Лев Золотайкин
Сказочная наша жизнь Юмористический сборник
Издательские решения По лицензии Ridero 2015
УДК 82-3 ББК 84-4 З-80
Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»
З-80
Золотайкин Лев Сказочная наша жизнь : Юмористический сборник. — [б. м.] : Издательские решения, 2015. — 48 с. — ISBN 978-5-4474-0947-0 Невозможно поверить, что все то, что происходило с нами и вокруг нас, — действительность. Наша страна — выдумка, а всю нашу жизнь кто-то разыграл комуто на потеху. Или рассказал про нас сказку. А на самом деле не было ничего: ни людей — смешных, ни страны — чудной. Нет воды в пустыне — одни миражи.
УДК 82-3 ББК 84-4 18+ В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ
ISBN 978-5-4474-0947-0
© Лев Золотайкин, 2015
Мемуары интеллектуального человека Все помню. Помню, 28-го числа в 12.30 ночи увидел я в тумане большую фигуру, сразу догадался и закричал: — Здравствуйте, Владим Владимыч! Упиваюсь вашими стихами! — Видно не только стихами, — заглушила фигура мой крик тихим басом, исчезая в темноте и тумане во всем своем остроумном великолепии. Помню, это был Маяковский. Такой он и стоит на площади. Еще помню, ровно тридцать два или три года назад, в трамвае кондуктор велел гражданину без шляпы взять билет. А гражданин находчиво ответил: — Не делайте из билета культа. Тут вошел контролер и велел ему заплатить штраф. А гражданин опять нашелся, дескать: — Не делайте из штрафа культа. Потом гражданина без шляпы повели в милицию, а он весело кричал: — Не делайте из милиции культа. Помню, это был Ильф и Петров. Богатое у него наследие. Все у меня на полках. Еще помню, в пятницу обогнал меня на улице человек с трубкой и палкой. Редкая была встреча. Помню, трубку курил Эренбург. Помню, эта палка была у Толстого, которого, помню, звали Лев, а потом Алексей. Кроме того, как сейчас помню, что на улице и в городском транспорте видел я сорок художников-передвижников, с пятью композиторами пил после бани, а один артист занял у меня сто рублей. Помню, все были очень знаменитые. До сих пор в ушах слова артиста:
Сказочная наша жизнь
3
— За мной не заржавеет! Да, отчаянная была жизнь. Отважные, помню, люди. 1965 г.
Лакмусовая старушка Наш самый криминальный писатель находится в расцвете всех сил. Он готов раскрыть любое преступление, даже если его совершит голый человек, на голом месте и голыми руками. Организм работает, значит улики остаются. Перед вами отрывок из нового трехтомника. «Рабочий день еще не начался, а Майор уже сидел в кабинете и смотрел в окно. Небо было чистым и Майор погладил себя по седой голове. Из подъезда вышла Старушка, вся перекосившаяся под тяжестью сумки. — Ценности в слабых руках — начало преступления, — четко отпечаталось в профессиональной голове. На срочной оперативке Майор был краток: — Сюжет любого уголовного дела элементарен — преступник одолевает жертву, мы побеждаем преступника. В итоге справедливость неизбежно торжествует. Преступник — это передатчик: взял — отдал. Есть Старушка, есть сумка, нужно установить преступника. — Оперативная группа на выход! — рявкнули динамики, а в небе застрекотал вертолет. Старушка еле тащится, а все уже под контролем. …вот она пытается влезть на подножку трамвая… 4
Лев Золотайкин
…и не может… …подходит Мужчина… …протягивает руки… Опергруппа сжалась до предела. …берет старушку вместе с сумкой… Опергруппа разжимается. …сажает в трамвай… Трах. Бах. А-а-а… Помятая Старушка уезжает, обнимая сумку. Помятый Мужчина продолжает свой путь. — Так я и знал, что он не виноват, — подытожил Майор и погладил себя по еще более седой голове. 1965 г.
Дискуссионное Газета напечатала письмо: «Я Вова. Мне 5 лет. Два года я бью Таню Агафонову за то, что хотел с ней дружить, а она показала мне язык. Я больше не верю в добро. Как жить дальше?» Где-то неправильно бьют девочку! Разочарован мальчик! Всколыхнулось все в стране. Волнуются колхозники. Радируют моряки танкера «Неугасимый». В смятении интеллигенция. — Веры нет… нету веры… нету… нету… — Опять на пять лет опоздали с духовностью. — Выпороть мерзавца! А права ли Таня? — Нужно откровенно сказать о женском… — Выпороть мерзавку. «Я тоже всегда бью девчонок, потому что они от этого Сказочная наша жизнь
5
плачут. Ты молодец, Вовка! Я знаю, что мое письмо не напечатают. Коська Н.». — Твое письмо напечатано, Костя. Мы за широту мнений. Пульс жизни в руках общества. 1965 г.
Закулисная история Старый лев снюхался с дрессировщиком. И, чувствуя за собой звериную силу, человек обнаглел и обленился. На глазах всей публики он таскал львов за хвосты и ходил по ним ногами. А на репетициях дрессировщик не объяснял сверхзадачу и сквозное действие, а просто орал: — Я вам, котяры, инстинкты вправлю! Намотайте себе на усы: те, кто не будет стоять на задних лапах и плясать под мою дудку, узнают почем фунт мяса… Тем временем старый лев сидел в клетке со всеми удобствами, держал в лапах баранью ногу и позировал для фильма «Львиная доля». В его голове сладко ворочались условные рефлексы. И все что-то про славу и большие мясные гонорары. Каждый вечер львы выбегали на арену и демонстрировали свое непротивление издевательствам. Старый лев рявкал на сородичей и ему аплодировали за сознательность, потом он рявкал на дрессировщика и тот срывал аплодисменты за отвагу и мужество. Потом в цирке гас свет, и львы в тесных клетках роняли головы на лапы. Им снилась свобода и крики: «Браво!» Но однажды терпение зверей лопнуло. — Мы не растем, — начали молодые львы, — зачем мы в город ехали! — Ррры, — подхватила красивая львица, — кругом творческая жизнь кипит. Вон собаки в бантах, медведи 6
Лев Золотайкин
за рулем сидят, а у нас даже гигиену не соблюдают: я у шефа кусок мяса должна с потного лица слизывать. И чего он потеет? Он же совершенно не в моем вкусе. Львы загалдели: — Нас дешево ценят! — … если ты собака, то ты — друг человека, а если ты лев, то гонят за решетку. — Наши предки гладиаторами объедались, а тут костями попрекают. От шума проснулся старый лев. — Спать, щенята, — замахнулся он по привычке лапой и показал зубы. Но против его стертой челюсти раскрылись пасти с зубами, как у ковша экскаватора. Старик все понял, сник и выкатил слезу. — Дармоед!.. Лизоблюд!.. Доносчик!.. — рычал коллектив. В клетку вбежал дрессировщик. — О чем сборище? Па-ачему звериные крики? — Хлопнул он кнутом и стрельнул из пугача. «Куси их!», — велел он старому льву, но тот отвернулся, а львица села у входа и облизнулась. Дрессировщик упал на колени. Долго рявкали львы ему свои обиды и, наконец, присудили его к выполнению всей программы. Кряхтя и загораживая лицо, пролез он сквозь огненный круг, упал, прыгая с тумбы на тумбу, зубами выбрал из гривы льва рассыпанный там бефстроганов, а один молоденький лев попытался сунуть ему в рот свою голову, и хотя влезло только ухо, от шерсти он еле отплевался. Обессиленный, с обгоревшими бровями дрессировщик прилег у решетки, но львица щелкнула его хвостом, дескать: «Стоять! На арене артист должен быть неутомим и весел». А львы выступили с триумфальной программой. Они показали все свои способности: прыжки в длину, поднятие тяжестей зубами, борьбу и захваты, громовой рык и царственную поступь. Сказочная наша жизнь
7
— Ах — ах — ах!!! — восхищались зрители. Старый же лев кое-как устроился в провинциальный зоопарк и то клетку ему дали не отдельную, а напополам с собачкой Тобиком. А дрессировщик остался в труппе. Он трудолюбиво готовит реквизит, ворочает тумбы и в награду получает сахар. И публика ему аплодирует за то, что сумел стать человеком и поборол скотские привычки. 1966 г.
По образу и подобию Спасаясь от людского несовершенства, многие роботы бежали в леса. Они начали новую жизнь. Каждый вечер у заправочного ларька собиралась кучка устаревших. Стояли ржавые и дырявые. — Я керосин еще на гарантийке начал пить. — А я знаю коктейль: бензин, бензол и чуточку серной кислоты. Трахнешь стакан — искры из шарниров и дым в предохранителях. — Еще стопочку солярочки! — Залейтесь, окаянные. Старые роботы, исполосованные сварными швами сидели на лавочках и, растираясь маслами, скрипели. — Ишь на свидание поперся. Начистил рожу наждаком и думает — блестящий. А в голове-то программа на два слова, да на одно действие. — … развратник, на третью жену рекламацию написал. Кричит — бракованная. — А самому Знак Качества по блату выбили. — Опять этот облезлый потащил кусок железа. Любви, 8
Лев Золотайкин
говорит, нет, сам сына сделаю. Две роботы встретились и весело заблестели всеми лампочками: — Какая на тебе чудная эмаль… — … и совсем не шелушится… — … такой ужас: она вышла за опытный образец, а его не утвердили. Он уже совсем неуправляемый, бегает за ней и за автором, а из самого гайки сыпятся… — А мой такой серийный, я его иногда путаю. А вчера разозлилась и молотком отметила, теперь ночью могу хоть на ощупь определить. — Смотри, какой никелированный! — … и говорят масса запасных частей. — Куда его везут? — Под пресс. — ?! — Утверждает, что мы произошли от человека. — Еретик. Наивные роботы. Нельзя строить новую жизнь в старых лесах.
1967 г.
Караул! У автора отбился от рук герой. Вконец озверел и расхулиганился. Правда, Мишка Пенек и задуман был бандитом, но не до такой же степени. Остальные персонажи робко выходили из-под пера, гадая сколько глав им осталось прожить. Появилась было девушка. Красивая, нежная, хрустальная душа, тоненькие ножки. Чистота. Идеалы. Ее бы лелеСказочная наша жизнь
9
ять, а Пенек подошел к ней утилитарно: схватил, опошлил, бросил. Хрупкая жизнь вдребезги. И некому заступиться, если с первых строк известно, что его плечищи не помещаются на двуспальной кровати. Десять страниц заседал местком. Стыдили, хотели взять слово, а он слово не дал, о голову наставника разбил графин, у добряка председателя вырвал полбороды. Вышел Мишка на улицу и маленького очкарика, подававшего большие надежды, вообще лишил будущего, заволок его в угол, правой рукой дал по голове, левой — снял пиджак, потом по голове бил левой рукой, а правой снимал все остальное. Сослуживцы очкарика две недели плакали по коридорам. Приютил Пенька один дед, хотел усыновить и сразу помер. Старуху Мишка обворовал. Пошла калека по миру. Тут уж и автор понял, что хватит. Густой ночью, в прохладе и безмолвии Пенька остановили два квадратных громилы. Взвинченный Мишкиным беспределом, автор скрипел зубами, ломал перья и бил по герою толстыми восклицательными знаками: — Похлеще его, мужики! Вот я тебе, рыжий, кулаки пудовые сочиню, а ты его в глаз! Хрясь! А теперь под дых! Хык! Кончай, ребята, вышибай остальные зубы! И упревший автор вывел отяжелевшей рукой: «Конец первой книги». — Обязательно читатель вторую захочет. Очень забористо получилось. Неизвестно, что было с читателем, но автор вторую захотел. Сел за стол. Позевал. Встал. Совершенно не писалось. Без Мишки фантазия остановилась. И тогда врачи в несколько строк вернули Пенька к жизни. Короткий отдых и первого подвернувшегося чудака безутешные родственники повезли с венками и музыкой. Страницы замелькали без помарок. 10
Лев Золотайкин
И вот уже на каждого мирного читателя приходится по пять-шесть литературных бандитов. А сколько их безобразничает на сцене! А на экране! Караул!!! 1968 г.
Муза дальних пьянствий Выходной в пивной был тривиальным. Толкались, пили, орали. Тот же подвал, надоевший переулок. Даже погода всегда плохая, потому что лужа у порога не высыхает. — Эх, путешествий бы, — брякнул вдруг Гришка. — Во-во, приключений, — загоготал Тишка. А хмурый Дормидонт сковырнул мизинцем пробку, разлил по стаканам и продолжил разговор: — Э-ка. Ну-ка. Х-хы. Вот. Слетела еще пара пробок… — За мной следят, — сказал Гришка и растоптал в луже свое отражение. Тишка проткнул носом асфальт. А Дормидонт облапил фонарный столб, согнул его и передавил все лампочки. Но в следующий выходной жизнь как-бы перевернулась. Искатели приключений оказались на вокзальной площади и остолбенели. Это была не площадь, а стартовая площадка куда-то туда, в дали. Казалось, весь народ проснулся, собрался и двинул. Толпы землепроходцев с приросшими к спинам рюкзаками решительно бросали окурки и скрывались в электричках. На широких поясах висели ножи, топоры и вообще все необходимое. Пронесли даже бензопилу Сказочная наша жизнь
11
и отбойный молоток. — Пока, друзья, не поминайте лихом, подымаем паруса! — пела вся площадь. — Отдать концы! — заорал усатый железнодорожный волк. И, подгоняемые ветром, электрички исчезали за горизонтом. Гришка взволновано засопел. У Тишки блеснул не подбитый глаз. Даже Дормидонт одобрительно промолчал. И все трое решительно прыгнули в вагон. А там бушевала романтика, гремели смех и песни. …на Венере, ах, на Венере у деревьев синие листья… — трепетала струна. Мужественные парни с закатанными на бицепсы рукавами, в шляпах и ботфортах бились на огромной сковороде в подкидного дурака. Ветер влетал в окна, хлестал в лицо и рвал волосы. Тени великих авантюристов и первооткрывателей носились по вагонам. Даже ненароком затесавшийся поп был красноносый и бородатый, как геолог. Хотелось в неизведанное. Туда, где дыбились мамонты, еще не сложившие костей в музеях, бегали лошади, не знавшие Прожевальского, а собаки и люди гавкали друг на друга, не понимая, что они друзья. Хотелось в девственную природу, в хвощи. Встать бы на задние лапы, оторвать себе хвост и ухнуть дубиной по длинным шеям ящеров. А потом добыть огонь и пробиваться с ним навстречу нынешним дням, яростно мысля и стирая все белые пятна. Эх! Гришка запел неизвестно откуда появившуюся во рту песню об Антарктике — Атлантике. 12
Лев Золотайкин
Тишка вдруг обнаружил на груди тельняшку, надутую ураганом, и серьгу в ухе. Даже Дормидонт всхрапнул, как боевой конь от свиста ядра, начал бить копытами и рваться в схватку. «Главное ввязаться», — услышал он откуда-то изнутри. Но тут поезд остановился, толпа высыпала из вагонов и углубилась в лес. Возбужденные до электрических разрядов, туда же вбежали трое друзей. — Мужики! Мы готовы! Что отвоевывать? Что поворачивать вспять? А мужики уже все сделали. На свежесрубленных кострах варилась консервированная уха, дымились шашлыки из домашних животных, пахло луком и вообще кухней. Меж костров, как меж столов, ходил парень до того похожий на официанта, что ему давали «на чай». В тонкой лесной тишине раздался щекочущий смех, и звякнули кружки. Вздрогнул Гришка. Опомнился Тишка. А Дормидонт шагнул в кусты и вышел с бутылкой. — Э-ка. Ну-ка. Х-хы. — В-ва! — крякнули у всех костров. И хрупнули в молодых зубах малосольные огурцы. Стонал утром помятый Гришка. Кряхтел опухший Тишка. А Дормидонт собрал посуду и повел всех проторенной дорогой. …из п-о-о лей Доносится: «Налей!» пела очередь у магазина, так близко и без хлопот. Взволновано засопел Гришка. Блеснула слеза в глазу у Тишки. И молчаливо пел Дормидонт. Сказочная наша жизнь
13
«Не смешивайте романтизм с пьянством», — предупреждали еще древние мудрецы. «На абордаж нужно идти трезвым», — вторили им такие же древние пираты. 1968 г.
Богатая жизнь Вечерами внуки забирались к деду на колени. — Дедушка, голубчик, — маленькие ручонки путались в бороде, — расскажи про свои путешествия. Дед гладил шелковистые головки. — Ишь, пострелята, интересуетесь, кхе-кхе… Из глаз сочилась и исчезала в морщинах умиленная слеза. — Да-а, много дорог пройдено, много найдено и собрано. Есть на что оглянуться. Каждая вещь — история. Дед оживился и помолодел. — Дошел раз слух — мастер есть. Уди-ви-тель-но по дереву работает. Но живет прямо за тридевять земель. А время-то какое было: разруха, бездорожье, брат на брата шел. «Что ж, — говорю, — жена, надо ехать». Мешок на плечи, поцеловались и отправился. Приключений хлебнул больше, чем все ваши мушкетеры. Но зато и привез. Вот она, гостиная мебель! Уди-ви-тель-ная работа, а купил за мелочи, так — иголки, гвоздики. Заводы тогда стояли, с промышленными товарами беда. Вот и вез в глубинку, помогал, чем мог… А годы были легендарные, ужас какой-то. Два стула махновцы отбили. Степь же кругом, мародерство. Жалко, конечно, но время такое, потери были неизбежны. Внуки грели деду колени и он, блаженно тая, журчал: 14
Лев Золотайкин
— А то раз морем плыл. Перину из-за Каспия вез. Буря ужасная. Волны до неба. Не устоял, на перину лег. Как качнет — душа наружу… Но я зубы стиснул и перину сберег. Пух уди-ви-тель-ный, как облако, и почти даром. Только мы с капитаном и держались, потому что запомните, детишки — ответственность! Внук Петруша восхищенно брыкнулся и стукнул по полу каблуком. Дед аж подпрыгнул: — В квартире! В ботинках!.. Ты, гаденыш, забыл, что у нас паркет! Ты знаешь, что я его из окружения на себе вынес! А ты по нему каблучищами молотишь! Шкуру с мерзавца спущу и половиков наделаю! И дед скрюченными пальцами дернул внука за волосики. — Убегу, — плакал Петруша в своей кроватке, — завтра же убегу путешествовать. Во сне Петруша видел себя большим и ловким. Вот он ищет в Африке шкуру леопарда. Только нужно обязательно устроиться туда, где не ступала нога человека, — снится Петруше знакомый голос. — Там шкуры дешевле. — Не дурак, сам знаю, — бормочет Петруша. Сами леопарды Петруше не снятся, в чаще мелькают только шкуры, но совершенно уди-ви-тель-ные. 1970 г.
Наше счастье В изобилии счастья нет. Сидит один весь переполненный, все надел, все съел. Хочется нового, а его нет, потому что все возможное кончилось. Жить тошно. Солнце раздражает. Подлинное счастье в ограничении, а еще лучше — Сказочная наша жизнь
15
в лишении. Знает человек — этого нет и не может быть, и вдруг видит — есть! А счастье так и валит: денег как раз хватает, а конкурентов ровно столько, чтобы тебе досталось последнее. Пришел домой, на стол скромно положил. Дети завизжали, жена пала на грудь, теща криво улыбается, даже по телевизору «Бенефис». Но радовать человека нужно осторожно. А то вот жил один и не любил, например, яблок. Не ест, хоть убей, будь они хоть золотые, хоть райские. Вдруг стало точно известно, что яблоки все кончились и больше их никогда не будет. И сразу желание. Все не в аппетит, одна антоновка на уме. Искал, интриговал, сулил золотые горы и достал одно. Есть не мог, только всем показывал, а на третий день потерял. Два дня навзрыд страдал, горе хлестал кружками. На третий день вышел: яблок горы лежат и всем на них плевать, продавцы зевают. Два дня счастья — насмарку. Два дня горя — псу под хвост. Или вот эксперимент. Двоих всего лишили. Сидят голые. Что у одного есть, то и у другого точно такое-же, одного размера. Родинки одинаковые, по два передних зуба в железе, по одному — выбито. Равенство до отвращения, зависть от безделья просто скулит. Тайно дали подарки. Одному зеленый фиговый листок, другому — зеленый и желтый. Выходят оба в зеленых, смеются, цвет изумрудный, переливается. Вдруг один переоделся и желтый лист навесил. Другой смотрит: желтый лист золотом горит, а у него эта проклятая, ядовито-болотная фиговина. Кинулся, хотел задушить, не успел, с горя на лету помер. И вот мы встаем в позу Пилата: одна рука в бок, другая 16
Лев Золотайкин
вытянута вперед ладошкой вверх: — А что есть счастье? И говорим абсолютно точно. Счастье — это женщина. Вот все уже слышали, но ни у кого еще нет. А у нее уже в руках. И всем видно. И она парит в облаках. А вокруг сверканье глаз и скрежет зубов. Счастье упоительно! 1970 г.
Аграфена ра)
(народно — музыкально — историческая драма — опе-
ХОР: … рас-хо-ди-лось… раз-гу-ля-лось… ОРКЕСТР: … трам… трам… трам… КОЛОКОЛА: … бум… бум… Из бездонного горла — тягучий БАС: — А — а — а — агра — ры — ры — рафена — а — а… Тоненький, скромненький РЕЧЕТАТИВЧИК: — Чаво? БАС, как из бочки: — Ды-ды-ды-должна-а-а ты-ты-ты че-че-честь за рыры-ры-родину от-ды-ды-ды-дать-а-а-ать-ать… — Чичас. ХОР: … славься, ох, славься ты, Русь моя… ОРКЕСТР: … трам… трам… КОЛОКОЛА: … бум… бум… бум… бум… Критики потом писали: «Слушая, видишь воочию: степь без края, пыль до неба, кони храпят, катятся по ковылю головы супостатов». 1973 г.
Сказочная наша жизнь
17
Палочка-вспоминалочка Писатель был зрелым кулинаром. Умел — дело житейское — взять вместительный сюжет, большими кусками свалить туда характеры, залить словами, взбить интригу. Для остроты покрошить горький росток нового. Но тут, как порчу навели — ни строчки. — Все писано-переписано, — терзаясь, даже всхлипнул писатель. — Что еще удумать? Голова-то не прорва. И вдруг откуда-то нескладное, шальное слово: — Автобиографическое… Мелькнуло, хотело пропасть, но писатель его уже ухватил и оценил. В голове щелкнуло, мысли вздрогнули, толкнулись и, уловив направление, понеслись. — Семья наша интересная. Много других видел, но точно такой не попадалось. Родился я типично в деревне. Обычный рос сопливый парень и стал писателем. Интервью, симпозиумы… А не окажись писателем, глядишь, так и прожил бы простым сопливым мужиком. Очень оригинальный зигзаг. Ну, мать, как мать — кухня, дети. Но есть штрих: цветы любила, рвала и нюхала. Отец больше стакан уважал. Но — бабка помнит — раз лежал дома и чуть не целую книгу прочел. Значит была искра, и если бы не бывшая проклятая действительность, кто знает, чем бы все кончилось. А всего у нас родственников?.. Кошмар. И сплошь сочные натуры: дяди, тети, племянники, а там двоюродные, троюродные, кумовья, деверь… Стихия. Сельва непролазная. Эпопею родней прожили. Сагу. Один дед такого навспоминает… Хулиган старый. Писатель живо вообразил благодарность читателей, но суеверно отогнал привычные мысли о славе. — И как я себя сразу не осознал. Вон, хоть с Толстым
18
Лев Золотайкин
сравнить. Что я женщин под электричкой не видел? А война там, мир — они же и при мне были. На миг писателю стало неловко, но он себя одернул: — А что, право, без фетишей. Имеется объемистая жизнь. Да, если со всей подноготной, ее на трилогию хватит. И еще на разные беседы останется. — Ну-с, когда я родился? 23 февраля. Это же праздник! И жирная линия подчеркнула первый заголовок трилогии: «Годен!» — Попрошу на обложке штык нарисовать, — рубанул писатель воздух пером и выбил тапком по паркету кавалерийскую рысь. 1974 г.
Второе пришествие После долгого отсутствия Господь возвращался с края света. За ним косяком летели апостолы, нервно жалуясь на космические холод и пыль. Впереди показалась Земля. — Тормози, — закричал апостол Павел. Фома не послушался и задымил в плотных слоях атмосферы. Земля росла навстречу, ярко сияя уличными огнями. Конечно, Всеведущий знал, что такое электричество, но знание это затерялось в голове среди массы других сведений, и он смотрел на огни с недоверием. — Козни дьявола, — наконец, определил Господь и перекрестился, но огни не пропали. Решив не связываться на ночь с такой устойчивой чертовщиной, святая братия расположилась на мягкой тучке. Утром Господь проснулся, чихая и сморкаясь. Все уже встали и сушили белье: тучка попалась снеговая. — А ну, гляньте вниз, где там ближайший храм Сказочная наша жизнь
19
божий, — велел Господь. Ангелы свесили головы: дома были высокие, но без крестов. — Как без крестов! — обиделся Господь. — Ни на век нельзя без присмотра оставить. Опять бога забыли. Всемогущий разгорячился и послал Илью-пророка сокрушить пару народов. Взяв связку молний, Илья полетел вниз. Он долго мыкался между громоотводами, наскочил на высоковольтную линию и вернулся, не выполнив задания, злой и обгорелый. — Ладно, — решил Мудрейший, — оглядимся немного, а потом явимся с серебряными трубами и карой господней. Сев на край тучки, Господь поболтал ногой: воздух был теплый и все сошли на землю. Первое, что приезжие увидели на улице, был мальчик, продававший Библию. Господь умилился, раскрыл святое творение и опешил: Слово Божие было сильно сокращено, но богато иллюстрировано. Главное место в книге отводилось грехопадению Адама и Евы. Подробно описанное, оно сопровождалось такими рисунками, что постящиеся святые затомились и ослабели. Разгневанный Господь швырнул книжку оземь и напустил на торговца проказу. Но у мальчишки была прививка. Зато маленький негодяй кинул в Господа камень, и растерявшийся ангел-хранитель не успел загородить священной головы. Скорбя и стеная, Господь присел на пороге угловатого здания из стекла и алюминия и увидел над дверью распятие. — Господи, дом твой, — закричали апостолы и, бросившись внутрь, пали перед алтарем. А когда подняли головы и огляделись, раздался их плач и скрежет зубов: священник — один из сторонников новых форм привлечения паствы — вел службу, аккомпанируя себе на гитаре. А хор монашек в мини-сутанах славил Бога, 20
Лев Золотайкин
слегка, но лукаво, помахивая в такт освобожденными ножками. Яростно плюнул Господь на пол храма и велел явиться там огненному кусту. Но раньше появился служитель и вывел всю группу за осквернение святого места. Вслед им выкинули горящий куст и потребовали штраф за нарушение пожарной безопасности. Ученики приготовились увидеть в ответ чудо, но Всемогущий совсем потерялся от свалившихся на него напастей и махнул Иуде, чтобы заплатил из своих тридцати сребреников. Оглушенные и сбитые с толку, шли по улице святые отцы. На перекрестках они подолгу стояли, не решаясь пересечь дорогу стремительным чудовищам. — Я их не создавал, — оправдывался Господь перед помятыми соратниками, когда полицейский вынимал их из-под самых колес, ругаясь, что вечно эти туристы из диких стран мешают уличному движению. — Это же адские мучения. Я в эту жизнь не верю, — запричитал Фома, и все взвились на небо. Отдышавшись, уязвленный Владыка приказал немедленно готовить материалы для потопа и каменного града. — Расчищу место и начну новую жизнь (Господь вспомнил наготу монашек и осенил себя крестным знамением). Женщин покрою перьями. А с земли увидели потемневшую тучу. — Град собирается, — определили синоптики и ловко навели свои пушки. В мрачных глубинах тучи сверкнуло, ухнуло, камни разлетелись в пыль, а дождь вылился на поля. — Господи, — взвыл Всевышний, — спаси и помилуй! Обливаясь слезами, спотыкаясь о звезды, брел Господь прямо по проезжей части Млечного Пути. Сзади показался все увеличивающийся блестящий предмет. — Такси! Такси! — вдруг неожиданно для себя закричал Господь противным, истошным, уличным голосом. И, уцепившись за какую-то железку, Владыка унесся в глубины Сказочная наша жизнь
21
пространства и времени. Так что Бог сейчас где-то очень далеко от нас.
1974 г.
Жертвы профессий Редактор подкинул на ладони маленький кубик. — Напиши о людях, — сказал он, — что делают, чем увлекаются. Одна сторона кубика вдруг засветилась. Я вытаращил глаза — кубик оказался телевизором. — Мастерю на досуге, — буркнул редактор. — Руки чешутся по паяльнику, — и он, вздохнув, придвинул горку рукописей. На улице я зашел в первое попавшееся учреждение — НИИ Очень Тяжелой Промышленности. За дверью с золотой табличкой «Начальник» сидел крупный мужчина. Одной рукой он крутил телефон, а другой вонзал нож в огромное полено. Под точными ударами ясно обрисовались ухо и глаз. Хобби, — объяснил Начальник. — Волнует запах смолы и стружки. Отпуска провожу на лесопилке. Молодой ученый Саша — между делом пчеловод-любитель — повел меня знакомиться с институтом: — Люди у нас замечательные. Очень Тяжелая Промышленность необходима, поэтому коллектив у нас громадный. Само собой поголовное высшее образование и необычайная широта интересов. Видите, по коридорам толпы ходят? Думаете простые инженеры? Ошибаетесь. Да, только за прошлый год из нашего института ушли в профессионалы: парикмахер, мясник, бармен и два ветеринарасобачника. Мой блокнот «Чем занимаются» разбух от записей. Но вот «Что делают»… 22
Лев Золотайкин
Много делают, — сказал Саша. — Один у нас машины изобретает. Но, к сожалению, односторонен. Только и слышишь от него про форсунки да футорки. Над ним даже шефство брали. А он в горы не лезет, гитару не берет, даже винные этикетки не хочет собирать. А какие у нас кружки! «Изучение клинописи», «Товарищество дрессировки насекомых», для детей сотрудников, пожалуйста: «Юный каботажник». Переполненный впечатлениями я вышел на улицу. Со столба гремел динамик: — В эфире передача «Народные умельцы»: Ученик молотобойца на перекурах освоил хирургию и провел на товарищах несколько операций. Энтузиасты артели «Мысль в недра», собравшись и раскинув умом, построили из обломков сельхозтехники паровоз, который по мощности не уступает знаменитой машине американца Уатта. Теперь у них коллективная баня с парком… Я послушал и понял, что моя жизнь прожита зря. Столько лет угробить на журналистику. Были успехи, награды, но ведь писал и все. А мечты детства! Бывало пацаном я, млея от восторга, следил за дядей Ибрагимом, который сидел у пузатой бочки и радостно кричал: — По случаю жары пиво без долива! И очередь шелестела ссохшимися губами: — Лей скорей. Благодетель. Но жизнь не кончилась. И я добился своего. Я сел возле желтой бочки, повернул кран, и пена брызнула в кружки. И, когда один чудак, не найдя под горой пены пива, начал ко мне приставать, а другой заткнул ему кружкой рот, чтобы не задерживал очередь, я почувствовал себя счастливым. Ко мне тянулись люди! Я был нужен! Ах, товарищи, сядьте на свое место! 1976 г.
Сказочная наша жизнь
23
Сделай сам Раньше наш хлебобулочный завод стоял в луже. Начиналась она от проходной и разливалась по всей территории. Между цехами канавы, как в той Венеции, только без гондол — плыви хоть так, хоть на батоне. И была у нас мечта — залить лужу асфальтом. — Не мечтайте, а сами делайте. Сейчас инициатива нужна, находчивость, — посоветовал нам один умник. Мы удивились, а потом обрадовались: у нас же чанов полно, можем и асфальт замесить. Кексовый цех приспособили — асфальт буханками пошел. Двор вымостили, как брусчаткой. Корочку польешь — блестит. Удивительно только было, откуда наши снабженцы достают столько битума. Но потом открылось: соседний асфальтовый завод битум на муку менял. У них, оказывается, кондитерский цех открылся. Ну, поругались, посмеялись, а потом подружились. Они к нам в гости с тортом пришли. Сели за стол, наш директор торт резанул, и нож сломался — внутрь кусок асфальта попал. Все закричали: — Изюминка! К счастью! А дела и правда хорошо пошли. И в булочной ассортимент увеличился — в продажу асфальт поступил. Очень удобно: купил кулек, принес домой, разогрел, залил дорожку в саду. А соседи наладили вывоз пирогов на село. За это у них на заводе все лето работала полеводческая бригада. Дальше смотрим — и другие зашевелились: лен теребят, овец стригут, в канализацию омуля запустили… Но буквально «на бис» выступил городской театр. Эти будто бы непрактичные гении за кулисами таких свиней развели — все ахнули. Отрепетировали набивку колбасы,
24
Лев Золотайкин
ветчина пошла, буженина, сосиски. Гвоздь сезона! Аншлаг! Отовсюду на гастроли зовут. Главреж получил на ВДНХа медаль и открыл филиал буфета с кухней-студией. Мы к театру в друзья набивались. А они носом крутят — не хотят сцену асфальтировать. Тогда наш директор сказал: — Возможности у нас необъятные. Узнайте только, какой сейчас самый дефицитный дефицит? Мы хлеб есть не будем, но его сделаем. А уж тогда нас на голую колбасу не купишь. Так, у кого чего не хватает? Срочно пишите на асфальтобулочный. 1977 г.
Ртом к природе Многие видят на небе только облака, а я вижу изобилие. Потому что облако — это очень питательное и высокоурожайное образование. Положите кусок облака в кастрюлю, бросьте туда крупы, сварится прекрасная каша. Ешьте ее с маслом. Еще кусок облака опустите в другую кастрюлю, туда же лук, морковь, картошку — готов суп. Добавьте кусок мяса — суп будет мясной, с грибами — грибной, а с капустой получатся аппетитные щи. Вообще, рецептов с облаками не счесть. Ломтик облака с щепоткой чая или с ложкой кофе даст вам чашку благоухающего напитка. Причем интересно, что, чем кофе лучше, тем ароматней его смесь с облаком. Наконец, съедая облака, мы помогаем селу: чище становится небо, лучше условия для полевых работ. Да только ли облака выгодно кушать? Вон целая река ухи течет. Разливайте ее по котелкам, Сказочная наша жизнь
25
солите, добавляйте специи. А вон лес стоит. Так и тянет готовить его впрок: сушить, жарить, закручивать в банки. Оглянись, товарищ! И шире рот! Сколько вокруг дармового и питательного. И до чего хороша природа, если ее с любовью приготовить. 1978 г.
Военные будни Россия не подписала международное соглашение об отказе использовать противопехотные мины. Бравый генерал, объясняя такую упертость в использовании непредсказуемого оружия, в частности, сослался на внутреннюю враждебность: дескать, страна у нас беспокойная и «вот представляете — устраиваются солдаты на ночлег, и хочется, естественно, безопасно отдохнуть. Тут как раз мины очень удобны: разложил вокруг и спи спокойно». Так сладко напел толстый вояка, что захотелось добрую сказку продолжить: «Шли да шли солдатики, утомились и решили заночевать. Костерик развели и миночки успокоительные разложили. На огонек Дедушка-Ветеран пришел и Красная Шапочка пирожков принесла. Дедушкина душа так быстро на небо взлетела, что райские ворота с петель снесла. А Красная Шапочка без ножек осталась. Да, не горюйте вы о шапочке. Жизнь-то добрая, вон рядом с минным заводом протезный заводик работает, такие ножки сделает — плясать будет Шапочка, жениха найдет. А вот Бобик мину перепрыгнул. Умница Бобик, шаш26
Лев Золотайкин
лычком солдатиков порадовал». Эх, мать ты наша, родная армия! Хорошо воевать не умеет. А не то, Господи, спаси и помилуй. 1979 г.
Интервью с круглым знатоком Мы самая читающая страна. У нас самые большие очереди за газетами. Наша задумчивость самая глубокая, мысли самые длинные и знаем мы всего больше всех. — Иван Иванович, Вы известны как активист местного киоска «Союзпечать». — Ни дня без газеты — мое правило. На этом стою с утра. — А что Вы в первую очередь ищете в газетах? — Кроссворды. — Как! А проблемы перестройки Вас разве не волнуют? — Обязательно волнуют. Я возмущен, что перестройка не коснулась многих изданий, и они застойно не публикуют кроссворды на острые темы. Мы недостаточно используем возможности заставить читателя думать над вопросами приватизации, рынка, гласности. В кроссворды необходимо включить все, о чем мы раньше молчали. Вот, например, вопросик: «антидефицит» из восьми букв? А? Не догадываетесь? Б-р-о-к-р-а-т. Ха-ха-ха. Помоему сильно ударено. — Но Ваш письменный стол и так завален печатью. Разбираться успеваете? — Иногда, особенно в выходные дни разгадываю до двадцати штук. — Как же Вы справляетесь? — Главное широта охвата и систематичность. У меня уже написано несколько томов ответов. Классификация Сказочная наша жизнь
27
по алфавиту, по странам, профессиям, материалам, механизмам и так далее. А еще атласы, словари, энциклопедии… — И Вы всегда находите ответы? — Иногда помогает случай. Попался как-то каверзный вопрос: «инструмент для отопительных работ». Иду по улице, думаю и, вдруг, прямо перед глазами светится реклама фильма: «Колун». Выхватываю газету. Точно! Буква в букву. — Чудо. А что за фильм такой? — Фильм — «Колдун». Лампочки удачно перегорели. — Сколько же Вы знаете? — Много, но не все. В истории, как теперь известно, есть белые пятна. Вот в литературе для меня нет загадок: по автору знаю любую книгу и наоборот. Писателю попасть в кроссворд очень почетно, неизвестных авторов там не печатают. — А сами Вы сочиняете? — Я автор сотен кроссвордов на самые жгучие темы, но работаю в стол. Невозможно пробиться сквозь мафиозную толщу. — А трудно составить кроссворд? — Кроссворд создать труднее, чем рассказ или стихотворение. При тех же муках творчества выше требования к форме и ответственность за точность написанного. — Чем же так притягивает это занятие? — Очень наглядно растет интеллект. Уровень сразу определяется количественно: сегодня не угадал двадцать слов, завтра — десять, потом — три, два, один… — А дома Вас понимают? — Иногда даже помогают. Да вот, хоть сейчас, жену спросим: «Ма-а-ша! Брось ты свое хозяйство. Ну-ка, кто будет «человек, увлеченно занимающийся ерундой,» из пяти букв? Ну, Маша, напрягись, кто это? — Дурак, — крикнула из кухни Маша. — Правильно, — ахнул Иван Иванович, вписывая слово 28
Лев Золотайкин
в квадратики.
1979 г.
Деловой подход Слово и дело. И все. Сказано — сделано. Мигнул, рявкнул: «Навались, дьяволы. Срочно!» И сразу готово. Главное быстро, умело, без этой болтовни и проволочек, черт побери. Это ритм наших дней. Под новый год встретились у небольшой речки два министра: строительный и добывающий. Разговор короткий, по существу, времени в обрез: — На том берегу природная кладовая. Речка мешает вывозить, — пожаловался добывающий. — Давай мост кинем, — предложил строительный. И, пожав руки, министры разъехались. — До паводка будет готово? — крикнул один из вездехода. — Если с материалами не задержите, — ответил другой с подножки вертолета. Ну, деловые же люди. Только главные слова. Слушаешь, гордишься, себя, лодыря и волынщика, просто стукнуть хочется. И немедленно приказы. Из добывающего министерства — главку, тот — в объединение, оттуда — в управление: — Материалы дать! Работы оплатить! Из строительного министерства — институту, главку, тресту: — Запроектировать! Построить! Реакция мгновенная. Как только появилось дело, все в него буквально вцепились. Министерства в столице, проектировщики на Урале, Сказочная наша жизнь
29
строители на Севере, заказчики в Сибири. Помчались друг к другу с ручками, портфелями, договариваться, решать, подписывать. Страна громадная. Хорошо есть Аэрофлот. Погода часто не летная и керосин куда-то пропадает, но если летная и есть горючее, самолет, как пуля летит. И народ-то попался — просто черти, оборотистый, хваткий, еще только февраль, а уже все готово: договоры подписаны, финансирование открыто, проект нарисован. А общий вид моста даже раскрасили. Висит на стене — сидел бы и глядел. Золотые люди. Будь карман набит медалями — вешал бы через одного. Одна промашка — конструкции не завезли. Вот проклятье! Но по-другому нельзя. Никто не виноват. Тут ведь нужно понять ситуацию: зима, болота замерзли — дороги появились. У строителей и у добывающих каждая не сломанная машина на счету. Кругом моторы ревут, а ни одного лишнего нет. Ну, хоть плачь, хоть ты разорвись, хоть на горбу таскай. Время же идет. Но тут, конечно, министры молодцы. Как грохнули «молниями» — и транспорт нашелся. Шоферы-трудяги сутками из кабин не вылезали и в марте все завезли. Да вот беда — в апреле лед, подлец стал ослабевать. Не держит краны — прямо зло берет. Хорошо люди опытные, не растерялись, лед укрепили и только побежали работать, а весна в мае как треснет — все, буквально, в дребезги. Река — дура — будто взбесилась, несется, аж ревет. Ну, обидно же, слов больше нет. Но вышли из положения. Черт с ним, с этим мостом. Только вода успокоилась, мигом запустили прошлогодний паром. Такая шустрая посудина — реку играючи переплывает. Заплатки все новые, надежные. Люди же понимают, стараются. 30
Лев Золотайкин
Ну, а на берегах порядок идеальный. Машины в очереди стоят. Никому никаких льгот. Диспетчера лютуют, за нарушения головы рвут. Грузов же по берегам на миллионы. А шоферы — золотые руки — рыбу ловят, общаются, коллективные обеды едят. Разговоры обо всем, с юмором, речь живая, прямо уши шевелятся. Народ-то наблюдательный. Глядишь вокруг — душу распирает. И такой в ней энтузиазм, просто руки чешутся. 1980 г.
Если суммировать Вот они, родные наши Павел Петрович и Варвара Егоровна. Дорогие юбиляры, полвека прожившие душа в душу, рука об руку. Оглянемся на сделанное ими в жизни и потрясемся от самого явления, что это такое — обыкновенный человек. Тысячи километров прошла Варвара Егоровна. Ходи она не в магазины, а по экватору, увидела бы весь мир, и называлась бы не домашней хозяйкой, а великой путешественницей. Из мяса, добытого Варварой Егоровной, сложился бы слон, а она эту чудовищную тушу порезала, провернула в мясорубке, да еще начистила к ней вагон картошки, накидала стог зелени и полила бочкой соуса. Ее щами и супами можно наполнить плавательный бассейн. Значительную часть этого бассейна выхлебал Павел Петрович. Тонны грязной посуды, белья, гектары полов от прикосновения волшебных рук Варвары Егоровны стали чистыми. Две машины «Беломора» разгрузились в Павла ПетроСказочная наша жизнь
31
вича, одна из них отъехала с окурками. Его общий дымовой выдох смог бы укрыть от глаз неприятеля авианосец. Бутылка пива в день — слабость Павла Петровича. Ставь он пустые бутылки в ряд, низенький заборчик протянулся бы от Москвы до Калуги, а если бы их все сразу сдать, то вырученных денег хватило бы на цветной телевизор и на дубленку для Варвары Егоровны. Но наши юбиляры не барахольщики. У Варвары Егоровны с большим вкусом перелицованное пальто из отличного довоенного драпа, а Павел Петрович вечерами глядит в простой и надежный «Рекорд». Тысячи серий многосерийных фильмов мог бы вспомнить Павел Петрович, если бы они запоминались. Трое детей у Павла Петровича и Варвары Егоровны. Объем забот о них подсчитать нельзя и сравнить не с чем. И все это лишь досуг юбиляров! А основная работа! Миллионы процентов выполнения плана. Заоблачные итоги роста производительности труда и бездны снижения себестоимости продукции. Мал человек, слаб и недолговечен. Но сумма его жизни фантастична. 1980 г.
Друг Ах, эта институтская пора! Какие мы были смешные. Неразлучные друзья мы с удовольствием обижали друг друга. А куда еще девать молодую энергию. Самым симпатичным был Леха. Ему больше всех и доставалось, особенно за красивые губы. Однажды мы сочинили песенку (я, я сочинил) и спели 32
Лев Золотайкин
ее взахлеб: Ты губа моя большая, Колоссальная губа. Как развешу, да как свешу, Аж, до самого пупа. Выйду в поле спозаранку, Обмахну губой росу. Ой вы, девки-молодайки, Берегитесь — засосу. Приходи, моя родная, Погуляем под луной. Если дождик нас застанет, Мы накроемся губой. Тут Леха не выдержал и бросился на обидчиков. Но мы быстро выскочили за дверь и, не выпуская Леху, прокричали: — Хор за сценой ударяет в ложки и запевает со свистом: «Губарики-губчики, эх, да губа!» А потом мы шли, разговаривали, смеялись. Мы же были друзья. А Леха был действительно красавец. Высокий, благородный. Просто аристократ какой-то. И рано погиб, нелепой смертью. Видно он Богу тоже нравился. И Бог его отозвал. 1987 г.
Жестокая любовь (Дамский роман)
Ночь была теплой и вялой. В узком переулке спал троллейбус, заблудившийся и потерявший свои провода. Сказочная наша жизнь
33
Сквозь зеленый абажур пышного дерева светилось окно. Там на кушетке сидела Дуся и отбивалась от мужчины. — Ах, Альберт, оставьте ваши руки. Послушайте, как надо ухаживать. Дуся открыла книгу и повела пальчиком по строчкам. — Учитесь, Альберт: «Граф Мурмурси славился как очень энергичный кавалер. Всего месяц он встречался с баронессой, а уже получил разрешение поцеловать ей руку выше локтя. «Еще несколько месяцев, — прикидывал нетерпеливый граф, — и я доберусь до сокровенного». Но Альберт имел чувства прямые, как просека. — В кабаке сидели? Видик на пару глядели? Давай! /Дальше сорок страниц Дуся борется за честь, уже совсем голой запирается в ванной, и побеждает./ Путаясь в словах и одеждах, Альберт грохнул дверями в комнате, квартире и подъезде, вставил себе между длинных ног мотоцикл и, затрещав, исчез, осыпав улицу искрами и проклятиями. Погас пышный абажур. Дуся смотрела сон. Вокруг нее все было нежным и чистым. Старый замок она прибрала так, что он ожил и наполнился воздухом. Даже привидение смахнуло с себя паутину и не стонало, а улыбалось, купаясь в лунных потоках. (Дальше сорок страниц Дусиных грез о счастье.) А Альберт мчался по городу, и мыслей у него не было. Вообще-то он был, хоть и дурак, но спортсмен и повидал на свете много интересного. Но, хоть и спортсмен, всетаки он был дурак и ничего в нем не отложилось, кроме осколка пивной бутылки, который застрял у него в голове во время драки в ресторане, где он нарушал режим и обижал посетителей. (Дальше сорок страниц красочного мордобоя.)
34
Лев Золотайкин
Пока же Альберт ехал домой. Однажды на горной тропе он встретил девушку. Грудь ее перегораживала всю тропу и слегка зависала над пропастью. Разойтись было невозможно. Он пошел с ней в долину, они поженились, родили детей и были несчастливы. Грудь с годами не оскудела и уперлась в Альберта. — Где шлялся, подлец? (Дальше сорок страниц грязного семейного скандала.) Вот и все. Альберт устроился в захудалый спортклуб. Дуся сидит на кушетке. Она созрела и вся в слезах: где же эти чертовы герои? Идет бесконечный проливной дождь. 1998 г.
Сказочная наша жизнь
35
Поворот земли Мир наш туманен и загадочен. А эта треклятая жизнь то и дело преподносит нам разные таинственные сюрпризы. Бывает, что неожиданность принимает сугубо конкретную форму, вроде удара по голове метеоритом. Но чаще судьба человека находится в сумерках иносказаний. И лишь, приняв на себя мощный импульс провидения, человек догадывается о смысле предыдущих намеков и едва ощутимых предупреждений. Вот и прокатываются по Земле волны различных слухов и домыслов, которые переплетаясь или конкурируя друг с другом, создают тревожную информационную ауру планеты. Постоянно где-то готовятся к пришествию Христа, а где-то активно ждут Сатану, подбадривая себя мрачными ритуалами и даже жертвами на алтарях. То и дело объявляются даты Страшного Суда и конца света. А еще к Земле неотвратимо летят чудовищные кометы. Предсказания судеб переполнили газеты, а количество магов на душу населения опережает учителей и медиков. Мощные колдуны все время расширяют свои возможности. А некоторые уже публично обещают скостить срок заключения, а то и вовсе вывести на волю, как бы сняв порчу. Жаден, очень жаден человек в своем стремлении заглянуть за край бытия и готов слушать любого достоверного свидетеля, которому довелось побывать за гранью и что-то увидеть воочию. В этом клубке слухов новые проповедники возникли совершенно незаметно. Да и были они какие-то исчезающие. Вдруг оказывались в толпе, говорили мало, тихо, без 36
Лев Золотайкин
напора, и как-то незаметно растворялись. А в обществе, тем не менее, стала распространяться идея о какой-то бессмысленности жизни, о каком-то мировом тупике. И чем интеллигентнее было общество, тем громче там звучал вопрос — а зачем мы живем-то? А ведь и правда, прошли, давно прошли времена, когда люди куда-то лезли, плыли, летели, жизнь их висела на волоске, а весь мир боялся дышать, чтобы этот волосок не оборвался. А вчера предали по телевизору, что две старушки пошли пешком через Антарктиду. Ну и бог с ними, с этими старушками. Никто не колыхнулся, дойдут, не дойдут, это их бабушкины проблемы. А ведь было, было. Неслись по просторной земле честолюбивые дружины, бились о крепости и гибли у стен или врывались в проломы и косили побежденных. Давно это было. Все уже поделено. Одним досталась фантастическая роскошь, другим — сытое богатство, а третьим — крикливая бедность. И идут снизу в верх потоки зависти, а сверху вниз — крохи благотворительности. Можно пробиться или упасть в другой слой, но стереть границы уже нельзя. Поэтому людям скучно. Огромные деньги они готовы платить за любой балаган, лишь бы было щекотно нервам, лишь бы будоражило душу. А еще хочется всяких грез и красивых мечтаний. И нет разницы, кто волнует — шоу-звезда, бандит, политик или что-то совершенно голое — главное, чтобы толпа вопила, и ты тоже стоял бы в толпе, заходясь в общем трансе. Появись сейчас старые классики, ходили бы в середняках, потому что в их талантах нет ничего удивительного. А Земля вся в продаже, и вода, и воздух, и акции человека идут на понижение, так что и жизнь, и смерть совсем запутались, что дешевле. Сказочная наша жизнь
37
Но мы отвлеклись от наших проповедников. А они, незаметно появляясь и исчезая, успевали шептать, что Земля устала, а жизнь становится все грязней и опасней. Прошли по Земле великие эры гипербореев, лемурианцев, атлантов, а теперь и нашей арийской эре приходит конец. Так что люди скоро исчезнут. — Как это исчезнут? Перемрут что ли? — Да нет, просто исчезнут. — Типун вам на язык, кликуши ненормальные. Ходят тут, головы морочат. Но идея потихонечку расплывалась. Дескать, и мир уже совсем фальшивый, так видимость суеты. И тянется бестолковый спектакль, где все актеры, а что играют и для кого, совсем перестали понимать. А ведь люди давно уже исчезают. Ну ладно, война — это концентрация смерти. Но ведь результаты ее мизерны по сравнению с мирными катастрофами, эпидемиями, разбоем. Это, если со всего мира собрать. И, наконец, люди просто исчезают: «Вышел и не вернулся», — у всех на слуху. И тут же, как по заказу, настоящая сенсация: огромный военный корабль нашли совершенно пустым. Легенды о встречах с «летучим голландцем», безлюдном корабле-призраке, известны испокон веков. И, кстати, всегда были к несчастью. Но тут ничего себе «голландец» — размером с жилой квартал и весь набит электроникой. Качается себе громадина в водном просторе без единой души. Подошел к «голландцу» корабль с ответственной комиссией. Поднялись на борт, осмотрелись. Открыли рты от удивления. На корабле идеальный порядок. Только на камбузе каша пригорела, а все боевые головки залиты благоухающим дезодорантом. И атомный реактор работает… только на дровах. Тре38
Лев Золотайкин
щат березовые полешки и дымок такой родной, деревенский. — Гринписцы! Пидоры! — грохнул адмирал. Ну, какие тут «гринписцы». С их-то надувными лодочками и девочками в очках. И вдруг при ясной погоде и полном штиле «голландец» аккуратно скрылся в волнах. Только белое облачко пыхнуло там, где печка топилась. Когда рты у комиссии закрылись, факт — строго засекретили. Но слушок пополз. И все чаще стал мелькать вопрос — то в разговоре, то с телевизора, дескать, а, правда, зачем мы живем? Ну, двинем еще быстрей! Ну, выше! Ну, дальше! А куда дальшето, зачем? Космос перестал волновать, все равно мы туда не улетим. И делать там нечего. А что ученые копошатся, так это их хлеб, сказки рассказывать про свои пороги, у которых они все время стоят. А исчезающие и появляющиеся проповедники потихоньку лили масло в огонь. И народ поддакивал: — Ну, что это за жизнь. Приелась, примелькалась, навязла в зубах, опостылела. Исчезнут все, и слава богу. И очень всех развеселила, но и заронила оглядку, история с ментами. Ехали бравые менты в свое отделение, довольные удачным дежурством. Машина была от души упакована коробками с водкой, пивом, закусью разной. Ну, и в карманах хрустело под завязку. Словом было радостное предвкушение доброй, хлебосольной передачи смены, а потом и отдыха. И тут как раз на углу кучка народа и какие-то типы, что-то тихо внушают. — Ах, мать вашу! Щас мы вам покажем конец света. Подъехали к группе: — Всем стоять! Ты… ты… и ты — в машину. Сказочная наша жизнь
39
И точно ведь угадали, взяли тех самых. Влезли без сопротивления, с улыбочками какими-то блуждающими. — Ну, мы ребятам еще и цирк устроим. Щас они нам, как Шахеризады запоют, веселились менты. Приехали в отделение, открыли заднюю дверь и обалдели… Машина была абсолютно пустой. Ладно бы пропали люди, но ведь и вся добыча исчезла. Менты взревели. А дальше — больше, в карманах — шаром покати. Хвать за оружие, а оно игрушечное. Пистолетики пукают, дубинки из поролона и наручники резиновые. Душно стало милиционерам, рванули ворота мундиров — глаза выпучили и мычат: вместо толстых золотых цепей на шеях скромные крестики на черных шнурочках. Народ хохотал, но ведь — чудо. Что же происходит? Может и правда — жизнь кончается? Промелькнул и такой анекдот: один «новорусец» приехал к себе на дачу с голубым другом и так по-свински нажрался, что сначала увидел одно исчезающее существо, потом двух, а потом они заполнили всю комнату. В великом половом возбуждении он начал их хватать и тащить в спальню, но они куда-то таяли, а он неизменно оказывался в объятиях своего гостя. Рассвирепев до полных чертей, хозяин сгреб в охапку всех видимых и невидимых и вывалил на лужайку перед домом. — Ну, падлы, молись, кто кому успеет! И ахнул из ружья мелкой дробью. Эхо отгремело, дым рассеялся, а голубой орал, как резаный. Весь заряд ушел в землю, но краем задел его по торчащему предмету. Ну, курс лечения опускаем. Но главное-то чудо — голубой стал знаменитостью: предмет его забугрился, под кожей шарики катались и партнеры балдели. Но это больше укор о царивших нравах. А вот по серьезному, банки как-то поджались. Ссуды 40
Лев Золотайкин
стали со скрипом выдавать, вяло как-то, неохотно. Деньгито свои, живые, а уходят в неизвестное. Конечно, самая возбудимая часть общества — это творческая интеллигенция. — Глупости все эти исчезновения. У меня гастроли на пять лет расписаны, — орали знаменитости. В то же время очень популярной в тусовочных кругах стала книга «Роза мира». Особенно всех радовала идея «небесной России». Оказывается и в других слоях жить можно, дел хватает, а главное иерархия соблюдается. Ну, конечно, наградная мишура опадает, но талант-то чтится, слава земная учитывается. А творческие возможности «небесной России» безграничны. — Мелочи я все делал, — ярился Церетели, — Вот где размах! Я уже вижу огромный столб из невесомых глыб, прорезающий все слои Шаданакара. — И ангелы, конечно?.. — Ангелы? Конечно, ангелы. Очень много ангелов! — И все с трубами?.. — С большими трубами, — не унимался мастер. — А вообще-то, видимо, и Союзы понадобятся, — раздались уже совсем трезвые голоса. И вроде бы уже где-то стали составлять списки. Сам великий Хохолков вдруг опять воскрес и засуетился: «Гимн обязательно потребуется — „Боже себя храни!“ — прекрасное начало. Эх, „союз нерушимый“ — мощнейшие слова. Но может и они прилепятся. Как там все устроено. Оглядимся. Звук нужен грандиозный. Музыка сфер». И поэты тормошили лиру: — В начале было Слово!.. И Слово было у Бога!.. Вот, вот оно: слово — бог, бог — слово, а дальше-то… Проклятые муки творчества! — Ну, мне с моими хриплыми ухабами райского пения не потянуть, — хохотала великая примадонна. — Тут нужно тихонечко, все словечки выпевать. Это уж пусть Кристина. Сказочная наша жизнь
41
Как всегда практичней всех были проститутки: — Не дрейфь, бабы! Эти люди кончатся, другие нужны будут. Как крикнет Господь: «Плодитесь — размножайтесь!», сразу засуетятся производители: «Где чрева свободные?» А вот они чрева свободные, уже тепленькие. Да, если нас хорошо попросить, мы в серию пойдем — тройни рожать… — Заболталась мать. Без клиента останешься. — А это что! Вон как глазенки набухли. Виден сокол по полету, а молодец по соплям. У него «зеленые» -то из носа капают. Кра-а- савец! Ты вот это потрогать хочешь? Да, не трясись. Это же голая грудь, а не голый провод. В этих шумных бестолковых разговорах исчезновение людей представлялось уже делом обыденным, ну, вроде очередной повинности. — А дети-то как же? Дети-то за что? — Ну, дети ангелы… — Ничего себе ангелы, в нашей дебильной школе… — Это тоже ваш грех, — упрекали поучающие, — но ничего, все образуется. Будет идти очищение, с ними будут заниматься… Разговоры, действительно, становились привычными. Ну, исчезновение и исчезновение. Подумаешь. Может все это через тысячу лет, а мы тут дергаемся. Может, опять власти головы морочат, а сами хотят под шумок собственность перелопатить. И вдруг, как гром — новый сюрприз. Две армии на востоке уже несколько дней стояли нос к носу, распаляясь до точки взрыва. Арсеналы оружия готовы были лопнуть. Моторы ревели и ждали отмашки. Политики зашли в тупик и вяло тявкали в безопасном тылу. Нарыв созрел — вот рассветет и загрохочет. Но наступило утро, а с ним полнейшая тишина. По совершенно пустым передовым шелестел легкий ветерок. 42
Лев Золотайкин
Исчезло все: люди, техника, уродливые сооружения. Земля лежала ровная, в траве и цветах. Деревья качали мирными ветками. Райский безмятежный уголок, никогда не знавший ни взрывов, ни лязганья гусениц, расстилался перед глазами группы растерянных зрителей. Правители, генералы, политики метались по обе стороны баррикад совершенно деморализованные. Само понятие «враг» неожиданно исчезло, и потерялся всеобщий смысл действий. Тут уж настала пора принимать меры. Звонки шли на высочайших уровнях. Подняли всю секретную информацию. Какие-то намеки проглядывались, но конкретно — ничего. Нужны были контакты. Но с кем! Кто противная сторона!? Спешно созвали Большой Совет Безопасности. Прекрасно смотрелись члены Совета. Два ряда мужественных профилей. Мудрая седина. Бесчисленные награды военных сверкают, бросают снопы алмазных искр и фонтанами взрываются в золоте стен и колонн. Перед каждым тоненькая папочка. Но за плечами любого вся мощь государства, застывшая в ожидании. Малейшее шевеление мизинца и… Силы огромные, беспредельные, они дрожат от возбуждения. Но где враг! Покажите врага! Разумеется, меры приняли беспрецедентные. Предельная готовность, связь круглосуточная, дежурства без перерыва. Все расчехлено, все на взводе, пальцы вросли в кнопки и рычаги. Наша милиция ввела план «Перехват». И, хотя все было строжайше засекречено, народ волновался, но как-то без паник и без истерик. Исчезающие проповедники совсем пропали и забылись. Хаотичные разговоры возникали, обрывались, но особого страха не было. Ну, что-то, где-то пропало. Где? Сказочная наша жизнь
43
Как? Слухи противоречивые. Давняя привычка к вранью руководителей в этом случае срабатывала, как успокоительное. Вопросы звучали нелепые, и ответы были дурацкие. — А мертвые как же? Выкапывать? — Да, земля уже пустая, на кладбищах проверяли — чисто на всю глубину… — А как же в тех мирах? Люди же разные. Ведь и из тюрем исчезнут… — Разберутся. — Нет, все-таки документы нужны… Сердца давило и тревога в душах стала постоянной, но как-то все перебродило в состояние огромной привычной беды. А в один день Земля опустела. Без шума, без воплей и криков о помощи. На людей напала какая-то вялая сонливость. Сидя или двигаясь, человек вдруг как бы рассыпался серебристым прахом. Если рядом были люди, то они оставались совершенно спокойными. А через миг исчезали и сами. Ночью все было закончено. И солнце, начиная новый день, катилось к западу уже над совершенно безлюдной землей. И никаких ужасов апокалипсиса. Тиха была Земля. А ведь, как ярко живописал в своем «Откровении» святой Иоанн Богослов: «… И видел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головою его была радуга, и лицо его как солнце, и ноги его как столпы огненные. В руке у него была книжка раскрытая. И поставил он правую ногу свою на море, а левую на землю. И воскликнул громким голосом, как рыкает лев; и когда он воскликнул, тогда семь громов проговорили голосами своими». Очень ярко, но, увы, все было не так. 44
Лев Золотайкин
Люди просто исчезли, Птицы, животные тоже как-то незаметно пропали. Брошенных собак не было. Шар земной из космоса, как обычно, выглядел голубым. Солнце светило, а где оно не всходило — полыхали яркие огни северного сияния. Проносились ветры, океан лениво колыхался, покой был на Земле. Но, как не ругай нашу, теперь уже прошлую жизнь — все-таки она была прекрасна. Божественны и незабываемы звуки природы, все эти шелесты, журчания, гомон птиц, тихие скрипы и шорохи в траве, в листве… Все такое привычное, но совершенно необходимое. Но было же и главное чудо — дивные голоса людей, особый звуковой покров Земли. Какие голоса родила наша жизнь! Не будем ходить далеко за рубеж, возьмем только свою родину и времена, которые еще на слуху. Огромное число имен и талантов складывалось в мировую симфонию. Пели Лемешев, Обухова, Лисициан, Александрович, Соленкова, Вишневская… Каждый человек впитывал свое, ложащееся на его душу. Назвать актеров невозможно. За каждым озвученным именем встают сотни других, этим предпочтением несправедливо обиженных. И все же: Качалов, Раневская, Мордвинов, Всеволод Аксенов, Яхонтов… А вечно гонимая «легкая музыка» — Строк, Рознер, Юрьева, Утесов, Волшанинова, Зыкина, Шмыга, Высоцкий, Пугачева… И самое главное — великие писатели, поэты, художники, музыканты, композиторы, которые дали слова, раскрасили мир, наполнили его звуками… Все, все ушло. Законы вселенной неумолимы. Все предопределено, сроки назначены, свершения неизбежны. Может лишь в будущем кто-то научится воспроизводить Сказочная наша жизнь
45
нашу странную для них жизнь. А пока потусторонние силы продолжали свою работу. Наступила светлая ночь. Петербург стоял удивительно чистый, прямой, строгий и такой печально прекрасный, что окажись вдруг на улице старый ленинградец — упал бы на колени, обливаясь слезами непонятного счастья от окружающей его торжественной гармонии. Медленно поднималась вода или это город опускался. Стукнула вдруг сигнальная пушка и тишина стала абсолютной. Край солнца показался над водой, и первый луч ударил в золотой корабль адмиралтейства, вспыхнул сверкающими брызгами, и корабль впервые в жизни поплыл, рассыпая блестки по водной ряби. А через какое-то, уже несуществующее время Земля немного повернулась, и отдохнувшие полюса растаяли и зашелестели зеленой листвой. А грязные материки покрылись снегом, как больничной простыней. Мать-Земля залечивала раны. А потом… Очень и очень — потом, где-то в чаще и недоступности появились какие-то существа. И стали к ним спускаться блестящие боги. Вряд ли теперь опытные учителя надоумят своих воспитанников изобрести колесо, вообще, гораздо полезней шевелить мозгами, а не рычагами Архимеда. И вот, что интересно, встав на ноги, новые существа не взяли в руки палку. А еще, кто-то говорит, что у них нет зубов. г. Химки 2000 г.
46
Лев Золотайкин
Оглавление Мемуары интеллектуального человека . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3 Лакмусовая старушка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4 Дискуссионное . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5 Закулисная история . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6 По образу и подобию . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8 Караул! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9 Муза дальних пьянствий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 11 Богатая жизнь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14 Наше счастье . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 15 Аграфена . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 17 Палочка-вспоминалочка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 18 Второе пришествие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19 Жертвы профессий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 22 Сделай сам . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 24 Ртом к природе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 25 Военные будни . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 26 Интервью с круглым знатоком . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27 Деловой подход . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 29 Если суммировать . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 31 Друг . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 32 Жестокая любовь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 33 Поворот земли . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 36
Лев Золотайкин Сказочная наша жизнь Юмористический сборник
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru