С ТИХОТВОРЕНИЯ
НОЧИ БЕЛЫЕ И ЧЕРНЫЕ
МОНОЛОГ ЛИЦЕДЕЯ
СНЫ ЭМИГРАНТА
Мой Петербург! Не склонен я теперь о красоте витийствовать часами, отвык сорить бездумно словесами, привык к молитве. Только ты не верь заученным поклонам лицедея! Но — верь, когда, от страха леденея, в родной театр открываю дверь и не вхожу — нет образа в идее, нет света в слове, нет слезы в молитве, нет главного — цветов в моей палитре и нот в октаве. Я пою безгласно, и силы трачу на слова напрасно.
Из ночи в ночь мне снится Петербург, в саду Никольском — полковой оркестр, и бравый мичман, мой старинный друг, ведет к венцу тебя — мою невесту.
Мой Петербург! Тобою лишь дышу, пока по улицам торжественным брожу, пока в моих глазах сияют звезды твоих ночей, пока еще не поздно в последней пьесе соло мне сыграть, чтобы загубленные роли оправдать — пред Судиею оправдаться грозным в том, что творил и мыслил несерьезно, и что посмел талант свой закопать. —
156
—
На вас глазеет весело окрестный нарядный люд. Звонят колокола. И в этот день весенний и воскресный мучительно прекрасна ты была. В остывшей памяти лишь пепел и зола, и детской сказки грустные сюжеты, о том, как рыцаря красавица ждала, пока с врагами воевал он где-то. Была война. Играли в бридж эстеты, бомонд тонул в серебряных стихах, курили опиум с блудницами поэты и развлекали хамов в кабаках. Но грянул гром! В отравленных мозгах померкло небо и не стало света — —
157
—