Ананьич Б.В. Панеях В.М. Пб.ист.школа

источнику и факту - вне зависимости от историографической традиции", в восстановлении прав источника и факта, получающих более полное и непосредственное значение вне подчинения процесса их подбора и анализа какой-либо заранее установленной схеме, вне социологического догматизма, вредящего критическому отношению к источникам. А.Е. Пресняков отметил, что в трудах представителей так называемой юридической школы, выдающимися представителями которой были С.М. Соловьев и В.О. Ключевский, при исследовании ими процесса образования Русского государства в XV в. "теоретический подход к материалу... обратил данные первоисточников в ряд иллюстраций готовой, но не из них выведенной схемы, защищаемой историко-социологической доктрины". В результате эти историки отбирали заведомо менее достоверные источники, в частности, отдавали предпочтение поздним источникам, отказываясь при этом от более ранних, исключительно потому, что они "лучше иллюстрировали принятую схему". Подобный подход привел "к такому одностороннему подбору данных, при котором отпадало из комплекса все, что не годилось для иллюстрации установленной схемы, не подтверждало ее предпосылок". Эта система исторического мышления, по мнению А.Е. Преснякова, сложилась под влиянием немецкой идеалистической философии и представляет собой отражение гегельнства"220. Петербургская историческая школа фактически была противопоставлена А.Е. Пресняковым московской, которую он отождествил с "юридической школой" и которая, в частности, отличалась большей идеологизированностью и склонностью к систематизации. Значительную роль в формировании петербургской исторической школы А.Е. Пресняков, а след за ним и С.Н. Валк отводили К.Н. Бестужеву-Рюмину, В.Г. Васильевскому, С.Ф. Платонову, подчеркивал особую роль последнего в преподавании с 1890-х гг. отечественной истории в столичном университете, а также "в кружке русских историков", возникшем там еще в 1880-х гг. как неформальное объединение научной молодежи221. Сходную характеристику двух исторических школ находим в воспоминаниях П.Н. Милюкова. Однако в отличие от А.Е. Преснякова и С.Н. Валка, москвич П.Н. Милюков упрекал представителей петербургской школы в излишней приверженности к источнику. По его мнению, эта традиция шла еще от Августа Людвига Шлёцера, утверждавшего, что "русскую историю нельзя писать, не изучив предварительно критически ее источников". В представлении П.Н. Милюкова, точка зрения Шлёцера знаменовала собой "переход от компиляторов XVIII века к научному изучению истории", но к концу XIX в. устарела и "доживала" свой век именно в Петербурге222. Замечание П.Н. Милюкова в одном отношении не было лишено оснований: не только Август Людвиг Шлёцер, но и другие немецкие историки, филологи или археографы, работавшие в Петербургской Академии наук, например Готлиб Зигфрид Байер и Герхард Фридрих Миллер, а также немецкая историко-филологическая школа в целом, оказали большое влияние на формирование петербургской исторической школы. Петербургскому традиционализму П.Н. Милюков противопоставлял достижения московской школы, и всякое обращение петербургских историков к общим проблемам исторического процесса рассматривал как результат ее влияния. Так он находил признаки "компромиссов" в исследованиях С.Ф. Платонова о Смуте XVII в., так как тот посвятил первую часть своей работы критике источников, а "во второй части изложил историю Смуты по-московски". П.Н. Милюков в начале 1890-х гг. посетил кружок С.Ф. Платонова и нашел, что московские докладчики в этом кружке, в том числе и он, "дали новый толчок" уже намеченному "компромиссному" направлению в подходе к истории "с сохранением специфических петербургских оговорок". Среди петербургских историков, способных мыслить "широко и отвлеченно", кроме С.Ф. Платонова, П.Н. Милюков называл А.С. Лаппо-Данилевского, Н.П. Павлова-Сильванского и А.Е. Преснякова223.