Boy was walking on sidewalk... by Alexander Smirnoff

П авел Л укьянов

мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

Москва | 2008

ББК 84 (2 Рос-Рус) 6 Л 84

Макет и художественное оформление Александра Смирнова

Л 84

Лукьянов П. Мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало: Стихотворения – М.: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2008 – 78 с.

ISBN: 978-5-93381-264-1 Первая книга стихов Павла Лукьянова предназначена для людей, знакомых с русским языком, и просто любопытных. Издание рассчитано на 2 – 3 часа чтения. Книга хорошо иллюстрирована и будет интересна. ISBN: 978-5-93381-264-1

искусство – есть борьба. Борьба художника с безотчётностью и неосознанностью жизни. Искусство возвращает существующее, храня в себе очертания такого мира, которого единственного всем и надо: замеченного и осознанного. существование утомляет человека не своей предсказуемостью и рутинностью, а наоборот – недостижимостью и неподлинностью при кажущейся реалистичности и понятности. Человеческая, вернее – расчеловеченная традиция предопределённого, непрожитого проживания приводит нас к прижизненному отсутствию, как бы к смерти впрок. Мы ловкие временщики и поддельщики, тратящие своё единственное настоящее на то, чтобы привыкнуть не к тому, чем является этот мир, а к его загромождённости случайными вещами. Уровень продаж предметов, похожих на правду, неуклонно растёт. Прекрасное юдо рынка, его видимая рука, подсовывает свои вещи и понятия в обмен на нашу к ним привязанность, настаивая на полной приватизации человеческого восприятия. Искусство – в своём неподдавшемся виде – есть бесцельная реклама подлинного содержания происходящего, помогающая отличить необходимое от излишнего: хлеб от закормленности.

искусство не переделывает жизнь: оно освещает её как бы дополнительным разумом, когда основной парашют не раскрывается. Потому что там, вне убогости ближнего мира, лежит основная жизнь, ожидающая человеческой действенности и готовая быть замеченной и живой. За осознанность каждого человека и человечества вообще художник и есть единственный, кто борется. В этом – сила искусства и неизбежность ежедневных побед, пока жизнь бьётся в человеке и требует выхода.

герой скачет в горы и погибает 1 | дайте мне карточку бога,

вслух говорящую птицу, чтоб оказалось возможным мне перестать и родиться. ходят ко мне великаны, гнут деревянные стулья, думают выбить наследство, чтобы тепло и не дуло. нет ли такого везенья, путано я объясняюсь, чтобы, встречая чужое, люди немного касались: десять минут в пятилетку, двадцать минут на здоровье, жаба сердечная давит и наливается кровью. будьте, чихая, здоровы, ваша бессмысленность, сударь, я начинаю резвиться и переплёвывать удаль. ходит живая собака, скалится зубчатый мальчик, в поле моих междометий всадник воскликнутый скачет. ахи мои полевые, мамы мои в буреломе, други мои ножевые и никогошеньки кроме

29 июня 2005 Ланджу

2 | всё, что от сволочи было,

я потихоньку умножу, больше меня не проймёте пылкой вселенною ложью: будто в любое мгновенье может примчаться подмога: сверху опущенный зонтик нами живущего бога: будут рассказаны сказки, сделано то-то и та-та, все босанятые дети в деньги глядят мрачновато: знают, откуда подует, знают, где бабушка с дедом: не в фотографии юной, а заметённые снегом. потому и бубнит сурдинка, оттого и слоняются люди, через это и кушает время человеческий ходик на блюде

29 июня 2005 Ланджу

3 | прощайте, прошитые письма !

да здравствует малая кожа, стоячие улицы света, собака собаки моложе глядит на меня клочковато пустая, как бочка зимою, закрытая в погребе цепью, хрустя огурцом с кровью. не будет меня наутро и вечером ждать – не ждите: я стал ледяным и вечным, запомните и любите. мимо плывут самолёты, будто стальные деревья, будто такие собаки, у которых повсюду двери

30 июня 2005 Ланджу

4 | я отучу Китай лапать моей земли:

той, где ещё дед делал врагу «пли». выкину их петуха, выбежит их дракон: в этой стране зверей без языка орём. я говорю так и упираю штык, деревня на рис встаёт и заливает крик. будете велики, как серпантин-стена, только и ей пришла падающая весна. будни простых солдат тихо построят ад, будет зажжён тыл и не пускать назад. в узких глазах любовь тянется, но не похожа: наполовину – лиса, наполовину – тоже 30 июня 2005 Ланджу

5 | в двух шагах от сволочи, на мосту течения

ходит стадо девочек, требуя спасения: бедные родители, платья переношены, пятна лихорадочно на лицо наброшены. и собаки крутятся, зная про остаточность пиршества вечернего. девичья неграмотность любит лотерейные занавески-простыни: вдруг судьба не жадная и одарит просто так. рыщут счастья девочки в позапрошлых платьицах, словно мир стремительно никуда не катится 1 июля 2005 Ланджу

6 | простыни старых улиц

в рваных буграх и лужах, нос зажимал иностранец, пытаясь осилить ужин. в малом терпении боли скрыто большое усилье: место, откуда у древних быстро росли крылья. сваты звонят в двери пятой на дню свадьбы, я выхожу в белом, в жизнь широко глядя. ловко сажусь в гробницу, фото моё напоследок, шофёр напрягает спину, время берёт слепок. вспышкой летим в деревню, мельком берём невесту: главное – с кем-то рядом, главное – чтобы вместе.

дело в какой-то боли, что ли к врачу сбегать, или терпеть молча, стать мужиком и дедом. впрочем, не нам плакать: вечным живым и красивым: пусть, если жизнь – дура – наши берёт силы 30 июня 2005 Ланджу

7 | посмотри на меня, красота:

я остался практически голым: незнакомые люди глядят с осужденьем, знакомым со школы. баскетбол, пятый класс наугад, ресторан в сорок лет напоследок, человек начинает молчать, сохраняясь для важной беседы: скажем: полночь, цикады, вагон, раскачав ледяных пассажиров, отпускает сомнения всем прихожанам, лежащим уныло. и растёт потихоньку игла – сквозь состав продеваемый смысл, незнакомые люди гудят, выдавая бесценные мысли. по пути на мосту через лес пассажиры горящие сыплют, машинист объявляет гудком прекращенье космической выпи: – никого на земле никогда

не потрогает больше бессилье ! – проводницы разносят ура по вагонам, расправившим крылья. мы летим. почему не лететь, если есть на земле недостаток настоящего плотного мы, не входящего в таинство пряток !? наконец расцветает в груди то, о чём зеленеет природа, незнакомые люди стоят, словно войско, которого много 1 – 2 июля 2005 Сиань

8 | в простынь влита баба,

парень кругами ходит: очень ему надо, слишком она против. можно вином и платьем, можно мечом и криком: каждый берёт саблю, сам из которой выпил. в каждом торчит школа самым плохим краем, самое главное – скрыто и мало чего играет. зубы стальные мамы – станут твои – будь уверен. сколько врачей ни дёргай – главный из них – время. сытые хлебом дуры, парни, дымя сигаретой –

каждый из них в прошлом жизнь подцепил где-то. это и любят в детях – каплю свою оставить, чтобы и после смерти миром как будто править 2 июля 2005 Сиань

9 | стану большим и сильным,

чтобы держать крылья: те, о которых люди грустно кивают: были. в этом моём миллионе выборов, ставок и сделок – самая главная точка – откуда взгляну напоследок, сходя в горизонт красный из остывающей жизни, грусть оставляя дома с маминым ртом капризным. и там, за концом событий, из нас вычитают тело и смотрят на чистый остаток – такой ноготок белый: меньше пятна вишни на чёрном асфальте чёрном. жизнь оставляет отзвук в мире и так полном

2 июля 2005 Сиань

10 | пытаясь проснуться в стихи,

перед тем как заснуть на столетья, я сажусь самолётом арбузов на распаханный край междометий. из деревни бегут мужики, сапоги на бегу поправляя, переводчик мой внутренний спит, а нахал ничего не теряет. выхожу элегантно в толпу, привожу бесконечность примеров, мужики откровенно молчат, недоверчивы к новому в целом. запоздало наткнусь на слова в голове, размозжённой кувалдой, оперевшись, галдят мужики над открытой и вытекшей правдой

3 июля 2005 Сиань

11 | китай отвернулся – дождит:

понятная северу тина стоит во вчерашней жаре и мокрая липнет на спину. швейцар открывает зонты, бармен разливает покрепче, шуршит под плащом постовой, пытаясь устроиться легче. увидев другую страну с портретами Дэна и Мао, не знаю куда дальше жить, какой-то растерянный прямо.

наверное, буду сидеть теперь над огромной картиной, расставив слова наконец в порядке строения мира 3 июля 2005 Сиань

12 | я приеду: и будут дети,

напущу на тебя силу. – ничего недоступного нету ! – говорил и показывал милый. мама, выгни покруче спину, одолей старика дремота, я беру на свою шею обо всех мелочах заботу. отруби от меня побольше, заготовь самосол, сестрица, на четыре плеча слабее снегопад сыроватый садится. полежим и поднимемся в люди, будут крепко орать дети, на ремень моих рук глядя пузырями, которые светят. налетят, не спросившись, звери, попытаемся сделать ручными, поумнеют глаза у волка, и набухнет коровы вымя. перестану стоять на главном, потому что оно повсюду наконец-то проявит силу ежедневным рывком чуда

4 июля 2005 Сиань

13 | послушай меня, моя фея,

мы такое с тобой умеем, что зубами белеют кони вдогонку за нами погони. посидим на витке гирлянды: – песня моя, как ты? – – нам хорошо, хозяин, – скажут в груди такты. фото на серый камень – думать нечестно и рано. будет ещё время меня хоронить, мама. ноги мои – футболисты, ветер – борец плечистый, море под левым глазом – кто нам его поставил? кто комара прохлопал? нет на вас, черти, правил ! небо моё – тряпка – ветхая, дело – в Китае: сто миллионов сосен, ноль на конце прибавляем. правил чужих прорва, ходит с резьбой болванщик, нас настигают силы, во мне просыпается мальчик: прыгаем в море с обрыва, кони ушами разводят, всадники дёргают стрелы мимо моих мелодий. двое, запутавшись в море, семеро смотрят в прицелы, плыть совершенно просто, если внутри – цели

5 июля 2005 Сиань

14 | лето моё, стоп, острый тупик поплавка,

рыба моя, рот, мысли издалека, глиняный бок, сарай, риса квадрат воды, мальчик – болтун ногой, сторож глядит в сады. каждому выдан холст, нити, станок и кисть, семья приступает есть, в стёклах дрожит сервиз. письма домой с войны – самый тяжёлый хлеб. велосипед, почтальон, смерть завезли или нет? танки ползут. устав, пьют ледяную воду, пастухи в камуфляже раскрытом шлёпают мягко по боку. память – попытка к бегству к врагу, у которого лучше. внуки учительниц деда внуков моих учат 6 июля 2005 Шанхай

15 | бык на компьютер встал, трещину распустил,

опять пастуху год в тумане ходить без сил. река открывает глаза, сова закругляет полёт, сын в рюкзаке лежит и с папой быка пасёт. такое, как ось внутри, даётся ценой грусти, трава зарастёт сама и заглянуть не пропустит. у пастуха – квас, сын и пронырливый бык. если паук на щеке – значит уже привык. лепят седые слепни, крутят башкой мухи, мальчик в росе по горло греет на морде руки. в каждой большой стране есть потихоньку-страна: личный крутой бык и в яблоках серых луна 6 июля 2005 Шанхай

16 | здравствуй, мышка, соседиха хлеба,

грызопас сухариных голов, притаилась за мякишем чёрным винограда навозных ослов. сапоги, заблестевшие жиром, вызывают слюну на зубок, дрессировщик, закутанный пледом, коньяковый хлестал кипяток. гололёдное время природы на коньках-коготочках мышей выезжает на бальное поле и катает в антракте людей

6 июля 2005 Шанхай

17 | я хочу наконец-то от света

просыпаться и быть молодым: не от старой привычки работать, а по новой очнувшись живым. пустоватый наполненный будень наконец-то начнёт молотить не мою худоватую тушу, а воды кровеносную нить. накачу на такие пороги, перейду на подножный язык, познакомлюсь с маврушкой и флором, прокопаю всё поле на штык, приведу горемыку-невесту в грибоватый поросший приход, мы родим говорящего сына, и немного обвиснет живот,

но мы будем стоять и лукавить, потихоньку воюя с войной навсегда отступающей жизни, становясь потихоньку собой. от земли поднимаются волны перед красным закатным шаром, на веранде за чашкой беседы с пауками, летящими в дом 6 июля 2005 Шанхай

18 | английский – язык для мёртвых,

которых становится больше. умные чинные люди, не видящие дальше Польши, идите, товарищи, с богом, живите последние годы, пока для Америки хватит послушной английской свободы. стоят очень важные люди, типично поставленным тоном, как будто о чём-то отдельном, болтая о мальчике голом, сидящем на скинутой бомбе с английского самолёта. мальчик увидел чёрта, чёрта разбила зевота, зевота пошла к людям, людям нечего делать, делать из жизни дуру, чтоб не могла ведать

7 июля 2005 Шанхай

19 | небо – моя каска,

кровь голубых беретов. боевики присели и запустили комету. бой начинает рыкать, свадьба зовёт генерала, нам полагается выжить, только приказа мало. есть запредельный график: Владимир, Кузьма, Антон – в таком несуразном порядке мы по грибы пойдём, чтобы словить дуру, которая, впрочем, пуля, чтобы мгновенно жениться, жизнь промелькнув всуе

7 июля 2005 Шанхай

20 | глаза голубые домов,

дворов заливные лекала, уборщица с палкой из рук над каждой бумажкой молчала. смотритель набил голубей в кишащую ими коробку, сапог у подвала стоял, меняясь старухой на водку, собака лежала одна, другая стояла и пела, в кустах заседал воробей, девчонка над лужей висела, ботинщик наделал подошв и начал любимую склейку,

старик президента ругал, сутуло присев на скамейку – наборы коробок-дворов, набитых случайной конфетой, лежат на буфете Москвы, пустея за каждым обедом 7 июля 2005 Шанхай

21 | умереть от собаки-терпения,

язычок выставляя на кончик. троньте меня, попытайтесь, левые, правые, гончие. с вертолёта замеченный суслик, оленёнок, просящий подмоги, мама давно мёртвой утащена в город за ноги. буду покорен, каюсь. жизнь, не уйди сегодня ! леший в лесу с хрустом и ребятнёй ходит: мигом обтряс рябину, выдрал рывком грибницу, я попытаюсь кожей с каждым листом слиться. жалко: молиться некому: всех отловили люди: вижу пустое полчище деревьев, лишённых сути: они озираются тоже, я пячусь, сжимаюсь в кроху. по лесу ступают люди, словно чужая эпоха

7 июля 2005 Шанхай

вторая волна стихов 1 | забыть и опрокинуть сквозь силу мелочей

свои гнилые ноги сквозь обручи людей: умеренные годы, разумные шаги, не ходят мои ноги, но ползают враги. разбитое колено – противный холодец, подёргивать щекою и сдаться, наконец, но перед смертью – кони, скотина, звёзды, толпы проштопают сквозь кожу своих набегов тропы 24 июня 2005 Шанхай

2 | – стань, – говорит, – первым,

я готова стоять с краю, руки мои – листья, осенью в снег пали. – сволочью жить просто: надо лицо потвёрже, надо слова пореже, надо поменьше боже. паданка старых вишен, вкуса тропинка в память – было такое время, будет чему ранить. – белый любимый дурень, лапоть с загаром негра, дети рождаются просто: с каждый толчком ветра. – музыка улицы шума, блеющие машины,

папа приносит ёлку: он – настоящий мужчина. – сволочь в тигровой коже, лето, прошедшее просто, помнишь: расправил плечи и вышел другого роста? ! помнишь? давай вспомним: помнили, помним, будем, там перестать помнить и рассказать людям. – – кляча моя, лошадь, в прошлом лежат чемоданы. я не могу с теми, кто переходит в раны – 24 июня 2005 Шанхай

3 | стрекоза – голубая палка –

налетела на куст и смотрит: люди идут слоями: каждый о смерти помнит. о чём же ещё помнить, если ясны причины? от этого падают кони и костенеют мужчины: в длинном чехле проспекта, в чайной, в аптеке, в ливень – всюду стоят люди и – ничего за ними. то, чему быть – будет тихо стоять сердце.

то, если хочешь, скрыто, что никуда не деться. в рот стрекоза смотрит, если упасть в деревья, в доски сосновых створок, телом ломя двери 26 – 30 июня 2005 Шанхай

4 | неуменье – куница сердца,

ах, зачем чудеса упростило? сапоги голубых поднебесий до пустой пустоты проносило. побежали бессвязно медведи, у лесничего выпала пуля, у реки отдышаться и выпить ледяного стучащего гула. но стоять, как в избушке наутро жаркий воздух натопленной печи, но пытаться нащупывать жизни в насекомой обрывочной речи. голоса – это тоже природа, но мгновенней нежней и потише, голубыми глядит мотыльками и стволами сосновыми дышит 24 июля 2005 Милан – Женева

5 | если каждый огонёк – дом,

то сколько же нас там? всюду, – говорят, – жизнь: неужели не врут нам? значит, выходит, выйду, ткну и зайду в хату: мальчик лежит слабый, дядя висит распятый. – каши хочу, – скажем, вмиг наряжают гостем, суп заправляют жидкий свадебной сладкой костью. вот я сижу, зубы кушают, водка летает, мальчик сидит оловянный и пытается, но не понимает. – я, – говорю, – пришлый, жизнь меня интересует, он улыбается, видно, перед пришельцем пасует. – дай мне свои зубы, – он вынимает и тянет, я надеваю челюсть, но всё равно не хватает. кожа висит курткой на костыле скелета, – дай мне её, мальчик, сразу почуешь лето. пусть у моей жизни и у его смерти были разные мамы, но будут одни дети

24 июля 2005 Женева

6 | я подглядел смерть:

встану, дышу, пройдусь, реки берут там, где хоть немного трус. жабы горланят бревно – старый гнилой самолёт, Христос по колено в воде: он далеко пойдёт. я же стою смирно в маленькой старой сбруе, в жизнь из укрытия глядя, словно всегда воруя

24 июля 2005 Женева

7 | Земля – это круг? Круг:

пыль молодых частиц, я состою сам из костяных спиц. а у ворот – враг, смерти моей друг, взглянешь ему в глаза, вспыхнув костром рук – кашей вскипит земля: хозяйка забыла в печи, спит, уронив солнце, ребёнок вокруг молчит. нитки идут в губы: ты – то петрушка, то – грустный, воздух деревню выдаст запахом щей вкусных.

мошки в узлах мира, сердца кусок грубый, смерть – говорят – лягушка: найди и подставь губы 25 июля 2005 Женева

8 | на меня – пауки и звёзды,

кирпичи ледяной воды, голубые салаты неба, надувного железа мосты. корабли развздыхались у бухты, капитан раздавил комара, почтальон рассыпает конверты, помогает ему детвора. а у нас, на Егора и Павла, после майского взрыва цветов, начинается жаркое лето посиневших в воде пацанов. на зубах выступают окурки, за художником движется смерть, колокольчиком звёздное небо начинает на сердце звенеть

9 августа 2005 Ахтуба

9 | и вдруг я устал быть:

смотреть второпях на лес: совсем о другом – ум, лишь тело случайно здесь: не там – за покатом гор, тархуном шумящей сосны, а чёрным ремнём асфальта выпорот сквозь штаны. на жалобы – кто придёт? такой делегат – слаб: нам генерал нужен, а не такой же раб. значит, скажу: – счастлив, еле держу улыбки. – – браво ! – кричит деревня, бабы несут сливки. сяду со стариками, внучку подсадят напротив. – будешь в Москве – окликни, а не то с колдуном воротим. ты возьми от каждого дома то, что больше всего любишь: край телефонной будки, лыжи, которых не купишь в самом жилом районе самой большой столицы: там, где прожить можно, если с привычкой родиться, а из родной деревни, где твоя мать кричала, ты не уедешь надолго, будет чего-то мало: самого мелкого слова, брани, собаки, укуса,

мира раздолбанных пашен, пыльной дороги русой. будешь по горло сытым, как в заграничном фильме, сердца – не шары бильярдные: ты не играй с ними ! нам позвони, скотина, выбери в день минутку: самое стылое время счастья в Москве жуткой 1 – 3 сентября 2005 Женева

10 | встретишь белую пару

с красным букетом крови, будешь у них дома – улыбку держи наготове, чтобы поднять, уронивши, мяса копчёного ломтик, матери, бабушки, сёстры – резвые все, как чёртик. дом, карусели полный, танцы, шампанские, взрывы, только улыбку подвигай: что-то висит криво. стол под огромным тортом ноги ослиные держит, дедушка снятою саблей ржёт его криво и режет, а следом уже и гости лезут сложить жизни под пулемёт максима, под каблучок капризный.

в первых рядах рая зритель сидит с кукурузой, пьёт говорящую воду с лёгким в душе грузом. – будете биты после, – диктор объявит со смехом. – да брось ! заводи шарманку, в гибель скорей поехали ! – мимо моей светлицы из кирпича и стёкол ходит кладбищенский дядя, чтобы я там ёкал 5 сентября 2005 Женева

11 | усни, моя отрада, в высоком терему

гигантской новостройки, пока я всё пойму. пока копыто братца, пока, мой свет, пока задвигаются мысли под ряхой моряка. от сказки до злодейства на пальцах волдыри, сосуды лишней крови, разбитые внутри. и меньше спички в пальцах и больше снегиря костры напрополую в низине января. садись в немые санки на мой большой живот: я вижу только небо и ты – наоборот, собака от хозяйки отбилась и – кусать, берёзы и осины – красавицы и знать. набитым ртом картошки, пропёкшейся до дна, пытаюсь вставить слово, но снежная волна, но море над районом накрывшихся домов, собаки-телогрейки сбегаются на зов,

кричу наполовину из полной глубины: – хотя бы шапку меди, хотя бы край страны ! – достану голосище, пляшу по мостовой, никто меня не знает, а мне знаком любой. танцую до скончанья во имя красоты, которая известна, которая как ты 4 – 5 сентября 2005 Женева

12 | в гибели белой пули,

пущенной с неба богом, кожа моя виновата тёплым своим соком. плыли четырнадцать песен по ширине волги: каждая знала соседа, соседа задрали волки. ко мне подошли, спросили: о неделимом чувстве: скажем, к России и грязи в поле её грустном: в шубе её пышной, в мёртвых цыганских пальцах, кажется, чтобы выжить – надо всё время пятиться. тут по-другому надо: без вычитаний и боли, с чем-то таким смириться, с чем не смиряются, что ли, как-то ловчее укутать в город пошедшего сына,

ладанку в пояс заштопать, в палец попасть мимо, вылить своей крови в снег, зазывая акулу, чтобы тобой кормилась, словно она дура. чёрный рубец смерти тихо идёт под снегом, – сынок, оглянись на маму, запомню, каким ты уехал ! – криво звенят берёзы, словно медали смерти, люди идут по жизни, словно серьёзные дети 5 сентября 2005 Женева

испания и я I | тревожно солнечной аллеей,

лепя мелькающей листвой, несётся смерть на мотоцикле и пьяный мальчик золотой: они находятся повсюду: они – беззвучные жуки, они – такие удалые, а мы – такие старики. и нам становится понятно, что дверь – на прежней высоте, что за ребятами – пространство – не обрывается нигде,

что уходить, скрипя зубами, что понимать своих отцов, что ничего нельзя поделать, что называется – готов, и что-то движется другое, и всё ленивее смотреть, и всё плотнее грохот моря, и всё сминающая смерть. как будто: в странной перспективе почти усохшей головы иду набухшими ногами, пытаясь выйти из воды, но мальчик-мальчик строит крепость, не проходимую никак, и мой песок идёт на башни и на отогнанных собак. и снова молодость выходит из окровавленных машин и на шезлонгах разогретых сидит в развалинах штанин. на голубых ногах вбегая с размаху в множество морей, она стреляет по прохожим и учит этому детей... настанет будущее время, свернётся старое в блокнот, старик полезет в рукомойник и обнаружит ржавый пот... когда в моей планете будет другое золото лежать, когда в прихожей размышляет над мировой проблемой мать, когда упущенное время,

когда напуганный террор, когда Севилья с бандерильей, когда старик тореадор... мои оставленные школы, мои учительницы в ряд, мои улыбчивые годы, всё уходящие назад, как будто тяжкие составы по наклоняющимся дням проходит медленное время по тяжелеющим ногам. мои сосуды огневые, неутолимые вином, мои двенадцать лет счастливых и пятьдесят, летящих в лом. какое маленькое право, какой недлительный удел, какие взрывы на планете, что оправдаться не успел... придут другие самолёты, вползут по склону поезда, прибудет новенький диктатор, и раскатается губа. у человечества живого с баяном, лувром и вином всегда останутся запасы того, что все переживём. и станет тихо и безлюдно, и будет шумная толпа, везут коней на вертолётах, и это – чья-нибудь судьба: увидеть серую кобылу, влюбиться в запахи её и переехать жить в деревню,

носить какое-то старьё. какие глупые сомненья, соседи сгинут вдалеке, собака лает на болоте, и сокол машет на руке... найди меня в округе будней, среди распахнутых домов, на ветках спиленных деревьев, среди своих простейших слов, на кулебяке запечённой, у яркой ёлки в двух шагах, среди хрустального серванта, затосковавшего в гостях: и это – я, и это – время, и это – сдвинутые мы, как заключённые смеёмся и урываем от тюрьмы 31 марта – 1 апреля 2005 Женева

II | среди бонапартов знакомых

проходит незнающий гул, ребёнок, зажатый толпою, немного на небо взглянул: синьоры стоят бельевые, Сардинии мавровый флаг виляет, собака, хвостами, к дворцу подъезжает кабак: становится лето прохладней, приходит недобрый народ, и дети на нас не похожи, и ветер по воздуху бьёт.

забытые площади леса под шеями сосен лежат, прокатится свадьба в карете и снова затишье и спад… у нового мэра в квартире в пыли расписного стола укажешь фамилию пальцем и сразу уладишь дела. запытанный мелкой работой попросишь хотя бы зарплат, хотя бы того же размера, какие буфеты стоят. расшитые золотом лица наклонятся медленно вниз, и сквозь голубые колодцы увидишь мелькающих лис. немного надеясь и труся, как будто действительно смерть, как будто глубокая старость и не на что больше смотреть: с директором бывшего парка, отцом неподвластных детей – мгновенная паника счастья и просьба – надежды наглей. собака проходит, вздыхая, жена, покачав головой, из кухни несущийся запах картошки и мяса сырой: узнать, как живут людоеды в районе стеклянных домов, в отпущенной поровну жизни, почти не используя слов. от первой моей похоронки пусть пахнет горячим песком.

внутри перемешанной каши, пытаясь остаться вдвоём: хотя бы с бельмом и собакой, хотя бы с рожденья слепым, пытаясь на ощупь вглядеться и стать на мгновенье живым. как будто громадный проситель, встаёт на колени народ, глядит на счастливые лица и мысленно так же живёт: его обмануть невозможно, своё заблуждение для, сидят старики на вокзалах, с которых уехать нельзя. среди отступающих свадеб на поле холодной войны стоит телефонная будка и в ней человек со спины 1 апреля 2005 Превессан

III | корабли нездешнего размера

на восходе тёмные стоят, человек берётся за бинокль и по ним проходит наугад: капитан, распахивая китель, лапою приглаживал усы, кладовщик вытаскивал огузок и – ногой немного на весы, заносил, оглядываясь, в книгу, уходил во рту с карандашом,

повара, разглядывая тушу, спины почесали тесаком, альбатрос, покрикивая брату, подлетал на линию перил, пассажир бессмысленно проснулся и чего по палубе ходил... каждый шаг простого наблюденья кажется не тронутым войной, кажется, потягивая кофе, глядя за приехавшей волной. но её сокрытые размеры накрывают солнечный причал: то, что называется – прошлёпал, то, что объясняется – не знал: настоящий смысл отдыхавших от зимы и грохота людей: дынями измеренное лето, краба умирающий трофей. аккуратно сложенные вещи в русом чемодане головы: человек, приехавший на море, понимает, что ему должны, что лоток несладких абрикосов, что комар, мешавший до утра, не хотят разыгрывать для гостя, словно та же самая тюрьма: словно в отцепившемся вагоне с тем же потерявшимся лицом ходишь, ниоткуда не уехав, скважиной на берегу морском. бросившись отчаянно на груши, выдув газированной воды, сидя в окончательном шезлонге, чувствуя себя со стороны

маленькой, но важною персоной, скажем, из начальников цехов, нехотя глядящего на время золота не золотых часов. но за чашкой утреннего кофе, круассан обмакивая в рот, человек заметит постепенно, что округа ласковая врёт, что глазеть вдали на теплоходы, загорать с газетой на глазах под шумок накатанного моря, словно в не покинутых потьмах: ширится другое пониманье, поезд доезжает до конца, человек проходит побережье и теряет собранность лица: бегают растерянные люди, мячики летают – не нужны, человек скрывается за словом, но прекрасно виден со спины: тайная растерянность осанки, молча существующий скелет, лето, проводимое другими, правда, выходящая на свет. можно потихоньку отмахнуться, можно до конца не понимать: всё равно повсюду – воскресенье, всё равно – когда-то умирать. поздно ! никуда уже не деться всаднику, порвавшему с конём (дети, обязательно живите как-нибудь иначе, чем живём). вырваться за явное бессилье, что ли опрокинуть шашлыки,

выслушать разинутых хозяев, допилить до ледяной реки, в новом горизонте озираться, брызгать пробегающей водой, лечь на шевелящиеся камни, словно окончательно живой. вынув мировое равнодушье, каменное сердце из себя, чувствуя нетвёрдость и шатанье, лёгкое всесилье бытия. не перегораживая чувства старыми шлагбаумами чувств, пустишь паровозную депешу: мир необязателен и пуст. небо, называемое мамой, море, говорящее агу, сосны со своими головами, время, припасённое врагу, жизни протыкаемое вымя тянется верёвкой молока, сразу начиная прерываться, если опускается рука, если говорить наполовину, если постоянно не идти – медленно настанет невозможность большего, чем меньшего пути. если поступать и не предвидеть будущего времени котёл – будет перепрятываться негде в пустоте, которую обрёл 28 марта – 29 мая 2005 Барселона, Женева

нечаянное Вике

1 | ты стоишь в одной ноге,

пятку левой поднимая, где на бёдер высоте ощупи занозу с краю. это – в ванне, в поле, по посреди похожих сосен, ты одета ни во что, цветоволосы – под осень. море побросало в нас ослепительные слепни, сердце на сердце кладя, первый – он и есть последний, потому что ни за ним никогда не будет ближе то, как волосы к сосне прилипают рыже-рыже

22 октября 2002 Москва

2 | на тёмном сразу виден поезд,

лишь высунет подлиньше хвост, лишь тоненький флажок утонет, лишь проводник, лишь перенос из этой дальности бесчувства в тудаль, где ждутся не дождут, когда ты тоненькое чувство, расшевелив, оставишь тут,

а сам, гуляя по проспекту там косогорых фонарей, отлипнешь от витрины новой, но то же подступает к ней: одно-единственное чувство, что хорошо лишь там, где нет и там где да, и то, что кроме – батончик поезда конфет 22 ноября 2002 Москва

3 | лес-кружевник круж

мама родная ро где же друзья дру? чувствую только то как листопад лис как за деревьями за мягким болотом бо смотрят глазами глаза видят они он как я пришиблен при и улыбается ул и внутри меня ищет внутри я по чаще иду чащ только чувствую, только чу окружает болото бол где рука твоя, друг дру?

почему так темна та? почему опустила оп темнота капюшон тем? отвернулось спокойствие от покричите, друзья дру неужели и вас не? на болоте стоит бол мы теперь не совсем те 30 ноября 2003 Москва

4 | Мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало Мальчик сел на одеяло, а оно под ним пропало Мальчик встал на самокат, а на нём – уже стоят Мальчик смотрит на луну и не видит ни одну Мальчик книгу написал, а никто не прочитал Мальчик знает свою мать и боится ей сказать Мальчик выдумал число, а оно – уже давно Мальчик встретился с друзьями, а они его не знали Мальчик улыбался много, но грустна была дорога Мальчик забежал в автобус, а земля – огромный глобус 1977 –2007

9 мая 2005 если бы сестрёнка позвонила, если бы рубашка подошла: человек приходит на столетье и сидит бессильно у стола. умирать в сиреневом костюме на параде в облаке шаров, огурцы барахтая в прохладе, из подвала выгнав пацанов. ходит участковая позёмка, лезет исхудавшая лиса, женщина померяет футболку, и пойдёт другая полоса: апельсин на вымытой тарелке, акробат раздразнивает зал, агрегат подкачивает воду, и никто не скажет, что устал: каждый день – колючая щетина, и сестра идёт поговорить, и улыбка – старая собачка, и в зубах растрёпанная нить. если честно посмотреть на время, то осталось несколько минут, человек сползает по скамейке, и его лежащего кладут. выжить в развороченном окопе, потерять оставшихся друзей, выгладить парадную рубашку и дойти тихонько до людей 3 февраля – 22 мая 2005 Шанхай – Женева

мои стихи о Советской Родине 1 | здравствуй, страна, я – твой: как колосок – худой, но – собери миллион и – обнаружишь строй. в этом строю родном, в этом краю земли самые длинные дни: сколько захочешь – бери, делай из нас венки, хочешь – пеки хлеба, это – моя земля, значит – моя судьба. мы на войну встаём каждый рабочий день, чтобы станок звенел, чтобы звенел ячмень. старые дни как лёд тронулись – в добрый путь ! нам – по другому пути и никуда не свернуть. в будущий день глядит каждый из нас без слов, делая каждый взмах, ровно кладя шов. сердце моё – огонь: поле, завод, страна: если зовут – иди, если придёт война, станет черна земля, грянет чужой народ – мы соберём кулак – будет гостям почёт ! в новой моей стране, в нашем родном краю я начинаю жить лучшую жизнь свою

(песня)

2 | еду через поле, еду через горы,

радио в машине тихое поёт: мало ещё было, много ещё будет, город за Уралом будущего ждёт. радио из центра крутит постановку: Чеховские вишни плачущих сестёр, а слабо поехать на моей кобыле, в разбитной кабине, забывая вздор?!

ехать ли – не ехать, вырубят ли садик, мамочки резные, розовый платок – не попались Васе вовремя, злодейки, и напрасно бродит голубой ваш сок. едемте, девицы, за Уральской цепью станем жить новее, чем столичный сорт, сделаем Советам новую ячейку: Вася и сестрицы, и не страшен чёрт ! эх, былая радость, белые цыплята, век крутить баранку и видать во сне, как напрасно время тратите на слёзы, бросьте и в кабину прыгайте ко мне ! будете любезны, кати-балерины, дамочки с плюмажем, сладкие враги, будет Вася мчаться по Уралу-речке и на деньги ваши купит сапоги. радио запело следующих песен: Кремль с куполами славится страна, я потише сделал, разбудил Татьяну, чтобы дети были, завтра же война

3 | перед новой зарёй стою,

у неё – не цвета, а – флаг, у отца – не могила, а – стол, горизонт – не красавец, а – враг. не ходи на мою страну, не смотри на моих детей: у меня для тебя – петля и огни, небеса огней.

ты увидишь средь бела дня все созвездья своих солдат, будет каждый рукой махать и тебя уводить назад. посиди на своей земле, человеком попробуй побудь, прокрути в голове жизнь и поди обо мне забудь. я лежу на твоих глазах, и свои, не закрыв, – держу, у меня – половины нет, – не забудешь меня, – скажу. ты вернёшься, неся метель, у тебя самого – семья, и начнёт потихоньку всем приходить голова моя. это кто мне приснился, Ганс? почему ты молчишь, сын? – это то, от чего убежал из страны непомерных сил. – я тебе расскажу сказ про мою широту рек, про деревню, в которой жил, ты теперь не сомкнёшь век. ты теперь, милый Ганс, – мой, ты живее себя жив, ты мертвее меня мёртв, от лица кровяной отлив. сапоги не сожмут ног, ребятня не звенит в ушах, умерев, я хожу к тебе и стою на твоих часах. – не ходи, молодой человек, не носи за порог войну, –

ты умнее других был и смотрел свысока в глубину. но покуда стоим мы, голубые глаза открыв, так и будет моим край, за которым тебе – обрыв

4 | ты говоришь: – я – один, жить целиком боюсь. – в каждом – стоит полк, напополам – трус. в каждом – сомнений дно: не озирайся, плыви, дали – пытайся жить, словно остались дни: выйди с лопатой души атомный рыть котлован, строить ракеты на марс, знать о погоде там. станешь из лени упрям, будешь молчащим ослом, лишь бы сгодиться на шаг, лишь бы заслуживать дом. выйдет из шапки зерно, колос, народы, страна. если один – уголёк, значит сто тысяч – луна. дети твои налились, значит – ты втрое сильней, воду пустую возьми, жизнь по земле разлей. выйди, ребёнок, в сад, парень, ступай в лес, взрослый, иди на фронт, старый, сиди здесь, вновь порывайся встать, руды идти рыть, новые земли искать, в вечные воды плыть. пламя твоей бороды, белые глаз штыки, против тебя идут новых людей мальки. снова сидишь на мели, словно зачем жил, ходит по людям мор, всё отбавляя сил. смотришь, чужой человек, в милую клеть страны, где всё теперь – равно, а были когда-то – равны 2005 Женева

новые русские стихи 1 | мы погибли.

свободные страны добивают свободой своей, человек переходит на деньги и обрывки случайных идей. забытьё. паутиновый домик. самолётный разбитый завод. президент, проникая повсюду, открывает чарующий рот. навсегда мы пришли и погибнем. человека свободная тварь погружается в личное счастье, не имея движения вдаль

16 ноября 2005 Туари

2 | – а кто такой? – скажу: – Емеля !

– пароль? – топор из топора ! – проходит время как родное и даже лучше, чем вчера: как та река, в которой эта, кого почистим и съедим, кромешным золотом рассветным как бы избыточно горим, как говорит один писатель: – когда в основе языка есть обязательное слово, то не кончается строка, – и службы гомон приглушённый

не покидает цеховых, чтобы вселенная возникла и не распалась на троих. гляжу в детей, растущих в школах, как в лабиринтах и полях, как подпоясанные волки за партой солнечной впотьмах. пока возможное возможно – проходит день как ломовой, пока усталости копыто не зацепило мостовой, пока друзья не умирали и, не задумываясь, спишь, пока не сбиты самолёты и не охваченный Париж. когда такие великаны находят в нас своих врагов – мы закрываем магазины и убираемся на зов: мы в пересменках, перебежках находим новые места и спозаранку наблюдаем, что безусловно красота, и кавалеры прежних ссылок берут по старшинству ручей, и мир, стремительно заптичив, нам открывается ничей. необязательность живущих нас положительно бодрит, на пустяки, как на картины, душа отчаянно глядит,

но – ничего. как будто в поле, как будто вывели и – ветер, и наше всё, и Пушкин в хоре. не плачь, родная, с нами – дети 28 сентября 2005 – 18 января 2006 Шанхай – Сан-Жени

3 | капель – дождаться и рыдать,

а может плясками трясти, друзей вышвыривать в окно: – лети, пожалуйста, лети ! – тоска за солнечным углом, как будто лёд ещё стоит, но я другому отдана, и не имею постный вид. сиди, пустая болтовня, беги, рабочий человек, взлетай на заводской трамвай, не обгоняя бурный век ! под вечер, стоя на путях, глядит оставшийся народ, как через сумерки на них вагон медлительный идёт и забирает всех домой, с заездом в радостную жизнь, с навалом воблы и икры, откуда песня ни возьмись: её поёт повальный дед, гудит под проводами столб, шуршит её, проснувшись, тополь, и голова не лезет в лоб.

переходящее в веселье застолье похорон тоски: свистит рачевня трудовая, и удаль лезет из руки: лети за тараканом, шапка ! – лови, серёга, кладовщиц ! – – следи за ходом, боже правый, и не зауживай границ ! – проснись и пой, шагая к дому, поднявши снега хохолок – безосновательно упорно, не обязательно как мог. на человеческие санки скорей садитесь, кто вы, люди? ! зажмите в кулаках улыбки о каждом, кто вас где-то любит 4 ноября 2005 – 20 января 2006 Сан-Жени

стихи в помощь капиталу стану я врать, ладно ! если такое время. если такие деньги – чёрт с вами братьями всеми ! буду я вам корчить рожи людей в конторе, стану таким главным, что никого вровень. честная хватка лисья, чистая миска пёсья, как ни пытался чистым – всё говорят: – умойся ! – я не забуду детство, в дело возьму друга, каждая жизнь – копейка, и в кошельке – туго. значит, неплохо вышел из образованных классов, тётка моя – дура, впрочем – как большая масса:

всё говорит о главном вечно зовущем мире, где полуголая мама с папой моим жили. не было там ясно, как получить счастье, а у меня – выйдет. деньги мои, здрасте ! ходит по штату голод, нас не касаясь как-то. всё потечёт честно: только убей брата 13 ноября 2005 – 2 января 2006 Сан-Жени

5 | выйди, новейший Ильич,

кинь раздирающий клич: вздоха уставшего пар – в топку, в цилиндр, в пожар. в сутки, в толпу, в пустыри – выйди, окрепни, усни. в тьме уходящих россий, вёрст, пересчитанных в миль, в кладбище красных отцов, слышавших гитлера рёв, будет молчанье и смех в спины и барышни тех, кто переедет границ прежних советских столиц. нас миллионы пока – полная пыли рука: выброшена и раскрыта: – пей, приходящая свита ! – точкой закончатся жизни в новоохальной отчизне, смерти костистая дама ходит нетрезвая прямо: в каждом её дуновеньи тлеется бабкино пенье:

– ходит козлёнок и волки. глазки глядят и – щёлки. – стая стоит по кругу, телом прижмусь к другу. дети, которых не будет, вы передайте людям 18 января 2006 Сан-Жени

6 | к нам идут. к нам влезают и душат.

но легко, но весной, как бы пух, невзначай согревая как муху ледяными руками старух. хоровод. сапоги нараспашку. приседая идёт казачок костяной ледяной и зубастый, и в груди замирает рывок. ни светает, ни лунные доли: затаился как будто и ест всеобъёмный паук шаровидный голубую земельку окрест

1 февраля 2006 Туари

7 | кроватка с заложенной бомбой,

устами младенца глаголь. собака в солдатском жилете, попробуй со взрывом поспорь. глядит переевший владыка на округа крашеный труп, убийца находится в каждом за нежною выделкой губ. – отцы ! ваше превосходи-ство ! наймите меня на войну ! на что-то, стоящее выше, чем вы, обессилив страну. какое-то давнее слово о честном, исконном, живом мы выберем в те генералы, к которым на свадьбу войдём. дымок над вином суховатым, тончайшего скальпеля сыр, и мы, голодая и веря, себя принимая за мир: святой холодок на рассвете нас вывел, и дело пошло, и небо, сбиваясь, считало моих самолётов число. лишь то, что никак не возможно и будет стоять на века: как самое лучшее в людях, не выясненное пока

2, 11 февраля 2006 Женева

8 | у мальчика моего зубы: он каменеет, как папа,

чтоб ошибиться в жизни и брать от неё трусовато. глядя на нас – просто не обрести стержня: того, что закалки старой дедов моих держит. всё потеряв былое: лоск, глубину и силу, наш человек гордый не подаёт виду. Запад считает деньги, Франция пьёт сухое, Англия нос воротит, Россия гуляет в поле: и мёртвая и живая в одном душегубном сплетении она начинает роды и появляется Ленин: неважно в какой кепке, в сатине, жилетке, бородке страну настигает время нелепой его походкой. капкан разогнуть свободы нельзя, не прищурив сердца, не замахнувшись на вечность, не опираясь на детство. вот – мировая мера, точка его всхода, жизни петля душит каждого из народа. только взглянув на время, выйдя навеки с работы, можно вздохнуть и снова в жизни понять что-то. краше всего мама, спящая возле сына, лучше всего время, не проходящее мимо. стань на колени, Россия, перед иконою неба: – боже ты наш медвежий, ты бы детей наведал. вхож в мировую кухню – вынеси нас оттуда: это – такие люди, это – под нас блюдо ! – правда – такая простая, что замолчать просили: на циферблате – время, а механизм – Россия 9 февраля 2006 Сан-Жени

9 | дети без задних ног –

спят или умерли, а? если нагнусь посмотреть – сразу настанет пора: бегать по дому слепым, матерью биться в углу, спор разбивать топором, курицу гнать по двору, выбрать дрожащих яиц, тюкать и пить напослед, – всё – говорят, – ничего: главное – выискать смерть: где её льдистая тень, в коем комоде ступня, чтобы нащупать доску и доскакать до меня? чтобы горячка парней не перешла на ножи, я подавлюсь, но доем старых болячек коржи. в той дискотеке народ, в том магазине надрыв, песню родную поёт парень не держит мотив. я выхожу как один, как одичавший комар, с маленьким хоботом рук на человечий пожар: сердца единственный залп, жизни единственный конь, что ни случится – случись. смерть, пригляди-ка за мной. прячься, родная земля, в ногти, скрипи на зубах, чёрное время идёт,

золотом светит впотьмах. пусть говоря кое-как, наш человек говорит, пусть косолапит язык, пусть одичалого вид: – хочешь моих пустырей, думаешь выйти к морям? я – у тебя на пути, я ни вершка не отдам ! – схватки моей забытьё, вырубка вражеских сил, ставни с притихшей женой от чужеглазых прикрыл. я постучу – открывай, думай о лучшем, реви, платье на праздник надень поверх не смытой крови. выжила, стала умней, вышла с багряной косой, вынесла чёрный овал хлеба, прошедшего бой. плети расхристанных рук, шалое пламя зрачка, в грязный пораненный рот ты поцелуй казачка, выбери леших клещей из перепутья волос, этого неба главу я через смерть перенёс. выйду на двор, дурачок, да в голове – кутерьма, дети по склону бегут, и захлестнула волна 6 марта 2006 – 23 февраля 2007 Сан-Жени, Барселона

разрозненное Денису Антону Юрьевцу

1 | старый, как пень, город с выбитым зубом забора

чем-то невыяснимым дорог, собака, дорог. есть широта проспектов, ясность столичных линий, но косовата калитка там, где мне дали имя, там я живу в стужу, летом рублюсь в речке, ночью тащусь в сени, тени тяну свечкой. в эту дыру мира ходит столичный автобус, только куда ехать, если в тазу моюсь. мне бы прижать Федю – это такая собака, мне бы набрать белых и натопить жарко. господи, этой зимою дам я тебе имя: «улица Ленина ночью без фонарей стынет». груды бобровых сугробов, холод стоит звёздный, жить бы да жить ночью, утром вставать поздно, пробовать печь ладонью, мокрые трогать стёкла, смазать лицо рукою, от духоты потный... молится твой павел в новом послании к миру, в этой тоске барской много его жиру. стань дуновеннее ветра, шире бедра волги, выступи на эстраде, пир закати долгий, пепел стряхни с сердца – пусть его раздувает, делай на всю громкость, надо кому – убавят ! чёрные чёрные руки, пахнущий пахнущий маслом, стань асфальтёром последним, неотличимой массой. чем тяжелее хлеба выпечка каждой мучинки, тем прижимаешь сильнее к телу свою четвертинку. нет в пустоте мирозданья места для нежных и звонких, я – человек на минутку, долог мой путь недолгий. – вон уходите гости из не моей жизни ! я поступаю твёрдо, сердце моё чисто.–

топка моя-наша жаром стоит наружу, пересыхая слёзы, перебивая стужу. чтобы не вздумало время так наши вывести будни: павел прошёл мелко, а ожидалось крупно январь 2007 Барселона

2 | топоты пыльные ног,

лошади шалый бег, стыки копыт и моста, сумерки сглаженных рек. мысли-хористы шумят, сердца обтянутый стук. что ни случится – живу, – вцепленный в муху паук: лапами всех лошадей, матерью, богом, детьми – чем ни попало держу пыльное тело земли

16 ноября 2005 Туари

3 | смелые люди – как кони

топчут навоз конюшни, шеи кладут в окна, воздухом бредя снаружи. в поле бы выскочить бесом, покувыркаться свиньёю, глаз открывать синий, трогать язык губою. ветер лохматый выйдет, дождь говорит: – ш-ш-ш – слышишь? стоит ландыш, тихо на лес дышит...

7 мая 2007 Беллатерра

Le bouquet de marguerites 4 | Милле. Шестерёнки-ромашки:

и режем, и колем, и шьём. доверчивая обезьянка, давай поскорее умрём: по полю пойдут маргаритки за нашей единой душой, ты пела бы, пела бы, пела, но жизнь не бывает живой: всегда есть какое-то чувство, что это не я и не ты, на сердце лежащие иглы и двери из темноты

21 марта 2006 Орсэ, Париж

Mademoiselle Gachet au jardin 5 | Ван Гог. Мадемуазель одним глазом глядит и петрушечку рвёт. кишащее небо открыто, заботами полнится рот. на шляпке её кремовидной замечен медлительный жук, мы ходим по солнцу и дому: редиска, нарциссы и лук. светает, светает, светает, мы живы, мы живы, мадам, гудят огурцы в огороде, и падают пчёлы к ногам

21 марта 2006 Орсэ, Париж

6 /1 | человек – это Пушкин в квадрате !

помоги ты ему, помоги распечатать таинственный череп, серебро обнаружить внутри ! растревожь нежеланье вливаться в обычайщину сделок людских, прокати на карете надежды человека, который затих: и пойдёт и покатится тело, от себя неживого устав, прекратив увядать и влачиться, обнаружив свой лучший состав: человек – это пламя и волки, горизонт, колесо и весна,

посреди непроглядной зимовки голова его солнцем полна. никуда нам не деться от этого – приходи, уходи сотня лет – половина меня – на растопку, половина – на песню и свет

6 /2 | сядь, моя птичка, и ты, я отогрею любого, дам говорящих хлебов, очеловечишься снова. мягкие ткани копыт вытяну в пальцев ладони, больше не пей никогда воду у дьявола в доме. лучше стареть нагишом, чем молодеть на перине, сердце как лампу сожми и уходи по равнине. но, прорываясь, стреле хода обратного нету, но, оказавшись во мгле, сразу захочется лета, выискать лёгких путей, как бы прямейшие тропы – в этом отходе – петля, смерти начальные ноты: будешь мгновенно одет, ясен, накормлен и нужен: каждому, кто не жив, дьявол накроет ужин. мальчик, на лёгкость смотри, как на чужое безделье, внутренний звездочёт знает вселенские цели 12 марта 2006 Сан-Жени

7 | холодок. приходящий художник,

нарисуй нас ногами вперёд, на семейном портрете лежащих, пусть увидим, как это придёт. мы – зима, мы – тяжёлое время: сквозь пройти, сквозь тебя, сквозь детей и достигнуть того же, что было: что меня, что всегда, что не с ней. пустота. опрокинутый домик. потолок, одеяло и пол. человек никуда не уходит, даже если по правде ушёл. – выходи ! – говорю, – было время, из квадратного гроба со мной. – ты счастливей счастливого смотришь, и ребёнок торчит за спиной. слепота. набегающий ветер, словно дышит за морем старик, я пою проходящее время и внезапно срываюсь на крик

1 – 2 апреля 2006 Сан-Жени

животноводство ( 1 ) 8 | привет порубленным скотам !

как будто истина – иное, а не распоротое вдоль ещё текущее живое. сожми глаза как бы щенок, беря кусок в холодной жиже,

как будто будет жизнь к тебе когда-нибудь теплей и ближе. и мухи толстые идут, то торопясь, то приникая, как бы выслушивая жизнь, в болоте красном утопая 3 – 13 апреля 2006 Сан-Жени

животноводство ( 2 ) подожди. происходит другое, но не в лоб: а легонько, в висок, человечество движется в танце, ведь пространство – ажурный чулок. жизни нет, но откуда-то дует, и мы чувствуем лёгкий сквозняк, в неудачно построенном доме, обыскавшись, находим чердак и влезаем: и куклы и книги обступают молчаньем и той – не живой, но прожитою жизнью – это, значит, и будет со мной: то есть есть, то есть нет. на рассвете околевшая светится пыль, человек наклоняется к гробу и целует всё то, что любил. мы живём и никак не проходит ощущение вечного вскользь: словно ходит на привязи рядом, и мы чувствуем близкое врозь 2 апреля – 25 сентября 2006 Сан-Жени, Шанхай

9 | не жди – не увидишь родного,

напейся от этой тюрьмы, стоят незнакомые люди и столь же далёкие мы. молчи – не услышится слово, длинна ледяная верста, карета застигнута шквалом, и падает лошадь у рта. вставай, нам осталось немного: дойти и прижаться к овсу, и помнить по вкусу другое и брюхом улечься в росу. прожив, дотянув, доплетаясь, мы помним по пальцам тепло: под лошадь подсунутый коврик, наброшенное пальто, и больше никто не запомнит лица настоящего круг, стоит у дверей сиротина, никак не решаясь на стук. мы спим, бережём одеяло и чувствуем: близкого нет, а помнится были другими и не замолкали в ответ

8 июня 2006 – 22 января 2007 Сан-Жени, Барселона

10 | музыка – чёрта брат – грохнула из органа,

люди, пытаясь, поют, раздувая внутри великана. но нет его милой рожи. запах стоит сапога. мелочью муравьиной полнится голова. а прежде – а песни, а церкви, а ныне – а деньги, а деньги: мальчики позывные, девочки за копейки. тучное тело погоды к нам приближает грозу, мама, рожай поскорее, может, я тоже рожу. дети мои, дошколята, опята в корзине, котята, если переживёте – выкиньте из циферблата 11 марта – 12 апреля 2006 Сан-Жени

11 | Себастьян, прозревающий фуги,

не умел ничего вообще, кроме лучшего грома органа, кроме неоспоримых вещей. где теперь тот мясник и сапожник, что строгали ему сапоги? человек никогда не уверен, еле держится сердце внутри на какой-то отчаянной ноте, полужилке, на тощем корню, основанье уверенной жизни, если вдуматься – близко к нулю, но остаток, но свитая нитка прошивает с рожденья насквозь, и поёт голосистая точка, и находится верная ось 6 сентября 2006 Шанхай

белый пистолет 12 | весна. поцвести и завянуть,

придти и уйти как цветок: всё выдохнув лучшее в воздух, на ножке торча одинок. явить осознание жизни и деться не зная куда: Платонов, Эйнштейн, Шостакович – гиганты пустого труда. старик. доплестись и улечься под крышей глухих одеял, чужое моё поколенье, к которому в руки попал

24 сентября 2006 Шанхай

13 | волны ушли под воду:

там доживают время: ходят бугры под кожей, как мускулистый гремлин. выгнутый взгляд козий, узость её морды: сразу заметно в каждом что не даёт свободы. чёрный ошейник страха перед глухой округой, где прикопать могут, ноги держа туго. ходит лихой парень по пустоте рощи, топчется дней козлик, рожки торчат молча

октябрь 2005 Сан-Жени

14 /1 | велосипед под крышкой гроба –

смеяться можно начинать, смотреть о массовых убийствах и ничего не ощущать. за нами тоже вышлют сани, и повезут наперевес мешки картофеля и сена, и палец с перстнем срубят здесь...

сентябрь 2006 Шанхай

14 /2 | комки земли в подошвах сада,

червивый розовый навоз, лохматый дождик воробьиный, земля, промокшая насквозь. сверчок, забытый на квартире, щенок, утопленный в пруду, моё утопленное детство, я помню, кем я был в саду: стоял живой и настоящий, чтобы расти, куда и след, а не отмучиться скорее и умереть на старость лет

23 февраля 2007 Барселона

14 /3 | мир так умеет быть похожим

на мир, живущий неспроста, что человек не замечает, что жизнь имеет форму рта. так говори, расходуй сердце, осознавай себя в себе, что ты, лежащий на постели, одной ногой лежишь в земле. мы живы так, как будто живы совсем не так, как дали жить: стоим на синем микрофоне и не умеем говорить

23 февраля 2007 Барселона

15 | все птицы и пшеницы тяните шеи ввысь,

пока гоняет сердце по кругу крови рысь. не спи ! проходит время неспящим часовым твоим, моя отрада, убийцею моим. висит живая пуля у каждого виска, бери её за пояс, легка она, легка ! беги, живое сердце, лети, слеза, лети о том, что все уходит, о том, что не уйти, что мы сильны как камни, пока растёт в груди зерна надежда вера подняться из земли и видеть лес ночами, как будто брат стоит сильнейший на планете и в тишине шумит: – вы тоже упадёте, мы тоже примем смерть, – нам говорят деревья и продолжают петь 11 июня – 3 сентября 2007 Барселона

иззябший символ веры иззябший нет моего вокруг. долго же я рос клятвенники друзей не принимать всерьёз. вдет человек с головой в спального тела мешок, я узнаю себя в каждом, кто одинок. я говорю о тебе, чей-то потерянный сын, ты, если хочешь, купнись, от кислорода остынь. сядем на пластиков стул, вынесенный из кафе, ты меня, мальчик, погладь по загорелой руке. я расскажу, глядя ввысь, что-то плывущее там: чаек, косящих серпом, жизни моей ресторан: входит известный народ, вносит влиятельных лиц, там телефоны звонят, и продолжается блиц: стук машинистки костей, скрежет, травинка во рту: – я нахожусь в Монпелье, буду в Нью-Йорке к утру, – делая фирменный жест, в них выдающий старух, нас покидают отцы, странами двигая вслух. мягкие спины ковров, словно говяжьи листы, тянет портфели портье, мысли его пусты. гладя чужого щенка, не заведёшь своего, мальчик, взгляни на меня и поцелуй глубоко. море, разинув глаза – самая близкая жизнь, камня горячего верх, камня холодного низ. дети, меня, старика, перетащите к воде, так и живёт человек, и никого на Земле

символ веры стой, малолетка, во тьме, верь: существует отряд, где командиры в строю имя твоё говорят. есть в этом мире народ с твоей головой на плечах, есть магазины весны с выбором свежих рубах. жилы на братских руках, белые лебеди лет, вы протянитесь ко мне, чтобы отчаянья нет 7 марта – 2 4 апреля 2006 Сан-Жени

стихи льва толстого 3 | тысячи пропущенных мельканий,

заживо погруженных в отвал топки мирового паровоза господа, который подустал. господина, вышедшего к морю с длинною сигарой дорогой, отловить и запороть до смерти и усталыми придти домой. дети, укрываясь одеялом, засыпают с привкусом во рту, мама, улыбаясь без причины, – то, что называется – в порту. тапочки у бабкиной постели смотрятся мысками в небеса, вроде бы небедная квартира, вроде бы удачи полоса. – девочки, ребята, христиане, спойте мне как прежде о Москве: красоте, стреляющей огнями, женщине, оставшейся во мне ! – внуки, убираясь потихоньку, дочка с неестественным лицом: то, что нам действительно осталось, те, с кем, оказалось, мы живём. – знаешь, обитательница жизни, семьдесятударная внутри, ледяного – много на планете, девочка, на карту посмотри: видишь, как неровно мирозданье рвётся по арктическим краям? будешь у себя на дискотеке –

подготовься к будущим смертям: смерть от осознания бессилья, смерть от неопознанных машин: мало ли прекрасного на свете даже безо всяческих причин ! – светлое пока ещё отродье в норке притаившейся молчит, старость безобразная скотина падает с подломленных копыт. волки с человечьими сердцами, выбегая, делают своё, а на них открытыми глазами смотрит ожидающее всё март 2006 – 16 ноября 2007 Женева, Барселона

письмо ( черновик ) Вике

2 | забери меня, вывези в поле,

объясни, как непрочно живу, и я вскрикну, и голос свой вспомню, и успею сказать, и умру. было так: жизнь случайная вышла, тьма стоящая била в глаза – это, значит, и будет со всеми: будет смерть, и без смерти нельзя. если так, то живи как попало, не вдаваясь в бессмысленность дел, не пытаясь вокруг оглядеться

и увидеть стоящий предел. только нет: жизнь пытается выжить: абы как: лишь бы сердце легло в это полное времени стойло и лежало, а где – всё равно. нет, не так ! жизнь дана на рассвете, чтоб никто не остался во тьме и прожил как родной на планете, а не только с родными в семье. посмотри: ты выходишь из дома, человечество суетно ждёт, как ты вспомнишь в себе человека и расскажешь: зачем он живёт. ты – один: это тело и кости одиноко сквозь время бредут, но не это случается с каждым, не бесцельная трата минут: есть одно понимание жизни, как не груза, а жизни одной, данной всем, кто случайно родился, но совсем не случайно живой

письмо ( чистовик ) 1 | забери меня, выдумай повод,

объясни, как непрочно живу, и я голосом теплиться буду, отогреюсь, усну и умру. как собаки, которые живые, из фургона, рассыпавши вшей, наглотавшись варёного мяса, превращаются в прежних друзей.

дождались. ветер тянет помалу. подними меня, глянь на собак, на глаза озверело-ручные и меня донеси кое-как до вагона, втащи в жирный тамбур, тихой цепью собаки войдут, я уехал однажды отсюда, и умру я, наверное, тут. аникеевка, домик с вагоном, чёрный столб, псы под лавкою спят, мы глядим на случайное в жизни, и темнеет, и окна горят. вот и дом – чей-то дом через поле, от платформы отходим с толпой низкорослых собак вороватых, раззадоренных нашей едой. чёрных окон раскосые ставни, дверь снята, никого больше нет, мы заходим и лезем на полки, и собаки за нами вослед. и гурьбой, налепившись, как жабы на холодные доски, замрём, и метель заглянула и вышла, и пошла охорашивать дом. мы лежим, уравняли дыханье, лапа дёрнулась, капля в носу. я найду настоящее в жизни: разбужу, отогрею, спасу сентябрь 2006 – 27 ноября 2007 Шанхай – Барселона

апокапельсин а

слушай: о китайцах есть кино – то, что не покажут всё равно: капитан Хиао Лио Че с пеплом подмосковным на плече заступает к Ленину в дозор, забивая с партией на спор, что не дрогнет атом на лице, что не скисла проба в молодце. человек, растерянный внутри, ты на юность мира посмотри: выросши на рисе и бобах, мальчики кровавые в очках учатся в Европе на людей, не теряя выучки своей. франко-немо-англо-говорящ средиземноморский рваный плащ, колыбель всемирного вранья, чайна-таун больше не твоя ! к вам идут. снимайте ворота. выставляйте лучшие сорта: красную прекрасную еду в новом вновь семнадцатом году. кареглазый косится народ: кто его не любит и не ждёт. валимся коленками в жнивьё: вот тебе и строили жильё, вот и накопили на Париж, с мамою куда ты полетишь. деточка-закрытые-глаза, в августе холодная роса,

полежи усталой на траве, я пойду узнаю правда где: банщик опрокинутый во рву парится в другом уже миру, трактор покривившийся затих, никуда не довезя двоих, – не смотрю, но сердце понеслось. я ослеп, я вижу что стряслось: школа с новым знаменем страны, люди подбегают со спины – так и так заткнули мир в сапог: человек, компартия и бог. я лежу как бывший большевик. мир – тупой, но это – наш тупик

но

сердце, сердце, нам бы переждать, замереть и заново понять: люди есть: живые и – в земле: что же мы копаемся в золе? ! человек, устойчивая тварь, смотрит в пол, хотя умеет – в даль. жизнь прожить и поле перейти, помня окончательность пути, но неокончательность и свет жизни той, которая вовек 16 января – 22 ноября 2007 Барселона

мальчик знает, что умрёт, и живёт наоборот ( CV )

1977

я родиться не успел – мир качался и скрипел. 1984 – 1994

я учусь в трёх школах, люди, что со мною в жизни будет? 1994

я пошёл в МГТУ: инженером и умру. я в лит. студию хожу, на поэзию гляжу. 2000

я – российский инженер – криогенных мастер дел. 1999 – 2002

я учусь в Лит. Институте, как талантливые люди. 2001

я с друзьями по перу создал 1977.ru 2001 – 2004

я по Кафке написал пьесу и жука играл, мы играли «Превращенье» с дракой, танцами и пеньем. я печатаю рассказы, напечатали три раза. 2003

я работаю на Урале. жизнь, оказывается, – другая.

я снимаю фильм «Урод» про того, кто в нас живёт. 2004

я снимаю фильм «Зима», потому что жизнь – одна. я – наук тех. кандидат, за меня полмира рад. 2004 – 2006

я работаю в Женеве – русский инженер при деле, я участвую в проекте – чёрной материи детектор. 2005

я в Китае побывал, мир как заново узнал. 2005

я на конкурс написал – в победители попал, и пронёс я факел, дети, в олимпийской эстафете. 2006

мои печатают стихи в своих журналах знатоки. 2006 –..

я работаю в Испании, участвую в синхротрона создании, проживаю в Барселоне, иногда хожу на море. так как жизнь ещё идёт, до свидания, народ

содержание

содержание | 3

П авел Л укьянов Мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало Стихотворения

Ответственный за выпуск М. Макарова Художник А. Смирнов Компьютерная верстка А. Рыжиц

Подписано в печать 23.06.2008 Формат 70 х 100 1/32 Бумага ВХИ. Гарнитура «Чартер». Печать офсетная. Усл. печ. л. 3,24. Тираж 1000 экз. Заказ 000

КД Б.С.Г.-Пресс 109147, Москва, ул. Большая Андроньевская, 22/31 Тел./факс: (495) 980-21-59 E-mail: bsgpress@mtu-net.ru www.bsg-press.ru

Отпечатано в ОАО «ИПК «Ульяновский Дом печати» 432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14