Ogni nad biyei 29 30 2014

«Огни над Бией» № 29-30

Огни над Бией

№ 29-30 2014 г Бийск

1

«Огни над Бией» № 29-30

литературное художественно-публицистическое издание писателей Бийска – Союз писателей России №29-30 2014 г (Бумажный номер)

1. http://prozabiysk.narod.ru

2. ISSUU – Журнал «Огни над Бией» by Lyudmila Kozlova ( поиск в Googl )

Темы номера: Человек и мир, Шукшин, анонс электронного приложения, юбилей журнала, АНТОЛОГИЯ (Бийск-21век)

СОДЕРЖАНИЕ: Редакционная

АНОНС электронного приложения.........3 ПОЭЗИЯ

Иван ОБРАЗЦОВ............................83 АнатолийКРАСНОСЛОБОДЦЕВ 104 Ирина НАЯДА...............................106 Анна ТАНАНЫКИНА...................136 Наталья КУРИЛОВА.....................137 Алексей БУБЛИКОВ.....................141 Дмитрий ТЕРЕНТЬЕВ..................145 Галина КУЛЯТИНА.......................148 Владимир КОРНИЛОВ.................165 Дмитрий МЕДВЕДЕВ.................205 Павел ЯВЕЦКИЙ. .........................208 Ольга ЗАЕВА.................................230 Дмитрий ШАРАБАРИН................235 Екатерина РУПАСОВА.................255 Идалия ШЕВЦОВА.......................257 Людмила КОЗЛОВА......................261

ПРОЗА

коллегия:

Людмила КОЗЛОВА – СП РОССИИ, главный редактор, издатель Дмитрий ШАРАБАРИН руководитель Бийского отделения (АКПО) Союза писателей России Редакторы отделов поэзии и прозы Ольга ЗАЕВА (СП РОССИИ) Павел ЯВЕЦКИЙ (СП РОССИИ, член. корр. Российской Академии Поэзии) Интернет-директор Николай ТИМОХИН (Всемирная Корпорация Писателей, СП России) Контакты: e-mail: max_nin48@mail.ru *** *** *** *** ***** Редакция выбирает и награждает Дипломом Лауреата лучшего автора года *** *** *** *** *****

Юрий КОВРИГА ..............................4 Андрей БЕЛОЦЕРКОВЕЦ..............59 Амин ИЛЬДИН................................93 Тамара ПОПОВА...........................115 Эдуард РЫБКИН............................132 Наталья ДАНИЛОВА...................150 Николай ТИМОХИН.....................156 Владимир ШНАЙДЕР...................168 Райнгольд ШУЛЬЦ.......................185 Анастасия НЕШПОР......................188 ПРАВИЛА ПУБЛИКАЦИИ ДЛЯ АВТОРОВ Владмир НУРГАЛИЕВ..................196 СМОТРИТЕ НА ПОСЛЕДНЕЙ СТРАНИЦЕ Анна КАЗАНЦЕВА........................216 * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * Михаил БЕЛОКРЫЛОВ................221 Первый номер ж урнала отдан в печать ПУБЛИЦИСТИКА в дек абре 2004 г, издан в январе 2005 Татьяна ВАСИЛЬЕВА....................195 (Издаётся в с оответствии с Зак оном РФ Ольга ОВЧИННИКОВА................227 о СМИ) Михаил АНОХИН..........................242 Фото на обложке: Бийск – Дворец Об АНТОЛОГИИ (СПР)..........264 10 лет «ОГНИ НАД БИЕЙ».........265 астронавтов (http://biysk.in/photo) ЛАУРЕАТЫ ЖУРНАЛА-2014.....267 2

«Огни над Бией» № 29-30

АНОНС ЭЛЕКТРОННОГО ПРИЛОЖЕНИЯ К № 29-30 «Огни над Бией» ЧИТАТЬ НА САЙТЕ: ISSUU – Журнал «Огни над Бией» by Lyudmila Kozlova ( поиск в Googl ) Германия 1. Райнгольд Шульц – Германия. Гиссен. – Проза

публицистика.....................................................................с.4 2. Эвелина Григорян - Германия. Гиссен - Юная сказочница..........................................................................11 3. Виктор Вежнин - Биография, поэзия..........................27 4. Эдуард Везингер - Германия, очерк, стихи...............39 Россия, Сибирь, Казахстан 1. Алла Новикова-Строганова – г. Орёл - д-р философ.

наук - очерк «По следам лесковских героев»...............с.44 2. Василий Киселёв – п. Краснобродский Кемеровской обл. – Очерк-интервью с участником Тоского фестиваля бардовской песни............................................................с.78 3. Эдуард Рыбкин – Алтай. г. Бийск – повесть «Тайна Барсучьего яра»..............................................................с.93 4. Николай Тимохин – Казахстан - г. Семей- Рассказы. ........................................................................................с.117 5. Антон Лукин – с.Дивеево - Нижегородская обл. – молодая проза России...................................................с132 6. Владимир Ильиных -с.Б-Исток -Алтай -повесть «Спроси своё сердце».....................................................154 7. Любовь Чикунова -г.Красноярск - стихи...................211 8. Светлана Храмушина -с.Шелаболиха, Алтай лирические миниатюры ..................................................234 9. Олег Кличанин -г.Кемерово -стихи...............................240 10. Виктор Михайлов -г.Новосибирск-Эссе....................257 11. Лауреаты журнала «Огни над Бией» за 2014 год :.....272 12. Правила публикации в журнале «Огни над Бией».273

3

«Огни над Бией» № 29-30

!п р о з а

ЮРИЙ

К О В Р И ГА

УЧИТЕЛЯ Коврига Юрий Алексеевич родился 9 августа 1945 года в городе Бийске. Работал в геологоразведочной партии в Горном Алтае рабочим, шлифовальщиком Служба за границей. Окончил заочно педагогический институт факультет ОТД в 1979 году. Одиннадцать лет работы в ВПК города. Занимался туризмом. Неоднократно принимал Участие в спасательных экспедициях в Горном Алтае, Туве. Пишет невыдуманные истории… Публиковался в альманахе «Формула жизни», журнале «Огни над Бией», «Бийск литературный». Лауреат журнала «Огни над Бией» 2014 г

4

Чуйский тракт - Нет, и ещё раз нет!

- Георгий Николаевич! Раз так получилось.

- Сказал - будут возвращены права, будем говорить. А сейчас о чём разговор?

- Так вышло.

- Всё, Глазко. Останешься - смогу дать четвёртый разряд. Рабочим.

- Георгий Николаевич, но это же слёзы, а не деньги.

- Не хочешь работать - не держу. Тем более за командировки не отчитался, машину не привёл в порядок. Нет, Глазко: либо четвертый разряд рабочего, либо рассчитываю и увольняю.

- Ладно. Согласен. Лошади арендованы в Онгудайском районе. Надо отбить телеграмму-подтверждение, что берём.

- Вот и занимайся этими вопросами.

- Хорошо, Георгий Николаевич. Да вот ещё. Парень со мной. Хочет работать у нас Тот, которого Толя называл Георгием Николаевичем, взглянул на высокого юношу, стоящего поодаль от говоривших людей. Что скажет?

- Сколько лошадей арендовано?

- Как было заявлено. Девять.

- Обойдёмся восемью. Ты, Короба, и этот молодой человек, втроём перегоните к месту проведения работ отряда в Улаганский район. Звать как?

- Георгий.

- Тёзка. Напишешь заявление. Рабочим по… второму разряду. И не мешкать. Найду

«Огни над Бией» № 29-30

водителя на ГАЗ-69, сразу же выезжайте за лошадьми. Тёзка, а ты со мной. Оформим документы. Когда Георгий пришёл домой в штормовке, которую можно обернуть несколько раз вокруг его тощей фигуры, штормовых брюках, заправленных в кирзовые сапоги, с рюкзаком и сказал: - Вот. Устроился в геологоразведку. Завтра-послезавтра уезжаем в горы, - мать невольно прослезилась. Начиналась взрослая жизнь. Отец терпеливо несколько раз показал, как правильно наматываются портянки, и похлопал по плечу. В горы выехали под вечер следующего дня. Машина загружена под самый тент сёдлами, палатками, спальниками и прочим экспедиционным снаряжением. Яков Васильевич - шофёр-сова. Любит ездить ночью. Объясняет, что встречную машину в горах всегда можно предугадать по свету фар. Валентин Короба - парень двадцати пяти лет. Заканчивает геологоразведочный институт. На практике. Ставку техника, как он просил, начальник не дал, определил шестой разряд. Он плотный и накачан. Занимался акробатикой. Родом изпод Диканьки / да, той самой /, из села Шишаки. Серьёзный парень. Что не скажешь о Толе. Тот москвич. В партии работал шофёрам, но потерял права. Дед Ветров, только что принятый коноводом, не поехал. Смеркается, когда летняя гроза настигает машину под Берёзовкой. Дождь просачивается сквозь тент. Георгий с Валентином, устроившись на сёдлах, дремлют. Толя разговаривает с водителем. Ряды тополей под молниями и дождём кажутся выше, чем два года назад, когда Георгий с другом совершали велосипедный бросок на Семинский перевал. Гроза отошла стороной. Вызвездило. Шофёр давит на газ. В салоне тесно, уютно. Чувствуется запах кожи, дегтя и встречного ветра. Шишикман - алтайский населенный пункт в семи километрах от Онгудая. Сюда с летовок - летних пастбищ - должны пригнать рабочих лошадей, арендованных для отряда. Георгий решил подняться на ближайший бугор. С него виден посёлок, дома. Рядом с ними рублёные шестигранные аилы, летнее жилище. Кое-где виден дымок. Когда ребятам лень готовить, топают семь километров в Онгудай, в столовую. На въезде в село стоит деревянная арка, такая же, как на выезде из Бийска. Мост через реку Урсул. На пригорке, на повороте - столовая. Здесь можно узнать самые свежие трактовские новости. Постоянные клиенты столовой ЧВТ-ские шофера. Готовят вкусно и недорого. Долина Урсула широкая, и вечером видно, как она заполняется синевой красок угасающего дня. В бревенчатом клубе душно. Спят с открытой дверью, не опасаясь, что растащат экспедиционное хозяйство. Ночью по спальникам бегают мыши. Через два дня табунщики пригнали лошадей, старых,

5

«Огни над Бией» № 29-30

выбракованных. Они пасутся на пойме Урсула. Георгий присмотрел худого вороного мерина. В «завод» ему определён кривой на правый глаз «серый» с разбитыми копытами. В день их отъезда, утром, почти все алтайцы посёлка, свободные от работы, помогают им завьючить заводных лошадей. Серый коняга подпускает только с левой стороны. Испугавшись, он потянул вороного и выбил Георгия из седла. Лошади спутались. Растерянный, испуганный наездник не хочет лезть в седло. Два километра топает, ведя лошадей в поводу. Наконец ребятам это занятие надоело. Рискуя вновь быть сброшенным, Георгия взгромождают на вороного. Лошадь чувствует его неуверенность и немного фордыбачится, пока он не привык и не освоился в седле. День и горы кажутся удивительно радостными. Первый бивак на речке Малый Ильгумень под перевалом Чикет-Аман. Как старый кавалерист Георгий «сполз» с лошади, идёт нараскаряку, разминая затёкшие ноги. Ему самостоятельно приходится расседлать, разнуздать, одеть путы. Лошади за ночь отдохнули, а утром, похолодку, пока роса не успела высохнуть, стали подыматься на перевал. Пошли по караванной тропе, хорошо сохранившейся с тех пор, как ей пользовались по назначению. На обрывистых стенах скал видны надписи и даты. Многие относятся к тридцатым годам, когда трасса строилась "Сиблагом". Позже Георгий слышал истории тех времён. Тропа, петляя, поднимается к перевалу. Выходят на тракт. Над дорогой на скале беседка. К ней ведут деревянные ступеньки лестницы. Великолепный обзор на утреннюю панораму гор. Кое-где в долинах виден поднимающийся туман. От великолепия горной панорамы захватывает дыхание. Внизу, по другую сторону Чикета - Прямая ступня - дорога делает петлю, почти у подошвы склона. Водители в шутку называют её "тёщин язык". Вниз спешат спуститься, пока не ожило движение на дороге. Дневной переход составил пятьдесят-шестьдесят километров. Толя едет на буланом коньке «Игреньке». Валентин - на каурой, плотной лошадке «Гренадере». У обоих в заводе по две лошади. Георгий замыкает движение. Прошли бомы, мост через Катунь в Ине. Днём воздух в долине накаляется, а к полудню начинает дуть ветерок с верховьев. В месте слияния рек Чуи и Катуни долго на воде виден след молочно-белого лёсса. Горы почти безлесные. На прижиме дороги, близь Иодрушки, их группу обгоняют три верховых алтайца. Один с «курлой», - старинное ружьё на посошках. Поперек седла в торока у всадника груз. С седла болтается убитый ирбис снежный барс. Кончик хвоста волочится по земле. Всадники громко разговаривают, видимо изрядно хлебнули. За поворотом свернули в боковое ущелье.

6

«Огни над Бией» № 29-30

ДОРОГА НА УЛАГАН, ГУБАДРА Ветерок приносит запахи чабреца и полыни. В районе Мён сворачивают с Чуйского тракта. Дорога переходит с берега на берег, постепенно втягивается в узкое, извилистое ущелье. Местами красные скалы, кажется, вот-вот сойдутся над головой. То "Красные ворота"- киноварь, ртутьсодержащая порода. Ущелье расширилось, открыв панораму двух чернильно-тёмных озёр. По противоположному склону, на всю длину озёр тянется горельник и поле курумника. Мрачноватое зрелище. Миновав озёра, дорога поднимается на плато с множеством ручейков и ерника – заросли карликовой берёзки. Справа открывается белоснежная вершина Кыш-Бажи Оюк - гора, где прячется зима - в дословном переводе. О названии её Георгий узнал позже. На север уходит другая заснеженная гряда гор. На плато видна цепь маленьких озёр. На символическом перевале водораздела рек Катуни и Бии все близьстоящие деревья у дороги перевязаны тряпочками. Это старое поверье. Ребята бросают по камню в кучу, привязывают по тряпочке - благодарность духам гор и воды, чтобы путь был успешным. У озерца ставят бивак. Надергали рыбу. Ночь - звёздная и холодная. Дорога идёт вниз. Долина хорошо просматривается на восток, на дальнюю цепь гор. Стоят мощные ели и пихты. Правее слышен шум речки. Ребята весело погоняют лошадей. Гренадер резко останавливается, Валентин летит из седла через голову лошади. Приземляется на ноги, держа в руке повод, долго хохочет от избытка чувств. Преподносит ребятам урок техники безопасности в подобной ситуации: ноги в стременах при спуске, переправе через реку, держать на цыпочках, чтобы в любой момент можно было выдернуть. В Улагане их ждали. Часть отряда со старшим геологом Инной Александровной Нечаевой, геологом Володей Почуфаровым, техником Валей Кашинцевой, с рабочим Валентином Коробой и проводником Абрамом (бывший местный участковый на пенсии) на лошадях уйдут вниз по реке Башкаус на хребёт Тангош. Другая часть отряда во главе начальника партии Георгием Николаевичем Пашенцевым, геологами Германом Симкиным, Робертом Коганом, техником Лидой - женой начальника и рабочими Толей Глазко и Георгием поднимутся вверх по речке Кубадра. База останется в Улагане с машиной ГАЗ-51 и водителем Иваном Петровичем Кобцем. Пашенцев всё прикидывал: отправить коневода старика Ветрова в отряде Нечаевой или взять с собой. Взял, Толя, на что-то обидевшись, хотел остаться в Улагане на базе, но в последний момент пошёл с отрядом начальника. Пашенцев, белобрысый мужчина, лет сорока, похожий на немца. Невысок, плотен. На поясном ремне кобура револьвера с кожаным

7

«Огни над Бией» № 29-30

шнурком. Значит, будут какие-то опасности? На усмотрение проводника самые сильные четыре лошади ушли с отрядом Нечаевой. Оставшихся вьючат: двоих под вьюки, двоих под седло. Старик, Толя и Георгий с геологами постоянно идут пешком. Заброску делают почти до самых истоков Кубадры, и в зоне леса разбивают свой полевой лагерь. Дед Ветров занимается хозяйственными делами, а Толя с Георгием ходят с геологами в "поле", на маршруты. Симкин, приглядевшись, выбрал Георгия. Без очков он часто щурится, говоря: "Туда ли идём, паря-девка?" Это его любимая присказка. Георгий многозначительно хмыкает, давая понять, что тому видней. Решающим в их сближении становится совместная работа и поступки, которые растопили скепсис Георгия к Герману Симкину, переросшие в уважение к этому человеку. Отряд номер один партии РП-28 занимался ревизией старых рудников и разведкой редкоземельных минералов и элементов. Одним словом, всем понемножку и ничего конкретного. Георгий, как рабочий, таскает радиометр. Он очень неудобный. Геологи называют его "ишаком": то ли из-за того, что постоянно хрипит, завышая показания и естественный радиационный фон, то ли из-за неудобства при работе в поле. Рюкзак у Георгия довольно большой - под геологические образцы. К концу рабочего дня количество камней увеличивается. У Симкина, видимо, своя проверка его на «вшивость». Как-то неимоверно загрузившись и видя, что Георгий идет на «самолюбии», предлагает ему следующее: сам, Герман, пойдёт маршрутом, а Георгий сходит в лагерь за лошадью и привезёт рюкзак с образцами. Георгий оценил этот жест. Вечерело, когда загруженная лошадь шла за ним в поводу. Тропы набитой нет, всё зверовые, расползающиеся в разные стороны. С зубцов Курайского хребта, с той самой горы Кыш-Бажи-Оюк, в долину белым облаком сползает густой туман. Георгий остановил лошадь: сориентироваться и куда двигаться, а заодно пос-смот-реть. Туман холодными клубами катится вниз. Вмиг озябла спина под штормовкой, руки. Всё покрылось вязкой холоднющей водяной пылью. Лошадь понуро стоит холкой вперёд к надвинувшемуся туману. Руки у Георгия одеревенели, и он долго не может застегнуть штаны. Повод закоченевшими руками перебрасывает через голову лошади, подводит к камню повыше, и взгромождается на рюкзак с пробами. Седло вьючное, но задница не испытывает неудобств. Что умного приходит в его одеревеневшую голову, так отпустить повод. Лошадь поняв, осторожно ступая, вышла на тропу. Ветра нет, и туман хлопьями повис на ветках лиственниц. Запахло дымком, лошадь всхрапнула. Видит Симкина сидящего у маленького костерка, разведённого прямо на тропе. Они оба приятно

8

«Огни над Бией» № 29-30

удивлены. Георгий суёт озябшие пальцы к огню.

- Вижу - туман приближается. Ветра нет, значит надолго. Быстренько костерок развёл. Ты знаешь, паря-девка, честно, - в потёмках плохо вижу. Куриная слепота у меня. За себя не беспокоился. Думал, что до тумана ты доберёшься до лагеря. Георгию не хочется показать ему своего лица. Делает вид, что валежник в костре сыроват, дымит и от этого першит в горле. По сумеркам вернулись в лагерь. О них беспокоились. Все долго сидели в тот вечер у костра. Туман рассеялся. Вызвездило. Ночной воздух пропах цветами. Герман близоруко щурится, рассказывая во всех подробностях события минувшего дня. Лида Пашенцева в полушубке, сложила голову мужу на колени, слушает его, дремлет. Толя с монотонностью механизма подбрасывает дровишки в костёр. После ужина долго пьют чай. Геологи ведут свои разговоры. Дед Ветров курит, прислушиваясь к лошадям. Георгий дремлет и завидует Пашенцеву. Постепенно маршруты в гольцовой зоне отряд отработал, и лагерь перенесли ниже на один из правых притоков Кубадры - речку Куркурек. Несколько раз из-за отсутствия Толи Глазко Георгий ходит маршрутами в паре с Робертом Коганом, у которого совершенно другой подход к людям. Дождавшись, когда Толя вернётся, вновь ходит с Германом, ходившим в одиночку, что по технике безопасности не допустимо в горах. В одном из маршрутов, шнур датчика дозиметра зацепился за ветку и оборвался под корень. Герман отправляет Георгия с пробами и неисправным прибором в лагерь, заменить аппарат. Пашенцев, обрабатывая материал, удивился столь раннему приходу. Георгий объясняет.

- Приборы только на базе в Улагане. Поедешь и привезёшь. Следуют другие распоряжения. Дед Ветров, оторванный от дел, идёт ловить свежую лошадь. Георгий наскоро перекусывает, берёт три банки консервов, дождевик и на лошади спускается по тропе вниз. Слева шумит Кубадра, тропа идёт мелким кедрачом. Как часто бывает в горах, стало накрапывать, а потом пошёл нудный по-осеннему холодный дождь. Натягивает дождевик, но изпод капюшона плохо слышно. Постепенно всё набухает: дождевик, штормовка, тропа. Чувствует, как ручейки воды с одежды текут по спине в сапоги. Река и та стала шуметь иначе, наполняясь водой. Постепенно интерес к окружающему теряется. Смотрит на раскисшую тропу. Дождь нудно стучит по намокшему и стоящему колом дождевику. Подступает апатия. От резкого толчка лошади, чуток не вываливается из седла. Какимто боковым зрением на одно мгновение видит рысь, перемахнувшую с сука, что навис над тропой. Лошадь вмиг пошла ходче, апатия слетела, по телу холодком пробежала дрожь. Он спешивается и ведёт лошадь в поводу. Согревшись, вновь лезет в седло. Дождь

9

«Огни над Бией» № 29-30

усиливается, это верный признак, что он скоро закончится. Видно впереди ручей, а за ним поляна, на которой под дождем уныло стоят два аила. Там лают собаки. В месте перехода катит грязная вода. . Инстинктивно ставит носки сапог в стремена. Повод намотан на левую руку. С ослабленными поводьями лошадь осторожно входит в ручей. В русле, видимо, ползут камни, и лошадь осторожно передвигает ноги. Буквально на середине её сшибает поток, и она заваливается набок. Георгий успевает выдернуть ноги из стремян. Бурлящая речка несёт их. Лошадь напрягается, вскакивает и передними ногами цепляет обрывистый берег. Георгий болтается в воде, держась за повод. Лошадь вскарабкивается на берег и вытаскивает его. Седло с притороченным рюкзаком на дрожащей лошади сползло набок. Георгий не может подняться. Он не чувствует ног. Хлюпая водой в сапогах, встаёт. Его колотит дрожь, и он не может унять её. До строений метров сто. Навстречу, лая, бегут два пса. Дверь одного из аилов приоткрывается и видно лицо женщины. Выходит, отгоняет собак и что-то говорит. Он её не слышит, и сказать ничего не может. Она берет повод из его затекшей руки и показывает на аил: дескать, заходи.

- Ничего, ничего. Всё хорошо. Заходи. Греться будешь. Шибко греться надо. Я сама лошадь поставлю. Он входят в аил. Костер. Тепло. Две женщины сидят и курят трубки. Одна, совсем ещё молоденькая, кормит ребёнка грудью. Время от времени отрывает его от груди и суёт мундштук трубки в его ротик. Ребёнок морщится, кашляет. Старуха, видимо её бабка, одобрительно кивает головой. Обе весело смеются, не смущаясь его присутствия. Та, что вошла с ним, что-то сказала. Все женщины вновь дружно расхохотались.

- К огню садись ближе, грейся. Шуба тебе вот! Георгий снимает дождевик, сапоги, штормовку и подвешивает на проволочные крючья возле дымохода. С них капает вода. В отверстии крыши видно звёздное небо и дым от костра поднимается прямо. Ему дают пиалу с чегенем. Пьёт. Хвалит. Наливают ещё. Становится теплее, хотя сидит в трусах и майке. Поленья горят ровно. Он заворачивается в шубу. На земле под ним подложен его спальник. Становится тепло и уютно от теней на прокопченных стенах жилища. Женщины говорят на алтайском о чем-то своём. Ребёнок затих. Георгий заснул, и сквозь сон ему чудится брех собак, да похрапывание пасущихся лошадей. Проспал долго. Взошло солнце. В аиле кроме него нет никого. Мычат коровы. Их, видимо, доят. Пожитки и снаряжение просохли и хрустят высохшей грязью. Женщины угощают его свежим молоком. Он, растроганный таким приёмом, вынимает и просит принять презентом две банки сгущенки, всё, что осталось. Его лошадь оседлана. Выезжает на тропу.

10

«Огни над Бией» № 29-30

В Улагане находит базу. Крытый автомобиль ГАЗ-51 стоит во дворе проводника Адама. Люди второго отряда возвратились с хребта Тангош. Георгий вновь рад видеть Валентина Коробу. Володя Почуфаров, геолог, сухощавый и подвижный, назидательно объясняет ему ситуацию: два прибора есть, но они не работают. Один всё же комплектуют. По разговорам их отряд должен через неделю перебраться в новый район работ: Джезатар - Калгуты. Водитель экспедиционного «бобика», приехавший из города, делится новостью. В городе на базаре был «кипеш»: милиционер застрелил старика, и толпа его чуть не разорвала. Многих похватали. В лагерь возвращаются вместе с Валентином. Лошади уверенно идут по знакомой тропе. Валентин рассказывает о работе, которую проделали, о коллегах, о проводнике-охотнике. Лет двадцать проработал в милиции. Тайгу знает. Завалил медведя, но старого: шкура ободрана во время гона и клык сломан. Нечаева хотела забрать трофей, но лошади от медвежьего запаха шарахались, пришлось бросить. Была маралятина, встреча с заблудившимися туристами. И ещё много чего он поведал по дороге в лагерь. Проехали поляну с аилами, с коровами, с лающими псами. Георгий приветливо машет рукой женщинам. Пересекли ручей, сейчас он безобидный. В лагере их встретили приветливо, но довольно сдержанно. Пашенцев торопит геологов: поджимают сроки. Валентин на маршруты ходит с Коганом: у того что-то не заладилось с Толей. Он в лагере толчёт пробы в чугунной ступе. Германом с Георгием и Пашенцев с Лидой ходят на ближние маршруты. Она техник. Иногда она ходит и с Валентином. Роберт отказывается ходить одна и тогда Пашенцев вновь посылает с ним Толю. После возвращения в лагерь, Герман с большим участием относится к Георгию. Когда обедали сухим пайком на маршруте, поведал, что в лагере был большой скандал вечером в день его отъезда. Даже Роберт, с его отношением с рабочими, и тот, высказал свое мнение, что начальник поступил опрометчиво, отправив Георгия одного. С Пашенцевым они работают первый сезон. Несмотря на всё его военное прошлое, до окончания геологоразведочного института, ребятами высказано ему: здесь не армия, где приказы не обсуждаются. Георгий удивлён такой откровенностью своего старшего товарища. Вот откуда такая сдержанность при их с Валентином приезде. Полевые маршруты длинные и ребята в лагерь возвращаются очень поздно. В один из таких вечеров в лагере видят свежие лица: Володю Почуфарова и проводника Адама. Тот с мосинским карабином. Геолог, закончив обработку материала по работе на

11

«Огни над Бией» № 29-30

Тангоше, приехал ускорить завершение работ в этом районе и привёл остававшихся на базе лошадей. Проводник приехал с ним на охоту. При нём две собаки-кобеля. В лагере оживление. Люди долго сидят у костра, слушают рассказы бывалого таёжника-охотника. Росточка тот небольшого, с округлым лицом и такими же округлыми движениями. Сам у костра, а псы поодаль. Один старый кобель, с вытекшем глазом и сломанным клыком - Чёрный. Второй серый, молодой. Абрам называет его Чебдаром. Как всегда при свежих лицах, всем хочется выговориться. Симкин упомянул, что несколько раз в гольцовой зоне наряду с дождем часто пролетал снег.

- Чего удивляться, - говорит Почуфаров, - вот со мной на Чукотке случай был. Летом чуть не замёрз в снегу. Маршруты длинные: световой день круглые сутки. Тундра. Видать, далеко зашёл, заблудился. Ходил один. Облачко малюсенькое появилось. Ясно - к непогоде. Беру по компасу азимут: где-то далеко виден чум. Облачко, туман, снежный заряд и пурга. Фуфаечка на мне, поверх штормовка, на ногах резиновые бредни. Бьёт пурга со всех сторон. Иду по компасу. То ли сбился, то ли он магнитное склонение не точно определил. Нет чума. Залепил снег глаза, руки озябли, сам продрог. Думаю - конец. Самое обидное, что войну прошёл, цел, остался, а здесь замерзнуть летом. Собаки залаяли, дымком пахнуло. Вышел к чуму. Хозяин - старик и две молодухи, дочери его. Всё же остался живой! Обогрели, обсушили, накормили, напоили, и спать на оленьих шкурах в чуме оставили. Метёт. Сквозь сон слышу, как дочери ко мне под олений полог лезут. Одна с одной стороны, другая с другой. Разомлел от съеденной оленятины и выпитого чая. Спать бы мне, да каждая из дочерей мое достоинство к себе тянет. Проснулся один. Старик-хозяин мрачным сидит у комелька, курит. Девок не видно.

- Шибко плохой человек: внуков мне давно надо, стадо пасти, на охоту ходить. Дочерей обманул, не будет у меня внуков. Шибко плохо сделал. Вот такие там обычаи были: не важно, какому гостю дочь в постель класть. Нет дочери, жену. Не зря чукчи говорят: дети севера, наши дети. Из слушающих людей Володино благородство вслух оценила одна Лида Пашенцева, как жена, скорее всего, но не как женщина. Муж её, он же начальник, у вечерних костров-посиделок не принимал участие. Чаще писал, считал, реже ходил маршрутами, но приезд Почуфарова с алтайцем-проводником, привнёс изменения.

- Адам. У тебя десять детей, две жены. У вас такие же обычаи? Круглое лицо Адама трудно, чем смутить. Не спеша, допивает чай из своей кружки, как бы прислушиваясь к своим словам, отвечает на вопрос Георгия Николаевича.

- Сколько людей - столько мыслей. Не каждый говорит то,

12

«Огни над Бией» № 29-30

что думает. Детьми я богат, это верно. Рано женили - горяч был. Старшего брата тайга взяла, его жена с детьми перешла ко мне, как наследство. И от неё у нас дети. Как считать, а выходит богатый. Кормить всех надо. Костёр стелется. Погода будет портиться. Зверь на солонец в такую погоду ходит. Удачно скрадём, с мясом будем. Подготовлю лабаз, а вечером устроюсь. От предполагаемой свеженины люди у костра заметно оживились и попросили Адама рассказать из охотничьих историй. Ночные бдения ему не в тягость.

- Расскажи, как на Тангоше медведя скрадывал,- замечает Почуфаров.

- Хороший охотник говорит не о своих удачах, говорит о своих промахах. Тропами идём. На таежных полянах трава умята, земля разрыта: у медведей время спаривания. Женщины в один голос: - Хотим медвежатины и всё тут.

- Летом мясо жёсткое.

- Хотим! Утречком раненько собак привязал, а сам пошёл зверя скрасть. Выше него по склону подняться надо. Вижу большой. Раз стрелял, два стрелял. Пятый раз стреляю, а он прёт на меня. Пока перезаряжал, а он вот он, рядом. Шестой раз стрелял в упор. Упал. Скатился с горы и в лагерь. Вставайте - завалил. Отпустил собак. Вижу - начали рвать. Зверь мертв. Большой, старый, весь ободранный. Женщины спросили.

- Где твоя войлочная шляпа?

- Бежал, потерял. Видимо, на Калгуты пошла. У нас говорят: "Что в тайге потерял, обязательно на Калгуты уйдёт". Гиблое место. Много людей взяло. Кто самый хитрый и коварный зверь в тайге? Росомаха. Медведю до неё далеко. Обычай у нас был: будущему тестю обязательно преподнести две шкуры: охотники шили из них зимние ичиги, и сносу им не было. Долго гонялся, пока добыл. Тогда и женился. Раньше у нас зверя больше было и народу меньше. Граница рядом. Двадцать пять лет в милиции отработал. Всякое было. Сойоты из-за хребта прейдут, в заповеднике браконьерствуют и назад. На фронт не забрали, вот в милиции всю войну и после, пока не вышел на пенсию. Много чего было. Георгий незаметно хочет угостить собак проводника кусочками сахара. Старый кобель не взял. Чебдар было потянулся, что не ускользнуло от глаз Адама.

- Мальчишка! Не порть собаку. Нюх потеряет, придётся пристрелить Вечер у костра и с утра Георгий уговаривал проводника взять его на солонец, на охоту. Тот был непреклонен. По совету деда Ветрова, пообещавшего «отстегнуть» пару боевых патронов проводнику, всё же уговорил Адама и тот согласился. Ни луны, ни

13

«Огни над Бией» № 29-30

звезд. Сколько он ни присматривается, кроме неясных очертаний ложбины не разглядеть. Постепенно глаза начинают различать отдельные предметы: чуть-чуть светлее кромка берега ручья, где заложена каменная соль-лизунец, верхушки кустов ерника причудливой формы и редкие лиственницы.

- Сиди тихо. Не сопи, не кашляй не чихай. Зверь может выйти с любой стороны. Старый, опытный к деревьям близко подходить не будет. Зверь больше доверяет своим ушам, своему нюху. К солонцу никогда сразу не подойдет. Тихо может обойти раз и другой вокруг: не скрадывает ли его кто, не подстерегает опасность. Замрёт, а потом может шарахнуть в сторону через кусты и снова замрёт. Долго слушает, потом только может подойти. Бывает, подходят несколько. Один слушает, остальные лижут соль или скопытят и жуют землю с солью. Всё понял? Георгий понял и от напряженного вглядывания в темноту глаза сами по себе стали слипаться. Несколько раз он делает попытку моргать ими, но они всё больше и больше слипаются, и он задремал. В какие-то моменты он открывает глаза, ничего не понимая и не видя ничего, кроме ещё более усилившейся темноты. Сколько прошло времени в борьбе с дремой, и желанием что-то различить или увидеть. Звук выстрела, как ему показалось, хлестанул его не по ушам, а по спине. Неясный шум и ещё выстрел. Расслабленность дремы моментально улетучилась. Других звуков нет. Не слышно и Адама. Сон улетучился. Оставалось ждать рассвета. Перед ним он, видимо, задремал всё же и позже был окликнут охотником: - Слезай. Как здесь слезать, когда всё тело в спальнике задеревенело и не слушается. Долго расстёгивает, клеваны спальника и вытаскивает из него ноги в ботинках. Зябко, но росы нет. Свет серенького утра позволяет охотнику осмотреть солончаковую яму, следы и результат выстрелов.

- Косуля приходила, яман. Видно ранил – кровь. Собак надо. Тело, а особенно спина болит, не от веса спальника в рюкзаке, а от затекших мышц. В лагере только-только встают и вопрошающими глазами смотрят на Адама. Тот, не мешкая, седлает коня и спускает привязанных собак. Они визжат от нетерпения предстоящей своей работы. Старик Ветров вопросительно смотрит на Георгия, но тот отводит глаза - сказать нечего. После завтрака геологи ушли на маршрут, и они с Германом. Тот много не расспрашивает, лишь спросил: - Как охота? Что ему ответить: продремал, стрелял Адам, но попал или нет, он не может уверенно сказать. Тот видел кровь: говорит, что ранил. Весь день, спотыкаясь, ходил за геологом. Герман весел. Говорит, что завтра снимаемся, а рюкзак у Георгия тощ, как и

14

«Огни над Бией» № 29-30

он сам. Освежёванный проводником старый самец косули даже хорошо уваренный в шурпе, отдаёт специфическим запахом. Псы, видимо, насытившись требухой и осердьями, лежат поодаль костра, спокойно полизывая лапы. Пашенцев хвалит Адама, но тот спокойно - равнодушен. Говорит, что будут дожди, и переходимые притоки Кубадры наполнятся лишней водой. Действительно: завтра снимаются и уходят вниз. ДОРОГИ, ДОРОГИ … У моста через Кубадру геологов, начальника и женщинтехников с пробами, экспедиционным снаряжением сажают в машины ГАЗ-51, ГАЗ-69 и увозят. Валентин ехать машинами отказался. Можно возвратиться по старой тропе в верховья реки Кубадру, перевалить Курайский хребет и выйти в поселок Курай. Этот путь короче, но из-за предполагаемых дождей рисковать не стали. Старший из «ковбоев» дед Ветров, а младший, Георгий, но это только по возрасту. У ребят график: когда им быть на месте с лошадьми к определённому числу. За время работы и общения с начальником Толя, Валентин и даже дед Ветров не особо высоко отзываются об умении начальника работать с людьми: то, что таскает наган на поясе, так это показать жене, что он настоящий мужчина, начальник.Теперь гора с дыркой посередине, где прячется зима - Кыш-Бажи-Оюк- слева по ходу их движения, Снежная шапка её заметно увеличилась. Там идёт снег. На перевальном седле встретили грузовую машину с людьми, с туристами. Те цепляют лоскутки ткани на веточки деревьев. Ими командует какой-то плюгавенький в очках инструктор. Он просит прокатиться на лошади. Георгий ссаживается, а плюгавенький в седло подсаживает какую-то девицу. Та постоянно взвизгивает. Конь в заводе всхрапывает. С седла туристка падает в объятия инструктору. Тем ехать в сторону Улагана, а геологам двигаться в сторону Акташа.

- Мы рюкзаки таскаем - нам платят, а туристы платят, чтобы таскать рюкзака, - комментирует Толя. - А та девочка ничего, подсадистая, не чета плюгавенькому инструктору. Это не страшно в спальнике подровняются. "Вот они, какие туристы", - отметил про себя Георгий. На Чуйском тракте ниже посёлка Коташово - Мёны. На всей трассе Чуйского тракта километров через пять-семь стоят дома ремонтёров, а иной раз с ветряком - динамо-машиной. Вот, собственно, чем были Мёны. Вокруг хорошо рублёных домиков красуются голубые тяньшаньские ели. В наступающих сумерках проходят несколько дальше и на поляне, вблизи ручья, разбивают бивак. Они в своей конной компании. Старик Алексей Ветров вписался в неё сразу. В горах и экспедициях он не новичок. Помнит Гражданскую, а в Великую по возрасту был ездовым в каком-то кавалерийском соединении.

15

«Огни над Бией» № 29-30

Рассёдлывают лошадей, путают и на привязи пускают пастись. Это всё забота конюха-деда, но он напоминает Георгию о его должке перед ним и просит помогать. Ему отказываться не имеет смысла: за всё надо платить, даже за обучение жизни. Но Георгий доволен коллективом собравшейся компании хоть и не настоящих ковбоев, но очень интересных людей, у которых есть чему поучиться. Толя сетовал на начальство и его использование не по специальности, Валентин весел и рассказывает забавные истории из жизни земляков Гоголя, а Георгий слушает, не закрывая рта. Старик делился опытом работы в иных геологоразведочных партиях.

- В тайге не подставляй спины, не задавай лишних вопросов. Ценится: СЛОВО, ДЕЛО, ВОДКА, ПАТРОНЫ. Встают рано в рассветных сумерках. Пока готовят завтрак, пока ловят и седлают лошадей, небо наполняется голубизной. В проёме тёмных гор ярко блещут вечные снега Северо-Чуйских белков. Отражённые лучи от ледника пронизывают дремлющую долину и луч вспыхивает на лапах голубых елей. Это продолжается мгновение но, Георгию запомнилось навсегда. В Курайской степи, вернее, в широкой межгорной котловине, видны старые оросительные канавы и множество мелких курганов с рядом закопанных камней, по кольцу. В поселке стоит стационарная геологоразведочная партия. Там же в "степи" видят грубо отёсанный камень, изображающий воина, с кривым палашом в одной руке и чашкой в другой. На нём остроконечная шапка. 0н степняк: алтайские племена носили круглые, типа современных национальных уборов. То балобал - Кизер. Позже его перенесут в музей Горно-Алтайска с десятком других, чтобы сохранить от современных вандалов. Зимы в этой долине бесснежные. Температура опускается до минус сорока. Об этом рассказывали экспедиционные водители. Трудно на трассе ремонтёрам. Здесь их домики чаще встречаются. О Чуйской степи у Георгия было какое-то идиллическое представление: ковыль по пояс, табуны лошадей, отары овец. Скота из Монголии гонят много и часто, но ковыля не видно. Она такая же межгорная котловина, но больших размеров. Заячья капуста, другие кочкоподобные растения, выпирающие бугры земли со следами соли. Чабрец да полынь. Та малюсенькая, и запахи её волнами накатываются вместе с дуновением ветра. Кош-Агач - большое аймачное поселение с глинобитными домишками. Здесь южная часть Алтайской автономии, и живут в основном казахи. Они более широкоскулые, чем алтайцы. Ребята отправляют почту, наводят кое-какие справки. По телефонным столбам, как ориентирам, пересекают безводную котловину за день. Воздух парит миражами озёр. На телефонных столбах и на павших животных сидят стервятники: сипы белоголовые. Марево и полынные волны окутывают глаза, ноздри. Приятно и тоскливо смотреть на

16

«Огни над Бией» № 29-30

это однообразие. Постепенно в сплошной громаде гор прорезается ущелье речки Тархаты. Туда же ведут телефонные столбы. В глубине ущелья, там, где оно совсем сузилось, на возвышении стоит брошенная погранзастава. Казарма, конюшня, два-три глинобитных разрушенных домика подсобных помещений. Всё в запустении. Ущелье рассекает горы, и долина речки Тархота расширяется. Видно множество озёр с водоплавающей птицей. Она подпускает близко, а потом нехотя отплывает к другому берегу. На крыло взлетают редко, видимо не так часто беспокоят. Дорога каменистая, местами насыпная. Справа у подошвы горы видны отвалы действующей штольни. Валентин, будущий геолог, объясняет, что штольни забивают на стыке нескольких геологических периодов. Например: девона и кембрия. В них чаще встречаются интересующие геологов минералы, либо металлы в интрузии. Там же, возле штольни, два "балка" вахтовиков. Крутится ветряк динамо машины. К вечеру достигают развилки дорог, где стоит их отряд с людьми, машинами. Вечером у костра начальник озвучивает принятое им решение: Нечаева, старший геолог, Симкин, Пашенцева, Кашенцева и Георгий с двумя лошадьми идут на Калгуты. Пашенцев на машине ГАЗ-51 спускается в поселок Джезатар. С ним Поцуфаров, Валентин и Толя. Заводную лошадь Георгия по акту начальник собирается передать в местное лесничество. Туда едет дед Ветров. Роберт Коган не то заболел, не то ему поручен другой участок работ, выезжает с шофером Яковом Васильевичем назад, в сторону города. Решение начальника люди воспринимают как должное. КАЛГУТЫ Перед выступлением к переходу на Калгуты, перед навьючиванием лошадей, оказалось, что лишний мешок овса можно не брать. Георгий с Германом загружают его на лошадь и идут к юрте, стоящей километрах в двух от развилки, у озера. Пожилая казашка, выслушав их, потребовала показать паспорта. Обходятся одним. Та разрешает внести мешок в юрту. В ней довольно чисто. Есть даже радиоприёмник. Там, где должен гореть очаг, стоит печка-буржуйка с трубой выходящей наружу. В казане, в бараньем сале, шкварчат кусочки-бурсаки, пресное тесто. Хозяйка протирает две пиалы и ставит перед ними. Размешав деревянной весёлкой содержимое бурдюка, наливает им по пиале молочной жидкости. То чегень, перебродившая молочная закваска. Георгий спокойно выпивает и ставит пиалу на пол, на кошму. Хозяйка спрашивает: -Еще? Он утвердительно кивает. С Германом творится что-то невероятное. На нём нет лица, и он тихонечко шепчет ему: - Допей. Мне нехорошо, - и выскакивает из юрты. Георгий слышит, как его полощет. Он допивает его пиалу,

17

«Огни над Бией» № 29-30

наполненную хозяйкой. Алтайки в злополучный вечер, когда он купался в ручье, угощали его подобным напитком, и он ему понравился. А технология приготовления и санитария его не волнуют. Нечаева встретила их, подозрительно крутя носом. Германа вывернуло наизнанку и он бледно-зеленый, что не скажешь о Георгии. Завьючены лошади по давно не езженой дороге, поднимаются вверх. На развилке остается кирпичный домик под шифером. В такой глухомани, но домик белён известью. Далеко впереди дорога упирается в заснеженные горы и где-то там скрывается. Но идти нужно. Калгуты, это давно брошенный рудник, открытый ещё до войны. Находится как раз у границы. Во время воины и позже на нём добывали вольфрам и молибден. Туда же была пробита дорога, переметаемая в бураны и засыпаемая сходящими лавинами. Со стороны границы проехало несколько верховых, не то монголов, не то казахов. Они, не подъезжая, пересекли их дорогу. Недалеко от этих мест есть выходы радоновых вод. Там сделана хижина из дикого камня над родником. Джумалы называется источник. На горах блестит свежевыпавший снег. На перевальной седловине дует пронизывающехолодный ветер. Георгий в кепке, и чтобы не отморозить уши, пониже натягивает её. С перевала внизу видны брошенные строения рудника, а слева граница. Женщины облюбовали домик с печью, хотя потолок пропускает свет и влагу. Рядом ставят большую армейскую палатку. В ней устроились Георгий с Германом. За водой ходят к роднику, бающему из-под скалы. Герман с женщинами-техниками ходит маршрутами по старым штольням, замеряя радиоактивный фон. Старший геолог Инна Александровна с Георгием на лошадях уходят маршрутом вниз по речке Калгуты чуть ли не до слияния её с рекой Ак-Калахой. Однажды, возвращаясь назад, вынужденно пересекают широкое курумное поле. Смеркается и геолог всё время торопит лошадь. Они идут чутко, чтобы не провалиться меж камней. Он предлагает ей ослабить поводья: лошади сами выведут. И точно. Перевалив несколько увалов, поросших ерником, лошади в сумерках вышли на тропу и весело и ходко, насколько позволял груз проб, пошли вверх по ней. В потёмках местность казалась не знакомой. Вдалеке замаячил огонь костра, и вскоре всадники спешиваются среди двух обеспокоенных женщин и Симкина. Он слегка ворчит на Инессу, насколько позволяет субординация. Расседланных лошадей с путами на ногах отпускают пастись. Ночью выпадает обильный снег Под тяжестью упавшей палатки одеваться приходится на снегопаде. Укрепляют палатку, вновь лезут в спальники и время от времени изнутри стучат по тяжелеющим от снега её полям. Снег идёт ещё сутки, но когда он идёт всегда теплее. Чтобы не испытывать судьбу, собирают всё экспедиционное барахло, завьючивают лошадей и по пояс в снегу выползают на перевал, а затем вниз, полноценно не закончив отработку этого участка. Ниже снега меньше, а у развилки

18

«Огни над Бией» № 29-30

на Джезатар вообще сухо. Без приключений забирают мешок овса, оставленный в юрте, ставят палатку, оставляют женщин и на лошадях с Германом спускаются вниз по Джеза- тору, встретить стоящих геологов их отряда. Поздний вечер. Ни огней, ни света фар, ни костра не видно. Герман, страдающий «куриной слепотой» пропускает лошадь Георгия вперёд, а сам едет сзади. На лагерь выскакивают неожиданно. Костёр горит под береговым обрывом, защищённый от долинного ветра. Геолог объясняет ситуацию. Заводят машину и уже часа через два весь отряд в сборе: три женщины, молодой мужчина и долговязый мальчишка. Все рады встрече. В этот раз Георгий лезет в палатку Германа, а не ребят. Дед Ветров и шофер устроились в другой. Ночью слышна канонада камнепада. ЧИКТЫ, ПРИЕЗД СМИРНОВА Раннее утро. Всходит солнце и освещает пики скал белесопепельной породы. Пегматиты. Они сопутствуют залеганию редкоземельного минерала бериллия. Берилл, это лёгкий металл. Вес алюминия, а прочность стали. Основа нашей космонавтики. Совсем недавно был успешно запущен космический аппарат с космонавтом Германом Степановичем Титовым, нашим земляком. Спутник сделал семнадцать витков вокруг Земли и успешно приземлился. О событиях слышим из маленького радиоприемника. Геологи внутренне горды этим событием. Особенно Герман. Все маршруты отряда проходят в районе урочища Чикты. Ждут проверяющего начальника из Москвы. Действительно! 23 августа приехал экспедиционный "бобик" и привёз человека, довольно пожилого. Он тот, которого ждали. Фамилия его Смирнов. Запомнился тем, что был высок, в яловых сапогах с ремешками-застежками, с геологическим молотком с длиной ручкой, и неимоверно потёртой кожаной куртке. На крупной голове маленькая тирольская шляпа с какимто перышком. Говорил медленно хрипловатым голосом. Шофер "бобика" Яков Васильевич от родителей Георгия привёз гостинцы: двухлитровую банку меда и всякой домашней снеди. Женщины умудрились собрать грибов на жеруху, а дед Ветров загодя сумел выменять хромого барана за три винтовочных патрона у пастухов. Резать до приезда проверяющего не стали, а вот теперь Яков Васильевич быстренько управился с ним. Геологи гостя хорошо знают и встречают с особым радушием. После ужина сидят у костра. Солнце зашло за горы, но кровавокрасные лучи его играют на белых зубцах цирка, да время от времени слышен гул камнепадов. Геологи говорят с ним о работе, о Москве, о коллегах, о событиях. Явно развеселённый таким радушным приёмом

19

«Огни над Бией» № 29-30

и теплотой отношения к нему со стороны коллег, старик поведал одну историю, которая Георгию врезалась в память и запомнилась.

- Много лет назад, я так же сидел у костра, по ту сторону границы, можно сказать, недалеко от этих мест - провинция Синьдзянь - Западный Китай. Середина тридцатых годов. Стоял такой же красивый закат. Но он меня не радовал. Советские геологи по межправительственному соглашению вели разведку на территории Китая. Когда поднимали тосты, то первые за Сталина - Чан-КайШи. В Китае у власти партия Гоминдана. В приграничных с Союзом некоторых районах Китая, было предостаточно всякого сброда и банд. Ушедшие белоказаки, националисты, а с их стороны банды, делящие сферу влияния над местным населением. Маршрутами в "поле", в зависимости от удаления от базового лагеря ходили так: два-три стрелка с винтовками и один геолог. Иногда брали рабочего из местных жителей. Охрана наша. Базовый лагерь - крепость. По углам сторожевые вышки, колючая проволока в два ряда, да саманные домишки внутри служили своего рода укреплениями. После захода солнца ворота накрепко закрывались, выставлялась охрана, выхода из казарм не было до утра. В них жили рабочие из местного населения, в основном уйгуры. От нашего лагеря недалеко находилось уйгурское поселение. Что в поселке, что в базовом лагере те же саманные мазанки. Бывало зимой ветра остры и пронизывающи. В низине, где уйгурский посёлок, недалеко штольня, где велись основные работы. Она, как и базовый лагерь охранялась: колючая проволока, вышки и стрелки на них. Случилось, что молодому парню по каким-то его делам, вздумалось ночью лезть под проволоку из лагеря. Стрелок, заметивший его, крикнул раз, другой, да стрелял и не промахнулся. Утром родственники пришли, забрали тело, чтобы придать земле по их обычаю. Случались подобные вещи и раньше. Цена человеческой жизни стоила десяти баранов живьём. Несколькими днями позже звонил, но линия была нарушена. Полуторка, ехавшая с моим отчётом, была обстреляна. Пробиты все скаты. Стрелки из сопровождения геологов не раз отстреливались, уходя в базовый лагерь. А здесь обложили, как волков в окладе: ни туда, ни сюда. До начальства нашего далеко, в Москве. До ближайшего населённого пункта тридцать километров, но как до него добраться? Знал, что не местных уйгуров это дело, а одной из банд контролирующей этот район. Решили погреть руки на чужом горе, ждали, как мы себя поведём. Первоначальным условием была выдача стрелка, убившего уйгура, но тот человек наш. Я сидел у костра. В нём горел "аргал" - сухой навоз и был красивый закат кроваво-красный не радующий никого. Стояло тревожное ожидание какой-то неизъяснимо опасности. Такое состояние было около недели. Пришёл человек к лагерю,

20

«Огни над Бией» № 29-30

размахивает не то тряпкой, не то бараньей шкурой. Приглядываться было некогда. Сказал, что говорить будет с начальником, то есть со мной. В лагере у нас специальный человек, ОТТУДА. Гонца приняли вместе. Представился он как родственник убитого и заломил такой выкуп, компенсацию за убитого, в лошадях, что это составляло по количеству чуть ли не эскадрон. Выслушал и сказал ему, что буду говорить о компенсации с тем человеком, который его послал. Только с ним и ни с кем другим. Это моё окончательное решение. После предварительных переговоров решено было встретиться в юрте одного из пастухов. С противной стороны выдвинуто условие: не более двух сопровождающих с каждой стороны. В назначенное время еду с двумя верховыми стрелками. Человек ОТТУДА ехать со мной отказался. Того пастуха знал и он, якобы, был родственником убитому. Выехали рано, до жары. У коновязи юрты стояло три лошади. Оставляю одного верхом на возвышенности, чтобы видно было подальше. Второй встал у входа. Другая сторона поступает соответствующе. В юрте сидел человек, с которым я должен был вести переговоры. Переговорщик мощного телосложения, в портупее, с двумя маузерами. Крышки колодок открыты. По обличию он больше походил на казаха, но одет во френч и галифе английского покроя. За себя я не боялся: в каждом кармане брюк по "лимонке". Кобура револьвера тоже расстёгнута. В случае провокации знал, как поступить. Он назвал себя, я себя. Да, его имя слышал! Сидели на разостланной кошме друг против друга. Между нами ведёрный самовар. Хозяин при нас заваривает крепкий чай, здесь же стоят традиционные угощения: жареные бурсаки, сырки из овечьего молока, чегень. Этот минимум должен был говорить о деловой, а не праздничной встрече. Хозяин разлил по пиалам чай совсем понемногу, чем более уважаемый гость, тем меньше наливают, и, пригубив из своей пиалы, показал, что не отравлено, исчез за дверью. Тот, с кем вёл переговоры, хорошо говорил по-русски, а ещё лучше знал азиатскую дипломатию. Начали издалека. На первом самоваре, - допив чай из кружки и внимательно поглядев на слушающих людей, Смирнов продолжил, - мы говорили о здоровье родственников, о делах, сопутствующих удаче. На втором самоваре, часа через три, подошли к вопросу встречи. Мой оппонент заломил такую цену за выкуп, что наших хозяйственных расходов хватило бы не на один месяц. Говорить, да – нет, сразу нельзя. Достоинство в глазах другой стороны потеряешь. И вот постепенно, чашка за чашкой вели такую арифметику: количество требуемых лошадей перевели в численность баранов, а тех, по моему своевременному предложению, в ситец. В юрте прохладно, но я представил, каково было моим стрелкам на полуденной жаре. Но от нашей договорённости зависела жизнь многих наших людей, наша работа и многое другое, о чём я узнал

21

«Огни над Бией» № 29-30

позже. Подвели итог: двести с лишним метров ситца. Смотреть со стороны на ничего не выражающие лица? Но каждый в душе считал, как ловко он надул другого переговорщика. Договорившись, пожали друг другу руку и, отяжелев, от двух выпитых самоваров чая, вместе вышли наружу. Солнце основательно припекало. Первыми сели на лошадей их и наша охрана, стоящая у дверей, и каждый отъехал к своим людям, державшимся в отдалении. Обе стороны с оружием наготове следили, как мы улыбались друг другу. Я подъезжаю к своим охранникам, и гуськом лошадиной рысью направляемся в базовый лагерь. На складе у меня было достаточно бязи, ситца, байки и ходового товара, которым расплачивался с рабочими из местного населения. Товар они брали предпочтительнее, чем рубли, юани китайские. . Всё было подготовлено и отсчитано. Тогда в назначенное время приехал хозяин юрты с двумя другими людьми. Видимо из банды. Передал ситец. Расписок, естественно, никто никому не давал. Нам в качестве подарка привезли двух баранов. Люди забрали ситец, откланялись, уехали. Баранов отдал в столовую рабочим-уйгурам. Пусть режут и поминают своего соплеменника. Горел костер. Стало совсем темно. Старый геолог продолжил.

- Казалось, что всё будет хорошо. У полуторки починили колеса, но связи не было. И поехал я с тем человеком ОТТУДА к ближнему своему начальству. В кузове сидели стрелки. Начальство заставило написать подробный рапорт. Свой написал человек ОТТУДА. Нам дали необходимые распоряжение и отправили назад, работать, а заодно и людей, восстановить линию связи. Отправили наши рапорты к большому начальству в Москву. Жизнь вроде наладилась: люди работают, нас не беспокоят. Вновь вызывают меня к ближнему начальству с отчётом. Передал дела и уже с большой отчетностью поехал в Москву. Там начали перепроверять разные бумажки. Спросили недостающей расписки на двести метров ситца. Смирнов рассказывает о тех событиях с иронией, как бы шутит сам с собой и с тем временем.

- Расписка на выданный ситец в моих бумагах, естественно, не значилась. Уже те, кого считал друзьями, сторонились меня. Чужое высокое начальство, стало объяснять мне, что я трус и паникёр, поддавшийся на провокацию. Там вооруженных людей, тем более банд, нет и быть не должно, поскольку об этом заявлено по радио правительством, а я обыкновенный хозяйственный растратчик. В тон им говорило и моё прямое начальство: дескать, такой позор. С полгода продолжалось это разбирательство. Орден дали. Те, кто друзьями назывались, глаза прятать стали. В конторе нашей решили: послать меня туда же, с другим назначением. Позже работал здесь по соседству три последующих года. Вольфрам, молибден нашли. Для бронебойных снарядов это первая необходимость. Довелось

22

«Огни над Бией» № 29-30

увидаться и с теми, с кем вёл переговоры, но это другая история. Война. Усть-Каменогорск. Я начальник рудоуправления… Он ещё очень долго рассказывал о работе на Алтае, но Георгия сморило у костра, и он отправился спать. На другой день Смирнов уехал вниз по Джезатару в отряд к Пашенцеву. Георгий вновь вышел на маршрут с Симкиным. Ходить в цирках после обеда опасно: начинается камнепад. Спешили провести работу, а потом обедали всухомятку: банка консервов на двоих, сухари, вода. Герман берёт две-три ложки мяса: испортил желудок. Георгий ест всё подряд. Рюкзак становится легче.

- А ты знаешь, паря-девка, «старику» и шестидесяти пяти ещё нет, а выглядит старше. Такова наша работа. Отец мой ему многим обязан: он старше его, а во время войны они работали вместе. Отец был у него в подчинении. Родом со Жмеринки. В Гражданскую войну воевал в бригаде у Котовского. Позже служил вместе со Смирновым в том же воинском соединении. О Котовском вспоминал с теплотой: говорил о его необычайной силе удара шашкой, о том, что впадал в бешеную ярость до заикания от глупых приказов Якира. Мародёров расстреливал лично перед строем. По тяжёлому ранению отца демобилизовали и назначили в партийно-хозяйственный актив одного из оборонных заводов. Учился. Закончил рабфак. Удачно пережил "лихие годы", но с потерями в семье. Во время войны завод эвакуировали на Восток, в Усть-Каменогорск. Старая дружба спасла от голодной смерти, но подорвала здоровье: напряжённая нервная работа. Он ушёл из жизни в середине пятидесятых. По окончании школы с серебряной медалью для меня, как еврея, дальнейшая учеба это медицинский институт, либо геологический. С выбором помог «старик»… «И ВНОВЬ СКРИПИТ ПОТЁРТОЕ СЕДЛО» По возвращении Валентина Коробы с Рахманорских ключей гонял «серого» с разбитым копытом на источник: лесники отказались его брать - работы на этом участке сворачивают. Геологи с пробами, экспедиционным снаряжением на ГАЗ-51 уезжают в город, чтобы подготовиться к новому выезду в Чарышский район. С шофером Георгий отправляет коротенькое письмо родителям: всё в порядке. Жив, здоров. Вновь предстоит перегнать лошадей в посёлок Шишикман. Их снова четверо. Последние дни августа. Небо хмурое, идёт мелкий дождь. В ущелье отряд обгоняет ЗИЛ-157 - трёхосный вездеход. В кабине два пограничника-офицера.

- Кто такие? Ребята объясняют. Пнув, пару раз по скатам, те лезут обратно. Стоять под холодным дождём им не хочется. Машина уходит вправо в ближайший распадок в сторону хребта, а «кавалеристы» втягиваются

23

«Огни над Бией» № 29-30

в ущелье. Дождь, мелкий, нудный Бивак разбивают перед выходом речки в Чуйскую степь. К вечеру дождь перестал, но усиливается ветер. Он треплет палатки всю ночь. Пришлось вставать и укреплять растяжки камнями. Под утро пошёл дождь с мелким снегом. Сидят, ждут. Чабан или хозяин гонит небольшую отару коз и овец. Поинтересовался: -Спирт есть? Спирта не было.

- Скоро дождь кончится? - спрашивают пастуха.

-Скоро, скоро... Протирают спины лошадей, чтобы не сбить сёдлами, завьючивают и трогаются в сторону степи. Километра через два выходят, в долину. Надо же - такой контраст. Сухо! Налегке рысью к полудню въезжают в Кош-Агач. По календарю первое сентября, начало учебного года. По улице бегут ребятишки из школы: русские, казахи. Идёт сгорбленный годами и радикулитом старик-казах. Дети кричат ему: - Здравствуй, Пионер-ата!

0н, видимо, плохо слышит, прикладывает руку к уху, улыбается, и что-то бормочет в ответ. Георгий особой почтительностью не страдает, но чтобы кричать старику Пионер... Поинтересовался у прохожего. Тот ответил: так зовут старика: Пионер, значит первый! В Чуйской долине тепло. На Курайском хребте виден снег. "Лошадь знает дорогу домой!" Идут ходко. В пойме речки Малый Ильгумень на ночь разбивают лагерь. Дед Ветров время от времени напоминает Георгию о должке и просит помогать путать лошадей. На веревке пускают пастись. По утренним сумеркам всех будит чемто сильно встревоженный конюх: - Надо быстро уходить! Лошади, оборвав привязи, ушли на террасу долины, на посевы овса. Не делая завтрака, снимаются и уходят от потравленных овсов. Лошадей разнесло, идут нехотя, ёкая селезенкой и пуская "хлебный дух". Конюх беспокоится об их состоянии, постоянно понукает, заставляя бежать рысцой. Те, метя свой путь навозом, худеют на глазах. За четыре километра подъёма дважды перетягивают подпруги сёдел. Солнце краешком выглянуло из-за гор, когда кавалькада всадников поднялась на перевал. Берёзки шушукаются, когда первые лучи зажгли их светом, и они вспыхнули золотом листвы. По хребту потянул ветерок. В долине тихо, лишь легкий туман всходит вверх. Все заворожены красотой гор и солнца. Даже тяжело дышавшие лошади притихли. К Хабаровке спустились по той же старой тропе, что и поднимались. Сдают ухоженных лошадей и с прибывшей машиной едут в город. На подъезде к нему всё кажется другим, не узнаваемым.

24

«Огни над Бией» № 29-30

Вот сюда, до кромки бора, возили девочек на велосипедах по весне. Снег давно сошёл, но было прохладно. Утром передали по радио сообщение: НАШ ЧЕЛОВЕК В КОСМОСЕ! Мать Георгия даже всплакнула, когда услышала: Юрий Алексеевич Гагарин первый космонавт планеты Земля. Вот мост на четвертом километре, где их стайку подростков, катающих девчонок, встретила компания ребят постарше. Ему, как самому строптивому, разбили губу и согнули обод переднего колеса. За него из ребят их «кодлы» никто не вступился. Сейчас будет город. Экспедиционная база, первая получка: восемьдесят восемь рублей восемьдесят восемь копеек. Повзрослевший, загорелый Георгий в своей геологической робе топает домой. Встреча. Рассказы. На своем любимом диване долго ворочается, прежде чем уснуть. Многое и воспринимается с годами по-другому. Но в душе бродит мальчишеский дух. Страстей поубавилось, но кое-какой жизненный опыт появился. РАБОТЫ ОТРЯДА В ту осень отряд геологов отрабатывал ещё один район Алтая Чарьппский. Это стыки Бащелакского и Каргонского хребтов. Здесь высоты ниже и относительно теплее в сентябре, чем, скажем, на Калгутах в августе. На машине проезжают старые казачьи сёла бывшей Колывано-Воскресенской укреплённной линии: Огни, Маральи Рожки, Маяк, Комендановка, Чарышское, Покровка, Майорка . Горы здесь сглаженные, но лесистые. В маршруты Георгий ходит с Германом, реже с Нечаевой. Инесса, как хорошая лошадь: легка на ногу. Его всегда удивляло, что она ручьи и речушки на маршруте пересекает вброд. Георгий спросил.

-У нас с мамой дома живёт маленькая пуховая собачка. Мама связала носки из её пуха. Чем мокрее ноги, тем теплее. Он не поверил ей на слово. Многие горные деревеньки в страшном запустении. Живут в них в основном старики да старухи, получающие пенсию от двенадцати до двадцати рублей. Молодёжь вся поразбежалась. У одного крепкого старичка геологи топят баньку, а позже тот угощает чаем с разными травками. На потемневшем комоде стоит хорошо выполненная фотография: рядовой Лейб-гвардии Его Императорского Величества полка драгун с палашом. В ней трудно признать деда молодым. Он много видел на своем веку и не сетует на жизнь, рассказывая. В такие моменты Георгий особо проникался к рассказам, во многом говорившим правду, а не то, как её преподносили. У него постепенно, как у щенка, прорезались глаза на жизнь. Внутренне он испытывал в себе особое чувство: вот человек прожил жизнь, порой тяжелую, а

25

«Огни над Бией» № 29-30

лучшее воспоминание - молодость. А время-то было лихое. Почему? Этот район Алтая красив по-своему, но он всё же чаще вспоминал район реки Кубадры, Калгут и вечера у костра. Здесь жили, не ставя палаток в доме. И это до середины октября, до первого снега. По окончании работ в том районе Пашенцев произвёл ему расчет и выдал трудовую книжку с первой записью. Особо тепло Георгий расстался с Симкиным и ловил себя на мысли, что ему будет недоставать его рассказов-историй и незанудливых житейских наставлений. На первую в его жизни самостоятельную получку, мать купила верблюжье одеяло: вишнево-белые павлины с двух сторон, а позже, после расчета, крытую коричневой тканью фуфайку "хрущёвку" и кожаные перчатки. Георгий был горд, а отец лишь только покряхтывал. С месяц или около того пожинал лавры самостоятельного Хозяина, пока оставленные часть денег не кончились. Поступать в вечернюю школу, как неоднократно советовал Симкин, не хотелось: надоела дневная школа, а на работу нигде не принимали, пока отец не устроил его рабочим на склад. Работал зиму до мая. Надорвался и впервые узнал, как по-настоящему пахнут заработанные деньги. За это время получал от Германа письма и отписывал сам. В конце мая приехали геологи, в другом составе, но больше всего он рад встрече с Симкиным. Вновь устраивается в отряд со своим приятелем Михой Аверьяновым, рабочими. В этом полевом сезоне предстояло работать в районе перевала Чикет-Аман на речках Большой и Малый Ильгумень. Другой отряд партии будет работать на Коргоне. Лошадей взяли в том же посёлке, благо, там геологов знали. В поле маршрутами Георгий ходит с Германом, а Миха - со старшим геологом Михаилом Яровым. Тот заядлый охотник и при нём постоянно автоматическое ружьё МЦ-20-12, пятизарядное. У Германа тоже курковая двухстволка шестнадцатого калибра. В отряде повариха с мальчиком пяти-шести лет, начальник Пашенцев с женой Лидой. Кобец - водитель и хозяин базы, где зимовали две машины и снаряжение. Иван Петрович приглашал деда Ветрова, но тот почемуто отказался, а жаль. Его жизненный опыт и знания первейших ценностей в горах и тайге, не раз выручали геологов. С Германом, как и прежде, работать легко и просто. Зачастую Георгий один ходит на маршруты, когда доводилось мыть шлих. Это как старатели на Клондайке, но в лотке порой блестит не золото, а пирит, сернистый колчедан и серенькая фракция магнезитов. Пирит на воздухе быстро тускнеет. По характеру работы он геологов не интересует. Долина речки Малого Илъгуменя широкая, со следами древних оросительных каналов по её левому борту. Видимо ещё в древности в этом месте люди занимались не только скотоводством, но и вели посевы ячменя. Река с рыбой, а боковые ущелья с дичью. Геолог Яровой хороший охотник и с маршрута часто возвращается, с какимнибудь охотничьим трофеем. Разделает, приготовит тоже сам. Всё

26

«Огни над Бией» № 29-30

очень вкусно, будь то кедровки, молодой орел, барсук или кабарга. Спросит, как приготовлено, а позже скажет, что съели. С ружьем не расстаётся. Вечерами у костра любит рассказывать о своей работе в Китае и Египте. Говорит, что в Китае в ресторанчике маленького городка впервой попробовал мясо питона с акульими плавниками и с тех пор у него тяга к экзотическим кулинарным блюдам. Герман как-то напомнил ему давнишнюю историю его изысков, когда они работали на Байкале: омуль с душком по бурятскому рецепту. Яровой историю превратил в шутку и громко и заливисто хохотал. Пашенцев ему, видима, завидовал, но не подавал вида. По долине колея дороги и в базовом лагере постоянно находится машина ГАЗ51 с водителем. На маршруте Георгий допытывается у Симкина, что за история случилась на Байкале, над которой так хохотал Яровой. Герман писал в полевом дневнике своим красивым подчерком. Закончил, снял очки и заулыбался, близоруко щурясь.

- Эту историю, паря-девка, до сих пор вспоминают в нашей конторе «Цветмет». Район, где тогда работали, побережье Байкала. Дорог практически нет, и заброску на маршрут делали не на лошадях, а на дориях - местный тип баркасов с высоким носом, чтобы меньше захлёстывало волной. Как в минувшем сезоне, проверяющим приезжал Смирнов, так и тогда. Был он, как говорят, молодой, да из ранних. Способности были, но для руководства недостаточные, чтобы рекомендовать для заграничных командировок. Ты, паря, не смотри, что Яровому тридцать два года: два крупных открытия. На одном рудник вот-вот должны открыть. Связей у него в верхах больших нет. Старший геолог в нашем табеле о рангах это выше, чем начальник партий. Начальник, прежде всего хозяйственник, координатор. Ему надо иметь большую гибкость в позвоночнике, перед вышестоящим руководством. От геологов зависит весь результат работ. Пашенцеву сорок два, а выше ему не подняться. Вот из таких людей был проверяющий, которого мы ждали. С Листвянки пришла дория под мотором. Мы знали, кто приедет. Яровой пришёл с маршрута, как обычно не с пустыми руками и сам приготовил. Ужин не без спирта и повод есть, а позже гостя потчевали местным деликатесом: омулем с душком. Буряты в таком виде заготавливают его на зиму от цинги: полуразложившаяся и слегка копченая рыба. С утра над озером дула "Селенга" - ветер юго-восточный из устья реки Селенги. Он порывистый, в отличие от ровного "Баргузина" и дорию постоянно захлёстывало. С нами шёл тот проверяющий. То ли от волны, то ли от омуля, замутило его. В баркас не принято и неудобно. Спустил брюки: двое держали под мышки, а он голой задницей за борт. Полоскало его. Любопытные нерпы постоянно выныривали, и любопытству их не было предела: что за такое широкое лицо без глаз, но с очень большим ртом? Они оба хохотали. Георгий помнил рассказанную историю геологом

27

«Огни над Бией» № 29-30

Володей Почуфаровым в минувшем сезоне о гастрономических особенностях чукчей с тухлым моржовым мясом для тех же целей: от цинги. Угощают, ты можешь не есть, но попробовать обязан, а иначе сочтут, как за личную обиду. А здесь омуль. Однажды, возвратившись с маршрута, в лагере застали алтайца, приехавшего на лошади. Тот ругается по-русски, а Пашенцев оправдывается: не знали, дескать. Приехавший человек с косойлитовкой и ружьём. Поляна, на которой разбит базовый лагерь, его сенокосные угодья и он требует от начальника возмещения убытков. На что у Пашенцева свои доводы. Это продолжалось, видимо, очень долго, пока с маршрута не вернулся Яровой. Михаил сразу вник в суть конфликта, и, не соблюдая субординации, встал на сторону алтайца: - Потравили - надо возместить. От такого поворота в разговоре белесые брови начальника взлетели вверх: - С какой статьи расходов ему платить? Яровой сказал, что по акту, а он первый подпишет его. Пока скрепя сердцем и зубами начальник составлял акт, Яровой разговаривал с алтайцем о его хозяйственных делах. Оба охотники, оба знают цену хорошего выстрела. Разговор перешёл на эту тему. Михаил, как бы само собой разумеющееся, предлагает потерпевшему проверить кучность выстрела оружия: своего и алтайца под интерес, чей точнее. У того берданка тридцать второго калибра с самодельной нарезкой ствола. Можно считать, что выстрел из неё на пятьдесят шагов будет, как из винтовки, точен. У Ярового ружьё большего калибра, но не нарезное. На такое расстояние попасть в затёс со спичечный коробок, кажется, проблематично и невероятно. Но Михаил идёт в своей уверенности ещё дальше: стреляют пулей, а если кто промахнется, то ставит выпивку. Первый стреляет хозяин несостоявшегося покоса. Патрон снаряжён дымным порохом и когда облачко его отнесло, спорящие и все заинтересованные болельщики смотрят затёс на дереве. Пуля ударила в него. Перед выстрелом Яровой особенно тщательно выставляет регулируемое дульное сужение своей пятизарядки и делает выстрел. Алтаец только махнул рукой. Место на дереве, где был затес, отсутствует. Пуля, развернув свои лепестки, вырвала добрую часть ствола. Михаил, посмеиваясь, подписал акт, за полученную хозяином компенсацию и из своей фляжки угощает алтайца спиртом. Тот довольный уехал, а Яровой в довольно резкой форме выговаривает начальнику, что в этом районе большой объём работ и коль сделана ошибка, то на этом экономить, не стоить. У него с начальником, видимо, давно натянутые отношения, когда разговор принимает резкие формы. Тогда вмешивается Лида, жена начальника. Она называет мужа Жориком, и куда-нибудь, надолго уводит. Когда страсти улягутся, возвращаются в лагерь. После она долго сидит

28

«Огни над Бией» № 29-30

со всеми у костра, хохоча над разными историями. Начальник чаще удаляется к себе в палатку. Такие стычки бывают непосредственно по работе после дневных маршрутов. Герман дипломатично не вникает в эти дрязги, и всячески старается их сгладить. Михаил ко всей своей вспыльчивости очень отходчив: камня за пазухой не держит. Всю работу делают они с Симкиным, а Пашенцев, по наскокам Ярового, лишь имитирует видимость маршрутных поисков. Когда погода стоит неустойчивая и объём работ заметно уменьшается, вечером у костра долго засиживаются. Во многом причина тому отрядная повариха. Где её нашел Кобец, и кто порекомендовал Пашенцеву, ведомо не было. Возможно, она сама нашлась. Как повариха она отменная. Даже Яровой, часто принося охотничьи трофеи, приготовление доверяет ей. Лет ей двадцать семь, небольшого росточка, со следами былой привлекательности на помятом лице. Она частенько курит дорогие папиросы «Казбек» - на коробке изображен силуэт всадника в бурке на фоне двуглавой белоснежной горы Эльбрус - и, после двух-трех выкуренных подряд папирос обязательно «губнушкой» подводит контуры своих полных губ. Звать её Зинаидой, а сына Вовой. Мальчишка смышлёный, разбитной: всем и вся интересующийся. К кулинарным достоинствам у неё приятный голос, чуть с хрипотцой. Сказать, что пропитой, оно было бы не верно, но хрипотца, как и помятость в лице, симптомы одного происхождения. У неё маленькая шестиструнная гитара. Обычно по приходу с маршрута Яровой чутьчуть принимает на «грудь» со своей фляжки для снятия стресса или усталости. Он никому не предлагает и никого не угощает перед ужином или позже, кроме поварихи. После, когда помыта посуда и всё прибрано, она достает из своей отдельной палатки гитару, а все люди отряда - бывали и исключения после бурных объяснений – подтягиваются к костру. Зинаида пробегает пальцами по струнам, где-то подправляет колки: - Сиреневый туман, над нами проплывет. Над тамбуром горит полночная звезда. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, Что с девушкою я, прощаюсь навсегда. Больше всех эта песня нравиться Лиде Пашенцевой. Она подпевает поварихе чуть тише, и при этом глаза её серьезные и сухие. Она молодая, немного взбалмошная москвичка, на четырнадцать лет моложе своего мужа. Когда он отсутствует у костра, а она под настроением, то не прочь иной раз поделиться своими прежними дозамужними «амурами». Но это внешняя её сторона. Она очень расчётливая и далеко не глупая женщина, какой иногда хочет казаться. Мужчины слушают. Зинаидин репертуар огромен. Даже к незнакомым словам песен, которые начинают мурлыкать отдохнувшие от маршрута геологи, моментально подбирает мелодию на гитаре. У Ярового голос сильный, но слуха нет, и повариха только успевает

29

«Огни над Бией» № 29-30

подстраивать под него звучание гитары. У него свои песни: - Снег, снег, снег над палаткой кружится. По берегам замерзающих рек: снег, снег… У Германа голос тихий и немножко дрожит, когда ему хочется выплеснуть своё, сокровенное: - Лягут синие рельсы от Москвы до Шанси. И в купе у окошка передумаешь вновь: за кордоном Россия, за кордоном любовь, за кордоном любовь. Пашенцев никогда не поёт и у костра не сидит, а если присутствует, то стоит за спиной Лиды в её тени. По его лицу невозможно прочесть: волнует ли его песня или он где-то далеко в своих мыслях, расчетах. Иногда Кобец - водитель ГАЗ-66 - просит повариху исполнить украинскую: «Ты ж меня пидманула»… Когда начальствующая тень не маячит у костра, в репертуаре Зинаиды сначала робко, а затем чаще стал звучать лагерный шансон. Как она признаётся: он обновляется после каждой новой отсидки её мужа. Больше всего они захватывают молодых мальчишек - рабочих: Миху и Георгия. Много они слышали этих песен от старших парней «Соловьевского края». Муж поварихи из контингента лагерных романтиков. Она поёт и забывает, что не на «малине», а в горах, в тайге: - Попали мы по недоразумению: он за растрату сел, а я за Ксению. У нас любовь была, да мы расстались, она кричала всё, сопротивлялась.

Постепенно усталость дня даёт о себе знать и Георгий с Германом уходят спать в свою палатку, где геолог, залазит в спальник, ещё мурлычет под нос: - Бригантина поднимает паруса… Георгий понял, что они с ним романтики гор, троп. Оба Михаила спят в своей палатке, Пашенцевы - своей. Шофер, боясь редко ползающих змей, устраивается в кузове машины под тентом. Уже засыпая, Георгий слышит от костра хрипловатый на изломе голос поварихи и слова песни, которую она поёт только для старшего геолога. В ней слова, которые бередят душу и сердце начинает щемить: - Я под небом чужим, словно гость нежеланный. Слышу крик журавлей, Улетающих вдаль. Сердцу хочется плакать… Лишь за полночь наступает тишина летней ночи, нарушаемая бесконечным журчанием речки, да редким уханьем совы. Лагерь просыпается под частые удары половника о пустое ведро. При любой погоде первой встаёт повариха. Под брезентовым тентом умещается и обеденный стол с раскладными стульями, и место под дрова. С краю место под костровище. Удивляет то, что одними из первых всегда появляются Пашенцевы. При любой погоде начальник бежит к речке, чистит зубы, умывается и плещет холодную воду на

30

«Огни над Бией» № 29-30

голую грудь. Лида лишь умывается, обтирается водой в подражание начальнику или выработала привычку в этом сезоне. Остальные ограничиваются умыванием лиц. Последним встаёт Кобец, когда все сидят за столом. Он всегда предупредителен, вежлив и не спешит: у него весь день впереди свободен. Мальчик Вова редко встает так рано, чтобы завтракать с взрослыми. Но сегодня он с утра на ногах и за столом сидит вместе с матерью, и задумчиво возит ложкой в каше с мясом. Михе и Георгию после завтрака надо заседлать двух лошадей под вьючные сёдла, а двух других увести на новое место выпаса. Пашенцев с водителем с утра собираются выехать по делам и ему лошадь не понадобится. Мальчик Вова неожиданно обращается к Яровому: - Дядя Миша! Дядя Миша! Яровой жуёт и нехотя отвечает: -Чего тебе, Вовка?

- Дядя Миша. Давайте меняться: вы мне ружьё, а я вам мамку, но не насовсем. Потом разменяемся. Наступает замешательство. Все знают, что у Ярового "амуры" с поварихой. Как-то любознательному Вовке он разрешил надавить на спусковой крючок ружья, и оно выстрелило. На мальчика это событие произвело впечатление и будоражило его воображение и сейчас, решившись, делает такое важное для него предложение. Все бухаются от хохота на землю. Зинаида лупцует мальчика, но тот, насупившись, не ревёт. Яровой заверяет его сквозь смех и слезы: - Обязательно, Вовка, сменяемся. Мальчик, мама успокаиваются. Люди с настроением расходятся по маршрутам. В смету расходов или по настоянию старшего геолога, на одном из участков на стыке двух геологических пород необходимо забить канаву. Для этих работ начальник едет набрать рабочих. Привозит четырёх мужиков каких-то тусклых и малоразговорчивых. Работа тяжёлая. Работают они с неделю и с ними постоянно старший геолог. Когда закончили, в день расчета, попросили шофера привезти им ящик "сливянки" и начальника предупредили их не беспокоить. Они не буянили. Пили, вспоминали и вспоминали места, где такую же тяжелую работу они делали бесплатно помногу лет. Они пили весь день и вечер, сидя у отдельного костра. Пили и пели. Заунывные безрадостные слова остались в памяти Георгия: - На просторах родины чудесной, Закаляясь в битве и борьбе, Мы сложили радостную песню: о великом Друге и Вожде. Товарищ Сталин, вы такой ученый, Наук языкознания познали толк, А я простой советский заключенный, И мой приятель серый брянский волк. За что сижу - по совести - не знаю, Но прокуроры, видимо, правы: Сижу теперь я в Туруханском крае, Где при царе бывали в ссылке Вы. Здесь конвоиры строги и грубы, Мы здесь из искры

31

«Огни над Бией» № 29-30

разжигаем пламя, Спасибо вам, я греюсь у костра. Многие слова из той песни, что пели мужики, он подзабыл, но и то, что запомнил, внесло в голову определённую сумятицу. Утром водитель увёз их назад. Пашенцев их более не держал, но как позже писал в письмах Герман, обсчитал. Отчитался за проделанную работу: за канаву, якобы, оплатил, как за карьер. Но всё это всплывет значительно позже при его конфликте со старшим геологом Михаилом Яровым. Были разные встречи: приятные и не особенно, запоминающиеся, мимолётные, но многие из них остались в юношеской памяти Георгия. Она, как губка, впитала всё до мельчайших подробностей. После окончания канавных работ отряд на машине по Чуйскому тракту пересёк перевал и поднялся по долине речки Большой Ильгумень настолько, насколько позволила дорожная колея. Миха с Георгием по одной из отчётливо просматриваемых троп, пересекли хребтик на лошадях, и вышли к стоянке отряда. Объём работ в этой долине тоже большой, и иной раз мыть шлихи Георгий ходит самостоятельно. Работа кропотливая и требует тщательности и большого внимания. Хорошо набитая тропа ведёт вверх по долине, выше в горы. Частенько по ней проезжают пастухи, видимо, к своим стадам. В узком месте долины сооружена поскотина, где тропа, идя в завалах бурелома повалившихся деревьев и скал, перегорожена несколькими жердями. Отправляясь на маршрут вверх по одному из левых притоков Большого Ильгуменя, Георгий каждый раз минует её. Навесив за собой все три жерди, сел на поваленный ствол дерева. На нем бредни с приспущенными голенищами. В одном из них нож в деревянных ножнах с деревянной ручкой. Он его постоянный спутник и выкован из рессоры. Лето, но он в ватных штанах. Ружье Германа на его плече. Рюкзак с лотком за спиной. За поскотиной сел передохнуть на старый поваленный кедр. Боковым зрением, ловит черно-узорчатую ленту. Ползёт прямо на него. Всё происходит моментально: столбенеет. Лента скользит рядом с его резиновым сапогом и уползает под пень. Секундный столбняк проходит, ружьё сдернуто. В последний момент конец ствола прижимает хвост заползающей под пень гадюки. Реакция моментальная: шипение и бросок на сталь ствола. Оцепенение прошло. Прижимает ствол с обвившей его змеей, срезает ветку, расщепляет конец и заводит ниже головы гадюки. Легкий нервный озноб всё же пробегает по коже, пока она не затихла. Возвращаясь назад в лагерь, после отработанного ручья приносит её в лагерь. Желающих рассматривать метровую гадину не находится. Советуют закопать, чтобы не приползли другие. С первой взятой змёй первобытный страх улетучился. Позже в разных ситуациях доводилось с ними встречаться, но реагировал не так бурно.

32

«Огни над Бией» № 29-30

Долина здесь поуже и суваков - древних оросительных каналов – нет. Мыть шлих, нужен большой опыт и терпение, а первого нет. Количество необходимых проб старается сделать, чтобы не уронить себя в глазах, прежде всего его геолога Симкина. Отмыв очередной шлих, Георгий поднимается по борту ручья, к тропе, идущей несколько выше. Что-то заставляет его остановиться и замереть. Метрах в тридцати по то же тропе спускается медведь. Размеров вроде не особых, но шкура чёрная с белой манишкой над горлом. Не шевелится, стоит, забыл про ружье, что за плечами. Метрах в двадцати медведь тоже замер, видимо, запахнуло человеком. Геологи говорили о них, что медведи зрением не сильны, а слух и обоняние у них отменные. Вот и почуял его косолапый. Постоял, повертел носом, развернулся, и не спеша, пошел вверх по тропе, откуда спускался. Желание идти в том же направлении у Георгия почему-то не появилось. Не разворачиваясь, осторожно делает шаг назад, затем ещё и ещё. Чувствует, что-то хрустнуло слегка под ногой, но более сильный хруст выше по тропе. Зверь услышал шорох и ломанулся с неё. Георгий чувствует, как за спиной вырастают крылья и, вспорхнув, полетел. До лагеря километра два с лишком. Как пробежал это расстояние, не помнит. В нём только повариха, но, глядя на него, расспрашивать, не стала. Герман с пониманием домывал шлихи на этом ручье, а он постоянно держал ружьё наготове. Но другого случая встречи больше не представилось. Лето в разгаре. На лошадях лагерь забрасывают в самый верх долины на небольшую полянку с заброшенным зимовьем в углу её. Пашенцев с водителем уехали в другой отряд. Реденько по тропе, которая выше, проезжают алтайцы по своим делам. Вечер. Все накормлены. Повариха курит, моет посуду. Все ещё за столом и неясно: разбредётся народ по палаткам, или потянется к костру. Лида Пашенцева, с покрасневшим, обгоревшим от высокогорного солнца лицом, с прилепленным на носу листочком подорожника, делится своими впечатлениями: - Принимаю солнечные ванны в гордом одиночестве в костюме Евы недалеко от тропы. Место вроде уединённое. Каково было моё удивление, когда, сняв лист со своего обгорелого носа, вижу старикаалтайца. Свесился с седла и рассматривает меня. Видно со зрением у него плохо. Встаю, не торопясь и к нему: что, дескать, дед, голых баб не видал? Алтаец, видимо, понял, что это женщина и притом живая и ещё нагая, плюнул и заторопил лошадь. Она рассказывает с юмором эту историю, и присутствующие весело хохочут, а Лида в отличие от своего мужа старается с людьми держаться попроще. В тот полевой сезон Георгий ещё больше сдружился и проникся симпатией к Герману. В отличие от самоуверенного и нагловатого Ярового или надменно-холодноватого Пашенцева, он кажется

33

«Огни над Бией» № 29-30

проще. С ним Георгий не стесняется обсуждать многие щекотливые и закрытые темы. Тот помог ему разобраться в путанице его мыслей и поступков. С ним ему просто, легко, хотя Симкин всего на одиннадцать лет старше Георгия. Он второй раз женат. В минувшем году у него родился сын Алексей. С первой: женой он развёлся. Там у него растёт сын Николай восьми лет. Говорит, что причиной всему его работа: постоянные разъезды по всей стране. Работал в Казахстане, на Байкале, теперь на Алтае. Без очков он часто щурит глаза и надевает их, когда необходимо писать в полевой дневник. В разговоре, когда речь идет об элементарно понятных вещах, растягивает губы в улыбку и любит приговаривать: "Ну и ну!" Свое мнение высказывает редко, но когда доводится, то обоснованно и в глаза. Не каждому это понравится. *** Уже много позже, когда доводилось встречаться в Москве много лет спустя, вспоминали эти два великолепных летних сезона совместной работы на Алтае. Многие детали выпали из памяти Георгия, но и те, что начинал словами: -А ты помнишь? Когда мы… И вот в один из таких моментов Симкин заметил: - Георгий Николаевич погорел год спустя: приписки, хищения. И тогда он всех нас обкрадывал. Вёл двойную бухгалтерию. Одним словом, влип. Пришлось уйти. Работал в той же системе, но в другой должности. Покровители нашлись. Лида работала у нас. Володя Почуйаров бросил семью. Женился на Вале Кашенцевой - технике. Родился мёртвый ребёнок - разошлись. Нечаева защитила докторскую диссертацию. Докторскую защитил и Роберт Коган. Он назвал ещё несколько фамилий, но Георгий их не помнил. Видимо эти люди работали с ним в других районах, но он забыл, а Георгий не стал ему говорить Тамара Владимировна, жена его, поддерживает разговор. Вспоминает о Казанде, Мендурсаконе, где работала последние месяцы перед рождением сына. У них ещё растёт дочь, папина баловень.

- Надоело говорить и спорить, И любить усталые глаза. Вижу в дальнем флибустьерском море, Бригантина поднимает паруса. Исполнили когановскую "Бригантину". У обоих ни слуха, ни голоса. Но им ясно до слез и на душе тепло, как двадцать лет назад, когда на Чиктах Георгий впервой услышал на волне "Маяка": - По просьбе геологов передаём… И ничего больше не нужно говорить. И они вновь молодые в своих воспоминаниях. Для них это единение душ. *** Пашенцев - белобровый блондин, явный ариец. Внешне вежливый и деликатный начальник. В поле при себе всегда носит оружие. Видимо, это привычка-любовь к нему сказывается от армии,

34

«Огни над Бией» № 29-30

из которой он пришёл в геологию, и в которой был явно не сведущ. Организаторские таланты его бесспорны. В семье и в "поле" он под каблуком у жены Лиды. Та, намного моложе его. В молодости у неё было много поклонников и большой опыт, о чем она под настроением / без присутствия мужа / может много рассказывать. Глядя на тощую и высокую фигуру Георгия, не раз говорила ему: - Ну, Жорик, прокомпостируешь девкам мозги, прокомпостируешь! Он от своей природной скромности ничего не мог ей возразить. Ходила она на маршруты с мужем и получала ставку старшего техника. Валентина Кашенцева - подруга Володи Почуфарова – имея специальное образование, получала по ставке техника. Но главный специалист партии, так это Михаил Яровой: по знанию, по опыту, по хватке, что немаловажно. По вечерам, обычно после ужина, геологи заняты разборкой маршрутов и всем, что с этим связано. У Лиды, что на уме, то и на языке. Её простота иной раз выходила Пашенцеву боком. Вот она изъясняет, что Георгий Николаевич сделал геологическое открытие и не иначе, как месторождение золота. Георгий Николаевич журит её за столь преждевременные прогнозы, но геологам показывает образцы с явными признаками характерного металлического блеска. Яровой,не открывая геолого-тектонической карты, поднял начальника на смех. Тот краснеет и упорствует. Герман, зная их взаимоотношения, смотрит на них, как на вцепившегося буйвола и медведя, но с высоты дерева..

- Пирит, - рубит Яровой.

- Но пирит не должен встречаться в гранитах, - упорствует начальник. Ярового давно подмывает то, что в этот сезон ему довелось работать с бездарями, что Пашенцев хихикает по поводу его связей с поварихой, и просто то, что ему сегодня не повезло с охотой, что для каждого маршрута редкость.

-Да ты пассы, пассы на камушек-то, он и зашипит, - потеряв все приличия, взрывается старший геолог. Начальник совсем побагровел, но сыграла военная выправкашкола, сдержался. Лида, наконец, поняв, какую кашу она заварила, пускает всю свою женскую смекалку, чтобы охладить страсть порядком разошедшихся мужчин. Дипломатии ради, Миха, повариха, Георгий и Иван Петровичшофер, ведут разговор на житейские темы, как бы их происходящее и не касается. Но после молнии гром обязательно грянет, то знают все. Ждали грома. Проходит несколько дней. Всё идет спокойно и своим чередом. Начальник проявляет упорство в работе: возвращается с "поля" позже других, и торопит с окончанием этого района.

35

«Огни над Бией» № 29-30

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ТЕРЕХТИНСКИЙ ХРЕБЕТ, КАТАНДА Как-то вечером за ужином высказывает свое решение: Михею и Георгию перегнать в район Катанды лошадей ко второму отряду напрямую через Терехтинский хребет в целях экономии времени. Герман помогает снять кроки с двухкилометровой карты их перехода через хребет и детально знакомит с картой. По прибытии на место, на почте в Катанде должны получить письмо до востребования и дожидаться отряда. Георгию Пашенцев дает запечатанный конверт с условием вскрыть по окончании срока, когда должен прибыть: отряд. У обеих по лошади в "заводе". Рюкзаки, палатка, спальники привязаны в тороках. С утра выезжают вверх по долине Большого Ильгуменя. Дождей последнее время не было, тропа сухая и часам к одиннадцати поднимаются до водораздельного заболоченного плато. За ним высится Терехтинский хребет, который предстоит пересечь. Ниже по склону от тропы в старом кедровом горельнике виден аил и овцы в загоне. Стоят оседланные лошади. Тропа спускается в том направлении. Людей не видно, лишь какая-то мумия с бельмом на одном глазу, высохшими, может, столетними руками, скатывает колобки из овечьего или козьего творога на овечьей шкуре. На пришедших она никак не реагирует. На лай псов из аила вышел алтаец в полуфренче, в галифе времён Вождя. Отогнал псов. Ребята ставят лошадей к отдельной коновязи. Те, что стояли, показались диковатыми. Алтаец расспрашивает их о появлении. Объясняют, что следуют к Терехтинскому хребту с целью пересечь его. Из аила доносится веселая разноголосица. Народ приехал в гости по случаю рождения ребенка у хозяина стоянки. Алтаец что-то сказал старухе и пригласил ребят в аил. У этого народа, как у многих народов Азии, культ гостей. Ввиду разобщённости каждой семьи, рода по месту стоянок и выпаса скота, в прошлом, они любили навещать близких и знакомых, делясь новостями и подарками. Аил в кажущуюся тесноту вмещает много народа и необходимого скарба для существования в этих условиях.

- Геолога, геолога, - посыпал слова собравшийся по торжеству народ, - Шибко во время, - загалдели на мужской половине аила. В аиле ли, юрте ли, в чуме ли - как рассказывал Почуфаров двери на восток. Напротив дверей - место хозяина. Справа от него - мужская половина. Слева - женская половина. Гости принаряжены и хмельные. Виновник торжества на руках у матери, завернутый в какой-то кулёк. Появление ребят на время оторвало веселье от чечёя, - пиалы с аракой. Она идёт по кругу, каждый произносит здравицу, пожелание наилучших благ и, глотнув пойла, предлагает на его усмотрение имя. Понравится имя, отреагирует: заплачет или

36

«Огни над Бией» № 29-30

описается. Георгий вспомнил старика-казаха в Кош-Агаче: - Здравствуй, Пионер-ата… Чечёй дважды проходит по кругу и, не дождавшись, когда имя найдет своего хозяина, ребята покидают аил. Отдельные гости тоже на воздухе. Кто-то, решив охладиться, тычется лицом в ручей, а ктото, совсем устав, сидит, свесив голову на грудь. Хозяин, как тому подобает, соображает нормально. Он ещё раз, чтобы правильно его поняли, вытянул руку в генеральном направлении движения. Собаки не брешут, овец не видно. Ребята пускают лошадей вброд через исток речки Большой Ильгумень и выходят на старую караванную тропу, о которой говорил хозяин. Она идёт через заболоченное плато к хребту. Еще раз оглядываются. Старуха с безучастным лицом раскладывает курт - овечий сыр под навесом. Хозяин всё ещё показывает генеральное направление, а гость допивает ручей. Это ребят растрогало. Они едут, занятые своими мыслями, не докучая друг друга разговором. Кое-где дорога, а это именно дорога, идёт гатью. Бревёшки давно сгнили и лошади порой оступаются. Приходится быть внимательными. Дорога-тропа посуху петлями потянулась вверх, а сверху потянуло свежестью августовского лета. Хребет в грязных снежниках, лежащих в ложбинах и расселинах. Выходят на громадное перевальное седло, в конце которого пасётся табун лошадей. Его хорошо видно. Одна из кобыл в заводе призывно заржала. В табуне ответили, видимо вожак. Несколько секунд и всё преображается: табун на глазах увеличивается. Жеребец всё время отвечает на ржание кобылки. Лошади закапризничали и стали всхрапывать, пытаясь развернуться в сторону накатывающейся лавины косяка.

- Миха! Гони в расселину! Сейчас стопчут, гони, гони . . . Георгий ещё что-то кричит. Удилами рвут хвосты и губы заводным лошадям. Косяк вот он. Сейчас сомнёт и лошадей нельзя отпускать: уйдут вместе с косяком, а там ищи-свищи ветра…

-Миха! Гони! Гони в расселину! Гони сучье вымя, в мать твою. Оба орут не то со страха, не то, подбадривая себя и лошадей. До них оставалось метров двадцать, когда вожак, учуяв запах или по другой какой необъяснимой причине, фыркнул и осадил табун. Они с лошадьми в последний момент ускользнули в спасительную ложбину. Вожак, косясь и покусывая передних наседавших на него лошадей, погнал табун прочь. Только в сумерках перевалили хребёт и в чахлой лесотундре разбили лагерь. О косяке вспоминать им не хотелось. Август в долине и на перевале не одно и то же. Утро, мягко говоря, свежее. Страхи остались наверху. Спускаются по долине

37

«Огни над Бией» № 29-30

реки Теректы - дословно тополя. Долина сузилась, идёт каньон. Тропа хорошо набитая. Навстречу поднимаются двое верховых. Не то егеря, не то лесники. У одного за плечами новенький кавалерийский карабин. Теректа вышла в долину узким ущельем. Действительно: в нижнем её течении при выходе в Уймонскую котловину видны серебристые тополя. Здесь же селение Горбуново. Им в Катанду, налево. Котловина километров шесть в ширину. Хорошо просматривается лента Катуни, далее за нею Катунский хребет. По её левому берегу раскиданы сёла Уймоны: Верхний, Нижний. По просёлку, идущему левым бортом Уймонской степи - местное население котловину зовёт степью - направляются к Катанде. Дорога проходит, минуя мелкий посёлок Маргалы, загоны маральников. Один громадный на хребтике-гривке отделяющий Уймонскую степь от Катанды. Село старое, раскольничье. На почте письма нет. Значит одни приехали, а других не знают где искать. Былая добротность села усматривается в основательных, коегде в два этажа, рублёных избах. На одной из них мемориальная битая чугунная доска, сообщающая о том, что здесь 8-10 августа 1918 года располагался штаб Сухова. Среди таких же домов должен быть и тот, в котором был застрелен есаул Кайгородов. Для устрашения и в назидание сельчанам Иван Долгих самолично отрубил ему голову, которую на пике ещё долго возили по сёлам Уймонской долины. Зуб за зуб, глаз за глаз. Так позже напишут в книжках, оправдывая то Время. В забоку, долина речки Катандинки, на выезде из села, ребята загоняют пастись лошадей и ставят палатку. Когда прибудет отряд, это большая неясность, и Георгий с Михой определяются, что харчевать будет дешевле, если готовить самим. Сухой старик, с прокуренными седыми вислыми усами, на веревке тянет упирающуюся козу: - Холера! Нет на тебя погибели! Тянет сюда же, в забоку, пастись. Увидав ребят, останавливается: - Отколе, соколики, буди-тё? Ребята говорят, что пришли с той стороны хребта, геологи.

- Ишь как! Ныне геологи ходят, а ране каракурумцы хаживали, да Долгих.

- А лошадки у вас не убористые, - основательно ввязался в разговор словоохотливый старик. Ребята поинтересовались, не стоит ли где поблизости геологический отряд. Старик этого не слышал. Пока шёл разговор, коза с невинными глазами начала хрустеть сваленными припасами ребят вместе с холщёвым мешком. Миха вцепился козе в рога, Георгий тянет мешок, а старик веревку и, сокрушаясь случившимся казусом, приговаривает:

38

«Огни над Бией» № 29-30

- Скаженная! Нет на тебя погибели, холера заморская. Не пропадать же добру и остатки запаса сухарей скармливают лошадям. Старик корит козу, себя и вспоминает ещё кой-кого.

- Ребятушки, не переживайте. Привяжу скаженную пастись, да со старухой переговорю: как-никак в убытки вас ввёл. Дом мой крайний. Одна нога там, другая нога здесь. Утрясём. В армейском котелке вскипела вода и ребята уже хотели заваливать кашу-концентрат, когда возвратился старик.

- Со старухой порешили: будитё столоваться у нас, соколики. С хозяйкой договаривается, что столуется у них на продукты ребят и дают задаток на магарыч, как просит хозяйка. Бабка тут же посылает внучку в "казёнку" за "мерзавчиком". Ужинают картошкой, зеленью и всякой нехитрой закуской. Старики разговорчивые и рады свежим лицам. Внучка живёт с ними постоянно: её мама, где-то далеко и у неё свои проблемы. Дожидаясь выхода второго отряда или приезда Пашенцева, ребята живут в Катанде около недели. Спят в палатке, поближе к лошадям. Писем, телеграмм на почте нет. К обеду дед берет на "мерзавчик'' и обед плавно переходит в ужин. Если нахватает и после ужина, то бабка пронзительно кричит внучке: - Мань-ке, подь сюды! Ребята снова дают на "мерзавчик", а девочка, переругиваясь с бабкой, бежит к продавщице магазина на дом. Для села это дело обычное. Дед, компенсируя финансовые издержки ребят, рассказывает о жизни села, о его былом, о себе. Ему далеко за семьдесят, но память ещё не подводит. К сожалению, Георгий его фамилии не упомнил. С вислыми прокуренными седыми усами и крепкими узловатыми ладонями с овалами крупных и таких же жёлтых прокуренных ногтей, он, в глазах ребят, сам живая история. И они слушают. Из сложенной гармошкой газеты старик неспешна, сворачивает цигарку крупного самосада. Когда начинает вспоминать, глуховатый голос его и морщинистое, дублёное жизнью лицо преображается. И сам весь взбадривается, уходя в память прожитых лет. Чуток захмелевшая бабка, порой невпопад поддакивает ему, но не часто.

- Да! Соколики! Жизнь, считай, прожили здесь со старухой, всякое было. Народ здесь зажиточный, работящий жил. Бедняк считался: у кого две-три коровы и чуток поболи лошадок. Это самые бедные. Ну, а справный хозяин: кони, коровы и всякая мелкая живность намного поболей того. Семьи большие были. Прежде, чем женатого сына отделить, несколько годочков на отца потянется, поработает, а потом помочью дом ставили. Домов-то поболи, в селе было, нежели тапереча. Воно-ка какие ставили. Стоять и стоять ешо долго могут, ежели не растащат на дрова, или другую какую надобность. Да почитай, у каждого пахотная, да пасека. Были и

39

«Огни над Бией» № 29-30

такие, что и сад держали. /Старик имел в виду маралий сад, где держали пантачей и маралах/ Охота, так это само собой. Зверя много было. Там же в горах заимки и пасеки были. Кто работал, те жили справно, старую веру блюли. Село кержацкое. В роду у нас всё больше по железу. Из бергалов / беглые приписные крестьяне Колывано-Воскресенских заводов/, от отца слышал, а кузнечить рано стал. Чуток перед Германской войной женился. В пятнадцатом призвали. Воевал. Кровь. Пот. Вши. Всего, соколики, насмотрелся. По осени семнадцатого поползли с фронта. С оружием, конечно. При мне карабин-драгунка, да офицерский наган-самовзвод. Бомб на всякий случай прихватил пару штук: больно тяжёлые были. От станции до станции с земляками добрались до Новониколаевска за полгода без малого. На кошевах, однако, ехали от Алея в сторону Чарышского. Тут какие-то люди с гармошкой, с красными бантами, пьяненькие. Спрашивают нас: - За Советы, али за Управу?

- Откудава знать? Говорим, шутя, чтобы не обидеть народец: тоже тёртый, видать, и при оружии. Говорим: за ту власть, которая подаёт, да наливает. Гуляли, однако, активисты-сельсоветчики. Тоже недавно наш брат-солдат, с предгорий Чарыша. Земли-то там исстари казацкие были. Лучшие, а эти мужики вроде как из иногородних. Считай, до дома совсем мало осталось, а добрался после пасхи. Здесь вмешалась старуха. Начала причитать, как жила одна у свекора, да как ждала, а он, дескать, вместо того, чтобы домой поспешать, с бабами волындился, да самогон хлестал. Тема эта у них поднималась не раз за их долгую совместную жизнь. Старик только покряхтывает, чадя самосад, и не встревает в старушечий ропот. Ребятам это всё интересно и они ждут, когда кончится перепалка, наскоки старухи. Вот здесь-то расходившаяся бабка кричит: -Маньке, подь сюды! Подь, кому говорят! Та, огрызаясь, отрывается от своих игр-занятий. Старуха дает на "мерзавчик" и, как бы оправдывается перед стариком.

- Ни чё, деда! Скоро пенсию принесут. Ну, а чё это? Дед соглашается, что скоро принесут пенсию и не грех будет послать девчонку.

- Беги пулей: одна нога там, другая здесь. Да не задерживайся: без ножа зарежу. Деньги ребят на исходе. Достают, чуть ли не последнюю банку тушенки. В селе топят баньки. Дымок ивняка и сосны приятно щекочут носы. Верный признак перемены погоды. Та часть долины, что за Катунью засумеричала, лишь Белуха, да снежники в розовом свете перистых облачков. У стариков тоже есть банька, но что-то с каменкой не ладится, а у деда всё руки не доходят. Её не топят.

-Маньке! Тебя токмо за смертью посылать! Не стой козы Фроськи:

40

«Огни над Бией» № 29-30

токмо отпусти, - беззлобно выговаривает старуха своей белобрысой, курносой внучке.

- Отсеялись в тот год, а под Петров день шибко захворал, продолжил свой рассказ-воспоминание старик. - Начали в то время шнырять банды, да бандочки: красные, белые, каракурумы. Да и мужики озверели: что не разговор, то про делёж. За Германскую войну обрыгла мне вся эта чехарда. Лошадку под седлом держал, за банькой, в забоке. Чуть-чё я и айда в горы. Отсижусь на свояковской заимке. Ежели тихо в селе, то моя молодуха засветит лампу в одном из окон. Знак. По потёмкам в село, да к своей жёнушке. Долго болел, надорвался, с месяц животом мучился. Перед Ильиным днем слух пошёл промеж мужиков: красные в Новониколаевске банк ограбили, и золотишко в чеканке прихватили. С Омска Колчак их жмёт, так они на Алей и горами в Монголию пробираются. Вот в скорости отряд тот подошёл. Видел ихнего командира: высокий мужчина, но сутулый. Из шахтеров. По лицу видно умный мужик. Телеги у них и раненых много было. Пулемёт один у них барахлил. Справил им замок. Народ молодой. Несколько дней стояли. Наши мужики холодно встретили то, о чем говорил мужичонка ихней начальник штаба на митинге. Дескать, навалиться надо всем миром на кровопивцев, сосущих народные соки. А мужики наши знамо дело: говори, говори, комиссар, а золотишко то в Монголию тащите. Помню, утречком раненько вышли. Вон на той гривке пулемётик попробовали в котором им замок чинил. Как часики протикал. А через день большой отряд в ту сторону прошёл. Разный там народ был. За золотишком охотились. Накрыли их всех возле горы Байды: с острова на Катуни в упор стреляли. Ни в воде не спастись, ни на горе. И сверху и с боков, и спереди и сзади: всех порешили. Начальника ихнего, Сухова да несколько с ним раненых, пытали всё: где железный ящик с золотом. Так и замучили их жестоко. А ящик не нашли. Мужики содрали с убитых всё, что можно было, да ещё с месяц шевелили курумник, да смотрели под деревьями, где земля помягче. Не начнет ли трава жухнуть раньше обычного, да шомполами поистыкали всё наскрозь. Не нашли ничегошеньки. Впоследствии многих-то жадность и сгубила. Долгихто на них отоспался, ой как отоспался. Зиму пробегал таким манером. Весной народ совсем залютовал. Насильно забирать стали, что те, что другие. Не один я таким манером отсиживался. Народ по зажитку начал сбиваться в кучки, а те в отряды. Командиры и те и другие кричат: за народ, а ежели не с нами, то против нас. Прибился по весне к красным. В горах этих же воевал. Иногда мы, но чаще, нас гоняли. Послали нас как-то вершником в разведку. Лошадка подо мной больно строптивая, не обстрелянная, пугливая. Мы только с гор, а разъезд ихний навстречу. Их больше. Обстреляли нас сходу. Разворачиваемся и в горы. Лошадка моя встала и стоит. Мать ты моя, конец пришёл. Спрыгнул

41

«Огни над Бией» № 29-30

и к ближайшему бугру побежал. Нет-нет оглянусь да стрельну. Нашито ушли, а я вот он, как на ладошке. Много ль там пять патронов в патроннике. Клац, клац - пусто. Некогда перезаряжать-та, оглянулся. Вот, она, смертушка! Здоровенный алтаец замахнулся и саданул меня сзади палашом по голове. Не знаю, что в его голове было в тот момент, но удар палаша пришёлся плашмя. Я с копыт. То ли рука у него дрогнула, то ли драгунка моя помешала. Очухался, гудит в голове, но живой. Алтаец зубы скалит и усёнки топорщит и по-своему ругается, Он бы пристрелил меня, да другие мужики помешали. Один из них, видимо, знал меня, а, может, из села нашего. В глазах плывет всё, а тот сказал, что кузнец я хороший, знает меня. Связали и на той же лошадки в Уймон привезли, потом в Усть-Кан. Приставили человека ко мне, не то помощником, не то, чтобы не убёг. Ковал лошадок, оружие правил, а мыслишка в голове, как бы сбежать. А алтаец тот, что рубанул меня палашом, каким-то начальником у них был. Как попадусь на глаза ему, все по горлу ладонью показывает, дескать, всё равно тебе каюк. От этого ещё больше думаю: бежать надо. С месяц у них пробыл. Работой своей вроде в доверие вошёл. Как-то мужики из нашего села домой, как вроде на побывку собрались. Уговорил их взять с собой: денек-другой хозяйство, да жену посмотреть. Заручились за меня, да и в селе нашем ихние стоят, куда денется. Ладно. Под их ответственность отпустили меня с ними, а затем, чтобы назад. Едем. Мужики разговоры ведут о своём, а у меня своя мысль зудит голову. Точно в селе каракурумцы из Управы. Жена на мне повисла: слух был - зарубили. Каждый день поручателям на глаза показываюсь, а сам высматриваю, где какие посты выставлены. Упредил жену, что, да как, где людей из отряда найти и что сказать. Кой-какой провиантишка приготовила мне, а сама с лукошком по ягоды умыкнула днём за посты. Поручители предупредили меня, что утром выезжаем назад. Вокруг села заслоны, да секреты, не прошмыгнёшь. Затемно лошадку заседлал, и еду к поскотине, где собраться выезжающие должны. Пока нет никого. Алтаец стоит. Штык на стволе. Окликает: - Стой, кто идёт? Документа, пропуск. Мысль, как молния, что подъехал раньше всех: Часовой предупреждён: кто-то из выезжающих людей должен оставить пропуск. Бумага-документ, где его взять? Шарю по карманам. Зашуршала газета, свернутая в гармошку: цигарки из которой кручу. Была, не была - достаю. Осторожно отрываю четвертушку и даю часовому. Тот посмотрел: на бумаге буквы, я-то подшутить хотел, давая листок. 0н приткнул бумажку на штык и отцепил поскотину.

-Твоя проезжай! Не поверил ни глазам своим, ни ушам своим. Залихорадило меня всего, но вида не подаю. Тронул шагом, а спиной всё жду: либо окликнут, либо стрельнут. Бог милостив! Унесла лошадка меня

42

«Огни над Бией» № 29-30

за увал. Быстренько мозгами пораскинул: куда-то теперь искать бросятся? Берегом Катуни к Тюнгуру непременно заслон. Вверх по Марголе - туда и кинутся. Провёл лошадку по ручейку, да по камушкам: вода-то на них быстро высохнет. В поводу повёл на гриву считай над селом. Сад там маралий. Загон-то остался - зверя извели. Кой-где разобрал загон и с лошадкой в него. Ежели шум, видно будет. Видел, как в сторону Уймона несколько каракурумцев проскакали. Чуток посветлей, стало. Значит вверху тоже заслоны. Может те люди по своим делам ехали, а может за мной. Порученцы мои совсем посветлу проехали. О чем говорили промеж себя, не ведаю: лошадки морду держал, чтобы не заржала ненароком. Денёк отлежался, а по вечеру увалами уходить стал: не было в селе шума. Неделю по горам, да тайге шастал, пока на своих не наткнулся. Год почитай в горах с Третьяком партизанил, позже в степь вышли. С Мамонтовым брал Перекоп. Там меня орденом наградили. Ещё годок с ЧОНом по Алтаю и Монголии рыскали. Всякое было. Ведь как судьба, соколики, распоряжается. Взять хотя бы того же Кайгородова. В наших местах уважаемый был за личную храбрость. Сам по себе хотел. В Германскую войну полным Георгием стал. К немцам в тыл за языками ходил. Есаул. Богатенькие людишки за ним тянулись. Он за них горой. Не взял бы Долгих его, да до баб охоч был. Со штабом и загулял здесь. И в голову ему не могло прийти, что по снегам пройдут в тыл к нему. Вот и поплатился головушкой. Долгих пожалели под Байдой за молодостью, а мужик, приютивший его, заигрывал перед Властью Советской. Кто ушёл от Долгих в двадцать втором году, тех подчистили в тридцатом при колхозах. Или взять меня. Как-то под тем же Тюнгуром человек пятнадцать каракурумцев да мужиков взяли, были и благородия. И узрел среди них своего давнишнего обидчиказнакомца: здоровенного алтайца, рубанувшего мня палашом. Среди первых вызвался на ликвидацию. Смеркаться стало. Повели к речному обрыву. Был среди них молоденький, в длиннющей шинели не по нему. Ведём. Те ужо знают куда. Вот этого сопляка лошадкой в конец колонны оттираю. Кричу своим, что, дескать, догоню чуток погодя, разговор есть. Приотстали: - Скидывай шинельку! Скинул. Холодновато было. Понял он, что к чему, но хорохорится. Достаю наган.

-Беги, - говорю. - Стоит. Отжал его к промытой береговой рытвине, кустарником, да полынью заросшей.

-Беги, дуралей, - стоит. Слез с лошадки, дал пинка под зад и в овраг его. Шинельку на седло, да разок пальнул, да своих догонять. А с тем обидчиком молча шашками управились. Остался ли тот парнишка в живых, не знаю? Может, и спасся. Не подоспей я с его шинелькой, так свои бы

43

«Огни над Бией» № 29-30

заподозрили, не сдобровать: ожесточился народ, озверел. Старшийто погиб на войне, а девки что с них взять: вот с бабкой кукуем, внучку воспитываем. За ней, как за нашей козой Фроськой: глаз да глаз. В тридцатых годах колхозом руководил, маралов разводили, а в тридцать седьмом кой-какие старые делишки припомнили. По самую Победу на Урале в шахтах руду добывал, и здоровье напрочь там оставил. Возвертался, опять кузнечил. После войны здесь построились, а раньше-то жили выше, на другом конце села. Старуха ворчит на внучку за несобранные яйца на сеновале, где куры зачастили нестись. Накрапывал дождик, тянуло дымком. Всё ещё топили бани, когда они с Михой залазили в свою палатку в забоке. В то утро ребята проснулись поздно. Хотелось пить. Лошадей слышно не было. Завтракали тем, что осталось от ужина. Дед насаживает новый черёмуховый черенок на грабли. Миха отправился шарить лошадей по забоке, а Георгий пошёл на почту. Возле магазинчика, напротив неё, с уздечкой, наброшенной на плетень, стоит лошадь с двумя переметными сумами. Она пегая и хорошо загруженная. С боку седла болтается ружьишко. С крыльца, держа, за горлышко по две бутылки водки в каждой руке, скатился рыжебородый дядя, с деревяшкой вместо ноги. Он ловко укладывает свой драгоценный груз в сумы. Узда в его руке, и как-то лихо и сноровисто перекидывает деревянный обрубок через седло, и был таков. Георгий обалдело смотрит ему вслед. Это для него один из оживших героев Джека Лондона. Интересуется у сельчан - кто таков? Говорят - известный пасечник и поехал вон в ту долину, что рисуется на фоне Белухи. Там колхозная пасека. Живёт он там почти что безвылазно.

- Семья есть у него?

- Семья в селе живёт.

- Сколько же ему лет?

- Поболей шестидесяти.

- А деревяшку где приобрёл?

- С фронта на ней пришел. Как пришел, так с тех самых пор пчёлками и занимается "Дядя" изумил Георгия. Много лет спустя прослышал о знаменитой в тех местах фамилии Поповых, династию известных на всю страну мараловодов. Старик пришёл с фронта инвалидом, пристроился работать с маралами. Опыта поднабрался и четырех сыновей этому нужному и полезному делу научил, здоровьем окреп. Крепкий, крепкий народ в тех местах! Письма не было. Деньги кончились. Ждать кого-либо, не имело смысла. Миха пил чай с дедом, когда Георгий вернулся с такой новостью. Распечатывают конверт. В нем сорок рублей и кратенькая записка Пашенцева, что необходимо предпринять в той или иной

44

«Огни над Бией» № 29-30

ситуации: гнать лошадей назад в Шишикман. Старик посочувствовал им, что кончились деньги и время: ждать было некого.

- Соколики! Покороче-то будет с Терехты в верховья речки Каракол свалиться. Там по тропе и к тракту выйдите. Ближе намного будет. Он подробно, надеясь на память, стал объяснять, как лучше пройти верхами. День почти потерян, и ребята решают выступить с утра. Георгий дает Михе двадцать рублей на продукты и на "отходную" на вечер по случаю отбытия. Самому ему хочется посмотреть место трагедии Федора Сухова в Тюнгуре. До него километров восемнадцать. Так и решили. Он ехал левым берегом Катуни по дороге. Его воображение рисовало события Гражданской войны по рассказам старика. Лошадь идет спокойно, и он ослабил поводья. Из-за глухого поворота выскочила грузовая машина. Это столь неожиданно, как для него, так и для лошади, что та шарахается к крутому берегу. Машина, делая крутой поворот на узкой дороге, вскользь задевает лошадь за холку. В седле он удержался, но та от боли и страха, понесла. Чтобы осадить взмыленную лошадь, удила затягивает так, что клочья пены на морде животного становятся кровавыми. В попытке осадить, разорвал губы. Она вся дрожит. Дальше ехать не имело смысла и Георгий, чтобы животное успокоилось, ещё долго ведёт ее в поводу. Приходится возвращаться, не доехав нескольких километров до Тюнгура. При каждой редкой встрече с проходившей машиной, лошадь играет, дрожит и не хочет идти. По возвращении умолчал о неприятности, происшедшей от невнимательности, расслабленности. Чтобы подавить раздраженность, пораньше залез в "берлогу". Утром, не завтракая и не попрощавшись со стариками - не хотели беспокоить в такую рань - покидают Катанду. До Терехты и вверх по ней, идут той же дорогой. За неделю заметно изменилась панорама гор. Чем выше они поднимались, тем больше и больше встречалось желтизны на редких тополях и берёзах. В гольцовой зоне дует холодный ветер. На перевальном плато-седловине косяка лошадей не видать. Хорошо видно, как тропа забирает влево, на север. На востоке перед ними урочище, откуда берут начало оба Ильгуменя. С седловины и ниже тропа спускается сначала в чахлый, а затем мощный кедровник, и разбивается на множество тропинок. Это зверовые стёжки. Основную где-то теряют. Идут той, что ведёт по ручью, много раз его пересекая. В скором времени теряется и она. Ребята делают привал и ночуют. Привязанные и стреноженные лошади ночью встревоженно всхрапывают, видимо, чуют запахи близкого зверя. Миха с Георгием дремлют у костра. Весь следующий день идут бортом речки через буреломы по

45

«Огни над Бией» № 29-30

зверовым тропам. Лошади временами обеспокоены: частенько встречаются следы Хозяина тайги. Где-то пополудни, на косогоре правого борта речушки, замечают пасущуюся отару овец. Пастух - русский - страшно удивлён их появлением в этих дебрях. Пока его собаки без видимой злобы облаивают их, опускают подпруги у лошадей, привязывают, чтобы попаслись. Георгий, неоднократно про себя удивлялся, в какой простоте живут люди на природе. Аил - от дождя, нары с какими-то тряпками наподобие одеяла. Примитивная утварь или от нашей бедности, или от бесхозяйственности и разгильдяйства. Разговорились. Ребята говорят, что из отряда геологов. Георгий не раз ловил себя на мысли, что расспрашивать людей в тайге, если они не желают того, всегда чревато последствиями. Разговаривают с пастухом только о деле. Говорят ему, что потеряли тропу, и ломились вдоль ручья по зверовой. Со стороны пастуха было замечено, что это очень опасно: может напасть внезапно вспугнутый зверь, капканы, самострелы и прочие неожиданности. Пастух ставит котелок поближе к костру с какимто тёмным чаем, видимо убедившись, что они именно те люди, за кого себя выдают. Угощает не только чаем, но и сухой маралятиной. Чтобы ссохшееся до черноты мясо стало мягче, советует подержать на углях костра. Чай какой-то необыкновенно душистый.

- Смородина черная, бадан да кашгарка, - поделился своим секретом пастух. - Тропа идёт вон тем склоном, - указал на противоположный склон, - а там спускается в кедровник и им к дороге. Там хорошая дорога. Коль здесь оказались, пообедайте, со мной, а потом на конную тропу выйдите. Её хорошо видно. Из разговора выясняют, что пастух с напарником пасут здесь своих овечек: полмесяца один, полмесяца другой. Сами вырастят и сдадут. Выручка побольше, чем в колхозе или в леспромхозе. Пасут, где никто не пасёт. Напарник ставит сено, затем меняются. К осени маток оставят, а остальное поголовье сдадут. Трудно, но сами себе хозяева. Кое-кто завидует, прижимают, но крутятся. Хозяин, угостив чайком, подробно растолковал, как лучше пройти к дороге на посёлок Каракол. В топонимике Алтая, это название встречается довольно часто. Ребята уже не вертят головой, уклоняясь от встречных ветвей бурелома зверовой тропы. Бортом левого склона вышли в широкую долину, в которую справа и слева вдавались другие живописные долинки. Встречаются аилы, но пустые. Лошади, без ненужного понукания, бодро трусят. Тропа переходит в дорогу со следами автомобиля. Там, где в автомобильный след вливается другой, более наезженный, посреди основной долины, красуется квадратный камень кубической формы с двухэтажный дом. В земле он замер немного боком. По верху его деревья и растут в наклон. Какую силу нужно было приложить Природе! Если свалился, то с какой высоты?

46

«Огни над Бией» № 29-30

Автомобильные стёжки обегают его, и каково было удивление ребят, когда на одной из граней увидали какие-то выбитые древние надписи. Проезжают мимо. Лишь много лет позже, Георгий узнаёт, что это «Бичекту-Таш». Камень с руническими письменами монгольского завоевателя Джучи, старшего сына Темучина - Чингиз-Хана. Лошади бегут, а они балдеют, подставив свои лица уже поосеннему нежаркому солнцу. Едут долиной, не задумываясь и не подозревая, что много веков до них здесь проходили орды и паслись табуны лошадей. Но им до этого нет дела. Их больше волнует показавшийся посёлок на тракте, конец пути. . Дали телеграмму в город. О них, видимо, забыли. Машина пришла и пришла не из города, а с того же Большого Ильгуменя. После отъезда ребят, отряд так и не снялся, а по настоянию старшего геолога проводит детальное исследование одного места. Начальник постоянно раздражён и упрекает ребят в том, почему не возвратились прежним путем через Ильгумень, что деньги вычтет, как за командировочные. Больше всех накладок и мелочных дрязг Георгий рад видеть людей отряда. Более всех Германа. За их отсутствием он был вроде громоотвода вконец испортившихся отношений между Пашенцевым и Яровым. Георгий привязался к этому близорукому человеку, его первому учителю по самостоятельной жизни. САПОЖНАЯ СЕДЁЛКА В ту осень, по окончанию геологического сезона и по настоянию Симкина, Георгий пошёл в вечернюю школу в восьмой класс. На удивление учёба пошла. В феврале 1963 года устроился на фабрику "Кожобувь", Сначала учеником сапожника, а к лету сдал на третий разряд и полтора года до призыва в армию вшивал рант на ботинки модели "прощай молодость". Рабочий коллектив, в который пришёл учеником Георгий, разновозрастный, пёстрый. Работал с людьми порой с изломанными, но по-своему интересными судьбами. Многие - инвалиды. Так стал его наставником в тонкостях сапожного ремесла Евгений Семёнович Плотников. Плотный, с приятной улыбкой на лице и деревянным протезом вместо одной ноги. По его заверению был он женским угодником, и он их любил. Когда-то работал в торговле, но по несчастному случаю потерял ногу. Пришлось переквалифицироваться с заведующего магазином на сапожную седёлку. Может, что и привирал о себе, но о том, что часто менял женщин, говорит его заработок: пятьдесят процентов которого с него удерживали в форме алиментов. Мастер поинтересовался, сколько ему лет и пьет ли он водку, на что Георгий утвердительно кивает и добавляет: - Спирт разведенный лучше. На что краснолицый мужчина, сидящий рядом, неожиданно замечает, и как ни странно по-немецки:

47

«Огни над Бией» № 29-30

- Шнапсен тринкен. Гут, гут! По-русски добавляет, что с первой получки ученик непременно должен поставить бутылку коллегам по-верстаку. Георгий заверяет, что непременно поставит и опускает задницу на сапожную седелку: эдакий табурет у которого вместо крышки-сидения прикреплены нарезанные полоски дерматина, переплетенные в шахматном порядке. Технологический процесс вшивки ранта, который Георгий освоил буквально за неделю, имел одну техническую особенность: предписывалось вшивать двумя иголками, вдетыми в капроновую нить "семерик", что слишком занимало много времени. При такой технологии шов прочнее, но заработок у профессионала составлял от силы пять-семь рублей в смену. Иголки болтались по концам для видимости для "крючколова", главного инженера Федора Ивановича, бывшего работника прокуратуры. Он высокий ростом, полный, ходит тяжело, а в момент, когда открывалась дверь в цех, то рантовщики спокойно "загоняли свинку в конопельку": протискивали иголки в проход шильного отверстия. Начальник цеха, технолог, знают о нарушениях технологического процесса, но смотрят на это сквозь пальцы: всем главенствует план и от выполнения его зависит хоть мизерная, но премия. Когда цех индивидуального пошива завален заказами и не справляется по срокам выполнения, распределяют работу среди мастеров их цеха. Сшить офицерские сапоги поручают мастерунаставнику Георгия. Принесён крой, колодки нужного размера и два куска плотной кожи на подошвы и прочие тонкости для изготовления парадно-выходных сапог. Евгений Семенович всё это хрустящее и издающее неповторимый запах кожи, дубления, разложил на верстаке.

- Показываю, рассказываю - учись. Хром или по нашему "товар", идёт на голенища, "головки"- верхняя часть стопы. Этот товар из овцы. Более грубый материал из коров, телят, лошадей из их нижней части называется ялом. "Опоек", или подбрющье, идёт на изготовление стелек, задников, вкладок, наборного каблука. На подошву идёт "пола", а лучший материал с хребта крупного скота, так называемый "чепрак". Из хрома или "товара", лучшим считается собачий. Его ещё называют хром-шевро. Раньше из него комиссарам шили регланы. Хорош он тем, что под дождём особо не намокает. "Товар", который идёт внутрь - поднаряд. Обычно - молодая баранина. Запоминай, глядишь, делать, научишься. Это лишним никогда не будет. Сначала тачается внутренний поднаряд, затем "лицо", голенище. Работай крючком, но знай, что надёжней, иголками. Рассказывая, мастер показывает ему последовательность всех операций необходимых для изготовления заказа.

- Стельки вырежь из "полы". Из неё выйдут еще два "задника",

48

«Огни над Бией» № 29-30

для твёрдости пятки. Распустил, прибил на колодки и аккуратненько обрезаешь по периметру с легким наклоном во внутрь. Это необходимо для правильной затяжки, Вставляешь колодку так, чтобы шов задника был посередине. Колодка вошла на одну треть в пятке, затягиваешь носок. Прихватил тремя гвоздочками сначала центр, а затем по бокам в сантиметре друг от друга. Задник опускаешь в "карман". Он влажный, но не мокрый, так, чтобы держал клей. Опускаешь колодку ниже закроя на полтора сантиметра, выдерживаешь шов строго по середине колодки. Теперь затягиваем. Начинают с того же задника в обе стороны от шва, одновременно не забывай подмазывать клеем затягиваемую часть. Доходишь до "геленки" - широкая часть ступни. Здесь начинается процесс формирования носка обуви. Передние гвозди вытаскиваешь, затягиваешь «поднаряд», а жесткость носка формируется "гарнитолью", смоченной в ацетоне. По "мыскам", "футорки", чтобы выдержать форму стопы. Далее, после затяжки, как только схватит клей прошву, выдергиваем затяжные гвозди и вшиваем рант, от пятки вокруг стопы. В проём от той же пятки прибиваем супинаторы: для жёсткости и упругости подошвы. Поверх его положим прокладку из обрезков "полы" или из электрокартона. По спецзаказу иногда вставляют закладки из бересты для постоянного скрипа. На вымоченной подошве из "чепрака" по периметру проводим надрез, для укладки потайного шва, для скрепления подошвы с рантом. Пятку проходим "колками", деревянными гвоздиками из березы или бронзовыми гвоздиками, если стоит подпяточник. Каблук формируем из "полы", а сверху предпочтительней ставить резиновую набойку. Отступив от канавки, где уложен потайной шов подошвы, чуть-чуть, проходим двумя рядами колок. Отделку каблука и ранта делают либо рашпилем, либо на фрезе. Смачиваем рант и специальным колёсиком наводим зубчики по ранту. Каблук и рант покрываем отделочным воском по цвету. Чтобы голенище сапога держало форму, его можно немного прогладить горячим утюгом. Изнутри колки снимают металлической щёткой, и вклеивают стельку . Из всей премудрости процесса Георгий приложил руки к прошиву поднаряда, и голенищ и вшил ранты. На остальные действия мастера смотрел и запоминал. Понемногу он чётко освоил вшивку рантов и за смену крючком наловчился вшивать один "пяток" - пять пар рантов к обуви. Глядя на такой прогресс, начальник через месяц закрыл первый наряд, что составило сумму сто десять рублей. Уже с этой полноценной получки, а не с пятидесяти процентов ученических, Георгий ставит верстаку бутылку водки. Обедают здесь же, сидя на своих седёлках, достают из авосек кто что принёс из дому. Редко за каким верстаком обед проходит без "промывки зубов". За их верстаком чаще инициатива исходила от краснолицего сапожника. Он коренаст, голос с надтреснутой хрипотцой и жёстким,

49

«Огни над Бией» № 29-30

насмешливым взглядом глаз из-под рыжих бровей. Верхние пуговицы рубашки расстёгнуты постоянно и такая же красноватая грудь топорщится лесом рыжеватых волос. У него за правило перед работой пропустить "шкалик" для бодрости духа. На вид ему за пятьдесят, хотя на самом деле намного моложе. Звать его Яков, Яков Андреевич Сычёв. Поставленная учеником бутылка водки вызывает у него определённый интерес. Она предназначена мастеру и перед принятием обеда Евгений Семенович обносит все свободные подставленные ёмкости сидящих за верстаком. Им же произносятся напутственные пожелания По-профессии. Вчера был день получки и бутылка на шестерых, это так, затравка. Мужики скидываются по рублику, и Георгий гонцом бежит в ближайший магазин, тот, что напротив милиции. Сюда прибежал в обеденный перерыв не он один: видны знакомые лица. Сегодня в обеденный перерыв не до "козла" и шашек: сегодня день сапожника. За многими верстаками оживлённый гомон и громкий разговор. Начальство знает, но старается не замечать, зная специфику работы и работающих в цехе людей. За их верстаком свои разговоры. Напротив Якова рядом с Евгением Семеновичем за верстаком сидит Василий Прокопьевич Прокопьев, человек с густыми бровями с седеющей головой и внимательным взглядом человека, знающего цену слова и дела. Говорит негромко, но достаточно, чтобы не только прислушиваться, а слушать хотелось. В день получки Георгий обходится половиной стакана водки и больше не принимает, а, пообедав, с большим удовольствием забивает "козла" на вылет. Напротив мастера сидит сухонький мужичок в кепке, которую не снимает: то ли стесняется лысеющей головы, то ли шрама идущего от брови левого глаза, до левого уха через всю голову. Речь его быстрая и наполнена таким "блатным жаргоном", что Георгий сразу не мог понять, о чем он говорит. Быстрые движения подвижных рук в наколках говорят сами за себя. Пьёт он самую малость, морщится, мучаясь старой язвой, и быстренько ставит на плитку кружку, в которой постоянно варит крепчайший чифирь. Звать его Иван Павлович Гусев. Напротив Георгия сидит широколицый с прической "бокс", широкоплечий молодой мужчина лет тридцати. К его могучей фигуре как-то не вяжется его хромота, полученная при детской шалости во время войны: взрыв гранаты-лимонки, которую неудачно кинул в реку. Звать его Василий Егорович Шестернин. Он рассудительный, в "козла" играет только тогда, когда при встрече в партию в шашки проигрывал Гусеву. Сегодня мартовский день и солнце по-весеннему заглядывает в окна. Выпив, народ не спешит остаток обеда забивать козла. Идет треп: - Ноне рано дамбу начали насыпать, да и строители торопятся:

50

«Огни над Бией» № 29-30

большую воду ждут, не иначе, - говорит Василий Прокопьевич.

- Быки день и ночь заливают. По старому мосту ещё не одно лето топать будем, а по весне и осени, хочешь, не хочешь, а на этом берегу кантоваться придётся, - поддерживает его Яков Андреевич. Они, как и Георгий, жители Заречья и строительство нового железобетонного моста через реку их затрагивает напрямую.

- Деньги платят дурные и работают вольняги. Глядишь, через год-другой сделают, - хлебая чифирь, дополняет Иван Павлович.

- Хороша «маша», да не наша «параша», - сделают. Васёк! Не замочить ли нам партийку, пока «кайф» не прошёл? Васёк, Василий Егорович, неспешна, разводит руки, смотрит мельком на часы: - Горшкова сегодня не видно, да и осталось десять минут обеденного времени.

- Не писайся! В дамки успеем прорваться, расставляй по быстрому. В шашки они заядлые соперники и каждый утверждает, что ему нет равных в игре. Гусев играет весело, авантюрно, комбинационно, жертвуя несколько шашек, чтобы одним махом достичь победы или прорваться в дамки. Шестернин в партии играет вдумчиво. Делает ход, иногда занося пешку, ставит на место, что заставляет нервничать соперника: взялся - ходи. Большой любитель в шашки колодочник Горшков, но, знает, что сегодня после получки будут пить, поэтому его не видно. Нервные и быстрые пальцы Гусева сдают одну пешку за другой, казалось, что он играет в «поддавки», а не в шашки и сейчас проиграет, но после ещё одной даденной пешки, делает «колесо» с проходом в дамки. Шестернин не может понять.

- Васёк! Не твой день сегодня. Учись, учись, пока я живой!

- Фарт тебе попёр. Из-за того, что на грудь сегодня принял, случай! Мастер Плотников, сам большой любитель поговоритьпобалагурить, в разговор не ввязывается: засадив стакан водки и наскоро перехватив, торопится с "левым" заказом, скорее всего для женщины. Георгий готов был открыть рот, глядя на игру соперников, но внутренний голос удерживает: не ввязывайся, ещё не твоё время. В школе он хорошо играл в эту игру, но "авторитет" Гусева охлаждает не только сыграть с ним, но и делать какие-то реплики, замечания. Из кондейки выглядывает начальник цеха: - Время, время, работаем! Народ, угомонившись, сосредоточено ковыряется над своими операциями. Гусев не торопится, попивает чифирь и щурит глаза в сторону начальника. Тот подходит: - Иван, пора начинать работать. Рабочее время пошло.

- Ничего, моё за мной не уйдёт. Сейчас допью, что-то осердие прихватило.

51

«Огни над Бией» № 29-30

Начальник с ним никогда не спорит, не понукает, и вообще старается проявлять к нему сдержанность и не только он, но и брат его. На то были свои причины. Они трое из "Казанки" и знают давно друг друга. Двоим заблаговременно повезло: ушли на службу в армию. Одному повезло меньше: срок, побег, ещё добавили. Ребята возвратились и успешно сделали карьеру: от седёлки, до начальников цехов. Третий возвратился: с изломанной судьбой и вконец подорванным здоровьем. Кто-то в чём-то кому-то был обязан и они снова работают вместе. Несмотря на все замашки и повадки, лагерные подвиги Гусев не вспоминает, разве что не вынудит Яков Андреевич, который, немного перебрав, начинает вспоминать, буровить, все пройденные им лагеря от Саксонии, Тюрингии, Рура и Сибири. Без того красное лицо его становится еще красней, набычившийся взгляд прежних обид и унижений придают лицу неприятное злое выражение, а, вспоминая отдельные эпизоды того времени, начинает путать русские и немецкие слова, как сейчас. Весеннее солнце сквозь окно пригрело ему голову и породило воспоминания: - Мост-то высокий будет. Валетка с такого не сиганёт, а с того прыгнул. Плыть, а там конвой, здесь конвой, чуток и собаками затравили. В карцер, да добавили.

- Яков? Ты про какого Валета буровишь, - переспрашивает его Василий Прокопьевич, зная все его истории за годы совместной работы, - не про Клёпа ли?

- Про него, про него. Уши всем прожужжал. Когда норма пять кубов, да на баланде и эрзац-мякине и сдох бы, да жить хочется вот чем приходится платить! Яков Андреевич поднимает левую руку с надетым на неё кожаную прошву, чтобы не так резало руку при затяжке петель при шитье, и показывает обрубок мизинца.

- Сколько у меня побегов было, всех не упомнишь: били, драли собаками, но живуч. За последний побег в Бельгии загнали в шахту, считай могила заживо. Дошёл, как тень. Что так сдохну, что этак: ложу палец не трубопровод и киркой тяп. Повис на коже, а крови нет. Старшой по команде кричит: - Арц, арц! Вывели наверх. Врач-немец: - Симулирен, симулирен!

- Найн, найн", - кричу аушлосс. Отрезал, смазал не то йодом, не то ещё какой гадостью и в карцер, а это верная смерть. Но и здесь открутился, выжал. Сегодня ты сдохнешь, завтра я. Мёртвому ничего не надо. Было несколько снятых коронок с мертвецов и кольцо. Говорит, вернее, рассказывает, Яков Андреевич, своим хриплым голосом не забывая протягивать петли в прошиваемых рантах. Говорит, безжалостно к самому себе, что цепляясь за жизнь в лагерях

52

«Огни над Бией» № 29-30

и выжив, не испытывает радости жизни.

- Надзиратели тоже разные, а я как змея чувствую человека нутром. Показываю коронку одному толстяку, он и клюнул: в свою смену приносить стал "альтенброт", сухари и сухарную муку. Как только отдал коронку, сразу забыл про меня. Ещё показываю, расплылся в улыбке: - Русиш - карашо. Толкую ему, что, дескать, "ессен вурст", гони колбасу. - Трясет головой: - Найн, найн. Показываю вот такой. Дескать, мне терять нечего, сдохну, а ты облизнёшься. Сыграл на его жадности. Притащил всё-таки вместо колбасы какой-то холодец из конских копыт, видимо, и лапу тянет: дескать, давай, расплачивайся. Показываю ему пятерню и пальцы загибаю: - Айн, цвайн, драй. Надулся, слюной брызжет и пальцем тычет в меня: - Та-та-та… Показываю ему снова. Подумал: подыхать, так с музыкой, вот тебе. Пять, раз принёс, отдал ещё одну. Бурчал, видимо недовольный был. Немцы они пунктуальны во всём. Кончился месяц карцера и повели меня к начальнику охраны той шахты. Тот немало удивлен, что живой! Спрашивает через переводчика: чем кормили? То ли не так понял, то ли не так перевели. Трясёт головой: - Нихт ферштеен ? Спрашивает ещё раз: что жрал, что не сдох в карцере? Объясняю на пальцах и говорю - крыс. Брови вздёрнул и залепетал по-своему. Поймали - приносят - жри. Мать честная: жирная, зубы скалит, сама норовит сожрать. Было у меня в утробе что, не было, чувствую, вывернет, а охранник суёт мне: показывай, как с ними управлялся. Схватил её за голову рукой, а зубами впился в её загривок и зубы свёл. Не выдержали нервы у охранников и начальника: - Хальт, хальт, руссиш швайн. Выперли меня из помещения, в гробовую команду определили. Может раньше и расстреляли бы, да война к концу шла, и рабов не хватало. Американцы пришли, людей, оставшихся живыми, освободили. Да лучше бы не освобождали. Расстроенный воспоминаниями Яков Андреевич наливает себе из початой бутылки и никому, не предлагая, залпом хлобыстнул содержимое стакана. Георгий потрясён услышанным от человека, сидящим с ним за одним верстаком. В ушах его стоял писк удавливаемой крысы, и тошнота брезгливости подступила к горлу: неужели такое может быть? За работой мысли сгладились, успокоились, прошло чувство брезгливости и робко, робко затеплилось чувство уважения к

53

«Огни над Бией» № 29-30

силе воли этого, казалось, беспробудного пьяницы сейчас, а в прошлом, человека жаждущего выжить, выжить любой ценой, кроме предательства. Вот он какой! Гусев за работу не берётся, мучаясь болью в желудке, вновь ставит кружку под чифирь. Расстроенный проигрышем Шестернин, монотонно работает крючком, молчит.

- На Востоке, по зонам бывали случаи: на "рывок" уходит большая группа, непременно брали "барана", а то и двух. Сам ходил, но ходил один. Кого-то ловили, а кто-то уходил.

- У вас, что, баранов на зоне пасли? - поинтересовался наставник Георгия.

- Женя! Какое ты фуфло! Срока по "четвертаку", а в голове "а ля у Фа" - сдохнешь при любом раскладе! "Баран", на тот случай, если в тайге жрать нечего будет. Поймает конвой, оставшихся всех на месте крошили. Бывало такое не раз и не два. Василий Прокопьевич в подобные разговоры не ввязывается, немецкие и наши лагеря предпочитает не вспоминать. За хорошую и продолжительную работу на фабрике, его неоднократно премировали, но на галерею передовиков города его кандидатуру отклоняла секретарь партячейки фабрики и она же кадровичка: Наталья Иосифовна Щербакова. С формулировкой "окруженец". На все его представления, ходатайствования о расширения жилья в барачном помещении по болезни его жены, председатель исполкома Гаркавый отказывал. Тогда он обратился в вышестоящие организации, а бумаги, пройдя бюрократический круг, вернулись в исполком, ему недвусмысленно заявили: - Своё получишь после смерти. Георгий спешит вшить ранты в свой "пяток" к четырем часам, а от затяжчиков получить задел на следующий день. Для него работа оканчивается в четыре дня, а в шесть вечера у него начинаются занятия в вечерней школе и надо успеть. ВЕЧЕРНЯЯ ШКОЛА Здание вечерней школы номер четыре в Заречье. Через дорогу пожарная часть. Кирпичное двухэтажное строение времен "оно" с высокой каменной каланчёй. Занятия проходят в две смены: с утра и вечером. Школа десятилетка. В восьмом классе, где учится Георгий, рабочая молодёжь разновозрастная: люди пришли получить знания, а не проводить время. Эту необходимость учиться осознал не только он, но и его одноклассники. Дисциплину в классе и на занятиях как-то само собой вышло, регулирует старшие по возрасту ребята, отслужившие в армии. Их двое: Виктор Каширин и Борис Студентский, и он же староста класса. Парень с неподдельным чемровским юмором, по определению классной руководительницы, литераторши, Софьи Петровны Гамовой: дамы интеллигентной,

54

«Огни над Бией» № 29-30

мягкой в разговоре, но требовательной. Педагогический коллектив школы, за исключением преподавателей физики и истории, женский. Директор школы Вера Ивановна, полная женщина, страдающая одышкой. Она многие годы руководит коллективом, но в начале учебного года по состоянию здоровья и возрасту, торжественно проведена на пенсию Её сменила энергичная, моложавая Зинаида Гавриловна Иванова. Преподавателей мужчин двое: Григорий Маркович Мусихин ведёт физику. Он маленький, полненький, лысенький, постоянно улыбающийся приветливой улыбкой человек. Говорит негромко, тщательно подбирая простые, доходчивые слова, разъясняя сложность физических явлений, законов. Он из "реабилитированных" и на многие явления общественной жизни у них явное различие с историком. Геннадием Васильевичем Кузнецовым. Тот высокий, худощавый, подтянутый, ходивший, как и физик в одном и том же костюме, но галстуки меняющий чаще. На уроке предельно педантичен, ведёт урок строго по программе. На задаваемые каверзные вопросы Бори Студенского - человек отслужил в Венгрии и кое-что видел своими глазами - отвечает языком газетных передовиц идеологической установки партии. Урок его всегда интересен и полемичен, со ссылками на официальный источник Вот и сегодня, прослушав новый материал, освещенный Геннадием Васильевичем, Борис с серьёзным видом задает вопрос: - Каков процент достоверности в газетах, освещающих жизнь страны? Геннадий Васильевич, не видя подвоха, отвечает, что все центральные газеты освещают достоверно и правдиво.

- А местные газеты? - не удовлетворён ответом Студенский. И здесь учитель находит правильный ответ, говоря, что за все издания персональную ответственность несут главные редактора. Борис делает вроде бы изумлённые глаза, но продолжает гнуть свою линию: - Прочёл в "Известиях" любопытную статью. Заслуженного человека, Героя Социалистического труда, свиновода Чижа, здесь, у нас на Алтае, "съели" свиньи. А куда смотрели "компетентные" органы раньше, не произойди такая случайность? Он уверен, что Геннадий Васильевич либо читал, либо им довели на закрытом партийном собрании о подобном вопиющем факте в рядах коммунистов. Острый кадык учителя нервно заходил вместе с галстуком, прежде чем ответить на вопрос и вопрос не простой, требующий ответа с идеологическим официальным словом.

- Как говорят, в семье не без урода. То, что он, Герой Социалистического труда, оказался бывшим полицаем и изменником Родины, не должно бросать тень на нашу коммунистическую партию. Те, кто прошляпил, те, кто рекомендовал его в наши ряды, понесут персональную ответственность. Я в этом нисколько не сомневаюсь.

55

«Огни над Бией» № 29-30

Боря задал бы ещё вопрос, который, видимо, крутился у него на языке, но прозвенел звонок на перемену. Школьный двор, туалет, но многие курят в коридорчике на выходе, за что бывают нещадно гонимы уборщицей тетей Дусей, живущей в комнатке первого этажа. Она же и постоянный сторож. Кто-то из ребят интересуется у Бориса, что за историю, тот вычитал в газете. Он охотно рассказывает: - На фотографии пропечатанной в газете в знаменитом свиноводе кто-то признал бывшего надзирателя лагеря у немцев. Тот очень рационально использовал трупы умерших заключенных: скармливал свиньям. Вовремя сбежал, но не на запад с немцами, а в Сибирь и жил по поддельным документам, а навыки прежние. В хозяйстве, где работал на свиноферме, ввел новшество: покармливать животных вместо дорогой костной муки, костными отходами с ближайшего мясокомбината. Вес свиньи набирали быстро, ещё быстрее зачастили корреспонденты, разнося по стране передовой опыт в свиноводстве. Узнавший его на фото в газете не поленился приехать, поделиться опытом, а, убедившись в своих предположениях, заявить в органы безопасности. Где-где, Борис мог и приврать, но такое, вряд ли, да и учитель подтвердил. Занятия в вечерней школе с шести вечера до десяти и Георгий поздно возвращается темными переулкам, минуя старое кладбище. От не нужных встреч в запазухе таскает не камень, а двуствольный поджиг, сохранившийся от прежних голубиных войн! Сегодня всё удачно сложилось: ребята за верстаком остались довольны, за "пяток" по наряду - пять рублей, Анна Ивановна учительница немецкого языка хоть и пожурила за склоняемость артиклей, поставив тройку, заметила, что это нужно ему, нежели ей. Удачный день. «ЗНАЙ, КОГО ЛЮБИТЬ» Ниже строящегося моста дамбу из опилок взорвали: река проделала в нескольких местах промоины, и переходить реку по ней стало опасно. Кое-где на свой страх и риск народ переходит реку по ноздреватому посиневшему льду. На ещё неснятых от опалубки опорах, красуются арки будущих пролетов моста. Несмотря на запрет и дежурившую милицию, люди лезут на них, чтобы попасть с берега на берег. Георгий дважды прошёл, но находясь на пятнадцатиметровой высоте верхней точки постоянно боялся смотреть вниз, а люди, идущие следом, постоянно торопили. После несчастного случая кто-то свалился - ожесточившаяся милиция никого не пускает. Все ждут ледохода. Взрывники крушат лед взрывами, и он не выдержав, дрогнул. День, тёплый, солнечно. Хлёсткий треск слышен далеко. В обеденный перерыв народ заспешил посмотреть на ледоход. Опоры моста, окруженные срезанными кессонными балками, частично сдерживают напор льдин. Они, наползая одна на другую, лезут, падают, сдирая кое-где опалубку опор моста. Они выдержали, они

56

«Огни над Бией» № 29-30

устояли. Еще неделю кособокий пароходик «Анатолий» таскает паром с людьми от берега к берегу. За неделю прошел лед с реки Лебедь и свели мост. В мае Георгий сдал экзамены за восьмой класс и с гордостью для себя получил свидетельство. Единственная тройка по немецкому языку портила стройный ряд четверок. По его любимым предметам были две пятерки. О своей маленькой победе письмом уведомил Симкина, а тот в ответном письме порадовался за своего протеже. Летом в обеденный перерыв в цехе жизнь замирает и перемещается во двор. Играют в волейбол. Василий Прокопьевич большой энтузиаст этого вида развлечения. Беседку для курения оккупировали доминошники. С закройного цеха играют в шахматы, а основные баталии разворачиваются в шашечной рубке на вылет: проигравшего меняет следующий претендент. Георгий терпеливо ждет, пропуская очередь, когда Гусев, допустив оплошность или неудавшуюся авантюрную задумку, ругаясь, выпазит. Победителем в схватках выходит Шестернин: потирая руки, деловито подхлестывает словами: - Следующий, сказал заведующий. Ему сегодня идёт фарт.Сразу вылетает Сергеевич - «Челкаш», вёрткий живчик из закройного цеха и Кеша Горюнов. Василий Егорович доволен: -Ловко наши деревенские городских мордой по половикам возят! Георгий дожидается своей очереди в партию шашек, и внимательно наблюдает за манерой игры Шестернина. Делает свои первые хода гибкой защиты: наскочил - отошёл. Эта тактика позволяет расстроить комбинационную игру противника. Вместо его игры навязывает свою игру и когда домашние заготовки бомб, западней и ловушек исчерпаны Шестерненым, тогда Георгий раскрывает крайнюю оборону, перегруппировав пешки, переходит в контрнаступление, в прорыв, в дамки. Василий Егорович не может понять: прорвавшаяся в дамки пешка по ходу снимает ещё две и отрезает прорыв остальных через «большую дорогу». Гусев и тот поднимает козырек кепки: - Васёк, приехали, вылась! Болельщики удивлены: - Какой проход! Георгий в некотором смятении сам: дескать случайно вышло, с перепугу первую партию признанному лидеру в шашки проигрывает: зачем дразнить гусей! За верстаком Гусев подзуживает Шестернина: - Как он тебя!? Иван Осипович Горшков приносит ворох колодок для затяжчиков и тоже недвусмысленно потирает руки; среди участников и болельщиков его сегодня не было, но то, что "молодой" так

57

«Огни над Бией» № 29-30

красиво сыграл партию, дошла и до его ушей. Играет он хорошо, но очень осторожно, подолгу обдумывая каждый ход, чем вызывает повышенную нервозность противников. Подходит к Георгию: - Ты, того, завтра в обед приходи ко мне в колодочную, сыграем не торопясь. Георгию стало немного неудобно перед коллегами за верстаком за столь случайный выигрыш и повышенный интерес Горшкова. Дело было в принципе, и он знал об этом. В его кондейки-колодочной тесновато. В ней он ремонтирует, комплектует и выдает в цеха колодки на затяжку обуви. У него свои шашки и они располагаются за столом. Да, действительно тугодум, но не за это его недолюбливают те, кто прошел фронт и лагеря: недолюбливают за навешенный ярлык "компетентными органами". За третьей партией, при счете одинодин, Георгий ненароком спросил об этой странной, на его взгляд, особенности. Ивану Осиповичу это неприятно, но все же бурчит: - Окруженец или дезертир, статья одна - пятьдесят восьмая враг народа. Проиграв третью решающую партию, попросил об том его проигрыше в цехе не рассказывать.

- В обед приходи завсегда, никакой очереди не будет. За год с лишним работы на фабрике он узнал о многих. Люди старшего поколения работали здесь давно, а молодые, проработав год-другой, стремились сменить место работы по разным причинам: малый заработок и нет перспективы получить жилье. Хотя коллектив периодически пополнялся приходом молодых специалистов. Таких приехало двое: Саша и Женя, ребята возраста Георгия и он с ними сдружился. Администрация выделила им комнату в бараке бывшей артели "Парижская коммуна". Днем на работе ребята технолог и механик, а по выходным дням он их компаньон по застолью. В остальные дни недели Георгий ходит в девятый класс вечерней школы, он определился с целью: закончить школу и поступить… У ребят после работы много свободного времени, и они понемногу спивались, но с ними весело. Как-то на первомайские праздники их пригласили в гости, а те Георгия. Отмечали в квартире прокурора города. Среди девиц знакомая Георгия. Крутили патефон, много пили и танцевали, а когда утомились, девицы вспомнили, что еще не играли в "бутылочку". В квартиру позвонили, и вошла компания ребят постарше. К хозяйке квартиры, дочке прокурорской: - А это что за сопляки у тебя? Из приглашенных ребят кто-то полез в разборку, в «бутылку» и гостям крепко перепало. Все трое с неделю ходили, светя фонарями. Приятель прокурорской дочки зло шутил: - Вот и знай, кого любить! К осени замаячил призыв в армию. ***

58

«Огни над Бией» № 29-30

!п р о з а

Андрей БЕЛОЦЕРКОВЕЦ

ОВОЩЕВОД (эссе – драма) Продолжение. Начало в № 27-28 Андрей Белоцековец Психолог, издатель газеты «ПатриотЪ» в Березовском районе Красноярского края. До переезда в Белокуриху проживал в городе Красноярске. Во времена политической деятельности и издания газеты з а н и м а л с я журналистикой, публицистикой. Художественных произведений не издавал, то, что написано, написано в стол. Первое, что готовится к печати, это эссе "Овощевод", позиционируется как книга для бросающих пить. Как практикующий психолог имею ряд лекций и программ. Наиболее успешный именно антиалкогольный проект.

ПУТЕШЕСТВИЕ ШУМОВА «Шум превратился в медный звон и рассыпался бубенцами. Искрящийся снег вылетал из под оленьих копыт. Усыпанные разноцветными камнями и бисером сани, запряженные десятком белых с проседью оленей, уносили Владимира Ильича Шумова навстречу северному сиянию. Он в окружении двух очаровательных снегурочекблизняшек, тройняшек - третья красавица управляла самой упряжкой, вдыхая полной грудью морозный воздух, развалился на накиданных в санях мехах. Сани летели, разрезая крупный, зернистый как сахар снег. Перелетая по ярким радугам через незамерзшие ручьи, а вслед за упряжкой неслась бесконечная вереница якутских шаманов, с варганами и бубнами, они грохотали, выли и звенели бесконечными бубенцами. Вскоре удалая упряжь въехала на яркоголубую льдину с прозрачной, ледяной, сферообразной ярангой и холодными пламенными кострами вокруг нее. Гремящие, поющие, воющие и звенящие шаманы заполонили все небо, оставив над ярангой небесную сферу переливающегося сияния. Шумов привстал, обхватил обеими руками снегурок-красавиц и в прекрасном настроении сошел на льдину. То, что снегурочки один в один похожи на красавицу Тамару, он не думал. Он был сказочно счастлив, как ребенок под новый год,

59

«Огни над Бией» № 29-30

предчувствие подарков, ощущение грандиозного праздника, запах мандаринов, все смешалось в голове. Шаманы исполняли вращение вокруг небесных сполохов, холодные, бездымные костры, каминной имитацией облизывали ледяные кострища и запускали в небо миллионы бриллиантовых искр. Из яранги вышел сам Дед Мороз.

- Ну что, Владимир, не верил ты в меня? Шумов смутился и не смог ответить. Сердце по-детски забилось предвкушением чуда.

- А я есть, я живой. Не каждому повезет увидеть меня. Ты избранный. Шумов вытянул вперед ладони, так, как будто приготовился получать большую коробку с радиоуправляемой машиной.

- Ах да, подарок! - Дед Мороз взял Шумова за обе ладони своими прохладными, но не ледяными руками, - Держи! Он резко развернул Владимира вокруг своей оси на сто восемьдесят градусов. На льдине стояла белоснежная Тойота, точь в точь такая, как у Тамары... А рядом с машиной стояла сама Тома. Стояла и улыбалась, в легком летнем светло-зеленом платье с голубой меховой накидкой на плечах». Шумов приоткрыл глаза и попытался улыбнуться. По Томиным щекам текли слезы, вид у нее был несчастный, потерянный, и какой-то уставший.

- Привет любимая, - сухими губами промолвил Шумов и вновь потерял сознание. «Звон бубенцов понес его дальше. Теперь уже целая стая упряжек неслась по волшебному лесу навстречу ярко-оранжевому солнцу...»

- А я думала, ты меня бросил, - заплакала Тамара и прижалась головой к его груди. Она против желания, с тревогой и волнением приехала на эту смену. Вдруг она встретит его? Чужого, бессовестного и циничного санитара. Что она себе придумала, единственная дочь "хозяина" образцово-показательной колонии ГУФСИН, деспота и тирана, наводившего ужас не только на осужденных и находящихся на свободе представителей преступного мира, но и на сослуживцев и даже на собственное начальство. Он был племянником самого Его и будь его, полковника Стержнева личное желание и согласие, он мог бы занимать в этой стране любую должность на выбор, но он, Стержнев сам выбирал свое место и говорил в присутствии членов правительства и кабинета министров на дне рождении великого дяди: "Я никогда не перескочу! И коль рано мне пока, то и не надо меня звать и предлагать. Вы поняли, о чем это я?". И все делали вид что поняли, хотя всем было все равно, что он имел ввиду. С ним нельзя было ввязываться в спор, все это знали,

60

«Огни над Бией» № 29-30

и этого было достаточно. Потом он напивался и в сопровождении кремлевской охраны шел хулиганить. Ему можно было все. А в своем провинциальном сибирском, пусть и крупном городе, он был не то что бы неприкасаем, он был полностью параллельным для всех. Для него не существовало ни власти, ни полиции, ни бомонда - он был сам по себе. И его жена и дочь были только при нем, и они были не доступны ни для кого. Они были совершенно параллельны для всех. Превозмогая себя, Тамара приехала на свой охранный пост сменила, как и в прошлый раз Сергея. Он и рассказал ей глупую историю, о том, как местный санитар, придя домой после их смены, принял для сна мамину настойку из мухоморов, которую женщина приобрела у таежной колдуньи для втирания в суставы. И как убитая горем мать, увидев на диване умершего сына, а на кухне открытую и ополовиненную бутылку отравы, вызвала скорую и что теперь санитар, уже не санитар, а пациент. И большой вопрос, выживет ли он, поскольку до сих пор не пришел в сознание и лежит на первом этаже в реанимации. Тамара не смогла скрыть своих чувств, бросилась по служебной лестнице, по которой они с Шумовым в прошлую смену ходили курить на задний двор, в реанимацию. Сергей все понял – план Шумова сработал.

- О-о-о, кого-то через пять дней убьют, - присвистнул капитан Сергей Зеленов и поспешил на выход, напоследок заглянув в смотровое окно десятой палаты, где его подопечный, сидя на кровати, рассказывал больным какую-то очередную бредовую историю из своей трудной жизни, - И этого убьют. Тома прижалась и прислушалась к неровному дыханию Владимира. "Все-таки, он дурак. Беспечный, простой, бедный и необразованный мужлан. Ну, вот почему во всех сказках дуракам везет на невест? И почему все прекрасные невесты сидят в этих сказках такие несчастные, в лягушачьих, и прочих шкурках, и ждут когда прилетит дурацкая стрела?" Она нежно поцеловала его в иссохшие, шершавые губы и, поправив на нем простыню, проведя рукой по его ладони, подвязанной к кровати руки, с отвратительным внутривенным катетером, через который постоянно поступал живительный раствор бесконечной капельницы, прошла к себе наверх. На этаже она столкнулась с доктором Ининым. Поздоровавшись, она вдруг спросила: - Доктор, а как там состояние Шумова?

- С какой целью, девушка, интересуетесь? Жить будет, обязательно, но как мужчина, к сожалению, он более бесполезен. Инин сам не понял, зачем он это сказал. Это не то, чтобы не соответствовало действительности, это вообще, скорее всего не касалось этой девушки. А если и касалось? То тогда вообще, зачем он это сказал?

61

«Огни над Бией» № 29-30

- Милая, я пошутил. У нас, докторов, шутки такие дурацкие. Алкоголь - яд, ну и все такое... - "а вот это вот, зачем я сказал?" - уже про себя подумал Борменталь и, слегка смутившись, поспешил в свой склад-кабинет, где его ждала заслуженная, после утреннего обхода, рюмка коньяка. Тома, до конца испортив себе настроение встречей с доктором, прошла на пост, где сегодня дежурила Оксана Викторовна и, вспомнив, что не курила уже со вчерашней бессонной ночи, зачемто спросив разрешения отлучиться, вышла через главную дверь на улицу, к своей машине. « Красно-оранжевое солнце приближалось, обдавая лицо Шумова теплом раскаленной русской печи. Снегурочки по бокам растаяли и превратились в хлипкую лужу под облучком. Облучок скукожился до сухих деревянных нарт с запрелой, воняющей мочевиной овечьей шкурой. Олени превратились в плешивых собак. Раскаленное солнце приближалось, усиливая прелый запах, и уже занимало собой все небо. Впереди показалась огромная, серая туча, сверкающая неоновыми молниями света. Повеяло холодом. Шумов разглядел собачью упряжку и не поверил своим глазам. Вместо собак, в ездовые ремни были затянуты темно-серые черти. Они с визгом несли сани в серую мглу по серой осенней траве. Летящие шаманы перестали звенеть колокольцами, в момент стали угрюмыми и злыми духами, они продолжали издавать загробные барабанные звуки, исчезая в серой мгле и появляясь снова и снова из-за спины летящего в расшатанных санях ездока. Влетев на серую, расцарапанную невидимыми граблями, сухую, каменистую почву, сани перевернулись, и Шумов, расцарапав подбородок в кровь, прокатился животом по шершавой меже. Освободившиеся от упряжи черти обступили его со всех сторон. Они начали его хватать своими костлявыми руками, Шумов перевернулся на спину и начал энергично отбиваться от страшных, волосатых, упругих чертей. Силы кончались, он заметил, что черти берут его измором, они лишь хватают его, они не бьют, не тратят сил, они просто хватают, щипают и ждут, когда он потеряет все свои силы. Владимир попробовал не сопротивляться. Это было очень не просто, почувствовав, что жертва перестает сопротивляться, неугомонные твари попытались поднять его с земли и тащить. Это у них получалось очень плохо, но Шумов тем временем отдыхал и набирался сил. Среди чертей началось паническое бешенство, наступило такое ощущение, что их время кончается. Они начали пытаться тащить его, не поднимая от земли, но оказались слабы». Владимир открыл глаза. Яркий свет ударил так мощно, что, зажмурившись, память света осталась в них белыми сварочными зайчиками. Хотелось перевернуться на бок, но тело и руки оказались зафиксированными. Владимир продолжал чувствовать

62

«Огни над Бией» № 29-30

болезненные пощипывания по всему телу, но они становились все слабей и уже напоминали собой зуд от укусов насекомых. «Где я?», - голова гудела. Капельница, яркий свет, простыня, потолок медленно вращался, приводя в движение стены. Ниже он не видел, голову невозможно было оторвать, голова была не послушной, как и рот, задать вопрос не удалось. Владимир вновь погрузился в темноту. Никого вокруг уже не было. Черти исчезли. «Он лежал на сухой, неуютной, шершавой земле. Рядом иногда проходили, какие то незнакомые ему силуэты. Люди, не люди, но страха не было. Его тело отдыхало, дыхание было ровным. Двигаться он не мог, или не хотел, это было для него не важным. Он спал на сухой земле под искусственным светом пограничных прожекторов. Он был спокоен». Тамара не могла найти себе места: «Вроде бы нашелся, вроде бы все понятно, не смог, отравился, и скорей всего не знал, что там налито в этой несчастной бутылке. Но вот зачем он вообще пил? Он ведь прекрасно знал, что она будет его ждать в восемнадцать часов на входе в городской парк. Как он мог? Почему он это сделал? Ну, была бы не отрава, а, например, водка, стакан водки и что? Он бы приехал пьяным? А эти таблетки? «Я уснуть не мог, одна не взяла, вторая, третья…» Что за детский лепет? Он что, конченый алкоголик и токсикоман? Что в нем было такого, что могло так зацепить ее? Мало того, что он, просто-напросто, никто, и звать его никак, так еще и дурак и полный моральный урод. О, Боже, за что это мне?» Но, несмотря на сомнения и разочарование, она уже три раза спускалась в реанимацию проверить его состояние. После обеда она встретила Инина, поднимающегося по служебной лестнице. Заметив Тамару, доктор встал к подоконнику и приготовился к диалогу.

- Вы извините меня за сарказм, - первый начал он с извинений. - Я и не предполагал, что наш санитар, может обратить на себя внимание, такой очаровательной девушки как Вы. Он неплохой парень, я с ним общался, и не подумайте, что он алкоголик. Нет. А то, что дурак, так это уже совсем другое дело, - Борменталь улыбнулся.

- Вижу, что дурак, - устало произнесла Стержнева, остановившись напротив доктора. - А с чего вы решили, что он не достоин моего внимания?

- Конечно, не мое дело, он на вид парень очень справный, да и как человек, скорее всего, порядочный, но… - Инин затруднялся сформировать правильную фразу, и так и не сформировал. Подвис.

- Не подходит дочери полковника Стержнева? – Тамара настолько железно поставила вопрос, что Борменталь невольно ощутил неведомый ему до этого страх.

63

«Огни над Бией» № 29-30

- Ну, например, я этого не знал. Я думал, однофамилица, попытался отступить от ответа на вопрос доктор. – Я, скорее, имел ввиду ваши прелестные внешние данные. Такие девушки обычно не бывают обделены мужским вниманием… Инин вдруг так разочаровался в своем желании завязать этот разговор. Он вдруг почувствовал такой дискомфорт от общения с дочерью самого Стержнева. Он почувствовал нечеловеческий ужас, оттого что уже второй раз сутками сидит на жестком, деревянном, неудобном стуле в его отделении дочь того самого, бешеного психопата Стержнева. Борменталь рванулся вверх по лестнице, он, как никогда ранее, не нуждался в посещении своего складакабинета.

- Через час Шумова переведут в нашу палату, - виновато и обреченно закончил он. Тамара, узнав нужную новость, передумала идти в реанимацию и вышла на внутренний двор покурить. «Шумова поднял пограничный наряд. Его тело было перенесено ближе к левому краю пограничной полосы. Владимир, почувствовав на своей голове струи воды, узнал в поливающих его из ржавых леек женщинах Оксану и Веру. За колючей проволокой заграждения стояла знакомая ему девушка, но он никак не мог узнать, кто она. Ему постепенно становилось все равно. Так все равно ему не было еще никогда. Он, безусловно, превращался в упругую желтую тыкву. И ему было от этого легко и спокойно». Борменталь чувствовал себя ужасно неловко. Меньше всего ему хотелось иметь какие-нибудь проблемы, и вдруг он почувствовал, что проблемы эти совершенно неизбежны. Он закрылся в своей тайной комнате и решил не высовывать нос до конца рабочего дня. "Уже обед, прием окончен, - думал он, выпивая очередную рюмку. Нет, нужно обязательно проверить как там Шумов. Владислав Самойлович прошел в десятую палату. В смотровое окно он увидел строгий взгляд Стержневой. Убедившись, что Владимир спокойно спит, Инин прошел на пост и дал распоряжения Оксане Викторовне. Он выглядел как никогда официально и строго, даже Оксана сняла вечную улыбку со своего лица. Неуклюже, повоенному, он развернулся и вышел в коридор. Повернув так же неловко направо, доктор проследовал к себе в укрытие. "Так, пора, наверное, двигать домой. До пяти я здесь торчать не собираюсь..." - он быстро осмотрел импровизированный рабочий стол и уже собирался выходить, но тут его посетила мысль. Он вернулся, снял с полки книгу "Бытовые отравления и интоксикации" и положил ее на стол. Уже почти вышел, но опять вернулся, достал из шкафчика ополовиненную бутылку и налил себе стопку.

- А, может, они давно знакомы? - Инин выпил и отогнал, как муху,

64

«Огни над Бией» № 29-30

рукой, ненужную мысль, - Да ну, на... Доктор покинул свой секретный кабинет и через служебный выход вышел из здания. Оксана и Тамара мило беседовали. Улыбающееся лицо старшей медсестры позитивно действовало на сегодняшнюю охранницу. Оксана приятно отозвалась о Владимире, в очередной раз Тома услышала в его адрес слово "дурак", но из Оксаниных губ, оно звучало как то особенно мило и сказочно положительно. "Да и хорошо, что дурак. Дурак мне и нужен, мой дурак, - думала Тамара и с удовольствием слушала медсестру. - Какая она удивительная женщина, Оксана Викторовна, такая веселая, легкая и добрая. Разве бывает так?". На душе у Тамары стало легко и светло. Володя спал за стеклом, объект ее охраны уже спокойно ходил курить в туалет, и она перестала обращать на него должное внимание. День катился к вечеру, дежурного санитара в отделении сегодня не было, по причине болезни Шумова. Да, именно по болезни и никак иначе… Вечером, девушки втроем привязали к кровати и без того себя нормально ведущего арестанта. Оксана настояла привязать еще и недавно поступившего мужчину, возомнившего себя журналистом в командировке.

- А его зачем? Он, вроде, в адеквате, - спросила Тома.

- Слышишь, чушь несет? Первый признак - делирий, - улыбаясь, ответила Оксана, работая вязками, журналист не сопротивлялся. Но продолжал словесно митинговать про какой-то пишущийся о наркологическом диспансере полунаучный роман.

- Уснем, а к нему гномик придет и попросит нас испортить, он и испортит, а потом разбирайся, как такое могло случиться, или, не дай бог, еще чего хуже попросит, - смеющимися глазами говорила старшая медсестра.

- Нашему я сделала прописанный доктором укол, несколько дней он будет как кисель. Можешь даже не проведывать, - устраивая Тамару на ночлег на кушетке прямо на посту, сказала Оксана. Зато через неделю опять будет санитаром, не переживай. Мужики, что дети, всегда приключений себе находят. Тома еще раз посмотрела в стекло смотровой палаты и, совершенно уверенная в завтрашнем дне, погрузилась в спокойный офицерский сон. ОФИЦЕРСКИЙ СОН СТЕРЖНЕВОЙ "Тома приехала домой и обнаружила входную дверь открытой. "Папа с мамой вернулись", - радостно подумала она и вбежала, не снимая туфель, на кухню. Родители были в прекрасном настроении и выглядели шикарно отдохнувшими.

65

«Огни над Бией» № 29-30

- Не поверишь дочка, больше за границу не по-ле-чу! - заявил улыбающийся отец.

- Не поверишь, отец влюбился! - радостно заявила мама.

- В кого, в тебя? - так же радостно вторила дочь.

- В Белокуриху, - хором выдохнули родители.

- Я тоже влюбилась! - попыталась в унисон попасть счастливая дочь.

- В смысле? - папа моментально поменял выражение лица. Мама поспешила удалиться с кухни, ушла раскладывать вещи. Мама всегда так поступала и считала, что именно так должна поступать каждая умная женщина. Тамара считала так же, как и мама, но пока еще ни разу так не поступала.

- Ты серьезно, дочь? - отец не мог скрыть своего раздражения. - Кто он?

- Успокойся пап, он нормальный парень, из обычной семьи...

- Откуда он взялся? - полковник Стержнев принял каменное выражение лица. Тома представила себе, как через минуту застрелится из табельного пистолета ее непосредственный начальник. Папе только стоило взять телефонную трубку.

- Пап, успокойся...

- Где ты его нашла!? - вены на шее Игоря Тимофеевича приготовились взорваться.

- Успокоишься ты? - старший лейтенант Стержнева впервые повысила на отца голос. - Поговорим как взрослые люди! Полковник Стержнев стоял гранитным памятником и излучал вселенскую агрессию.

- Поговорим. Ты понимаешь, что я могу любого убить? Я за тебя полстраны передушу! Ты понимаешь?

- Пока не успокоишься, не буду разговаривать! - Стержнева превратилась во вторую гранитную скульптуру из композиции "Отец и дочь".

- Сам все узнаю! - отрезал отец и достал мобильный телефон.

- Ну и флаг тебе! - грубо ответила дочь и ушла в свою комнату. Обзвонив несколько своих сослуживцев-осведомителей и ничего не выяснив, полковник Стержнев был вынужден просить у любимой дочери снисхождения. Тома за эти десять минут паузы, сумела выстроить конструкцию дальнейшего поведения.

- Вот скажи ты мне, отец любимый и родной, почему дочь твоя, красавица, в свои двадцать семь лет еще в девках сидит? Не ты ли всю жизнь, любимый мой папочка, разгонял вокруг меня и злых и добрых людей? Не ты ли, загонял ни в чем не повинных пацанов и их родителей на эшафот судьбы? А что, спрошу тебя, чувствовала твоя любимая дочурка, когда ее бросали без объяснения причин и исчезали из ее жизни навсегда те люди, которых она любила, и с

66

«Огни над Бией» № 29-30

которыми хотела дружить и общаться? Счастлива ли была с детского возраста твоя счастливая девочка, несущая горе всем мальчикам, глупо встретившимся на ее пути? Они ли не нравились мне? Или я чувствовала себя симпатичной уродиной, которую всегда, всегда и обязательно бросали, не успев начать дружить? Речь дочери отправила каменного полковника в тяжелый нокдаун. Он никак не ожидал такого откровения. Надо было найти в себе силы и как-то контратаковать: - А ты не знаешь, моя горячо любимая дочь, сколько раз мне со всех сторон угрожали свести со мной счеты именно через тебя? Ты не знаешь, что вся моя жизнь и поведение беспредельное мое, это не сумасбродство и не психопатство, а защита единственной тебя и матери твоей от всех наших врагов? Которым так и не удалось пока купить меня или поломать, и ногу свою поганую на грудь мою поставить? Я любой твой выбор приму. Ты не дура, да и созрела уже сама, и тебе решать… Одно прошу - не подведи отца! Стержнев понял, что слил контратаку. Он впервые проиграл словесный бой. Но кому он проиграл? Да тому, кто лучше и сильней его. Он проиграл будущей генеральше Стержневой, пусть еще и старшему лейтенанту, но генеральше - дочери единственной своей. Отец капитулировал. "В крайнем случае, пристрелю подлеца", - поставил жирную точку, в своей каменной голове полковник, и приготовился выслушать взрослого ребенка. Как папа мог быть доволен ее выбором? Это было исключено. Через отцовы жернова прошли десятки тысяч судеб людей. Он не верил и не доверял никому, даже служебным собакам. А тут какой-то нелепый, беспородный, да еще и временно отравленный санитар, да еще какого-то, мерзкого по своей сути, наркологического диспансера. "С отравлением это Томка придумала, ох и молодец! Думала, что застрелю, спрятала мальчишку. Ну ладно повременю", - думал Стержнев. - Но допустить такого я никак не могу. Ну не могу и все!". Тамара прекрасно знала своего отца, она наперед знала, что он задумал и какое решение принял. Стержнева младшая решилась на беспрецедентные превентивные меры.

- Что думаешь, молчишь, папочка? Не устраивает тебя мой санитар? Чего ж тогда Леонтьева, блядуна своего возрастного от меня отвадил? Подполковник как никак, да и вдовец. Мало, что жена при очень странных обстоятельствах умерла, подошел бы он мне, породистый жеребец! А Левитин Колька, чем тебе не подошел? Молодой, в смысле не такой старый, да еще и холостяк и по бабам не хож? Он-то чем тебя не устроил? Девочку свою пожалел? За откровенного импотента отдавать не стал? Так тогда чем тебе мой санитар не подходит? Ну, допустим, нет у него отца, ни плохого, ни

67

«Огни над Бией» № 29-30

хорошего, никакого нет. Будет у него хороший тесть - громадина. Уедем мы с ним куда подальше, где не знают его. Устроишь ты его по связям своим безразмерным. Потянет он любую работу, я тебе точно говорю, все, что угодно, потянет. Каких вы в наше время тварей трудоустраиваете, стонет Россия мать. И тут Тамару осенило - она нанесла односторонний ядерный удар: - А нет, мы сами уедем. В Хорватию, на дачу твою, до вчерашней Белокурихи горячо и беззаветно любимую. Будем Ходорковского из тюрьмы ждать, вернется Михаил Борисович и обезглавит гиену вашу единоросскую, освободит страну от сволочей, казнокрадов и кровососов. И тогда будем мы с милым моим в полной от вас, папенька, безопасности находиться. Полковник Стержнев замер и онемел. Он всего, что угодно, от дочери в этой жизни ждал. И к беременности ее, не пойми от кого, с самого детского возраста готов был. И наркодилеры угрожали ему, дочь к наркотикам пристрастить, и он тоже с детства этого боялся и ждал. Но такого!!!

- Боже мой. Дожил! За что меня так!? Моя дочь ждет возвращения Ходорковского... - совершенно расстроенный отец вышел из комнаты. - Тебе не санитар нужен, а врач. Папа, окончательно побитый и обезоруженный, ушел на кухню, где зазвенел хрустальной посудой." А за тысячу двести километров, находившемуся в очередном отпуске полковнику Стержневу, приснился точно такой же сон. Он встал, жены рядом не было. Игорь Тимофеевич прошел на балкон президентского номера. Любовь Андреевна, его верная спутница жизни стояла, накинув теплый халат, и задумчиво смотрела в освещенную уличными фонариками прохладу наступающей осени.

- Чего не спишь?

- Красотами любуюсь, а ты чего вскочил?

- Да сон плохой увидел. Томка наша наговорила мне во сне всяких гадостей, - полковник нервно курил. – Видимо, настало время мне работу менять.

- Давно пора, - согласилась супруга. - Сколько уже можно здоровье драгоценное терять? Помни, что доктор сказала. А Тамарочке нашей давно замуж пора...

- Ну, не за санитара же!? - Стержнев нервно выкинул только начатую сигарету, она полетела красной точкой под раскидистое дерево маньчжурского ореха.

- Вот же пепельница, - Любовь Андреевна нежно посмотрела на мужа. Он выглядел рассеянно и разбито. - Что случилось, Игореша? Через дорогу доносились еле слышные звуки знакомой мелодии.

- Это кара-кара-кара, кара-кара-кара, кум, - попытался тоскливо пропеть полковник.

68

«Огни над Бией» № 29-30

- Это песня про аэропорт, - поправила его жена. Игорь Тимофеевич прислушался во тьму: - Да, действительно "Аэропорт". Этого Барыкина… у него все песни на одну мелодию. Он и писал их, наверное, так - ошибся на репетиции в ноту: на, тебе - и новая песня. Полковник на отдыхе, вдруг сплюнул с балкона, раньше он себе никогда такого не позволял.

- Милый, пошли спать. На работе случилось чего?

- Не знаю еще. Говорю же, сон дурацкий приснился, - Стержнев посмотрел своей спутнице прямо в глаза. - Ты тоже скажешь мне когда-нибудь, что Ходора мы зря посадили?

- Конечно, скажу. Я всегда говорю тебе только правду или молчу. И ты это прекрасно знаешь. Поэтому никогда глупостей не спрашиваешь... Тамара проснулась в шесть утра и почувствовала необыкновенную легкость. "Наверное, что-то приятное увидела во сне", - подумала она. Сна, как обычно, она не помнила, но ощущение необыкновенной легкости и решённости чего-то важного, переполняло ее. Она достала из сумочки сигарету, потом передумала и взяла с собой всю дамскую сумочку, отправилась к служебному туалету. Вдоль по коридору, возле каждой электрической розетки, стояли больные с какими то кружками и пластиковыми ведерочками из-под мороженого. Кто-то панически вытаскивал из розетки кипятильник и прятался в палату, некоторые продолжали стоять, приветливо улыбаясь ей на встречу: - Утро доброе!

- Доброе утро, - отвечала охранница. - А что в палатах розеток нет?

- Не положено, - ответил ей приветливый симпатичный молодой человек. - Не выдавайте нас, чаю очень уж хочется. " Ну, вот какой он алкаш? - подумала Тома, - Очень даже приятное светлое лицо". Она хотела выйти на задний двор, но обнаружила навесной замок на двери. Вернулась в тесный служебный туалет и закурила. Ее глаза загадочно улыбались: "Ну, вот только попробуй мне возразить, любимый мой папа. Уволюсь и убегу, как в сказке. С милым рай в шалаше", - для нее все уже было окончательно решено. "Шумов превратился в тыкву. Он сидел на грядке увесистым овощем и прекрасно себя чувствовал. Пришла Оксана и установила рядом с ним стойку капельницы, воткнула прозрачную трубку в грунт и погладила по голове". В этой голове все смешалось, Владимир не мог понять и отличить, где сон, а где реальность. Он, впрочем, этого и не хотел. Его все

69

«Огни над Бией» № 29-30

устраивало. Он прекрасно чувствовал себя крупным, желтым, упругим овощем, на ухоженной пограничной грядке. Среди влажной растительности было тепло и безопасно, даже многочисленные насекомые не доставляли никакого беспокойства. Он рос, перезревая, размягчался и ощущал себя очень и очень беззаботно.

Часть 2: Пока Шумов находился под воздействием ядов и прописанных лекарств, в смотровой палате номер десять, с ним по соседству, протекала обычная жизнь наркологической клиники. Арестант Серега, поняв, что выписка ему не может сулить ничего хорошего, начал не на шутку дурковать. Сорокапятилетний Андрей, настаивающий на своей добровольной журналисткой командировке, отходя от применяемых к нему лекарств, начал осваивать больничное пространство. Поняв, что за человек этот арестант, он, проходя на перекур, заглянул к задумавшейся Тамаре и сообщил, что через пару дней их парень будет проситься на поселение. Теперь он представлялся лучшим психологом на свете, и Тамаре стало немного не по себе. Она вспомнила предупреждение Оксаны насчет адекватности поведения больных. В отделении было три смотровых палаты. Одна просматривалась через прозрачный экран с поста, это, в общем-то, и была десятая. Вторая, с номером два, просматривалась также с поста, но уже через вечно открытую дверь, так как находилась напротив. А палата номер один просматривалась через окошко ординаторской. Через смотровые палаты проходили те поступившие, кто требовал особого внимания медперсонала. Постепенно пациенты расселялись по освобождавшимся местам, а в других палатах уже проходила совсем другая жизнь. Журналист оказался не просто наглым, но еще и сверх хитрым, он достаточно быстро переехал в дальнюю палату по коридору. Но при этом, обещание убедить арестанта перестать дурковать, не забыл. Он как-то сразу развернул активную деятельность по пропаганде предлагаемых докторами медикаментозных кодировок, и начал собирать на перекурах десятки слушателей и последователей. Видимо являясь хорошим лидером, ну и, наверное, психологом, а может, даже и журналистом, он попросил обрить его наголо. Один за другим больные тоже начали бриться «под коленку».

- Россия в опасности! Кто, если не мы, простые российские алкаши, своим непристойным поведением приближающие смерть правящего режима, спасем страну от сепаратизма и исчезновения?... – его пламенные выступления в туалетной комнате проходили под хохот выздоравливающих и улыбки не так давно поступивших.

70

«Огни над Бией» № 29-30

Он объявил себя четвертой властью возвращаемого к власти императора, больного по фамилии Романов – наследником престола, лечащегося служителя какой-то странной церкви – патриархом, а нестарого дедка с шикарными буденовскими усами – главнокомандующим будущей Красной армии. Больные, за отсутствием каких либо других развлечений, охотно подключились к предложенной постановке. И мало того, что через несколько дней отделение изрядно заблестело лысыми головами, и к предложенным персонажам отношение установилось согласно объявленного статуса. Не иначе как: «Ваше сиятельство» к царю, и «Ваше преосвященство» к пастырю, «Ваше благородие» к Буденному. В туалете и по коридору раскатывался смех. Медицинский персонал усилил контроль над употреблением таблеток и начал препятствовать поступлению сигарет в больничных передачах. Чем было вызвано такое оживление больничной жизни, персоналу было невдомек. Каждый вечер изображавший помешательство арестант, в этот раз, внезапно вскочил и, повернув не налево, а на право, не в туалет, а в обратную сторону, ворвался в чужую палату и осквернил мочеиспусканием прикроватную тумбочку. Предел толерантности к нему больных был превышен. Далее ему было небезопасно уже оставаться в самом отделении. Посетив, после случившегося, боявшегося выйти из палаты Сергея, Андрей разложил ему всю психодраму развития ситуации в его жизни. Безопасней и полезней было немедленно вернуться на зону. Сергей в момент прекратил дурачества и оказался совершенно здоровым. Хитрый Борменталь отказался его выписывать без установки блокиратора, обозначив срок полного лечения больного, как еще две недели. Офицерский состав колонии-поселения скинулся на «ускорительный» укол, и уже на девятый день пребывания в специализированном лечебном заведении, арестант, в сопровождении двух очаровательных охранниц, покинул наркологический диспансер. Одной из конвоиров, внесшей в офицерскую кассу большую сумму средств, конечно же, была Тамара. Нет, ей не надоело дежурить в КНД, тем более что и Владимир уже пришел в себя, но был еще очень слаб, она в отличие от других, хорошо стала понимать состояние всех несчастных больных. Да и завтрашнее возвращение родителей подсказывало ей, что лучше всего будет, ночевать дома. К вечеру, после работы, она уже по-свойски, весь медперсонал ее уже знал, заехала в диспансер навестить своего Шумова. Как раз было Оксанино дежурство, и Тамара села на свой привычный стул, стала ожидать появления выздоравливающего кавалера. «Это хорошо, что он пока в больничке, - подумала невеста. - По крайней мере, у отца не будет возможности сразу все испортить».

- Мы вот тут все гадаем, - улыбающимися глазами обратилась к ней

71

«Огни над Бией» № 29-30

Оксана. - Довезли вы своего или, все-таки, убили по дороге?

- Конечно, убили. Нужен он нам, - улыбнулась в ответ Тома. Потом передумали и привезли, отдали под стражу. Видимо, ночью убьют, но все равно спишут на нас. Скажут, мол, не довезли…

- А я не скажу, что вы его забрали, - Оксана сквозь смех пыталась сделать серьезное лицо. – Мне-то что? Я его охранять не подписывалась – выписался и ушел. Ищи, свищи.

- Так мое сегодня было дежурство. Значит, я его и проворонила. Черт с ним, так и скажу, что черти его буквально передо мной забрали, пока я в туалете была, - весело сказала Тома. Из туалета раздался хоровой хохот.

- Мой опять на партсобрании? – спросила она.

- Да, журналист продолжает спектакль свой городить. Носятся за ним все, как не нормальные. Весело тут теперь у нас, хоть не выписывай его.

- А, правда, что у него жена психиатр?

- Ну, вроде так говорят, я не знаю точно. Но какой-то странный он. Привязала его тогда, а он нет, чтоб обидеться, шоколадку принес. Может и правда, какой психолог. Больные один за другим кодировку требуют. Туалетная дверь распахнулась едким запахом табачного дыма. Облако вылетело в коридор, как из парной. Веселые алкоголики высыпали вслед за облаком, и, проходя мимо поста, приветливо и искренне вежливо здоровались с Тамарой.

- Здравствуйте, красавица, - с блестящими глазами Андрей кивнул.

- Я же сказал, что ваш сам попросится. Уже убили его, или на потом оставили?

- Убили, убили. Теперь вот за свидетелями пришли, - ответила за нее Оксана.

- Мы ниче не видели! За ним черти приходили каждый вечер. Они и уволокли его, - хором ответили больные. Шумов, увидев Тому, зашел на пост.

- Как ты? – Тамара встала и коснулась его ладоней.

- Уже лучше, - ответил он и поцеловал ее щеку. Они вышли на внутренний двор. Она внезапно повернулась к нему, и, обхватив его шею руками, впервые сделала самый глубокий в своей жизни поцелуй. Наслаждаясь ее губами, Шумов ощутил, что всем телом готов к долгой и счастливой семейной жизни.

- Забери меня с собой, - прервавшись, прошептал он.

- Обязательно заберу, - ответила она и вновь страстно прильнула к его губам. Вернувшись домой, Тамара сразу поняла, что родители уже приехали. Лоджия была настежь открыта. Она не стала ставить машину на подземную парковку и поспешила подняться на этаж.

- Не поверишь, дочка, больше за границу не по-ле-чу! - заявил

72

«Огни над Бией» № 29-30

улыбающийся отец, выпустив Тамару из крепких, мужских объятий.

- Не поверишь, отец влюбился! - радостно заявила мама.

- В кого, в тебя? - так же радостно вторила дочь.

- В Белокуриху, - хором выдохнули родители.

- Я тоже влюбилась! - попыталась в унисон попасть счастливая дочь.

- В смысле? - папа моментально поменял выражение лица. Мама поспешила удалиться с кухни, ушла раскладывать вещи… Отец и дочь молча прошли в зал и медленно сели в кресла напротив друг друга. Был ли смысл продолжать? Отец отчетливо помнил свой странный, тревожный сон. Тома сна не помнила, но ощущение того, что разговор этот уже давно состоялся, ее не покидало.

- Он, правда, санитар? – сухо прервал молчание отец.

- Да, - ответила дочь. - Понятно, уже доложили…

- Я не буду тебя учить жить. Ты уже все способна решать сама, и вмешиваться в твою взрослую жизнь я более не намерен, полковник Стержнев был совершенно не похож на самого себя. Когда ты нас познакомишь? Тамара встала, подошла к отцу и со всей своей любовью обняла его. Слезы послушно полились на его щетинистую с проседью щеку.

- Я люблю тебя, папа. Сильно-сильно люблю, - как в далеком детстве шептала она ему на ухо.

- И я тебя больше всего на свете люблю, - глядя во временную даль, ответил отец. Вопрос был решен. Они пили вечерний чай. Тома легко и открыто рассказывала историю с отравлением арестанта и про замечательного парня по имени Владимир Ильич, но не Ленин. Мама смеялась, подливала чай и рассказывала про то, как папа выяснял отношения с бурундуком, кто тут на тропе главный. Папа тоже смеялся, но привкус легкого недовольства все же присутствовал на его губах. А Тамара расслабилась и потеряла всю свою годами накопленную осторожность. Когда счастливая семья отправилась готовиться ко сну. Игорь Тимофеевич зашел покурить в свой сигарный салон-кабинет и, закрыв за собой дверь, сделал-таки важный звонок: - Шумов Владимир Ильич, тра-та-та года рождения, санитар краевого наркологического диспансера, полную информацию мне на компьютер. Вдыхая тяжелый, трубочный, табачный дым, полковник Стержнев погрузился в свое любимое кресло. Вошла дочь.

- Разделю с тобой вечерний перекур? – она в легком домашнем белье, заняла свое любимое место на старинном резном диване. «Как такое чудо можно вообще кому-то отдавать?» - Стержнев с каменным видом выпустил облако сизого, ароматного дыма.

73

«Огни над Бией» № 29-30

- Как собираетесь жить?

- Сама не знаю… С твоей видимо помощью, - откровенно цинично, легко и непринужденно заявила дочь.

- Хорошо, я подумаю. Спокойной ночи, - Стержнев устало поднялся и, воткнув трубку на специальную подставку, собрался покинуть салон. - Успокой отца, ты не беременна?

- Что ты, папочка, как бы я могла без твоего позволения? – Тамара эротично выгнула спину и изобразила собой дикую кошку, - Ничего не было. Ни-че-го. Тебя ждала… Еще с детства, взрослея, Тома полюбила эти свои выходки. Она не отдавала себе отчет, за что так жестоко мстит ему, маминому мужчине, своему отцу. Она любила возбуждать его своим видом, чувствовала нечеловеческие мужские переживания в его глазах, понимала как ему тяжело, но ничего с собой поделать не могла. Утром, когда все еще спали, полковник Стержнев, одним взглядом осмотрев скупое досье на перспективного зятя, вооружившись сигарой, вышел на лоджию.

- Ох, какое-же он никто! Ну, хоть бы какой американский шпион, что ли… - глаза полковника налились холодной тоской. - Работу надо менять. Пора, давно пора. Шумов вышел на первое свое дежурство еще в ранге больного. Царящее вокруг панибратство его напрягало, и он начал выстраивать с больными новые отношения. Особенно его сблизила больничная жизнь с зажигающим все отделение Андреем. С ним он совершенно не чувствовал разницы в возрасте. К тому же, журналист и впрямь обладал писательским даром и являлся эффектным психологом. Они часами напролет обсуждали пограничное пространство и выстраивали самые невероятные схемы. Андрей научил Владимира упрощать любую ситуацию, для ее полного понимания. Мозг санитара и так не был склонен к усложнению восприятия внешнего мира, Владимир был прост и откровенен и с собой, и с окружающими. Но общение с журналистом-психологом еще больше укрепляло его жизненную позицию, указывало на ее перспективность. Шумов, переживая отравление и лечение, чувствовал себя как-то совсем необычно. Ему вообще казалось, что он просто уже умер, и все, что происходит с ним сегодня, это уже просто другая жизнь. Память о прошлом провалилась на какую-то глубокую платформу несуществующего измерения. Он оставался при полной памяти, но при этом сильно сомневался в существовании прошлого. Его внезапное знакомство с Тамарой, с девушкой, которую он никогда себе не мог представить, его превращение из санитара в больного и обратно, та конструкция мира, которая внезапно открылась перед ним во всем своем противоречивом свете, это была, что ни на есть, первая реальность. Мир изменился до неузнаваемости. Дядя Паша к этому времени окреп, он много курил и с тоской смотрел

74

«Огни над Бией» № 29-30

в окно. Крепкий чай, это все, что могли позволить себе тоскующие по воле больные. Павел Николаевич скептически относился к рассуждениям об алкоголизме и об эффективности кодировок.

- Я лучше десять дней на чифире перележу, чем опять на этот гадский укол соглашусь, - рассуждал он. Он, Шумов и Андрей курили на подоконнике в туалете. - Вот что толку, я трижды его ставил? И не потому ставил, чтобы быстрее свинтить отсюда, а серьезно вылечиться хотел. Но через месяц меня такая ломка берет, и я начинаю лекарство заливать. А это ощущение, не дай бог! Пока водкой укол этот не прольешь – никакого кайфу. Чуть выпьешь, и начинает и сердце молотиться, и ступни с ладонями чесаться, хоть на стену вой.

- Так все равно, надо организму отдохнуть дать, - убеждал его Андрей. - Черти ведь не зря приходят, они могут и остаться, если паузу не давать.

- Да пробовал я паузу давать, алкоголь сильнее меня.

- А знаешь, дядь Паш, как с чертями надо? – внезапно заявил Шумов. - Я же после грибов драных успел на крайней проволоке повисеть.

- С чертями никак, - Паша погрустнел. - Черти, это ад. Если бы не эти кошмары, я бы сюда никогда бы не сдался.

- Кошмары ли? – глаза Андрея секретно сверкнули.

- Вот и я доктору не верю, - подытожил дядя Паша. – Они и впрямь заправдашные, а Борменталь чушь всякую несет, мол, пошли их, успокойся, возьми себя в руки.

- Я, когда черти на меня напали, - продолжал Шумов, - я понял, что пока отбиваюсь от них, силы теряю. Вот ты на спину падаешь и начинаешь отбиваться, что есть сил? А я заметил, что они пугают и щиплют, а утащить не могут. А силы начинаешь терять, легче становишься. А если перестать от них отбиваться, зажмуриться, начать силы копить, они сначала беситься начинают, дергать…

- Вот правильно говоришь, - прервал его Андрей. – Смотри, что происходит. Задача этих существ, кем бы они ни были, гномы, насекомые, черти – не важно, задача их – человека через границу перетащить. Так смерть приходит. Они санитары смерти. У нас сил еще достаточно, чтобы не умереть, но отраву мы в себя льем и льем, а когда отходить начинаем, смерть за нами присылает своих парней. Они нас начинают изводить, чтобы уже навсегда. Вот живи ты, Паша, хотя бы этажом выше, и тащить тебя бы никуда уже не пришлось – цель достигнута, а так они продолжают тебя догонять.

- Да вы меня хоть заубеждайте, я все равно расслабиться не смогу. Я и не пить больше месяца, даже с вашим уколом, не смогу. Я конченый алкаш, и когда-нибудь заберет меня белая с косой. А вот что сука сама не приходит, а тварей своих присылает?

- А это уже, кто как ее видит. К кому сама приходит, к кому чертей

75

«Огни над Бией» № 29-30

посылает, к кому гномов, к кому змей, например. Все от интеллекта зависит…

- Ты это, интеллект мой не трогай. Я, между прочим, до срока, во ВТУЗе при Красмаше учился. Если бы не та битва в «Арктике», может, и жизнь другой бы совсем была, - обиделся Павел Николаевич.

- Извини, Паш, я не правильно выразился, - поправился Андрей. Конечно же, не интеллект. Я тоже меж прочим со ВТУЗа начинал. Если бы не перестройка, конечно, жизнь бы совсем другой сейчас была. Но я о прошлом в сослагательном стараюсь не думать. Шумов сидел на подоконнике и задумчиво слушал старших. Андрей нервно закурил еще одну сигарету и продолжал: - Понимаете, эти пограничные сущности, они как бы не имеют конкретной формы. Но мы, а все люди разные, и глубиной подсознания, и образом мышления, и интеллектом в том числе, мы, как бы все по-разному их ощущаем. А они есть! И это главное.

- Ага. Я, например, - вновь вступил в разговор задумчивый санитар.

- Когда тебя, дядя Паша, еще до грибов всяких, спасал, ты, может, не помнишь, на тебя уже напали, а я Веру Сергеевну ждал и тебя на руках держал. Так вот, я на твоей пижаме четкий отпечаток какой-то лапы видел. С этого меня и поперло. Потом паук со своей паутиной, потом черти. В общем, я их реально чувствовал, но победил. Шумов слез с подоконника и молча вышел в коридор. Ему внезапно очень захотелось домой. Даже не к Томе, а именно домой, к маме. Как она там? Андрей с Павлом Николаевичем молча докурили и тоже разошлись по палатам. Уже в коридоре Паша осторожно спросил: - Так как мне быть? От смерти ведь не уйти? Может, мне борону под окном положить, чтобы уж наверняка в следующий раз?

- От нее не уйти, но и приближать ее нельзя, - ответил Андрей. Знаешь, в чем трагедия самоубийц? Они уходят в бесконечность смерти с сожалением, и мучаются потом вечность о содеянном. Но ничего изменить уже не могут. Другими словами, ты падать на борону свою будешь бесконечно долго, миллионы раз ты испытаешь боль от удара, и будешь подниматься и снова падать, и так до бесконечности. Но ты уже не сможешь ничего изменить. В этом и есть трагедия. Андрей ушел в свою палату и лег на кровать. Дядя Паша поежился в коридоре и в палату заходить не стал. Он вернулся на окно и, усевшись на подоконник, грустно закурил. Тамара отпросилась с работы и приехала в больницу днем. Борменталь был сам себе на уме, и гарантированно поймать его можно было только до обеда. Владислав Самойлович был непреклонен: - Я могу выписать его хоть сегодня, но через инъекцию. Я найду способ получить для своего санитара бесплатное лекарство.

76

«Огни над Бией» № 29-30

Кстати, я его по бумагам не проводил, а то прилипнет на наркологический учет, и будет ему веселая жизнь. Прошу заметить, мне как заинтересованному лицу, следовало его поставить на учет. Я, как минимум, на три года себе санитара бы получил, живого и здорового. Он, между прочим, когда на лечении находится, считается, что просто на работу ходит. Тома поняла намек доктора и, попрощавшись, вручив ему бутылку красивого, дорогого и очень редкого коньяка, отправилась в отделение. Инин пытался отказаться от презента, но при упоминании полковника Стержнева, лично презентовавшего доктору бутылку из своей коллекции, прекратил всякий протест, сделал Тамаре неуклюжий комплимент и остался в складе-библиотеке-кабинете. Тамара, шепотом объяснила Шумову, что у них есть пять минут на побег и, передав ему пакет с новым спортивным костюмом и кроссовками, вышла ожидать его у машины. Санитар был очень скор, и хотя чувствовал себя еще не достаточно уверенно, не прощаясь, покинул отделение. На вторые сутки Владимир, как ни в чем не бывало, вышел на очередную смену. Два вечера он провел вместе с Тамарой. Он реально ощущал себя заново рожденным. Прошлая жизнь его более не касалась. Будущее никак не просматривалось, и он с удивлением и не без удовольствия разглядывал настоящее. Часы замедлили свой ход. Как в далеком, неправдашнем детстве, Шумов чувствовал вокруг себя массу новых эмоций. Его ничего не тревожило, ни скорая встреча с полковником Стержневым, ни работа, ни собственное безденежье. Ему было легко и спокойно, и как-то все понятно-понятно. Сестринские смены, каким-то образом перемешались, и теперь на посту находились Валентина Тимофеевна и Вера Сергеевна. Владимир очень трогательно всех поприветствовал и со странным чувством вчерашнего больного пошел покурить в общий туалет. Дядя Паша в одиночестве сидел на подоконнике и задумчиво курил.

- Привет, дядь Паш! - Шумов был рад этой встрече.

-Привет, коль не шутишь, - протянул в ответ руку Пал Николаевич. Он неохотно слез с подоконника, пожал санитару руку и залез обратно: - Андрея вчера выписали, у меня вопрос открытый остался. Он сказал, что ты ответить можешь.

- Ну, не знаю, смогу ли, - заскромничал Шумов. - Задавай, а там посмотрим.

- Думаю я, Вова, думаю, ну ладно, я алкаш, я уже допился до чертей и до черты. А вот, например, ты? Ты ведь молодой совсем и за всю свою жизнь ты еще столько не выпил, сколько я за один запой заливаю. По вашей логике, ты не чертей должен видеть, а русалок сиськастых... Ты точно чертей видел?

77

«Огни над Бией» № 29-30

Шумов внимательно посмотрел на Павла Николаевича. Тот был рассеян, но серьезен.

- Дядь Паш, как бы тебе объяснить. Я в первый раз твоих чертей видел, причем трезвый был. Паука твоего видел, но пока трезвый был, я его паутину легко прошел, а когда таблеток переел, то паутина реальной стала. Я как бы провалился на тот же уровень, где и ты находился, но там чертей уже не было. А вот когда своих поймал, так это как раз, когда я реально при смерти был, после отравления. И теперь я верю в них, и в Деда Мороза верю...

- В Деда Мороза? - дядя Паша удивленно посмотрел на санитара. Шумов рассказал ему про свое путешествие к Деду Морозу, про северное сияние и превращение саней, таяние снегурочек и оленесобакочертей. В конце он добавил: - Я не знаю, почему у меня тоже черти. У Гоши тоже черти, а у Бори сумасшедшего, у него гномы. И вот очень большой вопрос, что страшней. Я когда на Борю смотрю, по мне так лучше черти. Боря, совсем еще молодой, кучерявый, добрый и безобидный был помещен в диспансер своей, горячо любящей его, мамой. Маме не понравилось, что Боря несколько раз подряд перебрал пивом. Он рос немного странноватым мальчиком, и мама его усердно опекала. В свои двадцать два парень начал посещать матчи местной футбольной команды и несколько раз приехал домой со стадиона слегка выпившим. Мама не на шутку заволновалась, а когда сын пришел домой сильно пьяным с обычной прогулки, она обратилась с ним в наркологический диспансер. Они сразу подписали согласие на госпитализацию, но Боря не выдержал терапии и расстался с рассудком. Он отказывался от еды, объясняя тем, что у него нет денег оплатить столовую, и целыми днями бродил по коридору в поисках автобусной остановки. Как объяснял Андрей, Боря застрял в пограничном периметре, и стал ощущать себя полноценным его обитателем. Находясь и здесь и там, он одновременно видел и чувствовал и окружающих его людей, и существ параллельного пространства, а поиск остановки автобуса - стал его новой реальностью.

- Ну, а молодой Пашка?- добавил Пал Николаевич. – Этот, вообще, чего только не видит. У него и ходячие грибы, и черти, и тараканы. А сам Андрей, говорил, что у него муравьи злые и кусучие. И что, это все и вправду?

- Ну, а твои черти, точно вправду?

- Мои-то да... Молодой Пашка, не такой и молодой был. Тридцать один год, чуть младше Шумова. Пашка сам себя называл не иначе как космонавтом. Он пробовал на вкус абсолютно все, от лекарств и до наркотиков. Его фантазийный ум легко контактировал с другими реалиями, и слушать его было просто, как читать фантастическую книгу. В

78

«Огни над Бией» № 29-30

условиях больничной несвободы, Пашка употреблял сверхкрепкий чай и подбивал больных прекращать употреблять таблетки, которые тут же у них и изымал. Когда у него накапливалось достаточное, "для старта в космос" - как говорил сам космонавт, количество «колес», он самоотверженно выходил на орбиту, чтобы сообщать землянам важные новости. Будучи трезвым, Пашка также очень живописно рассказывал о своем горьком опыте различных злоупотреблений.

- Так в чем же твой вопрос, дядь Паш? - Шумов понимал, что топтаться вдоль да около можно и до утра.

- Да вот не знаю я, как быть? - Павел Николаевич непроизвольно сжался. – Ну, вот поставлю я еще раз укол и что? Я ж опять не выдержу.

- На этот раз выдержишь, - сам от себя не ожидал такой уверенности Шумов. - В этот раз точно выдержишь. Только тебе не надо, как всегда, грустить и слоняться без дела. Тебе надо будет чем-то себя обязательно занять. Ты раньше делал это через не хочу, а сейчас реально сам захотел. Не бойся, я тебя контролировать буду. Вернее, проведывать. Перед тем как проститься, Владимир, окрыленный собственной правильностью, добавил: - Все мы, кто коснулся границы смерти, понимаем, видим и чувствуем гораздо больше обычных людей. Этим не надо гордиться, что мы себя преждевременно на линию жизни и смерти поставили, но это нам дается для того, что бы все оценить и в последний раз подумать, что же дальше. А дальше только одно - смерть. Или того хуже, застрять, как Боря, в приграничной полосе или поступить, как Пашка, в отряд космонавтов. Я вот, например, на такие испытания не готов.

- И, видимо, я не согласен на такой вариант. Ладно, схожу к Борменталю, пусть позвонит дочке, та деньги привезет. Выйду, надо будет гараж разгрести, у меня там по частям станок токарный, если еще не сгнил. Надо будет себя занять. Слышал, что нет нынче токарей, а спрос есть, и спрос особый, повымерли токаря... На завод я уже не согласен, а похалтурить на себя, это можно. Уже на следующий день, Павел Николаевич выписался. В эту пятницу для Шумова выдался необычный день. Накануне Тамара сообщила ему, что предстоит знакомство с родителями. Было решено с утра, проехать по магазинам, приобрести для Владимира кое-какие новые вещи. На официальный костюм он категорично не согласился, заявил, что будет себя чувствовать еще более скованным. И так от будущей встречи он ужасно потел и напрягался. Тамара тоже не на шутку волновалась, от отца можно было ожидать все, что угодно, поэтому они решили остановиться на джинсах, футболке, кофте и спортивной обуви.

79

«Огни над Бией» № 29-30

Молодые разработали карьерную легенду о том, что Шумов, поздно взявшись за голову, все-таки решил получить медицинское образование, а, конкретно, врача-нарколога и поэтому устроился в КНД санитаром. Экзамены провалил, а на платное так и не потянул, ну и, типа, все вокруг этого. Вплоть до того, что поступать пытается уже третий год. Как предполагала Тома, отца можно взять тупостью, врожденной безденежностью и при этом отчаянным упорством. Пусть и неудачник, но тупой и упертый зять, мог его вполне устроить. Полковник Стержнев уже плотно готовил почву для своего перехода куда повыше, причем повыше-повыше, и далеко за пределы системы ГУФСИН. Близкие ему люди сообщили страшную военную тайну – «Оказывается, в руководстве страны, свирепствовал ужасный, кадровый голод». Шумов чувствовал себя полностью ведомым. Он, особенно после чудесного превращения из санитара в пациента и обратно, начал привыкать к новым ощущениям жизни, и его не удивляли даже отказы взрослой и самостоятельной девушки от близости, до формального знакомства с отцом.

- Я понимаю, что это смешно и глупо, - говорила ему Тамара. Но, Вовочка милый, потерпи чуть-чуть, для меня так важно, эту глупость детскую соблюсти.

- Так они же все равно не узнают, - шептал ей возбужденный до предела жених.

- Пойми же, поверь, у меня до тебя не было мужчин, но это моя детская договоренность с отцом. Сейчас у меня есть еще одна договоренность, и если я нарушу свое обещание, то он нарушит свое. Просто нарушит и сам не поймет, почему. Ты же чуткий у меня и все понимаешь, - не сдавалась распаленная его ласками невеста. Они мучили друг друга так уже несколько свиданий и оба понимали, что независимо от исхода сегодняшнего знакомства, все произойдет уже в эту ночь. Стержнева и Шумов подъехали к подъезду элитного дома в престижном маленьком дворике. Тамара была одета в соответствии со своим партнером, джинсы и короткая маечка, поверх нее белая сетчатая кофта. Шумов выглядел просто манекеном из хорошего магазина. От Тамариных денег он отказался, решился таки на предложение одного из банков и чуть ранее оформил себе кредитную карту. Перед входом в подъезд у молодых перехватило дыхание. Полковник Стержнев нервно курил трубку и отошел вглубь лоджии, увидев въезжающую во двор машину дочери. Поднявшись в лифте на этаж, влюбленные остановились у дверей и внимательно посмотрели друг другу в глаза.

- Все будет хорошо, не волнуйся, - сказала Тома. - Я думаю, что уже все решено.

80

«Огни над Бией» № 29-30

- Я уверен, - твердо сказал Владимир, но сердце мешало слышать даже самого себя. Двери открыла мама. Она мило улыбнулась и, не представляясь, и не ожидая представления, ушла в зал к ожидавшему там отцу. Молодые, не снимая обуви, проследовали за ней. Отец и мать стояли рядом у стола. Полковник был одет в дорогой штатский костюм с орденской планкой, его жена в один тон одета в новое платье. Тамара представила Владимира и назвала родителей по имени отчеству.

- Ну, проходите, садитесь, - отец сделал шаг вперед навстречу Шумову, и крепко пожал ему руку. - Рад видеть Вас молодой человек в своем доме…

- Рад знакомству, - не осекшись, произнес Володя. Он твердил эту простую фразу уже не первый день и постоянно слетал.

- Чай? - спросила мама.

- Чай успеем, - выдавил улыбку отец. В его руке появилась бутылка невообразимого коньяка. - Подарок президента. Какого президента и президента чего, отец не уточнил. Но сказал он это так, что было понятно, что президента, как минимум, Соединенных Штатов.

- Извините, я чай, - парировал Шумов и мило улыбнулся матери.

- Папа извини, мы не пьем, - зафиксировала ситуацию Тамара.

- Не понял, - как можно шутливее, попытался напрячься отец.

- Да, папа, именно это, - вдруг сказала дочь. - Мы собираемся заняться размножением в самое ближайшее время. У нас не было близости, и мы пришли сегодня просить Вас об этом. Просить Вашего разрешения. Шумов внезапно встал. Он не ожидал такого прямого заявления своей возлюбленной, и его как ошпарило.

- Дорогие Игорь Тимофеевич и Ольга Васильевна, я очень люблю Вашу дочь и прошу Вас родительского благословления. Я понимаю, что я не соответствую Вашему статусу...

- Заткнись и сядь! Не соответствует он статусу. Над семейным столом повисла тишина. Часы сделали несколько громких и неторопливых шагов. Полковник Стержнев налил себе большую хрустальную рюмку и, выпив ее залпом - выдохнул: - Совет вам да любовь! Все, протокол окончен, пошли курить. Тишина звенела бронзовой поющей чашей. Никто не ожидал такого развития событий. Игорь Тимофеевич, воспользовавшись всеобщим оцепенением, налил и выпил еще одну стопку. Тома нежно обнимала плачущую мать. Шумов встал, ему хотелось обнять грозного полковника, но он сдержался. Стержнев успел выпить третью и настоял: - Все проходят в курильный салон. Чай будет позже.

81

«Огни над Бией» № 29-30

Женщины, обнявшись, остались в комнате, а мужчины все же прошли в курилку.

- Не рассказывай прошлого, - сразу опередил полковник. - Я все о тебе знаю. Распиздяй ты, Шумов Владимир Ильич, та-та-та года рождения. Лучше скажи, как жизнь свою дальнейшую видишь?

- Даже не знаю, не привык я врать, сочинять. Все как-то внезапно, все само собой, - Шумов был обыкновенно откровенен. - Думать надо, может образовательный кредит брать...

- Какой такой образовательный кредит? Зачем тебе образовательный кредит? Володя начал талантливо излагать придуманную Тамарой легенду. Вошли женщины.

- А так, вот оно как? - коньячный взгляд полковника одобрительно засветился. - Вот они, сукины дети! А ты тоже хорош, поверил в сурковскую пропаганду, в медики попер из немедицинской семьи да без родословной и денег. Но молодец, ценю, Ломоносов. Это мы поправим, раз оно так. Тамара подошла к отцу и, нежно обняв его, поцеловала. Она была счастлива. Мало того, что отец сдержал свое обещание, так еще и легенда ее сработала. Шумов чувствовал себя неловко, все-таки пришлось врать, но ощущение того, что он все сделал правильно, нивелировало неприятный негатив. После перекура все пили чай. Шумову так и не удалось расслабиться, но он выглядел достаточно не плохо. Смеялся, когда смеялись все, говорил мало, все больше слушал. Тома заполняла собой паузы, счастливая Ольга Васильевна блестела мокрыми глазами и любовалась собственным мужем. Когда вечер подошел к концу, невеста объявила, что они отправляются в ночное путешествие, а точнее в клуб. Взрослые восприняли этот шаг с пониманием. Никто не возражал и не пытался выяснить, что за клуб и нужно ли это. Молодые уехали из дома в тихую гостиницу на берегу могучей, сибирской, реки. Наконец, они могли насладиться друг другом.

Красноярск-Белокуриха 2013 г.

82

«Огни над Бией» № 29-30

&

поэз ия

Иван ОБРАЗЦОВ

Родился в 1977г., в городе Бийске Алтайского края.

- Публикации стихов в газете «Молодёжь Алтая» 1998-2003г.г.; - 2007 г. Вёл молодёжную литературную студию при ГДК г.Бийска. Основал (совместно с поэтами Дмитрием Щербаковым и Дмитрием Грассом) закрытое поэтическое сообщество "СиняяСобакаРА", став в нём председателем; - 2008 г. переехал жить в город Барнаул, где в 2010г., при поддержке инициативной неформатной группы PS, в самиздате выпустил первый сборник стихотворений и эссе "Квантовая лирика 1,..". Презентация сборника проходила в театре "Подвал" при поддержке директора М. Б. Степанца (г.Барнаул) и поэта Евгения Егофарова (г.Бийск); - 2011 г. также в самиздате, выпустил поэтический аудиодиск "Лебединые песни 21 века". В создании диска приняли участие фотограф Лада Чижова (Санкт-Петербург), дизайнер Александр Дударев (Горно-Алтайск), музыканты Максим Баканович (Бийск) и Вениамин Толмачёв (Барнаул), запись и сведение - Максим Евсеев (компания Еврозвук г.Барнаул); В том же 2011 году стал лауреатом "Фестиваля речи", получив первую премию в номинации "Авторское чтение", и участвовал в краевом семинаре молодых литераторов, по результатам которого несколько стихотворений вошли в коллективный сборник "Пролог" http://www.adl-22. ru/?cmd=lib&of=113&offs=48. Участвовал в официальной делегации Всероссийских Шукшинских дней на Алтае – 2011; - 2011-2013 г. совместно с Юлией Романовой основал сеть литературных клубов КГБ (КультураГородаБ), где стал ведущим. Основной задачей клубов являлась просветительская деятельность

83

«Огни над Бией» № 29-30

Клубы проходили в Краевой библиотеке им. Шишкова и Централизованной библиотечной системе Барнаула Некоторые темы встреч: Рок и поэзия, Японская поэзия, Египетская книга мёртвых, И-Цзин книга перемен, Пушкинская премия (при чём здесь Пушкин?), Юрий Кублановский, Иосиф Бродский, Ника Турбина, Неточные рифмы Некрасова, Павел Флоренский, Новогодние стихи Блока и др. Гостями клубов были: Юрий Татаренко, поэт, журналист, член Союза писателей России; художник Никодим Лейбгам; протоиерей Сергий Фисун - проректор по научной работе Барнаульской Православной Духовной семинарии, председатель епархиального отдела религиозного образования и катехизации; Волков Вячеслав Александрович – преподаватель Барнаульской Православной Духовной семинарии; кандидат. филологических наук, доцент кафедры общего и исторического языкознания Марьин Дмитрий Владимирович; Алексей Геннадьевич Машевский. автор оригинального курса по истории русской поэзии (СПбГУ, Менделеевская аудитория) и лекционного цикла "Золотые имена мировой литературы" (Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме), член СП С-Петербурга; Кирилин Анатолий Владимирович, писатель, Ответственный секретарь Алтайского отделения Союза писателей России; Останин Вадим Владимирович, кандидат философских наук, преподаватель Алтайского государственного аграрного университета; Константин Комаров (Екатеринбург), поэт, эссеист, член Союза российских писателей Также, участниками клубов были представители литературного сообщества Барнаула и Алтайского края: Наталья Николенкова, Владислав Пасечник, Алексей Аргунов, Евгений Егофаров, Дмитрий Грасс, Дмитрий Щербаков, Константин Гришин, Мария Райнер, Михаил Трифонов, Артём Деревянкин, Евгений Егофаров и др. В это же время начал работать внештатным сотрудником Алтайского краевого дома литераторов и по рекомендации писательницы Юлии Нифонтовой сотрудничать с коллективом блюз-рок группы "Мыс Доброй Надежды", для которых до сих пор пишет тексты песен - 2012 г. стал лауреатом Краевого издательского конкурса в номинации "Поэзия", в рамках которого вышел сборник стихотворений "За гранью глаз" (редактор – поэт, член СП России

84

«Огни над Бией» № 29-30

Александр Зуев) http://www.adl-22.ru/?cmd=lib&of=113&offs=12 Публикации в краевом литературном журнале «Алтай» http://www. adl-22.ru/getres.php?table=lib&id=83&fld=pdf&kind=pdf , городском журнале «Барнаул литературный», «Встреча»Работал членом жюри в городских и районных литературных конкурсах. Участник VI Публичных Шишковских чтений, II-я научнопрактической конференции: «Литературное краеведение: новые подходы к старой теме», с докладом «Литературный процесс на Алтае: Современное состояние»http://www.akunb. altlib.ru/sobytiya/shishkovskie-chteniya/958.html Рецензии 2012 года: Местный литературный постмодерн (на сборник стихов М. Гундарина) http://rest22. ru/mag/mestnyy-literaturnyy-postmodern-238 ; Это уже совсем не смешно (на сборник стихов В.Казакова) http://rest22.ru/mag/eto-uzhe-sovsem-ne-smeshno-280 - 2013 г. В июне, по итогам Всесибирского семинара молодых литераторов рекомендован (по выходу книги) к вступлению в Союз писателей России Организатор и ведущий творческой встречи участников Всесибирского семинара молодых писателей в галерее современного искусства Sol’ В течение года, совместно с Ответственным секретарём Алтайской краевой писательской организации писателем Анатолием Кирилиным, совершил ряд поездок по городам и районам Алтайского края, где проходили творческие встречи с читателями и представлялись книги писателей края Участвовал в официальной делегации Всероссийских Шукшинских дней на Алтае – 2013. Публикация стихов, рассказов и эссе в альманахе «Ликбез» (Барнаул). В рамках кинофестиваля «КиноЛикбез-2013», совместно с В. Корневым, организовал встречу в библиотеке им.Шишкова с председателем жюри конкурса, кинокритиком Сергеем Кудрявцевым Летом того же года начал готовить сборник стихотворений "Жизнь Замедленных Листьев", который вышел в сентябре http:// russolit.ru/books/item/zhizn-zamedlennyh-listev.html. Иллюстрации к сборнику сделала художник Евгения Октябрь, дизайн обложки и редакцию - писатель, член СП России Валерий Котеленец Август 2013г. начал работу над книгамибиографиями Шершеневича В. Г. и Кобякова Д. Ю.

85

«Огни над Бией» № 29-30

- Октябрь - ноябрь 2013г. Автор и ведущий программы "Прямым Текстом" http://www.youtube.com/channel/UC_Bg7I52TSnt93zlrEGneUg Гостями первых двух выпусков стали Михаил Гундарин (член Союза журналистов, член Союза российских писателей) и Владимир Токмаков (член Союза российских писателей, член международного ПЕН-клуба) - В течение 2013-го года закончил работу: над книгой стихотворений в прозе "Рула (сонные заметки о романе)" http://litbook.ru/article/6038/ над статьёй «О фундаментальном значении детской литературы в современной России» http://litbook.ru/article/6037/

*** Заметались в бессмысленном направлении, словно оленёнок на тропах оленьих мечется - брошенный, беспокойный, пустой. Эй, прохожий, погоди, постой неужели поэзия, это всего лишь стихосложение?! *** На самом дне заря горит, отлит из к амня красным цветом и разбивается, звонит гранит, и плавится под ветром. На самых дальних берегах, в словах, в биении созвучий рассыпаны и боль, и прах, и страх о мнении могучих. Но ты не бойся высоты, пусты, кто осторожно ходят, кривя заученные рты, когда им в уши громко звОнят. ***

86

«Огни над Бией» № 29-30

*** И смотрит Бог сквозь дыры в облак ах. На небесах всё так же, к ак и прежде. И здесь всё так же, и цветёт подснежник, и время отмеряется в часах. Валежником заброшен в землю лес, но рвутся к небу мачтовые сосны. Серьёзно, к ак и прежде, и несносно между людей суётся мелкий бес. Так яростно, так радостно, так громко взрывает солнце головы и окна. Осколки разлетаются жестоко. Разбито сердце и платок искомк ан. Нет слёз, есть только разочарованье в израненных исписанных страницах. Журавль в небе, а в рук ах – синица, а потому и небом горько ранит. Я сяду в кресло и глаза закрою, самим собой покинут и заброшен. До времени оставшись без героя, я птицам накрошу хрустящих крошек. Чего же боле, ведь пройдёт и это, останется надежды полстак ана. Наполовину пуст – читай газеты, наполовину полон, значит пьяный. Но после этих общих откровений, так яростно, так радостно, так громко взовьётся солнце новым набекренем над пропастью моей, над горизонтом. ***

Алексею Машевскому Барнаул – Санкт-Петербург

Слово о русском дольнике, боль преодолевая, перелопачивая строфу, в зале неожидания. Слово о русском ямбе рад бы озвучивать в благотворительный глагол живостью благозвучной. Слово о русском слове

87

«Огни над Бией» № 29-30

молвить почти невозможно, разве что старой рифмой новый начать многосложник. ***

«Играет баян в ветхом Доме Культуры…» из статьи Анатолия Кирилина, посвящённой Александру Родионову

Б а я н Страна, село и ветхий Дом Культуры. Баян играет. Муха на окне засохла в паутине арматуры, запутавшись в изменчивой судьбе. Как муторно, обидно и тоскливо пьяным-пьяна раздольная душа сильна, непобедима, нелюбима, богата, к ак проклятье, без гроша. Темным-темно, пропахший грязью воздух не разглядеть надёжного плеча. Все жемчуга закиданы навозом увязли в одноразовых речах. Ну, что же ты?! Вставай же в час разбитый! Ты слышишь ли, сквозь темень и бурьян, над всей моей Россией неумытой летит и надрывается баян! Чувство Пресыщенный дождём проспект, И треск взрывающихся почек, И в стёклах брызги многоточий, И свет, и бред. Поэт - свидетель, были там Зонты, к ак всплески междометий, И к лицам прик асался ветер, И по губам Ск ак ала судорога чувств, Срываясь вдруг и неуместно, Нет, так не честно, так - нечестно От губ до уст!

88

«Огни над Бией» № 29-30

*** Вот, после дождя я вернусь, обязательно, светлый и тихий, и детское сердце моё будет радо любому из вас, и рыжее солнце зароется в цвет облепихи… Всё будет - сейчас. Вот так будет греть и смеяться, упав на ладони, оранжевый луч и вдали загудит пароход-контрабас, и будут стрижи упиваться небесной погоней… Всё будет - сейчас. Вот, счастье, которое жадно прекрасно большими глотк ами я петь буду, пить буду, так, чтобы слёзы из глаз, но не удержать, ни словами, ничьими рук ами мгновенье - сейчас. *** Как плачет осенним тополем любовь моя всхлипом, всплеском, и крона её растрёпана поражена небесным, синим небесным цветом к ак будто раньше не видела, к ак будто бы раньше не было яркой звезды в зените. Я, может быть, и не встал бы, и не услышал бы всхлипов, но ветер стучался в ставни и их раздвигал со скрипом. Любовь моя, выше сил мне биться – я где-то сбился, я всех пожалел, простил, себя же – не научился. Так плачет осенним тополем любовь моя всхлипом, всплеском, и крона её растрёпана чем-то уже небесным. *** И от Малой Олонской рукою подать до Речного, где ныряют под мост к атера по-осеннему, плавно, а я больше не новый – я их провожаю без слова, и без жеста я их провожаю в речные туманы. А ведь, правда, что там остаётся, на глади свинцовой,

89

«Огни над Бией» № 29-30

кроме следа осеннего, кроме осадк а разлуки? А на Малой Олонской уже не осталось знакомых и я еду в автобусе, грея дыханием руки. И я грею дыханием эти застывшие звуки. И я перечисляю запутанных судеб смятенье. Тополя у Речного, киоски, бутылки, окурки вот и всё, что осталось в следах и осадк ах осенних. И от Малой Олонской рукою подать до Речного, где ныряют под мост к атера по-осеннему плавно а я больше не новый – другой, но, конечно, не новый и осеннее солнце встаёт и плывёт над туманом. *** но невозможно быть, вот так, вверху, невыносимо долго, там, где рвётся, где принято пронзительно молчать, когда внизу, в окно скребётся ветк а к акого-нибудь дерева, хоть той же сливы, растущей под окном, и бесится потом, когда наступит осень в беседке, в чашке из-под кофе, или в стак ане с недопитым чаем. и дело даже ведь не в том, что кто-то там, вначале умер, а в том, что кто-то будет жить, бесцеремонно рвать и складывать созревшее в ведро, переживая по другому поводу всё то, что означают сад и осень. и кто, чего или с кого там спросит за этот грохот вёдер и за этот шум, ему все это совершенно ни к чему он будет проговаривать слова вдобавок к тишине, к ак будто бы вас два, точнее – двое – один по ту, другой по эту сторону окна,

90

«Огни над Бией» № 29-30

к ак белых два пятна в стекле. а ты, который там, вверху, где невозможно быть – ты всё же будешь стоять, пронзительно звенеть молчаньем про сад, про то, что сливы синие висят в саду, где кто-то умер, там, вначале. и если есть на свете тишина, то все стихи останутся прологом, стихи, которые рифмуются с дорогой и с богом одинаково легко, когда внизу, в окно, в то самое окно скребётся ветк а, и наступит осень. и если нас о чём-то, правда, спросят, то всё, о чём не стыдно будет расск азать, так это только то, когда пришлось молчать, молчать, молчать. *** И если бьётся что-то там - в груди, не уставая, похожее на птиц, на поезда, на время то этой крови, этого тепла, то этой нитевидной трели, то света этого достаточно вполне. А что там устаёт, так это только голос, и руки устают, и плечи. Не смейте говорить, что время лечит на этой, всё же радостной, земле. И потому я, так же к ак и все, дышу, с тобой в автобусах к атаюсь. Ну, а когда растаю, переплавлюсь в к акой-нибудь воде, траве, росе, то всё равно вот здесь останусь жить, со всей своей судьбой и правдой. И даже если буду знать, что никому не надо

91

«Огни над Бией» № 29-30

ни этой правды и ни этих птиц, то кто же запретит мне быть водой хотя бы или расти травой, и падать сверху вниз. И я дышу, по-взрослому, до дна, серьёзно, к ак никогда не падал, не дышал. И я вдыхаю этот тонкий воздух, зак атный, звонкий воздух - розовый металл. И говорю, о чём тут говорить, совсем не стоит, особенно, вот вам, которым без того комфортно и тепло. А что меня здесь держит, кроме света, кроме жаркой крови да, больше ничего. Да. Больше ничего. *** Не словом единым, а только рук ами, а только ладонями к сердцу прижатыми, а только обветренными губами я проговариваю многократно прощальное счастье - черешневым соком, зак атом малиновым. В упоенье ты здесь мне махала платк ами осенними моих тополей, облетавших до срок а. Забито фанерой, забыто, закрыто окно на заброшенной старенькой даче и плачет прозрачная тень у к алитки поэт и мужчина - маленький мальчик. ***

92

«Огни над Бией» № 29-30

1 проза

Амин ИЛЬДИН

.

Автор родился в Бийске.

ТЕСНОТА

Поселяясь на новой квартире, я немедленно погружаюсь в изучение жизни соседей, и вскоре все о них узнаю. Эта потребность в ознакомлении с чужим бытом, эта тяга к прислушиванию вынесена из детства. Это исключительно русское явление – болезненная зависимость от распорядка жизни соседей, от их привычек. На сей раз я снял комнату в доме с дурной репутацией. Он стал известен благодаря многочисленным сообщениям в местных СМИ, из которых вытекало, что дом – квинтэссенция всевозможных изъянов. Крыша текла, сантехника рассыпалась, холод в квартирах. Но меня это не смутило: за жилье попросили столь скромную плату, что я немедленно ухватился. Бытовые удобства никогда не являлись для меня основным фактором при выборе среды обитания. Скорее дешевизна и, если так правильно будет выразиться, потенциал отчужденности. Под сим разумею удаленность от чужого ежедневного быта, попортившего немало российских нервов. Для меня неразрешима загадка, почему в такой стране, как Россия, где возможность частных домовладений прямо вытекает из величин незанятой территории, мы веками принуждены селиться чуть ли не в интимной близости друг от друга? Кто-то ведь это придумал. И тут я, что называется, срезался. Плотность приобретенного быта зашкаливала в моем доме. Это был трехэтажный барак, похожий на чрезмерно вытянутый, раздавшийся железнодорожный вагон. Одна из тех новостроек, что полноценно выразили всю нищету воображения и мошны наших градостроителей. В таком доме могли бы жить бедненькие характеры Достоевского. Населяли его бесцеремонные равнодушные люди. Неопределенное количество кошек слонялись по этажам, дрались, выли по ночам. Когда я поднимался по лестнице, кошки прыгали под ногами и кидались к щелям между ступенями. Мы – пассажиры вагона, навечно сошедшего с рельсов – верили, что еще едем куда-то, в какой – то светлый футур. Я перевез холостяцкий скарб. Богатство мое составляли дедовы книги, старинная лампа, при свете которой я обожал коротать вечера, и желтые шторы со скромным узором. Я берег эти сокровища именно потому, что они утратили свою ценность за последние десять лет. Чувство отторжения от всего усредненного оберегало меня от пошлого и банального, и я не завел интернета. У меня были только телевизор и

93

«Огни над Бией» № 29-30

плеер, коллекция дисков, а уж содержимого книг мне хватит до смерти. Духовный скарб переезжал со мной по разным адресам, и нигде я не задерживался надолго. Я жил по заветам романтической старины, избегая зловонной скуки переедания, работал менеджером в магазине, а в свободные дни домоседствовал и воображал себя чудаком вроде Дюпена. Квартирки я всегда выбирал под кровлей, желательно угловые, чтобы ограничить соприкосновение с чужой жизнью. Иметь с кем-то смежную стену уже было довольно для дискомфорта. Я нуждался в отдыхе от мелькающих человеческих лиц – зла профессии менеджера. Я, стыдно признаться, терпеть не мог лета, духоты, комаров и распахнутых окон, обожал зиму, мороз, тепло батарей за наглухо задраенной шторой. Я предпочел бы жить при ледниковом периоде, чтобы совсем не покидать своей комнаты. За дверью моей квартирки располагался длинный, выложенный плиткой коридор. Два десятка дверей тянулись вдоль стен. Узкая площадка у лестницы была заставлена полными окурков, самодельными пепельницами. Эти несчастные пара метров общественной территории были местом паломничества курящих. В час, в два ночи они порой в голос о чем-то спорили, и даже я на своей дальней окраине просыпался от возмущения. Какие-то стычки, драки были нередки. Полиция часто навещала наш дом. Я смирился с этим порядком в первые же ночи, как переехал. Атмосфера дома и общая некультурность жильцов не могли не разочаровать меня. Если бы не оплаченная вперед аренда, я съехал бы незамедлительно. Основным моим принципом было, куда бы ни занесло, ни с кем не знакомиться. Особо меня раздражали люди любопытные, охочие до подробностей, с полуслова уже готовые приставать с расспросами. Им надобно знать, откуда вы родом, какие причины привели вас «сюда», чем занимаетесь? И еще я терпеть не могу здороваться с людьми только затем, что когда-то уже сказал им «здравствуйте». Мне хватило недели, чтобы выделить несколько очагов беспокойства на этаже. Остальные жильцы вели не столь броский образ жизни. Вопервых, это была девица Наталья. Она, в сущности, запивала редко, раз или два в неделю, но о пьянстве ее немедленно узнавал весь дом. Как и большинство русских, все асоциальное она делала напоказ, с вызовом, с шумом. Все начиналось с музыки и говора на лестнице. Ее квартира наполнялась пьяным скотом, справлявшим нужду на лестнице и площадках. Они кричали, бранились, выходили курить в коридор, «фоткались», чтобы выложить в соцсети свои гнусные рожи. За полночь все заканчивалось боями, и кто - то из соседей вызывал полицию. Гостями Натальи были преимущественно молодые люди, громкоголосые девки и мужики. Признаюсь, меня передергивает от омерзения, когда вспоминаю их пьяный рык, выводящий бессловесную оду дикости. Разгулявшись и отведя душу, Наталья пропадала куда-то на пару дней.

94

«Огни над Бией» № 29-30

Вторым источником шума являлась многодетная семья. Трое детей так громко, несдержанно вопили по вечерам, что их родители представлялись мне совершенными идиотами, оглушенными собственным детищем. И это счастье жизни? И это ли не рабство, охотно и бездумно принимаемое людьми лишь потому, что их не научили думать, а значит и сомневаться? Взрослея, я различал все больше оттенков соседского шума и, конечно, дополнил эту симфонию контрабасом скрипящей кровати. Почему же я сам жил пассивно? В моей душе когда-то случился надлом. Я перестал воспринимать этот мир и его явления, как нечто целостное. Поступки людей, с которыми я общался, ставили меня в тупик своей непоследовательностью. Человеческий образ раскалывался в моем сознании, и в каждом отпавшем осколке отражался вроде тот же, но уже другой человек. Я не понимал, как прекрасная женщина может вмиг потерять свою нежность и красоту, стоит ей в кухне заняться уборкой. Как может греметь посудой, вилками, сковородками? Еще недавно она что-то шептала мне, положив под голову руку. Как может солдат или полицейский, унизивший человека, прийти домой и обнять ребенка? Люди – это оборотни. Новая ипостась знакомого человека шокировала меня, я не успевал за ней, я не мог к ней привыкнуть. Меня против воли зашвыривали в иной осколок разбившейся бедной Вселенной. Когда-то она была целой, и облик Бога отражался в ее светлых сферах и небесах. Но Бог зазевался, выронил и разбил свое зеркало, и как же мало памяти о нем сохранилось в миллиардах разрозненных долей! Крупицы Божьего облика, вечный дефицит нашего мира. Моя неспособность принять человека как целое не позволяла мне сойтись с кем-либо близко. Женщину я принимал лишь такой, какой полюбил. И не мог принимать, если бы она забеременела или я бы услышал, что она с грохотом моет тарелки, пылесосит. Это странно, я понимаю. Любовница при этом взгляде на мир не должна стать матерью. Матерью моего ребенка могла стать женщина, с которой я не был мужем. И это одновременно – а значит и невозможно. Литературные герои неизменны с годами, и этим они мне дороги. Так уж устроена моя мысль, что полет ее не прельщает – он не надежен. Ей потребна опора и завершенность. И то же я ищу вокруг себя. Если отбросить мое брюзжание, жизнь протекала вполне приемлемо. Я дожидался лета, когда переберусь в садоводческий домик, доставшийся мне от деда. Я проводил в нем каждое лето, с мая по сентябрь. Мне нравился вид из окна моей комнаты: заваленный снегом парк. За ним был каток, где фигуристы царапали сизый лед. Вечером я закрывался от мира тяжелыми шторами, зажигал лампу и садился с книгой в низкое кресло. Как уже написал, знакомств я избегал. Но не сумел не откликнуться на добрый позыв молодого бородатого человека, попросившего подсветить ему замочную скважину. В подъезде регулярно перегорали лампочки, меняли их редко, и с наступлением вечера лестницы и коридоры

95

«Огни над Бией» № 29-30

задыхались во тьме. Как призраки, освещенные светом телефонных экранов, тихо, с опаской, брели по лестницам люди. И вот в такой вечер моей помощи попросил молодой человек.

- Посветите, пожалуйста, у меня батарея села… Конечно, я посветил ему. Он отомкнул замок, распахнул скрипнувшую дверь и зажег свет в прихожей. Я пошел дальше, к себе, но он сказал мне в спину: - Подождите! Вы тут недавно?

- Да как сказать… Уже три недели.

- И как вам?

- Терпимо.

- Да нет, тут плоховато. Чуть ли не каждую ночь пьют, черти. У меня уже бессонница выработалась, я заснуть не могу, даже когда тихо. Лежу, слушаю, до часу, до двух. А на работе потом подыхаю. Я рассмеялся.

- Заходите, - пригласил он. – Посидим. Выпить не предлагаю. Я стал отговариваться, но он настоял. Не могу решить, почему я в тот раз легко согласился. Наверное, все новое в нашу жизнь приходит благодаря слабости, минутному отказу от основной позиции существования. С Володей было просто разговорится, потому что он охотно отвечал на вопросы, оставленные без ответа мною.

- А знаете, откуда вся эта мразь набралась? – сказал он, имея в виду соседей. – Слышали, поди, лыковские общаги? Печки, сараи, вода с колонки, сортир… Они все оттуда. Как и я, кстати. Принесло счастья уродам. Жили бы и дальше в своем дерьме – так нет, для них дом построили, переселили. Они же и недовольны остались. Слышали? Такая полемика была осенью. Недовольны-то недовольны, а как пили, так и тут пьют. Желание возникает глаза зажмурить и заорать: ненавижу Россию! А мы ее видим? Их тут так густо понатыкали, этих крикунов, драчунов, любителей жить без трусов, что весь вид заслонили… Он поинтересовался укладом моей жизни.

- Я у деда и тетки воспитывался. Лет пять назад дед помер. По завещанию тетке отошла квартира, а мне огород и из мебели… Пятый год уже по квартирам перебираюсь…

- Плохой у нас город. Лучше в деревне жить.

- Сложно судить. Я в других городах не был.

- А чем вы прежде занимались, до магазина?

- Я физруком в школе работал. Пока история не случилась… Старшеклассники меня отлупили. Володя разгонисто засмеялся.

- Вы извините, я не над вами. Мне физик наш вспомнился, Виктор Викторович. У него на уроках в классе курили, а он красный сидел и пожаловаться не смел… В нашем городе только и быть, что писателем, - добавил Володя с помрачневшим лицом. - Тоску разгонять. А вы не?..

- Нет, нет, я читатель… Хотя, порой тянет на мемуары. Воспоминания о

96

«Огни над Бией» № 29-30

прежних соседях.

- А я писательствую. Надеюсь все на случай, что где-нибудь меня заметят. Я сидел на диване, а бородач Володя топтался у стола. От чая я отказался. Себе же Володя готовил ужин: жарил картошку. В комнате стояла костлявая, без накидок и скатертей, мебель, и я усомнился, можно ли быть писателем, не имея книг. Вот что я вскоре узнал. Он рассылал свои тексты по разным редакциям, но на связь с ним вышли только из одного журнала. Редактор давал ему многочисленные советы, просил дополнительно поработать и обещал публикацию. Так продолжалось уже больше года. Володя усидчиво трудился, отправлял и ждал ответа несколько месяцев. Но усилия прийти к компромиссу с издателем измотали его. Ему необходим живой отклик. И он, как я понял, и заманил меня, чтобы сделать своим рецензентом.

- Читать я люблю. Прочту обязательно. Он попросил меня встать, приподнял диванное ложе и подал мне пышную распечатку. Я еще раз заверил его, что прочту. Кто бы подумал, что случайная встреча в коридоре пропащего дома принесет мне такую радость. Володя был настоящим писателем, в этом я разбираюсь. В его повести описывалась страна, где люди каждый вечер что-нибудь празднуют, нелепые Дни механика или лифтера. Они гуляют чуть не до утра, а утром ведут детей в сад, сами идут на работу, зевая, хватаясь за голову. Но вечером вместо сна им опять приходится праздновать очередную дату, потому что программа по телевизору праздничная, потому что в магазинах скидки на пиво и апельсины, и соседи с семи уже празднуют. Рассказ был написан трусом. Надо было бояться этой скачущей жизни, чтобы так ее описать. И это были мои чувства, мое неприятие. В тот же вечер, уже в одиннадцать, я бесцеремонно пошел к Володе, чтобы выразить мнение. Особенно занимало меня, как родился рассказ.

- Ночью, - ответил Володя. – Снизу спать не давали. Два мужика пьяных бубнили. Я когда пьяную слышу речь, во мне сразу же что-то трепещет… как, скажем, на похоронах. Есть в диалоге пьяниц некое волхование, замогильным веет. Не давали мне спать, и я надумал идти к родителям. Они недалеко живут. Пошел, а время второй час ночи. Вижу, навстречу толпа молодежи. Жутко, я свернул во двор красных этих домов. А там будто середина дня. Мужики машины обметают, половина балконов заняты куряками, бабы с детьми колобродят, свет, музыка. Мы условились поддерживать отношения. Но с оговоркой, что это должно быть обоюдным желанием. Если один жаждет уединения, второй не вправе навязываться. Я читал все, что Володя считал достойным внимания, хвалил его. Он давно в этом нуждался, и сейчас готов был боготворить меня за мое участие. Он сказал, что будет обращаться ко мне только на вы, хотя я был старше его максимум на пять лет. В принципиальности его по этому поводу сказалась потребность именно в старшем друге.

97

«Огни над Бией» № 29-30

Володя передавал мне последние новости дома – кто с кем подрался, кто кого затопил. Он знаком был с большинством жильцов еще со времен «первого храма» - с лыковской снесенной общаги. Он мне признался, что имеет симпатию к девице Наталье. Он присмотрел ее до переселения, чувственно с ней здоровался. Пусть она и алкашка, но за связь с ней Володя многим был готов поплатиться. Она была весьма привлекательна – низкорослая, с темными волосами, с мягким младенческим подбородком. Пожалуй, она бы и мне приглянулась, будь я на это настроен. Володя каждый день ходил на работу, он был электриком по специальности, и встречались мы только вечером, да и то через день, через два. График работы в магазине – три через три – давал мне много свободы разом. Но и меня утомляла свобода. Обычно, если при созерцании заката в груди и желудке сталкивались холодные тупые частицы, меня оглушала тоска. Солнце сдувалось, наткнувшись на шпили антенн и труб, могучая мышца природа сокращалась последний раз и опадала, и клубящаяся синева неба покрывалась стеклянным блеском и меркла. Лед катка приобретал странный, весенний цвет – под ним бурлили кипучие воды. Деревья замазывало пятно серо-синей ряби. Было почти пыткой наблюдать эту панораму гибели и распада мира. На смену ему приходил искусственный мир человека, перекличка бессчетных карликовых огней, и ничтожная их часть, доступная обозрению, уже подавляла. Я зажигал лампу и ослеплял свое окно шторой. Или же шел к Володе. Мы проводили вместе не более часа. Володя слишком ценил свободное время. Ему надо было закончить проклятую повесть. Он включал интернет, который я запретил себе, как источник ненужных фактов и образов, мы смотрели какую-нибудь передачу или читали статьи по темам общего интереса. Мы могли обсудить Володины новые строки или поделиться воспоминаниями о детстве, но никогда не рассказывали один другому о своей работе. Мы ни в коем случае не рисовались, не изображали из себя маловозрастных мудрецов, но сознательно позволяли себе эксцентричность в замену неотторжимой скучной обыденности, создавшей первый язык человека. Мы порой коротали вместе и половину бессонной ночи – когда спать не давала очередная пьяная оргия, но это бывало редко. Встречались мы в основном у Володи. К себе я его не звал. Он относился к моей щепетильности с большим пониманием, и придумал даже, до визита, оправлять кодовую фразу на телефон. В зависимости от моего ответа, тоже условного, он заходил или нет. Но в один из февральских вечеров, в десять, Володя быстро постучал в мою дверь. Гостей я не ждал и решил, что стучат пьяные. Они не единожды колотили мне в дверь среди ночи и либо спрашивали курить, либо Серегу или Андрюху, и не хотели поверить, что тут не живут такие. Но Володя, ударив повторно, взволнованно произнес: - Антон, откройте, пожалуйста! Мне срочно! Я открыл, и он поспешно вошел.

- Что такое?

98

«Огни над Бией» № 29-30

- Да понимаете… Неудобно вас беспокоить… Такое дело. Ко мне сейчас Наташка пришла. Мужик, говорит, пьяный пришел, упал на пороге и спит. Просит помочь его вывести. Она ему вызвала такси. Я его выволок в коридор, а дальше не получается. Он, гад, на ногах не стоит. Я понимаю, вам неприятно, возня с пьяным… И мне неприятно. Но я вас прошу, как товарища. Она мне, - прошептал Володя, зажмурив глаза, - обещала… Ну, понимаете. Посади, говорит, его в машину, и возвращайся. Ждать буду, знаю, что давно меня любишь…

- Да она над тобой смеется, Володя. Она и сама, небось, пьяная.

- Нет, нет! Ну, помогите уж, пожалуйста… - жалобно канючил он.

- Хорошо. Я надел куртку, вышел и запер замок. Возле лестницы, свесив голову набок, сидел мужик в красной дубленке. Мы взяли его под руки, приподняли и потащили вниз. Ступни его щелкали о ступени. Откидывающаяся назад голова открывала выбритое лицо средних лет с густыми неровными бровями и родинками на веках. Глаза были закрыты, склеены гнетом беспамятства, запрокинутое лицо побелело, отчего черты его казались не более чем наброском на овальном шаблоне. На скамейке перед подъездом мы усадили пьяного промеж нас. Ждали такси. Было стыло, снежинки с острыми гранями занозой вонзались в щеки и нос. Володя молчал, морщился и поднимал глаза к ее окнам.

- Иди, - велел я ему. Он привстал, всматриваясь в меня, приоткрыл рот и, быстро кивнув, побежал в подъезд. – Подожди, - крикнул я ему вслед, - а какой адрес? Что таксисту сказать? Но Володя меня не понял. Мужик разлепил веки и свысока на меня глянул.

- Сейчас поедете, - сказал я ему.

- Ку-да? Я мерз и с надеждой верил, что какая-то из машин свернет с дороги, и это будет такси. Но надежда таяла вместе с теплом в жилах.

- Слушайте, я пойду домой, теплее оденусь… Ладно? Я встал, и пьяный занял мое место спиной. Он собирался спать. И дурак бы понял, что никакое такси не приедет, мы и так прождали двадцать минут. Проще всего было просто уйти. Но я заставил мужика подняться и повел за собой, обратно, на третий этаж. Я не хотел, чтобы потом, когда он будет валяться в больнице с обморожением, кто-нибудь рассказал, что его на мороз вывел такой-то. Люди любят свидетельствовать, и сообщают просто из интереса, что же станет потом, после их слов. У двери в квартиру Натальи мой спутник разлепил веки и поднял свободную руку. За дверью Володя шумно спорил о чем-то с женщиной. Она принималась смеяться, шмыгала носом, Володя замолкал, словно проваливался в ничто, и женский голос звучал резко и одиноко. Я дернул пьяного за рукав и потащил дальше, в квартиру Володи. По пути нас сопровождали всплески гротескного житейского дрязга. Жену за какие-то прегрешения распекал пожилой грузин. За другой дверью комариными

99

«Огни над Бией» № 29-30

голосами зудели дети, и я впервые подумал о том, что ни разу не слышал и не видел их родителей. Как будто бы детей производила сама квартира или ванная, и они, вырастая, без всякого опекунства проходили тысячелетия горластой дикости, вынося во взрослую жизнь привычку выкрикивать то, что следовало бы шептать на ухо самым близким. Было около одиннадцати. Я привел мужика в Володину комнату и усадил на диван – вернее, уложил. Почти следом влетел Володя. Его лицо и даже русая с редкими рыжими, толстыми волосками борода блестели от волнения.

- Ну, что?

- Да говорит, иди за бутылкой! Не могу так, говорит, я же не … какаянибудь.

- Не ходи, Володя, - сказал я. – Она нас и так обманула, навесила этого пьяного… что с ним делать теперь, не пойму…

- Да что! Пинка под зад! Нечего церемониться! А за водкой я сбегаю. Она, вроде, серьезно настроена.

- Обманет. Он с раздражением остановил на мне взгляд, потом скорчил лицо и стукнул кулаком по стене.

- Извините, Антон. Это… эти соседи чертовы, шум… А, еще-то! И Володя кинулся к ноутбуку и принялся с ним копаться, но движения его скоро растратили ясность, он обмяк и отошел к окну.

- Ладно, пошел. Только он прикрыл за собой дверь, как пьяный очнулся. Он долго чесал под носом, пыхтел, и сказал густым голосом: - Здорово, братан, а я где? Я назвал ему адрес. Тогда он спросил, кто я такой. Объяснение потребовало бы длительного перечисления скучных подробностей, и я сказал ему под странным влиянием минуты: - Не имеющий власти. Он понял меня по-своему, запустил руку за пазуху, что-то трепал там и дергал, и протянул мне мятый, даже покусанный некогда паспорт, с коим я ознакомился.

- Недоноско Виталий Юрьевич?

- Ага, ну… - сказал тот.

- Вы уже в состоянии двигать чреслами?

- В смысле? А час который, кентуха?

- Уже поздно молиться Богу и чистить зубы.

- Ну, ты прямо как ляпнешь… необычный мужик! Шибко умный, видать. Я рисковал, заигрывая именно с тем, чего издавна опасался – средневековья в душах русских людей, пьяного добродушия, так легко переходившего к ярости от любого неосторожного слова. Но мне думалось, я имею в ту минуту такое право, я стою много выше его, я не бросил ослабшего на морозе, я поступил в лучшем смысле по-русски. Он искал левой ногой опоры, и тут до меня дошло, что если сейчас я

100

«Огни над Бией» № 29-30

его отпущу, он снова пойдет к Наталье и навредит планам Володи.

- Лежи, лежи, - сказал я, кладя ему руки на плечи. – Сейчас чаю тебе согрею.

- О-о, давай, кентуха. Его пальцы облепили штанину, прощупали и нашли сигареты в кармане. Я приоткрыл окно, потому что сам не курил.

- А как я тут очутился – это какая квартира? Я к бабе вообще-то пришел, к жене…

- К жене? Наталья – ваша жена?

- Да. Да, мы в разводе четвертый год. Пригласила меня для объяснения.

- Только трус перед объяснением с женщиной напивается.

- Слышь, моралист! – зашипел Недоноско. – У тебя-то баба есть?

- Вы аккуратнее, пепел в рот упадет.

- А-а, понимаю, - протянул он, сощурив глаза. – Она тебя наняла, чтобы ты меня осадил. Я типа в заложниках. Б.., мужик, кончай шоу, в окна вылетишь!

- Не смешите, Виталий Юрьевич, никто вас истязать не намерен. Меня попросили проводить вас до такси, такси не приехало… И я вас спас, между прочим: вы бы сейчас на скамейке спали.

- Ну, стерва! Наташка-то… Кто бы подумал? И как она такой стала? Он уронил окурок в поданный мною бокал, выловил и сунул в карман.

- У нас с ней ребенок, вы знаете?

- Откуда мне?..

- Есть. Но его государство отобрало, давно уж. Она в три месяца его кормить перестала и мне отдала. На, говорит, воспитывай, тебе нужен был. Вот так, кентуха. И давай шалав зазывать. Устроила в нашей квартире притон. Я тоже пью, да я работаю, а эта совсем никуда… Я ребенка забрал и ушел от нее, сняли халупу. Мать моя помогала. Так эта тварь явилась, когда я был на работе, и утащила сынка. Обвинила, что я его выкрал, прикинь!

- Представляю.

- Да ни фига! Они там по-своему рассудили, государство. Опросили соседей – и отобрали Вовку, сына нашего. Ему теперь пять. Да его уж другие усыновили.

- Пейте, пейте чаек.

- Телик вруби, наши сегодня биатлон бегут! Я подумал, что Володя не рассердится, если я воспользуюсь его ноутбуком, нашел в интернете трансляцию биатлона, и поставил монитором перед Недоноско. Но достаточно далеко, чтобы он от избытка эмоций не ткнул в него пальцем или не запустил кружкой. До чего же мне хотелось оказаться в своей комнате, в постели. Пьяницу захватила скучная гонка через метель. Он забыл о своих обидах, о намерении покинуть меня. Я молил, чтобы скорее пришел Володя, и затянувшийся вечер иссяк. Меня удивляло и то, что шум в квартирах на этаже не прекращается. Все так же кричали дети, устало ругался грузин,

101

«Огни над Бией» № 29-30

шлепала тапками любопытная бабушка, ежечасно обходившая лестницы, запиравшая окна в подъезде. Сколько же времени нужно Володе, чтобы управиться? Не всю же ночь?

- Да смотри, что она делает, дура!

- Что случилось, Виталий Юревич?

- Да мажет, мажет, как крот!

- Ох, Виталий Юрьевич. У вас жизнь не сложилась, а вы переживаете изза чуши! Я поймал себя на том, что мы уже запросто, вполне дружески переругиваемся, не боясь оскорбить мелочью, и внимательнее всмотрелся в лицо этого человека. Он вздыхал, подложив под подбородок ладонь, выпячивал губы, мыслил, судя по выражению его глаз, устремленных мимо экрана. Он взмахнул пальцами и сорвал с головы шапку – она повалилась на пол, я подал ее. Тот благодарно кивнул. Этот человек был носителем черт, которым я благоволил. У него были черные волосы и высокий, с лысинкой, лоб, крупный нос; вокруг губ в два ряда морщины. Это было совсем не лицо алкоголика. Но в ужасной вселенной-оборотне этот несчастный где-то ступил не туда, и его занесло.

- И почему она так ведет себя? – внезапно, в голос заговорил Недоноско.

– Ну, вместе нам жить никак… Но я же мужик! К ней кто только не ходит!.. А я – сколько раз… И бутылку несу, и покушать чего – нет, нет, наотрез! Чем я хуже других?

- Не вы первый задаетесь вопросом о женской милости.

- Что, и тебя обломила? Я не в обиде, братан. И ты не в обиде. Тут в коридоре нервно, с запинкой, протопали, в квартиру вошел Володя.

- Э, выметайся! – заорал он с порога. – Улегся в шубе!

- Володя, мы здесь… - начал я объяснять. Но Володя меня не слушал, схватил пьяного за грудки и встряхнул. Тот задергался и зашелся матом. Я отстранил Володю к стене. Вид его вопил о неудаче.

- Володя, я его выведу. Схожу за шапкой и отведу до дороги, поймаем машину. Володя вцепился в ноутбук, отвернулся лицом в угол и согнулся. Недоноско, привстав, шептал и воздвигал к потолку палец. Я пошел к себе. Что-то творилось в эту ночь в мелких квартирках барака. Адская бессонница не давала успокоиться его обитателям. Отовсюду шел звук воспаленных голосовых связок, звенела посуда, гремела передвигаемая мебель. Мегатонны бытового шума расплющивали, сминали мою фигуру, затерянную посредине долгого коридора. В этих звуках отсутствовала разумность, их производили и сразу же забывали, шум выдавливал воздух и заполнял коридор глухой духотой какофонии. Вдоль стен хищно крались кошки. Я сделал пять или семь шагов и побежал – хотя расстояние было ничтожным. В своей комнате я зажег лампу и сел на диван. Желто-янтарный свет лизал носки моей обуви. Не хотелось вставать. Завтра надо было рано

102

«Огни над Бией» № 29-30

идти в магазин, но я уже исчерпал накопленный за выходные запас приспособляемости к изменчивому больному миру. Коридорный шум дополнили новые злые звуки. Выл Недоноско, помедвежьи, в нос, ревел Володя. Я с ходу обхватил его поперек торса и оттащил от пьяницы. Голова и лицо Недоноско были в крови. И тогда-то весь дом умолк, прислушиваясь. Не прошло и десяти минут, как приехали скорая помощь и полиция. Пьяная Наталья заглядывала в квартиру, ее не пускали. Нас с Володей увезли в отделение и отпустили уже под утро, получив разъяснения. Всю дорогу до автобусной остановки я боялся смотреть на него и слушал, как чужака, навязавшегося в попутчики.

- Вы думаете, я его отлупил из-за этой твари? – говорил он. – Не стал бы я так мелочиться. Просто пришел ответ из редакции. Да еще этот дурак замолол, я и сорвался.

- Наконец-то приняли?

- Приняли, и даже что-то пообещали. Да только до меня дошло, что повесть-то забирают с потрохами, совсем.

- Как это?

- Подарил я им, понимаете? До меня дошло, что на том сайте тексты покупают для дальнейшей перепродажи – а уж кому, черт его знает! Потом окажется, что автор повести уже какой-нибудь Виктор Коровин, из современных. А я ее полировал целый год. Недоноско отказался писать на Володю заявление. Мы два раза ходили к нему в больницу, он плакался и извинялся, хоть сам же и пострадал. Непостижимо... Уже весной, когда сошел снег, мы выехали за город. Мы шли по проселочной колее в черном поле. Ветер шипел в сухих кустах. Поле подавляло по-своему, как ночной коридор в переполненном доме. Казалось, отважься ты тут поселиться, выстрой избу, за сутки сойдешь с ума от безлюдья. Раздашься, чтобы заполнить этот простор, и сам себе станешь невыносим. Мы бродили до вечера. Потом остановили автобус и поехали в город, к тесноте своих комнат, к тесноте отношений с людьми – к российской обыденной жизни непримиримых крайностей.

***

103

«Огни над Бией» № 29-30

&

АНАТОЛИЙ КРАСНОСЛОБОДЦЕВ

поэз ия

Публиковался в периодической печати, коллективных сборниках, в журналах «Алтай», «Барнаул», «Встреча», «Огни над Бией», «Бийский Вестник», «Огни Кузбасса». В антологиях: «Писатели Алтая» т. 13 – Барнаул – 2002г., «Дыхание времени» - г. Бийск – 2004г. ХХвек «Русская сибирская поэзия» - Кемерово – 2008г., «Обратный Отсчет» - г. Барнаул – 2010г, в журнале писателей Бурятии «Северо-Муйские огни». Лауреат журнала «Огни над Бией» 2014 года. Выпустил три самостоятельных сборника стихов: «В стороне моей простуженной…», «Свет зари на снегу», «Вернуться б снова к тополям…». С 2012 года в Союзе писателей России.

ПАМЯТЬ ЗРЕЛОГО СЕРДЦА Память зрелого сердца – Свет зари на снегу… Я бегу вслед за детством, А догнать не могу. Звезды падают с неба, Отражаясь в глазах… Привкус черствого хлеба До сих пор на губах… Я бегу по ухабам Полугол, полубос В ту страну, где когда-то Безотцовщиной рос, Где у детской кроватки У слепого огня Молодая солдатка, – Мать кормила меня. Берегла, как умела, Осеняя крестом… Ее боль, ее веру Я впитал с молоком… И чем дальше от детства, Как могу, берегу Память зрелого сердца, Свет зари на снегу. *** Вот и вновь я на родину еду Сбросить цепи душевных оков И послушать живую беседу Безутешных моих стариков. На крылечке усядемся рядом, Не заметив, как вспыхнут огни… Ничего мне в ту пору не надо. Ничего - только б жили они! ***

104

«Огни над Бией» № 29-30

*** Вернуться б снова к тополям седым и древним, к звенящим колосом полям окрест деревни. Заснуть недолгим сладким сном, легко проснуться. Взглянуть на речку за окном и улыбнуться, припомнив, как в полдневный зной с разбегу, с ходу ныряли, чтоб нащупать дно, не зная броду. Уплыть в мечтах за окоем, где рельсы гнутся. Вернуться в старый мамин дом, к себе вернуться. . *** Вечереет. Стынет свет над речным извивом. На душе – с уходом лет, грустные мотивы. Сыплют горькие слова поздние деревья. Серебрится голова, словно снег за дверью. Посмотрю на старый дом, – горбятся стропила… Неужели было сном все, чем сердце жило?..

*** Над замшелою, ветхою крышей Полумесяц, как отрок хмельной. Беспокойные серые мыши То и дело шуршат за стеной. От мышиной устав канители, Слава Богу, родные спят, Незамеченным встану с постели И пройду в свой запущенный сад. Дерева встретят настороженно, Отчужденно ветвями взмахнут, И тропою, давно мной нехоженой, К огороду меня приведут. Долго буду бродить в огороде я В ожидании нового дня, С немудреною думой о родине, Что так долго жила без меня. *** Не всем легко о детстве вспоминать… И у меня оно не легким было. В разгар страды моя больная мать По целым дням домой не приходила. Она была в колхозе звеньевой. Ее звено трудилось за поселком. И часто-часто колкою тропой Я уходил к ней босым на прополку. Пололи мы там зелень-коноплю, Точнее, посконь дергали руками. А отдыхали только на краю За пройденными долгими рядами. Звенела высь. Кружилась голова От дымчато-прогорклой едкой пыли, И от порезов посконью всегда Так нестерпимо больно руки *** ныли… Ах, какие были яблоки! С тех пор прошло немало дней И какой приятный хруст… Не в саду, а в диких зарослях, - и лет, И я уже не чувствую той боли. Брали первые - на вкус. Но до сих пор хранят мои ладони, Ударяло кислым в голову, Рот кривился до ушей. Как и душа, поры военной след.

Как же это было здорово –

***

105

«Огни над Бией» № 29-30

Быть в ватаге малышей! Возвращались поздно вечером, Узкой тропкою пыля, Босоногими, беспечными… Голод был. И шла война. МОИ ОТЕЦ И МАТЬ Тех, кто защитил страну от «фрица», Чтят и помнят всех до одного… У одних – медаль с войны хранится, У других - шинель, бушлат в петлицах, У меня на память – ничего, Кроме строгой краткой похоронки … «Был убит за Родину в бою». Этот листик ветхий, желтый, тонкий Много лет я у себя храню. Мой отец погиб под Ленинградом В стылый день, когда пурга мела, При прорыве огненной блокады, Что навек в историю вошла. Мама часто плакала ночами, И ждала, что все-таки, - придет. Пусть контужен будет, пусть изранен, В отчем доме вскоре оживет. Отойдет больной душой сначала, Будем жить счастливою судьбой. Не пришел… В стенах осталась мама Навсегда печальницей - вдовой. Я, тогда совсем еще мальчонка, Только – только начинал ходить, И свои протягивал ручонки К ней, родной, как к Солнцу, чтобы жить!..» ***

&

Ирина Н А Я Д А

Родилась я 27.08.1965г в г.Томске, с трех лет живу в Бийске, закончила шк № 29, Детскую Художественную школу с красным дипломом, училась в Ленинградском Политехническом институте, но не закончила. Вернулась в Бийск, работала художником-дизайнером по керамике около трех лет, и художником-дизайнероммодельером три года. Далее, чтобы обеспечить детей, занялась торговлей. Люблю наш родной край и город. Горы в моей жизни занимают особое место, меня всегда тянет к ним и завораживает их красота. С удовольствием вожу машину, катаюсь на коньках, лыжах( горных - только как чайник). Увлекаюсь фото, начала писать музыку, в основном песни, но есть и небольшие пьесы. Пробуюсь в прозе. В июне 2012 «Бийский Рабочий» опубликовал под моим настоящим именем четыре стиха: «Лунная соната»,»Я отпущу тебя...», «Катунь» и «Сыну». В Белокурихе газета «Планета News» от 26 июля 2012г опубликовала стихотворение «Белокурихе». В декабре вышел сборник клуба «Ратай», куда вошли мои стихи под именем Ирина Наяда. Лауреат журнала «Огни над Бией».

106

поэзия

«Огни над Бией» № 29-30

Пауза вечности

Соло

Облетает- что отцвело.

Ни виденьем, ни сном, ни будущим – Молча красками На ладони И душой – Из нежного света Посмотри, Соло - Так уходят ждущие Звук несказанный один. Желтой листвой. Я на белой скрипящей планете

Вымеряю печали следы: За осенней прощальной замятью – Прикоснулся и дымом растаял. Жизнь, где сущее – непокой. Из тумановой белой воды Мне ж давно полюбился памяти Света тонкая легкая стая. Безутешный земной постой. Вот и все о тебе следы.

Подруга золотая Черный цвет

Не ты ли, зима, это платье белое Черный цвет. шила? Черный В отсрочках дождей Боли вселенской. серебрила прозрачные нитки. Лепестки И я обещанья твои примерить На изломе тонки. спешила, Отчего опечалено сердце? И в прекрасном - так много тоски? А осень меняла на них золотистые слитки.

Ночью черною А осень, подруга моя золотая Бархатны блики. Знала: В нежной строгости свет. Что болью серебряной Лепестки Нити пронизаны густо. Молчаливые - словно "Окликни". И только грустила – И глубокие - словно "Иди". Ещё наменяла мало.

И грусть– Ты великой печалью красива. Хрупок цвет, тот что правит людьми. Золотую свою – Рисовала искусно. Ты о боли вселенской спросила.

Боль - извечная сила любви. Привычные слезы дождей в себе

хоронила. Ждущие Искала предлога со мною остаться подольше. Ночь тиха. И я обижалась на осень, что Над сырой лампадою рядом грустила, Неба краешек - в узелок. Что в платье твоём – золотистого Жестом, словом ли, чуточку больше. Вдохом, взглядом ли

107

«Огни над Бией» № 29-30

Берёза

Что ты шепчешь ему, ненаглядная, Отпуская на воду рябь? Беспардонный и вольный бродяга он, Не берёт на прощанье прядь.

А бродяге не надо прошлого. Зацелует – взахлёб Да оставит одни – твои шорохи. Невозвратим.

Растрепал тебя – расповадился. А ты шепчешь ему всерьёз. Расстелилась по водной глади вся, Слово-золото в воду льёшь.

А бродяге не надо золота. Зацелует – взахлёб. Да исчезнет тенью от сполоха, Неудержим.

Птица

Есть птица, уносящая печали Туда,где зреет одинокость. Она похожа на исчадье С когтистым клювом цвета кости.

Темно в пустых Ёе глазницах. Лицо без страсти – безупречно. Вдруг– обернется и воззрится Той глубиной, что смотрит вечность.

Всё из классических мистерий – И трон Ёе, и фрак бесцветный. И жизнь Ёе – от смерти к смерти, Где вопль на милость – безответный.

108

А мне явили Птицу в смерти. У вещих снов исход известен: Умножив над бессмертьем степень, На двух часах сольются стрелки: Умрет Она, А мы – воскреснем.

***

– Странно,мой милый – светлые ночи…

– Здесь от любви твоей тьма непорочна.

–Странно – напротив темные окна.

–В тёмных пространствах всегда одиноко…

–Милый, ты знаешь язык одиночеств?..

–Спи, пока длятся светлые ночи…

– Милый, твоя мне приснилась печаль…

– Да, просто раньше тебя я встречал…

Полукасание

а воздух спал в объятьях гор и снился ангелам влюблённым огня стыдливый перебор в тумане синей полудрёмы

и толи отблеск на стекле в одном окне огонь оставил но там является вне правил от ангелов влюблённых след

в полукасании крыла в который век и миг который оттуда где бы ни была

«Огни над Бией» № 29-30

узнаю этот блеск знакомый

из полутени в полудрожь полукасанием влекома следа над синей полудрёмой возникну я когда войдешь

*** О,если ты найдешь ключи от пепелища, Откроешь ими призрачную дверь, И будешь тем, который ищет Того что нет теперь; И тем,кто любит солнечные пятна На ворохе потухшего огня – Ступай,ступай же в них обратно, Скажи им – есть огонь, сгорающий дотла. Найди им стены для любовного азарта. А здесь – печаль моя светла.

Пауза вечности

Белый мой свет, золотистое око ли, Пауза вечности, спетая окнами.

Здесь ни имён не распутать, ни времени. Здесь повенчаться мне с ним было велено.

В воздухе пламенном птицей испуганной Над зачарованным ветром разбуженным,

Над облаками и зорями алыми Шли весть - печалью его небывалою:

-Стаем мы золотом. Станем туманами, Песнями белыми, нежными тайнами.

Там ни имён не распутать, ни времени. Там повенчаться мне с ней было велено.

Адажио

Зажгу свечу. И в тихом доме Возникнет долгая молва Из нежности потусторонней О недосказанных словах.

Спит дом – в сакральной колыбели. И шепоты над ним чисты – О том, что мы тогда не спели – Обозначаются черты.

Во мне – и сквозь. Таятся – длятся. И только око у свечи – У времени трепещет в пальцах, Слезою пламенной горчит.

Возвращение

Заблужусь у минувших порогов, Есть особая в том благодать – То в опале, то в милости Бога По тумановым водам ступать. Прорастёт кем-то брошенный камень Новым контуром, ясным вполне. И очертит явлением тайным Двери комнат забытых на дне. Свет загадочный в щели пробьётся. И текучие сферы души По мотивам, покинутым солнцем,

109

«Огни над Бией» № 29-30

Заиграют о тех, Кто ушли.

*** Или голос у ветра странный, Там где снегом умылась роса. Или просто мотив мой старый Заплутал у травы в волосах.

Только чудится вслух мне имя, Прежним светом полнится вдох, И является тенью дымной Полуявь,полусон, полубог.

*** Лист залитой. День золотой. Да Озорной Ветерок над водой.

Шепот ли? Шорох ли? Не разглядеть Призрачным ворохом Ветер одет.

Слышишь ли? Видишь ли? Тень в золотом. Небом ли вышита Там– за водой?..

День залитой. Лист золотой– Вязь узелков. Да разрыв над водой.

*** и листья – сон и лица – сон и литься – сном и слиться – в нём и песней – сон и песен – сонм и свет над сном

110

*** Помнишь, как ночь, догорая и падая, Птицей прозрачной прильнула к окну. Тихо сочился осеннего ладана След по стеклу.

Неугомонная, разноголосая, Крыльями чуя стеклянную тень, Стала певучею долгою осенью Утренних стен.

Вечность таила; и перьями таяла – Каждым прощалась - слетала, блеснув, Песня её неподдельная, тайная, За тишину.

Помнишь, нам загодя песней загадано – Меркнущий свет отпуская ко сну, Следом осеннего горького ладана Стать поутру. На кончике пера Там и сейчас вдыхает воздух сольный изгибы занавески у окна. И в тишину крадется ветер сонный по стенам тусклым, комнаты оклад раздвинув до размытых побережий

«Огни над Бией» № 29-30

следов твоих, ласкающих и нежных, как музыки игра.

Там и сейчас – бессонный и певучий струится лад – один бездомный дух. И давним кем-то уготован случай – где одинокость обостряет слух, для наших душ единственным окладом сойтись не нам, а дальним звукам лада на кончике пера. Мы с тобой одной крови Отец с матерью стояли у стенда и иск али листок с именем своей дочери. Красивая к артинк а, похожая на творение взросл ой руки, привлек ала внимание, но оба подумали – помогал к то-то из старших, умеющих рис овать. То, что это работа их дочери, не могл о быть и речи. Они проверили все подписи на неск ольк о раз, и остался один единственный лист, тот – самый впечатляющий. М ать удивленно произнесла: – Иришин рисунок. Оба внимательно смотрели на произведение, и непривычное чувство гордости за с обственное дитя вторгал ось, витал о и вытеснял о нежданное удивление. Из группы выбежала девочк а, крепеньк ая, темноглазая с блеск ом в зрачк ах. И звонким, ясным гол ос ом объявила: – Скоро конкурс рисунков.

– Доча, - спросил отец – это твой? Иринк а кивнула гол овой.

– И ник то не помогал?

– Ты что, пап, - и начала обувать сандалии. Вечером, к ак всегда, был у жин, а на ночь в постель мать приносила к ефир и девочк а послушно выпивала его. К к онк урсу рисунк ов на асфальте готовилась вся группа. Ириша решила, что дома к ак следует порисует. Перебрала к учу обл ожек от детских пластинок и выбрала т у, где нарис ован М аугли с Багирой. Это была самая ярк ая и необычная обл ожк а, где М аугли,

111

«Огни над Бией» № 29-30

загорелый и сильный, обнимал дик ую черную к ошк у, изображенную художник ом в плавных, красивых изгибах линий. Здесь не был о ск азочных героев – ни бабы-яги, ни Кощея бессмертного, ни к овров-самолетов, ни царевнылягушки. Здесь все был о взаправду: Дж унгли, Шерхан, Балу, стая. Иринк а изрис овала листа три-четыре, прежде чем линии стали похожи на Багиру, один в один. Потом принялась за М аугли, она помнила, что он л овок и умен, и победил Шерхана, подпалив ем у шк уру. Героя выводила, ос обенно стараясь, и потом, к огда рис овала мелк ами на асфальте. Ждала этого дня и была уверена, что победит, ведь она рисует лучше всех в детск ом садик е. Сердце таинственно ст учал о, сл овно утверждая – все получится. Она не успела дорис овать то, что задумала, но все равно получил ось красиво, и М аугли смотрел внимательно и решительно из квадрата на асфальте, а рядом была Багира, осторожная и быстрая, к огда ну жно. И всегда готовая помочь: «Мы с тобой одной крови». Иринк а прошлась, оглядывая рисунки остальных, и решила, что все эти несуразные домики, чел овечки и с олнышки из пал очек и кру жочк ов не с оперники её герою, ведь у него стольк о учителей и друзей, и пусть он вырос в лесу и не умел читать и писать, но он настоящий и его товарищи тоже. И на к артинк е он получился настоящим. Конк урс выиграл другой ребенок, Иринк а решила «Конечно, это потом у что не успела дорис овать». Вечером, к огда её забирали из садик а, воспитательница ск азала отцу: – Рисунок Ирочки был самым красивым, но тема называлась – «Пусть всегда будет с олнце».

–

*** Она стояла у окна. Сегодня была мать. Ирина не знала о чем с ней говорить. М ать жила где-то в неведомом молчаливом мире за забором невыск азанных мыслей и несбывшегося женск ого счастья. Отк уда сегодня возник разговор о спос обностях – не важно, но поразила фраза матери: « Мы с отцом удивлялись, в к ого наша Ирочк а так хорошо рисует». Ирочк а стояла у окна – она всегда думала, что родители не знали об этом.

112

«Огни над Бией» № 29-30

А внизу простирались бетонно-асфальтовые дж унгли с о своими зак онами. Её ник то ник огда не учил этим зак онам. Она и предпол ожить не могла к огда-то, к ак! безразличны порой друг к другу люди одной крови. (продолжение в следующем номере) Другая

Их пригласили присесть. Стулья – один против другого. Одна, молча, повиновалась. Другая стала за спинку своего стула и её очертания обозначились над головами остальных. Первая покоилась на стуле, а Другая осматривала комнату. Сидящий за столом непререк аемый авторитет спросил: – Что Вы видете?

– Два цвета: желтый и синий.

– Какие, чем они отличаются?

– Один желтый – теплый и воздушный. Облако дымчатое, невесомое. А синий, - и Другая пок азала на противоположный стул,- синий, он к акой-то странный, я не пойму… Холодный, нет…он глубокий, очень глубокий, и не холодный и не теплый, но очень весомый. Но…они уже не отличаются, они сливаются в зеленый… Цвета потянулись друг другу, к ак только их назвали своим именем, образуя мягкий зеленый свет, едва осязаемый и просвечивающийся легкий свет. «Жизнь» - возникло слово. Здесь, в этой полупустой комнате с двумя окнами возникло слово.

– Нет! – грозно ск азали голосом авторитета. - Ник акого слияния! Назад! После этого одна не принимала ник акого участия, кроме присутствия. Но то, что делалось с Другой – странным образом отображалось на Первой. Другая отступила назад, и зеленое облако растворилось в пространстве. Комната обесцветилась, стала тусклой и безликой. Исчезло волшебство слова. И Другая насторожилась. Чтото не так…Но, не подавая вида, слушалась и делала все, что ей говорили. Раз уж она здесь, значит чему-то суждено проявиться. Другая стала светлым пятном, потом белым сгустком, потом коконом и в конце – бабочкой. Первая тоже менялась в полной противоположности с метаморфозами Другой. Сначала это была темная субстанция, похожая на дым от пепелища. Ощутимая, но не

113

«Огни над Бией» № 29-30

обременяющая и сквозь нее можно было что-то разглядеть. Потом субстанция сократилась до мутного шара расплывчатой формы, и, тяжелея и сгущаясь, начала ск атываться со стула. И когда Другая превратилась в легковесную бабочку, белую и беззаботную, Первая лежала за стулом в виде черного неподвижного объекта, похожего на необычный к амень. «И это то, что должно было проявиться», подумала Другая. Жизнь останавливается, ведь к амень и беспечная бабочк а никогда не услышат друг друга. И тут Другая в с п о м н и л а – сначала ей говорили, что Земля не вертится, потом – что вертится по замкнутому кругу, а Земля всегда летела по спирали и только вперёд. Её размышления прервали суровым голосом.

– А сейчас Вы должны повторить.

– Принимаю полученный опыт. – ск азала Другая за двоих. Пространство скрутилось так быстро, что бабочк а лопнула, к ак мыльный пузырь. Другая ощутила в своем животе непосильную тяжесть к амня и густой запах заплесневелого авторитета на месте своей головы. Всё сдвигалось в точку, и полюса Земли начали срастаться в этой точке.

– Вперёд, - крикнуло сознание Другой. Звук рос, звенел и дробился до неслышимых частот, отчего его волны засветились, проник ая в точку и расширяя её до бесконечности сознания. Авторитетная Догма только поёрзала за столом от непонятного внутреннего дискомфорта, чувствуя подвох или даже обман, но размышлять на эту тему не было времени. За дверью ждал следующий. Ирина НАЯДА 17.05.2014

114

«Огни над Бией» № 29-30

1 проза

Та ма р а П О П О ВА

Родилась в городе Бийске в 1951 году. Окончила Бийский Механикотехнологический техникум. Работала на заводах городов Бийска и Караганды. С 1997 года член бийского городского литературного объединения «Парус». Рассказы и очерки публикуются в районной, городских газетах, в журнале «Огни над Бией», сборниках «Паруса». Были публикации в журнале «Алтай», «Бийчанка», альманахе «Тобольск и вся Сибирь», приложении к альманаху «Бийский вестник» «Три реки», хрестоматии «Алтайские жарки». Участник 2-х краевых семинаров молодых литераторов. Администрацией бийского района награждена Почетными Грамотами, Благодарственными письмами за личный вклад в развитие культуры района. Почетными Грамотами – за личный вклад в развитие литературного творчества в городе Бийске. Автор 8 книг прозы. Живет в селе Верх-Катунском Бийского района. ***

По воспоминаниям Димаковой В.М. КАМЕНЬ – ПРИСТАНЬ Село Верх-Катунское Алтайского края широко раскинулось по крутому, в зарослях облепихи, берегу Катуни. Знаменитый Чуйский тракт пробегает через него. В центре – вновь построенная современная школа. Неподалеку от нее высится великолепный храм преподобного Сергия Радонежского с тремя золотыми куполами. Известные люди проживают в селе: писатели, художники. Есть и прославленные труженики. Более двадцати лет живет здесь неприметная пожилая женщина Валентина Михайловна Димакова. Однажды, увидев ее на празднике Победы с медалями на груди, полученными в мирное время, я заинтересовалась ее судьбой. Поговорили. Она пригласила в гости. Время за обычными домашними хлопотами пробежало незаметно. Собралась пойти к ней только перед Рождеством. Небо было хмурое, неприветливое. Скупое зимнее солнышко надежно спряталось за мрачную завесу. Пока торопливо шла, опустив голову, мороз щипал нос и щеки. Прикрывала их варежкой, чтоб не прихватило. Сапоги поскрипывали по наезженной дороге. Время послеобеденное. Тишина.

115

«Огни над Бией» № 29-30

Никаких знакомых на пути. Все попрятались по теплым углам. А я настойчиво шла, поглядывая по сторонам, с горечью думая о том, как мало нынче снегу. Не хватит воды весной земле, не напьется досыта наша кормилица. Мысли переключились на предстоящую встречу с Валентиной Михайловной. Судя по количеству наград, она знаменитая женщина, а мы, сельчане, ничего о ней не знаем! Тут что-то заставило меня поднять взгляд к небесам. И что представилось моему взору! Часть серого купола в восточной стороне неба была приоткрыта! И там парили в небесной сини белоснежные облака! Золотящееся солнце напитывало их лучезарным светом. А севернее от него искрилась радуга в виде столба! Потрясающе! Я с сожалением оглядела мирно отдыхавшее село с клубами дыма над крышами: наверно никто из сельчан не видел восхитительного сияния! Может, мне показалось? Да нет. Я довольно долго стояла, в изумлении созерцая видение. Дорога свернула в сторону, и я пошла, время от времени взглядывая на восток, наблюдая за поведением радуги. Как-то незаметно мысли потекли в другом направлении. Потом вдруг возникла мысль о загадочном событии. Резко обернулась и посмотрела на восток. Небо плотно зашторено. Видение исчезло, будто его и не было. И у кого бы я потом ни спрашивала, никто не видел Рождественского явления природы. Одно из необычайных мест в нашей стране – Лебяжский район Кировской области, откуда родом Валентина Михайловна. В этом замечательном районе находятся четыре государственных памятника природы: «Поющие пески», «Ручей с карстовым гротом в обнажении известкового туфа», источник у деревни Солончата «Соль-грязь» и озеро Подборное. Что же это за уникальный ручей, протекающий около деревни Глакмашор? Глакмашорка – речка, один из притоков реки Байсы. Именно здесь у деревни и журчит ручей с карстовым гротом. В русле ручья природа образовала несколько ступеней. Самая высокая достигает трех метров. Бурные струи воды падают вниз, образуя водопад. Уступы ручья, натеки и корки созданы выходами пластов известняка и известкового туфа – пенистых крупнозернистых известковых отложений источника. А рядом с водопадом – грот глубиной полтора метра. С потолка свисают сталактиты, а со дна, навстречу им поднимаются сталагмиты различных форм. Такую картину спелеологи видят глубоко под землей в карстовых пещерах. У бывшего села Атары на берегу реки Вятки есть изумительный пляж с участком белого кварцевого песка. Лебяжский район интересен и тем, что на его территории найдено множество стоянок древних людей. Правый приток Вятки – река Байса. В двухстах тридцати четырех километрах от впадения Байсы в Вятку находится устье речушки Уги с целебными минеральными родниками.

116

«Огни над Бией» № 29-30

Районный центр – село Лебяжье (Никольское). Оно основано в 1605 году и расположено на берегу Вятки. (По переписи 1959 года в Лебяжском районе значился 301 населенный пункт.) И вот в двадцати пяти верстах от этого большого села на берегу говорливой речки Кизинерки стоял когда-то поселок Сорокино из восьми дворов. Пришел сюда в конце девятнадцатого века молодой мужик Михаил ( дед Валентины Михайловны) с женой Феклой из поселка Заромята. . –Покинули они те места в поисках лучшей доли. Трудна была там жизнь, – поведала мне Валентина Михайловна.– Поселок Заромята стоял на высоком берегу судоходной реки Вятки, которая является самым большим притоком Камы. Жители поселка за водой ходили летом и зимой на реку. Зачерпнут ведрами из проруби водицы да тропинкою длиною с километр поднимутся с ними на гору, вода и замерзнет. Коров держали все. Выпасов рядом не было. Приходилось сплавлять животных на противоположный берег Вятки. Потом, чтобы подоить коров, переплавлялись через неспокойную реку на лодках. Случалось, люди гибли. С раздражением говорила Фекла Михаилу: « Давай искать другое место, где полегше жить!» И нашли в поселке Сорокино. С этого села принес Михаил фамилию Зараменских. Все жители того села носили эту фамилию. А здесь, в Сорокино, сельчане были Сорокиными. В соседнем – Смышляево – Смышляевыми. В Ветошкино – все Ветошкины… Закрепились на новом месте. Выпаса рядом. Воду носить с речки легче: берег не крутой. Земли 30 соток. На ней сажали овощи. Соток пять – шесть засевали рожью. На берегу речки Кизинерки, как раз напротив поселка, природа подарила местным обитателям огромный серый плоский валун с бурокоричневыми вкраплениями. Сельчане называли его пристанью. Летом на его теплой спине загорали ребятишки, купались около него, ныряли: там было глубоко. Удобное место для рыбалки, полоскания белья. Много липы росло по берегу. Ее душистые цветки наполняли воздух изумительным ароматом, и надышаться им было невозможно. Прижилось здесь чудо-дерево называемое жителями Юлшиной с мелкими кругленькими листочками и красным стволом. Дерево берегли, не рубили. Считали его святым. Святое дерево развивалось на каменисто- песчаной земле только в одном месте. Пробовали сельчане посадить отростки на своем подворье: не принимались. Еще удивительное дерево совершенно без листьев со сталистыми иголками росло в тех местах. Звали его жители Вересковником. Крепко ухватившись корнями за почву, торчит на берегу этакая палка до десяти сантиметров в диаметре с жуткими колючками и черной

117

«Огни над Бией» № 29-30

приторно горько-сладкой целебной ягодой. Ребятишки с муками рвали ее и сдавали в аптеку. Собирать дорогостоящую ягодку было ох как не просто. Иглы на земле, густые иглы на дереве. Не подступишься. Михаил привязывал к лаптям сельских ребятишек деревянные «стельки», и топтались они около дерева срывая ягодки, искалывая в кровь все свои пальчики. С липы Михаил снимал кору и плел из нее домочадцам лапти. Сначала пришел сосед, попросил: –Михаил, изготовь лапти для моих ребят. Не в чем в школу ходить. Вечно занятая домашними делами жена Фекла сказала с ласковой улыбкой: – Пойди Миша на берег, надери коры да и сплети. Не пойдут же ребятишки босыми в школу. Сходил Михаил на берег, наготовил коры, сплел лапти соседям. А потом уж стали просить все сельчане. Рассчитывались за работу кто чем мог: кто пару яиц принесет, кто еще чего. И не плел бы он на сторону лапти, работы в доме хоть отбавляй, да очень уж просили. Мастер на все руки был Михаил. Раньше сельчане носили воду для своих нужд из протекавшей рядом речки Кизинерки. На той стороне из горы бил источник. Михаил подумал и соорудил мостик через речку. Теперь брали воду для питья из источника. И здесь он сделал приспособление, чтоб удобнее было набирать ключевой воды. Избенку тоже изладил и всю домашнюю деревянную утварь вплоть до ложки. Кроме другой живности, держали Михаил с Феклой овец. Он придумал проволочную «шерстобитку», чтобы жена не теребила шерсть руками. Висела она на стене. Исколотит шерсть в пух. Фекла, напряв, свяжет домочадцам чулки, носки. Их семью считали в поселке богатой. Было у Михаила Андреевича с Феклой три сына. Все помогали по хозяйству. Сосватали за старшего их сына Михаила работящую девушку по имени Клавдия . А вскоре у них и дети народились: Валя, Гена и Коля. Дед Михаил с бабушкой Феклой старились. Внуки набирали силу. Михаил Андреевич сам научился писать и читать. А Фекла Дементьевна была безграмотной. Вскоре после революции стали создаваться по стране ликбезы. Походила она в школу некоторое время. Как-то пришла домой, отложила в сторону тетрадку и сказала со вздохом: –Не для меня учеба. Родители жизнь прожили безграмотными, и я проживу. Была Фекла Дементьевна в деревне знатным лекарем. Собирала в лесу травы и лечила людей отварами с молитвой не только в своем поселке, но и по всей округе. В тридцатые годы, во времена коллективизации, объединяли деревни и создавали колхозы. Поселки Сорокино и Шадрино, из сорока дворов, слились в одно коллективное хозяйство под названием «Труд» и

118

«Огни над Бией» № 29-30

стали дружно работать. В годы коллективизации не было в этих селах недовольства со стороны крестьян. Все жили бедно. Михаил с образованием в один класс работал в колхозе бригадиром. Клавдия проучилась в ликбезе несколько дольше мужа и работала в поле на разных работах. Колхоз сеял рожь, овес, лен. Пшеница в тех местах росла плохо, ее и не выращивали. Колхозники получали немного льна. После просушки в банях его мяли на специальной мялке. Потом трясли из него мусор, чесали на крупной ческе, на мелкой. А уж потом руками теребили и делали «кужелек», который привязывали к специальному приспособлению и пряли тонкую нить. Ткали из нее полотна, красили (краска в магазинах была) и шили юбки, сарафаны, другую одежду. Можно было соткать полотно в разноцветные клетки и полоски, предварительно покрасив пряжу. Подростки в работе не отставали от взрослых. Они жали серпами зерновые, вязали снопы, ставили суслоны. Пахали и боронили на конях. За Валей, внучкой Михаила Андреевича и Феклы Дементьевны, был закреплен конь, и она тоже работала в поле. Голода в колхозе не испытывали. Сажали много картошки, благо, земли хватало. На своем участке, кроме овощей, сеяли и ячмень. Все держали коров, овец, птицу. Нежданно - негаданно обрушилась на страну война. Валин отец Михаил сразу ушел на фронт. Исчезли с прилавков магазинов продукты. Выручала, конечно, картошка, да немного своей ячменной муки.

–Если после войны заработаешь в колхозе трудодни, так на них после уборки урожая дадут немного ржаной муки. Намешаешь ее с картошкой, да своей ячменной муки добавишь, и печешь хлеб, – вспоминала Валентина Михайловна.– А уж в войну-то колхоз муки не давал никому, ни грамма: все шло на фронт. Свой ячмень соберешь, смелешь. Мельнику муки дать надо. За селом лебеда росла большой, словно насеянной, полосой. Ее аккуратно срезали, сушили и мололи на мельнице. Хлеб пекли из этой муки вперемежку с картошкой. Еще маленькой была, а вот запомнилось, как до войны в колхозе обмолачивали зерно конными молотилками. Три коня ходят по кругу, а в сарае молотилка крутится. Зерно сгребали, перевеивали, солому утаскивали из сарая. Позднее пригнали тракторную молотилку. Я на высоком столе резала снопы. А ребятня: кто снопы подает, кто солому убирает. Мужчины воевали на фронтах, а женщины, подростки, старики целыми днями трудились на колхозных работах. У Клавдии, матери Вали, дома под присмотром престарелых родителей мужа Михаила оставались трое ребятишек. Старшая, десятилетняя Валя, ходила в школу в соседнее село за пять километров. В ней обучались дети из шести деревень. С начала учебного года не стали выдавать им в школе ни бумаги, ни чернил:

119

«Огни над Бией» № 29-30

война все забирала. Однако приспособились. Вместо чернил выжимали из красной свеклы сок и писали. Для обучения шли старые газеты. Выводили буквы и цифры ученики на полях, между строк. Валины оба дяди до войны учились в институтах. После окончания осталось много наполовину исписанных общих тетрадей. Михаил Андреевич прибрал их в сундук. И вот теперь тетради пригодились. Валя приносила в школу тетрадку. Учительница делила листки между учениками. Делились бумагой и с другими классами. В бураны и морозы детей в школу возили на санях и оставляли на неделю, расселяли по квартирам. В субботу забирали.

– Помоют дома, вшей выколотят и в понедельник в школу отправляют, – рассказывала Валентина Михайловна.– Продукты на неделю давали родители. Жили мы на квартире у тети Дуни. Нас пятеро ребят да ее трое. Рано утром приготовит она нам кое-чего поесть, а сама идет на конюховку работать. Хозяин на фронте. Света нет. Фитилек горит. Сидим, уроки делаем. Не балуемся, а то фитилек погаснет. К ночи со всей оравы лапти, носки, чулки покидаем в русскую печь сушить. Утром кочергой выгребаем из печки свои обутки да онучки. Зола кругом. С толканием, криками, а то и со слезами ищем каждый свое. Кто-то и подзатыльник получит. Понавздеваешь на себя что придется да идешь в школу. Когда снег начинал подтаивать, ходили ребята со школы каждый день домой. В лаптях ноги промокали насквозь. Не успевали их родители оглянуться, как в поле надо выходить: пахать, сеять. А там сенокосная пора не за горами. Ребятишки с восьми лет на покосе. У каждого свои грабельки. С десяти лет уж на коне работают. Начисляли трудодни. В военные годы на них ничего не получали: все шло на фронт. И это понимали. Шли, бывало, на вечерней зорьке бабы с поля голодные и песни пели. Далеко по округе разносились их звонкие голоса. Песня и выживатьто помогала. В ней, в задушевной песне топили солдатки свои горькие слезы, свою невысказанную сердечную боль.

– Налоги. Ох, и тяжелы были в военное время налоги, – с болью вспоминала Валентина Михайловна. – Мы- то были ребятишками, а хорошо помним это время. Держишь корову – молоко на молоканку сдай. Есть куры – немалое количество яиц сдай. Овечка в хозяйстве – шкуру сдать после забоя надо. Себе бы какую одежку из нее сшить, а нельзя. Налог – прежде всего. Масло накопишь килограмм и несешь его продать в счет налога. В то время так и должно было быть. Все для фронта. В счет налога последнее надо было отдать. Вплоть до штанов. В соседях, мать пятерых детей, хозяйство не держала. А налог сдать надо. Так у нее сарайки сломали, даже крыльцо разобрали в счет налога и увезли. Строго было. Валя училась в четвертом классе. У нее была каждодневная

120

«Огни над Бией» № 29-30

обязанность: носить за шесть километров в контору сводку. Начисляли половину трудодня. Потом она возвращалась на сенокос. Радостным был для семьи, да и для всего поселка, один из дней сорок третьего года. Пришел по ранению отец Вали, Михаил. Его назначили председателем соседнего колхоза. Но недолго радовалась семья. Бросил ее Михаил: ушел к другой женщине. Оставил на руках жены Клавдии троих детей и своих престарелых родителей. Уходя в село Ветошкино, сказал на прощание: « Жалко, что Валя всю жизнь будет нищенкой». Михаил Андреевич, пробуравив сына жестким взглядом, ответил с придыхом: « Нет! Пока я жив, Валя нищенкой не будет! Хоть лапти новые да будут!» Больше отца дети не видели. Прослышали, что через год он уехал с новой женой на Урал. А Клавдия, чтобы поднять детей, трудилась в поле и дома не покладая рук. Вскоре схоронила свекровь. А Валя не могла простить отца за подлость по отношению к детям. Безотцовщина. Больно хлестало ее это слово в послевоенные годы. Дети фронтовиков пользовались льготами. А она? Кто стал бы доказывать, что Валя, как и ее братья Гена и Коля, тоже дети фронтовика? После окончания Валей начальной школы, Михаил Андреевич планировал: надо ей идти учиться в школу-семилетку, находившуюся в восьми километрах от дома.

–Далеко ходить! Не хочу! Никто из наших ребят не пойдет в пятый класс! И я не пойду! –кричала внучка в лицо деду.

–Пойдешь! И будешь учиться! – сдвинув пучки бровей к переносице, строго сказал дед. Несколько дней он водил ее за руку в другую школу в село Ветошкино. К зиме сделал лыжи, и Валя три года, каждый день преодолевала расстояние до школы в восемь километров. Обратно столько же. Никогда не забыть ей день 9 мая 1945 года. Она, как всегда, пришла в школу. Звонок. Учителя стали объявлять по классам о построении на линейку. Дети в недоумении переговаривались: « Только вчера собирались!» Вскоре вышел из кабинета, вернувшийся с фронта по ранению, директор школы. Обвел стоявших четырехугольником учащихся необычным взглядом. Дети это заметили, напряглись. И тут его всегда строгие глаза неожиданно заблестели, и радостная улыбка разлилась по мужественному лицу. Готовые заискриться глаза детей и персонала, все еще смотрели настороженно.

–Дети! – начал директор срывающимся торжественным голосом.– Война закончилась! Бегите домой, скажите об этом родителям! Ребятишки, покидав сумки в классах, бросились по домам. Щедрое солнце поливало теплом окрестности. Валя, не чуя ног, неслась по лугам и косогорам сначала до соседней деревни Шадрино, в каждый дом принося радостную весть. Потом, бегала по домам в своем поселке

121

«Огни над Бией» № 29-30

Сорокино, со светящимся от счастья лицом кричала: – Конец войне! Ошеломленные люди, кто в чем, выбегали на улицу, вертели головами. Бабы плакали. Мужики курили самосад и возбужденными голосами, стараясь перекричать друг друга, что-то доказывали. Солдатка Ефима, потерявшая на фронтах мужа и пятерых сыновей, истерично захохотала… Приехал на коне из сельского совета посыльный и был очень удивлен: люди знали о Победе!

–Валя. Валя нам сказала! – кричали возбужденно бабы и, подхватив девчонку на руки, стали на радостях подбрасывать. Не разбирая дороги, примчался с поля председатель колхоза Николай Николаевич. После короткого митинга он повернулся к заместителю: –Забить две коровы! Накормить колхозников досыта! Сначала – детей! Чуть подумав, добавил: – Забить еще корову! Мясо – на базар! Купить водки! По сто грамм, но всем! « Все сельчане ели мясо с супом»,– плакала Валентина Михайловна. Горячие слезы катились по ее изрезанным временем бороздкам щек, задерживались в них и стекали на шею. Женщина, не замечая слез, продолжала севшим от волнения голосом: « И это было настоящим счастьем! За четыре голодных года люди в первый раз досыта наелись! Никогда мне этого не забыть!» Не забыть. Колхозники с ребятишками сидели за наспех сколоченными из досок столами и поедали с аппетитом один за другим куски мяса, запивая их наваристой похлебкой. Насытившись, проклинали фрицев, со слезами вспоминали не вернувшихся. Бабы с нетерпением стали ждать с войны мужей. А Ефима все ходила по деревне, неудержимо смеялась и говорила: –Придут завтра мои сыночки, придут. Так до самой смерти и прождала их. Шел 1948 год. Валя, одна из всей колхозной молодежи окончила семилетнюю школу в селе Ветошкино. Ее дед Михаил Андреевич рассудил так: –Слушай, Валь. В районном центре селе Лебяжьем школа десятилетка. Ходить туда двадцать пять километров. Далеко. Проучишься там восьмой, девятый, десятый, а специальности-то не будет! Учить-то мы тебя три года будем! Но подумай. Неподалеку от нас в городе Уржуме есть техникум. Там тоже учиться три года, зато специальность будет. Послушалась Валя деда. Он ведь у нее был умный: умел читать, писать. Да и трудяга, каких поискать.

122

«Огни над Бией» № 29-30

В колхозе не было бухгалтера с образованием. Директор предложил ей пойти учиться по этой специальности. Валентина взвинтилась: –Не люблю бумажную работу! Не пойду учиться на бухгалтера! Хочу работать с животными! Валентина Михайловна вздохнула: –И нашу семью наказали за то, что я не пошла учиться на бухгалтера. Училась в техникуме города Уржума, что в тридцати километрах от нашей деревни Сорокино. Люблю животных, вот и пошла учиться на зоотехника. А наказание председателя за мое непослушание было таким. Лишили семью всех колхозных льгот. Чтобы вспахать весной огород коня не давали. Что причиталось на трудодень, тоже урезали. Я училась в городе, мне из дома нужны были продукты. А матери не разрешали с сельчанами передавать их: надо же было везти мешок на колхозном коне. Но мир не без добрых людей. Привозили сельчане продукты тайком от председателя. Через год наказание сняли. Память одна за другой выдавала женщине картины учебы в техникуме, особенно на первом курсе. Голодно. Карточки на хлеб за месяц выдадут, а за ним надо очередь отстоять. Жили в комнате общежития шесть человек. Кто-нибудь из девушек ходил за хлебом и просил, чтоб выдали на подруг. Иногда выдавали. Получат черного пречерного хлеба по 400 грамм на два дня. И толи сразу его съесть, толи тянуть. Тянули. Ходила Валя к монахине бабушке Варваре, двоюродной сестре Феклы Дементьевны. У нее всегда было что покушать. Священник, служивший в храме Уржума, жил в этом же подъезде. У него было много книг, и Вале интересно было с ним разговаривать.

– И меня предали! – резко сказала Валентина Михайловна.– Сообщили руководству техникума, что я с попами общаюсь. Вызвал меня директор. « Что такое? – подумала со страхом. – Меня-то за что?! Когда училась на первом курсе, у нас не директор был, а варвар! Если он вызывал в кабинет, то жди чего-то ужасного. Трясясь от страха, вошла. Директор шагнул из-за стола, нахмурил косматые брови и, пронзая суровым взглядом, сказал грозно: – С сегодняшнего дня Вас из техникума исключаем! Я, не сдержавшись, крикнула: –За что?!

–К попу ходишь?!– его грубый резкий голос, казалось, слышен был во всех уголках здания. Я взяла себя в руки. Будь что будет! И сказала твердо: –Не хожу! Моя бабушка Варвара живет в одном подъезде с батюшкой! Я не виновата, что она там живет. Хожу к бабушке и никого больше не знаю! Директор, растянув губы в усмешке, нехорошо прищурил глаза:

123

«Огни над Бией» № 29-30

–Ладно. Уходи! Я пулей вылетела из кабинета. Около дверей толпились переживавшие за меня одноклассники.

– Кто-то рассказал, что я хожу к своей бабушке монашке.

–Узнаем! – резко произнес чей-то голос. Узнали. Оказалось, что напротив подъезда служителей храма, жила наша горбатенькая учительница химии. Такая она была вреднющая, если кого не ест, не она будет. За свою вредность как-то и пострадала. Упала с лестницы. Валентина Михайловна от нахлынувших горьких воспоминаний тяжело вздохнула, потерла виски. Почувствовав облегчение, продолжила, глядя в морозное окно.

–Зла я была на отца, особенно в те годы, когда училась в техникуме. Помощи от него не видела. Все студенческие годы ходила в лаптях, что дед плел из липовой коры, да в перешитом на меня бабушкином холщовом сарафане. Полотно для него ткала бабушка сама. В техникуме я ходила в туфлях, берегла их. А уж когда домой шла, надевала лапти. Зимой-то в лаптях тридцать километров хорошо было идти: тепло и мягко. Ну, уж если сядешь, то замерзнешь. Весной и осенью страшная грязь на дорогах. Для того, чтобы ходить в город и назад домой, нужно было мне преодолеть два лога. Спустишься с горы, а внизу по колено месиво из воды и грязи. Перелезешь. На том берегу прополощешь лапти с чулками и носками, выжмешь, да снова на себя. Идешь до следующего лога. Моя бабушка Фекла все говорила: « Тебе, Валя, ног до сорока годов не хватит». Хватило. Сейчас мне 83 года. Валентина Михайловна улыбнулась: –На третьем курсе мы ожили! При техникуме была ферма. Там содержались лошади, коровы, свиньи, куры. Студенты их кормили, убирали навоз. Каждый день с каждой группы отправляли работать на ферму по два человека. Директор техникума был Лобанов. Мы его звали за жестокое отношение к студентам кроме варвара еще и палачом. Куда что девалось с этого хозяйства, никто не знал. Нас не кормили, ни копейки не платили. И тут пришел новый директор Михаил Казанцев. Он организовал бесплатную столовую, и кормили нас потом досыта. Нам, студентам, что? Раз в день наелся и больше не надо. Из соседнего техникума нам завидовали и хотели бы перейти в зооветеринарный. Бесплатно же кормят! Досыта! Дисциплина у нас стала отличная. Михаил Федорович если сказал что, то это для нас было законом. Сказал, чтоб шпаргалок не видел. Их и не было. Мы старались учиться и хорошо сдавали экзамены. Позади студенческие годы. На Алтай по распределению приехали двенадцать человек. Я, имея профессию зоотехника, попала в село Карабинка Солтонского

124

«Огни над Бией» № 29-30

района. Когда уезжала из поселка Сорокино там хлеб бабы еще серпами жали. Трактора уже в колхозе были. Плуги тянули тракторы. Боронили на конях. Село Карабинка в архивных документах края значится с 1770 года «… по прибытию сюда ссыльных людей в составе кузнецкой воеводской канцелярии». Здесь жил шорец по имени Кара-Баш. Стойбище его располагалось на берегу речки. Ссыльные речку назвали Карабашка, а деревню Карабинка. Село разделено на четыре части. В Пестерево жители плели корзины, изготовляли плетеные кошевки, коробки для конных упряжек. Бородино. Кто-то говорил, что названа эта часть села, потому что поселились здесь жители как раз в год Бородинской битвы. По сведениям Прибытковой Л.Н. – по фамилии богатого крестьянина Бородина. В краю Кержаки жили все старообрядцы. Есть и Солдатская горка: именно отсюда отправляли рекрутов в армию и на войны. Весть о революции принесли сюда солдаты, возвращавшиеся с империалистической войны. Советская власть на Алтае установлена в декабре 1917, начале 1918 года. Однако, армией Колчака и белочешского корпуса 6 июня этого года советская власть в Бийском уезде была ликвидирована. В 1919-м – восстановлена. Год спустя в селе появилась первая коммуна. Впоследствии было организовано еще несколько, которые в дальнейшем объединились в одну, и назвали коммуну «Братство Свободы». Из нее в 1928 году образовался колхоз «Коминтерн». В 1930 году в районе началась сплошная коллективизация. Образовалось несколько колхозов. В районе уже было немало комбайнов, тракторов. А тут – война. Вся работа в колхозах легла на плечи женщин, подростков и стариков. И тащили они непосильный груз в течение долгих военных лет. Ослабели колхозы, уменьшилось население деревень. Тяжела была жизнь и в городе, и в деревне. В том числе и в селе Карабинке, куда приехала Валентина Михайловна после окончания техникума в 1952 году.

–Глянула я на здание фермы, и душа заболела. Нет ни окон, ни дверей. Территория огорожена плетнем и забита навозом. Бедные доярки, пока доили коров, пальцы обмораживали. Кормов не хватало. На девять колхозов один зоотехник. Это я. Раньше в этих колхозах зоотехников не было. И все время я в разъездах. Зимой в санях, летом в ходке. Тщательно следила за правильной закладкой в ямы силоса. Выписывала препараты, чтоб силос не портился. Было родственное разведение скота. В животноводстве самый страшный бич – родство. Особенно в свиноводстве. Хряки одни и те же. Поросята рождались

125

«Огни над Бией» № 29-30

калеками. Нужно было срочно приводить в порядок животноводство. Стали менять хряков, быков, баранов. Директор МТС совхоза помогал мне в работе. Скажу, что надо. Он тут же: «Сделаем!» Была я совсем девчонкой. Звали меня Валей. Сказала, чтоб не называли по отчеству: Михайловна. Это напоминало об отце, а я этого не хотела: очень уж была обижена на него. Отказался от детей. Когда в техникуме училась, то у тех учащихся у кого погибли отцы на войне, были льготы. А у меня ни мертвого отца нет, ни живого. И помощи никакой. Считалась безотцовщиной. А ведь отец у меня живой был и воевал. Валентина Михайловна неожиданно засмеялась, прикрывая рот рукой: – Когда жила на квартире, то дружила с парнем, а хозяйка его отобрала. Я же все в разъездах. Он придет – меня нет. Ну, хозяйка его и приголубила. А соседка все за нашим домом следила. Я уеду в один колхоз, потом в другой, третий… Не будешь ведь возвращаться. Ездить взад перед. Через неделю вернусь. Соседка по секрету и доложила, что мой ухажер ночует у хозяйки. Я приехала – он ко мне. Я ему: « Кончилась дружба». Вскоре у меня Георгий появился. Он работал трактористом в колхозе. Прошло немного времени, и меня перевели в село Солтон работать старшим зоотехником. Так Георгию после работы не лень было топать ко мне двадцать пять километров на свидание. Я его так и спросила: –Надо тебе было идти пешком? Он ответил: –Надо. Красивы-то мы не были, а молоды были! Ну, че? Я девчонка молодая. За мной парни там тоже бегали. Помню, было совещание в райкоме. Пришел Георгий с Карабинки, да местный парень. И стоят по разным сторонам калитки. Подружка шепчет: –Двое стоят! Как выходить будешь? Побежали с совещания через задний ход райкома, чтоб ни с кем не встречаться. Местный-то ушел, а карабинский притопал ко мне домой, знал, где живу.

–Где ты прошла, я тебя не видал? – спросил удивленно.

–А я тебя тоже не видала, – смеюсь. Так и вышла потом за него замуж. Народилось у нас трое детей: Володя, Коля и Саша. Помнится в 1954 году прибыли в село первоцелинники. В колхозе была создана бригада целинников. Трудились ударно. Все награждены медалями « За освоение целинных земель». Меня тоже наградили как участника поднятия целины. Я была в то время членом правления колхоза, и мне приходилось помогать земельщикам отмерять земли. С утра до ночи топтала с ними поля. В Солтонском районе было 152 колхоза! А теперь, со времен перестройки осталось два совхозика! А ведь каждый колхоз давал

126

«Огни над Бией» № 29-30

продукцию. Держали разный скот. Сдавали государству пшеницу. Всё развалилось. Валентина Михайловна, горько вздохнув, покачала головой. С минуту помолчала, поглаживая полноватые щеки. Ее карие с блеском глаза потускнели.

–Первое разорение было, когда соединили Бийский район с Солтонским. Крайнее село района называлось Афонино. Так от него до районного центра Солтон было 100 километров. А теперь надо было ехать в Бийск, если нужда какая. С дальних сел многие уехали в город Осинники Кемеровской области, так как туда из тайги было ближе ходить за чем либо. На людей, живших в тайге, никто не обращал внимания. Сидят и сидите. А люди понимали, что идет цивилизация. Я даже ездила на прием к Первому секретарю Алтайского Крайисполкома партии, да не один раз: не так просто было попасть. Говорила: « Не делайте этого! Не разоряйте людей! Ведь теперь за любой справкой надо ехать в Бийск! В районную больницу – тоже. » Внимательно выслушал он меня. Через два года отделился Солтонский район. Построили там больницу и мне делали там сложную операцию аппендицита: он у меня лопнул. Помню, буран был. Ехать далеко до Солтона. Довезли. Все благополучно обошлось. В пятьдесят четвертом году я была в Москве на сельхозвыставке. Оттуда заехала к родителям в Сорокино. Как раз шла уборка урожая. Не удержалась, пошла на колхозное поле. И что увидела? Комбайн сломался, так бабы, пока шел ремонт, всю рожь вокруг него серпами сжали! Была и на речке своей Кизинерке. Все так же ребятишки барахтались в ней. И камень-пристань на месте. Все такой же красивый и безмолвный. Так же, как и много лет назад, полощут с него сельчанки белье. А то и просто посидят минутку -другую, обсудят новости. Посидела и я. Память вернула Валентине Михайловне 1955-й – 56-й годы.

– В Карабинке построили 4-х рядный коровник. Завезли племенной скот. Но мы же любим создавать проблемы, трудности, а потом их решать, преодолевать. Новый коровник, племенной скот. Душа радовалась. Но придумали новый способ доения коров, « Елочкой!» – щеки женщины от негодования запылали.– Надо же было по решению начальства свыше вводить новшество! Пристроили помещение, где и стали доить коров этой «Елочкой». Название - то придумали! А «Елочка» заключалась в том, что всех коров загоняли в пристройку, доили и обратно выгоняли. Когда коровы закреплены за дояркой, то она обласкает коровушку, та все молочко и отдаст. А то ли по новому способу? Загонят 200 голов в кучу, где они ревут и бодаются, и еще ждут от них молока. Перед этим новшеством надаивали 3000 килограммов на фуражную корову, а новым методом – 800 килограмм.

127

«Огни над Бией» № 29-30

Раньше была механическая уборка навоза, были автопоилки. Транспортеры в кормушки корм подавали. И все это надо было уничтожить! Год подоили «Елочкой», и давай восстанавливать все как было. А племенной скот решили. Сколько я слез пролила из-за этой фермы. Никогда в жизни столько не переживала. Муж ругался: « Перестань реветь из-за этих коров!»

– Как не реветь! Столько труда моего вложено и теперь все пропало! В 1961 году был образован совхоз «Карабинский», объединивший три крупных колхоза. В совхоз вошло 14 населенных пунктов. В конце семидесятых труд доярок и скотников стали механизировать. Много труда и знаний в организацию животноводства в совхозе внесла ДИМАКОВА ВАЛЕНТИНА МИХАЙЛОВНА. Она награждена медалью «За трудовую доблесть». Поработала Валентина Михайловна и председателем сельского совета. Вышло так, что бывший председатель по некоторым обстоятельствам был снят с должности. Собрали сход села, и так как она была депутатом районного совета и членом сельского совета, единогласно избрали ее. Через четыре года жизнь ее семьи неожиданно пошла по другому руслу. Муж Валентины Михайловны Георгий поехал в гости к брату в Киргизию. Интересно, в какие годы впервые появились в Киргизии русские? Чтобы закрепить свое господство над Киргизией царизм создал в стратегически важных пунктах военные укрепления. Особенно укреплялась граница с Китаем. Были созданы органы местного самоуправления. Сформировано в Семиречье казачье войско. Началось массовое переселение русских в Среднюю Азию и Семиречье. На севере Киргизии русские появились в 1868 году. К 1905 году насчитывалось уже двадцать пять поселков русских крестьян. В 1936 году Киргизия получила статус союзной социалистической республики. Георгию жизнь в Киргизии понравилась, и он написал в письме к жене что остается.

–Деваться некуда. Поехала и я с сыном в далекую Киргизию, – говорила раздумчиво Валентина Михайловна. – Старший Володя в это время служил в Армии. Поселились мы в шестидесяти километрах от города Фрунзе. В колхоз меня взяли зоотехником без разговоров. Муж работал механизатором. Зарплата хорошая. В колхозе было тысяча двести дойных коров, пять тысяч свиней, шестьдесят восемь тысяч овец, много лошадей. Имелась птицеферма. Первый год работать приходилось тяжело. Пока люди к тебе привыкнут, пока ты к ним. У меня опыт работы, и немалый, был. Поглядела я на ихнюю работу. Все не нравилось: учета путем не вели. Тащили из колхоза все. Я давай

128

«Огни над Бией» № 29-30

свои порядки вводить. Я не любила, чтоб на ферме любимчики были. А у них не то. Когда распределяла дойных коров, мне говорили: « Эти коровы – Лещук, а эту – Эрне отдать». Я возмущалась! «Как так!? У Лещук много дойных коров, а у Эрны половина не доится!» Начала весь фермерский уклад перевертывать. Доярки приняли меня с любовью, а бригадиры – нет. У них было заведено: кто их поит, тот хороший. Взяла я все в свои руки, и пошло дело. Председатель колхоза меня понял и во всем поддерживал. Было на ферме много бригадиров. « Зачем они нужны? Спать?» – говорила я директору. Поставили одного учетчика. «И как это у тебя получается?» – довольно улыбался председатель. Мою фотографию поместили и на районную доску почета, и на республиканскую. Молочную ферму Валентина Михайловна подняла. А рядом в плачевном состоянии свиноферма.

–Управляющий, кореец по национальности, запустил ее до невозможности. Директор вызывает меня и говорит: « Поднимай свиноферму». А мне до пенсии осталось работать два года. Зима. Морозы. Я в ответ: « Нет! Там все замерзло!» Уговорил все же меня директор, пообещав большую зарплату, чтоб у меня хорошая пенсия была. Пришла я на ферму и решительно сказала свинаркам и скотникам: «Кто не хочет работать – уходите! Кто хочет – оставайтесь и работайте!» Корпуса фермы были хорошие, но все полы и двери переломаны. Кормушки – тоже. Пошла к директору, попросила, чтоб дал стройбригаду и материалы. Отремонтировали свинарник, стало тепло и сухо. Стали хорошо работать. Доярки запросились ко мне. Заведующий молочной фермой с руганью: « Переманываешь!» В селе Георгиевском был молокозавод. Наш водитель Алик ездил туда. Однажды, вытаращив от удивления глаза, сказал мне: « У них обрат идет по трубе и сливается под гору!» А я ему все говорила: « Ищи обрат для поросят». Нам понемногу его давали, но этого было мало. Поехал наш директор на молокозавод. Договорился. И стал Алик привозить два раза в день обрат. Поросята с жадностью напьются и полеживают. И пошли у нас привесы несказанные. У свинарок в колхозе зарплата самая высокая. Каждый месяц строго по графику сдавали на мясокомбинат 200 голов свиней. Загремела я на всю Киргизию! В апреле 1985 года настало время перестройки и гласности, давшая возможность всем республикам открыто поставить вопрос о независимости.

31 августа 1991 года в ходе распада СССР провозглашена независимость Киргизии. Страна взяла курс на демократию.

129

«Огни над Бией» № 29-30

« … Рост социально-экономических проблем граждан, непрекращающиеся региональные конфликты в сопредельных государствах – Таджикистане и Афганистане – привели к миграционным процессам. За десять лет Кыргызстан покинуло около четырехсот пятидесяти тысяч человек. Руководство предпринимало попытки сократить отток русскоязычного населения, но они оказались малоуспешными…» В 1994 году уехала из страны и Валентина Михайловна вместе с младшим сыном и его семьей. Когда еще жила там, в Киргизии, то в последнее время стали сваливаться на ее плечи одна за другой беды: сначала умер муж Георгий. Потом – трагически погиб сын. Не стало и внучки. Жизнь потеряла всякий смысл. Ее старший сын Владимир жил с семьей в городе Бийске. Написал письмо матери, чтоб переезжала в этот город. «Иначе всех перехоронишь!»

–И вот мы снова на Алтае. Володя купил мне дом, и живем мы вот уже двадцать лет в селе Верх-Катунском. Хорошее село. Но тут меня никто не знает. Никуда не хожу, разве только к знакомым бабушкам. Их у меня три, и все Нади. С ними и общаюсь. А еще я живу памятью о родных местах. О далеком поселке Сорокино, где я родилась, в восьми километрах от него в селе Ветошкино похоронена бабушка, мать. Кладбище было одно на десять деревень. В этом селе стоит на пригорке церковь. В то время она не действовала. После революции церковь эту разорили и решили сделать в ней тракторную мастерскую. Росписи на стенах закрасили. На второй день пришли, а росписи такие, будто их не закрашивали: краска вся на полу. Второй раз покрасили, то же самое. И стали происходить там чудеса. Что не должно в тракторах ломаться, то обязательно сломается. Убрали с храма трактора. Решили открыть в этом здании клуб. Еще раз покрасили стены. Так краска, будто кто шелушил, вся на полу. Побелили. Все без толку. Тогда подшили потолок. Так он упал на второй день! Оставили и эту затею. И долго стояла в бездействии кирпичная церковь, похожая на Бийский Успенский собор. И видно ее издалека. Никто не помнит, когда она была построена. И бабушка моя в ней венчалась, и я крестилась. Еще маленькой была, но водила меня бабушка за ручку в Рождественскую церковь за двенадцать километров. Когда разоряли церкви, в том селе люди встали с вилами и лопатами и не дали ломать храм. Стоит он на горе, далеко его видать, будто маяк какой. Стали запрещать ходить в храм, когда я начала учиться в школе, но я все равно ходила к монашке бабушке Варваре. Потом приехал монах и стал служить в храме. Он вел аскетический образ жизни, даже горячего не ел. У него голос был очень сильный, как запоет, аж мурашки по телу забегают. Потом его перевели служить в храм города Уржума. Варвара тоже переехала туда. И там, несмотря на запрет, я навещала их.

130

«Огни над Бией» № 29-30

Мой любимый дед Михаил Андреевич покоится на Урале. Забрала его дочь после смерти бабушки Феклы Дементьевны. В свои родные места, было бы к кому сейчас съездить, съездила бы, несмотря на уже преклонный возраст. Но из четырнадцати поселков не осталось ни одного. Знакомые и дорогие мне люди кто поумирали, кто поразъехались. Знаю, что в тех местах много родников и там теперь создали заповедник. Запустили бобров, нутрий. Кабаны с удовольствием роют в лесу гнезда. Через тридцать пять лет, после последней поездки на родину, Валентина Михайловна снова отправилась в свою деревню. Запросила душа. С трудом добралась она до села Ветошкино, в котором училась в школе. Оттуда надо было идти пешком. Женщины предупредили: «Не вздумай одна туда идти! Сейчас кабаны поросятся и кидаются на людей». Местный мужчина ее проводил до места. Она глянула и ахнула. Деревни-то нет! Вся гора, где стояла деревня, и берег Кизинерки затянулись непролазными зарослями шиповника. Женщина на коленках где лезла, где ползла по речке, с перехватившим дыханием высматривая камень- пристань. « Должен ведь быть здесь родимый камушек! Должен! Он такой огромный!» И нашла ведь Валентина Михайловна камень своего детства! Деревенскую пристань. Как раз напротив камня на возвышенности лежало ее родовое гнездо, от которого теперь не осталось и следа. Она пыталась подняться сквозь непролазную чащу на горку, посидеть на месте, где стояла избушка, да не смогла. Умостилась на родимом камне, поплакала. Вспомнились детские годы, проведенные здесь. Дедушка родимый, благодаря которому она встала на верную дорогу в жизни. Работавшая с зари до зари мать. Вспомнилась и бабушка Фекла, как в детские годы пряли с ней пряжу, ткали полотна на рубахи да полотенца. Валентина Михайловна помылась в любимой Кизинерке. На прощание погладила шершавое тело дорогого ей овального плоского камня и, както сразу обессилев, промолвила тихо: « Больше не придется здесь быть! Годы… Как быстро летит время…» С тяжелым сердцем вернулась Валентина Михайловна тогда домой. По-прежнему рвется ее душа к родным местам. Даже изумительный Алтай, где она живет, своими красотами не может затмить ее малую родину. Январь 2014 год. Литература: 1.«Солтонский район». 2012 г. автор-составитель Г.Д. Сивкова 2. Энциклопедия. Официальный сайт республики Киргизия.

3. Идер Макеев. Статья по материалам института по освещению войны и мира. Яндекс.-demoscope. ru

131

«Огни над Бией» № 29-30

!п р о з а

Э д у а рд Р Ы Б К И Н

Родился 15 апреля 1941 г. в городе Иркутске. Окончил техникум БМТТ, специальность бухгалтер плановик, университет марксизма -ленинизма, работал мастером, начальником цеха на ДОКе, корреспондентом районной газеты «Тальменский вестник». Был на Байконуре монтажником, проводником пассажирских вагонов. Автор 7 книг. СКАМЕЙКА (рассказ) Едва я подъезжаю к нашему садоводству Бия-2, ещё издалека ищу глазами эту самую скамейку перед въездом садоводства и заранее начинаю улыбаться или хмурить брови. В зависимости оттого, что вспоминаю. Слишком много у меня их, воспоминаий. Серьёзных и смешных. Сразу хочется кому-нибудь рассказать. Сижу, например, на этой самой скамейке летом, в прошлом году, неподалеку расчищает площадку бульдозер, работающий на строительстве вокруг города обводной дороги. И дорога эта, как раз заканчивается возле нашей дороги. Асфальтировщики укладывают асфальт. Я одновременно радуюсь, что идёт такое строительство, и одновременно тревожусь, как бы бульдозер не снёс нашу скамейку. Успокаиваю сам себя и думаю: "Возьмёт, ненароком, зайдёт на метр чуть дальше, и скамейки нашей, как не бывало". Тем более что попытки такие уже были. Правда, не со стороны дорожников, а наоборот, кое-кого из тех, кто эксплуатирует эту дорогу. Впрочем, всё по порядку. Расскажу об этом чуть позже. Расскажу, прежде всего, о добром, хорошем и смешном. Сижу я как-то на этой самой нашей скамейке, отдыхаю. После того, как сходил, по просьбе жены, в Боровое. Там внизу, близь нашего садоводства, пастухи ранней весной пасли стадо на лугу. Который был уже уляпан подсохшими коровьими лепёшками. Самое лучшее для нас садоводов удобрение для подкормки огурцов и помидоров. Так вот, там, набрав целый мешок этих лепёшек, взойдя на гору, сижу и отдыхаю на скамейке. Вдруг подходит ко мне (видно в гости приезжавшая в Боровое), явно городская, ярко раскрашенная, в золотых серёжках, женщина с нарощенными ногтями. И сев рядом со мной, видя содержимое моего мешка, удивлённо спросила: "Что это такое?" И поправилась: "Точнее, для чего?" Видя, что женщина в нашем деле явно ничего не понимает.

132

«Огни над Бией» № 29-30

Я, в свою очередь, пошутил: "Как? Вы разве не знаете? Это же травяные лепёшки. Из них такой вкусный получается зелёный чай, что оближешь пальчики!" Притворно я закатил, как от предвкушения, глаза. "Правда?" - непритворно удивилась она. "Надо как-нибудь попробовать!" Тут я не выдержал, расхохотался. Женщина поняла, что её разыграли, обозвала меня идиотом и больше до самого прихода автобуса не проронила ни слова. Разыграл я её потому, что мы, садоводы, тоже нередко разыгрываем друг друга, и смеёмся, зная, что смех лечит. И правильно, считаю, делаем. Как сказала одна из наших старых садоводов Даниловна, недалеко от нас с женой имевшая сад. "Мы в сады не только ездим выращивать урожай. Главное, ездим за здоровьем! Поработаем, поразомнём косточки, и нам легче становится". И это правда. А ещё дышим на нашей скамейке чистым воздухом с Бии. Любуемся красотой её голубой лагуны, разлившейся, как море, за новым мостом. И пьём с серебряного родника в Боровом сладкую, как тархун, и как будто минеральную воду Есентуки, целительную родниковую воду. Оттого и не можем возле домов сидеть на лавочках. Чуть свет, мчимся каждый в свой сад. Взять хотя бы нашего деда Гната. Старику восемьдесят шесть лет. В городе у него частный дом и огород, а он почти каждый день сюда ездит. Подхожу как-то к остановке, а он сидит на скамейке и спит, а автобус уже ему хвост показал на повороте. Говорю: "Дед, ты чего спишь? Автобус-то ушёл!" Дед вскочил, поморгал глазами, погрозил кулаком водителю автобуса: "Ну, погоди Ирод! Я те колёса проткну! Хоть посигналил бы!" Ездит дед сюда один - хоть в саду у него одна клубника, да крыжовник. Да белоствольные берёзы по всему участку стоят. Водятся возле его участка на болоте лягушки да змеи. Змей он боится, и потому, даже в летний зной, ездит в резиновых сапогах. Жена у него ещё старше, чем он, и потому давно уже не ездит в сад. Да видать уже и обихаживать не может деда. И потому, он имеет постоянно помятый вид. А в остальном, управляется сам. Сидим мы как-то с ним на скамейке. На нём, в жару, тёплая фланелевая рубаха. Брюки, пузырями на коленях, а там, где в прошлом был замок на ширинке, одна белая по чёрному пуговица. На другом конце скамейки, рядом с нами, сидят две девицы с Борового. Косятся на дедову ширинку, из которой торчат не то конец заправленной в штаны рубахи, то ли гульфик трусов. Девицы хихикают и спрашивают шепотом друг друга: "Что это у него там?" Я, услыхав их вопрос, оборачиваюсь и поясняю, шутя: "Похоже, он хрен застегнул по ошибке, вместо пуговицы". Девки хохотали до слёз до самого прихода автобуса №103, в котором мы ездим в сад и из сада. Выходя у заветной скамейки, всегда вспоминаю ещё одного

133

«Огни над Бией» № 29-30

члена нашего садоводства, такого же пенсионера, как и я, Виктора Сычёва. С ним мы и соорудили эту скамейку. Предыстория этого такова. Была прежде скамейка напротив бывшего, а теперь переехавшего дальше глиняного карьера. Это на целый почти километр выше нашего садоводства. Карьер переехал, а мы продолжали с мешками и сумками ходить туда для посадки в автобус. На собрании садоводства я нечаянно высказался в том смысле: "А не пора ли нам скамеечку и остановку перенести поближе к нашему садоводству?" Меня дружно все поддержали. Поговорить об этом поговорили, и тут же забыли. Целую неделю я ходил и смотрел, думая, что хоть кто-то займётся решением этого вопроса, но не тут-то было. Через неделю я сам подошёл и повалил старую скамейку. Чурочки, на которых была приколочена широкая доска, давно сгнили. Перенёс я, что осталось от старой скамейки, к самому въезду в наше садоводство и стал вкапывать её на новом месте. Ещё не успел вкопать, как подошёл автобус, а водитель мне крикнул: "Ты, дед, хреновину не городи! Остановка там, у карьера. Там мы останавливаемся, и впредь будем". Сказал и уехал. А вечером я иду на остановку, а скамейки там уже нет. Следующим рейсом водитель автобуса специально остановился, вышел из кабины, подошёл, выдернул скамейку, и забросил её в кусты. Все остальные водители этого маршрута стали останавливаться на новом месте. А этот упёрся: "Остановка там!" И ехал дальше. Старикам с мешками и с сумками, приходилось бегом бегать вслед за автобусом на старую остановку. Позвонили они куда следует, и этого водителя вскоре убрали. Я же, видя, что скамейка валяется в кустах, привязал за неё проволоку, поволок к своему домику, чтобы заменить сгнившие чурочки. Волоку её. А мой сосед Виктор, видя это, решил поучаствовать со мной в восстановлении скамейки. Предложил: "У меня есть чурочки для скамейки". И выкатил из ворот своего сада толстые чурки, как раз в обхват рук. Я, взглянув на них, заметил: "Может, мы их вначале отнесём на остановку, потом остальное". Усомнившись, что, собранную полностью скамейку, мы вряд ли сможем донести. Но Виктор меня заверил: "Донесём! У меня тележка есть". И, вынес из-за забора обычную свою маленькую тележку, на которой перевозил домой овощную сумку. Кое-как взвалили мы на неё вновь собранную скамейку, весом примерно килограммов двести. Не провезли её на тележке и пяти метров, как вдруг колёса отвалились. Мы поволокли скамейку на верёвке волоком, перекуривая и еле отдышиваясь через каждые пять метров. Потом начинали снова. А жара стоит неимоверная. Наконец мы все в поту и в мыле выдохлись совсем, остановились. К нам подъехал наш садовод на велосипеде и предложил: "Давайте положите ваше "чудище" на багажник". Мы с двух

134

«Огни над Бией» № 29-30

сторон подняли её и, придерживая, втроём кое-как довезли до места и вкопали. С тех пор она и стоит там, в тени деревьев. Мы, садоводы, на ней отдыхаем. И, поскольку уже были прецеденты, что нашу скамейку сносили, встревожились в прошлом году, когда дорожники до нашей скамейки проложили асфальт обводной дороги и повесили светильники. Думали, снесут нашу скамейку. Но, слава Богу, не снесли. Чуть не снесли мы её в прошлом году. Не кто-нибудь, а сами. Садоводство наше с каждым годом становится всё меньше. Многие садоводы умерли, некоторые бросают свои участки. Бросил, например, свой участок, тот же мой сосед Виктор Сычёв. В том же прошлом году, мы, оставшиеся старики не смогли весной навесить и провести провода до нашей водокачки. Обратившись за помощью в администрацию города, чтоб нам хоть прислали электриков. Но те пообещали, но ничего не сделали. Расстроенные, мы собрались на этой самой скамейке. Решили всё бросить. В том числе и напоследок сломать эту скамейку. Но, вдруг к нам подошли несколько молодых парней. Один из них спросил: "В чём дело, дедушки и бабушки?" Мы объяснили им своё бедственное положение. Тот же парень сказал: "А мы пришли к вам с просьбой. Нас десять молодых семей хотели бы, чтобы вы нам выделили десять участков. А мы вам поможем навесить электролинию". "Да ради Бога!" - воскликнули мы. А наша престарелая председатель, еле передвигающая уже ноги, добавила: "Хорошо бы и у меня приняли все дела и возглавили бы наше садоводство". На этой же скамейке мы из парней избрали того самого парня председателем. И на следующий день работа закипела вновь. Парни сварили на входе в садоводство шлагбаум, а в другом месте на проезжей части вырыли канаву. И у нас стариков появилась надежда, что весной садоводство оживёт. Ездим теперь, проведывая свои домики и садовые участки. И ещё только подъезжая к садам, смотрим, стоит ли наша скамейка? Стоит, значит живёт наше садоводство. Значит, и мы будем ещё жить, и работать в своих садах. Ведь работа в них - это наше здоровье! Уверены мы! Бийск

2014 год

***

135

«Огни над Бией» № 29-30

&

поэз ия

***

Как же больно мне чувствовать грусть, Задыхаться в полуденной пыли... Ты меня не любил - ну и пусть, Мои чувства к тебе не остыли. В темный вечер гляжу я в окно, Звезды скрылись в вечернем тумане. Я тихонько спускаюсь на дно, Засыпая в манящем дурмане. Так досадно остаться одной, Под покровом загадочной ночи. Я пошла б по углям за тобой, Жаль, что этого ты не хочешь.

Анна ТАНАНЫКИНА

Родилась в Бийске. Учится в кадетской школе. Первая публикация в нашем журнале.

Я вижу, что лжерусским можно стать, А настоящим Русским можно лишь родиться. *** Жаль, люди больше не верны России, Предателей уж больно много развелось. Но с матерью, когда она не в силе, Живешь - хоть как бы худо не жилось. Но скоро вновь Россия в полный рост поднимется, Во славу снова будут песни петь. Вся чернота, словно рукою снимется, Любовь к России будет пламенем гореть. И каждый будет знать, что есть на свете Непобедимая, могучая страна. Подобно Фениксу, в огромных муках Из пепла возродится вновь она!

*** Меня с рожденья русской девушкой зовут, И я Всевышнего благодарю за это. В моей стране голубки о любви поют, И воркованием даруют нам сонеты. А, возвращаясь с дальних берегов, Вдыхая запах лучшей в мире жизни, Ты понимаешь, что на свете нет Чего-то краше дорогой Отчизны. *** И русских слушая людей, Что лают на родную мне Столицу,

136

«Огни над Бией» № 29-30

*** Я тебя до боли, до дрожи, до истомы в ласковом теле . и надеюсь, что ты меня тоже любишь на самом деле . я глаза опускаю, смущаясь, ты берешь меня за руку нежно, нас всю ночь с тобой освещает луна. Ну и звезды, конечно. Будем мы жить счастливо, как в сказках есть окончание. Долго, легко, красиво и сбудутся наши желания *** Нам снится то, чего нам не хватает. Наши надежды, планы и мечты… Когда душа твоя в плен к Морфею шагаетТы начинаешь видеть радужные сны.

И все-то в них прекрасно, все красивоТебе лишь остается любоваться. Вот только в жизни все проходит мимо, А сны имеют свойство забываться… ***

&

поэз ия

Наталья КУРИЛОВА Наталья Курилова живёт в Бийске. Образование высшее техническое. Член литературного объединения «Парус». Стихи публиковались в журнале «Огни над Бией». Лауреат журнала «Огни над Бией» 2014 года. Секретарь л и т е р а т у р н о г о объединения «Парус». *** В бездонном омуте надежды Бессмысленность мирских затей. Всё к цвету сведено одежды Мы вечно голые под ней. Не только голы – глухи, слепы, Умом застигнуты врасплох. Порой до жалости нелепы, Считаем у соседа блох. Всё так, но светится криница Зелёным сполохом в груди, И жизни раненая птица К мечте с надеждою летит. ***

137

«Огни над Бией» № 29-30

Утренний этюд Белый сон в голубом наряде Утонул в предрассветных грёзах, Вплёл небес волшебные пряди Одинокой берёзе в косы. Шёлком ловко скользнул в долину, Расстелился по травам сканью, Наваждения неги скинул, Обернулся туманной ранью. *** Забыть, не думать о разлуке… Упасть в туманы с высоты… Я помню бабушкины руки Сновали тихо у плиты. Я помню материны пальцы Узор рисуют ришелье И заправляют ситец в пяльцы… Туман за шторками в окне. Туман и нежные ладони, Туман, объятья, поцелуй… Как по утраченному стонет Душа и нету рук милей. И в бесконечности разлуки, Осиротевши на Земле, Душой целую ваши руки. Родные, вы всегда во мне. *** Половодье прошлого серым День скользнувший за окном смыло. Было или не было?.. Тлело Захолустьем прошлого тело. ***

138

«Огни над Бией» № 29-30

Обида Скользнул безжизненно плащ с плеч. Пространство сужено в нить встреч. Душа простужена – вдох сжат. Обид яд… Ты на пути в ад. На паперти. Стоять с протянутой рукой… Просить любви… Как долго эхо… Звон медяков щемит тоской. Лишь осень бросит золотой Листвы прикосновенье сухо. . *** Перевёрнуто навзничь время Изначальных понятий. Прорастает в стигматах семя Восполняя утрату. И природе душою внемля Из терновых объятий Человек в колыбели время Возродится крылатым. Новогодняя сказка. Над серебряным звоном копыт Бубенцов разливается трель, Новогодняя тройка летит, Лунный свет завивая в метель. Пышной шубкой уютно поля Обнимают сверкающий лес. Затаила дыханье Земля В ожидании часа чудес. Под неоновым флёром ресниц Приосанились лики домов.

139

«Огни над Бией» № 29-30

Город в искрах гирлянд-озорниц Выплывает из будничных снов. Все кружит в новогоднем плену Шутки, музыка, лиц карнавал. Раз в году попадаем в страну Зимних сказок на праздничный бал. *** Старый год завершает свой бег, На часах без минуты двенадцать. Декабря уходящего снег С январём тихо в вальсе кружатся. Новый год с ароматом хвои, Пузырьками мерцая в шампанском, Обнимает просторы Земли, Рассыпаясь салютами в танце. *** Она - в зоопарке своих иллюзий, А он - в зоопарке своих страстей. Она собирает макет коллизий, А он в страстях забывает о ней. И невдомёк в океане претензий За гранью обыденной суеты Взлететь в восходящих потоках вместе, И постигать красоту высоты. Гармония сфер. По лепесткам Души стекла слеза И растворилась в Духе сутью. Пролился дождь с небес, Луга омылись грустью. Затрепетали лепестки снова И подарил Дух мне Слово. ***

140

«Огни над Бией» № 29-30

&

поэз ия

Алексей БУБЛИКОВ

Бубликов Алексей Тимофеевич. Родился в 1952 году в Казахстане. С 1956 года проживает в Бийске. Окончил Бийскую среднюю школу № 25, Иркутское пожарно-техническое училище МВД СССР, Алтайский политехнический институт (Бийский факультет). Проходил службу в подразделениях специальной пожарной охраны предприятий оборонного комплекса Бийск а. Подполковник в отставке. Работал инженером отдела охраны труда на Бийском котельном заводе. В настоящее время - инженер-эксперт в области пожарной безопасности в частной организации. Публиковался в журнале «Огни над Бией». Моцарт. Реквием

Я корчился в беззвучном плаче, Я падал ниц и умирал, Увидев жизнь совсем иначе, Я в мыслях Бога призывал… Торжественная скорбь звенела, В канву вплетались голоса, Душа моя, расставшись с телом, Рвалась, казалось, в небеса. И горечь горькую утраты Ушедших близких и родных Вновь испытал я. Боже святый! – Опять молился я о них… Хор глухо ропщет океаном, Вступает мощною волной,

И вдруг – нежнейшее сопрано Пронзило скорбью неземной. Как будто нежные травинки Пробились из-под тяжких плит… Мне в глаз попала вдруг соринка. Душа трепещет и болит… Гудят басы и громко, властно Вступает строгая труба, Скрипач смычком ударил страстно… Печальна Моцарта судьба! И дождь, и мрак, и завыванье, Свист ветра в низких облаках,

141

«Огни над Бией» № 29-30

И без надежды ожиданье, И близкой смерти липкий страх Всё, всё во мне перемешалось. Не в силах слышать, думать, быть! Лишь скорбь безмерная осталась: Мне больше нечего любить… И вновь сопрано умирает, И стонет бас, вода журчит, В огромном сердце льдинка тает И мысль одна в висках стучит: - О, Боже мой! Зачем всё это? Зачем так истязаешь слух?

- В ответ незримо рядом где-то Пронёсся вдруг бессмертный дух. И небо словно обвалилось, Слилось с землей, слилось с дождём… И эта месса длилась, длилась Воспоминанием о нём. Мульта А в понедельник едем на Мульту, Там где-то рядом вздыбилась Белуха. Простимся рано утром на мосту, Вы пожелайте ни пера нам и не пуха. Пошлём вас к чёрту, чтобы удалось Пройти хребет нехоженым маршрутом, Чтобы всегда хотелось и моглось, И чтобы все добрались до приюта. Мульта, Мульта. Отметка – две пятьсот, Вокруг озёра с синею водою, Простор такой, что вся душа поёт И крылья вырастают за спиною. Я этим воздухом дышу – не надышусь, Его я пью – и не могу напиться, Ещё глоток – и в небо поднимусь, Парю над миром гордой, сильной птицей! ***

142

«Огни над Бией» № 29-30

Сольвейг Памяти Беллы Ахмадулиной Вот и Белла ушла. Вместе с целой эпохой Удивительный голос звучать перестал. Снег, начало зимы И на сердце так плохо. Её голос печальный очень сильно устал… Она словно звала… И всё вверх забираясь, Этот голос звенел, от волненья дрожал, С высоты поднебесной на землю спускаясь, Он, казалось, всю душу её обнажал. Стих её не всегда, не во всём был понятен, Но что искренне всё – это чувствовал я. В жизни много легенд и так много в ней пятен. Может, в этой судьбе отразилась моя? Мне казалось, она – не из этого круга, А с какой-то далёкой, прекрасной звезды. С той, где Маленький принц был единственным другом И где были цветы неземной красоты… ***

Мне песня Сольвейг душу поразила Какой-то нежною, печальною тоской. Еловый лес Норвегии унылой Виденьем синим встал передо мной. Ах, Сольвейг! Чудны звуки песни, Прозрачны и чисты, как воды ручейка, Что по камням журчит в ущелье тесном. Печальна грусть твоя, но как же высока! Глубокий фьорд с тяжёлою водою, И зыбкий свет на медленных волнах… Виденье Грига с гривою седою, С печальною улыбкой на губах… Фильм Странный фильм. В главной роли – Хабенский. Мотоцикл с электричкой вперегонки. И – отсутствие счастья. Крах какой-то вселенский. И валы тёмно-серой

143

«Огни над Бией» № 29-30

вселенской тоски. Он – мятущийся маленький, меченый атом. Что-то знает, а что-то не знает совсем. Это было, - подумалось, - было со мною когда-то.

- Повторение старых, истоптанных мыслей и тем! Как зовут его? Как? Игорь? Павел? Арсентий?

- Я забыл и не вспомню, не вспомню никак! Стала память - как старые драные сети, А, казалось, что всё остаётся со мной на века… Дорогой человек – бесконечно далёкий, У ребёнка в глазах – совершенно недетский вопрос… Жизнь поставила вдруг нереально короткие сроки: «Господа, ваши ставки! За бурное прошлое взнос!» Константин! (будто всплыло), Константин – «постоянный». (Постоянная Больцмана, число «пи», наконец!) Философия имени. Звучит как-то странно. Константин… Император… Прекрасный Софийский дворец… Постоянного – нет! Все константы – условны! Допущения в мыслях и в скоростях. И придумано только что необычно звучащее слово… И придуман сюжет о каких-то вселенских страстях… ***

144

ноябрь 2011

«Огни над Бией» № 29-30

Осень Октябрь уже к концу. Калина догорает, И ветер долетел с далёких северов. В дни поздней осени я словно умираю – Так холодно душе и затихает кровь. Унынье и тоска – безбрежная, большая Заполонила грудь и отравила взор. Жить так нельзя, - умом я понимаю.

- И как же дальше жить?

– спрошу себя в упор, И не отвечу ведь. Осенние сомненья Как листья жухлые чуть слышно шелестят. И безразлично мне любое Ваше мненье, И безразличен Ваш печальный робкий взгляд… ***

&

поэз ия Дмитрий ТЕРЕНТЬЕВ

Родился в 1987 г. в городе Горьком. После школы, в 2006 г. окончил Нижегородское Речное Училище им. И.П. Кулибина; поступил и в 2012 г. окончил юридический факультет ННГУ им Н.И. Лобачевского. В подростковом возрасте окончил нижегородскую музыкальную школу №11 им Б. А. Мокроусова по специальности «флейта». Работал на теплоходе, заводе «Красное Сормово», в системе правоохранительных органов. В данное время работаю юристом в частной компании. Порывы к стихосложению проявились еще в детстве, однако сознательное творчество отношу к 2007 году. Вхожу в нижегородское литературное объединение «Волга» (руководитель - член союза писателей России Симонов Николай Васильевич). Стихи были опубликованы в газете «Красный Сормович», сборниках поэзии «Рождественская встреча», альманахах «Земляки», «Благовест», «Арина», журнале «Север», иных сборниках. В 2012 году вышла первая книга - сборник стихов «Человек дождя». Лауреат конкурса «Северная звезда» 2013 года в номинации «поэзия», дипломант поэтических конкурсов «Слава Богу за все», «Аленький цветочек».Участвую в различных семинарах и концертах. Живу и работаю в Нижнем Новгороде.

145

«Огни над Бией» № 29-30

Вербное воскресение Плачут балконы и крыши В Нижнем, Рязани, Москве. Юный, задумчивый, рыжий Лезет в окошко рассвет. В это воскресное утро Я у окошка, за ним Видится мне почему-то Город Иерусалим. То ли на улицах верба Снег растопила и лед, То ли окрепшая вера В сердце осанну поет. *** Цветущий сад в росе. Плоды роняют сливы… Мне тоже, как и всем, Быть хочется счастливым.

Ты меня прости, Но твои наречья Словно конфетти В новогодний вечер. Пусть не топят дом, Повышают цены, Всё переживем И переоценим. Было бы тепло В очаге домашнем. Тихо и светло В завтрашнем, вчерашнем. Только не ревнуй, Не срывайся грубо. Первый поцелуй Помнят мои губы. Посуди сама, – Нам ли жить в тревоге. Белая зима... Чёрные дороги.

Босым в лугах плясать И радостные крики Охапками бросать В озёра земляники.

*** Черных стрелок бег неумолимый. День за днем летят как две минуты, Безнадежно пролетают мимо, Находя знакомые маршруты.

Подняв бокал вина Холодной ночью где-то, С улыбкой вспоминать Утраченное лето.

Скоро будет нам гадалка осень Из листвы раскладывать пасьянсы. И никто поэта не попросит Напевать забытые романсы.

*** Белая зима Вспыхнула невольно. Не сходи с ума, Милая, довольно.

Только будет за окошком ветер Завывать, стучать по мокрым крышам. И никто поэту не ответит Для кого он вдохновенно пишет.

146

«Огни над Бией» № 29-30

*** Падает, падает, падает снег, Будто в иллюзиях, будто во сне. Кружит метели шальной карнавал, Как же я ждал его, как же я ждал. Белой косынкой подвязанный клён Я пеленал простынями имён, Тонкие руки кудрявых берёз Я отпоил целомудрием слёз. Русь моя, сколько в тебе красоты! Сколько поэтов вскормила нам ты. Даже дворовых стихов моих трёп В дебрях твоих никогда не умрёт. Падает, падает, падает снег, Падает вновь, и мечтается мне, Что моим слогом исписанный лист Скажет когда-то кому-то: «Держись!» *** Мы леса вырубаем под стройки, Под шоссе вырезаем луга. Превращаем, простите, в помойки Заболоченных рек берега. В парках больше не веет прохладой, Дым шашлычных в аллеях застыл. Прорастает серебряный ландыш Через пластиковую бутыль. Мы бесстрастны, - природе по силам Не погибнуть от нашей руки. Льются горькие слезы России, Обвиненьем ее, родники. ***

*** Может быть, и не поймешь ты, как проснулись Эти чудные узоры зимних улиц. Эти правильные росписи на окнах, Как на странных, неизвестных нам полотнах. Может быть, ты не увидишь, как зажгутся Над землею высоко планетыблюдца, Как широкий месяц, их раздвинув рогом, Жёлтым соком прыснет ночью на дорогу. Может быть, ты не услышишь, как завоют Во дворах стальные флейты и гобои. Как, разрезав фиолетовые струи, Зазвенят столбов натянутые струны. Может быть, ты не поймешь и не оценишь Это время виртуозных превращений, Но, под пение метели засыпая, Ты почувствуешь – зима совсем не злая. *** Там, где дремлет страна, что зовется Россией, Где качается двор в облаках темно-синих, С неба падает снег. Я сижу на качелях,

147

«Огни над Бией» № 29-30

Безнадежно увязший в безрадостных целях. А зима завывает печально и громко И целует меня, как больного ребенка. Улыбнусь – она хлопает будто в ладоши: «Недоласканный мой, ненаглядный, хороший!» Я сижу, и снежинки ложатся на шапку. И мне жалко снежинки, себя мне не жалко. Потому что я жив, а снежинки растают, Не дождавшись зелёного юного мая. Не увидят они сладкий клевер и мяту, Только в клочьях пушистую белую вату. И, упав, соберутся больные, горбатые, Превратившись в такую же белую вату. Только я не умру, видя холод и пустошь… Если был бы я слеп, может, меньше бы чувствовал? Может, если не чувствовал, был бы спокойнее, Чуть добрее, а в общем веселье раскованнее? Но зима завывает печально и громко. Я жалею себя, как больного ребенка, И с качелей встаю и со всхлипами плачу С огорчённым собой, с отрешённым в придачу, В незнакомом дворе, в облаках тёмно-синих, В незнакомой стране, что зовётся Россией.

&

***

148

поэз ия новое имя

ГА Л И Н А К У Л Я Т И Н А Кулятина Галина Алексеевна Родилась 2 марта 1990 года в городе Бийске. Окончила Бийскую среднюю школу №34 в 2007 году, в 2012 году Бийский технологический институт имени И.И. Ползунова. После окончания института начала работать по специальности. В настоящее время работает в КГБУЗ «Центр крови, г.Бийск», увлекается путешествиями, занимается рукоделием, пишет стихи. Ночь Ночь нырнула в летний город, Заглянула в зеркала, И сочла, что город молод, Опустила стремена. Звезды по небу рассыпав, Месяц кинула в затон И, ни капли не просыпав, Затянула дождь-хитон Фонари зажгла в проулке, Развела костры в лесах, Вышла в поле на прогулку, И уснула на горах.

(02.08.2009)

«Огни над Бией» № 29-30

*** Она мечтала быть любимой И над землею с ним парить. Но демон бед неутомимый Решил в тот день мечту разбить. И пусть останется лишь память О прошлом нежном и родном. Мечте же лишь в осколках таять, Крича в безмолвии немом.

(02.11.2009) *** Капризы солнечного счастья Сжимают тихо мне виски, И как преддверие ненастья Пустыня двигает пески. Крупицей горечи капризной Стекают капельки из глаз… Ведь для пустыни дождь полезный, Блестящий призрачный алмаз.

Покину родные пенаты, За шалостью вслед устремлюсь, Пусть сердце заковано в латы, Навеки от чувств отвернусь. Пусть камни размоются влагой, И мчатся бессчетно года, Пусть честь защищается шпагой, Останусь такой навсегда.

(02.06.2012) * *** Как высоко взлетает птица, Как глубоко ныряет рыба? Нельзя из пересохшего ручья напиться. Сметает все из камня глыба.

Туман в душе, душа в тумане, Струится серый мягкий свет. Я путаюсь в самообмане. Иссякли силы, больше нет.

Водой, журчащей между скал, Прольюсь в толпе людей неспешно, А черный ворон прокричал, Что жизнь моя была беспечна.

(14.05.2012)

(23.03.2008)

**** Где-то вдали маячит надежда, И запах везенья с собою манит, И шалость – смешная невежда, Ко мне привязалась, будто магнит.

С утра Холодным лезвием бессонья Начало длительного дня. И, открывая глаз спросонья, Едва находишь ты себя.

149

«Огни над Бией» № 29-30

Капли дождем бегут из душа. Любовь к прекрасному тая, Ты осознаешь, что ты вруша, С утра беспечно мир коря.

(29.11.2008) *** В бисер мелких чертей Вонзаю сомненья иголку. Я, верно, чистых кровей. Довольно, что в этом толку. Насмешку мне бросив в глаза, Сбегаются тучи надо мною. И тихо скатилась слеза. Я больше не буду собою.

(08.04.2009)

***

150

1 проза Наталья ДАНИЛОВА, учитель русского языка и литературы, г.Бийск Память сердца Бабушка моя, Чиновникова Евдокия Тихоновна, родом «из Расеи». Родителей своих, звали их Евдокия Васильевна и Тихон Антонович, почти не помнила, оба они умерли рано, воспитывал детей дедушка по отцовской линии. В голодном 1932 году привез их в Сибирь старший брат Борис. Ехали впятером: Борис с женой Оней, младший брат, Илья, и бабушка моя, Евдокия, тогда восемнадцатилетняя девчонка, с серыми глазами и темной косой. Приехали издалека (откуда, бабушка толком не могла рассказать; говорила, что деревня, где они жили, называлась Слобода, а на базар всегда ездили «у Минск»), приехали в Сибирь, на Алтай. Поселились в селе Вершинино. Бабушка сначала работала в колхозе, который совсем недавно образовался. Ей, молодой девушке, приходилось таскать неимоверно тяжелые мешки, вес которых доходил до восьмидесяти килограммов. Кроме того, работала на чужих людей: кому стирала, кому мыла, кому пряла, кому белила. Жила у чужих людей. Потом вышла замуж за моего деда, Григория

«Огни над Бией» № 29-30

Андреевича Мокшина. Он был моложе бабушки на три года. Рано оставшись без родителей, бабушка старалась жить, как все женщины: училась стряпать, шить, вести дом, хозяйство. Помню, она рассказывала: «Стала я учиться печь хлеб. Первый хлеб у меня сырой получился, второй горьким вышел: хмеля много положила в квашню. И только третий хлеб вышел такой, как надо». Через три года у бабушки сын родился, Григорием назвали, как и отца. А следом дочь родилась, Валя. Деда как раз накануне войны на действительную службу взяли. Это был 1939 год. Служил он на Дальнем Востоке. Осталась бабушка с двумя малолетними ребятишками на руках одна. Досталось ей тогда. Хорошо еще, тетка деда, бабушка Марья, которая его воспитала и которую он матерью звал, помогла. А тут война. Старший брат бабушки, Борис, ушел на фронт с первых дней войны. В 1944-м пришла похоронка на Бориса, в которой сообщалась, что умер он от ран в госпитале. Нет такой семьи, какой бы не коснулась война. Тяжело жили. Никакого отдыха ребятишки не знали, трудились наравне со взрослыми. Детства у них не было. Главным для ребят того времени было не учеба в школе, а прокормиться, выжить. Весной, чуть трава вылезет, ребятишки рвали кислицу, пучки, ели щавель, медунки, кандык, цветы мышиного гороха, саранки, какие-то калачики. Они вместо витаминов были, без этого не выжить, хотя какая это еда! За ягодой еще ходили в лес. Собирали землянику, чернику. Что такое яблоки, в деревне и не знали. Летом жили впроголодь. Часом - с квасом, а порою - с водою. Дед с бабушкой с раннего утра и до поздней ночи работали сначала в колхозе, потом на своих участках, которые выделяло семьям отчуждение железной дороги. Земли было сколько угодно, знай, работай, не ленись. Кто работал, тот и жил. Давали разработанные делянки, а хочешь, так бери целик. На таких участках бабушка с Гринькой, своим сыном, которому лет восемь-девять было, вручную выкорчевывала пни, кустарник. Потом пахали, сеяли. Лошадь была одна на несколько семей. Работали на ней, потом передавали другой семье. Кормили тоже по очереди. Сначала одна семья кормит, потом другая, третья. Пахали с помощью плуга, затем бороной боронили. Сеяли рожь, просо, кукурузу, подсолнухи, лен. Работы было много. Подсолнухов только по двадцать соток сажали. Огород засаживали огурцами, капустой, репой, брюквой, сахарной свеклой, морковью, дынями, арбузами, горохом, бобами. Работали вручную. Сеять в мае начинали. Как только снег растает, все на пашню. К зиме корм запасали. Бабушка сама косила литовкой траву для скотины. Когда наступало время уборки, то серпом жала рожь. Потом зерно молотили цепами. Если была хорошая погода, молотили прямо на поле, а если дождь, то связывали рожь в снопы, привозили домой и молотили в ограде. Чуть осень наступала, бабушка надевала заплечный мешок на лямках и шла в лес. Отправлялась рано утром и возвращалась под вечер. Запасала на зиму клюквы, калины. Клюкву – в кладовку морозить.

151

«Огни над Бией» № 29-30

А калину раскладывали на крыше и сушили. Получалась она вкусная, сладкая, куда там до нее пареной! Там же, на крыше, сушили кукурузу, подсолнухи, переворачивая их шляпками вниз. А чуть дождь – сразу лезли на крышу, накрывали чем-нибудь. Когда ребятишки приходили из школы, бабушка командовала: «Лезьте на крышу!» Дети забирались на крышу и молотили семечки из подсолнухов. А с сушеной калиной бабушка пекла ватрушки, она их шанежками называла. А то еще бабушка напарит в чугунке сахарной свеклы, репы, брюквы. морковки, а то и тыквы, паренки назывались. Паренки съедались, а то, что останется, бабушка скалкой на столе раскатывала, потом скатывала шариками - и в духовку. Летом куры-наседки выручали, их в селе паруньями называли. Высидит такая парунья цыплят где-нибудь под стайкой, никто их и не видит. Смотришь – а она ведет за собой целый выводок уже подросших цыплят. Тогда могла быть и куриная похлебка на обед. Зарубит бабушка молодого петушка, ощиплет его, опалит на ухвате прямо на огне, вымоет – и в чугунок. Покрошит еще картошечки – и в русскую печь. Цыпленок весь в чугунке разопреет. Объеденье! Помню бабушку Евдокию совсем еще молодой женщиной (ей было около пятидесяти, когда я родилась).Такой она до сих пор улыбается мне с портрета, который много лет висел на стене в их новом доме, построенном уже после моего рождения. Темная недлинная коса уложена кольцом на затылке, чуть улыбаются строгие серые глаза. Такой я помню бабушку, когда она сидела за своей старенькой, купленной давным-давно у кого-то с рук зингеровской швейной машинкой, шила и пела. Пела только для нас двоих, для себя и для меня: Вот кто-то с горочки спустился, Наверно, милый мой идет… С годами моложавость утрачивалась, время неумолимо накладывало отпечаток. Лицо бабушки покрыли мелкие морщинки забот, густые, когда-то темные волосы побелели, косы уже не было. А поседевшие волосы она прихватывала простой круглой гребенкой. И песен уже не пела. Помню бабушку строгой, но неизменно доброй ко мне. «Как же я расстанусь с тобой?» - спросила она однажды в недоумении не то меня, не то саму себя, когда мне было лет восемнадцать. Большая мастерица бабушка была печь пироги. Таких пирогов, какие стряпала баба, я никогда больше не ела. Пироги пеклись по большим праздникам. Бабушка ставила квашню. «Квашонку завела», говорила она. Эту «квашонку» бабушка вставала подбить раза три за ночь. Теста заводила много – большую кастрюлю. Для меня, пятилетней девчонки, стряпание бабушкиных пирогов было вроде какого-то особого ритуала, священнодействия, которое рождало внутри ожидание настоящего праздника. Еще за несколько дней до этого священного дня бабушка начинала помаленьку думать о том, какими будут ее пироги.

152

«Огни над Бией» № 29-30

Для меня это тоже всегда было таинством: а с чем же бабулины пирожки будут на этот раз? Иногда я упрашивала бабушку сделать именно такие пироги, каких мне хотелось. Но ее и не нужно было долго уговаривать: она пекла свои пироги с тем, что было под рукой. Бабушка командовала деду, чтобы тот слазил на вышку за мерзлой клюквой. А если дед был на дежурстве, то и сама лезла. Клюква появлялась в сите – твердые рубиновые ягоды, покрытые сизой изморозью. Она постепенно оттаивала в тепле, покрываясь мизерными влажными каплями. Тогда бабушка перебирала ягоды от мусора – сухой болотной травы, насыпав клюквины на сухую ладонь. Затем начинала толочь клюкву в кастрюле скалкой, отчего раздавался хлюпающий звук давящейся под напором деревянной толкушки ягоды. Потом перемешивала давленую ягоду с сахаром, пока не получалась густая ярко-алая масса. А то еще бабушка попросит деда слазить в подпол за вареньем из крученой черемухи или за моченой брусникой. А то просто сварит моркови, порубит ее мелко-мелко. Пироги получаются – за уши не оттащишь. Муку бабушка заносила из холодной кладовки на ночь в кухню, давала согреться. Мука, полежав в тепле, оживала, начинала дышать. «Ну, Наталка, - говорила она мне, - завтра стряпней займемся!» Пирогами бабушка начинала заниматься с раннего утра. Вставала еще затемно (зимой светает поздно); повязав шаль, надев фуфайку, катанки, шла за дровами и углем в ограду. Мне не спалось в такие дни. Я соскакивала с постели и даже в ограде гулять, как обычно, не просилась. Бабушка приносила охапку дров, хлопнув тяжелой дверью и запустив клуб морозного воздуха из сеней, сваливала дрова возле печки. Затем принималась растапливать печь в кухне. Остывшая за ночь печка начинала нагреваться, сквозь печную дверцу и щели раскаленной плиты было видно бушующее желто-красное пламя. Звонко щелкали дрова в печи. Вставало морозное, дымное солнце, лучи его пробивались сквозь занавески, сквозь разукрашенные искрящимся инеем окна комнат. На крашеном полу лежали солнечные квадраты. Невысокое зимнее солнце золотило елочный дождь, нестерпимо сверкали в его сиянии игрушки новогодней елки. Я возилась в своем углу с куклой и ждала с нетерпением начала бабушкиного священнодействия. Накормив в стайке кур, управившись с печкой, бабушка тем временем начинала колдовать над будущими пирогами. Сняв клеенку с кухонного стола, сделанного дедом, насыпала на чистый стол немного муки, выкладывала из кастрюли пузырчатую квашню, добавляла еще «мучки», как она говорила, чтобы получилось тесто, и начинала его месить, мять, выхлопывать, отчего раздавался полный, какой-то утробный звук. Тесто месила всегда долго, в воодушевлением. Оно выходило мягкое, белое, сдобное. Пирожков делала листа четыре, а то и пять. Мне нравилось смотреть, как бабушка колдует над пирогами, нравилось смотреть на ее неутомимые руки, на то, как эти руки снуют без конца: вынимают тесто из кастрюли, разрезают его, расхлопывают

153

«Огни над Бией» № 29-30

на столе, сворачивают причудливо, катают, продевают, прорезывают в тесте, где нужно, дырочки или зубчики. И вот уже кусок бесформенного теста превращается в какой-то невиданный кулинарный шедевр. Мне казалось, что бабушка – волшебница. Я пыталась проделать нечто подобное с тем кусочком теста, которое давала мне бабушка, но куда мне до нее!.. Возле кухонного стола я могла стоять часами, наблюдая за бабушкиными руками. На каждом противне были разные пироги. На одном - замысловатые сдобные пироги с клюквой, на другом – не менее замысловатые с сушеной клубникой, на третьем – с крученой черемухой или с брусникой. «Постряпушки» - таким снисходительно-ласковым словом называла бабушка свои кулинарные шедевры. И обязательно сажала на один противень пироги, особенно мной любимые. Незатейливые: кружочек теста пополам сложен. Края бабушка ловко ножом зубчиками нарежет. А внутрь – просто сахару насыплет чайную ложечку. «Пирожки с молитвой», - говорила она. Посадив пироги на противень, бабушка давала им расстояться, а сама тем временем колдовала над следующей партией пирогов. Расстоявшиеся пироги сажала в духовку. И конечно, последний важный момент, для меня, маленькой, - это вынимание готовых пирогов из печи. Бабушка сновала по просторной кухне, обжигаясь, несла горячий противень, ставила на его табуретку, смазывала пироги сверху маслом и закрывала чистым полотенцем. Давала стряпне остынуть, отойти от жара печи, отдышаться. В доме пахло предстоящим праздником. Хороши были и большие закрытые пироги – курники, так называла бабушка пирог с резаной картошкой и мясом, и круглый пирог с клюквой, по верху которого она выкладывала перекладинки, скрученные из теста. Особо нужно сказать о том, как готовилась всегда бабушка к празднованию Пасхи и как отменны и вкусны были ее куличи. До сих пор эти куличи, с аппетитной румяной корочкой, блестящие, потому что бабушка смазывала их яйцом, стоят у меня перед глазами, и я помню их вкус. Шли годы. По мере того, как старела бабушка, иссякали ее силы. И пироги они пекли уже вместе с дедом – обыкновенные, без выдумки и фантазии, просто сверху на плите, на сковородке. Но все равно превосходные. Дед мой, Мокшин Григорий Андреевич, родом был родом из Буланихи. Отец его, Андрей Семенович Мокшин, погиб в Гражданскую войну. «Убил ерманец моего Андрюшеньку», - говорила моя прабабушка, Ксения Ивановна. Фамилия ее была в девичестве Казанцева. Звали ее в семье уменьшительным именем: Ксения по-сибирски – Сина. Осталась она после гибели мужа одна, молодая. Дед рос в доме своего деда Семена. Воспитывала его, в основном, сестра бабушки Аксиньи, Марья, у которой своих детей не было. … Дед был моложе бабушки на три года. Сошлись они в 1935

154

«Огни над Бией» № 29-30

году. У бабушки и документов никаких не было. Жили, не регистрируясь. Оформили свой брак с бабушкой через четырнадцать лет, когда ребятишки уже подросли и дедушка завербовался на Восток. На Восток ехали долго, почти неделю. Людей довезли до Владивостока, где поезд поставили в тупик. Затем всех завербованных начали распределять по станциям и разъездам. Деда сначала распределили на работу на разъезд Пролетарский. Был август 1949 года. В Пролетарском прожили год. На разъезде стояло три казармы, в которых жило несколько семей. В одной из казарм была школа. Учительница Анна Ивановна учила всех ребятишек одновременно. Дедушка работал путевым обходчиком на Амурской железной дороге. Затем перешел работать «в органы», как он говорил, в милицию, и его перевели на станцию Амазар Могочинского района Читинской области. В те годы, когда жили в Вершинино, в тех местах было много озер и болот, теперь-то уже давно все высохли, осталось только одно Вершининское озеро, или, по-другому, Иткульское. Мать деда, моя прабабушка Ксения Ивановна, жила неподалеку, в Боровлянке. Кругом бор стоял. Дедушка грибник был отменный, знал вершининский лес как свои пять пальцев. В Амазаре дед тоже занимался рыбалкой. Ловил в реке Амазар, протекавшей неподалеку, гальянов – мелкую рыбешку, хариусов, окуней. Ходил в тайгу за ягодой. Возьмет иной раз свою дочь Валю - ей тогда лет двенадцать-тринадцать было - в лес и накажет ягоду собирать. Рюкзак с провизией повесит где-нибудь на сосне, а сам пойдет за грибами, оставив свою дочку одну. Ей страшно одной в тайге. Малину собирает, а сама то и дело оглядывается, нет ли зверя какого. Думает про себя: «Наверно, папка про меня забыл! Ушел и оставил меня одну в этом темном лесу. А может, с ним что случилось?». Чуть не плачет. Только она так подумает, глядь – отец идет, живой и невредимый, с корзиной груздей. «Ну, Валя, пойдем обедать!». И выводит ее прямо к тому дереву, на котором свой рюкзак оставил. Когда в 1954 году переехали в Бийск, дед купил в районе вагоноремонтного парка, за железной дорогой, неподалеку от нынешнего Ковалевского озера, небольшую избушку, сам устроился работать на железнодорожный вокзал, в линейную милицию. В тот год, когда я родилась, дед задумал строить новый дом. Дом построили большой, думали, сын Григорий женится, будет жить с семьей вместе со стариками. До сих пор дом стоит по улице Чехова. Дед сызмальства научился столярничать, плотничать. Сам делал незатейливую мебель. Кухонные столы, тумбочки, табуретки в доме, скамейки, приставные лестницы были сделаны руками дедушки, служили много лет всем членам семьи. Я любила наблюдать, как дед измеряет доски складным метром, пилит их, строгает в стайке, и изпод рубанка, на который умело и уверенно налегают его сильные руки, кудрявятся завитками золотистые стружки. Руками деда на усадьбе были

155

«Огни над Бией» № 29-30

построены банька, стайки. Дедушка запомнился мне моложавым, статным, в милицейской форме. До конца жизни он сохранил бережливое отношение к одежде, свойственное людям его поколения: не разбрасываться вещами, еще годными для носки. Форменные милицейские рубашки, галифе, кители и полушубки донашивал еще в течение нескольких лет, даже выйдя на заслуженный отдых. Дед всегда был неизменно добр ко мне, никогда не ругал. «Ничего, Наташа, говорил он мне, узнав, что по физике мне за четверть грозит тройка. – Но зато эта тройка твердая, ведь так?» При этих словах дедушка крепко сжимал кулак. Даже прожив много дет в Бийске, дед частенько выбирался в свои родные места – в Вершинино, в Боровлянку - за груздями, клюквой, брусникой. Грибов привозил он полный рюкзак и корзину. Грузди, отыскивать в лесу которые дед был большой мастер, засаливали в бочонках и хранили в погребе, клюкву морозили на выщке, а бруснику заливали на зиму водой в большой стеклянной бутыли и ставили в подпол. Выйдя на пенсию, дед занимался хозяйством в огороде, разводил малину, крыжовник, клубнику. Добрейшей души был человек. Прожил долгую жизнь: его не стало, когда ему было восемьдесят пять лет. Милые мои, дорогие деда и баба! Лучше них на свете никого не было. Прожили они вместе пятьдесят девять лет. Они и сейчас рядышком. ***

156

!п р о з а Никола й ТИМОХИН Тимохин Николай Николаевич, родился и проживает в Казахстане, в г. Семипалатинске. Закончил филологический факультет Семипалатинского пединститута. Работал учителем русского языка и литературы в школе, а также на воспитательной работе в других учебных учреждениях города.

Член творческого совета авторского литературного журнала «Северо - Муйские огни», (Бурятия), интернетдиректор журнала «Огни над Бией». В 2007 году в Алматинском издательстве вышел первый сборник стихов автора «Мысли, навеянные жизнью».Публиковался в периодических изданиях Казахстана, России, США. В 2012 г стихи Н.Тимохина опубликованы в журналах: «Огни над Бией» (Бийск), «Новый Енисейский литератор» (Красноярск), «Литогранка» N3, (Новокузнецк), а также в коллективных сборниках новокузнецкого издательства «Союз Писателей»: «Восторг души» N1, «От имени любви – 7», «Поэзия без границ», «Откровение -8». Член Всемирной корпорации

«Огни над Бией» № 29-30

писателей, председатель Казахстанского отделения Всемирной корпорации писателей. Член Союза писателей России.Поэт готовит к изданию очередной сборник своих стихов «Живущим в XXI веке», работает над переводом сонетов Шекспира, которые войдут в сборник: «Новый взгляд на сонеты Шекспира»

Жизнь - штука полосатая 1

Весной тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, я стал слушателем подготовительных курсов для поступления в семипалатинский пединститут на филологический факультет. Плохого в этом ничего не было, точно также как и хорошего. Потому что по мне уже давно «плакала армия», которую я боялся как огня и всячески избегал. И мое посещение этих курсов было бесполезным. Ведь все равно осенью меня призовут в армию. А поступлю я до этого в институт или нет, еще не известно. Зато ясно то, что за время службы в СА, я точно позабуду то, что узнаю на подготовительных курсах. Вот такой невеселой была моя перспектива. И, тем не менее, я стал ходить на занятия. Учеба мне понравилась. В просторной аудитории, я сразу же занял место за предпоследним столом, где сидел молодой человек в компании двух веселых, симпатичных девушек. Как оказалось, парня звали Игорем. Фамилия его Коноватов. С девушками я в тот день, тоже познакомился. Одна из них, которая поплотнее и повыше, была Таня. А другая Лида. Конечно, сидя на «Камчатке», на протяжении всего учебного процесса, мы только и знали, что хихикали да весело проводили время, причем, не только на занятиях, но и после их завершения. В то время у меня не было проблем с друзьями и приятелями, но новый мой знакомый Игорь, мне очень понравился. Он был культурный, вежливый и добропорядочный молодой человек, который ко мне относился искренне и со всей душой. Но главное меня покорило в Игоре то, что он буквально на днях дембельнулся с морфлота. Служить в морфлоте в советское время было очень почетно и престижно. Хотя, почти каждый призывник из моих знакомых, молил Бога, чтобы он избавил его от этой чести, так же как и от Афгана. Ведь во флоте служили три года. Одним словом я смотрел на Игоря «снизу вверх». Но он нисколько не зазнавался, а наоборот, радовался жизни, девушкам и всему тому, что его окружало, включая и меня. Слушая его рассказы о службе, я все больше и больше чувствовал, как именно меня не хватает в СА. И что эта нехватка вот-вот мною пополнится.

157

«Огни над Бией» № 29-30

Прилагая разные усилия, я все же смог получить отсрочку от службы до осени. Меня это не сильно-то радовало, ведь чему быть, того не миновать. Но, тем не менее, я наслаждался вовсю молодостью, наступающим летом и вообще своей жизнью. С Игорем мы уже почти не расставались. И когда закончились наши краткосрочные курсы, стали с ним еще больше общаться, причем не только по телефону. Он был любимым сыном в своей семье, в которой кроме него и родителей, проживала еще старшая сестра Лариса. Разница в возрасте у нее с братом была в четыре года, но мне тогда казалось, что это очень большой разрыв. Нам с Игорем в ту пору было по двадцать одному году. Правда, Коноватов в свои годы уже дембель, а я всего лишь будущий солдат. После армии у Игоря, были что называется «наполеоновские» планы.

- Колек, я хочу, отгулять свое, оторваться. За все три года. Поверь, я этого заслужил, - не раз говорил он мне. - Но жениться я пока не буду. Вот поступлю в институт, заочно. Устроюсь на работу. Мне батя отдаст свой «жигуль». А сам будет ждать, когда подойдет его очередь на «волжанку», говорит – еще полтора года осталось. О, прикинь, как раз, у него будет новая тачка. А там и ты с армии вернешься! Покатаемся! Да не кисни, Колек, время чайкой пролетит… Мне оставалось только слушать его и надеяться на лучшее, которое ожидало меня «через две, через две зимы и через две…» Игорь не тратил свое дембельское время попусту. Он словно куда-то спешил. У него все было распланировано заранее. И надо признаться, я довольно часто входил в его планы. Родители доверили Коноватову ключи от дачи, на которой был небольшой, но уютный двухкомнатный домик, в нескольких шагах от Иртыша. Место очень красивое, с чистым песочком, густо растущими неподалеку кустарниками и с ярким обжигающим солнцем. Чтобы украсить наш комфорт, ко всему этому Игорь добавлял домашнее вино, в больших количествах и новенький кассетный магнитофон «Весна», с которым одно удовольствие было появляться в обществе прекрасных девушек, под громкое звучание новых песен Ю. Антонова. Единственное чего пока не хватало Игорю для полного счастья, так это настоящих американских модных джинсов. Он просто не успел их себе приобрести. Да и на это удовольствие у него не было денег. Я тоже не мог ему помочь в этом вопросе, так как все мои торговые связи к тому времени и в отличие от меня, шагали в сапогах и ели солдатскую кашу. Зато я любезно давал одевать новому другу свои супер-джинсы, когда он просил, благо, что рост и размер у нас были одинаковыми. На даче Игоря мы отрывались, как могли. У Коноватова был давний

158

«Огни над Бией» № 29-30

друг Володя, с которым они когда-то учились в одной школе. Володя постарше Игоря года на два. И простой, как три рубля. Любитель выпить, и повеселиться. Причем в компании хорошеньких девушек. Он же и привозил их на дачу на своем мотоцикле «Иж-планета». «Полную люльку» - как любил шутить на этот счет Игорь.

- Ну, это чтобы тебе, моряку, был выбор, да и Колян тоже пусть приобщится к прекрасному, пока еще не загремел в армейку, смеясь, объяснялся Володя. И в небольшом дачном домике, вся эта компания, нередко оставалась до утра. Мне отводили место в коридоре, где на пол укладывали большой матрац. Хозяин с другом занимали по отдельной комнатке. Впрочем, в одиночку ночевать им там удавалось не часто. Об этом всегда заботился Володя. А кроме девушек и мотоцикла, он любил водочку. Причем все её виды одновременно. И нередко садился на своего железного коня в хорошем подпитии, чтобы поехать в конец дач, в магазинчик. В таких местах гаишников, конечно же, не встретишь, к тому же в вечернее время.

- Только вы смотрите, пацаны, без меня на мотик не садитесь. Он только хозяина своего слушает. - Говорил Володя, имея в виду Коноватова, который нет-нет да и пытался сесть за руль, правда, тоже в нетрезвом виде. В самом конце июня, меня все же призвали в армию. Память человека устроена так, что в ней, прежде всего, откладывается все самое хорошее. А печальное, неудачное, плохое со временем стирается, боль утихает, обиды забываются. Почему-то я напрочь забыл, как проходил мой последний на гражданке вечер? Как я навсегда прощался со своей старенькой и больной, восьмидесятилетней бабушкой? Наконец, кто меня провожал, кроме мамы, на вокзале? Игоря, по-моему, не было. Он вообще в тот момент куда-то ненадолго уезжал. В минуты прощания с мамой, я попросил ее, чтобы она хоть за сколько, продала Коноватову мои джинсы. Помню, стоили они по тем ценам очень дорого - 220 рублей. Да и купить их было непросто. И как только меня призвали в армию, Игорь купил у мамы мои джинсы. Правда, он сначала заплатил только полсуммы. А остальной долг, пообещал вернуть в течение месяца. И мама, обещав подождать, отдала парню джинсы. Они посидели у нас дома, попили чай, поговорили и Игорь взял адрес моей воинской части. Все мы остались довольны сделкой. У мамы появились хоть какието деньги, кроме зарплаты и бабушкиной пенсии. А у Игоря джинсы, в память о нашей дружбе. В конце июля, спустя месяц после моего призыва, от Игоря пришло первое коротенькое послание, в котором Коноватов кратко рассказал о своих новостях, и, извинившись, пообещал, что в

159

«Огни над Бией» № 29-30

следующих письмах будет со мной более многословным. Армейские будни и монотонность пребывания в части, все же отвлекали меня от мыслей о доме. И я не заметил, как вскоре получил второе письмо от моего друга из Семипалатинска. Уже в середине августа Игорь мне писал: «Колек, привет, брат! Как ты? Деды не обижают? Держись, все будет пучком, вот увидишь! Понимаешь, жизнь, она как зебра, штука полосатая. В ней плохое сменяется хорошим. И последнего в жизни больше. Так устроен белый свет. А меня можешь поздравить. Я теперь студент заочник филологического факультета семипалатинского пединститута. И теперь я может, тоже попробую писать стихи, как и ты. Кстати, Таня до сих пор помнит, как ты читал ей свои творения. Ух, негодник! А мне ничего не говорил! Ну-ка, колись, что потом между вами было? Шучу. Она тоже со мной поступила. А Лида на биофак. Что еще писать? Да, с Вовчиком ездим на дачу. Он постоянно привозит разных девчонок. И катает их на мотоцикле, а мне не дает, боится, что сломаю. Вспоминаем тебя. У меня с первого сентября будет новая жизнь – установочная сессия, а девятнадцатого сентября день рождения. Не забудь. И за меня выпей. Опять шучу. Колек, уже рука устала, давно так много не писал, отвык на флоте. Кстати, я зимой обязательно к тебе заеду на денек. А сейчас все равно тебе увольнительные не положены. Ну, ладно, не скучай, салага! Запомни сам и передай другому, чем больше спишь, тем ближе к дому. Твой друг Игорь». Не знаю почему, но это письмо меня тогда сильно взбодрило и запомнилось на всю жизнь. И я с нетерпением стал ждать новых писем от своего друга. Но их больше не было… На какое-то время я совсем забыл про Игоря, потому что первого сентября нашу семью постигло горе, умерла моя бабушка. Это на данный момент я уже столько людей перехоронил, что иногда и хочется всплакнуть, да нет слез. А тогда в армии, будучи еще почти мальчишкой, да вдали от дома, я сильно переживал эту первую встречу со смертью близкого мне человека. К счастью или нет, но тогда на службе раскисать мне долго не пришлось. Я смирился с нашим семейным горем. А потом с сожалением вспомнил, что от Игоря уже больше месяца не получал писем. «Вот так, - думал я. - Забыл меня мой кореш. А что? Мы ведь с ним знакомы-то совсем ничего. Несколько месяцев всего. Он теперь живет в шоколаде. Поди на машине батиной рассекает, учится, работает. Девушки у него есть разные … А я ему еще джинсы отдал по дешевке, дурак». В армии, особенно в начале службы, все воспринимается очень нервно и агрессивно. Я служил в ПВО, и первые полгода офицеры читали все письма новобранцев, прежде чем передать их адресату.

160

«Огни над Бией» № 29-30

Это делалось для того, чтобы новости из дома не могли повлиять на психику солдата. Говорят, бывали такие случаи, когда девушка бросала парня, как только он уходил служить. И новичок новобранец, узнав об этом из письма какого-нибудь доброжелателя, или наоборот, злодея, в лучшем случае бросался в бега, а в худшем в карауле на посту устраивал самострел или вешался. Вот и я, сначала обиделся на Игоря, но потом все же решил написать маме письмо и попросить её, чтобы она позвонила моему другу и передала от меня привет. Но мама после смерти бабушки, тоже видно не могла сразу это сделать. Забыла, наверное. И в следующих двух письмах мне ничего не написала про Коноватова. Я ее понимал, осознавая, что сентябрь стал для нас траурным месяцем. В октябре мама мне все же написала про Игоря, «что у него все хорошо и скоро он мне сам пришлет письмо. Но только мне писать Коноватову пока не надо». «Странно», - подумал я, и стал ждать, как в дальнейшем будут развиваться события. И дождался… Буквально через неделю, соседка из нашего дома, будучи проездом в Новосибирске, на окраине которого я и служил, заехала с передачей от мамы в мою часть. Для меня это стало огромной радостью! Во время нашей беседы, меня интересовало буквально все то, до чего раньше меньше всего было дела. Что нового в городе? Что изменилось? Что построили? И соседка, кроме всего прочего, рассказала мне о страшной трагедии, потрясшей многих жителей города, особенно его левобережье, то есть Жана Семей.

2 Наступила золотая осень. Погода установилась и дарила теплые, даже жаркие деньки и прохладные ночи. Все это только радовало Игоря. Он вышел на установочную сессию. В группе его назначили старостой. Коноватов переписал адреса и телефоны всех студентов и понял, что стал обладать важной и нужной информацией. Ведь теперь на правах старосты, парень мог звонить домой интересующим его девушкам и беседовать с ними о занятиях и не только. Об этом он поделился с Володей. И тот сразу же загорелся поездкой на дачу к Коноватову, в следующую субботу восьмого сентября.

- Игорек, это будет, так сказать, тренировка перед твоим днем рождения. Почти за десять дней, конечно, мы его отмечать не станем, ну и забывать о нем тоже не стоит. Все-таки тебе ведь двадцать два стукнет. Эх, жаль, Колька нашего нет. Он бы точно стих тебе написал, - сказал Володя. И тут только Коноватов вспомнил, что уже давно не писал Тимохину. «Вот я скотина, совсем из головы вылетело. А ведь как обещал писать. Да еще и побольше. Ладно, исправлюсь. Вот в воскресенье

161

«Огни над Бией» № 29-30

вернусь с дачи и вечером все подробно отрапортую Кольку в армейку», - успокоил себя Игорь. Девятое утро сентября выдалось поэтически красивым. Начинался новый день, но солнце уже было высоко. Воздух от Иртыша шел такой, что им хотелось дышать полной грудью все глубже и глубже. На берегу то тут, то там, стали появляться первые отдыхающие. Они, не торопясь, раскладывали на одеялах напитки и еду и готовились принимать солнечные ванны. Вода в Иртыше с утра была еще прохладной. Но зато на песочке хихикали девчонки, словно хотели поведать всем вокруг о том, что жизнь очень даже прекрасна.

- Игорек, дружище, - раздался из комнаты нетрезвый голос только что проснувшегося Володи. - У нас есть что-нибудь выпить? А то моя подруга уйдет! Правда, если встать с кровати сможет. А вот мы ее сейчас во всей красе как русалку, окунем в Иртыш. А-а, не хочет… Игорь, может, сбегаешь в магазин, он, наверное, уже открылся? И зачем только Володя напомнил про пиво? Коноватова и без того мучила жажда. А лимонад еще с вечера закончился. Было всего три бутылки. Остался только березовый сок в больших банках, Лариска покупала. Но он сладкий. Откинув одеяло, Игорь глянул на оголившуюся грудь, спящей рядом Тани. Так вставать не хочется. До магазина плестись целых три остановки. А проездной Игорь на дачу с собой не взял, его батя привез на машине. Коноватов надел свои любимые джинсы, которыми очень дорожил. Застегнув все молнии, которых на джинсах было десять, он спустился с крыльца. Около своего дачного домика парень увидел мотоцикл Володи. Его владелец видно так торопился, что даже не вытащил ключ зажигания. Это хорошо еще, что в этих краях мало кто ходит, и семью Коноватовых все знают. А так бы уехал мотоцикл Володи в неизвестном направлении. От выпитого с вечера вина Игоря «штормило». Голова-то вроде бы и ничего, если ей сильно не трясти, а вот ноги совсем что-то не слушались. Игорь завел мотоцикл и выехал на проселочную дорогу. Навстречу ему попалось несколько машин, двигающихся в сторону Иртыша. Дачный магазинчик был еще закрыт. Постучав в окошко и посмотрев по сторонам, Коноватов задумался. «Что делать? Возвращаться назад? Сейчас девчонки проснутся и тоже захотят и пить и выпить. А потом будет купание в Иртыше и многое другое, более интересное, на что утром времени не хватило. Надо ехать в город. На Цемпоселок». «А у меня прав нет, ха-ха, - сказал вслух, сам себе Коноватов. - И доверенности тоже. Но в воскресенье, с утра пораньше, гаишников

162

«Огни над Бией» № 29-30

точно не будет. Была, не была. Моряку - море по колено». Когда мотоцикл с Игорем выскочил на проезжую часть дороги ведущей в жилой массив Жана Семея, то он сразу же попал под пристальный взгляд постовых милиционеров, дежуривших на перекрестке.

- Глянь-ка, Нурлан, что-то этот камикадзе мне не нравится. Куда это он с дач разогнался в такую рань, да еще и один? А? Все нормальные люди, наоборот, на Иртыш спешат. О, да у него еще и каска не застегнута!

- Да брось ты, Серега, парнишка за девушкой поехал, не обращай внимания.

- О, смотри, так он еще и на красный проехал, хам. Ну-ка, за ним поехали, - крикнул в ответ лейтенант милиции. И постовые, вскочив на дежурный мотоцикл как на скакуна, кинулись вдогонку за нарушителем.

- Слышь, если он сейчас на мост поедет, то передай по рации, пусть его остановят, документы проверят. А если он на Цемпос уйдет, то мы его на перекрестке остановим. Видишь, он опять на красный прет, вот наглец… Игорь разогнал мотоцикл. Ему нужно поворачивать направо. Но впереди, откуда ни возьмись, появился грузовик, везущий за собой большую желтую бочку. Игорь резко нажал на тормоза. Мотоцикл развернуло и юзом понесло навстречу смерти. На красный «Москвич». Около магазина «Березка» собралась небольшая очередь. Скоро должны подвести бочку с квасом и люди уже заранее договорились, кто за кем будет стоять. Да, вон она, машина с бочкой. Правда, перед ней выскочил мотоциклист на «Иж планете». Грузовик, дернувшись, резко ушел в сторону, а мотоцикл на полном ходу врезался в автомобиль «Москвич-412». Удар был такой страшной силы, что паренька выбросило из седла. Каска тут же слетела с головы молодого человека. Он, пролетев несколько метров, ударился головой о бордюр и слегка дернувшись, затих. Автомобиль взорвался так, что большая витрина магазина «Березка», сделанная из толстого стекла, разлетелась на мелкие осколки, осыпав ими, с ног до головы, как новогодним дождиком, людей, ждущих квас. Мотоцикл, с постовыми милиционерами следовавшим за Игорем почти что впритык, еле успел сманеврировать, чтобы не попасть в аварию. В местной газете потом написали, что в страшной трагедии на перекрестке в районе Цементного поселка, в Жана Семее, полностью виновен водитель мотоцикла. Он от полученной черепно-мозговой травмы скончался на месте аварии. Также жертвами этого ДТП стали пассажиры автомобиля «Москвич-412». В его салоне находились

163

«Огни над Бией» № 29-30

мужчина, женщина и несовершеннолетняя девочка, их дочь. Все они получили различные травмы несовместимые с жизнью и тоже погибли на месте трагедии. Конечно, моя мама намеренно мне не сообщила о трагической гибели Игоря. Она не хотела меня расстраивать. Думала, что позже, когда пройдет время, я и сам узнаю. Ведь ей одной тоже было нелегко. Моя бабушка умерла в первый день сентября. На похороны приехал мамин родной брат. Но, спустя несколько дней, он заспешил на работу. В советские времена на похороны давали только три дня. После его отъезда, мама стала собирать деньги на девять дней, которые она решила отвести, как и положено по христианским законам. Неожиданно она подумала о том, что Игорь Коноватов обещал ей в начале сентября вернуть оставшийся долг за джинсы. Маме очень неудобно было звонить парню по такому щекотливому вопросу. Она понимала, что молодой человек, еще не устроился на работу, и пока сидит на шее у своих родителей, но маме уж очень нужны были эти деньги. В субботний вечер, восьмого сентября, она набрала его домашний номер телефона.

- А Игоря сегодня не будет, - на мамин вопрос ответил в трубку звонкий девичий голосок, принадлежащий сестренке Игоря, Ларисе.

- Он с другом ночует на даче и приедет только завтра. Ему чтонибудь передать?

-Пусть, пожалуйста, перезвонит Колиной маме. Но Игорь в течение всего воскресенья, девятого сентября не перезвонил. «Загулял» решила мама и вечером того же числа уверенно набрала шесть знакомых цифр на диске телефона.

- Простите, а кто его спрашивает? - услышала она на другом конце провода очень печальный тихий женский голос.

- Это Колина мама. Мне нужен Игорь, Я могу его услышать?

-А зачем он вам? - вопросом на вопрос ответили в телефоне.

- Да понимаете, - настойчиво продолжала мама. - Он должен мне некоторую сумму. Я бы не стала его беспокоить, но поверьте, очень нужны деньги.

- Сколько он вам должен?

- Сорок рублей… Немного промолчав, женщина продолжала разговор в трубке: - А Игоречка больше нет… С ним случилась беда … Погиб наш мальчик сегодня… деньги мы вам обязательно передадим, вы не беспокойтесь…Простите, я не могу говорить…. Если сказать, что после всего услышанного по телефону, моя мама была в шоке, это значит, ничего не сказать. Я не знаю, как она смогла все это пережить. В понедельник вечером в дверь нашей квартиры позвонили. Мама,

164

«Огни над Бией» № 29-30

даже не спросив, открыла дверь. Перед ней стоял незнакомец.

- Здравствуйте, меня зовут Володя. Я друг Игоря. А это вам. - И парень, достав из внутреннего кармана кожаной куртки почтовый конверт, вложил его через порог в мамину руку.

- Что это, молодой человек?

- мама не сразу поняла цель визита Володи.

- А это деньги, которые вам должен был Игорь. Возьмите. Мы их собрали с его друзьями из пединститута.

- Ой, ну что вы, Владимир, какие уж тут деньги?! Ведь с Игорем случилось такое горе! Передайте их его маме и скажите, что это от нас с Колей. Но молодой человек тихо, и уверенно возразил: -Нет, это исключено. Мы не хотим, чтобы Игорь остался кому-то должен. Пожалуйста, возьмите. До свиданья. г.Семей, 2014 *

*

*

&

поэз ия

В л а д и м и р КО Р Н И Л О В Православный русский поэт. Родился 10 января 1947 года. Вырос на Южном Урале, в селе Октябрьское Челябинской области. Член Союза писателей России, член Международной Федерации Русских писателей и Международной Гильдии писателей, член Союза журналистов России… Выпускник Литературного института им. А.М. Горького. Автор 17 книг, изданных в Москве, Иркутске и Германии. Лауреат многих литературных конкурсов, в том числе, II Международного поэтического конкурса «Звезда полей-2010» им. русского национального поэта Николая Рубцова; Финалист-дипломант IV-го Международного конкурса детской и юношеской художественной литературы им. Алексея Николаевича Толстого в номинации «Драматургия» (Москва, февраль 2012); Лауреат II и IV Международных Фестивалей славянской литературы и культуры «Славянские традиции-2010» и «Славянские традиции-2012»

*** 165

«Огни над Бией» № 29-30

«Позади грозовая эпоха…» ЮРКИНА ПОЭМА 1 Встреча у реки В стылый вечер я набрёл случайно На костер, пылавший у реки. Там рыбак сидел и грелся чаем. Был он стар и без одной руки. По-отцовски просто он приветил: «Подходи, сынок, не прогоню! До чего же нынче лютый ветер! – Все живое тянется к огню. … В непогодь такую – и собаку Человек не гонит со двора. Вон луну – и ту, как старый бакен, Раскачали зябкие ветра»… Пламя все неистовей плясало – И под эту пляску в старике В думах его что-то воскресало В том, видать, суровом далеке. … И за кружкой чая он поведал Мне судьбу простого паренька: «Юркой звали. Ждал он всё Победу… Да не д`о ж и л сорок три денька… Ты, сынок, рассказ послушай деда! Время многих не вернет назад. А вот Юрка – русый непоседа – До сих пор живой стоит в глазах… Бой, бывало, смолкнет лишь за лесом, – Юрка шутит: «Гитлеру капут!» И глаза у озорного беса Нас огнем лукавым обожгут…

166

А потом, в минутные затишья, Всё писал, да нам и невдомёк, Что в его скупых четверостишьях – Боль людей, спрессованная в слог».

2 Память сердца «Мы прошли через сумрак смерти, Воскресали из пепла вновь, Чтоб жилось вам светло, поверьте, Пусть ценой тому наша кровь». … И, достав из кармана куртки Уцелевшей рукой кисет, Он добавил: «Стихи у Юрки Понял я через много лет… Был он парень, скажу, рубаха: Хлеб и шутку делил на всех. Только смерть с одного размаха Оборвала веселый смех. … А поэму его из боя Вынес я – и она жива. Правда, вот в рукаве пустое… Да к чему уж теперь слова. … Вот она, – протянул мне книжку – В сердце книжки кровавый след, – Мы любили того парнишку – И не знали, что он – поэт»… Завернув самокрутку ловко, Постоял, покурил молчком… «Юрка строки писал винтовкой – И убит был в бою штыком. В час суровый он не был гостем – Люто с нами врага крушил. …Ты, сынок, сбереги наброски В память светлой его души».

9 октября 1973 г.

«Огни над Бией» № 29-30

ПАМЯТИ ПИСАТЕЛЯ-ФРОНТОВИКА, ИННОКЕНТИЯ ЧЕРЕМНЫХ 1 Мастер Вы, Иннокентий, мастер в прозе! Душой восторжен и раним. Был век для Вас жесток и грозен – И потому неоценим… Но Вы прошли горнило века. … А кто сгорел и пал в боях, – Взывают к скорби человека В святых скрижалей письменах. … И эхо этих грозных буден, Мгновенья редкой тишины Вы донести сумели людям В правдивых очерках войны.

2 Стихи о грозных днях минувших От грозных лет до юбилея Пронёс он сердце, не жалея. … Пройдя все адовы круги, С друзьями съев по пуду соли, Вдрызг поразбил он сапоги – И не одни на ратном поле. … И сам со смертью был на «ты» – Она вблизи его держала, – Но всякий раз из темноты Небытия звала держава. И он, поднявшись в полный рост, Шел в рукопашную без страха. И лишь в груди дышал мороз, Да сердце билось в ней, как птаха. …Терял в боях однополчан Под Курском…Прагою…В Лозани… И сердцу снилось по ночам, Как плачут вдовы их слезами. … Пройдя тот жуткий перевал

Войны длиной в четыре года, Не раз вопрос он задавал: «А как на родине погода?.. Поди, намаялась земля? – От рук мужских совсем отбилась? …Ужель, где хлебные поля, – Там сорняками всё затмилось?..» И, взяв в ладони горсть земли, Понюхал жадно и ноздристо. И померещилось вдали Что пашут в поле трактористы. … «Скорей бы дембель – и домой! А там, эх-ма, держитесь, бабы!.. Да и земле, поди, самой Пора родить и славить свадьбы!» БАБУШКА Дед вернулся с войны Опалённый, седой и небритый. Ты навстречу неслась, Чтобы счастья напиться досыта. И от ласки солдатской, Пропахшей махрой и грозою, Мир в глазах посветлел И по-бабьи пролился слезою… Сколько вёсен с тех пор Унесли долгой памяти реки?! Сто метелей седых Заплутали в одном человеке. Возле глаз ручейки Твою женскую долю вместили. Ручеёк к ручейку – Родниковые души России.

5 июля 1975 г.

167

«Огни над Бией» № 29-30

1 проза

Владимир ШНАЙДЕР

Владимир Александрович Шнайдер родился в 1966году в селе Комарово, Алтайского края. Окончил Омский государственный университет путей сообщения, работает инженером на железной дороге. Член Союза журналистов России, член Союза писателей России. Автор книг прозы «Завещание», «На купеческом подворье», «Ненастье» и публикаций на краеведческую тему. Живёт в Барнауле. ДУХОВНИК (рассказ) Служба закончилась, и к отцу Михаилу, как всегда, стараясь друг друга опередить, поспешила группа прихожан. Подходили с разным: у одного соседка- колдунья на корову порчу навела, другого околоточный прижимает, у третьей муж безбожно начал пить горькую, у четвертого дочь в перестарках, пятого почечуй одолел - никакие снадобья и наговоры не помогают. В общем, у кого что болит, тот с тем и идет. Отец Михаил выслушивает внимательно, не перебивает. Ждет, когда прихожанин выскажется, изольет душу. И в девяти случаях из десяти, прихожане уходят довольные. Даже если вышло не так, как того хотелось. Несмотря на молодость - отцу Михаилу шел тридцать второй год авторитет у него среди прихожан и светской власти большой. Шесть лет назад, когда он приехал сюда и принял самый захудалый приход, большинство горожан восприняли его с улыбкой. Мол, какой же из него батюшка? Борода как у яманушки, голос - и не бас, и не фальцет, тихий какой-то. И брюха нет - плоский, как пескарь. Правда, ростом удался - под девять вершков, не меньше. Вдобавок к этому, он еще и без попадьи. А поп без попадьи, что кладовая без ларя. Вот старый батюшка был истинный поп: росту хоть и не высокого, зато брюхом в два обхвата, борода лопатой. И голос: как затянет аллилуйя - свечи тухнут. Ежели во дворе гаркнет - собаки в подворотнях жухнут. А этот - кивали в сторону нового - не вышел в попы-то, так, дьячок. И самое интересное, что снедало обывателя: за какой такой грех молодой батюшка аж из самой столицы оказался в городишке на краю империи? Стали выискивать каналы, чтоб узнать: за что выдворили из столицы. По духовной линии ответ был один: сам соизволил в такую глухомань забраться. Не поверили. Стали вызнавать дальше, но тщетно. Смущало горожан и то, что молодой, а уже протоиерей. Но вскорости по городу с неимоверной быстротой пошел слух, что новый батюшка Никольского храма - ого-го! Водочку не принимает, табак не нюхает, на девиц не смотрит, а словом божьим владеет, как

168

«Огни над Бией» № 29-30

Авдей Макарыч, местный казначей, цифрами. О, как! А если что скажет - несла молва - то как сургучом припечатает. Любую хмарь заговорит, беду отведет. Заахал народ, заохал, завскидывал в удивлении и недоверии брови. И дабы убедиться в сказанном лично, потекли на службу к отцу Михаилу толпы горожан. В том числе и из других приходов. Заволновались настоятели церквей, что лишатся прихожан, а, значит, и дохода. Зароптали. Сошлись, посоветовались и решили призвать чужака не переманивать прихожан других приходов. Кому присутствовать при наставлении, спорили долго и безрезультатно. Посылать к нему надо достойных: чтоб обладали красноречием, из себя - осанистые, уважаемые и светской властью, и мирянами. Как выяснилось, никто из собравшихся всеми этими качествами враз не обладает. Вернее - каждый сам в себе их видит, а вот остальные - нет. В конце концов, вопрос решили жребием. Но только проку от задуманного дела не вышло. Отец Михаил, по обыкновению своему, выслушал собратьев смиренно, почтительно, но с недоумением и удивлением во взгляде. А когда те закончили, спросил: - Вы своих прихожан знаете?

- А то как же… всех доподлинно… до единого, ить эвон сколь лет…

- Вот и славно. Завтра подходите к началу службы, выбирайте своих и уводите. Я и не зазываю, а потому и гнать не могу. Ибо не ко мне они приходят, а за словом божьим. На сим, с вашего позволения и порешим. И откланялся. Оторопели батюшки. Почесали затылки, поерошили бороды. Молод чужак, тщедушен, но крепок духом - дай Бог каждому. Такого наскоком не возьмешь. Эвон как отбрил, как от паутов отмахнулся. Взыграло в батюшках самолюбие, обиделись, но вслух этого не выказали. Да и как выскажешь? Он ведь не грубо, не высокомерно, наоборот - все чинно, с уважением, по чести-совести. Но это только усугубило оскорбление. После короткого совещания настоятели решили, что протоиерей Михаил, хотя и прав, но укороту для его же блага заслуживает. Дабы не вознесся в самомнении и гордыня разум не застила. А как укорот дать? Обратиться с петицией к епископу - себя выставить на посмешище, да и суров уж больно епископ и непредсказуем. А ну как возьмет сторону столичника, затрещат тогда бороды подписавших петицию. Решили попробовать воздействовать через городского голову. Он хотя над духовными людьми власти не имеет, но всё ж-таки - при законной силе. Однако и тут им не повезло: голова, как оказалось, сам к молодому батюшке на службы и проповеди стал похаживать. Потому махом осадил ходоков: - Отец Михаил у ваших храмов ходит, прихожан сманивает?

- Нет…

- Ну, так… - развел руками голова. Тогда батюшки - к исправнику. А у того отец Михаил восприемником дочери стал. Опустились руки у ходоков - экий пострел, везде поспел.

169

«Огни над Бией» № 29-30

Не устояла перед соблазном познакомиться с новым протоиереем и купчиха Иулия Алексеевна Бодунова. Но сделала она это практически последней из своего окружения, поддавшись уговорам и рассказам соседок и подруг.

- Зря ты, матушка, не сходишь к отцу Михаилу. После его проповеди, ровно как после купели, - говорит одна соседка.

- Истина, истина, - вторит ей другая. – Меня иной раз так проберут его проповеди, что слез удержать невмочь. Так и текут, так и текут.

- Одним словом - Божий человек!

- Истинно, истинно! И вот, изменив многолетней привычке, Иулия Алексеевна поехала на службу не в Александровскую церковь, а в Никольскую, к отцу Михаилу. «Разок, ради любопытства», - решила она. Но впечатления, полученные от службы, превзошли все ожидания. Вроде и слова отец Михаил говорит те же, что и настоятель Александровской церкви. И молитвы те же. А читает, то бишь поет, на первый взгляд даже и похуже. Александровский-то батюшка, где повыше голосом возьмет, где пониже, а этот ровно все ведет… но почему-то душу так и обволакивает, сжимает. Если на службе в Александровской Иулия Алексеевна непроизвольно, чего греха таить, могла задуматься о мирских делах, то здесь ни одного слова не пропустила, ни одного движения отца Михаила. В иные моменты Иулию Алексеевну так пробирало, что она переставала себя чувствовать - будто осталась от нее только душа, внимающая словам, а тело исчезло. И так ей было легко, так благостно, что в конце концов она даже всплакнула. Еще Иулию Алексеевну поразили глаза отца Михаила. Она почему-то сравнила их с душой ангела: большие, светлые. Вот так бы глядела в них и глядела безотрывно. И захотелось Иулии Алексеевне пригласить батюшку к себе. Непременно. Попотчевать его, побеседовать по душам, послушать его голос, насмотреться в глаза его ангельские. И, наверное, впервые в жизни, она растерялась, не зная, как это сделать. Окружное начальство приглашала, высоких чинов их губернии зазывала запросто, а вот батюшку, годящегося ей в сыновья, вдруг растерялась. Мелькнула мысль послать к нему с приглашением приказчика, но она тут же отогнала ее - а ну как батюшка обидится, что приглашает не сама, а через какогото приказчика. Решила обождать подходящего случая. И тот вскорости подвернулся. У купца первогильдейца Осипова родился сын, и в восприемники он позвал Иулию Алексеевну с протоиереем Михаилом. Иулия Алексеевна обрадовалась несказанно. Духовное родство с самим отцом Михаилом! О таком она и не чаяла. Это ж теперь можно будет общаться с ним, так сказать, на короткой ноге. Не только его приглашать к себе, но и самой у него бывать запросто. После крестин на радостях Иулия Алексеевна пожертвовала на содержание Никольского храма две «екатерининки» и заверила, что в будущем году за свой счет обновит

170

«Огни над Бией» № 29-30

в храме солею. С того дня и завелось у неё долгожданное знакомство. И за пять лет они так тесно сошлись, что редкую неделю не виделись. Чаще, конечно, Иулия Алексеевна навещала отца Михаила, он - не любитель ходить по гостям. Но, тем не менее, нет- нет да и заглядывает к куме. В такие часы Иулия Алексеевна обвивала его материнским вниманием - не знала, куда усадить, чем угостить. И поражалась его скромности и неприхотливости. В отличие от других знакомых Иулии Алексеевны батюшек, отец Михаил не шел в красный угол гостиной. И если в гостиной стояли стулья и кресла, то он обязательно сядет на стул, и никакие уговоры не заставят его пересесть в мягкое, удобное кресло. А как он кушает, так без слез и не вспомнить - одно постное круглый год. За пять лет знакомства Иулия Алексеевна и не видела, и не слыхала, чтоб он съел что-нибудь скоромное или пригубил настойку или наливку. Иулия Алексеевна такого протоиерея видела впервой. И как настоятель он оказался на удивление хозяйственным. До его прихода Никольская церковь была в городе самой захудалой, а теперь она преобразилась. Народ говорил: - Гляди-ка, Никольская-то засияла, как яичко христово! В выходные, особенно в праздники, около храма свободного места не оказалось - все было заставлено выездами. Про сам храм и говорить нечего - миру набивалось столько, что и яблоку негде упасть. Сойдя с коляски, Иулия Алексеевна первым делом перекрестилась на купола, а затем, повернувшись к коляске, сказала сидевшей в ней девушке: - Спускайся, голубушка. Девушка, одной рукой приподняв подол юбки, другой придерживаясь за край коляски, осторожно, боясь оступиться, спустилась на землю. На вид девушке лет семнадцать-восемнадцать. Головка плотно обвязана кашемировым черного цвета платком, отчего лицо кажется бледным. Черты лица правильные: маленький округлый подбородок, алые, слегка припухлые губки, аккуратный вздернутый носик, большие карие глаза, обрамленные черными густыми ресницами. Внимательно осмотрев стройную фигуру девушки, Иулия Алексеевна тяжело вздохнула.

- Ну, пойдем, милая, - и первой направилась к входу. С рядовыми прихожанами Иулия Алексеевна вежливо здоровалась, едва кивая головой, с именитыми раскланивалась и представляла спутницу: - Моя племянница, Варвара… осиротела ангелочек. Теперь вот я буду о ней заботиться. Знакомые качали головами и сочувственно смотрели на племянницу. В храме было людно. Взяв девушку под руку, Иулия Алексеевна, аккуратно, но властно отстраняя прихожан с пути, прошла в первый ряд, так сказать, на свое место.

- Сейчас ты сама послушаешь и убедишься, - зашептала Иулия Алексеевна в ухо племяннице, - что это за душа-человек! Не говорит, а

171

«Огни над Бией» № 29-30

прям елей на душу льет, словом лечит. Царские врата растворились, Иулия Алексеевна замолкла. Варя же принялась рассматривать роспись храма. В церкви ходить она любит. Нравится ей здесь находиться. Неизвестно отчего, но душе в храме всегда становится покойно, светло. Рассматривая росписи, Варя мысленно беседует со святыми, преподобными, мучениками, ожившими в ее представлении. А потому и литургию никогда не слышит. Так и сейчас. Едва тетушка оставила ее без внимания, как она пошла гулять взглядом по иконам, росписям. На вид Вареньке, как уже говорилось, лет семнадцать-восемнадцать, а на самом деле на Варварин день ей исполнилось двадцать шесть. И, несмотря на свою красоту, стройность, добрый и покладистый характер, она не замужем. Не потому что никто не сватается, нет. Сватались, и не единожды. И такие видные и состоятельные женихи, о которых многие девушки могут только мечтать: сначала генерал, за ним промышленник, затем купец-миллионщик пытал счастье, потом владелец пароходной компании. Но она всякий раз слезно упрашивала родителей не выдавать ее, и те любимое и единственное чадо не неволили. Не хочешь, мол, не выдадим. Но вот случилось несчастье. По лету родители один за другим преставились. И кто знает, справилась бы Варенька с таким горем, если бы не Иулия Алексеевна: и утешила, и с оформлением наследства помогла. А затем и уговорила переехать к ней. Варя, недолго думая, дала согласие. Да и чего думать - самой ей ни с домом, ни с хозяйством, ни тем более с магазинами и лавками не управиться. Ни опыту ведь, ни знания дела как в хозяйских, так и в торговых делах у неё нет. Тётушка –единственный человек, не обидит и дело поддержит. Тем более, что у Иулии Алексеевны своих детей нет. После литургии отец Михаил, по обыкновению воскресного дня, начал проповедь. Спустившись с амвона на одну ступеньку, окинув взором паству, выдержав паузу, он начал: - Братья и сестры! В молитве мы ищем встречи с Богом. И часто мы этой встречи добиваемся с отчаянным духовным напряжением - и не добиваемся, потому что не того ищем, чего надо было бы искать. Всякая встреча - событие для нас чрезвычайное, а встреча с Богом - особенно… Иулия Алексеевна, умиленно глядя на отца Михаила, склонила голову к Варе и шепнула: - Какая от него исходит благость, голубушка. Варя встрепенулась, вынырнула из своего мирка и посмотрела на проповедывающего. Отец Михаил стоял от нее по правую руку, чуть дальше, чем в сажени. Первые мгновения Варя смотрела на него спокойно и даже стала вслушиваться в проповедь, но, всмотревшись внимательней, она вдруг заволновалась, сердце забилось чаще, по телу пошел жар, щеки, казалось, запылали огнем. «Это он! - мелькнуло в голове Вари. - Он… он… как же это, господи… не

172

«Огни над Бией» № 29-30

может быть!» Проповедь, да и не только, а вообще весь окружающий мир, кроме лица отца Михаила, для Вари перестал существовать. Она с трепетом вглядывалась в каждую черту лица, ловила каждое движение глаз, губ и во всем находила сходство, подтверждающее догадку. «Да, да… это он… он». Проповедуя, отец Михаил никогда не останавливает внимание на комто одном из прихожан. Он смотрит поверх голов, как бы сразу на всех, и поэтому не заметил пристального и взволнованного взгляда Вари. Весь остаток дня Варя не могла найти себе места и заделья. Все, о чём думала, была жутко растерянной и за что бы ни взялась- все валилось из рук. Принялась вышивать - уколола палец. Стала рисовать - еще хуже: предательский карандаш тут же начинал выводить черты лица отца Михаила. Варя в страхе, что тетушка увидит и узнает его, быстро комкала листок. В конце концов, взяв в руки книгу, опустившись в кресло у раскрытого окна, сделала вид что читает. А дело вот в чем. Еще в Ирбите, после смерти матери - отец помер месяцем ранее - Варе приснился сон: она в церкви, у иконы «скоропослушницы». Варя плачет и вопрошает: «Матерь Божья, дева Мария, к тебе единой прибегаю, тебя единую добросердечную молю: научи, как же мне теперь одной на свете белом мыкаться-то? У кого тепла душевного искать?» И вдруг запели, стало светло-светло. И появился Он. Рядом. Русоволосый, с маленькой бородкой, большими ясными глазами. Варя запомнила взгляд: нежный, теплый, с грустинкой. И голос: тихий, ласковый, как летний ветерок. Стал Он гладить ее по голове и говорить: «Не печалься, милое дитя, я буду заботиться о тебе». А из одежды на Нем - белый подризник с вышитым золотом крестом. Варя враз успокоилась. На душе стало благостно. С той ночи, как привиделся ей этот сон, ее ни разу не посетил страх одиночества, не тревожило будущее. Вроде как действительно явившийся во сне Он ограждал и берег ее. Сегодня, увидев в церкви отца Михаила, Варя поразилась сильному сходству его с тем, кто явился во сне. Такой же цвет волос, такая же бородка, глаза, взгляд, голос, черты лица - все как у Него. Совпадение? А может происки Господни? Судьба? Если б знать… Задумчивость и растерянность Вари не ускользнули от прозорливого взгляда Иулии Алексеевны.

- Что это с тобой, голубушка, ты прям сама не своя какая-то? Уж не прихворнула ли часом? Позволь-ка мне лобик твой потрогать.

- Что вы, Иулия Алексеевна, нет, нет, слава Богу, я здорова. Иулия Алексеевна сочувствующе посмотрела на племянницу, решив, что та вновь закручинилась по родителям.

- Понимаю, доченька, понимаю, - и погладила ее по головке. - Ну-к, что теперь поделаешь? Так, видно, господу Богу угодно стало. Ты крепись, не точи себя шибко-то… тебе жить надо…

173

«Огни над Бией» № 29-30

В тот вечер Варя решила обязательно исповедаться отцу Михаилу и стала готовиться. Утром ездила на службу, дома читала библию, житие святых, творила молитвы. В церкви она уже не рассматривала роспись, как раньше. А для того чтобы отец Михаил не заметил ее внимание к нему, она встала не в первый ряд к солее, как с тетушкой, а затерялась среди молящихся в средней части храма. И если после первой встречи с отцом Михаилом Варя думала, что он просто похож на приснившегося ей в Ирбите Божьего посланника, то после второго посещения Никольского храма она твердо уверовала, что являлся ей именно отец Михаил. И что сюда, в Бийск, Господь привел ее не случайно, а для встречи с ним. Потому-то и трепещет ее сердце при виде отца Михаила, как свеча на ветру. В канун исповедального дня у Вари не то от сильного волнения, не то еще отчего, поднялся жар. Ей стало страшно, что он будет совсем близко, будет спрашивать, видеть ее глаза, коснется ее своей рукой. Страшно, но встречи этой она хотела. Очень. И в голове вертелся вопрос: если Он являлся ей во сне, то должен почувствовать ее, узнать. Если почувствует, узнает, что тогда? Варя думала, что от волнения не сможет заснуть, но нет, все произошло наоборот - заснула она незаметно и спала крепко, даже снов не видела. Более того - в церковь она пошла с куда меньшим волнением и покойной душой, нежели в минувшие дни. Литургия закончилась. Часть прихожан поспешила в очередь на исповедь. Варя встала последней. И чем ближе подходил ее черед, тем меньше оставалось в душе покоя, сердце стучало так, что казалось - его слышат все, кто находится рядом. Стыдливо склонив голову, она двигалась к аналою. Вот и ее черед. Нужно подходить, отец Михаил ждет, а Варя как вросла в пол. С трудом заставляет себя подойти к аналою. Видя растерянность и робость новой прихожанки, отец Михаил решил приободрить ее.

- Не печалься, милое дитя, Господь будет милосерден. Доверь ему все, что кручинит твою душу и разум, и облегчит их… Казалось бы, простые слова, но сказаны они с таким чувством и так проникновенно, что Варя не смогла сдержать слез. Они потекли из ее опущенных к полу глаз, как капельки росы с цветочного листка. Не единожды бывало у отца Михаила, когда на исповеди плакали, и он относился к этому спокойно, с пониманием, как к должному от облегчения люди плачут. А сейчас растерялся: неужто на душе очаровательной девушки лежат тяжкие грехи? Разве может такое милое создание грешить? Опыт ему подсказывал, что юные, благородные душой и помыслами девицы, не совершившие тяжких мирских грехов, способны считать смертным грехом любой пустяк - помыслы о поцелуе, получение письма с признанием в любви, ослушание родителей. Вот с этой, новой прихожанкой, видимо, то же самое. Дай-то Бог. Ему почемуто захотелось, чтоб душа и помыслы этой девушки оказались чистыми. И он не ошибся. Исповедь Вари была короткой, а то, о чем она говорила

174

«Огни над Бией» № 29-30

и прегрешением-то назвать язык не повернется. Выслушав Варю, отец Михаил с душевным облегчением возложил на ее головку конец епитрахили и прочитал разрешительную молитву. И во время исповеди, и во время причащения в голове Вари пульсировало: «Это он, это он… узнал, почувствовал… слава Богу…». Домой её словно несли ангелы. На душе легко, светло, хотелось петь и смеяться. Первым порывом души было желание поделиться всем с тетушкой. Рассказать ей о сне и о том, что отец Михаил и есть тот, кто ей приснился. Ведь он и обликом похож, и слова сказал те же, что и явившийся во сне посланник Божий. Но потом она испугалась: а ну как она сочтет это детской глупостью? Нет, лучше пока промолчать. Но душевные перемены племянницы прозорливый взгляд Иулии Алексеевны отметил сразу.

- Вот видишь, - радостно улыбнулась Иулия Алексеевна. - Излила душу и прям другим человеком стала. Я же говорила: наш батюшка Михаил словом лечит. Понравился он тебе? Варя растерялась. Щеки ее вмиг залил румянец.

- В каком смысле, тетушка?

- Да не пужайся ты так, - улыбнулась Иулия Алексеевна. - Я про него не как про мужчину, а как про батюшку, как про духовника. Варя вконец смутилась.

- Ну, ладно, ладно, - зачастила Иулия Алексеевна. - Ступай, переоблачайся, отдыхай, да обедать будем. Чай, ты постом-то довела себя, вона - кости сквозь кофту скоро вылезут. Уединившись после службы в ризнице, отец Михаил долго задумчиво смотрел в окно. Из памяти все никак не выходил образ новой прихожанки. Почему он никак не может изгнать его из памяти - понятно: Варвара очень похожа на его покойную супругу Наталью. Такой же овал лица, брови, губки, подбородок, носик, такой же чистый и кроткий взгляд. И даже цвет глаз - небесно-голубой, такой же, как у Натальи. Надо же было небесам создать двух людей, так сильно похожих друг на друга. С того дня, когда у отца Михаила умерла супруга, минуло не полных семь лет. Беспрестанные ежедневные молитвы, отъезд из столицы, да и время, сделали свое - душевная боль стала утихать. Отец Михаил благодарил Бога, верил, что еще года два-три, и в душе совсем перестанет саднить. И вот все пошло вспять. Откуда она взялась - эта прихожанка Варвара? Для чего судьба привела ее к нему в храм? Чтоб растревожить душу? Не дать забыть Наташу? Или это его крест до скончания дней? Или случайность? Нет, не случайность. Без воли Господа Бога ничего не происходит в этом мире. Значит, не понравилось Богу, что он стал успокаиваться. Рановато. До обедней отец Михаил творил молитвы перед иконой Матери Божьей. Вроде немного успокоилось сердце. После вечерней службы, выйдя за ворота, отец Михаил остановился в раздумье - куда податься? Домой - оставаться с воспоминаниями наедине - не хочется. И, поддавшись

175

«Огни над Бией» № 29-30

случайной мысли, он решил навестить Иулию Алексеевну. Давненько он у ней не бывал. Нравится с ней беседовать: душа у нее открытая, не лицемерит и, что немаловажно для общения, святое писание и житие святых знает хорошо.

- Какая радость! - затрещала Иулия Алексеевна при виде гостя. - А я уж собиралась к вам Проньку посылать. Забыли вы меня, забыли. Думаю, чем-то обидела я батюшку Михаила, иль неинтересно ему стало со старухой общаться.

- Что вы, Иулия Алексеевна, - виновато улыбнулся отец Михаил, - разве беседа с вами может быть неинтересной. А то, что долго не встречались, так вы и сами в делах были. Вроде как и уезжали куда-то, сказывали в городе.

- Да, да, - вмиг погрустнела Иулия Алексеевна. - По великому несчастью пришлось уезжать. Братец у меня помер в Ирбите, да я вроде, как сказывала тебе об этом. Отец Михаил кивнул.

- Так вот, не прошло и месяца, как преставилась и супружница его, стало быть невестка моя. Уж такое горе в доме, такое горе - не приведи Господи. Уголком платка Иулия Алексеевна промокнула выступившие слезинки, и продолжила: - И осталась у них одна-одинешенька дочка. Стало быть, племянница моя. Ну чисто ангел: и обличием, и душой. Букашечку не обидит. А умница-то! Все читает, читает. И по-французски говорит, и на этом… как его… забыла… ну, что же это за память такая… ах, да, вспомнила! На фортепиано музицирует. Но вот беда, девочка совсем не приспособлена к жизни мирской. А при тех-то делах, что остались ей от братца, ей ни в жизнь одной не управиться. В самом Ирбите магазин, да по уезду, почитай, дюжина лавок. Вот и пришлось мне везти туда Федора Федоровича, доверенного моего, принимать у тамошнего приказчика дела, покуда он, варнак, сироту по миру не пустил… Отец Михаил поначалу слушал внимательно Иулию Алексеевну, а как она заговорила о магазинах да лавках, так незаметно погрузился в свои мысли: об умершей жене и прихожанке Варваре. Умирая, Наташа просила не печалиться о ней и любить не только прихожан, а всех людей вдвое большей любовью, вроде как за себя и за нее. И всех страждущих и жаждущих помощи и защиты призревать, где бы это ни случилось - в храме ли, на улице, в пути ли. Завещание это отец Михаил исполняет усердно. Так, возможно, и Варвару Бог привел к нему в храм именно за такой помощью? А возможно, Наташа заскучала, что он давно не был у нее на могилке, и явилась напомнить об этом? Прошло ведь целых шесть лет с того дня, как он последний раз стоял над ее могилой. Как знать, как знать.

- Ах, прости Господи! - воскликнула Иулия Алексеевна, и отец Михаил встрепенулся. - Что же это я, а? Совсем из ума выжила. Вы же со службы, голодный, а я разговорами потчую. С этими хлопотами да заботами

176

«Огни над Бией» № 29-30

совсем о людях забудешь. Отец Михаил попытался было заверить радушную хозяйку, что вовсе не голоден, но где там! Иулия Алексеевна и слушать его не стала. Кликнув прислугу, она строго распорядилась подавать на стол.

- А пока, - обратилась она к отцу Михаилу, - позвольте, батюшка, я представлю вам моего ангелочка, - и, шумно поднявшись, неспешно пошла за Варей. Отец Михаил обреченно вздохнул. Новых знакомств он не любил и по возможности всячески их избегал. Знай наперед, что посещение Иулии Алексеевны обернется новым знакомством, то он бы однозначно отменил визит. Теперь уж никуда не денешься, придется выслушивать вопросы, отвечать на них и изображать радушного собеседника. Послышались шаги, в гостиную, широко улыбаясь и ведя за руку Варю, чинно вошла Иулия Алексеевна.

- Вот, батюшка, - почти с порога радостно заговорила она, - позвольте представить вам моего ангелочка Варвару Сидоровну. А это, - обернулась она к Варе, - ты, душенька, уже знаешь - отец Михаил. Она, голубушка моя, - вновь обратилась к отцу Михаилу, - ходила со мной на воскресную, а потом одна. И не далее как сегодня была у вас, батюшка, на исповеди. Помните поди? Память-то у вас, я знаю, отменная. Если сказать, что отец Михаил был удивлен появлением в гостиной Варвары, значит ничего не сказать. Он был потрясен. Непроизвольно встав, отец Михаил изумленно уставился на Варю. Варя, видимо, также не была предупреждена, к кому ее ведут, а потому была изумлена не менее отца Михаила. Щеки ее враз вспыхнули от смущения, а взгляд опустился. Иулия Алексеевна поведение молодых людей истолковала по-своему и, желая дать им возможность прийти в себя, нашла предлог удалиться.

- Ну, вы пока побеседуйте, а я пойду погляжу, как там стол готовится. После ухода Иулии Алексеевны в гостиной некоторое время царила тишина.

- Это вы? - совладав с собой, спросил отец Михаил. Варя робко подняла взгляд.

- Вы удивлены? - тихо произнесла она.

- Признаться… настолько это неожиданно… а, позвольте… впрочем… отец Михаил совсем запутался и, поняв это, замолчал.

- Вы часто бываете в гостях у Иулии Алексеевны? - после продолжительной паузы, опустив взгляд и в смущении теребя складку платья, спросила Варя.

- Да… то есть нет… впрочем… Смущение и растерянность отца Михаила почему-то развеселили Варю, и она улыбнулась. «Господи, - мелькнуло в голове отца Михаила, - она и улыбается-то так же, как Наташа». За столом в основном говорила Иулия Алексеевна. Отец Михаил и Варя

177

«Огни над Бией» № 29-30

попивали чай молча, изредка и украдкой поглядывая друг на друга. Ни к сдобе, ни к варенью никто из них не притронулся, сколько бы Иулия Алексеевна ни уговаривала. Растерянность и смущение от неожиданной встречи прошли, и Варя за столом чувствовала себя совершенно спокойной. Ей хотелось, чтоб вместо тетушки говорил отец Михаил. И чтоб рассказывал он непременно что-нибудь интересное, веселое. Голос его ей хотелось послушать. Но он молчал. Пил чай и молчал. В душе отца Михаила творилась несусветная кутерьма: с одной стороны ему было приятно видеть и общаться с Варей, а с другой - он страшился этого. Ему мнилось, что этим он оскверняет светлую память о Наташе, что эта встреча - не что иное, как происки дьявола, чтоб смутить его душу. Выждав момент, когда Иулия Алексеевна сделала паузу, отец Михаил встал.

- Как!? - изумилась хозяйка дома. - Вы уже собираетесь покинуть нас?

- К сожалению, да, - стараясь не глядеть на собеседницу, извиняющимся тоном ответил отец Михаил. - Что-то мне сегодня не совсем здоровится.

- Как жаль, как жаль. Но да ничего, вам надо больше отдыхать, а то ить все знают, как вы себя не жалеете. - И тут же, без всякого перехода, воскликнула: - Батюшки свет, а как же вы по темноте-то домой доберетесь?

- Так там и не темно еще, - взглянув на окна, возразил отец Михаил.

- Нет, нет, - замахала руками Иулия Алексеевна, - пешком я вас не отпущу, - и, выглянув в переднюю, позвала: - Спиридон! Спиридон! Ну, где ты, окаянная твоя душа, запропастился?

- Тут я, Иулия Алексеевна, - донеслось из-за двери.

- Ступай, запряги Воронка, отвезешь батюшку Михаила домой. Да поспешай, фетюк, не растележивайся.

- Одним мигом! Отцу Михаилу было страсть как неудобно, что из-за него тревожат человека в неурочный час.

- Иулия Алексеевна, - умоляюще заговорил он, - ни к чему бы такие хлопоты. Я и пешком без затруднений доберусь. Сделайте милость, отмените запрягать. Но Иулия Алексеевна и слышать ничего не хотела. Варе было очень жаль, что отец Михаил уходит. Она вмиг сникла и стала ждать, когда он с ней попрощается. До первых петухов творил отец Михаил молитвы, прося Бога послать ему в душу покой, в разум ясность. Не случилось. Уставший и угнетенный, с безрадостными мыслями он прилег на кровать отдохнуть. Что случилось, почему небеса позволили искушать его душу? Разве он грешен, в чем-то преступил черту веры? Или дал себе послабление? В памяти ничего такого нет. Возможно, это испытание на твердость. Но разве все эти шесть лет он не был тверд в вере? Был, и ни на йоту нигде и ни в чем себе не попустил. Тогда для чего еще-то испытания? «Господи, дай понять и разуметь, к чему сие в душе моей слабой…»

178

«Огни над Бией» № 29-30

Ближе к рассвету, физически усталый и морально измотанный, отец Михаил забылся коротким и тревожным сном. Следующая встреча отца Михаила с Варей состоялась через три дня, на воскресной службе. К тому часу страсти в душе отца Михаила малость улеглись, и он уже начал подумывать, что ничего плохого в его общении с Варей нет. Что общением с ней он нисколечко не оскорбляет память по Наталье. Ежедневно он встречается с десятком прихожанок, и ничего. Варя - одна из них. Вот только схожесть с Натальей… Так что же теперь? Отвернуться от нее за это? А может быть, она как никто другой нуждается в его помощи, может быть, как раз для этого и привел ее Господь в Никольский храм? Нужно просто забыть о ее схожести с Натальей, и вся недолга. Иулия Алексеевна, как всегда, стояла в первом ряду, а Варя рядом. При виде девушки в душе отца Михаила как легким, теплым ветерком протянуло. Большого усилия потребовалось ему , чтоб за всю службу ни разу не взглянуть на Варю. А так хотелось. Варя не спускала с отца Михаила глаз. Ждала: сейчас он на нее глянет, их взгляды встретятся, и она ему улыбнется. Но он так и не посмотрел на неё ни разу. Варю даже обида взяла - почему он так? Но потом успокоилась: все-таки он батюшка, и не в салоне беседует, а службу в храме ведет. Службу и проповедь отец Михаил провел с большим вдохновением, и в конце, готовясь к исповеданиям, поймал себя на мысли, что и вдохновенье, и красноречие были для Вари. От такой мысли его аж в жар бросило: «Господи, - мелькнуло в голове, - в грех впал…» Закончив исповедовать, отец Михаил направился было в ризницу, но тут к нему подшагнула Иулия Алексеевна.

- Батюшка, - негромко заговорила она, - мы с Варварой Сидоровной просим вас не отказать отобедать с нами. Обед у нас будет крайне необычным. Уж будьте так любезны, не откажите, порадуйте. К приходу отца Михаила стол был накрыт. Хозяйка с племянницей, одетые празднично, встречали гостя у дверей. На Варе - шелковое платье, поверх короткая парчовая кофточка, на шее нить жемчужных бус, на ногах аккуратненькие, словно игрушечные, выстроченные парчовые башмачки. На Иулии Алексеевне - шерстяное платье, на плечи накинут шитый канителью парчовый платок с золотой каймой. Обе, видно по взглядам, очень рады приходу гостя.

- А мы уж заждались вас, - слегка надтреснутый голос Иулии Алексеевны приветлив.

- Простите, коли заставил себя ждать.

- Ну, что вы, нет, нет. Вы, как всегда, вовремя. В этом доме еще моим покойным мужем было заведено: обедать в два часа, а сейчас еще только без четверти.

- Ну и слава Богу. Иулия Алексеевна, простите за излишнее любопытство: по какому поводу вы сегодня устраиваете необычный обед?

179

«Огни над Бией» № 29-30

- Как?! Разве я не сказала вам об этом давеча?

- Нет.

- Ну, тогда, слушайте: второго дня из Ирбита пришел багаж Варвары Сидоровны. И среди кучи книг и картин… Кстати, Варвара Сидоровна сама рисует картины, не сочтите за богохульство, много лучше борзенковских богомазов. Талант, истинно говорю вам. Впрочем, сами увидите. Но, главное, - Иулия Алексеевна прищурилась и, выставив указательный палец и сделав короткую, подчеркивающую важность сообщения паузу, торжественно закончила: - Варвара Сидоровна обещалась нынче на фортепиано нам музицировать!

- Что вы говорите?! - искренне удивился отец Михаил и восхищенно посмотрел на Варю. - Вы кладезь талантов, Варвара Сидоровна! Щеки Вари от смущения зарделись.

- Ну, что вы, - скромно опустила она взгляд, - это я так… для себя.

- Скромница она у меня, - проворковала Иулия Алексеевна. Долго в этот вечер не мог заснуть отец Михаил: перебирал в памяти обед у Иулии Алексеевны. Не все события обеда, а только то, что касалось Вари. Его до глубины души поражало сходство Вари с Натальей, которое, как оказалось, было не только внешним, но и внутренним. У Вари те же интересы, что были и у Наташи: фортепиано, рисование, чтение романов. На фортепиано она в основном исполняла произведения тех же композиторов, что и Наташа. Романы читает тех же авторов. И даже такая мелочь, как наклон головки, чуть влево и вниз, при игре на фортепиано - такой же! Что это? Мистика? Поднявшись с кровати, отец Михаил подошел к окну, бросил взгляд на низкое, густо усеянное звездами сентябрьское небо. «Сколько звезд… как огромен Божий мир… а что, если это не просто звезды, а души ушедших на небеса людей? Среди них, верно, твоя душа, Наташа. Смотрит она сейчас на меня… если б была возможность, хоть как-то связаться с тобой, я уверен - ты бы непременно мне помогла… или бы дала знать, что слышишь меня…». И вдруг одна звезда, как бы мигнула. Отец Михаил испуганно отпрянул от окна и осенил себя крестом. «Господи, неужто я схожу с ума?.. Упаси, Господи, и избави от чаши сей!» Запалив лампадку и встав на колени перед образом Спасителя, отец Михаил творил молитвы и клал земные поклоны до полного изнеможения. С того обеда Варя, твердо уверовав, что отец Михаил и есть тот самый ангел, который являлся ей во сне, старалась как можно чаще видеть его. Использовала любой предлог, чтоб побыть с ним рядом, посмотреть в его глаза, послушать голос. Отец Михаил догадывался об этом, и душа его исходила от противоречий. С одной стороны, ему хотелось видеть Варю, беседовать с ней, а с другой - его страшило желание встречи с ней. И это второе было подобно крику в ночи – непонятно, откуда, кто и для чего кричит. И на душе от этого становилось тревожно. Так прошла неделя. Все эти дни Варя была весела, энергична. Иулия

180

«Огни над Бией» № 29-30

Алексеевна нарадоваться не могла на племянницу. «Слава те Господи, - думала она, любуясь Варенькиной жизнерадостностью, - наконец-то снизошла твоя благодать на бедную сиротку». Своей радостью Иулия Алексеевна не преминула поделиться с отцом Михаилом при первой же встрече.

- Видите, как мой ангелочек расцвел? Прям светится вся. А не привези я ее оттуда, так она бы там зачахла б от тоски по родителям. А тут расцвела, прям, как заново родилась.

- На всё воля Божья, - заметил отец Михаил.

- Ну, да, я и говорю: пожалел Господь сиротиночку. В день мучениц Веры, Надежды и Любови в жизни отца Михаила произошел крутой поворот. Отслужив утреню и решив некоторые хозяйственные дела по храму, отец Михаил неторопко направился домой. На редкость для сентября погожий день располагал к прогулке и благотворно влиял на мысли. Отрадно было смотреть на по-осеннему чистое небо, пестрый наряд деревьев и покрытую листвой, словно лоскутным одеялом, землю. Отец Михаил, желая продлить в душе прекрасное чувство, решил побыть на улице дольше и направился в Ольгинский сад - единственное место в городе, пригодное для гуляний. Да и река оттуда видна хорошо. Выбрав тропинку менее хоженную, отец Михаил направился в конец сада, ближе к реке. Одному на природе думается легче, ясней и погружение в себя происходит много глубже. Так сейчас, полностью отдавшись мыслям, отец Михаил не заметил, что ему навстречу, радостно улыбаясь, шла Варя. И только когда расстояние между ними оставалось не более аршина, Варя заговорила.

- Осторожней, батюшка, не то вы собьете меня! Отец Михаил как в стену уперся.

- Вы? - удивленно произнес он.

- Неужто не верите своим глазам? - не переставая улыбаться, слегка склонив головку, Варя озорно смотрела на батюшку.

- Отчего ж, но… вы одни?

- Да.

- Что же вы здесь делаете?

- Гуляю. А вы? Квартира-то ваша в другой стороне. Значит, вы нарочно сюда зашли?

- Признаться - да. Денек ныне, сами изволите видеть, просто благодать. И захотелось побродить…

- С мыслями наедине?

- Вы не по летам прозорливы, - смущенно улыбнулся отец Михаил.

- Ой! - воскликнула Варя и, подшагнув, коснулась бороды отца Михаила.

- А у вас в бороде паутинка запуталась. Выбирая паутину, Варя несколько раз коснулась пальчиками подбородка

181

«Огни над Бией» № 29-30

и щеки отца Михаила. Впервые он стоял так близко к Варе, видел ее глаза, чувствовал руки, вдыхал аромат духов. Между их губами было не более шести вершков. В груди отца Михаила взвилось волнение, сердце забилось сильно и часто. Он даже перестал дышать. И в этот момент он понял, почему хотел и в то же время боялся встречаться с Варей: встречи этой жаждало его мужское начало, а духовное противилось. Первое, дремавшее или затаенно сидевшее несколько лет, при виде женщины, очень похожей на ту, которая была любимой и познанной, проснулось, стало требовать природой заложенное. Он чудом сдержался, чтоб не взять ее руки и не расцеловать их, не привлечь ее к себе…

- Ну вот, - ступая и стряхивая с руки паутинку, проговорила Варя, - теперь ваша борода чистая. Отец Михаил, с трудом сглотнув подкативший к горлу ком, выдохнул. Заметив резкую перемену в лице батюшки, Варя погасила улыбку и с тревогой в голосе спросила: - Что с вами, батюшка? Вам плохо, вы так побледнели.

- Да… - от волнения голос отца Михаила слегка охрип. - Что-то голова вдруг разболелась. Варя вновь подшагнула и прижала ладонь ко лбу батюшки.

- Да вас пот прошиб, батюшка! Отец Михаил запоздало отклонился.

- Ну вот, теперь вы ручки запачкали…

- Глупости говорите, батюшка, идемте-ка лучше к нам. У тетушки, я знаю, есть лекарства…

- Нет, нет, - поспешно отказался отец Михаил. - Благодарю за участие, но я лучше домой…

- Но… - растерянно развела руками Варя, - как же вы… одни-то? А вдруг… да и дома вы, верно, одни…

- Нет, нет, - мелко отшагивая назад и избегая смотреть на Варю, залепетал отец Михаил. - Ничего, это… нет, благодарю… дома хозяева, там… мальчик… благодарю.

- Позвольте хотя бы проводить…

- Нет, нет, не утруждайтесь! Нет! Я сам… благодарю… И развернувшись, отец Михаил быстро зашагал прочь, из последних сил удерживаясь, чтоб не вернуться и не сотворить непоправимого. Остаток дня, вечер и большую часть ночи отец Михаил провел в истовых молитвах. Творил молитвы, а из души рвался крик: «За что, Господи, оставил меня?! За какие прегрешения, Господи? Понять хочу, в чем вина моя… Ведомы Тебе все дела мои и помыслы, и ни на мгновенье, ни на горчичное зерно не усомнился я в вере! Так за что, Господи, за что дозволил соблазну в душу проникнуть, за что крепости духа лишил?!» Неделю отец Михаил не ходил в храм. Сказавшись больным, он сам не выходил из дома, и к себе, кроме дьяка, никого не принимал. Молился до изнеможения и первые три дня ничего не ел, только воду пил. На четвертый день, поняв, что скоро лишится сил вставать на молитву, стал

182

«Огни над Бией» № 29-30

съедать по половине фунта черного хлеба. И в тот же четвертый день, призвав к себе дьяка, он попросил его срочно доставить письмо епископу и привезти от него ответ, если таковой, мол, будет. В первый же день, как отец Михаил не пришел в храм на утреннюю службу, по городу пополз слух - занедужил батюшка Михаил. Удивились прихожане и тому, что не пришел провести службу, и тому, что занедужил. Никто из прихожан не припомнит, чтоб отец Михаил не то что хворал когда-нибудь, но и даже чтоб квелым был. А тут - на тебе: вчера жив- здрав, а нынче уж и из дому не выходит. Заметался в догадках любопытный обыватель - что же это за напасть такая обрушилась на батюшку, что он даже из дому выйти не в силах? А если по церковным понятиям болезни посылаются небесами в наказание за грехи, то получается, что за батюшкой чтой-то проклюнулось? И тут же нашелся, кто видел его встречу с племянницей Иулии Алексеевны в Ольгинском саду. И пошла плясать губерния - вот тебе, мол, и батюшка! Вот тебе и праведник! Но усомнившихся в праведности отца Михаила были единицы. Многие даже и не поверили во встречу, сочли это за навет. А те, кто поверил, не усмотрели в этом ничего необычного - ну, встретились и встретились, и то, видно случайно, а не по сговору. Не тот, мол, он человек, чтоб за юбками бегать. О болезни отца Михаила и его встрече с Варей в Ольгинском саду Иулия Алексеевна узнала на третий день. И тогда ей стала понятна понурость и задумчивость племянницы в последние дни. Не в силах сдержать желание узнать все из первых уст, Иулия Алексеевна тут же приступила к Варе с расспросами. И узнав, что встреча в саду произошла совершенно случайно и что после короткого разговора - его Варя передала почти дословно - отец Михаил, сославшись на нездоровье, быстро ушел домой, Иулия Алексеевна облегченно выдохнула: слава Богу, никаких амурных дел, не запятнана честь ни Вареньки, ни отца Михаила. Прям, как камень с души свалился. В этот же день Иулия Алексеевна отправила к отцу Михаилу Проньку - справиться о здоровье и узнать, не нужно ли чего для лечения. Ответ от епископа дьяк привез только в октябре, в день апостола Филиппа. Отец Михаил за столом читал житие святых, когда усталый, в промокшей одежде дьяк не вошел, а почти ввалился через порог. Стащив с головы скуфью и перекрестившись на образа, гонец протянул отцу Михаилу немного измятый пакетик. Хотя отец Михаил и ждал возвращение дьяка ежечасно, и вроде бы настроился смиренно принять любое решение епископа, все-таки при виде пакетика взволновался, не сумел совладать с чувством. Да и как же иначе, когда в руки подают бумагу, в которой судьба всей дальнейшей жизни. Поблагодарив и отпустив дьяка, отец Михаил долго не решался вскрыть конверт. Повертел его, рассмотрел со всех сторон, потрогал печать, положил на стол. Некоторое время, заложив руки за спину, он

183

«Огни над Бией» № 29-30

задумчиво вышагивал по комнате, потом остановился перед иконами, размашисто перекрестился и, взяв конверт, решительно вскрыл его. В конверте было два листка - гербовый и обыкновенный - письменный. На гербовом листе отпускная и рекомендация к епископу смоленскому Петру. А на письменном листке - личное послание от епископа. Его отец Михаил прочитал внимательно два раза. Отложил, задумался, глядя на подрагивающее пламя свечи. Потом прочитал еще раз и, следуя просьбе епископа, сжег письмо. Отпускную и рекомендацию прочел бегло и убрал обратно в конверт. Прошение епископ удовлетворил, и это отцу Михаилу вернуло надежду, что Бог его не оставил. На душе посветлело, мысли полегчали. Значит, в самый короткий срок он двинется на встречу новой жизни. И если бы не начатые дела по храму, то он бы утром же и выехал - ему собраться, как говорится, только подпоясаться. В день Покрова Пресвятой Богородицы отец Михаил, невзирая на крапающий дождь, выехал из города. Выехал, едва забелел рассвет. И дьяк, пришедший проводить, и возница пытались было убедить отца Михаила отложить отъезд до благоприятной погоды, но где там - он и слушать их не стал. Верил, что чем скорее уедет, тем быстрее в его душе наступит покой. Остаться же еще на день или даже на полдня он боялся, что может поддаться искушению еще раз увидеть Варю и тогда… Бог знает, что может статься тогда. А потому лучше скорей уехать, убежать. Перед посадкой в двуколку, отец Михаил порывисто обнял дьяка, поцеловал его троекратно. Дьяк Илларион по большому счету за годы, прожитые рядом с отцом Михаилом, стал для него единственным близким человеком. Специально отец Михаил не искал его, не приглядывал, нет. Их сближение случилось само собой. Так, как обычно сходятся родственные души: незаметно и тесно. И было искренне жаль расставаться с дьяком. Случится ли ему встретить на своем пути такого человека еще? Уже за городом, на горе, отец Михаил спохватился, что не напомнил дьяку отнести Иулии Алексеевне письмо, в котором он просит извинить его за отъезд без прощания, непременно сегодня. «Да нет, не забудет, снесет, - успокоил себя отец Михаил, - Илларион человек обязательный, ответственный…». Конечно, в знак уважения и многолетней дружбы надо было б сходить перед отъездом, попрощаться, но… тогда бы не избежать встречи с Варей.

- Останови-ка, любезный, коня, - попросил отец Михаил возницу. Спустившись с двуколки, он вернулся на несколько шагов и посмотрел на город. Приехал он сюда в поисках покоя. И вроде бы нашел. Все ему здесь по душе пришлось: и люди, и природа, и сам городок… Мыслил прожить здесь до конца дней своих, а вышло-то вона как - бежать пришлось. И до сего часа самому непонятно, от кого он бежит - от соблазна, от Вари или от самого себя? И получится ли в таком случае убежать? * * *

184

«Огни над Бией» № 29-30

1 проза

РА Й Н Г О Л Ь Д Ш У Л Ь Ц

Райнгольд Асафович Шульц родился 1 ноября 1949 года в семье житомирских немцев-колонистов Асафа и Линды (Отто) Шульц, которые были сосланы в сталинские времена из Украины в КарелоФинскую АССР, а затем второй раз в Коми АССР. После службы в армии Райнгольд вернулся домой и устроился на работу в аэропорт города Сыктывкара. Он проработал 17 лет в Гражданской Авиации, прошёл путь от авиатехника, инженера до начальника базы отдела материально - технического снабжения. Райнгольд закончил два университета: народный университет по юридической специальности «Гражданское и трудовое право» и экономический факультет по специальности "Финансы и кредит" Сыктывкарского государственного университета. Международный литературный конкурс "Золотое Перо Руси". Номинация «Русское в нас». За произведение «Чья душа во мне?»

-Золотое Перо Руси. Медаль на ленте «За высокую гражданскую позицию» и диплом Александра -Золотое Перо Руси. Медаль и диплом «За солнечную деятельность».

-Золотое Перо Руси. Диплом имени Твардовского и медаль «За высокую гражданскую позицию и патриотизм».

- Диплом. Второе место за рассказ «Ветераны».

-Диплом. "АSЕК" с присвоением звания заслуженного магистра и статуса действительного члена Европейской коллегии совета магистров.

-Грамота государственной Думы РСФСР в спортивной номинации за интервью «Самбо».

-Литературный конкурс в Берлине «Книга года» в 2010 году признал лучшие работы Шульца по шести номинациям.

-Диплом. Первое место и звание лауреата литературного конкурса «Открытая тема 2011».

-Диплом и призовое место за юмористический рассказ «Пай-пай», с размещением его в интернете. Большой «Лах орден» и приз «Читательское сердце», полученный в Ветцларе. Основатель и Президент Содружества литературных сообществ Золотое Перо Руси Светлана Савицкая из Москвы посетила Германию и на творческом вечере в городе Вецларе лично вручила ему сертификат и передала в дар писателю изготовленную вручную сорокасантиметровую авторскую куклу с лицом и именем Райнгольда Шульца. Папа Шульц член литературного общества в ФРГ «Немцы из России» с 17.10.1999 года. С 22.07.2007 года он состоит в международной ассоциации писателей и публицистов (МАПП).

185

«Огни над Бией» № 29-30

С 16.10.2007 года член Берлинского литературного общества - Веrliner Literaturbund! (ВLВ). С 07.06.2008 года член Союза Соотечественников в Берлине. С 01.07.2008 года состоит в МСПС - международном сообществе писательских Союзов, правопреемнике Союза писателей СССР. С 26.03.2013. ЧЛЕН ВСЕМИРНОЙ КОРПОРАЦИИ ПИСАТЕЛЕЙ - штаб квартира в Нью-Йорке. У него больше тысячи публикаций на многих континетах. Его имя вошло в авторский энциклопедический словарь «Немцы России», изданный на русском и на немецком языках, и в аналогичный Берлинский немецкий словарь "Russlanddeutsche Schriftsteller", составленный Герольдом Бельгером На картошку ( рассказ. )

В России каждый год осень и зима как всегда наступили неожиданно. Город не успевал подготовиться к зиме и отопительному сезону, а село к осени и сбору урожая, который в этом году на столько то процентов выше чем в прошлом ,а в прошлом был на столько же выше, чем в позапрошлом и т. д. Как в лозунге: "Сегодня лучше чем вчера, а завтра лучше чем сегодня." В битву за урожай брошены лучшие городские силы. "Колхозники, поможем студентам убрать урожай" призывали сельские плакаты. Тысячи школьников, студентов, научных работников, врачей, лётчиков, офицеров с армией солдат и бандой партизан- резервников, выходили на "Куликово поле" на битву с капустой, картошкой, свеклой, пшеницей, хлопком и другими славянскими культурами. По всей стране, целые колонны автобусов с шефами по утрам выезжало из города в село. В период битвы платили две зарплаты, основную автоматом и сельскую, в копейках. Собирались в 8 утра на сборных пунктах, раньше не получается. Детей надо в садик отвести, школьников собрать в дорогу, самим добраться в условленное место. Автобусы в это время года по городу ходят с большими интервалами, так как весь автотранспорт мобилизован в село. Добровольцев почти нет, наоборот, кто смог использовал блат, знакомства, здоровье, принести всякие справки об освобождении от сельхоз работ. Наконец список зачитан, перекличку провели, загрузились, тронулись. Дорога занимает час, полтора, к десяти подъезжаем к сельскому правлению. Там никого. Неожиданно ведь! Бойцам объявлен большой перекур,а старшие групп уезжают с автобусом на поиски местного начальства. Женщины попёрлись в магазины, мужики кто во что горазд, кто в карты, кто в футбол. Наездившись по полям везут колхозное начальство, по глазам видно, начальники болеют после вчерашнего. У них к нам интереса нет, им вообще ничего не интересно. Но одолжение сделали показали поле, объяснили норму. Все в автобус, на поле вышли около одиннадцати и сразу выяснилось, что тары не хватает.

186

«Огни над Бией» № 29-30

Послали гонца опять искать колхозное начальство. Народ всякий, молодой и не очень. Добросовестные остались со справками в городе, на рабочих местах. А здесь, кто хорошо работает, а кто у костра вертится. В костёр летит всё что горит, забор, столбы, доски, брёвна и т. д. Кипит вода в вёдрах, варится картошка, валит дым. Стоят бидоны с молоком, "пей, не хочу". Над полями тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят. Замечательная щемящая картина родной сельской природы. Последние деньки. Затормозить бы сщас, остановись мгновенье. Воздух то какой, какой воздух, как сметана. А тишина. Деревья в лесу все в золоте. Лужи из хрусталя и в каждой кусок неба и солнце. Как хорошо быть на природе при погоде, а то весь год четыре стены и шум цивилизации, вечная спешка, быстрей ещё быстрей, не успеешь обойдут, отстанешь. А здесь время замерло. Так приятно устать. Остановиться. Бабье лето. Бабье!

У костра зазвякала рельса, второй час - обед. Гуськом потянулись к костру разогнувшиеся шефы. Разобрали свои сумки, скучковались по интересам, расселись по опрокинутым вёдрам, вывалили содержимое на газету, чего только там нет, впору свадьбу играть. В магазине такое не сыщешь, слюной изойдёшь от одного вида. Разлили "Андропольку" по кружкам, стаканам, термосным крышкам, выпили и навалились на сельхоз продукты. Захрустели грибы, огурцы. свежий лук. Хренодёры, разносолы, домашняя заготовка. Витамин "Ц" яйце, сальце, мясце, винце. Горячая картошка на свежем воздухе - королева стола. Фляга с молоком, неиссякаемый источник, напоила всех до сыта,а остатки про запас разлили по бутылочкам, баночкам, термосам распихали опять по сумкам для тех кто дома. Всё медленнее движутся челюсти, всё ленивее жуётся, какая то тяжесть навалилась на всех, теперь все по настоящему устали. Разморило. Затухло веселье, закемарили шефы. А колхозный звеньевой, приняв халявное сорокаградусное лекарство от старших шефов, совсем оклимался от вчерашнего и погнал людей на поля революционным матом. Вспомнил план, и что погоду использовать надо и что шефам приписал, за лекарство, надо же как то возместить. Не все смогли вернуться в поле, некоторых из его компании решили не будить, чтоб проспались и не мешали в автобусе на обратной дороге. Всё равно в таком состоянии от них вреда больше чем пользы, а спит, другим не мешает и то дело. Пол -третьего, осталось работать час, полтора, потом два часа дороги домой, а там под звонок в садик за детьми и день пролетел. Хорошо что дождя не было, не будет и больничных. В автобус рассаживались по своим местам, под сиденьями у смелых и рискованных лежал в мешках и сумках свежий урожай. Усталые, но бодрые с хорошим настроением под шум и анекдоты тронулись в обратный путь. В дороге неожиданно все автобусы поголовно останавливал рейд ГАИ и народного контроля. У всех немедленно появилась жажда, молоко усиленно переливалось в животы. Вещественное доказательство уничтожалось на глазах. А очень смелых и рискованных высаживали с их свежим урожаем, составляли протоколы, официально сообщали на работу высшему

187

«Огни над Бией» № 29-30

руководству, стыдили - тычили в глаза, песочили на собраниях, лишали месячных, квартальных, годовых премиальных,13 зарплату. Каждый килограмм этого урожая в конце процедуры становился очень золотым. Их фотографии висели на доске хулиганов. Отпуск зимой, в очередь на квартиру снова ставили с хвоста, придумывали ещё разные методы наказания, всем собранием единогласно голосовали "За" клеймили калённым железом в стенной печати. Обсуждали проблемы в местных и центральных газетных диспутах. Как сохранить урожай и бороться с несунами. Урожай отбирали, сваливали в общую кучу, ждали пока он подпортится в хранилищах, опять звали шефов на переборку овощей и везли в город, тому же шефу, который её собирал. А он - гегемон-трудящийся, рабочий класс, набегавшись по магазинам в свой законный выходной, наткнувшись наконец на привоз и отстояв в длинной очереди, покупал эту, им же собранную и дважды перебранную, но теперь уже полугнилую картошку, матерился на кухне о заботе государства. Если бы по уму, осенью мне её в поле продали законно, я бы в своём погребке каждую картоху сохранил и обошлась бы она мне и государству намного дешевле и не мотали бы нервы своей идеей и заботой. А капусту вообще не убрали, под снег пошла. Зато несунов, по ночам, отряды милиции гоняли как зайцев. Отстояли народное добро. Выиграли битву.

14.07.1998г. Гиссен. Германия.

188

1 проза Анастасия НЕШПОР Анастасия Нешпор (Глушкова), выпускница литературной студии Дома детского творчества №1, победительница краевого конкурса, посвящённого В.М.Шукшину «Тихая моя Родина», лауреат межрегионального конкурса «Устами детей говорит мир» в Томске. Живёт в Бийске, работает учителем английского языка в школе №34, занимается литературным творчеством с младшими школьниками. Рассказы Заяц Мальчишка смотрел в окно. Ночь ковшом Большой Медведицы черпала густое звездное молоко Млечного пути. По иронии судьбы или по воле беспутной матери мальчик родился инвалидом. У него заячья губа, и большинство ребят детского дома дразнили его. За пять лет он свыкся с прозвищем «Заяц». По имени его называли только воспитатели и няни. Имя ему дали врачи детской больницы красивое – Александр, что значит «победитель». А вот Маруся, жалостливая санитарка Дома малютки, почему-то называла его Сашко. Кто его родители, ребенок не

«Огни над Бией» № 29-30

знал. Мальчика нашел церковный сторож «бабьим летом» на крыльце храма. Младенец был завернут в тонкое детское одеяло и мирно спал. Такова предыстория появления Сашки в детском доме. Но, видимо, там, на паперти, Бог дал ребенку дар – видеть и передавать красками и карандашами красоту мира. И Сашко рисовал. Рисовал… Рисовал весенние сады, похожие сверху, из окна, на взбитые сливки, небо на закате, когда оно, располосованное последними солнечными лучами, виснет над рекой тельняшкой, вытянувшись на горизонте, как на бельевой веревке. Рисовал клумбы с цветами, умытыми утренней росой, когда они тянут головки к солнцу, тараща на небо глаза с распахнутыми ресницами - лепестками, и кивают проплывающим мимо облакам; березы у крыльца, слизывающие зелеными язычками капельки дождя. Рисовал лес, который в объятьях осени желтел и краснел от стыда и от того, что это происходит у всех на виду. Рисовал бездомных собак с человеческими глазами, кошек на заборе. И так у него все здорово получалось! Но лучшими рисунками были портреты мамы. Её он рисовал чаще всего. Она такая красивая! Красивая, насколько он мог представить, и винил себя за то, что родился уродом, поэтому мама отказалась от него. Был у Сашки друг. Замечательный друг – Витяй. Он никогда не дразнил Сашку, ему нравились рисунки друга. Кровати мальчиков стояли рядом. Но вчера его усыновили и увезли. Сашке стало невыносимо больно, и эта боль смотрела вместе с ним на звездное небо раскрытыми детскими глазами и хотела заскулить, но мальчишка крепко сжал её в сердце и приказал себе: «Не реви!» Вошла воспитательница, обняла его, погладила по голове и сказала: «Спать ложись. Утро вечера мудренее». Сашка послушно лег в кровать, но заснул только под утро. Он вспоминал, как играл с Витяем, бегал с ним наперегонки и как друг, заступаясь за него, подрался с мальчишкой, который был старше на два года. И с горечью думал, что его никогда не усыновят – ведь он похож на зайца. Утром его разбудила Маруся. Она часто приходила из Дома малютки и приносила сладости. Сашка всегда по-честному делился ими с Витяем. Сегодня Маруся принесла большое красное яблоко и эклер, села на стул рядом с кроватью и спросила: «Как дела, Сашко? Ты крепко спал, и тебя не разбудили на завтрак. Поешь». Маруся пыталась его растормошить, но безуспешно. Сашка молчал. Она и ушла, потому как много дел у санитарки. И он не обиделся – понимал. Маруся унесла его новые рисунки, она всегда так делала, а зачем, Сашка не знал. Мальчик неохотно встал, посмотрел в окно, вышел в коридор. Маруся все ещё была здесь. Она показывала рисунки какой-то женщине и плакала. Сашка вдруг сердцем узнал в этой женщине с прекрасным и добрым лицом ту, которую ждал всю свою недолгую жизнь. Он смотрел на неё, не отрывая восхищённого взгляда, и чего-то ждал. Женщина, почувствовав его взгляд, повернулась, посмотрела задумчиво, потом

189

«Огни над Бией» № 29-30

подошла и, присев, взяла его руку в свои теплые ладони. У Сашки закружилась голова. Душа горела и рвалась от сомнения: «Нет, она его не узнает! Надо ей подсказать!» И губы ребенка чуть слышно прошептали: «Мама?» Женщина резко поднялась и торопливо пошла к выходу. Маруся как-то суетливо засеменила за ней. Сашка крепко зажмурил глаза: «Не узнала! Не узнала! Или я ей не понравился». Внутри него все дрожало, он был готов упасть прямо в коридоре. Несколько детдомовцев наблюдали за происходящим. Самый высокий из них подошел к Сашке и насмешливо заговорил: «Что, Заяц, не усыновила миллионерша? Нужны мы ей, такие… Видел бы ты, на каком «Мерседесе» она прикатила»… Сашка не стал дослушивать. Он вбежал в спальню, упал на кровать, уткнулся лицом в подушку и зажал уши ладонями. Но с того дня стал ждать. Необъяснимая тоска овладела Сашкой. Он плохо ел, плохо спал, побледнел и ослаб. Мальчик не играл, только рисовал портрет увиденной женщины. А через две недели она появилась вновь в сопровождении Маруси, которая смеялась и плакала одновременно. Сашка и не подозревал, что это вообще возможно: плакать и смеяться вместе. Женщина обняла его, взяла за руку, и они пошли рядом по длинным коридорам детского дома, по дорожке сада. Шли молча, осознавая, что оба счастливы. Детдомовцы, няни и воспитатели столпились у окон. Взрослые улыбались, украдкой вытирая слезы. Сашка не оглядывался. Он знал, какими глазами его провожали дети. ЛЕТО В ДЕРЕВНЕ (цикл рассказов) Леоматус семиаргус Сережке семь, а Митька младше, ему шесть. Сережка городской, приезжает на каникулы к бабушке, а Митька местный, крутоярский. В Крутых Ярах их знают все и не только как друзей не разлей вода, но и как любознательных и деятельных, склонных к познанию на собственном опыте, неутомимых исследователей местной флоры и фауны. Они уже обследовали холмы, овраги, соседские огороды. Нет, последние не с целью наживы, а с целью сравнения селекции бабки Матрены и тетки Арины, в результате которого хозяйки получили скрученные в один большой узел плети огурцов в парниках и на грядках, а мальчишки – разодранные о гвозди заборов штаны и горящие уши (у Матрены рука не из легких). Ранним утром Сережка и Митька сидели у ограды тетки Арины на бревнах, которые совсем недавно привез из леса дядька Егор, работавший пильщиком в лесозаготовительном обществе. Срезы бревен сохранили свежий древесный запах, а на лодыжки мальчишек липла сосновая смола: по-видимому, деревья сильно плакали, прощаясь с колючими сестрами, которым еще суждено было пожить.

190

«Огни над Бией» № 29-30

Митька пальцем ковырял кору, и вдруг его внимание привлекло нечто неизвестное. Это не виданное ранее, похожее на что-то среднее между ракушкой-витушкой и желудем, вызвало у ребят интерес. После тщательного его рассмотрения мальчишки пришли к выводу, что объект исследования может являться какой-нибудь формой жизни. Митька попытался взломать найденную загадку, но Сережка, будучи по старшинству мудрее, предложил проконсультироваться у кого-нибудь из взрослых. Понимая, что близкие родственники и соседи, уставшие от их чудачеств, отмахнутся от расспросов, стали думать, к кому же обратиться. Из большого списка претендентов, который включал таких авторитетов деревни, как управляющий, агроном, директор сельпо, лесничий дядя Иван, выбран был учитель биологии Лесков. Он, пожалуй, единственный, кто никогда не отказывал почемучкам в ответах. В нем самом жила какая-то детская непосредственность, всеготовность к разгадыванию тайн среди обычного. К нему-то и двинулись будущие «соискатели Нобелевской премии», так ребят в шутку часто называл Сережкин отец, которому больше других доставалось за эти соискания от соседей, почтальона, даже от собственной матери. Пока шли к дому учителя, фантазия детского мышления достигла апогея и остановилась на предположении внеземного происхождения найденного объекта. Поэтому Петру Ивановичу уже у калитки мальчишки рассказали о тарелке, прилетевшей с Марса, оставившей на сосне в лесу капсулу, которая при согревании разовьется в марсианина земного. На что учитель улыбнулся и пригласил ребят в дом. Там на глазах мальчишек он взял лупу и начал рассматривать то, что они принесли. Затем открыл толстую книгу, полистал ее и сказал: «Леоматус семиаргус. Это по-латыни. По-русски – бабочка, Голубянка лесная». Петр Иванович увидел подозрительные и недоверчивые взгляды Сережки и Митьки, рассмеялся и добавил: «Это кокон-куколка». Мальчишки молча продолжали смотреть исподлобья, они-то надеялись на подтверждение своей гипотезы и тут же заподозрили Лескова, что он говорит неправду, чтобы присвоить себе их славу открывателей. Только после того как биолог дал им посмотреть в лупу и прочитал о бабочке, сомнения мальчишек развеялись. Но свою научную находку оставить учителю не согласились, а принесли во двор Сережкиной бабки, где изза сентиментальности хозяйки до сих пор не спилили столетний тополь, и она каждое лето ругается с Ариной и Матреной, которые клянут тополиный пух. На этом тополе и суждено было поселиться куколке. Мальчишки нашли большую расщелину в коре дерева, наполнили ее пухом и уложили туда свою находку. А через час уже вся деревенская ребятня побывала у тополиного инкубатора марки «СерМит». С того дня и повелось: проснутся Сережка и Митька и первым делом, не умываясь, даже не проснувшись окончательно, – к куколке. Кто первый? Сначала взрослые посмеивались над этим ритуалом, а потом даже с уважением стали относиться к мальчишечьей настойчивости.

191

«Огни над Бией» № 29-30

Вскоре все деревенские после приветствия спрашивали друг друга, не превратился ли кокон в бабочку. И день такой настал. К тополю мальчишки явились одновременно и увидели то, что редко кому удавалось наблюдать: куколка лопнула неровно, и из нее показались сначала усики, а потом на свет явился Леоматус семиагрус! Бабочка плавно выпустила крылышки – лоскут шелка небесного цвета. Мальчишки глазам не верили: неужели это красота земного существа, а не живого марсианского цветка? Бабочка вспорхнула и села на голову Митьке. Сережка приказал ему не шевелиться, да Митька и не шевелился, он замер, словно почувствовал свою ответственность за это живое существо. А крутоярцы восторженно передавали долгожданную новость, сами не понимая, чему радовались. Хотя причина радости проста – жить на Земле. Кто заштопал небо Все в деревне почему-то ругали нынешнее лето. Уж больно оно выдалось жарким. А в конце июля зарядил дождь. Три дня кряду лил. Лихо, с раскатистым громом и всполохами молний. Бабушка при каждом грозовом раскате крестится, шепчет: «Господи, помилуй»… Мальчишки сидят у окна, прижавшись носами к стеклу, наблюдают за пляской дождя. Тот крутится в лужицах волчком, подпрыгивает каплями и пузырится. У дождя и музыка особая. То он барабанит по крышам и оконному стеклу, то звенит натянутой струной или шумовыми инструментами в воздухе, да вместе с ветром по листьям деревьев, по траве, по печной трубе. Один дождь, а как целый оркестр, которым руководит волшебная дирижерская палочка – молния. Ребята слушают и смотрят. Они видят, как цветы ладошками лепестков ловят капельки дождя, как трепещет жгучая крапива у ограды. А впрочем, так ей и надо, мальчишечьим ногам она давно знакома. А рядом умывается дождем лопух – этого цепляку братья знают тоже не понаслышке. Воробьи прячутся под скатами крыш, как люди под зонтами. Мальчишкам жаль промокших воробьев, и гулять очень хочется. Бабушка Настасья ворчит: «Дел во дворе полно, а небо продырявилось, трава затянет все в огороде. Вот возьму штопальную иглу…». Внуки недоуменно посмотрели на неё. Младший, рыжий Митька, шепотом спросил старшего Сережку: - А зачем ей штопальная игла?

- Зачем, зачем. Небо штопать будет, – ответил тот.

- Ой, так там много-много дырок. У неё весь день уйдет на это. А может, даже ночь, – забеспокоился Митька.

- Ты подумай, как она до неба достанет. Она у нас такая низенькая. Вот, – и Сережка показал ладошкой ниже своей груди.

- А у нас за сараем лестница есть… Мальчишки дали волю своему воображению, и стало веселее. Вдруг

192

«Огни над Бией» № 29-30

Митька за окном под лопухом заметил маленького лягушонка. Его было трудно увидеть, он почти сливался с листьями репейника.

- Вот бедолага! – вскрикнул мальчишка. – Да он же совсем промок.

- Кто? Где? – заволновался Сережка .

- Лягушонок, – на ходу ответил брат и, быстро надев галоши, выскочил за дверь. Сережка наблюдал за Митькой через стекло и видел, как тот проворно изловил зеленого. Лягушонок не ожидал такого поворота, а спокойно сидел под лопухом, довольный происходящим, и наслаждался сыростью, приглядываясь, нет ли поблизости комарика, которым можно перекусить. Мальчишка принес лягушонка в дом. Сам промок до нитки, но первым делом начал кухонным полотенцем сушить спасенного. Сережка суетился рядом. Бабушка Настасья подошла к ребятам, погладила по макушкам и сказала: «Жалостливые вы мои, только глупые. Выпустите лягушонка. Для него дождь – в радость». Ошалелого от неожиданной заботы представителя земноводных выпустили во двор, откуда он прямиком поскакал в огород, видимо, решил спрятаться, чтобы ктонибудь ещё не вздумал о нем заботиться. А бабушка сушила чистым полотенцем внука. За окном сгущался вечер, тащил из-за горизонта ночь. Пришло время спать. К утру дождь прекратился. Проснувшись, мальчишки увидели на стуле у кровати штопаные носки. Вспомнили, как бабушка ворчала: «Носков на вас не напасешься»… А на небе, распустив лучи длинными иглами, ярко светило солнце. Так кто же заштопал небо? Звезда в колодце Лето подошло к порогу – на выход. Звездный август хлопотал в крутоярских дворах: громыхал кадками для засолки огурцов, стучал топорами, заготавливая дрова, шуршал сеном в стогах, хрустел, надкусывая яблоки, смешивал запах меда и новеньких парт в школе. Митька и Сережка подросли, но выдумщиками быть не перестали. Близилась минута расставания, и мальчишки старались как можно больше времени проводить вместе. На окраине Крутых Яров стоял заброшенный дом. Его двор зарос лопухами и крапивой. За домом выросла яблоня-дичка, а рядом доживал свой век полуразрушенный колодец, на дне которого еще сохранилась вода. Этот дом притягивал любопытство мальчишек. Они иногда до позднего вечера обследовали нежилое место и заросли вокруг него. Сережкина бабка иногда прутом сопровождала друзей до собственного двора, недовольная их поздним возвращением. Тот год отличился небывалым звездопадом! О, как любили мальчишки наблюдать падение звезд! Сережка, как человек знающий

193

«Огни над Бией» № 29-30

(окончивший первый класс), утверждал, что звезды очень большие, но Митька слабо ему верил, так как собственными глазами видел – маленькие! Сережка, чтобы замирить спор, предлагал более понятную версию: «Это падают осколки звезд». В это Митька готов был поверить, представляя при этом рождественское печенье-звездочки, у которых обломили кусочек. И до слез ему становилось жалко звезды. Да кто же там, наверху, посмел? И вот наступил момент истины. Митька в заброшенном колодце увидел звезду, по его мнению, упавшую с неба. Она была маленькая. И как бы Сережка ни убеждал друга, что это только отражение, Митька был тверд в своем намерении спасти звезду. Парнишка заторопился к матери за ведром и веревкой, запнулся за корягу, упал, расцарапал колени, но, не чувствуя боли, побежал дальше. Мать ждала Митьку на крыльце. Не дослушав сбивчивый рассказ сына, она взяла его за руку и со словами «Подождет твоя звезда до утра» повела укладывать спать.

Спал Митька плохо: ворочался, что-то шептал во сне, просыпался от увиденного и снова засыпал под тяжестью невидимых оков. А снилось ему, будто звезда тонет и гаснет, а большая жаба норовит откусить большой кусок от звездного печенья, а он, Митяй, спасает утопающую и потом в космическом скафандре приклеивает спасенную к небу над крышей своего дома самым лучшим клеем-БФ. Как только рассвет заглянул в окно, Митька вскочил с кровати, горбясь и подскакивая от нетерпения, надел штаны и шмыгнул за дверь. Он разбудил Сережку, постучав в окно, и мальчишки, взяв ведро и веревку, двинулись к колодцу: один с сознанием будущего героического поступка, другой – в надежде торжества науки.

Митька заглянул в колодец. Вчера вечером звезда находилась под водой и ярко блестела, а сегодня плавала на поверхности и была тусклой. «Совсем бедолага намокла», – подумал Митька и засуетился, привязывая веревку к ведру. После нескольких попыток груз был поднят на поверхность. В ведре оказался …кленовый лист. Сережка торжествовал, а Митька смотрел на одинокий клен за покосившейся оградой. Наверное, это он, сватаясь к яблоне-дичке, послал ей ветряной почтой письмо – свой первый, самый красивый желтый лист. Но яблонька в дикой гордости отвергла предложение, а, возможно, не поняла намерений клена и бросила в колодец непрочитанное письмо. Вечером отражение звезды снова заблестело на дне колодца. Только Сережку увезли в город, а Митька спал, положив под подушку новенький портфель. И снилось ему, что он идёт в школу, где обязательно всё узнает про звёзды. ***

194

«Огни над Бией» № 29-30

1

Татьяна

проба пера

ВАСИЛЬЕВА

МБОУ «Кадетская школа» 11 «К»

«Парус» в моем море

На сегодняшний день в нашем городе существует общество, которое помогает развивать людям свои таланты. А именно какие? Те, что связаны с поэзией и в целом с литературой. Буквально 27 февраля снова состоялась встреча членов союза писателей «Парус». Заседание, происходящее дважды в месяц в стенах АГАО им. В. Шукшина. Под руководством Дмитрия Ивановича Шарабарина. И вот под вечер четверга один из классов учебного заведения снова заполнен людьми, которые пишут…и не просто пишут, а творят. Чем же занимаются на таких заседаниях? Конечно же делятся своими новыми произведениями, критикуют творчество друг друга, обсуждают предстоящие мероприятия.

Стихи я пишу с 11 лет, но никогда не относилась к этому серьезно, пока офицер из моей школы не взял меня за руку и не повел к «парусникам». Так я посещаю этот союз с осени 2013 года. За это время, как говорят члены союза, я заметно выросла в творчестве. Выработался тембр, чего мне не доставало, улучшилось чувство рифмы, и в целом ,– стихи стали глубже и насыщеннее. Мои стихи уже печатали в нескольких сборниках, один из которых посвящен 75-летию литературного объединения «Парус». Однажды английский писатель Сидни Смит сказал: «Большой талант теряется для мира из-за нехватки смелости. Каждый день умирают блеклые люди, чья робость помешала сделать им первые усилия».

Конечно же я не могу с ним не согласиться. Людям нужно помогать открывать свои таланты, подталкивать их на верный путь. Ведь только человек может рассмотреть в другом нечто большее, нежели обычного человека. Помочь ему найти свое место в жизни. Я благодарна своему наставнику Андрею Михайловичу Эйсмонту за то, что он помог найти мне свое место. Он увидел во мне того человека, который должен что-то принести обществу своим талантом. «Парус» - то, что поддерживает меня в моих начинаниях. Заставляет идти дальше и совершенствоваться.

Рождается человек – рождается талант. Я призываю нынешнюю молодежь, своих ровесников, не зарывать в себе дух творческого человека. А искать себя во всем: поэзии, музыке, картинах и т.д. Главное, ищите свое место. И в свою очередь хочу добавить: если вы пишете стихи, прозу, сказки или просто считаете себя начинающим писателем – хватайте свои произведения и идите в объединение. Запустите в своем море «Парус», и однажды он будет плыть по океану вашего творчества.

195

«Огни над Бией» № 29-30

1 проза

ВЛАДИМИР НУРГАЛИЕВ

.

Родился в городе Семипалатинске 20 января 1960 года. После окончания школы поступил в Томский государственный университет. По распределению, в 1982 году, приехал в город Бийск Алтайского края для работы на одном из крупных предприятий города. Литературу любил с детства. Время от времени сам пробовал писать рассказы и стихи. Занимаюсь в городской студии прозы «Гран», с целью совершенствования литературного стиля. В декабре 2012 г в Канаде издана книга Владимира Нургалиева «Мы живём, работаем, чтоб выжить. От СССР до современной России» Недавно автору пришло приглашение из

Канады от издателя на творческую встречу с читателями. Владимир Нургалиев - Лауреат журнала «Огни над Бией». Ночной визитёр рассказ-миниатюра

Среди ночи я вдруг проснулся от того, что кто-то, как к себе домой, с силой нажал ручку замка моей входной двери. Соскочив с кровати, подошёл к двери, спросить, кто там. Но последующего звонка и стука в дверь не последовало. Тогда я заглянул в глазок. От увиденного, просто закричал от страха. Ещё выше моей двери по размеру, передо мной маячила тень огромного человека. Наконец догадался, что это охранник ночных жриц любви. В квартире над моей, сменились хозяева, там сделали спешный ремонт и завезли девушек из провинции заниматься проституцией. До меня стало доходить, что теперь этот огромный призрак-охранник, будет каждую ночь дежурить здесь, чтобы, в случае чего разбираться с нерадивыми клиентами. Поражённый этой догадкой, пошёл включать компьютер, чтобы запечатлеть пережитое в рассказе, понимая, этой ночью, уже не смогу уснуть от только что пережитого страшного шока. Рукопашная (непридуманные истории Великой Отечественной войны, из воспоминаний командира пулемётного расчёта "Максим" Григория Васильевича Маларова) Подразделение красноармейцев тихо, изо всех сил стараясь не шуметь, подбиралось к траншее врага. Немцы, в это раннее утро, ещё спали. Их наблюдатели, похоже, тоже. Почти у самой траншеи

196

«Огни над Бией» № 29-30

подразделение всё-таки было обнаружено. По бойцам был открыт встречный огонь. Но, поздно. Красноармейцы, один за другим, скатывались в немецкую траншею и бились с врагом в рукопашную. Григорий, какое-то время ещё бежал под огнём противника к траншее. Перед ним падали убитыми и ранеными его однополчане. И, он инстинктивно пригибался, маневрировал на бегу, в ту или другую сторону. Так с ходу, с пылу-жару он достиг неприятельской траншеи. И, прямо под собой в окопе, увидел стоящего рослого немецкого офицера с направленным на него пистолетом. На анализ ситуации времени не было. Григорий прыгнул сверху на офицера. Щёлкнул курок пистолета, но выстрела не последовало. Как в последствие выяснил Григорий, патронов в пистолете не было, офицер уже выпустил всю обойму по наступавшим красноармейцам, а перезарядить пистолет не успел. Началась рукопашная схватка. Огромный офицер подмял под себя Григория и стал его душить. Григорий ногтями вцепился в офицера, расцарапывая ему лицо. Пытался вырваться. Но не мог одолеть физически более сильного противника. В какой-то момент, изловчившись, из автомата ППШ, Григорий дал очередь офицеру в бок. Тот обмяк и повалился на Григория, заливая его своей кровью. После боя наш герой, штык-ножом, выковыривал из под ногтей запёкшуюся кровь, очищал от вражеской крови обмундирование. Шёл в атаку яростный сорок третий год (посвящается Хилю Алексею, участнику ВОВ) Идёт 1943 год. Только что отгремел бой. Алексей сидит на дне окопа. Наполняет диск автомата ППШ патронами из вещмешка. Приходит в себя. В голове стоит звон от гранатных разрывов и бешеной стрельбы. День начался с атаки красноармейцев на траншеи врага. А закончился контратакой немцев на окопные позиции красноармейцев. Поле боя было сплошь устлано телами своих и чужих солдат. Алексей никак не мог до конца отойти от боя. В глазах стояла одна и та же картина. Немцы идут на красноармейцев во весь рост, затем пригибаются, ползут. Рослый немецкий солдат, подполз к Алексею на расстояние броска гранаты. Алексей держал его на мушке, но приказа открывать огня не поступало. Всё было как в замедленном кино. Немец достаёт гранату, выдёргивает чеку, замахивается... В этот момент, кто-то без приказа стреляет в немца. Граната взрывается в его руке. И тут, как от спускового крючка, уже закипает настоящий бой. Оглушительный, нервный, беспощадный. Алексей стрелял и стрелял из автомата по фигурам немецких солдат. И остановился только тогда, когда эти фигуры перестали появляться перед его одиночным окопом.

197

«Огни над Бией» № 29-30

Через несколько дней, ночью, в группе из трёх солдат, под управлением старшего, Алексея отправили в разведку. Накануне днём прошёл отбор разведчиков. Взвод построили в ряд и предложили: "Кто добровольно пойдёт в разведку?". Все солдаты молчали. Тогда командир подошёл к Алексею и прямо спросил его: "Ты отказываешься идти?". Алексей ответил: "Нет не отказываюсь". Ползти пришлось буквально по разлагающимся трупам. Когда взмывала осветительная ракета, приходилось замирать в том положении, в каком она тебя заставала. Порой лицом к лицу с мертвецом. Это держало нервы в постоянном напряжении. Но всё обошлось. Разведчики выдвинулись к одиноко стоящему хутору за спиной немцев. Светало. Из дома вышла хозяйка. Разведчики её окликнули. Она завела их в дом. Рассказала, что знала о немцах. Предложила разведчикам выпить и закусить. Далее всё произошло быстро, неожиданно, трудно-объяснимо. То ли алкоголь подействовал на бдительность, то ли что иное, но вся группа была захвачена немцами прямо в доме. Начались новые испытания для Алексея. Через некоторое время, он с множеством пленных красноармейцев ехал под охраной немцев в эшелоне, увозящим их на запад. В вагоне, где был Алексей, сразу организовалась инициативная группа. Заговорили о побеге. Начались прения за и против. Пока один из пленных не сказал, что если кто побежит, то он "шумнёт" немцам. Чем и подписал себе смертный приговор. Он сразу был задушен. Беглецы, в темноте, один за другим выбирались из вагона на крышу. На ходу спрыгивали с уходящего в Германию поезда. Вскоре Алексей выбрался к своим. Благо, отъехать успели недалеко. Особист долго бил и мучил Алексея. Спасла Алексея полная неграмотность, и то, что не он был старшим в той группе разведчиков. Ни писать, ни читать он не умел, поэтому ничем не смог помочь особисту, требовавшему подписать "признательные" показания. Алексею довелось довоевать. С ранениями, с кровью и потом. Но выжил. Дошёл, в должности помкомвзвода, до долгожданной Победы 9 МАЯ 1945 года. Хотел и после войны остаться на службе в армии. Его даже послали учиться на командирские курсы. Но куда там. Вольница захлестнула молодого бойца. Начались нелады с дисциплиной. Алексея отчислили с курсов. На том и закончилась военная жизнь Алексея. Началась мирная жизнь в трудах, заботах, семейных отношениях. Не родись у Алексея в тот послевоенный год сына Николая. Никогда бы не узнал эту историю... Судьба... брат (невымышленные истории Великой Отечественной войны) Паника. Страшная вещь. Хоть в начале, хоть в середине - конце войны.

198

«Огни над Бией» № 29-30

Это психоз толпы. Который передаётся каждому, кто под него подпадает. Было это уже в победном сорок пятом - под Берлином. Генерал стоял на середине моста через канал, стреляя из пистолета по бегущей толпе паникёров. Падали убитые, но это никого не останавливало. Обезумевшая толпа продолжала в панике бежать через мост. Наконец, генерал узнал одного из бегущих и крикнул ему: "Стой (фамилия) - застрелю". Тот остановился. Это на секунду вызвало замешательство у остальных. Их отрезвление. Бегущие остановились. Страх окружения - теперь был преодолён другим страхом - быть убитым своим. На этом стрельба закончилась. Порядок удалось восстановить и вернуть бойцов назад. Тревога оказалась ложной. Никакого окружения не было. Но, видимо, от судьбы не уйти. В ближайшем бою, не застреленный генералом боец погиб. Белая горячка (фентези) Ты такой же как всегда. Но в то же время, не такой. Чёрно-белые видения, сменяются цветными: сцены из реальной жизни, перемежаются с сюрреалистическими сюжетами. Асфиксия мозга давит. Ты идёшь в толпе, внешне неотличный от всех. Но тебя выхватывает из толпы полицейский патруль, везёт в больничный комплекс. Там тебе ставят укол, и ты засыпаешь до утра. Утром в замкнутый больничный бокс, заходит мужчина-врач. Внимательно наблюдает тебя, спрашивает о самочувствии. Говорит, что тебя подняли вчера с земли, что уже октябрь и могло наступить переохлаждение тела, ты вроде не пьяный, а самостоятельно двигаться не мог. Вот полицейский патруль и привёз тебя сюда, для оказания медицинской помощи. Врач открывает дверь бокса прямо на улицу, ты выходишь, долго плутаешь по двору, в поисках выхода, но не находишь и опять возвращаешься к боксу. Врач стоит у дверей, показывает тебе выход. Наконец ты вышел за территорию лечебного заведения. Идёшь по дороге, тебе жарко. Снимаешь куртку и бросаешь её на обочине. Становится холодно, пробивает сначала мелкая дрожь, потом сильнее, сильнее. Больше не в силах терпеть холод, заходишь в тёмный подвал многоэтажного дома, там тепло и ты отключаешься, забывшись… Захар контуженный Молодым солдатом, Захар попал в Афганистан. Вскоре его БТР, подорвался на фугасе. Захар чудом выжил, получив сильнейшие ожоги и контузию, стал на всю жизнь инвалидом. С тех пор, он живёт по принципу: «Здесь помню, здесь не помню». Ни человек, ни трава.

199

«Огни над Бией» № 29-30

Захар живёт в малосемейке, получает пенсию. Однако, пенсии ему, хватает буквально на несколько дней. А всё дело, опять же в контузии. Закупив полный пакет продуктов, он, как правило, не доносит его до своей квартиры, а просто где-то оставляет по дороге. Так как забывается, впадает в ступор, вешает пакет на куст, и идёт по своим «делам». Живёт Захар контуженный, через дом от меня. Часто вижу его сидящего на корточках и о чём-то «размышляющего». В какой-то момент, решил познакомиться с ним. Он завёл меня в квартиру, открыл пустой холодильник, посмотрел внутрь, потом развёл руками, мол, извини, сам видишь - угостить нечем. При следующей встрече, я подал ему руку поздороваться. Он удивлённо посмотрел на меня и покачал головой не помню тебя. Так мне пришлось вторично с ним знакомиться. Однако, больше таких попыток, я не предпринимал, чтобы не тревожить Захара. И всё-таки, мне пришлось ещё раз «познакомиться» с Захаром. Дело в том, что у нас в микрорайоне появились гастарбайтеры из Таджикистана. Однажды наблюдаю такую картину: посреди тротуара, Захар стоит напротив молодого таджика и разговаривает с ним «на повышенных тонах», ещё немного, и возникнет драка. Я подошёл, встал между ними, и потихоньку оттеснил Захара в сторонку. Захар, ничего не понимая, стал меня спрашивать, откуда здесь «афганцы», каким образом они добрались до нас. Ничего не стал ему объяснять, повёл его к дому, распростился с ним. С тех пор прошёл год, но я больше не вижу Захара. Где он сейчас, не знаю. Ищу человека (фэнтези) В своей жизни - всегда ищу Человека. Для этого, когда наступает выходной день, сажусь на автобус и доезжаю до конечной остановки. Обратно, как правило, полдня иду домой пешком. Смотрю, чем живут люди, куда спешат, вслушиваюсь в обрывки обронённых фраз, иногда наблюдаю целые разговоры происходящие между людьми. Обязательно захожу на Центральный рынок, где публика разномастная, разноцветная, разновозрастная… С годами, такой образ жизни, стал моей привычкой, частью моего «я». Стал практиковать выезды в другие города: Барнаул, Новосибирск, Томск, Красноярск, Ташкент, Пермь, Москву, Санкт-Петербург… Со временем, заметил такую особенность. Около меня, постоянно стали тормозить патрульно-постовые машины полиции, предлагают мне сесть с ними и прокатиться в ближайшее отделение. Там привычно снимают отпечатки пальцев, пробивают мои данные по базе данных. Потом отпускают, и я продолжаю бродить по очередному городу. Высшим пилотажем для меня, является встреча с Человеком! Это, как правило, происходит неожиданно, в толпе. Мы встречаемся взглядами, пробивает какая-то искра. От равнодушия и безразличия, только что

200

«Огни над Бией» № 29-30

бывшего, не остаётся и следа. Мы молча смотрим в глаза друг друга, наливаясь энергией синергетики. Понимаем, что абсолютно совместимые люди, части единого целого. Ради таких мгновений стоит жить и годами искать Человека…

Мой друг масон (фэнтези)

Моему другу и товарищу Ивану Петровичу, чуть за девяносто лет. Но он по прежнему бодр и в здравом уме. Сажает огород, зимой чистит снег. Как юный партизан, времён Великой Отечественной Войны, имеет персональный автомобиль. Который, ему торжественно вручили на сельском сходе представители районного военкомата, под гром аплодисментов сельчан. Особо на этом автомобиле он не ездит, но автомобиль торжественно всегда стоит в его дворе на видном месте, огороженный небольшой деревянной выгородкой, чтобы его не "поцарапал" цепной пёс. Со школьной поры и до сего дня, Иван Петрович пишет стихи, рассказы, повести, романы, сказки, научную фантастику... За свой счёт выпускает книги, первым читателем которых, всегда являюсь я. Всё бы ничего, но как-то обмолвился при мне Иван Петрович, что до сих пор не Член Союза Писателей России. На что я ему шутливо заметил, мол был бы масоном, глядь, и продвинули бы его в Союз Писателей. Вроде бы в шутку сказал, но через несколько дней, Иван Петрович, приковылял ко мне домой, опираясь на трость (он прихрамывает от ранения в ногу, ещё с войны, когда партизаны шли в атаку, громя железнодорожный узел гитлеровцев). Так вот, пришёл ко мне Иван Петрович, и сказал, а не попробовать ли ему вступить в масоны? Сказано, сделано, включили компьютер, вышли в интернет. Набрав в поисковой системе запрос, "вольные каменщики", получили целый список сайтов. Зайдя на один из них, заполнили анкету, отправили. Не успели и дух перевести, как пришёл ответ, с просьбой указать, где можно прочитать литературные, художественные произведения Ивана Петровича. Мы дали ссылку на страничку произведений Ивана Петровича. Через месяц, пришёл официальный ответ! Я распечатал его на своём чёрно-белом принтере, жаль не цветном, так как цветной бланк ответа, уж больно красивый был. В сертификате указывалось, что Ивану Петровичу, по результатам его литературнохудожественной деятельности присваивается достаточно высокий масонский уровень. В примечании указывалось, желает ли Иван Петрович быстро получить Члена Союза Писателей, или готов дальше совершенствоваться и двигаться по масонской лестнице? Иван Петрович выбрал второе, что мы и оформили в электронном письме, отосланном нами "вольным каменщикам". Сертификат Иван Петрович поместил в рамочку, и поставил в книжный шкаф рядом со

201

«Огни над Бией» № 29-30

своими трудовыми грамотами и дипломами. Не прошло и недели, как пришёл ответ, не желает ли Иван Петрович стать богатым и властным, или желает дальше совершенствоваться на ниве масонства. Иван Петрович опять выбрал второй вариант. И каково же было наше удивление, когда на День Рождения Ивана Петровича, пришёл запрос-поздравление от "вольных каменщиков", желает ли он жить вечно, или будет продолжать совершенствоваться? Что нас немало озадачило! Пока Иван Петрович не вспомнил слышанную им от долгожителей фразу, что "Вечность, это тоже тяжело", и решил продолжать совершенствоваться в масонстве... Перед командировкой (фэнтези) Николай, мой давний приятель. Он рыболов-любитель и заядлый охотник. В его квартире живут охотничья собака, две рыси и барашек. Барашка Николай привёл на прокорм рысям, но они его не тронули. И сейчас я сижу на диване Николая и играю с этим забавным барашком. Две рыси лежат на полу и время от времени внимательно посматривают в нашу сторону. Мы с барашком затеяли шутливую борьбу, я пытаюсь его повалить, но он сопротивляется, вырываясь из моих рук. В это время Николай выгуливает на улице свою собаку. Зазвонил сотовый телефон, мой менеджер сообщил, что дежурный автобус ждёт меня у подъезда. Распростившись с животными, я направился к выходу. В автобусе сидели менеджер и женщина-врач. Мы тронулись. По дороге врач измерила мне давление и температуру тела. Всё оказалось в норме. Автобус был без водителя, шёл на автопилоте с помощью навигационной аппаратуры. Проезжая по улицам города, я смотрел в окно, напоследок впитывая повседневную суету людей. Когда ещё вновь всё это увижу? Вот в такси садится красивая женщина. Но, город закончился, поехали степью. Вскоре поравнялись с озером, я попросил остановиться. Был жаркий солнечный летний день. Скинув верхнюю одежду, я погрузился в воды тёплого озера. Неспеша поплыл, наслаждаясь водными объятиями, полным слиянием с природной средой. Предстояло долгих четыре года командировки на "Красную планету". Командировка была рядовой. Нужно было доставить и настроить на месте новую исследовательскую аппаратуру для общения с "Говорящими камнями". Затем с Земли специалисты, с помощью этой аппаратуры, будут дистанционно общаться и изучать психологию "Говорящих камней". Второй Пёрл-Харбор всему Военно-Морскому флоту США (Фэнтези) США почувствовали неладное, после того, как две подлодки США,

202

«Огни над Бией» № 29-30

непосредственно вероломно расправившихся с Атомоходом "КУРСК", канули в глубинах Бермудского треугольника. Затем стали по очереди выходить из строя атомные реакторы надводных и подводных боевых кораблей и авианосцев США, которые замертво стали на прикол у причальных стенок. Американская Комиссия установила, что от работы реакторов, происходит быстрое старение материалов, из которых сделаны Американские ядерные реакторы. Материалы от действия радиации, изменяют свою структуру, и перестают служить в прежнем качестве. Далее, вообще начались "чудеса"! Когда оставшиеся военные корабли США подходили к причалам, то, сходящие на воскресную побывку американские военные моряки, вдруг испарялись, прямо на глазах береговой охраны. Попытка набрать новые экипажи военных моряков, на сохранившиеся военные корабли США, не дали положительного результата, никто не пожелал испариться, как их предшественники. От потери ВСЕГО ВОЕННО-МОРСКОГО ФЛОТА США - Пентагон и ЦРУ забили неимоверную тревогу, поняв, что кто-то из внеземной цивилизации провёл опыты над Военно-Морским Флотом США. А тут начались, как снег на голову, начались ещё и неурядицы со стратегическими ядерными ракетами США... Опыты Инопланетных Цивилизаций над стратегическими ядерными силами США-НАТО продолжаются, чтобы предотвратить третью мировую войну и СОХРАНИТЬ МИР на ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ! Два ангела В городе идёт праздник. В ночном небе резвится великолепное, разноцветное лазерное шоу. Одни величественные картины, сменяются другими. Вот появилась голограмма Иисуса Христа и двух ангелов. Виктор вздрогнул. Медленно достал из под рубахи массивный серебряный нательный крест и стал его сравнивать с нарисованным на небе. Сходство было полным. Этот крест, тогда ещё восемнадцатилетнему пареньку, перед уходом в армию, надела на него его старая прабабка Дуня. В голове Дмитрия стали всплывать часто вспоминаемые им картины из его службы в Афганистане. БТР с экипажем и десантом тяжело идёт по горному серпантину. Уже во время движения, Дмитрий почувствовал смертельную опасность. Но мысленно дал себе команду: "Не паниковать!". Подрыв на фугасе. Всех всмятку. Дмитрия, живого, без единой царапины, выбрасывает взрывной волной из люка. Горящий БТР, по инерции движется ещё несколько метров и летит в пропасть. Вспоминается другой случай. Развед-взвод советских "шурави" идёт по тёмному ущелью, вдоль шумной, грохочущей речки. Дмитрий идёт впереди. В ущелье неуютно, в душах солдат тревога. В самом центре ущелья находится ответвление влево. Проходя мимо этого ответвления, Дмитрий почувствовал направленные на них душманские стволы.

203

«Огни над Бией» № 29-30

Но, продолжал идти, с инстинктивным желанием поскорее проскочить это гиблое место. Не проскочили. Ударили пулемётные очереди. Отряд заметался на берегу в поисках укрытия. Ни одного кустика или валуна. Только узкий открытый участок между рекой и этим проклятым ответвлением. Как на ладони, у неприятельских моджахедов. Весь взвод посекли плотным пулемётным огнём и он полёг. Двигавшаяся следом рота наших солдат, нашла в живых только одного Дмитрия. Контуженного, не в себе. С полностью отстрелянным боезапасом из его снайперской винтовки. Оказывается, ему тогда удалось удачно залечь в крохотной «мёртвой зоне» от огня противника. И когда «духи» стали выходить из-за укрытий, чтобы помародёрствовать над убитыми солдатами, забрать у них оружие и снаряжение. Дмитрий открыл смертельный для моджахедов огонь. После чего, потеряв несколько человек убитыми, они ретировались, по только им известным тропам и расщелинам, с этого проклятого для советских солдат места. Сейчас Дмитрий стоял и неотрывно смотрел на двух голографических белых ангелов в праздничном ночном небе. Он-то теперь различал. Вон тот ангел, стоящий на одном колене - хранитель тела. Другой, стоящий справа от Христа - хранитель души. В этот момент жена дернула Дмитрия за руку, чтобы идти дальше. Дмитрий медленно спрятал крест под рубаху и молча, под впечатлением от только что пережитых воспоминаний и видений пошёл за женой. Глаза Виктор сидел на траве и пытался осмыслить произошедшее с ним. Только что он рвал траву в саду. При этом наблюдал себя со стороны. Такие казусы тянулись за Виктором с раннего детства. Он помнил, как маленьким мальчиком рвал яблоки с яблони, глядел в синее бездонное небо. И, сверху, видел себя, рвущего яблоки. Всю жизнь Виктор носил эти воспоминания в себе, никому не рассказывая о них. Сначала, не придавал значения. Потом, чтобы не прослыть чудаком среди окружающих людей. Сейчас Виктор, будучи пенсионером, вёл замкнутый образ жизни. Жил одиноко. Холостяковал. Единственным другом его, стал домашний пёсик Бим, величиной с небольшую кошку. С добрым уравновешенным собачьим характером. Размышления Виктора прервал звонок по сотовому телефону. Звонила бывшая жена. Звала на свой завтрашний день рождения. Предлагала налепить пельменей, и вдвоём провести немного времени. Виктор поставил условие, что придёт с Бимом. Жена согласилась. В последнее время Виктор был равнодушен ко всем людским радостям. Забывал про еду. Бытовое не трогало его. Иногда приходила мысль, когда же Бог позовёт его к себе, в рай. Виктор даже пробовал год прожить в монастыре, посвящая время молитвам и постам. Но, почему-то, вернулся в мирскую жизнь. Не находил себя в ней, мучился. За время послушания

204

«Огни над Бией» № 29-30

в монастыре: бросил пить, курить, сбросил тридцать килограмм лишнего веса. В какой-то момент, в нём как бы щёлкнул переключатель. Он почувствовал блаженство от состояния огромного счастья переполнившего его, просветление. Потом снова вернулся в обычный мир. Теперь, продолжительное состояние обычного человеческого существования, у него, время от времени, сменяется переходом туда, в море блаженства. Такого, что он молит Бога, чтобы он уменьшил эту бездонную волну счастья, переполняющую его. Как сосед по саду, часто общаюсь с Виктором. Вижу, как он сильно изменился за последние несколько лет. От него идёт поток добра, излучается внутренний свет. В голове всегда стоит часто задаваемый Виктором вопрос: "Кто я? Вот этот материальный, или тот, которым видишь себя со стороны"...

28 января 2014

&

поэз ия

Иннокентий МЕДВЕДЕВ Медведев Иннокентий Петрович, г. Братск, Иркутская обл.

член Союза писателей ХХI века (Москва 2010г.).Член Европейского Конгресса Литераторов (ЕКЛ) 2013г, Творческого совета Международной Ассоциации Граждан Искусства (МАГИ) Мадрид Испания).Творческого совета авторского литературного журнала «Северо-Муйские Огни» (Северомуйск). Литерат урно-художественного совета журнала «Метаморфозы» (Гомель, Белоруссия).Председатель Братского литературного Объединения «Литературное Братство».Лауреат многих международных фестивалей и конкурсов. Автор пяти поэтических сборника. В настоящее время опубликованы подборки стихотворений во многих российских и международных литературных изданиях, - в Германии, Австрии, Чехии, Испании, Украине, Белоруссии, Казахстане, Бурятии, В Соединенных Штатах Америке: НьюЙорке, Филадельфии, Торонто . … *

*

*

205

«Огни над Бией» № 29-30

Да не вам, городским, залатать… Сколько лет уже только и слышно, Что Россию пора возрождать… Да, конечно, деревня мне ближе «Слушай, дед, я же ваш – И ее золотые поля. деревенский Я живу, и поэтому вижу, Банщиковский, Петра средний сын. Как зовет красотою земля. Покажусь с виду, может быть, Я пройдусь по деревне родимой, дерзкий, Брошу куртку свою на плетень – Но скажу, я с деревни один, Вот она!.. всех дороже и зримей В этот солнечный, ласковый день. Тот, кто наши поля воспевает, Здесь черемуха пахнет дурманом, Тот, кто нашу деревню бодрит. Но не каждый про это узнает… Взор слепит белоснежный наряд. Слушай, дед!». – Только дед уже Здесь берёзки с загадочным спит. станом «Ну и ладно,… ты спишь Привлекают прохожего взгляд. или умер?..– Пусть завязла она на ухабах, Храп услышал, – так видно Пусть калитки висят на боку. Как живётся в ней девкам и бабам живой…» Вот такие они наши думы Мне расскажет гармонь на лугу. И от них хочешь - пой, Пусть пропахла веками навозом, Пусть здесь дрался мужик за межу. хочешь - вой. Да, конечно, деревня мне ближе Пусть давно распрощалась И ее золотые поля… с колхозом – И поэтому часто я слышу, Я деревню за то не сужу. Как зовет меня предков земля. Только жаль, что поля без потребы… Деревня БАНЩИКОВО* У калитки мне жаль мужика, – Просит нищий у нищего хлеба, Есть дорога одна к Усть-Илиму – Вместо плуга – бутылка в руках. Пахнет мятой, травой резедой. Я от солнца рукою прикроюсь – Что-то птичек в лесу не слыхать… Там своротка к деревне родимой, К той, что скрылась давно И деревне я сердцем откроюсь под водой. Только сердцем поля Наверху только волны гуляют, не вспахать!… А под ними нашла свой приют Прохожу мимо деда – горюет Та деревня. О ней уж не знают.

- Ты бы дал мне, сынок, закурить… Там в домах только души живут. Сколько вас, городских, На поляне в лапту там играли. тут гостюет… И телят отгоняли на луг, Навсегда бы приехали жить… Что случится, тогда мы не знали, «Слушай, дед, расскажи-ка Что затопят телегу и плуг. на милость Но кружитесь, кружитесь Что толкает Россию на край? над морем – Это, паря, похоже на сырость, Мои ласточки, чайки, стрижи… Видишь, сгнил у болота сарай… Пусть слезами не выплакать Прохудилась над Русью-то крыша. РАЗГОВОР С ДЕДОМ

206

«Огни над Бией» № 29-30

горе, Но хоть память дано освежить. Как вы гнёзда заботливо вили И растили под крышей птенцов. Это, вижу, и вы не забыли, Как и я своих дедов, отцов. Вот и я здесь стою на дороге, Той дороге, что в воду ведёт. Волны моют мне босые ноги Зов души от меня что-то ждёт. Веет холодом прошлое в душу. Скорбь и боль, и тоска, и печаль. Мир тебе. Твой покой не нарушу. Малой родины, сгинувшей, жаль. ДЕРЕВЕНСКИЙ ВЕЧЕР Вечер задумчивый тише и тише Тихо скребутся за печкою мыши. Бабка при свечке на картах гадает, Внучка на корточках с кошкой играет.

На поляне ручей и цветы – Здесь земля красотою богата. Игры бабочек, лепет стрекоз, Пенье птиц, радость этого лета, Завитки у красавиц берёз – Всё для жизни и сердца поэта. Ты молчи, нам слова не нужны, Лишь с природою в целое слейся! В свою душу скорей загляни. Пей вино, дорогая, и смейся! Ты любовь мне свою подари– Для влюбленного сердца отрада. Буду рядом с тобой до зари И другого мне Рая не надо! СНЕЖИНКА

На ладонь снежинка мне упала, В тот же миг растаяла она. И тепла руки не ожидала, Дед покряхтел, покосился на бабку, Видно, ей почудилась весна. Снял с головы полинявшую шапку. К печке присел он поближе, Огляделась капелькой с ладошки. за шторку С нею я смотрел по сторонам… И закурил, как обычно, махорку… Где же у моей ольхи серёжки? Но зимою их не видеть нам. Ветер продрогший в трубе завывает, Всё вокруг в снегу холодном Словно зевает, и сны навевает. тонет… Всем в этом доме ложиться пора. И снежинка капелькой росы Ветер метелью разбудит с утра. Соскользнула с трепетной ладони, Чтоб дождаться истинной весны. МОЙ РАЙ Вот лежит хрусталик под ногами Вот он Рай на земле! Вот мой Рай! Взять его с собою не могу И другого мне Рая не надо. Пусть сияет яркими лучами Этот дивный берёзовый край Отражает небо на снегу. Мне от Бога - святая награда! …Как всегда пойду своей дорогой Я не видел такой красоты, Пусть снежинки кружат надо мной. Я не видел берёз в два обхвата. Раз зима, то пусть их будет много, Если тают, только лишь весной.

207

«Огни над Бией» № 29-30

Я ВЫШЕЛ ИЗ ДОМА Я вышел из дома, шёл дождь проливной А я без зонта, без плаща и без кепки. Со мной разминулся мужик из пивнойВ такую погоду прохожие редки. А дождь всё идёт. Я до нитки промок… А был бы сухим, если б дома остался… Но встречным я всё ж улыбался, как мог И летним дождём от души наслаждался. Куда-то бегут, торопясь, ручейки, А дождь разошёлся, играя по лужам… Зажглись фонари – мне они маяки, Чтоб я поспешил, ведь кому-то я нужен. ***

208

&

поэз ия

К ЮБИЛЕЮ Павла ЯВЕЦКОГО 26 октября урок журналистики в 442 группе посетил Павел Павлович Явецкий. Он был приглашен Татьяной Николаевной Пивоваровой с целью ознакомления с его поэтическим творчеством. Мероприятие проходило в формате дружеской беседы. Павел Явецкий – поэт Алтайской земли, который прошел тяжелый жизненный путь и смог побороть устои общества и стать тем, кем он является - поэтом. Павел Явецкий рассказал о своем нелегком пути, о том, как он смог добиться такого успеха в своем деле. Павел Явецкий является уроженцем села Светлоозерское, там начался его путь поэта. Свою деятельность он начал со стихотворения о погибшем в 1971 году экипаже космонавтов «Союз 11», этот экипаж погиб при возвращении изза отсутствия у них скафандров при разгерметизации спускаемого аппарата. Стихотворение было опубликовано в газете «Ленинский путь» около 40 лет назад – это была первая публикация Павла Явецкого». С этого стихотворения начался творческий путь. Продолжая свою деятельность он состоял в творческом

«Огни над Бией» № 29-30

объединении «Парус»,а потом в 2001 стал Членом Союза писателей России в котором состоит по сей день. Теперь у Павла Явецкого уже опубликовано пять книг. Одна из этих книг про авторские и сибирские, алтайские народные частушеки получила огромное внимание среди его читателей, готовиться в печать вторая часть этой книги. Поэт почитал свои любимые стихотворения, которые вызвали восторг у молодой публики и заставили задуматься о выборе будущей профессии. Диана ДЫЛЬ

______________________________

СТИХИ ПАВЛА ЯВЕЦКОГО БЕЛУХА Белее лебяжьего пуха, Не ставя себя напоказ, Сияет вершиной Белуха Слезу выжимая из глаз. Царицей на горной арене Качает веков колыбель, Где вмерзли в ледовой морене Скопления цирков досель. Медведицей белою бродит, Свои стережет уголки. С Белухи пошло - Беловодье, Сибири святые “белки”. Ей нет никакого значенья Кто крик изумленья исторг. Хранит Пантеон покоренья Не только победный восторг...

Неведомой полнится дрожью Хрустальный голец-исполин. Туман выстилает к подножью Руно воплощенных былин. И краски земные бессильны Изменчивый лик донести Вселенский Гонец и Посыльный К тебе еще на полпути. Молитвенно стынут отроги. Напрасно её не буди, Когда затихают истоки Припав к материнской груди. Тут все, что житейское - мелко С времен откровений Творца. Беснуется компаса стрелка, И холод вползает в сердца. Прессуя до грозного гула Обветренный камень и снег, Лавиной Белуха дохнула: - Cо мной не шути, человек! Промолвила будто бы глухо, И вздрогнули долы окрест: С высот непокорного духа Рукою подать до небес. КУДАТЫ Говорил один мужик: - Кудаты - дыра, тупик. Пропадешь, смотри, герой, За кудыкиной горой… Перевалишь перевал Черт там ноги поломал! Знай - напрасные труды Обнаружить Кудаты.

209

«Огни над Бией» № 29-30

…Лесовозной колеёй Мы потопали с тобой. А она едва видна В никуда ведет она. Куда я, и куда ты? Самоходом в Кудаты! До одышки, друг устал Измотал нас перевал.

- Куд-куда ты, куда ты? Кудкудакали мосты. И предстал при свете звезд Тот пропавший леспромхоз. Не пахнуло в нем жильем, Тишина легла углем.

Белый конь прозвенел удилами, Встал свечой и ударил в мах: Шлейф багряный горит как пламень, Белый всадник - сама Зима! ВЕТЕР - СТРАННИК …То ли ветер за окном В поле шастает, И мечтой о неземном В сердце властвует? Частоколами берез Расступается, И с чредой весенних грез Обнимается…

Или запахи весны Пробудившейся, Он приносит из дали Обновившейся? БЕЛЫЙ ВСАДНИК

* * * * * * Друг мой милый, бровей не хмурь, Такому надо же случиться! И печалиться, верь, не надо: Тебя искал я столько лет… В белом клекоте снежных бурь Готов я об заклад побиться, Потонули деревья сада. Что невозможно не влюбиться В иконописный твой портрет. Роща треплет метели шаль, Воробьишки дрожат в застрехе. В толпе прохожих ускользая, Глухоманная вязнет даль Волшебной феей проплыла Засыпая былого вехи. Та - настоящая, живая, Моя мечта, я это знаю, Не найти-отыскать примет: Что в сердце столько лет жила... Высоко залегли сугробы… Но остался незримый след, СТРАННИК Где стояли мы рядом оба. …Иду в ночи дорогою туманной, Миража неживой обман: Бугристыми неровностями почвы. Ясно слышишь тягучий зов ты… И дышат красотою первозданной Уплывает луны экран Сплетенья тополиные обочин. За морозные горизонты. Ни людей, ни крова нет Но остался в детство след.

210

«Огни над Бией» № 29-30

Иду туда, где в повилике росы Туманностью набрякли Андромеды, Где сосны, исполинские колоссы Небрежно кроны распушили - пледы.

Гул, нарастая, ширится. В сердце - немая дрожь… Землю вспои, кормилицу Гулкий весенний дождь!

Пронизан воздух ароматом хвои. Там грудь полна предчувствиями счастья… Побуду у лесного аналоя, И сгинут одолевшие напасти!

Вдаль горизонт продвинется, У каменистых круч Радугой опрокинется В светлом разрыве туч!

* * * Глинисто-черная вздыбилась прорва, Одурь оврагов клокочет: прими! Миг, и взлетишь - невесомо оторван, И понесет тебя вихрь, устремит, В сером вертящемся протуберанце, Над свистопляской ослепшей воды… Время сломав, в искривленном пространстве Бездны фантомы совьются в жгуты. Не было словно ни тверди, ни воли, Что по Земле тебя трудно вела, Смысла - в едином открытом Глаголе Ниспровергающем скопища зла. Молнии жалятся неукротимо Пласт изреченный из тьмы извлечен: Воланд иль Демон проносятся мимо, Или Архангел - сверкая мечом? Нити житейские странно провисли Рот забивает летейский песок… Гаснет, сгорая, субстанция мысли, Ей возвращаться на новый виток. ГРОЗОВОЙ СЮЖЕТ Сковано небо тучами. Молний слепит разряд. Грома басы могучие Гаммы весны гласят!

СЕЗАМ Купил сезама килограмм, И говорю ему: - Откройся!.. Но испарился он, сезам, Летучие имея свойства. Я за сезамом вновь иду Имея продавцов ввиду!

* * * Исторических нет величин, Иль в России мужи измельчали? Сто, на то объективных причин, Потому эти строки в печали. Мелкотравчатость в степень взошла, Сорняками ползет отовсюду… Мономаха стезя тяжела, И простому неведома люду. Век “приставок” чужих игровых. Неужели падет наша Троя?! Из глубинных корней родовых Не явилось покамест героя. РУБЛЬ - Нажива, нажива, нажива! Златой обнаглевший телец, Смеется в оскале, вражина, Что всех покорил, наконец!

211

«Огни над Бией» № 29-30

Пополнив с Гвинеями списки, Великую “почесть” достиг – Случилось: рублевик российский Усох и скукожился вмиг.

Хмельною вешней брагою Дурманит он слегка… Набрякли темной влагою Просевшие снега.

И охай, и смейся, и фыркай В инфляцию по уши врос: Влюбился в динару он с дыркой, И это, похоже, всерьез.

За выбеленной рощею, Мех ржавью обведен Лиса мышкует тощая В подталости копен.

* * * Просто сойти, постоять Поезд стоит три минуты, В легкие воздух вобрать Родины сладкие путы.

* * * Стежка по полю сырая, Знобко дрожат ковыли, С окликом Отчего края Выстроят клин журавли.

Тает в груди холодок… Пить мне его - не напиться! Не отпускает щиток, Миг осознав, проводница…

Тронут прощальным обрядом… Тяжесть отринувши лет, За перелетной армадой Мне бы сорваться вослед.

ПОЛОСКА ЗЕЛЕНОГО ЛЬДА

Больно еще отзовутся В осиротелой тиши… И паутинками рвутся Тонкие крепи души.

…Как прежде - стихами сорю Январь опахнул опахалом: Сугробы впитали зарю, Сжигая себя в красноталах. Где с бубном прошла коляда, Май выглянул благоуханный: Полоска зеленого льда Ковер приоткрывшийся травный… * * * Ручьи запели, шалые, В поля весну зовут. Сугробы обветшалые Уткнулись в синеву. Приманчива, изменчива, Коварна и слепа У марта-бокогреича Нехожая тропа.

212

*** Я ли твой, осень, любовник Может, продрогший лесок, Где непокорный шиповник Кровоточит на песок? …По ветру листья взовьются, Сосны шумнут до вершин, И не по мне ли прольются Черные слезы крушин? * * * Звездный купол в истоме, В космической неге. Лунным птицам не склюнуть Созвездий пшено: Голубым напитались Подлунные снеги, И земное с небесным Сомкнулись в одно…

«Огни над Бией» № 29-30

ГАТЬ Ворон - черен, гать - темна, Зыблется трясина. Россыпь звездного зерна Из небес - овина. Посвист лешего в манок, Сходенки лядащи…. Тонкий месяц-стригунок Звонко ржет из чащи. ПО ЗИМЕ

Когда нагрянул корпус Мятежного Гайды…. Тянулись эшелоны… Расщелкал, как орех Сбивал в пути заслоны Коварный белочех… Семь тысяч триста - глыба! В пурге себя тая, По полотну Транссиба Ползучая змея

Ползла, щетинясь сталью, Топал гривами, брел разложками, Свинцом-огнем плюясь, В переметах терялась цель... Оснеженною далью… В синь, застиранными “Всем, всем!..”- стонала связь. бинтошками Перевязывала метель. МАРШЕВАЯ Перелесками шел, околками, ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫХ Звенью стылою стынь-берез. ВОЙСК И смерзались ресницы колкие, И оттаивали от слез… Шаг чеканим вместе с песней Нам романтика близка, КОЛОЯН Мы - войска дорог железных, (отрывок) Сверхмобильные войска! …Себя он не уронит Отвагой обуян: Ни в чох, ни в грай вороний Не верил Колоян.

Берег левый, берег правый Затуманен с высоты. Наше дело - переправы, Наведенные мосты.

Кипела кровь как брага, Смотри - не оглазей!

C ним верная ватага Отчаянных друзей.

Где пройдем - пути пролягут, И понтоны наведем, Не боясь солдатских тягот Там где надо мы пройдем.

Таких - с десяток будет, Испытаны в делах Их стужа не застудит. Не одолеет страх!

Стыки рельсов как в аптеке, По Россиюшке по всей: Нам покорны буйны реки И могучий Енисей!

Сгорали дни, как хворост… Не чаяли беды,

Нет промашки в ратном деле, В пекле знойном, в холода,

213

«Огни над Бией» № 29-30

А врубаемся в тоннели К свету выведут всегда! Пусть учебное “сраженье”, Кто зеленый свет дает? Обеспечим продвиженье Нашей армии вперед. Прозвучит команда: - К бою! Встанем вместе со страной, И конечно, под рукою Автомат и ключ стальной. Много дел стране полезных Оставляем на века, Мы - войска дорог железных, Сверхмобильные войска! ЗАПЕВ …Гребнем сугорий, бурьянами волглыми, Где одинокий взгагакивал гусь, Хлябью проселков, полями, околками К детству и юности я проберусь.

*** В дымке колышутся села, Вьются пичуги, снуют… Взлобок сосновый, веселый Дарит недолгий приют. “Кто ты?”- вершинами спросит, В кроне густой прошумит… Шишек янтарная россыпь Возле подножий рябит. Сыплется хвоя на плечи. Птицу-желну разгляжу: Просто прохожий - отвечу, Путник усталый, скажу. Дрогнет роздымчиво воздух Сухотно дятел стучит. Скрытая берегом росстань Дальним гудком закричит. ЗИМНИЙ ПУТЬ

Перелесков стерта позолота… Заискрилось блестками слюды, Промерзает с клюквою болото, Земли понуро легли, не распаханы: Намертво пакуются пруды. Вижу бригадный порушенный стан. Снимется ворон короткими Спит дорога в обмороке белом. взмахами, Скованы колени камыша. Канет в ложок, где клубится туман… И по всем пространствам и пределам, * * * Сыплет крупка, не земно шурша… Потускнели символы Застоя, Перестройка канула во мрак, * * * И осталось дело непростое Острие зимы - стилет. Отсыревший раскурить табак. Плоть и душу искушая К полусотне зим и лет О делах забыться, о житейских, Приближаюсь я, ветшая. И валок до горизонта гнать: На полях родных, не Елисейских - Околдованный зимой Трудный хлеб до снегу дожинать. Достучусь времен гремящих. Может, свет неяркий мой Наяву разбудит спящих…

214

«Огни над Бией» № 29-30

* * * Тянет с крыши дым несмелый. Скрипы мерзлые ворот... Там журавль заиндевелый Проклевать пытался лед. Временные створки сдвинет Хлопотливый снеговей, А январь к ведру пристынет Серебром червленым дней. * * * “Все живое извела я, Не ступай мне вопреки!” Клацнет звонко стужа злая Белой челюстью реки. От безмолвия просторов Не одна зашлась душа… Каркнет хрипло вещий ворон Пролететь скорей, спеша. Все, как век назад, знакомо, На означенных местах… Сыплет с веток невесомо Серебристая кухта.

* * * Снежинок снежный ком, Снежинкой вьется память, Снежинки за окном Снежинки над стихами… * * * Замру над магией строки, Готов её поведать миру… Дыханье бора и реки Ко мне наведались в квартиру. * * * Простирнуло дождем, Убелило снегами, Всколыхнуло во мне Родословную-память.

ВОКАЛ - ВОКЗАЛ А в зеленой листве - чудеса! Что ей зернышки, что ей водичка? Распевала на все голоса Фонограммная певчая птичка… ТАЙНА ПИКЕТА На высоте, семи ветрах, Твоя, брат-археолог пища: Народ, растаявший в веках Оставил память - городище. НА ИЗЛОМЕ ВРЕМЕН О, разлом зияющий, времен! Что, кому и где принадлежало? Без конца везут металлолом Мощь былой Державы Стала ржавой?.. ДУХОВНЫЙ ЧЕРНОБЫЛЬ О, как звучало гордо: Человек! Споткнуться умудрились и на ровном: Переступили в двадцать первый век Обожжены Чернобылем духовным…

* * * Ничего, что сущий хлеб не сладок, А страну сорока унесла… Перебродят, выпадут в осадок Силы демонические зла. * * * С народом вровень, И напитан им, Шукшин - народен, Потому любим.

* * * Березы серебрятся у откоса, Тут дом его, и след на берегу.

215

«Огни над Бией» № 29-30

Потрескивает бронза от мороза, А он босой, на горушке, в снегу… * * * Это Рассвета Извечный мотив: Дрогнули Веки, Свет уловив… * * *

М.Я. Он везде со мной Свете незакатный: И во мгле ночной И на поле ратном… * * * Приснопамятные даты Где-то теплятся едва: Отмирают адресаты, Как осенняя листва…

* * * К этой мысли внезапно пришел, Хоть и рано итожить итоги: Крест поэта безмерно тяжел, Тяжелей в совокупности, многих… * * * Редколлегия журнала «Огни над Бией» поздравляет Павла Павловича с юбилеем, желает ему новых творческих успехов, новых книг и надеется на дальнейшее сотрудничество!

216

&

Миниатюры

АННА КАЗАНЦЕВА Первая публикация

Одно время очень хотела поступить на журналистику и увлекалась литературой, пыталась сама писать какие-то очерки, участвовала в школьных олимпиадах, писала для школьной газеты, длилось это в течение примерно 7 лет. Потом случилось так что я забросила все это, о чем сейчас очень сильно жалею. Сейчас я пишу просто так, для себя, но меня очень это привлекает, поэтому все чаще задумываюсь о том, чтобы, возможно, поучаствовать в какихлибо конкурсах ***

Иногда по вечерам в мое с ознание забирается п р и я т н а я , т е р п к а я , с огревающая изнутри, грусть. Бывает, она перерастает в нечто более глу бок ое и живое, да до так ой степени правдивое, что хочется заплак ать. В такие моменты передо мной сл овно открывается что-то настольк о важное, искреннее и значительное, что сразу возник ает желание бросить все дела и отдаться велик ом у

«Огни над Бией» № 29-30

момент у, сполна насладиться чувством выс ок ого и чистого, что так редк о возник ает внутри. И вся суета, беск онечная мешанина ежедневной рутины, повторяющейся изо дня в день и прерывающейся тольк о по праздник ам и выходным, все обычные земные потребности блекнут, меркнут, исчезают. На миг прерывается сумасшедшая к ок офония разноцветного мельк ающего,кричащего к арнавала и все твое существо замирает, боясь спугнуть драгоценный момент истины, делает судорожный вдох, закрывает глаза и цел ое мгновение;-но к ак ую-то вечность наслаждается тишиной… ***

Жизнь чел овеческ ая невечна. Странная эта шт ук а- жизнь. Вот живет чел овек,живет, любит, радуется, злится,ненавидит, восхищается. А потом раз- и нет чел овек а.А все то, чем он восхищался, то, что он любил или ненавидел, остал ось. Бескрайние поля,сладк о пахнущие травами, разноцветные насек омые, своенравное небо, к аждый раз меняющее свое настроение от горящих красных оттенк ов до монотонно- серых или ясно-голу бых, прохлада речной воды, с оленые брызги морск ого прибоя, ветер, запутавшийся в кру жеве листвы, времена года, зак ономерно сменяющие друг друга- все это испок он век ов вызывал о восхищение, трепет и восторг, и пробу ждал о самые светлые и теплые чувства в душах многих и многих тысяч людей, к оторые один за другим исчезали с лица земли. А все это оставал ось здесь. И вот мы с вами восхищаемся, смеемся и плачем вместе с природой, а она помогает нам стать чуточк у лучше и светлее. А потом нас не станет. А все это останется. И наши потомки через 100 лет, а может и больше, будут стоять под открытым ночным небом,задрав свои к удрявые гол овы кверху, и восхищаться мириадами бриллиантовых звезд, что будут так же сиять к аждую ночь. Они будут так же к ак мы с разбегу врываться в речную гладь разбивая ее на миллионы мельчайших летящих во все стороны брызг, будут бегать босик ом по знойном у полю среди бабочек, стрек оз, м ух и ж учк ов, смеяться и с обирать сахарную земляник у, ходить в лес на рассвете и замирать от загадочности деревьевисполинов, ок утанных т уманной дымк ой. А затем исчезнут и они. А природа во всем своем велик олепии будет жить, смеяться,плак ать,дышать.

Странная эта шт ук а- жизнь. ***

217

«Огни над Бией» № 29-30

Вечернее Ты приходишь домой, а там тихо, пусто и темно. Через окно попадает свет из противоположного дома, а из соседней квартиры пахнет жареной картошкой. Ты включаешь свет, наспех готовишь макароны, и тут же их съедаешь, потому что очень голоден. Ты идешь в комнату, садишься на стул, закрываешь глаза от усталости, и слышишь, как кто-то смеется, ктото ругается, чей-то ребенок плачет за стенкой, кто-то двигает стулья на кухне. А у тебя тикают часы и протекает кран. Ты сидишь и прокручиваешь в своей опухшей от усталости голове, как прошел день, вспоминаешь смешные моменты, или наоборот неудачи, в свете прошедшего времени кажущиеся тебе забавными нелепостями столь быстротечной жизни. И никто не сядет напротив, не поинтересуется, как у тебя дела, не закинет ногу на ногу и не предложит чаю. Ты встаешь и занавешиваешь окно, потому что темнота на улице постепенно сгущается и начинает просачиваться сквозь приоткрытую дверцу балкона внутрь квартиры, заливая комнату своим неприятно-отчужденным присутствием, смешиваясь с давящей на перепонки тишиной и создающей вместе с ней ядовитый напиток одиночества, который, помимо твоей воли проникает внутрь твоей головы и имеет свойство оседать там достаточно прочно в течение длительного времени. Тебе становится настолько душно, что начинают слезиться глаза и пересыхает горло. Тогда ты выходишь на балкон, возвращаясь к (казалось бы) той же темноте, но, в сочетании с приятным задористым вечерним ветерком, уже более дружелюбной и приветливой. Внизу мелькают машины и прохожие: кто-то спешит домой, кто-то неторопливо прогуливается по вечернему городу, наслаждаясь хорошей погодой, отовсюду весело мигают флюоресцентные огни вездесущей рекламы, а спокойный и приглушенный свет уличных фонарей освещает дороги. Город еще движется, но уже более медленно и расслабленно, словно готовясь ко сну. Ты рассматриваешь его из своего окна на третьем этаже, одинокий темный силуэт, фигурка, маленький болтик, являющийся его неотъемлемой, и в то же время так легко заменимой частью. Ты смотришь на него сверху вниз, подставляя лицо ветру, и любуешься им, зная, что он никогда не посмотрит в ответ. Одинокая крупица внутри такого огромного и прекрасного целого. И обидное чувство вдруг куда-то пропадает, на его место приходит успокаивающая, глубокая вечерняя грусть, которая приятно греет душу, словно теплый чай, собранный из сотен полевых трав, что впитывали в себя солнце и тепло все лето, а затем отдали его тебе, чтобы ты почувствовал себя немного лучше в холодный осенний вечер. ***

218

«Огни над Бией» № 29-30

Кровь - молоко Что такое молодость? Молодость- это беспричинное баловство Молодость- это когда приходит весна и ты не можешь усидеть на месте, видя как теплые солнечные лучи пробиваются сквозь жалюзи в проеденное пылью и наукой помещение Когда хочется смеяться, петь и танцевать без видимой на то причины Когда чувства частенько опережают голову Когда прыгаешь на спор с моста в воду Когда покупаешь шальной билет на поезд в другой город, чтобы слоняться по незнакомым ночным улицам Молодость-это когда в первый раз приходишь на пляж и сразу вбегаешь в воду, вместо того чтобы чинно расположиться на животе под палящим солнцем, думая о своем загаре Когда в первый раз покупаешь шампанское, потому что уже можно Когда невоспитанный звонкий смех в серьезном людном месте Когда катаешься на метро туда и обратно забавы ради Когда ждешь ивана-купалу Когда ешь варенье без хлеба и из банки Молодость- это нечеткие смеющиеся фотографии, потому что музыка была громкой, а устоять на месте было невозможно Это короткие юбки и мамина помада Это немытое яблоко с соседского дерева Это петь песни с балкона Это ветер в голове и пятнадцать рублей на автобус в кармане. Молодежь? Извольте... Серебряными мячами от столицы к столице раскинем веселие, смех, звон! Не поймешь — это воздух, цветок ли, птица ль! И поет, и благоухает, и пестрое сразу, — но от этого костром разгораются лица и сладчайшим вином пьянеет разум. В.Маяковский Слишком громкая музыка. Вызывающее поведение.

219

«Огни над Бией» № 29-30

Молодое поколение безнравственно, безответственно, безучастно. Быть молодым-значит быть настоящим, одномоментным. В тебе горит желание доказать себе и остальным, что ты жив, свободен и счастлив, что вот он ты тут: дышишь, видишь, слышишь, чувствуешь, думаешь, говоришь - существуешь. Ты есть у мира, а у тебя - весь мир. Ты молод, а значит, подобен неуловимому моменту, секунде: миг - и ты уже кто-то другой с работой, семьей, детьми и выходными на даче. Ты делаешь все, чтобы прочувствовать каждым миллиметром, каждой клеточкой всего своего существа свою пока еще живость, независимость, неуязвимость. Пока ты молод, стараешься успеть все и сразу, прочувствовать все, что только можно, испытать все, что человеку дано только испытать. Ты делаешь все по максимуму: скорость больше, музыку громче, танцуешь до изнеможения, смеешься до упаду, поешь до срыва голосовых связок, гуляешь допоздна, спишь до обеда, не спишь до утра, целуешься до тех пор, пока не распухнут нос и губы, рыдаешь - так навзрыд, влюбляешься - с головой, дружба в молодости - дружба навсегда, драка - так с разбитым носом и никак иначе. Пока ты молод, для тебя не существует правил, ты живешь сегодняшним днем, ты мгновение, не принадлежащее ни прошлому, ни будущему, ты - настоящий. Так почему же нужно обязательно спрашивать разрешения, вести себя воспитанно и всегда приходить вовремя, словно молодость- это чтото, за что нужно извиняться перед теми, чей момент настоящести имел место быть и существует по сей день прочно закаменевшим, словно муха в янтаре, которой они любуются через призму солнечно- медового слоя воспоминаний, напыленного временем, и с годами только украшая его и делая еще слаще?

220

«Огни над Бией» № 29-30

1 проза

Михаил БЕЛОКРЫЛОВ Лауреат журнала «Огни над Бией». Живёт в Бийске.

ЖАЛОСТЬ (Рассказ) В помещении маленького вокзала яблоку негде было упасть: отъезжающие, провожающие, встречающие оккупировали все лавки, сидели на полу среди чемоданов, мешков и узлов. По оставленному узенькому проходу медленно двигались в обе стороны вновь прибывшие, с тоской во взгляде выискивая свободный пятачок для себя, детей и своей клади. В этой медленно продвигающейся веренице людей выделялся молоденький солдатик. Без багажа, в ладно пригнанной шинели и новой шапке, он двигался в этом потоке и тоже высматривал местечко, где можно было хотя бы постоять до прибытия поезда. Такое скопление народа его удивляло. Казалось, что треть населения городка враз поднялась с намерением сбежать от какой-то напасти. Но удивляться было нечему: с интервалом в полчаса к перрону вокзала должны были подойти два пассажирских состава, идущих в разных направлениях. Определившись у окна, солдат, от нечего делать, начал разглядывать этот человеческий муравейник. Обычная картина для таких мест: озабоченные лица взрослых, уснувшие или капризничающие от духоты и усталости дети. Он перевёл взгляд на сидящих рядом на лавке людей и замер: в середине находился молодой мужчина с иконописным лицом Спасителя - сходство было потрясающее. Только у ожидающего не было и намёка на какие-нибудь морщинки на высоком отполированном лбу, а вьющиеся длинные волосы, выбившиеся из-под опущенных ушей шапки, бородка и усы были русые. Большие глаза редкого оттенка синего цвета были полны святости, внутреннего покоя и такой чистоты, что через них можно было заглянуть хозяину в душу. Обладатель лика Христа был облачён в тесноватую фуфаечку, ватные штаны, заправленные в широкие раструбы серых валенок. Первоначальный цвет его одежды определить было невозможно. Казалось, что её когда-то постирали, вывесили сушить, да года на два о ней забыли. От непогоды и солнца одежда выгорела и приобрела серовато-белёсую окраску. На этом блёклом фоне ярко выделялась белая черта, зажатой между ног трости. На коленях слепого лежал полупустой солдатский вещевой мешок,

221

«Огни над Бией» № 29-30

наём – меховые варежки, поверх которых отдыхали руки хозяина. Широкие ладони и длинные пальцы с коротко постриженными ногтями вызвали восхищение у солдата, недавнего выпускника музыкального училища. Такому строению кистей позавидовал бы любой пианист. Объект наблюдения встал, явив солдату высокий рост и ладно скроенную фигуру, закинул на левое плечо вещмешок и осторожно стал продвигаться в сторону ресторана. Трость он держал в правой руке, но не использовал её, как все слепые, а шёл, полностью полагаясь на слух. Открыл массивную дверь, над которой красовалась вывеска «Ресторан», а над ней часы. Солдат машинально отметил, что до прихода поезда ещё полчаса. Стоять в этой тесноте и духоте надоело, и он направился к выходу, на ходу доставая из кармана спички и сигарету. Вышел на перрон, закурил. Его с радостью встретил обжигающими поцелуями в щёки крещенский мороз. Приплясывая и растирая шерстяной перчаткой замерзающие части лица, солдатик несколько раз затянулся и выбросил окурок в урну - дымить на холоде удовольствия не доставляло. Идти в здание вокзала не имело смысла, и он зашёл в ресторан. Как и во всех заштатных городках, это заведение было обыкновенным буфетом, но вывеска круто меняла цены и позволяла торговать алкоголем. Из шести столиков заняты были только два: за одним трое мужчин распивали портвейн, за другим сидели молодые родители и кормили маленького сынишку прихваченной в дорогу домашней снедью. У прилавка стоял слепой. Солдатик встал за ним в очередь с намерением купить пачку сигарет, стакан чая и пирожок. Стоял и наблюдал за действиями слепого. Тот брал из кучки медяков, лежавших в левой ладони, по монете, подушечками указательного и большого пальцев тёр, определяя номинал и, наконец, запутавшись в счёте, протянул открытую ладонь с медяками официантке: -Простите, что я могу на это купить? Окинув взглядом наличность, та ответила: -Стакан чая и два кусочка хлеба. Видимо, незрячего это не устроило. Он отошёл в сторонку и принялся шарить в своих карманах. Отметив, что поиски результатов не приносят, солдат выложил на прилавок всю свою наличность - два рубля - и попросил официантку: -Пожалуйста, три яичка, три стакана чая, два бутерброда с колбасой и на остальное пирожков с ливером. На сигареты денег не осталось.

-«Ничего,- перенося еду на столик, размышлял солдатик,сигареты – не хлеб, обойдусь». Подошёл к слепому:

222

«Огни над Бией» № 29-30

-Пойдёмте со мной, перекусим.

-Спасибо. Не откажусь. Только позвольте мне взять вас под руку. Опустив монеты в карман и перехватив вещмешок и трость в правую руку, освободившейся рукой ухватился за рукав шинели. Почувствовав ткань, спросил: -Военный?

-Солдат. Отпустили встретить родителей. Они тут проездом будут.

-Это хорошо. А как вас зовут?

-Сергеем.

-А я - Алексей. Усадив незрячего, солдатик сел сам и, пододвигая к нему тарелочки, стал называть их содержимое: -Вот яички варёные, здесь два бутерброда с колбасой. Они вместо хлеба. Есть ещё пирожки с ливером. Подвинув два стакана так, что они коснулись кистей слепого, пояснил: -Это чай. Алексей поставил палочку между ног, положил на колени мешок и пальцами обеих рук изучил расположение тарелочек и стаканов на столе. Затем сложил ладони на груди и тихо-тихо зашептал молитву. Перекрестился. Взял яичко, обстучал его чайной ложкой, аккуратно почистил, определил на тарелочку. То же проделал со вторым. «Посмотрел» на солдата и спросил: -А вы почему не кушаете? Сергей, внимательно наблюдающий за незрячим, чтобы в любую секунду ему помочь, как бы оправдываясь, быстро ответил: -Да я не хочу. Разве что пирожок. И, подтверждая свои слова действием, зашуршал бумажным пакетом. Съев половину пирожка, спросил: -Вы, наверное, едете домой?

-И да, и нет. В вашем понимании, Сергей, у меня такового нет. Мой дом – это все святые обители и вера в Спасителя. Сейчас мой путь в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру.

-Это же далеко. Как же вы без сопровождающего доберётесь? Слепой, вместо ответа, спросил: -Вы верующий? Солдатик задумался и честно ответил: -Нет.

-Тогда, скорее всего, не поймёте. А у меня они есть: это мои Ангелы-хранители и вера в Господа нашего Иисуса Христа. Для атеистов - сущности мифические, а для верующих реальные. Они-то и сопровождают меня, и добрых людей на помощь посылают. Вот вы, Серёжа, не случайно оказались

223

«Огни над Бией» № 29-30

рядом в затруднительный для меня момент: это Господь, зная ваше отзывчивое сердце, из всех здесь присутствующих выбрал вас. Счастливыми должны быть родители, воспитавшие такого добродетельного сына. Назови, пожалуйста, мне их имена.

-Августа и Александр.

-В молитвах всегда буду просить святых, чтобы даровали вам всем здоровья.

-Спасибо. Алексей как-то по-детски улыбнулся и спросил: -А вы, Серёжа, случаем, не знаете, как образовалось это слово?

-Нет.

-Спасибо – это неполное слияние двух слов: Спаси Бог… Его дальнейшее объяснение прервал громкий голос из репродуктора. Вслушиваясь в безобразно работающую связь, Сергей уловил главное – на первый путь прибывает ожидаемый им состав. И он заторопился.

-Ну, мне пора. Тут на тарелочке яичко осталось, и вот,- он пододвинул слепому бумажный пакет,- пирожки. Возьмите, в дороге пригодятся. Доброго вам пути, Алексей.

-Спаси Бог, Сергей, а тебе успешной службы. До свидания. Поезд прибыл с опозданием. Сергей быстро добежал до нужного вагона, с нетерпением стал ждать. И только проводница подняла площадку, первым на перрон выскочил отец, сграбастал Сергея в медвежьи объятия, чмокнул в щёку.

-Не замёрз?

-Не успел. Заметив, что пассажиры вышли, поторопил сына: -Давай-ка быстренько в вагон, пока посадка не началась, мать переживает: всё думает, что не отпустят. А тут ещё из графика выбились. Быстро прошли по вагону, зашли в купе.

-Ну, слава Богу, - мать поцеловала сына,- увиделись. Как служится? Поди по дому скучаешь?

-Скучать не приходится, для этого времени нет.- Сын улыбнулся.А служится нормально.

-Вижу, вижу. Выглядишь молодцом: возмужал, поправился.

-Провожающих, просим покинуть вагон. До отправления поезда две минуты. Предупреждение проводницы возымело действие только на мать: она быстро сунула сыну деньги - две пятёрки, поцеловала и поторопила: -Иди, иди, с Богом. Не хватало ещё на ходу выпрыгивать. С ребятами дружи, купи конфет и угости их. Командиров слушайся. Видишь, как получилось, даже поговорить не успели. Домой

224

«Огни над Бией» № 29-30

приедем, я тебе обо всём подробно напишу. И ты не ленись, пиши чаще. Отец,- обратилась она к мужу,- проводи сына. Солдат нашёл заиндевевшее окно, к которому припали лица родителей, помахал им рукой. Увидел ответные взмахи. Поезд плавно тронулся – взмахи стали чаще. Сергей шёл возле вагона, всё махал рукой и видел, как по щекам мамы потекли слёзы. Он погрозил ей пальцем и, как хороший мим объяснил жестами, чтобы она вытерла слёзы и не плакала. Мать понимающе кивнула головой, промокнула слёзы платочком и улыбнулась. Сергей уже бежал. Он поднял вверх большой палец, что означало «вот теперь хорошо» и послал воздушный поцелуй. Всё. Платформе конец, прощанию – тоже. До отправления пригородного автобуса, маршрут которого проходил мимо его части, оставалось полтора часа, и Сергей надумал проводить Алексея. Как он и ожидал, слепой всё ещё находился в ресторане. Солдат направился к нему, и в это время, бекая и мекая, репродуктор объявил о скором прибытии поезда. Незрячий встал, закинул вещмешок за спину, развернулся к выходу.

-А я уже с родителями попрощался. - Подойдя к Алексею, заговорил Сергей.- Вот решил и вас проводить. Какой номер вагона?

-Седьмой.

-Если не прицепной, то как раз окажется напротив вокзала. Так что выходить пока не будем, дождёмся прибытия поезда в тепле. Подошли к окну, стали ждать. Минут через десять услышали гудок приближающегося локомотива.

-Пойдёмте.- И Сергей взял под руку незрячего. На перроне было многолюдно. Все смотрели на приближающийся к вокзалу состав. Вот, лениво погромыхивая на стыках, проехал локомотив. Проплыл почтовый вагон. Солдатик стал внимательно вглядываться в номера ещё двигающихся вагонов. Шипение, состав останавливается, и нужный вагон оказывается как раз напротив них. Пока проводница возится с площадкой и выпускает пассажиров, Сергей подводит Алексея к вагону. Дождавшись посадки, поднимается вместе с ним в тамбур, ведёт по полупустому вагону, чтобы определить на причитающееся по билету место. Нижняя полка оказалась в кубрике середины вагона.

-Справа нижнее место ваше. Присаживайтесь, а я ненадолго отлучусь. Попросив молоденькую проводницу не оставлять без внимания

225

«Огни над Бией» № 29-30

слепого паломника и рассчитавшись с ней за комплект белья, солдат поторопился назад. Достал матрас, быстро приготовил постель.

-Порядок. А полотенце кладу под подушку.

-Серёжа, я и сам бы мог это сделать. – Застенчиво улыбнувшись, продолжил.- Вы думаете, что незрячие ничего не умеют? Зря. Они вполне дееспособны. Но за заботу и бельё спасибо.

-Провожающих просим покинуть вагон. Солдат достал деньги, мелочь засунул обратно в карман, остальные положил в ладонь слепому: -Здесь семь рублей, вам в дороге пригодятся. Прощайте.На выходе в коридор остановился и добавил,- там, в Лавре, попросите у святых здоровья для моих родителей. Быстро направился к выходу и не слышал слов божьего человека: -Уже молюсь и прошу. - Почувствовав, что собеседника нет, тихо продолжил. – Скоро ты сам будешь молиться за своих родителей: сердце, преисполненное добродетелью, приведёт тебя в дом Спасителя. Обязательно приведёт. Через двадцать лет регент православного церковного хора Сергей представлял свой мужской коллектив на Афоне. Вечером, прогуливаясь по двору монастыря и любуясь морем, вдруг замер: его поразил звук большого колокола. Мощный насыщенный гул не бил в уши, как обычно бывало в других городах, а гармонично вписываясь в окружающий мир, нежно обволакивал сердце, проникал в душу. Вот подключились другие колокола, и вскоре уже звучали все. Но это не был колокольный перезвон, привычный всем и встречающийся повсеместно. Сергей, вслушиваясь в уникальное гармоничное сочетание, поймал себя на мысли, что воспринимает этот звон как звучание хора. Полный восторга от колокольного пения, преисполненного любви к Спасителю, он поторопился к храму, чтобы познакомиться со звонарём и выразить ему своё восхищение. Душа его блаженствовала, очарованная льющимся с неба звучанием. И когда оно прекратилось, с нетерпением стал дожидаться исполнителя. Великая радость охватила Сергея, когда в лучшем звонаре Святой Горы Афонской он узнал Алексея.

12. 12. 2013г. ***

226

«Огни над Бией» № 29-30

1

Слово о М.И.Шумской

Ольг а ОВЧИННИКОВА

В 1973 году закончила филологический факультет Бийского педагогического института. В 1981 году – очную аспирантуру в МГПИ им. В. И. Ленина, защитила кандидатскую диссертацию по теме «Проблема народного характера в романах В. М. Шукшина». Кандидат филологических наук, доцент АГАО им. В.М.Шукшина, Почётный работник высшего профессионального образования. Автор многочисленных публикаций в Барнауле, Бийске, Москве. Сфера научных интересов: Русская литература и культура 20 века, Русский вопрос в творчестве В.М. Шукшина, Поэты и прозаики Бийска и его окрестностей. Основные читаемые курсы: "Русская литература 20 века" "Региональная литература. В.М. Шукшин". ВЕТОЧКА ЛИПЫ (Слово о М. И. Шумской) Смею утверждать, что при первой встрече в далёком 1979 году мы с Марией Ивановной Шумской прониклись друг к другу взаимной симпатией. Промелькнувшие с тех пор десятилетия переписывались, перезванивались, обменивались поздравлениями. Время от времени встречались с ней в Сростках на шукшинских праздниках. С друзьями – шукшинистами навещали её в Майме и на 80-летии были в числе её гостей. Проведывали её, когда возили своих друзей из Кунгура, Москвы и Калининграда на Телецкое озеро. Чаще других я ездила к Марии Ивановне с бывшим директором музея Шукшина в селе Сростки Овчаровой Галиной Викторовной. Думаю, что после визита к ней, Шумская помнит и Дашу - внучку нашего земляка писателя А.П.Соболева. Последний раз я была у неё в январе этого года вместе с Галиной Александровной Бакановой и Людмилой Васильевной Гюрджан. Мария Ивановна рассказывала о песнях в её судьбе и в жизни Шукшина. Потом, к удовольствию хозяйки и вместе с ней, пели их любимые песни. За эти годы Мария Ивановна стала дорогим для меня человеком. Я удивительно чутко воспринимаю её, предельно искреннюю, скромную, порой даже застенчивую. Её любовь к Шукшину тиха и печальна. Я бережно храню её письма, открытки, фотографии и присланную в конверте засушенную

227

«Огни над Бией» № 29-30

веточку липы с сопроводительной запиской о том, что Василий Макарович и она очень любили это дерево. Думаю, что через данный подарок она нашла выход своей не разрушенной чувствительности, правильно полагая, что я тоже сентиментальна. Четверть века я храню эту веточку с рассыпающимися уже цветочками и листиками в целлофановом кармашке альбома для фотографий. Помню, что тогда подарок растрогал и взволновал меня. Всё вокруг стало казаться другим: более ярким и праздничным. Казалось, что этой веточкой она перебросила мостик через десятилетия: соединила нас с Шукшиным. Увы, время высушило веточку, состарило и нас. По Владимиру Далю: липа – старинное название месяца июля. В это благодатное время дерево сплошь покрывается медоносными цветками давая пищу трудолюбивым пчёлам. Это и месяц рождения Марии Ивановны и Василия Макаровича. Шукшин был в восторге от аромата цветущего дерева. Любил и петь вместе с Марией Ивановной старинную песню «Липа вековая».

Липа вековая Этот звук унылый Над рекой шумит, С давних прошлых дней Песня удалая Пробудил, что было, Вдалеке звучит. В памяти моей. Луг покрыт туманом, Пробудил о милой Словно пеленой, Прежние мечты, Слышен за курганом Вспомнил с новой силой, Звук сторожевой. Как любила ты… Как и во многих других русских народных песнях, здесь слова и мелодия раскрывают огромную глубину человеческих чувств, которые не исчезают и после смерти любимого. Промчались годы без дорогого ей человека (в октябре будет уже 40 лет), но каждый июль – их месяц. Цветёт липа… Жаль, что коротко это цветение, как и человеческая жизнь.

Первая любовь Василия Шукшина (Слово о М.И. Шумской) У Шукшина в рассказе «Письмо» есть признание: «Всё сразу полюбилось в этой девочке: глаза, косы, походка… Я совсем голову потерял». Василий провожал её из клуба, а «сердце в груди ворочалось, как картофелина в кипятке». Это он пишет о своих чувствах к Марии Шумской,

228

«Огни над Бией» № 29-30

четырнадцатилетней школьнице села Сростки. Первая любовь пришла к Василию в пятнадцать лет, когда он учился в автомобильном техникуме города Бийска. С тех пор прошло семьдесят лет. В этом году 22 июля первой любви, а потом и жене Василия Макаровича исполнится 84, а ему 25 июля исполнилось бы 85… В конце августа 1979 года, за шесть лет до создания клуба шукшинистов, автор этих строк и А.С. Пряхина – будущий директор народного музея В.М. Шукшина в детской колонии Бийска – проехали по некоторым шукшинским местам на Алтае. Побывали и в селе Майма, где жила и сейчас живёт Мария Ивановна Шумская. Нашли дом №23 по переулку Береговому, постучали в калитку. К нам вышла статная, аккуратная женщина – почти Дюймовочка. Вопросительно посмотрела на нас глазами цвета незабудки. Мы представились как поклонницы таланта Шукшина. Скромная, обаятельная хозяйка отметила, что мы первые, кто её навестил в связи с памятью о Василии Макаровиче дорогом для неё человеке и пригласила в дом. Рассказала о себе.

-Работаю преподавателем немецкого языка в школе. Училась в Новосибирском пединституте. В то время на аэрофотогеодезическом факультете института НИИГАиК училась Васина сестра Наталья – моя школьная подруга. Как невесту брата Наташа привела меня к своей сокурснице Нинель Созиновой, где мы и стали квартировать вместе. По дороге в Сростки, после демобилизации по болезни в 1953 году, он посещает нас в Новосибирске и несколько дней гостит. Мария Ивановна показывает нам паспорт, где стоит штемпель и регистрация брака с Шукшиным. Отметки о разводе нет. Такой же штамп стоял и в его паспорте. Вот почему Василий Макарович при регистрации брака с Л.Н. Федосеевой сказал, что паспорт утерян.

-Потом закончила Московскую заочную школу иностранных языков. Мы (по выражению М. Цветаевой) «всеми корнями волос» слушали её признания. Искренне, доверчиво, трогательно и душевно, с чувством виноватой застенчивости Мария Ивановна вспоминала Шукшина. Меня поразило то, что говорила она так, как будто что-то ещё можно изменить, поправить. Стало ясно – её любовь к Василию Макаровичу не иссякла. Она из когорты женщин, которые, понимая умом происходящее, не могут внушить сердцу, что потеря любимого – это навсегда.

229

«Огни над Бией» № 29-30

После регистрации брака Шукшин уехал в Москву. Ему надо было продолжать обучение, выстраивать свою будущую кинематографическую и литературную судьбу. Она же осталось на Алтае. Вокруг молодого, подающего надежды Шукшина поклонниц было более, чем предостаточно. Неустроенность, неопределённость нагоняли тоску. Хотелось чьей-то заботы, ласки и он потянулся к другим женщинам. В бушующем мире столицы он обрёк свой первый брак на неудачу. А в провинции тосковала и ждала возвращения мужа верная и преданная молодая жена. Одна из тех, на которых мир держится. Любовь Марии Ивановны – долготерпящая любовь. ***

230

&

поэз ия

ОЛ Ь ГА З А Е ВА

Родилась в г.Карши (Узбекистан). Закончила три курса ТАШГУ. Стихи и проза публиковались в краевых периодических изданиях и за рубежом – журнал «Звезда Востока» (Узбекистан), «Современная литература мира»- Нью-Йорк. Участник краевых семинаров молодых писателей. Автор пяти поэтических книг и книги прозы. Имеет краевые награды за литературную деятельность, награждена...Дипломом. Берлинск ого..литературного института за активное участие в совместных проектах и популяризацию..Берлинск ой.. б и бл и от е к и . с о в р е м е н н о й . . . литерат уры.Лауреат Международного..конкурса «Лучшая книга года» - 2014 (ГЕРМАНИЯ). Лауреат журнала «Огни над Бией» - 2014 года. Член Союза писателей России. Живёт в Бийске.

«Огни над Бией» № 29-30

*** Людям грешным и праведным, Если время пришло, Между лёгким и правильным Выбирать тяжело. От чего есть спасение? От греха и от бед. Я иду к воскресению, А быть может, и нет. Слишком много намешано. В сердце полюса – два. Если с минусом – грешная, С плюсом – совесть жива. Сердце гонит сомнения, Ум – второй господин. А уверен в спасении Только Феникс один. *** И мучительно, и долго Прорастало чувство долга. Из усталости и пепла Поднялось оно, окрепло. Чувством долга я сильна. Только всем вокруг должна.

И размылся под водою след. А вдогонку звонкие капели О таком, чего в помине нет Залились – заплакали, запели… Не сказать ручью: «Остановись!» Знай, бежит в неведомые дали. Вот и мы – согрелись, дождались. И нашли. И тут же потеряли. *** Истукан непрощения – Каменный идол. Он растёт и крепчает На наших обидах. Как мы стали рабами, Поклоняясь ему?! *** Лектору – фраза. Герою – знамя. Думает разум, А сердце знает. Криками разум Диктует смело. Хочется сразу Ответить делом.

***

Каждый поступок – Ума палата. Жми без уступок, Живи богато!

Мимо человеческой беды, Мимо счастья глупого земного Много талой утекло воды. Много в лужи набежало снова.

Музыка боя, Паденье, трепет. Шорох прибоя, И сердца лепет.

Крутится, поёт водоворот Неизбежно и неутомимо. Только миг помедлил у ворот Побежал, не постучавшись, мимо.

Тайная сразу Открылась дверца. Думает разум, А знает сердце. ***

231

«Огни над Бией» № 29-30

*** Небо тучами снова хмурится. Всё понятно – не месяц май! Я твоя прихожанка, улица, Дуру беглую принимай. Если выпала мне обочина – Значит, нынче твоею быть. Ты же, улица, неразборчива, Можешь всякого полюбить. Темнота, что меха соболевы – С головы и до самых пят. Не хочу я ютиться более Там, где знать меня не хотят!.. *** Что бьётся – не обречено. Стекло сберечь совсем не сложно. С ним обращайся осторожно – И долго проживёт оно. Для нас условие дано. Так сердце хрупко и нестойко. С ним осторожнее, поскольку Разбиться может и оно.

Над грудой трупов и знамён?.. Ни указателя, ни метки. Где должен взрывом треснуть наст? Я душу кенарем из клетки На волю выпущу сейчас. *** Как меркантилен этот мир! В нём Даже беспристрастные весы – И те невольно клонятся туда, Где тяжелей… *** Бьётся занавес ледяной. Дождевая висит преграда. До кого достучаться надо Этой ярости проливной? Разрыдался всерьёз рассвет. И, холодной водой вскипая, Колошматит сила слепая, Никому спасения нет.

***

Не кончаясь, бежит стекло. Всё струится, ломая грани. И извне почему-то ранит, Унося из дома тепло.

Судьба-злодейка любит мало, И слушать кенаря невмочь… Накрою клетку покрывалом – И для него наступит ночь.

Зябко сердцу – не отогреть. Бьётся занавес мирозданья. Я пытаюсь в его страданьи Что-то важное разглядеть.

Уснёт в момент певец наивный. Начнёт осаду тишина. Мне ж этим днём, как полем минным, Ползти с рассвета дотемна.

***

Замедлен бег минут горячих, И снег морозом накалён. Кто там, вдали, беззвучно плачет

232

Любовь без права обладанья Умеет уважать свободу. Дано любимое созданье Отнюдь не прихотям в угоду. Так хорошо, что есть на свете Родители, супруги, дети.

«Огни над Бией» № 29-30

А с ними век и миг любой – Неповторимый, золотой. Не знаем мы и знать не можем, Кто раньше отгорит, кто позже. Мы живы – и любовь живёт В кругу обыденных забот. *** Деревья сбрасывают платья. Душа оттаяла некстати. А на пороге холода. С душой оттаявшей - беда, Сентиментальна и ранима… И ветер, пролетавший мимо Её несёт, как лист лихой С кончиной яркой, но плохой. Душа кричит, душа горит. Душа сжигает изнутри. *** Блеснёт познаньем эрудит И не заметит в блеске этом Не всё прекрасно, что блестит. У мудрости свои секреты. Приятно комплименты стричь, Букеты перлов выдавая. Намного проще, чем постичь, Чем лечится душа живая. Её любить, а не себя Познания не вижу выше. Через неё одну, любя, Господь со мною вместе дышит. *** Отойду – Наблюдатель сторонний. Подожду. Не враг, не сторонник. Помолчу. Шёпот сердца услышу.

Быть хочу Откровенней и тише. Сквозь меня Беды глупые мчатся. Их огня Перестала бояться. Я – эфир. Пропущу - не отвечу. Добрый мир Мне качнётся навстречу. *** Быстрой молнии острый нож Режет небо, а мир не тужит. Сорванец, голенастый дождь, Запузыривает по лужам. Бросит каплю – лови, держи! И опять – стрекача, наискось… Это детство моё бежит – Не догнать, не вернуть, не выкрасть. *** Зимы надоевшей исписан блокнот, Листы обречённо упали. Пропитаны влагой разбуженных вод, Они уцелеют едва ли. Сосулька- перо наготове опять Её не растрачена сила. Она, умирая, готова ронять Весны золотые чернила. Известен событий отлаженный ход Сбывается чётко земное. И Душу взрывает легко ледоход, Горячей высокой волною. ***

233

«Огни над Бией» № 29-30

***

Сбывается то, что сбываться совсем не должно. Смиряется сердце с печалью, а тело – со смертью. Струя дождевая, сбиваясь, стучится в окно – Не мерьте забвением всё и в кончину не верьте.

Бывает, что тучи накроют весь мир с головой. И кажется – листья и травы увяли навечно. Но лишь улыбнётся весна, и щетинкой живой Упрямая жизнь пробивается солнцу навстречу.

Единою цепью – и рая, и ада круги. Звенят и горят, распадаются арками радуг. Под ними вовек не пройти. Обещая, не лги, Что просто стремиться сильней и надеяться надо.

Твой мир лишь с тобою живёт, горизонты зовут. И лучик случайный сильнее огня согревает. И вяжет судьба паутину из тонких минут. Канатов надёжней и плена нежней не бывает.

234

«Огни над Бией» № 29-30

&

поэз ия

Где ты, моя тропа? Плывёт по лужам солнце. И жалко наступать В небесные оконца.

Божий знак

Такая тишь вокруг! Дороги спят и ветры. Но – словно оклик вдруг Дмитрий Шарабарин - выпускник Услышал на рассвете. Бийского пединститута, ветеран педагогического труда, автор Из тьмы, издалека, семнадцати книг поэзии и прозы. Где всякого так много! Лауреат муниципальной (1999 г.) Знак друга иль врага? и двух краевых литературных Знак дьявола иль Бога? премий - им. И.Шумилова(2008 г.) и им.В. Свинцова (2009 г.). С Предчувствия не врут?

1983 г. - руководитель городского Напрасная тревога? литературного объединения Проснулся поутру «Парус». Состоит в Союзе писателей С надеждой: России. Живёт в Бийске Знак от Бога.

ДМИТРИЙ ШАРАБАРИН

Руководитель Бийского отделения АКПО Союза писателей России.

Весеннее Ступеньками теней Иду по льдистой тропке. Следы прошедших дней Протаивают робко. Проталина дымит, Обуглены сугробы. Под сапогом звенит Хрусталь чистейшей пробы. Остатние года, Как этот день, растают, От моего следа Приметы не оставят.

***** Положенному быть. Не надо упираться. Пора – на посошок? В дорогу собираться. Мне – рядом. Близок ад. Тебе – подальше. В рай. А, родина, живи Всегда! Не умирай!

Забытая мелодия На склонах солнечных весна Рассыпалась осколками. Помолодевшая сосна Гудит, как медный колокол.

235

«Огни над Бией» № 29-30

След самолёта над леском Тропой дымится лыжною. Так далеко, и высоко И видится, и слышится! Литого звонкого ствола Коснусь – в нём сила скрытая. И запоёт во мне, светла, Мелодия забытая.

Молитва Кто я? – Росток в полынном поле? Вокруг меня – друзья? Враги? Себя мне сотворить из боли, Творец Всевышний, помоги! Ещё – зачем Кружу по свету, Родных так много пережив? Душа не ведает ответа. Зачем? – Премудрый, подскажи. Ещё – аз грешен, окаянный. Не доглядел себя в пути. За все духовные изъяны, За жизнь мою И смерть прости! *** Нет на свете постоянства. Годы, годы – журавли. Ты заполнила пространство И растаяла вдали. Прихожу туда. Приметы Лебедою заросли.

236

Бродят новые рассветы Там по краешку земли. И под небом поседелым, Слыша сердца перебой, Ухожу в свои пределы, Вновь наполненный тобой.

Былое Другим, но я вернусь В былые дни и ночи, В берёзовую грусть И болтовню сорочью. Родимые места! Пред вами я предстану Таким, каким я стал Или каким я стану! Мечты парят легко. И явью в дымке сонной Те годы табунком Бегут по горизонту. Да в травы тех полей Опять роса упала… Как угольки в золе Не угасает память. *** За полосою полоса. За песней – песня снова. И неизбывны голоса, И неизбывно Слово. И за верстой сквозит верста, А мы покуда живы – Любовь и жизнь, и высота, И Родина, и красота Вовеки неизбывны! ***

«Огни над Бией» № 29-30

Ленинград Ленинград. Не забыть куполов золотое сиянье. Над просторной Невой – серебристая белая ночь. Как мне хочется вновь через годы мои, расстоянья Посмотреть на твой блеск и седую державную мощь! Ты мне снишься: кипит разноцветьем расплавленный Невский И маячит вдали за мостом Петропавловский шпиль. Если словом внезапным тебе перекинуться не с кем Лев гранитный поймёт, лишь сотри с него ласково пыль. Как петровской флотилии выход в морские просторы – Отражение Зимнего в тёмной речной глубине. Сколько жизней ушло за тебя, незабвенный мой город! Сколько пролито крови – в бреду не увидишь, во сне! Но остались они – парапеты, колонны, атланты И пролёты ступеней, ведущих в былые века. И осталась страна, и великие наши таланты, И остались надежды. Они не погибли пока. Ленинград. Свист парадных питард, словно пушечных ядер, И взлетевший сияющий бронзой державный колосс… Белокурая ночь, и туманные женские пряди, Словно волны прибрежные, пряди прекрасных волос. Петергофский каскад и кронштадская хмурая строгость, И ахматовский крест на могиле, и века прошедшего мгла. И синявинский мрак и бессмертная жизни дорога, Что расплавленной болью столетье, как жгучая рана, прожгла. Ленинград… *** Опять средь рассветной густой тишины Какие – то звуки врываются в сны. Из детства далёкого лошади мчат? Небесные звёзды о землю стучат? Прошедшие годы на вечном ветру, Как льдистые звенья, звенят поутру? ***

237

«Огни над Бией» № 29-30

*** Над полем пустынным Лишь ветер сквозной. Здесь время застыло – Волна за волной. Синеет над снегом Застывшая тишь. Посмотришь на небо И взглядом скользишь. Застыли тревога, Застыла беда. Застыли дороги, Дороги - куда?

На закате Отзвенели золотые тополя. Вон летит к закату Солнечная нить! На лугах, где стадом выбита земля, Лишь бессмертника холодные огни. Я люблю их одинокость и печаль, Непокорность и живучий аромат. Каждый в жухлых травах светит, Как свеча. Все погаснут в мире свечи, Будет тьма. А над рощицей горланит вороньё И обсиживает гулкие столбы. Далеко сквозит Затихшее жнивьё – Ярко жёлтое под красно – голубым.

238

Будто в песенную Выстроясь строку, По обрывистому берегу реки Понеслись в седую даль По ветерку Молодые, как заря, березняки.

Колокола В искусственных водных глубинах – Погосты, дома, дерева. Град русский затоплен. Старинный. Но в нём колокольня жива. Жива Вопреки атеистам И планам безбожных времён. Из илистых сумерек, Мглистых Печальный доносится звон. Как будто из сердца планеты, Далёких забытых эпох Звучанья доносятся эти. Прислушайся, коль не оглох! Но даже прибрежным рябинам Известно вселенское зло. И нет в непроглядных глубинах На звоннице колоколов! Украдены, или разбиты Все ведают то, Что творят? – Они нашим веком забыты. Их нет, но они говорят. ***

«Огни над Бией» № 29-30

Падение Вдруг обомрёт душа И распахнётся память. И можно не дышать, Коль лайнер начал падать. И вспыхнет адский свет, Сжигая дни и годы. Кругами по траве – Тяжёлый вздох природы. Кто я? Кто я, себя не узнающий И понимающий едва, Как мир сегодняшний, насущный, Его и мысли, и слова?

Или что – то (в нашем стиле!) Началось да не сбылось. Метеором прокатилось, Русской тройкой пронеслось. Прокатилось над судьбою Незамечено во тьме, Не оставив за собою Ни следов и ни примет... Только сердце затаилось И дыханье сбилось вдруг. В жизни что – то изменилось Может, к худу иль к добру.

Фотография

Кто я, плохой или хороший, Листаю альбом. С часами – тикают в груди! – Фотография: вечер. Всегда меж будущим и прошлым – Родительский дом. На острой грани, посреди? Молодая заря. Родные мои Кто я? – вопрос мой из вопросов На высоком крылечке, Неразрешимых никогда – Глядят на меня, По диким травам сенокосным Меж собой говорят. Бредущий тихо в никуда? Один за одним Судьба такая, не иная. В неизвестные дали Опять – прощальный крик грачей. Ушли они. И может быть, кто я – узнаю, Горькие тают следы. А может быть, и знать зачем? А время с планеты Событья сметает, Само становясь Предчувствие И больным, и седым. Вспомнил то, что позабылось. Мне тоже пора Так же вздрогнул, как тогда: Собираться по – русски Снова близко – близко было – В дорогу, за беды То ли радость, то ль беда. Других не виня. Открою альбом: Будто рухнуло к подножью Ожидающе – грустно Что – то свыше, тяжело. Родимые лица Лишь внезапно и тревожно Глядят на меня. Ветром душу обдало.

239

«Огни над Бией» № 29-30

Баллада Вдалеке, за синей дымкой, Ищет нас который год Друг семьи, любимый Фимка, Самый лучший в мире кот. Кот восточного замеса. Красота! Сиамский дух. Двадцать лет делили вместе С ним и радость, и беду. Молодые дни и ночи Отзвенели, отцвели. С ним росли две наши дочки, Позже внуки поднялись. Фимка, Фимка! Что там ищешь? Не найти пути назад. В твоих преданных глазищах Загрустила бирюза… Часто снишься, милый Фимка, Самый лучший в мире кот, Бродишь ты За синей дымкой Одиноко, далеко.

Жизнь Устала жизнь. Поникли тополя. И тишиною Дышат расстоянья. Остановлюсь И встану изваяньем, Пусть подо мною Кружится земля, Всё уникально Век и каждый миг.

240

И жизнь моя, Как вспыхнувшая строчка. И уникален Этот сущий мир, Который состоит Из одиночеств.

Деревня Позабыто, сокровенно На метельном берегу Спит седая деревенька, Утонувшая в снегу. В хрупком инее берёзы, В поле –мётлы лебеды. Воздух синий от мороза. Полынья. Клубится дым. В мир забытых истин сельских Вмёрзли лодка и весло. Как всё это близко сердцу, Первобытно и светло! *** Под морозным сонным звоном Солнце тлеет, не горит. Ворон вешает на кроны Крики, словно фонари. След разгадывать не пробуй Кто? Откуда? И куда? – Там, где времени сугробы Не растают никогда. Но из дальних лет доносит Память эхо голосов. Может, перекличка просек В синем сумраке лесов? ***

«Огни над Бией» № 29-30

Мой лес Мой лес, таинственный и чуткий, Мой собеседник, верный друг! Не одинок я – ты вокруг, Природы заревое чудо! Бездонны выси. Дятла стук, Как в памяти живой – пометки. Стоят знакомо на посту Стволы, отлитые из меди. Их звон, протяжный и густой, Как боль от воровского среза… Век беспощадный, Век железный Тебе грозит, мой лес, бедой! Ему, конечно, мало горя – Ни совести и ни стыда! – Что извести тебя под корень, Что душу дьяволу продать, И потому тревожат чувства, Что с каждым годом уже круг Вокруг тебя, Родной мой, чуткий, Мой беззащитный, Верный друг! *** Всё равно – быть шутом иль поэтом! Ты свободен в пространстве пустом, Заблудившись во времени этом, Растворившись во времени том.

Покос Вдруг вспомнилось: Мама пьёт воду С ладоней, взатяжку глотки. В округе затихла природа – Кукушки, ручьи, ветерки. А мама устало пьёт воду. С волос её сбился платок. Летят над покосами годы, Событий струится поток. Меняется карта Европы. Фашизм подыхает в петле. Жизнь делает первые тропы По мирной оглохшей земле. Войны удаляется грохот. Растёт над окопом трава. Идёт за эпохой эпоха. Седеет моя голова. Но светятся детские дали. В жаре изнывает покос. И мама пьёт воду. Устала. О, как до неё далеко! ***

***

241

«Огни над Бией» № 29-30

1

Русский мир

М и х а и л А Н ОХ И Н

Автор десяти книг поэзии и прозы. Стихи и проза публиковались в краевых журналах Алтая, в московских литературных журналах, в центральной прессе, в периодической печати Кузбасса. Лауреат журналов «Огни Кузбасса» и «Огни над Бией», победитель Российского литературного конкурса «Энергия творчества -2013» В настоящее время живёт в Прокопьевске, Дипломант Международного литературного конкурса «Лучшая книга года» -2014 (Германия). Член СП России. РУ С С К И Й М И Р - Э Т О Ч Т О , И Л И К Т О ? Тел е в и з и о н н ы е т а р ат о р к и р а з н о го к а л и б р а , и н ач е с к а з ат ь , з а п и с н ы е п ат р и от ы ч а с т о у п от р е бл я ют п о н я т и е « Р у с с к и й м и р » . Н е и м е ю н и ч е го п р от и в с а м о го п о н я т и я , н о , в с е ж т а к и , х от ел б ы у с л ы ш ат ь , к а к о е с м ы с л о в о е с од е р ж а н и е вл о ж е н о в н е го ? Р у с с к и й м и р эт о н а р од ы с о с х од н ы м ге н от и п о м ? И л и р у с с к и й м и р – эт о м и р , го в о р я щ и й н а р у с с к о м я з ы к е , а т е , у к о го я з ы к п р о и з в од н ы й от с л а в я н с к о го к о р н я , к р у с с к о м у м и р у н е от н о с я т с я ? И л и н а п р от и в - в с е н а р од ы , у к от о р ы х я з ы к п о ш ел от с л а в я н с к о го к о р н я , п р и н а д л е ж ат р у с с к о м у м и р у ? То гд а л о г и ч н е е б ы л о б ы н а з в ат ь эт о – с л а в я н с к и й м и р . М о ж ет б ы т ь , р у с с к и й м и р – эт о м и р п р а в о с л а в н о й к ул ьт у р ы , а к т о н е п р а в о с л а в н ы й , т от к р у с с к о м у м и р у н е причастен? С л о в о м , в о п р о с о в м н о го , а от в ет о в н ет, х от я с т ат е й , бл и з к и х к эт о й т е м е , в И н т е р н ет е н а й т и м о ж н о м н о го , н а п р и м е р , р а с с у ж д е н и я о ба л т о с л а в я н а х – п р а р од и т ел я х б ел о р у с о в , н о п оч е м у н е о б с л а в я н о у г р а х , к а к п р а р од и т ел я х р у с с к и х ? В ед ь ф и н н о - у го р с к и е п л е м е н а ж и л и в п е р е м е ш к у с п л е м е н а м и с л а в я н , и эт о б ы л и в е с ь м а к о м п л и м е н т а р н ы е от н о ш е н и я з е м л е п а ш ц е в и о х от н и к о в р ы б ол о в о в . В о в р е м е н а К и е в с к о й Р у с и эл и т ы с т е п н я к о в и р у с с к и х к н я з е й р од н и л и с ь и , к а к с л ед у ет и з « С л о в а о п ол к е И го р е в е » , б ы л и д ву я з ы ч н ы м и . Та к ч т о и с о с т о р о н ы с т е п и б ы л п р и т о к ге н о в , к ул ьт у р ы , я з ы к а , з а м н о го в е к о в д о п р и х од а с юд а т ат а р о - м о н гол о в .

242

«Огни над Бией» № 29-30

Д у м а ет с я м н е , н ы н ч е от ц ед и т ь к р о в ь и в ы д ел и т ь « ч и с т о го а р и й ц а » - з а д ач а н е в о з м о ж н а я , д а и гл у п а я . Р у с с к и й м и р – ш и р е ге н о ф о н д а , я з ы к а , р ел и г и и , го с уд а р с т в е н н о с т и – эт о я вл е н и е д у х о в н о е . Н о к ол и о н о д у х о в н о е , т о эт о о з н ач а ет и т о , ч т о с у щ е с т ву ет Д у х р у с с к о го м и р а . П от о м у, к а к м ат е р и а л ь н о е н е м о ж ет с у щ е с т в о в ат ь б ез м ат е р и и , т а к и д у х о в н о е н е м о ж ет с у щ е с т в о в ат ь б ез с в о е й о с н о в ы – Д у х а , и н ач е эт о п у с т о е с л о в о с оч ет а н и е и н и к а к о й д у х о в н о с т и н и гд е , н и в ч е м н ет.

Д У ХО В Н О Е В Х А РА К Т Е Р Е Н А Р ОД А П р од о л ж е н и е

РУ С С К И Й М И Р - Э Т О Ч Т О , И Л И К Т О ? Н е х оч ет с я , о й к а к н е х оч ет с я , п о вт о р я т ь з а д ы х р и с т и а н с к о й а н г и ол о г и и , и л и д е м о н ол о г и и , н о в от п р и х од я т и з в е с т и я с Ук р а и н ы о в ел и к о м « д у х о в н о м п р о г р е с с е » - от к р ы т и и ц е р к в и с ат а н ы , и п о н е в ол е о б р а щ а е ш ь с я к р а б от а м с п е ц и а л и с т о в в о бл а с т и Д у х а . Д а к т о м у ж е п р ед ы д у щ у ю с т ат ь ю я з а к о н ч и л с л о в а м и : « Р у с с к и й м и р – ш и р е г е н о ф о н д а , я з ы к а , р ел и г и и , г о с у д а р с т ве н н о с т и – э т о я вл е н и е д у х о в н о е . Н о к ол и о н о д у х о в н о е , т о э т о о з н ач а е т и т о , ч т о с у щ е с т ву е т Д у х ру с с к о г о м и р а . П о т о м у, к а к м а т е р и а л ь н о е н е м ож е т с у щ е с т во ва т ь б е з м а т е р и и , т а к и д у х о в н о е н е м ож е т с у щ е с т во ва т ь б е з с во е й о с н о в ы – Д у х а , и н ач е э т о п у с т о е с л о во с оч е т а н и е и н и к а к о й д у х о в н о с т и н и г д е , н и в чем нет». С л ед о в ат ел ь н о , о бя з а л с е бя п о го в о р и т ь о т о м , ч т о б е с п л от н о и н е ул о в и м о в т ел е с к о п ы и м и к р о с к о п ы , н о , т е м н е м е н е е , я в с т в е н н о п р о я вл я ет с е бя в м и р е ж и в ы х с у щ е с т в , а ч ел о в е к а – в п е р ву ю оч е р ед ь , т а к к а к ч ел о в е к н е т ол ь к о од у ш е вл е н н о е с у щ е с т в о н а р а в н е с г р и ба м и , м у р а в ь я м и , д ел ь ф и н а м и и о б ез ь я н а м и , н о е щ е и од у х от в о р е н н о е , т о е с т ь к н е м у п р и л о ж и л р у к у т в о рч е с к и й Д у х . К а к о п и с ат ь , и л и р а с с к а з ат ь о т о м , ч т о н е и м е ет м ат е р и а л ь н о с т и и от т о го н е в и д и м о ? Н а в е р н о е , т а к , к а к эт о д ел а ют в ш к ол е н а о п ы т а х п о ф и з и к е , п о к а з ы в а я м а г н и т н ы е п ол я с п о м о щ ь ю м ет а л л и ч е с к о й п ы л и . Уж е от с ы л к а к эт о м у о п ы т у го в о р и т о т о м , ч т о в с е б е с п л от н ы е т ел а е с т ь с у т ь п ол я с и л . К а к и х ? Ф и з и ч е с к и е п ол я зд е с ь в р я д л и п од о й д у т, х от я м н е н е и з в е с т н ы и с с л ед о в а н и я в о бл а с т и д и ф р а к ц и и и и н т е р ф е р е н ц и и

243

«Огни над Бией» № 29-30

эл е к т р о м а г н и т н ы х п ол е й , и з л у ч а е м ы х ж и в ы м и о бъ е к т а м и , к а к ч ел о в е к о м в ц ел о м , т а к и е го отд ел ь н ы м и о р га н а м и . М о ж ет б ы т ь , от в ет л е ж и т р я д о м в о бл а с т и р ез о н а н с н ы х я вл е н и й , н о с д а ет с я м н е , ч т о п р о в е р к а га р м о н и и и д и с с о н а н с а с р ед с т в а м и а л ге б р ы о б р еч е н а н а н е уд ач у. П од о б н о е п о з н а ет с я п од о б н ы м . К т о н е у ч е н а л ге б р е д л я т о го А + Б = С а б с у рд . К т о н е у ч е н п р а к т и к е д у х о в н о й ж и з н и - т от н е с п о с о б е н с уд и т ь и о р ез ул ьт ат а х эт и х п р а к т и к . А д у х о в н ы е п р а к т и к и д и д а к т и к о й н е п е р ед а ш ь – эт от п у т ь н у ж н о п р о й т и , в ол е й и т ел о м . В е р н е м с я , од н а к о , к Д у х у « Р у с с к о го м и р а » и п о с м от р и м н а эт о я вл е н и е н о в ы м и гл а з а м и . К о н еч н о , у в и д и м м ы н е м н о го , п от о м у к а к гл а з а н а ш и н е о бу ч е н ы в и д ет ь д у х о в н о е . Н о к а к п о н а п р а вл е н и я м ж ел ез н ы х о п и л о к м ы м о ж е м с уд и т ь о м а г н и т н о м п ол е , т а к и п о т е м м ат е р и а л ь н ы м п р о я вл е н и я м Д у х а м ы м о ж е м с уд и т ь о е го с у щ н о с т и . Д у х р у с с к о го м и р а н а и б ол е е я р к о п р о я вл е н в н е с т я ж ат ел ь с т в е и е с л и эт а ч а с т ь з а м и р а ет в ч ел о в е к е , т о н ет н а з е м л е х и щ н и к а с т р а ш н е е е го . С т а н о вл е н и е р у с с к о го к а п и т а л а х о р о ш о о п и с а н о в р у с с к о й л и т е р ат у р е , и в с е д у ш е в н ы е д в и ж е н и я р у с с к о го ч ел о в е к а р а з о б р а н ы и д ет а л и з и р о в а н ы . П о вт о р я т ь с я н е с т а н у, од н о го Д о с т о е в с к о го и Л е с к о в а д о с т ат оч н о . О бъ я с н е н и е эт о м у с а м о е п р о с т о е , к т о с т о и т в ы с о к о н а н р а в с т в е н н о й в е р ш и н е , т от п р и п а д е н и и н а б и р а ет б ол ь ш у ю с к о р о с т ь . Е с л и Д у х Р у с с к о го м и р а п р и п од н и м а ет т ех , к т о е м у п р и н а д л е ж ат н а б ол ь ш у ю в ы с от у, ч е м Д у х а н гл о с а к с о н с к о го м и р а , т о и п а д е н и е с эт о й в ы с от ы у ж а с н о ! О с о б е н н о т р а г и ч н о эт о в ы гл я д и т т о гд а , к о гд а ч а с т ь н а р од а ( эт н о с а ) от п а д а ет от п р е ж н е го Д у х а , и е го м е с т о з а н и м а ет д р у го й Д у х . То гд а в с п ы х и в а ют г р а ж д а н с к и е в о й н ы и з в е р с т в а п р е в ы ш а ют в о о б р а ж е н и е . Д у ш а ч ел о в еч е с к а я , к а к у ж е б ы л о с к а з а н о , в с е гд а п р е б ы в а ет в с о ед и н е н и и с т е м и л и и н ы м Д у х о м , н о ч а щ е в с е го с д е с я т к а м и д у х о в и к а ж д ы й с к л о н я ет е ё к ч е м у - т о с в о е м у. Ч ел о в е к с эт и м и д у х о в н ы м и с у щ н о с т я м и с ж и в а ет с я и т а к в ы р а бат ы в а ет с я х а р а к т е р , п р и в ы ч к и , н а к л о н н о с т и и способности. Э т о к а с а ет с я эт н о с а и ц ел и к о м н а р од а и д а ж е и м и о б р а з о в а н н о го го с уд а р с т в а , п от о м у к а к Д у х и с о зд а ют а г р е га ц и и п о с р од с т ву с в о е м у и т а к и м а г р е гат и р о в а н н ы м Д у х о м я вл я ет с я Д у х Р у с с к о го м и р а , р о в н о к а к Д у х м у с ул ь м а н с к о го м и р а , буд д и й с к о го и т а к д а л е е . К а к у ж е б ы л о с к а з а н о , эт а э н е р гет и к а в з а и м од е й с т ву ет по

244

«Огни над Бией» № 29-30

принципу резонанса и диссонанса. Иначе ск азать усиления и поглощения. Отсюда и вампиризм, комплиментарность и дружественность, и напротив - отторжение, враждебность. Западный мир призвал к своему идеалу Д ух наслаждения и подчинил все вокруг себя этому Д уху. Был провозглашен принцип – жизнью нужно уметь наслаждаться. Погоня за сладостью жизни создала западную цивилизацию и поэтому аскетизм и умеренность Д уха Русского мира ок азалась вызовом надеждам и чаяниям западного человек а. Колоссальный удар Русскому миру, нанесенный предательством интеллигенции и последующее следом имущественное расслоение, явилось соблазном, низвергнувшим с высот Д уха сонмы русских людей. Д ух Обиды и Д ух Зависти стал доминировать над душой русского человек а, бросая её, то в желчь, то в жестокость. Нельзя не видеть агонию русского Д уха и появление чего-то нового странного и страшного. Может быть, церкви сатаны, пок а что скрытой в России под маской различных мистических сект, клубов, любителей эзотерики и прочих таинств. Интернет переполнен такими «иск ателями». _________________

ЗАПАХ ТЛЕНИЯ Мой дед понятия не имел что такое «позитивное» и, следовательно, что такое «негативное». Фотографы были редки и загадочны, а все объяснения - у местного священника. Правда, были еще Ветхий завет и Евангелие. Бывали и сосланные в Сибирь грамотные люди, но их объяснения были еще чудней и загадочней, чем объяснения священника. Сама себя конструирующая и поправляющая себя же природа не сочеталась с жизненной практикой сибирского хлебороба. Он знал, что только от доброго семени будет добрый плод и потому очень придирчиво выбирал женихов для своих дочерей, и жен для сыновей. Бывало до «седьмого колена» переберет родословную кандидата в мужья, или кандидатки в жены. На Бога надеялся, но и сам прилагал усилия к тому, что считал лучшим для себя и рода своего.

- Всё в мире Богом устроено, - говорил он, - но не без человека и всё через человека.

245

«Огни над Бией» № 29-30

Так вот я о том, что мой дед, рожденный еще в позапрошлом веке, не знал такого понятия как «негативное», потому и «позитивного» не знал. Когда мне исполнилось четыре года и я стал задавать вопросы на которые и сейчас при старости ответа не знаю, то мой дед отвечал на них без всякого соображения о позитивном или негативном. Например, на мой вопрос: «Умру ли я?» Он ответил утвердительно и даже показал на примере, взятом из природы вещей, что всё, решительно всё рожденное умирает. Несказанным потрясением было для меня и то, что мой отец, мать, а уж дед – это само собой, умрут! Сейчас бы я выразился так – словно обухом по голове ударил, и всё перед глазами поплыло – жалко и мать, и отца, и деда, а себя еще жальче.

- А боженька? – спросил я, проглатывая комок горечи, застрявший в горле.

- Ну, боженька само-собой, - ответил дед. – Утешит и примерит того, кто веру в него имеет.

- А кто не имеет? Но дед сердился и обрывал этот, как он выражался – «никчемный разговор». Ну, а я обжевывал сказанное. Что такое утешить – понимал – это когда обидят, и матери в подол уткнешься, а она по голове погладит и ласково так на ушко прошепчет: - Всё, всё пройдет, до свадьбы заживет. Правда, опять-таки непонятно, как свадьба все заглаживает, и бывшие обиды делает не бывшими вовсе. Вот и подумаешь на старости лет, господа мои, где здесь позитив, а где негатив? Дедов ли «никчемный разговор» - позитив, или материнское – «до свадьбы заживет», или все наоборот, все как-то иначе, шиворот

246

«Огни над Бией» № 29-30

навыворот, и задом наперед? Особенно сейчас, когда с телека не сходят призывы - «Больше позитива!» Да оно бы и ничего, если бы не одно соображение на этот счет, как же может быть много-много «позитива» без того, чтобы было столько же негатива? С чего бы взяться позитиву? Не надо быть философом, чтобы понять, есть «верх», значит, есть и «низ». Есть «правое», значит, есть и «левое». Есть «ложь» к примеру, значит, есть и «правда». Не бывает палки с одним концом и дня без ночи. Все уравновешено и ничто из ничего не берется! Прискакивают и притопывают легковесные люди, и лозунги выкрикивают совершенно несуразные: - Завтра будет лучше, чем вчера! Да с какой стати лучше? Если не радует жизнь в 20 лет, то разве она обрадует в сорок? Если жизнь не удалась в сорок лет, то с какого бодуна она станет лучше в 60 лет? Разве не очевидно, что «завтра» никогда не бывает лучше ни для народа, ни для человека? Приходит «завтра» и приносит свои проблемы, или старые поднимает на немыслимую высоту! Голова кружится, поджилки дрожат, не знаешь, за что ухватиться, с чего начать. Чуму с холерой, кажись, победили, на повестку дня встал СПИД, а там экзотические лихорадки, грипп разнообразный. И дом полная чаша, и весь мир ополкал, а счастья нет. Тревожно на душе, словно украл что-то и ждешь, придет «человек в мундире» и всё твое материальное счастье заберет. Или того хуже - случай какой! Вон телек переполнен случаями. Стоял на автобусной остановке человек с ребенком, и нет их обоих. Да мало ли… А почему? Потому что в душе нет ничего – одна звенящая пустота, и вот этот звон пустоты и отравляет все, на что ни бросишь взгляд. А Вы мне - позитив! Позитивного мой дед не знал, а потому и прожил жизнь долгую, трудную, сейчас мы проживаем жизнь легкую, короткую, мотыльковую. И там, где раньше была беда, нынче катастрофа. Если раньше слезинка была, то теперь рев и самоубийство. Где раньше кровь и смерть – сейчас сладострастное мучительство. Раньше миром дом строили, миром брагу пили и песни пели, то теперь вытащат на балкон колонки и давай шпарить, давай окультуривать население, и неважно, что напротив того балкона младенец в жару мечется, или старик помирает.

247

«Огни над Бией» № 29-30

Вот тут меня по-всякому обозвали - и ретроградам и поповцем, и еще более скверными определениями. Сердятся, хотя я колонки не вытаскиваю на балкон и никого насильно свои опусы читать не заставляю. Отчего бы? Опять загадка. Но, может, и загадки нет никакой, а природа этой нелюбви кроется как раз в том, что я больше и чаще говорю о негативном А почему? Потому, что уверен - позитивное, если оно хорошо и душеполезно, само о себе говорит. Ну, смешно же хвастаться тем, что я регулярно в баню хожу, или зубы по утрам чищу. Что ЖЭК двор убирает и отопление вовремя в дом подают? Нелепо писать о том, что градоначальник не берет взяток. Что пчела жалит, а муха где ест, там и гадит. Природа! А человек кто? Он царь природы! Вот так и не меньше, значит, с него и спрос особый – царский спрос. Как же меня любить, если я все время твержу - не с правительства нужно начинать Отечество обустраивать, а с себя, и даже не с Жэка и чиновника, а опять-таки с себя. Кому это понравится? Не позитивно! Мне одна дама жаловалась, что на приёме к врачу её довольно грубо и бесцеремонно оттеснил недавно бежавший из Донецка мужчина. И что? Опять же жаловалась она на власть, что не одернет, не поставит на место беженца!

- А ты-то что? - спросил её я. - Могла бы и за рукав ухватить, или в морду влепить, или словом, смотря по ситуации…

- Да как же! – воскликнула женщина. - Разве ж можно беженца?! Статью пришлют! Вот так! Соседку за волосы таскать можно за то, что её сын дочурку на детской площадке обидел, а пришлого человека – нельзя! Мой отец о таких предусмотрительных людях говорил: «Горы еще не видал, а уже всю шлею обосрал!» Еще никого не привлекли, не посадили, не уволили с работы за отказ беженцам перечислять однодневный заработок, а уже трепещут. Но это я так к слову сказал. О злободневном подсюсюкнул, а то ведь опять скажут, что в эмпиреях витаю, а земли под ногами не чую. И так, господа мои, нынче позитивно – это сразу Господа Бога за бороду ухватить. И – отвечай, шалай-малай, отчего, да почему в мире столько несправедливого? Я-то, вон как хорош, а сосед у меня, шалаймалай, с говнецом малость, да и соседка – дура, а уж про начальство всякое разное и слов нет – одно мычание! Чего ты, шалай-малай, не наведешь порядок и не устроишь так, чтобы я всегда прав был, а все виноваты!

248

«Огни над Бией» № 29-30

Вот так, а не иначе! А когда заговоришь о душевной гигиене, то сразу же и вызверятся. Позитивного захотят, хотя… Но молчу, молчу! Я о другом скажу. Вот тычут в прошлое, мол, цензоры Пушкина гнобили, Лермонтову кислород перекрывали, словом, душили всякое вольное слово. Про времена советские вообще молчу, тут всякому интеллигентному человеку положено ощеряться и скалить зубы, потому как, по мнению интеллигента, особенно постоянного завсегдатая толстых журналов или ресторана в ЦДЛ, положено говорить о неимоверной цензуре партийной номенклатуры! Вместе с тем зашел я в библиотеку и вижу там тома книг Тендрякова, Васильева, Быкова, Абрамова, Астафьева, Распутина и тираж по сегодняшним понятиям какой-то неимоверный 100 тысяч экземпляров, мало где 50 тысяч! Ну да, тогда блюли идеологическую чистоту, а нынче? Прочитайте законы о СМИ, о «разжигании ненависти…» и прочего, прочего, что и вымолвить неудобно, и что? Разве не заложены в эти законы, в эту судейскую практику идеологемы? Посмотрите, как густо и плотно, плотней, чем зерна в кукурузном початке, натыканы везде цензоры медиаторы? Хороший густой позитив идет, только вот искусство и особенно литература хиреет. Форма осталась, а из содержания всё исчезло. Все, чем и прославила себя в мире человеческом русская литература, говорящая о боли. Боли от негатива… Общественный организм обезболен позитивом и не чувствует, как его пожирает раковая опухоль сладострастия, или эвдемонической культуры Запада, а литература молчит, потому как и писателя обезболили и обезволили! Есть люди, на которых этот запах тления действует, как наркотик. Такой вот позитив. Обалденно! Прокопьевск 2014 август.

249

«Огни над Бией» № 29-30

ПОСМОТРЕТЬ НА СЕБЯ Да, вот еще, господа мои, знаете ли вы депутата Кудрявцева? Ах, не знаете! Как же вы оплошали так! Зеркало можно сказать нашей криминально-демократической революции! А как же! Правозащитник известный! На днях, пообедавши с ним в ресторане, я пригласил его к себе. По обыкновению своему подвел его к своей библиотеке и стал я хвастаться, показал разные книжки советских времен. Распутина, Белова и, само собой, Астафьева с Абрамовым. И что же? Скривил он губы в ухмылке и говорит мне: - Ну, что это за библиотека? Так – тьфу! Нет ни Улицкой, ни Донцовой ни, в конце концов, Пронина! Даже Акунина нет! Дины Рубиной… Конечно, хорошо писали раньше, слов нет, но как-то странно… И тут он аккуратно так потрогал свой кончик носа, промокнул его вчетверо сложенным носовым платком и продолжал: - Да, странно писали, особенно применительно к нынешним потребностям тела и духа. Спрашивается, для чего это всё писалось? Кому это нужно? Конечно, блестящие мысли, образы разные, но зачем? Стою растерянно и, как мерин, только губы свои жую. Не горазд я вот так, молниеносно находить ответы. Работа ума требуется.

- Вон я вижу собрание сочинений Ивана Ефремова у тебя, на полке стоит, зачем? Скажите, разве современному человеку мечты нужны? «Туманности Андромеды» всякие? Нет! Ему нужна безопасность! Ему нужна стабильность! А так, выйдет на улицу вечером и дрожит. Вся жизнь в дрожи проходит. То дачу боится, что обворуют, то трясётся за посаженную редиску, а ну как повыдергают? Но это всё копеечные, можно сказать, страхи, а вот биржа к примеру? Акции? Не приведи Бог дефляция? Экспроприация… Что? Вы думаете, не будет?

- Конечно, нет. Дело это уже решенное и на земле и на небесах…

- Э, батенька мой! Это так говорят, что не будет, а рейдерские захваты? Недавно железнодорожный переход на металлолом порезали, ну не весь, а частями взяли, а он и обвалился утречком,

250

«Огни над Бией» № 29-30

когда народ по нему на работу попер! Жертвы… Провел я его на кухню, бутылочку достал свою заветную советских времен, армянский коньяк – вот парадокс тоже! Все равно, что турецкая Москва, но качество! Качество!

- Да, - окинул он строгим взглядом мою кухню, - бедно еще живет отечественное писательство, скудно. Всё прошлым. Вот и библиотека у Вас, и книжки… Живости нет и устремления духа… И закончил весьма неожиданно, но решительно как отрубил: Власть надо менять, власть! Всю сверху и донизу! А Вы мне про книжки! Да разве книжками люди живут? Заботами дня насущного! Вклинился тут и я с замечаниями насчет власти: - Конечно, власть у нас волчья, без образа человеческого, но ведь эту власть мы породили? Трудно не видеть в ней наши родовые черты. О, как он тут взвился!

- И не говорите мне об этом! Все это бредни! Наш народ давно созрел для демократии. Ему её не дают!

- Да помилуйте, где же это видано, чтобы народу власть дали?

- Это эпизод!

- И сенатор Маккарти тоже эпизод?

- Эвон что? Так ты еще и коммуняка выходит? – как-то странно с шипением в голосе вопрошал меня депутат. Жутковато стало.

- Не был, не состоял, - затараторил я, - даже в пионерах… Сам себе удивился, с какой живостью пытался я объясниться, словно там, на улице стояла, как её - «маруся» с надписью «Хлеб. Кудрявцев разгневан был страшно, даже рюмку с коньяком отставил и надкушенную шоколадку отложил.

- Вот в США, к примеру…- начал было он, но тут, господа мои, и я не удержался. Признаюсь со страхом, в меня некий черт вселился:

251

«Огни над Бией» № 29-30

- Ну, так в США, если мне не изменяет память, национальную гвардию применили для усмирения индейского бунта. Да и свободу от Англии через гражданскую войну взяли. Вы что хотите, чтобы и у нас гражданская война началось? Да помилуйте, еще ста лет не прошло с прошлой! И началась тут у нас с ним рубка, он мне про плюрализм с толерантностью, а я ему про гвоздь в сапоге, который «кошмарнее чем вся фантазия Гёте». Пытаюсь вернуть его из политической темы, в культурную, говорю ему: - Ты хоть и депутат, но мы с тобой речь ведем о литературе! Ну, хлопнул он дверью и вышел, только запах противный от сигареты остался, потому как сам-то не курю. Да вот и поговори с таким депутатом! Ему про Ерему, а он тебе про Фому. Ему о том, что в США и других странах с развитой демократией демонстрантов, если они не подчиняются полицейским, бьют палками почем зря, а то и водометами охлаждают, а он тебе начинает говорить о сталинских репрессиях и миллионах замученных в ГУЛАГЕ. Если не остановить, то до Ивана Грозного дойдет. Однако же вернулся, похоже даже и на пролет вниз не спустился. Я едва успел рюмку коньяка дерябнуть – не пропадать же ему, если налито? А он мне прямо с порога говорит, словно и не уходил вовсе и дверью не хлопал.

- Педарастия, скажу вам – это же сущее бедствие! Мы всей Думой думаем, как этому положить конец! А Вы мне о книжках! И много еще язв мне перечислял нашего «переходного периода», боюсь и вымолвить, откуда и куда переходим, потому, как похабно выходит, хотя точно.

- Полицейских хороших нам надобно, - говорил он, - да столько, чтобы на каждом перекрестке стояли и безопасность мою обеспечивали, а я бы вольготно гулял, где хочу и когда захочу.

- Однако ж, - попытался ему возразить, - на проезжей части гулять нельзя!

- Да нет же, отчего ж нельзя, если мне так хочется?

- Так ведь опасно!

252

«Огни над Бией» № 29-30

- Вот для чего и полицейский мне нужен добрый, человеколюбивый. Я где хочу, там гуляю, а он пусть меня бережет! Я его своими налогами содержу! И опять этот характерный жест, потрогал он пальцами кончик носа, промокнул его носовым платком и тяжко вздохнул: - Да это разве все? Есть еще страх сердечный, а вдруг сына в армию заберут?

- Неужто, - удивился я, - и у депутатов сыновей забирают?

- Так ведь забота… Не стал я с ним спорить, шибко уж он в политику ушел, а от политики у меня всегда изжога приключалась. Так что я снова повернул его к нашей культурной теме. Хотя подмывало меня сразу на патриотизм надавить. Сдержался.

- Не прав ты, - говорю ему, - придет такое время и будет спрос на этих писателей и поэтов советской поры, потому как сочинения их душу человеческую возвышают. Поэтому в России все своим чередом непременно устроится. И представьте себе, какую он мне кадриль с вальсом выдал?

- К тому, - говорит, - времени, как все-то устроится, ты такой скотиной сделаешься, что не только Абрамова с Распутиным, но и Ахмадулину понимать перестанешь! Понятное дело, задел он меня за живое, потребовал объяснений: - Отчего же со мной такая метаморфоза приключится?

- Да ты, - говорит, - подойди к зеркалу, да и посмотри на себя!

- Да что же я, себя не видел? Кажись, только вчера перед зеркалом брился?

- Да нет, ты подойди!

- Ну, хрен с тобой! – подошел и поглядел, а из глаз-то моих вчерашняя форель под чесночным соусом глядит! Только и промычал: - Вон оно….о…

Прокопьевск 2001-2014 г.г.

253

«Огни над Бией» № 29-30

ПРОПАЛА СОВЕСТЬ По-старому толпились люди на улицах и в театрах; по-старому они то догоняли, то перегоняли друг друга; по-старому суетились и ловили на лету куски, и никто не догадывался, что чего-то вдруг стало недоставать, и что в общем жизненном оркестре перестала играть какая-то дудка. Многие начали даже чувствовать себя бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека: ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Всякую болесть вдруг как рукой сняло; люди не шли, а как будто неслись; ничто не огорчало их, ничто не заставляло задуматься; и настоящее, и будущее — все, казалось, так и отдавалось им в руки, — им, счастливцам, не заметившим о пропаже совести. Совесть пропала вдруг… почти мгновенно! Еще вчера эта надоедливая приживалка так и мелькала перед глазами, так и чудилась возбужденному воображению, и вдруг… ничего! Исчезли досадные призраки, а вместе с ними улеглась и та нравственная смута, которую приводила за собой обличительница-совесть. Оставалось только смотреть на божий мир и радоваться: мудрые мира поняли, что они, наконец, освободились от последнего ига, которое затрудняло их движения, и, разумеется, поспешили воспользоваться плодами этой свободы. Люди остервенились; пошли грабежи и разбои, началось вообще разорение. *** Да ведь и на самом деле, господа мои, как хорошо, как уютно жить без совести? Особенно пристало быть бессовестными политикам, потому как нужды их таковы, что совести места не остается – везде цель и соображения о том, как её достигнуть. Ну, а если по пути к цели ребенка заглотать придется или старуху в клочья разорвать динамитом, что ж – известно же, цель оправдывает средства. А кому это не понятно, то истину эту можно по-разному принести, в том числе хоть реактивной, хоть ствольной артиллерией, или обычным паяльником, или раскаленным утюгом. А в быту? А на службе? Бессовестному везде легко и комфортно, а если и делает он кому-то дурно или больно, то вовсе не по злобе своей, а токмо по нраву, по устроению своему бессовестному. Вот как муха садится на сладкий кусок и гадит на него. Или как подчиненный смотрит в глаза начальству… Бессовестность видит во всем себе выгоду и даже, в случае чего, оправдывается хватательными рефлексами, унаследованными от прапредков, мол, одна курица от себя гребет… Однако бессовестность власти слагается в такую симфонию, что просто завораживает, как пение древнегреческих сирен. И

254

«Огни над Бией» № 29-30

уже кажется никуда, стоишь окованный законами, еще не Прометей, а уже подозреваемый в том, что выкрал у власти тайну её всемогущества. Конечно же, ты ничего не крал, да и как бы ты посмел украсть, когда со всех сторон окружен цензорами? Ведь и на самом деле все СМИ утыканы медиаторами, как кукурузный початок зернами. Не проскользнешь! Хорошо, господа мои, без совести жить! Все моральные, этические проблемы сразу и окончательно разрешаются за отсутствием и морали и этики. Целые философии Духа исчезают, как пар пред ликом солнца! Остается одна логика, одна арифметика целесообразного и никакой тебе алгебры, и не дай бог квантовой механики! Все определенно, взаимосвязано, разумно, причинно-следственно! Нет никакого надрыва, душевного смятения, поиска чего-то, превышающего себя. Значит и потеря невелика, а если какой чудак и найдет её, то пусть не радуется – загрызет совесть-то. Оголодала, бедная. * * *

&

поэзия новое имя

ЕКАТЕРИНА РУПАСОВА

родилась 14.07.1991г. в Бийске. По образованию информатикэкономист. Стихи начала писать с пятнадцати лет. Произведения публикуются в журналах и газетах с 2007г. Автор сборника стихов «Птица первого снега» (2012г.). Лауреат международной поэтической премии «Золотая строфа – 2012» в номинации «Миниатюра», лауреат фестиваля «Манжерок – 2013» в номинации «Поэт». С 2014г. стихотворения публикуются на сервере современной поэзии «Стихи.ру». Неясность перемен Расширенных зрачков Бездонны зеркала. Исход рубцов и швов - Остывшие тела. Неясность перемен Опасна, но мила, Поскольку холод стен Переступить вольна, Не требуя взамен Ни плошки, ни вина. Разводы на бельме: Крылатым – вышина… Бескрылые во тьме.

08.03.13.

255

«Огни над Бией» № 29-30

По воле сердца Смертным осталась судьба, да лихая разлука. В небе чернильном горят голубые огни. Помнится, нам говорили, что мы не одни В россыпи звёзд и галактик. Ни знака, ни звука… Память о детстве изъята и с нею ответы. Как ни старайся, другого пути не найти: Волею алого сгустка, что спрятан в груди, Мечемся в поисках правды, надеждой согреты.

15.08.14. Безымянное сияние Ночные ливни участились, между тем, Всё ярче образы, плывущие по стенам. Смешно и горько быть не названным никем, Но подчиняться строгим правилам и схемам. Необъяснимо на рассвете исчезать, По возвращении, разыгрывая сцены, Фундаментально ничего не понимать, Но продолжать кружить, не попадая в крены. И как ни странно вызывать восторг и страх, Как ни досадна нерешённая загадка, Приятно всё-таки в бесчисленных умах Являться функцией неявного порядка.

24.05.14. Сонник бытия Сны зимнего солнцестоянья: Травы высокой параллели, Дожди, наивное желанье Вернуть былое. Надоели Мечты и псевдо-перспективы. Лжецов заманчивые трели Прелестны и почти правдивы В беспечности своей. Нет силы Отреставрировать мотивы

256

«Огни над Бией» № 29-30

Любимых песен. Дней могилы С небытием ровняет время. В реальности, плодящей спилы, Взойдет ли будущего семя?

03.01.14. Ожидание Тень необъятная в толще воды тяжела Томным видениям, не завершившим дела, Будучи в теле. Набухшие кости свербят Где-то на дне океана, в объятьях наяд, Свет маяка ожидая – жестокий удел Тех, кто крушение жизни своей потерпел. Остов фрегата, окрашенный ржавчиной, - дом, Рыб благолепно мерцание в небе ночном.

27.12.13. Пасьянс ветра Допустимых ходов не осталось. Что проиграно, сложно вернуть. Однобокая липнет усталость И зевает, взбираясь на грудь. Блеф оправданный, вера слепая. Завершится ли этот бардак? Ветер, карты в прохожих кидая, Догадаться не может никак.

09.09.13.

&п о э з и я Идалия

ШЕВЦОВА

Публиковалась активно с 1973 года в России, а с 1995 года в Дальнем и Ближнем зарубежье. Издано более двадцати брошюр и сборников стихов, прозы, статей. Лауреат всесоюзного фестиваля народного творчества, Москва – 1987 год. Лауреат краевого конкурса к 50-летию Победы за сборник стихов «Соната военных лет». За пропаганду творчества В.М.Шукшина отмечена грамотой Отдела культуры г. Рыбница, Приднестровье. Неоднократно за активную литературную деятельность награждалась ценными подарками, грамотами, благодарственными письмами городским и краевым руководством.

Литобъединение «Парус» периодически посещала с 1958, а постоянно – с 1964 года. Член Союза писателей Приднестровья с 1995 года, член Международного сообщества писательских союзов – с 2000 года, член Союза писателей России – с 2006 года. В клубе Шукшинистов с 1985 года (с 1991 по 1997 год – председатель клуба). Ветеран труда. Отличник Советской милиции. Медаль МВД за десять лет безупречной службы. Лауреат литературного конкурса МВД России «Доброе слово» (2014)

257

«Огни над Бией» № 29-30

Пассажир

Непогодь Раскрашивались дни

в цвета иных миров, И град колотил по стёклам, крошились ветки времени земного, И ветер вгрызался в дома, когда в составе беглого метро Берёзы качало у окон, стеклянно отражались Как будто природа сама станций окна, Кричала о чём-то тревожном, и тормозили шумно поезда, Людей призывая, Богов, визжали рельсов тугие стрелы, И чувствовали кожей взвивались к небу Цветы и трава лугов, пассажиров нервы, Как пули, летали листья, платформы кланялись Как бились и ветви берёз туда - сюда... О стену дождя, и мнилось, Слюда окон проскальзывала мимо, Что кто-то рыдает всерьёз Меня торчком втолкнули Огромный, незримый верзила в ряд толпы, В квадрате бетонных домов: и понесли не ноги, - половодье... Так наступало предзимье Голов - булавок разноцветна пыль, Со всех прорываясь углов... и эскалатора черны поводья... Меня несло: Москва, Москва, Жизнь – есть бессмертье… Москва!

Как много ног - простора мысли Какая нежность мало, От верхушки лета и входа - выхода чулок с вокзала - до кроны солнца и к вокзалу, от земной коры! но снова эскалатора оскал Какая свежесть меня сглотнул с губами алыми... в переливе света,

там листья - кольца Экспромт трепетной поры...

Порывы ветра Берёзы, что белые розы Мне совсем заметны Цветут и зимою, и летом, на локонах Их ветры качают и грозы, льняных цветов! Стегают дожди и ветры. Вбирая свет, я Но хрупкость - то Господа воля! Падаю в бессмертье, Но нежность - то крылья голубки! там окна Рая Их небо ласкает довольно: во дворцах Богов… Ведь мягкие облака руки...

Берёза сравнима с девчонкой Ласточка И с женщиной - брови вразлёт. Стволы по аллеям, что чётки, А под стрехою ласточка возится: А ветви, что страсти полёт! вьёт гнездо, укрепляя глиною, То русские женщины в поле! что хозяйка в труде, как водится, Их каждый духовно поймёт. утепляя свой дом на зиму,-

258

«Огни над Бией» № 29-30

знать холодную, очень длинную, бесконечную, здесь, в Отечестве. Я любуюсь её сноровкою: человечная птичка вечности!

Так расправлялись с бедою. Дети войны, Нет в нас вины, Что и свет пронесли Через ночи детдомовские. МУЖУ Войны народ прокляни, Осмысли, Да. Чтобы дети в родительском доме Твои одежды, как прежде, росли, Висят на старых гвоздях. Чтобы болезни Хочется притронуться в надежде: На карточки хлебные не лезли! Что-то мужское сильное В одежде, как прежде, *** Вот кепка, вот куртка зимняя, День дырявый за окном: Шапка-ушанка и шарф… Сыро, ветрено и всюду, Знаю, что ты не придёшь, Но весна отливает сукном Вещи уже не заберёшь – Золотисто-зелёной вьюги. Щемящая тоска звуком арфы… Но идти – не летать высоко. И, всё ж, Одеваюсь тепло, но ярко, Твои одежды, как прежде, Понимаю, весна зрит оком Висят на старых гвоздях. Женских глаз, Да. А их зависть подарком, Коль иду мимо чьих-то окон. ДЕТИ ВОЙНЫ Занавеску откинет милый, А я гордою птицей – мимо!

1. Только сердце слетает к нему – Что мы знали? Вот вернусь и да обниму! Пучки, кандык, лебеду… Где же смелость моя живая? Нас похоронки терзали, Прохожу, проплываю, таю, они приносили беду. Не хочу уходить – улетаю! Дети войны, Нет за нами вины, СТРЕЛЬНА. ДОМИК ПЕТРА Если болезни 1, сентябрь 2012 года. На карточки хлебные лезли, И насекомые, что фашисты, Лоскутное покрывало Екатерины Кровь выпивали… В домике мужа её – Петра, Наброшенное на перину 2. Для посетителей - с утра. Сиротами нас называли, И я подхожу к покрывалу, Чай кипятили нам взрослые с Дотронуться, приподнять листьями, Знакомое, оно укрывало Чтобы не умерли, чтобы окрепли Зимою, в 60-ом, меня, И выросли! Сотрудницу детского сада. И молоко разбавляли водою – И дети им любовались,

259

«Огни над Бией» № 29-30

И взрослые его берегли, Чтобы не завалялось И чтобы не выцветали Лоскутики его дорогие: Призмой и треугольником, Ленточки наискосок Шила Катерина иголкою Каждый цветной уголок. И, подбирая тряпочки, Кроила добротную ткань Из шёлка, сатина лапочками Выкладывала нужный край… …Хочу приподнять слегка я Знакомое покрывало – Значит, меня укрывала, Самой Катерины рука.

Тем и любим, и силён, – Подарен мне дочерью он.

***

Я изгнанница этого мира: там живу, здесь пою и люблю! Всё вытягивают вампиры здесь, там энергии взмах коплю. Лето красное здесь, за горами. Там зимою и я загораю.

Колокола светло поют, Людей к молитве призывая, А я, беспечная, терзаю Клочок листа – словам уют На краешке земного шара Найти стараюсь, не решая, Кого помиловать, казнить, Кого и чем, когда дразнить, Нотаций ближним не читая, Поститься не зову, А, слушая миры, мечтаю Пожить на «солнечном возу», Где травы, созревая, вьются и к небесам, что птицы, рвутся, Соцветьями цепляя сердце, – Я к ним склоняюсь по инерции: Молюсь духовности цветенья – Так обретаю дух прозренья. К ДУШЕ! На вешалке – теплый халат. Согреет, коль холодно будет. Надену, и легче латать сердечные раны буден.

260

ПОРТРЕТ Она стройна, И взгляд – стрела Пронзит: виновный покорится, Она стремительная птица И, что орлица, Во всём смела. Мила, естественна… Но форма Лишь дополнение к душе! ИЗГОЙ

ЦВЕТУЩАЯ ДИЧКА Любви желанная отрада легко витает в небесах и облаком парит, и радость рождает в утренних сердцах! И я любуюсь ветвью белой, несущей тысячи цветков пусть будет много яблок спелых, как исчисление лепестков... И возле веток пчёл жужжанье, и запах солнечного мёда, и свет, что райское лобзанье, об урожайном кличут годе. (Май, 2013 года) ***

«Огни над Бией» № 29-30

&

Коммерческая зона

поэзия

ЛЮДМИЛА

К О З Л О ВА

Автор 26 книг поэзии и прозы. Лауреат многих краевых литературных премий, в том числе, им. В.М. Шукшина, лауреат Международной литературной премии им. Сергея Михалкова, лауреат премии Алтайского края в области литературы. Стихи и проза публиковались в центральной, региональной и местной печати и заграницей (Дания, США, Канада). Член Союза писателей России. Награждена специальным Дипломом за развитие культурных связей между Россией и Германией и участие в совместных литературных проектах. В 2013 году в издательстве «Алтаспера» (Канада, Онтарио) издана отдельной книгой повесть Людмилы Козловой «Дух Темура». Публикации 2013-14 года – Украина, Белоруссия, Бурятия, альманах «Академия поэзии», «Роман-журнал 21 век», журналы «Алтай», «Пикет», Итоговый сборник Общественноблаготворительного Фонда «Возрождение Тобольска», Л а ур е а т. . . м еж д у н а р од н о го литературного конкурса «Лучшая книга...года»-2014 (Германия)

Некоторым, возомнившим себя великими

Сметая травы хилого газона, Косец косит под внука всех чертей. О, город – алетейя алетей, Свободная коммерческая зона! Здесь каждый отличиться норовит, Товаром сделать даже пару строчек. О, я – прозаик! Царственный пиит! Любой мои труды прочесть захочет. Куда спешишь, пучинный таракашка, Незнамокто, прелестник, червослов? Не просто мелок – мелочен улов И жалок, словно драная рубашка. Гордыня, брат, весьма прельстива лягва – Фасад, фасад, реклама – бесов дар. Испей-ка из копытца – «Злато-аква», Залей содомской жадности пожар! Хлеба и зрелищ

Знаешь ли ты, о, владелец сердечных отмычек, Мудрость печальна, опасна и следует в ад – Истинный разум, он зряч и токсичен! Хлеба и зрелищ – вот всё, что живые хотят. Дружно и плотно, привычно шагают на месте, Там, где вчера ещё памятник чей-то сидел. Камень не выдержал лжи, равнодушия, лести. Эти же дружно шагают на месте,

261

«Огни над Бией» № 29-30

на месте – разум не нужен, когда коллективно и вместе! Разум токсичен, а значит, всегда – не у дел.

Дядя Ваня

Нет, не согнуть заботам дядю Ваню – Деменцией сосед обременён. Вот разум мой – вполне оцеллофанен И оцифрован. Значит, сохранён. Кто там? Зато сосед – лихой стабилизатор Любых вождей, любых приказов их. Я встану днём, Он любит всех – и лысых, и носатых. поскольку ночь сбежала А кто не любит – враг народа, псих! Гюрзой пустынной, странницею С моим соседом, милым дядей Ваней, зла. Вполне в разведку можно уходить. Погладила Он на пути врага скалою встанет – расчетверённым жалом Его не подкупить, не зафлудить И уползла. Он патриот – красавец дядя Ваня. Кругами рая вскинувшийся город Его чужой посулом не обманет. Стучит в окно и требует любви. Вот если свой – с бутылочкой, тогда – Он, как зипун состарившийся Другое дело! вспорот Братья навсегда! Вестями на крови. И что с того, Тому, кто идёт по следу... что каждый твой приятель

В бетон замешан пылью вековой. (Ã. Ð.) Он всё равно любезен и приятен Что там твой «ягуар» И знает всё о Третьей Мировой. и твоя федеральная трасса – Поговорим о пятом и десятом, Не догнать! Держава, дескать, нынче хороша! Я летаю в таком далеке-высоке! Мелькнёт над нами Ста последним печалям в облаке измятом меня отстрелить не удастся. Какая-то заблудшая душа. Это я говорю для тебя – Приятель скажет – Ангел! на моём языке! Всё быть может – Заржавели от злобы Я спорить не намерена совсем: твои ядовитые пули. Когда-то динозавром станет Не гонись, мой вражонок – ёжик, колёса истёрлись, беда! Кто был ничем, тот снова станет Оглушительный аут – тебя обманули, всем. надули! Запахнет воздух Ты служил, как собака – молнией ванильной, собакой и стал навсегда! И туча кремом ляжет на карниз. Жить просто так – *** наверно, это сильно! Утащит в жерло Бездны круговерть, Но кто ж там, всё же, Заплачет слово нежное «поминки», в облаке завис? Когда родных лучами выжжет смерть, Не оставляя пепла и песчинки. ***

262

«Огни над Бией» № 29-30

Когда и сердце выгорит дотла, И посмотреть на фото станет больно! – Мне вновь подарят жизнь колокола, Их ломкий звон над городом престольным. Звучат живьём родные голоса – В церковном хоре слышу их мотивы. А, может быть, пасхальная роса Звенит в соцветьях выстуженной ивы. Я вижу глаз любимых лазурит Во взгляде каждом. В мире вечном людно. Синица долго что-то говорит, И, кажется, понять её не трудно.

Шатёр цветной – услужливый лоток, Сто пятый клон – дацан святого ламы. Здесь всё – товар, китайский божий дар – От разномастных тканей до булавки. Носки, перчатки – символ брачных пар, С портретом Пу ночные камилавки. Китайский лама всем душевно рад, Кержацкий говор выучил отменно Торговый град, почти наукоград, Ну, или станет оным непременно. Серебряная нить

В просторах лета детство заблудилось – ромашками повисли голоса. Телега едет, в пыль роняет силос, Ворует мёд янтарная оса. Веранда солнцем яростным прогрета. Июль лежит котом вдоль половиц Бийск И видит сон, где девочка-комета Ему для игр насыпала синиц. То ливни бьют, И время спит. И я во сне уснула. то жарит солнцебог. Июльский мир – в матрёшке облаков. Кержацкий град И день спешит в бессмертный Закоулок лежит в торговой коме. Тупых Царей и умных Дураков. И каждый, Превосходящий всех их, вместе взятых, кто до нитки не промок, Ленивый кот и ухом не ведёт. Люля-кебабом млеет на пароме. Оружие забросили солдаты, По берегам ристалища осок, И – в поле, собирать цветочный мёд. Русалка завораживает лето. Там девочки давно сидят в ромашках. И всякий обыватель, если б мог, Там хорошо – в июльской стороне! Завлёк её блесной Там бабочки, стрекозы и букашки. или конфетой. Там сон во сне. Хрусталит воды август золотой, Я там и здесь. и уходить не хочет наводненье. Серебряная нить пока ещё удерживает груз. Кержацкий город славен Не вздумайте меня будить, простотой будить, Неведенья, будить... незнания сомненья. Торговых улиц хитрый коготок Я не вернусь! Вонзает в глаз соцветия *** рекламы.

263

«Огни над Бией» № 29-30

АНТОЛОГИЯ БИЙСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ РОССИИ В сентябре 2014 года издана (пока малым тиражом) антология «ХХI век – БИЙСК. Писатели о времени и о себе». Настоящая Антология представляет ныне жи­вущих и работающих в Бийске членов Союза писателей России. Книга задумана как свидетельство времени. Любая эпоха делается людьми, определяется их мировоззрением. Образ современной России с её кричащими проблемами в осмыслении людей неравнодушных, болеющих за всё, что происходит в мире – главное, что найдёт читатель в дан­ном издании.

Грядущий день многолик. Каждый творческий че­ловек ищет свой ключ к пониманию картины бытия. Что поможет в процессе осознания своего места в быстро меняющемся мире, где свободно уживаются трагедия и фарс, кто знает – раздумья о произведениях Шукшина или история жизни Петрарки? А, может быть, рассуж­дения «лишнего человека», чьё имя не Пётр Великий, а про­сто Иван Иванович?

Тут важно всё – и проза жизни, и биография писа­теля, и поэтический монолог, ведь поэт – как дышит, так и пишет.

Антология «ХХI век – Бийск. Писатели о времени и о себе» – срез эпохи, картина дня, сложенная твор­ческими портретами думающих и пишущих людей.

Поздравляем авторов Антологии с выходом в свет такого значимого для города издания!

Редколлегия Читательские отзывы об Антологии опубликованы в следующем номере журнала.

264

будут

«Огни над Бией» № 29-30

10 ЛЕТ ЖУРНАЛУ «ОГНИ НАД БИЕЙ» ИСТОРИЯ ЖУРНАЛА

В марте 2004 года впервые собралась для работы редколлегия журнала «Огни над Бией». С этого момента и начинается десятилетняя творческ ая биография журнала.

В состав первой редколлегии вошли: Руководитель издательского проекта – Козлова Главный редактор – Сергей Филатов Молодёжную редакцию представил поэт Мазанов.

Людмила Дмитрий

Первый номер журнала был готов к печати уже к середине года, но выпуск его всё откладывался из-за поисков источник а финансирования. Мы, наивные, в то время надеялись и на помощь города, и на благосклонность спонсоров-меценатов. Но жизнь поставила нас в жёсткие рамки реальности. Поэтому в дек абре 2004 года руководителем проекта было принято решение оплатить издание первого номера, использовав для этого средства своей краевой литературной премии им. Л.С. Мерзликина. Так в дек абре 2004 года первый номер журнала «Огни над Бией» ушёл в печать. Вышел он в начале 2005 года.

В первом номере были опубликованы произведения тринадцати авторов. Редколлегия журнала гордится тем, что среди авторов первого номера был и талантливый молодой поэт, а ныне финалист независимой литературной Премии «Дебют», участник нескольких международных литературных форумов в Липк ах, Дмитрий Чернышков.

Журнал «Огни над Бией», таким образом, стал первым независимым литературным, художественнопублицистическим изданием в Бийске. За десять лет журнал представил читателям несколько сотен

265

«Огни над Бией» № 29-30

публик аций, авторами которых стали все члены литературного объединения «Парус», многие авторы Алтая, иногородние и зарубежные поэты и прозаики. Для иногородних авторов открыт второй журнал «Приложение к журналу «Огни над Бией», который выходит только в электронном виде и располагается на сайте журнала.

Журнал «Огни над Бией» - единственный в крае журнал-студия, который в отличие от всех других изданий вступает в переписку и ведёт редакторскую работу над текстами совместно с авторами. Это живой журнал, где молодым (и не только!) авторам Бийск а всегда отдаётся предпочтение.

С юбилеем, дорогие друзья писатели и читатели!

Редколлегия

266

«Огни над Бией» № 29-30

267

«Огни над Бией» № 29-30

ПРАВИЛА ПУБЛИКАЦИИ В ЖУРНАЛЕ «ОГНИ НАД БИЕЙ» Публикуя свои произведения в журнале «ОГНИ НАД БИЕЙ», который преследует лишь одну цель – участие в литературном процессе и общественной жизни города, автор принимает следующие условия: 1. Журнал «Огни над Бией» не является коммерческим изданием,

поэтому автор публикует свои произведения на безвозмездной основе ( с получением 1-2 –х авторских экземпляров номера – для бийчан. Иногородние авторы читают свои публикации на сайте журнала в Электронном приложении).

2. Разрешает разместить свои произведения, опубликованные в журнале «Огни над Бией», на персональном сайте журнала или на сайте АДЛ с просветительской целью и для популяризации своего творчества.

3. Разрешает редколлегии представлять свои произведения, опубликованные в журнале «Огни над Бией», в других периодических изданиях с обязательным информированием автора до или после факта публикации, и рассматривает такую публикацию как пропаганду своего творчества.

4. Рассматривает публикацию в журнале и её повторение в других периодических изданиях как способ творческого роста и участия в литературном процессе, что в первую очередь необходимо самому автору.

5. Редколлегия просит авторов, рассматривающих публикации как способ заработка, не предлагать своих произведений в наш журнал.

6. Биографические сведения автор прилагает к тексту произведения. Если биографическая справка не обновлена автором, редколлегия использует информацию из предыдущих номеров журнала.

7. Ответственность за содержание, моральные установки и качество текста несёт автор.

8. Все вопросы, возникающие в связи с использованием псевдонима, и ответственность за его использование, ложатся на автора текста.

9. Мнение редколлегии может не совпадать с мнением и художественными ценностями автора.

10. Редколлегия не препятствует авторам в безвозмездном дарении журнала «Огни над Бией» в библиотеки.

11. За соблюдение авторских прав в коллективных подборках (подборки, вкладыш) несёт ответственность лицо, предоставившее материалы для публикации.

12. Правила опубликованы на сайте журнала «Огни над Бией».

268

«Огни над Бией» № 29-30

Огни

над

Бией

литературное художественно-пу блицистическое издание Бийского отделения Союза писателей России №29-30 2014 г Издате льский Дом «Бия» Сдано в набор 29.09. 2014. Подписано в печать 30.09.2014. Формат 84х100 1 / 32 . Усл.печ.л. 30,25. Зак аз 3/14 © Огни над Бией © Издательский Д ом «Бия»

Фото на обложке - Бийск. Дворец астронавтов. (сайт http://biysk.in/photo )

269