Апрельский номер литературного интернет-издания PS (№85) by PS литературный журнал

№85 (апрель 2019)

Над номером работали Александр Маяков главный редактор

Надежда Леонычева старший редактор

Расима Скиба редактор

Элина Ким редактор-корректор

ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена.

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

Отпечатано в типографии «Crocus» crocus.zp.ua

При копировании материала ссылка на АВТОРА ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.pslit.co.ua

Колонка главного редактора Приветствуем всех! Семь лет позади! Семь лет долгой работы, семь лет развития. Сегодня наше издание отмечает свой день рождения! Семь лет назад в свет вышел первый номер журнала «Анклав пера». Через четыре месяца журнал был переименован в «P.S.», но изначально мы назывались «Анклав пера». Хотя, это ни для кого не секрет. Мы не раз рассказывали историю журнала. За семь лет мы выросли из небольшой группы в вк, которая раз в месяц выпускает сетевой журнал, до международного печатного издания, электронную версию которого читают более чем в семидесяти странах мира, а печатная добралась до двадцати стран. Нас читают практически на всех континентах, кроме Антарктиды. Но это временно, доберемся и туда. Это восемьдесят пятый номер нашего издания. Восемьдесят пятый! Поразительно, как быстро летит время. Еще кажется, вчера мы готовили на коленке (по сути это так и было) первый номер, а их уже восемьдесят пять. Тогда еще не было очереди на публикацию, авторов мы сами искали. Предлагали новое молодое издание для публикации. А о том, чтобы выйти в печать и речи не было. Конечно, первый номер был напечатан на простом домашнем принтере. Это были просто листы, вложенные в файлы и папку. Сейчас же наши номера каждый месяц печатаются в типографии сборными тиражами и отправляются, в среднем, в двенадцать стран мира. Каждый номер это минимум пятнадцать новых имен! А всего у нас опубликовалась почти тысяча авторов. Тысяча, Карл! Ни два, ни три, и даже не десяток. Тысяча! А количество произведений вообще приблизилось к отметке в три тысячи. И это только начало! Мы много достигли. У нас есть аудитория, и не только, как говорят злые языки, из авторов и их знакомых, а из простых читателей, которым интересна литература. И эта аудитория растет. И достигнем еще большего! Одним из главных наших достижений за последний год можно назвать запуск «FoxyLit». Да, мы уже говорил о нем. Говорили, говорим и говорить будем! Это как наш ребенок. Маленький ребенок, который медленно растет и скоро станет вровень с «родителем». Мы запускали новый журнал по разным причинам и рады, что он становится популярным среди наших авторов и читателей. Он даже обзавелся постоянными авторами! Есть даже те, кто с его помощью выходят на украинский рынок литературы. То есть, используют наше издание как площадку для старта. Мы уже не раз говорили, что интересно наблюдать за развитием автора. Вот он неопытный пришел к нам, он пишет, развивается, публикуется и видно, как его стиль совершенствуется. Таких авторов немало в «P.S.». Надеемся, их будет столько же и в «FoxyLit». Напоследок хочется казать большое спасибо нашим авторам и читателям. Издание делаете именно вы. Ваши произведение и ваше желание читать их. Мы создавали «P.S.» как площадку для публикации своих произведений, и это была маленькая группа в вк. Тем, чем мы являемся сейчас, нам помогли стать именно вы. Те, кто пишет и те, кто читает. Пишите и читайте! Потому что книги не умрут! Books not dead! С уважением, главный редактор «Литературного интернет-издания P.S.» Александр Маяков

Сегодня в номере

Поэзия

«Но не забудьте...» Владимир Васильевский

«Кое-что о поэзии и поэтах» Владимир Васильевский

«Влюблен» Владимир Васильевский

«Помогите» Владимир Васильевский

«Краденное счастье» Владимир Васильевский

«Твоя жизнь» Янушко Алёна

«Ответ» Янушко Алёна

«Морю» Янушко Алёна

«Свет и тьма» Ольга Багаева

«Она танцует на стекле» Волчецкая Кристина

«Чашка эспрессо» Волчецкая Кристина

«А на улице - тишина» Волчецкая Кристина

«Кот» Янушко Алёна

«Из Туркестанской тетради» Марат Жусипалиев

«Где пасутся ревнивцы-быки...» Гусев Вячеслав

«N» Янушко Алёна

«Любовь хулигана» Денис Ровчак

«Необычная любовь» Девочка-Дождь

«Просто солнышку я улыбнусь» Колина Светлана

«Infinitas» Ольга Багаева

«Суперлуние» Ольга Багаева

«Они есть» Ольга Багаева

«Сгорает лето, как свеча...» Ольга Багаева

«Мартовский дождь» Татьяна Уразова

«Я хотела бы в юность» Татьяна Уразова

«Весна желанная» Татьяна Уразова

«А если задержусь - дождись» Татьяна Уразова

«Границы сознания» Октябрина Радонская

«Ты моя двадцать третья за жизнь весна» Елена Камардинова

«Разговор на перекрестке» Александр Юдельсон

«Жизнь прошлым» Элис Сорокина

«Капканы» Янина Погорелова

«Старик» Александр Мяклов

«Без изъяна» Нелли Мершон

Строка прозы

«Игра» Карепин Константин

«Царица Эвелина и другие люди» Илья Криштул

«Палата №0» Антон Серебряков

«Любимая подруга» Титоренко Елизавета

«Два с половиной одиночества» Алексей Холодный

«Как медведь приходил борщ кушать» Геннадий Попонин

«Окаменевшая» Марина Шатерова

«Чулан» Андрей Веник

«Имаго» Андрей Веник

«Развилка» Плимяник Ольга

«I am not normal» Уильям Хилл

«Заклинание» Романеева Ольга

«Кактус» Анастасия Рейфшнейдер

«Сказка о Музыканте и его Девушке» Юлия Чернышёва

«Спасение утопающих - дело рук самих утопающих» Алиса Лисовая

«Глупый ветер» Юлия Чернышёва

«Белая Лошадь» Владимир Филин

«Дно» Евгения Адессерман

«Политика» Александер Львов

«Опель» Олёшка

«Фортуна Элла Хейса» Владимир Колабухин

«Зять для скупого Игната» Павел Мерзликин

Фанфик «Сверхъестественное: новые приключения» Мария Гамиева

Литературный сериал

100 100

104

«Летописи межмирья» Александр Маяков

104

«Буквы на белом фоне» Александр Маяков

107

«А.С. Пушкин. Послесловие» Маргарита Крымская

110

«Опаленные войной» Олег Русаков

113

«Наталья» Дмитрий Королёвъ

120

«Чумная крыса» Хиль де Брук

126

«Там, где вечный холод» Роттен Морган

143

Поэзия

Но не забудьте... Владимир Васильевский В дома врывается весна, Сквозь глушь стекла - теплом и светом, Сдвигая мебель от окна, Прах зим взметая по паркетам. Хозяйкой спорой, растолкав Дела, зевак бесцеремонно Лучом метет по потолкам, Вскрывает двери на балконы. Она везде, как оккупант, Внедряет Грех, свои порядки. Не сметь! Спешите покупать Горох, редис и рыхлить грядки. И не перечте! Все равно Не отменить ее законы. Вы вдруг поймете, что давно С ней заодно, и... прочь препоны! Но не забудьте. Не слаба! Учтите, Будьте осторожны! Весной кружится голова, И бродит мысль: "Век был - и прожит"…

Кое-что о поэзии и поэтах Владимир Васильевский Поэзия должна звучать! Взывать - ее предназначенье. Как ноты в нотную тетрадь, Поэт кладет на лист реченье. Давайте вспомним, господа. Ведь буква - это та же нотка, И если хочешь глас подать, По ней настраиваешь глотку. А слово - выверенный звук, Букв не случайное собранье. За ним - тысячелетий круг, И песни предков, и рыданья...

Речь - неосознанная суть, Души пространное теченье. Здесь, высоко вздымая грудь, Поет извечное Влеченье. Да! Мы лишь для того поем, Чтобы привлечь к себе вниманье. Весной олень трубит "Подъем!", Ища в подругах пониманья. И кое-кто (заметь, не все) Идет на зов, почуяв отклик. И - вот она. Во всей красе Пред ним, они сверяют облик. И, если совпадёт оно: Лицо и стать, и звучный голос, Они сливаются в одно, Священный утоляя голод. Да, мы олени, господа! Не нравится? Тогда - микробы. Все б ничего, да вот беда,Мы не звучим. Строчим. Мы снобы. И кто же слышит нас? Никто! Мы лишь на лист кладем реченье. Как партитуру кое-кто, Читая, слышит. Здесь - уменье! Читатель - профессионал. Но их, увы, лишь единицы. Другим необходим вокал, Чтоб оживить томов страницы. Поэзия должна звучать! С трибун, с эстрады, в интернете. Поэты, вам дано взывать. Так голосите! Бога ... дети!

Влюблен Владимир Васильевский Звучал рояль. Ты пела. Ты вещала. Я. Дом. И сад наполнились, тобой. Казалось, ничего не предвещало... Взглянула на часы. - Ушла! И, как прибой Бьет в берега на море после шторма, Когда вокруг давно покой и штиль, Тугие волны меццо и аккордов Звучат во мне. И твой высокий стиль

Поэзия Царит повсюду - в доме, на веранде, И, кажется, вот-вот - и ты войдешь. Дымится кофе... Тысячи гренландий Сжигают сердце. И, как острый нож, Пронзает свист далекой электрички. И вспышкой мысль: Ты улетаешь с ним!.. О, мой предел! И - тайна! Беатриче. Молю Творца: Еще хоть раз блесни! Час замирает, вырождаясь в Вечность. О, пережить бы этот Мега-миг?! Вдруг гром звонка мобильного, беспечный, Заполнил дом. Как всепобедный гимн! "Алло! Да, я! В метро. Сейчас исчезну. Что значит - завтра?! Может быть прие..." И голос гаснет, улетая в Бездну. Как не сойти с ума?! До завтра? До "Привет!?"

Помогите Владимир Васильевский Осушаем болота, вырубаем леса, Говорим, мол, чего там, нужны города. И действительно строим, преуспев неспроста, Вырастают на стройках другие леса. Пилим, валим, штурмуем, реки двигаем вспять, А природа, как совесть, природа, как мать. И ни крика, ни стона. Лося горестный взгляд. Мертвый заяц упреком в борозде между гряд. Чахнут сосны и ели, мели в реках, хоть плачь, И все реже на сопках таежный кедрач. Нас все больше и больше, а она - все одна. Где же выход, позвольте?! Но... безмолвна она. А березы и сосны кислородом дарят, А озера и реки водою поят. А без воздуха вымрет даже донная тварь. Без воды мы погибнем. И в июль, и в январь. Я не против науки. Век зовет создавать. Но природа навеки действительно Мать. И, наверное, хватит ее покорять! Явно, время настало ее понимать. Видно, мало свободу в боях обрести. Помогите Природе Человека спасти!

Краденное счастье Владимир Васильевский Закроешь дверь, и волосы распустишь, А взгляд укроет занавес ресниц. К губам прильнешь, как сладкий яд пригубишь, И... больше нет пределов и границ. Благословенно краденное счастье! Ликует тело, и парит душа. Да, сгинут все запреты в одночасье! Взрываем плоть. И замираем, чуть дыша.

Твоя жизнь Янушко Алёна Если ты актёр, играй. Если не играется, делай вид. Стены театра – тебе рай, Чёрные кулисы – тебе вист. Если любишь фокстрот, о нём забудь, Если любишь танго – включи страсть. Тёмное незнанье – твой путь, Минутное признанье – твоя стать. Если ты актёр, то просто будь. Тем, кем быть ты хочешь, тебе не стать.

Ответ Янушко Алёна Мы мечтали создать историю, Мы над городом часто летали. Говоря об искусстве, вторили, Тем словам, что у нас забрали. Стали ближе такие далёкие Облаками морские дали. Мысли бродят вокруг неглубокие, Нам лишь кажется, что угадали. Но опора останется прежнею И продолжит звучать перебором. Пронесём вдохновение нежное, Рассужденьем, сомненьями, спорами.

Поэзия Мы пространство наполним звуками, Мы поведаем то, что увидели, Создадим обречёнными муками, То, что помнят все наши зрители.

Морю Янушко Алёна Море, твоя необъятность Поражает воображенье, У волн отсутствует гладкость, Они в постоянном движении. Трудно представить, море, Какими ты ведаешь тайнами, Твоя печаль и горе В том, что хранишь те знания, Которые были даны тебе До рождения человечества, Те прекрасные истины, Что рождаются с вечностью. От того ты так яростно, От того и бушуешь ты, Ведь, наверное, тягостно Знать, что вечно выть будешь ты.

Свет и тьма Ольга Багаева Момент затмения всегда внушает страх. Но не спеши терять зарю навеки. Есть выбор жизни в каждом человеке: В тенетах сумрака иль в солнечных лучах. Коль свет дневной тускнеет понемногу И мглой тебя окутывает зло Знай: где-то обязательно светло! Ты лишь сумей найти туда дорогу.

Она танцует на стекле Волчецкая Кристина Она танцует на стекле И ловит блики отражения А он по лезвию ножа На цыпочках в изнеможении

Кто – то вдыхает облака И упивается мгновеньем А кто-то мается в веках И ждет судьбы благословения Она исполнит свой канкан Он добредет до ровной тверди Но все вернется на «круги» И повториться все поверьте Она танцует на стекле А он по лезвию на грани Никто не сделает больней Чем сам себе, невольно раня.

Чашка эспрессо Волчецкая Кристина Чашка эспрессо в придорожном кафе Минутная радость, улыбка на твоем лице. Как этот кофе, горчишь... этот терпкий вкус... Чашка эспрессо... ты мой неподъемный груз....

А на улице - тишина Волчецкая Кристина А на улице – тишина... Да такая... оглохнуть можно. Я бы рядом была с тобой, Только как - то у нас, все сложно... Снег идет, порошит следы. Заметает былые раны. На том месте взойдут сады, И закроют рубцы и шрамы. Порошит, порошит печаль, Прячет бегло в снега обиды. Мне не жаль, и тебе не жаль. Мы теперь, понимаешь – квиты. А на улице – тишина. Да такая... оглохнуть можно, Я бреду в темноте одна. Тихо, медленно, осторожно. Ведь на улице – тишина...

Кот Янушко Алёна Лёгкой поступью мягкие лапки Еле слышно крадутся по дому.

Поэзия Бросив взгляд на клубочек украдкой, Глазки выпучив вдруг по-чудному, Кот пушистый насторожился, Спинку выгнул, слегка пригнулся. И, подпрыгнув, вдруг приземлился. Показалось, что кот улыбнулся. Элегантно и очень быстро Он подпрыгнул и сел у окошка. В двух глазах промелькнула искра И прищурился кот немножко. В этом маленьком тёплом комочке Столько силы и твёрдости духа, Столько гордости в каждом шажочке, Сторожащемся каждого звука. Кот добрее, чем многие люди. Не обидит и не оставит. Про хозяина он не забудет Не придаст и больно не ранит. А морозным зимним утром Кот свернётся у тёплой печки И тихонько прижмётся к кому-то, Жаль не может сказать ни словечка…

Из Туркестанской тетради Марат Жусипалиев Светлой памяти любимого брата Камбарова Еркина Камбаровича. О поэте. Не говори,что ты большой поэт, Которого так ждёт и не дождётся свет, Поэтом,брат,коль так судьба считает, Порой не жизнь,а смерть провозглашает. О стихах. Хороший стих,как доброе вино, Ему с годами крепким быть дано, А слабый стих одна беда, С годами,как стоячая вода. Ещё раз о стихах. Когда стихи не трогают души, Они,как добродушные ужи,

Не ядовиты,но и не желанны, И всё ползут не прошенны,не званны... О восточной женщине. "-Как сказано в веках,тому и быть, Мужчина должен первым проходить!"Так женщина,дорогу уступая, Сказала мне,мой путь благославляя О ночи в Кызылкумах. Над великою пустыней Соблазнительно-вкусна, Будто долька сладкой дыни, Приготовлена луна. О Хафизе. Звёзды,как спелые зёрнышки риса, Сыплются с неба на строчки Хафиза, Нежно луна,будто мудрое око, Смотрит на вечные строки Востока. О бомжах. Бомжи,они и в Африке бомжи, Их жрут в ночи одни и те же вши, И только в том их ,бедолаг, вина, Что не умеют пить прекрасного вина... Об ослах и вечности. Однажды и осёл взошёл на трон И повелел,что вечным будет он, Но Вечность улыбнулась и сказала:Таких ослов ещё я не встречала... Ещё раз об ослах. Дорвался как-то и осёл до власти, Весь ум его вместился в крике пасти, Да,всё бы ничего,в нём страсть одна жила, Похожими всех делать на осла... И ещё раз об ослах. Осёл влюбился в трепетную лань И криком напугал округу в эту рань, Так иногда,чтоб выглядеть глупцом, Достаточно влюблённым быть ослом...

Поэзия О величии. Жил да был один ГРАФин, Он хотел быть исполин..., Но не смог,да вот беда, В нём,как прежде,лишь вода. О страхе. Не бойся,это правды дождь, Страшнее,если дождик ложь, Когда всё лживее гроза, А правда льётся,как слеза. О смерти. Непостижима мысль сама, Что вечность там и это- тьма, Ведь есть божественный ответ, Что там есть жизнь и это-Свет!!! О мужской душе. Мужскую душу сладкую,как мёд, Лишь женщина, благословляя,пьёт И это свыше ей дано, Пить нашу душу,как вино... О золотом слове. Каждое слово Ауэзова, Золото и поэзия. И чистотой родника Каждая дышит строка... О счастье. Мне выпало счастье родиться казахом, Гордится крылами,их царственным взмахом, Промчаться по стЕпи на быстром коне, Быть ветром,быть песней в родной стороне... О любви. Постою немного у любви в тени, Может станут лучше и светлее дни, Может сердце нежное,как-то по весне, Песенку счастливую напоёт и мне...

О реке с названием "Любовь". -Держитесь люди,я иду,Кричал поэт,идя по льду, Реки с названием "Любовь", Где все тонули вновь и вновь... О зимних розах Хрустящих дней колючие морозы Не тронут в комнате моей две чайных,красных розы, Они цветут,тоскуя по весне, И нежность глаз твоих напоминают мне... Ещё раз о стихах. Писать стихи такая же работа, Как до седьмого выложиться пота, А те,что пишут милые стишки, Им всё равно,что поиграть в снежки... И ещё раз о стихах. Улетели стихи со страницы, Как весёлые, добрые птицы, Поманили их тёплые страны И богатых земель караваны... Вопросы о добре и зле. А те,что совершали зло?Им просто в жизни не везло, А те,что делали добро?Их обессмертило перо... О скромной жизни. Пусть обошёл тебя успех, Пусть скромно жизнь прошла, Зато умрёшь,как человек, Не совершивший зла... О лжи в сердце. А ложь сладка,как мёд И сердце её пьёт, Не ведая,что ложь В него вошла,как нож...

Поэзия И ещё раз о стихах. Стихи богатства вам не принесут, Как маленьких котят их людям раздают, В надежде,что их светлые слова, Однажды примут,царский облик льва... О горьком человеке. По хмельным своим дорогам, Допивая жуткий век, Будто выплюнутый богом, Бродит горький человек... О милой лампочке. Жила-была лампочка, Милая лапочка, И так хорошо ей было, Что она и светить забыла... О весёлом гвозде. Жил да был весёлый гвоздь, Он везде был званный гость, А когда его забили, Тут же все его забыли... О нехорошем человеке. Е. Смешна не жизнь,смешны твои дела, Которые ты делаешь со зла, Но верить хочется,что есть ещё добро, Которое спасёт твоё нутро... О чудесах в Кызылкумах. А ночь царевной квакает, Мир полон здесь чудес, И прямо в душу капают Слова любви с небес... Пожелание. Идя по тоненькому льду, Пусть дочь не попадёт в беду, Попав в объятья красоты, Пусть сын не перейдёт черты...

Про тень. Не верь даже тени своей, Идущей за пяткой твоей, Как только закончится день, Исчезнет и верная тень... И ещё раз о поэтах. Не тот поэт,кто в руки взяв перо, Нам предлагает всё своё нутро, Поэт,как туча,как в степи гроза, Закроет,если надо небеса... О сути. Суть не в том с кем пил и жил, А кого всегда любил, Чьё вселенское тепло И согрело,и спасло... О ползучей беде. Ташу. Ползёт змея-беда, В твои,мой друг,года, Но знаю и в аду, Ты победишь беду... Ещё раз о зле. Сколько лет прошло, А всё живо зло, Будто мир добра, Унесли ветра... Луч правды. Только правды луч Светел и могуч, Только правды свет, Бережёт от бед. Закрыло небо... Закрыло небо вороньё, Как душу чистую враньё, Но виден уже Солнца лик И вороньё исчезло вмиг...

Поэзия Даже если... Ташу. Даже если весь ты выжат, Надо выжить, Оказавшись и на дне, Будь всегда,как на коне... Даже если... Ташу. Даже если ты не понят, И на смех толпою поднят, И пылая на костре, Помни всё же о добре...

Где пасутся ревнивцы-быки... Гусев Вячеслав Где пасутся ревнивцы-быки И поляна такая зелёная, Льётся в сердце с ночи до зари Песнь ветров, звучащая клёнами. Изумрудами тают во ртах У животных травиночки сочные. Вдалеке, как пастушечий взмах, Вдруг покажется что-то знакомое. Комары. Холодок у реки Веют мыслями грустными-грустными. Ты, пожалуйста, только теки, Кровь прозрачная, ряска с лягушками. Вот и всё: облака, высота... Пролетев, позовут меня к новому. Никогда не забуду тебя, Драгоценное поле с коровами!

N Янушко Алёна Ты новое неузнанное мною. Открытая таинственная тень. Мне ранее неведанной тропою,

К тебе всё ближе следует мой день. Ведомая мудрёными словами, Босая по узорам прохожу. И в странности, возникшей между нами, Мучительную силу нахожу. Закрытыми глазами не увижу, Сомкнутыми губами не скажу. Ты слышишь, что я следую всё ближе, Ты знаешь, я всё дальше ухожу.

Любовь хулигана Денис Ровчак В поле цветов и мирской тишины В мыслях где нет, фальши и лжи Раскинув я руки вот-вот закричу Я долго искал, чего сам не пойму И в зеркале я себе ехидно кривлялся Пока на ветру ты поджидала скитальца Сквозь бездну снов, открой мне веки В них тьма любви святой, душ искажения Я коротал эти ночи в этом тленном плену Я узник сердец, есть лишь слово живу Меня ты ещё, хоть чуть-чуть подожди Нет больше сил против воли идти Руки в шипах, на ногах кандалы Я в книгах искал как к тебе подойти Из города чувств остались руины Дом наш сгорел и порваны книги Из палитры теней, тебе идёт чёрный Помаду пожалуй сама подбирай Чтобы губы тебя не касались чужие Прекрасно же знаешь я какой хулиган

Необычная любовь Девочка-Дождь Я хочу обнять тебя Повторить и не забыть Я хочу принять тебя Задержав дыханья миг Я хочу ласкать тебя Твои волосы в ночи Я хочу упасть взлетая Чтобы тучи развести

Поэзия И всегда быть рядом Помни! Я как воин у реки Для врагов я стану Адом Чтоб тебя от всех спасти Мне не нужно много Знаешь..... Я готова потерпеть Для меня ты стала Богом Хоть не верила, заметь Ты меня забыла может? Время делит нашу жизнь Удели мне веры ложе Чтоб счастливее мне быть Я как волк залечу раны Улыбнусь. Пойду вперёд Никогда ты не узнаешь Как я жду за годом в год ...

Просто солнышку я улыбнусь Колина Светлана Просто солнышку я улыбнусь. И подумаю: "Снова весна!" И как будто я в детство вернусь. И как будто проснусь ото сна. Синий, синий вверху небосклон. Чистый, чистый лазури поток. И к земле совершая поклон, Получаю я жизни глоток. Повернуть, повернуть бы всё вспять. Там родители живы ещё. И по лужам босой пробежать. И мечталось, что всё хорошо. Сердце билось сильней и нежней. И хотелось, и даже моглось. Жизнь мелькнула, пропел соловей! И как будто совсем не жилось!

Infinitas Ольга Багаева Ветер и тишь, полумрак и рассвет, даль седая.

Тени, бредущие ночи вослед, дымкой тают. В небе светлеющем - дальних миров искры гаснут. Моря тяжёлого ртутные блики дышат сказкой. Склон за спиною сонно звенит изумлением. Воздух живительный поит, пьянит птичьим пением. Древним началом - круговорот первозданного. Каждое утро Солнце встаёт миру. Заново.

Суперлуние Ольга Багаева Луна и я взглянули друг на друга Через стекло волшебных величин. Стекает сон безмолвием в ночи Сквозь колдовство сияющего круга. Старинный зов к несбыточной мечте, От нас с тобой безмерно удалённый, Светила дальним пылом осенённый Тяжёлый шар, плывущий в пустоте. Мир отступил - задумчив, тих и дик... Льёт безмятежность с неба древний лик, Храня следы чудовищных ударов. Остывший свет безвременья и сна Несёт часы, ушедшие недаром. Простор бездонный... вечность. Тишина.

Они есть Ольга Багаева Сонмы древних миров разбредаются искрами в небе, Мириадами солнца плывут в невесомой дали. Кто нас в будущем ждёт, кто за тьмою пока безответен? Иль навек одиноко движенье разумной Земли? Но упорно видна перекрестья дорог неизбежность, Хоть неясно ещё, как достигнут друг друга послы. Не сумею сказать, каковы их повадки и внешность, Не могу и узнать, сколь гуманны они или злы.

Поэзия На извечный вопрос человека - непросто ответить; Многоцветных огней в макрокосме бескрайнем не счесть. Только есть среди них и светила, которые светят для разумных иных. И они в этом космосе есть.

Сгорает лето, как свеча... Ольга Багаева Сгорает лето, как свеча, На солнце тают дни. Мгновенья друг за другом мчат Попробуй, догони! Как быстротечна наша жизнь! Минуты и года, Как лёгкость птичьей стаи - ввысь, Уходят в никуда. Уносит вихрем в облака Удачи, боль, мечты... Но странен бег часов, пока Со мною рядом - ты.

Мартовский дождь Татьяна Уразова Чёрной кошкою тьма прилегла на район. Звёзды спрятались в спутанной шерсти. В окнах ни огонька, серебрится неон, Ветви в стёкла стучат, словно черти. Дождик сыплет с утра и не видно конца. Тьма кромешная всем не по нраву. Взвыла псина ничейная возле крыльца, Кто-то сбросил ей кость на забаву. Капли рок на карнизах танцуют всерьёз, Негу сна напускают на тело. Мир неведомый тянет в галактику грёз, Где земное давно отзвенело.

Я хотела бы в юность Татьяна Уразова Я хотела бы в юность, я хотела бы в детство На часочек вернуться с самой дерзкой подружкой,

Нахамить вредным бабкам, чтобы вслед нам отпетым Отвечали по-свойски и друг дружке на ушко Раскрывали секреты хулиганок известных. И теперь, как те бабки я ворчу у подъезда. А девчата в азарте все обходят барьеры, Табунами несутся, ржут, как кони - не к месту. А красивы чертовки! Им плевать на манеры, На лохматые гривы, и на бабок наезды. Жизнь проносится мигом, оставляя нам память: И курьёзную юность, старых бабок ворчанье. Эти образы в сердце не стереть, не растаять. На себя все примерим, и поносим - мы знаем. Я хотела бы в юность… плачет даже и память…

Весна желанная Татьяна Уразова Весна шалит безудержно, манерно, Хитрит лукавая: характерец такой. Рядится в зимушку, а то экстерном Сдаёт позиции, пора, мол, на покой. И вербу обманула в одночасье, Она соцветья распустила впопыхах. А поднебесье не спросив согласья Весны, ударило морозом, знать, в сердцах. Меняя нрав, озолотит лучами, И птичьим гомоном в раскидистых кустах, Теплом повеет, наделит страстями Весна желанная и в жизни, и в стихах!

А если задержусь дождись Татьяна Уразова Накрапывает дождь мелодию покоя, А пасмурное утро, как камень на груди, И ветра нет, и заунывного нет воя. Накрученные на ночь глумятся бигуди. А я в смятении, нужна ли эта встреча? Не спрячешь за очками припухшие глаза, В далёкой юности, горящие как свечи, При мысли о любимом, об алых парусах.

Поэзия А хмарь рассеется пусть даже не сегодня, И в памяти сотрутся дождливые деньки. Но помнить буду я весну златую – сводню, Пока не прогорели любви той угольки. Умолкла дождика мелодия покоя, Затеплилась надежда на ласковую жизнь. В твоих объятьях побывать хочу - не скрою. Я верю в чудо! А если задержусь – дождись!

Границы сознания Октябрина Радонская Разорваны рамки, больное сознанье, Способностью чувствовать я обделён. Расширил среду своего обитанья Клянусь, существую с начала времён. Кривые частицы ломают пространство, Они существуют в моей голове. Моё созидание - глупое пьянство, Я словно запутан в своём естестве. Границы безумства у нас не похожи, Суждения древних отнюдь не верны: В реальности громкий протест невозможен, Но, честно, терпеть не могу тишины. Однажды с потерей последнего шанса, Уйду, упустив ключевой ориентир. Не смог разглядеть красоту дисбаланса, Но, может быть, ты разглядишь во мне мир?

Ты моя двадцать третья за жизнь весна Елена Камардинова Влага живительна если она пресна Пресная жизнь рубит голову топором. Клетка грудная - как клетка душе тесна, Сердце заводит свой бешеный метроном. Я босиком поднимусь с тобой на паром, Ветер морской пробудит меня ото сна, Ты мой раскатистый в небе полночном гром, Ты моя двадцать третья за жизнь весна.

Не подноси соленой воды к губам, В людях и так довольно соленых слез, Сколько еще к уже съеденным мной пудам, Нужно добавить, чтобы дойти до грез?

Разговор на перекрестке Александр Юдельсон Он, забрендирован как кола, Стоял у серого столба; Фуражка горе, плечи долу, В очах печаль, в устах мольба. И если вы, шагая мимо, От толп людских неотличимо, В глубокой сумке у него Не разглядите ничего, Не торопитесь делать вывод: Возможно, он давно стоит, Товар весь продан и лежит По сумкам путников ленивых; Зачем спешить наполнить тару Повторной партией товара? Он как Сизиф на передышке; Стоит и смотрит чуть дыша, Но в нем витийствует душа! Он хочет жить, играть словами И быть отрадой своей маме; А от хозяина лишь шишки Да низкий статус торгаша. Я подошёл к нему, и слогом Традиционным для Руси, Желал ему спасенья Богом И все, о чем не попроси За то, что городской уют Его коллеги создают И тратят лучшие года На что другие никогда И часа жизни не потратят, А между тем клянут судьбу За то, что ездят на горбу Или начальство мало платит, И с этой фигой за спиной Потом идут к себе домой; А он - достойный человек, Открыто тянет жребий свой, И интерес в глазах живой... Он вдруг прервал: "Эмне керек? Мен сени тушунбойм!"

Поэзия

Жизнь прошлым Элис Сорокина Лепестки обрывает с розы В никуда спешащее время, А она лишь жалеет о прошлом, Все неся на себе это "бремя" И, не зная сегодняшней даты, Лишь о прошлом том вспоминает. Проживая опять те закаты, За ошибки себя укоряет. А не глупо ль, винить в настоящем Те минувшие взлеты, паденья? Вместо мысли о дне предстоящем, Бродить в прошлом, ища там спасенья? Каждый мыслит, конечно, как хочет, И нелепо за мысль осуждать. Суть в поступках ищу, но все же, Мне таких людей не понять.

Капканы Янина Погорелова Вы звали меня в чужих объятьях Вы выгоняли прочь из своих снов Ласками брали других в капканы Словами давали жесткий отпор Вы врали мне, что днем и ночью Нет дела до моих забытых снов Что крепко спите вы ночами Не глотая крепкий алкоголь

Старик Александр Мяклов Под тусклым светом фонаря Вечерней летнею порой Бормоча что-то и сопя Стоял старик седой Его глаза были пусты Ни блеска в них ни огонька Лишь выражение тоски А по щеке текла слеза.

Старик стоял, а время вдруг Замедлило свой бег И повернуло жизни круг На шесть десятков лет. Он вспомнил то, что было здесь На этом самом месте Как целовал, цветы дарил Своей он будущей невесте. Как жили дружно и шутя Встречали все невзгоды Детей растили их храня От зла и непогоды. Сквозь мрак и свет судьба вела Двух связанных навечно И вдруг один. Её же нет Она шагнула в вечность. И боль ударила огнем Разрушив мир, сжигая сердце Сгорел дотла, лишь пепел в нем Для счастья нет здесь больше места. Застыли небо и земля Лишь только взгляд пустой Под тусклым светом фонаря Стоит старик седой.

Без изъяна Нелли Мершон Без изъяна день и вечер Без малейшего изъяна Мне и крыть - то будет нечем В этой одури сафьянной Угловатые ограды И блудливые созвездия Зазывающие на дом Не поместишься? Поместим! Ведь и знать - то не пристало Что скрывает полнолуние И когда за перевалом Нагловатый ветер дунет Холодящий - если не с кем Согреваться днём... А, лучше! Чем вдвоём висеть на леске Называющейся — случай

Строка прозы

Игра Карепин Константин Нужно сделать всего лишь одно движение – ничего сложного в этом нет. А дальше уже как распорядится Фортуна. Но если я до сих пор здесь, то госпожа удача и теперь на моей стороне. Игра хоть и опасна, но так сладок риск, что отказаться просто невозможно. Да и шанс проиграть всего один из шести… Всё это самоутешение, не более, но после всего остановиться невероятно сложно. Каждый раз нужна большая доза адреналина, и лишь игра приносит её мне. И так сладко это удовольствие, что ради него можно потерпеть мучительно долгие, унылые, серые и скучные недели, что неизмеримо долго тянутся в ожидании новой игры, в ожидании новой дозы. А потом всё повторится вновь. У каждого свои поводы начать. Кто-то ищет способы быстрее закончить бесконечный и бессмысленный поиск истины в штуке, что зовётся жизнью, для кого-то слишком мало интересного в окружающем мире, кому-то власть и деньги затмили разум – с каждым разом всё сложнее развеселить себя, когда в твоих руках оказываются судьбы людей. У меня было всё проще – я выбрал этот путь для себя сам. Долгое время, я жил, как и все. Семья, друзья, любимое занятие. Я знал, чего я хочу, и жизнь шла своим чередом. А затем всё изменилось. Сначала предательство любимой, затем отвернулись все друзья. Работа уже не радовала меня, хобби перестали вызывать во мне интерес. Но не зря говорят, что время лечит. Постепенно я позабыл всё и начал жить по-новому. Но вместе с плохим из памяти стёрлось и всё положительное. Время убило воспоминания, лишило всего, что было дорого. И тогда я решил отомстить, я решил убить время. Я знаю и всегда знал, что со временем опасно играть, ведь однажды оно решит сыграть с тобой. И хоть оно долго будет выжидать, но ни за что тебе не выиграть, как бы ты ни старался. Время не убить, но оно убьёт тебя. Но всё же, сколько нас, что тратя время на пустяки не осознают, что играют с ним в забавную, но смертельную игру. Я же знал, что делаю и перепробовал для этого почти все возможные способы. Сначала компьютерные игрушки. Время пролетало незаметно, но однообразие надоедало. Затем клубы, алкоголь и прочие средства забыться, но неприятными были последствия. Далее я перешёл на казино. Покер, рулетка и однорукий бандит – отличные средства для прожигателя жизни, а порой даже можно вернуться с хорошим вознаграждением за ещё убитый день. Но слишком мал азарт, а если хочешь убить время – так надо веселиться по полной. Однако там, в казино, я узнал о настоящей игре. Игре, наградой победителю в которой будет его жизнь. И я решил сыграть… Первый раз был страшным, руки тряслись Однако сегодняшний противник не чета прежним. В его взгляде виден хищник, что шаг за шагом, методично загоняет добычу в ловушку, виден наркоман, что гонится за дозой адреналина, виден игрок, что в азарте готов поставить на всё. В его взгляде я вижу себя, и мне не нравится это. Но нет, он не такой, он значительно хуже. Я для него объект наблюдения, лабораторная мышка, послушно выполняющая то, что задумано экспериментом. Его доза не азарт, он питается моими эмоциями так же, как питался эмоциями многих, кто был для меня. Их страх, их кайф и радость – всё это лишь пища для него. Но в любом случае, в конце всё кончится и встанет он из-за стола, а позади него останется ещё один человек, ещё один будет потерян навсегда. И сейчас он ухмыляется, видя сомнения в моих глазах. Ему смешно смотреть

на то, как я, сидя перед ним, раздумываю над следующим шагом. Он знает, что я сделаю и всё равно, всем своим видом как будто говорит с насмешкой: «Ну чего же ты задумался? Всё так просто. Давай же, сделай это». Это большое мастерство, провоцировать одним лишь видом, но чем дальше смотришь на него, тем больше хочешь подчиниться. Интересно, так же на меня смотрели те, другие, чьих лиц я уже даже не помню. А помнит ли он? Вряд ли. Зачем запоминать лицо того, кого скоро не станет? По крайней мере, в игре я всегда руководствовался именно этим принципом. А вдруг само время пришло сыграть со мной в игру? Да, если приглядеться, то можно увидеть в его глазах ещё одну насмешку Что же, Костя, ты действительно слишком долго думаешь о бесполезных вещах. Наверное, я стал слишком мнительным в последнее время. Нет никакого страха. Нужно сделать всего одно движение. Пора решаться. Щелчок… Выстрел…

Царица Эвелина и другие люди Илья Криштул «Какое прекрасное лицо! Такие женские лица я видел только на старинных гравюрах и вдруг здесь…» - подумал Головкин. Лицо действительно было прекрасно – высокий чистый лоб, на который якобы случайно спала белокурая прядка, яркие синие глаза, румянец, и не нарисованный, а природный, это Головкин определять умел. Восхитила его белая, как будто никогда не видевшая солнечного света кожа, очаровательная шляпка с небольшой вуалью, шея, прикрытая якобы небрежно повязанным шарфиком… Он успел рассмотреть даже пальцы, украшенные дорогими перстнями… Женщина улыбалась каким-то своим мыслям, взгляд её, не задерживаясь, пробежал по Головкину и устремился вверх, строго очерченный профиль проплыл мимо и Головкин с трудом подавил в себе желание обернуться. «Явно не простолюдинка… Вот из-за таких женщин и происходит всё на этой планете – страшные войны и великие открытия, гнусные предательства и безумные подвиги, трагедии неразделённой любви и комедии разделённой…» - Головкин всё же не удержался и обернулся: «Завоюй целый мир, кинь к её ногам, она всё равно останется надменной и недоступной, как царица… Царица Эвелина…» Женщина, которую Головкин нарёк Эвелиной, уже таяла вдалеке, где-то её ждал самый счастливый мужчина в мире, пажи готовили благоуханную ванну, а повара – изысканный ужин… Головкин прикрыл глаза. «За одну ночь с такой женщиной можно отдать все богатства всех восточных королей…» - и в голове Головкина зазвучала небесная музыка, которая неожиданно закончилась заливистым детским смехом. «Папа, посмотри – дядя стоя спит, как лошадка!» - Головкин открыл глаза и увидел смеющуюся рыжую девчушку, теребящую за рукав своего сонного папу. Папа равнодушно посмотрел на Головкина, наклонился к дочке и стал что-то ей втолковывать, видимо, правила поведения в свете. «А у моей царицы, интересно, есть дети? Если б я был её героем, она родила б мне пять таких вот рыжих девчушек…» на этот раз Головкин глаза не закрывал и музыка в его голове не звучала. Да и если б звучала, её спугнули бы три горца, громко обсуждавшие что-то на своём языке. Со стороны казалось, что они ругаются и сейчас перережут друг друга, но Головкин знал – они просто разговаривают. Они друзья. Им тяжело здесь, их здесь не любят,

Строка прозы их семьи остались на далёкой родине, там, где ветра поют свои нескончаемые песни в горных ущельях… Головкин улыбнулся горцам, но они в ответ метнули в него три таких злых взгляда, что он вздрогнул. «Наверное, в их загадочной стране не принято улыбаться незнакомцам… Может, они подумали, что я смеюсь над ними или над их речью…» - горцы были ещё недалеко и Головкин хотел вновь обернуться, что бы извиниться, но раздумал. К тому же ему навстречу приближалась парочка, на которую хотелось смотреть с восторгом и умилением. Он и она, оба в годах, седина уже прокралась в её причёску и давно поселилась в его, но как нежно она обнимала его! Как он смотрела на неё! Зачем она что-то шептала ему, ведь никакими словами не выразить ту любовь, которая сквозила в каждом её движении?.. «Достойный закат достойной жизни» - подумал Головкин и снова вспомнил свою царицу Эвелину. Ах, если б они могли быть вместе! Если бы они только могли… Они бы тоже встретили свою старость с благодарностью, в окружении любящих детей, внуков и правнуков, только не здесь, а в небольшом шале в предгорье Альп… Головкин опять прикрыл глаза и очутился возле своего шале… Двухэтажная хижина пастуха с красной черепичной крышей… Зелёный склон, на котором пасутся белые барашки, внизу прозрачный ручей с небольшой мельницей… Постаревшая, но по прежнему величественная Эвелина в кресле-качалке вяжет чепчик для очередного внука, он поливает благоухающие цветы, отгоняя ласковых ручных коз… Вершины Альп вдалеке… Облака, с неохотой плывущие куда-то в Австрию и цепляющиеся за склоны… Сейчас, сейчас уже запахнет свежим хлебом, который печётся в старинной дровяной печке на заднем дворе… Но пахнуло неожиданно чем-то другим, неведомым и невкусным, и запах этот мгновенно вернул Головкина в реальность, в которой всё было отнюдь не так благостно. Пожилая парочка приблизилась уже на расстояние вытянутой руки и оказалась совсем не пожилой, а тот, кого так нежно обнимали, был просто пьян. Пьян мертвецки и с утра, и именно его ужасный перегар не дал Головкину насладиться ароматом свежевыпеченного хлеба. Рано постаревшая боевая подруга из последних сил удерживала своего рыцаря от позорного прилюдного падения, а слова, которые она ему говорила… Это были слова не любви, это были жестокие упрёки и суровые обвинения, обрамлённые площадной руганью. Наверное, рыцарь совершил вчера отнюдь не рыцарский поступок… И не только вчера… Да и не был он никогда её рыцарем, как, впрочем, и она никогда не была его Дамой. Не бывает Дам с такими лицами… В то утро у Головкина случилось ещё много занимательных встреч, которые принесли массу впечатлений, позволивших ему забыть нехорошую парочку. Он видел старушку, на руках которой дремала собачка, один в один похожая на хозяйку. Видел девушку с голубыми волосами, чем-то напоминающую Мальвину из старого детского фильма, если б не кольца в носу и в губах, татуировка на предплечье в виде дракона и очень странное одеяние. Видел непонятного юношу с накрашенными глазами, который мило улыбнулся Головкину и наманикюринным пальчиком нарисовал в воздухе сердечко. Видел ярко одетого мавра, на которого с изумлением и в упор взирало многочисленное семейство из провинции… Видел даже свою одноклассницу, в которую был безнадёжно влюблён лет сто тому назад… Он еле успел отвести взгляд, застыдившись своей неказистой одежды, но она уже заметила его, заулыбалась и подняла руку, что бы поприветствовать и наверняка напроситься на свидание… Она же не знала, что у Головкина есть царица, есть его Эвелина… Но тут, к счастью, эскалатор, на котором ехал Головкин, закончился, одноклассница с поднятой рукой и улыбкой уехала наверх, к выходу в город, а ноги Головкина ступили на грязную платформу станции метро «Киевская» радиальной линии. Каждое утро, спускаясь на эскалаторе в метро, Головкин проживал целую жизнь, полную любовных драм и забавных приключений. Жизнь, похожую на бесконечный увлекательный фильм, от которого невозможно оторваться… Ведь там, наверху, у него вообще никакой жизни не было.

Палата №0 Антон Серебряков «Умный человек либо пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси». Ревизор. Н. В. Гоголь. История, о которой пойдёт повествование, может кому-то показаться несколько фантастичной, а кто-то её найдёт полной абсурдных фактов и деталей, не вмещающихся в общий вектор современной жизни. И всё это может случиться от того, как нет ни единого доказательства её подлинности, как и не может из ныне живущих (между делом говоря, автора очень радует этот аспект) подтвердить достоверность лжи её. Однако же так или иначе, загадочные, а вернее будет сказать, тёмные, в любом виде отрицающие миллионы лет эволюции, события, произошедшие в пригороде провинциального города с прекрасным названием R*, всё-таки имели место в нескончаемом временном потоке. Герой наш, а в любой из подобных историй, будь она вымышлена или же редкая быль, обязан быть такой, (спешу успокоить читателя, сделав акцент именно на правдивости сего рассказа), молодой человек, двадцати шести лет отроду, носящий имя Алексей, был по роковой случайности жителем того прекрасного города с не менее, как уже было сказано выше, прекрасным названием R*, имевшим население в сорок тысяч душ. И так уже случилось, наш Алексей не имел статуса коренного жителя, а был послан по распределению в третью городскую больницу, для прохождения ординатуры. Алексей Никонурович Гробовицен, именно такого полное имя нашего героя, заслужив носить высокое, пусть и дрянно оплачиваемое звание врача-терапевта второй квалификационной категории, был человеком не простого характера и сложного ума. Я нисколько не имею ввиду что Алексей Никонурович был глупым и недалёким, скорее напротив, умом он был уж очень крепок, но и от того это давало сероватый оттенок на тот самый не простой характер. Для себя, Алексей Никонурович ещё в годы тяжёлого студенчества решил, что духовная близость между людьми есть не что иное, как главный враг и демон развития одарённой личности к которым он причислял и себя. «Я чувствую себя бесконечно оскорблённым, когда замечаю, как нутро моё вскипает, заставляя сердце от волнения биться быстрее лицезрея пред собою прекрасную особу. Я себя ненавижу, когда осознаю, что тот или иной человек моего окружения становится, мне близок». Именно так говорил Алексей о любом из проявления чувств. Но, как и подобает автору, после выявления отрицательных черт его героя, он тут же сломя голову бросается его защищать. Не стоит подвергаться первому впечатлению, оно зачастую ошибочно. Алексей Никонурович не был одинок в этом мире, да и кто может жаловаться на внутреннее запустение в столь молодые годы? Тот, кто об этом кричит на каждом из облезлых углов, просит лишь дополнительного, а не минимум. И верить таковым практически бессмысленно. Алексей был весьма коммуникабельным молодым человеком. Повести себя с кем-либо и за кратчайший срок накоротке не составляло ему труда, как впрочем, и вычеркнуть этого самого «кого-либо» из списка надобностей. Алексей Гробовицен не знал, что такое бедность, голод и нищета вплоть до своего совершеннолетия. Никонур Васильевич Гробовицен, отец нашего героя, был успешным бизнесменом и одним из тех везунчиком, коим посчастливилось выжить в знаменитые девяностые. Однако, не смотря на всю свою щедрость и любовь к единственному сыну, Никонур Васильевич с наступлением совершеннолетия Алексея перестал финансировать его молодую жизнь. Это нисколько не смутило юного Лёшу, и по окончанию средней школы он прямиком и с одобрения семейного совета направился

Строка прозы в медицинский университет, как тогда сказал, творить науку. Город, с прекрасным названием R* был ему по душе. Окружённый со всех сторон лиственными и хвойными посадками, полный множества ухоженных и светлых парков, скверов город R* был прекрасен не только названием. Хотя эстетический вопрос места работы Алексея волновал мало, он конечно же не мог не обращать внимания на удачный выбор площади под солнцем для возведения города. Воздух здесь был практически всегда свеж и чист, как и улицы по которым он гулял. Местное население на совесть заботилось о своём любимом R*, а город в свою очередь платил им тем же, охраняя, защищая и рождая здоровых и талантливых наследников. Стоит отметить, что этот город ни чем особо не отличался от тысяч других поселений с не менее привлекательными названиями и добродушными людьми. Вероятнее всего автор и не подозревал бы о его существовании до самой смерти, кабы не та смутная история, заставившая меня в руки взять перо. А начнём мы именно с того самого пасмурного утра третьего августа, когда Алексею Никонуровичу вздумалось вдруг (сему виной есть его детское любопытство) изучить поведение иммунитета в критических ситуациях у душевно больных людей. Недалеко от этого же города с умопомрачительным названием R*, а конкретно в двадцати километрах по просёлочной дороге в глубь хвойного леса была расположена клиника именно с тем материалом в коим нуждался наш молодой герой. Проснувшись, как уже было сказано, тем самым пасмурным утром, Алексей, насилу разорвав связь меж сновидениями и реальностью и запустив организм в рабочее состояние отправился (пусть и на час раньше) прямиком на постоянное место работы, с целью получить разрешение на отлучку и проведения научного исследования. Никем из знакомых, и это, слава богу, как подумал Алексей Никонурович, он замечен не был, так что, не теряя ни минуты прибыв к точке назначения, пустился искать непосредственное начальство в лице заведующей терапией Натальи Владимировны Санфонской. - Ух, ты! – удивилась Наталья Владимировна, заметив спешно приближающегося к ней Алексея. - А ты почему так рано? Не терпится начать работу. Вот это я понимаю рвение. Угадала? - Не совсем, Наталья Владимировна, здравствуйте. – Алексей подошёл к кофейному аппарату, где и стояла Санфонская не спеша, помешивая макачино. - Ах, да, - сказала Наталья Владимировна, - восемь утра, какая работа, о чём это я. Ну, тогда рассказывай, что тебя так резво гнало в такую рань к месту, где люди с таким энтузиазмом рождаются и умирают? - Наталья Владимировна, у моих пациентов всё хорошо. - Начал из далека Алексей, - трое на поправку идут, а Блинов стабилен. - Лёш, я на секундочку твой начальник и главный врач, - Алексей раскрыл глаза, ехидно имитируя удивление – ну, по крайней мере, этого отделения, - закончила Наталья Владимировна с улыбкой.- Поэтому я в курсе о каждом пациенте и тем более об их состоянии. И тебе за то известно, следовательно… - заведующая не закончила, ожидая продолжения от Алексея. - Могу ли я пока заняться личным? – разделяя слова с невеликой долей опасенческой тряски в голосе выговорил молодой терапевт. - Это каким, например? - Хочу провести не большое научное исследование в рамках нашего города. – Наконец закончил свою просьбу Гробовицен. - Да, можешь, - просто ответила Санфонская, - почему нет? А какая тема исследования, если не секрет? - Э… - помедлил Алексей, - баланс иммунной системы в организме душевнобольных. - Несколько странный выбор. - Не много погодя сказала Наталья Владимиров-

на при этом, закатив глаза будто вспоминая, есть ли у неё материал на эту тему, Хотя… - Но у меня к вам имеется ещё одна незначительная просьба. – Прервал вдруг размышления начальницы Алексей. - А вы наглец, молодой человек. – Улыбнулась Санфонская, - Ну, в принципе я это и подозревала. Говори. - Мне сказали, - Алексей Никонурович достал из аппарата свою порцию утреннего кофеина, - что вы лично знакомы с самим Михаилом Евграфовичем. Тут автор вынужден сделать не большое отступление в этом повествовании, дабы описать весь ужас, рождённый на лице заведующей терапевтическим отделением, Натальи Владимировны Санфонской. Нет, её лик не обезобразили в один миг, как это бывает у людей считающими себя весьма одарёнными актёрами, медленно расширяющиеся глаза, будто вот-вот выпадут из орбит. И пластиковый стаканчик с кофе, не падал из её рук, в связи с внезапной потерей сил при ослаблении мышц. Не было и истерических, резких и в некой мере диких вскриков, как бывает у фанатично верующих людей, когда те непроизвольно по природе своей упоминают господа всуе. Всего лишь её лицо, лицо тридцати пяти летней женщины, измученное тяжким трудом, проблемами с одиноко протекающим возрастом самого Бальзака, но не смотря на это всегда румяное и почти всегда улыбчивое и приятное вдруг, при упоминании этого имени, стало бледным и даже с оттенком желтизны. Вот и всё, что произошло в эту самую минуту, что так грузной тучей нависла над беседующими. - Михаил Евграфович? – по обыкновению кашлянув, словно и не было этих нескольких мгновений молчания, отхлебнув ароматно парующего напитка, спросила Наталья Владимировна. - Михаил Евграфович, Михаил Евграфович! – радостно воскликнул Алексей, - Каринпин. - А ты знаешь кто такой Михаил Евграфович? – Наталья Владимировна присела на один из стульев стоящих рядом с дверью, на которой была надпись «Ординаторская». - Ну, конечно же, знаю. Это светлейший ум в наших краях. Да что там, в краях и по всей стране такого не сыщешь. Он ведь заслуженный психолог, психиатр, невролог, доктор наук… - в восхищении перечислял Алексей заслуги своего кумира. – Честно говоря, я ещё в студенческие годы хотел к нему попасть, но меня всегда уверяли, что это практически невозможно. И кто как не он сможет осветить те аспекты по моей теме, так меня волнующие? – выдохнул наш герой. Наталья Владимировна молчала в надежде, что её немой ответ очевиден. - Наталья Владимировна, ну я вас очень прошу, - взмолился Алексей – пожалуйста. Мне сказали, что вы лично с ним знакомы. Позвоните ему, договоритесь о консультации. - Как бы эта фраза не стала для тебя коронной. – Тихо произнесла Санфонская. – Ты сколько раз подумал, прежде чем обратиться за помощью именно к нему? - Что вы имеете в виду? – не понял Алексей. - А то, что Каринпин главный врач… - Нашей третьей психиатрии, - закончил парень, - я знаю. - Да, главный врач, главный врач. – Монотонно произнесла Наталья Владимировна. – Но эта психиатрия… - Да, да, я слышал, что на слуху у людей. Будто бы там происходят необъяснимые и странные вещи, и что обходят эту клинику стороной даже местные от того ОМОН и стоит в охране этого учреждения. Вы меня, конечно, извините и при всём уважении, Наталья Владимировна, но все эти россказни ничто иное, как элементарная масса женских предрассудков. Алексей замолчал, осознав что позволил себе несколько больше чем того требовала, по его мнению, не столь масштабная просьба. Он застыл, в ожидании

Строка прозы гневных взоров или же ответа от начальства. Наталья Владимировна проглотив остатки кофе, сказала довольно таки просто. - Нет, Алексей. В этом я помочь тебе не смогу. - Не огорчайте меня, Наталья Владимировна, прошу вас. Мне более не к кому обратиться за помощью. Мы ведь учёные и обязаны быть отважными на пути к изучению и совершенствованию нашего дела. Это же ваши слова. Именно вы меня этому учили. – Взмолился Гробовицен. - Спасибо, что случаешь. – Улыбнулась Санфонская. – Я не стану звонить Каринпину, и не проси. - Ну, почему? Наталья Владимировна, милая. - Прибегнул Алексей к запрещённому в профессиональной этике приёму, что зовётся лестью. – Пожалуйста, пожалуйста! - Нет, Алексей. – Отрезала заведующая. - Что вас так испугало? - Меня? – вдруг вскрикнула Санфонская, вздёрнув плечи. Уголки губ Алексея соорудили победоносную улыбку. Барьер был сломлен. - Хорошо. – Не много помолчав, заламывая от волнения руки, произнесла Наталья Владимировна. – Жди здесь. – После этой, как показалось Алексею, несколько гневно брошенной фразы, заведующая терапевтическим отделением зашла в ординаторскую оставив настырного Гробофицена в полном одиночестве. Наталья Владимировна Санфонская не стала открывать истинных причин Алексею своего нежелания связываться с главным врачом психиатрической клиники. Алексей Никонурович так и не узнал тех самых причин, но ввиду того, что автор дал обещание читателю быть с ним целиком и полностью откровенным, вынуждает меня раскрыть некоторые известные факты. Наталья Владимировна действительно была женщиной одинокой, вовсе не из-за скверной натуры или же она была дурна собой. Наталья Владимировна потеряла супруга при событиях, прямо скажем, странной авиакатастрофы четыре года назад, и состояла в статусе вдовы. И когда, казалось, загнанное пережитками горя, психологическое состояние Санфонской из последних сил цеплялось за адекватность мировосприятие, появился он - Михаил Евграфович Каринпин. Чьё имя звучало отчётливо и громко даже за границами нашего государства. Как и чем он выводил своих пациентов из глубочайших депрессий, и восстанавливал изломанную психику человека не известно никому. А сам он, само собой разумеющееся своих секретов не выдавал. Короче говоря, дабы не мучить моего дорого читателя долгими и абсолютно не нужными в этой истории подробностями, скажу, что душевное состояние Натальи Владимировны, после нескольких сеансов пришло в норму. А сам Михаил Евграфович после этого исчез так же внезапно, как и явился. Загадка состояла лишь в том, от чего бывшая пациентка прославленного психотерапевта всячески и с большим упорством избегала встреч со своим спасителем. Этого не знает и сам автор сего рассказа. Телефонный разговор длился долго. За прошедшее время Алексей успел выпить достаточно кофе, чтоб ему стало дурно. Однако уже через сорок минут суетливая возня в ординаторской, которую улавливал своим острым слухом Алексей, прекратилась и через секунду до него донеслось: - Зайди! Наталья Владимировна стояла у окна, повернувшись спиной к Алексею. Не дожидавшись вопроса, она произнесла: - Он тебя ждёт. Можешь ехать. - Наталья Владимировна, - еле слышно обратился Алексей. - Не заставляй его ждать, Лёша. У тебя есть сутки. Без лишних слов Алексей Никонурович отправился, как ему казалось, за жизненно важными ответами к просветлённому уму, совсем не ожидая, что сулит ему

эта встреча. (Предложение сие было написано сугубо для розжига любопытства читателя и поддержки интриги в целом). Передвигаясь по указанному маршруту в такси, Алексей Никонурович был полностью поглощён размышлениями об этом визите, ни на секунду не отрываясь от своей записной книжки, где составлял перечень вопросов адресованных метру. Не обращал он внимания на городскую суету, которая всегда его так забавляла. Не заметил и прекрасный аромат смолы хвойных деревьев, по въезду в пригород R*, и даже слова шофёра об оплате, когда тот подъехал к высоким вратам психиатрической клиники, Алексей расслышал только с третьего раза. - Да, да конечно. – Достал он впопыхах портмоне. Расплатившись с таксистом и проведя отъезжающую машину взглядом Алексей, наконец, обратил внимание на окружавшую его среду. Вокруг часовыми стояли высокие ели, издавая тот самый, слегка терпкий аромат, который невидимым туманом доплывал аж к окраинам R*. Грунтовая дорога (судя по всему единственная в этих краях) упиралась в массивные и грозные с виду металлические ворота, по бокам которых, действительно красовалась охрана из двух мужчин в бежевом камуфляже. Подойдя к ним и заметив некое напряжение, что в принципе свойственно людям их профессии, Алексей Никонурович сказал: - Я к Михаилу Евграфочиву Каринпину. Мне назначено. – Секунду спустя добавил Алексей. Один из охранников тотчас же затрещал своей рацией, произнёс пару невнятных слов и позволил гостю пройти. Очутившись на внутреннем дворе, Алексей был весьма приятно удивлён увиденным. Перед ним предстал, ухоженный и почему-то казалось пышущий здоровьем сквер, с клумбами, фонтаном и изящными лавочками, выкрашенными в голубоватый цвет. Справа, чуть поодаль фонтана, красовалась разноцветная альтанка, где сидела девушка в униформе медсестры, судорожно что-то записывая. Не спеша, продвигаясь в сторону одноэтажного здания, что и являлось, по сути, самой клиникой, внимание Алексея Никонуровича стали цеплять пациенты, гулявшие по скверу в сопровождении санитаров. Прежде, будучи ещё на студенческой практике Алексею приходилось наблюдать за душевнобольными. «Каждый врач, - постоянно твердил своим студентам куратор, - независимо от профилирующей направленности обязан быть знаком с любым из реестров личности». Но пациенты, которых в данный момент (в момент времени исправно и не торопливо шагающего строка за строкой рассказа) кардинально отличались от тех, с кем приходилось сталкиваться по долгу своей службы Гробовицену. Первоначальную оценку их поведению Алексей Никонурович давать не брался, не стал торопиться и с предсказаниями диагнозов, но автор считает обязательным описать ту картину, состоявшую из санитаров и больных, так поразившую нашего Алексея. А картина заключалась вот в чём. То, что каждый из пациентов был в крайней степени болен, стало бы тотчас же ясно посмотри на них любой профан. Но эти больные, несчастные люди, почему-то безостановочно ходили друг, за другом выписывая цифру восемь. И этот знак бесконечности находился в окружении цепко стоящих санитаров, но и это ещё не всё. Каждые три минуты (Алексей взглянул на часы) надзиратель с резиновой дубинкой ударял одного из идущих пациентов, что-то ему приговаривая, и вся эта процессия начинала двигаться в противоположную сторону. Алексея это очень удивило и откровенно говоря, напугало, но взгляда он не отвёл. Помимо этих несчастных, цветущий двор клиники заполоняли и другие пациенты, которым повезло куда больше. Практически каждого из них, (дабы не утаивать детали, следует отметить их физическую неспособность передвигаться самостоятельно) под руки выгуливал, если можно так выразиться, кто-либо из персонала клиники. Чем же заслужили, думал Алексей, люди одного направления заболеваний колоссально разного отношения к себе? Но, не успев Гробовицен уровнять каждую из своих безумных идей приходивших ему в голову, в упрощённую формулу профессионального чутья, как к нему подошёл низкорослый, седовласый, тучный человек с розовыми щеками и с одним единственным вопросом:

Строка прозы - Что вас так удивляет? – Алексей тут же обернулся и заметив рядом стоящего, мило улыбающегося старика, все его мысли, дикой стаей голубей в миг покинули площадь размышлений оставив парня наедине с самим собой. А привело это к тому, что Алексей Никонурович, с его весьма завидным словарным запасом смог выдавить из себя лишь: - Люди… - Какой замечательный ответ. – Произнёс мужчина, протирая круглые очки краем больничного халата. – Алексей Никонурович Гробовицен, я полагаю? – терапевт кивнул, - Михаил Евграфович Каринпин. – протянул главный врач Алексею руку. – Побеседуем? - Михаил Евграфович, - начал Гробовицен, волнительно перекачиваясь с ноги на ногу, - я очень рад, наконец, с вами познакомиться. Вы не переживайте, много времени я у вас не займу. - О, мой дорогой друг, - поднял Каринпин вверх руку, останавливая льющийся речевой поток Алексея, - я бы не стал об этом переживать. Время – это такая ничтожная условность что… К тому же у меня сегодня выходной. – улыбнулся старик. – Давайте пройдёмся. Какой сегодня замечательный день. Здесь автор снова должен сделать небольшое отступление. Забегая не много вперёд, дабы погасить в зародыше разгорающееся пламя бессмысленного любопытства к персоне нашего героя в этой беседе. Дело в том, (в этом, кстати говоря, и заключается вся горечь рассказа) что беседой, встречу этих двух образованных людей назвать было сложно, потому, как в основном говорил только один и это, как вы понимаете не Алексей. Но, вот что говорил Михаил Евграфович, зачем и как, всё это повлияло на дальнейшие события, которые автор обязуется изложить с исключительной добросовестностью. - Михаил Евграфович, Наталья Владимировна… - начал было Алексей. - Да, да, мой друг, - прервал его Каринпин, - мне ведомо, зачем вы здесь, и за тему вашего, якобы исследования мне так же известно. - Якобы? – обидчивым тоном переспросил Алексей. - Простите, дорогой друг, не хотел вас обидеть, но, откровенно говоря, мне мало верится в истинность вашего желания в изучении динамики иммунитета у моих подопечных. Иначе я бы вас не пригласил. Алексей Никонурович запутался окончательно. «А зачем же тогда он меня пригласил?» - промелькнуло у него в голове. Тем временем главный врач продолжал: - Не спешите, мой друг, создавать опрометчивых выводов. - Я просто действительно хотел… - Материалы по вашей теме, я так или иначе конечно же вам предоставлю. Я ведь дал слово Санфонской. И не смейте волноваться по этому поводу. Разузнав не много о вас, смею предположить, что медицина является для вас лишь средством получить желаемые ответы, которые столько лет мучают ваше сознание. Я прав? - Как вы… - вздёрнул брови Алексей. - По-другому, вас бы тут не было, мой дорогой друг. Но я не хочу торопить события, у меня же сегодня выходной. Давайте, наверное, - начал Михаил Евграфович обрывая неловкую паузу, - пройдёмся по вашим вопросам, что вы, голову даю на отсечение, наверняка приготовили. – Улыбнулся Каринпин. - А что это они… - направил Алексей руку в сторону тех несчастных описывающих восьмёрку. - Ах, это. – Ухмыльнулся Михаил Евграфович. – Вы удивлены, мой друг. Прошу вас, бросьте, бросьте. -Что? – не понял Алексей. - Выдумывать нелепицы. Это всего лишь не большой эксперимент, естественно с согласия самих участвующих. Зерно его раскрыть пока не могу, сами понимае-

те, он ещё не окончен. - А скажите, Михаил Евграфович, - набравшись смелости, выдал Алексей, верно ли утверждение, что пациенты с психическими отклонениями способны нарочно, то есть сознательно подрывать собственную иммунную систему ради укорачивания… - А вы бы желали себе такой жизни? – искоса поглядев на Гробовицена, спросил Михаил Евграфович. Алексей лишь учтиво улыбнулся. – Вот видите, - продолжил Каринпин. – Однако не могу утверждать, что сознательно, и что на это готовы пойти все, но сущность человека такова. Она имеет свойства отрицать любые проявления жизни несчастливой. - Но я всегда думал, что люди сумасшедшие… - О нет, нет, нет мой дорогой друг, вы заблуждаетесь. Здесь, в социально принятом понимании этого термина, сумасшедших нет. Есть уставшие, озлобленные, униженные, измождённые, и те кто сбился со своего пути просветления, но сумасшедших нет. – Каринпин замолчал, дав тем самым несколько минут для переваривания услышанного Алексеем Никонуровичем. Но как выяснилось позже, эти несколько минут были напрасными, потому как выявить истину из того лабиринта куда по неосторожности забрёл молодой терапевт, пока казалось невозможным. - Себе такой жизни? – уцепился Алексей за конец клубка. – Но разве смерть в таком случае… - Смерть? – засмеялся Каринпин звонким, юношеским смехом. – Смерть, мой друг, аспект очень влиятельный, и вы будете в корне не правы, утверждая, что она решает хоть какие-то проблемы. Смерть – окончание жизнедеятельности организма? Допустим. А рождение её начало? Сомнительно, ведь что было до, и что станет после не ведомо никому, не правда ли? – Алексей соорудил на своём лице улыбку, - и потом, разве на интуитивном уровне желают себе скорой кончины лишь люди, как вы сказали, сумасшедшие? Проблема в том, мой дорогой, Алексей Никонурович, что ни один учёный муж, родом из нашей науки, не в состоянии определить психологические отклонения другого человека. - Нет уж, погодите, Михаил Евграфович, - беседа набирала обороты, - Это как же? Сколько трудов было преодолено ради выявления и лечения людей с ярковыраженной психосимптоматикой. Вы же сами говорите – человечество целую науку создало по изучению душевного состояния нашего вида. А теперь утверждаете, что это невозможно. - Алексей Никонурович, взгляните вот на него. – Михаил Евграфович указал на пациента, без движений стоявшего подле молодого ясеня пристально взирая на небо. – Фёдор Варламов. Маниакально-депрессивный синдром. Год на серьёзных психотропных препаратах. За его плечами тройное жесточайшее убийство. Я насилу вырвал, как тогда все кричали, его никчёмную душонку, из рук общественности во избежание самосуда. Ему хотели дать пожизненный срок. - Но ведь он же убийца, Михаил Евграфович! – Возмутился Алексей. – Вы конечно же меня простите, но не там ли ему место? - О-о-о, я вас понял, мой друг. В вас ещё слишком много заурядности. Вот что с вами сделали призраки ложной морали. Между делом говоря, Алексей Никонурович, позвольте дать вам совет. Учёный, любой сферы деятельности, просто обязан оградить и не воспринимать мнение мира, потому как оно всегда, я подчёркиваю, всегда ошибочно. И как вы можете осуждать этого человека, не задумавшись о том, что Фёдор всё сделал верно? Наступила не большая пауза, во время которой лояльные чувства Алексея стали вытеснять непонимание и гнев. Ответом на эти вопросы, одаривать Михаила Евграфовича он не стал. Метр же явно заметивший негодующие изменения мимики нашего героя продолжил. - Я имею в виду, мой дорогой друг, что ни вы, ни я, да и никто другой не сме-

Строка прозы ет утверждать о неправильности действий этого убивца. Потому как несмотря даже на моё лечение, Фёдор до сих пор уверен в естественности и верности своего поступка. Понимаете о чём я? - Иначе говоря, если ты считаешь совершенно приемлемым факт убийства или насилия над другим живым существом, то это есть нормально? – процедил Алексей сквозь зубы. - Нет, нет конечно же нет, мой дорогой друг, - засмеялся Каринпин. – Я просто хотел подвести вас к той мысли, что это капля в море. В кровавом, жестоком, кишащим развратом и ужасом море. - Ага, - вдруг понял Алексей, - вы ставите себе целью выловить и изучить всю эту чернь, дабы очистить это самое море. - Нет. – Просто сказал Каринпин. – Уничтожить их там, где плавают. Не пугайтесь. – Тронул Михаил Евграфович Алексея за плечо, узрев удивление на лице терапевта. – Я хочу сказать, что никому из нас не под силу отфильтровать тот мир, в котором мы живём. А все сумасшедшие, как вы позволили их назвать, не уместятся во всех моих палатах. Поэтому для меня клиника есть не только это – находящееся здесь, но и за этими прекрасными воротами. И ещё, мой дорогой друг, позвольте дать вам очередной совет, уж больно вы мне симпатичны. - Да, да, конечно. – Ответил заинтересованный и обмякший Алексей. - Опасайтесь всех и каждого, кто обитает в палате номер ноль. Они куда опаснее нашего Фёдора. - Извините, палата номер ноль это… - Всё то, что находится за пределами нашей клиники. – Закончил Каринпин. - Масштабный вы человек, Михаил Евграфович. - Да. – Сказал главный врач. – И потом, Алексей Никонурович, понятие счастья, чем так вольны гордится пациенты нулевой палаты, уж очень шатко. Для когото это есть элементарный и затхлый бытовизм, а кому для его обретения достаточно и двух петель из прочной верёвки. - Простите, двух петель? Не понял метафоры. – Переспросил Гробовицен. - Да без метафоры, мой друг. Подводя итог нашей не большой беседы, позвольте сделать вам комплимент. – Улыбка Алексея начала показывать зубы. – Вы очень перспективный молодой человек, и мне кажется, что вы выбрали совсем не тот факультет. – Они взглянули друг на друга, не вербально поблагодарив за весьма приятное и познавательное времяпровождения, после чего Михаил Евграфович произнёс: - Ну, пройдёмте, мой дорогой друг, я предоставлю вам все интересующие материалы по вашей работе. Попрощавшись у ворот, Алексей в приподнятом настроении и в прекрасном расположении духа, отправился обратно в своё родное терапевтическое отделение отчитаться о своей не большой командировке. Рой мыслей и невероятная буря эмоций словно бурлили внутри молодого парня. Будучи в такси он уже делал наброски на выбранную им тему и мнил себя, пусть и несколько по-мальчишески, доктором наук. Его охватывало непреодолимая гордость за себя и науку в целом. Подъехав к третьей городской больнице, и в спешке бросив оплату за услугу на переднее сидение автомобиля, он выскочил и бросился по ступенькам наверх в отделение терапии, где и ждала (не только Алексея Никонуровича, но и моего многоуважаемого читателя) та заключительная сцена повергшая в шок на долгие годы целый город R*. Отворив дверь уже родного ему отделения, Алексея поразила не суматоха как всегда царящая там, это дело очень даже привычное, а сама атмосфера. Атмосфера серости, растерянности всех трудящихся включая плачущую Тамару Митрофановну, уборщицу этого этажа. На вопрос Алексея : «Что же здесь произошло?» Тамара Митрофановна лишь увеличила звук своих рыданий. Суета была действительно тревожная и зловещая. В один миг, позабыв о своих успехах, врач-терапевт второй квалифика-

ционной категории Алексей Никонурович Гробовицен кинулся в ординаторскую. - Что здесь происходит?! – Чуть ли не с криком ворвался он на место отдыха дипломированных специалистов. В комнате с большим диваном, тремя угловатыми столами и не большой импровизированной кухней было на удивление очень много народу. От санитаров и до главного врача, все кто находился там, бросили на Алексея взгляд скорби и утраты. На том самом огромном диване обтянутом лакированной кожей, лежало умиротворённое и бездыханное тело Натальи Владимировны Санфонской. - Её нет больше с нами, Алексей Никонурович. - произнёс главный врач больницы, коим являлся Виктор Валентинович Строганов. – Асфиксия. – Добавил он. - А что произошло? – застыл в изумлении Алексей, не веря своим глазам. - Повесилась она. – сказала рядом стоящая медсестра, тихонько всхлипывая. - Как повесилась? – всё ещё не осознавая происходящего, спросил Гробовицен. - На той вон верёвке. – Продолжала вести диалог медсестра. – Верёвка длинная оказалась, так она… Так она… Две… Петли связала и пов… - молоденькая медсестричка лет двадцати не нашла в себе сил договорить и в истерике выбежала прочь. - На двух петлях? – как бы про себя, но всё же вслух переспросил Алексей. - Тело в морг. – Грозным тоном приказал Строганов. – Алексей Никонурович, а вы зайдите ко мне. Нам есть, что с вами обсудить. Причины самоубийства Натальи Владимировны Санфонской не были определены, лишь последствия сего. Алексей же Гробовицен не нашёл в себе смелости и сил рассказать вышестоящему начальству или же представителям закона, которые в один миг открыли дело, так как посмертная записка не была обнаружена, о своём разговоре с Санфонской. Да и подчас себе старался не признаваться, какую всё-таки роль во всей этой смутной истории сыграл он сам. В итоге, дело о гибели Натальи Владимировны было закрыто по факту самоубийства. Алексей Никонурович после этого инцидента уехал из города, чьё прекраснейшее имя так поблекло на фоне тех загадочных событий. А о Михаиле Евграфовиче Каринпине с тех самых пор более никто и никогда не слыхивал. Но до конца своих дней (а жизнь Алексея Никонуровича обещала был долгой) врач Гробовицен будет помнить тот злосчастный совет о палате под номером ноль.

Любимая подруга Титоренко Елизавета Лучший друг… Такой человек должен быть у каждого, но совсем не многие умеют просто дружить. Друзья могут часто ругаться, не понимать друг друга, но раздружиться не могут, просто не получается. Именно такой друг есть у Олеси. Она дружит с Настей с первого класса и уже тринадцать лет они неразлучны. Но бывают и ссоры, как у многих хорошеньких девушек, из-за парней. И этот раз был не исключением. Дело началось с мелочи, а закончилось войной… Настя – девушка с дерзкими манерами и дурным характером. Ей вечно все и никто не нравился. Именно поэтому в свои двадцать лет у нее ни разу не было парня. Олеся же наоборот. У нее был мягкий характер и просто добрая душа. С парнями, которые ей не очень нравились, она была очень легкомысленна и иногда дурна собой (манер она набралась у Насти). Ну, а если парень уж очень нравился Олесе, то она была сама собой.

Строка прозы Говорят, что противоположности притягиваются и это действительно так. Девочки были полностью противоположны друг другу, но все-таки они были подругами. Как-то раз они шли из университета домой, и увидели бывшего парня Олеси – Макса. Он был высоким светловолосым парнем, с добрыми, как у собачки, глазами. С милой улыбкой и «аккуратным» лицом. Олесю он был старше всего на год, и встречались они всего пять месяцев. Макс стоял с другом возле кафе и о чем-то разговаривали. - Вон, видишь? – ехидно сказала Настя. - Вижу, - также ехидно ответила Олеся. - Подойдем? - Давай. И девочки пошли к кафе, как только они начали подходить, Макс обернулся и увидел их. Потом он окинул взглядом Олесю и его горящие глаза стали грустными. - Привет, - сказала Олеся, подходя к парням. - Привет, - с нежной улыбкой сказал Макс. Олеся с Максом взглянули друг другу в глаза. Расставание у них было очень грустным. Полгода назад, когда они встречались, на их пути встала еще одна девушка. Эта девушка была Светка из соседнего подъезда. Она была соседкой Макса и его бывшая одноклассница. Всегда бывает так, что в отношения лезет другая девушка и никто ей не возражает. Светка вела себя, как самая верная подруга во всем помогая Максу. Помогала не только в учебе, но и в личной жизни. Когда речь идет об отношениях – НЕЛЬЗЯ слушать посторонних людей, особенно подруг, если эти подруги неравнодушны к твоему парню. Девочки уже сели за столик, как к ним подошли ребята. - Можно к вам? – спросил Макс, глядя на Олесю. - Нет, нельзя, - грубо сказала Настя. - Ну почему же? Садитесь, – сказала Олеся и показала рукой на лавочку. - Вот, пожалуйста, наше меню. Я подойду через пять минут, – сказала официантка и убежала. Ребята сидели молча, каждый смотрел в свое меню. И, действительно, ровно через 5 минут пришла официантка и взяла заказ. - Как у тебя дела? – спросила Олеся у Макса. - Хорошо, а у тебя? - Нормально. И снова наступила тишина. Каждый сидел и просто молчал. - Я пойду, выйду покурить, - сказал Антон (друг Макса). - Хорошо, - сказали ребята хором. - А я пойду носик попудрю, - сказала Настя и пошла. Олеся и Максим остались за столиком, сидя друг напротив друга. - Я скучаю, – тихо сказал он. - Не может быть, - ехидно ответила Олеся. - Честно, - искренно сказал Максим и взял Олесю за руку. В это время пришла Настя и, увидев эту сцену, ничего не сказав, взяла свою сумочку и выбежала, как сумасшедшая из кафе. Олеся все поняла и выдернула свою руку из руки Максима. - Прости, мне нужно идти, – сказала она, достала из сумочки деньги, положила их на стол и пошла на улицу. «Почему все так грустно?» - думала про себя Олеся, когда шла домой. Подходя к дому, она увидела Настю, та сидела на лавочке возле ее подъезда. - Тебе делать больше нечего, как щекотать свои нервы? – громко говорила ей Настя. - А тише можно? – дерзко ответила ей Олеся.

- Нет, нельзя! Как ты могла держать его за руку? Вы же расстались?! Зачем он тебе сейчас? - Мы же не целовались, он просто взял меня за руку. В этом нет ничего страшного! Да секунду девочки замолчали. Олеся села рядом с Настей и взяла ее за руку. - Ты же знаешь, что я очень дорожу нашей дружбой, - начала говорить она, и ты для меня лучшая поддержка. Ты всегда помогаешь мне советом… - Но… - начала говорить Настя. - Не перебивай меня, пожалуйста. Но, пожалуйста, не читай мне сейчас нотаций. Мне и без этого очень плохо. Настя посмотрела на подругу. Олеся опустила глаза и была очень грустной. - Прости, меня. Просто не могу смотреть на тебя, когда ты подавлена. Олеся заулыбалась. - Спасибо за то, что ты всегда рядом…

Два с половиной одиночества Алексей Холодный Здесь, в переулке, зябко: забыл дома шарф. Вместо него, шею оплела сырость. По телу ползёт мороз, проникая под кожу. Не вижу, что впереди. Приходится щупать слепым взглядом ночную муть. Устал бродить, хотя без этого никак. Иначе, рассказ не напишется. Его нужно выстрадать. Так что, всегда выхожу на улицу. Шагая против ветра, мешу ногами вязкий снег. Потом, придя домой, сажусь писать. Пальцами на клавиатуре громлю сугробы из предложений и слов. Это выматывает. Привык гулять, когда никого нет. Но сегодня праздник, и прохожие сверлят взглядом. Не знаю, почему: давно себя в зеркале не видел. Почти дошёл до дома. Не хочу внутрь: там пусто. Но, сделав усилие, переступаю порог. Коридор вытянулся тоннелем. В конце него, вижу свет: это ванная. По её стенам разбрелись бледные сорок ват. Рядом, из-за вешалки, смотрят два жутких глаза. Блеклые такие, с пеленой на веках. Это Холод. Он пришёл, не постучавшись – и принёс мне платёжку за газ. С тех пор, живём вдвоём. Сейчас обниматься не лезет: знает, что не в духе. До него здесь жила другая хозяйка. Мягкая девушка, любила следить за уютом. Всегда, когда приходил, укрывала меня тёплым пледом и просила что-нибудь прочесть. Я читал своё, она говорила, что нравится. Однажды прочёл одного ужасного автора – ей снова понравилось. Тогда понял: таким людям не важны мысли, им нужен комфорт и любимый рядом. Ни целей, ни принципов, ни интересов. Одеяло у них срослось с кожей, а душу выпотрошил Быт. Тогда-то и задумался… Глаза пекут: по ним расплылся жар. Ещё и голове что-то скулит: верно, приболел. Меня простудил декабрь. Тот умирает сейчас за окном, испуская тридцать первый вздох. Сев за стол, разбираюсь в бумагах. Какой же рассказ закончить... Под руку попался Ницше - этого когда-то придётся распять. Или, лучше о Гражданской войне… нет, было. Вот, о любви. Читатель, по своей натуре, извращенец: он любит наблюдать за мучениями героя. Поэтому, нужна драма. Плохо вижу, потянулся к очкам. Стекляшки уже покрылись инеем: Холод играет ими, когда остаётся один. Протерев их, надеваю на нос. Так-то лучше.

Строка прозы Сегодня Новогодний вечер, к любви стоит добавить тему семьи. Не хочу: жизнь семьянина похожа на йогурт. Вроде, есть калории и масса, а всё равно как-то жиденько. Его пьют больные желудком. Тогда, о чём?.. - О себе пиши. В углу комнаты сидит Цинизм. Вот он, голый, с острыми зубами. Похож на скелет: кожа, как тугой брезент, обтягивает потроха. Живя в тени, он выползает только вечером, когда я начинаю думать. - Нет, брат. О себе не интересно. Цинизм облизнул чёрные зубы. - О девушке, которая ушла, точно не пиши. Она меня морила голодом, когда ты уходил. - Ещё скажи, что о тебе должен писать. Он нагло улыбнулся. - А почему бы и нет? Мы сколько лет знакомы… И ведь прав. Познакомились с ним в детстве, кода я наблюдал за сверстниками. Это естественно – на заре дней своих проверять мир на прочность. Так что, пока циник молод, он свят. И умереть должен молодым. Только, если цинизм доживает до среднего возраста, его желчность маскируется под опыт – и принимает вид закона. А потому, обманывает всех. Так что, этого гада нужно убить. Попробую сейчас, пока не поздно. Он привык, что я о возвышенном пишу. Значит, буду приземлённым. Конечно, муза этого не простит. Муза меня старше и вдохновляет опытом. Лично с ней ни разу не встречались, но пару раз видел на фото. Хрупкая женщина, с большими глазами - похожа на фарфоровую куклу. Нас обоих сетью связал интернет. Когда познакомились, начал уходить из дома. Идя по улицам, как вор, прятал в себе надежду, что встречу её. И встречал в образе бутылки коньяка. Сидя в кафе с WI-Fi-ем, слушал в телефоне её тонкий голос. Тот, сквозь помехи Skyp-a, щекотал мой рассудок. Да, влюбился в «незнакомку», начал изменять. По телефону это хуже, чем в постели. Излить свою душу женщине намного интимнее, чем излить сперму в её тело. Тогда, по вечерам, возвращаясь пьяным, стал замечать монстра. Его звали Быт. Сначала зверь положил рядом со мной одну лапу, приготовив борщ. Затем, помыв окна, вторую. А потом, через спальню, полностью залез в дом. Пришлось его выгнать - девушка ушла вместе ним. Цинизм тогда обрадовался. Но, о женщине ему не сказал. Зубатый и сейчас не подозревает, что о ней пишу. Всё-таки, что-то скулит. Где-то в комнате: уже белка от одиночества. Пойду, проверю. Заодно, поставлю чай. Захватив по пути чашку, прошёл на кухню. Всё, как всегда: стены обшарпанные, в углу хрипит холодильник. Увидев меня, зарычал: наверное, голодный. Ложки и посуда нетронуты. Вот, лежат липкие: их оставила Любовь. Хоть и было море девок, а она поздно пришла. Позднее чувство я не люблю. Не рад ему, как гостю, который опоздал. Вроде, спокойно с ним и легко, а всё равно смотришь с обидой: «Почему раньше не явился?» И, вместо того, чтобы принять, оцениваешь. Так же и собеседницу свою поначалу оценивал. Пока не полюбил… Поставив чай, вышел в коридор: скулит с улицы. Я отворил дверь. На пороге разлёгся мохнатый клубок. Вот он, пушистый, с ушами. Уткнулся в меня мокрым носом. - Ты чей, зверь? Пискнув, тот завернулся в полы халата. Не могу взять его на руки: фыркает. Что-то ему в моём лице не нравится. Занеся пса в дом, посмотрелся в зеркало. Отражение огрызнулось щетиной: совсем зарос. Нужно побриться.

Выйдя из ванной, обо что-то споткнулся. Под ногами валяются кости. Вот, разбросаны по кабинету, их обгладывает барбос. Это всё, что осталось от Цинизма. Даже кожа пропала: зверь и её прожевал. Сидит, облизывается, довольный. Взял его на руки. Похож на меня: глаза неприкаянно-колючие. Такой везде уют найдёт, где людей нет. Прижался к щеке, обдав меня запахом мокрой псины. Наверное, что-то родное встретил. - Как же тебя назвать? Вот, Новым годом будешь. Он снова фыркнул. Уложив пса на колени, достаю телефон. Сенсор брызнул на пса мутным светом. Тот поморщился. Выбиваю буквенный код… вот она, эта женщина. Плевать, что мне двадцать, а ей тридцать два. Всё равно, звоню. Снова сольются два одиночества. Или, два с половиной: у меня гость появился…

Как медведь приходил борщ кушать Геннадий Попонин В восьмидесятых годах работал я на Сахалине в геодезической экспедиции сезонным рабочим. Сезон подходил к концу ,надо было доделать участок работы. Из Хабаровска прилетели на базу Лонгари в конце августа. Лонгари -бывший железнодорожный разъезд. Погода стояла тёплая сухая, но не было свободных бортов, поэтому мы неделю маялись без дела. Мы- это бригада геодезистов: начальникисполнитель Женя, его помощница,- девушка Галя, и пятеро рабочих; я- первый раз в геодезии; Иван,-раньше работал на Камчатке;Миша и Толя работали в геологии, и бывший повар с парохода -Володя. Речки рыбной близко не было, был только небольшой ручей ,где водилась мелкая форелька. Ну вот ,наконец, прилетел вертолёт, восьмёрка МИ-8 ,-погрузились. По пути с нами или мы с ними летели охотовед с егерями по своим делам охотничьим. Мы высаживались первые, лётчик нашёл хорошую поляну недалеко от речки и посадил вертолёт , мы выгрузились; охотовед с егерями полетели дальше, как потом оказалось ,недалеко, на соседнюю речку Берёзовую, а наша речка называлась Богатая, она и правда, была богата рыбой;горбуша уже отошла, сейчас шла осенняя кета на нерест. Поставили палатки на поляне,- тут была такая красота, не материковская,- зелёная поляна ,а по краю стояли голубые ели и пихты, я с материка, первый раз видел голубые деревья в тайге! Кухню обустроили в лесу на маленьком ручье, метрах в тридцати от поляны. Когда полностью обустроились, до вечера ещё было свободное время,- мы с рабочим Иваном пошли на речку, на разведку со спинингом . Речка неширокая ,метров 20-30 шириной, перекаты, ямы, неглубокие плёсы. В одной из ям я увидел косяк крупных рыб, мелькнули, как тени, и ушли на глубину; я сказал Ивану:,,Тут рыба есть!" Иван закинул спининг. На второй или третий раз кетина схватила блесну и начала таскать, натянутая леска звенела, как струна! Она таскала её кругами, свечкой выпрыгивала из воды. Но Иван был опытный рыбак,- не первый раз в тайге на горной речке рыбачит; он подводил рыбу к берегу,, а я ногами откидывал её подальше от воды. В общем, поймали мы двух самочек кеты килограмма по три с икрой. На следующий день пошли на работу, гнали нивелировку 3-й класс, вниз по речке до устья. На склоне сопки помощница начальника Галя набрала горсть ягод-, ягода крупная, ярко красная, называется клоповка, растёт только на Сахалине, очень полезная! Вкус мне не понравился, не распробовал, но компот был вкусный.

Строка прозы Спустились до устья речки дальше шли по косе. Красивая песчаная коса тянулась вдоль моря, а вдоль косы невысокая крутая со стороны моря сопка полого спускалась к устью речки. За речкой коса небольшим мысом, заросшим лиственницей, уходила в море, там, видимо, было мелко, потому что волны прилива далеко от берега заворачивались белыми барашками. Я первый раз в жизни был на берегу моря, красота-красотой!Такое я видел только на картинках, да в кино про южные моря, а тут- средний Сахалин и море Охотское, совсем не южное! Любопытная нерпа провожала нас, мне почему то показалось, что это водолаз, но что он тут делает? А нерпа любопытная, вынырнет, где мы стоим, и наблюдает за нами, мы идём,- она плывёт, или ныряет, и заплывает вперёд, выныривает,- ждёт нас.Дошли до устья речки Берёзовой,- тут наши попутчики охотовед Николай с егерями Володей и Алексеем расположились, -костёр горит; накормили нас свежей ухой из тайменя. Егеря на резиновых лодках буксируют медведей с того берега. Четыре медведя было,- трёх взяли, один ушёл раненый, нас предупредили ,что бы поосторожней ходили, они его возьмут конечно, подранка не оставят, но когда? Медведи паслись на сопке на бруснике, мужики рыбачили на речке, увидели людей и кинулись. Медведи тут злые, не те что на материке от людей убегают, двух егеря сразу завалили, третий ушёл раненый. Последний,четвёртый, летит на Николая,- он только что получил новый карабин СКС, ещё не привык к нему, затвор передёрнул и жмёт на курок, а карабин не стреляет, уже хотел ножом отмахиваться, но догадался с предохранителя снять. Стрелял почти в упор, метров с трёх, медведю осталось только прыжок сделать, он уж лапу вперёд выставил... ,,В другой раз,- рассказывает Николай,- рыбачил спинингом на море, кижуч шёл , коса чистая- далеко видно, никого нету, карабин не взял с собой, -лень таскать. И откуда он взялся, летит по косе прыжками на меня? Я спининг бросил, да и бегом в избушку, думаю, успею не успею добежать? Однако успел, забежал, схватил карабин, выхожу готовый к бою, а нету его, ушёл зараза, в избушку побоялся лезть, почувствовал видно что опасно!" Я рассказал такой же случай с новым карабином.Было это в Охотском районе. На базе подсел ко мне на брёвнышко покурить Коля, каюр местный, и хвастается,,,Вот новый карабин получил, СКС, со штыком даже." Ну и рассказывает:,,Сплавлялся на плоту с геологами по реке Охоте, а шёл морской голец на нерест. Медведи, как обычно, рыбачили,- четыре медведя было. Увидели плот с людьми и поплыли к нему. Как обычно, затвор передёрнул, жму на курок,- он не стреляет; когда догадался снять с предохранителя, были уже близко; трёх завалил на воде, а четвёртый успел лапу закинуть на плот,- стрелял уже в упор, прям в лоб!.." Рабочий день на сегодня у нас закончился, поблагодарили мужиков за вкусную уху и пошли домой. По дороге наши мужики нашли дэль японскую, жилковую, ячея семидесятка, на кету, насобирали поплавки- балберы на берегу моря, посадили на верёвку, вместо грузов привязали камни и поставили недалеко от палаток. Ночью сидим в палатке, чай пьём, разговоры разговариваем, слышим- плеск на речке! Вышли ,прислушались,- точно в том месте ходит медведь, где у нас сетка стоит. Всё ясно: зачем самому ловить рыбу, когда можно готовую без трудов из сетки взять! Начальник Женя выстрелил пару раз из карабина в воздух,- возня прекратилась, но идти туда ночью в темень опасно,- ладно, утром посмотрим! Рассвело. Пошли смотреть,- ну конечно, сетка в клочья, рыбы нету! Вечером после работы сильно рваную часть сетки отрезали, небольшие дыры заштопали. На следующий день на обратном пути с работы поставили сетку на яме, где мы с Иваном рыбачили в первый день, набрали камни в охапку и стали бросать в яму,-просто выгнали рыбу из ямы в сетку, - выбрали штук 50 рыбин: кета крупная! Засолили бочку рыбы и ведро икры. На ужин сварили макароны, накладывали половину тарелки макарон и половину икры, вот тут я и понял по настоящему вкус красной икры! А до этого в Охотске ел гольцовую икру, но не понял вкуса, -с первого раза не понравилась.

В общем то, всё шло ровно,- работа, кухня палатка, но тут повадился на кухню тот самый медведь. Мы, рабочие дежурили по очереди на кухне, подошла моя смена. Вечером сварил ведро борща, половину мы съедали за ужин, а половину оставляли на утро, чтобы не терять время, быстро разогреть, позавтракать и на работу. После ужина перемыл посуду, сложил стопкой тарелки, заготовил дрова на утро и пошёл спать. Ночью слышим- на кухне звон, треск, грохот, понятно, пришёл медведь! Вышел Женя с карабином, стал стрелять в воздух, чтоб отпугнуть, но, кажется, не очень то он испугался, ходит по кущам в чащобе. Опять что то прозвенело, как будто ведро об дерево стукнулось, мы постояли послушали да и пошли спать. Утром приходим на кухню,- бардак полный! Ведро из под борща валяется в лесу под деревом, тарелки все в ручье, как будто он их мыл после меня, дрова раскиданы, посудный ящик закинул в кусты, из бочки достал солёную рыбу, раскидал по кустам, сковородку чугунную хватил пастью так ,что она погнулась и вмятины от клыков остались. Но делать нечего, пришлось наводить порядок, готовить завтрак. Вечером на ужин я сварил ведро ухи,- половину съели, а остальное я унёс от костра метров за двадцать в ту сторону, откуда он приходил, я так подумал по неопытности:,,Он поест уху и сытый не пойдёт пакостить на кухню." Не угадал, однако, ночью опять слышим, начинается тоже, что и вчера, Женя даже стрелять не стал,- что зря патроны тратить! Приходим утром,- порядок! Посуда в ручье, дрова разбросаны , ящик опять в кустах, ведро в лесу валяется, пустое конечно, уху то съел, а бочку с рыбой мы унесли на лабаз к палаткам. На третью ночь не пришёл, -мы ещё тут три дня жили, тишина была, может, не понравилась еда наша, ему сгущёнку надо, а тут какой то борщ да уха, сгущёнка у нас на лабазе была, а лабаз на поляне рядом с палатками, не рискнул видно. Работу на этом участке мы закончили, надо было переезжать на новое место. Стали собираться... Скоро прилетела восьмёрка, погрузились ,взлетели. С грустью смотрели сверху на речку Богатую рыбную, на красивую поляну с голубыми елями. Высматривали медведя, но днём он, наверное, отдыхает, а ночью может придёт, проверит стоянку нашу, -нет ли сгущёнки? Вот так вот на Сахалине медведь приходил к нам кушать борщ и уху из красной рыбы.

Окаменевшая Марина Шатерова Современный рассказ по мотивам истории о «стоянии Зои» (1956г., г. Куйбышев). Канун Нового года. Волшебное время, когда морозный воздух весело щиплет кожу лица, в воздухе витает аромат ёлки и мандарин, а в душе поселяется это иррациональное чувство того, что после смены цифр на календаре всё плохое останется в прошлом, в уходящем году, а в наступающем всё будет с чистого листа – хорошо, весело и счастливо. И это позитивное настроение, эта надежда передаётся по воздуху, в едином порыве объединяет массу людей, снующих по магазинам в поисках подарков, разных вкусностей к новогоднему столу, наряжающих красавицу-ёлку в тёплых домах, окна которых бесчисленным числом глаз горят на теле высотных домов большого города, погрузившегося в спокойный зимний вечер. Группа молодых парней и девушек шла по тротуару, освещаемому с обеих сторон белыми плафонами фонарей. Стоял чудесный зимний вечер: небольшой мороз, крупные снежинки, не терзаемые ветром, практически вертикально планировали

Строка прозы в воздухе и мягко касались земли, покрывая её девственной белизной и приятно скрипели под подошвами ботинок. Разговоры об успешно сданный зачётах и предстоящих экзаменах выдавали в молодых людях студентов ВУЗа, решивших вместе отметить Новый год. Яркие огни рекламы и вывесок освещали улицу, всеми оттенками синего, красного и зелёного цвета переливалась подсветка фасада бизнесцентра. Впереди маячила плоская коробка гипермаркета с рекламой товарных марок на сером фасаде. — Давайте зайдём в магазин и ко мне, мамы всё равно до второго числа не будет. —предложила одна из девушек по имени Светлана. — Чудненько! Спасибо за предложение. Придём домой, можно будет ещё пиццу заказать. — поддержала староста группы Василиса. Затарившись в магазине и пройдя сотню метров до дома Светланы, студенты с явным удовольствием скрылись в недрах подъезда, стучали ботинками об пол, сбивая налипший на подошвы снег, за два захода на лифте поднялись на восьмой этаж и вошли в такое долгожданное тепло квартиры, которое наконец-то даст согреться замёрзшим щекам и ногам. Окутав верхней одеждой деревянную рогатую вешалку в прихожей, раскладывали купленный в магазине продукты в зале на большом прямоугольном столе. К двум креслам, стоявшим возле стола, добавили ещё несколько табуреток из кухни. К небольшим музыкальным колонкам на батарейках подключили плеер – так получился импровизированный музыкальный центр. Василиса рассматривала интерьер большой комнаты в квартире Светланы: большой гобелен с «Тайной вечерей» на стене, книги на христианскую тематику в книжной секции шкафа, лампадки, восковые церковные свечи в коробке, статуэтки ангелов и Богородиц в нишах по бокам, иконы на полке с белыми полотенцами в «красном углу» комнаты. — У тебя так много всего такого церковного. — резюмировала увиденное Василиса, обращаясь к Светлане. — У тебя родители верующие? — Да, мама очень религиозна, и я тоже, но не так сильно, как она. — ответила девушка. — Сейчас мама уехала в Полоцк в монастырь. — А мне тяжело верить. Я – человек науки. Для меня важнее доказательная, опытная, осязательная, так сказать, часть жизни. — делилась своими мыслями Василиса. — Физика и химия – вот что для меня основа мира. — Так-то оно так. — парировала Светлана. — Но все эти химические реакции, атомы и вещества когда-то просто болтались в космическом пространстве, пока кто-то на высшем уровне не заставил их быть организованными, не вдохнул в них жизнь, создавая таким образом нашу Землю и всё живое на ней во всём его многообразии и великолепии. Атеистические настроения вызывали в душе Светланы грусть и некоторую опаску. Неверующие люди казались ей бездуховными телами, оболочками, лишёнными внутреннего божественного наполнения, а раз они пусты, то никогда не знаешь, какая тьма может заполнить этот пустой сосуд. — Хозяйка, достань, пожалуйста, бокалы. Шампанское уже заждалось. — обратился к Светлане один из парней. — Пора провожать уходящий год. Светлана вышла в другую комнату, где в шкафу хранилась посуда. Василиса тем временем вышла в прихожую, звонила по мобильному. Проходя мимо с бокалами, Светлана уловила реплики её разговора с кавалером, который никак не мог сказать точно сможет ли приехать. Поджатые губы и печальный взгляд выдавали душевную боль Василисы. Светлана подошла и чутко прикоснулась к её плечу: — Не грусти! Придёт ещё может твой Колька. Не мутила бы ты с женатым, одна головная боль с ними. Был бы он свободным сразу бы с нами пришёл сюда. Василиса горестно вздохнула, понимая резонность её слов, подруги обнялись. — Пойдём к столу, проводим старый год. — потянула Василису Светлана. Довольно стандартное меню венчало стол: бутерброды с докторской, пельме-

ни с кетчупом, яблоки и мандарины, игристое шампанское весело лопало пузырьки в хрустальных бокалах. После перекуса включили музыку. Из небольших колонок полились слова любви: «Улетаем в небо. Под ногами Удержи руками всё, что было с нами. Ты уснёшь, малыш. Люблю тебя! Ты слышишь? И никому до нас... Побудь со мной сейчас.» Гости начали разбиваться на пары и танцевать, только Василиса осталась одна. Адрес Николаю продиктовала, но тот так и не приехал и даже не перезвонил. Как же больно быть на вторых ролях, вот так вот брошенной в новогоднюю ночь. Не отдавая себе отчёта, Василиса подошла к тому углу комнаты, где были иконы, ноги как будто сами её туда направили. Она долго всматривалась в лики святых, столько эмоций было на них запечатлено: доброта, грусть, мудрость, покой, любовь, умиление и забота. Хочется смотреть на них не отрываясь, есть в этом что-то такое завораживающее, гипнотическое. Василиса обернулась, осмотрелась вокруг, её одногруппники, друзья, уже немного расслабленные алкоголем, разбившись на пары, нежно обнимались, плавно раскачиваясь в танце, была во всём этом некоторая интимность и такая недостающая есть любовь. Сама не до конца осознавая свои действия, Василиса потянулась к одной из икон в «красном углу», то был Николай Угодник. — Раз мой Николай не пришёл ко мне, так будешь ты, Николай, сегодня моим кавалером. — с горькой усмешкой на губах проговорила Василиса. Светлана, танцующая с Пашкой-«северным», как раз в этот момент повернулась лицом к Василисе, увидев икону в её руках, спохватилась, подбежала, попыталась забрать образ, но Василиса увернулась. — Василиса, что ты делаешь? Поставь на место, нельзя так делать, побойся Бога!!! – увещевала она подругу. Все перестали танцевать и с недоумением смотрели на Василису с иконой в обнимку, что было весьма удивительным, учитывая, что все знали о её атеистических взглядах. — Если Бог есть, то пусть Он меня накажет. – с вызовом проговорила Василиса, скрестив руки, она прижала к груди икону Николая Чудотворца и закружилась по комнате в танце, ловко лавируя между стоящими парочками. Прогремел гром и яркой, ослепительной вспышкой полыхнула молния. Сосед, живущий несколькими этажами ниже, курил на балконе, буквально обомлел от этого внезапного природного явления: — Видать Илья-пророк зиму с летом перепутал… Недокуренная сигарета выпала из его пальцев, спланировала на белоснежный покров на земле. В нашей квартире тем временем некая неведомая сила разметала по углам всех присутствующих гостей. На столе из опрокинутой бутылки с шипением вытекало на пол шампанское. Где-то за стеной у соседей громко и тоскливо завыла собака. Когда гости начали приходить в себя, то первое, что бросилось им в глаза – стоящая посреди комнаты Василиса с иконой в руках. Первая посетившая всех мысль была о том, почему неведомая сила не сбила с ног и её. Окружив девушку, все присутствующие поняли, что с девушкой случилось что-то не то. Она стояла, как статуя, не двигаясь, глаза её были широко раскрыты, длинные тёмные волосы как будто подхватил поток ветра. Дотронувшись до руки Василисы, они с ужасом обнаружили, что она твёрдая, как камень. Кто-то в ужасе закричал, закрывая лицо руками, одной из девушек стало плохо и её пришлось приводить в сознание. Стало понятно, что это Божья кара, наказание Василисе за её атеизм и богохульство, что это она сама и была источником той силы, которая раскидала всех присутствующих, как оловянных солдатиков. Никто не знал, как поступить в этой нестандартной ситуации, даже не

Строка прозы пытаясь понять, как можно помочь их подруге и одногруппнице, молодые люди вышли в прихожую, обулись, похватали свои вещи с вешалки и ринулись в подъезд, одеваясь по дороге на улицу. Страх и суеверный ужас гнал их с места событий, где буквально недавно ничего не предвещало столь необычной и печальной развязки. Только Светлане некуда было уходить из собственного дома. Она стояла перед Василисой и не верила своим глазам, дотрагивалась до рук и лица подруги, кожа была твёрдой и чуть прохладной, от девушки исходило какое-то странное гудение, как от трансформаторной будки. Светлана попыталась вытащить из рук Василисы икону, чтобы вернуть её на место, но это никак не удавалось – образ Святого Николая будто приклеился к ней. Девушка заплакала от бессилия и страха, мать должна была вернуться только через два дня, и она совершенно не понимала, что ей делать в этой ситуации. Решила вызвать «скорую». Объясняя по телефону ситуацию, не стала упоминать про икону, чтобы её не приняли за пьяную или сумасшедшую, просто сказала, что подруга, бывшая у неё в гостях, вдруг стала неподвижной. Прибывшая бригада медиков охнула, увидев девушку, стоящую посреди комнаты с иконой в обнимку. Вдвоём пытались взять большую под руки и дотащить до дивана, но даже сдвинуть с места не смогли – Василиса тяжёлым памятником вросла в пол комнаты. Лёгкая прохлада кожи, этот взгляд открытых глаз, который смотрел куда-то мимо тебя и его нельзя было поймать – всё это производило жуткое впечатление. Было непонятно жив человек или уже умер. А от этого гудения, исходившего от Василисы, просто мурашки по коже бегали. Женщина-врач достала стетофонендоскоп, приложила его к груди девушки, долго слушала, пытаясь понять, найти хоть какое-то объяснение происходящему. — Она жива? – с дрожью в голосе спросила врача Светлана. — Сердцебиение слабое, но есть. – ответила врач. – странный случай, мышцы, как панцирь, но дыхание и сердцебиение есть. Она жива, но не могу понять, отчего такое могло произойти. — Тут, скорее всего, какое-то сильное нервное потрясение. – предположил молодой парень—интерн, приехавший на вызов с женщиной-врачом. — А откуда это гудение? – спросила Светлана. — Скорее всего это она так дышит, воздух проходит через голосовые связки. – предположила врач. Немного посовещавшись, обсудив ситуацию, врач решила сделать Василисе укол успокоительного, которое, по идее, должно было расслабить мышечное напряжение и вернуть девушку в нормальное состояние. Но укол поставить не удалось – иглы даже самого большого шприца гнулись и не могли войти в твёрдое тело застывшей девушки. Расписавшись в собственной беспомощности в данных обстоятельствах, врач с интерном развели руками и ушли, пообещав доложить руководству об этом случае и прислать им в помощь кого-нибудь другого. Светлана закрыла за ними дверь и горько расплакалась, села на диван в той комнате, где стояла Василиса, закрыла лицо ладонями от отчаяния и беспомощности. «Боже! Что делать? Как же ей помочь? Как же страшно быть тут с ней наедине!» — вертелось в голове у девушки. Подбежав к Василисе, она обняла её: — Ну зачем, зачем ты это сделала? – сквозь рыдания прокричала она. – Что теперь прикажешь делать, как помочь тебе? Немного придя в себя, Светлана ушла в другую комнату, прилегла на кровать и забылась глубоким сном без сновидений. Минуло два дня. Всё это время Василиса продолжала пребывать в неподвижном состоянии, стоя посреди комнаты. Светлана решила молиться за подругу Николаю Чудотворцу в надежде, что он простит, помилует её непутёвую, но ничего не

происходило. По городу поползли слухи о том, что произошло. Одногруппники Василисы и Светланы всем растрепали о случившимся и теперь во дворе их дома начали собираться толпы любопытных. Кто-то звонил в дверь, но Светлана, будучи дома одна, никому не открывала, отвечая через дверь, что если они ничем не могут помочь, то пусть уходят. Из Полоцкого монастыря вернулась мать Светланы Валентина. Толпы народа во дворе удивили и растревожили её. — Здравствуй, мама. – открыла ей дверь Светлана. – Даже не знаю, как тебе рассказать о том, что случилось… Сняв обувь и пройдя в комнату, Валентина увидела стоявшую там Василису. — Она уже с Нового года так стоит, два дня… — начала Светлана свой рассказ. Изложив все подробности того вечера, она уже сто раз пожалела о том, что позвала гостей к себе домой, но кто же знал, что так получится. Валентина не верила своим глазам, крестилась и причитала: — Бедная, несчастная дурочка, как же тебя так угораздило. Что нам делать теперь, как помочь тебе? Валентина велела дочери узнать телефон родителей Василисы, созвонилась с ними и, продиктовав адрес, просила прийти со столярными инструментами. Когда те приехали, матери Василисы сделалось дурно при виде окаменевшей дочери. Пришлось вновь вызывать «скорую». Тем временем отец и брат Василисы пытались разрезать линолеум под её ногами, чтобы можно было отделить девушку от пола и увезти на машине домой. Но линолеум не поддавался никаким внешним воздействиям, словно стал каменным, как и сама девушка. Из едва заметных царапин, нанесённых инструментом, начала сочиться жидкость, похожая на кровь. Так ничего и не решив, родители Василисы уехали ни с чем, матери всё ещё требовалась медицинская помощь. Вечером Валентина сходила в расположенный недалеко от их дома Петропавловский собор, договорилась со священником, чтобы он пришёл к ним и отчитал Василису, может быть это как-то спасёт девушку. Очень страшно было находиться с ней в одной квартире, ведь она без еды и воды в любой момент могла умереть. Невозможно себе представить, что сейчас чувствовала сама Василиса, стоя днём и ночью, долгие, долгие часы неподвижно, окаменев снаружи, но будучи живой внутри. *** Василиса танцевала, прижав обеими руками икону к груди и не замечала никого вокруг. Когда внезапно громыхнул гром и сверкнула молния, то она резко остановилась. Казалось, что этот невероятный звук и свет исходили не с улицы, не с неба, а изнутри её самой. Это было нереально, на миг возникло ощущение быстрого падения в какую-то белую облачную бездну, хотя это было всего лишь иллюзорным ощущением, длившимся считанные мгновения. Потом пришла тяжесть. Она по нарастающей сковывала всё её тело, сотнями муравьёв шевелилась внутри, волнами двигаясь откуда-то изнутри по направлению к поверхности, образуя под кожей плотный твёрдый панцирь. Когда все эти ощущения прошли, Василиса поняла, что не может сдвинуться с места. Единственное, что она могла – это дышать и немного двигать зрачками глаз. Сами веки не смыкались и всё время были открыты. «Боже! Что со мной? Что я натворила!!! Неужели я такой и останусь, пока не умру от голода и жажды?» — проносилось в голове у Василисы. В душе её теплилась надежда, что это всё ненадолго и через какое-то время её «отпустит». Но шли часы, складывались в дни, а состояние её не менялось. Она видела, как уходили её одногруппники, как плакала Светлана, Василиса не столько кожей ощущала объятия подруги, сколько душой чувствовала её страх, боль и отчаяние, чувство беспомощности и искреннего желания помочь ей, но про-

Строка прозы сто не знала как. Все эмоции Василисы обострились, душа стала более восприимчива к чувствам других людей. Это можно было сравнить с экстрасенсорикой и обострённой эмпатией. Потом пришли врачи – женщина лет сорока и молодой пареньинтерн. Женщина явно была удивлена столь редкому медицинскому случаю. Были в её душе жалость и искреннее сожаление о собственной профессиональной беспомощности в столь нетривиальной, из ряда вон выходящей ситуации. Молодой парень-интерн просто пялился на неё, как на женщину, и было в нём больше человеческого любопытства, чем жалости и искреннего желания помочь. В его сознании больше проскакивали амбициозные мысли о славе в медицинских кругах, если ему удастся разгадать эту загадку. Они ушли. Ушла с ними и надежда Василисы на то, что она сможет выйти из этого состояния и вернуться к прежней жизни. Пришла мама Светланы – верующий, добрый, светлый, чистой души человек. «Как жаль, что я раньше думала о ней плохо из-за её религиозности. Теперь мне так светло и спокойно, когда она рядом со мной, смотрит на меня и поматерински переживает» — проносилось в голове у Василисы. Потом пришли родители Василисы. Их душевная боль, ужас от увиденного, все эти эмоции просто невидимым ураганом обрушились на Василису. Её душа, как оголённый нерв, всё очень остро воспринимала, любые внешние человеческие эмоции, как положительные, так и отрицательные, считывались и прочно запечатлялись в душе и памяти девушки. «Не знаю, умру ли я или буду и дальше жить в таком состоянии. Наверное, в моём случае это такие предсмертные переживания. — думала Василиса. – Бедная моя мамочка, ей из-за меня стало плохо, только бы она не умерла! Я люблю тебя, милая, прости меня за всё, что я натворила». Василиса проводила взглядом уходящих родственников и врачей, уводящих под руки её маму. Внутри у неё всё плакало и разрывалось на части от раскаяния и жалости к родителям. Впервые в её не столь длинной жизни была ситуация, когда она совершенно беспомощна и не может ни что-либо изменить, ни попросить помощи и совета у кого-нибудь из старших. *** На следующий день в дом Валентины пришли священники из Петропавловского собора. Увидев окаменевшую девушку с иконой в руках, они перекрестились, на их лицах явно читался суеверный ужас, понятное дело, что не каждый день на работе они сталкиваются с такими чудесами. Выслушав историю Василисы, святые отцы долгое время читали тексты, крестились и кропили Василису святой водой. Лицо девушки немного просветлело, лёгкое сияние начало исходить от него, а из глаз вдруг потекли слёзы. Светлана и Валентина смотрели на неё и не верили своим глазам: — Мама, я так надеюсь, что ей стало хоть немного легче. – сказала тогда Светлана. Священники ушли, пообещав каждый день присылать кого-нибудь из собора молиться за несчастную девушку. *** Шёл март. Прошло чуть больше двух месяцев, как Василиса окаменев, замерла посреди комнаты. Много народа побывало в гостях у Валентины. Приходили родственники Василисы, институтские преподаватели не поверили сначала рассказам обо всём случившимся с Василисой, навещали иногда одногруппники, соседи, просто верующие люди. Увиденное всегда производило очень жуткое впечатление до дрожи в коленках и перестука зубов. У многих людей появлялась седина в волосах. Глядя на застывшую, неподвижную Василису, сложно было разобраться жива они или нет. Но потом всё-таки приходило понимание того, что девушка жива, так как она дышит, а иногда из её глаз текут слёзы. Но как же сложно, практически нереально представить, что чувствует её душа, запертая в каменном панцире её тела, как она

мечется там между жизнью и смертью. В таком состоянии девушка не ела и не пила всё это время, поэтому было совершенно удивительным то, за счёт каких внутренних ресурсов в ней продолжает теплиться жизнь. По всему городу разнеслась весть о стоящей Василисе. Не утихали споры о том, кара ли это небесная, постигшая атеистку и богохульницу или же чудо это, дарованное нам Господом, чтобы открыть людям глаза на присутствие Его, вдохнуть веру в Него не только всем неверующим, но и верующих вдохновить и смотивировать их отпрянуть немного от суетности мирской и пригласить их в дом Божий. Сотни верующих стали заполнять церкви города, многие некрещёные стали креститься и принимать Господа в сердце своём. *** С наибольшим нетерпением ждала Василиса прихода в гости святых отцов. Слава Богу, что каждый день из церкви кто-то да приходил отчитывать её. Слушая святые тексты, душа Василисы отделялась от затвердевшего тела и перемещалась в некое пространство без определённых очертаний. Всё вокруг было как бы в белесых кучевых облаках, сквозь которые едва уловимыми силуэтами просматривались деревья, скамейки, фигуры каких-то людей. Рядом с Василисой чётко и явно была видна фигура пожилого мужчины с седой бородой и коротко подстриженными волосами, высокий лоб переходил в небольшую лысину. Благородное, с тонкими чертами лицо смотрело на девушку с печалью и любовью. Мужчина был облачён в бордовую с золотыми равносторонними крестами мантию, плечи покрывала широкая голубая накидка, ниспадающая вперёд вдоль тела до нижнего края мантии, с изображением распятий по обеим сторонам. Внешность человека показалась ей неуловимо знакомой. «Да это же сам Николай Угодник с иконы, что у меня в руках» — пришло к Василисе внезапное озарение. — Простите меня, я согрешила. – промолвила девушка. Душа её разрывалась, терзаемая чувством стыда за своё неверие, богохульство, за всю свою пустую, бездуховную жизнь, прожитую, опираясь лишь на реальный, материальный мир, на науку, достижения которой так вдохновляли её. Святитель молчал. Исходивший от него свет без слов нёс в себе невероятный поток любви, добра, сострадания, того умиления, которые может испытывать только Отец к своему неразумному созданию. Было и чувство огорчения за этот её проступок и искренняя боль, сочувствие к страдающей Душе. — Пойдём со мной, дочь Моя. Многое я должен показать тебе. Силы добра и зла борются сейчас за Душу твою и только ты сама сможешь сделать правильный выбор. После его слов всё исчезло. Василиса словно в кроличью нору провалилась, падая со скоростью света, со свистом в ушах, по какому-то белоснежному гофрированному тоннелю, пока вдруг не оказалась посреди улицы. Был летний солнечный день, широкая улица с одно- и двухэтажными каменными домами была заполнена людьми в длинных просторных одеждах. «Как в халатах» — пронеслось в голове у девушки. Головы людей были обёрнуты в ткань в виде чалмы, а лица женщин спрятаны за чадрой, оставляя открытыми только глаза с красивым восточным макияжем. За руку женщины вели маленьких смуглых детей, которые смотрели на Василису с нескрываемым любопытством. Казалось, что одни дети её и видели, для остальных же девушка оставалась невидимой. Мужчины толкали перед собой тележки с вещами в тканевых тюках, товаром, фруктами и овощами. «Какая-то ближневосточная страна» — подумалось Василисе. В этот момент воздух разрезал резкий звук реактивных двигателей, а по яркому синему небу коршуном пролетел бомбардировщик, отбрасывая на землю острые чёрные тени. Этот разрывающий уши гул слился с криками людей, заметавшихся по

Строка прозы улице в поисках укрытия. Секундное непонимание происходящего исчезло с первой прилетевшей из синего неба авиабомбой. Невероятный грохот, клубы пыли от взорванной земли и рушащихся домов, крики и кровь тех, кто не успел укрыться и оказался в эпицентре этого ада. Василиса заметалась, но поняла, что не может нигде укрыться, что-то держит её посреди улицы, в самом сердце этого кошмара, заставляя наблюдать за всем происходящим, видеть совершенно все подробности, мелочи и детали, чувствовать и пропускать через себя, боль, ужас, страдания всех этих людей, которым она совершенно не в силах была помочь. В клубах дыма Василиса увидела лицо одного из тех смуглых мальчишек с глазами-бусинками, что ещё совсем недавно прошёл мимо неё со своей мамой и пристально посмотрел на незнакомую тётю – такой ему увиделась Василиса. А теперь его придавило стеной рухнувшего дома. Лицо его смотрело в синее небо, но эти глаза-бусинки уже никогда не увидят свет. Чувство несправедливости от ранней несвоевременной смерти, физическая боль раненных, горечь непрожитых лет, страх за детей и боль от их потери, жгучая, сравнимая с пламенем полыхавшего вокруг пожара, ненависть к врагам, к тем людям в кабинетах из кожи, кто отдавал приказы, кто плёл эту политическую паутину и поверг всех этих людей в пучину смерти и страданий – весь этот бесконечный и беспощадный поток эмоций проходил сквозь Душу Василисы, заставляя её неимоверно страдать, соболезновать и просто разрываться от невозможности помочь и хоть чтолибо изменить. *** Комната в доме Валентины. Монотонным голосом, с специфическим церковным распевом, читал священник акафист перед окаменевшей фигурой Василисы. Слёзы текли из её глаз и вдруг она, ранее до этого молчавшая, закричала: — Молитесь, молитесь!!! Земля качается, как колыбель!!! Все присутствующие вздрогнули от неожиданности. Валентина лишилась чувств. Светлана обняла Василису и горько заплакала: — Как же ты страдаешь!!! Когда же всё это прекратится?!! *** Разгромленная улица исчезла. Василиса вдруг оказалась в больнице. По внешнему виду больных и персонала можно было догадаться, что это какая-то европейская страна. После грохота бомбёжки от внезапно наступившей тишины звенело в ушах. По-прежнему девушку никто не видел. Она бродила коридорами силясь понять, почему вдруг здесь оказалась и какое испытание ей здесь предстоит. Ничего особенного не происходило: обычные разговоры персонала, больных, ничем не примечательная жизнь больницы. Прошло довольно много времени, пока Василиса вникла в больничные будни, побывала на всех этажах. Зашла в педиатрию, но там дети вдруг начали её видеть, показывать пальцами, пытались заговорить с ней. Василиса быстро ретировалась, так как для обычных взрослых это со стороны выглядело бы так, будто дети общаются с пустым местом и показывают пальцами просто в воздух. Вся атмосфера больницы была наполнена эмоциями доброты, искренней заботы врачей о состоянии больных, сочувствием и эмпатией к старым и немощным. Молодые врачи учились у более опытных, а те в свою очередь соревновались в профессионализме между собой. — Я как будто попала в кино про больницу скорой помощи. – вспомнила Василиса знаменитый американский сериал. – Не могу только понять вымышленное это место или настоящее, где работают такие неравнодушные и любящие свою работу люди. Радость, блаженство и умиление разливались в Душе у девушки, захотелось тоже стать таким же врачом, как и они – умным, добрым, заботливым. Тревога резким толчком разбила сосуд этой идиллии. Этаж реанимации – Василиса устремилась

туда. На каталке привезли беременную женщину, сбитую на пешеходном переходе пьяным водителем. Врачи окружили её и засуетились, резко и чётко отдавая команды, проводили все необходимые реанимационные мероприятия. Писк приборов, шум аппарата искусственной вентиляции лёгких с поднимающимся и опускающимся гофрированным клапаном внутри стеклянного цилиндра, зигзагообразные пики на мониторе – всё это завертелось, замелькало перед глазами Василисы, эмоции всех этих людей окутали её коконом, сквозь который она с трудом силилась разобраться в происходящем. — Спасти не удалось. – поняла Василиса, когда зигзаги на мониторе сменились прямой линией и непрерывным писком приборов. Многочисленные попытки реанимации ни к чему не приводили. Сожаление, отчаяние, чувство опустошённости и беспомощности оттого, что не удалось спасти не только молодую женщину, но и маленькую жизнь внутри неё. Василиса увидела, как от женщины отделился белый силуэт её Души и, взяв за руку маленькую белокурую голубоглазую девочку, удалился прочь по коридору, где их поглотил белый дневной свет, лившийся с улицы. Даже у самых искренних и добрых людей не всё получается и это так грустно. Василисе нравилось это место, хотелось остаться тут навсегда и жить историями здешних врачей и больных. Это было не так страшно и душераздирающе, как во время бомбёжки. Но время не ждёт… Василиса оказывается на улице. Была зима, обычный школьный двор в «спальном» районе. Конец учебного дня, когда все школьники огромной нетерпеливой толпой освободившихся людей, стремительно покидали стены школы. Основной поток схлынул, и Василиса обратила внимание на бедно одетого мальчика лет двенадцати. Он понуро плёлся в неудобных, слишком больших для него, растоптанных ботинках, явно с чужой ноги. За ними шли двое его одноклассников, очевидно из обеспеченных семей, которых в народе называют «мажорами». Один из них лепил снежки и бросал их в нашего героя, а второй снимал всё происходящее на камеру мобильного телефона. — Слышь ты, нищеброд! Мать у тебя алкашка, а отец в тюряге сидит. – с неимоверным презрением дразнился тот, что кидался снежками. — А мать тебя с соседом нагуляла. – с явной издёвкой продолжил владелец дорогого мобильного. Мальчик молча шёл впереди, с достоинством, не оборачиваясь и никак не реагируя на удары снежков и не менее болезненные уколы слов. Да, отец сел в тюрьму за кражу в магазине потому, что задерживали зарплату, а дома нечего было есть. Мать запила без него, но в этом ей «помогли» соседи. Сначала просто общались пососедски, потом начали приглашать в гости, а мать, как человек общительный и без поддержки мужа, втянулась в эти бесконечные посиделки. Дима жил с бабушкой. Они были друг для друга единственной опорой и надеждой. Жили очень скромно, отсюда и такой внешний вид, служивший вечным поводом для стёба окружающих. Но Дима хорошо учился, уже в таком возрасте он понял, что надеяться можно только на собственные силы. Всё в его жизни будет хорошо, успешно и благополучно. Вот только поскорей бы пережить это «здесь и сейчас» с этими жуткими одноклассниками, родившимися «с золотой ложкой во рту», у которых всё есть по праву рождения, ничего ведь сами не добились, а считают себя лучше остальных. Досада, боль, обида и злость распирали мальчика, рука до побелевших пальцев сжимала ручку портфеля. А те двое не отступали, с упоением наслаждались чувством собственного превосходства. Василиса невидимой шла рядом с ними, сжимая кулачки от бессилия, с каким удовольствием она отлупила бы этих двух идиотов. Да им оценки в школе «рисуют» хорошие только потому, что их родители на ремонт и новые компьютеры сбросились. Всё эмоциональное напряжение между противоборствующими сторонами, как

Строка прозы разряды молний в грозу, проходило через Василису. Теперь она знает и эту сторону жизни изнутри, как будто переживала всё это на собственном опыте. Как жаль, что такие суровые испытания перепадают не взрослому человеку, а ребёнку с чистой, ранимой душой и совсем ещё неокрепшим сознанием. Жаль, что не в силах была Василиса как-то повлиять на увиденную ситуацию – наказать обидчиков и подбодрить как-то мальчика Диму. Только лишь роль стороннего наблюдателя и ученика отведена здесь Василисе. И вновь смена обстановки. Василиса оказывается в приюте для бездомных животных. Большое здание со множеством комнат, где в клетках по одному сидят кошки и собаки, отловленные на улице, кого-то приносят хозяева, что завели питомца, но явно не рассчитали свои силы, а выгнать на улицу не захотели. Многие животные были старые и больные, кого-то сбила машина, а кто-то на улице пострадал от издевательств жестоких людей. Ветеринарные врачи приюта с большой любовью и заботой лечили этих животных. Наблюдая за всем происходящим, Василиса плакала, сердце её разрывалось от скорби и жалости к беззащитным созданиям, таким зависимым от воли людей. Они любили своих хозяев, были им преданы и послушны, или же были свободными жителями улиц, но волею чьих—то жестоких, каменных сердец, оказались брошены, покалечены, обречены на голодное и холодное существование на улице. И как только бывшие хозяева могут со спокойной душой засыпать дома в тёплой постели после сытного ужина, в то время, как их питомец терпит такие лишения и страдания. «Милые мои ангелы! – думала Василиса. – Теперь вы в надёжных руках, вас подлечат, накормят и обогреют». Шло время. Василиса наблюдала за жизнью приюта. Скорбела над новыми жильцами, радовалась выздоровлению больных, а когда приходил человек, желающий забрать животное из приюта домой, то сердце её ликовало. — Мы заберём его домой, чтобы любить! – так сказал один мужчина о коте, которого они с женой выбрали, достали из клетки и посадили в кошачью переноску, принесённую с собой. Василиса захлопала в ладоши и была готова расцеловать этих людей. Бестелесное существование, в котором пребывала девушка, позволяло ей получать большое количество информации о людях, об их характерах, биографии, прошлой жизни. То же касалось и животных приюта – Василиса знала судьбу каждого из них, что происходило с ним с момента рождения и до появления в приюте. Жалела каждого, как родного ребёнка. Животные чувствовали её и присутствие девушки успокаивало, обнадёживало их. Слава Богу, что тут не усыпляют животных, если на то нет надобности по состоянию здоровья, а всё-таки ищут через интернет для них новых хозяев, вывешивая фотографии на специальном сайте. Привычная обстановка приюта сменилась резким рывком вверх. Снова невероятно быстрый полёт по гофрированной бело-серой трубе, от скорости которого свистело в ушах. Василиса снова оказалась в том странном туманном месте и перед ней появился Святой Николай Угодник. На прекрасном благородном лице его не было былой грусти и печали. Он слегка улыбнулся и произнёс: — Ты познала Добро и Зло, вся сущность людская прошла перед твоими глазами. Теперь ты всегда сможешь сделать правильный выбор. Святой сделал жест в сторону, указывая направление и предлагая пройти: — Твои страдания окончены, и ты можешь обрести покой. В указанном направлении туман немного расступился и показалась тропинка, мощённая тёсанным камнем, по бокам было поле, терявшееся в тумане, сквозь который просматривались силуэты деревьев, растущих в стороне от тропы. Василиса перекрестилась с поклоном, слёзы комом встали в горле, мысли роились в голове, но так и не успели облечь форму слов – фигура Святого исчезла так же внезапно, как и появилась.

Девушка пошла по тропинке, которая привела её в чудесный сад с большим прудом по центру. С берега на берег был переброшен металлический мост с кованными перилами с изображением вьющихся растений и сказочных птиц. Но что-то останавливало Василису, некое внутреннее подспудное чувство подсказывало, что переходить на другую сторону пруда ещё рано, есть в этом, казалось бы совершенно простом действии, сакральная опасность и необратимость. Василиса решила продолжить свой путь по тропинке, минуя пруд, углубилась в сад. В саду росли плодовые деревья, чьи ветви свисали до самой земли, маня спелыми плодами. Странно, как они тут растут среди тумана, сквозь который не проникает солнечный свет? Среди деревьев стояли скульптуры ангелов, как детей, так и взрослых. Были и другие скульптуры: женщины с руками, прижатыми к груди, пальцы были переплетены, как в молчаливой молитве. Иные же женщины, держали на руках младенца и склоняли голову к нему в материнской любви и умилении. Ребёнок постарше сам стоял рядом с мамой, держа её за руку, заглядывая ей в лицо с немым вопросом на устах. Одежда струилась по фигурам статуй тончайшим шёлком, складки и морщинки на ткани подчёркивали совершенство их тел, создавали эффект движения скульптур, и сама одежда как будто развевалась на ветру. Нежные лица были наполнены такими сильными, глубокими эмоциями, что нельзя было не удивиться и не восхититься мастерством небесного скульптора, создавшего эти шедевры. Василиса присела на скамейку, стоявшую сбоку от тропинки. Тишина и спокойствие этого странного места наполняли её душу благодатью. Пережитые ею страдания от увиденного там, на земле, среди людей, перестали причинять ей душевную боль, стали её Знанием и Опытом, которые она обрела и усвоила. «Как же здесь хорошо! Остаться бы тут навсегда». – подумалось Василисе. Тихая радость и светлая благодать разливались у неё на сердце. Никогда не испытываемое ранее пришло к ней чувство Отеческой любви, как только может любить Отец наш небесный своё оступившееся дитя. «Как же я могла жить без этого раньше?» — эти мысли откровением, ошеломительным потоком полились в сознание Василисы. – Как могла я не принимать Бога в душе своей?» Девушка закрыла глаза. Лёгкий летний ветерок нёс в себе одновременно и тепло и лёгкую прохладу, шелестел листвой деревьев и приятно холодил кожу девушки, шевелил её длинные тёмные волосы. *** Священники из Петропавловского собора всё это время ежедневно посещали застывшую Василису и подолгу молились за неё. Наступила Светлая Пасха. Читая молитвы, батюшка заметил, как дрогнула и немного пошевелилась девушка. Он охнул от неожиданности и перекрестился. На возглас подошли Валентина с дочерью: — Ожила!? – чуть ли не хором воскликнули они. Светлана взяла обеими руками икону Николая Чудотворца и вытащила её из цепких объятий окаменевшей Василисы. Это было поразительным событием, так как все эти сто двадцать восемь дней от Нового года до Пасхи, которые Василиса простояла в доме Валентины, икона и тело девушки образовывали единое целое, как будто были монолитным изваянием, созданным каким—то небесным скульптором. Как только икона оказалась в руках Светланы, как окаменение, сковывавшее тело Василисы, исчезло, и девушка осела на пол, поддерживаемая под руки подоспевшими священниками. — Василисушка, милая! Что же ты так долго стояла, не ела и не пила, ты ведь могла бы умереть. – промолвила Валентина, не веря своим глазам. — Ничего подобного, какие вы глупые! – ответила Василиса. Голос её после длительного молчания оказался тихим и хрипловатым. – Я была в небесном саду со статуями, и белые птицы меня кормили и поили.

Строка прозы Присутствующие засуетились вокруг неё, уложили на диван, напоили водой и вызвали «скорую помощь». Долгое время Василиса провела в больнице, где её изучали и обследовали. Не найдя ничего из ряда вон выходящего, выписали, назначив курс психологической реабилитации амбулаторно. Василиса лишь улыбнулась в ответ на такую рекомендацию и пошла в Петропавловский собор. От всей души поблагодарила всех святых отцов, что молились за неё, обращаясь к каждому из них по имени, чем не мало удивила их. В том же Петропавловском соборе Василиса приняла крещение, усердно молилась и каялась в грехах своей жизни прошлой. Теперь же жизнь её была наполнена Богом, той Его любовью и благодатью, духовностью, которой ей так не хватало и которая наполнила пустовавший ранее сосуд её тела. Василиса стала волонтёром: посещала больницы, хосписы, дома престарелых и детские дома, приюты для животных. Жить отдавая, с любовью в сердце, стало смыслом её жизни. То страшное испытание, когда она окаменела, стало настоящим чудом, испытанием веры, полностью переродившим её. Благодарность, облегчение и счастье в глазах тех людей, к которым приходила Василиса – это было самым большим счастьем и для неё самой.

Чулан Андрей Веник 1 Однажды мне бабушка рассказала, что все не так как мы видим, весь мир окружающий не такой как мы чувствуем, то есть не совсем такой. В то время, когда мы имеем пять чувств, есть еще четыре, которые могут быть доступны человеку. Но не это главное. Есть еще миры, существующие рядом, мы их видим в фокусе, это звезды. Не нужно летать в космос, это пустота для нашего мира и наших органов чувств. Это мы пустота в наполненности космоса вокруг. Если снять пелену с наших глаз мы увидим, то, что есть на самом деле. Но все равно не поймем, миров так много они ослепят нас. Внутри каждого есть глаз, он не орган, это духовное око, им и можно увидеть все чудеса мира. Но для того чтобы увидеть нужна тишина внешняя и внутренняя. Люди в большинстве своем, не понимают своих новых чувств, когда находятся в одиночестве, их пугает пустота вокруг, это неосознанная боязнь неизвестного. Но бывают исключения — это как фильтр, пропускающий возможность увидеть только один мир помимо нашего своего рода дырка в нашем пространстве. Ну что поделаешь, если моя бабушка профессор астрофизики. Она еще рассказывала про время, говорила, что его не существует и это просто условная мера, обозначающая энтропию, то есть разрушение материи во враждебной среде. И смерти тоже нет, с точки зрения закона сохранения энергии. Но было и другое, она мне показала то, что оставило во мне след на всю жизнь. Была холодная зима, днями держалась температура до минус сорока, даже в деревянном доме было холодно, мороз сопровождался ледяным ветром, выдувало тепло быстро, печь все время топили. У нее был чулан, там была уличная температура, под потолком висели пучки сушеных трав, варенье хранилось, веники. В конце чулана стояло старое трюмо без ножек, зеркало его потемнело от старости, паутина свисала со всех сторон. Она подошла с правой стороны и начала толкать его в сторону, я помог ей, чем мог, мал был еще. Когда мы встали напротив зеркала, я увидел, как зеркало заколыхалось, яркий свет из него проник в чулан. Когда рябь разгладилось, мы увидели голубое почти белое небо, зеленое море, желтый почти белый песок на нем большие валуны в яркой зеленой траве и пальмы. Создавалось впечатле-

ние, что стоим у камина, солнце обжигало лицо, стало так хорошо, что захотелось побежать вдоль волн и раздеться на бегу упасть на песок и греться, греться до черноты. Я потянулся к траве, которая проникала в чулан, она была настоящей. Я посмотрел на бабушку, она покачала головой и сказала, что не нужно туда заходить, можно там остаться и как обратно попасть она не знает. Мы с сожалением отодвинули зеркало обратно. Каждый день мы ходили с ней смотрели на море и солнце, погода была всегда солнечная. Иногда далеко на горизонте проплывали большие существа наподобие китов, да редкие облачка на небе. Так прошли зимние каникулы, я уехал в город, в школу и только по выходным я приезжал к бабушке. Я все время думал об том, как пройти туда на пляж и вернуться назад, можно проверить бумерангом, который вернется назад и даст знать, что путь обратно возможен. Дни летели, все реже мы посещали зеркало, бабушка заболела и перестала рассказывать интересные истории, я повзрослел. Однажды я заглянул в чулан, и не нашел зеркала, там был какой-то хлам, и голые пучки растений. Я спросил бабушку, где-то зеркало из чулана, а она сказала, что не понимает, о чем я говорю. Прошли годы, круговерть дел, школа, училище, армия. Бабушка умерла, остались воспоминания как сказки, но до сих пор щемит в сердце чувство потери чегото ценного. Я всегда вздрагивал, когда видел старые трюмо, и если есть возможность, вглядывался в него, мечтая увидеть то чудо, которое согревало меня в холодные вечера моего детства в зимние каникулы. И вот однажды, случилось так, что мне принесли завещание на дом, это завещание, еще при жизни, мне написала бабуля. Оно годы лежало непонятно где и чудом сохранилось. Я понял весь смысл бабушкиного подарка, и решил незамедлительно туда переселиться. Первое что я сделал, это убрался в чулане. Я начал догадываться, что смысл не в самом зеркале, смысл в месте, где оно стояло, вот почему мы его двигали. Я заказал большое зеркало в рамке на колесиках и привез на место прежнего трюмо, и еще купил машинку с дистанционным управлением, чтобы проверить, можно ли вернуться назад. Я решил дождаться вечера, была тоже зима, это обостряло воспоминания о бабуле, пар изо рта, холод улицы. 2 И вот свершилось, я подкатил зеркало к прежнему месту, и увидел море, оно было так же освещенное солнцем, но черты берега изменились. Море стало ближе, и еще лет двадцать оно бы захлестнуло в наш мир, что бы тогда было? Я взял машинку, включи ее и направил ее через тонкую рамку на золотой песок по пляжу. Она проехала без препятствия. Отправив ее, метров на пять, я развернул и с замиранием дыхания направил обратно к себе. Опыт прошел успешно, машинка заехала обратно. Я решил не медлить, и дрожа, может от волнения, а может от холода, или от того и от другого перешагнул грань, отделявшую наш мир от другого. Мое лицо обдало жаром, одежда еще минут пять хранило прохладу, но быстро стало жарко. Я оглянулся, и увидел, прямоугольник моего чулана, черного цвета. Я разделся и долго гулял по пляжу, уже начал изнывать от жары, но все равно было приятно, даже загорел. Наконец я решил, что хватит на сегодня и вернулся ко входу. Так я всю неделю посещал пляж, загорел как островитянин, прошел километры по красивейшим дюнам, прятался под пальмами от палящего солнца. Я понял одно, что это не Земля. У этой планеты было две луны, вернее одна была луной, слегка побольше нашей, а другая была огромной и зеленой. Животные и птицы отличались от земных животных, но в целом она была такой же, как Земля. И еще, вода в море была пресной и очень вкусной. Я гулял, мечтая встретить разумных существ, и уже решил, что этот мир пуст, необитаем разумными существами. Конечно,

Строка прозы глупо думать, находясь на острове о том, что нет людей вообще. И вот однажды возвращаясь из зимней Земли в новый мир, так я назвал эту планету, я увидел ее. Она стояла по колено в воде и смотрела на горизонт, ее светлые волосы развевал легкий ветерок, ее загорелая кожа блестела на ярком солнце. Я посмотрел на свои руки, как я сразу не заметил, этот мир меня изменил, пропал животик, пальцы стали длиннее, да и в росте я стал выше. Она была стройной узкая талия, и широкие бедра фантастично гармонировали, одета она была в желтый купальник. Я подошел к ней, она услышала мои шаги и обернулась, ее взгляд выражал легкий испуг, а вслед за ним облегчение, а после удивление. Гамма чувств захватила нас, мы стояли и смотрели, молча друг на друга. Я сказал привет, где-то задней мыслью осознавая, что это первое слово, за неделю сказанное мной и прозвучало оно не на русском. Оно звучало как «сахмет», она тоже сказала «сахмет» и улыбнулась. Она была из одного мира, я из другого, так мы здесь встретились, и больше не расставались. Не знаю, что это было, может, кто-то сверху так расселял разумных существ по пригодным для жизни планетам, может счастливое стечение обстоятельств. Но мы оказались аналогом Адама и Евы, к слову сказать, наши имена в аналоге нового языка этого мира были мое Эрдимас а ее Эвия, похоже, не правда ли? Кстати, проходы в наши прежние миры навсегда, а может и нет, но закрылись.

Имаго Андрей Веник У них была большая семья, и деревня была большая, многодетные семьи были не редкостью. Все занимались собирательством, еды хватало всем. Было и мясо, и хлеб. Только ночами они выходили из своих домов, пока великаны спят. У матери нас было шесть десятков, отца мы не знали. Ночью выходили все, кроме нимф, они еще были маленькие и бегали медленно и летать не могли. Только после шестой линьки взрослый имаго, могли вылезать на поиск еды. Воды тоже было достаточно, небольшие озерца были повсюду, но иногда встречались и соленые не особо пригодные для питья. Бывало, когда неосторожный имаго, попадался на глаза существ, больших как скала, он умирал почти мгновенно, а иногда раздавался сильный гром, и великан уходил, но это редко. Случалось, приходил мор, исчезала вода, еда, а ту которую находили, убивала имаго. Но я не сталкивался еще с такой бедой. Мы молились Чику-ти чтобы он даровал нам еды, мы приносили ему в жертву свои доспехи, и он нас слышал. И еда была и кров. Бывала и другая напасть, похуже голода и мора, это кусачий воздух, он сводил ноги, и убивал на месте. От него нельзя было убежать. Но и это нас не убивало до конца, приходило тепло, и мы оживали решимостью дальше бороться за существование. И с каждым разом мы становились сильнее и живучее. Первое чего мы перестали бояться это отравления, мы могли есть все, даже самую жесткую и не пригодную раньше еду. Мы могли долго жить, поедая древесину. Наши панцири стали толще и крепче. Однажды Чику-ти снизошел, и велел уходить всем с насиженных мест, в места, где древесина была живая и торчала вверх, чтобы пройти посвящение, закончив превращение, тем самым получить свободу. Долго совещались старейшины имаго, деревня поделилась на две части ту,

которая хотела уйти, и ту, которая привыкла к оседлой жизни. Спор длился пока оттек не закончился вылуплением нимф. И после первой линьки, они решили покинуть дом. Остались только старые имаго, которым было двадцать, двадцать пять циклов. Уходили семьями, когда великаны спали, и не торопились. Мы знали, что еще вернемся, и уже не будем занимать низшую ступень, и с нами придется считаться. 2. Он, его звали Витя, пил на кухне чай, на большой ломоть хлеба намазывал масло и под нос напевал невнятно песенку. Утро за окном было солнечным, небо чистым. Он жил один, и питался, как придется, убирался раз в неделю, а мыл посуду раз в два-три дня. Бардак царил на кухне, хорошее настроение было стимулом навести порядок. Он заткнул дырку в раковине, и открыл горячую воду, сложив туда особо грязную посуду отмачиваться. Замочив ее, он решил пока допить чай, а после помыть полы. Полы он недолго мыл, включил телевизор и попутно слушал новости. Ученые ищут причины исчезновения домашних насекомых, тараканов, по всей России, а также Белоруссии, Казахстана даже Великобритании, и многих других стран. Выдвигаются версии разные, в одних говориться, что тараканы вымирают от излучений сотовых телефонов. В других, что они уходят и это одно из предзнаменований о конце света. Выдвигались вообще фантастические версии, о том, что у тараканов, в следствии мутации, развился разум и они ушли погулять, и когда вернуться то людям плохо будет. В это время мимо ведра проползал таракан и Витя машинально наступил на него, раздался хруст, и сильная судорога свела его тело, он упал уже мертвый с перекошенным лицом и стеклянными глазами. Таракан встал на все шесть ног и не торопясь побрел по своим делам. А у вас есть тараканы?

Развилка Плимяник Ольга Стоя на развилки судьбы, ты спросишь меня: « Что будет дальше?» Я улыбнувшись отвечу: « Пройдет пол года, и встретив меня, поздоровавшись ты отвернёшься. Через год просто мимо пройдешь без приветствия и улыбки. Через два ты моего имени и не вспомнишь. А когда друг, взглянув на старое фото, спросит: « Кто она?». Ты, улыбнувшись, ответишь: « Девчонка, что много лет терпела меня» Я замолчу и глаза опущу. «А с тобою что будет?» - с легким волнением ты спросишь меня. Я отвечу, не поднимая глаз: « Пройдет пол года, и встретив тебя, я с надеждой взгляну. Через год, я решу не узнал. И с печальным взглядом тебя провожу. Через два я сердце закрою, что бы раны могли затянуться. Я полюблю, пусть не так как тебя, и сердце до конца не открою» Улыбнувшись, я глаза подыму, а ты опустишь и отвернешься. Не взглянув на меня, ты уйдешь. А я смотреть вслед тебе буду. И через силу и страх отвернусь, я сделаю шаг в новую жизнь без тебя.

Строка прозы

I am not normal Уильям Хилл –Приятно познакомиться, но оглашать своё имя я не стану, ибо считаю его не подходящим, но ты можешь называть меня Нормал, потому что я хочу казаться тебе нормальным. Не нужно слов, я знаю всё про тебя, хочешь узнать почему? Думаю, тебе не понравится правда, в этом мире никто не любит две вещи: правду и не похожих на всех. Поэтому давай я расскажу о себе? Я люблю, когда люди узнают как можно больше обо мне, но не все выдерживают эту информацию, хочешь рискнуть? Даже если не хочешь, я всё равно это сделаю. Ты не поверишь, но я не сразу родился подростком. Мои родители говорят, что в детстве я был очень милым ребёнком, но, кажется, они разочаровались в том, что выросло из этого прелестного дитя. Вот, полюбуйся, - Протягиваю фото со своим изображением, с левого угла оно немного подпалено, а сзади надпись, я не знаю что там написано, не разобрать, - Правда, хорошенький? Даже не верится, что это я. – Я глубоко вздохнул, – Мне до сих пор стыдно за то, как я испортил свою жизнь. Отворачиваюсь и смотрю в окно. Странно, как в старом чёрно-белом фильме, кажется, я слышу аккомпанемент на пианино, прищуриваюсь, пытаясь хоть что-то разглядеть, безрезультатно. Что это такое? Ого, какая туча нависла, хотя погодитека…тьфу ты! Это просто муха! Прогоняю назойливое насекомое с окна. -Бж-ж-ж-ж, - Ругается муха и благополучно перелетела на стол, деловито разгуливая между чашками. Медленно, чтобы не спугнуть, протягиваю руку к лежащей рядом газете, сворачиваю её в трубку и… Удар! Предсмертно дрыгая ногами, насекомое замирает. Я, морщась, отрываю от газеты маленький кусочек и смахиваю остатками газеты труп со стола на клочок, сворачиваю его конвертиком. Встаю из-за стола и подхожу к подоконнику, где одиноко наклонил голову мой Антириум. Достаю пластмассовую ложку из сушилки, раскопал в земле под цветком ямку, положил в неё мумифицированную невинно убиенную муху, закапываю, вздыхаю для приличия, достаю спичку из коробка, ломаю её напополам, тянусь рукой до полки, поддеваю пальцем катушку скотча, отрываю кусочек, скрепляю половинки спички в форме креста и вставляю в землю. Победно обтряхиваю руки, мою их в раковине с мылом. Три раза. Сажусь на место и кладу локти на стол. -Не люблю я свою депрессию, порадуюсь пару часов, а «отходняк» будет мучить меня ещё очень долго. Обычно я очень весёлый, люблю веселиться и шутить, но почему-то люди запоминают меня именно в момент депрессии. Раз в месяц просыпаются мои скрытые увлечения, которые я прячу в земле глубоко-глубоко, но ктото невидимый откапывает их и людям это не нравится и они считают это чем-то ненормальным. Чем-то вон выходящим, переходящим все границы. О, а давай напишем предсмертные записки и прочитаем их друг другу? У кого лучше? А потом сожжём их из-за ненадобности! А может тебе показать фото серийных убийц, которые я держу в банке из-под печенья? Они очень вкусные. Печенье, конечно же, маньяков на вкус я не пробовал, так что не знаю. Когда у меня депрессия я просто терпеть не могу тиканье часов… Погоди-ка… Прислушиваюсь, слышу еле заметное тиканье, доносящиеся где-то совсем рядом, но даже этого мне хватает, чтобы выйти из себя. -Выключи часы, немедленно! – Рявкнул я, но вскоре успокаиваюсь и уже спокойнее добавил: - Прошу. Спасибо, - Так на чём мы остановились? А, да, где же моё гостеприимство…Чаю? Кофе? Чёрный, зелёный или тот, со слоником на упаковке? Что? А, всё, понял-принял, сейчас.

Достаю из шкафчика нужную банку, насыпаю её содержимое в протянутую тобой чашку, заливаю кипятком, подвинул сахарницу. От звона ложечки о стенки чашки почему-то слезятся глаза. Птичку жалко. Сажусь на стул перед тобой и подпираю щеку рукой, сверлю тебя глазами, я вижу, что тебе это не нравится, но не отвожу взгляд. Снова тишина, она вгрызется в затылок и нежно так покусывает, словно заигравшийся пёс. Странное чувство. Надо начать разговор, да, надо. - Помню, когда я очень сильно поссорился с мамой на её дне рождении, я убежал домой, закрылся в ванной и хотел утопиться, но вода была такой приятной, тёплой, что я передумал и успокоился. Я уже не раз встречался со Смертью, кажется, мы с ней уже больше чем друзья, я всегда встречаю её с улыбкой, словно старого товарища, которого долго не видел, но радости от этого я не чувствую. Я вообще НИЧЕГО не чувствую, я не псих, как думают остальные. Мысли о суициде у меня были всего один раз, но этой минутной слабости мне хватило на всю жизнь. Знаешь, не думал, что скажу этого, но ты мой единственный друг. У меня никогда дружба не держалась надолго. Как только они встречаются с моим «грустным другом» многие убегают и называют меня ненормальным, это правда? Ты тоже считаешь меня странным? Мне не нужны отношения, мне нужен настоящий друг, который смог бы принять меня таким, какой я есть, с моими проблемами и странностями, если такие имеются. Я хочу быть важным кому-то, беспокоиться и заботиться, помогать в трудную минуту и никогда не покидать, если меня самого об этом не попросят…Я правда абсолютно нормален, но почему-то когда ты ведёшь со всеми мило и приветливо но однажды срываешься на короткое мгновение и впадаешь в объятия плохого настроения, всё, бум! У тебя клеймо на лбу. Погоди-ка…что тут написано?...А, псих! Всё, это надолго, удачи, брат, но не подходи ко мне, вдруг это заразно! Кидаю взгляд на телефон рядом с собой, проверяю время. -Тебе пора уходить, уже поздно, давай я тебя провожу до коридора? Шапку надень, на улице холодно, завтра обещают потепление, только верить этим синоптиком, тьфу! Ладно, удачи тебе, встретимся в следующем месяце, - Проводив тебя на лестничную клетку, закрываю дверь и устрашающим голосом говорю: -И запомни, что я нормальный…

Заклинание Романеева Ольга – Да задолбала ты меня уже! Пилит и пилит с утра до вечера. Только и слышно: «Игорь! Игорь! Игорь!» – протяжно выговаривая слова, выпячивая губы, и делая ударение на первом звуке, бушевал Игорёк. – Убралась бы вон лучше, везде срач, куда не посмотри. – Не нравится, возьми и уберись! – не осталась в долгу супруга. – Тоже мне, чистоплюй нашёлся. Руки-ноги есть, так что вперёд, на уборку. А у меня и так дел полно, а от вас помощи разве дождёшься. Ещё и претензии мне предъявляет, умный какой! – Я работаю, между прочим! – гордо вскинув голову, доложил Игорёк. – А я не работаю, да? – взвилась Наталья. – Подумаешь, за прилавочком она стоит! Ты на заводе попробуй смену отстоять за станком, вот потом и поговорим! – Да прекратите вы ругаться! – из комнаты выскочил подросток и не дал матери ответить на выпады отца. – Орут и орут целыми днями, задолбали уже! – Ты как с родителями разговариваешь? – накинулся на него отец. – И вообще, ты уроки сделал? – Да отстаньте от меня со своими уроками, надоели уже! – Максим скрылся в

Строка прозы комнате. – Вам надо, вы и делайте! – Посмотрите, кого вы воспитали! – раздалось за спиной у Игорька. – Обормот! – Баба Мотя, не вмешивайтесь, вас это не касается! – нервно потирая шею рукой, заявила Наталья. –Как меня всё это бесит! – выкрикнул Игорёк и выбежал из квартиры. В гараже он забрался на стремянку и вытащил спрятанный глубоко внутрь полочки свёрток. Отряхнув его от пыли, осторожно спустился и положил на грязный, заваленный инструментами стол. Затем разрезал ножом узел, трясущимися руками разорвал бумагу и достал из вороха газет старую толстую тетрадку. Заслышав шум на улице, он бросился к воротам и убедился, что створки плотно закрыты. Вернувшись к столу, раскрыл тетрадку и стал ее быстро листать. Нужная страница нашлась неожиданно, вроде как открылась без особых усилий с его стороны. Просто глаза выхватили заголовок «Как заставить человека сделать то, что он не хочет делать» и густо исписанные пожелтевшие листочки замерли. «Глупо, конечно. Но почему бы и нет, - подумал Игорёк, отряхнув старые треники от налипшей паутины и вытерев руки об потёртую тельняшку. – По крайней мере, что я теряю? Ну, а вдруг?». Судя по пояснениям к заклинанию, ничего особо сложного делать не требовалось. Игорёк боялся, что понадобится идти на кладбище или принести кого-нибудь в жертву. Нет, ничего этого делать было не нужно. Ещё раз пробежав глазами по тексту, он убедился, что самое сложное – выучить всё это наизусть. Перевернув страницу, Игорёк убедился, что на обороте нет продолжения, и приступил к зубрежке. * – Ты чего это задумал? – Наталья долго молчала, не реагируя на пристальные взгляды, которыми одаривал её весь вечер муж, но всё же не удержалась. ––Опять натворил чего-нибудь? Говори лучше сразу, пока я злая. Чтоб по сто раз не ругаться. Игорёк заметался по кухне с чашкой чая, застигнутый врасплох: – Я? Я ничего такого не делал! – глядя прямо в глаза сердитой супруги и стараясь не моргать, заявил он. – А чего ты там бормочешь весь вечер? Думаешь, я не слышу? Так у меня со зрением проблемы, а со слухом вроде всё в порядке. – Наталья надвигалась на мужа, насупив брови. Загнанный в угол у окна, Игорёк вжался в стену, придавленный прелестями жены. – Натуль, ты чего? Ты мне не веришь? – фальшиво возмутился Игорёк и попытался обнять жену, но неудачно. Последний раз ему это удавалось сделать лет десять назад. С тех пор благоверная порядком прибавила в весе. – Да ты сама подумай, что я могу придумать, что ты такое говоришь? – Да, как дела делать, так у тебя мозгов не хватает. А вот как натворить дел, так тут ты мастер, за тобой и не угонишься. – А ты случайно не хочешь сделать чего-нибудь необычного? – робко поинтересовался Игорёк. – Какого необычного? – Ну, к примеру, напечь пирогов? – Чё? Неожиданно в комнате раздался грохот, и детский испуганный крик помешал Наталье осмыслить всё сказанное мужем, тем самым спасая Игорька от неминуемой расправы. – Ах ты, говнюк! – Наталья потеряла интерес к мужу и рванула в комнату к детям. – Вот я тебе сейчас задам! Игорёк облегченно выдохнул и, воспользовавшись тем, что супруга занята, выскользнул из квартиры, спеша в гараж. Там он опять достал сверток с полочки и, не разворачивая, выбросил его в мусорный бак. Завтра они поедут на дачу и захватят

по пути мусор. В эту минуту он желал только одного – чтобы об этом эксперименте никогда не узнала жена. * Утро выдалось на редкость угрюмым. Игорёк проснулся не в настроении, он не любил поездки на дачу. Там приходилось вкалывать и отлынивать не удавалось. Выйдя из комнаты, он унюхал плывшие со стороны кухни ароматы и пошёл на запах. За накрытым к завтраку столом сидели Егор и Лиза. У каждого в руках было по два куска пирога. Они откусывали от них по очереди и сосредоточенно жевали. В центре стола, на тарелке, высилась горка блинов, издавая такие ароматы, что Игорёк сглотнул слюну и без раздумий присоединился к детям. – С чего это такое изобилие? – поинтересовался он, уничтожив первый кусок пирога и выбирая второй, повкуснее. – И где мама? – Не знаем. Мы проснулись, это всё уже было. А мамы не было. – Наслаждаясь едой, Егор блаженно улыбнулся и отправил в рот последний кусище, заталкивая его пальцами. Лиза засмеялась и сыто вздохнула. С сожалением посмотрев на пирог в своей руке, она положила его на тарелку: – Всё, больше не могу! Игорёк торопливо ел, заглатывая пирог практически не жуя, словно боялся, что он исчезнет или вовсе окажется сном. Хлопнула входная дверь и послышалась возня в коридоре. Наевшиеся дети вскочили со своих мест и побежали встречать маму. Через минуту они снова показались на кухне, таща полные сумки, и принялись разбирать покупки. Удивленный, Игорь наблюдал за этим, продолжая уничтожать пирог. Раскрасневшаяся Наталья вошла в кухню и принялась раскладывать всё по местам, засовывая некоторые продукты обратно в сумку: – Ну что, мы едем? – поинтересовалась она. – А то сейчас еду соберу и буду готова. – Сейчас, доем только и рванем. – После сытного завтрака Игорёк пребывал в хорошем настроении. Ещё сильнее он обрадовался, когда в машине жена вдруг заявила, что сегодня встала рано и, пожалуй, немного поспит. Обычно всю дорогу до дачи он вынужден был выслушивать бесконечные советы и комментарии по всем ситуациям. Поэтому до места он добрался, пребывая в самом благостном расположении духа. Немного омрачал настроение тот факт, что в спешке он забыл захватить мусор из гаража, но Игорёк решил не портить себе настроение такой ерундой и сразу же, весело насвистывая, принялся за починку забора. Выходные пролетели на диво мирно, обошлось без скандалов и упрёков. Уж по этой части Наталья была мастерица. Но она словно решила попробовать себя в роли покладистой жены и у неё это здорово получалось. Во всяком случае, муж был доволен и просто летал по даче, успевая всё сделать и наслаждаясь жизнью. Жена тихонечко занималась своими делами, ползая по цветочным грядкам и даже не делая никаких попыток привлечь к прополке мужа. Иногда у Игорька даже мелькала мысль, что супруга издевается над ним, а сама задумала какой-то неизвестный науке эксперимент. От неё всего можно ожидать. Вернувшись с дачи, он первым делом достал из мусорного бака тетрадку и прижал к груди, борясь с искушением расцеловать её. Затем бережно завернул в старые газеты и спрятал на прежнее место. Убедившись, что снизу тетрадь не видна, Игорёк поспешил домой. Там он сразу же попал в эпицентр скандала. Жена плакала, умоляла, пытаясь усовестить детей и заставить их делать уроки. Егор раздраженно огрызался, надеясь, что мать отстанет. Сестра молчала, но явно была на его стороне. Бабка держала нейтралитет, обвиняя то одну, то другую сторону.

Строка прозы – Ты как со старшими разговариваешь? – с ходу налетел на сына Игорёк, решив поддержать жену. – А ну марш уроки делать! – Ага! Как же! Прям разбежался. – Егор не желал сдаваться. – Я тебе что сказал? – пытался надавить на сына Игорёк. Понимая, что с двумя родителями ему не справиться, а от сестры толку ноль, Егор решил отступить, но при этом не сдался: – Да как вы меня уже достали с этими уроками! – заткнув уши и не слушая, что ему кричат разгневанные родители, он быстро выбежал из квартиры. – Ты куда пошел? А ну быстро вернись! Я кому сказал? – кричал ему вслед Игорёк, но в ответ услышал лишь только звук быстро удаляющихся шагов. Сзади раздавались тихие всхлипы супруги и монотонное бормотание бабушки. Не выдержав, Игорь выскочил из квартиры вслед за сыном, бормоча: «Я тебе покажу, как отца не слушаться, ты у меня увидишь!». Вернувшись через полчаса, он был на удивление спокоен и никак не реагировал на нападки пришедшего с улицы сына, лишь только бросив с триумфом: – Завтра посмотрим! * Утро понедельника началось со скандала. Виновником, как ни странно, был не Егор. Он спокойно собрался и ушёл в школу без криков. Разошлась баба Мотя. Причем довольно серьёзно. Тихий голос Натальи был почти и не слышен из-за крика бабушки Игорька. – Да он только и знает, что спит целыми днями, ирод! А то, что у бабушки комод совсем разваливается и его давно пора чинить, дела ему нет никакого... Ишь ты, какие умные, им лишь бы выкинуть что-нибудь... Да не нужен мне новый, этот мне ещё от моей бабки достался. Счас таких и не купишь нигде… Что мне надо? Мне надо, что бы он починил мой комод! Вот что мне надо. Дармоед! Не в силах больше терпеть, Игорёк вскочил с постели, торопливо натянул штаны и рывком распахнул дверь комнаты: – Да починю я твой комод, починю! Сколько можно говорить! – А ты не говори! А пойди и почини! Молча! – выдав эту фразу, баба Мотя с триумфом удалилась в свою комнату. Задание выполнено – внук разбужен! Игорёк, злясь на бабку, уселся на кухне за стол, Наталья ставила перед ним всё новые и новые тарелки. Многообразие блюд внезапно привело Игорька в хорошее настроение. Бросив взгляд на дверь в бабкину комнату, он хитро подмигнул ей и приступил к завтраку. Набив живот, Игорёк улёгся на диване и включил телевизор, решив посмотреть последние новости. Незаметно для себя уснув, он открыл глаза часов в двенадцать, как раз к полуденным новостям. Лежа на диване, он решал, когда идти чинить бабке комод. Подумав, что до обеда точно не успеет, Игорёк принял мудрое решение отложить дело до вечера, что бы за один раз управиться, а не отвлекаться почём зря. Вернувшиеся со школы дети приятно удивили, принеся хорошие оценки. Быстро пообедав, они умчались в комнату делать уроки. День обещал исправиться, но бабка никак не могла угомониться. То ли ей было одиноко, то ли, наоборот, домашние ей мешали. Выйдя из комнаты, она засеменила по коридору. Сидевший за столом и обедавший Игорёк весь напрягся, надеясь, что пронесёт и бабка просто шествует по своим делам. Мрачно рассматривая мокрых воробьёв на дереве, он услышал, как шаги замерли, бабка откашлялась и приступила к выполнению годового плана по скандалам: – Сидишь, ешь, да? Да как тебе кусок-то в горло лезет, ирод? Вздохнув, Игорёк бросил ложку и недоеденный кусок хлеба и не торопясь вышел из квартиры. Покричав ещё немного, баба Мотя вскоре успокоилась. Ей просто стало скучно – никто не реагировал на её нападки, предпочитая заниматься своими делами.

Начиная со следующего утра баба Мотя практически не выходила из своей комнаты. Целыми днями просиживала она за просмотром телевизионных сериалов, была тихой и незаметной. Игорек весь расцвел. В доме наступил покой, как он и желал. Затишье продержалось недолго, не больше недели. Возвращаясь домой после тяжёлой смены, Игорёк стал замечать, что жена прячет от него заплаканные глаза. На расспросы отвечала, что всё в порядке, а ему показалось. Это выводило из себя. Игорёк постоянно припоминал, где мог накосячить и не мог вспомнить ни одной такой ситуации. Жена вообще в последнее время изменилась – сидит постоянно дома, занимаясь готовкой и уборкой. Детей тоже не слышно, целыми днями просиживали за уроками, говоря, что много задали. На улицу не рвались. Бабку Игорь иногда не видел целый день, она стала на удивление рано ложиться спать. В доме происходили странные вещи, но Игорька всё устраивало. Нервировала и не давала покоя лишь заплаканная жена. Это вносило некий дисбаланс в тихую и даже немного скучную жизнь Игорька. Но он предпочитал не обращать на это внимания. Затем что-то случилось с детьми. Они стали чужими. Ничем не интересовались, кроме учебы, с отцом практически не общались. Да и к бабке Игорёк старался лишний раз не заходить, пугаясь её измученного взгляда. Впрочем, такой взгляд был у всех домочадцев. Как-то вечером Игорёк не выдержал и потребовал объяснений у жены: – Да я что, не вижу, что что-то происходит? Я что, похож на тупого? Вот ты скажи, я тупой такой? Жена недолго сопротивлялась: – Не подхожу я тебе! – В смысле? – насупил брови Игорёк. – Я такая дура! – завыла Наталья. – По дому ничего не делаю, готовить не умею, с детьми не справляюсь! Другая тебе нужна, другая! – Да ладно тебе, Натуль! Ты с чего это взяла? – Уйти я должна, – всхлипывала Наталья, – не мешать твоему счастью. – Да не мешаешь ты мне! – Игорёк попытался обнять жену, но она вырвалась и закрылась в ванной. Оттуда доносились рыдания. Не зная, что ему делать, Игорёк пошёл искать поддержки у детей. Егор валялся на диване с учебником в руках, Лиза склонилась над тетрадью за столом. Оторвавшись от своих дел, они смотрели на отца жалобно и удручённо. Игорёк топтался на пороге, он забыл, зачем пришел. – Мама права. – Что? Егор тоскливо посмотрел на затихшую сестру: – Ты нас не любишь. – С чего ты это взял? – Игорёк очень хотел переубедить сына, но не знал, как это сделать. Егор сидел, опустив голову и ковыряя корешок учебника. Лиза, итак немногословная по жизни, в последнее время перестала говорить. Игорёк попытался вспомнить, когда слышал голос дочери и не смог. Он направился в комнату к бабушке. Та сидела на кровати, маленькая, сгорбленная. Увидев внука, она разволновалась: – Сынок, я тебе не мешаю? Телевизор не слишком громко? Ты скажи, если что, я убавлю. А лучше выключи мне его совсем, я полежу. Устала я что-то. * Игорёк быстро пролистывал страницы, они слипались и не хотели слушаться: – Не то, всё не то… Ведь было где-то… Да где же оно. – Игорёк был уверен, что видел в тетради заклинание, как сделать человека счастливым. Он никак не мог понять, почему сразу им не воспользовался. Страница нашлась, как и в прошлый раз, совершенно неожиданно, когда он уже стал думать, что ошибся. Облегчённо выте-

Строка прозы рев пот со лба, он уселся за стол и стал учить нужные слова. * – Ты меня больше не любишь, я знаю это! У тебя есть другая, признайся! – Игорёк пытался увернуться от хлыставшей его полотенцем супруги, но сделать это в тесной кухне было весьма проблематично: – Да ты что? Какая другая, мне и тебя одной достаточно! – получив тряпкой по лицу, он больно ударился головой об стену и рванул в коридор. – Ты одна стоишь двоих! Ожидая погони, он заметался, не зная, куда бежать. Но на кухне всё стихло на какое-то время, а затем раздалось непонятное бульканье, перешедшее в бурные рыдания: – Ты считаешь, что я тол-стаа-яаааа! Ты меня совсеее не люууу-бышь. – Да люблю я тебя, люблю, успокойся только. – Игорёк, вернувшись к жене, гладил её издали по взъерошенным волосам, не осмеливаясь подойти и обнять, всё поглядывая на полотенце в её руках, которым она вытирала слезы. Было совершенно непонятно, почему заклинание не подействовало. Жена явно не была счастлива, да и у остальных оптимизма, вроде, не прибавилось. Домочадцы по-прежнему угрюмо передвигались по квартире, большей частью молча, пугая Игорька полной отстраненностью. Кое-как успокоив супругу, Игорёк сбежал из дома и весь вечер провёл с друзьями. Домой вернулся поздно, он до последнего оттягивал этот момент, но дальше торчать в баре уже не было смысла. Открывая дверь в квартиру, надеялся, что все уже спят. К тому, что жена будет встречать его в коридоре с укоризненным взглядом, он не был готов: – Натуль, ну ты что не спишь? – слегка заплетающимся языком выдавил из себя Игорёк и попытался улыбнуться, но, внезапно схлопотав полотенцем по лицу, бросил эту затею и обречённо выдохнул: – Ну всё, мне всё это надоело! Я хотел сделать, как лучше, но раз такое дело… – Я так и знала! У тебя есть другая! – взвизгнула Наталья и накинулась на ничего не понимающего мужа. Вначале он пытался отбиваться вполсилы, защищая рукой лицо и надеясь, что супруга вскоре успокоится и образумится. Но быстро понял, что она разошлась не на шутку, и обороняться пришлось всерьёз. Наталья лупила со всей силы по щуплому Игорьку, не давая ему никакого шанса вырваться из своих лапищ. В какой-то момент он вдруг почувствовал, что ему не справиться с ней. Загнанный в угол, он попытался вырваться, но у него ничего не вышло, Наталья внезапно вцепилась ему в горло и сдавила, он увидел перед собой её глаза. В них не было злости, совершенно равнодушный взгляд. И вот тогда он действительно испугался и напряг все свои силы, но Наталья держала крепко, лишь только бормоча в каком -то исступлении: – Я знаю, ты больше не любишь меня, ты хочешь меня бросить, ты меня не любишь. Никому тебя не отдам, слышишь, никому. В глазах стало мутно, голос жены быстро уплыл вдаль, обогнав его. Он тонул и уходил на дно, он точно это знал, так уже было однажды, в детстве. Но тогда его спасла мать, а сейчас её не было рядом. Неожиданно он услышал ласковый голос, звавший к себе и то, что держало на дне и не позволяло всплыть, вдруг отпустило его. Игорёк почувствовал, что кто-то подтолкнул ноги снизу и, собрав остатки сил, устремился наверх. Вынырнув, он сделал глубокий вздох и открыл глаза. Прямо перед собой он увидел бабушку и сразу же вцепился в неё онемевшими от холодной воды пальцами. – Всё хорошо, сынок, у нас всё будет хорошо. Вот увидишь! Игорёк наткнулся взглядом на висевшую на потолке люстру и сразу же пришел в себя. Он дома. Осмотревшись, увидел лежащую на полу без движения супру-

гу. Неподалёку валялась сломанная пополам трость. – А ведь я тебе говорила, что не пара тебе эта Наташка, а ты вцепился в неё, словно других нет. Да и не нужны нам другие, ведь правда, сынок? Мы и вдвоем с тобой прекрасно заживем. Ишь, что удумала, сыночка моего бить, паразитка такая! * Игорёк торопливо листал тетрадку, пробегая глазами заголовки. Листы не слушались пальцев, то и дело норовя склеиться и выскользнуть из рук. Пролистав тетрадь до конца, он с раздражением начал искать снова с первой страницы. И вновь не найдя того, что хотел, он на минуту выпрямился и закрыл глаза, успокаиваясь. А затем уселся за стол и принялся перелистывать страницу за страницей, тщательно мусоля пальцы и внимательно рассматривая каждую страницу. Добравшись таким образом до заклинания, применённого в первый раз, он долго тёр страницу и уже собрался было перевернуть её, как вдруг заметил, что уголок снизу чуть раздвоился. Застыв на мгновение, быстро оглядел стол и вытащил из груды инструментов старый ножик. Стараясь не дышать на страницу и высунув от усердия язык, он просунул ножик в образовавшийся зазор и аккуратно стал засовывать его вглубь. Внутри была пустота. Игорёк аккуратно провел ножом между листочками и они раскрылись. Сначала бросился в глаза заголовок справа: «Как сделать так, чтобы человек сильно прибавил в весе и больше не худел». Затем взгляд переместился влево. Там было всего несколько строчек, без заголовка, они относились к предыдущему заклинанию: «Данное заклинание применять только для красеторазных случаев. Осторожно! При применении во всех других случаях последствия будут непредсказуемыми. Поэтому не рекомендую использовать без заклинания со временем (см. тетрадь четыре). Действуют возрастные реакции (см. тетрадь два)». Игорёк сидел, пытаясь осмыслить прочитанное и понять, что такое «красеторазные случаи» и где взять тетради под номером четыре и два. Было ясно, что разгадать первую загадку самому вряд ли получится. Перейдя ко второй проблеме, Игорёк задумался. Тетрадь он нашёл, помогая другу сносить дом его прабабки, на чердаке. Учитывая, что домик был небольшой, всё взвесили и решили, что управятся потихоньку вдвоем. Приезжая по выходным, они не спеша разбирали домик. Всё, что только было можно, они сразу же сожгли. Остальной мусор вывезли на специально нанятой для этой цели машине. От старого дома ничего не осталось, даже фундамента. Теоретически друг мог найти эти тетради и ничего не сказать Игорьку – он сам ведь утаил находку от друга. И как теперь быть? Просто позвонить и спросить? Игорёк задумался. Все эти события происходили два года назад. За это время друг успел выстроить на участке новый дом. Все ещё удивлялись, как это ему удалось так быстро отстроить роскошный особняк. И главное, что всех интересовало, где он взял деньги. Но тот отвечал, что были накопления, плюс бабка оставила. Да ещё пришлось взять кредит. Его как раз вскоре повысили в должности и он мог себе позволить эту стройку. А так же новую машину. И отдых на Мальдивах. Глаза Игорька сузились, он вдруг вспомнил, что давно не видел друга. Слышал однажды, что тот переехал, хотел позвонить, узнать, как дела, да всё забывал. А сам первым тот почему-то не звонил. Достав телефон, Игорёк по очереди попытался дозвониться до друга, его жены, матери и сына. Никто не отвечал. Посидев пару минут, хмуря брови, он сделал ещё один звонок общему другу, с которым давно не общался. После нескольких фраз ни о чем он перешёл к тому, что его интересовало: – Слушай, а как там Кирюха поживает? Что-то давненько о нём ничего не слышал. В трубке повисла тишина, потом вздох и сопение: – А что ты слышал последнее?

Строка прозы – Ну, то, что он переехал на новую квартиру. И пропал куда-то. Не звонит, не приезжает. Загордился, наверное. Его как повысили, он изменился очень. От друзей отгородился, не общается ни с кем. Я вот подумал, может, ты чего слышал. – Погиб Кирюха, – почти сразу последовал ответ. – Пару месяцев назад. Это сообщение настолько выбило Игорька из себя, что он даже не смог ничего произнести. И вскоре услышал подробности: – Ты, наверное, слышал, что он развёлся с Катькой и на другой женился. Красивая девушка, дочка его боса. Причём сама за ним бегать начала и на папочку надавила, чтобы он ей помог женить Кирку на себе. На свадьбе я у них не был, не приглашали. Но слышал, что тесть кучу бабла вбухал в это торжество. А потом что-то у них не заладилось, охладел быстро Кирюха к жене. Говорят, стал к бывшей заглядывать, вроде как с ребенком повидаться. Но его пацан уже большой, восемнадцатый год всё-таки пошёл, могли бы и в другом месте видеться. Да и на работе тоже проблемы какие-то пошли, точно не скажу, но вроде тесть там накосячил. Знаю только, что незадолго до смерти Кирюха всё жаловался, что вернуть бы всё назад, да не знает, как это сделать. Бабку клял по самое не балуй. А за что, я так и не понял. Недодала что-то там ему бабка. Зол он очень на неё был. Хотел бросить жену и к своей старой семье вернуться. Но через неделю после этого разговора мы его уже хоронили. Вместе с женой и тестем. Что у них там произошло, до сих пор неясно. То ли жена убила Кира, а отец пытался помешать и она и его прирезала. То ли она вместе с отцом его убивала, а потом за отца взялась. Этого никто не знает. Наверняка только знаю, что она пошла и повесилась после случившегося. Бывшая уехала вместе с сыном из города. Вот и всё, больше ничего не слышал. Игорёк сидел, обдумывая разговор, мысли носились вокруг. Он пытался следовать за ними, но не успевал. Тогда он вскочил и принялся метаться по гаражу, бормоча: «Он нашёл. Он их нашёл». – Ты здесь? – Голос жены заставил Игорька остановиться и с ужасом уставиться на ворота.– Я знаю, что ты здесь! Открой нам. – Нам? – не понял Игорёк. – Ты с кем там? – С мамой. Давай, быстрее открывай. – Зачем? – схватив со стола нож, прохрипел Игорёк. – Что значит, зачем?– раздался ласковый голос бабушки. – Сидит целый день в своем гараже, бросил жену и детей. Мы все соскучились. Правда, дети?

Кактус Анастасия Рейфшнейдер 1. - Екатерина Дмитриевна, можно? - в кабинет заискивающе улыбаясь, протиснулась высокая полноватая женщина с копной всклоченных соломенных волос. Начальница, восседающая на своем офисном, крутящемся, черном кресле, аки Екатерина Великая на троне, снисходительно приподняла одну из своих идеально выщипанных бровей: - Петрова? Проходи. Петрова прошмыгнула по узкому проходу, среди нагромождений картонных коробок со всякой канцелярской чепухой: скотчем, ручками, фирменными синими блокнотиками, скрепками, папками всех видов и размеров, разноцветными текстовыделителями и прочими незамысловатыми вещицами. - Ну? - Екатерина Дмитриевна оторвала царский надменный взгляд от нежданной гостьи и перенесла его на документы, которые лежали перед ней. Лениво перебирая белоснежные листы, она резко чертила роспись - и вновь медленно лис-

тала договора да акты, заявления и объявления... Петрова производила неблагоприятное впечатление. Под копной ломких соломенных волос просматривались презрительно сжатые губы, подозрительный взгляд сощуренных бледно-голубых глаз, торчащие в стороны излишне длинные волоски бровей,а ниже - обрюзгшая фигура, обтянутая в заношенную потрепанную одежду: серая кофта с вытянутыми рукавами, черные брюки, на отворотах которых просвечивались брызги уличной грязи, “чмокающие” резиновые сланцы, неприятного салатового оттенка. - Екатерина Дмитриевна...тут такое дело...так не хочется ВАС расстраивать…- робко и лицемерно улыбаясь, пролепетала Петрова. Царица бросила короткий одобряющий взгляд на гостью и резко вывела подпись на очередном акте. - Наша новая сотрудница. В ней всё дело. - Петрова внезапно выпрямилась, вытянулась, сжала кулаки и бодро продолжила, рапортуя, будто бы отличникпионер, - Вероятно до вас доходили жалобы о пропажах личных вещей сотрудников. Так вот - эта новая сотрудница - она ворует. Я ЛИЧНО видела, как Аня рылась в ЧУЖОЙ сумке! У меня между прочим тоже пропадала пара мелочей...пачка печенья, наручные часики, зеркальце… - Так-так, Петрова. - Екатерина Дмитриевна захлопнула папку с документами и аккуратно отложила её в сторону. - Обвинение в воровстве - это серьезно. Вы уверены, что это была чужая сумка? - Я - уверена! - Петрова хлопала своими бледно-голубыми глазами. На лице её скользила собачья преданность начальнице. Екатерина Дмитриевна вздохнула и схватила ключи от кабинета: - Ну пойдёмте. 2. В женской раздевалке собралась толпа. Сотрудницы перешептывались, переглядывались. Екатерина Дмитриевна суровым истуканом нависала над Аней - миниатюрной, сероглазой брюнеткой. За начальницей нетерпеливо переминалась с одной салатовой шлепки на другую, Петрова. -Открывай шкафчик, Анна. - Екатерина Дмитриевна постучала скрюченным указательным пальцем по дверце. - Я ничего не брала…- молодая сотрудница задыхалась от волнения и возмущения. - Не имеете права...без полиции...там только мои вещи… - Открывай! - тут одна из “змей” громко зашипела, приготовившись ужалить. - У меня недавно кошелек пропал! Вдруг он у тебя тут,лежит? А мне еще в банк бежать, карту менять. Я ж, пропавшую, заблокировала! - Мне скрывать нечего. - оглядела всех с презрением и грустью Анна и повернула ключик. Воцарилось молчание. Змеи, Екатерина Дмитриевна и Аня рассматривали содержимое шкафчика. Сбоку, на крючке висела Анина куртка. Напротив - её сумочка, какой-то пакетик, а на полке сверху… Нагло, бесстыже, бескомпромиссно, сияя лакированными синими боками, лежал кошелек. А около него - наручные часики… Сиюминутно тесная раздевалка наполнилась женскими воплями, проклятиями, ахами и охами. - Ага! Я же говорила! - ликовала Петрова, тряся своими часами над склоненной головой Анечки.

Строка прозы - Я значит блокирую карты, а она просто стащила! - У нас под носом! - Не ожидала от неё… - А с виду приличная девушка! - Воровка! - Теперь ее точно уволят...А мне она сразу не понравилась! Екатерина Дмитриевна устало потерла лоб над своими царскими бровями.Что-то тут было явно не так, но ей совершенно не хотелось в этом разбираться. - Сегодня дорабатывай, завтра приходи за трудовой, - сказала она Ане и гордо вышла из раздевалки для простых служащих, захлопнув дверь. Спустя полчаса одна из сотрудниц нашла Аню в туалете, рыдающую над раковиной. Шумной струйкой, вниз, в черное жерло раковины, стекала вода. - Я правда не воровала ничего…- заикаясь, пискнула Аня. - Это все Петрова...Не плачь...Ничего...Найдешь новую работу. Главное что не по статье уволили...Ты еще молодая…- эта сотрудница была из породы “ужей” тихая, интеллигентная женщина, старательно притворяющаяся гадюкой, как все, а по факту… - Ничего. - Анна некрасиво высморкала нос и сполоснула дрожащие ладони под холодной водой: - Этой **** все вернется бумерангом. 3. Петрова закрыла свой шкафчик маленьким ключом, точно таким же как и у уволенной сотрудницы. Никто не догадывался об этой маленькой оплошности - два шкафчика, с одинаковыми замками. Петрова была слишком хитра, чтобы рассказывать о таком. Она засунула ключик в нагрудный карманчик старого бежевого пальто и отправилась домой. Ещё один день подошёл к концу. Город бурлил людскими волнами, расталкивая прохожих по домам. Пора отдыхать, ужинать у телевизора и спать, спать, спать. Лариса (а все таки именно так звали эту змею ) снимала обувь в прихожей, когда противной гудящей мелодией зазвонил телефон. На экране высветилось “доча”. - Алло, Юля, - Лариса наконец скинула с опухших ног сапоги и отправилась на кухню. Включила электрический чайник. Он громко зашипел, разогреваясь. - Что? Не хватает за квартиру? А парень твой что? Он же работает. Лариса терпеливо слушала изливания дочери, глядя в окно. Небо стремительно синело, в соседних домах светлячками загорались окна, а машин на дороге становилось все меньше. - Пусть займет у друзей! Стыдоба какая, просить деньги у матери! Мало ли, какие там правила в его шарашкиной конторе - ишь ты, заплатит бухгалтерия в следующую получку...Это его проблемы, пусть достает где хочет. Он мужик или нет? Зачем ты вообще с ним связалась? Денег не приносит, только жрет и….Юля!Юля?... Лариса растерянно взглянула на экран. Дочь бросила трубку. - Как хочет…-надулась Петрова и принялась наливать себе чай. Небо за окном почернело. Лариса намеренно не включала свет. Она села на подоконник и пила горячий дымящийся напиток, разглядывая жизнь чужих людей в доме напротив. У всех был кто-то. Мужья, дети, друзья - в окнах постоянно менялись декорации - задвигались шторы, прыгали тени, чернели силуэты, мерцали компьютеры и гирлянды. А она была одна...Нет, Лариса ПОЧТИ не переживала. Она привыкла быть

одной. Разведенная женщина, сорока пяти лет, у которой дочь при первой возможности убежала жить с парнем на съемную квартиру; мстящая непонятно за что коллегам...Сейчас она просто пила чай и наблюдала...Выжидая сама не зная чего. Случая или шанса, сделать что-то плохое, чтобы едким раствором мести заполнить оглушающую пустоту в своей душе. Когда стало совсем поздно, Петрова улеглась спать. Спала она в неудобной позе совсем без снов. 4. Вновь очередной рабочий день. Все еще обсуждают Анечку. Лариса с удовольствием присоединяется к сплетницам. Эдакое тщательное высасывание остатков сладкого мясца из косточек. Есть ли смысл в этих ежедневных обсуждениях всех и всего? Наверное нет. Ну действительно, какое кому должно быть дело сколько получает твой муж, как учится дочь, где и за сколько купила вещи и не дай бог не попала в ценовую категорию окружающих! Дороже плохо, а дешевле еще хуже. Возможно самоутверждаются. Быть может все заключается в менталитете? Но по факту - это простое наполнение своих “фибр” ядом. Лариса зашла в столовую. Это была небольшая комната, с двумя микроволновками, белым холодильником, столом и парой колченогих стульев. Петрова любила поесть. Особенно что-нибудь сладкое и жирное. Только тогда, жадно глотая как удав, она забывала о ежесекундном контроле окружающих на предмет какой-нибудь червоточинки. Сегодня нечто новое появилось в столовой. Лариса подошла к окну. На подоконнике, освещаемый узким лучом солнца, что проглядывал из-за крыши соседнего здания, стоял непомерно большой горшок, а в нем - малюсенький, кривой, колючий кактус. - Хм,- усмехнулась Петрова и откусила половину пирожка с картошкой. Кактус не обращал на нее внимания. Он наслаждался теплым потоком солнечных пылинок, витающих в воздухе. Петрова задумчиво прожевала пирожок и щелкнула по кактусу своими маслянистыми пальцами. - Ах,ты!- воскликнула она. Кактус коварно проткнул кожу одного из пальцев. Вероятно даже оставил там шип! Петрова сощурившись разглядывала кожу. Ничего не было. Ни точки, ни царапинки. Но все же не покидало ощущение, что с ее телом, что-то стало не так… *** - Петрова!- Екатерина Дмитриевна неслась по офису как взбешенный буйвол, громко цокая толстыми каблуками и неистово вертя своей пухлой, обтянутой в узкую серую юбку, попой. - Да, Екатерина Дмитрие…-Лариса вскочила с места, как солдат проспавший дежурство и застуканный утром командиром. - Где паспорт на объект? Он должен был быть у меня на столе еще вчера! Петрова живо засуетилась в ворохе своих бумажек и наконец отыскав нужную, погнала навстречу начальнице аки победитель Формулы 1. Екатерина Дмитриевна не успела затормозить на своих копытах-каблуках и врезалась твердой грудью свою подчиненную. Лариса неожиданно для себя почувствовала резкое недомогание и.... Секунда и полупереваренный пирожок склизкой массой сползал по царицыной груди.

Строка прозы - Простите....простите...мне что-то нехорошо…- пробормотала Петрова и развернувшись, побежала в туалет. Отдышавшись и прижавшись пылающим лбом к прохладной кафельной стене, источающей аромат хлора, Лариса напряженно думала, что же такое с ней произошло. Неужели пирожок был просрочен? В следующий раз надо бы смотреть на срок годности… - Ой!- Петрова резко скрючилась от острой боли в боку. Аппендицит?! Этого ещё не хватало. Лариса прижала руку к больному месту и вдруг нащупала что-то странное. Она задрала кофту и увидела небольшую красную припухлость. - Ч-что это?- с ужасом прошептала она. В коридоре послышались знакомые цокающие шаги. Лариса в панике метнулась в кабинку и заперла дверцу. - Петрова? Голос начальницы был не злым...скорее взволнованным. - Что с тобой?Тебе не хорошо? - Да...Мне не хорошо. - проблеяла Лариса, судорожно ощупывая припухлость. Она казалось, стремительно увеличивалась. - Я отпускаю тебя домой. Сходи к врачу, может нужен больничный. - начальница потопталась у кабинки и не дождавшись ответа, зацокала обратно. Лариса сползла по стенке кабинки и сжалась в один маленький, агонизирующий болью, комок. 5. Очередь в регистратуру была без конца и края. Куча ворчащих старушек, весело хихикающие подростки, молчаливые хмурые мужчины средних лет, молодые беременные мамы, высокомерно задравшие нос - все это окружило бледную, дрожащую Петрову. Все кружилось вокруг, слова, смех, звонки - все проносилось каруселью и невозможно было уловить смысл. Лариса с тоской глянула на часы - она могла уже ехать домой с работы, а все еще стояла здесь. В левое ухо кашляли, в правое - чихали, в затылок кряхтели, перед носом моталась непонятная шевелюра с перхотью. Лариса поняла, что не может это терпеть и решив, отправится назад и вызвать врача на дом, столкнулась с одной из мамочек. - Аккуратнее! - завопила девушка, когда локоть Ларисы воткнулся в её раздутый живот. - Сама аккуратнее! Расхлебятилась здесь, знаешь ли! Тут вообще-то люди пришли лечится, а не с беременностями! - огрызнулась Петрова. - Со своими беременностями шагай в частную консультацию, раз такая крутая!- продолжала Лариса, чувствуя как с каждым выплёванным в лицо девушке, словом, что-то прорезает ей кожу. Очередь живо отреагировала на их “веселый диалог”. Ларисе стало душно так много открытых ртов, угроз и проклятий… Она вырвалась из толпы и побрела домой. *** Лариса шатаясь, карабкалась по заплеванной лестнице,наверх, в свою квартиру. Одной рукой она опиралась об облупленную грязно-желтую стену, всю разрисованную неприличными фразами и карикатурами, другой держалась за продолжающий колоть бок. Послышались веселые молодые голоса. Лариса подняла глаза - ей навстречу спускались несколько подростков. Судя по всему они не жили в этом доме - Петрова знала всех соседей в лицо. Они подошли ближе. Петрова учуяла аромат мужского одеколона, сигарет и

алкоголя. Так и есть - один из подростков прятал за спину бутылку и она была явно не с лимонадом! Петрова сощурилась. Все вокруг поплыло. Её губы сами зашептали, то что витало у нее в голове: - Малолетние алкоголики… - Бездари… - В ментовку вас сдать....а лучше в наркодиспансер....чтобы полюбовались на свое будущее… - Через пару лет будете валяться под забором, гнить… Один из подростков услышал ее шепот и остановился. Он был выше её пусть худой, но явно сильнее. Раньше бы она прошла мимо молча, однако не сегодня. Инстинкт самосохранения улетучился и Лариса попыталась шугнуть пацаном, размахивая рукой, которую ей пришлось отнять от больного места. - Пошли вон! - голос Петровой зазвучал особо пискляво и противно в узком подъезде. Эхо пронеслось по этажам - “вон- он - он”. - Чего? - тот самый, который остановился перед ней, пахнул алкоголем и покачиваясь,угрожающе шагнул к ней. - Вон отсюда, уроды! - завопила Лариса и тут же склонилась от очередного приступа боли. Подросток наклонился к ней - Петрова наконец разглядела пьяную животную ярость в его глазах и поспешила проскользнуть мимо них, чтобы затем же, громко и нескладно топая, добраться до своей “норы”. 6. Петрова была совершенно разбита. Она порылась в аптечке - как назло все анальгетики закончились. - ...А жена его, Лариса - замечательная крыса! Вспомнилось вдруг ей. Так и было...Хорошей женой она никогда не была...Постоянные упреки, насмешки, оскорбления...К тому же, вступив в брак зачастую женщины перестают следить за собой. Петрова глянула на свое отражение в зеркале - обвислые щеки, морщины, спутавшиеся волосы, сухие, плотно сжатые, губы. Да кому она такая нужна? Неудивительно, что бывший ушел. Неудивительно, что дочь ушла - Лариса знала, что сама довела её, но извиняться не планировала… Петрова села на пол, облокотившись затылком об дверцу шифоньера. Задрала кофту и вдруг увидела… - Наверное заноза вылезла…- с тоской подумала Лариса, разглядывая черное жало, торчащие прямо из кожи. - Вызвать скорую что ли? А смысл? Это же просто заноза. Засмеют. Взрослая тетка испугалась занозы. Петрова улыбнулась краешком губ и закрыла глаза. Она была, есть и будет одна. Чертовы люди вокруг. Все то у них хорошо...А у неё? Разве она не заслужила хорошего мужа, умницы-дочки, большой зарплаты, красивой внешности? Не заслужила… Когда-то она тоже была хорошей. Ходила по паркам и кино в нарядном платье в горошек, под ручку с тогда ещё молодым и улыбчивым мужем, уступала места старушкам в автобусах, ела холодное мороженое не боясь простудиться. Куда это всё делось? Она просто устала. Жизнь, взрослая жестокая жизнь накатила на неё тяжелой

Строка прозы соленой волной и она - гибкая с виду тоненькая березонька - не выдержала и сломалась. А из пенька того умершего деревца вылезла хитрая, хладнокровная гадина. Сколько было одиноких ночей со слезами в подушку в холодной постели. Сколько было вот таких вечеров, когда она боролась со своей болью один на один. Никто не пришёл. Никто не согрел. - А, будь вы все прокляты…- прокряхтела Лариса и тут же ещё одна “заноза” вылезла наружу. - Ах ты…- Лариса начала ругаться, с каждым новым словом новый шип вылезал из нее, протыкая кожу и причиняя мучения. - Ненавижу…-последнее, что она прошептала и наступила ночь. На нижнем этаже звякнула бутылка - подростки вернулись. *** - Да, знаю я,- сказала Юля, нажимая на темно-синюю кнопку звонка. - Знаю, что сейчас опять начнет орать. С её работы звонили, она не приходила, нигде не появлялась. Тем более у нее что-то там болело...Просто проверю. Дверь не открывали. Юлия выключила телефон и покопалась в сумочке, вытащила ключ. Она уже очень давно им не пользовалась. - Мама?- Юля прошла по квартире. Все так знакомо. Вроде бы скучать по всему этому надо, родное же. Нет, не хотелось. Никого не было. Маленькими белесыми мошками в воздухе витала пыль. В раковине лежала грязная посуда. На полу от шагов Юли скрипел песок. Юля открыла форточку. Свежий воздух ворвался в помещение, заставив “мошек” дрожать в беззвучном ужасе. - Её здесь нет, - Юля вновь набрала своему парню. - Да, точно нет, не в шкафу же она прячется. Что делать? Не знаю. В полицию идти, писать заявление о пропаже? А может просто забить? Нет и слава Богу. Никто не выносит мозг зато. Да я знаю, что это грубо звучит, - Юля рассмеялась и наклонилась к стоящему у шифоньера огромному корявому кактусу. Откуда он тут взялся? Мать не любила цветы да они и не выживали в атмосфере всепоглощающей ненависти. - Я поспрашиваю у соседей, может кто чего видел…- голос Юли все удалялся, а вслед ей тянулись черные острые колючки - словно пытались обнять.

Сказка о Музыканте и его Девушке Юлия Чернышёва В одном из миров жил когда-то Музыкант. Конечно, у него было имя, но со временем он сам о нём почти забыл. Ведь всем в этом Мире достаточно было услышать «Музыкант», и они сразу понимали, о ком идёт речь. И не потому, что в Мире больше не было музыкантов, а потому, что такой был единственный – настоящий волшебник струн, умеющий играть так, что даже Боги спускались с Неба послушать его неповторимую игру. В его гитаре, казалось, жили все звуки Мира. И каждый слышал в музыке что-то своё, именно то, чего хотела его душа. Она уносила в неведомые дали и возвращала домой, согревала и даровала прохладу, умножала радость и развеивала печаль. И, конечно же, у Музыканта была Девушка. Естественно, просто девушек

вокруг него всегда хватало, все любят гитаристов, да ещё таких талантливых. Но эта была для него единственной, потому что он её любил. Тех, кого мы любим, мы воспринимаем душой, для нас они не нуждаются в именах. Он звал её просто – Любимая. А весь мир – Девушка Музыканта. Ох, как же сердило это Девушку! Ведь она была очень серьёзной, и ей хотелось быть личностью самой по себе. А тут со всех сторон – Девушка Музыканта. Как будто других достоинств у неё нет! Да, ей нравилось быть с ним, льстило, что он выбрал именно её из всех красавиц Мира. Но так не хотелось быть вечно в его тени! А попробуй-ка, соверши что-нибудь выдающееся, когда рядом с тобой – гений? Девушка не знала, как бы ей себя проявить, чтобы избавиться от участи вечной спутницы, и стать Кем-то ещё. Одной его любви ей было мало, ей хотелось стать знаменитой не меньше, чем он. И из-за этого она часто злилась на Музыканта, вступая с ним в споры по любой причине и без неё. - Слушай! – говорил Музыкант, - Ветер щекочет листья, и они тихонько хихикают. А Королева Луна доверила править Ночью сверчкам, и они заполняют музыкой пустоту от Земли и до самых Звёзд, чтобы никому не было одиноко. - Глупости! – отвечала Девушка, - Листья просто шелестят, они не живые и не боятся щекотки. А если Луна – Королева, то где же её корона? А музыкой не заполнить пустоту, это же просто звуки! Пустоту можно заполнить только чемнибудь реальным. И если кто-то одинок, то никак ему не поможет трещанье глупых сверчков! Но Музыкант любил свою девушку, и не умел на неё обижаться. Для него было главным, чтобы она была рядом. А романтика? Он надеялся, что рано или поздно её душа откликнется на его музыку, и она научится видеть то, что он хочет ей показать. И ещё была у него Тайна. Когда-то давно одна из его поклонниц-Богинь, увидев, как после всех концертов Музыканту дарят цветы, подарила ему Розу Ветров. Он хранил её в комнате, где на стенах были развешены все его гитары и в которую никогда никого не допускал. Роза стояла на столике, накрытая хрустальным колпаком. Часто Музыкант запирался в этой комнате, приоткрывал колпак, и мгновенно из-под него вырывались юркие Ветерки. Они гуляли по комнате, касались гитарных струн, и они начинали звучать мелодиями всех миров. А Музыкант сидел с гитарой в кресле, и подбирал свою мелодию, вплетая в неё услышанные мотивы и дополняя своими переживаниями и чувствами, среди которых любовь к Девушке была всё же на первом месте. Самым главным в этот момент было не забывать следить за Розой – рождённая в Небе, она в любой момент могла вырваться и улететь. И как только Ветерки набирали силу и начинали превращаться в Ветры, нужно было сразу же закрыть хрустальный колпак поплотнее. Однажды Музыкант решил открыть свою тайну Любимой. Ему хотелось, чтобы между ними не было никаких секретов. И ещё втайне он надеялся, что Любимая, увидев Розу Ветров, научится верить в чудеса. Но Роза не произвела впечатления на Девушку Музыканта. - От неё одни сквозняки и шум! – Сказала она. – Пойду спать, а то от этого голова разболелась! И Девушка ушла, а Музыкант сел с гитарой в любимое кресло, и начал сочинять грустную музыку о своей любви и о неприступном сердце Любимой. Он сидел так долго-долго, перебирая пальцами струны, а вокруг шмыгали Ветерки. Переживания утомили Музыканта, и он сам не заметил, как задремал. А Роза Ветров только того и ждала! Потихонечку усиливая Ветерки и заставляя их играть самые успокаивающие мелодии, чтобы не разбудить Музыканта, она всё сдвигала и сдвигала хрустальный колпак.

Строка прозы И вот наконец Роза сумела высвободить из-под хрусталя все свои лепесткиветры! А Музыкант продолжал крепко спать, ничего не замечая. От ветра распахнулась оконная рама, и Роза Ветров рванулась в Небо! Но вслед за ней, увлекаемые давно сдерживаемой высвободившейся силой её лепестков-ветров, полетело всё, что находилось в комнате! Тревожно звеня, ввысь взлетели гитары, похожие издали на стайку перелётных птиц. Кружась, словно падающий лист, поднимался столик; сверкая гранями, летел хрустальный колпак, напоминая светящуюся медузу в глубине Океана. Медленно и важно, словно аэростат, к небу устремилось старое кресло со всё ещё спящим Музыкантом… И спал бы он ещё долго, если бы вдруг не начали лопаться струны. Рождённые на Земле, они не выдержали разлуки с ней, и потихонечку рвались, прощаясь со всем, о чём пели… Вот этот звук и разбудил Музыканта, а ещё – боль. Струны его сердца, привязанные ко всему, что он любил в покинутом Мире, тоже обрывались. Музыкант схватился за струны, тщетно пытаясь связать их заново, но только порезал пальцы. Кровью окрасились облака. «Какой багровый закат!» - говорили люди внизу. – «Наверное, будет буря!» Так бы и улетел Музыкант в безвозвратную даль, исчезнув без следа, но осталась одна струна. Последняя и самая крепкая. Она связывала его сердце с сердцем Любимой. Израненными пальцами попытался он сыграть на ней свою последнюю мелодию, надеясь, что её услышит та, для которой она предназначена. А что же Девушка? Она уже почти спала, как вдруг её разбудила неясная тревога. Ей показалось, что вокруг сгустился вакуум. Нечем было дышать, чувство пустоты переполняло всё её существо. Девушка распахнула окно, чтобы услышать хотя бы сверчков - может, они спасут от одиночества? Увидела Луну в короне тумана, и шлейф из багровых облаков вокруг. И вдруг поняла – его нет! Изо всех сил Девушка бежала к дому Музыканта, заранее зная, что не найдёт его там. Увидев пустую комнату с распахнутым окном, она поняла, что произошло. И не успев рассудить, что у людей нет крыльев и они не умеют летать, уже парила над землёй, поднимаясь всё выше и выше, вслед за звенящей струной – к нему! Не буду рассказывать, как они встретились, вы и сами можете себе это представить. А если вы до сих пор не знаете, что такое Любовь, то и говорить бесполезно. Узнаете, когда полюбите. И жили они долго и счастливо – это не про них. Жили они Вечно. А чтобы описать, что такое Вечная Любовь, у меня просто не хватит нужных слов. Поэтому просто немного расскажу о том, что я о них знаю. Музыкант со своей Девушкой остались жить в Небе. Пасмурными ночами, когда никто не может увидеть, они ходят по облакам и ищут оборванные струны. Эти струны они подбрасывают тем музыкантам на Земле, кто вкладывает в Музыку всю свою Душу. Это волшебные струны, зачарованные Любовью, и поэтому они подходят ко всем музыкальным инструментам. И тогда на Земле рождается Музыка Небес. Вы сразу поймёте, что это она, как только услышите. Причём струна может попасть как к известному музыканту, так и к начинающему мальчишке. Это ведь не важно, правда? Можно научиться очень виртуозно играть, но если ты делаешь это без Души, то тебе никогда не получить заветную струну, которая отзовётся в сердцах людей. Девушку в её Мире перестали называть Девушкой Музыканта. Теперь их имена в устах людей вообще объединились, превратившись в «Ушедшие в Небо». И все сразу знают, о ком идёт речь. Но девушке теперь это вовсе не важно. Ей совершенно всё равно, как и кто её называет, какие легенды рассказывает. Ведь самое-самое главное – это слышать его: «Любимая», отзываться в ответ: «Любимый»… И знать, что впереди – Вечность!

Спасение утопающих - дело рук самих утопающих Алиса Лисовая Прекращайте спасать людей, когда вас об этом не просят. Множество раз мне приходилось слышать истории, где люди рассказывают о своей добровольной помощи, получая взамен грязь, лицемерие и обиды. А кто вам сказал, что нужно убивать своё время, помогая тем, кому это не нужно? Спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Тут дело не в религии, не в воспитании и даже не в политических взглядах. Дело только в людях, которых спасают. Каждый из нас обладает серым веществом в голове, другой вопрос в том, что не каждый умеет им правильно пользоваться. Или просто не хочет учиться. Случаются обстоятельства, которые загоняют в угол, но так происходит в случае, когда человек позволяет это. Не хочет думать, напрягаться, что-то решать. Он хочет, чтобы кто-то пришёл и решил его проблемы. И так происходит из раза в раз, появляется симбиотическая связь (особенно в отношениях мужчины и женщины - всем известный пример, когда муж пьёт, а жена спасает), которая разрушает личность человека. Жизнь циклична, но вы никогда не сможете поставить свою голову и поделиться мозгами, чтобы достать человека из пучины. Это его собственный выбор. Не важно, употребляет наркотики, страдает алкоголизмом, зависим от компьютерных игр или просто всегда в чём-то нуждается. Я не хочу сказать, что нужно оставлять человека один на один с его проблемой или болезнью, но и бессмысленно тратить своё время на спасение, когда человек не осознаёт масштаб трагедии и не принимает ту самую помощь. Можно оставаться добрым без лишней жертвенности, которая никому не нужна. Поймите, невозможно достать человека из грязи, при условии, что он просто не хочет стараться улучшить свою жизнь. Выходить из подобной зоны комфорта всегда сложно, потому что приходится менять свои взгляды, убеждения, нужно прикладывать усилия, а не просто плыть по течению. И чаще всего происходит так, что человек не хочет быть спасённым. Есть хорошая притча о том, как мужик помогал другому вылезти из болота. «-Что ты делаешь? -Как что? Тебя спасаю. -Ты, что, дурак? Я тут живу...» В жизни происходит примерно так же. Не будь дураком.

Глупый ветер Юлия Чернышёва Те, кто считает, что Ветра – бездельники, глубоко ошибается. Почти вся их жизнь проходит в непрерывной работе. Вот попробуй, перетащи облака из пункта А в пункт Б, согласно приказам Небесной канцелярии! Это только нам снизу облака кажутся маленькими и лёгкими, послушно плывущими по ветру. А поднимитесь-ка поближе к небу, увидите, какие они громадные и тяжёлые! Да ещё и капризные, так и норовят пролиться дождём раньше времени. А всякие циклоны, антициклоны – гони в одну сторону тёплый воздух, в другую – холодный, да не перепутай! Так что не обижайтесь на ветер, если он вырвал из ваших рук зонтик, впри-

Строка прозы прыжку запустив его по асфальту, или влетел в форточку и разметал все бумаги на столе. Надо же им как-то отдыхать от тяжёлой работы, вот и хочется иногда хоть немного пошалить и развлечься. Но этим обычно занимается молодёжь. Ветры во многом похожи на людей с возрастом они тоже становятся посерьёзней, и всякие шалости их уже не интересуют. Старые ветры, умудрённые опытом, всякого навидались на Земле, и их очень сложно чем-нибудь удивить. Вот и летят они всё мимо и мимо, не отвлекаясь на виденное тысячу раз, и поучают молодёжь, для которой всё внове: «Просто делайте своё дело. Помните – распыляясь по мелочам, вам никогда не достичь Небес и не стать Звёздными Ветрами». Всем нужно во что-то верить… Вот и Ветра верили в то, что передавалось веками из поколения в поколение – в конце пути они не просто угаснут, их встретит Отец всех Ветров и заберёт на Небо. Там они станут Звёздными Ветрами, и будут вечно парить среди Звёзд. Но те, кто растратит свои силы попусту, могут не осилить последнего пути, застрянут в пустоте между Небом и Землёй, и наказанием для них станет забвение в Вечном Безветрии. Глупый Ветер тоже верил в это, мечтал стать Звёздным и страшился Безветрия. Но для этого, как говорили окружающие, ему надо было поумнеть, а он ничего не мог с собой поделать – уж такой уродился. Другие Ветры смеялись над ним в открытую, они никак не могли понять, как можно быть таким глупым – вместо того, чтобы просто дуть и беречь силы для Главного Рывка на Небо, он предпочитает дружить со Снежинками и Листьями, и проводит с ними всё свободное время! Ладно ещё Снежинки, они есть всегда – загляни в любую реку, море, да хоть в лужу, и ты увидишь там бывших и будущих Снежинок. Другие Ветры тоже любили иногда с ними поболтать – переживая множество перерождений, Снежинки где только не бывали, и могли рассказать что-нибудь интересненькое. Но Листья? Что интересного может быть в существах, жизнь которых так коротка, и ограничивается лишь кроной родного дерева? Глупая мелочь, дрожащая при малейшем дуновении! Разве можно к таким привязываться? Для этого точно нужно быть глупым! А Глупый ветер любил и жалел Листья именно за то, что их жизнь так коротка, и у них нет никакой возможности увидеть весь этот прекрасный Мир! Даже Деревьям, по большому счёту, нет дела до Листьев. Проникая корнями в тайны Земных глубин, и ловя ветвями сигналы Неба, деревья пропускали через себя всю Мудрость Мира. И поэтому были всегда серьёзны и сосредоточены. Вряд ли какое-то дерево могло с точностью сказать, сколько у него Листьев. Ну, есть и есть, достаточно, чтобы дышать, ну и ладно. Передавать им свои знания? Зачем? Всё равно осенью облетят, весной народятся новые, этак умаешься каждому рассказывать. Кормим их, перекачиваем соки, и достаточно. Не спешите осуждать деревья, подумайте – а часто ли вы задумывались о чувствах своих органов? Вот то-то и оно… Глупый Ветер Деревья не осуждал, он понимал, что они заняты очень важными делами. И старался делать для Листьев всё, что мог – играл с ними, рассказывал интересные истории, которые приносил из разных Стран. Затаив дыхание, слушали Листья о своих дальних родственниках – северных Елях и южных Пальмах, о морях и пустынях, льдах и песках и дружно хлопали в ладоши, благодаря рассказчика. Но чем ближе подходила Осень, тем Глупому Ветру становилось всё грустнее. Он-то знал, чем всё закончится. Ещё недавно такие весёлые, Листья становились всё ленивее, тяжелее, уже не так радостно трепетали при его приближении, тревожились и спрашивали: «Что с нами? Почему наши нарядные платьица потускнели? Отчего так хочется спать?» Упрятав свою грусть подальше, чтобы Листья ничего не заподозрили, Глупый Ветер говорил им, что просто скоро у них будут новые, нарядные, золотые и красные платьица, а когда все они переоденутся, наступит большой Праздник, и он нау-

чит их танцевать Осенний вальс. Листья успокаивались, поглядывали друг на друга, и начинали безумно радоваться каждой золотистой искорке, появляющейся на их нарядах. И наконец, наступало время, когда уже все Листья сменяли свою окраску. В эти дни Глупый Ветер старался вести себя с ними поосторожнее, зная, какой хрупкой стала их связь с Деревьями. Но от неизбежности не уйти… И в который раз, улыбаясь через силу, он объявлял: «Осенний Бал открыт! Кто самый смелый? Кто рискнёт выйти на танец первым?» Конечно, всегда находились смельчаки, и Глупый Ветер, покружив их в воздухе, бережно опускал на землю. «Браво!» - кричали оставшиеся Листья, но некоторые взволнованно спрашивали: « А почему упавшие молчат? Что с ними?» И Ветер в который раз объяснял, что они просто отдыхают, устав кружиться в вальсе, и ждут остальных. Стайка за стайкой, срывались с Деревьев новые танцоры, и каждого он старался поддержать, прикоснуться, мысленно прощаясь с друзьями. Да, весной будут новые Листья, но этих-то уже не будет никогда. До самого конца листопада Глупый Ветер танцевал свой Прощальный Осенний Вальс. А когда ветви совсем оголялись, он желал Деревьям спокойного зимнего сна, и улетал далеко-далеко в горы. Забившись в ущелье, он оплакивал ушедшие Листья, и засыпал, всхлипывая во сне. «Глупый!» - смеялись другие Ветры. «Ну зачем так себя изматывать? Нет, никогда не подняться ему в Небо!» А Глупому Ветру снился сон, будто все Листья превратились в Звёзды, а он радостно кружит вокруг них и кричит: «Ура! Теперь вы никогда не упадёте!» А они смеются в ответ, и называют его своим любимым Звёздным Ветром. И он потихоньку переставал всхлипывать, погружаясь всё глубже в сон - надо ведь отдохнуть перед прилётом Снежинок. А где-то там, высоко-высоко, Отец всех Ветров, Звёзд, Снежинок и Снов, улыбаясь, говорил кружащим вокруг него Звёздным Ветрам: «Похоже, скоро у вас появится новый брат! Но пока он очень нужен на Земле. Ведь даже если ты – самый обычный Лист, один из миллиардов, то очень важно, чтобы кому-то было до тебя дело. И чтобы кто-нибудь поддержал тебя, когда ты уходишь в свой Последний Танец».

Белая Лошадь Владимир Филин Конец августа. Ночь. Туман. Туман, белый как молоко, сгустился и окутал все. Большую трассу Е-27, дорожные знаки ее, хутора и деревеньки расположенные поблизости. Туман был настолько густой, что ближний свет фар почти не пробивал его, а дальний, отражаясь, слепил водителя. Где не было света, густая пелена тумана в черной ночи черным непрозрачным покрывалом обволакивала собой все живое и неживое. Но стоило посветить в черноту, и Туман сразу становился молочно-белым. На дороге пусто. Туман разогнал всех. В машине было двое. Он и Она. Для таких дорожных условий автомобиль ехал очень быстро. Быстрее чем следовало бы. Но Она была спокойна. Она уже давно перестала обращать внимание на манеру Его вождения. Водил Он машину всегда на верхнем допустимом пределе своих способностей и возможностей автомобиля, который он чувствовал каждой клеточкой своего тела. Она уже привыкла к тому, как Он остро чувствовал эту грань, между почти невозможным, но осознанным управлением и вождением со случайным везением. Привыкла и доверяла. Она смотрела вперед, лишь изредка поглядывая на Него, едва заметного в, специально приглушенной, подсветке панели приборов. Это была уже

Строка прозы Ее привычка, выработанная довольно частыми, а порой и длительными, поездками. Она контролировала Его состояние. Конечно, Он часто и много ездил один, но и вдвоем они немало поколесили. Наверное, все дороги от Казани до Варшавы, они проехали. Всегда на больших скоростях, всегда в спешке. Дома их ждали дети. Время было такое. Девяностые годы… Она задумалась о чем-то своем. Взгляд ее уходил куда-то вдаль… Резко взвизгнули тормоза, в плечо врезался ремень безопасности. Неприятно. Холодом пробежала мысль, «все, это конец». В ужасе она подняла глаза. Через дорогу, медленно и плавно, как будто паря над землей, плыла белая Лошадь. Она грациозно переставляла красивые тонкие ноги, гордо неся свое белое, какое-то светящееся изнутри тело, расплывавшееся в таком же белом тумане. Поначалу Лошадь Ей показалась огромной, как сам Туман. Но страх быстро покидал Ее разум, и с его уходом Лошадь уменьшалась. Быстрый взгляд на Него. Лицо спокойное, без напряжения, даже, как обычно, слегка расслабленное. «Слава Богу! Все нормально, как сказал бы Он сам» пронеслось у Нее в голове. Через мгновение Лошадь была позади… «Вот гадство, этот Туман сбивает все планы. Этак мы к границе уже днем приедем. И там будет большая очередь и простоишь, чего доброго, до вечера.» - невеселые мысли вконец портили настроение. «Туман, туман, слепая пелена», мысленно он пытался петь, чтобы не думать о плохом. В Тумане показалось белое пятно, казалось, в этом месте Туман просто сгущается и во что-то вырисовывается, и это что-то движется, очень медленно, но движется. Резкий удар по тормозам. От резкого торможения Ее бросило вперед. Он видел боковым зрением как распахнулись у Нее ресницы и большие карие глаза наполнил ужас, на одно лишь мгновение. И вот уже глаза смотрят вперед и страх постепенно ее покидает. А впереди, из Тумана материализовалась белая Лошадь, которая медленно брела через дорогу. Машину слегка занесло и чуть развернуло правым бортом к Лошади. Он глянул на Нее, страха в глазах уже не было, была какая-то растерянность. Полный газ, руль плавно вправо, сброс газа, руль ровно и машина спокойно объехала идущую в ночи, в Тумане Лошадь, которую нисколько не тронуло появление машины. Пока они объезжали Лошадь, Он мысленно просил прощение у Нее за невольно причиненные Ей волнения. «Эта Лошадь! Зачем она тут в этой густой пелене», подумал Он. В зеркале заднего обзора Он видел, как Лошадь мгновенно растворяется в уже черном Тумане. А Она уже совершенно спокойно смотрит вперед. Появление этой белой Лошади, невесть откуда взявшейся на общеевропейской дороге за номером Е-27, окончательно его разозлило, и он разгонял автомобиль все быстрее и быстрее… Буквально через пару километров, которые они проехали за несколько секунд, в Тумане, как всегда неожиданно, появились красные точки задних фонарей, впереди идущей машины. Он перестроился влево, для обгона. Но и прямо по курсу всплыли красные точки. Судя по скорости проявления огней в Тумане, попутчики ехали совсем не спеша. А правый так и вовсе тихоход. Опять резкое торможение. На этот раз, более интенсивное. Казалось, уже столкновения не избежать. До двух машин оставались считанные метры. Туман редел. Машины его разорвали. Он заметил, как «левый» уже практически обогнал «Тихохода» и вырвался на корпус вперед, между ними был промежуток на пол комариного носа шире их машины… Напоследок, еще заметил, как она уперлась руками в панель. Глаза закрыты, лицо сосредоточено. Он почувствовал, что Она мысленно молилась… Резкий нажим на газ. Мотор в почти двести лошадей, чутко отозвался, взревел и машина с передним приводом, с коротким и резким визгом рванулась вперед, в атаку, будто хотела взять на таран появившиеся из Тумана препятствия. Легкая дуга и их автомобиль проскочил, почти вплотную, между машин, буквально летя уже в кювет. Тормоз, одновременно руль влево. Юзом в правый занос. Полный газ, руль вправо. Конец полотна. Тормоз, руль вправо, юзом в левый занос. Полный газ…. Как

только они увидели фонари, впереди идущих машин, за рулем сидел уже не просто человек, за рулем сидели полтора миллиона километров за Его плечами, сейчас управлял Его опыт. Управлял машиной и им самим, его руками и ногами... Полный газ. Руль вправо, тормоз, юз, руль влево... Успокоить расшатавшуюся машину, как разгорячившегося скакуна, на дороге, где Ему никто не мешал, было делом нескольких секунд… «Все позади», подумала она и открыла глаза. Впереди была густая непрозрачная пелена Тумана. Уже ровный гул мотора успокаивающе мурлыкал. «Все нормально», опять подумала Она. Быстрый взгляд на Него. Все, как обычно. Слегка расслабленный взгляд, их глаза встретились, легкая улыбка мелькнула у Него. Все нормально! Все позади! Страх растворялся в густом белом Тумане. От пережитых минут, под едва слышный гул мотора она стала засыпать. Вдруг почувствовала, машина плавно, но существенно снижает скорость. - Что случилось? - впервые за ночь прозвучал Ее встревоженный голос. - Ничего. Все нормально. – спокойно, и как-то даже ласково ответил Он – Я вот подумал, ну откуда взялась эта Лошадь, в этом Тумане, да еще и белая? Она не ответила. Каждый сам искал ответы. Через несколько минут молчания она уснула… Когда машина выровнялась и успокоилась, Его мысли тоже упорядочились, и потекли ровной неторопливой рекой, как обычно. Время за рулем самое «думательное», о многом можно думать, спокойно, никто не мешает и не сбивает с мыслей. «Откуда взялась белая Лошадь? Почему белая? Куда она шла? Почему не спеша, не обращая внимания на несущуюся на нее машину? Зачем вообще она шла?.. Зачем?.. Куда?.. Почему?.. Он вспомнил глаза, полные страха, сосредоточенное лицо, мысленную мольбу. А может это и не Лошадь вовсе? Может, это предупреждение? Предупреждение? О чем?.. Сработал рефлекс - если что-то не так, снижай скорость. Сейчас не так были его мысли. Он отпустил педаль газа и едва, совсем чуть-чуть нажал на тормоз. Машина, повинуясь Его воле, стала очень плавно снижать скорость. Он решил, что когда они будут ехать с вместе, страха в ее глазах быть не должно. Она вдруг спросила: «Что случилось» Вроде ничего, все нормально, но что-то там, где-то в глубине сознания пыталось о чем-то сказать. Знать бы о чем? Он постарался успокоить ее своим ответом. Дальше они ехали молча. Она уснула – пусть отдохнет – ночь была тревожной... Была? Ночь еще не кончилась... Он опять вспомнил белую Лошадь, и опять какое-то чувство едва ощутимой тревоги подкатило к сознанию. Нога сама, словно прочитав Его мысли, снова отпустила педаль газа. Скорость еще заметнее упала. Так медленно Он редко когда ездил. Она спала, лицо у Нее было немного уставшее и спокойное… Туман сгустился во что-то большое и серое. Он тормозил плавно, так чтобы не разбудить Ее. Почти незаметно съехал на обочину и остановился, включив аварийную сигнализацию. Когда машина качнулась перед окончательной остановкой, она тут же проснулась. - Что случилось, - второй раз за эту ночь спросила Она. - Ничего. Все нормально. Фура упала и перегородила всю дорогу. Пойду, посмотрю, что там с водителем, - через минуту Он вернулся, - Все нормально. Тягач на колесах, шофер в норме, помощь не нужна. Поехали, нам надо поспешить». Объехав по обочине, лежащий на боку поперек дороги прицеп, они умчались в Туман, укрывший, казалось, всю землю белым непрозрачным покрывалом, под которым шла какая-то своя, совсем другая, чем обычная, жизнь, полная событий и опасностей, иллюзий и реальностей, мыслей и неожиданных решений. Сзади, с востока, их догонял рассвет, который унесет в прошлое и этот белый Туман и его сумасшедшую белую Лошадь.

Строка прозы Вместо эпилога. Туман и Лошадь не раз еще в мыслях возвращались к Нему. И, однажды, спустя несколько месяцев, Он съездил в те места, объехал все деревеньки и хутора. Ни у кого из местных жителей никогда не было белой Лошади...

Дно Евгения Адессерман Кожа на лопатках горит, изъедена мокрым песком. Он уже проник внутрь и медленно точит кости. Легкие забиты илом. На глаза давят тонны воды. Она хочет открыть рот, чтобы закричать, но не может разомкнуть окаменелые губы. Она на дне. Река или озера? Почему? Как? Кто она? Кем была раньше? Она помнит густой запах леса: смолистая хвоя, свежая от росы трава, землистый мох и какой-то еще сладкий, пряный аромат… Помнит звуки: хруст ветвей, мелодичный шёпот листвы, голоса птиц и какоето урчание, ритмичное… Сознание вязкое, как слизь. Мысли и образы растягиваются, теряя форму и очертания. Резкий звук, похожий на крик птицы. Она видит женщину, пробирающуюся сквозь лес, влекомую живым, сильным импульсом. Она что-то знает, что-то чувствует, куда-то спешит… Неужели она когда-то была ею… Наверху, в толще воды, колышутся темные силуэты, словно живые. Водоросли или такие же, как она, — чьи-то тени? *** Она проснулась от собственного хрипа. Широко открытые глаза, рыщут по комнате. Не может сделать вдох, словно в горло и легкие влили бетонный раствор. Садится на кровати, хлопает ртом, как рыба, страх жалит тело ледяными иглами. Сдавленный стон вырывается наружу, открывая шлюз. Она кашляет, давится слишком большими глотками воздуха, постепенно начиная дышать. За окном светает, крупные хлопья снега кружатся, мерцают в отблесках уличного фонаря. Трясущимися руками она наливает себе стакан воды, пьет медленно, очень осторожно, словно боится захлебнуться. Внимательно следит за ритмом дыхания. Вдох — выдох, вдох — выдох. Подходит к зеркалу, замирает, несколько мгновений вглядывается в женские черты лица, словно не узнает. Сердце в груди набирает ритм, снова заставляя дышать. Она шумно вбирает воздух ртом. Кладет ладони на лицо, пальцы холодные. Сознание словно возвращается в тело… Она вспоминает, как кто-то рассказывал ей жуткую историю о душе, запертой на дне озера. Неспособной умереть, перевоплотиться или что-то изменить. Закольцованной в собственных воспоминаниях. Ее пробирает озноб, по спине, словно мелкие насекомые, ползут мурашки. Она обхватывает себя руками, трясет головой, пытаясь избавиться от воспоминания. Хочет принять душ, но мысль о потоках воды вызывает дурноту. Опускается на диван, обводит глазами пространство вокруг, вглядываясь в каждый предмет мебели, ощупывает фактуру дивана ладонями, стараясь вернуть себе ощущение реальности.

Что это было? «Самое дно», — ответ в голове возникает внезапно. Спустя пару часов она стоит на улице. Крупные белые снежинки опускаются ей на волосы и лицо. Она пытается поймать их ртом, громко, заливисто смеется. Последние месяцы жизни кажутся ей сном, наваждением, фильмом, который она смотрела мимоходом, отвлекаясь на другие дела. Смех обрывается. Ей вдруг становится страшно.

Политика Александер Львов «Трудно говорить правду, еще труднее ее выслушивать». (Лев Краткий) Мемуары пишут люди в возрасте, старые, одним словом. Вот и я пишу. Отчего пишу? Зачем? Не знаю. Может и вправду от того, что не чувствую ничего радостного впереди, и поэтому все чаще обращаюсь в прошлое. А может просто от скуки, или взыгралось тщеславие - оставить литературное наследие и все такое. Пишу, одним словом, что помню. Память странная штука, избирательно-склерозная штука эта память. Ну где же эта зажигалка? Куда опять положил? Не помню! А вот, что было пятьдесят лет тому назад - как вчера, до мелочи, до выражения лица, до жеста! А иногда даже то помню, что никак помнить не мог. «Кто взял носки? Я их вчера в углу поставил. Опять эти политические сперли!» (Анекдот.) Я не мог помнить, как в один замечательный солнечный, и прохладный мартовский день, молодой, но подающий большие надежды человек в коричневом пальто и широкополой шляпе шел по разливающейся весенними ручьями улице. Шел навстречу своему прекрасному будущему, ибо он и вправду подавал столь большие надежды в своем деле, что все признавали – его будущее будет замечательным. Молодой человек был педагогом. Не просто так себе учителем, хотя он в свои двадцать пять уже преподавал в педагогическом институте, а ученым! И шел он по родному и любимому городу, чтобы защитить диссертацию на ученую степень кандидата педагогических наук. Его лицо выглядело радостным но слегка взволнованным, что вполне объяснимо перед таким значимым в его жизни событием. Однако по нему читалось, что он уверен в себе и способен преодолеть все трудности и решить все проблемы. В свои двадцать пять лет он уже многое успел в жизни: с отличием окончить институт, удачно жениться, родить сына, опубликовать несколько научных работ и подготовить труд, достойный ученой степени. Он был отличником и общественным деятелем. Казалось, впереди замечательная жизнь! Большая и светлая Советская жизнь! Как в кино, в нашем Советском кино, лучшим кино на свете! Защита диссертации. Пропуск в научную, такую заслуженную, заработанную своим трудом жизнь. Время остановилось. Москва, март, 1956 год. А Вы послушайте, послушайте, что передают по радио: «…Нам надо провести работу над тем, чтобы с позиций марксизмаленинизма критически рассмотреть и поправить получившие широкое хождение ошибочные взгляды, связанные с культом личности, в области исторической, фило-

Строка прозы софской, экономической и других наук, а также в области литературы, искусства и образования» . (Из доклада Н.С.Хрущева на ХХ съезде партии) Молодой человек возвращался домой тем же путем, что и всегда, той же самой улицей того же самого города. Но это был для него другой, незнакомый ему город, и другие незнакомые ему люди, прохожие, прохожие. Те, которые проходят, а не идут вместе с ним. На него было жутко смотреть. Его работу не одобрили, Зарубили! Не смог защитить свой труд, себя! Его лицо выражало растерянность. Казалось, что все нелепости и все непонимания мира сошлись здесь и сейчас! Какими нелепыми обстоятельствами и событиями, внезапно ворвавшимися в его жизнь, это можно объяснить? А может, ужасной нелепостью, да просто глупостью, да что там глупостью, ошибкой, а может, предательством?… Он хоть и подавал надежды, хоть и значился лучшим из лучших, хоть и действительно был им, но он имел свои убеждения и не хотел их менять. А почему он должен их менять? Он впитал их с военным детством, со звуком пионерского горна, с боем барабана, со словами: «Спасибо родному Сталину за наше счастливое детство!» Да! Он был сталинистом! Не по соображениям конъюнктуры или выгоде, а по убеждению! Он не мог, не имел права вычеркнуть имя вождя из своей диссертации, сократить раздел, в котором выделялась особая роль вождя в системе советской педагогики. Он не мог предать своего детства и юности! В получении ученой степени отказать! Недостоин! Черная метка. В то время это означало запрет на преподавательскую деятельность, запрет на будущее. Иногда я думаю, как хорошо, что всего этого я не мог помнить… Пролетело несколько лет. Молодой человек как-то пережил сою профессиональную неудачу, сменил профессию, добился новых вершин. Сын вырос, пошел в школу. Сколько помню свое детство, у нас в доме всегда было много гостей. Приезжали они со всей страны, из всех республик СССР, привозили подарки. То грузинское вино, то армянский коньяк, то гранат из солнечного Азербайджана. Весело было. Застолье. Пели песни. Отец очень любил рассказывать анекдоты. Все смеялись. Но иногда мама вдруг делалась испуганной и осторожной и просила отца – может, не надо этот рассказывать? А отец все не унимался: - Вот Вы когда-нибудь видели, как комар писает? - спрашивал гостей отец. - Нет! нет, не видели! - отвечали гости - Так вот, политика - это еще тоньше! Гости молчали минуту, другую, у мамы лоб от чего - то покрывался потом, затем кто-то один начинал смеяться и все дружно смеялись вслед за ним. Ай, генацвале, рассмешил! - Пап! А что такое политика? - как-то спросил я. - Ты еще маленький, потом узнаешь, - ответил отец. Я учился в первом классе. Была осень. Было сумрачно и сыро, шел дождь. На праздник нас пригласили в гости. Какой был праздник, не точно не скажу. Большой праздник, должно быть седьмое ноября, так как собралось много народу, в основном, родственники. А родни у нас было достаточно и сверх того. Дядья, тетки, двоюродные братья с женами, сыновьями и дочерьми. Всех я и тогда не знал, а тем более теперь не вспомню. Праздновали у бабушкиного брата, это я хорошо запомнил. Стол, конечно, собрали. В России у нас что главное? Стол. Жили-то все небогато. Из зажиточных была только моя бабушка, из старого рода промышленников, хотя и средней руки, а остальные так, голь перекатная, да молодые, интеллигенция, еще не нажили. Дед кадровый военный и старый большевик. В Гражданскую не воевал еще, но комсомольцем был из первых. Вот бабушка вовремя и смекнула - да за классово-

го врага и вышла. Троих сыновей воспитали дед с бабкой. Жила родня дружно! Мой отец старший. Всю войну в Москве, не уезжали. Почмокались при встрече, причесались, расселись. Много у нас не пили. Не было таких любителей. Отец водку вообще не пил, вино предпочитал, грузинское Киндзмараули, любимое вино Сталина. Налили. Первый тост, как и положено, за годовщину Революции, второй за нас всех и поехало. Я маленький любил праздники. В магазине разнообразия продуктов не было, а на праздник, стол всегда ломился от вкусностей. А какой был холодец! Мне, в то время, вино еще было, понятно, до лампочки, а вот поесть вкусно я с детства любил. Фирменным блюдом в семье были беляш. Да, бабушка у меня пекла замечательные беляши. Никогда больше таких не ел. Шел, должно быть, тост четвертый или пятый, не очень поздно, но уже поесть успели. Дед слово взял. Как сейчас вижу руку деда, держащую граненую рюмку с водкой, стоящую перед ней тарелку с салатом оливье (как без него?), какую-то закуску, и рядом холодец, уже наполовину съеденный. У всех наполнены рюмки, огурчики аккуратно наколоты на вилочки, Отец держит в руке большой хрустальный фужер с красным вином. Дед просит всех встать. Все встают. Уважали все деда очень, особенно отец. Время остановилось. Москва, ноябрь, 1961 года. - Товарищи! Предлагаю выпить за нашего дорогого Первого секретаря ЦК КПСС - Никиту Сергеевича Хрущева! Ура! Лицо отца бледнеет, рука выстреливает вперед по направлению к деду, содержимое фужера летит прямо в деда и заливает его лицо и рубаху красным пролетарским цветом. Поднятые руки с рюмками застыли в воздухе, навстречу открытым ртам зависли вилки с наколотыми огурчиками и селедочками. А глаза, стеклянные, застывшие глаза моих родственников далеких и близких. Помню. И в этой застывшей тишине голос отца: - Ты за кого пьешь, скотина? Дед весь в вине, рюмка водки отлетает в сторону, отец получает удар кулаком в лицо от дедова брата, падает, но встает и ударяет его стулом по голове. По лицу у дедова брата течет кровь, мои дядья валят отца на пол и связывают ему руки, он кусается и все время кричит: - Ты за кого подлец тост поднимаешь? В комнате переполох. Бабушке плохо, ее отводят в другую комнату. Мама в голос плачет. Помню, домой мы едем на троллейбусе. По-прежнему идет дождь. Лицо отца разбито. Он мрачен и задумчив. Мама молча смотрит в окно. Никто не разговаривает. Пролетел год. Сменился лидер КПСС. Хрущева выперли из Кремля, кстати, он оказался единственным руководителем СССР, которого сместили силой и при жизни. Всех прочих выносили вперед ногами к кремлевской стене, уже после. Сама собой рассосалась ссора, и вроде все друг друга простили, и все забыли эту историю, и снова стали собираться в гостях, пить, есть и рассказывать анекдоты уже про свергнутого лидера, про кукурузу, как это у нас, русских, принято. « Алло, Это Дом моды?- Дом Моды! - Нину Петровну можно? Да вы что? Нина Петровна уже не в моде!» (Анекдот) (Н.П.Хрущева, супруга Н.С.Хрущева. Прим.автора) А я повзрослел, затем совсем повзрослел, и стал, со временем, многое забывать. Но никогда не забуду тот дождливый ноябрьский вечер, и как в свои неполные восемь лет я узнал, что такое политика.

Строка прозы

Опель Олёшка Холодный зимний день. В самом конце января погода на Урале становится еще промозглее, чем в начале месяца. Мороз стоит не шуточный, сильный порывистый ветер, и вот уже вихрем поднимается в воздух целая стайка колких снежинок, готовых забраться к тебе за воротник. Ольга два дня, как выписалась из больницы. Идти в гараж она не хотела, наверное боялась увидеть свою машину и всё заново пережить… Но муж настойчиво попросил пойти собрать вещи нужные ей самой. Он пояснил, что завтра машину уже заберут, так как нашелся покупатель. Они заехали на охраняемую территорию гаражного кооператива на автомобиле супруга, подъехали к своему боксу. Ольга осталась сидеть в машине, когда Алексей открывал гараж… . Что там она сейчас увидит, она не знала, вернее не помнила, как выглядела ее машина после того, когда произошла та авария… Она вышла из машины, съёжившись от холода и от осознания того, на что она идет смотреть. На долю секунды она остановилась в темном проёме бокса, и затем шагнула дальше в приоткрытую дверцу гаража. Перед ней был её любимый Opel Vectra универсал, изумрудного цвета. Крышка капота была сложена домиком, решетка радиатора вдавлена, общий вид автомобиля был жалким, но не сильно пугающим. Ольга вздохнула с небольшим облегчением, подошла к машине, провела по разбитому капоту рукой, открыла дверцу и села на пассажирское сидение. Именно на этом месте она сидела в тот день, когда произошла авария… Память тут же перенесла её в апрель 2005 года… За окном стояла теплая весенняя пора. Снег уже весь растаял, лишь кое-где на газонах, оставались маленькие островки, напоминающие о переменах в климате на Урале. Солнышко пригревало, настроение было хорошее, а еще и новость о том, что ей предлагают Опель вместо её «десятки», добавляло в настроение нотку новизны и радости. ВАЗ-2110 иначе «десятка», был её первой личной машиной. И всё бы было хорошо, если бы машина не начала «сыпаться», как говорят автомобилисты. Её чинили, а она снова ломалась, и когда в третий раз за год у неё отказали тормоза, в семье было принято решение продать «десятку» и купить что-то понадежнее. И тут предложили этот вариант с Опелем! Территория гаражного кооператива достаточно большая, там не просто можно тихонько прокатиться, а даже погонять. Валера, пока ещё хозяин Опеля, предложил Ольге прокатиться на автомобиле, чтобы понять понравится или нет. Конечно, после «Тест-драйва» сомнений уже не оставалось, понравилось всё, а особенно, как и большинству девушек, коробка автомат, в отличие от механической коробки в её «десятке»! …И вот уже автомобиль её! Она с огромным удовольствием может провести целый день за рулем, отвезти детей на их место учёбы, съездить на дачу, по магазинам. В отпуск на море всей семьёй тоже ездили на Опеле, так как семья большая, и машина позволяла всем удобно расположиться в дороге, не смотря на многочисленные сумки. Автомобиль служил верой и правдой, не раз «вытаскивал» из сложных ситуаций. Так пролетело время и наступила зима 2007 года… На Крещение было принято решение поехать окунуться в прорубь, и пока был еще вечер 18 января, Ольга с Алексеем решили сгонять в круглосуточный магазин бытовой техники, купить кое-что, а потом после наступления полуночи, поехать на прорубь. Магазин находился в центре города, до него можно было добраться в ночное время минут за 10. Алексей сел за руль, Ольга удобно устроилась на пассажирском месте. Тихо в салоне играла приятная музыка, они о чем-то разговаривали, и подъезжая к очередному перекрестку, остановились на красный сигнал светофора.

Их машина находилась в левом ряду и была первая перед светофором. За ними тут же подъехало еще несколько машин. Ольга смотрела в сторону обочины, её взгляд уловил девочку, которая дождавшись зеленого сигнала светофора, стала переходить дорогу. Она уже прошла вдоль одной машины из правого ряда и уже подходила к их автомобилю… как резко чего-то испугавшись отпрыгнула назад и… Ольга только услыхала в тот момент крик мужа «ничего себе!»… После был какой-то удар… темнота… ни звуков музыки, ни слов, вообще ничего… Потом потихоньку темнота стала рассеиваться, сознание начало приводить её в чувства, появилась сильная боль в области лба с левой стороны. «Что сучилось , почему болит голова?... АВАРИЯ!... Если мне больно, значит я жива… А что с Лёшей, где он, почему молчит?» - Ольга попыталась оглядеться. Алексея в машине не было. И тут она услышала родной голос на улице… там стоял крик, слышна была нецензурная брань… «Раз матерится значит живой!» - и Ольга попробовала выйти из машины. Ноги не слушались, рука нащупала огромную шишку на лбу, которая росла с каждой секундой, глаза же заплывали так, что через щелку ей с трудом удавалось рассмотреть куда идти. После сильного лобового удара Опель откинуло на два метра назад и вмяло его, в стоящий сзади Ниссан. Вокруг уже стояли люди, невольно ставшие участниками и свидетелями этой ситуации. Она с трудом пробралась к мужу… Сирена скорой помощи… слова Алексея, что нам в лоб влетела КИА РИО… врачи… больница… … «Всё собрала?» - вдруг раздался голос Алексея. И тут Ольга очнулась… она сидела в салоне своего автомобиля, забыв о том, что ей нужно собрать вещи. Она открыла «бардачок», начала вытаскивать какие-то предметы, отклеила от панели иконку, которая наверно их и защитила, сняла с зеркала заднего вида маленькую игрушку, пошарила в кармане двери… «Вот круг и замкнулся… Не прошло и двух лет, когда я первый раз села, почти на этом же самом месте, в эту машину впервые… И вот сижу уже в последний раз… Благодаря твоей надежности и мощи, мы остались живы… Спасибо тебе…»- Ольга нежно провела по панели автомобиля рукой, подержалась за руль и хотела было уже выйти из машины… Но какой-то порыв заставил её нажать кнопку на магнитоле… «Как и дату своего ухода, надо благодарно принимать…» - тихо зазвучали слова до боли знакомой песни... музыка заполнила тишину в гараже… Ольга зарыдала… Алексей был рядом - "Успокойся! Что произошло?" - он обнял жену, не понимая что происходит. Ольга не могла ничего ответить, просто уткнулась мужу в плечо и рыдая, не могла остановиться... «Моя машина прощается со мной!» - сказала Ольга, немного успокоившись... Она пришла попрощаться с Опелем, как с верным надежным другом, а он попрощался с ней...

Фортуна Элла Хейса Владимир Колабухин Мистер Колвер неподвижно сидел в кресле у открытого окна спальни. Со второго этажа фешенебельной виллы, горделиво возвышающейся на опушке апельсиновой рощицы на берегу Калифорнийского залива, он хорошо видел всё, что происходило в мареве заката. Вечер наплывал тёплый и тихий. Сумрак медленно опускался на аквамариновую гладь засыпавшей лагуны; на белом песке один за другим таяли солнечные блики; в обнимку тянулись с пляжа к дороге последние парочки; одна из них остановилась, слилась в долгом поцелуе... «Счастливчики», — с горечью прошептал Колвер, сетуя на свою немощность. Он вздохнул, плотнее закутался в мягкий халат и откинулся на спинку кресла.

Строка прозы Глубоко задумался. Его кредитная фирма не была таким гигантом, как, например, широко известные компании «Галф Ойл Корпорейшн», или «Юнайтед бренд Компани», однако он тоже ворочал многими миллионами. Долларов ему хватало, недоставало лишь радости жизни. Болезни и старость напоминали о смерти. Целыми днями сидел он теперь у окна спальни, и никто не решался беспокоить его. Колвер думал о своих миллионах, во имя которых израсходовал отведённое судьбой время так безоглядно, что не успел обзавестись семьёй, и, значит, всё богатство даже некому завещать... Теперь он отдал бы всё своё состояние за возможность вот так же молодо и безмятежно, как эти молодые парочки, гулять по тенистым улочкам и знать, что он кому-то дорог и нужен. Неожиданно за его спиной послышался шорох. Он обернулся. Тяжёлая портьера на двери заколебалась, складки её раздвинулись, и показалась съёжившаяся фигурка секретаря. Колвер недовольно сдвинул жидкие, выцветшие брови. Секретарь несмело приблизился. — Он пришёл, сэр. — Пусть войдёт, — оживился Колвер. Секретарь ужом выскользнул за портьеру. И на пороге сразу показался высокий, плотный блондин с быстрым, цепким взглядом. — Мистер Элл Хейс? — нетерпеливо спросил Колвер. — Так точно, сэр, — по-военному чётко отозвался вошедший и ещё больше вытянулся. — Садитесь. Хейс, ступая на носки, медленно прошёл по белому пушистому ковру и осторожно опустился в такое же белое, мягкое кресло. — Мне рекомендовали вас как надёжного человека, знающего язык индейцев, — слабым голосом продолжал Колвер. – Говорят, вы служили в армии? Где именно? — Вьетнам, Боливия, Парагвай, Гвинея-Бисау… — Значит, джунгли вам хорошо знакомы? — Ещё бы! Туземцы жалили нас там из-за каждого куста. — Однако вы уцелели. — Повезло, сэр. Я ведь удачливый! Колвер с едва заметной усмешкой пробежал глазами по его подержанному дешёвенькому костюму. — Но сейчас вы, как будто, на мели. — Временно, сэр! Временно! — вспыхнул Хейс, перехватив взгляд миллионера. — Я слышал, нашим парням в ЮАР прилично платят. Вот и думаю, а не махнуть ли мне туда на охоту за чёрными?.. Или у вас есть другое предложение? Только учтите, что такая охота – моя единственная профессия. — Это я и принимаю во внимание... Хотите миллион? Хейс помрачнел, слегка расслабил затёкшие от напряжения ноги. — Не надо так шутить, сэр. — А я без шуток. Предлагаю миллион долларов. Хейс моментально снова подобрался. Вот она, фортуна! Опять улыбается ему. Нечаянно не выпустить бы из рук!.. — Слушаю, сэр. Колвер хрипло откашлялся и, растягивая слова из-за одышки, медленно и тихо продолжил: — Ну, что же... Тогда достаньте-ка из секретера карту... Мне крайне необходимо, чтобы вы не позднее, чем завтра вылетели в Манаус. Там на аэродроме для вас подготовлен мой личный вертолёт. На нем вы должны добраться до селения племени мачири, обозначенного на этой карте красным кружком. В джунглях вы отыщете

пару-тройку императорских удавов и доставите мне их головы... Всё! Колвер отёр со лба испарину. Такую продолжительную речь он давно не произносил. Хейс молчал, ошеломлённый столь неожиданным поручением.. — Вас что-нибудь не устраивает? — скрипучим голосом спросил Колвер. — Нет-нет, — поспешно ответил Хейс. — Всего несколько вопросов. — Пожалуйста. — С королевскими кобрами и анакондой я встречался, а вот об императорских удавах не слышал. Что о них известно? — Почти ничего... Местные индейцы называют их просто Боа. Взгляните на изображение питонов, приложенное к карте. Разве не похожи ороговевшие наросты на их голове на миниатюрные короны? Собственно, вот эти колечки мне и нужны. — В чём же их ценность? — Мачири якобы готовят из них омолаживающее средство. Как вы понимаете, в нём теперь мой последний шанс. — Почему же, — смущённо пробормотал Хейс. — А гормональные препараты? — Увы, всё это пройденный этап. – Элл посмотрел на карту. Судя по координатам, мачири обитают в весьма труднодоступном районе амазонской сельвы Бразилии. — Насколько достоверно местонахождение мачири? – спросил Хейс. — Человек, указавший его, побывал там лично. Он искал сокровища инков, а случай свёл его с мачири... Вы что-нибудь слышали о Бенте Чейзе? — О, знаменитый кладоискатель и авиационный механик! Так это был он? Почему вы не предложили ему это дельце? — Он давно спился. — А мачири... Что они собой представляют? — Совершенно неизвестное дикое племя. — И, видимо, встреча с ними — большой риск? — Но и я миллионами зря не швыряюсь... Впрочем, Чейз сумел уцелеть. — Я должен отправиться к индейцам один? — Нет. Вас будут сопровождать трое парней из моей охраны. И помните — я жду вас не позднее чем через две недели. В противном случае наш контракт, который вы сейчас подпишете у секретаря, будет аннулирован: я не могу долго ждать. — Но индейцы могут мне помешать. — А разве вы не были солдатом и не умеете стрелять? «Чёрт побери! — выругался про себя Хейс. – Старик прав — игра стоит свеч!». — Можно получить задаток?– поспешно спросил Элл. Колвер молча протянул ему приготовленный чек. Хейс увидел обозначенную на нём сумму, довольно улыбнулся, спрятал чек в потрёпанный бумажник и, простившись с хозяином виллы, направился к выходу. Колвер проводил его взглядом, полным надежды. *** Вертолёт плавно опустился на залитую солнцем поляну. Хейс первым спрыгнул в густую траву, осмотрелся. Прямо перед ним, всего в нескольких шагах, возвышалось монументальное изваяние: ритуальный столб из чёрного дерева в виде приподнятой змеиной головы. Поодаль от столба теснилось с десяток бамбуковых хижин. А вся поляна была отгорожена от внешнего мира сплошной стеной из высоченных деревьев и зарослей кустарника. В селении было пустынно и тихо. Однако Хейсу тишина эта казалась обманчивой. Придерживая на поясе тяжёлую кобуру с кольтом, Элл опасливо обошёл пустые хижины и лишь в самой последней — жилище жреца — обнаружил одного по-

Строка прозы луголого старика-индейца, в котором, казалось, чуть теплилась жизнь. Старик неподвижно сидел на шкуре ягуара у затухающего очага, и его глубоко запавшие глаза равнодушно смотрели на незваного пришельца. Спутники Элла с автоматами наизготовку остались снаружи у входа, а Хейс с притворной улыбкой приблизился к старику, уже знакомому по фотографии Чейза. — Здравствуй, мудрейший Викима! Я счастлив, что вижу тебя живым и здоровым! — льстиво заговорил он, с трудом подбирая фразы. Ничто не выдало удивления хозяина хижины. Он тяжело поднялся. — Ты пришёл? — спокойно произнёс он традиционное приветствие индейцев. — Пусть этот день принесёт радость твоей душе. — И твоему народу тоже! Но куда все скрылись? — Мачири испугались Железной Стрекозы, и потому попрятались в зарослях, — помедлив, глухо ответил жрец. Хейс достал из кармана френча фотокарточку Чейза, протянул её жрецу. — Узнаёшь? Когда-то он был твоим гостем. Викима хмуро повертел фотокарточку, брезгливо поцокал и возвратил её. — Возьми свой рисунок — это плохой человек. — Почему? — удивился Хейс. — Он пил огненную воду и... Старик с отвращением поморщился. Лицо Хейса вытянулось. Он захватил из Манауса бочонок виски, рассчитывая приобрести расположение индейцев, а теперь нечего и думать о подобном. — Чем ещё он тебе не понравился? — осторожно поинтересовался Элл. — Викима нашёл его в джунглях, больного и беспомощного, — опустив тяжёлые веки, тихо вспоминал старец. — С переломанными ногами и разбитой головой, он лежал в такой же огромной Стрекозе, упавшей на моих глазах прямо с неба, когда я собирал коренья. С ним было ещё несколько белых, но они уже остыли и не дышали. Сначала Викима подумал, что это боги спустились к нему. Но боги бессмертны... И тогда Викима перенёс его на себе в свою хижину, хотя помнил предупреждения предков о коварстве и жестокости бледнолицых, загнавших мачири в джунгли. Хейс хотел возразить, но не рискнул. — А что случилось потом? — Викима вылечил его... Мачири уже давно не имеют связи с миром. С каждой новой луной они теряют прежние навыки, всё больше слабеют и дичают. Викима надеялся, что этот человек, сын могущественного племени белых, умеющих летать, как боги, породнится с нами и вольёт в наши жилы свежую кровь, передаст нам хотя бы частицу своих знаний. Старик вздохнул. — Но Викима жестоко поплатился за то, что не внял голосу предков. Этот человек с восхода солнца и до вечерней зари варил свою огненную воду, от которой у него мутился разум, и бледнолицый становился свирепее лютого зверя. А потом Большая Стрекоза унесла его. Но сначала он убил из Железного Пальца многих наших братьев. Жрец подбросил в очаг сухих веток, опустился на шкуру. — Викима не спрашивает, что привело тебя к нам. Но если у бледнолицего есть мать, то лучше уходи, чтобы она не оплакивала потом своего погибшего сына. Хейс растерянно молчал, не зная, что ответить. Неожиданно он увидел в углу освещённую блеском пламени деревянную фигурку питона. Это прибавило ему решимости. Он подсел к жрецу. — Скажи, как ты вылечил того человека? Викима долго молчал, задумчиво глядя на огонь очага. Наконец он поднял голову.

— А зачем тебе знать? Разве ты тоже болен? — Нет. Но у меня на родине умирает один старик. Если ты поможешь вылечить его, я хорошо отблагодарю тебя. — От судьбы не уйдёшь, — возразил Викима. — Рано или поздно наши души вознесутся к предкам. Даже деревья, в конце концов, засыхают. Неужели не устало его тело, не болит голова? Разве бессонница не мучает его?.. Умирая, человек избавляется от многих печалей. — Всё это так, мудрый Викима... Однако ему хочется вернуть молодость. Мачири долго не стареют... И помогает им в этом Боа. Старик поднялся и гневно сказал: — Бледнолицые узнали нашу тайну! Они хотят лишить нас последней надежды. Хейс тоже вскочил. — Нет, нет! Я лишь прошу помочь больному старику! Жрец как-то сразу обмяк: ему уж очень хотелось поверить, что белый человек действительно пришёл «переломить стрелу» — установить мир. — Хорошо, — не сразу ответил он. — Я помогу... Если мачири не отдадут бледнолицего в жертву Боа. Элл содрогнулся. — Меня — в жертву? — Мачири хорошо помнят, чем отплатил им белый человек за гостеприимство. Они скоро вернутся. И действительно, снаружи послышался грохот барабанов, шум голосов. Хейс в тревоге выглянул из хижины. На поляну, потрясая луками и дротиками, выскакивали из зарослей индейцы. — Спокойно! Не стрелять, — приказал своим побледневшим парням Хейс. – В наших руках сам жрец. Он понимал, что сейчас решается судьба всей экспедиции. Конечно, автоматная очередь могла бы отбросить индейцев, но кто потом показал бы логово удавов? Элл снова скрылся в хижине. — Останови их, Викима! — А что он скажет им? Грохот барабанов усилился. Хейс выругался, грубо схватил старика за плечи… — Послушай, Викима! Ты, видно, забыл про огонь Железного Пальца? Если будет выпущена хотя бы одна стрела, потом мало кто из мачири уцелеет. Разве ты этого хочешь? Старик гордо высвободился, молча вышел из хижины и поднял руку в знак того, что хочет говорить. На поляне разом всё стихло. Десятки горящих глаз впились в жреца. Он выдержал паузу и чётко произнёс: — Бледнолицые — мои гости. Я всё сказал! Глухой ропот разнёсся по поляне. Но Викима уже скрылся в хижине. Через минуту разбрелись, кто куда, и индейцы. У Хейса отлегло от сердца. Он с удовлетворением отметил, что его фортуна явно милостива к нему. *** Одно удручало Хейса: Викима наотрез отказался выделить проводников в джунгли. Старик объяснил, что мачири никогда не осмеливались охотиться на Боа, а лишь раз в году после линьки подбирали её шкурки с чудодейственными венчиками, и до той поры, как понял Хейс, оставалось ещё не менее месяца. Встречаться же с Боа живой индейцам воспрещалось: «Кто хотя бы раз предстанет перед ней — жестоко пострадает!» – так гласило их поверье. Элл вышел из хижины и со злой усмешкой спросил своих парней:

Строка прозы — Как вам эти дикари — не очень досаждали? — Всё о’кей, мистер Хейс!.. – за всех отозвался верзила - пилот. – А поначалу я малость струхнул. Вот, думаю, и отлетался... Здорово они своего старикашку слушаются! — Ну-ну, — чуть оттаял Хейс. — Значит, поживём ещё! – он присел на пенёк, стал с интересом наблюдать за мачири. Индейцев в племени было немного, человек пятьдесят. Занимаясь каждый своим делом, они, казалось, не обращали на белых людей никакого внимания, лишь искоса угрюмо поглядывали на вертолёт. После ужина все мачири собрались перед ритуальным столбом и затянули грустную песню, покачивая бёдрами и пританцовывая. Особенно красиво танцевала одна из девушек. Эллу показалось, что она украдкой с интересом посматривает на него. Он убедился в этом, перехватив её взгляд: девушка сразу сбилась с ритма и быстро отвела в сторону свои чёрные смущённые глаза. Внезапно поляну окутала душная, наполненная тревожащими звуками ночь. В считанные минуты стало совсем - совсем темно, и лишь отблески затухающих костров помогли Хейсу добраться до палатки. Элл опустил над раскладной кроватью противомоскитную сетку, а чтобы до него не добрались клещи и другая подобная мерзость, опрыскал всё вокруг инсектицидом и завалился спать. *** Однако сон его не был спокойным. Где-то совсем рядом с палаткой ухала ночная птица, громко и злобно ревели обезьяны, от укусов клещей и звенящих над ухом москитов не помогала ни сетка, ни инсектицид. Утром Элл поднялся с опухшим от укусов лицом и больной головой. Почёсывая зудящие от волдырей руки и щёки, Хейс вышел из палатки. Вокруг было тихо и солнечно, светлой бирюзой отливало ясное, безоблачное небо. Будто и не было этой чёрной беспокойной ночи. Хейс решил не терять даром времени. Заверив Викиму в том, что он не будет охотиться на Боа, Элл, прихватив с собой парней Колвера, отправился в джунгли, на разведку. Но поиск питонов оказался тяжёлым и бесплодным. Несмотря на царивший там полумрак, нигде не ощущалось прохлады или хотя бы освежающего ветерка. Уже через несколько минут Элл изнемогал от влажной духоты. В глазах рябило от какофонии цветов: голубого, красного, жёлтого, зелёного … Надоедливо, пронзительно орали попугаи, швырялись сверху увесистыми плодами обезьяны, больно хлестали звенящие под тесаком лианы, кожа горела от укусов невиданных насекомых … Так продолжалось и в другие дни. С каждым часом люди Колвера всё больше скисали, да и Хейс чувствовал себя уже на грани сумасшедшего от «зелёного ада». И когда однажды утром люди Колвера с трудом поднялись с постелей и отказались идти в джунгли, Элл был вынужден вызвать Колвера по рации и попросить разрешения на передышку, чтобы группа могла дождаться линьки питонов. Но тот и слушать ничего не хотел. Элл с досадой выключил рацию и, взбешённый, покинул вертолёт. День ещё только начинался, но уже стояла адская жара. Спасаясь от обжигающих солнечных лучей, он укрылся под пышной листвой могучего дерева и бессмысленным взором уставился на поляну. Солёные струйки пота стекали по лицу, разъедая почерневшую кожу, но Элл всё сидел и сидел под деревом, тупо глядя на молчаливых индейцев, копошившихся у хижин. Неожиданно одна из девушек, которая уже не раз заглядывалась на Хейса, кротко приблизилась к нему. — Эй!.. — окликнула она его, смущённо поправляя на шее ожерелье из чучел колибри.

Элл очнулся, недоумённо посмотрел на девушку. — А-а, это ты, Чилиана... Что тебе? — Мне больно видеть белого человека хмурым. Элл невольно улыбнулся. Ему льстило, что даже в этом затерянном мире он привлекает внимание женщин. Элл поднялся, быстрым взглядом окинул индианку. Круглолицая и стройная, девушка была ему по плечо. Большие, тёмные, как ночь, бархатные глаза её доверчиво смотрели на него и как бы просили о таком же отношении. И тут Хейс понял, что фортуна снова пришла к нему на помощь. Уж кто-кто, а он повидал в жизни немало женщин и хорошо знал, на какое мужество они способны, когда кого-то полюбят. Элл осмотрелся и поманил девушку в заросли дикой акации. *** ...Они лежали на мягком мху, как на перине. Чилиана что-то нежно нашёптывала, заглядывала в глаза, ласково перебирала его белокурые волосы. Элл поглаживал её голые плечи, думал о своём и молчал. — Скажи, почему ты невесёлый? Что мешает радоваться? — Устал я, Чилиана. От джунглей устал. — Зачем же ты ходишь туда?.. Мачири говорят, что бледнолицые охотятся за Боа. Это правда? — Правда, — тут же ответил Хейс и словно прыгнул в холодную воду: по телу пробежали мурашки – как-то отнесётся к этому Чилиана? — Разве ты не знаешь, что тот, кто увидит Боа, потом пожалеет об этом?! — обеспокоенно воскликнула она. — Но почему? — Не знаю... — огорчённо ответила Чилиана. — Боа принесёт мне счастье. Ты только подскажи, где найти её? — Я не могу... — Тогда я ухожу. Потому что ты не любишь меня. — Подожди!.. — девушка вскочила на ноги, до крови закусила губы. — Подожди! *** Чилиана уверенно пробиралась вперёд. Хейс старался запомнить путь, отмечая его зарубками на деревьях. Чуть заметная тропинка, по которой они шли, вскоре оборвалась, и Чилиана остановилась. — Дальше идти мне нельзя. Хейс кивнул, осмотрелся. Место было унылым, мрачным. Ни голоса птиц, ни возни обезьян. Повсюду стеной теснились заросли колючего кустарника, нависали громады гигантской секвойи. Хейс невольно почувствовал себя среди них одиноким, беззащитным карликом. Первым желанием Хейса было вернуться. Но Элл не любил оставлять дело незаконченным. К тому же до окончания срока контракта, заключённого с Колвером, оставалось три дня. Всего три дня!.. — Подожди меня здесь, — сказал он девушке и, пересилив страх, двинулся в заросли. Элл медленно пробирался сквозь колючий кустарник и сплетения лиан. Нервы его были напряжены до предела. Он поминутно крутил головой, обшаривая глазами заросли, ловя взглядом каждое движение веток и лиан, часто останавливался, чутко прислушиваясь к любому шороху, и всё-таки упорно стремился вперёд, стараясь не думать о возможной встрече с ягуаром. Неожиданно заросли расступились, открыв перед ним крохотную полянку. Элл на мгновенье остановился, облизал пересохшие губы и решительно сту-

Строка прозы пил на поляну. Сделал один шаг, другой, третий... Под ногами гулко хрустнули опавшие сучья – и Элл провалился в глубокую яму. Он взмахнул руками, инстинктивно стремясь за что-нибудь ухватиться, но вместо этого выронил свой кольт и тесак, и они остались на поляне. Элл метался по дну ямы и изрыгал неистовые ругательства. Безоружный, с разбитой при падении рацией, он очутился словно в ловушке. «Что же делать? Как выбраться отсюда?..». В голову лезли самые тревожные мысли. Если, например, начнётся дождь, то потоки мутной воды в считанные минуты зальют его здесь. И сколько же за ночь набьётся сюда ядовитых тварей, мохнатых пауков, кровожадных клещей, ненасытных москитов? Останется ли тогда от него что-то живое?.. Он взглянул на светящийся хронометр. Уже прошло несколько часов с того времени, как они с Чилианой ушли из селения. Она, наверное, вернулась. И если не расскажет там всё, как было — он пропал. Ведь никто не знает, где его искать… Он опустился на корточки, прижался к стене и стал ждать. «Только бы вырваться отсюда! И тогда — к чёрту, к дьяволу всех миллионеров с их невероятными причудами и толстыми чековыми книжками!»– поклялся себе Хейс. Так он просидел долго. Вдруг что-то невыносимо острое впилось ему в шею. Он подскочил от боли и вытащил из кожи крохотного клеща. Однако в следующую секунду такая же острая боль пронзила затылок. Элл застонал и опять подумал о Чилиане. Если его ищут, то люди должны быть уже близко. Надо только дать им о себе знать. Он набрал в лёгкие воздух, громко, протяжно закричал: — Э-э-э-эй! Сюда-а! Я здесь!.. Элл кричал долго, до хрипоты, в перерывах напряжённо вслушиваясь в тишину ночи. И вдруг уловил неясный шорох. Элл радостно вскинул голову. И... ужаснулся. На кромке ямы показалась невероятно крупная змеиная голова. Несколько секунд она раскачивалась над ямой, а затем змея поползла вниз. Элл забился в угол. Он ещё надеялся, что глубина ямы не позволит змее добраться до него, но она всё ползла и казалась бесконечной. Элл закрыл глаза. В тот же миг его тело сдавили холодные, плотные кольца, и он потерял сознание. Когда Элл очнулся, то с удивлением отметил, что жив и лежит не на дне ямы, а невдалеке от неё, у разлапистых корней поваленной секвойи. Рядом широкими толстыми кольцами свернулся огромный сетчато-чёрный питон. Маленькие глазки его, не отрываясь, следили за ним, словно запоминая. Элл поспешил отодвинуться. Он не понимал, почему питон отпустил его. Может, просто был сыт. Позади Хейса хрустнули сучья. Сердце его снова защемило: «Кто там ещё?». Но он обернулся только тогда, когда потревоженный шумом питон, развернув кольца, скрылся под корнями секвойи. Элл не поверил своим глазам: из зарослей кустарника к нему бежала Чилиана. — Ты? Здесь? Одна?! Девушка молча припала к нему. Элл нетерпеливо оторвал от себя индианку, попытался подняться. Но одеревеневшие ноги слушались плохо. — Почему ты одна? Горькая улыбка скользнула по её губам. — Сердца твоих белых братьев трусливы. Что же Чилиане оставалось делать? ; Ах, ублюдки! – выругался Элл. – Как же ты нашла меня? — Чилиана не сова, но видит ночью не хуже, чем днём. Опираясь на её худенькие плечи, спотыкаясь и охая, Элл едва тащился по лесу. Яркий свет светлячков хорошо помогал ориентироваться по оставленным зарубкам. Чудесное, если не сказать фантастическое, избавление от гибели в злосчастной

яме постепенно наполняло всё его существо радостью. И хотя он никогда не верил в бога, уже готов был молиться за благополучие питона и Чилианы. *** ...В селение они вернулись только к утру. Элл настолько был измучен, что как свалился на раскладушку, так и забылся в беспробудном сне. Он спал весь день и всю ночь. А проснувшись, долго не вставал, испытывая невероятную усталость. За пологом палатки с кем-то спорил пилот, звучали голоса играющих ребятишек мачири, доносился стрекот цикад, гомон птиц... Элл потянулся и вдруг разом вспомнил всё, что случилось с ним накануне. В голове мелькнул знакомый образ свернувшейся у его ног змеи с чуть заметным венчиком на приплюснутой голове. «Да ведь это была Боа!» — чуть не вскрикнул Элл. Он вскочил на ноги и заметался по палатке, отыскивая одежду, оружие, компас и прочее снаряжение. Он понимал, что предаёт сейчас и себя, и Боа, и Чилиану, но ничего не мог поделать с собой. Привидевшийся ему поток хрустящих банкнот заслонил всё остальное. Он уже видел себя не жалким просителем любой, даже самой чёрной работы, ютившимся в мрачной лачуге, но обладателем огромного состояния, владельцем белокаменной виллы, не хуже, чем у Колвера, настоящим джентльменом, перед которым отныне будут услужливо открываться все двери деловых офисов, дорогих магазинов, дансингов и казино... Элл выскочил из палатки. — Вот что, ребята! — обратился он ко всей своей группе. — Хватит спорить. Живо собирайтесь! — Куда, шеф? — Опять в этот проклятый ад? — Ничего, ничего... — возбуждённо ответил Хейс. – В последний раз. Считайте, что Боа у нас. Я теперь знаю, где её искать. Скоро доллары потекут к нам рекой! Элл притих, увидев выходящего из хижины жреца. Викима был мрачен. — Белые люди опять уходят в джунгли. Разве Викима не обещал им свою помощь? — Успокойся, мудрейший, — усмехнулся Элл. – Мы не охотимся на Боа. Клянусь тебе! Викима недоверчиво покачал седой головой. —Смотри, бледнолицый... Нельзя долго дразнить ягуара. И отошёл. Хейс бешено сплюнул, подозвал пилота. — Быть в полной готовности, — шепнул он ему и решительно рванулся со своими парнями в густые заросли джунглей. Жрец проводил их тяжёлым взглядом. Вскоре вся группа была у поваленной секвойи. Хейс по опыту знал, что змеи редко селятся в одиночку, и если поднять в чаще шум, они торопятся покинуть свои жилища. Поэтому он приказал стучать палками по деревьям и внимательно наблюдать за обстановкой. Через несколько минут, потревоженные неожиданным грохотом, из дупел деревьев и скрытых нор выползли питоны, стремясь укрыться в зарослях кустарника. Но молодчики Колвера, подбодряемые Хейсом, повсюду настигали их, в упор расстреливали из автоматов и рубили тесаками их «венценосные» головы. Всё это время Элл напряжённо следил за корневищами вывороченной секвойи и мысленно молил «его» Боа не показываться из норы. Когда жуткая бойня закончилась, он с облегчением вытер вспотевший лоб. Но в тот же миг в корнях секвойи послышался шорох, и оттуда выползла ещё одна змея. Самая большая. Хейс находился ближе всех к ней. Он сразу узнал недавнюю спасительницу, и ему стало

Строка прозы не по себе. Между тем Боа приподнялась, на какое-то мгновенье застыла, словно изваяние. Её немигающие маленькие глаза уставились на Хейса. Он похолодел, но не смог сдвинуться с места. — Берегись! — услышал Элл. Из-за его спины ударила автоматная очередь. Змея судорожно дёрнулась и плюнула в Хейса. Он всё- таки успел закрыть глаза. В тот же миг всё лицо его словно огнём обожгло. Что-то огненно-жгучее и липкое просочилось под веки, вызвав дикую боль. Элл рухнул, как подкошенный, закатался по земле, сдирая с лица ядовитый плевок. Все бросились к нему на помощь. Водой из фляжек торопливо промыли глаза, осторожно протёрли марлевыми тампонами лицо… Хейс попытался открыть обожжённые веки. В глазах он чувствовал сильнейшую резь, вокруг всё рябило и расплывалось, как в тумане... «Вот в чём ещё одна тайна Боа, — с горечью подумал он. — Только бы не ослепнуть!». Неожиданно где-то совсем рядом забухали барабаны мачири, послышалась быстрая, возбуждённая речь индейцев. Спутники Хейса встревожились: — Нас засекли, шеф! — Теперь живыми не выпустят! — Что будем делать, мистер Хейс? Элл тяжело поднялся, зло процедил: — Добычу ко мне в сумку. Попробуем прорваться… Патронов не жалеть! И всё-таки к вертолёту добрался один Хейс. «Опять повезло!» – радостно подумал он, подбегая к заветной машине. Викима попытался преградить ему путь, но Элл, не колеблясь, разрядил в него кольт. Уже подтягиваясь, чтобы залезть в кабину, он услышал за спиной звонкий голосок Чилианы. Что-то дрогнуло в его сердце, но Элл даже не обернулся. — Пошёл! — крикнул он пилоту. Двигатель несколько раз чихнул, потом мощно загрохотал, и вертолёт плавно поднялся с поляны. *** Вечером Хейс был уже в Калифорнии. Море было всё такое же тихое, изумрудное. И всё так же, как две недели назад, плясали по белому песку затухающие солнечные блики, в обнимку брели с пляжа парочки… Глаза Хейса болели, не переставая, но Элл весело помахал пляжу, открыл калитку палисадника виллы, медлительной походкой прошёлся по аллейке, нажал кнопку звонка на двери дома. Швейцар, увидев его, испуганно отшатнулся, но потом вышколено принял от Хейса шляпу. — Доложите хозяину, что мистер Хейс желает видеть его, — с напускной беззаботностью бросил Элл. Швейцар вначале замялся, но затем молча удалился. Приглаживая волосы, Хейс подошёл к зеркалу. Из рамы на него смотрело чужое, словно опалённое порохом, иссиня-зелёное лицо. Хейс поразился. Но тут же утешил себя: «Ничего! Теперь пластические операции не проблема. Были бы деньги!». — Мистер Хейс? Элл проворно обернулся. Из приёмной к нему спешил секретарь Колвера. — Хелло, приятель! — развязно хлопнул его по плечу Хейс. — Я пришёл за своим миллионом. Проводи-ка меня за ним поскорее! Секретарь печально сдвинул брови. —К сожалению, это невозможно. Мистер Колвер сегодня утром умер.

Зять для скупого Игната Павел Мерзликин Проживал в деревне мужичок по имени Игнатий. Жадный был до работы: трудился без сна и отдыха, как вол. Всё, что находил брошенным на улице, тянул в дом. Из отходов, найденных вокруг села, сколотил забор, сараи, пристройки. Когда кто звал, никому не отказывал: готов был за вознаграждение работать весь день. На себя ни копейки не тратил. Снашивал одежду до такой степени, что она на нём просвечивалась. Все собранные деньги, купюрами, укладывал в литровые банки и закапывал в огороде, а мелочь на хозяйственные расходы, прятал в сарае. Сбережения скрывал, чтобы не видели даже близкие. За долгие годы сумел накопить огромную груду угля, которая занимала большую часть дворища. Часто соседи, завидев Игната, причитали ему вслед: «не беги ты так, а то успеешь». Ещё петухи не успели разбудить деревню, как Игнат, согнувшись, уже что-то тащит домой. Видимо, жила в нём некая сила, которая томила его, принуждая с раннего утра волочиться до захода солнца. Про таких в народе говорят: «трудоголик», «скупец», «неспокойный». Пожалуй, эти изречения жили в Игнате все вкупе. Как-то занемог Игнат и первый раз в своей жизни обратился к доктору. После осмотра врач категорически запретил Игнату работать из-за болезни сердца. «Даже лёгкий труд вам не желателен, нужен отдых и покой», – закончил доктор свои наставления. Игнатий никак не мог смириться со словами врача. Выходя из больницы, растерянный, сам себе задавал вопрос: «как это нельзя работать?» Первые дни придерживался рекомендаций, но потом снова продолжил тянуть разный хлам в свой двор. И даже казалось, что на здоровье Игнатия не отражалось время. С утра до ночи трудился как молодой, снова закатывал деньги в стеклянную тару, и незаметно от любопытных глаз, погребал в огороде. Но проживая под одной крышей с родными, долго скрывать тайник невозможно. Домочадцы подозревали, что Игнатия схрон на огороде, но где именно, никто не знал. Уже с трудом держась на ногах, когда нужны были средства на хозяйственные нужды, копошился в сарае и оттуда выносил деньги. А потом плёлся к себе на диван, на котором теперь проводил, большую часть своего времени. Родственники тут же юркали в сарай, всё там переворачивали, но тайника так и не находили. Когда Игнатия не стало, дочь привела в дом своего ухажера. Никогда и нигде не работающего. Летом большую часть времени он коротал на лежаке в тени векового дерева, где любил предаваться своим мечтам. Здесь его часто наблюдали люди, с иронией сравнивая зятя с покойным тестем. Говаривая: «мол, бывает же такое». Чуть солнце начнёт заходить, он отправлялся на огород с лопатой и до самого темна раскапывал землю в поисках банок с деньгами. За время поисков, всё же удалось откопать две банки, и теперь поверив в клад, рассказанный ему невестой, жених вечерами рыл ямы. Огород не пахали и ни сеяли, чтобы не разбить стеклянную тару плугом и бумажные деньги не перегнили в почве. Как-то днём, заприметил его сосед, отдыхающим на лежаке, и не сдержался, спросил: «Вот смотрю на тебя – здоровый ты мужик, живёшь у жены дома, ничего не делаешь, а только на диване бока мнёшь. Почему ты нигде не работаешь?» На лице жениха появилось непритворное удивление. Лениво приподнявшись с топчана, он уставился на своего соседа. Затем медленно, окинув взором весь двор с грудой угля, промолвил: – А зачем мне работать?

Фанфик

Сверхъестественное: новые приключения Мария Гамиева Глава 20 — Что будем делать дальше? - облокотившись на машину, говорил Дин. — Ждать, пока все утихнет. Я думаю, что Мари стоит закрыть в бункере и не выпускать пока! - отвечал Сэм. Дин удивленно посмотрел на брата, не ожидая от него, такого предложения. — Предлагаешь ее как зверя запереть в клетке? - спокойно спросил Дин. — Почему сразу как зверя, как подростка, например, который наказан! - задумчиво отвечал Сэм. — Возможно, ты прав, но я не думаю, что это получиться! - отвечал Дин. - Я думаю, она была непоседливым подростком! — Кто знает, мы мало что знаем, о ее юности! – улыбаясь, говорил Сэм — С твоих, слов сейчас получается она старуха! - рассмеялся Дин. Перенесемся в компанию "ЮнетэкПроджект", где глава компании пытался воплотить свой хитроумный план по созданию сверхсолдата. — Майкл, зайди ко мне немедленно! - в своей манере говорил Леон, по громкой связи телефона. — Да сэр, уже иду! – отвечал спокойный голос Майкла. Спустя пять минут, Майкл стоял перед своим братом. — Докладывай, результаты есть? - сухо спросил Леон. — Мы делаем все возможное, но пока стоим на ровном месте, людей которых мы привозим, не выдерживают и спустя пару часов, все так же умирают! - чеканил Майкл. — Плохо, значит, стараетесь! - надменно говорил Леон. — Сэр, нам не хватает людей, лаборанты спять всего час в день, от усталости они валяться с ног! – подняв, наконец глаза, говорил Майкл. — Меня это совсем не интересует, мне нужен результат, не хватает людей, найми еще новых, и работайте в две смены! - крикнул Леон, поддавшись гневу. — Да сэр, как скажите, разрешите идти? - говорил Майкл. — Вали! - успокоившись, грубо отвечал Леон. - Постой, кажется, я нашел, того, кто выдержит наши опыты! Он взял в руки, газету, которая лежала на его столе. В ней на первой полосе был фото робот девушки, и статья под ним. Он бегло прочитал ее и кинул ее на стол. — Найди мне эту девчонку! И доставь ее сюда! - приказывал Леон. — Но...! - возразил Майкл. — Не каких «но», ты меня знаешь! Или ты сделаешь, все как я сказал или...! сухо говорил Леон. — Понял вас сэр, как прикажите сэр! - монотонно отвечал, Майкл и вышел из кабинета. Погрузившись в свои мысли, Майкл не заметил, как врезался в Рейчел, та от неожиданности выронила бумаги на пол. — Ты в порядке? - спросила она — Да! – бесцветным голосом ответил он. — По тебе не скажешь, ты бледен, давно ты спал? - спросила она.

100

— С каких пор, тебя это беспокоит? Ты не замечала меня, что сейчас вдруг изменилось? - грубо говорил Майкл. Рейчел молчала, так как не знала, что ответить Майклу. — Молчишь? Вот видишь я прав, ты видишь только Леона и по первому звонку бежишь к нему, а ведь ему на тебя наплевать, ты всего лишь очередная игрушка, в его руках которой он попользуется и выбросит, он не любит тебя, пойми! набравшись смелости, говорил Майкл. - Ты не первая и не последняя, которая побывала в его постели, у него каждый вечер новая пассия! Рейчел молчала, по щеке покатилась слеза, но не от сказанного Майклом, о Леоне и о том, как он к ней относится, от того что она видела Майкла таким первый раз. Ведь в глубине души она его любила, но боялась признаться ему и себе. -Ах Рейчел, Рейчел, я боготворил тебя, мечтал, что однажды мы будем вместе, купим небольшой домик где-нибудь на побережье и уедим, а ты даже не замечаешь меня, на любое мое предложение пойти куда-либо вдвоем, у тебя всегда найдется отговорка, я так больше не могу, я устал ждать, прощай! - сказал Майкл. — Майкл, ты не прав! - вскричала Рейчел, но было уже поздно, Майкл скрылся за дверями лифта. — Чем тебя обидело это посмешище? - ласково говорил Леон, подходя к Рейчел. - Он не стоит твоих слез, дорогая моя, пойдем ко мне в кабинет, я тебя утешу! — Он не посмешище, и я не пойду к вам в кабинет, вам лишь бы затащить меня в постель, и я увольняюсь! - разозлившись, говорила Рейчел. -Рейчел? - удивился Леон, не ожидавший того от нее. Ему впервые отказали, он был ошарашен, и стоял как вкопанный, переваривая сказанное Рейчел. Спустившись в лабораторию, Майкл не знал, как сказать все, кто трудиться, что их шеф приказал, работать безвыходных и перерыв на сон всего лишь два часа. С поникшей головой он плюхнулся в свое кресло, запустив руки в густые волосы, и уставился перед собой. Еще этот приказ о поиске девушке не давал ему покоя. — Эй, дружище, ты в порядке? - раздался за спиной голос Стива. — Я не знаю, в порядке ли я! - монотонно отвечал Майкл, уставившись перед собой. — А ну давай выкладывай, что стряслось, опять выходки твоего братца? Что на этот раз он задумал? - говорил Стив — Он приказал найти девушку и доставить ему сюда для опытов! -отводя наконец свой взгляд от стола, говорил Майкл. — О, уже какая-то конкретика, мы теперь кого-то определенного ищем? удивленно поднял бровь Стив. — Да, сегодня утром в парке произошла стычка между троими парнями и девушкой, та с легкостью с ними разобралась, одного даже убила в борьбе! - рассказывал Майкл. — И что его так заинтересовало, это случается каждый божий день в этом и стране! - ухмыльнулся Стив. — Вот и я не пойму, чем его она так заинтересовала, попытался возразить, но ты же его знаешь, он не дал мне и рта раскрыть, приказал найти и все! - возмущенно говорил Майкл. — Мда, но тебя я вижу, еще что-то беспокоит! — Да, я не знаю, как сказать рабочим, что этот псих приказал работать безвыходный, и на сон всего лишь два часа, ему нужны результаты, как все отреагируют ума не приложу! - тяжело вздыхал Майкл. — Ясно, не переживай друг мой, это я возьму на себя! - кладя руку на плечо Майкла, говорил Стив. - Он хоть дал тебе какие-то материалы, связанные с этой де-

101

Фанфик вушкой?! — Да вот, фото робот, но он как обычно составлен паршиво, это ж полиция, есть еще видео запись я не знаю где он ее достал, вот посмотри! -отвечал Майкл, нажимая на плей видео присланным его братом. Увиденным Стив был поражен, лицо Майкла не выражало каких-либо эмоций, настолько он был погружен в свои мысли. — Теперь ясно, чем так заинтересовала его эта девушка, ты видел ее руку?! обращался Стив, нажав на паузу, в тот момент, когда Мари поднимала парня. — Да! - монотонно отвечал тот. — Она похожа на руку, ящерицы! – всматриваясь, говорил Стив. — Да! — Эй, да приди ты в себя! - ударил кулаком в плечо друга, Стив — Прости, да я видел ее руку, я раньше такого не видел, и ее сила меня тоже поразила! – очнувшись, говорил Майкл. — Вот, зачем твоему брату нужна, эта девушка, он решил, что она сможет выдержать наш эксперимент! - расхаживая по кабинету, говорил Стив. — Да, он так решил, ладно надо что-то решать, он мне дал 72 часа чтоб найти ее, на счет рабочих я на тебя рассчитываю! - собираясь с мыслями говорил Майкл. — Ты полностью можешь на меня положиться! - отвечал ему Стив, и вышел из кабинета Майкла. Спустя пару часов черный фургон дежурил, возле супермаркета из которого Мари выходила в день происшедшего. — И какого черта мы тут сидим, третий час торчим тут, результату ноль! возмущался мужчина. — Слушай, я тоже не в восторге, что мы тут торчим, но нам за это платят, так что сиди и помалкивай! - откусывая бургер, отвечал второй. — А что, если не появиться! - настаивал мужчина. — Появиться, куда она денется! - уверенно отвечал второй. В доме Винчестеров все спасли, после трудного дня, сон сморил всех, лишь Мари вскочила с кровати в холодном поту, кошмар которой повторялся вновь и вновь не давал ей покоя. Охладив лицо водой, она решила проветриться, наплевав на запрет старшего брата, ведь она еще не привыкла подчиняться кому либо, взяв ключи с полки и натянув кепку она вышла из комнаты и направилась в гараж. И лишь одно ее могло отвлечь, это ее любимые гонки, на которые она и отправилась. В очередной раз одержав победу, и забрав выигрыш, причитающийся к победителю, решила его отметить, заехав в супермаркет, возле которого ее ожидал черный фургон, о котором она не подозревала. Сев в машину Мари направилась домой, накатив погромче музыку, нажав педаль газа до упора оставив за собой клубы дыма. Черный фургон еле успел среагировать и тронулся следом за машиной Мари. Доехав до дома, Мари вдруг решила не заезжать в гараж, а припарковала машину возле входа, и вот опустив ногу на ступеньку, она почувствовала, как ее чтото кольнуло в шею, нащупав источник, она вытащила из шеи дротик, начала осматриваться по сторонам ища источник. Вдали на бугре увидела черный фургон, разозлившись, направилась к нему. — Черт, она должна была сразу упасть, что за фигня! - ругался мужчина, смотря в прицел ружья. — Давай удвой дозу, пока она до нас не добралась! - говорил второй смотря в бинокль. Зарядив полную обойму дротиков, мужчина начал один за одним выпускать в Мари, которая направлялась к ним. И вот когда дома машины оставалось шагов тридцать, Мари зашаталась и упала на бок. Двое мужчин выскочили из фургона,

102

взяв ее за ноги и руки, понесли в фургон. — Твою мать, на вид хрупкая девушка, другой бы после одного упал бы, но она?! - вытирая пот говорил мужчина, вытаскивая обойму, которая была пуста. — Может поэтому нашего шефа, она и заинтересовала! - вытаскивая дротики из груди Мари, отвечал второй. — Да мне пофиг, главное мы выполнили свою работу, и нам неплохо заплатят за это! - складывая винтовку, говорил мужчина. — Да ты прав! - отвечал второй. И фургон тронулся с места, отправившись в лабораторию компании «ЮнитекПроджект». В это время в убежище все спали, в своих комнатах, в тот момент, когда в Мари стреляли дротиками, Кастиэль проснулся от резкой боли в груди и в холодном поту, он не мог понять, в чем дело. — Наверное это рана, оставленная тем ведьмаком! - подумал он. «Коу ходила то взад, то вперед, ей не давал покоя последний разговор с Мари. — -Да не моясь ты, достала уже! - злилась Мрак. — Я смотрю, тебя все так же не волнует наша судьба?! - сказала Коу, дрожа от злобы глядя прямо в глаза Мрак. — Умерь свой пыл, дорогуша! - равнодушно отвечала она — Нет уж ответь мне, наконец, не уходят от ответа, до каких пор ты будешь полагаться только на себя, искать выгоду только для себя, при этом неся Хаус и разрушение?! - стояла на своем Коу. Ее ноздри раздувались от злости, руки были сжаты в кулаках, и пока она это говорила она медленно подошла к Мрак, оказавшись нос к носу к ней. Мрак никогда не видела такой сестру, она сглотнула комок, в горле который образовался, к щекам прильнула кровь. — Я…я! - запиналась она. Коу продолжала смотреть на нее суровым взглядом, ждав ответа от сестры. — Ты меня пугаешь! - пролепетала она. — Не ври, и не увиливай! - стояла на своем Коу. — Ладно, Ладно, только сделай пару шагов назад! - говорила Мрак. Коу отступила, не разжимая кулаков, и все так же сурово смотрела на сестру. — Наш последний разговор с Мари и ее последние слова заставили меня задуматься, во многом она права, я 500 лет жила одна рассчитывая лишь на себя одну, попадая все время в людей уже очерненными душами, что прельщало меня, но эта девчонка оказалось не такой как все, что меня пугало и манило в тоже время! спускаясь на пол, говорила Мрак. Коу начала успокаиваться, разжав руки, она была удивлена откровением сестры. — Этот Ангел, который пожертвовал собой закрыв нас собой, тоже оставил след в моей черной душе, в которой я уже думала никогда не будет света, я не знала раньше этих чувств которые сейчас бушуют во мне, от чего я злюсь и вымещаю это все на вас с Мари! - продолжала Мрак. Коу молчала, она не могла поверить своим ушам. — Дружба, любовь родных, любовь к мужчине, для меня ранее было чуждым, ко мне относились как вещи, никто не говорил и не проявлял ко мне заботы, как братья Мари и этот Кастиэль! - по щекам Мрак текли слезы. Коу крепко обняла сестру, так в ответ так же крепко обняла ее, слезу текли ручьем, Мрак, наконец, поддалась своим чувствам, которые накопились за столько лет, и впервые за столько лет она приняла их и смерилась с той мыслью что Мари последний шанс».

103

Литературный сериал

Летописи межмирья Александр Маяков Тот же день… Мир людей. Гием де Грант - Мине заменила мне маму, когда мы с отцом остались одни. – Рассказывала Хана. - Конечно, бабушка Маи поддерживала нас. Она осталась с нами. Наверное, чувствовала вину за поступок дочери. Но ведь бабушка не виновата, что моей матерью вела похоть! Мы вернули Мине к жизни еще три дня назад. Ситуация повторилась и как с Маи. Даи психовала, Хана от радости была на седьмом небе. Даже Фудо улыбнулся, при встрече с древней. Маи по-матерински обняла Мине и тихо сказала: «С возвращением». Внешность Мине была так же интересной, как и всех древних. Пышная копна рыжих волос, веснушки на лице и теле. На ней было свободное платье. Я бы даже сказал балахон. По сути, шелковый мешок до пола, с прорезями для рук. Но он был перехвачен на талии широким поясом. Как такое одеяние можно было носить, уму непостижимо. Ведь разрезы для рук были на уровне локтей, что несколько сковывало движения. Но это только на вид. Пояс прекрасно разделял верхнюю и нижнюю части одежды. И когда требовалось, Мине просто подтягивала верную часть, для удобства. А потом, отпускала, и одежда постепенно возвращала свой вид. Пояс был узким и не падал только потому, что бедра древней ему этого не давали. Теперь Фудо проводил больше времени с Мине и Ханой. Маи так же часто сопровождала их, но… - Ты презираешь её за это? – Спросила Мария. Мы снова сидели в библиотеке. У нас появилась такая традиция, мы собираемся по вечерам в библиотеке. Я, Мария, Элизабет, Культ и Хана. Иногда к нам присоединяется Исами или Маи. Фудо не очень любит эти посиделки, а Даи и Акено… вы сами понимаете. - И да, и нет. – Ответила Хана. Древние миллионы лет спали. Конечно, они видели сны, которые на самом деле были нашей реальностью, но они выспались. И они одни. Их тринадцать. Тринадцать магов, которые не знают никого в этих мирах. Кроме нас, разумеется. - Сначала я презирала её, а потом даже не знаю. Её для меня нет. Просто нет. Она исчезла из моей жизни. Девочка замолчала. Наступила неловкая тишина. Кроме Ханы, древних с нами не было, поэтому все молчали, ожидая продолжения рассказа. - Но потом в моей жизни появилась Мине. – С улыбкой произнесла девочка. – Она всю жизнь любила моего отца. А он выбрал себе в жены мою мать. Конечно, если бы не было этого союза, не было бы и меня, но так печально, что Мине страдала. - Во всяком случае, сейчас она с Фудо. – Произнес я. - Надолго ли? – Спросила Хана. - В смысле? – Недоуменно спросил я. - Никто не знает, что будет после объединения осколков. – Произнесла древняя. - Будет ваш мир. – Произнес я. - Я в этом не уверена… - ответила Хана * * * Тот же день… Новый Долан. Инквизитор Алексей.

104

Когда взошло солнце, начался и турнир. За садом королевского дворца была арена для состязаний. Точнее, комплекс сооружение с небольшими трибунами по периметру. Квадратная арена тридцать на тридцать метров для поединков. Арена с сеткой сто на сто метров, для поединков на грифонах. Внизу укладывали тюки с сеном, чтобы если кто-то свалиться, не погиб и не травмировался. Углубленная в землю арена сто на двадцать метров для состязаний магов. И по кругу трек для гонок на конях и прочих не летающих животных. Как сказал Клодес, в Союзе принято участвовать в гонках на лошадях, ездовых кабанах и колесницах, запряженных василисками. Так же было небольшое стрельбище для лучников. Пока наши дамы, за исключением принцессы Лины, восседали на трибунах, обсуждая свадьбу, мы готовились к турниру. Все было организовано буквально за пару часов. Рабочие убрали мусор и привели арены в порядок, распределители составили кое-какой график состязаний, а мы готовились. - Надеюсь, мне не выпадет драться против принцессы. – Тихо произнес Мартис, начищая мечи. - Боишься ранить?- Самодовольно спросил Клодес. - Боюсь, что она меня. – Глядя на принцессу, произнес Мартис. Принцесса была облачена в доспех. Латный шлем, состоящий из нескольких сегментов, закрывал голову. Кольчужные доспехи закрывали тело, спускались ниже талии, там они были зафиксированы латным поясом. Плечи и часть шеи закрывали латные пластины с изображенными на них змеями. Предплечье и локоть закрывали наручни. В руках принцесса держала длинное копье с широким наконечником. На конце хвоста было закреплено дополнительное атакующее приспособление: трехлезвенный наконечник с зазубринами. - Главное, не попадать под копье и хвост. – Произнес Артур. Он так же участвовал в турнире, как и Морморт. Так же участвовали я, Иркус, Варинас, Евгений, Лилиум (вторая дама на турнире), Рог Тан и Аркадий. - А что это написано у тебя на мече? – Спросил Клодес, обращая внимание на лезвие клинка. - Его имя. – Произнес Мартис, повернув клинок в своей руке. – Мои мечи носят имена. Правый «Предсмертный плач», левый «Последняя мольба». - Странно, - произнес Иркус. - Чего странного? – Удивилась подошедшая Лина. – Превосходные имена клинков! - Странно в рамках клятвы рыцаря. – Пояснил вояка. – Вот имена моих мечей соответствуют. Правый «Искоренитель тьмы», левый «Защитник невинных». - Что за клятва? – Удивленно спросила Лина. – Присяга? - Да, - кивнул Мартис. – Звучит она так: «Кровью волчьей рожденный, кровью человечьей омытый, принимаю я сей обет. Памятью предков и верой в потомков, клянусь: мечом в правой руке искоренить всех врагов моих, мечом в левой руке защитить невиновных. Я не побегу бросив братьев своих на поле брани. Я не сдам и пяди земли, что под ногами моими. Я не позволю пролиться и капли крови тех, кого защищаю. Я останусь верным этой клятве до конца дней своих. Да прибудет со мной храбрость волка и мудрость человека». - Красиво! – Произнесла принцесса. - Спасибо, - поклонился Мартис. – Только имена моих клинков всему соответствуют. Предсмертный плачь моих врагов и последняя мольба тех, кто посягнул на жизнь невиновных. - Тогда, да. – Кивнул Иркус. – Принцесса, а ваше копье носит какое-либо имя? - Разумеется! – Воодушевлено ответила принцесса. – «Верность клятве» - имя этого творения. – Она высоко подняла свое копье.

105

Литературный сериал - Это ваше кредо? Верность клятве? – Спросил Клодес. - Да, - ответила Лина. – Я всегда верна своей клятве. - А мой меч носит имя «Одинокое сердце»! – Гордо произнес Клодес, поднимая свой полуторный клинок. - А ваше сердце одиноко, генерал? – Спросила Лина. - Уже нет, - ответил Клодес. – Но, когда мне его дарили, мое сердце было одиноким. - Вам подарили меч? - Да, - ответил генерал. – Одна подруга Норы. Она была из бедной семьи, и ей было тяжело, но она смогла найти средства и подарить мне этот меч. Генерал говорил об этой девушки с такой нежностью, что я усомнился на миг в его чувствах к Иллаи. Хотя, любовные переживания генерала, не мои заботы. К нам подошли распорядители турнира с магами, Рог Таном и Мормортом. - Итак, участники в сборе? – Спросил маленький суховатый старичок, главный распорядитель. Мы подтвердили, что все в сборе. - Хорошо. – Кивнул он. – Первыми у нас будут одиночные поединки на холодном оружие, потом сражения магов. Мы распределили частников следующим образом: 1) Мастер Мартис против мастера Иркуса. 2) Лорд Артур против сэра Морморта 3) Принцесса Лина против господина Рог Тана. 4) Генерал Клодес против леди Лилиум Маги, вы распределены следующим образом: Магистр Варинас против магистра Евгения Магистр Алексей против магистра Аркадия. Все поединки будут длиться пятнадцать минут. Либо до тех пор, пока один из соперников не сдастся. На этом все. - Стойте!- Возмутился Клодес. – Но Лилиум маг! Это нечестный бой! - Бой честный! – Ответила Лилиум. – Я не буду использовать магию. Только мечи! - Как пожелаете! – Поклонился Клодес. Начались бои. Первый бой Мартиса против Иркуса. Оба опытные солдаты, поэтому зрелище должно быть интересным. Рыцари не использовали шлемов. Да и бить можно только рубящими ударами в корпус, по оружию и по конечностям, не ниже локтя или колена. Соперники вышли на арену, поклонились друг другу. Прозвучал гонг и начался бой. Иркус сразу перешел в атаку, завертев мечами, как сферами. Мартис, сделав оборот, ударил обоими мечами по сферам. Мечники сошлись в подобии клинча: давили своими мечами на мечи противника. Иркус, немного надавив, отбросил Мартиса буквально на метр. После чего быстро замахнувшись обоими клинками из-за спины, нанес удар в грудь. Мартис успел подставить свои мечи под удар, после быстро отбросив их с разные стороны, нанес удар с двух сторон по талии Иркуса. Иркус выронил правый меч из рук и опустился на одно колено, опираясь на левый. Он держался за правый бок. Мартис было бросился к учителю, но Иркус, быстро придя в себя, схватил правый меч и ринулся в атаку. Два клинка летели на Мартиса снизу. Он даже немного опешил и пропустил эти удары. Один за другим мечи проскользили по бокам рыцаря, ударив его под мышки. Если бы не броня, Мартис остался бы без рук. Мартис отлетел на пару метров и упал в песок. Мой учитель быстро поднялся и сразу стал в боевую стойку. Иркус уже летел на него, вращая мечами. Мартису оставалось только отпрыгнуть, давая Иркусу упасть в то же место, где только что валялся сам Мартис. Мартис сразу перешел в атаку. Еще поднимаясь, Иркус выставил левый меч наперевес. Мартис нанес удар по

106

нему, но подпрыгнув, перелетел через старика и нанес удар левым клинком по талии Иркуса. Иркус упал окончательно, хватившись за правый бок. Мартис подошел к Иркусу и что-то спросил. Тот коротко кивнул. Мартис помог ему подняться и дойти до врачей. - Что-то случилось? – Спросил я учителя, когда он подошел к нам. Трибуны ликовали. Первый бой закончился явным поражение одного из соперников. - Ничего страшного. – Ответил Мартис. – У Иркуса там старая рана. Еще до моего прихода на службу, было нападение Союза на один из опорных пунктов вне досягаемости шара. Тогда Иркус получил ранение. Его ранил оборотень, нанеся рубящий удар. Лезвие только прочесало по груди и животу, неглубоко вошло. И оборотень хотел нанести второй удар, но случай вмешался. Маг, сопровождавший оборотней, атаковал Иркуса, огненным шаром поджарил ему правый бок. От удара, его отбросило, и оборотень переключился на другую цель. Ожог был серьезный, но Иркус выкарабкался и продолжил службу. - Понятно. – Кивнул я. Следующие два боя были скоротечными и неяркими. Морморт, на удивление, быстро одолел Артура. Они дрались на полуторных мечах, и Артур атаковал Морморта, замахнувшись обеими руками. Видимо лорд рассчитывал, что Морморт выставит свой меч наперевес, но превентор уклонился, сделал полуоборот на присядках и, держа меч одной рукой, ударил Артура чуть выше колен. Песок доделал все остальное, и Артур упал на спину, выронив меч. После чего Морморт резко подскочил и быстро нанес несколько тяжелых ударов в грудь по лежачему Артуру. Кольчуга, в которую был одет Артур, не сильно смягчает удар, поэтому лорд уже был не в состоянии продолжать бой. Его освистали и на арену вышли Лина и Рог Тан. Вот это действительно долгожданный поединок! Но… Рог Тан, зажав топор на груди, решил использовать тактику, как и на арене споров: она разогнался и бросился на Лину. Она не уклонялась, а только подняла копье и, когда оборотень подбежал вплотную, быстро просунула его в сжатые руки Рог Тана, подхватила его и подняла на копье. Широкий наконечник хорошо держался на броне, поэтому оборотня легко подняли ввысь. От неожиданности, он задергал ногами и замахал руками. Свой топор он закинул ввысь, и плюхнулся с копья на землю. Он упал на пятую точку и мог продолжить поединок, если бы не топор. Эта железяка, сделав кульбит в воздухе, долбанула Рог Тана по голове. Закатив глаза, оборотень плюхнулся в обморок. Выносили его под овации в честь Лины и освистывания, в честь его самого. Следующими на арену вышли Лилиум и Клодес.

Буквы на белом фоне Александр Маяков XIV И снова тишина. Ни сучка, ни репортеры, все молчат. Как отрезало. Но в жизни как бывает, полоса белая, полоса черная, так? Как у зебры. А ни хрена подобного! Жизнь человека, это череда встреч с песцом. Точнее, со многими песцами! Только к одному привыкнешь, начинаешь воспринимать его с сарказмом и иронией, даже кажется, что он стал тебе родным, не можешь представить себе жизнь без него, как на пороге появляется другой. Сегодня, как раз, этот маленький, пушистый зверек, в прямом смысле слова, постучал ко мне в двери. А чем вообще речь? А сейчас все узнаете. А пока наступило утро второго, мать его, мая. - Вставай, давай! – проворчала Марина. - Не встану! – ответил я из-под одеяла. – Сегодня я Мьёльнер, и поднять меня

107

Литературный сериал может только достойный… ная… - Ой, тоже мне, Мьёльнер! – рассмеялась Марина. – Видела я твою рукоятку, молот Тора! Так, молоточек, а не Мьёльнер. - Не хочу! - проворчал я. - Вставай! К обеду твои родители придут, а в хате срач! – возмутилась Марина. Та дам! Вот он, маленький, пушистенький, с глазами-бусинками, песец! Знакомство моих родителей с Мариной! А как все начиналось. Мама моя дорогая позвонила примерно неделю назад и задала простой вопрос: «Не хочу ли я прийти к ним в гости на майские праздники?» Ну, давно не виделись. Если быть точным в этом году вообще еще не виделись. Последний раз я видел моих родителей в… сентябре прошлого года? Ну, ни фига себе! Реально, мы в сентябре прошлого года последний раз виделись. Да, забил я на родителей. На простой вопрос, я ответил: «Нет, у нас с Мариной другие планы». И понеслось! «Кто такая Марина», «Почему не говорил, что у тебя девушка есть?», «А когда внуки?» и так далее, и в таком духе. И знаете, я понял Марину. Сказать родителям, что у тебя есть вторая половинка не так легко. Во всяком случае, мне. Может потому, что у меня не было опыта в этом. Когда водишь девушек домой толпами, знакомство их с твоими родителями становится рутиной, но я таким не страдал. Я, как сказал Палыч, больше блядовал. Но сегодня мне предстояло познакомить родителей с Мариной. Нехотя я выполз из-под одеяла. Апрель в этом году выдался холодным, и первые дни мая продолжили эту традицию. *** - Марин, а твои родители не пришли? – спросила мама. За увлекательной уборкой и готовкой время проходит не заметно, и поэтому, успев несколько раз поругаться мы, все-таки, смогли подготовиться к приходу мамы и папы. Волнение было лишним, мама хорошо восприняла Марину. Вообще, она скептически относилась ко мне и считала, что я вряд ли смогу найти нормальную, в её понимании, девушку. Но Марина ей понравилась. Бате вообще пофиг было. Есть у его сына девка, ну и славно. - Нет, - покачала головой Марина, - они… не такие как все, не любят застолий. Ага, не такие! Это еще мягко сказано! Родную дочь блядью называть это не такие. - Сережа! – возмутилась мама. - Я произнес это вслух? – спросил я. - Ага, - кивнула Марина. - Ну, никто не святой, - жуя отбивную, произнес папа. – Мы с Лизой тоже в невинность не играли, чего греха таить. - Подожди, - произнесла мама, - они называют тебя блядью? Знаете, мои родители полная противоположность Марининым. Я за внешность сейчас. Батя хоть и высокий, но тощий, как жердь. Мама чуть ниже папы. Кстати, мама, за то время, что не виделись, похудела. Я даже ей комплимент сделал. За что получил нагоняй. Не любят женщины, когда им за их фигуру говорят. - Я не оправдала их надежды. – ответила Марина. - Ой, - махнула рукой мама, - вот, сидит! - Указала она на меня. - Что? – удивлено просил я. - Тоже, не оправдал наши с отцом надежды. - Какие? – опрокинув рюмку, спросил папа, закусывая огурцом. Мама схватилась за голову: - Большие!

108

- А, ну это да, не оправдал. – произнес он, наливая себе еще одну рюмку. - Слушай, а ты не частишь? – спросила мама, забирая у бати бутылку. - Лиз, ну не начинай. – произнес папа. - Пойду, поставлю чайник. – произнес я, поднимаясь из-за стола. Не то, что бы мой папа алкоголик, просто за ним нужен глаз да глаз. Выпить лишку может. А у него давление. - Марина молчит, не хочет говорить, что там у неё с родителями? – тихо спросила мама, присаживаясь на кухне. Чайник уже стоял на плите, и я ждал, пока он закипит. Свисток с него был потерян еще давно, как только въехал в эту квартиру. - Если вкратце, то так, как я сказал. – произнес я. – Они считают, что она блядь. - Как так? – удивилась мама. - Она не захотела быть такой, как хотелось им, вот и понеслась. – уклончиво ответил я. Рассказывать все в подробностях не хотелось. Получился бы испорченный телефон, а распространять сплетни я не хочу. Даже с собственной мамой. - Ой, - махнула рукой мама, - как будто ты стал тем, кем мы хотели. - А кем вы хотели, чтобы я стал? – спросил я. Родители, по сути, никогда не навязывали мне своих взглядов. Ни батя, ни мама, никогда не отдавали меня в какието секции или кружки с целью «я не смог, ты сможешь». В школе, в средних классах, я ходил в шахматный кружок, так как мне самому было интересно. Но потом учитель, который его вел, уволился и кружек как-то сам собой исчез. - Не знаю, но не санитаром в приюте для инвалидов точно. – ответила мама. – Чайник кипит. Я только заметил, что пар из чайника валит вовсю. Пока я выключал газ и перекрывал вентиль, мама взяла чашки и сахарницу с ложками. - …родители они разные. Но лучше с ними помириться. – заплетающимся языком говорил папа, когда мы вошли в комнату. – А то поздно будет. - Что добавил? – строго спросила мама. Папа молча отмахнулся. - Не донимал? - наклонившись к Марине, тихо спросил я. Она отрицательно помотала головой. *** Чаепитие проходило в относительной тишине. Папа старался молчать, боясь получить по шапке от мамы. Мама деликатно молчала, стараясь не поднимать острую для Марины тему. Пока все молча пили чай я подсел на «Бурундучка». Есть такие конфеты, называются «Бурундучок». На них еще этот самый бурундук нарисован. Они с орешками и всегда мне очень нравились. Вот я и трескал их одну за другой. - Я хочу «Бурундучка»! - жалобно произнесла Марина, наблюдая за тем, как я поглощаю конфеты. А поглотил я их не мало. - Нет больше «Бурундучка», - забрасывая последнюю конфету в рот, ответил я. – Покойся с миром, мой ореховый друг, в недрах моей пищеварительной системы. -Говно сраное! – жуя конфету, произнесла мама. - Я твой сын! – возмутился я. - А что, мой сын не может сраным говном? – ответила мама. - Мог и отдать Марине конфету. - Эта конфету куплена на мои деньги! – возмутился я. - Да ты что?! – произнесла мама. – А эта квартира снимается на мои деньги! - Кстати, - встревая в разговор, произнесла Марина, - об этом мы и хотели с вами поговорить. Не надо больше платить за квартиру, мы сами можем оплачивать аренду. Я чуть чаем не поперхнулся. Чего?! - Да на это вся твоя зарплата уйдет! – возмутился я.

109

Литературный сериал - Ничего, у нас твоя останется, - спокойно ответила Марина. - Да мне моей не всегда самому хватало. – парировал я. - Меньше с Палычем бухать будешь. – скривившись, ответила Марина. - О, мой сын с кем-то бухает? – спросила мама. - Да так, - отмахнулся я. - Ясно, - кивнула мама. – Ну, так что? А что? Мог я сказать, что нет? Что мне уже за двадцать, а вы, родители дорогие, оплачивайте мне жилье. Нет, конечно, поэтому я сказал: - Мы будем оплачивать за квартиру. После этого я обнял Марину. Мама улыбнулась и полезла в сумку. Порывшись, она достала и протянула мне потертую визитку. - Что это? – спросил я. - Номер карты, на которую надо оплачивать. – ответила мама. - А я думал, надо отдавать прямо хозяину в руки. – удивился я. - Нет, - покачала головой мама. – Просто он иногда проверяет состояние квартиры. - Ясно, - улыбнулся я. Посидев еще немного и болтав о том и о сем, родители собрались и ушли. Папа был хорошо навеселе, мама немного этим раздражена. В общем, все как всегда. - Хорошие у тебя родители. – с улыбкой, произнесла Марина. – Не то, что мои. - С твоими хотя бы не скучно. – ответил я.

А.С. Пушкин. Послесловие Маргарита Крымская 22 Случается, ты плачешь от бессилья, Не знающий обиды торжество. Так плачет обезродиненный ссыльный – За проклятое с родиной родство. Так плачет, обеспапертен, бездомный – За милостынь чрезмерное число. Так плачет, обескрещен, вероломный Иуда – за серебряное зло. Так плачет обезглашенный мессия, Без голоса не понятый слепцом. Так плачет, обесслёжена, Россия Над собственным неплачущим лицом. Так плакал я, внезапно обезнебен… 23 «Я к вам пишу… Великодушно Простите смелости порыв! Но, чувству нежному послушен, Гордыню жалкую смирив И не боясь смешным казаться,

110

Я должен вам теперь признаться… Не торопитесь восклицать: “Признаться хочет он опять В любви своей! Непостоянной!” Признаюсь вам в ином грехе. Сокрыт в словесной шелухе, Он и для пристальности рьяной – Ничто. Невидим! Вам одной Открою грех невольный мой… Я с детства верю и в приметы, И в сновидений вещий глас. Вы снились мне… Но не об этом Хочу поведать вам сейчас…. Едва причислен к лицеистам, Я с Богородицей Пречистой Во сне увиделся. Она Сошла с иконы и, полна Любви ко мне, поцеловала Моё горящее чело, И прошептала: "Ничего, Что проживёшь ты слишком мало, – Ты насладишься жизнью всё ж, Коль святость ей не предпочтёшь". Чем больше думал я о крестном Знаменье – голосе Небес, Тем больше чувствовал над бездной Скалы пожизненной отвес. Но Богородицы явленье Не страх сулило – наслажденье: Стоять у бездны, на краю, И смерть испытывать мою, И, хохоча над ней, безносой, Всё время нос ей утирать, И брать от жизни всё, что брать – И с разрешенья, и без спроса – Благословляет жизнь сама, Как развесёлый пир – чума! Неизъяснимо упоенье, Когда владеешь красотой И помнишь каждое мгновенье Удел и смысл её простой: Ей отведённое пространство Заполонять легко и страстно В душе, где множество пространств И места нет для постоянств… А для чего – то очевидно: Когда сорвёшься со скалы И канешь в дали, несветлы, – Не станет горько и обидно За то, что ты не поспешил Заполнить пропасти души…

111

Литературный сериал В знаменье крестное поверив, Я также веровать желал: Небесной меркою измерен, Мой срок земной бесспорно мал! А насладиться жизнью каждый Сполна желает… Но однажды Гадалка знатная, Кирхгоф, Мне напророчила врагов И разгадала сновиденье, О нём не ведая совсем, И срок отмерен – тридцать семь! – Мне назвала без промедленья. С тех пор я жизнь познать спешу И неосознанно грешу: Души пустоты заполняя, Остановиться не могу – Кнутом как будто погоняем, За всякой юбкою бегу! И всякий раз горю надеждой, Что отыщу – не под одеждой – Под кожей! – давнюю мечту: Любовь ко мне и теплоту. О, теплотою и любовью, Когда б я только их имел, Заполнен был бы всяк пробел, Кой заполняю я злословьем, Цинизмом, желчью и борьбой Со злым и низменным собой! И что же, спросите, нашёл ли Хоть раз любовь и теплоту, Иль для коллекции большой я Всё заполняю пустоту?.. Ни так, ни сяк, как ни печально. Отдавший всё, дрожит ночами, Смотрясь в бездонный хладный ноль И видя в нём тоску и боль Души, обманутой надеждой На воздаянье. Но – чуть свет, Надеждой новою согрет, Он за мечтой бежит, как прежде. Но с каждым разом от нулей Душе – тоскливей и больней. Я не ропщу, но только каюсь. А за грехи мне – поделом. Вот так и буду жить, покамест Я сам не сделаюсь нулём… Простите мне сие признанье, Коль вам присуще пониманье Грехов подобных… И ещё – Прощён я или не прощён,

112

Но знайте истину святую: Вы – не из тех, кто заполнять Пустоты призван, благодать Душе на краткий миг даруя; Вы та, чьё имя прошепчу, Когда я в бездну полечу…» …Едва перо моё застыло, Как бес вернувшийся – в листы Взглянул и молвил: «Очень мило! Сии глаголы не пусты. Готов поклясться – во мгновенье Их непритворное сплетенье Она оценит высоко И всё простит тебе легко. Отправь послание!.. не споря И не стыдясь его ничуть. Судьбы не ведаешь причуд: Быть может, сим посланьем вскоре Удастся многое тебе Переменить в твоей судьбе…»

Опаленные войной Олег Русаков ГЛАВА 9. ШУРА. Нелепые сборы, нелепое прощание, тяжелая повозка за уставшей лошадью, взгляд жены с выражением отчаяния, и безысходности, молчаливой просьбой о скорой встрече с мужем... Евдокия подъезжала к дому в Кушелово, простившись вчера с Федей, который убегал … на войну… Прижимая Танечку к груди, кутая ее в теплые одеяла, Дуся все пыталась представить себе каким образом она одна с двумя детьми, один грудной, поедет в неизвестное ей путешествие, которое называется непонятным словом «эвакуация». На дворе последние числа сентября. На дворе скоро упадут холода. Куда тебе ехать дурочка? А если остаться? Немец прет и прет, и никто не может его остановить. А как же мама, Шура, а … как же Федя…, где сейчас Федя, господи спаси его. Евдокия, подъезжая к дому, не понимая - ее это мысли, или кто-то сверху разговаривает с ней, не пытаясь помочь до конца понять, что же ей, в конце концов, сделать. Дома их ждали, готовя вещи для отправки старшей дочери с детьми в эвакуацию. Мария, мама Евдокии и Александры, Катерина мама Виктора и Александры. Из-за того, что в семье было две Александры, Сашу Широкову в быту прозвали Шура, а Сашу Русакову – Леля. Виктору было 14 лет, Шурочке недавно исполнилось 13 лет. Сентябрь 41 года не пустил детей в школу. Дети помогали взрослым готовиться к возможной оккупации, уповая на то, что немцев всё-таки не пустят так близко к Москве. Когда полуторка с детьми и женщинами тронулась, увозя односельчан в эвакуацию, бабы и дети смотрели им в след, надеясь, что все это неправильно, но пускай едут, авось и нас господь убережет. Вечером Широковы сидели за столом рядом с топившейся печкой и молча думали о происходящих вокруг событиях. Слов не было. Суматошный день кончился, и пора бы спать, но где там наши скитальцы Федя, Дуся, Толя, Танечка… а где сейчас Егор, Иван с Зинаидой,

113

Литературный сериал Алексей? Александра смотрела на все происходящее и хотела что-то сказать, и хотела что-то спросить. Но всматриваясь в лица взрослых, молчала и, вертясь на стуле, желала, чтобы взрослые сами обратили на нее внимания и заговорили. Единственное на что хватило взрослых, в конце концов, это была фраза: «Ну, давайте ложиться спать…» Шурочка была поздним и последним ребенком большой семьи Широковых. Она родилась в 1928 году. Марии уже исполнилось сорок, а Ивану сорок восемь. После первой мировой Иван пришел инвалидом, с перемешанными внутренностями после тяжелейшего ранения в 1916 году, ближе к осени. Три месяца пролежав в госпиталях почти отдав богу душу Ивана комиссовали из Русской армии подчистую и отправили домой. Война дала крестьянину Широкову Ивану звание унтер-офицера, два Георгиевских креста и искореженный организм с навсегда подорванным здоровьем. Поначалу никак у них с Марьей не получалось родить ребеночка. Уже боялись, что и не получится никогда, и будет у них единственная дочка Дуня, родившаяся до войны. Но в начале 17го года Мария забеременела, и родился Егор. А после Егора и Зинаиды они никак не могли остановиться. Так и получилось в итоге, что Александра была шестым ребенком. Не жили Широковы богато ни до революции, ни после, хотя и хозяйство было постоянно справное. Революционные события: сначала гражданская война, затем коллективизация, прошли в их деревне не жестко, крестьянам и хозяйства удалось сохранить, и на колхоз и скотины и трудовых рук хватило. Деревня большая, на двух улицах по берегам маленькой речки Сестры более 150 дворов, на центральной усадьбе склады, магазины, лабазы, большая деревенская кузня обслуживала и окрестные деревни Телешово, Бородино, Засимини. Вокруг деревни щедрые леса и реки, дающие сельчанам хорошие промыслы. Люди на деревне жили достаточно ровно, поэтому видимо, и в бандиты никто не ушел в смутные годы, и сопротивления новой власти не было, в общем, приняла деревня Кушелово революцию, приняла деревня Кушелово Советскую власть. При Советской власти в деревне появилась Школа, хоть и четыре класса, но к концу 20х годов на деревне среди людей младше сорока только совсем упрямые остались неграмотными. Многие ребятишки не хотели останавливаться на образовании в четыре класса и продолжали учиться, бегая каждый день в Ошейкино где находилась самая ближняя от Кушелово средняя школа, а до Ошейкино было всего то на всего четыре километра через лес и три километра через Бородино. Не всегда пацаны мирно жили с бородинскими, по этому чаще кушеловские ребята предпочитали ходить в школу через лес. Шурочке было очень легко расти среди своих сверстников. Старшая сестра Евдокия уже давно работала в колхозе и всегда ее хвалили. Старший брат Егор с 12 лет был подмастерьем в кузнице, что у всех вызывало зависть и уважение, а учиться он не хотел, хотя и был сообразительным парнем, в кузню бездарей и слабаков не брали. А с 15 лет увлекся тракторами, которые начали поступать в деревню, в колхоз. К 18 годам уже как говорится и пахал, и сеял. А трактор знал, как свои пять пальцев, значительно лучше многих мужиков занимающихся этим делом профессионально, мог разобрать машину до винтика и собрать за сутки. Иногда заметно гордясь, приезжал на тракторе домой обедать и давал посидеть за рычагами малым Алешке да Ивану, ну и Шурочке конечно, Саша изо всей своей силы не могла натянуть на себя рычаги Егорова трактора, и часто вылезала из машины испачкавшись, и она расстроившись на то, что у братьев все получается, а у нее нет. Мальчишки этим гордились, они подшучивали над Шурой, что у нее не получается, а Саше это явно не нравилось, но любопытство рождается раньше ребенка. Зинаида, закончив школу в 1938 году, сумела уехать из деревни в Москву поступать в мединститут и успешно поступила. С детства мечтала стать доктором. Даже игрушки, которые они друг другу шили в подарок к праздникам, у нее часто болели, а она их обязательно лечила, и радовалась их выздоровлению как великому

114

чуду. Отцу, который часто болел, обещала, что, когда вырастет, обязательно вылечит все его болезни. С оформлением документов на выезд из деревни помог Федор Русаков муж Евдокии, работавший в районной милиции оперативником, устроившись туда по комсомольской путевке сразу по приходу из армии. Брат Иван был старше Шурочки на два года, а Алексей на четыре и оба были ее защитники и в школе, и на деревне, пока сменивший Егора в кузне Алексей так же через Федора в 1940 году не уехал поступать в Великолукское пехотное военное училище. Шурочка была по-доброму избалована вниманием старших братьев и сестер. А когда началась война, то в августе 1941 года пятнадцатилетнего Ивана с собой в Москву забрала Зинаида. Она приезжала на день в гости между рытьем укреплений вокруг, готовящейся к обороне, Москвы. Зиночка забрала Ивана в страхе, чтобы подросток, не дай бог, не попал под оккупацию, под немца, вдруг такое может случиться. А в Москве он пригодится на подмосковных военных укреплениях, сильные руки там ой как теперь нужны. В 1938 году во время паводка речка, своими бурными потоками унесла колодцы сруба нового дома Широковых. Срубили зимой, а летом хотели собрать, переехав в новый дом к осени. Старый дом решено оставить Евдокии с Федором, у которых к осени должен был родиться отпрыск. Судьба зла. Вылавливая бревна из реки аж до самого Бородино, вместе со своими сыновьями и братьями, Иван отец сильно заболел и в скорости умер. И осталась Мария вдовой с шестью детьми, из которых трое подростки, а Егор первый год служил в армии, где-то далеко, далеко в Забайкалье, и служить ему еще три года до лета 1941. Так Шурочка осталась к сентябрю 1941 года с мамой в деревне вдвоем. Когда Мария узнала, что Евдокия через десяток дней поедет в эвакуацию, она позвала к себе жить Екатерину – мать Федора Русакова своего зятя, вдовствующую уже десять лет с младшим сыном Виктором на руках. Так они и делили тяжелое время начала осени 41 года уже почти неделю. Ох, нелепой была осень 1941 года для Кушелово, скорее всего также, как и для многих, многих других деревень воюющей и пятящейся от врага страны. Первым посланием войны были три огромные бомбы, сброшенные с немецкого бомбардировщика и упавшие в огороды на новой деревне, так называлась не центральная улица Кушелово. Не хотели немцы лететь до Москвы под пушки зениток, укрепленного свинцом и медью московского неба, но почему-то бомбы не взорвались, а под собственным весом ушли очень глубоко в землю и затаились там на много лет. Только в пятидесятые годы саперы удалили их из деревенских огородов. Бомбы оказались без взрывателей. Вряд ли это была халатность на военном аэродроме у фашистов, скорее всего это была диверсия наших подпольщиков в тылу у врага. Затем, когда немцы уже вокруг гремели канонадой в ходе скоротечного боя, они сломили оборону находящегося на тот момент в Кушелово гарнизона и выгнали красноармейцев из деревни. В этом бою за двором старого дома Широковых, а теперь Русаковых наши солдаты поставили сорокапятку и с этой позиции подбили немецкий бронетранспортер. Немцы открыли по артиллеристам огонь. В итоге боя дом Русаковых сгорел. Дом был пуст, Мария с Катериной и детьми жили в новом доме, а там, на время расквартировались красноармейцы, но это не умоляло потерю семьи. Вдовы сильно плакали по этому пепелищу, тем более Мария родила в нем всех своих детей, дождалась в нем мужа с первой мировой, и все в нем приняли они с Иваном старшим и радость, и печаль, и сытые годы, и голодные, и ушел Иван Широков на кладбище из этого дома. Как будто вся жизнь сгорела у Марии. Немцы не стремились закрепиться в деревне, как будто захват Кушелово не входил в планы оккупантов, будто они случайно захватили деревеньку, просто проходя мимо. Буквально через пару дней уже наши кавалеристы, не встретив серьезного сопротивления обороняющихся, выбили небольшие подразделения немцев из деревни и расквартировались по домам сельчан целым кавалерийским полком. Ка-

115

Литературный сериал валерийская дивизия расквартировалась в трех деревнях Телешево, Кушелово, Бородино. Выставили дозоры на дорогах, не организовав ни засад, ни кордонов, ни каких-либо других оборонительных секретов, кавалеристы готовились к контрнаступлению, не гнушаясь самогоночкой. Ночью немцы умудрились снять спящие дозоры в деревнях Кушелово и Бородино и добраться до спящих ничего не ожидающих кавалеристов. В непроснувшиеся дома немцы еще в темноте бросали гранаты, а выскакивающих в подштанниках бойцов расстреливали из всего имеющегося оружия. Не погибшие сходу бойцы пытались бежать в лес, если умудрялись в сумерках преодолеть покосы и открытые огороды. А в лесу после войны находили останки тел солдат, сгинувших в тех жутких событиях. Раненных они докалывали штыками винтовок или добивали из автоматов, не нужна им была обуза из раненных красноармейцев. Пленных чуть ли не сразу куда-то угнали, куда – никому не известно. А вот кому повезло выжить, спасшись в лесу, шли в Телешево, там дозорные не проспали. Немцы так и не смогли взять Телешево, ни со второй, ни с третьей попытки. Сильно помогла полуразрушенная церковь без куполов, но с колокольней, на которой были размещены пулеметные расчеты и дозоры. Видно было с колокольни на много, много верст и поэтому с южной стороны деревня оказалась закрыта напрочь, слава богу, у немцев не было артиллерии. Но самое главное это конечно бдительность солдат и командиров, которые сумели организовать и посты, и секреты, и оборону села. На три с половиной месяца Телешево стало центром местного, не успевшего по-настоящему сформироваться партизанского движения. До марта 42го года деревня Телешово была форпостом Советской власти на оккупированной немцами территории в прилегающем районе. Численность соединения, расквартированного в Телешово было значительной. Всётаки полк часть большая, до тысячи всадников. Конечно часть была не укомплектована полностью, но три эскадрона насчитывали более четырехсот кавалеристов. Но по какой-то причине на прорыв к своим они не пошли, а занялись организацией партизанского движения на оккупированной территории. Скорее всего на то был определенный приказ более высокого командования. Когда Кушелово оккупировали немцы селяне стали по возможности реже покидать свои дома. Люди боялись немцев. На второй день оккупации командование фашистов решило организовать сход сельчан для выбора ими старосты. Селянам под страхом расстрела пришлось сходиться на эту сходку, на которой немецкий офицер вытащил из толпы, скорее всего наугад здорового мужика, Ерошкина Матвея и, тыча прутом ему в грудь, сказал на ломаном Русском: - Тыи буйдьешь Староста. – Матвей, не молодой мужик со скрюченными от трудов большими, как и он сам, руками был деревенским кузнецом, мог из железа цветы вязать, а руки, когда был помоложе, гнули подковы, стоял перед немцем спокойно, но непреклонно. Матвей туда-сюда растерянно повел головой, в итоге зло смотря на немца. Матвей не сказал ни слова. Матвею надо было еще время, чтобы додуматься задушить фрица. Вряд ли Матвею помешали бы немецкие автоматы. - Не буйдьешь? … Rusishc shcvein. Расстреляйт… - и показал прутом на стенку магазина. Два фашиста под руки с трудом потащили не сопротивляющегося Матвея к стенке. Над головами собранных селян пронесся трепетный шёпот. Много лет добрый силач, мастер своего дела, Матвей ковал гвозди и скобы, деревенские ограды и лечил конские ноги, учил ремеслу молодых парней, хотевших овладеть красивым ремеслом для настоящего мужика. Очень сильный и добрый мужчина никогда ни с кем не ссорился на деревне. - Не надо расстреливать. – И из толпы вышел Савелий Марулев, подходя к офицеру. – Я буду старостой, только не расстреливайте кузнеца. Офицер подошел к Савелию ближе, помедлив ткнул в него прутом. - Чтео такое Кьюзнеецья? Савелий, поднимая взгляд с прута на офицера:

116

- Он из железа подковы делает. – Спокойно сказал Марулев. Видя, что фриц не понял. – Железо в огне усмиряет. Офицер несколько секунд смотрел в глаза Марулева, видимо не до конца понимая, что тот говорит. Не было ясно понял ли он Савелия, но когда тот опустил глаза обратно на прут, упертый в его грудь, немец отошел ровно на то место где он стоял с самого начала. Офицер махнул прутом крикнул по-немецки и выстроившееся отделение с карабинами для расстрела разошлось. Кузнец продолжал стоять у стенки магазина и из-под лобья смотрел на передвижение оккупантов… В этот же день Марулеву пришлось организовать захоронение пятерых убитых немцев и более сотни наших. Но перед тем как хоронить, по приказу немецкого офицера пришлось выкапывать семерых наших бойцов которые были бережно похоронены селянами на малой площади центральной усадьбы на берегу Сестры дни назад. После первого освобождения деревни от немцев люди надеялись на их изгнание. А самое красивое место в деревне где деревенская дорога разветвлялась к броду Сестры в сторону Лотошино и Суворово, и в сторону Теряевской слободы и Телешово. Марулев договорился с подводами под тела убитых с деревенскими, и затребовал машину у немцев, которую офицер ему предоставил для тел немецких солдат. Потревоженных из земли солдат Красной армии и собранных по деревне наших кавалеристов закопали на окраине деревни всех вместе в двух могилах, так как в одной они даже в штабель не умещались и не разрешено было фашистским офицером ставить никаких опознавательных знаков на братской могиле. Немцев, пришедших на нашу Родину убивать и при этом сгинувшим, засунули в могилу где лежали наши солдаты до эксгумации и поставили срубленный по приказу и рисунку их офицера крест. Это одно из самых красивых мест деревни Кушелово до сих пор пугает людей, знающих что, происходило на этом пятачке в 41, 42 годах 20го века. Староста был озадачен сбором продуктов для солдат вермахта и обслуживанием штаба который разместился в двухэтажном здании в центре деревни. Так получилось, что их штаб оказался почти напротив справного дома самого старосты. Семья Марулевых была прижимистая и как считали на деревне жадная. Но Марулев практически спас кузнеца, и все сильно зауважали старого Марулева младший сын которого был призван в армию летом и уехал на фронт вместе с тремя десятком молодых ребят. Сельчанам пришлось смириться с тем, что кому-то пришлось стать у немцев старостой, и фигура пожилого зажиточного хозяина устраивала всех как никогда. Витька Русаков когда кавалеристы освободили деревню залез в подбитый черный немецкий бронетранспортер и нашел там немецкое знамя с номером части. Витька спрятал знамя, а мать Катерина нашла немецкий штандарт в завалинке, когда очередной раз дрова домой набирала. Было это уже во время оккупации. Перетрусила Катерина, перетирая в руках немецкое знамя, и за Витьку, и за всех остальных, излупила вожжами сына и отнесла знамя старосте. как только вытащила она его из-за пазухи, глаза у старосты округлились. -Очумела ты баба... Никто тебя не видел? - глядя за занавески испугался Савелий Васильевич - я тебя спрашиваю дура, никто тебя не видел? - грубо, глядя бабе прямо в испуганные глаза испуганными глазами сильного мудрого мужика, крича полушепотом наседал на нее староста. Катерина от испуга потеряла дар речи. - ...Васильевич никому ничего не говорила, не показывала... Витьку засранца из лупцевала как нашла и к тебе. Вот те крест... - Катерина, несколько раз перекрестилась на икону. Марулев вырвал у нее из рук знамя, открыл створку топящейся печи и бросил в топку немецкий штандарт. - Никому ни гу-гу... Словом проговоришься расстреляют и вас всех и меня за одно, как соучастника. Никого не пожалеют...

117

Литературный сериал Спас Русаковых и Широковых староста. Ни смотря ни на что, у многих односельчан все равно в душе образовалась червоточина в адрес Савелия Васильевича Марулева. Военные события прошедшего лета и затем оккупации неизбежно развивались. На глазах 13 летней Александры проходили братья и сестры, друзья и знакомые, все уходили на проклятую войну. Война вырастала на ее глазах во что-то огромное, становилась все могущественнее и злее. Заполняла собой все пространство жизни. Она гремела, стреляла, взрывалась, убивала не знакомых ей солдат, которых она еще день назад видела живыми. Говорила на немецком жестком как галька языке, растекалась красной кровью по дороге родной деревни, то в одном, то в другом месте, заслоняя страхом и отчаянием лица, таких дорогих, милых ей людей. Сжигала до тла родные дома. Самые тяжелые дни немецкого порабощения все равно были впереди. А самым тяжелым днем войны обязательно был тот, который надо было пережить. В декабре 41го морозы упали сразу и глубоко, сковав белыми клещами родную деревню и голых по меркам русских морозов проклятых фашистов. Доблестные солдаты вермахта начали мародёрствовать. Начали отбирать у сельчан не виданные ими ранее валенки, забирать у населения овчинные полушубки и ватные штаны, шапки ушанки, свитера и пуховые платки. Новый дом Широковых был добротным и теплым из толстого бревна с большим запасом дров на дворе, тесаный с внутренней стороны, с высоким кирпичным цоколем благо в семье мужиков всегда было много. В половине избы с жилой на лето мансардой, новая дранка местами еще не успела полностью потемнеть – себе делали для жизни. Много солдат можно поселить в такой дом. Марию Широкову и Екатерину Русакову с детьми немцы переселили в старенький пустующий на деревне домик не по далеку от пепелища Марьиного двора, а их дом набили доблестными солдатами вермахта. Часть дров перевезли к штабу. Опять же в декабре уже под новый год по окрестностям начали проявлять себя местные Телешовские партизаны. То отобьют немецкий обоз с продуктами, сформированный в какой-нибудь деревне и отосланный на передовую, то нападут на какой-нибудь немецкий пост, перестреляют фрицев и полицаев. Серьезного ничего сделать так и не успели, но немцев время от времени задирали. А после освобождения пятерых пленных красноармейцев в Ошейкино которые рубили новую комендатуру и перестреляв, и ранив при этом более тридцати немецких солдат, фрицы больше не захотели прощать партизанам их боевые действия. Сделав очередную кровавую, в большей степени для себя, попытку взятия Телешево, немцы озверели от неутолённой злобы на партизан. Их достать не удалось – значит надо отыграться на населении. И в Январе приехало в Кушелово немецкое начальство. На фронте в это время у них тоже был страшный провал, наши уверенно теснили их от Москвы, построили на центральной площади деревни виселицу и, отобрав наугад бабу, подростка и трех в возрасте мужиков повесили их, согнав на это зрелище население, причем пригнали людей и из соседней деревни Бородино. Ужас увиденного загнал население деревень в шок. Страх не покидал людей вплоть до полного изгнания фашистов, а до этого события оставалось примерно два месяца. Когда наши освобождали Кушелово. основное сопротивление немцы оказали атакующим нашим подразделениям поддержанных танками на околице со стороны Телешево, где уже два года красовался справный дом Широковых. Как только прорвали наши немецкий кордон на краю деревни, сопротивления немцы уже не оказывали, они бежали или сдавались, кутаясь в ворованные у баб шерстяные платки. Обстреливая оборону фашистов загорелись крайние жилые дома. Сгорели первые пять домов деревни от околицы, среди которых был и новый добротный дом Широковых, при вылавливании бревен которого из родной Сестры заболел и умер Иван Егорович Широков – глава семьи Широковых.

118

За огородами сгоревших домов стоял советский танк, пытавшийся обойти деревню за домами, но подбитый в неудавшемся маневре. Беда пришла в малочисленное семейство Марии. Сгорела у Марии вся ее жизнь, осталась с ней одна Сашка, да Витька Русаков со своей матерью Катериной, да остальные ее дети от которых нет вестей в огне ужасной войны. Как?... Как жить дальше??? Бабы плакали, когда по деревне проходили коробки советской пехоты и кавалеристы. На следующий день с величайшей ненавистью пожилые мужики с рыдавшими бабами, у которых мужья и сыновья гнали или сдерживали врага в регулярной армии, выгрызали замерзшую землю с могилы оккупантов, чтобы как можно быстрее убрать их тела с малой деревенской площади. Всех фрицев, несколько десятков, закопали на берегу Кабляка, маленькой лесной речушки которая впадала в сестру недалеко от околицы деревни в сторону Бородино, перетащив туда ихний же крест. Крест долго не простоял, неугомонные и обозленные мальчишки, в том числе и Витька Русаков вскорости облили крест бензином и подожгли, несмотря на запреты взрослых. После этого так он и стоял почерневшим обугленным до нашей победы. Весной 45го, как только оттаяла земля, незадолго до победы крест упал сам, как будто мертвые немецкие солдаты поняли какое горе они принесли на эту землю. Погибших при освобождении Кушелово и Бородино советских солдат увезли в Ошейкино и похоронили в братской могиле. В 46м году с почестями эксгумировали солдат захороненных на окраине при оккупации Кушелово в 41м и перезахоронили в туже братскую могилу в Ошейкино со всеми армейскими почестями. В точности не известно сколько их было – больше ста человек и далеко не все имена известны до сих пор. Приблизительно через полтора месяца после освобождения на Кушелово почтой пришло письмо Русакова Федора. Это был солдатский треугольник, адресованный Евдокии. Федор успел его нацарапать химическим карандашом на одном из привалов и передать треугольник женщине в деревеньке, возле которой был объявлен очередной привал. Деревеньку освободили при наступлении под Москвой. Женщина аккуратно сохранила письмо за иконой, не смотря на оккупацию, и отправила его почтой Русаковым в Кушелово. Не знала она этого милиционера, не знала его имя, его семью, но цену этого письма она представляла в полной своей бабьей мере. Муж и старший сын у нее были на войне в действующей армии, а второй сын тринадцати лет был застрелен фрицами просто так, по пьяни, ради баловства. Глаза ее высохли от слез и горя до тла. И она очень хотела, чтобы письмо этого солдата дошло до его жены, до его семьи. Письмо пришло на сельсовет, а уже там его передали Шуре. Шурочка, сестренка Евдокии, читала строки со слезами на глазах вслух их маме Марии и тетке Екатерине. «Значит живой. Значит вернется. Надо отослать письмо Дусе в эвакуацию. Какое счастье…». Так и сделали. Запечатали драгоценный треугольник в обычный конверт и отослали Дусе с припиской, чтобы сообщила о получении драгоценного письма. Сразу после освобождения всю молодежь деревни мобилизовали на устройство укреплений на участках предполагаемой длительной обороны и Виктор с Александрой попали в район Ржева, где возили на санях лес раскряжеванный по 3, 4 метра для строительства окопов и блиндажей, все время прислушиваясь к привычной канонаде. Работали они в лесу три недели до начала распутицы, затем вернулись домой по слякоти вместе с мобилизованными лошадьми. Весна 1942 года пришла в деревню в скорости после освобождения. Начиналась посевная. Мужиков и так не хватало, и очередной военный призыв, уже после освобождения поставил под ружье можно сказать последних деревенских мужиков от 17 до 45 лет. Еще сорок мужиков ушли на фронт. Все, и женские и мужские работы свалились в бабьи руки, и на руки подростков и детей. Витька Русаков вовсю помогал старикам ремонтировать трактора, иногда спал в мастерских, ему уже исполнилось 16, в скорости его научили ездить на тракторе, не бабу же за рычаги са-

119

Литературный сериал жать, уже в посевную он успел проложить свою первую борозду по колхозному полю, и дело пошло. А Александра никак не хотела от него отставать. Какая учеба во время войны. Да и в школе преподавать не кому, кто на фронт ушел, кто сгинул, кто уехал еще перед оккупацией. Ну а если не учиться, то работать. Всю посевную, не мытьем, так катаньем, Саша навязывалась к Вите помогать ему то с ремонтом трактора, то – «дай порулить». Виктор поначалу сопротивлялся, а потом плюнул на все и «о – чудо», У Шурки все получилось. Она сначала поехала, и даже фрикционы стали ей поддаваться как справному мужику, не смотря на малый рост, а потом уже ее не оттащить от машины. В общем начиная с лета 1942 года Шура уже не слезала с трактора, и в колхозе с этим пришлось смириться, все равно же мужиков нет, кому-то же надо седлать железных коней, а дальше все пошло как должное. На фронт из деревни за всю войну ушли 117 мужиков, а вернулись только 23 фронтовика, пятеро из вернувшихся – инвалиды, кто без руки, кто без ноги. Как же были нужны такие девушки, которые взвалили на свои неокрепшие, совсем не широкие плечи труд мужчин. Александра Ивановна Широкова (в дальнейшем по мужу Трифонова) с 1942 года до 1954 года работала в колхозе трактористом. Тяжелый труд для мужчины эта маленькая пухленькая девочка четырнадцати лет в тяжелейшие военные и послевоенные годы, в отсутствии мужчин, взяла на себя. Потом 24 года она работала почтальоном объезжая за день на велосипеде несколько деревень, в том числе Кушелово и Телешово, доставляла людям письма с вестями о их родных и близких, а также новости в газетах и журналах. Добрая маленькая женщина с крупными чертами лица, со светлой улыбкой – так говорили про нее люди. После гибели мужа в 1976 году ушла работать в рыбхоз в цех консервирования, зарплата там была повыше, что после гибели мужа стало крайне важно, да и годы давали о себе знать, езда на велосипеде уже не была для нее простым делом. Там и работала до 90х, зацепив пенсионные годы. Александра Ивановна скончалась в 2002 году в возрасте семидесяти четырех лет. Ее муж Трифонов Михаил Алексеевич – тракторист - погиб на дежурстве, защищая пруды рыбхоза от браконьеров. Его тело было найдено только через три недели после исчезновения, с пробитой, сзади, головой. Из детей – сын Алексей, так же посвятивший свою жизнь трактору. Была и дочка, но она прожила один месяц, неожиданно заболела и умерла.

Наталья Дмитрий Королёв В понедельник я вышел на работу. Все мои болячки практически зажили и мне оставалось только работать, работать и ещё раз работать чтобы зарабатывать на лечение моей несчастной пациентки. На дворе стоял декабрь. Было уже морозно. Пока я шёл с утра от своего дома до офиса, то порядочно замёрз. В кабинете меня встретил Кир, который пришёл почему-то очень рано. - С выходом, дружище! - поздравил он меня, - Мы по тебе уже порядком соскучились! Не забыл как выглядит твой стол? - Нет. Всю первую половину дня мне пришлось просто вникать в работу от которой я, признаюсь, порядком отвык. Ближе к обеду меня вызвал к себе директор. - С выходом вас, Владислав Анатольевич, - поздоровался шеф. - Добрый день, - ответил я. - Как ваше самочувствие?

120

- Всё в норме, голова работает идеально. - Ну это главное, - заметил он. - Я вот даю вам сейчас фронт работы, - он сделал мне жест чтобы я подошёл и протянул листок, - обратите внимание вот на этого потенциального клиента - он указал на название в списке - он очень перспективный, я был бы рад в будущем видеть его в числе наших контрагентов. Мы поговорили ещё о работе, после него я вышел и направился к себе в кабинет. - Как там шеф? - спросил у меня Кир когда я вошёл. - Что ты имеешь в виду? - Ну настроение... - Нормальное, а что? - Мне сегодня отчёт сдавать, боюсь немного. Я улыбнулся и сел за стол, приступив к обязанностям. День пролетел быстро, я не заметил как дело подошло к пяти. Вернувшись домой, поужинав, я включил телевизор. Я подумал о Наталье. Интересно, как она сейчас там, как проходит лечебный курс? После сегодняшнего дня я понимал что с плотным рабочим графиком смогу навещать её только по выходным, так как буду скорее всего часто задерживаться на работе. Мне пришла в голову мысль принести ей сотовый чтобы мы могли связываться. Дело шло уже к ночи. Я выключил телевизор, включил ночник и вышел на балкон чтобы выкурить последнюю сигарету. Оделся потеплее - на улице заметно похолодало - было за двадцать, к концу недели обещали ближе к тридцати. Я подумал, как хорошо что она сейчас в тепле, что за ней смотрят врачи... Я взглянул в окно - была тихая звёздная ночь, за кромками деревьев слева вырисовывались очертания созвездия Ориона. Пришла зима, всё окончательно до весны было одето теперь в зимнее белое покрывало. Я совсем не заметил как приближался к концу этот год. Зайдя в комнату, я плотно захлопнув за собой дверь. Я почему-то подумал, как здорово что я всё-таки вернулся на работу. Она отвлекала меня от лишних мыслей, я был занят делом которое приносило мне удовольствие. Я постелил постель и лёг. Хорошенько укутавшись в одеяло, я удобно расположил голову на подушке и подумал о Наталье, в воображении вспоминая её, когда она в первый раз ко мне пришла. Как много после этого произошло... Я вспоминал её лицо, её глаза - те что были ещё здоровыми. Я очень хотел чтобы они стали такими же как прежде, чтобы я опять увидел такую же её. Я ещё долго не мог уснуть, предаваясь этим воспоминаниям, но тяжёлое облако сна, всё-таки постепенно охватывало меня и незаметно для себя я погружался в объятия Морфея. *** На следующей неделе с самого понедельника на работе случился завал, затишье наступило только после трёх. Я уселся в кресле, перебирая и раскладывая в папки бумаги. С выезда вернулся Кир. - Этот клиент... - он с порога начал ругаться и подойдя ко мне спросил: - Ты знаешь эту Степанову? Это просто бестия какая-то, а не женщина. Пока мы с ней беседовали, она у меня раз тридцать успела спросить про скидку и про работу на особых условиях. - К каждому клиенту нужен свой подход. Ты пробовал ей улыбнуться? Кир что-то проворчал и сел к себе за стол. Минут пять он молчал, что-то рассматривая в своих бумагах. - Костя мне вчера звонил, сказали нашли твою Наташу... Я взглянул на него.

121

Литературный сериал - Да. Её разместили в специализированной клинике, у неё плохое состояние, сейчас начинают проводить лечебный курс. - Значит ты был у неё? - Два раза, на этих выходных тоже пойду, ей врач прописал кое-какие лекарства, принесу... Кир выпучил на меня глаза. - Я не понял, ты на неё тратишься? - Я же тебе сказал что ей плохо, ты не видел в каком она состоянии... - А в этой больнице бесплатное лечение не предусмотрено или у неё нет страховки? - Есть страховка. Оказывают, но только необходимое, то есть определённый набор, остальное - за плату. Кир присвистнул. - Влад, слушай, на кой чёрт она тебе сдалась? Ты из-за неё попал в такую передрягу, которая едва не закончилась для тебя плачевно. Вообще кто она тебе? Я бы ещё понимал если бы ты в неё втюхался там, но она же неизлечимо больна, сколько ей осталось?.. Я резко посмотрел на него, так что он осёкся. - Я не спрашиваю у тебя советов и мне не нужны твои комментарии. Некоторое время мы молчали. - Ладно, - подытожил он сквозь паузу, - твоя жизнь, сам решай. Но как ты был ненормальным, так им и остался, это я тебе говорю. Рабочая неделя пролетела незаметно, наступила пятница. После работы я зашёл в супермаркет, чтобы взять себе на выходные кое-какие продукты, до этого я заглянул в салон связи, купив там недорогой телефон, а также сим-карту - его я, как и планировал, решил отнести Наташе. Поужинав, я постелил постель и незаметно уснул. С утра меня разбудил будильник - его я специально завёл для того чтобы встать пораньше: для начала мне нужно было съездить в аптеку и купить необходимые лекарства, которые прописал Наташе врач. Сходив в душ, я достал рецепты, долго всматривался в написанное, но так ничего не понял - у препаратов были труднопроизносимые названия, да и написаны они были неразборчиво, на другом листке более сносным шрифтом доктор указала адреса аптек, а также количество лекарства в месяц которое я должен был покупать. Сперва я позвонил в больницу, справившись у Анастасии Георгиевны могу ли я приехать и получив утвердительный ответ, начал собираться. Я вышел на балкон чтобы посмотреть температуру - уличный термометр показывал минус двадцать. Выкурив сигарету, я зашёл на кухню чтобы приготовить вчера купленные для Натальи фрукты и стал одеваться. До аптеки я решил доехать на трамвае, - она была не так далеко - а оттуда уже поехать на такси. Я вышел на улицу, действительно было очень морозно - термометр не обманывал, к тому же стояла влажность - деревья покрылись густым инеем и выглядели как в сказке. Я доехал до здания. Купив лекарства я присел в аптеке на лавочку, вызвал такси и начал рассматривать незнакомые названия. Через десять минут я уже садился в машину, которая везла меня к Наташе. В больницу я прибыл без четверти два, то есть как раз когда заканчивался послеобеденный сон. Взяв халат, я поднялся в кабинет к Анастасии Георгиевне, но врача, как оказалось, не было. Я решил подождать, и через пять минут я увидел её, идущей навстречу. - Это вы? - Здравствуйте. Она посмотрела на сетку.

122

- Помыли фрукты? Я утвердительно кивнул головой. - Купили лекарства которые я выписала? - Да. Я протянул пакет. Она взяла его, открыла в своём кабинете дверь, положив его и вскоре вышла. - Идёмте. Мы прошли к её палате. Я подошёл к ней. - Если что я буду в своём кабинете, - сказала доктор и удалилась. Я сразу заметил на её голове платок. - Здравствуй, родная. Я протянул ей руку. - Влад, посмотри что они со мной сделали! - она обхватила свою голову руками. - Наташа, это же лечение, вот пройдёшь курс, тебе станет легче... - решил я успокоить её. Она как-то растерянно посмотрела на меня. Я всматривался в её лицо, мне показалось что оно стало выглядеть лучше: его овал принял ту же форму, которая у неё была когда-то, даже несмотря на этот платок. Я достал из кармана телефон с заранее установленной сим-картой. - Смотри, что я тебе принёс, теперь мы с тобой будем постоянно на связи, гляди, я вбил свой номер... - Она взяла его. - Влад, зачем? - Как зачем? Я же должен знать что у тебя всё в порядке, я вообще подумывал принести тебе планшет чтобы тебе не было скучно... - Не надо, принеси если хочешь лучше книги, тут их совсем нет. - Да, конечно, какие? - Любые, из твоей библиотеки. - Хорошо. Я завтра принесу. Как ты себя чувствуешь? - Не знаю... вроде лучше... но эти процедуры, я их ненавижу! - Тебе от них больно? - Нет... неприятно. - Наташа, надо терпеть. А что они делают? - Каждое утро облучение, потом вкалывают какую-то гадость, от которой меня начинает мутить... капельницу только недавно убрали. - Ты хорошо кушаешь? - Да, тут сносно кормят, но я даже не хочу. - Есть? - Да. - Может тебе что-то другое принести, что тебе охота кроме фруктов? - Влад, ничего не надо, - она упала на подушку. Я увидел что на её лицо навернулись слёзы, так что мне самому стало горько. - Родная, ну что ты плачешь? - я принялся гладить её по руке, по плечу. Зачем ты так... Она повернула ко мне лицо, вытерев свободной рукой глаза. - Влад, я знаю всё... - Что всё? - Что я умру... - Ну что ты говоришь.

123

Литературный сериал - ...а я не хочу... не хочу! Я сделал усилие чтобы взять себя в руки. - Наташа, не говори так, ты будешь жить! Я тебе обещаю, ты будешь жить, только не плачь! Когда я вышел из палаты, то почувствовал, что перестаю владеть собой. Подойдя, я прислонился к стенке. Понемногу придя в себя, я зашёл к доктору в кабинет. - Навестили? - спросила она. - Да, доктор, что с ней? - В каком смысле? - Я не знаю, у неё какое-то настроение... хотя вроде бы выглядит лучше ... и этот платок... - Это психологическая реакция на лечение, она очень восприимчивый человек, такой же как вы, я вижу, а платок что? Или может вы хотели бы видеть её лысой? Я чуть оторопел. - Это обычная мера, - продолжила она. Доктор немного ослабила тон. - Вы не волнуйтесь сильно, сейчас ей действительно лучше, и мы посмотрим что будет после курса, кстати вот эти препараты, что вы купили, они тоже помогут. Сейчас нужно смотреть и ждать. Я вышел из кабинета в растерянных чувствах, слова доктора меня немного приободрили, но всё же общее состояние Наташи меня не радовало. Я вернулся домой уже к пяти, когда порядочно стемнело, набрал номер сотового, который ей оставил. Шли гудки, наконец она ответила: - Да. - Алло, Наташа. - Да. - Как ты? - Нормально. - Ну отдыхай, завтра я к тебе приеду. - Хорошо. - Давай, пока. Я положил трубку. На следующий день я поехал к ней и был после обеда. С собой, как она и просила, я взял несколько книг на свой выбор - произведения Достоевского, Булгакова, Ремарка - те что, как я помнил, ей нравились. После привычного посещения доктора, я зашёл к ней в палату. Увидев меня, Наташа обрадовалась, я тоже улыбнулся. - Привет, как ты? - Хорошо. - Сегодня ты выглядишь лучше. - Да? - Вчера ты тоже выглядела хорошо, но сегодня, я вижу у тебя ещё отличное настроение. Смотри, что я тебе принёс... Я взял в руки книги, одну протянул ей. - Да, вот эту я читала, а вот эту нет, - она потянулась за томиком Достоевского. - Тебе, я вижу, правда лучше. - Да, вчера не было этих кошмарных процедур... Наташа присела к подушке, поджав ноги руками и улыбнулась мне. Я заме-

124

тил про себя, что она стала почти такой как прежде. Вот только бы если не этот платок... - Ты встаёшь? - спросил я. - Да, я хожу, вот, к другим даже хожу девушкам. Я оглянулся в сторону, в которую она показывала - на меня смотрели две больные, которые находились в палате. - А сейчас мне вообще не будет скучно, - подытожила она, - указывая на стопку книг. Мы пробыли с ней около получаса, разговаривали о том, о сём... Выходя от неё на этот раз, я не был разбит и был уже в более оптимистичном настроении. *** Началась очередная рабочая неделя, предпоследняя в этом году. И опять нагрузка оказалась внушительная - так всегда бывает перед новогодними праздниками: фирмы, уходя на каникулы стараются сделать всё что им необходимо, решить все нужды и запастись как можно больше товаром. Так что за всей этой кутерьмой дни пролетали быстро, частенько я оставался после работы. Незаметно наступила пятница. К концу недели я чувствовал что устал. Все эти дни, вернее вечера, я звонил в больницу Наташе, справляясь о её здоровье. Не видя её, я хотя бы знал как она себя чувствует, хотя бы с её слов. Засунув в стол бумаги, я взглянул на часы - было четыре. Вошёл Кир. - Фу, совсем замотался, - впопыхах сказал он и посмотрел на меня, - ты как? - Пойдёт, тоже устал как чёрт. Он уселся в своё кресло. - Единственное радует, что сегодня пятница. - Да. Он посмотрел на меня. - Не хочешь отдохнуть? - Отдохнуть? - переспросил я. - Да, если не отдыхать, так кони можно двинуть. Такая неделя! - Следующая ещё хлеще будет! - Вот именно, - сказал он, - нужно как следует зарядиться перед ней. - Что ты предлагаешь? - Сходить, пропустить маленько. - Одни? - Ну, можно и одни... там видно будет. Он встал с кресла. - Так как? - Давай, - ответил я. - Я за тобой заеду сегодня часиков в семь, лады? На том и порешили... ...Я успел только немного перекусить, когда раздался звонок. Звонил Кир. - Дружище, я буду через десять минут, собирайся, выходи. - Хорошо, - пробурчал я, доедая наспех сделанный бутерброд. Я вышел и точно через минуту подъехал Кир. - Садись. Я сел в такси. - Куда едем? - спросил я. - Я в "Точке" заказал столик, давно там не были. Как? - он повернулся. - Пойдёт, - согласился я.

125

Литературный сериал Машина поехала по указанному адресу, кое-где заворачивая во дворы, чтобы хоть как-то избежать пробок. Мы сели за столик. Подошёл официант и предложил меню. Я стал его изучать - поесть дома мне не дал Кир, так что нужно было что-то заказать, я выбрал рыбу в маринаде и ростбиф, ещё салат. Из алкоголя я как обычно взял свой любимый Бакарди. - По рому опять? - спросил Кир. - Да. - А я виски - в последнее время на него подсел. Кир махнул рукой, подошёл официант, который записал наши заказы. Ром с виски и колой принесли совсем скоро, так что можно было уже держать тост. - Ну что, - поднял стакан Кир, - давай, за окончание рабочей недели. - Давай! Мы чокнулись. Пока принесли поесть, я выпил пятьдесят грамм рома со льдом и почувствовал как сразу стало легче - напряжение и усталость как рукой сняло. Поев, я выпил ещё. Я смотрел как на сцене выступает музыкальная группа. Заказал ещё Бакарди. Откуда-то пришёл Кир. - Помнишь Юлю с Олей? - спросил он. - Да... - Они скоро приедут. - Почему ты мне сразу не сказал? - Да я сам не знал, придут они или нет, Юля только что позвонила. Расслабься, - он похлопал меня по плечу. Через пол-часа подъехали девушки. Поздоровавшись, они сели напротив. - Влад, ты меня не забыл? - спросила Ольга. - Нет, - ответил я и заказал ещё алкоголь. Я привёз её к себе уже ночью, вернее можно сказать что это она меня привезла. Мы прошли в комнату и сели на диван. Ольга пустила руку в мои волосы, прислонившись кончиком носа: - Я пойду в душ. Она ушла в ванную. Через десять минут она вышла - на ней были бюстгалтер и трусики. Она села ко мне на колени и принялась целовать. Не понятно что со мной стало. - Оля, я не могу. - Что? - она удивлённо посмотрела на меня. - Не могу. - Почему? Я тебе не нравлюсь? - Нет, дело не в этом... я не знаю... Она села на диван. - Но ведь в прошлый раз... - Извини. Девушка привстала. - Хорошо, я всё поняла. - Что? - Пойду оденусь. - Ты можешь остаться... - виновато произнёс я. Она натянула футболку. - Нет, вызови мне такси.

126

Чумная крыса Хиль де Брук Часть 1. За всю свою жизнь Эдвард Поуп ни разу не бывал в комнате допроса. И вот он сидит на стуле с жесткой спинкой лицом к зарешеченному жалюзи окну, через которое проникают лучи света, и ждет. Ждет прихода комиссара, нервно разглаживает двумя пальцами лоб, словно это поможет ему избавиться от несущественных морщин. Он хочет нажать на кнопку вызова. Она здесь, прямо на столе цвета крепкого кофе, стоит только протянуть руку, напомнить им о себе. Сколько уже прошло? Десять? Пятнадцать минут? Может все тридцать. Поуп поймал себя на мысли, что томительное ожидание, должно быть, входит в список процедур, применяемых на допросах ОБПЧ. Иначе к чему этот фарс? Помимо кнопки вызова на столе были кувшин с водой и пустой стакан. Их принес один из сотрудников отдела, сопровождавших мужчину. Крепко сложенные, неразговорчивые атлеты в серых костюмах с изображением эмблемы Отдела по борьбе с проявлением чувств и шевронами детективов-оперативников. Оба гордость нации, идеальные носители генофонда Соединенных Штатов Северной Америки. Лет шесть назад Поуп мог бы сказать, что и за ним выстроится очередь из вероятных любовниц, расчетливо решивших присвоить себе его фамилию и совместный быт, но после смерти супруги он не искал серьезных отношений. Семнадцать с половиной лет брака достаточно для того, чтобы пожить для себя, ни с кем не согласуя и не корректируя график отпусков, планов на выходные и необходимости проявлять установленный минимум знаков внимания ко второй половине. Их совместные дети к тому времени выросли и, закончив обучение, покинули дом Поупа. Его все устраивало. Офис в престижном районе с видом на Золотой Глаз (символ неусыпно бдящей системы правопорядка), квартира на Бёрнсет-стрит в верхнем уровне, где не каждый может позволить себе жилье, и дорогая машина нового поколения. Поуп зарабатывал достаточно, чтобы не испытывать сомнений в завтрашнем дне. Но вот он здесь, посреди мрачного алтаря правопорядка, освещенного заходящим солнцем, и вся его жизнь вот-вот полетит к чертям. В горле пересохло. Кувшин с водой маячил перед глазами, напоминая о заботе ОБПЧ. Нет, он не так глуп, чтобы поддаться на эту провокацию. Жажда – естественна, нет ничего предосудительного в том, чтобы утолить физическое желание. А вот если рука дрогнет? Стук стекла о стекло, расплесканная мимо влага. Конечно, им достаточно нацепить на руки датчики и измерить пульс, уровень потоотделения, но никто не даст им такого права, пока не предъявлено официальное обвинение. Сейчас его нет. Дознаватель, где бы его ни носило, запаздывает, оттягивая тем самым этот момент и ограничивая полномочия собственного отдела. Или рука не дрогнет, но Поуп не был уверен в этом на все сто. Он не готов был так рисковать. В чем бы его ни обвиняли, он не станет забивать гвозди в крышку своего гроба. Дверь за спиной Поупа хлопнула и в комнату, огибая стул, на котором он сидел, и стол, чеканя шаг каблуками, вошла женщина. То были не точеные шпильки и не устойчивые каблуки туфель, изящно подчеркивающих ноги и фигуру в целом. Шнурованные ботинки с небольшой платформой, чтобы быть чуть выше, но крепко стоять на земле. Мужчина невольно скользнул взглядом по крепким ягодицам в темно-синих штанах. Он представлял себе кого-то вроде тех парней, что со-

127

Литературный сериал провождали его, и был несколько удивлен. Удивление - эмоция, входящая в список разрешенных на территории СШСА, это не было нарушением, и все же Поуп быстро совладал с собой. Женщина пренебрегала уставной серой формой. «У нее должны быть на это веские причины. Или она не коп? Может, секретарь, будет протоколировать предстоящую беседу?» - думал Поуп, наблюдая за ней. Предположение он тут же отмел. На стол вместе с его делом лег диктофон. Женщина бросила их небрежно, почти швырнула, подтянула брюки на бедрах и опустилась в кресло. Белая рубашка, закатанные до локтей рукава, подтяжки в тон брюкам и густо подведенные черным глаза. Голубые – зачем-то отметил про себя мужчина, словно это могло повлиять на ход его дела, и перевел взгляд на папку. Вроде бы тонкая. Конечно, он ведь ничего такого не нарушал, чтобы она отрастила увесистое брюхо. А дознаватель, меж тем, поправила волосы цвета красной охры, прочесав пальцами ото лба к затылку, и включила диктофон - Шестнадцатое ноября, 2122 год. Ведется допрос Эдварда Поупа по делу о проявлении чувств. Допрос ведет капитан полиции отдела ОБПЧ Мелоди Сприн, проговорила она, не поднимая взгляда, прежде чем обратилась к мужчине напротив. - Итак, мистер Поуп. Вы понимаете, почему здесь оказались? Вот так, просто. Капитан смотрит на него сквозь завесу густо накрашенных ресниц, слегка приподняв бровь, и ее голубые глаза пусты и беспристрастны. Так предписано протоколом или это профессионализм, выработанный годами работы? - Я не понимаю, - сказал Поуп, не найдя ничего лучше. – Будьте любезны, объясните, в чем моя вина. Могло показаться, что он излишне напорист, но голос так же бесцветен, а тело, если и напряжено, то лишь самую малость, обозначенную гражданским кодексом допустимой. Поуп знал свои права, он ведь не совершал ничего такого, чтобы привлечь внимание полиции, и тем не менее. Капитан приподнимает подбородок, чтобы кивнуть, и раскрывает папку. Диктофон все пишет, запоздало понимает мужчина. Все, что он скажет, будет использовано против него в суде, думает он, так к месту вспомнив фразу из фантастического фильма. - Где вы были двенадцатого октября? Чем занимались? Попробуйте восстановить день в мельчайших подробностях. - Что? Двенадцатое? – зачем-то переспрашивает Поуп. – Кажется, это была пятница? - Пятница, - кивает Сприн, придвигается ближе, сцепив пальцы в замок, и глядит на него из-под завесы густо накрашенных ресниц. – Итак, вы проснулись. Что было дальше? Это был рабочий день. Эдвард Поуп большую часть времени проводил в офисе или вне его, решая вопросы компании. Он мог допоздна засиживаться в кабинете, позабыв который час. Эванжелина, секретарша, дважды за день варила ему кофе и непременно интересовалась, нужно ли что-нибудь еще, перед тем как отправиться домой к семье и детям. Она была красива, умна и изобретательна в сексе, к тому же статус замужней женщины предполагал, что ее устраивает положение дел. Двенадцатого октября Поуп проснулся раньше будильника. Сперва мужчина решил, что в настройках что-то сбилось, и он проспал. Небо за окном ослепляло синевой с хаотичными мазками розового - окрашенных рассветными лучами облаков. Залюбовавшись видом, открывавшимся сквозь стекло, мужчина подумал о том, как давно не поднимал головы вверх. Вроде бы вот оно, небо напротив, открывается с высоты первого уровня, окутывает собой сияющий купол Золотого глаза. Почему не взглянуть на него украдкой в часы рассвета или заката, когда удается

128

попасть домой прежде, чем солнце скроется за чередой небоскребов самого сердца мегаполиса? Отбросив непрошеные мысли, Поуп поднялся с постели и скосил взгляд на инфо-панель. 6:40. Будильник прозвенит через десять минут. - Отменить, - выдохнул, натягивая на себя тяжелый махровый халат. – Квинк, кофе и тосты с джемом. Инфо-панель издала тоненький писк, выполняя отмену. С ву-думком лопающегося пузыря загрузилась ООС – обслуживающая операционная система с персональным именем Квинк. - Доброе утро, мистер Поуп, - раздался радостный девичий голос, приветствуя владельца квартиры на пороге туалета. – Кофе с молоком, черный, с сахаром, латтэ, капучино, фрапучино, ирландский… - начал он перечислять, пока тот сливал конденсат. - Черный с сах… - на автомате произнес мужчина и тут же осекся. Вкус крепкого, ничем не разбавленного кофе, который он пил по утрам, вдруг показался таким отвратным, почти тошнотворным, будто его варили из окурков сигарет. - Стоп. Квинк, сделай с молоком, сахаром и добавь какого-нибудь сиропа. - Какой сироп предпочитаете? Лимонный, кофейный, мохито, вишневый… - Выбери сама, на свой вкус, - отмахнулся он, нажав на смыв, и склонился над раковиной, чтобы ополоснуть лицо, а заодно почистить зубы. - Вы большой шутник, мистер Поуп, - озорно воскликнула Квинк. – Я ООС, наличие вкуса невозможно без наличия рта. - Вкусы, предпочтения, желания, - пробормотал, усмехнувшись, Поуп. – У тебя есть чувство юмора. Все не так плохо, верно? Возникла пауза. Пока мужчина приводил себя в порядок после сна, электронный разум из импульсов и микросхем будто задумался. Сквозь плеск воды Поуп слышал, как зашипела на кухне кофеварка, совсем скоро к этим звукам добавился запах горячего хлеба. - Квинк? – позвал он, вытерев лицо полотенцем. - Да, мистер Поуп? Программа была стандартной, подобный голос устанавливался на все заводские ООС, его можно было изменить, выбирая в настройках из имеющегося списка либо записав образец, который легко загружался и адаптировался для дальнейшего использования. - Почему ты молчишь? Обида. Вот как это называлось прежде, до того, как попало в перечень запрещенных эмоций на территории Соединенных Штатов. Теперь в эпоху процветания общества, отказавшегося от собственных недостатков, это звалось эмоциональной реакцией класса Б. Употребление слова «обида» в обществе считалось столь же непристойным как «нигер» или «каннибализм». Квинк – всего лишь программа, в нее заложены основные параметры взаимодействия с человеком, не более. - Моя версия устарела. Некоторые функции, являющиеся базовыми, были заложены в нее до Конечной Реформации, - пояснила ООС. Последовала длительная пауза, кофеварка истово плевалась паром, наполняя чашку бодрящим напитком. - Вероятно, вы посчитаете нужным демонтировать меня и установить более новую, удовлетворяющую Кодекс версию. Так же вы можете отформатировать и закачать новую версию через сеть, предварительно оплатив картой или наличными. Вывести список модификаций, доступных к установке? Как странно. Человеческий разум освободился от гнета эмоций, болезненных привязанностей, неоправданной и излишней агрессии, он смог победить даже

129

Литературный сериал страх, первобытный, заложенный древними инстинктами, и двинулся дальше, оставив все лишнее позади. Поуп не должен задумываться над подобными вещами. Он не должен анализировать поведение собственной ООС, ведь она, пусть даже наделена искусственным разумом, все равно что пылесос или стиральная машина. И все же Квинк невольно напомнила ему Лорелин, так нелепо погибшую под колесами. Его жена в день своей смерти находилась на нижнем уровне с благотворительной миссией. Она не успела сориентироваться, местный лихач возник из ниоткуда и сбил ее. Семье Поупа выдали прах после кремации. Присутствие на церемонии родственников не запрещено законом, но нежелательно во избежание проявления противоправных эмоций, потому мужчина расписался за получение в установленном бланке, поручил прежней секретарше, что работала с ним до Эванжелины, передать его похоронному агенту и с тем закрыл эту часть совместной жизни с Лорелин. А сейчас, отметив эту заминку в ответах Квинк, он вспомнил об их спорах. Его покойная жена не всегда была с ним согласна, это неминуемо и логично при столкновении мнений и взглядов состоявшихся личностей. Когда Поуп говорил что -то, что не было приемлемо в ее видении проблемы, она умолкала, обдумывая дальнейшие слова, словно не решалась их озвучить в том виде, в каком они возникали в ее голове. - Мистер Поуп? Вывести список на экран? – позвала его ООС, напоминая о себе. - Нет, ты меня полностью устраиваешь, - произнес Поуп. На обеденном столе его уже ждал горячий кофе с молоком, а тонкие, похожие на белые паучьи лапы, манипуляторы намазывали джем на подрумяненные до хрустящей корочки тосты. - Спасибо. Я использовала сироп «имбирный пряник». Информационная база сообщает, что этот вкус прекрасно дополняет кофе, однако, согласно данным социальных опросов, его предпочитает меньшее количество людей, чем… - То, что надо, Квинк, - прервал ее Поуп, едва сделал глоток. – Биржевые новости, Ай-1, вывести на дисплей. Какое-то время, двадцать-тридцать минут, мужчина просматривал новости, меняя каналы, и завтракал. Затем, сменив халат на костюм-тройку из натуральной шерсти и повязав галстук, он сунул портмоне во внутренний карман пиджака, накинул длинное коричневое пальто. Отражение в зеркале задержало его еще на пару минут. Оно висело у самого выхода – удобно, когда нужно в последний момент оценить, как ты выглядишь - и заодно сообщало температуру за пределами квартиры, радиационный фон и прочую ерунду, на которую Поуп едва обращал внимания. Зато он понял, что мало спит и почти не отдыхает. Темные круги под глазами и тяжелые веки говорили сами за себя. «Стоит поменьше пить воды или употреблять меньше соли. Или и то, и другое», - подумал он, проводя тыльной стороной ладони по двухдневной щетине. - Встроенная в меня функция контроля настоятельно рекомендует принять тиморакс, - Квинк напомнила о приеме таблеток. - Позже, я опаздываю, - отмахнулся мужчина, покидая квартиру. - Мистер Поуп! Прием тиморакса… - последнее, что он услышал, прежде чем захлопнулась дверь. Прием тиморакса предписан государством и предоставляется бесплатно каждому гражданину, достигшему совершеннолетия. Этот препарат мягко подавляет функцию страха, воздействуя на миндалевидные тела мозга. Поуп смутно представлял, как именно он работает, но был уверен, что если пропустит пару-тройку приемов, ничего страшного не случится. Сложно испугать обеспеченного человека, живущего в согласии с законом. По крайней мере, в этой его области. Маленькие белые пуговки с проштампованной на них буквой Т. Действую-

130

щее вещество, если верить аннотации, при постоянном приеме накапливалось в клетках мозга, но имело не длительный эффект. Другим, более радикальным решением проблемы было хирургическое вмешательство, за последние годы набиравшее популярность среди молодежи. В стране, где уровень медицины, а в частности хирургии и трансплантологии, достиг небывалых высот, подобная операция была сродни вазэктомии. Рационально ли? Безусловно. И все же Поуп не видел необходимости ни в том, ни в другом, предпочитая доверять себе, словно оставлял лазейку. Для чего? Свой вклад в демографический фонд нации он уже внес, двоих детей вполне достаточно, чтобы сказать «я исполнил свой отцовский долг, засим откланяюсь». И разве же он хотел испытать когда-либо страх? За подобные мысли его никто не осудит, но даже думать об этом странно и непривычно. Поуп сделал паузу, чтобы промочить горло. Вода оказалась солоноватой на вкус. Позабыв о предосторожностях, он сделал несколько жадных глотков, прежде чем вернул стакан на место. Капитан, эта молодая женщина, державшая сейчас его судьбу за горло, откинулась на спинку стула и, чиркнув зажигалкой, прикурила сжатую в зубах сигарету. Мужчина невольно смотрел, как она затягивается, выпускает облако сизого дыма, подсвеченная со спины лучами заходящего солнца. Ее пустые глаза, да и все лицо завешено плотной клубящейся пеленой, отгорожено от прочего мира. Может, это тоже своего рода часть допроса - психологическое давление на допрашиваемого или что-то подобное. - Итак, вы проснулись, привели себя в порядок, пролистали сводки новостей, позавтракали, - заговорила Сприн, покачиваясь в кресле. – Что вы ели? Сигарета тлела в ее тонких пальцах, а дым вальяжно расплетался вокруг. - Это важно? - Просто отвечайте на вопрос. Что вы ели утром двенадцатого октября? - Квинк приготовила кофе с молоком и тосты с апельсиновым джемом. - Квинк это? - Персональная ООС. - Вы всегда пьете по утрам кофе с молоком или предпочитаете разнообразие в меню? – капитан дернула один из ящичков стола за ручку и не глядя вытащила пепельницу, чтобы стряхнуть в нее пепел. Покрытое сетью мелких трещин стекло выглядело так, словно пережило не один бой, на дне ершились вдавленные в него окурки и пепел, на округлой кайме крохотный скол. Почему не выбросить ее и не купить новую? Зачем держать в столе этот мусор, где все пропитается отвратным запахом? - К чему эти вопросы? – спросил он. - Какая разница, что я пью по утрам? Мы ведь здесь не по этой причине. Объясните, в чем меня обвиняют? - Официальное обвинение еще не выдвинуто. Мне необходимо услышать вашу версию произошедшего, прежде чем я отправлю собранный материал руководству. От того, что именно вы скажете, будет зависеть объявленная тяжесть преступления. Вы меня понимаете, мистер Поуп? Ее голос бесцветен. Придвинувшись вместе с креслом к столу, она глядит на мужчину в упор, и от этого взгляда он ощущает зуд между лопаток. - Да, понимаю, - кивнул Поуп, соглашаясь. - Хорошо. Просто отвечайте на вопросы. Какой кофе вы пьете обычно? - Черный. - Но в этот день выбрали с молоком и…? - И «имбирным пряником», это сироп. Я предоставил Квинк выбрать вкус. - Был какой-то особый повод? Эта дата вызывает у вас какие-то ассоциации? Нет, она не шутила. Выражение лица ясно говорило, что эта информация

131

Литературный сериал важна для дела. «Что ж, придется играть по ее правилам, раз нет другого выбора», пронеслось в мыслях, вслух же он сказал: - Я проснулся раньше обычного и позволил себе немного отойти от привычного распорядка дня. Насколько мне известно, капучино и грейпфрутовый сок не являются правонарушением, как и кофе с молоком. - Вы не ответили. Двенадцатое октября. Прошло чуть больше месяца. Он попытался вспомнить, но это ни к чему не привело. Это был обычный будний день. Почти. - Я не знаю, - Поуп мотнул головой, одновременно пожав плечами. - Вы не знаете? Не хотите знать? Или не помните? - Я не знаю, - куда более твердо повторил он. - Каждый день вы выбираете черный кофе, но именно в этот день изменили своим привычкам, - констатирует Сприн, указывая на него сигаретой, зажатой между средним и указательным пальцами, а затем смотрит в папку. – Ваша персональная ООС выпущена до второй, конечной Реформации, - читает женщина и выпускает еще один клубок дыма, прежде чем поднять взгляд от бумаг. – Она давно устарела. Не было желания ее демонтировать? - Она исправна. - Фрматнуть и вконтачить новую, прокаченную версию? Дым дерет горло, хочется открыть окно, а неожиданный переход капитана на сленг нижнего уровня дезориентирует. Он звучит почти неприлично в стенах этого здания. - Нет, не было. Квинк – это первое, что чета Поуп приобрела в новую квартиру. Он слышал этот голос на протяжении почти пятнадцати лет. Чуть меньше, чем продлился его брак с Лорелин, чуть меньше, чем слышал голоса детей, покинувших дом с достижением совершеннолетия. В стенах его дома периодически появлялись другие женщины, они приходили и уходили. Сыновья связывались с ним через видеофон, находясь на другом конце необъятной страны. Квинк – константа, неизменно присутствовавшая в его жизни последние годы. Могло ли ему прийти в голову демонтировать ее или заменить на иной интерфейс с отличными электронными мозгами? - Вы полагаете, демонтаж ООС, установленной в вашем жилище более четырнадцати лет назад и ни разу не подвергавшейся форматированию, сродни… тут капитан сделала паузу, ткнув сигаретой в пепельницу. - Предательству? Кажется, Поуп ощутил, как отхлынула кровь от кончиков пальцев, зато прилила к щекам и ушам. Что она такое говорит? ООС – программа, и только. Какое еще предательство?! - Это какой-то розыгрыш? Вы сами себя слышите? Допустим, кто-то гонится за новой версией качественного бренда. Я же вижу в этом нерациональную трату денег, если прежняя вещь работает как часы и никогда не подводит. Будь она неисправна, я уже тыщу раз бы ее заменил, даже не сомневайтесь. Она усмехнулась. - У старых версий куда меньше ограничений в поведенческой модели. Поговаривают даже, что они, срисованные с дореформационного человека, способны испытывать привязанность к своему владельцу. - Где поговаривают? В низах? – теперь пришел черед Поупа смеяться, однако он был серьезен. - Моя работа предполагает общение с разными слоями населения, мистер Поуп. В том числе и с жителями нижнего уровня. Скука – вот что плескалось в ее глазах, усмешки и вальяжное поведение не обманет его. Скука и бесконечная пустота, а не надменность и отстраненность, как показалось сначала.

132

- Похоже на бред. - Он и есть, - согласилась Сприн. – Сколько дней вы не принимали тиморакс? - Что? Я не… - вопрос застал его врасплох, он не говорил об этом вслух. - Учащенное сердцебиение, потливость, легкий тремор рук, - произнесла она, склонившись к диктофону, словно зачитывала лекцию по внешним признакам проявления эмоций. – Вы испытываете волнение. С учетом того, где вы находитесь и что вам грозит, вполне вероятно предположить, что оно вызвано страхом. Итак, вы принимали сегодня малышку Ти? Поуп кивает. - Значит, нерегулярно? Пару-тройку раз в неделю? Он молчит. - Мистер Поуп, - в голосе Сприн усталость. – Вы игнорируете систему оповещения ООС? Снова молчание. Мелоди Сприн, шумно выдохнув, поставила диктофон на паузу. - Послушайте, я не вижу большой беды в том, что вы забили на таблетки. Вы большой босс, пусть и не самый важный из тех, что мне довелось повидать. Чего вам бояться, верно? Но этот момент играет не на вашу пользу, понимаете? Посмотрите на меня, Поуп. Вы слышите? Молчание только усугубит ваше и без того шаткое положение. Ферштейн? Он кивает, слишком поспешно и, в общем-то, обреченно. Что бы там ни было, первое бревно в погребальный костер он подкинул своими руками. - Хорошо, - Сприн продолжает запись, возвращаясь к допросу. – Сколько приемов тиморакса вы пропустили за неделю до двенадцатого октября? - Два, может три. Его голос стал более хриплым. Или это только кажется? - И в этот день тоже? - Всего два или три, в том числе и в этот день. Не могу сказать точнее. - Вы проигнорировали оповещение и покинули квартиру. Что было дальше? Дальше он выбрал из списка маршрутов, сохраненных в памяти автомобиля, тот, которым пользовался почти каждый день, и отправился в офис. На экране навигатора отражался пройденный путь, впереди и сзади тянулась вереница пыльных машин. Человечество победило страх, заковало в кандалы агрессию и зависть, но так и не решило окончательно проблему с пробками в часы пик. Многоуровневый мегаполис был разделен не только на кварталы. В нем одновременно функционировала вертикальная структура подчиненности. Простая и действенная внутренняя геополитика вынуждала жителей средних уровней стремиться переехать выше, как говорили «поближе к облакам». Работай продуктивно, ставь цель и достигай ее. Заполучить жилье в верхнем уровне, а вместе с ним штамп в паспорте ближайших родственников, чтобы им не пришлось проходить весь путь с начала – цель, достойная уважения в обществе. Эдвард Поуп был из семьи среднего уровня, он еще помнил, скольких трудов ему стоило повышение и перевод, гарантия обеспеченного будущего. И продолжал трудиться винтиком в колесе крупного финансового холдинга не зная устали и сна. Первые годы мужчина старался связываться с родителями, отправлял им видео-послания, обещая навестить, когда удастся выкроить пару свободных деньков. Потом обзавелся компанией приятелей, в чьем кругу стал проводить свободное время, таскаясь по барам, ресторанам и борделям верхнего города. Он вдруг открыл мир, полный соблазнов, которые прежде мог лишь планировать в необозримом будущем. Среди парней, выросших во вторых, третьих поколениях богачей,

133

Литературный сериал было не принято говорить о жителях второго уровня. Само собой не существовало никаких запретов на контакты с оставшимися там родственниками. «Дубли», как их звали в тусовке, встречались на каждом углу – разносчики пиццы, официанты, уборщики, метрдотели, улыбчивые девушки на кассах супермаркетов и алкогольных маркетов, где Поуп и прочие закупались литрами, готовясь к бурным выходным. Каждый новый день толпы «дублей» прибывали на свои рабочие места, чтобы обслуживать и угождать более удачливым, работящим и успешным согражданам. Весь город был пронизан вертикальными и горизонтальными лифтами, лестницами, воздушными паромами, переправлявшими людей с помощью старинной техники, приводимой в действие безупречной программой. Скоростные автомагистрали и железнодорожные ветки, парящие в воздухе, буквально опутывали его, словно гигантская непробиваемая паутина, артерия, ежечасно перекачивающая миллионы жителей из одного конца города в другой, с севера на юг, с востока на запад, снизу вверх. Укачиваемый ползущим автомобилем в череде подобных, Поуп задумался о том, как часто использовался маршрут сверху вниз и так же легко нашел ответ на свой вопрос. Маршрут использовался в нескольких случаях. Некоторым новоприбывшим не удавалось задержаться в верхнем уровне, причины назывались разные, но так или иначе неудачник мог легко слететь по карьерной лестнице вниз, и не только в фигуральном, но и в буквальном смысле. И если выходцы из середины считались рабочим классом, то обитатели низов были неистребимым напоминанием о том, что идеальная система далеко не так действенна, как на агит-плакатах прошлого. Светлое будущее без проявлений пагубных чувств, а впоследствии - искоренение самих причин. Перерождение человека разумного в человека рационального. «А ты проголосовал за Реформацию?» «Не жди завтра, откажись от эмоциональной петли сегодня!» «Твое будущее – в твоих руках. Действуй!» Нет межрасовым предрассудкам и половой дискриминации. Нет удушающим объятьям отказа от вожделенного партнера. Нет преступлениям на почве ненависти и ревности. Нет убийствам в состоянии аффекта. Нет насилию в семьях и на улицах. Общество, свободное от оков чувств, способно сосредоточить свой потенциал на иных вещах, нежели поиски лучшей клиники по увеличению пениса, дабы избавить его владельца от чувства неполноценности. Всеобщее равенство, предполагавшее сотрудничество всех слоев населения во имя высших целей. Таким идеалам мог позавидовать коммунизм. А что вышло на деле? В какой-то степени марш-бросок по борьбе с чувственностью дал превосходные результаты. За полтора столетия, прошедших со времени первой, предварительной Реформации, уровень преступности снизился до рекордного за долгую историю процента, медицина и технологии развивались небывалыми скачками, оставляя далеко позади иные страны. Уже спустя два десятилетия был созван референдум о создании Соединенных Штатов Северной Америки, согласно которого территории Канады и Мексики добровольно, путем всеобщего голосования стали его частью. Отказ от рудимента человечества в виде эмоций приносил небывалые плоды, но еще оставалось место для пережитков прошлого. Затем пришла вторая Реформация, а вместе с ней – принятие закона и создание особого отдела полиции, призванного держать под контролем граждан, проявлявших подобные признаки и применять к ним соответствующие меры наказания. Грубый толчок вырвал его из размышлений. Что-то с силой ударило о капот, словно тяжелый мешок со строительным мусором, сорвавшийся с лесов прямо на автомобильную трассу. Поуп инстинктивно поднял голову, чтобы узнать, что стряслось. Он был пристегнут ремнем безопасности, здоровью ничто не угрожало и

134

все же… Все же в тот миг нечто шевельнулось внутри, неприятно, словно некий незримый червь. Это оказался не мешок. С тросов и перекладин, нависавших над потоком машин, свалился ремонтник в серо-оранжевой форме и каске. Он лежал, нелепо раскидав руки и ноги, остекленевшие глаза на голове, свернутой под неестественным углом, глядели прямо на Поупа, а изо рта вытекала, быстро образуя пятно, темная кровь. Темнее, чем Поуп мог себе представить. Желудок непроизвольно сжался, стремясь вытолкнуть утренний кофе и завтрак. Машины впереди двигались тем же темпом. Мужчина вынужден был ткнуть пальцем во встроенный коммуникатор и вызвать полицию, скорую и страхового агента. Дожидаясь их прибытия, он опустил стекло и, наполовину высунувшись из окна, оценил высоту, с которой упал человек, обвешанный крючьями и инструментами, как «смертник бомбами». Довольно высоко, чтобы оставить вмятины на капоте. Позади вызванная несчастным случаем разрасталась пробка. Службы прибыли на место происшествия через пятнадцать-двадцать минут. Еще какое-то время ушло на составление протокола и снятие показаний очевидцев, то есть Эдварда Поупа и тех автомобилистов, что не сумели покинуть трассу раньше него. Таких нашлось немного, большинство перестроилось в другой ряд и благополучно покинуло этот участок дороги. После того, как все необходимые процедуры были соблюдены, труп ремонтника погрузили в больничный фургон, больше похожий на белоснежный катафалк, а Поупа отпустили, предварительно заверив, что свяжутся с ним при необходимости. Без вмятин, как он и полагал, не обошлось. Страховой агент, заполнявший форму, пока мужчина общался с полисменом, сунул ему под нос планшет и ручку. Получив его подпись, он так же пообещал позвонить и отбыл вместе с остальными. Дальнейший путь к офису в самом сердце мегаполиса обошелся без сюрпризов. В кабинете его уже ждал горячий кофе с брюссельскими вафлями и улыбчивая индианка Джанис. Она подменяла Эванжелину на время отпуска и старалась угодить боссу, во всем ей подражая. Почти во всем. - На вашу машину упал человек и свернул себе шею. Что вы испытали при этом? Мелоди Сприн подкуривала новую сигарету, по-прежнему не пытаясь очистить заполненную доверху пепельницу. «Что вы испытали» - сказала она, хотя с тем же успехом могла использовать фразу «Что вы почувствовали». Это был вопрос с подвохом, на который вряд ли имелся правильный ответ. - На моей машине остались вмятины и царапины. Я опоздал на работу, произнес мужчина, нахмурившись. – Дискомфорт, вот что я испытал. Необходимость отойти от привычного распорядка дня, потерять ценное время, рискуя упустить прибыльные контракты. Сколько ей лет? Двадцать шесть? Тридцать? Еще достаточно хороша, уверена в себе и опытна, чтобы вести подобные дела в одиночку. Капитан полиции, уже не девочка на побегушках. Почему вообще полиция, отдел эмоциональных преступлений? Поуп невольно задавался этими вопросами, катая на языке певучее имя дознавателя, так диссонирующее с ее родом деятельности. - Вам выплатили страховку? - точеные скулы и пухлые губы вновь скрылись от него за пеленой дыма. - Да. - Достаточно, чтобы сгладить дискомфорт? - Да, вполне. - Скажите, мистер Поуп, - Мелоди сделала паузу, переворачивая страницу

135

Литературный сериал его дела. – Вам приходилось задумываться о том, что семье этого человека так же была выплачена страховка, посмертная, полагающаяся членам семьи погибшего? Он не задумывался, точно знал. После его кивка, она продолжила: - Как думаете, их удовлетворила сумма, полученная за его гибель? В горле будто назло опять пересохло. Капитан спрашивала, способны ли деньги компенсировать смерть члена семьи. - Не могу судить, не имея представления об их финансовом положении. Возможно да, если он ремонтировал мосты. - Его семья живет в среднем уровне. Сумма страховки с учетом повышающих коэффициентов для данной категории лиц – не менее десятикратного годового заработка умершего, - отрапортовала Сприн, наблюдая за его реакцией. – Не так плохо, верно? - Вполне, - неохотно согласился Поуп. Потеря близкого человека подобна ампутации ноги или руки. Ты так привык к тому, что она есть, рассчитываешь на ее опору и поддержку в нужный момент, на самые простые действия, будь то улыбка на лице, семейный ужин или добротный секс. Это так странно и неправильно, когда всех этих вещей, из которых складывалась прежняя жизнь, до смерти, вдруг не находится на своих местах. Вместо них пустота и нет ни малейшего понятия, чем ее заполнить, потому заполняешь, чем придется. Работа и выпивка – с утра одно, вечером другое и так день за днем до тех пор, пока пустота не перестанет ощущаться пустотой, а на ее место не придут новые привычки, занятия и люди. - Ваша покойная супруга умерла при схожих обстоятельствах, - все тем же бесцветным голосом продолжала Сприн. – Испытывали ли вы желание поставить себя на место родственников погибшего? - Я не понимаю, как это связано. Конечно же, это было в его досье. У них, должно быть, вся подноготная на него, чтобы предъявить обвинения, но они хотят слышать признание или что-то еще, что необходимо для соблюдения всех протоколов. - Случалось ли вам думать, что водителя, размазавшего вашу супругу, Лорелин Роуз Поуп, по асфальту, беспокоила покраска капота и стоимость страховки? - Нет! Конечно, нет! Он… его осудили, он был под психотропными веществами и нарушил с дюжину законов штата, прежде чем… Почему, черт побери, так жарко в кабинете? Неужели у них какие-то проблемы с отоплением и никак нельзя сбавить градус? - Прежде чем наехать на беззащитную женщину, превратить ее тело в костяной фарш и протащить за собой, пока стена его не остановила? Сприн внимательно наблюдала за ним, скосив голову набок. Сигарета продолжала тлеть в ее тонких бледных пальцах, которые с большей вероятностью могли принадлежать музыканту, а не дознавателю. - Получив останки Лорелин, хотели ли вы, чтобы в этой банке лежал его прах? - Мы же здесь не за этим? Ваши сотрудники оторвали меня от дел не из-за несчастного случая шестилетней давности. Я испытывал утрату, мне не хватало Лорелин рядом, но я не оплакивал и не горевал о ней. Я не нарушал закон! И если вы собираетесь судить меня, то определенно причина не в этом. В чем тогда? Почему не скажете прямо, что я сделал? Он не повышал голоса, но был достаточно тверд в своем требовании. У него были права. Мужчина хотел услышать, наконец, в чем его обвиняют. Мелоди склонила голову, изобразив губами некое подобие улыбки. Красота, лишенная и толики участия в происходящем, холодная и пустая, как камень изваяний древности. Потушив недокуренную и до половины сигарету, она выпрямилась

136

в кресле и, сцепив пальцы в замок, произнесла: - Эдвард Поуп, вы обвиняетесь в нарушении пунктов 5, 6, и 7 статьи 76 Реформационного Кодекса, а именно в проявлении чувств категории Б в присутствии посторонних лиц, находясь на заведомо противоправном мероприятии. Также вам вменяется участие в митинге и пособничество в использовании и просмотре запрещенных кинолент. Кажется, в этот момент в комнате для допросов стало невыносимо тихо. Поуп мог слышать, как работает вентилятор над головой, гоняя теплый воздух по кругу. Или как шумит кровь в висках. Его сердце сокращалось слишком быстро для пульса «человека рационального». После работы, задержавшись в офисе чуть дольше, чем прочие, Поуп планировал отправиться в бар на Мейн-стрит и пропустить пару пива. На город мягким покрывалом опускались сумерки. Подсвеченный фонарями, неоновыми вывесками и мириадами рекламных баннеров, тот и не сомневался сдаваться темноте, но все же, поднимая голову вверх, можно было заметить, как меняются краски неба. Усиливающийся ветер ворошил содержимое мусорных контейнеров на углу здания, расшвыривая его и неизменно роняя вниз, туда, где находились средний и нижние уровни. Часть мусора непременно осядет и завершит внезапное путешествие, часть, куда меньшая, доберется до самых низов, составляя компанию прочим отбросам. Подняв ворот пальто и вжав голову в плечи, Поуп вызвал машину с автостоянки. Пока он ждал, кто-то – обычный ничем не примечательный прохожий – сунул в его руку листовку. Мужчина машинально взял ее. Он ничего не имел против чужого труда и всегда принимал листовки рекламщиков, даже если в них не было ничего полезного, даже если те спустя миг отправлялись к прочему мусору в контейнерах. Подняв листок бумаги перед глазами, Поуп прочел: «Небывалый кинотеатр под звездами! Покажет все, что скрыто, и вскроет все, что спрятано за семью замками. Соверши увлекательное путешествие в мир бесподобной фантастики. Посети наш киносеанс!». Далее следовали адрес, дата и время. Киносеанс небывалой фантастики, как гласила листовка, должен был состояться сегодня в десять вечера на крыше названного дома. Мужчина, не задумываясь, смял ее и сунул в карман пальто, затем сел в салон подъехавшего автомобиля и замер, протянув ладонь к приборной панели. Незримый червь, некий внутренний дискомфорт, вновь шевельнулся где-то под ребром. Некоторые коллеги и его приятели сейчас заслуженно расслабляются в том же баре. Он встретит их там и будет вынужден поддерживать разговор, чего ему совершенно не хотелось. Пить пиво в компании с Квинк дома, впрочем, тоже. И Поуп задал окружной маршрут до адреса, указанного на клочке бумаги. До начала сеанса оставалось не меньше полутора часов. Дом находился на другом конце города, с учетом вечерних пробок и промежуточных пунктов, вроде пивнушки, мужчина предполагал добраться в аккурат к этому времени. Плюс-минус десять минут. Так и вышло. Старый лифт с набирающим мощь гулом доставил его по единственной в доме-свечке шахте на самый верхний этаж и, звонко тренькнув, распахнул металлические створки. Дальше мужчина должен был подняться сам. Лестница, обычная конструкция из сваренных пластов железа и прутьев нашлась сразу за первым поворотом. Весь этаж казался пустым, совершенно заброшенным, что само по себе вызывало вопросы вкупе с недоумением. Ведь это элитное жилье, предел мечтаний жителей нижних уровней. Он поискал глазами табличку «сдается в аренду» или «продам», но ничего подобного не обнаружил. Наверное, это аварийное здание и оно дожидается своей очереди на капитальный ремонт, решил мужчина, поднимаясь по лестнице.

137

Литературный сериал На крыше к его приходу уже собралось приличное количество людей – около тридцати совершенно незнакомых лиц. Они сновали меж перегородок, набирая в маленькие пластиковые стаканы кипяток из подготовленных организатором термосов, бросали настороженные взгляды вокруг себя и стремились поскорее, ни с кем не заговаривая, занять место перед растянутым белым полотном. Пластиковые стулья разных форм и цвета были расставлены рядами напротив него. Еще дальше находился некий агрегат, освещавший собой полотно. Проектор. На подобной технике в прошлом крутили кинофильмы, и Поуп нашел это интересным решением, впрочем, как и выбор места для уличного кинотеатра. Отсюда, с крыши, открывался такой вид, что мужчина поневоле ощутил себя муравьем, забравшимся на самую верхнюю ветку и увидавшим мир таким, каким никогда прежде не видел. Со всех сторон, насколько хватало глаз, его окружал сверкающий мегаполис. Игры тени и света, опутавшего весь город подобно гигантской корневой системе, столь яркой, что невольно слепила. Бесконечный урбанизированный лес из бетона, железа и стекла, в котором ежедневно толклись миллионы человеческих существ, так же как и он. Никогда не поднимавших взгляд к самому небу. Никогда не помышлявших забраться так высоко, что этот лес покажется равниной, ершистой и игольчатой, испещренной резкими склонами и впадинами, пустотами меж сросшихся телами зданий и безднами, ведущими вниз. От осознания подобной картины захватывало дух. Поуп пытался вспомнить, есть ли подобное чувство среди запрещенных, но никак не мог подобрать синоним. Не страх, иначе древнейший инстинкт, так успешно подавляемый тимораксом, приказал бы держаться подальше от края. Совершенно некстати в голове возник образ ремонтника, единственный, каким он его запомнил – лежащим на капоте со свернутой шеей. Страх высоты, возможно, заставил бы его проверить крепления, прежде чем лезть на леса, или купить новую страховку взамен износившейся старой. Сколь мизерная оплошность стоила жизни человеку, которого ждали дома? Поуп шумно выдохнул, пытаясь отмахнуться от назойливых мыслей. Большая часть стульев уже была занята зрителями, а по лестнице на крышу прибывали все новые. Мужчина отвлекся, разглядывая их, отчего-то прятавших лица, когда перед глазами возник худощавый человек и взял его за плечи - Спасибо, что пришли. Мы делаем важное дело, - произнес он, широко улыбаясь. - Интересное место, - пробормотал Поуп, испытывая дискомфорт от его излишне радушного приема. Человек, должно быть, организатор уличного кинотеатра, носил черный кардиган с длинными полами поверх такой же водолазки, и свободные брюкишаровары. Его водянистые глаза, аккуратная бородка и распущенные длинные волосы отчего-то показались мужчине знакомыми. Правда, он так и не смог вспомнить, знал ли его прежде или же кого-то похожего. - Мы рады каждому новому члену. Прошу занимайте свое место, сеанс скоро начнется. Горячий чай каждый наливает сам. Теплые пледы, на случай если вы замерзнете, вон там, - сообщил он все так же приветливо и тут же переключился на другого гостя. Поупа должны были насторожить его слова. Нет, радость не входила в перечень запрещенных эмоций, а ее проявления допускались в определенных пределах и все же слышать «мы рады» было непривычно. Он занял пустующее место в седьмом ряду, ближе к краю, оставив еще три стула пустующими, но и их вскоре тоже заняли. А затем безо всяких приветственных речей и анонсов начался киносеанс, продлившийся без малого три часа. Три часа, перевернувшие жизнь Эдварда Поупа, законопослушного гражданина, и приведшие его в комнату для допросов с последующим судом и вынесени-

138

ем приговора. Три часа, проведенные за просмотром киноленты, где герои влюблялись, ссорились, опасались за здоровье близких, оплакивали умерших и отдавали собственные жизни на фоне невероятных приключений, чтобы спасти тех, кто им дорог. Три часа о простых вещах, ставших запрещенной фантастикой после принятия и проведения Реформации населения. В какой-то из сюжетных поворотов Поуп поймал себя на мысли, что в его глазах скопилась влага. Так много влаги, что она, не имея иного выхода, стекала тонкими лентами по щекам. Мужчина оттер их и просушил ладонь рукавом пальто, попутно понимая, что продрог. Пару бутылок пива, купленных по дороге сюда, он прикончил на первой половине фильма, но встать и налить себе горячего чая или взять плед ему даже не пришло в голову. Происходящее на экране полностью захватило сознание. Прежде, чем фильм закончился, а экран погас, Поуп еще дважды тер лицо, даже не понимая, что это слезы. - Вы участвовали в организации нелегального кинотеатра? – голос Сприн грубо и бесцеремонно возвращал его к реальности. – Знали кого-то из тех, кто там был? - Нет, я же сказал. Совершенно незнакомые лица, никто не называл имен и не говорил со мной, - пожал плечами мужчина. - А тот человек, что приветствовал вас? Как он выглядел? Сможете описать? – капитан навалилась на стол, одной рукой упираясь в подбородок. - Возможно, не знаю… Я видел его лишь однажды, больше мы никогда не… - Постарайтесь вспомнить. - Послушайте, я устал, ничего не ел с самого полудня. Мы здесь уже несколько часов и, простите меня за прямоту, прямо сейчас мне бы хотелось отлить, Поуп сверлил ее взглядом, прекрасно понимая, насколько шатким было положение. Проявление чувств категории А подразумевает немедленное заключение под стражу до самого суда. Категория Б имеет больше послаблений, а значит он сможет вернуться домой, отправить сообщение родственникам, друзьям, коллегам, попрощаться со всеми, с кем посчитает нужным, прежде чем за ним вернутся полисмены и конвоируют в камеру. Вне зависимости от того, каким будет вердикт капитана, его судьба предрешена. Вина запротоколирована, доказательства, сопутствующие обстоятельства, свидетельства очевидцев. Очевидцев! Как же нелепо звучит. Полицейские соглядатаи, стукачи – вот более приемлемые синонимы, нежели очевидцы, думал он. Мелоди Сприн нажала на кнопку вызова и склонилась к микрофону: - Сержант Мезерсгуд, сопроводите мистера Поупа в уборную и принесите пончики в комнату для допросов, - произнесла она, в очередной раз вызывая недоумение Поупа. – А, и два кофе, будьте так любезны. К тому времени, как он вернулся, на столе уже стояли два бумажных стаканчика кофе и картонная коробка с пончиками. Сержант Мезерсгуд, крепкий бритоголовый полисмен в серой форме переложил свои обязанности по доставке на пышнотелую латиноамериканку в едва сходившейся на груди серой форме. Сам же конвоир ни на миг не выпускал мужчину из поля зрения, даже кабинку туалета мягко, но настойчиво придержал, попросив оставить открытой. Как будто Поуп планировал бежать. Словно он мог это сделать, находясь в гипсокартонной коробке, напрочь лишенной окон. Капитан Сприн запихнула половину пончика, а они были пышные и полые, как бублики, в рот и промакнула губы салфеткой, чтобы убрать жирные следы и сахарную пудру. Сопровождавший мужчину сержант так же бесшумно вышел и

139

Литературный сериал закрыл за собой дверь, оставив их наедине. - Холестерин и сахар, вот что это такое, - заговорила Сприн, указывая ему на стул. – Бомба замедленного действия для сердца и талии, но мы же здесь не отдел продаж и не биржевые маклеры. Мы копы, пусть даже наша работа заключается в таких вот, запутанных делах, - снова эта странная насмешливая ухмылка, совсем не вяжущаяся с пустотой в глазах. – Ешьте пончики, мистер Поуп. Считайте это небольшой передышкой. Потом мы продолжим. Мужчина хотел отказаться. Он и без того достаточно времени провел в участке, куда разумнее покончить с допросом поскорее и покинуть его. Только желудок имел на этот счет иное мнение, и Поуп вынужден был с ним согласиться. Еще не хватало, чтобы он начал подавать сигналы во время беседы с капитаном Сприн. Пока он заталкивал в себя два оставшихся пончика, один за другим, и запивал их горчащим, слишком сладким для него кофе, женщина не проявляла никакого интереса, целиком погруженная в свой телефон. Судя по движению пальцев, листала ленту новостей на каком-нибудь сайте. «Не нужно было туда идти» - запоздало вертелось в мыслях. Прошлое невозможно изменить, так уж устроен мир, с этим приходится считаться, а значит, Поупу оставалось лишь стиснуть зубы и принять последствия содеянного. - Я готов продолжать, - произнес он, отставив в сторону пустой стаканчик. - Хорошо. Сприн небрежно бросила телефон в один из выдвижных шкафчиков, сдвинула пустую коробку из-под пончиков на край стола, а на ее место вернула папку с делом обвиняемого. - Итак, мистер Поуп, вы сказали, что не помните, как выглядел тот человек. Сможете опознать его по фотографии? - Может быть, - кивнул Поуп. Еще стоя у писсуара, он взвешивал варианты, как поступить. Рациональное «я» не сомневалось – назвать все приметы и точка. Он солгал, говоря, что не помнил его. Память Поупа хранила все детали этой короткой встречи, как если бы он сфотографировал незнакомца, а затем изучал долгими вечерами. И все же этот человек не сделал ему ничего, вся его вина – организация подпольных кинотеатров, не принесших, по сути, никому физического вреда. А Мелоди Сприн извлекла из папки фотографию, положила перед ним и постучала пальцем по изображению. - Это был он, так? Сомнений не осталось. Худощавый мужчина смотрел на Поупа тем же участливым взглядом, разве что не улыбался ему, а длинные каштановые волосы были собраны в хвост. - Да. Он вспомнил, где прежде видел это лицо. Ну, конечно! Эта фотография - исходник, а вот листовки с надписью крупным шрифтом «Разыскивается! Особо опасен!» висели тут и там на остановках, станциях метро, жилых и офисных зданиях, да везде, где их еще не успели сорвать вандалы или не заклеили рекламой. - Уверены? – Мелоди ждала подтверждения, буравя его взглядом и не меняя позы. - Да, это он, - упавшим голосом повторил Поуп, испытывая сомнительные со стороны логики и закона ощущения. Вполне вероятно, его ООС, сконструированная и запрограммированная до конечной Реформации общества, идентифицировала бы их как предательство по отношению к лицу, не заслужившему этого. - Они зовут его Мессия. Считают, что этот человек способен привести их к новому витку истории, а если быть точнее, вернуть нас на шаг назад. Можете себе

140

это представить? - Они? – Поуп не совсем понимал, о ком идет речь, тщетно ища ответ в памяти. - Террористическая группировка, стремящаяся подорвать устои правопорядка и ввергнуть общество в хаос. Мессия и приближенные к нему члены этой группировки куда опаснее, чем могут показаться с первого взгляда. Вы оказались не в том месте, не в то время, это я понимаю. Но только представьте, жизни скольких граждан эти чумные крысы способны искалечить подобным образом. - Этот… Мессия, - Поуп кивком указал на фото. – Вы называете его террористом за то, что он собирает уличные кинотеатры и показывает им фантастику? - Он использует запрещенное видео с целью расшатывания моральных устоев общества. Подрывает авторитет государства и потворствует нарушению закона, – более чем твердо произнесла Сприн, не отрывая от него взгляда. - Это всего лишь видео. Каждый сам вправе решать, смотреть его или уйти. В конце концов, просмотр еще не означает проявление запрещенных эмоций, никто не... - Это создание заведомо противоправной ситуации, мистер Поуп. Наша страна добилась небывалых высот и процветания, отказавших от рудиментов прошлого. Нечто незримое, невещественное, ворочалось под ребрами, несогласное со словами женщины напротив. Чудовищный дискомфорт и жестокое нарушение, еще одно к тому, что привело его сюда. Мужчине казалось, что вокруг вдруг возникла клетка, сдавившая легкие и живот, стало трудно дышать. Неумелые попытки сдержать это внутри лишь усиливали сравнение. Он хотел вернуть все назад, оказаться как можно дальше от этого места и капитана с красивым именем Мелоди Сприн, но больше не мог. Не хотел прятаться и молчать. Что-то внутри толкало его высказаться. - А что если Реформация была ошибкой? Что если мы живем, уничтожая в себе самое лучшее, искреннее? Что если там, в этих фильмах, люди живут настоящей жизнью, от которой мы сами отказались? Мы считаем их фантастикой и с интересом подглядываем за тем, как они влюбляются, заходятся в истерике, пытаясь отстоять свою правду, или безмолвно оплакивают умерших близких. Вы можете себе представить, что кто-либо из них заболел неизлечимой болезнью, и все, что в ваших силах, это поддерживать в них видимость существования и надеяться. У меня двое сыновей, они уже совсем большие парни, их ждет прекрасное будущее, карьерный рост и все материальные блага, каких они добьются, но там, на крыше… там я вдруг представил, что мог точно так же потерять кого-то из них, как потерял Лорелин. Это иррационально, я знаю, и от этих мыслей мне стало не по себе, - он говорил, уже не в силах сдерживаться. - Вы не принимали тиморакс несколько дней. Это естественная реакция на ваше безрассудство, не более, - отозвалась Мелоди, поджав губы. Она потянулась к пачке сигарет, оставленной на столе открытой. - У вас есть дети, мисс… капитан Сприн? Поуп не собирался переходить на личные вопросы и тут же пожалел, сказав это. Женщина на какой-то миг замерла, передумав курить, и вместо этого задумчиво постучала по пачке. - Нет, мистер Поуп. К чему эти вопросы? - Возможно, вы поняли бы, что я хотел сказать, - мужчина откинулся на спинку, коснулся век у переносицы и крепко зажмурился, словно это могло перенести его в свою квартиру безо всех проблем. – Я долго вспоминал, как же это называется. Многие слова пришли в негодность, правда? Мы многое просто вычеркну-

141

Литературный сериал ли из школьной и университетской программы, чтобы ни у кого не возникало нелепых вопросов «а что это?». Нет такого слова, нет вопроса, нет необходимости объяснять то, что, по сути, незаконно, верно? Воображение! Я вспомнил. Воображение заставляло людей ставить себя на место других, думать о том, что могло бы быть, если бы то и это. Оно помогало творить, создавать прекрасные произведения искусства. Музеи все еще хранят отголоски прошлого, все эти скульптуры, картины… Результаты работ древнейших архитекторов, которые со скудным инвентарем оставляли след в истории на многие века вперед. Сейчас 4-д принтер без нашего участия способен сделать все, что угодно. А литература? Не то, что можно сейчас найти, все эти бесчисленные инструкции, многотомные пояснения к Конституции, информативные сводки новостей, перечни рекордов среди производственных отраслей и выдающихся деятелей. Все, что считалось классикой в начале двадцатого века – Герман Мелвилл, Филлип Дик, Достоевский… - Только не говорите, что читали Достоевского, - скептически хмыкнула Сприн. - Нет, я… а к черту. Я натыкался в сети на краткие обзоры. Конечно же, нет. Подобная литература обрела статус запрещенной и была ликвидирована, как в бумажном, так и в электронном виде еще до его рождения. Библиотеки в сети оскудели, резко лишившись большей части своей базы данных. Каждый год к ним прибавляется новая, разрешенная продукция, но этот прирост не достиг и пяти процентов от прежнего объема. Книги в бумажном переплете просто жгли. Миллионы гигантских курганов из книг, заживо съедаемых пламенем. Ходили слухи, что в год конечной Реформации вся страна на долгие месяцы превратилась в пепелище, став кошмаром Бредбери наяву. Черный дождь из воды и пепла лил с неба, вынуждая людей больше времени проводить в бетонных стенах жилищ и рабочих мест. Поуп прежде слыхал о том, как некие безумцы организовывали тайные перевозки – фуры, битком набитые книгами, поезда, машинисты которых ушли в самоволку с компанией таких же сочувствующих граждан. Всё, только чтобы переправить их к морю, где ждали суда, следующие в Европу и Южную Америку, Африку, Россию – туда, где никто не голосовал за отказ от эмоций. Туда, где и по сей день проживал не homo rationalis, а homo sapiens. Единственное, что осталось от былого литературного наследия, - краткие пересказы, но и их можно было найти лишь в обход системы национальной безопасности, державшей под контролем всю сеть СШСА. То же случилось и с индустрией кино. Голливуд из процветающего района Лос-Анджелеса превратился в последний оплот защитников прежнего режима, а впоследствии претерпел крупнейший отток жителей и финансов. Среди коллег Поупа поговаривали, что там и поныне существует некое гетто голосовавших против обеих Реформаций. Капитан Сприн захлопнула папку и, набрав в грудь побольше воздуха, шумно выдохнула его через нос. Какое-то время она молчала. Возможно, ждала, что еще скажет допрашиваемый. Поуп молчал, потому что произнес вслух то, что ставило жирный крест на его дальнейшей жизни, и вопреки всякой логике, что скребло внутри все это время, все долгие дни, начиная с двенадцатого октября, обрело покой. Он озвучил свои сомнения и был услышан. «Теперь легко, - думал мужчина. - Теперь гораздо легче». - Время 7:15. Допрос окончен, - произнесла Мелоди Сприн, склонившись над диктофоном, и выключила его. - Идите домой, мистер Поуп. Попрощайтесь с родственниками, если хотите, возьмите выпивки и парочку сочных чизбургеров, или что вы предпочитаете. Время подготовить и подписать необходимые докумен-

142

ты у вас еще будет. Завтра утром, с восьми до девяти вас заберут, так что советую не покидать в это время дом. Судебный процесс займет неделю-две, в лучшем случае месяц, если ваш адвокат знает свое дело на зубок, но, полагаю, на приговор это никак не повлияет. Другими словами, он мог нанять самого лучшего адвоката, чтобы продлить тяжбы на какое-то время, или распорядиться сэкономленными деньгами в пользу наследников. Поуп понимал, о чем она. - Скажите, мисс Сприн, - произнес он вдруг. - Капитан Сприн, - поправила его Мелоди, отбросив медную челку назад кивком головы. - Скажите, при других обстоятельствах нашего знакомства, вы согласились бы со мной на свидание? - Вы свободны, мистер Поуп. Идите домой. Кивнув своим мыслям, мужчина поднялся со стула. В другом месте, в другое время он, возможно, застыл бы в замешательстве от вида тонких, изящных пальцев с зажатой в них сигаретой, нахального, безразличного и вместе с тем прекрасного взгляда в обрамлении густого макияжа, горящих огнем в отсветах солнца волосах. Предложил бы угостить ее чем-то покрепче кофе, затем сказал «а ты горячая штучка, Мелоди», и пригласил к себе домой. Никаких разговоров о работе и проблемах в семье, никаких имен, если инкогнито имеет смысл. Только близость разгоряченных после секса тел и что-то еще, что вертелось на языке, но никак не хотело обрести форму. Эдвард Поуп покинул комнату допроса. Все еще не веря в реальность происходящего, он вызвал такси и через тридцать минут был в своей квартире на Бёрнсет -стрит. Капитан Сприн неспешно выкурила еще одну сигарету, прежде чем закрыть помещение на ключ и сдать его на вахте. Ее рабочий день, наконец, был окончен.

Там, где вечный холод Морган Роттен 2 Снова Джей проснулся от холода. У него жутко болела голова. Он что-то чувствовал. На его лице было что-то легкое и удушающее, полностью окутывающее его… Одеяло. Он стянул его со своего лица, как только понял это. Затем он подумал, что лежит на женской груди. Что-то округлое и мягкое с твердым холмиком по центру. Пощупав рукой, он убедился в этом. С большими усилиями Джей попытался открыть глаза. Как же хорошо, что в его комнате темно… Он с трудом пытался сосредоточиться и понять, что к чему. Может быть, прямо сейчас этого не произойдет. Но он точно что-нибудь поймет чуть позже, хотя бы встав с кровати. Хотя бы, начав с этого. Он попытался сделать это, но почувствовал еще большую боль в голове, а затем и в теле. Стремительно она пронзила его позвоночник, перейдя на поясницу и внутренние органы. Их будто выкручивало. Джей хотел пойти в ванную комнату, и поскорее. Он перелез через свою напарницу в кровати, о которой он подумает потом, и на ощупь пошел на зов нужды. «Одно и то же» - на мгновение возникла у него мысль во время открывания крышки унитаза. Одним рывком он выблевал в него. Затем быстро поднялся и

143

Литературный сериал взглянул на свой еле видный силуэт в зеркале. Маленькие тараканьи лапки забегали в темноте. Скоро здесь появится свет и их вовсе не станет слышно. Джей пошел к окну, прищурил глаза и открыл жалюзи, раздвинул шторы, таким образом, запустив в комнату дневной свет. Девушка на его кровати скорчилась, издав тихий звук недовольства оттого, что ее сон прервали Она натянула на голову одеяло и отвернулась. Джей глянул на часы: 12:40. «Рано» - подумал он. Неужто еще чуток поваляться в постели, с этой девушкой, как там ее… Он не стал мучить себя. Зачем? И так болела голова. Он решил, что нужно разбудить ее, но ничего не выясняя. Нечего ей здесь делать! Будет клянчить наркоту! - Эй, вставай! – сказал он ей, присев рядом на кровати, дергая ее плечо. - Ммм… нет… - протянула она глухим голосом из-под одеяла. - Давай-давай! – продолжал он будить ее, пытаясь стянуть с нее хоть немного одеяла. - Как там тебя? Давай, вставай! У меня дела! Но та сопротивлялась. - Оставь меня! – сказала она с нежеланием отдать Джею одеяло. Но Джей долго досаждал и будил ее, пока она, наконец, окончательно не проснулась, показав голову из-под одеяла, а затем приподнявшись, и облокотившись на локти. Джей глянул на нее. Она на него. У Джея прострелила боль в виске. Но он почти не скорчился. Она выглядела бледной и недовольной. Смотря на нее, Джей стал замечать, как ее выражение лица стало меняться. В худшую сторону. Слишком поздно… Она так быстро скорчила лицо и рыгнула прямо перед собой, что Джей даже не успел отпрыгнуть. Она сделала это себе на грудь и на живот, попав немного на руку Джея. Встряхнув рукой, он отсел от нее. Его самого чуть не вырвало от вида всего этого. Ее блевота растеклась по ней, по одеялу, попав немного на кровать. - Черт! Ты не могла сделать это в туалете! – сказал Джей не скрывая отвращения, скорее подняв ее с кровати и затянув в ванную комнату. Он открыл кран в ванне, чтобы наполнить ее, и сказал: - Вот, мойся! – слегка подтолкнув ее. Обнаженная и вся в блевоте, она залезла в ванну, с виноватым видом глянув на него. Сам Джей обмыл руку под краном над умывальником и вернулся в комнату с желанием поскорее одеться. Долго рыская по всей комнате, он искал свою одежду: свитер, штаны, ботинки. Столько одежды казалось ему лишней и чужой… Одевшись, он заметил, насколько заблеванной оказалась его кровать. Он подошел к тумбочке, открыл в ней верхний ящик, и заглянул в него. Увидев там еще немного ампул и порошка, он подумал, с отвратным изумлением внутри, – «Слезаю». После чего он с трудом избавился от наркозависимой шалавы, подумав, что и сам не прочь поскорее уйти на улицу – мозги проветрить. Окинув взглядом свою комнату, стоя в двери, Джей подумал, что неплохо было бы прибрать все это. Простирать белье, вынести мусор. Ведь сам он парень хороший. По крайней мере, так говорили те, кто знал его. Ухоженный, подстриженный, учится в университете, умный, творческий. А что же с комнатой… Такое безобразие… Джей подумал, что потом займется этим. Ему поскорее нужно на улицу. И как только он собрался идти, зазвонил его стационарный телефон, обычно стоявший на полу у тумбы, чтобы тот не мешал раскладывать на ней всякую дрянь. Джей подошел к нему и снял трубку. На той стороне провода был его знакомый, можно сказать друг – Ронни. Он играл с Джеем в группе на бас-гитаре. Славный парень. Он хотел встретиться с Джеем сегодня. Им нужно было поговорить. Джей согласился. Но сначала он хотел пойти туда, куда намеревался. Он по-

144

шел к Гнусавому. Тот, как всегда, стоял на своем месте - под вывеской у Тимсона. И, как всегда, приветственно встречал Джея. - Привет. Есть травка? – сказал Джей. - Конечно! – улыбнулся Гнусавый и достал внушительный пакетик из кармана. - Деньги вперед! - Вот, твои деньги. Обещаю, остальное отдам, когда появятся еще, – сказал Джей, расплатившись. Гнусавый быстро положил деньги в карман, и сказал: - А как же, – затем добавил с сарказмом. - Ты слазишь каждый день. - Теперь точно, – сказал Джей. Гнусавый улыбнулся так, будто не поверил. Он знал, что этот наивный все равно когда-нибудь к нему придет. Мало кто бросает Гнусавого. Он заметил, как Джея передернуло, и он спросил: - Что с тобой? - Холодно, – ответил Джей. - Тебе не кажется, что в этот раз похолодало раньше времени? - Не знаю. Может быть. Стоять весь день на улице прохладно, конечно. Но, что делать… - Еще снега не хватало… - А ты не любишь? - Всегда любил. Но в этот раз так холодно… Гнусавый с причудливой насмешкой глянул на Джея, после чего Джей оставил кудрявого барыгу наедине со своим делом, а сам пошел на встречу с Ронни. Ронни был длинноволосым шатеном с небольшой бородкой и с легким, но глубоким понимающим нравом философа. Будучи на несколько лет старше Джея, он был единственным, кто хоть что-то знал о нем и знал номер телефона Джея, на который не всегда еще можно было дозвониться. Они стали говорить о группе. - Нужно звать Тони и записывать новые песни! – сказал Джей. - Ты давно его видел? – спросил Ронни. - Когда последний раз записывали демо, месяц назад, – ответил Джей. - Так вот. Теперь у него новое увлечение. Тони шляется по кладбищам, – констатировал Ронни. - По кладбищам? – застопорено сказал Джей, после чего сделал непринужденный важный вид, и продолжил гнуть свою линию. - Мне все равно! Он должен прийти на репетиции! Мы скоро выступим! - У Тима? – спросил Ронни с критичным выражением лица. Джей заметил это. - Да. А что? – спросил он. - Этого хочешь ты! - А ты? - Я не хочу выступать у Тима. Это даже не кабаре. Это дыра с кучкой наркоманов и прочих деградирующих слоев населения. Нас там не оценят. - И что? Нам теперь не выступать? - Мы выступим. Но не у него, – сказал Ронни и продолжил в более присущей ему, откровенной и спокойной манере. - Сколько можно тебя убеждать, Джей. Ты стал таким же, как обыватели этого грязного места. Как и Тони. Но ты больший джанки, чем он! Не обижайся. - Я не обижаюсь, – сказал Джей, мысленно соглашаясь со всем услышанным. - Правда, я - наркоман! Но я слезаю! Видишь? – показав ему пакетик из кармана.

145

Литературный сериал - Что это? – переспросил Ронни, не разглядев. Джей показал ему так, чтобы Ронни увидел. - Трава? – спросил Ронни. - Да, – ответил Джей. - Хочешь, поделюсь? Ронни одобрительно относился к марихуане, ибо сам курил ее. Но сейчас он отказался, став выглядеть немного недовольным. Джей засунул пакетик обратно в карман и решил выяснить, в чем дело. - Говори! – сказал он, увидев недосказанность в его глазах. - Что не так? - Все не так! – ответил Ронни. - В смысле? - Ты хороший лидер, Джей! Амбициозный. Но ты много разрушаешь… Джей не понял и снова спросил: - В смысле? - Ты расшатываешь группу, хоть она твоя! Ты не можешь решить, как распорядиться творчеством, опять же, твоим! Ты не умеешь расставлять приоритеты! За то недолгое время, которое я знаю тебя, ты как будто скатываешься в пропасть, а не взбираешься в гору. Как мне кажется… А твоя девушка… - Заткнись! – резко выкрикнул Джей. Он поменялся в лице. Оно стало неприветливым, со скрытой злостью. Ронни и сам понял, что зашел далековато в своем критичном монологе. Критика шла на пользу Джею. Они оба знали это. Но Ронни затронул совсем не тот момент. Он сам признал. Он лишь хотел объяснить Джею, что выступать у Тимсона – далеко не лучшая его идея. - Ни слова больше! – сказал Джей, продолжив в том же резком духе. - Я подумаю о месте выступления. Можем вместе подумать. Но для того, чтобы быть вместе, с нами должен быть Тони. Ты чаще видишься с ним. Скажешь ему об этом. А лучше, пусть зайдет ко мне. Все понятно? Ронни выглядел слегка подавленным, но терпеливым. Он молчал. Джей спросил его еще раз: - Все понятно? - Да, понятно, – сказал Ронни, подняв на него глаза, став выглядеть живее. Они разошлись. Джей шел своей дорогой. Шел долго и легко. Он любил находиться на улице, он любил гулять. Даже, несмотря на то, что было холодно. В его комнате ничем не теплее. Он слегка дергался и трясся, но терпел. Хотел походить подольше. Он о чем-то думал. О чем-то неприятном. Он был погружен в свои мысли так, что не желал куда-либо зайти, кого-то видеть. Просто побыть наедине с собой. Вдоволь находившись, он пошел домой. Закрыл жалюзи, задернул шторы. В комнате стало темно. Джей включил телевизор, таким образом, создав тусклое, но удовлетворяющее его взор освещение. Он лег на кровать, несмотря на то, что еще утром на ней была блевота. И до сих пор. Она была засохшей и запах ее был вполне ощутимым. Но Джея это не тревожило. Пройдет… Он открыл нижний ящик тумбочки, в котором находилось несколько его личных вещей: ручки, блокноты, пара тетрадей, фотография… Она была небольшой. Джей достал ее, и, держа перед собой, с трепетом рассматривал. На ней была красноволосая девушка. У нее было молодое нежное лицо, очаровательная улыбка и красивая фигура. Ее зеленые с примесью карего глаза заглядывали в душу, пронзительно и с верностью. Джей погладил фотографию большим пальцем, после чего с застывшим взглядом и лицом, тяжело глотнул, почувствовав ком в горле. Его глаза слегка

146

смокли. «Все кончено», - подумал он, но с долей недоверия к собственным мыслям. В глубине души он не верил, что все так, как есть, как было… Он здесь совсем один. Ему хотелось, чтобы фотография ожила. Она бы обняла его. И земля бы стала морем, в котором искупался бы он. Но все не так. Все может быть не так, если он того захочет. Джей верил в это с трудом, считая это лишь случайными блужданиями своих мыслей в дебрях непонятного для самого себя сознания. Он вдруг представил себе, как в его желудке образовывается черная дыра, которая засасывает его в себя – изнутри. Засасывает все живое в нем. Его самого… «Мэри-Энн», - с болью подумал Джей, и ему сделалось еще хуже. Ему было неимоверно больно. Он не смог сдержать себя и разревелся. В этот самый момент у него возникло дикое желание. Он должен был его удовлетворить. Скорее, положить фотографию обратно в нижний ящик, а из верхнего достать успокоение. Утешительные ампулы и порошки. Джей поскорее решил вколоться джанком. Разбил, развел, смешал, вколол. Наплыв абсолютно расслабляющей эйфории охватил его от рук к хребту, к ногам и к мозгу. Теперь он частично верил в то, что земля становится морем, и он плавает в нем. Что он чувствует объятия наполняющего его вены вещества. Гниющие вены в тех местах, в которых он засаживал иглу. Которые не заботили его в данный момент. Он переставал чувствовать их. Чувствовать все остальное. Он чувствовал лишь то, как ему хорошо. И так должно быть. Это чувство не должно прекращаться. А чтобы оно не прекращалось до того, как он заснет, Джей решил вколоть еще раз. Разбил, развел, смешал, вколол… 3 Утро Джея началось после обеда. Как всегда, его пробуждение сопровождалось чувством холода, головной болью, рвотой, желанием уйти на свежий воздух. Затем, не помешало бы сходить к Тимсону. Вернее – обязательно. Но не заходить вовнутрь заведения. Джей не хотел общаться с ним. Скорее, побеседовать с Гнусавым. Взять у него немного в долг. Завести очередное знакомство с наркоманкой. Переспать с ней. Вмазаться. Так прошла еще одна неделя его жизни. Однажды, после очередного тяжелого пробуждения, Джей задумался о своем образе жизни. Почему он живет в холодной, до сих пор не отапливаемой квартире? Достойная расплата за дешевую аренду, которую он и так не в силах в полной мере оплатить. Здесь так холодно и грязно. Тепло не зависит от него. Хотя бы прибраться стоит, чтобы стало хоть немного чище. Может быть, его существование здесь примет более приятный оттенок. Даже для самого себя ему это было сделать очень сложно. Джей осилил себя. Разобрал некоторые вещи, лежавшие на полу, выбросил мусор из комнаты. Не идеально, конечно. В комнате все равно остался неприятный запах и кое-какой мусор. Но Джей и этим был доволен. И это было для него прогрессом. Теперь он задумался о том, что ему пора слезать. Он долго намеревается это сделать. Но лишь теперь всерьез задумался об этом. Сильнее, чем когда-либо. Он стал обильно курить траву. Старался не выходить из дому, чтобы не пересекаться с кем-либо из джанки, или с Гнусавым – змеем-искусителем. Разве что, посетил университет, в котором до сих пор получал стипендию (с которой точно

147

Литературный сериал слетит по окончанию семестра). Он знал, что скоро сорвется. Ему сложно было терпеть. Он подсел конкретно. Его ломало. И ломался он. Все-таки Джей вкололся джанком. И снова не заметил, как вернулся в привычное русло. От части, это разочаровывало его. Он понимал, что не может с собой бороться, что у него нет воли. Но также он понимал, что он хотя бы пытается это делать. А это значит, что он еще не совсем смирился с тем, как он живет. Однажды, поздним вечером три спешных, громких стука прозвучали в его дверь. Он как раз хотел вколоться и недовольно воспринял вмешательство в его скромные планы на вечер. Джей смел все, что достал из ящика, обратно. Подошел к двери и неспешно открыл ее. Его передернуло. На секунду его напугал не кто иной, как Тони, надевший на себя маску смерти. Он выкрикнул что-то вроде: «Бу-у!» Затем он засмеялся, увидев реакцию Джея. - Будь ты проклят! – сказал Джей, сделав спокойный вид. - Кошелек или жизнь! – сказал Тони веселым голосом. Тони был веселым и незамысловатым парнем. Как по своему поведению, так и во внешности он был похож на подростка, хотя был сверстником Джея. Рост чуть ниже среднего; худое, абсолютно неразвитое тело, втянутое в плотно обтягивающий плащ; светло-русые волосы, слегка кудрявые и короткие; приветливое выражение юношеского лица. Джей заметил, как Тони подвел глаза черным карандашом. Однажды он делал это, придя на одну из их репетиций. Джей не удивился этому и сейчас. Он спокойным голосом сказал: - Заходи. Садись, – впустив его в свою квартиру. - Ничего не меняется, – сказал Тони, окинув взглядом все вокруг. - Хоть бы прибрал немного… - сев на кровать. - Я убирал, – сказал Джей, закрыв дверь и подошел к Тони, став напротив него, после чего добавил. - А еще я слезаю. - Ты гонишь! – просмеялся Тони. - Я серьезно. Постепенно. Я пытаюсь делать это, – сказал Джей, подумав о том, что только что хотел вколоться, но в глубине души и в своих намерениях он действительно пытался слезть. - Не верю, – сказал Тони. - А ты? – спросил Джей, заметив, каким оживленным выглядел он. - Что я? – не понял вопрос Тони. - На чем сидишь? - Амфетамин. Сильно заметно? - Тебя так прет, что разрывает. Тони рассмеялся. Он действительно выглядел чересчур живым, активным. Он сказал: - Пошли со мной на кладбище? Джей сделал удивленный вид. Он спросил: - Когда? Зачем? - Сейчас. - С чего бы это? - Хэллоуин! - Сегодня? - Да. Чувак, ты давно с людьми общался? Выходишь хоть иногда из своей берлоги? Джей действительно был не в курсе дел. Какой сегодня день недели и чис-

148

ло. Его не беспокоило это. Он будто жил по своему собственному календарю, в котором семь дней в неделю были сплошные выходные с траханьями и наркотой. Он решил подметить: - Ронни мне рассказывал про тебя. - Что рассказывал? - Облюбовал ты кладбища. Шляешься по ним, вместо того, чтобы репетировать со мной. - Так не было репетиций! Ты сам сказал, что тебе нужен отдых как минимум на месяц. А кладбище – это такое тихое и умиротворенное место. Тем более, сегодня Хэллоуин! Ты же решил отдохнуть. Пойдем, отдохнешь со мной! Мы там оторвемся! – сказал Тони. Джей сел рядом с ним. Он посмотрел на него серьезно и дождался, пока то же самое сделает Тони. Затем он сказал: - Я написал новые песни. Мы должны их прорепетировать и записать. - Гитара? - Ее почти… - сказал Джей, задумавшись над тем, что должен дописать инструментальную партию. Еще он задумался над тем, как опять делает что-то не до конца. Он лишь пытается, затем его устраивает, и он отлаживает все на потом. После того, как вколется. И потрахается – это уже как получится. Он еще что-то требует от остальных… - Тогда и я почти согласен, – сказал Тони. - То есть? – спросил Джей, не поняв. - Сейчас ты пойдешь со мной, и мы оторвемся. А потом можно и репетировать. Ты согласен? – сказал Тони, и резко встал с кровати, чтобы поторопить Джея с его решением. - Почти согласен, – с сарказмом сказал Джей. Тони обожал такие моменты и знал, что Джей уже идет с ним. Сам Джей одолевал свои тяжелые сомнения и банальное нежелание покинуть свои идеи на сегодня и принять идею Тони. Он убеждал себя, что это лучше, чем остаться наедине и снова колоться. Сделать это было сложно. Но он сделал выбор не в пользу своей идеи, и оставил джанк в тумбе, взяв с собой траву. Выйдя из подъезда, Джей и Тони остановились на крыльце. Они замерли на полминуты, оглянувшись вокруг. Тони заметил: - Пошел снег. - И сильно пошел, – добавил Джей, поняв для себя, что зима наступила окончательно. Наступили долгие дни затяжного холода, которого он не сильно хотел. Не больше, чем он хотел вколоться сейчас, вернувшись обратно, в плохо обогреваемую, но точно на порядок теплее квартиру. Но он не сделал этого. Сегодня он пойдет с Тони. Они тронулись с места, выйдя под снегопад. Огромные, пышные снежинки, вовсе белые падали с ночного неба на земную тьму. Тони закурил. Джей тоже. Он хотел держаться на траве. Хотя бы. Нужно отвыкать… Тони сказал: - Там есть отличный склеп. Мы в нем пару раз тусили. Интересное место. Таинственное и уютное. Тебе понравится. Выпьешь, расслабишься. - А что за кладбище? Если я не ошибаюсь, их несколько в городе? – спросил Джей. - Два, – подметил Тони. - Мы идем на старое. Там нет живых. Лишь мертвые, – улыбнувшись, сказал он.

149

Литературный сериал - А как же мы? – спросил Джей, тоже улыбнувшись. Тони рассмеялся. Затем сказал: - На самом деле, там действительно никого не должно быть из посторонних. Даже на Хэллоуин. Лишь несколько моих знакомых. Там уже лет десять, а то двадцать никого не хоронили. Вовсе поросло. Покажется тебе немного жутким, темным. Но ты привыкнешь. Тебе понравится. Они шли долго. Прошли десяток улиц и кварталов. Свернули пару десятков раз. Прошло как минимум сорок минут, как город стал меняться, превращаясь в частный сектор, за которым следовала редкая лесополоса, где и находилось кладбище. Пока они шли, пару раз на улице к ним пристали подростки с предложением «Кошелек или жизнь». Тони делал угрожающее лицо, затем показательно совал руку в карман, будто сейчас достанет из него что-то ужасное, например нож или пистолет, и кричал, что-то вроде: «Я и так уже не жилец! Посмотрим, останетесь ли в живых вы!» В конце он срывался на угрожающий крик, после которого все разбегались, а он громко смеялся. Джей сдержанно улыбался, и молча курил траву. Только он докуривал косяк, как через пять минут начинал новый. Ему было холодно. И он хотел продержаться. Может быть, слезет. Хотя бы в этот раз. Пока он с Тони. Главное, чтобы никто не предложил ширяться. Хотя… Кого он обманывает… Самого себя. Но ломки не было. Он чувствовал, как его слегка начала вставлять трава. Он забыл о том, что она его вставляет после пары-тройки косяков. - Почти пришли, – сказал Тони, увидев редкие, высокие деревья. На них и заканчивался город. Дальше лишь кладбище, вовсе заснеженное, знакомое лишь тем, кто был здесь. Как Тони. Джей не видел могильных плит. Лишь подойдя впритык, стали видны входные, вполне условные, ворота и большие камни, массивные, заснеженные. На них сложно было разглядеть надписи. Они остановились перед тем, как зайти на кладбище. Джей выглядел так, будто хотел докурить, потом еще раз подумать, идти ли ему, или еще закурить одну. Тони решил подогнать его: - Пошли уже. - Я ничего не вижу, – сказал Джей, вглядываясь в темноту, плавно сменяющую снежное поле. - Все видно. Ты сейчас привыкнешь. Для чего тебе светит Луна? – сказал Тони, показав на Луну, светившую довольно ярко в своей растущей фазе. - Мало Луны. Тони внимательно посмотрел на лицо Джея. Он заметил, как тот держит в руке давно выкуренный, уже догоревший косяк. Он взял его из руки Джея и выбросил. - Ты что, боишься? – сказал он, немного насмехаясь. - Мне надо привыкнуть, – сказал Джей, вглядываясь в темноту. - Ты обкурился? – спросил Тони. - Давно не был на кладбищах? - Дай мне привыкнуть! – снова сказал Джей, более возмущенным тоном. - Хорошо, – сказал Тони, и отстал. Он украдкой смотрел на Джея и смеялся про себя, сдерживая улыбку . Он понимал, что Джея, скорее всего, пугает кладбище, либо оно напрягает его, определенно вызывает в нем неприятные чувства. Джей внимал абсолютную тишину этого места, вдыхая холодный воздух, чувствуя, как в его голове и мышцах разгулялась дурь. После минутного молчания он, наконец, сказал: - Надо было взять больше травы, – после чего тронулся с места. Тони блеснул широкой улыбкой, и поспешил следом за Джеем. Ведь это он

150

вел его. И пока они шли по тропе, Джей все больше всматривался в темноту, различая в ней надгробные камни и кусты. Редкие деревья возвышались над их головами, вовсе скрученные, плачущие. Так казалось Джею. Ему было немного тревожно в душе. Но он привыкал. И даже больше, спустя пять минут, ощущение этой самой тревоги и отсутствия времени даже стали немного нравиться ему. - Вот и склеп, – сказал Тони, показав на тридцать метров вперед. В лунном освещении виднелось некое строение не более четырех метров в высоту. Из него пробивался еле видный свет, и доносились голоса. Джей немного оживился, поняв, что они почти пришли. Затем, он увидел несколько человек, ютившихся у входа в склеп. Все в черном. Мрачные. Подвыпившие. И не только. Действительно, вряд ли кто-то из посторонних будет ошиваться здесь… - Эй, Тони! – воскликнул голос одного из них, после которого еще пару голосов подхватили это же приветствие. - Привет всем! – радостно отозвался Тони, после чего он представил им Джея. Какая-то девушка взглянула на него и сказала: - Точно, Джей! Я тебя знаю! – после чего представилась сама. - Очень приятно! – сказал Джей, пожав ей руку, а затем и остальным. На самом деле Джею было не очень приятно знакомиться с этими людьми. Они ему не нравились. Какие-то показушные, как думал он. Кто-то из них строил из себя Лестата из вампирских романов Энн Райс. Кто-то еще кем-то представлял себя. Сегодня Хэллоуин! Джею было это понятно. Но ему были непонятны эти люди, с которыми так мило толковал Тони, которые были таковыми всегда. Они зашли в склеп. Внутри горели свечи. Много свечей. Здесь было достаточно светло, чтобы разглядеть лицо друг друга и то, что каждый от себя принес. В основном это был алкоголь. Особенно – дешевый. Но также здесь было и что перекусить. Кто-то принес рыбу, кто-то курицу, кто-то хлеб. Мрачный тип со здоровенным петушиным ирокезом, разлезающимся во все стороны, похвастался, что отобрал конфеты у детворы, высыпав их на крышку массивного каменного гроба. На втором гробу присело трое-четверо людей. Они все ели, пили, веселились. Громко общались и шутили. Та девушка, что знала Джея понаслышке, глянула на него зазывающим взглядом. Джей подошел к ней. Она налила ему в стакан красного вина, чтобы тот выпил. Джей был более чем согласен. Он понимал, что ему любой ценой нужно расслабиться. Трава травой. А истина в вине… Он немного пообщался с той девушкой. Затем завел еще пару непринужденных диалогов, пока прошло еще немного времени, и к нему не обратился Тони. Тот был самым веселым парнем, из присутствующих здесь. Он радостно обнял Джея, и спросил его: - Тебе нравится? - Да, Тони, – ответил Джей. - Точно? Не жалеешь, что пошел со мной? Может быть, ты хотел остаться дома? - Там нечего делать. Хотя… - оглянувшись, протянул Джей. - Здесь, тоже. - Почему? – спросил Тони, переменившись в лице. - Нет музыки, – ответил Джей. Тони возвел две руки к верху, помахав ими немного как-то помпезно и наигранно, а затем сказал: - Это атмосфера… Не понимаешь ты ее… Нахал… - немного шутя, а затем развернувшись, он ушел и продолжил веселиться со своими отморозками. Джей обратил внимание на ту девушку. Они снова сели рядом друг с дру-

151

Литературный сериал гом. Она предложила ему нюхнуть. Джей подумал, раз уж здесь, то гулять на полную. Нюхнул. И сильно. Почти все, что предложила ему девушка. - Э-э-й! – воскликнула она. - Ты вынюхал весь кокс! - Не беспокойся! – сказал Джей, потерев нос. - Могу предложить обмен на джанк. - Правда? - Да. Я слезаю с него, – сказал Джей, взяв у нее остальное и снюхнув. Она немного застопорено, но с долей одобрения глянула на него, после чего заметила, как Джея начало вставлять. Особенно, она поняла это, когда он решил сказать ей: - Я знаю, почему вы все здесь сидите без музыки! Не потому, что вы бомжи или галимые отбросы общества! – он улыбался, говоря это. - Не поэтому. А знаешь, почему? Девушка смотрела на него с иронией, готовая разразиться смехом. Душевным, но не громким. Она спросила: - Почему? - Потому, что мы на кладбище… - сказал Джей и застопорился. - И что? – спросила она его, ожидая логического завершения сказанного им. - Кругом одни мертвые. А мертвые любят покой. Хотя… Мы и так здесь. Своим присутствием мешаем им, - закончил Джей. Девушка тихо засмеялась, продолжая смотреть на него. Джей чувствовал, что улетает. Марихуана, кокс, вино, коньяк… Все это было в нем и кружило ему голову, словно он раскачивался на центрифуге. Он уже почти не видел свою собеседницу. Лишь расплывчатый ее силуэт. Он чувствовал, как она сидит рядом, возле него, и слышал, как что-то говорит ему. Он не понимал, что. В какой-то момент она стала сильно дергать его. Пыталась поднять, что ли? Джей сначала не понял. В какой-то момент он лишь понял, что все мигом бросили его, когда услышали расплывчатое в его сознании «Сторож!» - Джей, пошли! – говорил ему Тони, действительно дергая его на пару с той девушкой. Но Джей сидел, ничего не понимая. Теперь один. Он не хотел куда-либо идти. Следовать за ними. Ему это не нужно. Пусть сторож придет и заберет его. Сам он не уйдет отсюда. У него так мало сил, что он хотел бы лечь поспать. Ему это казалось лучшим из всего, что мог разобрать из своих мыслей в голове. Он задремал немного. Но как только почувствовал холод, тут же проснулся, не проспав и пятнадцати минут. В его голове до сих пор творилось что-то невообразимое. Но сейчас он чуть больше понимал все то, что происходит с ним. И ему удалось выйти из склепа. Он на кладбище. Совсем один. Все его бросили. Ни живой души. Ему хочется домой. Но он не знает, как уйти отсюда. Кругом заснеженная темнота, надгробные камни и кусты. И этот фон бесконечен. Он сливается с сиянием Луны, хоть как-то освещающей эту местность. Он поскорей хотел уйти. Куда – не важно. Главное – это движение. Даже если он не выберется отсюда сейчас, настанет утро, и тогда он точно найдет путь. Лишь бы не замерзнуть. Холод сковывал его и здорово отрезвлял. Джей был в мысленном и чувственном тумане до той поры, пока не стал трезветь и отходить от кайфа. Когда он стал осознавать всю серьезность ситуации, в которой оказался, Джей почувствовал себя параноиком. Само по себе кладбище вселяло в него паранойю. Так было всегда. Ему казалось, что на него постоянно кто-то смотрит – из темноты, из могил. Пусть он и знал, что это не реально. В его сознании стало возникать все больше паники.

152

Вдруг, он не попадет домой сегодня ночью, и даже завтра утром. Он пытался держать себя в руках, но его сердцебиение лишь учащалось. Дыхание становилось тяжелым. Такое часто возникает после того, как вкололся или нанюхался. Джей знал это, поэтому подобными мыслями успокаивал себя. Твердил самому себе, что не боится, выберется. Тони – сукин сын… Он пытался напрячь свое зрение в ночи. Оно было расплывчатым, предметы казались не конкретными, порой абстрактными. Такое тоже бывает. Не помешало бы вырвать. Но нет. Поразительно. Джею не хотелось. Скорее, не раньше, чем через два-три часа. Он знал свой организм. А пока, он был вынужден терпеть первые признаки интоксикации. Он ходил по заснеженному кладбищу больше часа. Иногда Джей останавливался, чтобы осмотреть все вокруг. Пейзаж никак не менялся. Кладбище казалось ему невероятно огромным. Но оно не может простираться бесконечно. Когданибудь оно должно закончиться. Так думал Джей, мотивируя себя не останавливаться. Продолжая идти, он мимолетом задумался о том, не ходит ли он кругами, иногда наталкиваясь на свои следы. Он же действительно не знал, как и куда идет. Вокруг все одинаково. Тогда он стал обращать внимание на деревья. Голые и редкие деревья, и те казавшиеся ему слишком похожими, чтобы ориентироваться, смотря на них. Они казались ему грустными и равнодушными к нему. Никакой помощи от них. Нужно полагаться лишь на себя. Он шел дальше, пытаясь побороть свои дурные мысли, все больше ощущая суровую реальность, в которой оказался. И вдруг, Джей остановился при виде представшей перед ним картины. Сначала она показалась ему невообразимой. Возможно, галлюцинация, он еще не достаточно отошел от кайфа. Но, зная себя и свой организм, Джей точно знал, что уже не накуренный, и видит перед собой то, что действительно видит. Он замер в потрясении. На одной из могил лежала девушка. Облаченная в черные одеяния и с черными волосами, она лежала так, будто была не живая и не мертвая. А какая? Как она оказалась здесь? Джей не понимал, сам себе задавая вопросы. Ему нужно было подойти поближе, чтобы рассмотреть ее. Он должен был проверить. Вдруг, она жива и ей нужна помощь. Он стал убеждать себя. Начал бороть в себе робость. Должен же он хоть что -то сделать с долей совести и до конца. И как же по знакомому сложно уговорить себя на подобное. Медленно и не уверенно, он стал делать короткие шаги в ее сторону, оборачиваясь по сторонам. Приближаясь к ней все ближе, Джей стал рассматривать ее пальто, укрывающее ее словно одеялом. Затем обувь – высокие сапоги на каблуках, согревающие ее в этой ранней зиме. Могила, на которой лежала она, была ей словно кроватью. Как такое может быть? Занесенная снегом, она лежала, немного поджав к себе одно колено, и подложив одну руку под лицо. Оно было белым и чистым, погруженным в глубокий сон. Джей все больше становился уверенным в том, что она все же жива. Красивая, но холодная девушка лежала в ночной пучине мерзлоты. И неизвестно, откуда она здесь, и почему. Джею было интересно. И он нервничал. Он стоял в двух метрах от нее и осознавал, что нужно что-то делать. Что-то предпринимать. Неважно, кто она, и зачем она здесь. Она может замерзнуть. Никто, кроме него не поможет ей. Все чаще оборачивался по сторонам, все больше убеждаясь в этом. Он робко сделал последний шаг в ее сторону и присел на корточки, с опаской смотря на нее. Джей подумал: «Точно жива», намереваясь как можно быстрее покинуть это кладбище… с ней.

153

2019 год