История, измеренная в пятиклассниках (Алексеев А.С.)

в

, Я И Р О ИСТ еренная

изм

ник а х

ИСТОРИЯ,

ИЗМЕРЕННАЯ В ПЯТИКЛАССНИКАХ

А. С. А лексее

в п я т и к лас с

историк, автор курса «Всемирные хроники» , книг «Континент Россия», «Эпоха Рождества», а также многочисленных научно-популярных статей, опубликованных преимущественно в журнале «Наука и жизнь».

А. С. Алексеев

АЛЕКСЕЕВ Александр Сергеевич —

А. С. Алексеев

ИСТОРИЯ, измеренная в пятиклассниках НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ДВЕНАДЦАТИЛЕТНИХ

«НАУКА И ЖИЗНЬ» Москва 2014

ББК 63.3 УДК 94

Ответственный редактор Е. Л. Лозовская Макет, оформление обложки, верстка З. А. Флоринская Корректор Ж. К. Борисова

А. С. Алексеев ИСТОРИЯ, ИЗМЕРЕННАЯ В ПЯТИКЛАССНИКАХ. НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ДВЕНАДЦАТИЛЕТНИХ — М.: АНО «Редакция журнала «Наука и жизнь», 2014. — 192 с. История — это то, что было давно и не с нами. «Давно» — значит сотни, тысячи или даже миллионы лет назад. Представить себе такую уйму времени нереально, поэтому хорошо бы подобрать какую-нибудь понятную мерку. Допустим, пятиклассника... Человека лет примерно двенадцати, почти взрослого. От первых египетских фараонов нас отделяют чуть больше четырёх сотен пятиклассников. Давайте представим, что они стоят, взявшись за руки и вытянувшись цепочкой сквозь века... Книга в занимательной форме рассказывает о личностях и событиях в зарубежной истории разных времен, дополняя публикации в разделе для школьников «Ума палата» журнала «Наука и жизнь».

ISBN 978-5-904129-12-5

А. С. Алексеев, текст, 2014 © АНО журнала «Наука и жизнь», 2014 © З. А. Редакция Фло рин ская, оформление, обложка, 2014 ©

6

КАК МЕРИТЬ ПРОШЛОЕ В ПЯТИКЛАССНИКАХ История — это всё, что уже прошло. Чтобы разобраться в истории, нужна фантазия. Когда вы читаете о давних временах, вам на каждом шагу встречаются слова, «тысячу лет назад», «миллион лет назад»... Может, вы к ним привыкли. Но на самом деле вообразить себе миллион лет или хотя бы тысячу лет очень трудно. Да что тысячу — и сто лет представить нелегко. Давайте для наглядности подберём какую-нибудь понятную мерку. Допустим, пятиклассника. Измерять время в пятиклассниках очень удобно. Если человек ходит в пятый класс, ему около двенадцати лет. Он прожил уже большую жизнь, много чего повидал, о многом может вспомнить. То есть он понимает, как это долго — целых двенадцать лет! Кроме того, многие народы мерили время (и сейчас мерят) циклами именно по двенадцать лет. Значит, если и с этой стороны смотреть, мы поступаем правильно. Хотя называть каждого человека двенадцати лет «пятиклассником» — это, конечно, условность. В разные эпохи детей учили в разном возрасте, а то и вообще не учили. И уж вовсе не обязательно переводили из класса в класс. Как мерить время в пятиклассниках? Вот человек родился. И пока ему не исполнится двенадцать лет, мы с ним не расстанемся. Как рост отмечают на стенке, так мы будем отмечать (мысленно, конечно) на этом, грубо говоря, ребёнке каждый прожитый им день. А когда ему стукнет двенадцать, мы скажем: «Пока, парень!» (или там «девочка»). И возьмём для отсчёта нового малыша. Так и вытянется цепочка пятиклассников из далёкого прошлого к нашим дням. Теперь о том, что мы собираемся мерить. Почти все исторические события произошли за последние пять тысяч лет. То есть, конечно, и до этого много чего случилось, но мы про те времена почти ничего не знаем. А примерно пять тысяч лет назад в некоторых особо продвинутых странах люди придумали способ записывать всё, что угодно. Ну, положим, «что угодно» — это только так говорится. На самом деле довольно долго записывали в основном имена царей (без царей куда ж денешься!) и всякие хозяйственные 7

подробности — например, сколько у человека овец, сколько у него кусков меди лежит в сарае, или кто кому что должен. Значки для записи более сложных вещей придумали позднее. С тех пор эти значки — иероглифы, потом слоговые знаки, ещё позже буквы — много раз менялись. Менялся и материал, на котором делали записи: глина и камень, папирус, кожа, бумага, наконец, экран компьютера. Но по сравнению с тем великим изобретением — письменностью — это уже были мелочи. Пять тысяч лет в пятиклассниках — примерно четыреста шестнадцать человек. Если собрать их вместе, получится целая школа из одних пятиклассников. Но у нас-то они не толпой стоят, а выстроились один за другим сквозь время. И за каждым — целая жизнь, хотя и небольшая. Теперь вы представляете, сколько длится писаная история человечества, и всегда можете любой её кусочек заменить большой или маленькой шеренгой из пятиклассников. К тому времени, когда люди изобрели письменность, человечество существовало уже сотни тысяч лет (сколько это будет в пятиклассниках, даже представить страшно!). Оно, человечество, накопило огромный опыт. Люди уже умели выращивать рис, просо, виноград и финиковые пальмы, разводить коз, свиней и овец, строить неплохие дома и красивые каменные дворцы, изготавливать каменные кувшины со стенками толщиной в бумажный лист (правда, таких сравнений никто не делал, потому что бумагу ещё не изобрели). Но почти всё делали вручную или с помощью животных. Чтобы приготовить пищу, обогреться и умыться, надо было сперва сложить печь, потом нарубить деревьев или сучьев и натаскать воды (а если поблизости не было реки или ручья, то сначала Фрагмент статуи сановника, известно даже его имя — Эбих-иля. Он жил в сирийском городе Мари в середине третьего тысячелетия до н.э. Примерно с этого времени автор и предлагает измерять вехи истории в придуманных им живых «единицах измерения».

8

Клинопись на глиняных табличках — одна из древнейших форм письменности.

вырыть колодец). Чтобы куда-то поехать, отправить груз или сообщение по суше, надо было сделать повозку и запрячь в неё лошадей, а для путешествия по реке или морю построить лодку или корабль с вёслами. Правда, кое-где люди довольно рано научились строить ветряные мельницы и пользоваться парусом. Но широко применять устройства, машины и механизмы стали лишь двести лет назад или даже позже. Пять тысяч и двести — почувствуйте разницу! Только в последние двести лет люди начали строить паровозы и пароходы, научились фотографировать и записывать звук, изобрели телефон, радио и телевидение. В 1828 году в семье графа Николая Ильича Толстого родился сын Лёва. Когда в России была проложена первая железная дорога, Лёва даже не дорос до пятиклассника: ему было всего восемь лет. А в пожилом возрасте великий русский писатель Лев Николаевич Толстой уже имел возможность смотреть кино и следить за полётами самолётов. То есть из наших четырёхсот шестнадцати пятиклассников только последние десять-двенадцать получили облегчение в тяжёлой работе. И только у двух самых последних появилась возможность целыми днями пялиться в экран компьютера. Ребята, вам здорово повезло!

• Ну, а теперь от этих последних пятиклассников (то есть от вас) мы пройдём к началу нашей длинной шеренги малолеток и посмотрим, каким выглядел мир в их глазах. Без подробностей, конечно, а так, обращая внимание на всякие интересные вещи.

9

Часть 1. ГЛИНА И ПАПИРУС СРЕДНИЕ ВЕКА — РАЗ, СРЕДНИЕ ВЕКА — ДВА… В учебниках истории Средними веками называют время между крушением Западной Римской империи и новым подъёмом культуры — Возрождением. Но таких периодов, когда всё приходилось начинать заново чуть ли не с нуля, в истории Европы было несколько. И самый ранний начался в V тысячелетии до Р. Х.* Какой мир окружал наших первых условных пятиклассников? Тогдашние люди в принципе мало отличались от нас, однако жизнь у них была совсем другая. На Земле было очень просторно. Между Уралом и Атлантическим побережьем народу жило меньше, чем сейчас в одной Москве. Представьте, что у вашей небольшой семьи не квартира из двух-трёх комнат, а целый подъезд в многоквартирном доме, а то и весь такой дом. Вроде здорово: никто не мешает, делай что хочешь. На самом деле проблем у наших предков хватало, и проблемы были посложнее, чем у нас. Им постоянно не доставало еды. Люди добывали дичь и ловили рыбу, разводили скот. Там, где было тепло и не было недостатка в пресной воде, выращивали пшеницу, полбу, рис, оливки, финики. В поисках лучших условий для жизни многие народы перемещались с места на место, изредка встречаясь с другими народами, чтобы обменяться чем-нибудь или отнять друг у друга накопленное и сломать то, что нельзя унести с собой. В дикой древней Европе быстрее всех развивались обитатели Эгейского мира — островов Эгейского моря, запада Малой Азии и южной части Балканского полуострова. Но потом здесь (и не только здесь) наступило «первое средневековье». В V тысячелетии до Р. Х. приходят в запустение многие древние поселения Средней Азии и Юго-Восточной Европы. Точной причины произошедшего никто не знает: может, почва истощилась, или кончились запасы руды, или тамошние жители передрались между собой. Но, скорее всего, эти земли разорили пришельцы с востока. * Современное летосчисление идёт от года, который на основании расчётов был определен как год рождения Иисуса из Назарета (хотя позже историки установили, что расчёты были недостаточно точны). В книге используется традиционное сокращение Р. Х. (Рождество Христово), хотя в большинстве современных российских изданий принято обозначение н. э. («новая эра» или «наша эра»). — Прим. ред.

10

Карта Эгейского мира, о котором идёт речь.

Откуда вообще мы знаем, что происходило в странах, где не было письменности? Археологи находят кое-какие вещи — глиняную посуду, украшения, оружие, могилы, — которые разные народы делали по-разному. В языках, на которых говорят современные народы, сохранились некоторые особенности прежних языков. Сами народы перемешивались и из-за этого меняли облик; по строению тела, особенно черепа, можно кое-что узнать о наших предках. А в последнее время научились выяснять родословную народов, исследуя их гены. Так вот, по всем этим признакам примерно с V тысячелетия до Р. Х. на огромных пространствах Евразийского материка происходило встречное движение народов. На севере из Азии в сторону Балтийского моря придвинулись племена, от которых, по-видимому, произошли финноугорские народы (венгры, финны, эстонцы, мари и др.). Они заняли всю северную часть современной Европейской России.

11

У них был узкий разрез глаз, плоские лица и широкие скулы; поэтому задолго до монгольского нашествия такие черты появились у жителей Восточной Европы. Примерно с того же времени из Южной Сибири и Приуралья стали расходиться в разные стороны племена, предположительно говорившие на индоевропейских языках. (Сейчас на языках этого типа говорят от Англии и Испании до России, Ирана и Индии.) Они-то, похоже, и разорили прежние поселения на Аму-Дарье и Сыр-Дарье, в степях Украины и на Балканском полуострове. Разница в развитии завоевателей и завоёванных была не так уж велика. После упадка в Эгейском мире начался новый подъём. На Кикладских островах появились поселения-крепости с башнями и толстыми стенами, на северо-западе Малой Азии расцвела Троя, а на Балканах — Лерна, чьи правители-жрецы накопили большие богатства. Но в конце второго тысячелетия до Р. Х. на юго-восток Европы накатывает новая волна индоевропейцев. Кикладские острова и Центральная Греция покрываются руинами, гибнет в огне Лерна. Технологии и культурные навыки снова приходят в упадок, наступает «второе средневековье» — опять не слишком длительное. Причём оба «средневековья» — и первое, и второе — касались только Балканского полуострова: остальная Европа и без того была дикой, «падать» ей было некуда.

ЗАЧЕМ ЕГИПТЯНЕ СТРОИЛИ ПИРАМИДЫ Заглянем в Египет пятитысячелетней давности. Вон они, самые ранние египетские пятиклассники, — сидят на полу в небольшом глиняном доме в одноэтажном городке, расположенном на берегу Нила. Они выводят на папирусе иероглифы камышовыми перьями, а строгий учитель прохаживается по комнате, помахивая палкой, — так, на всякий случай… Кстати, об учителях и учениках. Народов много. Все они разные, по-разному себя ведут, да и живут в разных условиях. Поэтому кто-то из них развивается быстрее, кто-то отстаёт, а потом догоняет или даже вырывается вперёд, кто-то топчется на месте. Тем, кто догоняет, не надо изобретать всё самим: они могут учиться у других. Не бойтесь этих слов — учение, учиться, учитель, ученик. Они не про школу — они про жизнь.

12

Пирамида Хеопса — самое большое каменное сооружение Древнего мира (146 метров в высоту). На её строительство пошло два миллиона триста тысяч блоков весом от 2,5 до 30 тонн.

Учились народы, конечно, по-разному. Народы-отличники получали возможность двинуться дальше и стать учителями для других. Народы-двоечники история оставляла на той же стадии развития — на второй год, вернее, на второе столетие, а то и на второе тысячелетие. Причём закончить образование удавалось не всем. Куда девались гунны и лангобарды, жужани и авары, свевы и вандалы (да-да, было и такое племя) и сотни других народов, от которых остались одни названия? Они провалились на экзаменах, и история вычеркнула их из своего журнала. Этот урок истории стоит запомнить. Учиться приходилось, в основном, у тех, кто живёт рядом. Иметь умных соседей было полезно, хотя и хлопотно. Пять тысяч лет назад такими «умными соседями» были жители двух речных долин — на Ниле (Египет) и между реками Тигр и Евфрат (Месопотамия, нынешний Ирак). Другие народы тоже умели обрабатывать медь, глину, дерево и самые разные виды камня, но в основном разводили овец и коз. А египтяне и жители Месопотамии научились подавать на поля речную воду и получать высокие урожаи. Ещё они умели лечить людей, высчитывать положение звёзд и строить огромные сооружения из 13

В гробнице царевича Рахотепа была найдена статуя царевича и его жены. XXVIII век до Р. Х.

кирпича и камня. Египтяне вырубали из скал, обрабатывали и перевозили глыбы весом до 200 тонн! Так что пирамиды построили именно они, а не пришельцы из космоса. Главный секрет величия и могущества египтян заключался не столько в способностях, сколько в умении объединять усилия большого числа людей. Они любили петь, плясать, но они были готовы и тяжело трудиться. Чтобы заставить большие отряды рабочих действовать слаженно при строительстве огромных дворцов, храмов и пирамид, нужна была сильная власть. И власть фараонов — египетских царей — действительно была огромна. Любой египтянин, какой бы высокий пост он ни занимал, целиком зависел от фараона. В египетском языке не было глагола «принадлежать», потому что египтянину в самом деле почти ничего не принадлежало. Ему давали грамоту (свидетельство) на владение и распоряжение вещами, скотом, рабами. Но грамоту как дали, так могли и отобрать. Не имея почти ничего своего, египтяне редко что-то покупали и продавали, и деньги им были не очень нужны. Если купля-продажа всё-таки происходила, то в документах особо отмечалось, что за эти вот вещи или вот за этих рабов заплачено и что они «вписаны в договор, скреплённый печатью». Другая важная особенность египтян — их представление о самих себе. Египтяне считали, что человек — существо составное. Даже у последнего бедняка есть, кроме смертного тела, бессмертный «двойник». Если же человек имеет власть, силу и богатство, то у него ещё есть «проявления», «призраки», «имена», «силы», 14

«тени»… Всё это не просто свойства, а вполне реальные существа, только невидимые. Чем человек могущественнее, тем больше в его теле бессмертных жильцов. И больше всего их, конечно, у царя. После смерти человека его «двойник» отделяется от тела, но может вселиться в изображение покойного. Для этого египтяне делали скульптуры и барельефы из камня или глины. Их надо было выполнить как можно искуснее: ведь если изображение получилось непохожим, «двойник» мог его не узнать и проскочить мимо. Бессмертным «жильцам» человека, как и телу, нужен был сон, они испытывали усталость и боль. Когда тело человека умирало, его «жильцы» оказывались чем-то вроде бездомных собак. Чтобы они не лишились убежища, тело после смерти надо было хорошенько забальзамировать и поместить в просторном сухом помещении, чтобы защитить от непогоды и грабителей. Там же следовало положить золото, серебро, одежду, мази для кожи (в жарком солнечном Египте кожу приходилось постоянно смазывать) и вообще всё, что могло понадобиться «жильцам» человека в долгой загробной жизни. Вот почему пирамиды египетских фараонов так велики, в них так много всякого добра и устроены ловушки для воров. Ведь если вор утащит посмертное имущество, «жильцам» покойника не на что будет «жить». Ещё «жильцам» нужна была пища — или, по крайней мере, вид и запах пищи. Без неё они могли «умереть с голоду», и тогда покойник тоже «умер» бы — причём окончательно. Поэтому египтяне постоянно сами приносили жертвы предкам или нанимали для этого жрецов. Так что древнему египетскому пятикласснику, едва он подрастал, надо было начинать заботиться о будущей посмертной жизни. Вообразите себя на его месте! Скучно ему, во всяком случае, не было. Чтобы снабжать продовольствием покойных фараонов и вельмож, к их гробницам приписываСтатуэтка мальчили целые селения. «Хорошая должность — царска. XXV век до Р. Х. кая власть, — радовался фараон Ахтой III. — Нет 15

ни сына у него, ни брата, но увековечиваются его памятники, так как делает человек для предшественника своего, желая, чтобы то, что он сделал, было укреплено другим, который придёт после него». Насчёт того, что «ни сына, ни брата» — это он так писал, для примера: у него-то самого сын как раз был. Просто Ахтой III имел в виду, что любой фараон заботится о гробницах прежних фараонов в надежде, что будущие фараоны позаботятся о его гробнице.

СОЛНЦЕ НА ТРОНЕ Почему Египет был такой богатый? Потому что египтяне и сами много трудились, и ещё грабили и порабощали соседей, в том числе близлежащие азиатские области Ханаан и Финикию (сейчас это Палестина, Сирия и Ливан). Дело это было непростое. Тот самый фараон Ахтой III учил сына: «Подл азиат, плохо место, в котором он живёт, — бедно оно водой, трудно проходимо из-за множества деревьев, дороги тяжелы из-за гор. Не сидит он на одном месте, ноги его бродят без нужды. Он сражается, но не побеждает, и сам не бывает побеждён». Ахтой писал это примерно за 330 пятиклассников до наших дней. Но позже постоянные египетские вторжения всётаки заставили мелких азиатских царьков признать власть фараонов. В Ханаане и Финикии египтяне построили крепости, разместили в тамошних городах свои гарнизоны. Тем, кто их поддерживал в борьбе с вражескими Фараон охотится на дичь. Эта роспись, сделанная в конце XV века до Р.Х., обнаружена на стене гробницы в Фивах.

16

Украшение и каменный саркофаг, отделанный резьбой (фрагмент внизу), найденный в одной из гробниц. Национальный музей Египта. Каир.

державами — Хеттским царством и Митанни, — фараоны помогали материально. Фараон Аменхотеп III вообще ни разу не ходил в поход в Азию, однако благодаря египетским гарнизонам и египетскому золоту власть его оставалась неколебимой. Но вот около 1350 года до Р. Х. на трон взошёл сын Аменхотепа III — Аменхотеп IV. У него были великие планы: он хотел, чтобы соседние народы не просто подчинялись, но чтобы они слились с египтянами в единый народ. Для этого была нужна новая религия. В древности каждый народ верил, что только он живёт правильно, потому что его образ жизни установлен богами. (Некоторые народы до сих пор так думают.) А поскольку народов было много и жили они все по-своему, богов тоже было много. Даже в Египте в каждой области имелись свои боги, хотя больше всего египтяне почитали Амона. Аменхотеп IV решил всё поменять и установить всюду единые порядки, освящённые общим богом. На роль такого бога он выбрал Атона — солнечный диск. Ведь Солнце светит всем, его все люди знают и чтут. На четвёртом году царствования Аменхотепа IV жителям Египта объявили, что теперь у них два фараона — сам Аменхотеп и… бог Атон. Фараонов и раньше называли сыновьями разных богов, но это было как бы не совсем взаправду. Теперь же приказано было считать, что Аменхотеп IV — сын СолнцаАтона, причём самый настоящий: Солнце вроде как создало его 17

Семья фараона-реформатора Эхнатона. Рельеф алтаря для домашних богослужений был сделан в XIV веке до Р. Х.

из собственных лучей. Имя Аменхотеп («Амон доволен») было изменено на Эхнатон («Полезный Атону»). Построили новую столицу Ахетатон («Небосклон Атона»). Запретили употреблять при письме знак бараньей головы, поскольку баран — священное животное Амона. Имена всех богов, кроме Атона, стирали. Наконец, вместо «бог» велено было писать «властелин». Получилось, что фараон и бог — совсем одно и то же и обозначаются одним и тем же словом. Эхнатону было не до военных походов: слишком больших расходов требовала затеянная им перестройка. Грабёж соседей прекратился, новые богатства в Египет не поступали. Количество золота, посылаемого азиатским царькам, резко сократилось. Египетские гарнизоны стали выводить из Ханаана и Финикии — их не на что было содержать. Первое время ничего не изменилось: ведь азиатские царьки по прошлому опыту знали, что бороться с владыками Египта 18

себе дороже. Поэтому на словах все они горячо одобряли превращение фараона в сына Солнца и всячески перед ним пресмыкались. Один писал Эхнатону, что он «пыль под сандалиями царя, моего господина; мой господин — Солнце, которое восходит над странами день за днём, как положено Солнцу». Другой называл себя «скамейкой для ног фараона». Третий уверял, что он «слуга царя и пыль его двух ног, по которой он ступает», и что к ногам царя и Солнца он «падает ниц семь раз животом и семь раз спиной» (вы только попробуйте упасть спиной!). Четвёртый клялся, что, если бы ему передали приказ фараона вонзить кинжал в своё сердце, он бы это сделал и умер с радостью. На самом деле хитрые царьки вовсе не считали себя скамейками и не торопились падать спиной, а тем более втыкать в себя кинжалы. Они внимательно следили за происходящими переменами и, кстати, писали друг на друга доносы в Египет. Поняв, что ни золота, ни войск из Египта не дождаться, враги фараона подняли головы. Особенно ловко действовал Азиру — помощник египетского наместника. Он признал себя подданным могущественного хеттского царя и атаковал богатые портовые города Финикии — Библ, Тир, Сидон, Угарит. При этом он не уставал убеждать Эхнатона в преданности: «О господин, к врагам, которые клевещут на меня, ты не прислушивайся. Я твой слуга навсегда». Из Египта трудно было понять, кто на самом деле хранит верность, а кто тайком сговаривается с хеттским царём. Правитель Библа слал Эхнатону жалобы на Азиру и умолял о помощи, но в Египте ему не верили и подозревали в предательстве его самого. Правитель княжества Тунип, которому также угрожал Азиру, сообщал Эхнатону: «Ныне Тунип рыдает, и слёзы его текут потоком, и у нас больше нет надежды. Ибо двадцать лет мы пишем нашему повелителю фараону, владыке Египта, но в ответ не получаем ничего, ни единого слова». Кончилось тем, что Азиру при поддержке хеттов подчинил и Библ, и Тунип, и другие княжества. Все азиатские владения Египта были потеряны. Оказалось, что даже самые лучшие замыслы не могут заменить силу и богатство.

ПРИ РЕКАХ ВАВИЛОНА Осенью 1648 года, когда во Франции бушевала гражданская война, гасконский дворянин д’Артаньян, служивший у кардина19

ла Мазарини, посоветовал знакомой хозяйке гостиницы Мадлен Тюркен быстрее уезжать, «потому что Париж будет превращён в груду пепла, подобно Вавилону, о котором вы, должно быть, слышали». Что же это за город, о котором знала даже не очень-то образованная француженка XVII века? Знаменитых городов много. Прекрасен Париж, огромен Токио, грандиозен Нью-Йорк, да и наша Москва тоже ничего себе. Но за всю человеческую историю только у двух городов слава измеряется не веками, а тысячелетиями: это Рим и Вавилон. Согласно Библии, люди построили Вавилон сразу после потопа: «Двинувшись с Востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там». Позже греки называли Сеннаар Месопотамией, а арабы Ираком. Здесь, в низовьях Тигра и Евфрата, пять тысяч лет назад жили шумеры — загадочный народ, чей язык не похож ни на какой другой. Сами они считали, что их предок, человек-рыба Оанна, приплыл в Месопотамию с юга, с острова Дильмун в Персидском заливе. По соседству с ними обитали аккадцы — один из многих народов, говоривших на семитских языках, типа нынешнего арабского. В Месопотамии уйма нефти, которую в древности заливали в светильники. А вот с металлами, лесом и камнем у них было гораздо хуже. Шумеры и аккадцы, как нынешние японцы, построили экономику (самую передовую по тем временам!) почти целиком на привозном сырье. В изобилии у них была только глина. В Библии про жителей Месопотамии говорится: «И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести». Они в самом деле всё делали из глины, даже писали на глиняных табличках, выдавливая иероглифы в виде клинышков. Представьте, каково было тогдашним пятиклассникам писать контрольную! А земляная смола, о которой говорится выше, — это битум, им пользовались при кладке кирпича. Но это всё присказка. Шумеры и аккадцы хотели быть уверены в завтрашнем дне. Чтобы не зависеть от случайностей на охоте и в рыбной ловле, они взвалили на себя ежедневный тяжкий труд по строительству, обслуживанию и ремонту оросительной системы. Работа в их жизни была на первом месте. Они и письменность-то придумали, чтобы вести хозяйственные записи; их документы — это расписки, купчие, удостоверения о праве на владение, списки 20

Царь Ассирии Саргон II (он правил в 712—707 годах до н. э.) изображён на фасаде дворца с жертвенным козлёнком в руках.

работников и товаров. Каждый народ сам выбирает свою судьбу, и это ещё один урок истории. Четыре тысячи лет назад, то есть примерно тогда же, когда в Египте правил Ахтой III, в Месопотамии цари Третьей династии города Ура создали могучую державу. Рабочие отряды под надзором чиновников трудились на полях и каналах, в садах, мастерских и на скотных дворах. Урским царям казалось, что у них всё под контролем: ведь учитывался каждый шаг, вплоть до выдачи пары голубей на кухню. Но в трудный момент этот бюрократический шедевр оказался бесполезным. С запада пришли племена амореев и разорили страну. Империя рухнула, а чиновники приватизировали то, за чем раньше присматривали. В те времена Вавилон был маленьким шумерским городком с громким названием Кадингирра — Врата Бога. После падения Урской державы город захватил аморейский вождь Сумуабум; он обнёс его стеной и перевёл название на аккадский язык — Баб-Или; отсюда наше «Вавилон». При Хаммурапи, шестом аморейском царе, Вавилон стал центром новой империи. Постепенно всю Нижнюю Месопотамию стали называть Вавилонией. Империя то слабела, то вновь крепла, но Вавилон оставался самым большим, самым красивым и самым богатым городом мира. Авторы Библии считали вавилонян чересчур заносчивыми: «И сказали они: построим себе город и башню, высотою 21

Эти два предмета — великолепный керамический сосуд (XVIII век до Р. Х.) и наконечник знамени в виде оленя (XXII век до Р. Х.) — говорят о большом художественном вкусе мастеров-хеттов.

до небес». «Вавилонская башня» существовала на самом деле. Она находилась на территории храма БаалМардука (Господь-Мардук) и была высотой с тридцатиэтажный дом. И это когда выше трёх-четырёх этажей дома не строили, а соседи вавилонян и вовсе жили в шатрах! Вавилон стал светочем культуры. Это вавилоняне назвали планеты именами богов, а римляне просто подобрали каждому вавилонскому божеству свой аналог: Набу — Меркурий, Иштар — Венера, Нергал — Марс, Мардук — Юпитер, Нинурта — Сатурн. Это вавилоняне ввели семидневную неделю, поделили год на 12 месяцев, сутки на 24 часа, а час на 60 минут. Это они изобрели часы — солнечные и водяные, придумали четыре действия арифметики, таблицу умножения, арифметическую и геометрическую прогрессии. То есть до них пятиклассникам и учить-то было почти нечего. Первые банки тоже появились в Вавилоне. Вавилонские банкиры применяли безналичный расчёт, выписывали и оплачивали чеки, выдавали кредиты и принимали вклады под проценты. Процветание Вавилона создавалось двумя путями: трудом его жителей и грабежом других народов. Соседи не любили вавилонян, считали их жестокими и жадными пройдохами. Похоже, доля в истины в этом есть. Например, вавилонянка Бабуну в 567 году до Р. Х. зачем-то скупала умерших и беглых рабов — точь-в-точь как Чичиков в «Мёртвых душах» Гоголя! Чтобы завоёванные народы не бунтовали, вавилоняне выселяли куда-нибудь подальше всю верхушку их общества — тех, кто помнил историю народа, кто оказывал влияние на соотечественников: знать, жрецов, богачей, врачей, грамотеев. Так они поступили и с евреями. В Библии, священной книге евреев, есть текст древней песни: «При реках Вавилона, там сидели мы и 22

плакали, когда вспоминали о Сионе». Эту песню и сейчас можно услышать в исполнении группы «Бони М»; хотя мотив, конечно, другой.

НЕСЁТСЯ КОННИЦА, СВЕРКАЕТ МЕЧ… Весной 1941 года, когда Англия сражалась с фашистской Германией, арабы радовались успехам Гитлера, надеясь с его помощью избавиться от англичан и зажить по своим старинным обычаям. В апреле в Ираке арабские войска окружили английскую авиабазу в Хаббании. Англичане нанесли по арабским позициям бомбовый удар, а затем в атаку пошла пехота, набран-

Так, по представлениям археологов и историков, выглядели ворота богини Иштар — одни из самых важных в Вавилоне, потому что через них проходила дорога к храму главного божества — Мардукa. Видно, насколько мощные стены защищали Вавилон. Их толщина была от трёх до семи с лишним метров, а высота достигала уровня трёхэтажного дома. План Вавилона VII—VI веков до P. X.

23

На каменном барельефе VII века до н .э. мы видим ассирийцев, идущих в бой.

ная из ассирийцев. К концу мая, несмотря на разлив Тигра и Евфрата, ассирийцы совместно с английской авиацией и десантниками вышли к Багдаду. А когда в июне Гитлер напал на СССР, несколько тысяч шофёров из числа христиан-ассирийцев стали через Иран возить советским союзникам военную технику и снаряжение, поставляемые Соединёнными Штатами. Ассирийцы, кажется, самый старый из нынешних народов; они старше китайцев и евреев. История Ассирии началась более четырёх тысяч лет назад, когда в верховьях Тигра был основан городок, названный в честь местного бога Ашшуром. Во времена Третьей династии Ура, о которой мы уже упоминали, там находилась резиденция урских наместников. Главным занятием ашшурцев была международная торговля. Ашшурские купцы проникли даже в Малую Азию, где государства только начинали возникать. Большую часть территории там вообще никакое правительство не контролировало, и грабежи были делом обычным. Торговать в этих диких местах было опасно, но зато и таможен там почти не было. Местные изделия не выдерживали никакого сравнения с привозными, и за качественные товары из Месопотамии (Ирака) купцы драли в 100—200 раз дороже их настоящей цены. Ради такой прибыли можно было и головой рискнуть. Торговали, конечно, не в одиночку, а большими компаниями. Такая компания была, например, в городе Канише (Канес, Неса), почти в центре нынешней Турции. Каждый её участник давал клятву, что не будет болтать лишнего во время досмотра товаров на таможне. Компания делилась прибылью с местны24

Ассирия в XIX веке до н. э. Ассирия при Асархаддоне — 681—668 гг. до н. э. Столицы государств На карте представлена Ассирия, территория которой с течением времени существенно менялась.

Семиярусная Вавилонская башня, увенчанная небольшим храмом. Её размеры в плане 90 × 90 × 90 метров.

ми властями, а те закрывали глаза на контрабандный вывоз железа и даже позволяли ашшурцам собирать пошлины с проходящих караванов. Управляло компанией общее собрание участников «от мала до велика» (то есть всех акционеров, и крупных, и мелких) и выборный совет из 48 человек. У канишской компании были отделения во многих городах Северной Месопотамии, Малой Азии и Сирии. И ещё множество агентов, которые сообщали центральной конторе, где какие цены, какие пошлины, по каким дорогам можно обойти таможенные посты и много ли в горах и лесах разбойничьих шаек.

25

Почти тысячу лет ашшурцы жили тихо-мирно, наживая денежки и подчиняясь то Вавилону, то хурритскому государству Митанни, занимавшему верховья Евфрата (хурриты — предки армян). Но потом Митанни ослабело в борьбе с хеттами, и Ашшур захватил часть его территории. Так было положено начало Ассирийской империи. А когда и Египет пришёл в упадок, Ассирия осталась единственной великой державой. Ассирийский царь Тиглатпаласар I, правивший в 1114—1076 годах до Р. Х., подчинил даже прибрежные города Финикии в нынешнем Ливане. Тиглатпаласар III, захвативший трон Ассирии в 745 году до Р. Х., первым стал вооружать наёмников за счёт казны (до этого они покупали оружие на свои деньги). Возвращаясь из походов с награбленной добычей, ассирийские генералы, офицеры и солдаты скупали землю, дома, сады, клали деньги под проценты в банках Вавилона и Ниппура, а некоторые и сами начинали выдавать кредиты. Прежние ассирийские цари, захватив какую-нибудь страну, просто добивались от её правителя покорности. Тиглатпаласар III стал всюду сажать своих губернаторов («областеначальников»). Как и вавилоняне, верхушку покорённого населения ассирийцы переселяли на новое место, чтобы лишить народ руководителей. Это у них называлось насаху — «искоренение». Царь Синаххериб сделал столицей Ниневию, чьи желтоватые зубчатые стены возвышались на берегу мутного и тоже желтоватого Тигра. Если Вавилон больше всего знаменит своей башней, то Ниневия особенно славилась висячими садами царицы Семирамиды — Шаммурамат, правившей за сотню лет до Синаххериба*. Если верить преданию, конец её царствования получился грустным: узнав, что сын Ниний устроил против неё заговор, она превратилась в голубку и улетела. В декабре 689 года Синаххериб захватил Вавилон. По его приказу величайший город мира был разрушен до основания, а его жители перебиты, проданы в рабство или изгнаны. Люди, которых вавилоняне выселили из родных мест, страшно этому обрадовались. Авторы Библии сочли, что вавилоняне получили * По другой версии, сады находились в Вавилоне или недалеко от него. Кроме того, не исключено, что сады связаны не с Шаммурамат, а с Аманис, женой Навуходоносора II, примерно через сто лет после Синаххериба. Есть также версия, что сады были созданы в начале VII в. до н. э., то есть при Синаххерибе. — Прим. ред.

26

поделом, — нечего, мол, небоскрёбы строить. Вот боги их за это и наказали: «И сошли боги посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказали боги: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдём же, и смешаем там язык их, чтобы один не понимал речи другого. И рассеяли их боги оттуда по всей земле; и они перестали строить город». Однако для самой Ассирии тысяча лет почти беспрерывных войн тоже не прошла даром. Коренные ассирийцы растворились среди покорённых народов. Положение попробовали спасти братанием с вековым врагом — Вавилонией. Сын Синаххериба Асархаддон повелел восстановить Вавилон и выплатить компенсацию его жителям. Однако отбросить груз тысячелетней вражды оказалось невозможно. Когда спустя семьдесят лет на Ассирию напали мидяне и скифы, вавилоняне не только не пришли к ней на помощь, но и сами приняли участие в её разграблении. Все ассирийские города были сожжены и разрушены. «Несётся конница, сверкает меч и блестят копья; убитых множество, и груды трупов; нет конца трупам, спотыкаются о трупы их», — записал тогда еврей Наум из Элькоша. О судьбе тогдашних ассирийских пятиклассников лучше не думать… Итак, 14 сентября 612 года до Рождества Христова захватчики покинули развалины Ниневии. Величие Ассирии исчезло навсегда. Но сам ассирийский народ сохранился. После Второй мировой войны англичане ушли из арабских стран, и ассирийские христиане остались наедине с ненавидевшими их мусульманами. Многим из них пришлось бежать в другие страны, в том числе в Россию. Между сегодняшним днём и падением Вавилона, случившимся 2626 лет тому назад, протянулась цепочка больше чем из двухсот пятиклассников. А интересно, чем бы кончилось дело, если бы древние ассирийцы вместо бесконечных войн продолжали спокойно заниматься торговлей? Впрочем, в этом случае мир мог ничего не услышать об Ассирии…

27

Часть II. ВРЕМЯ УЧЕНИКОВ МОРЕ БЕЗ КУРОРТОВ Вы знаете, что Средиземное море — это место, куда жители России летают на отдых. Но, как может догадаться любой умный пятиклассник, так было не всегда. Посмотрите внимательно на глобус или на карту мира. Вы заметите, что у Средиземного моря очень извилистая береговая линия; в нём много островов, и расстояния между ними небольшие. Поэтому уже в древние времена это море было очень удобно для мореходства. Корабли сновали здесь ещё в те времена, когда скорость хода зависела от количества хлеба и пива, съеденного и выпитого гребцами, а парус считался модной новинкой. Предприимчивые купцы и пираты (обычно эти занятия совмещали одни и те же люди) знакомили окрестных варваров с хитроумными выдумками передовых народов — со сложными обрядами почитания таинственных богов, с техникой изготовления красивой глиняной посуды, с удивительным искусством переносить живую речь на глину и папирус. В древности в большей части Средиземноморья население было редким. Люди жили небольшими общинами. Каждая община имела свои обычаи и молилась собственным богам. Программ культурного обмена не существовало, толпы египетских и вавилонских туристов не бродили по соседним странам с фотоаппаратами и видеокамерами. Дикие племена общались с культурными соседями двумя способами: либо грабя их и захватывая рабов, либо торгуя. Торговля находилась в руках финикийцев. Их предки-скотоводы, возможно, пришли к Средиземному морю из Аравии через сирийскую степь. На побережье они осели и постепенно превратились в опытных мореходов. Когда некоторые народы научились делать бронзу (твёрдый сплав меди с оловом), финикийцы стали плавать за дефицитным оловом даже в Тартесс — страну на юге современной Испании. На своих простеньких — по современным меркам, а по тем временам достаточно совершенных — судёнышках они отваживались выходить даже за Геркулесовы столбы (Гибралтар), достигая Британских островов. И происходило это во втором тысячелетии до Р. Х., когда выстроенная нами цепочка из 416 пятиклассников, рас28

Дамы в голубом — фреска в одном из помещений Кносского дворца.

1500 год до Р. Х.

тянувшаяся от египетских пирамид до наших дней, сократилась только на 50—80 человек. Знаменитый Библ, город-порт с каменными стенами и мостовыми, торговал с Египтом: продавал лес, вино, оливковое масло и закупал папирус. Греки называли папирус библос, от этого же корня образованы слова библия и библиотека. Другой финикийский город — Сидон (современная Сайда в Ливане) славился пурпуром и стеклянными изделиями. На языке, сходном с финикийским, говорили и в Угарите, торговавшем металлами, древесиной, лошадьми, зерном, вином и оливковым маслом. Дворцовый комплекс Угарита занимал целый гектар. Позже самым богатым финикийским городом стал Тир. Территория у Тира была маленькая, а население быстро росло. Тиряне переселялись в другие места средиземноморского побережья. Из одного такого посёлка, расположенного на территории современного Туниса, вырос большой город Карфаген. Он подчинил окрестные племена и превратился в мощную державу. С Финикией соперничал Крит, возродившийся после «второго средневековья». На острове появляются мощёные дороги, дворцы с водопроводом и канализацией. Долгое время Крит был центром морской торговли с Египтом. Критские корабли везли на восток 29

10 9 8 7 6 5 4 3 2 1

наше время 85 г. до н. э. — около 500 г. н. э. около 700—85 г. до н. э. около 1250—1000 г. до н. э. около 2100—2000 г. до н. э. около 2000—1700 г. до н. э. около 1700—1250 г. до н. э. около 2200—2100 г. до н. э. около 2400—2200 г. до н. э. около 3000—2400 г. до н. э.

9

8 7

6

5

4 3 2 1

30

10

Реконструированная история Трои. Справа, внизу — Троя, которую описывал Гомер в «Илиаде». Слева — череда более древних и более поздних наслоений города, много раз разрушаемого и вновь возрождаемого.

31

Помещение в Кносском дворце, предназначенное для царицы, украшает прекрасная фреска с дельфинами.

керамику, ювелирные изделия, бронзовые мечи и кинжалы, а с востока — медь, слоновую кость, страусиные яйца, оливковое масло, сосуды из алебастра, камня и фаянса. Дань критянам платили мелкие государства греков-ахейцев — Пилос, Аргос, Тиринф, Микены. На них, как и на Критское царство, большое влияние оказал Египет; у их правителей-басилеев тоже были дворцовые хозяйства, где трудились рабочие отряды. По преданию, критский царь Минос был сыном Зевса и финикийской принцессы Европы (да-да, материк назвали её именем). Зевс, превратившись в белого быка, похитил прекрасную Европу и утащил её на Крит. Великий мастер Дедал построил для Миноса знаменитый Лабиринт. Ахейцев Минос заставил платить дань юношами и девушками, которых, если верить преданиям, скармливали страшному чудовищу Минотавру, жившему в Лабиринте. А потом на Крит и его окрестности обрушились землетрясения, вызвавшие наводнения и пожары. Самая жуть началась после извержения вулкана Санторин на небольшом островке неподалёку от Крита. Соседние острова и побережье материка опустошила огромная волна цунами. Небо затянули тучи пепла, из-за которых несколько месяцев не было видно солнца. Не так давно многие историки считали, что именно эта катастрофа погубила царство МиРитон (сосуд для питья) в виде бычьей головы. Бык — священное на Крите животное. Вспомните родившуюся здесь легенду о Минотавре — человеке с головой быка, заточённом в Лабиринте.

32

носа. Теперь выясняется, что извержение Санторина произошло не позднее 1500 года до Р. Х., а дворцы критских владык погибли в огне как минимум на столетие позже. Точная причина этих пожаров неизвестна, но предполагается, что на остров вторглись ахейцы, сбросившие критское иго. Так или иначе, Критская держава погибла, а вместе с ней закончились и попытки создать на юго-востоке Европы царство по египетскому образцу. Басилеи из критских вассалов превратились в мелких самостоятельных царьков. Рабство, конечно, сохранилось (оно существовало повсеместно вплоть до позапрошлого века, а, например, в Мавритании в очередной раз было запрещено в 2007 году). Но рабочих отрядов уже не было, и жёны басилеев вместе со своими домашними рабынями сами стирали бельё. Греческий народ делился на четыре племени: ахейцев, ионийцев, дорийцев и эолийцев. У них были схожие языки, они поклонялись некоторым общим богам и имели общие предания. Но у каждого племени были, кроме того, собственные обычаи, боги и предания. Четыре племени — не значит четыре государства. Государств у греков было много, они были небольшие (обычно просто город с пригородами) и назывались полисами. От этого греческого названия происходят слова «политика», «полисмен», а в английском языке ещё и polite — «вежливый»: считалось, что горожане лучше воспитаны, чем грубые деревенские жители. В конце XIII века до Р. Х. в Грецию вторглись северные племена. Первыми шли дорийцы, за ними негреческие народы — фракийцы, иллирийцы. Путь их отмечен развалинами и пожарищами. Сильно пострадали Микены и Тиринф, дворец в Пилосе был сожжён дотла и больше не восстанавливался. Ремёсла пришли в упадок. Наступило «третье средневековье». Население стронулось с места и массами двинулось в менее обжитые места Балканского полуострова и на острова. Через Малую Азию в течение нескольких десятилетий на судах вдоль берега и посуху на повозках шла волна переселенцев и завоевателей. Одним из эпизодов этого движения стал поход греков против Трои, описанный Гомером в «Илиаде». Благодаря этому походу греки впервые ощутили себя единым народом; с него, по сути, началась их история. До следующего «средневековья» оставалось полторы тысячи лет.

33

СПОСОБНЫЕ УЧЕНИКИ Задержимся на середине нашей цепочки пятиклассников — лет за 700—500 до Р. Х. К этому времени египтяне, вавилоняне и финикийцы накопили массу знаний. Кое-что из этих знаний послужило базой для математики и астрономии: четыре действия арифметики, таблица умножения, вычисление процентов, арифметическая и геометрическая прогрессии, имена планет и сведения об их движении, разделение года на 12 месяцев, а окружности на 360 градусов. Медицина тоже развивалась: в Древнем Египте врачи уже разделялись по специальностям — стоматологи, глазники, урологи… Но окрестные народы долгое время учились у египтян, вавилонян и финикийцев не столько наукам, сколько жизни вообще. Вождей племён, населявших средиземноморское побережье, сирийские степи и горы Малой Азии, больше всего интересовало, как строить и украшать дворцы, как одеваться, как устраивать придворные церемонии и религиозные обряды, как собирать с подданных налоги, как организовывать работы в дворцовых и храмовых хозяйствах. Люди в те времена верили, что от правильных жертвоприношений нужным богам зависит их судьба, удача и неудача. Своих от чужих отличали по тому, каких богов ты чтишь и какие совершаешь религиозные обряды. С чужаками не церемонились: их можно было грабить, убивать, захватывать в рабство. Понятно, что при таких обычаях вся жизнь была построена на религии. А Вавилон и Египет были крупнейшими центрами почитания самых разных богов. Через Вавилон, кроме того, текли потоки денег. И финикийцы, и греки банковскому делу учились у вавилонян. Ну и, конечно, в Вавилоне было полно развлечений. Кочевники-скотоводы, жители деревень и небольших посёлков, из которых состояли все окрестные страны, просто балдели, попав в этот огромный город — опасный, ошеломляющий, завораживающий. Грек Геродот, который где только не побывал, отозвался о нём так: «Вавилон был не просто очень большим городом, но и самым красивым из всех городов, которые я знаю». И, наверное, не один деревенский парень, посланный родителями в Вавилон продать раба или стадо коз, остался там навсегда, пополнив его население, и без того немалое. Деловитые, талантливые и любознательные греки многому успели научиться в Египте и Вавилонии — и прямо, и через вездесущих финикийцев.

34

Египтяне со временем стали добавлять к иероглифам дополнительные значки для записи отдельных слогов. Финикийцы позаимствовали эти значки и стали писать только ими, обходясь вообще без иероглифов. Греков, согласно преданию, этим значкам научил финикиец Кадм, основавший греческий полис Фивы (не путать с египетскими Фивами). А уже сами греки ввели особые знаки для гласных звуков. Так появился первый в мире алфавит с отдельными знаками для гласных и согласных. Долгое время занимаясь пиратством и грабежом египетского побережья, греки многое переняли у египтян. А вот египтяне избегали заимствовать чужие обычаи. Как отмечал Геродот, «эллинские обычаи египтяне избегают заимствовать. Вообще говоря, они не желают перенимать никаких обычаев ни от какого народа». Это нежелание учиться у других в конце концов и превратило передовой Египет в отсталую и слабую страну, лёгкую добычу многочисленных завоевателей. Зато греки учиться не стеснялись. Великий Пифагор со своего родного острова Самос ездил в Египет изучать математику, астрономию, философию и религию. Другой греческий мудрец, Фалес из Милета, был знаком с вавилонской астрономией и астрологией, а земледелию и геометрии учился в Египте. Первым из греков Фалес Милетский предсказал солнечное затмение, случившееся 28 мая 585 года до Р. Х. Соседи попрекали Фалеса бедностью: мол, твоя наука — дело пустое, никакого от неё навара. Чтобы их уесть, Фалес изучил астрономические данные того года и пришёл к выводу, что погода будет хороша для урожайности оливок (а оливки в Греции были главным предметом экспорта). Фалес арендовал множество маслобоен, раздав в качестве задатка последние деньги, а потом, не имея конкурентов, хорошо заработал на отжиме оливкового масла. Так он доказал соседям, что наука способна обогатить человека, только ему, Фалесу, это не нужно — у него интересы другие.

КОГДА ПОЯВИЛИСЬ ВЗРОСЛЫЕ Взрослые всегда рассказывают детям сказки. Сами они читают, смотрят и обсуждают всякие вещи, которые у них называются серьёзными. Но до серьёзных вещей люди додумались далеко не сразу. В древности и у взрослых ничего не было, кроме сказок, басен, песенок и тому подобных забав. Разницу между сказкой и правдой они в упор не видели. О том, как на самом деле устроен 35

мир, люди — некоторые, а далеко не все! — начали рассуждать две-три тысячи лет назад. То есть из наших 416 пятиклассников около половины, даже когда выросли, нарожали детей и состарились, по-настоящему взрослыми так и не стали. (Строго по секрету: многие взрослые и сейчас только выглядят взрослыми, а на самом деле мало что понимают, — ну прямо как дети! Только не показывайте виду, что вы теперь про это знаете. А то мне влетит.) Время, когда люди впервые повзрослели, задумавшись над серьёзными вещами, называют «осевым». Это очень важный рубеж в истории человечества. Хотя заметили его далеко не сразу: попробуй разгляди там, в глубине веков, кто на самом деле взрослый, а кто просто здоровый и бородатый! Тогда, примерно на середине нашей шеренги пятиклассников, впервые появились люди, у которых главное занятие было — думать. До этого многие, конечно, тоже думали о всяких сложных вещах, а не только о работе и еде. Но думали так, между делом, — пока камень обтёсывали, во время езды на осле или перед сном, ворочаясь с боку на бок на деревянном сундуке. А теперь появились профессиональные размышлятели и думатели. У греков они назывались философами, то есть любомудрами. Философы уже могли не заниматься физическим трудом, потому что многие люди были готовы платить им за то, чтобы научиться думать. Платили немного, и философы часто жили впроголодь, но всё-таки кормились и своих занятий не бросали. И хотя люди ещё две с лишним тысячи лет обходились без машин и электричества, они уже мало отличались от нынешних взрослых. Раньше письменность была нужна только в хозяйстве и для записи царских деяний. Остальные знания, как и литературные произведения, передавались устно. Теперь научные, религиозные и художественные тексты стали записывать. Эти сочинения перестают быть безликими — за каждым стоит конкретный автор. Правда, ещё долгое время произведение записывал не он сам, а его ученики. «Осевое время» насыщено великими мыслителями, и не только в Греции, но и в Китае. В Индии жил и учил Будда, в Иране — Заратустра. Люди в это время пришли к выводу, что богам не наплевать, кто и зачем приносит им жертвы и поёт гимны: боги хотят, чтобы люди вели себя по-человечески, не делали другим того, чего 36

себе не желают. Времена, когда цари хвастались количеством сожжённых городов и убитых врагов, постепенно — очень медленно — начали уходить в прошлое. Перемены, которые начались (только начались!) в ту эпоху, происходили в разных местах и с очень разной скоростью, со сбоями и откатами. Не закончились они и сейчас. Думать, задавать вопросы себе самому до сих пор мало кто умеет. Бог для многих по-прежнему — этакий могучий секьюрити, который за умеренную плату должен их хранить и защищать. И всё-таки, если вглядеться в последние два с половиной тысячелетия, заметно, что мир идёт вперёд, а не назад. Глядишь, удлинится наша цепочка ещё на сотню-другую пятиклассников — что-нибудь путное и получится. Впрочем, кто знает.

САМЫЕ ДРЕВНИЕ ДЕМОКРАТЫ Греки называли себя эллинами, свою страну — Элладой, а все остальные народы — варварами. В самом деле, эллины здорово отличались от других народов. Не то чтобы они в самом деле были такими уж героями, по-приятельски общавшимися с богами, как об этом рассказывается в их преданиях. Удивительным было другое. Сами эллины главное своё отличие от варваров видели не в греческом языке и даже не в богах, которым поклонялись. По их мнению, только они, эллины, понимали, что такое свобода. Варвары же во всём подчинялись своим царям, которым готовы были целовать ноги. Большинство народов жили — а многие и сейчас живут — большими семейными кланами, где все члены клана подчиняются своим старейшинам, а все кланы вместе — царю. Эллины первыми научились жить маленькими семьями. И эти семьи, точнее, главы этих семей, были совершенно самостоятельными и ни от кого (ну, почти ни от кого) не зависели. Но это только полдела. В некоторых эллинских городах-государствах (полисах) самостоятельные мужчины — главы семей стали сами выбирать своих начальников. Такого не было нигде в мире, а в большинстве стран до сих пор нет; то есть выборы там проводятся, но для видимости, для приличия.

37

Парфенон — главное афинское святилище, возведённое в честь богини Афины Девы (по-гречески Парфенос). Построен в 447—438 годах до Р. Х.

Так впервые в мире появилась демократия. Этот строй и сейчас одни хвалят, другие ругают, а третьи считают, что демократии вообще не существует, что всё это одно притворство. Дело в том, что выбирать начальников хлопотно: за ними приходится всё время приглядывать, одёргивать их, чтобы они не оторвались от народа, не проворовались. Это такая морока! На неё способны далеко не все народы. Гораздо проще делать то, что прикажут, и втихомолку ругать власть — и то у неё не так, и это не так. Нет, правда, без демократии жить гораздо проще. По крайней мере, если не высовываться. Но среди эллинов было много людей, которые не боялись высовываться. Поэтому в некоторых полисах временами утверждался демократический строй. Полисы были маленькие — по несколько тысяч человек в каждом. Только в таком государстве при отсутствии железных дорог, радио, телеграфа и телефона народ мог сам быстро принимать решения по разным вопросам. Самым крупным демократическим полисом были Афины, а едва ли не самыми известными афинскими политиками — Фемистокл и Аристид. Они были современниками и оба выше всего ставили благо Афинского государства; поэтому их и помнят до сих пор. Но люди они были совершенно разные. Фемистокл отличался изворотливостью и не стеснялся в средствах для достижения цели. Он считал, что от политика требуется, прежде 38

Фемистокл. Навершие гермы (четырёхгранного столба), найденной в Остии. Предположительно, моделью для гермы послужила статуя, которую заказал для храма Артемиды в Афинах сам Фемистокл.

Фото Юрия Педаченко.

всего, умение добиваться выгод для своего отечества. «Это, конечно, необходимо, — возражал Аристид, — но не менее важно, чтобы государственный деятель был честным человеком». Прошли два с половиной тысячелетия, а спор всё не кончается… В 510 году до Р. Х. афиняне свергли тирана Гиппия. Тираном назывался всякий правитель, не обязательно злой и жестокий, получивший власть не по законам полиса. Новые законы поручили разработать Клисфену. С этого времени началась афинская демократия, которая тысячелетиями служила образцом для противников монархий и олигархий. В демократических Афинах государством управляли не только «народные избранники», но и сам народ. Афинский полис, по тогдашним меркам довольно крупный, насчитывал 20—30 тысяч граждан. Несколько раз в месяц все они — точнее, те мужчины (женщины, хоть и считались гражданками, голосовать не имели права), кто был старше 20 лет, кто хотел участвовать в общественных делах и имел свободное время, — собирались на площади и сообща решали животрепещущие вопросы. Чиновничий аппарат в демократических Афинах тоже не походил на современный. Во-первых, каждую должность обычно занимали сразу несколько человек, принимавшие решения сообща или по очереди. Во-вторых, почти все должности были выборные, а переизбирали чиновников ежегодно. И самое главное: почти на все должности чиновников выбирали по жребию. Голосование применяли только там, где от избранника требовались специальные

Аристид. Скульптура из Ватиканского музея.

39

Схема битвы при Марафоне 12 сентября 490 года до н. э., где афинско-платейская армия разбила превосходящее её по численности персидское войско.

способности, знания и навыки — прежде всего, при выборах десяти стратегов, командовавших вооружёнными силами. Но контролировал стратегов Совет пятисот, а он выбирался по жребию. Должностей было много, а граждан — мало, поэтому в течение жизни каждый, кто хотел, какое-то время проводил «во власти». Горожанам демократия пришлась по вкусу. Могущество Афин быстро росло. «Под гнётом тиранов, — писал историк Геродот, — афиняне не желали сражаться, — как рабы, работающие на своего господина. Теперь же, после освобождения, каждый стал стремиться к собственному благополучию». Устроив так удачно управление Афинами, Клисфен допустил серьёзную ошибку, попытавшись заключить с могущественной Персией союз против Спарты — самого сильного греческого полиса. Персидский царь Дарий не возражал, но при условии, что афиняне признают его власть. Афинские послы, не имея чётких инструкций, согласились. По возвращении в Афины их наказали за самовольство, но Дарий уже считал афинян своими подданными. Вскоре после 70-й Олимпиады (греки считали годы по Олимпиадам, по войнам и по именам правителей) жители малоазиатского полиса Милета восстали против персов. Несмотря на помощь афинян, повстанцы были разбиты. В 494 году до Р. Х. персы взяли Милет штурмом, мужчин перебили, а женщин и детей обратили в рабство. Это событие повергло в ужас всех эллинов, в особенности ионийцев: ведь милетцы были их соплеменниками. В Афинах даже поставили трагедию Фриниха «Падение Милета». По нашим меркам зрелище было не слишком эффектное: никто не сражался, кровь не лилась, и вообще на сцене (точнее, на арене, именуемой орхестрой) практически ничего не происходило. Единственный актёр произносил страстные монологи, а два хора, мужской и женский, изображали по очереди то заседание Сове40

та, то воинов, идущих в бой, то толпу на городском рынке. Но афинян это незатейливое представление потрясало настолько, что плакали даже взрослые мужчины. Во избежание волнений афинские власти запретили пьесу, а её автора приговорили к штрафу за то, что он бередит свежую рану сограждан. Театральные представления в Афинах устраивали за свой счёт спонсоры-хореги. Спонсором «Падения Милета» был Фемистокл, и трагедия, поставленная на его деньги, дала толчок его политической карьере. Фемистоклу тогда было около 30 лет. По отцу он принадлежал к старинному афинскому роду, но его мать была не афинянка и даже не гречанка. Поэтому до особого решения властей Фемистокл не имел гражданских прав. Зато он с детства научился выкручиваться из сложных ситуаций. Например, ему было запрещено посещать гимнасий (спортплощадку) в черте Афин, и он был вынужден ходить в загородный гимнасий на холме Киносарг. Но поскольку он верховодил в компании ребят из знатных семейств, они тоже стали ходить на Киносарг, и занятия за городом уже не казались унижением. Учитель, наблюдая за Фемистоклом, как-то сказал ему: «Из тебя, мальчик, не выйдет ничего посредственного, но что-нибудь очень великое, — или доброе, или злое!». На следующий год после взятия Милета Фемистокла избрали архонтом. Главным его делом на этом посту стала забота о мореплавании, в котором он видел основу процветания Афин. Старая гавань в Фалере не могла вместить много кораблей, и Фемистокл расширил её, а потом начал строить новую просторную гавань в Пирее. Вскоре Дарий попытался подчинить Балканскую Грецию. В середине лета 490 года, третьего года 72-й Олимпиады, персы разорили ионийские полисы на острове Эвбее, переправились через пролив в Аттику и встали лагерем на Марафонской равнине, в 42 км к северо-востоку от Афин. На помощь афинянам пришли только жители Платеи, расположенной по соседству, в Беотии. Военные действия возглавили 10 афинских стратегов, из которых каждый получал на один день верховное командование. Толку от такого порядка было немного, и когда очередь дошла до Аристида, он добровольно уступил командование Мильтиаду — самому опытному и способному полководцу. Более того: Аристид убедил других стратегов, в том числе Фемистокла, последовать его примеру. Под командованием Мильтиада афинско-платейская армия разбила превосходящее по численности персидское войско, заставив персов отступить.

41

Изображение Дария I на древнегреческой вазе. Работа вазописца, состоявшего на службе у царя Дария.

Победа при Марафоне пробудила в Фемистокле честолюбие; он часто повторял: «Лавры Мильтиада не дают мне спать». Вскоре Мильтиад сошёл со сцены, потерпев неудачу в военной экспедиции на остров Парос, и самыми популярными политиками в Афинах стали Фемистокл и Аристид. Они соперничали с юных лет. Фемистокл помнил по именам чуть ли не всех афинских граждан, умел убедительно выступать перед толпой и находить выход из безвыходных положений. Аристид никогда не лгал, строго соблюдал законы и правила, а за честность и неподкупность получил прозвище Справедливый. Многие афиняне не доверяли официальному суду и шли к Аристиду, чтобы он рассудил их по собственному разумению. Фемистокл утверждал, что этим Аристид приобретает единоличную власть, опасную для демократии. Аристид же уличил Фемистокла в огромных хищениях, однако тот сумел «заболтать» суд и выкрутился. Политическая вражда заставляла Аристида спорить с Фемистоклом, даже когда в душе он был с ним согласен. Как-то, одержав победу в дискуссии, он с горечью сказал, что государственные дела выиграют, если их обоих сбросят в пропасть. Ещё при Клисфене был принят закон об остракизме. Он предписывал афинским гражданам раз в год писать на черепках*, кого они считают наиболее опасным для демократического строя. Тот, кто набирал наибольшее число голосов, изгонялся из полиса. Гражданства его не лишали, имущество не конфисковывали, и через десять лет он мог вернуться в Афины. Этот закон ранее никогда не применялся, но теперь благодаря Фемистоклу он наконец заработал. Начиная с 487 года до Р. Х. противников Фемистокла одного за другим изгоняют из Афин. Через несколько лет дошла * «Черепок» по-гречески — «остракон», отсюда и название «остракизм», изгнание гражданина из государства посредством голосования черепками.

42

очередь и до Аристида. Рассказывают, что к нему тогда подошёл неграмотный крестьянин и попросил написать за него на черепке имя «Аристид». «Он тебя чем-то обидел?» — спросил Аристид. «Нет, — ответил крестьянин, — я даже не знаю этого человека, но мне надоело слышать на каждом шагу “Справедливый” да “Справедливый”». Аристид написал на черепке собственное имя. Кончилось тем, что его изгнали, и он уехал на остров Эгину. Фемистокл считал, что новая война с персами неизбежна и что спасение Афин в сильном военном флоте. По его Остраконы из Афин с надписянастоянию доходы от государственных ми: «Перикл, сын Ксантиппа», серебряных рудников, ранее деливши«Кимон, сын Мильтиада», еся между гражданами, были пущены «Аристид, сын Лисимаха». на постройку кораблей. К тому времени, когда пришли известия о предстоящем вторжении персов, афинский флот был самым крупным в Греции. Для отпора персам три десятка греческих полисов образовали союз во главе со Спартой. В 480 году до Р. Х. (год 75-й Олимпиады) царь Ксеркс, сын Дария, с двухсоттысячной армией переправился на Балканы и вдоль Глиняные черепки — остракопобережья двинулся на юг. Фракия и ны — с именами Фемистокла и города Средней Греции подчинились Аристида. царю; их войска были включены в персидскую армию. Общие сухопутные силы свободных полисов были как минимум в десять раз меньше персидских. По предложению Фемистокла они заняли тесное Фермопильское ущелье, ведущее в Южную Грецию. А чтобы их нельзя было обойти с моря, греческий флот загородил пролив между островом Эвбеей и материковой Грецией в самом узком месте — у мыса Артемисий. В сентябре 480 года в Фермопильском ущелье произошла одна из самых знаменитых битв в истории Европы. В ней уча43

ствовало более пяти тысяч греков. На третий день битвы защищать ущелье остались пятьсот человек, среди них — триста спартанцев во главе с царём Леонидом. Все они погибли. Когда пришло известие о прорыве персов через Фермопилы, спартанцы и их союзники принялись срочно укреплять Коринфский перешеек, ведущий в Пелопоннес. В Афинах была объявлена мобилизация всего мужского населения; стариков, женщин и детей эвакуировали на близлежащий остров Саламин, изгнанникам разрешили вернуться. С Эгины приплыл Аристид, с трудом спасшийся от персидских сторожевых кораблей. Греки во всём полагались на предсказания и приметы, а они были неблагоприятны. Поэтому большинство афинян высказывались за отступление. Фемистокл, напротив, предлагал дать морское сражение в узком проливе, где численное преимущество персов будет бесполезным. Аргументы он придумывал на ходу. Оракул упоминает о «деревянных стенах»? Это имеются в виду корабли, которые спасут город. Из храма богини Афины уползла змея? Значит, богиня указывает горожанам путь к морю. Однако при приближении огромного неприятельского флота и неисчислимого войска греки твёрдо решили бежать. Тогда Фемистокл отправил к Ксерксу с письмом своего раба. Он уверял царя, что готов перейти на его сторону, и советовал скорее напасть на греческий флот, пока тот не соединился с сухопутными силами. Свою хитрость Фемистокл открыл лишь Аристиду, пришедшему к нему с предложением оставить пустые раздоры ради спасения Греции. Аристид поддержал план Фемистокла на Совете стратегов. Спартанцы, уважавшие Аристида, согласились начать морское сражение. Да и деваться было уже некуда: персы блокировали выходы из проливов. 20 сентября 480 года до Р. Х. 300—400 триер* одержали блестящую победу над персидским флотом, насчитывавшим около тысячи кораблей. Ксеркс отступил, оставив на Балканах армию Мардония. Афиняне смогли вернуться в свой разорённый город. Это был триумф Фемистокла. На Олимпийских играх его встретили овацией, в Спарте вручили оливковый венок и выделили эскорт из трёхсот воинов. Однако от верховного командования он был отстранён; руководителем сухопутных сил стал Аристид, а морских — Ксантипп. * Триера — греческий военный корабль.

44

Портрет Ксеркса I. Из собрания кратких биографий исторических личностей «Promptuarii Iconum Insigniorum a Seculo Hominum», изданного в Лионе в 1553 году.

Мардоний предложил афинянам — но только им одним! — заключить мир, иначе говоря, без сопротивления пропустить персов в Пелопоннес. Афиняне отказались. В Спарту было отправлено посольство с просьбой о помощи. Небоеспособное население вновь эвакуировали, а вооружённые граждане под командованием Аристида отошли в Беотию, соединившись с союзными войсками под общим командованием спартанца Павсания — регента при малолетнем сыне погибшего царя Леонида. В это время среди афинских воинов возник заговор. Уставшие от войны люди хотели свергнуть воинственных демократических вождей, а в случае неудачи перейти на сторону персов. Аристид узнал о заговоре, но арестовал только верхушку — восемь человек, да и тех вскоре отпустил. В последовавшем сражении и афиняне, и спартанцы потеснили врага, а затем вместе взяли штурмом персидский лагерь. Чуть ли не в тот же день греческий флот разбил остатки персидского. Фемистокл тогда заявил в Народном собрании, что у него есть предложение, полезное для государства, но он не может огласить его открыто. Его попросили сообщить план одному Аристиду. Выслушав соперника, Аристид сказал, что нет ничего полезнее того, что он задумал, но и ничего бесчестнее. Не зная сути, но доверяя Аристиду, Народное собрание отвергло предложение Фемистокла. А оно заключалось в том, чтобы сжечь зимовавший близ Афин союзный флот и таким образом избавиться от конкурентов на море. Вскоре Аристид сменил на посту главнокомандующего бесцеремонного грубияна Павсания. Союз греческих полисов был воссоздан, но теперь он назывался Делосским морским союзом, и во главе его стояли Афины, а не Спарта. Афиняне готовились изгнать персов из малоазиатских полисов, населённых их соплеменниками-ионийцами. Спартанцы же считали войну законченной. Они настаивали, чтобы города Средней Греции не имели укреплений; по их мнению, в случае нового персидского вторжения они всё равно будут захвачены и станут опорными 45

пунктами персов. Но отсутствие укреплений делало полисы беззащитными перед Спартой. Поэтому афиняне в ожидании неизбежного столкновения со спартанцами в ускоренном темпе возводили стену вокруг города и вдоль дороги, соединяющей его с портом Пиреем, а Фемистокл и Аристид затягивали переговоры со Спартой, чтобы успеть закончить строительство. Со временем Аристид отошёл от политики. Фемистокл, напротив, продолжал «рулить», несмотря на обвинения во взяточничестве. Если в молодости стоимость его имущества составляла всего три таланта*, то к концу политической карьеры она выросла в тридцать раз! Наконец он просто надоел избирателям, и около 471 года его изгнали, подвергнув остракизму. Аристид к тому времени умер. Он пользовался всеобщим уважением, но был настолько беден, что в доме не нашлось денег на похороны. Надгробный памятник ему поставили за счёт государства. Тогда же в Спарте умер Павсаний. В его вещах нашли документы о тайных переговорах с персидским царём. Выяснилось, что Фемистокл давно знал о предательстве Павсания. Сам он в переговорах с персами не участвовал, но политические противники и его обвинили в измене. Фемистокла заочно судили, признали виновным и послали за ним гонцов в Аргос, где он жил после изгнания. Не дожидаясь ареста, он бежал и после нескольких переездов оказался в Персии. Царь Артаксеркс, сын Ксеркса, пожаловал ему в управление несколько городов. В должности персидского наместника Фемистокл прожил несколько лет и умер в 459 году до Р. Х. в Малой Азии. Если верить Плутарху, он покончил с собой, когда Артаксеркс потребовал от него выступить с оружием против афинян.

КОНЕЦ ЭПОХИ ОРАТОРОВ Эллинские полисы часто воевали, но никогда не завоёвывали друг друга и не сливались в одно государство. Создать империю попытались цари Македонии. Македония находилась к северу от Греции. Её обитатели были родственны эллинам, поклонялись тем же богам и говорили на диалекте греческого языка, однако эллины считали их варварами. * Аттический (или эвбейский) талант равнялся примерно 26 кг серебра.

46

Демосфен, упражняющийся в ораторском искусстве. Художник Жан Леконт дю Нуи (1842—1923).

В 359 году до Р. Х. царём Македонии стал молодой Филипп II. Он объединил под своей властью фактически распавшуюся страну, создал мощную, прекрасно обученную и дисциплинированную армию и повёл её на завоевание соседних народов. Сначала он воевал с иллирийцами, а потом занялся Грецией. Самым сильным греческим полисом были Афины, владевшие большим флотом и возглавлявшие Афинский морской союз. Филипп пообещал Афинам завоевать для них Амфиполь, на который они давно зарились, а афиняне согласились отдать за это Филиппу свою союзницу Пидну. Пидну Филипп занял, Амфиполь тоже захватил, но отдавать его афинянам и не подумал. В это время члены Дельфийской амфиктионии (религиозного союза) воевали с жителями провинции Фокида, досаждавшими Дельфийскому храму. В Совете амфиктионии главную роль играл могущественный беотийский полис Фивы (Беотия находилась между Афинами и Фокидой). Совет призвал на помощь Филиппа II, а противники Фив — Спарта и Афины — поддержали фокидян. Македоняне оказались сильнее. Несколько лет они разоряли Фокиду. Она запустела, жители разбрелись во все стороны, в разрушенных городах остались только старики да дети. Так македонские войска оказались в центре Греции. За помощь члены амфиктионии даже передали Филиппу два голоса в Совете, отнятые у фокидян. По соседству с Македонией находился Союз городов полуострова Халкидики, возглавляемый городом Олинфом. Чтобы олинфяне не вступили в союз с Афинами, Филипп II подарил Олинфу соседний город Потидею. Афинский отряд, посланный на помощь Потидее, опоздал и не смог этому помешать. Но когда олинфяне обнаружили, что теперь со всех сторон окружены 47

македонскими владениями, они всётаки заключили союз с Афинами. Для афинян это означало скорую войну с Филиппом. Больше всех за это агитировал Демосфен. В Афинах важнейшие решения принимал сам народ на общих собраниях. Многочисленные споры разбирались в судах, где тоже заседали не профессиональные судьи, а несколько сотен простых граждан. Чтобы убедить Народное собрание или суд в своей правоте, надо было уметь говорить ярко и доходчиво; кому это лучше удавалось, тот, можно сказать, и правил Афинами. Вокруг каждого известного оратора группировались Демосфен. Римская мраморная кодесятки, а то и сотни сторонников. пия бронзовой статуи греческого Демосфен с детства мечтал стать скульптора Полиевкта. Лувр. оратором, чтобы наслаждаться одобрительными криками толпы и купаться в лучах славы. Он происходил из богатой семьи владельца оружейной мастерской, но рано осиротел. Опекуны о его образовании не заботились, да ещё прикарманили часть отцовского наследства. На оставшиеся деньги Демосфен прилежно изучал классическую литературу и афинские законы. Выучившись, он подал в суд на опекунов и отсудил у них часть наследства. Зарабатывал он неплохо, готовя речи для судебных ораторов. Дважды Демосфен и сам пробовал выступать. Но у него был слабый голос, он картавил, слегка заикался, да ещё имел привычку дёргать плечом. Поэтому шум, смех и шиканье толпы не давали ему закончить речь. Он совсем было пал духом, но приятель-актёр растолковал ему, что в речи важно не только содержание, но и то, как она произносится. И Демосфен с головой ушёл в занятия риторикой. Чтобы не манила улица, он обрил себе полголовы и сидел дома, по нескольку часов в день упражняясь в составлении и произнесении речей. Когда волосы отрасли, он стал ходить на берег моря и, набрав в рот камешки, громко читал стихи, стараясь перекричать шум ветра и рокот волн.

48

Говорят, «терпение и труд всё перетрут». Демосфену терпения хватало. Он стал превосходным оратором. Тем не менее перед выступлениями он всегда заучивал речь наизусть и заранее решал, в каких местах говорить спокойно, где надо чеканить формулировки, а где декламировать горячо и страстно. Противники смеялись над ним, обвиняя в отсутствии подлинного таланта, но это не мешало ему побеждать в словесных поединках. Прославился Демосфен речами, направленными против Филиппа II. Сам он называл эти речи филиппиками, и это слово сохранилось до сих пор, обозначая гневное публичное осуждение. Яркими красками рисовал Демосфен трагедию разорённой Фокиды. Под влиянием филиппик афиняне четырежды посылали на помощь Олинфу боевые корабли и воинские отряды. Но осенью 348 года до Р. Х. предатели, подкупленные Филиппом, открыли македонянам ворота Олинфа. Город был разграблен и разрушен до основания, его жители проданы в рабство. Разрушению подверглись и остальные города Халкидского союза. В Афинах тоже были приверженцы Филиппа, причём не только платные агенты, но и вполне бескорыстные сторонники. В Греции множество людей не имело других занятий, кроме войны; неудивительно, что полисы то и дело воевали, разоряя страну. Популярный учитель красноречия Исократ надеялся спасти Грецию, объединив эллинов для совместной войны против персов, — устроить что-то вроде крестового похода за несколько веков до появления христианства. А именно этим, по сути, и занимался македонский царь. Поэтому Исократ восторженно приветствовал Филиппа и убеждал его беречь свою жизнь, столь необходимую для славы Эллады. Другим сторонником мира с Македонией был Эсхин. Сначала он тоже выступал за войну с Филиппом. Золотой медальон с портретом Понимая, что в одиночку афиняне царя Македонии Филиппа II. Изгоне справятся с македонским царём, товлен, предположительно, в III в. Эсхин пытался уговорить другие во времена правления римского императора Александра Севера. полисы совместно вести переговоры с Филиппом, а при необходимости 49

совместно сражаться. Однако каждый полис предпочитал договариваться с царём самостоятельно, надеясь использовать мощь македонян против своих соседей. Да и сами афиняне не горели желанием раздражать Филиппа, который при желании мог перекрыть им поставки зерна из Причерноморья. Когда Эсхин убедился, что создать общегреческий союз невозможно, он выступил за скорейшее заключение мира с Филиппом и после этого уже не менял свою точку зрения. Дважды ездил он в Пеллу — столицу Македонии вместе с Демосфеном и возглавлявшим посольство Филократом. Демосфен и его друг Тимарх обвинили Эсхина в сговоре с Филиппом, но он избежал суда, доказав, что Тимарх вёл распутную жизнь (люди с запятнанной репутацией не имели права выступать в суде). В 346 году Афины и Македония заключили договор о мире и союзе. По условиям мира, названного Филократовым, каждая сторона сохранила свои завоевания. На деле это означало, что Афины теряют почти все владения во Фракии и признают захват Филиппом Халкидики. Эсхин продолжал верить в обещания Филиппа, но хвастаться плодами такого мира не приходилось. Спустя три года Демосфен снова возбудил против Эсхина судебное дело по обвинению в измене. Эсхин процесс выиграл, но в Народном собрании его выступления встречали теперь холоднее. А Филипп продолжал подчинять соседние народы — фракийцев, иллирийцев, фессалийцев, эпиротов, скифов. В 340— 339 годах до Р. Х. он осадил Византий (на месте нынешнего Стамбула) и расположенный неподалёку Перинф, контролирующие проливы между Средиземным и Чёрным морями. Извечные враги — афиняне и персы — выступили на одной стороне, посылая помощь осаждённым. К Византию отправился афинский флот под командованием известного политика и оратора Фокиона. Фокион в юности дружил с известными философами Платоном и Ксенократом. Человек он был добрый, но вид имел такой угрюмый и неприветливый, что с ним не всегда решались заговорить. Он редко смеялся, никогда не мылся вместе с другими в бане, за городом и на войне ходил разутым, а одевался очень легко: в Афинах шутили, что увидеть Фокиона в плаще — к холодной зиме. Выступал он всегда кратко, но по делу. «Вот нож, направленный в грудь моим речам», — говорил о его выступлениях Демосфен.

50

Для сбора взносов с участников Афинского морского союза афиняне обычно снаряжали военные экспедиции. Когда же собрать взносы поручили Фокиону, он поехал на одной триере, но заслужил у союзников такое уважение, что в качестве взносов они выделили ему целый флот, с которым он и вернулся в Афины. Вот и теперь афинского военачальника Хареса жители Византия не впустили, а Фокиона приняли радушно. Афинская помощь прибыла очень своевременно, и Филипп, потерпев поражение, был вынужден отступить. Фокион занял ряд близлежащих городов, захватил несколько македонских кораблей и после ранения в стычке с македонянами отплыл домой. Эллины чувствовали, что их родная Эллада меняется необратимо. Они всегда воевали друг с другом, но эти войны, часто жестокие и кровавые, велись по определённому порядку. Изменялись границы владений, степень влияния отдельных полисов, иногда даже государственный строй в них; но эти перемены сами по себе были частью привычного образа жизни. Демосфен сетовал, что прежде лакедемоняне (спартанцы) «в течение четырёх или пяти месяцев, как раз в самую лучшую пору года, вторгнутся, бывало, опустошат страну противников своими гоплитами, то есть гражданским ополчением, и потом уходят обратно домой. Это был до такой степени старинный или, лучше сказать, такой правомерный образ действий, что даже не покупали ни у кого ничего за деньги, но это была какая-то честная и открытая война. Теперь же ничего не решается выступлениями на поле битвы или правильными сражениями». Демосфен возмущался тем, что Филиппу «совершенно безразлично, зима ли стоит в это время или лето, и он не делает изъятия ни для какой поры года и ни в какую пору не приостанавливает своих действий». Главное же новшество состояло в том, что Филипп пытался лишить всех эллинов свободы и включить их в империю, то есть уравнять с варварами. Благодаря усилиям врагов Филиппа, прежде всего Демосфена, образовалась антимакедонская коалиция. В неё вошли даже Фивы — старый враг Афин, до того бывший в союзе с царём. Эллины попытались выдавить македонян из Греции. Фокион и особенно Эсхин были против войны с Македонией; Эсхин резко критиковал Демосфена за отказ начать мирные переговоры с Филиппом. И его опасения оправдались. В 338 году до Р. Х. в 51

Беотии возле селения Херонея македоняне наголову разбили соединённое войско афинян и фиванцев. Среди греческих воинов, бежавших с поля сражения, был и Демосфен. Филипп, вне себя от радости, устроил пир прямо на поле боя среди неубранных трупов. В Афинах со дня на день ожидали появления македонского войска; в городе царило беспокойство, едва не переросшее в панику. Попытки покинуть город были приравнены к измене и карались смертью, всех мужчин, способных носить оружие, призвали на военную службу. ЗнаГиперид. Римская копия I века с греческого оригинала III в. менитый оратор Гиперид предлодо н. э. Копенгаген, Новая глипжил вернуть в Афины изгнанников тотека Карлсберга. и освободить рабов. Афинское законодательство прямо запрещало вносить такие предложения, и на Гиперида подали в суд. «Да, я внёс такое предложение, — говорил судьям Гиперид, — ради того, чтобы свободным не пришлось испытать рабства. Внёс, ради того, чтобы никто более не подвергался изгнанию. “Разве ты не читал законов, запрещающих это?” — спрашивают меня. Я не мог; оружие македонян закрывало от меня буквы этих законов». Патриотический пафос судьи поставили выше законов: Гиперид был оправдан. Бурную деятельность развил и другой оратор — Ликург. По его обвинению был казнён стратег Лисикл — один из командующих афинским войском в битве при Херонее. Погибших при Херонее Ликург назвал последними свободными эллинами: ведь оставшиеся в живых действуют уже не свободно, а под давлением неодолимой силы. Тем не менее Ликург советовал пойти на компромисс с Филиппом, чтобы не погубить окончательно Афины: ведь пока есть жизнь — есть надежда. Несмотря на разногласия, все афинские ораторы — от Демосфена до Исократа — упорно твердили, что их полис самый лучший, что он имеет самую славную историю и вообще именно он должен управлять всеми остальными полисами — для их же блага.

52

Под руководством Демосфена, Гиперида, Ликурга афиняне чинили городские стены, углубляли и расширяли рвы, запасали продовольствие, чтобы выдержать осаду. Однако Филипп не пошёл в Аттику. Наверное, он помнил о неудачной осаде Византия и об афинском флоте, насчитывавшем 360 триер. Но прежде всего он, как обычно, стремился разрушить единство среди своих противников. Поэтому с фиванцев он взял выкуп не только за пленных, но даже за право похоронить павших, самым видным гражданам велел отрубить головы, других отправил в изгнание, а имущество всех их забрал себе. Афинянам же он без выкупа возвратил пленных. Когда отпущенные, осмелев, потребовали вернуть им плащи и одеяла, Филипп только посмеялся: «Кажется, эти афиняне думают, что проиграли нам партию в кости!» Кроме того, Филипп отправил в Афины тела афинян, погибших под Херонеей, в сопровождении военного эскорта под командованием своего сына. Он не наложил никакого наказания на город, только обязал его войти в число союзников Македонии. Филипп во главе войска прошествовал через всю Грецию, утверждая своё главенство и попутно улаживая политические и территориальные конфликты между городами. Все полисы вошли в состав Коринфского союза, из их представителей Филипп создал Общегреческий совет. Началась подготовка к походу против Персии; каждый полис получил разнарядку, сколько он должен выставить воинов. Единственным государством, которое отказалось признать гегемонию Македонии, была Спарта. Демосфен призывал не доверять мягкости Филиппа, но афиняне успокоились: македонский царь оказался не таким страшным, как они думали. Исократ написал Филиппу, что теперь самое время повести эллинов против персов. За мир с Филиппом агитировал и Демад — сын рыбака, малообразованный, но красноречивый оратор, пересыпавший свои речи шутками-прибаутками. После Херонеи Демад в числе афинских воинов побывал в плену у македонян, познакомился с царём и понравился ему; видимо, во многом благодаря Демаду Филипп и обошёлся с пленными так мягко. Демад часто нападал на Демосфена, а Гиперид обвинял Демада в том, что после возвращения из плена он действует в пользу Филиппа. Демад даже предлагал дать проксению (привилегии для иногородцев, которые давали им почти такие же права, как гражданам) олинфянину Евфикрату, который во время осады Олинфа, командуя конницей, перешёл на сторону Филиппа.

53

К Исократу и Демаду примыкал Фокион, считавший, что без Филиппа Греция вновь погрязнет в междоусобицах. Эсхин, Демад и Фокион возглавили афинское посольство на переговорах о мире. Условия мира оказались не слишком тяжёлыми, и афиняне скрепя сердце их приняли. После Херонеи в течение полутора десятилетий политика Афин оставалась неизменной. Фокион занимал должность афинского стратега, а финансами руководил Ликург. Афины копили силы; не ввязываясь в войны, они строили флот, возводили укрепления. Большое внимание Портрет Александра Великоуделялось храмам и статуям богов, го (Македонского). Мраморный религиозным обрядам, сплачиваюбюст эпохи эллинизма (II—I вв. щим народ. Ликург стремился сгладо Р. Х). Найден в Александрии дить противоречия между богатыми Египетской. и бедными. Чтобы дать работу неимущим, было развёрнуто большое общественное строительство. Сами Ликург и Фокион, будучи людьми очень зажиточными, жили крайне скромно, требовали того же от других и резко осуждали роскошь. Они строго следили за соблюдением законности. Имущество, конфискованное у нарушителей, делилось между гражданами. А вот Гиперид — самый последовательный защитник афинской свободы и ярый враг Македонии — жил на широкую ногу. Царь Филипп после каждого похода брал новую наложницу. Готовясь к персидскому походу, он женился официально, что вызвало ссору с первой женой Олимпиадой и сыном Александром. Ссору он кое-как уладил, однако во время свадебных торжеств был убит своим телохранителем. Царём стал Александр. Когда в Афины пришла весть о смерти Филиппа, Народное собрание постановило принести богам благодарственные жертвы. У Демосфена в то время умерла дочь, но в собрание он явился в праздничной одежде и с венком на голове, показывая, что ставит общую радость выше личного горя.

54

Смерть Филиппа возбудила новые надежды. Во всех городах Греции поднялось движение против македонян и пробудились надежды на свободу. Демосфен убеждал не отдавать гегемонию в руки наследника Филиппа, надеясь поднять снова всю Грецию и другие народы, покорённые царем. Афиняне послали посольство в Фивы и другие греческие государства с предложением союза против Македонии. Афины вступили в сношения также с персами, побуждая их немедленно начать войну с сыном Филиппа Александром. Демосфен полагал, что с наследником Филиппа, мальчишкой и дурачком, как он называл Александра, справиться будет легче. Но Александр не дал опомниться противникам и быстро подавил волнение. Его победы не сломили духа Демосфена. Он воспользовался восстанием Фив, чтобы снова уговорить Афины свергнуть иго Александра. Вопреки ожиданиям, Александр быстро покончил со своими противниками в Македонии и Фессалии и заставил греков в Коринфе признать себя вождём общегреческого войска, созданного для похода на Персию. В Афинах царило страшное смятение: ожидали, что Александр начнёт осаду города. Однако изъявлением полной покорности удалось выпросить пощаду у победителя. Александр только потребовал у афинян выдачи Демосфена и других противников Македонии. Демосфен пришёл в Народное собрание и рассказал народу басню об овцах, выдавших своих собак волкам, после чего овцы превратились в лёгкую добычу. Себя самого и своих товарищей он сравнил с собаками, а Александра назвал волком. Афиняне выступили в защиту Демосфена, и македонский царь не стал настаивать на своем требовании. Демосфен и его друзья остались в Афинах. В 335 году до Р. Х. распространился слух, что Александр погиб в Иллирии. Фивы восстали. Афиняне по инициативе Демосфена их поддержали. Александр вернулся, осадил Фивы и разрушил. Только заступничество Фокиона отвратило Афины от наказания. Александр после встречи с Фокионом преисполнился к нему уважения и даже заключил союз дружбы и гостеприимства. Однако от подарка в сто талантов афинянин отказался. Ранней весной 334 года Александр во главе соединённых сил Македонии, греческих городов-государств (кроме Спарты, отказавшейся от участия) и союзных фракийцев выступил в поход против персов. Персы надеялись разжечь войну у него в тылу. Спартанский царь Агис III, получивший помощь от персов, начал войну против Антипатра, которого Александр оставил уп55

равлять Македонией. Первой восстала Фракия. Когда Антипатр повёл туда войска, спартанцы обратились к эллинам с призывом единодушно отстаивать свободу. Их поддержали большинство пелопоннесцев, но Афины остались в стороне; ни Демосфен, ни Ликург не выступили в поддержку Агиса; лишь Гиперид в Народном собрании призывал взяться за оружие и критиковал Демосфена за половинчатость его позиции. Антипатр наспех закончил войну во Фракии и со всем войском отправился в Пелопоннес. В битве при Мегалополе (331 год до Р. Х.) пелопоннесцы проиграли. Агис был ранен копьём в бедро, но продолжал сражаться, пока брошенное македонцем копьё не пробило ему грудь. В Афинах сторонники Македонии опять подняли голову. В 330 году противники Демосфена возбудили дело против Ктесифона, который предлагал увенчать Демосфена золотым венком за заслуги перед отечеством. Эсхин доказывал, что предложение Ктесифона противозаконно, поскольку закон прямо запрещает награждать венком тех, кто обязан давать отчёт в расходовании каких-либо средств (а Демосфен отвечал за строительство укреплений и за устройство развлечений). В длинной речи Эсхин доказывал, что Демосфен трус, взяточник, лжец, демагог и вообще вся его деятельность направлена во вред Афинам, что по его вине был заключён невыгодный Филократов мир и проиграна битва при Херонее. В речи «О венке» Эсхин обрушился не только на Демосфена, но и на государственное устройство Афин. Демократия, говорил он, основывается на прочных законах. По законам Солона, заложившего основы Афинского государства, в Народном собрании председательствующий должен выбираться по Битва при Херонее. Реконструкция Н. Хаммонда.

56

Александр Македонский. Фрагмент древнеримской мозаики из города Помпеи.

жребию из числа старейших граждан. После того как он всходил на помост, глашатай возглашал: «Кто желает высказаться из достигших пятидесяти лет, а затем по очереди из прочих афинян?» Теперь же Народное собрание ведёт невесть кто, слово дают без всякого порядка. В результате в Афинах «перевелось всё, что прежде единодушно признавалось наилучшим, и одни стали с лёгким сердцем вносить противозаконные постановления, а другие ставить их на голосование». Народ позволяет во время заседаний экклесии (народного собрания) и судов совершать «самые страшные злоупотребления»; «тем самым упраздняются законы, рушится демократия», а «вы с легкостью одобряете речи, которые не подкреплены честной жизнью ораторов». А виноваты в этом ораторы типа Демосфена, которые с помощью словесных выкрутасов уводят граждан от следования законам, «подчиняя себе простых людей и добиваясь для себя самовластия». И вообще, с точки зрения Эсхина, афиняне стали намного хуже, чем были когда-то: они «не считаются ни с позором, ни с наказанием, которому подвергнутся. Нет, удовольствия, которым они могут предаться в случае успеха, — вот что их прельщает». Защищая в суде Ктесифона, Демосфен, по сути, защищал себя. Он говорил, что давно считал Филиппа человеком, «пора57

бощающим всех на свете, и выступил против него», что афиняне его поступки всегда одобряли; что это именно он настаивал на битве в Херонее, но не несёт ответственности за поражение; что он не несет ответственности за Филократов мир, а вот Эсхин находился на содержании вначале у Филиппа, а затем у Александра. Афиняне не должны сожалеть о своих действиях, ибо политика, которую они проводили, была честной и справедливой. Речи Эсхина и Демосфена привлекли тысячи слушателей со всей Греции. Предложение Эсхина об осуждении Ктесифона поддержали менее пятой части судей. Более того: поскольку Эсхин не набрал пятой части голосов, его обвинение было признано необоснованным. Его оштрафовали и изгнали из Афин. Он уехал на Родос, где по просьбе местных жителей повторил свою речь «О венке». Восхищённые родосцы не могли понять, как после такой блестящей речи Эсхин оказался в изгнании. «Если бы вы слышали Демосфена, то не спрашивали бы», — ответил Эсхин. На Родосе Эсхин открыл школу риторики. Дожил он до 75 лет и умер в 314 году до Р. Х. Александру, воевавшему в Египте, пришёлся по душе египетский обычай считать фараона сыном верховного бога. Он объявил себя сыном Зевса и потребовал, чтобы все греки это признали. Большинство полисов скрепя сердце согласились; спартанцы, к примеру, придумали такую формулировку: «Так как Александр хочет быть богом, пусть будет им». Известно, что Демосфен уговаривал сограждан признать божественную сущность македонского царя, а Гиперид был резко против. Когда в 324 году Александр вернулся из похода в Индию, его казначей Гарпал, опасаясь наказания за растраты, бежал и попросил убежища в Афинах. Афиняне, с одной стоСторонник македонян оратор роны, зарились на деньги, которых у Эсхин. Римская копия с греческого оригинала эпохи эллинизма. Гарпала было очень много, с другой Британский музей. стороны, опасались Александра. В результате Гарпалу дали афинское 58

Феликс Буасселье. «Смерть Демосфена».

1805. Лувр.

гражданство, но в город не впустили, а потом и вообще взяли под стражу. Богатства Гарпала сложили в Акрополе, чтобы по первому требованию вернуть Александру. Однако Гарпалу удалось бежать, при этом половина денег из Акрополя исчезла. Сподвижник Демосфена Гиперид обвинил его в том, что он взял из Гарпаловых денег 20 талантов, а также в том, что он «явственно выступал за Александра». Демосфен признал, что деньги Гарпала взял, но сделал это в счёт возмещения сумм, причитающихся ему из казны. Его присудили к уплате 50 талантов, а поскольку набрать такую огромную сумму он не смог, его заключили в тюрьму. Друзья вскоре помогли ему бежать, и Демосфен нашёл убежище недалеко от Афин, на острове Эгине. Изгнан был и Демад, тоже замешанный в деле Гарпала. Изгнание Демосфена оказалось недолгим. Неожиданно пришло известие о кончине Александра: он скончался в Вавилоне от лихорадки 10 или 13 июня 323 года, не дожив чуть более месяца до 33-летия и не оставив распоряжений о наследниках. Как только эта весть достигла Афин, Народное собрание решило начать войну с Македонией и призвало к тому же все полисы. Всех граждан Афин до 40 лет призвали в поход за свободу. Таких набралось 5500 (из 21 тысячи афинских свободных граждан), к ним добавилось две тысячи наемников за счёт города. Леосфену доверили командование соединёнными греческими силами. Фокион, будучи стратегом, выражал сомнения: «Мы готовы к бегу на один стадий, но длинного пробега я опасаюсь, потому что у нашего города нет в резерве ни денег, ни кораблей, ни солдат». За Демосфеном на Эгину послали корабль. В Пирее его встретили как национального героя. Демосфен и Гиперид возглавили сопротивление македонянам. Победа объединённого 59

греческого войска под командованием Леосфена заставила Антипатра укрыть македонскую армию в городе Ламия (отсюда название войны — Ламийская). Однако раздробленность сил антимакедонского лагеря, недовольство войной олигархических кругов, поддерживавших Македонию, подошедшая к Антипатру помощь привели к развалу и поражению коалиции. Македонянам удалось склонить некоторых союзников Афин на свою сторону. Афиняне остались почти в одиночестве. Всё же они решились дать последний бой. Он произошёл в августе 322 года до Р. Х. у города Краннона (Фессалия). Афиняне потерпели поражение, хотя и не такое решительное, как при Херонее. Фокион, будучи стратегом, в 323 году одержал победу над высадившимся в Аттике македонским десантом. После битвы при Кранноне своим ходатайством перед македонским регентом Антипатром Фокион смягчил для афинян условия мира. Тем не менее афиняне должны были уплатить Македонии за издержки войны и допустить в свою гавань македонский гарнизон. Демократия в Афинах уничтожалась, и только несколько тысяч богачей сохраняли право управлять городом. Демосфен и некоторые другие вожди демократии были приговорены к смерти. Демад после поражения вернулся в Афины и добился смертного приговора Гипериду и Демосфену. В 319 или 318 году, обвинённый в предательстве интересов Македонии, сам Демад был убит по приказу Кассандра, сына Антипатра. Антипатр требовал выдачи Гиперида, который был вынужден бежать. Свидетельства источников о его смерти в 322 году противоречивы, но бесспорно одно: и жизнью, и смертью Гиперид доказал силу своей любви к родному полису и ненависть к македонской власти. Демосфену удалось бежать на остров Калаврию (у берегов Пелопоннеса), где он укрылся в храме Посейдона. Нашлись предатели, которые добровольно взялись за розыски беглецов. Среди этих предателей наибольшей низостью отличался некто Архий, бывший прежде актёром, — он даже получил прозвище «охотника за беглецами». Узнав, что Демосфен находится на острове Калаврии в храме Посейдона как «молящий о защите», Архий прибыл туда с фракийскими наёмниками и лицемерно предложил Демосфену отправиться с ним к Антипатру, уверяя, что тот не сделает ему ничего дурного. В ответ Демосфен сказал: «Прежде ты не мог, Архий, растрогать меня своей игрой в театре, а теперь ты не обманешь меня своими обещаниями!» Объявив, что ему надо кое-что написать родным, Демосфен ушел внутрь 60

храма. Он взял тростниковое перо, как бы собираясь писать, затем поднес перо ко рту и прикусил его, как обыкновенно делал, когда обдумывал что-нибудь. В тростниковом пере был спрятан сильнодействующий яд, который Демосфен и проглотил. Переступив порог храма, он пошатнулся и упал замертво. Это произошло 12 октября 322 года до Р. Х. Вскоре афиняне воздвигли Демосфену медную статую на городской площади. Демосфен был представлен на ней со скорбным выражением лица и сжатыми в отчаянии руками. Надпись на постаменте гласила: Если бы мощь, Демосфен, ты имел такую, как разум, Власть бы в Элладе не смог взять македонский Арей. В 319 году военачальник македонского гарнизона в Мунихии Никанор внезапно захватил Пирей. Фокион, которому было уже более 80 лет, не смог или не захотел ему воспрепятствовать, был обвинён в измене и весной 318 года казнён. Впоследствии афиняне осознали, какого человека они погубили. Фокиону была поставлена бронзовая статуя, а его останки были погребены на государственный счёт. Один из обвинителей, Гагнонид, сам был приговорён к смерти и казнён, двое других — Эпикур и Демофил — были убиты сыном Фокиона Фоком.

• Афины никогда больше уже не пользовались полной свободой; в Пирее обычно стоял македонский гарнизон. А когда в 146 году до Р. Х. римляне покончили с независимой Македонией, Эллада стала римской провинцией. Чтобы восхвалять мудрость и великодушие императоров, особые ораторские способности уже не требовались. Время ораторов уходило в прошлое.

ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ Современный мир зародился и вырос вокруг Средиземного моря. Две с половиной тысячи лет назад, на серединке нашей цепочки пятиклассников, самым развитым народом в Средиземноморье были греки-эллины. Они умели делать очень красивые вещи, их купцы торговали по всему морскому побережью и на островах, а их воины считались почти непобедимыми. От Испании до Аравии множество людей говорили на греческом диалекте, который назывался койне (в переводе — общая). На 61

Римская республика.

133 год до Р. Х.

койне писали стихи, пьесы и учёные трактаты, письма друзьям и доклады царям. У самых разных народов горожане ходили в устроенные по греческим образцам гимнасии, смотрели театральные представления на греческом языке, на греческий манер проводили соревнования в беге и борьбе, а дворцы и храмы захолустных царей и богов украшались греческими статуями и картинами. Но империю греки не создали. Они и не стремились её создавать, как, к примеру, муравьи не стремятся соединять свои уютные жилища в один супермуравейник. Греки привыкли жить небольшими общинами — полисами. Они ощущали себя одним народом, но в первую очередь оставались афинянами, спартанцами, эфесцами, фокейцами и т. д. Пришельцы могли жить в чужом полисе на протяжении нескольких поколений, но так и не становились его гражданами. Империю создал македонский царь Александр Великий. Но когда Александр умер, его полководцы передрались друг с другом, и на развалинах его империи возникло несколько самых обычных царств. Другое дело Рим. Римляне были отличными организаторами. Они мужественно сражались и не терялись при неудачах. Но они к тому же умели договариваться.

62

Участок древней городской дороги в Риме, дошедшей до наших дней. Дорога ведёт к Арке Тита.

Первоначально на римских холмах селились люди из разных племён. Однако они довольно быстро нашли общий язык и превратились в уважаемых патрициев. С более поздними поселенцами, которых называли плебеями, патриции долго не хотели делиться властью; но в конце концов договорились и с ними. К тому времени, когда Рим приступил к широкомасштабным завоеваниям, патриции и плебеи уже слились в единый римский народ. Постепенно в состав этого народа один за другим втягивались его соседи-италики, которым римляне предоставляли права римских граждан. Другим крупным источником пополнения римской нации служили чужеземные рабы. В Греции рабов отпускали на волю только в исключительных случаях. В Риме же это было обычным делом. Получив свободу, бывший раб становился отпущенником — человеком свободным, но не самостоятельным, зависимым от бывшего хозяина. Власть над свободными людьми, с точки зрения римлянина, была гораздо почётнее, чем власть над рабами. Отпускать рабов на волю было ещё и выгодно: за освобождение господин мог содрать такой выкуп, что на полученные деньги покупал нескольких рабов. Кроме того, римские сенаторы, которым обычай не позволял зарабатывать деньги «низкими» занятиями, через отпущенников покупали торговые корабли и доли в компаниях. Что касается самих бывших рабов, то уже с их внуков печать рабского происхождения полностью стиралась, и они уравнивались со свободнорождёнными. Какой отсюда урок? Благодаря тому, что римляне не шикали на пришельцев и не кричали «понаехали тут», римский народ в течение нескольких 63

Реконструкция показывает, как выглядела часть великого Древнего Рима.

веков оставался достаточно многочисленным, чтобы не только подчинить огромные густонаселённые территории, но и удерживать их в повиновении. Однако у всякой медали есть две стороны. Новые граждане усваивали римские обычаи. Но и сами они влияли на коренных римлян, которые постепенно растворялись среди многочисленных чужаков. Потомки отпущенных на волю рабов уже не желали рисковать жизнью, защищая Римскую империю. Это, в конце концов, и привело к её гибели.

64

Правда, случилось это спустя несколько столетий. А к тому времени римляне оставили в истории такой яркий след, что стереть его уже было невозможно.

ГАЙ МАРИЙ: ПОЛИТИК-ГЕНЕРАЛ Рим был республикой, потому что его граждане сами выбирали руководителей государства. Но он также был империей, потому что подчинил множество стран и народов, которые к римской демократии не допускались. Сначала республика командовала империей; но империя постепенно подтачивала республику, засасывала её — и, наконец, поглотила.

65

В Риме законодательная и судебная власть принадлежала старейшинам-сенаторам, а исполнительная делилась между двумя консулами и двумя преторами, которых выбирали сроком на год. Делалось это для того, чтобы никто не мог добиться единоличной власти, наподобие древних римских царей, оставивших о себе недобрую память. Пока государство было маленьким, победа на выборах зависела в основном от того, какого политика граждане сочтут наиболее достойным. Но держава росла, у неё появились отдалённые провинции, совсем не похожие на Рим, — как, к примеГай Марий. Бюст, мрамор. Глиптотека, Мюнхен. ру, Кубань или Башкирия не похожи на Москву. Отслуживших годичный срок римских правителей стали посылать в провинции губернаторами. В провинциях демократией не пахло, поэтому их жителей можно было обирать не то чтобы совсем безнаказанно, но по крайней мере без больших сложностей. Туго набив карманы (в переносном смысле, потому что штанов римляне не носили, а в тогах и туниках карманов не полагалось), губернаторы возвращались в Рим и снова включались в большую политику, вербуя сторонников уже не только энергией, умом и красноречием, но и награбленными деньгами. Партии в Риме были отчасти похожи на те, что сегодня существуют в США. Тогдашние «республиканцы», без лишней скромности именовавшиеся оптиматами («лучшими»), защищали традиционные римские ценности Монета в честь победы Мария над алжири традиционный порядок ским царём Югуртой. управления. А римские 66

«демократы», называвшиеся популярами («народниками»), старались расширить права большинства и государственную поддержку бедноты. В римских условиях это означало, что оптиматы добивались сохранения законодательной и судебной власти с руках сенатского сословия, а популяры требовали допустить в суды всадников — второе после сенаторов римское сословие, давали римское гражданство италикам — соседям Рима, наделяли землёй безземельных, продавали римской бедноте хлеб по сниженным ценам и не наказывали тех, кто залез в долги и не может их вернуть. Если римские партии напоминали американские, то методы их борьбы сильно отличались от современных. Чем дальше, тем чаще споры переходили в вооружённые столкновения. В 133 году до Р. Х. сенаторы-оптиматы убили народного трибуна Тиберия Гракха и около трёхсот его сторонников. С тех пор политические убийства стали постоянным явлением. В это время и начиналась деятельность Гая Мария. Марий был уроженцем Арпинума. Сейчас это небольшой итальянский городок, а в древности был вполне приличный город — сосед и практически ровесник Рима. Тогда не только города, но и народы были маленькие; имена их сейчас мало кто помнит. Эти маленькие народы вели маленькие войны, старательно разоряя и завоёвывая друг друга, — а в итоге постепенно слились в крупные нации, превратившись в итальянцев, французов, немцев и т. д. В Арпинуме, по преданию, когда-то жили пеласги — союзники гомеровских троянцев. Позже его заселили вольски, а ещё позже самниты, долго и успешно сражавшиеся с соседями-римлянами. В 305 году до Р. Х. римляне подчинили Арпинум, а ко времени рождения Гая Мария (157 год до Р. Х.) арпинцы окончательно слились с римлянами. В Риме человек мог быть одновременно и политиком, и армейским командиром. Гай Марий, служа в армии, параллельно делал политическую карьеру. Он был избран претором, потом управлял Испанией, а вернувшись в Рим, женился на аристократке-патрицианке из рода Юлиев. В то время римляне воевали с нумидийским* царём Югуртой. Война затянулась, потому что Югурта раздавал большие взятки римским политикам. Марий обещал покончить с зарвавшимся африканским царьком. * Нумидия занимала северную часть современных Алжира и Туниса.

67

Публике понравился суровый воин с мрачным выражением лица, рубящий сплеча правду-матку. Мария выбрали консулом — сначала на 107 год до Р. Х., а после двухлетнего перерыва, в нарушение закона — ещё пять раз подряд. Беззаконие оправдывалось чрезвычайными обстоятельствами: не успел Марий разгромить и захватить в плен Югурту, как с севера явилась новая угроза — германские племена кимвров и тевтонов. В боях с ними погибли семьдесят тысяч римских воинов; пополнять армию было некем, Рим оказался беззащитным. Марий в должности консула коренным образом перестроил римскую армию. Вместо временного ополчения из числа зажиточных граждан, вооружавшихся за собственный счёт, он в короткий срок создал профессиональное войско. В армию стали принимать безземельных контрактников, обязавшихся отслужить 25 лет. На время службы они лишались гражданских прав, взамен получали казённое оружие, питание и, главное, право на долю в военной добыче. Интересы римского общества такого солдата уже не волновали. Вся его жизнь была связана с армией. Его кумиром становился удачливый полководец, чьи победы давали возможность поживиться, всё равно, за чей счёт — сирийцев, испанцев, греков или собственных соотечественников. Именно Марий создал те легионы, когорты и центурии, которые завоевали для Рима всё Средиземноморье и в то же время превратили римскую державу в арену бесконечных разборок между честолюбивыми военачальниками. Новая армия Мария спасла Рим от страшных германцев. За это Марий был причислен к «основателям Рима» — третьим после легендарного Ромула, вскормленного волчицей, и Марка Фурия Камилла, двумя веками раньше защитившего Рим от нашествия галлов. Легионерам, особо отличившимся в войне с Митридат VI Евпатор в образе кимврами, Марий самовольно дал Геракла. Бюст, мрамор. Лувр, Париж. римское гражданство, а на упрёки в беззаконии ответил, что за лязгом 68

Путь армии Суллы от Брундизия к Риму в ходе гражданской войны 83—82 гг. до Р. Х.

оружия голос законов был ему не слышен. С годами лязг оружия становился всё громче, а голос закона слышался всё слабее. Заключив политический союз с плебейским трибуном Луцием Апулеем Сатурнином, Марий провёл в Народном собрании законы о наделении землёй своих ветеранов и о раздаче дешёвого хлеба. В ходе борьбы вокруг этих законов был убит кандидат в консулы Гай Меммий. Сенат обвинил в убийстве Сатурнина и дал обоим консулам, Марию и Флакку, чрезвычайные полномочия для спасения государства. Марий обещал Сатурнину и его сторонникам в случае сдачи сохранить им жизнь. Но когда они сложили оружие, разъярённые оптиматы их перебили, и сенатор Гай Рабирий хвастливо демонстрировал на пирушках голову Сатурнина. Авторитет Мария среди популяров после этих событий сильно упал. Он держится в тени, на первый план выходит более молодой полководец — сторонник оптиматов Луций Корнелий Сулла по прозвищу Счастливый, аристократ из обедневшего рода Корнелиев. Раньше Сулла служил под командованием Мария, именно он арестовывал Югурту, и Марий всегда завидовал его удачливости. В 89 году до Р. Х. в римские владения вторгся царь Понта Митридат. Для войны с ним сенат назначил командующим Суллу, избранного консулом на следующий год, а Народное собрание на этот же пост утвердило Мария. Легионеры признали командиром Суллу, а тот, вместо того чтобы воевать с Митридатом, двинул войско на Рим. Впервые со времён Кориолана (V век до Р. Х.) римский полководец вёл войска против родного города. Марий пытался организовать оборону, но был разбит. Солдаты Суллы вступили на римские улицы, истребляя сопротив69

«Битва при Аквах Секстиевых. Тевтонцы в атаке». Репродукция картины неизвестного художника начала ХХ века.

лявшихся популяров; Марию с трудом удалось бежать в Африку, на родине он был объявлен вне закона. Однако на очередных выборах Сулла смог провести в консулы лишь одного своего сторонника; вторым консулом стал популяр Луций Корнелий Цинна. Скрепя сердце Сулла выразил удовлетворение тем, что благодаря ему народ Рима пользуется плодами свободы, после чего отбыл на восток для войны с Митридатом. Как только Сулла покинул Рим, партии немедленно возобновили «обмен мнениями посредством жестов». В ходе этой «политической дискуссии» на форуме и прилегающих улицах полегло около 10 тыс. человек, а Цинне пришлось бежать под защиту армии вернувшегося Мария. Осадив Рим, Марий перекрыл подвоз продовольствия. Сенат капитулировал, и популяры с марианцами устроили своим противникам кровавую баню. На пару с Цинной Мария избрали консулом на следующий год. Но ему было 72 года, он устал от борьбы и страшился её продолжения; его мучили ночные кошмары, бессонница и колющие боли в боку. Он постоянно размышлял вслух о своих прошлых подвигах, говорил, что удача, так долго ему сопутствующая, покинула его. Попрощавшись со всеми, он лёг и, пролежав неделю неподвижно, скончался. Цинна, три года подряд избираемый консулом, продолжал террор против оптиматов. Многие знатные римляне, спасаясь 70

от гибели, бежали тогда на Восток в лагерь Суллы. Но в начале 84 года до Р. Х. в Анконе взбунтовавшиеся солдаты убили Цинну. Сулла во главе сорокатысячной армии высадился на итальянском берегу и разгромил войска популяров. Сын покойного Мария, Гай Марий-младший, покончил с собой, а труп Мария-отца был вырыт и брошен в реку. Поскольку оба консула 82-го года погибли в сражениях, по закону надо было избрать временного диктатора до следующих выборов. Но запуганный Сенат вручил Сулле диктаторские полномочия на неопределённое время, а такое же запуганное Народное собрание это незаконное решение утвердило. НоЛуций Корнелий Сулла. Бюст, воявленному диктатору отпустили мрамор. Глиптотека, Мюнхен. чохом все грехи: «Было постановлено, — пишет Плутарх, — что он не несёт никакой ответственности за все происшедшее, а на будущее получает полную власть карать смертью, лишать имущества, основывать и разрушать города, отбирать царства и жаловать их кому вздумается». Несколько дней Италия была залита потоками крови. Людей убивали в частных домах, на форумах и в храмах, мужей резали на глазах жен, детей — на глазах родителей. Популяры и марианцы составляли среди жертв незначительный процент: чаще всего гибли люди, далёкие от политики, и даже искренние оптиматы, которых убивали по доносам личных врагов или просто из-за желания Суллы и его приближённых поживиться их деньгами и имуществом, из-за того, что соседу приглянулся их дом, сад или тёплый источник. Наконец некоторые сенаторы осмелились обратиться к Сулле с почтительной просьбой — объявить публично, кого он намерен покарать. Единолично, ни с кем не советуясь, Сулла составил список «врагов республики» из восьмидесяти лиц; день спустя он добавил к списку ещё двести двадцать человек, на третий день — почти столько же. Огласив список перед народом, Сулла пояснил, что включил тех, 71

чьи имена смог вспомнить, а тех, кого запамятовал, пообещал дописать позже. Так впервые в римской истории появились знаменитые проскрипции. Это старое слово, означавшее публичное объявление о распродаже имущества, приобрело новый страшный смысл. Человек, включённый в проскрипционный список, ставился вне закона; первый встречный имел право его убить, более того — за выдачу и убийство проскрипта назначалась награда в два таланта. Имущество убитых конфисковалось в казну, их сыновьям и внукам закрывался доступ к общественным должностям. Десятую часть награбленного добра Сулла пожертвовал храму Геркулеса, а для народа устроил грандиозные пиршества. Еды было так много, что её вываливали в Тибр, вино пили не моложе сорокалетней выдержки. Те, кого не коснулись репрессии, восхваляли великодушного правителя. Вслед за Римом проскрипционные списки составлялись по всем городам Италии; и хотя Сулла пытался их контролировать, на местах всё равно исхитрялись включать в списки собственных кандидатов. Как обделывались дела в то страшное время, показывает судебный процесс над Секстом Росцием-младшим. Обстоятельства его таковы. Отец обвиняемого, Секст Росций-старший, богатый гражданин муниципия Америя, что в 50 милях от Рима, осенью 81 года был убит в Риме по дороге домой из Палацинских бань. В убийстве обвинили его сына, хотя в момент гибели отца тот находился не в Риме, а в отцовском имении в Америи. Муниципальные власти Америи выступили в защиту Росция-младшего и даже направили делегацию к Сулле. Все сочувствовали обвиняемому, считали его невиновным, но защищать его в суде рискнул только 26-летний Марк Туллий Цицерон.

ЦИЦЕРОН: ПОЛИТИК И АДВОКАТ Плутарх, автор парных жизнеописаний знаменитых людей, Цицерона сопоставил с Демосфеном. Это понятно: оба они были выдающимися ораторами, и судьба их во многом схожа. Но, пожалуй, ещё важнее, что роль в истории они тоже сыграли одинаковую: и тот и другой защищали гибнущую демократию, не имея шансов на победу. Гай Марий, носивший почётный титул «третьего основателя Рима», застал начало этих перемен, а Марк Туллий Цицерон — их завершение.

72

Когда в Афинах устанавливалось народовластие, все граждане были обязаны принимать участие в общественных делах, — как тогда полагалось, с оружием в руках, то есть рискуя жизнью. А спустя несколько столетий афинским гражданам приходилось приплачивать за то, чтобы они хотя бы ходили на собрания. В Риме произошло примерно то же самое. Бессрочная, вопреки закону, диктатура Суллы означала, что римская система сдержек и противовесов потерпела крах. На политическую жизнь давили огромные деньги, выкачиваемые из провинций. Созданную Марием профессиональную армию честолюбивые полководцы использовали в личных целях. Но главное, изменился сам римский народ. Веками римляне отпускали на волю рабов, свезённых со всего света. В первом поколении отпущенники сохраняли зависимое положение, но их потомки становились полноправными римскими гражданами. В итоге жители древнего города растворились среди пришельцев, с лёгкостью уступавших свои права в обмен на дешёвый хлеб и места на трибунах для гладиаторских боёв.

• Цицерон родился в Арпинуме в 106 году до Р. Х., когда его земляк Гай Марий, завершив первое консульство, воевал с Югуртой. Окончив начальную школу, он слушал лекции популярного оратора Филона, участвовал в походах под начальством Суллы и мечтал о политической карьере. Но когда политическая борьба вылилась в гражданскую войну, Марк Туллий, от греха подальше, бросил политику и занялся науками и ораторским искусством. Выступление в защиту Росция-младшего вновь втягивало его в политический водоворот. Вот какая картина открылась на судебных слушаниях. Секст Росций был убит во втором часу ночи, а уже на рассвете гонец привёз в дом его родственника Тита Росция Капитона не только весть об убийстве, но также нож, извлечённый из тела Секста и обагрённый его кровью. Чтобы завладеть имуществом убитого, Капитон обратился к приближённому Суллы Хрисогону, которого Цицерон назвал «человеком молодым, но в настоящее время, пожалуй, самым могущественным в нашем государстве». С помощью Хрисогона покойного Секста Росция, заядлого оптимата, задним числом включили в проскрипции, которые к тому времени давно уже не действовали. Все тринадцать имений убитого, стоившие шесть миллионов сестер73

циев, были конфискованы и затем проданы с аукциона, причём десять из них купил Хрисогон за смехотворную сумму в две тысячи сестерциев, а три остальные достались Капитону. Что касается Росция-младшего, то его выгнали из отцовских имений, а поскольку он мог обратиться в суд, на него сначала было совершено несколько покушений, а потом его же обвинили в отцеубийстве. Цицерону пришлось вести дело очень тонко, о многом умалчивая и обходя острые углы. «Я знаю наверГай Юлий Цезарь. Бюст, мрамор. ное, — оговаривался он, — что всё Национальный археологический это было сделано без ведома Луция музей Неаполя. Суллы». Тем не менее адвокат сумел показать всю глубину царившего в Риме надругательства над справедливостью: «Обвиняют те, кто захватил имущество Секста Росция; (…) отвечает перед судом тот, кому смерть отца принесла не только горе, но и нищету. Обвиняют те, кому непреодолимо захотелось убить присутствующего здесь Секста Росция; перед судом отвечает тот, кто даже на этот самый суд явился с охраной, дабы его не убили здесь же, у вас на глазах. Коротко говоря, обвиняют те, над кем народ требует суда; отвечает тот, кто один уцелел от злодеяния убийц». Благодаря негласной поддержке влиятельных оптиматов и блестящей защите Цицерона Росций-младший был оправдан. О том же, чтобы наказать подлинных организаторов и исполнителей убийства, не могло быть и речи. Сам Цицерон после процесса счёл за благо покинуть Италию под предлогом нездоровья; он и в самом деле похудел, плохо ел и выглядел очень болезненным. Любое выступление против Суллы грозило смертью, поэтому его врагам оставалось ждать вмешательства богов. И боги не подвели. Хотя полномочия Суллы были бессрочными, из-за тяжёлой болезни он уже через три года объявил перед Народным собранием, что слагает с себя диктаторство и готов дать отчёт в своей деятельности любому, кто этого пожелает. Желающих, понятно, не нашлось. Сулла сошёл с трибуны и спокойно 74

удалился в своё имение. Умер он в следующем году, 60 лет от роду. На политической сцене остались три тяжеловеса. Гней Помпей, известный полководец, которого Сулла одно время готовил себе в преемники, больше других подходил на роль народного любимца. Внешность он имел приятную, вёл себя скромно и обходительно, в быту был неприхотлив. Марк Лициний Красс не обладал Помпеевой харизмой, зато богатством превосходил всех. Общительный и отзывчивый, Красс многим поГней Помпей. Бюст, мрамор. Номогал и деньгами, и своим влиянием. вая глиптотека Карлсберга. К тому же в должности претора он разбил грозное восстание рабов под руководством Спартака. Гай Юлий Цезарь был теснее других связан с популярами. Его тётка была замужем за Гаем Марием, сам он женился на дочери другого знаменитого популяра — Цинны. Сулла потребовал, чтобы он развёлся, однако Цезарь отказался подчиниться и был вынужден скрываться — ему пришлось уехать в провинцию. Сулла как-то обронил, что «в этом мальчишке — много Мариев». Когда Сулла умер, Цезарь вернулся в Рим и принялся набирать политические очки, выступая обвинителем на судебных Марк Лициний Красс. Бюст, мрапроцессах против вымогателей. мор. Лувр, Париж. На 70-й год до Р. Х. Красс и Помпей были избраны консулами, хотя Помпей до этого не занимал ни одной гражданской должности и по закону мог получить права на консульство не раньше чем через семь лет. Консулы отменили все ограничения власти народных трибунов, а цензоры, составлявшие списки сенаторов, исключили из Сената ставленников Суллы. Демократия востор75

Чезаре Маччари. Цицерон произносит речь против Катилины. Фреска в Палаццо Мадама, Рим. 1882—1888 годы.

жествовала через нарушение законности, как потом в истории бывало не раз. Цицерон, как и Цезарь, после смерти Суллы вернулся в Рим, разом излечившись от многочисленных болезней. Несколько лет он выступал в судах, потом его избрали квестором и отправили управлять городом Лилибеем в Сицилии. Честный и справедливый, он завоевал у местного населения огромный авторитет. Когда с началом «оттепели» сицилийцы затеяли судебный процесс против бывшего наместника Гая Верреса, они обратились за помощью к Цицерону. Сулла был первым в длинной череде римских диктаторов, утверждавших законность, порядок и высокую нравственность для всех — кроме их самих и их окружения. Неудивительно, что его закон против вымогательства лишь ухудшил положение провинциалов: раньше наместник грабил, руководствуясь собственным аппетитом, теперь же ему приходилось учитывать и аппетиты своих будущих судей. Цицерон ко времени процесса над Верресом накопил большой опыт. Он сразу добился того, чтобы именно ему был поручен сбор данных по делу; то есть в этом процессе он выступал 76

и как следователь, и как обвинитель. Два месяца он объезжал Сицилию, собирая свидетельства обид, причинённых Верресом, а вернувшись в Рим, начал давить на все рычаги, чтобы ускорить открытие процесса. Спешил он потому, что оба консула на 69-й год, а также претор, ведущий дела о вымогательстве, были избраны на деньги Верреса. Если бы защите удалось оттянуть процесс до следующего года, дело наверняка бы развалили. Благодаря связям Цицерона судебные слушания начались 5 августа 70 года до Р. Х. Отказавшись для скорости от длинной речи, которую защитники не имели права прерывать, Цицерон выступил с четырьмя короткими речами. Он красочно описал, как порученцы Верреса рыскали по острову в поисках антиквариата. От алчности наместника не укрылось ни одной старинной вазы, ни одного драгоценного камня или жемчужины, ни одного предмета из золота, ни одного изображения из бронзы, мрамора или слоновой кости, ни одной картины. «И когда я говорю “ни одного”, — подчеркивал Цицерон, — то знайте, я употребляю слова в их подлинном значении». Защита утверждала, что все вещи Веррес законным образом купил у их владельцев, а за сколько — неважно, потому что антиквариат точной цены не имеет. Цицерон парировал: стоимость старинных вещей определяет рынок, и она хорошо известна. И что могло, к примеру, заставить Гая Гея, богатейшего из жителей города Мессана, продать священные для его семьи статуи богов работы великих греческих скульпторов Праксителя, Мирона, Поликлета за шесть с половиной тысяч сестерциев, когда за небольшую бронзовую статую этих мастеров знатоки давали по 40 тыс. сестерциев?! Сам Гей и другие мамертинцы (так называли жителей Мессаны) находились в сложном положении. Мессана была единственным сицилийским полисом, который официально выступил в защиту Верреса, причём вести её было поручено как раз Гею. Цицерону приходилось, опровергая доводы Гея как защитника, одновременно показывать, что Гей сам явился жертвой жадности Верреса. И он блестяще справился с этой задачей. Благодаря его усилиям процесс был завершён в течение нескольких дней. Бывшего сицилийского претора признали виновным и приговорили к выплате 40 млн сестерциев. Для полноты картины следует добавить, что сам Цицерон, неоднократно обличавший вымогателей, по крайней мере один раз, чтобы не обидеть приятеля, использовал свои возможности для оправдания жули77

Марк Антоний. Бюст, мрамор. Музей Кьярамонти, Ватикан.

ков-финансистов, выжимавших соки из провинциалов. Спустя несколько лет после суда над Верресом популяры предприняли попытку переворота. Душой заговора был промотавшийся аристократ-неврастеник Луций Сергий Катилина, женатый на родственнице Мария. Когда-то Катилина выступал против Суллы, а потом, чтобы вымолить прощение, принял участие в ритуальном умерщвлении пленных марианцев. Этих несчастных приставленные к ним палачи водили по городу, нанося страшные увечья, а потом отрубали им голову на Форуме, на глазах Суллы и толпы зевак. В роли палача Катилина убил не какого-то незнакомца, а брата своей жены, которая после этого покончила с собой. Также он добился включения в проскрипционные списки собственного брата, чтобы присвоить его имущество. Молва приписывала Катилине совращение малолетних, многочисленные подкупы и лжесвидетельства, а в 73 году его официально обвинили в святотатстве — сожительстве с весталкой Фабией, давшей священный обет безбрачия (кстати, Фабия была сестрой жены Цицерона). Катилина выгодно женился вторично, но промотал и награбленное ранее, и приданое жены, оказавшись по уши в долгах без всякой надежды расплатиться. Тогда он примкнул к популярам и принялся готовить государственный переворот. По слухам, в заговоре участвовали очень влиятельные люди, в том числе Цезарь. Выступление заговорщиков сорвалось по техническим причинам, а Сенат решил не поднимать шума и сделать вид, что ничего не случилось. При поддержке Цезаря Катилина на пару со своим приверженцем Гаем Антонием выставил свою кандидатуру в консулы на 63-й год. Однако избраны были Антоний и Цицерон; при этом Цицерон перетянул Антония на свою сторону, пообещав ему в управление богатую Македонию. Тем временем Катилина с товарищами готовились повторить попытку переворота. В Этрурии Гай Манлий собирал войско, а в 78

Лоренцо А. Кастро. Сражение при Акциуме. 1672 год. Это последнее великое морское сражение между флотами Древнего Рима в период гражданских войн состоялось 2 сентября 31 года до Р. Х.

Риме претор Лентул Сура во время выборов должен был убить Цицерона и устроить резню среди оптиматов. Однако их план стал известен Цицерону, и Сенат по его просьбе предоставил консулам чрезвычайные полномочия с правом жизни и смерти.

28 октября, в день выборов, Цицерон явился на Марсово поле с охраной; замысел Катилины не удался. Покушение перенесли на 7 ноября, но оно снова сорвалось. Цицерон произнёс в Сенате несколько речей против Катилины, открыто обвиняя его в попытке государственного переворота. Первая из этих речей, начинавшаяся словами «Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением?», считается одним из лучших образцов латинского красноречия; на протяжении многих веков её заучивали наизусть школьники всех стран Европы. Сенат объявил Катилину и Манлия врагами отечества, заговорщики в Риме были арестованы. Сенаторы, вдохновляемые Цицероном, приговорили руководителей заговора к смерти без суда; Цезаря, защищавшего Катилину, на выходе из Сената чуть не растерзала толпа. Армия Катилины была разбита, сам он пал в битве, 79

Октавиан Август. Статуя из ПримаПорта, мрамор. Музей Кьярамонти, Ватикан.

а Цицерон получил от Сената титул «Отца отечества». Его влияние и слава достигли апогея, но многих уже раздражали его постоянные ссылки на собственные заслуги. Вскоре Цезарь помирил Помпея с Крассом и при их поддержке был выбран одним из консулов на 59-й год. Сенаторов-оптиматов запугали, на голову второго консула Бибула вывалили кучу навоза, Цицерона травили; ему пришлось уехать из Рима. Фактически Цезарь правил единолично, но его ещё не принимали всерьёз, считая ставленником Помпея. Консульство Цезаря уже закончилось, когда народный трибун Публий Клодий Пульхр провёл закон, осуждающий всякого, кто без суда и расправы убил римского гражданина. Эта мера была направлена, прежде всего, против Цицерона, казнившего участников заговора Катилины. Встав во главе вооружённых шаек, Клодий сжёг дом Цицерона и принялся бесчинствовать, нападая даже на прежних своих защитников Помпея и Цезаря. В 57 году до Р. Х. Помпей добился возвращения Цицерона, который примкнул к нему, считая его меньшим злом в сравнении с Цезарем. Тем не менее Цезарь, разбив Помпея, Цицерона простил. Спустя несколько лет друг Цицерона Милон убил Клодия; политическая борьба достигла в это время такого накала, что на 52-й год не удалось выбрать ни консулов, ни преторов. В 44 году Цезарь был убит. У Цицерона не было личных причин его ненавидеть, однако он открыто приветствовал убийство узурпатора, мечтавшего, по общему мнению, о царской власти. Цицерон поддержал Октавиана в его борьбе с Марком Антонием, во-первых, потому, что Октавиан играл роль защитника республиканских порядков, во-вторых, потому, что Марк Антоний был другом Клодия; он даже женился на вдове Клодия — Фульвии, 80

которая ненавидела Цицерона больше, чем оба её мужа, вместе взятые. К тому же мать Антония — Юлия вторым браком была замужем за Лентулом Сурой — участником заговора Катилины, казнённым Цицероном. Рассчитывая на поддержку Октавиана, Цицерон произнёс против Антония полтора десятка речей, которые он по образцу Демосфена называл филиппиками. Но в октябре 43 года Октавиан встретился с Антонием и его союзником Лепидом, внуком убитого Рабирием Сатурнина, и договорился с ними о совместных действиях против убийц Цезаря. Рассказывают, что Октавиан во время этих переговоров двое суток отстаивал Цицерона, чьей головы добивался Антоний. В конечном счёте политическая целесообразность победила: Октавиан Цицерона сдал. Имя знаменитого оратора внесли в проскрипции — списки противников режима, объявленных вне закона и подлежащих уничтожению. Цицерон узнал об этом в своём поместье близ Тускула, где жил вместе с братом Квинтом. Братья решили поодиночке пробираться в Македонию, где собирал силы Брут. Но Цицерон колебался; он то удалялся от Рима, то поворачивал назад. Погоня настигла его на вилле в приморской Кайете. Выломав дверь, солдаты ворвались в дом, однако Цицерона там не оказалось: рабы унесли его на носилках на морской берег. Преследователи кинулись туда. Увидев их, Цицерон велел рабам поставить портшез на землю, высунулся наружу и, подперев подбородок рукой, смотрел на приближавшихся убийц. Подбежавший первым центурион Геренний увидел перед собой измождённое лицо старого и очень больного человека с лохмами седых волос. Впрочем, разглядывать жертву центуриону было некогда — за ним самим наблюдали десятки глаз, и о любом его промахе узнали бы в Риме. Поэтому он поднял меч... Отрубленные голову и руки убитого доставили Антонию; рассказывали, будто Фульвия втыкала в язык мёртвого оратора булавки. Затем голову и руки выставили на ораторской трибуне римского Форума — по словам Плутарха, «к ужасу римлян, которым казалось, будто они видят не облик Цицерона, но образ души Антония».

• Через несколько лет Антоний будет лишён всех должностей и объявлен врагом народа, а в 30 году до Р. Х. погибнет близ Александрии Египетской. На этом, собственно, завершится история Римской республики и начнётся история Римской империи.

81

Часть III. ГАЛОПОМ ПО ЕВРОПАМ ПОСЛЕДНЕЕ ЕВРОПЕЙСКОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ Если бы эта книжка была учебником истории, нам пришлось бы теперь долго рассказывать о Римской империи, о её расцвете и упадке. А так мы просто объясним в двух словах, как она рухнула и что произошло в Европе после её падения. Римляне были умелыми правителями. То есть они умели идти на уступки ровно настолько, сколько требовалось для сохранения империи. Чтобы управлять таким огромным государством и успешнее отражать удары надвигавшихся с востока варварских племён, они разделили империю на две части — Западную и Восточную, в каждой из которых был свой император. Западная Римская империя сумела продержаться до V века, а Восточная — аж до 1453 года. Правда, эта Восточная империя (её ещё называют Византией) Римской была только по названию и к Риму почти никакого отношения не имела. Полторы тысячи лет назад, то есть спустя примерно четыре века после Рождества Христова (до наших дней оставалось ещё 120—130 пятиклассников), Западную Римскую империю постепенно захватили племена, двигавшиеся главным образом с северо-востока. Города в Европе запустели, торговля пришла в упадок. За пределами центральных областей империи — Северной Италии и Южной Франции — грамотных людей почти не осталось, разве что среди христианских монахов и священников. Опять наступило Средневековье — на этот раз то самое, о котором рассказывают учебники истории. В это время родилась и окрепла западноевропейская цивилизация. Что такое страна, вы себе представляете. Народы — это тоже более-менее понятно. А что такое цивилизация? Если несколько стран и народов долго, столетиями, живут рядом, постоянно общаются друг с другом, перенимают друг у друга порядки и обычаи, переживают одни и те же исторические события, — они становятся похожи друг на друга. Не то что они между собой ладят лучше, чем с остальными. Наоборот: они могут постоянно воевать, но при этом только ещё больше делаются похожими (не во всём, конечно, — иначе они не были бы разными странами и народами).

82

Эта голова неведомого чудища, вырезанная из дерева, служила украшением носовой части норманнской ладьи. Специалисты относят её создание к 850 году.

Торговый корабль викингов был предназначен и для грабительских походов. XII век.

В таких случаях говорят, что эти страны и народы принадлежат к одной цивилизации. Вообще-то, народы Западной Европы начали сближаться очень давно — как минимум в I тысячелетии до Р. Х., когда бóльшую её часть заселили индоевропейские племена кельтов (доисторические времена мы здесь трогать не будем). Потом западноевропейские народы долгое время жили под властью родственного кельтам Рима. Римляне передали им многие свои обычаи, установили у них римскую систему управления; образованные люди в римской Европе писали по-латыни* и даже разговаривали на разных диалектах латинского языка. Но ведь римляне устанавливали свои порядки и во многих странах Восточной Европы, Азии и Северной Африки, однако там они не прижились, потому что народы там жили совсем дру* Римляне принадлежали к народу латинов, населявших область Лациум на западе Италии. Поэтому их язык называют латинским.

83

Норманнский железный шлем. Какой-то воин носил его в XII веке.

гие, непохожие на римлян и кельтов. Германские племена, погубившие Западную Римскую империю, имели схожие обычаи. При них Западная Европа разбилась на множество самостоятельных королевств, герцогств и графств. Эти небольшие государства приняли одну религию — христианство в его католическом варианте, признавали власть римского папы и вместе отражали атаки мусульман. Порядок жизни, который установился в средневековой Западной Европе, сейчас называют феодализмом. Сами средневековые европейцы его никак не называли: для них он был естественным. При феодализме человек подчиняется не государству, а другому человеку, у которого больше сил и возможностей. Феодальный порядок возник из-за того, что исчезла сильная государственная власть. Ослабевшая Римская империя уже не могла защищать своих граждан, особенно в сельской местности, от иноземных отрядов и местных банд. Людям приходилось искать защиты у тех, кто посильнее, кто мог нанять и содержать собственные военные отряды. Слабый приносил сильному (а не государству!) присягу, обязывался ему служить, а за это сильный брал на себя обязательство защищать слабого. Тот, кому присягали, назывался сеньором, а тот, кто ему присягал, — вассалом. Многие думают, что феодализм — это беспредел, где сильные творят, что хотят. На самом деле это совсем не так (хотя сильным и тогда жить было легче, чем слабым). Феодальное общество Западной Европы основывалось на праве — в том виде, как его тогда понимали. А вот чего действительно не было в тогдашней Европе, так это равенства. Правда, большинство её жителей были христианами, и считалось, что все они наделены бессмертной душой и Христос страдал за них за всех. Но на земную жизнь это мало влияло.

84

Общество в средневековых королевствах состояло из сословий. Каждый человек принадлежал к какому-нибудь сословию, и каждое сословие имело свои права и свои обязанности. Старое русское слово государство произошло от слова государь и означало оно власть государя, независимую от народа. А слова европейских языков, которые мы переводим на русский язык как «государство» (английское state, французское é tat, немецкое staat, испанское estado), на самом деле обозначали именно сословия с определёнными правами. Но более подходящего слова в русском языке нет, вот нам и приходится называть эти страны государствами. На самом верху средневековых европейских «государств» стояли короли. Королевства у них были маленькие; большие — Англия, Франция, Германия, Испания и др. — появились позже. Зато в своём королевстве власть у короля была довольно большая. Считалось, что он имеет право судить всех подданных, от воинов-рыцарей требовать военной службы, а с остальных жителей — крестьян, ремесленников и купцов — собирать коекакие подати. Чуть пониже короля располагалась знать. У короля не было чиновников, а в одиночку управлять довольно большой территорией и сотнями тысяч людей он не мог. Поэтому он управлял через герцогов, графов, виконтов, баронов, епископов. Они присягали ему на верность, то есть становились его вассалами, а он за это передавал им часть своих прав, позволяя владеть какимито землями, требовать службы от тамошних рыцарей и получать доход с живших там крестьян, ремесленников и купцов. Присяга на верность называлась оммаж, а переданные права — держание, фьеф, лен или феод; отсюда и название — феодализм. В принципе считалось, что король может забрать лен у одного вассала и передать другому. На самом деле сделать это было очень непросто. Во-первых, для таких передач существовал определённый порядок. Если король его нарушал, его могли обвинить в несправедливости, и тогда против него поднялись бы другие его вассалы. Во-вторых, многие королевские вассалы были такими могущественными, что отнять у них что-то король не смог бы при всём желании. Вассал, получив в держание от сеньора лен, выкраивал из него лены поменьше и раздавал их в держание другим свободным людям. Это было выгодно. Например, граф мог своё графство разделить на рыцарские лены, и поселённые там ры85

цари обязывались этому графу служить. А рыцарь, которому досталась от графа в лен, например, деревня с лугом, мельницей и трактиром, мог одному передать в лен мельницу, другому — право пользоваться лугом, а третьему — право на доход с трактира. То есть это было что-то вроде аренды, но без собственника. Считалось, что любой землевладелец держит свою землю от какого-то сеньора (по крайней мере, так было на севере Франции, которая считается страной «образцового феодализма»). Кому в действительности принадлежал лен — сеньору, который его давал, или вассалу, который им пользовался, — такой вопрос у людей той эпохи не возникал. Держатель лена мог передать лен по наследству, но при этом его наследник должен был сам принести присягу сеньору и заплатить передаточную пошлину. А вообще права держателя лена различались в разных странах и в разное время. Сословий в средневековой Европе было очень много. Часто даже в соседних деревнях крестьяне имели разные права и обязанности. Но самая важная граница проходила между свободными и несвободными людьми. Быть свободным не означало, что ты можешь делать всё, что захочешь. Наоборот — у свободного человека всяких ограничений было больше, чем у несвободного. Рыцарь, купец, свободный горожанин, свободный крестьянин обязаны были вести себя, одеваться, разговаривать каждый в соответствии со своим положением. А раб мог себя вести как угодно. Что с него возьмёшь, раб — он и есть раб, от него ничего и не ожидают, кроме выполнения приказов; да и тут делается скидка на то, что рабы обычно ленивы и вороваты. В сословной лестнице на верхней ступеньке стояли те, кто держал свои земли непосредственно от короля. Обычно это была наследственная знать — герцоги, графы и пр., иногда простые рыцари. Но рядом с ними, на тех же уровнях знатности, находились архиепископы, епископы, аббаты. Большинство их также по рождению принадлежали к знатнейшим семьям, но попадались и сыновья рыцарей, горожан и даже полусвободных крестьян-вилланов. Пониже стояли люди без титулов, но благородные; хотя их не всегда легко отличить от других свободных людей. Например, у восточных саксов, населявших германское герцогство Саксония, символом принадлежности к высшим со86

словиям был «военный щит», то есть право иметь лен и нести военную службу. Всего таких «щитов» было семь. Первый принадлежал королю; второй — герцогам, епископам, аббатам и аббатисам; третий — тем же герцогам, если они становились вассалами епископов; четвёртый — графам; пятый — шеффенам, то есть тем, кто заседает в графском суде, и вассалам первых четырёх щитов; шестой — вассалам пятого щита. Седьмой щит не имел права владеть ленами. Все имевшие военный щит считались благородными, а первые четыре щита составляли знать. У одних народов границы между сословиями были более строгими, у других — более расплывчатыми. У восточных саксов человек оставался навсегда в том сословии, в котором родился. Исключение составляли крестьянин-виллан, отпущенный господином на свободу, монах, сделавшийся епископом, и монахиня, ставшая аббатисой. А у англосаксов, населявших Англию, любой купец, трижды плававший за море, или свободный крестьянин, обладавший определённым имуществом и земельным наделом, мог перейти в сословие рыцарей-тэнов. Особое сословие составляли слуги знатных особ — министериалы. Прислуживать кому-то считалось «рабским» занятием, однако многие слуги из-за близости к могущественному хозяину обладали большой реальной властью, которая возносила их не только выше простых свободных, но иногда и на один уровень с самыми знатными. Средневековых европейских крестьян по-русски принято называть крепостными. Это не совсем правильно. Русские крестьяне были крепостными, поскольку в XV—XVII веках их прикрепили к хозяину той земли, которую они обрабатывали. Примерно то же произошло и в средневековой Европе. Но там крестьян прикрепляли не к хозяину земли, а к самой земле. Кроме того, в России крепостные крестьяне были низведены на уровень рабов; их часто и называли рабами. Их, как рабов, покупали и продавали, в том числе отдельно от земли. Часто не считались даже с семейными связями, продавая отдельно мужа и жену, родителей и детей. В средневековой Европе помещики такой власти не имели: у прикреплённых к земле крестьян-вилланов сохранялась личная свобода. Главное отличие Западной Европы от других цивилизаций как раз и состояло в том, что за каждым сословием признава87

лись какие-то природные права. Конечно, часто эти права нарушались. Но такие нарушения никогда не считались нормальными. Немецкий рыцарь-законовед Эйке фон Репков, записавший свод законов восточных саксов под названием «Саксонское зерцало», определил это так: «Век господства несправедливого обычая ни на миг не может создать права».

НОРМАННЫ НА СЕВЕРЕ, ЗАПАДЕ И ВОСТОКЕ В большинстве стран Западной Европы уже в ранние Средние века установился феодальный строй с королями, знатью, множеством сословий и католической церковью, во главе которой стоял епископ Рима — папа. Только норманны — «северные люди», населявшие Данию и Скандинавский полуостров, ещё долгое время жили привольно, как в старину, на своей земле, почитая своих древних богов. Все проблемы они решали на общих съездах — тингах; там же устанавливались законы и разбирались тяжбы. Короли у норманнов тоже имелись. Их называли конунгами, и было их довольно много. Конунг пользовался почётом; во время его поездок по стране люди должны были кормить его самого, его дружинников и лошадей. Однако большой власти у конунгов не было. Но со временем некоторые норманнские конунги сумели подчинить или поубивать остальных конунгов и сколотили большие королевства — Данию, Норвегию, Швецию. Эти конунги превратились в настоящих королей и хотели, чтобы все им подчинялись как королям. Многим свободным людям это не понравилось, и они стали переселяться с семьями на остров Исландия. От исландских норманнов сохранились повести — саги. Долгое время саги просто пересказывали, кое-что добавляя от себя. Позже их стали запиИсландский скальд Эгиль Скаллагримссон. Миниатюра из рукописи «Сага об Эгиле».

XVII век.

88

На гобелене из французского городка Байё изображены норманны, направляющиеся на своих судах в Англию.

сывать. Из саг мы узнаём, как жили последние в Европе по-настоящему свободные люди. В «Саге об Эгиле» рассказывается такой случай. Однажды Скаллагрим, его сын Эгиль и приятель Эгиля Торд играли в мяч. Что это была за игра, какие в ней были правила, мы не знаем, но гоняли мяч, похоже, целый день и с противниками не церемонились. Эгиль с Тордом играли против Скаллагрима. Скаллагрим очень устал, но вечером у него появилось второе дыхание, и Торд с Эгилем стали проигрывать. Рассказчик саги намекает, что Скаллагрим был оборотнем, а оборотни ночью становятся сильнее. В конце концов Скаллагрим схватил Торда и так швырнул его об землю, что переломал все кости, и тот сразу умер. После этого Скаллагрим схватил Эгиля. Служанка Торгерд Брак, наблюдавшая за их игрой, закричала: — Озверел ты, Скаллагрим, на собственного сына бросаешься! Дальше пусть говорит рассказчик саги. «Тогда Скаллагрим отпустил Эгиля и бросился за ней. Она увернулась и убежала, а Скаллагрим — за ней. Так они выбежали на мыс Дигранес, и она прыгнула со скалы в пролив. Скаллагрим бросил ей вслед большой камень и попал ей между ло89

паток. После этого она больше не выплыла. Этот пролив теперь называют Бракарсунд — “пролив Брак”. А вечером, когда они вернулись в Борг, Эгиль был вне себя от гнева. Когда Скаллагрим и все люди сели за столы, Эгиль не занял своего места. Он вошёл в дом и подошёл к тому человеку, который был у Скаллагрима надзирателем над работами и казначеем и которого тот очень любил. Эгиль нанёс ему смертельную рану, а затем пошёл и сел на своё место. Скаллагрим не сказал на это ни слова, и всё было спокойно, но отец с сыном больше не разговаривали, ни дружески, ни враждебно». Вот такие у норманнов были нравы. Понятно, что, даже когда они не воевали, их жизнь трудно было назвать мирной. Кроме хозяйства, норманны занимались торговлей и военными походами. Они были лучшие воины в Европе, и оружие у них было самое лучшее. С конца VIII века норманнские дружины на длинных ладьях год за годом атаковали прибрежные города и поселения, грабили, жгли и убивали жителей. Норвежцы и датчане специализировались на грабеже Западной Европы. Разбойничьи походы и сами их участники назывались у них викинг. В 789 году дружина викингов подплыла к английскому городу Дорсету и прикинулась купцами; тамошний правитель вышел к ним и был убит. С этого момента в течение двух веков норманны разоряли Британию и Ирландию. Местные жители по мере сил сопротивлялись. В середине IX века в Ирландии норманнского конунга Торгсиля утопили в озере, а в королевстве Нортумбрия на севере Англии конунга Рагнара Лодброка бросили в яму со змеями. Тем не менее норманны так прижились в этих местах, что обзавелись семьями, хозяйствами и на родину ездили лишь изредка. Земли нынешних Франции, Голландии, Германии норманны тоже грабили чуть ли не ежегодно. К примеру, в 845 году датский конунг Рёрик (Рюрик) разорил побережье Эльбы и совершил набег на Северную Францию, а другие викинги тогда же сожгли Гамбург. Париж грабили много раз. В 911 году на него напал конунг Хрольв по прозвищу Пешеход (он был такой длинный, что не мог ездить на лошади — ноги по земле волочились). После нескольких сражений Хрольв согласился креститься. Король Карл Простак выдал за него свою дочь и выделил ему землю по берегам Нижней Сены. Так появилось герцогство Нормандия. Под умелым управлением норманнов оно вскоре стало самой 90

Таким представил летописца Саксона Грамматика художник Луис Мо. Иллюстрация к изданию 1898 года.

богатой и населённой провинцией Французского королевства. В 1066 году нормандский герцог Вильгельм, прапраправнук Хрольва, завоевал Англию и стал английским королём. Шведы промышляли в основном к востоку от Балтийского моря. Они перебирались сюда целыми семьями; скандинавских предметов здесь найдено множество. Местные финны звали норманнских разбойников руотьси — финское слово со шведским корнем, означавшее «гребцы». Славяне это слово произносили как русь. Позже к руси приклеилось имя варяги (от слова варинг: так назывался норманнский дружинник на службе у какого-нибудь правителя). Между озёрами Чудским, Ладожским, Ильмень, Онежским и верховьями Волги самая крутая варяжская дружина обложила данью не только местные славянские и финские племена — словен, кривичей, чудь, весь и мерю, — но и остальные разбойничьи шайки. Другой военизированный отряд контролировал среднюю часть пути «из варяг в греки» — торгового маршрута между Балтийским и Чёрным морями. Варяги-русь захватывали славян и финнов и везли их на продажу к хазарам, кочевавшим у Каспийского и Чёрного морей, а также в Восточную Римскую империю — Византию. За долгие годы бродячей жизни в лесах русы сами стали похожи на хазар. Они делали себе хазарскую причёску — бритая голова с чубом, свисающим на лоб, а их вождь по примеру хазарского царя называл себя каганом. Послы этого шведского кагана побывали в Византии, а оттуда отправились в Германию. Они всюду говорили, что их народ называется рос. «Тщательно расследовав причину их прихода, император узнал, что они из народа свеонов», — записал немецкий монах Пруденций (свеоны — шведы). Пришельцев сочли норманнскими шпионами и отослали назад в Византию.

91

Около 862 года обитатели Приильменья, сговорившись, отказались платить варягам дань. От «крыши» они вроде бы избавились, но продолжали драться и с варягами, и между собой. Оказалось, вольная жизнь не такая уж весёлая. Устав от постоянной войны, местные славяне, финны и варяги решили пригласить со стороны какого-нибудь авторитетного князя, чтобы он их судил и защищал. Остановились на Рюрике. Тот ли это был Рюрик (Рёрик), который орудовал раньше во Франции, или другой — точно неизвестно. Так или иначе, какой-то Рюрик с варяжской дружиной пришёл в Приильменье и неподалёку от Ладоги построил новый городок. Из этого городка потом вырос Новгород. «И от тех варягов прозвалась Русская земля, — говорится в летописи. — Новгородцы же — те люди от варяжского рода, а прежде были словене». То есть когда писалась летопись (в XII веке), жители Новгородской земли, занимавшей весь север Европейской России, помнили, что их предки — и местные словене, и пришлые варяги-русь. Сейчас генетики подтвердили, что поморы, обитающие на Белом море, действительно родственны скандинавам. После смерти Рюрика его родич Олег подчинил и южные славянские племена — полян, вятичей, радимичей, северян, плативших прежде дань хазарам. Так между Балтийским и Чёрным морями появилось Русское государство со столицей в Киеве.

ПРИНЦ ГАМЛЕТ МЕЖ ДВУХ ВРЕМЁН У знаменитого британского драматурга Уильяма Шекспира есть пьеса «Гамлет», тоже очень знаменитая. Принца Гамлета Шекспир не выдумал. О Гамлете поведал в XII веке датский летописец Саксон Грамматик. В его хронике король Дании Рёрик поручает управление страной двум братьям — Хорвендилу и Фенгону. Бесстрашный и удачливый Хорвендил после трёх лет войны с норвежцами подносит Рёрику почётные трофеи, и тот отдаёт за него замуж свою дочь Геруту. Фенгон из зависти убивает брата и сам женится на Геруте. Однако хитроумный и решительный Гамлет, сын Хорвендила и Геруты, в тяжелейших условиях, почти в одиночку, с помощью серии разных уловок сумел обмануть многочисленных могущественных врагов и, перебив кучу народа, отомстил за убийство отца.

92

Королева Фредегонда со своим мужем, королем Хильперихом. VI век.

Точное время действия Саксон Грамматик не указывает. Судя по тому, что Хорвендил ходит в викингские походы, письма пишут на дереве, а датчане хозяйничают в Британии, дело происходит где-то между VII и IX веками. И почему бы нам не предположить, что дедом Гамлета был тот самый Рёрик (Рюрик), который, придя в Приильменье, нежданно-негаданно сыграл роль основателя Русской державы? Шекспир свои пьесы обычно писал на историческом материале, но обстановку и характеры переделывал так, чтобы сделать их более современными и привлечь побольше зрителей (сейчас бы сказали — ради рейтинга). Так что и шекспировский принц Гамлет не очень похож на сына Хорвендила и Геруты. Сейчас большинство европейцев придерживаются мнения, что насилие не бывает справедливым. Те, кому тихая жизнь не по нраву, коллекционируют средневековые доспехи, устраивают драки после футбольных матчей и демонстрации против засилья иммигрантов. Но они в явном меньшинстве. А в эпоху, описанную Саксоном Грамматиком, повседневная жизнь европейцев была пропитана насилием. Турский епископ Григорий оставил яркое описание Галлии (это нынешняя Франция) VI века от Р. Х. Галлия была тогда наиболее цивилизованной (после Италии) частью Европы. Однако и в ней наказания за преступления, подлинные или мнимые, не ограничивались простым обезглавливанием или сожжением заживо: прежде чем убить, жертвам загоняли иголки под ногти, отрубали руки и ноги, отрезали уши и носы, подвешивали на дыбе, ломали кости на колесе. Даже в королевских семьях нравы были такие, какие сейчас встречаются разве что среди опустившихся алкоголиков или бандитов-беспредельщиков. Король Хильперих в угоду своей жене Фредегонде казнил двоих 93

сыновей от прежних браков — Меровея и Хлодвига; при этом мать Хлодвига была жестоко умерщвлена. В старости сама Фредегонда немало вытерпела от своей дочери Ригунты, которая позорила её за незнатное происхождение, «говоря, что она, Ригунта, — госпожа и что она вновь отдаст свою мать в служанки. Она часто осыпала её бранью, и из-за этого они били друг друга кулаками и давали друг другу пощёчины». Единственным островком более-менее приличной жизни была христианская церковь. Тем не менее современник Фредегонды Бадегизил, епископ города Ле Мана, без зазрения совести пускал в ход кулаки, а то и топтал людей ногами, приговаривая: «Раз я стал клириком, что ж, мне и не мстить за обиды?». Такое поведение осуждалось, но не считалось чем-то чудовищным и не обязательно вело к смещению с церковной должности. О нравах язычников-норманнов, земляков Гамлета, мы уже упоминали. Неудивительно, что в хронике Саксона Грамматика Фенгон убивает брата в открытую, без затей. Поступок, конечно, не самый честный, но вполне допустимый для Средневековья, особенно для раннего. Единственное оправдание, которое выдвигает Фенгон, — жалость к королеве Геруте, которая якобы «терпела от мужа лютую ненависть. И брата он убил ради её спасенья, ибо ему казалось нетерпимым, чтобы нежнейшая, без злобы, женщина страдала от тяжелейшей надменности супруга. И уверение Фенгона достигло цели. Ибо у вельмож лжи обеспечено доверие, у них шутам порой оказывается милость и честь клеветникам». Но за шесть-семь веков (более полусотни пятиклассников!), протекших между летописным Гамлетом и Шекспиром, жизнь в Европе сильно изменилась. Французский историк Люсьен Февр пишет: «Вдруг в конце XV — начале XVI столетия разражается революция: люди осознают свою интеллектуальную нищету. Они пускаются на розыски пропавших сокровищ, находят один за другим куски, разбросанные по библиотекам и чердакам монастырей; люди обретают способность пользоваться этими сокровищами, то есть героическим усилием воли снова обучаются читать на настоящей латыни, на классическом греческом языке и даже на древнееврейском, бесполезном для познания наук, но необходимом для толкования религиозных текстов. Тогда наступает опьянение. Битком набитые античностью, внезапно поступившей в их распоряжение, эти гуманисты, осознав свой долг, принимаются за дело. Они призывают себе на помощь книгопечатание, которое они только недавно изобрели. На подмогу 94

им приходят новые, только что ими полученные географические знания, которые резко расширили их духовный горизонт — так же как горизонт физический». Жизнь становится если не более лёгкой, то, по крайней мере, куда менее грубой. С картин художников эпохи Возрождения на нас глядят уже не насупленные карточные короли или святые подвижники, а вполне реальные, изящные и лукавые красавицы и знатные сеньоры с интеллигентными лицами. Англичанам — современникам Шекспира уже трудно представить открытое беззаконное убийство. Клавдий, который в пьесе исполняет обязанности Фенгона, умерщвляет брата тайком, с помощью яда. А раз так, зрителю нужно объяснить, каким образом факт убийства становится известен окружающим. Сейчас в таких случаях ищут свидетелей. Но Шекспир и его зрители одной ногой стоят в Средневековье: ведьм в то время ещё сжигали живьём. Поэтому в пьесе об убийстве сообщает Призрак — тень убитого короля. Этому таинственному свидетелю и его показаниям посвящён весь первый акт. Сперва Призрак молчаливо шастает перед ночными стражниками, те рассказывают о чудесном явлении Горацио, а уж он делится тайной со своим другом Гамлетом. И у Саксона Грамматика, и у Шекспира Гамлет притворяется безумным, но по совершенно разным причинам. В хронике принц прикидывается сумасшедшим из опасения, что Фенгон, убивший брата, не постесняется укокошить и племянника. Он должен убедить дядю, что совершенно безобиден, — только так он может избежать гибели. А у Шекспира Гамлет всего лишь злит дядю, преподнося правду под видом бреда. Само «безумие» в пьесе и в хронике также выглядит по-разному. Вот как описывает встречу с Гамлетом Офелия: Я шила. Входит Гамлет, Без шляпы, безрукавка пополам, Чулки до пяток, в пятнах, без подвязок, Трясётся так, что слышно, как стучит Коленка о коленку, так растерян… Он сжал мне кисть и отступил на шаг, Руки не разжимая, а другую Поднёс к глазам и стал из-под неё Рассматривать меня, как рисовальщик.

95

В VII—IX веках для симуляции сумасшествия мало было нести околесицу или утверждать, что ты Кай Юлий Циммерман. «Ежедневно в покоях своей матери, грязный и безучастный, кидался он на землю, марая себя мерзкой слякотью нечистот. Его осквернённый лик и опачканная грязью наружность являли безумие в виде потешного шутовства. Что бы он ни говорил, соответствовало такому роду безумия, что бы ни делал — дышало безмерной тупостью». В том, что племянник свихнулся, туповатый Фенгон не сомневается, но ему важно знать причину — виновата здесь неразделённая любовь или Гамлет о чём-то догадывается. Чтобы это выяснить, приспешники короля решают оставить Гамлета наедине с Герутой в её опочивальне: ведь матери принц наверняка доверится. При этом кто-то должен спрятаться в тёмной части комнаты и подслушать их беседу. Сам советчик и взял на себя роль подслушивающего и спрятался под соломенной подстилкой. «Однако у Гамлета не было недостатка в средствах против козней. Опасаясь, как бы его не подслушали какие-нибудь скрытые уши, он первым делом прибег к своему обычному приёму — прикинулся больным. Он закукарекал, как голосистый петух, и, колотя по бокам руками, как будто хлопая крыльями, вскочил на подстилку и принялся, раскачиваясь, прыгать туда-сюда, намереваясь узнать, не скрывается ли там что-нибудь. И когда ощутил под ногами ком, то, нащупав мечом это место, пронзил лежащего и, вытащив из тайника, убил. Тело его он разрубил на части, ошпарил кипятком и сбросил через открытое отверстие сточной трубы на корм свиньям, покрыв жалкими останками зловонную грязь». Фенгон долго ищет своего «Полония», но нигде не может найти. Спрашивают о нём и Гамлета; тот отвечает, что пропавший подошёл к сточной трубе, свалился вниз и был съеден свиньями. Ответ сочли бессмысленным, но Фенгон укрепляется во мнении, что племянник хитрит. Шекспир от всей этой впечатляющей сцены оставил лишь удар шпагой. После этого Гамлет возвращается к матери, громко оплакивающей безумие сына, и высказывает всё, что думает о её браке с убийцей его отца. Поскольку Гертруда-Герута не выдаёт сына, инцидент укладывается в гипотезу о безумии, и лежащее за занавеской тело подслушивавшего Полония вполне благопристойно отправляется по назначению: Кого-нибудь возьмите на подмогу! В горячке принц Полония убил 96

И вынес труп из спальни королевы. Не раздражая принца, надо взять Тихонько тело и отнесть в часовню. В пьесе Гамлет не опасается за свою жизнь. Месть он откладывает не потому, что не имеет физической возможности её осуществить: он постоянно общается с королём, его никто не обыскивает, и ударить Клавдия-Фенгона шпагой или ножом несложно. Нет, шекспировский Гамлет не решается мстить: ведь призрак мог ввести его в заблуждение, и тогда он убил бы невинного! В середине XIX века французский писатель Эмиль Габорио написал роман «Дело вдовы Леруж». В финале романа гениальный сыщик папаша Табаре, чудом избежав ошибки в поисках истинного виновника преступления, бросает любимое занятие: «Бывший сыщик-любитель усомнился даже в самом существовании преступления и, кроме того, убеждает, что свидетельство органов чувств ничего не доказывает. Он собирает подписи под петицией об отмене смертной казни и организует общество помощи невинно обвиняемым». Габорио отмечает растущие трудности в изобличении и наказании преступников: «В сущности, если не считать случаев, когда преступника застали на месте преступления или когда он сам сознался в содеянном, для прокуратуры каждое преступление оказывается более или менее загадочным… Почти во всех тяжких преступлениях для правосудия и для полиции остаётся нечто таинственное, непостижимое. Талант адвоката в том и состоит, чтобы нащупать это “нечто” и сосредоточить на нём свои усилия. Пользуясь этой неясностью, он разжигает сомнения… И чем выше уровень развития общества, тем нерешительнее и боязливее ведут себя присяжные, особенно в сложных случаях. Они несут бремя ответственности со всё возрастающей тревогой. Многие из них уже вообще не хотят выносить смертные приговоры. А если всё же приходится, то они пытаются так или иначе снять со своей совести этот груз… И многие из них предпочтут отпустить на свободу три десятка злодеев, лишь бы не осудить одного невиновного». Шекспировский Гамлет — прямой предшественник этих совестливых европейских присяжных. Уличить убийцу он пытается в ходе представления, разыгрываемого заезжими актёрами. С этой целью он вставляет в пьесу сцену, где злодей вливает жертве яд в ухо. Король, не 97

умея скрыть муки совести, выдаёт себя. Но Гамлет по-прежнему медлит. В отличие от норманнов раннего Средневековья, он не способен с лёгкой душой убить человека, даже своего врага. Чтобы заставить себя проткнуть Клавдия шпагой, он пытается убедить себя в необходимости мщения, заменяя отсутствие слепой страсти логическими построениями: Какой же я холоп и негодяй! Не страшно ль, что актёр проезжий этот В фантазии, для сочинённых чувств, Так подчинил мечте своё сознанье, Что сходит кровь со щёк его, глаза Туманят слёзы, замирает голос И облик каждой складкой говорит, Чем он живёт… А я, Тупой и жалкий выродок, слоняюсь В сонливой лени и ни о себе Не заикнусь, ни пальцем не ударю Для короля, чью жизнь и власть смели Так подло. Что ж, я трус? В третьем акте принц оказывается наедине с молящимся Клавдием. Он может легко нанести удар, но вместо этого вновь подыскивает оправдание своему бездействию: Он молится. Какой удобный миг! Удар мечом — и он взовьётся к небу, И вот возмездье. Так ли? Разберём. Он моего отца лишает жизни, А в наказанье я убийцу шлю В небесный рай. Да это ведь награда, а не мщенье… Впрочем, нерешителен не один Гамлет. Клавдий тоже в отчаянии от совершённого греха. Он даже молиться не в состоянии: Нет, так нельзя. Я не вернул добычи. При мне всё то, зачем я убивал: Моя корона, край и королева.

98

А вот в повествовании Саксона Грамматика короля Фенгона совесть нисколько не мучит. Он и племянника не решается убить лишь из страха перед его дедом Рёриком. «И он решил осуществить убийство с помощью британского короля, так, чтобы другой за него сотворил дело, а он бы прикинулся невинным». В хронике подробно рассказывается о командировке Гамлета в Британию. «С ним отправились в путь два вассала Фенгона, которые везли с собой послание, начертанное на дереве (…), в коем королю Британии поручалось убить направляемого к нему юношу. Но пока они спали, Гамлет, обыскав их карманы, нашёл письмо; прочитав приказ, он тщательно соскоблил написанное и, вписав новые слова, изменил содержание поручения так, что своё собственное осуждение обратил на своих спутников. Не довольствуясь избавлением от смертного приговора и перенесением опасности на других, он написал под фальшивой подписью Фенгона просьбу о том, чтобы король Британии выдал свою дочь за умнейшего юношу, коего он к нему посылает». Уезжая из Дании, Гамлет просил мать увесить зал ткаными занавесями, а через год справить по нему мнимые поминки. Сам он к тому времени собирается вернуться на родину. Во время пира, который король Британии устраивает в честь гостей, Гамлет с пренебрежением отказывается от яств и напитков. Спрошенный о причине, он отвечает, что мясо пропитано зловонием трупов, у короля глаза раба, а у королевы манеры прислуги: она прикрывает голову плащом, при ходьбе подбирает платье и выковыривает из зубов остатки пищи. Король проводит расследование, и слова Гамлета подтверждаются. Оказывается, свиньи по нерадивости пастухов паслись на истлевших трупах, сам король рождён матерью от раба, а мать его жены была служанкой. Восхищённый мудростью Гамлета, король выдал за него свою дочь, да ещё выплатил ему возмещение за казнь его спутников, «и всякое его слово принимал, будто какое-то указание свыше». Спустя год Гамлет отпросился на родину, прихватив с собой две трости, в которые было залито полученное от короля золото. В Дании он вновь принялся изображать безумца. «И когда он весь в грязи вошёл в триклиний*, где справляли его собственные поминки, то поразил всех необычайно, потому что ложный слух о его смерти уже разнёсся повсюду». Оцепенение * Триклиний — пиршественный зал.

99

сменяется смехом, Гамлета спрашивают, где его спутники. Он смотрит на трости и говорит «здесь они оба», после чего присоединяется к пирующим. Умышленно обнажая время от времени меч, он ранит себе кончики пальцев. Стоящие рядом придворные отбирают меч и прибивают его к ножнам железным гвоздём, а сами продолжают пить неразбавленное вино, специально припасённое Гамлетом. «И вот когда он увидел, что они в подходящем для его замысла состоянии, то, полагая, что представился случай исполнить задуманное, извлёк из-за пазухи давно припасённые крючья из дерева и вошёл в зал, где на полу там и сям лежали тела знатных (…). Сбив крепления, он стянул занавеси, изготовленные его матерью, что покрывали также и внутренние стены зала, набросил их на храпящих и с помощью крючьев связал столь искусно запутанными узлами, что никто из лежащих внизу не сумел бы подняться, хотя бы и старался из всех сил. После этого он поджёг крышу; разраставшееся пламя, распространяя пожар вширь, охватило весь дом, уничтожило зал и сожгло всех, объятых ли глубоким сном или напрасно силившихся подняться». Угробив таким образом всех подручных Фенгона, Гамлет пошёл в спальню Фенгона, снял меч, висевший в изголовье, а на его место повесил свой собственный, прибитый к ножнам. Растолкав пьяного дядю, он сообщил, что все гости сгорели в огне и что он собирается отомстить за убийство отца. Фенгон попытался обнажить меч, висевший в изголовье, но, понятно, не смог этого сделать, и Гамлет заколол дядю совершенно беспрепятственно. «Искусно защитив себя и отважно отомстив за родителей, он заставляет нас недоумевать, храбростью он славнее или мудростью», — подводит итог Саксон Грамматик. В пьесе Шекспира мудрости у Гамлета явно больше, чем умения расправляться с врагами. В решающий поединок он втянут не по своей воле, а в соответствии с замыслом Клавдия. Из Франции возвращается Лаэрт — сын Полония и брат Офелии. Лаэрт — прямая противоположность Гамлету, да, пожалуй, и Клавдию. Постоянной готовностью к драке он ближе к Скаллагриму. Узнав, что его отец убит, а сестра сошла с ума, он, ни минуты не раздумывая, кидается мстить тому, кого считает виновником несчастий, — королю. С большим трудом Клавдию удаётся выиграть время, чтобы оправдаться и натравить Лаэрта на Гамлета. И вот уже перенацеленный Лаэрт также безоглядно готов мстить Гамлету. Его не смущает даже бесчестный приём, 100

предложенный Клавдием: с врагом храбрый Лаэрт готов драться отравленной шпагой — цель для него оправдывает средства. Результатом этого сплава слепой ярости с предусмотрительной подлостью становится гора трупов в финале пьесы. Опустевший престол занимает ещё один решительный воин — Фортинбрас, вернувшийся из похода против поляков.

РИЧАРД III — ЗЛОДЕЙ НА ВСЕ ВРЕМЕНА Люди, подобные Фортинбрасу и Лаэрту, хозяйничали в Европе ещё долго. История Ричарда III — один из самых известных эпизодов этой эпохи. Шекспир жил на рубеже XVI и XVII веков. Гамлет — где-то между VII и IX веками. Ричард III, о котором Шекспир тоже написал пьесу, по времени ближе к Шекспиру, чем к Гамлету: Шекспир родился спустя 79 лет после смерти Ричарда, их разделяют какие-нибудь шесть-семь пятиклассников. По словам писательницы Джозефины Тэй, британские школьники с облегчением переворачивают в учебнике последнюю страницу о Ричарде III, потому что на нём заканчивается война Алой и Белой роз, переполненная именами и датами. Зато актёры любят играть этого хитроумного уродца, клеветой и убийствами расчищающего путь к трону. Шекспир преувеличил и его уродство, и хитроумие, однако не слишком уклонился от истины. Если бы Ричард III присвоил не королевство, а, скажем, ювелирный магазин или овечью ферму, его история сошла бы за типичный английский детектив про ссору из-за наследства. И как во всякой семейной драме, едва ли не главная трудность здесь — не запутаться в сложных родственных связях… Жил да был в XIV веке в Англии славный король Эдуард III Плантагенет. И было у него пятеро сыновей. Старший, Эдуард Чёрный Принц, официально именовался Принцем Уэльским, а остальные — Лайонел, Джон Гонт, Эдмунд и Томас — были простыми герцогами. После Эдуарда III престол достался сыну Чёрного Принца, жестокому и капризному Ричарду II (про него, кстати, Шекспир тоже написал). В 1399 году Ричард II был свергнут, и на троне утвердились Ланкастеры — потомки Джона Гонта, относительно спокойно правившие более 20 лет. Благополучие закончилось при свихнувшемся Генрихе VI. Против него под101

Сторонники Ланкастеров и Йорков в саду Темпла выбирают красные и белые розы в качестве символов своих партий. Сцена из I части пьесы У. Шекспира «Генрих VI». Гравюра братьев Хит — Фредерика и Альфреда — по картине члена Королевской академии Джона Петти.

нял мятеж Ричард Йорк — потомок Эдмунда, младшего брата Гонта. Так началась знаменитая война Роз. Её так называют потому, что в гербе Ланкастеров была алая роза, в гербе Йорков — белая. Эта война мало походила на войны XX века; в ней не было фронта, прорывов и фланговых охватов. Время от времени один из противников собирал вассалов и наёмников и вёл их в поход на врага. Остальных англичан военные действия напрямую не затрагивали. Опасаясь восстановить против себя общественное мнение, и Йорки, и Ланкастеры старались не причинять ущерба своим подданным. Ланкастеры потерпели поражение. Генрих VI был заточён в Тауэр, который тогда был просто королевским замком и только начинал превращаться в тюрьму для самых знатных узников. Жена Генриха, королева Маргарита Анжуйская, фактически возглавлявшая партию Ланкастеров во время сумасшествия мужа, отправилась в эмиграцию. Ричард Йорк к тому времени погиб в сражении, и в 1461 году королём был провозглашён старший из трёх его сыновей, восемнадцатилетний Эдуард IV (второму сыну, герцогу Джорджу Кларенсу, было в то время одиннадцать 102

Самый ранний из сохранившихся портретов Ричарда III. 1520-е годы. Общество любителей древностей (Лондон).

лет, а младшему, герцогу Ричарду Глостеру и будущему королю Ричарду III, — восемь). Красавец-силач Эдуард IV государственными делами занимался мало, интересуясь больше едой и женщинами. Фактически страной правил его двоюродный брат со стороны матери Ричард Невилл, граф Уорик, который ввёл в палату лордов ещё с десяток Невиллов (всего лордов в палате было около полусотни). Мир в королевском семействе был нарушен, когда Эдуард IV против воли Уорика и своей матери Сесили женился на Елизавете Вудвилл, дочери простого рыцаря. Невеста была вдовой, пятью годами старше жениха и имела двух сыновей от первого брака с бароном Греем. Сесиль тогда в пылу ссоры заявила, что родила Эдуарда не от мужа, поэтому он вообще не имеет права на королевский престол. Слова эти получили широкую огласку и впоследствии дорого обошлись её внукам. Вудвиллы и Греи, родственники Елизаветы, оттеснили от власти Невиллов. Зато Уорик переманил на свою сторону брата короля, Джорджа Кларенса, выдав за него свою дочь Изабеллу. В 1470 году Уорик и Кларенс подняли мятеж. Семнадцатилетний Ричард Глостер, младший брат Эдуарда IV и Кларенса, поддержал короля, но они потерпели поражение. Победители казнили отца и брата королевы, а Эдуарда IV захватили в плен и собирались лишить короны под тем предлогом, что он не сын Ричарда Йорка; его мать готова была в этом поклясться. Кларенс уже считал себя без пяти минут королём. Но побеждённый Эдуард IV переиграл вероломного брата, обручив свою дочь Елизавету с малолетним сыном Уорика. Потом, собрав силы, он обрушился на врагов и изгнал их из Англии. Тогда Уорик и Кларенс пошли на союз со злейшим врагом Йорков — Маргаритой Анжуйской, женой свергнутого Генриха VI. Вскоре их войска высадились на английском берегу. Те103

Король Эдуард IV, старший брат Ричарда Глостера. Портрет кисти неизвестного художника. Около 1540 года. Национальная портретная галерея, Лондон.

перь уже Эдуарду IV и Ричарду Глостеру пришлось бежать из страны. А Кларенса, предавшего братьев ради короны, Уорик снова надул. Он освободил из Тауэра Генриха VI, возвёл его на престол и обручил с его сыном Эдуардом Уэльским свою вторую дочь, 14-летнюю Анну Невилл. Взбешённый Кларенс переметнулся на сторону братьев. Уорик пал в битве, Эдуард Уэльский был взят в плен и зарублен при личном участии Кларенса и Глостера. Генриха VI снова посадили в Тауэр, где он неожиданно скончался — как было объявлено, от «меланхолии и расстройства». Но известно, что в тот самый день в Тауэре побывал Ричард Глостер с мандатом от брата-короля. Титул принца Уэльского и права наследника престола перешли к новорождённому сыну Елизаветы Эдуарду (имена в семье Йорков разнообразием не отличались). Эдуард IV зажил по-прежнему — не особенно напрягаясь и избегая созывать парламент. Брату Ричарду Глостеру он передал контроль над Северной Англией с центром в городе Йорке. Окружение короля было расколото на две враждебные партии: с одной стороны — родственники королевы Елизаветы, с другой — большинство лордов, возглавляемых Кларенсом. Особое положение занимал старый приятель Эдуарда IV, лордкамергер Уильям Гастингс: он не был сторонником Кларенса, но враждовал и с семьёй королевы, особенно с её сыном от первого брака Томасом Греем, получившим титул маркиза Дорсета. Кларенс, упустив корону, старался поживиться чем только можно. Как зять Уорика, он унаследовал половину его имений, но этого ему казалось мало. Когда его младший брат Ричард Глостер собрался жениться на второй дочери Уорика Анне Невилл, Кларенс выкрал Анну и спрятал, переодев в платье судо104

мойки. Глостер разыскал невесту и укрыл в церкви, а затем просил её руки у брата-короля. Эдуард IV не простил Кларенсу измены, а королева Елизавета была убеждена, что, пока Кларенс жив, её сыновья не смогут занять трон. После ряда крупных скандалов Кларенс был обвинён в посягательстве на корону и неповиновении монаршей воле. Его лишили всех прав и приговорили к смерти. 17 февраля 1478 года было объявлено, что он случайно утонул в бочке с вином. Эдуард IV к сорока годам сильно поизносил организм «нехорошими излишествами» и безобразно растолстел. 9 апреля 1483 года, спустя пять лет после гибели Кларенса, он скончался. Умирая, король заставил родных и близких поклясться друг другу в вечной дружбе. Все послушно поклялись, но по сути ничего не изменилось: большинство лордов по-прежнему ненавидели королеву и её родню. Покойный король оставил двоих законных сыновей: 12летнего Эдуарда Уэльского, которому предстояло стать королём Эдуардом V, и 9-летнего Ричарда, унаследовавшего титул герцога Йоркского. Вроде бы перед смертью Эдуард IV назначил Ричарда Глостера их протектором, то есть защитником, но точно про это ничего не известно. В момент смерти короля из главных участников драмы в Лондоне находились только королева-мать с младшим принцем Ричардом. Глостер пребывал на севере, на границе с Шотландией, а наследник престола — на западе, в Ладлоу, под присмотром Ричарда Грея, сына Елизаветы от первого брака, и дяди Энтони Вудвилла, лорда Риверса. Коронация Эдуарда Уэльского в качестве короля Эдуарда V была назначена на 4 мая. Между тем Ричард Глостер, узнав о смерти брата-короля, поспешил на юг с шестью сотнями североанглийских дворян, собранных якобы для присяги Эдуарду V. Заключив союз с могущественным герцогом Бекингемом, он догнал Эдуарда V, ехавшего из Ладлоу в Лондон, арестовал сопровождавших его Риверса и Ричарда Грея и объявил горько рыдавшему принцу, что сам будет его опекать. Когда об аресте родичей королевы стало известно в Лондоне, она вместе с младшим сыном Ричардом и дочерьми срочно перебралась из Вестминстерского дворца в резиденцию аббата — священное убежище, в котором она когда-то спасалась от Кларенса, Уорика и Маргариты. Томас Ротерхем, архиепископ 105

Йоркский и канцлер Англии, как мог, успокаивал Елизавету: большая государственная печать у него, и, если враги объявят королём кого-либо кроме Эдуарда, они с ней коронуют младшего принца.

4 мая король и протектор со свитой въехали в Лондон. Все они были облачены в чёрное. В толпе шёпотом повторяли поверье эпохи викингов: «Когда придёт чёрный флот норвежцев, стройте дома из прочного камня». Оказавшись полновластным хозяином Лондона, Ричард Глостер принялся шаг за шагом расчищать себе дорогу к трону, действуя через своих марионеток и то и дело меняя поведение на 180 градусов. Коронация, планировавшаяся на 4 мая, не состоялась. Юного короля Эдуарда поместили во дворце лондонского епископа, а 9 мая по предложению Бекингема переселили «в более просторное место» — в Тауэр. Ротерхем был смещён с поста лорда-канцлера. Королевский Совет определил новую дату коронации — 22 июня. Протектор вёл себя очень любезно и всячески выказывал привязанность к юному королю. Но 8 июня Стиллингтон, епископ города Бата, неожиданно «вспомнил», что, оказывается, двадцать лет назад, ещё до женитьбы Эдуарда IV на Елизавете Вудвилл, обвенчал его с леди Элеонорой, вдовой Томаса Батлера. Получалось, что на Елизавете Эдуард женился незаконно, поскольку состоял в браке с другой женщиной. А это означало, что дети его от Елизаветы — незаконнорождённые и прав на престол не имеют. Леди Элеонора умерла в монастыре при жизни Эдуарда IV, так что Стиллингтон был единственным свидетелем тайного брака короля. Тем не менее сомнений никто не высказал, по крайней мере вслух. По наущению Ричарда герцог Бекингем и собутыльник покойного Эдуарда IV лорд-камергер Гастингс убеждают лордов, что второй принц должен находиться рядом со старшим братом. Пока лорды просят королеву «освободить сына», её помещение окружают войска, готовые нарушить право убежища. Королеве приходится подчиниться. Дядя-протектор поднимает тёзкуплемянника на руки и говорит, что всем сердцем рад его приветствовать. После это маленького Ричарда отправляют в Тауэр, откуда оба принца не вышли больше никогда. Подготовка к коронации ещё продолжалась. Но 13 июня, в пятницу, Ричард Глостер неожиданно собрал Королевский Совет и обвинил королеву Елизавету в том, что она совместно с 106

Лондонский Тауэр. Гравюра Венцеля (Венцеслава) Холлара. Между 1637 и 1677 годами. Из цифровой коллекции работ В. Холлара, принадлежащей университету Торонто (Канада).

Джейн Шор, подружкой покойного Эдуарда IV, колдовством иссушила его тело. В доказательство он продемонстрировал свою сухую левую руку. Тут уж до всех дошло, что затевается какая-то пакость. Потому что все знали, что рука у Глостера сухая от рождения, а Елизавета ненавидит Джейн Шор и ничего не стала бы делать вместе с ней; да и в колдовство королева не верила. Затем так же внезапно Ричард обрушился на Гастингса, обвинив его в заговоре. Лорда-камергера схватили и тут же обезглавили на лужайке возле часовни, без суда и даже без исповеди. Одновременно были арестованы лорд-канцлер Ротерхем, лорд Стенли, епископ Илийский Джон Мортон и Джейн Шор. Расправившись с недавними союзниками, Глостер в одночасье сменил кнут на пряник. Дело о заговоре замяли. Конфискованные поместья Гастингса были возвращены его вдове и детям, Стенли получил прощение, Мортона отдали под надзор Бекингему, а Джейн Шор приговорили к заключению в монастыре; позже она была освобождена и вышла замуж за судейского чиновника. В воскресенье после убийства Гастингса доктор Рольф Шей, брат лондонского лорд-мэра, в публичной проповеди напомнил слушателям, что Эдуард IV, по признанию его матери, рождён 107

Лорд Стенли передаёт корону Ричарда III Генриху Тюдору. Художник Стефано Бланчетти. Около 1857 года.

ею не от мужа, а на Елизавете Вудвилл женился, состоя в нерасторгнутом браке с Элеонорой Батлер. Следовательно, сыновья Эдуарда и Елизаветы никаких прав на престол не имеют. Во вторник Бекингем выступил с речью в Гилдхолле — лондонской ратуше, клеймя правление покойного Эдуарда и заверяя, что при Ричарде Глостере лондонские гильдии торговцев и ремесленников будут процветать. На его призыв признать Глостера королём раздались несколько выкриков «да, да!», что с натяжкой сошло за одобрение. На следующее утро лондонские старейшины-олдермены во главе с лорд-мэром явились в замок Глостера просить его принять корону. Он делал вид, что не хочет быть королём, но потом всё-таки согласился. Толпа завопила «король Ричард!». Лорды отправились приветствовать нового короля, а остальные разошлись, «толкуя о случившемся по-разному, как кому подсказало воображение». Парламент тут же объявил детей Эдуарда IV и Елизаветы незаконнорождёнными. 26 июня новоиспечённый Ричард III с огромной свитой явился в Вестминстерский дворец, взял королевские регалии и обратился с речью к 108

лордам и народу, обещая всем сословиям благоденствие и защиту их исконных прав. После этого в окружении знати он ездил по Лондону, принимая приветствия толпы. 6 июля состоялась торжественная коронация Ричарда III и его жены Анны Невилл. А 13-летнего Эдуарда и 10-летнего Ричарда, заточённых в Тауэре, видели всё реже. Вскоре они совсем перестали появляться. В 1502 году, спустя почти двадцать лет после гибели Ричарда III, престарелый рыцарь Джеймс Тиррел, приговорённый к казни за участие в заговоре против Генриха VII, покаялся в том, что вместе со своим слугой Дайтоном и гардеробщиком Форрестом убил обоих принцев по приказу Ричарда III. Форрест к тому времени давно умер, а Дайтон подтвердил признание Тиррела. Во время войны Роз политических противников убивали не раз — на то и война. Не считалось большим грехом укокошить врага на поле битвы или даже сгоряча сразу после неё. Но убийство арестованных без суда всегда осуждалось. Тем более ни в какие ворота не лезла расправа с женщинами и детьми. Даже Маргариту Анжуйскую, жену Генриха VI, никто из Йорков не рискнул казнить, хотя она-то сама была очень жестокой. Так что убийство малолетних принцев и по тем временам было беспрецедентным злодейством. То, что английским королём стал детоубийца, знали и в самой Англии, и в соседних странах. В «Большой хронике Лондона» сказано, что слухи о гибели принцев появились «после Пасхи» (1484 года), а хроника Кройлендского монастыря, составлявшаяся в разгар событий, утверждает, что слухи эти пошли ещё с сентября 1483 года. Итальянский монах Доменико Манчини, живший в то время в Англии, писал, что после переселения принцев в Тауэр «с каждым днём их видели всё реже и реже за решётками окон, пока наконец они совершенно перестали появляться». А Гийом де Рошфор, канцлер французского короля Людовика XI, во французском парламенте открыто обвинил Ричарда в убийстве юных племянников и подчеркнул, что речь идёт о безнаказанном зверском убийстве двух сыновей короля Эдуарда, уже взрослых и отважных, и о том, что корона волею народа отдана убийце. То есть де Рошфор обвинял не только Ричарда, но и англичан, которые согласились иметь королём детоубийцу. Про людей часто говорят: «Человек он, конечно, дрянной, но хороший специалист». Вот и Ричард III оказался очень не109

плохим королём. Даже его противники признавали, что это был «государь испытанной воинской доблести, ревновавший о чести Англии, и к тому же хороший законодатель, облегчавший участь простого народа». Однако народной любви он не добился. Единственной его опорой оставались лорды североанглийского графства Йоркшир, где Ричард долгое время правил при жизни Эдуарда IV. Вообще, корона не принесла Ричарду счастья. Сначала против него поднял мятеж герцог Бекингем — главный его помощник в захвате власти. Потом умер его единственный сын Эдуард, а в марте 1485 года скончалась от чахотки жена Анна Невилл. Враги Ричарда утверждали, что он отравил Анну, чтобы жениться на своей племяннице Елизавете Йоркской, но это, скорее всего, неправда. После смерти сына Ричард объявил своим наследником 10летнего Эдуарда Уорика — последнего законного представителя дома Йорков. Из Ланкастеров к этому времени не осталось в живых никого, кроме разве что Генриха Тюдора, графа Ричмонда. Правда, Ланкастерам Генрих был, что называется, «нашему забору двоюродный плетень»: его отец, валлийский* аристократ Эдмунд Тюдор, являлся незаконнорождённым братом Генриха VI, а мать Маргарита Бофорт приходилась внучкой внебрачному сыну Джона Гонта — основателя дома Ланкастеров. Но «на безлюдье и Фома дворянин», и Генрих Тюдор мог теперь всерьёз рассчитывать на престол. В августе 1485 года Генрих высадился в Уэльсе — вотчине Тюдоров — во главе отряда французов, сторонников Вудвиллов и Ланкастеров. Ричарда III поддержали только лорды Йоркшира. Соратники уговаривали его бежать, но он заявил, что умрёт королём.

22 августа войска противников встретились при Босуорте. Окружённый, Ричард III получил смертельный удар по голове боевым топором. Разбитая корона свалилась с его шлема и закатилась под куст боярышника; лорд Стенли её нашёл и тут же возложил на голову подоспевшего Генриха Тюдора. Труп Ричарда был выставлен на всеобщее поругание. Через два дня его похоронили. В Лондоне парламент тут же принял ряд актов о государственной измене Ричарда Глостера и его ближайших сторонников. Среди прочего Ричарда обвинили и в «пролитии детской крови». * Валлийцы — жители Уэлса.

110

Так завершилась война Роз, в которой погибли около 80 (!) членов династии Плантагенетов, в том числе все прямые потомки Ланкастеров и Йорков. В октябре 1485 года 28-летний Генрих Тюдор короновался в Вестминстере в качестве короля Генриха VII. В соответствии с ранее подписанным соглашением он женился на Елизавете Йоркской — сестре убитых принцев. Король он был так себе: правил без советов с парламентом, избегал пышных придворных церемоний, зато завёл сильную гвардию и свору шпионов. Но это уже другая история.

ВЫДУМКИ И ПРАВДА О Д’АРТАНЬЯНЕ Д’Артаньяна, кажется, знают все. Даже те люди, которые не читали знаменитую книгу «Три мушкетёра» Александра Дюмаотца (был ещё Александр Дюма-сын, тоже писатель), почти наверняка смотрели какие-нибудь фильмы про д’Артаньяна и его друзей. А мы на примере д’Артаньяна объясним, чем историческая истина (она же «правда истории») отличается от выдумок на исторические темы — всяких фильмов, романов и тому подобных развлекательных произведений. Автор этой книжки сам когда-то был пятиклассником. Потом он стал семиклассником (такое часто случается). И вот, когда он, то есть автор, был семиклассником, он однажды зимним утром шёл в школу. Идти надо было по мосту через большой пруд. Но зимой можно было пройти и покороче — прямо по льду. А лёд, как назло, подтаял, и на самой середине пруда он провалился. То есть автор. Хотя он, то есть я, тогда ещё не был автором. Вот как всё запутано. Но главное, что ему, то есть мне, удалось выбраться на лёд. Как удалось, он, то есть автор, то есть я, — в общем, мы не помним: очень всё быстро произошло. Главное, что удалось. Потому что если бы не удалось, он, то есть я, так и не стал бы автором. Пальто у меня (ну, вы поняли, о ком речь) было серенькое, и что оно мокрое и заледенело, было со стороны незаметно. Но при ходьбе оно звенело, и прохожие оборачивались. Поэтому я шёл медленно, чтобы не так громко звенеть. По дороге мне встретился сосед-одноклассник Юрка Купчёнков. Я объяснил Юрке, что произошло, и сказал, что сегодня на уроки не приду. А когда через день я явился в школу, все уже знали, что Юрка меня спас, вытащив из-подо льда.

111

Иллюстрация к роману А. Дюма «Три мушкетёра» французского художника М. Лелуара (1801—1840).

Его враньё меня разозлило. Я ведь сам вылез, Юрка был ни при чём. Но теперь я его понимаю, — так, конечно, было интереснее. Моя любимая книга — «Три мушкетёра». Я её читал не меньше двадцати раз. Много позже я узнал, что д’Артаньян существовал на самом деле. Он был капитан-лейтенантом королевских мушкетёров. Похоже, он, несмотря на слабую грамотность, написал воспоминания, которые позже художественно обработал и издал его младший современник Гасьен де Куртиль де Сандра, тоже служивший королевским мушкетёром. Произведение это, названное «Мемуары г-на д'Артаньяна, капитан-лейтенанта первой роты королевских мушкетёров, содержащее множество частных и секретных вещей, которые произошли в правление Людовика Великого», по толщине — как «Три мушкетёра» и «Двадцать лет спустя», вместе взятые. Из него-то писатель Александр Дюма и взял основные факты для своего романа. Значит, приключения д’Артаньяна и его друзей-мушкетёров — не выдумка? И да, и нет. Дюма, как и Юрка Купчёнков, хотел, чтобы рассказанная им история получилась занимательнее, чем в жизни. Поэтому он выкинул всё, что среднему 112

читателю могло показаться скучным, а остальное так умело перемешал, что от его книжки просто не оторвёшься. Но история — это всегда про то, как было на самом деле. И, по-моему, докапываться до правды так же интересно, как следить за выдуманными приключениями. Каким был настоящий капитан мушкетёров? Вообще-то, его звали Шарль де Баатц. Но это имя было ничем не знаменито, и он стал называть себя «сеньор д’Артаньян» — по фамилии одной из самых знатных семей Гаскони, с которой он якобы состоял в родстве. В «Трёх мушкетёрах» Портос таким же манером придумал себе пышное имя — «барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон». В романе д’Артаньян участвует в осаде Ла-Рошели и играет важную роль в запутанных отношениях между королём Людовиком XIII, королевой Анной Австрийской, кардиналом Ришелье и герцогом Бекингемом. На самом деле описанные там события происходили в 1625—1628 годах, когда маленький Шарль был примерно в возрасте пятиклассника. В Париж он отправился чуть позже, приблизительно в 1630 году. По пути в Париж он действительно ввязался в драку, только не в Менге, а в Сен-Дие. Его случайного противника звали Росне, и он, в отличие от книжного Рошфора, не имел никакого отношения к кардиналу Ришелье: просто самый обычный попутчик. Да и над лошадкой д’Артаньяна Росне вслух не издевался: он всего лишь улыбнулся при виде этого забавного животного. Но д’Артаньяна это обидело, и он вызвал обидчика на дуэль. Обстоятельства знакомства д’Артаньяна с тремя мушкетёрами Дюма пересказал довольно точно. Более того, их в самом деле звали Атос, Портос и Арамис. Только были они не друзьями, а родными братьями, земляками д’Артаньяна; их родители жили в Гаскони по соседству с семейством де Баатц. Из воспоминаний д’Артаньяна совершенно нельзя понять, чем братья отличались друг от друга. Что Атос — благородный граф де Ла Фер, Арамис прикидывается тихоней и готовится в священники, а Портос хвастун и обжора — это всё Дюма придумал ради занимательности. Участие д’Артаньяна в схватках с гвардейцами кардинала — чистая правда. По его собственным словам, «существовала такая ревность между ротой мушкетёров и ротой гвардейцев кардинала де Ришелье, что схватывались они врукопашную ежедневно».

113

Поселившись в Париже, д’Артаньян ещё долго судился с Росне. В конце концов дело он выиграл. Росне приговорили к смерти, но он бежал в Англию, и вместо него повесили его чучело. Судебные процессы стоили дорого, и победа над чучелом обошлась д’Артаньяну в две тысячи ливров. Неизвестно, что бы с ним стало, если бы не помощь прекрасной трактирщицы. В романе её зовут госпожа Бонасье, она там кроткая красавица. У настоящей трактирщицы характер был покруче: когда де Тревиль заставил д’Артаньяна с ней порвать, она подослала к бывшему возлюбленному убийц, и спас его только счастливый случай. Немало места в воспоминаниях д’Артаньян уделяет женщине, которую он именует Миледи. Познакомился он с ней не по пути в Париж, а гораздо позже, когда ни Людовика XIII, ни Ришелье уже не было в живых. Английский король Карл I Стюарт воевал в это время со своим парламентом за право назначать налоги без согласия подданных. Д’Артаньян, который очень не любил простой народ, в числе других французских дворян воевал на стороне Карла. Англичане ему не понравились, и он прямо сказал английской королеве, что Англия — самая красивая страна в мире, но населена такими дрянными людьми, что он скорее согласится жить среди медведей, чем среди англичан. За такое смелое заявление он получил любовное письмо от фрейлины королевы (это и была Миледи) и вызов на дуэль от её брата. Дальше всё было почти так, как описано у Дюма — кроме того, что Миледи никак не была связана ни с Ришелье, ни с Атосом. Понятно вам теперь, чем настоящая история отличается от выдуманной?

ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС: ИГРА ВСЕРЬЁЗ Любой писатель, о чём бы он ни писал, всегда описывает жизнь, какой он её видит, какой хотел бы видеть или какую может себе вообразить. А поскольку писатели (и вообще люди) все разные, то и жизнь они видят каждый по-своему. Поэтому и книжки получаются разные: мрачные и весёлые, серьёзные или полные приключений и загадок. Чарльз Диккенс любил жизнь. Кроме того, он был человек с юмором, и в его книгах всегда много смешного. Но и печального тоже немало.

114

Ещё в молодости он однажды сказал: «Мною владело серьёзное и смиренное желание — и оно не покинет меня никогда — сделать так, чтобы в мире стало больше безобидного веселья и бодрости. Я чувствовал, что мир достоин не только презрения; что в нем стоит жить, и по многим причинам». Поэтому, описывая настоящую жизнь, он её слегка изменял, чтобы читатель не терял надежды на счастливое будущее. Он нашего времени Чарльза Чарльз Диккенс в 18 лет. Это Диккенса отделяют 150—200 лет, самый ранний из его идентифицито есть 12—17 пятиклассников. Он рованных портретов. Миниатюра появился на свет в приморском ангработы миссис Джэнет Барроу, лийском городе Портсмуте в ночь с 7 тётушки Чарльза. на 8 февраля 1812 года. Вся Европа трепетала тогда перед Наполеоном. А 22-летняя Элизабет Диккенс родила своего второго ребёнка, вернувшись домой с бала: она так любила танцевать, что не могла удержаться даже на последней стадии беременности. Не бросила она танцы и тогда, когда Чарльзу стукнуло тридцать. В остальном это была женщина трезвая и рассудительная. Она родила восьмерых детей, из которых двое умерли в младенчестве, аккуратно вела небогатое хозяйство, успевала учить своих детей и даже пыталась открыть частную школу. Но Чарльзу был ближе отец, человек добрый и безалаберный. В отличие от матери, он не требовал от сына многого, зато по-детски гордился первыми плодами его творчества. Мелкий портовый чиновник Джон Диккенс, по его собственному выражению, был похож на пробку: загонят под воду в одном месте, он, как ни в чём не бывало, выскакивает в другом. Деньги не шли ему в руки, и семья жила впроголодь. В начале 1824 года мистер Диккенс попал в долговую тюрьму (тогда за долги людей сажали в тюрьму по-настоящему). На некоторое время Элизабет с младшими детьми переселилась к нему в камеру (это тоже было в обычае). Как ни странно, морское ведомство продолжало выплачивать узнику жалованье, так что старшая дочь Фанни имела возможность учиться в Королевской музыкальной академии.

115

Портрет Чарльза Диккенса в возрасте около 25 лет кисти Сэмюэля Драммонда.

Королева Виктория. Портрет кисти Франца Ксавера Винтерхальтера. 1843 год.

116

Чарльза же устроили на фабрику ваксы, принадлежавшую некоему Уоррену. Эта работа всю жизнь вспоминалась ему как кошмарное видение. Недаром его произведения полны несчастных мальчиков и девочек: Оливер Твист, Николас Никльби, Пип в «Больших надеждах», Дэвид Копперфилд, Крошка Доррит, маленькая Нелл из «Лавки древностей»… Вскоре Джон Диккенс расплатился с долгами благодаря небольшому наследству, оставленному его умершей матерью. Выйдя из тюрьмы, он получил пенсию в Адмиралтействе и почти сразу же — место парламентского репортёра в какой-то газете. Дела пошли на лад. Если бы образование Чарльза зависело только от любящего отца, он, вероятно, остался бы неграмотным. Но строгая мать научила его читать и писать по-английски и полатыни. В пятнадцать лет он окончил школу, а в мае 1827 года был принят клерком в адвокатскую контору «Эллис и Блэкмор» на 13 шиллингов в неделю. Чарльз Диккенс был прирождённым актёром. Когда ему было 20 лет, он собирался поступить на сцену. Случайная болезнь и литературные опыты отвлекли его от этих мыслей, но увлечение театром оставалось у него всю жизнь; он постоянно ставил спектакли и сам с большим успехом исполнял в них комические роли. Великий актёр Макриди говорил, что никогда ни у кого другого не видел подобной игры. Он как будто завораживал публику; профессиональные

Бракосочетание королевы Виктории и принца Альберта 10 февраля 1840 года. Гравюра из книги Корнелиуса Брауна «Подлинная история царствования королевы Виктории», изданной в 1886 году.

актёры ходили на его выступления, чтобы понять, какими средствами он добивается такого эффекта. Но дело даже не в том, что он замечательно умел изображать других людей: он и самого себя тоже выдумывал. Иногда трудно понять, где он говорил и действовал всерьёз, а где прикалывался. Будучи известным писателем, он ухаживал за Элинор Кристиан, которую называл «прекрасной поработительницей». Однажды, гуляя с Элинор по волнолому, он внезапно обхватил её за талию и поволок на самый край, объявив, что не отпустит, пока их обоих не скроют зловещие волны морские.

— Представьте, какую мы произведём сенсацию! Вообразите себе дорогу к славе, на которую вы вот-вот готовы вступить, то есть скорее всплыть! Пусть ваша мысль устремится к столбцу в «Таймс», живописующему горестную участь обворожительной Э. К., которую Диккенс в припадке безумия увлёк на дно морское! Волны уже доходили им до колен, Элинор визжала: «Моё платье, моё лучшее, моё единственное шёлковое платье!».

117

Грейс Инн-лейн. Здесь находилась контора стряпчих «Эллис и Блэкмор», куда в 1827 году юного Чарльза устроили клерком.

В подобных инцидентах погибли две её шляпки. Другая влюблённость выглядела ещё более необычной: её предметом стала… королева Виктория. Диккенс писал друзьям, что сходит с ума «от безнадёжной страсти, такой огромной, что не расскажешь словами и не охватишь воображением». В феврале 1840 года состоялось бракосочетание 21-летней Виктории с принцем Альбертом. Увидев свадебную процессию, Диккенс разрыдался. «Я просто не помню себя от горя, — жалуется он приятелю, — ничего не могу делать (…). Вид собственной жены раздражает меня. Родителей ненавижу, дом свой терпеть не могу (…). Уж не отравиться ли, не повеситься ли в саду на груше, не уморить ли себя голодом? Или позвать врача, чтобы сделал мне кровопускание, и потом сорвать повязку? Броситься под копыта лошадей на Нью-Роуд? Зарезать Чэпмена и Холла* и снискать себе этим известность? (Тогда-то она обязательно обо мне что-нибудь услышит, — быть может, ей дадут подписать ордер на арест, но правда ли, что ордер подписывает она?). Может быть, * Чэпмен и Холл — руководители издательства, в котором печатались произведения Диккенса.

118

стать чартистом?* Напасть на замок во главе шайки кровожадных головорезов и спасти её собственными руками? Быть кем угодно, только не тем, кем я был до сих пор! Сделать что-нибудь, лишь бы не то, что делал всю жизнь! Ваш обезумевший друг». Вдвоём с приятелем Диккенс прокрадывается в Виндзорский замок — резиденцию королевы. Выбравшись оттуда, он улёгся в грязь посреди улицы и долго отказывался вставать. Сообщив друзьям о твёрдом намерении покончить с собой, Чарльз заключает: «Хочу, чтобы труп мой набальзамировали и, когда она будет в городе, хранили бы на триумфальной арке Букингемского дворца, а когда она в Виндзоре — на северо-восточных башенках Раунд Тауэр». Одновременно он заявляет о намерении похитить и увезти на необитаемый остров одну из фрейлин королевы — словом, ведёт себя настолько странно, что возникают предположения, будто он сошёл с ума или принял католичество (что, на взгляд среднего англичанина, почти одно и то же). Но когда эти слухи дошли до самого Диккенса, он пришёл в ярость. Безумие исчезло так же внезапно, как и появилось. Можно сказать, что писателем Чарльз Диккенс стал в декабре 1833 года, когда «Мансли мэгэзин» («Ежемесячный журнал») начал печатать под псевдонимом «Боз» его короткие очерки о жителях Лондона. Очерки имели огромный успех у читателей. В марте 1836 года вышел первый выпуск «Посмертных записок Пиквикского клуба» — одного из самых знаменитых и самого смешного из его романов. А 2 апреля Чарльз женился на Кэтрин Хогарт, старшей дочери шотландца Джорджа Хогарта.

6 января 1837 года Кэт родила первого ребёнка — мальчика, а 7 мая неожиданно умерла от сердечного приступа её младшая сестра Мэри Хогарт, к которой Чарльз успел очень привязаться. Боль, причинённая смертью этой шестнадцатилетней девочки, осталась с ним на всю жизнь. Помимо писательских, семейных и театральных дел большое место в жизни Диккенса занимала борьба за переустройство общества. Людей, подобных Диккенсу, называли радикалами. Они защищали «простых людей» и резко критиковали «правящие классы». В конце жизни Диккенс так выразил свои взгляды: «Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна; моя вера в народ, которым правят, в общем, беспредельна». * Чартисты — участники движения в поддержку Народной хартии, поданной в парламент в 1839 году. Их приравнивали к революционерам.

119

Верой в народ Британии наполнены его произведения. По мнению Диккенса, стране нужны были реформы, которые облегчили бы положение простых британцев и позволили им влиять на политику; иначе неизбежна революция, сопровождаемая насилием: «Упрямое стремление во что бы то ни стало хранить старый хлам, давно себя изживший, по самой сути своей в большей или меньшей степени вредоносно и пагубно (…) рано или поздно такой хлам может вызвать пожар». А чтобы добиться реформ, надо изменить образ мыслей и поведение людей. И Диккенс использовал для этого все мирные, законные средства, благо в Британии такие средства были. Газета «Дейли Ньюс», которую Диккенс возглавлял в 1846 году, выступала за свободу торговли и отмену хлебных пошлин, что позволило бы снизить цены на хлеб. Диккенс выступал в школе для рабочих и на открытии публичной библиотеки, помогал больнице для детей бедняков. Признавая, что без смертной казни пока не обойтись, он добивался отмены публичных казней, поглазеть на которые собирались толпы народа. По его мнению, это зрелище нисколько не отвращало людей от совершения преступлений, а лишь щекотало нервы зевакам. В то же время он утверждал, что отъявленного рецидивиста всегда можно упечь на три месяца, а поскольку после освобождения он останется таким же отъявленным рецидивистом, его надо снова засадить. И пусть какое-нибудь «Общество защиты обиженных хулиганов» вопит, что это равносильно пожизненному заключению: «Именно за это я и ратую. Когда я вижу, как он позорит женщин, идущих воскресным вечером из церкви, я думаю, что с него мало шкуру спустить за это». Диккенс восхищался лондонскими полицейскими — «бобби»; без такой полиции, считал он, Британия превратится в подобие американского Дикого Запада. Диккенс дружил с инспектором Скотленд-ярда Филдом, ходил с ним на дежурства, а в романе «Холодный дом» вывел Филда в образе инспектора Баккета. В 1865 году на острове Ямайка, который являлся британской колонией, восстали негры: они нападали на судей, избивали камнями и палками полицейских и добровольцев-милиционеров. Губернатор острова Джон Эйр жестоко подавил мятеж, при этом были убиты несколько сотен чернокожих мужчин, женщин и детей. В Британии на Эйра посыпались обвинения в жестокости; кампанию против него поддержали многие выдающиеся учёные — Чарльз Дарвин, Томас Гексли, Герберт Спен120

сер, Джон Стюарт Милль. Другие знаменитости — философ Томас Карлейль, искусствовед Джон Рёскин, поэт Альфред Теннисон — наоборот, защищали Эйра. Диккенс присоединился к защитникам губернатора. Он высмеивал сердобольных леди, в представлении которых все туземцы добродушные, о себе говорят «мой», а белых называют «масса» или «мисси»: «Итак, мы терзаемся за новозеландцев и готтентотов, как будто они то же самое, что одетые в чистые рубашки жители Кэмбервелла, и их можно соответственно укротить пером и чернилами». Не подумайте, что Диккенс защищал колониальную политику своей страны. Наоборот, он утверждал, что Британия «каждым мановением своего трезубца умерщвляет тысячи детей своих, которые никогда, никогда, никогда не будут рабами, но очень, очень и очень часто остаются в дураках»*. В 1854 году, во время Крымской войны, которую Британия, Франция, Сардиния (она была отдельным королевством) и Турция вели против России, Диккенс писал: «Война вызывает у меня самые противоречивые чувства — восхищение нашими доблестными солдатами, страстное желание перерезать горло русскому императору и нечто вроде отчаяния при виде того, как пороховой дым и кровавый туман снова заслонили собой притеснение народа и его страдания у нас дома». Диккенс часто издевался над британской двухпартийной системой и ажиотажем вокруг выборов: «Почему я должен всякую минуту быть готовым проливать слёзы восторга и радости оттого, что у кормила власти встали Баффи и Будль?» Но, пожалуй, больше всего доставалось от него тогдашним британским судам, в самом деле крайне медлительным и дорогостоящим. В романе «Холодный дом» он обвиняет Канцлерский суд в крушении людских судеб, хотя винить следовало бы людей, забросивших все свои дела и годами просиживавших в суде в надежде выиграть тяжбу за наследство. Канцлерский суд середины XIX столетия, неповоротливый и бюрократический, был при этом очень честным: судил строго по закону и даже заботился о несовершеннолетних, которые не могли сами отстаивать свои права на наследство. В конце 1830-х годов появляются такие знаменитые романы Диккенса, как «Оливер Твист» и «Жизнь и приключения Нико* Британию принято изображать в виде женщины, держащей в руках трезубец — символ власти над морями. А в знаменитой песне «Правь, Британия, над волнами» каждый куплет кончается словами «британцы никогда не будут рабами».

121

ласа Никльби». Осенью 1840 года он засел за работу над «Лавкой древностей», где в ангельском образе «маленькой Нелл» воскресла Мэри Хогарт — воскресла лишь для того, чтобы испытать множество несчастий и тихо умереть в конце романа. Диккенс признаётся другу: «Желание быть похороненным рядом с ней так же сильно во мне теперь, как и пять лет назад. Я знаю (ибо уверен, что подобной любви не было и не будет), что это желание никогда не исчезнет». Как и прочие произведения Диккенса, «Лавка древностей» выходила выпусками, и читатели, предчувствуя Шарж Ричарда Дойла на Чарльза Диккенса. Вторая половина 1840-х горестную судьбу героини, засыпали годов. автора письмами, умоляя пощадить девочку. В Нью-Йорке пароход с последним выпуском встречала толпа, ревущая: «Жива ли маленькая Нелл?!». Восторженные читатели ставили Нелл (признаться, не совсем справедливо) в один ряд с Джульеттой, Дездемоной и Корделией. К тому времени исполнилось шестнадцать лет другой младшей сестре Кэт — Джорджине. Диккенс пишет, что по характеру и складу ума Джорджина очень похожа на незабвенную Мэри. Джорджина делается полновластной хозяйкой в доме Диккенсов. В 1843 году, после путешествия в Америку, Диккенс пишет «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита». В 1846-1848 годах выходит роман «Дела фирмы “Домби и сын”», в 1849-1850-е годы — «Личная жизнь, приключения, опыт и наблюдения Дэвида Копперфилда». В 1850-е годы Диккенс достиг зенита славы. Он стал выступать с публичным чтением своих произведений. Успех был колоссальный: выяснилось, что в качестве автора-исполнителя он может заработать куда больше, чем писательским трудом. Но счастья не было. С женой он расстался, с её роднёй рассорился, за исключением преданной ему Джорджины, которая вела его домашнее хозяйство на пару с Мэми, старшей дочерью Диккенса.

122

Здоровье его постепенно ухудшается. В начале 1865 года на прогулке он отморозил ногу. К постоянному катару добавилась подагра, с ней пришла хромота. Спустя год стало прихватывать сердце. Всё чаще ему приходится проводить время на диване с забинтованной ногой. На Рождество 1869 года Диккенс уже с трудом спускается к гостям из-за больной ноги. Однако в начале 1870 года он снова выступает с публичными чтениями. В марте его приняла в Букингемском дворце королева, которой он представил свою замужнюю дочь. Виктория и самый знаменитый из её подданных поболДагеротип с портрета Диккенса тали о том, как трудно становится с работы Джона Мэйолла. Около прислугой, о дороговизне, о клас1849 года. совых различиях. Королева подарила Диккенсу свой «Шотландский дневник» с автографом. Вскоре ему намекнули о возможном пожаловании баронетства (баронет — наследуемый титул между рыцарем и бароном). Он отшутился, и больше этот вопрос не поднимали. В начале мая Диккенс присутствовал на завтраке у премьерминистра Гладстона. 10 мая вновь начались страшные боли в ноге, но 6 июня он ещё ходил в сопровождении своих собак в Рочестер на почту, а на следующий день ездил с Джорджиной на прогулку.

8 июня с утра Диккенс работал над «Тайной Эдвина Друда» — детективным романом, который так и остался незаконченным. Перед обедом, назначенным на шесть часов, написал два письма. За обедом сообщил Джорджине, что чувствует себя очень плохо. Встав из-за стола, сказал, что ему нужно немедленно ехать в Лондон, и покачнулся. Джорджина успела его подхватить, но он не мог ступить ни шагу и осел на пол. С ним сделался удар. Ночь он пролежал без движения. Вечером следующего дня по телу прошла судорога, и Чарльза Диккенса не стало. Остались его произведения — грустные и смешные, как сама жизнь.

123

ВЕЛИКАЯ ПРАВДА ФИЗИКИ Этот рассказ — про то, что великое изобретение трудно бывает распознать сразу. Аплодисменты изобретателю обычно достаются посмертно. Все, кто смотрел фильм «Большая перемена», знают, что в середине XVIII века Германия была аграрной страной. И состояла она из множества самостоятельных княжеств. Это значит, что там было много принцесс, на которых не стыдно жениться даже царю и императору, и много женихов для императорских и королевских дочек. В Англии, например, правили короли из немецкой династии князей Ганноверских. В России в 1762 году умерла царица Елизавета, дочь Петра Великого. На престол под именем Петра III взошёл её племянник Карл Петер Ульрих, сын князя Голштейн-Готторпского, а спустя полгода, назвавшись Екатериной II, стала царствовать его жена София Фредерика Августа (она была из другой немецкой династии — Ангальт-Цербстской). В это время Англия и Пруссия воевали против Франции, России и Австрии. По существу это была первая мировая война: в ней участвовали много стран, а боевые действия велись не только в Европе, но и на американском континенте. Война всем странам влетела в копеечку. Правительствам не хватало денег. (Вообще, правительствам денег не хватает всегда — так они устроены, но во время войны особенно). Английское правительство решило поправить дела за счёт своих американских колоний. В 1765 году всех колонистов обязали платить налог за каждую торговую сделку, за оформление любого документа, за печатание объявлений, а также за выпуск газет, книг и игральных карт. И ещё им приказали пускать к себе жить английских солдат и офицеров. Роберт Фултон (1765—1815) — инженер-изобретатель, создатель первого парохода.

124

На фото вверху: «Пароход Северной реки» Роберта Фултона с двигателем Уатта мощностью 20 л. с. Он развивал скорость свыше 4 узлов (более 7 км/ч).

Колонисты возмутились. Они перестали покупать английские товары, устраивали несанкционированные демонстрации и митинги, а в колонии Массачусетс даже разгромили дом губернатора. Так началась борьба американских колоний за независимость от Англии. Так вот, как раз в 1765 году, 14 ноября, в Пенсильвании в семье Фултонов родился мальчик по имени Роберт. Пенсильванией называлась английская колония, которую основали квакеры во главе с Уильямом Пенном. Квакеры — это такая христианская церковь, которая отвергает всякое насилие. Члены этой церкви хотели, чтобы все люди жили дружно. Столицу Пенсильвании они назвали Филадельфия — «Братолюбие». Поскольку оружия квакеры не применяли, индейцы долгое время безнаказанно совершали набеги на Пенсильванию. У семьи Фултонов была ферма недалеко от городка Литл Бритейн («Маленькая Британия»). Дела у них, наверное, шли неважно, потому что спустя год после рождения Роберта Фултоны продали ферму и перебрались в Ланкастер. По масштабам Пенсильвании это был крупный город; позже, во время войны за 125

Г-ОБРАЗНАЯ ТРУБКА ВЫХОДА ПАРА

ПОЛАЯ ТРУБКА ПОДАЧИ ПАРА В ШАР

126

Г-ОБРАЗНАЯ ТРУБКА ВЫХОДА ПАРА ВРАЩАЮЩИЙСЯ ШАР

Первая действующая паровая машина — эолипил Герона Александрийского, в которой шар вращается силой струй водяного пара.

независимость, его даже сделали столицей США — правда, всего на один день (27 сентября 1777 года). В 1768 году отец Роберта умер, оставив жену с пятью деКОТЁЛ тьми почти без средств. Однако мать сумела дать Роберту неплохое образование. Школьные предметы его мало интересовали, зато он хорошо рисовал, чертил, решал задачки по математике и сам делал свинцовые карандаши не хуже графитовых. В двенадцать лет Роберт начал строить лодку с паровым двигателем. Применение пара в технике было тогда модной темой. Полным ходом шла глобализация (хотя слова такого ещё не было). Торговля стала всемирной; всюду возникали новые заводы, фабрики, мастерские, шахты. Механизмы становились всё сложнее, но, как и тысячи лет назад, источников энергии было всего три: мускульная сила людей и животных, вода и ветер. Это было неудобно: людей и животных надо кормить, ветер бывает не всегда, а водяную мельницу приходилось строить обязательно у реки. Тут и вспомнили про пар. Игрушечную паровую турбину придумали в Древней Греции. Шли века, а никому так и не пришло в голову использовать пар в практических целях. Почему? Что, люди были тогда глупее, чем сейчас? Конечно, нет. Просто все с детства знали, что рабочая сила — это рабы и скот. При чём тут вертящаяся игрушка? Мы же сейчас не думаем, как с помощью кубика Рубика жарить мясо? Ну, вот и они рассуждали примерно так же — то есть вообще не заморачивались на эту тему. Однако постепенно накапливались перемены. В средневековой Европе рабов было мало: почти все народы приняли одну веру — христианскую, а обращать в рабство единоверцев считалось неудобным. Множество умельцев изготавливали всё более сложные механизмы — часы, подъёмники, насосы, прядильные, СТОЙКА КРЕПЛЕНИЯ ШАРА

ткацкие и вязальные станПодводная лодка ки… Начиная с Леонардо «Наутилус», да Винчи предлагались проект 1807 разные применения пара, года. но только в начале XVIII века английский торговец скобяными товарами Томас Ньюкомен сделал работоспособный паровой двигатель. Правда, у машины Ньюкомена был серьёзный недостаток: пар оседал в рабочем цилиндре, и после каждого хода поршня цилиндр надо было охлаждать. Пытались применить пар и в судоходстве, но в 1753 году математик Бернулли доказал, что с машиной Ньюкомена не добиться скорости свыше 4 км/ч. А дальше произошла тихая революция: Джеймс Уатт усовершенствовал машину Ньюкомена. Цилиндр теперь постоянно поддерживался в нагретом состоянии, а пар конденсировался в специальном конденсаторе. КПД машины увеличился в 2,7 раза! Первые две машины Уатт построил в 1776 году: одну для откачки воды на угольных копях, другую — для воздуходувки на литейном заводе. Началось строительство пароходов, или, как тогда говорили, пироскафов (от греческого пирос — огонь и скафос — судно). Так, в 1787 году в Америке Джон Фитч построил паровую лодку «Настойчивость», (Perseverance) которая двигалась со скоростью 6,5 узла*; она долгое время совершала регулярные рейсы по реке Делавэр. В 1775 году американские колонии начали войну за независимость. В Ланкастере, где жили Фултоны, одно время стояли немецкие солдаты, нанятые английским королём. Роберт помогал оружейникам — чертил для них склады, замки, бочки, делал расчёты пропорций и даже сконструировал воздушный пистолет. В 17 лет мать отвезла его в Филадельфию и отдала в ученики ювелиру. Напряжённо работая и продолжая рисовать, Роберт подорвал здоровье, и друзья посоветовали ему ехать за границу. Правда, место для поправки он выбрал странное — * Узел — одна морская миля (1852 м) в час.

127

Лондон с его сыростью, туманами и фабричным дымом. Зато такого скопления домов и парусников, как в Лондоне, не было нигде в мире. Здесь Фултон забросил рисование и сосредоточился на изобретательстве: проектировал каналы, шлюзы, водоводы, машины для пилки мрамора, прядения льна, скручивания верёвок. А потом вернулся к старому увлечению — применению пара в судоходстве. Однако ни английское правительство, ни отдельные богачи не желали давать денег на этот проект, и в 1797 году Фултон переехал во Францию. Франция тогда воевала против всей Европы. Фултон предложил французскому правительству свои изобретения, но ему ответили, что в казне нет денег и нужны только такие проекты, которые могут усилить военную мощь Франции. Тогда Фултон выдвинул идею подводной лодки, которая могла бы минировать днище вражеского корабля. Сначала французское правительство отвергло проект, сочтя такой способ ведения войны слишком зверским. Фултон на свои средства построил и испытал деревянную подводную лодку «Наутилус» (она была похожа на раковину моллюска наутилус — «кораблик»). В надводном положении лодка шла под парусом. Перед погружением мачту складывали и убирали в специальный жёлоб на корпусе. «Наутилус» мог погружаться на 30 м и всплывать, заполняя и осушая балластную цистерну; подводники дышали через дыхательную трубку, прикреплённую к поплавку. Французское правительство передумало и выделило деньги на постройку новой лодки из листовой меди и даже обещало платить за потопленные вражеские корабли. Однако английские суда увёртывались от медлительного «Наутилуса». К тому же французский морской министр не присвоил членам экипажа воинские звания, а без этого англичане в случае захвата в плен повесили бы их как пиратов. Поэтому «Наутилус» проплавал недолго. В 1801 году американским послом во Франции был назначен судья Роберт Ливингстон, который пытался организовать в Америке пароходное сообщение на реке Гудзон. В Париже Ливингстон встретился с Фултоном и стал помогать ему в постройке пароходов. Но ни один из построенных пароходов не мог развить скорость выше 4 узлов (примерно 7 км/ч). Академик Латобре, которого правительство Франции привлекло в качестве эксперта, заявил, что «пар имеет двигательную силу, но столь слабую, что едва ли сможет двигать и детскую игрушку». Наполеон Бонапарт, только что ставший 128

французским императором, пришёл к выводу, что «корабли без парусов — нелепость» и что «место пара на кухне, в кастрюле под крышкой». Денег Фултону не дали. Тем не менее в июле 1804 года Наполеон пишет своему министру внутренних дел: «Ознакомился с проектом гражданина Фултона. Думаю, что он способен изменить облик всего мира. Здесь я усматриваю великую правду физики». В мае 1804 года Фултон приехал в Англию и заказал фирме «Болтон & Уатт» новый усовершенствованный паровой двигатель. Между тем Ливингстон торопил его вернуться в США: адвокат Джон Стивенс, шурин Ливингстона (муж сестры), только что пустил по Гудзону пароход с двумя гребными винтами и готовился перехватить у Ливингстона лицензию на пароходное сообщение между Нью-Йорком и Олбани, срок которой истекал в 1807 году. Фултон вернулся в Америку, и весной 1807 года на воду был спущен «Пароход Северной Реки» (North River Steamboat)*. В длину он имел 40 м, в ширину — 5 м, водоизмещение — 100 т; мощность двигателя Уатта составляла 20 лошадиных сил (14,7 кВт). В августе того же года пароход совершил первый рейс по Гудзону от Нью-Йорка до Олбани, открыв на этом участке постоянное движение. Расстояние до Олбани (150 миль, или 241 км) пароход покрывал за 32 часа, возврат по течению реки занимал 30 часов. Новое средство передвижения вызвало насмешки и издевательства. «Пароход Северной реки» прозвали «Придурь Фултона». Владельцы парусных и гребных судов на Гудзоне подстраивали столкновения пароходов с шаландами и баркасами, устраивали на их пути заторы. В 1811 году в США был принят специальный закон, грозивший строгим наказанием за сознательный вред, нанесённый пароходам. Позже Фултон построил несколько колёсных пароходов, в том числе 32-пушечный «Демологос» (Глас народа), применявшихся в войне против англичан. Это был первый в мире военный паровой корабль и первый броненосец: под его наружной обшивкой находилась деревянная «броня» толщиной 1,5 метра! Роберт Фултон скончался в 1815 году и был похоронен в НьюЙорке. В его честь назван его родной городок в Пенсильвании и ещё множество других мест — городов, улиц, школ и кораблей. * Обычно первый пароход Фултона называют «Клермонт». На самом деле Клермонтом называлась усадьба Ливингстона на реке Гудзон, в 177 км от Нью-Йорка, которую пароход посетил во время первого плавания.

129

Часть IV. БЕЛЫЕ ПЯТНА ЧЁРНОЙ АФРИКИ Нашему воображению, кажется, нет предела. Оно легко принимает и мыслящий океан, и цивилизацию растений, и монстров, шастающих в бескрайнем космосе. А войны межгалактических империй просто успели всем надоесть. Но попробуйте представить себе Землю, какой она была лет 150—200 тому назад, когда до наших дней оставалось всего 12—16 пятиклассников… Для начала придётся позабыть Аллана Квотермейна, Индиану Джонса, Гарри Поттера и прочих киношных героев. Потому что в том мире начисто отсутствовала виртуальность, которую сегодня порождают бесчисленные экраны кинотеатров, телевизоров и компьютеров. Тот мир был предельно материален. Он состоял из плотных, абсолютно реальных вещей. В том мире не было не только космических кораблей, но и самолётов. Звёзды и планеты казались чем-то запредельно далёким. А Земля была, как ни странно, намного просторнее. Сейчас, чтобы попасть из Москвы в Шарм-эль-Шейх, на Канары или даже в Нью-Йорк, достаточно собрать чемодан, доехать на такси до аэропорта — и через несколько часов мы на месте. А двести лет назад из пункта А в пункт Б, находящиеся в какой-нибудь тысяче километров друг от друга, надо было подолгу добираться на лошадях либо в конном экипаже. Или, того хуже, ехать в порт, чтобы, погрузив на корабль кучу ящиков и сундуков с багажом, потом неделю–другую качаться на волнах. Вспомните англичанина Филеаса Фогга, героя романа Жюля Верна. Чтобы обогнуть земной шар за восемьдесят дней, ему пришлось преодолеть невероятные препятствия. На картах было полно белых пятен — мест, куда не ступала нога человека. То есть кто-то там, конечно, жил, но цивилизованное человечество об этом ничего не знало. А узнать хотелось. Одна за другой отправлялись исследовать белые пятна группы смельчаков. Сейчас этих людей именуют землепроходцами. Название, прямо скажем, не слишком удачное. Ну что это за занятие такое — проходить землю? Конечно, всегда существовали фантазёры, мечтавшие о неизведанных странах, но у них редко хватало денег на далёкие путешествия. Средства давали либо государства, заинтересованные в расширении своих владений, либо богатые купцы, искавшие места, где 130

Рабы в трюме корабля, следовавшего из Африки в Америку. Художник Й. М. Ругендас .

можно подешевле купить и подороже продать. Русские казаки прошли всю Сибирь в погоне за дорогими мехами. Колумб отправился в путь в поисках Индии, о сокровищах которой ходили легенды. Испанские конкистадоры грезили о городах с улицами, мощёнными золотом.

КАК ЕВРОПЕЙЦЫ ОТКРЫВАЛИ СЕНЕГАЛ Эпоха великих географических открытий началась в XV веке, когда в европейских странах получили распространение суда нового типа, с кормовым рулём и палубными надстройками — каравеллы и каракки. От наших дней то время отделяют примерно 40—50 пятиклассников. В Европе самыми опытными мореходами были тогда итальянцы. Но Италия не была единым государством, средств и сил на далёкие путешествия у неё не было. К тому же её географическое положение не способствовало заокеанским экспедициям. А вот испанские, португальские, голландские, английские, французские купцы и завоеватели на кораблях, которые часто вели капитаны-итальянцы, проникают в самые отдалённые уголки Африки, Америки, Австралии и Юго-Восточной Азии.

131

Скованных рабов доставляли в пункты сбора для отправки в другие страны.

Берегов Западной Африки европейские мореплаватели достигли быстро. Добраться туда было не так уж сложно: от Гибралтара на юг вдоль африканского берега. Португальцы в 1435 году первыми высадились недалеко от устья реки Сенегал — и обнаружили, что их опередили арабы и берберы, занёсшие сюда свою религию — ислам. В этих краях проживали представители одного из крупнейших народов Западной Африки — фульбе (иначе — фула, фулани). В долине реки Сенегал у фульбе существовало государство Текрур (Фута-Торо). Французы произносили «Текрур» как «тукулёр», что в переводе на русский означает «разноцветные». В середине XVII века французские мореплаватели основали на песчаном островке в устье Сенегала факторию (торговое поселение) Сен-Луи. Управляющий колонией Андре Брю первым из европейцев попытался проникнуть в глубь континента. Дважды он поднимался вверх по реке Сенегал. Его люди после месячного путешествия добрались до водопадов на плато Фута132

Джаллон, откуда берёт начало река Бафинг, которая, сливаясь с рекой Бакой, даёт начало реке Сенегал. Отчёты Андре Брю, изданные в 1728 году в Париже, стали ценным пособием по изучению Западной Африки. Англичане двигались в глубь Западной Африки из Гамбии. Первыми из европейских колонизаторов здесь обосновались португальцы. Англичане приобрели права на торговлю в русле реки Гамбия сомнительным способом: им продал их некий Антониу, приор ордена мальтийских рыцарей и внебрачный потомок португальского короля, тщетно пытавшийся занять престол Португалии. Суть же дела заключалась в том, что слабеющая Португалия не имела сил удержать за собой эти места, поэтому дальнейшую борьбу за Гамбию и Сенегал вели британцы и французы. По Версальскому договору 1783 года Франция отказалась от претензий на земли вдоль реки Гамбия в обмен на часть Сенегала. Потом в эти места пришли британцы. Мунго Парк, сын шотландского фермера, после изучения медицины и ботаники в Эдинбургском университете в качестве ассистента судового врача посетил остров Суматру. Линнеевское общество оценило научные изыскания Парка и рекомендовало его на службу в Африканскую ассоциацию, которую основал в 1788 году сэр Джозеф Бэнкс, президент Королевского общества (так называется британская Академия наук). По заданию ассоциации Парк отбыл в Гамбию, чтобы выяснить, в самом ли деле реки Сенегал и Гамбия являются частью Нигера, и заодно отыскать таинственный город Тимбукту, о котором ходили легенды. Сэр Джозеф выделил на эти исследования всего 200 фунтов стерлингов — сумма, на которую одна британская семья могла, не слишком бедствуя, прожить в течение года. В мае 1795 года Мунго Парк с тремя чернокожими слугами отправился на небольшом судне из устья реки Гамбия вверх по её течению. Почти сразу он заболел лихорадкой и два месяца провалялся в туземной хижине. Не выздоровев до конца, он поплыл дальше и в конце концов достиг южной окраины Сахары. Здесь местные мавры его ограбили, а затем захватили в плен. Спустя несколько месяцев Парку удалось бежать. 20 июля 1796 года он выбрался к реке Нигер. Плывя вниз по течению, он понял, что Нигер — отдельная река, к Сенегалу и Гамбии отношения не имеющая. Вскоре, однако, Парк снова заболел лихорадкой и был вынужден повернуть 133

назад. К устью Гамбии он вернулся пешком через несколько месяцев. Несколько лет Мунго Парк мирно жил в Шотландии, занимаясь врачебной практикой. За это время он успел жениться, подружиться с известным писателем Вальтером Скоттом и опубликовать книгу о своём путешествии, которая сделала его знаменитым. Когда его пригласили возглавить новую экспедицию с целью изучения реки Нигер, он с радостью согласился. На этот раз у него в подчинении находились 40 человек, все хорошо вооружённые. В марте 1805 года отряд Парка выступил с океанского побережья в глубь континента. Двигаться им пришлось с боями. Многие участники экспедиции заболели или погибли в вооружённых стычках с маврами. До Бамако, расположенного на реке Нигер, добрались лишь 11 человек, а когда в ноябре Парк наконец смог отправиться в лодке по реке Нигер, с ним оставалось всего восемь спутников. Перед отплытием он отослал с проводником к океанскому побережью дневники, которые вёл во время экспедиции, и письма. Считают, что Мунго Парк стал первым европейцем, побывавшим в Тимбукту, но доказать это невозможно: экспедиция пропала. Позже стало известно, что на территории нынешней Нигерии на неё напали местные жители. Спасаясь от стрел, Мунго Парк и его спутники бросились в воду и утонули. Гардемарин Том Парк, сын Мунго, в 1827 году пытался отыскать следы отца, но заболел лихорадкой и умер. Французский путешественник Рене Кайе (1799—1838) тоже связал свою судьбу с Сенегалом. В пятнадцать лет он прочитал роман Даниеля Дефо «Робинзон Крузо» и с тех пор мечтал о путешествиях. Кайе принял твёрдое решение найти Тимбукту — загадочную столицу древнего африканского царства, о котором рассказывали всякие чудеса. Средств у него не было никаких. Но, несмотря ни на что, в начале лета 1816 года шестнадцатилетний Рене с шестьюдесятью франками в кармане отправился в порт Рошфор на западном побережье Франции, откуда 17 июня в Сенегал отплывали четыре корабля — «Медуза», «Эхо», «Луара» и «Аргус». По счастью, Рене сел на «Луару». По счастью — потому что «Медуза» во время плавания сбилась с курса и села на мель между Канарскими островами и Зелёным Мысом. Пассажиры перешли на плот и в шлюпки, но в бурю шлюпки бросили плот на произвол судьбы. Двенадцать дней его носило по морским вол134

нам. Пассажиры на плоту передрались из-за еды и пресной воды. Одни были убиты, другие сошли с ума. Когда их подобрал «Аргус», глазам спасителей предстало жуткое зрелище... Вышедшая в 1817 году книга об этой трагедии начиналась словами: «История морских путешествий не знает другого примера, столь же ужасного, как гибель “Медузы”». До катастрофы с «Титаником» это было самое трагическое происшествие с пассажирским судном. Рене Кайе на «Луаре» благополучно добрался до Сенегала и без Мунго Парк (1771—1806). всяких средств и снаряжения кинулся догонять экспедицию британского майора Грея, отправившуюся на поиски пропавшего Мунго Парка. Так и не догнав Грея, Кайе уехал на остров Гваделупу, потом вернулся во Францию. Почти через три года Рене снова отправился в Сенегал. Теперь он записался без определённой должности и без жалованья в отряд Партарьё, которого Грей посылал на побережье за товарами. 5 февраля 1819 года караван из семидесяти человек, белых и негров, и тридцати двух верблюдов отправился в путь через пустыню. Путники жестоко страдали от жажды, так как, стремясь захватить побольше товаров, взяли мало воды. В Булибабе, населённой скотоводами-фульбе, они отдохнули и пополнили запасы воды для перехода через вторую пустыню. Обойдя стороной Фута-Торо с его воинственно настроенными жителями, Партарьё вошёл во владения имама Бунду. Местные жители отказались продавать путникам зерно и воду, и им пришлось ехать в резиденцию имама. Тот сразу потребовал «подарки», но пропустить экспедицию отказался. Французы попробовали пробиться силой, но местных воинов было намного больше, к тому же в их руках оказались питьевые колодцы. В конце концов, получив новые «подарки», имам отправил экспедицию в сопровождении конвоя через Фута-Торо. Здесь путникам пришлось ещё тяжелее; съестные припасы и воду приходилось покупать втридорога. Наконец, обманув сопровождавших туземцев, французы бежали в сторону Бакеле в Сенегале, бро135

сая по дороге личные вещи, груз, оружие и животных. В Бакеле их радушно встретили соотечественники. Кайе, больного лихорадкой, отправили в Сен-Луи, а затем во Францию. В 1824 году, подлечившись, Кайе в третий раз едет в Сенегал. Управлявший колонией барон Роже дал ему товаров и денег, чтобы он мог некоторое время пожить среди мавританского племени бракна, изучить ислам и арабский язык. Жизнь среди недоверчивых кочевников оказалась нелегкой. Бракна мешали Кайе вести дневник, не позволяли посещать даже ближайшие окрестности. Тем не менее он сумел собрать массу сведений о природе страны, о жизни и обычаях бракна — их пяти сословиях, пище, состоящей почти из одного молока, средствах, применяемых женщинами, чтобы растолстеть (толстые женщины у них считались самыми красивыми). В Сен-Луи Кайе возвратился в мае 1825 года.

РАБЫ И КАМЕДЬ В романе Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан» парусный корабль «Пилигрим», потерявший капитана и бóльшую часть команды, прибивает к неизвестному берегу. Дик Сэнд, тот самый «пятнадцатилетний капитан», думает, что их отнесло к Южной Америке, но постепенно начинает понимать, что ошибся. Вдруг они ясно слышат рычанье льва — а львы, как известно, в Америке не водятся. «Догадки Дика Сэнда превратились в уверенность, и страшные слова вырвались, наконец, из уст его: — Африка! Экваториальная Африка! Страна работорговцев и рабов». В самом деле, рабы долго были основной статьёй африканского экспорта. Прибрежные негритянские царьки, накупив у европейцев огнестрельного оружия, нападали на соседей, захватывали в плен жителей и продавали их европейским работорговцам. Французы окончательно утвердились в Сенегале в 1817 году. Тогда здесь было всего два настоящих поселения — «столица» Сен-Луи и остров Горé, да ещё несколько торговых пристаней на побережье океана. Сен-Луи представлял собой кучку стоящих вразброс соломенных хижин и деревянных шалашей; не хватало всего, в том числе питьевой воды. Горé был более оживлённым и людным местом, но вряд ли более весёлым.

136

Остров Горé (от голландского словосочетания «Goede reede» — «хорошая гавань») стал главным центром торговли невольниками во всей Западной Африке. Он невелик — 900 метров в длину и 300 в ширину, но гавань здесь в самом деле удобная. Купленные рабы ютились в битком набитых хижинах по периметру острова в ожидании отправки в США, Бразилию и другие страны, где использовался рабский труд. В 1780 году был построен «Дом рабов». На первом его этаже в тесноте и антисанитарии содержалось до 200 единиц «живого товара» — отдельно мужчины, женщины и дети. А на втором этаже в просторных комнатах с прекрасным видом на море жили рабовладельцы. Сенегальские женщины тогда, как и сейчас, славились как самые красивые в Африке. Если у француза и рабыни-негритянки рождались дети, их считали свободными и их мать отпускали на волю. Эти метисы жили здесь же на острове, занимаясь обычно куплей-продажей (в том числе работорговлей); в Сенегале они пользовались большим уважением и влиянием. В Европе к тому времени уже появились зачатки такого явления, которое сейчас называют политкорректностью. Большинство европейцев пришли к выводу, что негры — тоже люди и торговать ими, как скотом, не совсем прилично. Но в европейских колониях работорговля процветала. Первой в мире страной, вообще отказавшейся от этой практики, стала Великобритания. Двести с лишним лет назад, 25 марта 1807 года, британский парламент 283 голосами против 16 принял Акт о запрете работорговли на всей территории Британской империи. А поскольку британский флот господствовал на морях по всему миру, его военные корабли стали останавливать и обыскивать подозрительные суда. Капитан судна, пойманный с невольниками на борту, Сенегальская акация — главный источник доходов сенегальцев после отмены работорговли.

137

должен был уплатить штраф в размере 100 фунтов стерлингов за каждого раба (при том, что в Америке раб стоил около 80 фунтов). Страны — победители Наполеона на конгрессах в Вене в 1815 году и в Вероне в 1822-м осудили торговлю неграми. Одним из высокопоставленных «правозащитников» был и русский царь Александр I, хотя в руководимой им России вовсю шла торговля «белыми рабами» — явление, в Европе давно невиданное. Государства Европы и Америки одно за другим запрещали рабство. А те страны Африки и Ближнего Востока, которые европейцы не сумели до конца покорить, сохраняли самобытные обычаи ещё долго: Саудовская Аравия и Йемен отменили рабство в 1962 году, Объединённые Арабские Эмираты — в 1963-м, Оман — в 1970-м, Мавритания — в 1981-м (фактически рабство в этой стране сохраняется и сейчас). Во французских колониях рабство было отменено Великой французской революцией в самом конце ХVIII века, но при Наполеоне вновь восстановлено. Окончательно его отменили в апреле 1848 года. Это решение сильно ударило по экономике Сенегала, державшейся фактически на работорговле. Главным источником дохода стала теперь камедь — смолистое вещество, выделяемое корой сенегальской акации. Это полимер, который не горит и растворяется в воде, его использовали в производстве конфет, клея, чернил, соломенных шляп и кое-каких лекарств (сейчас — ещё и жевательной резинки). За право торговать камедью французам приходилось платить дань негритянским царькам Фута-Торо и Трарзы (область в Мавритании к северу от реки Сенегал). Правитель тукулёров ежегодно приезжал в Сен-Луи, чтобы получить арендную плату за земли, на которых располагалась французская колония. Трарзы держали в своих руках пристани по правому берегу в низовьях реки Сенегал. Часто они переходили на левый берег и грабили земледельцев-волофов, поэтому вокруг Сен-Луи было пустынно. Наконец, по просьбе французских купцов губернатором Сенегала был назначен энергичный 36-летний инженер-капитан Луи Федерб. Он долгое время служил в Алжире, Гваделупе и Сенегале и хорошо знал нравы мусульман. Федерб пробыл на посту губернатора с небольшим перерывом с 1852-го по 1865 год. Располагая тремя батальонами пехоты (из них два тузем138

ных), двумя артиллерийскими батальонами и эскадроном спаги (лёгкая кавалерия, состоявшая в основном из арабов), он повёл энергичное наступление и на тукулёров, и на трарзов. Воевать приходилось на огромной территории в безводных пустынях, в глухих лесах вдоль южных рек и на далёких окраинах по верхнему течению Сенегала против плохо вооружённого, но храброго и очень многочисленного противника. В 1858 году трарзы приняли мир на французских условиях: им разрешалось переправляться через реку Сенегал только с позволения губернатора; плата за пристани и землю отменялась; французам позволялось торговать камедью в своих факториях при условии уплаты царю трарзов трёхпроцентного сбора. Разобравшись с трарзами, Федерб обрушился на тукулёров Фута-Торо. Их правитель Эль-Хадж Умар Саид Талль был главой мусульманского братства Тиджания. Опираясь на своих учеников-талибов*, он пытался подчинить соседние народы и создать в бассейнах рек Нигер и Сенегал большое исламское государство. Получив отпор от Федерба, Умар решил сосредоточиться на завоевании земель по Нигеру и в 1860 году признал протекторат Франции. Сенегал остался за французами. Федерб организовал несколько экспедиций в глубь Западной Африки. В 1863 году к Умару для заключения нового договора отправились морской лейтенант Маж и доктор Кентен. Лейтенант Маж с тринадцати лет плавал в Тихом океане, в Антильском и Балтийском морях, позже служил в Габоне и Сенегале. В двадцать четыре года его произвели в лейтенанты, он уехал во Францию, но долго там не усидел. Вернувшись в Сенегал, Маж сам попросил Федерба назначить его начальником экспедиции. По пути они должны были обследовать земли между французскими постами на Верхнем Сенегале и Нигером, чтобы выбрать удобные места для будущих факторий. Когда экспедиция прибыла к Умару, оказалось, что его уже нет в живых — он погиб на войне с маврами и фульбе. Его сын Ахмаду Секу более двух лет не выпускал Мажа и Кентена из своих владений. За это время они собрали обширные сведения о стране тукулёров, изучили пути к судоходной части Нигера, по которым позднее двинулись исследователи и завоеватели Судана. Вернувшись в Сен-Луи, Маж, которому ещё не было и трид* Изначальное значение слова «талибы» — ученики исламских религиозных школ. — Прим. ред.

139

цати трёх лет, в качестве капитана корабля «Горгона» отплыл во Францию. В ночь с 19 на 20 декабря 1869 года «Горгона» подошла к порту Брест на полуострове Бретань. В это время разразилась буря, корабль наткнулся на риф, и около ста человек, включая Мажа, погибли в волнах. В Сенегале при Федербе были проложены дороги, проведён телеграф, построены маяки, казармы для солдат, госпитали для больных, школы, банк, типография и даже музей. В СенЛуи набережные обшили камнем; появились настоящие улицы, общественные здания, мосты для сообщения с предместьями. Напротив Горé был устроен порт Дакар — нынешняя столица Республики Сенегал. В 1865 году Федерб заболел и уехал во Францию. Там он стал президентом Антропологического общества, изучал черепа народов Африки, составил словари нескольких африканских языков. В 1870 году участвовал в войне с Пруссией, а через 10 лет, в 1880-м, получил звание Великого канцлера ордена Почётного легиона. Именем Федерба названа одна из станций парижского метро.

• К концу XIX века империя тукулёров развалилась, и Сенегал окончательно стал французским. В стране были проложены железные дороги, её товарооборот и население быстро росли… А спустя ещё полвека французское общество дозрело до мысли, что жители колоний имеют такие же права, как и коренные французы. Многодетным мусульманам-сенегальцам стали платить пособия; на эти деньги они покупали новых жён, заводили ещё больше детей и требовали увеличения пособий. Содержать колонии стало невыгодно. В 1960 году Сенегал получил независимость. Его первый президент Леопольд Седар Сенгор писал стихи на французском языке; кстати, гимн Сенегала тоже написал он, и тоже по-французски. Белых частью перебили, частью прогнали. Хозяйство, лишившись специалистов, пришло в упадок. В 2013 году Сенегал занимал 158 место в мире по ВВП на душу населения, до сих пор половина жителей не имеет работы.

ЛЮДИ ИНДИГО Нет ничего быстрее света. Но когда гаснет звезда, в дальних уголках Вселенной её ещё долго видят такой, какой она была много лет назад.

140

Древний город Тимбукту. Рисунок немецкого исследователя Африки Генриха Барта.

На Земле до открытия телеграфа сведений об отдалённых странах иногда приходилось дожидаться несколько веков. И когда новые путешественники наконец добирались до легендарного места, оказывалось, что всё там изменилось до неузнаваемости. Именно так произошло с африканским городом Тимбукту. Название его произносят и пишут по-разному — Тимбукту, Тинбукту, Томбукту. Город находится на южной окраине пустыни Сахара. Река Нигер образует здесь «внутреннюю дельту» — широкую болотистую долину со множеством озёр, речных рукавов и высохших оврагов. В этой «внутренней дельте» и располагается Тимбукту. Основали его туареги. В одном из рассказов Ивана Ефремова (того, что написал «Туманность Андромеды») говорится: «Нет нигде народа, подобного туарегам. Несмотря на войны, на древние обиды и кровь, разве не считают себя туареги потомками мудрой царицы Тин-Хинан, могила которой в уэде* Абалесс и сейчас, полторы тысячи лет после ее смерти, священна для всех племён». * Уэд, или вади — водный поток. — Прим. ред.

141

Город Тимбукту находится на территории современной Республики Мали (Западная Африка), в 13 км от реки Нигер.

На юге Алжира, в глубине Сахары, есть высокое нагорье Ахаггар. Согласно местной легенде, много веков назад в Ахаггар из оазисов Тафилальт (Марокко) прибыла на белом верблюде Тин-Хинан. Имя это, по одной версии, означает «та, что издалека», по другой — «хозяйка палатки». Стройная белокожая красавица благородного происхождения стала царицей в Ахаггаре; от неё жители узнали истины исламской религии. У Тин-Хинан была дочь по имени Келла, а у её служанки Такамат — две дочери. От этих девочек и произошёл народ туарегов — главное племя от царицыной дочки, а подчинённые племена — от дочерей служанки. До сих пор туареги называют Тин-Хинан «наша матушка». Такова легенда… В 1925 году в Ахаггаре на месте пересохшего русла (водного потока) Абалесс План города Тимбукту. Немецкая карта 1855 года.

142

Торговый караван на подступах к Тимбукту.

французские солдаты наткнулись на необычно большое — 26 метров длину, 23 — в ширину и 4 — в высоту — захоронение женщины, которую газетчики окрестили «ливийской Венерой». Первое обследование гробницы провели археологи граф Бирон Кюн де Пророк и Морис Рейгас. В 1933 году начались настоящие раскопки, а полные результаты их были опубликованы только в 1968 году. В усыпальнице находился скелет женщины средиземноморского типа, то есть имевшей удлинённый череп, волнистые тёмные волосы, тёмные глаза, смуглую кожу и узкий нос с прямой спинкой. Рост покойница имела 172—176 см, на каждой руке у неё было надето по семь браслетов: на правой — серебряные, на левой — золотые. Скелет был завёрнут в полосы красной кожи; рядом лежало множество золотых колец, браслетов, ожерелий, головной убор из белых птичьих перьев, грубо вытесанная из камня фигурка обнажённой женщины и золотая фольга с отпечатком римской монеты императора Константина I (выпущенной между 308-м и 324 годом от Р. Х.) Усыпальница была заставлена корзинами и сосудами для хранения съестных припасов. По результатам радиоуглеродного анализа деревянной кровати, а также по особенностям глиняной посуды погребение было датировано IV—V веками. Судя по скелету, покойница была хромая и никогда не рожала, да и ислам при её жизни ещё не появился. Тем не менее туареги сочли, что гробница принадлежит Тин-Хинан. В Абалес143

Глинобитные здания в сердцевине средневекового города Тимбукту, основанного африканским народом — туарегами около 1100 года, находятся под охраной ЮНЕСКО как памятник Всемирного наследия.

се ей устроили мавзолей, а останки перевезли в музей Бардо в Алжире. А что знает наука о происхождении туарегов? В древности народы были небольшими — обычно по несколько тысяч или десятков тысяч человек. Они часто перемещались с места на место из-за истощения флоры и фауны, колебаний климата, мешавших вести хозяйство привычными способами, или из-за нападений сильных врагов. В VII—IX веках от Рождества Христова, а от Хиджры (переселения пророка Мухаммеда из Мекки в Медину) в I—III веках, арабы, двигаясь с Аравийского полуострова в разных направлениях, покорили много разных народов. Ближайшие их соседи берберы-зенага, занимавшиеся земледелием на юге Аравии, не захотели подчиниться и ушли в Северную Африку. Там, перемешавшись с местным чёрным и арабским населением, они образовали кочевой народ туарегов. Туареги приняли ислам, но сохранили берберский язык и обычаи. Сейчас туареги обитают на землях нескольких африканских государств — Мали, Нигера, Буркина-Фасо, Марокко, Алжира и Ливии. Сами туареги называют себя имошаг. Ещё их называют «синие люди» или «люди индиго» из-за того, что они красят одежду 144

в синий цвет, не замачивая, а просто вбивая камнями крупинки индиго в ткани; от этого их кожа приобретает синеватый оттенок. В отличие от других мусульманских народов, у туарегов женщины не закрывают лицо, а мужчины занавешивают его вуалью от пыли. Вообще, женщины у туарегов пользуются большой властью и свободно выбирают мужей.

СРАЖЕНИЯ ЗА ГОРОД ЗНАНИЙ Туареги — народ торговый. Поселение Тимбукту возникло около 1100 года как место стоянки сахарских караванов. Обычно считают, что название поселения образовано от имени старухи Букту, которая держала там постоялый двор — древний аналог мотеля. По другой версии, на тамашек, языке юго-восточных туарегов, «Тин-букт» означает место «на краю земли». В XIII—XIV веках мансы (цари) государства Мали, расположенного в верховьях Нигера, в ходе победоносных войн покорили много народов и захватили обширные территории, в том числе золотоносный горный хребет Бамбук близ границы с Сенегалом. Больше других прославился манса Муса, который в 1324—1325 годах совершил пышное паломничество (хадж) в Мекку со свитой в 60—80 тысяч человек. Особенно запомнили его в Каире, где он раздавал золото направо и налево. При Мусе Мали стало крупной торговой державой; отсюда через Сахару шли караваны верблюдов, гружённых золотом, солью, слоновой костью и шкурами африканских животных. Ко двору Мусы съезжались мусульманские учёные; сам он не умел ни читать, ни писать по-арабски, но учёных щедро одаривал. Тимбукту становится в это время главным «научным» центром в Западной Африке. Крупных медресе, подобных каирскому или багдадскому, там, правда, не было, но при соборной мечети Санкоре учёные улемы — богословы, правоведы, географы, историки, филологи — обучали многочисленных студентов-талибов. Подобно многим другим блестящим империям, Малийское царство оказалось недолговечным. Уже к концу XIV века начался его распад. Около 1433 года контроль над Тимбукту захватил вождь кочевников-туарегов Акил-аг-Малвал. Назначаемые Акилом городские правители собирали для него золото, а часть собранного оставляли себе как вознаграждение за проделанную работу. В город кочевники обычно не заходили, к учёным Акил относился с большим уважением.

145

Скоро, однако, у туарегов появился сильный соперник — народ сонгай из царства Гао, расположенного в среднем течении Нигера. Сонгай подчинялись малийским мансам, а когда империя Мали ослабела, начали захватывать земли соседей. В 1464 году сонгайским царём (ши, или сонни) стал Али Бер. На языке сонгай «Бер» означает «Великий». Сонни Али в самом деле был замечательным полководцем, не знавшим поражений. Прекрасный наездник, он сам водил войско в атаку и всю жизнь провёл в походах, быстро перемещаясь с одного конца своих владений на другой. Его вассалы боялись устраивать заговоры, не зная, когда и откуда явится царь со своим войском. Вот, собственно, всё, что можно сказать хорошего о сонни Али. Больше всего этот чернокожий завоеватель похож на графа Влада Цепеша (Дракулу) из европейских сказаний. Он, к примеру, имел обычай сжигать деревни, предварительно заперев жителей в хижинах, — и это не самое страшное из его злодейств. В народе Али Бера считали могучим чародеем. Люди верили, что он умеет летать, становиться невидимым и превращаться в змея, а своего коня Цинцибаду может превращать в грифа. Тогдашний правитель Тимбукту Аммар ухитрился испортить отношения и с туарегами, и с сонгай, и с собственными подданными. В конце концов, окончательно разругавшись с Акилом из-за недополученного золота, Аммар пообещал Али Беру сдать ему Тимбукту. Увидев на противоположном берегу Нигера сонгайскую конницу, Акил не принял сражения и бежал. Аммар вспомнил, как хвастался перед сонни своей военной силой, и тоже решил не искушать судьбу. Он удрал вслед за Акилом, передав власть над городом брату Мухтару, которого Али и утвердил правителем. Эти события произошли в январе 1469 года. Али был плохим мусульманином, но науку уважал. «Если бы не учёные, — говорил он, — жизнь не была бы ни сладка, ни приятна». Однако образованных жителей Тимбукту сонни не без оснований подозревал в симпатиях к туарегам. «История Судана», составленная в Тимбукту в XVII веке, сообщает, что Али преследовал «знатоков писания и благочестивых людей, позоря их жизнь, честь и помыслы». Спустя несколько лет, когда Али осаждал город Дженне, ему сообщили, что многие жители Тимбукту покидают город. Сонни приказал тем горожанам, которые ему верны, собраться следующей ночью на другом берегу Нигера, а остальных пообещал 146

перебить. После этого побежали уже все, бросая имущество; с собой брали только еду на ужин да подстилку для сна. К заходу солнца город опустел; остались лишь те, кто не мог двигаться и не имел родственников, которые помогли бы им выбраться из обречённого города. Чем закончилось это бегство, мы не знаем. Видимо, какоето население в Тимбукту осталось, потому что, согласно сообщению хроники, сонни Али жестоко притеснял жителей этого города вплоть до самой смерти, случившейся в октябре или ноябре 1492 года — как раз когда каравеллы Колумба подошли к берегам Америки. В «Истории Судана» говорится, что Али утонул при разливе реки, но возможно, его убил главнокомандующий Мухаммед Туре. После четырёхмесячной войны с Баро, сыном Али, Мухаммед занял трон империи Сонгай. Новый правитель и его потомки носили титул «аския»; что это значит, точно не знает никто, но что-то вроде султана (арабское слово, обозначающее светского властелина). Мухаммед разделил государство на четыре провинции, а главнейшие торговые города — Тимбукту и Дженне с округами — получили особых правителей.

КРЕСТНИК ПАПЫ РИМСКОГО Европейцы того времени о существовании Тимбукту узнали от путешественников. Один из них, Бенедетто Деи (1418—1492), был жителем Флоренции. Как и многие его современники, Деи совмещал занятия наукой, политикой, торговлей и литературой. Он объездил едва ли не весь известный тогда мир — от Англии до Африки. Похоже, в 1469 году он побывал в Тимбукту (точнее сказать нельзя, потому что из сочинений Деи не всегда можно понять, о каких местах он пишет), но сообщил только то, что там продают саржу из материала, сделанного в итальянской Ломбардии. Гораздо подробнее написал о Тимбукту человек, известный как Лев Африканский. Он родился около 1488 года в Гранадском эмирате — последнем оплоте мусульман на Пиренейском полуострове; звали его тогда аль-Хасан ибн Мухаммед аль-Ваззан. В 1492 году, когда Хасану было четыре года, Гранаду в ходе ожесточённых боёв захватили испанцы, и его семья бежала в Марокко. Когда Хасан вырос и выучился, он в составе посольств марокканского султана побывал во многих странах Западной 147

Африки, в Тунисе, Египте, Персии, на Аравийском полуострове и даже в Стамбуле (Константинополе). В 1518 году у берегов Туниса Хасана захватили сицилийские пираты, которые продали его в рабство в Италию. Вероятно, образованные мусульмане, говорящие на нескольких языках, попадались среди рабов не часто, и в конце концов молодого дипломата подарили римскому папе Льву X — в комплекте с жирафом. В течение года трое епископов наставляли Хасана в католической вере, а 6 января 1520 года его окрестили в римском соборе Святого Петра. Крёстным отцом стал сам папа, в честь которого новообращённый христианин получил имя Лев (а откуда взялось прозвище Африканский, вы и сами можете догадаться). Он преподавал арабский язык сначала в Риме, а потом в Болонье, написал несколько сочинений, в том числе на итальянском языке — «Описание Африки и достопримечательностей, которые в ней имеются». После смерти папы Льва X его крестник вернулся в Африку, вновь принял ислам и умер в Тунисе около 1550 года. В «Описании Африки…» о Тимбукту сказано: «Там есть хороший храм, построенный из камня на известковом растворе прекрасным мастером из Гранады, а также выстроенный тем же мастером большой дворец, в коем живет король. В городе этом много лавок ремесленников, купцов и в особенности ткачей, изготовляющих хлопковые ткани. В город прибывают также европейские сукна, привозимые барбарийскими купцами… Удивительно, как много товаров привозят сюда ежедневно, как они дороги и прекрасны… Король обладает большим богатством в золотых пластинах и слитках, один из которых весит 1300 фунтов, и он содержит блестящий и хорошо устроенный двор. И когда король отправляется со своими придворными из одного города в другой, то он едет верхом на верблюде, которого ведёт кто-нибудь из знати; так же он поступает, и когда идёт в сражение, при этом все его воины едут на конях. Тот, кто хочет говорить с королём, должен сначала пасть перед ним на колени и посыпать голову и плечи землёй; обычай требует того же от тех, кто приветствует короля в первый раз, а также от послов других княжеств… В этом городе много судей, учёных и священнослужителей; все они получают от короля большое жалованье. Король весьма почитает учёных людей. Там продаётся также много рукописных книг, которые привозят из Барбарии; и от них получают 148

больше дохода, нежели от остальных товаров. Вместо монеты они обычно употребляют куски чистого, без примесей, золота…». Что-что, а золото всегда очень интересовало европейцев. Но прошло ещё несколько веков, прежде чем они получили возможность всерьёз заняться поисками Тимбукту.

АЛЕКСАНДР ЛЕНГ В 1824 году, спустя 18 лет после пропажи экспедиции Мунго Парка, Французское географическое общество учредило приз в 10 тысяч франАлександр Гордон Ленг (1793— ков для немусульманина, который су1826). меет побывать в Тимбукту, вернуться и сообщить об увиденном. Такую попытку предпринял Александр Гордон Ленг (1793—1826). Как и Мунго Парк, Ленг был шотландцем. Он попробовал учиться в Эдинбургском университете, но науки ему, похоже, не давались, и он уехал к дяде-полковнику на остров Барбадос. Здесь в возрасте 16 лет Ленг вступил в английскую армию, а в 1822 году уже в чине капитана перевёлся в Африку, в колонию Сьерра-Леоне. По приказу губернатора Маккарти Ленг посетил государства народа мандинго, чтобы установить отношения с местным населением и пресечь торговлю рабами. Белых здесь никогда не видели. Ленг передаёт свой разговор с Яредди, начальником охраны верховного вождя мандинго: «Когда он увидел, что я снимаю перчатки, он остолбенел, прикрыл руками разинутый от удивления рот и, наконец, воскликнул: “Аллах акбар! Он содрал кожу с рук!”» Волосы европейцев, не чёрные, не жёсткие и не курчавые, Яредди очень развеселили: «Разразившись смехом, он заявил: “Нет, это не люди!” Он много раз спрашивал у моего переводчика, есть ли у нас кости». Ленга, в свою очередь, удивило, что женщины мандинго выполняли почти все земледельческие работы, строили дома, работали цирюльниками и врачами, а мужчины доили коров, шили и стирали белье.

149

Во время этого похода Ленг пришёл к выводу, что, вопреки общему мнению, Нигер (Джолиба, как его называли местные жители) не связан с Нилом и что начинается он близ Лома* — самой высокой горы Западной Африки, находящейся на 9°25' северной широты и 9°45' западной долготы. (На самом деле истоки Нигера находятся немного восточнее.) Получив разрешение местного султана, он пытался туда пробраться, но был вынужден отступить перед воинственными туземцами. После войны с народом ашанти Ленг вернулся в Британию. В 1825 году вышла в свет его книга «Путешествия в страны Тиманни, Куранко и Сулима в Западной Африке». Сам же Ленг в феврале 1825 года уже покинул Англию: Генри Батерст, министр по делам колоний, поручил ему возглавить экспедицию, направлявшуюся через Триполи к Тимбукту с целью подробного исследования бассейна Нигера. 14 июля Ленг женился на Эмме Уоррингтон, дочери британского консула в Триполи, а уже через два дня после свадьбы во главе отряда отправился к Тимбукту новым для европейцев путём — через сахарские оазисы Гадамес, Айн-Салах и Туат. Из Тимбукту он собирался выйти к озеру Чад и затем достичь Нила.

10 января 1826 года путешественники выступили из Туата в направлении Тимбукту. Вскоре караван подвергся нападению берберов. Мало того, что они разграбили все товары, дознавшись каким-то образом, что Ленг христианин, они избили его палками до потери сознания, а его слугу, тоже христианина, забили насмерть. Сопровождавшие Ленга мавры привели его в чувство и кое-как посадили на верблюда, привязав к седлу, — сам он держаться не мог. В таком состоянии 18 августа 1826 года Ленг всё-таки добрался до Тимбукту. Здесь его принял один горожанин, к которому у него были рекомендательные письма из Триполи. Ленг заявил, что послан своим господином, королем Англии, чтобы описать чудеса Тимбукту. Он носил европейскую одежду и на глазах у всех рисовал план города. В Тимбукту Ленг прожил больше месяца. В своих злоключениях он во многом винил Мунго Парка. В одном из писем он писал: «Как неосторожно, как бездумно, могу даже сказать, как эгоистично было со стороны Парка пытаться совершать открытия в этой стране ценой крови её обитателей, как неоправданно было такое поведение!.. * Другое название — гора Бинтумани.

150

Боюсь, что после выезда из Томбукту у меня будет много неприятностей...» В последнем письме, датированном 21 сентября 1826 года и отправленном Ленгом из Тимбукту своему тестю Уоррингтону в Триполи, он сообщает, что собирается побывать в городах Дженне и Сегу в верхнем течении Нигера, а оттуда выйти к французским поселениям на Сенегале. Но враждебное отношение жителей заставило его изменить планы. Город он покинул тайком, надеясь примкнуть к какому-нибудь купеческому каравану. Спустя пять дней его нагнал шейх Хамед-ульд-Хабиб, вождь племени зауат. Шейх объявил, что люди Ленга без разрешения вступили на территорию племени. Ленга схватили и попытались принудить принять ислам, но он заявил, что предпочитает смерть предательству. В ночь на 26 сентября его задушили, а тело бросили в пустыне.

И ВНОВЬ РЕНЕ КАЙЕ Все материалы экспедиции Ленга пропали. Об обстоятельствах его гибели сообщил по рассказам местных жителей Рене Кайе — первый европеец, который добрался до Тимбукту и сумел выбраться оттуда живым. В мае 1825 года Кайе вернулся в столицу Сенегала Сен-Луи после очередного путешествия, предпринятого под видом торговой поездки. Денег у него не было, новых товаров купить было не на что. Он перебрался в английскую колонию Фритаун (Сьерра-Леоне) и при поддержке местного губернатора стал готовить экспедицию в Тимбукту. Нарядившись в арабский костюм, он закупал товары, завязывал связи с разъезжими торговцами из народов мандинго и сонинке. Себя он выдавал за египтянина, захваченного в плен французами и теперь якобы через Тимбукту пытающегося вернуться в Египет.

22 марта 1827 года Кайе выехал из Фритауна. 19 апреля он с проводником покинул селение Каконди, и с этого времени всякая связь с ним прервалась. Спустя четыре месяца через область Канкан, населённую фульбе, он прибыл в Самбатикилу. Здесь альмами (имам) народа мандинго посоветовал ему направиться в Тиме, тоже населённый мандинго; из Тиме ходят караваны в Дженне, а оттуда можно доплыть по Нигеру в Тимбукту. В Тиме Кайе добрался в конце июля. Здесь ему пришлось провести пять месяцев, залечивая рану на ноге. Кроме того, он 151

болел лихорадкой и цингой, из-за которой у него растрескалось нёбо. Только 9 января 1828 года он смог отправиться в деревню Кимба, где формировался караван на Дженне. В Дженне он обзавёлся рекомендательными письмами к видным жителям Тимбукту. 20 апреля, после продолжавшегося почти месяц опасного плавания по Нигеру, Кайе пристал к берегу и на закате того же дня пешком пришёл в Тимбукту. Итак, его мечта сбылась, цель всей жизни была достигнута. Но то, что он увидел, его разочаровало. Отчасти это объясняется тем, что за Рене Кайе (1799—1838). триста лет, прошедшие со времени путешествия Льва Африканского, изменилась сама система оценок: то, что средневековому арабу казалось процветающей богатой столицей, на взгляд европейца 1820-х годов выглядело довольно убого. Главное же заключалось в другом. Три века — срок большой. Сонгайская держава, которую Лев Африканский застал на пике могущества, оказалась недолговечной. Аския Мухаммед I в 1517 году был свергнут собственными сыновьями. Потомки Мухаммеда, тоже носившие титул аскии, оставались на престоле ещё семьдесят с лишним лет. В 1591 году в Сонгай вторглись войска марокканского султана Ахмеда аль-Мансура, имевшие огнестрельное оружие. Огромная сонгайская армия, вооружённая только копьями и луками, была разбита. Из Гао, Дженне и Тимбукту марокканцы вывезли 4,5 млн фунтов золота, которое аль-Мансур использовал для украшения своих дворцов и мечетей, заслужив прозвище аз-Захаби — Золотой. Учёные, составлявшие славу Тимбукту, были частью истреблены, частью угнаны в Марокко. Земли Сонгайской державы на десятилетия превратились в арену войны между марокканскими завоевателями, местными племенами и восставшими крепостными-дьогорани. Марокканцы, по сути, были блокированы в Тимбукту и Гао, да и эти города время от времени разоряли кочевники-берберы. Последствия всей этой истории и увидел француз, облачённый в арабскую одежду. Правда, город был окружён крепостной 152

стеной в форме треугольника, в нём имелось семь мечетей с высокими кирпичными минаретами, а улицы были широкие и чистые. Но ни золотых куполов, ни купцов, менявших диковинные товары на куски золота, не было в помине. Дома были глинобитные и одноэтажные, население по сравнению с временами Льва Африканского сократилось впятеро, всюду ощущалось запустение. Кайе провёл в городе своей мечты всего четыре дня. Следующий караван должен был уйти только через три месяца, и француз, опасаясь разоблачения, покинул город. Возвращаться пришлось через пустыню. Кайе пристал к чужому каравану, идущему в Марокко. Денег у него не было, питался он одними финиками, и обращались с ним, как с нищим. Наконец караван достиг Рабата. В сентябре 1828 года измождённый Кайе прибыл в Танжер, откуда французский вице-консул Делапорт на военном корабле переправил его в Тулон. Француза, прибывшего из легендарного Тимбукту, на родине встретили как героя. Географическое общество выдало ему обещанную премию в десять тысяч франков, правительство наградило орденом Почётного легиона и предоставило пенсию. В 1830 году на средства Парижского географического общества был опубликован его трёхтомный «Дневник путешествия в Тимбукту и Дженне в Центральной Африке». Путешествие Кайе принесло много новых сведений о географии Северо-Западной Африки. При этом он понимал, что не является учёным: «Я выполнил задачу без научной подготовки, нищий, не получая никакой помощи. Но я рассказал Европе, что такое Тимбукту. Единственное достоинство моего сообщения — правдивость. Пусть у меня не отнимают того, что добыто столькими страданиями. Недостатки стиля и моё невежество пусть критикуют те, кто не бывал в Тимбукту, а совершенствовался в науках и искусствах дома». Кайе умер 17 мая 1838 года в возрасте 38 лет.

• В 1989 году Организация Объединённых Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) внесла глинобитные здания в центре Тимбукту в список «Всемирного наследия» — объектов, которые в силу особого значения подлежат охране и популяризации. А в 2000 году была запущена международная программа по сохранению и изучению сотен тысяч средневековых рукописей, которые хранятся в Тимбукту и его окрестностях.

153

Часть V. БЛЕДНОЛИЦЫЕ И КРАСНОКОЖИЕ ВОЙНЫ, ПРО КОТОРЫЕ ВЫ НЕ СЛЫШАЛИ Тони, учительница и волшебная дверь Многие поколения мальчишек играли в индейцев (может, и сейчас ещё играют?). И ладно бы это были только американские мальчишки! Так нет, боевые кличи ирокезов и могикан раздавались по всей Европе и России. Откуда такая популярность, если индейцев здесь в глаза не видели? Ну, во-первых, дальних любить проще, чем ближних. Ни в Европе, ни в России индейцы ни с кого не снимали скальпы — только в Америке, по месту жительства. А широкую известность им создал почти двести лет назад американский писатель Фенимор Купер. В его романах почти все индейцы (кроме гуронов, воевавших на стороне французов) — храбрые, честные и глубоко порядочные люди, а если с кого и сдирают кожу, то только по уважительным причинам. Лет шестьдесят назад другой американский писатель, Говард Фаст, написал повесть про одиннадцатилетнего нью-йоркского школьника Тони Мак-Тэвиш Леви. Собственно говоря, Тони был восьмым пятиклассником, если считать с конца нашей шеренги. Одна бабушка (отцова мать) у него была итальянка, Тони и назвали в честь её отца, Антонио. (Вообще-то бабушкин отец был наполовину француз и наполовину немец, но он так прижился среди итальянцев, что и сам стал вроде как итальянец.) Сама бабушка Тони в молодости приехала в Нью-Йорк и вышла замуж за местного парня, в котором смешалась русская, еврейская, польская и литовская кровь; отец Тони — их сын. А у матери Тони один дед был шотландец, другой швед, а бабушки — индианка и гаитянка. Немного запутанно, правда? Даже среди американцев такая мешанина встречалась нечасто. Может быть, поэтому Тони получился большим выдумщиком и часто мечтал о том–о сём, особенно в школе на уроках, за что получал по полной программе от строгой учительницы мисс Клэтт. Как-то раз весной он вот так размечтался, сидя за партой и глядя в окно, а мисс Клэтт тем временем рассказывала про историю Нью-Йорка: как в сентябре 1609 года капитан Гудзон 154

Карта мира М. Вальдземюллера, где показаны открытые к 1513 году территории Америки.

на голландском корабле «Полумесяц» вошёл в здешний залив, как голландцы основали на острове Манхэттен посёлок, а их губернатор Питер Стьювесант выстроил от реки до реки стену для защиты от индейцев. Этой стены давно нет, на её месте проходит Стенная улица — Уолл-стрит. Но тут вдруг Тони очнулся и начал возражать мисс Клэтт.

— Незачем было строить эту стену, — заявил он. — Старик Деревянная Нога, то есть Стьювесант, её построил потому, что поселенцы были им недовольны. А индейцы никогда никого не трогали, пока минхер ван Дейк не застрелил бедную Драмаку из-за персика. Он был плохой человек, и, если бы поселенцы его выдали индейцам, как предлагал отец Питера, всё бы обошлось, и стена бы не понадобилась. Тони сделал большую ошибку. То есть про индейцев и Стьювесанта он был отчасти прав. Но ему надо было учесть, что споры с учителями добром не кончаются. И вообще учителя не больно любят учеников, которые знают больше них. Вот и мисс Клэтт сначала замерла, разинув рот (или, наоборот, плотно сжав губы, — Говард Фаст про это не сообщает), а потом закричала: — Всё, Тони, хватит!

155

А вечером отправилась к его родителям. Если бы она выслушала Тони, то, может, поняла бы, что погорячилась. Познания Тони объяснялись очень просто: он нашёл в заборе волшебную дверь. Через неё он часто ходил в тот самый голландский посёлок, который находился на месте НьюЙорка в 1654 году. У него там был друг Питер ван Добен, и они ходили играть к индейцам из племени весквейстиков, жившим неподалёку. Понятно, что Тони намного лучше мисс Клэтт знал, как всё было на самом деле.

Новосёлы и старожилы А было вот как. Когда европейцы доплыли до Америки, они сначала приняли её за Индию и жителей называли индийцами. Это только в русском языке «индийцы» и «индейцы» пишутся по-разному. Нашли Америку испанцы. Колумб, правда, был итальянец, но служил Испании. Испанцы захватили самые богатые американские земли, оставив на долю всех прочих североамериканские леса, прерии и тундру. А в Европе многие хотели перебраться за океан: бедняки, мечтавшие начать новую жизнь на свободной земле, протестанты, которых католики преследовали за их веру, преступники, должники (за неуплату долгов тогда сажали в тюрьму). Те, у кого не было средств на переезд, заключали договор с богатым человеком или с компанией, обязуясь семь лет отрабатывать одолженные деньги. Кредитор имел право их подгонять и даже бить; зато через семь лет они становились совершенно свободными людьми, — если, конечно, доживали до тех пор. В июле 1584 года на берегу нынешнего штата Северная Каролина высадились англичане. «Открытую» землю они поспешили объявить владением своей королевы Елизаветы и назвали её Вирджинией. Правда, английским поселенцам в Вирджинии долго не удавалось прокормить себя, к тому же они мёрли, как мухи, от болезней и от индейцев. Эти индейцы ещё не изобрели колеса и, в отличие от киношных краснокожих, не умели скакать верхом (лошадей в Америку привезли европейцы). Но воевать они умели. На восточном побережье Северной Америки большинство индейцев говорили на схожих языках — алгонкинских. Каждое большое племя делилось на несколько малых, малое племя — на кланы, клан — на отдельные деревни. Но существовало здесь 156

Индеец племени могикан, выходцев из долины реки Гудзон.

и крупное объединение — Ирокезская лига, которую создал Гайавата, знаменитый вождь племени онондагов. Кроме самих онондагов в лигу входили мохауки, кайюги, сенеки и онеиды, поэтому её ещё называли Союзом пяти племён. Спустя сто лет к ним присоединились тускароры, и лигу стали называть Союзом шести племён. Из других крупных племён ближе всего к первым посёлкам европейцев жили саскуэханноки, могикане, гуроны и делавэры. Впрочем, делавэры — слово не индейское: просто англичане в Вирджинии назвали залив, реку и живших там индейцев в честь своего губернатора лорда де ла Вэра. Сами делавэры называли себя ленни-ленапе — «настоящие люди». Говорили они на трёх алгонкинских языках — манси, унами и уналактиго. В 1607 году на севере Вирджинии, у залива Чесапик, на полуострове, соединённом с материком тонким перешейком, англичане построили посёлок. Нарекли его Джеймстаун — в честь нового короля Джеймса (Якова), сменившего умершую Елизавету. Климат в той местности очень напоминал английский, поэтому её стали звать Новой Англией. И до сих пор так зовут. Индейцы были не против снабжать колонистов продовольствием в обмен на их удивительные товары. Но в ценах стороны иногда не сходились, поэтому возникали вооружённые конфликты. Несколько обитателей Джеймстауна попали в засаду; их командира Джона Смита индейцы взяли в плен и доставили в резиденцию великого вождя Паухэтана, которому подчинялись сто двадцать восемь селений. Сначала со Смитом обращались неплохо, но потом решили казнить. Голова его уже лежала на каменной плахе в ожидании удара каменного топора, но тут двенадцатилетняя Покахонтас, любимая дочь Паухэтана, бросилась к несчастному чужеземцу, закрыла своим телом и умолила отца пощадить его. По крайней мере, так описал эти события сам Смит. После этого по приказу из Лондона Паухэтана короновали в качестве вассала английского короля. Неизвестно, понял ли вождь смысл торжественной церемонии, устроенной 157

англичанами. Во всяком случае, он убедился, что пришельцы его уважают, и подарил английскому капитану мокасины и звериную шкуру со своего плеча. Несмотря на завязавшуюся дружбу с Паухэтаном, жители Джеймстауна были настолько изнурены голодом, болезнями, внутренними распрями и стычками с индейцами, что среди них отмечались случаи людоедства. Но колония, возводимая буквально на костях, всё же не погибла. В 1611 году поселенцам раздали участки земли; они начали выращивать табак и поставлять его в Англию. Принцесса Покахонтас вышла замуж за англичанина, а в 1616 году приехала в Англию. О ней писали газеты, художники рисовали её портреты, она даже была представлена королеве, жене короля Джеймса. Но английский климат всё-таки отличался от североамериканского: принцесса заболела и в следующем году умерла в возрасте двадцати двух лет. В 1619 году в Вирджинию завезли первую партию чернокожих рабов из Африки, а спустя ещё три года между колонистами и индейцами началась первая полномасштабная война, растянувшаяся на целых двенадцать лет.

Отцы-пилигримы* Тогда по всей Европе католики воевали с протестантами. На это имелись важные причины. Ну, по крайней мере, не менее важные, чем те, из-за которых люди воюют сейчас. В Средние века в Европе ещё не сложились нынешние большие нации. Например, Французское королевство населяли бретонцы, овернцы, гасконцы, провансальцы и пр. Однако все европейские народы жили под присмотром единой римско-католической христианской церкви. Только священники и монахи умели читать и писать, только они знали, как правильно молиться Богу и вообще как правильно жить. Поэтому все люди платили церкви десятую часть доходов. Большинство привыкли к такой жизни и перемен не хотели. Но многие другие обитатели больших королевств в XVI—XVII веках начинали чувствовать себя не просто христианами, а прежде всего людьми своей нации — французами, чехами, немцами, англичанами… Им не нравилось, что какой-то папа-итальянец решает за них, как им * Пилигримы — паломники; так у христиан называют людей, путешествующих с какиминибудь религиозными целями.

158

Поселенцы-пуритане баррикадируют дверь от нападения индейцев. Гравюра середины XIX века.

молиться. Тем более они не желали отдавать Риму свои денежки. Таких людей называли протестантами. Некоторые протестанты выступали не только против папы. Им почему-то взбрело в голову, что королей тоже надо приструнить. Они хотели не только Богу молиться по собственному разумению, но и сами решать, какие платить налоги. Словом, споры шли о том, как жить дальше. Во Франции войны католиков с гугенотами (так там звали протестантов) были особенно кровавыми. Многие гугеноты бежали от католических королей в Америку. Короли против их переезда не возражали: кто-то же должен осваивать новые земли, так почему бы не протестанты? Главное, чтобы они дома глаза не мозолили. В 1608 году французы основали на реке Сен-Лоренс (святого Лаврентия) поселение Квебек, ставшее центром колонии Новая Франция. Опорой папства была Испания, захватившая едва ли не полмира. Поэтому врагов Испании так и подмывало насолить католической церкви. Английский король Генрих VIII, отец королевы Елизаветы, перестал признавать власть Рима. Но и 159

протестанты ему не нравились: слишком они были самостоятельные, короли таких обычно не любят. Поэтому Генрих организовал свою собственную церковь — англиканскую, а себя назначил её руководителем. Так ему было удобнее. В 1603 году умерла английская королева Елизавета I. Отношения между Англией и Испанией потеплели, но отказываться от притязаний на североамериканские территории англичане не собирались. К тому же у них объявился новый конкурент: в Вирджинии стали селиться французы. Король Яков (Джеймс), друживший с Испанией, очень притеснял протестантов, которых в Англии называли пуританами. Им запрещали проводить собрания, принуждали посещать англиканские церкви. Тех, кто не соглашался, называли сепаратистами. Одну такую сепаратистскую общину в селении Скруби в графстве Ноттингемшир возглавлял почтмейстер Уильям Брюстер. В 1607 году его выгнали из почтмейстеров и вызвали на допрос в Высокую комиссию — английский аналог инквизиции. Брюстер в Лондон не поехал. Он посадил единоверцев на корабль, и ночью они бежали в Нидерланды — страну, уже освободившуюся от власти Рима. Поселились эмигранты в городе Лейдене. Здесь их никто не преследовал, но молодёжь постепенно отдалялась от родительской церкви: юноши шли в солдаты, девушки выходили замуж за местных парней. И тогда взоры наставников обратились к Америке. Обязавшись семь лет отрабатывать переезд, лейденские «святые» 6 сентября 1620 года на перегруженном корабле «Мэйфлауэр» покинули английский порт Плимут. Ветеранов Скруби среди них было только трое — Уильям Брюстер, его жена Мэри и их воспитанник Уильям Бредфорд. Высадившись на американском берегу, они обнаружили, что находятся на острове. Неподалёку видна была удобная бухта, в ручьях — хорошая питьевая вода. Путешественники сошли на берег и начали строить посёлок, который назвали Новый Плимут. День их высадки — 21 декабря по новому стилю — отмечается сейчас в США как День отцов-пилигримов. Колонисты установили дружеские отношения с Массасойтом, вождём соседнего племени вампаноагов. Это был очень сильный человек, высокий, немногословный, с серьёзным выражением лица. Когда на вампаноагов напало враждебное племя наррагансеттов, колонисты пришли им на помощь. В 1628 году плимутцы выкупили у компании права собственности на колонию и зажили по своему разумению.

160

Первые из могикан Когда европейцы поняли, что Америка не Индия, они настоящую Индию стали называть Восточной (Ост-Индия), а Америку — Западной (Вест-Индия). Но они ещё надеялись отыскать в американских землях пролив, по которому можно доплыть до настоящей Индии, до Китая и Японии. В 1609 году капитану Гудзону, служившему в голландской Ост-Индской компании, показалось, что он нашёл такой пролив; но это была всего лишь река, которую позже назвали его именем — Гудзон. Там, где позже на нескольких полуостровах и островах вырос Нью-Йорк, в те времена жили несколько небольших индейских племён. Все они платили дань мохаукам, входившим в Союз пяти племён. Капитан Гудзон угостил индейских вождей неизвестными им крепкими напитками, они размякли и разрешили ему построить торговый склад на острове, называвшемся Манахата, или Манахутан, или Манахэттан, — толком никто не знает. Сейчас говорят «Манхэттен». Вскоре рядом со складом компания заложила укрепление — Форт-Нассау. У прибрежных индейцев было мало пушнины, и голландцы торговали в основном с могиканами. Название «могикан» означает «люди большой реки». Племя могикан состояло из пяти крупных кланов, живших в укреплённых селениях на холмах в верхнем течении реки Гудзон. Соседи-мохауки позавидовали могиканам и напали на них. Война совершенно парализовала торговлю. К тому же весной 1617 года река Гудзон вышла из берегов и затопила Форт-Нассау. Голландцы перебрались на другое место, но на следующий год вернулись и помирили могикан с мохауками. Вскоре они основали в устье реки Коннектикут ещё один форт — Гуд-Хоп. Для торговли с Америкой голландские власти учредили Вест-Индскую компанию, к которой перешли права на манхэттенскую колонию. Летом 1624 года тридцать семей голландских переселенцев из Амстердама заложили на месте современного Олбани, подальше от беспокойных мохауков, Форт-Оранж. Так возникла провинция Новые Нидерланды. А в следующем году директор Вест-Индской компании Виллем Верхулст основал на острове Манхэттен посёлок. Однако голландцы ещё не чувствовали себя уверенно в новых владениях. Католиков-испанцев совесть не мучила: 161

Вооружённые споры католиков и протестантов (во Франции — гугеноты) закончились трагическими событиями Варфоломеевской ночи. Во время кровавой резни в Париже в ночь на 24 августа 1572 года погибли 20 тысяч гугенотов. Старинная гравюра.

они считали, что земли в Америке им подарил папа римский. А протестанты-голландцы признавали, что американская земля принадлежит её обитателям — индейцам. Кто хотел поселиться в Америке, должен был представить голландскому правительству документ, что индейцы на это согласны. Поэтому в 1626 году Питер Минюйт, губернатор Новых Нидерландов, заплатил индейцам за территорию острова Манхэттен мешок бус и рыболовных крючков, стоивших в совокупности около 60 гульденов. В середине XX века кто-то посчитал, что эти товары стоят 24 доллара, и теперь во всех книжках так и пишут: Минюйт купил Манхэттен за 24 доллара. Но, во-первых, когда этот расчёт делали, доллар стоил гораздо дороже, чем сейчас; а по нынешним ценам это будет долларов пятьсот — семьсот. Во-вторых, в XVII веке вещи ценились совсем не так, как в наше время. В любом случае голландцы не прогадали: сейчас эта земля оценивается в 50 миллиардов долларов. Да и тогда было ясно, что дело выгодное: за один 1626 год Вест-Индская компания 162

наторговала в тех местах на 25 тысяч гульденов — раз в четыреста с лишним больше платы за землю. Но дело даже не в этом. Голландцы, которые всю жизнь занимались торговлей, решили, что они Манхэттен купили и земля теперь принадлежит им. А индейцы вообще не понимали, как это можно — покупать и продавать землю, на которой живут люди; вот перерезать население или прогнать — это другое дело. Поэтому они считали, что Минюйт подарил им всякие ценные вещи просто по дружбе. Другие тамошние обитатели, раританы, таким манером пять раз «продавали» остров СтейтенАйленд разным покупателям. Самое же смешное, что Минюйт «выкупил» Манхэттен не у индейцев Манхэттена, а у племени канарси, жившего в районе современного Бруклина. Словом, будь тогда в Америке столько адвокатов, сколько сейчас, Минюйта затаскали бы по судам. Но по тем временам это была вполне честная сделка. В том же году поселение на Манхэттене получило статус города и имя — Новый Амстердам. На месте будущего Нью-Йорка появились голландские названия: Стейтен-Айленд («Остров Штатов») назван в честь Генеральных Штатов — голландского парламента, Бруклин и Гарлем — в честь голландских городов, Бронкс — по имени голландского поселенца Йонаса Бронка. Вест-Индская компания стремилась побыстрее заселить свои американские владения. Каждый, кто на собственные средства привозил в Новые Нидерланды из Европы пятьдесят человек моложе пятидесяти лет, получал звание патрона и право занять на выбор вдоль берега реки Гудзон участок длиной в шестнадцать миль и «так далеко вглубь, как позволяют местные условия». Патроны распоряжались всеми делами колонии, вершили суд, командовали ополченцами, а остальные поселенцы присягали им на верность. Первыми патронами стали акционеры самой компании, в том числе один из её директоров — Килаин ван Ринселер. Сам он в Америку не поехал, но его сыновья захватили огромную территорию по обоим берегам реки.

Несоединённые штаты Америки На восточном побережье Северной Америки важные события следовали одно за другим. В 1628—1629 годах на севере Новой Англии появились две новые колонии. Одну назвали Мэн (точнее, Мэйн — «Главная»), 163

Красная Птица — вождь племени сиу.

1908 год.

другую её основатель Джон Мейсон назвал Нью-Хэмпширом в честь своего родного английского графства Хэмпшир. К этому времени мохауки оттеснили могикан на западный берег Гудзона. В 1630 году семнадцать кораблей доставили целую тысячу пуритан в залив Массачусетс. На языке тамошних индейцев название залива означало «Около большого холма»; там рядом собирался на холме совет индейских племён. Так появилась колония Массачусетс с центром в посёлке Бостон. В марте 1634 года к северу от реки Потомак английские католики заложили поселение Сент-Мэрис, названное в честь Девы Марии и королевы Генриетты Марии — жены короля Карла I. Так между Новыми Нидерландами и Вирджинией возникла английская колония Мэриленд. В 1636 году пуританин-сепаратист Роджер Уильямс, рассорившийся с властями Бостона, основал у Наррангасеттского залива поселение Провиденс — «Провидение», то есть «Божья воля». Вскоре эту колонию стали называть Род-Айленд по близлежащему острову. В Новых Нидерландах после Минюйта губернатором был Виллем Кифт по прозвищу «Упрямец Вилли». Он конфликтовал с англичанами Массачусетса, и те выгнали голландцев из ГудХопа, перехватив у них торговлю по реке Коннектикут. В 1637 году индейцы-пекоты разорили одно из английских поселений в Массачусетсе. В ответ англичане осадили деревню, где находились около шестисот пекотов, включая женщин и детей, и сожгли её вместе с обитателями. Наррагансетты, метоаки и могикане помогли бостонцам добить пекотов, и это племя перестало существовать. Питер Минюйт после ухода с поста губернатора Новых Нидерландов привёз в Америку группу шведов. 29 марта 1638 года в бухте Делавэр он основал форт Кристина, названный в честь дочери покойного короля Швеции Густава Адольфа. Так между 164

Мэрилендом и Новыми Нидерландами появилась Новая Швеция. А спустя буквально несколько дней, 15 апреля, ещё одна группа английских пуритан основала на западном побережье реки Коннектикут поселение Нью-Хейвен — «Новый Приют». Среди поселенцев Массачусетса было много образованных людей, поэтому вскоре после основания колонии они устроили колледж. В 1638 году умиравший от туберкулёза священник Джон Гарвард завещал ему 700 фунтов стерлингов и 320 книг — целое состояние по тем временам! Поэтому колледж назвали в его честь. Позже из этого колледжа вырос знаменитый Гарвардский университет.

Войны «Упрямца Вилли» В 1640—1641 годах англичане стали теснить голландцев, устроив две колонии совсем рядом с ними, на востоке Лонг-Айленда. Но у «Упрямца Вилли» были заботы и поважнее. Фермеры, приезжавшие из Голландии, селились в Бруклине, на Лонг-Айленде, на Стейтен-Айленде, в купленном у роккавеев Квинсе. Чтобы индейцы разрешали занимать территории в устье Гудзона, приезжие поили их виски. Но земли вверх по Гудзону европейские переселенцы просто захватывали. Злость у индейцев накапливалась, в любой момент они могли сорваться. Первым серьёзным столкновением стала «Свиная война». Свободно бродивший скот белых людей часто забредал на индейские поля и устраивал потравы. В 1640 году у фермера Де Врая на Стейтен-Айленде пропало несколько свиней. Подозрение пало на живших поблизости раританов — одно из племён делавэров-унами. Кифт с сотней колонистов напал на раританов и четверых из них убил. В отместку раританы сожгли ферму Де Врая и убили четырех белых. По обычаям индейцев, и вообще большинства народов, живущих по понятиям кровной мести, на этом дело могло считаться исчерпанным: убитых с обеих сторон было поровну, убыток тоже был примерно равен. Но голландцы были цивилизованным народом: месть у них не заменяла наказания по закону. Поэтому губернатор назначил за скальп любого раритана награду в виде нитки вампума длиной семьдесят футов. (Вампум — это была такая индейская валюта в виде нанизанных на верёвку ракушек.) На объявление откликнулись несколько индейцев-монтауков; и хотя им удалось добыть всего один скальп, раританы покинули Стейтен, 165

переселившись в Нью-Джерси. После победы над раританами Кифт совсем обнаглел. Он заставил соседние индейские деревни платить дань под предлогом их защиты. Между тем поток приезжих увеличился. Среди них были не только голландцы: на улицах Нового Амстердама звучала речь двух десятков национальностей. И всем новосёлам нужна была земля. К этому времени индейцы уже полностью истребили бобров, которых можно было с выгодой продать бледнолицым. Им приходилось искать новые источники доходов. Голландцы, как и англичане, продавали огнестрельное оружие жившим в отдалении могиканам и мохаукам, а ближние племена — делавэров, ваппингеров и метоаков — вооружать не хотели. В результате могикане и мохауки очень усилились и стали обижать слабых соседей, требуя с них вампум. Ваппингеры-векквейсгики (помните весквейстиков Тони?) отказались платить, и зимой 1642/1643 годов могикане сожгли их деревню. Ваппингеры бежали в долину Гудзона к своим родичам — таппанам и хакенсакам. А Кифт решил, что индейцы собираются специально, чтобы напасть на голландцев. Он предложил Совету колонии перебить всех ваппингеров, но советники, возглавляемые капитаном Давидом де Вирсом, его не поддержали. Может, всё бы и обошлось, если бы не случай. Сын одного из сачемов (вождей) хакенсаков прибыл в Новый Амстердам по торговым делам. Здесь он напился вусмерть, и, пока валялся на улице, с него сняли бобровую шубу. Проснувшись, индеец обнаружил пропажу и с пьяных глаз пустил стрелу в первого попавшегося прохожего — случайно проходившего мимо кровельщика. Кифт потребовал от хакенсаков выдать убийцу. Те ответили, что он сбежал в другое племя. Они собирались урегулировать проблему по обычаю уплатой вампума, но их сачемы отказались идти в Новый Амстердам, боясь попасть в тюрьму. Ночью Виллем Кифт с отрядом милиционеров (то есть вооружённых жителей; солдат в Новых Нидерландах не было) напал на спящих ваппингеров. Восемьдесят индейцев, том числе женщины и дети, были убиты сразу, а три десятка пленных привели в Новый Амстердам и публично казнили. Так началась «Ваппингерова война», известная ещё как «Война губернатора Кифта» или «Война виски». Против Новых Нидерландов поднялись все, кого успел обидеть «Упрямец Вил166

ли», — ваппингеры, таппаны, хакенсаки, раританы. Они осадили Новый Амстердам. У голландцев кончилось продовольствие, и Кифт начал посылать «продотряды», которые забирали продовольствие в деревнях, не участвовавших в войне. Эти грабежи восстановили против голландцев большинство метоаков, а также делавэров — унами и манси. К весне 1643 года в войне участвовали двадцать племён. Индейцы жгли голландские деревни и фермы, уничтожали посевы, угоняли скот. Уцелели только хорошо укреплённые Новый Амстердам и Форт-Оранж. В мае Давиду де Вирсу удалось убедить вождей из восточного Лонг-Айленда прекратить войну и даже послать гонцов к хакенсакам и таппанам, склоняя их к миру. Кифт встретился с сачемами могикан и уговорил их повлиять на повстанцев. Ослушаться могикан осмелились только ваппингеры, продолжившие боевые действия. В английских колониях в 1643 году произошло важное событие: Массачусетс, Плимут, Коннектикут и Нью-Хейвен для борьбы против индейцев объединились в «конфедерацию Новой Англии». Это был прообраз будущих Соединённых Штатов. Кифт за большие деньги нанял в Коннектикуте сто двадцать англичан. В 1644 году английские наёмники под командованием капитана Джона Андерхилла и голландские милиционеры разоряли деревни ваппингеров на Стейтен-Айленде и Лонг-Айленде, убивая без разбора мужчин, женщин и детей. Лишь в августе 1645 года при посредничестве могикан был заключён общий мир. Индейцы потеряли в «Ваппингеровой войне» 1600 человек убитыми (в основном метоаков), голландцы тоже были ослаблены. Выиграли больше всего могикане, распространившие свое влияние не только на манси и ваппингеров, но и на западную часть Лонг-Айленда, заставив всех платить им дань вампумом. Сломив упорство ваппингеров, могикане заставили их собирать дань со строптивых метоаков. Если метоаки задерживали платежи, ваппингеры разоряли их деревни. В 1650 году англичане и голландцы поделили Лонг-Айленд пополам: восточная часть отошла к Новой Англии, западная — к Новым Нидерландам. Безвластие и войны привели к тому, что голландская часть Лонг-Айленда обезлюдела: одни индейцы бежали к англичанам, другие ушли на Стейтен-Айленд и в НьюДжерси. На опустевших землях стали селиться голландцы. В следующее десятилетие белое население Новых Нидерландов увеличилось с двух до десяти тысяч человек.

167

«Персиковая война» 1655 год был богат на события. Именно тогда возник конфликт, о котором Тони спорил с учительницей. Один голландский фермер убил женщину из племени ваппингеров, которая, по его словам, воровала в его саду персики. Ваппингеры потребовали выдать убийцу. Новый губернатор Петер Стьювесант не согласился, и тогда двести воинов-ваппингеров напали на Манхэттен. Первым делом они нашли и убили владельца персикового сада, а потом начали грабить и жечь всё, что попадалось под руку. Так началась «Персиковая война» Не дожидаясь ответного удара голландцев, ваппингеры переправились на Стейтен-Айленд и разорили его, а потом повторили то же самое в устье Гудзона. Эти налёты обошлись голландцам в 50 человек убитыми; ещё полсотни пленных голландцы позже выкупили. Одновременно с налётом на Манхэттен эмиссары ваппингеров появились среди метоаков, подбивая их «вырыть топор войны». Зёрна упали в подготовленную почву. Через англичан Питер Стьювесант узнал, что метоаки задумали перебить всех голландцев Лонг-Айленда. Надо отдать должное губернатору: несколько месяцев он ездил из одной индейской деревни в другую: убеждал, угрожал, подкупал и, в конце концов, добился своего — с канарси, массапеква, мерриками, несаквоками, секатогами были заключены индивидуальные договоры. Войны удалось избежать. Могикане тогда разорвали союз с мохауками и перешли на сторону их врагов — пеннакуков, покумтуков и сококи, которые при поддержке французов образовали союз в Новой Англии. Ирокезы, вынужденные постоянно воевать, потребовали помощи у голландцев. Голландцы пообещали оружие и уговорили могикан заключить мир с мохауками. Капитан де Вирс опубликовал в 1655 году отчёт о массовых убийствах индейцев на острове Манхэттен, и эта история стала известна всему миру. А шесть английских семейств тогда же купили у сеталлкотов участок земли от Каменного ручья до Порт-Джефферсона. Индейцы получили: 10 одеял, 12 мотыг, 12 топоров, 50 шпилек, 100 игл, 6 чайников, 10 саженей вампума, 7 медных котлов, пару детских чулок и 10 фунтов свинца. Под договором поставили 168

отпечатки больших пальцев сачем сеталлкотов Варавасена и 14 его соплеменников. Монтауки несколько лет в одиночку сопротивлялись наррагансеттам, но в 1657 году сачем наррагансеттов Нинигрет взял в заложницы дочь их вождя Вейанданча. Монтауки бежали в Хэмптон под защиту англичан. Мэр городка Леон Гардинер не только принял их, но и послал к наррагансеттам вооружённый корабль некоего Джона Юнгса, который вызволил дочь Вейанданча из плена. За это благодарный сачем подарил Гардинеру свои старые земли. С именем Вейанданча связана ещё одна любопытная история. В том же 1657 году некий Джон Вудхулл приобрёл у Вейанданча под пастбища луга возле ручья Мастик. Плата была обычная — ружья, порох, свинец, ножи. Но тут выяснилось, что у Вейанданча не было на эту землю никаких прав. Настоящие хозяева — ункечауги — заявили англичанам свой протест. Тяжба длилась до 1671 года, когда суд обязал Джона Вудхулла заключить новый договор, теперь уже с ункечаугами, и выплатить им оговорённую сумму.

«Эсопские войны» В 1658 году на Лонг-Айленде началась эпидемия оспы. Болезнь не только уносила жизни, она и ломала семьи. Среди индейцев, лишившихся семьи, появилось множество сирот, бродяг, пьяниц, побирушек. Вождей и женщин никто уже не слушал. Индейские беспредельщики нападали на голландских фермеров, и только Стьювесанту удавалось до поры избегать большого столкновения. Тем не менее в сентябре 1659 года на севере в долине Гудзона вспыхнула так называемая «Первая эсопская война». Вот как это было. В долине Эсопус (Кингстон, штат Нью-Йорк), вероятно, давно уже существовал голландский форт или торговый пост, но настоящее поселение возникло около 1652 года. Здесь же жили четыре группы делавэрского племени манси — катскиллы, мамекотинги, варанаванконги и ваварасинки, которых голландцы звали эсопусами. Манси нападали на голландцев, мешая им занимать всё новые земли. Но большой войны они вести не могли, поскольку в союзе с саскуэханноками воевали против мохауков.

169

В 1656 году мохауко-саскуэханнокская война закончилась, и нападения манси на голландцев участились. В 1657 году было убито несколько фермеров, но Стьювесант ещё на несколько недель задержался в Нью-Амстердаме: дела на Лонг-Айленде ему казались более важными. Наконец он прибыл с войсками в Эсопус и начал строить форт. Манси попытались свалить вину за налёты на минисинков, но Стьювесант отверг это объяснение и заявил сачемам манси: «Если вы хотите войны, вы её получите». Правда, потом он предложил выкупить спорные земли, но манси уже обиделись, и переговоры были прерваны. Стьювесант уехал, но оставил полсотни солдат в качестве гарнизона форта. Между тем на Лонг-Айленде ваппингеры продолжали собирать дань с метоаков. К 1658 году метоаки решили поправить свои дела, перебив всех тамошних голландцев. Однако англичане предупредили голландцев. Чтобы утихомирить метоаков, Стьювесант послал против ваппингеров войска. Те обещали прекратить рейды, а голландских колонистов, которые находились в плену у метоаков, Стьювесант выкупил. На реке Святого Лаврентия из-за убийства иезуитского священника возобновилась война французов с ирокезами. Одновременно западные ирокезы — сенека, кайюга и онондага — напали на саскуэханноков, которых поддержали их союзники манси и ленапе. Осенью 1659 года один голландский фермер нанял нескольких манси на очистку кукурузы. В сентябре, получив обещанную плату, работники накупили бренди, напились, начали хулиганить и были перебиты голландскими «милиционерами». Так началась «Первая эсопская война». Манси напали на голландские поселения в долине Эсопуса, захватили пленных и сожгли их живьём. Три недели они держали в осаде форт. Наконец Стьювесант, задержанный войной с метоаками на Лонг-Айленде, прибыл с двумя сотнями вооружённых людей. Манси отошли на запад в горы, однако продолжали устраивать набеги. Могикане и мохауки попытались выступить посредниками, но потерпели неудачу. Весной 1660 года голландцы начали наступление. В марте они разрушили форт манси около Уилтмита, за чем последовали другие битвы в апреле и мае. Пленные манси были проданы в рабство на сахарные плантации острова Кюрасао. В июне хакенсаки ещё раз попытались выступить посредниками. Манси теперь согласились на мировую, поскольку иначе им пришлось 170

бы воевать с могиканами и мохауками, а они и так уже воевали с сенека. По договору манси уступили голландцам большую часть долины. В октябре 1661 года Стьювесант прибыл в Форт-Оранж и сумел заручиться поддержкой мохауков и могикан, которым совсем не хотелось воевать. В результате манси удалось утихомирить, почти не прибегая к силе. Но в 1662 году согласие могикан с мохауками нарушилось. Мохауки узнали, что могикане снова пытаются наладить торговлю между голландцами и врагами мохауков — скококи. В 1662 году началась новая мохауко-могиканская война. А манси, воспользовавшись этим, в июне 1663 года напали на голландские поселения эсопусов, убив 24 и захватив 45 пленников. В этой «Второй эсопской войне» Стьювесант действовал жёстче. В долину Гудзона были направлены отряды голландской милиции и вместе с ними союзные индейцы, в том числе метоаки и массапекуа с Лонг-Айленда. Манси снова отступили в горы и продолжали нападать на голландские фермы в долине. Против них была послана экспедиция Мартина Кригера. Стьювесант приказал захватить детей манси в качестве заложников, чтобы вынудить их к миру, но манси отступили ещё дальше в страну минисинков, и новая голландская экспедиция в октябре не смогла достать их. В ноябре 1663 года сачем ваппингеров помог воюющим устроить обмен пленными, но война продолжалась. Весной Стьювесант получил приказ от руководства ВестИндской компании уничтожить манси. На помощь голландцам пришли мохауки и сенека. Они разрушили «столицу» манси в Минисинке в верховьях реки Делавэр, разорили деревни. Сотни манси были убиты. В мае 1664 года они вновь согласились на мир с голландцами, однако их война с ирокезами продолжалась до окончательного поражения саскуэханноков в 1676 году. После этого манси покорились ирокезам.

Конец Новой Голландии Итак, голландцы победили. Восстание манси было подавлено; но Питер Стьювесант недолго наслаждался миром. В сентябре 1664 года в Нью-Йоркской бухте появились два английских фрегата с двумя сотнями десантников на борту. Англичане предъявили ультиматум: открыть ворота и сложить 171

оружие. Напрасно Стьювесант умолял сограждан не падать духом — к исходу дня нью-амстердамцы поднесли ему петицию с требованием впустить англичан. Говорят, губернатор сдался, когда узнал среди подписей руку своего сына. Так Нью-Амстердам стал Нью-Йорком. Англичанам не пришлось особенно волноваться из-за индейцев. В 1666 году они провели перепись, и оказалось, что на Лонг-Айленде осталось только 500 индейцев — 5% от первоначального числа. Этому способствовали не только болезни и войны, но и полное обесценивание вампума: в 1661 году он вышел из обращения. В результате тысячи метоаков перебрались в Коннектикут, в долину Гудзона и в Нью-Джерси и вскоре растворились среди других племён. Для манси в долине Гудзона мало что изменилось: голландские колонисты остались на своих местах, а англичане подписали договора о торговле и дружбе с мохауками и могиканами, которые продолжали воевать друг с другом до 1672 года. Однако для делавэров-унами в Нью-Джерси поражение голландцев стало поворотным моментом. Английских колонистов было намного больше, чем голландских, и захват Нью-Йорка открыл новые районы для их поселений. Голландцы по крайней мере платили за индейские земли, а англичане претендовали на землю по праву первооткрывателей и платили, только когда без этого нельзя было обойтись. В 1666 году пуритане Коннектикута основали Нью-Арк и начали расселяться в Нью-Джерси. Племя ленапе из долины Делавэра не участвовало в войне манси, поскольку оно воевало с ирокезами на стороне саскуэханноков. Но в 1661 году саскуэханноков выкосила оспа, и вскоре эпидемия распространилась на ленапе. Война и эпидемия вызвали ещё одно массовое сокращение населения, но всётаки победить саскуэханноков ирокезы смогли только в 1675 году. По условиям сдачи контроль саскуэханноков над ленапе перешёл к Лиге ирокезов. Вынужденные платить ежегодную дань, ленапе стали частью «договорной цепи» — неравного союза, в котором только ирокезы обладали властью и имели право говорить на совете. В целом ирокезы рассматривали ленапе и других членов «цепи» как подчинённых. Когда англичане начали колонизировать Нью-Джерси и нижний Делавэр, ленапе были в основном им враждебны, потому что знали о дурном обращении английских колонистов Вирджинии и Мэриленда с поуатанами и нантикоками, многие 172

из которых бежали к ленапе. Несколько стычек с английскими колонистами уже имели место в Мэриленде (1658—1661 гг.), но эта проблема была разрешена договором в 1661 году и последующей помощью Мэриленда саскуэханнокам в их войне с ирокезами. В 1673 и 1681 годах ленапе продали часть своих земель в северном Нью-Джерси англичанам, но англичане продолжали захватывать земли без оплаты. Это привело к конфронтации с соукинами, ранкоками и супнапка в 1675 году. Спор был решён на мирной конференции с губернатором Нью-Йорка Эдмундом Андросом. Время первоначального, самого дикого колониализма подходило к концу. Теперь индейцы предпочитали решать все споры с белыми людьми в суде. Они быстро научились отстаивать свои интересы. Самовольные захваты земель прекратились. Могикане, проиграв войну с мохауками, были вынуждены покинуть свои территории. Они продавали землю христианаммиссионерам, а сами собрались в 1736 году вокруг английского миссионерского форта в Стокбридже. Эти «стокбриджские индейцы» были единственными могиканами, которые смогли сохранить свой образ жизни. Остальные группы могикан разделились и смешались с другими племенами. Во время Семилетней войны 1755—1763 годов, охватившей весь мир, могикане вместе с мохауками боролись на стороне англичан против французов. Об этих «последних из могикан» и писал свои знаменитые романы Фенимор Купер. Одним из известных вождей могикан был Гендрик Опомут, убедивший свой народ бороться на стороне американских штатов в Войне за независимость США. Из-за этого американцы его сегодня почитают. Но едва война закончилась и США обрели независимость, земли «стокбриджских могикан» наводнили американские поселенцы. Могикане были вынуждены покинуть эту местность и уйти на запад, в современный штат Висконсин, куда их пригласили дружественные им ирокезы из племени онейда.

• Осталось сказать пару слов о Тони, который нашёл волшебную дверь из современного Нью-Йорка в Новый Амстердам. Родители за него очень беспокоились: выдумал какую-то дверь, непонятных весквейстиков, даже притащил откуда-то корону индейского вождя из оленьих рогов, какой нет ни у одного коллекционера.

173

Но потом всё как-то само собой утряслось. Волшебная дверь перестала открываться перед Тони. Точнее, открываться-то она открывалась, но за ней был всё тот же Нью-Йорк XX века. С мисс Клэтт Тони помирился. Он вдруг заметил, что она совсем молоденькая и к тому же красивая. А кричит потому, что неопытная и не знает, как правильно себя вести с учениками. Словом, Тони вырос.

ЛЕГЕНДА ОБ ОДИНОКОМ ГЕРОЕ То, что Америку открыл Колумб, знают даже двоечники. Но Колумб обследовал восточное побережье Америки. Какие земли лежат дальше к западу, не знал никто. Сам Колумб считал, что нашёл Индию. Колонии англичан, которые после Войны за независимость (1775—1783 гг.) превратились в Соединённые Штаты Америки, занимали сравнительно небольшую территорию на востоке. Сюда из Европы корабли привозили всё новых эмигрантов — людей с радужными надеждами и пустыми карманами. Большинство приезжих устраивались на обжитых местах; коекто богател, остальные перебивались как могли. Но некоторые, особенно настойчивые и с беспокойным характером, устремлялись дальше на запад — туда, где лежали бескрайние леса, горы и прерии, текли бесчисленные большие и малые реки, паслись стада бизонов и одичавших лошадей-мустангов. О людях фронтира (так называлась граница освоенных земель) рассказано немало. Поколения журналистов, писателей и особенно киношников превратили фермеров, проводников, охотников, землеустроителей почти в сказочных героев. Среди этих героев один из самых известных — Дэниэл Бун. Бун родился в Пенсильвании в 1734 году. Его семья принадлежала к Религиозному Обществу Друзей, члены которого основали Пенсильванию и управляли ею. Чаще их называли квакерами — «трепетунами», потому что они испытывали постоянный трепет перед Господом Богом. Религия запрещала квакерам применять оружие, и они изо всех сил старались поддерживать мир с индейцами. Наряду с обработкой земли и выращиванием скота обитатели фронтира кормились охотой. Дэниэл получил первое ружьё в тринадцать лет. Фермерская работа была ему не по душе, и он 174

вечно пропадал в лесу с приятелями. Однажды они наткнулись на пантеру. Её рык напугал всех мальчишек, кроме Дэниэла. Когда пантера собралась прыгнуть на него, он спокойно взвёл курок, выстрелил и попал зверю прямо в сердце. К пятнадцати годам Дэниэл стал настоящим снайпером: там, где средний охотник мог подстрелить двухтрёх оленей, он убивал тридцать. Мясо он приносил в семью, а шкуры выменивал у соседей-индейцев на расшитую одежду и дикую кукурузу. В школу Дэниэл не ходил, но писать Дэниэл Бун (1734—1820) — аменаучился, хотя и не очень грамотно. риканский первопоселенец, один Зато читал много, и на охоту всегда из первых народных героев США. прихватывал книжку — чаще всего Библию или «Путешествия Гулливера». В лесу он был как дома: мог без всякого снаряжения добыть еду, соорудить укрытие, найти воду и даже соль, а раз побывав в каком-то месте, легко находил к нему дорогу за много миль с любой стороны. Попутчики рассказывали, что в лесу он иногда кидался на землю и громко пел от счастья. Общался Дэниэл в основном с индейцами. Он знал их племена, имена вождей, кто с кем воюет, кто кем недоволен. Он изучил их взгляды, обычаи, хитрости и во многом перенял их образ мыслей. Если индейцы окружали в лесу белых охотников или лесорубов, те хватались за ружья, прятались или бежали. Бун же спокойно клал ружьё на землю, приглашал индейцев к огню и расспрашивал о том-о сём, широко улыбаясь, за что получил прозвище Широкий Рот. В 1750 году семья Бунов (Дэниэл был шестым из одиннадцати детей) поссорилась со своей общиной из-за каких-то религиозных тонкостей и перебралась на реку Ядкин в Северной Каролине. Здесь спустя пять лет Дэниэл женился на соседской девушке Ребекке Брайан. Ребекка вела хозяйство и воспитывала детей (всего их было десять), а Дэниэл охотился — летом на оленей, зимой на бобров и выдр — и продавал добытую дичь. Оленьи шкуры — бакскинс — служили чем-то вроде денег, так 175

что впоследствии и настоящие деньги американцы стали называть баксами. Дэниэл участвовал в войнах с французами и с индейцамичероки. После победы над чероки население в долине Ядкина стало быстро расти, дичи уже не хватало. Дэниэла часто вызывали в суд из-за неоплаченных долгов, ему пришлось продать землю, чтобы расплатиться с кредиторами. Отец его умер, и они с Ребеккой переселились в Вирджинию. Во время войны с французами возчик Джон Финдли рассказал Буну о плодородной и богатой дичью долине Кентукки. А тут как раз Лига ирокезов продала завоёванные ею земли Кентукки англичанам за десять тысяч фунтов, и Бун с братьями и приятелями отправился туда на охоту. Но индейцы шони, делавэры и чероки, которые договор с англичанами не подписывали, считали, что Кентукки принадлежит им. Шони захватили Буна и ещё одного охотника, отобрали лошадей, оружие и добытые шкуры и велели никогда больше не появляться на их земле. На Буна предупреждение не подействовало. В 1773 году он с семьёй в составе группы из пятидесяти колонистов переселился в Кентукки. В ответ делавэры, шони и чероки захватили группу белых мужчин и мальчишек, среди которых был сын Буна Джеймс, замучили их до смерти и подбросили трупы к посёлку. Во время начавшейся войны вирджинцев с шони и их союзниками Бун с товарищем отправились в Кентукки на поиски пропавших землемеров, пройдя за два месяца более 1300 километров. По возвращении в Вирджинию Бун участвовал в защите поселений на реке Клинч, и его выбрали капитаном ополчения. Война закончилась победой вирджинцев в октябре 1774 года. А в следующем году судья Хендерсон из Северной Каролины приобрёл у чероки право основать в Кентукки колонию. По поручению Хендерсона Бун с тридцатью работниками, отражая атаки индейцев, проложил «Дорогу диких мест» — через перевал Камберленд в центральную часть Кентукки. В народной песенке говорилось о том, как Бун в Камберлендском ущелье «убивал индейцев из старого кремневого ружья». На реке Кентукки Бун основал форт Бунсборо — «Буново местечко», куда в сентябре 1775 года перевёз семью. К этому времени американские колонии уже вели войну с англичанами, на стороне которых выступили гуроны и шони.

176

Многие колонисты тогда покинули Кентукки; там оставалось немногим более двухсот человек, укрывшихся в укреплённых поселениях. Июль 1776 года выдался тёплым и тихим. Война, казалось, была далеко. 14 июля две девушки, Джемайма Бун и Бетси Калловей, отправились кататься на лодке. Они знали, что плыть можно только у своего берега, но течение отнесло их к противоположному. Внезапно из прибрежных зарослей появились индейцы. Однако прежде, чем девушкам зажали рты, они успели закричать, и их услышали в форте. Дэниэл Бун выскочил из дома на берег, не успев надеть мокасины; жених Бетси уже был там с одной выбритой щекой. Отец Бетси и остальные мужчины седлали лошадей. Несмотря на то, что в плену была его дочь, Бун сохранил ясную голову. Он убедил спутников, что, если ехать по тропе, индейцы заметят погоню и убьют пленниц; надо пробираться к броду, к которому ведёт тропа. Три дня они крались сквозь чащу так, чтобы осторожные индейцы их не обнаружили. Наконец стало понятно, что похитители близко. И опять Буну пришлось охлаждать пыл товарищей: нельзя нападать днём, когда индейцы настороже; а вот ночью они спят, так как уверены, что не оставляют следов. С наступлением темноты колонисты кинулись в атаку. Один из дядьев Бетси чуть не убил племянницу, приняв в темноте за индейца, Дэниэл едва успел остановить его руку. Когда индейцы бежали и стало понятно, что все целы, обычно невозмутимый Бун сказал: «Теперь надо поплакать». И они действительно отвели душу в слезах, особенно дядя Бетси, переживавший из-за своего промаха.

24 апреля 1777 года шони под предводительством вождя Чёрная Рыба атаковали Бунсборо. Дэниэл Бун был ранен в лодыжку, но его под шквальным огнём вытащил Саймон Кентон, ставший затем его лучшим другом. Форт устоял, однако урожай и скот шони уничтожили. Чтобы сохранить оставшееся мясо, его требовалось засолить, а соли не было. И вот в январе 1778 года Бун с группой из двадцати шести человек отправился к солончакам на реке Ликинг. В лесу их окружил большой отряд шони. Бун уговорил товарищей не сопротивляться, вступил в переговоры и сдал всю группу в плен. Их привели в индейский посёлок, раздели, вымыли, постригли, покрасили и переодели в индейское платье (шони верили, что, если изменить внешность 177

Индеец племени чероки, противостоявшего Буну и другим поселенцам в освоении североамериканских земель.

Индеец шони в традиционном головном уборе. Во времена Дэниэла Буна племя шони воевало с поселенцами за право владения долиной Кентукки.

178

человека, он и сам становится другим). Буна усыновил вождь Чёрная Рыба. Дэниэл признался товарищам, что в живых их оставили только потому, что он пообещал убедить обитателей Бунсборо перейти на сторону англичан. При этом он уговорил индейцев не идти на форт сразу, а подождать весны. К тому времени, как шони собрались выступить, двадцать колонистов успели бежать, а в июне, перед самым походом, сбежал и Бун. Индейцы сначала осадили Бунсборо, а потом пошли на штурм. Бун храбро сражался. У него на глазах индейцы убили его сына. Тем не менее сдача в плен и договорённость с шони (с точки зрения индейцев — обычная военная хитрость) навлекли на него обвинение в предательстве. Здесь же в форте Буна судили военным судом. Он был оправдан, и хотя у многих сохранились подозрения на его счёт, это не помешало ему стать депутатом Генеральной Ассамблеи штата Вирджиния, а позже — мировым судьёй. Имя Дэниэла Буна приобрело широкую известность. В 1784 году вышла его книга, о нём взахлёб писали газеты, про него рассказывали небылицы, приписывали ему поступки и подвиги других людей. «Простым американцам» пришёлся по вкусу образ мужественного следопыта — не шибко грамотного, но умного от природы, не гонявшегося за деньгами, живущего в лесу и ни перед кем не гнущего шею.

Они и сами хотели быть — или хотя бы выглядеть — такими, а им приходилось считать каждый доллар и подлаживаться к начальству. Между тем Бун не был таким уж одиночкой, да и деньги вовсе не презирал. Он хотел разбогатеть. После войны он работал землемером, торговал, спекулировал землёй в Кентукки. Но ему не везло: то приглянувшийся участок менял владельца, и сделка срывалась, то составленные им земельные документы опротестовывались, и он годами выплачивал соседям потерянные ими деньги. В конце концов он оказался по уши в долгах и в 1799 году переехал в Миссури, где провёл остаток дней преимущественно среди индейцев. А это был довольно длинный остаток, потому что умер Дэниэл Бун 26 сентября 1820 года в возрасте 86 лет. В год его смерти великий британский поэт лорд Байрон изобразил Буна в восьмой главе поэмы «Дон Жуан» этаким простодушным «сыном природы»: По мне же, всех людей счастливей был Охотник Бун, который жил в Кентукки. За весь свой век он только и убил Козу или медведя. Слёз и муки Не ведая, в спокойствии души Он мирно жил в хранительной глуши До старости глубокой(…) И, что всего ценней, оставил он Надолго память добрую по праву. (Удел не всех прославленных имён — Без доброй славы что такое слава? Пустой кабацкой песенки трезвон!) Ни ревности, ни зависти лукавой Не знал отшельник деятельный сей, Дитя лесов и солнечных полей. В 1823 году Фенимор Купер, сам выходец из семьи квакеров, издал роман «Пионеры», главным героем которого был напоминавший Буна охотник и следопыт Натэниэл Бампо по прозвищу Кожаный Чулок. Позднее Купер посвятил Бампо целую серию романов; в одном из них («Последний из могикан») есть даже эпизод с похищением двух девушек. Правда, в романе они стали дочерьми английского полковника.

179

КАРАВАНЫ «ДИКОГО ЗАПАДА» Америка, как Луна, повёрнута к нам одной стороной. В американских фильмах орудуют герои-одиночки. Не полиция и не армия, а скромный супермен с внешностью Брюса Уиллиса спасает женщину от маньяка, мирных жителей от бандитов, Америку от ядерных террористов или даже всю Землю от злобных инопланетян. И, конечно, именно он осваивает киношный «Дикий Запад». Американцев с детства учат рассчитывать только на себя. Они любят воображать себя независимыми, этакими «одинокими волками». Но в американском характере есть и прямо противоположная черта: когда у них появляется общая цель, они очень хорошо умеют сотрудничать. Не подумайте, что речь идёт о дружбе. С другом любой договорится. В том-то и штука, что американцы ухитряются делать дело вместе даже тогда, когда терпеть друг друга не могут. Первые поселенцы приезжали в Северную Америку в основном из протестантских стран — Англии, Германии, Швеции, Голландии. В этих странах община — основа жизни. И в новых местах эта привычка помогала быстро находить общий язык. Самые прославленные герои Запада, о которых сложены легенды, были не только одиночками, но и общественными деятелями. Дэниэла Буна дважды выбирали в законодательное собрание штата, и ещё мировым судьёй. Не менее знаменитый Дэйви Крокет избирался полковником ополчения, мировым судьёй, членом законодательного собрания штата и членом Конгресса США. Прославленный «землепроходец» Джон Чарльз Фримонт был первым сенатором от Калифорнии и первым кандидатом в президенты США от республиканской партии. Это мы говорим об одиночках по профессии — охотниках, следопытах, исследователях. А большинство людей отправлялись на Запад группами. Иначе они просто туда не доехали бы. Во-первых, путешествие на Запад само по себе было делом трудным. Не везде можно было проехать по сухому и твёрдому грунту; часто приходилось пробираться по болотистой местности, где фургон проваливался по самые втулки колёс. Тогда соседние возчики помогали вытащить застрявший фургон, стоя по пояс в грязи и воде. Во-вторых, индейцы. Это для белых земля к западу от фронтира была ничьей; а для индейцев она была очень даже чья. По180

Индейцы, оседлавшие диких лошадей — мустангов, — живой памятник освоения Америки.

этому они нападали на белых мигрантов и убивали всех без разбора — мужчин, женщин, детей, снимая с головы кожу вместе с волосами (скальпы). Понятно, в первую очередь скальпа лишались те, кто не пожелал или не сумел прибиться к какому-нибудь коллективу. Ещё были болезни, несчастные случаи и прочие напасти. Летом 1826 года мистер Бродас, ехавший с караваном по тропе Санта-Фе, стал доставать ружьё дулом вперёд и прострелил себе руку, раздробив кость. Если бы он ехал один, то, скорее всего, истёк бы кровью или умер от гангрены. А так товарищи по каравану очень быстро сделали ему операцию с помощью самых простых хирургических инструментов — железного болта, мясницкого ножа и пилы-ножовки. Разводка ножовки оказалась слишком грубой, поэтому на ней нарезали зубья потоньше. Навострив нож, разрезали руку Бродаса до кости, ножовкой отпилили кость и тут же прижгли её раскалённым на огне болтом, так что артерии сразу закрылись и кровотечение прекратилось. Затем наложили повязки, и караван тронулся дальше. Рука стала заживать, и уже через несколько недель мистер Бродас полностью поправился. Маршрутов на Запад было несколько: на Санта-Фе, находившийся в глубине мексиканской территории (позже американцы её отвоевали), в Орегон и в Калифорнию. Все они начинались в городе Индепенденс, штат Миссури. Отсюда караван двигался по реке Плат, мимо форта Ларами, через южный перевал в горах Уинд-Ривер центрального Вайоминга, на северо-запад к форту Холл в Айдахо. Дальше орегонская тропа шла по реке Снейк к фортам Уалла-Уалла и Уильям (позже город Портленд), а калифорнийская сворачивала на юго-запад через пустыню и шла через Сьерру на форт Саттер близ современного Сакраменто.

181

Около двух тысяч миль от Индепенденса до форта Саттер караван покрывал в среднем месяцев за пять. А формировались караваны в разных местах. Для этого на торговых путях устраивались постоянные фактории и форты. Но их надо было поддерживать и охранять от индейцев. И вот, чтобы избежать лишних трат и хлопот, Уильям Эшли из Сан-Луи и его партнёр Эндрю Генри изобрели систему встреч: о выбранном месте формирования каравана оповещали через газеты. Иногда караван состоял просто из навьюченных мулов — так легче было преодолевать реки и пробираться по горным тропам, и в случае удачи можно было сэкономить месяц пути. Но в таком караване негде было укрыться от палящего солнца и от дождя, а беременным женщинам, детям, старикам и больным и вовсе не по силам было трястись на мулах. Поэтому чаще караван составлялся из фургонов. Конечно, фургон — вещь громоздкая: он с трудом поворачивал, еле-еле переезжал реку вброд, застревал на горных дорогах и легко ломался. Зато в нём можно было спрятаться в непогоду, а в случае нападения индейцев он служил крепостью или полевым госпиталем. При скорости около двух миль в час трясло фургон не так уж сильно, а на сложных участках те, кто мог, шли пешком. На тропе в Орегон и Калифорнию чаще всего использовали легкий фургон длиной около десяти футов (три метра) и высотой от днища до крыши восемь с половиной футов. Такой фургон брал тонну груза. Его запрягали шестёркой быков в упряжках по два; даже если одна пара гибла, остальные могли его тащить. На глубоких реках и на крутых горных склонах количество быков приходилось удваивать и втаскивать фургоны по очереди. На особенно сложных участках устраивались дополнительные приспособления. Так, в экспедиции Брауна в 1846 году у входа в каньон Гольфстрим на высоте 150 футов и с уклоном 35 градусов пятнадцать пар быков затащили на вершину горы цепной блок, а потом с помощью этого блока фургоны затягивали наверх. На спусках быки часто ломали ноги, фургоны опрокидывались. В таких случаях один фургон использовали для изготовления вóрота, с помощью которого спускали, как на тормозах, остальные фургоны. Устраиваясь на ночлег или просто на привал, фургоны ставили квадратом; получалась походная крепость, где можно было защищаться от нападения. На ночь туда загоняли пасущийся скот и выставляли охрану. В большом караване мужчин хватало 182

Дороги и тропы, которыми продвигались на запад и на юг переселенцы из Европы, осваивавшие новые земли Северной Америки в 1780—1860-х годах. Один из героев Запада — Джон Чарльз Фримонт (1813—1890) по прозвищу Следопыт.Он стал первым кандидатом в президенты США от Республиканской партии.

на дежурство в восемь смен — четыре смены одну ночь, четыре следующую; в маленьком смен получалось всего две, так что каждому мужчине приходилось спать по полночи. Судьба каравана во многом зависела от его руководителя — капитана. Он должен был предвидеть случайности, уметь уговаривать или заставлять людей делать непривычную и тяжёлую работу, должен был поддерживать в трудную минуту, не давать пасть духом или удариться в панику. Если люди долго живут на одном месте, среди них всегда есть вожаки, авторитеты. Одних уважают за высокое поло183

жение — должность, знатность, богатство; других за личные качества — характер, опыт, знания, способности. В момент опасности они берут на себя руководство. Но караваны обычно формировались из людей малознакомых или вовсе незнакомых; узнавать друг друга приходилось на ходу. Если среди участников находился заслуженный человек — как правило, военный, — он становился капитаном при молчаливом согласии остальных. Иногда группа людей, хорошо знавших друг друга, отказывалась идти, если их вожака не выберут капитаном. Если же состав подбирался совсем случайно, проводилась скоротечная избирательная кампания. Претенденты выдвигали свои кандидатуры, вербовали сторонников, после споров и перепалок проводились выборы, и победитель провозглашался капитаном каравана. Собственно говоря, именно так в США до сих пор выбирают всех должностных лиц — от окружного шерифа до президента страны. К западу от фронтира законы США не действовали, поэтому ко времени «золотой лихорадки» (1848 год) у переселенцев вошло в обычай на время похода принимать собственные конституции и законы. Одни группы делали это уже на первой стоянке — в Сан-Луи или Индепенденсе, другие — на фронтире, когда покидали пределы Соединённых Штатов. Законы эти были просты и понятны всем более-менее грамотным людям (а таких среди переселенцев было большинство). Чтобы изложить их, хватало пяти-шести страниц. Выдумывать всё самим не приходилось: для переселенцев печатались специальные справочники, где наряду с «техническими» советами (как выбирать маршрут, составлять группу, обращаться с быками, чинить фургон, искать брод) объяснялось, как писать и принимать законы и выбирать руководителей. Вот подлинный документ, который приняли и подписали в мае 1849 года участники двух групп: «Мы, нижеподписавшиеся члены групп “Грин” и “Джерси”, переселяющиеся в Калифорнию и объединившиеся в Сент-Джозефе, зная, что нам предстоит долгое и трудное путешествие, согласны, что собственные интересы требуют — ради безопасности, удобств, доброй воли и, что ещё более важно, предотвращения ненужных задержек — принятия строгих установлений и правил, коими надлежит руководствоваться в пути. Подписывая настоящую резолюцию, мы обязуемся друг перед другом подчиняться всем решениям и установлениям, принятым большин184

ством голосов, как законам, принятым на время путешествия; мужественно оказывать поддержку и содействие любому уполномоченному на то лицу в его усилиях неуклонно осуществлять все подобные вынесенные решения и установления. А также, лишись кто из членов экспедиции возможности продолжать путь вместе со всеми из-за потери быков или мулов, поломки фургонов, ограбления индейцами либо в силу любой иной причины, от него не зависящей, мы обязуемся ни при каких обстоятельствах его не оставлять, но помогать из наших собственных ресурсов, пока не достигнем форта Саттер, и обязуемся стоять друг за друга при любых обстоятельствах до смерти». Потом участники соглашения приняли конституцию и законы, включающие перечень должностных лиц (капитан, заместитель капитана, казначей, секретарь) с перечислением их прав и обязанностей, а также процедуру принятия и отмены поправок к конституции голосами двух третей всех участников. Капитана и его заместителя обычно выбирали дней на двадцать, казначея и секретаря — на четыре месяца, и их в любой момент можно было сместить двумя третями голосов. В законах прописывались преступления, процедура суда и наказания. Убийство рассматривалось двенадцатью присяжными, приговор требовал единогласия; если три подряд состава жюри присяжных не могли вынести приговор, обвиняемого считали оправданным и отпускали. Конечно, принятие конституции и законов не исключало крупных споров и даже расколов. Так, в экспедиции капитана Фэша (1849 год) группа недовольных откололась от основного каравана и попыталась продолжать путь без строгой дисциплины. Ночью завыл горный волк. Человека, обязанного следить за мулами, они не выбирали, поэтому мулы разбежались, и многих так и не удалось разыскать. После этого, наученные горьким опытом, участники отколовшейся группы пошли по проверенному пути: выбрали капитана, приняли конституцию и законы. В пути одни отставали от каравана, другие к нему присоединялись. Из 124 экспедиций, вышедших из Массачусетса в Калифорнию в 1849 году, ни одна не осталась до конца в том же составе. И почти всегда участники каравана расставались сразу по прибытии на место: видимо, в пути они успевали здорово друг другу надоесть. Но это было уже неважно: ведь пришельцы включались в местные общины и должны были подчиняться их правилам.

185

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ Мы заканчиваем путешествие — точнее, быструю пробежку — вдоль шеренги из четырёхсот с лишним пятиклассников, протянувшейся через последние пять тысячелетий. Если что-то из прочитанного осело в вашей голове, значит, книжка написана не зря; если нет — уже ничего не поделаешь. Попробую только добавить несколько слов на прощание. Хотелось, чтобы вы поняли: историю создают множество очень разных народов, больших и маленьких. Эти народы не живут вечно в застывшем виде. Они постоянно меняются: меняются их обычаи, верования, даже языки. Народы перемешиваются, разделяются, сливаются. Но пока народ жив, в нём всегда сохраняется что-то, присущее только ему, — и хорошее, и плохое. Надо привыкнуть к тому, что твой народ — не единственный в мире и даже не самый лучший. Вовсе не обязательно остальные народы любить. Прадедушка автора любил повторять, что «любить надо папу, маму и ещё кого-нибудь». Но хорошо бы научиться уживаться даже с теми, кто нам не нравится, — уживаться, никому не поддаваясь, но и не воображая, что ты самый-самый… Это, впрочем, касается не только народов, но и отдельных людей. История — большая школа, где все учатся друг у друга. Учиться у других не только не стыдно — это совершенно необходимо. Иначе будешь похож на учительницу из анекдота, которая на вопрос: «Где вы учились?» — отвечала: «Я нигде не училась, я сама преподаю». Теперь о том, чего в этой книжке не хватает. Ничего не сказано про то, что происходило до выстроенной нами цепочки пятиклассников. А ведь последние пять тысячелетий — только верхушка «дерева жизни», которое растёт на нашей планете уже несколько миллиардов лет. Мы, как и современные обезьяны, собаки, вороны или ящерицы, несём в себе гены примитивных существ, которые плавали в океане и ползали по земле сотни миллионов лет назад. Все наши ощущения, наша радость и наша боль — оттуда, из невообразимой толщи времён. Наше путешествие по истории не было строгим и монотонным. Мы с лёгкостью перемещались из Эгейского мира в 186

Египет и Ассирию, с юга Европы — на Север, из Африки — в Америку. А остановились примерно в 12—15 пятиклассниках от начала XXI века. При этом мы лишь мельком заглянули на территорию нашей страны в тот момент, когда обитатели будущих новгородских земель позвали княжить Рюрика. Нам ещё предстоит узнать, как выглядел мир в глазах тех двенадцатилетних, что жили в России, и дотянуть цепочку если не до сегодняшних дней, то по крайней мере до совсем недавнего прошлого. История продолжается!

187

И. К. Лаговский БЛАГОРОДНЫХ УПРАЖНЕНИЙ ИЗУСТНЫЕ ПРЕДАНЬЯ... Интеллектуальные игры и головоломки В книге рассказывается о головоломках — популярном виде развивающих игр. Они тренируют логическое мышление и память, усидчивость и настойчивость в достижении цели, пространственное воображение и фантазию. Большинство головоломок, описанных в книге, не нужно покупать. Лист клетчатой бумаги и ножницы — вот всё, что требуется для их изготовления. В книге вы найдете цветные шаблоны головоломок, которые можно скопировать или просто вырезать. И еще: прочитав эту книгу, вы научитесь собирать кубик Рубика!

— М.: АНО Редакция журнала «Наука и жизнь», 2013. — 296 с.

Н. М. Карпушина ЛЮБИМЫЕ КНИГИ ГЛАЗАМИ МАТЕМАТИКА Занимательные задачи и познавательные истории для взрослых и детей Какие задачи приходилось решать героям Дж. Свифта, Л. Кэрролла, Ж. Верна, М. Рида, Дж. Лондона, А. Конан Дойла, А. Пушкина, Ф. Достоевского, А. Чехова? Успешно ли они справлялись с этими задачами? Насколько были правы в оценках и точны в расчетах сами авторы — люди, зачастую далекие от математики? Помимо любопытных наблюдений, зарисовок и примеров в книге содержится более ста оригинальных занимательных задач на сюжеты, заимствованные из популярных литературных произведений.

— М.: АНО Редакция журнала «Наука и жизнь», 2011. — 166 с.

Н. М. Карпушина

ВНЕ ФОРМАТА Занимательная математика: гимнастика для ума или искусство удивлять? В книге наглядно показано, как законы математики проявляются в природе, издавна используются в живописи и архитектуре, не говоря уже о повседневной жизни. И все это разбавлено множеством занимательных задач и головоломок — незаменимой пищей для ума, без которой немыслимо ни одно издание подобного рода. Эта книга для тех, кому не чужда математика, кто любит всякие загадки и интеллектуальные развлечения и не прочь побывать в роли исследователя.

— М.: АНО Редакция журнала «Наука и жизнь», 2013. — 288 с.

С. Ю. Бакатов ПОГОВОРИ СО МНОЙ... Записки ветеринара Пронзительные и изящные рассказы о животных — обитателях душанбинского зоопарка, их нравах и судьбах. И одновременно — воспоминания о жизни окраины советской страны 70-х годов ХХ столетия. Книга, от которой не смогут оторваться ни взрослые, ни дети.

— М.: АНО Редакция журнала «Наука и жизнь», 2012. — 312 с.

журнал

НАУКА И ЖИЗНЬ ПОДПИСКУ МОЖНО ОФОРМИТЬ:

1

ВО ВСЕХ ПОЧТОВЫХ ОТДЕЛЕНИЯХ РОССИИ

Стоимость подписки с учётом доставки вы найдёте в соответствующих каталогах

2

Индексы каталога российской прессы ы «ПОЧТА РОССИИ»: 99349 — текущая подписка 99470 — годовая подписка 99469 — для организаций Индексы каталога агентства РОСПЕЧАТЬ «Газеты. Журналы»: 70601 — текущая подписка 72334 — годовая подписка 79179 — для организаций

Индексы объединённого каталога «ПРЕССА РОССИИ»: 34174 — текущая подписка 12167 — годовая подписка

В РЕДАКЦИИ

Москва, Мясницкая ул., д.24 в будние дни с 9 до 18.30, в выходные — с 10 до 15. Здесь же можно приобрести журналы по льготной цене, книги серии «Библиотека журнала “Наука и жизнь”» и диски с электронными архивами с 1975 по 2010 год. Телефон для справок: (495) 624-18-35

3

В ИНТЕРНЕТ-МАГАЗИНЕ www.nkj.ru/shop//

— оформление подписки на журнал «Наука и жизнь» — цифровая версия журнала (pdf) — диски с электронным архивом журнала с 1975 по 2010 год — книги серии «Библиотека журнала “Наука и жизнь”» » К оплате принимаются::

Если у вас возникли вопросы по подписке, пишите: subscribe@nkj.ru ib @ kj

А. С. Алексеев

ИСТОРИЯ, измеренная в пятиклассниках

НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ДВЕНАДЦАТИЛЕТНИХ

Редакция журнала «Наука и жизнь» Телефон: 8(495) 624–18–35, факс: 8(495) 625–05–90 101000, Москва, Мясницкая ул., д. 24/7, стр. 1 E-mail: mail@nkj.ru www.nkj.ru

Подписано в печать 09.12.2014. Формат 6090/16 Бумага офсетная Печать офсетная Печ.л. 12 Тираж 1500 экз. Заказ 5226/14. Отпечатано в соответствии с предоставленными материалами в ООО «ИПК Парето-Принт», 170546, Тверская область, Промышленная зона Боровлево-1, комплекс 3а, www.pareto-print.ru

в

, Я И Р О ИСТ еренная

изм

ник а х

ИСТОРИЯ,

ИЗМЕРЕННАЯ В ПЯТИКЛАССНИКАХ

А. С. А лексее

в п я т и к лас с

историк, автор курса «Всемирные хроники» , книг «Континент Россия», «Эпоха Рождества», а также многочисленных научно-популярных статей, опубликованных преимущественно в журнале «Наука и жизнь».

А. С. Алексеев

АЛЕКСЕЕВ Александр Сергеевич —