Борис Иванов ЗВЁЗДЫ ЗАЖИГАЮТ НА ЗЕМЛЕ В апреле небо становится выше. Приветливое и гордое, оно ласкает свежестью, обновленной голубизной. Бездонное, заманчивое, лучистое – чего только не скажешь в апреле о небе! А если последний выдох зимы пригонит с севера хмурые тучи, хмурости этой хватает совсем ненадолго. Буйный весенний порыв, неукротимый и деятельный, подхватывает и уносит на своих крепких плечах куда-то за линию горизонта незваных небесных гостей. И снова голубизна струится отвесным потоком на землю. «В апреле небо становится выше, а звезды зорче». Так мне сказал один человек. Немолодой, повидавший жизнь. Помолчал, только иней, припудривший землю, хрустел сочно под его тяжелым шагом. Огляделся вокруг, радостно распахнул руки: «Весна. Весна, брат ты мой. Все, что ни есть, любуется сейчас нашей землей: и небо, и звезды, и птицы, и мы с тобой. Любуешься?» – «Любуюсь». – «В городе-то весна не такая. Там помощников да погонял у нее много, а тут во всю силу сама трудится». Он поднял небольшой комок земли, растер его пальцами и, блаженно зажмурившись, стал шумно вдыхать какие-то скрытые запахи. Что-то очень внимательно разглядывал и даже, как мне показалось, прислушивался, словно говорила с ним земля на известном им обоим языке. Потом радостно улыбнулся. Такие улыбки дарят самому лучшему другу. «Ну, что ж, пора». Он прав. Мне уже давно не терпелось шагать и шагать рядом с ним, вторгаясь все глубже в свежесть весеннего утра, шагать и слушать рассказ человека, за многие годы своей жизни не потерявшего юношеской восторженности и зоркости, простоты и мальчишеской одержимости. Я слушаю, и его рассказ кажется мне удивительно нужным во всем многообразии весеннего утра, апрельского утра 1966 года...
*** В этом самолетике больше земного, чем небесного. Жует себе старательно пространство со скоростью в сто пятьдесят километров в час и наверняка чувствует себя независимым на этой трассе, соединяющей Биробиджан с центром Октябрьского района – селом Амурзет. Даже сюда, на километровую высоту, поднимаются спелые запахи разбуженной земли. Через стекла кабины ЯК-12 видны голубые конопушки озер. Хитроумно плетут свои узоры речки и речушки. Одна из них, как брошенная кем-то веревка, накрутила, навертела петель, похоже, что сама в себе заблудилась и сжалась в плотный клубок от страха и безысходности. Временами солнечные лучи сверкают колюче-ярко, как вспышки. Невольно думаешь, что там, внизу, озорной посланец небесного светила отыскал самое уязвимое место в ледовом панцире рек и от радости своей находки светит во всю мощь. Под крыльями проплывают поля, расчерченные на прямоугольники осушительными каналами. Есть что-то торжественное в этом четком рисунке на земной груди. Наверное, так же перед большим наступлением твердая рука командира наносит на карту плацдармы будущих сражений, и замирают войска в ожидании главного часа. Порыв ветра швыряет самолетик в сторону. Пилот, молодой рыжеватый парень, досадливо морщится и небрежным движением возвращает машине потерянную устойчивость. Потом наклоняется к моему уху и орет: «Весна разыгралась. Перед
Амурзетом сильнее поболтает». И снова гул мотора, ровный, неунывающий. Островки берез, словно разбросанные пушинки, прозрачный и звонкий воздух, радостные улыбки спутников: всюду уже поселилась весна. Впереди серебристым разливом показались крытые шифером крыши большого села. Без традиционного захода на посадку самолет с неба сходит на землю. Весна прошла и по главной улице села Амурзет. Вдоль строя зданий, как ее вестники, стоят, поблескивая свежестью зеленой краски, большие щиты. На них – имена лучших полеводов, овощеводов и механизаторов района. Простые слова: «Берите пример с лучшей доярки Октябрьского совхоза Зои Пустынцевой, получившей за 1965 год 2 777 кг молока на одну фуражную корову». Это рекорд района, да и для всего края очень высокий результат. Зоя Пустынцева вместе с Хабаровским краем награждена орденом Ленина. Каждый щит рассказывает о чем-то новом, предлагает задуматься: вот итоги прошлого года, а с чем ты входишь в новый сельскохозяйственный год, год XXIII съезда партии? Как ты встречаешь первую весну новой пятилетки? Ты способен взять эти рубежи или есть силы и возможности встать на более высокую ступень? Я стоял возле этих красноречивых агитаторов и жадно читал не только то, что они предлагали, но и ответы на лицах проходящих мимо людей. Тех, кому предстоит своими руками дать жизнь намеченным планам. «Сверяйте годы по веснам...» Помню, в одной поэтической книжке с этих слов начинается небольшое стихотворение, посвященное самому радостному времени года. «Сверяйте годы по веснам...» Вряд ли кто отважится вступить в спор с поэтом. Нет для этого весомых причин. Весна имеет право на столь высокое положение, особенно там, где живут и трудятся люди, хлебу расти помогающие. «Весенний день – год кормит» – это их закон. Хорошая весна пришла на дальневосточную землю, весна XXIII съезда Коммунистической партии... – О Лопатине хотите писать? – Секретарь Октябрьского райкома партии Аркадий Яковлевич Эльмер внимательно смотрит на меня. На минуту задумывается. Шумно встает из-за стола. – Очень хорошо. Я приветствую от всей души. Только учтите одну просьбу, если можно. Не отрывайте рассказ о судьбе Георгия Дорофеевича от жизненного пути его родного совхоза. Покажите их рядом, они многим обязаны друг другу. И Золотая Звезда Героя Советского Союза, которую он получил за подвиг, совершенный вдали от этих мест, взращена на его родной, дальневосточной земле... Желаю успеха!
*** Село Благословенное – центральная усадьба Октябрьского совхоза. Давно еще кто-то благословил на долгую жизнь это поселение, не подумав о ветрах. А они здесь злые, гуляют во всех направлениях и во все времена года, сшибаются друг с другом где-нибудь посреди села и, подняв столб снега или пыли, соревнуются в силе: на чью сторону осядет столб, тот и слабей. Уже с десятком людей, знающих Георгия Дорофеевича Лопатина, успел познакомиться и поговорить, а вот с самим никак не могу встретиться. «Был и уже ушел»; «Машины нет в гараже, значит, куда-то уехал»; «Нет-нет, что вы, он в это время дома никогда не бывает. Позвоните позднее». Позднее тот же ответ. Не терять же время. Снова ищу людей, хорошо
и много лет знающих главного инженера совхоза. Снова рассказы. В совхозной конторе, прямо на улице, в чьем-нибудь доме. О разных этапах жизни Лопатина рассказывают мне люди, но в каждом рассказе дорогой сердцевиной заключено большое уважение к этому человеку. Оно во многом: в искренней готовности рассказывать, в добросовестном напряжении памяти, даже к соседям сбегают, чтобы уточнить какую-нибудь деталь. И в словах, в простых человеческих словах, свободных от приукрашивания и выдумок. Алексей Игнатьевич ЮФЕРОВ, председатель рабочкома Октябрьского совхоза: – С Дорофеичем я на собственной свадьбе познакомился в ноябре пятидесятого года. Механизаторы вообще-то народ шумный. Иной раз и шуметь-то непочему, а все одно базарят... А он нет, больше слушает и, когда нужно, вставит словцо. Веское, короткое, но, как говорится, в самое яблочко угодит. А окрика или там грубость какую, я уверен, от него никто не слышал. Криком-то не силу, а слабину свою человек показывает. Работал он участковым механиком, потом главным инженером МТС, и всегда обращали мы внимание на скромность этого человека. И дома, и среди механизаторов, и в часы отдыха. Помню, как многие односельчане были удивлены, узнав, что их земляк Лопатин вернулся с войны Героем Советского Союза. Откуда что взялось? Во-первых, с детства его тихоней все знали, а во-вторых, звездочку свою он редко-редко надевает. А машины любит... Нет, не то слово, он живет ими. Поезжай в Самару, в Ленинское, в Доброе – везде его учеников встретишь. Он им и теорию преподносит каким-то особым языком, и на практике все до последнего винтика разложит. Был у нас пустырь возле клуба. Гнилое место. Водой оврагов понамыло за много лет, разваленные саран стояли. В прошлом году по предложению Лопатина мы парк разбили на этом месте. А в центре, среди молодых деревьев, захоронили останки двух пограничников, которые еще в 1937 году погибли при защите государственной границы. Поставили обелиск. Года через три-четыре чудесный парк поднимется. Каждая семья по нескольку деревьев посадила, есть и его, лопатинские... Иосиф Степанович ИГНАТОВ, засольщик: – Здесь недалече село Самара есть. Он там и родился, и вырос, и тропку свою первую проторил оттуда. Вместе пацанами бегали. Тихоней был, это точно. Бывало, соберемся на вечеринку потанцевать, а он все в уголке обоснуется и смотрит. У нас, мальчишек, в ту пору одна приманка была – машины. Редкость для тех лет. Вот и тянуло, как пчел к цветам. В народе даже примету отыскали: если, мол, ходит пацан по уши измазанный мазутом, значит, трактористом будет. Вот ты о людях пишешь, тоже, наверное, залетело зернышко в сердце в детстве. Угадал? Наука нехитрая. И Гошка, то есть Георгий Дорофеевич, тем махоньким зернышком всю свою жизнь напитал. Здорово ему машины давались. Иных и сейчас учат, учат, да только время тратят. Видишь ли, мазались в детстве мазутом многие, а дело любили по-разному. Вот и у меня, к примеру, отмылся давно мазут, не пошло... Иван Матвеевич ТОНКИХ, заведующий хозяйством Октябрьского совхоза: – Случай какой-нибудь... Подумать надо. В 1939 году мне только-только трактор доверили. Курсы окончил. Дождливая весна выдалась. Помню, дороги между дождями просыхать не успевали. Трактора в ту пору без кабин были, так что водички небесной поровну доставалось и машине, и трактористу. А ехать в поле надо. И наплевать мне было на эти дожди: первый раз ведь самостоятельно пахать разрешили. Поехал со сменщиком. И надо же, на одном повороте «СТЗ» мой забуянил. Как по маслу пошел, пошел юзить с
дороги и – бац!.. По самые оси задние колеса в грязь ушли. Я сам выть готов от досады такой, а тут еще сменщик разоряется. Щедрый мужик был на обидные слова. «Сопляк, – орет, – тебе только мух отгонять, а не трактор водить». Спрыгнул я под его ругань в самую грязь, пробую лопатой колею прокопать. Ни черта не выходит, хоть выстелись рядом. А тот все изводится. Ну, думаю, сейчас я тебя лопатой вдоль хребта поглажу, чтоб по-другому пел. Поднимаюсь и слышу, кто-то с другой стороны к трактору подошел. Смотрю, Георгий Лопатин, механик нашей МТС. «Сел?» – говорит. «Сел». – «Зря, Ванюха». – «Знаю. Случайно». – «А ты кончай голосить на всю степь, помоги лучше». Сказал он это моему сменщику и, не обращая внимания на его ворчание, принялся что-то прикидывать, показал, где подкопать надо. Сел я за руль, дал полный газ, и пошла машина. Кряхтит, дрожь колотит ее, а лезет на дорогу. Как будто силы своей он трактору добавил, а мне ума. Другие-то случаи припоминать надо, а этот в память на всю жизнь ввинтился...
*** Накануне нашего знакомства Георгий Дорофеевич Лопатин больше десятка часов провел за рулем своего газика. Приехал домой очень поздно, уставший. Утром бодро рассказывал мне о причинах столь длительной поездки. – Слаба пока в нашем совхозе механизация труда животноводов. Отстаем от некоторых соседей по району. Вот и решил ума у них поднабраться, посмотреть, что и как. Говорит неторопливо, даже с какой-то скупостью. А в глазах веселыми искорками поблескивает невысказанное. Знает человек цену каждой фразе, не привык к многословию. И улыбка у него рассчитана только для себя. Без роскоши и лоска, но искренняя, душевная. Действительно, в кино и книгах я другими видел Героев. Обычно такие люди, услышав просьбу рассказать о чем-нибудь из своей жизни, отвечают примерно одинаково: «А о чем говорить-то? Рядовое дело». И сложный, казавшийся непостижимым процесс умещается в нескольких словах. Просто очень нужно было это сделать. Да еще знал: многие ждут и надеются, что у меня получится. Вот и все. Поэтому и окончилось все благополучно. А что же еще?.. Произнесет, улыбнется загадочно. Остальное, мол, домысливай сам. Признаться, не знаю, с чего начать разговор. Георгий Дорофеевич молча сидит за столом. Нацепив очки, сосредоточенно читает свежий номер «Сельской жизни» с материалами работающего в Москве XXIII съезда партии. Что-то подчеркивает карандашом. Вроде забыл обо мне. – Да, программка!.. А к нам вот скоро новые трактора поступят. Так что старичков отпускать будем на пенсию. Много забот в весенние дни у главного инженера совхоза. И наверняка спокойная минута, когда можно взять в руки газету, посидеть над деловыми бумагами, встречается в безразмерном рабочем дне очень редко. И только в это раннее утро, пока лучи солнца еще не растворили плотную дымку над полями, когда полны тишины кабинеты совхозной конторы и рядом, в механических мастерских, не приступила к работе дневная смена, только в это время можно встретить относительно незанятым главного инженера и надеяться на беседу с ним. Георгий Дорофеевич снова улыбается, словно прочитал мои мысли. Смотрит поверх очков
– Вот войдешь в кабинет в любое время суток, сядешь на стул и будто на вулкан опустился. В кабине трактора куда спокойнее было. А тут все время кажется, что где-то ждут, кому-то необходима помощь или просто совет. Сев идет... Время особое. Так что давайте поговорим минут двадцать и поедем. Неожиданно требовательно и долго звонит телефон. Лопатин снимает трубку, называет себя, внимательно слушает. Потом выразительно скашивает глаза в мою сторону, словно хочет дать понять тому, кто позвонил, что вот он, виновник задержки. – На собрании буду, посмотрим на месте, Федор Георгиевич. Я думаю, что сделаем... – Медленно опускает трубку и снова погружается в бумаги. – Сев идет, а вы писать что-то задумали... «Сев идет...» Сколько раз в жизни он подчинял свои повседневные дела требовательности этих двух слов? Спокойные и, в общем-то, не очень звучные слова. И все-таки они, как команда к общему наступлению по всей линии фронта, когда многодневная и кропотливая работа сотен людей спрессована в последнем, решающем шаге. «Сев идет...» Это как пароль, как пропуск в каждый новый день весны. – «Сев идет...» А каким он запомнился вам ваш первый сев, Георгий Дорофеевнч? Снял очки, отодвинул в сторону бумаги. Задумчиво посмотрел за окно, где в ярких солнечных лучах принимался за работу весенний день. Человек вспоминает... От первого шага до сегодняшнего дня. Лишь тонкая нить воспоминаний может стать нашим проводником...
*** Дворов шестьдесят было в Самаре. Главная улица – безымянная. Лишь стоявшие на окраине несколько изб называли Ивановкой. А вообще с чьей-то легкой руки все село уже давно было поделено на верховских и низовоких. Это по течению реки Самары. Мирная речка, тихая и застенчивая какая-то. Высокая трава, как длинные ресницы, нависает с берегов. Вода и зимой, и летом холоднющая. Много рыбы всякой. В прибрежных зарослях жирные фазаны облюбовали себе стойбища, на тихие заводи стаями гуси и утки садятся. Только во время весеннего половодья, когда тающие в сопках снега переполняют Самару, становится она сама не своя, устремляется на поиск новых берегов. Раз в год такое случается, да и то после снежной зимы. Своим спокойствием жизнь деревни здорово походила на невозмутимость речки. Катилась она ровно и заученно. Иногда, правда, сходились стенка на стенку верховские и низовские. Били друг друга в кровь крепкими кулаками да березовыми оглоблями, расквашивали носы. А после драки, мирно покуривая, вспоминали причину потасовки. Так и жили, пахали, сеяли, да кое-кто батрачил у местного кулака Попова, который имел много десятин доброй земли, около двух десятков лошадей и коров да крепкий дом с великим множеством пристроек, срубленных на казацкий манер. Дом Лопатиных стоял на Ивановке, второй от края села. Дома здесь были построены по одну сторону улицы, другую морщинили грядки огородов и вспаханные борозды. Глава семейства, Дорофей Алексеевич, так и не сумел познакомиться с новой жизнью, умер в двадцать втором году. Шесть сыновей шло за гробом. Самому старшему, Василию, едваедва исполнилось шестнадцать. Первыми бедняками называли Лопатиных в Самаре. А после смерти кормильца и так уж не решались называть. Василий, Николай, Тихон,
Лукьян, Иван, Георгий. Хоть и ворчала изредка мать на проклятую судьбу, которая не принесла девочку в ее семью, но сыновьями во всем была довольна. Умели ребята и отца заменить в поле, и домовничали, доили корову, варили, стирали. Только пришлось Георгию бросить учебу во втором классе самарской четырехлетней школы. Но спустя несколько лет мать сумела отправить его в казачью станицу Екатерино-Никольскую, где и окончил Георгий семь классов. Зимой тридцатого года на общем сходе решили самарцы объединиться в колхоз. Кто у Поповых работал, те поперек пути встали в угоду своему хозяину. Из тени застаревших устоев и порядков вышла тихая жизнь Самары на бойкий перекресток, где все и каждый на виду. Схлестнулись в цепком объятье старое и навое, яростная вера и слепое неверие в новизну. Кто-то спрятался до прихода более ясных дней, а были и такие, кто недвусмысленно косил глазами на винтовку, оставшуюся после гражданской войны. Но, как бы там ни было, колхоз появился. Назвали его именем Блюхера. Когда Евдокию Лопатину спросили, идет ли она в колхоз, ответила радостно, что не одна, а вместе со своим мужичьем. Правда, к этому времени в семье одним стало меньше: Василий ушел на службу в Красную Армию, да и другие братья поговаривали об уходе из родного дома, но дорог был молодому колхозу каждый человек. Создали колхозное стадо, подсчитали весь инвентарь, который перекочевал из дворов на колхозный склад. А какой там инвентарь, деревянные бороны с металлическими зубьями да плуги. Стали готовиться к первой колхозной посевной. Самое привычное в наши дни дело когда-то произошло впервые. Так устроена жизнь, так было в прошлом, так будет и через много лет. Я листаю пожелтевшие страницы газеты «Тихоокеанская звезда». Это летопись, летопись того незабываемого времени. Январь 1930 года. «Хлебный пункт в селе Нагибово Екатерино-Никольского района не имеет достаточного количества брезентов для сохранения зерна. Хлеб хранится под открытым небом. Необходимо срочно снабдить пункт брезентами или разрешить наем амбаров у крестьян». Это были первые заботы молодых дальневосточных колхозов. В этот год газета разнесла весть о пуске Сталинградского тракторного завода и Ростовского завода сельскохозяйственных машин. В этом году часто писали о том, что необходима телефонная линия между Екатерино-Никольской и Биробиджаном. Первая телефонная линия в этой округе! Январь 1930 года. «В ближайшие дни состоится первый воздушный рейс по линии Хабаровск – Николаевск – Оха – Александровск. Этот рейс самолета фактически будет являться открытием долгожданной и крайне необходимой краю первой воздушной линии». Январь 1930 года. Требование этих дней газета печатала крупными буквами на первой странице: «Бешеным темпом развернуть работу на селе!» Январь 1930 года... Перед самой посевной кто-то в селе вспомнил о церкви. Стояла она (и ныне стоит), как сиротинка, под несколькими лохматыми соснами. Две маковки с крестами ловили солнечные лучи, да толку от этого никто не видел: опустела церковь. Посоветовались ребята, и однажды, в воскресенье, собрались к церкви коммунисты и комсомольцы колхоза имени Блюхера и решили развенчать святую обитель. Руководил всем этим делом Николай Романович Якимов, председатель сельского Совета. Кто-то из самых шустрых парней взобрался наверх и накинул веревочные петли на два креста. И потянули... Провозились, пожалуй, подольше, чем накануне на собрании, на котором только и говорили об одном: где можно сделать колхозный клуб. Как ни упирался старик Дмитрий Игнатов, как ни проклинали старухи «молокососов», все решили голосованием. А Николай Романович еще попутно лекцию прочитал и закончил ее так: «Вот, уважаемые старички, время другое теперь. Раньше не было бога, а теперь тем более». Сняли кресты,
сложили на чердаке иконы в кучу, побелили внутри, и появился у колхоза клуб. Теперь и собрания, и танцы, и пьесы, которые разучивали и ставили школьники, переселились в него. Георгия Лопатина во время первой посевной поставили на разные работы. Да все они тогда были разными. Пахал целину на трех лошадях. Потом послали на сенокос. Однажды, вернувшись с поля, увидел стоящий посреди села трактор. А вокруг толпа, еле пробился к самым колесам. О тракторах и раньше приходилось слышать, но вот увидел впервые. Пригляделся и чумазого мужика узнал, который, запустив обе руки под крышку мотора, что-то пытался выдернуть оттуда. «Стафеев, из Екатерино-Никольской!» – «Точно, – мужик повернулся, – а ты откуда знаешь?» – «Да я учился в школе там». – «А трактор учил?» – «Нет». – «Тогда учи быстрее, а то поздно будет». – «А какой это трактор?» – «Американский. «Фордзон» называется...» Он еще долго возился у машины, ожесточенно ругался, а толпа все не расходилась, словно привязала всех невидимая нитка к этой диковинной машине. Потом задрожала земля и воздух наполнился едкой вонью, пригнулась к земле трава, словно в страхе перед чудовищем. Поблескивая острыми зубцами колес, трактор медленно тронулся с места. Его провожали до самой околицы, до самой той черты, откуда начинались колхозные поля... В этот же вечер Георгий сказал матери, что очень хочет выучиться на тракториста. Мать усмехнулась всеми морщинками лица, потрепала сына по вихрастой голове. Так любил делать отец, но он не мог услышать желание повзрослевшего сына. Однако в этом году пришлось забыть об учебе, и еще о многом пришлось забыть: разгулялась по округе банда Витьки Попова... Потешиться да покуражиться любил Витька Попов. Особой домовитости он не унаследовал от своего отца, зато любил власть. Над всем живым хотел властвовать Витька Попов. Огромного роста, чубатый, по улице он двигался, как глыба. Вечно от него несло самогоном и потом. Полдеревни приучил Витька своими кулаками падать на колени при встрече с ним. И падали, у кого заячьим хвостом тряслась душа. А других он бил, жестоко и долго, бил молча, давая понять этим молчанием, что не в последний раз такая встреча произошла. Советскую власть Витька ненавидел с первых дней, как она пришла на Дальний Восток. Два года гонялись за ним уполномоченные ОГПУ. Ловили, но он, как угорь, выскальзывал и снова шастал па деревням, выискивая единомышленников. Но все больше становилось тех, кто ненавидел Витьку. Одураченные, пресытившись лесными скитаниями по волчьим тропам, возвращались к своим семьям. От них и узнали однажды, что Попов обосновался в сопках, у речки Кулемной. Уже снег пошел, когда приехал в Самару начальник ближней пограничной заставы Найчук. Здоровенный маузер на боку, и шутки сыплет направо и налево. Выслушал многих, а потом предложил свой план. Переоделись пограничники и активисты, сели на телеги и покатили к Витькиному стойбищу. Их еще издали заметили, но видят, что крестьяне едут, подумали, что подкрепление. На то и рассчитывал Найчук. Уже метров двадцать оставалось до первой землянки, на которой был установлен пулемет, Найчук поднялся во весь рост на телеге и громко крикнул: «Эй, Биджан, встречай, Самара едет!» Это сигнал был такой задуман. Пограничники первыми открыли огонь. Витька до коня не успел добежать, как резанула его пуля в ногу. В суматохе видели, что он упал, думали, убит. А когда кончилась перестрелка, Витьки на том месте не оказалось. Только по кровавому следу отыскали его километрах в двух от речки. Полз, цепляясь за каждую травиночку, только уплывала земля из-под рук. Чужим ей стал Витька Попов, отрезанным ломтем и то не доводился теперь. А когда не стало Витьки Попова, совсем свободно
вздохнула земля. Вздохнули радостно и люди, очистившие свое поле от понаделавшего бед сорняка. А Георгий долго еще не мог забыть последний бой с бандой, добрую сотню раз пришлось рассказать мальчишкам обо всех подробностях. Взрослел человек. Весна дважды не повторяется, у каждой свое лицо, каждая хороша по-своему. Он все ждал ту, самую главную весну, которая могла приблизить к заветной мечте. Работал счетоводом. Потом сбежал от бумаг. Поставили полевым бригадиром. Понимал председатель колхоза, что больше всего в жизни нужно этому тихому парню, хорошо понимал. Только не мог до поры до времени отпустить грамотного человека, чуть ли не единственного на весь колхоз. Но в декабре 1933 года не устоял председатель, сдался, подписал бумажку с направлением трех парней на курсы трактористов, которые открывались в Амурзете. Человек тридцать собралось со всего района. Разные люди, были и пожилые. Но каждый словно заражен был тракторной болезнью, неведомой и неизлечимой. Для скуки времени не оставалось, кончив занятия, не отходили подолгу от тракторов. Даже игру такую придумали, чтобы с закрытыми глазами найти нужный узел в двигателе. Самарцы – Исай Якимов, Роман Чмутин и Георгий Лопатин – держались дружной троицей. Глубокой вспашкой брали науку и, помогая друг другу, поднимали все новые и новые ее пласты. Радовало и то, что для обучения выделили курсантам отечественные трактора – «СТЗ» и «ХТЗ», а не каких-то «американских интеллигентов», которые в первый же выезд в поле выдыхались на тяжелых почвах. Кто-то однажды притащил в общежитие газету. До дыр зачитали. А все потому, что было там напечатано о том, чем жил теперь каждый из курсантов. «По тракторонасыщенности Хабаровский край стоит на первом месте в СССР. 50% всей тягловой силы в крае – тракторы». Бодрящим ветром веяло от этих слов. С нетерпением ждали каждого нового занятия и торопили время: планы, большие планы зрели в душе. Вспоминали частенько долгие разговоры с механиком Сергеем Игнатовым, с которым познакомились в Самаре еще до отъезда на учебу. По просьбе любознательных ребят Сергей по нескольку раз без устали разбирал и вновь собирал тракторные узлы. И о каждом отдельный рассказ. Измазанный до корней волос, он походил на кочегара. Блестящие холодные железяки под его руками, тесно прижавшись друг к другу, начинали жить шумной радостной сутолокой. А он все заставлял слушать и приговаривал, загнав в угол рта давно погасшую папиросу: «Слышь, не быть тому трактористом, кто думает, что сердца нет у машины. Вот слушайте. Вишь, без всхлипов и вздохов работает. А теперь друг у дружки послушайте, как сердце стучит». Стучали мальчишечьи сердца громче, чем обычно, замирали от радости открывшейся тайны. «Знаете, сколько у нас в стране тракторов будет? Вот сколько». И он показывал крепко сжатый измазанный кулак. Может быть, означал этот кулак тысячу, может быть, миллион, не говорил об этом Сергей, да и ребята забывали спрашивать. Только понимали, что станет шаг земледельца таким же крепким и уверенным, как этот натруженный кулак. Как-то чуть ли не сутки просидели в мастерских. Запускали и глушили двигатель, снова запускали... Все пытались установить причину постороннего шума. Нашли причину. А ночью многим стало плохо, началась рвота. «Это мы дыму тракторного наглотались, – еле выдавил из себя Исай. – На всю жизнь наглотались...» Стучат ходики, ласково подталкивая время. А он еще хочет помедлить. Самую малость, только для того, чтобы вспомнить... Экзамен. Исай, кажется, здорово волновался. А Рамка до того доучился, что минут пять вспоминал собственную фамилию, когда им
выписывали справки об окончании курсов. «Покажи, Лопатин, на схеме, как движется горючее по трубопроводам, если включена передняя передача». Он показал. «А включил задний ход?» Нет, это еще в начале занятий он почему-то считал, что при заднем ходе горючее тем же путем, только в обратную сторону, движется. Смех. Да мало ли смешного выкидывает человек, когда начинает ходить самостоятельно на собственных ногах. Посмеялись и забыли, а он не забудет. Не забудет, как хрустела бумажка, на которой написали слова о том, что Георгий Дорофеевич Лопатин стал трактористом. Бумажка... Ее потерять можно. Вчера в МТС ему доверили трактор, сказали, что вместе с Михаилом Петровичем Боробовым работать придется. Это хорошо, Михаил Петрович уже опытный тракторист. Наверняка «СТЗ» до последнего винтика знает. Вчера Георгий пригнал колесник в Самару, и так же, как несколько лет назад, вокруг трактора собралась толпа. Мальчишки называли Георгия дядей Гошей, спрашивали, почему такой пучеглазый трактор ему дали. А вот сегодня он первый раз будет сеять... Стучат ходики. И вчера стучали и завтра будут стучать. Только теперь по-другому. Мать неслышно ходит по половицам, чем-то вкусным пахнет от печки. Интересно, что сказал бы отец, провожая его в поле? «Гошка, вставай, солнце уже всходит». Он встает. Он шагнет сейчас навстречу солнцу. Стучат ходики, подгоняя время... Шесть лет, торопливые шесть лет. Все дальше отодвигая горизонт, тянулась вспаханная борозда. Это была его дорога, трудная, но радостная, знакомая и целиком не узнанная. Он твердо знал, что сил хватит пройти ее до конца. Весной тридцать пятого назначили помощником бригадира тракторной бригады. В следующем году доверили бригадирство. Трудно сказать, кому доставалось больше в работе, машинам или людям. Но трактора первыми сдавали, хоть и берегли их старательно. Особенно магнето любило нежности. Бывали ночные смены, когда чуть ли не вся бригада работала в поле при свете факелов. Туго было с запасными частями, с горючим, не было времени на долгие ремонты. Ждала земля, ждали люди в колхозах. И желание прийти им на помощь, адски крепкое желание, заменяло все недостающее. Постепенно богатела жизнь, появилась сила в трудодне. Поля, словно разбуженные от какой-то долгой спячки, давали хорошие урожаи. Шесть торопливых лет... Была свадьба и громкий крик первенца. Мальчишка! На радость матери и отцу гости увидели в нем какието замашки тракториста. Шесть лет... И словно черная безжалостная рука разом смяла, скомкала, исковеркала все, чему радовалась земля, чем ласкала она человека. Война! Мальчишки бежали от конторы и орали «ура!». У мальчишек новая игра появилась. Они хлестали прутьями жаркий июньский воздух и ходили в разведку. Война! Бывалые порастрясли жен, набрали водки и до позднего вечера пугали собак лихими песнями с присвистом. Бывалые говорили так: «Финнов турнули, и Маннер их Гейм не помог. Таким же манером и на Хасане... Петрович, помнишь?» Петрович хорошо помнил: подло ныла старая, хасанская рана на ноге. Но Петрович не обращал внимания. Война! Бабы потихоньку стирали и чинили мужские исподники. А ночами, будто окаменев, сидели в изголовьях спящих мужиков Война!..
*** – Ну что, отдохнем у огненной черты? – Георгий Дорофеевич весело смотрит на меня. Весь он в этот момент стал каким-то домашним, даже робким. Не ожидая ответа, поднялся из-за стола, подошел к вешалке. – Кстати, первый настоящий бой, в котором пришлось получить боевое крещение, произошел на Безымянной высоте. Но об этом после. Сейчас
пора на собрание ехать. На третьем отделении животноводы соберутся. – Надел телогрейку, нахлобучил черную шапку. У двери остановился. Опять с хитрецой во взгляде посмотрел на меня. – «Война совсем не фейерверк, а просто трудная работа». Стихи... В красный уголок молочно-товарной фермы сходились долго: не кончилась еще утренняя дойка, доярки сдавали молоко. Потом ждали, когда подойдут скотники и телятницы. Собрание открыл председатель рабочего комитета совхоза Алексей Игнатьевич Юферов. Говорил об итогах соревнования животноводов за первый квартал: – Ваш коллектив, товарищи, занял первое место в совхозе. Попридержите аплодисменты. Третье отделение признано лучшим по продаже молока государству во всем Октябрьском районе. Вот теперь похлопаем. Команда, конечно, была излишней: аплодисменты захлестнули тесную комнатку. – Но... – Юферов поднял руку. – Есть «но». Плохо сработали телятницы. Привес молодняка по отделению ниже среднего привеса по всему совхозу. Вот об этом стоит поговорить сегодня. Как считаете? – Поговорим. И о сапогах поговорим. Я вот, к примеру, все время выскакиваю из сапог. Не привыкла сорок первый размер носить. – После слов Тамары Кудрявцевой дружно грянул хохот. – А что смешного? Мы главного зоотехника раз в месяц видим, в дни полнолуния... – Чтобы мы не скучали, он подойники прислал нам, вдвоем еле поднимаем. Смеялись долго и от души. Потом снова разговор зашел о надоях, о кормах. Здесь Лопатин вмешался. Не поднимаясь с лавки, потому что это невозможно было сделать, сказал негромким голосом, но все сразу повернулись в его сторону: – Мы вот с Петром Диденко приехали, чтобы окончательно договориться с вами об установке машинной дойки на летнем таборе. Есть такая возможность. Есть у совхоза возможность иметь мехдойку и на ферме. Я думаю, что каждому ясно, что механик по трудоемким процессам не просто так в совхозе появился. Новая должность – новые планы. Ну, а со старым-то как, с привычным? Все корма сейчас имеются, все абсолютно, рацион для всех одинаков, а вот результаты разные. Вот тут и получается, что старания не видно у животноводов. – Георгий Дорофеевич верно говорит, – поднялась доярка Катя Карепова, – мы ведь инициаторами были трехразовой дойки, по семь килограммов брали в день от каждой коровы. А сейчас некоторые почему-то перешли на двухразовое доение. Потом давайте посмотрим корма. Богато жить стали: силос вместе с навозом выбрасываем из коровника. Оно и верно, кормов уходит больше, а отдача уменьшилась... Выступили, пожалуй, все. По-разному говорили, и долго, подыскивая нужные слова, и коротко, одной колючей фразой. Но за словами каждого можно было разглядеть большую заинтересованность в общем успехе. Спорили, горячились, одергивали друг друга, а потом как бы общий итог подвели: «Хороший разговор получился». Лучшей доярке фермы Марии Окуневой вручили переходящий вымпел и еще долго не расходились. Группами собрались вокруг директора совхоза Анатолия Леонидовича Ключарева и секретаря парткома Михаила Абрамовича Куль. Что-то опять о весне, о дорогах.
Об Октябрьском совхозе довольно часто можно прочитать на страницах газеты, услышать по радио, но только находясь здесь, среди тружеников этого хозяйства, понимаешь, как приходят успехи к октябрьцам. До 1965 года совхоз был в районе одним из отстающих, а сейчас по всем отраслям производства вышел в рентабельные. Получена первая прибыль, небольшая, всего девять тысяч рублей, но стала она той золотой каплей, которую долго и упорно искал весь коллектив. Специалисты анализировали причины успеха, у них свои определения. Георгий Дорофеевич, как говорится, на пальцах посчитал мне все плюсы: повышена урожайность зерновых и сои, особенно заметно поднялись успехи овощеводов. Причина? Высокая степень механизации всех работ, широкое использование удобрений. Сорок восемь доярок работает в совхозе, и не было случая, чтобы кто-нибудь из них надоил молока ниже взятых обязательств. То же самое можно сказать и о труде телятниц, картофелеводов. Высокая ответственность каждого из шестисот восьмидесяти человек, работающих в совхозе, – это самое ощутимое слагаемое успеха, достигнутого и того, который придет в первом году новой пятилетки. Георгий Дорофеевич, наверное, о многом мне не успел сказать, а может быть, считал нужным назвать лишь главное. Но мне хочется добавить кое-что из своих наблюдений. Крепкие кадры работают в совхозе, отлично знающие нелегкие земли этих мест, уважающие свой труд. От дедов к отцам, от отцов к сыновьям передается это уважение, и можно назвать много примеров, когда одна семья составляет бригаду или один отряд механизаторов. Кстати, нельзя не упомянуть о высокой отдаче этих боевых единиц. Филарет Романович Димов. Батей его зовут, и не только сыновья, работающие с ним в одной бригаде, а, пожалуй, все на первом отделении совхоза. Отличным командиром механизированного отряда стал молодой коммунист Юрий Штемберг, а работать под руководством Владимира Ефимовича Филиппова молодые трактористы считают огромной честью. Как большая река рождается из маленьких ручейков, так и в Октябрьском совхозе бережно выращивают каждый маленький всход в человеческом сердце. Это можно увидеть, побывав на партийных собраниях, на совещаниях специалистов, проведя рабочий день в одной из бригад, участвуя в рейде «Комсомольского прожектора», в поле, в клубе, где старательно оттачивают свое актерское мастерство девушки и парни, составившие агитбригаду на период посевной. Октябрьцы, познав первый успех, уверенно шагают к новым свершениям. В дни работы XXIII съезда партии в совхозе обсуждался план внедрения в производство достижений науки и передового опыта. Интересный, насыщенный план. Есть в нем и внедрение широкорядного посева сои на большой площади, отражена необходимость создания специального механизированного звена по приготовлению и внесению органических и минеральных удобрений. Есть пункты, которые можно объединить одним словом: впервые. Впервые осуществлен совместный посев кукурузы и сои, что будет способствовать обогащению силоса белками, впервые весь картофель будет убран высокопроизводительными комбайнами КГП-2. Во многих коровниках заканчивается монтаж доильных установок УДС-4, удлинятся линии подвесных дорог, почти на сотню увеличится число автопоилок. И еще множество интересных задумок. Часть из них уже прочно вошла в жизнь во время весеннего сева, над остальными работает большой коллектив совхозных механизаторов, строителей. Сказать, что весь этот план явился плодом подчас незаметной деятельности главного инженера совхоза, нельзя. Это – коллективный труд, итог поиска многих людей. И может быть только языком официального приказа упоминается, что контроль за выполнением всего намеченного возложен на Георгия Дорофеевича Лопатина.
*** Мчится газик. Степь распахнута, как сердце лучшего друга. Ершатся нежно-зелеными всходами засеянные поля. Пронеслась первая майская гроза, и земля сыто парит, дышит свежестью. Жадно вырываются из зимних объятий листья деревьев, пламенеют поляны, заросшие багульником, и высоко-высоко, расклинивая небо, проходит гусиная стая. Наверное, даже в воспоминаниях трудно оторваться от этой красоты и перенестись в глубину тех лет, когда кромсала война своим безжалостным шагом землю. Когда падал, прося у земли защиты, звонкий переспевший колос... На целинных землях Казахстана при въезде в один совхоз я видел памятник. С высокого холма взметнулся вверх металлический колос. Ветры и солнце ласкают его, а приезжие старики проходят мимо, обнажив головы. Памятник колосу. Памятник хлебу. Памятник труду земледельца. Извечному труду человека. Памятник тем неизвестным колосьям, которые умирали в звонкой спелости, умирали, не поняв своей судьбы... ...Прошуршала капля и звонко в полутьме землянки стукнула по чьей-то каске. И снова стало тихо. Угрюмо повисли над головами прокопченные бревна. – Товарищи! – Секретарь партийной организации батальона, невысокий армянин, поднял руку, зажав в ней маленький листок бумаги. – Коммунистам нашего подразделения хорошо известно, что Третий Белорусский фронт готовится к наступлению на Бобруйском направлении. Мы собрали вас вот почему. Поступило заявление от старшего лейтенанта Георгия Дорофеевича Лопатина с просьбой о приеме в члены Коммунистической партии. Родился в 1913 году в селе Самара Хабаровского края. Тракторист. Перед войной работал сменным механиком МТС. Женат, имеет четырех детей. Скажи нам, Лопатин, что из дому пишут, как там жизнь на Дальнем Востоке? – Жизнь известно какая. В июне сорок первого грузили нас в эшелон вместе с тракторами. Туго там без машин, но пишут, что отсеялись уже. С семенами не густо было, да и пахали на коровах. Но весна зазря не приходит. Отсеялись... Братья все на фронтах. Дружок у меня был, Исай Якимов... Погиб. Он говорит негромко, наслаждаясь редкой тишиной переднего края. Говорит сидя: отбитая два часа тому назад у немцев землянка выкопана неглубоко. Видит лица товарищей, чувствует, как ловят они каждое слово, связанное с вестью из дому. – Какие еще будут вопросы к товарищу Лопатину? Где-то над головами суматошно протараторила очередь из крупнокалиберного пулемета. Резанула по памяти свинцовая строчка... Вот так же взахлеб стучали колеса, мелькали станции и лица. Им что-то кричали, зачем-то махали руками. Потом Нижний Тагил. Сто тринадцатая стрелковая бригада. Присвоили звание младшего сержанта. «Аванс за грамотность», – сказал командир полка. И снова колеса стучали под полом теплушки. Северный Кавказ. Таманский полуостров. Зарево горящего Армавира. Кто-то догадался построить солдат плотными колоннами, и немцы били по ним из пушек. Он никогда еще не видел, чтобы столько страха умещалось в человеческих глазах. Потом отступали. Помощника командира взвода ранило в спину. Он прижал рану к земле и прошил себя автоматной очередью. Это был единственный автомат в их взводе. Немцы отремонтировали мост через реку, и по золотистому полю спелой пшеницы мчались танки. Как комки грязи. Он стрелял из противотанкового ружья. Он метил в сердце. Он знал, что у каждой машины есть сердце. Он хорошо это знал.
Под Новороссийском его направили на курсы младших командиров. Четыре месяца на берегу моря, в селе Джуба. Строем ходили купаться... И снова Северный Кавказ. Пятьдесят пятая гвардейская стрелковая дивизия. Назначили командиром взвода ПТР. Пехота готовилась к высадке в Крым. Когда выходили на берег залива и заводили свою огненную песню «катюши», у пехоты поднималось настроение. Горела ночь, горело море. Горела каждая секунда солдатской жизни. Две высотки торчали над проливом. Может быть, в мирное время они имели имена. Может быть... Война стирает имена. Язык войны проще. Высота 164 и высота 168. Нельзя было начинать переправу, пока на высотах стояли немецкие пушки и пулеметы. Их было две с половиной тысячи, вместе с батальоном морской пехоты. Высадились с мотоботов в тылу высот. Штурм начали с ходу. Карабкались по белым, как обветренные кости, камням. Они взяли высоту. Просто нужно было, чтобы она была нашей. Взяли и двое суток держали ее в своих руках. Под круглосуточным минометным огнем, под крыльями немецких самолетов. Они взяли высоту. Когда подошло подкрепление, их осталось пятнадцать. Немцы не знали об этом, они только слышали мощные крики «Полундра!» и натыкались на огненную стену. Они не знали, что он, Лопатин, один уцелел из взвода, что стрелял Лопатин с левой руки, а правая висела на окровавленном бинте, и гимнастерка запеклась от крови из раны на спине. Орден Красного Знамени и орден Красной Звезды – это за Северный Кавказ и за Крым... – Ай-ай, дорогие, сколько молчим. Будут ли вопросы к Лопатину? Молчат. Двое подняли руки. А потом еще несколько рук. – Значит, единогласно. Поздравляем вас, Георгии Дорофеевич Лопатин, с вступлением в члены Коммунистической партии. Поздравляем, дорогой... Один раз в жизни человека бывает такой миг, и самый речистый умолкает. Молча вылезали из землянки. Шел июль сорок четвертого года. Готовилось новое наступление... А потом река Птичь. Мирная река, совсем как Самара. Уже несколько дней дивизия быстрым маршем двигалась по дорогам Белоруссии. Неудержимый накат наступления оттеснял врага все дальше на запад по всей линии фронта. Самая малая задержка казалась вечностью. За десяток километров до реки сложилась довольно странная ситуация. Головная колонна услышала шум многих голосов и работающих двигателей машин. Небольшой лесок не давал возможности увидеть, что там происходит. Послали разведку установить, что за часть. Ответа ждать долго не пришлось: грохнули выстрелы в чаще. Завязался бой. Большое соединение фашистов с танками и артиллерией готовилось к переправе через Птичь. Поняли, что в ходе быстрого наступления догнали отступавших немцев. Отрезать их от мостов не сумели, и многие из гитлеровцев успели переправиться, взорвать мосты через два рукава реки и укрепиться на противоположном берегу. Дивизия остановилась. Немцы открыли бешеный огонь из всех видов оружия, стараясь выиграть время. Ничего не оставалось, как готовиться к немедленному штурму. Выделили гвардейский штурмовой полк. Подтянули к берегу артиллерию. В кустах нашли несколько лодок. Замер строй. «Нужны добровольцы, те, кто будет перевозить солдат...» Лопатин первым шагнул из строя, потом батальонный разведчик Литвинов... В три часа дня, натерев тело спиртом, Лопатин оттолкнул от берега лодку с пятью солдатами. Рядом вошел в воду
Литвинов. Они сделали по три рейса, когда немцы открыли огонь. Вскипела вода. Лопатину предложили замену. Отказался: «В таком кипятке не замерзну». А у самого зуб на зуб не попадал. И снова плыл поперек течения, толкая перед собой лодку с лежащими на дне солдатами... Через два дня Птичь осталась далеко за спиной. Через два дня из штаба пришло сообщение, что Лопатин и Литвинов представлены к высшей правительственной награде... «Главное на войне – не подвиг, а победить и вернуться к своей земле». Это его слова. Он вернулся к своей земле, к своим мирным машинам. В августе сорок пятого, после вручения Золотой Звезды Героя, ему дали месячный отпуск на родину. В Самаре день его возвращения сделали нерабочим днем. В Самаре он узнал о гибели трех братьев и долго целовал заплаканные глаза матери...
*** Была такая минута, когда горечью повеяло от родной земли. Не радовали сердце скупые огни на улице детства. Что-то чужое затаилось в углах отцовского дома. Хотелось бежать, рвать на куски тугие пригоршни встречного ветра. Всего лишь минута, ничтожная капля из потока времени. Друзья, родные, соседи, они не знали об этом. Они обнимали, радовались, до боли тискали руки, просили показать Золотую Звезду. Он радовался вместе с ними, слушал нескончаемые рассказы, рассказывал сам. Но, оставшись один, говорил сам с собой, спорил. Минута властвовала над ним. Она вздымалась волной, загораживая от него всю прежнюю жизнь. Не прожив до конца всего положенного отпуска, он уехал на Запад. Минута могла торжествовать. Но ненадолго хватило ее. Ведь была она всего лишь минута и почти ничего не значила в том времени, которое называется жизнь...
*** – В сорок девятом вызвали в райком партии. Предложили место замполита МТС. Была такая должность. Не пошел, отказался. Тянуло к машинам. Снова стал механиком. А подзабыл я крепко работу. На войне-то больше курочить машины приходилось. Засел за книги. Через год направили на учебу в Иркутск. При сельхозинституте курсы повышения квалификации старших механиков открылись. А уж после возвращения назначили главным инженером МТС. Думал, грамотешки не хватит, да крепко, видать, во мне тот машинный дух сидел. Помнишь, я рассказывал, как надышались мы с Исаем. Выходит, от первых «фордзонов» набрался духу и еще надолго хватит. Когда разукрупняли Биробиджанский совхоз и закрывали МТС, это в пятьдесят шестом году было, предложили мне должность главного инженера Октябрьского совхоза. Распрощался с Самарой и всем семейством переехал в Благословенное, где и живу по настоящее время. Так, кажется, заканчиваются автобиографии?.. – Ну, а какие дальнейшие планы? – Это ж опять долгий разговор. Главное – сделать так, чтобы больше пользы приносила человеку каждая машина. Она способна на это, только мы не всегда видим эти способности или берем холодными руками. Машина увеличивает человеческую жизнь... Он опять куда-то спешил. По весне у главного инженера совхоза много забот. Да только ли по весне? Зимой он вынашивал схему переоборудования зерновых сеялок для того, чтобы семена и гранулы удобрений падали в почву именно так, как этого требует агротехника. Корпел над чертежами. Потом за работу принялись кузнецы Стародубов и Микрюков, токари, сварщики. Шестнадцать приспособлений было готово к началу
посевной. Осенью сои сняли почти за три совхоза. А он уже носился с новой идеей. «Опять старик что-то придумал». Много раз я слышал, как уважительно бросали ему вслед эти слова. Неугомонный он человек. Сейчас вот решил навалиться на животноводство... Кузницей кадров зовут Октябрьский совхоз. Хорошо, когда такой человек провожает тебя в дальнюю дорогу жизни. Когда у кромки поля, по которому тебе предстоит проложить свою первую борозду, заботливо вынянчить каждый гектар посева и снять первый урожай, на твоем плече лежит рука, тогда можно смело шагать вперед. Толя Баранов, Степан Димов и еще добрый десяток совхозных мальчишек в этом году потянули к горизонту свои первые борозды... Я записал па память номер Золотой Звезды Георгия Дорофеевича. 6347. Пусть это число в десять, в сотню раз увеличится: звезды зажигают на земле. Благословенное – Хабаровск Апрель – май 1966 года ВЫХОДНЫЕ ДАННЫЕ КНИГИ: Борис Сергеевич Иванов ЗВЕЗДЫ ЗАЖИГАЮТ НА ЗЕМЛЕ Хабаровское книжное издательство, г. Хабаровск, ул. Серышева, 31. Редактор С. М. Маркова Художник Г. В. 3инченко Художественный редактор А. В. Колесов Корректор А. Я. Борисов Сдано в набор 6/VI 1966 г. Подписано к печати 27/VI 1966 г. ВЛ 03551. Бумага типографская № 2, формат 70 X 108& = 0,5 б. л., 1,4 п. л., 1,318 уч.-изд. л. Тираж 2 000 экз. Заказ № 3531. Цена 4 коп. Типография № 1 Краевого управления по печати, г. Хабаровск, ул. Серышева. 31.