62 minute read
CHAPTER ONE Reflections and Stories Размышления и истории
from Neshama: Inspiration for Such a Time as This: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other
Reflections and Stories Размышления и истории
Vladimir Frumkin, Pavlov’s Dog
Advertisement
Valentiana Igolnikova, From Kiev to Rockville
Grigory Levin, A Tale of 20 Kopecks
Polina Meldovaya, Zudovsky
Lyudmila Romova-Mical, New Homeland
Naum Roshal, My Wife
Svetlana Salita, First Impressions
Zinoviy Sigalov, Concert Halted
Natalia Tikhomirova, A Russian Tale
Elit Verta, Mother
Larisa Yelovich, Kindness of Strangers
Yelena Zaslavskaya, Victim of My Own Passion
Талдычь без конца одно и то же, рассудку вопреки и правде наперекор, и народ, ослабленный страхом, с бациллой рабства в крови, примет эту ложь за истину, большей частью — искренне. Ну, а для тех, кто не сразу принял, есть удавка. (Юрий Нагибин. Дневник. 30 ноября 1983 г.)
Обещание, гордо заявленное в их гимне, — Мы наш, мы новый мир построим — большевики перевыполнили: построили два новых мира. Один — реальный, материальный, который, как нас учили, дан нам в ощущении. Другой возвели в наших головах. Он имел мало общего с первым и состоял из удивительного материала, природу которого я начал постигать через много лет, очутившись, как пелось в предвоенной песенке, далёко, далёко за морем...
Это случилось, когда я уже был американцем с солидным стажем, за плечами — полтора десятка лет жизни, ничем не напоминающей прежнюю. И вдруг – сигнал оттуда, из почти забытого СССР, прилетевший на коротких волнах моего приемника: «Труженики полей Краснодарского края, наши славные хлеборобы, — сообщил мне радостно и доверительно красивый баритон, — вырастили рекордный урожай зерновых! В закрома Родины засыпаны тысячи тонн отборной высококачественной пшеницы!
Ну, и что я испытал, услышав посреди Америки эти до боли знакомые совковые формулы? Отвращение? Тошноту? Удивление, что эти клише все еще в ходу в моем бывшем отечестве, несмотря на объявленную гласность и перестроечные реформы? Ничего подобного! Мне стало хорошо и спокойно! Я ощутил внезапный прилив оптимизма и уверенности. Но тут же, через несколько секунд, накатило недоумение, граничащее с шоком: Что за чертовщина? Где, в каких уголках моего подсознания затаился этот условный рефлекс? Я-то думал, что уже чист, как стеклышко! Свободен. Безвозвратно покончил с зависимостью от языка, которым долгие годы говорила со мной самоуверенная и велеречивая советская власть. Я слышал от нее одно, а видел другое. Она мне пела про уже достигнутое изобилие, а я стоял в очередях за хлебом и видел пустые полки магазинов. Мелькала мысль: а, может, так и надо? Оптимизм лучше пессимизма. Вера в успех лучше чувства безнадежности. Наверное, там, наверху, стараются эту веру всеми силами подпитывать, чтоб люди руки не опускали. Чтоб вкалывали как следует. И глядишь — что-то сдвинется, полегчает, кончится хронический дефицит.
Наивная мысль. На самом деле, люди наверху мыслили гораздо крупнее, с поистине коммунистическим размахом. Их больше заботило не то, чем заполнены наши магазины, а то, что находится в наших головах. Построенная ими гигантская информационная индустрия работала гораздо успешнее, чем наше убогое колхозно-совхозное хозяйство. Не хлеборобы и животноводы, а бойцы идеологического фронта, инженеры человеческих душ были у нас истинными героями труда. Производители слов и музыкальных звуков, живописцы, графики и ваятели бесперебойно снабжали нас духовной пищей, которая совершила чудо: создала новую разновидность хомо сапиенса. Этот новый человек иначе
воспринимает окружающий мир: не анализирующим рассудком, а сформированным в его мозгу мифологическим сознанием. Это уже не человек мыслящий, рефлексирующий, а человек рефлектирующий: на получаемую из внешнего мира информацию он реагирует не разумом, а эмоциями. Причем автоматически, рефлекторно: срабатывает система условных рефлексов, возникшая в его мозгу в результате многократного повторения одних и тех же сигналов — словесных формул, зрительных и звуковых образов. Эти условные рефлексы ученые называют искусственными: они подобны тем, что вырабатываются в лабораториях у подопытных животных.
В своих «Истоках тоталитаризма» Ханна Арендт замечает, что носитель таких рефлексов напоминает «ненормальное животное» — подопытную собаку Павлова: у нее желудочный сок выделяется не тогда, когда она видит мясо, а когда зазвенит звонок. В наших магазинах мы редко видели мясо. Зато постоянно читали и слышали о замечательных успехах наших животноводов. Вполне возможно, что у наиболее внушаемых из нас при этом непроизвольно выделялся желудочный сок…
Вспоминаю себя, первые 30 лет своей долгой жизни, и думаю: удачное сравнение придумала Ханна Арендт. К чему скрывать, к чему лукавить — я сильно смахивал на это самое «ненормальное животное»: то, что я слышал об окружающем мире из уст родного государства, убеждало меня больше, чем то, что я видел собственными глазами. Отличие заключалось в том, что у собаки Павлова выделялся желудочный сок при звуках звонка. В то время как я, счастливый обладатель второй сигнальной системы, реагировал на слова...
I Was Like Pavlov’s Dog: A Fragment of Memories and Reflections
Vladimir Frumkin, Holocaust survivor from Russia
Endlessly repeat the same thing, against reason and truth, and people, weakened by fear, with the bacillus of slavery in their blood, will accept this lie as truth, and for the most part, sincerely. Well, and for those who did not accept it, there is the noose. Yurii Nagibin. Diary. November 30, 1983.
The promise proudly declared in the Internationale – we shall build a new world – was fulfilled twice over by the Bolsheviks: they built two worlds. One real, material, which, as we were taught “is the property of being an objective reality, of existing outside the mind.1” The other was constructed in our heads. It had little in common with the first, and was made of surprising material, the nature of which I began to understand many years later, finding myself, as in the pre-war song, “far, far across the sea.”
This happened when I was already solidly American, with fifteen years of experience that was in no way reminiscent of the past. But suddenly, a signal from there, from the almost forgotten USSR, flying on the short waves of my receiver “Workers in the fields of the Krasnodarsky cry, our glorious grain-growers.” A happy and trustworthy baritone informed me, “have produced a record harvest! Thousands of tons of high-quality wheat are being poured into the granaries of the Motherland!”
Well, and what did I feel, being in America and hearing these painfully familiar slogans? Disgust? Nausea? Surprise that these cliches are still in use in my former homeland, despite the declaration of glasnost and perestroika? Nothing of the sort! I felt good and peaceful! I felt an inexplicable surge of optimism and confidence. But then, after a few seconds, I was overcome with bewilderment and shock. What on earth? In what corners of my subconscious had this reflex been lurking? I thought I was already clear as glass! Free. I had irrevocably finished with that language for many long years spoken to me by the confident and grandiose Soviet power. From it, I heard one thing and saw another. It sang to me of abundance already achieved, while I stood in line for bread and saw empty shelves in stores. A flashing thought: maybe it ought to be so? Optimism is better than pessimism. Faith in success is better than feelings of hopelessness. Probably those higher up are trying to bolster this faith with all their might, so people do not give up. So, they will continue to work. And look, something will change, lighten, and the chronic deprivation will end.
A naive thought. In fact, those higher up were thinking much broadly, with a truly communist range. They were less worried about what filled our shops than what filled our heads. The gigantic informational industry they had constructed worked much more successfully than our collective farm economy. The real heroes were not the grain-growers or stockbreeders, but the soldiers on the ideological front, the engineers of human souls. The producers of words and musical sounds, artists, and sculptors uninterruptedly supplied us with psychological food, which created a miracle: it created a new variety of homo sapiens. This new person understands the surrounding world differently: not by analyzing through intellect, but by created in his brain by mythological under-
standing. This is not a person thinking and reflecting, but reflexing; to the information received by the outside world, he responds not with reason, but emotions. And automatically, reflexively, the system of conditioned reflexes is triggered by the same signals – verbal formulas, visual and audio representations. Scientists call these conditioned reflexes artificial; they are similar to those seen in animal test subjects in laboratories.
In her “The Origins of Totalitarianism,” Hannah Arendt notes that the carrier of such reflexes reminds one of an “unusual animal,” Pavlov’s experimental dog, who does not salivate when she sees meat, but when a bell rings. In our stores, we rarely saw meat. But we did constantly read and hear about the wonderful successes of our stockbreeders. It is entirely possible that the more suggestible among us involuntarily salivates at hearing this.
I remember myself in the first 30 years of my long life and think that Hannah Arendt made an apt comparison. Why hide, why pretend – I strongly resembled this “unusual animal.” I was more convinced by what I heard from the mouth of my native government than what I saw with my own eyes. The only difference was that Pavlov’s dog salivated at the sound of a bell. At that time, I was the happy possessor of a “second signaling system” and reacted to words.
1 This is from Lenin’s philosophical work “Materialism and Emperio-criticism”
Я Валентина Игольникова, родилась 03 декабря 1936 года в г. Киеве. Родители: Отец – Мостовский Я.Н – погиб.Мать- Красноштейн Р.Х В августе 1941 наша семья – дедушка, бабушка, мама и я эвакуировались из Киева. Три месяца добирались в открытых вагонах часто попадая под бомбежки вражеских самолетов, многие тогда погибли. Наша семья попала в поволжье, село Ундердоф, Ремениковского района. Детство было холодным и голодным. Заботы о семье взял на себя Дедушка, который стал работать, мама тоже работала. Дедушка был участником Первой Мировой Войны, служил санитаром и благодаря его знаниям несколько раз спасал меня от смерти.
Наша семья прожила в эвакуации до весны 1944. С 1944-1954 училась в средней женской школе N78. Школа привила любовь к русской и украинской литературе, английскому языку и театральному искусству. В школьной самодеятельности сыграла Любовь Яровую и Вассу Железнову в отрывках одноименных пьес. С этого времени любимым театром стал Украинский театр имени И. Франко, где в свое время работали А. Бучма, Ю. Шумский, Н. Ужвий, О. Кусенко, В.Н Добровольский и другие. Последний спектакль, который я смотрела был “Тивье-Молочник” с Богданом Ступкой.
С 1956 года стала работать библиотекарем и в это же время училась в ХГБИ. В 1967 году стала заведовать библиотекой имени Н.К Крупской. Библиотека была не только центром любителей чтения, но и местом общения с писателями, поэтами, артистами и многими интересными людьми. Фонд библиотеки насчитывал более 150 000 произведений русской, украинской и мировой классики.
В 80ые годы начало ухудшаться зрение и было сделано несколько операций в Московской НИИ глазных болезней имени Гельмгольца, профессором дмн Супрун А.В. В апреле 1986 года произошел взрыв в Чернобыльской АЭС, что привело к распространению радиации на
большой территории включая г. Киев. С помощью добрых знакомых и не знакомых людей с двухлетней внучкой Лиличкой мы без билетов на поезде добрались до Москвы, подальше от радиации.
В 1992 году наша большая семья приехала в г. Вашингтон, США. JCC Rockville (6125 Moutrose Bd) окружил нас заботой и вниманием: помогли материально, обеспечили мебелью, классами английского языка, трудоустроили и для пожилых выбрали замечательных американских волонтёров. Это были Стен и Роз Кляйн, которые ознакомили нас с культурой Америки, приобщили к Синагоге и американскому образу жизни. Первая американская машина Потиак был нам подарен прихожанами. Моя дочь Лариса Игольникова и мой зять Михаил Левин немного подучились и сразу стали работать и вносят свой вечны вклад в жизнь этой страны.Наша жизнь постепенно налаживалась, мы приобщились к американской культуре, быту, коллективно посещали полюбившийся Кеннади Центр, NSO, национальную галерею и другие музеи. Нас радовало творчество самодеятельного театра под руководством Б. Козинца. Появилось русское телевидение. Мы обрели новых друзей, с которыми общаемся до сих пор: Сима Любарская, Светлана Ковригина, Таня Повзнер, Витя Трембидский, Женя и Валя Буяновы, Клава Зарецкая, Веньиамин Марков, Лиза и Саша, Рита Голдберг и другие. С удовольствием проводили время в дневном центре “Радуга”.
Почти 60 лет я прожила со своим мужем Л.Е Игольниковым (1927-2018). Это был добрый, порядочный, деликатный человек.В сентябре 1941 года в Бабьем Яре ( Киев ) погибли его мать и младшая сестра. Это оставило глубокую боль в сердцах Лени и его брата Володи. После войны он закончили Киевский Политехникум связи, после окончания служил офицером на Сахалинею После службы поступил в Киевский Авиационный Институт, работал в Киевском аэропорту, затем работал инженером в Гипросвязи. Находясь в Америке он принимал участие в самодеятельности ДЦ “Радуга”. Он увлекался и собрал много книг повсемирному искусству. Он очень любил поэзию, особенно М. Лермонтова и знал на память много его стихотворений. Он уходил из жизни под стихи Лермонтова, которые ему читали вслух. Светлая ему память.
Сейчас я живу одна, но ежедневно чувствую заботу, внимание, помощь моей дочери Ларисы, которая является лучом света в моей жизни. Большая радость это мои внуки Лиличка и Андрюша. Они оба закончили Мэрилендский Университет и сейчас работают. Лиличка подарила мне двух правнуков. Они живут в соседнем штате Вирджиния и она ежедневно звонит мне. Не могу не отметить большую помощь, которую оказывает мне JSSA. Особенно помогает мне ведущая Нина Шурман и сотрудники Лиза, Марина и другие. Огромное спасибо JSSA! Я благодарна этой замечательной стране Америка.
С моих слов записал помогающий мне Андрей Любимов 07-16-2020.
From Kiev to Rockville
I, Valentina Igolnikova, was born on December 3, 1936 in Kiev. My parents are Mostovsky, father, and Krasnoshtein, mother. In August 1941, my family, including grandfather, grandmother, mother, and I, were evacuated from Kiev. For three months we traveled in open wagons, often falling under the bombing of enemy aircraft; many died then. Our family ended up in the Volga region, in the village of Underdof, Remenikovsky district. My childhood was cold and hungry. Grandfather took care of the family, and he began to work, as well as my mother. My grandfather fought in the First World War, where he served as an orderly. Thanks to his knowledge, he saved me from death several times.
Our family lived under evacuation until the spring of 1944. From 1944-1954, I studied at the secondary school for women. The school instilled a love for Russian and Ukrainian literature, English, and theatrical art. In school amateur performances, I played Lyubov Yarovaya and Vassa Zheleznova in excerpts from plays of the same name. Since that time, my favorite theater is the Ivan Franko National Academic Drama Theater, where Buchma, Shumsky, Uzhviy, Kusenko, Dobrovolsky, and others worked at one time. The last performance I watched was Tivier the Milkman with Bogdan Stupka.
In 1956, I began work as a librarian and at the same time studied at the Kharkov State Library Institute (KGBI). In 1967, I became head of the library named after Krupskaya. The library was not only a center for reading lovers, but also a place for communication with writers, poets, artists, and many interesting people. The library had more than 150,000 works of Russian, Ukrainian, and world classics.
In the 1980s, my vision began to deteriorate, and several operations were performed at the Helmholtz Moscow Research Institute of Eye Diseases by Professor, Doctor of Medicine A.V. Suprun. In April 1986, an explosion occurred at the Chernobyl nuclear power plant, which led to the spread of radiation over a large area, including the city of Kiev. With the help of good friends and strangers, with our two-year-old granddaughter, we reached Moscow by train without tickets, getting away from the radiation.
In 1992, our large family moved to the Washington DC area. At the Rockville JCC, we were surrounded with care and attention. They helped us financially, provided furniture, employment, English classes, and assigned wonderful American volunteers for the elderly. Volunteers introduced us to American culture, the synagogue, and the American way of life. Our first American car, a Pontiac, was presented to us by the congregants. My daughter, Larisa and my son-in-law took classes and immediately began to work to make their eternal contribution to the life of this country. Our life gradually improved: we joined American culture, everyday life, collectively visited the beloved Kennedy Center, NSO, the National Gallery and other museums. We were pleased with the creativity of the amateur theater under the direction of B. Kozinets. We got Russian television. We made new friends, with whom we still communicate today. We enjoyed spending time in the Raduga day center.
For almost 60 years I lived with my husband Leni (1927-2018). He was a kind, decent, delicate person. In September 1941, his mother and younger sister were killed in Babi Yar (Kiev). This left a deep pain in the hearts of Leni and his brother. After the war, he graduated from the Kiev Polytechnic College of Communications, after which he served as an officer in Sakhalin. After service, he entered the Kiev Aviation Institute, worked at the Kiev airport, and then was an engineer at Giprosvyaz. In America, he took part in the activities of the day center Raduga. He was fond of and collected many books on world art. He was also very fond of poetry, especially by Lermontov, and knew many of his poems from memory. He passed away listening to Lermontov’s poems, which were read aloud to him. Blessed memory of him.
Now I live alone, but every day I feel the care, attention, and help of my daughter, who is a ray of light in my life. My grandchildren are a great joy. They both graduated from the University of Maryland and are now working. I now have two great-grandchildren. They live in the neighboring state of Virginia and call me daily.
I cannot fail to note the great help that JSSA provides me and staff that especially help me. Many thanks to JSSA! I am grateful to this wonderful country America.
Andrey Lyubimov helped me to write down this letter from my words on July 16, 2020.
История эта связана с моей студенческой ленинградской юностью, с моими друзьями. Миша Куни, Дима Орловский и другие ребята, которых за юмор, жизнерадостные шутки и розыгрыши часто называли “Друзья-оптимисты”. Время было послевоенное - 1949-1952 годы - шутить уже можно было относительно спокойно, без боязни, что за тобой придут люди в штатском.
Важный момент - у нас была между совой договорённость - за хорошую, удачную шутку “шутник” получал 20 копеек. Такая вот была “такса”. Но об этом - чуть ниже. Итак, после окончания ЛЭТИ я был в 1952 году направлен в город Комсомольск-на Амуре на военный судостроительный завод, где строили эсминцы проекта “30-бис” (эта жутко секретная информация - отдельно для КГБ...)
Ехал поездом, долго, 10 дней. И, конечно же, едва обустроившись, побежал на почту - нет ли писем из Ленинграда. С радостью обнаружил, что меня ждёт письмо, посланное Грише Левину, т.е. мне, до востребования. Открываю и читаю:
“Дорогой Дима, здравствуй!
Вчера провожали Гришку в Комсомольск-на-Амуре. Слава Богу, уехал надоло. Надоел он нам тут безмерно со своими хохмами! Мы, конечно же, провожая, делали огорчённые лица, изображали грусть, а на самом деле страшно радовались. Ну да ладно, расскажи, как ты там? Как твоя топографическая деятельность в полях?”
Я, оценив шутку, тут же, прямо на почте, спрашиваю девочек-работниц, на какую сумму можно сделать денежный перевод. На любую, говорят... И я делаю перевод - Михаилу Куни, Ленинград, улица такая-то, квартира такая-то, перевод на сумму 20 копеек.
Всё это быстро забылось, и вспомнилось только тогда, когда я приехал в Ленинград в свой первый отпуск. Выяснилось, что почтальон, который принёс 20-ти копеечный перевод, адресата дома не застал и оставил квитанцию в коммунальной квартире. Получать перевод в результате пошёл отец “виновника” - известный в то время актёр оригинального жанра Михаил Абрамович Куни.
Сбежалась всё почтовое отделение—посмотреть на известного артиста эстрады, которому из Комсомольска-на Амуре прислали денежный перевод на 20 копеек...
Август Вашингтон-Мэриленд 2020
A Tale of 20 Kopecks
Grigoriy Levin, Holocaust survivor from Russia
This story is about the youth of my friends and I as students in Leningrad. Misha Kuni, Dima Orlovsky, and others in our group were referred to as “Friends-optimists” for our humor, cheerfulness, and practical jokes. It was the post-war times, 1949-1952, and it was already possible to joke, without fear that authorities in civilian clothes would come for you.
*An important point—we had an agreement between the group. For a good, successful joke, the “joker” received 20 kopecks. This was the “prize.” But more on that below.
So, after graduating from LETI, in 1952, I was sent to the city of Komsomolsk-on-Amur to a military shipyard, where destroyers of the “30-bis” project were built (this secret information is knowledge for the KGB). I went on a long train journey of roughly 10 days. Of course, before settling upon arrival, I ran to the post office to see if there were any letters from Leningrad. I was happy to discover that a letter was waiting for me, sent to Grisha Levin, i.e. me, on demand. I open and read:
“Dear Dima, hello!
Yesterday we saw Grishka off to Komsomolsk-on-Amur. Thank god he left for a long trip. He bothered us immensely with his jokes! We of course, when seeing him off we put on sad faces, pretended to be upset, but in fact we were terribly happy. Well okay, tell me, how are you there? How is your topographic activity in the fields? “
After evaluating the joke, right there at the post office, I ask the postwoman how much money can be transferred. Any amount, she said. So, I made a transfer to Mikhail Kuni, Leningrad, street such and such, apartment such and such, in the amount of 20 kopecks.
All this should be quickly forgotten and remembered only when I returned to Leningrad on my first vacation. However, it turns out that the postman delivering the 20-kopeck couldn’t find the addressee and left the receipt at the communal apartment. As a result, the father of the “joker” - the well-known actor of the original genre Mikhail Abramovich Kuni, had to go get the transfer.
The entire post office witnessed the famous pop artist, coming to pick up a money order of 20 kopecks from Komsomolsk-on-Amur ...
August 2020 Washington-Maryland
Десять лет как он отсидел в лагерях Сибири, как и все жертвы 1937 года. Когда-то семья моей мамы и его семья жили в одном местечке. Он участвовал в спектаклях любительского театра. В 1941 году мы эвакуировались в Ташкент. В Ташкенте мама и Зудовский случайно встретились. У него была семья, жена, дети. Мама уже была вдовой и растила меняшкольницу. Почти каждую неделю он приходил к нам в гости. С мамой они вели долгие беседы и иногда он показывал сцены из того любительского театра.
Однажды на гастроли приехал певец из Донецка. У мамы и ее приятельницы были билеты на этот концерт, включая и меня. Я мало что понимала в эстраде того времени. Было воскресение и спектакль был дневной. Зудовский пришел в гости, когда мы уходили. Мне нужно был отдать свой билет, увы….Мама попросила побыть у нас до окончания выступления. Мой двоюродный брат Шуля, не знаю почему, по какой причине, пришел к нам и все это время находился в квартире. Человек понял, что ему не доверяют. Когда вернулась мама, то ей в деликатной форме была высказана обида. Потом он так безутешно рыдал, что трудно представить, как выдержало мамино сердце. Больше он к нам никогда не приходил. Это было очень давно и никого из этих людей уже нет. Но мне очень хочется принести извинения этому скромному и деликатному человеку за бестактность моей семьи.
Простите нас, очень прошу!
Полина Медовая Вашингтон, Октябрь 2015
Zudovsky
Polina Meldovaya, Holocaust survivor from Ukraine
He spent ten years in Siberian camps, like all the victims of 1937. Once upon a time, my mother’s family and his family lived in the same place. He took part in amateur theater performances. In 1941, we evacuated to Tashkent.
In Tashkent, mother and Zudovsky met by chance. He had a family, wife, children. Mom was a widow and raising me, a young schoolgirl. Almost every week he came to visit us. They had long conversations with my mother and sometimes he performed scenes from that amateur theater.
Once a singer from Donetsk came on tour. Mom and her friend had tickets to this concert and brought me along. I didn’t understand much about the stage of that time. It was Sunday and the performance was daytime. Zudovsky came to visit when we were leaving. In hindsight I should have given him my ticket. Alas, my mom asked him to stay at our house until the end of the performance. My cousin Shulya, I don’t know why, for what reason, was asked to stay with him at the apartment while we were gone.
The man felt that this demonstrated that he was not trusted. When my mother returned, he expressed to her that he felt truly insulted in a delicate manner. Then he sobbed so inconsolably that it’s hard to imagine how my mother’s heart resisted. He never came to us again. It was a long time ago and none of these people are still around. But I really want to apologize to this humble and delicate person for the tactlessness of my family.
Forgive us, please!
Polina Medovaya Washington, October 2015
Я, Lyudmila ( Luey ) Romova-Micale приехала в USA в 1979 году с двумя детьми – сыну было 19 лет, а дочке 12 лет. Приехала я из Украины, города Одесса без мужа, так как он умер в 1974 году. Мой сын закончил техникум в Одессе, а уже здесь приобрел профессию программиста. Дочь закончила школу и college. Я работала на двух работах. Семья моя хоть и не большая, но мы очень близки и дружны. Внуки получили и получают образование. Я ими горжусь.
Здесь мы приобрели новую Родину, новых друзей и жизнь течет своим чередом.
Thank you, USA.
New Homeland
I, Lyudmila (Luey) Romova-Micale, came to the USA in 1979 with two children—my son was 19 years old, and my daughter was 12 years old. I came from Odessa, Ukraine without my husband who died in 1974. My son graduated from technical school in Odessa and began his career as a programmer. My daughter graduated from high school and college. I worked two jobs. Although my family is not big, we are very close and friendly. Grandchildren have received and still are receiving an education. I am proud of them.
Here we have acquired a new homeland, new friends and life goes on as usual.
Thank you, USA.
Моя жена Наум Рошаль, Holocaust survivor Belarus
Я, Наум Рошаль, находясь в США, написал три части моих воспоминаний. Мила, моя жена, мне очень помогла. Некоторые истории из нашей жизни она написала в этих книгах. Мила, по образованию врач. Ушла из жизни 27 декабря 2016 года.Наш семейный союз длился 65 с половинной лет. Она очень любила страну, принявшая нас, в которой она жила.
Эмиграция - это очень тяжелый процесс, особенно в пожилом возрасте. Ты покидаешь Родину, покидаешь друзей, родных, могилы родных и оказываешься в другой стране с другим укладом жизни, с другой культурой и с другим языком. Утром 29 марта 1993 года мы попрощались с родными, друзьями и поднялись в воздух. Я очень боялась перелёта, а особенно мы боялись за маму, как она перенесёт полёт. Но наши опасения оказались напрасными. Мы хорошо перенесли полёт. В Шиньоне самолёт совершил посадку на один час для заправки. Мы вышли, погуляли, вернулись обратно в самолёт и тронулись в путь.
В Вашингтоне в аэропорту нас встречали наши сыновья. Мы получили багаж, сели в машины и поехали в квартиру, которую снял для нас старший сын в доме, где они жили. Это очень большой 22 этажный дом в Сильвер Спринге /пригород Вашингтона/, штат Мериленд. В этом доме жило много русскоязычных из бывшего СССР. Это было очень важно для общения. На скамеечке узнавались все новости, кулинарные рецепты и т.д.
Дом расположен в удобном месте, имеет большую парковку, рядом парк, близко плаза, на которой имеются банки, продуктовые и промтоварные магазины. От дома на плазу курсирует небольшой автобус, на котором можно проехать бесплатно, куда тебе надо.
В квартире уже стояла недорогая, но новая мебель. Самое главное, что мы жили в одном доме с детьми. На первых порах это было неоценимо. Первые 3 месяца за квартиру оплачивала организация, которая нас пригласила. Затем государство давало дотацию 1ОО долларов в месяц для оплаты за квартиру. Наум получил пенсионное пособие, а я получила пособие в меньшем размере, т.к. мне было 64 года. Через год мне тоже дали пенсионное пособие. Также дали фудстемпы для оплаты за продукты питания. Мама получала, как и Наум, пенсионное пособие и фудстемпы. Мы стали на очередь для получения льготной квартиры. В этом доме мы прожили два года. Мы приехали сюда 29 марта 1993 года.
Не могу описать радость нашей встречи с детьми, внуками. Мы снова с ними вместе. Внуки за это время подросли. Через несколько дней после нашего приезда к нам приехали из Денвера мама Броня Наумовна (мать Наума) с внуком Аликом. Они у нас погостили неделю. Алик поехал с Наумом, и купили телевизор. В квартире стало веселее, хотя всё шло на английском языке. Позже мы обнаружили канал, на котором в 2 часа дня шла программа “Время” из России. Постепенно мы осваивались, привыкали к новой жизни. Для нас было удивительно, что за продуктами в магазин каждый день не ходят, а ездят раз в неделю. Ко всему этому надо привыкнуть. А самое главное - язык.
В нашем доме занималась группа по английскому языку. Вела её учительница английского
языка Любовь Ильинична. Мы сразу пошли заниматься в эту группу. А осенью еще пошли и в школу. Мы начали с нулёвки и занимались 5 семестров. Это нам дало основу. Летом из города Балтимора Саша привозил сыночка Виталика на летние каникулы. Здесь наши внуки проводили время вместе в парке, бассейне. Им было весело. Сын нас свозил на речку, на озеро, где купались и рыбачили. Были мы в Вашингтон, где мы посмотрели Белый дом, Капитолий, были в музее космонавтики.
12 февраля 1995 года у Иры с Сашей родился сын, а у нас - внук.
Он сразу стал американским гражданином, и имя ему дали - Брайэн. Внуки учились в школе. С ними дополнительно занимались по-английскому языку, и они быстро овладели языком. Саша в Балтиморе работал на такси, Ира - на предприятии по изготовлению очков. Все много трудились и трудятся. По приезду в США Наум повторил правила уличного движения и сдал устный экзамен. Хотя он водил машину уже 16 лет, но экзамен по вождению он сдал только с третьей попытки. Это всё было потому, что он не понимал английский язык и не понимал, что ему говорил инструктор, принимавший экзамен по вождению. Здесь всё ориентировано на автотранспорт. Америка может гордиться автодорогами. Они вызывают восхищение.
В марте 1995 года мы получили льготную квартиру, т.е. мы оплачиваем 3О процентов, а остальное доплачивает государство. Здесь тоже красивая территория, здесь хорошая квартира, здесь тоже есть русскоязычные люди. Мы уже можем общаться и на английском языке.
Мы здесь ничего не заработали, а Америка нам дала всё, чтобы мы могли нормально жить. За это мы ей безмерно благодарны. Когда мы переехали на новую квартиру, мама лежала в госпитале. Затем мы её забрали уже сразу сюда. Здесь был её недолгий последний причал. Мне хочется рассказать о моей маме Голубицкой Кларе Львовне. Мама прожила 92 года. Она была очень красивая, умная, трудолюбивая, очень аккуратная. Она и нас, детей, приучила к труду. Нас было четверо детей: Лёва, Семён, я и Гриша.
Я благодарна своим родителям, что они помогали мне, когда я училась, что они помогли мне досмотреть наших детей, когда мы в этом нуждались. Всю жизнь они жили скромно. После войны в Калинковичах они снимали квартиру в частном доме. Я была очень удивлена, когда мне папа прислал письмо в Ленинград, когда я училась, что он начал строить дом. Он взял кредит на себя, а брат Семка взял кредит на себя.
За эти деньги построили дом. Так как Семён женился и уехал жить в Бобруйск, то папа многие годы выплачивал два кредита. При доме был большой участок, сажали огородину, клубнику и т.д.
В Бобруйске мой брат Семён 26 июня 1993 года шел с работы и около своего дома упал. Когда люди вызвали скорую помощь, он уже был мертв. Я узнала о смерти брата Семёна и горько его оплакала. После смерти мамы и брата я долго не могла отойти. Наум и дети сделали всё возможное, чтобы я пришла в себя. После смерти мамы нас переселили в однобедрумную квартиру. Это значит: квартира состоит из спальни, большого зала, кухни
и туалета. Эта квартира нам нравится больше, чем та, хотя здесь она и меньше на одну спальню. Мы продолжали ездить на занятия по английскому языку в дом, где мы жили раньше, и в школу. В 1996 году Наум, я и Леночка летали в Денвер повидаться с мамой и всеми родственниками. Меня поразил своим масштабом Денверский аэропорт. Там сухой климат, очень скудная растительность, красивые красные горы. Денвер расположен высоко над уровнем моря, поэтому там низкое атмосферное давление. Мне там было тяжело дышать. Мне сказали, что необходимо время для адаптации. Игорь нас возил в горы и на водопад. Приехали и все родственники и устроили там пикник. Мы у всех побывали в гостях и посмотрели, как они живут.
Подошло время готовиться к экзамену на гражданство. Я с Наумом более года: изучали историю Америки, английский язык, готовились к интервью. В начале 1999 года мы стали гражданами США. Наши дети также граждане США. Сдача экзамена на гражданство и принятие присяги у меня ассоциируется с набережной у залива в Балтиморе, где мы гуляли после экзамена в ожидании присяги. Это очень красивая набережная, вымощена кирпичом, свежий морской воздух, приподнятое настроение,
морские чайки.
My Wife
Naum Roshal, Holocaust survivor from Belarus
I, Naum Roshal, while in the USA, wrote three parts of my memoirs. Mila, my wife, helped me a lot. She wrote some stories from our lives in these books. Mila was a doctor by training. She passed away on December 27, 2016. Our marriage lasted 65 and a half years. She was very fond of the country that accepted us, in which she lived.
Emigration is a very difficult process, especially in old age. You leave your homeland, leave your friends, relatives, graves of relatives, and find yourself in another country—with a different way of life, with a different culture, and with a different language. On the morning of March 29, 1993, we said goodbye to our family and friends and took to the plane. I was very afraid of the flight, and especially afraid for my mother. But our fears were in vain. We had a good flight. We endured the flight well. In Chignon, the plane landed for one hour to refuel. We got out, walked, got back on the plane, and took off.
Our sons met us at the airport in Washington. We picked up our luggage, got into the car, and went to the apartment which was rented for us by the eldest son in same the building where he also lived. That was a large 22 story building in Silver Spring, a suburb of Washington and Maryland. Many Russian speakers from the former USSR lived in this complex as well. It was very important for communication. All news, culinary recipes, etc. were learned from each other sitting on the park bench.
Our condo had a convenient location. It had a large parking lot, was next to a park, close to a plaza, which had banks, grocery, and department stores. A small bus ran from the apartment
building to the plaza, where you could travel for free where you want. Our apartment was furnished with inexpensive, but new furniture. The most important thing is that we lived in the same location with our children. This was invaluable at first. The first 3 months the apartment was paid by the organization that invited us. Then the state gave a subsidy of $ 100 per month to pay for the apartment. Naum received a retirement benefit, and I received a lower benefit, because I was 64 years old. A year later, I was also given a retirement benefit. They also gave food stamps to pay for food. Mom received, like Naum, a retirement benefit and Food Stamp Benefits. We were on the waiting list to get a preferential apartment. We lived in this condo for two years. We arrived here on March 29, 1993.
I cannot describe the joy of our meeting with children and grandchildren. We were united with them again. During this time, the grandchildren have grown up. A few days after our arrival, mother Bronya Naumovna (Naum’s mother) with her grandson Alik came to us from Denver. They stayed with us for a week. Alik went with Naum and bought a TV set. The apartment became more cheerful, although everything was in English. Later we found a channel on which at 2 pm the program “Vremya” was broadcast from Russia.
Finally, we got used to it, got used to the new life. It was surprising for us that people usually do not go to the grocery store only once a week. All this takes some to getting used to. And the most important thing is the language.
There was an English class in our condo. It was taught by an English teacher, Lyubov Ilinichna. We immediately enrolled in this class. And in the fall, we went to school. We started from zero and studied for 5 semesters. This gave us the foundation.
In the summer from the city of Baltimore, Sasha brought his son Vitalik for the summer holidays. Here our grandchildren spent time together in the park and swimming pool. They had fun. My son took us to the river and lake, where we swam and fished. We visited Washington DC, and saw the White House, Capitol Building, and went to the Museum of Astronautics.
On February 12, 1995, Ira and Sasha had a son, and we had a grandson. He immediately became an American citizen, and they named him Brian. The grandchildren went to school. They were additionally taught English, and they quickly mastered the language. Sasha worked as a taxi driver in Baltimore, and Ira worked at an eyewear factory. Everybody worked hard. Upon arrival in the United States, Naum studied the traffic rules and passed the driving license exam. Although he had been driving for 16 years, he only passed his driving test on the third attempt. It was all because he did not understand English or what the instructor who was saying during the driving test. Everything here is focused on vehicles. America can be proud of its highways—it is admirable.
In March 1995, we received a preferential apartment, i.e. we pay 30 percent, and the rest was paid by the state. Our new condo was also located in a beautiful location with a lot of Russian-speakers even though we could already communicate in English. We did not really make money here, but America gave us everything so that we could live a normal life. For this we are immensely grateful. When we moved to a new apartment, my mother was in the hospital. Then we took her right here. At the new apartment, she took her last breath.
I would like to tell you about my mother, Klara Golubitskaya. Mom lived 92 years. She was very beautiful, intelligent, hardworking, very neat. She taught us children to work as well. There were four of us: Lyova, Semyon, me, and Grisha. I am grateful to my parents that they helped me when I studied and helped watch our children when we needed it. All their lives, they lived modestly. After the war in Kalinkovichi, they rented a unit in a private house. I was very surprised when my dad sent a letter to me in Leningrad, when I was studying, that he began to build a house. He and his brother both took out loans to build this house. Since his brother married and went to live in Bobruisk, dad paid two loans for many years. There was a large plot at the house, they planted a garden, strawberries, etc.
In Bobruisk, my brother Semyon was leaving work one day in 1993 and fell near his house. When people called an ambulance, he was already dead. I learned about the death of my brother Semyon and mourned him. After the death of my brother, my mother and I could not get over it for a long time. Naum and the children did their best to bring me to my senses.
After the death of my mother, we were moved to a one-room apartment. This means: the apartment consists of a bedroom, a large hall, a kitchen, and a toilet. We liked this apartment better, although it was smaller. We continued to go to English classes at the apartment complex where we lived before and to school. In 1996 Naum, myself, and Lenochka flew to Denver to see his mother and other relatives.
Denver airport impressed me with its scale. Denver had a dry climate, very sparse vegetation, and beautiful red mountains. Denver is located high above sea level, so there is a low atmospheric pressure. It was hard for me to breathe. I was told that it takes time to adjust. Igor took us to the mountains and to a waterfall. All the relatives came and had a picnic there. We all visited, and we got to see how they live.
It was time to prepare for the citizenship exam. We studied American history, English, practiced for an interview. In early 1999, we became US citizens. Our children are also US citizens. Passing the citizenship exam and taking the oath, in my mind is associated with where we walked along the embankment by the bay in Baltimore after the exam in anticipation of the oath. The embankment is beautiful paved with bricks, fresh sea air, high spirits, sea gulls ...
Мы приехали сюда 30 лет назад. Двенадцать лет жили в отказе за плотным “железным занавесом”.
Об Америке не знали абсолютно ничего, поэтому удивляю все (в том возрасте еще умели удивляться). И тогда я написала этот рассказ об удивлении.
Что такое имиграция после 50-ти. Это как-будто ты родился снова, но уже сразу старым...Все ново: говорить не умеешь, и как слоненок в нашем зоопарке пробудет все хоботом, так и ты все на зуб, на вкус, на запах. Ага, открывается сюда, закрывается обратно, кран – горячая,
холодная вода, все перепутано, унитазы – все с водой, видно засорены. Что в пакетике, съедобное или для наружного употребления? Ну, все – непонятно.
А ведь ты еще в прошлом только что все знал и понимал и был “главным”: врачами, инжинерами, редакторами. Ну, просто там теперь нет главных, все тут. А тут просто никто не знает, и даже не догадывается.
“Что, резюме, какое ре-зю-ме?! Я прямо приду и скажу им...” Говорю: “Доброе утро”, а они: “What are you trying to say?” – Что, мол, ты сказать собираешься? Ну Я английский ведь учила еще в школе, а они по телефону: “Позовите кого-нибудь, кто говорит по-английский!” А я-то, я по-каковски – не понимают...Вообще они странные. Вот прихожу я на интервью, то есть на работу устраиваться, а они: “Почему мы Вас должны взять?” Вот вопрос! “Да работа мне нужна, разве не понятно?” Говорю – “странные”.
Но есть тут и приятное, хотя не так много. Например, помойки. Да это же чудо как они хороши – и все это бесплатно, если можешь дотащить (и тащат. Иногда на минуту диван поставили без присмотра, пока машина подъехала, а его уже нет.). И правильно, а чего оставлять без присмотра.
Все ничего, но работать надо, мозги-то у всех есть, если они там главными было. Ну за книжечки, а книжки опять же по ихнему написаны. Хорошо есть русские, которые не то чтобы деньги любят, но к их количеству не совсем равнодушны. Так курсы пооткрывали, и все “главные” и “неглавные” туда повалили, и через 3 месяца все специалисты: программисты, а некоторые даже на три буквы (вот как я к примеру). А они и не догадываются, что мы к компьютеру-то первый раз в жизни подходим. Они вообще не подозрительные, их обмануть нашему брату ничего не стоит. Они нас-то набрали, а сами теперь без работы маются, местто всем не хватает.
А вот ностальгии нет, слово какое-то непонятное. А тоска вот гложет, выпить – ну просто не с кем, и “наши” уже не пьют и не курят, здоровье берегут, здоровым-то помереть все же лучше. Опять же спать в девять ложаться, раньше-то все на кунях сидели с рюмочкой, да все думали, как бы власть да на правильный путь наставить!
А праздники их американские какие-то интересные, да мы все как на чужом пиру, не сливаемся мы с ними, хотя и старались, да уж рукой махнули, другие мы и все... Честно сказать, живем совсем неплохо, но лучше бы если б они немножко русскому бы поучились. И все-то мы маемся, от того что не знаем, где нам настоящий дом. ...И все-таки узнали.
11 сентября. Больно стало на свою страну, за своих людей, впервые в жизни захотелось государственный Американский флаг повесить. Да это уже наш дом, теперь это ясно. Да, и чем мы не американцы! Уже и свой лоэр русский есть и свой доктор, и даже свое кладбище, где мама старенькая лежит...
И праздники у них хорошие. И внуки-американцы вокруг бегают и удивляются, что дедушка с бабушкой на каком-то своем языке говорят. Так что мы здесь дома, и даже не сомневайтесь.
First Impressions
Svetlana Salita, Holocaust survivor from Russia
We came here 30 years ago. For twelve years of our lives we lived in perpetual rejection due to the sturdy “iron wall.” We knew absolutely nothing about America; therefore, everything left an impression (at that age we were still able to be impressed). And during that time, I wrote this short story about my impressions.
What is it like to immigrate after 50? It’s like you’re born again, but born old already… Everything is new—you don’t know how to talk, and like a baby elephant in a Soviet zoo, you sense everything with your trunk, since you try everything by tooth, by taste, and by smell. Oh yes, this opens here, closes the opposite way; the tap water is hot; here it’s cold water; everything is backwards; the toilets all have standing water; you can see when it’s soiled. What’s in this bag— is it edible or for topical use? Everything is confusing.
And just recently, in your past life, you knew everything, and you were an expert in your field—we were doctors, engineers, editors. Well, except now there are no experts there; they’re all here. But here no one knows this and doesn’t even suspect it.
“What, a resume, what re-su-me?!” I tell them, “Good morning”, and they say: “What are you trying to say?” – That is, you were trying to say something. I studied English in school, but on the phone, they say, “Please fetch someone who speaks English!” And here I am, communicating as I can, but they don’t understand… Overall, they’re just strange. For example, I go to an interview, that is, I go to look for work, and they ask: “Why should we hire you?” Now that’s a question! “I need a job, can’t you tell?” I’m telling you – they’re weird.
But there are pleasant things here, albeit not very many. For example, the landfills. It’s a wonder how great they are – and everything’s free, if you can carry it (and boy do they carry it. You could leave a couch for a minute without supervision while you bring the car around, and when you come back, it’s no longer there.). And that’s how it should be; why should you leave anything without supervision?
Everything is fine, but you have to find work somehow; after all, everyone has brains, if they were once experts in their country. Time to hit the books, but again, books are written their American way. It’s good that there are Russians who, not that they love money, but they are not indifferent to it. That’s how they started courses, and all “experts” and “non-experts” poured themselves into these courses, and after three months are all specialists: programmers, and some even with three letters after their names (like me, for example). And they don’t even suspect that we’re seeing a computer for the first time. They’re not suspicious folk, they’re very easy to fool. So they hired us at the job, and now they’re without work themselves, as there’s not enough room for everyone.
But I don’t feel any nostalgia, that’s a word hard to define. But I do feel a deep longing— there’s no one to drink with, and “our people” don’t drink and don’t smoke anymore; they’re watching their health; even better for them if they die healthy. Yet again, they all go to bed at nine, but be-
fore, everyone sat in the kitchen with a shot, and everyone was thinking about how to best guide politicians on the right way!
Their American holidays are quite interesting, and we’re all as if at someone else’s banquet—we don’t fit in with them, even though we tried, but they just wave their hand, we’re different from them and that’s it… Honestly, we live quite well, but it would be better if they learned a little bit of Russian. And we toil on, because we don’t know where our true home is.…but then we found out.
September 11th. The whole country ached, for our people, for the first time in our lives we felt the urge to put up the US flag. This is already our home, now it is clear. And who’s to say we’re not American! We already have a Russian ear, nose and throat doctor, and a Russian primary care physician, and even our own cemetery, where my old mother lays… And they have good holidays… And my American grandchildren run around in awe that their grandparents are speaking some sort of their own language. So, we are at home here, and don’t doubt it for a second.
Случай из 90х в Самаре
Начало в 90ых. Вечер в большом Дворце программа для евреев, я участник, веду концерт. Начинаем! Внезапно подходит директор Дворца Зитовский. В зале – бомба! Все на улицу. Я как можно спокойнее объявляю: у нас заминка, всем освободить места на 20-25 минут, прошу не торопясь выйти из зала. Сапер с собакой приехал через 40 минут. Бомбу не нашли. Концерт был сорван. На улице стояла кучка людей с плакатами: “Убирайтесь в Израиль!!!”
Concert Halted
Zinoviy Sigalov, Holocaust survivor from Ukraine
A Story from the 90s in Samara, Russia
In the early 90s, in Samara, I was conducting a concert as part of an evening program for local Jews. Suddenly, as we were getting started, the director of the event hall where the program was being held at the Palace Zitovsky, approached us and yelled “There’s a bomb in the hall! All to the street!” I declared as calmly as possible “We have an issue and would everyone kindly free up space for 20-25 minutes. Please take your time to leave the hall.” The bomb squad, along with the bomb-detecting dog, arrived 40 minutes later. No bomb was found but, alas, the concert was ruined. There were many people in the street with signs urging: “Get out to Israel !!!”
A Russian Tale as Told By Yoni Kalin
Yoni Kalin gave me this text as a gift. He was 10 years old when he wrote it. He is now 26. He graduated from university and is working. Our friendship continues: he visits me and we talk on the phone. He always listens attentively to my advice. It is such a pleasure to hear him say, “My dear Baba!”
To my Baba with love.
“When my mom was pregnant with me, we met Baba. Baba was looking for a family and my mom was looking for help. We adopted each other. Baba is my special friend. My baba tells me stories. I love to listen to her stories. At night she would sit on the edge of my bed and tell me about the Russian Snow Queen and other tales. Each time she added more and more to the story. I liked it a lot.
My baba’s full name is Natalia Alexandrovna Tikhomirova. She was born in St. Petersburg, Russia, on September 27, 1932. When she was a child she used to play with her dolls and watch TV. Her father was a scientist. He built a TV the size of postage stamp by himself. She wondered how people got inside it. Baba’s dad was one of the workers to make the atomic bomb. My baba had to keep the secret and not tell her friends on the street because they could go to jail. She joked that everyone knew about that except the KGB, the Russian Secret Police.
My baba grew up during World War II. She was scared she was going to get taken away. During the war she escaped from Moscow to the countryside with her family. In the town there was a big hospital for Russian soldiers. She was only eight years old. She gave the injured soldiers medicine, food, and water, and even wrote letters home for them.
My baba also remembered being hungry all the time. Not only was there no food to buy, but there was no food at all. She received from her parents one piece of bread and one small piece of sugar for the day. She remembered how her grandmother would save half a slice of bread for Baba and her sister. At the time, she ate it fast. But now she tells me she understands how kind her grandmother was.
My baba tells me not to waste food. She used to say: “Think about the people who have no food.” Now I know: it’s no good to waste things. Especially things you can’t always get.
My baba is generous and kind. She tries to give to people who don’t have. I want to be like Baba and give to others not as lucky as me. I wish everyone could have a Baba like mine.”
Я Трусевич Светлана Николаевна, родилась в 1937 году в городе Одесса, но до четырех лет с родителями жила в Киеве. Когда началась война, мой папа ушел на фронт, а моя мама Лифшиц Лея Фроимовна со мной уехала в город Одессу, чтобы с родителями эвакуироваться. Но бабушка и дедушка, а так же младшая их дочь Софья (18 лет) не захотели уезжать, даже не предполагая, что с приходом немцев их арестуют и посадят, как евреев в лагерь. В 1942 году они будут расстреляны. Я же с мамой теплоходом (под бомбежкой) добрались до Ал-ма-аты, где проживали до 1945 года. В 1944 году по радио передали, что в Киеве были расстреляны в Бабьем Яру евреи и футболисты (4 человека) “Киевского Динамо”, которые попали в плен. До расстрела немцы привезли свою Mama, Leah Trusevich команду и заставили играть наших в матч. До этого они, как пленные работали на киевском хлебозаводе. После поражения немцев со счетом 4:0 четырех футболистов расстреляли. Это описано в книге Л. Кассиля “Посмертный тайм”. В 1954 году им поставили памятники на стадионах “Динамо” и “Спартак”, где состоялся матч “смерти”.
Svetlana Tursevich & Zinoviy Mindlin 1957 Горе моей мамы передать невозможно, но надо было растить дочь и продолжать жить. Мама тяжело работала и растила дочь. По окончании школы я вышла замуж и уехала с мужем-врагом ( Миндлин Зиновий Борисович ) в город Пермь, куда его послали после окончания киевского медицинского института. Прожили мы там десять лет. За это время я окончила Пермский Университет по специальности филолог. И родила дочь Миндлину Аллу. В 1966 году вернулись в Киев.
В 1974 году умерла моя мамочка. С 1997 года мы живем в США, куда двумя годами раньше с семьей уехала моя доченька. Она и ее муж оба программисты. У меня есть внук – 36 лет и внучка 22 года, он дизайнер машин, она будущий врач. Мы с мужем благодарны Америке за все то, что она для нас сделала. Когда не стало моего мужа ( он умер в 2018 году ), с которым мы прожили счастливую жизнь 62 года, я осталась одна, но, под опекой государства и JSSA, а так же моих замечательных детей и внуков.
Mother
I am Svetlana Nikolaevna Trusevich. I was born in 1937 in Odessa. When I was four, my parents and I moved to Kiev. When the war began, my dad was sent to the front, and my mother, Leia Froimovna Lifshits, evacuated with me to Odessa. My grandmother and grandfather, and their youngest daughter Sophia (18-years-old), did not want to leave. They assumed that upon the arrival of the Germans they would be arrested and imprisoned like Jews were in the camps. In 1942, they were shot. My mother and I, on a small ship (under bombardment), reached Almaty (Alma-ata), where we lived until 1945. In 1944, on the radio it was announced that Jews and four soccer players players of Kiev Dynamo, had been captured and were shot in Babi Yar in Kiev. Before the execution, the Germans brought their team to play against our local team in a match. Before the match, the players worked as prisoners at a Kiev bread factory. After defeating the Germans with a score of 4:0, four of the players were shot. This is described in the book The Posthumous Time by L. Kassil. In 1954, monuments were erected to them at the Dynamo and Spartak stadiums, where the death match took place.
It is impossible to convey my mother’s grief in having to raise her daughter alone and continue to live. Mom worked hard to raise me. After finishing school, I got married and left with my “enemy” husband (where “enemy” relates to an enemy of the Soviet nation), Zinoviy Borisovich Mindlin, to Perm, where he was sent after graduating from the Kiev Medical Institute. We lived there for ten years. During this time, I graduated from Perm University with a degree in philology and gave birth to a daughter, Alla Mindlin. In 1966, we returned to Kiev.
In 1974, my mother died. Since 1997 we have lived in the USA, where my daughter moved with her family two years earlier. She and her husband are both programmers. I have a grandson, 36-years-old who designs machines, and a granddaughter, 22-years-old who is studying to be a doctor. My husband and I are grateful to America for all that it has done for us. When my husband passed away in 2018, after 62 happy years together, I was left alone but was cared for by the state and JSSA, as well as my wonderful children and grandchildren.
Всегда вспоминаю случай, который произошел двенадцать лет назад. Моя мама еще была жива. Мы гуляли с ней по Индианоле, это в Дервуде. Ей было уже много лет. Я возила ее в инвалидной коляске и мечтала, что буду когда-нибудь гулять по этой же дороге с внучкой в детской коляске. И вот мы отпраздновали маме сто лет в июне 2008. Собралась вся семья. Мама очень радовалась и вполне осознанно гордилась, сидя во главе праздничного стола. А внучка к этому времени была уже в “проекте” и мама знала об этом и ждала ее с нетерпением.
Но через несколько месяцев у мамы случился инсульт и она впала в кому, но видно еще что-то чувствовала. И вот настало время и родилась София. На другой же день я пришла проведать маму и сказала, что родилась ее правнучка-ее продолжение и назвали ее Совией в ее честь.
И мама услышала и тихо ушла в ту же ночь.
И вот моей внучке около года. Я гуляю с ней в детской коляске по той же улице. Она спит в коляске, а я болтаю с подругой по телефону.
Вдруг налетел сильный порывистый ветер, он сбивал с ног, и полил пождь как из ведра. Я побежала к дому и вдруг меня останавливает машина и мужчина кричит -- скорее в машину. Впуская нас в машину, он пытался втащить коляску, а она никак не складывалась. Мы были в сохранности, а он проник до нитки. Этот мужчина сказал мне, что его жена увидела нас и звала в дом, но я не услышала. Тогда она велела ему, беги и помоги им. И он буквально спас нас. Внучка могла бы сильно простудиться. Он довез нас до дому. Я не знала, как его благодарить. Но, в попыхах, я не спросила ни имя нашего спасителя ни его адрес.
Добрата этих, незнакомых мне, людей потрясла меня.
С тех пор я, гуляя по Индианоле, всегда вспоминаю этих добрых американцев с благодарностью. Впрочем, это не единственный случай, когда я имела возможность убедиться в доброжелательности американцев.
Мы русскоговорящие, тоже стараемся помочь друг другу.
Это и делает человека ЧЕЛОВЕКОМ.
Kindness of Strangers
Ella Vereta, Holocaust survivor from Russia
I will always remember an event that occurred 12 years ago. My mother was still alive, many years old already. She and I walked along the streets of Indianola in Derwood. I pushed her in a wheelchair and dreamed about how, one day, I would walk this very path with my granddaughter in a stroller. And so, in June 2008, we celebrated my mother’s 100th birthday and the whole family came together. My mother was joyful and filled with pride, sitting at the head of the celebratory table. The granddaughter in question was already ’in process’ and my mother awaited her arrival with great anticipation.
A few months later, my mother had a stroke and fell into a coma, but it was clear that she could still sense some things. During this time, my daughter Sofia was born and the very next day I came to visit my mother. I told her that her progeny and granddaughter was born, and that she was named Sofia in her honor.
Once my mother heard this, she left this world quietly that very night.
Years pass and now I am a grandmother. My granddaughter was around one year old, and we were walking on the very same path that I had pushed my mother in her wheelchair. She is sleeping in the stroller, and I am chatting with a girlfriend on the phone. Suddenly, a strong gust of wind blew us off our feet and it started raining buckets! I rushed towards the house. Then, a car appeared and stopped me. The driver, a man, yelled to us to get in the car quickly! After letting us into his car, he attempted to take the stroller, but it would not collapse. We were sheltered and he was soaked through. This man told me that his wife had seen us in the rain and called me to come inside her home, but I did not hear her. She then told him to help us, and he quite literally saved us. My granddaughter could have gotten very sick. This kind gentleman drove us home. I did not know how to thank him because in the fluster of the moment I had neither the name nor address of our savior.
The kindness of these strangers impressed me greatly.
Ever since, walking in Indianola, I always remember these kind Americans with gratitude. And, this was not the only time that I had the opportunity to learn of the benevolence of Americans.
We Russians also try to help each other.
This makes a human HUMAN.
Меня зовут Лариса Елович (Yelovich). Я напишу о том, как в 2003 году мы поехали с мужем с путешествие по Аргентине. Вначале немного истории.
Я всегда знала, что в Буэнос-Айресе у меня есть четыре двоюродных брата. Мой папа родом из маленького поселка Хащеватое, Гайворонского района на Украине. У папы был старший Аргентинабрат Элик, и когда на Украине начались погромы, Элик решил любыми судьбами бежать с Украины, ему было семнадцать лет. Описать его побег – это будет отдельная книга, но он на перекладных добрался до Одессы и потом проник на грузовой пароход, спал и жил в каких-то трюках и в конце пути добрался до Аргентины и начал там новую жизнь. Работал, где удавалось зарабатывать на проживание. Через несколько лет он женился на еврейской девушке из Польши. Они стали жить вместе и у них родилось четыре сына. Мой папа с родителями оставался на Украине, они пережили эти лихие годы и когда мой папа женился – у них родилось четыре дочери, причем года рождения двоюродных братьев и сестер совпадали один в один. Совпадение???
Папин брат как-то через красный крест нашел адрес своего брата, прислал фотографию своей семи и написал, что очень хотел бы помочь нам материально, но моя мама была категорически против связи с заграницей, тогда были такие времена и на этом связь оборвалась не начавшись. Когда мы с мужем собрались в путешествие по Аргентине, я решила попробовать найти их. Спасибо уже был интернет и мне ответила дочка одного из моих двоюродных братьев – Мара, я указала название гостиницы и время нашего прибытия, и тот же день она примчалась с нами встретиться. Она оказалась очень родственной и пригласила нас к себе домой на ужин, сказала приходите часов в десять вечера. Я переспросила почему так поздно, и она объяснила, что все работает допоздна, у всех у них маленькие бизнесы и конечно, они открыты пока есть покупатели. Стало понятно, почему они могут так поздно встретиться.
Мара – дочь второго по возрасту брата, которого уже на то время не было в живых. Она живет с мамой и когда был жив ее отец он имел маленький хозяйственный магазин и мама ему помогала, но она не сильно разбиралась в делах, поэтому Мара-студентка университета стала с маминой помощью вести все дела по бизнесу и продолжала учиться в университете. У мары есть старшая сестра Лора, она замужем за аргентинцем, говорящем только на испанском и у них двое чудных малышей. Я, конечно, привезла много фотографий нашей семьи, родителей, сестер. Мы приехали к ним к десяти часам вечера, и потихоньку стали все сходиться – двоюродные братья, их дети, супруги детей, внуки, их girlfriends, boyfriends. Собралась большая компания очень близких мне родных людей. Первым пришел самый старший брат – Энрико с женой, довольно пожилые люди, одного года рождения с моей старшей сестрой, у них тоже маленький бизнес типа маленькой аптеки (CVC) и несмотря на возраст продолжают работать. Когда в Аргентине хунта захватила власть, все в одночасье потеряли все, деньги обесценились и все стали бедными. Поэтому все продолжают работать и живут очень небогато. Пришли их дети – дочь архитектор и зять врач. Пришли их внуки со своими girlfriends and boyfriends. Все говорят только на испанском и только одна
Мара – студентка университета хорошо говорит на английском. Она была переводчиком, все рассматривали фотографии и общались. Потом пришел еще один казен – Марио с женой и сыном и внуками. И последним пришел самый младший со всей своей семьей. Когда он вошел в дом, у меня внутри все вздрогнуло он очень похож на моего отца, такой же худощавый, подтянутый, улыбка тоже как у моего отца. А во дворе у них стояла печь с духовкой и там готовил обед Лорин муж. Лора – сестра Мары. Обед сервировали далеко за полночь и это был обед по всем аргентинским традициям. В начале были пирожки с мясом, потом был суп, потом мясные блюда и десерт. И все это готовили Лора с мужем и обслуживали. Уже была глубокая ночь, а мы все не могли наговориться, все были очень рады встречи с нами, мы рассказывали о своей жизни в Америке, они о своей жизни. В три часа ночи они вызвали нам такси, были слезы радости встречи и сожаления расставания. Я никогда не забуду, как Энрико на прощание обнял меня, и я почувствовала в этом объятии передалось тепло от одного родного и близкого человека другому человеку. И он пригласил нас вечером прийти к нему домой, чтобы еще больше пообщаться.
За нами заехали их дети и внуки и повезли к себе. Там была только его семья – дети, внуки, сваты – родители зятя врача. Опять был грандиозный обед, опять было много разговоров допоздна. Сваты там говорили на идиш и мы понимали, конечно, но не все. А дочкин муж врач говорил немного на английском, так что смогли пообщаться. Опять поздно ночью нам вызвали такси, и мы уехали в гостиницу, а на следующий день началось наше ознакомление с Аргентиной. С Марой мы еще до отъезда встретились она заехала с нами попрощаться и сейчас с ней редко, но шлем e-mails. Вот такая у нас была встреча, которую забыть невозможно.
P.S. Еще короткая заметка. Не знаю, как это называется – голос крови, может быть еще както. Удивительно, как у моего отца и его брата, которые расстались совсем еще детьми и всю жизнь не общались, родилось по четверо детей в семье моего отца – дочери, а в семье его братья – сыновья, но годы рождения у детей совпали. Затем, в нашей семье есть Мара и Лора это я Лариса, и в их семье есть Мара и Лора. Это просто совпадение или это имеет какое-то название.
Argentina
Larisa Yelovich, Holocaust survivor from Ukraine
My name is Larisa Elovich, and I am sharing details about a journey my husband and I took to Argentina in 2003 during which we connected with family that I had never met before. But first, a little history…
I have always known that I have four cousins in Buenos Aires. My dad comes from a small village in the Khashchevatoe, Gaivoronsky district in Ukraine. Dad had an older brother, Elik. When the pogroms began in Ukraine, Elik, then 17, decided to flee by any means possible. It would be an entirely separate book to describe Elik’s escape, but he did reach Odessa where he boarded a cargo steamer and literally lived, day and night, in the cargo area. At the journey’s end, Elik had arrived in Argentina and started a new life. He worked any and everywhere he could earn a living, married a Jewish girl from Poland, and they began their life together, ultimately raising four sons. My dad and my grandparents had stayed in Ukraine and survived the dark years there. My dad married and had four daughters. Interestingly, the birth years of the sisters and their cousins in Argentina coincided exactly. Coincidence???
Uncle Elik found my dad’s address through the Red Cross. He sent a photo of his family and wrote that he would very much like to help us financially. However, my mother was categorically against communication with family abroad. Unfortunately, those were the times, and the connection was cut off before it even began.
When my husband and I were going on a trip to Argentina, I decided to try to find them. Thanks to the Internet, I was answered by the daughter of one of my cousins – Mara. I indicated the name of the hotel where we were staying and the time of our arrival. When we arrived, Mara rushed to meet us! She turned out to be very kind and invited us to her home for dinner. Mara said to come at ten o’clock in the evening. I asked again why it was so late, and she explained that everything runs late because they all have small businesses and, of course, they are open while there are buyers.
Mara is the daughter of the second oldest brother who was no longer alive at that time. She lives with her mother, and when her father was alive, he had a small hardware store and her mother helped him, but she did not know much about business. Mara, a university student, began to manage the business with her mother’s help and continued to study at the university. Mara has an older sister, Laura who is married to an Argentinian that speaks only Spanish; they have two wonderful kids. Of course, I brought many photos of our family to share. When we arrived at their home at ten o’clock in the evening, everyone slowly began to converge—cousins, their children, children’s spouses, grandchildren, their girlfriends, and boyfriends.
A large group of people gathered around me. First came the eldest brother, Enrico, and his wife. They are rather elderly people who were born within a year of my older sister. They also have a business similar to a small pharmacy like CVS and, despite their ages, they continue to work. When the Junta seized power in Argentina, everyone lost everything overnight. Money depreciated and everyone became poor. Therefore, they continue to work and live somewhat meagerly.
Their children gathered as well—the daughter is an architect, and her husband is a doctor. Their grandchildren came with their girlfriends and boyfriends. Everyone speaks just Spanish and only Mara speaks English well, so she was our translator. The photos were passed around and the conversation flowed. Then another cousin, Mario, arrived with his wife and son and grandchildren.
Lastly, the youngest came with his whole family. When he entered the house, everything inside me shuddered as he is very similar to my father with the same thin and fit build, and the same smile. In the yard there was a stove with an oven and there Laura’s husband was preparing dinner (Laura is Mara’s sister). Our meal was served well after midnight and was an abundant assortment of Argentinian traditions. In the beginning there were pies with meat, then there was soup, then meat dishes and dessert— all prepared by Laura and her husband. It was already deep into the night and we could not stop talking. My Argentinian family was so happy to meet us. We talked about our life in America, they talked about their lives in Argentina. At three o’clock in the morning they called us a taxi. Tears of joy at meeting and tears of regret at parting flowed openly. I will never forget how Enrico hugged me goodbye, and I felt in this embrace warmth that was transferred from one loved one to another loved one. And he invited us to come to his house in the next evening to talk even more.
Enrico’s children and grandchildren came to pick us up and took us to their home to visit with just their family—children, grandchildren, and significant others, plus the parents of their son-inlaw. Again, we enjoyed a grand dinner. Again, we talked until late in the evening. The parents of their son-in-law spoke Yiddish and we understood almost everything. And, my cousin’s husband, the doctor, spoke a little English, so we were able to communicate. Another late-night taxi ride brought us back to our hotel, and the following day we began our discovery of Argentina. We met with Mara again before our departure back to the States, and now we stay in touch by email. We had such a meeting … one that is impossible to forget.
P.S. Another short note: I do not know what it is called—the ‘voice of blood’ maybe—but I find it amazing how my father and his brother, who parted as children and did not communicate their whole lives, had four children each (one had four sons and one had four daughters) with coinciding birth years! Then, in our family there are Mara and Laura, and I am Larissa, and in their family, there are Mara and Laura. Is it just a coincidence or does it have deeper meaning?
