Марат Басыров
Удовольствие во всю длину Рассказ - Я писатель, пойми! – глаза Корицына наполнились горячей влагой. – Подумать не могу, что исписался! Страшно становится, когда представлю такое. Ни слова больше, ни мысли. Один бред сплошной и мутота! Боль! Это похлеще ада, брат. Ты не знаешь, что такое писательский ад. Геннадий снова разлил по рюмкам. Они сидели на кухне у Корицына и пили третий день. - Я исписался! – повторял Корицын с тоской. – Мне нужна тема, крохотный
образ!
Любой,
хоть
говяненький,
пусть
неправдоподобный! Я слеплю из него конфетку! - Что тебе, тем мало? – удивился Геннадий. Корицын пьяно помотал башкой. - Тем много, - сказал он. – Но ни одна уже не трогает меня. Я выдохся. Все, пиздец. Ему показалось, что Геннадий усмехается. Что он снисходителен к его словам. - Ты это… - Корицын погрозил корявым указательным пальцем. - Может шлюх вызвоним? – перевел стрелки Геннадий. Команда приехала через час после звонка. Все шлюхи были какието кривые, похожие на первые рассказы Корицына. - Не, командир, - сказал Геннадий сопровождающему. – Да такого вообще не бывает.
- Че не бывает? – набычился тот. - Такого в природе быть не должно, - объяснил Геннадий. – Понимай простые вещи. Корицын снова почувствовал укол в сердце. - Погоди, - сказал он сопровождающему. – Вот эта подойдет. Он указал на одну из трех. Когда свита уехала, они снова прошли на кухню. - Тебя как зовут? – обратился Корицын к женщине с невнятной внешностью. - Вера, - ответила та. - Да-а? – недоверчиво протянул Геннадий. – А те две Любка и Надька? Вера промолчала. На ней была блузка и короткая джинсовая юбка. - Пить будешь? – глядя на нее в упор, спросил Корицын. Та отрицательно помотала головой. - Тогда это… Пельмени отвари. Вера прошла к плите. Стала шариться в кухонном шкафу… Потом они снова пили, закусывая пельменями, затем по очереди водили Веру в комнату. Корицын сразу удивился тому, что не мог войти в нее даже наполовину. Какая-то удивительно неглубокой оказалась эта Вера. Будто она была лишь частью чего-то, чего им не довезли. «Я пуст», думал Корицын. «Я даже кончить как следует не могу». - Ты сосешь? - спросил он. - Угу, - ответила она. Вера повозилась, передвигаясь лицом к его паху, облизнула его головку, потом взяла ее в рот. За ней почему-то не приехали. Она тоже вроде никуда не спешила.
Геннадий свалил, наконец, домой. Ему уже пора было браться за ум. А у Корицына болела душа. Ныло, рвалось сердце. Ночью ему приснился сон. Как будто у него вышла книга, и на ее презентацию собралось много народа. Был накрыт шведский стол, он ломился от напитков и
яств,
словно
накрывал
сам
шведский
комитет.
Сначала
зачитывали главы из новой книги, потом Корицын долго подписывал экземпляры и принимал поздравления, а затем пошла пьянка. И вот в самый разгар подваливает к нему другой писатель, Корицын не мог во сне вспомнить его фамилии, и говорит, что сюжет этой книги Корицын украл у него. Корицын, недолго думая, зарядил клеветнику в лоб. Между ними завязалась
драка,
которая
быстро
переросла
во
всеобщую
потасовку. Кто-то вызвал ментов, и они, скрутив одного Корицына, повезли его в участок. В участке Корицына протащили по полу и бросили за решетку. Там сидели еще несколько человек. Они, как обезьяны на ветке, плечом к плечу ютились на короткой лавке. Корицын пристроился рядом. Он ни о чем не думал. Все было как во сне. Прямо перед ними, за столом, два мента играли в шахматы. Восседающие на лавке завели между собой странный спор. Один говорил, что это менты сидят за решеткой, а не они, другой же утверждал обратное, что за решеткой они, а не менты. Третий думал про себя, что никакой решетки нет вовсе, и что вообще не люди играют в шахматы, а шахматы играют с людьми. Вдруг один из ментов рассмеялся.
- Ты че это? – спросил второй, глядя на игральную доску. - Да рассказ тут читал… - И? - Смешной бля. - Хорош пиздеть. Ты читать-то не умеешь. - Это я-то не умею! Да я… - Ходи давай, читатель. Тот, который смеялся, сделал ход. - Шах. Второй задумался. - Блять. И куда мне теперь? - Ну вон же, йопта! – Первый ткнул пальцем в клетки. – Сюда можно, или сюда. - А, ну да. Тогда сюда, - второй переставил фигуру. - Ну а я тогда еще раз шахану. - Аллё, ты заебал. Два раза подряд шаховать нельзя. - С хуя ли? Что это, блять, за новые правила? - Да мы тут всю жизнь так играем! Менты посмотрели друг на друга, как будто, выходя из-за угла, неожиданно встретились лицом к лицу. - Да нет таких правил! - Нет? А ты их читал? - Где, блять, я их мог читать? - Ну хуй знает. Ты ж у нас читатель. Вот рассказы читаешь. - Ну читаю. Что дальше? - Ну и расскажи, о чем рассказ. Хули ты ржал-то? Первый мент задумался, вспоминая, затем снова рассмеялся. - Ну давай, рассказывай. Хорош в одно рыло веселиться.
- Ну ладно. Но я не все там помню. Писатель-то неизвестный, фамилия еще такая у него тупорылая… Щас, погоди… - Да хуй с той фамилией, ты рассказ рассказывай. - Во, вспомнил! Горидзе. Корицын насторожился. Его начал занимать разговор двух дегенератов. - Или Курицын. - Короче давай. - Ну там суть в том, что один парень, девственник, думал, что при ебле в пизду лезет только головка. - Залупа? - Ну, да, залупа. - Так и говори. А то, блять, головка. Не знаешь, что и думать… Пока чего-то не смешно. - Ну как же, - первый мент снова хохотнул. – Только залупа - и все! Никакого удовольствия! Корицын аж привстал с корточек. Это был его рассказ! Его! - Вот и я говорю, никакого. Это, блять, печальный рассказ. А как называется? Или опять не помнишь? - Не, название запомнил. Удовольствие во всю длину. Корицын выпрямился и на негнущихся ногах подошел к решетке. - Это мой рассказ, - сказал он. Менты не обратили на него никакого внимания. - Так он выебал кого-нибудь? - Ну да. В том-то и прикол. Там вообще смешно… Но я, блять, забыл что дальше было… - Ну ты фуфель! - Сам ты фуфель!
Первый мент снял фуражку и кинул ее в товарища. Тот покраснел и вскочил с табурета. Фуражка прикатилась к ногам Корицына. - Это мой рассказ! – заорал он. – Я тот самый писатель! Выпустите меня отсюда! За его спиной тихонько рассмеялись. Менты прекратили ссориться. Они ошарашено смотрели на Горидзе. - Ты чо за хуй? - Я Горидзе! То есть Корицын! Это мой рассказ! Я его написал и могу рассказать, что было дальше! Тот, что был без фуражки, подошел к самой решетке. - Ты знаешь продолжение? - Ну конечно! – Корицын поднял фуражку и протянул ее менту. Руки мелко дрожали от охватившего его возбуждения. - Расскажешь, отпустим, - вмешался второй, отворяя решетку. – Выходи. Корицын вышел. - Или зашел, - услышал он за спиной. - Да нет, вышел же, - возразил другой голос - Зашел, - гнул первый. - Ну-ка тихо, бля! – заорал мент, напяливая фуражку на голову. Потом указал Корицыну на табурет. – Садись. Корицын сел. Огляделся по сторонам. Нахмурился, пытаясь вспомнить рассказ. - Ну давай, не томи, - сказал тот, что открыл решетку. – Че там про удовольствие? Корицын соображал. Он прекрасно знал, что это его текст, но продолжения почему-то не помнил.
- Че молчим? - Погоди, - первый мент одернул напарника и склонился к Корицыну. - Ну? - Я почему-то не помню, - тихо сказал тот. - Как это? Корицын пожал плечами. - Ты че, сука, играть с нами вздумал?! – заорал второй. - Писатель! Один, блять, писатель, второй, на хуй, читатель! И, ебана в рот, никто не помнит, что один написал, а второй прочитал! Что это, блять, за цирк?! Быстро говори, что там дальше было! Сочиняй, сука, на ходу, иначе сдохнешь на моих глазах! Корицын открыл рот. Он хотел им сказать, что не может ничего придумать, что он исписался, что это ад, не знать, что будет дальше. Он хотел рассказать им про писательский ад, но внезапно для себя заплакал. Тут же тяжелый удар сапогом свалил его навзничь. Лежа на полу, оглушенный, он не понимал, что с ним делают, зачем загибают ласточкой, привязывают руки к ногам, а потом забивают табурет между ними и спиной. Он, и правда, сейчас был как на дыбе в аду, и боль была такой адской, что в глазах стало темно. А потом его подвесили на какой-то крюк, и он должен был висеть на нем вечность… Он проснулся под утро, весь в поту. Вера лежала рядом, тихо посапывая. Господи, это был только сон. Он почувствовал такое облегчение, словно родился заново. Он был жив, и в подтверждение этого у него немедленно встал.
И еще он знал, что будет дальше. Корицын осторожно повозился с Верой и аккуратно вошел в нее на всю длину.