась за ним, и он, оказавшись на короткой подножке и сумев чудом удержать равновесие, остался один, крепко держась за металлические поручни по бокам дверного проёма. По неведомым Чемякину причинам поезд выпустил его наружу, то ли не сумев переварить, то ли решив, что не стоит бороться за последнего зрячего в мире слепых. Наконец Илья Петрович оказался на свободе, которую он так страстно желал, но она его почему-то не обрадовала. Да, он был безумно рад тёплому летнему ветерку, щёкочущему его волосы, и дивной русской природе, проносящейся мимо, и сладким запахам засеянных полей и никем не тронутых лугов. Но стоять и лицезреть всю эту красоту Илье Петровичу очень быстро наскучило. Он хотел было сойти на ближайшей станции, но прождал в таком положении больше суток, а поезд, мчащийся вперёд на бешеной скорости, так ни разу и не остановился. Прыгать Чемякин боялся, но назад идти было ещё страшнее. За дверью по-прежнему были слышны скрежет чьих-то когтей по металлу и враждебное рычание. И вдруг Чемякин понял, почему нельзя остановить этот поезд. Начальник поезда, несомненно, управлял им, но он не был из плоти и крови. Его нельзя было попросить остановиться или подойти тихонько сзади и вырубить одним ударом, с силой стукнув ребром ладони в область затылка. А всё потому, что начальником поезда были людские слабости, жить без которых пассажиры (Алатуев, Халдеев и миллионы других) были просто не в состоянии. Именно они гнались за Чемякиным, понимая, что он пытается избавиться от них. Чтобы остановить поезд, нужно было либо убить всех пассажиров в нём, либо сделать так, чтобы они отказались от своих вредных привычек и Северяне № 3, 2015

133

рисунок ирен монсе

Литературная гостиная | проза

перестали потакать своим слабостям. Но это было, увы, невозможно сделать. Илья Петрович знал это по себе сам. Он давно сбился со счёта, сколько раз бросал курить и сколько раз обещал самому себе, что делает это в самый последний раз. И всегда он срывался и начинал курить снова, поощряя и подкармливая свою слабость, делая таким образом её ещё сильнее и безжалостнее к нему. Чтобы бросить курить раз и навсегда, необходима была железная сила воли или непреодолимое желание измениться, добровольно пойти в бой против самого себя. Знаете ли вы человека, способного по собственно-

134

северяне № 3, 2015

му желанию, к примеру, отрубить себе палец или руку целиком? Илья Петрович не знал, хотя воля у него, несомненно, была. Только вот, к сожалению, не железная. Именно поэтому Чемякин, стоя на короткой подножке хвостового вагона поезда, достал из кармана последнюю оставшуюся сигарету и закурил. Он и сейчас там стоит и до сих пор решает, спрыгнуть ему или вернуться обратно. А поезд этот по-прежнему, скрежеща металлом как зубами, гулко стучит колёсами по бесконечным железным дорогам нашей необъятной Родины.

СОБЫТИЕ | литературная гостиная

Литературная мозаика Подготовила Нина ПАРФЁНОВА

* * * В «Северном издательстве» вышла книга рассказов ямальского писателя Бориса Касаева «Брызги и дребезги». Читая эту книгу, узнаёшь некоторых героев – пусть не их лично, а людей, так напоминающих знакомых по нашему огромному округу, людей, ярких, незабываемых, мудрых и легкомысленных, людей, которые делали наш Север таким притягательным, тёплым и уютным. Может быть, с течением времени многое изменилось и на Севере, стало комфортабельнее в жизни и передвижении, не пережить уже тех волнующих моментов узнавания и гордости за освоение Севера, за все эти буровые, вездеходы, ЗИЛы и МАЗы, больницы, школы в вахтовых посёлках, райкомы и горкомы партии и комсомола, а главное, работавших там людей, очень крепких духом, с чувством юмора, с особенной философией. Эти люди столько сделали для Ямала, для всех живущих здесь, они заслуживают того, чтобы о них помнили, потому что сами они помнят тот незабываемый дух времени, который не повторится уже никогда. Этот дух времени теперь живёт только в нашей памяти и книгах талантливых ямальских писателей, которые точно и органично доносят его до нас в художественных произведениях. Борис Касаев из этого числа. Северяне в его рассказах живут, конечно, каждый в своём мире, эти миры соприкасаются и делают общую картину полнокровной, объёмной. Они абсолютно живые, со всеми своими достоинствами и недостатками, поступают порой неправильно, раскаиваются, радуются и горюют. Но они

ЖИВЫЕ, узнаваемые, как сосед по лестничной площадке. Новая книга Бориса Касаева «Брызги и дребезги» включает в себя и уже опубликованные ранее, и новые рассказы, которые, несомненно, займут своё место в ряду любимых читателями произведений ямальской и в целом российской литературы. Эта книга позволит и лучше понять Север, и заставит вспомнить, каким он был, чтобы помочь сделать его ещё лучше. * * * «Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа» – так называется книга, увидевшая свет в Санкт-Петербурге. Среди авторов – Даниил Гранин, Андрей Битов, Юрий Рытхэу, Иван Краско, Белла Ахмадулина, Александр Городницкий и многиемногие другие... В книге опубликованы воспоминания о знаменитом писателе, полярном капитане, неоднократно прошедшем по трассе Северного морского пути и приводившем караваны судов в Салехард, которые затем эксплуатировались на реках Ямала, а также литературоведческие статьи о его творчестве. Виктор Викторович так писал об Арктике, о Севере, о Салехарде и Ямале, как, наверное, не напишет больше никто и никогда. Он искренне любил флот и арктические перегоны, неоднократно описывал их в романах «Солёный лёд», «Вчерашние заботы», «Завтрашние заботы» и других. Этими книгами зачитывались и зачитываются не только представители флота, но и все читатели, любящие хорошую прозу и искренние чувства. Автор-составитель книги – вдова писателя Татьяна Акулова-Конецкая. В книгу вошла также зарисовка Нины Парфёновой «Капитанская вахта Виктора Конецкого», посвящённая памяти писателя. Северяне № 3, 2015

135

из фондов цБс г. саЛехарда

Литературная гостиная | соБЫтие

* * * «Северное издательство» совместно с региональной общественной организацией «Литератор Ямала» проводит читательские конференции и передвижные книжные выставки в городах и посёлках Ямало-Ненецкого автономного округа, посвящённые Году литературы в России. В Библиотеке семейного чтения г. Лабытнанги, в районных библиотеках Приуральского и Шурышкарского районов собирались послушать стихи, почитать свои произведения литераторы и любители чтения. На выставках были представлены книги, изданные «Северным издательством» по решению редакционно-издательской комиссии Ямало-Ненецкого автономного округа, презентованы книги «Женщина талантлива от Бога», «Эхолот» Константина Кравцова, «Белый ягель» Анны Неркаги, «На Ямале хороших людей много!», «Ямал. Времена года» и многие другие. На читательских конференциях выступали со своими произведениями Нина Парфёнова, Наталия Цымбалистенко, Вероника Богданова (Лабытнанги), Вера Смилингене и Пётр Кожевников (Харп), аксарковские поэты Михаил Падранхасов, Борис Соловьёв, Владимир Петров, Зинаида Грехнёва, Евдокия Серасхова. Читательские конференции способствуют сближению библиотек, читателей и литераторов, пропагандируют ямальскую литературу. * * * В библиотеке г. Салехарда открыт литературный минимузей Романа Ругина. Роман Прокопьевич Ругин – писатель и общественный деятель, почётный гражданин г. Салехарда Ямало-Ненецкого автономного округа, член Союза писателей СССР, лауреат литературной премии Союза писателей России, академик, автор более тридцати книг стихов и прозы.

136

северяне № 3, 2015

С 1983 года – член Союза писателей России (СССР). Широко известный публицист, прозаик, поэт. Писать стал в конце 50-х годов, дебютировав сборником стихов «Лыланг ик – Живая вода» (Тюмень, 1963). Выпустил в свет книги «Погоня» (1965), «Снежные мелодии» (1976), «Метель на ладони» (1986), «Солнце над снегами» (1986), «Ранний ледостав» (1988), «В ожидании сына» (1990), сборник избранных стихотворений «Многодумная Обь» (1993). В соавторстве с хантыйским писателем П. Е. Салтыковым в 1973 году издал книгу для чтения младших школьников (на языке шурышкарских ханты) «Золотой огонёк». Как один из зачинателей хантыйской литературы, он представлен в «Антологии литератур уральских народов» под редакцией Петера Домокоша и Петера Хайду, изданной Финно-угорским институтом АН ВНР в Будапеште в издательстве «Европа» (1975), печатается во многих альманахах и журналах страны: «Дружба народов», «Москва», «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь», «Аврора», «Урал», «Север» и других. Два его стихотворения вошли в антологию мировой поэзии, стихи и проза опубликованы в антологии ямальской литературы. Роман Ругин активно сотрудничает с композиторами округа и города Москвы, многие его стихи положены на музыку. На открытие музея пришли коллеги, родные, друзья Романа Ругина, все они дарили экспонаты для музея, так или иначе отражающие жизнь и творчество писателя. «Северное издательство» внесло свой вклад в создание музея, подарив копию трудовой книжки Романа Прокопьевича, пишущую машинку, на которой работал Роман Ругин в журнале «Ямальский меридиан», и точную копию знака лауреата премии имени МаминаСибиряка, лауреатом которой Роман Ругин стал в 2010 году. Торжественное открытие музея продолжилось творческим конкурсом литературными чтениями произведений Романа Ругина. В чтениях приняло участие почти сто участников, самыми юными были воспитанники детских садов Салехарда. Участники конкурса читали стихи, легенды и прозу Романа Ругина артистично, ярко, такое исполнение наполняло знакомые произведения для членов жюри новым смыслом и обаянием. И открытие музея, и литературные чтения стали настоящими событиями в творческой жизни окружной столицы.

из фондов ЦБС г. Салехарда

СОБЫТИЕ | литературная гостиная

Северяне № 3, 2015

137

литературная гостиная | ПОЭЗИЯ

Антология одного стихотворения Александр Остроухов

Юрий Кукевич

* * * Упал, сгорая, чёрный камень По траектории дуги, И потянулся шлейфом пламень, Сходились кольцами круги.

* * * Любимая моя, легли снега На этот мир, когда мы разлучились. И белая дорога далека, Следы заносят вихри снежной пыли.

Так странно шли они, сжимаясь, Как будто закрывался зонт: Не расходились, удаляясь, А приближали горизонт.

Я слышу сердца собственного стук Среди кружащей ледяной метели. И как же мы, любимая, посмели Мир обрекать на белый снег разлук?

И каждый круг волною бился, И взгляд над озером повис. Весь мир на четверти делился Углами сложных биссектрис. Мне доля малая досталась, Тянулась к ней дрожа рука – Какая гиблая усталость, Такая жуткая тоска... Последний круг вставал, как башня, Песчаным валом, до поры, Пока не рухнул день вчерашний – Сползали стенами ковры. Узором, свёрнутым в рулоны, Сходилась к центру даль земли, И опустели небосклоны, И утонули корабли... Упал, сгорая, чёрный камень, В душе сжимаются круги – Всё поглощает этот пламень По траектории дуги.

138

Северяне № 3, 2015

Олег Камакин * * * непрочитанная страница, неотправленные цветы, нарисованные лица, ощущение пустоты. нерастраченные объятья, неподаренный поцелуй, не сползающее вниз платье, неподуманное: «Тоскуй...» не испытанная вдруг радость, непротянутая ладонь, ощущаемая слабость, но несказанное: «Позволь...» несбывающиеся надежды, запрещаемые мечты, принимаемое, как прежде, нежелание быть на ты... бесконечное ожиданье, неразбуженный телефон, и оправданное молчанье, неспособность на марафон… сожаление о сединах, об упущенных мною днях, сны счастливые о красивых, о любимых моих друзьях...

поэзия | Литературная гостиная нина ПарфёноВа * * * Утекает сквозь пальцы песок – Время. Ты, наверное, так одинок Не был. Перепрячет картинки в архив Память. Сохранит, что остаться должно С нами. На предгорья сиреневый вплыл Призрак. Как предвестник какой-то другой Жизни. Это просто зацвёл Маральник. И опять наши чувства вернёт Память. Эти рифмы, увы, не венец Лиры. Перекрёстки судьбы – Пунктиры. Просто, если зацвёл Вечный, Значит, снова весна – Встреча.

Вера смилингене

бессонница Замучила бессонница, подруга… И что ей надо, чёрствой, от меня. Мы, как земля и небо, друг без друга Прожить не можем, ночи дни гоня. Так милой бабушке моей не спится, Ворочается, встанет, покряхтит. Ей луг туманный уж давно не снится, Она сама рассвет встречает до зари. Ну ладно бабушка, ей годы плечи давят, А мне всего за сорок с небольшим, Так что ж мой сон бежит, Зачем мне душу плавит Бессонница бесчувствием своим? Как будто что-то просится наружу, А я не знаю и хочу понять, Что гложет и терзает мою душу, Как эти цепи беспокойства разорвать?! Бессонница, бессонница, подруга, Оставь свой пыл и дай мне отдохнуть. Давай сбежим тихонько друг от друга – Пусть сладкий сон найдёт ко мне свой путь…

альберт окотЭтто * * * Нарисуй мой портрет на белом листе, Сожги в моём горящем сердце. Я словно пятно на чистом холсте, Никуда не сумевшее деться. Не смотри на меня! Так прекрасен твой взгляд, Что на мне меняются краски. И когда же листы в моём сердце сгорят, Извиваясь в последней пляске?

рисунок татьянЫ гавриЛовой

Так нежно плывёт по мне твоя кисть; Я готов ощущать её вечно… Но на полу догорающий лист Будет лежать бесконечно…

северяне № 3, 2015

139

юБиЛеи

«сеВеряне» – с любоВью! 2015 год – юбилейный для наших внештатных авторов: ивана Погорелова Веры фарафонтовой Валентины Вахниной клима кима фёдора конева анатолия мухачёва бориса касаева евгения лебедева Эльвиры гербель юрия морозова александра шамрая бориса шушакова хабэчи яунгада татьяны гавриловой нины егерь надежды коневой ирен монсе Валерия олту никиты анагуричи марии елтышевой никиты Партанова Посмотрите на список юбиляров. Первому в нём, Ивану Сергеевичу Погорелову, живущему в селе Катравож Приуральского района, 7 октября – 85 лет! А география! Минск и Анапа, Москва и Подмосковье, Тверская область и Екатеринбург, Тюмень, Ханты-Мансийск и весь необъятный Ямал! Бесценные друзья и единомышленники, примите от нас признание в любви и восхищение вашим талантом, мудростью, неизбывной любовью к милому Северу! Ваши вдохновенные произведения рождают каждый новый номер «Северян», а дружеские письма и поддержка дают нам силы и желание идти с вами дальше, к непокорённым вершинам. Радостных вам рассветов, солнечных дней, бодрости, здоровья и осуществления всех творческих планов!

140

северяне № 3, 2015

ольга лобызова

Салехард. июнь. около полуночи