Издательство «4КД»
Текст: Алексей Муратов Кирилл Асс Сергей Ситар Юрий Аввакумов Евгений Асс Ричард Пэйр Макет и верстка: Елизавета Шипкова Кураторы проекта: Мария Челоянц Дмитрий Девишвилли Фотографии проектов: Юрий Пальмин Фотографии А.Бродского в мастерской: Петр Антонов
Москва, 2017 МГХПА им Строганова
В этой книге речь идет о нескольких проектах Александра Бродского, которые существуют сейчас только на фотографиях. Зачастую монографию о здравствующем архитекторе воспринимают как памятник при жизни. Дескать, она возносит своего героя на нерукотворный пьедестал, отпечатывает в вечности его постройки и проекты. Бара «Облако» или Ледяного павильона Бродского уже не существует, но в книге, которую вы держите в руках, они представлены и, значит, как бы овеяны «загробной» славой.
АЛЕКСАНДР БРОДСКИЙ
ВРЕМЕННАЯ АРХИТЕКТУ
Москва, 2017
Я УРА
Содержание
8–17
Александр Бродский — архитектор, художник
18–29
Павильон для водочных церемоний
30–43
Кафе «Облако» в Пирогово
44–53
Ледяной бар на реке Клязьме
54– 67
Тепляки на Стрелке
68–81
Приют одинокого шахматиста
82–87
Юрий Аввакумов «Про друга»
88–95
Евгений Асс «Припоминание и узнавание»
96–101
Ричард Пэйр «Радости воображения»
102–111
Сергей Ситар «Начало движения»
Александр Бродский
Архитектор Художник
АЛЕКСАНДР БРОДСКИЙ
8 / 11
Александр Бродский Временная архитектура
Александр Бродский
Архитектор Художник
Зачастую монографию о здравствующем архитекторе воспринимают как памятник при жизни. Дескать, она возносит своего героя на нерукотворный пьедестал, отпечатывает в вечности его постройки и проекты. Бара «Облако» или Ледяного павильона Бродского уже не существует, но в журнале, который вы держите в руках, они представлены и, значит, как бы овеяны «загробной» славой. Впрочем, это издание дает нам возможость коснуться не теряющего интереса вопроса — о роли личности (и личного) в сегодняшней архитектуре. Возможно ли в ней подлинно индивицуальное высказывание? И если да, то в какой форме, в каком формате и во имя чего? По своей природе архитектура коллективна. Это касается и моментов ее создания, и моментов ее восприятия. На пути воплощения в жизнь проект проходит через многие руки, и от этого конечное произведение не обязательно теряет в качестве. Притягательность готических соборов никак не уменьшается от того, что они возводились десятками неизвестных мастеров. Но возможно ли в наши дни, чтобы проникновенное высказывание было анонимно? Идеи, ранее казавшиеся незыблемыми и общезначимыми, утратили свой авторитет. И, как следствие, утратили свою легитимность общепринятые правила их формализации. Не стало того, чему создатель здания мог бы самозабвенно подчинить свою индивидуальность — теперь он призван «разговаривать» от собственного имени. И здесь уже требуется умение быть самим собой, ведь никто не будет сопереживать плохому актеру. Бродскому сопереживают. Сопереживают его архитектуре так, как раньше сопереживали его «бумажным» работам, сделанным вместе с Ильей Уткиным, его арт-инсталляциям. С ними у построек и проектов Бродского существует и тематическое родство, и формальная преемственность. Но чувствуются и различия. И заключаются они не только в том, что средства самовыражения у Бродского теперь другие.
10 / 13
Александр Бродский Временная архитектура
Куда-то выпарилась та ностальгическая нота, которой пронизано его неархитектурное, художественное творчество. Там, подобно экологу, спасающему исчезающих зверушек, Бродский обнаруживает предметы и смыслы, с подозрительным постоянством вытесняемые из нашей повседневности, и закрепляет их в графических и скульптурных образах. Создается впечатление, что в сгущающихся сумерках художник спешит извлечь на свет теряющие различимость осколки былого. Пребыванию в потемках сопутствует особая расфокусированность взгляда — «идеалистическая нечеткость» (Слотердайк), присущая как пассеисту, так и близорукому, благодаря которой даже самое ничтожное кажется поэтически возвышенным. Архитектурный же проект моделирует не прошлое, а будущее — реконструкция минувшего, сколь бы прекрасным оно ни было, чревато театрализацией, вступающей в конфликт с естественным ходом нашей жизни. Бродский конфликта избегает. В архитектуре его изобразительный язык делается более абстрактным, а следовательно — современным, сохраняя при этом характерный «сумеречный» акцент. Приметы былого, отсылающие как к историчности нашего собственного бытия, так и к более далеким эпохам, культурам и странам, не противопоставляются сегодняшнему дню, обретая ностальгически заряженную образность и предметность. Они плавно перетекают в настоящее, мирно уживаясь с ним. Безмятежность этого сожительства согревает душу: современность перестает восприниматься как драма, где любое движение вперед обесценивается многими утратами. Наступает умиротворение — чувство, которое, в отличие от прочего «изо», наверное, и призванарождать архитектура. Первая известность пришла к Александру Бродскому, когда он со своим другом Ильей Уткиным стал регулярно получать призы на международных архитектурных конкурсах 80-х годов. Их совместные работы этого периода стали образцовыми проектами «бумажной архитек-
Александр Бродский
Архитектор Художник
туры» — течения, объединившего молодых талантливых архитекторов, не видевших возможности для практической самореализации в лоне советской архитектуры. Творческая деятельность архитекторов, которая всегда останется на листах бумаги. Проекты созданные ради поиска новых форм без цели их последующей материализации. Здесь было много остроумия, мрачноватой иронии, изящных построений и неявной тоски, все это было далеко от реальности и к ней никак не стремилось. В конце 80-х — на заре Перестройки — дуэт Бродского и Уткина с группой друзей спроектировали и построили интерьер ресторана «Атриум», который доказал, что вещи воплощенные всегда меньше чем то, что доступно воображению. Вскоре дуэт распался, Бродский уехал в США, где занялся уже исключительно искусством. А в начале 2000-х он вернулся в Россию и стал наконец практикующим архитектором, оставаясь в то же время художником. Уже первые работы Бродского по возвращении оказались пограничными. Часто трудно даже определить, что из его работ архитектурные объекты, а что — произведения искусства. Прославленный Павильон для водочных церемоний был сделан для фестиваля АртКлязьма, а оказался самым узнаваемым домом Бродского. А Ледяной бар, построенный на сезон для буеристов Пироговского водохранилища, стал совершенным художественным жестом. Все работы Бродского отмечены этой неготовностью разделить архитектуру и искусство, вернее, полным отказом от различения этих областей. На архитектурной Биеннале 2006 года Бродский заполнил павильон инсталляциями, а свои архитектурные работы показывал в виде слайд-шоу в подвале. Формальный язык Бродского составлен из объектов, стремящихся воспроизвести воспоминания и сновидения. Самой прямолинейной работой на эту тему была еще американская инсталляция «Серое вещество», состоявшая из сотен глиняных бытовых и не
12 / 13
Александр Бродский Временная архитектура
очень предметов, слепленных по памяти, воплощенный каталог образов прошлого, роящихся в сознании. Занявшись реальной архитектурой, Бродский лишь продлил эту одержимость воспоминаниями в архитектурное пространство, и обогатил его образами из своей профессиональной памяти. Эффект оказался потрясающим. Преодолев изоляцию, свойственную территории художественного, этот «метод» (Бродский отчаянно неметодичен) породил объекты, формирующие повседневную реальность. Вместе с тем, присущая памяти избирательность и страсть Бродского к домашнему теплу, простому уюту, делают его дома до крайности жилыми, а художественные работы — домашними. Они всегда оказываются слепками с сознания зрителя, а их метафоричность никогда не загораживает формальных качеств, оставаясь на заднем плане, но вместе с тем незаметно превращая переживание обычного в глубокое чувство. Чувство, неразрывно связывающее банальность повседневного с историей, жизнью и судьбой.
Александр Бродский
Архитектор Художник
14 / 15
Александр Бродский Временная архитектура
Александр Бродский в своей мастерской
Архитектор Художник
16 / 17
Александр Бродский Временная архитектура
Планируемый срок эксплуатации
1 неделя
Фактический срок эксплуатации
9 лет
ПАВИЛЬОН ДЛЯ ВОДОЧ ЦЕРЕМОНИЙ
18 / 19
ЧНЫХ Й
Александр Бродский Временная архитектура
Павильон для водочных церемоний
2003
Название явственно отображает назначение данной постройки. Объект выполнен из оконных рам XIX века, которые были спасены во время сноса фабрики Бутикова в районе Остоженки. Павильон стоит на четырех сваях-ножках, к входу ведет небольшая лестница без перил. Стены, двускатная крыша и дверь — все это состоит исключительно из оконных рам, выкрашенных в белый цвет, как и остальные детали. Настил пола выполнен из деревянных досок. Стоит отметить, что у Бродского довольно часто многие элементы или поверхности целиком окрашены именно в белый цвет или светлые тона. Внутри домика находится небольшой стол и сверху нависает шар-лампа (аналогичная композиция наблюдается в пермской Ротонде). Некоторые из окошек на плоскости стен действительно форточки, которые являются единственными черными провалами в этой белой конструкции, особенно если наблюдать ее в зимний период. По сравнению с обеими Ротондами павильон выглядит более хрупким,
20 / 21
Александр Бродский Временная архитектура
ведь окна по своим размерам и фактуре (они имеют больше дробных элементов) отличаются от современных. Но эта хрупкость только усиливает работу воображения: например, появляются параллели с японскими домиками, поднятыми на сваи и их геометрически разлинованными раздвижными стенами. Усиливает это впечатление интерьер, размещение за столом которого представляется не иначе, как в позе «лотоса». Глядя на павильон, его свободно можно представить в саду камней или под цветущей сакурой.
Павильон для водочных церемоний
2003
22 / 23
Александр Бродский Временная архитектура
Павильон для водочных церемоний
2003
24 / 25
Александр Бродский Временная архитектура
Павильон для водочных церемоний
2003
26 / 27
Александр Бродский Временная архитектура
Павильон для водочных церемоний
2003
28 / 29
Александр Бродский Временная архитектура
Планируемый срок эксплуатации
3 месяца
Фактический срок эксплуатации
5 лет
КАФЕ ОБЛАКО В ПИРОГОВО
30 / 31
О
Александр Бродский Временная архитектура
Кафе «Облако» в Пирогово
2003
Бар (или кафе) тоже экспонат: он был построен по проекту Александра Бродского в 2003 году, а назван так потому, что крыша сделана из пленки и напоминает то ли паруса, то ли действительно огромное полупрозрачное облако. Очень трудно определить его реальное назначение, он скорее похож на огромную беседку, где можно посидеть с друзьями или укрыться от дождя. Но в случае с Бродским такая простая конструкция становится чем-то большим, притягивая к себе огромное количество людей, как в настоящем баре пятничным вечером. Простейшую конструкцию разбавляет интересная крыша. Для создания этой самой крыши (а если быть точнее, пространства под и над ней) было использовано примерно тысяча целлофановых пакетов. Но в конструкции существует некоторая хитрость. Пластиковые сумки не могли защитить от дождя, именно по этой причине сновная крыша была изначально сделана из толстой прозрачной пластмассы, а затем сверху и снизу по всей
32 / 33
Александр Бродский Временная архитектура
площади этой крыши были зафиксированны сотни пластиковых пакетов. Огромное количество тонкой прозрачной шуршащей массы создавало невероятную атмосферу. Так как кафе находилось рядом с озером, откуда постоянно дует ветер, вся эта воздушная конструкция создавала невероятно красивое звучание.
Кафе «Облако» в Пирогово
2003
34 / 35
Александр Бродский Временная архитектура
Кафе «Облако» в Пирогово
2003
36 / 37
Александр Бродский Временная архитектура
Кафе «Облако» в Пирогово
2003
38 / 39
Александр Бродский Временная архитектура
Кафе «Облако» в Пирогово
2003
40 / 41
Александр Бродский Временная архитектура
Кафе «Облако» в Пирогово
2003
42 / 43
Александр Бродский Временная архитектура
Планируемый срок эксплуатации
1 месяц
Фактический срок эксплуатации
2,5 месяца
ЛЕДЯНОЙ БАР НА РЕКЕ КЛЯЗЬМЕ
44 / 45
Александр Бродский Временная архитектура
Ледяной бар на реке Клязьме
2004
Ледяной бар, построенный на сезон для буеристов Пироговского водохранилища, стал совершенным художественным жестом. Все работы Бродского отмечены этой неготовностью разделить архитектуру и искусство, вернее, полным отказом от различения этих областей. «Ледяной бар» на Клязьминском водохранилище растаял тихо и незаметно, в полной гармонии с законами природы. С Ледяным павильоном вся начальная конструкция и последующий процесс демонтажа — это своего рода церемония появления и исчезновения. Временная (не постоянная) оппозиция, вероятно, наиболее сильна в этом проекте: временный материал на временной поверхности льда. Так выразился автор постройки в своем интервью спустя приблизительно год после демонтажа постройки: «Ледяной бар был сезонным павильоном на льду Клязьминского водохранилища. Цель состояла в том, чтобы просто обеспечить напитки конькобежцам
46 / 47
Александр Бродский Временная архитектура
и ледорубам на льду озера зимой в рамках бюджета в 500 долларов. Структура состояла из деревянной рамы, обернутой в стальную сетку, затем распылялась водой, которая сразу же замерзала при температуре −15 °С. Меня очень интересовал момент, когда здание исчезнет. Многие люди приходили к павильону, когда его больше не было. Я получил важный приз за этот проект на архитектурной выставке в Москве. Это было в конце мая, и они дали мне приз за лучшую построенную структуру, которая уже исчезла. Я тогда подумал, что это очень символично».
Ледяной бар на реке Клязьме
2004
48 / 49
Александр Бродский Временная архитектура
Ледяной бар на реке Клязьме
2004
50 / 51
Александр Бродский Временная архитектура
Ледяной бар на реке Клязьме
2004
52 / 53
Александр Бродский Временная архитектура
Планируемый срок эксплуатации
2 месяца
Фактический срок эксплуатации
3 месяца
ТЕПЛЯКИ НА СТРЕЛКЕ
54 / 55
Е
Александр Бродский Временная архитектура
Тепляки на Стрелке
2012
В конце декабря 2011 года во дворе института «Стрелка» Бродский вместе с коллегами из его мастерской сделали инсталляцию «Тепляки». Ее уютное название происходит от очень прозаичного предмета — от современной стройки, где сейчас принято укрывать фасады и фундаменты зданий специальными тканями, для того, чтобы работать круглый год. Тема зимнего укрытия должна быть близка архитекторам-практикам, и задачу специфически «зимней» инсталляции решает идеально и гуманно. Как правило, архитекторы и художники, если им почему-либо нужно высказаться на тему зимы, строят ледяные скульптуры и снежные домики, повторяя ошибку Анны Иоанновны. Бродский поступил человечнее: его домики теплые и светятся в темноте. Перед тремя входами в классы «Стрелки» он соорудил три довольно-таки крупных тамбура, натянув несколько слоев полиэтилена на деревянный каркас. Внутри каждого из получившихся «притворов» установлен фанерный ящик с искусственным костром
56 / 57
Александр Бродский Временная архитектура
из кусочков белой материи, подсвеченных цветными лампами и поддуваемых теплым воздухом. Воздух заодно обогревает помещения. Любому, кто когда-либо где-либо учился, вестибюльчики «тепляков» должны напомнить курилку-«сачок» — самое приятное место в любом учебном заведении. Свет и очаг у Бродского, которого называют то лиричным, то камерным, то домашним, встречаются почти все время, в том или ином виде. Он как будто ищет этот свет, зажигает его везде, где может, как турист костер в лесу, пытаясь согреться. «Тепляки» только ждут того, чтобы наполниться жизнью, впустить в себя новые разговоры и людей. Людей, для которых архитекторы так заботливо соорудили костры, чтобы те могли согреться, придя из холодной зимней Москвы.
Тепляки на Стрелке
2012
58 / 59
Александр Бродский Временная архитектура
Тепляки на Стрелке
2012
60 / 61
Александр Бродский Временная архитектура
Тепляки на Стрелке
2012
62 / 63
Александр Бродский Временная архитектура
Тепляки на Стрелке
2012
64 / 65
Александр Бродский Временная архитектура
Тепляки на Стрелке
2012
66 / 67
Александр Бродский Временная архитектура
Планируемый срок эксплуатации
6 месяцев
Фактический срок эксплуатации
6 месяцев
ПРИЮТ ОДИНОКОГО ШАХМАТИС
68 / 69
О СТА
Александр Бродский Временная архитектура
Приют одинокого шахматиста
2016
На фоне патетического российского павильона остро и глубоко воспринималась инсталляция, выстроенная Александром Бродским, которого куратор биеннале Алехандро Аравена лично пригласил к участию. Сарай своей поэтичностью и несуразностью обращал на себя внимание каждого посетителя, заставляя остановиться и почувствовать хотя бы часть заложенных автором ассоциаций. Притулившийся на самом краю берега в венецианском Арсенале, как васнецовская Аленушка у воды, небольшой покосившийся сарай, покрытый серым рубероидом, вызывает щемящее чувство узнавания. Если есть у российских построек какой-то элементарный модуль, то он очень похож на постройку Бродского, большого мастера вот таких метафорических полускульптур-полузданий, уютных павильонов и беседок, часто собранных из бэушных дощечек и рам. В конце концов, рядом с фронтом должно быть и убежище от боев. И возможно, именно оно находится на самой передовой. К тонким ма-
70 / 71
Александр Бродский Временная архитектура
териям обращена эта инсталляция. Один проем, обрамляющий вид на кампаниллу, притулившиеся к стене два стула и столик с глиняными шахматами, наклоненные под фирменным «бродским» углом в 95 градусов, — и всё. Эту эскапистскую мечту частного человека, вынужденного жить в безумном массовом мире, Аравена (а он лично сочинил экспликации к работам всех 88 участников своего проекта) пафосно соотнес с великой русской литературой: Бродский, по его мнению, делает видимым невидимое — человеческую душу.
Приют одинокого шахматиста
2016
72 / 73
Александр Бродский Временная архитектура
Приют одинокого шахматиста
2016
74 / 75
Александр Бродский Временная архитектура
Приют одинокого шахматиста
2016
76 / 77
Александр Бродский Временная архитектура
Приют одинокого шахматиста
2016
78 / 79
Александр Бродский Временная архитектура
Приют одинокого шахматиста
2016
80 / 81
Александр Бродский Временная архитектура
Юрий Аввакумов
Художник Архитектор Куратор
ЮРИЙ АВВАКУМОВ ПРО ДРУГА
92 / 93
Александр Бродский Временная архитектура
Я знаю Бродского уже 30 лет... На этой первой фразе заказанного журналом «Проект Россия» небольшого эссе я застрял на месяц. Память выдавала какие-то давно и, казалось бы, навсегда забытые истории, вроде той, начала 90-х, когда Саша (Бродский) и Илюша (Уткин), узнав, что я собираюсь в Нью-Йорк, озаботили меня поручением поставить в их командировочных удостоверениях печати. Что за организация коман-
дировала в Америку двух отбившихся от организованной советской жизни художников — теперь совершенная загадка, но я хорошо помню, как, пользуясь шапочным знакомством в музее Гуггенхайма, именно там и решил исполнить смешную просьбу, и как выяснилось, что круглых чернильных печатей в музее нет, а есть только рельефный штемпель, — им и были красиво продавлены, припечатаны бюрократические «прибыл» и «убыл». Где-то теперь зти исторические бумажки? И что, любопытно, стало с рельефным оттиском на дешевой офсетной бумаге — исчез, расплющился, лежа в плотной папке с другими справками? Я хорошо знаю одно — художник с возрастом не меняется. Восприятие мира, формирующееся в человеке в раннем детстве, у художника становится глав-
Юрий Аввакумов
Про друга
ным творческим мотивом всей жизни, как бы жизнь вокруг ни меняла свои очертания. Я не видел детских рисунков Бродского — видел, как рисовал его сын, маленький Сашок — гениально. Многие дети потрясающе рисуют, пока их не начинают учить. Ученические штудии, которые часто демонстрируются на ретроспективных выставках, никакого отношения к художникам не имеют. В спецшколах и институтах рисовать учат как способу зарабатывать — не больше. И совсем мало учат умению просто извлекать из собственной памяти прошлые впечатления и по-детски откровенно ими делиться. Бродский это умеет настолько хорошо, что кажется, его архитектура нарисована рукой ребенка, а не выпускника архитектурного института...Память подсказывала истории, но разум
1. Ресторан «95°» в «Бухте Радости», 2001г
отказывался анализировать творческий путь старого друга. Я ведь просто люблю то, что Бродский делает, и то, как он делает. Из самых любимых: Хрустальный дворец, Архитектурный колумбарий, Безымянная река, Вилла Клаустрофобия, Стеклянная башня, Palazzo Nero, Canalis Utopicus, Кома, 95° (1)‚ Павильон для водочных церемоний (2), Спортплощадка... Произведения Бродского легче считать сериями — серия проектов офортов сменяется серией гипсовых инсталляций, за которой следует серия глиняных скульптур, серия ресторанов и дачных домиков дополняется серией архивных коробок. Список не закрыт, и мне страшно любопытно, каким будет продолжение. Представляется, что самым долговечным материалом в этом перечне окажутся офортные доски,
94 / 95
Александр Бродский Временная архитектура
гипс — материал твердый, но хрупкий, необожженная глина либо рассыпается в прах, либо размокает в грязь, в коробках и вовсе хранится забытый мусор да какашки, которые, в свою очередь, и производятся в более капитальных по статусу ресторанах и срубчатых дачах, первых претендентах на самостоятельное превращение в строительный мусор. Самое для меня интересное, как в этой цепочке бумага–гипс–глина– дерево–мусор от звена к звену повышается степень бренности произведения. Чем архитектура жилья и предприятий общепита отличается от скульптурных объектов? Наличием мусоропровода и канализации. А чем, кроме запаха, глина отличается от говна? Они просто соседние звенья в замкнутой цепочке — одно стоит в начале, другое в конце. Архитектура
2. Павильон для водочных церемоний, 2003г
у Бродского как будто заранее готовится к переходу в иной мир, понимая, что умереть естественным путем, превратившись в руину, истлеть, ей не дадут. Вырубят как вишневый сад. И вот, опережая будущих ликвидаторов, Бродский работает с неоштукатуренными кирпичными стенами, вносит в интерьер старые окна, будто ремонт еще не начался, красит все нейтральным серым, будто покрывает пылью, кренит бревна клязьминской постройки, будто она готовится упасть, пытается зарастить травой цилиндрическую кровлю летнего домика, будто тот уже дожил до возраста землянки, строит кроватку-надгробие на фестивале лэнд-арта и т.д. Бродский театрален. Шофер собственного Театра без Сцены, колесящий по городу с толпой зрителей,
Юрий Аввакумов
Про друга
чтобы показать писающую собаку. Он не выдумывает пьесы, он их вспоминает, а памяти Бродского можно только завидовать — несколько сотен глиняных портретов вещей из далекого прошлого для инсталляции «Серое вещество» (3) были вылеплены по памяти. Он обаятелен и хочет нравиться публике, как театральный актер. Это его слабость, сила его архитектуры в сопереживании пространству, когда он как на сцене проживает часть жизни сочиняемой архитектуры, а она благодарно хранит память и о детстве, и о близкой старости, как если бы сама была сентиментальным живым существом. Если верна моя догадка, что творчество Александра Бродского развивается линейно, освобождаясь последовательно от всяких признаков монументальности
3. Выставка в Галерее Фельдмана (Нью-Йорк) «Серое вещество», 1999г
и материальности, стремясь к эфемерной форме художественного жеста, то, может быть, верна и другая — чем дальше отдаляется страна детских воспоминаний, тем сильнее они становятся в его творчестве, потому что память самый прочный материал из тех, с которыми приходилось работать художнику и архитектору Бродскому. В выставке «Россия!» (4), организованной музеем Гуггенхайма, Бродский через пятнадцать лет после мнимой командировки участие принял. Офорты, инсталляции и скульптуры давно попали в разные музейные хранения, за них можно не волноваться, их сберегут. Сегодняшние постройки Бродского вряд ли переживут бумагу, на которой они вычерчены, но я не думаю, что его самого это волнует. Бродский слишком давно в искусстве
96 / 97
Александр Бродский Временная архитектура
и хорошо знает, что искусство не вечно, а жизнь коротка. По крайней мере, так он ее проектирует. 4. Экспозиция на выставке «Россия!» в музее Гуггенхайма, 2005г
Евгений Асс
Архитектор Художник Фотограф
ЕВГЕНИЙ АСС ПРИПОМИНАНИЕ И УЗНАВАНИЕ
98 / 99
Александр Бродский Временная архитектура
Бродский уникальный человек и художник. Как архитектор он уникален не только в отечественном архитектурном пейзаже, но и в мировом. Он единственный модный российский архитектор, стоящий в стороне от международной архитектурной моды. Он не любит смотреть новые журналы и пролистывает их, не надевая очков. Он вообще равнодушен к новостям, не читает газет и не смотрит телевизор. Он не знает имен действующих политиков и новых
поп-звезд, как эстрадных, так и архитектурных. Это не высокомерие, а искреннее простодушие. Он любит Пиранези, анонимную архитектуру, Led Zeppelin и Петра Мамонова, советские фильмы 50-х и голливудские блокбастеры. По воскресеньям он с друзьями играет в футбол и болеет за бразильцев. Хотя он честно признается, что из литературы предпочитает Конан-Дойля и Стивенсона, побеседовать с ним почитают за честь известные писатели и философы. Бродский терпеть не может полезные йогурты и мюсли и на завтрак — выбирает вредные сардельки и пиво. Он носит одни и те же «говнодавы» и на стройке, и на приеме в британском посольстве — любимые башмаки годами ищутся по всему миру и находятся где-нибудь на окраине
Евгений Асс
Припоминание и узнавание
Чикаго. Не любить его могут только те, кто с ним не знаком. А знакома с ним вся Москва, половина Нью-Йорка и треть остального света. И он всех любит. Его дружелюбие безгранично. На ежегодный пикник по случаю его дня рождения собираются две сотни гостей разных возрастов и сословий. И он 365 дней в году отмечает чьи-то дни рождения. В причудливой и тесноватой квартире-мастерской, доставшейся сыну в наследство от замечательного художника Саввы Бродското, почти постоянно кто-то гостит — то фотограф из Нью-Йорка, то галерист из Милана, то профессор из Лондона с женой и детьми. Он враг строгой дисциплины. Он постоянно опаздывает, все делает в последний момент, но чудесным образом всегда успевает. Он ненавидит разговоры
5. Мастерская Александра Бродского во флигель «Руина» в музее архитектуры
о деньгах и вздрагивает при слове «СМЕТА». В его мастерской царит высокохудожественный хаос. Симпатичные молодые сотрудники безгранично преданы начальнику и радуются свободному распорядку рабочего дня. На столе босса нет компьютера: «Я что, похож на программиста, что ли?» Зато на столе горы бумаг с характерными бродовскими каракулями каждую хоть сейчас на выставку. Мастерская располагается в «Руине» (5). Вроде бы случайно, но безукоризненно точно. Потому что руины — это его тема. Руины он любит за фактуру и память. Его привлекает материя, траченная временем или пребывающая в неопределенном, двойственном состоянии — то ли уже разрушается, то ли еще недоделано. Как, например, каркас
100 / 101
Александр Бродский Временная архитектура
ресторана «95 градусов» (1). Полировке и глянцу он предпочитает трещины, выбоины, наслоения краски и прочие огрехи и недостатки строительства. Он восхищается классикой, но отыскивает величие и высоту в обыденном и повседневном. Его пристрастия, привычки, черты характера и образ жизни полностью претворяются в его архитектуре. Он кроит свою архитектуру из памяти, где хранятся детство, книги, друзья, случаи из жизни, любимые места и еще много всего. С ним постоянно происходят фантастические истории, которые он очень смешно рассказывает, сидя под антресолью за низким столиком у себя в квартире и наливая гостям рюмку за рюмкой. Волшебным образом эти истории потом становятся архитектурой. Вся его архитектура — припоминание и узнавание. Мы,
кажется, где-то видели эти решеточки, и эти подпорки, и лестницу вроде этой. Нам знакомы их спонтанность и брутальность. Похоже,они были везде и всегда. Какому месту и какой эпохе принадлежат мятые жестяные пристроечки, разнокалиберные окошки, заляпанные белилами, дощатый навес на покосившихся стойках? В своей безместности и вневременности они обретают величие и красоту памятника. Их трогательная непритязательность наполняет мир добром и теплотой, при соприкосновении с которыми щемит сердце и першит в горле. Архитектура Бродского нежна, безалаберна и дружелюбна, как ее автор. Кажется, что построенные им пространства были населены и имели историю еще до того,как в них появились посетители и обитатели. В его работах нет прямых цитат.
Евгений Асс
Припоминание и узнавание
Все узнаваемые нами вещи на самом деле его творческие открытия. В искусстве хорошо придуманное реальнее существующего. Его архитектура похожа на стихи его друзей Тимура Кибирова и Сергея Гандлевского — те же интонации, образный строй, та же поэтика. Гандлевский назвал эту поэзию критическим сентиментализмом. Термин вполне применимый к архитектуре Бродского. Это тип современной чувствительности без надрывного пафоса, но и без разрушительной иронии. Искренность искушенного наблюдателя. «Я чайник поставлю на плитку, / задерну на кухне окно. / Меня окружают пожитки, / любимые мною давно/». Что-то знакомое. Откуда я это знаю? (Тимур Кибиров, посвящается Саше Бродскому, 1993). Он самый современный российский архитектор — не в технологиче-
ском, а в культурном смысле. Он фантастически изобретателен. Крыша из полиэтиленовых пакетов и сетчатая стена изо льда — самые радикальные жесты в отечественной архитектуре с незапамятных времен, покруче Херцога и де Мерона. В то же время он и самый антисовременный архитектор, поскольку и своей работой, и всем своим существом выражает протест против неистового прогресса, буржуазного гламура и дизайнерской конъюнктуры. Он радикал и консерватор в одном лице. Он демонстративно равнодушен ко всем модным архитектурным забавам. В его ассортименте геометрических форм нет ни одной косоугольной или криволинейной фигуры. В старомодных ортогональных планах находится достаточно простора для сильных и точных концепций. Концептуальная
102 / 103
Александр Бродский Временная архитектура
точность редко встречается в наших широтах. Бродского ведет интуиция художника — его пространственные и пластические идеи принадлежат скорее сфере современного искусства, чем архитектуры. Прежде всего благодаря бескомпромиссности высказывания, свежести образного языка, свободе обращения с материалом. Вспомним соответственно бар «Облако» (6), «95 градусов» (1), «Водочный павильон» (2). Вот почему его проекты оказываются вне облюбованных архитектурными обозревателями стилистических клише и тенденций. Двадцать пять лет назад он пришел в искусство как архитектор и через двадцать лет вернулся в архитектуру как художник. Это не только биографический факт, но и творческое кредо. Еще совсем недавно на этих же страницах я уговаривал
6. Кафе «Облако» в Пирогово, 2003г
и себя и читателей, что Бродский, хоть и не занимается архитектурой, все-таки на самом деле архитектор. Теперь он знаменитый архитектор. Это тяжелое испытание. Удивительно, как за пять лет занятий практической архитектурой он смог сохранить себя как художник. Не будем совсем лишать архитектуру статуса искусства, но согласимся, что архитектор и художник разные профессии. Архитектор работает в материальном пространстве и (в меру своего таланта) наполняет его культурными событиями. Художник работает в культурном пространстве и (в меру своего таланта) наполняет его материальными событиями. Разные сферы ответственности, разные типы мышления, разные методы творчества. Каким-то чудом Бродскому удается их совмещать. Это тем более удивительно, что в со-
Евгений Асс
Припоминание и узнавание
временной архитектуре, помешанной на коммерции и технических инновациях, почти не осталось места для поэзии. Он отыскал и занял это место. В прошлом году одну из премий Арх-Москвы получил проект «Дом престарелых футболистов» (7). Маленький корявый карандашный рисунок изображал ординарный трехэтажный дом с внутренним двором в виде футбольного поля — соответствующего размера, с газоном, разметкой и воротами. Только посреди штрафной площади росло большое дерево. Никакой особенной архитектуры, никакого новаторства. Но что-то такое пронзительно человеческое, выходящее за пределы архитектуры, излучал этот рисунок. Что-то, что отличает живую музыку человеческого существования от застывшей
7. Проект «Дом пристарелых футболистов», 2005г
музыки большой архитектуры. Вероятно, это и есть искусство. Среди всех знакомых мне архитекторов этим искусством владеет один Бродский. Этим он и уникален.
104 / 105
Александр Бродский Временная архитектура
Ричард Пэйр
Фотограф
РИЧАРД ПЭЙР РАДОСТИ ВООБРАЖЕНИЯ
106 / 107
Александр Бродский Временная архитектура
Я познакомился с Бродским во время своей первой поездки в Москву. Обстоятельства нашей встречи были (характерно для Бродского) весьма необычными. Один человек, мой недавний знакомый, пригласил меня — неофита, постигающего русскую жизнь — в баню, где он каждую неделю встречался с друзьями. Явившись в назначенное время, я обнаружил в обшитом деревом предбаннике (подобного пространства прежде я не видел нигде) компанию старых
друзей, которые, завернувшись в полотенца, увлеченно что-то обсуждали. Это было начало череды удивительных встреч. Обветшавшая, с какими-то кустарными приспособлениями, но вместе с тем удобная баня отражала дух того времени: советская власть только недавно прекратила свое существование, и все неопределенности новой эпохи были налицо. Работы не хватало, но потребность в деятельной жизни была высока, и чувствовалось, что люди искренне радуются происходящему. Это уже не существующее пространство-лабиринт находилось в глубине типичного московского двора — в квартале, сохранявшем атмосферу старого времени. Как и многие другие районы, теперь он изменился до неузнаваемости, оплакиваемое лишь теми, кто хранил память об ушедшей жизни,
Ричард Пэйр
Радости воображения
это место в восприятии Бродского было пространством, где сгущалась городская сущность Москвы. Бродский укоренен в своей русскости. Более того, любовь к городу, где он родился, направляет все его творчество и проявляется в образах его архитектуры. В его восприятии города реальная среда дополняется фантазиями, воображаемым колумбарием, в котором собраны исчезнувшие образы минувших эпох. Но при этом ему присуще чувство современности и желание внести свой вклад в развитие самобытной структуры города. Его работы пронизаны как юмором, так и пафосом. Он подмечает перемены и уникальные особенности московской жизни, смотрит одновременно и в прошлое и в будущее, создавая образы настоящего, увиденного через призму
былого. Как в «бумажной» архитектуре, так и в реализованных проектах он остроумно и иронично запечатлевает память о городе, существовавшем до наступления нынешней эпидемии беспорядочного сноса и строительства. Во всем, что он делает, сквозит постоянное стремление создать нечто, что выявляло бы динамику архитектурного пространства. Он незаметно настраивает наше восприятие, меняет фокусировку нашего зрения, вводит в композицию сюрпризы и приманки, которые, если есть возможность, зрительно и интонационно связывают каждое здание с его окружением рукотворным и природным. В то же время работы Бродского зиждятся на богатейшем историческом вокабулярии. Отталкиваясь от мельчайшей детали, Бродский создает нечто новое
108 / 109
Александр Бродский Временная архитектура
из освященной веками формы. Во время моего недавнего посещения дома под Тарусой (8) — этот дом для большой семьи находился тогда в процессе завершения — дождь сплошной пеленой стекал с карнизов прозрачной крыши, воскрешая в памяти капли дождя из фильмов Тарковского и царственные японские павильоны. Это напоминание об идее дома, выраженное в простом каркасе и скатной крыше, ясное и понятное, как детский рисунок, построено вокруг кубистической композиции из череды объемов, связанных остроумно проложенными путями, дающими возможность и для уединения, и для общения. Постройку обогащает ряд балконов и террас, устроенных внутри охватывающей весь дом рамы. По сути, под свесами крыши сооружен открытый верхний этаж. Работы Бродско-
8. Дом в Тарусе, 2006г
го хранят тепло и щедрость художника, вкладывающего душу во все, что он строит. Пожалуй, его остроумие и добродушие наиболее ясно выражены в архитектуре ресторана «95 градусов» (1). Все это здание — каламбур на тему крепости хорошей водки — наполнено чувством радостного опьянения, состояния, в котором ничто не кажется или не является вполне прямостоящим. Тут нет даже стен, а для борьбы с холодом посетителям выдаются огромные армейские шинели, настолько тяжелые, что их не так-то легко носить. Разные метафорические уровни также присутствуют в интерьерах клубов, спроектированных Бродским. Подвал превращается в корабельный интерьер, своими мостиками и лесенками напоминающий нутро железного судна. Другой подвал
Ричард Пэйр
Радости воображения
с помощью подсвеченных сзади окон легко трансформируется в место, где царит вечное утро. Но это не просто окна. Это московские окна, выброшенные за ненадобностью при бездумной и поспешной замене старых, широко расставленных двойных рам чудовищно неуместными пластиковыми стеклопакетами. В новом контексте спасенные окна становятся талисманом старой Москвы и напоминают посетителям, встречающим подземный рассвет, о том, что рассвет этот не настоящий, и что не стоит без разбору выбрасывать то хорошее, что было прежде. Однако Бродский не дидактичен — архитектор просто пытается изменить наше сознание, утверждая ценности, в которые верит сам. В основе всех произведений Бродского лежит ретроспективная концепция — воспоминания
не только о недалеком прошлом, но и о гораздо более древних, почти геологических временах. Ощущение археологического открытия сочетается с образами сознания, обладающего сильным интуитивным пониманием истории, емкой памятью и детской способностью удивляться. И в то же время его работы существуют в определенном времени, каждая из них указывает на преходящий момент, в который она была создана. И грустно сознавать, что многие из скромных по масштабу построек Бродского по определению эфемерны и могут исчезнуть просто из-за смены владельца или в результате сноса, подспудно угрожающего значительной части Москвы. Бродский постоянно стремится расширить границы своего опыта и ищет способы интерпретации этого опыта, которые сделали бы его
110 / 111
Александр Бродский Временная архитектура
понятным людям. Благодаря гуманизму его работ, их связи с человеческим масштабом, с рождением и смертью, его постройки — даже созданные всего за несколько месяцев — создают впечатление, будто существуют уже давно и просуществуют еще долго. Бродский всегда идет на риск. Его оптимизм и вера в то, что мир по сути устроен правильно, его готовность делать рискованные ставки на будущее постоянно чувствуются в его работах. Он берется за работу, не представляя, куда приведет его изначальная идея, с одной только верой в то, что она принесет плоды. Но благодаря способности продвигать вперед каждое начинание он порой реализует неосуществимые на первый взгляд проекты. Кому, например, пришло бы в голову отправить инсталляцию
из необожженной глины в межконтинентальное путешествие и положиться на удачу, рискуя серьезно повредить этапное произведение? Расчет на добрую волю и инертность человеческой природы кажется совершенно недостаточным, чтобы реализовать свой замысел и сохранить произведение для потомков. Но искусство Бродского, будучи столь харизматичным, умудряется уцелеть на пути в будущее. А этот путь подчас бывает так тернист.
Сергей Ситар
Архитектор Архитектурный критик Дизайнер
СЕРГЕЙ СИТАР НАЧАЛО ДВИЖЕНИЯ
82 / 83
Александр Бродский Временная архитектура
ХХ век принес с собой поразительные культурные метаморфозы. По своему воздействию на уклад европейской цивилизации они сопоставимы с началом перехода от средневековой схоластики и теократии к гуманизму и светскому государству, которое принято связывать с такими событиями, как Авиньонское пленение пап и феодализация Священной Римской империи. Отдаленные последствия нынешних глубинных процессов пока трудно вообразить,
но если верить в цикличность истории, то в ближайшие несколько десятков лет нас ожидает второе Возрождение — теперь уже действительно всемирное по размаху. Общий смысл разразившегося в прошлом веке кризиса сегодня известен — это технический триумф и одновременная духовная самокомпрометация европейского рационализма. Что касается конкретных проявлений, то здесь каждая из вовлеченных в процесс локальных культур демонстрирует свою уникальную специфику, заслуживающую особого рассмотрения. В частности, на уровне архитектурного процесса Россия и англо-американский «полюс» примерно с конца 1980-х находятся в противофазе, подтверждением чему могут служить жизнь и творчество архитектора, ставшего героем
Сергей Ситар
Начало движения
этого номера. Но прежде чем мы приступим к изложению этого «геополитического» сюжета, было бы естественным попытаться ответить на вопрос: почему именно работы Бродского стоит рассматривать как ключ к пониманию современного этапа российской архитектуры? Какой бы исторический период и какое бы направление человеческой деятельности мы ни взяли, всегда обнаруживается считанное число фигур, которые аккумулируют в себе все содержательное — духовное и интеллектуальное — напряжение эпохи. В западном архитектурном мире с некоторых пор утвердился термин «звездные архитекторы» (starchitects)‚ — но, опятьтаки, лишь единицы из тех, кого принято обозначать этим термином, являются в полном смысле субъектами или ката-
лизаторами архитектурного процесса. Архитекторы, которые составляют эту малочисленную группу, строят, как правило, не так уж много, но при этом неизменно востребованы в академической среде и находятся в поле зрения коллег и критики. Их можно было бы назвать идеологами или теоретиками, если бы проектный язык и экспозиционные медиа не играли в их деятельности роль, большую или равную роли языка письменного и устного общения. К таким фигурам можно отнести, к примеру: в США — Эйзенмана, Чуми, Грэга Линна; в Европе — Колхааса, Хадид, Цумтора. В России 80-х сформировался довольно многочисленный круг так называемых «бумажных архитекторов», работавших на стыке архитектуры, теории и чистого искусства (изобра-
84 / 85
Александр Бродский Временная архитектура
зительного и концептуального), однако далеко не всех из них можно было охарактеризовать как «идеологов». Александр Бродский и его соавтор Илья Уткин, безусловно, принадлежали к этой особой категории. Созданная ими серия из порядка тридцати офортов, будучи в глазах многих символом и даже квинтэссенцией «бумажной» архитектуры, несомненно стоит особняком внутри ее обширного и яркого наследия. Эту серию отличает уникальное свойство: несмотря на то что составляющие ее работы создавались для участия в разных конкурсах и были ответами. На разные задания, их трудно рассматривать иначе как единое цельное произведение — своего рода трактат, в котором архитектурная форма превращается в средство для постановки и решения фундаменталь-
ных художественных и философских проблем. Техника исполнения подсказывает исторические аналогии: иллюстрированные трактаты Апьберти и Палладио, альбомы Пиранези. Без особого риска можно утверждать, что серия Бродского и Уткина выполняет и будет выполнять в истории архитектуры функцию, весьма сходную с функцией этих признанных «бумажных» памятников. Но и здесь есть существенное отличие: если в случае Палладио перед нами набор образцов и свод практических правил, а в случае Пиранези — ряд «созерцаний», из которых архитектор может черпать творческое вдохновение, то «бумажный корпус» Бродского и Уткина представляет собой скорее сборник теорем и доказательств, учебник архитектурного мышления. Это бесценный методический ма-
Сергей Ситар
Начало движения
териал для тех, кто не спрашивает, как надо делать, но ищет ответ на вопрос о том, почему следует проектировать тем или иным образом. И каким бы трагическим ни было почти полное отсутствие самостоятельной (письменной) теории архитектуры в сегодняшней России, «учебник» Бродского и Уткина — это и есть самостоятельная отечественная теория архитектуры, которая никогда не потеряет своего значения. Творческую «ноографию» Бродского можно разделить на три последовательных, хотя и перехлестывающихся этапа: 1) бумажный; 2) художественно-инстапляционный и 3) этап реального проектирования. Бумажный этап, который прошел в сотрудничестве с Ильей Уткиным и продолжался до первой трети 1990-х, в свете вышеизложенного можно назвать
«теоретическим». В своих ready-mades Бродский предъявляет предмет, который вырван из преддверья окончательного исчезновения, почти из небытия где-то на далекой окраине сферы человеческого внимания: старые канализационные люки, проржавевшие ванны, изношенные автопокрышки. По поводу этих вещей вспоминается беспримерный пассаж из «Предметов и фигур, открытых Даниилом Ивановичем Хармсом» (1927): «4.Пятым, сущим значением предмет обладает только вне человека, т.е. теряя отца, дом и почву. Такой предмет «РЕЕТ»...6.Пятое значение шкафа — есть шкаф. Пятое значение бега — есть бег». Еще со времен Дюшана ready-mades — довольно распространенный жанр, но, пожалуй, нигде, кроме выставок Бродского, мне не доводилось видеть
86 / 87
Александр Бродский Временная архитектура
объектов в этом жанре, к которым настолько подходило бы это короткое хармсовское определение: «Такой предмет «РЕЕТ»... Хармс здесь поднимает вопрос о бытии в абсолютном смысле. Сольные выставочные работы Бродского 90-х годов отчетливо резонируют с теми моментами в истории европейской мысли, которые можно было бы назвать «возвращениями к началу». Это, например, разработка космогонии и рассуждения о «хоре» в платоновском «Тимее», декартовское cogito и момент разделения им субстанции на мыслящую и протяженную. Серию офортов под названием «Точки схода» (9), первый из которых появился на выставке в МУАРе в 1997 году, вполне можно было бы использовать как иллюстрацию к разделу «Трансцендентальная эстети-
9. Фрагмент инсталляции «Точки схода», 1997г
ка» кантовской «Критики чистого разума»; проект «Серое вещество» (3) для галереи Фельдмана прекрасно подошел бы в качестве наглядного пособия для изучения гуссерлевского трехступенчатого эпохе. И следующий шаг Бродского в «повседневность» — от выставочных проектов к архитектурной практике — сродни переходу Канта от «чистого» к «практическому» разуму. Здесь требовался очередной выход за рамки: на этот раз за рамки, очерченные стенами галереи и особым статусом художественных объектов. Происходил этот выход постепенно, и считать его свершившимся можно, наверное, начиная с 2000 года, когда открылся ресторан «95°» (1). На этом этапе сформировавшаяся за годы «жизни в искусстве» способность Бродского к созданию цельных, самодоста-
Сергей Ситар
Начало движения
точных и пронизанных на всю глубину смыслом «миров» подверглась суровому испытанию. Как добиться внутреннего единства произведения, если оно, как в едкую кислоту, погружается в хаотическую стихию далеко не всегда осмысленных бытовых отношений между людьми? Где найти критерий цельности, сделанности, завершенности, если границы произведения теряются во мгле случайных обстоятельств? Выбор Бродского в чем-то предрешен: он (как когда-то Кант) обнаруживает искомый критерий в себе — но не как в некой неподвижной и изолированной сущности, а как в чем-то, сплетенном с миром в общем потоке становления и в то же время трансцендентном ему. Со стороны это может выглядеть довольно банально, ведь «внутренним критерием» так или иначе пользуются едва
ли не все. Но многие ли соблюдают по отношению к себе такую почти бесконечную дистанцию, которая необходима, чтобы сделать внешний мир частью внутреннего? Здесь наконец настало время вернуться к заявленной в начале теме российско-атлантической противофазы. Авангардная архитектура по всему миру занимается сегодня в сущности не чем иным, как «воплощением в жизнь» тех достижений, что были накоплены в ХХ веке в рамках современного искусства. Главным из них — в философско-этическом плане — несомненно является утверждение принципа индивидуальной эстетической автономии или, иными словами, общественной релевантности уникального видения каждого творца. И, казалось бы, что может служить более ярким выражением этой эстетической ав-
88 / 89
Александр Бродский Временная архитектура
тономии, чем вихреобразные и ломаные формы построек Гери, Хадид, Либескинда и т.д. Однако, если вглядеться пристальней, то за кажущейся универсальностью этой линии можно обнаружить достаточно специфическую и локальную философскую подоплеку, включающую и политический аспект. Весьма показательным в этом смысле было сотрудничество Эйзенмана с Жаком Деррида в конце 1980-х. Дерриду, как и всякого философа, несомненно волновала упомянутая выше базовая онтологическая оппозиция бытия и сущего, неизменного и изменчивого, история которой восходит к платоновскому идеализму. При этом все творчество отца философского деконструктивизма пронизывало унаследованное от Хайдеггера и Ницше стремление интерпретировать европей-
ский идеализм как глубинный источник тоталитаризма и гуманитарных катастроф ХХ века. И в частности, прочтение Дерридой текстов Платона было посвящено в первую очередь выявлению разлагающих флюидов власти и подавления в самом сердце античных поисков трансцендентального идеала. В полном согласии с этим мировоззрением (в основе радикально атеистическим) Эйзенман обосновал свой творческий метод, который предписывает всеми силами избегать традиционного для архитектуры стремления к обоснованности, стабильности и цельности художественного образа: чем больше спонтанных и произвольных шагов включает в себя процесс проектирования, тем дальше результат от «угрозы тоталитаризма» и, соответственно, ближе к подлинному искус-
Сергей Ситар
Начало движения
ству. Современный российский культурно-философский и политический контекст отличается от западноевропейского и американского как минимум двумя важными признаками. Во-первых, тоталитарная идеология и ее эксцессы в российском опыте прочно связаны не с идеализмом, а с радикальным материализмом, который видел в идеализме своего злейшего исторического врага и пытался его искоренить всеми доступными средствами. Враждебность Дерриды и Эйзенмана к идеализму выглядит из России по меньшей мере парадоксальной. Во-вторых, российский политический ландшафт — это руины империи с ростками новой государственности, в которых пока еще трудно разглядеть контуры будущего Левиафана. Между тем государственность США и ближайших к ним ев-
ропейских стран переживает фазу зрелой (и даже слегка перезрелой) империи. Все это подталкивает к выводу о том, что деконструктивизм — и как философское направление, и как стратегия архитектурного формообразования (включая ее многочисленные современные «изводы») — является продуктом специфического культурного контекста и остается актуальным именно по отношению к этому контексту. Может ли это наблюдение быть полезным для дальнейшего самоопределения российской архитектуры? Стоит ли ей опереться на идеализм, воспользовавшись паузой в циклическом процессе канонизации тех или иных идей в формате государственной идеологии? Мы, конечно, не должны забывать, что из идеализма, окостеневшего до состояния доктрины,
90 / 91
Александр Бродский Временная архитектура
могут вырастать монстры вроде платоновского «Государства». И все же некоторые моменты настраивают в отношении идеализма позитивно — и не в последнюю очередь творчество Бродского, который предлагает не экспрессивный, а онтологический, или концептуальный, вариант реализации принципа эстетической автономии в архитектуре. В качестве иллюстрации или пояснения можно вспомнить убедительный образ с одной из его выставок (в Аптекарском приказе, 1997): корабль, нос которого продолжает резать волны, в то время как корма постепенно превращается в бесформенный шлейф из рассыпающихся обломков. Наверное, гораздо важнее построения теорий и установления правил момент самоотверженного возвращения к истокам мысли и опыта (в конце
концов, «всякое знание есть припоминание»). Но начало и сама возможность движения все-таки там, где мысль и вещество не разделены пропастью материалистических предрассудков.
Литературно-художественное издание Александр Бродский «Временная архитектура» Подписано в печать 08.12.2017 Формат 210 ×252 ⅛ Дизайнерская бумага 135г/м² Цифровая печать Тираж 2 экз Используемые гарнитуры: Century Schoolbook Отпечатано в типографии CopyBrothers 107031 Москва, Малый Кисельный переулок, 1/9