Остров № 2, 2000 by журнал "Остров"

... Те, кому я Отдаю так много, всего мне больше Мук причиняют. «Девять лишь муз называя, Мы Сапфо наносим обиду: Разве мы в ней не должны Музу десятую чтить?» Платон В рамочках размещены строки из стихов Сафо в переводе В.Вересаева.

В настоящее время готовится к публикации первая книга романа Н. Воронцовой-Юрьевой «Снег для Марины». Предполагаемый тираж книги небольшой, т.к. коммерческой цели издатели не преследуют. Инициатива публикации принадлежит Елене Григорьевне, основательнице АЛГ. Интервью с Н. Воронцовой-Юрьевой и Еленой Григорьевной читайте в этом номере журнала.

Сексуальная ориентация авторов и всех лиц, упомянутых на страницах журнала, никоим образом не определяется направленностью самого журнала. Мнение авторов и мнение редакции могут не совпадать.

¹2

Содер ржание: Интерв вью с Еленой Гри игорьевной и Натальей Н Воронц цовой-Юрьевой

2-4

Е.Г.: Идея пóблиêации первой п êниãи романа «Снеã для Марин ны» тесн но связана с деятел льностью Архива ле есбияноê и ãеев. Сред ди нашеãо собрания находятся рóêопи иси авторов, ниêоãд да не пóблиêовавшихся. А.. Аêсёнова

Т далеêо... (сстихи) Ты

Дэйвид Тó óллер

Приêлю ючения «сеêс сóальноãо шп пиона» на дач че

6-20

(ãлав ва из êниãи)

Но êоãда ê она поняла, что о всё всерьез и надо олãо – отношения стали и натянóтыми. Таê пр родолжалось несêолььêо лет. До тоãо дня,, êоãда мы втроем занялиссь любовью. Тольêо ттоãда из наших ошений óшла напряж женность. отно М Марина Кóлаêова а

Н дрóжба, а л Не любовь... (сти ихи)

21-24 4

Лиляна Ха ашимова

Вполãол лоса (оêончани ие повести)

25-37

Они и обе поднялись, ост торожно и трепетно о переплели рóêи, и, ãл лотнóв êаждая из чóж жой рюмêи, осталис сь стоять, ãлядя дрóãã дрóããó в ãлаза. Веденеева а медленно опóстила на стол фóжер с вин ном, Софья постави ила рядом свой.

Письма а С.Я. Парноê ê Н.Е. Веденеевой й Ест ть вещи, за êотор рые не блаãодаря ят, но именно блаãодарность перееполняет меня, ê êоãда я вновь и вн новь перечитыва аю эти письма. О Они таêие ласê êовые и таêие твои! т

38-44 4

èíòåðâüþ ñ Åëåíîé Ãðèãîðüåâíîé è Íàòàëüåé Âîðîíöîâîé-Þðüåâîé

¹2

• Каê родилась идея пóблиêации романа? Елена Гриãорьевна: Идея пóблиêации первой êниãи романа «Снеã для Марины» тесно связана с деятельностью Архива лесбияноê и ãеев. Среди нашеãо собрания находятся рóêописи авторов, ниêоãда не пóблиêовавшихся. Мы не тольêо храним стихи, рассêазы, повести, êоторые нам приносят, но и знаêомим с ними наших читателей и редаêторов, сóществóющих в настоящее время лесбийсêих жóрналов «Орãаничесêая Леди» и преемниêа «Софа Сафо» жóрнала «Остров». • Почемó Вы решили опóблиêовать именно роман Н. Воронцовой-Юрьевой? Е.Г.: Наталью Воронцовó-Юрьевó, известнóю читателям таêже под псевдонимом Веранды Мóхобойêиной, «отêрыла» для меня Елена Цертлих. Примерно два ãода томó назад она мне рассêазала об этом мноãостороннем и интересном авторе, с êоторым познаêомилась, бóдóчи в то время редаêтором жóрнала «Софа Сафо». Наталья Воронцова пришла в АЛГ и принесла с собой массó интересноãо: лиричесêие стихи, песни (на собственные стихи и на стихи дрóãих авторов), рассêазы, сêетчи, юморесêи. В Архиве посетители ее сразó оценили. Наташа преêрасно читает свои произведения и часто эта маленьêая êвартира бóêвально сотрясается от смеха. Редаêторы жóрналов не тольêо óже óпомянóтых «Орãаничесêая Леди» и «Остров», но и питерсêоãо «Лабриса» наперебой просят ó нее что-нибóдь в номер. Но вот однажды Наташа приносит в АЛГ рóêопись под названием «Снеã для Марины». Коãда я ее прочла, мне стало ясно, что это óже не просто талантливая и занятная литератóрная иãра для избранноãо êрóãа посвященных, это – настоящая литератóра. Таêим было мое личное мнение, но очень сêоро оно подтвердилось мнением и интересом читателей. Ксероêопии первых двóх ãлав (нам пришлось сделать несêольêо эêземпляров) не стояли на полêах. А тем временем Наташа продолжала работать, вносить правêó, óлóчшать. Разóмеется, видя таêой интерес, мы задóмались над пóблиêацией êниãи.

¹2 •

В êаêой ряд встанет эта êниãа, или она представляет собой совершенно óниêальное явление? Е.Г.: Нет литератóрной традиции лесбийсêоãо романа. Собирая по êрóпицам Архив и Библиотеêó, мы видим, что вообще êниã, написанных женщинами, не таê óж мноãо: несêольêо ярêих имен не меняют êартины. А лесбийсêая тема праêтичесêи не представлена. Но ведь в литератóре важна не стольêо тема, сêольêо êачество. Мы решили пóблиêовать не просто êниãó «по теме», мы пóблиêóем интереснóю, талантливóю вещь. Я не бóдó здесь рассóждать о том, почемó писателей-женщин меньше, чем мóжчин. Надо ли делить литератóрó «по банномó принципó», использóя термин Н. Воронцовой из эссе о êниãе Е. Дебрянсêой? Всё это предмет долãих дисêóссий. Просто мы держим в рóêах талантливое произведение и считаем, что оно êаê можно сêорее должно дойти до читателей. Я дóмаю, что мы справимся с техничесêими трóдностями, связанными с пóблиêацией, и ê летó сможем держать в рóêах первóю êниãó романа Н. Воронцовой-Юрьевой «Снеã для Марины». • А êроме этоãо романа в Архиве есть еще что пóблиêовать? Е.Г.: Планы ó АЛГ интересные. В Архиве имеется достаточно материалов для издания Антолоãии лесбийсêоãо рассêаза и поэтичесêоãо сборниêа. Но рано еще ãоворить об их издании, поêа не вышла первая êниãа. Однаêо мы надеемся на óспех и призываем авторов приносить свои произведения. У нас вы найдете блаãожелательноãо и блаãодарноãо читателя. • Ваш роман не носит подзаãоловêа «автобиоãрафичесêий». Почемó? Наталья Воронцова-Юрьева: Потомó что это не автобиоãрафия. Автобиоãрафия является тольêо необходимым исходным материалом. • Вы преследовали êаêóю-то цель или роман был написан тольêо потомó, что еãо невозможно было не написать? Н.В.-Ю.: Роман пишется, потомó что он óже есть внóтренне, но он совершенно не вêлючает в себя попытêó доêазать êомó-то, что лесбиянêи тоже люди. Роман еще не дописан до êонца, сделана тольêо первая êниãа, это самостоятельное заêонченное произведение. • Если êто-то осóдит Вашó ãероиню и высêажет Вам êрайне неãативнóю оценêó, это бóдет означать, что читатель осóдил Вас? Примете близêо ê сердцó? Н.В.-Ю.: Абсолютно нет. Я примó это с радостью. Резêое отрицание ãероини, или таêая же любовь ê ней, есть сильная чóвственная оценêа. То и дрóãое хорошо. • Даже при неãативной оценêе? Н.В.-Ю.: Да, êонечно. Потомó что, если человеê ни с тоãо ни с сеãо подойдет и начнет, захлебываясь, ãоворить, êаê емó не понравилось и êаê емó было противно всё это читать, то это бóдет ãоворить о том, что êаê раз читать-то емó понравилось. Просто, сêорей всеãо, я сделала то, что он сам хотел, но не способен был сделать. • Ницше писал, что «творчество – профессия опасная и заниматься ею моãóт тольêо люди, ó êоторых изначально занижен инстинêт самосохранения. Мир хóдожниêа анормален, патолоãичен, творчесêие профессии вредны для здоровья». Соãласны ли Вы с этим и в чем заêлючается Ваша анормальность, патолоãичность, если она есть? Н.В.-Ю.: Инстинêт самосохранения... да, наверное, занижен. Я выношó на пóблиêó себя, я рисêóю полóчить массó неãативных эмоций в свой адрес, и все-таêи я делаю это. Я рыдаю от óжаса, что мне надо продолжать писать свой роман, я не хочó, это êаторãа, а êрóãом таêая хорошая жизнь. Но если я не идó писать свой роман, я êричó от страха, ó меня начинается паниêа. Это мания, êонечно.

¹2 • В этом и заêлючается анормальность? Н.В.-Ю.: Конечно. Настоящий писатель это мóтант. В жизни еще несостоявшеãося писателя обязательно должен настóпить момент, êоãда он вплотнóю приближается ê смерти, и он инстинêтивно ставит себя в таêие обстоятельства, êоторые приближают еãо смерть. И в этот момент, чтобы всё-таêи остаться в живых, он мóтирóет, превращается в этаêоãо êиборãа, êоãда оставшаяся биолоãичесêая часть может сóществовать тольêо при одном óсловии: бóдешь писать, работать – бóдешь жить, не бóдешь работать – óмрешь. Без этой мóтировавшей части оставшаяся часть жить óже не может. Система начинает выживать не на óровне инстинêта самосохранения, а на óровне тоãо, что необходимо для продолжения работы. Иноãда я сознательно не избеãаю неприятных, осêорбительных для меня ситóаций, потомó что это может приãодиться для работы. Перефразирóя известное высêазывание: я чóвствóю, значит, я работаю. • Писатель может состояться в сороê лет? Н.В.-Ю.: Может. Смотря в êаêой момент он óмер. Но всё это страшно, потомó что происходит на полном серьезе: ты óмираешь, и ты знаешь тольêо одно – ты сêоро óмрешь. И ниêаêим писателем ты не стал и óже не станешь. Жалêо. Плаêать хочется. Жить хочется. Потомó что ты – самое жалêое, самое немощное сóщество, слабей тебя ниêоãо нет, и ты óмираешь. • Вы считаете себя велиêим писателем? Н.В.-Ю.: Вот роман до êонца допишó и станó велиêой. А сейчас я большой писатель. • То есть раньше Вы были обычным писателем, писали для себя... Н.В.-Ю.: Я ниêоãда не писала для себя и ниêоãда не ощóщала себя обычным писателем. Я всеãда ощóщала себя велиêим писателем, êоторый почемó-то ниêаê не может им стать. Была êаêая-то сêорлóпа, êоторóю я не моãла пробить. • Цитата: «Писатель не часто бывает счастлив в личной жизни, еще меньше óмеет дарить счастье тем, êто еãо любит». Н.В.-Ю.: Глóпости это всё. Талантливый человеê не может не дарить счастья. Потомó что он талантливый. Взять зажиãалêó и поднести ее человеêó, сидящемó напротив, – он óже сделает из этоãо творчесêий процесс, это óже представление, óже театр. Для тебя одноãо. Потомó что это ты. Потомó что я люблю тебя. Это счастье, êоторое дарит талантливый человеê. • Лесбийсêая тема определяет хараêтер ãероини, постóпêи, ее сóдьбó? Н.В.-Ю.: Нет, не определяет. Постóпêи ãероини и ее сóдьбó определяет ее болезнь – страх. Гомосеêсóализм óсóãóбляет страх. Нам же с детства внóшалось, что ãомосеêсóализм – враã нравственности номер один. • Гомосеêсóализм êаê-то наêладывает отпечатоê на творчество, на образ Вашеãо мышления? Н.В.-Ю.: Каê это может наêладывать отпечатоê на образ моеãо мышления? На êачество мышления, возможно, и наêладывает отпечатоê. Возможно, если бы я не была лесбиянêой, я бы не смоãла стать хорошим писателем. • Нó и напоследоê. Что еще Вы можете сêазать тем людям, êоторые после этоãо интервью моãóт проявить ê Вашемó романó интерес? Каê Вы моãли бы подоãреть этот интерес? Н.В.-Ю.: Ниêаê. Зачем еãо подоãревать? Это слишêом хороший роман, чтобы подоãревать ê немó интерес. С Еленой Гриãорьевной и Натальей Воронцовой-Юрьевой разãоваривали (26.02.2000 ã.) Полина Алеêсеева и Ольãа Герт.

2 4

¹2 Ëóíà è Ïëåÿäû ñêðûëèñü, Äàâíî íàñòóïèëà ïîëíî÷ü, Ïðîõîäèò, ïðîõîäèò âðåìÿ, – À ÿ âñ¸ îäíà â ïîñòåëè.

À.Àêñ¸íîâà

*** Невыносимая тосêа Разлита в чашêи вечерами. Ты далеêо. Поêа. Ая– С дрóзьями. Мой óзêий êрóã, Ma vie prive Крóã – от разлóê. Хочó – К тебе. Хочó – тебя. Объятий, снов. Стаêан вина И – хватит слов. Но – ночь. Расходятся дрóзья. Прочь – Сóтêи без тебя.

*** Пропито. Пролито. Забыто. Свет смазал тень былой любви. Оêно разбито. Дверь отêрыта. Зови. Теперь óслышó, и óвижó. Почóвствóю. Каêой вопрос! Таê всё былое ненавижó – Каê запах роз. Есть одиночество на месяц, Неделю, вечность, или ãод. А рожа ó сóдьбы не треснет? Мое – придет.

2 5

Äýéâèä Òóëëåð

¹2

"Ñ Å Ê Ñ Ó À Ë Ü Í Î Ã Î

Ï Ð È Ê Ë Þ Ø × Ï Å È Í Î È Í ß À" ÍÀ ÄÀ×Å

Это жóрнальный вариант ãлавы из êниãи Дэйвида Тóллера «Трещина в "железном занавесе"» (David Tuller «Cracks in the iron closet»). Перевод Ольãи Герт, Гóли и Елены Гриãорьевны

В моей России всё заêончилось и началось дачей. Впервые я попал тóда поздним теплым летним вечером в один из последних дней моей первой поездêи в Россию в июле 1991 ã.; тем самым вечером, êоãда из-за Ксюши ó меня сорвалось приêлючение с Иãорем, молодым темноãлазым врачом. Оставив еãо на перроне, я всêочил в элеêтричêó, отходящóю от Киевсêоãо воêзала Мосêвы. Всю первóю половинó дороãи я мрачно молчал, сидя на жестêой сêамье, переживая расставание с Иãорем. Однаêо элеêтричêа óносилась прочь от Мосêвы, и предвêóшение новоãо приêлючения, а таêже бóтылêа водêи, êоторóю мы пóстили по êрóãó, вернóли мне óтраченнóю бодрость дóха. Слово «дача» не имеет аналоãа в анãлийсêом языêе. Заãородный дом, пожалóй, наиболее близêое по смыслó название, но оно вызывает образ чеãо-то привилеãированноãо и фешенебельноãо, образ очень далеêий от той дачи, чьи реальные прелести испытывают на себе мноãие рóссêие. Неêоторые дачи – это росêошные êоттеджи, принадлежащие видным правительственным чиновниêам или «новым рóссêим». Однаêо для миллионов ãорожан по всей России дача не имеет ничеãо общеãо с этими росêошными особняêами. Слово «дача» вызывает совсем иные ассоциации. Дачей может называться обшарпанная халóпа, состоящая из одной êомнаты, без отопления и воды, с протеêающей êрышей. В жестоêие времена для эêстраваãантной рóссêой дóши это было местом приюта и óединения, сердечной теплоты и дрóжбы. Ряды êартофеля, свеêлы и фрóêтовых деревьев, беспорядочные разãоворы о литератóре и жизни, длящиеся до рассвета, с тостами, водêой и пьяным флиртом, êоторый моã привести, а моã и не привести ê романó или просто постели. В стране, ãде на протяжении столетий мноãое определяли ритмы êрестьянсêой жизни, ãде даже наиболее óрбанизированных ãорожан от деревенсêих êорней отделяют всеãо лишь одно или два поêоления, дача ãлóбоêо связана с самой идеей земли. Необходимость что-нибóдь сажать, и затем собирать óрожай, óêоренена в рóссêой дóше, а щедрость земли долãо обеспечивала россиян пищей во времена, êоãда ãородсêие маãазины предлаãали лишь пóстые полêи.

¹2 В тот вечер в Мосêве, на Киевсêом воêзале мы вшестером сели в элеêтричêó, чтобы ехать на дачó: Ксюша, ее дрóзья Витя, Серãей и Наташа; Марê, мой сосед по êомнате, предоставленной нам Орãêомитетом êонференции, и я. Хотя я понятия не имел, в êаêих отношения находятся Ксюшины спóтниêи и обитатели дачи, я воспринимал их êаê неотъемлемóю часть тоãо, êóда мы направлялись. Мы ехали оêоло часа до подмосêовноãо поселêа, терявшеãося в темноте предместья, затем шли по óзêой дорожêе мимо силóэтов домов и деревьев. Дорожêа, êажется, изãибалась вдоль заборов, переваливалась через маленьêий мостиê, а затем тянóлась вдоль рóчья, но дóшная чернота ночи таê дезориентировала меня, что я толêом не моã бы сêазать, êóда она ведет. После довольно долãоãо пóти мы завернóли за óãол, и нашемó взорó предстала дача, маленьêая и êомпаêтная: шатêое êрылечêо, надворные постройêи в дальнем êонце сада. Леãêая дрожь от волнения или изнеможения пробежала по телó, а затем вдрóã сразó стало óютно и споêойно. Может быть, я óже тоãда почóвствовал себя дома и ощóтил, что если я бóдó приезжать в Россию вновь и вновь, то моя мосêовсêая жизнь бóдет непременно êрóтиться воêрóã êрепêоãо стола на этой даче, оêóтанная теплом ее обитателей. Света и Лена, хозяйêи дачи, были вместе óже семнадцать лет. Они встретились в то время, êоãда обе преподавали францóзсêий языê в средней шêоле, а теперь работали переводчиêами в издательстве. У Светы, êоторой чóть больше пятидесяти, êрóãлое лицо и решительный подбородоê. Изоãнóтый шрам пересеêает лоб и нос, а один ãлаз слеãêа êосит – резóльтат, êаê я потом óзнал, несчастноãо слóчая. Но больше всеãо меня óдивило, что эти дефеêты не портили ее, а напротив, придавали лицó сóровóю элеãантность. У Лены, êоторая на несêольêо лет моложе, полное, плотное лицо и êопна черных волос. Она весела и óмна, и сразó мне понравилась, потомó что смеялась над всеми моими шóтêами. Ночь пронеслась с леãêомысленным êóражом парашютноãо прыжêа. Масса новых впечатлений, неêоторые из них врезались в память. Звон боêалов. Света жалóется на зóбнóю боль. Креêеры, маслины, банêа сардин. Мноãо францóзсêоãо языêа, êоторый все знают. Танец с Леной перед сном. Завтраê, объятия, элеêтричêа на Мосêвó. «Я люблю тебя!» – êриêнóла мне Ксюша, помахав на прощанье. На следóющий день я óлетал назад, в Сан-Францисêо. Я решил непременно вернóться в Россию и, êонечно, на дачó, что и сделал. Возвращался я, êаê мне êазалось, чтобы понять их и их мир, а не себя и не свой. И óж, êонечно, мне не приходило в ãоловó, что я смоãó óзнать что-то новое о моей собственной сеêсóальности. И еще одно самодовольное заблóждение: я дóмал, что жизнь этих людей однообразна и бесцветна, а моя, напротив, представляет собой модель свободы. К этомó времени ó меня оставалось позади беспорядочное и тóсêлое детство в НьюЙорêе. Свой первый «ãеевсêий» опыт я приобрел в детсêом садó, в возрасте четырех или пяти лет. Нó, это был, êонечно, не совсем ãеевсêий опыт, сêорее предчóвствие тоãо, что я позднее назвал «детсêой тосêой ãея по возможности быть таêим, êаê все». Я сидел споêойно в песочнице и иãрал с Яной Бельсêи, моей соседêой, лóчшей подрóãой и «невестой». Рядом дрались двое мальчишеê, я старался не обращать внимания на их возню. Внезапно нас осыпало песêом. Мы с Яной прижались дрóã ê дрóãó и замерли. «Ох, óж эти мальчишêи!» – пронеслось ó меня в ãолове. Я испóãался и рассердился, но вместе с тем и позавидовал им: они несли свое «мальчишество» леãêо, изящно, а я почóвствовал, что мне этоãо не дано. Сначала различие междó мной и «ними» было нечетêим, расплывчатым. Я приходил ê пониманию моеãо отличия постепенно, отêазываясь принимать еãо на протяжении всеãо детства. Но мало-помалó отдельные стороны становились яснее. Я влюблялся в старших мальчиêов

¹2 в шêоле, в вожатых в лаãере, в преподавателей, а с настóплением юности эти детсêие óвлечения, ê моемó óжасó, стали приобретать эротичесêóю оêрасêó. Хотя я и не разделял предóбеждений против ãомосеêсóализма, но êаê нервный еврейсêий подростоê, воспитанный во фрейдистсêом дóхе (психоанализ был составной частью жизни всех четырех членов нашей семьи), я не моã отделаться от навязанноãо мне ощóщения противоестественности однополой любви. Это означало, что я не дóрной человеê, а просто больной. И виноваты тóт были мой отец и мать. Каê ни пытался я сêрывать это, масêироваться, ãеи меня óзнавали. Они замечали меня, подходили êо мне, дотраãивались до меня в автобóсе и метро. Это одновременно возбóждало и óãнетало, пóãало и волновало меня. Отêóда они знали? Неóжели ó этоãо есть запах, неóжели я выделял неêий сêрытый óсловный аромат, êоторый моãли ощóщать тольêо таêие же, êаê я? Таê или иначе, я всеãда пытался вырваться из этоãо êрóãа. Я êлялся себе не мастóрбировать, молился, чтобы желания эти исчезли. Однаêо они не отстóпали. В êонце êонцов, еще в êолледже, я переспал с мóжчиной. С êаждым разом я полóчал все больше óдовольствия. Я спал и с женщинами, но, хоть я и полóчал чóвственное óдовлетворение, привычêа ê этомó ó меня таê ниêоãда и не выработалась. Однажды, лет пятнадцать назад, одним ленивым восêресным óтром, перевернóвшись в постели и виновато поêосившись на дремлющóю рядом со мной женщинó, я решил, что с днями и ночами, «предающими» мою истиннóю сеêсóальность, поêончено. После этоãо с женщинами я тольêо дрóжил, о сеêсе не было и речи, это даже не обсóждалось. Я спал тольêо с ãеями и преимóщественно масêóлинноãо типа – «clones». Их джинсы, рабочие ботинêи и щеãолеватые óсиêи притяãивали меня. Гибêие, вертлявые трансиêи меня напротив сильно раздражали, êаê и те, êто поливал лóжайêи по обе стороны забора. Бисеêсóальность я считал притворством и дóмал, что бисеêсóалами были либо ãолóбые, боящиеся своей истинной природы, либо натóралы, стремящиеся выпендриться. Что êасается оêолобоãемных педиêов, появившихся несêольêими ãодами позже... нó, этих я óж не понимал совсем. Коãда мне исполнилось тридцать лет, я почóвствовал, что пришло время переехать в СанФранцисêо. Я снял êвартирó недалеêо от óлицы Castro, дóховноãо центра ãомосеêсóальной вселенной, стал стричься в ãеевсêой париêмахерсêой, стирать и óтюжить рóбашêи в ãеевсêой прачечной, пить эспрессо в ãеевсêом êафе и êачаться в ãеевсêом спортзале. Моя «ãолóбизна» пришлась мне впорó, êаê пара обтяãивающих Ливайсов 501-й модели. А потом я поехал в Россию. Там, ê моемó óдивлению, я óвлеêся Ксюшей, сеêсóальной и эêстраваãантной dyke, подрóжился с мóжчиной, считавшим себя лесбиянêой, а êоличество бисеêсóалов, êоторых я встретил, óбедило меня в том, что бисеêсóальность не притворство. Я наóчился полóчать óтонченное óдовольствие от дамсêих тóфелеê и вычóрных платьев. Мои пóтешествия, интервью и, особенно, óиêэнды на даче, ãде мы собирались, пили водêó и болтали ночами напролет, неожиданно и ошеломляюще отêрыли мне таêóю сеêсóальнóю свободó, êоторóю я не видел даже в самых êрóтых ãеевсêих êрóãах Нью-Йорêа и Сан-Францисêо. Всêоре после тоãо, êаê я вернóлся в Россию в оêтябре 1991 ã., я позвонил Ксюше. «Дэйвид! Ты здесь?! Встречаемся ó Биã Бэна в пять и едем на дачó, ОК?» – заявила Ксюша на своем приблизительном анãлийсêом. «Биã Бэн» было нашим êодовым названием высоêой башни с часами на Киевсêом воêзале. Ксюша êрепêо обняла меня и óлыбнóлась своей чóдесной óлыбêой. Каê обычно, она была в майêе, джинсах и больших êрóãлых солнечных очêах, делающих ее немноãо чóжой. Темнело, оêтябрьсêий вечер был теплым и тихим. «Индейсêое лето», – сêазал я. Ксюша меня поправила: «Бабье лето». «Почемó женсêое?» «Не знаю. А почемó индейсêое?» Я пожал плечами, мы рассмеялись. Я немноãо волновался и боялся этой встречи, но теперь, после шóтêи

¹2 вернóлась прежняя непринóжденность. Ксюша сообщила, что Света и Лена впервые в жизни отправились за ãраницó, навестить дрóзей в Испании и Франции. Витя, в их отсóтствии, жил на даче. Авãóстовсêий пóтч их праêтичесêи не êоснóлся. Ксюша в это время отдыхала в Крымó, Витя же ходил ê Беломó Домó и видел танêи, толпó и барриêады. «Было óжасно, просто êошмар – ãоворила Ксюша, – хорошо, что всё таê заêончилось, впрочем, это неважно, России всё равно ничто не поможет». Ее пессимизм óдивил меня, потомó что он резêо отличался от чисто америêансêой веры в возможность óлóчшения любой ситóации. На самом деле, эйфория от победы над пóтчистами продлилась недолãо. Цены росли, рóбль падал, надвиãалась зима. Люди не знали, что их ждет. Витя ездил с дачи на работó в Мосêвó несêольêо раз в неделю. Он работал редаêтором в эêономичесêом жóрнале. Ксюша, в основном, жила на даче, иноãда приезжала в ãород повидать дрóзей и зайти домой навестить мамó. Уйдя из ãазеты, ãде она проработала 10 лет фоторедаêтором и помощниêом фотоãрафа, она вот óже два ãода зарабатывала себе на жизнь слóчайными переводами с францóзсêоãо языêа. До недавнеãо времени этоãо хватало, теперь же, с резêим óдорожанием жизни, Ксюша стала подóмывать о постоянной работе. Я приезжал на дачó два-три раза в неделю. После изнóрительных походов по осенней ãрязи мосêовсêих óлиц, требóющих выдержêи, стойêости и óпорства, было таê приятно оêазаться в теплом ãостеприимном доме среди дрóзей. Первым делом по приезде необходимо было выбрать парó тапочеê из êóчи валяющихся на пыльных полêах в прихожей. Я быстро оценил этот ритóал, соблюдаемый праêтичесêи в êаждом доме. Замена óличной обóви на тапочêи является символом долãожданноãо перехода от безлиêости общественной жизни ê сердечности замечательноãо рóссêоãо ãостеприимства. Дача обладала волшебным обаянием сêазêи. В ней было четыре óдобных êомнаты: êóхня, отделенная прихожей, спальня с двóмя êроватями, зеленой êóшетêой, шêафами и сóндóêами, óютная êомната с обеденным столом и телевизором и êрошечный альêов с еще одной êроватью и массивным шифоньером. Дом был небольшим, но все в нем свидетельствовало о том, сêольêо тепла и заботы вложено в êаждóю мелочь. Каê и в моей мосêовсêой êоммóналêе, на даче было мноãо êниã – чóвствовалось, что здесь интересóются языêами и литератóрой. Полêи проãибались под тяжестью томов: Толстой, Достоевсêий, Пóшêин, êниãи на францóзсêом языêе, различные словари и энциêлопедии. Повсюдó ãазеты и жóрналы. Ксюша быстро стала моим лóчшим дрóãом в Мосêве. Каждый раз перед встречей с ней я бóêвально дрожал от нетерпения. Меня волновали ее пóхлые нежные ãóбы, и я смóщался, êоãда, танцóя со мной, она споêойно êлала ãоловó на мое плечо. Без всяêоãо сомнения, она предпочитала женщин. Но в юности Ксюша собиралась замóж за молодоãо человеêа, êотороãо очень любила. Время от времени она всё еще спала с мóжчинами вне зависимости от их сеêсóальной ориентации, если они ей нравились. Я сêазал ей, что в нашей ãеевсêой среде подобное возмóтило бы мноãих лесбияноê, они óсмотрели бы в этом предательство. Даже решение неêоторых орãанизаций добавить слово «бисеêсóальный» в название, наделало мноãо шóма и вызвало яростные дебаты по поводó сеêсóальной идентифиêации. Ксюша сначала опешила, а затем разразилась возмóщенной тирадой. «Это тот же самый тоталитаризм!», – выпалила она. «Комó êаêое дело с êем я сплю? Вы, америêанцы, помешались на ярлыêах: тот – ãолóбой, тот – натóрал, она – лесбиянêа. Придóмываете себе правила и живете по ним, вам необходимо входить в êаêóю-то ãрóппó, чтобы быть частью чеãонибóдь. Но ведь это оãраничение, вы постóпаете не таê, êаê хотели бы постóпать, а êаê по-вашемó вы обязаны постóпать. Если я хочó переспать с мóжчиной – нó и что? Мы преêрасно провели время. Да? – Вот и чóдесно! До свидания! Каêие проблемы? Почемó это должно êоãо-то волновать?»

¹2 Помимо Вити и Ксюши, обычно были еще, по êрайней мере, один или два ãостя, часто – больше. Мы бездельничали, ели, пили, смотрели видео и таê до самоãо позднеãо вечера, но всеãда было óютно и интересно, и, ê томó же, я быстро осваивал рóссêий. Иноãда мы ходили ãóлять в березовóю рощó или на прóд, но чаще сидели дома, êаê в теплом óютном ãнездышêе. Меня все сильней интересовал Витя, êрóпный тридцатилетний мóжчина с двойным подбородêом и задóмчивым взãлядом. Коãда он пил или смеялся, ãлаза еãо делались óзêими и становились похожи на щелочêи. У неãо часто был отрешенный вид, но иноãда я замечал вспышêи раздражения на еãо лице и в эти мãновения мне êазалось, что он вот-вот взорвется. Я знал, что он очень привязан ê Свете и Лене, но не понимал хараêтера этой привязанности. Я приставал ê Ксюше: «Рассêажи мне историю Вити! Он что, ãолóбой?» Она неопределенно óлыбалась: «Нó... Витя – это Витя». Однажды Витя достал с полêи êрасный бархатный альбом с фотоãрафиями, чтобы рассêазать мне «историю семьи». Я рассматривал страницó за страницей, а он ãоворил: «Это В.Б., наш дрóã, несêольêо лет назад он óехал в Испанию, а вот Ксюша, совсем молодая, и ее жених, Серãей. Это Тоби, черно-белый францóзсêий бóльдоã, он óмер в прошлом ãодó. А вот и Света, двадцать пять лет назад. Красивая, правда?» Я смотрел на фотоãрафию: êрóãлое лицо, пóхлые ãóбы, веселая óлыбêа – действительно симпатичная. И я сразó заметил – ниêаêих шрамов. Я посмотрел на Витю. Он заворожено ãлядел на фотоãрафию, слеãêа óлыбаясь, взãляд еãо затóманился. Витя обожал Берãмана. Коãда я приехал на дачó во второй раз, мы смотрели еãо фильм «Persona» с молодой и преêрасной Liv Ullman. Это была история дóшевной болезни и óтраты личности, следóющий был фильм “Криêи и Шепоты” (“Cries and Whispers”), о трех сестрах и их слóжанêе. Я смотрел этот фильм еще в юности, и ненависть, êоторая пропитывала еãо, была мне неприятна. Но на этот раз, Берãмановсêий стон отчаяния задел êаêие-то стрóны в моем сердце. И я понял Витины чóвства. «И ó меня были мои собственные êриêи и шепоты, мои собственные тайны, вот óже двадцать лет», – произнес он заãадочно. Мне было, êонечно, очень интересно, но не хотелось приставать с расспросами. Вернее, я бы и хотел, но не знал, êаê подстóпиться. Я придóмывал различные варианты: «Витя, я вчера не совсем тебя понял. Что ты имел в видó?» Но, прежде чем мне представился слóчай использовать мои заãотовêи, неожиданно Витя и Ксюша, óсадив меня на диван, сêазали: «Мы хотим рассêазать тебе всё». Еãо история оêазалась фантастичнее, чем я моã себе вообразить. Вот что мне поведал Витя. Он был замêнóтым ребенêом, и еãо мóчили чóвства, в êоторых он не моã разобраться. Общество мальчишеê было емó неинтересно, и он предпочитал иãрать с девочêами. В óниверситете он подрóжился с тремя девóшêами. «Они относились êо мне êаê ê подрóãе,» – вспоминал Витя. «Они не смотрели на меня, êаê на дрóãих молодых людей, с êоторыми ó них были романы, в êоторых они видели потенциальных сеêсóальных партнеров. Они делились со мной своими тайнами, советовались. Я тащился от этих отношений. Дрóãие молодые люди, наблюдающие за нами, находили всё это очень странным. Им было непонятно, что же нас связывает». Да и сам Витя не смоã бы внятно это объяснить. Потом, в 24 ãода, на редаêторсêих êóрсах он встретил Светó. Они разãоворились о литератóре, обнарóжили общие интересы, и ó них начался роман. Через неêоторое время Света представила еãо Лене, и с тех пор они вместе. Ксюша появилась несêольêо позже. «Еще маленьêим мальчиêом я ощóщал себя женщиной». Витя ãоворил, балансирóя междó реальностью и сном, êаê бóдто сêвозь неãо прорывалось чье-то невнятное бормотание. «А êоãда я познаêомился со Светой и Леной, то меня словно озарило: я – лесбиянêа. Меня

¹2 не привлеêают обычные женщины, тольêо лесбиянêи. И, если бы я не встретился с ними, не знаю, что бы со мной было», – добавил он мрачно. Витя замолчал. Мы сидели в óãлó êомнаты, ãоловы застилал пьяный тóман, и тóсêлый желтый свет лампы едва освещал мрачное Витино лицо. Еãо рассêаз расстроил меня: этот высоêий сеêсóальный мóжчина... лесбиянêа-транссеêсóал? Я слышал о таêих людях, но ниêоãда не встречал их. Мне стало еãо жаль. «Я дóмал, что Лена станет ревновать êо мне Светó, но поначалó этоãо не было,» – продолжал он. – «Наверное, потомó, что она полаãала, что раз я мóжчина, это не может быть серьезным. Но êоãда она поняла, что всё всерьез и надолãо – отношения стали натянóтыми. Таê продолжалось несêольêо лет. До тоãо дня, êоãда мы втроем занялись любовью. Тольêо тоãда из наших отношений óшла напряженность». «Они занимались любовью прямо здесь, в этом доме,» – добавила Ксюша. «А êоãда ты с ними, ты чóвствóешь себя лесбиянêой?» – спросил я Витю. «Да, êонечно!» – решительно подтвердила Ксюша. Ситóация поêазалась мне забавной. С этими сложными, запóтанными êаê в романе отношениями я столêнóлся в зашоренной, измóченной репрессиями, несвободной стране. И Витя, и Лена продолжали близêие отношения со Светой, вместе с тем междó ними óстановилась ãлóбоêая и прочная дрóжба, а присоединение ê ним Ксюши расширило сеêсóальные возможности союза. И эта необычная семейная жизнь длится вот óже более пятнадцати лет. «Вот почемó мне нравится Берãман», – сêазал Витя. «Дóмаю, что он испытал таêие же чóвства. Ты обратил внимание, что во всех еãо фильмах, таê или иначе, присóтствóет лесбийсêая тема? Не дóмаю, что это слóчайно». Позже тем же вечером, мы слóшали любимые семейные êассеты: францóзсêих шансонье, Sade, Roberta Flack, Eurythmics. Ксюша расêачивалась в таêт мóзыêи, Витя обнял ее своими сильными рóêами. Она заêрыла ãлаза и отêлонилась назад, принимая еãо нежнóю ласêó. Было что-то невинное и странно-троãательное в этом жесте. Наблюдая за ними, я понял, êаê долãо они óчились принимать дрóã дрóãа. Мое сочóвствие ê Вите сочеталось с блаãоãовейным страхом и неêоторой завистью ê тем чóвствам, êоторые они испытывали дрóã ê дрóãó. Таê или иначе, представление о лесбийсêой любви на этой даче, очень отличное от тоãо представления, с êоторым я был знаêом ó себя на родине, позволяло Свете и дрóãим не обращать внимания на фаêт, êоторый трóдно не заметить, а именно то, что Витя был мóжчиной. Они позволили емó быть с ними тем, êем он себя считал, то есть лесбиянêой, и он любил их, êаê может любить тольêо женщина женщинó. Света и Лена вернóлись, полные впечатлений от жизни на Западе. Они провели десять дней в Париже и месяц на севере Испании, в доме В.Б., их старинноãо мосêовсêоãо дрóãа. Им очень понравились ãолóбые и розовые бары и их разношерстная пóблиêа. (В одном испансêом êафе Лена встретила даже лесбиянêó-троцêистêó. Это сочетание интересов поêазалось ей особенно êомичным.) «Я óвидела, êаê это происходит на Западе, êаê леãêо там можно встретить себе подобных,» – сêазала она. «Здесь с этим сложно. Мы со Светой прожили мноãо лет, и поêа не появилась Ксюша, мы не видели дрóãих лесбияноê. Мы до сих пор не знаем ниêоãо из нашеãо поêоления. Это всё еще сêрывается». Света и Лена были рады мне, и приãласили меня бывать на даче. Света жила там постоянно, Лена проводила óиêэнды и иноãда, êаê и Витя, приезжала на неделе. В остальное время она жила в ãороде с матерью, êоторая в свои восемьдесят лет не выходила из êрошечной êвартирêи. Света и Лена объяснили вещь, поêазавшóюся мне странной: êаê в Советсêом Союзе люди моãли иметь дачи, если частная собственность была запрещена? Их сложные объяснения еще раз подтвердили, что советсêие заêоны часто имели двойной смысл.

¹2 Каждый советсêий человеê должен был иметь прописêó по определенномó адресó. Для большинства людей это была êвартира в ãороде, ãде они жили. Но ãосóдарство таêже позволяло неêоторым орãанизациям предоставлять их слóжащим право возделывать óчастêи земли, на êоторых они часто строили небольшие домиêи, или дачи, ãде можно было переночевать. Коãда Света и Лена встретились в семидесятых ãодах, Света была прописана в общежитии в Подмосêовье. Чтобы жить ближе ê работе, она снимала êвартирó в Мосêве, но при этом постоянно рисêовала напороться на неприятности, в слóчае êаêоãо-нибóдь êонфлиêта с властями. «It was Catch-22», – сêазала Лена, медленно выãоваривая анãлийсêие слова, смаêóя фразó, êоторой я ее наóчил. «Без постоянной прописêи ты не моã полóчить постояннóю работó, а без работы – прописêó». Чтобы разрешить этó проблемó, пара использовала заêоннóю лазейêó – Света моãла êóпить дом ãде-нибóдь в Подмосêовье и прописаться там. Дача, êоторая оêазалась им по средствам, представляла собой полóразрóшеннóю лачóãó, принадлежащóю ветеранó Велиêой Отечественной Войны. Годами они тратили все свои сбережения на то, чтобы превратить этó хибарó в дом, поêазавшийся мне таêим óдобным и óютным. Мои дачные дрóзья взяли себе в привычêó постоянно и навязчиво обсóждать мое поведение. Эта потребность ê обсóждению и оценêе – нечто вроде национальной черты. Люди постоянно разãлядывают дрóã дрóãа в маãазинах, на óлице и в метро. Коãда незнаêомые мне лица осóществляли свое, êаê они, очевидно, полаãали, неоспоримое право êомментировать мое поведение, я просто не обращал внимания на их невежливые, на мой взãляд, замечания. Но êоãда мои дрóзья стали надоедать мне, рóãать меня, если я забывал переобóться, входя в дом, или влезть в рóбашêó, выходя во двор, это осêорбляло мой стойêий америêансêий индивидóализм. Настóпила зима, и слова: «Холодно, надень шапêó!» – стали обычным рефреном. Сначала, чтобы отстоять свою независимость, я óмышленно не надевал ее. Но всêоре холода вынóдили меня сдаться. И я стал находить нечто приятное в этой привычêе, особенно после Ксюшиных объяснений. «Ты их ãость, – сêазала она, – и они чóвствóют ответственность за тебя». С их точêи зрения, подобные напоминания – это проявление заботы. «Разве дрóзья в Америêе не заботятся дрóã о дрóãе?» – спросила она. После этоãо я тоже начал советовать им надевать свои шапêи. От Светы мне доставалось сильнее всеãо, и я робел перед ней больше, чем перед остальными, еще и потомó, что не знал точно, êаê можно парировать ее придирêи. Своими взãлядами и манерами она напоминала мне Bette Davis. Не молодóю Bette Davis «Jezebel» или «Dark Victory», но сеêсапильнóю, средних лет дамó из «All About Eve»: сильнóю, остроóмнóю, эêсцентричнóю, властнóю и нежнóю. Она по-детсêи дóлась, êоãда проиãрывала в êарты, и в то же время моãла быть тираном, поддерживающим порядоê в доме в манере, свойственной советсêим поãраничниêам. Однаêо, нижнее staccato ее êоманд – «Уберите постель! Принесите на стол тарелêи!» – вызывало ó меня в дóше прилив сентиментальности, словно привêóс мяты в êóвшине с лимонадом. Не хóже той администраторши в ãостинице, Света зарезервировала за собой право решать, êто и ãде бóдет спать. На даче было три êровати, две êóшетêи и расêладóшêа. При большом êоличестве ãостей, везде, êроме расêладóшêи, можно было спать по двое. Обсóждения и дебаты по поводó тоãо, êто, ãде и с êем бóдет спать, иноãда занимали по полчаса или больше, особенно если вечер был хорошо сдобрен алêоãолем, а ãости имели намерения следовать своим вполне определенным сеêсóальным предпочтениям. Однажды вечером, êоãда я собрался пойти спать, Света отправила меня в êомнатêó рядом со столовой. Хотя я óже жил на даче оêоло двóх месяцев и чóвствовал себя здесь êаê дома,

¹2 она сама выдала мне постельное белье, а затем, стоя возле êровати, с наслаждением рóêоводила процессом: «Сначала êладется простыня, затем сверхó вот это одеяло, а потом ты можешь наêинóть вот это одеяло, если бóдет холодно...» Я посмотрел на нее. Она явно полóчала óдовольствие. «Света, ó нас в Америêе тоже есть êровати!» Света óлыбнóлась. «Нó, нó!» – фырêнóла она и оставила меня наедине с моим собственным методом застилания постели. После этоãо я стал лóчше понимать ее. Она хотела, чтобы люди ей возражали, это была иãра. Мне стала нравиться эта шóтливая перебранêа. Сталêиваясь с сопротивлением, она хныêала, хмóрилась и отстóпала. Но чаще всеãо, ее ãлаза широêо отêрывались и сияли, êаê промытое стеêло. Она запроêидывала ãоловó, хлопала в ладоши, и мы оба заливались смехом. Я перестал бояться ее. Моя дрóжба с Леной была более ãладêой и простой. Я любил слóшать, êаê она ãоворит, ее специфичесêие интонации, выражения. Ее ãолос, подобно потоêó, пенится на валóнах и собирается в маленьêие прохладные водоемы, замирает в самые неожиданные моменты. Она оãлядывает всех, паóза, и вот óже собрана энерãия для следóющеãо напора водопада. Столь неплавное течение речи иноãда вверãало ее в замешательство, êаê бóдто она сама была на мãновение поражена осенившей ее мыслью. Она обладала острым óмом, любила поболтать, и была леãêа в общении. Лена не была êрасавицей, но ее темное, чóвственное присóтствие напоминало о таинственной фее из древних сêазаний. Мой дрóã, фотоãраф Марê, лóчше всеãо поймал ее сóщность в наш первый визит на дачó. На еãо фотоãрафии Лена прислонилась ê стене, ее ãлаза чернеют, êаê óãоль, и резêие черты подчерêнóты ãлóбоêой черной тенью. Ксюша первая óвидела фотоãрафию и сêазала, что это «êрасивый портрет». Лена спросила довольно: «Ах, таê я на нем симпатичная?» Ксюша парировала с сарêазмом. «Лена, я сêазала, что это – êрасивый портрет». Лена, надо отдать ей должное, расхохоталась. Одно стойêое чóвство объединяло моих дрóзей по даче – это ненависть ê правительствó. Они не считали себя политиêами, они просто ненавидели все правительства в принципе, с пылом, êоторый расстраивал меня: правительство до перестройêи, и после перестройêи, до пóтча и после. Политиêа для них означала лишь одно – êоммóнизм, êоторый они презирали. Таê, на протяжении правления Брежнева и вплоть до настоящеãо момента, мои дрóзья – ни один из êоторых ниêоãда не стремился встóпить в êаêóю-либо партию – просто жили на даче и праêтичесêи не óчаствовали в политичесêой жизни. Они испытывали особое презрение ê Горбачевó. Посêольêó, несмотря на еãо ошибêи, Запад восторãался им êаê ãероем, это отношение óдивило меня. Они óтверждали, что, раз он был продóêтом êоммóнистичесêой системы, то непременно несет зло. Что он или заранее знал о ãотовящемся пóтче или же надеялся, если бы пóтч óдался, использовать еãо в своих интересах. И наверняêа он обоãатился, припрятав деньãи в иностранные банêи. Но наиболее вопиющим недостатêом Горбачева с их точêи зрения была еãо речь. На даче все передразнивали еãо манернóю медлительность и чóдовищнóю ãрамматиêó. Они смеялись над ним всяêий раз, êоãда он появлялся на эêране телевизора. Обычно на даче не óделялось мноãо внимания политичесêим событиям, êаêими бы шóмными они ни были. В деêабре 1991, несêольêо дней спóстя после тоãо, êаê Ельцин и лидеры трех дрóãих респóблиê объявили о распаде Советсêоãо Союза, и о создании Содрóжества Независимых Госóдарств, – на даче внезапно поãас свет, и всё поãрóзилось во тьмó.

¹2 «Видите?» – ворчала Света, роясь в бóфете в поисêах свеч. «Коãо волнóет, Советсêий ли это Союз или теперь эта ãлóпость называется Содрóжеством? Перемена означает для нас тольêо одно – элеêтричества больше нет». «Знаете, я слышал, что они решили отêлючать элеêтричество по всей стране по сóбботам, чтобы эêономить элеêтроэнерãию», – сêазал я. «В самом деле? Таê и сêазали?» – Света была исêренне встревожена. Я признался, что пошóтил. Она внимательно посмотрела на меня. «Тебе это êажется забавным, но мы-то знаем, что в этой стране возможно всё». Паóза. «Всё». У Ксюши была таêая же реаêция в тот день, êоãда мы встретили в элеêтричêе êаêоãо-то толстяêа. Он óже выпил и приятельсêи предложил нам тоже приложиться ê еãо оãромномó бидонó с пивом. Знаем ли мы, спросил он, что в оêрестных деревнях за последние дни произошло более дюжины êраж? Грабители брали не ценные вещи, не деньãи, а продóêты. «Видишь, что происходит? Люди êрадóт едó», – óсмехнóлась Ксюша, êоãда мы вышли из поезда и направились ê даче. «Коãда страна была тоталитарной, она была абсóрдна. Теперь, с демоêратами, она стала еще более абсóрдной. Я не верю ниêомó из них. Теперь мы можем рассóждать о политиêе, но полêи в маãазинах по-прежнемó пóсты». Еда, действительно, занимала значительно более серьезное место в жизни дачи, нежели политиêа. Мы постоянно наêрывали на стол, óбирали со стола, вновь наêрывали для следóющей трапезы, или для чая, или для тоãо, чтобы переêóсить поздним вечером. И, несмотря на дефицит продовольствия, ó нас всеãда было всеãо достаточно. Мои дрóзья подãотовились ê приходó зимы, заêонсервировав овощи с оãорода, и êаждомó óдавалось еще полóчать продóêты, пользóясь несметным êоличеством дрóжесêих связей. Всяêий раз, êоãда приезжали ãости, мы все собирались, чтобы тщательно обследовать, оценить и проêомментировать соêровища, êоторые они привезли: сыр, иноãда, домашние пироãи, винеãрет, лапшó, êоторая немедленно бросалась в êастрюлю с сóпом. Делиêатесы типа мяса или êóрицы всеãда вызывали «охи» и «ахи» и разãорались долãие споры относительно способа их приãотовления. Сало, рóссêая заêóсêа, вызывало особое восхищение и являлось долãожданным пожертвованием в общóю êопилêó. На рынêе, êоãда я в первый раз óвидел продавцов, торãóющих êаêимито плотными белыми брóсêами, я был озадачен. Я принял это за рыбó, но потом мне объяснили, что это сало – засоленный жир свиньи. Этот делиêатес êладóт на хлеб замороженным тонêим ломтиêом, иноãда поверх масла. Все это меня поразило, но, ради эêсперимента, однажды вечером на даче я осторожно еãо попробовал. Я вãрызся в плотный белый êóсочеê, пластинêа холодом êольнóла мой языê и растаяла, превратившись во вêóснóю массó, êоторая сêользнóла вниз по ãорлó. Неплохо, подóмал я с óдивлением, проãлатывая второй ломтиê, а потом и третий. Мое превращение из сêептиêа в любителя сала, естественно, восхитило моих дрóзей. «Это очень вêóсно», – соãласился я. «Но я ниêоãда не решился бы предложить это моим дрóзьям в Сан-Францисêо. Все бы в óжасе разбежались». Однажды в Санêт-Петербóрãе, на меня свалился неожиданный дар. На даче очень любили слóшать историю этоãо подарêа. Человеê, врóчивший мне еãо, женатый ãей, с êоторым я познаêомился наêанóне, в доме моеãо дрóãа, знал толê в рóссêих традициях. Он êаêим-то образом выяснил, êоãда я óезжаю из ãорода. И вот, в тó минóтó, êаê я óже собирался сесть в мосêовсêий поезд, я óслышал свое имя, оãлянóлся и óвидел человеêа, беãóщеãо по платформе. Здоровенный мешоê бил еãо по ноãам. «Дэйвид, Вы любите рыбó?» – спросил он, с трóдом переводя дыхание. Хм? Рыбó? Да, а что? С чеãо бы этот ãей, с êоторым я был едва знаêом, заинтересовался моим отношением ê рыбе? Я отчаянно шарил в êарманах в поисêах билета. Он повторил свой вопрос. «Да, люблю», – пробормотал я.

¹2

Он наêлонился, бережно вынóл большой паêет из своеãо мешêа, и сóнóл мне еãо в рóêи. Я попытался отêазаться, но ничеãо не полóчилось. Крайне озадаченный и еãо появлением, и еãо подарêом, я бóрêнóл êаêие-то слова блаãодарности и всêочил в тронóвшийся поезд. Паêет с êопченой рыбой заполнил êóпе стойêим ароматом, а два дня спóстя вызвал бóрю восторãа на даче, êóда я еãо привез. Вечером, сидя за столом, мы пили за «Фишмена», êаê мы оêрестили нашеãо блаãодетеля. Лена дала мне полезный совет. «В следóющий раз, Дэйвид, êоãда ты встретишь человеêа с рыбой, бóдь с ним поласêовее, даже если он тебе не понравится». Я потяãивал êоньяê. «Хорошо, тольêо в следóющий раз я попрошó рыбó без êостей». Иноãда по вечерам Витя сêрывался в спальне и, спóстя неêоторое время, появлялся преображенным. Исчезали прочь рваные ãолóбые джинсы и óнылый серый свитер, êоторый он обычно носил, вместо этоãо, он облачался в элеãантнóю тóниêó, ниспадающóю до êолен и обнажающóю стройные – пóсть и волосатые – ноãи. Он поджимал ãóбы и держал сиãаретó таê, что запястье изящно изãибалось. Еãо строãие черты заметно смяãчались.

¹2 В первый раз эта метаморфоза поразила меня. «Витя, в этом ты выãлядишь намноãо расêованнее!» «Да, это правда, таê я чóвствóю себя êомфортнее», – сêромно подтвердил он. Каê-то вечером после обеда Света, слеãêа засêóчав, потребовала, чтобы êаждый чтонибóдь исполнил. Она приставала и óãоваривала, поêа мы все не соãласились. Одетый в тóниêó Витя читал по-францóзсêи монолоã из «Федры», траãедии Расина о ãречесêой царице, вышедшей замóж за Тезея и влюбившейся в еãо сына. Витя напряженно застыл. Голос еãо следовал интонациям страдающей Федры, признающейся в своей страсти пасынêó. Видно было, что Вите нравились эти строêи. Дрóãие тоже постарались. Света надела черный свитер, засóнóла рóêи в êарманы джинсов, запроêинóла назад ãоловó и исполнила песню из репертóара Эдит Пиаф. Ксюша, в êожаном пиджаêе, с большим миãающим элеêтричесêим фонариêом междó ноã, превосходно имитировала Элвиса Пресли. Я нервничал – подходила моя очередь. Кто-то сêазал, что пора и мне переодеваться. Это предложение напóãало меня. «Тольêо, если мы сможем найти подходящий наряд», – ворчал я, затяãивая время, чтобы что-нибóдь придóмать. Посêольêó дрóзья меня торопили, я припомнил свои детсêие фантазии об одеянии из белых стрóящихся юбоê, êоторые бы взлетали, êоãда я êрóжился. Я вспомнил таêже, ощóщение опасности тоãо, что это желание означало, и стыд. Я ниêоãда не потворствовал этомó желанию, действительно, ниêоãда. Самое большое, что я себе позволял, это заворачиваться в простыню, êаê в тоãó, в период моеãо óвлечения Древним Римом. Но, моя бдительная матóшêа сêоро пресеêла это, почóвствовав что-то неладное в интересе ее десятилетнеãо сына ê необычной одежде. Я нерешительно посмотрел на ãардероб Светы и выбрал плиссированное платье с изящным рисóнêом зеленых, êрасных и желтых цветов; натянóл êаêие-то лаêированные тóфли и проêрался назад в ãостинóю. Я спел «Is Everything All Right?», печальнóю балладó о любви, из репертóара êанадсêой певицы Сидни Ром. Я ниêоãда не слышал о ней до приезда в Мосêвó, но обитатели дачи óверяли меня, что она была очень попóлярна. Клип с ней, жалобно исполнявшей этó одó несчастной любви, появился на российсêом телевидении, и эта запись заняла почетное место в дачной мóзыêальной êоллеêции. Витя был очарован ею и постоянно êрóтил этот êлип. Итаê, вместе с Сидни, заливающейся на заднем плане, и волосами на ãрóди, выãлядывающими поверх сêромноãо выреза, я запел срывающимся ãолосом: (Все хорошо? Я звоню тольêо, чтобы сêазать, Что я люблю тебя по-прежнемó, Хотя и знаю, что ó тебя Новая любовь...)

Is everything all right? I just called to say I love you still Though I know you have A new lover...

Этот вечер стал началом моей êарьеры дачноãо исполнителя, пользóющеãося феноменальной попóлярностью. В тот первый раз мое тело было неóêлюжим, напряженным и чóжим. К середине песни, ободренный смехом моих дрóзей и под наплывом детсêих воспоминаний о собственных фантазиях, я почóвствовал, êаê что-то изменилось во мне. К óдивлению, неêая тонêая, но твердая раêовина моей зажатости расêололась и дала выход чóвствó óверенности в своей элеãантности, споêойствию и ãордости за себя. Я сêользил по ãостиной с непринóжденной леãêостью. Через êаêое-то время, я совершенно расêрепостился. Я танцевал под «Killing Me Softly» Роберты Флаêê, под чóвственные ритмы Патрисии Каас, под сеêсóально-холоднóю «Diamond Life» Шаде. Если Сидни Ром в моем исполнении была сама элеãантность, то моя Шаде была изящной, энерãичной и страстной... Мноãо движений бедрами, платье припод-

¹2 нимается и опóсêается, рóêи на бедрах и затем резêо летят вперед, быстрое вращение, выпад ноãой вверх и на стóл, потом óпасть, передышêа, поцелóй и ... потрясающее шоó! Пóблиêа аплодировала, а Лена обняла меня. «Дэйвид, ты был просто изóмителен! С êаждым выстóплением ты поднимаешься на новые вершины». Я ãрелся в лóчах славы. У моих дрóзей, êаê и ó мноãих рóссêих, была сêлонность ê мистиêе. Однажды в полдень во время óиêэнда все, êазалось, захандрили. Ксюша была в подавленном состоянии из-за любовных неóдач. Света и Лена препирались, êто должен óбирать в оãороде êартошêó. Я спросил, почемó все таêие óнылые. И Лена объяснила. «Знаешь, это всё ветер. В пасмóрный день, êоãда нет солнца и одновременно дóет ветер, это действóет на людей, на их нервы. Они становятся раздражительными». Я óсмехнóлся. «Это что, сêазêи рóссêих бабóшеê?» «Нет, это действительно таê», – óбеждала она. Таêие всплесêи иррациональности походили на сóеверия, и их разнообразие не переставало óдивлять. Света серьезно предóпредила меня не проводить вечеринêó по слóчаю дня рождения до даты моеãо фаêтичесêоãо рождения. Одна ее знаêомая таê постóпила, и ó нее в том же ãодó óмер брат. Лена советовала мне ниêоãда не здороваться через пороã. Всяêий раз, êоãда я возвращался, чтобы забрать забытый блоêнот или свитер, меня заставляли поãлядеть в зерêало на свой языê – единственный способ избежать неóдачи при таêих обстоятельствах. Если нож падал на пол, мы знали, что сêоро придет мóжчина – или, возможно, êаê я пошóтил, лесбиянêа-транссеêсóал. Даже в стандартном ответе на обычное приветствие «Каê дела?» отражались все те же сóеверные предрассóдêи. По-анãлийсêи, люди отвечают «good» (хорошо) или «fine» (преêрасно). Но для рóссêоãо слóха таêой ответ звóчит странно. Они обычно отвечают «нормально». «Таê лóчше, – объяснили мои дрóзья, – незачем исêóшать сóдьбó». «Потомó, что если ты сêажешь «преêрасно», ты óвидишь, êаêие несчастья обрóшатся на тебя», – сêазала Света. Лена предложила еще одно объяснение этой привычêи. «Прежде было важно ãоворить, что всё плохо, люди даже хвастались тем, êаê плохи были дела, êаê они бедны, êаêая óжасная ó них êвартира. Если дела шли хорошо, это должно было означать, что вы заодно с правительством, с партией, с КГБ. Конечно, в высших êрóãах люди ãордились тем, что они имели, но основная масса нет. Теперь это постепенно начинает меняться: иметь деньãи, преóспевать в бизнесе – разрешается и одобряется. Мы становимся, êаê вы». На даче все любили поãоворить на литератóрные и линãвистичесêие темы. Они внимательно наблюдали за моим проãрессом в рóссêом языêе. Я изóчал языê в шêоле, но до этоãо не ãоворил на нем. Теперь, я старательно праêтиêовался, и всеãда носил с собой небольшой блоêнот, чтобы записывать тóда новые слова. Сêоро я óже ãоворил со сносной беãлостью, и на даче прибеãал ê францóзсêомó тольêо, êоãда это было абсолютно необходимо. Я был блаãодарен, в частности, Ксюше и Лене за то, что они взяли на себя ответственность за пополнение тоãо, что они называли моим «сеêсóальным словарем». Они часто брали мой блоêнот и вписывали тóда слова, êоторые, êаê они полаãали, мне необходимо было знать. Таê же, êаê я стремился óлóчшить свой рóссêий, Лена хотела восстановить свой анãлийсêий языê. Говорила она плохо, но письменный языê понимала вполне прилично, и мы часто сидели и читали вместе – сначала что-нибóдь по-рóссêи, а затем переходили на анãлийсêий. Всяêий раз, êоãда я возвращался в Россию из Америêи, я привозил ей êаêое-нибóдь тематичесêое сочинение. «The Well of Loneliness» («Колодец одиночества»), последнюю êниãó Джаннет Винтерсон, «Городсêие рассêазы», или что-нибóдь еще. Она была очарована

¹2 Джеймсом Болдóином, обожала «Комнатó Джованни» за чóвственность и парижсêóю атмосферó, а «Дрóãóю Странó» – за изображение боãемной жизни Нью-Йорêа. Но слэнã во втором романе иноãда ставил ее в тóпиê, êаê, например, êоãда Болдóин описывает двóх «glittering fairies» (велиêолепных эльфов), проãóливающихся по Манхэттенó. Я объяснил ей значение слова «fairy». Коãда я заметил, что ó этих изящных сóществ сзади есть êрылья, Лена решительно возразила. «Нет. В рóссêом языêе их называют феями. Они живóт в лесó, и ó них длинные волосы, но ó них нет êрыльев!» «Есть!» – настаивал я. «Нет». Мы обсóждали этот вопрос таê и этаê в течение пятнадцати минóт. Наêонец, я предположил, что, возможно, рóссêие и америêансêие феи различаются неêоторыми анатомичесêими особенностями. Я дóмал, что тем самым поставил точêó в данном вопросе, но столь разóмный êомпромисс Ленó не óстроил, она обратилась ê Гаю, приятелю-анãличанинó, постоянномó ãостю дачи, êоторый работал мосêовсêим êорреспондентом ЮПИ (United Press International). К моемó большомó óдовлетворению, Гай подтвердил, что да, точно, ó fairies есть êрылья. Но еãо ответ еще больше разжеã спор и вывел на новый êрóã несêончаемых возражений. В êонце êонцов, мы поладили на том, что и ó америêансêих и ó рóссêих рóсалоê есть рыбий хвост. При всей дивной сердечности, царившей на даче, мои дрóзья выêазывали заметное презрение ê тем, êто находился вне их êрóãа. Однажды, êоãда я возвращался с дачи в Мосêвó, Витя и Ксюша пошли провожать меня на станцию. Это был самый êонец оêтября, и снеã, ровный, êаê выãлаженное полотно, тóãое и белое, простирался воêрóã. Коãда мы подошли ê пóтям, с дрóãой стороны нас позвал незнаêомец. Я не моã понять, что он ãоворит, но мои спóтниêи не обратили внимания на еãо обращение, и я постóпил таê же. Однаêо всêоре я понял, что он просит о помощи, и он таê настаивал, что было невозможно отêазаться. У нас оставалось еще время до поезда, и мы перешли через пóти, чтобы посмотреть, в чем дело. Коãда мы подошли ê этомó человеêó, он поêазал в êанавó, приблизительно пяти фóтов ãлóбиной, êоторая шла вдоль пóтей. Там, лицом вниз, лежала женщина, живая, но очень пьяная. «Она слишêом тяжелая – одномó мне ее не поднять, – сêазал человеê. – Я хочó перенести ее в безопасное место – по тó сторонó пóтей, тóда, ãде продаются билеты». Он спрыãнóл в êанавó. Женщина наверняêа óмерла бы от переохлаждения, оставшись таê на ночь, но моих дрóзей всё это тольêо раздражало, и ничóть не беспоêоило. Я сбежал вниз по насыпи. Витя ворчал и выражал сомнения по поводó задóманноãо, однаêо следовал за мной, хотя и неохотно. Мы втроем наêлонились и попробовали поднять женщинó. Дама оêазалась óвесистой. Всяêий раз, êоãда мы порывались вытянóть ее из êанавы, она исторãала моãóчий стон. Незнаêомец пытался объяснить ей, что мы делаем, но она продолжала вопить. Дело шло медленно, мои рóêи óже поêалывало от холода. Наêонец, нам óдалось сдвинóть ее с места, однаêо стоило нам немноãо расслабиться, êаê она перевернóлась и снова шлепнóлась на свой оãромный живот. Ксюша посмотрела на часы. «Дэйвид, ты пропóстишь свою элеêтричêó». Мне было необходимо вернóться в ãород, но я не моã оставить этó женщинó без помощи, таê êаê я понимал, что без меня мои дрóзья моãóт ее бросить. Я повернóлся ê Ксюше и Вите. «Обещайте мне, что вы поможете». Я понимал, что им бóдет трóднее нарóшить данное мне обещание, чем оставить пьянóю женщинó в снеãó. Они соãласились, а я сел в элеêтричêó, всё еще немноãо неóверенный.

¹2 На следóющий день Ксюша меня óспоêоила, сêазав, что они перетащили женщинó ê билетным êассам. Однаêо этот инцидент ярêо продемонстрировал êонтраст междó безãраничным велиêодóшием людей ó себя дома и их отношением ê дрóãим в общественной сфере. Мои дрóзья не были ни жестоêими, ни беспечными, напротив, тем, êоãо они любили, они были таê же преданны, êаê и дрóзья ó меня на родине. Но они просто не видели ниêаêой связи междó собой и теми, êоãо они не знали. Мне êазалось, что это отношение было вызвано постоянной толчеей, тычêами, зóботычинами, воплями и сêандалами на óлицах и в метро. И я понял пессимизм Ксюши по поводó бóдóщеãо ее страны. В обществе, таê жестêо построенном на идеолоãии, поддерживающей общественное блаãо, люди потеряли способность воспринимать себя êаê часть целоãо. Если это таê, задавался я вопросом, смоãóт ли они êоãда-нибóдь собраться вместе, чтобы на обломêах тоталитарноãо построить правовое ãосóдарство? Однажды в полдень дрóã Ксюши Алеêсей привез на дачó очень приятноãо молодоãо человеêа. Алеêсей был двадцатисемилетним преподавателем и ветераном Афãанистана с маленьêой ãоловой и бесцветным ãолосом, напряженные сêладêи воêрóã еãо рта изображали не то óсмешêó, не то ãримасó. Алеêсей сразó же отвел Ксюшó в сторонó и объяснил, что Серãей, этот приятный молодой человеê, не знает, что за пóблиêа здесь собирается, и он не хотел бы еãо пóãать, а поэтомó не моãли бы мы вести себя «прилично»? Ксюша соãласилась выполнить еãо просьбó, но она была очень недовольна. Позже она взорвалась. «Каê смеет он приезжать сюда и просить нас об этом!» – êричала она вне себя, размахивая рóêами. «Это же насилие, сêазать мне, что я не моãó ãоворить здесь, в этом доме, о чем хочó, а я не хочó терпеть подобные оãраничения. Потомó что этот дом – место свободы. Здесь не ãород, здесь нет моей мамы. Мы имеем право и можем быть здесь самими собой, êаêие мы есть». Все поддержали Ксюшó. Дача была их прибежищем, их «ãеевсêой общиной» – и вне дачи это словосочетание для них не сóществовало. Хотя любопытство Ксюши и завело ее на êонференцию, ãде мы и встретились, Света и Лена насмехались над самой идеей «профсоюза». Они соãлашались, что отмена 121 статьи, заêона против содомии, была достойной целью, но ничеãо реальноãо для ее достижения не предлаãали. Они относились с иронией ê ãеевсêим аêтивистам и не сêрывали раздражения, êоãда эти самозваные лидеры объявляли о своей сеêсóальной ориентации в телевизионных и ãазетных интервью. «Я не хочó объединяться с êем-то тольêо на основе политичесêой или сеêсóальной ориентации», – êатеãоричесêи заявила Лена. «Я провожó время с людьми, а не с троцêистами, анархистами и лесбиянêами. И я не хочó бороться за права лесбияноê – здесь ниêто и ниêоãда их не подавлял, потомó что ниêто ниêоãда даже и не подозревал об их сóществовании». «И это было лóчше?» – спросил я. «Конечно, если это означало, что две женщины моãóт спать вместе, и ниêто не бóдет их доставать. Ты знаешь, я жила со Светой всю свою жизнь, и ниêто ниêоãда не сêазал и слова против этоãо. В êонце êонцов, я не вхожó в бóлочнóю и не ãоворю: привет, я – лесбиянêа, дайте мне хлеб». Я сêазал, что одним из основных вопросов движения ãомосеêсóалов в Соединенных Штатах была леãализация браêов ãеев и лесбияноê. Это развеселило Ленó. «Конечно, я понимаю, сóществóет юридичесêая проблема – моãóт ли лесбиянêи оставлять по наследствó дрóã дрóãó имóщество, но советсêие лесбиянêи, êаê правило, не имеют собственности, то есть ó них нет ничеãо таêоãо, что можно было бы êомó-либо оставить», – парировала она с óсмешêой. «Нет, проблемы ó лесбияноê возниêают именно тоãда, êоãда они начинают

¹2 бороться за собственные права. В России óзнали слово «лесбиянêа». Теперь все знают о нашем сóществовании». Чем больше времени я проводил на даче – тем лóчше понимал жизнь этоãо замêнóтоãо êрóãа. Я стал воспринимать дачó, êаê неêое стоящее особняêом объединение близêих дóш, изолировавших себя от остальноãо общества. Всяêий раз, êоãда я ходил по осенним, ãрязным óлочêам поселêа, я с всё возрастающим интересом разãлядывал дачи воêрóã: êрепêие дома, синие или зеленые, с деревянными êарнизами, вырезанными дивно заплетенными óзорами. Каждый дом обладал собственным отличительным хараêтером. Неêоторые были аêêóратными и опрятными. Дрóãие – облезлые, с облóпившейся êрасêой. Были среди них низêие хибары странной формы, с êаêими-то невероятными пристройêами, êаê запоздалые мысли. Разãлядывая дома, я размышлял над тем, êаêие тайны сêрываются за этими стенами, êаêóю жизнь хранят в сеêрете наши соседи. «Ты знаешь, таêая жизнь ничтожна, трóдна, она ломает людей, и они становятся просто óжасными», – сêазала мне Ксюша однажды. «Эта система óбивает всё хорошее в людях... Но если я встретила человеêа и нашла в нем что-то стоящее... – а это êаê раз то, что здесь и происходит. Мир враждебен, и дача – островоê, ãде êаждый понимает дрóã дрóãа». Крах советсêоãо строя не смоã изменить их взãляд на оêрóжающее, он лишь óêрепил решимость оставаться верными своемó выборó. Если жизнь при êоммóнистах хараêтеризовалась стойêой непримиримостью, то ê началó 90-х доминирóющей темой стала явная неóстойчивость. «Мы живем теперь êаê в джóнãлях», – сêазала Лена. «Раньше наш êрóã защищал от идеолоãии и дóрацêих заêонов. Теперь он спасает от царящеãо воêрóã нас хаоса». Зная оêрóжающóю обстановêó, дрóзья расценивали мою отêрытость в отношении сеêсóальной ориентации êаê признаê абсолютной наивности и совершенноãо незнания жизни в их стране. Упорство, с êоторым я старался относиться ê проблеме с америêансêой точêи зрения, было постоянным источниêом развлечения для всех. Всяêий раз, êоãда они ãоворили о êаêом-нибóдь российсêом певце или аêтере, что он ãей, я спрашивал, был ли он «отêрытым». Этот вопрос неизменно вызывал смех. «Дэйвид, здесь нет отêрытых», – объясняли они óтомленно, но терпеливо, êаê бóдто наставляли симпатичноãо, но ãлóпоãо щенêа. Им было странно, что в это время социальноãо и эêономичесêоãо êризиса я приехал в Россию изóчать ãеев и лесбияноê. Им было óдивительно слышать, что я действительно полóчил ãрант на эти исследования, они считали абсóрдной самó идею финансирования таêоãо нелепоãо мероприятия. Но я не был единственным, интересóющимся этой темой, возразил я. Я рассêазал им об аспиранте-социолоãе из Колóмбийсêоãо óниверситета, êотороãо встретил в Мосêве. Он приехал в Россию ãодом раньше, для изóчения эêономичесêой ситóации в стране, но занялся исследованиями проблемы ãомосеêсóализма в России. Он разработал детальный анêетный опросниê о сеêсóальном опыте и раздал еãо людям на пляже в Сочи, ãде отдыхает мноãо ãеев. Кто-то в Сочи проинформировал КГБ о деятельности аспиранта. Они арестовали еãо в ãостиничном номере и допрашивали часами, пытаясь сêлонить ê сборó информации о ãеях для них, он отêазался. Пресса это раздóла, выставив аспиранта америêансêим сеêсóальным шпионом, или «sexual spy». Этот рассêаз очень понравился моим дачным дрóзьям, и, êоãда я начал брать интервью, они сразó пожаловали мне титóл – «америêансêий сеêсóальный шпион». Мне понравилось это прозвище, и я решил еãо сохранить.

Ìàðèíà Êóëàêîâà

¹2

íå Ä Ð Ó Æ Á À, à Ë Þ Á Î Â Ü...

РОМАНС О ДРУЖБЕ Не дрóжба, а любовь, – вот формóла óчастья. Не дрóжба, а любовь, – не подменяя слов. И длится вечный лов на счастье и несчастье. Не дрóжба, а любовь. У дрóжбы нет земли за береãами детства. Да и ó детства нет, пожалóй, нет земли. А тольêо та же ãлóбь замедленноãо действа Не дрóжбы, а любви. Смотри, êаê мноãо слов, Каê мноãо слов и снеãа. Не сóесловь, не лãи, Любви не преêословь. Не преêословь себе в старинном слове «неãа». Не дрóжба, а любовь. Прощальный поцелóй, Исполненный желанья Остаться, и óйти, И возвратиться вновь. Всемó названье есть, неверное названье. Не дрóжба, а любовь.

ОНА Она диêтовала мне лóчшие строêи, смеясь, торопя, заêрывая лицо рóêами, сêрывала имя свое, – не принятое междó нами. Говорила слова мои, ãоворила моими ãóбами. А потом сêазала, êаê бы слóчайно: «Если даже станет известно имя – разве это значит, что стала расêрытой – тайна? Смерть похожа на мертвое дерево перед ãрозой. Но разве знаешь ты, что таêое ãроза – вблизи и вдали? Разве знаешь ты, êто стал в этот миã слезой? И êто может стереть слезó с лица земли?..»

¹2 В ПРОВИНЦИАЛЬНОМ ГОРОДЕ В провинциальном ãороде, ãде не было оленей, Вдрóã появилась ãордая веселая Олень. Она ходила ãолая, êóпалась под фонтанами, А всё, что было êаменным ей двиãать было лень. Она смотрела радостно и на ловца бежала, она ходила ãолая и нюхала сирень. Большое и железное ее не занимало. Она была простая свободная Олень. Она смотрела радостно, и все ее любили. Хотя еще пытались óчить и одевать. Она не обóчалась. Она не одевалась. Она была êрасавица, ей было наплевать. А ночью этот ãород наполнился оленями. Крóãом одни олени, и êаждый был – олень. Таê начиналось лето Оленьеãо Затмения. Таêое было лето, что помнят по сей день.

ЛЮБИМАЯ, ТЫ БРОДИШЬ ТАМ ОДНА Кто сêажет мне: Ты бродишь там одна... Повсюдó натыêаясь на пределы, Пытаясь дать пределам имена – Любимая, ты бродишь там одна... К чóжомó ты пытаешься приблизить Себя, самой себе сопротивляясь. Любимая, ты бродишь там одна... Что, милая, что таê тебя тревожит? Что нас связать таê хочет, таê не может? А я сêажó: твой жест, твой силóэт – вот всё, что есть, и остальноãо – нет.

¹2 Любимая... Ты можешь ãоворить, Что всё воêрóã подвержено печали, Но ты сама таê дóмаешь едва ли. И ты смеешься, позабыв об этом. Ты знаешь ли, что мир тобою полон?.. И всё воêрóã сêлоняется в неправдó. Но истина пришла без приãлашенья... Любимая, ты бродишь там одна...

ХУДОЖНИЦА, ЛЮБИТЕЛЬНИЦА ДОЖДЯ Хóдожница, любительница дождя, видела всех обнаженными. После ее взãляда, êаê после дождя, было свежо. Принимая ãостей, приãлашала наверх, там было светло. Гости ее отличались от всех. А время шло. Они отличались отсóтствием ценных бóмаã. Глазами любимых. Причесêами. Речью. Они отличались: всё было не таê. И таê бóдет вечно. Они óходили. Она заêрывала дверь Тóда, ãде знаêи внимания заживают не сразó... ...А впрочем, это дрóãая повесть. А ó хóдожницы было здорово. У хóдожницы было просто. У хóдожницы сêоро осень, еще одна осень. И она бóдет снова стоять ó дождя. и выãлядеть безóпречно. Повторять: таê нельзя, таê нельзя. Таê нельзя. Но всё бóдет таê. И таê бóдет вечно.

¹2 *** Чóдесной формы не найдя, Дóша боêалó потаêает. Большими êаплями дождя Твоя печаль в меня стеêает. Вниманье дышит ãлóбоêо, Черно-прозрачно и не резêо, И наполняется леãêо Сей час, еще не полный блесêа. Возниêнóв из небытия, Он очертанья принимает: Большая êомната ничья Недвижно в воздóхе витает. Там люди нежные сейчас, Они светлы, они смеются. И смысл дневной óже поãас, А смех и вечность остаются. Пылает память на видó – На заãляденье, на потехó, И я опять ê тебе идó, – По смехó первомó, по смехó.

ИЩУ РОВЕСНИЦУ, КОТОРАЯ ПОЁТ Ищó ровесницó, êоторая поет. Поêа еще не известь то, что совесть, И в возãласе, и в возрасте есть йод – Ищó ровесницó, êоторая поет. Каê мало слов, немноãим больше двóх. Я становлюсь послóшнее. Послóшно я принимаю то, что просто сêóчно. Мне êажется, что я теряю слóх. Я становлюсь споêойнее. И вот – всё меньше êрови в слове отêровенность. Но дышат влаãой длительность и леность, Медлительность еще вêлючает мед... Ищó ровесницó, êоторая поет. Чтобы поверить ãолосó ее, Что высота – не бред и наважденье. Что восхожденье – есть, и снисхожденье, И óтешенье тихое мое...

2 24

¹2 Òû æ, Àòòèäà, è âñïîìíèòü íå äóìàåøü Îáî ìíå. Ê Àíäðîìåäå ñòðåìèøüñÿ òû.

Ëèëÿíà Õàøèìîâà

Â Ï Î Ë Ã Î Ë Î Ñ À

Оêончание. Начало в №1, продолжение – в Литератóрном приложении

Ольãа Ниêолаевна подошла ê столó и наóãад расêрыла лежащóю там толстóю тетрадь в черном êожаном переплете. Последние недели вызвали целый сонм рыдающих счастьем пресветлых стихов. Что же с ней происходит, Господи?.. Неóжели время повернóлось вспять, и вернóлась та, прежняя Софья – с тосêóющим дóхом, желающим телом, заливающаяся стихами, êаê соловей в последний рассвет? Та самая – ãордая, нежная, ироничная, с преêрасным лицом, пóсть располневшая немноãо, с ãорьêой мóдростью в оживших светлых ãлазах, но все-таêи – та самая? Что же с ней происходит, Господи? Стрелêа добралась до десяти. Ольãа Ниêолаевна сêазала себе, что ей óжасно хочется спать, и торопливо застелила свой диванчиê. Ей не нóжно знать, в êотором часó вернется Софья, не нóжно дожидаться этоãо часа. Вспомнив о последних словах Веденеевой, Ольãа Ниêолаевна сêазала себе, что этот час может настóпить и не сеãодня. Лóчше не знать... ничеãо не знать... а просто лечь посêорее в постель, а проснóвшись, óвидеть, что Софья óже дома... Может быть, дома. Не спалось. Ольãа Ниêолаевна поднялась, и, разысêав в бóфете пóзыреê с таблетêами, проãлотила две, не запивая водой. Что ж, вот и снова она не приходит домой по ночам. Но если бы всё было таê просто... если бы! 20 Софья сидела на диване настороженная, зябêая, плотно сведя êолени и положив на них рóêи, êаê девочêа. – Софья Яêовлевна... Она поспешно отвела ãлаза, отвернóлась. Веденеева, óлыбаясь с напряжением, затеребила êраешеê сêатерти. – Хотите еще чаю? Можно подоãреть. – Нет, блаãодарю Вас. Не стоит. Я должна идти. Сêазав это, Софья не поторопилась встать, а, напротив, еще сильнее вжалась в диван, затихла. Веденеева поднялась со своеãо места возле стола и нерешительно села с ней рядом. Софья вцепилась рóêой в валиê дивана, и Веденеева óвидела, êаê

¹2 побелели ее нервные пальцы. Она сделала неловêое движение, бóдто хотела отодвинóться подальше и, смóтившись, замерла. – Не óходите, Софья Яêовлевна. Останьтесь еще. – Вы в самом деле этоãо хотите? – В самом деле... – ... А зачем? – Должно быть, мне нравится быть с Вами. Тольêо не спрашивайте опять, почемó. Я и сама не знаю. Нравится – и всё. А Вам, я вижó, сêóчно со мной? – Не сêóчно. – Тоãда что же Вы сидите, êаê палêó проãлотили? – Разве я сижó – таê ? – Именно таê. Наêонец Софья óлыбнóлась, расслабляясь, мельêом взãлянóла на Веденеевó и тóт же вздроãнóла, неожиданно шóмно, сóдорожно ãлотнóв. – Дайте водичêи, что ли. – Я же предлаãала – чай. – Воды дайте. Веденеева поднесла полный стаêан, насмешливо отêлонила протянóтóю рóêó и, присев рядом, приблизила стаêан ê ее ãóбам. – Пожалóйста... – ... Мне таê неóдобно. – Нó, приловчитесь êаê-нибóдь. Софья, неловêо придерживая за запястье ее рóêó, отпила из стаêана два ãлотêа и отстранилась. – Напились? – Я не моãó... От Вас таê пахнет дóхами, что мне êажется, бóдто я пью прямо из флаêончиêа. – А вода ãорьêая, êаê спирт? – Горьêая. – Вы, оêазывается, привередница... Веденеева медленно отпила из стаêана, стараясь поймать ее взãляд. Софья óпорно отводила ãлаза. – Замечательная вода... Преêрасная вода... – Дайте же мне стаêан... нó... Веденеева протянóла рóêó и тóт же шаловливо отдернóла ее, едва не расплесêав водó. Софья была бледна, êаê смерть, даже мочêи óшей, выãлядывавшие изпод ãóстых рыжих прядей, побелели до êаêой-то прозрачности. Веденеева всетаêи встретилась с ней взãлядом, с óдивлением замечая, что всеãда таêие ясные ãлаза подернóты тóсêловато-мерцающей, бóдто сонной, мóтью. – Хотите вина, Софья Яêовлевна? – Хочó... тольêо немноãо. – Таê óж и немноãо? По-моемó, Вам это необходимо... Вы êаê-то не совсем в себе. – Я êаê-то совсем не в себе – это бóдет точнее. – Нó, Вам видней. Веденеева разысêала в бóфете початóю бóтылêó «Асти», выставила на стол высоêие тонêие фóжеры и êоробêó с шоêоладом. Налила себе и ей шипóчей пенистой влаãи до самых êраев. – Выпьем за присóтствóющих здесь дам... Знаете что, Софья Яêовлевна, давайте-êа на брóдершафт. А?

¹2 – Давай йте... да. Они обе поднялись, остор рожно и трепетно о переплели рóêи, и, и ãлотнóв êаждая из чóжой рюмêи, р остались стоять, с ãлядя дрóã дрóãó в ãлаза. Вед денеева медленно опóстила на н стол фóжер с вин ном, Софья постав вила рядом свой. – Кажет тся, обряд подразó óмевает что-то еще е? – Что же?.. ж – выдохнóла Со офья. – Запам мятовали? – нервн но óлыбнóлась Вед денеева, подходя ê ней вплотнóю. – Нóжно поц целоваться. Софья отстóпила о на шаã – êаê отшатнóлась ь. Мóть в ãлазах неожиданно прояснилась лих хорадочно-жарêим м блесêом. Веденее ева приблизилась снова и, придерж живая Софью за лоêотêи, сама потянóлась сом мêнóтыми, напряж женными ãóбами ê ее беломó лицó, отчетливо о разбирая, êаê в ãр рóди рядом бешен но частит óдарами ãóлêое сердце. – Нó же... что ты... иди êо мне... Софья ãлóбоêо вдохнóла в – бóдто êоряясь. Дрожащи ие рóêи безвольпоê но леãли на хрóпêи ие хóдые плечи, сêо ользнóли по спин не, смыêая объятия я. Неожиданно лицо л Веденеевой оêа азалось таê близêо о, что она не различ чала óже ничеãо, êроме распахнóтых х, ожидающих ãла аз и рта – напряжен нноãо, óпрямо сжа атоãо в холоднóю над дменнóю щель. Ед два не падая, не вер ря себе, Софья заж жмóрилась и с невол льной, очóмелой жадностью ж напала изãолодавшимс ся ãорячечным рто ом на бесстрастны ые ãóбы, пытаясь сво оим напором раз зжать их, но ее ош шалевший от стра асти языê наталêив вался на плотный й частоêол стиснóт тых зóбов. Казало ось, это не êончит тся ниêоãда. Веденеева оттол лêнóла ее почти ãрó óбо, с трóдом перев водя дóх. – Ох... да что Вы.... меня и мóж таê не целовал... Вы, Софья, сóмасшедшая я, ей-боãó. Она потóпилась, ничеãо не видя, соо ображая с трóдо ом, êаê пьяная. Дро ожащей беспоêой йной рóêой потро оãала свой лоб, дроãнóла д ãóбами в по опытêе óлыбнóть ься. Веденеевой поê êазалось, что Соф фья вдрóã сразó сос старилась лет на десять. – Да... я... простит те... извините меня... я, êажется, не таê ê поняла... что-то не то... я... сейчас óйд дó... я óхожó... извин ните меня... по... по ожалóйста... Н.Е. Веденеева

¹2 Слезы неожиданно выстóпили на ãлазах и потеêли по неãлóбоêим впадинêам на рыхлой щеêе. Она неловêо, потерянно óлыбалась, вытирая их пальцами, и, êаê-то сãорбившись, пряча заплаêанное лицо, шаãнóла ê двери. – Софья, постой! Софья, милая... Веденеева óдержала ее за рóêó, привлеêая ê себе, и поцеловала в моêрóю щеêó. – Что же ты таê меня боишься?.. Софья... – У меня ãолова êрóжится... Я сейчас óпадó... Давай сядем, пожалóйста. Они присели на диван, сêлоняясь дрóã ê дрóãó. Веденеева прижала ладонь ê мяãêой влажной щеêе. – Ты вся – оãонь... Даром, что таêая бледная... Ты не вспыхнешь, не óстроишь мне пожара? – Это не страшно... Я проãорю быстро... одна – сóхой лóчиной, не óспев подпалить ничеãо воêрóã... Осторожными пальцами Веденеева ласêала бледное лицо, чóвствóя, êаê возбóждает ее êаждым приêосновением, заставляя трепетать с ãоловы до ноã. – Не дрожи... не дрожи таê... Софья поймала ее ладонь и прижалась ê ней жадными ãóбами. В ее расширенных ярêих зрачêах пóльсировало, билось таêое напряжение и сила, что Веденеева неожиданно испóãалась, со смóщением отнимая свою рóêó. – Что с тобой творится, Софья? Она молча, с êаêим-то óдрóчающим отêровением пожирала ее ãлазами, не в силах ни на что решиться. Снова сãлотнóла – сóдорожно, êоротêо – и вдрóã решительно поднялась с дивана. – Кóда же ты? – Я пойдó, пойдó, Ниночêа... пора мне. – Софья! – Я должна ... óйти. Там Ольãа ждет... – Сядь. Сядь! Она поêорно и тихо присела. Веденеева взяла ее за ãорячóю рóêó, потянóла ê себе. – Нет... Неóжели ты не понимаешь? Нет. Напряжение в ãлазах ослабло, теперь она молила, заêлинала беспомощным взãлядом отпóстить ее, дать ей óйти... Но в чóжих обожаемых ãлазах не было пощады. – Поцелóй меня, Софья... Зрачêи снова набряêли слезами. В тосêливом изнеможении Софья сêлонила ãоловó ей на ãрóдь и прошептала: – Я люблю тебя, Ниночêа... Люблю тебя! 21 Близился вечер. Ольãа Ниêолаевна замечала, что Софья время от времени поãлядывает на часы и растерянно óлыбается. – Соня, ты ждешь êоãо-то? – Нет... ниêоãо. Олюшêа, оставь свои êнижêи, поãовори со мной. Иди сюда. Ольãа Ниêолаевна встала из-за стола и пересела ê ней на диван. Взяла в свою рóêó прохладные и чóть влажные ладони. – Ты видела, тебе повестêа пришла, вон там, на бóфете. – Повестêа?

¹2 – Не пóãайся, Рыжиê. Из ассоциации переводчиêов. Приãлашают тебя на заседание... Кажется, послезавтра. – Не пойдó. Надоело. Что там ó вас на слóжбе происходит? Всё забываю спросить: Олеãó выплачивают повышеннóю? – Выплачивают. Хоть и êопейêи, но все-таêи... – Ты просьбó мою исполнила? – Каêóю? – Нó, – óлыбаться емó. – Соня... Честно сêазать, он по-прежнемó жóтêо меня боится. Смóщается, êаê маленьêий. – Ты еãо подавляешь своими велиêими познаниями в математиêе. Я, например, тоже ниêаê не постиãнó – êаê ты можешь разбираться во всех этих немыслимых дебрях... – Математиêа – очень простая и лоãичная наóêа. Если есть зачатêи лоãичесêоãо мышления, овладеть ею совсем не сложно. А что êасается моих «велиêих познаний»... К сожалению, я далеêо не фраó Нетер. Элементарный óчебниê ниêаê не оêончó, хоть и провозилась óже не один ãод. – Последнее время ó тебя постоянно óсталый вид. Я беспоêоюсь, Олюшêа. Что-то не ладится? – Дела на êафедре. Сессия прошла таê óжасно, что даже и через три месяца мы ниêаê не опомнимся. Ты знаешь, что твоя Веденеева предложила написать письмо в Нарêомпрос Бóбновó? Нам просто необходимо вернóться ê старой, нормальной системе! Всё таê óспело расшататься и разболтаться, что ãрозит рóхнóть. Мы всё же не êаêие-нибóдь там êóрсы выдвиженцев, а первый ВУЗ страны ... были. – Нó, и что же с письмом? – Написали. Кое-êто подписывать отêазался. Вобла на óченом совете обозвала всех êапитóлянтами, приспешниêами бóржóазной ãнилой наóêи и еще êаê-то совсем óж премерзêо... У нас на êафедре была свара... Насêольêо я знаю, ó физиêов тоже. Разве Нина не рассêазывала тебе? – Нет. Она считает, что мне это неинтересно. Ольãа Ниêолаевна подóмала, что Веденеева, может быть, права, и замолчала. Софья снова посмотрела на часы, вздохнóла. – Соня, давай óжинать. – Нет, я не хочó. Спасибо. – Ты опять плохо ешь. – Оставь, Ольãа. Ольãа Ниêолаевна в óдивлении подняла брови: этот раздраженный тон был ей незнаêом. Она вãляделась в печальные серые ãлаза и прочла там ожидание. – Сонечêа, отчеãо ты нервничаешь? – Я вовсе не нервничаю. Она бесцельно встала и прошлась по êомнате, подойдя ê роялю, механичесêи подняла êрышêó. – Сêольêо пыли... – Извини, я не óспела протереть. – Ты совсем не обязана. Напрасно оправдываешься. Ольãа Ниêолаевна разысêала бархатнóю тряпочêó и тщательно протерла рояль. – Сыãрай что-нибóдь. – Не хочó. – Тоãда позволь мне... Я попробóю.

¹2 – Не надо, я тебя прошó! Оставь! Посидим в тишине. – Нó, хорошо... Каê хочешь. Она подошла ê бóдильниêó и взяла еãо в рóêи. – Каê ты дóмаешь, с ним всё в порядêе? – Да. Во всяêом слóчае, с óтра было всё. А что таêое? – Нет... Ничеãо... Мне поêазалось, спешат. – Нó, может, минóт на пять. Она оставила бóдильниê в поêое. Заãлянóла в ее бóмаãи, разбросанные по столó. – Что это за чертежи? – К задачам по ãеометрии. Для óчебниêа. – Сеãодня, êоãда я ходила за хлебом, я просто опьянела от воздóха. У меня óжасно ãолова заêрóжилась, пришлось посидеть на сêамье в парêе, а то бы óпала. Господи, наêонец, весна! Каê рада я... – Что твой Шелли? – Не выходит. Нó, еãо... Надоело. Ты видела сеãодня Нинó? – Видела. Она с Арêадием Ивановичем приходила на êафедрó... Потом, в бóфете после занятий. – Она ничеãо не просила мне передать? – Нет. Она села за стол и задóмалась. Написала что-то прямо на чертежах, зачерêнóла, принялась вырисовывать êаêие-то завитêи. – Соня! Ты испортила мой чертеж. – Ох, Олюшêа, извини... Извини меня, пожалóйста. Ольãа Ниêолаевна тихонечêо отошла от нее и присела на диван. Она, сêлонившись над столом, писала. Прошло оêоло полóчаса. – Всё... – Почитай мне, если можно. – Потом, завтра... Я не óверена, что вышло хорошо. Не сердись из-за чертежа, Олюшêа... – Нó, что ты, Рыжиê... Начертим новый. Идем все-таêи óжинать, а? – Я бóдó тольêо чай. – Тебе на ночь нельзя. Софья невесело рассмеялась. – Совсем êаê Рыжиê, да? «Мне определенно не хочется». – Соня, ты посмотри на себя в зерêало – êаêие мешêи под ãлазами. Ни ãлоточêа нельзя лишнеãо. Разве что бóдешь óмирать от жажды – тоãда дам. А теперь óжинать давай. Идó разоãревать. Она возилась с рыбой таê долãо, бóдто ей подали зажареннóю аêóлó, и, в êонце êонцов, больше половины своей порции оставила на тарелêе. – Нó, и едоê же из тебя! – Поди, отнеси это и дай мне чаю. Она с жадностью осóшила стаêан и вдрóã выпалила: – Ольãа, я хочó êóрить! – Ты что, с óма сошла?! – Я хочó! Поди и попроси ó Аãафонова табаêó. – Софья! – Нó, таê я сама пойдó. – Софья, нó êаêой еще бес в тебя вселился? «Кóрить!» Ты вообще-то соображаешь?

¹2 – Соображаю. – Что-то с трóдом верится. – Ты идешь? – Конечно, нет. И тебе не позволю. – Кажется, я моãó делать всё, что захочó. Если я живó здесь, это еще не значит, что... – Софья!! Нó, что с тобой, в êонце êонцов... Сонюшêа, родная, что ты? – Я... Олюшêа, извини меня. Она поêосилась в левый óãол на телефон, перевела растерянные ãлаза на бóдильниê. – Ты... Нинó ждешь? Я вижó... – Да. Не знаю – теперь óж она не придет, наверное. Девятый час... А доãоваривались – в семь. Не понимаю. – Позвони и выясни. – Нет, я не станó. Раз не приходит, есть причины. – Нó, êаê óãодно. – В самом деле, óжасно хочется êóрить. – Перестань! Каê маленьêая. – Хоть раз затянóться! Мне что-то давит вот здесь... – А êаê затянешься – совсем задавит. Лóчше êапелеê выпей. – Капелеê, êапелеê – тольêо и слышó от тебя! Кажется, я еще не полный инвалид! – Этоãо и не ãоворит ниêто, но... – Довольно меня опеêать! Я óстала от тебя, честное слово. Ты мне проходó не даешь, êаê жандарм! Ольãа Ниêолаевна потóпилась, отодвиãаясь от нее, промолчала. Она поднялась и снова нервно заходила по êомнате, теребя бантиê на вороте платья. – Софья, чем таê мóчить себя – лóчше óж позвони. – Советы свои оставь при себе. – Нó, хочешь – я сама ей позвоню? – Нет. – Вдрóã она заболела? Надо выяснить. Давай я позвоню. – Оставь! Телефон затрезвонил, êаê сóмасшедший. Она êинóлась ê трóбêе, но оживление ее тóт же óвяло. – Ольãи Ниêолаевны нет дома. Не знаю. Хорошо, передам... Она опóстила трóбêó таê натóжно, бóдто та весила целый пóд. – С чеãо это ты решила, что меня нет дома? – Потомó что сейчас – я таê хочó! – ты есть тольêо для меня. – Нó, хорошо, я понимаю. А звонил-то êто? – Из óниверситета. Завтра вас всех прямо с óтра посылают за ãород в êолхозные поля. Готовиться ê посевной. Бóдете óбирать снеã, поêа весь не óберете. Это называется – шефсêая помощь, êажется... – Неóêлюже ты шóтишь... А если серьезно? – Ниêолай Ниêолаевич просил передать, чтобы ты перезвонила емó, êаê тольêо вернешься. – Вдрóã êаêое-то важное дело? – Для тебя есть что-то важнее меня? – Софья, ты ведешь себя, êаê трехлетний ребеноê.

¹2 – Да что ты можешь знать о трехлетнем ребенêе?! Отêóда? Ты и понятия не имеешь о детях! По-твоемó, они появляются на свет взрослыми и вполне ãотовыми постóпать на первый êóрс. Ольãа Ниêолаевна побледнела, не решаясь посмотреть ей в ãлаза. Голос Софьи звóчал насмешливо и êаê-то слишêом óж безразлично. Впервые за восемь лет она испóãалась ее ãолоса, испóãалась задеть, поранить ее неосторожным взãлядом или словом. Софья молчала, ожидая, что она сêажет в ответ. Ольãа Ниêолаевна опóстила ãоловó, отвернóлась. – Нó, что ты молчишь? Сêажи что-нибóдь! – Что я должна сêазать? Что тебе надо óслышать, родная? – Боже мой, нó что ты за человеê! С тобой даже поссориться невозможно! Нó, заêричи, обрóãай меня! – Зачем, Сонюшêа? – Нó, хорошо... Да... Ты прости меня... Я не хотела. Наверное, я смешно выãляжó со стороны? – Почти смешно. – Тольêо почти? – С êаждым словом всё больше. – Я все-таêи позвоню ей. – Конечно, позвони. Она медленно набирала номер, бормоча: «не осóдит строãий физиê...» – Мне выйти? – Нет, останься. Ольãа Ниêолаевна внимательно наблюдала за ее лицом. – Алло... Бóдьте добры Нинó Евãеньевнó... Ниночêа? Добрый вечер... Блаãодарю, неплохо... У Вас всё в порядêе?.. Я рада... Ах, вот что... Нó, ждала, ждала, êонечно... Приходите прямо сейчас... Жаль... Ладно, я позвоню êаê-нибóдь... на днях... Всеãо доброãо, Ниночêа... До свидания... Я Вас тоже. Она положила трóбêó и беспомощно посмотрела на Ольãó Ниêолаевнó. – Олюшêа, она – з а б ы л а... Просто – забыла. – Нó, с êем не бывает... – Я тольêо и живó этим весь день, а она – забыла. У нее там êаêой-то мóжчина... поднимал трóбêó. – Софья!! – Да-да, ни ê чемó. Прости меня, Олюшêа... Нó, êонечно... Что ж это я? Конечно, всё таê и должно быть... Я с самоãо начала что-то не то себе напридóмала... Таê и должно быть... Таê, êаê сейчас... Ольãа Ниêолаевна смотрела в растерянные ãлаза, чóвствóя, êаê боль жалит, ãрызет в самое сердце. У Веденеевой не хватило велиêодóшия или просто мóдрости, чтобы солãать во спасение, а не бить вот таê – наотмашь? Таê моã постóпить человеê, êоторомó абсолютно безразлично вот это чóточêó неóêлюжее обиженное создание в неизменном платье с бантиêом на вороте. – Нó, что ты, Соня... Нина Евãеньевна таêая рассеянная... Про нее же на всем физмате леãенды ходят. Однажды она должна была оппонировать чей-то диплом и не явилась – забыла! Напóтала что-то с днями... Представляешь, êаêой полóчился сêандальчиê? – Сêандальчиê? Представляю... – Самое смешное, что в день защиты до нее не моãли дозвониться. Она óехала êóда-то...

¹2 – Очень смешно... Софья пыталась óлыбаться, ó нее даже полóчалось это, но безразличие в светло-серых óдивленных ãлазах выходило слишêом напряженное. Ольãа Ниêолаевна почóвствовала, что ей неловêо, не по себе наблюдать за иãрой бледноãо измóченноãо лица Софьи. Она потихоньêó вышла из êомнаты, оставив ее однó. В êóхне она столêнóлась с Зинаидой, тóт же отшатываясь по привычêе. Но Зинаида встретила ее добродóшным êивêом и вежливо óлыбнóлась. Ольãа Ниêолаевна ответила ей, óдивляясь подобномó радóшию: после «примирения» Зинаида и Софья не однажды óже ссорились. Зинаида поджаривала êотлеты, и в êóхне стоял тяжелый запах проãорêлоãо масла. – Ольãа Ниêолаевна, съели бы êотлетêó. – Спасибо, нет. Мы тольêо что отóжинали. – А то съели бы. Положить на тарелêó? По ãолосó Зинаиды чóвствовалось, что она ãотова обидеться. Ольãа Ниêолаевна машинально достала тарелêó с посóдной полêи, протянóла Зинаиде. – Вот... И Софье своей тоже несите. Да передайте, что от меня. Котлеты, впрочем, выãлядели очень даже аппетитно. Она подóмала, почемó бы и не съесть, а Зинаида óже предóпредительно резала êотлетó на êóсочêи; вêóсно запахло ãорячим, с дымêом, мясом, из розовато-нежной мяêоти потеê на тарелêó прозрачный жирный соê. Ольãа Ниêолаевна нацепила на вилêó самый сêромный êóсочеê... Она не óмела таê ãотовить. В ее êóшаньях всеãда чеãо-то не хватало, êаê она ни старалась побаловать Софью вêóсненьêим. – У меня новость-то êаêая! — доверительно сообщила Зинаида, переворачивая на сêовороде êотлеты с ловêостью фоêóсниêа. — Мой завязал. Третий день ни-ни. – Поздравляю. – Дай-то Боã. Хороша êотлетêа-то? – Вêóсная. – То-то. Из деревенсêоãо мясца, свеженьêоãо. Софье непременно снеси. Болеет она ó тебя что ли, бледнющая êаêая. Ты ãляди за ней в оба. Чóдит она! Ночами êолобродит... – Что таêое, Зинаида Афанасьевна? – А ты и не знаешь? Сидит вот здесь в êóхне и всё пишет, пишет что-то. Я раза три ее видела. Встанó в óборнóю, ãляжó, в êóхне свет... Утêнется над бóмаãой или êóрит однó за дрóãой, а ãлаза êаêие-то бешеные... Меня бóдто и не замечает вовсе. – Кóрит?! – Нó, да. Смолит, что твой паровоз. У Ольãи Ниêолаевны пропал аппетит. Она встала из-за стола рассерженная и оãорченная, óже не слóшая, что там ãоворит Зинаида ей вдоãонêó. Софья лежала на диване, положив рóêó на левóю ãрóдь, и морщилась. Ольãа Ниêолаевна отêрыла было рот, чтоб отчитать ее êаê следóет за леãêомыслие, но вдрóã осеêлась, наêлоняясь над ней, приветливо и нежно óлыбнóлась. – Нó, что, Рыжичеê мой? – Давай-êа êапелеê... давит... вот здесь, под ãрóдью... ох, êаê давит. Ольãа Ниêолаевна не моãла óснóть, прислóшиваясь, êаê она ворочается на своем диване и тяжело, натóжно вздыхает. – Соня, что ты мечешься? Тебе плохо? – Любимая... иди приляã êо мне... пожалóйста... мне êаê-то не по себе... зябнó, Олюшêа... иди êо мне!

¹2 Ольãа Ниêолаевна заêрывала ãлаза, óносимая в сон тяжелой, теплой волной, но всяêий раз приходила в себя, обжиãаясь неровным, чóть шóмным дыханием, овевающим ее щеêи, лоб, ãóбы. Она отодвинóлась подальше, однаêо тóт же озябла, тêнóлась носом в полное плечо и замерла – смóтно счастливая. Каждая êосточêа зóдела сладêой истомой и хотелось, чтобы в óшах снова зазвóчал вêрадчивонежный, ласêающий ãолос. Ей было мóчительно, больно, неловêо и хорошо, она давно óспела отвыêнóть от подобных ночных бдений с чóжим дыханием рядом, но мысль встать и тихонечêо óйти на свой диванчиê не приходила ей в ãоловó. Внóтри все дрожало от странноãо, непонятноãо ей самой желания любить любимóю, любить действенно: прижимая ê себе до боли всю ее, зацеловывая и лелея êаждóю роднóю драãоценнóю êлеточêó... Хотелось что-то делать с ней: мять, тисêать, впиваться зóбами, войти в нее, заплаêав и заêричав... Нó, проснись же! Она потянóлась ласêовой полóсонной рóêой и вдрóã отдернóла ее, êаê óжаленная. Лоб Софьи был влажен липêой холодной испариной. Ольãа Ниêолаевна насторожилась, напряãлась в тосêливом ожидании. Предчóвствие не обманóло ее. Минóтой позже Софья зашевелилась, вздраãивая всем телом, сóдорожно поводя плечами, и – захрипев – еще не вполне проснóвшись в ãорячêе, резêим движением села. Сêвозь хрипы едва прорвался надрывный êашель и тревожно-странное, испóãанное, еле выãоворенное – попытêой вдохнóть: – О...о...оля! 22 Это не êончалось óже больше часа... целóю вечность. Ольãа Ниêолаевна óстала бороться, ей êазалось, что она сходит с óма от êаêафонии жóтêоãо êашля и хрипов. Она металась от постели ê телефонó, не решаясь вызвать неотложêó и чóвствóя себя почти óбийцей. Она представляла, êаê приехавшие врачи сêлоняются над изãоловьем, а потом óвозят Софью. Они непременно óвезóт ее! Увезóт с ãлаз долой, и один Боã знает, что там с ней слóчится, едва она поêинет родные стены. «Нет, нет, нет, – êолотилось и долбило дятлом в опóстошенной ãолове. – Тольêо не дать ее óвезти!» Она ãотовила êислороднóю подóшêó, обертывая мóндштóê влажной марлей. Проверила, êаê работает êран, и поднесла мóндштóê ê страждóщемó ртó. Вдох... выдох... Неожиданно Ольãа Ниêолаевна почóвствовала, êаê жóтêое воспоминание, êошмар последних семи лет, всплывает перед ãлазами неêим почти осязаемым надреальным видением и начинает терзать ее, êаê терзают ночами страшные неотстóпные сны об этом. Она сопротивлялась, êаê моãла, всем своим сóществом цепляясь за реальность, стараясь видеть тольêо хрипящее в аãонии óдóшья белое напряженное лицо, но перед ãлазами мельтешило, мельтешило, êаê в немом старом синематоãрафе: óãрюмый промозãлый двор, серое здание, моêрое от дождя, тяжелые, заêрытые наãлóхо двери, и возле них – здоровенный детинасанитар в застиранном несвежем халате... На втором этаже мóтноватое широêое оêно... Кто-то маячит там... Кто-то... Сêвозь стеêло ãлядят с тосêой и недоóмением брошенноãо пса черные остановившиеся очи, яростно выãоваривают обветренные óста, и хоть ей не разобрать, она знает точно, что с óст этих срывается – мольбой ее имя и имя Софьи, а она не отзывается, и даже не плачет, и вдрóã срывается с места и бежит прочь с промозãлоãо жóтêоãо двора, ãде пахнет не óлицей, а чем-то отвратительно-застоявшимся, êислым, въедливым, êаê êошачья моча... Она бежит прочь, оставляя эти очи и óста наедине с их больным неистовством... Предательница... О, предательница!!!

¹2 Софья хрипела. Ольãа Ниêолаевна и теперь не плаêала, втихомолêó прося прощение и моля êаждой êровинêой óãасающее на ãлазах тело: «Не поêидай меня!» Кислород брызãал в изнемоãающие леãêие живительной стрóей. Глядя в расширенные страданием зрачêи, она придерживала рóêами отвратительно-серый, бесформенный предмет, отêрывая и заêрывая êран. Видения сливались с явью. Вдох... выдох... вдох... выдох... вдох-вдох-вдох... дыши же, Господи, я прошó тебя... дыши!!! Кислород в подóшêе êончался. Она не отрывала ãлаз от иссиня-белоãо влажноãо ледяным потом лица. В чóдовищно расширенных ãлазах не было и намеêа на облеãчение. Сейчас... сейчас, любимая... еще разоê... в дрóãóю венó... подожди. Внóтри всё ходило ходóном, но рóêа со шприцем не дроãнóла, леãêо и óмело вонзая иãлó в живое. Хрипящий рот обессилено сомêнóлся, и на синюшных ãóбах выстóпила обильная бледно-розовая пена. Она отерла óãлы рта платêом и в изнеможении, едва не падая, метнóлась ê телефонó, чтобы сорвать трóбêó, заêричать, завыть в нее... – ...Не на... до... не... зво... ни... Она отшатнóлась от телефона и óпала на êолени перед êроватью. – Ты... ты... ты... дышишь? – Дышó... не звони... Ольãа Ниêолаевна не слышала, êоãда оборвался êашель. Голова без сил сêлонилась в дóшные ãорячие простыни и замерла, отяжелевшая под дрожащей, нетвердой ладонью Софьи. Кашель взвился снова – êоротêий, сóхой, беспощадный – и таê же вдрóã затих на самой высоêой ноте. Она всêинóлась, диêо пóãаясь, всêочила на ноãи, ãотовая всêриêнóть, вообразив, что êашель оборвался – êонцом. Сêлонилась в тревоãе ê изãоловью и прямо ей в лицо, исêаженное óжасом, óдарили теплые живые стрóи дыхания. – Ты дышишь... – Дышó... немножêо отстóпает... полеãче... Сердце сдавило ледяными êлещами, и от этоãо оно сосêочило с петель и поêатилось вниз, сорвавшись из ãрóди, а в ãрóдь, в оставшóюся пóстотó, óжалила длинная обволаêивающая боль. Не смея ослабеть и óпасть, Ольãа Ниêолаевна шаãнóла за ширмочêó и, прислонившись ê стене, попыталась рóêой зажать образовавшóюся брешь, êаê-то заполнить пóстотó, рвóщóюся от боли. – Оля... Оля!! – Идó... сейчас идó... Зовóщий испóãанный ãолос вернóл ей силы. Медленно брешь в ãрóди затяãивалась теплом, под êоленями и в ãорле перестал прыãать взбесившийся метроном, отхлынóла тошнота. Она вышла из êóхонноãо заêóтêа, почти овладев собой. – Нó, êаê ты? Я вызовó неотложêó... – Не надо... отпóсêает... мне леãче. – Через полчаса óêолю еще разочеê, а там видно бóдет. – Оля... я вспомнила, êаê дышать... я не моãла таê долãо, потомó что забыла, êаê это делается... Ольãа Ниêолаевна поправила сбившиеся подóшêи, отерла платêом влажное лицо и, присев рядом, обессилено леãла ãóбами на напряженный лоб, лениво понимая, что делает что-то не то. На лбó, ó êорней волос, ярилась рóчейêом в предчóвствии ледолома набóхшая вена. Лоб – ãлыбой – был холоден.

¹2 Мир си инематоãрафа вновь оживал привыч чными звóêами, за апахами, ощóщениями, в ãолове ã больше не мельтешило, но в вдрóã непомерная я, страшная óсталость разбила параличом êа аждóю ноющóю êо осточêó. – Олюш шêа... ãолóбчиê... ты ы еле на ноãах де ержишься... ложись... теперь óж ничеãо... я опя ять выжила... ложи ись. Ложись êо мне. – Со... ня... н – Выжи ила-выжила... прав вда. Всё проходит. Выжила... люблю.... иди... Глóхим темным зверем за аóрчало в ãорле ры ыдание, рвалось нар рóжó. Ольãа Ниêолаевна ãлот тала, ãлотала еãо, во о все ãлаза ãлядя пр рямо в зовóщие óлы ыбающиеся ãóбы. – Иди êо ê мне... люблю... хо очó тебя... поêа жив вая... Она зас сыпала в ее рóêах х, медленно расста аваясь со страхом м, всё еще нервно вздраãивая я и – на проверêó – ãлóбоêо вздыхая. Ольãа Ниêолаевна Н тихон нечêо лелеяла влаж жный напряженн ный висоê, отêлонив седова атóю прядочêó, ла асêой дыша в пол лóсонное лицо. Гóб бы шептали едва слышное, бóдто б напевая êол лыбельнóю: «Люби имая... любимая, сп пи, любимая... всё хорошо... всё в пройдет...». Глаза жãло нестерпим мо, ãорячо, хотело ось плотнее сомêнóть набря яêшие слезами тяж желые веêи, или н надавить на них пальцами – чтобы полилась и вышла вся до êон нца жãóчая едêая вл лаãа, мешающая см мотреть. В темноте едва раз зличалось отечное е лицо – белой пóããающей масêой. Ольãа Ниêолаевна заêрыла ãлаза, ã попробова ала расслабиться, но тóт же вздроãнóл ла, почóвствовав, êаê беспоêойная б вялая я рóêа ищет ласêи, точн но слепая êошêа. И она подставила се ебя этой рóêе, по оêоряясь ей второй ра аз в жизни – и первый п раз вспыхивая я в ответ. Слезы зал ливали ãлаза, наêонец ц, слезы... Это был óже не сон, рóêа ожил ла, наливаясь сило ой, и на оãлóшеннóю, захлебывающóю юся в слезах Ольãó Ниê êолаевнó вдрóã ни изверãнóлся желанный сóмбóрно-бессты ыжий потоê ласêи. Под д еãо мощным напо ором очень сêоро он на совершенно обессилела и óже не см моãла отвечать тем м же, не поспевая за отчаянным о неисто овством рóê и ãóб Соф фьи, всêриêивающ щей, êаê от боли – êо оротêо и ãлóхо. Дыхание Д ее снова отяж желело, óчастилос сь, изо рта, êаê из дра аêоновой пасти, повеяло п жаром, тело о жãло приêосн новениями, льнóло всё ё плотнее, давило о, вжимало в дóшные простыни, и вдрó óã отпрянóло... Всё см мешалось и заверт телось в чóдовищной воронêе. В êаêом м-то бредовом полóза абытьи она чóвст твовала, êаê шелêовой паóтиной опóсêаются на плечи и ãр рóдь разметавшие еся волосы Софьи. В полóсвязных п возãласах óãадывалось жад дное: «я люблю тебя я!», паóтина О.Н. Цóбербилле ер и С.Я. Парноê

¹2 вдрóã поползла ниже, опóтывая живот. Ольãа Ниêолаевна в óжасе вцепилась ладонями в ãолые плечи в желании оттолêнóть, остановить... хотела сêазать что-то, отчаянно всêриêнóть, но не выãоворила ни слова. Неãнóщиеся напряженные пальцы в бессилии сосêользнóли с плеч Софьи и, метнóвшись ê ãолове, завязли в шелêовой паóтине волос, неожиданно и обреченно расслабляясь. Она чóвствовала и понимала, что делает Софья, но в эти сладêо-страшные мãновения не дóмала о ней, не помнила и не любила ее, изнемоãая затянóвшимся ожиданием, задыхаясь от напряжения, вдрóã перестав б ы т ь. Незнаêомое диêое ощóщение всё нарастало, ей становилось всё трóднее êонтролировать еãо, и, наêонец, в êаêой-то миã, сêвозь изнемоãшее тело бóдто пропóстили мощный элеêтричесêий заряд и оно распалось на тысячó мелêих атомов, невесомо плавающих в сладêой пóстоте ваêóóма. Ее рóêи, сжимающие чóжóю ãоловó, ослабили хватêó и óпали, êаê плети. Из ãорла вырвался невольный ãлóховатый стон. Бесêонечно долãо она приходила в себя, не воспринимая доносившиеся отêóда-то извне ласêово-сбивчивые бормочóщие звóêи, не чóвствóя больше приêосновений. Сознание медленно возвращалось в нее, и потихоньêó она начинала понимать, что рóêи, поãлаживающие ей ãрóдь, не просто рóêи, а е е р ó ê и , ãóбы, тольêо что едва не сведшие ее с óма, – е е ã ó б ы, не êто-то, а о н а, именно о н а – л ю б и м а я – дышит вот таê хрипло и жарêо, лежа ãоловой всё еще на ее животе. Вся нелепость, бред, óãар, пот, дрожь в êоленях, всё, сóществóющее физичесêи и материально, исчезло, и осталась тольêо – л ю б о в ь, êаêая-то страшная, новая, отныне не признающая недомолвоê и полóтонов, деспотичная и желающая царить единолично. Она потянóла Софью ê себе, обнялась с ней поêрепче и тольêо тоãда разрыдалась от стыда и бессилия, понимая что-то важное – быть может, самое важное? – с таêим безнадежным опозданием. – Нó не надо... не надо, прости меня... я не бóдó больше... óспоêойся. – Я люблю тебя... я люблю тебя... люблю тебя... – Тебе было хорошо? – Мне таê ниêоãда... ты таê ниêоãда... мы больше таê ниêоãда... я люблю тебя... Софья, что ты со мной сделала?! – Моя маленьêая... моя маленьêая... моя маленьêая... – ... Мы больше таê ниêоãда... я люблю тебя... помоãи... помоãи мне!.. – ... Моя маленьêая... моя маленьêая... моя маленьêая...

¹2

Ñ.ß.Ïàðíîê

ê Í.Å.Âåäåíååâîé

...Óæ òåáå ëü íå çíàòü, Êàê áûëà äîðîãà òû ìíå!

Ï È Ñ Ü Ì À

Репóблиêация, см.: С.Я. Парноê. Статья. Письма. Стихи / Пóблиêация Т.Н. Жóêовсêой, Н.Г. Князевой, Е.Б. Корêиной, С.В. Поляêовой. – De visu. Историêолитератóрный и библиоãрафичесêий жóрнал. – № 5/6 (16) 1994. – С. 3-48.

Перед нами – человечесêие доêóменты, отражающие величайшóю в жизни их автора привязанность и êаê бы êомментирóющие посвященные Н.Е. Веденеевой замечательные <…> циêлы стихов «Большая Медведица» и «Ненóжное добро». Письма отличаются блаãородной сдержанностью: Парноê, êаê, может быть, ниêто, понимала, что эмоциональное бесстыдство саморасêрытия, без êотороãо не может жить поэзия, – не для писем, и потомó «ãрад и óãли оãненные», êаê сêазано в «Псалмах», оставлены ею в оãраде стихов. Большинство писем написано Парноê во время поездêи по Волãе, одно – в Мосêве и два последние в Каринсêом. Мосêовсêая записочêа отражает начало отношений, письма из Каринсêоãо, вероятно, последнее, что вышло из-под ее пера, – на пороãе смерти, êаê бы символизирóя любовь до ãроба. К сожалению, биоãрафия Парноê известна столь отрывочно, что более подробно, чем это здесь сделано, нельзя осветить мноãие фаêты. Письма печатаются по автоãрафам, хранящимся в бóмаãах сына Н.Е. Веденеевой Е. Сиротинина <…>. Адресат писем – Нина Евãеньевна Веденеева (1882 – 31 деêабря 1955), êрóпный óченый-физиê. Уроженêа Тифлиса, неêоторое время она обóчалась в óниверситете за ãраницей. При жизни Парноê Веденеева преподавала во 2-м МГУ, впоследствии мноãо лет стояла во ãлаве лаборатории êристаллоãрафии при одном из мосêовсêих наóчно-исследовательсêих инститóтов. Знаêомство с Парноê состоялось в 1932 ã.: она была êоллеãой по МГУ с ближайшим дрóãом Парноê О.Н. Цóбербиллер.

¹2 1.

Милая блаãодетельница, 2.V.1932 чтобы не дóмать больше о нашем долãе I, решила заехать ê Вам сеãодня же, рисêóя даже не застать Вас дома. Оставляю Вам 60 рóб. Это по приблизительномó подсчетó то, что мы Вам должны. Еще нас смóщает вопрос о том, êаê, не обидев Верó Алеêсеевнó II, êомпенсировать затраченные ею для нас время и силы. Пожалóйста, помоãите нам и в этом, т.ê. таêова óж наша сóдьба – быть Вашими должниêами. Чашечêó ãолóбóю тоже не возвращаю – пóсть поãостит еще ó меня: это единственная реальность, óбеждающая меня в том, что поездêа моя была не сон и что я, действительно, была в Кашине. Ваша С.П. 2.

Милый дрóã!

12.VIII.1932 Рыбинсê

Пишó на дебарêадере, под плесê воды и под ãрóстные мысли о том, что первый блин êомом. Волãа обмелела, и вот óже 4 дня, êаê большие Камсêие пароходы делают свой рейс тольêо от Нижнеãо. Надеемся, что доберемся до Нижнеãо маленьêим пароходом, а там пересядем на настоящий. Удалось достать êомнатó в ãостинице и без êлопов. Это поêа – первая óдача. Но несмотря на доêóêó, радóюсь широêой реêе и томó, êаê на ней хорошо дышится. С Кашиным простилась «сêрипя сердцем». Целóем обе. С. Очень дóмаю о моей милой дриаде и ждó весточêи. 3.

Мой дороãой, мой обожаемый дрóã!

22.VIII.1932 Пермь

Вчера с сóточным опозданием мы добрались, наêонец, до Перми. С большим трóдом разысêали, ãде здесь хранятся письма до востребования, и тольêо сеãодня óдалось достать их. И вот, наêонец, я полóчила 2 письма от тебя (от 12 VIII и 14-ãо) – первые за стольêо дней ожидания и тревоãи. Есть вещи, за êоторые не блаãодарят, но именно блаãодарность переполняет меня, êоãда я вновь и вновь перечитываю эти письма. Они таêие ласêовые и таêие твои! Таê ты не знаешь, поняла ли я, или нет, что ты не «не добрая»III. Если бы я не поняла этоãо, не было бы всеãо, что было. Я вообще дóмаю, что и ты и я понимаем дрóã дрóãа, – тольêо нам надо побольше быть вместе. Я не люблю разлóêи, а особенно тоãда, êоãда она предшествóет слишêом êратêим встречам и всё новым хотя бы маленьêим разлóêам. Помнишь, – ó Тютчева? «Кто может молвить до свиданья Чрез безднó двóх или трех дней?»IV

¹2 Да, ВильãельминаV, ê тебе я êаê-то сóеверно-жадна, и ты не должна ни сердиться на меня за это, ни тяãотиться этим. Ты бы хотела видеть меня более споêойной? Не хоти. Успеем еще óспоêоиться! Теперь, êоãда я знаю, что ты здорова, что ты дóмаешь обо мне и êаê дóмаешь, всё в мире в порядêе. Даже Пермь, хóже êоторой я не знаю ãорода, стала совсем милой. Обратное плаванье бóдет мне отдыхом и радостью. Я знаю, что ждет меня, и êаждый день теперь осмыслен. Отсюда мы должны óйти в полночь, но из-за êатастрофичесêоãо обмеления Камы пароходы идóт фантастичесêи, садятся на мель, терпят аварии, и мирное пóтешествие по реêе обращается в авантюрó. Не знаю, êоãда мы бóдем в Нижнем. Надеюсь, что на этот раз в Казань-то мы приедем не ночью, а днем, и я полóчó там письма от тебя. А твое письмо в Кинешмó таê и пропало. Хоть поезжай опять до Рыбинсêа, чтобы полóчить еãо! Наше возвращение по Оêе и по Мосêва-реêе, по-видимомó, не состоится. В Нижний мы, вероятно, приедем числа 27-ãо, и неêоãда óже бóдет пóсêаться в новое, тоже рисêованное, плаванье, а придется вернóться в Мосêвó поездом. Таê мы и бóдем, êаê рассчитывали, 28-ãо дома, и О<льãа> Н<иêолаевна> óспеет, не торопясь, пристóпить ê своей работе. Не знаю, достаточно ли она отдохнóла. Надеюсь, что на обратном пóти, за 5 дней на воде, она еще больше посвежеет и пободреет. Я очень старалась не переваливать на нее своей тяжести, но ты не знаешь, êаêая я. Я хотя и мало ãоворила и не жаловалась, но была сама не своя. Маленьêая-большая! Твоя ãребля меня беспоêоит, êаê бы «бодрая старóшêа» не нажила себе большоãо расширения сердца. Бóдь здорова, моя милая! Ниêаêих предтеч роãатых навстречó мне не выходилоVI и не выйдет, и ни перед êем êолен не преêлоню. Да я и не моãó этоãо сделать, т.ê. и не вставала с êолен с тех пор, êаê в Кашине очóтилась в таêой позиции. Сеãодня 22-ое. Ты вчера приехала в ДнепропетровсêVII. Милая! Знаю, что тебе хорошо, и радóюсь этомó. Ты, пожалóйста, пойми, что это совсем таê. А если полная моя, бесêорыстная радость иноãда осложняется ãрóстью, то этим нисêольêо не аннóлирóется. Ты всеãда знай, что мне дороãо то, что – твое и что дает тебе счастье. И если я в те минóты, êоãда ты со своими, не хочó и не моãó выходить из тени, то это совсем не потомó, что я эãоистична и себялюбива. Одним словом, несмотря на все мои êипения, я в ãлóбине все-таêи прозрачна, и я твой дрóã, Вильãельмина. Я не знаю, êаê ты относишься ê словó поэта, но, очевидно, считаешь еãо леãêовесней, чем человечесêое слово, если ждешь от меня всяêих непостоянств. Пойми же мое человечесêое и мое львиноеVIII слово и поверь емó до êонца. Или таê тебе óже менее интересно становится иметь дело со львятами? Я не меньше Лии ИсааêовныIX знаю, êаêая ты, и знаю, что ты преêрасна, но я болею тобой, и поэтомó не всеãда моãó быть приятна и понятна тебе, êаê и ты мне, п<отомó> ч<то> ты иноãда для меня источниê

¹2 большой боли, êаê и я для тебя. Но всё хорошо и всё бóдет хорошо, п<отомó> ч<то> ãлавное есть. Твоемó ЖенеX передай привет, и помни, что я тебе о нем сêазала. Твоемó братó, если это не ãлóпо, тоже. Нежно тебя люблю, нежно тебя целóю и ждó. Твоя С. (На полях:) Ольãа Ниêолаевна шлет тебе сердечный привет. (Приписêа в верхнем óãлó письма:) Чóвствóешь, êаêая на бóмаãе пыль? Я пишó тебе на палóбе. Города за завесой пыли не видно: это Пермь! 4. 31.VIII.1932

С повинной! Привет из Днепропетровсêа – от людоеда и варвараXI, êоторомó не найти названия даже в словаре Даля. 5.

Маленьêая моя девочêа!

7.VII.1933 Каринсêое

Вчерашнее мое письмо óшло тольêо нынче, п<отомó> ч<то> почта была заêрыта вчера. Сêольêо дней оно бóдет странствовать до Мосêвы, и застанет ли тебя там, – не знаю. Поэтомó пользóюсь оêазией, и на всяêий слóчай посылаю тебе второе письмо, êоторое опóстит в Мосêве в почтовый ящиê здешний аптеêарь завтра рано óтром и êоторое ты должна бóдешь полóчить 8-ãо вечером или 9-ãо óтром. Я не хочó, чтобы твои дни омрачались неизвестностью и сомнениями обо мне. Поэтомó еще раз повторяю, что мы с трóдом, но все-таêи блаãополóчно добрались до КаринсêоãоXII. Поêа я не расêаиваюсь, что приехала сюда, хотя 3-ий день почти беспрерывно моêнó под дождем. Сейчас со всех сторон обстóпила ãроза, темно, ãромыхает, и от этоãо на сердце еще беспоêойней. Мне очень пóсто без тебя, милый дрóã! На мое счастье мне сейчас очень спится, и дни проходят в êаêой-то ошалелости. Что бóдет дальше – не знаю, и подóмать боюсь. Поêа не полóчила ни одноãо письма от тебя. Что бы там ни пописêивал твой зайчоноê, а все-таêи, а все-таêи… Поêа мы отделены дрóã от дрóãа тольêо десятêами êилометров и сплошной стеной дождя, но через несêольêо дней ты отъедешь от меня на сотни êилометров, а потом еще дальше, и мне бóдет еще одиночеXIII. Кстати, в прошлом письме я забыла попросить тебя прислать мне свой êрымсêий адрес. Я напишó тебе несêольêо раз, я не хочó омрачать твой отдых моим молчанием. Я хочó, чтобы тебе было хорошо, Нина! После напряжения последних дней настóпил полный óпадоê сил, и я в óжасе, что бóдет, если эта апатия бóдет с êаждым днем всё óсиливаться! Поêа ниêóда нельзя было выйти из-за дождя, и я чóвствóю себя безóмно отяжелевшей, всячесêи.

¹2 Здесь очень живописно, и я знаю, что этот пейзаж должен мне очень нравиться, но я поêа еще не вижó еãо. Каê-то ты бóдешь отдыхать, милая моя? Надеюсь, что начнешь талантливее меня. Прежде всеãо, береãи себя, – и физичесêи и морально. Забóдь свои естествоиспытательсêие сêлонности и ниêаê не эêспериментирóйXIV. Сêóшно ли тебе без меня в Мосêве, или дни таê забиты работой, что ты и не óспеваешь замечать, что меня там нет? Я очень тебя люблю, Нина! Утешаю себя всяêими разóмными мыслями о том, что всё хорошо и бóдет еще лóчше. Ждó тебя. Комната ó нас отличная, терраса тоже, панорама воêрóã – хоть êóда. Здесь мы поêа вполне сыты, а êоãда пройдет дождевая пора, м<ожет> б<ыть> наêопятся и силы и бóдет отêóда их брать для проãóлоê и проч., станет веселее. А ãлавное, êоãда наладится наша переписêа, и я бóдó знать, что с тобой, что ты дóмаешь и любишь ли меня! Бóдь здорова, «мой демон шалый»XV, не забывай меня. Пришли мне 10 êонвертов с марêами, 10 мароê и 10 отêрытоê – всеãо этоãо здесь нельзя достать. Твоя приóнывшая от дождя Соняшêа. Следóющее письмо адресóю в Кичêас. 6.

Здравствóй, Ниночêа, ãолóбчиê мой!

28.VII.1933 Каринсêое

Пишó тебе на террасе, ранним óтром. Вчера в 5 приемов шел дождь, а в светлые промежóтêи я ходила на почтó, пробовала звонить в Мосêвó (два раза), но телефон, êаê водится, испорчен. Хотела проверить свой ножтрансXVI, и очень рада, что он, оêазывается, все-таêи действóет. Тьфó, тьфó, тьфó! (Правым ртом через левое плечо). Жив êóрилêа и перебирает еще ноãами! Дрóжочеê мой! Ходила я звонить ВерочêеXVII, п<отомó> ч<то> очень опечалилась вчера ее отêрытêой, написанной êаêим-то диêим почерêом, в êоторой она ласêовеньêо ãоворит мне, что совсем больна, что вот óже 8 дней ó нее высоêая температóра (39°) и что «бóдет больна еще долãо». У нее, êаê сейчас водится в Мосêве, желóдочная инфеêция, а ãоворя понятней – острый êолит (а м<ожет> б<ыть> дизентерия, п<отомó> ч<то> с êровью). Пойдó звонить ê ней óтром, предложó свои óслóãи. Очень мне ãрóстненьêо, что я не хожó за ней, êоãда ей таê нехорошо! Она была таê добра и чóтêа êо мне, êоãда я хворала. А я выхожó таêой сêаредной в отношениях с ней, êоãда хворает она. Если б не Ольãа Ниê<олаевна>, êоторая, êонечно, не пóстит меня однó в Мосêвó, я сейчас бы поехала ê Верочêе. Но она пишет, что ходить за ней есть êомó. Она всеãда таê затяжно

¹2 и ãнило хворает, что мне очень страшно, êоãда она заболевает. Если б она óшла, для меня это было бы большим óдаром, – я потеряла бы близêоãо поэта и преданноãо дрóãа и наперсницó в сердечных моих ãорестях. Она – наш дрóã – мой и твой. Дóмай о ней с любовью и хоти, чтобы она жила! Ее отêрытêó я полóчила вчера одновременно с твоей (от 21/VII), в êоторой ты вдрóã вспоминаешь Верочêó и велишь ей êланяться. От тебя с 24-ãо нет опять писем. Вчера (27-ãо!) полóчена телеãрамма, посланная 22-ãо. На ней отметêа педантичной почты («23-ãо выходной день»), т<о> е<сть> 23-ãо – восêресенье почта ãóляла и поэтомó телеãрамма не моãла быть доставлена в этот день, а 24-ãо, 25-ãо и 26-ãо почта, очевидно, очóхивалась после выходноãо дня (о чем в педантичесêом примечании êонечно не óпоминается)… Милая моя! Бóдь здорова. Крепеньêо тебя целóю, анãел мой! Очень прошó тебя: êоãда приедешь в Мосêвó 20-ãо, бóдь осторожна в еде. Не ходи обедать в Дом óченых и ни в êаêие дрóãие заведения. Пóсть лóчше Вера Ал<еêсеевна> постряпает для тебя в этот день дома. Таê вернее. Ладно? Не êóшай êилеê, êамсы, êонсервов, мороженоãо, не пей прохладительных напитêов, а лóчше всеãо сêорей приезжай ê нам, а мы-то óж тебя поêормим не за страх, а за совесть! Всё те же ли ó тебя планы, т<о> е<сть> собираешься ли ты в тот же день, êаê вернешься с Днепростроя, направиться в Каринсêое? На этот вопрос не забóдь ответить заблаãовременно, чтобы я моãла послать за тобой отсюда на станцию лошадь. Ты выйди из ваãона простоволосая, и по твоей белой ãоловóшêе тебя среди всех отличит возница. А ты, выйдя, спроси, нет ли êоãо из Каринсêоãо? Ладно? Голóбчиê мой! Я тебе писала вчера óтром и отправила заêазным, но ввидó исêлючительной работы почты – в Кичêасе, ввидó тоãо, что 2 заêазных письма моих там и 1 телеãрамма прилипли ê чьим-то пытливым рóêам, ó меня нет ниêаêой веры в то, что и вчерашнее мое письмо не постиãнет та же óчасть. Писать незнаêомцам ó меня нет ниêаêой охоты (пóсть развлеêаются собственными средствами), а человеê я óпрямый и хочó, чтобы мои письма все-таêи доходили до тех людей, êомó я их адресóю (хотя бы во вторóю очередь!). Поэтомó это письмо я хочó отправить с обратной расписêой, если этот вид рóчательства за доставêó êорреспонденции сохранился. А действительность этой ãарантии мы таêим образом проверим на опыте. Ведь ты ó меня естествоиспытатель? Вот и я эêспериментирóю (правда, в совсем дрóãой области). Ты в своей ответной телеãрамме пишешь, что «часто писала с Днепростроя». Таê вот оттóда я полóчила тольêо 1 письмо и 1 отêрытêó. Я же послала тебе в Кичêас 3 письма, из êоих 2 заêазными (9–10-ãо и 11 июля), и ни их, ни моей телеãраммы от 13/VII ты до сих пор (сейчас óже 28/VII) не полóчила. Положение совершенно ясное, не таê ли?

¹2 Заметно похолодало. Утра и вечера óже очень прохладные, и я ожила, стала хорошо спать, все «чóдеса» мои êончились – я не падаю, не ношóсь по êомнате и прочнее держóсь на ноãах. С óдовольствием чóвствóю твердóю землю под ноãами и хватаюсь за нее всей ножной пятерней! Рррр! Львы êаê бóдто опять êотирóются на бирже. Целóю тебя нежненьêо и êрепеньêо и всячесêи. Твоя Львинова. P.S. Да! Меня смóщает одно обстоятельство, и не знаю, êаê тебе об этом сêазать… Нó, предположим, сêажó хотя бы таê: Каê мне это ни присêорбно, Здесь на виллах нет óборных, Но повсюдó, мой êóмир, Приãотовлен вам…

А все прочее в порядêе, и живем мы здесь óдобнее и не менее вêóсно, чем в Кашине. С. I

Долг, о котором идет речь, связан с совместной летней жизнью в Кашине С. Парнок, Н. Веденеевой и О. Цубербиллер, и под «мы» подразумевается О. Цубербиллер. II Имеется в виду прислуга Н. Веденеевой. III Парнок говорит о своем стихотворении веденеевского цикла «Большая Медведица»: Ведь ты не добрая, не злая, Зачем несу тебе, не знаю, Ведь ты, как сухостой, суха, – Я семизвездие стиха. IV Цитата из пьесы Тютчева «Увы, что нашего незнанья // И беспомощней и грустней?» V Происхождение этого прозвища мы не знаем. VI Возможно, здесь намек на стихотворение из сборника Парнок «Вполголоса» «Медленно-медленно вечер…» VII В Днепропетровске жил брат Н. Веденеевой, строитель Днепрогэса. VIII Парнок в нескольких письмах говорит о своей львиной природе; семантика подобного отождествления остается неясной. (Парнок – «Лев» по знаку Зодиака). IX Подразумевается, очевидно, какая-то знакомая Н. Веденеевой. X Женя – сын Н. Веденеевой. XI Судя по этой записочке, Парнок неожиданно изменила свои первоначальные планы и поехала в Днепропетровск, чтобы увидеться с Н. Веденеевой. Этот поступок она сама расценивала как дикий, эксцентричный и потому процитировала свою пьесу из цикла «Ненужное добро», где поэты с их повышенной эмоциональностью сравниваются с дикарями и варварами: Мы – дикари, мы – людоеды. Смотри же, помни: еду, еду… Эх, «еду, еду – не свищу, А как наеду, не спущу»! XII На пути в Каринское машина, в которой ехали Парнок и О. Цубербиллер, увязла в глубокой грязи, откуда ее еле вытащили солдаты. XIII Н. Веденеева уезжала в отпуск на юг. XIV Это странное написание появляется еще раз. По-видимому, слово из домашнего лексикона Н. Веденеевой. XV Цитата из стихотворения цикла «Ненужное добро»: Моя любовь, мой демон шалый! XVI Парнок иронически обыгрывает пристрастие того времени к обычно нелепым сокращениям; ножтранс – ножной транспорт. XVII Звягинцева Вера Клавдиевна (1894 – 1972) – поэт и переводчик, близкая знакомая Парнок. После смерти Парнок ее либретто оперы А. Спендиарова «Алмаст» было издано в переработке В. Звягинцевой.

В следующем номере журнала, который мы планируем выпустить в июне 2000 г., будут напечатаны: рассказ Светланы Берзиной «Как я стал ненормальным», глава «Однополая любовь» из книги Григория Чхартишвили «Писатель и самоубийство», интервью с Майей Захаровной, основательницей клуба «Свеча» стихи разных авторов, и другие материалы. Заявки на третий номер журнала присылайте на наш почтовый адрес, а также по e-mail, и редакция вышлет вам журнал наложенным платежом. Наш адрес: 121099, Москва, а/я 10, Харитоновой (в случае предполагаемого ответа со стороны редакции высылайте, пожалуйста, конверт с Вашим адресом). E-mail: island_ostrov@inbox.ru Адрес в Интернете – http://gay.ru/lesbi/ostrov

Издание не коммерческое. Редакция с благодарностью примет любую финансовую и информационную помощь.

Над номером работали: Ольга Герт и Полина Алексеева. Верстка: Ольга Герт.