Как птицу учили летать book 6 09 14 finfin

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

КАК ПТИЦУ УЧИЛИ ЛЕТАТЬ ПО­ВЕС­ТИ И РАС­СКА­ЗЫ

NEW YORK 2012

А.СВИ­РИ­ДО­ВА

КАК ПТИЦУ УЧИЛИ ЛЕТАТЬ Ре­дак­тор – На­та­лья Па­нуш­ки­на Кор­рек­тор – Ма­ри­на Дай­не­ко На­бор – Ири­на Со­ловь­е­ва Дизайн, ком­пь­ю­тер­ная вер­ст­ка и об­лож­ка – Бо­рис Бу­ди­ян­ский Фо­то­гра­фия на об­лож­ке – Antonina W.Bouis Технический директор – Лев Сви­ри­дов

Дру­гие кни­ги: “Сви­ток”, 1999. Про­за. “Вдох ры­бы на го­ре”, 2000. Про­за. “Мои ме­та­мор­фо­зы”, 2001. По­эзия. “Че­ло­век на­ше­го кру­га”, 2010. Про­за.

© Все пра­ва при­над­ле­жат ав­то­ру.

Мне вы­па­ло сча­стье быть рус­ским по­этом.

Мне вы­па­ла честь при­ка­сать­ся к по­бе­дам.

Мне вы­па­ло го­ре ро­дить­ся в два­дца­том,

В про­кля­том го­ду и в сто­ле­тье про­кля­том.

Мне вы­па­ло все. И при этом я вы­пал,

Как пья­ный из фу­ры, в по­хо­де ве­ли­ком.

Как ва­ле­нок мерз­лый, ва­ля­юсь в кю­ве­те.

Доб­ро на Ру­си ни­че­го не име­ти. Да­вид Са­мой­лов

С

тро­ки Да­ви­да Са­мой­ло­ва – не эпи­граф. Это скри­пич­ный ключ на нот­ном ста­не; ключ к по­ни­маю то­го, как сле­ду­ет «ис­пол­нять» тек­сты, со­б­ран­ные под од­ной об­лож­кой. Они – про­дукт вре­ме­ни, но вре­мя утек­ло, а текст ос­тал­ся. И он по­те­рян для вре­ме­ни ны­неш­не­го. Во вто­ рой по­ло­ви­не се­ми­де­ся­тых ми­нув­ше­го ве­ка, один из луч­ших по­этов Рос­сии уе­хал в При­бал­ти­ку, в Пяр­ну, и пи­сал там. На­ша об­щая под­ ру­га – кри­тик Ира Ши­ло­ва, мир ее па­мя­ти, прие­ха­ла от Са­мой­ло­вых, при­вез­ла но­вые сти­хи. Мы ку­ри­ли в ее кух­не на До­ва­то­ра, не­по­да­ле­ку от Но­во­де­вичь­е­го, гло­та­ли чер­ный чай, чи­та­ли в ды­му с лис­та, и ди­ви­ лись точ­но­сти об­раза: «Мне вы­па­ло все. И при этом я вы­пал». Со­стоя­ние «вы­па­де­ния» из «про­кля­то­го» вре­ме­ни и мес­та, ка­ким был СССР, ка­за­лось един­ст­вен­но воз­мож­ным спо­со­бом су­ще­ст­во­ва­ ния для че­ло­ве­ка, на­ме­рен­но­го со­хра­нить к се­бе ми­ни­мум ува­же­ния. «Вы­пав­шие» – мы объ­е­ди­ня­лись в стран­ные, но на са­мом де­ле тра­ди­ ци­он­ные для Рос­сии круж­ки, где под «зе­ле­ным аба­жу­ром» про­дол­ жа­ли жить – пи­сать, чи­тать, ду­мать и ды­шать с той ме­рой сво­бо­ды, ко­то­рая воз­мож­на для «кю­ве­та». Я про­пи­сы­ва­ла ок­ру­жаю­щий мир в сце­на­ри­ях и за­яв­ках, пред­ла­га­ла их сту­ди­ям. От ме­ня ша­ра­ха­лись. Се­го­дня – вне кон­тек­ста той ре­аль­но­сти, вне кре­сто­ви­ны про­стран­ ст­ва-вре­ме­ни, труд­но по­нять, как зву­ча­ли эти тек­сты в том «там и то­гда». Они «вы­па­ли» в кю­вет, от­кры­тый Да­ви­дом Са­мой­ло­вым, как Но­вая Зем­ля.

Не­вин­ный текст «Как пти­цу учи­ли ле­тать» гу­лял по сту­ди­ям с 1988 го­да. Его по­стиг­ла за­бав­ная участь: ре­дак­тор-ан­ти­се­мит од­ной сту­дии пред­ло­жил по­ши­ре раз­вер­нуть те­му то­го, что ев­ре­ям от­кры­ ли гра­ни­цу, а они – мер­зав­цы – не едут, но я от­ка­за­лась. Про­се­мит­ски на­стро­ен­ный ре­дак­тор дру­гой сту­дии, ку­да текст ушел по ре­ко­мен­да­ ции Майи Ту­ров­ской, по­ста­вил на вид, что я осу­ж­даю бед­но­го ев­рея, по­ки­нув­ше­го СССР, что де­ла­ет текст ан­ти­се­мит­ским, а по­то­му – не­ при­ем­ле­мым для про­из­вод­ст­ва. Текст «вы­пал, как пья­ный из фу­ры», и нын­че не по­нять, что по­ме­ша­ло ему стать филь­мом о не­со­сто­яв­ шей­ся люб­ви. «Нет ми­ра под оли­ва­ми» – за­яв­ка на сце­на­рий – так­же ка­са­лась те­мы эмиг­ра­ции, но на но­вом, бо­лее дра­ма­тич­ном вит­ке. В на­ча­ле де­ вя­но­стых на ули­цы вы­шло об­ще­ст­во «Па­мять» – чер­но­ру­ба­шеч­ни­ки с зо­ло­тым ко­ло­ко­лом на гру­ди. Я при­слу­ши­ва­лась к то­му, что они го­ во­ри­ли. Воз­мож­но­стей бы­ло мно­го: в цен­тре Мо­ск­вы в Ма­не­же бы­ ла раз­вер­ну­та вы­став­ка по ито­гам кон­кур­са на про­ект но­во­го Хра­ма Хри­ста Спа­си­те­ля. От зо­ло­тых ко­ло­ко­лов бле­сте­ло в гла­зах. Аг­рес­сив­ ных мо­ло­дых «пат­рио­тов» об­хо­ди­ли, а я пред­ло­жи­ла ис­то­рию с их уча­ сти­ем. Она от­тал­ки­ва­ла, пу­га­ла, и так же – вы­па­ла в кю­вет. Ос­таль­ные тек­сты на­пи­са­ны в кю­ве­те, ку­да вы­па­ла я, ока­зав­ шись в эмиг­ра­ции. Так что по су­ти, это рас­ска­зы Мерз­ло­го Ва­лен­ка. Нью-Йорк, 2011

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

В

не­боль­шой ком­на­те с ма­лень­ким ков­ром на сте­не, боль­шим трех­створ­ча­тым ок­ном в зе­ле­ную гу­щу, и лю­бов­но раз­ве­шен­ны­ми по­жел­тев­ши­ми фо­то, стоя­ли су­мер­ки. Дождь за ок­ном бил круп­ной шрап­не­лью по ши­ро­ким ли­сть­ям, и брыз­ги ле­те­ли на по­до­кон­ник, на ос­ве­щен­ный на­столь­ной лам­пой во­рох эс­ки­зов на краю сто­ла, и ак­ва­рель­ная крас­ка жа­лоб­но рас­плы­ва­лась. Вас­са – длин­но­но­гая жен­щи­на за три­дцать – на­де­ва­ла на ма­ лень­ко­го сы­на пи­жа­му, а он по­ну­ро бол­тал­ся в ее ру­ках. За­зво­нил те­ле­фон, сын про­вор­но вы­рвал­ся, схва­тил труб­ку и звон­ко крик­ нул: – Але! При­слу­шал­ся, удив­лен­но про­тя­нул: – Да, я. Шесть бу­дет. А ты кто? – и по­плот­нее при­жал труб­ку к уху. Вы­слу­шал от­вет и не­до­ умен­но спро­сил Вас­су: – Мам, он го­во­рит, что он то­же Осик, толь­ко из Аме­ри­ки.

– За­чем ре­бен­ка об­ма­ны­ва­ешь? – за­бра­ла у сы­на труб­ку Вас­са.

– Ко­гда? Уже в этот? Хо­ро­шо, я по­ста­ра­юсь. Нет, ни­че­го не на­до, спа­ си­бо. Нет, нор­маль­но. И я те­бя. Она по­ло­жи­ла труб­ку, вер­ну­лась к сы­ну и при­ня­лась за­сте­ги­вать пу­гов­ки на пи­жа­ме сы­на.

– Он не Осик, а Ле­сик, – ска­за­ла Вас­са. – Ма­ма его так на­зы­ва­ла, ко­гда он...

– Аме­ри­ка – это где? – пе­ре­бил сын.

– Я те­бе сто раз по­ка­зы­ва­ла, – Вас­са по­до­шла к книж­ной пол­ке и вы­та­щи­ла сло­жен­ную вчет­ве­ро кар­ту. Раз­вер­ну­ла и раз­ло­жи­ла на по­лу. – Вот она.

– Ого-го! – сын встал на чет­ве­рень­ки пе­ред кар­той ми­ра. – Это да­ле­ко?

– Да­ле­ко. Дя­день­ка один ее слу­чай­но от­крыл. Его зва­ли Аме­ри­ го. По­плыл от­сю­да, – ткну­ла она паль­цем в Пор­ту­га­лию, – в Ин­дию, а ве­тер ему в па­рус по­дул и снес ко­рабль в дру­гую сто­ро­ну. Мо­ря­ки, как уви­де­ли зем­лю, так ста­ли кри­чать «Ин­дия, Ин­дия!». По­том ра­ зо­бра­лись, на­зва­ли в честь не­го Аме­ри­кой, но те, кто там жил, так и ос­та­лись ин­дей­ца­ми. Пред­став­ля­ешь, глу­пость ка­кая?

8 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Сын от­крыл двер­цу тум­боч­ки, пол­ной иг­ру­шек, вы­нул жес­тя­ную ко­роб­ку из-под пе­че­нья, вы­сы­пал на кар­ту ми­ра пла­ст­мас­со­вых ин­ дей­цев – на ло­ша­дях и пе­ших, с перь­я­ми и без, и рас­ста­вил их на кар­те Аме­ри­ки.

– Так? – спро­сил он, до­воль­ный со­бой.

– При­мер­но, – кив­ну­ла Вас­са, ду­мая о сво­ем. – Да­вай спать, а? – под­ня­ла она сы­на и по­ло­жи­ла в кро­вать.

– Ма-ам, и че­го? – он пе­ре­шел на та­ин­ст­вен­ный ше­пот. – Все эти ин­дей­цы в Аме­ри­ке го­во­рят по-рус­ски?

– Не все, – ус­мех­ну­лась Вас­са и при­лег­ла на ди­ва­не. – Толь­ко не­ ко­то­рые.

– Са­ма тут спи, – спрыг­нул с кро­ва­ти сын и пе­ре­бе­жал к ней.

– Да ты про­сто до­ж­дя бо­ишь­ся, – при­сты­ди­ла она его.

– Ни­че­го я не бо­юсь, – про­вор­чал сын, вти­ски­ва­ясь ме­ж­ду нею и сте­ной, у ко­то­рой сто­ял ди­ван. – Ты обе­ща­ла сказ­ку!

– Лад­но, – об­ня­ла его Вас­са. – В дре­му­чем-дре­му­чем ле­су жилбыл... на­при­мер, мед­ведь...

– Не хо­чу про мед­ве­дя, на­дое­ло про на­при­мер-мед­ве­дя...

– То­гда сам рас­ска­зы­вай...

– Жи­ли-бы­ли ма­ма и Осик, – меч­та­тель­но на­чал сын. – Нет, не так! В не­ко­то­ром цар­ст­ве, в не­ко­то­ром го­су­дар­ст­ве жил-был маль­ чик Осик, и бы­ла у не­го ма­ма. Не про­стая, а зо­ло­тая...

– Нет, это Осик был не про­стой, а зо­ло­той...

– Лад­но, – ве­ли­ко­душ­но со­гла­сил­ся сын. – И че­го с ним бы­ло даль­ше?..

– На­ри­со­вал од­на­ж­ды Осик кар­тин­ку, – под­хва­ти­ла Вас­са, – ... и по­нес ее на худ­со­вет.

– А что на ней бы­ло? – с ин­те­ре­сом спро­сил сын.

– Снег.

– То­гда лад­но.

– Худ­со­вет по­смот­рел-по­смот­рел, и ска­зал, что та­кую кар­тин­ку лю­дям по­ка­зы­вать нель­зя...

– По­че­му это?

– По­то­му что на­ро­ду не вид­но, ко­гда бе­лый снег на­ри­со­ван на бе­лой бу­ма­ге.

– Вот ду­ра­ки! – встре­пе­нул­ся за­спан­ный сын. Вско­чил, про­бе­жал к на­столь­ной лам­пе, схва­тил чис­тый лис­ток бу­ма­ги и топ­нул бо­сой но­гой: – Я же по­ка­зы­вал, как смот­реть-то! Он по­ста­вил его вер­ти­каль­но, как рент­ге­нов­ский сни­мок, на­про­ тив лам­поч­ки, и на ли­ст­ке стал ви­ден гус­той сне­го­пад.

– Как ты это сде­лал? – вы­рва­ла у не­го лис­ток изум­лен­ная Вас­са. – Тут же ни­че­го не бы­ло!

– Бу­лав­кой по­про­ка­лы­вал, – ус­та­ло зев­нул Осик. – Что ж вы за лю­ди? Объ­яс­ня­ешь-объ­яс­ня­ешь, а вы все свое: «бе­лый снег на бе­лой бу­ма­ге»...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 9

– Осик, ты ге­ний...

– Ага, – со­гла­сил­ся Осик и зев­нул по­глуб­же. – А ге­ний – это кто?..

– Это та­кой мед­ведь, ко­то­рый мо­жет ри­со­вать бе­лый снег на бе­лой бу­ма­ге бу­лав­кой, – бор­мо­та­ла Вас­са. – Так, чтоб всем ду­ра­кам бы­ло вид­но... Сын за­крыл гла­за, за­со­пел у Вас­сы на ру­ках. Она по­ло­жи­ла его в кро­вать, взя­ла бе­лый лист и сно­ва по­смот­ре­ла на про­свет. На лис­те шел снег. За ок­ном шу­мел дождь. Крас­ка на эс­ки­зах с мед­ве­дем рас­ плы­ва­лась на сто­ле у ок­на... Ут­ром в дру­гом го­ро­де в дру­гой – пус­той и су­мрач­ной – пи­тер­ ской квар­ти­ре орал во всю мочь те­ле­ви­зор. Мо­ло­дой Ми­ха­ил Гор­ба­ чев не­лов­ко си­дел на кра­еш­ке ста­рин­но­го крес­ла в Крем­ле. Пе­ре­во­ дчик скло­нял­ся к его уху. По­жи­лые ев­реи – муж и же­на под семь­де­сят – си­де­ли за боль­шим ста­рин­ным сто­лом пе­ред эк­ра­ном.

– Ой, ты по­смот­ри, До­дик, он да­же си­деть на крес­ле не зна­ет, – пре­зри­тель­но под­жа­ла гу­бу ма­лень­кая ак­ку­рат­но при­че­сан­ная Со­ня.

– Ни­че­го, нау­чит­ся. Вскло­ко­чен­ный До­дик от­мах­нул­ся от же­ны.

– Глав­ное, что он от­крыл гра­ни­цы, – меч­та­тель­но под­ня­ла гла­за к се­ро­му вы­со­ко­му по­тол­ку ми­ло­вид­ная блон­дин­ка – Ван­да. До­дик с Со­ней впи­лись в эк­ран с еще боль­шим вни­ма­ни­ем. В аэ­ро­пор­ту Ле­нин­гра­да при­зем­лил­ся са­мо­лет. Строй­ный бо­ро­ дач под со­рок – Алек­сей – вы­шел из брю­ха ры­би­ны-са­мо­ле­та на трап и втя­нул влаж­ный воз­дух. По­смот­рел на све­тя­щие­ся в бе­ле­сом ту­ма­ не бу­к­вы – «Пул­ко­во», – и сле­зы на­вер­ну­лись на гла­за. Вас­са в Мо­ск­ве све­си­лась из от­кры­то­го ок­на вниз, в гус­тые за­ рос­ли лет­них кус­тов, и по­зва­ла: – Осик! Гор­ба­чев за ее спи­ной на чер­но-бе­лом эк­ра­не без­звуч­но ше­ве­лил гу­ба­ми, слов­но ак­ва­ри­ум­ная ры­ба. Стек­ло боль­шо­го ок­на бы­ли раз­ ри­со­ва­но па­рус­ни­ком под алы­ми па­ру­са­ми. На ве­ре­воч­ке, про­тя­ну­той под по­тол­ком ком­на­ты, за­ва­лен­ной иг­руш­ка­ми, со­хли на при­щеп­ках эс­ки­зы, из ко­то­рых скла­ды­вал­ся мульт­фильм про мед­ве­жон­ка на лу­не.

– Эт­тен­шен, плиз... – рявк­ну­ли ди­на­ми­ки аэ­ро­пор­та Пул­ко­во, и До­дик, Со­ня и Ван­да вско­чи­ли со сво­их мест в за­ле ожи­да­ния.

– Са­мо­лет авиа­ком­па­нии «Эй­ер Фрэнс», вы­пол­няю­щий рейс по мар­шру­ту Па­риж – Ле­нин­град, про­из­вел по­сад­ку в аэ­ро­пор­ту «Пул­ ко­во»... Алек­сей в Пи­те­ре брезг­ли­во сле­дил за ру­ка­ми та­мо­жен­ни­ков, пе­ ре­би­раю­щи­ми его ба­гаж.

10 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Вас­са в Мо­ск­ве спус­ти­лась во двор, пой­ма­ла сы­на и от­ве­ла к кус­ там, об­рам­ляю­щим дет­скую пло­щад­ку. Алек­сей в Пул­ко­во по­це­ло­вал ста­рень­ких ро­ди­те­лей: До­ди­ка и Со­ню, об­нял Ван­ду и пя­ти­лет­нюю де­воч­ку.

– Вон ты ка­кая, ока­зы­ва­ет­ся! – по­тре­пал он ее по ще­ке. По­ту­пил­ся, гля­дя, как Со­ня сме­ет­ся и пла­чет од­но­вре­мен­но. По­ том вы­тя­нул шею, при­встал на цы­поч­ки, и спро­сил: – А где Ва­ся?

– Мы ей не по­зво­ни­ли, – всплес­нул ру­ка­ми отец.

– Па­па, я же про­сил, – ус­та­ло уко­рил Алек­сей. Ван­да под­жа­ла и без то­го тон­кие гу­бы. Со­ня при­ня­лась су­до­рож­ но рыть­ся в су­моч­ке.

– Я его то­же мно­го че­го про­шу, а тол­ку? – ска­за­ла она, дос­та­ла но­со­вой пла­ток и шум­но вы­смор­ка­лась. Вас­са в Мо­ск­ве по­ста­ви­ла ка­ст­рю­лю на ого­нек пли­ты и, све­сив­ шись в лет­нее ок­но, крик­ну­ла: – Осик, обе­дать! Сын в пе­соч­ни­це стро­ил ла­би­ринт.

В аэ­ро­пор­ту «Пул­ко­во» шли на вы­ход ино­стран­цы, и все го­во­ри­ ли по-рус­ски.

– Сы­нок, спро­си у ру­ко­во­ди­тель­ни­цы, как ее пре­ду­пре­дить, что те­бя не бу­дет, – мо­лит­вен­но при­жав ру­ки к гру­ди, по­про­си­ла Со­ня. – Чтоб ни­ка­ких не­при­ят­но­стей не бы­ло на на­шу го­ло­ву.

– Не вол­нуй­ся, ма­ма, мы все уже об­су­ди­ли в са­мо­ле­те. Она са­ма ле­нин­град­ка.

– Ни­че­го се­бе, – хмык­нул па­па, по­сме­лее ог­ля­ды­вая ту­ри­стов. – Ин­те­рес­но, НЕ рус­ские тут есть?

– Весь са­мо­лет – эмиг­ран­ты? – уточ­ни­ла Со­ня.

– Рус­ских, ду­маю, как раз нет, – улыб­нул­ся Ле­ша.

– Не­у ­же­ли все ев­реи? – ше­по­том спро­си­ла Со­ня.

– Рус­ским эмиг­ри­ро­вать не­ку­да: ро­ди­на у нас тут, – топ­ну­ла Ван­ да по плит­ке по­ла. ...В Мо­ск­ве у Вас­сы сбе­гал на пли­те борщ. В дверь вле­тел сын.

– Я опи­сал­ся. Но это же ни­че­го, ма? Вас­са в по­тер­тых джин­сах и эле­гант­ной ко­жан­ке толк­ну­ла дверь с тя­же­лой мед­ной руч­кой и таб­лич­кой «Ре­дак­ция». Во­шла в про­сто­ рный холл, сте­ны ко­то­ро­го бы­ли уве­ша­ны кар­ти­на­ми. Кто-то при­ вет­ст­вен­но взмах­нул ру­кой, кто-то об­нял на бе­гу.

– Стел­ла у се­бя? – спро­си­ла она сек­ре­тар­шу, кив­нув на дверь.

– Угу, – бук­ну­ла та.

– Но­мер в ти­по­гра­фию ушел?

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 11

– Еще нет. Вас­са кив­ну­ла, без сту­ка толк­ну­ла дверь, про­шла в ка­би­нет и жес­ том фа­ки­ра раз­ло­жи­ла пе­ред Стел­лой слай­ды в ра­моч­ках – один к од­но­му.

– Как те­бя по­про­сить так, что­бы ты по­ста­ви­ла это не­мед­лен­но в но­мер? – вкрад­чи­вым го­ло­сом спро­си­ла она.

– Ни­как, – от­ве­ти­ла ба­сом не­мо­ло­дая туч­ная брю­нет­ка, бег­ло взгля­нув на кад­рик.

– По­нят­но, – про­тя­ну­ла Вас­са и скло­ни­лась по­ни­же – к ли­цу Стел­лы. – А сколь­ко бы это стои­ло, ес­ли за день­ги?..

– Смот­ря ко­му, – не­воз­му­ти­мо па­ри­ро­ва­ла та.

– Зу­раб­чи­ку, на­при­мер...

– У те­бя столь­ко нет, – Стел­ла от­ки­ну­лась на сту­ле, при­смот­ре­ лась к слай­дам и, баг­ро­вея, пе­ре­шла на крик: – Что им всем на­до? Че­го им ТАМ не хва­та­ет?! Уе­ха­ли – ска­тер­тью до­рож­ка, так нет же – ле­зут и ле­зут! – вы­па­ли­ла она.

– Это мне не хва­та­ет... – ска­за­ла Вас­са, – ...их. Пред­став­ля­ешь? Это пер­вая его вы­став­ка в Рос­сии, и нет та­ко­го, че­го я не сде­лаю, что­бы он уви­дел се­бя в тво­ем жур­на­ле. Он меч­тал об этом еще сту­ден­том. На­зы­вай циф­ры, я возь­му взай­мы у Зу­ра­ба...

– Жиз­ни не хва­тит рас­пла­тить­ся, – про­це­ди­ла Стел­ла.

– Ото­сплю, – не­бреж­но от­мах­ну­лась Вас­са.

– Ка­кие еще ва­ри­ан­ты в за­па­се? – по­бе­лев, при­щу­ри­лась Стел­ла.

– Еще... – меч­та­тель­но за­про­ки­ну­ла го­ло­ву в по­то­лок Вас­са. – По­ лью бен­зи­ном и по­дож­гу – и твою ре­дак­цию, и его мас­тер­скую. Най­ му ко­го-ни­будь. За его же день­ги... Пред­став­ля­ешь, сколь­ко бу­дет же­ лаю­щих? Еще... – Вас­са уг­ро­жаю­ще при­бли­зи­лась, – ...мо­гу по­ли­зать те­бе бо­ти­нок. По­ка­зы­вай, ка­кой – ле­вый, пра­вый. Вста­ну сей­час пе­ ред то­бой на ко­ле­ни и по­ли­жу...

– Все, – при­хлоп­ну­ла ла­до­нью слай­ды Стел­ла и от­ки­ну­лась на­зад в крес­ле. – Хва­тит ер­ни­чать. Я по­став­лю, но ты... – она по­мед­ли­ла, об­ду­мы­вая, что по­тре­бо­вать вза­мен. – Едешь не­мед­лен­но в Под­мос­ ко­вье и пи­шешь мне всю вы­став­ку!

– Да хоть две, – Вас­са рас­пря­ми­лась и по­ве­се­ле­ла.

– Я сей­час по­зво­ню, чтоб не раз­би­ра­ли. И по­ме­чу те­бе то­го мер­ зав­ца, ко­то­рый вы­сту­пил про­тив Зу­раб­чи­ка.

– Всех по­меть. Но мне – в этот но­мер.

– А где ж твои прин­ци­пы, а? – при­щу­ри­лась Стел­ла.

– Не за се­бя про­шу, – раз­ве­ла ру­ка­ми Вас­са.

– А текст к это­му... – Стел­ла про­пус­ти­ла ру­га­тель­ст­во, – ...есть?

– Дав­но. Те­бе Ви­та­лий пол­го­да на­зад при­но­сил...

– Ду­ма­ешь, я хра­ню? – про­кри­ча­ла Стел­ла.

– Я – хра­ню, – жес­том фа­ки­ра вы­та­щи­ла из внут­рен­не­го кар­ма­на ко­жан­ки лис­ток Вас­са.

12 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Да ко­гда ж это кон­ч ит­с я?! И ху­дож­н ик – дерь­мо, и уе­х ал уже, так нет – опять все здесь!.. Что ж ев­р е­ев все­гда так тя­нет в от­пуск конц­ла­герь свой на­в ес­т ить, а?.. Айс­б ер­ги-вайс­б ер­ги-ра­ би­но­ви­чи!.. Пыль­ный со­став «Мо­ск­ва-Ле­нин­град» при­лип к пи­тер­ско­му пер­ро­ну. Вас­са спрыг­ну­ла с под­нож­ки с лег­ким рюк­за­ком на пле­че. К ней бро­си­лась Ван­да с не­ис­крен­ней свет­ской улыб­кой.

– Ле­ша сей­час бу­дет, Ва­сеч­ка. Он по­бе­жал вам зво­нить. Объ­я­ви­ ли, что по­езд за­дер­жи­ва­ет­ся, он ре­шил... Пред­ставь­те, он не по­ве­рил, что я уз­наю вас. Очень при­ят­но, я столь­ко слы­ша­ла... Муж­чи­ны во­ об­ще не по­ни­ма­ют, как мы... Ле­ша, ла­ви­руя ме­ж­ду те­леж­ка­ми но­силь­щи­ков, бе­жал к ним. Вас­са про­тя­ну­ла ру­ку к его пле­чу, а он ныр­нул под ее ру­ку, сгреб Вас­с у в охап­ку, при­жал­ся к ней и бла­жен­но за­крыл гла­за. ...Им бы­ло по сем­на­дцать в том дав­нем объ­я­тьи. Он це­ло­вал ее и, при­ло­жив ухо к ее жи­во­ту, шеп­тал: – Ты на­ро­жа­ешь мне ры­жих! Та­ких же ры­жих, как ты!..

– И ты... – сму­щен­но вто­ри­ла она.

– Я не ры­жий.

– Зна­чит, они бу­дут мои.

– Нет, мои.

– По­че­му это?

– По­то­му что мои­ми мо­гут быть толь­ко те, ко­то­рых на­ро­жа­ешь мне ты. Ван­да на за­пле­в ан­н ом Ле­н ин­г рад­с ком пер­ро­не рас­те­рян­но смот­ре­ла на них. Ле­ш а, на­ко­н ец, ото­р вал­с я и за­гля­нул Вас­с е в ли­цо.

– Ты не ме­ня­ешь­ся. Вы по­зна­ко­ми­лись? – обер­нул­ся он к Ван­де. Вас­са кив­ну­ла, а Ван­да зар­де­лась.

– Ку­да мы едем? – спро­сил он Вас­су.

– Ку­да при­ка­жешь. Ты гость – дик­туй, – от­ве­ти­ла Вас­са.

– Я не сой­ду с это­го мес­та, по­ку­да ты не ска­жешь, ку­да мы...

– Тут не­да­ле­ко... – на­ча­ла Ван­да.

– На сколь­ко у те­бя тур­пу­тев­ка? – ус­мех­ну­лась Вас­са, не по­смот­ рев в сто­ро­ну Ван­ды.

– На не­де­лю.

– Зна­чит, не­де­лю мы по­сто­им на пер­ро­не.

– Ты все та­кая же, – за­жму­рил­ся от вос­хи­ще­ния Ле­ша. – Ну, го­во­ ри уже, – жа­лоб­но по­про­сил он.

– К ма­ме, ку­да ж еще? – Вас­са по­жа­ла пле­чом. – Я са­ма те­перь ма­ ма и по­ни­маю, как она хо­чет ви­деть те­бя.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 13

– Ты ум­ни­ца, – с бла­го­дар­но­стью ска­зал Ле­ша и обер­нул­ся к Ван­ де: – Ну что же, к ма­ме так к ма­ме. Ван­да под­жа­ла гу­бу и по­сле­до­ва­ла за ни­ми, цо­кая каб­лу­ка­ми. Где-то на ок­раи­не го­ро­да они во­шли в мрач­ный подъ­езд и при­ня­ лись под­ни­мать­ся по гряз­ной вин­то­вой ле­ст­ни­це все вы­ше и вы­ше.

– Это чья квар­ти­ра? – за­ды­ха­ясь, спро­си­ла Вас­са.

– Ван­да сня­ла у при­яте­ля на не­де­лю. Ма­ма не хо­чет в гос­ти­ни­це – там го­то­вить не­где, па­па – де­нег жа­ле­ет, а я объ­яс­нить не мо­гу, что отель оп­ла­чен еще в Па­ри­же. Они уве­ре­ны, что мы так эко­но­мим, – Ле­ша раз­вел ру­ка­ми.

– Я знаю сто спо­со­бов по­тра­тить эти день­ги, но кто ме­ня спра­ ши­ва­ет? – по­да­ла го­лос Ван­да. Со­ня при­ня­лась суе­тить­ся у сто­ла в мрач­ной квар­ти­ре с те­ле­ви­ зо­ром.

– На­ко­нец-то, явил­ся. Те­бе тут зво­ни­ли.

– Кто?

– От­ку­да ж я знаю, ес­ли они по-рус­ски не раз­го­ва­ри­ва­ют?

– Ма­ма, это мог­ла быть Кэд­ди, – уко­риз­нен­но ска­зал Ле­ша.

– Мог­ла б уже вы­учить­ся хо­тя бы «здрась­те» ска­зать, – под­жа­ла гу­бу Со­ня. – Ой, Ва­сень­ка! Как ты вы­рос­ла, де­воч­ка. Ку­шать бу­де­те?

– спро­си­ла она у всех, и все оди­на­ко­во от­ка­за­лись. – До­дик, хоть ты по­ешь, – обер­ну­лась она к му­жу. – Те­бе нель­зя на­то­щак...

– Ой, Со­ня, да не хо­чу я ни­че­го! – от­мах­нул­ся он.

– Ле­сик во­об­ще не ест и не спит, те­перь еще этот, – по­жа­ло­ва­лась Вас­се Со­ня. – А ты не ме­ня­ешь­ся.

– Не ска­жи­те, Со­фья Мар­ков­на, – про­тя­ну­ла Вас­са. – Это вот вы...

– Прав­да-прав­да, – под­дер­жал До­дик. – Все та­кая же, – по­вер­тел он ее за пле­чи. – Ра­бо­та­ешь, учишь­ся?

– И то, и дру­гое. Все рас­ска­жу, – улыб­ну­лась Вас­са. – А ты ло­жись то­гда, – ско­ман­до­ва­ла она Ле­ше и под­толк­ну­ла его к ди­ва­ну. – Ты бу­ дешь ле­жать, а я – рас­ска­зы­вать.

– Лад­но, – кив­нул он и по­слуш­но лег, не сняв баш­ма­ки. – А про что?

– Гла­за за­кры­вай. И я рас­ска­жу те­бе... на­при­мер, про мед­ве­дя.

– Не бу­ду я за­кры­вать – я хо­чу те­бя ви­деть, – воз­ра­зил Ле­ша. – И про мед­ве­дя не хо­чу. Рас­ска­жи про се­бя, про Ось­ку.

– Рас­ска­жу, но ма­ма хо­чет, что­бы ты при­лег, – ска­за­ла Вас­са. – Вот и ляг на па­ру ми­нут. И вы са­ди­тесь, Со­фья Мар­ков­на, – по­зва­ла она ма­му Ле­ши. Та по­слуш­но опус­ти­лась на стул. По­смот­ре­ла на сы­на, ле­жа­ще­го в бо­тин­ках на ди­ва­не.

– Это ты в Аме­ри­ке так вы­учил­ся ва­лять­ся, как го­им, не ра­зу­ва­ясь?

14 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Да, ма­ма, все Те­хас­ские ков­бои...

– Ой, ле­жи уже! – от­мах­ну­лась Со­ня. Дос­та­ла из кар­ма­на коф­точ­ ки пе­ст­рые цвет­ные сним­ки с мла­де­не­цем и про­тя­ну­ла Вас­се. – Это наш Шму­лик, Иш­ма­эль, – с гор­до­стью ска­за­ла она.

– Боль­шо-ой! – про­тя­ну­ла Вас­са.

– А ты Ось­ки­ны при­вез­ла? – не­тер­пе­ли­во пе­ре­бил Ле­ша.

– Ну как ты ду­ма­ешь? – Вас­са дос­та­ла из рюк­за­ка блок­нот, рас­ кры­ла. Там бы­ло чер­но-бе­лое фо­то сы­на. Про­тя­ну­ла Ле­ше, но Со­ня пе­ре­хва­ти­ла фо­то на ле­ту.

– Чу­дес­ный маль­чик. А кто отец? – стро­го на­хму­ри­ла она бро­ви, и Ле­ша по­ры­ви­сто сел на ди­ва­не.

– Ешь! – при­ня­лась за­пи­хи­вать ку­ри­цу в рот до­че­ри Ван­да. – Ба­буш­ка ста­ра­лась, а ни­кто не хо­чет: ни па­па, ни де­душ­ка, ни те­тя Ва­ся.

– Мы учи­лись с ним, – ска­за­ла Вас­са, лег­ким толч­ком уло­жив Ле­ шу в преж­нее по­ло­же­ние. – Встре­ти­лись за го­ро­дом в ком­па­нии, ос­ та­лись вме­сте. Боль­ше я его не ви­де­ла.

– И он не зна­ет? – с ужа­сом спро­си­ла Со­ня.

– А за­чем ему? – по­жа­ла пле­чом Вас­са. – У не­го своя жизнь: же­на, ма­лень­кий сын...

– Та­кое мо­жет быть толь­ко с то­бой, – вы­дох­нул Ле­ша.

– Как на­зва­ла? – по­дал го­лос До­дик.

– Ося, – крик­нул Ле­ша. – Я же пи­сал!

– По­че­му Ося? – уди­ви­лась ма­ма.

– Имя бы­ло за­дол­го до ре­бен­ка. Ес­ли де­воч­ка – в честь ба­буш­ки, ес­ли маль­чик – в честь де­да.

– Вы так лю­би­ли ва­ше­го де­душ­ку?

– Я его ни­ко­гда не ви­де­ла, но ме­ня вос­пи­та­ли в люб­ви... Его рас­ стре­ля­ли...

– Кто? Где? – спро­си­ла ис­пу­ган­но Со­ня.

– В Транс­ни­ст­рии в гет­то, ма­ма, – с уко­ром ска­зал Ле­ша. – Я те­бе сто раз го­во­рил.

– Он был?.. – пе­ре­би­ла сы­на Со­ня.

– Да, – кив­ну­ла Вас­са.

– Зна­чит, вы – то­же?.. – Со­ня пе­ре­шла на ше­пот.

– Пред­ставь се­бе, – ска­зал Ле­ша с вы­зо­вом.

– Нуж­но за­муж, – твер­до за­кон­чи­ла Со­ня.

– Пе­ре­стань, – одер­нул ма­му Ле­ша, не сво­дя с Вас­сы глаз.

– По­че­му я долж­на пе­ре­стать? Ты уст­ро­ил свою жизнь, и всем ее на­до уст­раи­вать. Я и Ван­де го­во­рю: вы­хо­ди, по­ка мо­ло­дая, по­ка Яна ма­лень­кая.

– Па­па, а кто это? – дер­ну­ла Ле­шу за ру­кав Яна, со сним­ком Иш­ ма­эля в ру­ке.

– Как те­бе не стыд­но? – вы­рва­ла Ван­да сни­мок из рук до­че­ри. –

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 15

Сколь­ко те­бя мож­но учить, что это Иш­ма­эль, твой бра­тик! – Ван­да за­мах­ну­лась на дочь. Ле­ша от­ки­нул­ся на ди­ва­не и за­крыл гла­за. До­дик толк­нул створ­ ку ок­на, за­ку­рил. Со­ня бро­си­лась вы­но­сить гряз­ную по­су­ду. Боль­шой ком­па­ни­ей они во­шли в ма­га­зин «Бе­рез­ка» на Нев­ском.

– Ну, что нам тут нуж­но? – спро­сил Ле­ша.

– Шу­бу мне, па­па! – вы­крик­ну­ла ма­лень­кая Яна. – Ма­ма ска­за­ла: шу­бу! Ван­да улыб­ну­лась, под­твер­ждая.

– Шу­бу – так шу­бу, – со­гла­сил­ся Ле­ша. – Где у вас шу­бы? – об­ра­ тил­ся он к про­дав­цу.

– Дет­ские, – под­ска­за­ла Ван­да.

– А-а... Я ду­мал, вам, – улыб­нул­ся он Ван­де.

– По­жа­луй, вы един­ст­вен­ный, кто тут ду­ма­ет обо мне, – ко­кет­ли­ во улыб­ну­лась Ван­да.

– Дет­ские тут, по­жа­луй­ста, – под­вел он Ван­ду к ве­шал­ке с шуб­ ка­ми. Вас­са у ок­на смот­ре­ла на Нев­ский, где фар­цов­щи­ки тор­го­ва­ли си­га­ре­та­ми. Ван­да вер­те­ла Яну, при­ме­ряя на нее шу­бу «на вы­рост».

– На­ша, – рас­смот­ре­ла она эти­кет­ку. – Смот­ри-ка, мо­гут, ко­гда хо­тят!

– Ма­моч­ка, а те­бе что? – бро­сил­ся к ро­ди­те­лям Ле­ша.

– Мне ни­че­го не на­до, – пе­да­ли­руя ка­ж­дое сло­во, ска­за­ла ма­ма.

– Как? Ты же толь­ко что ска­за­ла: чай­ник! – не­до­умен­но спро­сил отец.

– Ка­кой? – ог­ля­дел при­лав­ки Ле­ша.

– Обык­но­вен­ный, за­вар­ной, – ска­зал отец. – Пред­ставь, в Одес­се это де­фи­цит.

– По­жа­луй­ста, чай­ник, – крик­нул Ле­ша.

– С цве­та­ми или в го­ро­шек? – спро­сил про­да­вец.

– И по­чем они? – на­хму­ри­лась ма­ма.

– Ка­кая раз­ни­ца? Оба! – ско­ман­до­вал про­дав­цу Ле­ша. – За­вер­ ни­те...

– Не шу­ми так, на нас смот­рят, – отец кив­нул на ми­ли­цио­не­ра у две­ри.

– Пусть смот­рит, – с вы­зо­вом ска­зал Ле­ша, де­мон­ст­ра­тив­но лис­ тая пач­ку дол­ла­ров. – Па­па, ты хо­чешь тут что-ни­будь?

– А что мне тут хо­теть? Взя­ли чай­ник – и хо­ро­шо, чтоб она ме­ня уже не пи­ли­ла, что чай­ни­ка в до­ме не­ту...

– Не знаю. Мо­жет, си­га­рет аме­ри­кан­ских?

– Еще че­го! Па­пи­ро­сы по­ку­рит, – вста­ла ме­ж­ду му­жем и сы­ном Со­ня. Она при­жа­ла к гру­ди чай­ни­ки и по­шла к вы­хо­ду. Ван­да при­ жи­ма­ла шу­бу. Яна за­пи­хи­ва­ла в рот пач­ку жвач­ки.

16 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– А те­бе что, Ва­сень­ка? – обер­нул­ся к Вас­се Ле­ша.

– Ни­че­го, – сдер­жи­вая не­при­язнь ко все­му про­ис­хо­дя­ще­му, ска­ за­ла она. – Ван­ду спро­си.

– Ей мы уже Яне шу­бу ку­пи­ли, – от­мах­нул­ся Ле­ша. – Я не сой­ду с это­го мес­та, по­ка ты не вы­бе­решь что-ни­будь се­бе.

– То­гда нос­ки, – бы­ст­ро со­гла­си­лась Вас­са. – Вот эти, – ука­за­ла она на пе­ст­рые шер­стя­ные нос­ки с яр­ким ор­на­мен­том.

– Дет­ские? Ось­ке? – об­ра­до­вал­ся Ле­ша. – Нос­ки, де­вуш­ка! За­кар­ пат­ские? Про­да­вец кив­нул, за­вер­нул. Ле­ша за­пла­тил, взял нос­ки, су­нул Вас­се в ру­ку. Они вы­шли на Нев­ский.

– Это Иш­ма­элю, – ска­за­ла Вас­са, вер­ну­ла ему нос­ки, и Ле­ша спо­ ткнул­ся. Они шли по Нев­ско­му: До­дик, Со­ня, Ван­да с Яной и Вас­са с Ле­ шей по­за­ди всех. Вас­са за­меш­ка­лась у га­зет­но­го ларь­ка, про­тя­ну­ла ру­ку к жур­на­лу «Ис­кус­ст­во», от­кры­ла. Во весь раз­во­рот был порт­рет Ле­ши.

– Ле­сик! – крик­ну­ла Вас­са так, что Нев­ский обер­нул­ся. Алек­сей прыж­ком вер­нул­ся к ней. Ван­да гля­ну­ла ему вслед с пло­ хо сдер­жи­вае­мой не­при­яз­нью.

– Ав­то­граф дай, а? – Вас­са по­вер­ну­ла к его ли­цу жур­нал. Алек­сей ус­та­вил­ся в свой порт­рет, на­пе­ча­тан­ный по­вы­ше слай­ дов с его ра­бо­та­ми.

– Весь ти­раж, – ска­зал ло­тош­ни­ку Алек­сей. – Я мо­гу за­пла­тить дол­ла­ра­ми?

– Ко­неч­но! А это – вы? Алек­сей по­ро­зо­вел, от­счи­ты­вая дол­ла­ры.

– Ну и што там та­кое, шоб так кри­чать на­до бы­ло? – про­тя­ну­ла ру­ку к жур­на­лу Со­ня. Вас­са рас­кры­ла жур­нал на той стра­ни­це, где был Ле­шин порт­рет.

– Ой, – ска­за­ла Со­ня и ед­ва не вы­ро­ни­ла чай­ни­ки. До­дик под­хва­тил чай­ни­ки од­ной ру­кой, дру­гой – Со­ню и зар­дел­ ся, гля­дя на порт­рет сы­на.

– Хо­рош, – одоб­ри­тель­но ска­зал он.

– Еще бы он те­бе не хо­рош был! – оп­ра­ви­лась Со­ня от по­тря­се­ ния. – Они еще по­жа­ле­ют, что та­ко­го пар­ня упус­ти­ли! – и она по­гро­ зи­ла Нев­ско­му про­спек­ту. За ок­ном бы­ло тем­но. Спа­ли спи­на к спи­не в боль­шой ком­на­те на боль­шой кро­ва­ти До­дик и Со­ня. Спа­ла Ван­да, об­няв Яну в ком­ на­те по­мень­ше. Алек­сей с Вас­сой си­де­ли за сто­лом в кух­не. Го­ре­ла га­зо­вая го­рел­ка.

– Эмиг­ра­ция – это па­на­цея? – спро­си­ла Вас­са, ста­вя чай­ник.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 17

– Нет, это очень страш­но, – от­ве­тил Ле­ша. – Пе­ре­во­рот все­го ор­ га­низ­ма. На био­хи­ми­че­ском уров­не. По­это­му, ес­ли у те­бя есть ма­ лей­шая воз­мож­ность жить тут – жи­ви. Тя­ни, сколь­ко смо­жешь. Ра­ бо­тать да­ют?

– По чуть-чуть, но есть на­де­ж­да.

– Сей­час я бы сам хо­тел быть с ва­ми...

– Что те­бе ме­ша­ет?

– Кэд­ди ждет ре­бен­ка, а по та­мош­ним за­ко­нам, по­ка ему не ис­ пол­нит­ся...

– Вто­ро­го? – Вас­са опус­ти­лась на та­бу­рет.

– Да. По­ни­ма­ешь, ко­гда вы ме­ня про­во­ди­ли, я по­ле­тел... А там ме­ня пря­ми­ком по­вез­ли в си­на­го­гу – я с са­мо­ле­та по­пал на соб­ст­ вен­ную свадь­бу. Я спро­сил Кэд­ди, за­чем она это сде­ла­ла, а она ска­за­ ла, что ес­ли бы отец уз­нал, что это фик­тив, он бы умер. Они деть­ми по­зна­ко­ми­лись в конц­ла­ге­ре, их ро­ди­те­ли уш­ли в га­зо­вую ка­ме­ру, а де­тей нем­цы ос­та­ви­ли до ут­ра. Но­чью во­шли вой­ска, их ос­во­бо­ди­ ли, и они так и по­шли, как стоя­ли – взяв­шись за ру­ки. По­кля­лись на­ро­жать ку­чу де­тей, что­бы раз­дать им име­на тех – ушед­ших. У них ро­дил­ся маль­чик, по­том Кэд­ди, а по­том что-то слу­чи­лось, и мать не мог­ла боль­ше иметь де­тей. Они все вло­жи­ли в этих де­тей, да­ли им са­мое луч­шее об­ра­зо­ва­ние, а сын же­нил­ся на чер­ной. Отец про­клял его. Вся на­де­ж­да бы­ла на Кэд­ди. У нее мог­ла быть лю­бая – са­мая пре­ крас­ная – пар­тия, а тут – я. Ма­ло то­го, что стар­ший при­вел нег­ри­тян­ ку, так еще млад­шая на­шла бед­но­го ев­рея из Одес­сы. Это был удар, но при­ми­ря­ло то, что я хо­тя бы ев­рей!.. Вас­са слу­ша­ла, под­пе­рев ла­до­нью ще­ку.

– Я пе­ре­оде­вал­ся в ма­ши­не. Ты пред­став­ля­ешь се­бе, что это – влезть в смо­кинг в ав­то­мо­би­ле, на хо­ду?!

– Нет, – сдер­жи­вая ус­меш­ку, ска­за­ла Вас­са.

– Они сня­ли нам пре­крас­ную квар­ти­ру, – жа­ло­вал­ся Ле­ша. – Но я уе­хал. Ты пом­нишь, ку­да ты пи­са­ла? Это бы­ло в сот­нях миль от Нью-Йор­ка!

– Ты в этом мес­те за­плачь. Ле­ша осек­ся.

– ...Брон­зо­вое ате­лье од­но­го мил­лио­не­ра, – про­дол­жил он. – Я лил брон­зу и жил в ате­лье. Хо­зя­ин по­зво­лял нам от­ли­вать свое, но я от­лил боль­ше, чем мож­но, и нуж­но бы­ло ли­бо за­пла­тить, ли­бо вер­ нуть брон­зу. Я был в от­ча­янии: де­нег нет, и все мои ве­щи долж­ны уй­ти в пе­ре­плав­ку. Кэд­ди пред­ло­жи­ла мне по­мощь. Это был кре­дит! Я со­би­рал­ся про­дать скульп­ту­ры и вер­нуть ей день­ги, но для это­го нуж­но бы­ло пе­ре­ехать в Нью-Йорк. Я пе­ре­ехал. Брон­зу ску­пи­ли на пер­вой же вы­став­ке. У ме­ня поя­ви­лось имя, я по­лу­чил за­каз. И Кэд­ди при­шла ко мне... Он по­мол­чал.

18 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Ко­гда ро­дил­ся Иш­ма­эль, я уже мог де­лать все, что угод­но: я по­ да­рил им ев­рей­ско­го сы­на и вну­ка. Он по­хож на де­да, ста­ри­ки в нем ду­ши не ча­ют...

– По­нят­но. Те­перь Кэд­ди ждет вто­ро­го, – с не­под­дель­ной пе­ча­ лью ска­за­ла Вас­са.

– Это не мо­жет быть по­нят­но, мне са­мо­му ни­че­го не по­нят­но!

– Могу объ­яс­нить: те­бе нуж­на бы­ла про­пис­ка в Пи­те­ре – ты по­ поль­зо­вал Ван­ду. По­на­до­би­лась Аме­ри­ка – и ты бро­сил Ван­ду. Бу­дет нуж­но что-то еще – и ты ос­та­вишь Кэд­ди.

– Нет, не так, ты не все зна­ешь, – пе­ре­бил Ле­ша. – Ван­да хо­те­ла са­ма... Она зна­ла, что я ищу фик­тив, и са­ма пред­ло­жи­ла. Они за счет ме­ня по­лу­чи­ли квар­ти­ру.

– А ре­бе­нок?

– Она хо­те­ла это­го!

– Охот­но ве­рю, – ус­мех­ну­лась Вас­са. – Но чтоб ты ее ос­та­вил с ре­бен­ком – эта жен­щи­на не мог­ла хо­теть...

– Да что ж ты об­ви­ня­ешь ме­ня? Ес­ли кто и ви­но­ват, то толь­ко го­ су­дар­ст­во. Эта про­пис­ка – урод­ст­во ва­шей стра­ны!..

– На­шей, – пе­ре­би­ла Вас­са. – И я не об­ви­няю, а не­до­уме­ваю...

– Да ес­ли бы я мог жить и ра­бо­тать без про­пис­ки, я бы жил. Ес­ли бы мог про­пи­сать­ся, не всту­пая в брак – не бы­ло бы ни­ка­кой Ван­ды и ее до­че­ри!..

– Тво­ей, – снова по­пра­ви­ла Вас­са.

– И ес­ли бы я мог вы­ехать в Шта­ты без Кэд­ди – я бы вы­ехал! С то­бой! – вы­па­лил Ле­ша от­ча­ян­но.

– А кто оп­ла­тил бы брон­зу? Вас­са под­ня­лась, про­шла к ок­ну, ус­та­ви­лась в бе­ле­сую даль. За ок­ ном от­кры­вал­ся вид на за­лив. Жид­кие де­рев­ца под­ра­ги­ва­ли на вет­ру. ...Ей бы­ло сем­на­дцать у дру­го­го ок­на. Вас­са си­де­ла по­сре­ди пус­ той ком­на­ты на по­лу. За спи­ной у нее плы­ла по сте­не бри­ган­ти­на под алы­ми па­ру­са­ми. За ок­ном шу­мел дождь, и ры­жая што­ра ме­та­лась на вет­ру.

– Ну ты, Ас­соль, – за­гля­ну­ла в ок­но про­мок­шая до нит­ки под­ру­ га. – По­мо­ги за­лезть... Вас­са не по­ше­ве­ли­лась.

– Мы тут ря­дом на ку­ку­ру­зе, и мне че­го-то по­ка­за­лось, что те­бе пло­хо, – Ля­ля до­го­во­ри­ла это уже в ком­на­те, так как лов­ко влез­ла в ок­но. Вас­са не от­кли­ка­лась. Ля­ля обош­ла ее, за­жгла в кух­не свет, со­гре­ ла чай­ник.

– Дав­но си­дишь? – по­ста­ви­ла она чаш­ку чая на уго­лок сто­ла.

– Убе­ри, – сквозь зу­бы ска­за­ла Вас­са.

– Че­го это? – не по­ня­ла Ля­ля.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 19

– Там сто­ял гроб...

– Та-ак, – про­тя­ну­ла Ля­ля и опус­ти­лась ря­дом с Вас­сой на пол. – Они ж ее вы­пи­са­ли здо­ро­вую!

– Ага, – про­ску­ли­ла Вас­са. – И мы си­де­ли, Ба­ба чи­та­ла, спро­си­ла: «Зна­ешь, в ка­ком го­ду он на­пи­сал «Алые па­ру­са»?.. Я не зна­ла. Ба­ба ска­за­ла: в сем­на­дца­том... И я по­шла спать, а она раз­бу­ди­ла: «Я уми­ раю»...

– Жуть, – ска­за­ла Ля­ля. – Тем бо­лее – пей, – под­нес­ла она Вас­се чаш­ку. – И вста­вай. Не­че­го те­бе тут боль­ше де­лать. Ут­ром Вас­са за­дум­чи­во со­ва­ла в порт­фель кни­ги.

– Тру­сы-нос­ки возь­ми, – уко­риз­нен­но ска­за­ла Ля­ля и про­тя­ну­ла Вас­се по­ло­тен­це, мы­ло и зуб­ную щет­ку. – Как в кос­мос: толь­ко не­об­ хо­ди­мое.

– Это и бе­ру, – дос­та­ла из пись­мен­но­го сто­ла ма­лень­кий па­кет Вас­са.

– Я сдох­ну от лю­бо­пыт­ст­ва. Что это?

– Мо­нет­ки, – раз­жа­ла ку­лак Вас­са.

– Тут же од­ни ко­пей­ки!

– Мы с Ба­бой со­би­ра­ли. Она го­во­рит, что это еще ма­ма со­би­ра­ла. Де­воч­кой, до вой­ны. С се­ст­рой.

– За­чем?

– От­ку­да я знаю? – взмо­ли­лась Вас­са. – По­смот­ри, ка­кие там го­ ды! Ба­буш­ка при­ве­ла ме­ня од­на­ж­ды ту­да, где они жи­ли до вой­ны. Там по­до­кон­ник про­го­рел, и под де­ре­вяш­кой бы­ли ко­пе­еч­ки. Де­воч­ ки в щель их со­ва­ли, как в ко­пил­ку. Все, что ос­та­лось от ог­ром­ной се­мьи, – Вас­са трях­ну­ла мо­не­та­ми, за­стег­ну­ла порт­фель. Ля­ля за­кры­ла ок­но, за­дер­ну­ла што­ру, уви­де­ла на по­до­кон­ни­ке лис­ток как­ту­са в ста­ка­не во­ды.

– Так и не пе­ре­са­ди­ла? – ужас­ну­лась Ля­ля. – Ему же пе­сок ну­жен. Что ж те­перь бу­дет?

– Урод, – по­жа­ла пле­чом Вас­са. – Ба­буш­ка рас­ска­зы­ва­ла, как од­ на­ж­ды в Кок­те­бе­ле Во­ло­шин на го­ру по­шел лу­ну пи­сать, а жел­тую крас­ку за­был. Пи­сал, чем бы­ло. Так поя­ви­лась ро­зо­вая лу­на...

– И при чем тут как­тус? – Ля­ля смот­ре­ла на нее с лег­ким ужа­сом.

– Во­ло­шин ска­зал: «Ху­дож­ни­ку все­гда долж­но че­го-то не хва­ тать». А у не­го, – Вас­са кос­ну­лась как­ту­са. – Бы­ло мно­го то­го, че­го долж­но быть ма­ло. Сло­ма­ет­ся те­перь...

– Лад­но, по­еха­ли. Мать ко­гда воз­вра­ща­ет­ся?

– От­ку­да я знаю? Их по­ка­чи­ва­ло в мяг­ких крес­лах ав­то­бу­са. Вас­са при­ни­ка­ла к окон­но­му стек­лу и смот­ре­ла, как мель­ка­ли за­бо­ры, фо­на­ри, ого­ро­ ды. Бе­лье, раз­ве­шен­ное на ве­рев­ках, пле­ска­лось на вет­ру за ка­ж­дой из­го­ро­дью.

20 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– От ав­то­во­кза­ла до об­ща­ги – ру­кой по­дать, – рас­ска­зы­ва­ла Ля­ля.

– Три­дца­тый трам­вай хо­дит. Бан­дит­ский рай­он, го­во­рят, но мне все рав­но в Одес­се нра­вит­ся. Уви­дишь Пуш­кин­скую – это пол­ный от­пад! Слу­шай, а эту справ­ку, что те­бе да­ли – ее ни­ку­да нель­зя? Пе­ре­вес­тись в ка­кой-ни­будь ин­сти­тут?

– Я ду­маю, в Одес­се до эк­за­ме­нов все мес­та про­да­ны.

– А по рус­ско­му те­бе за что тро­як вле­пи­ли?

– Я ска­за­ла, что в ал­фа­ви­те два­дцать шесть букв, а по­том по­ня­ла, что это в анг­лий­ском.

– Не мо­жет быть, чтоб ты не зна­ла рус­ско­го ал­фа­ви­та!

– Очень да­же мо­жет: я про­стые ве­щи пло­хо ус­ваи­ваю. Пом­нишь, Зверь мне пя­тер­ку по ма­те­ма­ти­ке толь­ко в де­ся­том и по­ста­вил, ко­ гда би­ном Нью­то­на по­шел? А таб­ли­цу ум­но­же­ния – толь­ко то, что в риф­му и пом­ни­ла...

– Да! – вспом­ни­ла Ля­ля. – Ше­стью шесть – три­дцать шесть, ше­ стью во­семь – со­рок во­семь... За ок­ном тем­не­ло, и су­мер­ки ле­пи­лись ба­боч­кой к под­све­чен­но­ му ок­ну ав­то­бу­са. Де­воч­ки жа­лись пле­чом друг к дру­гу. Ля­ля под­ре­ мы­ва­ла. К но­чи они до­бр ­ а­лись до Одес­сы и до об­ща­ги.

– Фу! – вы­дох­ну­ла Ля­ля, вхо­дя в ком­на­ту об­ще­жи­тия. – Зо­вут ее Ва­ся, жить бу­дет здесь. По­ло­ви­ну сол­дат­ской кой­ки де­лить с ней бу­ду я. Шухе­ра не бы­ло, что я с ку­ку­ру­зы смы­лась?

– Ко­му ты нуж­на? – не­бреж­но мах­ну­ла ру­кой од­на де­ви­ца.

– За­чем по­ло­ви­ну, ко­гда есть це­лая кой­ка? – ска­за­ла дру­гая.

– Жрать охо­та, – про­тя­ну­ла Ля­ля, опус­ка­ясь на кро­вать.

– Дер­жи, – бро­си­ла Ля­ле на по­душ­ку яб­ло­ки тре­тья. – Па­ца­ны сад обоб­ра­ли.

– Черт, кис­ля­ти­на! – впи­лась зу­ба­ми в яб­ло­ко Ля­ля.

– Под­ру­ге дай, – ска­за­ла со­сед­ка. – А то она, по­хо­же, са­ма не возь­мет.

– Дер­жи, под­ру­га, – бро­си­ла Вас­се яб­ло­ко Ля­ля. У Вас­сы в гла­зах стоя­ли сле­зы.

– Ты че­го? – спро­си­ла Ля­ля.

– Да так, ки­сло, – по­ту­пи­лась Вас­са, над­ку­сы­вая яб­ло­ко. Ут­ром Вас­са стоя­ла под две­рью ка­би­не­та. От­ту­да вы­ныр­ну­ла Ля­ля.

– Все о-кей! Те­бя за­чис­лят. За­вуч не­ров­но на ме­ня ды­шит – раз, эк­за­ме­ны твои го­дят­ся – два. Нуж­но толь­ко прой­ти мед­ко­мис­сию, но это – се­меч­ки. Ля­ля по­влек­ла Вас­су су­мрач­ным ко­ри­до­ром, вта­щи­ла в ау­ди­то­ рию, уса­ди­ла за стол и про­тя­ну­ла лис­ток бу­ма­ги. Вас­са по­вер­те­ла ка­ ран­даш, по­ко­си­лась на Ля­лю и на­пи­са­ла: «Как на­зы­ва­ет­ся этот тех­ ни­кум?»

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 21

«Ж/Д» – от­ве­ти­ла Ля­ля. – Же­лез­но­до­рож­ный. Вас­са бы­ст­рым рос­чер­ком на­ри­со­ва­ла мор­доч­ку па­ро­во­за с ок­ руг­лив­ши­ми­ся от не­до­уме­ния гла­за­ми и об­лач­ко па­ра над тру­бой, вы­пи­сав­шее во­про­си­тель­ный знак... На пе­ре­ме­не Вас­са си­де­ла на та­бу­рет­ке в сан­ча­сти. За­крыв ла­до­ нью один глаз, уны­ло и не­вер­но на­зы­ва­ла бу­к­вы на даль­ней таб­ли­це на сте­не.

– Нам при­дет­ся рас­стать­ся, – ка­те­го­рич­но ска­за­ла врач. – Вам во­ об­ще сле­ду­ет ле­чить­ся.

– Иди­от­ка! – би­ла се­бя ку­ла­ком по ко­ле­ну Ля­ля. – Как я мог­ла те­ бя от­пус­тить? Черт! На­до бы­ло пой­ти вме­сто те­бя...

– Не судь­ба, зна­чит, – рав­но­душ­но по­жа­ла пле­чом Вас­са. В су­мер­ках они по­до­шли к об­ща­ге.

– Студ­би­ле­ты по­ка­зы­вай­те, – за­го­ро­ди­ла до­ро­гу вах­тер­ша.

– В ком­на­те они у нас, – схва­ти­ла Вас­су за ру­ку Ля­ля и по­шла на­ про­лом.

– Не на­до... – пы­та­лась от­нять ру­ку Вас­са.

– Че­го не на­до? – цык­ну­ла на Вас­су Ля­ля и толк­ну­ла пле­чом дверь ком­на­ты. – Ну, кто на­сту­чал? Стоя­ла мо­гиль­ная ти­ши­на.

– Су­ки по­га­ные, – ска­за­ла Ля­ля. – Ло­жись, – ско­ман­до­ва­ла она Вас­се, но от­кры­лась дверь и в лу­че све­та вы­рос­ла вах­тер­ша... Вас­са с порт­фе­лем шла в но­чи по се­реб­ри­стым трам­вай­ным рель­сам.

– По­до­ж­ди, она сей­час ля­жет, и вле­зем в ок­но, – ску­ли­ла сза­ди Ля­ля.

– Зна­ешь, как ме­ня учил один класс­ный му­жик: нель­зя да­вать по­ вод дерь­му де­лать те­бе за­ме­ча­ния, – ска­за­ла Вас­са. – Вах­тер­ша пра­ва на са­мом де­ле... Гро­мых­нул трам­вай, и они по­бе­жа­ли к ос­та­нов­ке. Еха­ли мол­ча, и Вас­са при­выч­но смот­ре­ла в ок­но.

– Мор­вок­зал! – вы­крик­нул кон­дук­тор.

– Вы­хо­дим! – вско­чи­ла Ля­ля. – Мор­вок­зал – это класс: но­вень­кий, чис­тый, а глав­ное – круг­ло­су­точ­но. На нас же не на­пи­са­но, что у нас нет би­ле­та? Вас­са кив­ну­ла и спрыг­ну­ла с под­нож­ки. В зда­нии Мор­ско­го во­кза­ла бы­ло свет­ло, про­сто­рно. Из две­рей рес­то­ра­на не­слась му­зы­ка. Ля­ля про­цо­ка­ла каб­лу­ка­ми на се­ре­ди­ну за­ла ожи­да­ния, и тут же, слов­но из-под зем­ли, воз­ник эле­гант­ный мо­ло­дой че­ло­век, под­хва­тил Ля­лю под ло­коть.

22 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– От­ва­ли, – ко­рот­ко ска­за­ла ему Ля­ля, но он не от­ва­лил. Вас­са с порт­фе­лем пле­лась сза­ди.

– Иди сю­да, го­ре мое! – обер­ну­лась к ней Ля­ля. Мо­ло­дой че­ло­век ог­ля­нул­ся то­же и... от­ва­лил. Ля­ля по ши­ро­кой ле­ст­ни­це со­шла в под­зе­ме­лье, в про­сто­рный туа­лет.

– Все, тут мож­но жить, – ска­за­ла Ля­ля твер­до. – Го­ря­чая во­да, – по­вер­те­ла она кран. – Су­шил­ка, – она на­жа­ла кноп­ку ру­ко­су­ши­те­ля.

– Ра­зу­вай­ся, – ско­ман­до­ва­ла Ля­ля и лов­ко сня­ла кол­гот­ки. Бы­ст­ро про­стир­ну­ла их в умы­валь­ни­ке, вы­су­ши­ла под стру­ей те­п­ло­го воз­ду­ ха, по­мы­ла но­ги, оде­лась и при­ня­лась смы­вать грим. Вас­са не­уве­рен­но про­сле­до­ва­ла ее при­ме­ру: ста­щи­ла нос­ки, за­ драв шта­ни­ну уз­ких брюк, и вя­ло при­ня­лась сти­рать их. По­слы­шал­ ся шум го­ло­сов, и в туа­лет вле­те­ла стай­ка вскло­ко­чен­ных де­виц, раз­ го­ря­чен­ных ви­ном.

– Что ж ты сни­ма­ешь сня­то­го? – вце­пи­лась од­на в дру­гую. – Пу­ та­ньё по­га­ное!

– А ты са­ма, блядь, кто!? – на­ма­ни­кю­рен­ным ног­тем про­шлась дру­гая по ли­цу обид­чи­цы, и они сце­пи­лись, как кош­ки. Две дру­гие то ли по­мо­га­ли бить, то ли рас­тас­ки­ва­ли де­ру­щих­ся. Еще две де­ло­ви­то за­ку­ри­ли в сто­рон­ке.

– Си­га­рет­кой не уго­стишь? – не­уве­рен­но шаг­ну­ла к ним Ля­ля.

– Но­вень­кие? – при­дир­чи­во ог­ля­де­ла Ля­лю од­на. – Дер­жи. Ля­ля не­оп­ре­де­лен­но по­жа­ла пле­чом, не­лов­ко за­тя­ну­лась, при­ку­ ри­вая, за­каш­ля­лась, и про­тя­ну­ла рас­ку­рен­ную си­га­ре­ту Вас­се. Вас­са ку­ри­ла и су­ши­ла но­сок.

– Эти гру­зи­ны с то­бой? – спро­си­ла од­на из ку­ря­щих под­ру­гу.

– Оби­жа­ешь! Я с «гры­зу­на­ми» и за столь­ник не пой­ду! – пре­зри­ тель­но ска­за­ла та. Де­ру­щие­ся не­ожи­дан­но за­тих­ли. По­вер­жен­ная скло­ни­лась над умы­валь­ни­ком – смы­вать кровь, а по­бе­ди­тель­ни­ца за­пла­ка­ла над дру­гим умы­валь­ни­ком. Вас­са до­ку­ри­ла, на­тя­ну­ла но­сок и при­ня­лась су­шить вто­рой, ко­ гда в туа­лет вва­ли­лась убор­щи­ца с ми­ли­цио­не­ром.

– Вот они – кра­со­точ­ки! – вы­ша­ги­ва­ла впе­ре­ди ми­ли­цио­не­ра ба­ ба со шваб­рой. – Я уби­рать­ся, а они тута по по­лу рас­ка­та­лись. А ты что? Вот не сти­ра­ли у ме­ня еще! – за­мах­ну­лась она на Вас­су, но та увер­ну­лась и про­дол­жа­ла вер­теть но­сок под стру­ей воз­ду­ха.

– А ну, по­шли от­сю­да, – саль­но ус­мех­нув­шись, ска­зал лей­те­нант.

– Все, все по­шли! Он под­толк­нул од­ну де­ви­цу, шлеп­нул по за­ду дру­гую, вы­клю­чил во­ду треть­ей – с раз­би­тым ли­цом.

– А ты че­го, – от­дель­но­го при­гла­ше­ния ждешь? – по­до­шел он к Вас­се.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 23

– Мож­но не «ты­кать», – ти­хо ска­за­ла Вас­са, про­дол­жая су­шить.

– По­сти­руш­ку она тут уст­рои­ла! – со­рва­лась ба­ба со шваб­рой. – А ну по­шла от­сю­до­ва, бо­со­та по­га­ная!

– Она не с на­ми, на­чаль­ник, – лов­ко щелк­ну­ла по окур­ку и бро­си­ ла его в даль­нюю пе­пель­ни­цу од­на из де­виц.

– По­шли, я ска­зал, – не­ожи­дан­но рез­ко дер­нул Вас­су за ру­кав «на­ чаль­ник». Она кач­ну­лась с нос­ком в ру­ке, но ус­тоя­ла, вце­пив­шись в лац­кан его ши­не­ли.

– Без рук, – ска­за­ла Вас­са внят­но ему в ли­цо.

– Я те­бе щас дам «без рук»! – по­про­бо­вал ото­драть ру­ку Вас­сы ми­ли­цио­нер. За­зве­не­ла, упав на ка­фель, пу­го­ви­ца. – А это уже ста­тья, – оск­ла­бил­ся лей­те­нант. – За ос­корб­ле­ние мун­ди­ра. Под­ни­ми, блядь. Вас­са мот­ну­ла го­ло­вой – не под­ни­му, и от­пус­ти­ла лац­кан.

– Дер­жи, ми­лок! – по­до­бо­ст­ра­ст­но на­кло­ни­лась к его но­гам убор­ щи­ца. – А ну, по­шли, по­шли от­сю­да!.. – при­крик­ну­ла на де­виц. В рай­от­де­ле ми­ли­ции го­рел свет. В уг­лу, от­го­ро­жен­ном де­ре­вян­ ным барь­ер ­ ом, спа­ли впо­вал­ку пья­ные. Де­во­чек за­тол­ка­ли ту­да же. Вас­са пле­лась по­след­ней с нос­ком в ру­ке.

– Обуй­ся, не­сча­стье мое, – ска­за­ла Ля­ля. – На за­ня­тия бы ут­ром ус­петь...

– Я ска­жу, что вы не с на­ми, – по­обе­ща­ла од­на де­ви­ца.

– А мы от тех­ни­ку­ма да­ле­ко? – Вас­са опус­ти­лась на пол и при­ня­ лась на­тя­ги­вать влаж­ный но­сок. На­тя­ну­ла, обу­лась, по­доб­ра­ла с по­лу ка­кой-то ка­ме­шек и бы­ст­ро на­ца­ра­па­ла на сте­не ле­жа­че­го пья­ни­цу.

– Ух ты! – вос­хи­щен­но ска­за­ла од­на из де­виц. – А ме­ня мо­жешь?

– Не­чем, – раз­ве­ла ру­ка­ми Вас­са. Де­ви­ца бы­ст­ро дос­та­ла из кар­ма­на губ­ную по­ма­ду. Вас­са ко­рот­ко гля­ну­ла на нее и не­тор­пли­во вы­пи­са­ла од­ной ли­ни­ей ее чис­тый про­ филь на сте­не.

– Ой, ма­моч­ки! – вос­клик­ну­ла де­ви­ца и осек­лась, по­перх­нув­шись сле­за­ми.

– А мы на Пуш­кин­ской, пред­став­ля­ешь? – бла­жен­но про­тя­ну­ла Ля­ля. – Са­мая кра­си­вая ули­ца в ми­ре! Тут та­кие пла­та­ны...

– Жаль, не раз­гля­де­ла, – ска­за­ла Вас­са.

– Эй, ты, вы­хо­ди! – от­крыл за­го­род­ку «ос­корб­лен­ный мун­дир». Вас­са заш­ну­ро­ва­ла ту­фель, вста­ла.

– Пус­ти­те ме­ня с ней, – рва­ну­лась Ля­ля.

– И до те­бя дой­дет, – ух­мыль­нул­ся лей­те­нант и за­хлоп­нул об Ля­ лю двер­цу за­го­род­ки.

– Ва­сеч­ка, ты толь­ко его не тро­гай! – крик­ну­ла Ля­ля, и де­ви­цы за­хо­хо­та­ли.

– Да она чем­пи­он по греб­ле, – с тос­кой про­ску­ли­ла Ля­ля. – Бай­ да­ра-оди­ноч­ка.

24 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– А я ду­ма­ла, ху­дож­ник, – про­тя­ну­ла де­ви­ца, раз­гля­ды­вая стер­ шую­ся о сте­ну по­ма­ду.

– Вот, кра­са­ви­ца, – пре­зри­тель­но пред­ста­вил Вас­су скло­нен­но­му над бу­ма­га­ми пол­ков­ни­ку лей­те­нант. Пол­ков­ник под­нял го­ло­ву...

– За­яц! – за­кри­чал он и вы­бе­жал из-за сто­ла. Сгреб Вас­су в объ­я­тья, ощу­пал, ос­мот­рел.

– Ну, кра­са­ви­ца! Кос­ти на мес­те, а мя­со – на­рас­тет, как мой ко­ ман­дую­щий го­во­рил. По­ли­щук, с ме­ня при­чи­та­ет­ся, – обер­нул­ся он к па­ра­ли­зо­ван­но­му лей­те­нан­ту. – Мать, по­ни­ма­ешь, те­бя ищет, об­ зво­ни­лась нам. Я ей сло­во дал, что най­ду, и вот – на­шел! Вас­са бол­та­лась в ру­ках пол­ков­ни­ка. Лей­те­нант сто­ял мерт­вый.

– Ты где ее взял? На мор­вок­за­ле? Ну и хо­ро­шо. Жи­вая, – пол­ков­ ник бла­жен­но об­нял Вас­су. – По­ли­щук, в ма­ши­ну ее и ко мне до­мой, бы­ст­ро, – ско­ман­до­вал он. – Дрых­ни да­вай, а зав­тра с ут­ра все до­ ло­жишь, – ве­се­ло ска­зал он Вас­се. – Что сто­ишь, как за­сва­тан­ный?

– при­крик­нул пол­ков­ник на По­ли­щу­ка. – И пу­гов­ки, смот­ри, опять нет! Лей­те­нан­ту све­ло ску­лы. На пря­мых но­гах он шаг­нул к две­ри. Вас­са по­сле­до­ва­ла за ним. Они вы­шли на ули­цу.

– Са­ди­тесь, – сдав­лен­но ска­зал лей­те­нант и рас­пах­нул пе­ред ней двер­цу ка­би­ны «во­рон­ка».

– Под­ру­гу при­ве­ди­те, – ров­ным го­ло­сом ве­ле­ла Вас­са. Же­на пол­ков­ни­ка Та­ня ку­та­лась в ки­тай­ский ха­лат и пои­ла Вас­су ча­ем.

– Ма­те­ри я уже по­зво­ни­ла. Ут­ром она с то­бой го­во­рить бу­дет.

– А что ей на­до? – гля­ну­ла ис­под­ло­бья Вас­са.

– Ну, как ми­ни­мум, знать, что ты – жи­ва. Кто ж так де­ла­ет, а? Уе­ ха­ла – и ни слов­ца, ни за­пи­соч­ки! Что ж к нам сра­зу не при­шла? Мы с тво­ей ма­те­рью как в три­дцать пер­вом се­ли за од­ну пар­ту, так до вой­ны и про­си­де­ли...

– Я пом­ню.

– Ну? Нель­зя быть та­кой эгои­ст­кой. Ты долж­на ра­до­вать­ся, что мать на ста­рос­ти лет не од­на.

– А с кем? – не­до­умен­но спро­си­ла Вас­са.

– Вот те раз! Ты не зна­ешь, что она вы­шла за­муж? Да-а... – раз­ оча­ро­ван­но про­тя­ну­ла Та­ня. – А я у те­бя уз­нать хо­те­ла... Мать го­во­ рит – при­лич­ный му­жик, с ней ра­бо­та­ет. Ты его, что, да­же не ви­де­ла?

– То­гда ви­де­ла, – ут­кну­лась в пус­тую чаш­ку Вас­са.

– Лад­но, ло­жись, – сме­ни­ла те­му Та­ня. – Я те­бе на Се­реж­ки­ном ди­ван­чи­ке по­сте­ли­ла.

– А где Еж­ка?

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 25

– В ар­мии. Обал­дуй та­кой же, как ты: в ин­сти­тут не по­шел, те­перь на Ки­тай­ской гра­ни­це ко­ма­ров кор­мит... Ты что, дей­ст­ви­тель­но не смог­ла от­ве­тить, сколь­ко букв в ал­фа­ви­те? Вас­са кив­ну­ла.

– А то, что ты им на всех олим­пиа­дах при­зы при­но­си­ла, не в счет?! – воз­му­ти­лась Та­ня. – Про­даж­ные тва­ри. Всю­ду взят­ки... Ран­ним ут­ром Та­ня в ноч­ной ру­ба­хе рас­тол­ка­ла Вас­су: – Иди, сва­ ри Па­пи­чу ка­шу.

– Ка­кую? – Вас­са с тру­дом про­дра­ла гла­за.

– Греч­не­вую, он дру­гую не ест, – ска­за­ла Та­ня. Вас­са ва­ри­ла и про­бо­ва­ла ка­шу.

– Ну где бы ты про­сну­лась, ка­бы не ко мне при­вез­ли? Не по­ду­ма­ ла? – ве­се­ло спро­сил Па­пич, уса­жи­ва­ясь за стол. – Го­то­во?

– Вро­де, да. Во­ду слить?

– Ка­кую во­ду? – вско­чил Па­пич. – Ты че­го, да­же греч­не­вую ка­шу ва­рить не уме­ешь? – за­гля­нул он в ка­ст­рюль­ку.

– Ба­буш­ка все­гда го­то­ви­ла, – ска­за­ла Вас­са и по­перх­ну­лась сле­ за­ми.

– Лад­но, по­жи­вешь у нас – мать все­му те­бя нау­чит, – ска­зал он, сли­вая во­ду. Вас­са скры­лась в ван­ной. Вы­шла, ко­гда за­хлоп­ну­лась вход­ная дверь.

– Ну, За­яц, ты да­ешь! – хо­хот­ну­ла Та­ня. – Сва­ри­ла ка­шу, а во­ду сли­ла? Ни­че­го, Па­пич прав: нау­чим. Воз­вра­щать­ся к ма­те­ри ты не хо­чешь, как я по­ни­маю. Бол­тать­ся я те­бе не дам. По­жи­вешь у нас, ра­бо­ту при­ищем, хоть и труд­но в Одес­се с про­пис­кой. Но отец на все со­гла­сил­ся – это глав­ное. А ты не кис­ни! В Гер­ма­нии во всех бо­га­тых до­мах де­тей от­да­ва­ли на год в при­слу­ги, чтоб они все­му нау­чи­лись. Вас­са си­де­ла с Ля­лей на на­бе­реж­ной не­по­да­ле­ку от па­мят­ни­ка Дю­ку де Ри­ше­лье.

– Ну и сва­ришь ка­шу! – взо­рва­лась Ля­ля. – Что та­ко­го? В Одес­се же!

– Что нем­цу хо­ро­шо, то рус­ско­му – смерть, – ска­за­ла Вас­са.

– И что – из-за этой ка­ши вер­нуть­ся? Бу­дешь ва­рить все то же са­мое, толь­ко для ма­ма­ши и ее му­жень­ка! Да еще и Одес­сы не уви­ дишь... Папич в синей милицейской форме вышел на Пересыпи из гази­ ка с синей мигалкой и толкнул калитку в воротах частного дома. Во­ шел во двор, увешанный бельем, и постучал в окно на первом этаже. Выглянула румяная женщина в кудряшках, накрученных на бигуди.

– Саню позови, – мрачно скомандовал Папич. Огромный толстый мужчина в трусах и майке вышел к нему.

– Чего стряслось, что ты в такую рань? – подал он руку Папичу.

26 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Папич руки не подал.

– Васька у тебя была? – строго спросил он.

– Была, – отвел глаза в сторону Саня.

– Что ж не позвонил?

– Монетки не было, – буркнул Саня.

- Мне от тебя ничего не надо, – медленно сказал Папич. – Как они с тебя алиментов никогда не требовали, так и я с тебя ничего не хочу. Но... прописать ты мне ее можешь? На законных основаниях – как дочь к отцу. Остальное я решу – и работу приищем, и учиться пойдет...

– Ну ты чего? – возмутился Саня, зардевшись. – Меня Анюта на улице подобрала... А я ей детей сюда водить буду? Не дай Бог, что со мной, они потом на ее площадь претендовать будут? Папич молчал.

– Она вообще непонятно чего пришла... Аня что-то сготовила, так она даже есть не стала. Салатик с зеленым лучком... Чего прихо­ дила – не знаю. Я ей десяточку дал...

– Значит, не пропишешь? – сверкнул глазами Папич. Саня потупился.

– Ты все так же – на Сахарном заводе? Саня кивнул.

– Я тебе это не забуду, – зловеще сказал Папич и пошел со двора. Аня стояла у окна и испуганно следила за ними. ...Два­дцать лет спус­тя Вас­са с Ле­шей си­де­ли в ле­нин­град­ской кух­ не. Вас­са по­зва­ни­ва­ла лож­кой о край чаш­ки, а Ле­ша смот­рел на нее.

– Не мол­чи, рас­ска­зы­вай! Я же ни­че­го не знаю. Как Та­ня, у ко­то­ рой ты жи­ла? Ко­ло­рит­ная осо­ба. Она за­кон­чи­ла свою дис­сер­та­цию?

– Умер­ла. У нее сын был...

– ...с ка­ким-то смеш­ным име­нем. По­до­ж­ди, я вспом­ню... Ежик, да?

– Нет, имя бы­ло нор­маль­ное: Се­ре­жа. Это я его на­зы­ва­ла – Еж. Он стал ар­тил­ле­ри­стом, как отец...

– Отец же ми­ли­цио­нер...

– Это по­том, а в вой­ну – в ар­тил­ле­рии.

– И где Еж?

– В зем­ле. Же­нил­ся, де­воч­ка ро­ди­ла, Та­ня ус­пе­ла их всех уви­деть и про­во­дить – он слу­жил на Ки­тай­ской гра­ни­це. То ли не­сча­ст­ный слу­чай, то ли про­во­ка­ция, но на­шли их мерт­вы­ми: кто-то за­дви­нул печ­ную вьюш­ку на кры­ше, и они уго­ре­ли. Та­ня слег­ла, отец спил­ся. Но­сил за ней горш­ки, по­ка она не умер­ла... Юная Вас­са по­ну­ро бре­ла по пло­ща­ди ав­то­во­кза­ла. Чи­та­ла на­ зва­ния го­ро­дов над ло­бо­вы­ми стек­ла­ми ав­то­бу­сов. «Одес­са – Ка­хов­ ка» – на­шла, на­ко­нец, она.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 27

– До Ка­хов­ки без де­нег не возь­ме­те? Я в Ка­хов­ке от­дам, – вы­да­ ви­ла она.

– Ре­ви­зор уй­дет – под­хо­ди. До­го­во­рим­ся, – ус­мех­нул­ся во­ди­тель, от­кро­вен­но оки­нув Вас­су оце­ни­ваю­щим взгля­дом. Вас­са по­ту­пи­лась, ото­шла, упер­лась в стенд объ­яв­ле­ний. «До­пол­ ни­тель­ный на­бор» – вчи­та­лась она.

– Ну ты, без де­нег! Иди сю­да! – ок­лик­нул ее во­ди­тель. Вас­са обер­ну­лась, от­ри­ца­тель­но мах­ну­ла ру­кой и спи­са­ла ад­рес учи­ли­ща. Гля­ну­ла на ча­сы, за­прыг­ну­ла в трам­вай и по­еха­ла на дру­гой ко­нец го­ро­да. В про­сто­рной учи­тель­ской с вы­со­ки­мим ок­на­ми си­де­ла пыш­но­ те­лая мед­се­ст­ра в бе­лом ха­ла­те.

– Здрав­ст­вуй­те. С кем я мо­гу по­го­во­рить о за­чис­ле­нии? – спро­си­ ла Вас­са не­уве­рен­но. – У вас тут до­пол­ни­тель­ный на­бор...

– На ка­кую спе­ци­аль­ность? – то­ном на­чаль­ни­ка ос­ве­до­ми­лась мед­се­ст­ра.

– Резь­ба по де­ре­ву, – ска­за­ла Вас­са. В дверь во­шел тон­кий строй­ный юно­ша лет два­дца­ти пя­ти.

– Юрий Алек­сан­д­ро­вич, к те­бе, – кив­ну­ла на Вас­су мед­се­ст­ра.

– У нас вто­рой курс, – обер­нул­ся к Вас­се Юрий.

– У вас по­сле вось­ми клас­сов, а у ме­ня де­сять, – она дос­та­ла из су­моч­ки ат­те­стат об окон­ча­нии шко­лы.

– Из­ви­ни­те, – ре­ти­ро­вал­ся Юрий. – Я мо­гу пред­ло­жить вам две не­де­ли на то, что­бы сдать за­чет по спе­ци­аль­но­сти. Для на­ча­ла... – он дос­тал из порт­фе­ля тон­кую книж­ку.

– Для на­ча­ла, ска­жи­те, это резь­ба по де­ре­ву? – раз­жа­ла ку­лак Вас­ са и по­ка­за­ла Юрию де­ре­вян­ную пе­чат­ку-экс­либ­рис с ко­раб­ли­ком под алым па­ру­сом.

– О, смот­ри-ка! Она уже ре­жет! – ска­за­ла вос­хи­щен­но мед­се­ст­ра.

– На за­ня­тия мо­же­те прий­ти зав­тра...

– По­нят­но, – Вас­са спря­та­ла пе­чат­ку. Дру­гая жен­щи­на, ко­то­рая все это вре­мя на­блю­да­ла за ней, не­ ожи­дан­но вста­ла из-за сто­ла.

– Ва­ся, – по-свой­ски ок­лик­ну­ла она ее. – Ут­ром луч­ше не опаз­ ды­вать: у нас зав­трак в во­семь. Не бог весть что, но уме­реть с го­ло­ду не да­дут.

– Я по­хо­жа на уми­раю­щую? – на­су­пи­лась Вас­са.

– Мы все уми­раю­щие на са­мом де­ле, – рас­смея­лась тет­ка. – По­хо­ жи или не по­хо­жи. Бу­фет­чи­ца во­ру­ет, но что-то все рав­но ос­та­ет­ся... А я эс­те­ти­ку у вас пре­по­да­вать бу­ду. Ека­те­ри­на Ва­силь­ев­на ме­ня зо­ вут. Ты одес­сит­ка?

– Нет, – от­ве­ти­ла Вас­са.

– Вот я и по­ду­ма­ла... По­до­жд­ и ми­нут­ку, я сум­ку за­хва­чу...

28 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Они вме­сте вы­шли и по­шли по сол­неч­ной зе­ле­ной ули­це.

– Тут не­да­ле­ко, на Пуш­кин­ской, мож­но пеш­ком... Те­тя Фи­ра очень слав­ная жен­щи­на, – ска­за­ла Ека­те­ри­на. – Ста­рень­кая, чис­ тень­кая. Я дав­нень­ко ее не ви­да­ла, но она со­гла­сит­ся, я уве­ре­на. Тут ря­дом. И от учи­ли­ща не­да­ле­ко – те­бе удоб­но, и ей под­спо­рье. У нас об­ще­жи­тия нет, – все обе­ща­ют по­с тро­ить, но пят­на­дцать руб­ лей квар­тир­ных – да­ют. На эти день­ги в Одес­се мож­но толь­ко угол снять. Они во­шли в боль­шой двор с па­ли­сад­ни­ка­ми под ка­ж­дым ок­ ном.

– Те­тя Фи­ра, я вам де­воч­ку при­ве­ла! – крик­ну­ла Ека­те­ри­на и толк­ ну­ла ка­ли­точ­ку. – Хо­ро­шая де­воч­ка, смот­ри­те! До­маш­няя та­кая...

– За­хо­ди, Ка­тю­ша, – ска­за­ла ми­ниа­тюр­ная ста­руш­ка и при­гла­си­ ла их в уз­кую, как пе­нал, ком­нат­ку со сто­ли­ком у ок­на, ма­лень­ким хо­ло­диль­ни­ком и шка­фом. – Тут вот мо­жем рас­кла­душ­ку по­ста­вить. Ес­ли уст­раи­ва­ет – по­че­му же нет?

– А вы где спи­те? – оки­ну­ла Вас­са ком­нат­ку.

– За шка­фом, на ди­ван­чи­ке. Ве­щей у те­бя мно­го?

– Один порт­фель.

– Ну и за­ме­ча­тель­но, – под­ве­ла итог Ека­те­ри­на. – Зав­трак не про­ спи! – ве­се­ло по­гро­зи­ла она. В тем­но­те бы­ло слыш­но, как ста­рень­кая Фи­ра во­ро­ча­лась на ди­ ван­чи­ке.

– Так хо­те­ла ку­пить но­вый, – меч­та­тель­но ска­за­ла она. – Но день­ ги, что па­поч­ка ос­та­вил на книж­ке, рас­тая­ли: од­на де­валь­ва­ция, дру­ гая, по­сле вой­ны – тре­тья, и пшик ос­тал­ся. А сво­их де­нег у ме­ня ни­ ко­гда не бы­ло...

– Вы не ра­бо­та­ли? – спро­си­ла Вас­са со сво­ей рас­кла­душ­ки.

– Как не ра­бо­та­ла? Всю жизнь по­су­до­мой­кой в рес­то­ра­не «Крас­ ный». Тут на Пуш­кин­ской...

– Где? Я про эту Пуш­кин­скую столь­ко слы­ха­ла...

– Ты уже на Пуш­кин­ской, ду­роч­ка! А в «Крас­ном» бо­сяк та­кой был – Саш­ка Ку­прин. Пья­ный бил по­су­ду, а я пла­ти­ла... Обе­щал стать ве­ли­ким и вер­нуть...

– Стал, – ска­за­ла Вас­са.

– ...а сам сбе­жал во Фран­цию и умер, – про­дол­жи­ла Фи­ра.

– Нет, он вер­нул­ся, – по­твер­же воз­ра­зи­ла Вас­са.

– Раз дол­ги не от­дал – зна­чит, умер, – от­ре­за­ла ста­руш­ка. Ут­ром Вас­са при­та­щи­ла вед­ро во­ды от ко­лон­ки, что стоя­ла по­ сре­ди дво­ра, умы­лась под ал­лю­ми­ние­вым ру­ко­мой­ни­ком, при­би­ тым к сте­не в па­ли­сад­ни­ке, не об­ра­щая вни­ма­ния на со­се­дей, ко­то­ рые бес­це­ре­мон­но раз­гля­ды­ва­ли ее с бал­ко­нов. Под­хва­ти­ла лег­кий

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 29

порт­фель и вы­шла. Про­чла при­би­тую над ар­кой таб­лич­ку – «Пуш­ кин­ская», за­лю­бо­ва­лась пла­та­ном и по­спеш­но свер­ну­ла за угол. Учи­ ли­ще бы­ло вид­но из­да­ли – бе­лое зда­ние, по­хо­жее на сред­не­ве­ко­вую баш­ню. Вас­са впри­прыж­ку по­нес­лась по тро­туа­ру, об­го­няя крас­ный трам­вай. У рас­кры­то­го ок­на сто­ло­вой на пер­вом эта­же тор­го­ва­ла с лот­ка ру­мя­ная жен­щи­на. Из ок­на ей по­да­ва­ли кур, она рас­кла­ды­ва­ла их на лот­ке. По­ку­па­те­ли пе­ре­ми­на­лись с но­ги на но­гу не­по­да­ле­ку. Чуть в сто­ро­не на дру­гом лот­ке ле­жа­ли тво­рог и мо­ло­ко в па­ке­тах. Вас­са по­ смот­ре­ла на про­дав­щи­цу, за­гля­ну­ла в рас­пах­ну­тое ок­но, взя­ла па­кет мо­ло­ка с лот­ка, над­ку­си­ла уго­лок, вы­пи­ла и по­ста­ви­ла пус­той па­кет на ло­ток.

– Эй, а день­ги? – визг­ли­во крик­ну­ла ей вслед про­дав­щи­ца.

– Это бы­ла моя пор­ция. Учусь я тут, – ука­за­ла на от­кры­тое ок­но Вас­са. Тор­гов­ка про­це­ди­ла ру­га­тель­ст­во и от­та­щи­ла ло­ток по­даль­ше от ок­на. Вас­са за­гля­ну­ла в дверь учи­тель­ской, про­бе­жа­ла взгля­дом по ли­ цам. Юрия не бы­ло, и она при­се­ла на ши­ро­ком по­до­кон­ни­ке – ждать. Вско­ре Юрий поя­вил­ся в кон­це ко­ри­до­ра. За ру­ку он вел маль­чи­ка лет пя­ти.

– Здрав­ст­вуй­те, – спрыг­ну­ла с по­до­кон­ни­ка Вас­са.

– Здрав­ст­вуй­те, – чин­но от­ве­тил маль­чик.

– Я сей­час, – сму­щен­но от­ве­тил Юрий Алек­сан­д­ро­вич и скрыл­ся в учи­тель­ской. Вер­нул­ся че­рез ми­ну­ту с жур­на­лом под мыш­кой.

– Пой­дем, – ска­зал он оза­бо­чен­но. Они сде­ла­ли шаг, и на них с раз­бе­гу на­ле­те­ла мо­ло­дая кра­си­вая жен­щи­на.

– Где он? – вы­па­ли­ла она, хва­тая Юрия за лац­кан пид­жа­ка. Вас­са от­сту­пи­ла, при­жа­лась к по­до­кон­ни­ку.

– Ты не име­ешь пра­ва, – ска­за­ла жен­щи­на, за­ды­ха­ясь от бе­га. – Не име­ешь пра­ва ка­ле­чить ему жизнь. Ты не хо­чешь – не на­до, но от­пус­ ти! Хо­чешь, я вста­ну пе­ред то­бой на ко­ле­ни? – взмо­ли­лась она.

– По­жа­луй­ста, не кри­чи, – ска­зал Юрий. – До­ма по­го­во­рим.

– У ме­ня нет до­ма, по­ни­ма­ешь ты это или нет?! – за­виз­жа­ла она, сры­ва­ясь. – Я оп­ла­ти­ла ре­монт, сда­ла клю­чи, вер­ну­ла им гра­ж­дан­ ст­во, что еще? Ты под­пи­сал раз­ре­ше­ние! – она при­ня­лась рыть­ся в су­моч­ке.

– Я не от­дам его, – ти­хо и твер­до ска­зал Юрий.

– Да я во­об­ще ро­ди­ла его не от те­бя, по­нят­но?

– Это не име­ет ни­ка­ко­го зна­че­ния, – от­ве­тил Юрий.

– Па­па, – вы­гля­нул из учи­тель­ской сын.

– Ми­шень­ка, – вкрад­чи­во ска­за­ла жен­щи­на. – Иди ко мне, сы­нок.

30 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Ба­бу­ля со­ску­чи­лась, де­душ­ка пла­чет, иг­руш­ки пла­чут: где наш Ми­ ша? Пой­дем...

– А па­па? – на­су­пив­шись, спро­сил Ми­ша.

– А па­па при­дет по­сле ра­бо­ты. Мы бу­дем ждать па­пу...

– Да, – со­гла­сил­ся маль­чик. – Ты при­дешь, па?

– Обя­за­тель­но, – кив­нул Юрий и за­ку­сил гу­бу. Жен­щи­на по­креп­че стис­ну­ла ла­донь сы­на, рас­пря­ми­лась и по­ шла к ле­ст­ни­це.

– По­ма­ши па­пе, – ска­за­ла она. Ми­ша обер­нул­ся и по­кор­но по­ма­хал. Юрий сглот­нул ко­мок в гор­ле.

– На­ша но­вая уче­ни­ца, – глу­хо ска­зал Юрий, вхо­дя в класс. – Зо­ вут ее Вас­са. Без осо­бо­го ин­те­ре­са обер­ну­лись не­сколь­ко го­лов. Вас­са уви­де­ла Ле­шу – он ото­рвал­ся от ли­по­вой дос­ки, в ко­то­рой про­ры­вал ба­рель­ еф.

– Вот сво­бод­ный стол. Са­дись, – ска­зал Юрий и вы­дви­нул из-под сто­ла стул. – Алек­сей, дай, по­жа­луй­ста Вас­се па­ру пла­сти­нок шпо­на.

– Ка­ко­го? – де­ло­ви­то уточ­нил Ле­ша.

– Крас­но­го де­ре­ва, – ска­зал Юрий. Вас­са се­ла. Ле­ша подал два тон­ких лис­та дерева.

– Смот­ри, – ска­зал Юрий. – Бе­решь скаль­пель. Вот так за­та­чи­ва­ ешь и ак­ку­рат­но, не то­ро­пясь, под ли­не­еч­ку ре­жешь тон­ки­ми лом­ ти­ка­ми вдоль во­ло­кон весь лист. По­том вто­рой – по­пе­рек во­ло­кон. Ста­рай­ся по­чув­ст­во­вать со­про­тив­ле­ние ма­те­риа­ла. И не то­ро­пись. Про­во­ди раз за ра­зом, не при­ла­гая осо­бых уси­лий. Глав­ное – нау­ чить­ся по­па­дать в ту же лож­бин­ку. За­кон­чишь – по­зо­вешь. Он по­ло­жил скаль­пель и вы­шел. Вас­са скло­ни­лась над шпо­ном, рас­смот­ре­ла во­лок­на и сра­зу по­ про­бо­ва­ла по­пе­рек. Алек­сей ис­под­воль на­блю­дал за ней. Скаль­пель в ру­ках Вас­сы не шел по пря­мой.

– Ты все­гда так – по­пе­рек? – спро­сил он. Вас­са мол­ча­ла.

– Возь­ми хо­тя бы ли­ней­ку, – Ле­ша про­тя­нул ей ли­ней­ку.

– Спа­си­бо, – ска­за­ла Вас­са, не под­ни­мая го­ло­вы, и ли­ней­ку не взя­ ла. По­пы­та­лась про­вес­ти скаль­пе­лем по уже на­ме­тив­шей­ся бо­роз­де. Де­ре­во со­про­тив­ля­лось. Она вда­ви­ла скаль­пель по­глуб­же, дер­ну­ла и он со­рвал­ся. Вас­са скуль­ну­ла и за­ку­си­ла па­лец.

– По­ре­за­лась? – обер­нул­ся Алек­сей. – Ма­рик! – крик­нул он. – Бинт и зе­лен­ку. Ма­лень­кий тол­стый Ма­рик рва­нул к ап­теч­ке на сте­не.

– По­тер­пи, – за­бот­ли­во ска­зал Алек­сей. – Это нор­маль­но. Смот­ ри: у ме­ня жи­во­го мес­та на ру­ках нет, – по­ка­зал он Вас­се тыль­ную

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 31

сто­ро­ну ру­ки: все паль­цы бы­ли в шра­мах. – За­чем ты сра­зу по­шла по­пе­рек? Вас­са мол­ча­ла, а Алек­сей бин­то­вал ей па­лец.

– А где Юрий Алек­сан­д­ро­вич? – спро­сил Ле­ша 20 лет спус­тя в ле­ нин­град­ской кух­не. – Ты ни­че­го про не­го не зна­ешь?

– В Ка­на­де. Уе­хал вско­ре по­сле те­бя к сы­ну.

– Не­ве­ро­ят­но! Вот мо­лод­чи­на, – об­ра­до­ва­но вос­клик­нул Ле­ша. – А Саш­ка?

– В зем­ле. Пе­ре­ко­лол­ся нар­ко­ти­ка­ми.

– Да, он еще в те го­ды ба­ло­вал­ся, – го­ре­ст­но по­ка­чал го­ло­вой Ле­ша. – Он был са­мым та­лант­ли­вым сре­ди нас. На­до бы­ло уе­хать, – твер­до за­кон­чил он.

– А ес­ли ос­тал­ся – смерть? – от­ки­ну­лась Вас­са на спин­ку сту­ла.

– Ну что ему тут бы­ло де­лать – та­лант­ли­во­му? Что бы я де­лал? Пи­сал пла­ка­ты «По­бе­да ком­му­низ­ма не­из­беж­на»?

– А что та­кое ты де­ла­ешь там, че­го нель­зя бы­ло здесь?

– Все! Там у ме­ня пер­со­наль­ные вы­став­ки. Мно­го сме­шан­ных. В хо­ро­шей ком­па­нии. На по­след­ней был с Не­из­вест­ным. И пред­ставь, его со­сед­ст­во мне чес­ти не де­ла­ло. По­ни­маю: здесь я бы и не смел меч­тать о та­ком, а там... Он не са­мый боль­шой скульп­тор...

– Зна­ешь, как от­ве­чал Воз­не­сен­ский та­ким, как ты? «Ко­гда пи­жо­ ны и па­инь­ки кри­чат, что ты слаб в гуль­бе, я чув­ст­вую, как па­мят­ник во­ро­ча­ет­ся в те­бе. Я го­ло­ву об­на­жу и веж­ли­во им ска­жу: ко­неч­но, вы – све­же­вы­бри­ты и вкус вам не из­ме­нял, но бы­ли ли вы уби­ты за Ро­ди­ну на­по­вал?»

– Не по­нял, – на­хму­рил­ся Ле­ша.

– Не­из­вест­ный по­гиб на вой­не. В на­ча­ле шес­ти­де­ся­тых по­лу­чил на­гра­ду. По­смерт­но.

– Я не знал.

– Он сам не знал – про­чел в га­зе­те. Ба­ба ка­кая-то че­реш­ню ему при­нес­ла в куль­ке из этой га­зе­ты. Те­бе та­кую не при­не­сут...

– Ты рас­с у­ж­да­ешь пря­мо как ма­ма: «вы не зна­ли вой­ны – вот и бе­си­тесь с жи­ру». Я знаю! – вско­чил он. – Знаю, по­че­му я не мог с то­б ой! Ты все­гда мне бы­ла, как ма­ма! Боль­шая, как мо­ре. Я бо­ ял­ся в те­б е уто­нуть. Что мож­но с ма­мой? Я мо­гу на те­бя толь­ко мо­лить­ся...

– Ти­хо, – пой­ма­ла его за ру­ку Вас­са. – Все спят. И мо­лить­ся луч­ше на что-ни­будь по­вы­ше...

– Да-да, – не­уве­рен­но со­гла­сил­ся Ле­ша и опус­тил­ся на стул. – А про Сла­ви­ка Го­ло­ви­на ты ни­че­го не зна­ешь? Пом­нишь, он учил ме­ня ле­пить че­реп? Он хо­тел же­нить­ся на ино­стран­ке, уе­хать...

– Все сбы­лось: же­нил­ся, уе­хал.

– И где он те­перь?

32 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Уже раз­вел­ся, вер­нул­ся.

– Не­ве­ро­ят­но. И что ж он те­перь де­ла­ет?

– Ра­бо­та­ет.

– И ему да­ют вы­став­лять­ся? – спро­сил Ле­ша.

– Ко­гда ему есть что, – по­жа­ла пле­чом Вас­са. ...Они юные си­де­ли за ра­бо­чи­ми сто­ла­ми в мас­тер­ской.

– Ра­бо­ты с вы­став­ки при­вез­ли! – вбе­жал длин­но­во­ло­сый Саш­ка Бо­го­сов. Все вско­чи­ли. Маль­чиш­ки вы­бе­жа­ли – вта­щи­ли ящи­ки. Ле­ша, ору­дуя ста­ме­ской, вскрыл один, дру­гой. Дос­ки с мо­за­ич­ны­ми ра­бо­ та­ми, ба­рель­е­фа­ми, чер­но-бе­лой резь­бой вы­ле­та­ли из ящи­ка под Ле­ ши­ной не­тер­пе­ли­вой ру­кой.

– Дер­жи, твоя... – про­тя­нул он ра­бо­ту Ма­ри­ку.

– А вот моя! – вы­хва­тил дос­ку Саш­ка.

– А это твоя? – вски­нул он на Вас­су гла­за.

– Нет, у ме­ня был порт­рет.

– Гри­на! – хмык­нул Саш­ка. – Си­зо­ва у нас де­вуш­ка ро­ман­тич­ ная...

– Че­го, не­ту? – не по­ве­рил Ма­рик.

– Стран­но, – на­хму­рил­ся Ле­ша. – Юрий Алек­сан­д­ро­вич, Ва­си­ной ра­бо­ты нет.

– Не мо­жет быть, – Юрий об­сле­до­вал дно ящи­ков. – Ук­ра­ли, зна­ чит, Ва­сеч­ка. Не пе­чаль­ся. На са­мом де­ле, это выс­шая на­гра­да – ко­гда ра­бо­ту во­ру­ют с вы­став­ки. Вас­са мед­лен­но шла по Ху­до­же­ст­вен­но­му са­ло­ну. И вдруг... Со сте­ны на нее смот­ре­ли боль­шие гла­за Алек­сан­д­ра Гри­на.

– Мож­но по­бли­же? – по­про­си­ла Вас­са.

– А так не вид­но? – не­бреж­но гля­ну­ла на нее про­да­вец.

– Мне бы хо­те­лось имя ав­то­ра... Про­да­вец по­да­ла порт­рет. На обо­ро­те сто­ял ав­то­граф – «Го­ло­ вин».

– Спа­си­бо, – ска­за­ла Вас­са и вы­шла. Дош­ла до те­ле­фо­на-ав­то­ма­та и на­бра­ла но­мер.

– Ал­ло, Со­юз ху­дож­ни­ков? Вас бес­по­ко­ят из ре­дак­ции га­зе­ты «Ком­со­моль­ская ис­кра». Нам ну­жен те­ле­фон и ад­рес Вя­че­сла­ва Го­ло­ ви­на, – сов­ра­ла она. Ле­ст­ни­ца за­кан­чи­ва­лась за­стек­лен­ной ды­рой в по­тол­ке, и свет па­дал вер­ти­каль­но вниз, как ка­нат, опу­ще­ный внут­ри вин­то­вой ле­ ст­ни­цы. Вас­са ос­та­но­ви­лась под кры­шей, пе­ре­ве­ла ды­ха­ние и на­жа­ла кноп­ку звон­ка. Дверь от­крыл рос­лый бо­ро­дач.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 33

– Порт­рет Гри­на в Худ­са­ло­не на Де­ри­ба­сов­ской ваш? – спро­си­ла Вас­са.

– Мой, – кив­нул бо­ро­дач.

– Мой, чтоб вы зна­ли, – ска­за­ла с на­жи­мом Вас­са.

– Ну и что ты хо­чешь? Что­бы я вер­нул? – не сму­тил­ся бо­ро­дач.

– Нет, у ме­ня все рав­но его не при­мут. Худ­са­лон толь­ко у чле­нов Сою­за бе­рет. Мне день­ги нуж­ны.

– Сле­ди, – одоб­ри­тель­но ус­мех­нул­ся он. – Как про­да­ст­ся – за­хо­ди, по­де­лим­ся.

– Де­лить­ся не бу­дем, – пе­ре­би­ла Вас­са. – Мне нуж­но семь­де­сят руб­лей и сей­час, ина­че... У ме­ня зна­ко­мый на­чаль­ник мен­тов­ки.

– Ты ме­ня не пу­гай, лад­но? Я про­стой: мо­гу и с ле­ст­ни­цы спус­ тить...

– Уже спус­тил, – ус­мех­ну­лась Вас­са. – Ко­гда кар­тин­ку по­ве­сил под сво­им име­нем.

– Те­бе сколь­ко? Сем­на­дцать? Да я в твои го­ды... – на­чал он.

– В этом мес­те сле­ду­ет за­пла­кать, – под­ня­ла па­лец Вас­са.

– Хо­ро­шо, – осек­ся Го­ло­вин. – Де­нег у ме­ня нет.

– Но те­ле­фон-то есть? Дай­те я по­зво­ню, и ос­таль­ное вы мо­ему дру­гу рас­ска­же­те, лад­но?

– Ка­кая тварь! – с до­лей вос­хи­ще­ния ска­зал он. – Сколь­ко ты хо­ чешь? Семь­де­сят? Вас­са кив­ну­ла.

– Что за циф­ра? Вас­са про­мол­ча­ла, за­ку­сив гу­бу.

– За­хо­ди, – Го­ло­вин пом­рач­нел, рас­пах­нул дверь. – Са­дись и жди. Он оза­да­чен­но по­смот­рел на Вас­су, со­рвал с ве­шал­ки курт­ку и вы­шел, так уко­риз­нен­но кач­нув го­ло­вой, буд­то не он ук­рал, а у не­го ук­ра­ли. Вас­са ог­ля­де­ла сол­неч­ную ком­на­ту. По­до­шла к стан­ку, при­кры­ то­му тряп­кой. Хо­те­ла за­гля­нуть – что там, на хол­сте, но по­ко­си­лась на дверь и не ри­ск­ну­ла. Она се­ла за стол, за­став­лен­ный не­взрач­ной едой, взя­ла чер­ст­вый ку­сок чер­но­го хле­ба и с тру­дом раз­ло­ми­ла его на две по­ло­вин­ки. Стук­ну­ла си­зое яй­цо, сва­рен­ное вкру­тую, очи­сти­ ла его, об­мак­ну­ла в пыль­ную гор­ст­ку со­ли. Над­ре­за­ла лу­ко­ви­цу. Она ела все это без удо­воль­ст­вия и кри­ви­лась от го­ре­чи лу­ка. Хлоп­ну­ла вход­ная дверь. В ком­на­ту во­шел Го­ло­вин.

– Ты что сде­ла­ла, ду­ра? – крик­нул он визг­ли­вым го­ло­сом, ощу­пы­ вая ру­кой пус­то­ту там, где бы­ла еда.

– Не по­след­нее, не­бось, – вы­тер­ла гу­бы Вас­са и сме­ла яич­ные скор­луп­ки на ла­донь. Го­ло­вин рва­нул­ся к стан­ку, со­рвал тряп­ку. Под ней от­крыл­ся не­до­ пи­сан­ный на­тюр­морт, в цен­тре ко­то­ро­го кра­со­ва­лись лу­ко­ви­ца и яй­цо.

34 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Не ма­лый гол­лан­дец, – гля­нув на кар­ти­ну, оп­ре­де­ли­ла Вас­са. – День­ги, – про­тя­ну­ла она ла­донь.

– По­да­вись! – крик­нул Го­ло­вин и су­нул ей в ру­ку день­ги. На ав­то­во­кза­ле Вас­са толь­ко гля­ну­ла на оче­редь в кас­су и ре­ши­ тель­но про­шла к ав­то­бу­су «Одес­са-Ка­хов­ка». Про­тя­ну­ла во­ди­те­лю ку­пю­ру че­рез ок­но, и он кив­нул. Ука­зал, где под­бе­рет ее, и она по­ слуш­но ото­шла на обо­чи­ну. В су­мер­ках во­шла в ро­ди­тель­ский дом. В кух­не по­ло­жи­ла, раз­гла­ див, жал­кую сто­поч­ку ку­пюр на сто­ле, при­да­ви­ла са­хар­ни­цей и уш­ла в свою ком­на­ту, при­лег­ла. Ра­бу­дил ее гро­хот вход­ной две­ри – в ко­ри­ дор, ша­та­ясь, вва­лил­ся пья­ный от­чим. Дол­го во­зил­ся с зам­ком, за­ пи­рая дверь из­нут­ри, а ко­гда обер­нул­ся, рас­плыл­ся в пья­ной улыб­ке.

– Ты прие­ха­ла, дет­ка!.. Вот ма­ма об­ра­ду­ет­ся! Вас­са всмот­ре­лась в его пья­ную улыб­ку, в ще­ку, из­ма­зан­ную губ­ ной по­ма­дой, вце­пи­лась в его есе­нин­ский чуб и вы­тер­ла по­ма­ду на его ще­ке о сте­ну ко­ри­до­ра.

– Ты что? – опе­шил от­чим, по­ти­рая ушиб­лен­ную ще­ку.

– А ты что пьешь так?

– А как еще с тво­ей ма­моч­кой жить? А вы­пьешь – и все кош­ки се­рые!..

– Так не жи­ви, ухо­ди луч­ше! – крик­ну­ла она, рас­па­хи­вая дверь, ко­то­рую тот толь­ко что за­пер. От­чим по-хо­зяй­ски са­да­нул дверь пле­чом, и та за­хлоп­ну­лась.

– Ко­му луч­ше? – трез­во спро­сил он. – Ты вот уш­ла, уе­ха­ла, и ко­ му луч­ше? Те­бе? Мо­жет быть. А ей – не луч­ше. Я бы в жиз­ни с ней не ос­тал­ся, ка­бы не уви­дел, как она с клад­би­ща по­шла од­на... Те­бе не по­нять, что это, ко­гда с клад­би­ща уй­ти не с кем, – он на­зи­да­тель­но по­гро­зил паль­цем. Ут­ром во­рва­лась с кри­ком мать: – Что ты сде­ла­ла с его ли­цом? Ку­да он те­перь с та­ким си­ня­ком?

– До свадь­бы за­жи­вет, – от­мах­ну­лась Вас­са. – А ты по­че­му не на ра­бо­те?

– От­пус­ти­ли ме­ня. За са­по­га­ми. В обув­ном на Су­во­ров­ской вы­ бро­си­ли...

– Я день­ги при­вез­ла, ты ви­де­ла?

– Вот на них и ку­пи­ла. Где ты их взя­ла, еще во­прос!

– За­ра­бо­та­ла. Это ба­буш­ке на ог­ра­ду бы­ло, – вы­да­ви­ла Вас­са с от­ чая­ни­ем. – Мо­ги­ла про­па­дет!..

– Да ба­буш­ке уже ни­че­го не на­до, – от­мах­ну­лась мать. – А у ме­ня но­ги бо­лят: всю вой­ну лед в са­по­гах не та­ял. Что ты смот­ришь на ме­ ня?! – за­виз­жа­ла она. В дверь по­зво­ни­ли. На по­ро­ге стоя­ла Ля­ля.

– Ты от­ку­да? У те­бя же сес­сия.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 35

– Уже за­ва­ли­ла, и за­вуч от­чис­лил, – скри­ви­ла Ля­ля гу­бу. – Имел пра­во, – дву­смыс­лен­но ус­мех­ну­лась она. – Се­го­дня в три­дцат­ке ве­чер встре­чи вы­пу­ск­ни­ков, схо­дим?.. За­пы­хав­шись, они вбе­жа­ли в шко­лу, над две­рью ко­то­рой ви­сел транс­па­рант «При­вет вы­пу­ск­ни­кам!» Иг­ра­ла му­зы­ка, все рас­са­жи­ва­ лись пе­ред сце­ной. Вас­са под­ня­лась на не­вы­со­кий по­ди­ум.

– Я хо­чу по­да­рить вам, мо­ей шко­ле, вот это, – зар­дев­шись, раз­ вер­ну­ла она ли­цом к за­лу, где си­де­ли учи­те­ля и уче­ни­ки, дос­ку с мо­ заи­кой крас­но­го де­ре­ва.

– Что там? Под­ни­ми по­вы­ше, а то зад­ним не вид­но! – ско­ман­до­ вал ди­рек­тор из пер­во­го ря­да.

– Бри­ган­ти­на. Под алы­ми па­ру­са­ми, – сму­щен­но по­яс­ни­ла Вас­ са. – Сим­вол меч­ты, и во­об­ще... – сме­ша­лась она. – Вы, на­вер­ное, не пом­ни­те, а, мо­жет, не знае­те, что «Алые па­ру­са» Алек­сандр Грин на­ пи­сал в сем­на­дца­том го­ду. Все бре­ди­ли ре­во­лю­ци­ей и раз­ма­хи­ва­ли крас­ны­ми фла­га­ми, а он пи­сал о люб­ви... Ее не слу­ша­ли. Вас­са за­мол­ча­ла, со­шла с по­диу­ма и по­да­ла дос­ку ди­рек­то­ру под жид­кие ап­ло­дис­мен­ты за­ла.

– А что ж ты о се­бе ни­че­го не ска­за­ла? Где ты, что...

– Я в Одес­се, в ху­до­же­ст­вен­ном учи­ли­ще, – раз­ве­ла ру­ка­ми Вас­са.

– За­ни­ма­юсь резь­бой по де­ре­ву. Это моя ра­бо­та...

– Пэ­ТэУ, что ли? – пре­зри­тель­но про­тя­нул ди­рек­тор, обер­нув­ шись к Вас­се. – А столь­ко пла­нов бы­ло!.. Вас­са хру­ст­ну­ла паль­ца­ми и про­мол­ча­ла. На сце­ну под­нял­ся сле­дую­щий вы­пу­ск­ник, а Вас­са по­шла к вы­хо­ ду. Ля­ля рва­ну­лась за ней. ...В Пи­те­ре за ок­ном стоя­ла сле­пая бе­лая ночь.

– А где твоя Ля­ля? – спро­сил Алек­сей.

– Не знаю. Вы­шла за­муж, что­бы ос­тать­ся в Одес­се. Ма­ляр-альф­ рей­щик Ко­лю­ня, он был в ко­ман­де, ко­то­рая рес­тав­ри­ро­ва­ла Во­рон­ цов­ский дво­рец.

– Ко­гда дво­рец го­рел?

– Как го­во­рят, он его и под­жег. Им вы­да­ва­ли су­саль­ное зо­ло­то на рес­тав­ра­цию, он его во­ро­вал, а чтоб за­мес­ти сле­ды...

– Не мо­жет быть! – Ле­ша в ужа­се от­шат­нул­ся.

– От­че­го же? Ма­ма Ми­ны бы­ла ин­спек­то­ром про­бир­но­го над­зо­ ра. Она са­ма им зо­ло­то вы­да­ва­ла и го­во­ри­ла, что все они уго­лов­ни­ки. Убыт­ки спи­са­ли на по­жар, а Ля­ля пер­вой вы­шла на Де­ри­ба­сов­скую в пер­ла­мут­ро­вых са­по­гах и дуб­лен­ке...

– В Одес­се – дуб­лен­ка? – пе­ре­спро­сил Ле­ша. – Там те­перь та­кая зи­ма?..

36 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– А дру­гих во­про­сов у те­бя нет? – ус­мех­ну­лась Вас­са.

– Его по­са­ди­ли? – по­пра­вил­ся Ле­ша.

– Нет, де­ло за­мя­ли: до­ка­за­тельств не бы­ло. Но Ля­ля-то зна­ла, и мог­ла жить с че­ло­ве­ком, ко­то­рый под­жег дво­рец. По­том они ра­зо­ шлись, и его, по слу­хам, уби­ли.

– Мне все­гда стран­но бы­ло – что у те­бя с ней об­ще­го?

– Ни­че­го, кро­ме мо­ей жиз­ни: она про­сто влез­ла в ок­но, ко­гда я не от­кры­ва­ла дверь. В ка­кой-то биб­лей­ский ли­вень прие­ха­ла на по­пут­ке из кол­хо­за, где они бы­ли на кар­тош­ке, ска­за­ла: «Мне по­ка­за­лось, что те­бе пло­хо». Под­ня­ла ме­ня с по­лу и увез­ла.

– А я где был? В ар­мии?

– До те­бя еще бы­ло че­ты­ре ча­са ез­ды на ав­то­бу­се, – она улыб­ну­ лась. – Мы еще не по­зна­ко­ми­лись...

– Ка­кие стра­сти у вас тут...

– А у вас? Я слы­ша­ла, Ма­рик...

– Да, я по­хо­ро­нил его в Бос­то­не, – кив­нул Ле­ша. – Ми­на уш­ла от не­го, и он за­бо­лел. Ка­кое-то нерв­ное рас­строй­ство.

– А что Ми­на? На­шла дру­го­го и вы­шла за­муж?

– Да.

– За ка­ко­го-ни­будь аме­ри­кан­ца?

– За всех сра­зу... ...Ма­лень­кая изящ­ная Ми­на стоя­ла на бал­ко­не и дер­жа­ла в ру­ ках круг­лый ко­мок. Све­си­лась вниз с третье­го эта­жа, ог­ля­де­ла пус­той двор и – раз­жа­ла ру­ки. Се­рый ко­мок по­ле­тел вниз, а Ми­на с виз­гом бро­си­лась в ком­на­ту, от­ту­да – на ле­ст­ни­цу, и так – ве­ре­ща – во двор. На бал­кон вы­бе­жа­ла та­кая же изящ­ная жен­щи­на – ма­ма Ми­ны. Све­ си­лась вниз. Ми­на вни­зу вы­ско­чи­ла из подъ­ез­да, по­бе­жа­ла к се­ро­му клуб­ку, ко­то­рый сбро­си­ла с бал­ко­на. В этот мо­мент во двор въе­ха­ла ма­ши­на...

– Стой­те! – за­ора­ла Ми­на, ру­ка­ми упи­ра­ясь в ка­пот.

– Ку­да, лять, под ко­ле­са?.. – во­ди­тель в ужа­се за­тор­мо­зил и про­ кри­чал в ок­но: – Мать твою!

– Я здесь! – иг­ри­во по­ма­ха­ла во­ди­те­лю с бал­ко­на мать Ми­ны. Ми­на скло­ни­лась к клу­боч­ку, под­ня­ла его.

– Бед­нень­кий мой! – при­чи­тая, вер­ну­лась она в ком­на­ту. Раз­жа­ла ру­ки, и стал ви­ден боль­шой по­кры­тый пу­хом пте­нец.

– Жив? – спро­си­ла ма­ма.

– Как те­бе не стыд­но?! – сказала Ми­на. – У не­го мо­жет быть со­ тря­се­ние моз­га, – и Ми­на оза­бо­чен­но по­тро­га­ла го­ло­ву птен­ца. Пте­нец из­лов­чил­ся и клю­нул ее.

– Ка­па! – уко­риз­нен­но ска­за­ла птен­цу Ми­на.

– Что­бы бы­ло со­тря­се­ние, ну­жен мозг, – ска­за­ла ма­ма.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 37

Ми­на ог­ля­де­ла квар­ти­ру и ре­ши­тель­но при­ня­лась сни­мать кни­ ги с по­лоч­ки... В су­мер­ках юные Вас­са, Ле­ша и Ма­рик си­де­ли на ди­ва­не. Ма­ма на­кры­ва­ла стол к чаю, а Ми­на си­де­ла на по­лу у не­боль­шой стоп­ки книг и ме­то­дич­но ста­ви­ла на­верх Ка­пу и стал­ки­ва­ла вниз. Ос­ме­лев­ ший Ка­па – го­лый круп­ный пте­нец с не­по­мер­но боль­шим клю­вом – пе­ре­ми­нал­ся с но­ги на но­гу на стоп­ке книг.

– Ка­па, ну не бой­ся же, Ка­па, – при­го­ва­ри­ва­ла Ми­на, уте­шая птен­ца. Пте­нец трус­ли­во сжи­мал­ся. Клоч­ко­ва­тый пе­гий пух жал­ко лип к его бо­кам.

– Твой Ка­па по­хож на пло­хо ощи­па­ную ку­ри­цу... – на­чал Ма­рик.

– Как те­бе не стыд­но?! Он был со­всем го­лый, а те­перь во-он сколь­ко пу­ха! – ска­за­ла Вас­са.

– Да, но эти кло­чья по­хо­жи на те, что ос­та­лись, а не на те, ко­то­рые поя­ви­лись, – на­стаи­вал Ма­рик.

– Он дей­ст­ви­тель­но об­рос, – со­гла­си­лась Вас­са. – Я при­нес­ла его со­всем го­лым...

– У не­го баш­ка, как у ра­хи­тич­ных мла­ден­цев Ра­фа­эля, – ска­зал Ле­ша.

– Ну, Ка­па! – стро­го при­зва­ла Ми­на птен­ца под­тя­нуть­ся и по­пы­ та­лась под­толк­нуть. Пте­нец при­сел и... на­га­дил на пре­крас­ную су­пер­об­лож­ку.

– Ка­поч­ка, ну как не стыд­но? – ска­за­ла Ми­на и сно­ва под­толк­ну­ла птен­ца к краю стоп­ки. Ка­па не­ук­лю­же бо­ком сва­лил­ся с книг и оби­жен­но про­ко­вы­лял к нож­ке фор­те­пиа­но. При­жал­ся к ней, слов­но ища у нее за­щи­ты.

– И это все, что он мо­жет? – раз­оча­ро­ван­но про­тя­нул Ма­рик. – Орел – то­же мне!

– Ни­че­го, он нау­чит­ся! – по­ры­ви­сто бро­си­лась к птен­цу Вас­са. Схва­ти­ла его в ру­ки и при­жа­ла к гру­ди. Ка­па хо­тел ее клю­нуть, но пе­ре­ду­мал. Ми­на вы­шла в кух­ню, где во­зи­лась у пли­ты ма­ма.

– Дай ка­кую-ни­будь тряп­ку, – по­про­си­ла Ми­на. – Чис­тую. Кни­гу вы­те­реть.

– Ка­кую кни­гу?

– Ну, Ка­па на­га­дил...

– Как это он ухит­рил­ся? Взле­тел?

– Ну, дай же ско­рее! – ска­за­ла Ми­на и со­рва­ла у ма­мы с пле­ча по­ ло­тен­це.

– Отец те­бя убь­ет, – ска­за­ла ма­ма, вой­дя сле­дом в ком­на­ту.

– Ни­че­го не вид­но, – бес­печ­но ска­за­ла Ми­на. Бы­ст­ро по­ста­ви­ла кни­гу на ме­сто и взя­ла с пол­ки две дру­гих. Стоп­ка на по­лу вы­рос­ла. Не­ук­лю­жую го­лую пти­цу Ми­на ото­бра­ла у Вас­сы и сно­ва во­дру­зи­ла на кни­ги. – Ну, да­вай, Ка­па!

38 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Ка­па пе­ре­сту­пил с но­ги на но­гу и сно­ва на­га­дил...

– Да что ж та­кое?! – с до­са­дой спих­ну­ла пти­цу Ми­на и при­ня­лась вы­ти­рать об­лож­ку.

– А что ты от не­го хо­чешь? – спро­си­ла ма­ма.

– Я учу его ле­тать, а он!.. – Ми­на до­тер­ла кни­гу и по­ста­ви­ла ее на ме­сто.

– У Ка­пы про­сто мед­ве­жья бо­лезнь, – ска­за­ла ма­ма. – При­ми это к све­де­нию и мо­жешь ис­поль­зо­вать в ка­че­ст­ве ар­гу­мен­та в объ­яс­не­ нии с от­цом. Ми­на дос­та­ла сле­дую­щую кни­гу.

– Ну, Ка­па, не бой­ся, – сно­ва по­ста­ви­ла она пти­цу на стоп­ку. Ка­па по­смот­рел вниз, от­с ту­пил на­зад, кач­нул­ся, чуть не упал и – спрыг­нул. Спрыг­нул не­ожи­дан­но для са­мо­го се­бя, гор­до рас­пра­вив го­лые, как у ле­ту­чей мы­ши, да­же не кры­лья, а пе­ре­пон­ки.

– Ну, ви­де­ла? – тор­же­ст­вую­ще крик­ну­ла Ми­на, за­хло­па­ла в ла­до­ ши и за­пры­га­ла, смер­тель­но на­пу­гав Ка­пу. Тот по­пы­тал­ся за­бить­ся под ди­ван, но го­ло­ва с боль­шим клю­вом не про­ла­зи­ла. Вас­са бро­си­лась к не­му и сно­ва спря­та­ла его в ла­до­нях, при­чи­тая что-то не­чле­но­раз­дель­ное. Ка­па на­хох­лил­ся и сунул го­ло­ву под кры­ло.

– Ну ма­моч­ка, ты же ви­де­ла! – виз­жа­ла Ми­на в кух­не. – По крыль­ ям же вид­но, что это на­стоя­щий орел! У не­го раз­мах крыль­ев пять мет­ров, пред­став­ля­ешь? Ты ви­де­ла?! Ви­де­ла, как он под­нял кры­лья? Вот так! – и Ми­на ста­ра­тель­но под­ня­ла пле­чи, втя­ну­ла в них го­ло­ву и по­ше­ве­ли­ла ло­пат­ка­ми. – По­до­ж­ди, он еще вы­рас­тет и то­гда ты уви­дишь!

– Не уви­жу, – гру­ст­но ска­за­ла ма­ма. – По­то­му что он со­жрет ме­ ня, ко­гда вы­рас­тет и раз­мах крыль­ев у не­го бу­дет пять мет­ров.

– Ну по­че­му обя­за­тель­но со­жрет, ма­моч­ка?

– Анек­дот есть: в зоо­пар­ке экс­кур­со­вод го­во­рит: «Орел-стер­вят­ ник, ку­ша­ет вся­кий стер­ва. Де­вуш­ка, по­бе­ре­гись!» – ска­за­ла ма­ма, иг­рая вос­точ­ный ак­цент.

– Ка­кая же ты у ме­ня пре­лесть, – об­ня­ла ма­му Ми­на. – А по­ка дашь ему что-ни­будь? Что ты ему ку­пи­ла?

– Про­ме­тее­ву пе­чень, – дос­та­ла из хо­ло­диль­ни­ка ми­соч­ку с ак­ку­ рат­но на­ре­зан­ны­ми ку­соч­ка­ми пе­че­ни ма­ма. Ми­на вер­ну­лась в ком­на­ту. Ка­па си­дел пе­ред стоп­кой и скреб боль­шой ког­ти­стой ла­пой по ниж­ней кни­ге. Клю­вом он бил в то­рец верх­ней.

– Ой, смот­ри­те, – он про­сит­ся ле­тать! – вос­клик­ну­ла Ми­на. По­ ста­ви­ла ми­соч­ку, по­пра­ви­ла кни­ги, под­хва­ти­ла ощи­пан­ный ко­мок и уса­ди­ла на са­мый верх стоп­ки. Ка­па по­ше­ве­лил го­лы­ми крыль­я­ми, пе­ре­сту­пил с но­ги на но­гу и на­га­дил.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 39

Ле­ша с Вас­сой шли по Фран­цуз­ско­му буль­ва­ру.

– Что ж она де­ла­ет, эта Ми­на!? – ску­ли­ла Вас­са. – Она со­вер­шен­но не чув­ст­ву­ет дру­гое су­ще­ст­во! Бед­ный Ма­рик...

– А че­го та­ко­го? Учит Ка­пу ле­тать, – воз­ра­зил Ле­ша.

– Гос­по­ди, и ты та­кой же? Как вы не по­ни­мае­те, что он сам по­ле­ тит, ко­гда при­дет вре­мя? Он – пти­ца! Он не ныр­нет в во­ду и не пой­ дет пла­вать, ин­стинкт под­ни­мет его в не­бо, и он взле­тит...

– Не ска­жи! Да­же ро­ди­те­ли не ждут, ко­гда пте­нец сам по­ле­тит, а вы­тал­ки­ва­ют его из гнез­да.

– Да ро­ди­те­ли зна­ют, ко­гда вы­тал­ки­вать! – взмо­ли­лась Вас­са. – Рань­ше вре­ме­ни они не ста­нут. А Ми­на зна­ет по­ло­ви­ну: вы­толк­нуть. Ка­пу нель­зя на­си­ло­вать: он си­ро­та, упал, уда­рил­ся... я же не знаю, сколь­ко он там про­ле­жал по­сле гро­зы, по­ка я не при­шла... Мо­жет, ко­ ты его еще на­пу­га­ли. Он об­рас­тет перь­я­ми и сам рас­пря­мит кры­лья...

– Не рас­пря­мит, – уве­рен­но ска­зал Ле­ша.

– По­че­му это? – воз­му­ти­лась Вас­са.

– Он ис­пор­чен ком­фор­том. Те­перь он го­дит­ся толь­ко для зоо­пар­ ка. Бу­дет про­гу­ли­вать­ся, как ин­дюш­ка...

– Нет! Хва­тит то­го, что в мо­ре ис­чез­ла ры­ба и на­ши чай­ки ро­ют­ ся в му­сор­ни­ках на Лан­же­ро­не. Так те­перь еще бу­дет орел, ко­то­ро­го ра­зу­чат ле­тать? Нет! Не до­ри­со­вы­вай мне это­го Бос­ха. Я са­ма как­тус в во­ду по­ста­ви­ла...

– Ка­кой как­тус?

– Ко­то­рый в пес­ке дол­жен быть! В без­вод­ной пус­ты­не. А Ка­па дол­жен по­ле­теть, дол­жен стать хищ­ни­ком. И ес­ли на­до, то со­жрать, в кон­це кон­цов, и Ми­ну, и ее ма­му...

– Что ты го­во­ришь? Со­жрать ру­ку, ко­то­рая его вы­кор­ми­ла?

– Да, ес­ли так под­ска­жет ин­стинкт. Ну хо­тя бы клю­нуть, – при­ми­ри­ тель­но пред­ло­жи­ла Вас­са. – Ка­поч­ка обя­за­тель­но дол­жен стать ор­лом...

– Хо­ро­шо, по­ле­тит, – со­гла­сил­ся сем­на­дца­ти­лет­ний Ле­ша и об­ нял Вас­су. Она ткну­лась в его пле­чо. На следующий день она стояла первой у окошка кассы зоопарка.

– Скидка для студентов есть? – протянула она деньги и студбилет. Деловито направилась к вольеру с пернатыми. Приникла к сет­ ке, за которой порхали и пели птицы немыслимых цветов. Смотри­ тель в неказистом халате насыпал еду в кормушки и птицы вились вокруг него.

– Извините, – неуверенно окликнула его Васса. – Можно спро­ сить? Смотритель обернулся. Ласковый дед в очках с толстыми лин­ зами.

– Слушаю вас, – аккуратно отмахнулся он от махонькой птички.

40 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– У меня знакомая подобрала птенчика... – неуверенно начала Васса.

– Ай-яй-яй! – горестно покачал он головой. – Напрасно.

– Как же? – воскликнула Васса. – Его бы съели коты.

– Мы все едим друг друга, – развел руками Дед. – Нас тоже съедят.

– Кто? – растерялась Васса.

– Черви. А червей съедят птицы, – улыбнулся Дед. – Или рыбы. А рыбу и птицу съедим мы...

– Что ж – не надо было спасать? – Васса и вцепилась в сетку, от­ делявшую вольер.

– Чем она его кормит? – Дед отряхнул корм с ладони себе под ноги.

– Крошки давала...

– ...а он не ел, – продолжил Дед.

– Ловила мух, потом нашла червя.

– Съел? – заинтересованно спросил Дед. Васса кивнула.

– Понос был? – деловито поправил он очки. Васса снова кивнула.

– Выжил? – недоверчиво спросил старик. – Сколько дней?

– Уже три недели.

– Невероятно! Чем сейчас кормит?

– Печенку с Привоза... Куриную...

– Кормить не реже, чем раз в час, с перерывом на ночь, – строго сказал Дед. – Лучше смесь из крутого куриного яйца, творога и про­ тёртого мясного фарша. Желательно, чтобы в его рацион входило живое – мягкие гусеницы, черви... Поить из пипетки...

– Мы делали...

– И непременно обогревать. Перья распустились? – спросил Дед.

– Чуть-чуть...

– Грелочку приспособить – градусов двадцать шесть, как в Одессе летом. Если нет грелки – налить в бутылку горячей воды и обернуть полотенцем. Жаль, что вы сразу не пришли.

– А что тогда?..

– Велел бы немедленно отнести обратно, – ответил Дед. – В то же место, где взяли, иначе родители его не найдут.

– А если они умерли? – воскликнула Васса и слезы блеснули в глазах. – Я сидела с ним три дня и три ночи, и никто за ним не пришел.

– Тогда вправду беда, – согласился Дед. – Случается, когда гнездо разрушено ветром, хищником...

– Была гроза, – выкрикнула Васса.

– Случается, что гибнет мать или даже оба. Тогда взять на себя заботу – единственный способ сохранить птенцу жизнь. Но имейте в

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 41

виду, когда он превратится в молодую птицу, выпускать его на свобо­ ду нельзя: такой выкормыш обречён на скорую смерть.

– Но летать он будет? – отступила от сетки Васса.

– А что за птица?

– Орел, – ответила издали Васса.

– Ай-яй-яй! – горестно покачал головой Дед. – Летать – полетит, но убивать не сможет... ...За пи­тер­ским ок­ном бы­ло свет­ло. Бе­лая ночь плав­но пре­вра­ ща­лась в бе­лый день. Со­ро­ка­лет­ний се­дею­щий Ле­ша ме­рил кух­ню ша­га­ми.

– Де­ло да­же не в том, что ты ме­ня бро­сил, а в том, как... Ты по­ ле­тел на не­де­лю, ес­ли пом­нишь, ку­да-то в Ка­зах­стан – с Го­ло­ви­ным ­ста­вить па­мят­ник нем­цам По­вол­жья. Мне ве­лел ждать и го­то­вить­ся к отъ­е­ду в Хай­фу, по­то­му что она на бе­ре­гу мо­ря, как Одес­са. И я ждала... Че­рез па­ру лет ты и вправду пришел – по­про­щать­ся пе­ред Аме­ри­кой. А я ве­рить уже ни­ко­му не мог­ла по­сле это­го. «Син­дром про­экс­плуа­ти­ро­ван­но­го до­ве­рия» называется. Не слы­хал? Ле­ша молчал, упе­рев лоб в окон­ное стек­ло.

– Стран­но: я как-то про­жи­ла жизнь и ни­ко­го не по­поль­зо­ва­ла, а ты идешь, ос­тав­ляя за со­бой тол­пу глу­бо­ко не­сча­ст­ных лю­дей, – ска­ за­ла Вас­са ров­ным го­ло­сом без уко­ра. – Ты уве­рен, что ты на­столь­ко та­лант­лив, что­бы по­зво­лить се­бе бес­че­ло­веч­ность?

– А при чем здесь та­лант? – ото­рвал лоб от стек­ла Ле­ша.

– Кто жи­вет для даль­них – не за­бо­тит­ся о ближ­них. С Ле­о­нар­ до ни­кто не спро­сит, по­мог ли он ма­те­ри по хо­зяй­ст­ву, ко­гда пи­сал Тай­ную ве­че­рю. Ка­ж­дый име­ет пра­во де­лать то, что он хо­чет, ес­ли не при­чи­ня­ет бо­ли дру­гим...

– А ес­ли при­чи­ня­ет? – бы­ст­ро спро­сил Ле­ша.

– То­гда нуж­но по­ду­мать, кто эти – дру­гие, – спо­кой­но от­ве­ти­ла Вас­са. – Во­ди­тель ав­то­бу­са, ко­то­рый ве­зет те­бя Одес­са-Ки­ши­нев, или ма­ма. А ты при­чи­ня­ешь боль толь­ко са­мым близ­ким, лю­бя­щим те­бя на­столь­ко, что не по­прек­нут. Это и есть изу­вер­ст­во.

– Ты не пра­ва, – воз­ра­зил Ле­ша. – Я люб­лю вас всех. Да, пред­ставь се­бе, я так рас­тя­нул свою жал­кую ду­шон­ку, что вы все там уме­щае­ тесь. И жи­ве­те... В тес­но­те и оби­де, – пе­чаль­но за­кон­чил он.

– Не бо­ишь­ся, что од­на­ж­ды за все при­дет­ся пла­тить? У ме­ня пе­ да­гог па­ца­ном ос­тал­ся в вой­ну до­ма за хо­зяи­на, на­шко­дил много чего и все­гда бо­ял­ся, что ба­тя при­дет с вой­ны и на­ве­ша­ет. А ба­тя не при­шел. Но он все рав­но бо­ял­ся пус­тых до­рог: вот поя­вит­ся батя на го­ри­зон­те и...

– Бо­юсь ино­гда, – кив­нул Ле­ша.

– То­гда лад­но, – вы­дох­ну­ла Вас­са. – Зна­чит, не все по­те­ря­но. Вы­ шел бы ты то­гда из строя...

42 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Ле­ша на­мор­щил лоб, пы­та­ясь по­нять, о чем она.

– Не­у ­же­ли не пом­нишь, как мы стоя­ли?.. ...Они сто­ли вдоль сте­ны про­сто­рно­го за­ла учи­ли­ща в оди­на­ко­ вых ра­бо­чих ком­би­не­зо­нах. За длин­ным сто­лом, по­кры­тым крас­ной ска­тер­тью, си­де­ли взрос­лые с пра­ви­тель­ст­вен­ны­ми на­гра­да­ми на пид­жа­ках.

– Ре­бя­та, – ска­зал Юрий Алек­сан­др ­ о­вич. – Се­го­дня к вам при­шли на­ши вы­пу­ск­ни­ки – пе­ре­до­вые ра­бо­чие. Знат­ный ка­мен­щик Гре­бен­ щи­ков, луч­ший ма­ляр СМУ но­мер че­тыр­на­дцать Лю­бовь Мас­ло­ва, мо­заи­чи­сты до­мо­строи­тель­но­го ком­би­на­та. И при­шли они к вам в этот тор­же­ст­вен­ный день ва­ше­го вы­пус­ка, что­бы при­нять ва­шу при­ ся­гу на вер­ность ра­бо­че­му клас­су. Текст при­ся­ги за­чи­та­ет Гре­бен­щи­ ков Па­вел Ва­силь­е­вич. Юрий Алек­сан­д­ро­вич про­тя­нул муж­чи­не со звез­дой Ге­роя Тру­да лис­ток. Ге­рой по­крас­нел, встал и на­вис над сто­лом. Вас­са не­ожи­дан­но сде­ла­ла шаг впе­ред.

– Из­ви­ни­те по­жа­л уй­с та, – ти­хо ска­з а­ла она. – Но пе­ред тем, как вы нач­не­те, я бы хо­те­ла ска­з ать, что я... Я не бу­д у да­в ать при­ ся­гу на вер­ность ра­б о­че­му клас­с у. По­то­му что я не бу­д у ра­б о­чим клас­сом. Я бы хо­те­ла вый­ти из строя. И ты, Ле­ша, то­же вый­ди... И ты, Ма­рик...

– По­че­му? – ти­хо спро­сил Ле­ша.

– По­то­му что ты не бу­дешь ра­бо­чим клас­сом. Мы по­едем... Ты по­едешь по­сту­пать в ин­сти­тут. Ты в ПТУ спе­ци­аль­но по­шел, что­бы по­пасть в про­цент ра­бо­че­го клас­са... Вас­са вы­шла из строя и вста­ла пе­ред Ле­шей. Сту­ден­ты и ра­бо­чие оди­на­ко­во смот­ре­ли на нее, не по­ни­мая, что про­ис­хо­дит.

– Что же в этом пло­хо­го? Я бу­ду ра­бо­тать. Так же, как все...

– Не так же, – упор­ст­во­ва­ла Вас­са. – Ты бу­дешь ра­бо­тать луч­ше всех, но не ра­бо­чим клас­сом. По­то­му – кля­сть­ся не на­до... Ты же пре­ дашь... Пре­да­вай, но не кля­нись в вер­но­сти. Юрий сле­дил за ней и не вме­ши­вал­ся. Мол­ча­ли ра­бо­чие за сто­лом с крас­ной ска­тер­тью. Вас­са встре­ти­ лась взгля­дом с Юри­ем и мо­лит­вен­но при­жа­ла ру­ки к гру­ди.

– Я не хо­чу врать, Юрий Алек­сан­д­ро­вич. Мож­но, я не бу­ду? Я так бла­го­дар­на вам, что вы ме­ня взя­ли, но не мо­гу... Вый­ди, Ле­ша! Он сто­ял, не ше­лох­нув­шись, в строю и ста­рал­ся не смот­реть в ее сто­ро­ну. Вас­са раз­вер­ну­лась и вы­ско­чи­ла в ко­ри­дор. Юрий вы­бе­жал за ней.

– Ва­ся, – ок­лик­нул он. – Возь­ми, – су­нул он ей в ру­ку день­ги. – C пер­вой по­луч­ки вер­нешь.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 43

Вас­са шла, не ви­дя до­ро­ги, по сол­неч­ной ули­це. Из ка­ж­до­го пе­ ре­ул­ка си­ним гла­зом под­смат­ри­ва­ло за ней мо­ре. Не­ожи­дан­но Вас­ са на­ткну­лась на оче­редь. Про­дав­щи­ца чер­па­ла сов­ком на лот­ке клю­к­ву.

– Ки­ло­грамм, – ска­за­ла Вас­са, ко­гда по­до­шел ее че­ред. Про­дав­щи­ца ссы­па­ла клю­кв­ у в га­зет­ный ку­лек и по­да­ла Вас­се. Вас­са су­ну­ла нос в ку­лек, взя­ла яго­ду гу­ба­ми, не­уве­рен­но ог­ля­де­лась, про­шла по ули­це па­ру ша­гов в од­ну сто­ро­ну, в дру­гую. За­ду­ма­лась и на­пра­ви­лась к трам­вай­ной ос­та­нов­ке. Трам­вай по­до­шел, Вас­са вско­ чи­ла на под­нож­ку. Усе­лась у ок­на и по­ло­жи­ла в рот при­горш­ню ягод. Вдруг гла­за ее мед­лен­но ок­руг­ли­лись и, да­вясь клю­к­вой, она бро­си­ лась к две­рям. Трам­вай ос­та­но­вил­ся. Вас­са вы­прыг­ну­ла. По­бе­жа­ла в по­ис­ках ук­ром­но­го угол­ка, но всю­ду бы­ли лю­ди! Она плу­та­ла в про­ ход­ных дво­рах, за­де­вая бе­лье на ве­рев­ках и рас­пу­ги­вая ко­шек. На­ко­ нец, упер­лась в сте­ну ста­рых са­ра­ев в глу­би­не дво­ра и раз­ры­да­лась, упе­рев лоб в се­рые дос­ки. Пле­чи ее дро­жа­ли, клю­к­ва сы­па­лась. Вас­са при­жи­ма­ла ку­лек по­креп­че к гру­ди, и крас­ные пят­на про­сту­па­ли на га­зе­те... Дождь сте­ной сто­ял над Одес­сой. Щет­ки смы­ва­ли его со стек­ ла ста­рень­ко­го «За­по­рож­ца», но до­ро­гу все рав­но не бы­ло вид­но. Ма­рик щу­рил­ся, всмат­ри­ва­ясь в мок­рый су­мрач­ный го­род, а Ле­ша мрач­но по­гля­ды­вал то на Ма­ри­ка, то на ча­сы. Ма­ши­на за­мер­ла во дво­ре у Ми­ны. Ма­рик взбе­жал по ле­ст­ни­це.

– Мин­ка, Вась­ка не при­хо­ди­ла?

– Нет, а что? Опять по­ссо­ри­лись? – про­та­ра­то­ри­ла она.

– Леш­ка ска­зал, что ей но­че­вать не­где из-за это­го вы­пус­ка, а тут еще дождь...

– А она не одес­сит­ка? – ок­руг­ли­ла гла­за Ми­на.

– Да ты че­го? – воз­му­тил­ся Ма­рик. – Ес­ли бы она бы­ла одес­сит­ка, она бы те­бе Ка­пу ни в жисть не от­да­ла!

– Я ду­ма­ла, ей ро­ди­те­ли не по­зво­ли­ли...

– Ну да! Она с ним пер­вую не­де­лю так и жи­ла на ме­бель­ной фаб­ ри­ке...

– По­че­му на фаб­ри­ке?

– Мы же его там по­доб­ра­ли, ко­гда на прак­ти­ке бы­ли... Он там вы­ ва­лил­ся из гнез­да. Она с ним во дво­ре си­де­ла, по­ка ле­то – жда­ла, что за ним ма­ма при­дет...

– При­ле­тит, – по­пра­ви­ла Ми­на. – А, мо­жет, она и сей­час на фаб­ ри­ке?

– Ну ты че­го? Ка­па же при­стро­ен!..

– Вас­са не у вас слу­чай­но? – сто­ял Алек­сей в две­рях у пол­ков­ни­ка ми­ли­ции.

44 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Да мы ее уж с ме­сяц не ви­да­ли, – ска­зал Па­пич. – Мать, Зай­ка ко­гда у нас бы­ла? – крик­нул он в глу­би­ну квар­ти­ры.

– А что стряс­лось? За­хо­ди – рас­ска­зы­вай... – Та­ня вы­шла, за­во­ра­ чи­ва­ясь в ха­лат.

– Спа­си­бо... ни­че­го осо­бен­но­го...

– Те­бе сколь­ко? – стро­го спро­сил Па­пич.

– Во­сем­на­дцать...

– Же­нить­ся на­до, чтоб под до­ж­дем не бе­гать!

– На мор­вок­за­ле по­ищи, – по­со­ве­то­ва­ла Та­ня.

– На мор­вок­за­ле? – по­тря­сен­но пе­ре­спро­сил Алек­сей.

– А что та­ко­го?! – при­сое­ди­нил­ся к Та­не муж. – Ее ко мне пер­вый раз с мор­вок­за­ла при­вез­ли. С об­ла­вы... Там, кро­ме бля­дей пор­то­вых, еще и нор­маль­ные лю­ди хо­дят... Пас­са­жи­ры, зна­ешь, с раз­ных ко­раб­ лей. Так что гла­за-то не вы­пу­чи­вай так уж. Ле­ша шел по про­сто­рно­му за­лу мор­ско­го во­кза­ла. Из рас­кры­тых две­рей рес­то­ра­на не­слась му­зы­ка. Групп­ка де­ву­шек с яр­ко под­ве­ден­ ны­ми гла­за­ми ку­ри­ла, стоя у две­ри. Алек­сей при­бли­зил­ся, всмат­ри­ ва­ясь по­при­сталь­нее в ли­ца...

– Че­го по­те­рял, кра­са­вец? – крик­ну­ла од­на.

– Или толь­ко ищешь? – под­хва­ти­ла дру­гая. Ле­ша ша­рах­нул­ся, по­том вер­нул­ся...

– Не ро­бей! Сколь­ко у те­бя?

– Че­го? – не по­нял Ле­ша.

– Да мы в лю­бой ва­лю­те бе­рем...

– Я че­ло­ве­ка ищу, – Ле­ша за­лил­ся крас­кой.

– По­нят­но, – ска­за­ла де­ви­ца. – Зо­вут как?

– Вас­са.

– Не-е-е, та­кой нет...

– Спа­си­б о! – сказал Ле­ш а и оп­р о­ме­т ью бро­сил­ся бе­жать с мор­в ок­з а­ла. Ма­рик вы­са­дил Ле­шу под­ле его до­ма. Ле­ша ста­щил с се­бя мок­рую оде­ж­ду, раз­ве­сил на стуль­ях. За­жег свет, и тут же мок­рая Вас­са с при­жа­тым к гру­ди раз­мок­шим куль­ком не­уве­рен­но по­сту­ча­ла в све­тя­щее­ся ок­но. Ле­ша рас­пах­нул фор­точ­ку.

– Ва­сень­ка! – вос­клик­нул он. – За­хо­ди!

– Ты клял­ся? – ти­хо спро­си­ла Вас­са. Ле­ша мах­нул ру­кой и по­бе­жал на ули­цу. Об­нял Вас­су и си­лой по­ та­щил в дом.

– Ты где бы­ла? Я те­бя ис­кал, – за­го­ва­ри­вал он ее.

– Ты клял­ся? – на­стой­чи­во по­вто­ри­ла Вас­са.

– Те­бе на­до про­сох­нуть, ты про­сту­дишь­ся! Что это у те­бя? – за­ гля­нул в ку­лек Ле­ша, вво­дя Вас­су в ком­на­ту.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 45

– Клю­кв­ а, – ска­за­ла Вас­са и за­пла­ка­ла.

– А по­че­му та­кое го­ре – клю­к­ва? – по­пы­тал­ся ото­брать у Вас­сы ку­лек Ле­ша. Вас­са не от­пус­ка­ла. Он уса­дил ее на ди­ван, об­нял.

– Ба­буш­ка все­гда ва­ри­ла ки­сель из клю­к­вы, ко­гда я бо­ле­ла. Мы с ней хо­ди­ли на ры­нок, за руч­ку, и по­ку­па­ли по чуть-чуть... Ста­кан... Мы бы­ли бед­ные, я все­гда хо­те­ла еще, ду­ма­ла, что вы­рас­ту и ку­п­ лю... Го­ру клю­к­вы... И вот ку­пи­ла – впер­вые в жиз­ни... Са­ма!.. Мно­ го!.. А вы­шла из оче­ре­ди – и не по­ни­маю, ку­да мне ее не­с ти, что­бы ба­буш­ка сва­ри­ла ки­сель. По­ни­ма­ешь? Я по­ты­ка­лась, по­том по­ня­ла, что я – в Одес­се, а в Одес­се ба­буш­ки нет, се­ла в трам­вай – ехать на ав­то­во­кзал, что­бы ту­да – до­мой... Про­еха­ла ос­та­нов­ку и по­ня­ла, что ба­буш­ки нет во­об­ще, ни­где, по­ни­ма­ешь? Нет го­ро­да на зем­ле, в ко­ то­ром есть моя ба­буш­ка! Я так боя­лась ска­зать се­бе, что ба­буш­ки нет, что я за­бы­ла, что ее нет! Я уе­ха­ла, что­бы жить в Одес­се и знать, что ба­буш­ки нет по­то­му, что я – в Одес­се, по­ни­ма­ешь? Я ни­ко­му ни­ко­гда не ска­за­ла, что ба­буш­ки нет. А се­го­дня... Мне не­ку­да ид­ти с этой клю­к­вой, по­ни­ма­ешь? Со­ня стоя­ла, при­сло­нясь к две­ри. Дос­лу­ша­ла, вы­тер­ла сле­зы кра­ ем пе­ред­ни­ка и ре­ши­тель­но шаг­ну­ла к ним.

– Ну по­че­му же не­к у­да? – воз­ра­зи­ла Со­ня. – Дай мне, толь­ко ос­то­рож­но, а то по­сы­пет­ся. Мо­лод­чи­на, что при­шла. Я сей­час...

– Со­ня обер­ну­ла пе­ред­ни­ком раз­мок­ший ку­лек и по­шла из ком­ на­ты.

– Мам, ку­да ты?

– Ва­рить ки­сель, – ска­за­ла Со­ня. – Ку­да ж еще, сы­нок? Вас­са пла­ка­ла, всхли­пы­вая на Ле­ши­ном пле­че. Он по­це­ло­вал ее, уте­шая. Раз, дру­гой и от­шат­нул­ся.

– Да ты го­ришь! ...Вас­са в ох­ри­стом пла­тье до зем­ли, про­дран­ном на бед­ре так, что сквозь ще­ли про­гля­ды­ва­ло те­ло, стоя­ла бо­сая на пар­кет­ном по­лу Ху­до­же­ст­вен­но­го са­ло­на на Де­ри­ба­сов­ской. Чер­но-бе­лый ог­ром­ный Алек­сандр Грин с впа­лы­ми от ху­до­бы ще­ка­ми смот­рел на нее со сте­ ны с ве­ли­ким со­стра­да­ни­ем. На ули­це ше­ле­стел дождь, и ни­че­го не бы­ло вид­но за за­пла­кан­ным стек­лом. За ог­ром­ным сто­лом, по­кры­тым крас­ной ска­тер­тью, си­де­ли пе­ ред ней ху­дож­ник Го­ло­вин, про­дав­щи­ца Худ­са­ло­на, про­сти­тут­ки мор­вок­за­ла, мен­ты из «во­рон­ка», про­дав­щи­ца клю­к­вы и во­ров­кабу­фет­чи­ца из учи­ли­ща. Вас­са со­сре­до­то­чен­но рас­кла­ды­ва­ла на крас­ной ска­тер­ти оран­ же­вые ли­стья то­по­лей и кле­нов, по­ка стол не по­крыл­ся осен­ни­ми ли­ сть­ям ­ и, как пар­ко­вая до­рож­ка.

– Нет-нет, это ни­ку­да не го­дит­ся! – вос­клик­ну­ла про­дав­щи­ца худ­са­ло­на.

46 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Взя­ла лис­ток, по­вер­те­ла его и пе­ре­да­ла Го­ло­ви­ну. Он то­же по­вер­ тел его, раз­гля­ды­вая с обе­их сто­рон, и пе­ре­дал ми­ли­цио­не­ру. Все за­ гал­де­ли, как во­ро­нье, и при­ня­лись сма­хи­вать ли­стья на пол... Оран­же­вые ли­стья плав­но кру­жи­лись и па­да­ли. Вас­са за­пла­ка­ла. Кто-то кос­нул­ся ее век, про­мок­нул сле­зы. Она от­кры­ла гла­за. Над ней си­дел Ле­ша.

– Худ­со­вет не при­нял мои эс­ки­зы, – ска­за­ла Вас­са пе­чаль­но.

– Ка­кой худ­со­вет, Ва­сень­ка?

– Я при­нес­ла им эс­ки­зы осен­них ли­сть­ев, а они не ут­вер­ди­ли... Но они не зна­ют, кто я! – при­кры­ла гла­за Вас­са.

– А кто ты? – скло­нил­ся к ее ли­цу Ле­ша.

– Я – Осень, они не мо­гут ме­ня за­пре­тить... Со­ня си­де­ла под­ле Вас­сы, ко­гда та от­кры­ла гла­за.

– Ва­сень­ка, хо­чешь по­пить? – Со­ня под­нес­ла ей гра­не­ный ста­кан с ки­се­лем. – Я знаю, за­чем ты за­бо­ле­ла: что­бы по-че­ст­но­му пить клю­ к­ву, прав­да? Ну, при­зна­вай­ся... Со­ня при­под­ня­ла го­ло­ву Вас­сы, лов­ко взби­ла по­душ­ку, по­са­ди­ла Вас­су и под­нес­ла ей ста­кан с клю­к­вен­ным ки­се­лем. Вас­са при­гу­би­ла и про­свет­ле­ла.

– А где я? – ото­рва­лась она от ста­ка­на.

– У нас, на При­во­зе. Как же ты так вы­мок­ла, дет­ка, а? Так нель­зя! И ма­ме не зна­ем, как со­об­щить. Она, на­вер­ное, вол­ну­ет­ся... Во­шел Ле­ша, опус­тил­ся на пол под­ле кро­ва­ти, за­гля­нул Вас­се в ли­цо, по­гла­дил ее по го­ло­ве, и она при­жа­лась к его ру­ке. Со­ня пом­ рач­не­ла, за­бра­ла пус­той ста­кан и вы­шла из ком­на­ты.

– Как же ты на­пу­га­ла нас, – по­це­ло­вал он ее. Вас­са ото­дви­ну­лась: – За­ра­зишь­ся...

– Не-ет, – Ле­ша це­ло­вал и це­ло­вал Вас­су. По­том об­хва­тил ее за та­лию, при­жал­ся ухом к ее жи­во­ту. По­слу­ шал.

– Ты на­ро­жа­ешь мне ры­жих, – ти­хо ска­зал он. – Та­ких же ры­жих, как ты...

– И как ты, – от­клик­ну­лась Вас­са.

– Я не ры­жий.

– Зна­чит, они бу­дут мои... Ры­жие, как ли­стья...

– Нет, мои.

– По­че­му? – спро­си­ла Вас­са.

– По­то­му что мои­ми мо­гут быть толь­ко те, ко­то­рых на­ро­жа­ешь мне ты. Со­ня во­шла с круж­кой клю­кв­ ен­но­го ки­се­ля.

– Ты по­че­му на по­лу? То­же про­сту­дить­ся хо­чешь? – стро­го при­ крик­ну­ла она на Ле­шу. – Ну-ка под­ни­май­ся! Есть бу­де­те?

– Нет, ма­моч­ка, – Алек­сей не­охот­но встал с по­ла.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 47

– Прям не знаю, что с ва­ми де­лать! На­го­то­ви­ла, а ни­кто ни­че­го не ест... – она вы­шла, про­дол­жая вор­чать.

– Зна­ешь, мне при­сни­лось... – за­дум­чи­во ска­за­ла Вас­са. – Буд­то я – Осень и при­шла на худ­со­вет, а они мои эс­ки­зы не ут­вер­ди­ли. Пред­ став­ля­ешь?

– Мы уе­дем, – ска­зал Ле­ша. – Ма­ма на­шла род­ст­вен­ни­ков. И ни­ ка­ких худ­со­ве­тов... Бу­дешь се­бе ри­со­вать, что хо­чешь...

– Осень нель­зя за­пре­тить, – про­дол­жа­ла Вас­са. – Она все рав­но при­дет и все за­сы­плет ры­жи­ми ли­сть­я­ми.

– Ты – че­ло­век, – стро­го на­чал Ле­ша, но взгля­нул на жал­кую Вас­ су, и не­ожи­дан­но за­кон­чил: – Ка­па ты моя... Два­дцать лет спус­тя они бре­ли рас­свет­ным Пи­те­ром по пус­тын­ ной на­бе­реж­ной Мой­ки. Он нес ее рюк­зак.

– Та­кое ду­рац­кое ощу­ще­ние, что я те­бя по­сле за­ня­тий до те­ти Фи­ры про­во­жаю, – ус­мех­нул­ся он.

– При­шли, – ос­та­но­ви­лась Вас­са на не­ка­зи­стом крыль­це.

– А что здесь?

– Гос­ти­нич­ка Сою­за ху­дож­ни­ков. Вас­са во­шла в су­мрач­ный подъ­езд.

– Ка­кие мы при­дур­ки! – по­тря­сен­но ска­зал Ле­ша. – У ме­ня же но­ мер в Ин­ту­ри­сте, а мы всю ночь про­си­де­ли в кух­не!

– За­то – у всех на гла­зах, – воз­ра­зи­ла Вас­са.

– Да они все зна­ют, что я люб­лю толь­ко те­бя! – вы­крик­нул Ле­ша.

– Да­же Кэд­ди...

– Пой­ду вздрем­ну ма­лень­ко, – мах­ну­ла ру­кой Вас­са. Об­ня­ла его за шею, при­жа­лась ще­кой к ще­ке, и они за­мер­ли, слу­ шая друг дру­га. Вас­са от­стра­ни­лась пер­вой и мед­лен­но при­ня­лась под­ни­мать­ся по гряз­ной ле­ст­ни­це. Ван­да оде­ва­ла за­спан­ную Яну.

– Не хо­чу в са­дик! – ка­ню­чи­ла Яна. – Я хо­чу с па­пой!..

– Нет па­пы, не ви­дишь что-ли? – за­ора­ла Ван­да.

– Он уе­хал на­зад в Аме­ри­ку? – ис­пу­ган­но спро­си­ла Яна, от­крыв по­ши­ре гла­за.

– Да луч­ше б он от­ту­да уже и не при­ез­жал! Ван­да во­ло­ком про­та­щи­ла Яну ми­мо де­да и баб­ки, ко­то­рые с ка­ мен­ны­ми спи­на­ми си­де­ли пе­ред эк­ра­ном те­ле­ви­зо­ра так, слов­но и не ло­жи­лись. Гор­ба­чев на эк­ра­не уве­рен­но си­дел в крем­лев­ском крес­ле. Ван­да за­хлоп­ну­ла за со­бой ста­рую тя­же­лую дверь.

– Ну, Со­ня, по­смот­ри, что я те­бе го­во­рил? – тут же ра­до­ст­но вос­ клик­нул До­дик. – Я ска­зал, что нау­чит­ся! Не­де­ли не про­шло!

48 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– А шо ты так ра­ду­ешь­ся, буд­то ты его си­деть учил? – Со­ня гля­ну­ ла на эк­ран и до­ба­ви­ла: – Вы­клю­чай уже, опаз­ды­ва­ем!

– Ку­да? Му­зей от­крыт до ве­че­ра!

– Глав­ное – ви­деть оче­редь, Ле­сик ска­зал, – воз­ра­зи­ла Со­ня.

– А то ты оче­ре­дей не ви­да­ла! – всплес­нул ру­ка­ми До­дик. – Ему оно, мо­жет, и глав­ное, а я в Одес­се еще на­смот­рюсь! Хлоп­ну­ла дверь, и они ра­зом за­мол­ча­ли. Во­шел Ле­ша. Об­вел ком­на­ту пус­тым ту­ман­ным взгля­дом, слов­но не по­ни­мая, ку­да он по­пал.

– Где ты был? – вско­чи­ла Со­ня. – Те­бе Кэд­ди зво­ни­ла, ска­за­ла «здрась­те». Ты, не­бось, на­ка­зал ей... А Ван­да с ума со­шла.

– Хо­ро­шо, – кив­нул Ле­ша. – Я дол­жен за­крыть гла­за...

– Что хо­ро­шо? Ка­кие гла­за? А вы­став­ка?

– Ма­ма, – по­гром­че ска­зал Ле­ша. – Ты слы­шишь ме­ня, или толь­ ко се­бя?

– Вот хо­ро­шо ска­зал! – одоб­ри­тель­но цок­нул язы­ком отец.

– Что те­б е «хо­р о­ш о»? – раз­в ер­н у­лась к от­ц у мать, а Ле­ша про­ш мыг­нул в со­с ед­н юю ком­н а­т у, где упал на кро­в ать, не раз­ де­в а­ясь. Со­ня толк­ну­ла дверь.

– Ты мне ни­ко­гда не го­во­рил, что она ев­рей­ка, – с па­фо­сом ска­ за­ла она. Ле­ша мол­чал, ле­жа ли­цом к сте­не.

– Ос­тавь его, – по­пы­тал­ся от­та­щить Со­ню До­дик.

– А ни­кто его и не тро­га­ет! Толь­ко не на­до де­лать из ме­ня ви­но­ ва­тую!

– Ни­кто из те­бя ни­че­го не де­ла­ет, – ска­зал До­дик, и по­та­щил ее из ком­на­ты. – Дай по­спать. У не­го вы­став­ка!

– Что ты мне го­ло­ву мо­ро­чишь? Ка­кая вы­став­ка? Он что, сво­их кар­ти­нок не ви­дел? Еще на­смот­рит­ся в Аме­ри­ке. А де­лать из ме­ня ви­но­ва­тую не на­до! Ле­ша сел на кро­ва­ти, от­ки­нул­ся спи­ной к сте­не.

– Что ты от ме­ня хо­чешь, ма­ма?! – за­про­ки­нул он по­вы­ше под­бо­ ро­док, что­бы сле­зы не вы­тек­ли из глаз. – Ты хо­те­ла, что­бы я уе­хал? Я уе­хал. Ты го­во­ри­ла, что прие­дешь, и не прие­ха­ла. Ты не хо­те­ла шик­су в дом – ты ее не име­ешь. Те­перь я мо­гу по­спать?

– Из­ви­ни, – по­гро­зи­ла паль­цем ма­ма. – Я не зна­ла, что Рив­ка ни­ ку­да не за­хо­чет. И ты мне ни­ко­гда не ска­зал, что Вас­са твоя ев­рей­ка! Что за имя иди­от­ское – Вас­са?

– Я пом­ню, ма­ма, что се­ст­ра те­бе до­ро­же сы­на. А имя – что? Ее в честь ба­буш­ки Ба­си на­зва­ли. У ме­ня имя луч­ше, да?

– А ты хо­тел, чтоб те­бе в пас­порт на­пи­са­ли Ле­сик и шоб ты уже ни­ко­гда сво­его Су­ри­ков­ско­го не уви­дел? А ес­ли б не Рив­ка, нас бы всех не бы­ло. Ес­ли б она нас не вы­ку­пи­ла у ру­мы­на...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 49

– Ма­ма, я сто раз это слы­шал. Я рад, что она вы­к у­пи­ла, что ру­мын – про­дал, что у вас все хо­ро­шо. А мне что со всем этим де­ лать?!

– Что де­лать?! – по­вто­ри­ла ма­ма. – Все, что хо­чешь! Ты не в Бал­те в ян­ва­ре со­рок третье­го. Кто ж знал, что ты та­кой спо­соб­ный, чтоб да­же в Аме­ри­ке стать не­сча­ст­ным?! Же­на – кра­са­ви­ца, сын – кра­са­ вец, кру­гом Аме­ри­ка, шо те­бе на­до?

– Я не люб­лю их, ма­ма. Они мне чу­жие, ты мо­жешь это по­нять?! Я жи­ву не свою жизнь. Ты по­ни­ма­ешь, что у ме­ня чу­жие де­ти, ма­ма?! Эта Яна, ваш Шму­лик...

– Что зна­чит «чу­жие»? – на­пря­глась ма­ма.

– Зна­чит – не мои, ма­ма! Я их не ощу­щаю свои­ми...

– Но они твои, да? Ощу­щать – это глу­по­сти. Я то­же, ко­гда но­гу от­си­жу, ее не ощу­щаю, а по­том ни­че­го – на­до рас­хо­дить­ся, – ма­ма по­хло­па­ла се­бя по но­ге.

– Ма­ма, ты лю­би­ла па­пу ко­гда-ни­будь? – за­кри­чал Ле­ша.

– А ме­ня кто-ни­будь спра­ши­вал? На­ши ро­ди­те­ли до­го­во­ри­лись, и все.

– Да мы о та­ких глу­по­с тях да­же и не ду­ма­ли, – стро­го ска­з ал па­па. – Нас как ос­в о­б о­ди­ли, так мы и по­шли... А что не­с ча­с т­ный? Не нра­вит­ся те­б е Аме­ри­ка – вста­в ай и ухо­ди. По­ли­ца­ев на во­ро­тах нет. Сдавай билет и оставайся.

– Что-о?! – раз­вер­ну­лась и зло­ве­ще по­шла на от­ца мать. – Что зна­чит «сда­вай би­лет»? Хо­ро­шо, сда­вай, – обер­ну­лась она к Ле­ше. – Но за­пом­ни: ма­те­ри у те­бя больше нет! На сту­пе­нях Рус­ско­го Му­зея тол­пил­ся на­род. Щит при вхо­де кри­ чал о вы­став­ке ху­дож­ни­ков-эмиг­ран­тов. Ван­да то и де­ло вхо­ди­ла и вы­хо­ди­ла че­рез слу­жеб­ный вход, да­вая по­нять, что она – хо­зяй­ка. Ле­ша и по­хо­жие на не­го ино­стран­цы про­ха­жи­ва­лись вдоль оче­ре­ ди, сни­мая лю­дей. Кто-то с мик­ро­фо­ном брал ин­тер­вью у стоя­щих в оче­ре­ди.

– Что вас сю­да при­ве­ло? Как вы уз­на­ли о вы­став­ке? Ле­ша за­ме­тил ко­го-то в тол­пе, мет­нул­ся к кры­леч­ку, где на сту­пе­ нях си­де­ла Вас­са с сум­кой. Дос­тал из сум­ки жур­нал.

– Не по­ве­ришь: при­ле­те­ла га­ле­рей­щи­ца из Ри­ма! Вас­са ви­де­ла, как он рас­крыл жур­нал.

– На­до же, та­кой со­лид­ный жур­нал и так опе­ра­тив­но ус­пел – к от­кры­тию! – вос­хи­ща­лась га­ле­рей­щи­ца на ло­ман­ном рус­ском. Ле­ша вер­нул­ся к сум­ке за сле­дую­щим но­ме­ром. Ван­да вы­шла из слу­жеб­ной две­ри, вста­ла за спи­ной си­дя­щей Вас­сы.

– Ты бы спро­сил, сколь­ко это стои­ло, – де­ло­ви­то ска­за­ла Ван­да. – Взят­ки там та­кие, что да­же я не взош­ла, со все­ми твои­ми по­сыл­ка­ми.

50 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Ле­ша за­стыл с жур­на­лом в ру­ках. В это вре­мя рас­пах­ну­лись две­ ри Му­зея, впус­кая но­вую пар­тию по­се­ти­те­лей.

– Пой­де­те? – по­зва­ла их Ван­да.

– Я на лю­дей по­смот­рю, – ска­зал он.

– Да и я ус­пею, – ук­ло­ни­лась Вас­са.

– Во­ля ва­ша, – и Ван­да скры­лась за две­рью.

– Это прав­да? – глу­хо спро­сил Ле­ша.

– О взят­ках? – уточ­ни­ла Вас­са. – Прав­да.

– Я те­бя про­шу, – мерт­вым го­ло­сом на­чал Ле­ша. – Ска­жи, сколь­ко...

– Ле­шеч­ка, взят­ки бе­рут с без­да­рей, ко­то­рые хо­тят быть на­пе­ча­ та­ны, а жур­на­лу это, на­при­мер, чес­ти не де­ла­ет. Взят­ка идет в ка­че­ст­ ве ма­те­ри­аль­ной ком­пен­са­ции за на­не­сен­ный мо­раль­ный ущерб. А за те­бя мне спа­си­бо ска­за­ли...

– Вы бы со­шли со сту­пе­нек, – об­ра­тил­ся к ним ми­ли­цио­нер.

– Это ав­тор, – рез­ко от­клик­ну­лась Вас­са. – Уча­ст­ник вы­став­ки, ме­ж­ду про­чим.

– Тем бо­лее не го­дит­ся, – кив­нул ми­ли­цио­нер и по­тес­нил Вас­су, ос­во­бо­ж­дая до­ро­гу тем, кто шел на вы­ход. – Мо­жет, то­ва­рищ там – за кор­до­ном – за­был, ка­кие у нас тут пра­ви­ла... Стай­ка мо­ло­дых ре­бят ми­но­ва­ла их.

– Да, ес­ли б мы уе­ха­ли – то­же сей­час бы здесь вы­став­ля­лись, – до­ ле­те­ла фра­за. В аэ­ро­пор­ту Пул­ко­во шли на по­сад­ку пас­са­жи­ры. Зву­ча­ла рус­ ская речь и мель­ка­ли в ру­ках по­гра­нич­ни­ков пас­пор­та.

– Ты долж­на прие­хать, – бор­мо­тал Ле­ша.

– При пер­вой же воз­мож­но­сти, – кив­ну­ла Вас­са.

– Па­поч­ка! – ора­ла пя­ти­лет­няя Яна, це­п­ля­ясь за Ле­ши­ну шта­ни­ ну. Ле­ша об­нял Вас­су. Та по­верх его пле­ча смот­ре­ла на Ле­ши­ных ма­ му, па­пу, Ван­ду и пла­чу­щую дочь.

– Ты не по­ни­ма­ешь, – про­бор­мо­тал он. – Ма­ма раз­ре­ши­ла мне на те­бе же­нить­ся...

– Я ра­да, – ска­за­ла Вас­са с иро­ни­ей. Ле­ша ра­зомк­нул ру­ки. Вас­са ото­шла от не­го. По-род­ст­вен­но­му об­ня­ла До­ди­ка, Со­ню, кив­ну­ла Ван­де, друзь­ям Ле­ши, и по­шла к вы­хо­ду, чтоб не ви­деть, как по­вис­ла на Ле­ше Ван­да, как без­у теш­но пла­ка­ла Яна. Не ви­деть, как он об­ни­мал их, при­жи­мая к се­бе по­креп­че – так, чтоб они не ви­де­ли, как он смот­рит ей вслед. Друг Ле­ши пе­ре­хва­тил его взгляд и рва­нул­ся за ней.

– Ва­ся! – крик­нул он. – За­пи­ши­те мой те­ле­фон, – ска­зал пер­вое, что при­шло в го­ло­ву.

– За­чем?

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 51

– Бу­де­те в Ле­нин­гра­де – по­зво­ни­те...

– Не бу­ду, – от­ре­за­ла Вас­са. Она стоя­ла в там­бу­ре по­ез­да. Сле­ва и спра­ва ку­ри­ли му­жи­ки. Ред­кий лес мель­кал зеб­рой пе­ред гла­за­ми. Ут­ром в Мо­ск­ве она вы­шла на пер­рон, уви­де­ла бе­гу­щих де­да с ба­бой, ув­ле­кае­мых ма­лень­ким сы­ном.

– Ма­ма! – кри­чал Осик. – Че­го при­вез­ла?

– Се­бя, – ска­за­ла Вас­са.

– И я се­бя при­вез.

– Гос­по­ди, где ты был рань­ше? – под­хва­ти­ла его на ру­ки Вас­са и всмот­ре­лась в его ли­цо.

– Ко­гда?

– Ко­гда те­бя не бы­ло.

– Я-то все­гда был, ма­ма, – рас­су­ди­тель­но ска­зал сын. – Это вот ты уез­жа­ла! Вас­са по­ста­ви­ла сы­на на зем­лю и по­це­ло­ва­ла ста­ри­ков.

– Пой­дем по­пи­са­ем, – скло­нил­ся к уху вну­ка дед.

– Не хо­чу!

– Ну как это? По­смот­ри, шта­ны уже на­мо­чил!...

– Но это же ни­че­го, ма? Вас­са под­хва­ти­ла сы­на и си­лой по­ве­ла к даль­ним кус­там, на хо­ду от­сте­ги­вая бре­те­ли ко­рот­ких шта­ни­шек. До­ма Вас­са за­мер­ла на по­ро­ге: по­сре­ди ком­на­ты на по­лу бы­ла рас­сте­ле­на боль­шая кар­та ми­ра так, что прой­ти бы­ло нель­зя. Осик сту­пил на кар­ту, по­ста­вив но­ги на су­шу и ре­ши­тель­но со­брал бу­маж­ ные ко­раб­ли на го­лу­бом по­ле ми­ро­во­го океа­на.

– Что это ты де­лал? – спро­си­ла она.

– Аме­ри­ку от­кры­вал, – ус­та­ло вздох­нул сын.

– Как? – не по­ня­ла она.

– Очень про­сто: вы­ре­заю из бу­ма­ги ко­раб­лик, – и он вер­нул ко­ раб­лик на кар­ту. – Став­лю в Ис­па­нии, дую ему в па­рус че­рез со­ло­ мин­ку – де­лаю ве­тер – и го­ню его в Аме­ри­ку. Осик лег на пол, по­дул, и ко­раб­лик мед­лен­но дви­нул­ся по кар­те в сто­ро­ну дру­го­го по­лу­ша­рия.

– Ну и как? – по­тря­сен­но спро­си­ла Вас­са.

– От­крыл, – важ­но ска­зал Осик. – Два раза – Се­вер­ную, два раза – Юж­ную. Он встал с по­ла и с уны­ни­ем в го­ло­се за­дум­чи­во ска­зал: – Что бы еще та­кое от­крыть? Ты не ду­май, это очень слож­но, что­бы на ри­фы не на­ле­теть... Но Ве­ра Ива­но­ва по­со­ве­то­ва­ла ри­фов не бо­ять­ся, а на­ обо­рот: ес­ли по­па­дут­ся на пу­ти ка­кие еще не от­кры­тые ост­ро­ва, не раз­би­вать­ся об них, а от­кры­вать и да­вать им свое имя.

52 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Мо­ло­дец Ве­ра Ива­но­ва. Зав­тра так и сде­ла­ешь, а по­ка – да­вай ра­зу­вать­ся-раз­де­вать­ся и спать... В су­мер­ках ше­ле­стел за ок­ном дождь. Вас­са си­де­ла в кру­гу на­ столь­ной лам­пы в во­ро­хе эс­ки­зов. На ри­сун­ках был мед­ве­жо­нок и жел­тая лу­на. Мед­ве­жо­нок над­ку­сы­вал ее, как блин... Чер­пал ла­пой, слов­но из боч­ки ме­да...

– Ма­ма, ло­жись уже! – про­ску­лил Осик.

– Не мо­гу, у ме­ня зав­тра худ­со­вет...

– Ба­ба ска­за­ла, что­бы я те­бя спать клал. А про что худ­со­вет?

– Про мед­ве­жон­ка. Как он по­пал на Лу­ну... При­ду­май, что он там мо­жет де­лать?..

– Не хо­чу про мед­ве­жон­ка! На­дое­ло про мед­ве­жон­ков! – взвыл Осик. – На­ри­суй мне луч­ше сказ­ку про... про... про... Про Бе­лую ло­ шадь!.. Он от­ки­нул­ся на по­душ­ку, по­смот­рел в по­то­лок...

– Как в не­ко­то­ром цар­ст­ве-в не­ко­то­ром го­су­дар­ст­ве жи­ла-бы­ла бе­лая-бе­лая ло­шадь... И гу­ля­ла она, гу­ля­ла по бе­ло­му све­ту и по зе­ ле­но­му лу­гу, щи­па­ла-щи­па­ла тра­ву и цве­точ­ки... бе­лые боль­шие ро­ маш­ки с жел­тень­ким по­сре­ди­не... Он смот­рел в бе­лый по­то­лок, гла­за его сли­па­лись, но он не мог ото­рвать­ся от Бе­лой Ло­ша­ди.

– И че­го с ней бы­ло даль­ше? – по­то­ро­пи­ла Вас­са. Осик за­крыл гла­за и от­ту­да – из по­лу­сна, за­кон­чил: – ... а по­том ус­та­ла быть ло­ша­дью и... рас­пус­ти­лась са­ма, как бе­лый-бе­лый цве­ ток. Вас­са вста­ла из кру­га лам­пы, про­шла к сы­ну, при­кры­ла его пле­ дом, вер­ну­лась к ри­сун­кам, по­смот­ре­ла на Мед­ве­жон­ка на Лу­не, и за­ кры­ла ли­цо ру­ка­ми.

1988 г.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 53

НЕТ МИ­РА ПОД ОЛИ­ВА­МИ

Р

ос­лый го­лу­бо­гла­зый кре­пыш Ва­неч­ка при­шел из ар­мии вес­ной. Про­вин­ци­аль­ный ма­лень­кий ук­ра­ин­ский го­род, опи­сан­ный Го­го­лем от ре­ки до про­сел­ка, сто­ял в под­ве­неч­ном на­ря­де: цве­ли са­ды. Ва­ неч­ка спал в вы­бе­лен­ной ком­на­те при­зе­ми­сто­го до­ма, рас­пах­нув на­ стежь ок­но, и вды­хал аро­мат цве­ту­щей яб­ло­ни. Сни­лось ему, как он сам, пя­ти­лет­ний, ко­пал иг­ру­шеч­ной ло­па­той яму под ок­ном, са­жал тон­кий пру­тик де­рев­ца. Ме­ша­ла во сне не­зна­ко­мая ру­ка: она креп­ко дер­жа­ла пру­тик у не­го пе­ред гла­за­ми, и Ва­неч­ка си­лил­ся раз­гля­деть, кто это – отец, мать или брат, но за­про­ки­нуть го­ло­ву во сне не мог. Он про­сы­пал­ся от на­пря­же­ния, пло­хо по­ни­мая, где он, и сно­ва пря­ тал­ся в сон – хо­тел раз­гля­деть ли­цо, что бы­ло по­вы­ше ру­ки, но вы­ше от­кры­ва­лось толь­ко не­бо. Ва­неч­ка ны­рял по­глуб­же в сон, но ви­дел толь­ко се­бя – под­рос­ше­го, у ство­ла по­тол­ще. Слы­шал ма­мин го­лос, – как она учи­ла бе­лить ствол из­ве­стью.

– Мам, это моя яб­ло­ня? – кив­нул он в сто­ро­ну ок­на, ко­гда про­спал­ся.

– Ка­кая-та­кая твоя? – не по­ня­ла мать. – Тут все на­ше, а как пом­ рем – твое.

– Ко­то­рую я сам по­са­дил.

– Та сгни­ла дав­но, сы­нок. Вы­кор­че­ва­ли уже, – от­мах­ну­лась мать. Ва­неч­ка по­чув­ст­во­вал, как что-то ек­ну­ло внут­ри, и об­ра­до­вал­ся: в ар­мии ко­жа за­ду­бе­ла так, что, ка­за­лось, в нее мож­но вби­вать гвоз­ ди. «От­жи­вел», – вспом­нил он сло­во ня­неч­ки в гос­пи­та­ле, где ле­жал по­сле ра­не­ния. Отец, мать и брат пер­вую не­де­лю хо­ди­ли на цы­поч­ках, по­ка Ва­ неч­ка от­сы­пал­ся. По­том отец, на­ко­нец, спро­сил, ко­гда ж он со­би­ра­ ет­ся ис­кать ра­бо­ту. Мать рез­ко под­ня­лась из-за сто­ла.

– Мо­лись, ду­рень, – крик­ну­ла от­цу. – И ра­дуй­ся, что сын жи­вой и в до­ме. А ра­бо­та – са­ма его най­дет.

– Ага, юб­кой его еще на­крой, – под­дел отец. Ва­неч­ка про­мол­чал, мед­лен­но вы­ма­зы­вая хлеб­ным мя­ки­шем та­ рел­ку.

54 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Од­на­ж­ды Ва­неч­ка встал ни свет ни за­ря, по­сло­нял­ся по дво­ру, под­тя­нул­ся на вет­ке ста­рой гру­ши, по­рыл­ся в са­рае, на­шел то­пор, бру­сок и при­нял­ся то­чить ту­пое лез­вие. Отец по­гля­ды­вал, как уме­ло хо­ди­ли ру­ки сы­на. По­том Ва­неч­ка вы­шел на до­ро­гу – к те­ле­фо­ну-ав­ то­ма­ту, по­зво­нил ку­да-то, и вы­звал ас­се­ни­за­то­ров. И по­ка те от­ка­чи­ ва­ли со­дер­жи­мое вы­греб­ной ямы, ушел на ба­зар. Вы­брал там дос­ки по­проч­ней, сло­жил в стоп­ку, по­шел пла­тить, и уви­дел из­да­ли, как мо­ ло­дой свя­щен­ник кос­нул­ся его стоп­ки.

– Эй, – крик­нул Иван. – Это я ото­брал.

– Из­ви­ни­те, – от­сту­пил ба­тюш­ка. За спи­ной свя­щен­ни­ка вы­рос­ли пар­ни в спор­тив­ных кос­тю­мах. Один по­кру­чи­вал на ука­за­тель­ном паль­це клю­чи от ав­то­мо­би­ля, дру­гой – не­боль­шие нун­ча­ки.

– Че там? – спро­сил один, но поп жес­том по­про­сил не вме­ши­ вать­ся.

– Те­бе на что, отец? – вер­нул­ся к ним Иван.

– На храм, – ска­зал поп. – Лю­ди вот де­нег да­ли на ре­монт, – кив­ нул он на бу­гая с нун­ча­ка­ми. – На­до ле­са под­нять в ку­пол...

– То­гда бе­ри, – мах­нул ру­кой Иван. – Мне та­кие длин­ные ни к че­му. Эй, – ок­лик­нул он про­дав­ца. – Под­бе­ри мне та­кую же трех­дюй­ мов­ку, но мож­но ко­ро­че, – и он по­ка­зал дли­ну дос­ки – по­вы­ше се­бя. Му­жик с нун­ча­ка­ми са­мо­до­воль­но хмык­нул, по­ла­гая, что Иван его ис­пу­гал­ся. До­ма Иван па­рой уда­ров со­кру­шил ста­рый скво­реч­ник убор­ной и не­лов­ко при­нял­ся ста­вить но­вый.

– Че­го ж не ска­зал? По­со­бить мо­гу, – по­до­шел отец.

– Мог бы – сде­лал бы без ме­ня, – об­ро­нил Иван.

– Ишь ты, – отец по­крас­нел от оби­ды. – Не ба­рин, по­ди...

– Не ба­рин, – со­гла­сил­ся Иван. – На­си­дел­ся толь­ко над дыр­кой без стен.

– Где? – изум­лен­но спро­сил отец.

– В ази­ат­чи­не, – от­мах­нул­ся Иван. Отец клик­нул со­се­да, и му­жи­ки со­об­ща по­ста­ви­ли и убор­ную, и ду­ше­вую. Иван вта­щил на­верх боль­шую же­лез­ную боч­ку, от­ре­гу­ли­ ро­вал бле­стя­щий ни­ке­ли­ро­ван­ный душ, и пер­вым по­мыл­ся, не до­ жи­да­ясь, по­ка со­гре­ет­ся под солн­цем во­да. Мать вы­не­сла по­ло­тен­це.

– И не за­мерз? – не по­ве­ри­ла она сво­им гла­зам.

– По­мы­лись бы, – от­ве­тил Иван. – Сты­до­би­ща же, ко­гда на­ших по за­па­ху вез­де уз­на­ешь...

– Где – вез­де? – не по­ня­ла мать.

– В Сер­бии, к при­ме­ру, – от­ве­тил он. – Поль­шу как в НАТО взя­ли, так фран­цу­зы с ума со­шли, ко­гда их май­ки уви­де­ли: у всех бе­лые, а у хох­лов и по­ля­ков – се­рые.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 55

– А ты что там де­лал? – вски­нул бро­ви отец.

– Го­рюч­ку под­во­зил. Иван при­ме­рил ста­рые джин­сы, на­тя­нул фут­бол­ку с ино­стран­ ны­ми сло­ва­ми, крос­сов­ки, при­лег в этом на­ря­де и сно­ва за­снул. К ве­че­ру встал, от­рях­нул­ся, по­смот­рел на се­бя в за­си­жен­ное му­ха­ми зер­ка­ло в двер­це ши­фонь­е­ра и спро­сил бра­та: – И ку­да на­род те­перь хо­дит по ве­че­рам?

– Все ту­да же – в «Бри­ган­ти­ну», – ска­зал брат. В су­мер­ках Иван про­шел по цен­траль­ной ули­це, где не ез­ди­ли ма­ши­ны, а толь­ко про­гу­ли­вал­ся на­род, и свер­нул у ста­ро­го те­ат­ра в скве­рик – к ба­ру. Стои­ло ему сту­пить на ле­ст­ни­цу, ве­ду­щую в вин­ ный по­греб, как на­встре­чу вы­ка­тил­ся клу­бок тел. В цен­тре клуб­ка бы­ла де­вуш­ка. Она бро­са­лась на креп­ких пар­ней, а те го­то­вы бы­ли ее убить, но ме­ша­ли друг дру­гу. Вы­ши­ба­ла под­тал­ки­вал всех к вы­хо­ду. Иван ко­рот­ким прие­мом раз­бро­сал пар­ней, вы­та­щил де­вуш­ку, ко­то­ рая по­пы­та­лась уда­рить его – ос­во­бо­ди­те­ля, и скру­тил ее то­же.

– Ну-ка цыц, – при­крик­нул Иван на нее, по­ка пар­ни не­до­умен­но раз­гля­ды­ва­ли его. – Сто­ять-бо­ять­ся, – ко­рот­ко крик­нул он пар­ням, ко­гда один по­пы­тал­ся дви­нуть­ся в его сто­ро­ну.

– Не Вань­ка ли? – спро­сил кто-то.

– Вань­ка-Вань­ка, – обер­нул­ся к не­му Иван, и де­бо­ши­ры об­мяк­ли.

– С при­ез­дом.

– И те­бя, – от­клик­нул­ся Иван. – Со­всем опо­ло­уме­ли: де­вок бить... Он ос­ла­бил за­хват, ко­то­рым дер­жал де­вуш­ку.

– По­шли про­во­жу, чтоб не уби­ли.

– Я са­ма, ко­го хо­чешь, убью, – ог­рыз­ну­лась та.

– Это вряд ли, – скуч­но воз­ра­зил Иван. – За что те­бя?

– За жи­дов­скую мор­ду, не ви­дишь? – с вы­зо­вом от­ве­ти­ла она, и по­шла чуть впе­ре­ди, а Иван – сле­дом.

– Пло­хо раз­ли­чаю, – ви­но­ва­то при­знал­ся Иван.

– Ты от­ку­да сва­лил­ся? – обер­ну­лась она.

– С Лу­ны, – Иван ткнул паль­цем в не­бо. – А они че­го хо­тят?

– Чтоб мы еха­ли в свой Из­ра­иль... – она ос­та­но­ви­лась. – При­шли.

– Зо­вут те­бя как, Мор­да? – спро­сил Иван.

– Лю­бовь, – не­ожи­дан­но рас­смея­лась она.

– Врешь, – улыб­нул­ся он.

– Ты че­го? Лю­ба. Не слы­хал?

– А-а, Лю­ба... Слы­хал, но не ду­мал, что это Лю­бовь. В све­те фо­на­ря он раз­гля­дел се­дую прядь в тем­ных во­ло­сах де­ вуш­ки.

– Кра­ше­ная? – спро­сил он. – Или как у ме­ня? – и он ткнул в бе­лый клок во­лос по­вы­ше вис­ка.

56 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– У те­бя от­ку­да? – при­щу­ри­лась она в све­те фо­на­ря.

– Уби­ва­ли ме­ня как-то, – по­вер­тел он не­оп­ре­де­лен­но ру­кой. – И, в об­щем, уби­ли. Я по­том из-под тру­пов вы­лез, – ска­зал он.

– Где? – не по­ня­ла она.

– В ре­гио­не, как это на­зы­ва­ют по ра­дио.

– И ме­ня уби­ва­ли, – не­ожи­дан­но ска­за­ла Лю­ба.

– А те­бя за что? – изу­мил­ся Иван.

– За жи­дов­скую мор­ду, – сно­ва с вы­зо­вом по­вто­ри­ла она.

– Я ду­мал, та­кое толь­ко в вой­ну бы­ло, – рас­те­рян­но ска­зал Иван.

– А вой­на ни­ку­да не де­лась, – ус­мех­ну­лась Лю­ба.

– Ну да! Ше­сть­де­сят лет по­бе­ды от­ме­ти­ли, – воз­ра­зил Иван.

– Над фа­ши­ста­ми – на­зи­да­тель­но под­ня­ла па­лец Лю­бовь. – А ме­ ня – свои.

– По­нял, – он про­тя­нул ей ру­ку. – Иван. Она вло­жи­ла свою ма­лень­кую ла­донь в его ог­ром­ную ру­чи­щу, и боль­ше Ива­на ни­кто не ви­дел: он про­пал. До­мой при­хо­дил по­мыть­ся-пе­ре­одеть­ся, и где они про­па­да­ли, ни­кто не знал. Но го­род был ма­лень­кий, и на­стал день, ко­гда в ор­то­ док­саль­ной ев­рей­ской се­мье раз­го­рел­ся скан­дал. Отец Лю­бо­ви кри­ чал, что его дочь не бу­дет же­ной гоя, мать – пы­та­лась ми­рить, а брат Ле­ня под­вел итог: – Ес­ли мы не уе­дем, эта суч­ка при­ве­дет нам ан­ти­ се­ми­та. Лю­ба дос­лу­ша­ла всех до кон­ца и со­об­щи­ла, что... ждет ре­бен­ка. Отец вы­ва­лил на пол бе­лье из ко­мо­да, вы­та­щил ее пас­порт из ящи­ка, ска­зал: – Че­рез мой труп, – и спря­тал пас­порт в кар­ман. В при­зе­ми­стом до­ме Ива­на в гус­том са­ду сто­ял тот же крик.

– Вот толь­ко жи­дов­ки нам не хва­та­ло! – кри­чал брат Ива­на. Отец взмах­нул в воз­ду­хе рем­нем и ве­лел ма­те­ри най­ти и спря­тать пас­порт.

– Она ждет ре­бен­ка, ты что? – по­тря­сен­но спро­сил от­ца Иван, ух­ва­тив за за­пя­стье так, что ре­мень вы­пал. – Ты ак­ку­рат­ней, ба­тя, лад­но? – жа­лоб­но по­про­сил он. – Я ж убить мо­гу. У ме­ня мо­тор­ная ре­ак­ция бы­ст­рее мыс­ли ра­бо­та­ет – се­ст­рич­ка пре­ду­пре­ди­ла. Ре­мень дох­лой зме­ей вил­ся в пе­гой пы­ли.

– Ка­кая се­ст­рич­ка? – си­пл­ о спро­сил отец. – Брат у те­бя... Иван под­нял змею, от­рях­нул, по­ис­кал, ку­да по­ло­жить-по­ве­сить, и не­ожи­дан­но лов­ко дву­мя ру­ка­ми за­ки­нул от­цу за шею.

– Гос-пи-таль-ная, – по сло­гам ска­зал он, под­тя­нув рем­нем го­ло­ву от­ца вплот­ную к сво­ему ли­цу. От­пус­тил, и отец по­ежил­ся. Ста­щил с шеи ре­мень и от­мах­нул­ся от ма­те­ри, ко­гда та во­шла с зе­ле­ным сви­де­ тель­ст­вом о ро­ж­де­нии Ива­на.

– А пас­порт где ж я най­ду? – по­жа­ла пле­ча­ми мать.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 57

Иван и Лю­бовь по­се­ли­лись от­дель­но. Лю­ба пе­ре­ве­лась на за­оч­ ное и си­де­ла с кни­га­ми до­ма или в биб­лио­те­ке, а Иван рыс­кал в по­ ис­ках ра­бо­ты.

– Пой­ду тре­не­ром в спор­тив­ную шко­лу, – ска­зал он, и от­пра­вил­ ся в ста­рый храм на ок­раи­не, где бы­ла спор­тив­ная шко­ла. Увы – шко­ лы там боль­ше не бы­ло.

– Не слы­хал, что ли? – спро­сил сто­рож. – Вер­ну­ли нам церк­ву-то! Это был пер­вый слу­чай, ко­гда Иван с Лю­бой не мог­ли до­го­ во­рить­ся: Иван до­са­до­вал, что по­гу­би­ли пре­крас­ный спор­тив­ный зал, а Лю­бовь объ­яс­ня­ла ему, что по­гу­би­ли храм те, кто сде­лал там ко­гда-то спорт­зал. Ле­то кон­чи­лось. По­жел­те­ли и об­ле­те­ли де­ре­вья. За­ду­ли вет­ра, мел­кой се­меч­кой про­сы­пал­ся пер­вый дожь. Бе­ре­мен­ ной Лю­бе бы­ло зяб­ко в чу­жой ха­лу­пе и она по­про­си­лась на­зад – в дом.

– Иди, ко­неч­но, – со­гла­сил­ся Иван. – Ес­ли они те­бя пус­тят.

– Не ме­ня, а нас, – по­пра­ви­ла Ива­на Лю­бовь. Но по­шла в дом од­на: Иван ждал в са­ди­ке не­по­да­ле­ку. Отец про­ стил дочь, при­нял, но зя­тя тер­пел, сце­пив зу­бы. Иван в не­до­уме­нии изу­чал быт не­дру­же­люб­ной се­мьи, где хо­ди­ ли в си­на­го­гу, мо­ли­лись на не­по­нят­ном язы­ке, ели вме­сто хле­ба ма­цу, по­хо­жую на плот­ный кар­тон, и ка­ж­дую ми­ну­ту да­ва­ли Ива­ну по­чув­ ст­во­вать, что он чу­жак. Они бы­ли «из­бран­ны­ми», как объ­яс­нял отец Лю­бо­ви, а он – нет.

– Но ты не ви­но­ват, что Бог так ре­шил, – гла­ди­ла Ива­на по го­ло­ ве Лю­бовь. Он ки­вал, при­слу­ши­ва­ясь к ше­ве­ле­нию че­ло­ве­ка у нее в жи­во­те.

– А он как бу­дет – то­же из­бран­ный или нет?.. Но ко­гда по по­во­ду ка­ко­го-то пус­тя­ка – не в тот цве­точ­ный гор­ шок по­га­сил оку­рок! – Иван в оче­ред­ной раз ус­лы­шал в спи­ну ши­ пе­нье Лю­би­но­го бра­та в ер­мол­ке и пей­сах, что «эти рус­ские сви­ньи все­гда», – по­нял, что по­ра ухо­дить.

– Убью я его не­на­ро­ком, – взмо­лил­ся Иван, и они сно­ва уш­ли. На даль­ней ок­раи­не, где де­лал круг зве­ня­щий трам­вай, сня­ли ком­на­ту, и там ро­дил­ся сын. Во­ди­тель трам­вая при­шел к Лю­би­ной ма­ме в кон­ди­тер­ский, где она стоя­ла за кас­сой, и ска­зал, что ви­дел доч­ку с ре­бе­ноч­ком на ос­та­нов­ке. Ма­ма бро­си­лась на ок­раи­ну. Сто­ял дожд­ли­вый но­ябрь. В ни­щем до­ми­ке все бы­ло сы­рым. Ма­ма схва­ти­ ла мла­ден­ца, и все сно­ва вер­ну­лись в дом. Иван уст­ро­ил­ся в «Бри­ган­ти­ну» груз­чи­ком – тас­кал ящи­ки с ви­ ном и пи­вом. Он был на ра­бо­те, ко­гда сы­ну сде­ла­ли «об­ре­за­ние». Сле­дом сло­ма­лись ро­ди­те­ли Ива­на. Мать при­шла к не­му на ра­бо­ ту, про­сле­зи­лась и жа­лоб­но по­про­си­ла по­ка­зать ма­лют­ку. Иван с ко­

58 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

ля­ской гу­лял по пар­ку, а мать го­ре­ст­но при­чи­та­ла, что вот ведь – уже го­лов­ку дер­жит, а все еще не кре­ще­ный.

– Позд­но, ска­жи, – смея­лась Лю­бовь. – Уже об­ре­за­ли. Но ты утешь ее – ска­жи, что Хри­стос то­же об­ре­зан­ный. Иван не по­нял, по­че­му кри­ча­ла мать и ма­те­рил­ся отец, ус­лы­шав эту но­вость.

– Че­го орать-то, ко­гда Хри­стос то­же об­ре­зан­ный? – ста­ра­тель­но по­вто­рил Иван сло­ва же­ны.

– Ой, Бо­жеч­ки! – за­кри­ча­ла мать, за­кры­в ая ли­цо ру­ка­ми. – Пре­свя­тая Бо­го­ро­ди­ца, по­ми­л уй нас! – и по­б е­жа­ла бить по­кло­ны к ико­не.

– А ты спро­си, спро­си ее, ка­кой она на­цио­наль­но­сти, – под­толк­ нул мать к ико­не по­бли­же Иван. Он раз­ры­вал­ся ме­ж­ду двух се­мей, двух до­мов, двух куль­тур, и не знал, как со­об­щить тем и дру­гим, что они не про­сто по­хо­жи, а оди­на­ ко­вы, как от­ра­жен­ные в зер­ка­ле. Один-един­ст­вен­ный ком­про­мисс, ко­то­рый уда­лось най­ти, бы­ло Имя. Лю­би­на се­мья да­ла маль­чи­ку имя де­да, рас­стре­лян­но­го в гет­то – Ми­ха­ил, и се­мья Ива­на хо­те­ла то­го же: на­звать в честь де­да, не при­шед­ше­го с вой­ны... Ми­хаи­лом. Толь­ко в до­ме у Лю­бы маль­чи­ка зва­ли Мой­ша.

– Мо­неч­ка! – при­чи­та­ла те­ща. Мать Ива­на рас­цве­ла и по­мо­ло­де­ла: хо­ди­ла с под­ру­га­ми-бо­го­ мол­ка­ми на рас­чи­ст­ку то­го са­мо­го хра­ма, где был спорт­зал. И од­на­ж­ ды по­про­си­ла Ива­на по­мочь – нуж­но бы­ло за­брать­ся на ко­ло­коль­ню и про­ве­рить проч­ность же­лез­ных ба­лок. Хра­му воз­вра­ща­ли ста­рые ко­ло­ко­ла, ко­то­рые чу­дом со­хра­ни­лись в го­род­ском пар­ке под сце­ной лет­не­го те­ат­ра. Иван влез и обом­лел: ги­гант­ская па­но­ра­ма от­кры­лась его взо­ру. Го­род, ре­ка и по­ля на дру­гом бе­ре­гу ре­ки – все от­кры­лось ма­лень­ким, иг­ру­шеч­ным, без­за­щит­ным. Иван про­шел­ся по бал­ке, и мать за­жму­ри­ла гла­за вни­зу. А уж ко­ гда он по­вис, про­ве­ряя бал­ки на проч­ность, упа­ла ли­цом вниз – так страш­но бы­ло смот­реть на сы­на. Ста­ру­хи ис­то­во кре­сти­лись вни­зу и бла­го­да­ри­ли Ива­на, ко­гда он спус­тил­ся с ко­ло­коль­ни. В до­ме Лю­бы Ива­ну по­ка­за­ли ви­зы.Се­мья уез­жа­ла. Лю­бовь смот­ре­ла в пол.

– Хо­ро­шо, – по­кла­ди­сто ска­зал Иван. – Ка­ти­тесь, но Миш­ку я вам не от­дам.

– Что я го­во­рил? – за­во­пил брат Ле­ня. – Я пре­ду­пре­жд­ ал, ко­гда ты на это­го гоя ре­бен­ка за­пи­сы­ва­ла! Лю­ба мол­ча­ла.

– Ну, ска­жи ему, что этот ре­бе­нок не от не­го! – тря­ха­нул он Лю­бу за груд­ки, и по­лу­чил удар сбо­ку.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 59

– Ско­ти­на! – пле­вал кро­вью Ле­неч­ка, от­пол­зая в сто­ро­ну ван­ны.

– Не смей! – вис­ла на ку­ла­ках Ива­на Лю­бовь.

– А ты, тварь, кто? – стук­нул в дверь ван­ной Иван. – Жид пар­ха­ тый!.. – крик­нул он с ин­то­на­ци­ей сво­его бра­та. Лю­бовь про­шлась ног­тя­ми по его ли­цу, ед­ва не ос­та­вив его без глаз. Иван за­жму­рил­ся. Она би­ла его, а пе­ред за­кры­ты­ми его гла­за­ми ожи­­ла сце­на зна­ком­ст­ва: как бро­са­лась она на пар­ней, а они го­то­вы бы­ли убить ее. Он спас ее то­гда...

– Ле­ня, вый­ди, они по­уби­ва­ют друг дру­га! – кри­ча­ла мать. Отец пы­тал­ся удер­жать Лю­бу, но у не­го не по­лу­ча­лось. И ни­кто не ви­дел, что Иван сто­ял не­под­виж­но, по­зво­ляя ей бить его. Спас Миш­ка-Мо­неч­ка: он за­ве­ре­щал в даль­ней ком­на­те. Толь­ко то­гда Иван скру­тил Лю­бовь, как в пер­вый ве­чер, и си­лой вбро­сил в ком­на­ту к ору­ще­му сы­ну. Обер­нул­ся к тес­тю, ско­ман­до­вал: – Сто­ятьбо­ять­ся! – и про­шел на вы­ход. Вы­ско­чил из подъ­ез­да, по­слу­шал кри­к сы­на за ок­ном, за­жал уши, и ушел. Он кру­жил по ноч­но­му го­ро­ду, не ви­дя ма­шин, по­ка не до­бр ­ ел до сво­его ба­ра. Спус­тил­ся в вин­ный по­гре­бок, на­брал­ся, и по­брел в храм. Спо­ты­ка­ясь на вы­би­тых щер­ба­тых сту­пе­нях, ос­ве­щен­ных лу­ ной сквозь ды­ры в ку­по­ле, за­брал­ся на ко­ло­коль­ню. При­нял­ся рас­ка­ чи­вать­ся на пе­ре­кла­ди­не для ко­ло­ко­ла. Ему хо­те­лось жить и лю­бить свою Лю­бовь и сво­его сы­на, мать, бра­та и от­ца. Но не по­лу­ча­лось. Иван по­мед­лил и... раз­жал ру­ки. Он рух­нул в тем­н о­те, но строи­тель­н ые ле­с а бы­ли под­ня­ты так вы­с о­ко, что Иван не по­г иб, а толь­ко ушиб­ся и по­те­рял соз­ на­ние. При­шел в се­бя на рас­с ве­те. От­к рыл гла­з а, и с удив­ле­ни­ ем об­на­ру­жил, что на не­го смот­р е­л и гла­з а из-под ку­по­ла хра­ма. Ли­ца у них не бы­ло, но ко­гда Иван за­ж му­р ил­ся, пы­т а­ясь по­нять, на ка­ком он све­те, то яс­н о уви­дел се­бя ма­лень­ко­го, тон­к ую яб­ лонь­к у, ру­к у, что дер­жа­ла ее, и по­н ял, что это бы­ли гла­з а То­го, Кто дер­жал де­рев­це. Из-под обод­ран­ной шту­ка­тур­ки спорт­за­ла смот­рел на Ива­на Бог. На­шел Ива­на в хра­ме тот са­мый ба­тюш­ка, ко­то­ро­му Иван ус­ту­ пил тес. Ба­тюш­ка снес Ива­на вниз с вы­со­ких ле­сов. Ос­мот­рел, об­ ра­бо­тал ра­ны, уса­дил, при­сло­нив к сте­не, на­по­ил ча­ем из тер­мо­са, вы­слу­шал ис­то­рию па­де­ния, и уве­рен­но ска­зал: – Бог спас.

– Ты как зна­ешь? – спро­сил Иван.

– Ты мне на ба­за­ре дос­ки для этих ле­сов ус­ту­пил. Про­мыс­ли­тель­ но это бы­ло: Гос­подь знал, со­лом­ки под­сте­лил... Он пред­ло­жил Ива­ну ос­тать­ся при хра­ме: и грех от­мо­лить, и лиш­ние ру­ки нуж­ны бы­ли.

– Ок­ре­сти ме­ня, – по­про­сил Иван.

60 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Отец Марк со­гла­сил­ся. На­тас­кал вед­ра­ми во­ды со дво­ра, на­дел под­ряс­ник, по­ли­стал кни­гу, и за­пер дверь. Ог­ром­ный го­лый в кро­ во­под­те­ках Иван си­дел в боль­шом ча­не – ста­рин­ной кре­стиль­ной ку­пе­ли, а отец Марк лил на не­го во­ду из круж­ки и за­го­ва­ри­вал бо­ли мо­лит­ва­ми. Иван по­се­лил­ся в ма­лень­кой, от­го­ро­жен­ной от хра­ма ком­нат­ке, и про­пал для од­ной и дру­гой се­мьи. Чи­тал биб­лию, за­да­вал от­цу Мар­ ку во­про­сы, слу­шал от­ве­ты. Од­на­ж­ды в храм прие­ха­ли на мо­то­цик­ ле ми­ли­цио­не­ры. Иван слы­шал че­рез тон­кую фа­не­ру сте­ны, как они тре­бо­ва­ли, чтоб отец Марк при­знал­ся, что ис­по­ве­ду­ет бан­ди­тов, что на их день­ги под­ни­ма­ет храм.

– Раз­ные лю­ди ко мне при­хо­дят, – со­гла­шал­ся Марк. – Имен не знаю, не спра­ши­вал. Ис­по­ве­до­вать – обя­зан­ность моя. Гре­хи от­ма­ли­ ва­ли – я по­мо­гал, кре­стить про­си­ли – кре­стил, по­жерт­во­ва­ния сде­ ла­ли – взял.

– Уби­тых от­пе­ва­ешь...

– Бы­ло, – со­гла­сил­ся отец Марк.

– Где за­ко­па­ли?

– Не знаю – По ка­ко­му ад­ре­су от­пе­вал?

– Сю­да гроб при­вез­ли, – по­жал он пле­чом.

– И что ж тут?.. – оки­нул не­до­вер­чи­вым взгля­дом строй­ку ми­ли­ цио­нер.

– Как по­ло­же­но – в пра­вом при­де­ле от­пел, в ле­вом – ок­ре­стил.

– И не знал, что бан­ди­ты?

– Знал, что сол­да­ты и офи­це­ры, – ска­зал отец Марк. – С бое­вы­ми на­гра­да­ми на по­ду­шеч­ках. Вся­кий ис­тин­но ве­рую­щий в хра­ме пе­ред Гос­по­дом пред­сто­ит, а не пе­ре­до мной... Я – что? – поч­таль­он, а по­ сла­ние – ва­ше...

– Ты го­ло­ву не мо­рочь! Нам док­ла­ды­вать дол­жен...

– Тай­ну ис­по­ве­ди на­ру­шить – грех. Знаю, что за это бу­дет.

– А что мы с то­бой сде­ла­ем, зна­ешь?

– Толь­ко то, на что Бо­жья во­ля...

– Да я те­бя в этой по­мой­ке урою, и сле­дов не най­дут, по­нял? – вы­ крик­нул не­ожи­дан­но ми­ли­цио­нер.

– Ты ска­зал, – кив­нул отец Марк. – А уро­ют те­бя – я от­слу­жу.

– Блядь, сам из та­ких же, – ска­зал один ми­ли­цио­нер дру­го­му, уса­жи­ ва­ясь в ко­ля­ску мо­то­цик­ла. Дру­гой за­вел мо­тор, тот вы­стре­лил ко­рот­ кой ав­то­мат­ной оче­ре­дью – трах-та-ра-рах, и скрыл­ся в об­ла­ке пы­ли. Отец Марк обо­шел цер­ковь, по­доб­рал с по­лу ще­поч­ку и ею по­ скоб­лил шту­ка­тур­ку в из­вест­ном ему мес­те. Из-под тол­сто­го слоя бе­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 61

лой крас­ки про­сту­пил глаз. Зра­чок смот­рел яс­но и стро­го на Мар­ка. Он по­скоб­лил по­боль­ше, от­кры­вая вто­рой глаз и, чуть от­стра­нив­ шись, пе­ре­кре­стил­ся гла­зам на­встре­чу.

– Про­сти, Гос­по­ди не­ра­зум­ных чад тво­их, яко есть ве­лик и че­ло­ ве­ко­лю­бец... Ибо не ве­да­ют, что тво­рят... За­жег све­чу в стек­лян­ной ба­ноч­ке, и вер­нул­ся к сто­лу в за­ал­тар­ ную часть хра­ма. Там сто­ял ма­лень­кий ком­пь­ю­тер. Отец Марк вклю­ чил его, по­смот­рел поч­ту на не­сколь­ких язы­ках, и бы­ст­ро от­сту­чал от­вет на анг­лий­ском.

– Они прав­да бан­ди­ты? – вы­шел из схро­на Иван.

– Не мне су­дить, – ук­ло­нил­ся Марк. – Знаю, что на храм жерт­ву­ ют, и дет­до­мам. От­ту­да мно­го при­зыв­ни­ков уш­ло, и ни­кто не вер­ нул­ся...

– А ты че­го, не знал, что пра­ви­тель­ст­ву де­шев­ле, ко­гда си­ро­ты? Гро­бы ро­ди­те­лям от­да­вать не на­до, – на­чал Иван.

– Слу­жил, знаю, – кив­нул Марк так про­ник­но­вен­но, что Иван осек­ся. На суб­бот­ник од­на­жд­ ы при­шли в храм креп­кие ре­бя­та в чер­ных ру­ба­хах с зо­ло­тым ко­ло­ко­лом на гру­ди. При­ня­лись по­мо­гать: вы­не­ сли му­сор, ук­ре­пи­ли ле­са. А за­кон­чив ра­бо­ту, про­ве­ли на сту­пе­нях хра­ма ми­тинг, где про­сты­ми по­нят­ны­ми сло­ва­ми го­во­ри­ли о ги­бе­ли Рос­сии, и ее воз­ро­ж­де­нии, о по­пран­ных ино­вер­ца­ми свя­ты­нях рос­ сий­ских, и Иван ушел за ни­ми, ко­гда ми­тинг за­кон­чил­ся. На квар­ти­ре у Ли­де­ра Иван впер­вые слу­шал, что боль­ше­ви­ки бы­ ли ев­рея­ми, что в сем­на­дца­том го­ду бы­ла не ре­во­лю­ция, а по­бе­да ев­ рей­ско­го за­го­во­ра, и они по­гу­би­ли Рос­сию. И се­го­дня стра­ну до­би­ва­ли при­хле­ба­те­ли ми­ро­во­го сио­низ­ма. Бы­ло мно­го не очень по­нят­ных слов, но глав­ное – Ива­ну хо­те­лось ос­тать­ся с эти­ми креп­ки­ми ра­бо­тя­щи­ми пар­ня­ми, вме­сте стро­ить храм, под­ни­мать Рос­сию. Его за­пи­са­ли в ка­ кой-то спи­сок, и объ­яс­ни­ли, что всту­пи­тель­ный взнос в ор­га­ни­за­цию «Па­мять» – два ад­ре­са ев­ре­ев. Иван кив­нул, обе­щал по­ду­мать. Вто­рой но­ви­чок ре­ши­тель­но на­пи­сал на клоч­ке бу­ма­ги не­сколь­ко слов.

– Вот как на­до, – на­ста­ви­тель­но ска­зал Ли­дер и по­ка­зал лис­ток Ива­ну. На ли­ст­ке был ад­рес Лю­бо­ви. У Ива­на дрог­ну­ли ру­ки. Ему да­ли в по­да­рок мно­го бро­шюр. В од­ной – с кар­тин­ка­ми – бы­ ло под­роб­но опи­са­но, как за­ме­рять че­реп че­ло­ве­ка, что­бы оп­ре­де­ лить, ев­рей он или нет. Иван спря­тал книж­ку в кар­ман, и ре­ши­тель­но по­шел по зна­ко­мо­му ад­ре­су. По­сту­чал в ок­но и крик­нул, что хо­чет на­пи­сать раз­ре­ше­ние сы­ну на вы­езд. Его впус­ти­ли. Ма­ма Лю­бо­ви пла­ка­ла и бла­го­да­ри­ла его, кла­ня­ ясь по-рус­ски в по­яс, па­па жал ру­ку и про­сил про­ще­ния. Брат Лю­бы

62 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Ле­неч­ка, одев ки­пу, и на­бро­сив бе­лое по­ло­тен­це на шею, про­чел над ним мо­лит­ву на не­по­нят­ном язы­ке. Как са­мый боль­шой по­да­рок, те­ ща вы­не­сла спя­ще­го Миш­ку и да­ла по­це­ло­вать. Един­ст­вен­ный че­ло­ век, ко­то­рый не при­бли­зил­ся к не­му, бы­ла Лю­бовь.

– Толь­ко чтоб вас тут в два­дцать че­ты­ре ча­са, – про­го­во­рил Иван, и по­перх­нул­ся.

– Мо­жет, возь­мешь что на па­мять, а? – спро­сил в спи­ну тесть.

– Сан­ти­метр дай, – не­ожи­дан­но со­гла­сил­ся Иван. До­ма он об­ме­рял свою го­ло­ву пе­ред зер­ка­лом, и све­рял по книж­ке, пра­виль­но ли по­счи­тал. Мать с от­цом под­гля­ды­ва­ли в щел­ку две­ри.

– Шап­ку, по­ди, на зи­му ку­пить хо­чет, – ска­зал отец. Иван ра­бо­тал в хра­ме. Ста­ру­хи-со­сед­ки за­ви­до­ва­ли его ма­те­ри и мо­ли­лись за здо­ро­вье Ива­на – та­кой он был до­бр ­ ый и ус­луж­ли­вый па­рень. По­том сно­ва при­шли пар­ни из об­ще­ст­ва «Па­мять». По­хло­ па­ли по пле­чу, как сво­его, по­жу­ри­ли, что не да­ет ад­ре­сов. По­жу­ри­ли и вто­ро­го но­во­бран­ца: пло­хой дал ад­ре­сок – жи­ды вы­еха­ли, и вос­пи­ ты­вать бы­ло не­ко­го. Иван слу­шал пар­ней в чер­ных ру­ба­хах, и по­лу­ча­лась стран­ная кар­ти­на: ес­ли вы­гнать из Рос­сии всех ев­ре­ев – жизнь на­ла­дит­ся. Ров­ но то же са­мое орал брат Лю­бы: что едет в Из­ра­иль гнать ара­бов с зе­мель Иу­деи.

– Это на­ша зем­ля, там ле­жат на­ши пра­от­цы! И ко­гда уй­дет по­ след­ний араб – Из­ра­иль вос­пря­нет! – бор­мо­тал он. Спо­кой­но бы­ло толь­ко с от­цом Мар­ком. Пе­ре­ста­ва­ла бо­леть ушиб­лен­ная го­ло­ва, Биб­лия ста­но­ви­лась по­нят­нее, а жи­тия свя­тых до­во­ди­ли до слез.

– Не по­ни­маю я, как мо­жет быть столь­ко кро­ви, ес­ли Бог есть.

– Не на­до сва­ли­вать на Бо­га то, что де­ла­ют лю­ди, – от­ве­чал Марк.

– Ну ес­ли уже две ты­щи лет от ро­ж­де­ст­ва Хри­сто­ва про­шло, зна­ чит две ты­щи лет лю­ди долж­ны лю­бить ближ­не­го, а они? Я вот не ви­жу и не чув­ст­вую ни­ка­кой люб­ви во­круг. По­че­му, ска­жи мне, твой Бог по­зво­ля­ет, чтоб сын его за­по­ведь в мир при­нес, и ни­че­го не де­ла­ ет, чтоб она ра­бо­та­ла? На­ше ко­ман­до­ва­ние точ­но так же...

– Лю­бовь не на­до ис­кать во­круг, – пе­ре­бил отец Марк. – По­смот­ ри во­внутрь се­бя, спро­си се­бя: «А люб­лю ли я всех?»

– Ну всех не всех, но кой-ко­го...

– А при­дет Хри­стос, спро­сит, по­че­му ты не лю­бишь то­го и дру­го­ го... Что ты ему ска­жешь?

– А ты? – на­бы­чил­ся Иван.

– Я ему ска­жу так: Гос­по­ди, ты дал мне сво­бо­ду? Вот я и рас­по­ря­ жа­юсь сво­ей сво­бо­дой! И ты ме­ня не на­си­луй. По­сле вто­ро­го при­ше­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 63

ст­вия Ты по­сту­пай, как хо­чешь, а сей­час – я ис­поль­зую свою сво­бо­ ду, как хо­чу. Гос­подь дал нам сво­бо­ду, по­ни­ма­ешь?! Мо­жешь лю­бить, мо­жешь не лю­бить. Но по­сле вто­ро­го при­ше­ст­вия он уже спро­сит: а по­че­му ты не по­сту­пал так, как я за­по­ве­дал? Ты с се­бя нач­ни, прям с се­го­дняш­не­го дня... Нач­ни де­лать доб­ро, а не спра­ши­вать, по­че­му кто-то че­го-то НЕ. Вот ко­гда я сам нач­ну пра­вед­но жить, и ста­ну де­ лать доб­рое лю­дям, то­гда мы все и нач­нем жить по прав­де. Пред­став­ ля­ешь?

– Нет, – твер­до ска­зал Иван.

– И я не пред­став­ляю. Но да­вай нач­нем! Бу­дем по­сту­пать че­ст­но, не бу­дем го­во­рить га­до­сти. Мы, мо­жет, зав­тра-по­сле­зав­тра не дос­ тиг­нем свя­то­сти, но ста­нем луч­ше. Од­на­ж­ды отец Марк при­шел и ска­зал, что го­то­вит­ся по­езд­ка па­ лом­ни­ков к Гро­бу Гос­под­ню. И ему ка­жет­ся, что Ива­ну сле­ду­ет ехать – об­ре­тет он ве­ру в па­лом­ни­че­ст­ве.

– Да­ле­ко? – спро­сил Иван.

– В Из­ра­иль. Я те­бе мно­го тут за­дол­жал, на би­лет хва­тит.

– Вот-те на­те! – по­ди­вил­ся Иван. – Ев­реи и ан­ти­се­ми­ты – на один са­мо­лет?

– На все во­ля Бо­жья, – отец Марк улыб­нул­ся и раз­вел ру­ки. Он сам хло­по­тал, оформ­ляя бу­ма­ги Ива­на. По­лу­чил для не­го но­вый за­гран­пас­порт и сам про­во­дил на со­бе­ се­до­ва­ние с кон­су­лом Из­раи­ля.

– На­до же, как хо­ро­шо он го­во­рит по-рус­ски! – по­ди­вил­ся Иван, вый­дя.

– А как же? – рас­сме­ял­ся отец Марк. – Они там все на­ши!

– Не по­ни­маю, – мот­нул го­ло­вой Иван. – Жи­ли в од­ной стра­не, хо­ди­ли в од­ну шко­лу, а по­том – бац – и ока­за­лись гра­жд­ а­на­ми раз­ ных стран...

– Ну ты ж не бу­дешь де­лать вид, что ты не зна­ешь, ка­кой у нас ан­ти­се­ми­тизм, – на­чал отец Марк.

– А раз­ве не жи­ды Рос­сию по­гу­би­ли? – не­уве­рен­но спро­сил Иван.

– Они нам Бо­га да­ли, жи­ды, – тя­же­ло вздох­нул отец Марк. – Мы их по гроб бла­го­да­рить долж­ны... Он под­нял­ся с та­бу­ре­та, по­до­шел к ли­ку, про­све­чи­ваю­ще­му сквозь шту­ка­тур­ку, и кос­нул­ся его гу­ба­ми. Бы­ла вес­на, ко­гда Иван в чис­ле пер­вых па­лом­ни­ков под­нял­ся на борт са­мо­ле­та, уно­сив­ше­го его в Из­ра­иль. Отец Марк ос­тал­ся до­ма, и Ива­ну не­ко­го бы­ло спро­сить, по­че­му он – рус­ский че­ло­век – ле­тит к Гро­бу Гос­по­да сво­его в тот са­мый Ие­ру­са­лим, ку­да так рва­лась се­ мья Лю­бо­ви. Во­прос по­вис, и Ива­ну хо­те­лось най­ти от­вет са­мо­му. Он до­ле­тел до зем­ли обе­то­ван­ной, вы­шел из са­мо­ле­та, за­брал­ся в ав­

64 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

то­бус, ко­то­рый их встре­чал, и рас­те­рял­ся, ко­гда их при­вез­ли в мо­на­ стыр­скую гос­ти­ни­цу под­ле ма­лень­ко­го хра­ма – точ­но та­ко­го, как в его про­вин­ци­аль­ном го­ро­де. И зна­ко­мые боль­шие гла­за смот­ре­ли на не­го со всех стен и икон... Бы­ла Пас­ха. Тол­пы па­лом­ни­ков тя­ну­лись к хра­му, и Иван за­те­ рял­ся в пе­ст­рой тол­пе. В ма­лень­ком хра­ме, ос­ве­щен­ном све­ча­ми, все при­кла­ды­ва­лись к ли­ку Хри­ста. По­до­шла оче­редь Ива­на. Он скло­ нил­ся к ста­рой ико­не, всмот­рел­ся в ли­цо Сы­на Божь­е­го, и уви­дел ев­ рея. Был бы сан­ти­метр – он бы за­ме­рял че­реп... Ива­на по­то­ро­пи­ли, под­толк­ну­ли сза­ди па­лом­ни­ки. Го­ло­ва за­бо­ ле­ла, ка­кие-то сло­ва со­брать­ев по «Па­мя­ти» за­зву­ча­ли в ушах, и Иван не смог по­це­ло­вать то­го, кто был од­ной кро­ви с боль­ше­ви­ка­ми. Он по­мед­лил под­ле ико­ны, и ото­шел. Это за­ме­ти­ли. Свои же – рус­ские, пра­во­слав­ные. Они вы­швыр­ну­ли его по­жит­ки из чис­тень­кой ком­ на­ты при мо­на­сты­ре. Иван по­топ­тал­ся на под­во­рье с лег­ким рюк­за­ ком, и вы­шел. По­брел по уз­кой улоч­ке, ку­да гла­за гля­дят. Он не мог знать, что на­ка­ну­не из­ра­иль­ский пат­руль­ный, про­ве­ряя до­ку­мен­ты у ара­бов на ба­за­ре, со­рвал с пле­ча ав­то­мат и в упор рас­стре­лял шесть ара­бов с кам­ня­ми в ру­ках. Не знал он и сло­ва «ин­ти­фа­да», ко­то­рое гре­ме­ло над Па­ле­сти­ной. Иван брел уз­ки­ми улоч­ка­ми по не­зна­ко­мо­му го­ро­ду. Вы­шел на ок­раи­ну. Под­ле не­го при­тор­мо­зил ма­лень­кий ав­то­бус, вы­сы­па­ли ара­бы, и кам­ни гра­дом по­ле­те­ли в Ива­на. Он от­сту­пил, за­кры­вая ли­ цо, при­жал­ся к сте­не.

– Ай эм ра­шин, – крик­нул Иван. – Ра­шин! Ему по­ка­за­лось, что эти пар­ни по­ни­ма­ют ино­стран­ный язык. Ара­бы не по­ня­ли. Ка­мень по­пал в ви­сок, и Иван мед­лен­но осел, це­ п­ля­ясь за сте­ну. Страш­ная весть об­ле­те­ла га­зе­ты. Рус­ские па­лом­ни­ки не осо­бен­ но го­ре­ва­ли: они ви­де­ли, как этот по­га­нец не стал це­ло­вать лик Хри­ ста. Вла­сти Ие­ру­са­ли­ма бы­ли по­дав­ле­ны. На выс­шем уров­не ре­шал­ ся во­прос фи­нан­си­ро­ва­ния дос­тав­ки те­ла. Лю­бовь уви­де­ла на эк­ра­не те­ле­ви­зо­ра ли­цо Ива­на, ус­лы­ша­ла ре­пор­таж, и ре­ши­тель­но со­бра­лась... По­еха­ла в мэ­рию, предъ­я­ви­ла ста­рое сви­де­тель­ст­во о бра­ке, и ска­за­ла, что бе­рет по­хо­ро­ны на се­бя. Чер­ная от го­ря мать Ива­на ле­те­ла в Ие­ру­са­лим. Пья­ный брат Ива­на, про­во­жая ее, кри­чал на весь аэ­ро­порт: – Эти жи­ды его и уби­ли!.. – и то­пал но­га­ми от не­го­до­ва­ния.

– Ара­бы, – уг­рю­мо по­прав­лял его отец.

– Всех, сук, да­вить! По­гу­би­ли Рос­сию, а те­перь бра­та­на грох­ну­ ли!..

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 65

Лю­бовь ме­та­лась по клад­би­щам: Ива­на от­ка­зы­ва­лись хо­ро­нить. Пра­во­слав­ные не хо­те­ли от­пе­вать, ев­реи – не хо­те­ли это да­же об­су­ж­ дать. На­ко­нец, на­шла, ко­му дать взят­ку. Мать Ива­на в чер­ном плат­ке бре­ла за гро­бом ме­ж­ду плит с ма­ ген­до­ви­да­ми, опи­ра­ясь на ру­ку Лю­бо­ви. Ма­лень­кий Мой­ша в ки­пе се­ме­нил за ни­ми, дер­жась за ру­ки де­да и ба­бы. И не бы­ло ми­ра под оли­ва­ми.

– Ска­за­ли те­бе, тварь, хо­ро­нить его за ог­ра­дой? – тряс Лю­бу за груд­ки в но­чи брат Ле­ня. – А ты что сде­ла­ла? Ме­ня вы­гна­ли с ра­бо­ты! Кто твое­го по­лу­жид­ка кор­мить бу­дет, а? Он плю­нул се­ст­ре под но­ги, раз­вер­нул­ся, сел в ма­ши­ну, с ре­вом отъ­е­хал от ее до­ма. И да­же не при­шел на по­хо­ро­ны, ко­гда уви­дел в по­ли­цей­ской хро­ни­ке ре­пор­таж: не­из­вест­но кто убил мо­ло­дую вдо­ву на мо­ги­ле му­жа...

– С це­лью ог­раб­ле­ния – не про­хо­дит, – мо­но­тон­но го­во­рил по­ли­ цей­ский. – В сум­ке бы­ла боль­шая сум­ма де­нег, пре­крас­ные серь­ги в ушах, коль­цо...

– Суч­ка, – ска­зал на хибру па­рень в чер­ной ру­ба­хе, си­дя­щий пе­ред те­ле­ви­зо­ром. – Въе­ха­ла по ку­п­лен­но­му сви­де­тель­ст­ву о ро­ж­де­нии. Зна­ешь, сколь­ко се­го­дня на Ук­раи­не сто­ит справ­ка, что ты ев­рей? Ты­ ся­чи! Кто-ни­будь во­об­ще мог пред­ста­вить, что эти хох­лы по­га­ные бу­дут за день­ги по­ку­пать се­бе справ­ки, что они ев­реи?.. Во­прос уто­нул в хо­хо­те.

– Из­ра­иль – для ев­ре­ев! – вы­крик­нул кто-то на хиб­ру, и не­строй­ ный хор ко­рот­ко от­ве­тил ему что-то по­хо­жее на «хайль». А на эк­ра­не те­ле­ви­зо­ра сме­ни­лась кар­тин­ка.

1990

66 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

ПЯТНО НА ФОНЕ

О

на купила эту оранжевую нейлоновую куртку в южном пор­ товом городе у курсанта мореходки, пришедшего из загранки. Япон­ скую, легкую, яркую, заметную в московской толпе середины семи­ десятых. Таких красок унылая Москва не знала. Студентка журфака, на занятия она вбегала последней – вместе со звонком, сбрасывала на ходу куртку, хватала номерок, уносилась по лестнице, и только гар­ деробщицы знали, сколько поклонников напрасно дожидались ее у двери. А уж когда она в этой куртке появилась в тайге на Дальнем Востоке, совсем стало невмоготу: ни один человек не помнил ее име­ ни. Бригадиры звонили друг другу и кричали в трубку сорванными голосами: – Ты там присмотри, к тебе эта, в оранжевой куртке... Ага, из Москвы... Проследи, чтоб не дай Бог чего там не... Московский фотокорр, прибывший в командировку, увидел ее, едва укрепив треногу. Приник к камере, и не успел навести резкость, как яркое цветовое пятно на фоне развороченного пейзажа полос­ нуло по глазам. Он не сразу разглядел, что это девочка. Что‑то яркое разрушило атмосферу первозданной тайги и потребовало изменить композицию. Он переставил треногу, чтобы пятно не размывало кадр. «Понаехали», – процедил он про себя и усмехнулся: трудно было при­ думать более нелепое слово для БАМа. Строителей согнали со всей страны в Москву, а потом прямиком из Кремлевского Дворца съездов, где их напутствовал Брежнев, проводили на Ярославский вокзал. Пока поезд тащился через всю страну, корреспонденты проле­ тали над ним, и кто на самом деле первым ступил на новую просеку в тайге – строитель или журналист – история умалчивала. Каждый день фотокорр выходил из гостиницы, навьюченный аппаратурой. Выбирал новый объект – палаточный городок у реки, мост через реку, Штаб комсомола, столовую, санчасть, и ждал, когда солнце по­ интереснее осветит неказистые сооружения. Нацеливал объектив, наводил резкость, и... всюду видел оранжевое пятно. Куда бы он ни добрался – на отсыпку полотна в десятке километров от Тынды, или на укладку первых шпал в полусотне, на первую стенку кирпично­ го дома в центре столицы БАМа, на расчищенную от леса площадку

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 67

аэродрома, – оранжевая курточка уже мелькала там. С кем-то болта­ ла, смеялась, приветственно махала шоферам проезжающих грузо­ виков. Стоило приземлиться первым вертолетам, как кто-то достал мяч, и пока он добирался туда на попутке, она уже играла в волейбол с экипажем и звала всех по имени. Он почувствовал себя задетым, когда услышал, как она азартно предлагала пари седому путейцу, склонившись над его «синькой» и, уверяла, что одноколейка не вый­ дет к мосту, а ляжет рядом.

– Я была у мостовиков, когда они заводили нули, и видела, где у них на кальке мост. Утешало, что фотокамеры у нее не было – только блокнот. Через неделю плотного, как сгущеное молоко тумана яркое пятно апель­ синовой куртки неожиданно порадовало глаз в унылом монохроме тайги, где мутное небо клочьями лежало на горбатых сопках цвета солдатской гимнастерки. Кто их представил, он не запомнил. Куртка тут же повернулась к нему спиной, и его задела её небрежность. Где она ночевала – в чьей палатке, в каком вагончике, он не знал. Они встречались в рабочей столовой в обеденный перерыв, и он раздра­ женно дергался: классовое чувство должно было подсказать ей, что из всех собеседников ей следовало выбрать его, но она топталась с шоферюгами в промасленных куртках, шепталась с каменщицами в заляпанных робах, и распевала в обнимку с какой-то маляршей но­ вую песню с листа. Её «хождение в народ» раздражало, но цветовое пятно манило по законам класической компоновки кадра. Вскоре в маленькой гостинице в центре Тынды, где он жил, освободился но­ мер. Фотокорр готов был заключить пари, что оранжевая курточка переедет сюда, но не нашел, с кем. В сумерках он сидел на лавочке у двери большого барака, разделенного жидкими стенами на номера, и почесывал за ухом беспородного пса, который вышел к строителям из тайги. Оранжевая курточка появилась в темноте – выпрыгнула из ГАЗика, взмахнула рукой в свете фар, и фотокорр услышал ласковое: – Конечно, Васечка! Когда приедешь, тогда и спасибо. Он дал ей войти и потом поднялся, отодвинув ногой пса, кото­ рый ринулся за ним следом.

– Соседи? – произнес в спину.

– Да, – порывисто обернулась она.

– Я не уверен, что вы запомнили мое имя. Антон.

– Анна, – доверчиво откликнулась она. Вахтерша приняла ее паспорт, спрятала в сейф, а взамен выдала ключ.

– Откуда будете? – пошел он за курточкой по коридору.

– Москва.

– Опять соседи, – усмехнулся он. – Моя дверь напротив. Заходите, чайку попьем, – услышала вахтер.

68 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Вода шумела у нее в номере и вахтер поглядывала на часы – вол­ новалась, что бочка на крыше вытечет до дна и среди ночи придется вызывать водовоза – заливать, чтобы этим приезжим утром тек на голову душ, как они привыкли в своей Москве. Конечно, она пошла к нему на чай, с досадой отметила вахтер. Фотограф был видный муж­ чина, но девочке годился в отцы. Антон ловко нарезал в номере большим охотничьим ножом су­ хую венгерскую колбасу, и подкладывал ломтик за ломтиком на суха­ рики настоящего «Бородинского» хлеба. Расспрашивал, и она расска­ зывала, что приехала на лето, слоняется по трассе, и ждет отправки в десант, как многие, кому хочется быть первопроходцами.

– Первопроходцами вряд ли получится, – сказал он. – Тут трасса с тридцать седьмого...

– С двадцать первого, – поправила она. – Антанта проложила ви­ зирку. Я далеко по ней прошла. Смешная такая веревочка – от ко­ лышка к колышку...

– Ишь, какие у вас подробности, – поморщился он. – Откуда?

– Слонялась по разным кабинетам в МПС, – сказала она. – Карты изучала, прежде чем лететь. Они все на французском, представляете?

– Неужели? – подивился Антон. – Хорошо бы снять...

– А вы что здесь ищете... с тридцать седьмого? – подколола она.

– Мне до тридцать седьмого дела нет, – зябко передернул он пле­ чом. – Мне первополосный сюжет семьдесят четвертого нужен. Я под него командировку выбил. Люблю летом сбегать из Москвы на природу.

– Природа здесь невеселая, – сказала девочка. – И небо такое низкое, что давит на плечи. Жутко от него устаю. Как старая Ка­ риатида, – усмехнулась она. – Ладно, пойду, а то глаза не смотрят... Спасибо за чай. Она поднялась, пожелала доброй ночи, и ушла к себе. Он воро­ чался, слушая, как где-то звенела расстроенная гитара и пели, пере­ вирая слова Окуджавы: «Заезжий музыкант целуется с трубою, пас­ сажи по утрам... А я тебя люблю»...

– Оранжевая курточка ушла? – спросил он утром у дежурной.

– Ни свет-ни заря, – хвастливо ответила та. Он слонялся по стройке в надежде увидеть оранжевое пятно, но она словно провалилась сквозь землю. Кроме огромных японских «Магирусов» ничего оранжевого в окрестностях Тынды не встрети­ лось. Не было ее и вечером в гостинице. Потому едва не бросился к ней, увидев утром в столовой.

– Доброе утро, – небрежно сказал он, совладав с собой. Она кивну­ ла. Так равнодушно, словно не он скормил ей четверть палки венгер­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 69

ского «салями» накануне. Вечером, когда солнце село за лысую сопку, он откинулся на лавочке подле гостиницы и, не зная, чем бы себя за­ нять, принялся учить приблудного пса. Подманил его ломтиком кол­ басы, обошел с ним барак, похлопывая себя по ляжке: – Рядом! К ноге. Пес охотно выполнил.

– Лапу, – сказал он и пес услужливо подал. – Сидеть... Лежать... Антон гадал, что бы еще скомандовать, но пес знал все, на что Антону хватило фантазии. Даже брошенную палку принес в зубах и положил к его ногам.

– Хороший хозяин у тебя был, – задумчиво потрепал он пса за ухом и ловко выдрал из шерсти у него несколько репейников. – Куда же он делся, а? Фары газика высветили крылечко барака-гостиницы, пес метнул­ ся под скамейку. Оранжевая курточка полоснула цветом по мраку.

– До завтра! – крикнула Анна водителю и едва не налетела на Ан­ тона, которого не заметила в темноте.

– Добрый вечер, – сказал он. – Не устали?

– Устала, – выдохнула она, обходя его. Взяла ключ у вахтерши и пошла к себе. Антон вошел в свой но­ мер, налил два стаканы воды. Открыл дверь в коридор и прислушал­ ся к шуму воды в номере напротив. А когда душ отзвенел, коротко стукнул в её дверь.

– Минутку, – ответила она, и вскоре открыла. «Мокрая курица» – отметил он, глянув на ее влажные волосы.

– Не хотите ли?...

– Чаю? – улыбнулась она. – Конечно, хочу. С вами или без? – спро­ сила она так, словно речь шла о сахаре. Он смешался.

– Я с удовольствием принесу вам стакан сюда, – бодро соврал он.

– Сомневаюсь, – ответила она. – Дайте пару минут. Он оглядел свой номер, что-то переложил с места на место, осмо­ трел себя в зеркале. Курчавые темные волосы, тронутые сединой ле­ жали жесткой стружкой и их легче было поправить ножницами, чем расческой. Она вошла без стука, опустилась на стул и сама потянула к себе стакан с золотистым чаем. Он что-то спрашивал, она отвечала – как подружилась с вертолетчиками, потому что помогла выиграть им соревнования по волейболу, и теперь летает. Зависть кольнула где-то под ребром: он ногами наматывал десятки километров, таская с сопки на сопку штатив, а она рубила винтом по воздуху тысячи...

– И ни души кругом, – ошеломленно сказала Анна. – Идем низко – над самыми верхушками, и никого. Только брошенные лагеря, да кресты кое-где на сопках. Зато я нашла ответ на сводивший меня с ума вопрос: почему никто не бежал из лагерей? Когда читала «Архи­ пелаг» – мозги вспухали: зэков всегда было больше, чем вохры. Они

70 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

могли охрану расконвоировать! А сейчас поняла, что бежать некуда: зимой – лед, летом – болото... Антон невольно втянул голову в плечи и стрельнул глазом в сто­ рону тонкой стены. Она заметила это, осеклась.

– А вы природу снимаете, – с насмешкой закончила она.

– А вы хотите, чтобы я лагеря снимал? – парировал он негромко.

– Мне семью кормить.

– Кипяточку не добавите? – пододвинула она стакан, в котором осталась заварка.

– С удовольствием, – поднялся он.

– Семья-то большая? – спросила она в спину. Он поставил кипятильник, и только потом ответил: – Не очень – жена да дочь. Такая же, как вы.

– Что делает?

– Балерина.

– У-ужас, – протянула Анна.

– Почему? – удивился Антон.

– Это же ни поесть, ни родить...

– Да, – расплылся он в невольной улыбке, которая всегда трогала его губы, стоило заговорить о дочери. – Поесть она горазда. А родить – еще родит, пока даже замуж не собирается. Вы не поможете мне?

– сменил тему Антон. – Мне нужно яркое цветовое пятно... Хотел по­ просить вас постоять в кадре в вашей курточке.

– Меня много снимали, – усмехнулась она. – Но роль пятна никто не предлагал.

– Это термин, – он потянулся к камере. – Смотрите: если картин­ ка не в фокусе, то что ни поставь, читается, как набор расплывчатых пятен. Любой человек. Пятно важно не само по себе, важен контраст по отношению к фону. Цветовые пятна вступают в отношения...

– Можно поподробнее? – иронично усмехнулась она и откину­ лась на хлипком гостиничном стуле.

– Смысл контраста – конлифкт, – запнувшись, сказал он. – Когда одно пятно яркое, а другое – тусклое, нарушение равновесия создает напряженность...

– Всё, как у людей, – протянула она.

– Нет, – возразил он. – В жизни побеждает сильнейший, а в жи­ вописи маленькое пятно иногда притягивает больше внимания, чем целое полотно. Оно звучит пронзительно, как короткий крик...

– Цвет имеет значение? – с интересом спросила она – Конечно, – кивнул Антон. – Светлое пятно выделяется больше, чем темное. Свет сильнее мрака...

– Это приятно, – заключила она. – И где вы хотите, чтобы я вам постояла?..

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 71

– На фоне этой облезшей гостиницы, например. Она заиграет... Можно и там, – он указал в черное окно. – На фоне кирпичного дома.

– Я там сама клала кирпичи, – сказала Анна.

– Прекрасно! Покажете мне свой кусок стены. Утром она встала на фоне своей стены из белого силикатно­ го кирпича, и затертое пегими облаками солнце рифмовалось с ее оранжевой курткой, придавая улице ощущение праздничной прина­ ряженности. Анна легко переходила с одного дощатого тротуара на другой, а он снимал и снимал, и пейзаж менялся, озаряясь от одного яркого пятна. Посреди дороги среди колдобин в огромной луже па­ цаны в резиновых сапогах пускали бумажные кораблики.

– Можешь с ними поговорить? – подтолкнул ее Антон, не заме­ тив, как перешел на «ты». – Только в камеру не смотри...

– Конечно, но откуда они взялись? Она засунула руку в карман оранжевой курточки, достала при­ горшню семечек, и крикнула: – Эй, кто-нибудь семечек хочет?

– Давай, – откликнулся один. Отер руку о штанину и протянул ладонь. Она насыпала семечек, присела, и спросила у другого: – Что это вы делаете? Антон не слышал слов – он отступал всё дальше, ожидая, когда откроется сопка, и на буром фоне крикнет на обочине раздолбанной грузовиками дороги оранжевое пятно. По узкой просеке они поднялись на сопку, перевалили её и вышли в жидкую тайгу. Шли быстро – Антон показал, как переступать с кочки на кочку, – и когда миновали еще одну сопку, обернулись и оба по­ няли, что не знают, за какой из них скрылась серая невзрачная Тында. Анна не поспевала за Антоном и вскоре принялась поскуливать: – Топтыгин, сядь на пенёк, съешь пирожок!

– Выйдем к реке, там и отдохнем, – не поддавался на ее скулеж Антон. – Она тут уже, я на карте видел... Просека вскоре пошла под горку, и они вышли к узкой речушке. Антон осторожно сошел с просеки, старательно запоминая, где она. Ощупывал ботинком с широким рантом грунт под ногой и только тогда кивал Анне – ступай, дескать. Выбрал пятачок чуть поодаль от просеки – между рекой и стеной жидкого леса. Потоптался на нем, подивился, какой прочной была земля, разбросал ногой прошлогод­ нюю листву и показал Анне черный след старого костровища.

– Вот теперь садись, – кивнул он на широкий пенек. – Болваны – сразу видно, что зимой дерево валили: по сугробу пилу завели, а там под снегом видишь, какой пень остался?.. Антон сбросил рюкзак, бережно поставил на пне кофр с каме­ рой и объективами, и медленно потянулся, расправляя плечи. Анна

72 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

увидела, как хорошо он сложен. Антон достал из-за ботинка боль­ шой складной нож и ловко обстрогал одну ветку, другую... Ковырнул землю ножом и воткнул две палки с рогаткой вверху. На них уложил третью, на которую повесил маленький жестяной котелок.

– Можешь теперь сучья собирать, шишки – что посуше. Разведем костерок и сварим чаю...

– А ты куда? – испуганно спросила Анна.

– К реке спущусь – за водой, – не скрывая радости от того, что ей не хотелось оставаться без него, весело сказал Антон.

– Я с тобой! – вскочила Анна с пня.

– Трусиха, – протянул Антон и обнял ее за плечи.

– Ага... а вдруг медведь какой выйдет?

– Прежде, чем выйдет, он еще сучьями потрещит – успеешь убе­ жать.

– Нетушки, я лучше с тобой... Они осторожно сошли к реке вытоптанной тропинкой. Антон пошел вдоль берега, выбирая местечко, где зачерпнуть воду так, что­ бы не промочить ноги. Анна принялась разглядывать деревья.

– Смотри! – испуганно вскрикнула она.

– Что там? – откликнулся Антон и в два прыжка встал рядом с ней.

– Во-он, – перешла она на шёпот. – Белые лягушки!

– Тьфу, напугала, – отмахнулся Антон. Вернулся к реке, набрал воды в большую фляжку. Обнял Анну и подталкивая впереди себя повел в гору – к костру. Налил в котелок воды, развел костер, нало­ мав сухих веток с деревьев вокруг, и, наконец, опустился на землю, подстелив куртку. Анна опустилась рядом, но он толкнул ее: – Нечего на земле сидеть... С вечной мерзлотой шутки плохи.

– А ты почему? – поднялась Анна.

– Мне не рожать, – ответил Антон. Лег, вытянулся, распрямив тело, полежал минуту и вскочил. Засыпал в котелок с водой чай, сгреб с ветки ели несколько зеленых иголок и посыпал ими сверху кипя­ щую воду. Достал камеру и пошел снова к реке.

– Ты куда?– проскулила Анна.

– Лягушек щелкну... Вернулся невеселый, озадаченный. Упаковал камеру, опустился на землю, плеснул чаю в маленькую крышку от фляги и подал Анне.

– В Казахстане упражнялись с управляемыми облаками на взры­ вах, и это вполне могут быть они, – беспомощно огляделся он.

– При чем тут Казахстан? – наморщила лоб она.

– Когда взрывают атомную бомбу... Грибок видела на картин­ ке, когда про Хиросиму кричат? Наши грибок двигать научились: поднимался в Джезказгане, а дождем выпадал в верховьях Лены и Енисея...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 73

– Откуда знаешь? – всмотрелась в Антона Анна.

– Дружбан у меня эти взрывы снимал.

– Давай позвоним ему...

– На тот свет, – перебил Антон. – Помер после восьмой пересадки спинного мозга. Смотри, вон еще одна, – ткнул он веточкой в сторо­ ну белой лягушки.

– Плесни мне, – протянула крышку фляжки Анна.

– Не боишься? – серьезно спросил Антон. – Тут уровень радиа­ ции может быть выше Семипалатинского...

– Боюсь, а чаю все равно хочется. Они успели выйти из тайги по последнему лучу заходящего солн­ ца. До гостиницы добрели затемно. Анна еле отрывала ступни от земли от усталости. Они прошли коридором до своих дверей. Антон строго велел ей сбросить оранжевую курточку в коридоре – прямо на пол. Без приглашения вошел в её номер, оглядел такой же, как у него, стол, стул, мутное окно, и сбросил брюки.

– Снимай быстро всё, – строго сказал он. Тут все забито клеща­ ми. Видела, сколько кривых-косых ходят по Благовещенску? Это эн­ цефалит. Она молчала. Он открыл кофр, достал бутылочку, отвинтил крышку и комнату залил аромат керосина.

– И чего теперь – полить и поджечь?

– Балда... Клещ забирается под кожу, а когда запечет – главное не оторвать, потому что голова его там так и останется. Его нужно заставить выползти назад, – сказал он скучным голосом. – Одно спа­ сение керосин – клещ его не выносит. Раздевайся, – поторопил он. Анна медленно сбросила одежонку. Он подошел к ней голенькой, и принялся пристально оглядывать ее тело, как доктор. Приподнял одну руку, другую.

– Они любят забираться, где тонкая шкура, – тронул он под­ мышки.

– Щекотно, – дернулась и засмеялась она.

– Потерпишь, – Антон опустился на колени и нежно тронул пах.

– Чисто, – сказал он и попросил: – Глянь, нет ли у меня в волосах кле­ щей. Они сыплются тут с кустов, просто ужас. Она склонилась над его головой. А он прижался горячим лбом к ее животу... Вахтерша утром не ответила на его приветствие. Стрельнула гла­ зом исподлобья с такой ненавистью, что он вздрогнул. Вспомнил, что не подумал про слышимость в бараке. Анну, напротив, она обняла.

– Слышь, дочка, – сказала по-родственному. – Вася приехал ни свет-ни заря, да я сказала, чтоб не будил...

74 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Спасибо, Никитична, – ласково ответила Анна. «Дочка» – гулким эхо отозвалось в нем слово, и он невольно оки­ нул Анну другим взглядом.

– Она постарше тебя, – почему-то пришлось к слову в столовой.

– И потоньше.

– Небось, колбасу кружочками ты ей не нарезаешь.

– Ещё как нарезаю! Она ее страшно любит. Они вышли на трассу вместе. Добрались по гравию туда, где ур­ чали моторы, позванивало железо и шла укладка шпал. По новым рельсам подползала все ближе к Тынде дрезина, груженая неизвест­ но чем, груз подхватывали машины и развозили по расхлябанной дороге.

– Новых строителей привезли. Солдатики, – определил Антон. Те разгружали вагон, сбрасывая на насыпь белые толстые мешки.

– Как ты опознаешь?

– Бритенькие малолетки, что ж тут? Вот если бритые головы раз­ ного возраста, тогда беда.

– Почему?

– Зэки. Я слышал, что на реке досрочники стали табором. Смо­ три, не суйся, – никто не спасет. Она кивнула, а в сумерках, когда солнце село и лужи подернулись тонким льдом, спросила, зябко кутаясь в оранжевую курточку: – До­ срочники – это кто?

– Заключенные из лагерей, отпущенные досрочно, но без паспор­ тов – чтобы не сбежали.

– А где тут милиция, Никитична? – спросила Анна вечером в го­ стинице. – Вдруг понадобится...

– Да вон она – милиция – в ресторане сидит, – махнула та на дверь и гневно посмотрела на Антона. В маленькой комнате на четыре стола, где был буфет – стойка с выпивкой, и засохшими бутербродами, – сидел худощавый паренек в синей форменной рубашке милицонера.

– Добрый вечер, – сказала Анна. – Я из Москвы, корреспондент...

– Да кто ж вас не знает? – бодро выпалил милиционер и указал на соседний стул. – Надо же – бываете без курточки! Присаживайтесь.

– Говорят, на реке табором стоят какие-то досрочники... – начала она.

– Есть такое дело, – кивнул он.

– А можно с ними познакомиться?

– Э-э... – неуверенно протянул паренек. – Вы чего хотите?

– Посмотреть на них, поговорить.

– Посмотреть – можем попробовать, а поговорить, боюсь, не

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 75

получится, – он смерил ее взглядом гробовщика: рост, ширину плеч. – Я посажу вас в «воронок», мы вас запрем, там решетки на­ дежные. И прокатим – в окошко посмотрите на них. Зэков, что ль, не видали?

– Зачем «воронок»? – вытаращила она глаза.

– А потому что один я тут, – он похлопал по пистолету на боку. – Шофер не в счет – он за рулем, и если они на нас пойдут – мы вас не отобьём. Они люди мирные, стирают пока шмутки в реке, моются, рыбу ловят... Руками, представляете? Но увидев женщину, кто знает, на что способны?

– Понятно, – грустно сказала она. – А вам за себя не страшно?

– Не-ет! – беспечно отмахнулся он. – Мне они ничего сделать не могут. Я им не враг, я работу приискиваю на трассе. Никто на зону возвращаться не хочет. А страшно – это там, где я был, – у него глаза побелели, словно в них изнутри плеснули молока.

– Где это?

– Остров Шикотан, тут неподалеку, подле Владика. Туда со всей страны бабы на путину приезжают за длинным рублем... Она не знала, что значит «путина», но не стала перебивать.

– Вот когда они напьются и стеной на тебя идут, тогда жуть, – он замолчал и замер, словно на фотографии. Анна поняла, что зэков не увидит. И никогда не поедет на Ши­ котан. Антон выглядел увереннее день ото дня. Анна лепилась к нему всё теснее. Сначала от страха, а дальше – ощутила, что с ним надеж­ но: он умел и костер развести под дождем, и вести машину, когда у шофера Васи поднялась температура, и посох срубить, когда долго взбирались на сопку. Он заботился о ней и по-отечески ворчал: – Не пей сырую воду, не лезь, промочишь ноги, простудишься, а тут... Иногда замолкал посреди фразы, потому что ловил себя на том, что следующим будет крик «Галка». Вздрагивал среди ночи, пугаясь, что назовет ее именем дочери, когда укутывал ее, подтыкая тощее одеяло со всех сторон. Его страхи были ей неизвестны: он не путался у нее в памяти ни с кем. Отличался от мальчиков-ухажеров, а потому смущение, что она сошлась с мужчиной вдвое старше, отступило. Да и выглядел он прекрасно для своих сорока с небольшим: стройный, подтянутый. К ним привыкли на трассе, а многим казалось, что они так – вместе – и приехали.

– Вы от какой газеты? – спрашивали работяги.

– Мы от издательства, – отвечал Антон за двоих. Все сопки и отрезки трассы, где была отсыпана щебенка или уло­ жены звенья будущей железки, он обснял, оттенив для контраста

76 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

оранжевым пятном. Командировка подошла к концу, ночи станови­ лись длинней и холодней, она прижималась к нему всё теснее и жар­ че, а звонкого первополосного события не было. По утру они стали расходиться в разные стороны – закидывать сеть пошире, но Анна набредала только на какой-то сентиментальный молодняк, где чита­ ли стихи, бренчали под гитару песни про несчастную любовь и доро­ гу, которая уведет от неё. Август начался проливным дождем. Антон вернулся в гостиницу раньше обычного – сушить утюгом вещи, а Анны не было. Не вернулась она и к ночи. Он растерянно помялся перед стойкой вахтерши, но та старательно смотрела в газету. Озира­ ясь, увидел в буфете голубое пятно рубахи милиционера.

– Слышь, командир, я вот что спросить хотел... – начал он неуве­ ренно. – У нас тут в гостинице девушка живет... И не пришла ноче­ вать.

– А вы, папаша, кто ей будете? – двусмысленно усмехнулся тот.

– Коллега, – заикаясь, ответил Антон. – Мало ли... Тайга, всетаки...

– Зовут как?

– Меня? Антон...

– Её! На кой ты мне?..

– Анна Андреева.

– А-а! – протянул милиционер. – Оранжевая курточка у нее та­ кая?.. Он вышел в коридор, жестом велел вахтерше подвинуть ему те­ лефон поближе. Постучал по рычагу, и крикнул: – Смольный на про­ воде! Оранжевую курточку никто не видал? Семёнов это. Ага... Он выждал минуту-другую и обернулся к Антону.

– Ушла с вертолетчиками на Тахтамыгду. Не скоро выберется – там взлетную полосу развезло. А вы молодец, гражданин, что озабо­ тились, – и он пожал руку Антону. Антон захлопнул дверь своего номера с такой силой, что дрогну­ ла хлипкая стена.

– Кто вы ей будете?! – передразнил он милиционера, и принялся мерять шагами комнату – от окна до двери и обратно. Наконец сел, сбросил башмаки и лег поверх одеяла одетый. Анна появилась через неделю. Повзрослевшая, осунувшаяся. Скользнула мимо него пустым взглядом.

– Прости, мне нужно побыть одной. Он слушал звон струй в душевой, но стучать не рискнул. Потом согрел чаю, но когда вышел в коридор со стаканом, столкнулся с Ни­ китичной. Та несла полный чайник. Через две суток Анна сама стук­ нула ему в дверь, вошла, как ни в чем не бывало и улыбнулась, увидев нарезанную ломтиками колбасу.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 77

– Где ты ее берешь? – села она за стол и положила перед ним два серых камешка. – Это с насыпи тридцать седьмого. Мы нашли ветку старого БАМа.

– А позвонить нельзя было? – вырвалось у Антона.

– ... ее разобрали на Сталинградскую рокаду, представляешь? Всю дорогу. Повывезли рельсины и вязали из них противотанковые ежи. Решишь снять – я вертолетчиков попрошу, чтоб взяли тебя на Тах­ тамыгду.

– Что ты мне про Сталинградскую рокаду?.. Ты где болталась не­ делю? – сдерживая бешенство, спросил Антон и брезгливо сдвинул камешки к краю стола.

– Тахтамыгда – в переводе с эвенкийского – «стой, стреляю», – сказала Анна, забирая камни. – Там лагеря до сих пор. Его так слитно и пишут – «стойстреляю»...

– Понятно, – совладал с собой Антон.

– А сцены ревности для семьи прибереги, – подняла на него по­ темневшие глаза она. – Вдруг пригодится?.. Антон стушевался, встал, и принялся ополаскивать стакан под рукомойником.

– Значит, не поедешь, – сказала ему в спину Анна. – Жаль. Редкий объект пропадет: могила Нади Курочкиной. Сейчас решают – пере­ носить, или плюнуть и засыпать новым щебнем.

– Кто такая? – безо всякого интереса спросил Антон.

– Дочь начальника БАМлага. Ее зэки заебли насмерть. Отец вы­ строил весь лагерь вдоль железки и сам прошел на дрезине... с по­ мощником. Расстрелял лично каждого второго. Помощник переза­ ряжал.

– Я бы каждого первого грохнул! – крикнул Антон и стакан вы­ скользнул из рук, упал и разлетелся на мелкие осколки. – Нелюди по­ ганые... Анна вышла. Вернулась с совком и тощим веником.

– Понимаю твой отцовский гнев, – сказала она, сметая осколки. – Всё так, кабы не начальник БАМлага он был... Она вышла в коридор, бережно неся осколки к мусорнику.

– Дети за родителей не отвечают!.. – крикнул ей вслед Антон.

– Правда? – обернулась Анна. – А дети врагов народа за кого по лагерям отвечали? – громко через весь коридор спросила она. Ссы­ пала осколки в бочку для мусора, отряхнула веник, поставила в угол, прошла мимо Антона и скрылась за дверью своего номера. В столовой Антон нашел ее в теплом углу – за самым близким к печи столом. Анна сидела, склонившись над ворохом бумаг, и пере­ писывала с разрозненных листочков в тетрадь текст. Повар вынес ей чайник и поставил на уголке стола.

78 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Смотри не ошпарься. Я заварил.

– Спасибо, Володечка, – коснулась она его руки и повар зарделся.

– Как ты их всех по именам можешь помнить?

– Как ты – по цвету, – прищурилась Анна. – Оставь меня, ладно? Только вечером она вошла к нему в номер.

– Я нашла героя. История замечательная и мужик прекрасный, – она протянула Антону листочки. Он пробежал глазами страницу.

– И куда ты с этим пойдешь? – взмахнул он листочками у нее пред носом. – Кто это тебе напечатает?

– Да пусть не печатают, – вырвала она листки, исписанные школь­ ным почерком. – Меня интересует история, и она тут есть. Потому что тут такая концентрация несчастных судеб, что... – она поискала сравнение. – Вся эта дорога провалится в черную жижу. Нет ни одно­ го человека, который бы приехал строить светлое будущее. Они все сбежали от... себя, понимаешь? У каждого какая-то жуть. У Антона метнулся взгляд, словно она поймала его за руку.

– Если видеть человека, а не цветовое пятно, – съязвила она. – ...то все откроется очень печально: то несчастная любовь, то конфликт с родителями, какая-то московская тоска и пошлятина. Один парень занятный, но он не заговорит...

– А что у него? – с трудом выдавил Антон.

– Какую-то вину искупать приехал. То ли отца, то ли деда. Из Белоруссиии. Что-то они не то в войну сделали, – она усмехнулась.

– Вкалывает за троих, а выговорить, что дед полицаем служил – не может.

– Ишь, как ты лихо: полицаем сходу... А вдруг нет?

– А какая еще вина может быть, если ты ее тридцать лет после войны все искупить не можешь? В советской истории на самом деле никаких загадок: назови место и время, скажи, сколько героям лет, и я тебе расскажу, что там было, что сталось...

– Не понял, – поморщился Антон.

– Что непонятного? Петроград, октябрь семнадцатого, СашаМаша, им по семнадцать. Какие есть варианты? Он красный, она – белая, он – на штурм, она в эмиграцию... Он задумчиво расчистил уголок стола, достал палку салями из авоськи за окном и принялся медленно резать токими ломтиками острым охотничьим ножом.

– Ишь, как у тебя все просто...

– А что не простого, Антошенька? Белоруссия, сорок первый, вина. Да нет вопроса, какая! Тында, семьдесят четвертый, ей – за двадцать, ему за сорок. Столичные корреспонденты в командировке. Какие ва­ рианты? Любовь-не любовь, а вариантов два: он разводится и женится на ней, либо не разводится, и не женится. Остальное – детали.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 79

Антон затаился.

– Что меня, например, сюда приказом прислали – жизнь рабоче­ го класса изучать, а ты – фотограф с именем, – за длинным рублем прикатил...

– Ошибаешься, – нож дрогнул в его руке. – Я в тайгу ухожу, чтобы кремлевские парады не снимать.

– Извини, – потерлась она щекой о его плечо. – Всё равно от хоро­ шей жизни ни один нормальный человек сюда не попрется. Что-то не так в твоей Москве. А парторг – сосланный, как я, – она мечтатель­ но улыбнулась. – Снимешь мне его? Антон раздраженно передернул плечом.

– Ну не снимай, – она сгребла нарезанную ломтиками салями и пригоршней запустила в рот.

– Хватит жрать, растолстеешь, – воскликнул он. Она медленно прожевала колбасу, вытерла губы тыльной сторо­ ной ладони и сказала с расстановкой: – Я не балерина, мне можно. Краска медленно залила его лицо. Они лежали на сдвинутых впритык кроватях.

– Он светится, понимаешь? И она светится. Никаких цветовых пя­ тен – только свет. Если их в темноте поставить – они могли бы осве­ щать площадь, как два фонаря... У него какая-то жена, взрослые дети, он кто-то был в каком-то горкоме. Влюбился. Жена доносы писала: мой муж подлец, верните мужа в семью. Но он развелся. Его выгнали отовсюду...

– Конечно: за аморалку, – сказал Антон.

– ...но из Партии не успели, а потому быстренько сослали сюда парторгом.

– И сколько у них разница? – выдавил Антон.

– Как у нас, – откликнулась Анна. – Она родила, и он с детенышем бегает, как полоумный. Первый счастливый человек на трассе.

– А где ты его нашла?

– Все на том же доме. Она каменщицей работает. Учила меня угол заводить. Я же дурю их всех – говорю, что на работу приехала, а не могу выбрать, какая лучше. А он с коляской носится с объекта на объект. Смешнючий счастливый мужик. Ладно, прости, меня завтра рано увозят, – сказала она, поворачиваясь спиной.

– Опять Вася? – задето спросил он. Она не ответила – только фыркнула, а там засопела, заснула, а он все смотрел в дощатый потолок.

Он не слышал, как она ушла утром и не поверил, что сон смо­ рил его вечером раньше, чем она вернулась. За завтраком в рабочей столовой она взяла свою тарелку с густой манной кашей из общего

80 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

котла, и отправилась за стол к своему герою – счастливому парторгу – выпытывать, нет ли чего интересного в дальних десантах, где руби­ ли лес и прокладывали просеку.

– В десант? Подожди, поставят там вагончик потеплее – я тебя от­ правлю, – кивал Парторг, покачивая ногой коляску, что стояла подле столика. – Пока там палатка и лед лежит, тебе там нечего делать.

– Почему это? – не поняла она. – Парни же ушли...

– Тебе еще рожать, нечего спать на льду, – ласково пояснил он. – Как нары срубят, – поедешь. Есть у меня одна бригада, которой могу тебя доверить. Антон подсел к ним.

– А мне не подскажешь какой-нибудь материал, начальник? А то возвращаться пора, а я с пустыми руками...

– Тут все материал, – обвел рукой столовую парторг. – Любого возьми – заслушаешься. К парторгу подошел повар в белой робе.

– Товарищ Ветров, а фрукты какие-нибудь к свадьбе завезут? – тихонько спросил он. – Хоть консервированные...

– Даже не сомневайся! – похлопал его по плечу Ветров.

– Потому что хорошо бы какую вишенку на пирог...

– Свадьба? – не поверил своим ушам Антон. – Что ж вы молчите? Тебе разве не интересно? – обернулся к Анне Антон. Она посмотрела на него долгим взглядом и неожиданно горько сказала: – А что мне за дело до чужих свадеб?

– Правильный подход, – кивнул Анне Ветров. Медленно поднял­ ся и ушел с поваром.

– Пошли в сельсовет, узнаем, когда тут что, – решительно сказал Антон. Анна допила чай. Они прошли дощатым тротуаром, проложен­ ным поверх широкой трубы, к деревянному срубу. Антон толкнул дверь.

– Тут выдают свидетельства о браке? – строго спросил он у мило­ видной женщины.

– Ой, вы решили расписаться? – просияла та.

– Да при чем тут я? – осадил ее Антон. – Я слышал свадьба строи­ телей будет.

– Обязательно будет, – снова улыбнулась женщина. – Но никто пока заявлений не подавал, – она развела руками.

– Они явно что-то скрывают, – уверенно сказал Антон, когда они вышли. Анна кивнула, и пошла в другую сторону. Солнце стояло в зените, когда она стукнула в окно вагончика Ве­ трова.

– Открыто! – крикнула изнутри Настя – его жена.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 81

– Я не выдам, – сказала Анна, входя. – Свадьба будет?

– Дверь закрой, а то выдует, – потише откликнулась из глубины вагончика Настя. Она кормила сына. В вагончике было тепло, уютно. Сохли на веревочке под потолком разноцветные пеленки. Анна села к столу, расстегнула куртку. Настя прижала палец к губам, призывая молчать. Стало слышно, как сопел и причмокивал малец, да с трас­ сы доносились клаксоны магирусов. Вскоре сын затих, задремал под грудью у Насти, да и сама Настя прикрыла глаза.

– А кто женится? – щепотом спросила Анна.

– Володя Мучицын.

– Командир отряда имени 17-го съезда? – воскликнула Анна. – Он же на всех экранах был, когда Брежневу рапортовал...

– Ну и что? – в вагончик вошел Ветров. – Свадьба – это личное дело.

– У него не может быть ничего личного, когда он публичная фи­ гура, – отрезала Анна.

– Может, представьте себе, – жестко осадил Ветров, переходя на «вы». Даже у Брежнева может быть много чего личного, – сказал он Анне. Анна быстро прошла гостиничным коридором, без стука вошла к Антону. Пес зарычал на нее, приподняв морду.

– Мучицын женится, – выпалила Анна.

– Ничего себе, – вскочил Антон – Это на обложку!..

Ветров нисколько не удивился, когда Антон вырос у него в две­ рях.

– Даже не мечтайте, – остановил его жестом Ветров. – Корреспон­ дентов не будет. Это пожелание новобрачных.

– А свадьба в столовой?

– Да, но туда вас не пустят.

– Да вы не можете меня не пустить! – взорвался Антон. – Это единственная столовая на весь поселок.

– Очень даже можем: она после ужина закроется. На спецобслу­ живание, – с ехидцей прищурился Ветров.

– Посмотрим, – зловеще сказал Антон. – Я тут, понимаешь, кома­ ров кормлю, а вы первую комсомольскую свадьбу блокируете...

– Ага, – согласно кивнул Ветров. – Что вам, залётным, материал, то людям – жизнь. ...Нарядный народ стекался к столовой. Анну пропустили: она пришла под руку с Ветровым. После того, как отгремело первое «горько», открыли дверь и народ повалил на крыльцо курить, во­ рвался Антон.

– У меня украли объективы! – крикнул он Ветрову.

82 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Ничего, найдем, – спокойно ответил Ветров. – У нас тут ничего не пропадает.

– Горько, горько! – скандировала столовая и рослый мордатый Володя Мучицын обнимал свою любимую. Им вручали подарки.

– Ключ от вагончика! Ваш личный дом – подарок МПС. Мебель с большой земли!

– У-у-у! – встречала одобрительным гулом каждый подарок сто­ ловая. Антон, набычившись, сидел в стороне у двери. Наконец, кто-то достал фотоаппарат. Все стали сбиваться в кучу вокруг молодых, и сниматься на память. Антон тяжело поднялся, подошел к пареньку с камерой и сказал: – Иди к ним, я щёлкну... Он встал на стул, прицелился, покомандовал, кому куда передви­ нуться – по росту и по цвету, снял несколько кадров, спрыгнул и вер­ нул камеру владельцу. Утром у вагончика Ветрова они сошлись, словно дуэлянты – в одно время. Ветров повернул ключ, пригласил Антона в вагончик парткома, открыл сейф. Антон заглянул в сейф и процедил ругатель­ ство: там рядком стояли его объективы.

– А что ругаться-то? – спросил Ветров. – Замужем наша невеста.

– Это аморалка, – потрясенно осел Антон.

– Ага, – глубоко кивнул Ветров. – С точки зрения парткома. А так-то – любовь. Там у нее на Большой Земле семья, дочка. С отцом гулять пойдет, а в ларьке – фотка с мамой. Они с Володькой давно знакомы. Он на БАМ от того и уехал, чтоб семью не ломать, а она, вишь, села, прилетела... Я им, знаешь, что подарил? Билет на Москву, – мечтательно протянул Ветров. – Полетит разводиться... Мрачный Антон бережно укладывал объективы в кожаный кофр.

– А ты, коль так припекло, камеру мне дай, – прищурился Ветров.

– Я тебя с оранжевой курточкой сниму, а фотку – хоть на обложку «Огонька» лепи. Читателю наплевать, кто там женился – ты, я или Володька. Антон поджидал Анну на крылечке столовой. Большой кофр стоял рядом.

– Ты знала? – прищурился Антон. – Что твой Ветров...

– К сожалению, не мой, – поправила она. – Ветров украл? Ай-да молодец! Настоящий мужик, не смотря что парторг.

– А что она замужем, он тебе сказал?

– Нет, – откликнулась Анна. – Я думала, Мучицын женат. У Антона от обиды задрожали губы. Он взвалил кофр на пле­ чо, сделал два шага, остановился и, запинаясь, спросил: – Ты мне мо­ жешь постоять на укладке? Шпалы до нас дошли...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 83

– Нет, – ответила Анна. Антон молчал.

– Что, небось никогда не слышал, чтобы пятна разговаривали че­ ловеческим голосом? – спросила она. Антон побрел в сторону путеукладчика, где на фоне влажных изумрудных сопок ревели моторы оранжевых «Магирусов». Лебед­ ка подъемного крана подхватывала с железнодорожной платформы секцию просмоленных до черна шпал, на которой блестели стальные рельсы, укладывала перед собой и по ней продвигалась вперед по насыпи все ближе к поселку. Антон остановился на подступах, рас­ ставил треногу в рыжей колее, закрепил камеру, глянул и не понял: в кадре все выглядело черно-белым. Серое небо сливалось с серыми сопками на горизонте. Оранжевый «Магирус» взревел, из выхлопной трубы вырвался клок черного дыма и закрыл его, закрасил в пепель­ ный цвет. Анна лежала поверх серого сиротского одеяла и что-то писала. Антон в ночи ходил кругами вокруг барака, дожидаясь, пока у нее в окне не погас свет. Потом быстро прошел коридором, коротко стук­ нул. Послушал, как она прошлепала босиком по деревянным поло­ вицам, и глухо сказал, когда она приоткрыла дверь: – Я понимаю, что мне повезло, и я могу все бросить, развестись, и начать новую жизнь. А куда моя старая жена?.. Моя дочь никогда...

– Прости, мне холодно, – сказала Анна и закрыла дверь. Пят­ ки простучали назад – к кровати. Он постоял, уперевшись в дверь взмокшим лбом, и пошел назад – на улицу. Тихонько свистнул и пес выглянул из под скамьи.

– Пошли, Кабыздох, – сказал он ему. В номере достал из-за окна палку салями, нарезал, скормил псу добрый кусок колбасы, постелил махровое полотенце на пол подле кровати, лег и долго гладил пса по кудлатой шерсти. Они вместе сдали ключи вахтерше. Никитична придирчиво оглядела его номер, пересчитала простыни, наволочки, подушки. Коснулась полотенца, увидела на нем собачью шерсть, и с глубоким укором посмотрела на Антона.

– И никто тебя не научил, что нельзя так с собакой?..

– Что? – не понял упрека тот.

– ...взять на ночь, согреть, прикормить, а на утро – выкинуть. Со­ бака – не человек, она не поймет... Анну Никитична обняла и даже всплакнула у нее на плече. Анна погладила ту по волосам, подивилась, какие они шелковистые.

84 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Чем вы их моете?

– Снегом зимой, и дождевой водой летом, – хлюпая носом, ска­ зала вахтерша. – Эту ж бочку на крышу только для вас, москвичей, впендюрили... Они летели из Тынды одним маленьким самолетом, который дважды в неделю уходил на Большую Землю – в Благовещенск на Амуре. Анну знали все – экипаж, пассажиры, и обнимали на проща­ ние, когда самолетик сел. Дальше был «ТУ», который с пересадками в Новосибирске и Красноярске летал в Москву.

– Ты в гостиницу? – спросила она Антона.

– Да, – кивнул он, и она увидела, что глаза его пожухли, как у пса в Тынде.

– Сейчас отмоешься в горячей ванне, – с завистью протянула она.

– Ты тоже можешь... – вскинулся он и глаза засветились надеж­ дой.

– Не сейчас, – уклончиво сказала она. – Мне в редакцию.

– А потом?

– Я найду тебя, – сказала она, и увидела, что он не поверил. – На­ ливай ванну, – потверже скомандовала она, и в глазах его снова мель­ кнул цвет. В гостинице в центре Благовещенска, он вымылся и заварил чай. Налил ванну и вода простыла. Спустил холодную воду и снова налил горячей. Вода едва не перетекла через край, когда он почувствовал, что засыпает. Она не пришла и не позвонила. Заночевала в редак­ ционном общежитии – большой трехкомнатной квартире, где жили еще двое корреспондентов. Пила из горлышка дешевый портвейн, плакала, хлюпала носом, что-то писала. Никто ее не трогал: благо­ вещенские привыкли к московским барышням, с которыми вечно случалась на трассе какая-нибудь последняя любовь. Он понуро прошел на посадку. Долетел до столицы. Отлежался дома в ванне, натянул джинсы и ушел – засел в мастерской: прояв­ лял, закреплял пленки. Сушил, развесив на веревочке под потолком и рассматривал, щурясь цветные кадрики. Все сияло и переливалось – не зря потратил деньги на «кодак». Ночью при свете красной лампы отпечатал несколько снимков на плотной фотобумаге. Утром в комиссионном на Арбате купил складной японский зонтик, который редакторша просила привезти с трассы, и поехал в издтельство. Она поцеловала его, принимая зонт. Села, поправила очки и склонилась над снимками. Он едва успел пролистать свежий польский журнал, как она сложила фотографии в стопочку и ногтем сдвинула на край стола.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 85

– Если найдешь хоть одну без оранжевой курточки – позвони, – сказала она, брезгливо поджав губу. Он вышел в растерянности. Почти бегом вернулся в мастерскую. В недоумении разложил фотографии на полу. Лаокооном, путаясь в длинных, закрученных змеями пленках, проглядел кадрик за кадри­ ком. Всюду – на сопке, под деревом, у реки, на стене недостроенного дома и на новеньких шпалах, на закате и на рассвете, стояла Анна. Длинноногая худышка с большими глазами и доверчивой улыбкой, обращенной к нему, и куталась в низкий воротник оранжевой кур­ точки... На утро Москва пожелтела, словно на светофоре переключили свет – зелень исчезла. К полудню поднялся ветер, а среди ночи дождь застучал крупными каплями по жести подоконника. Он слушал ба­ рабанный бой капель в ночи и думал, что на трассе развезло дорогу... «Да там уже снег, если тут дождь», – подсказал опыт. Он проснулся, глянул в окно и обмер: большой оранжевый кле­ новый лист распластался на стекле широкопалой пятерней, словно приветствуя его. Антон испуганно втянул голову в плечи и воровато оглядел комнату – не видит ли кто, что ему машут с улицы. Постучал по стеклу в надежде, что лист отвалится.

– Кыш, – скомандовал ему, словно птице. Но лист не шелохнулся. Антон выглянул в коридор. Ни жены, ни дочери дома не было. Торопливо боком он выскользнул из квартиры. Шел по голубым лужам, в которых отражалось небо, по оран­ жевым листьям, и мало удивился, когда ноги привели на телеграф. Телефонистка выслушала его в недоумении.

– Вы не знаете ни одного номера?

– У вас все получится, – гипнотизировал ее Антон. – Вызовите просто Тынду... А там – кто ответит, у того и спросите партком. Он один... Она удивилась больше Антона, когда ее соединили.

– Тында, шестая кабина, – крикнула она.

– Ветров, ты? – прокричал Антон и голос его дрогнул. – Москва беспокоит. Ты у меня объективы украл, помнишь? Я вот чего... Эта... в оранжевой курточке, вам адрес случайно не оставляла? Или жене твоей. Ну, мало ли... Да знаю, что из Москвы. У вас что сейчас? Снег? Я так и думал... Ночь? Ох, извини, старик... Ну, будь... Антон повертел трубку в руке, не очень понимая, куда ее девать, но опамятовался и положил на рычаг. Втянул голову в плечи, засунул руки поглубже в карманы куртки и побрел к Манежу.

86 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Дошел до старого корпуса МГУ, воровато огляделся, и поднялся по старинным ступеням.

– Куда? – загородил ему дорогу вахтер.

– Бог его знает, – сказал Антон и подышал на озябшие пальцы. – А куда мне нужно, если я ищу студентку?

– Какой курс? – строго спросил вахтер.

– Не знаю...

– Лет сколько?

– Двадцать два, – выпалил Антон, радуясь, что знал ответ.

– Дочка? – потеплел вахтер, и Антон отшатнулся.

– Нет, – мотнул он головой и почувствовал, как краснеет. – Не дочка, – сказал он, круто развернулся и пошел к выходу. Широким шагом он прошел пол-Москвы, не видя города перед собой, вошел в дом, задыхаясь и кашляя, разделся, лег, крикнул: – Ты дома? Градусник дай! Никто не откликнулся. Среди ночи, когда он босой вышел в кух­ ню и принялся жадно пить воду из носика чайника, в дверь заглянула нарядная дочь.

– Живой? – весело спросила она. И тут же укорила: – Что ж ты делаешь? Ты нас всех заразишь. Чашку возьми... Он допил, поставил чайник на плиту и строго спросил: – Ты куда вырядилась в такое время?

– Ты что, папуль? Я вернулась. У меня спектакль только в один­ надцать закончился...

– Оставь его, – оттащила дочку жена. – Ты что не видишь, что он еще не вернулся? У него там утро, когда у нас полночь. Есть будешь? Антон мотнул головой и закашлялся. Двадцать пять лет спустя, когда двадцатый век кончился, чего никто не ожидал, на окраине Манхеттена у подножия зеленой горы над Гудзоном, седой Антон вошел в небольшое здание, где оказывали помощь эмигрантам. Стройный, подтянутый, с погасшими мутноголубыми глазами, заглянул в кабинет и игриво поздоровался с на­ чальницей.

– Антуан, – радостно подалась она навстречу. – Заходите. Чем могу помочь? Секретарша с интересом обернулась на кокетливый голос на­ чальницы и закусила кончик карандаша.

– Я решил переехать в Сиэтл, но не знаю, как перевести туда пен­ сию...

– Что значит «я»? Один, без жены?

– Да куда ж я без жены! – протянул он с интонацией «рад бы в рай, да грехи не пускают».

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 87

– А жене вашей нравится Сиэтл?

– Она это решать будет, когда передет, – отмахнулся Антон не­ брежно.

– Я сейчас уточню. Наша новая сотрудница все узнает... Антон повернул голову в сторону секретарши, небрежно кивнул.

– Ну-ка поздоровайся со мной, как следует, – строго сказала та с хрипотцой в голосе, выдающей волнение.

– Ты? – выдавил он, и бросился к ней. Обхватил ее голову двумя руками, прижал к груди и, словно слепой, ощупал волосы, лоб. На­ клонился, поцеловал её в обе щеки, и стремительно вышел.

– Вы знакомы? – растерянно спросила начальница.

Была весна, снег таял и отмытый ручейками асфальт чернел бле­ стящими пятнами меж грязно-белых сугробов. Анна вышла, набро­ сив красную куртку.

– Светофорчик ты мой, – попробовал пошутить он, но губы дро­ жали.

– Пятно, – кивнула она, прислонясь спиной к кирпичной стене. – Должно помочь тебе ощутить глубину пространства...

– Ты поправилась, – оглядел он ее.

– После родов. Зато ты все такой же. Ты давно тут?

– Да, выиграл в лотерею грин-карту...

– И что ты тут делаешь?

– Ничего. Языка нет, я учил немецкий, а по-английски могу толь­ ко уйти, – снова постарался пошутить он. – Перегонял машины, ак­ теров приезжих возил – Галкиных друзей, натурщиком в Академии художеств сидел. Представляешь?

– До деталей, – кивнула она. – Как тебе удается быть в такой пре­ красной форме?

– Одно хорошее горе, – сказал он. – И всё. Она вскинула на него глаза в вопросе, а он открыл рот, хотел ска­ зать, но закашлялся, и почувствовал, что не может выговорить... Что Галка... Забежала на день рождения между репетицией и спектаклем, по­ здравила мать, поклевала ягоды, сказала «Папуль, я должна...» Он кивнул. Они с женой спустились, машина ждала, симпатич­ ный парень... Пока поднялись назад в квартиру, позвонил сосед – он видел, как ее грузили в скорую помощь в двух кварталах от дома. Они врезались в... Антон добежал до угла, но никого уже не... Только красное пятно. Его оттащили, когда он принялся руками сгребать кровь с ас­ фальта...

88 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Похороны плохо помнил – ему подсыпали что-то... А потом началось: когда шел дождь и красный глаз светофора от­ ражался в мокром асфальте, он видел кровь, и терял сознание.

– Уезжай, – сказала жена. – Куда хочешь. Первую зиму он просидел на даче, и не очень понял, что надо, когда она привезла кофр.

– Что ты хочешь, чтобы я снял?

– Меня, – сказала жена. – И себя. На паспорт.

– Мы выиграли эту дурацкую лотерею, – повторил Антон и при­ пал к Анне. Обнял ее, уткнулся носом куда-то в шею. – Господи, какая же это была любовь!

1975-2005

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 89

ЗА­КОН ПЛА­НЕТ –

В

ы дав­но в Аме­ри­ке? – спра­ши­ва­ли ее. Она под­ни­ма­ла на во­про­шаю­ще­го боль­шие се­ро-го­лу­бые гла­за, де­ла­ла их на­ро­чи­то не­вин­ны­ми и, вы­дер­жав пау­зу, от­ве­ча­ла: – Я не уве­ре­на, что да­же сей­час я здесь. Вся­кий со­бе­сед­ник те­рял­ся.

– А где же? – как пра­ви­ло, уточ­нял он не­до­умен­но.

– Са­мой ин­те­рес­но, – с лег­кой иро­ни­ей ис­крен­не де­ли­лась она. – Мыс­лен­но – в Мо­ск­ве, где ос­та­лась моя жизнь, ду­шой – в Ев­ро­пе, где бол­та­ет­ся мой ре­бе­нок, а те­лом, – она с не­скры­вае­мым не­удо­воль­ ст­ви­ем ро­ня­ла взгляд на ту часть се­бя, что от­кры­ва­лась ее взгля­ду, – ...здесь. Но те­ло – что? – труп, как на­зы­ва­ла его ма­дам Бла­ват­ская, – и она щи­па­ла паль­ца­ми од­ной ру­ки свою дру­гую ру­ку, де­мон­ст­ри­руя, что труп не спо­со­бен чув­ст­во­вать. Не бы­ло со­бе­сед­ни­ка, ко­то­рый бы не по­жа­лел, что за­дал ей этот тра­ди­ци­он­ный в Нью-Йор­ке во­прос. А уж по­лу­чив та­кой от­вет, вся­ кий но­ро­вил свер­нуть раз­го­вор и отой­ди по­даль­ше. Рос­лая се­дею­щая жен­щи­на за со­рок, о ней тол­ком ни­кто ни­че­го не знал. Не­бреж­но, но чис­то оде­тая в сти­ле Вуд­сто­ка шес­ти­де­ся­тых, она вы­гля­де­ла хра­ни­те­лем тра­ди­ций рок-фес­ти­ва­лей – в го­лу­бых, до бе­лиз­ны за­сти­ран­ных джин­сах, в ста­рых бе­лых сни­кер­сах и бе­лой, не­бреж­но рас­стег­ну­той, ру­ба­хе на вы­пуск. Ее встре­ча­ли по ут­рам в пар­ке с лю­бов­но вы­че­сан­ной бес­по­род­ной со­ба­кой с та­ки­ми при­чуд­ ли­вы­ми чер­ны­ми пят­на­ми во­круг глаз, слов­но пес вы­шел в тем­ных оч­ках. По суб­бо­там она по­яв­ля­лась на фер­мер­ском рын­ке, в Ин­ву­де. При­ню­хи­ва­лась к ово­щам, под­бра­сы­ва­ла их, слов­но взве­ши­вая, на ла­до­ни, от­би­ра­ла са­мые ко­лю­чие огур­цы, при­дир­чи­во вы­пы­ты­ва­ла у фер­ме­ра Вер­мон­та, ко­гда, на­ко­нец, поя­вят­ся яб­ло­ки но­во­го уро­жая, слов­но в его вла­сти бы­ло ус­ко­рить со­зре­ва­ние, и доль­ше обыч­но­го бол­та­ла на ло­ман­ном анг­лий­ском с то­щим в та­туи­ров­ках про­дав­цом ме­да. Об­су­ж­да­ла, ка­ко­го цве­те­ния ка­кой сбор, от­ли­ча­ла ли­по­вый мед от гре­чиш­но­го, хо­тя пред­ста­вить, что она ко­гда-ли­бо ви­де­ла па­се­ку, бы­ло труд­но. Ни по ре­чи, ни по ма­не­ре дер­жать­ся, нель­зя бы­ло оп­ре­ де­лить, чем она за­ни­ма­лась в бы­лой жиз­ни и что де­ла­ет в ны­неш­ней.

90 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

С не­свой­ст­вен­ной эмиг­ран­там сдер­жан­но­стью, она не ка­са­лась то­го, что ос­та­ви­ла за океа­ном, в Рос­сии или Ук­раи­не, от­ку­да она бы­ла ро­ дом.

– Вы дав­но в Аме­ри­ке?

– Не уве­ре­на, что да­же сей­час я здесь... С друзь­я­ми, оп­рав­ды­вая свое нев­ни­ма­ние, она ро­ня­ла ма­ги­че­ ские три бу­кв­ ы: «Эн-Эр-Эйч», и те с по­ни­ма­ни­ем ус­ме­ха­лись, при­по­ ми­ная рас­сказ о том, что сие зна­чит. ...Лет де­сять на­зад ее сын-ти­ней­джер был при­нят в до­ро­гую при­ ват­ную хай-скул на пол­ный пан­си­он. Ей сле­до­ва­ло до­п­ла­тить су­щий пус­тяк – сим­во­ли­че­скую сум­му в ты­ся­чу-пол­то­ры. Маль­чик, крас­ нея, объ­яс­нил, что та­ких де­нег в се­мье нет, и ее при­гла­си­ли на бе­се­ ду в ста­рин­ный ка­мен­ный дом. Она мед­лен­но взош­ла на ухо­жен­ный холм, ку­да ве­ла все­го од­на до­ро­га, и от­ме­ти­ла, что бел­ки на обо­чи­не не пу­га­лись ее, а, на­про­тив, с лю­бо­пыт­ст­вом раз­гля­ды­ва­ли, как чу­ жа­ка.

– Мы хо­те­ли об­су­дить, как вам удоб­нее оп­ла­тить пред­стоя­щий се­местр, – по­яс­ни­ла сек­ре­тарь, рас­плы­вась в про­фес­сио­наль­ной улыб­ке. Не сму­ща­ясь, жен­щи­на объ­яс­ни­ла, что за­ра­ба­ты­ва­ет убор­кой квар­тир, что ей пла­тят на­лич­ны­ми, и ес­ли ад­ми­ни­ст­ра­ция со­глас­на, сын бу­дет при­но­сить 20-30 дол­ла­ров еже­не­дель­но. Из них к кон­цу го­да сло­жит­ся ис­ко­мая сум­ма. Сек­ре­тарь ед­ва спра­ви­лась с бро­вя­ми, что­бы они не под­ня­лись в изум­ле­нии. Год обу­че­ния здесь сто­ил 25 ты­сяч, не вклю­чая учеб­ни­ки. Она от­кро­вен­но раз­гля­ды­ва­ла нерв­ные ру­ки жен­щи­ны, под­виж­ ные, слов­но у му­зы­кан­та, паль­цы и чув­ст­во­ва­ла, как внут­ри под­ни­ ма­ет­ся раз­дра­жен­ный про­тест. «Она сме­ет­ся над на­ми, – сло­жи­лась чет­кая мысль. – С та­ки­ми ру­ка­ми – мыть по­лы? Хо­ро­шо бы по­про­ сить ад­рес – прий­ти по­смот­реть. А луч­ше – на­нять ее», – воз­ник вто­ рой ва­ри­ант.

– В Аме­ри­ке не при­ня­то спра­ши­вать, и вы мо­же­те не от­ве­чать, но мне ин­те­рес­но, за сколь­ко вы это де­лае­те?

– Семь дол­ла­ров в час.

– Не­ве­ро­ят­но! – да­ла во­лю бро­вям сек­ре­тарь. – Я мень­ше де­ся­ти ни­ко­гда не пла­ти­ла...

– Это аме­ри­кан­ские це­ны.

– А у вас ка­кие? – не по­ня­ла сек­ре­тарь. – Вы раз­ве не в Аме­ри­ке?

– У нас – эмиг­рант­ские.

– Вы ра­бо­тае­те на рус­ских? – уточ­ни­ла она. Жен­щи­на кив­ну­ла с гри­ма­сой лег­ко­го со­жа­ле­ния. То ли по по­во­ ду то­го, что ра­бо­та­ет на «сво­их», то ли по по­во­ду то­го, что во­об­ще ра­бо­та­ет. Сек­ре­тарь вгля­де­лась в эту ма­ма­шу, в ее гор­де­ли­вую по­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 91

сад­ку го­ло­вы, и по­чув­ст­во­ва­ла, что не смо­жет вы­го­во­рить в это ли­цо в се­реб­ри­стом ок­ла­де се­ди­ны, что го­то­ва на­нять ее. Она при­ме­ри­ла по­до­баю­щую это­му ли­цу пла­ту и, не­сколь­ко раз под­няв план­ку, вы­ шла на циф­ру с дву­мя ну­ля­ми в кон­це. «Да она про­сто из­де­ва­ет­ся над на­ми с этим ке­шем в кон­вер­те» – под­ве­ла она итог на­блю­де­ни­ям.

– А по­че­му вы не хо­ти­те вы­пи­сать чек? – спро­си­ла она с пло­хо при­кры­той яз­ви­тель­но­стью.

– У ме­ня нет сче­та в бан­ке, – спо­кой­но при­ня­ла яз­ви­тель­ность жен­щи­на.

– А как же вам пе­ре­во­дят зар­пла­ту? – не­до­вер­чи­во про­тя­ну­ла сек­ ре­тарь.

– У ме­ня нет зар­пла­ты. Вы, на­вер­ное, не по­ня­ли: я не­ле­гал, вот и мою по­лы за кеш, – с лег­кой улыб­кой уточ­ни­ла де­та­ли жен­щи­на. – Так что ес­ли вы до­не­се­те на ме­ня... За две­рью про­зве­нел зво­нок. Жен­щи­на под­ня­лась, ска­за­ла, что обе­ща­ла сы­ну встре­тить­ся на пе­ре­ме­не. Толк­ну­ла дверь в мо­мент, ко­ гда маль­чик по­тя­нул ее на се­бя с дру­гой сто­ро­ны.

– Все? – встре­во­жен­но спро­сил он.

– Да, – кив­ну­ла она. – Ты бу­дешь при­но­сить кеш.

– И они раз­ре­ши­ли? – не по­ве­рил он.

– А ку­да им де­вать­ся? Те­бя что-то сму­ща­ет? – ис­пы­тую­ще за­гля­ ну­ла она ему в ли­цо.

– Нет, – сов­рал маль­чик.

– Мо­жем по­ку­пать «ма­ни-ор­дер», ес­ли хо­чешь, но это глу­пость – тра­тить дол­лар, на ко­то­рый те­бе же мож­но ку­пить мо­ро­же­ное... У те­бя что сей­час?

– Ас­тро­но­мия, – от­ве­тил маль­чик.

– Да­вай про­во­жу.

– Не на­до, – скри­вил­ся он, но она сде­ла­ла вид, что не слы­шит. Они про­шли дол­гим ко­ри­до­ром, свер­ну­ли, он толк­нул дверь, за­гля­ нул и, же­лая по­хва­стать­ся, по­ма­нил ее: – Смот­ри, тут та­кой ма-алень­ кий пла­не­та­рий... Она во­шла. Не­до­умен­но ог­ля­де­ла пус­тую бе­лую ко­роб­ку боль­ шой ком­на­ты.

– Где?

– Ко­гда гас­нет свет, тут все за­го­ра­ет­ся, – об­вел он ру­кой бе­лый куб ка­би­не­та. – Там про­ек­тор... – маль­чик обер­нул­ся, зап­нул­ся и бы­ ст­ро по-анг­лий­ски по­здо­ро­вал­ся. Она обер­ну­лась то­же.

– У нас гость? – ус­лы­ша­ла она те­п­лый муж­ской го­лос. – Ми­ло­сти про­шу. Ска­зоч­ный ста­рик с бе­лой бо­ро­дой, кра­си­вой бе­лой ше­ве­лю­рой, в бе­лом ха­ла­те док­то­ра, ка­за­лось, со­шел с бе­лой сте­ны. Он под­ви­нул

92 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

стул к ра­бо­че­му сто­лу, снял ко­роб­ку на сто­ле, под ко­то­рой ока­зал­ся про­ек­ци­он­ный ап­па­рат, вклю­чил его. За­го­ре­лась ма­лень­кая лам­поч­ ка внут­ри ап­па­ра­та.

– При­са­жи­вай­тесь. Здесь вам бу­дет удоб­но. Пе­ре­ве­ди, – ти­хонь­ко тро­нул он пле­чо маль­чи­ка.

– Спа­си­бо, я по­ня­ла, – ска­за­ла она и опус­ти­лась на стул.

– Про­сти­те, – при­жал он ру­ку к серд­цу. – То­гда зо­ви всех, – под­ бод­рил он маль­чи­ка. Маль­чик вы­гля­нул в ко­ри­дор, а ста­рик пе­ре­ло­жил стоп­ку бу­маг на сто­ле, что-то по­ис­кал в кар­ма­нах ха­ла­та, на­шел, а она ста­ра­тель­но вгля­де­лась в бе­лую сте­ну пе­ред со­бой.

– Вы не то­ро­пи­тесь? – скло­нил­ся к ней Ас­тро­ном. – Не хо­ти­те что-ни­будь вы­пить?

– Спа­си­бо, с удо­воль­ст­ви­ем, – по­ры­ви­сто обер­ну­лась она. Ас­тро­ном дос­тал из ящи­ка сто­ла пла­сти­ко­вый ста­кан и бу­тыль зель­тер­ской. На­лил, га­лант­но по­дал ей, она кив­ну­ла, при­гу­би­ла. Он на­лил се­бе то­же и слег­ка при­под­нял ста­кан вверх, слов­но тос­туя ее. Она скло­ни­ла го­ло­ву в це­ре­мон­ном бла­го­дар­ном по­кло­не, слов­но при­ня­ла при­гла­ше­ние на тур валь­са, и они рас­смея­лись, как за­го­вор­ щи­ки.

– У вас та­кой ми­лый ак­цент, как у мо­ей ба­буш­ки. Вы от­ку­да?

– Ра­ша, – от­ве­ти­ла она, сде­лав лег­кую гри­ма­су, ко­то­рая мог­ла оз­ на­чать «про­сти­те за не­при­лич­ное сло­во». В класс за­гля­ну­ли уче­ни­ки, и Ас­то­ро­ном жес­том ве­лел им вхо­ дить, не от­во­дя от нее те­п­лых глаз.

– И дав­но вы в Аме­ри­ке? Жен­щи­на бли­зо­ру­ко при­щу­ри­лась, на­шла гла­за­ми сы­на, и по­ма­ ни­ла его.

– Пе­ре­ве­ди, что я и сей­час...

– Опять? – с осу­ж­де­ни­ем на­хму­рил­ся маль­чик, но Ас­тро­ном кос­ нул­ся его пле­ча, под­бад­ри­вая, – дес­кать, сде­лай, как про­сят.

– Even now she is not really here, – ска­зал маль­чик.

– Очень хо­ро­шо по­ни­маю вас, – про­ник­но­вен­но кив­нул Ас­тро­ ном.

– Вы пер­вый, – не­до­вер­чи­во взгля­ну­ла в его ли­цо жен­щи­на.

– Охот­но ве­рю, – кив­нул он, слов­но при­ни­мая на­гра­ду. – Все здесь? – спро­сил он класс. – То­гда за­кры­вай­те дверь и на­чи­на­ем ра­ бо­тать. Он по­га­сил свет. В тем­но­те мед­лен­но за­нял­ся рас­свет по пе­ри­ мет­ру ком­на­ты. По­то­лок ок­ра­сил­ся в го­лу­бое с бе­лым, и из го­лу­ бо­го мо­ло­ка взош­ло на ле­вой сте­не солн­це. По­плы­ло по по­тол­ку по­верх дет­ских го­лов оран­же­вое и круг­лое, по­с тоя­ло не­мно­го по цен­тру, и се­ло в го­лу­бое на пра­вой сте­не. По­то­лок мед­лен­но ок­ра­ сил­ся в гус­то-чер­ниль­ный бар­хат­ный цвет, и на тем­ном не­бе за­ми­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 93

га­ли звез­ды. Мяг­кий го­лос Ас­тро­но­ма зву­чал, ста­ра­тель­но на­зы­вая ка­ж­дую по име­ни. Свет­лый кур­сор-указ­ка ос­та­нав­ли­вал­ся под­ ле ка­ж­дой звез­ды, опи­сы­вал гроз­ди со­звез­дий. Класс за­ча­ро­ван­но мол­чал, и жен­щи­на по­чув­с т­во­ва­ла, как пол под но­га­ми кач­нул­ся, слов­но па­лу­ба, и она ока­за­лась за­те­рян­ной в океа­не на верх­ней па­ лу­бе на­деж­но­го оке­ан­ско­го лай­не­ра. Го­лос Бо­га зву­чал, пе­ре­дви­гая со­звез­дия по сол­неч­ной эк­лип­ти­ке. Ме­сяц за ме­ся­цем сме­ня­ли друг дру­га на круг­лом не­бе, воз­ник­шем на мес­те квад­рат­но­го по­тол­ка, и зим­нее солн­це­с тоя­ние ма­ло от­ли­ча­лось от лет­не­го. Ас­тро­ном каш­ля­нул, ос­та­но­вил кру­же­ние звезд и за­го­во­рил о со­ ляр­ных ми­фах, пред­став­лен­ных во всех куль­ту­рах. По­про­сил де­тей за­пом­нить, что не­бо – од­но на всех, а по­то­му уби­вать друг дру­га за то, что все по-раз­но­му празд­ну­ют при­ход вес­ны, по мень­шей ме­ре не­ле­по. Увы – имен­но это об­стоя­тель­ст­во ле­жа­ло в ос­но­ве ре­ли­ги­оз­ ных войн, как по­яс­нил Ас­тро­ном.

– Одни – видели звезду, которая двигалась по небу и останови­ лась над яслями, в которых спал младенец, другие – нет. Но что зна­ чит «видеть звезду»? Это видеть свет. А законы физики таковы, что если сегодня не станет какой-либо звезды, мы еще четыре года не узнаем об этом... Потому что свет от нее все еще будет идти, – закон­ чил Астроном. Ко­гда на по­тол­ке ми­нул год, сно­ва слу­чил­ся рас­свет. Солн­це взош­ло и са­д ить­с я не ста­ло: Ас­т ро­ном вклю­чил свет. Про­шел к чер­ной дос­ке и, по­с ту­к и­в ая ме­лом, на­чер­тил гра­фик: жир­ную бе­л ую точ­к у сле­в а и впра­в о от нее – го­ри­з он­т аль­ную пря­м ую.

– Сол­неч­ная сис­те­ма уст­рое­на про­сто. Это солн­це, – он по­сту­чал мел­ком по ле­вой точ­ке. – На раз­ном рас­стоя­нии от не­го вра­ща­ют­ся пла­не­ты. Раз­ной ве­ли­чи­ны, мас­сы, с раз­ным пе­рио­дом об­ра­ще­ния во­круг солн­ца. Пла­не­та­ми еди­ной – сол­неч­ной – сис­те­мы де­ла­ет их гра­ви­та­ция. Все, кто на­хо­дит­ся в зо­не при­тя­же­ния солн­ца, – это пла­ не­ты сол­неч­ной сис­те­мы. Есть пла­не­ты по­мень­ше – та­кие, что гра­ви­ ти­ру­ют во­круг боль­ших пла­нет. Как, на­при­мер, спут­ник на­шей Зем­ ли – Лу­на. Она вра­ща­ет­ся во­круг Зем­ли, а вме­сте с ней уже – во­круг Солн­ца. Он на­нес на го­ри­зон­таль­ную пря­мую семь жир­ных то­чек-пла­нет и ка­ж­дой до­ба­вил фраг­мент ор­би­ты – вер­ти­каль­ной чер­точ­кой пе­ ре­черк­нув го­ри­зон­таль­ный луч.

– И они все круг­лые? – не­тер­пе­ли­во спро­сил де­ви­чий го­лос.

– Пре­крас­ный во­прос, – ра­до­ст­но от­клик­нул­ся Ас­тро­ном. – Нет, не все. Толь­ко ос­нов­ные пла­не­ты. Есть мно­го... – и он на­ри­со­вал в угол­ке дос­ки кри­во­ва­тую кар­то­фе­ли­ну. – ...кри­вых, как кар­тош­ка, спут­ни­ков, ко­то­рым не хва­та­ет мас­сы и гра­ви­та­ции на то, что­бы при­нять со­вер­шен­ную фор­му ша­ра. Мы зай­мем­ся ос­нов­ны­ми. Итак,

94 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Зем­ля, на ко­то­рой мы с ва­ми сей­час на­хо­дим­ся, Ве­не­ра, где мы, мо­ жет быть, бы­ли... Марс, к ко­то­ро­му сей­час ле­тят на­ши ко­раб­ли... Ас­тро­ном при­нял­ся над­пи­сы­вать точ­ки на бе­лом лу­че, про­тя­ну­ том от Солн­ца. Имя пла­не­ты ввер­ху, и вни­зу – ко­ли­че­ст­во дней, за ко­то­рые она об­хо­дит солн­це по кру­гу.

– У всех пла­нет сол­неч­ной сис­те­мы раз­ные ор­би­ты и ско­рость дви­же­ния. Кто ска­жет, за ка­кой пе­ри­од Зем­ля опи­сы­ва­ет пол­ный круг?

– Год, – раз­дал­ся зна­ко­мый де­ви­чий го­лос.

– Со­вер­шен­но вер­но! Три­ста ше­сть­де­сят пять дней...

– А этот гра­фик, – это и есть «па­рад пла­нет», ко­гда они вот так вы­страи­ва­ют­ся – друг за дру­гом? – спро­сил маль­чик.

– Нет, – Ас­тро­ном до­пи­сал по­след­ние циф­ры, по­вер­нул­ся к клас­ су и ска­зал та­ин­ст­вен­ным ше­по­том: – Вот те­перь – са­мое глав­ное. То, что вы ви­ди­те – это ус­лов­ное изо­бра­же­ние сол­неч­ной сис­те­мы на плос­ко­сти. На са­мом де­ле пла­не­ты не вы­страи­ва­ют­ся друг за дру­гом ни­ко­гда. Они на­хо­дят­ся в по­сто­ян­ном дви­же­нии. Это за­кон пла­нет. Ос­та­нов­ка – это смерть. Но у ка­ж­дой – своя ор­би­та. Объ­ем­ная мо­ дель их ор­бит наи­бо­лее пол­но пред­став­ле­на в дей­ст­вую­щей мо­де­ли ато­ма Ниль­са Бо­ра, ко­то­рую вы, на­вер­ня­ка, знае­те... Ви­де­ли? – ок­лик­ нул он класс.

– Да-а, – не­строй­но ото­зва­лись не­сколь­ко го­ло­сов.

– Еще од­но сви­де­тель­ст­во гар­мо­нич­но­го уст­рой­ст­ва ми­ра: что ввер­ху – то и вни­зу – са­мое боль­шое и са­мое ма­лое в од­ной сол­неч­ной сис­те­ме жи­вет по од­но­му за­ко­ну. Вы долж­ны по­нять прин­цип, а такто пла­не­ты, ко­неч­но, не здесь, – Ас­тро­ном при­под­нял­ся на цы­поч­ки, ад­ре­су­ясь ко­му-то даль­не­му. – Это за­кон и его сле­ду­ет за­пом­нить... И под­ле ка­ж­дой точ­ки-пла­не­ты Ас­тро­ном вы­вел три боль­шие бу­к­вы – NRH. – Not really here, – гром­ко рас­шиф­ро­вал он их, по­сту­ки­вая мел­ ком. – Вам хо­ро­шо вид­но? – об­ра­тил­ся он к гос­тье.

– Да, спа­си­бо, – еле слыш­но от­ве­ти­ла она.

– Это, на са­мом де­ле, глав­ное, что сле­ду­ет иметь в ви­ду, ко­гда рас­ су­ж­дае­те о пла­не­тах, – он про­шел­ся по ка­ж­дой точ­ке еще раз, на­зы­ вая ка­ж­дую по име­ни. – Зем­ля – не здесь, Ве­не­ра – не здесь! Марс – не здесь. Мож­но по­дой­ти и с об­рат­ной сто­ро­ны, – обер­нул­ся он к клас­ су. – Ес­ли что-то на­хо­ди­ся в не­ко­ем оп­ре­де­лен­ном «здесь», – зна­чит это не Пла­не­та... Она стоя­ла на ко­ле­нях над гряз­ной ван­ной и тер­ла ее щет­кой. Ху­до­ща­вая бла­го­об­раз­ная ста­ру­ха стоя­ла над ней и ука­зы­ва­ла тро­стью в угол, где ос­та­ва­лась еще грязь.

– Здесь, здесь и здесь еще... Жен­щи­на ки­ва­ла, ма­ка­ла мо­чал­ку в бе­лую пас­ту мою­ще­го сред­ ст­ва в бан­ке и сно­ва тер­ла. В су­мер­ках она вы­шла из мно­го­этаж­но­го

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 95

до­ма на ок­раи­не Нью-Йор­ка, за­про­ки­ну­ла го­ло­ву вверх, и с тру­дом – сре­ди фо­на­рей и не­оно­вой рек­ла­мы – на­шла в свет­лом не­бе пер­вую звез­ду.

– Как ты это вы­дер­жи­ва­ешь? – спро­сил сын, ко­гда она ут­ром по­ гла­ди­ла утю­гом два­дца­ти­дол­ла­ро­вую ку­пю­ру, уло­жи­ла в кон­верт и по­да­ла ему.

– Лег­ко, – ска­за­ла она, по­пле­вав на утюг. – Я не вклю­ча­юсь. Ста­ ру­ха пра­ва: я стою над ван­ной и не ви­жу... Ни ван­ны, ни гря­зи, ни ее са­мое... Ай эм нот риа­ли хиа... Сын кив­нул с ус­меш­кой.

– Это-то и при­во­дит всех в ярость. Сын спря­тал кон­верт с ку­пю­рой во внут­рен­ний кар­ман ту­жур­ки и вы­ско­чил за дверь. Год спус­тя она при­шла к той же сек­ре­тар­ше.

– Сын по­бо­ял­ся не­сти та­кой боль­шой чек, – ска­за­ла жен­щи­на и по­ло­жи­ла кон­верт пе­ред сек­ре­та­рем. Та из­влек­ла из кон­вер­та чек, за­ гля­ну­ла в не­го и под­ня­ла гла­за на жен­щи­ну.

– Пять­сот? – не­до­умен­но пе­ре­спро­си­ла она – Для нас – это со­стоя­ние.

– По­ни­маю, – сов­ра­ла сек­ре­тарь. Жен­щи­на пе­ре­ми­на­лась у две­ри и не ухо­ди­ла.

– Я хо­те­ла уз­нать, – сму­щен­но ска­за­ла она. – В ка­кой ау­ди­то­рии ас­тро­но­мия. Есть ли се­го­дня пре­по­да­ва­тель... Я не знаю его име­ни, та­кой с бо­ро­дой...

– О-о, – про­тя­ну­ла сек­ре­тарь. – Мис­тер Так­ман... Со­жа­лею, но он умер. Ми­лей­ший был че­ло­век. Вы его зна­ли? Жен­щи­на от­шат­ну­лась, и ще­ка ее дер­ну­лась.

– Я од­на­ж­ды бы­ла на его лек­ции... – не­оп­ре­де­лен­но по­ве­ла она в воз­ду­хе чут­кой ру­кой и вы­шла, не про­стив­шись. Она шла по школь­ной ле­ст­ни­це, вце­пив­шись в по­ру­чень так, слов­но под но­гой ка­чал­ся ко­рабль. В скве­ри­ке под­ле шко­лы опус­ти­ лась на ска­мью под ог­ром­ным де­ре­вом, по­са­жен­ным до то­го, как Ко­ лумб от­крыл этот кон­ти­нент, про­мок­ну­ла гла­за кра­ем бе­лой ру­ба­хи на­вы­пуск, от­ки­ну­лась на спин­ку ска­мьи и за­про­ки­ну­ла вверх ли­цо. Сквозь гус­тую зе­лень ста­ро­го рас­ки­ди­сто­го соз­да­ния про­гля­ды­ва­ло го­лу­бое. «Нет, – воз­ра­зи­ла она сек­ре­та­рю. – Это не про не­го. Он про­сто... not really here»...

2007

96 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

СЫНОВЬЯ ИОВА «Жизнь моя дуновение... Завтра поищешь меня, а меня нет» Книга Иова, глава 7.

С

I.

олнечным ранним утром 25 мая 1979 года в Нью-Йорке вышел из дома на улицу шестилетний мальчик Итан. Впервые в жизни от­ правился один на остановку школьного автобуса, что была в двух кварталах от дома. И не пришел – ни к началу занятий в класс, ни домой после уроков. И вообще больше его никто никогда не видел. К вечеру на поиски Итана вышел весь старый район Сохо. Молодые родители Джулия и Стан ходили с соседями по дворам, звали «Итан, Итан», но никто не откликнулся и Итан к ним не вы­ шел. Всю ночь Стан – он был фотограф – печатал портреты сына, а утром они с Джулией оклеили все столбы, заборы и стены фото­ графиями сияющего Итана и подписали: «Пропал». Пониже фото, Джулия добавила: «Блондин с голубыми глазами, в черной кепке, голубой вельветовой курточке, в голубых брюках и голубых сни­ керсах с полосками, с голубым тряпичным рюкзаком с маленьким слоником»... Соседи делали ксерокопии и еще через день центр Манхеттена, оклеенный этими листовками, походил на раненного, перевязанного рваным бинтом. Итана искали, прочесывая каждый сантиметр про­ странства, но даже собака не взяла его след. Он словно провалился сквозь землю. О нем говорили по радио и телевизору. Его портрет впервые в истории Америки напечатали на пакетах молока, чтобы весь штат Нью-Йорк знал, как выглядит пропавший ребенок. За ним последовали другие штаты. Наконец, Президент Ро­ нальд Рейган встал перед камерой и по всем телеканалам прямо ска­ зал, что это беда и позор, когда страна не знает, куда деваются ее дети. Так шестилетний Итан Патц стал самым знаменитым пропавшим ребенком Америки, а его исчезновение – национальной трагедией.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 97

II. Теплым майским полднем 1989 года в центре Москвы, в переулке на задворках Лубянки, подле старого католического собора сидела, откинувшись на скамейке женщина лет тридцати пяти, и, подставляя солнцу лицо, загорала. Из-под приспущенных ресниц она смотрела на глазок камеры, спрятанный под стрехой крыши одного из кор­ пусов Лубянки, и словно подразнивая лейтенанта, который мог раз­ глядывать ее, улыбалась краешком губ. Дверь собора открылась. Тол­ каясь, высыпали на улицу нарядные дети и переулок огласил детский смех. Они расселись по машинам с дипломатическими номерами и уехали, и только мальчик лет семи направился к ней. Русый, с серыми глазами, в синей кепке-бейсболке, сиреневой куртке, серых вельвето­ вых джинсах и серых сникерсах.

– Ну, что сегодня было, Оська? – порывисто поднялась женщина и поцеловала сына.

– Жвачку давали, – похлопал себя по карману Осик, чавкая жвач­ кой, и помахал в воздухе яркой оберткой. – Выменяю у Сереги на две «базуки»...

– Прям так давали – полными карманами? – недоверчиво поко­ силась она, подхватила сумку, и направилась к метро.

– Ага, – кивнул он. – Папский нунций привез кучу.

– Нунций – это кто?

– Папин друг из Рима, ты чего, мам, не знаешь?

– Меня в католический собор не водили. За такое недавно во­ обще сажали...

– А щас? – испуганно посмотрел на нее сын.

– Щас, – передразнила она. -...жвачку дают, как видишь. Но при­ сматривают за нами, – она ткнула пальцем в другую камеру, направ­ ленную на них, в переулок, на дверь собора.

– Это сам Папа нам жвачку передал. Из самого Ватикана. И кон­ феты...

– Господи, помилуй, – взмолилась она. – Христос бы от ужаса сам на крест влез, если б видел, как вас жвачкой заманывают. А в честь чего подарки?

– День И-о-ва, – с трудом выговорил Осик с полным ртом.

– Это кто ещё?

– Страдалец, – с удовольствием протянул Осик новое слово, не переставая жевать. – У него куча всего была, а черт к Богу пришел, сказал, что так нечестно, что Бог ему все дает, а другим – ничего, ну, и Бог сказал – можешь все забрать, чего там у него хорошего есть...

– Черт – к Богу? – недоверчиво переспросила она.

98 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Ага, – глубоко кивнул Осик. – Или сатана... Только самого, го­ ворит, не трожь. И черт у этого... Иова всех поубивал – сначала всех зверей, а потом и детей.

– Кошмар! Это вам такие ужасы с утра пораньше? Ничего себе – воскресная школа!

– Ну день же Иова сегодня, – рассудительно сказал Осик. – И ни­ какого ужаса, мамочка. Потому что Бог потом черту еще и болезни разрешил на него напустить, а Иов страдал, но все равно про Бога ничего плохого не сказал. И Бог ему за это все обратно дал. Даже больше, чем было, – Осик похлопал себя по полному карману.

– Чего – обратно дал? – хмуро переспросила Васса.

– Всего! И богатства, и зверей, и детей.

– Как лесоруб в Красной Шапочке: разрубил волку пузо и вышли дети оттуда?..

– Нет, новых дал, – беспечно отмахнулся мальчик с полным ртом жвачки. – Ровно сколько было – семь сынков и три дочки. Они вошли на станцию метро.

– Под ноги смотри, – строго сказала мама, ступая на эскалатор.

– Я не бог, и не Иов – мне нужен этот мальчик, а не какой другой... Они покачивались в вагоне метро.

– Мам, а почему Наталья Николаевна говорит, что человек про­ изошел от обезьяны? – шептал ей на ухо сын. – Нунций сказал, что от Бога.

– Противоречия нет, – твердо ответила она. – Некоторые люди от Бога, а некоторые – от обезьяны. Присмотрись получше, и сам увидишь, кто у вас в классе от кого. Сын сосредоточенно жевал.

– От Бога – я, – наконец, сказал он, ткнув себя пальцем в грудь. – И Серега из первого подъезда, а Димон вообще от черта. У него даже рожки видны вот тут, – и он коснулся головы.

III. Поздней весной 1993 года московская художница Васса Сизова прилетела с десятилетним сыном Иосифом в Америку. Ее графи­ ческие работы отобрали для выставки в Музее искусств Дюк Уни­ верситета в Каролине, и пригласили принять участие в семинаре, посвященном проблемам советского андеграунда. Май они гостили в американской провинции, а лето решили провести в Нью-Йорке. Прожаренный солнцем остров Манхеттен, распластанный на воде, как камбала, утыкался носом в океан. Дышать было трудно: казалось, что вдыхаешь капли воды, как в простуду над кастрюлей, полной от­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 99

варной картошки. Друг юности встретил их в аэропорту, промчал по натянутым в небе мостам, довез к другим друзьям, и первые дней десять дорогими гостями они переходили из дома в дом, разнося по­ дарки и ночуя там, где застала ночь. Ждали, пока ответит на звонок внучка московской приятельницы-коллекционера, у которой пусто­ вала квартира в Гринвич-Виледж. Наконец, все концы соединились, и юная пропахшая марихуаной девица проводила их в старинный дом красного кирпича, открыла двери, показала, как включать газ-светтелефон-стиральную машину, вручила ключи и оставила одних. За окном тихонько бренчала гитара да изредка квакали клаксоны авто­ мобилей. Осик придирчиво осмотрел запоры на окнах, бесстрашно щел­ кнул потайными замками, открыл окно, поднырнул под раму и вы­ шел на маленький ржавый балкон пожарной лестницы, похожий на капитанский мостик. Встал, как капитан корабля, и оглядел с высо­ ты четвертого этажа узкую тенистую улочку с булыжной мостовой. Густые кроны старых платанов тянули ветви к окнам мансард, вы­ ходившим на красные черепичные крыши. Птицы прятались в гуще. Он глянул вниз и растерянно обернулся: «Мам, смотри, там мальчи­ ки целуются»... Васса свесилась вниз из окна и сквозь прутья балкона увидела пестрядь кабачков, столики на тротуаре, полуголую публику и маль­ чиков. «Твою мать! – подумала она, но вслух, как можно более небрежно сказала: – Да, бывает. Залезай назад». Она знала, что ребенку следует немедленно дать любой ответ, так как именно молчание родителей вызывает пристальное внимание к предмету. Они оказались в квартале «гей-тауна», как она узнала на следую­ щий день. Обитатели района развешивали полосатые флаги цвета радуги над дверями своих домов и бизнесов – готовились отмечать какой-то свой праздник. Васса со словарем изучила листовки на сте­ нах химчистки, парикмахерской и кафе, и узнала, что четверть века назад в этом районе кто-то избил каких-то мальчиков за то, что они целовались. Это вызвало волну протестов, и город впервые пошел колонной в защиту сексуальных меньшинств. В бледных ксерокопи­ ях газет той поры в первом ряду она опознала только Джуди Гарланд и юную Лайзу Минелли. «Ничего себе, – подумала Васса, но когда сын уснул, набрала Мо­ скву и сказала соседке в трубку иначе: «Блядь, такая прекрасная квар­ тира, а надо сваливать». И поделилась опасениями, что жить в этом районе опасно – вся­ кий норовит мальчишку погладить по голове, угостить жвачкой,

100 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

конфетой, сделать комплимент – «Какой прелестный мальчик», за­ звать в свой кабачок, магазинчик.

– И конфеты такие, знаешь, в красивых обертках, в вазочках всю­ ду стоят. Ну, конечно, пробовала. Вкусные. Да я их не бось, – с доса­ дой протянула Васса. – Я себя боюсь: прибью кого-нибудь ненароком и сяду, а пацан сиротой вырастет. В открытое окно с улицы доносилась музыка, смех и пулеметные очереди выхлопных труб мотоциклов. Еще пару дней спустя, выйдя с сыном из очередного магазина, где ему позволили погладить красавицу-кошку и поговорить с попугаем, Васса обнаружила, что взмокла от напряжения. Она дошла до скве­ рика на перекрестке трех улиц, опустилась на скамью и глухо сказала: «Значит, так, сынок, смотри, какая история. Тебе одиннадцать лет, ты взрослый парень. Нам в школе говорили, что Ленин в этом возрасте уже Маркса читал, а я тебе скажу, что тебя... – она запнулась, помедли­ ла, и твердо продолжила: – Никому не позволяй себя гладить по голо­ ве, и ни у кого ничего не бери – ни жвачек, ни конфет. Потому что... Тебя покупают. Тут насиловать грубо никто никого не будет: заманят лаской – и хана. Я тебя не спасу, и никто тебя не спасет». Сын выслушал, не мигая, хоть и не очень понял, о чем она. Конфеты лежали везде бесплатно – в банке, на почте, в кафе.

– Но все ж берут, – попробовал возразить он.

– А ты – не трогай. Жил как-то без них и еще проживешь. С тетками, которые тоже целовались на каждом углу, было про­ ще: никто из них к мальчику не приближался. Напротив – его оби­ дели: среди бела дня Васса с Осиком вышли из метро в ливень, и не глядя нырнули в дверь первого попавшегося кафе – переждать. Вы­ брали свободный столик и не успели сесть, как к ним вышла широ­ коплечая бабища с биллиардным кием наперевес, – в другой комнате слышались удары шаров.

– Мужчинам нельзя, – строго сказала она, держа кий, как копье. Васса равнодушно кивнула и направилась к стойке бара – попро­ сить воды.

– Мужчинам запрещено, – построже повторила барменша, кив­ нув на сына.

– Это он мужчина? – уточнила Васса.

– Йес, мэм, – ответила та. – Если вы не покинете помещение, я приглашу... – она с угрозой произнесла непонятное слово.

– Пошли, мам, – Осик взял ее за руку и потащил к выходу. «Мы-то выйдем, но вы сейчас сами наживете себе врага на ров­ ном месте», – хотела она сказать барменше, но вместо этого кивнула сыну: «Пошли».

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 101

Толкнула дверь и только тут разглядела, что она была оклеена портретами Навратиловой – с ракеткой и без – и канадской певицы Кей-ди, в высоком кресле в мужском костюме с намыленной щекой. Полуголая модель Синди Кроуфорд, склонялась над ней с бритвой в позе услужливого брадобрея.

– Суки, – процедила Васса, ступая под дождь, который все лил. Еще через неделю весь район вышел на парад. Ряженые мужики в платьях и театральных париках синего и зе­ леного цвета, с подложной грудью, изображали веселье: танцевали, кокетничали с другими мужиками, затянутыми в блестящую кожу с цепями на поясе и груди, позировали перед всеми желающими снять их. Сын затравленно втянул голову в плечи и стыдливо потупил глаза в тротуар.

– Да не стесняйся – смотри, – подбодрила его Васса. – Они для того и вырядились, чтоб привлечь внимание. Изучай уродов. Лету не было конца. Они ездили в Бруклин на океан, загорали на пляже в Лонг Айленде, гуляли до полуночи по Бликер Стрит, слу­ шали концерты под открытым небом, встречались со старыми дру­ зьями, которые уехали десятилетия назад. Многие видели мальчика впервые, и каждый норовил подарить ему игрушку. Заваленный по­ дарками, Осик чувствовал себя богачом. Город походил на парк, пол­ ный диковинных аттракционов. К концу сентября жара спала. Стало легче дышать, и они принялись паковать подарки, старательно пере­ бирая, что кому – бабе, деду, соседу Сереге. Неожиданно на экране телевизора возникла Москва, заставленная танками. Танки стреляли, Дом правительства на Красной Пресне горел.

– Ты ж не повезешь меня туда, где стреляют? – сдавленно спросил Осик. Васса молчала. «Танков испугался? – хотела она спросить с насмешкой. – Там будней бояться надо», – но голоса в горле не было.

– Хорошо, можешь ехать, – продолжил Осик. – А я думал, как буду убегать от тебя в аэропорту, а сейчас понял, что никак. Потому что я вообще туда не поеду. У Вассы закружилась голова, и сизый сигаретный дымок коль­ цами поплыл перед глазами. «Так, наверное, умирают», – спокойно отметила она. Васса не просто верила в загробную жизнь, а знала наверняка, что после смерти очнется, как после сна, и пойдет по какой-то дру­ гой земле под другим небом. Нынче всё было именно так: она стояла под небом Нью-Йорка на земле Америки, а старая привычная жизнь оборвалась и отлетела, как пуговица с пальто.

102 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

«Нет, это не смерть, – осадила она себя. – Шок наверное». Времени на поиск определения не было – сын, которому она при­ думала необыкновенные каникулы, стоял перед ней с круглыми от страха глазами.

– Танков испугался, – проговорила она пересохшими губами.

– Так стреляют же! Дом вон горит!..

– Погасят, – сказала она и подумала: «Что я говорю?» Она точно знала, что следует говорить любую чушь, только не молчать. «Голос дрожит, – отметила она. – Плевать. Ребенок слышит не слова, а тепло.»

– А что ты будешь делать дальше, подумал? – спросила она по­ строже.

– Да, – откликнулся Осик посмелее. – Я позвоню в девять-одинодин.

– Что это за номер?

– Бесплатный такой, для срочного, кому чего. Пожар когда, или скорая помощь. По телевизору сто раз показывали...

– Понятно, – Васса поднялась, налила себе в высокий стакан воды, села за стол перед телефоном, раскрыла записную книжку и принялась звонить по всем номерам.

– Мы решили задержаться, перезвони, когда услышишь, – корот­ ко роняла она в трубку бесцветным голосом без интонаций. Осик сел спиной к ней и уставился в зарево пожара на экране телевизора. Уже стемнело, когда Васса поняла, что ни один человек ей не перезвонил. Это напомнило старую игру. ...В послевоенном детстве без игрушек в нищем украинском го­ родке, где каждый сам строгал себе то рогатку, то саблю, прятки оста­ вались любимой игрой. Пацаны вываливали во двор, становились кружком, проговаривали незабвенное «На златом крыльце сидели...» или считались – на кого десять нападет. Десятого разворачивали ли­ цом к стене в тени развесистой шелковицы, а когда тот, сосчитав своё «три-четыре-пять, я иду искать» – поворачивал голову, двор был пуст. Всё оставалось на своих местах – шелковица, пыльная улица с булыжной мостовой, что открывалась в створке ворот, но было дру­ гим. Потому что со двора уходила жизнь: все исчезали. Их следовало найти, поймать за руку и вернуть во двор. В Нью-Йорке искать канувших не имело смысла. Все исчезли, это нужно было принять, и выйти самой, как она вышла однажды из опустевшего двора, когда птицы разорались над головой так, что Васса приоткрыла глаза. Орел восседал на разлапистой ветке шел­ ковицы. Маленькие птицы кричали, вились вокруг него и, с разгона толкали, били орла в плечо, а он сидел каменным истуканом, брез­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 103

гливо отвернув вбок голову с крючковатым клювом. Васса тряханула ветку шелковицы, орел шумнул крыльями, взлетел над пустым дво­ ром, и она разглядела в его когтистой лапе схваченное мертвой хват­ кой гнездо, полное птенцов. Первым откликнулся на ее звонок сын хозяйки квартиры. Ска­ зал, что приедет забрать ключи. Последнюю ночь в Гринвич Виледж Осик спал, а она паковала подарки, и дивилась, как они в одночасье утратили смысл. Задремала под утро на узком диване, не раздеваясь. Решила, что позвонит знакомой старухе – соседке по двору на Украи­ не. Старуха жила одна, и Васса решила, что ее можно обременить на какое-то время. Седой подтянутый бородач пришел за ключами ранним утром. Был нелюбезен, смотрел с подозрением на нее, чемодан, придирчиво оглядывая квартиру – не исчезло ли что. С брезгливым укором уточ­ нил, навсегда ли они решили остаться. Васса неопределенно пожала плечом и поняла, что он начисто забыл, как его самого вывезли сюда ребенком, и мать слонялась с ним по съемным углам. С усилием она улыбнулась ему на прощанье. С большим чемоданом медленно пошла к метро. Осик нес рюк­ зачок, туго набитый его одежками и игрушками. Васса не чувствовала под ногой тротуара, но ступала размеренно, не подавая вида, что ставит ногу на вату. Полая, как воздушный шар голова, кружилась, норовила взлететь, и большого труда стоило совладать с желанием поставить чемодан и канатоходцем раскинуть руки, дабы удержать равновесие. «Так выглядят самоубийцы, когда их откачиваешь, а они не по­ нимают, на каком они свете, – сказала ей соседка по новой квартире.

– Помню, делала искусственное дыхание одному – рот-в-рот, и аж расплакалась от радости, когда он задышал. А он открыл глаза, и за­ кричал от ужаса, поняв, что живой». Она жила напротив старухи, у которой они поселились. Старуха сразу предупредила, что Васса может у нее пожить ме­ сяц, а вот ребенка больше недели нельзя.

– Есть закон, по которому бедным дают квартиры за небольшую плату, но только одиноким.

– И к вам не могут приехать друзья? – не поверила Васса.

– Могут, но не надолго. Вы оставайтесь – проверяльщики ночью не ходят. А ребенок – очень заметно. Я могу потерять льготное жильё.

– Понятно, – убито сказала Васса и ушла в отведенную им ком­ нату. – Ты можешь пожить у Сашкиной мамы? Пока я что-нибудь придумаю... – жалобно спросила она.

– Да, – кивнул сын и улыбнулся, вспомнив кудрявого пуделя, с которым играл, когда они были в гостях у родителей старого друга.

104 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Симочка, – глухо сказала в трубку Васса. – Я могу к вам прие­ хать? Нет, не уехали, расскажу... Через пару часов, я думаю. Васса оглядела слепыми глазами четыре угла чужой комнаты, до­ стала из чемодана сменку белья – трусы, носки, футболки – и упако­ вала маленький рюкзачок.

– Тут все – полотенце, зубная щетка. Не теряй и вещи свои в чу­ жом доме не разбрасывай. Это надолго теперь – жизнь в рюкзаке. Кепку не снимай – там ветер с океана... Она продолжала говорить в поезде, который тащился из Верх­ него Манхеттена в Бруклин. Наказывала рано ложиться, рано вста­ вать, не пялиться со стариками в русские программы по телевизору, а смотреть американские и впитывать язык. Потом они долго шли от метро, долго сидели за столом на кухне у Симы и ели макароны по-флотски. Потом он играл с Чарликом и слушал, как она отсчиты­ вала деньги – за ночлег и еду на месяц вперед. Видел, как Сима пере­ глядывалась с мужем. Потом стемнело, и Сима с Тимой проводили ее до метро. Осик одной рукой держал Вассу за руку, а другой – вел Чарлика на поводке. Прощаясь, Васса прижала его голову к груди, поцеловала в макушку, села в поезд, а он шел назад со стариками, сглатывал слезы, и не знал, куда девать свободную руку. Его уложили на диване в проходной комнате и, засыпая, он слушал, как радовалась Сима, что у нее теперь есть деньги на билет в Израиль... В вагоне под перестук колес Васса закрывала глаза и видела по­ слевоенный двор, где кричали птицы, и не хотелось никого искать за кустами и сараями. Вспоминала, как вышла из игры. Сейчас нужно было сделать то же самое... Она уперлась лбом в прохладу стекла, словно пыталась выдавить его, оттолкнулась от сиденья двумя руками и поднялась. Вышла на нужной станции и пошла в темноте к дому, где горел свет в окне ста­ рухи. Поклонилась ей и отметила, что та даже не спросила, где Осик. Набрала в кухне из-под крана стакан воды – больше ничего не могла проглотить, закрыла дверь отведенной ей комнаты и опустилась на продавленный матрас. Смотрела в темень и не могла поверить в пре­ ображение: все, что радовало вчера – Нью-Йорк, продутый ветрами Манхеттен, – оборачивалось стеной, о которую она билась бабочкой о стекло, и не могла продраться к пониманию того, как теперь жить... Оставшись без сына, Васса силилась объяснить себе, что она тут де­ лает – в чужой, пропахшей нафталином комнате, когда в Москве есть уютная своя с ковром над диваном, и не могла. Соседка нашла Вассе работу – убирать квартиры и присматри­ вать за пожилой женщиной. Сил мотаться к сыну в Бруклин каждый день не было. Оставался телефон – утром и перед сном – послушать

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 105

его голос и угадать, что там происходит в Бруклине, в чужой семье. Выходные они проводили вместе. Осик погрустнел, но не жаловался, хотя заглядывал в лицо все требовательнее – дескать, когда уже по­ селимся вместе? Теплая сухая осень быстро стала мокрой и ветреной. Васса по­ звонила знакомым американцам, которым в разное время помогала в Москве, спросила, нет ли у кого теплой одежды для мальчика. Толь­ ко богатый режиссер главной телекомпании вынес ей старую потер­ тую куртку-пуховку, шапку и шарф своего выросшего сына. «Спасибо, – сказала Васса, а про себя отметила: «Урод», штопая подранную на рукавах куртку. Дальше полил дождь, сын промочил ноги и простудился. Сима позвонила, сказала, что он кашляет. Васса отменила работу, приехала в Бруклин, посмотрела на сына, и твердой рукой подвинула к себе телефонный аппарат.

– Какой там номер, ты говорил, когда решил тут остаться?

– Девять-один-один, – еле слышно выговорил простуженный Осик. Васса набрала. На бедном английском спросила, как вызвать вра­ ча на дом. Строгий мужской голос ответил, что вызвать врача нельзя, но можно самим пойти в госпиталь.

– Но у него жар! – выдавила пострясенно Васса.

– Вызовите такси. Вы где находитесь? – спросил голос.

– Сима, где я нахожусь? – крикнула Васса и Сима назвала адрес.

– Это пара кварталов от госпиталя, – сказал мужчина. – Идите, вас примут, – твердо добавил он. Глубокой ночью она медленно шла по черному широкому про­ спекту. Сильный упругий ветер с океана толчками бил в грудь. Сын, закутанный шарфом, кашлял, оглашая ночь лаем, а она твердила себе: «Запоминай». Имена приятелей, что кружили вокруг неё в хороводе на вернисажах в пору ее успеха, проходили перед глазами, словно ти­ тры на черном экране ночного неба. «Всех – всю телефонную книжку – выбросить», – наказывала себе Васса. У нее всегда останавливалось сердце, когда Осик кашлял, но в Москве были друзья-врачи, и среди ночи можно было вызвать «скорую», доехать до больницы, где либо главврач, либо завотделением был свой, а тут... В госпитале горел свет. В приемном отделении пациентов не было.Толстая черная регистраторша в белом халате потребовала документы. Васса ответила «нет»: ни страховки, ни документов, ни денег. Есть кашель и нужна помощь. Черная медлила. Васса мрачно смотрела на нее сквозь толстое стекло и чувствовала, что готова со­ крушить и стекло, и стойку перед носом этой безучастной тетки, но поможет ли это сыну? Она даже отступила подальше, чтоб не распла­

106 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

вить ненароком стекло. Господь миловал: открылась боковая дверь, из нее вышла изящная белая женщина. Взглянула на Вассу и стреми­ тельно пошла наперерез ее горячечному взгляду, направленному, как ствол орудия на черную.

– Что у вас?

– Он кашляет, – выдавила Васса и поперхнулась. Женщина кивнула, взяла Осика за руку и повела за собой. Васса последовала за ним, как тень. К рассвету ему сделали рентген, нашли пневмонию, дали при­ горшню антибиотиков, рецепт, велели неделю пить таблетки, и если не полегчает, приходить снова. Утром они вернулись к Симе. Васса ухаживала за Осиком, засыпая на полу подле его дивана в проходной комнате. А когда через пару недель Осик перестал кашлять, за окном повалил снег. Выходить в зиму после пневмонии было не правильно, но старуха в Манхеттене уехала на Новый год в Вермонт, и Васса ре­ шила нарушить запрет – увезти Осика и побыть с ним наедине, как в Москве. Он спал день и ночь, повеселел, а Васса не отходила от пли­ ты и все варила что-то любимое. Осик болтал, делясь впечатлениями обо всем, что успел увидеть. А хозяйка неожиданно вернулась рань­ ше времени, и возмутилась, что ребенок в квартире. Васса жалобно просила прощения, умоляла дать ему поправиться.

– Он не может тут находиться, – отрезала старуха. – И вообще в Америке запрещено детям появляться на улице в течение дня.

– Почему? – не поняла Васса.

– Ребенок должен быть в школе. Если увидят, что он не в школе, его задержит полиция, вас лишат родительских прав, а ему найдут фостер-фэмели, – закончила она по-английски, и потребовала вер­ нуть ключи. Васса поняла без перевода. Рука дрожала, когда она подала ключи. В кухне она набрала номер приятеля, у которого была дочь – ро­ весница Осика.

– Саня, можно Осик у тебя посидит, а я пробегусь? Саня жил неподалеку. Васса привела сына, а сама пошла по школам. Школы в Верхнем Манхеттене были жуткие. Ор стоял на весь квартал. Смуглые подростки из Пуэрто-Рико и Доминиканы забра­ сывали мяч в кольцо под общее улюлюканье, а свободные от игры курили марихуану. Охрана школы – пара теток в униформе – не вме­ шивалась. Васса смотрела на них, вцепившись в прутья ограды, от­ деляющей спортивную площадку от тротуара, и чувствовала себя в зоопарке, куда возила Осика по выходным разглядывать детенышей в вольере молодняка. Впустить сына в вольер она не могла.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 107

Вспомнила, как летом подвела его в парке к группе мальчишек, гонявших мяч, и спросила, возьмут ли в игру. Кто-то кивнул, бросил ему мяч, и Осик радостно вступил в круг. Час спустя, когда Васса при­ шла за ним, все дети были на месте, не было только сына.

– Эй, никто не видел, куда пошел мальчик в синей футболке?

– Белый? – спросил парнишка.

– Белый – что? – не поняла она. Белого на сыне были только носки.

– Мальчик белый? – поточнее переспросил подросток с мячом.

– Да, – радостно – от понимания вопроса – кивнула она.

– Вон там, – кивнул паренек в дальний угол парка, где были качели. Так она узнала, что подростки в Верхнем Манхеттене различают друг друга по цвету. Васса прошла два десятка кварталов по Бродвею вверх и вниз, и не нашла ни одного двора, в котором могла бы оставить сына со спокойной душой.

– А в какую школу твои дети ходят? – спросила она Саню, вер­ нувшись.

– Почем я знаю? Наташка ее отдавала. Лизка, где твоя школа? Вихрастая Лизка выглянула из ванны, где вместе с Осиком кор­ мила белого кролика.

– На двадцать первой, а что?

– Осика надо в школу, – кивнула на сына Васса.

– Ой, давайте к нам, – обрадовалась Лизка. – Прям завтра при­ езжайте! Сговорились, что на большой переменке Васса будет ждать Лиз­ ку на крылечке школы. Саня заказал пиццу, заварил черного, как деготь, чаю. Они пили и вспоминали Москву, а вперемешку с вос­ поминаниями Васса слушала жуткие рассказы про государственные школы – полные классы, марихуану, грабежи и волчьи законы для бедных, когда в школу ходят только там, где живут.

– Богатые ходят, куда хотят. Их ещё и на автобусах собирают по всему городу. Утром увозят, а к вечеру – назад по домам, – с про­ летарской ненавистью от зависти цедил Саня, затягиваясь дешевым табаком.

– Да-а, – протянула Васса. – А прочли бы мы в газете «Правда» об этом – решили бы, что пропаганда. Дети в ванной играли с кроликом, и Васса впервые за долгое время слышала, как счастливо смеялся сын. Засиделись допоздна, а когда спохватились – бросились бежать. От Сани до старухи было рукой подать. Добежали быстро, но свет в окне не горел, а ключей от квартиры не было.

– Может, она легла и телевизор смотрит? – жалобно протянул Осик.

108 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Они поднялись на лифте, постучали. Осик приложил ухо к двери. За дверью была тишина.

– И куда теперь? – растерянно заглянул он в лицо Вассы. – К Симе?..

– Тебе к ним хочется, как копать, – невесело пошутила Васса. Осик кивнул. Они спустились вниз, присели в подъезде у радиа­ тора.

– А что случилось? Ты так любил Чарлика...

– Я его и сейчас люблю, – живо откликнулся он и медленно по­ краснел.

– Что? – вцепилась в него Васса. – Тебя обижали?..

– Нет-нет, – возразил Осик. – Но Тима заставлял чистить бо­ тинки...

– А что плохого? – не поняла Васса.

– Свои, мама!

– Понятно, – сникла она. – Тогда пошли.

– Куда? – испуганно спросил Осик.

– Тут рядом, – решительно толкнула она дверь в ночь. Они вышли в темень, освещенную желтоватыми фонарями. Она укутала его нос шарфом. Через пару кварталов под мостом Джорджа Вашингтона светилась коробка здания автовокзала. Васса толкнула дверь, увидела подремывавших бездомных на скамейках и сонного кассира в билетной кассе.

– К Симе в Бруклин пока приедем, уже вставать, а Лизка велела быть в школе утром... Осик испуганно озирался.

– Пошли поищем туалет, – решительно сказала Васса.

– Мне не надо, – быстро сказал он.

– А когда будет надо – лучше знать, где это, – твердо сказала она. Повертела головой, нашла указатель, потом дверь, заглянула и реши­ тельно втащила сына в свой – женский. Там не было ни души.

– Мой руки и вздремнем на лавочке. Сын молчал.

– Послушай, – Васса взяла его за подбородок. – Если ты сейчас сделаешь из этого трагедию – это станет трагедией. На всю жизнь. Отнесись к этому, как к приключению. Ну? Мы же не будем всю жизнь бездомными. Если что-то нельзя изменить, то всегда можно изменить свое отношение к происходящему. Осик шмыгнул мокрым носом.

– Та-ак, – протянула Васса. – На самом деле сидеть тут нам нет нужды. Мы можем прям сейчас на метро доехать в аэропорт. Хо­ чешь? И завтра ты будешь спать в своей кровати в Москве. Осик испуганно отшатнулся от нее, и пошел к умывальнику. По­ мыл руки, высушил, вышел следом за Вассой. Она оглядела простор­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 109

ный серый куб автовокзала, выбрала кресла в непродуваемом углу, села, расстегнула на сыне куртку, обняла его, прижав к плечу, и тихо скомандовала: – Спим. Сумрачным январским утром они топтались на крыльце школы в Нижнем Манхеттене. Осик кутался в заштопанный голубой пу­ ховик и дышал в шарф. Васса прятала лицо в поднятый воротник тощего пальтеца. Мимо пробегали румяные дети с пестрыми рюк­ заками. Наконец, Васса не выдержала – толкнула дверь и спросила черную за столом на входе, можно ли погреться внутри.

– У нас назначена встреча... Та кивнула, оглядев незнакомцев. Васса поставила Осика подле радиатора, а сама принялась читать на стенах расписание занятий. Увидела уроки английского для эмигрантов.

– Это бесплатно? – уточнила она у черной.

– Йес, мэм, – ответила та, улыбнувшись.

– Вася, – пискнула за спиной всклокоченная Лизка. – Пошли. Она прощебетала что-то по-английски толстухе, обняла Осика и они побежали вперед, а Васса следом медленно пошла по ступеням вверх.

– А где у вас прогулочный двор? – спросила она Лизку.

– Зачем вам? – удивилась та.

– Чтоб на ваше зверье посмотреть на переменке, – мрачно сказа­ ла Васса. – Я вчера по Бродвею прошлась...

– У нас спортплощадка на крыше, – протянула Лизка. – Туда не пустят... Лизка велела ей ждать в коридоре, а сама увлекла Осика за собой по коридору. Васса затравленно огляделась. Коридор был не боль­ шим и не маленьким, гул голосов доносился из приоткрытых две­ рей. Она принялась изучать детские рисунки на стенах, в которых, как в мультфильме, разрезанном на кадрики, рисовались каникулы – кто где был. На веревочке висела большая книга. Васса раскрыла ее. Внутри были чистые страницы, а рядом – указание, в каком кабинете получить такую, чтобы заполнить ее своими рисунками о каникулах. У другой стены поблескивал питьевой фонтанчик. Васса склонилась, жадно напилась. Заглянула в туалет, придирчиво оглядев стены и пол. Мата на стенах не было, равно как и луж на полу. Коснулась рукой радиатора и ее обдало жаром. Неприязненно изучила мелкое сито металической решетки на окне, но утешилась тем, что это для того, чтобы дети из окон не вывалились. Вернулась в коридор, подошла поближе к двери, за которой скрылись Лизка с Осиком. За мутным стеклом расплывались пятна фигур. Из соседней двери выглянула, а потом вышла маленькая женщина, похожая на подростка, смерила Вассу испытующим взглядом, ушла и через секунду вернулась.

110 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Вы ждете кого-то? – спросила она строго.

– Йес, – кивнула Васса. – Мой сын там, – кивнула она на дверь.

-А-а! – протянула женщина понимающе и вернулась в свой ка­ бинет. Вскоре появились Лиза с Осиком.

– Все нормально, – сказала Лиза. – Директор с ним поговорила, послушала его английский и согласна. Нужно принести документы, и его возьмут, но в пятый потому что он не знает языка... Зазвенел звонок. Васса поблагодарила Лизку, и та побежала в класс.

– Никакого пятого, – сквозь зубы сказала Осику Васса. Сын промолчал. Они вышли на лестницу. Горохом вниз по сту­ пеням катились мимо них озябшие на крыше румяные школьники. Белые, слегка разбавленные латиноамериканцами. В кафушке рядом со школой они сели, и Васса выслушала, какие нужны документы. Осик подглядывал в листок, где Лизкиной рукой было записано, что следует принести: любой конверт делового пись­ ма, на котором есть ее имя и адрес, по которому они живут. Любой счет, выписанный на ее имя на этот адрес. Васса напряженно слушала.

– Со всеми бумагами нужно идти уже не к этой тетке, которая «принципал», а к ее заму. Мисс Джулия, – заглянул в шпаргалку Осик.

– Давай тогда сразу вернемся, пока мы рядом, – сказала Васса. – Я хочу посмотреть на эту замшу и уточнить кое-что. Осик кивнул, они вернулись, черная на входе узнала их, впустила, и они снова пошли вверх по лестнице. Тихо было в коридоре, только шипел паром один из радиаторов. Осик искал дверь. Наконец оста­ новился. Васса заглянула. В глубине светлой комнаты за столом сиде­ ла та самая строгая женщина-подросток.

– Что? – вскинула она глаза. – Заходите. Васса вошла, сделала глубокий вдох ныряльщика, прыгающего со скалы, и проговорила: – Я никто. У меня нет никаких докумен­ тов и никакого адреса. Есть просроченный паспорт страны, откуда я приехала, но даже этой страны уже нет. У женщины взлетели брови.

– СССР, – по буквам произнесла Васса. – Она исчезла. Но мне нужно, чтобы он пошел в школу, – кивнула она в сторону коридора. Маленькая женщина вкрадчиво, как кошка, выскользнула из-за стола, заглянула ей в лицо, вышла в коридор, шагнула к Осику и об­ няла его за плечи.

– Скажи маме, что она не может говорить о себе, что она – никто. Потому что она – мама. Глаза маленькой строгой женщины наполнились слезами. Она

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 111

испытующе смотрела на Вассу, ожидая, когда та услышит перевод. Дождалась, когда у Вассы увлажнились глаза, и подтолкнула Осика: – Заходи. В кабинете она предложила им сесть, спросила, когда приехали.

– Скажи ей, что все, кто приехал в эту страну, были такие же, как вы: у них все осталось там. Нужно немного потерпеть – и все будет, – уверенно сказала она. – Какие у вас есть бумаги? Васса подала просроченный паспорт, показала просроченную визу.

– И приглашение из Университета...

– Это приглашение – главное сейчас, – сказала мисс Джулия. – Вы пойдете... И она принялась рисовать на листке, где находится нужный офис.

– Там покажете приглашение в Университет. Он неподалеку от нашей школы. Скажете, что нужна именно эта школа, так как утром ты будешь приводить сына сюда, а сама идти на работу в здание на следующем квартале. Понятно?

– Но я не пойду в этот Университет, – призналась Васса.

– ОК, – кивнула Джулия. – Но говорить этого не надо, – и она вы­ разительно посмотрела ей в глаза.

– Невероятно, – сказала Васса, когда они вышли. – У нее такие глаза, которых в Америке не бывает.

– Какие? – не понял сын.

– Там, – Васса кивнула в снег, но он понял, что речь шла о Москве.

– Ни у кого нет жизни, но у каждого есть судьба. А тут есть жизнь, – протянула она так, словно безнадежнее жизни ничего не было. – И ни у кого нет судьбы, а потому – глаз. Они пришли к старухе, разделись в прихожей и выставили мо­ крые башмаки за дверь на затертый коврик. Старуха даже не спроси­ ла, где они провели ночь.

– Он приляжет, а потом мы уйдем, – сказала она старухе так, что та не рискнула спорить. А Осику строго скомандовала: – Быстро под душ, и спать. Он помылся, забрался под одеяло, спросил: «Я поиграю?» – и протянул руку к игрушке «гейм-бой». Васса кивнула, думая о своем. Потом подняла глаза и спросила: – Помнишь, я показывала тебе Ти­ циана у Фрика?

– Да, – кивнул он.

– ...как там прописан мех? Слой за слоем. Я не знаю, как он писал эти слои – ждал, когда высохнет один, и потом накладывал второй или как-то иначе, – важно, что этот мех на воротнике дышит, пони­ маешь?

112 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Сын снова кивнул, кося глазом на экран игрушки, где рисован­ ные футболисты гоняли мяч.

– Так – слоями – накладывает отпечаток на радужку судьба. И первый слой – на дне – иногда принадлежит не тебе, а достается по наследству. Помнишь, баба всегда говорила, что у меня в глазах вся скорбь еврейского народа? Он кивнул и нажал кнопочку, отбивая на экране мяч.

– Скорбь – это что?

– Печаль такая вековая, видовая, родовая – не твоя личная. Тут у всех глаза однослойные, а у этой твоей...

– Мисс Джулии, – подсказал сын.

– ...настоящие, тициановские. На другой день они стояли в другом офисе перед другой строгой женщиной, которая изучила бумаги и подписала разрешение посту­ пить в маленькую школу с прогулочным двориком на крыше. От­ туда помчались к Джулии, и та снова обняла его за плечи, защищая, словно курица крылом от ветра. Втроем они отправились в кабинет к «принципал», где Васса повторяла, что он не может идти в пятый класс, так как уже окончил пять классов в Москве. Что он должен быть с ровесниками, погодками.

– Но он не знает языка, – возражала «принципал».

– Язык – пустяки, выучит, – говорила Васса. – А если пойдет в пя­ тый, то это травма на всю жизнь: над ним будут смеяться – взрослый среди малышни.

– А без языка – смеяться не будут, вы думаете? – щурилась прин­ ципал.

– Язык – это поправимо, а рост – нет. Будет торчать в строю... Джулия не вмешивалась, только стреляла взглядом в ее упорную спину. Сошлись на том, что «Джозеф», как именовали они Осика, пойдет в шестой, но если через две-три недели не сдаст контроль­ ную, его переведут в пятый. Они вышли, и Джулия сказала ему, что после уроков он может оставаться в школе – есть группа продленного дня. Там еще раз по­ кормят, помогут сделать домашнее задание, и отпустят на урок языка.

– Вы тоже можете приходить, – предложила она Вассе.

– Спасибо, если успею, – уклонилась от прямого ответа Васса.

– Он может быть в школе до шести.

– Это прекрасно, – откликнулась Васса и посмотрела в глаза Джу­ лии. Джулия взгляда не отвела. Рыжие, словно спелый крыжовник глаза прятали на дне карий слой, словно сквозь зелень куста прогля­ дывала земля, на которой тот рос. Васса спохватилась, что неприлич­ но долго смотрела но Джулия терпеливо снесла ее взгляд.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 113

– А если я не успею к шести? – спросила Васса.

– Охранник дождется вас, – уверенно ответила Джулия.

– Спасибо, – голос у Вассы дрогнул. – Не выпускайте его одного, он ничего не знает в этой стране, в этом городе. Осик покраснел – стыдно было видеть, как мать жалобно про­ сила.

– Я так боюсь за него! – выпалила она.

– Я понимаю, – кивнула Джулия коротко и глубоко. – Я обе­ щаю. Васса впилась в ее глаза, высматривая, можно ли довериться обе­ щанию, и отступила.

– Как я выучу английский за две недели? – испуганно спросил Осик, когда они вышли.

– Дельфины выучивают, а ты человек. Смотри телевизор, – кате­ горично заключила она. Первые дни Васса отвозила его утром в школу и слонялась по городу, пока шли занятия. Встречала после звонка, и они забегали в дешевый китайский ресторан, где добрый китаец на три доллара клал им в одну тарелку двойную порцию риса, заметив, как они де­ лили еду. При выходе стояла вазочка с конфетами. Осик взял одну, Васса – другую. На улице она отдала ему свою.

– И ни одной больше, – погрозила Васса. – Это неприлично. Потом он стал ездить вместе с Лизкой. Через три недели Иосиф сдал контрольную, а там, где язык был не главным, вырвался в отличники.

– Представляешь, у них в шестом проходят те дроби, которые мы еще в пятом проходили! – радостно показал он тетрадку с красной буквой А, что по-американски означало «пять».

– Очень хорошо представляю, – кивнула Васса. – Если ты бу­ дешь трудиться... Просто: каждое утро встанешь-умоешьсяоденешься-выйдешь и сделаешь что-то полезное, – через десять лет ты будешь... Он даже остановился, так напряженно звучал ее голос.

– ...on the top, – неожиданно закончила она на английском. Летом был выпускной бал: шестой класс прощался с началь­ ной школой. Переходили в другую, которая – слава небесам! – была в том же здании этажом выше. Васса снимала сына ста­ реньким фотоаппаратом. Нарядный он шел во главе колонны с красивой девочкой. Ему вручили диплом, и Джулия обняла его прямо на сцене. Васса улучила минуту и попросила их отойти в сторонку – обняться еще раз – на память. Они стояли плечом к

114 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

плечу и были одного роста – разрумяненный радостный мальчик и маленькая женщина с глубокими насыщенными глазами цвета крыжовника, которая обнимала его жестом защиты, но не по­ кровительства.

IV. Десять лет спустя Иосиф с отличием окончил городской универ­ ситет Нью-Йорка, подал заявление на стипендию для аспирантов, и получил ее – одну из самых престижных. Всего тридцать выпускни­ ков в стране удостаивались ее ежегодно.

– В процентном отношении это один на десять миллионов, – оза­ даченно подсчитал он – молодой математик. Утром об этом говорило радио. В дом и университет звонили из главной газеты города и страны «Нью-Йорк Таймс» и уточняли дета­ ли для публикации. Журналисты отказывались верить, что этот рус­ ский стипендиат десять лет назад жил в Москве и не знал ни одного английского слова. Иосиф был простужен. Лежал на диване в большой светлой ком­ нате, стены которой были увешаны картинами мамы и ее друзейхудожников. Обнимал собаку, кутался в клетчатый плед и пил горя­ чий чай с лимоном. Васса подала ему телефонную трубку – очередной журналист хотел задать несколько вопросов. Сама вышла в кухню, но и там слышала, что речь шла о том, как они начинали жить в Нью-Йорке. Сын басом принялся рассказы­ вать, как был принят в университет, проскочив фазу школы.

– Извини, – выросла она в дверях с кухонным полотенцем в руке.

– Скажи ему, что ты сейчас продолжишь... Сын сказал в трубку что-то вежливое и недоуменно обернулся к ней.

– Ты роешь себе самую глубокую яму: ты стыдишься своего про­ шлого, – потрясенно сказала Васса. – Опускаешь подробности.

– Какие? – раздраженно поморщился сын.

– Что был нелегалом, бездомным, нищим... Если ты сейчас не расскажешь, как было, ты будешь потом всю жизнь вздрагивать, на­ тыкаясь на тех, кто был свидетелем твоего старта. Один раз скажи правду – и ты свободен. Стыдиться нечего – у тебя есть судьба, кото­ рой у них тут... Голос ее сорвался от гнева и стыда. Иосиф видел, какого труда ей стоило сдержаться, чтоб не разразиться бранью.

– Сорри, – мрачно сказал он в трубку. – Это моя мать. Говорит, чтобы я сказал, что мы остались в Америке неожиданно. Без доку­ ментов – виза истекла... – голос его потух и он с трудом подбирал

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 115

слова. – Потом СССР исчез, паспорт был не действителен. Скитались по знакомым. Иногда вообще негде было ночевать. Где? Катались в автобусе всю ночь, в метро. Ночевали под мостом... Нет, не на земле. Мост Джорджа Вашингтона – там автовокзал... Ему хотелось положить трубку и никогда больше не отвечать ни на один звонок.

– А потом Господь послал тебе армию Ангелов-спасителей. И у каждого из них было лицо и имя! – с укором выкрикнула она.

– Йес, – сказал он в трубку. – Это она. Говорит, что потом Бог по­ слал мне Ангела-Спасителя. Ну? – мрачно обернулся он к ней. – Что ещё?

– И первая была Джулия, не помню фамилию.

– И первая была Джулия, – повторил он, и голос его потеплел.

– Завуч школы, куда мы пришли. Да, документов не было, но мама решила, что я должен учиться, раз мы остались. Дочь друга училась там, она показала школу, маме понравилось. Маленькая такая, с про­ гулочным двором на крыше. Мама боялась меня отставлять, боялась отпускать одного... Джулия Патц, – сказал он и замолчал. Послушал собеседника. – Хорошо, конечно, – положил он трубку и недоуменно сказал Вассе: – Чего-то мужик аж заорал, когда я сказал про Джулию. Пошел ей звонить. Говорит, они соседи и он дружил с ее сыном... Телефон зазвонил снова.

– Да, спасибо, – радостно откликнулся Иосиф. – Записываю, – и записал номер Джулии. – Сейчас приедет корреспондент снять нас на фоне моста, – обернулся он к Вассе. – А Джулия сказала, что пре­ красно помнит меня. Фотограф приехал, щелкнул их несколько раз на фоне того са­ мого моста, под которым они ночевали. Вечером она кружила подле газетного киоска, ожидая свежие издания. Газеты словно состяза­ лись – у кого фотография будет лучше. Сосед Джулии сделал самый крупный снимок. Иосиф был удручён: в заголовок вынесли, что он был бездомным. Он ушел в свою комнату, откуда открывался вид на мост, и закрыл дверь. Васса с негнущейся спиной сидела над той же газетой. «Уже тогда – в свои одиннадцать лет – он выглядел настоящим джентльменом», – сказала Джулия Патц», – прочла Васса. Перевер­ нула страницу газеты и с удивлением увидела большим шрифтом набранную ту же фамилию – «Патц». Под фотографией мужчины с короткой седой бородой было написано, что сегодня семья Патц одержала победу: 25 лет спустя после того, как их ребенок вышел из дома и бесследно исчез, суд по требованию родителей – Джулии и Стана Патц – признал ребенка погибшим, а не пропавшим. Репор­ тер из зала суда писал, что для полиции было очевидно, что ребенок

116 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

убит. И рассуждал, каково было отцу долгие годы прислушиваться в темноте к шорохам, и думать, что если шестилетний сын исчез тут – подле дома – может, он жив и кто-то держит его взаперти? И он смотрит откуда-то на окна своего дома и гадает, как ему вырваться и вернуться домой?! «Игрушки Итана десять лет лежали в том же по­ рядке, как он оставил их, когда ушел утром в школу», – писала газета. И что с того, что агенты ФБР были уверены, что выследил его и убил педофил Рамос – ухажер няни Итана? Что с того, что этот Рамос си­ дел в тюрьме? Тело ведь никогда не нашли. Может, Рамос специаль­ но дурачил всех, лишь бы изредка выходить из тюрьмы и кататься с агентами на реку то к одному мосту, то к другому, чтоб показать, где он бросил тело мальчика в воду? Водолазы все равно не выловили ни лоскута... Васса почувствовала, что ее бьёт озноб.

– Что значит – «признали погибшим»? – гневно выкрикнула она, толкнув дверь сына. – А если его украли, и он где-то живет и даже не помнит своего имени? Иосиф в ужасе поднял на нее глаза.

– Ты о чём?

– Страницу переверни! – крикнула она, тыча пальцем в газету. ...Отец Итана Стан Патц вошел в подъезд своего дома в Сохо.

– Видели, что о вас пишут вечерние газеты? – взмахнул газетой дормен.

– Нет, – устало отозвался Стан. – Мне все равно.

– А напрасно, – протянул он газету Стану. – Покажите Джулии. Мальчик – ее ученик – назвал ее Ангелом-спасителем... С газетой в руке Стан вошел в квартиру и окликнул Джулию: – Ты видела?

– Ангел-спаситель! – фыркнула она. – Тоже мне, придумал. Я де­ лала то, что сделал бы любой на моем месте.

– Ты его помнишь?

– Ну конечно. Он первым бросился помогать, когда я начала со­ бирать книжки для школьной библиотеки. Говорил, что у него дома в Москве книги стояли от пола до потолка... Васса с той же газетой в руках стояла в задумчивости в своем доме.

– Ужас, – сказала она. – Мы выдали ее! Она же явно нарушила за­ кон, когда взяла тебя в школу. Мы должны её предупредить. Утром с букетом цветов Иосиф взбежал по знакомой школьной лестнице.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 117

Васса медленно поднималась следом. Джулия сидела в своем ка­ бинете за столом, сбросив туфли и ковыряла в пластиковой тарелоч­ ке зеленый салат. Увидев их, отставила тарелку, вытерла салфеткой рот, и босиком вышла в коридор. Привстала на цыпочки, чтобы до­ стать до шеи Иосифа, и повисла, обнимая его. Васса смотрела на них и давилась слезами.

– Привет, – подала ей руку Джулия. Васса склонилась к ней, маленькой, и обняла ее.

– Прости, – сказала Васса. – Я не подумала сразу... У тебя не будет проблем?

– Каких? – вскинула Джулия бездонные глаза.

– Ну, там же написано, что ты нарушила... Джулия распрямила спину стойкого оловянного солдатика и с легким пафосом перебила: – Я готова все это повторить, окей? Они втроем рассмеялись. «Я рад, что наше имя отныне будет ассоциироваться не только со страшной трагедией, но еще и с большой радостью», – процитирова­ ла на другой день городская газета слова господина Патца.

V. Теплым майским утром 2012 года Иосиф защелкнул ошейник, взял пса на поводок, вышел из квартиры и пружинисто сбежал по ступненям. На улице они с псом побежали трусцой в сторону парка. Васса поставила чайник, достала курицу из холодильника и принялась крошить ее в собачью миску. Включила маленький теле­ визор, что стоял в кухне. На экране мелькнули улочки Сохо, старая листовка с портретом маленького мальчика и бодрый голос дикто­ ра произнес: «В 1979 году шестилетний Итан Патц пропал в НьюЙорке. Сегодня полиция начала поиск в подвале соседнего дома, где была мастерская плотника. Источник, пожелавший остаться не­ известным, сообщил, что обученная собака дала понять, что чует человеческий запах»... В кадре стучали отбойные молотки – рабочие взламывали пол подвала.

– Представитель полицейского управления Нью-Йорка Пол Бра­ уни сообщил: «Мы ищем останки, одежду или другие следы присут­ ствия Итана». Васса замерла, зажав рот ладонью.

– Полиция опросила соседей, и один из них вспомнил, что плот­ ник накануне дал Итану конфету...

118 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Васса зажмурилась, пол качнулся, как палуба корабля, и сильное течение властно снесло ее в Москву, в переулок за Лубянкой, к като­ лическому собору, в тот день памяти какого-то Иова, у которого Бог позволил сатане отобрать детей. Она ясно увидела сияющего сына с оберткой в руке... «Господи, какой ужас! – хотела крикнуть она. – Неужели тебе вправду все равно, какой сын у Иова – тот или другой?.. Лишь бы какой-нибудь мальчик ходил по земле?! А о матери Ты по­ думал?!» Крик застрял в горле. А на экране телевизора уже другой диктор бодро рассказывал о погоде на фоне сияющей всеми цветами Таймс Сквер. Май 2012

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 119

ДИЧЬ «Сле­ду­ет учить­ся спра­ши­вать се­бя о се­бе са­мом». Со­крат

С

тоя­ло вре­мя штор­мов – «се­зон до­ж­дей», – как на­зы­ва­ли это або­ри­ге­ны. Штор­ма за­ро­ж­да­лись да­ле­ко в океа­не, а уп­ру­гие соч­ные до­ж­ди до­бе­га­ли до ост­ро­ва Ман­х эт­тен. На­спех за­брыз­ги­ва­ли сте­ны до­мов, а слу­ча­лось, на­дол­го по­ви­са­ли плот­ной во­дя­ной што­рой, за­ на­ве­ши­вая ост­ров от океа­на. Се­дая рос­лая Вас­са тя­ну­ла шею у от­кры­то­го ок­на, под­сле­по­ва­ то вгля­ды­ва­лась в за­окон­ный мрак, тро­га­ла гу­ба­ми влаж­ный со­ле­ ный ве­тер и пы­та­лась уга­дать, ко­гда рас­по­го­дит­ся на сей раз. Ей бы­ло слыш­но в но­чи, как ог­ром­ным зве­рем не­по­да­ле­ку, ур­ча во­ро­чал­ся оке­ан. Рва­ный штор­мо­вой ве­тер с ху­ли­ган­ским сви­стом нес­ся с бе­ ре­гов Гуд­зо­на к верх­не­му Ман­х эт­те­ну. Оке­ан вти­ски­вал­ся в ка­мен­ное уще­лье, в устье ре­ки, на­пи­рал про­тив те­че­ния, за­ди­рая по­дол пре­ сной вол­не. Та пе­ни­лась бе­лы­ми гре­беш­ка­ми и что есть си­лы вы­тал­ ки­ва­ла на­зад со­ло­но­ва­тую не­род­ную вол­ну. Тон­кое де­рев­це на уг­лу 176-ой и Аве­ню Рай то по­кор­но скло­ня­ло вет­ки под по­ры­ва­ми вет­ра, то вски­ды­ва­ло в тра­ги­че­ской по­зе ан­ тич­но­го от­чая­ния. Не­бо об­ру­ши­лось на ост­ров сра­зу – без ввод­ных пред­ло­же­ний ка­пель – строй­ным ря­дом до­ж­де­вых струй. Ста­рый пя­ти­этаж­ный дом свет­ло­го кир­пи­ча скрыл­ся под во­дой, слов­но Ат­ лан­ти­да. Без ма­ло­го сот­ню лет он креп­ко сто­ял на вер­ши­не го­ры и слу­жил мая­ком ко­раб­лям на ре­ке, и вот – сги­нул. Ог­ром­ный мост име­ни Ва­шинг­то­на, на­тя­ну­тый те­ти­вой меж се­ро-зе­ле­ных за­плес­не­ ве­лых скал, ис­чез, за­штри­хо­ван­ный сет­кой лив­ня, ис­та­ял в за­окон­ ном пей­за­же. Вас­са слу­ша­ла ба­ра­бан­ную дробь ка­пель по по­до­кон­ ни­ку. Вско­ре кон­тур мос­та про­явил­ся, слов­но штри­хов­ки кос­нул­ся лас­тик. Силь­ный по­рыв вет­ра взо­шел на го­ру, под­хва­тил му­сор с ас­фаль­та и с раз­ма­ху швыр­нул его в за­жа­тое ме­ж­ду до­ма­ми не­бо. За­хло­па­ли, про­ле­тая цел­ло­фа­но­вые па­ке­ты, сы­рые про­сты­ни «НьюЙорк Таймс», по­ка­ти­лись со зво­ном алю­ми­ние­вые бан­ки «ко­лы».

120 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Бе­лый пес с чер­ны­ми пят­на­ми во­круг бле­стя­щих глаз, по­хо­жи­ми на кар­на­валь­ную мас­ку, при­жал­ся к но­гам Вас­сы и мел­ко за­дро­жал.

– Ни­че­го страш­но­го, это дождь, – на­ста­ви­тель­но ска­за­ла она ему и, слов­но в под­твер­же­ние сво­их слов, от­кры­ла ок­но по­ши­ре. Шум лив­ня во­рвал­ся в ком­на­ту, пес ша­рах­нул­ся, за­бил­ся под ста­рин­ный пись­мен­ный стол, за­ва­лен­ный бу­ма­гой.

– Хо­ро­шо-хо­ро­шо, за­крою, – ус­мех­ну­лась Вас­са и опус­ти­ла стек­ло. Пес с опа­ской вы­гля­нул из-под сто­ла, а она по­ту­ши­ла свет, раз­ дви­ну­ла што­ры, вста­ви­ла дождь в ра­му ок­на и за­лю­бо­ва­лась. Не­боль­шая квар­ти­ра бы­ла за­став­ле­на грун­то­ван­ны­ми хол­ста­ми. Ске­лет этюд­ни­ка в уг­лу при­кры­ва­ло льня­ное по­ло­тен­це. Вас­са по­тя­ ну­лась к ка­ран­да­шу, не­уве­рен­но по­вер­те­ла его и от­ло­жи­ла: ве­ли­чие по­то­па бы­ло не пе­ре­дать. На­ша­ри­ла на сто­ле спич­ки, за­жгла све­чу, ут­кну­лась в ко­реш­ки книг плот­но на­би­то­го книж­но­го шка­фа. Из­ влек­ла фо­ли­ант в по­тер­том пе­ре­пле­те. От­кры­ла, ко­рот­ко гля­ну­ла, и по­ста­ви­ла на ме­сто.

– И на­звал Бог свет днем, а тьму на­звал но­чью, – ска­за­ла она псу и за­ду­ла све­чу. Лег­ла, и рас­пух­шее – «на по­го­ду» – ко­ле­но ко­рот­ко хру­ст­ну­ло в тем­но­те. Пес при­под­нял чер­но-бе­лое ухо, при­слу­шал­ся и за­прыг­нул на кро­вать. Вас­са об­ня­ла его, при­жа­ла ко­ле­но к жар­кой со­бачь­ей спи­не, при­кры­ла гла­за и пе­ре­бра­ла про се­бя сло­ва: «Вна­ча­ле со­тво­рил Бог не­бо и зем­лю. Зем­ля бы­ла пус­та и хао­тич­на, и тьма над безд­ною... На­до по­смот­реть, на ка­кой день Бог со­тво­рил Со­ба­ку». Ут­ром сия­ло солн­це. Вас­са спро­со­нок гля­ну­ла в ок­но. Мост се­ реб­ря­ным шить­ем по бле­с тя­ще­му шел­ку был на­тя­нут в окон­ной ра­ме. «Зав­тра же ку­пл­ ю фо­то­ап­па­рат и нач­ну сни­мать его, – по­обе­ща­ ла се­бе Вас­са. – В дождь, в снег, днем, но­чью»... Пес про­вор­но спрыг­нул с кро­ва­ти, по­доб­рал с по­лу мя­чик, за­ви­ лял хво­стом, за­вер­тел­ся у нее под но­га­ми, ме­шая прой­ти в ван­ную. Она ото­дви­ну­ла его, плес­ну­ла се­бе в ли­цо при­горш­ню во­ды, на­спех утер­лась, не от­кры­вая глаз. На­тя­ну­ла сви­тер по­верх пи­жа­мы, щелк­ ну­ла на­ощупь зам­ком ошей­ни­ка, бе­ря пса на по­во­док. Звяк­ну­ла клю­ ча­ми, и пес не­тер­пе­ли­во тявк­нул, бро­сив мя­чик.

– Ждать! – оса­ди­ла пса Вас­са и при­щу­ри­лась в по­ис­ках оч­ков. – Идем уже, идем!.. При­гла­ди­ла стри­же­ные во­ло­сы, на­бро­си­ла вы­шед­шую из мо­ды курт­ку и вы­шла. Пол лиф­та дрог­нул под но­гой, и ка­би­на, ур­ча, по­ полз­ла вниз. Солн­це от­ра­жа­лось в ок­нах до­мов, и Вас­са жму­ри­лась от сол­ неч­ных зай­чи­ков. Ули­ца бы­ла вы­ме­те­на вет­ром так, слов­но при­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 121

леж­ная хо­зяй­ка щет­кой про­шлась по тро­т уа­ру. Да­же Гуд­зон по­сле до­ж­дя ка­зал­ся чи­ще. Пес рас­те­рян­но при­ню­хи­вал­ся: ли­вень смыл все сле­ды, и ему при­шлось пер­вым рас­пи­сать­ся на чис­том ас­фаль­ те. Он при­выч­но по­тя­нул Вас­с у за угол, ту­да, где пря­тал­ся за до­мом ста­рый парк на вер­ши­не го­ры. За уг­лом от­кры­лась ог­ра­да пар­ка, за ог­ра­дой – ска­ла. Пес още­рил­ся, встал на зад­ние ла­пы, шерсть на хол­ ке под­ня­лась ды­бом: в не­боль­шой пе­ще­ре в ска­ле пря­тал­ся взъе­ро­ шен­ный чер­ный без­дом­ный. Он тявк­нул, за­ви­дев пса, и пес от­ве­тил за­ли­ви­с тым ла­ем. Без­дом­ный за­ла­ял гром­че, вско­чил, и при­нял­ся при­ма­том тря­с ти ог­ра­ду. Вас­са на­тя­ну­ла по­во­док, от­тас­ки­вая пса. Так – на зад­них ла­пах – про­во­лок­ла его ми­мо лаю­ще­го без­дом­но­го. В пе­ще­ре не­ожи­дан­но за­зво­нил те­ле­фон. Вас­са не по­ве­ри­ла, обер­ ну­лась. Без­дом­ный под­миг­нул ей, при­жи­мая те­ле­фон­ную труб­ку к уху. Пес за­драл ла­пу и по­ме­тил ржа­вый ве­ло­си­пед, при­ко­ван­ный це­пью к ог­ра­де пар­ка.

– Доб­рое ут­ро, Бэс­си, – при­вет­ст­во­ва­ла Вас­су по-рус­ски смуг­лая по­жи­лая да­ма с ог­ром­ным, по­хо­жим на ма­мон­та ры­жим псом.

– Доб­рое, – мрач­но от­клик­ну­лась Вас­са.

– Да что вы на не­го реа­ги­руе­те? – кив­ну­ла да­ма на пе­ще­ру с без­ дом­ным.

– «Ай вонт хим дэд», как го­во­рит хо­зяй­ка Са­фи, – ска­за­ла Вас­са по сло­гам.

– Ну что вы, – уко­риз­нен­но по­ка­ча­ла го­ло­вой да­ма. – Все долж­ны жить...

– Во­все не все, – от­ре­за­ла Вас­са.

– А я ду­ма­ла, что это пес ра­сист.

– Он ин­тер­на­цио­на­лист, – с сар­каз­мом от­ве­ти­ла Вас­са. – Го­тов за­грызть об­ку­рен­ную тварь лю­бо­го цве­та! Да, маль­чик? – она по­тре­ па­ла пса по хол­ке. – Не знае­те, что его так воз­бу­ж­да­ет в этом от­ре­бье?

– Ад­ре­на­лин, – не за­ду­мы­ва­ясь, от­ве­ти­ла да­ма с ма­мон­том. – Мы же для них со­ба­ки, а ад­ре­на­лин – про­во­ка­ция на аг­рес­сию. Со­ба­ка чу­ет в нем вы­зов и при­ни­ма­ет его. «Чтоб я уже все это ви­де­ла по те­ле­ви­зо­ру!» – брезг­ли­во обер­ ну­лась на пе­ще­ру Вас­са и вспом­ни­ла, как стра­ст­но про­из­но­сил эту фра­зу в се­ре­ди­не се­ми­де­ся­тых в Мо­ск­ве ее од­но­курс­ник Дже­луль – ху­день­кий фран­цуз­ско-ал­жир­ский маль­чик. Он стра­дал от хо­ло­да и от­сут­ст­вия при­выч­ной еды. Од­на­ж­ды по­про­сил па­пу при­слать ба­ на­нов в за­сне­жен­ную Мо­ск­ву. Вас­са по­шла с ним на поч­ту и уви­де­ла, как на его гла­зах поч­то­вые слу­жа­щие в штат­ском вскры­ли по­сыл­ку и при­ня­лись мед­лен­но на­ре­зать ба­на­ны тон­ки­ми кру­жоч­ка­ми.

– Мы обя­за­ны дос­мот­реть, нет ли внут­ри сек­рет­ных вло­же­ний, – по­яс­нил один. – Те­перь – бе­ри­те.

122 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Те­перь... Мо­же­те взять их се­бе, – на хо­ро­шем рус­ском вы­па­лил Дже­луль, из­ве­ден­ный оби­дой и за­па­хом ба­на­нов. Он вы­шел на ули­цу, под­нял во­рот­ник то­ще­го де­ми­се­зон­но­ го паль­те­ца, спус­тил­ся по об­ле­де­нев­шим сту­пень­кам и взмо­лил­ся в мерз­лое не­бо чуть по­вы­ше об­лу­п­лен­ной две­ри поч­там­та: – Чтоб я уже все это ви­дел по те­ле­ви­зо­ру!.. Вско­ре уе­хал, по­лу­чив ди­плом, а она по­вто­ря­ла его фра­зу лет два­ дцать – до сво­его отъ­ез­да. Же­лать ви­деть по те­ле­ви­зо­ру Нью-Йорк бы­ло опас­но: не­на­ро­ ком мог­ло сбыть­ся, а те­рять вме­сте с без­дом­ным Аме­ри­ку, Ман­х эт­ тен, пе­ст­рую Таймс-Сквер, ко­то­рые она по те­ле­ви­зо­ру уже смот­ре­ла, не хо­те­лось. «Ка­бы-сдох» – по­твер­же по­же­ла­ла без­дом­но­му Вас­са и с тос­кой спро­си­ла се­бя: «А где же ми­лость к пад­шим?» Увы – толь­ко «Ка­бысдох» от­кры­ва­лось у нее на той глу­би­не, где, со­глас­но ми­фу о рус­ской ду­ше, долж­на бы­ла по­ко­ить­ся ми­лость. Вас­са с от­вра­ще­ни­ем ог­ля­де­ла склон го­ры, сбе­гав­ший к Гуд­зо­ну, за­га­жен­ный кар­тон­ны­ми ко­роб­ка­ми, об­лом­ка­ми ме­бе­ли, мат­ра­са­ми и ша­ла­ша­ми про­сти­ту­ток и нар­ко­ма­нов. «Ка­бы-сдох­ли», – про­ник­ но­вен­но по­же­ла­ла она им всем и ед­ва ус­пе­ла со­брать ли­цо в лю­без­ ную улыб­ку в от­вет на «Хай, Бэс­си!» встреч­но­го со­бач­ни­ка. Со­ба­ки об­ню­ха­лись, по­ви­ля­ли хво­ста­ми и ра­зо­шлись, до­воль­ные встре­чей. Впе­ре­ди Вас­сы вдоль по ули­це Рай дви­га­лась по­ло­ум­ная ста­ру­ха и рас­став­ля­ла на влаж­ном га­зо­не бе­лые бу­маж­ные та­рел­ки. Сы­па­ла в ка­ж­дую при­горш­ню су­хой еды из меш­ка – для ко­шек – и не ви­ де­ла, как ве­тер пе­ре­во­ра­чи­вал та­рел­ки за ее спи­ной, ос­тав­ляя цвет­ ной корм пе­ст­рой рос­сы­пью на влаж­ной зем­ле. Сы­тые кры­сы вы­ но­си­лись из нор, сно­ро­ви­сто под­би­ра­ли ко­ша­чий корм и уно­си­лись об­рат­но. Пес на­тя­ги­вал по­во­док, пы­та­ясь ух­ва­тить корм ли, кры­су ли, – не­из­вест­но, и Вас­са ко­рот­ко по­кри­ки­ва­ла «Ноу!», раз­ме­рен­ным ша­гом дви­га­ясь ко вхо­ду в парк. В ут­рен­нем пар­ке бы­ло чис­то и пус­то. Влаж­ная тра­ва от­ли­ва­ла все­ми от­тен­ка­ми зе­ле­но­го – от си­не-изум­руд­но­го до жел­то-са­лат­но­ го и, опо­ен­ная лив­нем, тор­ча­ла щет­кой, как шерсть на спи­не у ее пса, чу­яв­ше­го из­да­ли не­дру­га-пит­бу­ля. Ста­рые тол­стые пла­та­ны, то­по­ля и кле­ны хо­ро­во­дом об­сту­па­ли лу­жай­ку в цен­тре пар­ка, по ко­то­рой ве­тер го­нял не­по­нят­ные боль­шие ша­ры зе­ле­ни, по­хо­жие на степ­ную ко­люч­ку «пе­ре­ка­ти-по­ле». Вас­са по­пра­ви­ла оч­ки в тон­кой оп­ра­ве, при­смот­ре­лась, но не по­ ня­ла про­ис­хо­ж­де­ния ша­ров. Шар под­ка­тил­ся бли­же, и пес, как бе­зум­ ный, рва­нул­ся, на­тя­нув по­во­док до за­ды­ха­ния, с раз­бе­гу за­прыг­нул во­внутрь ша­ра, как пас­са­жир – в ва­гон от­хо­дя­ще­го по­ез­да.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 123

– Что это та­кое? – спро­си­ла Вас­са су­хо­го ки­тай­ца, чей пес то­же бро­сил­ся в зе­ле­ный шар.

– Вер­хуш­ки де­ревь­ев, – по­яс­нил тот. – Но­чью об­ло­ма­ло вет­ром. Всем те­лом пес ввин­чи­вал­ся в соч­ную гу­щу ша­ра, слов­но пы­тал­ся про­те­реть бо­ка­ми ка­ж­дый лис­то­чек до­су­ха. От­пры­ги­вал, за­ди­рал ла­ пу, ме­тил шар из­нут­ри и сна­ру­жи. Пру­жи­ни­сты­ми прыж­ка­ми нес­ся к сле­дую­ще­му и там по­вто­рял ри­ту­ал: оти­рал­ся о ли­ст­ву по­вер­жен­ной кро­ны, слов­но пы­та­ясь ок­ра­сить­ся в зе­ле­ный, от­сту­пал и сно­ва за­ди­ рал ла­пу. Он пе­ре­хо­дил от од­но­го ша­ра к дру­го­му, а Вас­са тер­пе­ли­во жда­ла, ко­гда он за­кон­чит об­ход, с на­сла­ж­де­ни­ем под­став­ляя за­спан­ ную ще­ку мяг­ко­му ка­са­нию влаж­но­го вет­ра. Он ка­зал­ся зна­ко­мым, но кро­ме дав­них объ­я­тий на взмо­рье, ни­что не при­хо­ди­ло на па­мять. Срав­не­ние вы­хо­ди­ло не­точ­ным: в объ­ять­ях при­сут­ст­во­ва­ло те­ло, а ве­тер об­ни­мал бес­плот­но. Вас­са стер­ла в па­мя­ти те­ло... Свое, чу­жое... Ощу­ще­ние ста­ло бли­же: ды­ха­ние, гу­бы... Воз­ник ло­шо­нок, на тон­ких под­ра­ги­ваю­щих но­гах. Она кор­ми­ла его с ла­до­ни в ка­ком-то по­ле. Пес тявк­нул, воз­вра­щая ее в ре­аль­ность, и она по­тя­ну­ла его прочь из пар­ка. Вас­са ра­зу­лась в при­хо­жей, про­шла в ком­на­ту, от­кры­ла ок­но, и свет но­во­го дня ос­ле­пил зер­ка­ло на сте­не. Мост над Гуд­зо­ном бле­ стел, слов­но толь­ко что сде­лан­ный. «На­до не­мед­лен­но ку­пить ка­ме­ру», – на­пом­ни­ла она се­бе. Она лю­би­ла кар­тин­ку мос­та, так как мост – это бы­ло пер­вое, что они с сы­ном уви­де­ли, ко­гда при­ле­те­ли в Нью-Йорк де­ся­ток лет на­зад. Пря­ ми­ком из аэ­ро­пор­та они по­еха­ли к ее ста­рой лю­би­мой под­ру­ге Рив­ ке. Ста­рой и по­то­му, что ей стук­ну­ло де­вя­но­сто, и по­то­му, что Вас­са зна­ла ее чет­верть ве­ка. Рив­ка вы­ка­та­ла ко­ля­ску с сы­ном в пер­вую зи­ му его жиз­ни, уса­див Вас­су в до­ме, что­бы не за­сту­ди­ла грудь. «Ваш Йо­се­ле очень не­обыч­ный маль­чик, – вся­кий раз го­во­ри­ла Рив­ка, воз­вра­ща­ясь с про­гул­ки. – Он мо­жет по­дол­гу смот­реть на ка­ кую-то за­сне­жен­ную ве­точ­ку. И так вни­ма­тель­но, что я бо­юсь тро­ нуть ко­ля­ску – жду, ко­гда он дос­мот­рит. Что он там ви­дит – по­ня­тия не имею. Я про­бо­ва­ла смот­реть вме­сте с ним. Ни­че­го осо­бен­но­го: ве­точ­ка как ве­точ­ка, а он – смот­рит. Очень не­обыч­ный маль­чик». Оси­ку ис­пол­нил­ся год, ко­гда Рив­ка, си­дев­шая мно­го лет в от­ка­зе, по­лу­чи­ла раз­ре­ше­ние на вы­езд. Де­сять лет спус­тя они тро­га­тель­но встре­ти­лись – Рив­ка и Осик – и весь ве­чер си­де­ли, взяв­шись за ру­ки. А ко­гда су­мер­ки опус­ти­лись на ост­ров и мост вспых­нул сот­ней елоч­ ных лам­по­чек, Вас­са вы­ве­ла сы­на на ули­цу.

– Смот­ри, – ска­за­ла она. – Я при­вез­ла те­бя, что­бы ты эту кра­со­ту уви­дел свои­ми гла­за­ми. Осик при­смот­рел­ся. К мос­ту, к ве­ре­ни­це ма­шин, и от­ве­тил: – Хо­ ро­шо, я те­бе его ку­п­лю, ес­ли он те­бе так нра­вит­ся.

– Я не для то­го по­ка­зы­ваю, – рас­те­ря­лась Вас­са.

124 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Но ты ж го­во­ришь, что те­бе нра­вит­ся? – пе­ре­бил сын. – Ты мне все­гда по­ку­па­ла то, что нра­вит­ся...

– Не все­гда, – об­ня­ла его Вас­са. – Ты ка­ню­чил «Ку­пи трол­лей­бус!» го­да в три...

– И как ты вы­кру­ти­лась?

– Спро­си­ла, ку­да мы его по­ста­вим, ес­ли у нас ма­лень­кая квар­ти­ра.

– А я?

– Ска­зал: «Он бу­дет сто­ять во дво­ре, воз­ле на­ше­го подъ­ез­да».

– Пра­виль­но, – одоб­рил са­мо­го се­бя де­ся­ти­лет­ний Ио­сиф.

– А я ска­за­ла: «Счи­тай, что он твой и уже сто­ит во дво­ре.» И по­ ка­за­ла те­бе трол­лей­бу­сы под­ле де­по.

– И я со­гла­сил­ся? – не по­ве­рил Ио­сиф.

– Ты вы­шел из трол­лей­бу­са и пе­чаль­но ска­зал: «Во дво­ре-то во дво­ре, но да­ле­ко­ва­то от подъ­ез­да»...

– А мост этот бы­ст­ро оку­пит­ся: по­счи­тай, сколь­ко про­хо­дит ма­ шин в ми­ну­ту.

– Ма­те­ма­тик, – го­ре­ст­но по­ка­ча­ла го­ло­вой Вас­са. – Я хо­те­ла, чтоб ты кра­со­той лю­бо­вал­ся. Вас­са по­кро­ши­ла ку­сок ку­ри­цы псу в та­рел­ку и за­ня­лась при­го­ тов­ле­ни­ем ко­фе. В дверь по­зво­ни­ли. Пес за­лил­ся ла­ем, она втолк­ну­ла его в ком­на­ту и по­сле это­го вы­гля­ну­ла в ко­ри­дор. Ог­ром­ный чер­ный де­ти­на с ме­та­ли­че­ской ре­шет­кой в ру­ках сто­ял пе­ред ней.

– Хел­лоу! Вы за­ка­зы­ва­ли гардз-ре­шет­ки.

– Эти тю­рем­ные? Ноу.

– У вас ре­бе­нок, мэ-эм! Чтоб не вы­пал...

– Ре­бе­нок вы­рос, сэр, спа­си­бо, – она по­пы­та­лась за­крыть дверь.

– Рас­пи­ши­тесь, что вы от­ка­за­лись, – по­дал он ей бу­ма­гу. – Имя – пе­чат­ны­ми бу­к­ва­ми. Как мо­гут жен­щи­ну звать Бэ­зил? Вас­са мол­ча рас­пи­са­лась, за­кры­ла дверь, гля­ну­ла на ча­сы и, то­ ро­п­ли­во сбро­сив оде­жд­ у, за­бра­лась под душ. Под­ста­ви­ла ли­цо под струю во­ды. ...Мерз­кий го­лос на­по­ри­стой вос­пи­та­тель­ни­цы дет­ско­го са­да про­бил­ся сквозь звон струй.

– Не мо­гут де­воч­ку звать Ва­ся! Ты же де­воч­ка, да? – вы­пы­ты­ва­ла она.

– Де­воч­ка...

– Ну, так как же те­бя зо­вут, де­воч­ка?.. Ро­ди­те­ли втол­ко­вы­ва­ли вос­пи­та­те­лям, учи­те­лям, что есть та­кое жен­ское имя – Вас­са. Ни­что не по­мо­га­ло: ни Ва­си­ли­са Пре­крас­ная, ни ав­то­ри­тет Мак­си­ма Горь­ко­го – имя вы­зы­ва­ло не­до­уме­ние.

– Вась­ка! – ок­ли­ка­ли маль­чиш­ки, вы­со­вы­вая язы­ки, как де­ла­ли все­гда, ко­гда драз­ни­ли, а она не­до­уме­ва­ла. Ко­гда уж она спро­си­ла

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 125

«По­че­му я Ва­ся?» – она не пом­ни­ла. Ба­буш­ка при­ня­лась объ­яс­нять, что жи­вут они в Тав­рии, на Ук­раи­не, где нын­че кру­гом ук­ра­ин­цы, а до вой­ны жи­ли еще ев­реи. У ев­ре­ев бы­ли боль­шие друж­ные се­мьи, а у ук­ра­ин­цев – по­мень­ше, и у ев­ре­ев – все бы­ло, а у ук­ра­ин­цев то­же бы­ло, но им ка­за­лось, что у ев­ре­ев – боль­ше. И ко­гда нем­цы при­шли, ук­ра­ин­цы по­бе­жа­ли и уби­ли и са­мо­го ев­рея, и де­тей его, а ско­ти­ну се­бе за­бра­ли... Ва­ся жда­ла, ко­гда бу­дет про нее, а ба­буш­ка ухо­ди­ла все даль­ше – за уби­ты­ми и убий­ца­ми. Но вер­ну­лась. По­гла­ди­ла Ва­сю по зо­ло­тым во­ло­сам и ска­за­ла, что ук­ра­ин­цы те жи­вы, а по­то­му... Луч­ше, чтоб бы­ла она Ва­ся. Они же мо­гут и пом­нить, что бы­ла в их се­мье Ба­ся – ба­буш­ка, ко­то­рую они рас­стре­ля­ли и соб­ст­вен­но­руч­но спих­ну­ли в яму за го­ро­дом.

– А по­че­му нель­зя Ба­ся? – жа­лоб­но по­про­си­ла Ва­ся. – Вой­ны уже нет...

– Вой­на про­шла, а со­се­ди ос­та­лись. Убь­ют, – лас­ко­во, ска­за­ла ба­ буш­ка. С это­го «Ва­ся-де­воч­ка» и «убь­ют» на­ча­лась жизнь. И сколь­ко она ни пы­та­лась вы­брать, ка­кое имя се­бе ос­та­вить, столь­ко за­сты­ва­ла у раз­вил­ки двух до­рог: по од­ной мож­но бы­ло бе­жать рус­ской Вас­сой хоть за го­ри­зонт, а по дру­гой – боч­ком, кра­ду­чись и ози­ра­ясь, прой­ти по кол­до­би­нам Ба­сей. Не­до­би­той хох­ла­ми и фри­ца­ми, вы­брав­шей­ся со дна во­ню­чей бал­ки за го­ро­дом... И ес­ли Ва­сей мож­но бы­ло бе­жать на все че­ты­ре сто­ро­ны, то Ба­сей, по­ты­кав­шись, мож­но бы­ло толь­ко вер­нуть­ся к Яме, ко­гда за­кон­чил­ся рас­с трел, хох­лы пе­ре­пи­лись, утоп­тав тру­пы но­га­ми, а фри­цы – уе­ха­ли, при­сы­пав те­ла бе­лой в но­чи хлор­ной из­в е­с тью. И хо­дить там вдоль ба­лоч­ки, ис­кать свое пла­тье, по­к у­да хлор­ка гла­з а не вы­е ст, и пла­кать не от стра­ха и жа­ло­с ти к се­б е, а толь­ко от хлор­ки... К пер­во­му клас­су до­ба­вил­ся во­прос о фа­ми­лии. Ма­ма объ­яс­ни­ла, что, ес­ли спро­сят в шко­ле, – все­гда на­до от­ве­ чать то, что в «мет­ри­ке». Ду­рац­кое сло­во, ко­то­рое к мет­ру не име­ло от­но­ше­ния. Ко­рич­не­вая бу­маж­ка с над­пи­сью «Сви­де­тель­ст­во о ро­ж­ де­нии», ко­то­рую ма­ма и ба­буш­ка все­гда на­зы­ва­ли «мет­ри­ка», ко­гда об­ви­ня­ли друг дру­га, что это ты ее ку­да-то су­ну­ла, нет, – ты!.. В мет­ри­ке стоя­ло па­пи­но «Си­зо­ва». Но Ва­ся по­ни­ма­ла, что ес­ ли б не вой­на, не хох­лы и не бал­ка с хлор­кой, бы­ла бы она Штейн. И жи­ла бы в кра­си­вом ка­мен­ном до­ме, где те­перь Дво­рец куль­ту­ры проф­сою­зов, а не в ком­му­нал­ке. В гра­фе «на­цио­наль­ность» стоя­ло «рус­ская», а ес­ли бы фри­цы не при­шли и хох­лы не вы­гна­ли бы Ба­сю из Двор­ца куль­ту­ры, то бы­ло бы «ев­рей­ка»...

126 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– И за од­но это – ла­герь и смерть? – не­до­вер­чи­во пе­ре­спра­ши­ва­ла по­взрос­лев­шая Ва­ся.

– Ла­герь и смерть не си­но­ни­мы, – на­зи­да­тель­но под­ни­ма­ла вверх па­лец ба­буш­ка. – На­при­мер, всех ев­ре­ев Транс­ни­ст­рии уби­ли без ла­ ге­ря: нем­цы да­ли ко­ман­ду со­гнать, ру­мы­ны со­гна­ли... В ам­бар... Всех, или не всех... От ру­мы­нов мож­но бы­ло от­ку­пить­ся... За ки­ло са­ха­ра мог­ли от­пус­тить. А ко­гда ру­мы­ны ус­ну­ли, хох­лы ам­бар и со­жгли. А мы с тво­ей ма­мой – вы­жи­ли. В ла­ге­ре, в не­мец­ком... Но не по­вто­ряй это при ма­ме...

– По­че­му?

– Она ме­ня убь­ет...

– За что?! – у Ва­си гла­за вы­ле­за­ли на лоб.

– За то, что я те­бе ска­за­ла. Ви­тя­зем на рас­пу­тье – без ко­ня и кам­ня – за­сты­ва­ла Ва­ся. В ка­ кую сто­ро­ну ни пой­ди – всю­ду бы­ло «убь­ют». Фри­цы, ма­ма, со­се­ди – не важ­но. Важ­но, что жиз­ни не бы­ло. В Аме­ри­ке «Вас­су» пе­ре­ве­ли, как «Бэ­зил». Она уди­ви­лась, но воз­ ра­жать не ста­ла: страш­ное имя «Ба­ся» дог­на­ло ее, но здесь за это не уби­ва­ли. Вас­са при­ня­ла душ, под­су­ши­ла во­ло­сы. Стоя пе­ред зер­ка­лом, не­ бреж­но вби­ла крем в мор­щи­ны под гла­за­ми и ста­ра­тель­но ума­сти­ла сна­добь­ем боль­ное ко­ле­но. За­пе­ле­на­ла его и за­сты­ла в за­дум­чи­во­сти пе­ред шка­фом: при­кла­ды­ва­ла к ко­ле­ну шта­ни­ны джин­сов и ви­де­ла, что но­га не про­ле­зет. На­шла, на­ко­нец, ши­ро­кие брю­ки и втис­ну­ла боль­ную но­гу. В чер­ных брю­ках и се­ром длин­ном сви­те­ре Вас­са вы­ гля­де­ла строй­ной и под­тя­ну­той. Пес об­хо­дил ее со всех сто­рон, кам­ нем ло­жил­ся под но­ги.

– Ждать, – ска­за­ла она псу, пе­ре­бра­ла по­бря­куш­ки в ва­зоч­ке на под­зер­каль­ни­ке, вы­бра­ла ши­ро­кое коль­цо с круп­ны­ми ие­рог­ли­фа­ ми, про­чла на­рас­пев: – Ом-ма­ни-пэ­мэ-хум, – и по­пра­ви­ла коль­цо на паль­це. Фра­за от­клик­ну­лась в па­мя­ти дол­гим пе­ни­ем. Ме­ж­ду нею и зер­ка­лом воз­ник при­зрач­ный ряд бри­то­го­ло­вых ти­бет­ских мо­на­хов, оди­на­ко­во за­пе­ле­на­тых в све­коль­ные тря­поч­ки.

– Ом-ма­ни-пэ­мэ-хум, – тя­ну­ли они. – Ом-ма­ни... Они стоя­ли в ма­лень­ком Бэ­те­ри-Пар­ке на са­мом кра­еш­ке ост­ро­ ва Ман­х эт­тен – там, где Гуд­зон впа­да­ет в оке­ан, от­ку­да от­кры­ва­ет­ся вид на Эл­лис Ай­ленд с ве­ли­че­ст­вен­ной «Ле­ди Ли­бер­ти», и вдох­но­ вен­но вы­во­ди­ли свою мо­лит­ву. Парк был за­став­лен лот­ка­ми с пе­ст­ ры­ми тря­поч­ка­ми и ук­ра­ше­ния­ми из Ти­бе­та. «День Ти­бе­та» – па­ру­ сил на вет­ру транс­па­рант. Празд­но­ша­таю­щие­ся ньюй­орк­цы хо­ди­ли

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 127

по кру­гу, не­до­умен­но пе­ре­би­рая не­зна­ко­мые ве­щи, а ти­бет­цы че­рез пе­ре­во­дчи­ков тер­пе­ли­во от­ве­ча­ли на во­про­сы – что это да для че­го... Вас­са шла с сы­ном-под­ро­ст­ком и не очень уве­рен­но по­яс­ня­ла ему, что есть что. И вот уже сын вер­тел в ру­ках мед­ный узор­ча­тый ко­ло­ коль­чик. Вас­са взя­ла круг­лую па­лоч­ку с при­лав­ка и не­уве­рен­но по­ка­ за­ла, как на­до па­лоч­кой вес­ти по краю юбоч­ки ко­ло­ко­ла. Сын об­ра­ до­ван­но по­вто­рил ее жест, из­вле­кая не­гром­кий, но ин­тен­сив­ный звук на­рас­таю­ще­го гу­ла. На­род обо­ра­чи­вал­ся. Нью-йорк­цы с не­до­уме­ни­ ем, ти­бет­цы – с поч­те­ни­ем. Звук на­рас­тал, кто-то за­жи­мал уши... Ио­сиф ос­та­но­вил­ся, звук обор­вал­ся, и пе­ре­во­дчик ти­бет­цев за­ хло­пал в ла­до­ши. Сму­щен­но по­ту­пив­шись, Ио­сиф по­ста­вил ко­ло­ коль­чик на ме­сто. Ти­бе­тец на­пи­сал на бу­маж­ке дру­гую це­ну – вдвое мень­ше, – про­тя­нул ему, бы­ст­ро ска­зал что-то пе­ре­во­дчи­ку.

– Он ваш, – пе­ре­вел тот. И дос­тал ко­ро­боч­ку, ку­да бе­реж­но уло­жил ко­ло­коль­чик. Ио­сиф рас­те­рян­но по­гля­ды­вал то на ти­бет­ца, то на Вас­су – го­то­ва ли она пла­тить? Вас­са кив­ну­ла. Ти­бе­тец дос­тал ко­ло­коль­чик, опус­тил юбоч­кой вниз, ух­ва­тил за са­мый хво­стик руч­ки, вы­пол­нен­ной в фор­ме лу­ков­ки и, стук­нув ле­ гонь­ко па­лоч­кой по ниж­не­му краю, из­влек со­вер­шен­но дру­гой звук – рез­кий, от­ры­ви­стый, слов­но вскрик. Бы­ст­ро про­го­во­рил что-то и пе­ре­во­дчик об­ра­тил­ся к Ио­си­фу.

– Ла­ма про­сил пе­ре­дать вам, что этот звук не ме­нее ва­жен, чем Звук Жиз­ни, ко­то­рый вы из­влек­ли. Вы мог­ли за­быть... этот Звук – Пре­ры­ва­ния Ни­ти, – и он скло­нил го­ло­ву в по­лу­по­кло­не.

– Ка­кой? – не по­нял Ио­сиф.

– Ко­гда ду­ша, по­ки­нув те­ло, не мо­жет ото­рвать­ся от не­го по при­ чи­не при­вя­зан­но­сти... Сле­ду­ет по­мочь ей... Пе­ре­во­дчик обер­нул­ся к ти­бет­цу, тот кив­нул и сно­ва ле­гонь­ко стук­нув па­лоч­кой по ко­ло­коль­чи­ку, из­влек ко­рот­кий звук лез­вия: – Дзинь...

– Так мы от­се­ка­ем нить, от­пус­кая ду­шу, – по­яс­нил пе­ре­во­дчик. Ти­бе­тец со­глас­но кив­нул, бе­реж­но за­вер­нул ко­ло­кол в тря­поч­ку, за­крыл ко­ро­боч­ку и с по­лу­по­кло­ном по­дал Ио­си­фу. Вас­са за­пла­ти­ла, а сын не­до­умен­но раз­гля­ды­вал ко­ро­боч­ку.

– А от­ку­да ты зна­ешь?.. – на­чал сын.

– Бы­ла од­на­ж­ды в да­ца­не... – ук­лон­чи­во от­ве­ти­ла Вас­са.

– Что это?

– Храм та­кой буд­ди­ст­ский на Бай­ка­ле...

– А что ты там де­ла­ла?

– Ри­со­ва­ла, как все­гда...

– А я где был? – по­пы­тал­ся при­пом­нить Ио­сиф.

– На об­ла­ке пла­вал, – ус­мех­ну­лась Вас­са и ткну­ла паль­цем в не­бо.

– Све­сив нож­ки. Смот­рел, как я те­бя у Буд­ды вы­пра­ши­ва­ла...

128 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Да ну те­бя, – сму­щен­но от­мах­нул­ся сын и по­шел к дру­го­му тен­ ту. Там за не­боль­шим сто­лом груп­па мо­на­хов вы­кла­ды­ва­ла ман­да­лу.

– Стой и смот­ри, – бы­ст­ро ска­за­ла Вас­са сы­ну, под­толк­нув его вплот­ную к сто­лу. – Ты та­кое не ви­дел и не­из­вест­но, ко­гда уви­дишь... На боль­шом лис­те ват­ма­на был вы­чер­чен круг, раз­де­лен­ный на че­ты­ре час­ти. Мо­на­хи, бор­мо­ча мо­лит­ву, сы­па­ли и вы­ду­ва­ли из бу­ маж­ных куль­ков тон­кие струй­ки цвет­но­го пес­ка, по­вто­ряя кон­тур ри­сун­ка и на­ра­щи­вая слой за сло­ем, цвет за цве­том.

– Что это? – ше­по­том спро­сил сын.

– На­зы­ва­ет­ся ман­да­ла, но на са­мом де­ле – мо­лит­ва. Из слов и пес­ка.

– А ты ку­да? – на­су­пил­ся сын, ви­дя, что она не со­би­ра­лась ос­та­ вать­ся у сто­ла с ман­да­лой.

– Я про­бе­гусь, – не­оп­ре­де­лен­но по­ве­ла она ру­кой. – И при­ду. Мо­на­хи в цен­тре пар­ка за­пе­ли чуть гром­че, по­вто­ряя «Ом ма­ ни». Она за­дер­жа­лась у сто­ли­ка, где в пле­те­ной кор­зи­не гор­кой ле­ жа­ли туск­лые ме­тал­ли­че­ские ук­ра­ше­ния. Вас­са скло­ни­лась и при­ня­ лась пе­ре­би­рать серь­ги и коль­ца без осо­бо­го ин­те­ре­са к их внеш­не­му ви­ду: она под­бра­сы­ва­ла ве­щи­цу на ла­до­ни, слов­но на вес. Но яв­но не вес ин­те­ре­со­вал ее. Мо­нах у сто­ла по­смот­рел на ее жест, по­до­шел к ней с пе­ре­во­дчи­ком, что-то ти­хо ска­зал ему, и тот пе­ре­вел: – Это очень ста­рые ве­щи...

– Спа­си­бо, я ви­жу, – чуть по­кло­ни­лась она мо­на­ху. – А от­ку­да они?

– Тех мест уже нет, – мо­нах по­мед­лил. – Из мо­на­сты­рей, раз­ру­ шен­ных ки­тай­ски­ми во­ен­ны­ми. Она под­бро­си­ла на ла­до­ни ра­зомк­ну­тое коль­цо с ие­рог­ли­фа­ми.

– Тут есть раз­ли­чия ме­ж­ду муж­ским и жен­ским?

– Не­боль­шое: жен­ские – чуть по­у же, но текст один и тот же...

– А что здесь на­пи­са­но?

– Ом-ма­ни-пэ­мэ-хум... – про­тяж­но про­пел мо­на­шек.

– Как это пе­ре­во­дит­ся? Мо­на­шек не сра­зу по­ве­рил, что она не зна­ет та­кой про­стой ве­щи.

– Кра­со­та – в цвет­ке, – от­ве­тил он, а бро­ви все еще под­ни­ма­лись в во­про­се.

– И все? – на­стал ее че­ред удив­лять­ся.

– Уже – в цвет­ке! – вос­тор­жен­нее ска­зал он, при­гла­шая ее про­ ник­нуть­ся по­ни­ма­ни­ем ве­ли­чия тек­ста. – Вот цве­ток, – сжал он ку­ лак. – Еще толь­ко бу­тон... – он не­мно­го раз­вер­нул­ся к пе­ре­во­дчи­ку, что­бы то­му бы­ло удоб­нее по­спе­вать за ним. – Он еще не рас­крыл­ся, но кра­со­та – вся! – уже за­клю­че­на внут­ри цвет­ка! Все де­ре­во, все рас­ те­ние – все це­ли­ком и сра­зу – за­то­че­но внут­ри это­го бу­то­на... – он стис­нул ку­лак. – А цвет­ку толь­ко пред­сто­ит рас­крыть­ся, – он мед­лен­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 129

но раз­жал ку­лак, раз­вел ле­пе­ст­ка­ми паль­цы, – ...рас­пус­тить­ся, – он раз­гла­дил паль­цы-ле­пе­ст­ки паль­ца­ми дру­гой ру­ки, – ...на­по­ить мир сво­им аро­ма­том, об­ле­теть по осе­ни, – и он вы­ра­зи­тель­ным жес­том «обор­вал» паль­цы-ле­пе­ст­ки, – ...и се­ме­нем, ос­тав­шим­ся на мес­те цвет­ка, упасть в зем­лю, что­бы дать взой­ти по вес­не но­во­му ро­ст­ку, из ко­то­ро­го под­ни­мет­ся де­ре­во, на ко­то­ром бу­дут эти же цве­ты... Мо­на­шек за­кон­чил и за­крыл­ся, как цве­ток. Вас­са оше­лом­лен­но смот­ре­ла на не­го.

– Дай мне по­ши­ре коль­цо, чтоб на этот па­лец, – Ва­са про­тя­ну­ ла ему свою боль­шую ру­ку ху­дож­ни­ка. Мо­нах охот­но бро­сил­ся по­ мо­гать ей, по­да­вая ши­ро­кие коль­ца. Она при­ме­ря­ла од­но за дру­гим, при­слу­ши­ва­ясь к сво­им ощу­ще­ни­ям. Мо­нах тер­пе­ли­во ждал. На­ко­ нец, у нее все со­шлось.

– Ка­кой сто­ро­ной сле­ду­ет но­сить текст? – по­ин­те­ре­со­ва­лась она, и он с ра­до­стью по­ка­зал, где верх, где низ букв.

– Спа­си­бо, – она по­вер­те­ла пе­ред со­бой рас­то­пы­рен­ную ла­донь, изу­чая, как смот­рит­ся коль­цо. – Но оно муж­ское?

– Да, – кив­нул мо­нах. – Но у нас в Ти­бе­те это муж­ское-жен­ское не так важ­но, как у вас тут...

– По­че­му? – скло­ни­ла го­ло­ву на­бок Вас­са.

– Ду­ша в сво­ем стран­ст­вии в по­лях ма­те­рии долж­на и мо­жет во­ пло­тить­ся и в од­ном те­ле, и в дру­гом, – раз­вел он ру­ки. – Те­бе оно нра­вит­ся? Зна­чит, – твое, – он сло­жил ла­до­ни ра­куш­кой и улыб­нул­ся, кла­ня­ясь ей.

– А что-ни­будь жен­ское есть на мою ру­ку? – упор­ст­во­ва­ла Вас­са.

– Да по­жа­луй­ста! Сколь­ко угод­но, – ныр­нул он на дно пле­те­ной кор­зи­ны. – Смот­ри – по­хо­же, из то­го же мо­на­сты­ря... На ла­до­ни у мо­на­ха ле­жа­ло вто­рое коль­цо, уве­ли­чен­ное ров­но на­столь­ко, что­бы слу­жить брас­ле­том. Он по­мог ей на­деть брас­лет, раз­вер­нув текст на за­пя­стье бу­кв­ а­ми в нуж­ную сто­ро­ну, и сно­ва на­ рас­пев про­чи­тал: – Ом-ма­ни-пэ­мэ-хум...

– Ом-ма­ни... – не­уве­рен­но по­вто­ри­ла Вас­са. Он кив­нул. Они улыб­ну­лись друг дру­гу, как за­го­вор­щи­ки, и пе­ ре­во­дчик про­мол­чал. Вас­са за­пла­ти­ла и зер­каль­но по­вто­ри­ла жест мо­на­ха: при­жа­ла ла­до­ни рыб­кой к гру­ди, про­ща­ясь. Сын у сто­ла с ман­да­лой ув­ле­чен­но сле­дил за тем, как раз­рас­та­ лась пе­соч­ная кар­тин­ка. Ман­да­ла пе­ре­ли­ва­лась все­ми цве­та­ми ра­ду­ ги и за­во­ра­жи­ва­ла кра­со­той.

– Смот­ри! – ше­по­том ска­зал он, под­зы­вая ее по­бли­же.

– А как вы все это бу­де­те за­кре­п­лять?! – вы­крик­нул аме­ри­ка­нец из тол­пы со­гля­да­та­ев.

– Ни­как, – от­клик­нул­ся пе­ре­во­дчик.

– А как же оно дер­жать­ся бу­дет?

130 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Ни­как, – по­вто­рил пе­ре­во­дчик.

– Так оно ж рас­сы­плет­ся! – не­до­умен­но ска­зал аме­ри­ка­нец.

– Ко­неч­но, – ра­до­ст­но кив­нул пе­ре­во­дчик, по­ла­гая, что про­зор­ ли­вец про­ник в та­ин­ст­во про­ис­хо­дя­ще­го.

– А за­чем же то­гда они это де­ла­ют? – рас­те­рял­ся во­про­шаю­щий.

– Что­бы рас­сы­пать, – по­яс­нил пе­ре­во­дчик. На­сту­пи­ла гне­ту­щая ти­ши­на. Че­ло­век два­дцать празд­ных аме­ ри­кан­цев стоя­ли плот­ным кру­гом во­круг не­боль­шо­го сто­ла с ман­ да­лой.

– Дурь ка­кая-то, – рас­те­рян­но ска­зал один. – Ес­ли б у ме­ня бы­ли та­кие ру­ки!.. Ты им ска­жи, что пусть идут узо­ры на тор­тах де­лать – мил­лио­не­ра­ми ста­нут!

– Да они не для де­нег это де­ла­ют, – не вы­дер­жа­ла и рас­смея­лась Вас­са.

– Я то­же не по­ни­маю! – дер­нул ее сын за ру­кав. Она кив­ком при­гла­си­ла его отой­ти от сто­ла. От­ве­ла к кус­там, где ни­ко­го не бы­ло, и ти­хо ска­за­ла: – Это мо­лит­ва... Та­кой опыт со­тво­ре­ния ми­ра. Ни­кто не зна­ет, как Бог со­тво­рил мир, но это впол­не мог­ло быть так. Мы что зна­ем на­вер­ня­ка? Что есть круг­лые ор­би­ты пла­нет и че­ты­ре сто­ро­ны све­та. По­то­му впол­не мож­но на­ри­со­вать кру­жок и впи­сать в не­го крест... И со­тво­рить та­кой по­на­рош­ко­вый мир из пес­ка...

– А ес­ли по­ду­ет ве­тер? – с на­пря­же­ни­ем в го­ло­се спро­сил сын.

– Имен­но так и бу­дет, – кив­ну­ла Вас­са. – По­ду­ет ве­тер и... нас не ста­нет...

– Да ну те­бя! – мах­нул он на нее ру­кой и вер­нул­ся к сто­лу. Вас­са по­ло­жи­ла ру­ки ему на пле­чи, слов­но он со­би­рал­ся бе­жать, а она – удер­жи­вать, и встре­ти­лась взгля­дом с од­ним из твор­цов ман­ да­лы. Не­вы­со­ко­го рос­та, обуг­лен­ный под не­здеш­ним солн­цем кре­ пыш без воз­рас­та, он яв­но был ли­де­ром. Бри­тый, как все мо­на­хи, в бор­до­вом одея­нии. Не­су­ет­ный, он пе­ре­би­рал пес­чин­ки и вы­пи­сы­ вал са­мые тон­кие штри­хи, про­сы­пая пе­сок из ко­ну­са сво­его ку­леч­ка. Вир­ту­оз­но ста­вил по­след­ние точ­ки: на кры­ше до­ми­ков по че­ты­рем сто­ро­нам све­та, по цен­тру ман­да­лы, и от ка­ж­до­го его цве­то­во­го пят­ на весь пе­ст­рый круг со­тво­рен­но­го на сто­ле ми­ра на­чи­нал иг­рать и пе­ре­ли­вать­ся све­жим бли­ком. Вас­са обош­ла стол по кру­гу, за­шла с ты­ла и по­ма­ни­ла пе­ре­во­ дчи­ка.

– Эти ху­дож­ни­ки – мо­на­хи?

– Ла­мы, – кив­нул пе­ре­во­дчик.

– Ска­жи во-он то­му, что я про­шу его бла­го­сло­вить ме­ня...

– На что? – стро­го уточ­нил пе­ре­во­дчик. – Долж­но быть ка­кое-то бла­гое де­ло.

– На жизнь, – бес­печ­но по­жа­ла она пле­чом. – Чем не де­ло?

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 131

– В Ти­бе­те бла­го­слов­ля­ют не так, как у вас: ес­ли ты вы­ше по ро­ж­ де­нию, то он не мо­жет те­бя бла­го­сло­вить...

– Ты ему по­ка­жи ме­ня, а уж он сам оп­ре­де­лит, кто там вы­ше, лад­ но? – улыб­ну­лась Вас­са, под­бад­ри­вая пе­ре­во­дчи­ка. – Я то­же ху­дож­ ник, – до­ба­ви­ла она. Тот ог­ля­дел ее – рос­лую, не­мо­ло­дую, уве­рен­ную в се­бе жен­щи­ну, про­шел к сто­лу с ман­да­лой, по­шеп­тал на ухо ла­ме, и тот по­ко­сил­ся, ку­да ука­зал пе­ре­во­дчик. Вас­са встре­ти­лась с ла­мой взгля­дом. Мас­ли­ны его глаз блес­ну­ли. Ла­ма кив­нул. Она улыб­ну­лась. Пе­ре­во­дчик вер­нул­ся.

– При­дет­ся по­до­жд­ ать здесь, – ука­зал он на пе­ре­вер­ну­тый пла­ст­ мас­со­вый ящик. – Я дол­жен все при­го­то­вить... Он ог­ля­дел пя­та­чок под тен­том. При­брал не­бреж­но сва­лен­ную оде­ж­ду, бу­тыл­ки с во­дой, ос­тат­ки еды. При­дал пя­тач­ку оп­рят­ный вид и по­дал знак ла­ме. Тот за­кон­чил ук­ла­ды­вать уго­лок ман­да­лы, вы­ сы­пал пе­сок, отер ру­ки и ото­шел от сто­ла. Скло­нил­ся к гор­ке оде­ж­ ды, по­рыл­ся в кар­ма­не цве­та­стой курт­ки, из­влек ма­лень­кую кни­жи­ цу, по­ли­стал мах­рив­шие­ся по кра­ям стра­нич­ки... Гля­нул в текст, на Вас­су, сно­ва в текст. Оки­нул ее вгля­дом порт­няж­ки, слов­но при­ме­рял текст к ней. Раз­мер не сов­па­дал. Он за­крыл книж­ку, сел на пла­ст­мас­ со­вый стуль­чик, скло­нил ли­цо в ла­до­ни и ушел. Вас­са ви­де­ла пе­ред со­бой креп­кую скло­нен­ную фи­гу­ру, но яс­но ощу­ща­ла, что внут­ри это­го клу­боч­ка ни­ко­го нет. Ста­ло ти­хо, до­ле­та­ли толь­ко кри­ки ча­ек от пир­са. Го­ло­са лю­дей ото­шли, рас­тво­ри­лись, и стал раз­ли­чим да­же плеск вол­ны. Пе­ре­во­дчик по­сте­лил на пыль­ную тра­ву пе­ст­рую тря­ поч­ку.

– Вам при­дет­ся стать тут на ко­ле­ни, – на­пря­жен­но ска­зал он. Вас­са кив­ну­ла и опус­ти­лась на ко­ле­ни.

– Ты что де­ла­ешь?! – ис­пу­ган­но бро­сил­ся к ней сын.

– По­про­си­ла мо­на­ха бла­го­сло­вить ме­ня.

– На те­бя лю­ди смот­рят!

– Что мне за де­ло до них? Я их ни­ко­гда не уви­жу, – от­мах­ну­лась Вас­са. Сын по­ту­пил­ся и стыд­ли­во ото­шел от нее. Ла­ма тем вре­ме­нем вер­нул­ся в те­ло. От­крыл гла­за, и Вас­са уви­ де­ла, что на нее смот­рит боль­шой че­ло­век. Креп­кий, как ска­ла. Он мед­лен­но под­нял­ся с ма­лень­ко­го склад­но­го сту­ла, встал над ней, и она по­чув­ст­во­ва­ла се­бя мы­шью под го­рой. За­бы­тое чув­ст­во за­щи­ щен­но­сти мед­лен­но за­пол­ни­ло ее бла­го­стью.

– Бли­же, – ско­ман­до­вал пе­ре­во­дчик. Она чуть под­ви­ну­лась к ла­ме, ко­то­рый ка­мен­но сто­ял, рас­ста­вив но­ги. Бо­ко­вым зре­ни­ем ус­пе­ла уви­деть, как под­ле них ос­та­нав­ли­ва­ лись лю­ди, но в сле­дую­щий мо­мент за­кры­ла гла­за, не очень по­ни­мая, по чьей во­ле – его или сво­ей. Воз­ник­ло ти­хое гор­тан­ное пе­ние на не­

132 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

из­вест­ном ей язы­ке. Зву­ки па­да­ли круп­ны­ми ка­п­ля­ми те­п­ло­го до­ж­дя на ее пе­ре­со­хшую ма­куш­ку, про­пи­ты­вая ее, как дождь – зем­лю. Ме­ ло­дия на­рас­та­ла, слов­но гуд ти­бет­ско­го ко­ло­коль­чи­ка, под­ни­ма­лась над ма­куш­кой и тая­ла где-то в не­бе. Ма­куш­ку при­гре­ва­ло свет­лое те­п­ло. Пе­ние стих­ло так же не­ожи­дан­но, как на­ча­лось. Вер­ну­лись кри­ки ча­ек, а сле­дом – че­ло­ве­че­ские го­ло­са. Кос­нул­ся ли ла­ма ее ма­куш­ки ру­кой или ей по­ка­за­лось, бы­ло не уз­нать.

– Мож­но вста­вать, – ска­зал пе­ре­во­дчик. Вас­са мед­лен­но под­ня­лась и по­смот­ре­ла на ла­му. Он ис­пы­тую­ще смот­рел ей в гла­за. Вас­са ви­де­ла ла­му так яс­но, слов­но кто-то на­вел рез­кость. Слов­но гла­за от­тая­ли от мо­ро­за, ко­то­рым бы­ли схва­че­ны из­нут­ри. Ла­ма ждал. Вас­са оки­ну­ла взгля­дом зе­ле­ный Бэ­те­ри-Парк, пе­ст­ рый тент, тра­ву, сно­ва вер­ну­лась к ла­ме. Не сго­ва­ри­ва­ясь, они оди­на­ ко­во сло­жи­ли ла­до­ни ра­куш­кой и по­кло­ни­лись друг дру­гу. Вас­са бла­ го­дар­но улыб­ну­лась: у нее воз­ник­ло ощу­ще­ние, что ни­что не позд­но, что она – про­ще­на не­из­вест­но за что.

– Я мо­гу за­пла­тить? – спро­си­ла она, и ла­ма тер­пе­ли­во до­ж­дал­ся пе­ре­во­да.

– Мы за это де­нег не бе­рем, – улыб­нул­ся ла­ма. – Но и де­ла­ем это не всем... Раз­ме­рен­ным ша­гом он вер­нул­ся к сто­лу, ман­да­ле, пес­ку, сно­ва взял в ру­ки ку­ле­чек и при­нял­ся до­ст­раи­вать и без то­го пре­крас­ный мир.

– Ла­ма про­сил вам ска­зать, что он про­чи­тал над ва­ми са­мую древ­нюю мо­лит­ву, – до­ба­вил пе­ре­во­дчик. – Ее чи­та­ют очень ред­ко, по­то­му что ее си­ла не име­ет об­рат­но­го хо­да. Он уб­рал боль­шую чер­ ную ту­чу, ко­то­рая ви­се­ла над ва­ми очень низ­ко... Жи­ви­те спо­кой­но. Те­перь с ва­ми ни­че­го не слу­чит­ся. Вас­са кив­ну­ла и по­смот­ре­ла на ла­му, на сы­на. Они оди­на­ко­во скло­ня­лись к сто­лу с ман­да­лой, ед­ва не ка­са­ясь друг дру­га.

– Ну как? – на­пря­жен­но спро­сил сын, ко­гда она по­до­шла.

– Здо­ро­во! – бла­жен­но по­тя­ну­ла спи­ну Вас­са. – Но стран­но: он ска­зал, что ка­кая-то чер­ная ту­ча стоя­ла у ме­ня над го­ло­вой, а я ее со­ всем не чув­ст­во­ва­ла...

– И где она те­перь? – еще бо­лее на­пряг­ся сын.

– Он от­вел ее... ку­да-то, – не­оп­ре­де­лен­но по­ве­ла ру­кой в воз­ду­хе Вас­са и по­ко­си­лась на чер­ный квад­рат те­ни, ко­то­рый мед­лен­но под­ пол­зал к ней по зем­ле. – Что это? – брезг­ли­во, слов­но из лу­жи, вы­шла она из квад­ра­та.

– Тень от Близ­не­цов, – кив­нул сын на Волд-Трейд-Центр.

– Аж сю­да дос­та­ет? – не по­ве­ри­ла Вас­са.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 133

– Ну ко­неч­но, ма­ма, – они же ог­ром­ные, – снис­хо­ди­тель­но улыб­ нул­ся сын. Ла­ма, не от­ры­ва­ясь от ман­да­лы, под­нял гла­за на ее го­лос. «Это – мой», – ука­за­ла она гла­за­ми на сы­на. «Ви­жу», – кив­нул тот. Те­ни вы­тя­ги­ва­лись все длин­ней. Солн­це опус­ка­лось в Гуд­зон, ло­тош­ни­ки не­спеш­но со­би­ра­ли то­вар. К сто­лу с ман­да­лой по­до­шел стар­ший, что-то ска­зал, и мо­на­хи друж­но до­ба­ви­ли звук в бор­мо­ та­ние. Взле­те­ло про­ник­но­вен­ное: «Ом-ма­ни-пэ­мэ-хум», и на гла­зах не­мно­гих ос­тав­ших­ся че­ты­ре мо­на­ха вста­ли по че­ты­рем уг­лам ват­ ма­на, на ко­то­ром бы­ла ман­да­ла, и на из­вест­ном им сло­ве друж­но ото­рва­ли уг­лы бу­ма­ги от по­верх­но­сти сто­ла.

– О-а-х! – вы­рвал­ся об­щий вскрик со­жа­ле­ния и ужа­са у зри­те­лей. Цвет­ной пе­сок сбе­жал от кра­ев ват­ма­на к се­ре­ди­не и унич­то­жил ис­кус­но вы­ло­жен­ный тон­чай­ший узор.

– О-у-м! – от­клик­ну­лись эхом мо­на­хи. Мед­лен­но, тор­же­ст­вен­но, дер­жа ват­ман с бес­фор­мен­ной гор­ст­ кой раз­но­цвет­но­го пес­ка, по­шли к во­де. На­род рас­сту­пал­ся пе­ред ни­ми. Мо­на­хи дош­ли до во­ды. Про­дол­жая петь, неторопливо вы­сы­ па­ли гор­ку цвет­но­го пес­ка в во­ду. Ве­тер сно­сил пе­сок, и тот ложился длин­ной струй­кой по­верх вол­ны, ок­ра­ши­вая ее во все цве­та ра­ду­ги. Ли­цо Ио­си­фа ис­ка­зи­ла гри­ма­са бо­ли.

– За­чем они?.. – вос­клик­нул он и Вас­са уви­де­ла, что он го­тов си­га­ нуть в во­ду – спа­сать то­ну­щий цвет­ной пе­сок.

– Они на­мо­ли­ли пе­сок, по­ка тро­га­ли его... Как на­маг­ни­ти­ли. А те­перь бла­го­сло­ви­ли этим пес­ком во­ду – и ре­ку, и оке­ан. Ка­ж­дая пес­ чин­ка – ку­со­чек мо­лит­вы. Так что не го­рюй – ни­что не про­па­ло. Ну и еще, ко­неч­но, они по­ка­за­ли аме­ри­кан­цам, как раз­ру­ша­ет­ся мир: р-раз – и все...

– Ом-ма­ни-пэ­мэ-хум... Вас­са по­вер­ну­ла ба­ра­бан­чик коль­ца на паль­це и опер­лась о по­ру­ чень эс­ка­ла­то­ра мет­ро. Чер­ный по­лу­го­лый ни­щий тя­нул к ней ру­ку с бу­маж­ным ста­кан­чи­ком, вы­пра­ши­вая по­дая­ния.

– Сор­ри, – брезг­ли­во обо­гну­ла его Вас­са и не по­да­ла ни гро­ша. «В Те­ха­се уже уби­ли бы, – го­во­рил ее по­клон­ник-аме­ри­ка­нец. – Лю­бо­го, кто по­смел бы тре­бо­вать у ме­ня на ули­це де­нег». «В Нью-Йор­ке ни­щий убь­ет, ес­ли по­счи­та­ет, что ты по­дал ма­ло», – пре­дос­те­ре­га­ла его Вас­са. По­езд тро­нул­ся, и тут же из со­сед­не­го ва­го­на пе­ре­шла к ним ве­ре­ни­ца юро­ди­вых. Пер­вым вы­сту­пал чис­тый, под­тя­ну­тый аги­та­ тор, ко­то­рый зыч­но кри­чал, что вто­рое при­ше­ст­вие Хри­ста со­сто­ ит­ся вот-вот – не ис­клю­че­но, что на сле­дую­щей стан­ции, а по­то­му

134 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

все долж­ны рас­ка­ять­ся в гре­хах и не­мед­лен­но по­жерт­во­вать ему на храм. Сле­дом за ним те­нью сту­пал обор­ва­нец в ко­ро­сте и в ка­ж­дую пау­зу стра­ст­ной про­по­ве­ди с ти­хим яро­ст­ным упор­ст­вом встав­лял: «Хри­стос – ро­дом из Пу­эр­то-Ри­ко!..» «Зве­ри­нец», – при­выч­но от­ме­ти­ла Вас­са и при­кры­ла гла­за. Из-под рес­ниц смот­ре­ла, как ин­стинк­тив­но под­жи­ма­ли но­ги, ста­ра­ясь не ка­ сать­ся друг дру­га, ин­ду­сы-па­ки­стан­цы, ев­реи-ара­бы, и как они же ста­ ли жать­ся друг к дру­гу, ко­гда в Гар­ле­ме вва­ли­лась стай­ка чер­ных под­ ро­ст­ков в оди­на­ко­во при­спу­щен­ных – по тю­рем­ной мо­де – шта­нах. Вас­са вы­шла из-под зем­ли в цен­тре Ман­х эт­те­на. По­смот­ре­ла на ча­сы и при­сло­ни­лась к сте­не – при­ня­лась раз­гля­ ды­вать про­хо­жих. На­ткну­лась на то­ще­го не­оп­рят­но­го ара­ба – тор­ гов­ца жа­ре­ным ара­хи­сом, и что-то в нем ей не по­нра­ви­лось. Пе­ре­ ве­ла гла­за на раз­нос­чи­ка га­зет, при­ле­пив­ше­го­ся на дру­гой сто­ро­не ули­цы, и его вид то­же вы­звал до­са­ду. При­ня­лась бы­ст­рее лис­тать ли­ца про­хо­жих, что­бы най­ти, на что по­ло­жить глаз, но раз­дра­же­ние толь­ко рос­ло. Вас­са глу­бо­ко вздох­ну­ла и по­про­бо­ва­ла оп­ре­де­лить, что раз­дра­жа­ет. Тор­го­вец ара­хи­сом был та­ким не­мы­тым, что труд­но бы­ло пред­ста­вить, как мож­но брать еду из его рук. Но он сто­ял, гор­до вы­пя­тив грудь. «Ин­те­рес­но, кем он се­бя ощу­ща­ет? Шах иран­ский-па­ди­шах Ара­ вий­ский». Раз­нос­чик га­зет в гряз­ном фар­ту­ке, как у мяс­ни­ков, так бод­ро орал и раз­ма­хи­вал га­зе­той, слов­но это он за­бил гол, что вы­не­сли се­ го­дня на пер­вую по­ло­су. «Не­по­сти­жи­мо, – по­ди­ви­лась Вас­са. – Про Ау­стер­лиц не слы­ха­ли, а все – на­по­ле­о­ны». На се­ре­ди­не пе­ре­кре­ст­ка до­ба­вил­ся ру­мя­ный ко­ро­тыш­ка – ре­гу­ ли­ров­щик. Он над­сад­но сви­стел и по­кри­ки­вал на во­ди­те­лей так похо­зяй­ски, слов­но да­вал им пра­во не по­вер­нуть, а жить.

– При­вет, Ба­ся, – вы­рос­ла пе­ред Вас­сой ухо­жен­ная мо­ло­дая жен­ щи­на со ска­тан­ным ру­ло­ном бу­маг под мыш­кой и кра­си­вой пап­кой.

– Вы дав­но?

– Нет, Же­неч­ка, – не­сколь­ко рас­те­рян­но ска­за­ла Вас­са. – Ми­нут пять как...

– По­си­дим? Тут есть ка­феш­ка...

– Спа­си­бо, но ме­ня тош­нит от этих... – Вас­са не смог­ла по­доб­рать сло­во.

– А я их не ви­жу. Вам на­до ча­ще вы­хо­дить на ули­цу. Дер­жи­те, – Же­ня по­да­ла пап­ку. – Тут не­ко­то­рые эс­ки­зы в двух эк­зем­п­ля­рах.

– Спа­си­бо, – бурк­ну­ла Вас­са и кив­ну­ла в сто­ро­ну ре­гу­ли­ров­щи­ка.

– Сей­час же по­чи­нят све­то­фор, и он сно­ва бу­дет тем же ни­что­же­ст­ вом!..

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 135

Она с тос­кой от­вер­ну­лась, но с дру­гой сто­ро­ны ули­цы на­род по­ ва­лил на зе­ле­ный свет.

– Не­у ­же­ли па­поч­ку да­же не от­крое­те? – при­щу­ри­лась Же­ня.

– Не здесь, – ук­ло­ни­лась Вас­са. – Ну по­смот­ри­те на них! Эта ма­ ло­лет­ка, ко­то­рая изо­бра­жа­ет взрос­лую... Эта ста­ру­ха, ко­то­рая вы­ря­ ди­лась в ти­нэй­дже­ра, этот пи­дор, ко­то­рый ви­ля­ет бед­ра­ми, как ба­ рыш­ня!

– Все, как все­гда, – об­ве­ла взгля­дом пе­ре­кре­сток Же­ня. – Я хо­те­ла, чтоб вы гля­ну­ли там в двух мес­тах цве­то­пе­ре­да­чу... Тут из-за уг­ла на мо­то­цик­ле вы­ка­ти­ла ба­би­ща, за­тя­ну­тая в ко­жу, в бут­сах и шле­ме, и мо­то­цикл с ре­вом фырк­нул вы­хлоп­ной тру­бой.

– Не мо­гу! – про­сто­на­ла Вас­са. – Ну по­смот­ри­те же: чер­ный изо­ бра­жа­ет, что он бе­лый... А эти нянь­ки? Я бы со­ба­ку им не до­ве­ри­ла! – с от­вра­ще­ни­ем кив­ну­ла она на цвет­ных ня­нек, что ве­ли бе­лых де­тей. Те и дру­гие оди­на­ко­во что-то же­ва­ли. – Как ро­ди­те­ли не по­жа­ле­ли ре­бе­ноч­ка?

– Ра­бо­та­ют они, ро­ди­те­ли, – рас­су­ди­тель­но ска­за­ла Же­ня.

– А я в свое вре­мя ра­бо­ту бро­си­ла, – так хо­те­ла, что­бы у ме­ня был мой ре­бе­нок. Ес­ли уж бе­решь­ся со­тво­рить не­что по об­ра­зу сво­ему и по­до­бию, то на­до ид­ти до кон­ца, – с внут­рен­ней убе­ж­ден­но­стью ска­за­ла Вас­са.

– Что есть ко­нец в по­доб­ном де­ле? – иро­нич­но ус­мех­ну­лась Же­ня.

– Из­вест­но, что: по­смот­реть и уви­деть, что это хо­ро­шо есть, – не­ сколь­ко уди­ви­лась во­про­су Вас­са.

– А-а-а! – про­тя­ну­ла та. – Ну и как? Уда­лось?..

– Мне нра­вит­ся. Во вся­ком слу­чае, я чис­та пе­ред Бо­гом: сде­ла­ла, что мог­ла. До по­лу­го­да не да­ва­ла его на ру­ки ни­ко­му...

– Да­же от­цу? – не­до­вер­чи­во при­щу­ри­лась Же­ня.

– Да я бе­ре­мен­ная раз­ве­лась, – мах­ну­ла ру­кой Вас­са.

– Ни­че­го се­бе. Гу­лял?..

– Ху­же: всту­пил в Пар­тию, скрыл, а на се­мей­ном обе­де тет­кастарболка строго спро­си­ла «Ты уп­ла­тил взно­сы?» До­ма пол-но­чи кри­чал: «Что из­ме­ни­лось? По­смот­ри, у ме­ня те же гла­за, ру­ки». По­ том схва­тил брит­ву, влез на по­до­кон­ник, ска­зал, что вскро­ет ве­ны и спрыг­нет, ес­ли я уй­ду... ...Вас­са яс­но уви­де­ла свою мо­с­ков­скую квар­ти­ру, ус­лы­ша­ла соб­ ст­вен­ный го­лос, ко­то­рым ров­но по­вто­ря­ла, слов­но дик­тор во­кза­ла – о при­бы­тии по­ез­да: – Это дуб­ли­ро­ван­ное са­мо­убий­ст­во, ты дол­жен по­ни­мать... Ху­день­кий, длин­но­во­ло­сый, в очеч­ках – под Лен­но­на – мужмаль­чик сто­ял на по­до­кон­ни­ке с опас­ной брит­вой в ру­ке. Вас­са си­де­ ла на сту­ле по­сре­ди ком­на­ты.

– Ты или брит­ву брось, или с по­до­кон­ни­ка слезь. У нас вто­рой

136 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

этаж, ты толь­ко но­ги пе­ре­ло­ма­ешь. Оно те­бе на­до? Те­бе же не это на­ до, прав­да? Те­бе я нуж­на, а я вот она – си­жу, а ты сто­ишь, как ду­рак в ок­не... Хо­чешь, чтоб со­се­ди ми­ли­цию вы­зва­ли? Те, что пи­шут, что на­ши ок­на – са­мые гряз­ные на Пес­ча­ной? Муж спрыг­нул, упал пе­ред ней на ко­ле­ни, за­пла­кал, об­хва­тив ее ру­ка­ми. Она мед­лен­но, ос­то­рож­но вы­ну­ла у не­го брит­ву из ру­ки, по­ ло­жи­ла под стул, и на­сту­пи­ла свер­ху. Он при­жал­ся к ее гру­ди и... от­ шат­нул­ся.

– У те­бя серд­це сту­чит со­вер­шен­но ров­но! – за­кри­чал он, в ужа­се за­гля­ды­вая ей в ли­цо. – Я чуть не умер, а ты?!

– Ка­кие стра­сти! – уди­ви­лась Же­ня. – И вы уш­ли?

– Ко­неч­но, но не сра­зу, – ус­мех­ну­лась Вас­са. – Смот­ри­те – ни од­ но­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый был бы со­бой, – оки­ну­ла она еще раз пе­ре­ кре­сток.

– Что ж вам не так?

– Не­ес­те­ст­вен­ность, – по­мед­лив, от­ве­ти­ла Вас­са. – Ду­маю, бе­да в том, что я жи­ву с со­ба­кой, а со­ба­ка – ни­че­го не изо­бра­жа­ет.

– А вы са­ми-то? – не­ожи­дан­но под­де­ла ее Же­ня. – Ни­че­го не изо­ бра­жае­те?

– У ме­ня весь ак­тер­ский та­лант бро­шен на то, что­бы скрыть боль, а ко­ле­но ло­мит так, что не знаю, как спу­щусь в мет­ро, – че­ст­но от­ве­ти­ла Вас­са.

– А ес­ли не скры­вать, то что – бу­де­те кри­чать от бо­ли? – при­щу­ ри­лась Же­ня.

– Не ду­маю, – за­дум­чи­во ска­за­ла Вас­са. – Лад­но, пой­ду. Они об­ня­лись и Вас­са, при­хра­мы­вая, по­шла по ле­ст­ни­це вниз в мет­ро. «Кри­чать от бо­ли?» Вас­са вспом­ни­ла, как в де­ся­том клас­се ей уда­ля­ли ап­пен­ди­цит и ане­сте­зия кон­чи­лась рань­ше, чем на­ло­жи­ли швы. Вас­са не толь­ко не кри­ча­ла, а са­ма ве­ле­ла вра­чу шить так – без лиш­не­го уко­ла. «Я по­тер­ п­лю» – не­уве­рен­но ска­за­ла она, и врач кив­нул. С са­мо­го на­ча­ла опе­ра­ции она смот­ре­ла в зер­каль­ный от­ра­жа­ тель на по­тол­ке, и ло­па­ясь от лю­бо­пыт­ст­ва, сле­ди­ла, как про­сты­ня, ко­то­рой ее на­кры­ли, на­бу­ха­ла кро­вью по краю ды­ры, внут­ри ко­ то­рой ее раз­ре­за­ли. Над­рез она не по­чув­ст­во­ва­ла – толь­ко хо­ло­док скаль­пе­ля, а по­том – соб­ст­вен­ную го­ря­чую кровь, ко­то­рая по­тек­ла по бед­ру. А ко­гда хи­рург Ор­тон Вя­че­сла­во­вич, ко­то­ро­го фельд­ше­ри­ ца-ма­ма зва­ла лю­бов­но «То­ша», за­пус­тил ру­ку в от­кры­тую по­лость жи­во­та, под­хва­тил пе­ре­жа­тый с двух сто­рон за­жи­ма­ми кро­шеч­ный ап­пен­дикс, вы­нул и под­нес ей к но­су по­смот­реть эту га­дость, она по­ тря­сен­но вы­па­ли­ла: «Я все чув­ст­вую!»

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 137

– Ну ко­неч­но, ты же жи­вая, – от­ве­тил То­ша из-под мар­ле­вой мас­ ки. – Глав­ное. ты бо­ли не чув­ст­ву­ешь, так?

– Так, – по­тря­сен­но под­твер­ди­ла она, осоз­нав, что дей­с т­ви­тель­ но не чув­с т­ву­ет бо­ли, а вот про­хла­ду его паль­цев внут­ри жи­во­та – да. Но­вое ощу­ще­ние на­столь­ко по­ди­ви­ло ее, что она вспо­ми­на­ла этот хо­ло­док го­ды спус­тя, ко­гда от са­мо­го То­ши на гла­ди Днеп­ра ос­ тал­ся кло­чок лег­ко­го, а ос­таль­ное смо­ло­ли вин­ты ко­раб­ля на под­ вод­ных крыль­ях, на ог­ром­ной ско­ро­сти вре­зав­ше­го­ся в ту­ма­не в его ры­бац­кую лод­чон­ку. По­езд мет­ро про­гро­хо­тал вдоль пер­ро­на и за­мер пе­ред ней. Вас­са се­ла в угол­ке, вы­тя­ну­ла по­удоб­нее но­ги и при­кры­ла гла­за. Вспом­ни­ла, что ойк­нуть от бо­ли – бы­ло. Ску­ли­ла да­же, по­ка еха­ла в так­си сре­ди но­чи к дан­ти­сту, но кри­чать – не кри­ча­ла. Вас­са по­ста­ра­лась вспом­ нить зуб­ную боль всю це­ли­ком, но вме­сто бо­ли воз­ник­ла пыш­ная блон­дин­ка. Коп­на во­лос от­бра­сы­ва­ла шар те­ни на по­то­лок. Она на­ пра­ви­ла свет на Ва­си­ну ру­ку, при­жа­тую к ще­ке, на коль­цо с брил­ли­ ан­та­ми, по­том – на кар­точ­ку.

– Сту­дент­ка? Ино­го­род­няя? – спро­си­ла она, ди­ри­жи­руя круг­лым зер­каль­цем на сталь­ной лап­ке: – Я за не­го те­бе сде­лаю про­пис­ку и ком­на­ту в ком­му­нал­ке, – звяк­ну­ла она зер­каль­цем о коль­цо.

– Не-ет, – пре­воз­мо­гая боль, по­мо­та­ла го­ло­вой Ва­ся. – Это един­ ст­вен­ное, что ос­та­лось от ба­буш­ки...

– На Са­до­вом коль­це у Трех во­кза­лов, – не­воз­му­ти­мо про­дол­жи­ ла дан­тист.

– Их ог­ра­би­ли в ре­во­лю­цию, – про­ску­ли­ла Вас­са. – Она коль­ца обыч­но кла­ла в ко­ро­боч­ки в ящик туа­лет­но­го сто­ли­ка, а это – уро­ ни­ла, и оно за­ка­ти­лось. Врач уко­риз­нен­но кач­ну­ла бе­лой коп­ной, за­ли­той ла­ком.

– Рот от­кры­вай, – ус­та­ло ска­за­ла она и не­охот­но пе­ре­ве­ла пу­чок све­та с брил­ли­ан­тов на зуб. По­во­зи­лась с ним и пе­ре­ве­ла свет пря­мо в ли­цо: – За­пом­ни, у те­бя сме­щен бо­ле­вой по­рог. Там над­ко­ст­ни­ца рас­пла­ви­лась. Дру­гой бы уже не сте­ну лез, а ты тер­пишь. Это опас­но, – стро­го ска­за­ла она.

– Тер­петь? – не по­ве­ри­ла Вас­са.

– Ну ко­неч­но. Нам боль да­на, чтоб сиг­на­лить, что где-то бе­да. А ты... по за­па­ху жа­ре­но­го мя­са уз­на­ешь, что у те­бя жо­па сго­ре­ла. «Ро­ды!» – при­пом­ни­ла Вас­са еще один слу­чай бо­ли. Вот где дей­ст­ ви­тель­но сто­ял крик! Но не ее. Кри­ча­ли дру­гие. Не­кра­си­во, ка­приз­ но, тре­бо­ва­тель­но. К ним бро­са­лись на по­мощь ус­та­лые нянь­ки, мед­ се­ст­ры. Вас­са брезг­ли­во ко­си­ла гла­зом в сто­ро­ну ору­щих, опа­са­ясь, что и с ней та­кое мо­жет про­изой­ти, но ко­гда все­рь­ез по­тя­ну­ло вни­зу

138 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

жи­во­та, она толь­ко по­ма­ни­ла ру­кой де­жур­но­го вра­ча и с не­под­дель­ ной уг­ро­зой ти­хо ска­за­ла: – Ес­ли вы ра­бо­тае­те толь­ко с те­ми, кто орет, то я сей­час так крик­ ну, что у вас тут сте­ны по­ру­шат­ся.

– Не на­до, – бы­ст­ро по­ло­жи­ла ей па­лец на гу­бы врач. От­ки­ну­ ла про­сты­ню, раз­ве­ла Вас­се ко­лен­ки и ти­хо ско­ман­до­ва­ла: – Бы­ст­ро вста­ли и по­шли. Но ос­то­рож­но... Уз­кий су­мрач­ный ко­ри­дор в пол­то­ра ша­га от­де­лял пред­ро­до­вую от за­ли­той све­том ро­дил­ки.

– Чуть бы­ст­рей мож­но? У вас там уже го­ло­ва вид­на, – по­то­ро­пи­ ла врач. Вас­са уме­ла тер­петь боль и не впус­кать в нее по­сто­рон­них. «Хо­ ро­шо, что ко­ле­но при­хва­ти­ло ров­но, ко­гда по­ста­ви­ла сы­на на но­ги, – бла­го­дар­но от­ме­ти­ла она. – Но до ко­ле­на на­вер­ня­ка бы­ла ка­кая-то дру­гая боль»... Вас­са пы­та­лась про­бить­ся че­рез ка­к ую-то ват­ную сте­ну, но кро­ме миг­ре­ни ни­что не при­хо­ди­ло на па­мять. Она вспом­ни­ла, как бро­са­лись к шпри­цам вра­чи, на­с таи­в а­ли на но­в о­каи­но­в ой бло­ка­де вся­кий раз, ко­гда она флег­ма­тич­но ука­зы­в а­ла: «Вот тут по­ба­ли­в а­е т».

– За­чем? – вы­пы­ты­ва­ла она.

– Чтоб че­ло­век не по­те­рял соз­на­ние от бо­ли!..

– Вы ле­чи­те, а не обез­бо­ли­вай­те, – ус­ме­ха­лась Вас­са. – Я, мо­жет, жи­ву, не при­хо­дя в соз­на­ние... Кто нау­чил ее тер­петь боль, Вас­са не име­ла по­ня­тия. По­че­му, уми­рая от бо­ли, сле­до­ва­ло изо­бра­жать, что те­бе не боль­но – то­же. «На­вер­ное, по­то­му что не де­вять бал­лов», – вспом­ни­ла она де­да под­ру­ги – ста­ро­го ка­пи­та­на, ко­то­рый, уми­рая, ри­со­вал гра­фик бо­ли по де­вя­ти­баль­ной шка­ле штор­мов.

– Се­го­дня но­чью был при­ступ, – го­во­рил он. – Тя­же­ло, но стер­ пел: бал­лов семь... «Не ро­ди­лась же я та­кой. Не мо­жет быть, что­бы я не пла­ка­ла от бо­ли!» – под­нял­ся внут­ри про­тест. И от­кры­лась безд­на. В бе­лой пу­хо­вой ша­поч­ке с пу­ши­сты­ми ша­ри­ка­ми на кон­це бе­ лых те­се­мок стоя­ла она ма­лень­ким ис­ту­ка­ном в тя­же­лом зим­нем паль­то на ва­те у ог­ра­ды дет­ско­го са­да. А па­па, рас­ста­вив тро­фей­ную тре­но­гу фо­то­ап­па­ра­та, сни­мал ее на фо­не за­сне­жен­но­го де­ре­ва. На про­ща­ние. Она не зна­ла это­го на­вер­ня­ка, но все, что про­ис­хо­ди­ло, ей не нра­ви­лось: ни то, что ня­неч­ка под­ня­ла ее сре­ди днев­но­го сна, оде­ла, вы­ве­ла, по­ста­ви­ла в снег и ве­ле­ла не ше­ве­лить­ся. Ни то, что па­па, не­весть от­ку­да взяв­ший­ся в дет­ском са­ду, ук­ре­пил шта­тив, и

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 139

жа­лоб­но про­сил улыб­нуть­ся. Ва­ся хму­ри­ла бро­ви и не улы­ба­лась. Бы­ло боль­но не­из­вест­но где. Так и ос­та­лась она на ста­рень­ком фо­то со­б­ран­ным, на­сто­ро­жен­ным хо­мя­ком. И не на­прас­но. Па­па ве­че­ром по­це­ло­вал: «Ло­жись, Ва­ся­ня, зав­тра ра­но в са­дик.» Ва­ся по­ве­ри­ла ему, лег­ла, а ут­ром уви­де­ла, что па­пи­но­го паль­то нет на ве­шал­ке, и смор­щи­ла нос. По­то­му что по­ка­лы­ва­ло в но­су, в гор­ле, в гла­зах. Не так, что­бы боль­но, но как пе­сок по­пал или мы­ло... И сле­зы по­тек­ли, и она жда­ла, ко­гда пе­сок вы­мо­ет­ся из глаз. Но он не вы­мы­вал­ся. И все, что от па­пы ос­та­лось в квар­ти­ре, она ви­де­ла че­рез слой во­ды: би­нокль на пол­ке, страш­ный ре­мень на гвоз­де, ко­то­рым па­па пу­гал, а ма­ма – би­ла, – все бы­ло мок­рым в ее гла­зах. Ва­ся ста­ла бо­ять­ся спать: ма­ло ли что еще слу­чит­ся, по­ка она спит?

– По­спи, – уго­в а­ри­в а­ла ма­ма, по­ка­чи­в ая кро­в ат­к у. Та­кая кра­ си­в ая, что на нее бы­ло боль­но смот­реть, как на солн­це. Она не­тер­ пе­ли­в о пе­ре­ми­на­лась с но­ги на но­гу, но­ро­вя по­ско­рее улиз­нуть из до­ма, по­смат­ри­в а­ла на но­в ень­кие ча­сы «За­ря» и лю­б о­в а­лась их бле­ском. Ба­буш­ка стоя­ла в две­рях, за­го­ра­жи­вая ма­ме до­ро­гу. Ма­ма нерв­ ни­ча­ла, но воз­вра­ща­лась к дет­ской кро­ват­ке, где за бе­лой ве­ре­воч­ной сет­кой пой­ман­ной рыб­кой си­де­ла на мат­ра­си­ке Ва­ся.

– За­кры­вай глаз­ки, по­спишь не­мно­жеч­ко, а я те­бя по­до­ж­ду, – бы­ст­ро-бы­ст­ро лжи­во-лас­ко­во ле­пе­та­ла она. – Ты от­дох­нешь, и мы вме­сте пой­дем гу­лять. Так же зву­чал го­лос Ли­сы в ку­коль­ном те­ат­ре, ко­гда та уго­ва­ри­ ва­ла Ко­лоб­ка сесть ей на но­сок и еще раз про­петь пе­сен­ку о том, как он от всех ушел. «Съест», – об­ре­чен­но зна­ла Ва­ся, но все же ску­ли­ла: – А ты не уй­ дешь?

– Нет, моя ясоч­ка! – вдох­но­вен­но вра­ла ма­ма. – Ви­дишь, глаз­ ки со­всем сли­па­ют­ся? По­спи, и мы вме­сте... Ну, за­кры­вай, за­кры­вай глаз­ки... Уже и без «ясоч­ки» хо­те­лось спать, а тут еще эта «ясоч­ка»... Ва­ся тер­ла ку­ла­ком гла­за, рес­ни­цы спу­ты­ва­лись и ма­ма че­рез них уже не так сле­пи­ла. А даль­ше – не от­кры­вая глаз, Ва­ся ры­да­ла сре­ди но­чи, рва­ла сет­ку кро­ват­ки и би­лась лбом ба­буш­ке в ко­ле­ни: – Где моя ма­ма? За­чем она ме­ня об­ма­ну­ла?! Ска­за­ла «по­спи», а са­ма?!

– Ско­ро при­дет, – по­вто­ря­ла ба­буш­ка ров­ным лас­ко­вым го­ло­сом.

– Вот ты сей­час глаз­ки за­кро­ешь – и вре­мя бы­ст­рей про­бе­жит. От­ кро­ешь, а ма­ма уже тут. «Зна­чит, не все­гда я мог­ла тер­петь боль», – от­ме­ти­ла Вас­са, и ста­ рый тя­же­лый за­на­вес за­пре­та на сло­во «боль» мед­лен­но раз­дви­нул­ ся. От­крыл­ся ста­рый юж­ный го­род с низ­ки­ми до­ма­ми, жар­кое ле­то, слад­ко­ва­тый за­пах цве­ту­щей ака­ции и каш­та­нов, жуж­жа­ние шме­

140 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

лей, го­ря­чий се­рый бу­лыж­ник гор­ба­той Го­вар­дов­ской, сбе­гав­шей к Днеп­ру, бой ба­ра­ба­на, не­строй­ное шар­ка­нье де­сят­ков сан­да­лий: пе­ ст­рая ко­лон­на пио­нер­ско­го ла­ге­ря схо­ди­ла к ре­ке. Ро­ди­те­ли се­ме­ни­ ли ря­дом по тро­туа­ру. Ма­лень­кая вес­нуш­ча­тая Ва­ся ви­де­ла, как ба­буш­ке труд­но по­спе­ вать за ни­ми, и но­ро­ви­ла вый­ти из строя, но ее под­тал­ки­ва­ли сза­ди, и улиз­нуть из этой ше­рен­ги мож­но бы­ло толь­ко упав на зем­лю. По­ том зем­ля кон­чи­лась, кон­чи­лась ули­ца, на­ча­лась во­да. Она хлю­па­ла под до­ща­тым при­ча­лом, про­гля­ды­ва­ла в ще­ли меж до­сок, и бе­лый кра­си­вый двух­па­луб­ный ка­тер глу­хо бил бор­том в хлип­кий при­чал. Ду­хо­вой ор­кестр ухал что-то по­хо­жее на Пер­во­май­ский и по­хо­ рон­ный марш од­но­вре­мен­но, кто-то на па­лу­бе не­уме­ло ду­дел в горн, по тра­пу, на­кло­нив до по­лу, втас­ки­ва­ли на борт крас­ное зна­мя пио­ нер­ской дру­жи­ны с жел­ты­ми кис­тя­ми. Ва­ся под­ня­лась сле­дом. Бы­ст­ро про­бе­жа­ла к но­су ка­те­ра, ко­то­рым он уты­кал­ся в при­чал, что­бы быть бли­же к ба­буш­ке. А та на при­ча­ле стоя­ла у са­мо­го бор­та и не­гром­ко, что­бы не кри­чать, как все во­круг, по­вто­ря­ла: – Ва­ся­ня, бе­ре­ги па­нам­ку! Не сни­май, что­бы не на­пек­ло, а то бу­дет сол­неч­ный удар, пом­нишь? Ко­гда тош­нит и го­ло­ва бо­лит. Бе­ре­ги! Ина­че ле­то про­па­ло... Ка­тер вздрог­нул, в жи­во­те у не­го за­у р­ча­ло, го­ря­чая же­лез­ная па­лу­ба мел­ко за­дро­жа­ла под тон­кой под­мет­кой сан­да­ли­ков. Ва­ся в ве­ли­кой пе­ча­ли уви­де­ла, как мед­лен­но от­ча­лил при­чал, ба­буш­ки­но ко­рич­не­вое пла­тье в жел­тый цве­то­чек, ко­то­рое она сши­ла се­бе на швей­ной ма­шин­ке, и на­щу­па­ла па­нам­ку, как един­ст­вен­ное до­ка­за­ тель­ст­во то­го, что у нее кто-то есть. Го­род умень­шил­ся, стал зе­ле­ным ша­ром на го­ре, и за­бо­ле­ло гдето в жи­во­те по са­мой се­ре­ди­не. Так, что Ва­ся втя­ну­ла жи­вот до спи­ ны, чтоб он уже при­лип и ни­че­го не бо­ле­ло. Ка­тер ка­ча­ло, и ее тош­ ни­ло, хоть она не сни­ма­ла па­нам­ки. В вос­кре­се­нье ко всем де­тям прие­ха­ли, а к ней – ни­кто. Ма­ма, как все­гда, об­ма­ну­ла, а ба­буш­ка... Ва­ся по­ни­ма­ла, что она ста­рень­кая, и ехать ей тя­же­ло, а па­па во­об­ще же­нил­ся, но бы­ло так обид­но и боль­ но, что сле­зы сби­ва­лись ком­ка­ми в гор­ле. Их на­до бы­ло гло­тать, чтоб не лез­ли из глаз. Бы­ло страш­но, что ес­ли от­кро­ешь рот, то вы­тош­нит круг­лы­ми сбив­ши­ми­ся в ки­сель­ный ко­мок сле­за­ми. Ва­ся дер­жа­ла ру­ ка­ми жи­вот, слов­но он мог от­ва­лить­ся, и ей по­ве­ри­ли, раз­ре­ши­ли ос­тать­ся, ко­гда все де­ти с ро­ди­те­ля­ми уш­ли на реч­ку. Она ос­та­лась од­на в па­ла­те, од­на во всем ла­ге­ре, од­на на всем бе­лом све­те, и это вы­дер­жать не бы­ло сил... Ва­ся сло­ня­лась ме­ж­ду кро­ва­тя­ми, где на круг­лых ни­ке­ли­ро­ван­ ных спин­ках бы­ли на­мо­та­ны цвет­ные лен­ты – де­воч­ки так су­ши­ли их, чтоб лен­ты бы­ли гла­же­ны­ми. Смот­ре­ла на них, по­том по­тро­га­ла, а по­том сня­ла. Од­ну, дру­гую... И при­ня­лась свя­зы­вать их – од­ну с дру­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 141

гой – раз­но­го цве­та, раз­ной ши­ри­ны... За­тя­ги­ва­ла уз­лы зу­ба­ми, и сле­ зы лез­ли из глаз – ме­ша­ли ви­деть узел. И ко­гда лен­ты кон­чи­лись во всей па­ла­те, Ва­ся вы­та­щи­ла по­след­ние из сво­их ко­си­чек. Ко­сы рас­ пле­лись, ще­кот­но по­тек­ли по спи­не, как сле­зы. Ва­ся сде­ла­ла пет­лю, про­су­ну­ла в нее го­ло­ву, вста­ла на по­до­кон­ник в ок­не вто­ро­го эта­жа и при­вя­за­ла пе­ст­рую ве­рев­ку к вет­ке, что тя­ну­лась к ок­ну. Ог­ля­ну­лась на дверь, сня­ла пет­лю, спрыг­ну­ла, по­бе­жа­ла, за­ткну­ла дверь на шваб­ ру. Вер­ну­лась, сно­ва на­де­ла пет­лю. Сно­ва сня­ла, спрыг­ну­ла – вы­ну­ла шваб­ру. За­бра­лась на по­до­кон­ник, за­жму­ри­лась – и прыг­ну­ла, слов­ но в во­ду. Чтоб не чув­ст­во­вать уже ни­че­го – ни оби­ды, ни бо­ли... Сле­зы вы­со­хли, ды­ха­ние в гор­ле ос­та­но­ви­лось: ни сглот­нуть, ни за­кри­чать она не мог­ла – узе­лок на ве­рев­ке ме­шал пет­ле за­тя­нуть­ся. Ва­ся по­вис­ла шиш­кой на ел­ке, ров­ным стол­би­ком, бо­ясь ше­лох­нуть­ ся, и слу­ша­ла, как по­тре­ски­ва­ют узел­ки на лен­тах, за­тя­ги­ва­ясь по­ креп­че. Хлоп­нул вы­стре­лом су­хой щел­чок – вет­ка сло­ма­лась, и Ва­ся рух­ ну­ла на ко­лю­чий гра­вий, на му­сор. За­мерз­ши­ми сре­ди ле­та паль­ца­ми при­ня­лась стас­ки­вать с се­бя пет­лю, сди­рая ко­жу на шее... «Ско­рей, ско­рей, по­ка ни­кто не вер­нул­ся с реч­ки... – И толь­ко од­на мысль ужа­ сом сту­ча­ла в вис­ки: что она ска­жет про лен­ты? – Со­ба­ка, ска­жу.. со­ ба­ка при­шла, а я хо­те­ла ей по­во­док»... До­ма зи­мой она на­шла ве­рев­ку по­креп­че и об­лу­п­лен­ную тру­бу в ма­лень­кой ван­ной ком­на­те. Ба­буш­ка бы­ла в гос­пи­та­ле на де­жур­ ст­ве, ма­мы, как все­гда, не бы­ло. От­ку­да она взя­лась, что­бы вы­нуть ее из пет­ли, не­из­вест­но, толь­ко на рас­све­те «ско­рая» от­вез­ла Ва­сю в боль­ни­цу.

– Ты по­че­му это де­ла­ешь? – спро­си­ла ти­хо вра­чи­ха. Ва­ся мол­ча­ла, под­ра­ги­вая от хо­ло­да. Ко­си­ла взгля­дом в сто­ро­ну ма­мы.

– Вы иди­те, – по­смот­ре­ла на ма­му врач. – Мы са­ми тут... Ма­ма вста­ла с ди­ван­чи­ка, по­тя­ну­лась об­нять Ва­сю, но та от­толк­ ну­ла ее.

– За­чем ты это де­ла­ешь? – по­вер­ну­ла во­прос дру­гой сто­ро­ной вра­чи­ха.

– Чтоб боль­но не бы­ло, – по­жа­ла пле­чом Ва­ся, не­до­уме­вая, что не яс­но.

– Мо­жешь по­ка­зать, где?

– Вез­де, – Ва­ся ощу­па­ла се­бя ру­ка­ми. – Ко­гда врут... В это вре­мя ма­ма про­шла под ок­ном. Ва­ся уви­де­ла ее че­рез стек­ ло, и во­да из гор­ла под­ня­лась, вста­ла в гла­зах та­кой тол­щей, что че­рез нее во­об­ще ни­че­го нель­зя бы­ло раз­гля­деть. Что-то в ту­ма­не грох­ну­ лось, врач крик­ну­ла, кто-то вбе­жал, ей что-то вко­ло­ли, по­ка­ти­ли на скри­пу­чих ко­ле­си­ках, и она по­ня­ла, что это она упа­ла. Все за­ка­ча­лось, по­плы­ло, ста­ло мед­лен­ным и не ин­те­рес­ным, как

142 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

од­но­цвет­ный по­то­лок над го­ло­вой. И ма­ма, и ее веч­ное «Сей­час при­ ду», и Олег из седь­мо­го «А», что крик­нул на пе­ре­мен­ке: «При­хо­ди зав­тра во Дво­рец – я тан­цую с луч­шей де­воч­кой на­ше­го ан­самб­ля!» «А я?» – пы­та­лась спро­сить Ва­ся, но не мог­ла: гор­ла не бы­ло. Рот был за­ле­п­лен ре­зи­но­вой, как га­ло­ша, во­рон­кой, в ко­то­рую по труб­ке с ши­пе­ни­ем шел воз­дух. Ва­ся про­ва­ли­лась, а ко­гда от­кры­ла гла­за, труб­ку уб­ра­ли. Она вста­ла, вы­гля­ну­ла в ко­ри­дор. Там сло­ня­лись вдоль кра­шен­ных се­рого­лу­бых стен мед­лен­ные с пус­ты­ми гла­за­ми де­ти. А са­мая хо­ро­шая де­воч­ка Ма­рий­ка во­об­ще не хо­ди­ла. Она ле­жа­ла в Ва­си­ной па­ла­те в уг­лу с чер­ны­ми кру­га­ми во­круг зе­ле­ных, как кры­жов­ник, глаз и ти­хо по­вто­ря­ла вер­ный ре­цепт.

– Ес­ли бо­лит го­ло­ва, на­до най­ти, где по­хо­ро­ны, прий­ти к вы­но­су те­ла, по­сте­лить на по­ро­ге пла­ток. Боль­шой, шер­стя­ной... Чтоб ка­ж­ дый, кто идет за гро­бом, на пла­ток на­сту­пил. По­том взять его, от­рях­ нуть, но не сти­рать... Го­ло­ву по­вя­зать и но­сить, не сни­мая. А мне не по­мог­ло, бо не ус­пе­ло: сня­ли его с ме­ня, – гру­ст­но за­кан­чи­ва­ла она. Ва­ся бро­ди­ла по ко­ри­до­ру, за­гля­ды­ва­ла в па­ла­ты, – ис­ка­ла ко­гони­будь, чтоб по­иг­рать в шаш­ки, что бы­ли рас­сы­па­ны по по­лу в иг­ро­ вой. На­шла ху­день­ко­го блед­но­го маль­чи­ка. И уви­де­ла, что он мух­лю­ ет, ти­хонь­ко лок­тем про­дви­гая чер­ную шаш­ку в дам­ки.

– Она стоя­ла тут, – дви­ну­ла она шаш­ку на преж­нюю клет­ку.

– Нет, – гля­дя в упор бе­ле­сы­ми гла­з а­ми, бес­с тыд­но сов­рал маль­чик.

– Как ты мо­жешь?! – воз­му­ти­лась Ва­ся ок­реп­шим го­ло­сом и без слез. По­тя­ну­ла шаш­ку на преж­нее ме­сто, но он ото­рвал ее ру­ку, схва­ тил шаш­ку, су­нул в рот и... про­гло­тил. Ва­ся в ужа­се бро­си­лась бе­жать. В ма­ни­пу­ля­ци­он­ной, где де­ла­ли уко­лы, мед­се­ст­ра что-то вя­за­ла.

– Ско­рее, иди­те! Он там... – крик­ну­ла она.

– Кто? – вя­ло по­ин­те­ре­со­ва­лась та.

– Маль­чик!.. Про­гло­тил шаш­ку...

– Опять?! – в ус­та­лой яро­сти вски­ну­ла бро­ви мед­се­ст­ра и по­шла в иг­ро­вую. Ва­ся ви­но­ва­то бо­ком вдоль сте­ны дви­ну­лась в свою па­ла­ту.

–...На­до най­ти, где по­хо­ро­ны у ко­го, – по­вто­ря­ла Ма­рий­ка. Ос­таль­ные де­ти ти­хонь­ко пе­ли, рас­ка­чи­ва­ясь в сво­их кро­ва­тях, кто – за ре­шет­кой, кто нет. Иг­рать бы­ло не с кем. Ва­ся за­ткну­ла уши и по­тря­сен­но до­ду­ма­ла: «Уме­реть, но от­стаи­вать свое вра­нье!». Она бы­ла уве­ре­на, что про­гло­тив шаш­ку, маль­чик не­пре­мен­но ум­рет, и по­чув­ст­во­ва­ла се­бя ви­но­ва­той. По­бе­жа­ла на­зад в ко­ри­дор, в ка­би­ нет, ку­да уве­ли маль­чи­ка. Толк­ну­ла дверь... За ней бы­ло чер­но, толь­ко крас­ный фо­нарь мер­цал в глу­би­не.

– Су­ка, – ус­лы­ша­ла она го­лос вра­ча в тем­но­те. – Су­ка по­га­ная. Ва­ся на цы­поч­ках по­шла на го­лос. Маль­чик-врун про­све­чи­вал­ся пе­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 143

ред ней на боль­шой кар­тин­ке рент­ге­на. Внут­ри у не­го все ше­ве­ли­лось и би­лось в клет­ке из бе­лых ре­бер, и не­под­виж­но сто­ял толь­ко ске­лет.

– Хел­лоу! – трях­нул Вас­су за пле­чо об­ход­чик ва­го­нов. – Ар ю окей? Вас­са в не­до­уме­нии ус­та­ви­лась на чер­но­го об­ход­чи­ка. Он на­кло­ нил­ся по­ни­же и по­вто­рил ей в ли­цо по-анг­лий­ски и по-ис­пан­ски: – Прие­ха­ли, Две­сти Седь­мая Стрит! Ко­неч­ная, мээ­эм! Вас­са кив­ну­ла, по­слуш­но вста­ла, вы­шла на пус­тую плат­фор­му на ок­раи­не Ман­х эт­те­на и при­сло­ни­лась к стол­бу. «Ни­че­го се­бе – про­еха­ла ос­та­нов­ку!..» – по­тря­сен­но от­ме­ти­ла она. Та­ко­го с ней не слу­ча­лось. Вас­са ощу­па­ла ко­ле­но. По­ис­ка­ла, в чем от­ра­зить­ся и не на­шла. «Как же им уда­лось ме­ня при­ми­рить с тем, что все врут?» – за­ду­ма­лась Вас­са, и спо­ткну­лась о пус­тое гул­ кое «все». Ей де­ла не бы­ло до «всех». Па­па? Он что-то пи­сал в свое оп­рав­да­ние. При­ез­жал, с млад­шим бра­том зна­ко­мил. Его да­же бы­ло жал­ко. Ма­ма? Она то­же уе­ха­ла – учить­ся в дру­гой го­род. А ба­буш­ка... Ба­буш­ка, ко­то­рая ни­ко­гда не вра­ла! Ска­за­ла ве­че­ром обыч­ное: «Ло­ жись, те­бе ра­но вста­вать», а са­ма по­том раз­бу­ди­ла сре­ди но­чи: «Не пу­гай­ся, я уми­раю»... По­езд гуд­нул, от­пу­ги­вая ред­кий на­род на плат­фор­ме, и при­тор­ мо­зил. Вас­са во­шла в ва­гон, ог­ля­де­лась, но са­дить­ся не ри­ск­ну­ла – при­сло­ни­лась к ва­гон­ной две­ри и смот­ре­ла, как сте­ны тем­но­го за­га­ жен­но­го тон­не­ля но­ро­ви­ли рас­плю­щить ва­гон, раз­да­вить в ле­пеш­ку, но по­езд ус­пе­вал лов­ко увер­нуть­ся, вы­скольз­нуть и вы­рвать­ся из мра­ка к ос­ве­щен­но­му пер­ро­ну. «Не со­тво­рял Бог боль, – под­ве­ла итог Вас­са. – От­ку­да ж она? Со­ тво­рил че­ло­ве­ка, по­се­лил в раю, ве­лел яб­лок не рвать, а тот со­рвал, да еще сов­рал... Бог их вы­гнал, и ска­зал, что ро­жать бу­дешь в бо­ли... Ага, зна­чит, все-та­ки со­тво­рил Бог боль. Стран­но». Ва­ся пом­ни­ла, как од­на­ж­ды спро­си­ла ба­буш­ку: – Как за­ста­вить лю­дей не врать?

– Ни­как, – не за­ду­мы­ва­ясь, от­ве­ти­ла ба­буш­ка, про­дол­жая вя­зать но­сок на длин­ных ко­лю­чих спи­цах. – Мож­но убить, но за­ста­вить не врать нель­зя. Не за­ни­май­ся ты дру­ги­ми людь­ми. Бы­ла ночь. И глу­бо­кой но­чью Ва­ся за­пи­са­ла при све­че в аль­бо­ме для ри­со­ва­ния: «Един­ст­вен­ный че­ло­век, ко­то­ро­го я мо­гу за­ста­вить не врать, – это я». И для на­ча­ла ре­ши­ла до­ду­мы­вать до кон­ца лю­бую мысль, что­бы уз­нать, как она вы­гля­дит – ее прав­да. В шко­ле в это вре­мя про­хо­ди­ли Горь­ко­го и на дом за­да­ли со­чи­не­ние «В жиз­ни все­ гда есть ме­сто под­ви­гу» – по мо­ти­вам ска­зок ста­ру­хи Изер­гиль. Ва­ся че­ст­но на­пи­са­ла все, что ду­ма­ла. Сда­ла тет­радь, и не­до­умен­но вы­слу­ ша­ла при­каз: стоя пе­ред клас­сом про­чи­тать вслух текст в при­сут­ст­ вии ком­сор­га шко­лы. В ко­рич­не­вой школь­ной фор­ме с под­ши­тым

144 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

ба­буш­кой бе­лым кру­жев­ным во­рот­нич­ком, стоя­ла Ва­ся у дос­ки и чи­ та­ла вслух, на­пи­сан­ное в ти­ши­не при све­че.

– Сказ­ка о го­ря­щем серд­це Дан­ко. Я пом­ню, как мне в ру­ки по­ па­ла эта тон­кая книж­ка. На об­лож­ке – по­лу­го­лые лю­ди в лох­моть­ях, об­рос­шие и яв­но «древ­ние», ку­да-то шли. Впе­ре­ди тол­пы шел по­ лу­об­на­жен­ный кра­си­вый юно­ша. В его вы­со­ко под­ня­той ру­ке бы­ло за­жа­то серд­це, и от не­го рас­хо­ди­лись яр­кие лу­чи. За спи­ной лю­дей чер­нел гус­той дре­му­чий лес. Гор­дый Дан­ко вы­рвал свое серд­це, чтоб ос­ве­тить до­ро­гу. Сказ­ка кра­си­вая, но – сказ­ка. Я ве­рю, что бы­ли ко­ гда-то древ­ние лю­ди, и был сме­лый Дан­ко. Вер­нее, за­став­ляю се­бя ве­рить, что есть лю­ди, ко­то­рые спо­соб­ны вы­нуть свое серд­це из гру­ ди, что­бы от­дать дру­гим, но я не ве­рю в под­ви­ги в на­ше вре­мя. Ве­рю, что во вре­мя вой­ны лю­ди со­вер­ша­ли под­ви­ги. Но что им ос­та­ва­лось де­лать? Зою Кос­мо­демь­ян­скую все рав­но бы по­ве­си­ли, так уж луч­ше уме­реть кра­си­во и кри­чать: «Бей­те их, па­ли­те, жги­те». Ме­ня спра­ши­ ва­ют: «А ты смог­ла бы так?» Ду­рац­кий во­прос в мир­ное вре­мя. Не знаю, все за­ви­сит от об­стоя­тельств. Возь­мем Алек­сан­д­ра Мат­ро­со­ ва, гру­дью за­крыв­ше­го вра­же­ский дзот. Он Ге­рой Со­вет­ско­го Сою­за, по­смерт­но. Я при­знаю его по­сту­пок под­ви­гом в том слу­чае, ес­ли он сде­лал это соз­на­тель­но. А вдруг это на­ру­ше­ние пси­хи­ки? Це­ли­на. Там ре­бя­та бро­си­ли уют­ные квар­ти­ры и доб­ро­воль­но по­еха­ли жить в па­ лат­ках. Я ве­рю, что они го­ре­ли, спа­сая пше­ни­цу от по­жа­ра. Но эту пше­ни­цу они вы­рас­ти­ли свои­ми ру­ка­ми, и дать ей по­гиб­нуть – жал­ ко. А вот один ма­лень­кий маль­чик спас Анг­лию: уви­дел, что в пло­ти­ не ды­роч­ка, из ко­то­рой те­чет во­да. Он за­ткнул эту ды­роч­ку паль­цем и стал звать на по­мощь. Ге­рой? Под­виг? Смеш­но... Мо­ло­до­гвар­дей­ цы – это под­виг. Лет­чи­ки Та­ла­ли­хин, Иба­ру­ри. Кос­мо­нав­ты – то­же под­виг. Но, – Ва­ся под­ня­ла гла­за на класс. – Хо­теть быть ге­ро­ем – это хо­теть, чтоб бы­ла вой­на, чтоб ме­ня пы­та­ли, а я мол­ча­ла. Я вой­ны не хо­чу, и мол­чать не бу­ду. Кста­ти, на слу­чай вой­ны и под­по­лья... Ме­ня не зо­ви­те: я все ва­ши тай­ны вы­дам. Я бо­юсь бо­ли, во-пер­вых, а вовто­рых, нет ни од­ной идеи, за ко­то­рую я пой­ду на кос­тер.

– Чи­тай до кон­ца! – сквозь зу­бы про­це­ди­ла учи­тель­ни­ца. Ва­ся кив­ну­ла и до­чи­та­ла: – Я со­глас­на со ста­ру­хой Изер­гиль, что в жиз­ни все­гда есть ме­сто под­ви­гу. Но для се­бя се­го­дня я та­ко­го мес­ та в соб­ст­вен­ной жиз­ни не на­шла. Ста­ру­ха Изер­гиль го­во­рит, что лю­ди, ко­то­рые так счи­та­ют, или не по­ни­ма­ют жиз­ни, или тру­сы, или лен­тяи. Я по­ни­маю жизнь в ме­ру сво­его раз­ви­тия и хо­чу ос­та­вить по­сле се­бя в жиз­ни тень. Тру­сом я се­бя не счи­таю. Сле­до­ва­тель­но, я ос­тав­ляю се­бе са­мое без­обид­ное, са­мое лег­кое: я лен­тяй­ка. Класс мол­чал.

– Пре­да­те­лей на­до гнать из ком­со­мо­ла, – вы­крик­ну­ла учи­тель­ни­ца.

– При чем тут пре­да­те­ли? – по­жа­ла пле­ча­ми Ва­ся. – Га­ли­лей ни­ ко­го не пре­дал...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 145

– При чем тут Га­ли­лей? – стук­ну­ла от до­са­ды ку­ла­ком учи­тель­ ни­ца.

– Он бо­ял­ся бо­ли, – по­яс­ни­ла Ва­ся. – Ему толь­ко по­ка­за­ли пы­точ­ ные ин­ст­ру­мен­ты, как он бы­ст­ро ска­зал: «Не вер­тит­ся». Се­дая Вас­са, при­хра­мы­вая, под­ня­лась по сту­пе­ням мет­ро. Ог­ля­ де­лась в уз­кой улоч­ке Со­хо и не­спеш­но по­бре­ла ми­мо га­ле­рей, с пе­ ст­ря­дью ма­лень­ких и боль­ших кар­ти­нок в вы­со­ких ок­нах. У две­ри, под­ле ко­то­рой вы­си­лась ог­ром­ная брон­зо­вая ста­туя Ки­бе­лы с две­на­ дца­тью со­ска­ми на гру­ди, как у кор­мя­щей су­ки, Вас­са ос­та­но­ви­лась. От­ра­зи­лась в вит­ри­не, взъе­ро­ши­ла во­ло­сы, слов­но они рас­тре­па­лись от бе­га, – и толк­ну­ла дверь.

– Хай, Бэсс, – крик­ну­ла из-за стой­ки кра­ше­ная га­ле­рей­щи­ца. – За­став­ля­ешь се­бя ждать, – по­сту­ча­ла она по ци­фер­бла­ту на ру­ке.

– Про­сти, Джин­ни, – крот­ко ска­за­ла Вас­са. – Я не в ту сто­ро­ну уе­ха­ла.

– Бы­ва­ет, хо­тя ты, вро­де, не пьешь?.. Вас­са по­ло­жи­ла пап­ку с бу­ма­га­ми на стой­ку, раз­вя­за­ла те­сем­ки. На цвет­ных ко­пи­ях кар­тин всю­ду был ее пес. Свер­нув­шись ка­ла­чи­ ком, ле­жал он на пер­вой кар­тин­ке и был по­хож на круп­ное бе­лое яй­ цо. В ка­ж­дой сле­дую­щей он об­на­ру­жи­вал но­вую часть те­ла: ла­па за ла­пой, он слов­но вы­лу­п­ли­вал­ся из яй­ца...

– Со­ба­ка из яй­ца? За­бав­но, – пе­ре­ка­ти­ла си­га­ре­ту из од­но­го уг­ла рта в дру­гой Джин­ни. – И что, по-твое­му, я долж­на де­лать с этим... – по­хло­па­ла она по пач­ке кар­ти­нок, – ...му­со­ром?

– Ап ту ю. Твое де­ло, – ров­ным го­ло­сом ска­за­ла Вас­са. – Я в лю­ бом слу­чае при­зна­тель­на те­бе, что ты спро­во­ци­ро­ва­ла ме­ня на этот цикл.

– Ага, – иро­нич­но вос­клик­ну­ла Джин­ни. – Как че­ло­ве­ка, по­про­ си­ла те­бя под­дер­жать про­ект, а ты?!

– А что я? – уди­ви­лась Вас­са. – Я при­нес­ла.

– Мне грант на что да­ли?! «Ху­дож­ник ри­су­ет Биб­лию-ю-ю!» – про­тя­ну­ла Джин­ни.

– А чем это те­бе не Биб­лия? Или тво­им пе­до­фи­лам толь­ко го­ лый мла­де­нец в яс­лях под­хо­дит? Ты бы ее от­кры­ла, там од­ной пер­ вой гла­вы на три жиз­ни хва­тит: со­тво­ре­ние ми­ра! Там Бог со­тво­рил со­ба­ку...

– Ка­кой Бог у те­бя со­тво­рил со­ба­ку? – при­щу­ри­лась Джин­ни. – Он со­тво­рил не­бо и зем­лю!..

– И все на зем­ле, – по­ве­ла в воз­ду­хе ру­кой Вас­са. – Я не на­шла еще, где про со­ба­ку кон­крет­но, но в день шес­той он ска­зал: да про­из­ ве­дет зем­ля ду­шу жи­вую, ско­тов и га­дов, и зве­рей зем­ных. И в са­мом кон­це – че­ло­ве­ка, чтоб вла­ды­че­ст­во­вал над ско­том. Те­бя, ме­ня, тво­их ху­дож­ни­ков, га­ле­рею...

146 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Донт-фак-май-брейн, – вы­па­ли­ла Джин­ни. – Га­ле­рею со­тво­ри­ ла я.

– О-кей, глав­ное, что нет ни­че­го не от Бо­га, – при­ми­ряю­ще за­ кон­чи­ла Вас­са.

– А Дья­во­лу ты ни­че­го не ос­тав­ля­ешь? – с иро­ни­ей про­тя­ну­ла Джин­ни.

– Он то­же от Бо­га, – воз­ра­зи­ла Вас­са.

– Ты это брось! – по­гро­зи­ла Джин­ни и, на­щу­пав на гру­ди об­ ра­зок на це­поч­ке, бы­с т­ро при­ло­жи­ла его к гу­бам. – Лад­но, ос­тавь, – при­пе­ча­та­ла она пя­тер­ней ри­с ун­ки к сто­лу. – Я по­ка­жу, а там по­ смот­рим...

– Я те­бе еще и эти ос­тав­лю, – Вас­са дос­та­ла не­сколь­ко ри­сун­ков, где тот же пес был впи­сан в ин­терь­е­ры Ру­бен­са, Ван-Эй­ка и дру­гих ста­рых мас­те­ров.

– Кон­цепт класс­ный, но пес уж боль­но убо­гий, – по­мор­щи­лась Джин­ни. – На ка­кой по­мой­ке ты его на­шла?

– В при­юте в Гар­ле­ме. А по­мой­ка – что? – по­жа­ла пле­чом Вас­са. – Вся зем­ля – од­на боль­шая по­мой­ка. Бы­ла пус­та и хао­тич­на, и... «Тьма над безд­ною...» – про­пе­ла Вас­са биб­лей­скую стро­ку.

– Пре­кра­ти! – по­гро­зи­ла Джин­ни и пе­ре­кре­сти­лась.

– ...Но Бо­жий дух ви­тал над по­мой­кою! – ве­се­ло за­кон­чи­ла Вас­ са. – А это все тво­им ку­ра­то­рам го­дит­ся, да? – об­ве­ла она ру­кой сте­ны га­ле­реи, не скры­вая пре­зре­ния. На по­лот­нах раз­но­го фор­ма­та кур­чой ви­лись кру­ги и кру­жоч­ ки всех цве­тов и раз­ме­ров. Вас­са при­смот­ре­лась к фа­ми­лии ав­то­ра в угол­ке.

– «Нар­цисс», – про­чла она на­зва­ние кар­ти­ны. – Ав­то­порт­рет, зна­ чит. Бо­же ми­ло­сти­вый, ес­ли ты все это ви­дишь, что же ты не стре­ля­ ешь? – про­бор­мо­та­ла она по-рус­ски.

– Зба-зи-бо, – вы­па­ли­ла в от­вет Джин­ни.

– Ты уве­ре­на, что кру­жоч­ки ви­сят не вверх но­га­ми? – ус­мех­ну­лась Вас­са.

– Шейм он ю! – при­сты­ди­ла ее Джин­ни. По­до­шла к кар­ти­не и при­ня­лась во­дить по кру­жоч­кам паль­цем, слов­но по кар­те ми­ра, в по­ис­ках гра­ниц кон­ти­нен­тов.

– На­ша Ду­ша, стран­ст­вую­щая сквозь ма­те­ри­аль­ный мир, – это точ­ка свя­щен­но­го – Ат­ман, при­кры­тая на­ряд­ным фут­ля­ром Буд­хи. Эти двое со­став­ля­ют мо­на­ду и уг­луб­ля­ют­ся в по­ля Ма­на­са – Выс­ ше­го ра­зу­ма. Во вре­мя пу­те­ше­ст­вия эти трое соз­да­ют со­юз, ко­то­ рый и есть ин­ди­ви­ду­аль­ность, – Джин­ни опи­са­ла паль­цем тре­тью ок­руж­ность, в ко­то­рую бы­ли впи­са­ны две дру­гих. – Она от­ра­жа­ет­ся во внеш­нем ми­ре, как в зер­ка­ле и, как Нар­цисс, ока­зы­ва­ет­ся за­ча­ро­ ван­ной соб­ст­вен­ным от­ра­же­ни­ем – Пер­со­ной, – за­бы­вая, кто она на са­мом де­ле...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 147

Вас­са, от­ки­нув го­ло­ву на­зад, смот­ре­ла на кар­низ по­тол­ка – по­верх кар­тин.

– По­нят­но: на­ри­суй кру­жок, ни­че­го внут­ри, это бу­ду я, а по­том со­три, – на­рас­пев про­чи­та­ла она сти­хи.

– Транс­лейт, плиз! – раз­дра­жен­но по­тре­бо­ва­ла Джин­ни.

– Кто она на са­мом де­ле, – эхом по­вто­ри­ла по-анг­лий­ски Вас­са. – Все эти ат­ман-буд­хи к Биб­лии от­но­ше­ния не име­ют, чтоб ты зна­ла. Это буд­дизм, а они – атеи­сты...

– Как это?! – не­до­вер­чи­во, с лег­ким ужа­сом спро­си­ла Джин­ни. – Буд­да – не Бог?

– Нет, дар­линг. Обык­но­вен­ный му­жик. Мо­ло­дой, кра­си­вый, бо­ га­тый. Принц. Не хо­тел быть ста­рым и боль­ным и стал ду­мать, как это­го из­бе­жать...

– Ты ме­ня ду­ришь! – взвизг­ну­ла Джин­ни.

– ...и до­ду­мал­ся. Буд­да в пе­ре­во­де оз­на­ча­ет «зна­ние», а пер­со­ну зва­ли Сид­харт­ха.

– Я то­же не хо­чу быть ста­рой, и то­же ду­маю, и черт зна­ет сколь­ко от­да­ла за этот фа­кин-бо­токс, а тол­ку? – она по­вер­ну­лась слег­ка при­ пух­шей ще­кой к Вас­се. – Ты от­ку­да все это взя­ла про Буд­ду и зна­ние?

– не­ожи­дан­но стро­го спро­си­ла Джин­ни.

– Ла­ма ти­бет­ский объ­яс­нил од­на­ж­ды, – Вас­са под­нес­ла Джин­ни под нос коль­цо с ие­рог­ли­фа­ми, как до­ка­за­тель­ст­во то­го, что встре­ча­ лась с ла­мой.

– Но ты ж са­ма ска­за­ла, что нет ни­че­го не от Бо­га!..

– Грант те­бе да­ли не на Бо­га, дар­линг, а на Биб­лию, – под­ня­ла квер­ху па­лец Вас­са. – Ху­дож­ник ри­су­ет Би-бли-ю!

– Что ж мне – со­ба­ку твою им ве­шать? – глаз Джин­ни в рас­те­рян­ но­сти ме­тал­ся от кру­жоч­ков на по­лот­не к со­ба­ке и об­рат­но.

– Ап-ту-ю, – раз­ве­ла Вас­са ру­ка­ми.

В ва­го­не мет­ро Вас­са рас­кры­ла бле­стя­щий ка­та­лог. «Ат­ман – все­ мир­ный Дух, Буд­хи – но­си­тель Ат­мы, Ми­ро­вая Ду­ша, – при­ня­лась она чи­тать сно­ски. – Ма­нас – мен­таль­ные спо­соб­но­сти, ко­то­рые де­ ла­ют че­ло­ве­ка ра­зум­ным и мо­раль­ным су­ще­ст­вом. Выс­шее Эго». Дверь ме­ж­ду ва­го­на­ми хлоп­ну­ла: во­шел зна­ко­мый гряз­ный ко­ ро­тыш­ка.

– Хри­стос – ро­дом из Пу­эр­то-Ри­ко, – ус­та­ло вы­крик­нул он. «Выс­шее Эго, про­сти, Гос­по­ди», – по­ка­ча­ла го­ло­вой Вас­са, гля­дя на не­го. Не­ожи­дан­но по­ма­ни­ла обор­ван­ца, как сво­его пса. Дос­та­ла ко­ше­лек и вы­сы­па­ла ему в ла­донь всю ме­лочь.

– Я по­мо­люсь за те­бя, – по­обе­щал тот. Солн­це еще стоя­ло над Гуд­зо­ном, ок­ра­ши­вая во­ду в ро­зо­вый цвет, а ок­на кир­пич­ной пя­ти­этаж­ки на вер­ши­не го­ры Верх­не­го Ман­

148 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

хэт­те­на уже рас­кла­ды­ва­ли пась­янс: кое-где го­рел свет. Вас­са вы­ну­ла пе­ст­рый во­рох бу­ма­ги из поч­то­во­го ящи­ка, пе­ре­по­ло­ви­ни­ла его, ос­ та­вив пач­ку бле­стя­щих жур­на­лов на по­до­кон­ни­ке в ко­ри­до­ре. От­ кры­ла дверь, и пес, по­виз­ги­вая, бро­сил­ся ей на­встре­чу, тан­цуя на зад­ них ла­пах.

– Ты мой до­ро­гой, – по­тре­па­ла она его. Пес под­прыг­нул по­вы­ше, лиз­нул ее и унес­ся в глу­би­ну квар­ти­ры, от­ку­да вер­нул­ся с тен­нис­ным мя­чи­ком в зу­бах.

– Гуд бой, гуд бол, – от­ня­ла и под­бро­си­ла мяч Вас­са. – Ве­лик Гос­ подь, со­тво­рив­ший мяч... Гу­лять? – и она сня­ла с крю­ка в при­хо­жей по­во­док. Пес во­ло­ком вы­та­щил ее из подъ­ез­да. Они при­выч­но свер­ну­ли за угол. Гряз­ный без­дом­ный все так же си­дел в пе­ще­ре и го­во­рил по те­ле­фо­ну. Пья­ная про­сти­тут­ка, по­ка­ чи­ва­ясь, за­зы­ва­ла во­ди­те­ля, тор­мо­зив­ше­го на по­во­ро­те. Нар­ко­ма­ны на­би­ва­ли си­га­ры от­ра­вой на вы­сту­пе бе­тон­но­го за­бо­ра пар­ка. Под но­гой хру­ст­нул од­но­ра­зо­вый шприц. Пес сту­пал по це­ло­фа­но­вым па­ке­ти­кам из-под нар­ко­ты, ко­то­ры­ ми был усы­пан га­зон, и то и де­ло за­ди­рал ла­пу. Вас­са, при­хра­мы­вая, шла сле­дом за ним по до­рож­ке пар­ка. Пы­та­лась вспом­нить, как при­ спо­со­би­лась жить с бо­лью, по­че­му не уда­ви­лась, не прыг­ну­ла с вы­со­ ты или не ныр­ну­ла на ка­кую-ни­будь глу­би­ну. «Ны­ря­ла!.. Но там ока­за­лась мель Кин­бурн­ской ко­сы». Как при­но­ро­ви­лась не толь­ко тер­петь боль, но еще и изо­бра­жать, что не боль­но – стер­лось в па­мя­ти. «На­вер­ное, ко­гда сов­ра­ла са­ма... – до­пус­ти­ла она. – По­то­му и по­шла ро­жать в бо­ли, как обе­ща­но». А уж ко­гда сын ро­дил­ся, сле­до­ва­ло жить. Ложь – не ложь, боль – не боль, а жи­ви: дол­гий день от ут­ра до ве­че­ра, а по­том еще це­лую ночь – до ут­ра. Толь­ко ко­гда ему ис­пол­ни­лось один­на­дцать, же­ла­ние не быть сно­ва одо­ле­ло ее. ...Она скла­ды­ва­ла по­дар­ки для Мо­ск­вы. Ос­та­ва­лись по­след­ние па­ру дней в Нью-Йор­ке.

– Ты мо­жешь ехать, – ти­хо ска­зал сын. – А я дол­го ду­мал, как бу­ ду убе­гать от те­бя в аэ­ро­пор­ту Кен­не­ди, а сей­час по­нял, что ни­как: я ту­да во­об­ще не по­еду.

– И ку­да ты пой­дешь один в чу­жом го­ро­де? – ды­ха­ние обор­ва­ лось. – Без язы­ка?

– Не знаю, – по­жал он пле­чом. – В по­ли­цию. Долж­ны же у них тут быть дет­ские до­ма... Она ос­та­лась с ним. Без де­нег, без до­ку­мен­тов, без кры­ши над го­ло­вой, чув­с т­во­ва­ла, что схо­дит с ума. И слов­но со­мнам­бу­ла, вы­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 149

шла в но­чи на лю­би­мый мост. «Его усы­но­вят», – твер­ди­ла она про се­бя. Смот­ре­ла вниз и вы­би­ра­ла, что по­на­деж­нее: пры­гать в во­ду на се­ре­ди­не ре­ки, или на ас­фальт ско­ро­с т­но­го шос­се на бе­ре­гу. Во­да не вы­зы­ва­ла до­ве­рия: ин­с тинкт мог вы­толк­нуть на по­верх­ность. Вас­са вы­бра­ла ас­фальт: что­бы и грох­нуть­ся, и чтоб ма­ши­на – для вер­но­с ти – свер­х у по ней про­шла. Не­лов­ко бы­ло толь­ко пе­ред во­ ди­те­лем... «Дуб­ли­ро­в ан­ное са­мо­у бий­с т­в о», – от­ме­ти­ла она, вспом­нив му­жа. А там уж всмот­р е­лась при­с таль­н ее в шос­с е, и кар­тин­ка ока­з а­лась со­в сем зна­ко­мой. До­б а­в ил­с я прон­зи­тель­ный ко­ша­чий крик, а сле­дом воз­н ик­ла кош­ка, ко­то­р ая ис­тош­но во­пи­ла в ноч­ ном не­б е. Она ви­с е­ла в лу­кош­ке над до­р о­гой, под­в е­шен­ная на про­в о­дах. ...Вас­са с го­до­ва­лым Ио­си­фом на ру­ках вы­ско­чи­ла то­гда на ули­ цу. За­ме­та­лась, су­ну­ла сы­на со­сед­ке и, ро­няя ком­нат­ные тап­ки с ног, по­бе­жа­ла на кры­шу сво­ей де­вя­ти­этаж­ки. На­шла про­вод, что тя­нул­ ся с кры­ши к фо­нар­но­му стол­бу на ули­це, по­ис­ка­ла чем-бы его по­ рвать, пе­ре­ру­бить, не уви­де­ла ни­че­го под­хо­дя­ще­го, по­тя­ну­лась ру­ кой... Кош­ка ора­ла, при­чи­няя не­стер­пи­мую боль. Не­ожи­дан­но к ко­шачь­е­му кри­ку при­ме­шал­ся плач го­лод­но­го сы­на: со­сед­ка вы­шла с ним на крыль­цо в по­ис­ках Вас­сы. Про­вод был яв­но элек­три­че­ским. «Кош­ку я спа­су, а кто на­кор­мит мое­го ре­бен­ка?» Она по­ди­ви­лась, что не мысль «он ос­та­нет­ся си­ро­той» ос­та­но­ви­ла ее, а грудь, пол­ная мо­ло­ка. Не­на­ви­дя се­бя, Вас­са спус­ти­лась. По­кор­ми­ла сы­на, уло­жи­ла и сно­ва вы­шла. Кош­ки в не­бе не бы­ло: ее спус­ти­ли вниз му­жи­ки, за­ ки­нув ар­кан на про­вод и обор­вав его со сто­ро­ны стол­ба. Свет по­гас по всей ули­це, и му­жи­ки, ма­те­рясь, топ­та­лись под­ле про­во­да в ожи­ да­нии ава­рий­ки и ку­ри­ли.

– Так ты и ум­решь, – го­ре­ст­но по­ка­ча­ла го­ло­вой со­сед­ка. – Спа­ сая ка­кую-ни­будь пар­ши­вую кош­ку. Сей­час те­бя спас твой ре­бе­нок, а не бу­дет его – тру­ба. И, зна­ешь, пер­вая ре­ак­ция на из­вес­тие о тво­ей смер­ти бу­дет смех.

– По­че­му? – по­ры­ви­сто обер­ну­лась к ней Вас­са.

– На­столь­ко это бу­дет не­ле­по. Ни­кто во­об­ще не по­ве­рит по­на­ ча­лу... По­том, ко­неч­но, по­пла­чем, но толь­ко по­том. По­верь, я за чет­ верть ве­ка в реа­ни­ма­ции раз­но­го на­смот­ре­лась и знаю, что ка­ж­дый жи­вет, как хо­чет, но уми­ра­ет так, как жи­вет...

– Хай! Ка­кой по­ро­ды ва­ша со­ба­ка? – ок­лик­нул Вас­су по-анг­лий­ ски про­хо­жий с со­ба­кой.

– По­ня­тия не имею, – по­жа­ла пле­чом Вас­са. – Это не моя.

– А-а! Вы ее вы­гу­ли­вае­те? Сколь­ко сто­ит ваш час? – ему яв­но хо­ те­лось по­бол­тать.

150 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Я за это де­нег не бе­ру, но и де­лаю это не всем, – ус­мех­ну­лась Вас­ са. – Это мое­го сы­на пес. Как она со­шла с мос­та, Вас­са за­бы­ла. Пом­ни­ла, что от бо­ли сво­ ди­ло ску­лы.

– Что с этим де­лать? – сце­пив паль­цы в за­мок, спро­си­ла зна­ко­мо­ го док­то­ра.

– Ра­до­вать­ся, – не за­ду­мы­ва­ясь, от­ве­тил тот. – Боль­но – зна­чит вы жи­вы.

– Ну, это как раз по­пра­ви­мо, – ус­мех­ну­лась Вас­са мно­го­зна­чи­ тель­но.

– А-а... – про­тя­нул док­тор. – Ну, ес­ли вы до­пус­кае­те та­кую мысль, то от то­го и боль: идея де­ст­рук­ции бо­лез­нен­на са­ма по се­бе. Раз­вер­ ни­те мысль в кон­ст­рук­тив­ное рус­ло, по­про­си­те по­мо­щи... – врач ткнул паль­цем в по­то­лок.

– ...и об­ря­ще­те, – с лег­кой иро­ни­ей за­кон­чи­ла фра­зу Вас­са.

– Пред­ставь­те се­бе, – под­твер­дил док­тор. – А ес­ли по­про­буе­те из­ ба­вить­ся от бо­ли та­ким пу­тем, – ро­ди­тесь ров­но че­рез де­сять ми­нут.

– Но свинь­ей? – глум­ли­во уточ­ни­ла Ва­ся.

– Ху­же: че­ло­ве­ком, но уров­нем – ни­же. В еще бо­лее худ­шем по­ло­ же­нии, чем те­перь. И боль бу­дет ум­но­же­на в де­ся­ти­крат­ном раз­ме­ре.

– За что же это? – воз­му­ти­лась Вас­са.

– За то, что хо­ти­те сбе­жать, пре­дать сы­на... Ут­ром Вас­са си­де­ла пе­ред юри­стом. Под­гля­ды­вая в сло­варь, рас­ ска­зы­ва­ла: – Ме­ня при­гла­си­ли в Аме­ри­ку на вы­став­ку. Я прие­ха­ла с сы­ном. Он вы­брал ос­тать­ся.

– На­цио­наль­ность? – спро­сил юрист, ус­лы­шав имя «Ио­сиф».

– Рус­ская, – ска­за­ла Вас­са. – Но не впол­не... И Осик впер­вые слу­шал ис­то­рию сво­его име­ни. Как бы­ла до вой­ ны боль­шая ев­рей­ская се­мья, пра­баб­ка Ба­ся, имя ко­то­рой по­боя­лись дать Вас­се и пе­ре­ко­ре­жи­ли в уго­ду по­ли­ца­ям-со­се­дям. А у пра­баб­ки Ба­си был муж Ио­сиф.

– И я да­ла это имя сы­ну. По­то­му что ис­то­рия Ио­си­фа – един­ст­ вен­ная сказ­ка со сча­ст­ли­вым кон­цом на всю Биб­лию. А по на­цио­ наль­но­сти у нас ка­ша, – ска­за­ла Вас­са, и юрист не по­нял по­след­не­го сло­ва. Он пред­ло­жил вве­сти па­ру фик­тив­ных де­та­лей в кейс, что­бы по­ лег­че бы­ло по­лу­чить ста­тус бе­жен­ца.

– Сор­ри, не мо­гу врать, – ви­но­ва­то ска­за­ла Ва­ся. – Дав­но ре­ши­ла не де­лать это­го, и те­перь уже позд­но на­чи­нать.

– Ваш ад­рес? – спро­сил юрист.

– Нет у нас ад­ре­са.

– Где вы жи­ве­те?

– Ни­где. Но­чу­ем у дру­зей. То у од­них, то у дру­гих...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 151

– Так нель­зя, – уко­риз­нен­но по­ка­чал го­ло­вой юрист.

– По­че­му? – уди­ви­лась Вас­са. – Бог то­же не жи­вет ни­где, но пре­ бы­ва­ет во всем...

– Хай, Ду­да! – при­вет­ст­во­ва­ла со­ба­ку да­ма с бо­лон­кой.

– Хай, – вя­ло от­клик­ну­лась Вас­са. – Как по­жи­вае­те?

– Спа­си­бо, нор­маль­но. А как ваш сын? Он за­бе­рет со­ба­ку?

– Ко­неч­но... Пер­вая лю­бовь!..

– Да мы все пред­ста­вить се­бе не мо­жем, как он там – без со­ба­ки. Пе­ре­да­вай­те ему при­вет . Вас­са ви­де­ла пе­ред со­бой боль­шие бле­стя­щие гла­за сы­на. Сту­ дент-пер­во­курс­ник, взмок­ший и воз­бу­ж­ден­ный, он при­бе­жал с за­ ня­тий.

– По­шли к Рив­ке. Сей­час ме­ня бу­дут по­ка­зы­вать по те­ле­ви­зо­ру! У нас в кол­лед­же был ми­тинг, ме­ня сни­ма­ли... Сто­лет­няя Рив­ка хло­па­ла в ла­до­ши от удо­воль­ст­вия при ви­де Оси­ка. Они усе­лись ряд­ком и ус­та­ви­лись в эк­ран, взяв­шись за ру­ки. На эк­ра­не бы­ла зе­ле­ная лу­жай­ка пе­ред кол­лед­жем. Дик­тор го­во­рил о том, что Штат ре­шил под­нять це­ны на об­ра­зо­ва­ние, а сту­ден­ты вы­ шли на ми­тинг про­тес­та. Дик­то­ра не­ожи­дан­но пре­рва­ли. На эк­ра­ не поя­ви­лась за­став­ка «По­да­ри жизнь». За ней – тес­ная ком­на­та, три жен­щи­ны – чер­ная, бе­лая и шо­ко­лад­ная – с чер­но-бе­лы­ми щен­ка­ми в ру­ках.

– До­б­рый ве­чер, – стес­ня­ясь ка­ме­ры, ска­за­ла од­на. – Мы ра­бот­ ни­ки при­юта для жи­вот­ных. Нам се­го­дня по­зво­нил че­ло­век. Он всю жизнь раз­во­дил со­бак... И сей­час, ко­гда ему пе­ре­ва­ли­ло за семь­де­ сят...

– Нет, – пе­ре­би­ла ее дру­гая. – Се­го­дня, ко­гда у не­го в один день още­ни­лись три су­ки, и ка­ж­дая при­нес­ла по во­семь щен­ков, – он по­ зво­нил...

– И по­про­сил, – по­да­ла ре­ши­тель­но го­лос тре­тья. –... прие­хать и за­брать их. Они пе­ред ва­ми. Ес­ли вы не за­бе­ре­те их...

– ...их усы­пят, – вы­го­во­ри­ла глав­ное дик­тор. – Та­ко­вы пра­ви­ла са­ни­тар­ных ус­ло­вий при­ютов для без­дом­ных жи­вот­ных. Для них нет мес­та.

– Как?! – в ужа­се вос­клик­нул Осик, и всхлип­нул. А на эк­ра­не сно­ва был ми­тинг, и он – ли­дер сту­ден­че­ско­го со­ про­тив­ле­ния – стра­ст­но об­ра­щал­ся к вла­стям с прось­бой по­ща­дить ма­ло­иму­щих.

– Ба­ся, что слу­чи­лось? – про­кри­ча­ла глу­хая Рив­ка. – По­че­му ре­ бе­нок пла­чет?

– Ста­рик сдал со­бак в при­ют, а ему жал­ко! – от­ве­ти­ла Вас­са.

152 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Сколь­ко ста­ри­ку? – за­ин­те­ре­со­ван­но ос­ве­до­ми­лась Рив­ка.

– Семь­де­сят.

– Маль­чиш­ка! – не­бреж­но мах­ну­ла ру­кой Рив­ка. – А что же ты пла­чешь?

– Со­бак жал­ко, – хлю­пая но­сом, от­ве­тил Ио­сиф.

– Ска­жи­те по­жа­луй­ста, – по­ка­ча­ла го­ло­вой Рив­ка. – А что за го­ре с со­ба­кой?

– Чем ре­веть, – ска­за­ла Вас­са. – Ез­жай и за­би­рай...

– А мож­но?.. Ма­моч­ка! – об­нял ее Осик. На сле­дую­щий день он си­дел с бу­тыл­кой мо­ло­ка и по­ил щен­ка. Ще­нок, за­жму­рив­шись, бла­жен­но ур­чал и при­чмо­ки­вал. Осик уб­рал бу­ты­лоч­ку, и ще­нок по­ли­зал его.

– Он ме­ня це­лу­ет!

– Ко­неч­но. А ты смот­ри и за­по­ми­най, как вы­гля­дит без­ус­лов­ная лю­бовь...

– Это что?

– Ну, да­же я те­бе ста­ви­ла ус­ло­вие: бу­дешь слу­шать­ся – по­лу­чишь мо­ро­же­ное, а ему все рав­но – слу­ша­ешь­ся ты его или нет. Он бу­дет те­бя лю­бить лю­бо­го: по­слуш­но­го, не­по­слуш­но­го. Бу­дет все­гда бе­ жать те­бе на­встре­чу, ви­лять хво­стом и це­ло­вать...

– Дю­дя! – Осик скло­нил­ся к щен­ку и по­це­ло­вал его.

– По­че­му «Дю­дя»?

– От­ку­да я знаю? – по­жал Осик пле­чом. – Я Рив­ке по­нес – по­ка­ зал, и она ок­ре­сти­ла его «Дю­дя»... И я по­ду­мал, – пусть бу­дет...

– Она и те­бя Дю­дя на­зы­ва­ла, ко­гда ты был ма­лень­ким...

– Она и сей­час так го­во­рит. Все лю­би­мое у нее – «Дю­дя». Она и те­бя Дю­дя на­зы­ва­ет...

– На­до цер­ковь най­ти, где за жи­вот­ных мо­лят­ся. У не­го те­перь есть имя – мо­жешь свеч­ку по­ста­вить за здра­вие. В Мо­ск­ве та­кая бы­ ла – Фло­ра и Лав­ра.

– Но у те­бя же со­ба­ки не бы­ло, – вски­нул бровь Осик.

– Я са­ма ту­да хо­ди­ла. Как-то ре­ши­ла, что ес­ли эти дву­но­гие тва­ ри – лю­ди, то я – не че­ло­век. Пья­нень­кий дья­чок все­гда кре­стил мне ла­донь: «Ри­суй се­бе с Бо­гом».

– Хай, дав­но вас не ви­дел! – при­вет­ли­во взмах­нул ру­кой рос­лый па­рень.

– При­вет, Сти­вен, – улыб­ну­лась Вас­са. – Как ты?

– Нор­маль­но. На­шел ра­бо­ту. Бон­ни, по­здо­ро­вай­ся с Ду­дой! – по­ звал Сти­вен чер­ную лох­ма­тую со­ба­чон­ку с го­лу­бы­ми гла­за­ми, ко­то­ рая но­си­лась без по­вод­ка под­ле не­го.

– Ты до­во­лен? – ос­ла­би­ла свой по­во­док Вас­са.

– Глав­ное, что не с вось­ми, и ря­дом с до­мом.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 153

– Да, это все­гда при­ят­но, – Вас­са на­сту­пи­ла на пла­ст­мас­со­вый ста­кан­чик в тра­ве. – Уро­ды, все за­га­ди­ли! Раз­бо­га­теть бы, чтоб при­ ва­ти­зи­ро­вать этот парк: за­бо­ром об­не­сти и клю­чик да­вать сво­им, как этот... на Два­дца­тых...

– Грам­м ер­с и, – пом­р ач­н ев, под­с ка­з ал Сти­в ен. – Ишь, как вы, эмиг­р ан­т ы, бы­с т­р о пе­р е­н и­м ае­т е ка­п и­т а­л и­с ти­ч е­с кие за­ маш­к и: что­б ы все ча­с т­н ое – и пляж, и парк! А бед­н ым лю­д ям ку­д а ид­т и?

– Я не уве­ре­на, что это ка­пи­та­лизм, – ус­мех­ну­лась Вас­са. – По­то­ му что в идеа­ле я бы еще по уг­лам по­ста­ви­ла ав­то­мат­чи­ков на выш­ ках: сле­дить, что­бы ни­кто не со­рил, а это уже – наш со­циа­ли­сти­че­ ский конц­ла­герь. Сти­вен с опа­ской ото­шел от нее по­даль­ше и от­ту­да сви­ст­нул: – Бон­ни! До­мой. Вас­са вы­шла из лиф­та, сня­ла баш­ма­ки, ос­та­ви­ла их в ко­ри­до­ре на ков­ри­ке. Рас­стег­ну­ла ошей­ник, пес вле­тел в квар­ти­ру и впри­прыж­ ку по­нес­ся за мя­чи­ком. Она по­ве­си­ла по­во­док в при­хо­жей, во­шла в ком­на­ту. Ог­ля­де­ла ее, как чу­жую. По­шла к книж­ной пол­ке, про­тя­ну­ла ру­ку к зна­ко­мой кни­ге, но за­зво­нил те­ле­фон. «На­до уточ­нить, ко­гда Гос­подь со­тво­рил со­ба­ку», – на­ка­за­ла она се­бе и сня­ла труб­ку.

– Как вы? – спро­сил сын. – Как Дю­день­ка?

– В по­ряд­ке. Се­го­дня с ут­ра по­рань­ше обос­сал все вер­хуш­ки де­ ревь­ев в пар­ке...

– Как это ему уда­лось? – на­пря­жен­но уточ­нил сын.

– Гро­за бы­ла, ве­тер их по­об­ла­мы­вал.

– А-а... – про­тя­нул сын.

– Ты ду­мал, что ста­руш­ка рех­ну­лась? – с до­са­дой спро­си­ла она.

– Ну са­ма по­слу­шай, что ты го­во­ришь: «обос­сал вер­хуш­ки»...

– Не по­ду­ма­ла, из­ви­ни. Ска­жи мне, по­че­му ему так важ­но бы­ло обос­сать вер­хуш­ку? Это ам­би­ции?

– Да нет, ма­ма! Ска­жи спа­си­бо, что он еще в них не вы­ва­лял­ся!

– Он что-то та­кое де­лал...Об­ти­рал­ся о них...

– Вот-вот! – об­ра­до­ва­но ска­зал сын. – Он – охот­ник, а охот­ни­чья со­ба­ка ин­стинк­тив­но, за­ви­дев дичь, долж­на вы­ва­лять­ся в ее дерь­ме, что­бы при­глу­шить свой за­пах. В пар­ке пол­но бе­лок, он за ни­ми го­ня­ ет­ся, они убе­га­ют, а эти вет­ки пах­нут бел­ка­ми...

– А ва­лять­ся за­чем? – не по­ня­ла она.

– Ко­гда он вы­ва­ля­ет­ся в их за­па­хе, он ду­ма­ет, что он уже не со­ ба­ка, а бел­ка... То­гда он мо­жет под­кра­сть­ся к ним по­бли­же и бел­ка под­пус­тит его.

– Ты хо­чешь мне ска­зать, что да­же со­ба­ка – не со­ба­ка? – на­пря­ жен­но спро­си­ла Вас­са.

154 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Что зна­чит «да­же»? – не по­нял сын. – Он охот­ни­чья со­ба­ка, ма­ ма. По­это­му он ка­ж­дую ми­ну­ту кто-то дру­гой! Это ты ви­дишь, что он – со­ба­ка, а он, как толь­ко на­чи­на­ет ид­ти кра­ду­чись, уже кто-то дру­гой: ес­ли он кра­дет­ся за бел­кой – он бел­ка, за кош­кой – кош­ка.

– Ка­кой ужас! – вы­рвал­ся у нее вскрик не­под­дель­но­го от­чая­ния.

– Ни­кто не хо­чет быть со­бой!

– Что зна­чит «не хо­чет»? И что зна­чит «со­бой»? Он охот­ник, и для не­го спо­соб­ность пе­ре­во­пло­щать­ся и есть быть СОБОЙ.

– Кош­мар. Я про­сто уби­та. Все что-то изо­бра­жа­ют, врут...

– А ты не врешь? – под­тру­ни­вая, спро­сил сын.

– Нет. Прав­ду, толь­ко прав­ду, ни­че­го кро­ме прав­ды, но – не всю прав­ду, – в тон ему иро­нич­но от­ве­ти­ла она.

– Так в чем про­бле­ма?

– Да ни­ка­кой про­бле­мы. Вы­ез­жа­ла в центр и про­сто в ужа­се от лю­дей. По­ду­ма­ла, что это из-за со­ба­ки та­кое обо­ст­рен­ное вос­при­ ятие фаль­ши, по­то­му что поя­вил­ся по­люс ис­тин­но­сти – Дю­дя, а он, ока­зы­ва­ет­ся, то­же при­ки­ды­ва­ет­ся.

– Мам, как ты ме­ня учи­ла: чтоб боль­ше­го го­ря у нас не бы­ло!

– По­слу­шай, а ко­гда ты о­де­вал фут­бо­лоч­ку с лэй­бой «ФИЛА», как у всех в клас­се, что это бы­ло?..

– А ты кри­ча­ла, что я – кон­фор­мист...

– Да. А ты оби­жал­ся, хо­тя это не ру­га­тель­ст­во.

– А что?

– Осо­бен­но­сти лич­но­сти. Кон­фор­мизм – это ок­ра­ши­вать­ся в цвет стаи от стра­ха...

– Да, я бо­ял­ся! И ста­рал­ся сме­шать­ся с тол­пой, по­то­му что хо­тел и хо­чу быть жи­вым, как маль­чик у Ан­д­рэ-Жа­ка... ...Ан­д­рэ-Жак – мяг­кий плю­ше­вый ува­лень под ше­сть­де­сят, улы­ бал­ся и в че­ты­ре ру­ки с же­ной на­кры­вал на стол. По­га­сил свет, и Ли­ хи за­жгла све­чи. Нью-Йорк за ок­ном си­ял ог­ня­ми, слов­но но­во­год­няя ел­ка.

– У всех на­ли­то? – Ли­хи на­пол­ни­ла бо­кал Вас­сы. – То­гда – со сви­ да­ни­ем, а Ан­д­рэ – с воз­вра­ще­ни­ем! – она под­ня­ла бо­кал и по­тя­ну­лась к му­жу.

– А где он был? – спро­сил Осик.

– В экс­пе­ди­ции в Ру­ан­де, – с мяг­кой улыб­кой от­ве­тил Ан­д­рэЖак, от­кры­вая бу­тыл­ку крас­но­го ви­на. – Там два пле­ме­ни вы­яс­ ня­ют от­но­ше­ния. Од­ни за­гна­ли дру­гих на вы­со­ко­гор­ное пла­то из кам­ня... вул­ка­ни­че­ско­го про­ис­хо­ж­де­ния... Там нель­зя про­бу­рить­ся к во­де... И по­ка я до­бил­ся со­гла­сия всех сто­рон, что­бы пус­ти­ли вра­ чей, уже ни­ко­го не ос­та­лось. Я вы­шел из вер­то­ле­та с бу­тыл­ка­ми, а ни­кто во­дой не ин­те­ре­со­вал­ся, и пер­вый день мы толь­ко пе­ре­тас­ ки­ва­ли тру­пы...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 155

Ан­д­рэ-Жак по­ста­вил бу­тыл­ку. По­вер­тел в ру­ках проб­ку. Ли­хи за­ бра­ла проб­ку у не­го из рук и да­ла ему си­га­ре­ту. Он по­вер­тел ее с тем же не­до­уме­ни­ем. За сто­лом ус­та­но­ви­лась не­лов­кая ти­ши­на.

– Но по­том мы на­шли не­сколь­ко че­ло­век и спус­ти­ли их вниз, – на­шел сле­дую­щую фра­зу Ан­др ­ э-Жак. – И был маль­чик... Ме­ня от­го­ ва­ри­ва­ли, но я взял его. И уже в вер­то­ле­те, по­смот­рел на ап­па­ра­ту­ре – да! – он был не­мно­го жив. Осик в ужа­се слу­шал, не­воль­но скло­ня­ясь к до­че­ри хо­зя­ев.

– И как-то мне уда­лось его вер­нуть, – ска­зал Ан­д­рэ-Жак. – Мы до­ле­те­ли до гос­пи­та­ля, я по­си­дел с ним не­сколь­ко дней, а ко­гда уле­ тал, спро­сил: кем ты хо­чешь быть, ко­гда вы­рас­тешь? И он ска­зал: «Я хо­чу быть жи­вым». Ан­д­рэ-Жак по­перх­нул­ся, и ка­дык дер­нул­ся в рас­стег­ну­том во­ро­ те ру­ба­хи.

– Мам, ты где? – оза­бо­чен­но спро­си­ла труб­ка.

– Здесь. Я про­сто уби­та. Я так ра­до­ва­лась, что хоть со­ба­ка ос­та­ет­ ся со­бой, а те­бя по­слу­шать, так все еще страш­ней: это охо­та. А ес­ли не охо­тишь­ся, ты то­гда кто? – за­дум­чи­во спро­си­ла она.

– До­бы­ча, на­вер­ное, – ска­зал Ио­сиф. – Дичь.

– Класс! Ес­ли это един­ст­вен­ный ва­ри­ант, при ко­то­ром мож­но быть со­бой – я со­глас­на...

– Но то­гда со­жрут те­бя... – рас­те­рял­ся сын.

– Не сра­зу, – ве­се­ло па­ри­ро­ва­ла Вас­са. – Сна­ча­ла они долж­ны бу­дут при­ки­нуть­ся мною, так?.. Да­же ин­те­рес­но, как это бу­дет вы­ гля­деть...

– Со­всем не ин­те­рес­но, – уг­рю­мо ска­зал сын. – И во­об­ще, вот из ер де­фи­ни­шен оф «со­бой»? – со­рвал­ся он на анг­лий­ский.

– Че­ло­ве­ком, на­вер­ное...

– Мы уже че­ло­ве­ки...

– Да мы толь­ко вы­гля­дим, как че­ло­ве­ки, а са­ми – скот ско­том. Не­ до­но­ски. На­до ка­ж­дое ут­ро вста­вать и до­на­ши­вать се­бя, как у Риль­ке: «ка­ж­дый вос­пол­нить­ся дол­жен сам, до­ра­стая, как ме­сяц ущерб­ный до пол­но­лу­нья». Ина­че един­ст­вен­ным раз­ли­чи­ем бу­дет дак­ти­ло­ско­ пия: у нас – па­лец, у них – ла­па.

– И те­бе не стыд­но мне это го­во­рить? – не­ожи­дан­но рез­ко обор­ вал ее сын.

– А что та­ко­го? – не­до­у мен­но спро­си­ла она, но в труб­ке бы­ли гуд­ки.

– Вот из е де­фи­ни­шен оф «со­бой»? – пе­ре­драз­ни­ла она сы­на и по­ло­жи­ла труб­ку. Пес лег пе­ред ней, вы­пра­став пе­ред­ние ла­пы впе­ ред и смот­рел так, слов­но мо­лил­ся. – Ви­жу, что ты уми­ра­ешь с го­ло­ ду, – про­вор­ча­ла Вас­са и про­шла в кух­ню. От­кры­ла бан­ку с со­бачь­ей

156 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

едой. Пес встал на зад­ние ла­пы, по­тя­нул­ся к бан­ке. Вас­са оса­ди­ла его, пе­ре­ло­жи­ла еду в мис­ку.

– Дак­ти­ло­ско­пия... – мед­лен­но по­вто­ри­ла она и в ужа­се за­кры­ла ли­цо ру­ка­ми.

– Дак­ти­ло­ско­пия – это по­том, – сдав­лен­но го­во­рил Ио­сиф. Он си­дел, ут­кнув­шись ей в пле­чо в тем­ной ком­на­те, ос­ве­щен­ ной го­лу­бо­ва­тым све­том эк­ра­на те­ле­ви­зо­ра. На эк­ра­не без зву­ка го­ рел раз­ру­шен­ный Волд-Трейд-Центр. Чер­ный дым по­жа­ри­ща сто­ял стол­бом, а Ио­сиф пла­кал и го­во­рил, го­во­рил сквозь сле­зы.

– Сна­ча­ла я ста­рал­ся вы­пы­тать у них хоть имя, хоть фа­ми­лию... Док­тор шел пер­вым и оп­ре­де­лял, кто жи­вой, а я – сле­дом... Они ле­ жа­ли, у не­ко­то­рых да­же бы­ли от­кры­ты гла­за. Я спра­ши­вал «как вас зо­вут?» и ви­дел, что они по­ни­ма­ют ме­ня, но их соб­ст­вен­ное имя уже не име­ло для них ни­ка­ко­го зна­че­ния! Они уми­ра­ли у ме­ня на гла­зах и не на­зы­ва­ли имен, по­ни­ма­ешь?! Один толь­ко за­пла­кал, ко­гда я ска­ зал: «У вас, на­вер­ное, есть вну­ки. Они за­хо­тят уз­нать, что с ва­ми»... На де­тей во­об­ще не реа­ги­ро­ва­ли! А по­том я ушел к тем, дру­гим...

– По­че­му?

– По­то­му что ни­кто не хо­тел это де­лать...

– По­че­му по­шел? – мерт­вы­ми гу­ба­ми спра­ши­ва­ла Вас­са.

– Ты все­гда го­во­ри­ла: по­зво­ни, ска­жи, что жи­вой... И я по­ду­мал, что есть дру­гие ма­мы, ко­то­рые не зна­ют, где их де­ти... Вспом­нил еще Уте­со­ва: «На­прас­но ста­руш­ка ждет сы­на до­мой...» Ме­ня об­ря­ ди­ли в та­кой че­хол, пер­чат­ки... Да­ли те­леж­ки... На од­ной – шай­ка с во­дой, на дру­гой – бу­ма­ги. Те­леж­ки та­кие, как по те­ле­ви­зо­ру, ко­гда по­ли­ция уво­зит... Они бы­ли в оде­ж­де, за­сы­пан­ные пы­лью... На­до бы­ло ру­ку об­мыть, вы­те­реть. На те­леж­ке бы­ла по­ду­шеч­ка с крас­ кой... И чис­тую ру­ку на­до бы­ло при­ло­жить к крас­ке и снять от­пе­ чат­ки... По­том ото­рвать от это­го лис­точ­ка, на ко­то­ром от­пе­чат­ки, по­лос­ку с но­ме­ром и о­деть этот но­ме­рок на ру­ку... Или на но­гу... Тем, у ко­го нет ру­ки... По­том под­хо­ди­ли та­кие здо­ро­вые кач­ки, ко­ то­рые ук­ла­ды­ва­ли че­ло­ве­ка в ме­шок, за­с те­ги­ва­ли и ста­ви­ли плом­ бу. С тем же но­ме­ром, что у ме­ня на бу­маж­ке... И их но­мер, ко­то­рый они впи­сы­ва­ют в бу­маж­ку... То­гда по­лу­ча­ет­ся, что че­ло­век но­мер 576 в меш­ке но­мер 90... Даль­ше от­пе­чат­ки ухо­дят в ком­пь­ю­тер, и мож­но ус­та­но­вить имя...

– Ты был там один?..

– Да. А к ве­че­ру при­шел де­душ­ка в ря­се с бо­ро­дой. Крест на гру­ ди... Он кре­стил ка­ж­до­го мерт­во­го че­ло­ве­ка...

– Как? – изу­ми­лась Вас­са.

– Ну так: го­во­рил, что кре­ща­ет­ся раб бо­жий но­мер та­кой-то... И чи­тал тот но­мер, что я на­де­вал на ру­ку... А по­том уже чи­тал по­ми­ наль­ный мо­ле­бен, где про­сил Гос­по­да при­нять ду­шу ра­ба за но­ме­ром Эр пять­сот ше­сть­де­сят семь, на­при­мер...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 157

– Ка­то­лик?

– Не знаю! Я во­об­ще не по­ни­маю, ка­ко­го бо­га он о чем про­сил! Где он во­об­ще, этот Бог?! Там бы­ло столь­ко де­тей!..

– От­ку­да?! – в ужа­се спра­ши­ва­ла Вас­са.

– Не знаю! Дет­ский сад был на пер­вом эта­же, на­вер­ное... Они бы­ ли та­кие ма­лю­сень­кие на этих ог­ром­ных те­леж­ках!.. Кто-то уже снял с них бо­ти­ноч­ки... Мне нуж­но бы­ло опус­тить в шай­ку нож­ку... Там все в этой страш­ной пы­ли... По­том по­ло­жить, вы­те­реть и то­гда снять от­пе­ча­ток пят­ки...

– По­че­му пят­ки?!

– По­то­му что у ма­лень­ких тут сни­ма­ют от­пе­ча­ток пят­ки. Паль­ цы – толь­ко у взрос­лых... Са­мое ужас­ное то, что у них бы­ли ли­ца – их мож­но опо­знать, но не­ко­му! Та­кие ли­ца!... А сза­ди – ни­че­го. Их от­ бро­си­ло вол­ной... Они же ма­лень­кие, лег­кие, ле­те­ли... Их стук­ну­ло об пол или об сте­ну. По­то­му ли­цо ос­та­лось, а го­ло­вы сза­ди – нет...

– Хо­чешь – уе­дем? – при­жа­ла его к се­бе Вас­са. – Сей­час же! Бли­ жай­шим ав­то­бу­сом. В Ка­на­ду, в Мек­си­ку, ку­да угод­но!

– Нет, – ото­дви­нул­ся от нее Ио­сиф. Встал, ото­шел от Вас­сы по­даль­ше, так, слов­но она мог­ла увез­ти его си­лой. – Ты, ес­ли хо­чешь, уз­жай, а я... Ес­ли это­му го­ро­ду су­ж­де­но по­гиб­нуть, я по­гиб­ну вме­сте с ним. Где ко­ло­коль­чик?

– Ка­кой? – не по­ня­ла Вас­са.

– Тот, из Ти­бе­та... Вас­са кив­ну­ла на книж­ную пол­ку. Ио­сиф дос­тал ко­ло­коль­чик, ти­хонь­ко про­вел по краю па­лоч­кой, а по­том что есть си­лы уда­рил, вы­би­вая то рез­кое «дзинь», ко­то­рое от­ре­за­ло нить. Раз, дру­гой... И за­пла­кал.

– Ес­ли он все знал, что же он?! – про­кри­чал Ио­сиф из слез. – А еще ла­ма на­зы­ва­ет­ся!.. Пес по­скреб ла­пой ее ко­ле­но.

– Что те­бе? – от­ве­ла ру­ки от ли­ца Вас­са. – Во­ды? Пес каш­ля­нул в от­вет. Она про­шла в кух­ню. Сме­ни­ла во­ду в его мис­ке. По­до­шла к те­ле­фо­ну и ре­ши­тель­но на­бра­ла но­мер.

– Сы­нок, про­сти, но мне не нра­вит­ся во­прос про «де­фи­ни­шен». Бо­юсь, что по­сле Волд-Трейд-Цен­тра ты не­пра­виль­но ус­во­ил, что «я» – это дак­ти­ло­ско­пия, и толь­ко, – твер­до ска­за­ла – У те­бя на­вер­ня­ка есть свое оп­ре­де­ле­ние... Ну что это, по-твое­ му – «я»?

– Лу­жа на по­лу, ес­ли лечь в на­пол­нен­ную до кра­ев ван­ну...

– Со­гла­сен, но это – по объ­е­му. А еще?

– Мои кар­тин­ки – это я. То, что ты де­ла­ешь луч­ше мно­гих, – то ты и есть.

158 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Ты се­бя оп­ре­де­ля­ешь че­рез про­дукт. Ху­дож­ни­кам это свой­ст­ вен­но...

– Пси­хо­ло­гия долж­на что-то знать про это.

– Пси­хо­ло­гия – не нау­ка, – от­мах­нул­ся сын.

– По­че­му это? – оби­де­лась Вас­са.

– По­то­му что по­знать пред­мет мож­но толь­ко под­няв­шись над ним, а че­ло­век не мо­жет под­нять­ся над со­бой. Она фик­си­ру­ет ве­ хи: то че­ло­ве­че­с т­ву по­знать се­бя ве­лит дель­фий­ский ора­кул, то вся си­ла – в яй­цах, по Фрей­ду. Что еще от­кро­ют – за­ви­сит от от­кры­ва­ те­лей...

– Но мно­гие ощу­ща­ют, что они не­что боль­шее, чем обыч­ное «я». «Ощу­ща­ют бес­смерт­ное», как на­звал это один по­эт...

– По­эт – это не «мно­гие», – воз­ра­зил сын.

– Я по­че­му с Ни­ки­той про­жи­ла столь­ко лет? – про­дол­жа­ла Вас­са.

– По­то­му что на во­прос, что та­кое его им­му­но­ло­гия, он от­ве­тил: это нау­ка о Я и НЕ-Я.

– Он где сей­час?

– В Па­ри­же. Его нау­ка по­зво­ля­ла мне быть со­бой на кле­точ­ном уров­не, по­ни­ма­ешь?! Имен­но так за­ду­мал Бог: чтоб мы бы­ли раз­ные.

– В этом мес­те ты со­ва­ла мне под нос яб­ло­ко и огу­рец и ора­ла, что ни­кто ни­ко­му не ра­вен ни­ко­гда. Я за­пом­нил. Хо­чешь, я по­зво­ню Ни­ки­те?..

– Да за­чем он мне? Мне нуж­но, что­бы ты ус­лы­шал. Ес­ли аль­тер­ на­ти­ва: уме­реть, но со­бой, или жить, но дру­гим, то... Это ли не смерть – стать дру­гим? Во­об­ще, мой «де­фи­ни­шен» со­сто­ит в том, что со­бой нель­зя стать... Мож­но толь­ко вспом­нить, кем ты уже был.

– Ко­гда? – не по­нял сын.

– Вот с этим не очень яс­но. Ко­гда-то. В том «где-то», где ты был до то­го, как поя­вил­ся в этом сей­час. То­гда от­кро­ет­ся, что ты не до­де­лал. За этим ты сно­ва и при­шел...

– Стран­но, – про­тя­нул сын.

– Я лет в сем­на­дцать в пер­вой тру­до­вой книж­ке в гра­фе «про­фес­ сия» на­пи­са­ла свое имя и фа­ми­лию. На­чаль­ни­ца бы­ла в бе­шен­ст­ве. «А по­че­му нет, ес­ли я хо­чу быть толь­ко со­бой?» – спро­си­ла я. «Это кем?» – ора­ла она. Я, на­вер­ное, то­гда и ре­ши­ла бе­жать с Ук­раи­ны.

– И, за­меть, ус­пеш­но это сде­ла­ла, – рас­сме­ял­ся Ио­сиф.

– Лад­но, бе­ги и ты... Смот­ри под но­ги. К но­чи Вас­са сно­ва вы­ве­ла пса на про­гул­ку. Пес на­тя­нул по­во­док на под­сту­пах к пе­ще­ре, на­ме­ре­ва­ясь пер­ вым об­ла­ять дву­но­гую тварь, ко­то­рая во­ня­ла мо­чой, пи­вом и ма­ рихуа­ной, но без­дом­ный ти­хо си­дел в пе­ще­ре и смот­рел на лу­ну. Пес фырк­нул и мол­ча ми­но­вал его. Ве­тер гу­лял по ули­це Рай. Гро­зо­вая ту­ча над­ви­га­лась на ост­ров со сто­ро­ны океа­на. Вас­са брезг­ли­во ла­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 159

ви­ро­ва­ла ме­ж­ду ку­ча­ми со­бачь­е­го дерь­ма, при­слу­ши­ва­ясь к го­го­ту про­сти­ту­ток. «Гос­по­ди, ес­ли они те­бе так нуж­ны – имей их, но ог­ра­ди ме­ня от этих уро­дов», – при­выч­но взмо­ли­лась она. Пес вы­смот­рел под де­ре­вом бел­ку и, кра­ду­чись, по­шел к ней. Вас­ са всмат­ри­ва­лась в пса, пы­та­ясь раз­гля­деть, что ме­ня­ет­ся в его осан­ ке, ко­гда он, по соб­ст­вен­но­му пред­став­ле­нию, уже не пес. «Увы, для это­го нуж­но быть бел­кой, – с на­смеш­кой оса­ди­ла она се­бя. – Или Бо­гом», – крот­ко пред­ло­жил вто­рой ва­ри­ант ти­хий Го­лос. «Мо­жет, это и есть – со­бой?» – зап­ну­лась Вас­са. Хо­лод юрк­нул змей­кой ме­ж­ду ло­па­ток, и она по­ди­ви­лась безд­не стра­ха, ко­то­рая раз­верз­лась при мыс­ли, что че­ло­век – Бог. Хо­тя бы от­час­ти. «Что ж так пу­га­ет? – рас­те­рян­но ог­ля­де­лась она. – Бо­гом... Это зна­чит смот­реть на этот парк, без­дом­но­го, на со­ба­ку, на этих бе­лок и крыс, и знать, что Ты сам все это со­тво­рил? Смот­реть на этих уб­ люд­ков и ждать, ко­гда они при­дут к те­бе? Да луч­ше уда­вить­ся! – при­ выч­но за­кон­чи­ла она и осек­лась. – Нет, Бог уда­вить­ся не мо­жет. Он – един­ст­вен­ный – дол­жен все это дерь­мо при­нять, по­лю­бить, про­ стить... Что бы­ло бы, ес­ли бы Бог уда­вил­ся? Да все то­же са­мое и бы­ло бы. От Бабь­е­го Яра на­чи­ная... Гос­по­ди, бед­нень­кий ты мой!» – взвы­ла она от со­стра­да­ния к Бо­гу, ко­то­рый из биб­лей­ско­го чу­ди­ща, тре­бо­ вав­ше­го се­бе в жерт­ву чу­жо­го... – да не чу­жо­го, а сво­его! – ...сы­на, сам стал ей сы­ном. «Бед­нень­кий!» – за­ме­та­лась она на стри­же­ной лу­жай­ке. Ко­рот­кая мол­ния чирк­ну­ла в не­бе спич­кой. Пес ис­пу­ган­но при­жал­ся к но­ге. Вас­са бро­си­лась бе­жать прочь из пар­ка. Без­дом­ный в пе­ще­ре при­встал, чтоб по­смот­реть, не го­нит­ся ли кто за ней, но на ули­це Рай бы­ло пус­то. Кро­ны де­ревь­ев с ше­ле­стом гну­лись к зем­ле под по­ры­ва­ми штор­мо­во­го вет­ра. Не­бо лоп­ну­ло и с трес­ком ра­зо­рва­лось, слов­но бре­зен­то­вый ку­пол ша­пи­то. Щет­ка до­ ж­дя вбе­жа­ла в ули­цу. Мок­рая, ос­тав­ляя сле­ды на жел­том пар­ке­те, про­нес­лась Вас­са к книж­ной пол­ке, вы­та­щи­ла Биб­лию.

– Со­тво­рил че­ло­ве­ка... По об­ра­зу и по­до­бию, – бор­мо­та­ла она, что­бы не за­быть, что ищет. Пе­ре­лис­та­ла, не на­шла то, что хо­те­ла, и с до­са­дой за­хлоп­ну­ла кни­гу. Бро­си­лась к ок­ну. От­кры­ла его в сте­ну до­ ж­дя, и пес вы­бе­жал прочь из ком­на­ты. Вас­са под­ста­ви­ла ла­до­ни под дождь и слу­ша­ла ка­п­ли. Гуд­зон, как до­ро­га, вел к океа­ну и ка­за­лось, что сталь­ная пла­сти­на ре­ки удер­жит, ес­ли сту­пить на нее. «Нет уж, Гос­по­ди, ос­та­вай­ся со­бой, а я со­бой. Ты – со сво­им сы­ ном, а я – со сво­им, – ед­ва не про­кри­ча­ла она в ок­но, и не­ожи­дан­но

160 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

за­кон­чи­ла: – Так, на­вер­ное, и ро­дил­ся Са­та­на, из это­го «нет уж, Гос­ по­ди»... Вас­са взъе­ро­ши­ла во­ло­сы обеи­ми ру­ка­ми, слов­но рас­прав­ляя моз­ги под тон­кой скор­луп­кой че­ре­па. Про­шла в кух­ню, дос­та­ла из хо­ло­диль­ни­ка яб­ло­ко, под­бро­си­ла на ла­до­ни, по­ло­жи­ла на тум­бу в из­го­ло­вье. По­ту­ши­ла верх­ний свет, за­жгла на­столь­ную лам­пу. По­ вер­те­ла яб­ло­ко так, что­бы тень от не­го раз­рос­лась... «И не ста­ла есть от не­го...» – ус­мех­ну­лась она. По­га­си­ла лам­пу, за­жгла све­чу. Тень от яб­ло­ка ста­ла по­тем­нее, по­ гу­ще. Взя­ла ка­ран­даш и при­ня­лась на­бра­сы­вать ров­ны­ми штри­ха­ми кру­ги. Она пи­са­ла кру­ги и впи­сы­ва­ла один в дру­гой – мень­ший кру­ жо­чек в боль­ший. Рас­чер­чи­ва­ла их па­рал­ле­ля­ми и ме­ри­диа­на­ми и по­лу­ча­ла то гло­бус, то фут­боль­ный мяч, то гло­бус, бе­ре­мен­ный фут­ боль­ным мя­чом. Сно­ва вер­ну­лась к яб­ло­ку. На но­вом лис­те по са­мой се­ре­ди­не вы­пи­са­ла кру­жок – гло­бус яб­ло­ка, и тень от не­го. Ста­ра­ тель­но впи­са­ла в серд­це­ви­ну яб­ло­ка зер­ныш­ко. И оно то­же от­бро­си­ ло свою тень, в на­ру­ше­ние всех за­ко­нов. Пес не сво­дил с нее глаз: шо­рох ка­ран­да­ша бес­по­ко­ил его. Вас­са от­ло­жи­ла ка­ран­даш, сно­ва по­ли­ста­ла Биб­лию.

– И был по­топ, – про­чла она вслух. – И стер вся­кое су­ще­ст­во, что на по­верх­но­сти зем­ли... Вас­са взя­ла лас­тик и при­ня­лась ста­ра­тель­но сти­рать яб­ло­ко. Стер­ла, по­ду­ла на лис­ток и не­ча­ян­но за­ду­ла све­чу. Ус­та­ви­лась в ноч­ ное ок­но. Дождь ше­ле­стел, слов­но клян­чил, чтоб его впус­ти­ли. Вас­са лег­ла, вы­тя­ну­лась, и боль­ное ко­ле­но хру­ст­ну­ло в тем­но­те. На­щу­па­ла яб­ло­ко в из­го­ло­вьи на тум­боч­ке, над­ку­си­ла. Пес под­нял ухо, при­слу­ шал­ся. Что-то звяк­ну­ло, гро­мых­ну­ло на ули­це, и он вско­чил, встал на зад­ние ла­пы у ок­на, по­ста­вил пе­ред­ние на по­до­кон­ник и по­смот­рел в ок­но. Зем­ля за ок­ном бы­ла пус­та и хао­тич­на, и тьма стоя­ла над безд­ ною. Бог его хру­стел яб­ло­ком, и до то­го, как Он со­тво­рит свет, го­ру с пар­ком и тра­ву для про­гул­ки, бы­ло еще жить и жить. Май, 2008

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 161

РУСЬ­КА

Р

у­мя­ная, бе­ло­ли­цая, свет­ло­во­ло­сая, с вы­со­кой гру­дью и ок­руг­ лы­ми бед­ра­ми, Русь­ка за­ди­ри­с то за­зы­ва­ла про­хо­жих, на­хва­ли­вая ово­щи у се­бя на лот­ке. Тор­го­вать ей бы­ло по­зво­ле­но на ули­це под­ле ма­га­зи­на. Во­внутрь пус­ка­ли толь­ко в убор­ную, да зи­мой по­греть­ся. Ре­пу­та­ция во­ров­ки во вто­ром по­ко­ле­нии пре­сле­до­ва­ла ее: мать – не­ко­гда ди­рек­тор гас­тро­но­ма у мет­ро «Бе­ло­рус­ская» – про­хо­ди­ла по гром­ко­му де­лу, и хоть ни­ко­го не сда­ла, в тор­гов­лю уже не вер­ ну­лась. Доч­ку взя­ли, но ди­рек­тор ма­га­зи­на «Дие­та» на Пес­ча­ной сам от­ме­рял ей дли­ну, на ко­то­рой по­зво­ле­но ста­вить ло­ток у вхо­да. Русь­ка ки­ва­ла, со­гла­ша­лась, мерз­ла в хо­лод, по­те­ла ле­том в жа­ру и мок­ла в дождь, хоть и на­хва­ли­ва­ла свою на­деж­ную курт­ку. Свек­ровь Ма­ша – она на­зы­ва­ла ее ма­мой, – ку­пи­ла эту курт­ку Иго­рю на свадь­бу. Русь­ки­на род­ная мать ей нит­ки не по­да­ри­ла и не­ на­ви­де­ла Русь­ку лю­то. Ко­гда она про­во­ро­ва­лась и си­де­ла в Бу­тыр­ке, Русь­ка про­да­ла все, что бы­ло в до­ме: и хру­сталь, и стек­лян­ный ко­мо­ дик из-под хру­ста­ля, и вы­ку­пи­ла ее. Мать вы­шла и прям в во­ро­тах Бу­тыр­ки об­ло­жи­ла ее ма­тю­ка­ми, а уж как уви­де­ла в до­ме го­лые сте­ ны, ед­ва не уби­ла.

– Я ж те­бя вы­та­щить хо­те­ла, – оп­рав­ды­ва­лась Русь­ка.

– Да кто ж те­бя, бля­дю­гу, про­сил? У нас кам­паш­ка в ка­ме­ре по­ доб­ра­лась – за день­ги не ку­пишь! Ам­ни­стию жда­ли на вось­мое мар­ та, а ты!.. Ду­ри­ща, – и мать плю­ну­ла Русь­ке под но­ги. Во­ро­вать Русь­ка не во­ро­ва­ла, но свое с при­лав­ка име­ла.

– Да­же ес­ли ни­че­го не де­лать, а про­сто у ве­сов сто­ять, как ни кру­ ти, а чи­рик все рав­но на­лип­нет, – и она по­ка­зы­ва­ла со­сед­ке по ком­ му­нал­ке чис­тую ро­зо­вую ла­донь, что­бы та удо­сто­ве­ри­лась, что кле­ем там не на­ма­за­но. На на­лип­ший чи­рик она по­ку­па­ла се­бе че­куш­ку, при­хва­ты­ва­ла на за­кус­ку из ящи­ков по­ми­дор-огу­рец, ино­гда апель­син­ку, и бре­ла в тем­но­те на ок­раи­ну у Реч­но­го Во­кза­ла. При­ни­ма­ла ста­каш­ку на грудь – зи­мой для суг­ре­ву, ле­том – чтоб рас­сла­бить­ся, и за­сы­па­ла, раз­ме­тав­шись на ста­ром ди­ва­не. Обыч­но од­на, так как по­лу­то­ра­го­

162 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

до­ва­лый сы­нок был в са­ди­ке на пя­ти­днев­ке, а му­жа Иго­ря уби­ли в дра­ке на Ка­ли­нин­ском. И не позд­но, вро­де, бы­ло. И что он там с кем не по­де­лил, так и не вы­яс­ни­ли. Толь­ко да­ли Иго­рю бу­тыл­кой по го­ло­ве. Не силь­но – так, что он сам еще шел по Ка­ли­нин­ско­му, и мно­гие его ви­де­ли, а че­ре­ пуш­ка рас­ко­ло­та бы­ла. «Бу­тыл­ка, по­ди, то­же раз­би­лась, – ду­ма­ла Русь­ка, на­пи­ва­ясь. – А, мо­жет и нет». Игорь до­шел от «Ме­те­ли­цы» до ап­те­ки на пе­ре­се­че­нии Ка­ли­ны с Са­до­вым, там еще сам по­про­сил по­мочь, и толь­ко по­том рух­нул. Как уж они там по­мо­га­ли, Русь­ка не зна­ла. И Иго­ря са­мо­го уже не уви­де­ ла – толь­ко курт­ку и раз­гля­де­ла, ко­гда мен­ты при­вез­ли ее в морг на опо­зна­ние. Курт­ка та­кая од­на на всю Мо­ск­ву бы­ла – Ма­ша ее в Но­во­ рос­сий­ском пор­ту с рук бра­ла у мо­ря­ков.

– Курт­ку вер­ни­те, – на­ка­за­ла мен­там Русь­ка и даль­ше смот­реть не ста­ла. Курт­ку вер­ну­ли. И ча­сы Иго­ре­вы, и да­же пус­той бу­маж­ник. Ма­ ша на по­хо­ро­ны при­ле­те­ла из Но­во­рос­сий­ска, по­би­лась о гроб, а про курт­ку не за­бы­ла.

– Сы­ноч­ку ос­тавь. Ей сно­су не бу­дет, – ска­за­ла Ма­ша, ко­гда Русь­ ка по­ка­за­ла ей курт­ку. Дес­кать, все, что ос­та­лось. Ино­гда за Русь­кой увя­зы­вал­ся груз­чик. Хо­ро­ший па­рень, кан­ди­ дат ка­ких-то на­ук. От­си­дел за ка­кую-то книж­ку, ко­то­рую пе­ре­пе­ча­ тал на ма­шин­ке, и те­перь его ни­ку­да не бра­ли. В кой­ке он за­дум­чи­во смот­рел в по­то­лок, гла­дил ее и чи­тал сти­хи, а она при­слу­ши­ва­лась, пы­та­ясь уга­дать, на ка­кой стро­ке он ее за­ва­лит, но так ни ра­зу не до­ж­ да­лась – за­сы­па­ла под его бор­мо­та­ние. А ут­ром, ко­гда он не­уве­рен­но пред­ла­гал ей за­нять­ся де­лом, она то­ро­пи­лась на ра­бо­ту и уже бы­ло не до то­го. Со­сед­ка под­гля­ды­ва­ла за ни­ми. Он был уве­рен, что она из КГБ.

– Да ко­му ты на хер сдал­ся? – от­ма­хи­ва­лась Русь­ка, но гна­ла со­ сед­ку от не­го. – По­шла от­сю­да! Та за­пи­ра­ла свою дверь и би­лась об нее из­нут­ри. Так од­на­ж­ды Русь­ка и на­шла ее дверь про­лом­лен­ной по­сре­ди­не, а со­сед­ку на по­лу в кро­ви­ще: про­шла на­сквозь. «Ско­рая» увез­ла ее, су­ нув в бе­лую ру­ба­ху с та­ки­ми длин­ны­ми ру­ка­ва­ми, что они сво­бод­но за­вя­зы­ва­лись на спи­не, и боль­ше Русь­ка ее не ви­де­ла. Русь­ка при­ня­лась оби­вать по­ро­ги: хо­ди­ла в ЖЭК, в ис­пол­ком – про­си­ла дать ей вто­рую ком­на­ту. «Был бы ваш муж жив, – го­во­ри­ли ей, – квар­ти­ра бы­ла бы ва­ша, а так»... «Был бы муж... Мно­го че­го бы­ ло б мое», – ду­ма­ла она. Мож­но бы­ло, ко­неч­но, вый­ти за­муж за это­го при­дур­ка, что чи­тал сти­хи и ни­ко­гда не уда­рил, но кто-то его звал в Па­риж, и он был уве­рен, что его вы­пус­тят.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 163

Од­на­ж­ды раз­дал­ся зво­нок. Зво­ни­ли из рай­ис­пол­ко­ма, про­си­ли быть до­ма – при­дет че­ло­век для под­се­ле­ния. Русь­ка во­об­ще на ра­бо­ту не по­шла. Жда­ла, мед­лен­но рас­па­ля­ясь внут­ри, что вот сей­час сно­ва ка­кую-то су­ма­сшед­шую под­се­лят, но при­шла то­щая длин­но­но­гая дев­ ка, чуть по­стар­ше ее, с па­ца­ном в ку­леч­ке, ма­лек пом­лад­ше Же­няш­ки.

– Дай хоть по­дер­жать, – по­про­си­ла Русь­ка.

– Из­ви­ни, но до пя­ти ме­ся­цев ре­бе­нок дол­жен знать од­ни ру­ки, – стро­го от­ка­за­ла дев­ка.

– И что ж, от­цу то­же нель­зя да­вать? – под­ко­ло­ла Русь­ка.

– Нет от­ца, – про­сто ска­за­ла дев­ка.

– А был бы?

– Не знаю, – рав­но­душ­но по­жа­ла пле­чом та. Ог­ля­де­ла Русь­ку, как ме­бель, про­шла по ква­ри­ре, по­про­си­ла клю­ чи и ска­за­ла, что сна­ча­ла тут сде­ла­ют ре­монт, а по­том она пе­ре­едет.

– Да уж ко­неч­но, раз­бе­жа­лись они ре­монт де­лать. Тут су­ма­сшед­ шая жи­ла, дверь ме­нять на­до.

– По­ме­ня­ем, – кив­ну­ла дев­ка и уе­ха­ла на той же ма­ши­не, что прие­ха­ла. Ре­монт му­жи­ки из ЖЭКа де­ла­ли са­ми. Удив­ля­лись, что хо­зяй­ка ни ра­зу не при­шла. Да­же обои не вы­би­ра­ла: по те­ле­фо­ну ска­за­ла – что по­свет­лей, то и кле­ить, лишь бы чис­тень­ко. Так тяп-ляп они и за­ кон­чи­ли. Она по­зво­ни­ла, спро­си­ла, под­сох­ла ли крас­ка, и поя­ви­лась. На той же лег­ко­вуш­ке с кра­си­вым не­мо­ло­дым му­жи­ком, ко­то­рый пе­ре­тас­кал де­ся­ток тя­же­лых кар­тон­ных ко­ро­бок, ко­ля­ску и ван­ноч­ ку, и уе­хал. Русь­ка не­уве­рен­но толк­ну­ла но­вень­кую дверь, за­гля­ну­ла.

– Слышь, а ме­бель ко­гда бу­дешь пе­ре­во­зить?

– Нет у ме­ня ме­бе­ли, – от­ве­ти­ла та, на­тя­ги­вая ве­ре­воч­ку вдоль ок­на – как для што­ры. Но вме­сто што­ры по­ве­си­ла пе­лен­ки.

– А где ж ты спать бу­дешь?

– Сей­час вый­ду – ку­пл­ ю, – по­жа­ла та пле­чом. – Мы тут ме­бель­ ный про­ез­жа­ли. Я от му­жа уш­ла, в чем стоя­ла.

– Что так? – при­щу­ри­лась Русь­ка.

– За­сту­ка­ла с ба­бой. Дев­ка лов­ко пе­ре­пе­ле­на­ла маль­ца на со­став­лен­ных од­на к од­ной ко­роб­ках, уло­жи­ла в ко­ля­ску и по­пер­лась од­на с ней на ле­ст­ни­цу.

– Ты че­го? – оса­ди­ла ее Русь­ка. – Ты ре­бе­ноч­ка ос­тавь, ко­ля­ску сне­си спер­ва, а то не дай Бог....

– Спа­си­бо, – ска­за­ла со­сед­ка и по­сле­до­ва­ла со­ве­ту: до­та­щи­ла ко­ ля­ску до две­ри, обер­ну­лась на маль­ца, и ста­ло вид­но, что она не мо­ жет от не­го ото­рвать­ся.

– Ты че­го, ма­маш­ка? Иди-иди да­вай, ни­ку­да он не де­нет­ся, я при­ смот­рю.

164 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Со­сед­ка и вправ­ду ку­пи­ла крес­ло-кро­вать, дет­скую кро­ват­ку, стел­лаж для книг, и на­ча­ла жить. Ра­но вста­ва­ла, ра­но ло­жи­лась. Шур­ ша­ла кни­га­ми или бу­ма­гой. Сто­лик со­ору­ди­ла из рас­па­ко­ван­ных кар­тон­ных ко­ро­бок. Вы­та­щи­ла от­ту­да го­ру па­пок. «Чтоб не обос­ сал», – кив­ну­ла она на мла­ден­ца. Рас­ста­ви­ла их на пол­ке, а боль­ше ни­че­го у нее не бы­ло. За­ка­тав ру­ка­ва, со­сед­ка вы­мы­ла от по­ла до по­ тол­ка сте­ны в ван­ной. Вы­ли­за­ла до пер­ла­мут­ро­во­го от­ли­ва са­му ста­ рую ван­ну, по­ве­си­ла ве­се­лые по­ло­тен­ца на змее­вик с го­ря­чей во­дой и при­ня­лась ку­пать мла­ден­ца в па­ху­чих мыль­ных пу­зы­рях. Ма­лец по­виз­ги­вал и пла­вал, как рыб­ка.

– И что ж это, ты его ка­ж­дый день мыть со­би­ра­ешь­ся? – при­щу­ ри­лась Русь­ка на тре­тий день.

– А как же ина­че? – не по­ня­ла со­сед­ка. – Ты сво­его как мо­ешь?

– Ба­ня раз в не­де­лю, – стро­го от­ве­ти­ла Русь­ка. – Стир­ка-глаж­ка – чтоб на пя­ти­днев­ку смен­ки хва­ти­ло, и все. Со­сед­ка – зва­ли ее Ан­на – ра­бо­та­ла на ки­но­сту­дии на­про­тив их до­ма. Не­мно­го об­жи­лась, от­ды­ша­лась, по­ми­ри­лась с му­жем, и он по­ ва­дил­ся при­хо­дить – по­мо­гать по хо­зяй­ст­ву: где ка­кой гвоздь вбить. Ро­зет­ки по­пря­тал, чтоб па­цан не­на­ро­ком па­лец ту­да не су­нул, ко­гда пол­зать нач­нет, на­ла­дил те­ле­фон – что­бы не бу­дил, а ми­гал лам­поч­ кой, но ос­тать­ся ему Ан­на не да­ла ни ра­зу. С пер­вой зар­пла­ты Ан­на пред­ло­жи­ла Русь­ке сде­лать ре­монт за ее счет, ку­пить но­вый ди­ван, но­вое на ок­на...

– А ты мне по­том по­сте­пен­но от­дашь. Русь­ка по­ди­ви­лась, но со­гла­сие да­ла и спо­рить не мог­ла, ко­гда Ан­на встре­ча­ла ее с ра­бо­ты в день зар­пла­ты и от­би­ра­ла все день­ги. На че­куш­ку вы­про­сить у нее бы­ло нель­зя, да Русь­ка и са­ма дав­но хо­ те­ла, но не зна­ла, как бро­сить это де­ло. Же­нёч­ка Ан­на рас­смот­ре­ла очень при­дир­чи­во, ко­гда Русь­ка при­ ве­ла его с пя­ти­днев­ки. Ска­за­ла, что у не­го глан­ды-аде­нои­ды и вы­зва­ лась от­вез­ти к вра­чу.

– Да ты свя­тая, – не­до­вер­чи­во ска­за­ла Русь­ка, по­лу­чив Жень­ка по­ле­чен­но­го и не со­п­ли­во­го.

– Ты не пре­уве­ли­чи­вай, – оса­ди­ла ее Ан­на. – У ме­ня ко­ры­сти мно­ го в том, чтоб твой па­цан здо­ров был...

– Это ж ка­кая ко­рысть те­бе с его здо­ро­вья? – не по­ня­ла Русь­ка.

– Чтоб мое­го не за­ра­зил, – гля­дя пря­мо в гла­за, от­ве­ти­ла Ан­на. – И ты, как пить за­вя­жешь, на ки­но­сту­дию пой­дешь. Кас­сир­шей. Чтоб на лот­ке не про­сту­жать­ся и не пер­хать тут по квар­ти­ре... Русь­ка за­бо­жи­лась, что боль­ше в рот не возь­мет, и Ан­на не сов­ ра­ла: при­ку­пи­ла Русь­ке но­вень­ко­го шмо­тья, при­оде­ла ее и за ру­ку от­ве­ла на ки­но­сту­дию. Русь­ку взя­ли, по­то­му как Ан­ну ува­жа­ли.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 165

Жизнь по­шла со­всем дру­гая, буд­то стрел­ку кто пе­ре­вел на же­лез­ ке: по дру­гим рель­сам, с дру­гим пей­за­жем за ок­на­ми. Па­ца­ны рос­ли вме­сте, ссо­ри­лись, но не дра­лись. Же­нёк драз­нил Мел­ко­го, но Русь­ка бы­ст­ро от­ве­ши­ва­ла ему под­за­тыль­ник, и он шел ми­рить­ся. Ты­рил у Мел­ко­го иг­руш­ки, по­то­му что Ан­не из Аме­ри­ки кра­со­ту при­во­зи­ли отъ­е­хав­шие дру­зья, но Мел­кий не жад­ни­чал, не ябед­ни­чал, и ку­ра­жу не бы­ло. Да и Ан­на еще учи­ла то­го и дру­го­го иг­рать вме­сте и жить в ми­ре. В до­ме со­би­ра­лись при­яте­ли с ки­но­сту­дии, и вско­ре один по­ло­ жил глаз на Русь­ку. Русь­ка за­ви­ля­ла хво­стом, пус­ти­лась в ро­ман, а там уж не на шут­ку влю­би­лась. Саш­ка все доль­ше за­си­жи­вал­ся на но­вом ди­ва­не по­сле ра­бо­ты, по­ка, на­ко­нец, не за­но­че­вал. Ут­ром Русь­ ка толк­ну­ла со­сед­скую дверь и в ужа­се ска­за­ла, что вон под ок­ном...

– Ма­ши­на, ви­дишь? Бра­тан Саш­ки­ной же­ны прие­хал...

– Ну и че­го? – спо­кой­но спро­си­ла Ан­на.

– Уби­вать его, – про­шеп­та­ла Русь­ка.

– Не ссы, мо­жет не его, а те­бя, – уте­ши­ла Ан­на. – Хо­ти­те, чтоб я с ва­ми вы­шла? Или ты не му­жик? – спро­си­ла она Саш­ку, ко­то­рый тряс­ся в ко­ри­до­ре. Тот мет­нул в нее бе­ше­ный взгляд и вы­шел, хлоп­ нув две­рью. Ан­на с Русь­кой ви­де­ли в ок­но, как му­жи­ки у ма­ши­ны по­го­во­ри­ли – толь­ко бе­лый па­рок от­ле­тал от губ на мо­ро­зе... Русь­ка хо­те­ла за­муж за Сань­ка.

– Все про­сто, – ска­за­ла Ан­на. – Де­ла­ешь так, так и так, и он твой. Но смот­ри, чтоб по­том не по­жа­ле­ла. Саш­ка-муж – со­всем не то, что лю­бов­ник. Русь­ка ни­че­го не ви­де­ла пе­ред со­бой: хо­те­ла му­жа.

– Чтоб не де­лить его ни с кем, – по­вто­ря­ла она, как за­ве­ден­ная. Она сде­ла­ла все, что Ан­на со­ве­то­ва­ла, и Саш­ка раз­вел­ся. Они рас­ пи­са­лись, от­гу­ля­ли и по­се­ли­лись под од­ной кры­шей. Тут-то Русь­ка и уз­на­ла, что он за­пой­ный... Па­ца­ны не­за­мет­но под­рос­ли, по­шли в шко­лу. Пер­вым – Же­нёк, че­рез год за ним под­тя­нул­ся Мел­кий. А ко­гда Мел­ко­му ис­пол­ни­лось де­сять, Ан­на уе­ха­ла с ним, как все­гда, на ле­то. Толь­ко не к Чер­но­му мо­рю, как обыч­но, а в Аме­ри­ку. И к сен­тяб­рю не вер­ну­лась.

– Клю­чи возь­ми, – ска­за­ла она Русь­ке по те­ле­фо­ну. – Пусть Же­ нёк там спит, чтоб вам с Саш­кой не ме­шать. Кни­ги толь­ко мои пусть не уро­ду­ет.

– Да я ему при­пла­чу за ка­ж­дую, ес­ли он хоть до од­ной до­тро­нет­ ся! – от­клик­ну­лась Русь­ка про­ник­но­вен­но. Же­нёк под­рос, де­вок стал во­дить, по­том же­нил­ся, со­бач­ку за­ вел, а там и ре­бе­ноч­ка ро­дил – доч­ку Ле­ноч­ку. Но­сил ее по Ань­ки­ ной ком­на­те, как та но­си­ла Мел­ко­го. Учил­ся он че­рез пень-ко­ло­ду в Ин­сти­ту­те ста­ли и спла­вов, лишь бы от ар­мии от­ко­сить, а по но­чам

166 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

под­ра­ба­ты­вал бар­ме­ном. И так хо­ро­шо у не­го по­лу­ча­лось, что к не­му управ­ляю­щий стал по­сы­лать но­вич­ков: чтоб Же­нёк их на­тас­ки­вал, как со­бак, и учил ре­мес­лу.

– Смот­ри, да­же ес­ли ни­че­го не де­лать, – го­во­рил Же­нёк, – столь­ ник к ве­че­ру сам на­ли­па­ет, – и по­ка­зы­вал чис­тую ла­донь но­вень­ким. Ско­ро к Жень­ку оче­редь вы­строи­лась: с его ре­ко­мен­да­ци­ей ра­ бо­ту да­ва­ли схо­ду и в лю­бом ка­ба­ке. А по­том при­шел к не­му па­рень, что пер­вым ре­шил рас­ки­нуть сеть ка­ба­ков по­ши­ре – вый­ти за коль­ це­вую, за Мо­ск­ву, а там и до даль­них го­ро­дов до­б­рать­ся.

– Я на не­дель­ку, – го­во­рил Же­нёк же­не и от­ва­ли­вал на ме­ся­чиш­ ко. На­ла­жи­вал где-то бар, на­тас­ки­вал бар­ме­нов и воз­вра­щал­ся. В Бар­на­ул во­об­ще ле­тел на от­кры­тие – учить­ся те­перь все са­ми ез­ди­ли к не­му в Мо­ск­ву.

– Ка­кая по­го­да? – спро­сил он ко­го-то в труб­ку ма­лень­ко­го те­ле­ фо­на, стоя на по­ро­ге. – Дождь? Блядь, а я плащ на ра­бо­те ос­та­вил. Мам, дай-ка мою ста­рую курт­ку, – крик­нул он с ле­ст­ни­цы. И Русь­ка по­да­ла ему курт­ку Иго­ря, в ко­то­рой Же­нёк толь­ко с со­ ба­кой и вы­хо­дил в тем­но­те. При­вез­ли его об­рат­но пря­ми­ком в Бот­кин­скую: му­жи­ки его ка­ бац­кие са­мо­лет оп­ла­ти­ли. Уве­ре­ны бы­ли, что с их баб­ка­ми вра­чи со­бе­рут его из кус­ков. Он в Бар­нау­ле въе­хал на пол­ной ско­ро­сти в столб. Русь­ку па­ца­ны оде­ли-обу­ли, важ­но на­зы­ва­ли Ве­рой Ми­хал­ной, и под бе­лы ру­ки при­вез­ли в боль­ни­цу. До­ве­ли до па­ла­ты... Как она го­ло­си­ла, Русь­ка не пом­ни­ла, но кля­лась, что Же­нёк ус­лы­шал ее, не­ смот­ря на все эти труб­ки, что бы­ли в не­го по­на­тыр­ка­ны. Гла­за при­ от­крыл, и ру­ку ей по­жал.

– Вот так, – сжа­ла она Ань­ки­ну ру­ку, ко­гда они сви­де­лись. – Сесть, по­ни­ма­ешь, как бы хо­тел, при­под­нял­ся так ма­лень­ко и упал на­зад на по­душ­ку... Ей толь­ко курт­ку при вы­хо­де и от­да­ли.

– Ком­пь­ю­тер до­ма ос­та­вил, но там ка­кое-то сло­во знать на­до бы­ ло, а без не­го не от­крыть. Ма­ша – мать Иго­ре­ва, пред­став­ля­ешь, на Жень­ки­ны по­хо­ро­ны да­же не прие­ха­ла. Я так ра­зо­зли­лась, что са­ма к ней по­ле­те­ла в Крас­но­дар. Прие­ха­ла, а она – рас­те­ние: ни­че­го не со­об­ра­жа­ет. Я ей фо­то Жень­ка сую, а она го­во­рит: «Ка­кой кра­си­вый маль­чик»! Я го­во­рю, ма­ма, внук это твой, по­ни­ма­ешь? Внук род­ной! По­мер он, раз­бил­ся! А она улы­ба­ет­ся: «Кра­си­вый»!.. Как хо­ро­ни­ли, Русь­ка не рас­ска­зы­ва­ла, а Ан­на не спра­ши­ва­ла. Она при­ле­те­ла на го­дов­щи­ну. Же­няш­ки­ной Ле­ноч­ке кук­лу при­вез­ла из Аме­ри­ки. В рас­те­рян­но­сти ог­ля­де­ла свою ста­рую ком­на­ту, в ко­то­ рой ни­че­го, кро­ме книг, не бы­ло.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 167

– А Саш­ка где? – спро­си­ла, на­ко­нец, Ан­на.

– В дур­до­ме. Спил­ся. Я его до­чек сю­да про­пи­са­ла, всех на оче­редь по­ста­ви­ла, как про снос до­мов го­во­рить ста­ли. А они, суч­ки, хоть бы на­вес­ти­ли его ко­гда... Русь­ка вы­зва­ла Ан­ну де­сять лет спус­тя прие­хать по­лу­чить квар­ ти­ру.

– Пя­ти­этаж­ки-то все под снос, – с со­жа­ле­ни­ем ска­за­ла Русь­ка.

– Ма­ши­ну за­ка­зы­вать на­до для пе­ре­воз­ки ме­бе­ли, но те­бе-то че­го? – ме­бе­ли у те­бя нет.

– А ку­да она де­лась? – спро­си­ла Ан­на.

– Же­нёк вы­ки­нул. К ро­ж­де­нию Лен­ки ре­монт де­лал и все по­вы­ ки­дал. А кни­ги я не да­ла. Эта его ша­ла­ва, та­тар­ва по­га­ная, книг от­ ро­дясь не ви­де­ла, все кри­ча­ла «вы­кинь», так я ей ска­за­ла, что убью, блядь, ес­ли тро­нет. Ма­ши­на из ЖЭКа при­шла ут­ром. Му­жи­ки вы­не­сли кар­тон­ные ко­роб­ки с кни­га­ми.

– А ме­бель, хо­зяй­ка? – спро­сил один у Ан­ны.

– Нет ее у ме­ня. Вот крес­ли­це возь­ми, и тум­боч­ку. Ан­на до­мы­ва­ла ок­но в но­вой квар­ти­ре не­по­да­ле­ку от сво­ей пя­ ти­этаж­ки, ко­гда ко­ло­туш­ка ух­ну­ла со все­го ма­ху и раз­нес­ла сте­ну ста­рой хру­щев­ки. Пыль под­ня­лась стол­бом, кто-то орал что-то кра­ нов­щи­ку. Ог­ром­ный экс­ка­ва­тор вгзры­зал­ся в зем­лю там, где вче­ра сто­ял пер­вый подъ­езд, и рыл кот­ло­ван для но­во­го до­ма. Чер­ная ды­ ра, по­хо­жая на мо­ги­лу, ста­но­ви­лась все глуб­же: но­вый дом за­кла­ды­ ва­ли с под­зем­ным га­ра­жом.

2010 г.

168 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

УГОЛЬ

О

на смот­ре­ла в зер­ка­ло и ди­ву да­ва­лась: как мож­но бы­ло не за­ ме­чать, что ста­рый кир­пич­ный дом на­про­тив от­ра­жа­ет­ся в се­реб­ри­ стом стек­ле пол­но­стью – со все­ми ржа­вы­ми по­жар­ны­ми ле­ст­ни­ца­ ми, де­ре­вом у подъ­ез­да, тол­сто­мор­дым гид­ран­том, рас­пи­сан­ным в цве­та аме­ри­кан­ско­го фла­га, и да­же пруть­я­ми ре­ше­ток в ок­нах пер­ во­го эта­жа. За­во­ро­жен­но раз­гля­ды­ва­ла от­ра­жен­ную ули­цу, слов­но жи­во­пис­ное по­лот­но, вы­пол­нен­ное ко­пии­стом, при­дир­чи­во све­ряя де­та­ли. Обер­ну­лась к ок­ну и на­шла рас­хо­жд­ е­ние: за ок­ном по­сви­сты­ вал ве­тер, а в зер­ка­ле бы­ло ти­хо и сол­неч­но. «Что за на­ка­за­ние Гос­под­не?» – с тос­кой вер­ну­лась она к пят­ну на ще­ке. Оно ро­зо­ве­ло, при­об­ре­тая очер­та­ния не­зна­ко­мо­го кон­ти­нен­та на кром­ке ле­вой ску­лы и шеи. «Вро­де, не цве­тет еще ни­че­го, и ни­ка­ ко­го дерь­ма не ела». Ал­лер­гия из­во­ди­ла ее на но­вом кон­ти­нен­те с пер­вой вес­ны. Уз­ нать, на что, не уда­лось, так как за­ни­мать­ся ею она мог­ла в Мо­ск­ ве – в Аме­ри­ке ме­ди­цин­ской стра­хов­ки не бы­ло, а Мо­ск­ва вы­не­сла вер­дикт, что ни на од­но из двух­сот рос­сий­ских рас­те­ний ал­лер­гии у нее нет. Она воз­вра­ща­лась в Аме­ри­ку, и ал­лер­гия сно­ва одо­ле­ва­ла ее. И ка­ж­дую вес­ну она при­дир­чи­во всмат­ри­ва­лась в ост­рые стрел­ ки тра­вы, в поч­ки на де­ревь­ях в пар­ке, слов­но пы­та­ясь опо­знать по толь­ко ей из­вест­ной при­ме­те вра­га, на ко­то­ро­го опол­чи­лось ее те­ло. Но ни од­на про­бу­див­шая­ся све­жей зе­ле­нью ве­точ­ка не вы­зы­ ва­ла по­доз­ре­ний. Аллергия саднила досадой, так как при­чин­но-след­ст­вен­ные мос­ тки Васса пе­ре­бра­сы­ва­ла толь­ко над уз­ки­ми ре­ка­ми: «Вро­де, не ела еще ни­че­го, толь­ко су­ха­рик с ча­ем, а уже пят­но». Что ему нуж­но бы­ло, это­му ста­ро­му те­лу, она не по­ни­ма­ла, бо­лее де­сят­ка лет на­хо­дясь у не­го в ус­лу­же­нии. «Я те­бе уже 15 лет не пью, и не ку­рю. Ни жа­ре­но­го, ни ост­ро­го, а ты?» – уко­ря­ла она соб­ст­вен­ную ще­ку с ро­зо­вым кон­ти­нен­том на ску­ле. То, что бед­ное те­ло дол­гие го­ды пе­ре­ма­лы­ва­ло вы­пив­ку и та­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 169

бак до то­го, как она пе­ре­ста­ла тра­вить его, она от­ка­зы­ва­лась при­нять в ка­че­ст­ве объ­яс­не­ния. Так и го­во­ри­ла вра­чу, не скры­вая уп­ре­ка: – Ко­гда я и пи­ла и ку­ри­ла, ни­ка­кой ал­лер­гии не бы­ло. Пи­ла гов­но, ела гов­но, жи­ла в гов­не, и все ему бы­ло нор­маль­но, а тут! Она уко­ря­ла те­ло в том, что у не­го не бы­ло со­вес­ти. Васса пе­ре­ вез­ла его – из­ряд­но по­но­шен­ное – че­рез оке­ан, по­се­ли­ла в Аме­ри­ке, на све­жем воз­ду­хе на бе­ре­гу ши­ро­кой ре­ки, а оно... «И те­бе не стыд­но? – пы­та­лась при­стру­нить ее мо­с­ков­ская под­ ру­га-врач, ко­то­рой Васса жа­ло­ва­лась на свои хво­ри. – Все уже дав­но по­мер­ли, с кем ты пи­ла, а ты толь­ко на ал­лер­гию на­ча­ла жа­ло­вать­ся! Не­бось, опять мо­ро­же­но­го с мин­да­лем в шо­ко­ла­де на­жра­лась?» Васса, на­бы­чив­шись, за­мол­ка­ла. Се­го­дня и во­все бы­ло впо­ру убить это те­ло, так как да­же мо­ро­же­но­го она в рот не бра­ла. Васса умы­лась, сма­за­ла кон­ти­нет на ще­ке ма­зью вол­шеб­ни­ка-го­мео­па­та, про­шла в кух­ню и от­кры­ла двер­цу под­вес­но­го шкаф­чи­ка, где всю ниж­нюю пол­ку за­ни­ма­ли раз­но­ка­ли­бер­ные ба­ноч­ки со сна­добь­я­ ми. Дос­та­ла од­ну, пол­ную чер­но­го по­рош­ка, ак­ку­рат­но за­черп­ну­ла се­реб­ря­ной ло­жеч­кой чер­ную пуд­ру и вы­сы­па­ла в про­зрач­ную стек­ лян­ную чаш­ку. Тон­кой струй­кой из чай­ни­ка ос­то­рож­но на­ли­ла ки­ пя­че­ной во­ды, раз­ме­ша­ла и вы­пи­ла чер­ную во­ду. Шум­нул лифт, сын от­крыл дверь сво­им клю­чом, и пес ра­до­ст­но бро­сил­ся ему под но­ги.

– Ну, здрав­ст­вуй, – по­тре­пал пса рос­лый маль­чик. – Мне с ним вый­ти, или вы гу­ля­ли?

– Ко­неч­но, гу­ля­ли, не ждать же те­бя, – от­клик­ну­лась Васса с лег­ ким уко­ром.

– А что это чер­ное у те­бя на гу­бе?

– Уголь, – ска­за­ла Васса и об­лиз­ну­ла гу­бу.

– Опять? – ска­зал маль­чик, сде­лав гри­ма­су но­сом, ко­то­рая долж­ на бы­ла вы­ра­жать со­стра­да­ние.

– Ну так, – по­вер­те­ла она ру­кой, что оз­на­ча­ло «ни­че­го осо­бен­но­го».

– А я сей­час ра­бо­таю с та­ким мел­ким... – он по­ис­кал рус­ское сло­ во, не на­шел, и ска­зал: – Кар­бо­ном.

– Уголь у вас на­зы­ва­ет­ся кар­бон? – уди­ви­лась она. – Мо­жет, при­ не­сешь? А то мне лю­ди из Мо­ск­вы во­зят, а ты тут си­дишь на нем...

– Я бо­юсь, мам, – по­серь­ез­нел маль­чик. – Я ж не знаю, ка­кой кар­ бон го­дит­ся для прие­ма во­внутрь.

– Что за ерун­да? – воз­ра­зи­ла она с ре­ши­тель­но­стью не­уча. – Уголь – он уголь и есть.

– Ага, – иро­нич­но со­гла­сил­ся маль­чик, сбро­сив курт­ку. – На­до, чтоб я от­ра­вил соб­ст­вен­ную мать. Спа­си­бо. Кар­бон – это все, что нас ок­ру­жа­ет, на са­мом де­ле. Все сде­ла­но из не­го. Мы все – кар­бон-12. Он про­шел в свою ком­на­ту, за­став­лен­ную стел­ла­жа­ми вдоль трех

170 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

стен, пол­ны­ми книг с од­ним сло­вом на ко­реш­ках – «Хи­мия», усел­ся за ста­рин­ный сто­лик и от­крыл ма­лень­кий ком­пь­ю­тер-книж­ку.

– Что зна­чит – все? – по­сле­до­ва­ла она за сы­ном.

– Ты, я, со­бач­ка – все сде­ла­но из кар­бо­на, – про­дол­жил он с ин­то­ на­ци­ей ска­зоч­ни­ка, и сно­ва по­тре­пал пса по хол­ке.

– Мо­жет, мне со­ба­ку съесть, что­бы про­шла ал­лер­гия? – по­про­бо­ ва­ла по­шу­тить Васса.

– Да, – кив­нул сын. – Толь­ко сна­ча­ла ее нуж­но сжечь.

– Сжечь? – пе­ре­спро­си­ла Васса, про­ве­ряя, не ос­лы­ша­лась ли. Он гла­дил со­ба­ку, ожи­дая, ко­гда за­све­тит­ся эк­ран ком­пь­ю­те­ра.

– Да, – кив­нул он. – То, что ос­та­нет­ся, ко­гда во­да ис­па­рит­ся, мож­ но бу­дет съесть. Этот кар­бон, что ты пьешь, то­же по­лу­чен из че­го-то, что сго­ре­ло. Ме­ня, те­бя сжечь – то­же ос­та­нет­ся толь­ко кар­бон...

– Сде­ла­ны из пра­ха и ста­нем пра­хом... Пе­пел Клаа­са сту­чит в мое серд­це, – за­дум­чи­во ска­за­ла она.

– Что-что? – не по­нял он.

– Ты не зна­ешь, вы тут в шко­ле не про­хо­ди­ли Ти­ля Улен­шпи­ге­ ля... Та­кой сред­не­ве­ко­вый маль­чик. У не­го от­ца – Клаа­са – на ко­ст­ре со­жгли по до­но­су. И маль­чик взял пе­пел, что ос­тал­ся от па­пы, на­сы­ пал в ме­шо­чек и но­сил на гру­ди, чтоб не за­быть отом­стить за от­ца. За­нят­ная шту­ка – эта ал­лер­гия, – за­дум­чи­во про­тя­ну­ла она. – И ле­че­ ние от нее за­нят­ное... Эк­ран ком­пь­ю­те­ра за­си­ял, ожил. Сын дос­тал из кар­ма­на по­хо­ жий на сви­сток пред­мет и во­ткнул его сбо­ку в ком­пь­ю­тер.

– Сей­час по­смот­рю, что у нас по­лу­чи­лось, и пой­дем по­бе­га­ем, – ска­зал он псу. – Се­го­дня но­вый мик­ро­скоп вы­дал та­кое уве­ли­че­ние, ко­то­ро­го мы ни­ко­гда не ви­де­ли.

– Ты да­же не по­ешь?

– По­ем поз­же. Я по­смот­реть хо­чу, – гла­за его бле­сте­ли пред­вку­ ше­ни­ем но­во­год­ней ел­ки.

– Лад­но, – со­гла­си­лась она и вер­ну­лась в кух­ню. Пес за­ме­тал­ся, вы­би­рая с кем ос­тать­ся.

– Дай ему ку­роч­ку, там у те­бя ле­жит, – ска­за­ла Васса. – По­ра­дуй зве­ря. Он те­бя так ждет все­гда!..

– Ма­мень­кин сы­нок, – про­вор­чал сын, шур­ша па­ке­ти­ком с су­ ше­ной ку­ри­цей. – Иди сю­да. Дай ла­пу, – слы­ша­ла она, стоя в кух­не у пли­ты. – Мам, хо­чешь по­смот­реть? – не­ожи­дан­но звон­ко крик­нул сын. – Иди сю­да. Это кри­стал­лы, ко­то­рые я вы­ра­щи­ваю.. Она вер­ну­лась в его ком­на­ту.

– Ты зна­ешь, что брил­ли­ан­ты – это то­же кар­бон, да? Смот­ри, что у ме­ня вы­рос­ло! – всмат­ри­вал­ся он в эк­ран ком­пь­ю­те­ра. Пес ле­жал на ди­ва­не и, вы­тя­нув шею, то­же смот­рел на эк­ран. На эк­ра­не был вихрь кра­си­вых сне­жи­нок раз­ной ве­ли­чи­ны.

– Во сколь­ко же раз это уве­ли­че­но?

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 171

– Ты­ся­чи! Мил­лио­ны... Это элек­трон­ный мик­ро­скоп. Кра­си­во?

– Очень, – со­гла­си­лась она. – Хи­мия во­об­ще кра­си­вая нау­ка.

– Смот­ри, мож­но еще уве­ли­чить, – сын кос­нул­ся ком­пь­ю­те­ра, и сне­жин­ки на эк­ра­не при­дви­ну­лись бли­же, бли­же, по­ка не ос­та­лась од­на. Она раз­рос­лась до раз­ме­ров кон­ти­не­та.

– По­хо­же на кар­ту, прав­да? Та­кая дру­гая пла­не­та, – меч­та­тель­но ска­зал маль­чик.

– Ни­че­го не дру­гая, – при­смот­ре­лась к кар­тин­ке она. – Сде­лай круп­нее... По­хо­же на Ман­х эт­тен.

– Не пу­гай, – ска­зал сын, уве­ли­чил кар­тин­ку кри­стал­ла, и пес ти­ хонь­ко за­ры­чал. – Ки­тай­цы про­да­ли гряз­ный ни­кель. Мер­зав­цы. Кри­стал­лы кад­мия вы­си­лись не­бо­скре­ба­ми по по­верх­но­сти ни­ ке­ля на эк­ра­не ком­пь­ю­те­ра.

– А что пу­гать­ся? Вон парк, – ткну­ла она нау­гад паль­цем в ниж­ ний угол эк­ра­на. Он вгля­ды­вал­ся в ста­лак­ти­ты мик­рон­ной гря­зи и от­ка­зы­вал­ся ве­рить, что его об­ма­ну­ли – все уве­ли­чи­вал, уве­ли­чи­вал. При­чуд­ли­ вые круг­лые и че­ты­рех­уголь­ные ста­лак­ти­ты на по­верх­но­сти ни­ке­ля ка­за­лись баш­ня­ми. Ни­кель, ук­руп­ня­ясь, то­же ме­нял очер­та­ния.

– Тва­ри, – ска­зал он, упе­рев­шись в пре­дель­ную круп­ность. Снял оч­ки, на­вел стек­лыш­ко на эк­ран, при­щу­рил­ся, при­смот­рел­ся... Уви­дел при­чуд­ли­вый кон­ти­нент. Пря­мая до­ро­га про­ре­за­ла его с за­па­да на вос­ток. Вдоль нее про­сту­па­ли очер­та­ния го­ро­дов. Он сно­ ва о­дел оч­ки. И – слов­но са­мо­лет по­шел на по­сад­ку – го­род у до­ро­ ги об­рел цвет, кры­ши до­мов блес­ну­ли кров­лей под лу­чом за­кат­но­го солн­ца, ста­ли раз­ли­чи­мы ок­на в до­мах. В од­ном го­рел свет... Он при­ смот­рел­ся и раз­гля­дел жен­щи­ну. Она стоя­ла пе­ред боль­шим зер­ка­ лом в де­ре­вян­ной оп­ра­ве и раз­гля­ды­ва­ла на ще­ке пят­но, по фор­ме на­по­ми­нав­шее кон­ти­нент.

2011 г.

172 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

BIRKENSTOCK

У

ме­ня с ма­те­ма­ти­кой пло­хо, но это со­счи­тать я мо­гу: к 51 при­ ба­вить 8, что­бы уз­нать, сколь­ко те­бе бы­ло, ко­гда мы встре­ти­лись. Я ро­ди­лась в пять­де­сят пер­вом, а ты – за во­семь лет до на­ча­ла ве­ка. Те­бе ис­пол­ни­лось 59, ко­гда я поя­ви­лась на свет. Я не знаю, как ты вы­гля­дишь в это вре­мя, я уз­наю те­бя на ощупь, по за­па­х у. Твое ли­ цо, гла­за я раз­гля­жу впер­вые толь­ко на фо­то­гра­фии, где мне пять, и мы си­дим ря­дом – сни­ма­ем­ся на па­мять у фо­то­гра­фа на Су­во­ ров­ской. Он на­кры­ва­ет­ся чер­ной тряп­кой, пря­чет го­ло­ву за де­ре­ вян­ной тре­но­гой так, что фо­то­ап­па­рат не ви­ден, и кри­чит из-под тряп­ки про птич­ку... Это на­вер­ня­ка до­ро­гое удо­воль­ст­вие, но ты долж­на всем по­слать кар­точ­ку – по­ка­зать, ка­кая я вы­ма­ха­ла. Се­ст­ре На­та­ше в Мо­ск­ву, дру­ гу Пе­те в ссыл­ку. Отец, на­вер­ня­ка, то­же про­сит при­слать ему фо­то. Я ло­па­юсь от гор­до­сти, что мы си­дим на од­ном ди­ван­чи­ке и я дос­таю те­бе го­ло­вой до пле­ча. И еще по­то­му, что те­бя обо­жа­ет го­род, а я мо­ гу те­бя ото­брать у всех, сто­ит мне крик­нуть: «Ба­ба!» Ко­гда я уви­жу твои баш­ма­ки – не пом­ню. На­вер­ное, в ту зи­му, ко­гда мы с то­бой вра­ли друг дру­гу так, слов­но со­стя­за­лись, кто ко­ го пе­ре­врет. Ан­ге­лы-ле­то­пис­цы, что хра­нят на­шу пе­ре­пис­ку, долж­ны бы­ли от­ме­тить, что я дос­той­на те­бя. Ты – в кои ве­ки! – вы­бра­лась зи­мой в Мо­ск­ву по­ви­дать На­та­шу. По­че­му вы по­та­щи­лись из Ос­тан­ ки­но гу­лять в Со­коль­ни­ки, ума не при­ло­жу. У На­та­ши пря­мо пе­ред до­мом во­ро­та Бо­та­ни­че­ско­го са­да, а уж до пру­да и усадь­бы Ше­ре­ меть­е­вых со­всем два ша­га. Мож­но бы­ло и там по­ды­шать воз­ду­хом. Но там де­лал круг трам­вай, что шел в Со­коль­ни­ки. Вы се­ли и по­еха­ ли. Ты со­сле­пу не раз­гля­де­ла бе­лую лыж­ню на бе­лом сне­гу, сту­пи­ла на нее, по­скольз­ну­лась, упа­ла, сло­ма­ла клю­чи­цу и за­гре­ме­ла в ин­сти­ тут Скли­фо­сов­ско­го. Те­бя ост­риг­ли там, по­то­му что од­ной ру­кой ты уже не мог­ла за­пле­тать свою то­щую ко­сич­ку – «мы­ши­ный хвост». Со стриж­кой бы­ло удоб­нее, но ты не лю­би­ла ее. Я по­том по­ня­ла, по­че­му,

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 173

ко­гда на­шла твое ла­гер­ное фо­то с но­ме­ром зэ­ка на кар­маш­ке ра­бо­ чей ту­жур­ки: ты стри­жен­ная на нем. ...Ты ле­жа­ла в Скли­фе, или, ско­рее, си­де­ла, – ты не лю­би­ла «за­ ле­жи­вать­ся», и на­вер­ня­ка, да­же с од­ной ру­кой ухит­ря­лась по­мо­гать со­се­дям по па­ла­те, се­ст­рам и ня­неч­кам. Но ко­гда вы­да­ва­лась ми­ну­та, ты пи­са­ла мне длин­ню­щие пись­ма о том, как вы гу­ля­ли по Треть­ я­ков­ке. С под­роб­ным опи­са­ни­ем кар­тин, ху­дож­ни­ков и ма­лень­ких, ни­ко­му не из­вест­ных тайн из жиз­ни тех и дру­гих. Я так и не уз­на­ ла, бы­ла ты на са­мом де­ле в Треть­я­ков­ке, или пись­ма бы­ли фан­та­ зи­ей, но за­пом­ни­ла на­все­гда, что кар­ти­на Пи­ме­но­ва со сча­ст­ли­вой жен­щи­ной в от­кры­той ма­ши­не на­зы­ва­ет­ся «Мо­ск­ва, май 1937-го». И по­том уж, стоя пе­ред этим по­лот­ном, не­до­уме­ва­ла: как же он мог, ес­ли жив ос­тал­ся, не пе­ре­име­но­вать? Или спе­ци­аль­но ос­та­вил – чтоб зна­ли, что у не­ко­то­рых три­дцать седь­мой был сча­ст­ли­вым, умы­тым май­ским до­ж­дем, с си­ре­нью... Я чи­та­ла твои ка­ра­ку­ли у Мат­вее­вых на За­бал­ке, и сле­зы за­ки­ па­ли от до­са­ды: ты там, как ба­ры­ня, раз­гу­ли­ва­ешь, а мы тут!.. Но прав­ду пи­сать бы­ло за­пре­ще­но, да я бы и са­ма не на­пи­са­ла, ес­ли бы раз­ре­ши­ли, по­то­му что в свои две­на­дцать по­ни­ма­ла, что ты тут же при­мчишь­ся, а де­вать те­бя бы­ло не­ку­да: наш дом сго­рел. ...Да­ни­лев­ские так рас­то­пи­ли печь, что на­ша об­щая с ни­ми сте­на про­го­ре­ла на­сквозь. Пла­мя взды­би­лось, вы­шиб­ло по­то­лок, а че­ты­ре сте­ны на­шей ком­на­ты уце­ле­ли. В дыр­ку в кры­ше бы­ло вид­но не­бо. Мы спа­ли не­сколь­ко но­чей с ма­мой под этим не­бом. Вме­сте – от хо­ ло­да. По­том в дыр­ку по­шел дождь, и ма­ма под­ста­ви­ла мед­ный таз, в ко­то­ром ты ле­том ва­ри­ла виш­не­вое ва­ре­нье с ро­зо­вой пен­кой, а даль­ше по­ва­лил снег. По­жар­ни­ки боя­лись, что бал­ки по­сы­п­лют­ся, и нас вы­се­ли­ли. Ма­ме вы­де­ли­ли ко­еч­ку в об­ще­жи­тии в пор­ту, где жи­ ли мо­ря­ки в ожи­да­нии на­ви­га­ции. Я при­хо­ди­ла к ней и ви­де­ла, как она хо­те­ла, что­бы наш ре­монт ни­ко­гда не кон­чал­ся. А ме­ня за­бра­ли Мат­вее­вы. Как ее зи­мой со­рок пер­во­го. Да­же бу­фет по­ка­за­ли: свер­ху – чаш­ки-блюд­ца, как у лю­дей, а вни­зу, ес­ли кру­пы раз­дви­нуть – лаз в дру­гую ком­на­ту. От­ту­да – в са­рай, а уж из не­го – че­рез дос­ки в сте­ не – пря­ми­ком в бал­ку, в ов­раг. Ма­му там пря­та­ли в вой­ну, а ме­ня – в по­жар. Ты от­да­ла ее Пе­те и Шу­роч­ке, гим­на­зи­че­ским сво­им друзь­ям. Ус­ту­пи­ла: они са­ми за ней при­шли, ко­гда мо­ло­дежь ста­ли уго­нять в Гер­ма­нию. Мат­вее­вы за­мо­та­ли ее в тря­пье, под ста­рую ба­бу, и уве­ли. Она рас­ска­за­ла мне это по­том – пе­ред смер­тью. Я пом­ню, как пе­чат­ны­ми бу­кв­ а­ми до­пи­сы­ва­ла сво­ей ру­кой в ка­ ж­дой по­здра­ви­тель­ной от­крыт­ке де­ду Пе­те «це­лую». И воз­му­ща­лась, что ты не да­ешь мне лис­ток, а за­став­ля­ешь му­чить­ся на от­крыт­ке, уме­щая боль­шие бу­кв­ ы на ма­лень­ком лос­кут­ке.

– Пись­ма пер­лю­ст­ри­ру­ют­ся, – го­во­ри­ла ты чуд­ное длин­ное сло­во.

174 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– А от­крыт­ка – по­то­му и от­крыт­ка, что от­кры­той идет. Пусть смот­рят... И пер­вую стро­ку от­да­ва­ла мне то­же: «До­ро­гой де­душ­ка Пе­тя»... Они по­ка­за­ли мне эти от­крыт­ки. Пе­тя ска­зал, что ты един­ст­ вен­ная, кто не бо­ял­ся пи­сать ему в ссыл­ку. Ну и я – с то­бой. Ко­гда дет­ской ру­кой цвет­ны­ми ка­ран­да­ша­ми на­ча­ло и ко­нец – в се­ре­ди­ну мож­но бы­ло вме­стить но­во­сти про Шу­роч­ку и де­тей... Я си­де­ла у них на За­бал­ке у ма­лень­ко­го ок­на на уров­не тро­туа­ра, смот­ре­ла на но­ги-но­ги-но­ги за за­на­вес­кой и пи­са­ла те­бе. Спро­си­ла у Пе­ти, за­чем по­строи­ли та­кой низ­кий дом, и дед Пе­тя ска­зал, что дом ста­ви­ли лет сто то­му, и он был вы­со­кий, а тро­ту­ар под­ни­мал­ся по­том – из-за щеб­ня, ко­то­рый сы­па­ли, сы­па­ли... Я слу­ша­ла шар­ка­нье ног по тро­туа­ру и со­чи­ня­ла, как мы гу­ля­ем с Ир­кой – Пе­ти­ной и Шу­ри­ной внуч­кой. Как хо­ди­ли в те­атр, на ел­ку, в парк на ка­ток. Я вы­хо­ди­ла чи­ тать афи­шу на тум­бе, что стоя­ла на­про­тив их до­ма, пу­за­тая, круг­лая. Ста­ра­тель­но спи­сы­ва­ла с нее где, кто, ко­гда на га­ст­ро­лях – в фи­лар­ мо­нии, в До­ме офи­це­ров, в ДК су­до­строи­те­лей. Я ни­ко­гда столь­ко не гу­ля­ла в сво­ей жиз­ни, сколь­ко на­вра­ла те­бе в пись­мах. По­том тро­туа­ры рас­чис­ти­ли от сне­га, и кры­шу за­де­ла­ли к твое­ му при­ез­ду. Шту­ка­тур­ка еще не про­сох­ла на по­тол­ке с леп­ни­ной, ко­ гда ты со­шла с по­ез­да. Стри­жен­ная, с ру­кой на пе­ре­вя­зи, ко­то­рая ни­ ко­гда уже не дви­га­лась так, как рань­ше.

– Не­пра­виль­но срос­лось, а ло­мать за­но­во бы­ло жал­ко, – ска­за­ла ты, слов­но оп­рав­ды­ва­ясь, что уже не мо­жешь ею лег­ко взмах­нуть. А я при­жа­лась к твое­му бо­ку – со сто­ро­ны здо­ро­вой ру­ки, чтоб те­бе бы­ло чем ме­ня по­гла­дить, и стыд­но ста­ло, что я зли­лась на твою Треть­я­ков­ку.

– Луч­ше бы ты по прав­де в нее хо­ди­ла, Ба­ба моя... По­том тро­ту­ар под­сох – на­сту­пи­ла вес­на. Мы со­бра­лись к Мат­ вее­вым в гос­ти. То­гда ты и по­про­си­ла ме­ня впер­вые по­мочь те­бе за­ стег­нуть баш­ма­ки... Ес­ли мне за 10 пе­ре­ва­ли­ло, зна­чит, год был 6263-тий. Баш­ма­кам лет 20 ис­пол­ни­лось. Чер­ные, ту­по­ры­лые, с бе­лым ран­том, на тол­стой под­мет­ке, ши­ро­ком не­вы­со­ком каб­лу­ке, с ме­тал­ ли­че­ской пряж­кой сбо­ку. Они вы­гля­де­ли как но­вые. Ты их очень лю­ би­ла по­то­му, что удоб­ные, по лу­жам идешь су­хой, и каб­лук ус­той­чи­ вый – не про­ва­ли­ва­ет­ся в ще­ли ме­ж­ду плит­ка­ми тро­туа­ра. Но что-то не­при­ят­ное в них то­же бы­ло: у те­бя как-то не­мно­го кри­ви­лось ли­ цо, ко­гда я за­сте­ги­ва­ла эту пряж­ку. Ты лю­би­ла их, но как хло­ри­стый каль­ций: и пить про­тив­но, и на­до, по­то­му что на поль­зу... Толь­ко по­сле пе­ре­ло­ма ты и по­про­си­ла: – Дра­го­цен­ная моя, за­стег­ни мне туф­ли. Там та­кой ре­ме­шок с пря­жеч­кой.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 175

Я при­се­ла под­ле те­бя на кор­точ­ки и за­стег­ну­ла. Мы про­ве­ри­ли: ту­го – не ту­го. Они бы­ли со­вер­шен­но ужас­ные – эти по­лу­бо­тин­ки, как ты их на­зы­ва­ла. С жи­вы­ми буль­дожь­и­ми ту­пы­ми мор­да­ми. Ко­ гда я до­рос­ла до этих ту­фель, не знаю. Не пом­ню, ко­гда но­га ста­ла те са­мые 37-38, и ты ти­хо­неч­ко пред­ло­жи­ла: – По­ме­ряй, они хо­ро­шие. На­ту­раль­ная ко­жа, не­про­мо­кае­мые. А то хо­дишь в этом ба­рах­ле, еще рев­ма­тизм се­бе на­жи­вешь. Нель­зя с мок­ры­ми но­га­ми... Без­но­гий са­пож­ник, что ез­дил ми­мо на­ше­го крыль­ца на до­щеч­ке на че­ты­рех под­шип­ни­ках, сде­лал те­бе но­вые на­бой­ки. Он те­бя очень лю­бил. Все сол­да­ты-ин­ва­ли­ды те­бя лю­би­ли – пом­ни­ли по во­ен­но­му гос­пи­та­лю, где ты ра­бо­та­ла мед­се­ст­рой.

– Да ни­ко­гда, – с ужа­сом от­толк­ну­ла я баш­ма­ки. Мне ка­за­лось, что сто­ит их при­ме­рить, как я ста­ну ста­рой. Что-то стыд­ное бы­ло в их на­деж­но­сти.

– Они те­бе еще по­слу­жат ве­рой и прав­дой. Им сно­су нет... На­вер­ное, то­гда ты и ска­за­ла, что они из Гер­ма­нии. Хо­тя, нет. Те­ тя Га­ля, что удо­че­ри­ла Анеч­ку, ко­то­рую пря­та­ла, ко­гда ее ро­ди­те­лей уг­на­ли в гет­то, пер­вая ска­за­ла мне, что ты бы­ла в Гер­ма­нии, в ла­ге­ре, толь­ко по­сле тво­ей смер­ти.

– Ни­ко­гда, – по­вто­ри­ла я.

– Ни­ко­гда не го­во­ри «ни­ко­гда», – глу­хо ска­за­ла ты и спря­та­ла баш­ма­ки на­зад в ко­роб­ку, по­гла­див их, как жи­вые – чтоб они не оби­ жа­лись, что я их от­тал­ки­ваю. Ты бы­ла пра­ва. Очень вско­ре по­сле то­го, как те­бя не ста­ло, на­ста­ ла та­кая осень, ко­гда мне со­всем не­че­го бы­ло обуть. Я на­шла их, влез­ ла в них и по­ди­ви­лась, ка­ки­ми удоб­ны­ми ока­за­лись они. Креп­ки­ми, ус­той­чи­вы­ми – по­сле всех «ло­до­чек» на каб­лу­ках. Без­но­го­го са­пож­ни­ка уже не бы­ло на уг­лу, и у ко­го-то дру­го­го я на­би­ла ко­сяч­ки на его на­бой­ки. Я очень уве­рен­но стоя­ла в них на зем­ле. И мор­да­тые нос­ки, ес­ли смот­реть свер­ху, бы­ли не та­ки­ми буль­ дожь­и­ми, как ка­за­лись. В них бы­ла ту­пая бы­чья на­деж­ность, упор­ст­ во ка­кое-то, что-то по­хо­жее на «как дам!», ес­ли кто по­дой­дет. Я ни­ко­ го ни­ко­гда не би­ла но­га­ми. Хо­теть – хо­те­ла, но уда­рить – не уда­ри­ла. Но гля­дя на этот ши­ро­кий ту­пой но­сок, мысль эта при­шла и по­да­ри­ ла бес­стра­шие на дол­гие го­ды бро­дяж­ни­ча­нья по не­зна­ко­мым го­ро­ дам в не­у роч­ное вре­мя. Как дол­го я в них хо­ди­ла – не знаю. Знаю, что сме­ни­ла не­сколь­ко го­ро­дов. А по­том кто-то скри­вил­ся: «Что это на те­бе?» – и я их сня­ла. Этот кто-то, на­вер­ное, был ва­жен в тот мо­мент. Име­ни те­перь не вспом­ню. И ку­да они де­лись – твои баш­ма­ки – не знаю. Ко­му-то ос­та­ви­ла, на­вер­ня­ка.

176 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Се­го­дня со­рок лет мо­ему си­рот­ст­ву, Ба. Я в Нью-Йор­ке вклю­чи­ла ком­пь­ю­тер и по ин­тер­не­ту вы­шла на сайт не­мец­ко­го про­из­во­ди­те­ля тво­их баш­ма­ков. Я уз­на­ла их – ре­ме­ шо­чек и пря­жеч­ку. И ку­пи­ла се­бе пер­вые на­стоя­щие Бир­кен, так их зо­вут. Мне их при­шлют из Гер­ма­нии. Я не знаю, Ба, как я мог­ла не ви­деть, как они пре­крас­ны. Это во­прос оп­ти­ки: я не ви­де­ла го­ру на дру­гом бе­ре­гу ре­ки, по­ка мне не на­де­ли оч­ки. Я не по­ни­ма­ла, как ты мо­жешь есть эту га­дость – ва­ре­ный лук и фар­ши­ро­ван­ную ры­бу. С сы­ром я, прав­да, вра­ла. Но так убе­ди­тель­но, что ты, сла­ва Бо­гу, ве­ри­ла.

– Я его тер­петь не мо­гу, – пле­ва­лась я, толь­ко бы он весь те­бе дос­ тал­ся – этот кро­шеч­ный лом­тик гол­ланд­ско­го сы­ра. Грамм две­сти на ме­сяц. Боль­ше ты не мог­ла се­бе по­зво­лить на на­шу с то­бой пен­сию.

– Это за свет, за квар­ти­ру, за во­ду, на про­езд... И даль­ше – «раз­врат»: две пач­ки «Се­ве­ра» по че­тыр­на­дцать ко­ пе­ек и лом­тик сы­ра. Я ви­де­ла, как ты раз­ма­чи­ва­ла в чае пе­ре­со­хшие ко­роч­ки сы­ра. Не бы­ло у те­бя лю­би­мее ла­ком­ст­ва, и де­нег на не­го не бы­ло. Лет 20 по­сле тво­ей смер­ти я до­тро­нуть­ся до не­го не мог­ла. По­том не то, что­бы вы­рос­ла, но как-то по­ня­ла, что я долж­на с этим что-то де­лать, долж­на при­учить се­бя к то­му, что те­бя нет. Я ку­пи­ла сы­ру. Твер­до­го, жел­то­го, со «сле­зой», ров­но твои две­сти грамм. Се­ла и при­ ня­лась им да­вить­ся: я за­тал­ки­ва­ла его в се­бя и не мог­ла про­гло­тить – ду­ши­ли сле­зы. По­то­му что ес­ли есть сыр и ем его я – зна­чит, те­бя нет. Они са­мые кра­си­вые, эти туф­ли. И док­тор со­ве­ту­ет, – в них та­кая стель­ка, ко­то­рая сни­мет мне боль в ступ­не. Я до­хо­ди­лась до арт­ри­та в том «ба­рах­ле», ты бы­ла пра­ ва. Я ста­ла ста­рая, Ба. Мне се­го­дня столь­ко, сколь­ко бы­ло те­бе, ко­гда я ро­ди­лась. Ка­кие же они кра­си­вые, твои баш­ма­ки. Я знаю, что ты при­шла в них из Гер­ма­нии. Те­бе их вы­да­ли в ла­ге­ре, или ты са­ма их ку­пи­ла, вы­ме­ня­ла – уже не уз­нать. Глав­ное – все так, как ты хо­те­ла: я в тво­их ту­по­ры­лых, мор­да­тых, са­мых на­деж­ных по­лу­бо­тин­ках. И что с то­го, что мой сын с ужа­сом спра­ши­ва­ет: «Что это на те­бе?» Я их уже не сни­му. Ос­та­лось до­ж­дать­ся внуч­ки, ко­то­рой ска­жу: – Дра­го­цен­ная моя, за­стег­ни ба­бе пря­жеч­ку...

Сен­тябрь, 2010

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 177

ВСТАНЬ И БЕ­ГИ I. 2.1. Ко­гда же Ии­и­сус ро­дил­ся в Виф­лее­ме Иу­дей­ском во дни Иро­да ца­ря, вот, вол­хвы с Вос­то­ка при­бы­ли в Ие­ру­са­лим и ска­за­ли: 2.2. где ро­див­ший­ся Царь Иу­дей­ский?

Ибо мы ви­де­ли вос­ход Его звез­ды и при­шли покло­нить­ся Ему.

2.3. Ус­лы­шав это, царь Ирод сму­тил­ся, и весь Ие­русалим с ним.

2.9. Они же... по­шли. И вот, звез­да, вос­ход ко­то­рой они ви­де­ли, шла пе­ред ни­ми, до­ко­ле не при­шла и не ста­ла над ме­стом, где был мла­де­нец.

2.10. Уви­дев звез­ду, они воз­ра­до­ва­лись ра­до­стью весь­ма ве­ли­кою.

2.11. И вой­дя в дом, уви­де­ли мла­ден­ца с Ма­ри­ей, Ма­те­рью Его, и пав­ши по­кло­ни­лись Ему; и от­крыв со­кро­ви­ща свои, при­нес­ли Ему да­ры: зо­ло­то, ла­дан и смир­ну.

2.12. И по­лу­чив от­кро­ве­ние в сно­ви­де­нии не воз­вра­щать­ся к Иро­ду, иным пу­тем уда­ли­лись в стра­ну свою.

2.13. Ко­гда же они уда­ли­лись – вот, ан­гел Гос­подень яв­ля­ет­ся в сно­ви­де­нии Ио­си­фу и го­во­рит: встань, возь­ми Мла­ден­ца и Ма­терь Его, и бе­ги в Еги­пет, и будь там, до­ко­ле не ска­жу те­бе, ибо Ирод вско­ре бу­дет ис­кать Мла­ден­ца, что­бы по­губить Его. Еван­ге­лие от Мат­фея

178 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

II. Летом 1938 года посланник СССР в Болгарии Федор Федорович Ильин-Раскольников с супругой отбыл в отпуск в Италию, с согласия заместителя Народного комиссара иностранных дел СССР товари­ ща Крестинского. Как он потом вспоминал, в один прекрасный день, наплававшись вдосталь, они покинули пляж. В лучах закатного солн­ ца прогулочный пароходик отвалил от причала Лидо. ...Федор и Муза щурились на солнце, стоя у борта, и прижимались друг к другу. Яркие оранжевые паруса рыбачьих лодок подрагивали на ветру. Лодки качала лазурная волна Венецианской лагуны. Паро­ ходик взял курс на Венецию и вскоре пришвартовался. Смешавшись с разноязыкой толпой туристов, они вышли на площадь Сан-Марко, огромную и нарядную, как бальный зал. На площади Сан-Марко за­ няли столик в кафе «Квадри» и попросили кофе. Муза грела пальцы на стенках фарфоровой чашки, а Федор увидел разносчика газет и призывно кликнул его. Мальчишка услужливо подошел к столику, развернул ворох газет. Федор, переменившись в лице, купил почти всю кипу. Мальчишка еще благодарил, а Федор уже читал заголовки с мертвенно-бледным лицом.

– Процесс Каменева и Зиновьева, – выдавил Федор. – И еще че­ тырнадцать моих товарищей... Официант принес еду, и Федор не притронулся к ней.

– Они обвиняются в убийстве Кирова, – переводил Ильин. – В подготовке покушения на Сталина...

– А доказательства? – тихо спросила Муза.

– Они во всем сознались: в убийстве Менжинского, Куйбышева, Горького. Это безумие, – Федор зажмурился, потер виски и снова от­ крыл глаза.

– Уйдем отсюда, – сказала Муза, видя, что на них обращают вни­ мание. Он посмотрел на нее невидящими глазами. Она встала, подняла мужа из-за столика и повела его под руку, как сомнамбулу, в сторону причала. Федор скрутил газеты в трубку.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 179

– Ты не представляешь себе эти поклепы, которые они возводят на себя!.. И все это здесь, – кивнул Ильин на отступающую от борта Венецию. – Какой страшный контраст! Ни одному слову обвинения я не верю. Все это ложь!..

– Феденька, тише, умоляю тебя! На нас смотрят! Катерок ткнулся в причал Лидо, и Муза повела Ильина подальше от причала, от людей – в сторону песчаной косы, где еще днем Ильин безмятежно плескался в море...

– То, что их обвиняют – это полбеды, – брел он по песку и бор­ мотал, как пьяный. – Беда в том, что они даже не защищаются, они сознаются! Почему? Ты не знаешь ни Каменева, ни Зиновьева! Это самые крупные авторитеты нашей партии. Всю эмиграцию Влади­ мира Ильича они были его самыми близкими, неразлучными спут­ никами...

– Федюша, мы столько лет в Европе, ты сам в последние годы с ними не общался, – неуверенно сказала Муза. – Ты не допускаешь мысли, что у Сталина есть какие-то основания...

– Для чего?! – взмахнул газетами Федор. – Чтобы утверждать, что Пятаков встречался с Троцким?! Летал к нему в Осло?! – Федор почти кричал.

– Почему нет?! Ты так кричишь, будто самолет еще не изобрели!

– Пусть тогда не указывают даты, понятно? Пока я жив, пока жива ты!.. Они дают те самые дни, в которые мы ехали с Юрой в по­ езде, а потом вместе обедали у Сурица! Федор размахнулся и зашвырнул газеты в море. Трубка раскрути­ лась, распласталась на воде, и белая чайка опустилась на стопку газет.

- Это все ложь, эти обвинения. Ложь, нужная Сталину для какихто своих, личных целей, – крикнул Федор, и чайка, испуганно взмах­ нув крыльями, взлетела с газет. – Владимир Ильич всегда говорил, что Сталину не хватает элементарной честности. Мы не вернемся в Москву, – неожиданно закончил он. Из отпуска посланник Ф.Ф.Ильин-Раскольников отбыл по месту службы – в столицу Болгарии Софию. Вскоре последовал приказ На­ родного комиссара иностранных дел СССР товарища М. Литвинова прибыть в Москву: «Для получения нового назначения в Мексику». Федор решил бежать. Он описал потом в дневнике, как тщательно продумал мелкие детали... Ранним утром в середине июля 1938 года, пробудившись от сна, Федор окинул взглядом свою резиденцию в старинном особняке в центре Софии. Встал, бесшумно, словно призрак, прошел по квар­ тире. Сын спал в кроватке, раскинув ручки. Федор оделся, выдвинул ящик прикроватной тумбочки, достал пистолет и переложил в кар­

180 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

ман светлых брюк, старательно встав спиной к двери. Сын шевель­ нулся.

– Вставай, – сказал Федор жене. – Собирай Федюшу. Пора... Муза испуганно села, протерла глаза, подхватила сына. Федор переложил матрасик и одеяло в коляску, вымостив дно пеленками и одежками. Муза запеленала Федюшу, положила поверх упакованной коляски, и они в четыре руки заполнили бутылочками и пакетами с едой легкую плетеную корзинку.

– Возьми какую-нибудь его любимую игрушку, – напомнил Фе­ дор. Муза еще умывалась, когда Федор одел пиджак, достал из вну­ треннего кармана второй пистолет. Проверил его, снова встав спи­ ной к двери. Муза одела легкое платье, положила в коляску маленький цветной барабанчик-бубен, открыла шкаф, покосилась на Федора и потянула оттуда еще одно платье. Федор спрятал пистолет и мотнул головой, запрещая ей брать что-нибудь еще. Обошел комнату, огля­ дывая вещи. Задержался у письменного стола. Еще раз просмотрел бумаги... Муза прикрыла смятую постель покрывалом. Хрустнула под окном ветка. Федор резко распахнул окно в сад. Согбенная фигу­ ра прижалась к стене возле самого окна.

– Подумай, как поют сегодня птицы! – выдохнул Федор с наи­ гранным пафосом. Выдвинул коляску к двери, взял Музу за плечи и поставил за коляской. Надел ей на руку корзину. Запустил руку в кар­ ман, и в тишине щелкнул взводимый курок пистолета. Он обошел коляску и, резко толкнув дверь в коридор, освободил проход жене и первенцу. Слышно было, как кто-то за дверью чуть не свалился на пол от удара. Федор встал спиной к двери. Муза гордо покатила коляску вперед. Федор заглянул за дверь. Содрудник Посольства, ба­ гровый от досады, стоял там.

– Доброе утро, товарищ Яковлев, – невозмутимо сказал ему Фе­ дор.

– Вы уезжаете? – метнул взгляд на корзинку Яковлев.

– Да, – сказал Федор. – За город на весь день.

– А в Москву? Вас же вызывают!

– Об этом я сам проинформирую Наркомат иностранных дел, когда сочту нужным, – высокомерно ответил Федор, прикрывая за собой дверь. Прогулочным шагом Федор с женой дошел до вокзала. Лавируя с коляской в толпе, прошел по перрону и втащил коляску в купе по­ езда «София – Берлин». Выглянул в коридор. В коридоре не было ни души. Пристальным взглядом оглядел перрон. Утренний перрон был пуст. Поезд медленно тронулся.

– Бегство в Египет, – склонился Федор к спящему сыну.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 181

Колеса мерно отстучали положенное, поезд прибыл в Берлин. Перед зданием вокзала в Берлине газетчики сновали по перрону. Муза качала коляску. Федор скупил кипу газет. Раскрыл, пролистал одну, другую. Горько усмехнулся и закрыл. Повернулся к рельсам и, едва дождавшись первого прибывшего поезда, втащил коляску в вагон.

– Какие же правильные у меня инстинкты, – сказал Федор, когда поезд тронулся и Берлинский вокзал скрылся из глаз. – Они уволили меня с поста полпреда. Похоже, у них сдают нервы – так поторопи­ лись раструбить об этом на весь свет, что я узнаю об этом, не доехав до границы. Я вполне мог ехать в Москву через Берлин. Посмотри – даже не соблюдают элементарных приличий – меня не называют «товарищем»...

– Что это означает? – спросила Муза.

– Только то, что по переезде границы я был бы немедленно аре­ стован.

– Значит, мы теперь не беженцы, а изгнанники, – невесело сказа­ ла Муза. В сумерках на пригородном полустанке под Парижем Федор с Музой сошли с поезда. Коляски не было – Федор нес сына на руках. Муза несла корзинку. Мелькнули фонари последнего вагона. Федор огляделся, облегченно вздохнул и сказал бодрo: – «Хвоста» не видно. Значит, ушли... На привокзальной площади стоял автомобиль с погашенными фарами. Огонек папиросы мерцал внутри машины... Причудливой ночной дорогой в маленьком автобусе Федор с се­ мьей въехал в предместье Парижа. Они вышли. Федор постучал в дверь аккуратного домика. Короткий диалог на французском, и по­ жилая женщина вручила Федору ключ. Они поднялись на второй этаж, оглядели комнату. Федор выложил из корзинки пеленки, одеж­ ки и понес все в ванную комнату. Открыл воду и тут же закрыл: в дверь звонили. Муза с Федюшей на руках застыла посреди комнаты с круглыми от страха глазами. Федор отвел ее в дальний угол комнаты и усадил. Достал из кармана пиджака, висящего на стуле, пистолет, переложил его в карман брюк и пошел открывать... По ступеням посольства СССР во Франции на рю де Гренель Фе­ дор поднялся в сопровождении двух сотрудников. У двери кабине­ та полпреда они сели на стулья, давая Федору возможность войти одному. Федор вошел, и луч рассветного солнца, падавший из окна, резанул по глазам.

– Здравствуйте, Яков Захарович, – сказал Федор и, не дожидаясь приглашения, устало опустился на стул.

182 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Гражданин Ильин, – услышал он громкую, чеканную речь. – Я уполномочен заявить, что у советского правительства, кроме само­ вольного пребывания за границей, никаких политических претензий к вам нет. Я уполномочен предложить вам немедленно ехать в Мо­ скву и гарантировать, что по приезде вам ничто не угрожает, – четко изложил полпред Суриц и коротко испытующе заглянул Федору в лицо. Протянул ему клочок бумаги, исписанный мелким почерком. Федор пробежал его глазами, кивнул.

– Товарищ Суриц, – поднялся Ильин. – Это обвинение, и я его не признаю. Я ехал в Москву через Берлин и случайно узнал из га­ зет, что смещен с поста... Меня даже не назвали «товарищ»!.. У меня есть основания опасаться за свою жизнь, жизнь своего ребенка, по­ тому мое пребывание за границей следует считать не самовольным, а вынужденным. Но даже этой претензии достаточно для того, чтобы по возвращении я был расстрелян. Поездка в Москву после постановления, уволившего меня со службы, как преступника, ви­ новность которого доказана, мне кажется безумием. А в СССР я ни­ когда не отказывался вернуться, но только после того, как доверие ко мне будет восстановлено, о чем я сегодня же напишу товарищу Сталину. Суриц тем временем чиркнул спичкой и сжег листок в хрусталь­ ной пепельнице. Высыпал пепел в мусорное ведро под столом, кив­ нул и указал глазами на дверь. Федор стремительно вышел из его ка­ бинета. Двое сопровождавших его вскочили со стульев и ринулись в кабинет Сурица. Муза нервно ходила по другой стороне рю де Гренель. Увидев Фе­ дора, бросилась к нему. Взвизгнули тормоза авто.

– Ты? Откуда? А Федюша с кем? – ошеломленно спросил Федор.

– Я попросила хозяйку посидеть, я узнала посольскую машину... Ну что, говори?!

– Сейчас... – обнял Музу Федор и медленно повел по улице, бла­ годарно прислоняясь к ее голове. – В царской России для чиновни­ ков, находящихся на государственной службе, ежегодно требовалось предъявлять «Свидетельство об исповеди». Тогдашний посол в Па­ риже Марков в этом самом доме вынес священнику три ассигнации и сказал: «Вот, батюшка, те же грехи и те же тридцать рублей...»

– Ты говорил с Яковом?! – ошеломленно спросила Муза и Федор кивнул. Они поднимались по узкой лестнице в свою комнату. Сверху нес­ ся крик Федюши – мальчик бился на руках пожилой женщины, хо­ зяйки квартиры. Муза коснулась лба сына.

– Беги за врачом! – крикнула она Федору.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 183

Федор бросился вниз, перепрыгивая через ступени. Крик сына несся ему в спину. Ильины в черном сидели у свежей могилы. Рядом на скамеечку опустилась молодая девушка. Посланник Суриц топтался поодаль, но не приближался.

– Спасибо, девочка, что пришла, – сказала Муза.

– Папа, или подойди к нам, или уйди, – обернулась к Сурицу дочь. ...Утром нового дня Федор открыл глаза. Сел в постели, потер лицо, и какая-то пружина жалобно всхлипнула под его грузным те­ лом. Муза пошевелилась рядом, и он замер, не желая ее будить. Пу­ стынной улочкой парижского предместья вышел к маленькому база­ ру, где торговцы раскладывали товар. У одной селянки Федор купил маленький букет цветов, у другой – садовой малины. Подождал, пока она свернет кулек из газеты и переложит ягоды из лукошка. С цвета­ ми и ягодами вернулся в квартиру, где Муза готовила утренний кофе. Картавая французская речь текла из репродуктора. Федор поцеловал Музу, а она опустила глаза, принимая цветы.

– Ты снова не спал сегодня? – тихо спросила Муза.

– Напротив, спал. И даже смотрел сны...

– А что тебе снилось? – спросила Муза, ставя цветы в вазу.

– Ну, это уж я не вспомню... Дай чашечку – я переложу ягоды, – ска­ зал Федор, увидев, что на газете проступили красноватые пятна. Муза подала Федору чашку. Он пересыпал ягоды из кулька, и маленькая за­ метка мелькнула у него под рукой. Федор пробежал глазами несколько строк, поднялся из-за стола и, ни слова не говоря, бросился в дверь. Лавируя в улочках и переулках, он вышел на рю де Гренель. Взле­ тел по ступенькам Посольства СССР во Франции и вошел в коридор – приемную.

– Здравствуйте. Я обращался в полпредство с просьбой о продле­ нии паспорта. Ответа до сих пор нет. Я могу просить товарища пол­ преда принять меня? Моя фамилия Раскольников...

– Ждите, – кивнул сотрудник. Набрал номер телефона и спросил: – Товарищ секретарь, тут некто Раскольников... просит товарища полпреда принять его. Он послушал ответ и изменился в лице.

– Понял, – браво ответил он и положил трубку.- В продлении па­ спорта вам отказано... О каком продлении вообще вы можете вести речь, если вы объявлены вне закона?! – поднялся он во весь рост и зловеще навис над столом.

– Я хочу заявить протест, – возразил Федор. – Сейчас, немедлен­ но! Потому что сегодня из газет я узнал о состоявшейся в Москве

184 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

комедии заочного суда... Принудив уехать из Софии, меня объявили дезертиром. По произволу уволив со службы, объявили, что я от­ казался вернуться в СССР. Мою лояльность объявили переходом в лагерь врагов народа...

– Если вы не покинете помещение, я вызову полицию. Вы не у себя дома, а находитесь на неприкосновенной территории чужого государства, – рявкнул охранник. Федор отшатнулся, как от удара в лицо. Попятился, вышел на улицу и, словно пьяный, побрел, не видя дороги. Он кружил по го­ роду, желая опамятоваться. Ноги сами вывели к собору Нотр-Дам. Федор медленно пошел вокруг. Химеры скалились с высоты. Над порталом собора он увидел странную фигуру: монаха, который сто­ ял, держа в руках собственную голову. Федор стремительно вошел в собор. Увидел служителя и, старательно выговаривая французские слова, повлек его к выходу.

– Кто этот человек, с головой в руках? – спросил Федор с акцен­ том.

– Святой Денис, – ответил служитель. – Сент Дени, ареопагит в Афинах. Услышал нашего апостола Павла и уверовал, а после кон­ чины Павла пошел сам с проповедью в наши края. С пресвитером и диаконом. Их в Галлии схватили и обезглавили.

– А голова – в руках?! Почему?! – с дрожью в голосе спросил Фе­ дор.

– А это – чудо, – воздел руки к небу служитель. – Тело Сент Дени встало на ноги, взяло свою голову и отнесло на гору, тут неподалеку – Монмартр, слыхали? Гора мученика, месье... Хотите помолиться ему?

– Нет-нет, – отшатнулся Федор. Он вернулся домой. Прижал палец к губам, встретив встрево­ женный взгляд Музы. Сел к столу, склонился над листком бумаги и вывел посреди листа печатными буквами: «Как меня сделали «вра­ гом народа». Взял в кавычки два последних слова и принялся писать. «Первого апреля тридцать восьмого года я выехал из Софии, о чем в тот же день уведомил наркомат иностранных дел. Пятого апре­ ля, не доехав до советской границы, я узнал из иностранных газет, что уволен со службы...»

– Позвони в «Гавас», – наконец, обернулся он к жене. – И скажи, что я прошу оставить полполосы в любой русской газете!..

– Их всего две, – сказала Муза и вышла из комнаты. Вернулась через пару минут. – Я позвонила, они ждут, – сказала она.

– Прекрасно,- кивнул Федор и склонился над листом бумаги. «Это постановление лишний раз бросает свет на сталинскую юстицию, наглядно показывая, как фабрикуются бесчисленные «враги народа» и какие основания достаточны Верховному Суду,

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 185

чтобы приговорить к высшей мере наказания. Над порталом собора Парижской богоматери, – писал Федор, – возвышается статуя Свято­ го Дениса, который смиренно несет свою голову. Но я предпочитаю жить на хлебе и воде на свободе, чем безвинно томиться и погибнуть в тюрьме, не имея возможности оправдаться в возводимых чудо­ вищных обвинениях». Редактор русской газеты «Последние новости» Павел Николае­ вич Милюков вошел в небольшую приемную своего издания.

– Ну и жара, – сбросил он светлый пиджак. – Переводчик при­ шел, Ниночка? Секретарь Нина Берберова кивнула, продолжая печатать. Ми­ люков вынул из портфеля ворох свежих газет и пошел к себе. Нина оторвалась от машинки, налила чашку чая и поставила перед Милю­ ковым. Вернулась в приемную.

– Пакет из «Гаваса», – вошел посыльный. Нина взяла пакет, отнесла Милюкову. Милюков вскрыл пакет, пробежал глазами послание, вышел, толкнул посыльного, и вернул пакет. Посыльный проворчал ругательство и вышел.

– Этот подлец, тварь дрожащая... посмел... – у Милюкова сорвал­ ся голос.

– Кто? – в недоумении спросила Нина.

– Раскольников! Балтийская матросня! Сделал карьеру красного дипломата, а теперь, когда ему прищемили хвост, хочет, чтобы я его напечатал?! Вы когда покинули Петербург? – выкрикнул он и, не до­ жидаясь ответа, продолжил: – В девятнадцатом? Вы помните Таври­ ческий?..

– Да, – в недоумении, сказала Нина.

– Там он был героем – при разгоне Думы! Пятого января восем­ надцатого года открылось Учредительное собрание. Как оказалось, в последний раз... Наше большинство отказалось признать Совет­ скую власть, а большевистская фракция, в знак протеста, решила по­ кинуть зал заседаний. Ленин написал заявление о разрыве с Учре­ дительным собранием. А огласить его поручил этому... – Милюков презрительно скривил губу. – И уж как он изгалялся, этот Расколь­ ников! Он занял трибуну и оттуда назвал нас всех... врагами народа! Говорил, что мы отказываемся признать для себя обязательной волю большинства! Какого большинства?! Не были большевики в боль­ шинстве! Объяснил, что им не по пути с Учредительным собранием, и спустился с трибуны. Публика в Таврическом была вне себя. Ленин в Министерском павильоне давал ему указания, чтоб он присмотрел за матросами... Я не успел вернуться в зал, потому что к ним вышел какой-то грузчик и, давясь от хохота, басом рассказал, что в зале, матрос Железняков подошел заявил Чернову: «Караул устал. Пред­

186 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

лагаю закрыть заседание». И, хохоча, изображал, как Чернов дрожа­ щими руками сложил бумаги и объявил заседание закрытым. А что мы должны были сделать, а?! – закричал он в лицо опешившей Нине.

– И чего он хочет от вас, этот Раскольников? – спросила она.

– Чтоб я напечатал, как ЕГО сделали врагом народа... Пятьдесят лет спустя в Москве в 1988 году я восстановила эту историю из обрывков дневников Раскольникова, Рейснер, писем их друзей, заметок историков.

– Посмотри, – сказал мне тогда главный редактор Госкино СССР.

– Что-то происходит в стране, что-то будет меняться, нужны будут новые герои, – и он протянул мне растрепанный старый манускрипт – исписанную дрожащей старческой рукой стопку линованной по­ желтевшей бумаги. Неизвестная женщина вспоминала, как в годы Гражданской войны на Волге была в плену на корабле английской эскадры. Бе­ лые согнали сочувствующих большевикам в трюм корабля, где без еды и питья узники задыхались от смрада, сходили с ума и были обречены на гибель. Корабль шел по Волге. Неожиданно среди ночи раздался грохот, люки открылись, и на русском языке мужской голос откуда-то с неба крикнул: – Выходите, вы свобод­ ны, товарищи! Она поднялась на палубу, завернутая в провонявшуюся рыбой и мочой мешковину, и увидела двух прекрасноликих – Федора ИльинаРаскольникова в парадном морском мундире офицера английского флота и его красавицу-жену Ларису Рейснер. Я удивилась, – почему для предания огласке этой истории при­ шлось ждать послаблений в стране. Главный редактор пояснил, что революционер, который отбил узников у англичан (!), прошел путь от соратника Ленина до дипломата при Сталине и закончил трагиче­ ской гибелью в Париже в 1939-ом, предварительно написав откры­ тое письмо Сталину, в котором назвал вождя убийцей. Я согласилась делать на этом материале кино. Первым делом отправилась в Ленинскую библиотеку – узнать побольше о герое. Архива Ф. Ильина-Раскольникова не существова­ ло. Мне объяснили, что имя его было вымарано из истории СССР и запрещено. Приказ уничтожить его документы поступил в Отдел ру­ кописей Ленинской библиотеки, но архивисты не подчинились. Они тайно рассыпали его бумаги по соседним «Делам» – архивам близких соратников – от вождя, Ульянова-Ленина, до первой жены, Ларисы Рейснер. Вторая жила где-то во Франции. Я принялась перебирать папки. Нашла «Открытое письмо»... «...Вы оболгали, обесчестили и расстреляли многолетних со­ ратников Ленина: Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова и др.,

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 187

невиновность которых вам была хорошо известна. Перед смер­ тью вы заставили их каяться в преступлениях, которых они не совершали, и мазать себя грязью с ног до головы. А где герои Октябрьской революции? Где Бубнов? Где Крыленко? Где АнтоновОвсеенко? Где Дыбенко? Вы арестовали их, Сталин. Где старая гвардия? Ее нет в живых.Вы расстреляли ее, Сталин. Вы растлили, загадили души ваших соратников. Вы заставили идущих за вами с мукой и отвращением шагать по лужам крови вчерашних това­ рищей и друзей».

– Неужели это было опубликовано?.. – спросила я приятеля.

– Да, – уверенно ответил он. – В тридцать девятом в Париже, и у нас – в хрущевскую оттепель. В это трудно было поверить. Зато легко можно было поверить, что за это письмо Сталин убил Раскольникова. Вскоре в центральных газетах вышло знаменитое «Постанов­ ление» ЦК КПСС о перестройке-ускорении-гласности. С газетой в руках я толкнула тяжелую дубовую дверь Военной коллегии Верхов­ ного суда СССР на Воровского. За ней в тамбуре стоял охранник в форме близкой к той, что была на мальчиках, стоящих навытяжку в карауле у двери, за которой лежал главный труп страны.

– Вы к кому? – спросил он. Я показала газету, словно она могла служить пропуском, и промычала невразумительно, что я сама не знаю, к кому мне. Он оглядел мои белые американские джинсы, белую рубаху навыпуск и растерянно пропустил меня в сумрачный просторный коридорприемную, где за высокой стойкой темного дерева сидел человек постарше, в военной форме с погонами посерьезнее. Стремитель­ но выйдя из-за своего укрытия, он корпусом загородил мне дорогу. Ему я объяснила, что в 1938 году Военная коллегия верховного суда осудила заочно и приговорила соратника Ленина, дипломата Федо­ ра Раскольникова, и я хотела бы увидеть это решение суда. Он рас­ терянно огляделся, словно стены могли ему помочь. Велел ждать. Сам вернулся за стойку и куда-то позвонил. Вышел чин в штатском – коричневом костюме в цвет деревянной стойки. Бесцеремонно, с интересом оглядел меня, как скульптуру в музее. Выслушал вопрос и ссылку на газету, где было написано, что всякий имеет право по­ лучать и распространять информацию... Взял газету из моих рук, заглянул в строчку, на которую я ссылалась, повертел, вернул и от­ казал. Я кивнула, принимая отказ, но попросила бумагу – отказ в письменном виде. Он приблизился вплотную и, словно энтомолог, изучающий москитов, с преувеличенным интересом спросил: – И куда вы с ним пойдете?

188 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Не знаю, – пожала я плечом. Снова открыла газету, показала подпись в конце публикации – «Москва, Кремль», и неожиданно за­ кончила: – Но куда бы я не пришла, вы об этом узнаете первым. Фраза прозвучала зловеще.

– Ждите, – сказал он и указал на деревянные скамьи у стены, ко­ торые я, наконец, разглядела в полумраке приемной. Я не села, а принялась прогуливаться, приближаясь к каждой двери, которая выходила в приемную. Служивый за деревянной стойкой был напряжен так, что погоны на мундире топорщились. Коричневый костюм вернулся с папкой в руке.

– Пройдемте, – ровным голосом сказал он и направился к двери в правом дальнем углу. Я последовала за ним. Он открыл дверь своим ключом, и мы оказались в маленькой комнате, где был только стол и два стула по обе стороны стола. Он сел за стол спиной к стене, указал мне на другой стул – напротив, и положил перед собой папку. «Дело» Федора Ильина-Раскольникова.

– Вам разрешено посмотреть это, – открыл он одну страницу, по­ листал, открыл вторую. – И это. Развернул «Дело» ко мне лицом и прижал ладонью остальные страницы, смотреть которые мне было не разрешено. Я склонилась над папкой. Дрожащими руками достала блокнот и принялась пере­ носить туда номер дела, дату... За низким окном кабинета, которое выходило на улицу имени Воровского на уровне тротуара, шаркали ноги прохожих. Там был белый день, солнце, перестройка, а у меня в глазах было черно от ужаса: я читала доносы друзей и близких Раскольникова, о которых тот никогда не узнал. Рассматривала автографы их на бурой бумаге и не понимала, что его ближайший соратник, балтийский матрос и первый народный комиссар по морским делам, Павел Дыбенко, да­ вал показания на Федора под пытками, а бурая бумага полвека спустя хранила разводы от его высохшей крови... Зазвонил телефон. Коричневый костюм снял трубку, и я немед­ ленно перелистала все остальные страницы дела, которые он при­ держивал рукой. Он нарочито встал спиной ко мне, повернувшись к окну лицом, и принялся жаловаться собеседнику на головную боль. Я поняла, что он хочет, чтобы я успела, как можно больше. И я успе­ ла. Когда он, наконец, обернулся, я подняла на него глаза и сказала, что у меня есть чудодейственная таблетка, которая немедленно сни­ мет боль.

– Я привезла из Америки... Он недоверчиво прищурился. Я полезла в сумку. Достала и по­ ложила перед ним белый кружок таблетки. Он медлил. Потом взял графин и вышел. Отсутствовал долго, давая мне время переписать

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 189

все, что хотела. Вернулся, сел, выпил таблетку, откинулся на спинку своего стула у стены и прикрыл глаза.

– Он вам родственник? – полуутвердительно спросил он.

– Нет, – сказала я. – Просто я сценарист, и сейчас настанет время нового кино, новых героев. Я случайно наткнулась на этого человека и потрясена его биографией... Он приоткрыл глаза. С недоверием посмотрел.

– Я изучала архивы... В Ленинке, в отделе рукописей.

– Его архив приказано было уничтожить, – сказал Коричневый.

– Да, но архивисты рассыпали его по другим делам...

– ...и разворовали, – досказал он. – На диссертации. Закончили с этим? – он коснулся папки.

– Да, – с сожалением сказала я. – Только я не поняла...

– Что? – он сел ровнее, коснулся виска. – Смотри-ка, полегчало.

– Я рада, – сказала я и показала ему страницу. – Тут вот дату под­ чищали несколько раз. В чем смысл – исправлять дату приговора?..

– А как вы определили? – он повернул дело к себе.

– На свет посмотрите. Едва не до дыры протерли.

– А-а... – протянул он равнодушно. – Не знаю.

– Тут сразу постановление Военной коллегии верховного суда. А стенограмма суда где?

– Не было никакого суда, – раздосадованно протянул он. – Неу­ жели не ясно? Я онемела. Мне в голову не приходило, что никакого суда не было.

– Спасибо, – искренне сказала я.

– Не за что, – снисходительно улыбнулся он. – Вы удовлетворены?

– Да, – уверенно ответила я.

– Тогда вот тут, – он протянул мне лист бумаги. – В письменном виде, пожалуйста, изложите, что вы – имя-отчество-фамилия, почто­ вый адрес – были у нас с требованием... Показать вам дело. И что мы выполнили вашу просьбу, и вы удовлетворены. Я старательно написала все, что он просил. Он сложил листок по­ полам, указал мне на дверь, вышел следом, закрыл дверь на ключ и скрылся с папкой за другой дверью.

– До свиданья, – сказала я человеку в форме за деревянной стойкой. Не услышав ответа, толкнула дверь, и охранник загородил мне дорогу по другую сторону двери.

– Пропустить! – скомандовал человек за стойкой. Я вышла и ослепла от солнца, и поняла, что не каждого, кто вхо­ дил сюда, выпустили потом обратно. Меня прошиб озноб. Ночь напролет я смотрела бесконечный сон. В белых джинсах и белой рубахе навыпуск я неслась по Парижу, каким знала его по фильмам. Лязгали первые трамваи. Я лавировала меж редких машин

190 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

и, наконец, увидела Нотр-дам. Святой Денис тянул ко мне руки, слов­ но желая отдать мне свою голову...

– Нет-нет! – отталкивала я его. Взбегала по узкой лестнице, без стука входила в квартиру Федора, окликала его: – Федор Федорович! А он не слышал. Муза проходила мимо, едва не задевая меня кра­ ем блюдца, и пар от чашечки кофе поднимался к потолку. «Они не видят меня», – отмечала я и гадала, что же такое надле­ жит сделать, чтобы проявиться на пленке их реальности. Я набрала побольше воздуха в грудь и крикнула, что есть силы в раскрытую дверь: – Не было никакого суда, Федор Федорович! Не было! Прочитав все, что было в Ленинке, я отправилась в Архив лите­ ратуры и искусства. Там обнаружилась большая подборка бумаг Рас­ кольникова. Замдиректора ЦГАЛИ Ираида Сиротинская принялась выспрашивать у меня, чем так заинтересовали меня эти герои и что я намерена делать с накопленным материалом.

– Сценарий, – сказала я, и спросила, нет ли у них архива Шаламо­ ва. Я видела его автограф в формуляре Ленинки.

– Есть, – напряженно поджала она губы. – Он написал пьесу о Ларисе и Федоре. Это было его последнее сочинение... Я поежилась.

– Как он считал – Раскольникова убили или он покончил?..

– Конечно, убили, – с уверенностью перебила Ираида. – Варлам Тихонович в этом не сомневался. А у вас есть сомнения? – прищу­ рилась она. Я неопределенно повела рукой в воздухе. Сомнения у меня были. Я хорошо представляла себе его потрясение того августовского дня в Париже тридцать девятого, когда 25 августа в отеле в Париже Федор раскрыл газету. …Со всех страниц смотрели на него фотографии: Риббентроп с Молотовым, со Сталиным, на аэродроме. И информация о подписа­ нии Пакта. Федор схватил карандаш и принялся что-то подчеркивать, об­ водить кругами. Руки его дрожали, газетная бумага рвалась... Федор вскочил, заметался по номеру, расстегнул и без того свободный ворот рубахи, так как начался приступ удушья. Он распахнул окно, высу­ нулся по пояс. Увидел, как оно высоко... Пододвинул стул и взобрался на подоконник. Глянул вниз, зажмурился, качнулся и – инстинктивно вцепился в раму...

– Федя! – истошно закричала Муза, войдя в номер. Она обхватила его и, продолжая кричать на всех языках «На помощь!» – повисла на его ногах весом своего тела. Бутыль молока упала и белой лужицей растеклась по паркету. В номер вбегали служащие, обитатели отеля...

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 191

– Врача, ради Бога! – кричала Муза по-русски. Кто-то бросился к телефону. Федора стащили на пол. Он метал­ ся. В красном тумане плыли перед его глазами химеры Нотр-Дам де Пари. Химеры смеялись над ним... Машина въехала в клинику «Святого Луки». Федора подхвати­ ли санитары, надели смирительную рубаху, завязали рукава и кулем свалили на кровать.

– Лара, Ларуся, – шептал Федор. – Сообщи Ленину...

– Что он говорит? – спросила медсестра. – Ленин?

– Пригласите жену, – сказал врач. Муза вбежала в палату, где дергался на кровати связанный Федор.

– Ларуся, сообщи Ленину...

– Федюша, Ленина нет, – отпрянула Муза в ужасе. – Он умер!

– Лара! – снова позвал Федор.

– Лара умерла, – тихо сказала Муза и вытерла слезы. Вошла медсестра со шприцом и сделала укол. Федор дернулся раз, другой и замер. Вдохнул глубоко, с присвистом, выдохнул. Муза склонилась к его лицу. Он лежал с открытыми глазами.

– Он сейчас уснет, – сказал врач. – Вам тоже следует отдохнуть. Езжайте домой...

– Я не могу его оставить, – испуганно сказала Муза.

– Мадам, вы во Франции, – с достоинством и укором ответил врач. Над Парижем занимался рассвет. Первые пешеходы выходили на улицу. Немолодой мужчина трусцой бежал, держа на коротком поводке маленькую собачонку. Пес остановился, потянул бегуна в сторону от дорожки – ближе к стене... Там на асфальте лежало рас­ пластанное тело в белой больничной рубахе. Бегун остановился и закричал. Из окон больницы высунулись несколько голов... Пес по­ тянулся к лужице крови, растекшейся подле головы Федора... Сценарий я сделала, и его закрыли. «Сталинистка» – заклеймил меня самый молодой член редакционной коллегии киностудии име­ ни Горького, упрекая в том, что я пытаюсь «отмыть» Сталина от кро­ ви Раскольникова. Всем не терпелось найти нового Героя и новые доказательства злодеяний Сталина, а я позволила себе усомниться в том и другом: Федор Раскольников был не так хорош, как хотелось бы, и многое говорило в пользу того, что он выбросился из окна сам. Его близкие вспоминали в мемуарах, что он не раз пытался это сде­ лать и даже лечился в психиатрической лечебнице. Но стена легенды была прочна, и пробить ее мне было не по силам. Спасибо замдиректора ЦГАЛИ: прощаясь, она предложила мне подумать о сценарии о Шаламове. Я подумала.

192 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

«Чтоб они, суки, знали...» – назвала я сценарий, написанный по мотивам биографии и «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Из фрагментов разрозненных текстов писателя, которого только на­ чали печатать толстые журналы, я сложила предсмертный монологисповедь о страшном жизненном опыте. Его размышления о двух формах бытия Поэта – в реальной жизни и в творчестве. О двух ви­ дах Колымы – настоящей, из снега и льда, где еле выжило его бренное тело, и мифологической, величественной, как царство Аида, воспе­ той им во всю мощь его неотмирного дара и духа. Фильм сняли бы­ стро – за пару недель. Я долго монтировала его. Наконец, закончила и сдала картину. В кадре были камни – города и дома, где Шаламов родился-учился-сидел-писал-жил. Вологда, Москва, Колыма, поселок Решетниково, а за кадром звучал голос рассказчика – сшитая из ло­ скутов биография великого страдальца, прозаика и поэта.

18-го августа 1990 года в Останкино собрался худсовет по прие­ му картины. Когда зажегся свет, все в просмотровом зале плакали.

– А что ж такое вялое название? – с легкой иронией спросил неиз­ вестный мне рослый мужчина в темном костюме. – «Несколько моих жизней». Такого невыразительного названия не может быть, когда вы так... всех ненавидите.

– Сценарий назывался «Чтоб они, суки, знали...» – ответила я. – Меня попросили его заменить. Если позволите, я готова вернуться к моему варианту...

– Не надо, – помедлив, сказал Начальник. – Вы не будете вносить поправки? – как само собой разумеющееся, уточнил он. Уже прозву­ чало, что картину закроют.

– Конечно, нет. Пусть лежит, как есть, – сказала я. – Вас не будет, меня не будет, а картина – останется. Он посмотрел на меня с холодным интересом, как смотрят рыбы на птиц сквозь толщу воды. Картину положили на «полку». В августе 1990-го, когда все запрещенные ранее фильмы снимали с «полки», это была высшая награда. Как объяснил редактор, о лагерях можно было говорить как о проклятом прошлом, которое кануло, а у меня в фильме рефреном звучала мысль, что «любой растрел тридцать седьмого может быть повторен». Год спустя на рассвете 19 августа 1991 года под окнами, лязгая гусеницами, медленно поползла танковая орденоносная дивизия имени Дзержинского. В стране начался переворот. Борис Ельцин по­ звал народ на защиту Белого дома. Три дня и три ночи провела я на Красной Пресне и ушла только, когда Иван Силаев сказал в микро­ фон: – Мы привезли Горбачева. В первую ночь после провала путча мою картину показали по Первому каналу.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 193

Стояла глубокая сумрачная осень 1991-го. Сын помешивал, звеня ложкой, пустой бледно-желтый куриный бульон из кубиков, которые приносила подруга – канадская журналистка, и искал на донышке курицу. Я объясняла, что искать нечего – ее там нет, но следует утешаться тем, что коммунистам хуже, чем нам: они поте­ ряли больше, чем мы – не только курицу, а власть и иллюзии. Было тревожно. Но – мне позвонили с новой студии – Российского теле­ видения – и предложили работу корреспондента. В январе 1992-го я вышла на службу. Телепрограмма «Совершенно секретно» возникла по инициати­ ве руководства нового – Российского – телевидения. Главным редак­ тором стал Артем Боровик. Директор проекта Екатерина Шахназа­ рян представила нас на бегу в коридоре под дверью монтажной, где я монтировала первый сюжет.

– Я видел ваш фильм о Шаламове и очень рад, что вы согласи­ лись работать с нами, – сказал Артем. С марта 1992-го по апрель 1993-го я трудилась, выполняя ра­ боту сценариста, режиссера и специального корреспондента. Веду­ щим стал Артем. С первого эфира передача прочно заняла верхнюю строчку рейтинга критиков «Независимой газеты», да так и осталась там на весь год. Расхождений у нас с Артемом не было: ни разу он не препятствовал ни одному моему замыслу. Тираж газеты вырос. Мы проработали с Артемом в эфире долгий насыщенный год. Как ока­ залось потом, один из самых невероятных в истории современной России. Методично и планомерно мы разоблачали агентов КГБ, за­ сланных во все вновь созданные демократические структуры.

194 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

III. Двадцать третьего марта 1993 года непривычно мрачный мо­ лодой известный журналист и ведущий самой популярной теле­ программы Артем Боровик вошел в монтажную, сел перед экра­ ном и принялся отсматривать новый сюжет. Наши сюжеты стали раздражать определенную категорию граждан. Наконец, с три­ буны Парламента разразился бранью в наш адрес спикер Руслан Хасбулатов. Его выступление растиражировали газеты, и начались угрозы. Анонимно, по телефону – мне, в глаза в кабинетах началь­ ства – Артему.

– Это нужно сократить вдвое, – сказал Артем, закончив смотреть историю о драматичной судьбе одного из лидеров диссидентского движения – Александра Есенина-Вольпина.

– Нет, – едва ли не впервые возразила я, не колеблясь. Договари­ ваясь о сотрудничестве, я обещала немедленно уйти, когда возник­ нут непримиримые разногласия. – Я понимаю, что на вас давит ру­ ководство, а потому предлагаю по-честному дать мне выйти в эфир, как есть, а я обещаю, что этот эфир – последний. Лицо Артема залила краска. Он смотрел в пол.

– Хорошо, – помедлив, согласился он, и краска схлынула со щек. – Но вы сразу уезжаете из города. В отпуск. У вас там накопилось дней за пару лет... Надеюсь, вам есть куда? – поднял он глаза. Я ответила, что приглашена на семинары в университеты Аме­ рики и Канады.

– Прекрасно, – обрадовался Артем. – Мы поможем с визой. За­ граничный паспорт у вас есть?

– Да, годен до октября.

– Давайте сделаем новый.

– Вернусь – поменяю, – беспечно отмахнулась я. – Сыну все равно в сентябре в школу. Мы вышли из монтажной. На подворье студии еще лежал сва­ лявшийся снег, но черные проплешины асфальта уже блестели в про­ талинах.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 195

– Поторопитесь, – сказал Артем с нажимом. – Потому что если вы не исчезнете... – он выдержал паузу. – С вами поступят, как с Ка­ зимирой... Я онемела. Это была свежая рана: Казимиру Прунскене – первого премьер-министра свободной Литвы, огульно обвинили в сотрудни­ честве с КГБ. Мы обзванивали ее друзей, предлагая им выступить в нашем эфире, но не нашлось ни одного человека, который поднял бы голос в ее защиту. Ни один не произнес, что это – провокация, ложь и подлость того же самого КГБ.

– Там, у них, – ткнул пальцем в небо Артем, – уже все готово, и если только, то... Вам не подадут руки ни тут, ни там, а пока... Уезжай­ те немедленно. У меня стало холодно в желудке. Получить визу одинокой женщине с ребенком было мудрено. Мой товарищ – директор Музея искусств Университета Дюк док­ тор Майкл Меззатеста – слал факсы в Генеральное консульство США в Москве, где объяснял, что сын не раз встречается в кадре моих фильмов и выезжает, чтобы сниматься дальше в Америке. У моего десятилетнего мальчика паспорта не было, и его фото вклеили в мой на предпоследнюю страницу. «Сроком на 30 дней» – поставил штамп визы клерк Посольства США в Москве.

– Возьми какую-нибудь любимую игрушку, – сказала я сыну в ночь перед отлетом.

– Ты хочешь сказать, что мы не вернемся? И баба с дедом умрут без нас, и мы их не похороним? – выпалил он на одном дыхании сце­ нарий нашей последующей жизни.

9 апреля 1993 года мы приземлились в Америке. На погранпун­ кте рослый молодой пограничник спросил моего сына по-русски: – Мама приехала работать, а ты что будешь делать?

– Кушать, – сказал худенький сын.

– Я только что из Москвы – охранял там наше посольство и знаю, что у вас нечего есть. Кушай на здоровье, – ответил пограничник и своей властью продлил нам визу до октября. Невероятное лето пролетело быстро. Пора было возвращать­ ся, но в Москве было неспокойно: толпа штурмовала телестудию в Останкино, где я работала, и в первый же день убили семь человек.

– Ты бы задержалась, – мрачно сказала по телефону коллега. – На студию рвались не просто так. Ты в списке... Парламент России требовал отставки Ельцина. Ельцин в ответ приказал ввести в город танки и открыть огонь по Парламенту. Тан­ ки палили в центре Москвы, Парламент горел. Мы в ужасе разгляды­ вали Москву на экране маленького телевизора.

196 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Ты же не повезешь меня туда, где стреляют? – спросил сын пе­ ред сном с такой тоской, словно боялся, что я погружу его спящим в самолет, и проснется он посреди Калининского проспекта.

6 октября 1993 года, когда в один день истекли и виза, и срок год­ ности моего красивого красного загранпаспорта, мы вошли утром в Генеральное консульство России на Манхэттене. Ни души не было в очереди за визами. Нас впустили нелюбезные невыспавшиеся работ­ ники консулата. В приемной на огромном экране на стене горело в центре Москвы здание парламента.

– Какой контраст – этот черный дым на фоне Пятой Авеню, – сказала я сыну. И подала документы клерку.

– У меня истекли виза, паспорт, билет. Я прошу о продлении. Мы боимся лететь. Мне посмотрели в лицо, в паспорт, снова в лицо. Мне оказали честь: меня узнали – я оставляла себя в кадре, когда снимала репор­ тажи в Кремле.

– А вам чего волноваться? – неприязненно спросил клерк, из­ учив документы.– Самое время вам лететь, когда ваши враги аре­ стованы, – ткнул в экран молодой вице-консул. – Ничего мы вам не продлим. На экране шли гуськом на выход с поднятыми вверх руками Руц­ кой, Хасбулатов и прочие члены антиельцинской группировки.

– Надеюсь, вы понимаете, что вашим отказом вы толкаете меня на то, чтобы просить убежища в Америке? Я не могу быть нелега­ лом...

– Можете делать что хотите, – с вызовом ответил он. Мы вышли и медленно побрели по городу.

– Теперь мы не гости, а невозвращенцы, – сказала я сыну. Через неделю мне сообщили, что я уволена в Москве со студии.

– Всех увольняют, – сбивчиво объяснила коллега. – Потом будут заново брать на договорной основе, так что не думай... Еще через месяц в Нью-Йорк прилетел известный юрист и писатель Аркадий Ваксберг. Рассказал, как в центре Москвы в полдень расстреля­ ли нашего товарища. Перед этим, в качестве предупреждения, убили его сына – подростка. Тот засиделся в гостях у друга, лифт не работал, и он пошел вниз по плохо освещенной лестнице... Где-то на уровне пятого этажа мальчика выбросили из окна, как показала экспертиза.

– Мы не вернемся в Москву, – сказала я сыну. Следом случилось чудо: кинорежиссер Стивен Спилберг на­ чал гигантский проект, в котором нужны были русские кинема­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 197

тографисты. Я начала работать в его команде – снимать доку­ ментальные интервью. Жизнь приобрела черты реальности – мы сняли квартиру. И тут случилась беда: в Херсоне у мамы обнару­ жили рак.

– Она упала и не встает, – растерянно сказал отчим.

– Скажи ей, что я вылетаю, – ответила я и обернулась к сыну. – Ты понимаешь, что я себе не прощу, что не простилась с бабой? В агенстве «Аэрофлота» мне не продали билет.

– Ваш паспорт недействителен: тут написано СССР, а такой стра­ ны нет. В Генеральном консульстве в Нью-Йорке выдать новый паспорт мне отказались, объяснив, что согласно Закону, паспорт следует по­ лучать по месту постоянного жительства – в Москве. С меня взяли штраф в размере 50 долларов за продление срока действия старого паспорта и объяснили, что продленный паспорт действителен толь­ ко для въезда в Россию. Для выезда потребуется получить новый. Адвокат, которая вела наше дело, сказала, что американские вла­ сти дают мне возможность выехать по «паролю» – тонкой бумажке с фотографией, позволяющей отсутствовать не более четырех недель. Слухи о сроках получения новых паспортов в Москве гласили: 2-3 месяца. Помимо этого, в Америке был закон, что ребенок без матери не может находиться больше месяца.

– Вы его не увидите, если не вернетесь в 30-дневный срок, – объ­ яснила мне адвокат. – Вас не впустят в страну, а ребенок будет при­ нудительно усыновлен согласно американским законам.

– Ты веришь, что я вернусь, что бы ни было? – спрашивала я сына. Он кивал, глядя под ноги.

– Но я не могу тебе с уверенностью обещать, что это будет через 4 недели. Друзья собрали деньги на билет и на взятки в России.

– Всем платите, и говорите спасибо, когда берут, – сказала извест­ ный славист, подолгу жившая в Москве. – Ваш адвокат должен уведо­ мить все правозащитные организации, что через границу идет такой гуманитарный кейс. Координатор «Международной Амнистии» по России позвони­ ла в Министерство иностранных дел России господину Н., который был их «контактом» в межправительственных переговорах по про­ блемам прав человека. Сообщила ему о моей ситуации и попросила помочь получить паспорт.

– Как он на меня орал, – недоуменно сказала она, положив трубку.

– Что можно орать, когда человек едет на похороны? – подиви­ лась я.

198 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Орал, что эти жиды эмигрировали, а в Америке узнали, что они там никому не нужны, и теперь лезут обратно. Я ему объясняла, что ты русская, не эмигрант, а у тебя гринкарта гения, и вообще никуда обратно не лезешь – ты нужна в Америке. Сказала, что работаешь в Голливуде у Спилберга. Это, мне кажется, его заинтересовало: спро­ сил, можно ли Спилберга пригласить в Москву. С паспортом он по­ мочь не может, но дал человека. Запиши телефон. Это не служебный контакт, а личный. Надо будет заплатить... Со старым паспортом гражданина сгинувшего СССР я призем­ лилась в аэропорту «Шереметьево» в Москве осенью 1997 года. Про­ шла к окошку погранконтроля. Заспанная молодая девушка в уни­ форме погранвойск бросила взгляд на первую страницу паспорта и проснулась. Бодро нажала кнопку под столиком и прокричала, чтоб вызвали начальника службы. А мне велела отойти в сторонку.

– Вы задержаны.

– За что? – поинтересовалась я.

– За административное правонарушение... Я знала, куда ехала и была готова ко всему, потому спокойно ото­ шла в сторону. Чеканя солдатский шаг, в серый сумрачный коридор вышла начальник службы в зеленой форме. Не представляясь, по­ требовала паспорт. Раскрыла, бегло просмотрела и радостно сказала, что я должна заплатить штраф, так как мой паспорт просрочен.

– Но он продлен по закону в российском Генеральном консуль­ стве в Нью-Йорке. Вот штамп – я уже уплатила...

– Не знаю я, что вы там кому в Америке платили, – развязно ска­ зала солдат, как потом оказалось, «старший лейтенант Емец Л.И.», военнослужащая воинской части 9939. – Вот вы здесь нам уплатите и тогда пойдете.

– Сколько? – спросила я.

– Сто, – ответила старлей.

– Платить еще раз не буду, – твердо сказала я.

– Значит, не пройдете. Я попросила старлея Емец показать мне Закон, на основании ко­ торого я задержана и в котором была бы указана сумма штрафа.

– Не положено, – криво усмехнулась старлей. Слева и справа от меня другие граждане, покорно и подобо­ страстно уточняя суммы, платили. Я осталась одна в темном углу, где мне указано было сидеть. Человек пятнадцать невысоких, крепко, по-крестьянски сколоченных девушек в одинаковой зеленой форме погранвойск уселись и, одинаково закинув ногу на ногу, задымили.

– А эта чего сидит? – кивнула на меня одна.

– Денег жалеет, – пояснила другая. – Закона хочет...

– А-а! Тогда пусть сидит!

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 199

Я попросила пригласить старшего по званию, чину или долж­ ности. Некто заспанный мужского пола появился, заглянул в паспорт и сказал: – Вы должны заплатить...

– Сколько? – спросила я .

– Сто, – подсказала ему старлей Емец.

– Или хотя бы семьдесят три, – помявшись, сказал мужчина, склоняясь к моему уху.

– А это что за цифра?

– Это минимальный заработок в пятикратном размере, переве­ денный в доллары по сегодняшнему курсу, – сложил он стройную фразу.

– Понятно, – сказала я. – Я готова платить, – я выдержала паузу, наблюдая за блеском радости в глазах курящих девушек в форме, – при условии, что вы мне покажете Закон.

– Поверьте мне, что он есть, – вкрадчиво сказал мужчина в фор­ ме. – И там будет гораздо больше указано...

– Я готова заплатить больше, но это мое право знать, какой Закон я нарушила, – сказала я твердо, как юный пионер перед лицом своих старших товарищей – Есенина, Буковского, Ковалева, которые меч­ тали найти путь бескровного противостояния режиму. Мужчина в мятой форменной рубахе с погонами неизвестных мне войск потоптался и ушел, перемолвившись шепотком со старле­ ем. Первый час диалога с властями истек. Я сказала старлею в юбке, что ее ждут большие неприятности, так как помимо того, что мое задержание и требование денег незаконно, так еще сейчас где-то по ее вине пропадет мой багаж. Люди, встречающие меня, не дождав­ шись меня, позвонят в Америку, узнают, что я вылетела, и поднимут переполох. Далее – моего звонка ждут в Министерстве иностранных дел именно на предмет получения нового паспорта. А я непременно доложу им о причине своего опоздания. Старлей ненавидела меня очень сильно. По селектору она вызва­ ла встречающих, и вскоре у стеклянной стены появилась моя коллега – сотрудник телевидения. Она выслушала мой рассказ через щелку в двери.

– Плати немедленно, – твердо сказала подруга. – С ними нельзя спорить.

– Нет, – сказала я ей и добавила что-то о том, что дело не в день­ гах, а в принципах, и передала ей несколько телефонов, по которым придется звонить, если все это затянется. Поскольку не били, бес­ покоить омбудсмена я не хотела.

– Я убедительно прошу пригласить тех, кто может принимать ре­ шения, – жестко сказала я девушке-пограничнику.

200 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Все на совещании, – с легкой издевкой парировала она.

– Тогда действуйте сами. Так не может продолжаться бесконечно. Она отдала короткую команду, и из строя курящих вышла девушка-солдат, которая, согласно протоколу, оказалась прапорщи­ ком Кряжевой Е.В., и принялась писать бумаги. Я наблюдала, как старлей Емец подавала ей листы, прокладывала копирки, а та, словно единственный грамотный человек отряда, выводила буквы. Документ – «Протокол об административном правонаруше­ нии» – гласил: «Предъявлен паспорт, срок действия которого за­ кончен, что является нарушением пересечения границы РФ». Далее – СТАТЬЯ 183-прим Кодекса РСФСР об административных право­ нарушениях.

– Подпишите протокол, – приказала мне прапорщик Кряжева. – Вот здесь, – и указала на строку «подпись нарушителя».

– Никогда, – отказала я. Писарь растерянно посмотрела на командира.

– Ничего! Так и пиши: «от подписи отказалась» – скомандовала старлей Емец Л.И., и писарь старательно вписала эту строку.

– Допишите пожалуйста, почему: «не считает себя нарушителем», – добавила я. И писарь, привыкшая выполнять, что скажут, дописала. Я ей признательна, потому что у меня сохранился документ, из которого видно, что я хорошо училась у героев своих фильмов и за­ помнила из «Памятки» А. Есенина «Как вести себя на допросах», что никаких протоколов подписывать не следует... В углу, где держали меня, появился маленький человек в штат­ ском. Глаза его открывались с трудом.

– Дежурный консул, – представили его пограничницы. Едва приподняв веки, он наощупь открыл мой паспорт, закрыл, сказал им: «Эл-Бэ-Гэ» – и повернулся, чтобы уйти... Я впервые заговорила громко – так, чтобы было слышно моей коллеге за стеклянной стеной.

– А теперь объясните так, чтобы мне было понятно.

– Вы объявляетесь «лицом без гражданства».

– А если я не согласна, поскольку считаю себя лицом с граждан­ ством, куда я могу аппелировать, чтобы оспорить ваше мнение?

– Куда хотите! – небрежно взмахнул он рукой, но шагу не сде­ лал.

– На основании какого документа вы готовы признать меня гражданином России?

– Внутренний паспорт, – сказал он, наблюдая из-под приспущен­ ных век, как я раскладывала пасьянс из удостоверений Члена союза кинематографистов, пропуска на телевидение, членского билета Ли­ тературного фонда.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 201

– Паспорт лежит у меня дома – в получасе езды от аэропорта, – сказала я. – Как документ, запрещенный к вывозу. Минут через трид­ цать его привезут, и что тогда ?

– Да! – выкрикнула старлей Емец. – Что тогда делать?

– На ваше усмотрение, – буркнул «дежурный консул» и ретиро­ вался. Друзья привезли мой внутренний паспорт. Старлей протянула мне красный загранпаспорт СССР и копии протоколов. Произнесла зловеще, что на вылет мне идти через них же. В голосе звучала непри­ крытая угроза. Дальше была Москва. Я позвонила маме, сказала, что скоро буду, следом – набрала номер неизвестного человека. Сказала, что я от Н. по поводу паспорта. Он предложил встретиться немедленно.

– Паспорт, фотографии, трудовую книжку иметь с собой, – стро­ го наказал он. – Называйте удобное вам место, и я вас найду. Я выбрала Дом кино. Поднялась на ступеньки и тут же из ма­ шины вышел мужчина лет сорока. Кивнул, давая понять, что ждет меня. Я подала прозрачный пакет, в котором были видны паспорт и фотографии. Он открыл трудовую книжку, где ничего, кроме строки «режиссер» с указанием категории, не было. Пролистал паспорт.

– Менять мы вам старый на новый не будем, это долго, – сказал он. – Выдадим новый, как выезжающему впервые. Вас устраивает? Я кивнула. Меня устраивало в тот момент все.

– Сколько с меня? – спросила я.

– Пятьсот. Запишите мой номер. Будете звонить мне на пейджер, я скажу, когда подойти.

– Мне 30-го нужно улететь.

– Улетите, – уверенно кивнул он. Я склонилась перед ним в поясном поклоне, задрала штанину джинсов и вытащила пачку долларов, припрятанную за резинкой высокого носка. Не скрывая брезгливости, он принял деньги, и укоризненно сказал: – Что ж вы так? У нас уже можно свободно доллары носить...

– Не слышала, чтобы отменили статью за хранение валюты. Он с интересом посмотрел на меня и спрятал документы. Я поняла, что осталась с пустыми руками.

– А я могу узнать, кто вы? – осмелилась спросить я.

– Да меня тут с утра до вечера по телевизору показывают! – по­ багровел он.

– Я тут не живу. Он раскрыл борт пиджака, достал из внутреннего кармана пачку красных удостоверений, где одинаково золотом было выбито: «Де­

202 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

путат» – и дальше Моссовета, Верховного совета, чего-то еще. Одно из удостоверений раскрыл и сунул мне в нос так, чтоб я разглядела фото. Я прочла имя, но тут же забыла его. Остался номер пейджера.

– Тебе его лицо знакомо? – спросила я у коллеги.

– Да, такая типичная рожа. Они там все на одно лицо. Дальше был Курский вокзал – я ехала на Украину. Поезд тронул­ ся. Хотелось спать, но то и дело состав останавливался, дверь моего дорогого купе без стука взламывалась спецключами снаружи, и в проеме двери вырастала фигура с автоматом.

– Предъявить документы! Гражданин чего? Куда следуете? Цель поездки?

Через сутки я добралась до города детства. Мама таяла на глазах и через две недели перестала жить. Я предала ее тело земле, прости­ лась с друзьями и покинула Украину. Нужно было мчаться назад – к сыну. Подавленная потерей, сидела я в Москве у подруги и звонила на бипер неизвестного человека. Он не отвечал и не перезванивал. Минули сутки, вторые. На третьи, когда надежда истаяла, он пере­ звонил. Бодро сказал, что забыл бипер в машине, а паспорт – сейчас сделают.

– Можете подъезжать на Смоленскую... В Москве неожиданно повалил снег. В теплую сентябрьскую метель я выглядела нелепо на ступеньках МИДа в легкомысленном старом джинсовом костюме, который с брезгливым недоумением огибали проходящие мимо служители в одинаковых долгополых плащах. Раздражая охрану, я слонялась в коридоре. Вскоре мой бла­ годетель вышел и вынес паспорт. Я открыла, проверила. Имя и фото были мои.

– А трудовая книжка? – спросила я.

– Останется у нас, – развел он руками. Я кивнула, не очень понимая, кому и зачем может понадобиться моя книжка с записью о том, что я режиссер российского телевиде­ ния.

– А вы правда у Спилберга работаете? – наконец спросил он.

– Правда.

– Можете помочь его пригласить? – он расплылся в улыбке обо­ жания. – К нам в Москву от имени Моссовета?

– Пишите письмо, и я обязательно передам ваше приглашение. В Нью-Йорк я прилетела вечером. В аэропорту задержали: паспорт был не тот, по которому я улета­ ла. Я все объяснила, меня выслушали и велели подождать, пока меня отыщут в недрах компьютера. Ни страха, ни тревоги не было, так

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 203

как в кармане был телефон адвоката, а в двух шагах меня ждал сын. Я уложилась в положенные законом сроки. Через пятнадцать минут передо мной извинились за задержку и отпустили меня. Мой маль­ чик узнал меня прежде, чем я разглядела его в толпе. Машина неслась по мостам, связывающим аэропорт с Манхэттеном. Сын прижимал­ ся ко мне... Спустя неделю я позвонила в Генеральное консульство России. Сказала, что получила в Москве новый паспорт, но в нем нет сведе­ ний о ребенке.

– Я могу сама вписать его имя?

– Нет, – строго ответил чеканный голос. – Это делают только ра­ ботники консульства. Мне назначили день, час, сумму госпошлины, и велели прийти с ребенком. Сын сжимался, оглядывая в коридоре стены Генконсульства, оклеенные разными инструкциями. Подошла наша очередь. Нас пропустили в большую комнату, заставленную рабочими столами. За каждым сидел служащий.

– Что у вас? – подняла ко мне голову строгая женщина.

– Фото ребенка вклеить, – подала я ей паспорт и фото. – Вот чек на пятьдесят долларов, как мне сказали по телефону.

– Так он же у вас тут не вписан, – возмущенно фыркнула она, от­ крыв паспорт на той странице, где идут сведения о детях.

– Ну да, я потому и пришла... – не очень поняла я претензию.

– Это вписать называется, женщина, а не вклеить. И стоит сто пятьдесят, – строго и раздраженно попеняла она мне.

– Хорошо, – согласилась я кротко. – Я доплачу, но мне нужно, чтобы ребенок был, так как у него нет... В этот момент она открыла паспорт на той странице, где было мое фото. Господь свидетель и сын мой: медленно, как загипнотизирован­ ная, она поднялась из-за стола и вытянулась по стойке «смирно». Еще двое сотрудников за соседними столами оторвались от бумаг и по­ следовали ее примеру. Спасибо урокам актерского мастерства: сдержанным плавным жестом руки я велела всем садиться. В тишине она вклеила фото. Рука ее дрожала, когда она вписывала имя сына. Подождала, пока подсохнет, встала, вышла из-за стола.

– Пожалуйста, – подала она мне паспорт и дружески потрепала сына по плечу. – Какой замечательный мальчик! Нам такие нужны!

– Я могу заплатить? – спросила я, предполагая ответ.

– Да ну что вы! – порозовев, отмахнулась она. – Вы бы сказали...

204 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Бежим! – выпалила я, когда мы вышли. Сын кивнул, и мы бросились со всех ног куда подальше от особ­ няка под российским флагом. Бежали, покуда я не стала задыхаться. Кварталах в десяти от консульства мы перешли на шаг и упали без сил на скамейку возле Центрального парка.

– Что это было? – спросил сын.

– Откуда я знаю, сынок? Ясно, что я старше их по должности и по чину. Думаю, они там не выше майоров. Тогда я – полковник. У меня же забрали трудовую книжку. Мало ли, что там вписали?

– И что теперь делать? – сын был встревожен не на шутку.

– Ничего. Просто запомнить, – и досказала, что в случае моей преждевременной кончины и открытых секретных архивов прошу не вступать в полемику ни с кем никогда и не отстаивать мое доброе имя. – Самое большее, что можно сделать – в знак уважения ко мне – это спокойно кивнуть на любой «документ», в котором я хоть ге­ нерал и сказать: «Если моя мать так поступила, значит, она считала, что так нужно». Дома мы долго изучали паспорт, пытаясь понять, какой тайный знак в нем распознала сотрудник Генконсульства. Не я – мальчик на­ шел, что на фотографии стоял штамп не ОВИРа, а Министерства иностранных дел России. И буква с цифрой: П-8.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 205

IV. Летом 2000 года первый секретарь постоянного представитель­ ства России при ООН в Нью-Йорке, офицер СВР (службы внешней разведки), куратор резидентуры России в Америке Сергей Третьяков принимал своего коллегу и друга юности Александра Л., прибывшего для подготовки первого визита В.В.Путина в ООН. Профессионалы, они сели на корме прогулочного парохода, тесно прижавшись пле­ чом друг к другу, и тихо переговаривались. Яркие белые паруса яхт подрагивали на ветру, их качала волна широкого Гудзона. Пароходик взял курс на Эллис Айленд, где высоко держала факел Леди Либер­ ти. Манхэттен остался позади, лежа на солнце, как вылезшее из воды и распластавшееся на песке невиданное морское животное. Гремела музыка, позванивал в стаканчиках лед.

– Через пару дней подтянутся Муров и Золотов, – говорил Сергею Саша. – Это очень серьезные парни. Евгений Алексеевич Муров – ге­ нерал. Они с ВэВэ в Питере сошлись, и он его сейчас перетащил в Мо­ скву, а Золотов – начальник охраны и его спарринг-партнер по дзюдо.

– Откуда они? – уточнил Сергей.

– Золотов был сталеваром перед тем, как в охрану подался. Будь с ними внимателен, – сказал Саша. – Они обыкновенные уголовники.

– Что ты имеешь в виду? – не понял Сергей.

– Как-то кто-то упомянул Волошина, и они стали говорить, как Путин завидует ему. Вспомнили, как он хотел его уволить, но не смог, и тогда стали открыто, при мне, перебирать варианты, как его убить.

– Ничего себе! – изумился Сергей.

– Одна идея была свалить на чеченских террористов, другая – грохнуть в стиле русской мафии... И это все на полном серьезе, – ска­ зал Саша.

– Что ж их остановило?

– Получилось, что убийство одного Волошина не решит путин­ ских проблем. Нужно было убрать и главу Волошинской команды, и еще нескольких олигархов. А дальше пришлось бы убивать журна­ листов, которые полезут расследовать смерть Волошина...

206 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

– Правильно, – согласился Сергей. – Ну?..

– Вот они и сели составлять список политиков и других авто­ ритетов, которых им придется убить, чтобы дать Путину неограни­ ченную власть. А когда они его закончили, то Золотов и сказал, что многовато, мол, получается...

– Так и сказал?

– Ага. Многовато трупов, сказал. Даже для нас. Представляешь? Это звучит, конечно, дико на фоне Манхэттена, но уж как есть...

– Да, контраст, – задумчиво протянул Сергей и взглядом указал на какого-то человека, который обернулся к ним. Саша замолчал. Они поднялись, прошли к стойке бара и заказали пиво. Кораблик качнуло на волне, и крики чаек перекрыли голоса людей. Спустя неделю Сергей вез по Манхэттену гостей – генерала Му­ рова и полковника Золотова.

– Если проголодались, тут неподалеку хорошее место...

– Не-ет! – погрозил щуплый жилистый Золотов. – Нам тут не надо. Мы хотим на Брайтон – в «Татьяну».

– Туда, куда возили генерала Трубникова, – пояснил Муров.

– Нет проблем, – согласился Сергей. На Брайтоне было тепло и ветрено. Они потягивали пиво в ожи­ дании, пока подадут еду.

– Какую подготовку проходят ваши люди? – спросил Сергей.

– Мой персонал много лучше американского, – хвастливо ска­ зал Золотов. – Кеннеди убили, когда он ехал в открытой машине, а эскорт Путина включает семь специально сконструированных авто­ мобилей, и ни у одного нет открытого верха. И снайперу никогда не узнать, в какой машине президент.

– Зачем снайпер, когда Индиру Ганди в восемьдесят четвертом убили свои охранники? – сказал Сергей.

– Ага, – согласно кивнул Золотов. – Поэтому в охране Путина только его ближайшие друзья.

– А сына Индиры убила барышня с букетом цветов, – продолжал Сергей.

– Путин у меня всегда окружен, как минимум, двенадца­ тью охранниками, когда он выходит к народу. Ни один не смо­ жет к нему пробиться через меня и моих парней, – горделиво сказал Золотов. – Каждый вооружен девятимиллиметровой «Гюрзой».

– И ездим на бронированных джипах, – добавил Муров.

– ...оборудованных Калашниковыми, Драгуновскими, РПК, пор­ тативной «Осой», – перебил Мурова Золотов.

– Ракетной установкой? – не поверил Сергей.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 207

– Ага. И много чего еще, – распалялся Золотов. – Так что мы можем уничтожить батальон, если надо. Ну, и кроме того, каждый из нас – ма­ стер боевых искусств. Способен убить любого одним ударом... Золотов неожиданно взмахнул рукой в воздухе и ударил Сергея в висок. Сергей снопом рухнул на пол. А когда открыл глаза, увидел, что над ним стояли Золотов и Муров.

– Ты убил его! – в ярости кричал Муров на весь ресторан. Золотов подхватил Сергея, усадил на стул, плеснул водой в лицо и принялся извиняться... Обслуга ресторана стояла в большой рас­ терянности. ...Третьяков пробудился ото сна в своей Нью-Йоркской кварти­ ре. Закашлялся. За окном открывалась желтая полоса осенних дере­ вьев вдоль берегов сизого Гудзона. Он сел, набрал номер телефона.

– Мужики, раньше четверга не встану, – прохрипел он. – Зара­ жать не хочу... Поднялся, набросил халат, бесшумно, как призрак, прошел в кух­ ню, поставил чайник и перебрал рассыпанные на столе пачки трав. В глубине квартиры были слышны женские голоса.

– Ксюха! – прохрипел он. – Ты почему дома?

– Пап, – заглянула в кухню девочка лет семнадцати. – Я же тебе сказала, что выбрала вечернюю группу...

– Ты зачем встал? – строго спросила жена. – Что запарить? Иди ложись...

– Липу, – сказал Сергей и побрел назад в комнату. Лег. Лена вошла пару минут спустя с чашкой чаю.

– Ксеню позови, – неожиданно приказал Сергей. Лена опустила чашку на прикроватную тумбочку, вышла, верну­ лась с дочерью, напряженно всмотрелась в лицо мужа. Он сидел, от­ кинувшись к стене.

– Девочки, – глухо сказал Сергей. – Быстро оделись, встали и пошли...

– Что значит быстро? – вспыхнула Лена. – Мне нужно часа тричетыре...

– На что? – Сергей посмотрел на часы.

– Вернуть книги в библиотеку, отослать чеки...

– Даю сорок минут. Еще пятнадцать – на банк. Снимешь деньги. Лена развернулась и пошла в прихожую.

– А мне и получасу хватит, – сдерживая улыбку заговорщика, ска­ зала Ксения и бросилась в свою комнату.

– Мотечкины игрушки не забудь, – крикнул вслед Сергей и за­ кашлялся. Обнял и погладил огромную белую пушистую кошку.

208 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Он прошел в ванную, шумно прополоскал горло. Вышел, оделся, бросил на стул запасную рубаху и майку, подошел к столу, взял лист бумаги, сел, замер... Оглядел свои книги от пола до потолка, снял с руки дорогие часы. Положил их поверх листа бумаги. Хлопнула вход­ ная дверь.

– Ты? – крикнул он.

– Да, – откликнулась Лена.

– Ксюха, – позвал Сергей. – Снесешь сумки в машину.

– Подожди, – скульнула Лена.

– Время пошло, – постучал он по циферблату часов на столе. Лена положила в легкую сумку несколько вещей и застыла перед шкафом, в котором под прозрачным целофаном прятались шубы и меховые куртки. Сергей бесшумно подошел сзади и взял ее за плечи.

– Иди и не оборачивайся, – сказал он ей в ухо. Лена вырвалась, обошла квартиру...

– Мотечка, – позвала она кошку. – Иди ко мне, моя драгоценная... Кошка царственно вышла к ней. Лена открыла дверцу специаль­ ной сумки, и Матильда с явным неудовольствием вошла в вовнутрь... Втроем они прошли по коридору к лифту. Лена несла сумку с Ма­ тильдой. Сергей шел с пустыми руками. Ксения с рюкзаком и спор­ тивной сумкой замыкала шествие. Они спустились в подземный га­ раж. Сергей глянул на запястье...

– Ты часы забыл?.. – воскликнула Лена.

– Нет, оставил, – устало улыбнулся он. – Сколько там?

– Ланч-тайм, – сказала Ксения. Они поставили сумки в багажник. Лена с Матильдой села сза­ ди, Ксения – рядом с отцом. Сергей притормозил у ворот, сказал в микрофон на стене «Третьяков». Лена закусила губу... Ворота не от­ крывались. Наконец что-то скрипнуло, и ворота медленно поползли вверх. Сергей подал машину вперед, выехал и остановился. Лена на заднем сиденьи зажмурила глаза... Ворота медленно поползли вниз, закрывая гараж. Сергей выжал газ. Медленно разгоняясь, он двигал­ ся прочь от здания российской миссии ООН в Ривердейле и видел в зеркальце дальнего обзора, как многоэтажный дом медленно скрыл­ ся за желтеющими деревьями.

– Мы никогда не вернемся в Москву, – горько сказала Лена. Семь лет спустя Третьяков сидел на веранде большого дома во Флориде. Шумел океан, кричали чайки. Сергей закончил листать ма­ кет книги. Его собеседник - писатель Пит Эрли перебирал фотогра­ фии.

– Эту групповую – на Брайтоне – обязательно. Можно подписать этой прекрасной фразой, что стольких убить – это многовато?

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 209

– Даже для нас! – многозначительно поднял палец к верху Сер­ гей. – Я, пожалуй, напишу эпилог. Если ты не возражаешь.

– Прекрасно, – согласился Питер и отложил альбом фотографий. Сергей сидел за письменным столом в своем уютном кабинете. За окном синели сумерки. Белая красавица Матильда лежала рядом с компьютером, накрыв лапой маленькую плюшевую мышь. Сергей положил перед собой лист бумаги и вывел авторучкой с золотым пером: «В Москве упорно распространяются слухи о моем исчезно­ вении и побеге». Помедлил, зачеркнул слово «побег», и продолжил: «Я хочу ответить на эти слухи. Никто не вербовал меня, никто не понуждал и не уговаривал меня сделать то, что я сделал. Так поче­ му же я рисковал своей жизнью и жизнью Елены и Ксении? Тому есть две причины, которые я попытался представить в этой книге. Первая – мое растущее отвращение и омерзение к тому, что про­ изошло и происходит в России. Это ощущение возникло, когда я увидел новую породу бюрократов, которые пришли к власти. Ни я, ни Елена не были наивны и не идеализировали советскую систему, ее аморальность, жестокость, репрессии и неэффективность. И все же, это была наша родина, которую, как родителей, не выбирают. Я пытался служить ей самым лучшим образом и всегда был готов пожертвовать собой, защищая ее национальные интересы. Я был черезвычайно оптимистичен, когда к власти пришел Горбачев и на­ чал свою знаменитую перестройку и гласность. Я верил, что Горба­ чев начнет новую эру демократизации Советского Союза. Но вме­ сто этого Советсткий Союз исчез, и началась гражданская война в разных уголках России и бывших советских республик. Экономика развалилась, люди впали в отчаяние и нищету. С тех пор Россия была многократно изнасилована и ограблена своими лидерами. Я называю этот процесс геноцидом русских людей, осуществленным группой аморальных уголовников. Ельцин, хотя и запомнился на Западе своим страстным моно­ логом на танке на фоне Белого дома – невменяемый алкоголик, окруживший себя прожорливыми хищниками, обобравшими и обманувшими народ, чтобы стать миллиардерами. Его преемник – Путин – не пьяница, спасибо, но был создан и избран ельцинским кланом... Пятнадцать лет я ждал каких-нибудь позитивных сдвигов в «новой» России. Работая в разведке на высокой должности долгое время, я имел доступ к реальной информации о том, что проис­ ходит в российской политике. Я видел своими глазами, что за люди руководят страной. Я пришел к заключению, что это аморально – служить им, и я не хочу иметь с ними ничего общего. Мои дру­ зья часто спрашивали меня, видел ли я когда-нибудь Путина за все годы моей службы в КГБ – СВР. Я объяснял, что, конечно, нет. Не

210 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

только потому, что мы работали в разных регионах мира, но пре­ жде всего потому, что я был успешным разведчиком и никогда не сидел в Управлении. А он всегда сидел на низких и незначитель­ ных должностях в провинциальных отделениях КГБ. Я понял, что не имеет значения, какую информацию я перешлю в Центр. Это никак не коснется русских людей и не улучшит их жизнь, но будет использовано абсолютно коррумпированной системой, которая не подала ни одного признака улучшения. Забавно, но я начал думать, что сделать что-то хорошее для своего народа, а не для коррумпи­ рованных российских бюрократов, я могу, помогая лидерам миро­ вой демократии – Соединенным Штатам Америки. Вторая причина – это моя дочь. Она заслужила лучшее будущее – в стране, у которой есть будущее. Вот две мои причины. Теперь о том, почему я решил поведать мою историю. Я хотел рассказать моим новым согражданам, почему я нахожусь в этой стране, а также кто я и что я, чтобы читатель смог оценить мой профессионализм, после чего я смогу бить тревогу. После падения Советского Союза, Америка и Россия вступили в то, что должно было стать новой эрой сотрудничества и кооперации. Холодная война осталась позади. Мы должны были стать друзьями. Многие в Америке сегодня верят, что старые времена шпионажа законче­ ны. Террористическая атака 11 сентября переключила обществен­ ное внимание американцев от России в сторону международного терроризма, и исламского фанатизма в особенности. Россия неожи­ данно стала союзником и, как это выглядит сегодня, даже другом США. Я решил заговорить громко, чтобы показать, как наивны эти представления... Ничего не изменилось. Россия сегодня делает все возможное, чтобы подорвать и унизить Америку. Резидентура СВР в США не уменьшилась, а в некоторых отраслях даже более активна, чем во времена холодной войны... Как профессиональный офицер разведки, я изучал историю США постоянно и, наверное, мог бы уже читать лекции в Университете. И все же это было принципи­ ально другое ощущение и понимание, когда перед сдачей экзамена на гражданство я освежил в памяти Декларацию независимости. Я нашел ее текст очень важным... В своей книге я пытался объяснить причины, побудившие меня отделиться от России. И в Декларации они есть: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неот­ чуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, сво­ бода и стремление к счастью... В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить но­ вое правительство, основанное на таких принципах и формах

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 211

организации власти,которые, как ему представляется, наилуч­ шим образом обеспечат людям безопасность и счастье... Но ког­ да длинный ряд злоупотреблений и насилий... свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограничен­ ным деспотизмом, свержение такого правительства и создание новых гарантий безопасности на будущее становится правом и обязанностью народа». Мое желание и моя страсть не намного отличаются от чувств и намерений ранних колонистов. В конце концов я стал верить, что не я предал Россию. Это ее лидеры предали и Россию, и меня. Если бы я вернулся туда, то был бы немедленно арестован, приговорен к смер­ ти и расстрелян. Я действительно не забочусь о том, что они думают обо мне в России и, особенно, в СВР. Я теперь американец и считаю себя не предателем и не шпионом, а новым патриотом». ...В книжном магазине в Вашингтоне в январе 2008 состоялась презентация книги Питера Эрли «Комрад Джей». На задней обложке книги был красный Российский паспорт С.Третьякова. На фотогра­ фии стояла круглая печать Министерства иностранных дел России и загадочные буква и цифра: П-8. Сергей раздавал автографы. Российский журналист протянул ему микрофон.

– Так светиться – не страшно? – спросил он.

– Обратитесь к моим бывшим коллегам, – ответил Сергей. – Они вам расскажут, кто такой товарищ Жан. Тогда у вас многие вопросы отпадут.

– Вас не пугает пример с Литвиненко?

– Нет. Я не Литвиненко. Если со мной что-то случится, Россию исключат из цивилизованного сообщества.

13 июня 2010 года Сергей Третьяков скончался в собственном доме во Флориде «от естественных причин» – якобы, поперхнулся за обедом. Журналист «Голоса Америки» дозвонился до Елены.

– Насколько я понял, – сказал он в эфире, – причиной смерти стал инфаркт. Вдова сказала, что не хочет, чтобы Служба внешней разведки России объявила его кончину своей заслугой. В феврале 2012 хакеры группы Anonymous взломали сер­ вер американской разведывательно-аналитической компании Strategic Forecasting Inc.(Stratfor) , похитили миллионы докумен­ тов и писем, которые опубликовали на сайте Wikileaks. Среди файлов обнаружена аудиозапись звонка, сделанного женой Тре­ тьякова в скорую помощь: «Мой муж лежит на земле и не дышит». А также письмо из переписки двух боссов «Stratfor», в котором

212 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

говорится о сведениях, полученных от источника в ФБР: «Мне из­ вестны причины его смерти (Третьякова), я говорил с его женой. По некоторым причинам она предпочла версию о сердечном при­ ступе». В другом письме есть строка: «Детали, окружающие его смерть, и его откровения с журналистом, который вел расследование, засекре­ чены на ближайшие 25 лет».

2012 г.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 213

ПРИ­ЛО­ЖЕ­НИЕ К НО­ВЕЛ­ЛЕ «ВСТАНЬ И БЕ­ГИ»

ФЕ­ДОР ИЛЬ­ИН-РАС­КОЛЬ­НИ­КОВ КАК МЕ­НЯ СДЕ­ЛА­ЛИ «ВРА­ГОМ НА­РО­ДА»

17

ию­ля Вер­хов­ный Суд СССР за­оч­но при­го­во­рил ме­ ня к выс­шей ме­ре на­ка­за­ния – объ­я­вил вне за­ко­на. Мне не­из­вест­но, на ка­ких фак­тах ба­зи­ру­ет­ся при­го­ вор су­да, яко­бы ус­та­но­вив­ше­го, что я «де­зер­ти­ро­ вал со сво­его по­ста, пе­ре­шел в ла­герь вра­гов на­ро­да и от­ка­зал­ся вер­нуть­ся в СССР». Ме­ня ни­кто не доп­ра­ ши­вал и ни­кто не тре­бо­вал у ме­ня объ­яс­не­ний. За­ яв­ляю во все­об­щее све­де­ние, что при­го­вор по мо­ему де­лу вы­не­сен на ос­но­ва­нии фаль­ши­во­го об­ви­не­ния. Я не при­знаю се­бя ви­нов­ным ни по од­но­му из пунк­тов об­ви­не­ния. Ме­ня об­ви­ня­ют в де­зер­тир­ст­ве с по­ста. Это­му про­ти­во­ре­чит хро­но­ло­гия фак­тов. Еще в кон­це 1936 го­да, ко­гда я был Пол­но­моч­ным Пред­ста­ви­те­лем СССР в Бол­га­рии, На­род­ный Ко­мис­ са­ри­ат Ино­стран­ных Дел пред­ло­жил мне долж­ ность Пол­но­моч­но­го Пред­ста­ви­те­ля в Мек­си­ке, с ко­то­рой у нас да­же не бы­ло ди­пло­ма­ти­че­ских от­ но­ше­ний. Вви­ду яв­но не­серь­ез­но­го ха­рак­те­ра это­го пред­ло­же­ния оно бы­ло мною от­кло­не­но. По­сле это­го, в пер­вой по­ло­ви­не 1937 го­да мне по­сле­до­ва­тель­но бы­ли пред­ло­же­ны Че­хо­сло­ва­кия и Гре­ция. Удов­ле­тво­рен­ный сво­им пре­бы­ва­ни­ем в Бол­га­рии, я от этих пред­ло­ же­ний от­ка­зал­ся.

214 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

То­гда 15 ию­ля 1937 го­да я по­лу­чил те­ле­грам­му от На­ род­но­го Ко­мис­са­ра, ко­то­рый, по тре­бо­ва­нию пра­ ви­тель­ст­ва, при­гла­шал ме­ня не­мед­лен­но вы­ехать в Мо­ск­ву для пе­ре­го­во­ров о но­вом, бо­лее от­вет­ст­вен­ном на­зна­че­нии. Это мо­ти­ви­ро­ва­лось тем, что за­ни­ мае­мый мною пост в Бол­га­рии для ме­ня не­дос­та­ то­чен. Мне пред­ла­га­лось не­мед­лен­но со­об­щить да­ту отъ­ез­да и не от­кла­ды­вать его. Вви­ду то­го что пер­вый и вто­рой сек­ре­та­ри уже уе­ха­ли в Мо­ск­ву, я за­про­сил: ко­му сдать де­ла? Мне бы­ло при­ка­за­но ожи­дать воз­ вра­ще­ния вто­ро­го сек­ре­та­ря при при­ез­де за­мес­ти­ те­ля из дру­го­го Пол­но­моч­но­го Пред­ста­ви­тель­ст­ва. Вновь на­зна­чен­ный пер­вый сек­ре­тарь Пра­со­лов прие­ хал в Со­фию лишь в ян­ва­ре 1938 го­да. С этих пор во­ зоб­но­ви­лись на­стой­чи­вые тре­бо­ва­ния мое­го не­мед­ лен­но­го при­ез­да в Мо­ск­ву: На­род­ный Ко­мис­сар пи­сал о мо­ем пред­по­ла­гае­мом на­зна­че­нии в Тур­цию. Я про­сил раз­ре­ше­ния со­вмес­тить слу­жеб­ную ко­ман­ ди­ров­ку в Мо­ск­ву с оче­ред­ным от­пус­ком и по­лу­чил раз­ре­ше­ние, под ус­ло­ви­ем про­ве­де­ния от­пус­ка в СССР.

1 ап­ре­ля 1938 го­да я вы­ехал из Со­фии в Мо­ск­ву, о чем в тот же день по те­ле­гра­фу уве­до­мил На­род­ный Ко­ мис­са­ри­ат Ино­стран­ных Дел. Я по­ки­дал Со­фию в пол­ной уве­рен­но­сти, что вер­нусь ту­да вру­чить от­ зыв­ные гра­мо­ты и сде­лать про­щаль­ные ви­зи­ты. Я не де­зер­ти­ро­вал с по­ста, а вы­ехал со­вер­шен­но от­кры­то не толь­ко с офи­ци­аль­но­го раз­ре­ше­ния, но по пря­мо­му вы­зо­ву на­чаль­ст­ва. Вся со­вет­ская ко­ло­ ния в Бол­га­рии про­во­жа­ла ме­ня на во­кза­ле. Та­ким об­ра­зом, предъ­яв­лен­ное мне об­ви­не­ние в де­зер­тир­ ст­ве, как про­ти­во­ре­ча­щее фак­там, со­вер­шен­но от­па­да­ет. Че­рез че­ты­ре дня, 5 ап­ре­ля 1938 го­да, ко­гда я еще не ус­пел дое­хать до со­вет­ской гра­ни­цы, в Мо­ск­ве по­те­ ря­ли тер­пе­ние и во вре­мя мое­го пре­бы­ва­ния в пу­ ти скан­даль­но уво­ли­ли ме­ня с по­ста Пол­но­моч­но­ го Пред­ста­ви­те­ля СССР в Бол­га­рии, о чем я, к сво­ему удив­ле­нию, уз­нал из ино­стран­ных га­зет. При этом не был со­блю­ден ми­ни­мум при­ли­чий: ме­ня да­же не на­зва­ли то­ва­ри­щем.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 215

Я – че­ло­век по­ли­ти­че­ски гра­мот­ный и по­ни­маю, что это зна­чит, ко­гда ко­го-ли­бо сни­ма­ют в по­ жар­ном по­ряд­ке и со­об­ща­ют об этом по ра­дио на весь мир. По­сле это­го мне ста­ло яс­но, что по пе­ре­ез­де гра­ни­цы я бу­ду не­мед­лен­но аре­сто­ван. Мне ста­ло яс­но, что я, как мно­гие ста­рые боль­ ше­ви­ки, ока­зал­ся без ви­ны ви­но­ва­тым, а все пред­ ло­же­ния от­вет­ст­вен­ных по­стов от Мек­си­ки до Ан­ ка­ры бы­ли за­пад­ней, сред­ст­вом за­ма­нить ме­ня в Мо­ск­ву. Та­ки­ми бес­че­ст­ны­ми спо­со­ба­ми, не­дос­той­ ны­ми го­су­дар­ст­ва, за­ма­ни­ли мно­гих ди­пло­ма­ тов. Л.М. Ка­ра­ха­ну пред­ла­га­ли долж­ность по­сла в Ва­шинг­то­не, а ко­гда он прие­хал в Мо­ск­ву, то его аре­сто­ва­ли и рас­стре­ля­ли. В.А. Ан­то­нов-Ов­се­ен­ ко был вы­зван из Ис­па­нии под пред­ло­гом его на­зна­ че­ния на­род­ным ко­мис­са­ром юс­ти­ции РСФСР: для при­да­ния это­му на­зна­че­нию боль­шей убе­ди­тель­ но­сти по­ста­нов­ле­ние о нем бы­ло рас­пуб­ли­ко­ва­но в «Из­вес­ти­ях» и «Прав­де». Ед­ва ли кто-ли­бо из чи­та­ те­лей га­зет по­доз­ре­вал, что эти стро­ки на­пе­ча­ та­ны спе­ци­аль­но для од­но­го Ан­то­но­ва-Ов­се­ен­ко. По­езд­ка в Мо­ск­ву по­сле по­ста­нов­ле­ния 5 ап­ре­ля 1938 го­да, уво­лив­ше­го ме­ня со служ­бы как пре­ступ­ни­ка, ви­нов­ность ко­то­ро­го до­ка­за­на и не вы­зы­ва­ет со­ мне­ний, бы­ла бы чис­тым бе­зу­ми­ем, рав­но­силь­ным са­мо­убий­ст­ву. Над пор­та­лом со­бо­ра Па­риж­ской Бо­го­ма­те­ри, сре­ди дру­гих скульп­тур­ных изо­бра­же­ний, воз­вы­ ша­ет­ся ста­туя свя­то­го Де­ни­са, ко­то­рый сми­рен­ но не­сет в ру­ках соб­ст­вен­ную го­ло­ву. Но я пред­по­чи­ таю жить на хле­бе и во­де на сво­бо­де, чем без­вин­но то­мить­ся и по­гиб­нуть в тюрь­ме, не имея воз­мож­ но­сти оп­рав­дать­ся в воз­во­ди­мых чу­до­вищ­ных об­ ви­не­ни­ях.

10 сен­тяб­ря 1938 го­да я по­се­тил в Же­не­ве М.М. Лит­ ви­но­ва, что­бы уз­нать при­чи­ны уволь­не­ния и вы­яс­ нить мое по­ло­же­ние. По вы­зо­ву по­сла СССР во Фран­ции Я.З. Су­ри­ца 12 ок­тяб­ря 1938 го­да я явил­ся в Пол­но­моч­ное Пред­ста­ви­тель­ст­во СССР на рю де Гре­нель. По по­ру­че­нию со­вет­ско­го пра­ви­тель­ст­ва Я.З. Су­риц офи­ци­аль­но

216 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

зая­вил мне, что, кро­ме са­мо­воль­но­го пре­бы­ва­ния за гра­ни­цей, ни­ка­ких по­ли­ти­че­ских пре­тен­зий ко мне нет. Он пред­ло­жил мне ехать в Мо­ск­ву, га­ран­ ти­руя, что по при­ез­де мне ни­че­го не уг­ро­жа­ет. От име­ни со­вет­ско­го пра­ви­тель­ст­ва он под­черк­нул, что во все вре­мя мое­го са­мо­воль­но­го пре­бы­ва­ния за гра­ни­цей я не со­вер­шил ни­ка­ких не толь­ко ан­ти­со­ вет­ских, но и ан­ти­пар­тий­ных по­ступ­ков. Это бы­ло спра­вед­ли­во: не­смот­ря на не­слы­хан­но воз­му­ ти­тель­ное уволь­не­ние с по­ста, я, по­да­вив ос­корб­ лен­ное са­мо­лю­бие и чув­ст­во не­за­слу­жен­ной оби­ды, про­яв­лял хлад­но­кров­ную вы­держ­ку и со­хра­нял ло­ яль­ность, пре­дос­тав­ляя ини­циа­ти­ву Мо­ск­ве. Та­ким об­ра­зом, предъ­яв­лен­ное мне об­ви­не­ние в «пе­ре­хо­де в ла­герь вра­гов на­ро­да», как про­ти­во­ре­ча­щее фак­ там, со­вер­шен­но от­па­да­ет. 12 ок­тяб­ря 1938 го­да мне еще не ин­кри­ми­ни­ро­ва­лось ни «де­зер­тир­ст­во», ни «пе­ре­ход в ла­герь вра­гов на­ро­да», а толь­ко «са­мо­ воль­ное пре­бы­ва­ние за гра­ни­цей», хо­тя уже од­но это по со­вет­ским за­ко­нам ка­ра­ет­ся смер­тью. В пись­ме Ста­ли­ну от 18 ок­тяб­ря 1938 го­да я зая­ вил, что не при­знаю се­бя ви­нов­ным в этом, един­ ст­вен­ном то­гда об­ви­не­нии. Я фак­та­ми до­ка­зал ему, что мое вре­мен­ное пре­бы­ва­ние за гра­ни­цей яв­ ля­ет­ся не са­мо­воль­ным, а вы­ну­ж­ден­ным. «Я ни­ко­гда не от­ка­зы­вал­ся и не от­ка­зы­ва­юсь вер­ нуть­ся в СССР», – пи­сал я Ста­ли­ну. – Та­ким об­ра­ зом, предъ­яв­лен­ное мне об­ви­не­ние в от­ка­зе вер­нуть­ ся в СССР, как про­ти­во­ре­ча­щее фак­там, со­вер­шен­но от­па­да­ет. С тех пор ни­ка­ких но­вых тре­бо­ва­ний о воз­вра­ще­нии мне предъ­яв­ле­но не бы­ло. Мое об­ра­ще­ ние в Па­риж­ское Пол­но­моч­ное Пред­ста­ви­тель­ст­во с прось­бой о про­дле­нии пас­пор­та ос­та­лось без от­ ве­та. Сей­час я уз­нал из га­зет о со­сто­яв­шей­ся 17 ию­ля ко­ме­дии за­оч­но­го су­да. При­ну­див уе­хать из Со­фии, ме­ня объ­я­ви­ли «де­зер­ ти­ром». По про­из­во­лу уво­лив со служ­бы, объ­я­ви­ли, что я от­ка­зал­ся вер­нуть­ся в СССР, иг­но­ри­руя мое до­ ку­мен­таль­ное за­яв­ле­ние Ста­ли­ну, что я ни­ко­гда не от­ка­зы­вал­ся и не от­ка­зы­ва­юсь вер­нуть­ся в СССР. Мою ло­яль­ность объ­я­ви­ли «пе­ре­хо­дом в ла­герь вра­гов на­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 217

ро­да». В от­вет на прось­бу о про­дле­нии пас­пор­та ме­ня объ­я­ви­ли вне за­ко­на. Это по­ста­нов­ле­ние бро­са­ет яр­кий свет на ме­ то­ды ста­лин­ской юс­ти­ции, на инс­це­ни­ров­ку пре­сло­ву­тых про­цес­сов, на­гляд­но по­ка­зы­вая, как фаб­ри­ку­ют­ся бес­чис­лен­ные «вра­ги на­ро­да» и ка­ кие ос­но­ва­ния дос­та­точ­ны Вер­хов­но­му су­ду, что­бы при­го­во­рить к выс­шей ме­ре на­ка­за­ния. Объ­яв­ле­ние ме­ня вне за­ко­на про­дик­то­ва­но сле­пой яро­стью на че­ло­ве­ка, ко­то­рый от­ка­зал­ся без­ро­пот­но сло­жить го­ло­ву на пла­хе и ос­ме­лил­ся за­щи­щать свою жизнь, сво­бо­ду и честь. Я про­тес­тую про­тив та­ко­го из­де­ ва­тель­ст­ва над пра­во­су­ди­ем и тре­бую глас­но­го пе­ ре­смот­ра де­ла с пре­дос­тав­ле­ни­ем мне воз­мож­но­ сти за­щи­щать­ся.

22 ию­ля 1939 го­да.

218 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

ФЕ­ДОР ИЛЬ­ИН-РАС­КОЛЬ­НИ­КОВ ОТ­КРЫ­ТОЕ ПИСЬ­МО СТА­ЛИ­НУ

С

Я прав­ду о те­бе по­рас­ска­жу та­кую, Что ху­же вся­кой лжи...

та­лин, вы объ­я­ви­ли ме­ня «вне за­ко­на». Этим ак­том вы урав­ня­ли ме­ня в пра­вах – точ­нее, в бес­ пра­вии – со все­ми со­вет­ски­ми гра­жд ­ а­на­ми, ко­ то­рые под ва­шим вла­ды­че­ст­вом жи­вут вне за­ко­ на. Со сво­ей сто­ро­ны от­ве­чаю пол­ной вза­им­но­стью: воз­вра­щаю вам вход­ной би­лет в по­стро­ен­ное ва­ми «цар­ст­во со­циа­лиз­ма» и по­ры­ваю с ва­шим ре­жи­ мом. Ваш «со­циа­лизм», при тор­же­ст­ве ко­то­ро­го его строи­те­лям на­шлось ме­сто лишь за тю­рем­ ной ре­шет­кой, так же да­лек от ис­тин­но­го со­циа­ лиз­ма, как про­из­вол ва­шей лич­ной дик­та­ту­ры не име­ет ни­че­го об­ще­го с дик­та­ту­рой про­ле­та­риа­та. Вам не по­мо­жет, ес­ли на­гра­жд ­ ен­ный ор­де­ном, ува­жае­мый ре­во­лю­цио­нер-на­ро­до­во­лец Н.А. Мо­ро­зов под­твер­дит, что имен­но за та­кой «со­циа­лизм» он про­вел пять­де­сят лет сво­ей жиз­ни под сво­да­ми Шлис­сель­бург­ской кре­по­сти. Сти­хий­ный рост не­до­ воль­ст­ва ра­бо­чих, кре­сть­ян, ин­тел­ли­ген­ции вла­ ст­но тре­бо­вал кру­то­го по­ли­ти­че­ско­го ма­нев­ра, по­доб­но ле­нин­ско­му пе­ре­хо­ду к нэ­пу в 1921 го­ду. Под на­ по­ром со­вет­ско­го на­ро­да вы «да­ро­ва­ли» де­мо­кра­ ти­че­скую кон­сти­ту­цию. Она бы­ла при­ня­та всей стра­ной с не­под­дель­ным эн­ту­зи­аз­мом. Че­ст­ное про­ве­де­ние в жизнь де­мо­кра­ти­че­ских прин­ци­пов де­мо­кра­ти­че­ской кон­сти­ту­ции 1936 го­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 219

да, во­пло­тив­шей на­де­жд ­ ы и чая­ния все­го на­ро­да, оз­на­ме­но­ва­ло бы но­вый этап рас­ши­ре­ния со­вет­ ской де­мо­кра­тии. Но в ва­шем по­ни­ма­нии вся­кий по­ли­ти­че­ский ма­невр – си­но­ним на­ду­ва­тель­ст­ва и об­ма­на. Вы куль­ти­ви­руе­те по­ли­ти­ку без эти­ки, власть без че­ ст­но­сти, со­циа­лизм без люб­ви к че­ло­ве­ку. Что сде­ла­ли вы с кон­сти­ту­ци­ей, Ста­лин? Ис­пу­ гав­шись сво­бо­ды вы­бо­ров, как «прыж­ка в не­из­вест­ ность», уг­ро­жав­ше­го ва­шей лич­ной вла­сти, вы рас­топ­та­ли кон­сти­ту­цию, как кло­чок бу­ма­ги, вы­бо­ры пре­вра­ти­ли в жал­кий фарс го­ло­со­ва­ния за од­ну един­ст­вен­ную кан­ди­да­ту­ру, а сес­сии Вер­хов­но­ го Со­ве­та на­пол­ни­ли ака­фи­ста­ми и ова­ция­ми в честь са­мо­го се­бя. В про­ме­жут­ках ме­жд ­ у сес­сия­ми вы бес­шум­но унич­то­жа­ли «за­фин­тив­ших» де­пу­ та­тов, на­сме­ха­ясь над их не­при­кос­но­вен­но­стью и на­по­ми­ная, что хо­зяи­ном зем­ли со­вет­ской яв­ля­ ет­ся не Вер­хов­ный Со­вет, а вы. Вы сде­ла­ли все, что­ бы дис­кре­ди­ти­ро­вать со­вет­скую де­мо­кра­тию, как дис­кре­ди­ти­ро­ва­ли со­циа­лизм. Вме­сто то­го, что­ бы пой­ти по ли­нии на­ме­чен­но­го кон­сти­ту­ци­ей по­во­ро­та, вы по­дав­ляе­те рас­ту­щее не­до­воль­ст­во на­си­ли­ем и тер­ро­ром. По­сте­пен­но за­ме­нив дик­ та­ту­ру про­ле­та­риа­та ре­жи­мом ва­шей лич­ной дик­та­ту­ры, вы от­кры­ли но­вый этап, ко­то­рый в ис­то­рии на­шей ре­во­лю­ции вой­дет под име­нем «эпо­хи тер­ро­ра». Ни­кто в Со­вет­ском Сою­зе не чув­ст­ву­ет се­бя в безо­ пас­но­сти. Ни­кто, ло­жась спать, не зна­ет, уда­ст­ ся ли ему из­бе­жать ноч­но­го аре­ста, ни­ко­му нет по­ ща­ды. Пра­вый и ви­но­ва­тый, ге­рой Ок­тяб­ря и враг ре­во­лю­ции, ста­рый боль­ше­вик и бес­пар­тий­ный, кол­хоз­ный кре­сть­я­нин и пол­пред, на­род­ный ко­мис­ сар и ра­бо­чий, ин­тел­ли­гент и Мар­шал Со­вет­ско­го Сою­за – все в рав­ной ме­ре под­вер­же­ны уда­рам ва­ше­го би­ча, все кру­жат­ся в дья­воль­ской кро­ва­вой ка­ру­се­ли. Как во вре­мя из­вер­же­ния вул­ка­на ог­ром­ные глы­бы с трес­ком и гро­хо­том ру­шат­ся в жер­ло кра­те­ра, так це­лые пла­сты со­вет­ско­го об­ще­ст­ва сры­ва­ют­ся и па­да­ют в про­пасть. Вы на­ча­ли кро­ва­вые рас­пра­

220 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

вы с быв­ших троц­ки­стов, зи­новь­ев­цев и бу­ха­рин­цев, по­том пе­ре­шли к ис­треб­ле­нию ста­рых боль­ше­ви­ ков, за­тем унич­то­жи­ли пар­тий­ные и бес­пар­тий­ ные кад­ры, вы­рос­шие в гра­ж­дан­ской вой­не, вы­нес­шие на сво­их пле­чах строи­тель­ст­во пер­вых пя­ти­ле­ ток, и ор­га­ни­зо­ва­ли из­бие­ние ком­со­мо­ла. Вы при­ кры­вае­тесь ло­зун­гом борь­бы «с троц­ки­ст­ско-бу­ха­ рин­ски­ми шпио­на­ми». Но власть в ва­ших ру­ках не со вче­раш­не­го дня. Ни­кто не мог «про­брать­ся» на от­ вет­ст­вен­ный пост без ва­ше­го раз­ре­ше­ния. Кто на­ са­ж­дал так на­зы­вае­мых «вра­гов на­ро­да» на са­мые от­вет­ст­вен­ные по­сты го­су­дар­ст­ва, пар­тии, ар­ мии, ди­пло­ма­тии? – Ио­сиф Ста­лин. Про­чи­тай­те ста­рые про­то­ко­лы По­лит­бю­ро: они пе­ст­рят на­зна­че­ния­ми и пе­ре­ме­ще­ния­ми толь­ ко од­них «троц­ки­ст­ско-бу­ха­рин­ских шпио­нов», «вре­ди­те­лей» и «ди­вер­сан­тов». И под ни­ми кра­су­ ет­ся над­пись – И. Ста­лин. Вы при­тво­ряе­тесь до­вер­чи­вым про­сто­фи­лей, ко­то­ро­го го­да­ми во­ди­ли за нос ка­кие-то кар­на­ валь­ные чу­до­ви­ща в мас­ках.

– Ищи­те и об­ря­ще­те коз­лов от­пу­ще­ния, – шеп­ че­те вы сво­им при­бли­жен­ным и на­гру­жае­те пой­ ман­ные, об­ре­чен­ные на за­кла­ние жерт­вы свои­ми соб­ст­вен­ны­ми гре­ха­ми. Вы ско­ва­ли стра­ну жут­ким стра­хом тер­ро­ра, да­же смель­чак не мо­жет бро­сить вам в ли­цо прав­ду. Вол­ны са­мо­кри­ти­ки «не взи­рая на ли­ца» поч­ти­ тель­но за­ми­ра­ют у под­но­жия ва­ше­го пье­де­ста­ла. Вы не­по­гре­ши­мы, как па­па! Вы ни­ко­гда не оши­бае­ тесь! Но со­вет­ский на­род от­лич­но зна­ет, что за все от­ве­чае­те вы, «куз­нец все­об­ще­го сча­стья». С по­мо­щью гряз­ных под­ло­гов вы инс­це­ни­ро­ва­ли су­деб­ные про­цес­сы, пре­вос­хо­дя­щие вздор­но­стью об­ ви­не­ния зна­ко­мые вам по се­ми­нар­ским учеб­ни­кам сред­не­ве­ко­вые про­цес­сы ведьм. Вы са­ми знае­те, что Пя­ та­ков не ле­тал в Ос­ло, М. Горь­кий умер ес­те­ст­вен­ной смер­тью и Троц­кий не сбра­сы­вал по­ез­да под от­кос. Зная, что все это ложь, вы по­ощ­ряе­те сво­их кле­ вет­ни­ков: – Кле­ве­щи­те, кле­ве­щи­те, от кле­ве­ты все­ гда что-ни­будь ос­та­нет­ся.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 221

Как вам из­вест­но, я ни­ко­гда не был троц­ки­стом. На­про­тив, я идей­но бо­рол­ся со все­ми оп­по­зи­ция­ми в пе­ча­ти и на ши­ро­ких со­бр ­ а­ни­ях. Я и сей­час не со­ гла­сен с по­ли­ти­че­ской по­зи­ци­ей Троц­ко­го, с его про­ грам­мой и так­ти­кой. Прин­ци­пи­аль­но рас­хо­дясь с Троц­ким, я счи­таю его че­ст­ным ре­во­лю­цио­не­ром. Я не ве­рю и ни­ко­гда не по­ве­рю в его сго­вор с Гит­ле­ром и Гес­ сом. Вы – по­вар, го­то­вя­щий ост­рые блю­да, для нор­ маль­но­го че­ло­ве­че­ско­го же­луд­ка они не съе­доб­ны. Над гро­бом Ле­ни­на вы при­нес­ли тор­же­ст­вен­ную клят­ву вы­пол­нить его за­ве­ща­ние и хра­нить как зе­ни­цу ока един­ст­во пар­тии. Клят­во­пре­ступ­ник, вы на­ру­ ши­ли и это за­ве­ща­ние Ле­ни­на. Вы обол­га­ли, обес­чес­ ти­ли и рас­стре­ля­ли мно­го­лет­них со­рат­ни­ков Ле­ ни­на: Ка­ме­не­ва, Зи­новь­ев ­ а, Бу­ха­ри­на, Ры­ко­ва и др., не­ви­нов­ность ко­то­рых вам бы­ла хо­ро­шо из­вест­на. Пе­ред смер­тью вы за­ста­ви­ли их ка­ять­ся в пре­сту­ п­ле­ни­ях, ко­то­рых они не со­вер­ша­ли, и ма­зать се­ бя гря­зью с ног до го­ло­вы. А где ге­рои Ок­тябрь­ской ре­во­ лю­ции? Где Буб­нов? Где Кры­лен­ко? Где Ан­то­нов-Ов­се­ен­ко? Где Ды­бен­ко? Вы аре­сто­ва­ли их, Ста­лин. Где ста­рая гвар­дия? Ее нет в жи­вых. Вы рас­стре­ля­ли ее, Ста­лин. Вы рас­тли­ли, за­га­ди­ли ду­ши ва­ших со­рат­ни­ ков. Вы за­ста­ви­ли иду­щих за ва­ми с му­кой и от­ вра­ще­ни­ем ша­гать по лу­жам кро­ви вче­раш­них то­ва­ри­щей и дру­зей. В лжи­вой ис­то­рии пар­тии, на­пи­сан­ной под ва­шим ру­ко­во­дством, вы обо­кра­ ли мерт­вых, уби­тых, опо­зо­рен­ных ва­ми лю­дей и при­свои­ли се­бе их под­ви­ги и за­слу­ги. Вы унич­то­ жи­ли пар­тию Ле­ни­на, а на ее кос­тях по­строи­ли но­вую пар­тию «Ле­ни­на-Ста­ли­на», ко­то­рая слу­ жит удач­ным при­кры­ти­ем ва­ше­го еди­но­вла­стия. Вы соз­да­ли ее не на ба­зе об­щей тео­рии и так­ти­ ки, как стро­ит­ся вся­кая пар­тия, а на бе­зы­дей­ной ос­но­ве лич­ной люб­ви и пре­дан­но­сти вам. Зна­ние про­грам­мы пер­вой пар­тии бы­ло объ­яв­ле­но не­обя­ за­тель­ным для ее чле­нов, но за­то обя­за­тель­на лю­бовь к Ста­ли­ну, еже­днев­но по­дог­ре­вае­мая пе­ча­тью. При­ зна­ние пар­тий­ной про­грам­мы за­ме­ня­ет­ся объ­яс­ не­ни­ем люб­ви к Ста­ли­ну.

222 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

Вы – ре­не­гат, по­рвав­ший со вче­раш­ним днем, пре­дав­ший де­ло Ле­ни­на. Вы тор­же­ст­вен­но про­воз­ гла­си­ли ло­зунг вы­дви­же­ния но­вых кад­ров. Но сколь­ко этих мо­ло­дых вы­дви­жен­цев уже гни­ет в ва­ших ка­ зе­ма­тах? Сколь­ко из них вы рас­стре­ля­ли, Ста­лин? С жес­то­ко­стью са­ди­ста вы из­би­вае­те кад­ры, по­ лез­ные, нуж­ные стра­не. Они ка­жут­ся вам опас­ны­ ми с точ­ки зре­ния ва­шей лич­ной дик­та­ту­ры. На­ка­ну­не вой­ны вы раз­ру­шае­те Крас­ную Ар­мию, лю­бовь и гор­дость стра­ны, оп­лот ее мо­щи. Вы обез­ гла­ви­ли Крас­ную Ар­мию и Крас­ный Флот. Вы уби­ли са­мых та­лант­ли­вых пол­ко­вод­цев, вос­пи­тан­ных на опы­те ми­ро­вой и гра­жд ­ ан­ской войн, во гла­ве с бле­стя­щим мар­ша­лом Ту­ха­чев­ским. Вы ис­тре­би­ли ге­ро­ев гра­ж­дан­ской вой­ны, ко­то­рые пре­об­ра­зо­ва­ли Крас­ную Ар­мию по по­след­не­му сло­ву во­ен­ной тех­ни­ ки и сде­ла­ли ее не­по­бе­ди­мой. В мо­мент ве­ли­чай­шей во­ен­ной опас­но­сти вы про­дол­жае­те ис­треб­лять ру­ ко­во­ди­те­лей ар­мии, сред­ний ко­манд­ный со­став и млад­ших ко­ман­ди­ров. Где мар­шал Блюхер? Где мар­ шал Его­ров? Вы аре­сто­ва­ли их, Ста­лин. Для ус­по­кое­ния взвол­но­ван­ных умов вы об­ма­ны­ вае­те стра­ну, что ос­лаб­лен­ная аре­ста­ми и каз­ня­ ми Крас­ная Ар­мия ста­ла еще силь­ней. Зная, что за­кон во­ен­ной нау­ки тре­бу­ет еди­ но­на­ча­лия в ар­мии, от глав­но­ко­ман­дую­ще­го до взвод­но­го ко­ман­ди­ра, вы вос­кре­си­ли ин­сти­тут во­ен­ных ко­мис­са­ров, ко­то­рый воз­ник на за­ре Крас­ ной Ар­мии и Крас­но­го Фло­та, ко­гда у нас еще не бы­ ло сво­их ко­ман­ди­ров, а над во­ен­ны­ми спе­циа­ли­ ста­ми ста­рой ар­мии ну­жен был по­ли­ти­че­ский кон­троль. Не до­ве­ряя крас­ным ко­ман­ди­рам, вы вно­си­те в Ар­мию двое­вла­стие и раз­ру­шае­те во­ин­ скую дис­ци­п­ли­ну. Под на­жи­мом со­вет­ско­го на­ро­да вы ли­це­мер­но вскры­вае­те культ ис­то­ри­че­ских рус­ских ге­ро­ев: Алек­ сан­д­ра Нев­ско­го и Дмит­рия Дон­ско­го, Су­во­ро­ва и Ку­ ту­зо­ва, на­де­ясь, что в бу­ду­щей вой­не они по­мо­гут вам боль­ше, чем каз­нен­ные мар­ша­лы и ге­не­ра­лы. Поль­зу­ясь тем, что вы ни­ко­му не до­ве­ряе­те, на­стоя­ щие аген­ты гес­та­по и япон­ская раз­вед­ка с ус­пе­хом

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 223

ло­вят ры­бу в мут­ной, взба­ла­му­чен­ной ва­ми во­де, под­бра­сы­вая вам в изо­би­лии под­лож­ные до­ку­мен­ ты, по­ро­ча­щие са­мых луч­ших, та­лант­ли­вых и че­ст­ных лю­дей. В соз­дан­ной Ва­ми гни­лой ат­мо­сфе­ ре по­доз­ри­тель­но­сти, вза­им­но­го не­до­ве­рия, все­об­ ще­го сыс­ка и все­мо­гу­ще­ст­ва Нар­комв­нут­рде­ла, ко­ то­ро­му вы от­да­ли на рас­тер­за­ние Крас­ную Ар­мию и всю стра­ну, лю­бо­му «пе­ре­хва­чен­но­му» до­ку­мен­ту ве­рят – или при­тво­ря­ют­ся, что ве­рят – как не­ос­ по­ри­мо­му до­ка­за­тель­ст­ву. Под­со­вы­вая аген­там Ежо­ва фаль­ши­вые до­ку­мен­ты, ком­про­ме­ти­рую­ щие че­ст­ных ра­бот­ни­ков мис­сии, «внут­рен­няя ли­ ния» РОВСа в ли­це ка­пи­та­на Фос­са до­би­лась раз­гро­ ма на­ше­го пол­пред­ст­ва в Бол­га­рии – от шо­фе­ра М. И. Ка­за­ко­ва до во­ен­но­го ат­та­ше В. Т. Су­хо­ру­ко­ва. Вы унич­то­жае­те од­но за дру­гим важ­ней­шие за­ вое­ва­ние Ок­тяб­ря. Под ви­дом борь­бы с те­ку­че­стью ра­ бо­чей си­лы вы от­ме­ни­ли сво­бо­ду тру­да, за­ка­ба­ли­ ли со­вет­ских ра­бо­чих, при­кре­пив их к фаб­ри­кам и за­во­дам. Вы раз­ру­ши­ли хо­зяй­ст­вен­ный ор­га­ низм стра­ны, дез­ор­га­ни­зо­ва­ли про­мыш­лен­ность и транс­порт, по­дор­ва­ли ав­то­ри­тет ди­рек­то­ра, ин­же­не­ра и мас­те­ра, со­про­во­ж­дая бес­ко­неч­ную че­ хар­ду сме­ще­ний и на­зна­че­ний аре­ста­ми и трав­ лей ин­же­не­ров, ди­рек­то­ров и ра­бо­чих как «скры­ тых, еще не ра­зо­бла­чен­ных вре­ди­те­лей». Сде­лав не­воз­мож­ной нор­маль­ную ра­бо­ту, вы под ви­дом борь­бы с «про­гу­ла­ми» и «опо­зда­ния­ми» тру­дя­щих­ся за­став­ляе­те их ра­бо­тать би­ча­ми и скор­пио­на­ми жес­то­ких и ан­ти­про­ле­тар­ских дек­ ре­тов. Ва­ши бес­че­ло­веч­ные ре­прес­сии де­ла­ют не­стер­ пи­мой жизнь со­вет­ских тру­дя­щих­ся, ко­то­рых за ма­лей­шую про­вин­ность с вол­чь­им пас­пор­том уволь­ня­ют с ра­бо­ты и вы­го­ня­ют с квар­ти­ры. Ра­бо­ чий класс с са­мо­от­вер­жен­ным ге­ро­из­мом нес тя­ гость на­пря­жен­но­го тру­да и не­дое­да­ния, го­ло­да, скуд­ной за­ра­бот­ной пла­ты, жи­лищ­ной тес­но­ ты и от­сут­ст­вия не­об­хо­ди­мых то­ва­ров. Он ве­рил, что вы ве­де­те к со­циа­лиз­му, но вы об­ма­ну­ли его до­ ве­рие. Он на­де­ял­ся, что с по­бе­дой со­циа­лиз­ма в на­ шей стра­не, ко­гда осу­ще­ст­вит­ся меч­та свет­лых

224 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

умов че­ло­ве­че­ст­ва о ве­ли­ком брат­ст­ве лю­дей, всем бу­дет жить­ся ра­до­ст­но и лег­ко. Вы от­ня­ли да­же эту на­де­ж­ду: вы объ­я­ви­ли – со­циа­лизм по­стро­ен до кон­ ца. И ра­бо­чие с не­до­уме­ни­ем, ше­по­том спра­ши­ва­ ли друг дру­га: «Ес­ли это со­циа­лизм, то за что бо­ ро­лись, то­ва­ри­щи?». Из­вра­щая тео­рию Ле­ни­на об от­ми­ра­нии го­су­ дар­ст­ва, как из­вра­ти­ли всю тео­рию мар­ксиз­мале­ни­низ­ма, вы ус­та­ми ва­ших без­гра­мот­ных до­ мо­ро­щен­ных «тео­ре­ти­ков», за­няв­ших ва­кант­ные мес­та Бу­ха­ри­на, Ка­ме­не­ва и Лу­на­чар­ско­го, обе­щае­ те да­же при ком­му­низ­ме со­хра­нить власть ГПУ. Вы от­ня­ли у кол­хоз­ных кре­сть­ян вся­кий сти­мул к ра­бо­те. Под ви­дом борь­бы с «раз­ба­за­ри­ва­ни­ем кол­ хоз­ной зем­ли» вы ра­зо­ряе­те при­уса­деб­ные уча­ст­ки, что­бы за­ста­вить кре­сть­ян ра­бо­тать на кол­хоз­ ных по­лях. Ор­га­ни­за­тор го­ло­да, гру­бо­стью и жес­ то­ко­стью не­раз­бор­чи­вых ме­то­дов, от­ли­чаю­щих ва­шу так­ти­ку, вы сде­ла­ли все, что­бы дис­кре­ди­ти­ ро­вать в гла­зах кре­сть­ян ле­нин­скую идею кол­лек­ти­ ви­за­ции. Ли­це­мер­но про­воз­гла­шая ин­тел­ли­ген­цию «со­лью зем­ли», вы ли­ши­ли ми­ни­му­ма внут­рен­ней сво­бо­ ды труд пи­са­те­ля, уче­но­го, жи­во­пис­ца. Вы за­жа­ ли ис­кус­ст­во в тис­ки, от ко­то­рых оно за­ды­ха­ет­ ся, чах­нет и вы­ми­ра­ет. Не­ис­тов­ст­во за­пу­ган­ной ва­ми цен­зу­ры и по­нят­ная ро­бость ре­дак­то­ров, за все от­ве­чаю­щих сво­ей го­ло­вой, при­ве­ли к око­сте­не­ нию и па­ра­ли­чу со­вет­ской ли­те­ра­ту­ры. Пи­са­тель не мо­жет пе­ча­тать­ся, дра­ма­тург не мо­жет ста­ вить пье­сы на сце­не те­ат­ра, кри­тик не мо­жет вы­ ска­зать свое лич­ное мне­ние, не от­ме­чен­ное ка­зен­ным штам­пом. Вы ду­ши­те со­вет­ское ис­кус­ст­во, тре­буя от не­го при­двор­но­го ли­зо­блюд­ст­ва, но оно пред­по­чи­та­ ет мол­чать, что­бы не петь вам «осан­ну». Вы на­ са­ж­дае­те псев­до­ис­кус­ст­во, ко­то­рое с на­до­ед­ли­вым од­но­об­ра­зи­ем вос­пе­ва­ет ва­шу пре­сло­ву­тую, на­ бив­шую ос­ко­ми­ну «ге­ни­аль­ность». Без­дар­ные гра­фо­ ма­ны сла­во­сло­вят вас, как по­лу­бо­га, «ро­ж­ден­но­

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 225

го от Лу­ны и Солн­ца», а вы, как вос­точ­ный дес­пот, на­сла­ж­дае­тесь фи­миа­мом гру­бой лес­ти. Вы бес­по­щад­но ис­треб­ляе­те та­лант­ли­вых, но лич­но вам не­угод­ных рус­ских пи­са­те­лей. Где Бо­рис Пиль­няк? Где Сер­гей Треть­я­ков? Где Алек­сандр Аро­сев? Где Ми­ха­ил Коль­цов? Где Та­ра­сов-Ро­дио­нов? Где Га­ли­на Се­ реб­ря­ко­ва, ви­нов­ная в том, что бы­ла же­ной Со­коль­ ни­ко­ва? Вы аре­сто­ва­ли их, Ста­лин. Вслед за Гит­ле­ром вы вос­кре­си­ли сред­не­ве­ко­вое сжи­га­ние книг. Я ви­дел свои­ми гла­за­ми рас­сы­лае­ мые со­вет­ским биб­лио­те­кам ог­ром­ные спи­ски книг, под­ле­жа­щих не­мед­лен­но­му и без­ус­лов­но­му унич­то­ же­нию. Ко­гда я был пол­пре­дом в Бол­га­рии, то в 1937 г. в по­лу­чен­ном мною спи­ске об­ре­чен­ной ог­ню ли­те­ ра­ту­ре я на­шел мою кни­гу ис­то­ри­че­ских вос­по­ми­ на­ний «Крон­штадт и Пи­тер в 1917 го­ду». Про­тив фа­ ми­лий мно­гих ав­то­ров зна­чи­лось: «Унич­то­жать все кни­ги, бро­шю­ры, порт­ре­ты». Вы ли­ши­ли со­вет­ских уче­ных, осо­бен­но в об­лас­ти гу­ма­ни­тар­ных на­ук, ми­ни­му­ма сво­бо­ды на­уч­ ной мыс­ли, без ко­то­ро­го твор­че­ская ра­бо­та уче­но­го ста­но­вит­ся не­воз­мож­ной. Са­мо­уве­рен­ные не­ве­ж­ды ин­три­га­ми, скло­ка­ми и трав­лей не да­ют ра­бо­ тать в ла­бо­ра­то­ри­ях, уни­вер­си­те­тах и ин­сти­ ту­тах. Вы­даю­щих­ся рус­ских уче­ных с ми­ро­вым име­нем – ака­де­ми­ков Ипать­ев ­ а и Чи­чи­ба­би­на, вы на весь мир про­воз­гла­си­ли «не­воз­вра­щен­ца­ми», на­ив­но ду­мая их обес­сла­вить, но опо­зо­ри­ли толь­ ко се­бя, до­ве­дя до све­де­ния всей стра­ны и ми­ро­во­го об­ ще­ст­вен­но­го мне­ния по­стыд­ный для ва­ше­го ре­жи­ ма факт, что луч­шие уче­ные бе­гут из ва­ше­го «рая», ос­тав­ляя вам ва­ши бла­го­дея­ния: квар­ти­ру, ав­то­ мо­биль, кар­точ­ку на обе­ды в сов­нар­ко­мов­ской сто­ ло­вой. Вы ис­треб­ляе­те та­лант­ли­вых рус­ских уче­ных. Где луч­ший кон­ст­рук­тор со­вет­ских аэ­ро­пла­нов, Ту­по­лев? Вы не по­ща­ди­ли да­же его. Вы аре­сто­ва­ли Ту­ по­ле­ва, Ста­лин! Нет об­лас­ти, нет угол­ка, где мож­но бы­ло бы спо­кой­но за­ни­мать­ся лю­би­мым де­лом. Ди­рек­тор те­ат­ра, за­ме­ча­тель­ный ре­жис­сер, вы­даю­щий­ся

226 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

дея­тель ис­кус­ст­ва Все­во­лод Мей­ер­хольд не за­ни­мал­ ся по­ли­ти­кой. Но вы аре­сто­ва­ли и Мей­ер­холь­да, Ста­лин. Зная, что при на­шей бед­но­сти кад­ра­ми осо­бен­но це­нен ка­ж­дый куль­тур­ный и опыт­ный ди­пло­мат, вы за­ма­ни­ли в Мо­ск­ву и унич­то­жи­ли од­но­го за дру­ гим поч­ти всех со­вет­ских пол­пре­дов. Вы раз­ру­ши­ ли дот­ла весь ап­па­рат На­род­но­го ко­мис­са­риа­та ино­стран­ных дел. Унич­то­жая вез­де и всю­ду зо­ло­той фонд на­шей стра­ны, ее мо­ло­дые кад­ры, вы ис­тре­ би­ли во цве­те лет та­лант­ли­вых и мно­го­обе­щаю­ щих ди­пло­ма­тов. В гроз­ный час во­ен­ной опас­но­ сти, ко­гда ост­рие фа­шиз­ма на­прав­ле­но про­тив Со­вет­ско­го Сою­за, ко­гда борь­ба за Дан­циг и вой­на в Ки­тае – лишь под­го­тов­ка плац­дар­ма для бу­ду­щей ин­тер­вен­ции про­тив СССР, ко­гда глав­ный объ­ект гер­ма­но-япон­ской аг­рес­сии – на­ша Ро­ди­на, ко­гда един­ст­вен­ная воз­мож­ность пре­дот­вра­ще­ния вой­ ны – от­кры­тое всту­п­ле­ние Сою­за Со­ве­тов в Ме­ж­ду­на­ род­ный блок де­мо­кра­ти­че­ских го­су­дарств, ско­рей­шее за­клю­че­ние во­ен­но­го и по­ли­ти­че­ско­го сою­за с Анг­ли­ей и Фран­ци­ей, вы ко­леб­ле­тесь, вы­жи­дае­те и ка­чае­тесь, как ма­ят­ник, ме­ж­ду дву­мя «ося­ми». Во всех рас­че­ тах ва­шей внеш­ней и внут­рен­ней по­ли­ти­ки вы ис­ хо­ди­те не из люб­ви к Ро­ди­не, ко­то­рая вам чу­ж­да, а из жи­вот­но­го стра­ха по­те­рять лич­ную власть. Ва­ша бес­прин­цип­ная дик­та­ту­ра, как гни­лая ко­ ло­да, ле­жит по­пе­рек до­ро­ги на­шей стра­ны. «Отец на­ро­дов», вы пре­да­ли по­бе­ж­ден­ных ис­пан­ских ре­во­ лю­цио­не­ров, бро­си­ли их на про­из­вол судь­бы и пре­ дос­та­ви­ли за­бо­ту о них дру­гим го­су­дар­ст­вам. Ве­ ли­ко­душ­ное спа­се­ние жиз­ни не в ва­ших прин­ци­пах. Го­ре по­бе­ж­ден­ным! Они вам боль­ше не нуж­ны. Ев­ро­пей­ских ра­бо­чих, ин­тел­ли­ген­тов, ре­мес­лен­ ни­ков, бе­гу­щих от фа­ши­ст­ско­го вар­вар­ст­ва, вы рав­но­душ­но пре­дос­та­ви­ли ги­бе­ли, за­хлоп­нув пе­ ред ни­ми дверь на­шей стра­ны, ко­то­рая на сво­их ог­ром­ных про­сто­рах мо­жет гос­те­при­им­но при­ ютить мно­гие ты­ся­чи эмиг­ран­тов. Как все со­вет­ские пат­рио­ты, я ра­бо­тал, на мно­гое за­кры­вая гла­за. Я слиш­ком дол­го мол­чал. Мне

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 227

бы­ло труд­но рвать по­след­ние свя­зи не с ва­шим об­ре­ чен­ным ре­жи­мом, а с ос­тат­ка­ми ста­рой ле­нин­ ской пар­тии, в ко­то­рой я про­был без ма­ло­го 30 лет, а вы раз­гро­ми­ли ее в три го­да. Мне бы­ло му­чи­тель­но боль­но ли­шать­ся мо­ей Ро­ди­ны. Чем даль­ше, тем боль­ше ин­те­ре­сы ва­шей лич­ной дик­та­ту­ры всту­па­ют в не­пре­рыв­ный кон­фликт и с ин­те­ре­са­ми ра­бо­чих, кре­сть­ян, ин­тел­ли­ген­ции, с ин­те­ре­са­ми всей стра­ны, над ко­то­рой вы из­мы­ вае­тесь как ти­ран, дор­вав­ший­ся до еди­но­лич­ной вла­сти. Ва­ша со­ци­аль­ная ба­за су­жи­ва­ет­ся с ка­ ж­дым днем. В су­до­рож­ных по­ис­ках опо­ры вы ли­це­ мер­но рас­то­чае­те ком­пли­мен­ты «бес­пар­тий­ным боль­ше­ви­кам», соз­дае­те од­ну за дру­гой при­ви­ле­ ги­ро­ван­ные груп­пы, осы­пае­те их ми­ло­стя­ми, кор­ми­те по­дач­ка­ми, но не в со­стоя­нии га­ран­ ти­ро­вать но­вым «ка­ли­фам на час» не толь­ко их при­ви­ле­гий, но да­же пра­ва на жизнь. Ва­ша бе­зум­ная вак­ха­на­лия не мо­жет про­дол­ жать­ся дол­го. Бес­ко­не­чен спи­сок ва­ших пре­сту­п­ле­ ний. Бес­ко­не­чен спи­сок ва­ших жертв, нет воз­мож­ но­сти их пе­ре­чис­лить. Ра­но или позд­но со­вет­ский на­род по­са­дит вас на ска­мью под­су­ди­мых как пре­ да­те­ля со­циа­лиз­ма и ре­во­лю­ции, глав­но­го вре­ди­ те­ля, под­лин­но­го вра­га на­ро­да, ор­га­ни­за­то­ра го­ ло­да и су­деб­ных под­ло­гов.

17 ав­гу­ста 1939

228 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

ПЕРСОНАЛИИ Фе­дор Фе­до­ро­вич Рас­коль­ни­ков (на­стоя­щая фа­ми­лия Иль­ин, 28 ян­ва­ря 1892, Санкт-Пе­тер­бург – 12 сен­тяб­ря 1939, Ниц­ца, Фран­ция) – со­вет­ский во­ен­ный и го­су­дар­ст­вен­ный дея­тель, ди­пло­мат, пи­са­тель, жур­на­лист. Не­воз­вра­ще­нец. В 1963 го­ду по­смерт­но реа­би­ли­ти­ро­ван. Лев Бо­ри­со­вич Ка­ме­нев (на­стоя­щая фа­ми­лия Ро­зен­фельд, 6 (18) ию­ля 1883, Мо­ск­ва – 25 ав­гу­ста 1936, Мо­ск­ва) – со­вет­ский пар­тий­ ный и го­су­дар­ст­вен­ный дея­тель, ре­во­лю­цио­нер. В 1936 осу­ж­ден по де­лу «Троц­ки­ст­ско-зи­новь­ев­ско­го цен­тра» и рас­стре­лян. По­смерт­но реа­би­ли­ти­ро­ван в 1988 го­ду. Гри­го­рий Ев­сее­вич Зи­новь­ев (на­стоя­щая фа­ми­лия Ра­до­мысль­ ский, 11 (23) сен­тяб­ря 1883, Ели­за­вет­град – 25 ав­гу­ста 1936, Мо­ск­ва) – со­вет­ский по­ли­ти­че­ский и го­су­дар­ст­вен­ный дея­тель, ре­во­лю­цио­ нер. 16 де­каб­ря 1934 го­да аре­сто­ван и осу­жд­ ен на 10 лет тюрь­мы по де­лу «Мо­с­ков­ско­го цен­тра». 24 ав­гу­ста 1936 го­да при­го­во­рен к выс­ шей ме­ре на­ка­за­ния по де­лу Ан­ти­со­вет­ско­го объ­е­ди­нен­но­го троц­ки­ ст­ско-зи­новь­ев­ско­го цен­тра. Рас­стре­лян 25 ав­гу­ста 1936 в Мо­ск­ве в зда­нии ВКВС. Реа­би­ли­ти­ро­ван Пле­ну­мом Вер­хов­но­го Су­да СССР 13 ию­ля 1988 г. Алек­сандр Фе­до­ро­вич Ке­рен­ский (22 ап­ре­ля (4 мая) 1881, Сим­ бирск – 11 ию­ня 1970, Нью-Йорк) – вид­ный рос­сий­ский по­ли­ти­че­ ский и об­ще­ст­вен­ный дея­тель; ми­нистр, за­тем ми­нистр-пред­се­да­ тель Вре­мен­но­го пра­ви­тель­ст­ва (1917), дво­ря­нин (c 1885), ма­сон. В ок­тяб­ре 1917-го во вре­мя штур­ма по­ки­нул Зим­ний дво­рец. Умер 11 ию­ня 1970 в сво­ем до­ме в Нью-Йор­ке от ра­ка в воз­рас­ те 89 лет. Ме­ст­ная Рус­ская пра­во­слав­ная цер­ковь от­ка­за­лась от его по­гре­бе­ния, со­чтя ви­нов­ни­ком па­де­ния Рос­сии, ма­со­ном. Те­ло пе­ре­ прав­ле­но в Лон­дон, по­хо­ро­не­но на клад­би­ще Putney Vale Cemetery.

КАК ПТИ­ЦУ УЧИ­ЛИ ЛЕ­ТАТЬ

– 229

Па­вел Ни­ко­лае­вич Ми­лю­ков (15 (27) ян­ва­ря 1859, Мо­ск­ва – 31 мар­та 1943, Экс-ле-Бен, Фран­ция) – рус­ский по­ли­ти­че­ский дея­тель, ис­то­рик и пуб­ли­цист. Ли­дер Кон­сти­ту­ци­он­но-де­мо­кра­ти­че­ской пар­ тии (ка­де­ты). Ми­нистр ино­стран­ных дел Вре­мен­но­го пра­ви­тель­ст­ва в 1917 го­ду. Вар­лам Ти­хо­но­вич Ша­ла­мов (5 (18) ию­ня 1907, Во­ло­гда – 17 ян­ ва­ря 1982, Мо­ск­ва) – про­за­ик, по­эт. Соз­да­тель ли­те­ра­тур­но­го цик­ла «Ко­лым­ские рас­ска­зы» о со­вет­ских ла­ге­рях. Ири­на Пав­лов­на Си­ро­тин­ская (5 ок­тяб­ря 1932, Мо­ск­ва – 11 ян­ ва­ря 2011, Мо­ск­ва) – рос­сий­ский ар­хи­вист и ли­те­ра­ту­ро­вед, близ­кий друг пи­са­те­ля Вар­ла­ма Ша­ла­мо­ва, пра­во­пре­ем­ник, хра­ни­тель и пуб­ ли­ка­тор его на­сле­дия. Алек­сандр Сер­гее­вич Есе­нин-Воль­пин (12 мая 1924, Ле­нин­град) – ма­те­ма­тик, фи­ло­соф, по­эт, один из ли­де­ров дис­си­дент­ско­го дви­ же­ния, со­вет­ский по­лит­за­клю­чен­ный (об­щий срок пре­бы­ва­ния в тюрь­мах, ссыл­ке и «пси­хуш­ках» – 14 лет). Ар­тем Ген­ри­хо­вич Бо­ро­вик (13 сен­тяб­ря 1960, Мо­ск­ва – 9 мар­ та 2000) – из­вест­ный рос­сий­ский жур­на­лист, гла­ва хол­дин­га «Со­вер­ шен­но сек­рет­но». По­гиб в ре­зуль­та­те ка­та­ст­ро­фы са­мо­ле­та Як-40. Все 9 че­ло­век на­хо­див­шие­ся на бор­ту, вклю­чая 5 чле­нов эки­па­жа и гла­ву ком­па­нии «Груп­па “Аль­янс”» Зию Ба­жае­ва, по­гиб­ли. Ар­ка­дий Ио­си­фо­вич Вакс­берг (11 но­яб­ря 1927, Но­во­си­бирск – 8 мая 2011, Мо­ск­ва), ад­во­кат, про­за­ик, дра­ма­тург, пуб­ли­цист, ки­но­сце­ на­рист. Сер­гей Ада­мо­вич Ко­ва­лев (2 мар­та 1930, Се­ре­ди­на-Бу­да, Сум­ ская об­ласть, Ук­раи­на) – дис­си­дент, пра­во­за­щит­ник, по­ли­ти­че­ский и об­ще­ст­вен­ный дея­тель. Уче­ный, био­фи­зик. Пер­вый Упол­но­мо­чен­ ный по пра­вам че­ло­ве­ка в Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции в пра­ви­тель­ст­ве Б.Ель­ци­на в 1994–1995 го­дах.

230 –

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

«Comrad J». The Untold Secrets of Russia’s Master Spy in America After the End ot the Cold War. Per Earley, G.P.Putnam’s Sons, New York, 2007. Pages 327-337. «Дек­ла­ра­ция не­за­ви­си­мо­сти», по из­да­нию: Со­еди­нен­ные Шта­ ты Аме­ри­ки: Кон­сти­ту­ция и за­ко­но­да­тель­ст­во. Под ред. О.А.Жид­ко­ ва. М.: Про­гресс, 1993. Алек­сандр Валь­те­ро­вич Лит­ви­нен­ко (1962–2006), под­пол­ков­ник КГБ РФ, не­ле­галь­но по­ки­нул Рос­сию в 2000 го­ду. В 2001 го­ду по­лу­чил по­ли­ти­че­ское убе­жи­ще в Ве­ли­ко­бри­та­нии. В 2006 го­ду от­рав­лен и 23 но­яб­ря скон­чал­ся в од­ной из лон­дон­ских кли­ник.

ОГЛАВЛЕНИЕ Как пти­цу учи­ли ле­тать..............................................................7 Нет ми­ра под оли­ва­ми..............................................................53 Пятно на фоне...........................................................................66 За­кон пла­нет...............................................................................89 Сыновья Иова ...........................................................................96 Дичь...........................................................................................119 Русь­ка.........................................................................................161 Уголь..........................................................................................168 Birkenstock.................................................................................172 Встань и бе­ги............................................................................177 При­ло­же­ние к но­вел­ле «Встань и бе­ги»...............................213 Фе­дор Иль­ин-Рас­коль­ни­ков. Как ме­ня сде­ла­ли «вра­гом на­ро­да»...............................213 Фе­дор Иль­ин-Рас­коль­ни­ков. От­кры­тое пись­мо Ста­ли­ну............................................218 Персоналии.......................................................................228

АЛЕК­САН­Д­РА СВИ­РИ­ДО­ВА

КАК ПТИЦУ УЧИЛИ ЛЕТАТЬ ТИРАЖ-МАКЕТ Ре­дак­тор – На­та­лья Па­нуш­ки­на Кор­рек­тор – Ма­ри­на Дай­не­ко На­бор – Ири­на Со­ловь­е­ва Дизайн, ком­пь­ю­тер­ная вер­ст­ка и об­лож­ка – Бо­рис Бу­ди­ян­ский Фо­то­гра­фия на об­лож­ке – Antonina W.Bouis Технический директор – Лев Сви­ри­дов

© Все пра­ва при­над­ле­жат ав­то­ру.

Д