Февральский номер литературного интернет-издания PS (№83) by PS литературный журнал

№83 (февраль 2019)

Над номером работали Александр Маяков главный редактор

Надежда Леонычева старший редактор

Расима Скиба редактор

Элина Ким редактор-корректор

ВНИМАНИЕ!!! Авторские права на размещенные произведения принадлежат их авторам, и защищены Законами об авторском праве Украины, а так же международными законодательными актами об авторском и смежном правах. Пунктуация и орфография авторов сохранена.

ВНИМАНИЕ!!! Некоторые произведения содержат сцены насилия, секса, не пристойного поведения и психологические тяжелые сцены. Поэтому, не рекомендуется для прочтения лицам младше 18 лет. Прочтение возможно с разрешение родителей, опекунов, либо лиц выполняющих их функции.

Отпечатано в типографии «Crocus» crocus.zp.ua

При копировании материала ссылка на АВТОРА ОБЯЗАТЕЛЬНА!

www.pslit.co.ua

Колонка главного редактора Здравствуйте! Сегодня вышел в свет второй номер нашего журнал в 2019 году. Что в нем нового? Если вы заметили, слева отсутствует вступление. Вместо него - состав редакции. Почему так? Для этого несколько причин. Первая - в нем нет смысла. Да, красивое вступление, написанное Надеждой Леонычевой с ноткой сарказма, как никогда ярко описывало пору года и душевное состояние многих из нас. Но, как показал опыт работы «FoxyLit», колонка редакции, а в данном случае, колонка главного редактора, может спокойно заменить это вступление. Возможно, моя статья не столь яркая и интересная, как заметка Надежды, но начиная с этого номера, именно она будет вместо вступления размещаться на сайте журнала и других интернет ресурсах. Се ля ви, как говорят в Париже. Вторая — редакция. Некоторые читатели до сих пор считают, что изданием журнала занимается группа «анонимов», так как на страницах журнала не указана редакция. Но это не так. Редакция журнала всегда была указана на страницах издания. Правда, редко кто открывает последнюю страницу. Но ничего страшного! Теперь список редакции будет прямо в начале номера. Да, журнал делают реальные люди. Нас разделяют километры, но это не мешает нам быть командой. А теперь давайте поговорим о самом журнале. Как выдумает, что такое журнал? Просто подумайте, что из себя представляет издание. Вот, оно у вас в руках. Может не печатный, но вы можете читать нас со смартфона, планшета или компьютера. Что вы видите? Множество, так? Множество авторов, произведений. И вот еще один вопрос: хотели бы вы читать номер, где произведения лишь одного автора? Вот, все сто пятьдесят страниц принадлежат перу одного автора. «Как такое возможно?» спросите вы. «Это же не сборник, а журнал!». И вы будете правы, но вот беда, так считают не все. Порой авторы присылают нам странные запросы в службу технической поддержки: «А с моими произведениями будут опубликованы и произведения других авторов?», «А если их уровень будет не дотягивать до моего, то как быть?», «Что надо сделать, чтобы в номере были только мои произведения». Это бывает, редко, но бывает. В этом нет ничего страшного. Просто запрос автора, который не понимает, что такое журнал и как он работает. Но вот недавно, буквально на этой неделе, пришел ответ о получении посылки одним из авторов. Он был рад и доволен, но, цитата: «В дальнейшем сотрудничестве не вижу смысла. Платить за три страницы 400 рублей, догороговато для меня. И еще и получать в нагрузку «килограмм» того, что мне не интересно». Мы не стали объяснять автору, что мы не можем печатать в номере только его произведения. Это идет против самого принципа журнала. Мы не издаем книги, мы издаем журнал. Мы издание, а не издательство. Это разные понятия, которые не все понимают. Возможно, есть авторы, которым интересно читать только себя, но у нас, у команды «P.S.», другое мнение на этот счет. Читайте литературу, и не только свою. С уважением, главный редактор «Литературного интернет-издания P.S.» Александр Маяков

Сегодня в номере

Поэзия

«Любовь приходит и уходит» Татьяна Уразова

«Маленькое пророчество» Владимир Васильевский

«И память торопит признаться» Владимир Васильевский

«Мечта. Или рассвет на даче» Владимир Васильевский

«Петербург. Весенняя ночь» Владимир Васильевский

«Не жалей меня» Волчецкая Кристина

«Не бросайте любимую» Юрий Проскоков

«Конец зимы» Юрий Проскоков

«Лунная ночь» Юрий Проскоков

«Пальтишко есть и ботики из фетра» Татьяна Уразова

«Желание проснуться» Герасёв Александр

«За край» Герасёв Александр

«Шаг в сторону» Герасёв Александр

«Лёд» Герасёв Александр

«Вечерний Токио» Акари Ямго

«Песня бродяги» Юлия Хуртина

«Мне друг лишь ветер...» Юлия Хуртина

«Возникает из недосказанного» Юлия Хуртина

«Лето, прощай!» Юлия Хуртина

«Я люблю...» Юлия Хуртина

«ЛМЛ» Ветчинина Александра

«Латунь» Янина Погорелова

«Я восхищаюсь своим поколением...» Азарапина Екатерина

«Февраль» Лариса Гончарова

«Мольба матери» Лариса Гончарова

«Наповал!» Лариса Гончарова

«Оптимист» Лариса Гончарова

«О весне» Оксана Баранова

«Свободный стих» Оксана Баранова

«Дельфин» Анжелика Шуберт

«Одинокий с ветрами...» Никола Дарен

«Море моё» Никола Дарен

«Зачем?» Никола Дарен

«Ведь, это же Данте!» Наум Лана

«Когда падал наш самолёт» Наум Лана

«Притча о добре» Дмитрий Тремаскин

«В темном смешанном лесу» Волокос

«Стеклянный реквием» Алан Валеев

«Данность» Нарек Дзоян

«О Рыцарской преданности» Николаев Владимир

«Рыжая» Елена Бирюкова Устинова

«Как лиса счастье искала...» Борисова Ольга

«Дождь» Дмитрий Бояринов

«Осень» Дмитрий Бояринов

«Заваривая по утрам жасмин» Белла Алёшина

«Храм» Янина Погорелова

Строка прозы

«Подарок к празднику» Андрей Иванов

«Она, море и любовь» Татьяна Уразова

«Звонят колокола» Татьяна Уразова

«Чеченская лезгинка» Татьяна Уразова

«Дар Лукерии» Марина Шатерова

«На краю» Юлия Кир

«Долгое эхо войны» Григорян Эдуард

«Февральская история» Александр Сапшурик

«Умка» Волчецкая Кристина

«Она живая. Ее зовут Катя» Волчецкая Кристина

«Это был он, наш папа» Волчецкая Кристина

«Без пяти минут счастье» Светлана Корчагина

«Москва» Мария Хаустова

«Cнежная принцесса» Cветлана Барашко

«Доброта – это дар!» Марина Шатерова

«Until the end I'll only stay with you» Юларнэус Кадэттори

«Все же хорошо...» Игорь Скориков

Фанфик «Сверхъестественное: новые приключения» Мария Гамиева

Литературный сериал

92 94

104

«Летописи межмирья» Александр Маяков

104

«Буквы на белом фоне» Александр Маяков

107

«А.С. Пушкин. Послесловие» Маргарита Крымская

110

«Опаленные войной» Олег Русаков

117

«Наталья» Дмитрий Королёвъ

125

«Спасибо графине» Лена Ичкитидзе

129

«Конформист-Нон» Виктор Гончар

133

«Моя служба» ВладОзер

143

«Путешествие в неизвестном» Уразова Татьяна

149

Поэзия

Любовь приходит и уходит Татьяна Уразова Любовь приходит и уходит… Душа пленённая, как в клетке, Сочится каплями. Восходит Лучом мерцающего света. Без слов, струящийся, он слепит, Даря надежду, предвкушенье. И лилий влажных лёгкий трепет В зрачках любимого - знаменье. Сольются души на мгновенье, Как солнца вспыхнут во Вселенной! И оттолкнутся в отчужденье. Нет! Не любовь! Не сокровенна. Как вспышка молнии, сверкая, Любовь пронзит, неся мученья. Огнём небесным обжигая, Возвысит самоотреченьем!

Маленькое пророчество Владимир Васильевский Приветствую Вас, юный гений, Евгения из Петербурга! Нет. Ни при чем гормоны, гены, Вы - вдохновенье демиурга. Зачем Вам имидж (или образ), Искусственное построенье? Вы, как пантера, или кобра, Естественны, как потрясенье. Вы - гений, значит, падший ангел, Вам предначертана дорога, И где-то ждут чины и ранги, Вы изначально недотрога. Да, Вы подниметесь высоко, И дом Ваш будет полной чашей, А плоть нальется дивным соком, О неге женственной кричащем.

Мне выпадет другая карта. Страх. Одиночество. Забвенье. Я окажусь на грани краха. Скитанья станут мне спасеньем... Но вот... закончатся дороги, Душа пройдет у Бога кастинг, Явлюсь, смущенный и убогий, К Вам в петербургское ненастье. И... задохнусь от счастья видеть Глаза и губы, эти плечи... Рванусь осыпать жемчугами, Вдруг осознаю: Нищий! Нечем! А Вы укажете на двери, И, молча, распахнете настежь, Покорно побреду, не веря, И путаясь, и извиняясь наспех... Так завершатся наши встречи, На этой сказачной планете. Мир не померкнет - Фатум вечен! И будут плакать и смеяться дети. Приветствую Вас, юный гений, Евгения из Петербурга!

И память торопит признаться Владимир Васильевский Я ожил, и жажду влюбляться, И знать, что в меня влюблены, И память торопит признаться, Что лето дороже весны. Щедрее не зори, а зрелость Под осень раскатистых дней, Где моря созревшая ревность Нас к берегам мудрей. Богаче не юность, а зрелость Под осень раскатистых дней, Где чувства созревшая древность Спасительнее и видней. Я ожил, и жажду влюбляться, И знать, что в меня влюблены, И память торопит признаться, Что август счастливей весны.

Поэзия

Мечта. Или рассвет на даче Владимир Васильевский Я хотел бы встретить женщину, Принимающую стихи. Чтобы кожа сияла жемчугом От исконных ее стихий. Пусть не рослая, не красавица, Но в глазах - огонь и душа. Чтоб, как знаменье накрест ставится, Возносилась она, греша. Чтоб была весела и богата, И не знала что значит "офсайд", А органные грома раскаты Вдохновляли ее на инсайт. Чтобы нравом была негневлива, И любила за то, что живу. Чтобы мудрая женская сила Нас хранила в земном раю. Мы летали бы с ней на Мальорку, И бродили по зимней тайге. Вдохновенно читал бы ей Лорку, Приобщал к Такубоку и Ге... Но увы! Я такую не встречу. Видит Бог, я не стою ее. Впрочем, блажь это все. Велеречье. Грезы. Бред. На заре забытьё. *** Только блажь эта душу мне греет В безысходном моем cela vie. Меркнут звезды в саду, утро зреет, И нещадные жгут соловьи.

Петербург. Весенняя ночь Владимир Васильевский Как же любить Вас, Петербург, Когда так пасмурно и сыро? И ветер режет, как хирург, Лед на Неве. В кромешных дырах

Весь небосвод, когда туман В ночи спускается на город. И горе, если ты - профан В мостах, и сам себе не дорог. Они давно разведены, И о метро ты вспомнил поздно. Как грозно - а едва видны Атланты выступают розно. Шагни, шагни, и ты - пропал! Гром голосов убьет, как выстрел. Как быстро падает портал! Ах!.. Страх опал. Как плод он выспел. Что там, направо, за углом? Мелькает грустная улыбка, И зыбко речь, и свист, как стон, Цилиндр, трость, легко и гибко В коляску тень метнулась. - Он! "Да что ж так пасмурно и сыро!"И, угасая, словно сон "Пошел! Пошел! Гони на Выру!" О, роковая Натали! Порочный бесноватый Геккерн! Керн, лучше б вы, чем гей-павлин, Французский беспардонный нехер... Но что со мной? Я заплутал. В туман забрел не в те пределы, В уделы прошлых лет. Пропал! О, белый день, о, люди, где вы?! Да нет. Вон гонят братаны Свои крутые мерседесы. Профессоры от Сатаны."Эй, пацаны!"- Конкретно, бесы. Чу, что за звук вон там, внизу? В гранит волной стучится лодка. Там водкой хлыщ поит княжну, И охмелевшая молодка Хохочет, как в последний раз."Пустите! Как темно и сыро!" Проныра комиссар маразм Чужих идей, не вняв, натырил И мародерствует, посконь, Дворянской плоти алчет хавать. О, хамы! Вечности огонь Вам не искупит вашей славы.

Поэзия Что?! Я на площади Искусств? Да! Вон смятенный Маяковский, Полонской бредя (Брик - искус), Бредет в "Собаку" через Невский. Красавец. Исполин. Инфант! И вы запутались в пространствах. Вам бы о стансах... В вас, фанат, Пел демон в наведенных трансах. Увы! Очнулись, наконец. И, оглядевшись, оробели. А Брики пели вам венец. И... грянул, каясь, парабеллум. Светает. Или фонари. Снег сквозь туман кружит и тает. Витает мысль:"За ним! Умри!" Но нет! Некстати. Пусть светает Да, брезжит. Нет. Не фонари. Прохожие зонтами бычат. Обычный день. Как фон. Внутри Дела, озноб, печаль. И - вычет. В тумане движутся дома, По улицам - железа реки. Вот треки площадей. Одна Нева пуста. И лед. Навеки... Погода, как порочный круг. Туман в дождя потоки вырос. Как же любить Вас, Петербург, Когда так пасмурно и сыро? Как не любить Вас, Петербург!

Не жалей меня Волчецкая Кристина Не жалей меня, не жалей. Как-то я, все сама, ты знаешь... Я тону в пустоте аллей, Круг спасательный - не бросаешь... Не спасай меня, не к чему. Все пройдет, словно снег вчерашний, Не жалей меня, не жалей. Я играю, ты - настоящий... От чего-то рябит в глазах, И иголки пронзают кожу. Ты прости, что сложилось так:

То, что мы с тобой не похожи. Не спасай меня, не спасай, Я не стану кричать до хрипов. Если буду тонуть - одна. Без эмоций, истерик, всхлипов. Пожалей меня, не спасай, Мне ведь круг твой, одно, что камень... Я прошу тебя, не жалей, Еще хуже, тоскливей станет…

Не бросайте любимую Юрий Проскоков Не бросай ты любимую, нет! Пусть в душе зреет горечь постылости. И не слушай недобрый навет, Что любил её будто из милости. Оцени все поступки свои, Здесь твоей может больше виновности. В том, что думал всегда за двоих, Отодвинув подальше условности. Не бросай ты любимую, нет! Просто стань с нею чуточку ласковей. Будешь крепкой любовью согрет. Сохрани это чувство прекрасное!

Конец зимы Юрий Проскоков Опять на улице мороз за двадцать пять. Зима свирепствует – она ещё сильна! Решив реванш перед весной последний взять, Расцеловала девкам щёки докрасна. Народ закутавшись, тропинками спешит. Под каблуками, хруст февральского снежка. Как паутина, в кронах изморось висит – Хозяйство крепкого мороза-паука. Зима старается из всех последних сил Не допустить прихода раннего весны. То подморозит, а то снегом притрусит. Не хочет власть отдать капелям, без войны!

Поэзия

Лунная ночь Юрий Проскоков Луна своё купает отраженье В прозрачных, стылых водах сентября. Дорожка серебристая в движенье До берега и дальше, растворясь. В ночи деревья призрачно мерцают, Сменив охряный цвет на голубой. Их листья лунный отблеск отражают, Окрасившись в оттенок неземной. И в этой тишине не слышно звуков, Природы сон загадочен, красив. Один лишь только филин ухнет глухо, И эхо отзовётся, пробасив.

Пальтишко есть и ботики из фетра Татьяна Уразова Студёный ветер распоясался с утра. В азарте подростковом гнёт деревья, Сдувая с веток снег – весёлая игра, Не ослабляет радостного рвенья. Пальтишко парусом я помню, как вчера: Как ветер яростный кидал в сугробы И валенки в снегу, как лыжи вдоль двора Несли... И было счастье высшей пробы! Сегодня время словно повернуло вспять. Я полетать хочу с порывом ветра. Но до сугроба вряд ли долечу… Как знать… Пальтишко есть и ботики из фетра…

Желание проснуться Герасёв Александр Рассеяна мглою дрожь и снега седая пудра. Ты ночью опять уснёшь с желаньем проснуться утром.

Как ночи отрезок мал... Будильника звон разбудит. А утром ты снова встал не зная, что дальше будет. В сознании мыслей рой: как жаль, что покой не вечен. Хоть днём ты опять - герой, но скоро наступит вечер. Зажжёшь голубой экран, как будто бы - между прочим и сядешь на свой диван чтоб ждать наступленья ночи. Жена позовёт в кровать, пустырник предложит мудро. И снова ты ляжешь спать с желаньем проснуться утром.

За край Герасёв Александр Холодный дождь весь день стучал по окнам, а ночью стал хлестать ещё сильней. Казалось, тьма до ниточки промокла и стала ночь от этого темней. Душа пыталась вырваться из плена, когда смотрел я в призрачную тьму, и время стало плыть по серым стенам, чтоб не попасться больше никому. А я смотрел на мокрые разводы и вспоминал былую жизнь свою, в ней было всё, но не было свободы, и я держался крепко на краю. А вот теперь я понял всё, что прежде никак не мог всецело осознать и, не смотря на мокрую одежду, хочу за край стремительно бежать. ... И вот бегу по грязным скользким лужам, лечу за край из мира своего. Взамен тоски вползает в сердце ужас: свобода здесь, но больше ничего.

Шаг в сторону Герасёв Александр Живёшь, не споря с собственной душой, и веришь в счастье, в искреннюю дружбу...

Поэзия Шаг в сторону... И ты уже - чужой, отверженный, забытый и ненужный. Гуляешь в парке в стареньком пальто и вспоминаешь тёплый день вчерашний... Шаг в сторону... И ты - совсем никто, потерянный, испуганный, пропащий. Проходит жизнь запутанной игрой, в награду шишки, розги, нагоняи... Шаг в сторону... И ты - лихой герой, разишь мечом проклятых негодяев. Зайдёшь в сырой прокуренный подъезд, а там ножом тебя ударит кто-то... Шаг в сторону... И ты уже воскрес, и полетел к сияющим высотам. Шаг в сторону... Один лишь только шаг, и всё внезапно может измениться: триумф, награда или полный крах... И как же трудно здесь не ошибиться.

Лёд Герасёв Александр Опять декабрь... Паршивая погода... Всё так же, как и много лет назад. Я вспомнил дождь тринадцатого года, когда стеклянной стала вся природа и вместе с ней заледенел твой взгляд. Года идут, но ты с тех пор всё та же, ты вся из снега, холода и льда, твои глаза, как стылая вода. И я боюсь себе представить даже, что ты теперь такая навсегда. Моя любовь совсем тебя не греет, хоть я уже, практически, сгорел. Жаль, лёд твой растопить я не сумел. Мне с каждым днём больнее и больнее, и седина моя бела, как мел. Однажды я сражаться перестану и в дом ворвётся мёрзлая беда. Я от тоски немыслимой устану и сам застывшей мёртвой глыбой станубольшим куском серебряного льда.

Вечерний Токио Акари Ямго Пока один желал богатство, Другому на уме лишь слава. Кому в море - стать пиратом. Иному осуждать - 'о времена, о нравы'. Великим стать желает каждый, но увы Из стада лишь один осознает, что он овца. Остальные просто куклы - изнутри мертвы. Но думают, что звезды им должны мерцать. Ты не король, не раб и не солдат. Не фермер, не кузнец и не апостол. И цикл жизни, словно зебра, полосат, То черная, то белая - всё просто. И хочет всеми править, словно царь. Вся жизнь его - лишь разделяй и властвуй. Утопию создай или страну поджарь, За Атлантидой наблюдая с батискафа. Соберись друг мой, иди вперед. Не думай, что не так с тобою. Не жди, пока придёт черёд. Мечтой живи, умри мечтою. Кто хочет стать поэтом, кто врачом, Кто тело тренирует, дабы стать сильней. Построить дом на берегу речном. Каждому - свой путь быть веселей. Сбылась мечта и радуется глаз. Живи желанием, а мне Мечта - увидеть в летний час Вечерний Токио в окне...

Песня бродяги Юлия Хуртина Мне снятся млечные пути И звёздные дороги, Они зовут в ночную высь, Покой в себе храня , И, словно птица, даль кричит, Тревожит и торопит По тем дорогам унестись, Что так манят меня.

Поэзия Уйти! Уйти! Куда-нибудь, Туда, где снятся звёзды, Где месяц жёлт висит серпом Над пропастью небес, Постичь душой весь этот путь, Глубокий и серьёзный, И, не жалея ни о ком, Пойти на зов чудес. Пусть небо - крыша, а леса Приют для новых песен! Зачем нам стены городов И жёлтый свет окон? Послушай : с верой в чудеса Намного интересней Освободиться от оков И слушать сердца звон. Иди, куда зовут ветра, Куда ведёт дорога, И не сворачивай с тропы, Проложенной судьбой, Ты пронеси в себе тот рай, Что нам подарен Богом, И сердца светлые мечты Не позабудь с собой!

Мне друг лишь ветер... Юлия Хуртина Бархат ночи спустился на город, Зажглись все звёзды - день будет светел, И снова тянет высоко в горы С моей душою мне друг лишь ветер. Лишь он умеет хранить все тайны, Которым он - безмолвный свидетель, Лишь он умеет согреть мечтами И чувства вылить в стихи на рассвете, А чувства были - любовь, разлука, За расставаньем - другая встреча... И вновь - одна. Без единого звука Встречаю я этот сонный вечер. Но как одиноко в тусклой квартире... Дождусь его - пусть погасит свечи, Ведь в этом нашем огромном мире Лишь он мне друг - мой беспечный ветер.

Возникает из недосказанного Юлия Хуртина Порой бывает ужасно больно От слов, не сказанных на прощанье, Они застынут на сердце кровью, И их не смоет потом признанье. И пусть бывает нам очень грустно От осознанья своих ошибок Но лучше сильно обжечься чувством, Чем жизнь прожить без чудес и улыбок. Зачем молчать, коль дано нам слово? Сжигать себя изнутри мечтами... Наступит день - и тебя, молодого, С такой красивой душой - не станет. И кто потом через годы вспомнит О друге их, что ушёл так рано? Не та ль девчонка, с которой в школе Не завязал ты тогда романа? Не тот ли друг, с кем ты звёздной ночью Не поделился своим секретом? И лишь цикады теперь стрекочут О тайне той на исходе лета... Прошу тебя, не молчи о чувствах, Что подступают к горлу и душат, А то не хватит потом искусства Заполнить чем-то пустую душу.

Лето, прощай! Юлия Хуртина Я не хочу прощаться с этим летом, Вступая в осень грусти и разлук, Что всё вокруг окрасит рыжим цветом, Оставив лету звук и нежность тёплых рук, А мне- воспоминания об этом. Я так хочу, чтоб серые дожди Не смыли краски летних дней похожих, Чтоб сердцу тесно не было в груди , И чтоб мороз до дрожи не пробегал по коже От мысли той, что лето позади.

Поэзия Я не хочу терять любовь к тебе, Что в сердце отголоском отзовётся, Но главное - не оставлять надежд, Ведь тот вперёд прорвётся, что чувством обожжётся, Получит всё наперекор судьбе.

Я люблю... Юлия Хуртина Я люблю проснуться Ранним летним утром, Прямо на рассвете - глаз бы не сомкнуть ! В августе - смотреть на Нежным перламутром Вышитый на небе Ночью млечный путь. Ехать на машине, Сидя с папой рядом, Наблюдать озера, реки и леса, Сонные деревни Провожая взглядом, Ждать, чтоб появилась Жатвы полоса. На велосипеде Мчаться через поле, Догонять заката Рыжие лучи, Позади - деревня, Впереди - раздолье, Руки поднимаешь, Будто ты летишь. Как сказал Высоцкий, "так оставьте споры", Ничего нет лучше Голубых вершин, Вот и я под утро Вдруг влюбилась в горы, Из окна увидев Пёстрый серпантин.

ЛМЛ Ветчинина Александра Как нравится мне быть твоей. Как нравится, что мы нашли друг друга. Что вырвались из замкнутого круга Минутных увлечений и страстей.

Как нравится, хоть шанс был невелик Что счастье постучалось в мои двери... И как тут можно в чудо не поверить Когда с тобой чудесен каждый миг! Как нравится мне вместе засыпать И ощущать всем телом мирное дыханье... Ты - главная мечта, заветное желание! Ты рядом-больше нечего желать. Как нравится, что можно раствориться В твоих объятьях-столько в них тепла. Я от любви как роза расцвела Стараниями любящего принца. Как нравится мне, что судьба свела Нас вместе. Значит есть на то причины.. С заглавной буквы "М" достался мне мужчина.. Моя стена, опора и скала.

Латунь Янина Погорелова Закаленный характер в латунь И мы находим свет среди тьмы Вашими устами глаголила молва И с ваших афиш срывав имена

Я восхищаюсь своим поколением... Азарапина Екатерина Я восхищаюсь своим поколением: Мы можем творить, мы живём без оглядки, У нас есть для нового воображение, С судьбою решённой играем мы в прятки! Смотрим на мир иначе, чем старшие, Но это не значит, что все мы не правы! Не всё поколение -люди пропащие! И жизнь не у всех сплошные забавы! Умеем сражаться за правое дело, Но войны, поверьте, нам всем не по вкусу. Для нас человек - душа, а не тело! Оскалитесь Вы-мы ответим укусом!

Поэзия Шагаем мы прочь от границ и запретов, Мы на пути к толерантности в мире! Мы помним о подвигах и о победах. Помним о прошлом. Но мыслим мы шире!

Февраль Лариса Гончарова Февраль с укором «фе» Стучит вовсю зиме: «Сосульки распустились, Совсем от рук отбились! Устроили капель, Как будто бы апрель!» Зима морозно-зла К сосулькам подошла… Висят они спокойно, Вполне себе пристойно: «Не слушайте февраль, Он всем известный враль!»

Мольба матери Лариса Гончарова Мать и ребёнок – сердечная связь. А если ниточка оборвалась, Как удержать мне кровинку свою От падения в бездну, на краю? Восстановить мне, как связь сердец? Молю, ответь Всевышний Отец! Упала в ладонь капля сечи. Пришёл ответ, словно свет в ночи: Верою стой, потому что мать, С верой учись терпеливо ждать, С верой учись ты любить и жить, Будет за что и благодарить.

Наповал! Лариса Гончарова С ледяным начёсом Заплетает косу Снежная метелей кутерьма. Платье шьёт Пороша, По подолу рюшей Из снежинок стелется тесьма. Огранило Солнце

Белый Свет до донца – Хрусталём сверкнули терема, Яхонты, алмазы Заиграли разом! Приоткрылись взорам закрома. Наповал и сразу Красотой сразила Белая Лебедушка-Зима.

Оптимист Лариса Гончарова Всему беззубо рад, смеёшься – и не лень: Шесть месяцев тебе и внове каждый день! Ползёшь по жизни ты, как увалень-тюлень, И время для тебя всего лишь светотень. И время для тебя не просто светотень, Полжизни прошагал уже мужик-кремень. Косая сажень плеч не гнётся, как плетень, И трудность для тебя – всегда наверх ступень! И трудность для тебя – подняться на ступень... Где увалень-тюлень и где мужик-кремень? Пусть проседь на висках и, в общем, старый пень, Всему беззубо рад, смеёшься... И не лень!

О весне Оксана Баранова Мои девяносто два дня, Укутав снега и метели, Негромкую песню запели, Ручьями искрясь и звеня. Мои девяносто два дня, Наполнившись солнечной лаской, Разлили зеленую краску, Сверкающим ливнем гремя. Мои девяносто два дня В букетах сирени играют, Скворцовую трель посылают, В лазурное небо маня. Мои девяносто два дня Коснутся июньского ветра, А после уйдут незаметно, С собой увлекая меня...

Поэзия

Свободный стих Оксана Баранова Кто ты - воздух в моем дыхании, Ароматы весеннего ветра? Может быть, но когда ты не рядом, Я смогу, я не задохнусь. Кто ты - свет на моих ресницах, Разогнавший ночные кошмары? Может быть, но когда ты не рядом, Без тебя продолжается день. Ты земля под моими ногами, По которой вперед шагаю? Может быть, но когда ты не рядом, Не зависну я в пустоте. Океан моих мыслей, желаний С головой в него окунаюсь? Может быть, но когда ты не рядом, Я не высохну без воды... Ты мечта, за которой пыталась Падать в призрачную неизвестность, Или теплое воспоминание, Что осталось в моей душе?..

Дельфин Анжелика Шуберт На рассвете, мощью океана восхищаясь, Дельфинья небольшая стая резвилась среди волн, С фонтаном старых брызг в прыжках прощаясь, Новые приветствовала, в воду возвращаясь. Навстречу, бороздя дышащий океан простора, Шло небольшое судно под названием «Фараон», Среди матёрых моряков в команде был мальчонка, Играл на палубе с канатом на гарпунной пушке он.

Свою стал стаю уводить подальше в океан Дельфин-вожак, завидев китобойный катер, Родная водная стихия в защиту подняла фонтан, Замер на миг в предчувствии беды неугомонный ветер. В сражении с собой водоворот бурлящих волн Качнул вдруг китобойный катер неумело, Мальчонка зацепился смело за скользящий борт, Но сорвались ручонки, помочь команда не успела. В чужой стихии мальчик оказался, Холодная вода накрыла с головой, А катер одиноким пёрышком казался Средь волн бушующих и тучи грозовой. Криком о помощи капитан-отец весь мир перевернул, Доля роковая у него перед глазами пеленой кружилась, Услышав это, вожак-Дельфин за мальчиком на дно нырнул, Под хмурым небом одинокая волна лишь серебрились... Мальчика Дельфин подталкивал с любовью пред собою, К катеру плывя, смотрел с доверием в глаза его отцу с мольбою, Чтоб не губили моряки дельфинью стаю и его семью, Не омрачая его сердце горечью, и болью, и тоскою. Но в стремлении к выгоде, к обогащению, к наживе, В жадности теряют люди благодарность, доброту, И разум их у роскоши в фальшивой славе, А сердце, каменея, обменивает теплоту на глухоту и пустоту.

Поэзия Пушка гарпунная дельфинью стаю выстрелами догнала, Цепкие крюки, как когти, отыскав добычу, мясо разрывали, Ярость металла не щадила жертвы, жизнь из тел гнала, Стал красным Синий океан и был фонтан уже из крови... В слепой надежде искал и звал Дельфин свою семью, Отца и мать, сыночка и любимую, братьев и сестёр, Но не было ответа среди бурлящих кровью волн, Бродяга-ветер рассекал лишь водяной простор. Он плыл ОДИН среди шумящих волн, И грустью тусклый взор его был полон, Отчаяние от предательства в себе он поборол, Но память содрогалась от судна под названием «Фараон»: «За что вы так жестоко отблагодарили, люди? За что мою семью забрали вы, от жадности пыхтя, И в одиночестве оставили меня наживы своей ради, Того, кто подоспев на помощь, спас ваше дитя?» Слал пожелание он мысленно мальчонке, Чтоб мудрым вырос, не озлобил своё сердце он, И в память, в благодарность за своё спасение Не брал штурвал на китобойном судне «Фараон» Дельфины могут чувствовать и понимать людей, Считывать наши вибрации, эмоции и мысли, Преданность и помощь в мир они всегда несли, Их подвиги помогут многим жизнь переосмыслить.

Как часто мы не любим и не понимаем Тех, кто с нами на Планете-Матушке живёт, Чудес природы в творении Творца не замечаем, С терпением который учит нас чужую жизнь ценить! Не надо убивать животных, Господа! Человечеству Творцом они даны для осознания, Что жизнь в гармонии и в счастье лишь тогда, Коль проявляется к другим любовь и сострадание!

Одинокий с ветрами... Никола Дарен Одинокий с ветрами мечтаю Могу, и расстояние сломаю О нас - сплетения руки в руках, С тобой - касание губы в губах... Неси ты, ветер, та моя судьба, А и над реками, морями, Пустые острова То ближе к ней - она моя Одна Ад и рай, Любовь и отрава... Лишь только поцелуи на глазами, Имя прошептать в губами, "Я люблю тебя!"- скажу,

Море моё Никола Дарен Иногда ты спокойное мудрое море Ласковые синие просторы. Иногда наивное - солнце игривое В отблесках ярких бесстыжих. Но чаще всего волнующее душу, Влекущее на свою глубину. Хочется нырнуть с головой, Отдавшись силе твоей и покою.

Поэзия Пусть навсегда меня волнуют Твои объятия, твои волны. И до вечности жажду тебя В твоей нежности голубой утонул я. За все ночи превращая В стихи твои сны и мечты Со дна моря Любовь поднимаем И в счастье она сломанным сердцам растает. и тихонько уйду во сну…

Зачем? Никола Дарен Зачем любить безбожно, Хранить бессловно и безбрежно? И так бесстыдно нежно отрывать кусочки осторожно? С сердцем наше Полны грустью чаша... О чем нам надо говорят, Когда напротив все молчат? Душам плакать, скрывать Мечты о снах опять? С глазами наши, Полными слёз ваших… Кому поцелуи отправлять И тайно, страстно поласкать, ошеломляющей Любви обнять? Воспоминания пришли - болят! С руками наши Полными бессловесной страсти...

Ведь, это же Данте! Наум Лана Из недр сознания потоками холодных фраз: «У нас резусы не совпали! У тебя отрицательный». Это легко объясняло их счастье напоказ, Подруги ей твердили: “Какой он нежный с тобой, какой внимательный!” Но их юбилеи в окружении чужих людей, Словно за упокой: столы, цветы и эпиграммы на открытках. Затерянный театр заученных ролей, Где он, допивая Scotch, говорил: “Давай, сделаем ещё одну попытку”.

Новый день словно пытка… И можно только гадать, Что прячут призраки её видений. В этом огромном доме, об утерянном – ей никому не рассказать, В царстве мёртвых, это роскошь – искренность общения. За её окнами – ледяное озеро и воздух густ, у ворот часовой, И вдруг, она вспомнила: “Ведь, это же Данте! Интересно, какой сейчас круг – первый или второй?” “Девятый…” - во мгле пробили куранты… S…

Когда падал наш самолёт Наум Лана Когда падал наш самолёт… Ты не помнишь, о чём я Тебя я попросила? Я что-то Тебе тихо говорила, А он всё с большей силой продолжал полёт. Напомни мне! Как не стараюсь, не выходит, Сейчас, мне нечего желать – ведь, у меня всё, как у всех! Но, иногда, я словно падаю, как будто что-то происходит, Когда бегу за суетой, пустым… за тем, что Ты назвал бы – грех! Вокруг – опять все в панику впадают! Как могут, так и выживают, Всё громче высшими октавами орут О нефти, бизнесе, войне… Фальшивой истиной всё это прикрывают, Падением - здесь не меняется маршрут. И дни мои бегут, а я их, словно догоняю, Друзья махнули в Индию… Пока просили не писать. О, Господи! Напомни мне, о чём же я просила, умоляю! Ведь, я должна была Тебе - хоть что-то обещать! А может, заново начать… И перестать считать проблемы, Словно Земля, поймав орбиты нить, не изменяя, стрелок ход. В доме покой… За окнами соцветья хризантемы, И так, забыв о времени, встречая каждый год. Куда же всё исчезло, когда мы были за пределом? Как быстро мы летели, что позабылись страх и боль? Остались облака… Воздушные, все в белом, Вся жизнь – пробелом… Как плохо сыгранная роль… … «Как же, они - там без меня?!», - секунда ожидания! Объятья, слёзы радости и рук родных тепло, Ударами в сердцах – тихой любви дыхание… Когда же я забыла, Господи, как мне со счастьем повезло… S…

Поэзия

Притча о добре Дмитрий Тремаскин Здравствуйте дамы! Привет господа! Я собрал здесь вас, дабы Прочесть историю поэта-чудака. Жил мальчик на свете Ничем неприметный вполне И был не богат, но не был и беден, Учился он вроде как все. Была у мальчика мечта Изящная, красивая как в сказке: Хотел он правдой жить, не надевая маски, И нужным чувствовать себя. И вот поклялся он однажды Мечту свою не предавать, Любому, кто в беде увядший, Чем может, должен помогать. И время шло, и парень стал мужчиной, И многое он в жизни поведал, Но не нашлось изысканной причины, Чтоб он мечту свою предал. Он жил по кодексу, который сам придумал, Он жил для всех, забывши о себе, И о награде никакой не думал: Наивность и добро горели в той душе. И так до самой смерти прожил он жизнью честной, И так до самой смерти он видел мир в огне. Хотел он людям быть хоть чуточку полезным, И жизнь отдал мечтая о мечте. Ну вот и все, дошли до эпилога, И что хотелось бы сказать в конце: Не важно, куда нас приведет дорога, Не важно, сколько боли на душе. Вещей по жизни несправедливых много, Ты можешь ничего не делать, А можешь сделать что то. Ведь если кто то смог, то смогут и все те, Кто в мире чувствует себя микробом. Добро творить не сложно, неважно мало, много, Дарите людям свет, угаснувших во тьме.

В темном смешанном лесу Волокос В темном смешанном лесу Заблудившись, я бегу. А вокруг кишит зверей, Очень разностных мастей. Знать бы, кто из них мне враг, Кто полезен, кто никак. Вот один рычит с ветвей, А другой бежит, как тень, Третий с крыльями парит, Клювом что-то верещит. А еще полно тут змей, Агрессивных на людей. Есть красивые зверьки, Очень чисты и светлы, Но к ним если подойдешь, Свою душу изольешь, Жалят сильно и кричат, Аж глаза у них горят. Что ж напасть, Бегу быстрей, Выйти б мне уже скорей! А над лесом правит ночь, Тьма и некому помочь. Даже звезды в вышине Сквозь деревья невидны. Вот идет на встречу волк, Серый, точно вмиг порвет, Я ему: - Ты не шути, Буду биться до крови! А он хрипло говорит: "Сбился ты, братан с пути. Я не враг тебе, а друг, Впереди болота круг, Ты бери сейчас левей, Выйдешь точно на людей." Я его благодарил, Взял, как он сказал, левей... Шел сквозь заросли большие, Буераками глухими, Лес остался позади,

Поэзия Вышел точно на людей. Вот теперь бы снова знать Кто из них мне друг, кто враг. В темном смешанном лесу, Заблудившись, я бегу...

Стеклянный реквием Алан Валеев Снова будильник запутался в числах И затрезвонил немыслимо рано. Производя беспорядочность в мыслях, Падают капли из старого крана. Солнце еще не прильнуло к восходу. Сумрак еще не погиб перед светом. Небо похоже на мутную воду, Город закрашен и сложен конвертом. Слышится плачь из соседнего дома: Слезы смычка канифолевой крошкой На пол спадают. На строках альбома Ноты сложились печальной дорожкой. Скрипка, свое отыграв, снова в шелке. Словно свистящие снегом бураны, В сердце вонзаются грусти осколки, В нем оставляя глубокие раны. Кровь через раны плывет на страницах. Кровь из стихов превращается слезы. Слезы блестят на бессонных глазницах. Веки Сомкнули Желанные Грезы.

Данность Нарек Дзоян Где-то пулей обугленный мозг растворяется в каске. Где-то губы, что в воздухе ищут последний глоток, А затем, застывая, как часть в прошлом жизненной маски, Знаменуют собой неминуемо замкнутый круг. Признаю, что бывал иногда безучастным и грубым, Я в ее существо и природу ее не проник, И поэтому я не целую те страстные губы, Потому, что боюсь этой замкнутой вечности в них...

О Рыцарской преданности Николаев Владимир На троне резном, в золочёной короне Сидела принцесса красы неземной; Застыв перед нею в глубоком поклоне, В том зале лишь рыцарь стоял молодой. Твердил он о чувствах, что сердце тревожат, О том, живёт он лишь ради неё, Сказал он, что всё для неё сделать сможет, Наградой пусть будет улыбка её. Минута прошла, может, две, может, больше, И вдруг тихий голос прервал тишину: "Ну, что же, раз это тебя так уж гложит... Умри за меня и за нашу страну!" Спокойно извлёк свой клинок юный рыцарь, Сжал крепче прямую его рукоять, И даже не думал в словах усомниться, Не смел он принцессе в лицо отказать. Он бил без замаха, но точно и сильно, И меч без труда в грудь парнишки вошёл, И тело бессильно опало на плиты, В цвет крови окрасив отбеленный пол... Презрительный взгляд устремила принцесса На мёртвого юношу близ своих ног... Не вызвало это её интереса, Он чувства её потревожить не смог. Махнула рукою, и тело убрали, Очистили пол от кровавых следов, А после в зал нового рыцаря звали... И много положено было голов.

Рыжая Елена Бирюкова Устинова Рыжая девчонка хмурая сидит Чистый лист бумаги перед ней лежит.. Брось, ты лист бумажный, посмотри в окно... Осень нарядилась в рыжее пальто. Птаха с рыжем брюшком песенку поет. Маленький мальчонка листву палкой бьет.. На скамейке пара влюбленная сидит. Девочка осенний листик теребит.

Поэзия Рыжий котик прыгнул в открытое окно. И с листвою рыжей слился он в одно. С рыжею окраской песик во дворе . Хвостиком виляет дружной детворе. По небу пролетает журавлиный клин. Проехал по дороге желтый лимузин. Рыжая девчонка, посмотри в окно. Там идет осеннее, рыжее кино.

Как лиса счастье искала... Борисова Ольга В чудесном лесу, в уютной норе Лиса Василиса грустит в тишине. Дает урожай за окном огород, Соседка-коза молока ей дает. Запасов не счесть! Есть компот и соленья Для всех и всегда у лисы угощение. Дом-полная чаша! И много гостей, Но в нем не хватает лисят-малышей. Всего-то для счастья чуть-чуть беспорядка, И смеха, и сказок, и слез, и подарков… Вздыхает лиса, не идет к лисе сон. Нора-не нора без детей! И не дом… Дождавшись утра, не успев отдохнуть Лиса-Василиса отправилась в путь. -Нет сил больше жить без лисяток одной! Найду себе деток и сразу домой! Злой ветер в ветвях шелестит и гудит, Вот слышит лиса, кто-то тихо пищит. Испуган малыш непогодою злой, В гнезде на ветвях зовет маму домой. -Не бойся, сынок! Идет мама к тебе. Пусть сложно без крыльев держаться в гнезде, Но главное рядом с тобой твоя мать! Обнявшись, лиса и птенец легли спать. Зажёгся рассвет, утихла гроза, Вернулась в гнездо утром мать малыша. Поняв-не нужна, Василиса ушла, Лизнув на прощание клювик птенца. Густая трава облепляет бока, Холодная капает с веток роса. Плач слышит лиса ежонка в норе. -Замерзла, дочурка? Иди-ка ко мне! Тебя приласкаю, покрепче прижму

И песенку ласково детке спою. Пусть колют иголки и больно обнять, Но главное рядом с тобой твоя мать! Осеннее солнце слепит глаза. Согрелись, обсохли малыш и лиса. Вздыхая и охая, топая громко Вернулась колючая мама ежонка. Поняв-не нужна, Василиса ушла, Лизнув на прощание нос малыша. Деревья все реже, поляна видна, В небе холодная светит луна. А кто-то в сарае у старенькой ивы Тихонько стучит и зовёт из корзины. -Мои малыши! Мои детки-близняшки! Вам так одиноко без мамы, бедняжки... И пусть осуждают куры-несушки, Пусть в птичнике перьев, словно в подушке, Но самое главное мама пришла! Цыплятки мои, закрывайте глаза. Проснулись чуть свет, у корзины стоит Папа-Петух очень грозный на вид. Василиса ушла, петуха поймав взгляд, Лизнув на прощание желтых цыплят. В деревне с утра работы не счесть! Галдеж, суета, ни вздохнуть, ни присесть... Смотрит лиса: по жухлой листве Ползет странный кроха к волчьей тропе. Беззубый, бесхвостый совсем не боится, Что запросто может в лесу заблудиться. -Не знаю кто ты сынок или дочка. Я буду заботливой мамой и точка! Пусть больно усы мои тянешь седые, И пусть ты совсем не такой, как другие. Я буду любить тебя и баловать, Ведь главное рядом с тобой твоя мать! В прятки играли, лежали в листве, Но человек с лопатой в руке Издалека ребенка узнал, Грозно кричал, лисицу ругал. Поняв-не нужна, Василиса ушла, Лизнув на прощание нос малыша... Дождь моросит, по тропе глухо бьет, Лиса Василиса по лесу идет. Видит лиса шиповника куст Сильно дрожит и слышится хруст. А за кустом три пары ушей Мокрых, голодных зайчат-малышей! Прижались к лисе один за другим. -Милая мама, домой мы хотим!

Поэзия Тихо дрова в камине трещат, Сладко в кроватях зайчата сопят. Сказочный лес зима замела, Лиса Василиса счастье нашла!

Дождь Дмитрий Бояринов Мне увидеть красоту твоих глаз, Не пустил проказник дождь. Ветер зонтик мой отобрал, Разгоняя по лужам дрожь. И сижу я, виня этих двух Непогоды шальных детей. Не поглажу я твоих рук В этот хмурый осенний день. Где приятель мой,солнца луч? Прокричу: «Помоги мне, друг! Мне увидеть бы милой глаза, Ощутить теплоту ее рук. Помоги мне, природа мать, Разреши мне мою тоску. Разгони непогоды грусть, Злой разлучницы суету»! Будто сжалившись надо мной, Ветер тучи все разогнал. И приятель мой, солнца луч, Путь к любимой мне указал. И крича я: «Спасибо всем, Помогавшим моей судьбе»! И нарвав еще влажных цветов, Я бегу навстречу к тебе.

Осень Дмитрий Бояринов Гоняет ветер листья, хулиган! Закончилось шальное лето мимолетно. Мы пропустили наш застенчивый роман И не заметили романтики рассвета. Сменили направление ветра, Пошли мы разными путями, без оглядки. Не ждать нам больше с нетерпением утра И не встречать закат в объятиях украдкой.

Заморосит промозглый серый дождь, Промочит путника случайного до нитки. Нет, больше ты на встречу не придешь, Все в прошлом, и прости мои ошибки.

Заваривая по утрам жасмин Белла Алёшина Заваривая по утрам жасмин, Вдыхая его бодрость и беспечность, Мы шли с тобой до самых сердцевин Вопросов про Вселенную и вечность. Мы сами себе создали уют В реальности безумной, неопрятной, Где люди - нет, не смоют - поплюют На старые впитавшиеся пятна. Мы распускались в меру своих сил Кто, очерствев, изранил буйством матерь, И на прощанье ей с улыбкой подарил Жемчужной пены в волны тёмных прядей. А кто-то распускался как цветок: В смирении служил - не для прилику. Дышал и пел, а в отведённый срок Красивым сорван и положен в Книгу.

Храм Янина Погорелова Молчание-сложная игра Когда с тобой играет дьявол Устами убивать тебя Разорять печалью Уныние подберёт тебя Нет остановки, кричащий Замолвлю слово за тебя спасая веру в храме

Строка прозы

Подарок к празднику Андрей Иванов Алексей прижал машину к обочине, остановил. Глушить двигатель не стал. Меньше всего сейчас хотелось тишины. Пусть уж лучше урчит мотор, всё-таки хоть не так уныло... Вечерняя трасса пуста. Почти полночь. Светофоры разноцветно помигивают лишь по приказу, а не по необходимости. Скоро и они перейдут только на жёлтый. Ни пешеходов, ни машин. Наступает зимняя ночь. Алексей приопустил стекло, закурил. Морозный воздух перетекает в салон слишком медленно, чтобы мог остудить тревожную голову. Далёкий спальный район, окна высотных жилых домов, подсвеченные кое-где мелькающими гирляндами. Прохожих тоже почти нет. Все давно уже дома. За праздничными семейными столами. Наряженные, в приподнятом настроении. Мужчины чисто выбриты, торжественны и ещё трезвы, женщины, очаровательно помолодевшие, оживлены и надушены. Старый Год уже успели проводить. Немного выпили, слегка закусили. Повеселели в предвкушении. Главное застолье и празднование ещё впереди. Бенгальские огни наготове, свечи зажжены. Присели отдохнуть от предпраздничной гонки по магазинам и приготовлений на стол. Ёлка в углу сверкает, искрится, дети от неё в восторге и в ожидании чудес. Телевизор работает. Последние мгновения уходящего года. Через пару минут обязательное поздравление президента, затем куранты, перезвон бокалов. И начнётся Новый Год. Потом всё, как положено по уставу. Подарки, выпивка, закуска, пора нести горячее, а детей спать, телепередачи, выпивка, закуска, чай, торт, сон и длинные праздничные выходные. Всё, как у людей. Всё, как всегда. - Надо решиться. Чо как трус то? - Растормашиваясь от невесёлых мыслей, высказал сам себе вполголоса Алексей. - Давай скорей набирай номер, чувак, и поздравляй! Сердце противно гремит за рёбрами, бешено колотится, сволочь. Нервы звенят в ушах, вот-вот дзынькнут и лопнут. И так всегда перед звонком любимой. Тем более, что у неё сейчас все дома. Они счастливые, они рядом с ней. Они вдыхают её аромат, видят её нарядную, счастливую. Слышат её чудесный голос и смех. - А я, влюблённое ничтожество... Опять один в машине, один в праздник. Законченный кретин на дальней окраине города. Какого чёрта тебя занесло сюда, Алексей? От кого бежишь, идиот? От себя? От неё? Бесполезно!!! Дома не найдёшь покоя? Это правда. Не найдёшь. Особенно в этот, любимый когда-то с детства, мандариново-хвойный праздник. А теперь ставший таким ненавистным. Потому, что её нет рядом. Потому, что она не с тобой. Пятнадцать минут до Нового Года. - Здравствуй, милая! С праздником тебя и твою семью! Счастья, здоровья, денег, любви... - Каким-то не своим, вялым и фальшиво-приторным голосом говорит в трубку Алексей. Старается казаться приподнято-весёлым. Но она отлично всё чувствует и без слов, давно знает его насквозь. - Тебе сейчас удобно отвечать или муж рядом? - Здравствуй, Алексей! Спасибо за поздравление. Подожди секунду, выйду на кухню. - Родной, милый, любимый голос ровен, спокоен, даже почти равнодушен. Сердце сейчас выпрыгнет и разорвётся на куски, на мелкие горящие тряпочки.

- Ты опять в машине, почему не дома? Нравится встречать праздник в одиночестве? Теперь голос из трубки явно становится язвительно-насмешливым, при этом не теряя ноток равнодушия. Или это только кажется?! В телефоне почти отчётливо послышались бодрые голоса взрослых и счастливый писк детей. Это больно скребёт по сердцу, но приходится проглотить насмешку. - Да. В машине. Не хочется домой. Но скоро поеду туда, мать ждёт. Стол накрыла, может соседи поздравить зайдут. Там ещё тяжелей. Ты ведь знаешь... Когда тебя нет рядом, везде одиноко. Приеду, поем и лягу спать. Уж лучше не портить настроение другим. Мой настоящий, единственно дорогой подарок это ты. Я тебе тоже свой подарок через твою подругу передал. Она сейчас вручит. Вроде бы вы собирались встречать праздник вместе. - Да. Гости уже пришли. Спасибо, но с подарком ты зря. Я всё равно не могу его принять. Ты не подумал об этом заранее. Она вернёт тебе его, хоть завтра... - Почему? Ты никак не можешь тихо принять мой подарок? Муж даже и не догадается от кого. Я же предупредил подругу. - Не в этом дело, Алексей. Давай оставим наши отношения в старом году. Сейчас самое лучшее время, чтобы расстаться. Не будем тащить это в Новый Год. Нет смысла продолжать то, что не имеет будущего... Жуткий холод этих страшных, ледяных, мёртвых, но всё-таки, уже давно ожидаемых слов не морозит, а невыносимо обжигает своим пакостным равнодушием, мерзким спокойствием и идеальной правильностью. Сиденье водителя вместе с обмякшим телом Алексея медленно и бесшумно проваливается в зияющую бездонную пропасть, в чёрную дыру, сквозь днище машины, сквозь асфальт, сквозь мёрзлую землю, прямо в кромешную адскую пустоту. Стылый мрак и пустота... Кричать нельзя. Но и молчать нельзя. Больше она не возьмёт трубку. Возможно уже никогда не возьмёт. Нужно что-то говорить. Только не просить, не умолять, не ныть... Не унижаться... А быть по возможности в здравом уме, насколько теперь это получится... И изо всех сил пытаться хоть что-нибудь спокойно и вразумительно говорить... Только бы слышать этот милый, самый родной и дорогой, но уже такой далёкий и чужой голос. Чтобы передать ей, попытаться донести не смертельную боль разлуки и кошмар отчаяния, а всю нежность, свет и тепло живого чувства, которое не зависит ни от её мужа, ни от её детей, ни от правильности её выбора, ни даже от неё самой. Которое вообще ни от чего и не от кого не зависит. Оно есть, и тут хоть умри... - Ты решила сообщить мне это сейчас, за пять минут до Нового Года? Это такое твоё поздравление? Я в шоке... Ведь люблю тебя... - Только и смог выдавить из пересохшей глотки эти жалкие, глупые и никчёмные фразы убитый новостью Алексей. - Алексей, услышь меня! Мы давно не дети, уверена, ты сможешь понять. Да! Ты мне очень дорог, это правда. Но жизнь - это суровая мачеха. Чувства чувствами, но у меня муж, дети, дом, семья... Я сама построила это, и не хочу разрушить. Ведь ты всегда знал это. Знал, на что шёл. - На что ты рассчитывал? Что я брошу семью и уйду с двумя детьми к тебе? Теперь голос любимой усилился и стал уже не столько насмешливым, сколько требовательным, строгим, даже обвиняющим. - Когда то я должна была сказать тебе, что пора расстаться. В конце концов, все эти три года ты воровал меня из семьи. Спал с чужой женой. Ты не устал прятаться, скрываться? А ты думал когда-нибудь, каково было мне встречаться с тобой всё это время, все три года? Врать дома, изворачиваться, и перед мужем и перед матерью? Спать попеременно с двумя мужчина-

Строка прозы ми, любя только одного. Я всё ждала, что ты это поймёшь и оценишь. Что это надоест тебе первому. Но, как всегда, решение пришлось принимать мне самой. Извини, мне пора, за стол уже зовут. Прощай... - Какой хороший и мощный удар! Очень вовремя! - Вдруг пришла недобрая, ироничная мысль. - Сдохнуть в Новый Год - отличная идея. Просто прекрасная идея для взрослого идиота! Алексей грустно улыбнулся, поднял стекло. Опустил голову на руль. Боль достигла критического порога и теперь выдавливалась из тела непрошеными мужскими слезами. - Боже! Как же глупо сидеть и рыдать, как какой-то никому не нужный, жалкий, брошенный урод-недоносок. Нужно срочно что-то делать. Но что? Он нажал на газ и машина, пробуксовав по ночному льду, резко сделала крутой разворот в сторону центра города, пересекла двойную сплошную и начала набирать скорость. Выехав на мост, Алексей в какой-то болезненной задумчивости глянул вбок и вниз, на скованную льдом реку. Поразительное спокойствие морозной ночи, тишина вокруг, вязкий, как кисель, туман над рекой, пустая дорога, и режущая боль - это всё, что сейчас наполняло его реальность. - Крутнуть руль вправо до упора, снести перила моста, пролететь метров двадцать и хряпнуться с размаху об лёд. Пробить его со скоростью полёта, расколоть тяжестью машины, быстрое приземление на дно и боль умрёт. - Будто какой-то чужой голос нашёптывал в воспалённом мозгу. - Не спасут, некому спасать, и незачем. - Господи! Какая глупость! Бред! Кому от этого станет легче? - Алексей уже проехал мост и теперь притормаживал у круглосуточного магазина. - С Новым Годом! - Поздравила его полусонная девушка на кассе. - И Вас! С новым счастьем! - Отозвался будто очнувшийся от своих мыслей Алексей... Дома он подарил матери цветы и коробку конфет. Гостей не было. Он наскоро поел, не ощущая никакого вкуса, только чтобы не обижать мать. Крепко выпил, молча ушёл в свою комнату и забылся тревожным сном. Минуло десять лет. Сегодня вполне удачный день. Работа закончена. До вечера ещё далеко, но уже можно ехать домой. Алексей вдруг вспомнил свою прошлую неудачную любовь. Дорога как раз пролегала мимо её дома. - Заехать, что ли? - Посетила шальная мысль. - Время предновогоднее, почему бы и не заехать. На душе спокойно, ровно, хорошо. Если они не переехали и живут здесь же, это будет неприятным сюрпризом. Да и пусть! Хочу её видеть и точка... Алексей в подробностях вспомнил давнишнюю историю. Он, как опытный, профессиональный врач, наблюдал за течением своей длительной душевной болезни. Поначалу боль была резкой, нестерпимой, ужасной. Он даже хотел сбежать от неё, покончив с собой. Затем решил уйти в запой, забыться, утопив страдание в водке. Но передумал. Время шло. Он выжил, не спился, не сгорел, не сошёл с ума. Нестерпимая боль, с которой сначала невозможно было жить, постепенно превратилась в терпимую. Потом яркость страдания сама собой стихла, поблёкла. А потом боль постепенно переродилась в тихую, хроническую, изредка ноющую рану, с которой он давно свыкся. Сроднился, привык и почти уже перестал замечать. Конечно, это случилось не сразу, очень долго эта рана напоминала о себе

бессонными ночами, тайными слезами в одиночестве, стыдом и скрываемым от всех отчаянием. Но время делает своё дело неумолимо и тщательно. Если специально не расковыривать саднящую, кровоточащую язву, то рано или поздно любая, даже самая гадостная болячка сама начнёт подживать. Останется, конечно, отвратительный рубец в памяти и на сердце. Но он спрятан от всех и самого себя где-то глубоко-глубоко внутри. Никому не виден. И даже для себя почти незаметен. Да! С этим уже вполне можно жить. Спокойно и уверенно продолжать жить дальше. - Всё-таки интересно, какая она сейчас... Что с ней стало, как выглядит? Впустит ли меня? Хорошо бы было, если она сейчас дома. - Размышляя так, Алексей уже парковал машину у знакомого дома, мимо которого он избегал ездить десяток прошедших лет... - Как же мне благодарить мою милую память? Ни телефона, ни номера квартиры не помню. Умничка моя! Стирает разную древнюю, пыльную и бесполезную хрень. - Со спокойным весельем сам себе проговорил Алексей. Он сидел в машине и ждал, когда кто-нибудь подойдёт к нужному подъезду и откроет его. Но не только оживление сейчас гуляло в душе. Было и волнение, и тревога и ещё что-то, не поймёшь что. Не поймёшь даже, приятное оно или раздражающе тревожное. Десяток лет всё-таки миновал. Может это и глупо, может даже до неприличия пошло и глупо. Да плевать! Раз решил - назад поворачивать уже как-то не к лицу. Ещё трусости на закате лет не хватало! Пожилая женщина с тяжёлыми сумками медленно подбиралась к подъезду через снежные заносы. - Жратву и подарки тащит в дом, кормилица. Видимо мужа-грузчика на подхвате нет. А взрослый сыночек уже на корпоративе, наверное, гуляет. - Подумал Алексей и вдруг вспомнил, что сегодня как раз 31 декабря. Он вышел из машины и поторопился к дверям подъезда. Лифта в сталинском доме тихого центра нет. Обогнав на лестнице женщину с сумками, он обернулся, поздравил незнакомку с наступающим и предложил помочь донести вещи до квартиры. Она поблагодарив, отказалась. Алексей легко взлетел на три этажа выше. Перед дверью успокоил дыхание и заготовил фразу. Однако на звонок открыла не та, для которой он приготовил приветствие. На пороге стояла её седая старая мать. В глубине квартиры слышались юношеские голоса и приказной голос их мамаши. - Здравствуйте! Вам кого? - Негромкий голос с надтреснутой хрипотцой сразу напомнил актрису старого кино Фаину Раневскую. - С наступающим! Я с работы Нинели. Из соседнего отдела. Заскочил вот на минутку, поздравить от коллег. Она дома? - С лёту соврал Алексей, почти правдоподобно изображая притворное смущение. - И Вас с праздником! Проходите, проходите. Сейчас позову. Она правда немного приболела, даже больничный взяла. - Старушка не узнала его и посторонилась, пропуская гостя в прихожую. - Нинель, к тебе с работы, проведать пришли... Не разувайтесь, мы ещё пол не мыли... Зато Нинель узнала сразу. Алексей всегда ценил в бывшей любимой её природный артистизм и выдержку, но тут она превзошла саму себя. - А... Алексей... Проходи, я как раз чебуреки настряпала. Сейчас обедать будем. Ты сразу с работы? На сегодня всех клиентов посетил? - Защебетала Нинель, подыгрывая незваному гостю.

Строка прозы По её тону он с удовлетворением догадался, что мужа ещё нет с работы. Но ошибся. Начавший лысеть высокий мужик интеллигентного вида с аккуратным брюшком стоял в зале и наряжал ёлку. Старший сын, лет шестнадцати вешал гирлянду, младшего не было видно, наверное пялился в компьютер или сидел на кухне. Муж знал Алексея в лицо, но не вспомнил, глянул мельком, приветливо кивнув головой. Не вспомнил сейчас, значит вспомнит позже, за столом. Засиживаться в этом семейном гнёздышке не стоит. Для приличия минут пять-десять побыть, и нужно будет по быстрому сваливать. Старая мать прошла в свою комнату, Алексей с Нинель на кухню. Здесь и вправду сидел десятилетний младший сын, играл со своим смартфоном и дожёвывал чебурек. - Саша, иди помоги папе, нам нужно поговорить по работе. Скоро позову всех обедать. - Тоном, не терпящим возражений, сказала женщина, теперь уже мало похожая на бывшую любимую. Остался без изменений только голос. Волосы, тысячу раз крашенные во все цвета радуги, поредели. Краска скрывала, конечно, седину, но какого именно цвета была краска, определить Алексею не представлялось возможным. Фигура располнела и обрюзгла, на улице, сзади Алексей её бы ни за что не узнал. Но и спереди она очень изменилась и постарела. Обожаемые в прошлом живые и озорные глаза потеряли блеск, поблёкли, не искрились, как раньше на их встречах. Но голос! Это был её настоящий голос! Такой же, по девичьи бодрый, звонкий, командный, заводной. - Зачем ты пришёл? Что тебе нужно в моём доме? - Негромко проговорила она, когда сын вышел. - Ты хочешь подставить меня?! Мать и муж узнают же тебя сразу, как сядут за стол. - Я не буду обедать с вами. Сейчас уйду. Я просто очень хотел увидеть тебя. Прости! Больше ты меня никогда не увидишь. - Алексей и сам теперь ясно понимал, что совершил непозволительную глупость, даже, можно сказать, дерзость, войдя в этот чужой дом. В квартире повсюду сияла идеальная чистота, полная и абсолютная продуманность, с первого взгляда чувствовался давно отлаженный, размеренный, семейный порядок. Алексей знал, тут любят принимать гостей, показывать свой достаток и правильность семейных взаимоотношений. - Хорошо. Попей чаю. С чебуреками. Любишь? - Теперь в голосе Нинель зазвучали знакомые и не позабытые за десять лет нотки. - Как ты живёшь? Где работаешь? Женился? Как мама? - Да я по-прежнему. Мать на пенсии, иногда болеет, так ей уже семьдесят шесть. А твоей сколько? - Начал отвечать Алексей, прихлёбывая чай. - Моей тоже семьдесят шесть. Забыл что ли, они ведь ровесницы? А... Ну да!... У тебя же всегда память была короткой... - Знакомые добрые нотки сменились язвительно-насмешливым тоном. - Не язви. Моя память помогает мне забыть то, от чего другие сходят с ума. - Тогда забывай скорее. Зачем же зашёл? Хочешь побередить свои чувства, рисковый ты наш?... Алексей пристально посмотрел ей в глаза. Как же долго он представлял себе именно этот момент. Прямой взгляд в глаза! - Ответь, и я уйду. Скажи, ты счастлива? Нинель уже закончила жарить свои чебуреки, и, перестав крутиться у плиты, присела за кухонный стол, напротив своего незваного гостя. Алексей вдруг подумал, как мало теперь подходит ей это имя. Постаревшая, пожилая, некрасивая тётка по имени Нинель. Как то совершенно не подходит, и не вяжется с этой важной семейной матроной.

Но он ждал ответ на свой вопрос и отогнал эту бесполезную, даже слегка неприятную ему мысль. Он уже с удовольствием дожевал третий чебурек, запил изумительно вкусным чаем. И сидел теперь сытый, спокойно выжидая продолжение разговора. Бывшая любимая поставила на стол локти, и на раскрытые ладони опустила подбородок. Сейчас она стала похожа на русскую деревенскую бабу с полными румяными щёчками, смотрящую на улицу из раскрытого окошка. Часто художники именно так изображают сказочную идиллию сельского лета. - Ну как тебе чебуреки? - Вместо ожидаемого ответа о счастье спросила хозяйка. - Прекрасно стряпаешь! Спасибо, очень вкусные, правда! Обожаю свежую домашнюю выпечку, особенно горячую. Прямо со сковородки. С пылу, с жару... Искренне похвалил Алексей бывшую любовницу. - Вот ты сам себе и ответил. - Улыбнулась Нинель, утвердительно покачав головой. - Но ведь сам даже и не понял свой ответ. И никогда не понимал. Могу пояснить. - Так поясни мне, недалёкому... - Иронично попытался сострить гость. - Времени у нас мало. Поэтому просто молчи и слушай. Хорошо? И тут, совершенно внезапно, с Нинель начали происходить самые настоящие чудеса. Метаморфозы, превращения... Прямо на глазах у Алексея его бывшая, почти забытая любовь начала оживать, менять видимые формы, очертания. Вместо блёклых женских глаз напротив него, глаза Нинели как бы расширились, расцвели. Заиграли новыми красками, заблестели озорными искорками и огоньками. Её располневшая фигура тоже как бы сразу постройнела, скрытые под халатом лишние складки тела куда то испарились. Морщины на лице внезапно разгладились, распрямились до такой степени, что Алексей вдруг видел теперь перед собой не ту постаревшую притворщицу-актрису, которая только что крутилась у плиты, а прежнюю молодую Нинель. Ту самую, которую он когда-то давно так внезапно и неудачно потерял. - Значит, чебуреки были вкусными... Не зря старалась. Спасибо, мне приятно. Моё счастье, о котором ты спросил, и есть эти вкусные чебуреки. Мои вкусности жизни - это и есть настоящее счастье. Другого ничего и не бывает. Выдумки всё это. - Ты сказал, что любишь домашнюю выпечку свежей, горячей. С пылу, с жару. Остывшая уже не так вкусна, верно? Алексей запомнил, что сейчас нужно слушать не перебивая. И молча кивнул головой. - Понимаешь, Лёша, любое дорогое чувство необходимо подогревать, чтобы оно не потеряло своей вкусности. Если тебя каждый день кормить этими, хоть тысячу раз любимыми и горячими чебуреками, то тебе, в конце концов, и они быстро надоедят. Захочется чего-нибудь другого. Чтобы не приедалось, нужно разнообразить вкусности. Это касается абсолютно всего. Еды, вещей, секса, работы и вообще всей жизни. Например, мои дети - это тоже моя самая вкусная вкусность. - Они настолько разнообразны и непредсказуемы в течение даже всего одного дня, что с ними не соскучишься. Делать всем в семье приятное и радостное, даже в мелочах, матери, мужу, детям и себе - это тоже моя вкусность. - Моя мать любит раз в неделю ходить в городскую баню. С веничком... Ещё берёт с собой термос со смородиновым чаем и мёд. Мёдом в парилке там мажется. В бане встречается со своими подружками-старушками. Они о болтают о чём то своём, обсуждают соседей и сериалы, просто общаются. Эта привычка у неё ещё с

Строка прозы советских времён осталась и прижилась. Хотя у нас в квартире прекрасная ванная, но вот ей нравится по четвергам баня. Это тоже её вкусность. Понимаешь? Алексей даже и кивать не стал. Он сидел зачарованный всем. И вспыхнувшей внезапно красотой любимой женщины. И её захватывающим рассказом, объясняющим то многое, чего он раньше не понимал... Или понимал, где-то в самой сокровенной глубине Души, но всё-таки не осознавал так ясно и просто. Он смог осознать это именно сейчас, в процессе рассказа любимой о своём счастье. Интересные вещи происходили не только с Нинель. Алексей вдруг заметил, что у него резко обострилось зрение, слух начал улавливать мельчайшие, едва слышимые шорохи и звуки, обоняние улавливало не только сильный запах кухонной стряпни, но и аромат любимой женщины, тончайшие оттенки её знакомого запаха. Восприятие усилилось неимоверно и продолжало усиливаться. Кажется, он потерял счёт времени и все ориентиры пространства. Нинель продолжала... - Знаешь, года три назад поехали с мужем в отпуск. Раньше всё поодиночке отдыхали, каждый в свой отпуск норовил сам по себе поехать. Ну, понимаешь, отдохнуть недельки три друг от друга, соскучиться. Оторваться на время от совместного быта, семейных хлопот. А тут и дети слегка подросли уже. Да и мама вполне ещё здорова была. Вот и решили оставить сыновей на неё. И махнули за границу. В Грецию. Но дело не в этом... - Есть там одна особая достопримечательность - замечательное, махонькое уличное кафе. С виду вполне обычное, но с сюрпризом. Оно нам очень запомнилось. Жаль фотографий нет, а то бы я тебе их сейчас показала. - Так вот. Над каждым столиком в этой кафешке висит небольшой зонт. Такой самый обычный зонт, неприметного тёмного цвета. Мы даже не сразу заметили эти изыски западного дизайна. Думали, что эти зонты только для уюта развешаны. Сели за столик, друг напротив друга. Сидим, молчим, погружённые в изучение меню. Городок курортный, туристов тут много, меню на разных языках. Нам на русском принесли, когда поняли откуда мы прибыли. - Заказали мы морские закуски, местного вина, фрукты, сладкий десерт. Жуем, опять молчим, вкусно! Аж за ушами трещит. - И вдруг, Лёш, ты только представь, хлестанул проливной ливень! Вокруг на улице ни дождинки, ни капельки. Солнце жарит, все прохожие сухие... А у нас над столом льёт, как из ведра, мы до нитки за секунду промокли. Правда ливень тёплый такой, не сказать, что приятный, но и не сказать, что особенно противный. - Короче, мы с мужем быстренько сорентировались, и прыг под зонтик. Зонт небольшой, прижались друг к другу, и ни капли на нас. Сидим, жмёмся, заливаемся от смеха и непонимания. Обсыхаем и вином запиваем. А тут и дождь прекратился, так же внезапно, как и начался. Отгадку нам потом сказали. Оказывается, хозяин этого кафе познакомился со своей будущей женой именно под дождём. Они так познакомились, что и не захотели расставаться больше. И теперь, если хозяин или его жена видят, что их посетители, особенно парочки, сидят за столом молча, то включают над этой парочкой ливень. Те, не раздумывая, прячутся под один зонт над столом, прижимаются, радуются, веселятся, и начинают активно общаться. И ведь, что интересно, ни одной жалобы от клиентов, все только благодарят. - Я, Лёшенька, тебе это к тому рассказала, что не только совместные радости объединяют, но и совместные испытания сближают родных людей. Есть, что вспомнить. Глаза Нинель сияли, ей было явно приятно вспоминать и наблюдать реакцию Алексея. Их взгляды слились в одну радугу. Лёше было несказанно сладко

смотреть на счастливую женщину. Он верил теперь каждому её слову. От её актёрства и фальшивого притворства не осталось и следа. Она принадлежала не ему. Но это никак не печалило, не расстраивало, а даже наоборот. Он был тоже искренне счастлив от её такого по-женски простого, настоящего человеческого счастья. - Я понял. - Прошептал Алексей после того, как любимая затихла. Он уже начал приходить в себя после её рассказа. - Ты не представляешь, насколько я рад сегодняшнему дню. Тебе. Твоему дому. Твоим глазам. Твоему рассказу. И твоим чебурекам. Ты сделала мне сегодня самый дорогой подарок. С наступающим Новым Годом, милая! Они рассмеялись, как добрые приятели. Стало настолько легко и радостно на душе, как бывает, когда сбылась самая заветная и долгожданная мечта. Вот они, мгновения настоящего счастья. - Мне пора. - Алексей поднялся. - Буду всегда помнить этот удивительный день, 31 декабря. Спасибо тебе за всё! - Да, пожалуйста. Ты задал хороший вопрос, я дала хороший ответ. Добавить нечего. - Глаза Нинель продолжали светиться, а голос уже потихоньку начал опять становиться насмешливо-весёлым. - Может всё-таки останешься с нами обедать? - Нет. Мне и правда пора. Перед приездом домой ещё хочется побыть одному. - Только не встречай праздник в одиночестве, странник... - Хорошо. У меня есть дом, в котором меня ждут. Оставайся счастливой, Нинель. Наверное, мы больше не увидимся. - Как Бог даст. Не знаю. Жизнь полна чудес и приключений, особенно под Новый Год, сам знаешь... Когда дверь за ним закрылась, Алексей услышал приглашающий за обеденный стол зов хозяйки. - Мама, мужчины! Быстро все на кухню! Обедать! Морозный уличный воздух обдал его свежестью и какой-то предпраздничной новизной. - Как странно, никогда раньше я этого не чувствовал так остро. Будто лет двадцать с плеч скинул. Он завёл машину на прогрев, закурил и сидел в приятной задумчивости. Это чувство что то напоминало ему. Что то далёкое, позабытое или потерянное в суете обыденной холостяцкой жизни. - А... Вспомнил... Так мне было после наших свиданий с Нинель. Такая же невесомая лёгкость, тишина в душе, сладкий радостный покой тела... Алексей опустил стекло, высунул голову в окно. Подняв глаза к шестому этажу он смотрел из машины на балкон чужой квартиры. Когда то давно-давно с него ему махала на прощание любимая рука. Теперь на балконе только снег. Грусти нет, тоскливого одиночества нет, есть радость от полного исцеления от застарелой болячки. Избавление... Сюда он никогда больше не приедет. Никогда не поднимется на шестой этаж этого знакомого дома. Это больше не нужно никому. Главное, ему не нужно. Она живёт здесь свою жизнь. Она счастлива. В своей семье. Это её жизненная необходимость и вкусность. А его теперь ждут собственные необходимости и личные вкусности жизни. Он никогда не стремился к успехам, не искал денег, уважения. Он всегда хотел только одной любви. Теперь его любовь снова в нём. Живая и сильная. Новая и уверенная в своих силах. Это и есть настоящее счастье. Это драгоценный подарок судьбы. Машина уже прогрелась, он поднял стекло. В салоне стало уютно и тепло. Алексей нажал на педаль газа. Он ехал домой. Встречать свой Новый Год. А его счастливое сердце было переполнено свежим ощущением Жизни и ярким предвкушением Новой Настоящей Любви!

Строка прозы

Она, море и любовь Татьяна Уразова Она стояла на берегу моря, застывшем в нервном напряжении, которое угадывалось в мельчайшей ряби. Девственная чистота моря даже пугала. В прибрежных водах среди известковых камней распушив иглы, притаились морские ёжики. Смешные. Чёрные. Похожие на папаху батьки Махно. Обманчивые. Осторожно, стараясь, не наступить на маленькие существа другого мира, и не поскользнуться на камнях, она прошла узкую полосу каменистого берега и ступила на мягкий ласкающий ноги песок. Море не дышало. Замерла и она. Сердце билось, как метроном. Время пошло вспять, в одно мгновение, вернув её в детство. И уже не дама солидного возраста, а юная девчушка входила в море. В море девственное и чистое, как и она. Море затрепетало, вафельная выпуклая рябь легла на глянец изумрудной воды. Дрожь пробежала по телу. Море распростёрло прозрачную ладонь и понесло её вглубь на гребне волны, неизвестно откуда возникшей. Тёплая и ласковая ладонь моря открывала ей другой мир, мир изменчивый, как женщина, то лёгкий и манящий, то тяжёлый и пугающий. Свозь толщу прозрачных вод, то аквамариновых, то бирюзовых, иногда изумрудных, в серебристом играющем глянце, похожем на серебристую чешую просматривалось дно моря, казалось усыпанное светлыми шашками, испускающими странный солнечный свет, или что-то подобное ему. Она и море слились в чувственном экстазе. Душе хотелось полёта. А море убаюкивало, успокаивало, ласкало, как мать. И эти давно забытые желанные материнские ласки, заставляли прижаться к морю, как к тёплой груди матери и забыться, отрешиться от реального и чудовищного мира, в котором каждый сам за себя. Море взволновалось, почувствовав её неизбывную тоску. Волны катились, набегая друг на друга к берегу, возвращая к реальности.Встав на ноги, она обессиленная медленно шла к берегу. Вот и камни. Среди них розовела морская звезда. Море не прощалось. Море дарило надежду. Время не заставило себя ждать, но в пути растеряло несколько лет. Ярко светило солнце. Но она помнила коварность другого моря, ласкового и нежного, играющего розовыми, голубыми, красными и другими нереальными цветами кораллов, заманивающего в заросли коралловых рифов со снующими между них разноцветными косяками рыб, чтобы однажды обрушить иллюзию благоденствия и показать весь ужас затягивающей и парализующей чёрной бездны. Бездны другого мира, другой Вселенной.Каменистые острова разбросанные хаотично выступали из моря и закрывали путь ветрам. Издали они смотрелись зелёными лишайниками на морской глади, по мягкой и пушистой зелени которых хотелось провести рукой, как по волосам. Гармония природы, казалось, должна была восхищать, вызывать особые состояния души, возбуждать чувство любви. Но ей хотелось реветь, низвергая водопады слёз об утраченных иллюзиях. Присев на выступающий из воды белый камень, она жалела себя, напрасно потраченные годы жизни на не любящего её человека, любовь которого она хотела заслужить, как преданная собака. Но любовь, эта эфемерность бытия или есть, или её нет. Любовь не признаёт заслуг, жаль, что поздно это поняла. И только сейчас дошёл до неё смысл потрясающих слов учительницы литературы: -Любить! Как хочется любить! Любить всем сердцем, всей душою до полного растворения в любви любящего человека. Слиться в духовном порыве. Стать одной душой, одним я! А тогда, в далёком прошлом было просто смешно, что престарелая учитель-

ница, которой за пятьдесят жаждет любви и ни какой-нибудь, а всепоглощающей, идеальной. И, взявшись, обеими руками за вырез платья, с почти девическим румянцем произнести монолог любви перед глупыми малолетками.Но пришло время и этот монолог предстал в ином свете: монолог одинокой женщины, мечтающей о счастье, вернее о своём представлении о нём, но самое главное оставшимся в сердцах учеников, независимо от того хотели они его помнить или нет. И вдруг необыкновенное душевное волнение охватило её. Любить! Любить самой! Боже мой! Как же она не понимала, что самое главное – любить, а не быть любимой! Любить до самозабвенья, но, не навязывая своей любви, не требуя ничего взамен! Но как тяжело любить так! Какой надо быть сильной! А где взять силы на жертвенную любовь? Где? Море заволновалось. Пенистая волна накатила на берег, ударилась о камень. Клочья пены с хрустальными брызгами летели во все стороны, как то шампанское, которое она юная пила с любимым ранним утром из хрустальных бокалов, стоя на балконе, а первые лучи солнца ласкали их, благословляя на счастье. Чувственность моря поразила. Море читает мысли? Море живое? Море напомнило о любви, любви вовсе не несчастливой, а просто другой… и купаясь в пене, как Афродита она впервые за последние несколько лет улыбнулась, вспомнив любимого. А может, это и есть любовь? Море подхватило её и понесло на ладони ласковой волны. А солнце, пронзая море, словно взывало к ней: - Ты любишь! Любовь это ты, он, море и я солнце! Любовь это –жизнь!

Звонят колокола Татьяна Уразова Как не хочется просыпаться! Натягиваю одеяло на голову и уговариваю себя, что ничего не случится, если ещё минутку полежу. Проходит минутка, другая и нехотя я выглядываю в щелку. В окне клён, отороченный белым пушистым снегом, как снегурочка, стоит не шелохнувшись. Не хватает белой шапочки и пояска. Зима. Пришла зима. Первый снег выпал на Крещение. Нечаянная радость. Надо бы выгулять шубку, а то целый год провисела в шкафу, как сирота. Но вставать не хочется. Вчерашняя новость выбила из колеи. Как-то цинично звучит, но я не расстроилась и даже не удивилась. Умер Сенька. Умер полгода назад. Узнала случайно. Вчера. Просто защемило сердце. Та далёкая и почти забытая жизнь, вернулась в одно мгновение. Как будто снова забежала в буфет, перекусить перед лекциями, а там очередь сумасшедшая, не протолкнуться. И вдруг кто-то нежно взял за плечи и поставил впереди себя. Кто это такой шустрый? -подумала я. Обернувшись, увидела светло-русого паренька, сутуловатого, тощего, конопатого с широким лицом, прозрачными голубыми глазами, слегка на выкате, тонкими губами, улыбающегося во весь не маленький рот. -Наверно, на всю жизнь поставил! -Как бы ни так! – самоуверенно ответила я. Буйная весна, очаровательные майские закаты, золочёные шпили Петропавловки, клейкая запашистая листва академического парка и дендрария сыграли свою роль. Гормоны играющие, как Крымское игристое вино, прогулки в парке, первые поцелуи – молодость, весна – всё желало любви. Залихватские прыжки Сеньки через скамейки потрясали детскостью. Нам казалось, вот это и есть любовь! Сенька учился на курс старше меня, и годами он был постарше.

Строка прозы Потом было много всяческой ерунды, раздоры, разводы, другие жизни, не пересекающиеся пути. И вдруг полгода назад приснился сон, что Сенька пришёл ко мне. Я почемуто лежу на кровати, надо сказать, я в это время болела. Присел сбоку, взял мою руку в свои ладони, начал нежно гладить, как будто прощался. Утром я ещё подумала, что-то случилось. Сорок лет прошло, не вспоминала, а тут нате-ка вам: явился! Не запылился! Уже и лицо стёрлось из памяти! И вспоминать особого желания не было. Но жизнь ставит свои ловушки. В разных концах страны от случайных людей узнаем вроде бы ненужные нам, то хорошие, то нехорошие новости. Вот зачем она мне, эта новость?Чтобы я вновь переживала и проживала ошибки, ладно бы свои, так ещё и чужие – Сенькины! Вот пусть и кается теперь перед Богом в своих прегрешениях. А может, я его не простила? А он на небесах мается? Ну, и пусть мается! Я же маюсь всю жизнь из-за него! Сколько боли! Сколько слёз! Сколько бессонных ночей! Но я-то тоже хороша! Отомстила с душой. Интересно, а ему было больно, заразе этой? Тогда очень хотелось унизить его до самого не могу. А сейчас что-то жалко стало. Молодой ведь был. Всего двадцать девять лет! Одни комплексы. А я про них ничего не знала. Придурок ! Да и всё. А сейчас знаю, только изменить, ничего не могу. Молодость. Глупость. И всё-таки на душе не спокойно. Надо панихиду за упокой души его сволочной заказать. В храм схожу. Что-то глаза на мокром месте… нашла из-за кого реветь. Эх, Сенька, Сенька… жизнь прошла… а я реву…Встану сейчас. Пододеяльник мокрый. По белому, по чистому снежку прямиком в храм. Поставлю свечку, прочтёт батюшка заупокойную и лети в чистую безгрешную небесную жизнь. Может и ты, за меня там на небесах помолишься… Сенька… Сенька … пусть земля будет пухом… Реву, конечно реву! Что радуешься, что помню? А как забыть? И колокола звонят… По тебе…По ушедшей жизни…

Чеченская лезгинка Татьяна Уразова Кавказский вечер был мягок, как пушистая чёрная кошка. Нежно ласкал разгорячённые тела ещё молодых, но уже не юных одноклассников. Многие пришли в ресторан на встречу одноклассников со вторыми половинами, а трое прихватили с собой кто мать, кто отца, а Ирина и мать - Елизавету Андреевну, и её старинную подругу Анастасию Ивановну. Теперь можно сказать, что в прошлом веке, когда они жили в Баку до печальных событий, и в горе, и в радости были всегда вместе. Пережив ужасное потрясение, Анастасия Ивановна вернулась во Владикавказ с большими потерями: осталась одна одинёшенька в этом мире. Болезни и возраст делали своё дело. И неожиданное приглашение, оказалось не лучиком, а факелом в её тёмном царстве. Перебрав свой гардероб, она вдруг поняла, что надеть нечего. Дожила до седых волос! И ни одного приличного платья. А ходить по магазинам, нет сил. Но тут пришла на помощь Лизка, так ласково и без злого умысла она звала Елизавету Андреевну, как дочку. Лизке за шестьдесят, а ей под девяносто. Лизка принесла красивое синее платье со всякими современными штучками и переливающееся колье. Седина волос и серебристое колье были неотразимы.

На такси они подъехали к ресторану. В эту минуту Анастасия Ивановна почувствовала себя почти английской королевой, хотя никто ей не подал руку, хотя она еле-еле выставила перебинтованные ноги в разношенных туфлях. Встав на ноги, поправив волосы и платье, с красным ридикюлем из тридцатых годов Анастасия Ивановна царственной походкой прошествовала в зал. Лизка, улыбаясь, шла за ней. Сели за ближайший столик от входа. На столах чего только не было! Анастасия Ивановна даже прослезилась, пытаясь вспомнить, когда она в последний раз была в ресторане. Молодёжь пила, ела, веселилась, танцевала. Они с Лизкой тоже не уступали им. И пели, и танцевали или в общем круге, или друг с другом. То и дело слышались разные тосты, как и коронный номер Анастасии Ивановны: -Наливай! Коньячные рюмки маленькие, а необъятное количество закусок, даже при постоянном «наливай» не дали «молодёжи» охмелеть. Растрогавшись, Анастасия вспомнила мужа, семейные праздники и горько проговорила: - Лизка! А ведь они, эта молодежь золотая, нас с тобой уже и за женщин не считают! Мы для них старухи! Старухи! Понимаешь? Старухи! Лизка, а я не старуха! Лизка, знаешь, я по ночам о любви мечтаю… Смешно, да, Лизка? -Ну, что вы Анастасия Ивановна! Мы женщины! На нас ещё мужчины смотрят. Просто здесь молодёжь. Я ведь тоже по ночам мечтаю о любви… Только спит она где-то беспробудным сном. Хорошо Иришка придумала, нас с собой взять. Хоть за них порадуемся. Все красивые. А как танцуют! Смотри, в красном платье Юля, красавица, умница, как танцует! Как танцует! Я тоже в молодости выдавала! - Нет, Лизка! Если я сегодня не станцую с кавалером, умру! Вот крест тебе умру! Ну ладно, наливай! Одна лезгинка плавно перетекала в другую: кабардинскую, дагестанскую, осетинскую. И вот настал черёд чеченской лезгинки. Молодой, но упитанный мужчина в сером стильном костюме изрядно выпивший, с глазами щёлочками, через которые он видел туманный и расплывающийся мир, пригласил, галантно кивнув головой, почтенную Анастасию Ивановну. Она не отказала. В центр зала вплыла потрясающая пара. Круглая бритая голова, крепкие плечи, пивной животик, короткие ножки с маленькими ступнями, которыми мужчина мелко перебирал в танце, одна рука, почти лежащая на животе, а вторая отставлена в сторону, но кисть висела, как завядший лист. И, женщина под девяносто лет со стрижкой каре и волосами лежащими, как им хотелось. Слава Богу за прожитую жизнь даже они поняли, что жить надо, как хочется, а не как придётся, с крепкой статью, гордо посаженной головой, в синем нарядном современном платье и дорогой бижутерией на шее, отёкшими ногами, перебинтованными от щиколоток до колен, то ли в тапочках, то ли в разношенных балетках. Танец захватывал. Она, перебирая больными ногами, двигалась по кругу, забыв про свои года. Нежно улыбалась, но не кавалеру, а чему-то эфемерному, вероятно своим воспоминаниям из прожитой жизни. Оба статные, молодость и старость, сошлись в танце, но вела его всё-таки старость. В какой-то момент мужчина терял нить танца, подступал очень близко, упирался своим животом в её, и сразу рука дамы с силой отбрасывала его на расстояние локтя. Причём было ощущение, что мужчина отлетал, как шарик. И это повторялось с завидной периодичностью. Зал затаив дыхание, наблюдал за ними. Диджей уже в третий раз включал чеченскую лезгинку. Всем было интересно, кто же первый остановится? Первой сдалась молодость. Вытирая носовым платком блестящую в испарине голову, кавалер подвёл даму к столу, откланялся и, сделав несколько шагов,широко разведя руки, засмеялся и на весь зал: - Вот, бабка даёт! По залу прошёл восторженный гул. И только Анастасия Ивановна присев на свой стул, подняв рюмку, обиженно громко прокричала:

Строка прозы - Какая я вам - бабка? Я - Анастасия Ивановна!Рано списали нас! Мы ещё ого -го!Наливай! И все гости радостно её поддержали: - Какая она бабка? Она наша величество – женщина! За прекрасную даму! Наливай! Тень лёгкой грусти пробежала по лицу Анастасии Ивановны и отставив рюмку, она тихо прошептала: -За прекрасную даму...

Дар Лукерии Марина Шатерова Как в старом кино, с мутно-цветным дёргающимся изображением, достаёт память из недр сознания эпизод из далёкого детства. — Луша, Лушенька, почему ты плачешь? — обеспокоенная мать вошла в комнату, присела на корточки перед сидящей на детском диване дочкой. Слёзы текли по пухлым щекам, пятилетняя девочка тёрла кулачком припухший красный нос. — Мамочка, с папой случилось что—то страшное, я видела… — горькие рыдания поглотили последние слова. — Солнце моё, взгляни на меня. — женщина убрала детские руки от влажного лица, приподняла за подбородок голову ребёнка вверх. Полные слёз глаза ангела смотрели в самую душу. Тёмно-рыжие кудрявые волосы были взлохмачены и делали девочку похожей на сказочного домовёнка Кузю. — Как же ты можешь видеть, если ты дома, а папа уехал на работу? — ласково улыбнулась мама. — Пойдём на кухню, я заварю тебе чай! Прижав дочь к груди, женщина гладила её по непокорным волосам, грусть и тревога залегли глубокими складками в уголках её губ. «Я заварю тебе чай» — эти слова, как мантра, как заговор, успокаивали в любой непонятной ситуации. А потом зазвонил телефон, чьим-то незнакомым мужским голосом трубка сообщила, что её муж, работающий инспектором, упал со строительных лесов. Была больница, слёзы, операция, но, благодаря невероятному стечению обстоятельств, всё обошлось достаточно благополучно. *** Много лет минуло с тех пор. И событий, подобных этому, было не счесть: обострённая интуиция помогала в школе, бывали страшные сны, которые потом сбывались, или, уже гораздо реже, видения наяву. То, что поначалу казалось таким страшным и непонятным, постепенно облекло форму нормы, детское сознание адаптировалось и воспринимало уже всё это, как что-то такое, что бывает со всеми. А пухленькая маленькая девочка выросла в высокую стройную рыжеволосую красавицу, чьи кудрявые локоны струями ниспадают по плечам до пояса. Долгих шесть лет обучения в медицинском университете и диплом терапевта с отличием получила Лукерия из рук ректора. Дома был праздничный ужин с шампанским и «Киевским» тортом. Слёзы счастья в глазах матери, объятия отца и такие драгоценные слова: — Я так горжусь тобой, доченька!!! Студенческая группа Лукерии готовилась к проведению выпускного вечера в стенах университета. Сама девушка, крутясь дома перед зеркалом, примеряла длинное зелёное платье с отливом и тиснёнными по подолу крупными цветами. Блаженством разливалась в душе радость оттого, что трудные годы учёбы уже в прошлом,

вершина в виде такого желанного «красного» диплома взята, теперь впереди новые горизонты: работа, освоение полученной профессии на практике. Но всё это «завтра», а сегодня вечером будет веселье и праздник, прощание со стенами alma mater, преподавателями и одногруппниками, которые за шесть лет учёбы стали практически родными. Лукерия резко крутанулась перед зеркалом, глядя в отражение, как развевается подол зелёного платья и обкручивается вокруг ног, как веером летят по воздуху длинные тёмно-рыжие волосы. Что-то мгновенно изменилось в этот момент… Лукерия никогда не могла описать словами это состояние, когда какие-то повседневные, обычные чувства вдруг замирают, останавливаются, как будто само Время вдруг нажало кнопку «Пауза». И на смену этим обычным эмоциям вдруг приходит одно-единственное чувство тревоги, как будто сосёт под ложечкой от предчувствия чего-то плохого, что неизбежно должно произойти. Озорная улыбка покинула лицо девушки, уступив место печальным складкам в уголках губ и той грусти в бездонных зелёных глазах, какая бывает только у очень пожилых людей, познавших всю соль этого бренного мира. Зазвонил телефон. Тревожным набатом отозвалось сердце на этот звук, и телефонная трубка в руке показалась сейчас тяжелее обычного. *** В десяти километрах от города в посёлке Привольный жила Агафья — бабушка Лукерии по материнской линии. Звонила соседка бабушки, живущая в частном доме справа от её участка. Не замечая долгое время Агафью во дворе, зашла в гости, благо дверь была не заперта. Старушка сидела в кресле, голова её была запрокинута на подголовник, а лицо, покрытое испариной, неестественно бледным пятном контрастировало с рыжими волосами. Осознав, что дело худо, соседка засуетилась: помогла старушке дойти до кровати, измерила температуру, заварила чай с малиной. Теперь же звонила родственникам, чтобы те приехали. Отец Лукерии был в командировке, а мать, работавшая во вторую смену, возвратилась бы домой только поздно вечером. Собрав вещи, необходимый комплект лекарств для первой помощи и медицинский чемоданчик, Лукерия вышла из дома. На метро доехала до автостанции, откуда до Привольного ходили пригородные автобусы. Повезло, что ближайший автобус отходил через пятнадцать минут. Присев на металлический стул в зале ожидания, Лукерия зажала в руке длинный бумажный билет на автобус, купленный в кассе, вчитывалась в информацию, указанную в нём. Сосредоточенность и попытки успокоиться не увенчались успехом, тревога и беспокойство брали своё, точили девушку изнутри. Не покидало ощущение того, что ты стоишь на пороге каких-то глобальных изменений, что водоворот жизни закружил тебя, как лёгкий стебелёк, и втянул в пучину, и как бы ты ни старался, не в силах больше сопротивляться силам Судьбы. Калейдоскоп мыслей и чувств прервал голос диспетчера, доносившийся из хриплого динамика — объявили посадку на нужный автобус. Подхватив с пола сумки, Лукерия устремилась к выходу из автостанции, задняя дверь вела к платформам. Через двадцать минут девушка уже стояла на автобусной остановке посёлка Привольный. Тёплой волной нахлынули детские воспоминания о времени, проведённом здесь в гостях у бабушки. Летний вечер окутал сумерками знакомую местность, по которой было так приятно идти, узнавая по ходу знакомые дома, отмечать с удивлением те изменения, что произошли со времени последнего визита сюда Лукерии. Свернув с главной улицы, ещё несколько раз сворачивая на перекрёстках, Лукерия подошла к одному из домов, стоящих на окраине посёлка, дальше было только поле. Вошла в дом. В комнате соседка сидела на краю кровати, в которой лежала

Строка прозы бабушка Агафья. Старушки негромко о чём-то разговаривали, вздрогнули обе и одновременно замолчали, когда увидели в дверном проёме комнаты девушку с сумками. Увидев соседку, Лукерия благодарно улыбнулась, радуясь в душе тому, что в то время, пока она добиралась, с бабушкой кто-то сидел: — Здравствуйте, Мария Ефремовна! Спасибо, что позвонили и зашли. Наклонившись над кроватью, девушка поцеловала бабушку в щёку. — Привет, бабуля. Как ты? — Ты одна? — спросила соседка, глядя в коридор и явно ожидая, что родители Лукерии тоже приехали и вот-вот должны были войти в дом. — Да. Родители на работе, будут только завтра. — Может мне побыть до утра, пока они не приедут? — беспокойство в голосе соседки сочеталось с усталостью и очевидным желанием поскорей уйти. — Да нет, спасибо, Мария Ефремовна, Вы и так много сделали, идите домой, отдыхайте. Я справлюсь сама, я же врач. — Недоверие со стороны соседки задело самолюбие девушки, старшие по привычке видели в ней ребёнка и никак не хотели замечать того, что она взрослый и самостоятельный человек. — Хорошо, тогда спокойной ночи, завтра с утра я зайду вас проведать. Если что-то нужно будет, заходи в любое время не стесняясь. — соседка вышла в прихожую, обулась и ушла. Каким-то странным взглядом посмотрела она на девушку напоследок, будто знала какую-то тайну, о которой пока не догадывалась та. Пожилые женщины были не только соседками, но и дружили уже много лет, помогая друг другу делом, советом и делясь всем тем, что на душе наболело. Вся эта торопливость и недоверие, странные взгляды со стороны соседки, неким невидимым напряжением, словно сгустившимся воздухом, повисали в пространстве комнаты. Лукерия подмечала все эти детали, но пока не могла понять, в чём тут дело. То самое чувство тревоги, которое она испытала дома перед зеркалом до того, как позвонила соседка, вновь вернулось, зашевелилось в душе девушки. Вымыв руки и переодевшись в домашнее, Лукерия измерила бабушке давление и температуру, послушала стетоскопом лёгкие и осмотрела горло. — Бабуль, ты простыла, что же ты совсем себя не бережёшь. — сказала девушка, закончив с осмотром. — Немного мне осталось, силы с каждым днём покидают меня, словно вытекают через ноги в землю. — с дрожью в голосе промолвила Агафья. — Да брось ты, бабушка, что за упаднические настроения, — махнула рукой Лукерия. — Я вон лекарств привезла, сейчас чайку заварю твоего любимого, через пару дней будешь, как огурчик. Какие травы тебе заварить? Бабушка Агафья была известной на всю округу знахаркой и ведуньей. Много знала она трав и рецептов целебных, был Дар у неё, некая мистическая Сила, позволяющая видеть ауру людей, их внутренние органы, лечить руками, молитвами, заговорами. Очень многим людям в посёлке помогла Агафья и по всем близлежащим городам и весям добрая слава ходила о ней. Проявлялась эта мистическая Сила в их роду по материнской линии через поколение, была она у бабушки Агафьи и начала проявляться в детстве у внучки её Лукерии. Более сильный Дар бабушки можно в определённый момент передать внучке, при этом сила Дара усиливается вдвойне. В генах матери Лукерии не проявился этот Дар. Всю свою жизнь с самой школьной поры и по сей день любит она науку, рациональность и обоснованность. Знахарская работа Агафьи, все эти травы в баночках на кухне, что целых два шкафа занимают, молитвы, шепотки, заговоры, свечки, непрекращающаяся вереница людей в их доме, приходящих на приём к целительнице — всё это вызывало в ней резкую неприязнь и отторжение. Выйдя за-

муж, она переехала жить к мужу, родилась Лукерия. В детском возрасте малышка часто бывала у бабушки, но как-только с более сознательным возрастом стали проявлять разные «странности», то визиты к бабушке становились всё реже и реже. Молодые родители очень уж не хотели, чтобы бабушка «дурно влияла» на внучку своим «мракобесным влиянием». Воспитывая ребёнка, они всячески прививали ей любовь к науке и были очень рады тому, что Лукерия захотела стать врачомтерапевтом. Сама же Лукерия, может быть и не очень осознанно, но ощущала в себе некую пока ещё не очень чёткую Силу, её тянуло к бабушке не только как к родной крови, но и как к Учителю. Будучи школьницей старших классов, пользуясь постоянной занятостью родителей на работе, Лукерия тайком ездила на пригородном автобусе к бабушке в гости. Её манила магия слова, таинство ритуалов, то разнообразие трав, что отдавали свою целебную силу в помощь людям. Прямо за домом простирался луг, где бабушка Агафья обучала внучку разбираться в травах, когда и как их нужно собирать, объясняла их целебные свойства. Много рецептов, молитв и заговоров было записано у старой знахарки в толстой, потрёпанной временем, зелёной тетради, с едва различимым цветущим чертополохом на обложке. Весь этот таинственный мир казался Лукерии волшебной сказкой, которая не в детских книжках описывается неким автором, а была самой что ни на есть настоящей. Лукерия заварила бабушке травяной чай. Отпив примерно половину, Агафья поставила чашку на прикроватный столик рядом с лампой и очками. Её голова блаженно коснулась подушки, Лукерия сидела на краю кровати и Агафья не могла не залюбоваться красотой внучки, которая стала такой взрослой и самостоятельной. Дар Лукерии с каждым годом набирал силу, раскрывался чудесным цветком, девушка и сама чувствовала это, но Агафья видела это своим внутренним оком совершенно по-своему. Её время неумолимо уходило, скатывалось последними песчинками в нижнюю часть песочных часов жизни. Нужно было передать кому-то Силу перед тем, как окончательно пересечь ту грань, откуда не возвращаются, тогда и сам Переход будет легче, а может и само посмертное существование будет не таким мучительным, как говорят. Тяжело бремя знающего человека. И нет идеальнее претендента на получение Силы, чем кровная родственница возрастом моложе передающего. Агафья печально улыбнулась Лукерии: — Дай взять тебя за руку, милая. Я так устала, скоро усну. Готова ли ты принять от меня подарок? — Конечно готова, бабуля. — ответила девушка. — Что за подарок? Ничего не успела ответить Агафья, веки её смежились под усталостью дня, а может и все её прожитые годы навалились сейчас на старушку всем своим весом. Бабушка продолжала держать руку Лукерии в своей ладони. Невероятно сильный поток энергии, сравнимый по ощущениям с течением бурного ручья или потоком насекомых, стремительно ползущих в одном направлении, начал переливаться из руки старой знахарки в руку молодой девушки, разливаться внутри под кожей, распространяться по всему телу. Лукерия была ошеломлена посетившими её ощущениями, но как будто под гипнозом, как под воздействием электрического тока, человек не может сопротивляться источнику воздействия, так и она не могла высвободить свою ладонь из цепкой хватки руки бабушки, державшей её. Всё потемнело перед глазами, привычная обстановка комнаты вдруг исчезла. Перед внутренним взором вспышками стали появляться образы, в бешенном танце сменяющие друг друга: стол, огонь свечи, тропинка в поле, лес, бурное течение реки через пороги, поляна в лесу, костёр, чьи искры взлетали в ясное ночное небо, как бы соединяясь с яркой россыпью звёзд Млечного Пути, Солнце и Луна слились в затмении, чёткое кольцо образовалось по краю

Строка прозы диска, только солнечная корона шевелила своими чёрными лучами. Шум дождя, запах свежескошенной травы, цветок чертополоха… Поток образов не прекращался и нёс в себе не только символизм, но и некую чувственную информацию, какие-то зашифрованные знания, которые потоком вливались в ауру девушки и начали интеграцию с её сознанием. Утром следующего дня, как и обещала ранее, в дом Агафьи наведалась соседка. Увиденное в комнате повергло её в недоумение и шок: в кровати лежала умершая знахарка, а поперёк, в ногах у бабушки, в бессознательном состоянии лежала Лукерия. Бабушка и внучка держались за руки. Мария Ефремовна перевернула девушку лицом вверх, тормошила и хлестала её по щекам, пытаясь привести в чувства, но та находилась в глубоком обмороке. Видя тщетность своих действий, соседка вызвала скорую и позвонила родителям Лукерии. *** Прошло две недели. Агафью по всем правилам схоронили на местном кладбище, Лукерия же была в больнице. Через три дня бессознательного состояния девушка пришла в себя, но была молчалива и задумчива. Врачи не нашли у неё какихлибо заболеваний, поэтому всё списали на стресс, полученный от присутствия рядом с близким родственником в момент смерти. Несколько раз в неделю в больнице Лукерию навещал психолог. Постепенно девушка начала говорить, но на вопросы родителей и психолога отвечала немногословно и уклончиво. Особенно не хотела она вспоминать о том, что случилось тогда дома у бабушки, замыкалась в себе и вновь становилась молчаливой и задумчивой. Некоторые детали того вечера родители выведали у соседки, но при этом у них тоже сложилось впечатление, что та странно на них косилась и явно чего-то не договаривала. Мария Ефремовна знала о скептическом отношении к мистике дочери Агафьи, поэтому не хотела рассказывать о том разговоре, который случился у неё с Агафьей аккурат перед приездом Лукерии в тот вечер. Настал день выписки из больницы, девушка с тихой радостью лице и облегчением в душе вернулась домой из этих казённых стен, так тяготивших её. После окончания медицинского университета Лукерия должна была работать по распределению терапевтом в больнице скорой помощи, но… неожиданно для всех она попросила перевода в поликлинику посёлка Привольный. В разговоре с родителями девушка немногословно, но совершенно категорично заявила о своём желании переехать из города в посёлок Привольный, жить в бабушкином доме и работать терапевтом в местной поликлинике. Родители были в сильном недоумении от такого неожиданного поворота в судьбе их дочери, шутка ли окончить университет с отличием, а потом отказаться от работы в столичной больнице ради обычной поселковой поликлиники. Да и странно само желание молодой, весёлой девушки сменить бурную столичную жизнь на захолустье. Они смотрели на Лукерию и не узнавали в ней ту прежнюю их дочь — улыбчивую, весёлую хохотушку, лёгкую на авантюры и приключения, теперь же в девушке была какая-то не по годам приобретённая серьёзность, сосредоточенность, немногословность и решительность. Как будто что-то тяготило её, но она не могла открыть душу и поговорить об этом даже с самыми близкими своими людьми — родителями. И это было правдой. Придя в себя в больнице, Лукерия ощутила себя какойто иной. Интуиция её обострилась сильнее прежнего, разговаривая с кем-то из медперсонала, она могла ощутить эмоции человека, почувствовать какие-то основные, глобальные события и проблемы в его судьбе. Если пристально посмотреть на человека, сосредоточится, то можно увидеть его ауру, по цвету которой можно понять его характер, какие-либо болезни. Самой необычной из вновь приобретённых способностей было то, что каким-то непостижимым образом Лукерия начала получать информацию и видеть внутренним взором те вещи, которые обычно недоступны при использовании стандартных пяти человеческих чувств. Например, она знает, кто ле-

жит в соседней палате, знает, что у психолога, который её навещает, дома чудесные девочки-двойняшки, а медсестра всё время переживает за больную мать, притом, что в соседней палате Лукерия не была и персонал не обсуждает с больными свою личную жизнь. А ещё эти сны… В них Лукерия видит свою бабушку, которая улыбается и зовёт её домой, в тот самый дом на краю посёлка, за которым начинается луг из целебных трав. Девушка всё время мысленно возвращалась в тот день, когда она приехала проведать бабушку. До мельчайших подробностей вспоминала тот момент, когда бабушка взяла её за руку и спросила про подарок. С каждым разом, прокручивая в голове этот момент, Лукерия с холодным трепетом в душе всё больше понимала и убеждалась — бабушка, умирая, действительно передала ей свой Дар, немного обманным путём, назвав его просто «подарком», и не говоря открыто о том, что это именно Дар, свою знахарскую мистическую Силу она хочет ей передать. Видно Агафья боялась отказа или же травмировать внучку заявлением: «Я прямо сейчас умру». Просто такие люди, как бабушка, заранее чувствуют время Перехода, для обычных людей это недоступно, страшно и просто уму не постижимо. Теперь же Лукерия понимала, что жизнь уже никогда не будет прежней. Не такой клубно-тусовочной и алкогольно-коктейльной, как она себе её раньше представляла. Теперь у неё есть Дар! Это Сила, которой нужно научиться управлять, использовать её в помощь людям. Отсюда и решение переехать и сменить место работы. Терапевт в поликлинике — это просто официальная работа длят стажа и пенсии. Дело же всё её жизни теперь — это целительство, использование во благо людям всех граней того Дара, которым она теперь обладает, продолжение всего того, что делала её бабушка. Понимание всего этого вносило смуту и растерянность в душу девушки, ощущение неуверенности, страха перед таким ещё неопределённым будущим. *** Лукерия собрала все необходимые документы для перевода на работу в поселковую поликлинику, упаковала в небольшую сумку на колёсиках необходимые в первое время вещи и книги, взяла ключи от бабушкиного дома. В прихожей обняла родителей: — Доченька! — со слезами на глазах причитала мать. — Ты уверена, что правильно поступаешь? Лукерия поцеловала её в щёчку: — Всё нормально, мамуль. Я не на край света еду, буду звонить и приезжать. Отец погладил дочь по рыжим кудрявым волосам: — Не гуляй слишком поздно на улице, знаю я этот Привольный. — Всё будет хорошо, пап. — Лукерия прижалась к груди отца. — Вы тоже приезжайте в гости. Когда дочь скрылась за порогом, родители печально вздохнули. — Я всегда чувствовала, что этим всё закончится, как бы я ни старалась уберечь её от этой доли. — промолвила женщина, обнимая мужа, склоняя голову на его могучую грудь. — Она уже взрослая. — ответил он. — Тут уже ничего не поделаешь. Зов крови — сильная вещь. Главное, что она чувствует себя на своём месте, значит в будущем будет крепко стоять на ногах. Лукерия держала уже знакомую путь-дорогу до бабушкиного дома в посёлке. Добралась на метро до автостанции, села в пригородный автобус. Разместившись у окна, смотрела, как меняется пейзаж за окном, как снуют в своей ежедневной суете машины и люди. Но не смотря на этот привычный пейзаж за окном, девушку не покидало ощущение некого переломного момента в судьбе, какого-то рубежа, который делит жизнь на «до» и «после». И всё, что суетится снаружи окна автобуса, и даже люди внутри с их вещами и разговорами — всё это воспринималось как-то от-

Строка прозы странённо, будто девушка находилась внутри аквариума, окружавшего её одну, и время внутри с наружи протекало не одинаково, восприятие окружающего сквозь стеклянные стенки было совершенно иным — отстранённым, философским, с концентрацией на самых мелких деталях, с полным поглощением всех эмоций и мыслей людей. Проехав мост, ведущий в посёлок Сосны, автобус, в котором ехала Лукерия, резко затормозил. Люди покачнулись, упали чьи-то вещи, заматерились мужики. Водитель вышел из кабины, осмотрел моторный отсек, затем объявил по громкой связи, что автобус сломался, и он вызвал из города другой. Часть людей вышла на улицу и стала ловить попутки. Лукерия взяла свою сумку и тоже вышла на улицу. Попутку не ловила, просто решила побыть на свежем воздухе, пока не приедет другой автобус. Лёгкий ветер трепал её длинные кудрявые рыжие волосы, делая похожей на Афродиту с картины известного художника. Рядом с ней на обочине припарковалась красная «Ауди». Водитель опустил стекло рядом с водительским сидением: — Девушка, садитесь, я Вас подвезу. Не бойтесь! Лукерия наклонилась, заглянула в окно автомобиля, цепким, внимательным взглядом изучала молодого мужчину, сидящего за рулём. Ростом выше среднего, он был крепкого, мускулистого телосложения, немного смуглый, скорее сильно загоревший брюнет, ухоженные, красивые руки, лежащие на руле, говорили о нём, как о человеке интеллектуальной профессии. Своим внутренним взором молодая знахарка смогла рассмотреть отсутствие вредных привычек, крепкое здоровье мужчины, высокий интеллектуальный уровень, отсутствие фобий и маний. Улыбнувшись уголками губ, Лукерия кивнула в знак согласия. Водитель вышел из машины, помог поставить её сумку на заднее сидение, сама же девушка села на переднее сидение рядом с ним. Оказавшись в салоне автомобиля фактически лицом к лицу, они оба почувствовали, как некая электрическая искра проскочила между ними, какое-то тепло волной прокатилось, заставляя уйти то напряжение, которое обычно возникает при знакомстве с новым человеком. Своим внутренним зрением Лукерия вдруг увидела довольно необычную картину: от него и от неё друг к другу потянулись длинные тонкие нити, как паутина у паука, эти нити переплетались в одно целое, образуя плотный воздушный кокон, в котором так тепло и уютно вдвоём. Всем сердцем и душой Лукерия почувствовала, что это и есть её Судьба, ей суженый. Внутреннее подспудное чувство подсказывало ей и это было сильнее всех остальных пяти человеческих чувств, теперь главное вести себя естественно и не спугнуть человека. — Я — Лукерия! — улыбнувшись, сказала девушка. — Спасибо Вам за помощь. — Вадим. — ответил мужчина. — Не за что. Куда Вас отвести? Лукерия назвала посёлок Привольный и попросила высадить её на остановке, но Вадим вызвался отвезти её до самого дома, чтобы ей не пришлось слишком долго идти пешком с сумкой. Лукерия была благодарна такому стечению обстоятельств, так как действительно устала от пешего моциона с поклажей. Высадив девушку у дома, Вадим попросил номер её телефона и дал свой. Лукерия хотела отблагодарить своего спасителя чаем, но тот с сожалением отказался, так как ему нужно было ехать по делам. «Какой же он красивый мой будущий муж. — подумала девушка. — И как же порой удивительны повороты Судьбы: не сломайся автобус — не встретились бы». Подняв с земли сумку, Лукерия прошла через калитку во двор, открыла ключами двери и вошла в дом. *** Поужинав творогом, Лукерия заварила травяной чай. Солнце село, опустив на

окружающую местность завесу сумерек. Девушка поставила чашку с чаем в комнате на столик, пока горячий ароматный напиток остывал, готовилась ко сну, расстилала постель, доставала свежее постельное бельё из шкафа. Это её первая ночь в бабушкином доме уже не в детстве, а во взрослом возрасте и как-то непривычно и неуютно находится и заночевать тут совершенно одной. Всё напоминало здесь о бабушке, было пропитано её энергетикой, той Силой и волшебной атмосферой, которую она в себе носила, которой обладала. Лукерия не заметила, как стемнело, не включила верхний свет в комнате. Все окружающие предметы погрузились во тьму, тёмными силуэтами выступали на фоне мягких сумерек почти ушедшего дня, что проникали через окно с отдёрнутыми занавесками. И это завораживало, пугало и одновременно притягивало, свет включать совершенно не хотелось, а наоборот — поглощать эти сумерки, наслаждаться ими, как будто какая-то энергия вливалась из окружающего пространства через поры кожи вовнутрь. Было в этом что-то пугающее, необычное, никогда доселе не испытанное, наверное, потому, что раньше Лукерия жила в городе с родителями, теперь же она оказалась в том самом месте, где долго жила и занималась знахарством её бабушка, здесь она «припала к корням» и сам Дар её начал резонировать с окружающим пространством, включаясь и запускаясь, становясь всё более ощутимым. Лукерия стояла рядом с бабушкиной кроватью и смотрела в сторону окна, сумерки за окном сгущались, постепенно укутывая плечи мантией ночи, очертания предметов комнаты терялись в темноте по мере наступления ночи. Девушка ощущала тёплую энергию, что двигалась вокруг неё, вытянув руки вперёд ладонями друг к другу, она почувствовала, как эта энергия напряжённо сгустилась между ними. Всему должно быть своё время и место. Так раскрывался её Дар, который передала ей бабушка и это теперь её Судьба, её жизненное предназначение. Взяв в руки чашку с чаем, Лукерия обхватила её ладонями, тепло чашки согрело кожу, даровав спокойствие и ту долгожданную уверенность в завтрашнем дне, которой ей так не хватало в последнее время. Присев на кровать, девушка отпила из чашки травяной чай, аромат приятно играл с обонянием. Вот и закончился ещё один из нелёгких дней, но это был день её прошлой жизни, теперь же эта страница перевёрнута навсегда, а впереди всё будет совершенно по-другому. Тихой, благодатной радостью разлилось в душе чувство удовлетворённости тем, что ты наконец-то нашёл себя, занял своё настоящее место в жизни, нашёл своё призвание. Усталость взяла своё и девушка уснула, мягкая, счастливая улыбка коснулась её уст, пока она спала. *** Настало утро и первый рабочий день Лукерии в поселковой поликлинике. Приняв душ и позавтракав, девушка вышла на крыльцо и закрыла двери на замок. На ней сегодня было серое платье с V-образным вырезом, длинной чуть выше колен, подпоясанное узким чёрным поясом, рыжие кудрявые волосы были заплетены в длинную толстую косу с чёрной тонкой резинкой на конце. В сумочке, которую Лукерия изящно держала на сгибе локтя, лежали документы для администрации поликлиники для приёма на работу, косметичка и «ссобойка» в виде салатика в контейнере и бутерброда с зеленью и сыром. Свежесть утра бодрила, и девушка не могла скрывать своего весёлого настроения. Во дворе соседнего участка Лукерия увидела соседку, кивнула ей в знак приветствия и вышла за калитку на улицу. Соседка подошла к своей калитке и жестами подозвала к себе девушку. Лукерия подошла: — Здравствуйте, Мария Ефремовна! Извините, не могу разговаривать — спешу на работу. — Здравствуй, Лукерия! — затараторила старушка. — Я только хотела спросить погостить ли ты приехала или же насовсем. — Насовсем, Мария Ефремовна. — ответила девушка, чувствуя в голосе ста-

Строка прозы рушки какое-то нетерпение и интерес. Чувствовалось, что вопрос наводящий, а на самом деле пожилую женщину интересовало нечто совершенно иное и не ошиблась. — Помнишь ли ты что-то о том вечере? Извини, что напоминаю. Я ведь разговаривала тогда с Агафьей, она знала, что это случиться и очень ждала тебя… Настроение девушки заметно поменялось с весёлого на мрачное. Не любила она вспоминать тот вечер, тот тяжёлый для себя момент и раздражало её это праздное бабье любопытство, исходящее от соседки. Лукерия взглянула на старую тяжёлым мрачным взглядом, так, что у той слова в горле застряли. — Извините, Мария Ефремовна, некогда мне разговоры разговаривать, работа не ждёт. Путь до работы прошёл в раздумьях. «Значит бабушка перед смертью рассказала соседке-подружке, что собирается передать мне свой Дар, — думала Лукерия. — А меня решила разыграть втёмную. А ведь не прими я этот Дар, то жила бы я прежней жизнью в столице, была бы совершенно другая жизнь и другой полёт». Не то, чтобы Лукерия о чём-то жалела, просто поняла, что случилось, то случилось, и в данных реалиях жить прежней жизнью не получилось бы. А не будь Дара, то и менять в жизни ничего бы не пришлось. Первый день на работе прошёл на позитиве: Лукерия перезнакомилась со всеми коллегами, в обеденный перерыв купила в магазине большую коробку конфет и сок, чтобы всех угостить за знакомство. Работать первые два года нужно будет в паре с другим, более опытным врачом. Вечером, поужинав, Лукерия рассматривала и изучала бабушкины вещи, которые та использовала в работе: книги, баночки с травами, мазями на основе трав, нашла девушка и ту толстую зелёную тетрадь с цветущим чертополохом на обложке, куда Агафья записывала наиболее ценную информацию. Так и проходили будни Лукерии: днём работа с больными в поликлинике, а по вечерам — изучение бабушкиного знахарского ремесла. Если в первое время она чувствовала некий внутренний протест и дискомфорт оттого, что нужно самостоятельно осваивать целый неизведанный пока для себя пласт науки, то со временем она начала понимать и проникаться всеми этими тонкостями, особенностями, энергетикой самого процесса лечения. Рано утром на рассвете или же на закате дня Лукерия шла в поле собирать целебные травы. Для каждой травки своё время сбора, когда она полностью созреет, наполниться целебными силами Природы. Важно так же и место сбора трав, так называемые «места силы». В этих местах чувствуешь тепло, такой прилив сил, что горы готов свернуть, чувствуешь так же приятное покалывание в конечностях, здесь травы обладают наиболее целебной силой. Есть и негативные зоны, где травы собирать ни в коем случае нельзя, не принесут они пользы страждущим, а то и навредить могут. В таких местах ощущаешь апатию и слабость, руки-ноги холодеют и совсем нет сил идти дальше. Лукерия собирала запасы трав на весь ближайший год, чтобы хватило до следующего «урожая» трав, опираясь на знания из книг и бабушкиной зелёной тетрадки. Дома же девушка траву сушила, перемалывала и хранила в стеклянных баночках в шкафу. В случае необходимости можно было смешать компоненты и заварить чай, отвар или же сделать спиртовую настойку. Делая то или иное целебное снадобье, читая молитвы и заговоры, Лукерия чувствовала незримое присутствие рядом с собой бабушки Агафьи, которая подсказывала ей. Лукерия слышала у себя в голове её голос, к ней приходила информация в виде мыслей и знаний, как бы исходящих откуда-то извне. — Важно не только то, что ты кладёшь в отвар, но и в каком порядке. — подсказывала бабушка Агафья. Своим внутренним слухом, тем самым особым Даром, слышала и чувствовала

Лукерия её подсказки. Заговоры и шепотки произносила девушка во время лечения и изготовления целебных снадобий, и несли произнесённые ею слова колоссальный положительный заряд на выздоровление. Однажды днём зазвонил мобильный телефон Лукерии, заиграла бодрящая музыка из «Форта Боярд», всегда поднимающая настроение. На экране высветился незнакомый номер: — Алло. — подняла трубку Лукерия. — Здравствуйте, Лукерия, это Вадим. — приятный мужской голос донёсся из трубки. С новой работой в поликлинике и освоением ремесла знахарки у Лукерии совершенно вылетел из головы этот эпизод со сломанным автобусом и таким приятным мужчиной, который довёз её до самого дома. — Здравствуйте, Вадим, рада Вас слышать! — радостно проворковала девушка. — Простите, что не сразу позвонил, был в командировке по работе. В силе ли ещё Ваше приглашение на чай? — Конечно! Приходите ко мне в субботу к пяти часам вечера. — Замётано! Буду рад снова Вас увидеть! — с улыбкой в голосе произнёс Вадим. В субботу с утра Лукерия испекла пирожки с яблоками и вишней, отварила картошечки, сделала зажарку к ней из лука и грибочков, какие бывают только у молодых красивых знахарок, сделала самый вкусный салат из тех, что были в тетрадке с рецептами её бабушки. Приближался назначенный час, девушка крутилась перед зеркалом в длинном зелёном платье с тиснёнными по подолу цветами, расчёсывала и укладывала рыжие кудрявые волосы, струящиеся по плечам и спине. Лукерия смотрела на себя в зеркало и не узнавала себя в отражении. Не видела она себя прежнюю — из зеркала на неё смотрела она и в то же время совершенно иное создание. Совсем по-иному она себя ощущала теперь. Звонок в дверь вывел её из оцепенения, на крыльце стоял высокий красивый мужчина, Лукерия улыбнулась ему и впустила в дом. Пара сидела за столом на кухне. Шумя и грозно пуская пар, закипал на плите чайник. Наполняя кухню ароматами луговых трав, заструился пар над двумя чайными чашками. Много времени прошло за разговорами, угощениями, шутками и весёлым смехом. Солнце клонилось в объятия леса, оставляя после себя всё меньше и меньше дневного света. Сумерки превратили этих двоих в два силуэта на фоне окна: один с длинными кудрявыми волосами, другой — с крупной брутальной фигурой и волевым мужественным подбородком. Руки держали чашки с чаем, периодически прикасались губы к краям. Этот вечер будто целая вечность, будто само Время остановилось, давая возможность двум половинкам узнать друг друга, чтобы потом слиться в одно целое. *** Так дальше и закрутилась жизнь Лукерии: с утра работа в поликлинике, по вечерам и выходным приём больных на дому уже в роли знахарки, а не участкового терапевта. Весть о том, что Лукерия продолжает ремесло бабушки, разнеслась по округе довольно быстро после того, как девушка помогла соседке избавиться от головной боли. Часть больных Лукерия приглашала к себе из поликлиники, увидев проблему в чём-то ином, где традиционная медицина уже бессильна. Вадим приезжал к девушке в гости, а после свадьбы переехал насовсем. — Я заварю тебе чай? — спросила Лукерия. — Конечно. Спасибо! — ответил Вадим. На деревянном кухонном столе стояли две чашки со струящимся из них ароматным паром, а рядом лежала толстая зелёная тетрадь с цветущим чертополохом на обложке.

Строка прозы

На краю Юлия Кир — Ненавижу её! Макс насупился, смотря себе под ноги. Густые темные брови съехались к переносице, образовав вертикальную складку, а шапка сползла на глаза, превратив их в два неясных мерцающих угля. — Да будет тебе! – не унималась Надя, — Не обращай внимания! Она просто ревнует, вот и бесится. Девушка еле поспевала за ним, увязая в снежной каше. Капюшон рыжей дубленки съехал на затылок и снег медленно таял на светлых, мерцающих от влаги волосах. Полупустой рюкзак шлепал по спине, словно подгонял, заставляя быстрее добраться до теплого дома. — Ревнует? – возмутился Макс, — Но это моя мать! Как она может ревновать меня к отцу? — Потому что ты его слушаешь, а не её, вот почему. Макс фыркнул. С отцом у Макса действительно в последнее время были неплохие отношения, что не скажешь о матери. Эти полгода, отец обитал у него в квартире, спасаясь от нападок жены, и настроенной ею, против него, дочери Вари, младшей сестры Макса. Квартира парню досталась от бабушки – матери мамы. Старушка она была педантичная и строгая, но первенца любила до безумия. Именно поэтому жилье подписала ему, а не дочке. Может, еще и поэтому сын стал для той объектом недовольства. Выливая весь свой негатив и проблемы с отцом на Макса, мать делала всё, для того, чтобы он стал её ненавидеть. Макс устал от бесконечных звонков по телефону, от тяжелых разговоров, от упреков и наездов. Каждый вечер он ждал с ужасом. В свои двадцать, он настолько устал от жизни, что всё казалось бессмысленным, пустым, наигранным, как в плохой театральной постановке. — Надоело всё, пойти с крыши что ли сброситься? Голос его был усталым, но последнее слово он произнес уже с явным интересом, словно этим, решил себя немного развлечь. — Прыгают только эгоисты и сумасшедшие, — пренебрежительно фыркнула Надя. — А также, уставшие от жизни и разочаровавшиеся в ней люди, — уныло добавил Макс. Он медленно брел в горку, словно грейдер, утюжа снег «камелотами», помогая Наде нести планшеты. Они монотонно били его по коленке, но он, казалось, даже не замечал этого. — Не прыгнешь. Я же тебя знаю, — Надя старалась сказать это как можно ласковей, чтобы не обидеть. — Хочешь сказать, я трус? В его голосе звучал вызов. — Я не это имела в виду, — надулась девушка, спор, что не говори, выходил дурацким. – Просто ты не такой.... Надя хотела сказать, что он сильный, умный и рассудительный, не способный на необдуманные поступки, но постеснялась. Посчитала, что выйдет пафосно и наиграно. — А какой? – расценив ее молчание по-иному, буркнул Макс.

— Не прыгнешь, вот и все. Не знаю…, — Надю раздражало его глупое упрямство. Надо же такое было выдумать? — Мы с Ником недавно по подъездам шарились, нарыли один без кодовой двери. Надо будет посмотреть, есть ли там выход на крышу. Ник хотел там зависнуть. Максим искоса глянул на подругу, ожидая её реакции. Он сказал это специально, чтобы проверить. — Твой Никитос, того, ку-ку, истеричка малолетняя. Надя поморщилась. Никита, друг Макса, был на два года моложе, хоть и учились они в одной группе. — И где этот ваш дом? – как бы между прочим, спросила она. — Мы его только что прошли, — ухмыльнулся Макс. Девушка обернулась на еле заметную из-за снегопада многоэтажку. Оранжевые квадраты окон, висели в воздухе, как на картине сюрреалиста. — Дураки, это же опасно! – Надя всегда боялась высоты, и сейчас мысль о том, что парни полезут на крышу, приводила ее в ужас. Макс фыркнул. — У Ника недавно друг сиганул, помнишь? Он тогда сам не свой неделю ходил. Голос девушки дрогнул, когда она представила маленькую фигурку, словно тряпичная кукла, летящую вниз. Вот, она долетает до земли, ударяется, чуть подпрыгивает от отдачи, и навсегда затихает. — Ну, и… Что, думаешь, мы испугаемся? — Макс, это уже не смешно! – Надя пихнула его маленьким кулачком в бок. Пуховик сработал «подушкой безопасности». — Обещай, что не пойдешь на верх, — Надя остановилась, дернув его за рукав. Макс тоже остановился, раздраженно подкатил глаза, выдыхая вместе с паром нечто нечленораздельное. — Я тебя знаю, ты все равно не сможешь этого сделать. — Лан, забей. Это мои проблемы, — Макс обнял её за плечи, перетаскивая через колею, наезженную машинами, поцеловал в макушку, попутно водружая капюшон, на его законное место. — Теперь, и мои тоже, между прочим, — по-детски серьезно ответила девушка, перехватывая его руку на своей талии, — Ты её слишком много слушаешь и слишком мало отвечаешь, — Перевела она тему, вспомнив разговор о матери, — Выскажи всё как-нибудь. Вот увидишь, потом лишний раз тебя не дернет. — Легко сказать! – уныло буркнул он, — Она слово вставить не дает, а потом вообще с потрохами съест, да еще отцу нажалуется на меня, и мне от него влетит. — И что, отец ей поверит? – возмутилась Надя. — Конечно, поверит. Ты ее плохо знаешь, она, кого хочешь убедит, она прирожденный манипулятор. Ей бы рекламой заниматься. Надя чуть не задохнулась от возмущения. — Ну у вас и порядки в семье! А по ней, так вообще не скажешь, что пьет. Такая вся из себя деловая женщина! — Надя вспомнила ещё красивую, ухоженную блондинку, с хорошо сохранившейся фигурой, идеальным маникюром и макияжем. Даже домашние тапочки она покупала на небольшом каблучке. Надя никогда не видела её не накрашенной, или растрепанной. Как ей это удается? — Думаешь, мне легко, когда отчим напивается и орет на нас всех? Но даже

Строка прозы я, могу ответить. Однажды в него табуретом запустила. Он, правда, увернулся, но теперь ко мне лишний раз не цепляется. Макс молча брел рядом, и казалось, даже не слышал, что она говорила. Зачем она, эта жизнь, если все вокруг друг друга ненавидят? Тёплые струи света от фонарей, выхватывали из темноты медленно кружащиеся снежинки. Станцевав тихий танец, они исчезали за его границей, словно пропадая в ином измерении. Мело уже второй день. Городские коммунальные службы не справлялись с возложенными на них обязанностями. У них, как всегда, зима пришла неожиданно – в декабре. Расчищенные дороги радовали только центр города, на остальные не хватало техники. Пару десятков метров в сторону, и ноги увязают в снегу чуть ли не по колено. Надя жила в старой части города. Многоэтажки и шум оживленной трассы, остались за спиной. Тут было тихо и спокойно. Макс каждый день провожал её до дома помогая нести то тяжелый этюдник, то, как сейчас, выданные в институте планшеты для рисунка. До Надиного дома оставалось совсем немного, и они остановились под последним на этой улице фонарем. Уходящий вниз длинный квартал, заканчивался калейдоскопом светофоров в потоке машин, и панельной девятиэтажкой. Впереди, частный сектор с фонарями через дом, спущенными на ночь собаками и шпаной в темных переулках. Надя подняла голову вверх. Снег, волшебными звездами валил, казалось прямо из огромной лампы. — Ну, я пошел, сама дальше доберешься? – Надя поморщилась про себя. Ей так хотелось, чтобы он проводил её до самого дома. Но тогда ему самому далеко возвращаться назад, да и через чужие улицы одному ходить опасно. А её, тут все знают, если что, отобьется. Иногда, местным пацанам, как голубям, нужны всего лишь семечки. Какое-то время они, обнявшись, стояли молча. Две одинокие фигурки в пятне света, между двух миров. Её макушка доставала только до его груди, отчего приходилось закидывать голову назад. Но, ей так нравилось заглядывать в его глаза: светло-карие, умные, сегодня очень грустные. — Я пошел, — шепнул он, подвигая увязанные в целлофан планшеты ей под ноги. Движение получилось резким, каким-то суетливым, словно он пытался побыстрей ретироваться. — Ты обиделся? – надеясь поймать его взгляд, прошептала Надя. — Нет. Не бери в голову. Я пошел. Мне пора. Он, как всегда на последок чмокнул её в макушку, развернулся и почти сразу исчез за завесой снега. Надя постояла какое-то время, потом, подхватила планшеты и уныло побрела в сторону дома. Шла медленно, прокладывая узкую тропинку в наметенной целине. Каждый шаг, удалял ее от Макса. Непостижимо, немыслимо, но сейчас она спиной чувствовала разделяющее их расстояние. Ей всё не давал покоя их неприятный разговор про «прыжки» и «крыши». Она снова и снова прокручивала его в голове, и вдруг остановилась. Снег медленно падал в темноте — серый, с бурого, от городских желтых ламп неба. Тихо. Так тихо, что слышно, как гудят фонари, и снежинки ложатся на землю. Порыв ветра неожиданно сорвал капюшон, бросив в лицо холодную круго-

верть. Снег пошл сильней, увеличивая тревогу, заставляя сердце взволнованно биться. «А ведь он пошел на крышу!» Вдруг озарило ее. Сейчас, вот сию секунду, он, возможно, поднимается вверх, на последний этаж, по воняющей мусоропроводом лестнице. Она живо представила Макса стоящим на краю и похолодела. «Хочешь сказать, я трус?» — эхом прокатилось у нее в голове. Девушка круто развернулась, и сначала медленно, а потом всё быстрее пошла в обратную сторону. Удивительно, ведь она уже была у самого дома, а как дошла, даже не помнит. Теперь, только бы успеть… С каждой минутой тревога нарастала, прямо пропорционально весу планшетов в уставших руках. Ветер теперь задувал в лицо, идти становилось все трудней. Даже ее собственные следы оказались уже погребены под миллионами холодных снежинок. Она ощущала себя Гердой, которая бежит через ледяную пустыню в поисках Кая. Вот фонарь, под которым они прощались… Пустой перекресток… Девственно-белая дорога, по которой не проехала еще ни одна машина. Ей даже не встретилось ни одного прохожего. Улицы, словно вымерли. Только в конце квартала мигали зеленым светофоры и приглушенный метелью, двигался транспорт. С каждым шагом, девятиэтажка становилась все ближе. Она надвигалась из темноты безразлично и неотвратимо, как айсберг, на ничего не подозревающий «Титаник». Вот, уже вполне различимы ее очертания; покрашенные в два цвета стены – бежевый и рыжий, яркие окна и «ласточкины гнезда» балконов. Надя завернула во двор, и торопливо пошла вдоль череды подъездных дверей. Их было много. Почти над каждым закреплены тусклые лампы. Девушка тревожно вглядывалась в полутьму — не блеснет ли где, лучом надежды, вертикальная полоса света, говорящая о том, что тут нет кодовой двери. Первый подъезд. Щербатые ступени, зябко жмущиеся друг к другу две бездомные кошки с пустыми мисками перед ними, покореженный поручень, слои оборванных объявлений на двери. Второй. Все, то же самое, разбитая лампа, и целующаяся в полумраке парочка. Третий. Открытая дверь в шахту с мусором, перевернутый бак и мертвый голубь на ступенях. Его уже припорошило снегом. «И почему кошки его не съели? Наверное, травленый». Четвертый. Лампа, объявления, мусор, покосившаяся дверь с черным узким проемом внутрь. Пятый…. Стоп! Надя остановилась. Планшеты ударились о коленку. То, что ей нужно! Она вернулась к четвертому подъезду, потянула дверь на себя, та легко поддалась. Ее окутало теплом, шибануло в нос запахом мусора, и кошачьей мочи. За этой дверью была еще одна, а за ней грязные ступени на первый этаж и всё нарастающее волнение: «Вдруг, тут есть еще один подъезд без кодового замка?» Площадка с выходящими на нее четырьмя дверьми, в зависимости от благосостояния хозяев, довольно разными. Из-за самой тонкой, покрашенной рыжей половой краской, доносится пьяная ругань и детский плач. Ожидаемо. Надежда нажала кнопку вызова лифта. Загремев где-то в вышине, он медленно пополз вниз, но через мгновение остановился. Проклятье! Надавила еще. Бесполезно. Он что, заколдованный? Наверху, (наверно, этаж седьмой или восьмой) послышался звук закрывающейся двери, голоса, и лифт, вместо того, чтобы откликнуться на ее вызов, преда-

Строка прозы тельски пополз вверх. Надя зажмурилась, отчаянно терзая грязно-белую кнопку, только что заметив, как дрожат пальцы. Некогда! Дорога каждая минута. Вдруг она не успеет? Не успеет именно на то время, которое она будет дожидаться лифта? Подхватив весящие, теперь, целую тонну планшеты, она побежала наверх. Сначала бодро, через ступеньку, но где-то на пятом этаже, силы ее начали подводить. (Оставить планшеты внизу она даже и не подумала – попрут непременно!) Ступенька, еще, десять, пролет… «Только бы успеть!» — вот, та единственная мысль, пульсирующая в голове, как маленькая горошина в пустом кувшине, который потрясли: бьющаяся о стенки, отскакивающая звонко и болезненно. Сердце бешено колотилось, грозя разбить грудную клетку, а в легкие словно засунули печеного картофеля. Горло пересохло и жгло, отчаянно прося хоть глоток воды. Воздуха! Еще немного воздуха, еще один шаг, одна ступень, один пролет. От напряжения, и надвигающей неизбежности из глаз брызнули слезы. Каждый вздох со сдавленным всхлипом. Ноги, онемевшие от запредельной нагрузки, казалось, вообще жили собственной жизнью, Надя их попросту не чувствовала. Мозг отдавал им приказ двигаться, но уже не мог проконтролировать, исполняют ли они его? Наконец-то девятка, на выкрашенной в ядовито-зеленый цвет стене! Еще несколько ступеней и перед ней, узкая железная лестница наверх с мокрым пятном на заплеванном полу. Маленький смерч от сквозняка, кружит серый пепел, окурки и снег. Над головой, через десяток сваренных в стремянку прутьев, темнел открытый люк. Надя посмотрела вверх, жадно глотая холодный воздух и летящие сверху снежинки. Занемевшие пальцы выпустили бортики планшетов. Они, глухо брякнув о пол, привалились к стене, да так и остались там стоять. Надя обхватила ладонями обжигающие холодом стальные прутья, и подтянувшись, поползла вверх. Каждый ее шаг, отдавался железным эхо в тихом подъезде. Больше всего она боялась, что кто-нибудь выйдет на площадку покурить и заметит её. Тогда все пропало, тогда, она возможно не успеет! Четыре звонкие перекладины, и голова оказалась на уровне крыши. Ветер захолодил распаренные бегом щеки, метнул в лицо рассыпавшиеся из косы волосы вперемешку со снежной крупой. Еще четыре перекладины, и ноги вынесли ее на крышу. От страха и морозного ветра, тут же перехватило дыхание. Девушка огляделась. Она стояла у трубы вентиляции, которая полностью загораживала обзор. Надя, наконец, набралась храбрости и сделала несколько неверных шагов по снегу, которого тут было по самое колено. Ткань джинсов тут же стала ледяной и жесткой, словно наждак, а по распаренной от бега спине, пробежал холодный вихрь мурашек. В сугробе виднелась наполовину заметенная цепочка следов. Сердце, отдаваясь в ушах болезненным звоном, бухнуло невпопад и замерло. Обратных следов не было! Пошла по ним. Через несколько шагов вышла на не ограниченное шахтами вентиляции пространство. Из их недр, дрожа призрачным маревом, поднимался теплый воздух. Огляделась. От развернувшейся картины перехватило дыхание. Город, залитый теплым, оранжевым светом уличных фонарей с красными звездочками проблесковых огней на вышках сотовой связи. Терзаемый метелью, он

был загадочен и мрачен. Все цвета, словно пропущенные через белила, делали его не реальным, древним, седым. Желтые перпендикулярные реки жидкого света с сонно движущимися в них тенями машин. Они, будто палые листья, плывущие по течению, казалось, выбирая направление наугад. Серые остовы деревьев причудливой вязью проступали на оранжевом снегу, делая его похожим на старинную вязанную скатерть, что плели мастерицы прошлого века. И тысячи окон, смотрящих на неё золотыми глазами. Наде казалось, что они видят, следят, ждут. Ведь не зря же слово «окно» созвучно со словом «око». И над всем этим, на фоне бурого неба, призрачное метание снега. Подстегнутое страхом воображение, рисовало в порывах ветра, бесплотных духов или невиданных крылатых созданий, кружащихся вместе со снежинками в диком, неистовом танце. Они, то ныряли вниз, грозя разбиться о землю на тысячи осколков, то, подхваченные ветром, неожиданно взметывались вверх, растворяясь в темном сиянии неба, похожие на искрящийся плащ Снежной Королевы. Макса нигде не было. Взгляд торопливо пробежал по краю парапета, что ограничивал крышу от воздуха. Девушка тревожно завертела головой, сделав несколько неуверенных шагов в сторону, но, тут же почувствовав что-то, обернулась. Там, где только что никого не было, на самом краю пропасти стоял Макс! Он запрокинул голову вверх, и казалось, наслаждался погодой и открывающимся видом. Надя не стала кричать издалека, опасаясь испугать его. Одно неверное движение могло привести к непоправимым последствиям. — Как ты догадалась, что я тут? – спокойно, и кажется с насмешкой, спросил Макс оборачиваясь. Каким образом он догадался о ее присутствии, оставалось только гадать. Надя вздрогнула, остановилась и замерла. — Только не прыгай! Пожалуйста, не прыгай! – прошептала она. Голос подвел ее, и вышло ужасно тихо и жалко. Она протянула ему руку, словно пытаясь дотронуться, призывая подойти к ней. Сделала несколько робких шагов ему на встречу. Парень виновато улыбнулся. — Прости, я не хотел тебя расстраивать, не плачь. — Макс, дай мене руку! -- её голос дрожал и срывался. Она была уже близко. «Только не прыгай!» — Ты хотела бы научиться летать? — Макс задумчиво смотрел вниз, нисколько не заботясь о том, что края его ботинок уже нависают над пустотой. Вопрос был провокационный на ее взгляд. Конечно, здорово уметь летать, но не в этом контексте, не в этой ситуации, не в этой жизни. Он так и не сошел с тонкой грани опасности, пристально заглядывая ей в глаза. Куртка его была расстегнута, шапки почему-то на голове не было, и ветер истово трепал спутанные темные волосы с набившимся в них снегом. Надежда подошла к нему, так и держа руку вытянутой. — Слезай! Кому говорят! —голос её, неожиданно зазвенел стальным колокольчиком… Волнение, страх за его жизнь, возмущение, заговорили в ней разом, превращая монолог в бурную тираду; со слезами, срывающимся голосом, мольбами и угрозами. Спроси через час, что она тогда говорила, и Надежда вряд ли вспомнила хо-

Строка прозы тя бы малую часть. Макс понурился и тяжело вздохнул. — Я совсем не хотел тебя пугать, — покаянно произнес он, поворачиваясь к бездне спиной, — Ты просто посмотри, как красиво вокруг, почувствуй красоту бури, слейся с ней, стань невесомой и тогда ты полетишь! – он расставил руки в стороны, словно действительно захотел взлететь. Ничего не понимающая, испуганная девушка разлепила склеенные слезами глаза и еще раз осмотрелась. Теперь метель не казалась ей волшебной. Пронизывающий ветер, слепящий снег и жуткий холод. Вот и всё, что она сейчас чувствовала и видела. — Ты вообще, здоров? – жестко ответила она на его безумную тираду. Может, такой тон поможет привести его в чувства? Макс рассмеялся. — Смотри, я сейчас покажу! Он весело подмигнул, повернулся к ней спиной, подпрыгнул, и... В это мгновение её сердце остановилось. Вообще всё остановилось: снег, ветер, свет, время. Как на застывшем кадре кинопленки в диапроекторе, на котором они в детстве смотрели мультфильмы с титрами. Исчезли все звуки, кроме ее крика, разрывающего легкие. Он, как бумажный самолетик, смятый, закрученный ветром полетел следом за Максом, пытаясь подхватить, вернуть, удержать. Время, вязкое как патока и горькое как желчь, растянулось, корёжа звуки и пространство. Надя кинулась к краю парапета и увидела, как Макс, перевернувшись в воздухе, раскинув руки в стороны падает вниз. Волосы, взметнувшиеся вверх, почти закрыли его лицо, на губах застыла умиротворенная, восторженная улыбка. Этого не может быть! Не могло быть! Этого нет! Надя закрыла лицо ладонями. От них пахло Максом. Еще живым Максом. Мысли потоком образов мелькали в голове, словно окна двух мчащихся встречных поездов. Сможет ли она прыгнуть следом? Ведь только с ним, она представляла себя. Мечтала о семье, о детях. Всё как у всех. Думала, что надолго, навсегда, навечно. Но, видимо, их конец именно сейчас. Она не представляла жизни без него. Сможет ли она пойти следом? Как быть с мамой? Она не переживет. Впрочем, ведь у нее есть еще сын -- её старший брат. Надо решать быстро, пока Макс еще в воздухе, пока она, возможно, может догнать его. И они будут лежать там, внизу, вместе. Заметаемые снегом, холодные, неживые. Навсегда. Страшно. Качнувшись, земля сорвалась навстречу. Капюшон сорвало, в лицо ударил мелкий, как крупа, колючий снег. «Это ненадолго, это можно потерпеть», -- отстранённо думала она. Они падали лицом друг к другу и Макс увидел её. Надя грустно улыбнулась. Лицо его, до этого спокойное, вдруг изменилось - оно стало потерянным, испуганным, пронизанным болью. Словно, он только что потерял, что-то очень дорогое. Наде некогда было задумываться об этом. Теперь все будет хорошо. Если они попадут в ад, как все самоубийцы, то все равно будут рядом, а с ним, ей ничего не страшно. Время так и текло — медленно, нехотя, как будто позволяя насладиться последними секундами жизни. Они-то, конечно уже не живы, ибо нельзя выжить, прыгнув с десятого этажа, пусть даже и в снег. Но все еще дышат, видят друг друга, тянут навстречу руки.

Надя даже чувствовала его запах — ту волну воздуха, словно дорогу, по которой она летела следом за ним. «Между небом и землей». «Не живы, и не мертвы» – теперь, смысл этих выражений до неё, кажется, дошел. Надя любопытно скосила глаза. «Надо же! Жить осталось несколько секунд, а от соблазна посмотреть в чужие окна, я отказаться никак не могу», -- промелькнула веселая мысль. «Все, теперь точно в ад. За грех излишнего любопытства». Мимо пролетали квадратные, такие теплые и уютные окна квартир. С разноцветными тканями штор: плотными ночными, и тонкой дневной органзой. С цветочными горшками на окнах и разномастными обоями. Вот, окно кухни, на восьмом этаже. Семья из трех человек: мать в розовом халатике, отец в растянутой белой майке и мальчишка лет десяти, сели ужинать. В тарелках картофельное пюре и котлеты. Запах от них казалось, проникал даже через закрытую форточку. В углу у холодильника, из маленькой синей мисочки, кормился пушистый рыжий кот. Надя сглотнула голодную слюну, живот отозвался недовольным урчанием (вот, не накормили его перед смертью). Окно медленно улетело вверх. Седьмой этаж. На окнах цветущая белая герань в горшках, шторы с длинной бахромой. Темно. Лишь тусклый свет видный в коридоре, говорит о том, что дома кто-то есть. На стене яркая ключница, вешалка с зимней одеждой, а под ней, аккуратно расставленная чистая обувь. Коричневый коврик у входной двери. Шестой этаж. Желтые обои, с "фартуком" белого кафеля у газовой плиты. Старая мебель, стол у окна, застеленный веселенькой, в синий цветочек скатертью, два табурета. У плиты, покатываясь со смеху, парень и девушка. Варят, кажется, пельмени. Парень мешает дырчатой ложкой в кастрюле, а девушка тянется за солью. Оба живо жестикулируют и громко смеются. «Студенты, как и мы» -- догадалась Надя, наверное, делятся друг с другом впечатлениями прошедшего дня. Сердце, пока еще живое сердце, стиснуло от холодной тоски. Они этого уже никогда не испытают. Не будет походов магазин, совместных ужинов, лепки пельменей зимними вечерами. Она никогда не брызнет в него водой, пока будет мыть посуду, а он, никогда не придумает веселого способа ей отомстить. Пятый этаж. Пожилая пара за круглым столом, под красным абажуром. Он читает газету, она - убирает посуду со стола и складывает её в железную, с отбитым краешком квадратную раковину, включает воду. Они никогда такими не будут. Не родят детей, не дождутся внуков, не будут, вот так, тихо и размеренно встречать медленную старость. На глаза навернулись слезы. Они размазали, смешали яркие пятна цветов, как краску на грязной палитре. Надя зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела, совсем близко под собой, черные остовы кустов на сером снегу – клумбы перед домом и темный силуэт Макса с раскинутыми в стороны руками. Ему оставался последний этаж. Светлый квадрат снега под ним, как чистый грунтованный холст. Холст, для последней картины. Вот и всё… Надо зажмуриться. Она не хочет это видеть. Но перед тем как она закрыла глаза, было еще одно окно. Второй этаж. Полутемная комната с силуэтами мебели и отсветами на полировке. У окна женщина. Не молодая и не старая, скорее среднего возраста. С завязанными в пучок, светлыми волосами и простом белом платье. Даже несмотря на то, что свет падал из-за спины, Надя хорошо рассмотрела её: грустная, задумчивая,

Строка прозы даже, как будто скорбящая, о чем-то, или о ком-то? Глаза, как два огромных агата, сверкающие на худом, удлиненном лице, устремлены прямо на неё, проникая в самую душу. Наде показалось, что женщина ждала именно их, что она стояла тут уже несколько часов, дней или лет, в надежде, что все-таки не увидит тех, кто захочет летать. Их взгляды встретились и девушке неожиданно стало стыдно. За свой поступок, за ту боль, что причинит родителям. Она тут же поняла и живо представила, или, (удивительно, но может эта женщина внушила ей это?) как, не пережив потери внучки, от сердечного приступа через месяц умрет её любимая бабуля. Как мама, не перенеся потерю двух дорогих людей, всего лишь за пару недель, постареет сразу на десять лет. Как старший брат, не выдержав вечных ссор с отчимом, чуть не убьет его, и будет находиться под следствием. Тогда, он все-таки уговорит маму бросить его, а позже встретив хорошую девушку, уедет с ней, в другой город, и мама останется одна. Совсем одна. И все из-за неё! Надя не знала, что видел Макс, и видел ли уже вообще что-либо. Но это знание, что она получила, посмотрев в глаза странной женщине, повергло ее в черное исступление. Надя закричала — отчаянно, безысходно. Эхо ее голоса полетело меж черных деревьев, смешалось с метелью, ударилось о стены домов и рассыпалось в круговерти снега. Вдруг, она почувствовала, что кто-то тянет её вверх, выдергивая из пропасти. Огни, качнулись, размазались, как на снимке с длинной выдержкой, и во вставшем на место мире, она увидела испуганное лицо Макса. — Надька, ты чего? Еле перехватил тебя…. Я ж не собирался! Просто подпрыгнул. Ну, как ты могла подумать? – Он был растерян и напуган, хотел сказать больше, но слов не хватало. В голосе сквозили одновременно укор и извинение. Девушка, моргнув, наконец, увидела его. Макс крепко прижал ее к себе, заглянул в глаза. Её глаза, голубые, как весеннее небо, с золотистыми точками у самого зрачка. Родные, любимые, словно вечность не виденные. Но сейчас их притушил отсутствующий взгляд, и заплаканные, покрасневшие веки. — Прости, прости меня, пожалуйста! Я не думал…, я не хотел…! Да куда же ты? Надя упрямо высвободилась, вытерла остатки слез рукавом, и на негнущихся, словно деревяшки, ногах пошла к люку в полу. Оттуда, словно прожектор, бил теплый, живой, почти волшебный свет. «Значит, я все же не прыгнула, это мне всё привиделось», -- с облегчением догадалась девушка. Опять запах кошек и мусора – такой родной, словно любимый парфюм, после зловония адской бездны. В голове вновь было пусто. Только перед внутренним взором все стоял взгляд той женщины. Мудрый - как сама жизнь, глубокий - словно вечность. Надя докандыляла до оставленных у стены планшетов, в изнеможении плюхнулась на ступени и обхватила голову руками. Макс уселся рядом. Обнял за плечи. Он, кажется, тоже плакал, но слезы уже высохли, только глаза блестели озабоченно и тревожно. Он целовал её в макушку, в мокрые холодные щеки, в дрожащие от обиды губы. Гладил, убирая с лица растрепавшиеся волосы, убаюкивал, шепча на ухо утешения. Он много говорил, отчаянно убеждая его простить. Говорил жарко, и искренне, как полностью раскаявшийся в плохом поступке человек. Она верила ему. Не могла не верить. Но сердце пока не принимало, не могло

отпустить весь тот ужас и страх, возможной, чудовищной ошибки. — Пошли, — Макс виновато подхватил ее планшеты, — Тебе надо согреться и попить чего-нибудь горячего. Чая, например. Я провожу тебя до самого дома, ладно? Он с надеждой заглянул ей в глаза, стараясь увидеть в них одобрение. Надя коротко кивнула, так и не сказав ни слова, вяло побрела следом. Ноги слушались неохотно, и она казалась себе деревянным, пустым мячиком, неловко подпрыгивающим на ступенях. Лифт. Тот самый, что не хотел опускаться. Коричневая дверь с заткнувшимся за ней пьяницей. Холодный свежий ветер из распахнутой в ночь двери. Череда подъездов, и всё те же, две, тесно прижавшиеся друг к другу кошки, аппетитно уплетающие из миски оставленную кем-то еду.

Долгое эхо войны Григорян Эдуард В эту ночь опять был артобстрел. Но уже ближе, чем обычно. Дребезжали в домах оконные стекла. В стойлах ржали испуганные лошади. Неистово лаяли дворовые собаки. С десяток километров западнее горело соседнее село. Там шел бой. Редкие снаряды долетали и до нашей окраины. Защищать нас было некому. Батальон ополченцев, стоявший в селе расположением, снялся пару дней назад, сдвинувшись на горячие точки к линии фронта. Оставалось уповать на самих себя и «небо». В двенадцать ночи или позже я едва прилег, когда начался обстрел. Но бомбежка не была долгой, не прошло и десяти минут, как все стихло. Наступившая тишина вдруг сменилась однообразным гулом, накатывающим невидимой волной из глубины ночи. Минуты и уже можно было различить шум двигателей и лязганье металлических частей бронетехники, резкие крики пехотинцев. В холодном поту я сполз на пол. Пошарив рукой в темноте, достал из-под кровати старенькое охотничье ружье – подарок отца на совершеннолетие. Но тут случилось такое! Отчего я не сразу понял, на самом ли деле это происходит. Я вдруг услышал через приоткрытое окно: - Оставьте мне пулемет и уходите! Сейчас пехота пойдет. Я прикрою. Я удивился и даже не поверил сначала, что это кричит мой десятилетний внук. Слова прозвучали как приказ, громко и четко. - Только бы дед не встал, шальная пуля может попасть, - так же громко добавил он. Совсем ничего не понимая и не задумываясь над смыслом сказанного, я попытался подняться, как вдруг, словно в подтверждение его слов застрочили автоматы. Несколько пуль выбили из окна осколок стекла и вонзились в стену. В ответ с нашей стороны ударил пулемет, загремели винтовочные выстрелы. Группа из нескольких человек вела бой с наступающим противником. - Уходите, деда я не брошу! Короткие и громкие ответы, предназначенные для моего внука, окончательно поставили меня в тупик. Я не услышал ни одного взрослого голоса с нашей стороны. Внуку отвечали такие же мальчишки, как и он сам. Задрожала земля и улицу заполнил рев двигателя. - Танки! – крикнул кто-то из ребят, подтвердив мою догадку. - «Муху», «муху» давай! - я сразу узнал Павлика - соседского мальчишку.

Строка прозы Слились воедино грохот выстрела гранатомета и взрыв подбитой бронемашины. Комнату озарил яркий свет от огня горящего танка. Я дослал в казенник патрон с картечью и взвел курок. «Так, что же они все-таки ездили туда? – подумал я, вспомнив, как внук с соседскими ребятами собирался совершить вылазку на велосипедах к линии фронта в поисках оружия». Вот неугомонные мальчишки! Скоротечным был этот бой. Я так и не понял, ушли остальные или нет. Раздался еще один взрыв и стрельба с нашей стороны прекратилась. Схватив патронташ, я с ружьем бросился к выходу. Но дверь неожиданно открылась. В дом ввалились двое громил в военной форме с автоматами наперевес. Я хотел выстрелить, но не смог. Один из них с лицом, перекошенным от злобы, держал за шиворот моего внука и прикрывался им как живым щитом. - Брось ружье! – скомандовал он, направив на внука черное дуло автомата. Мои руки ослабли, ноги стали ватными, и страх за родного маленького человека окатил душу. Я медленно опустил ружье на пол. - Что ты с ним церемонишься, стреляй, – ехидно бросил второй громила, вытирая закатанным по локоть рукавом густо вспотевшее лицо, - потом и Щученка туда же. - Погоди, - оскалился первый и зыркнув на меня приказал, - старый, кубышку доставай, может, пожалеем вас, а нет так обоих в расход. «А какую кубышку? - мелькнуло у меня в голове, - Больших накоплений у нас никогда и не было, разве что те несколько тысяч на новую веранду». Я показал рукой в сторону кухни, где в коробке на шкафу лежали деньги и медленно двинулся туда, решив дотянуться до ножа. Стало ясно - пощадить нас они не собираются. Но в этот момент я увидел, как внук достал из кармана какой-то овальный предмет, похожий в неярком свете на спелое кубанское яблоко. Вторая рука его потянула за что-то. И тут я все понял. Звонко упало на пол металлическое кольцо от гранаты. - Неет!!! – только и успел закричать я, как в ту же секунду ослепляющая вспышка света ударила мне в лицо. *** - Деда, дедушка, – услышал я родной голос внука и медленно открыл глаза, щурясь от яркого солнца. «Ну, старый, задремал с устатку, – подумал я, - а все они, бессонные из-за прошлогодних артобстрелов ночи. До сих пор по ночам не могу спать спокойно». Улыбающийся внук держал под мышкой большой игрушечный автокран на радиоуправлении. И смотрел на меня виноватыми почему-то глазами. - Деда, - повторил он, - ты не будешь сердиться, я торопился на улицу и случайно разбил твою любимую кружку. Ты, наверное, теперь не отпустишь меня гулять? Наконец отойдя от дремоты, я понял, что мне привиделся кошмарный сон. Солнце нового дня щедро дарило всем свое мягкое тепло. Заглянуло и в наш дом, осветив сквозь чистое окно круглый стол под абажуром и большую вазу со спелой черешней. Я не сказал внуку ни слова по поводу разбитой кружки. - А во, что вы будете играть, не в войну? – вдруг неожиданно для самого себя спросил я. Лицо внука расплылось в радостной улыбке. - Спасибо, дедушка! – обрадовался он, поняв, что сердиться я совсем не собираюсь, – Мы будем дорогу и мост через ручей строить. А в войну мы больше не играем.

Февральская история Александр Сапшурик - Не удивлюсь, Анюта, если ты со своим характером вовсе в девках останешься, – всплыли в уме бабушкины слова, когда растягивая в белозубой улыбке свои полные яркие губы, Анна вспоминала растерянный взгляд очередного охотника на её девичью красоту. В этот раз она, кажется, превзошла себя. Торжественно обещала этому длинноногому рыжему парню прийти на свидание к памятнику Шота Руставели в шесть часов вечера... 31 февраля. Вот это отмазка! Парень хоть и не ожидал от красивой блондинки ангельского поведения при первом знакомстве, но такого... Пока он задумался, переминаясь как гусь на своих длинных ногах, Анна повернулась и ускользнула будто мышка. - Нет, мышка – скорее этот парень. Рыжая такая мышь... А я кошка, которая гуляет сама по себе. Вот так,- веселилась девушка. От магазина “Двери и окна“, где Анна работала администратором, до дома идти недолго. Но ей хватило времени, чтобы в пути мысленно оправдать свой причудливый отказ: рыжик заходил выбрать дверь – значит, скорее всего, женатый. Холостые не часто подвержены подобным хозяйственным заботам. Квартиру они снимали на двоих с Любой – весёлой и остроумной девушкой. Люба мечтала о замужестве и не сильно скрывала свою, к счастью белую, зависть к Аниной красоте. Про рыжего парня Аня забыла быстро: ужин, возня на кухне и наконец – такое, может быть не совсем типичное для блондинки занятие, как чтение книги. Вот там, в романах – настоящие мужчины, красавцы и романтики! Не радовали мысли о завтрашней работе. Там отчёты в связи с окончанием месяца. А впереди весна, скоро отпуск... – Какое сегодня число, Люб? – громко спросила Анна. Но шипящий в ванной душ мгновенно обозначил тщетность вопроса. Наконец, насытившись красотой грёз, источаемых сладкоречивым романом, она уснула. Следующий день незаметно и безучастно приблизил времена её будущего возможного одиночества. Возможного лишь теоретически, ибо воспоминания о бабушкиных пророчествах Анна связывала только с тем, что сильно соскучилась по ней. На третий день утром, потянувшись и прошлёпав в ванную мимо календаря в прихожей, она вдруг остановилась. Растерянно заморгала большими глазами с длинными ресницами, напоминая куклу из магазина игрушек. На красивом ярком календаре, купленном как-то вместе с Любой в ближайшем киоске, чернела дата – 31 февраля. – Люба, хочешь посмеяться? – позвала подругу, дежурившую на кухне. – Что такое? – Да вот, посмотри на бракоделов! Календарь с такой датой изготовили. Или это прикол у них такой? – Совсем подруга не следишь за реальностью со своими романами, – укорила Люба. – Всё в своём восемнадцатом веке, дружишь с тенями. Президент же утвердил с этого года: февраль теперь тридцать один день. Что-то там у них с энергетикой связано, что ли. Ты правда не знала или хохмишь? – Да иди ты, – отмахнулась Анна. – Я на работу опаздываю. Забавный эпизод так бы и забылся, но когда она подписывала в магазине гарантию на купленную дверь, в глаза бросилась дата, поставленная молодой новенькой продавщицей. Та была всегда такой серьёзной, несмотря на возраст, что заподоз-

Строка прозы рить её в розыгрыше Анна не решилась. И мило улыбнувшись, отдала документы покупателю – седому мужчине в благородных очках. И всё же следовало разобраться с датами. Скоро обед, а она всё ещё как будто спит. Надёжнее всего зайти к директору магазина – Вениамину, может он что-то прояснит. Неудобно обращаться к нему по имени, но если он просит, приходится. Придумав повод, постучалась максимально деловым стуком и, получив разрешение, скользнула в дверь. У директора и без Аниных заморочек оказалось много проблем. Два часа обсуждали разные вопросы: от эстетических до стоимостных. Даже политику затронули. Уходя вспомнила, зачем пришла. Взглянула на календарь, деловито висящий подле директорского стола. Даже дыхание перехватило... Словно не о работе говорили, а шалили с боссом. На календаре откровенно высмеивая блондинистость администратора, безапелляционно чернела дата – 31 февраля. Скрипнула, закрываясь директорская дверь, и тут же дзинькнула эсэмэска, выводя Анну из ступора. Только сейчас, читая текст, она обратила внимание на дату в своём телефоне: 31.02.16. Дальше наотмашь, назойливо впиваясь в мозг, шёл текст: «Милая Аня! Надеюсь, что твёрдо пообещав мне свидание, Вы не заставите меня разочароваться во всех блондинках Мира! Напоминаю – в 18:00 у памятника. Остаётся час». Редкие снежинки у памятника человеку, родившемуся там, где и снега почти не бывает, будто подчёркивали нереальность происходящего. Ещё и цветы, и глаза настолько близко. Такие красивые и внимательные они у него... Наверное, от волнения при первом в жизни настоящем свидании или от действия сегодняшних невероятных событий, Анна немного дрожала. А может, от холода всё ещё календарной, как оказалось, зимы. – Здравствуйте, Анна. Меня зовут Сергей. А это Вам, – он протянул цветы. – Сегодня ещё холодно. Вижу, что Вы озябли. Давайте пройдём в кафе напротив. У меня заказан столик. Мы просто посидим и поужинаем. Анна согласно кивнула, не желая демонстрировать свой голос, который от волнения мог быть совсем неангельского звучания. В кафе за большим, уставленным угощениями столом, сидело много людей: Анина подруга Люба, директор её магазина, новенькая продавщица, седой покупатель и два незнакомца. Сергей представил гостей: – Аня, некоторых из этих людей ты знаешь. А это, знакомься – Вадим, мой друг. Он электронщик. Это – Михаил, владелец типографии. За ним – Юрий Иванович, мой сосед по даче. Мы все просим прощения у тебя за этот розыгрыш, благодаря которому, мы сегодня встретились...

Умка Волчецкая Кристина Умка, была чистокровной лайкой, умной и очень талантливой. Все азы настоящей охоты, она давно уже прошла, в охотничьем деле, была сильной, быстрой и выносливой. При малейшей опасности для хозяина тут же, вставала на его защиту, и из мягкой пушистой красавицы в одно мгновение превращалась в беспощадного и бесстрашного зверя. Не раз, за свою, не такую уж и долгую собачью жизнь, Умка спасала своего хозяина. Бывали и раны и травмы и неравные схватки с лесными обитателями. Умка всегда рассчитывала на помощь Иваныча, а тот в свою очередь, всем сердцем и душой полагался на ее чутье и звериную чуйку. Щенков Умки разбирали «с руками и ногами», местные охотники знали, нет

лучшей собаки, во всем округе. За это, уважали и пожилого, бывалого охотника Иваныча. Уважали его и его умную серую красавицу, которая никогда не оставляла хозяина без трофеев. И в этот раз, заказов на щенков было много. Смеялся Иваныч – Где же ей, столько принести? – А сам, ласково гладил, округлившуюся любимицу. К вопросу этому, он подходил очень щекотливо, кого не попади, он Умке не подпускал. Да она и сама, была очень разборчива. Совсем скоро должна была ощениться, со дня на день. Иваныч нервничал, на дню, раз по двадцать подходил к вольеру, из-за забора, на него смотрели умные, ласковые глаза. Ничего мол, Иваныч, скоро уже, не беспокойся! Иваныч видел спокойствие Умки, и сам немного успокаивался. - Скоро Умка, скоро, девочка! Поднимем немного твоих богатырей, и в лес. Соскучилась, поди! На что, Умка, утвердительно виляла пушистым хвостом. Ночью началась вьюга, ветер завывал, как бешенный, Иванычу не спалось. Все мерещились тени под окном, но Умка молчала, а значит, никого постороннего, во дворе быть не могло. Наконец мужчина уснул, крепко, беспробудно, будто по голове его оглушили. Проснулся когда зимнее солнце, уже во всю, смотрело в окно. Стар стал! - подумал Иваныч. Наскоро накинул тулуп и побежал во двор, посмотреть, как там Умка. Выйдя на крыльцо, немного опешил, картина, представшая его взгляду, была нереальной и дикой. По тропинке ведущей к калитке тянулся след. След волочения, с яркими, местами бурыми следами крови. Иваныч, схватился за сердце, в его голове не нашлось мыслей, которые натолкнули бы его на то, что здесь, могло произойти, этой ночью. Рядом с домом, под его, собственными окнами. Он бросился к вольеру, калитка была открыта, возле будки кровь. Цепь, которая лежала рядом с будкой и была, просто атрибутом Умкиной собачьей жизни, исчезла. Иваныч застыл, кровь в его жилах оледенела, он кинулся к будке - Умки не было. Теплая занавеска из войлочной ткани, заботливо прибитая хозяином, к входу собачьей конуры, была выдрана. Будка зияла темной пустотой, пугающей и не понятной. Иваныч, все еще не веря своим глазам, дрожащими руками, в отчаянии шарил в будке. Собаки не было, только четыре маленьких замерших комочка, еще не вылизанных, замерзших сразу после рождения. Мужчина упал в снег, сердце его, то замирало, то начинало яростно биться, вторя пульсации в голове. Секунда, минута, час... Он, больше не ощущал времени. Холодная пригоршня снега в лицо и немного стал приходить в себя. Встал и неуверенно двинулся к калитке, легкий снег, уже чуть припорошил кровавые следы на тропинке. Его путь, не был долог, на соседней улице, след обрывался. Иваныч пришел к дому местного, безработного алкоголика. Никчемного, но в общем то, безобидного мужика. В этом доме, попойки, были ежедневным явлением и вся местная пьянь, знала этот дом. Твердым шагом, Иваныч ступил за порог, и снова, удар-под дых, такой силы, что, ели-ели смог сдержать крик. Знал он, знал - нет больше его Умки! Но, картина изодранной кровавой шкуры, валяющейся в углу хаты, была слишком страшной. За столом, сидели два мужика, не местные, на ходу отметил Иваныч. На старой не застланной кровати лежал хозяин дома. На все еще, теплой печке, сковорода с мясом. Тошнотворный запах самогона, крови и жареного мяса подкашивал ноги. Из большого алюминиевого таза смотрела Умка. Смотрела, своими умными преданными глазами. Рядом лежала цепь, на ней, ее и приволокли сюда. Ни разу, не пристегивал Иваныч эту цепь на ее шею, так и лежала без надобности в вольере. - Ты чё, мужик? Хотел чё? – Заговорил один из сидевших за столом. - Заходи, садись, у нас тут пир! Мясо, самогон! Будешь? В глазах Иваныча потемнело, не помнил он ничего, что произошло дальше, как произошло. Только неистово хлестал тяжелой цепью. Слышал крики и брань в свой адрес. Цепь, все сильнее и быстрее взмывала в воздухе. Он долго не мог придти

Строка прозы в себя, даже в больнице, куда его позже доставили с инфарктом, все пытался сжать воображаемую цепь и ударить душегубов, убийц своей родной Умки. А в голове пульсировало и не давала покоя мысль - Не углядел! Не защитил! Позднее, когда в палату к Иванычу, заглянул следователь, коротко и просто спросил: -Убил? Следователь замешкался - Кого убил? Вы про "гастролеров"? Нет, все живы. Хорошо вы их обезвредили... После больницы, доставлены, куда следует. Спасибо Вам, Александр Иванович, если бы не вы... Они в розыске были, больше года, Ограбления, убийства, всего, сейчас не перечислю. Кстати, хозяина дома, они убили... И еще, мне жаль, что с собакой вашей, так получилось... Но, если бы не это, не знаю, сколько бы их, еще ловили....

Она живая. Ее зовут Катя Волчецкая Кристина Она лежала в маленькой железной кроватке с тонкими прутьями, на которых местами сошла краска. Просто лежала и смотрела в потолок. Она любила смотреть в окно, но у неё это редко получалось. Медперсонал обращал на неё мало внимания, часто забывая переворачивать с бока на бок. Когда в очередной раз её поворачивали к стене, казалось, что из её тела выдыхается разочарование. До ужина ей придётся смотреть на голые, холодные стены, выкрашенные в тёмно-синий. Она не возражала против такой жизни, она не умела возражать. Она ничего не умела. Её звали Катя. Катюша, Катюня – как ласково называла её мать. Совсем недавно у неё был день рождения, ей исполнилось семь. Заветный возраст, в котором ребёнок становится другим. Всё ещё малыш, но уже такой взрослый, серьёзный и рассудительный. Первые тревоги, учёба, первая ответственность. Начало взрослой жизни. У неё ничего этого не было. Только четырёхразовое питание из бутылочки и смена памперсов по расписанию. Она бы любила принимать ванну, но медперсонал не очень-то с ней церемонился, переодевание зачастую становилось пыткой. Щипки и царапины, оставленные неловкими руками, причиняли боль. Теперь она привыкла и к этому. Её мать купала и переодевала её с осторожностью, она целовала её недвижимое тельце и часто плакала. Тогда Катя любила купаться. Тёплая вода обволакивала, тело выпрямлялось. Боль исчезала, а внутри просыпались новые чувства: блаженство, невесомость и свобода. Так было тогда, когда её мать была рядом. А потом что-то случилось, и она оказалась здесь, в этой душной, почти не проветриваемой палате. Хотя иногда бывало и по-другому: редкое проветривание затягивалось, и девочка чувствовала холод. Боль сковывала непослушные суставы, но она ничего не могла с этим поделать. Тонкое одеяльце, лежащее рядом, могло бы укрыть от холодного сквозняка, но и это было недоступно для неё. Сначала Катя лежала в палате одна, позднее рядом с ней разместили ещё одного ребёнка, девчушку лет десяти. Новоприбывшая с любопытством разглядывала лежащую в кроватке девочку, но, увидев, что Катя никак не реагирует, потеряла к ней всякий интерес. Лежачая девочка была глухонемой и парализованной, с ней нельзя было поиграть или хотя бы просто поговорить. В свои полные семь лет она выглядела года на три, не больше. Иногда она что-то мычала в своей кроватке, но это было очень редко, в основном она просто смотрела в потолок. Вечно куда-то спешащие и чем-то недовольные медсёстры и нянечки не

очень-то жаловали больную девочку, каждое кормление сопровождалась неприятными высказываниями, а смена белья – и того хуже. Однажды пожилая санитарка наводила порядок в палате. Она тихо бубнила себе под нос: – Вот растение! Сама мучается и нас всех мучает. И мать её дура! Ну, собралась рожать второго, дай Бог, здорового, сдай ты эту в интернат, на кой она тебе?! Трава травой! Только ест и гадит! Наказание Господне! Женщина всё не могла успокоится после смены памперсов. – Как её зовут? – спросила новенькая девочка. – Зовут? Да кто её зовёт-то? Да она и не слышит, поди?! Вроде Катя… – А где её мама? – В роддом легла, на сохранение, да, может, и родила уже! Она у нас месяца три уже лежит… Вот какая с неё радость? Горе одно! По мне, лучше бы таких сразу… чем вот так, всю жизнь!.. Но мы – гуманное государство! Мы таких холим, лелеем! Санитарка резко дёрнула девочку за руку, наскоро переодевая на ней рубашку. – И есть-то она не может! И пить-то не может! И в туалет-то по-человечески приспособиться не может! Ну вот, опять наделала! Да что тебя совсем не кормить, что ли?! Не успела памперс сменить, опять подарочек! – Женщина неловко отодвинула девочку с грязной простыни. – А вот нет простыней! Вот и лежи теперь вся грязная! И за что мне это? И когда тебя мать твоя непутёвая заберёт? Поди, тоже недоделанная, раз такую родила! – Почему вы с ней так? – робко, но с каким-то внезапным внутренним вызовом спросила девочка. – Что я? Да она неживая… Она ничего не понимает! Она – дерево! Амёба! Не слышит, не чувствует, сказать ничего не может, да и не видит почти ничего! Она отмахнулась рукой на замечание девочки и вышла из палаты, оставив Катю на мокрых и грязных простынях. Время шло, а санитарка не возвращалась, видимо, забыла о смене белья, продолжая делать на ходу более важные, на её взгляд, дела. Решив, что санитарка отсутствует достаточно долго, девочка немного помедлила, а затем уверенными движениями достала влажные салфетки и начала протирать худое и почти синее Катино тельце. Она не чувствовала отвращения, только досаду. Досаду на умных, мудрых, уже проживших целую жизнь взрослых. Взрослых, которые не могли понять главных, простых и таких понятных, по её мнению, вещей. «Она же не виновата… и я могла родиться такой, и она сама…» – с яростью и внутренним возмущением думала девочка. Затем она постелила в кроватку свою чистую простынь и бережно пододвинула Катю. В коридоре прозвенел звонок вызова, медсестра прокричала её фамилию и позвала на выход. «Наверное, мама пришла!» – пронеслось в голове девочки. На выходе из палаты она замешкалась и вернулась. Ещё раз проверила, хорошо ли укрыта Катя. Та лежала на боку, так, как её положили. Только сейчас девочка заметила огромные синие глаза, которые внимательно смотрели на неё. Из глаз большими бусинами накатились слёзы. Они, как две большие капли, застыли у век. – Я сейчас! – прошептала девочка. – Не бойся! Не бойся их, Катя! Я тебя не дам в обиду! Скоро за тобой мама вернётся… и… всё будет хорошо! Кажется, малышка её понимала, её лицо разгладилось и будто наполнилось внутренним светом.

Строка прозы В следующее мгновение девочка уже бежала по коридору, её пришли навестить родители. Захлопнув дверь отделения, она разрыдалась, крепко обняла мать и только повторяла без конца: – Неправда! Мама, она живая! Её зовут Катя…

Это был он, наш папа Волчецкая Кристина Я помню, как он пришел к нам. Он вошел и поставил свои большие ботинки аккуратно в сторонку, и как-то виновато смотрел на маму. А мы с братом, с любопытством разглядывали его - незнакомого мужчину. Я тогда, был еще маленький, а брат, еще меньше. Мужчины в нашем доме были большой редкостью, вернее, они, к нам практически никогда не заходили. Наш отец погиб, когда мне, было всего два с половиной года, а брату и того меньше - полтора. Мы знали отца, только по фотографиям. И если, в моей памяти, остались фрагменты воспоминаний, размыто, смутно, но остались, то брат мой, совершенно его не помнил. В тот вечер, мама была взволнованной, какой-то странной, а потом, пришел он. Поздоровавшись, сразу, прошел в комнату, на ходу погладив меня по голове. Помню, как мы пили чай, а я все рассматривал его. Уже тогда, я понял, кто это. Мама говорит что отец, очень любил нас, мы с братом очень похожи на него, особенно я. Хотя, родственники говорят, что мы с братом, как близнецы, я все-таки, думаю, что я больше похож на отца. Бабушка говорит, и характер у меня отцовский. Жаль, что его не стало… Так вот, мы сидели в гостиной, мама застелила большой, круглый стол, красивой кружевной скатертью. Так же, как она это делала всегда, на наши дни рождения. Мы с братом, молча, пили чай и настороженно наблюдали за незнакомцем. Он улыбался нам, и все время смотрел на маму. А потом, он стал чинить нашу видео приставку. Не справившись с работой, он решил ее забрать и починить у себя дома. Все это, потом, нам объяснила мама. Но, когда мы с братом, увидели что нашу любимую игрушку, забирает чужой мужчина, мы разревелись. Мама никак не могла успокоить нас. Он забрал приставку и ушел. Я отчаянно ревел, размазывая слезы по щекам. Брат ревел не меньше. Мама обнимала нас и тоже плакала. Потом она уложила нас спать, но я долго не мог уснуть в тот вечер. Я встал попить и тихо прошел на кухню. А мама, все еще не спала, она сидела за столом и рассматривала альбом с фотографиями, она снова плакала. Мне было так жаль, что она плачет, я подошел и обнял ее, от неожиданности она вздрогнула. Она повернулась, ее глаза были красными, в руках, она держала фотографию отца. - Не плачь мама. Теперь, у нас, снова есть папа. Это ведь, был он? С опаской спросил я, и испугался собственных слов, как будто, этими словами, я обидел моего настоящего отца. Чувствуя вину, зачем то, стал рассказывать, что у нас в садике есть мальчик, у которого теперь два папы. Его родители развелись, а потом, его мама, снова вышла замуж. Я говорил так уверенно, будто уговаривал маму, будто уверял, что она, не предает нашего отца. И я, не предаю, просто так бывает... Мама вытерла слезы и крепко обняла меня. Она напоила меня молоком и снова уложила в постель, а я, все ждал ее ответа. Она уже выходила из комнаты, когда я окрикнул ее. - Мама! Это ведь, был он, наш папа? Она вернулась, поправила мое одеяло и поцеловала меня. - Я очень этого хочу, сынок. Я надеюсь на это. Но я, не знаю… Мама грустно улыбнулась и снова поцеловала меня.

Я улыбнулся и закрыл глаза, я почти уже засыпал. Я то, уже точно знал, что это, был он, наш папа!

Без пяти минут счастье Светлана Корчагина Ночь. Круглая, как блюдце, луна выплыла из-за горных вершин. С восходом луны становится так светло, что легко можно различить силуэты домов, деревьев, даже отдельные листочки на них. А на землю падает их четкая тень. Весь ночной мир предстает перед нами, как будто покрытый серебристой краской. Теплый летний ветерок струится легко, нежно дотрагиваясь до людей на улице. Это мое любимое время. Ночь завораживает и вдохновляет. Ночью мир людей замирает. Один за другим гаснут окна домов, пустеют улицы и дороги. Вокруг царит тьма, а в небе зажигаются мириады звезд. Пока город спит, я тихо выйду из душной квартиры и наконец-то смогу побыть наедине с собой, со своими мыслями. В последнее время я много думаю о будущем. И сколько же вопросов возникает в моей голове! Какой я буду через неделю? Месяц? Год? Что я смогу сделать такого, чтобы все вокруг знали мое имя? Как добиться успеха в этой жизни? И как понять, что по-настоящему любишь? Когда же в мою жизнь придет настоящее счастье? Не спеша прогуливаясь, среди прочих найдет мою дверь, давно закрытую на засов, и осторожно войдет, осветив мою жизнь теплыми лучами радости. Я неторопливо иду по пустой аллее, лишь изредка встречая прохожих. Аллея освещена несколькими фонарями, но полная луна и усыпанные по небу звезды дают чудесный свет — неяркий, такой, как будто бы слегка покрытый пудрой. Мне хорошо. Кажется, счастье уже близко. Оно, как легкая пушинка, приземлилось мне на нос. Спокойную обстановку нарушает лишь визг машин, проезжающих рядом по дороге. Железяки и пустые люди в них вечно куда-то спешат, они не успевают насладиться моментом. Да, мир жесток, в нем очень много зла и подлости, но он же и прекрасен. Нет, не мир — природа. Люди, вы когда-нибудь можете посмотреть на небо просто так, не в ожидании какого-то чуда? Поверьте, вы сможете увидеть там нечто прекрасное. Остановитесь же! Посмотрите вокруг. Столько всего интересного, безумно красивого повсюду! Вы когда-нибудь чувствовали запах воздуха после дождя? Прислушивались ли вы к пению птицы? Удивлялись и наслаждались ли морозными узорами на окне? Нет. И после этого вы говорите, что чудес не бывает?! Вы ждете того, что не случится, совершенно не прикладывая усилий, сидите и лишь ругаете все вокруг. А мир растет, он меняется, и каждую минуту происходит маленькое чудо. Рождение долгожданного ребенка, разве это не чудо? А проливной дождь после нескольких засушливых недель? Остановись. Работа подождет. Не жди звонка, если можешь сам позвонить и этим звонком перевернуть мир другого в лучшую сторону. Будь человеком уже, наконец! В нашем мире, который увяз во лжи и недосказанности, враги оказываются лучшими людьми, чем друзья. — Девушка, подскажите, пожалуйста, который час? — Без пяти минут счастье, — не задумываясь, говорю я, улыбаюсь прохожему и иду дальше. — Постойте! — зовет он меня, — Вы, наверное, не поняли, я спросил, который час? Время, понимаете, сколько времени? Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. — Я знаю, знаю, что вы о времени. Вы ведь все измеряете в числах: сколько времени сейчас и сколько осталось до рассвета. Сколько лет мне сейчас, и сколько я

Строка прозы еще проживу в этом мире. Посмотрите на меня. Разве такой счастливый человек, как я, сможет дать вам верный ответ на вопрос? Парень смеется, а я смеюсь в ответ. — Удачи вам, — еле слышно говорит он и уходит. А я смеюсь. Громко, задорно. Мне правда очень хорошо. Я чувствую. Вот оно… Небо на востоке светлеет. Вокруг царит сонная тишина. Утренняя прохлада стелется над землей. Природа замирает, будто готовясь к чуду. Светлое пятно на горизонте становится больше и больше. Наконец около самого горизонта вспыхивает ослепительная каемка солнечного круга. В тот момент, когда она зажигается, слышится несмелое чириканье. Наступает новый день. Да, вот же оно — счастье.

Москва Мария Хаустова Он жил на широкую ногу, хоть и был далеко невысокого роста. В своё время носил брюки-клёш и завихрастые кудряшки на лбу. Каждый день одевался в новую рубаху, сшитую по последней моде и самое интересное – имел хороший парфюм. Девчонки висли на его худенькой шее, и, казалось, так будет всегда. Студент училища культуры инструментального отделения не думал о завтрашнем дне. Да и зачем, когда об этом заботилась его мама. Шестиструнная гитара разрывалась над гладью Сиверского озера, а яркий звук уносился под купола Кирилло-Белозерского монастыря. Под кроной большого тополя гуляла компания! «Люба-ань, - прижимал к себе худенький жилистый молодой человек хрупкую девчонку. – Твои ножки сводят меня с ума…» Он осыпал её поцелуями, и она с радостью и восторгом принимала их. Причём делала это в первый и последний раз. *** - Сколько?! – смотрел протрезвевший Николай на плачущую Любку. – Сколько ты сказала? Шестнадцать?! Ты чем раньше думала?! - А ты?! – всхлипывала девчонка, растирая по щекам недавно наплёванную тушь. «Да меня же посадить могут!» - пронеслось в голове у Николая. - Люба, тебе уезжать отсюда надо. Поняла? – сказал он ей вслух. - Но ты же говорил, что у нас любовь! - Любовь..! А ты подумала, что будет с моей мамой?! Она в миг прекратит меня обеспечивать!.. *** Красно-белый автобус уезжал из Кириллова далеко-далеко, в место, где теперь должна была поселиться Любовь… со своей новой жизнью. Какой будет эта жизнь, Кольке было плевать с самой высокой колокольни, тем более, что он на ней никогда не бывал. *** «Москвин! Твоя очередь! - выглянула очкастая женщина из-за дверей 17-й аудитории. – Хоть всё выучил?» «Да выучил… выучил…» - плёлся он вслед за ней. Экзамен Колька провалил. На душе было отчего-то тягостно, и собраться с мыслями совсем не получалось. Так прошли ещё несколько аттестационных процедур, и в итоге загулявшейся Москве дали пинок под маленький зад.

С обиды потекли ручейки. Ручейки горючего и горящего, кислого и сладкого, белого и красного, горького и резкого, а в конец и вовсе – огуречного. Спился. *** У дверей трёхкомнтаной квартиры Москвы стояла красная крышка от гроба – мать не выдержала. Колькины кудри подёргивались над её телом – он плакал по ней в первый раз. По дому ходили соседские тётки, которые не подбадривали бывшего студента, а с упрёком спрашивали: «Ну и как ты теперь будешь? Куда теперь?» Маму кирилловского москвича похоронили на её же деньги – скопила заранее, знала, что надеяться не на кого. Поминки тоже были пышными. Гуляло всё училище культуры! Дым стоял столбом в каждой из комнат, и даже настежь открытые форточки не могли его проветрить. Первыми стопками не чокались. Вторыми тоже. Потом кто -то притащил баян, гитару, бубен. И инструментальное отделение со всеми почестями простилось с недавно умершей матерью Москвы. - Ты как за квартиру платить будешь? – спросила зашедшая под шумок соседка. – У меня к тебе дело есть. Могу помочь. - Чем? – еле стоял на ногах Колька. - Предлагаю обмен. Ты мне квартиру здесь, а я тебе в деревянном доме. С доплатой. Москва услышал только последнее слово. Оно так чётко отпечаталось в его сознании и эхом повторялось всё с большей и большей силой. К тому же он обнаружил, что спиртное подходило к концу, а гулянка ещё только набирала свои обороты. - А давай! – махнул рукой пьяный юнец. – Только деньги сразу! Сейчас! - Сейчас? – удивилась соседка такому скорому согласию… - Неси! Пока не передумал! *** Двухэтажное покосившееся коричневое здание в городе давно прослыло «весёлым» домом. Здесь жили «москвичи». В квартире с номером один ручки не было. Каждый желающий мог дёрнуть за петлю от навесного замка и зайти в Колькину халупу. Обесточенная квартира давно не сияла чистотой. Здесь не снимали обувь, харкали на пол и ели из грязных тарелок. Разрушавшиеся с каждым годом печки-столбянки пыхали дымом и выедали глаза. Москва почти ничего не видел. Наощупь он брал алюминиевую миску, клал в неё непромытую картошку и пихал в топку. «Сейчас-сейчас!.. Будет нам закуска! Вот погоди!» - говорил он бродяге, зашедшему в открытую дверь. «А у меня и выпить нечо… Вот… Только пару рублей в кармане», - слышал он в ответ. «Да не торопись, ща у Иваныча посмотрю», - пошуршал Москва в соседнюю квартиру. «Шура, - сиплым голосом кричал Коля в раскрытую дверь. – Шу-ра! Тридцаха есть? На «Портвейн» не хватает!» «Да здесь я! - донеслось из-под Колькиных ног. – Лежу. Плохо мне». Колька наклонился, пошарил в мокрых штанах друга и извлёк из его карманов несколько монет. «Во! – обрадовался он. – Ща облегчу твоё здоровьице! Я мигом!» *** - Анжел, какая ты красивая… - говорил он пухленькой и смешной продавщице, щурясь изо всех сил. - Иди уже, - ставя на прилавок тёмную бутылку с тремя семёрками, она отпускала его первым. – Воняешь на весь магазин! Фу! Хоть бы помылся!.. Мося не обижался. Да и чего обижаться на молодёжь, когда тебе уже далеко за полтинник. - Да ладно тебе, поди, влюбилась в меня! – пытался он с ней заигрывать.

Строка прозы - Ага! Как же! – окинула алкоголика брезгливым взглядом Анжела. Брюки-клёш в полосочку, обляпанные маслянистыми пятнами на неприличных местах, фуфайка с какого-то борова и женская лисья шапка… Тут уж, действительно, грех не влюбиться! - Ну, я пошёл… - подмигивал он ей левым глазом и посылал воздушный поцелуй. *** По тёмной квартире вместе с дымом пошёл какой-то сладкий аромат. «О-о… как по телу разлилось…» - обтирал мокрые губы Колька. «Кто там?» - услышал он, как долбятся в дверь. «Полиция! - проговорил бас и вошёл в квартиру Москвы. «Так, Мося, вот тут подпиши», - протягивал полицейский ему бланк протокола. «Так, а я ничего ж не делал… Мы ж потихонечку сидим», - грелся у печки Мося. «Подписывай, говорю, этот дом из-за тебя уже шесть раз горел», - напирал правоохранительный орган. Дрожащими руками, зажав шариковую ручку сразу двумя, он сделал короткий росчерк «Москва». «О, как! Москва! - закатился смехом мужик в форме. – Ну, собирайся, Москва, поехали, глубинку покажу!» «А я ничего не вижу», - заглотнул стакан Колька. «А это и не важно. Мне галочки надо заработать! В машину иди!» держал открытыми на морозе двери мент. *** Котлету с макаронами Москва отведал в районном КПЗ. «Эх! Хорошо-то как! Это кто так готовит?» - спросил он у полицейских, забиравших посуду. «В кафехе местной… Ты давай это… собирайся. Сейчас в баню повезут», - услышал радостные слова Колька. В его деревянном доме не было воды. Возможность помыться представлялась только летом, в открытом водоёме. А тут такое! Да ещё и бесплатно! *** Красная Москва с мокрыми волосами еле вышла из парилки городской бани. «Кайф!» - сидел на скамеечке тощий, покоцанный мужчинка с просвечивающими рёбрами и шрамом на груди. «Ты как выжил-то?» - спросил у него товарищ по несчастью, который вышел из парильной немного раньше Кольки и уже успел очухаться. «А… это-то?! – Моська ткнул на белый порез. – Нинка моя… приревновала… и вот – ножом в сердце. Врачи сами в шоке были, как я выжил… Она сидит щас… Ято на неё заявление писать не стал тогда. Чего с дуры взять? Это ж она от любви всё… А её один хрен посадили. Меня ж тогда на скорую увезли, а врачи обязаны о таких фактах сообщать… Ну и вот… Скоро выйти должна… Жду…» *** «На выход!» - кричали взятых под стражу менты. Колька обвёл мутным взглядом свою одежду, в которую так не хотелось снова влезать. Под воротом вонючей рубахи кишели бельевые вши – стирать-то было негде, да и не очень-то хотелось. Москва сморщился и по-быстрому влез в свою старую шкуру, из которой самому ему было не выбраться никогда. «Эх!» – махнул он розовой распаренной рукой и передёрнулся от чувства стыда за себя. - Ты чего? - смотрел на него сокамерник. - Противно… Опять противно. А ведь целый час человеком был… *** За пятнадцать суток Москва отъелся, отмылся и, дав возможность ментам получить предновогодние премии, со спокойной душой отправился к себе домой. В место, где трещали от мороза окна, где на его пролежанном диване уже вторую неделю ночевал кто-то другой и даже не ждал его… - Есть десять рублей? - по обыкновению он заскочил к соседу. - Нет, нету… фанфурик есть. Хошь? - предложил он Москве. - Это чего? Ванну, которым мыть, что ли?

- Ага… Он самый! - А давай! Отвинтив белую пластмассовую крышку, они поочерёдно сделали по глотку и резко выдохнули. «Ты где был-то?» - не мог надышаться своим рукавом Шура. «На курорте», - смеялся Колян. «А тебя тут женщина искала какая-то…» - продолжал тот. «Нинка что ли вышла?» - оживился Москва. «Да нет… Не Нинка… Имя у неё интересное… как чувство… То ли Надежда, то ли Вера…» Москва задумался и резко выпалил: «Неужели Любка?!» «А, да!.. Любовь!.. – вспомнил Шурка. – Маленькая такая, тощенькая… На машине приезжала с дочкой… Э, Москва, а это кто был-то? Сестра с племянницей что ли?» Колька проглотил слюну, выхватил бутылочку с моющим средством из рук соседа и, заглотнув её полностью, на выдохе сказал: «Не-е, Шура… Не-е… Это не родня моя… Это любовь и не случившаяся жизнь моя была…» «Ой, да хватите тебе! - выхватил фанфурик из Мосиных рук Иваныч. – Иди лучше мусор вынеси. Скоро вон Путин по телику говорить под куранты будет…» «А -ха-ха! – щурился в темноте Москва. – Нам-то с тобой, что эти речи? У нас вон даже света в доме нет!» «И то верно, - послышалось Шуркино шевеление, и из его рта повеял стойкий запах перегара. – А грязь в новый год переносить нельзя. Так с нами и останется… как в прошлый. Вынеси, говорю!» *** По заснеженной тропинке, где от сильного мороза даже не хрустел снег, Мося шёл с переполненным пакетом к помойке. Ворсинки на его шерстяном зелёном свитере тут же обволокло инеем, чёрная борода превратилась в седую, а сделать вдох было невозможно – казалось, нос разорвётся от холода. 2017-й в Кириллове выдался очень холодным. Перекидывая пакет с мусором из одной руки в другую, он размахнулся, чтобы перебросить его через сугроб, образовавшийся у помойки за выходные, как дрожь пробежала по всему телу, коснулась пяток и выскочила где-то у виска – в железной мусорке плакал малыш. «Не может быть! – не поверил своим ушам Мося. – Да неет… Нет же!» Пакет со всем ненужным тут же выпал из рук и, не помня себя, Москва полез в помойку. Среди заснеженных банок и склянок, пустых коробок и ошмётков от рыбы в вафельном полотенце лежал… ребёнок! Колька протянул к нему руки, но тут же опомнился, выпрямился и начал снимать с себя грязный свитер, одетый на голое тело. «Мося?! Ты чё? С дуба рухнул? В такой мороз в помойке голый жрёшь?!» – выносила из магазина напротив продавщица Анжела упаковочный материал. «Дура, ты! Дура, Анжелка! Смотри! – вылезал он с кульком, завёрнутым в зелёную Мосину шерсть, покрытый крупными мурашками и плачущий горючими слезами. – Дура ты! Все вы… бабы… дуры! Это ж надо же?!..» *** Мося стоял в Анжелкиной куртке, застёгнутой почти доверху, и выглядывал в окно магазина. «Едут! Едут!» - прибежала с улицы продавщица. «Ну, что тут у вас?» – расспрашивали в белых халатах медики и подоспевшие за ними полицейские. «Вон! – показывала на большую Колькину грудь Анжела. – В куртке моей гляньте!» «Так ты ж раздетая!» - перевёл на неё взгляд один из них. «Да вот! У Моси, говорю, посмотрите!» – расстегнула она свой синий пуховик на заплаканном мужичонке. Молоденькая медсестричка, дежурившая в эту новогоднюю ночь, ахнула и протянула руки к малышке, согревшейся на впалой Колькиной груди. «Где ж нашли-то её?» - укутывали крохотную девочку в несколько байковых одеяльцев ребята из бригады «Скорой помощи». «На помойке», - смотрел, все ли места прикрыты у девочки, Мося. - Ладно, Анжела Борисовна, - обратился участковый к местной продавщице. – Спасибо Вам за бдительность и чуткое сердце!

Строка прозы - Так это не мне, - застеснялась она. – Это вон… Мося всё… - Мося?! – смотрел он на протрезвевшего и опухшего от слёз Кольку. – Ты ж с суток сегодня только… Ну, молодец, Москва! Не зря мы тебя кормили! *** В больницу Колька поехал с ними. Больной, вонючий, настрадавшийся, но уверенный: «Жизнь можно не только начать по-разному, но ещё и сделать это несколько раз… Главное, иметь для этого случай…» - Ребят… - трясся в кабине, поглядывая на молодых медиков, Москва. – Вы её Любкой потом назовите… Москвиной. - В честь тебя что ли? – смеялись они. - Не-ет… В честь любви!..

Cнежная принцесса Cветлана Барашко Снежная принцесса влетела в квартиру настолько неожиданно, что все едва успели ахнуть. Она была в мехах, в снежинках, в пушинках, в изумрудных тычинках ледяных цветов. Внутри ее был очень холодный ветер, но она его не выпускала, иначе начался бы настоящий ураган. Снежная принцесса была прекрасна и горда. Через несколько минут она стала прозрачной. На голове у Снежной принцессы был снежный ком, внутри которого находились маленькие ледяные глыбы. Да, следует отметить, что лет десять назад она была снежной кошкой в золотой короне, она сидела на холодном троне и пила ледяное молоко, а также она любила танцевать ледяной танец, выстукивая четкий ритм ледяными каблучками, за верную службу Снежной Королеве и Королю ее превратили в Снежную принцессу с снежным комом на голове, получить такой снежный ком было очень и очень престижно. И вот сейчас Снежная принцесса оказалась в квартире, в руках она держала сумку, из которой стали вылетать снежки и снеговички. Стало очень холодно, все члены семейства просто не знали куда им деться. - Я, Снежная принцесса, явилась сюда, чтобы вы помогли мне превратиться в обыкновенного человека. - Как же тебе помочь? - Оденьтесь потеплее, оденьте на себя всю одежду какая у вас только есть и включите обогреватель. Члены семейства стали вытягивать из шкафа всю одежду, они натянули теплые джемпера, одели зимнее пальто и шубы, а затем включили обогреватель. В комнате стало тепло, а Снежная принцесса, избавившись от прозрачности, мало-помалу стала исчезать из квартиры. Наконец, ее не стало вообще. После исчезновения Снежной принцессы в квартире на несколько минут воцарилась тишина. Папа сел за свой стол, чтобы продолжать работать над новым изобретением, Вася и Лена продолжили решать задачи, а мама ушла на кухню. Раздался стук в дверь. Папа пошел открывать дверь, а дети и мама немного насторожились после такого происшествия в квартире. Когда папа открыл дверь, перед ним стояла девушка лет восемнадцати. Сердце его забилось очень сильно, ему показалось, что она очень похожа на Снежную принцессу, недавно исчезнувшую из их квартиры. - Меня зовут Маша. Я живу в соседнем доме, я принесла вам газеты и журналы, которые по ошибке попали к нам. Кстати, обратите внимание на то, что в газете «Новости дня» есть очень интересная статья, она называется « Миф о Снежной принцессе» . Услышав такие слова, папа ахнул оттого, что он опять заметил очень сильное сходство Маши с Снежной принцессой.

- Вы очень похожи на Снежную принцессу. Маша безудержно засмеялась и закрыла за собой дверь. В комнате вновь воцарилась тишина. Дети продолжали решать задачи, а мама готовила ужин на кухне. Папа, поразмыслив, вновь сел за работу.

Доброта – это дар! Марина Шатерова Где-то на окраине большого шумного города притаился маленький уютный домик. Жили там муж с женой и очаровательная девушка – их дочь. Она высока и стройна, тонкие черты лица и изящный профиль вызывают ассоциации с греческой нимфой. Зелёная юбка в пол, меланжевый в рыже-коричнево-красных тонах свитер придают её образу милоты и уюта, а толстая коса, ниспадающая через грудь до пояса, делала её похожей на персонажа русских народных сказок. Звали девушку Настасья. Домашний мир Настасьи наполнен простыми вещами – книгами, классической музыкой, льющейся из CD-проигрывателя, кресло-качалка возле камина, где можно вязать, постепенно разматывая клубок ниток, который катает по полу маленький чёрный котёнок. Его Настасья повстречала на автобусной остановке в очень промозглый дождливый день, возвращаясь с работы домой. Конечно приютила, принеся домой завёрнутого в шарф, дрожащего и таращившего на окружающую его обстановку свои огромные оранжевые глазищи. Теперь этот зверь весело скачет по ковру, хватает лапами клубок ниток, залегая в засаду и выпрыгивая на добычу. Тихо потрескивает огонь в камине и чётко отсчитывает ритм времени маятник на часах с римскими цифрами на циферблате. *** Каждое утро Настасья выходит на автобусную остановку, садится в «девятку» или на девяносто третий маршрут, через несколько остановок выходит возле белого трёхэтажного здания, облицованного плиткой. То был молокозавод, где она работала технологом в лаборатории. Выходя из дома загодя, девушка заходит на территорию зелёной автозаправки, достаёт сумки контейнер с остатками еды со стола и угощает большую коричнево-рыжую собаку, обитавшую на заправке. Собака, издалека завидев гостью, весело подбежала к ней, улыбаясь белозубой клыкастой пастью и забавно вываливая язык на бок. Глядя на неё, радуешься и невольно задумываешься, насколько животные искренни в своих чувствах и как они любят людей, к которым привыкли и могут доверять. История знакомства Настасьи с этой чудо-собакой удивительна. На работе девушка иногда выглядывала в окно своей лаборатории. Дорога, ведущая к заправке, огибает молокозавод под прямым углом, и здесь, на повороте, огромная мохнатая собака с длинным пушистым хвостом бросается навстречу движущемуся автомобилю, быстро мчась по обочине, бросается наперерез, водитель резко жмёт на тормоза, собака уворачивается и продолжает преследовать машину до её въезда на территорию заправки. Девушку заинтересовало странное поведение животного, и после работы она зашла на заправку, чтобы поговорить с кем-нибудь из персонала. Парень, заправляющий автомобили газом, рассказал, что собака приблудная, но чувствуется, что раньше у неё были хозяева, которые, судя по всему, её просто бросили. Теперь собака живёт на заправке, персонал её кормит, зовёт Жулькой и очень любит. Неизвестно, кто были те хозяева, что бросили такого роскошного питомца, но по наблюдениям сотрудников заправки, Жулька «проверяла тормоза на исправ-

Строка прозы ность» у машин строго определённых цветов и форм. Настасью не оставила равнодушной история собаки, дома или же на работе она часто мысленно возвращалась к ней, смотрела в окно, как огромная мохнатая собака носится за машинами, бросаясь наперерез, «тренируя» таким образом реакцию водителей на внезапное препятствие. Однажды водитель никак не мог уехать с заправки, так как Жулька не давала ему это сделать, буквально кидаясь под колёса. Так Настасья решила подружиться с этой удивительной собакой, приходя на работу чуть пораньше и угощая животное чем-нибудь вкусненьким со стола. Сначала собака не шла на контакт, ела угощение только если высыпать еду на газон и отойти в сторону на приличное расстояние. Спустя какое-то время можно было подходить ближе, но погладить себя Жулька не давала, отходила в сторону, уклоняясь от ласки. И только окончательно убедившись в добрых намерениях девушки, привыкнув к новой кормилице, Жулька разрешала себя погладить, можно было заглянуть в её оранжевые глаза, потрогать густую длинную шерсть. Постепенно это незатейливое кормление переросло в настоящую дружбу, в полное доверие собаки к нашей главной героине. Бывало так, что Жульку уже покормят с утра, а когда приходила Настя, то собака просто радостно бежала навстречу, язык её вываливался из пасти, по-мультяшному развеваясь на ветру во время бега. Она прижималась головой к коленям девушки, а та гладила её по широкому лбу и говорила что-то ласковое. Порой в собачьих глазах появлялась грусть и тоска по дому, по хозяйской любви, но … Жулька продолжала жить на заправке, словно надеялась, что её хозяева когда-нибудь за ней вернутся. *** Так проходили будни Настасьи – в домашних хлопотах, в работе, не очень любимой, но такой нужной, отдушиной в буднях была собачка Жулька. Когда же наступали выходные, Настасья выходила из своего уютного домика и шла через сквер. Шла мимо фонтана со скульптурами обнажённых девушек, пускающих венки на воду, мимо памятника писателю, а когда сквер заканчивался, то заходила в другой дом. Там она входила в комнату, в которой играли дети. Завидев девушку, дети радостно бросались к ней. Кому-то она дарила новую игрушку, кому-то леденец на палочке, с кем-то она играла, кому-то помогала рисовать. И это время, проведённое с детьми-сиротами в детском приюте, самое важное и самое долгожданное. Так приятно побыть с ними, увидеть радость в их зачастую таких печальных глазах. И комок подступает к горлу, а на глаза наворачиваются слёзы, когда кто-то из них вдруг обнимет её ручонками за ноги, прижмётся головой к коленям и спросит с такой неимоверной тоской и надеждой в голосе: «Это ты моя мама?». Уже стемнело, когда Настасья собралась уходить домой. Знакомая тропинка в сквере, так приятно неспешно по ней прогуливаться тёплым летним вечером, когда идти домой так не хочется. Слышно, как журчит вода в фонтане, а чёрный силуэт памятника писателю грозно возвышается на фоне ясного ночного неба, усеянного мелкими осколками звёзд. Красиво!!! Проходя мимо писателя, девушка про себя желает ему спокойного сна. Мыслями Настасья всё время возвращается к детям, к тому, как сегодня с ними провела время, их лица и голоса вереницей проходят перед её внутренним взором. И в душе в такие моменты рождается какое-то такое доброе, волшебное чувство, как будто внутри тебя зажёгся красный китайский фонарик, и стало так тепло и уютно внутри. И этот внутренний свет становится всё ярче и ярче, но снаружи невооружённым взглядом этого не увидеть, но можно почувствовать, как сильную энергию добра, исходящую от человека. Вокруг такого человека всегда свет, и тьма уже не страшна во всех её проявлениях, так как этот свет, идущий изнутри – это доброта, изгоняющая любые страшные тени из углов. И так тепло и уютно быть рядом с таким человеком, разговаривать с ним, ук-

радкой любуясь его простой внешностью, его такими мягкими неторопливыми движениями, тихим голосом и кротким взглядом. *** Так проходили дни Настасьи, чередуя одни и те же события и лица. И всё хорошо, тепло и комфортно было в этой жизни, пока что-то не изменилось в одно тёплое осеннее утро. Настасья как обычно пришла на заправку покормить Жульку и застала рядом с ней молодого человека, который тоже её кормил. Заправщик тем временем заправлял газом его серебристую Volvo. Жулька, увидев девушку, помчалась навстречу ей, упала рядом лапами кверху, предлагая погладить её пушистый живот. И Настасья с удовольствием погладила любимую собаку. Потом заметила, с каким умилением за ней наблюдает молодой человек. Он был очень красив: огромные голубые глаза, смуглая кожа, лёгкая небритость добавляла мужественности, тёмнорусые волосы были красиво подстрижены. На нём была светло-коричневая кожаная куртка, голубые джинсы и кирпичного цвета замшевые туфли. Глядя на эту буколическую картину – девушка с толстой длинной косой гладит большую мохнатую собаку – парень слегка улыбнулся своей белозубой улыбкой. Настасья смутилась, кровь прилила к её щекам. Чтобы скрыть смущение, она достала из сумки контейнер с едой и стала угощать собачку. Мужчина тем временем заплатил за топливо и уехал. Прошло несколько дней. Образ этого доброго и неприлично красивого «принца» на серебристом «коне» Volvo не выходил из головы Настасьи. Греет душу то, что раз он кормит Жульку, то он тоже любит нашу собачку, а значит он добрый человек. Парня в это же время посещали приблизительно те же мысли. А когда два человека думают одновременно о чём-то хорошем, то Вселенная резонирует и отвечает взаимностью. Через некоторое время Настасья вновь встретила этого таинственного незнакомца. Пока шла заправка авто они разговорились. Темой для разговора стала любимая обоими собачка Жулька. Между девушкой и молодым мужчиной как-то сразу проскочила искра, ощутилось притяжение, как между разными полюсами магнита. Без слов стало понятно, что ни дня больше нельзя прожить им врозь. Обменявшись телефонами, Настасья и Игорь, так звали молодого человека, начали встречаться. Девушка открыла ему свой мир духовной красоты, тепла и уюта, тихого времяпрепровождения. Ну и, конечно же, познакомила Игоря с детьми, к которым приходила каждые выходные. Игорь же окунул Настасью в мир классической музыки – вместе они иногда наведывались в филармонию, мир ярких ночных огней большого города, по которому они гуляли, тепло одевшись и держась за руки. И каждого из них не покидала мысль и это тёплое, тянущее под ложечкой ощущение, мысль: «Какое же счастье, что ты рядом, что мы встретились!!!». Однажды во время такой ночной прогулки их губы впервые соприкоснулись, а после они заметили, как в свете ночных фонарей кружат первые пушистые снежинки. Прошло несколько месяцев и в чудесном красивом месяце мае, когда всё цветёт нежным белым цветом, на пальцах наших героев появились обручальные кольца. По большому желанию Настасьи, которое Игорь не мог не исполнить, они стали приёмными родителями одной очень милой девочки из детского приюта. Так и появилась новая семья из высокой стройной девушки с длинной косой, мужественного парня и маленькой девочки, счастливее которой не было никого на белом свете. Так же уютно потрескивал огонь в камине, а на подоконнике сидел чёрный кот, трогая лапой клубок меланжевых ниток с ёжиком воткнутых в них спиц.

Строка прозы

Until the end I'll only stay with you Юларнэус Кадэттори Он и она, прижавшись друг к другу, согреваясь от холода, смотрели на то, как, кружась в вальсе, падали маленькие снежинки: на землю, на деревья и на них самих, покрывая в белый коричнево-чёрные просторы. — Вот и снова зима пришла, — проговорил с грустью женский голос, вспоминая летнюю пору, когда солнце было высоко в небе, а на лугах и полях росло много-много разных цветков, чей аромат притягивал и заставлял её сесть на землю, наслаждаясь им, закрыв глаза, — моя последняя зима… Встрепенувшись от её слов, он прижался плотнее к ней, надеясь, что этого тепла хватит ей ещё немного продержаться, понимая, но всячески отгоняя мысль о том, что это бесполезно и только время оттягивает стрелку назад, не смея шагнуть на конечную цифру. Стараясь не думать о грустном, о неизбежном, он просто хотел ещё немного, но провести эти подаренные мгновения с той, кого обещал во что бы то ни стало, какая бы не была ситуация, не бросать. С той, которую любил так искреннее и нежно, и не смог бы променять на другую женщину. Она одна для него и звезда, и яркий свет, спасающий от непроглядной тьмы. Ради неё он готов на всё, и, если враг по размеру в несколько раз превосходит его самого, он не дрогнет, а будет биться до конца; и падёт бездыханно ниц, а когти яростно будут впиваться в его уже не дышащую грудь, ему будет всё равно, ведь он спас кое-что дорогое его крохотному сердцу, а за это и не страшно умереть, зная, что она уже очень далеко, в безопасности, даже без него. — Бесполезно, мне уже ничем не помочь, поэтому уходи, не хватало и тебе по глупости замёрзнуть. Покачав головой, он произнёс: — Я не боюсь холода, не боюсь ночи, мне не настолько страшно разорение дома, как потеря тебя. В чём же тогда мой смысл, если его больше не будет? Я не уйду и не оставлю тебя одну. — Глупый, глупый, — усмехнувшись проговорила она. Начинало клонить в сон, силы постепенно покидали её. Голос уже не был так мощен, как прежде, и стал утихать. — А я вот боюсь смерти. Мама умерла на моих глазах, сказав, что нечего бояться, что всё хорошо, силясь улыбнуться. Это получилось у неё отвратительно. Папа, вернувшись, увидев происшествие, взяв меня и братьев, перенёс в новый дом, более безопасный. А когда пришло время покидать родимое гнездо, его не было с нами, он нашёл новое пристанище, завёл и новую семью, а о нас и не вспоминал. — Я помню, ты рассказывала об этом и боялась, что такое же повторится и с тобой, но сейчас всё иначе. Время другое, да и люди изменились. — Да, тогда я хотела, чтобы ты знал всё обо мне, но сейчас единственное мое желание — чтобы ты спасся, начав новую жизнь, не вспоминая обо мне. — Я никогда этого не сделаю, — твёрдо проговорил он, ткнув её в голову, подарив поцелуй. — Я понимаю: твоя верность и симпатия заслуживают и похвалы, и оваций, но сейчас... неужели ты откажешь в последней просьбе мне?.. Прошу тебя, если я и впрямь что-то значу, то выполни мою просьбу, оставь меня одну на этом холодном снежном покрывале, — голос её совсем упал, последнюю фразу она говорила уже с

полузакрытыми глазами. Больше всего ей хотелось уснуть, но она не могла этого сделать, пока он был рядом. Тяжело вздохнув, обдумывая её слова, он, качнув примирительно головой, с крайним нежеланием встав и ничего не произнеся, не оглядываясь, ушёл, зная, что сердце не выдержит, а стопы понесут его к ней. *** — Мама, мамочка! Дружок что-то учуял и сейчас лает, как будто зовёт. Можно я за ним? — проговорила весело, улыбаясь, маленькая девочка, со светлыми кудрями, вылезающими из-под шапки. — Ну можно? — Да, конечно, пошли посмотрим, что такого интересного, — хитро прищурившись, — нашёл наш искатель? — взяв девочку за руку, они побежали к собаке, что ходила вокруг маленькой горы, воя и смотря так по-умному на людей. Будто наперёд знала, что под ней. — Что там, что там? — начала озорница, уже фантазируя о несметном кладе и принце на белом коне, который прискачет и поблагодарит её за найденное сокровище — диадему, взяв её в принцессы. — Давай посмотрим, — некоторые сомнения родились у взрослой женщины, мало ли, что под кипой снега могло лежать, но качнув неопределённое плечами, она подошла к маленькой горе и начала разгребать её. Когда её рука коснулась чего-то твёрдого — рефлекторно отдёрнула её, но заприметив чуть вылезающие мокрые черные перья. Поняла, что нечего пугаться. — Это не сокровища, — с грустью проговорила малышка, чей пыл начинал снижаться. — Да, не сокровища, — констатировала та. Девочка, насупившись, лишь поджала губы. — Я так не играю! — А зря. Стоило ей убрать ненужный снег, как картина вызвала у неё смешанные чувства. Под ним лежали две птички, одна из которых, меньше по размеру, чья лапка попала в хитроумную браконьерскую ловушку, была укрыта крылом второй, — свободной от каких-либо оков и могла преспокойно себе улететь, найдя тёплое местечко, отогреваясь в нём. Женщина сразу сообразила в чём дело. — Это намного ценнее любого сокровища, — достав ножик из внутреннего кармана куртки, она отрезала медную проволоку, аккуратно взяв их, а Дружок, поняв замысел своей хозяйки, подбежал к небольшому кустику и начал копать, но получалось у него не очень хорошо, тогда маленькая девочка решила ему помочь, ведь всегда носила с собой в рюкзаке папину лопатку для земли, так как любила очень копать в огороде, что и сделала — вырыв небольшую ямку. — А почему? — Когда-нибудь ты поймёшь, что ценнее всего на свете, может быть только одно в этом мире. — И что же это? — склонив голову, вопросительно произнесла она, наблюдая за действиями мамы, что с осторожностью положила двух замерзших птичек в ямку, предварительно сняв перчатки и разрезая без сожаления, укутывая их. На её вопрос она покачала указательным пальцем из стороны в сторону, как делала всегда, когда дочь подходила и пыталась найти ответы на интересующие её жизненные вопросы. — Ну вот, опять самой искать! — с недовольством буркнула та и подозвала Дружка, победно подняв руку вверх. — Возвращаемся домой. Сидя на корточках, женщина проводила глазами удаляющиеся фигуры дочери и пса, а потом переведя взгляд на могилку, её губы дрогнули: — Так вот что значит любовь до самого конца…

Строка прозы

Все же хорошо... Игорь Скориков Нет ничего лучше воспоминаний. Да и ничего хуже тоже нет. А.П.Чехов Засыпал, вздыхая, южный город, а в окне привокзальной больницы плакал молодой мужчина. Он упирался головой в оконную раму и тихо плакал. На подоконник присела постовая сестричка Алия: - Ну, что вы, доктор. Все же хорошо. Операция прошла нормально, теперь ваш папа будет выздоравливать. - Да. Да, спасибо, Алия, ничего… Олег вытер глаза ладонью и, стесняясь, улыбнулся измученно. Он уже не помнил, когда спал в этой больнице. Глаза покраснели и запали, окруженные серыми кольцами. Отец ничего не помнил уже почти два года. Ну, почти ничего. У него была болезнь Альцгеймера. Пока, в основном, напрочь пропадала кратковременная память, но начиналась беда и с долговременной. В предпоследний приезд Олега отец начал жаловаться на то, что стал все забывать, и как ему это надоедает, и как тяжело по три раза выходить за ворота, забывая то ключи, то палочку, то зачем вышел Через год он уже не жаловался, он забыл, что забывает. Брат позвонил, когда Олег ехал в поезде на конференцию в столицу. Он так ждал этой возможности провести там два дня, посидеть с коллегами в ресторане, — благо, за все платила фармацевтическая фирма. Олег должен был сделать доклад по анестезии у беременных, в котором упоминалось о хорошем препарате этой фирмы, и ночной звонок совсем расстроил его. Вовка скороговоркой рассказал, что отец уже два дня не может помочиться и совсем сдал. Олег понял, что надо возвращаться утром, как только приедет. Через день он был уже в деревне. Отец был бледен, исхудал, и с памятью было совсем плохо. При встрече он принял его за Вовку. Надо было оперироваться, Олег это понял сразу. День ушел на убеждения и телефонные переговоры с клиникой областного центра. И вот назавтра назначена операция. Оперировать будет сам заведующий, умница, приятный усталый человек. При встрече в его кабинете Олег рассказал об отцовском Альцгеймере, и попросил, чтобы они с братом после операции дежурили в палате с ним по очереди. Заведующий был не против и даже рад этой просьбе, потому что знал, какие проблемы после операции бывают у стариков. Уходят, бузят, вытаскивают катетеры. И осложнений, связанных с возрастом, среди которых смертельные, хватает. Вечером, после клизмы, отец вроде улегся, и Олег присел в вестибюле возле телевизора. Вдруг дверь палаты открылась, и отец, одетый в пиджак, в кепке и с палочкой, вышел и направился в конец коридора на выход. Олег догнал его у двери и выяснилось, что тот собрался ехать домой, так как считал, что делать тут больше нечего. Уговоры и объяснения не действовали. Начались обиды, агрессия, и Олег позвонил Володе, который был на съемной квартире рядом с больницей. Два часа они убеждали, объясняли и упрашивали с эффектом ровно на пятнадцать минут. Потом память стиралась и отец начинал собираться, спрашивая, где стоит машина брата, и когда мы поедем домой. Как-то заманили его в отделение, попросили сделать успокаивающий укол. До утра все это продолжалось множество раз, и утром отец , устав, задремал на полчаса. Теперь конец рабочего дня. Только что его привезли из операционной. Он

сильно бледен, спит и дрожит. Периодически вздрагивает, как-будто от судороги. Вот он открывает глаза, всматривается в Володю, потом в Олега. Взгляд человека, попавшего на другую планету, и увидевшего зеленых инопланетян с двенадцатью головами. — Папа, как ты? Следует длинная матерная тирада с угрозами. Вовка сильно расстроен, он не хочет уезжать, боится за отца. Но уезжать ему надо. Олег успокаивает, говоря, что не зря же он врач, что все будет нормально через час, когда пройдет действие лекарств. Вовка уезжает. Начинается борьба за катетер. Беречь его как зеницу ока жизненно необходимо аж шесть дней. Если выдернет — вся операция насмарку, да еще и кровотечение может начаться. А выдернуть его отец пытается каждую минуту. Сухая желтая рука просовывается под одеяло, шарит, нащупывает резиновую трубку, тянет… В сотый раз Олег вытаскивает руку отца, удерживает ее и рассказывает, что врач не разрешает трогать катетер, потому что будет кровотечение. Начинается кратковременная борьба. Олег обхватывает отца поперек груди потому, что тот пытается встать с кровати. Пьяные после наркоза, непонимаюшие, чужие глаза смотрят с ненавистью и злобой. Через два часа силы иссякают и отец засыпает. Потом все начинается снова, хотя сон все-таки приносит просветление, он узнает Олега. Но не на долго, рука тянется под одеяло. - Папа, нельзя трогать трубку. Опять… - Почему это? - Это катетер, его поставили после операции… - Какой операции? - Тебе сделали здесь операцию и поставили катетер, его трогать нельзя. - Почему? - Так сказал врач, он должен стоять шесть дней. Если вынуть, будет кровотечение, понятно, па? - Понятно. Ты бы так и сказал… Через пять минут попытки нашарить мешающую трубку возобновляются и диалог повторяется слово в слово, и так до утра. Днем отец почему-то успокаивается, ослабевает и дремлет. Олег помогает перестилать, сделать перевязку, усаживает, кормит, вытирает, следит за капельницей, опорожняет каждый час пакет с мочой. Из палаты выйти нельзя. Ночью борьба за катетер начинается снова. На третью ночь Олег ставит кушетку возле постели отца и ложится, уговаривая себя ни в коем случае не заснуть, но через минуту засыпает. В голове что-то бухает, его подбрасывает во сне. Отец стоит голый у двери палаты и пытается ее открыть. Из него торчит катетер, удлиненный трубкой, которая волочится по полу. Холодея, в один прыжок Олег хватает отца и не без борьбы укладывает в постель. Диалог о том, что сказал врач и что не нужно вставать и трогать катетер заводится на всю ночь с короткими интервалами. Сосед с койки у окна тоже не спит вторую ночь. - Скажите, а сколько вашему отцу лет? - Семьдесят семь… Вы извините, у него с памятью проблемы. - Да, ладно, что ж… Говорят, что старое, что малое — одно и то же… Спать хочется неимоверно. Последний раз Олег это испытал, когда дежурил три ночи подряд у беременной с эклампсией, будучи в командировке в районе. Сначала ноги и руки ватные, сохнет во рту, щиплет глаза, потом начинаются легкие галлюцинации, но осознанные, как во сне наяву. Потом в голове и в середине живота пустота, трудно поднять веки, раздражает каждый шорох и каждый человек. Сейчас ему начинает казаться, что отец специально придуривается, чтобы разозлить его, чтобы Олег плюнул и ушел, и тогда можно будет встать и выдернуть катетер… - Ты опять встаешь, папа, нельзя… - Почему, кто сказал? Я поеду домой… - Я тебе только говорил…

Строка прозы - Когда? - Да, только что… - А-а, ну так бы и сказал… - А это что? - Катетер… Да, … твою мать!… Как ты меня достал! А ну, ляг сейчас же! Блин, за что мне эта мука?! У тебя совесть есть чуть-чуть? Дашь ты мне хоть немного вздремнуть?!. Слова сами собой выстреливают из раздраженного сердца. Он взбешен, он зол и на отца и на себя… Олег вспоминает слова соседа у окна и начинает думать о том, как бы ему хотелось сейчас стать совсем маленьким, совсем карапузом. Ни о чем не заботиться, ни о чем не печалиться и не помнить ни о каких обязанностях… Вот было время золотое… Не вернуть. Главное не заснуть теперь до утра, а там Вовка приедет… В палате санузел с душевой кабинкой. Олег встает и решает пойти облиться холодной водой. Берет в руку душ и закрывает глаза. Ледяные струи касаются макушки. Вдруг в голове взрывается фейерверк с тысячами огней и нестерпимой сверлящей болью. Олег не успевает ничего подумать, как боль проходит и наступает невероятная, никогда не испытанная легкость. Олег боится открыть глаза потому, что чувствует спиной - позади него что-то изменилось… Повернувшись и открыв глаза, он столбенеет. Вода стекает и капает с носа. Вокруг него залитый солнцем маленький двор, окруженный кирпичной пятиэтажкой. Он не сразу узнает двор своего детства, но потом видит соседку с третьего этажа, сварливую Розу Францевну. Та окапывает тополя возле песочницы. Больничной палаты как не бывало. - Ну, все… Начал спать на ходу. Олег закрывает ладонями глаза, сильно трет, дергает себя за уши, щиплет за нос до боли. Медленно разжмуривает веки — соседка поливает цветы… Ватага пацанов в трусах проносится на трехколесных великах, едва не наехав на него, и с криками заворачивает в арку. Из нее выкатывается молочница с тележкой, на которой стоит бидон. Не обращая на Олега внимания, она достает гаечный ключ, начинает по -хозяйски лупить им о бок бидона и голосить: «Маа-гаа-лако-о-о!» Из подъездов тянутся хозяйки с бидончиками и банками. Ноги сами подкашиваются и Олег присаживается на край песочницы. - Где я? А ведь они меня не видят… Что это?!. Из родного подъезда выскакивает маленький курчавый мальчик, в шортах с одной помочью через плечо, и подбегает прямо к Олегу в песочницу. - Где-то я его на фотографии видел… Подкатила тошнота. — Это же я… Мальчик начинает лепить пасочки прямо у ног Олега. Из подъезда выходит молодой подтянутый отец, достает пачку «Новости», чиркает спичкой, затягивается первой утренней затяжкой. Выпускает дым, весело щурится на июльское солнце. - Олежка, песок еще сырой, не копайся долго. Маленький Олежка пищит незнакомым звонким голоском. - Ну, Па-а-а! Ты обессял лисовать мелка-ами! - А я купил тебе вчера. Вот они. Пойдем рисовать на асфальт, он теплый… Олег чувствует, что уже долгое время не мигает, слеза скопилась у края глаза, и он смахивает ее рукавом. Отец вынимает разноцветные мелки из коробки и дает Олежке. Тот начинает чертить линии разных цветов. Видно, что это ему нравится. Подходит вразвалочку пацан постарше и запросто требует мелок порисовать. Олежка сразу делится, видно, что он побаивается соседа. У Олега щемит в глазах. - Почему отец не вмешивается? А, может и правильно? Сам должен за себя… - Смотри, я умею звезду рисовать. Пацан ловко выводит красную звезду на асфальте. У Олежки загораются глазки, он начинает пробовать изобразить такую же, но получается карикатура, куча несвязных линий. Пацана зовут кататься на велике и он убегает, а Олежка начинает

пускать слезу, утираться кулачком и измазывается весь в красный мел. Тут же ревет в голос и бежит к отцу. Папа обнимает сына, вытирает измазанное личико краем рубахи и ласково говорит: - Ничего, сынок, зато он не умеет рисовать веревку. - А как лисовать велевку? - А во, ты же умеешь… Отец вкладывает мелок в ручку, берет ее в свою и начинает вести мелок по асфальту детской рукой. - Я сам, сам… Остатки слез высыхают, и уже через минуту весь двор пестрит разноцветными веревками, прямыми, извитыми, в узлах, кругах и углах. И даже похожих на звезды в местах пересечений… Олежка счастлив, он горд, он смеется. Олег, оторопев, вдруг слышит, как он сам смеется, и чувствует, как ему хорошо, как спокойно в этом июльском мелковом дворе, рядом с папой… Мелок натыкаетсся на большую гусеницу, которых много нападало на асфальт с тополей. Она сжимается сначала, а потом оживает и ползет в сторону, спасается. - Па, а кто ета? - Это гусеница, сын. Видишь, какая пушистая. Шелкопряд. - Ага. И снова за веревки. Через пять минут. - Папа, а кто ета? - Гусеница… - Па, а я холосые велевки умею?.. - Да, сынок, красивые веревки… Ты у меня молодец, ты хорошо рисуешь. Большая ладонь ложится на кучеряшки и они сами льнут к этой сильной ласковой руке, которая их гладит. Олег чувствует приятное прикосновение к затылку и закрывает глаза от удовольствия… — Где я?.. Да что со мной?.. Проходит время. - Па. - А? - А ета кто? - Ну, это гусеница… Иди сюда, я тебе ручки вытру. Вон, смотри, мама из окна нам машет. В окне худющая молодая мама с незнакомой прической машет и зовет, чтобы шли обедать. Звенящее «Э- э-й!» — Мама, как давно я тебя не видел… Олег проваливается в темно-синий океан тоски и он несет его водоворотом вверх, все вверх, в будущие годы. Олег на вытоптанной пыльной поляне. По краям ее с обеих сторон по два кирпича. Это футбик... Сейчас будет футбик. Пацаны идут играть в футбол. И вот уже он несется с мячом, наперерез ему кто-то, удар, свалка, больно в коленке, он кричит, гол заби-ил… Все бегут к колонке, кто-то резвый качает, дергает за отполированную ручку. Он разгоряченный, мокрый от пота, смешанного с пылью, наклоняет черную от загара и грязи шею под струю… Сейчас она разобьется фейерверком брызг и обожжет его до пояса… Но фейерверк взрывается в голове с тысячами огней и нестерпимой сверлящей болью. Потом она проходит, но остается огромная усталость и невыносимое желание спать. Олег стоит возде душевой кабинки в больничной палате и чувствует, как вода, стекая по его носу, капает на грудь. Сознание себя и места-времени медленно возвращается в него. Он видит это по тому, как в зеркале его лицо из счастливого, раскрасневшегося, с горящими восторгом глазами, становится серым, уставшим, с кругами бессоных ночей. Олег выходит в палату к отцу. Он мирно спит, похрапывая. Старый и бледный, родной. Засыпал, вздыхая, южный город, а в окне привокзальной больницы плакал молодой мужчина.

Фанфик

Сверхъестественное: новые приключения Мария Гамиева Глава 18 Снежинки небрежно падали с неба, сухие ветви деревьев стучали в окна, как пальцы скелета. Ветки многих гигантских деревьев под давлением ветра и снега, то и дело чуть ли не касались земли, и казалось, что вот-вот обрушат всю свою массу на землю. Ветер завывал с такой силой, что заглушал треск деревьев и рев машин, пытающихся справиться с разбушевавшейся вьюгой. Мужчина высокого роста стоял у окна и смотрел, как внизу бегали рабочие, загружали и разгружали стоящие фуры, напоминая ему муравьев в муравейнике. Он холодно смотрел на рабочих. Злобная улыбка скривила рот. В дверь робко постучали, он не отреагировал на этот стук, продолжая смотреть в окно. Дверь открылась, появилась голова молодого человека, на вид ему было лет тридцать. Он боялся даже кашлянуть, так же робко, как и постучал, он зашел в кабинет. - Чего приперся, я тебя не вызывал! - довольно неласково ответил хозяин кабинета. - Эм, я стучал, ты не ответил! - запинаясь, робко отвечал парень. - Если я не ответил, это значит, что я никого не хочу видеть, что не понятного? - надменно говорил мужчина, не отрываясь от окна. - Прости брат, но это важно, это касается нашего эксперимента! - робко заговорил парень. - Твою мать, ты дебил, Майкл? Я кажется, тебе понятным языком объяснял не называть меня здесь так? - развернувшись лицом чуть ли не крича, ругался мужчина. Леон, так зовут старшего брата Майкла, был здоровенным мужчиной с красивым лицом, грубоватыми руками, и его никак нельзя было назвать приятным человеком. - Извини! - опустив глаза, отвечал Майкл. - Совсем с катушек слетел? Хочешь, чтобы нас раскусили и сюда пришли из ФБР? И все полетело к чертям?- продолжал злиться мужчина. -Нет!- не поднимая головы отвечал Майкл. - Да чтоб ты сдох! -пробубнил он. - Что ты сказал? Ты достал своим нытьем, Майкл, с детства приходиться за тобой вытирать твои слюни! - садясь за стол, надменно говорил Леон. - Ничего я не сказал, вам показалось сэр! - отвечал Майкл. - Так то лучше! Так и с чем ты там приперся, давай докладывай! -складывая руки в замок на столе, интересовался Леон у брата. -Люди которых мы берем на улице, не выдерживают и умирают, либо превращаются в зомби, таких конечно мы изолируем для дальнейших экспериментов, но свежего так скажем материала нам не хватает, власти скоро могут заподозрить и начать расследования об исчезновении! - чеканил Майкл. -И в этом проблема? Найди других людей в других штатах, давай мне нужны результаты, что наш препарат работает! - настаивал Леон. -Но сэр Леон, как мы это сделаем? Нужно больше транспорта, и чем то завлечь людей! - возмутился Майкл. -Это не мои заботы, вот и займись этим, найми транспорт, и придумай, чем завлечь людей, давай вали, реализуй! Через две недели доложишь! -надменно гово-

рил Леон, указывая на дверь Майклу. - И скажи Рейчел, чтоб зашла ко мне! - Почему вы ее не вызовите по телефону? - спросил Майкл. - Затем, я хочу, чтоб ты лично к ней зашел и сказал, что я ее вызываю!- с довольным лицом говорил Леон. Его совершенно не интересовали будущие подопытные. Он даже не спросил, кто они такие, и откуда их доставляют. Для него они представляли собой добавочный груз, к прибыли приносящий пятьдесят тысяч долларов с человека. -Хорошо, сэр как прикажите! - отвечал Майкл и вышел из кабинета брата. У Майкла все внутри бушевало, он готов был наброситься на брата, но не мог это сделать здесь, хотя очень хотел. - Да будь ты проклят, ненавижу тебя! - и ударил кулаком в стену, отойдя подальше от кабинета. Двое проходящих мимо сотрудников переглянулись и обошли его стороной. Пройдя по коридору, Майкл остановился у двери, он поправил прическу и галстук, постучал. - Входите! - ответил женский голос. Майкл повернул ручку и вошел в кабинет. - Рейчел привет! Как твои дела? - поздоровался с девушкой Майкл -Привет, Майкл, у меня все хорошо, ты за этим пришел? - не отрываясь от компьютера, отвечала девушка. При виде Рейчел Майкл робел, не знал с чего начать разговор, а когда начинал, то мог нести полную околесицу, ведь он был влюблен в нее, но не мог сказать ей об этом, не зная, как она отреагирует на его чувства к ней. И вот и сейчас он не знал, что дальше сказать, ее завивающиеся локоны небрежно падали на плечи, что продавало ей некий шарм, ее серо-зеленые глаза его просто завораживали, а от ее хорошо сложенной фигуры он просто таял. - И чего ты замолчал? Если у тебя все, то можешь идти, у меня много работы! - оторвав взгляд от компьютера, спросила Рейчел. - Эм, нет, конечно, это не все, - когда их глаза встретились Майкл быстро перевел их на окно. – Леон просил зайти, я хотел еще спросить у тебя кое что, как на счет поужинать сегодня! – вздыхая, произнес он. - Почему он не позвонил, а прислал тебя? А поужинать я не могу сегодня, я занята вечером! - удивлялась Рейчел, собирая документы на столе, думая, что они пригодятся ей. - Не знаю, спросишь у него, я передал что было велено, извини если побеспокоил, мне пора! - немного грубо ответил вдруг Майкл, и вышел из кабинета Рейчел. -Хм, странный он какой-то, все таки! - удивилась перемене настроения Майкла, Рейчел, и поспешила в кабинет к своему начальнику. Майкл провожал ее взглядом, выходя из своего кабинета, Рейчел даже не заметила, что он стоит неподалеку. Провожая ее взглядом, он не мог понять, почему она его не замечает, ведь он не был уродом, все было при нем рост 180 см, телосложение как у отлета, многие девушки в офисе сохли по нему и пытались не раз добиться его расположения, но только не Рейчел. Он прекрасно знал, что Леон позвал ее не о работе говорить, а совсем о другом. Когда она скрылась за дверью шефа, Майкл направился к ней, офис к этому времени опустел, так как пришло время обеда и все ушли в столовую, которая находилась двумя этажами ниже. Рейчел поправила прическу, и расстегнула еще одну пуговицу на блузке, кашлянула, дав понять, что она пришла. Леон сидел спиной к ней в своем кресле, и когда она кашлянула, медленно повернулся лицом к девушке. -Сэр вы меня вызывали? - робко спросила она. -Я же просил тебя, когда мы одни не говорить мне сэр, а просто Леон! - вста-

Фанфик вая и подходя к Рейчел, говорил бархатным голосом Леон. - Да простите, забываю! - И ты опять на вы? Так не пойдет!- говорил Леон, проводя пальцем по шее Рейчел и медленно спускаясь к ее груди. От чего у девушки по всему телу пробежала приятная дрожь. Он медленно начал расстегивать пуговицы на блузке Рейчел, покрывая ее шею поцелуями, она уронила папки, с которыми пришла на пол. Леон обнял ее крепче и подтянул ближе к себе. - Ты с ума сошел, мы же на работе, в кабинет может кто-нибудь войти! - покрывая Леона поцелуями, говорила Рейчел. - Успокойся никто не посмеет войти в мой кабинет, и потом сейчас все на обеде! - отвечал ей Леон, расстегнув ей бюстгальтер и медленно уложил ее на диван, который стоял в его кабинете. За всем этим в небольшую щель наблюдал Майкл, но дальше он не стал смотреть, он потихоньку закрыл дверь, внутри все кипело, зная своего брата. Рейчел была для него очередной игрушкой, не больше, и таких, как она в его постели побывало множество, и еще столько же побывает. Но сделать он ничего не мог, лишь молча ревновать ее и так же молча любить ее. Хоть как-то забыть увиденное, он пошел в лабораторию, которая находилась, в нескольких метрах под землей, доступ был туда не для всех, работники в офисе даже не подозревали о ней, для них компания "Юнитэкт Проджект" занималась поставкой препаратов в аптеки по всем штатам. На самом деле, истинное занятие компании разработка сыворотки сверх человека, который был бы не уязвим и даже бессмертен. Спустившись на секретном лифте, Майкл вошел в лабораторию, в которой во всю кипела работа, многие лаборанты работали уже несколько часов без сна. Старшие по участкам бегали, делая записи в своих блокнотах, помещение было огромным и было разбито на несколько секторов. Заведующий всеми секторами был Стив, молодой ученый тридцати пяти лет, высокий шатен с голубыми глазами, он являлся так же лучшим другом Майкл, они вместе учились в одном институте. Увидев Майкла, Стив подошел к своему другу. -Привет, ты в порядке? - интересовался Стив, видя, как его друг был чем-то огорчен. - Здоров, да Леон совсем с ума выжал, требует результат, а то что не хватает людей как в лаборатории и ставить опыты не ком уже, его это не волнует! - отвечал, Майкл другу. - Мда, странный у тебя все-таки брат! - Согласен с тобой, иногда мне хочется, чтоб его не было вообще у меня! -Что, он вообще сказал, где людей брать? -интересовался Стив. -Ха!…сказал, что это не его забота, а моя, и я должен найти людей и придумать, как их привлечь! - сжимая кулаки говорил Майкл, зная чем сейчас занимается его брат. -И, ты придумал что-нибудь? -Пока нет Стив, пойду в свой кабинет, как раз подумаю об этом! -натянуто улыбался Майкл в ответ Стиву, и пошел в свой кабинет, который находился в конце лаборатории, стекла правда у него в отличии от других были зеркальными. -Я зайду к тебе позже, попьем кофе! - говорил Стив в спину другу. -Да, конечно заходи, я тебе всегда рад! - обернувшись отвечал Майкл ему. *** В это время в убежище Винчестеров, Мари проснулась раньше всех, можно сказать она практически не спала. Когда все разошлись по своим комнатам, она всю ночь просидела в холле, обдумывая произошедшее, и как правильно все преподнести

братьям, что произошло с ней. Она зашла в свою комнату, открыла комод и достала купленные ей подарки парням и Клэр. Села на кровать и положила их перед собой, у нее складывалось такое ощущение, как будто чего-то не хватает. Недолго думая она открыла верхний ящик прикроватной тумбы и достала оттуда блокнот и ручку, решив написать им что -то наподобие писем. В детстве она всегда так писала маме, оставляя подарки, ей так гораздо проще выразить свои чувства. Дописав последнее письмо, она аккуратно их свернула, и на каждом оставила заглавные буквы имен, тех, кому они предназначались, и вышла в холл. Подойдя к ёлке, положила их под нее, робко улыбнувшись и вздохнув, пошла в сторону гаража, сама не зная, почему туда идет, по пути зашла на кухню, взяла с собой несколько бутылок виски из ящика, который стоял, на стеллаже рядом с холодильником, стараясь не шуметь. Облокотившись на заднее колесо своей машины, открыла бутылку и сделала большой глоток, достав из заднего кармана джинс фотографию, где она с отцом, нежно погладила его образ, по щеке потекла слеза. Дин потянулся на своей кровати, он давно себя так хорошо не чувствовал, приняв душ и одевшись, он вышел из своей комнаты, выйдя в коридор, он огляделся по сторонам, лелеял надежду, что проснулся раньше всех. И как, маленький мальчик, крадясь, пошел к ёлке, как в детстве надеясь, что Санта оставил для него подарок. Увидев под ёлкой подарки, его радости не было предела, конечно он знал кто их положил туда и что Санты нет, эти байки рассказывают детям, но какое-то странное ощущение в области живота образовалось. Он увидел записку, на которой была буква "Д" он взял ее в руки, и машинально положил в задний карман джинс, стараясь как можно аккуратней открыть обертку, но у него не получалось, в итоге он просто разорвал ее, открыл коробку и увидел там кольцо-печатку. Не нем была выгравирована буква "Д" внутри кольца был высечен, знак, при помощи которого можно убить любую нечисть, так же была надпись: " На память моему старшему брату Дину". Его лицо расплылось в улыбке, на душе стало тепло, ему раньше никто не делал такого подарка. Надев его на средний палец левой руки, на остальные оно было мало, а на этом пальце как раз пришлось в пору, собрав остатки обертки, пошел в кухню, делать себе кофе. Так же поступил и Сэм, когда проснулся, как и брат он был удивлен такому подарку, на его печатки было все тоже самое, кроме надписи:" На память дорогому брату Сэму", так же, как и Дин он надел его на средний палец, но правой руки. - О привет, не думал, что ты так рано встанешь! – увидев брата, пьющего кофе за столом, говорил, заходя на кухню Сэм. - Сам себе удивляюсь, что нашло на меня, что Мари тебе подарила? -делая глоток, спрашивал Дин у брата. -Кольцо, у тебя я вижу такое же! - отвечал Сэм. -Аха, внутри еще надпись есть! - хвастался Дин. -У меня тоже! - У тебя что написано? - поинтересовался Дин. - На память, дорогому брату Сэму, у тебя тоже самое? – спросил он. -Нет выходит, что надписи разные, у меня "На память старшему брату Дину»! - довольно отвечал Дин. Сэм ничего не ответил, лишь улыбнулся, сделал глоток кофе. - О Кас, ты я смотрю тоже рано встал, что тебе Мари подарила? -спрашивал Сэм, у входящего в кухню Кастиэля. - О чем ты? - удивленно спрашивал тот.

Фанфик - Ты под ёлку заглядывал, там Мари для всех подарки приготовила! -допивая свой кофе, отвечал Дин другу. - Нет, я не заглядывал под нее! -монотонно отвечал Кас. - Так пойди, загляни, я там видел и для тебя подарок есть! - подмигивая ему, говорил Дин. Кастиэль молча вышел из комнаты и направился в холл, где была ёлка. - Мне, иногда кажется, что он специально под дурочка косит! -ухмылялся Дин. - Соглашусь с тобой! - отвечал Сэм. Подойдя к ёлке Кастиэль, увидел прямоугольный сверток и лежащею сверху записку, от головы до ног пробежали мурашки, в низу живота появилось какое-то странное чувство. Ему никто не дарил подарков, он впервые отмечал рождество с близкими ему людьми, и впервые так влюбился. Раскрыв обертку, он открыл коробку в ней лежал черный галстук с зажимом, вытащив его он увидел, что на дне лежит еще кольцо, в отличии от братьев он решил сразу прочесть оставленную для него записку: "Дорогой мой Чудик! Не злись, что я вновь тебя так называю, но ты иногда, правда, странный. Знаешь, у меня такое ощущение, что мы с тобой знакомы очень давно, такого чувства у меня не было давно, лишь однажды. Встретив тебя тогда на трассе, я не могла представить, что ты станешь для меня тем человеком, с которым, я смогу провести всю свою жизнь, не зная тогда, что я бессмертна, и ты тоже, а теперь выходит, что смогу провести с тобой вечность, раньше мысли об этом были, не сбыточными, но сейчас все изменилось. Не знаю, чувствуешь ли ты тоже самое, что и я к тебе, даже сейчас, когда пишу тебе это письмо, в животе летают бабочки и сердце бьется быстрее обычного. Я первый раз рискую, признавшись первой, не зная взаимны ли чувства или нет, короче Кас я люблю тебя, я честно еще никого и никогда так не любила как тебя. Когда я закрыла тебя собой от ящера, и попав вместо между раем и адом, я там встретила дух свой мамы, и она сказала, что когда в человеке находится дух лиса и если лис тоже влюбится, то это на вечно. Не знаю почему, я тебе об этом сейчас пишу, наверное, что сказать тебе в глаза не решусь всего. Прости, еще раз, что назвала тебя Чудиком, это кольцо подарил мне отец на 18 лет, тогда я не знала, что значат на нем символы, и зачем оно мне, позже я конечно все узнала, один из них может убить любую нечисть, другой не позволит вселиться демону, не знаю на счет второго символа пригодится ли он тебе. Но в связи с теперь сложившимися обстоятельствами, оно мне не нужно, у братьев есть тату, Клэр я еще не настолько доверяю, как тебе и братьям. Я хочу отдать тебе его в память обо мне, возможно, оно тебе пригодиться! Мари" Кастиэль был озадачен письмом Мари, он запустил руки в волосы опустив голову вниз, на душе стало не по себе, он не знал, как быть, в холл вышли Дин, Сэм и Клэр они о чем-то разговаривали, он не слышал их. - Эй, с тобой все в порядке? - обратился к нему Сэм, видя озадаченного Каса. Тот не ответил. Дин подошел ближе к другу, увидел перед ним лежит письмо, и тот сидит, уставившись перед собой, не замечая их, он взял письмо в руки и начал читать его. - Ого, во дает, мне никто не писал такого! - удивлялся Дин читая. Кастиэль очнувшись, выхватил письмо у Дина, тот едва успел дочитать до конца. -Угомонись, ты чего? - удивился Дин. - Это личное, кто давал тебе право читать его без спроса! - возмущался Кас. -Да ладно, тебе, подумаешь, прочитал твое любовное письмо, чего кипятишься? - пытался успокоить друга Дин.

-Я не кипячусь! - отвечал ему Кас. -Ты чем-то озадачен, не хочешь поделиться с нами? -спрашивал его Сэм. - Ладно, ты до конца дочитал? - обратился Кас к Дину. - Да, а что? - Тебя ничего там не удивило? -вопросительно подняв бровь спросил Кас. - Нет, не тяни кота за хвост, что ты там такого прочел, чего я не увидел? - недоумевал Дин. -Меня озадачили последние строчки «сохрани его в память обо мне»! отвечал Кас, другу. - И, что в этом такого, мы так говорим, когда...! -на последнем слове Дин осекся, до него дошло, чем был так озадачен его друг. -Не, она не могла так с нами поступить! -Что ты хочешь, этим сказать? - удивлялся уже Сэм. -Мари, кажется, ушла! - тяжело вздохнул Кас. -Но почему она тогда ничего нам не написала? - удивлялась Клэр. -Подожди, кажется, написала, только мы не прочли их сразу! - достав из кармана свою записку, говорил Сэм. Открыл ее и начал читать. " Дорогой мой Сэмми!!! Не злись, я знаю тебя в праве так называть только Дин, но мне почему-то тоже хочется звать тебя так. Ведь ты первый встал на мою защиту, когда мы только познакомились. И такой заботы мне не хватало. Часто по вечерам, когда сидя у окна, я мечтала иметь старшего брата, чтоб тот заботился обо мне и защищал, но я подумать не могла, что у меня их окажется двое. За это время я к вам очень привязалась и готова, как и Дин пожертвовать всем ради вас. Пусть это кольцо напоминает тебе обо мне, я очень люблю тебя и Дина. Мари" На лице Сэма было удивление, слова Каса кажется, подтверждались. Дин последовал примеру брата и открыл свою записку, тоже самое сделала и Клэр. " Дорогой мой старший брат! У нас с тобой не сразу сложились отношения, но я была рада, что, наконец вас нашла, и то чувство счастья и умиротворения, что ты мне вернул в парке, и тогда очень напомнил нашего отца. Помни, я люблю вас с Сэмом, я всегда мечтала иметь старшего брата, но что у меня их будет двое даже представить не могла. Я не хочу обременять тебя и Сэма, не хочу, чтоб вы пострадали, ведь я сама не знаю, чего мне ожидать от Мрак и Коу. С любовь Мари" "Клэр! Наше знакомство было, не очень удачным, признаюсь, ты мне не понравилась по началу. Но когда я узнала тебя поближе и поняла, как о тебе заботились мои братья, словно ты им родная, я вначале ревновала тебя из-за этого к ним, поэтому и грубила тебе. За это прошу у тебя прощения, и в знак нашей дальнейшей дружбы прими от меня это кольцо. Мари!" Все были удивлены, каждый по-своему, и минут пять никто не мог и проронить ни слова. -Не, я все же не верю, что она ушла! - первым нарушил тишину Дин. -Я с тобой согласен, надо проверить, ее комнату для начала, может, мы ошибаемся! - соглашался с братом Сэм. И все направились в комнату Мари. Сэм первым заглянул в нее, кровать бы-

Фанфик ла заправлены, остальные вещи были на месте, тогда все решили направиться в гараж, по пути они услышали звон падающих бутылок, и ускорились. Войдя в гараж, они были удивлены увиденным. Возле стены, стояли шесть бутылок из-под виски, Мари стояла к ним спиной в одной руке держала свой кед, размахнувшись, она запустила его в бутылки, те все разом со звоном упали на пол. -Страйк! - радостно прокричала она, и машинально повернулась назад. И увидела удивленные лица братьев, Каса и Клэр. -Мальчики, мои как же я вас люблю! - кинувшись на шею к братьям, говорила Мари. -Мари, ты пьяна? – удивленно спросил Дин. -И да, и нет! - отпуская их, отвечала она ему. -Да ты еле на ногах стоишь, ты вообще ложилась? - поддерживал брата Сэм, видя, как сестру шатает из стороны в строну. -Неа! - надевая кед, отвечала она ему. - С тобой все в порядке? К чему эти записки, что ты оставила? -обеспокоено спросил Кас. - Со мной, все просто "замечательно", я демон-Кицунэ, во мне живут две половины стража, одна из них безбашенная и бесчеловечная тварь. Мои родители мне врали, у меня нет друзей, мои братья могут меня убить, и никто меня не понимает! Что на счет записок, оставленных вам, вы подумали, что я ушла? - ища еще одну бутылку виски говорила Мари. - Так я это, просто так написала, мне иногда проще выразить свои чувства и мысли на бумаги, чем сказать в лицо! - Я тебя могу понять! - пытался поддержать сестру Дин. - Ни хера, ты меня не понимаешь Дин! - делая глоток виски, отвечала Мари. - Во мне был демон, и я могу понять тебя, поверь мне, и то что ты сейчас чувствуешь! – стоял на своем Дин. - Вот я и говорю, ни хера ты меня не понимаешь, тебе нравилось быть им, от чего ты ловил кайф, и удовольствие, если бы Сэм не спас твою задницу, ты всех порешил, в том числе и его! - злилась Мари. – Единственное, что пока мне нравиться, что я не могу напиться!

- Тоже мне нашла плюс! - ухмыльнулась Клэр. - И опять ушла от ответа, ты в порядке? Мари кинула на нее укоризненный взгляд. - Твою мать, да в порядке я, и вообще оставьте вы меня в покое! -проходя между братьями ругалась Мари, и вышла из гаража. Оставив всех в недоумении. -Это, что сейчас вообще было? - удивлялась Клэр. -Похоже она не в духе! - вздыхая, отвечал за братьев Кастиэль. -Странно все это, вчера было все нормально, теперь вот опять перемена настроения, может перед нами Мрак! - обеспокоено говорил Дин. - Я не уверен в этом, но вновь перемена настроения меня тоже настораживает! - говорил Сэм. -И вот куда она в таком состоянии пошла? - беспокоился Кас. -Ой да не переживай, ты так, она сможет за себя постоять! - пыталась успокоить его Клэр. - Вот поэтому и переживаю, что может чего натворить, с ее то силой! говорил Кас, в его голосе слышалась нотка обеспокоенности. - Ну да вы же теперь пара! - подкалывал друга Дин. - При чем тут это, я просто чувствую, это вот и все, и хватит надо мной издеваться достал уже, если у тебя нет такого человека, о котором бы так переживал, это не дает тебе право издеваться над другими Дин! - злился Кас. - Почему нет, у меня есть Сэмми и ты, ну и Клэр конечно! - не обращал внимания на тон Каса, Дин. -При чем здесь Сэм или Клэр, я имел ввиду, любимую девушку! -возразил Кас. -Ладно, хватит вам препираться, не хватало, чтоб вы еще подрались тут! говорил Сэм, поняв, что сложившаяся ситуация вот-вот накалиться. И тоже вышел из гаража, по пути захватив с собой Кастиэля, в глазах которого отражалась злость, и он был готов уже накинуться на Дина с кулаками. -Кас, дружище, успокойся, это же Дин, я думал ты привык к его подколкам, и не принимай все в серьез! - пытался успокоить друга Сэм. -Я все понимаю, он твой брат и ты его защищаешь, это твое право, в добавок он мой лучший друг, да собственно вы стали мне братьями, и я ценю этоно, если он не прекратит меня подкалывать, ей богу Сэм, я набью ему морду! - отвечал Кас, и зашел в свою комнату. - Заебись просто, мне еще этого не хватало! - злился уже Сэм, и ударил кулаком в стену. -Э бро, ты чего стены ломаешь? - спросил Дин. -Ничего, достали оба! - огрызнулся Сэм, и хлопнул дверью своей комнаты. -Да какая вас сегодня муха укусила? - удивлялась Клэр. Дин в ответ лишь пожал плечами. Мари в это время зайдя в свою комнату, схватила из кошелька деньги и жилетку, переобув кеды, пошла в магазин за очередной порцией виски. На улице медленно падал снег, поскрипывая под ногами, что ей напомнило о "родине", где она проводила свои каникулы. Проходящие мимо люди были закутаны в шарфы, шапки у многих они были натянуты на глаза. Многие прохожие оглядывались на проходящею мимо них Мари, и удивлялись тому, как она была одета. На ней была толстовка, под ней тоненькая рубашка в клетку, ноги были обуты в кроссовки, почти на глаза натянута кепка. Зайдя в один из первых, что попался на пути супермаркетов, она сразу пошла отдел, где продается алкоголь, посмотрев на наручные часы, убедилась, что его уже продают, взяла две литровых бутылки виски, пошла на кассу. Продавец, кинул удивленный взгляд на нее, но ничего не сказал ей, на сдачу она еще взяла пару шо-

Фанфик коладок, и вышла из магазина направилась в ближайший парк. Сев на скамейку открыла первую бутылку была готова сделать уже глоток, как в кармане завибрировал телефон, достав его, она увидела, что звонит Дин. - Отвали Дин, не до твоих нотаций сейчас! - сбросила вызов и поставила на беззвучный режим телефон. - Вот же суки дочь! - ругался Дин. - Ты чего? - удивился Сэм, просматривая новости в ноутбуке. - Да, Мари, не отвечает! - отвечал ему Дин, садясь напротив брата. - Да оставь те вы ее в покое, дайте остыть, успокоиться придет, по себе знаю! - говорила Клэр, читая книгу. - В том то и дело, что теперь я переживаю, чего бы она не натворила! -отвечал Дин. - Да неужели! - шепотом сказал Сэм. Кастиэль сидел у себя в комнате на кровати, вновь и вновь перечитывал письмо, оставленное ему Мари. Вдруг в его комнате раздался женский крик, в его груди, что-то кольнуло, он узнал голос Мари. - Мари, я иду! - вскакивая с кровати, говорил он. Быстро надев пиджак и плащ, он сосредоточился на образе Мари и исчез. Спустя пару мгновений он очутился в парке, он стоял на холме, в центре парка ктото сидел с опущенной головой. Он поспешил к этому человеку, подойдя ближе он увидел Мари, которая сидела, и плакала, закрыв лицо руками. - Мари, что случилось, ты в порядке? - присаживаясь рядом с Мари на корточки, спрашивал Кас. Убрав руки от лица, она медленно подняла голову, в ее глазах по началу была злость и ненависть, но увидев знакомое лицо, сменилось на страх и ужас. Нечего не ответив ему она лишь, крепко обняла его, и еще сильнее заплакала. -Тише, тише, успокойся, я с тобой, все будет хорошо! - гладя по голове ее, говорил Кастиэль. От этих слов, она еще крепче обняла его, и начала успокаиваться. На душе становилось тепло и спокойно. Спустя минут пять, она успокоилась вовсе, отпустила из объятий Каса, теперь в ее глазах отражалось недоумение и страх. Кастиэль насторожился он не мог понять, что с не происходить и как ей помочь, от чего ему становилось не по себе. - Мари, что с тобой, скажи пожалуйста, не молчи! – говоря эти слова Кастиэль заметил, что руки Мари дрожат. Мари продолжала молчать, смотря на него все теми же глазами, медленно повернув голову в ту сторону, откуда пришел Кастиэль, и уставилась на тело молодого человека, которое бездыханно лежало возле дерева. Кастиэль поднялся с корточек, и пошел обратно, подойдя ближе к телу молодого парня, он присел и поднес руку к его шее, пульса не было, на груди были следы от когтей, обернувшись на Мари, которая сидела коленях и качалась из стороны в сторону. - Мари, что ты натворила? - обеспокоено говорил он, подходя ближе к ней. - Я не хотела, он сам виноват, я не хотела, не хотела! – сказала Мари дрожа, глядя прямо в глаза Кастиэлю, и почти судорожно схватила обеими руками его руку. «Коу и Мрак сидели друг к другу спинами, каждая что-то хотела сказать, но не решались, и вдруг обоим стало не по себе, какая-то тяжесть, начала давить на них. - Коу, ты чувствуешь то же, что и я? - нарушила тишину Мрак. - Да, и я подозреваю, с Мари, что-то произошло! - отвечала она ей. - Со мной такое впервые, и я...., - она запнулась, - Тоже переживаю за нее! говорила Мрак.

100

- Да ладно, с каких пор? Странно от тебя это слышать! - удивлялась Коу. - Да харе притворятся, знала ты что так будет, радуйся, да я тоже привязалась к этой девчонке и ее братьям, и поступок этого ангела заставил меня изменить свое мнение, довольна? – призналась, наконец себе и Коу, Мрак. Коу ничего ей не ответила, лишь улыбнулась. -Что делать будем? - спросила Коу, после затянувшейся паузы. - Надо, для начала выяснить причину, этого чувства!- отвечала Мрак. -И как ты предлагаешь это сделать? -Хм., тебе может не понравиться мое предложение! -Давай не тяни уже! - Надо проникнуть в сознание Мари, и узнать последние события, и что именно так на нее повлияло! - предлагала Мрак;- Но так чтоб она этого не заметила! -Ясно, как говориться теперь моя очередь, и прости но в отличии от тебя она мне больше доверяет! - вздыхая говорила Коу. Мрак лишь закатила под лоб глаза. Коу закрыла глаза, и сосредоточилась на Мари и на том, что последние она видела. И увидела, как Мари в гараже играла в "боулинг" из бутылок и пыталась напиться, как в парке к ней начали приставать двое парней, в итоге выйдя из себя и не рассчитав своих сил в попытке отбиться от него правой рукой, подняла его над землей и отбросила его на пару метров от себя оставив следы порезов на его теле. -Плохи дела? - открывая глаза и тяжело дыша, говорила Коу. -Что, что ты видела? - обеспокоено спрашивала сестру, Мрак. -Много чего, но последнее меня больше всего поразило!- вставая, отвечала она. -Да не тяни ты кота за хвост! - Мари, не рассчитала своей силы и убила парня, но это была самооборона! отвечала Коу. - Очешуеть! - удивлялась Марк. - Вот и я о том же, не думала, что наши воссоединение дадут такие последствия! - почесывая затылок, говорила Коу. - Ну, так и, что будем делать то? Если захлестнут эмоции, и она не примет тот факт, что мы все же с ней одно целое, будет очень плохо! - нахмурив брови, говорила Мрак, и в ее голосе впервые можно было услышать страх и переживание. - О чем ты?- озадаченно спросила Коу. - Однажды такое уже было, ты не помнишь этого просто! - тяжело вздыхала Мрак. - Ну еще бы, где мне помнить, ведь кто то заточил меня в темницу и отключил мое сознание вдобавок! - злясь говорила Коу. -Ой, ну не начинай заводить старую пластинку, я искренне прошу прощения за тот поступок! - говорила Мрак, в ее голосе можно было услышать нотки сарказма. -Ладно, проехали, что было тогда выкладывай, я так понимаю у нас мало времени!- вздыхала Коу. -Ну что ж, тогда попробую вкратце рассказать тебе, это было в 1856 году, когда хранители поймали Маилза, ну и нас в частности, они начали ставить свои опыты на нас, хотели узнать кто или что он. Каждый день, проводили новые опыты, все это отражалось на мне, и вот однажды когда Маилз не было уже сил бороться, он потерял сознание, я вышла из себя тоже устав от их пыток, они словно ждали этого! - рассказывала Мрак. - И что было дальше? - Имей спокойствие, не торопи, если хочешь знать все подробности! складывая руки на груди, говорила Мрак. -Ладно! - соглашалась Коу.

101

Фанфик - Так вот, когда я вышла из себя, эти хранители, продолжили свои эксперименты, тем самым разозлив меня еще больше, так появились девять хвостов, и с ними моя сила возросла, в общем, похоже я убила их всех, я не помню всего, да знаю, что ты скажешь, разнесла в итоге там все. Одним похоже удалось спрятаться и нарисовать тот рисунок, и я точно знаю что ангелов там не было в помине, видимо тот хранитель, что рисовал, в страхе преувеличивал! - вздыхала Мрак, в ее голосе слышалось сочувствие о содеянном ранее. Коу была поражена, услышанным, она и подумать не могла, что могут появиться девять хвостов, и тот рассказ хранителя правда, и что Мрак переменилась. - Ну, чего молчишь? -нарушила тишину, Мрак. -Я не знаю, что тебе сказать! - задумчиво отвечала Коу сестре. - Я не знала, что у нас девять хвостов, и на что мы способны если мы объединимся когданибудь! -Поверь, я тоже этого не знала, и да я в тот день была еще и напугана от такой силы, поэтому все разнесла там! - отвечала Мрак. - Это не все. Когда я успокоилась, а Маилз в тот момент начал приходить в себя, он увидел разруху вокруг себя, и мертвых хранителей, он не мог поверить в то, что он не виноват в том что случилось, эмоции начали захлестывать его и он не мог успокоиться, ну я тогда и предложила их отключить! - с довольным видом добавила она. -Но с Мари совсем другое, она сделала это сама, без нашей помощи, и если она отключит свои чувства, и ты хочешь сказать, что ей будет плевать на все и всех! - вопросительно поднимала бровь Коу. -Эмм.. да наверно!- отвечала Мрак сестре. -То есть ты не уверена? -Да, нет я уверена!-уверенным голосом отвечала Мрак. Кастиэль хотел перенестись вместе с Мари в убежище, но боялся, что в таком состоянии она может не выдержать. Он помог ей подняться, обнял за талию и повел прочь от того места к шоссе, ловить такси. Стоило им только подойти, как в дали показалось желтое пятно, когда очертания стали четкими, Кас выставил руку чтоб остановить такси, машина остановилась, Кас вмести с Мари сел назад, он назвал приблизительный адрес, такси тронулось с места. Таксист то и дело кидал свой взгляд в зеркало заднего вида, то на Каса, то на девушку, которая лежала у него на коленях, а он бережно гладил ее по голове, не зная, чем еще он может ей помочь. -Эм сэр, простите с вашей дочкой все в порядке, может ей лучше в больницу? - решился спросить таксист. - Она мне не дочь, и с ней все в порядке! - сухо отвечал ему Кастиэль. - Любовница что ли, куда катиться мир! - ухмыльнулся таксист. - Слушайте вам какая разница, следите лучше за дорогой, оставьте нас в покое! - возмущенно говорил Кастиэль. Таксист ничего не ответил, лишь тихо цокнул. Выйдя в паре кварталов от дороги, ведущей к убежищу, по пути им приходилось не раз останавливаться, так как Мари не хотела двигаться с места. С горем по полам им удалось дойти до убежища. Спускаясь по лестнице их, заметил Сэм, который сидел за ноутбуком, он быстро встал и помог Кастиэлю донести Мари до ее комнаты. Уложив ее на кровать и укрыв, в комнату вошли Дин и Клэр, и все столпились возле кровати. -Кас, что там случилось?- нарушил тишину, обеспокоенный Сэм. -Я сидел в своей комнате, услышал крик Мари, словно она была здесь, потом перенесся к ней и нашел ее в таком состоянии, я не знаю, что именно там слу-

102

чилось, но..., - он тяжело вздохнул. - Кажется она убила парня! -рассказывал Кастиэль. -Убила? - в один голос переспросили все. - Не, быть того не может, я не верю! - отмахивался Дин. - Я тоже не хочу верить, но я нашел недалеко от нее парня, и он был мертв! с сожалением в голосе говорил Кас. - А, что если эта была не Мари, а Мрак, и она убила того паренька? -тоже не хотел верить в слова Кастиэля, Сэм. - Я не знаю, может и она! - вздыхал Касс. - И мы вряд ли это узнаем! - Почему, мы же можем посмотреть по камерам, и проследить каждый шаг Мари, до этого происшествия! - подбадривала ребят Клэр. -Точно, ты молодец Клэр, я и забыл про это! - обрадовался предложению Клэр, Дин. -Спасибо! - улыбнулась она в ответ. -Так я пошел, проверю все по камерам, вы побудите с ней? - говорил Сэм. -Да конечно вы идите а мы с Касом побудем с Мари! - отвечал Дин, садясь рядом с Мари на кровать. Мари сидела на кровати, уставившись перед собой, и продолжала бормотать: - Это не я, я не хотела, не хотела, он сам виноват! - Она все время это повторяет? - обратился Дин к другу, который сидел в кресле. -Да! - не отводя глаз от Мари, отвечал Кас. -Мда, и как долго она будет в таком состоянии? - удивлялась Клэр. -Ты еще здесь, я думал что ты ушла с Сэмом! - обернувшись говорил Дин. -Эм..уже иду! - запнулась она, кинув робкий взгляд на Кастиэля, который не отводил своих глаз от Мари. -Да уж!- вздыхал Дин. - Знаешь меня больше всего начинает бесить, наша беспомощность в данной ситуации, хочешь помочь, а не знаешь как! -Это точно! - тяжело вздыхая, говорил Кас.

103

Литературный сериал

Летописи межмирья Александр Маяков 4 месяц 514 год с м.п. (сентябрь 2012 года н.э)… Межмирье. Мартис. Официально приказ звучал так: «В связи со случившимся при транспортировке ключа, организовать систему аванпостов в межмирье для обеспечения безопасности транспортировки». Для этого следовало привлечь так же и экспедиционные воска США и РФ. Неофициальный приказ: организовать засаду для полковника. И знаете, что самое странное? Полковника Вайта эта идея не особо-то вдохновила. Если Кошевая с легкостью согласилась предоставить солдат для охраны, то американец был резко против. Его силы должны были дислоцироваться либо в Долане, либо в Новом Долане. Посвящать Кошевую в детали операции не стали. Просто передали её подразделения под мое командование. Так же нас усилили отрядом магов во главе с Евгением. У Анклава уже есть несколько аванпостов в районе, где размещался Долан. Сейчас нам следовало восстановить старые опорные пункты и развернуть на них еще восемь аванпостов. Анклав потихоньку возвращался в межмирье. Этим мы и занялись. Особых проблем с восстановлением не было. Разве что теперь не было старта Долана и системы водоснабжения. Отныне за запасами воды приходилось летать к озеру, а не сразу у старта заправить резервуары и доставить на пункт. Россияне перебросили в межмирье несколько танков. Зачем, понятия не имею. Толку от них разве что в охранении и в качестве стационарных орудий. Правда, к самим опорным пунктам они не отправились, это технически невозможно, остались у озера. Так прошли несколько дней. Попыток атаки не было. Хоть в «дезе» было сказано, что ключ переправят именно сегодня. Все войска были приведены в боевую готовность и ждали у пятого аванпоста. Ложный транспорт уже в третий раз проходил по маршруту. Конечно, это лишнее, но все же. - Они не придут. – Махнул рукой Евгений. - Подождем еще, а потом будем сворачивать операцию. – Ответил я. Командование было за мной, поэтому Евгений только пожал плечами. Итак, почему они проигнорировали? Первое, предостережение. Как не крути, а через пару дней после неудачи организовывать переправку еще одного ключа, абсурдно. Поэтому противник попросту мог разгадать наш ход. Второе, полковник не успел передать информацию о транспортировке. То есть, культ попросту не знал об операции. Третье, предатель не он. То есть, сам предатель не знает о транспортировке. Операция была организована в режиме строжайшей секретности. О ней знают максимум десять человек. Четвертое, предателя нет вообще. То есть, прошлое поражение, чистая случайность. Это, конечно, маловероятно, но все же. - Движение на один час! – Закричал дозорный на башне. Мы посмотрели в ту сторону и потеряли дар речи. Со стороны отдаленных островов к нам летел десяток… дирижаблей. Да, именно дирижаблей. Цеппелины ровным строем шли к нам. Два дирижабля впереди, затем два ряда по три дирижабля и замыкали построение два дирижабля. - Это что такое? – Удивленно спросил Евгений. - Надеюсь, не культ. – Ответил я. - Магам полная боевая готовность! - Закричал Евгений. - Лучники на позицию! – Отдал распоряжение я. Конечно, против металличе-

104

ских монстров стрелы бесполезны, но в люки можно поразить экипаж. Кстати, инквизиция, в свое время, предлагала применять дирижабли в межмирье. Проблема состояла в том, что порталы были рассчитаны на телепортацию небольших грузов и маленьких отрядов. По сути, что мог пронести один человек, не более. Был даже план похитить дирижабль путем его телепортации в межмирье, как телепортировали Долан, но в этом способе есть одна большая проблема. Для такого типа телепортации требуется концентрация большого количества магической энергии. Поэтому отказались. А строить завод по производству цеппелинов в межмирье нецелесообразно. Поэтому идея не была поддержана. Хотя сейчас, глядя на эту армаду, я думаю что зря. Дирижабли тем временем приблизились и стали развертывать новый порядок. Два передних развернулись, и стали расходится в разные стороны. Трое, что шли за ними замерли. Трое из третьего ряда спустились и стали под первой тройкой. Замыкающая двойка повторила маневр передней. Теперь они зависли по пять сверху и снизу. С центрального верхнего дирижабля стала спускаться платформа с двумя пропеллерами внизу, вращающимся в разные стороны. Платформу не сильно трясло, поэтому пассажиры держались за перила. - Минотавры? – Удивился Евгений. - Вы что-то знаете про них? – Спросил я. Про минотавров я слышал впервые. Точнее, я знал, что они существуют. Но это были полуслухи, полулегенды. - Только то, что они соблюдают частичный нейтралитет. - Частичный? – Переспросил я. Интересно, это как? Так же как и гномы, откупались чем-то? Если и да, то точно не дирижаблями. Платформа спустилась к нам. На ней было трое солдат в цветастых мундирах. Мундиры были зеленого цвета с золотыми эполетами. Один солдат управлял платформой и был вооружен винтовкой, висящей за его спиной. Двое других солдат стояли позади других пассажиров и были вооружены чем-то похожим на огнеметы. Два больший баллона, шланг и система запуска. Перед солдатами стоял еще один солдат, видимо офицер. Так как помимо эполетов, его мундир был расшит золотом. Рядом с ним стояла девушка… или женщина. У минотавров этого не поймешь, если честно. Она была одета в платье с пышной юбкой и кружевным подбоем. Корсет поддерживал грудь, а декольте было скрыто за рубашкой, которая доходила до шеи. Внешне она напоминала… корову. В плане лица. Почти человеческое, если не считать пятнистой расцветки. Ну и конечно, небольшие рожки, нос и ушки меняли дело. Но так, вполне симпатичная. - Добрый день. Я командующий объеденными силами минотавров, адмирал Жорж Дарм, - представился офицер по южно-астанийски. - Очень приятно, - ответил Евгений. – Магистр палаты магов инквизиции Анклава сопротивления Евгений. - Кавалер изумрудного меча Рыцарского ордена ночных волков Мартис. – Поклонился я. - Графиня Аманда ди Карлос. – Произнесла девушка тоненьким голосом, приседая в реверансе. - Могу я узнать цель вашего визита? – Спросил Евгений. Я хоть и командовал операцией, вести переговоры все равно будет он, как магистр. - На нас напал Союз, - произнес адмирал. - Понятно. Пройдемте в замок. – Кивнул Евгений. *** Опорный пункт не предназначен для приема столь высоких гостей. Несколько залов, казарма гарнизона, личная комната командира, его кабинет, кухня и уборная с ванной вот и весь опорный пункт, по сути. Прием гостей организовали в главном зале, который используется и в качестве столовой, и в качестве зала для заседаний и

105

Литературный сериал как тренировочный зал так же. Слава богам, что мы здесь уже пару дней и успели убраться. И, конечно же, слава богам, что мы не успели его загадить. Вообще, опорные пункты это такие небольшие островки свободы для рыцарей. Здесь плюют на устав и прочее. Поэтому в главном зале всегда стоял дурной запах немытых ног и был постоянный бардак. Сейчас, принимая адмирала и графиню, все было в порядке. Даже младшие ранги, исполняющие роли стюардов, выглядели довольно прилично. Разумеется, можно было надеть доспехи и открыть портал в Новый Долан, но Евгений решил не спешить. Для начала он хотел выяснить все подробности. Кто знает, вдруг это ловушка. - Несколько недель назад небольшая группа неизвестных магов проникла в наш мир и уничтожила столицу Буллград. – Произнес адмирал. Графиня сидела и скромно пила чай из простой кружки. Увы, роскошных сервизов здесь не было. Сейчас российский повар организовывает обед из консерв и сухпайка. Что из этого получится, боюсь даже представить. - Мы понесли большие потери. Практически все силы правопорядка Буллграда были уничтожены. – Продолжил адмирал. – Так же мы потеряли седьмой воздушный флот. Остатки гарнизона Буллграда успели эвакуировать выживших, но король вместе с семьей погиб. - Примите наши соболезнования. – Деликатно ответил Евгений. - Да, - кивнул Жорж. – Из всех наследников королевской крови, на трон может претендовать только графиня. – Он кивнул в сторону Аманды. - То есть, вы, графиня, сейчас единственная представительница власти минотавров? – Спросил я. - Да, кавалер изум… - начала Аманда. - Просто Мартис. – Перебил её я. Адмиралу это не понравилось. - Хорошо, - скромно кивнула графиня. Сейчас она была сама скромность. – Да, Мартис, я единственная из королевской семьи, кто может принять корону. Другие наследники еще не достигли совершеннолетия и не могут претендовать на трон. - Это понятно. – Ответил Евгений. – Но сейчас это не столь важно. Почему вы решили, что это Союз атаковал вас? - Потому, что больше некому. – Ответил адмирал. – Мы никогда открыто не враждовали с Анклавом. Наемники не в счет. - Да, я знаю. Честь наемника – верность нанимателю. Ничего личного, только работа. - Разумеется,- кивнул Жорж. – Нападать на нас Анклаву нет смысла. А вот Союз… они давно пытались проникнуть в наш мир, но пока безуспешно. - Если бы Союз напал на вас, то не ограничился небольшой группой магов. – Произнес я. – Как я понимаю, они пришли, пошумели и ушли. - Фактически. – Ответил адмирал. – Только они еще проникли в музей и похитили одну реликвию. - Какую? – В один голос спросили мы с Евгением. Не дай бог ключ. - Древний каменный ключ. – Удивленно ответил Жорж. Приплыли… лучше и не придумаешь. Теперь у Культа еще один ключ. Еще один! - Спешу вас разочаровать, на вас напал не Союз, а Культ древних. – С улыбкой ответил Евгений. - Это что-то меняет? – Спросила графиня. - Да, - ответил я. – Кардинально меняет. - Дело столь серьезно? – Осторожно спросила Аманда. Мы с Евгением переглянулись. - Пожалуй, мы не станем травить графиню солдатской стряпней. – Произнес Евгений. – Аманда, - обратился он к графине, - вы не против посещения столицы эльфийского мира, Нового Долана?

106

- Думаю, я могу себе это позволить. – Ответила графиня. - Адмирал, - обратился он к Жоржу, - увы, но вашим судам придется остаться здесь. - Хорошо, - кивнул Жорж. - Мы шли сюда в поиске друзей, а не врагов. - Мы рады этому. – Улыбнулся Евгений. Кажется, число гостей на свадьбе Клодеса и Иллаи возросло. - Кстати, - спросил я адмирала. – А как ваши суда попали в межмирье? Порталы уничтожены… - Минотавры не самые лучшие маги. – Перебил меня адмирал. – Но и мы умеем находить выход из безвыходных положений. Обещаю, наши ученые поделятся с Анклавом своими наработками в области межпространственных путешествий. - Я думаю, они будут признательны. – Улыбнулся я в ответ. На этом обмен любезностями был завершен.

Буквы на белом фоне Александр Маяков XII И вот, настал праздник восьмого марта. Я, как настоящий романтик, встав с утра пораньше, принес любимой завтрак в постель. - Оригинально, - глядя на сковородку в моих руках, произнесла Марина. - Что? – спросил я. – Романтично? Романтично! Оригинально? Оригинально! Давай, подстилай одеяло, то горячо! - Вот же, блин, - тихо выругалась Марина, подстилая на ноги одеяло. Я поставил перед ней сковородку. На сковороде был омлет, на котором я кетчупом нарисовал восьмерку, а нарезанной соломкой колбасой выложил «марта». Пока она уминала за обе щеки завтрак, я пошел готовить кофе. Наколотить растворимый кофе не трудно, и пока я размешивал сахар, немного задремал. - Сережа, твою дивизию! – неистовый крик Марины вернул меня в реальность. Осознавая, что меня ждет полный песец, я пошел в комнату. Марина сидела на диване и держала сковородку в одной руке, а одеяло в другой. - Сковородка вся в масле! – возмущалась Марина. – Додумался! - Додумался. – повторил я, забирая у неё сковородку. От греха. Марина пошла, застирывать пододеяльник. В общем, праздник удался. Как всегда, мать вашу! *** Это было восьмое марта, а через два дня, десятого, в эфир на городском телеканале вышел репортаж. И тогда я подумал, что сучек стало две. Мы были на смене, поэтому смотрели телевизор в общей комнате, со всеми. Как рассказала нам Ирина Алексеевна, в приезде съемочной группы ничего плохого нет. Она даже обрадовалась, что СМИ заинтересовались этой ситуацией. А Мария Антоновна, репортер, вообще милейшая девушка. Эта милейшая девушка, которая сейчас вещала с экрана, больше походила на бунтарного подростка. Черная футболка на несколько размеров больше, обтягивающие лосины, плетенный чокер на шее, темная, почти черная помада на губах с пирсингом. Прическа вроде бы нормальная, коротенькое каре. И все бы прекрасно, если бы на черных волосах не было кислотного зеленого пятна, челки. Все началось довольно мило. Девушка рассказывала о проблемах людей с особыми потребностями. Сначала сама, потом уже беря интервью у Ирины Алексе-

107

Литературный сериал евны. - Да, проблема финансирования стоит остро, - произнесла с экрана Ирина Алексеевна. - Сама на себя не похожа, - прошептала мне Марина. Ну, да, немного не похожа. Выглядит моложе. Видимо из-за освещения. - Бюджет нашего учреждения с каждым годом все скуднее. Средств с трудом хватает на поддержание чистоты в помещении и небольшой ремонт. - Хорошо, - кивнула Мария Антоновна. – Теперь поговорим о более приятных аспектах вашей работы. Нам стало известно, что одна из ваших подопечных беременна. Как вы это прокомментируете? - А что тут комментировать? - вопросом на вопрос, ответила Ирина Алексеевна. – Да, это так. Одна из наших лежачих больных беременна. Уже четвертый месяц. Беременность, на удивление, проходит хорошо. Даже токсикоза нет. - То есть, вы не скрываете этот факт? – спросила у неё репортерша. - В этом нет необходимости. – ответила Ирина Алексеевна. – Она и её… отец ребенка, взрослые люди и имеют полное право иметь детей. - Но они же инвалиды. - Да, но по закону они полноценные члены общества с равными правами. - Да, но как, простите за нескромность, проходил сам процесс. Если она лежачая, а он, как нам известно, прикован к инвалидной коляске. - Им помогали санитары. – с улыбкой ответила Ирина Алексеевна. - Даже так? – удивилась репортерша. - Да, - кивнула Ирина Алексеевна. - И что ей не нравится? - недовольно спросила Марина. – Типа она целка и ни разу ноги не раздвигала. - Кто знает, - ответил я, - я свечку не держал. На экране кабинет Ирины Алексеевны сменился на двор нашего приюта, где Мария Антоновна прогуливалась, рассуждая на камеру. - Бюджетная организация, призванная заботиться о людях с ограниченными возможностями превратилась в дом утех для извращенцев. Иначе как еще объяснить пристрастия местных санитаров к такому сексу. – она сделала акцент на слове «такому». – Использование беззащитных калек ради удовлетворения своей похоти, это так низко. Но почему чиновники закрывают на это глаза? Вопросов больше, чем ответов. На этом, пока что, все, до скорых встреч. С вами была Мария Кура, увидимся. Заиграла музыка, мелькнула заставка и диктор новостей продолжил. - Теперь к другим новостям. Мер города, Владимир Буряк… - Она… - Марина так и не смогла закончить фразу. Я тоже был в шоке. Мы не извращенцы! Ну, не все, но мы не навязываем. Они сами этого хотели. Я украдкой бросил взгляд в сторону комнаты Кати. Антон как раз сейчас там. Они счастливы. Они любят друг друга. Именно любят, а не лгут друг другу ради денег или положения в обществе. Да, мы им помогали, не спорю. Но я никогда не задумывался над тем правильно это или нет. Это есть. Так получилось, сложилась судьба. И, как сказала Ирина Алексеевна, они имеют на это полное право. Почему эта смазливая сучка, пытающаяся закосить под готическую Лолиту, имеет право трахаться, а Катя с Антоном нет? Понятно, что она мелка журналистка, которая недавно закончила журфак и таким образом пытается о себе заявить. Но зачем выливать дерьмо на нас? На них? Ведь они не виноваты. Они просто хотят быть как все! Любить, быть любимыми, родить детей, создать обычную семью. Видимо, есть люди, считающие, что это не правильно. *** После этого выпуска в приюте началось паломничество журалюг различных

108

мастей. Лезли все и с телеканалов, и с радиостанций, и с газет. Но один вывел меня из себя. Дело было уже в конце марта. Погода стояла отличная и мы с Мариной вывозили наших подопечных на прогулку, подышать свежим воздухом. Сидячих на колясках, лежачих на каталках. Ветерок прохладный, поэтому запаслись одеялами. Во дворе хорошо, солнышко светит, птички поют. Ну, как поют, вороны каркают. Развелось их. Одно время было они пропали. Исчезли подчистую, как будто и не было их. А теперь вернулись. С детства помню картину каждое утро: стая ворон летит куда-то. Я спрашивал у родителей, куда это летят вороны. Они отвечали, что вороны летят на свалку, за едой. Я не мог понять, почему именно на свалку. Разве там есть еда? Потом стая исчезла. Просто пропала. Ни одной вороны. Только раскормленные голуби, которые уже толком взлететь не могут, крылья не держат. Я нескольких даже пинком под хвост пытался заставить лететь. Ни в какую. Пару метров пикировал, махая крыльями и все, дальше пешком. Даже машины их не пугают, дохнут под колесами пачками. Хозяин квартиры как-то сказал, что хочет коршуна завести. Выпустил его с утра, он голубей погонял, завтрак себе добыл и все. Но дорогое это удовольствие, коршуна купить. Так вот, погодка была хорошая, солнышко светило, ветерок бодрил, вороны каркали. И к нам занесло одну птичку. Рыжая такая, молодая и наглая птичка залетела к нам во двор. По возрасту он был такой как мы с Мариной, может, чуть младше. Одет был как попугай. Серая в горошек рубашка, зеленый в клеточку пиджак и синие в полосочку брюки. Причем брюки были коротковаты. Да так, что видно было носки с мишками Гамми. - Это что за персонаж? – спросила Марина, когда я укрывал Катю одеялами. - Понятия не имею, - ответил я. Парень приближался. - Добрый день! – с улыбкой произнес он. - Здравствуйте. – в ответ произнес я. Марина молча кивнула, укрывая ноги Антона одеялом. Старое одеяло было с дыркой на одном краю, и Марина пыталась укрыть так, чтобы дырки не было видно, и она не мешала парню. - Меня зовут Аркадий Скотин. – улыбнулся незнакомец. – Я журналист газеты «Адекватное Запорожье». Не, ну афигеть! То сучка, то скотина! Дальше что? Падла, мразь и ебанько? - Впервые слышу про такую газету. – скучным тоном произнес я. Очередной журналист. Да они достали! Все расспрашивают вокруг да около. До уровня той Лолиты не опускаются. - Мы новое, молодое издание! – с улыбкой произнес парень и не без доли гордости. - Я вас слушаю, - вздохнув, произнес я. - Я по поводу беременности вашей… - он обвел рукой наших подопечных. Я начал закипать. - Её зовут Катя. – ответил я. – Странно, что вы этого не знаете, так как в СМИ эту тему обсосали со всех сторон. - Ну, не обсосали, и не во всех СМИ. – улыбаясь, произнес Аркаша. - В общем, вы решили дососать? – спросил я. – Как в том анекдоте: с дососом. - В каком анекдоте? – недоуменно спросил Аркаша. - Про новый айфон. – произнес я. – Типа, объява в инете от девушки легкого поведения: «Поменяю шестой айфон на седьмой с дососом». Понял? - Нет, если честно, - снова улыбнулся Аркаша. Его улыбка меня бесила. Сам выглядит как попугай и еще лыбу тянет. До него было пять журналистов, если не считать готическую Лолиту. И только она, и этот Аркаша выглядят как не от мира сего. Остальные были более вменяемые. Во всяком случае, не так бесили. Хотя я общался только с двумя. С одним мужиком, которому было лет под пятьдесят и моло-

109

Литературный сериал дой девушкой. Не скажу, чтобы они меня бесили, просто тема не очень приятная. Каждый ведь вот хочет осветить эту ситуацию, рассказать о ней людям. А что тут рассказывать? Статейки о нашем приюте уже и в сети мелькали. В «Типичке» даже небольшой срач случился: около десятка человек спорили, правильно ли это рожать Кате или нет. Я хотел влезть в спор, но Марина отговорила. Нервы лучше беречь. Так она сказала мне тогда. Вот я и пытался их сберечь. Но сарказм выходил слишком толстый, хотя до собеседника это не доходило. - Ну, ты пришел «дососать» тему, так ведь? – спросил я. Он начал мяться, глупо улыбаться и, как мне показалось, даже пытаться строить мне глазки. Странная реакция. Уже лучше бы послал или наорал. - Я… - начал мямлить он, - я… про беременность поговорить хотел… поговорить. Марина наблюдала эту картину с улыбкой. - Правильно! – воскликнул я. – У тебя, как у той дуры, есть шестой айфон. Ну, то, что ты видел в репортажах других журналистов, читал в инете. Но ведь тебе нужен седьмой айфон, так? И ты пришел сюда «дососать». «Дососать» инфу, так? - Получить, если быть точным. – неуверенно произнес он. - Ладно, давай, досас... то есть, спрашивай, - произнес я. - Да, - помявшись, произнес он. – Вы знакомы с теми санитарами, которые занимаются… этим с инвалидами. - Ну, допустим, - ответил я. - О, - воодушевился он и достал из кармана айфон. Да, самый настоящий айфон. Помахав пальчиком перед мониторчиком, он протянул его ко мне. - Я включил диктофон. – пояснил он. – Так удобней. -Угу, - кивнул я. - Как вас зовут? – спросил он. - Сергей, - ответил я. - Сергей! – воскликнул он. – Скажите, Сергей, какие чувства вы испытываете, работая бок о бок с извращенцами? - Простите, Аркадий. Аркадий ведь? – стараясь сохранить спокойствие, начал я. - Да, Аркадий. – Кивнул он. - Так вот, Аркаша, ты, сучий потрох, кого извращенцем назвал? – Сдерживаться не было больше сил. Аркаша сделал шаг назад, я шагнул вперед.

А.С. Пушкин. Послесловие Маргарита Крымская 18 И вот – как прежде, приглашён я В салон Лолины. А туда Я зван был часто, и всегда Бежал, почти умалишённый, Хозяйки слышать чудный глас И опускать глаза смущённо Пред синевой волшебных глаз. Бежал в салон и оттого я, Что был он центром новостей Для вольномыслящих гостей. Там открывалось непустое:

110

Картины в истинных цветах И звуки, скрыты от изгоя В друзей столичных письменах. В тот вечер гости много больше, Чем прежде, делались шумны, Во споры все вовлечены: О тайных обществах, о Польше, О слухах – может, и пустых, Но правдой пышущих настоль, что Не верить трудно было в них. Был двадцать третий год. Поляки В то время с Пестелем сошлись, И разговоры всё велись Об их участии в атаке На государственный штурвал… То был секрет, но он, однако, В салонном воздухе витал. «Грядёт минута роковая!» – Сих слов никто не произнёс. Но, в польский вникнувший вопрос, Подумал всяк, на ус мотая И слух, и правду: «Зреет бунт, А сей – и русским краснобаям Свободолюбья атрибут». Не всем, кто мыслил прогрессивно, Восстанья были по душе: Они трясли не раз уже За плечи матушку-Россию; И что? – разгневанная мать Сынов – и сильных, и бессильных – Велела всех четвертовать. И Пестель был не по душе им: Восставших греков он предал! (А предводитель-генерал Из-за него же погнан в шею.) Он царским слыть хотел рабом, Чтоб самому не стать мишенью! Но я тогда не знал о том. Не знал о многих подоплёках, От глаз сокрытых, от ушей, И больше думал о душе, О чувствах страстных и глубоких, Чем о затеянной игре Друзей, не видящих далёко, И предстоящем декабре.

111

Литературный сериал Блажен невежда, погружённый В любовны чувствия свои! Хоть гром греми – всё соловьи В ушах его не искажённо Поют и радости сулят, И рядят звуки раздражённы В музыки сладостной наряд. Так не приметил я в Лолине И раздражение, и страх, Когда у гостя на устах Взгремел вопрос: «А что, графиня, Поляки думают о том, Кто предал греков? Не преминет Предать и Польшу он потом». И что я видел? – Величавый Покой в глазах её да снег, Меня всё мучивший во сне. Что слышал? – Хладно отвечала: «Подлец он, Пестель этот. Но Не знаю, что поляки чают. Мне дела нет до них давно. Кто воспретит исконной польке Народ свой прямо презирать? Для них ни жить, ни умирать Не пожелала б я нисколько, Пусть даже Бог сказал бы: “Ты Одна спасёшь их, ты и только, От их же смертной слепоты!” Они, ей-богу, слепы в жадном Стремленье к воле от царя. Каким бы ни был он – не зря Зовут великою державой Россию вашу… И мою! Я за неё скорей, пожалуй, Слезу и кровь свою пролью». «Ай, хороша! – вмешался бес мой, Клыки в оскале обнажив. – Как не желать её, скажи? Сейчас же впился бы в чудесны Уста, и шею, и плечо! И в перси впился бы, известно, И в то, что боле горячо! А как умна! Хитра – не мене: Настоль, что хитрость не видна. Ей-ей, с талантом сим она Служить могла бы Мельпомене! Но знать не хочешь ты, увы: Она – меня не откровенней, И полька с ног до головы!

112

А согласись: хоть ты к России И не питаешь нежных чувств, Когда они слетают с уст Заморских лиц, да так красиво, Что, полон зависти, тотчас Позеленел бы мерин сивый, – Гордишься ими всякий раз! И кто в сём случае грешнее? – Притворщик опытный иль тот, Кому притворство – сущий мёд И правды дёгтевой нужнее? По мне – так оба хороши. Грешите больше! – Я скучнею Для всякой праведной души. – Но разглагольствованья резко Прервал мой бес. – Гляди: де Витт! Вон, за колонной говорит С твоим приятелем, Раевским. А тот – хоть с виду он и вял, Твою Лолину жаждет зверски! Мой бог, какой оригинал! Пыхтишь, ревнивец? Ай, не стоит Пыхтенья то, что не стоит Преградой каменной. Де Витт – Вот камень истинный. Пустое – Иных поклонников любовь. Да не топчись, как бык во стойле! Ступай же! И – не пустословь». И я направился к де Витту – Осуществить бесовский план: Открыть души моей чулан; Мешок, любовию набитый, Вручить сопернику и ждать, Когда рога он возомнит и Начнёт изменницу бодать. Но вот, Раевского оставив, Шагнул навстречу мне де Витт. И я, приняв беспечный вид, Но всё ж – дрожащими устами Заговорил с ним напрямик. Вдруг неожиданно местами Мы поменялись в краткий миг. «О да, – сказал он простодушно, – Лолиной все покорены. За то, в чём нет твоей вины, Просить прощения не нужно. Великой силе красоты, С глубокомысленностью дружной, Подвластен всяк – и я, и ты.

113

Литературный сериал А ей – приятна власть такая. Грешно ли? Дама всё ж она. А даме от роду нужна Не повелительность мужская, Но преклонённа голова. И, сей природе потакая, Она по-своему права. А ты, я вижу, честный малый. Что ж, одобряю и хвалю. Скажу и я: люблю! люблю! И, к счастью, Небо начертало Взаимность пылкому рабу. Прости за то. Хоть не пристало Просить прощенья за судьбу». О жгущий луч добросердечья! Авантюрист ли, карьерист – Он был так добр и так лучист В обычном счастье человечьем, Что ощущал я бездны тьму В себе, страдающем извечно… И я завидовал ему! «О чём тут шепчутся мужчины? Уж не о дамах ли своих?» – Спросила, чуть де Витт затих, К нам подошедшая Лолина. И я увидел, как тотчас Слила их души воедино Любовь, текущая из глаз. Любовь… Ни с чем её не спутать. У вожделенья взор иной: Он плещет огненной волной В брега желанного приюта, Искрящей пеною красив, И отступает чрез минуту, В отливе искры погасив. И у влюблённости короткой Иной – для видящего – взор: С волною огненною спор Ведёт он искренне, но кротко, И в споре быстро побеждён – К брегам пылающею лодкой Едва пристав, сгорает он. Есть и в любви чистейшей взоре И спор, и огненна волна… Но в этом взоре – глубина Брегов не знающего моря: Там непогасшую волну И лодку вспыхнувшую – вскоре В небесну тянет глубину.

114

И сей глубинный взор явили Глаза возлюбленной моей – Не снежны искры, но морей Без берегов – небесны штили… А я – стоял на берегу И ждал напрасно: одарили Меня лишь искрою в снегу. «О, будь ты проклят, мой соперник! На все грядущие века!» – Слететь хотело с языка. Но Бог упас: не рад сей скверне, Незамедлительно возник Передо мною бес мой верный И вырвал грешный мой язык. «Ужо тебе! – взревел он гневно, Во всём величье сатаны. – Как ни горьки и ни сильны Твои страдания душевны, Оставь проклятья – Небесам, Иначе кончишь ты плачевно: Проклятым сделаешься сам! К чему платить ещё дороже? – Дорога проклята твоя! За всё, что каплет с острия Пера поэтова, – положен Один расчёт: слеза и кровь. А даром – дар не даден божий, Как ни моли иль прекословь. Сие понять придётся скоро: Ни прекословью, ни мольбе Не стать защитою тебе – От нелюбви, от ран, от скорбей, Сроднённых с гения судьбой, От отчуждения людского… И от родства с самим собой. Ты млад, но чувствуешь немало (Я знаю – чувствуешь, не спорь!): В тебе таится «чёрна хворь» – Проклятье рода Ганнибалов. Она, причина многих бед, Врачей вниманье не снискала, Лишённа явственных примет. Врачи не знают о «падучей», При коей падает больной Лишь духом, будто сатаной Вдруг превращённый в чёрну тучу, Затем от смеха – тоже вдруг… И, перепадами измучен, Больной не ищет их услуг.

115

Литературный сериал А сам, тем временем, страдает, Не понимая, почему То рады искренне ему, То так же искренне рыдают От счастья, дверь за ним закрыв И – негодяя – осуждая За всякий искренний порыв. Бывает, он не осужденьем – Недоуменьем награждён: Внезапно делается он Недвижим, и в оцепененье Стеклянным взором смотрит вглубь Не сна, не ясного виденья, Но тьмы, сбирающейся в клуб. Он сам не ведает как будто Об этой странности своей: Уходит в царствие теней, Срывая дум и чувствий путы, И возвращается – живой, Но не запомнивший минуту Наедине с кромешной тьмой. А то, бывает, трёт он длани (Как – помнишь? – в детстве ты их тёр) И возбуждает гневный взор Иль изверженье страшной брани Невежд, не знающих о том, Что излечить от потираний Нельзя связующим жгутом… Придёт пора – и медицина (Как, впрочем, многое) вперёд Скорей помчится, чем шагнёт. И будет найдена причина Через последствия легко. А ныне – всё лишь чертовщина, Коль скрыто слишком глубоко. И ты для света – чёрт презренный, Никем не понят, не любим, Вотще под куполом ночным У звёзд молящий перемены… Знай: не исполнит никогда Желаний сердца сокровенных Твоя падучая звезда. Терпи, мой друг. До самой смерти Тебе назначено терпеть. И предавать проклятью впредь – Врага ль, соперника – не смей ты. И чёрта, кстати, не зови Проклятым. Я – бываю светел! От пониманья и любви...»

116

Опаленные войной Олег Русаков ГЛАВА 7. ИВАН. В школе учили азбуку, арифметику, затем математику, физику химию. В школе учили русский язык и литературу… В школе учили, что наша красная армия самая сильная в мире. Ни при каких условиях невозможно было представить, что в деревне, в 150 километрах от Москвы, через полтора месяца с начала нападения на нашу страну гитлеровцев, жители будут думать о возможности оккупации. Опасаясь захвата Кушелово, жители боялись, что подростков почти призывного возраста немцы не оставят в покое, Мария отправила Ивана в Москву вместе с Зинаидой, приехавшей в августе в гости на день, между копанием земляных укреплений под Москвой. Вся Москва, от мала до велика, вышла копать укрепления вокруг столицы. Очень тяжелая работа, но от наплыва добровольцев у трудового десанта бывало не хватало лопат. Ни смотря на всю трагичность сообщений с фронта и приготовления укреплений под Москвой, все по-прежнему были уверены, что к столице фашистов никогда не пустят. Иван был нужен Москве, его молодые сильные привыкшие к тяжелой работе руки оказались очень к месту. А тот был и рад увидеть большой город, с его бесконечными набережными, перечеркнутыми строгими мостами необыкновенной ширины и высоты. Прогуляться по Красной площади и Нескучному саду с выходом на Москву-реку. Пройти по ее паркам, скверам, ну и конечно магазинам. Увидеть, что могут купить москвичи. Ивану было приятно слушать непривычные звуки гула Москвы с клаксонами автомобилей, шумом улиц и площадей, звоном трамваев на железных поворотах рельсового пути, и другими необычными звуками знаменитого города. В Кушеловской тишине Иван рос спокойным мальчиком. Всегда старался все выполнять до конца и домашние задания в школе, и книги прочитывать до задней обложки. Дома немножко хотелось лениться, но вечером накормить и запереть скотину Иван брал на себя и изо дня в день занимался этим с удовольствием, а когда мама устанет и сам подоит коров. Сильно переживал если чего-то не получалось или не успевал. Трудная задача или недостаток сил на трудную работу не останавливали подростка, а заводили в нем струны, позволяющие зазвучать его упрямству или, если хотите, настойчивости, достичь требуемого результата. Это касалось всего и в малом, и в большом. ГТО требовало подтягиваться 10 раз, сначала не получалось, но с каждым подходом парень увеличивал результат, он находил в себе силы, он их организовывал, и скоро достиг намеченного результата, а потом и превзошёл его в разы. Промежуточный результат его не успокаивал, заставлял еще и еще раз пытаться выполнить задуманное. Кумиром у Ивана был Егор. Он так хотел быть походим на Егора, когда Алексея взяли подмастерьем в кузню вместо Егора, Иван еле сдерживал слезы от обиды, ведь ему еще рано горн раздувать. Да и играть оставалось только с Шуркой, девчонкой. Долго пришлось привыкать к этой участи, но делать нечего пришлось, ведь через пару лет Леша точно поедет поступать в военное училище после окончания школы, тут то я и заменю его в кузне. Когда в тридцать седьмом Егор ушел в армию, в доме стало пусто. Оказывается, ожидание по вечерам старшего брата и сестры с работы, было самым приятным ощущением. Это секретное ощущение предавалось друг от друга всеми членами семьи, и большой радостью, и спокойствием посещало их дом, когда все собирались, наконец, на ужин за большим столом. И вдруг Егор уехал, а Евдокия в скорости вы-

117

Литературный сериал шла замуж за Федора Русакова, который наоборот пришел из армии. Все старшие стали как-то сразу совсем старшими, стали совсем взрослыми. Они стали жить отдельной жизнью, они как будто ушли из большой семьи, в которой жил Ванечка. В 1940м родной дом покинул и Леша, поступив в Великолукское военно-пехотное училище. Оставалось только ждать и выстраивать в мечтах свое будущее. Летом 41го из армии должен вернуться старший брат – Егор. Правда он наверно, то же быстро женится. И, как и у Дуси с Федором, у него тоже появятся дети, и своя отдельная от Ивана жизнь. Зина говорила, что на строительство укреплений Иван поедет вместе с ней, но обстоятельства оказались опять сильнее Широковых. В последний момент Зинаиду оставляют в Москве, Зина начинает работать хирургом, Зина начинает ассистировать на операциях в госпитале, слишком тяжела война и слишком много раненных. А Иван с молодыми и взрослыми людьми едет копать землю, создавая огромные ямы, вокруг города, в которые должны провалиться танки врагов, осмелившихся посягнуть на покой нашей столицы. Вереница грузовых машин со сколоченными скамейками в кузовах, загруженных людьми, двигалась по Минскому шоссе к Можайску. Полуторки уже второй час трясли души своих наездников по кромешной жаре августовского дня. С шоссе они свернут еще только минут через тридцать, сорок, а пока можно наслаждаться ветром и жарой, дуэт которых приятен и свеж и дает надежды на легкую прогулку. Иван сидел в заднем ряду кузова по правой стороне автомобиля. Пока не выехали из Москвы, он не мог оторвать свой взгляд от многоэтажных зданий, мимо которых неспешно, иногда по мостовым проезжала их колонна. Улица за улицей, потом Мост, улица за улицей опять мост, приветливые и неприветливые здания старой и новой постройки как будто притаились своими кварталами, опасаясь возможности нападения на них. Кирпичные трубы, торчащие на высоту птичьего полета, из кварталов многоэтажных зданий, корпусов цехов заводов, теснящихся в трущобах трудовой Москвы, как дозорные, следящие за огромным небом, своей опасностью придавившим огромный город. Столица внешне жила еще довоенной жизнью, признаками изменяющихся условий были конные разъезды внутренних войск, гарцующие по московским улицам, установленные у мостов зенитные орудия и грузовики с прожекторными установками в пол кузова, стало меньше прохожих, по Москва-реке не шныряли прогулочные трамвайчики и катера. Зато шли колонны грузовиков, загруженные людьми, едущими в Подмосковье на строительство укреплений. Иван был счастлив, что он как большой оказался частью этих людей, оказался полезен и нужен Столице. Иван был горд, что увидел этот прекрасный советский город. Машины, выплевывая сгоревший бензин, долго ехали по шоссе и ветер, и жара, и вращающееся под кузовом колесо успели надоесть пареньку. Подросток уже несколько минут рассматривал профиль милой девушки, сидевшей на два ряда впереди его по левому борту машины, никак Иван не мог отвести свой застенчивый взгляд от милых черт невысокой красавицы, и при этом томительно боялся, что кто ни будь заметит его интерес. «Как же я ее раньше не заметил» - корил себя парень, тщетно пытаясь рассмотреть под лавкой ее оголенные ноги, скрытые от его глаз. Наконец прибыли к месту назначения. Руководители строительных работ формировали из прибывших отряды человек по тридцать – пятьдесят, определяли подразделениям место работ. Начинался бесконечный, монотонный копательный труд. Иван сделал, казалось все возможное, чтобы попасть в одну бригаду с понравившейся девушкой, но у него ничего не получилось, и получать инструмент он пошел в составе бригады, где его симпатичной девушки не было. Пришлось работать далеко от нее, поначалу изредка он пытался найти ее взглядом. Через какое-то время Иван полностью увлекся монотонной работой. Руки у парня были сильные и грубые, не смотря на молодость. Совсем скоро у многих землекопов работающих рядом с

118

ним, начали появляться кровавые мозоли. Иван подсказывал людям как избежать их появление. Как лучше взять лопату, как экономить силы, а люди прислушивались к доброму сильному парню, который знал, как обходиться с доверенным инструментом, выглядел Ваня со стороны конечно не на 15 лет…, а, ну скажем, на… 16. Приветливый Иван понравился мужчинам, и конечно женщинам, которых было значительно больше, так за шутками и прибаутками приблизился обед. Гудевшее тело у всех копателей требовало отдыха. Ивану сильно хотелось есть, новые знакомства и разговоры перекрыли собой стремление любоваться прелестями удалившейся от него милой красавицы. Он был в эйфории новых знакомств, уверенного и спокойного общения с людьми, которые на много старше, в эйфории новых впечатлений взрослой жизни. Обед, тяжелая работа, затем приблизился вечер. Для сна трудовому десанту была предоставлена рига у проселочной дороги наполовину забитая сеном. Народу было много и все уместиться на этом сеновале, с каким никаким, удобством не могли, Ивану повезло, он сумел устроить себе вполне приличное гнездо почти на самом верху сеновала, куда люди постарше залезать уже не хотели. Ваня погрузился в сон моментально, как только бросил свою голову на свежее сено. Устал. Мальчик очень устал. Не привычна была, даже для него, такая долгая и обязательная работа по перемещению сотен кубометров грунта… снов не видел. Иван просто провалился в бездну сна, возвращая молодому телу молодые силы для бедующего дня. Проснулся утром, когда солнце сумеречно уже осветило окрестности и заиграло на самых высоких деревьях своим таким красным утренним цветом. Всем известная утренняя необходимость предложила ему искать укромное местечко для устранения требований организма. Максимально аккуратно, стараясь никого не задеть, мальчик спустился из своего гнезда на землю и не торопясь пошёл к лесу. Утро было прохладным, на траве висели гроздья прозрачной и мокрой росы. Возвращаясь Иван ежился по колено промочив в росе ноги. Люди спали не только на сеновале. Работников было очень много, поэтому спали под открытым небом, подстелив себе охапку сена снятую с сеновала. Иван старался не потревожить людей проходя мимо и, тем не менее иногда задевал мокрыми штанами переплетенные спящие ноги. - Ой, вы, что делаете… не надо воды… - на Ивана спросонья смотрели заспанные глаза невысокой симпатичной девушки, которой вчера всю дорогу любовался Иван. Ванька опешил. Он смотрел в ее заспанные глаза и не знал, что вымолвить в ответ разбуженной красавице. Ее образ как будто всплыл во сне. Иван мотнул головой. - Простите меня… - вымолвил, наконец, парень, и начал искать место для того что бы разместить оторванную от земли ногу, и таким образом шагнуть дальше, но при этом не отрывать взгляда от милого видения, вернувшегося из вчерашнего дня грезой утренней росы. Остановившись на островке, где не было спящих ног, Ваня посмотрел на свою утреннюю грезу из холодной росы и горячего ветра, летящего навстречу полуторке. Девушка повернулась на другой бок и уже хотела устраиваться спать дальше. Ощущая полную растерянность Иван, ни с того ни с сего, нагнувшись к ней поближе произнес… - … а хотите на теплом сене поспать, девушка… - несколько секунд сонное пространство размером в половину человеческой руки молчало. Оно было заполнено только биением сердца Ивана, которое тот слышал громко и четко, как будто держал свое сердце в руках. Девушка повернула голову в сторону Ваньки. Смотря на него удивленно, но с интересом… - Ты чего дурак? … Мальчик, иди, спи… - и демонстративно повернулась от Ивана на ту же сторону.

119

Литературный сериал Иван стоял полусогнувшись, и никак не знал, куда ему идти, как стоять и надо ли, что говорить… Ваня работал метрах в пятидесяти от очаровательной незнакомки из утренней росы и горячего ветра. Они иногда пересекались взглядами, тут же стараясь прервать эту встречу. Но встречи становились чаще, а длительность встреч короче. В конце концов, молодые люди улыбнулись друг другу, взгляды их задержались, сердца забились в унисон. Все вокруг Ивана превратилось в праздник. Кучевые облака на небе заиграли другими красками и выстроились в молочный хоровод. Пчелы, птицы запели любовные песни, прячась за солнечными лучами и зовя за собой в хоровод облачных чувств… Бригады обедали в разной очереди. Незнакомка ушла обедать раньше со своей бригадой, в то время как бригада Ивана должна была работать еще целых пол часа. Накормить такое количество людей в одно время было невозможно, и все работники были разделены на несколько очередей. На отдых давали два часа. Когда Ваня прибежал на кухню, девчонки из утренней росы в импровизированной столовой уже не было. Парень поел на скорую руку и побежал к риге в надежде отыскать там неуловимое видение. Он нашел ее почти сразу, но девочка уже спала нежным глубоким сном «спящей красавицы». Ваня присел рядом. Мальчишка растеряно, с опаской рассматривал милые черты, становящиеся все более и более близкими. Мальчишка быстро и глубоко погружался в состояние влюбленности, а может быть и настоящей первой любви. - Не мешай парень, пусть поспит, она же устала. Не нажила она еще сил на такую работу. – негромко отвлек внимание Ивана на себя не молодой усатый мужчина. – а ты сам то с какого цеха, или ты с ФЗУ, уж больно молод я погляжу. Иван почувствовал, что ему нечего ответить на прямой вопрос, ведь он не от куда, он не работает на заводе, не учится в ФЗУ, а школа его далека и скорее всего никто не знает где находится Ошейкино. Грани лица его бросились в красное и загорелись. - Я-а-а со стороны привлечен… Доброволец я. – не уверенно произнес парень, поднялся и пошел в сторону. Ване казалось, что до угла риги он шел целую вечность. Ваня сел на землю, уперся локтями в колени и закрыл ладонями уши, пальцами скреб в волосах, как будто мысли мешали его прическе. Глубокие не произвольные вздохи успокаивали волнение, рвущееся из его груди. Во взглядах и переживаниях прошла вторая половина дня. Усатый мужчина что-то спрашивал у милой девушки, показывая взглядом и рукой на Ивана, та улыбалась и пожимала плечами. Ее подружки тоже начали подтрунивать над ней, переводя брови на незнакомца. Она краснела и отталкивала их, отодвигая руками в их сторону воздух. От всего этого у парня щемило в груди и от чувств, и от обиды, но что надо сделать Ваня не знал. Вечером, после ужина он забрался к себе в гнездо и больше с него не слезал до самого подъема. Чувства не отпускали парня, было понятно, что все уже понимают его привязанность к девочке, с которой он даже не сумел познакомиться. И молодые и не молодые люди смотрели на него с иронией, но не с осуждением, понимая, как зацепило Ивана. А плотная женщина из его бригады с добрым лицом с которой еще в первый день познакомился Ваня, в конце концов, подошла к пацану и сказала: - Ванечка, ее Полина зовут, она в лаборатории работает. Не смущайся парень, она очень хорошая девочка. Имя Полина стало как музыка звучать в голове у Широкова. Но познакомиться с ней он так и не решился и в это утро. Когда им объявили обед Иван не пошел в столовую, он побежал к риге в надежде найти не уснувшую Полину. Парень долго искал девушку своих грез, но так и не сумел ее отыскать. В конце концов Ваня

120

увидел того усатого мужчину, который вчера заговорил с ним, когда Ваня присел рядом со спящей красавицей. - Здравствуйте… - произнес не громко Иван, подойдя к усатому мужику. - Здорово, коль не шутишь. – Посмотрел на него знакомец. – Меня Иван Петрович зовут, ну а тебя, молодой да ранний… - не сводил с Ивана взгляда Петрович. Иван обрадовался, что мужчина пошел на разговор с ним. Тоже присел неподалеку. - Меня? Иван… - Иван Иванович… ой Иван. - Будем знакомы Иван Иванович. – С ухмылкой произнес Усатый собеседник. С минуту сидели молча. - Я так думаю Иван, тебе Полина нужна. - …Вообще – да… - не уверенно подтвердил Иван. - Горе у нее… Иван испуганно посмотрел на Петровича. - Похоронка пришла. Погиб мой давний друг… – ее отец. Она на попутной машине домой поехала. Отпустили ее до понедельника. Мать там убивается. Так что, вот так, – он замолчал. Вытащил курево… Вытащил спички… Смял мундштук папиросы. Неспешно и глубоко закурил. Иван сидел очумевший. Впервые так близко к нему подошла смерть. Подошла смерть человека на войне. Когда, два года назад, умер отец, ему было тринадцать, он не ощущал такого глубокого потрясения, как от этой новости о смерти не известного, но уже такого близкого, ему человека. «А ведь Леха и Егор то, поди, уже на войне…» - как огромная заноза промелькнула в голове Ваньки страшная мысль, которая посещала его и раньше. Но она не была страшной. Эта мысль вызывала зависть, уважение к братьям, сожаление, что он еще не дорос до почетной возможности защищать Родину… Теперь ему стало холодно, смерть оказалась совсем рядом, и тут же сменилась вопросом об противотанковых рвах, которые они копали. Кому они здесь нужны под Москвой, или через пару месяцев их начнем копать под Рязанью и Горьким. Вопрос был – ответа не было. Через два дня, приблизительно к пяти вечера, земляные работы на этом участке подошли к концу. Противотанковые рвы в полный профиль были готовы на три с половиной километра по фронту. Одно из направлений возможного танкового удара под Вязьмой было перекрыто, и сотни людей опять поехали в Москву. Иван всю дорогу спал. Он вообще заметил, что если он не работал, то сразу спал. В любой позе, в любом положении его сразу настигал сон. Парень никому не жаловался на постоянную усталость. А, в общем то, все его жалели, он был самый молодой, ему было всего 16 лет (он всегда прибавлял себе год, при каждом разговоре). Домой, в пустое общежитие, пришел уже поздно. Ничего не покушав снял обувь верхнюю одежду и упал на кровать, которую девчата поставили специально для него, за импровизированную ширму из простыней. Отъезд на новый рубеж был назначен на послезавтра. Теперь спать…, спать…, спать… Поздно ночью домой пришла Зина. Богатырский храп за ширмой сразу объяснял присутствие Ивана, и вызывал у Зинаиды улыбку и радость. Она села на табуретку возле его кровати и несколько минут внимательно рассматривала его юношеские и такие родные черты. В понедельник Иван пришел на пункт сбора, к дому культуры «Шарикоподшипника», заранее. Никто не гнал его приходить почти за час до отправления. Но его желание, увидеть и поговорить с Полиной, было бесконечно велико. В разных фразах, разными словами, в разных интонациях Иван выстраивал разговор с милой девушкой. Даже Зинаида, сумевшая провести с ним половину вчерашнего дня, заметила, насколько он оторван от мира и романтичен, но делиться с Зиной

121

Литературный сериал он не стал. Не знакомы были Ивану эти чувства, и он боялся их расплескать в улыбках других людей, пусть даже самых близких. По-настоящему люди начали собираться на земляные работы приблизительно за пол часа до отправления. Полина подошла вместе с усатым Петровичем. Не вынимая из уголка губ папироску, Петрович кивком головы поздоровался с Иваном. Иван то же кивнул и слегка поднял руку. Полина отошла от Петровича к своим подружкам, девчата тут же перестали ворковать и улыбаться, постояла в их кругу какоето время и отошла обратно к Петровичу, скорее всего, чтобы их не смущать. Собирающиеся мужчины и женщины подходили к Полине и Петровичу и соболезновали юной девушке. Казалось, что ее знали, чуть ли не все. А Иван к ней так и не подошел, так и не смог справиться со своим мальчишеским страхом перед своей первой любовью. Машина, как и прежде, бежала по Минскому шоссе. День был хмурый и встречный ветер не ласкал Ивановы кудри, а хлестал его по щекам, изредка поливая мелкими холодными каплями голый Иванов лоб. Полина ехала в другой машине, она как привязанная ни на шаг не отходила от дяди Ивана. В этот раз было заметно меньше мужчин. Официально об этом не говорилось, но негласно на устах крутились разговоры об эвакуации завода, куда и забрали мужчин специалистов. Когда съехали с шоссейной дороги, машины то и дело начали застревать в дождевой грязи проселка. И так на половину бабьим плечом доехали до требуемого места. Ваньку с ног до головы забрызгало грязью. Приняв активное участие в освобождении машин от проселочных ловушек Иван, наверно по своей неопытности, выбирал пару раз как роз то место, где грязь летела пуще всего, у крайнего борта машины, толкая в задний борт. Когда колесо буксовало, все ошметки земли, и грязная жижа, были его. Мокрый, озябший, грязный от ботинок до лба парень сел на подножку автомобиля, когда тот остановился, и с него слезли люди. Люди уже разошлись кто на сборный пункт, ну а кому и по нужде, а Иван сидел на подножке машины и устало рассматривал свои грязные, мокрые ботинки. - Пойдем сынок, замерз как цуцик что ли. Ой, а грязнущий… – положив ему на плечо руку, сказал Иван Петрович - Ваня поднял на него глаза, папироска привычно дымилась в уголке его губ. Они медленно пошли к сборному пункту. - Дядя Вань, а где Полина? – тихо спросил Иван, оглядевшись по сторонам. - Сейчас придет. Всему свое время. – Шли совсем медленно, как будто когото дожидались. – Не плохой ты парнишка Вань-ша. Где работаешь-то, или учишься. «Что же отвечать то» - мучительно терзался Иван: «…Все равно врать не умею… Лучше правды ничего, все равно нет…» - …Да я к сестре приехал из деревни, она хотела меня с собой на укрепления возить, а ее на работу в Москве, чуть ли не силком оставили. Вот я один и остался… не работаю я нигде. На лице Ивана Петровича появилось брезгливое изумление. Несколько секунд он молчал, потягивая папироску. - А сестра то, кто? - Зина?.. Зина – студентка медицинского института, ее в больницу забрали. Раненых с фронта много везут. В больницах медиков не хватает. Иван Петрович оглянулся. - Ну чего, сынок, в цех ко мне пойдешь… учеником? Иван опешил, так ли он услышал, что сказал Петрович. Его ли ушам это было адресовано… - …Иван Петрович. Да я…, да я в лепешку разобьюсь… Петрович молчал. - Иван Петрович, а когда на завод?..

122

Петрович ухмыльнулся. - Ну, ты дал. Вот Москву матушку окопаем и на завод. – Он помолчал – Я не в какую эвакуацию не поеду, а на фронт меня не отпустят. Или победим фашиста, или умрем здесь, ну скажем на Красной площади… – как будто пошутил Петрович. - Что на Красной площади, – прозвучал приятный девичий голос, и Полина поравнялась с Иванами… - Знакомься, Полина - Иван Иванович… , как тебе Фамилия то… - …Ш-Широков – заикнулся Широков, забыв от близости к зазнобе своего сердца свою Фамилию. - О… Иван Иванович Широков. Звучит… - усмехнулся Петрович. – Кстати, Полин, он теперь у меня в бригаде работать будет учеником. - Когда это ты успел ему трудовую оформить? - Сейчас вернемся в Москву и сразу в отдел кадров. Так Иван Иванович. - Надо хоть сначала костюм выстирать – заметила, усмехнувшись, Полина. Иван отвернулся и начал отряхаться, но одежда была мокрая и грязь не поддавалась. - Перестань Ваня, сейчас, чуть подсохнет, я тебя очищу. Ну а если вечером возможность будет, застираю. Только бы высохло до утра. У Ивана перехватило дыхание. Он остолбенел, а Полина с Иваном Петровичем потихонечку удалялись от спутника. Иван был счастлив этому ненастному дню, он был счастлив мокрому и грязному костюму, мелкому противному дождю. Его скоро устроят на завод, и, но как взрослый городской, будет зарабатывать деньги и делать такие нужные, какие-то детали…, а может машины… Он будет рабочим… А самое главное, он познакомился с Полиной. Он уже знает эту замечательную девушку, а она знает его. И все это случилось в этот пасмурный дождливый день. Какое счастье… На распределении людей по бригадно, Иван Петрович Большаков определил Ивана в свою артельную бригаду, в которой Большакова назначили бригадиром. Пока они не выкопают ров, на этом участке, Иван уже будет работать рука об руку с Петровичем и Полиной. Неподалеку дугой вдоль реки разместилась деревня, в которой и расквартировали трудовой десант. Людей размещали не по домам, а под крышу. Самое главное спрятать людей от непогоды. Еще до ужина Иван убежал искать место на каком-нибудь деревенском сеновале. Поднялся на самую верхнюю точку одного из них и умял гнездо, умял гнездо для двоих. Затем подумал и расширил его на троих. Снял уже не мокрый и встряхнутый пиджак и бросил его на сено, что бы знали – место занято. Спустился вниз и побежал на ужин. Полина с Петровичем уже кушали и, рядом с Полиной, стояла миска с кашей для Ивана. Иван присел рядом. - Чего опаздываешь, уже остыло все. – Высказала как младшему брату Полина. Иван молча приступил к ужину, хорошо наполняя ложку кашей. Заканчивая ужин, ставя кружку из-под чая на стол, Иван Петрович произнес: - Так, я договорился, что нас разместят в дому у одной хозяйки. Я пойду, покурю, а вы тут заканчивайте да подходите ко мне. - Ивен Петрович, а я там место на сеновале нам на троих сделал. Большаков задержался. Глазами обвел столы. Лицо его выражало вопрос. - Ну, я не знаю… Мне там остограмиться предложили, …я отказываться не хочу… Полина ты-то как на это смотришь? - …На сеновале… Интересно, дядя Вань, я на сеновале никогда не спала. - …Так. Ну вот, что… Возьмёте одеяла у хозяйки и делайте что хотите, а я от самогоночки не хочу отказываться. – Петрович опять провел неровным взглядом по столам, о чем-то напряженно раздумывая. - Иван, ну-ко отойдем в сторонку. Иван большим глотком допил чай и поспешил за Петровичем.

123

Литературный сериал - Ты вот что, смотри не балуй там… Полина мне как дочь. Голову отверну, если что. - Иван Петрович – ты чего, да я ради Полины… - Вижу. Вижу твои воспалённые глаза… чего думаешь, не понимаю как ты к ней дышишь не ровно, думаешь, гормон твой не видно. Оберегать – оберегай. Но трогать ни-ни. – Петрович покачал вынутой папиросой. Свежее сено было ароматным. В широкие щели между досками фронтона светил молодой месяц. Его полуночный не живой свет, пробившийся острыми лезвиями через обрешетку, разделяющую сеновал и тропинку млечного пути, разрезал пространство под крышей на несколько темных карманов ночи. Полина, завернувшись в одеяло, беззвучно спала защищенная от своего горя заботой Большакова и привязанностью Ивана. А Иван, будучи младше Полины на четыре года, любовался милыми чертами любимой девушки, освещенные теплыми полосками холодного лунного света. Иван не знал, что Полине девятнадцать, понимал, что она старше его. Он предполагал, что Полине лет семнадцать, ведь выглядела она чуть ли не младше его самого. Везде представляясь шестнадцатилетним юношей, предполагал, что Поля ему простит узнав, что он родился на год позже, ну ладно потом узнает, что на два. Лунный свет обволакивал сном пространство сеновала, обволакивал сном обитателей сенного - сонного царства и вскоре забирал всех в волшебный мир снов и лунных грез. Затуманенное сознание Ивана каким-то образом вырвалось в лунный свет через щели обрешетки и, паря в звездном пространстве млечного пути, опустилось на проселочную дорогу у околицы деревни. Иван увидел солдат. Солдаты стояли ровной шеренгой с винтовками на плече в лунном свете молодого месяца, строй был длинный и не заканчивался в мареве лунного света. Они стояли томно и молча. Потом как по команде повернулись, и строго пошли прочь от Ивана, растворяясь в лунном свете как в тумане. Иван посмотрел на другую сторону дороги и увидел еще двух солдат. Приглядевшись повнимательнее Иван узнал сначала Алексея, а потом Егора. Алексей улыбнулся Ивану, кивнув головой, как он это сделал отъезжая год назад поступать в военно-пехотное училище в Великие Луки, повернулся на право, и пошел в лунный свет. Иван хотел остановить брата, он пытался ему кричать, но язык как будто прирос к небу, и Иван не мог выдавить из себя ни единого звука. Иван ещё и ещё раз пытался крикнуть Алексею изо всей силы, но все тщетно, Алексей растворился в лунном свете, как и другие солдаты. - Оставь его, Ваня. – Сказал Егор. В следующее мгновение Иван почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука. Иван повернул голову и в изумлении узнал Федора Русакова. Он тоже был в военной форме с винтовкой на плече как все другие солдаты. Слегка улыбаясь, он смотрел на Ивана добрыми глазами. - Федя, а ты что здесь делаешь? Федор не ответил. Федор молча перешел пыльную дорогу, погружаясь в зыбкий лунный свет. Федор встал рядом с Егором, где, только что, стоял Леша. - Егор. – Вымолвил Иван и хотел подойти к брату, но попытка была тщетной, не смог. Ноги приросли к пыльной дороге, ему не хватало то ли силы, то ли воли двинуться в сторону брата. – Егор, как ты братишка. Где ты сейчас? Брат улыбнулся. - Нормально… Придет время расскажу. А сейчас иди, спи Ванечка. Иван почувствовал, как лунный свет разрезает пространство сеновала, и запах свежего сена растворяет сознание... Уют теплого одеяла не отпускал утренний сон. Ивану снилась Полина, ему снились ее волосы, ему снился запах ее вьющихся волос, ее волосы касались Ивановой щеки и не хотелось, чтобы этот сон кончался… Ее волосы закрывали собой лун-

124

ный свет, давая надежду на долгое светлое будущее… Иван открыл глаза, волосы Полины гладили щеку мальчишки и касались подбородка. Явь была лучше сна и всего, чего было в жизни парня. Иван пытался сдержать любое свое движение, делая все, чтобы защитить сон любимой девушки. Два молодых человека во сне приблизились друг к другу вплотную, ища защиты от прохладного воздуха. Два калачика юных тел завернутые в разные одеяла лежали вплотную, желая отдыха. Иван, не шевелясь, снова и снова, еще и еще раз вдыхал запах волос Полины. Иван не хотел, окончания этого чуда. Внутренние движения организма переполнялись желаниями мужской нежности. Шли минуты… на улице появились проснувшиеся после ночи люди. Просыпалось утро нового дня. Полина очнулась от сладкого сна. Слегка отодвинула голову от Ивана. Как бы, извиняясь, снизу-вверх посмотрела в его глаза через свою челку, слегка по-детски улыбнулась в открытый взгляд Ваньки…

Наталья Дмитрий Королёвъ Весь следующий день я провёл в беспокойстве: завтра должны были быть готовы мои анализы на ВИЧ. В свете того что случилось их обязательно нужно было сделать: человек, бивший меня, был заражён, и хотя он бил меня, насколько я мог помнить, исключительно только ногами, ничего нельзя было исключать. Дома я никак не мог сосредоточиться ни на чём и курил сигарету одну за одной. Хотя в физическом плане ощущал себя намного лучше: ничего уже практически не болело, лицо приняло прежнюю форму - очень помогала мазь, которую порекомендовал мне доктор. День пролетел незаметно, настал вечер, за которым пришла ночь. Я очень долго не мог заснуть и отрубился уже под самое утро, поэтому проснулся только к двенадцати. Заварив себе кофе, выпив его почти залпом, выкурив утреннюю сигарету, я подошёл к телефону и начал набирать номер больницы, где до недавнего времени находился. На том конце трубки я услышал голос. - Алло, Третья Городская Больница, приёмная. - Здравствуйте, меня зовут Владислав Анатольевич Северский, - я был вашим пациентом с 14-го по 28-е ноября, мне делали анализ на ВИЧ-инфекцию, сказали что сегодня можно будет узнать результаты... - Минуточку, - сказали мне на том конце провода, - сейчас я вас переключу. Ждал я около двух минут, которые мне показались вечностью. Наконец мне ответили, говорил мужской голос. - Владислав Анатольевич? - Да. - По поводу анализа? - Да. - Ваш результат отрицательный. Никогда бы не подумал, что какие-то три слова, сказанные кем-то по телефону могут решить жизнь. - У вас нет вируса, - повторил он. - Спасибо. В ушах шумело. - Вы можете получить на руки результаты ваших анализов в кабинете 132 на втором этаже после полудня с часу до пяти в любой удобный для вас день. - Хорошо, - ответил я и положил трубку. Только теперь я ощутил, что ноги, да

125

Литературный сериал и, пожалуй, всё тело у меня стали как-будто ватными. Я встал и прошёлся по комнате. Невидимый груз свалился с души, как тяжёлая ноша. Ещё трясущимися руками я взял сигарету и вышел из комнаты... На следующее утро, ближе часам к одиннадцати позвонил Константин, справившись о моём здоровье, он попросил меня приехать в отделение по указанному им адресу. Я вызвал машину и через час был на месте. Зайдя внутрь, я подошёл к дежурному. - Здравствуйте, - я представился, - по поводу дела о похищении, могу я видеть Константина Олейник? - Да, он предупреждал, сейчас я ему сообщу, ждите. Дежурный повернулся в кресле и сказал что-то. Я отошёл от окна и присел справа, походу наблюдая как в наручниках выводят кого-то; уже через пару минут я увидел своего знакомого, спускавшегося по лестнице. Я встал. - Привет! - подойдя он протянул мне руку, - Как ты? Выглядишь бодро, лицо уже ничего, шрамик маленький только. Зашили? - Да, сейчас лучше. Спасибо тебе... Он улыбнулся: - Пойдём ко мне в кабинет. Мы поднялись на второй этаж, он вставив ключ, отворил первую справа от лестницы дверь, мы зашли. Он сел за стол, я напротив. - Твой? - из тумбочки он достал завёрнутый в пакет телефон. - Да. - В квартире у него нашли, сим-карта твоя. - Будет опознание? - Да, сейчас всё подготовим. Он начал рыться в своих бумагах. - Послушай, - я посмотрел на него, - вы узнали как у него получилось вычислить мой адрес? Он отвлёкся. - Да, мои ребята выбили кое-что у него... Я был во внимании. - Твоя знакомая, его жена, которая от него сбежала и которую он преследовал, Наталья её зовут, - он посмотрел на меня, - в первый раз ушла от тебя, прихватив твой телефон, так? Я кивнул. - Так вот, тогда она звонила с него своей подруге, её зовут Ольга, у неё, понятное дело, высветился твой номер. Наталья поехала к ней. Вскоре он, ещё не зная ничего, через знакомых своей жены всё-таки разыскал эту Ольгу, Наталья к тому времени ушла от неё. Этот гавнюк выпытал у неё всё, в том числе твой сотовый, напугал до смерти чтобы та никуда не обращалась, прождал там у неё весь день, а потом пошёл на поиски. - Понятно, но почему тогда он мне не позвонил? - Вероятно, у него был другой план - не хотел спугнуть. Короче, у него были подвязки у нас, один его знакомый пробил по базе номер и узнал твой адрес. Всё просто. - Ясно, - задумчиво сказал я. Я почему-то вспомнил тот момент, когда я во второй раз увидел Наталью, которая пришла ко мне, чтобы принести обратно мой сотовый, как она хотела уйти, но поскользнулась... - Она звонила ей, пока жила у меня, Ольге этой, но та не брала трубку... - Да, он жутко её напугал.

126

- А про Наташу так ничего не известно? - спросил я. - Нет. - Вы не искали её? - Зачем? Она второстепенный персонаж, к тому же мотивы уже понятны. - Ты можешь это сделать для меня? Он с интересом взглянул. - Хорошо, - он немного помедлил, - есть фотография? Я достал из сумки ксерокопию её паспорта и протянул ему. Костя, взяв бумагу, засунул её в тумбу, туда же он положил обратно мой мобильный.. - Сколько ему грозит? - немного помолчав спросил я. - Учитывая всё, включая, насильственные действия, посягательство на убийство, нанесение побоев средней тяжести и кражу - до пяти лет. Думаю, ему этого хватит... - Кир сказал что вы в курсе что у него ВИЧ... - Да, я об этом и говорю, он выложил всё, в том числе свои мотивы. У него уже стадия СПИДа, так что в тюрьме он, думаю, долго не протянет. Костя на секунду замолчал. - Кстати, что с твоими анализами? Я не успел удивиться откуда он знал о них. - У меня его нет. - Считай что тебе повезло, - с улыбкой на лице ответил он. Зазвонил телефон. - Всё, пошли, клиент готов, - сказал Костя. Мы встали и вышли из кабинета, по лестнице спустились на этаж и зашли в другой. Я огляделся: слева сидели понятые, рядом стояли сотрудники в форме, справа - те из которых я должен был опознать. Я сразу увидел своего мучителя - он сидел возле стенки. Не задумываясь, я показал на него. - Ну всё, - по прошествии всей процедуры сказал мне Костя, - теперь формальности: подпишешь бумаги по опознанию, напишешь заявление, пошли. На этом же этаже мы зашли в другое помещение, где я всё и сделал. Освободился я уже после трёх. Я вышел на улицу и почему-то решился пройтись пешком. До дома было не очень далеко - около четырёх остановок. Но на улице было морозно. Я шёл по недавно выпавшему хрустящему снегу, мысленно перебирая в голове то что было сегодня за день. Я начал думать о Наталье. Где она могла быть? Как она ушла от меня, от неё не было известий, она так и не объявилась у своей подруги, жить ей было наверняка негде, да и денег на жизнь не было. Я решил во что бы то ни стало найти её и постараться сделать это сам, не дожидаясь помощи друга, хотя я даже не знал, по сути, с чего начать. Я дошёл до дома и почти замёрз. Вставил магнитный ключ и дёрнул ручку подъезда. Зайдя в квартиру, я разделся и прошёл в комнату. Со своего сотового, не рассчитывая ни на что, я набрал её номер, на том конце провода записанный голос всё так же отвечал о недоступности абонента. "Нужно найти от чего оттолкнуться", - думал я, - "что она могла предпринять когда покинула мой дом? Может она всё-таки решила обратиться к врачу? Что она могла ещё сделать?" На улице темнело рано. Сейчас, в шесть, были уже кромешные сумерки. Выкурив на балконе сигарету, я вернулся в комнату, сел на диван и включил телевизор. Я смотрел сквозь экран и чувствовал себя уставшим, как-будто неудержимо работал

127

Литературный сериал весь день. Выпив таблетки, которые прописал мне врач, я постелил и лёг, тепло укутавшись в одеяло. Очень скоро я не заметил как заснул. *** На следующий день, проснувшись рано, я решил обзвонить все больницы, которые находились в городе. Найдя в сети справочник, я приступил к делу; раз за разом попадая на регистратуры, я просил узнать была ли среди поступивших за неделю в клиники пациентка с указанной фамилией. Но с каждым очередным звонком я всё больше терял уверенность в успехе - во всех учреждениях куда бы я ни звонил я натыкался на отрицательный ответ. По интернету я нашёл, что в нашем городе оказывается существовал специализированный Центр Диагностики, Лечения и Борьбы со СПИДом, решил я позвонить и туда, но и там я получил всё-тот же ответ - пациентов с такой фамилией в списках не значилось. Обзвонив всё что возможно, я рухнул на диван. В голову лезли самые плохие мысли. Я прошёл на кухню чтобы заварить себе чай. Вернувшись обратно, я услышал телефонный звонок. Сев, я поднял трубку. - Алло, - уставшим голосом сказал я. - Привет, дружище! - это был Кир, - Как ты? - Если про самочувствие, то ничего... - А вообще? - Вообще - не очень. - Что это значит? Я поведал ему о своём занятии. - Видать, ты сильно повернулся на ней, - натяжно сказал он, слышь, брось это дело, если надо, её и без тебя найдут. Кстати, ты был на опознании? Я ему рассказал обо всём. - Видишь, всё отлично, - подытожил Кир, - кстати, не забывай на следующей неделе мы ждём тебя на работе. - Конечно. - Давай пока. - Пока. Я положил трубку. Телефонный разговор практически моментально вылетел из моей головы, я опять начал думать где и как мне продолжить её искать... ...Всё было напрасно. Дошло до того, что я начал обзванивать морги, про неопознанные тела я не спрашивал... Я встал с кресла и подошёл к шкафчику, открыв дверцу, я достал бутылку коньяка, поставил на столик и налил себе рюмку, получилось почти до краёв, не закусывая ничем, я опрокинул её едва не поперхнувшись и налил вторую... Вероятно я сегодня напился бы. Сходил на кухню чтобы нарезать лимон. Вернулся. Прежде чем в очередной раз выпить, я посмотрел на часы - шло к пяти, на улице было уже темновато. Я взял рюмку в руку чтобы выпить, но в это время зазвонил телефон. "Кир", - подумал я. Но это был не он. - Привет, дружище, - я узнал голос Кости. - Да, привет... - Прошлый раз ты спрашивал меня про свою Наталью. - Да. - Так вот, мы нашли её.

128

Спасибо графине Лена Ичкитидзе 2. Картина вторая Все та же комната – гостиная в квартире Софьи. Сначала комната пуста. За сценой слышится шум, голоса, отдающие команды типа «Ставьте сюда! Заносите, заносите. Мы сейчас это подвинем. Не мешай!». Становится понятно, что происходит перемещение крупногабаритных вещей. На сцене появляются Борис и Олег, раскрасневшиеся после физической нагрузки, за ними - веселые Софья и Оксана. ОЛЕГ: Да, ты оказался прав, Борис, без грузчиков бы не управились. БОРИС: Доволен я! Уж передохнём немножко, отпразднуем, а там с новыми силами, вечерком, я уж все и рассортирую по уму. ОЛЕГ (улыбается): Еще бы! Большое дело сделал! Серьезное! Заложил, так сказать, фундамент семейной жизни! БОРИС: Во, блин, и фундамент заложил, и бутылочка осталась. (Достает изза пазухи и ставит на стол бутылку со спиртным). ОКСАНА: Да не-е! Какой фундамент! Он только вещи перевёз! СОФЬЯ: Оксана, как я за тебя рада! И сейчас все можно будет спланировать именно так, как ты об этом мечтаешь! Дай я тебя расцелую! ОКСАНА: Ой, Сонька, и не говори, сама не верю! Я как бы и не я вовсе, на душе прямо кошки поют! А Борька-то какой стал, а? Красивый он у меня, правда? (С любовью смотрит на Бориса). Вот одно только меня беспокоит. СОФЬЯ: Что именно? ОКСАНА: Когда мужчина предложение сделал, он что хочет этим сказать, а? Мужчины, занятые до этого открыванием бутылки и подготовкой фужеров, переглянувшись между собой, начинают прислушиваться к разговору женщин. СОФЬЯ (недоуменно): Наверное, то, что он хочет связать с тобой свою жизнь. Разве нет? ОКСАНА: А я вот думаю, может в этом хитрость какая-нибудь кроется, которую я не знаю. СОФЬЯ: Какая в этом может быть хитрость, я что-то не пойму. ОКСАНА: Сама не пойму, ну а вдруг кроется? А я ее не вижу. ОЛЕГ: Есть, есть хитрость, Оксаночка! Борис сделал вам предложение как мужчина, который больше не может скрывать того восхищения, которое вы у него вызываете. Он очарован вашими прелестями и нашел в себе силы показать, что вполне серьезно хочет дожить с вами до старости. Не каждый на такое способен. Это смелый и мужественный поступок! ОКСАНА: Это понятно! Благодарю за мужество. Согласна на замужество. Ой! Все аплодируют неожиданному экспромту Оксаны. Она раскланивается. БОРИС: Во, молодец! Ты, Ксанка, вообще у меня Ильф и Петров! И ты хорошо сказал, Олег Юрьич! Восхищен прелестями и не смог скрывать! (Оксане): Что верно, то верно, я теперь, как распишемся, становлюсь полноправный владелец всех твоих прелестей без всяких нравоучений и воплей с твоей стороны. А ты, как верная жена, во всем должна меня слушаться и перечить можешь только с моего согласия. ОКСАНА: Ага-а! И пользоваться будешь при этом всеми моими прелестями бесплатно, да? БОРИС: Я уже честно расплатился за них своими отжатыми мозгами! Ты ж их в мясорубке раз сто прокрутила! ОКСАНА: Ну, вот опять досталось… Ладно уж, прости! Я кстати, тебе стих

129

Литературный сериал новый посвятила. Хотите, чтоб я вам его сейчас проде-е…монстрировала? ВСЕ: Конечно! Очень! ОКСАНА (откашлявшись, пафосно декламирует): Обними меня и прости, Не пускай меня на дно про-пасти. Я с тобой как треска в сети По своей же воле и глупости. И не хочется сети рвать, И не хочется прочь бежать. Остается одно с тобой, Рыбкой стать тебе – золотой. ОЛЕГ: Прелестно! (Аплодирует). БОРИС (Оксане, строго): Это в каком же смысле? ОКСАНА: В прямом, я твоя золотая рыбка, такие только в сказке бывают, и то не каждый старик выловит… Я дальше еще не придумала. У меня пока только короткие стихи получаются. ОЛЕГ: это замечательно! Краткость, Оксаночка, это особый дар, Чехов называл его сестрой таланта. А в Японии вообще один из самых распространенных жанров поэзии – это стихи в три строчки. ОКСАНА: В три? Что же там можно написать за это время? ОЛЕГ: Уверяю вас, можно написать мудро и очень красиво. Вот, например: Счастье спрятано внутри тебя. И когда влюбишься, Предложи свое счастье другому. ОКСАНА: Красиво! СОФЬЯ: Действительно, очень красиво! ОКСАНА (Борису): А тебе как? Борис делает непонятные жесты руками, не зная как выразить свое мнение. ОКСАНА: Тебе что, не нравится? БОРИС: Ну почему не нравится Так… ОКСАНА: Тогда почему не проронил ни слова? БОРИС: Да потому что не понял ни одного! И рифмы там нет никакой… Вообще, я только твои стихи люблю, мне другие еще со Шекспира надоели! СОФЬЯ (смеясь): Ой, а я думала, Борис, что тебя Шекспир равнодушным не оставил. Что-то тебе все-таки там понравилось. БОРИС: А мне все и понравилось. Сначала. Пока моя стихи не начала писать. Теперь, когда она мне такие стихи каждый день пишет, разве я ее с каким-то Шекспиром сравню? Не-е-ет уж! Наша лучше! ОЛЕГ: Так никто ж и не спорит! ОКСАНА (отводя в сторону Софью, так, чтобы мужчины не слышали их разговора): Сонька, ты только не обижайся, только скажи честно, я правда умная? СОФЬЯ: Это ты о стихах? ОКСАНА: Да причем тут стихи, Сонь, про стихи я и без тебя знаю, вон как все ими восторгаются. СОФЬЯ: Тогда не понимаю. Ты сейчас в смысле своего согласия на замужество? ОКСАНА: Да нет же! С этим вопросом все тоже ясно уже! Ты мне честно скажи, умная я, что Олега нашла? Мужик – золото! Правда, Сонь? Ой, графиня, заживем теперь! А какая ты добрая, что не отказалась его пустить, когда я, такая умная, его привела! Всем теперь рассказывать буду, что ты такая же добрая, какая я умная! Ведь он же влюбился! (Пытается закружить Софью от избытка эмоций). СОФЬЯ: Олег Юрьевич? ОКСАНА: Ну да! СОФЬЯ: Ты о чем?

130

ОКСАНА (сияя): Ну как! Он уже тоже объяснился в своей любви! Добрая моя графиня! СОФЬЯ (мгновенно помрачнев): Правда? Я не знала… И когда он это сделал? ОКСАНА: Да вот, пару часов назад, когда вещи Борькины перевозили, а он помогал. Спасибо тебе, графиня! СОФЬЯ: Пожалуйста. Интересно. И как он выразил свои чувства? ОКСАНА: А вот так и выразил, сказал, что тоже чувствует себя влюбленным, только не находит слов. В общем (медленно, как будто пытается повторить услышанное дословно), как бы он чувствует в своем сердце такое же чувство любви, как Борис, и не хочет с ним бороться, ну то есть с чувством не хочет бороться, а не с Борисом, конечно, с Борисом он вообще не говорил, что будет бороться; потому что оно для него непривычное и очень приятное. Вот как! Я так рада! СОФЬЯ: Ты думаешь, это хорошая для тебя новость? ОКСАНА: Еще бы! Очень хорошая! Мужик влюблен, это же здорово! Их, чтобы растормошить, столько сил надо затратить, а тут сам напросился. А еще сказал, что хочет сначала взять кредит в импотечном банке. СОФЬЯ (автоматически): В ипотечном. ОКСАНА: Ну да. Потому что тот проект, над которым они работают, очень прибыльный, и через полгода ему за него заплатят столько денег, что он даже сможет запустить какой-то особенный бизнес. Короче, все будет очень здорово, только не сразу. Он дальше что-то подробное стал говорить, только я в этом ничего не поняла, и поэтому с этого места подслушивать перестала. СОФЬЯ: Подслушивать? Что ты перестала подслушивать? ОКСАНА: Ну как что? Говорю же тебя, Олег признавался в любви, а я подслушивала! СОФЬЯ: Я ничего не поняла! Кого ты подслушивала? Он что, не тебе в любви признавался? А кому тогда? Оксана недоуменно смотрит на Софью, до нее потихоньку начинает доходить, что ее новость неправильно понята. ОКСАНА: Сонь! Ну ты совсем, что ли. Да ты что, не поняла ничего, что я тебе сейчас говорю? Ну, конечно, не мне, а Борису! (У Софьи меняется выражение лица. Теперь оно выражает ужас). Он все это Борису говорил! И про бизнес, и про любовь. А я только подслушивала. Софья хватается за сердце и на несколько секунд застывает в этой позе, после чего медленно поворачивает голову и внимательно разглядывает мирно беседующих в стороне Олега и Бориса. СОФЬЯ (протяжно): Даже не знаю, почему эта новость так меня огорошила. ОКСАНА: И я не понимаю, зачем ты огорашиваешься от таких новостей. Это же здорово! СОФЬЯ: Не вижу ничего здорового в таких объяснениях! Но, честно говоря, я даже представить себе не могу, к чему может привести динамика таких отношений. ОКСАНА: Да к чему она может привести?! Ни к чему плохому не приведет, я не позволю! Только к хорошему, ты же сама мне говорила, что если человек искренне влюблен, он становится открытее, честнее, с ним не страшно! А сама как будто испугалась чего-то, да? Ну вот чего ты испугалась? Чего вообще нам с тобой бояться, а?! СОФЬЯ: Насчет бояться ты права… Нет, правда, чего уж тут бояться? Пусть теперь Борис боится. Мужчины, ожидая возвращения Софьи и Оксаны, все чаще оборачиваются на беседующих подруг. БОРИС (обращаясь к дамам): Девочки! Олег мне тут предлагает смазать! Настойчивый такой! СОФЬЯ (про себя, тихо): Уже! (Вслух – Борису): Да? И как ты к этому отнес-

131

Литературный сериал ся? БОРИС: Как? Я не против, лишь бы моя не возражала! А будет возражать, так ей самой неудобно будет. СОФЬЯ: А если согласится, то ей будет удобно? БОРИС: Так мы без вас ничего пока и не затеваем. Мы вас пригласить хотим! СОФЬЯ: Куда?! ОЛЕГ: Милые дамы, составьте нам компанию, присоединитесь к импровизированному столу. Пока мы не справляем официальное новоселье Бориса, позвольте так сказать, смазать рельсы для его плавного переезда! ОКСАНА: Уже идем! (Тащит Софью за рукав к столу). СОФЬЯ (вполголоса, облегченно вздыхая): Ах, вот оно что! Рельсы! Рельсы смазать… Компания объединяется за столом. БОРИС: Я, графинюшка, спасибо тебе хочу сказать. СОФЬЯ: За что же? БОРИС: Да вот за то, что ты нас с Ксанкой миришь, помогаешь нам все время. Сколько ж мы пока притирались друг к дружке, к тебе бегали, время твое воровали. Теперь уж я ее к тебе пускать не буду. Я на правах мужика сам ее воспитывать должен, без твоей помощи. А вам своих забот хватит, и без наших сцен. (Оксане): Правильно я говорю? ОКСАНА (кивает): Угу! СОФЬЯ (заинтересованно, все еще под впечатлением мучающих ее страшных догадок): Борь, я правильно понимаю, ты хочешь сказать, что теперь реже будешь заходить в эту квартиру? БОРИС: Верно! А то как же? Я скоро человек абсолютно женатый, буду дома жену сторожить, и незачем туда-сюда бегать! СОФЬЯ (облегченно): Ну, слава Богу! БОРИС (не расслышав): Что? СОФЬЯ: Я говорю, ты, Боря, - настоящий мужчина. И я очень рада, что вы с Оксаной решили пожениться. ОЛЕГ: Правильное решение! Вызывает даже некоторую зависть. Софья смотрит на Олега пристально. СОФЬЯ: Олег Юрьевич, вам некомфортно от того, что Борис будет женат? ОЛЕГ: Ну что вы, Софья Андреевна! Я очень рад за Бориса и Оксану. Меня более беспокоит моя участь, а именно, - что вот моя судьба до сих пор не определилась… И я, по возможности, хотел бы в этот вопрос внести ясность. Борис с Оксаной многозначительно переглядываются и поспешно встают. БОРИС: Что-то мы, графинюшка, засиделись у тебя сегодня… Пойдем мы, пожалуй, это… вещички мои переставлять. ОКСАНА: Да, Сонь, вы и так сегодня нам помогали сколько, пора и отдохнуть от нас (многозначительно ей подмигивает). СОФЬЯ (Оксане): Я тебя провожу. Борис за руку прощается с Олегом. БОРИС: Спасибо, графиня! (Выходит). Софья и Оксана отходят в сторону двери и разговаривают вполголоса. СОФЬЯ: Я теперь поняла, о какой хитрости со стороны Бориса ты меня спрашивала. Ты думала, что он даст согласие на предложение Олега и поэтому женится на тебе для конспирации, да? ОКСАНА: Не-е, конспирация нам не нужна, мы уже не предохраняемся. Стоп. Какое это предложение Олега? СОФЬЯ: То, которое ты подслушала сегодня утром. Оксана недоуменно таращит глаза. СОФЬЯ: Ну, на то предложение любви, которое Олег сделал Борису. Ты счи-

132

таешь, что Борис хочет жениться на тебя, чтобы скрыть свою возможную связь с Олегом? Оксана несколько секунд смотрит на Софью, потом, поняв, что та имеет в виду, заливается смехом. ОКСАНА (сквозь смех): Ой, уморила, графиня! Ой, я не могу… Это же надо такое придумать! Ты решила, что этот – тому… про любовь… Ой! СОФЬЯ (потихоньку начиная улыбаться, заражаясь веселым смехом подруги): А что я должна была подумать, по-твоему? Ты же мне сама сказала, что Олег объяснился в любви… ОКСАНА: Ну да, объяснился! Объяснился Борису в любви к тебе! А ты невесть что подумала, ужас! (Вновь, оборачиваясь на Олега, пытается безрезультатно подавить приступ смеха). СОФЬЯ (для нее это очередное, на этот раз приятное потрясение): Ко мне?!! ОКСАНА: Сонька, глупая моя умница, да в тебя он влюблен, в те-бя! Я ж это все сегодня и подслушивала. Сказал, что такое чувство восхищения к женщине как сейчас, он, наверное, не испытывал с шестнадцати лет! К женщине, Сонька, к женщине, у которой он живет, и жить с которой он бы хотел всегда! И кто эта женщина, по-твоему, а? Да уж что тут говорить, разве и без слов не видно? Все, ухожу, разбирайтесь сами, умру сейчас от смеха! (Уходит). Софья медленно возвращается в комнату, Олег встает ей навстречу и протягивает руки. ОЛЕГ: Можно мне вернуться к прерванному разговору? СОФЬЯ (подавая ему обе руки): Вы хотели… ОЛЕГ: Я хотел внести ясность в один вопрос. СОФЬЯ: В какой же? ОЛЕГ: О возможном искоренении во мне греховного чувства зависти к чужому счастью. Нет, что-то я слишком туманно выражаюсь. Я хотел обрести собственное счастье… И предложить его вам, как рекомендуют японцы в этом красивом хокку. СОФЬЯ (нежно, с улыбкой): Счастье спрятано в нас самих. ОЛЕГ: Да уж, лучше спрятаться оно не могло! (Обнимает Софью, которая доверчиво кладет голову на его плечо). Занавес. Конец пьесы.

Конформист-Нон Виктор Гончар ВЫХОД ИЗ МЕТРО Журналист был, как говорится — в дымину пьяный. Его мучительно рвёт в урну прямо у выхода из метро. Возвращаясь он потребовал чтобы его остановили у магазинчика прямо на трассе и купил полулитровую какой-то мерзкой водки. Вначале хотел выпить её после, когда доедет, но потом понял что не дотерпит. Было очень мерзко. Мстительно булькая, он залпом выпил водку прямо в машине. Водитель ему слова не сказал. Только достал откуда-то яблоко и молча протянул ему. Он поблагодарил, вгрызся в твёрдое что есть силы, так что сок брызнул. Вкуса он даже не почувствовал. Ни водки, ни яблока. Потом его стало «развозить», он попросил остановить и вышел из машины чуть раньше несмотря на протесты водителя. Хотел было спуститься в метро,

133

Литературный сериал к людям, и вот теперь его выворачивает, а за спиной маячит милиционер, но почему -то не подходит. Мимо проходят редкие прохожие. Смотрят брезгливо. Журналист разогнулся после мерзких спазмов и достал телефон. Гудки. 546380. Запись рабочих расшифровок телефонного разговора. Участники Дмитрий Картин, Ольга Картина: ЖУРНАЛИСТ: - Ало-ало! Наконец-то! Меня купили! Что? Меня купили, говорю! Меня купили и... я теперь продажная тварь. Тварь, тварюга, натравил дрова на дрове трава... Пьяный. ЖЕНА: - Звонила мама Сергея (компьютерщика). Уже несколько раз тебя искала. Сказала, что он исчез. Говорит, что весь вечер он был в своей комнате, а когда она зашла к нему, чтобы отругать за курение, в общем, в комнате его не оказалось. ЖУРНАЛИСТ: - УУУ, как страшно. ЖЕНА: - Прекрати! У него компьютер работал. В пепельнице дымилась его сигарета. Вот она и названивает. Уже сутки как его нет. В милиции говорят, что сам найдётся. Она рыдает, а ты пьёшь где-то! (неясные шумы. невозможно идентифицировать) Наконец милиционер не выдержал и подошёл к Журналисту: - Уважаемый, шли бы вы домой. Жену бы обрадовали. Картин прижимает трубку плечом, опираясь одной рукой о стену, неуверенно переступая с ноги на ногу, свободной рукой безуспешно пытается закурить. Огонёк зажигалки всё время гаснет на ветру. - Да, да. Командир. Сейчас. Обрадую. Чёрт! В это время в трубке бьётся голос жены. 54638/1. Запись рабочих расшифровок телефонного разговора. Участники Дмитрий Картин, Ольга Картина: - Приезжай немедленно, слышишь? У нас в подъезде уже второй день какието ремонтники возятся, говорят — новые сети прокладывают. А у самих глаза пустые. Мне страшно! Милиционер оказался добряком. Он помог Картину прикурить и после этого вдруг настойчиво сказал: - Я говорю — жену обрадуйте, что нашлись. Ведь нашлись же, Дмитрий Павлович? Вот и славно, давайте-ка я вас домой провожу. Служебная записка № 756 Службе наружного наблюдения. Установить, чьи люди дежурили на объекте. Провести инструктаж. Внизу на расшифровке оставлена Резолюция. Написана карандашом от руки: «Чьи люди наследили? Виновных наказать». подпись отсутствует. КВАРТИРА ЖЕНЫ

134

Горячий кофе с коньяком, яичница и соболезнующий женский взгляд, что ещё требуется алкоголику со стажем чтобы выговориться? Всё это ему предоставили почти безропотно. За рюмку коньяка правда пришлось побороться, включив всё своё красноречие и весь свой дар убеждения. Ольга была женой опытной и сопротивлялась, скоре для очистки совести. Она знала, что удержать запретом его невозможно. Могло кончиться тем что он ушёл бы в ночь в поисках алкоголя. Да и не похоже это было на начало обычного запоя. Что-то было не так. Картин привычно философствовал, но в глазах его не было той обычной пьяной тоски от стыда. Было что-то другое, ей пока непонятное. Картин: - Тебе не кажется, что мы все давно уже умерли. Нас нет! Вернее не так. Мы жили и умерли где-то там, не знаю, на другой планете, а здесь мы чего-то ждём. Суда наверное. Хочешь доказательств? Пожалуйста. Взять хотя бы самые обычные явления. Ну, икоту или зависть например.Только мертвые готовы тратить свое время на бессмысленные действия. На — Зависть, например. Живым то делить нечего. У живых и так жизнь бесконечно разнообразна. Чему завидовать? Только мертвые способны испытывать беспричинную тоску. А тоска эта, оттого, что они всё пытаются и никак не могут вспомнить — Как это? Как это быть живым? Понимаешь? Мёртвым нужно чтобы их кто-то любил. А, живые любят сами. Чувствуешь разницу? Или вот, скажи мне, где это видано, чтобы два живых человека видели один и тот же сон? Ну, подумай сама. Ну, зачем? Снов им что ли не хватает? Ольга: - Ну, успокойся, успокойся. Всё хорошо. Ты же знаешь, хороший сон, он — дорогого стоит и для здоровья полезен. Картин: - Ты думаешь? А ты знаешь, в этом что-то есть. Слушай! Ты — гений! Вернее — геи-ни-ица! Гиеница... Как гений женского рода будет? И не говори что такого слова нет! Что это за мужской шовинизм в моём доме?! Плевать. Гиена… Эээ… Что-то я хотел сказать. Да, — Может они их продают? Сны? — он с надеждой посмотрел на Ольгу. Та никак не реагировала. Он разочарованно выдохнул, — Чушь какая-то… В этот момент раздался звонок в дверь. Картин радостно и со значением задрал вверх указательный палец. Потом словно опомнившись, быстро приложил его к губам, призывая жену к молчанию. Ольга отмахнулась и пошла открывать. На пороге стоял Генеральный Продюсер. 19856/3. Запись рабочих расшифровок. Разговор. Участники Дмитрий Картин, Леонид Мзинцев, Ольга Картина: ПРОДЮСЕР: - Прошу прощения за поздний визит, Дмитрий э... Вот, работаем вместе и отчества нам не нужны. По товарищески всё как-то, по простецки. Так, Дмитрий у вас? ЖЕНА: - Да. Проходите. Дима, это к тебе! Вы кофе будете? Я приготовлю. ПРОДЮСЕР: - Не откажусь. Мы ненадолго. Нам бы пару вопросиков обсудить с Димой. Спасибо. (жена уходит на кухню)

135

Литературный сериал ПРОДЮСЕР: - Ну? Я то считал что мы друзья-товарищи, Дима. Я жду-жду, сижу на студии, меня, между прочим тоже дома ждут — жена молодая… Как встреча, Дима? ЖУРНАЛИСТ: - Всё прекрасно. Рыба в озере была. Но… как-то не ловилась. Во всяком случае при мне. ПРОДЮСЕР: - Не паясничайте. Что он вам сказал? ЖУРНАЛИСТ: - Всё серьёзно. Мне предложили стать официальным рупором нашей внешней разведки… историографом КГБ-ФСБ с допуском, удостоверением и аксельбантами. А заодно не совать нос... А кстати, куда я ухитрился засунуть свой нос? Этого он не сказал. У вас нет никаких версий? ПРОДЮСЕР: - Понятно. Дима, сегодня пока ты ловил рыбку, в монтажках был обыск. Точнее изъятие. Все твои материалы ушли на экспертизу. Невелика потеря, конечно. Я уж было подготовил приказ о твоём увольнении, но меня очень попросили этого не делать. Меня очень попросили. Что всё это значит я не знаю, и знать не хочу. Но, отныне вся твоя работа будет проходить при моём непосредственном.. два энн. Контроле. Каждое твоё слово, каждый кадр. Ты меня понял? ЖУРНАЛИСТ: - Понял. Но только есть одно - НО. ПРОДЮСЕР: - Какое, Дима? ЖУРНАЛИСТ: - Допуск. Ведь для того чтобы мог осуществляться, — Что делать с мягким знаком, как вы говорите, — Контроль. Контролирующему нужен Допуск. И с большой буквы! А у вас его нет. ПРОДЮСЕР: - И допуск, и аксельбанты, и удостоверение у меня ещё с Таможенных времён имеются. Не переживайте Дмитрий Павлович. (выходит, видимо сталкивается с Женой) ПРОДЮСЕР: - Прошу прощения, но мне уже пора. Спокойной ночи. ЖЕНА: - Спокойной ночи. (раздался телефонный звонок, разговор записать не удалось) Когда зазвучал телефон, Генеральный уже был в дверях комнаты. Он притормозил и стало понятно, что ему интересно остаться и услышать кто звонит, но движение к выходу уже обозначилось, нога уже в воздухе занесена через порожек. Он только быстро взглянул на Картина словно ища предлога. Тот нахально улыбался, но трубку не брал, скотина, всем своим видом показывая, что он ждёт когда уйдёт гость. «Что он о себе возомнил?! Журналюга хренов!» Гордость возобладала и за Генеральным захлопнулась дверь. Картин поднёс трубку к уху: - Да. Да, я узнал вас... Аналогично… Всё в порядке... Вы знаете, давайте я

136

через час доберусь до компьютера и мы сможем спокойно пообщаться с глазу на глаз, можем даже выпить через экран. Что?! Вот это здорово! Я через полчаса буду у вас. Где вы остановились? Жена вернулась из прихожей, подсела рядом: - Чего он хотел от тебя? - Любви. По расчёту. Картин улыбнулся и стал собираться. - А, звонил кто? - Секретный алфавит знаешь? Палик Бродич. Он сюда приехал. Мне пора. Всё равно не оставят в покое. ПАБ Палик Бродич был в консервативном, но очень стильном костюме. Он пил пиво маленькими глоточками и иногда пригубливал что-то прозрачное из маленькой рюмки. Картин заказал того же. Палик Бродич был явно доволен жизнью и теперь был похож на немецкого пенсионера в путешествии. - Вы мне очень симпатичны. Я очень благодарен вам. После нашего интервью, я начал размышлять на темы коллективного бессознательного с точки зрения рекламного продукта. Потом наткнулся на ваш сайт. Вы — Молодцы. Это что-то. Правда! Картин чтобы хоть что-то сказать предложил: - Давайте выпьем. Ваше здоровье. «Наверное эта рюмка будет той, что сорвёт лавину, а может быть и нет. Пусть». Дима чувствовал себя на грани перебора но остановиться уже не мог. Он знал, что бывает с ним, когда словно бы наступает второе дыхание. И он опять может пить долго и не пьянеть. Сейчас ему ломаться нельзя. Никак нельзя. Сейчас ему нужно это второе дыхание, а значит второе дыхание наступит. Иначе и быть не может. «Ну, родной, — это он обратился к своему организму, — давай не подведи!» Бродич радостно откликнулся: - Прозит! Очень симпатичное безумие. Вы проделали гигантскую работу, но мне показалось, что вы ищете не там. Попытка понять, — Что происходит? Невозможна без ответа на вопрос, — Зачем? Что это? Некая скупость информационного поля? Объективная реальность. Или искусственное ограничение возможностей? Словосочетание — море информации — перестало быть красивым образом. Как там пел ваш Гребенщиков: «Но из моря информации, в котором мы тонем, единственный выход это — саморазрушение?» Море информации. Мы давно уже перестали барахтаться в нём. Мы уже утонули и похоже, у нас не остаётся другого выхода, как отрастить жабры! То есть — перейти на потребление информации так сказать напрямую. Минуя процесс осмысления. Это невозможно без вмешательства извне. Наивно полагать, что это всё нормальный эволюционный путь. Если говорить просто, то я уверен, что сейчас происходит глобальный эксперимент по созданию нового человека. Уже в который раз на этой планете. Возможно сейчас технологический. Хотя вряд ли. Слишком безвкусны на мой взгляд все эти ретрансляторы, какие нибудь вышки или антенны для управления массами. Но что-то происходит. А, история нас учит, что любая попытка создания нового человека всегда заканчивается большой кровью. Мы живём в интересное время. На наших глазах создаётся очередная империя с единой целью, единой идеологией. Какой? Я пока не знаю. Могу только догадываться. Как раз очень интересно было бы её сформулировать. Империя по сравнению с которой

137

Литературный сериал Третий Рейх, СССР или Римская империя окажутся мелкими, амбициозными карликами. Масштабы не те. Это будет происходить независимо от нашего желания или нежелания. В подобной ситуации я не хочу быть сторонним наблюдателем, я хочу быть активным участником. Создателем. Демиургом нового мира! Бродич опять манерно пригубил пиво и вдруг по-мальчишески рассмеялся: - Ну, как? Как вам идея для моего нового романа? Картин искренне восхитился: - Уфф, напугали... Я уж было подумал … Как называется? «Всё таки старик гениальный актёр и законченный нарцисс» Довольный произведённым эффектом, Бродич, благодарно раскланялся несуществующей публике и ответил с достоинством: - Карлики у Дуба. Мне кажется это подойдёт. Хотя, пока ещё не решил. Скажите, а с вами всё в порядке? Вы неважно выглядите, Дмитрий. 8367/276к. Фрагмент записи рабочих расшифровок. Разговор. Участники Дмитрий Картин, Палик Бродич : (по техническим причинам аудиозапись не производилась с самого начала, пропущено не более пяти минут): ЖУРНАЛИСТ: - Я в порядке, но похоже Вы угадали. Про новый мир и про создание новой идеологии. Похоже мне сделали сегодня подобное предложение. Не стоять в стороне, а присоединиться. СТАРИК: - Поздравляю! Это повод. ЖУРНАЛИСТ: - Согласен, ваше здоровье! СТАРИК: - Прозит! Только тут есть одна очень пикантная подробность, Дима. Подобные предложения не говорят о наличии у вас недюжинного таланта. К сожалению. Скорее о склонности к конформизму. Но, доступ к информации, о которой раньше вы не могли даже и мечтать, с лихвой окупит все моральные издержки. Поверьте. А, при наличии даровитости, можно очень многого достичь. ЖУРНАЛИСТ: - Вы что, имеете опыт? СТАРИК: - Конечно. Иначе, говорили бы мы сейчас с вами. Помните, у Ротшильда кажется — Продаются все, вопрос только в цене. ЖУРНАЛИСТ: - Цена. В этом то всё и дело. Я не понимаю, чем я разворошил это осиное гнездо. Они просят отказаться от каких то, на мой взгляд, безобидных вещей. Похоже их испугало дурацкое журналистское расследование! Практически с жёлтым душком. Бульварщина! Дурацкая шутка! Если бы я понимал куда я сунулся и на что такое посмел взглянуть. Чего мне нельзя было видеть? Просто понять бы! СТАРИК: - Вот это то и есть цена. Понять, это значит опять пытаться барахтаться. А вам предлагают отрастить жабры. Хотите совет? Вы мне, правда, очень симпатичны. Не соглашайтесь сразу. Думайте, рефлексируйте. Набейте цену. Архивы КГБФСБ это конечно лакомый кусочек, но есть вещи гораздо интереснее. ЖУРНАЛИСТ: (?) СТАРИК:

138

- Свобода. Возможность делать то, что хочется. Абсолютно. Но, не заходя на ма-аленькие, запретные территории. Это право не просто выторговать, но можно. Вы их заинтересовали. Соглашайтесь, это интересно, поверьте. Прозит! Вверху страницы, на расшифровке, оставлена Резолюция. Написана карандашом от руки: «Виновных в техническом сбое наказать. Впредь, до прекращения работ, организовать техническую возможность для резервного контроля объекта». подпись отсутствует РЕДАКЦИЯ. КУРИЛКА. Две молоденькие корреспондентки. Аня и Катя. - Говорю ж тебе, в галстуке и подтяжках. - В подтяжках?! Ты шутишь! - Ну, в пиджаке конечно, а подтяжки я... случайно заметила. А, главное после того погрома в редакции, он ноль внимания. Это, говорит, неважно, у нас, говорит, новые задачи и о них он объявит на планёрке. - Где?!! - На планёрке, прикинь! Я этого слова-то отродясь не слыхивала. Только в кино про коммунистов. В 11 ровно, он ждёт всех у себя в кабинете. Опоздавших будет карать. - В чьём кабинете? - Да. Теперь у него и свой кабинет есть. Вместо нашего «релакс рума» устроили. Новую мебель купили, кресло, а диванчик старый он оставил. Ностальгия наверное мучит. Где теперь отдыхать, не представляю. - Аллилуйя сёстры! Слушай, как благотворно на них действует развод. Ну, тогда вперёд подруга, или ты уже там, а?! КАБИНЕТ ЖУРНАЛИСТА qw78365/2. Запись рабочих расшифровок. Разговор. Участники — Дмитрий Картин и сотрудники редакции: ЖУРНАЛИСТ: - Нам выпала великая честь и удача заняться историей ФСБ - КГБ - НКВД. Спецоперации, разведка, контрразведка, инакомыслее всякое и прочее-прочее. Доступ к архивам практически неограниченный. Информация о которой раньше мы не могли даже и мечтать. Тихо, друзья мои, тихо. Работы будет много. В связи с этим, наша редакция переходит на особый режим работы. Практически — осадный. Но, для начала мы все должны будем сдать подписку о неразглашении. Кровью. И это понятно, в связи с особыми документами, с которыми мы будем иметь дело. Второе: Если у кого то есть противопоказания по процедуре подписки — религиозные, морально этические, здоровье шалит например… Донор. То прошу заявить об этом сейчас же. Репрессий не будет, но расстанемся мы немедля. КАТЯ: - Кровью?! ЖУРНАЛИСТ: - Да, милочка, забыл сказать, бессмертную душу следует прикреплять к письму в формате doc, txt или pdf в виде Резюме. И две фотографии. Для оформления допуска.

139

Литературный сериал К завтрашнему дню от всех жду гениальных идей оформленных в виде служебных записок. Ещё вопросы? «Иногда новое дело оказывается таким, близким что ли. Совершенно по плечу. Нет не по плечу даже, это что-то из коммунистических агиток — «Эй! Нам любое дело по плечу!» — а просто садится на тебя как хорошо сшитый пиджак. Впору. Да, именно так. Только, буквально, день назад ты даже и подумать не мог о подобных задачах, о масштабах таких, как вдруг — раз и ты делаешь всё, совершенно не сомневаясь в том, что имеешь право не сомневаться! Это очень сильное ощущение» КВАРТИРА ЖЕНЫ

Спальня. Жена, Компьютерщик. Журналист с цветами. - Приходит муж с работы… или нет. Лучше из командировки. Приезжает значит муж, а там… эвона как! Картин стоит посреди квартиры, а эти двое лихорадочно пытаются что-то на себя надеть. «Совершенно анекдотичная ситуация. Глупая и не вовремя. Как случайное ДТП: не опасное, но обидное. Можно подумать, что такие ситуации бывают вовремя. Такие ситуации не редкость, но каждый, кто хоть раз переживал это в своей жизни, тот, словно получил какую-то прививку. Нет, это не броня или равнодушие, но прививка как сброс иллюзий, что-ли. Прививка от иллюзий. Да. Вот живём же мы, вроде взрослые люди, кажется понимаем всё про эту жизнь. Но столкнувшись в первый раз с такой ситуацией с тобой происходит словно инициация чего-то. Взросление какое-то. Наверное лучше пройти через это пораньше. В юношеском возрасте, чтоб раз и готово. Чтоб только цинизм где-то там поселился в глубине уголков глаз. Чтоб не было в дальнейшем этих иллюзий». Сам Картин в такой ситуации оказался первый раз. Его застукивали, это было. Драки бывали, слёзные выяснения отношений. Всяко бывало, но так, чтоб он сам в роли обманутого мужа. Звучит то как пошло — «обманутый муж». И она хороша. Ползает перепуганная, некрасивая. «Как не вовремя всё». - Зачем ты не позвонил? Ну, что ты за человек такой, зачем ты не позвонил? «А, она ведь искренне сокрушается», — подумал ещё Картин, — «Как будто это что-то изменит. Хотя позвонить, наверное, надо было». Картин: - Ну вот, а ты говорила, там у него, в телефоне, мама плачет. Привет Серёжа. Рад, что у тебя всё в порядке со здоровьем. Ты маме позвони. Успокой. Я на кухню пока. Одевайся и подходи. Дело есть. Он, тычком, неуклюже, суёт цветы жене и не оглядываясь выходит из комнаты. КУХНЯ Журналист, Жена. Жена вошла на кухню решительная и сосредоточенная. Она уже в халатике, том самом с глубоким декольте. Только сейчас она сжимает кулачком ворот халатика почти у самого горла, прикрывая грудь. Карин, сидя за столом, намазывал варенье на чёрный хлеб. Она осторожно взглянула на Картина, на столовый нож в его руке. - Дима, ну, если хочешь дай мне… ударь. Он, не обращая внимания, бросил нож в раковину. Откусил и заговорил с набитым ртом: - Это у вас давно или так, просто от жалости приютила?

140

- Не смей так. Тебя не было, долго, а Сергей пришёл испуганный. Ночью. Он рассказывал ужасные вещи. Его просто трясло от страха. Он уже доел бутерброд, только в уголке рта осталось чуть-чуть варенье. Он быстро слизнул его языком и подытожил: - Понятно, один-два раза... Это ты про него мне хотела рассказать? В этот момент на кухню вошел Компьютерный Гений. Он полностью оделся и совсем не походил на того голого и жалкого мужчину каким его увидел Картин пару минут назад. «Странную штуку всё-таки вытворяет с человеком одежда. Он даже смотрит по другому. Как будто у него защита какая-то появляется. Хотя может это касается только мужчин? Вот женщина голая она может быть какой угодно: прекрасная, желанная, уродливая, отталкивающая, сексуальная — разная, а голый мужчина всегда жалок. Какой бы он ни был. Или это мне кажется потому что я неисправимый гетеросексуал?» Картин взглянул на них почти дружелюбно: - Оля, ты, иди в ванну, приведи себя в порядок, а нам с Серёжей поговорить надо. Иди-иди. Сергей повторил за ним деревянным голосом: - Да, нам надо поговорить… Ольга неуверенно посмотрела на Картина, потом на Сергея. Картин улыбнулся и сказал: - Я рад, что ты живой. Ей Богу. Ну — иди же ты, Оля, вот наказание. Мы ж не гладиаторы тут бои устраивать... Оля решилась. Он дождался пока она выйдет и продолжил: - Вот уж думал одному придётся всё расхлёбывать; ан-нет — дал Бог напарничка. Вот что. Садись-ка ты, пойдём по порядку. Садись-садись. Он достал из под стола колченогую кухонную табуретку и подтолкнул её к Сергею. Тот сел. Получилось неудобно, приходилось бороться с неустойчивой табуреткой. Картин этого не заметил. Он на секунду задумался и начал: - На меня вышли люди из «конторы» ГБ-ЧК-ФэСэБе. Предложили похоронить наши изыски со снами. Настоятельно посоветовали, так скажем. 747289/ns7. Фрагмент записи рабочих расшифровок. Разговор. Участники Дмитрий Картин, Сергей Зюков, Ольга Картина:

КОМПЬЮТЕРЩИК: - Я в курсе. ЖУРНАЛИСТ: - Да? А, ну -да. Ольга рассказала? Тогда ты знаешь, что я решил принять предложение работать для блага, так сказать... стать летописцем и рупором. Агитатором, горланом, главарём.... Это очень интересное предложение. С перспективой. Такие бывают раз в жизни. Я дал согласие играть по правилам системы, чтобы «проникнуть» в неё и, так сказать, разрушить её изнутри. Я очень рассчитывал на тебя Серёжа. А тут, вот оно как. КОМПЬЮТЕРЩИК: - Сейчас придумал? Всё было хорошо до борьбы с системой. Тут ты перегнул, не твоё это. Хочешь по-мужски, так дай в морду, а глупости всякие не надо. Я не верю тебе. ЖУРНАЛИСТ: - Понятно. Я почему-то так и думал. Для доказательства лояльности властям от меня требуется немного, в общем то — закрыть тему, отдать все материалы, что уже и произошло, и доказать, что я вполне себе нормальный функционер. Добропо-

141

Литературный сериал рядочный семьянин и трудяга. Конформист. Материалы я отдал, тема мне уже не интересна, а вот вам, с романом вашим, с Ольгой, придётся завязать. Мне, жена моя, теперь, самому нужна. КОМПЬЮТЕРЩИК: - Она тебя не любит. ЖУРНАЛИСТ: - Бывает. Но ты не переживай, трогать её я не буду. Да и нету у меня особого желания, поверь. Но вот вместе жить, нам придётся. Яичница по утрам, то да сё. Проводы на работу. Друзья в гости, совместный отпуск... Какой ужас. Но ты не унывай. Любовниками вы, так и быть, оставайтесь. Мы ж не звери. КОМПЬЮТЕРЩИК: - Ты это бредишь так? (судя по звуку упало что-то деревянное, возможно табурет) ЖУРНАЛИСТ: - Тихо-тихо! Садись ты. Если захотите, конечно — то оставайтесь. Но только так, чтоб мне нетрудно было делать вид, что я не в курсе. Ну, не подставляй ты меня и тут. Я тебя очень прошу. КОМПЬЮТЕРЩИК: - Скотина! (сопение и возня) ЖУРНАЛИСТ: - Не конструктивно, Серёжа. Во-первых я тебя сильней. Сядь. Вот так. Тихтихо. Во-вторых я обещал Оле не трогать тебя. Да, а если ты заартачиться — что сделать, с мягким знаком надумаешь, как говорит мой шеф; страсть там африканская или ревность какая — не советую. Сотру в порошок, как в тот, что у тебя в компе нашли. Пятьдесят граммов для начала. Там барбитураты или кокаин? Теперь я пойду, а ты сам объяснишь ей что и к чему. Милая! Я вернусь поздно! (журналист выходит. входит жена) ЖЕНА: - Что он тебе сказал? Вверху страницы, на расшифровке, косо оставлена Резолюция. Написана карандашом от руки: «Подготовить предложения о возможной реализации». подпись отсутствует. Нет ничего более скучного и рутинного в телевизионном деле, чем снимать сюжеты на традиционные темы, повторяющиеся события: Приезды и отъезды высоких гостей, проведения ежегодных мероприятий или ещё хуже поздравления какихнибудь юбиляров. Подобная работа обычно проходит в фоновом режиме, не вызывая в редакциях никаких, сколько-нибудь, ярких эмоций. В этот раз в отделе, которым теперь заведовал, Дмитрий Павлович Картин, произошло тихое шушуканье и некоторое обсуждение по углам. Причиной тому был юбилейный сюжет посвящённый какому-то юбилею Северо-Западной таможни. Что-то там они пропустили миллионное через границу или построили чего-то крепкое и оно теперь верой и правдой служит на благо Родины уже целый год. Никто толком ничего по этому поводу сказать не мог. Занимался этим сюжетом сам Д.П., как стали называть Картина за глаза

142

его подчиненные и поэтому никому этот сюжет не был интересен. Хотя, поначалу и была в этом некоторая странность, почему он сам взялся за подобную рутину, но, как известно, пути начальственной мысли неисповедимы и интерес погас, не успев разгореться. Так было ровно до того момента, когда прозвучал звонок от Генерального продюсера, который затребовал к себе черновой монтаж «Таможни». Случилось это, когда самого Д.П. не было на месте. Когда же до него дозвонились и поставили в известность, прошло некоторое количество времени. Судя по реакции Картина, его этот тайный просмотр материала ничуть не смутил. Он спокойно приехал, зашел в свой кабинет и как ни в чём ни бывало засел там за документы. Тут-то и прозвучал звонок от Генерального с просьбой зайти к нему. В подобных обстоятельствах такой звонок не сулил ничего хорошего. Весь отдел затаился в предчувствии скандала. По словам очевидцев, вышедший из своего кабинета, Д.П., вид имел спокойный и совершенно не озабоченный. Скорее даже довольный. Он прихватил какие-то документы, посмотрел на часы и сказав, что будет через час, отбыл к Генеральному.

Моя служба ВладОзер гл. 5. Курс молодого бойца. КМБ Призыв солдат в нашу часть происходил примерно следующим образом: Ежегодно весной набирали фельдшеров и водителей на санитарные автомобили. А каждую осень набирали солдат без образования на должности санитаров и снова же водителей. Получалось очень интересное кино. В суть, которого никто из командования части не вникал, или вникали, но старательно делали вид, что не замечают ничего особенного. Кто из военнослужащих читает эти строки, уже догадался о сути разговора. А суть такова. Адская спираль «дедовщины» в этой части была закручена, наверное, где-то в конце сороковых, и отшлифована до блеска современниками. Когда в роту пришли мы, на должности «дедов» выдвинулся призыв санитаров. Они полтора года страдали под гнетом предыдущих фельдшеров, и вот наступил их праздник. Жертвы для мщения, в виде нерасторопных овечек, прибыли в полном составе. Фельдшера же, которые прослужили год, сами только что вздохнули на полную грудь. Только что, в званиях старшин, ушли их гнобители. Они уже год ждали, когда придет свежая струя и подменит их на службе, а они уж отдохнут. Санитары, которые прослужили полгода, это вообще гиены, они только что вырвались полуживые из пасти крокодилов, и рады, что на их место прибыли свежая кровь. На должности санитаров обычно набирали там, на «рынке рабов» во Франкфурте, тех, кто никому был не нужен, с образованием максимум восемь классов, со степенями ограничения, (СО) четыре и ниже. Правда, в основном русскоязычные. В конкретном нашем случае, четверо вуйков из «полонины» и двое «москалив». Дело в том, что для срочной службы они были действительно (на наш взгляд, несмотря на то, что нам уже было по девятнадцать) перестаревшие, они попризывались с просрочкой, на момент описываемых событий им было по 23-24 года. Это один их факторов их злобы. Им уже пора молодых галичан - волчат, дома растить, а они вынуждены еще стоять на тумбочке и шваброй (размахивать), полы драить. Стержневой «дед» роты - рядовой Лисович. Дебил, двадцати трех лет, с веч-

143

Литературный сериал но полу небритой, мохнато-темной рожей и волчьим взглядом. Это живое воплощение классического «деда», можно сказать «дед» в законе. Он же первый кто следит и за «дедушками» своего призыва, чтобы не расслаблялись, и четко исполняли свои «дедовские» обязанности по отношению ко всем ниже стоящим периодам службы. Он хранитель духа неуставных взаимоотношений между личным составом части. А если грубо выразиться, то это тварь беспросветная. И единственное, ему, тупорылому оправдание, это то, что можно только представить, что до этого, за его полтора года службы пришлось перетерпеть ему самому. Столько злости он скопил. Но из лиц начальствующих никто ничего «не замечал». Друг и соратник Лисовича рядовой Кравецкий, красивый, статный парень, правда, не из санитаров, а из водителей, примерно того же возраста, но с наличием извилин, неоднократно пытался урезонить Лисовича, но не тут то было. «Ты! Что забыл, что делали с нами?» и Кравецкий сникал, замолкал, и выполнял волю соплеменника и однопризывника. Но проследуем дальше. Очередным в когорте «дедов» был Саша Шот. Я по имени его назвал не, потому что он был лучше для меня в сравнении с другими «стариками». Нет, он четко следовал в фарватере Лисовичей. Но при жребии между ними я достался в качестве пажа ему. Что это такое? Объясняю. То ли до прихода, то ли сразу с приходом молодежи - «деды» по жребию делили, с кого кому брать деньги, ну и заодно опекать. И так, по жребию, я, слава богу, достался Шоту. Саша родом с города Погар. Не знаю, где он зацепил эту фамилию. Меня хохла, он неоднократно защищал от ближайших, озверевших «земляков». Ну да ладно, это только присказка... Вернемся дорогой читатель на «КМБ» т.е. так называемый «карантин».Возвратившись, как я уже писал, с завтрака, товарищ младший сержант Иванов вывел нас, молодежь со строя и завел в спальное расположение. По сравнению с обычными казарменными спальными помещениями, особенно с теми, что в славном городе Славуте, никакого сравнения. Обычная комната. Десять коек в два ряда, в один ярус. Пять тумбочек, два окна, четыре плафона. Синяя лампочка ночного дежурного освещения. Опись у входа, электро выключатель. Все! Да, входная дверь. Никаких излишеств. Пол деревянный, из досок, крашеный. Стены побелены известью, панели на 1,20 выкрашены, синей масляной краской. -Товарищи, молодые бойцы! - слегка картавя, как Ленин, скомандовал Иванов. - Развяжите свои вещевые мешки и выложите их содержимое на свои кровати. - А где моя кровать? - спросил я у Иванова. Он, пытаясь не подавать вида, слегка растеряно оглянулся на приоткрытую входную дверь. Там столпились, заглядывая внутрь, наши опекуны. - Твоя, вторая направо, - спокойным тоном, с достоинством в голосе произнес один из них. Это был Шот. Первая справа от входа кровать «деда» Шота. Вторая справа, значит моя. В левом ряду, по диагонали, в противоположном углу, кровать «супердеда» Лисовича. Для поддержания уставного порядка, на комнату, умные командиры подселили по два «деда». Скорее всего, у штатных командиров до этого даже мысли не доходили. Такими мелочами заправлял старшина роты, прапорщик Сукинцов. Следующие жильцы - Шершнев И Чекменев - прослужившие год - они до конца своего второго года службы в кубрике почти не появлялись. Два полугодка - Лимонов и Пятаков. Остальные мы. Остальным также подсказали, где их место. Разложите туалетные, письменные принадлежности в тумбочки. Через десять минут строимся на улице! - продолжает командовать наш Царь и Бог. - Ну что пацаны? Картина Репина - «Приплыли»? - спрашиваю я.

144

Сидим на табуретах все трое, понуро опустив головы, нахохлившись, как воробьи перед грозой. В головах полная каша - неразбериха и смутное ощущение тревоги. Я осмотрел свое ложе. Наволочка застирана. Лицевое полотенце (вафельное) в дырках. Тоненькое, серое, старое одеяльце. С простынями и матрацем познакомимся попозже. Так - так - так... - сказал пулемет, значит вот здесь, в таких условиях мне предстоит жить два года? Задаю сам себе вопрос. Ответ, где-то болтается в мутном, непроглядном тумане. Да -да - да. два года, это 730 дней и ночей. Бьют молоточки в висках. И еще не известно чем они закончатся. Чуть позже я узнал, что всю службу (основную ее часть) можно провести и на гауптвахте. Можно пару-тройку лет прослужить в дисбате, с последующим дослуживанием своего срока там, где и начинал. Можно попасть в тюрьму. А можно по тысячам мелких и больших причин просто не дожить до заветного дембеля. - Строиться! - прокукарекал младший сержант. - В кубрике, в проходе! Построились. - Садись! Присели. - Слушайте меня внимательно. Сейчас вас трое фельдшеров, сегодня - завтра должны подвезти еще троих фельдшеров и четырех водителей. Когда соберутся все, тогда мы и приступим к плановым занятиям по курсу молодого бойца, а так же я подготовлю вас к принятию присяги. - Озерянин?! Тебе понятно? - А что, что понятно? - Встать! Когда к вам обращаются по фамилии, нужно вставать, принимать строевую стойку, ответить громко и четко: «Я!» «Так точно!» «Никак нет!» - Понятно? Поднимаюсь с ленцой и недоумением на лице, типа, чего тебе надо, пацаненок, чего повизгиваешь? Такая моя реакция отрицательно действует на младшого сержанта, прослужившего год. Можно только через год, своей, службы, правильно оценить его реакцию на мое «а что?» бровки у него поползли на лобик, глазки округлились, он пролепетал что-то нечленораздельное, но к его чести удержался от каких либо более грубых действий. Еще тогда, сразу, я подумал, что зря теряю поддержку с его стороны. Но! Идя в армию, я по своим скудным понятиям, рассчитывал (ох, как я ошибался!) на уважение «прав человека», слова такие услышал, конечно, полтора десятка лет спустя, а тогда просто что-то было в душе, на что-то надеялся. Типа, ну не должны же здесь меня сгрызть заживо. Ведь, вроде, в цивилизованном мире живем (пусть он даже и называется – лагерем, но ведь социалистическим!). - Еще вопросы есть? Нет? За мной. Вслед за Ивановым поднимаемся на чердак. Под крышей из добротной черепицы небольшой отсек, метров двадцать на сорок, условно спортзал. Небольшой, но для армейского уровня достаточный набор спортинвентаря. Брусья, конь, козел, гири, штанга, перекладина, пару груш, маты в достаточном количестве. - На маты садись! Присаживаясь, оглядываюсь по сторонам. Помещение достаточно просторное для спортзала такой мелкой части как наша. Обращаю свое внимание на совершенно новенькие кроквы, стропила и другие деревянные детали чердака. Они совершенно свежие, желтые, с выступившими каплями янтарной смолы, с приятнейшим запахом сосны. - Товарищ младший сержант, а скажите, пожалуйста, сколько лет зданию нашей медицинской роты? Иванов видимо не зная точного ответа, и досадуя на себя, что сам этим во-

145

Литературный сериал просом никогда не задавался, нехотя мямлит, что, судя по истории прусских армий, не менее двухсот лет. - А крышу, что, перекрывали видимо недавно? - С чего ты взял? - Да я смотрю, что дерево совершенно свежее на вид. - Нет вы ошибаетесь, рядовой Озерянин, просто оно так хорошо сохранилось с тех пор, как его здесь поставили. И вообще не отвлекайтесь, сейчас будете сдавать зачет по физподготовке. Легкая разминка, брусья, конь, перекладина. В юфтевых гирях на ногах по шесть килограммов каждая, на перекладине особо не подергаешься, но мы старались. В ВСК по Иванову, почти вписались. Снова отдохнули на матах. - Следующий час занятий, - объявил командир - строевая подготовка. Степа и Вася как всегда промолчали, меня же черт дернул задать вопрос. А зачем она медикам нужна, эта строевая. И тогда Миша Иванов, будучи врожденным педагогом, смущаясь, краснея, прочитал нам очень краткую и содержательную лекцию с применением наглядных, практических примеров. Тема: «Щелбан (колобаха и т.п.) для строптивых». Содержание: для тех, кто задает много лишних вопросов, не выполняет требования и указания, старших по званию и по сроку службы, даже если и делает попытки служить по уставу.... И так далее и тому подобное в медицинской роте в частности, а в дивизии вообще, разработан целый ряд мер по упреждению оного. Самый первый и самый легкий вид наказания это «Щелбан» с растяжкой. Миша демонстрирует этот прием на поверхности мата. Ладонь левой кисти плотно прилегает к поверхности... лба комментирует Иванов по ходу дела, затем пальцами правой кисти до упора оттягивается средний палец левой кисти и резко отпускается. Наказание выполняется по команде: «Череп в руки!». Наказуемый, по команде обязан резко снять (пилотку) головной убор с головы, зажать его между ног, взять ладонями свой собственный, стриженный наголо череп, наклониться вперед. Количество щелбанов тоже имеет воспитательное значение, и отпускается по усмотрению судьи - исполнителя (в одном лице). По окончанию экзекуции, наказуемый, обязан, поклониться судье в ноги и поблагодарить за воспитание, сказать спасибо. Выслушав лекцию, мы поухмылялись, не восприняв ее в серьез. По выражению лица командира я понял, что он понял, что я ничего не понял (прошу простить за каламбур). - На улицу, бегом марш! Строиться! В одну шеренгу становись! Равняйся, смирно, налево, прямо, шагом марш! плац в сорока метрах от медицинской роты. В течение последующих пятидесяти минут младший сержант демонстрировал нам чудеса строевой подготовки, мы ему в ответ, свою полную несостоятельность в этом отношении. - На право! В расположение шагом, марш! Возвращаемся в казарму, в свой кубрик - комнату. О - ба - на! Здесь, надувшись, как сычи, сидят, понуро опустив головы, три наших копии. Здорово мужики! Кто такие, откель будете? Нехотя, глядя с подо лбов, подают по очереди руку. Боря, Толик, Федя. Кушнир Борис, Парпауц Анатолий, Максимчук Федор. Фельдшера. С Черновицкой области. Братья, друзья по несчастью (или по «счастью»). Кратко выясняем кто - есть - кто. Прибыли по тому же этапу - сценарию, что и мы. Все ясно, все понятно. - Все, быстро за мной! Бежим за Ивановым в подвал. Кладовая химического имущества. Прапорщик - начальник склада быстро и расторопно подбирает нам по размеру противогазы и прочую химзащитную амуницию, которую мы впервые видим. Строимся на улице. По расписанию у нас занятия по ЗОМП. Что это такое, узнаем по ходу заня-

146

тий. Хим. городок метров за триста от медицинской роты, в глубине темного, одичавшего сквера. Вокруг лужи и грязь, невысохшие, от прошедшего на днях дождя. - Вспышка справа! - громко подает непонятную нам команду Иванов, по ходу марш-броска. Мы, разинув рты, смотрим, остановившись на него. - Что салаги, остановились?! Почему команду не выполняете? А?! Вас чему учили в школе и училище на начальной военной подготовке?! А?! Мы, потупившись, виновато молчали. Может где-то в других местах этому и учили, нас, увы, нет. - Начинаю ликбез. По команде вспышка справа, всем независимо от месторасположения, резко развернуться в противоположную сторону, лечь на землю, закрыть кистями рук глаза, - скороговоркой оттарахтел, Иванов. - С места, бегом, марш! Вспышка слева! Мы шмякаемся, где попало, кое-кто в грязь, кто-то головой в левую сторону. - Понятно. Будем отрабатывать эти упражнения до потери пульса. И пошло. Вспышка справа, слева, справа, сверху... Стоп, а здесь как действовать, товарищ младший сержант?.... Отработали. Замаялись. - Газы! Ну, это мы уже проходили. - Химзащиту одеть! Не знаете?! Показываю. И так два часа. Жарко, пот заливает глаза. - В казарму бегом, марш! Химзащиту сдать. Строиться! На спортгородок, бегом, марш! до пояса раздеться! Десятиминутная разминка. Прохождение на бревнах. Качание брюшного пресса. На крокодил! Быстрее, быстрее! На полосу препятствий! Бегом, бегом! Быстрее! Задыхаемся, падаем. - Я там, кое-кому упаду! Шланги вы гофрированные! Час физо пролетел. - В казарму, бегом, марш! Помыть руки. На обед, строиться! В столовой, мы молодежь, сидим за отдельным столом во главе с Ивановым. Пока еще о специфике приема пищи ничего не знаем и не врубаемся. На каждый прием пищи роту водит старшина, прапорщик Сукинцов. Кушает с ротой. Столы на десять человек. Тот, кто оказался за столом по средине, то есть как раз напротив бачков с первым и вторым блюдом, автоматически назначается раздатчиком пищи. Места за столом заранее не закрепляются. В этом одна из маленьких сержантских хитростей. Они зорко, с хитрецой, следят, кто сядет напротив бачков. Значит, самый проголодавшийся, который надеется захватить себе порцию пожирнее. Да, не тут то было. - Рядовой Кушнир! -Я! - Встать, вы назначаетесь раздатчиком. Боря среди нас шестерых, самый толстенький. - А це як? - спрашивает скулящим голоском Боря, почувствовав какой то подвох. - Бери черпак, и всем по очереди разлей первое. Мы по очереди подаем свои алюминиевые миски. Иванов первым. Кушнир подхалимски вылавливает из борща единственный кусочек сала и перекладывает его в миску Иванову. Он тут же приступает к трапезе. Моя миска заполняется где-то пятой по счету. Не торопясь, приступаю к поглощению горячего и кажущегося очень вкусным борща. Хлеба на столе предостаточно, а еще гречневая каша с мясом и подливой. И сладкий компот. Хорошо. Терпимо. Но, только Боря поднес первую ложку ко рту... - Раздать второе - командует Иванов. Кушнир, еще ничего не сообразив, надеясь, что второе - то, раздаст кто-то другой, медленно поднимаясь, с недоумением смотрит на нехорошего командира.

147

Литературный сериал - Да, ты, Кушнир, ты теперь на весь период КМБ, раздатчик за нашим столом. Снова лучшие кусочки мяса, и половина подливы достаются уроженцу Эльмари. Он очень быстро их поглощает, не особо пережевывая. - Закончить прием пищи, командует Иванов, проглотив одним махом компот. - Как закончить? - Убрать со стола, сложить посуду! Иванов резко встает. - Ни фига себе?! Я же только приступил ко второму. Это что такое? Как понимать? Он что издевается? Со скоростью молнии проносятся в голове эти вопросы. Да нет,не шутит, уже вся рота потянулась на выход. За столом тихая паника. Никто не знает, за что хвататься. Судорожно пытаюсь проглотить кусочек сала от второго блюда. Каждый хватает, что попало. Стоя, одной рукой кто запихивает в рот целый кусок хлеба, кто ложку сухой гречневой каши, другой рукой, убирая со стола. Кушнир не успевавший съесть даже половины борща, суетливо воровато сует в карман пару кусков хлеба. Уборка стола, это соскрести со своих мисок остатки пищи в бачки. Хлебом смести крошки и лужицы со стола туда-же. Бачки, миски, кружки составить на левый край стола. - На выход! Стоиться! Быстро! Рядовой Озерянин! Сдать посуду в мойку. Я, уже пробежавший метров пять - шесть в сторону выхода, тихо бормоча какие - то «лестные» слова-проклятья в сторону командира, возвращаюсь обратно к столу. - Чем салага не доволен? - рычит кто-то из проходящих «дедов» и толкает кулаком в плечо. Молча сверкаю в ответ глазами. Собираю быстро и сдаю в «окно приема грязной посуды» - тару с нашего стола. Бегу в строй. - Опаздываете в строй! Рядовой Озерянин! - Я посуду сдавал! - Ты мне еще поговори. Почему без разрешения становитесь в строй? Выбегаю обратно, подхожу к Иванову строевым шагом: Товарищ младший сержант! Разрешите стать в строй! - Становитесь! - цедит сквозь зубы младший сержант. Прибываем в казарму. - Тридцать минут на перекур! Разойдись! Медленно расползаемся в разные стороны. - Строиться! Диким голосом орет Иванов! - Да что это такое? Каждый из нас задал про себя вопрос. - Что за издевательство? Он что полный идиот? До обеда гонял как Сидоровых коз, с обеда ушли полуголодные. Так он еще и перекурить не дает. Медленнее, чем бы хотелось Иванову занимаем места в строю. - По команде разойдись, вы должны вылетать со строя в любую свободную сторону со скоростью пули! Понятно!? - Так точно! - Р-р-разойдись! Разбегаемся сломя голову. По мнению Мишки Иванова не достаточно быстро. - Становись! Разойдись! Становись! Разойдись. Хрен с вами, пока достаточно. От обещанных тридцати, пятнадцать минут прошло. Обидно. Бреду в сторону курилки - беседки. В курилке человек семь. Не нашего призыва, хотя вижу, что с нашей части. Не смело переступаю порожек, разглядываюсь по сторонам в поисках места. Застыла гробовая тишина, среди только что весело болтавших курильщиков. Присаживаюсь. Вдруг курилку наполняет лай гиены перемешанный с шипением

148

гадюк. - Ты! Ты-ы-ы!!! Кто такой!? - А что такое? Неприлично для местного обчества, нагло спокойным голосом спрашиваю я. - Ты с-с-сученок п-почему без спроса и разрешения вошел в курилку? Дико вращая белками глаз, пролаял с сычанием рядовой, как чуть позже я узнал, Лисович. - А у кого спрашивать, я старших по званию здесь не вижу. - Что? - опешил Лисович, озираясь по плечам соратников, в поисках лычек на погонах. Я проследил за его мечущимся взглядом, и одновременно мы наткнулись на одинокую, узенькую лычку ефрейтора Шота. - А-а-а! - завизжал «дед». Ефрейтор, тебе урод, что, не старший по званию? - Нет, неуверенно пролепетал я. - Вон отсюда! И зайди, как положено! Медленно, с попыткой сохранения остатков достоинства, выхожу с курилки и бреду в сторону казармы. От такого начала службы затошнило. В голове две мысли. Уйти в казарму, как это сделало большинство, или выполнить приказ самодура и вернуться в курилку. Выбрал среднее, закурил возле угла казармы. Но, ужас! Этим самым я, гад такой, грубейшим образом переступил статью устава, разрешающую курить только в строго отведенных для этого «позорного» занятия местах! Ну, как могла, «строго уставная» душа, рядового Лисовича пройти спокойно мимо такого «ужасно-грубого» нарушения устава. - М-мужики! Завопил он на весь двор блаженным голосом. -В-вы -в-вы только посмотрите, что вытворяет э-т-о-т слоник - и сам пулей вылетел из курилки в мою сторону. Брюзжа слюной, с кулаками подскочил ко мне. - Череп в руки, с-сука!Заорал он диким ревом. - Да пошел - ты - отказался я от выполнения команды. - Что-о-о?!!! - начал задыхаться, захлебываясь слюной и злостью, с перекошенным лицом «дед». Фофан с силой удара молотка припечатался к моему лбу. Пилотка улетела метров на пять в сторону. Голова закачалась как маятник, искры снопом сверкнули из глаз... - Ну, с-сука, после КМБ, я тебя достану, т-ты меня запомнишь. - Поживем, посмотрим, - прошипел я в ответ.

Путешествие в неизвестном Уразова Татьяна Борьке хотелось похвастаться, рассказать о том, что с ними произошло. Но неожиданно он увидел предостерегающий взгляд Мишки. Мишка, этот мямля смотрел на него необычно строго, как бы говоря: - Только попробуй! Мало не покажется! И Борька осёкся. Молча поужинали. Мать нажарила рыбы. И они пошли спать на сеновал. - Ты, что сдурел? Мамке хотел рассказать про прозрачных. Сейчас все от страха бежали бы куда глаза глядят! А они хорошие. Нас не обидели, в рабство не

149

Литературный сериал забрали. Да ещё и отпустили. Зря мы от помощи отказались. - Ну конечно! Откуда ты знаешь, что они хорошие. Может, они за нами проследили и завтра нас захватят, а мы знаем и молчим. Кем мы окажемся завтра? Предателями! Лучше быть голодными, чем предателями. - Ничего ты не понимаешь! Если они захватчики, то они у реки в плен могли взять всех мужиков. Не было только Серёги - дурачка. А чего они не взяли? А? Борька промолчал. Ответить было нечего. И, правда, все мужики были там. И без оружия. Он отвернулся, кинул одеяло и начал устраиваться на ночлег. Мишка тоже молчал. Думал. Незаметно подкрался сон. Полные впечатлений они спали беспокойно, во сне разговаривали, размахивали руками. Сено было мягким и душистым. Когда прокричали первые петухи, Мишка проснулся. Борька сладко спал. Мишка вспомнил о вчерашнем разговоре. Тихонько слез с сеновала, попил воды и отправился знакомой дорогой к реке. Это он уже решил вчера. Твёрдо. Ещё было темно. Но страха не было. Дорога была знакома, но всё равно Мишка нет-нет, да и споткнётся или попадёт в ухабину. Пока шёл, думал, что попросить у прозрачных, если он их найдёт. Вдруг ему показалось, что он слышит шаги. Мишка остановился. Прислушался. Наверно показалось. Пошёл опять. Шорох за спиной усилился. Ужас охватил его. Он побежал. Кто-то бежал за ним. Он быстрее и этот кто-то тоже быстрее. – Мишка!- вдруг услышал он – Куда рвёшь? Я не могу догнать! Мишка, ошалев, остановился. Борька, как волк выл из темноты. Сердце казалось, выпрыгнет из груди. Липкий пот покатился по телу. Тяжело дыша, Борька выступил из темноты. – Ну, ты и бегать! Не угнаться за тобой! – шипел он. – Откуда ты взялся? Ты же спал! – возмутился Мишка. - Спал, спал! Нашёл дурака! Я ещё вчера понял, что ты рванёшь к прозрачным. Проснулся, а тебя нет. Я бегом за тобой. Пока догнал! А ты взял и рванул, как ошалелый. Я так перепугался и заорал. Еле догнал тебя – орал Борька. -Ты чего разорался? Партизан! Я тебя звал? Попёрся за мной! Ты же против прозрачных! Не боишься, стать предателем? – отвечал Мишка. –Ладно. Прости. Пошли вместе, – пошёл на мировую Борька. И они дружно зашагали по ухабистой дороге к реке, размышляя об инопланетянах, мечтая их найти. О приключениях, которые их ждут, но, не представляя, как изменится их жизнь и родной Зеи от знакомства с иными цивилизациями. Пацаны верили, что они идут в светлое будущее. А в небе светилась голубая звезда, манящая в неизведанные, но желанные дали. Экипаж Атома готовился к отлёту. Макс и Волик, хотя ещё и слабые, проверяли системы жизнеобеспечения, Лёлик вносил изменения в навигационные программы. Он решил облететь Зею, зарегистрировать радиационный и температурный фоны, уточнить геофизические карты планеты. Разведчик сделал все интересующие анализы, даже облетел ближайшие селения. Тёплая волна пробежала по телу при воспоминании о Борьке с Мишкой. Такие маленькие, а какие шустрые! И тут же сработала перехваченная мысль. Кто-то просил о помощи. Лёлик задумался. Юрос…Юрос… Бедный Жека… Чтобы придумать и обмануть чудовищных пауков смертоносной планеты? Светало. Вновь взвыл хаарт. Да что же это такое? До взлёта осталось меньше часа. Легки на помине! Борька с Мишкой! Мгновение и они внутри комолёта. Настороженно, но без былого страха пацаны оглядывались по сторонам. Но всё было прозрачное, на востоке разливалось золотое свечение. Мишка, сам не ожидая от себя такой смелости, вдруг громко спросил: - Вы, что похожи на медуз? Я читал про океаны и моря, и знаю про медуз,

150

они были, как желе прозрачные и ядовитые. В морской воде были невидимы, и часто люди обжигались. А ядовитые ожоги лечить было нелегко. И вы такие? Лёлик не удивился наивности Борьки. Откуда ему знать о достижениях науки. Они на Зее отстали от всех почти на тысячелетие. Считав вопрос, Лёлик нехотя ответил: - Нет! Мы не медузы, но мы умеем менять плотность тела. И к тому же наша раса действительно прозрачная, обладает телепатией и многим, многим другим, что объяснить пока вам невозможно. А вы зачем явились вновь? Мы улетаем. -Мы тоже хотим с вами улететь, возьмите нас с собой! Мы только ростом маленькие, может, пригодимся. -Наши планеты похожи, но вы не подготовлены к такому полёту. И подумайте о матери. Что с ней будет? - Волик, что ты думаешь по этому поводу? - Ничего не умеют, ничего не знают, но с другой стороны с помощью их легче будет найти контакт в дальнейшем с людьми. Как я понимаю, мы скоро вернёмся с помощью. А помощь им нужна. Их устроим в школу астронавтов. Всему научатся. -Но они не умеют переходить из одного времени в другое! Если только в экспериментальных костюмах Кроста. Ну да. Это возможно. А мать? Умрёт с горя. Нет, нет! - У них, что элементарного радио нет? Включись и пусть передадут матери послание, что через год, другой прилетят. С другой стороны, и народ психологически подготовится к нашему прилёту. Лёлик согласился. Поискал частоту на которой, предположительно на Зее бормочет радио и Мишке объяснил, что тот должен сказать громко и чётко. Мишка почти проорал, хотя не очень поверил в эту затею: - Мама, нас с Борькой не ищи! Мы улетели, но вернёмся через два земных года. Ты нас дождись. Мы очень, мам, тебя любим. - Одевайте пацаны костюмы, которые принесёт Макс. Он подключит вас к питанию и кислороду. Не дёргайтесь. Постепенно научитесь нас видеть. Борька почувствовал прикосновение кого-то невидимого, который натягивал на него невидимую упругую одежду, от щекотки он даже рассмеялся, а Мишка сам помогал натягивать костюм, его мозг и психика быстро адаптировались к меняющимся условиям. Он даже почувствовал Макса. Все системы жизнеобеспечения подключал Волик. Он то и сказал Лёлику: - Лёлик, а этот-то пацан скороспелка, он уже входит в наше время. Второй послабее, а этот ого-го! Лёлик отдавал команды. Макс и Волик только успевали отвечать: -Есть! Бесшумно Атом летел в зарю. Мишка с Борькой разинув рты смотрели то вверх, то вниз, то по сторонам. Красота поражала их воображение. Лёлик про себя посмеивался над незадачливыми путешественниками. Он- то знал, что при переходе из одного времени в другое они будут крепко спать. Атом пронизывал пространство и время с неимоверной скоростью, словно переходил просто из одной комнаты в другую. Вдруг Волик вскрикнул: - Командир! А пацаны помогут нам, Жеку вызволить с Юроса! Во-первых, на них костюмы хамелеоны, выдерживающие самые высокие температуры Юроса, во- вторых они очень маленькие, а в третьих пауки не знают об их существовании, и у них анализатор показал - от тела исходит странная аура высокой частоты, которую пауки не переносят. А?

151

Литературный сериал - Ну, молодец Волик! Вот это мысль! Как они переносят полёт? - Нормально! Словно всю свою маленькую жизнь, только и делали, что из одной галактики прыгали в другую. - До Юроса ещё далеко. Гром то и дело выходил на связь. На Юросе обстановка накалялась. В центре управления полётами никак не могли решить, где лучше посадить Атом. Волик работал над телепатической связью с Жекой. Обрывки его мыслей никак складывались в общую картину. Наконец Волик понял, что Жека не один, что там много пленников, что вода на исходе. Гром сообщил, что воду вот-вот доставят водолёты с ближайшей базы. Макс вычислил местонахождение Жеки. А это был оплавленный горный массив, и в нём в глубоких штольнях содержались пленники, которыми кормили драконов. Но Жека жив! Решили сесть на раскаленной площадке недалеко от пылающего вулкана. Риск? Но что делать? Туда пауки не поднимаются. Боятся внезапного выброса лавы. Мишка и Борька проснулись перед самой посадкой. Им показалось, что они спускаются в ад. Всё пылало. Небо, горы, деревья были алого цвета. От страха их сердечки бились в бешеном ритме. Лёлик их успокоил: - Не бойтесь. Здесь безопасно. Вам хотелось адреналина, вот и получите в полной мере. Нам нужна ваша помощь. Только вы можете спасти Жеку и других пленников. Сейчас Волик объяснит вашу задачу. Мишка ты будешь главным в этой операции, здесь нужен хороший аналитический ум, а Борька будет помогать, в нём хорошая авантюрная жилка. Волик пойдёт с вами. Думайте чётко, чтобы я понимал, что происходит с вами. Страшно? - Нет! Интересно! – заявил Борька. В его воображении он геройски и легко, как в кино спасает пленников. -Страшно…- неуверенно сказал Мишка. -Не слушайте его, он всегда чего-то боится, хлипкий какой-то, все - знают! убеждал Борька невидимого Лёлика. - Можете отказаться. -Нет! – хором ответили пацаны. -Ну, тогда слушайте наш план. Получив полную информацию о Юросе, о плане операции, о том, как надо ходить по нему, пацаны прошли тестирование на физическую подготовку и психологическую. Лёлик изучая Мишку, понял, что он уже видит их контуры, а значит, будет идти след в след за Воликом. С Борькой тяжелее, его придётся ставить за Воликом, а Мишка будет замыкать их тройку и держать в поле зрения и Волика, и Борьку. Борьке подключили мини радар, чтобы по нему он мог определять местонахождение Волика и Мишки. Ещё раз проверили амуницию. - Приготовились! Мгновение. И Атом их выплюнул в пекло. Волик и Мишка, подтащив Борьку, поставили его между собой, и по отполированной, оплавленной поверхности двинулись в путь. Как на коньках, только медленно, медленно катились они пока ещё по горизонтальной поверхности. Откуда-то сверху сыпал огненный дождь. Казалось, эти искры прожгут насквозь их костюмы. Борька шёл за Воликом по радару, не отрывая от него взгляд. Страх сковал его тело и душу. Он старался не смотреть по сторонам. Мишка наоборот изумлённо смотрел на неведомый ранее мир, его любопытство не имело границ. Даже страх отступил. Он видел очертания и Во-

152

лика, и Борьки. Борькин страх внезапно настиг его, и тогда успокаивая брата, он уверенно крикнул: -Не боись, Борька! Я рядом. Подойдя к кромке площадки, услышали команду: -Приготовиться к полёту! Как далеко ушла цивилизация! Словно в момент выросли крылья и понесли их вниз в каменистое ущелье. Мишка не отрывал взгляд от пылающих деревьев и кустов, облюбовавших оплавленные склоны. Они показались ему живыми и агрессивными. Только бы не упасть на такой куст или дерево! Тогда всё-хана! Но видимо, этот Юрос хорошо изучен, и программа спуска отточена до идеальности. Даже огненные вихри оказались не помехой. Посадка оказалась мягкой. Они слились, как хамелеоны с окружающим ландшафтом. С этого места был виден вход в штольни. Пауки ползали и по склонам, и по площади перед входом. Пышущие паутины свисали над входом. Волик останется здесь и будет координировать действия Мишки с Борькой. Видимые для пауков, странные скафандры напоминали головы кузнечиков, поэтому было решено, что ребята будут прыгать, как блохи, чтобы их признали за новый вид насекомых. А пауки насекомых обожают! Но эти насекомые будут несъедобными, то есть ядовитыми для пауков. Борька физически развитее Мишки, но даже он понял, как будет тяжело им допрыгать до входа в штольню. Волик дал команду пуска. Что-то приподняло Мишку и опустило, еле успел встать на ноги. Сразу же, без передышки, новый бросок. Мишка думал только о том, как бы ему не убиться. Борьке прыжки давались легче, он вошёл в роль и радостно прыгал. Так и допрыгали до первой линии обороны пауков. Пауки, охраняющие эту линию, ничего не поняли, когда неизвестно откуда взявшиеся блохи перепрыгнули линию обороны. Мишка, ох уж этот Мишка чуть не влетел в висевшую паутину. Хорошо, что Борька прыгал вслед за ним и вовремя сбил его, не дав паутине зацепить Мишку. Но и паутина вдруг сжалась, как шагреневая кожа, почувствовав смертельную опасность, исходящую от блохи. Волик направлял их прыжки в нужную сторону, то и дело слышалось: - Борька – влево! Мишка - прямо! Сами ребята пока не ориентировались в пространстве. Пауки мохнатые и колючие ощетинивались при виде блох, удивляясь им. У входа в штольню Волик дал приказ замереть и на время притвориться камушками, отдохнуть. Надо было дождаться новых пленных, которых то и дело подвозили к штольне и проскакать между ними внутрь. Мишка устал до одури, свернулся калачиком и чуть не уснул. Борька считал пауков больших и поменьше, когда появился громадный паук с зелёным глазом, и направился прямо к Мишке. Мишка онемел от страха, ни одной мысли не пронеслось в его умной голове, что и спасло ему жизнь. Паук решил, что видит камень, свалившийся сверху, или кусок остывшей лавы, ужасно неприятный на вид и запах. И брезгливо отошёл в сторону, а потом за своими делами забыл о них. Сколько времени пацаны пролежали, никто из них так и не понял. Наконец пауки подвели к входу несколько десятков пленных, среди них были просто чудовища видимые, были и только осязаемые контуры, и вообще непонятные существа. Мишку от их вида начало трясти. Но Волик быстро прекратил трясучку, приказом затеряться между пленных и вкатиться с ними в штольню. Теперь им пришлось катиться кувырками, пленные их пропускали вперёд. Такое они видели впервые, хотя их опыт был настолько богат, и на своём веку повидали столько тварей, что не в состоянии были их даже перечислить. И вот они уже в штольне. Но как найти Жеку?

153