Армен Саркисов
И тут, наконец, он услышал пресекаемый всхлипами женский голос: – Скворушка!.. У меня… Он только что умер! Сизов судорожно вцепился в подлокотник. Стремительная волна боли залила и ошпарила грудь. Он глубоко глотнул воздуха, задержал дыхание, настороженно пережидая сердечное колотьё. Вроде отпустило… (“Начался отлив!” – так обычно шептал он, выкарабкиваясь из приступа.) Изнурённо выдохнул и спросил, еле ворочая языком: – Простите, не разобрал… Кто умер? – Мой пёс!.. – Кто?! – Овчарка… Ее звали Скворушка. Мне страшно! Он там лежит, в прихожей!.. Так панически могла бояться только молодая жизнь, которая ещё не привыкла к утратам. Голос в трубке дрожал, прерывался, но Сизов уловил в нём робкий, едва приметный, тоненький, как воробьиная лапка, призыв к ответу и участию. Осторожно поглаживая грудь, он мусолил тоскливую мысль о том, сколь велика для него сейчас опасность любого переживания, грозившего обернуться непоправимой бедой. Он поступал трусливо и глупо, цепляясь за каждый миг земного существования и лишь удлиняя сумеречную вереницу ненужных дней. Он ненавидел и презирал себя за эту слабость, но, видно, прочно засела в нём врождённая алчность к жизни, и не по его силам было вышибить этот клин. “Но не только это! – качнулось сердце. – Ты ведь хочешь узнать, одинаково ли терзаются души людей, настигнутых несчастьем. И той ли мерой, что ты сам, черпают они свои страдания”. “Боже мой! – ссутулился Сизов. – Это правда!” Сосредоточенно разглядывая так и не прикуренную сигарету, он спросил: – Как вас зовут? – Таня, – отозвался голос послушно и машинально. Литературная Армения
35