Заповедник Сказок 2015

Екатерина Медведева

Что слышно о П.?

351

Заповедник Сказок 2015

352

Избранное

Рыбалово я приехал, как можно догадаться, рыбачить. В лес ещё сходить, по грибыпо ягоды, в речке искупаться, ну и так, по мелочи. Снял комнатку у бабы Мани — у неё домик в Рыбалове и сын у меня в соседях в Москве. Приехал, в общем, удочки расставил, червей накопал. Мало сов­ сем червей чего-то, но это не страшно — я малинки купил в городе, меня сосед научил, сын бабы Манин. Так-то я не рыбак. Я программист вообще-то. Но он так соблазнительно рассказывал! Вот я и решил: хоть раз правильный отпуск себе устрою. Тем более, в Рыбалове еда недорогая, и комнату мне баба Маня за копейки сдала. Ну и, значит, разложил всё, приготовился к утренней рыбалке — будильник на пять утра поставил. А в пять утра — дож­ дина! Ну, вообще! То есть носа не высунь, какая там рыбалка! А баба Маня смеётся: так в дождь самый и клёв! Ей хорошо говорить, а у меня хронический тонзиллит, мне эти подвиги не по здоровью. Это с одной стороны. А с другой — она смотрит и усмехается. Снисходительно так: издевается, значит, надо мной, городским хлюпиком. Ну, я встал и пошёл! С удочками. В дождь. До обеда продержался. Никакого клёва, конечно, не было. Ну, или ловить я не умею. А ангину-таки я словил. Вернулся, лёг. Захрипел и затемпературил. Баба Маня суетилась по избе с виноватым лицом и поила меня какими-то травками. На следующий день полегче стало. Мне. А погода как была паршивая, так и осталась. Ещё раз экспериментировать с рыбной ловлей уже не хотелось, лес тоже как-то не манил, и я полдня проскучал, пялясь в окошко. Попросил было у бабы Мани

Виктория Орлова

Книжная фея из Рыбалова

книжку, но она сказала, что отродясь их в доме не держала, и принесла мне какую-то газету с разгаданным кроссвордом. Я пробежался глазами по странице объявлений и тяжело вздохнул. Так тяжело, что дождь за окном прекратился.

— А так ты, милок, может, в библиотеку? У нас ведь библиотека имеется, — робко похвасталась баба Маня. Не сказать, чтоб я сильно обрадовался: ну что у них там, в деревенской библиотеке, может быть? Ну, Толстой. Ну, Достоевский. С другой стороны, даже это лучше, чем газетка с разгаданным кроссвордом. Пошёл. Библиотека оказалась симпатичным домиком. Даже с колоннами. Барская усадьба бывшая, что ли… Вошёл. Тёмный зальчик, учительский стол в углу, стеллаж с журналами-газетами вдоль стены, два ряда столов со стульчиками, вешалка в углу — и никого. Подошёл к столу, постучал — тишина. Заходите, люди добрые, берите, кому чего надо. И не надо никому ничего. Вот жизнь! Хотя мало ли. Может, у них тут так принято. На полках — журналы какие-то… столетней давности. Давно, видать, сюда ничего не завозили. Выбрал один, уселся за стол, листаю. Интересный такой журнальчик попался. Жалко, домой не унесёшь. А сидеть мне тяжело — я б лёг уже. Но взять и уйти просто так, никому не сказавшись — неудобно как-то… Попался рассказ какой-то, интересный! Про моряка. Втянулся, читаю. Вроде как мне уже и полегче. И вдруг как-то неспокойно стало: нет, не плохо, а… как будто в душной комнате вдруг ветер с океана задул. Принюхался. Пахнет не сказать, чтобы божественно — обычный библиотечный запах, книжная пыль и старая бумага, но… что-то ещё, какая-то нотка… не угадать. И тут дверь скрипнула. Поднимаю голову — на пороге девушка стоит. Не красавица, нет. Коса до пояса тоже не прослеживается. Обычная такая девушка. В очках. Тоненькая и ростком небольшая. Юбка длинная. В шаль кутается. Библиотекарша, догадался я. Поднялся, поздоровался. Она в ответ голову наклонила, «Здравствуйте», — шепнула и улыбается смущённо. Так, будто это не я, а она ко мне без стука заявилась и без спросу уселась чужие журналы читать.

— А я вот, — говорю, — книжечку какую-нибудь взять зашёл. Или у вас только в читальном зале можно?

— Нет, конечно, — отвечает, — можно и домой. Пойдёмте, я вас в хранилище провожу, сможете выбрать себе что-нибудь по душе.

353

Заповедник Сказок 2015

354

Избранное

Повернулась и пошла. Так повернулась, что у меня сердце зашлось. Всё-таки рано я с постели поднялся. Мне б лежать, а я попёрся на бедную библиотекаршу микробами дышать. А она вон какая: на неё дунь — переломится. Тем более микробами. Ну, деваться некуда, всё равно уже я ей тут надышал — не хватало ещё обидеть девушку резким уходом. Вон как она мне обрадовалась — как родному. Похоже, не каждый день её читатели визитами балуют. В хранилище тесно, и витает тот самый невероятный запах — книжная пыль и океанская свежесть. Библиотекарша ведёт меня вдоль стеллажей, проводя тонкими пальцами по корешкам. И я… слышу музыку! Будто кто-то тихо играет на арфе. Наконец, она останавливается и поворачивается ко мне. Снова улыбается застенчиво. И я вдруг чувствую, что сейчас в обморок рухну. Прямо при ней. Задохлик городской. И чего я в таком состоянии в библиотеку потащился!

— Выбрали? — спрашивает она почти шёпотом. И я киваю и хватаю с полки случайный томик. Она берёт его у меня из рук и, погладив обложку, радостно улыбается книжке — так улыбаются старым друзьям: — Очень хорошая! Я в детстве её сто пятнадцать раз читала. Пойдёмте, я запишу. Выходим из хранилища, она заполняет формуляр, я ставлю подпись. Пора уходить.

— До свидания, — говорю.

— До свидания, — грустно улыбается она. Хочется чем-то её подбодрить, но я не знаю, чем.

— Я завтра ещё приду, можно? — и поясняю поспешно, чтобы она не подумала невесть чего. — Я очень быстро читаю.

— Конечно, приходите! — лицо её озаряется радостью. — Рада была познакомиться, Андрей Александрович! И тут я понимаю, что сплоховал: она-то теперь знает, как меня зовут. А я-то?

— А вас как зовут? — спрашиваю и чувствую, от бестолковости ситуации температура поднимается.

— Ариадна, — говорит она. Температура тут же резко падает, и я переспрашиваю: как?

— Ариадна, — отвечает она всё так же, почти шёпотом, снимает очки и заливается румянцем цвета утренней зари.

— Ариадна, — повторяю я. И хочу спросить про отчество — но какое отчество тут может быть, если Ариадна…

Виктория Орлова

Книжная фея из Рыбалова

Прощаюсь, выхожу. Смотрю на обложку: «Дети капитана Гранта» — самая морская книжка на свете. Перелистываю её и снова отчётливо чувствую запах книжного бриза.

*** Читал всю ночь, как в детстве, с фонариком — баба Маня электричество экономила. Закрыв последнюю страницу, вырубился и проспал целый день. Подскочил вечером и ужаснулся: я же обещал ей прийти сегодня, а сам!.. Но вдруг она ещё на работе? Оделся быстренько, капитанских детей в охапку — и рванул. Пока ботинки надевал, баба Маня из кухни выглянула.

— Ты куда это? А поесть?

— В библиотеку я, книжку сдать!

— Да подождёт твоя библиотека до завтра!

— Да обещал ведь!

— Ну, пирожков хоть на дорожку возьми, — сдалась моя хозяйка. Я спорить не стал, тем более, дух от этих пирожков шёл — фантастический! Спрятал пакет с пирожками и книгу под плащ и поскакал под моросящим дождиком. Библиотека, несмотря на поздний час, была открыта. Ариадна сидела за своим столом и пила чай из чашки тончайшего фарфора. На чашке — рыцарь и дама. Я поздоровался — она, зардевшись, встала мне навстречу.

— Вот, — остроумно сказал я и положил книжку на стол.

— Спасибо, — сказала она, поставила чашку на блюдце и протянула пальцы к стопке читательских карточек. Я готов был поклясться, что мой формуляр сам прыгнул ей в ладонь, и она быстро-быстро вычеркнула оттуда книжку.

— Пирожков хотите? — сказал я и протянул ей пакет.

— Пахнут как! — она прикрыла глаза. — Хочу. Тем более что рабочий день у меня уже кончился.

— А почему же вы здесь? — я нескромно рассчитывал, что она сейчас снимет очки, посмотрит на меня серьёзно и скажет: «Вас ждала!» Но она только пожала плечами: — А я тут и живу. Двери только на ночь закрываю. Потом мы долго пили чай, беседовали о книгах, бродили по книгохранилищу. Пахло летним садом, травами, цветами. И я ещё подумал, что, наверное, она сменила духи. Но и книжным ветром пахло тоже. Когда я вышел из библиотеки, книга, снова выбранная мной наугад, всё ещё хранила тот аромат. На яркой обложке

355

Заповедник Сказок 2015

356

Избранное

красовалась надпись: «Ганс Христиан Андерсен. Цветы маленькой Иды». Никогда бы я такое в городе читать не стал. А тут — стыдно сказать, ночь над сказками просидел. Неделю лил дождь, и всю неделю ночи напролёт я читал знакомые и незнакомые книжки, а вечером мчался в библиотеку, прихватив с собой пирожков. Отпуск заканчивался. Я с тоской представлял себе, как буду жить дальше в городе — без пирожков и без Ариадны. И эта тос­ ка была сильнее извечного моего кошмара — женщины в моей холостяцкой берлоге. И я решился. Весь день накануне отъезда сияло солнце. А я шатался по хозяйской избушке и никак не мог дождаться вечера — рыбалка меня уже категорически не интересовала. Как и грибы с ягодами. Не до грибов, когда сегодня должна решиться моя судьба! Едва только солнце поползло к закату, я выскочил из дома и понёсся к домику с колоннами. Ариадна ждала меня и, увидев, просияла, поставила на стол вторую чашку и стала наливать чай. И тут я вспомнил, что забыл пирожки! Впрочем, не до пирожков… Я положил на стол книгу — «Кентервильское привидение» Оскара Уайльда. Ариадна привычным движением вычеркнула её из карточки и вопросительно на меня посмотрела.

— Я… последний раз сегодня… — выдавил я из себя. — Карточку, наверное, можно выбросить. Её глаза блеснули за стёклами очков, она быстро отвела взгляд.

— Ну что вы. Ни в коем случае её выбрасывать нельзя. Я её сохраню… Мне сделалось неловко.

— Ну… я пойду?

— А чай? — в голосе её сквозило разочарование, и в воздухе повеяло опавшими листьями.

— А я пирожки забыл…

— Это не страшно, я сегодня шарлотку испекла! — и она извлекла из тумбочки роскошный яблочный пирог. Шарлотка — это отличный повод никуда не уходить. Я облегчённо вздохнул, подсел к столу, и чашка, за неделю ко мне привыкшая, уютно устроилась у меня в руке. Так бы и не отпускал её… И тогда я снова встал и сказал: — Ариадна. Я без вас жить не могу. Выходи за меня замуж, поехали со мной в город. У меня там, конечно, квартира маленькая… зато вместе. Да и… всё лучше, чем в библиотеке жить.

Виктория Орлова

Книжная фея из Рыбалова

— Ох, — она поставила чашку и сложила руки на коленях. Потом беспомощно поглядела на меня из-под очков и сказала: — Я бы очень хотела… вместе… Но я не могу без библиотеки. Понимаете… понимаешь, Андрей?

— Очень понимаю, — горячо заверил её я. — Но в городе в биб­лиотеку устроиться никаких проблем, было бы желание идти на копеечную зарплату. А я неплохо зарабатываю, проживём вдвоём, не сомневайся!

— Да нет, дело не в этом. Дело в том, что я без этой библиотеки не могу. Мы с ней… как бы это сказать… одно целое. Единое и неделимое. — И она снова посмотрела на меня, и я почувствовал, что горы сверну — только бы она никогда больше так печально не смотрела.

— Почему? Что надо сделать, чтобы…

— Ничего нельзя сделать, как ни печально, — вздохнула Ариадна. — А почему… я расскажу. Только… пусть эта история останется тайной. А впрочем, не так уж это важно — в случае чего, всё равно никто не поверит. И она рассказала. Много лет назад она родилась в этом доме, получила огромную библиотеку в наследство от бабушки. Ничего она не любила сильнее книг. И книги любили её, разговаривали с ней. Но однажды — ей тогда было восемнадцать — она проснулась от жуткого гула и поняла: горит библиотека! Люди носились по комнатам, вытаскивая всё, что можно — но никто не спасал от огня её книги!

— Я в библиотеку — а там так полыхает — попробуй войди. Всё горело. Все мои самые любимые сказки, и романы, и атласы с картами. Я… как будто это я сама горела в огне… — Она подняла глаза, на ресницах дрожали слёзы. — И тогда я закричала: «Господи! Меня возьми, а их оставь!» Дальше ничего не помню. Очнулась, когда всё стихло. Подошла к двери — дверь обгорелая, страшная. Дымится. Толкнула, вошла — а там все мои книжечки, как новенькие! Ничего, ничего с ними не случилось! Я так обрадовалась! Потом уж поняла, что теперь я и они — никуда друг без друга. Что я теперь при них вечный страж. В смысле, вечный библиотекарь, — она смущённо улыбнулась. — Я даже за порог выйти не могу.

— То есть хочешь сказать, ты — привидение?

— Что-то в этом роде, — вздохнула Ариадна.

— Не может быть. А как же пирожки, чай… шарлотка, в конце концов?

357

Заповедник Сказок 2015

358

Избранное

— Такая специфика, — вздохнула она. — Не призрак же. Скорее, книжная фея. Но существование моё возможно только здесь, только с ними. И нигде больше. Сказать, что я был потрясён, — не сказать ничего. Вот тут, в глухом селе, посреди двадцать первого века — привидение. Живое, невозможно прекрасное. Ладно, фея. С феей смириться даже как-то проще. Но делать-то в этой ситуации что? Первая мысль была — повернуться и уйти. Это она мне голову морочит, чтобы отказом не обижать. И я уже почти собрался, но тут она сказала: — А хочешь, я свои книжки покажу?

— Да я ведь вроде как уже их видел.

— Да, но далеко не все. Я покажу любимые. Пойдём. Она легко вскочила со стула и устремилась к двери хранилища. И я, вместо того чтобы повернуться и уйти, встал и зачем-то последовал за ней. В этот раз пахло сдобой и глинтвейном. Ариадна открыла книгу — старинную, в потрёпанной обложке. И со страниц вспорхнули бабочки — закружились вокруг, заметались по залу, расселись на стенах и потолке. Я завертел головой, а она открыла ещё один фолиант — и на стеллажах распустились невиданные цветы, а пол укрыл мягкий травяной ковёр. Третья книга — и где-то вдалеке заплескалась вода. «Наверняка она подсыпала что-то в чай!» — мелькнуло в голове. А моя фея уже тянула меня за руку туда, к реке, где нас ждала венецианская гондола, и гондольер в маске и плаще оттолкнулся от берега, как только мы прыгнули и уселись в его лодке.

— А знаешь, — сказал я ей, — даже если ты фея, тебе никто не запрещает выйти за меня замуж. Я, между прочим, могу и сам сюда переехать.

— Можешь, — улыбнулась она и положила голову мне на плечо. — Но я в такие чудеса давно не верю. Это была волшебная ночь. И я не буду вам о ней рассказывать. Шехерезада говорила о таких: «И это была ночь из тех, что не идут в счёт ночей жизни». Где мы только не побывали, чего только не повидали! Глинтвейн тоже пили — в малюсеньком баре где-то, кажется, в Голландии. Но главное — она всё время была рядом. И я держал её за руку. И рука была человеческая… Утром баба Маня трясла меня за плечо, водила перед носом тарелкой с пирожками и уверяла, будто с вечера я умолял её разбудить меня к утренней электричке. И как я попал домой — совершенно непонятно. Оделся, собрался.

Виктория Орлова

Книжная фея из Рыбалова

359

Художник Султан Галимзянов

Заповедник Сказок 2015

360

Избранное

— А вещи? — удивилась хозяйка.

— Я в библиотеку зайду, потом на станцию.

— Так а чего тебе там делать? У библиотекарши выходной сегодня, закрыто там! Я не поверил: никогда там закрыто не было, это я точно знал. Но библиотека, натурально, была закрыта — на амбарный замок. Снаружи. Я постучался, но никто не открыл. Ага, думаю, выходить, значит, она не может. И замки, стало быть, снаружи тоже вешать не может. Разозлился я: ну, зачем она так? Ох, непростой это был чай! И шарлотка… Но, даже если так, пусть — оно того стоило. Даже если это была просто иллюзия. Электричка, разумеется, уже ушла, и я вызвал из города такси — по-любому, надо было возвращаться. Еле дождался. Снова полил дождь. Проезжая мимо библиотеки, убедился: висит замок, никуда не делся. И вдруг в окне сверкнули стёклышки очков.

— Тормози! — заорал я, как ненормальный, выскочил из машины и кинулся к тому самому окошку. Под дождём минут пятнадцать во все окна библиотеки колотил, но добился только одного — таксист вышел из машины и поинтересовался: может, мне другую машину вызвать, с красным крестом и синей мигалкой? С тех пор не прошло и месяца. Я вернулся в город, уволился, нашёл себе удалённую работу и сегодня переезжаю в Рыбалово. Пока поживу у бабы Мани, а там, глядишь, моя Ариадна снимет, наконец, амбарный замок с двери и тоже поверит в чудеса.

Виктория Орлова

Книжная фея из Рыбалова

361

Заповедник Сказок 2015

362

Избранное

де-то далеко на севере… или на юге… хотя, возможно, что и на западе… или на востоке… в общем, где-то далеко-далеко растёт непроходимый Заповедный Лес. Водятся в нём всякие диковинные звери и невиданные птицы, хотя и обычного зверья тоже хватает. Присматривает за Лесом смотритель, зовут его Старый Петри. Говорят, старым он был уже на заре этого мира, а что было до того, и вовсе никому не ведомо… Впрочем, речь не о нём. Старый Петри живёт на опушке леса, подле старого мшистого болота, в доме, который так и называется — Дом-на-Болоте. Дом этот маленький, но очень уютный. Чуть кривенький, с башенкой и круглым окошком в торцевой стене. Каменный, стены кое-где покрыты мхом, под кухонными окнами растёт диковатый куст штапельной розы, чуть подальше — огромный дуб, по которому снуют любопытные белки, заглядывая прямо в витражные мансардные окна. Массивная деревянная дверь, ведущая на кухню — скрипучая, со старинными коваными петлями, красивой витой ручкой и сварливым характером. Крыша черепичная, труба кривоватая, за трубой — воронье гнездо. В слуховом окошке часто ночует хитрый голубь, в стрельчатых окнах второго этажа отражается по вечерам рыжее закатное солнце… Хороший такой дом. Кроме Старого Петри, в Доме-на-Болоте живёт ещё Лада со своей дочкой, уже который год не желающий взрослеть рыжий Котёнок с кисточкой на хвосте, странствующая между звёзд Большая Одинокая Кошка и… Хомяк — маленький, рыжий, толстый, любознательный зверёк, любитель плюшек, мотыльков,

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

ромашек, воздушных змеев и волшебных историй. Вот про нихто — про Хомку и его друзей — эти сказки… «А вот интересно, откуда же всё-таки они берутся — сказки?» — бормотал Хомяк себе под нос, топая по тропинке к дому. Он слегка косолапил, загребая лапами пыль, но не замечал этого, погружённый в свои мысли. В лапах он бережно нёс большую пузатую банку одуванчикового варенья, выпрошенную по случаю у одной знакомой ведьмы. «Нет, ну всё-таки… Это же очень интересно! Может быть, где-то есть большой старый сундук — и сказки сложены в нём аккуратной стопочкой? Хотя нет, им было бы очень скучно в сундуке… А может, дупло? Как в большом старом дубе возле нашего дома. И сказки живут там. На зиму они уютно закапываются в прошлогоднюю труху и листья на дне дупла — и сладко спят. А весной просыпаются и начинают танцевать на ветках вместе с последними зимними светлячками. А потом зимние светлячки уходят — а сказки остаются… Но почему же я никогда не видел танцующих сказок? А, знаю! Сказки — это маленькие белоснежные тучки. Они летают себе по небу, играются с ветром и нежно ластятся к старому мудрому солнцу. А иногда они спускаются пониже, заглядывают в наше распахнутое окно — и Старый Пет­ ри ловит их за маленькие пушистые хвостики и рассказывает нам — а потом отпускает… Интересно, а у меня получится? Надо попробовать!» Эта идея так увлекла хомячка, что он решил немедленно проверить, получится ли у него поймать за пушистый хвостик какую-нибудь, хоть самую маленькую, сказочку. Он свернул с тропинки, прошелестел лапами в густой траве, пыхтя, вскарабкался на холм и остановился в растерянности. Небо у него над головой было абсолютно, совершенно безоблачным. Красивого, глубокого василькового цвета, бескрайнее, свободное… Но — безоблачное. «Вот так всегда, — сердито пробубнил Хомяк. — Только придёт в голову какая-нибудь ценная мысль — и вот, на тебе…» Сердито сопя, пыхтя и горестно вздыхая, он осторожно спус­ тился с холма, бережно прижимая к пузику банку с вареньем, и поспешно засеменил к дому. Там его уже ждал рыжий Котёнок с кисточкой на хвосте, весело посвистывал закипающий чайник, Лада расставляла на столе любимые чайные чашки — ярко-жёлтые, с большими ромашками. Старый Петри, задумчиво причмокивая губами, доставал с полок пахучие травки — мяту,

363

Заповедник Сказок 2015

Избранное

полынь и сладко пахнущий мёдом липовый цвет. Большая Одинокая Кошка, распушив хвост, сидела на подоконнике широко распахнутого кухонного окна и смотрела на первые торопливые звёздочки, которые смущённо кивали друг другу на ещё не успевшем потемнеть небе. Близился вечер. Ещё один тёплый вечер, который был бы совсем другим без Хомяка и пузатой банки с одуванчиковым вареньем…

Про Хомяка и Бормоглота

364

«Вот так всегда! — бормотал себе под нос Хомяк, заматывая на шее длинный рыжий шарф и сердито сопя. — Как безобразить, так он уже большой! А как к пани Вербене за зельями идти, так он, видите ли, маленький ещё… Хмпф!» — Хомяк возмущённо фыркнул на Котёнка и вышел, громко хлопнув дверью. Котёнок, прятавшийся за книжным шкафом, виновато шмыгнул носом. Ему было стыдно, что Хомке придётся проделать весь путь одному, но страха было всё-таки больше — ведь, чтобы попасть к дому пани Вербены, нужно пойти мимо той самой норы! А уже вечереет… Котёнок удручённо вздохнул и вскарабкался на подоконник — ждать возвращения Хомяка. А Хомка тем временем шустро семенил по тропинке. Он уже перестал дуться на Котёнка и насвистывал под нос свой любимый весёлый мотивчик, попутно здороваясь с каждой встреченной в пути белкой и знакомыми сойками. Вечерело. Над лесом в холодном осеннем воздухе разливалось розовато-рыжее марево заката. Тропинка привычно свернула влево, и Хомка невольно замедлил шаг, пристально вглядываясь в густые заросли орешника. Там была нора. Точнее, Нора! А в Норе жил он — БОРМОГЛОТ!!! Хомяк поморщился и затопал пошустрее. Встречаться с Бормоглотом ему совсем не хотелось. Вообще-то, Бормоглот был не страшный. Он был вредный, и все его за это не любили и избегали. И, хотя Бормоглот редко отходил от своей норы далеко, избегать его было сложно — нора его была устроена вблизи одной из самых нахоженных тропинок через Заповедный Лес. Завидев кого-нибудь на этой тропинке, Бормоглот загораживал своей тушкой дорогу и начинал нудно и монотонно читать нотации по всем, какие только ни на есть, известным поводам. Как правило, выдержав пару минут, все, за исключением Старого Петри, спасались позорным бегством — а Бормоглот, довольно распушив хвост, гордо и победительно оглядывал окрестности и, удовлетворённый, уползал в свою нору. До следующего раза.

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

Вот почему, заслышав где-то впереди на тропинке треск сучьев и сосредоточенное сопенье, Хомка поджал уши и затравленно оглянулся. Обходного пути не было — вдоль тропинки с обеих сторон росли густые, непроходимые кусты орешника. И зелья от пани Вербены нужны были именно сегодня. Да и потом, отступать — это как-то не по-хомячески… «Может, это и не он вовсе…», — подбодрил себя хомячок без всякой, впрочем, надежды и обречённо продолжил путь. Но это был-таки он, Бормоглот. Вредный зверь сосредоточенно и загадочно шуршал чем-то в ореховых кустах, и его пухлая тушка загораживала путь. Стараясь ступать как можно тише, Хомяк на цыпочках обогнул Бормоглотову тушку по самому краешку тропинки и, не веря своему счастью, зашустрил дальше. Он уже отошёл было на целых двадцать хомячьих шагов, потом не выдержал и оглянулся — Бормоглот сидел на тропинке и тоскливо смотрел Хомке вслед. Хомка от неожиданности споткнулся и на всём ходу плюхнулся на тропинку.

— Б-бор… м-мо… глот, ты чего? — пробормотал он, запинаясь. Бормоглот тяжело поднялся и прошлёпал большими косолапыми лапами разделявшие их двадцать шагов. Присел рядом, заглянул просительно в Хомкины глаза и вдруг тихо, словно стесняясь, проговорил: — А у тебя… плюшки… нету? Хомка оторопело кивнул. У него действительно была с собой сладкая плюшка с малиновым вареньем — он по хомячьей привычке взял её на дорожку, подкрепить силы. Хомка протянул плюшку Бормоглоту. Бормоглот осторожно, как будто с благоговением, взял плюшку обеими лапами, поднёс к носу, потянул ноздрями сдобный плюшковый аромат и вдруг… улыбнулся. Потом осторожно надкусил бесценное лакомство и принялся медленно жевать, полузакрыв от блаженства глаза. Хомяк с удивлением и интересом наблюдал за ним, наклонив вбок мохнатую голову. Бормоглот жевал сосредоточенно, время от времени шмыгая носом.

— Ты думаешь, я отчего вредный? — неожиданно прогундосил он, не открывая глаз. — Это всё от того, что у меня в норе плюшки не водятся. А вообще-то я добрый. Только — ну, ты же знаешь — добреют от сдобы. А у меня в норе одни корешки да орехи — откуда ж там доброте взяться? Как думаешь, одной плюшки теперь на сколько дней доброты хватит?

365

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Художник Юлия Щигал

366

Тут Хомяка не удержался и заливисто расхохотался, весело толкнув Бормоглота в мохнатый бок. Бормоглот застенчиво улыбнулся. С тех пор никто не боялся Бормоглота. Всякий путник запасался сладкими сдобными плюшками и с удовольствием останавливался на тропинке поболтать минуту-другую с радушным и улыбчивым Бормоглотом. А Хомка и вовсе стал частым гостем в его Норе. Нет — в опрятной, тёплой и сухой норке. Только вот до сих пор никто так и не знает, куда иногда деваются некоторые плюшки, которые Лада ставит остывать у широко распахнутого окна в Доме-на-Болоте.

Про Хомяка и шахматы В Доме-на-Болоте уютно шуршал по углам ноябрьский вечер. Пахло свежими плюшками с апельсиновыми корочками, которые только что испекла Лада. В окна, любопытствуя, заглядывали яснолицые осенние звёздочки. Неслышно мурлыкала о чём-то Большая Одинокая Кошка. Хомка с рыжим Котёнком играли в шахматы на пёстром коврике у камина.

— А сейчас моя лошадь делает ход конём! — объявил Котёнок, дёрнув хвостом с кисточкой на конце, и довольно хихикнул. Чёрная резная фигурка всадника на коне совершила

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

невероятный прыжок через всю доску и остановилась прямо под носом белого короля, азартно постукивая копытом.

— Эй, так не честно! — недовольно заворчал Хомяк. — Ты снова жульничаешь!!! Лошади так не ходят!

— Лошади не ходят! Они скачут! — радостно завопил Котёнок, и чёрная резная фигурка совершила замысловатый пируэт. Белый король, позеленев от злости, стукнул чёрного всадника скипетром по голове. Чёрные пешки зароптали, угрожающе потрясая копьями. Белое войско ощетинилось в ответ, а отливающий перламутром белый ферзь с жезлом мага забормотал под нос страшное заклинание. Хомяк грустно поглядел на доску.

— Эх ты, рыжий, опять всё испортил. В шахматы надо играть по правилам, а ты всё перепутал! Как тут теперь разобраться? Котёнок обиженно насупился.

— А кто это сказал, что именно твои правила правильные? Может, играть нужно по моим правилам?! И в моих правилах кони скачут!!! — рыжий пушистик лапой смахнул с носа сердитую слезу и от злости запустил в Хомку маленькой резной фигуркой. Хомяк ошарашено посмотрел на Котёнка и потёр лапой ушибленное место. Такая мысль не приходила ему в голову. Действительно, почему это в шахматы нужно играть именно по таким правилам? В шахматы Хомяку научил играть Старый Петри. Когда-то очень давно, когда Хомка ещё только обживался в Доме-наБолоте, Старый Петри частенько доставал с каминной полки старую, поцарапанную и во многих местах потёртую коробку, аккуратно расставлял фигурки, а потом долго рассказывал Хомяку о дебютах и эндшпилях, о премудростях передвижения фигур, принципах стратегии и тактики. Хомяк мало что уразумел, ещё меньше запомнил, но основные правила уловил. Пешки ходят только вперёд, башни — только по прямой, офицеры — только по диагонали, кони прыгают буквой «Г», а ферзи — или, как их называл Старый Петри, королевы — ходят как угодно. «Кому угодно?» — спросил как-то Хомяка и получил добродушный щелчок по носу. — «Тому, кто играет, разумеется. А король — это самая слабая фигура и нуждается в постоянной защите…» Хомка так и не понял, как это может быть: чтобы король — и вдруг самый слабый? Он же король! Но предпочёл не спорить. Со временем они стали играть в шахматы всё реже. В Доме появился Рыжий Котёнок, и Хомяку было гораздо интереснее носится с ним по лесам и лугам, чем чопорно переставлять

367

Заповедник Сказок 2015

Избранное

368

деревянные фигурки. Да и у Старого Петри прибавилось забот-хлопот. Так что коробка с шахматами подолгу пылилась на полке над камином… Котёнок наткнулся на неё пару дней назад, причём, совершенно случайно. На улице зарядили нудные осенние дожди, сильно похолодало, и Лада не выпускала их бегать по лужам и собирать осенние листья после темноты. Котёнок откровенно заскучал и слонялся по Дому-на-Болоте, приставая ко всем подряд, заглядывая во все углы и закоулки в поисках развлечений. Тогда-то и обнаружилась на полке над камином старая, потрёпанная коробка с шахматами. Котёнок, никогда раньше не знавший этой игры, пришёл в восторг, и хомяк, добродушно посмеиваясь, принялся обучать его шахматным премудростям. Но, как оказалось, играть по правилам Котёнка совершенно не устраивало. То есть играть по старым правилам. Он постоянно придумывал свои. «По понедельникам на клетке F4 королева пьёт чай и потому пропускает ход». «Башни ходят только прямо, но иногда они сворачивают за угол, когда им любопытно». Или вот, сегодня — «кони скачут»…

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

Хомяку, в общем-то, новые правила нравились. Так было интереснее — да и шахматные фигурки радостно галдели, выписывая по доске непривычные и замысловатые пируэты. Вот только если бы эти правила не менялись каждые полчаса… Хомяк вздохнул.

— Послушай, рыжий… Котёнок, повернувшийся спиной и сердито сопевший, обиженно дёрнул кисточкой на кончике рыжего хвоста.

— Да послушай же ты! — хомяк добродушно улыбнулся и легонько потянул Котёнка за хвост. — Может ты и прав. Котёнок заинтересованно шевельнул ухом.

— Может, именно твои правила и есть самые правильные шахматные правила. Но чтобы играть по твоим правилам, нам нужно сначала договориться, понимаешь? Котёнок, уже повернувшись, сидел в пятне тёплого красноватого света, исходившего от камина, и внимательно смотрел на хомяка.

— А то, видишь, какая штука получается… Ты играешь по своим правилам, а я по своим. И так нам с тобой никогда не встретиться. А вот если сначала договориться, то у нас с тобой такая игра может получиться! Котёнок ласково потёрся головой о мягкий хомячий бок и, придвинув одной лапой доску с валяющимися фигурками, согласно закивал. А потом, расставляя заново пешки, башни и ферзей, принялся объяснять.

— Вот, смотри! Если вот эти смогут ходить сюда, а этот — делать так и так… И, как ты думаешь, может стоить покрасить некоторые клеточки в зелёный цвет?.. Хомяк обречённо закатил глаза к потолку и, плюхнувшись на пузо и придвинувшись поближе к Котёнку, принялся расставлять свою половину фигурок, отчаянно споря и размахивая лапами. Большая Одинокая Кошка довольно улыбалась, глядя на хомяка и Котёнка, галдящих у камина. За окном неслышно падал первый в этом году снег.

Как Хомка день рождения праздновал Как-то солнечным летним полднем хомяк валялся пузом кверху на травке в саду. Он подсчитывал облачка, проплывающие в голубой вышине неба, а заодно придумывал им имена и истории — откуда они плывут, куда направляются, есть ли у них мама и папа, любят ли они фисташковое мороженное и нравится ли им купаться в море. Почему-то Хомке казалось,

369

Заповедник Сказок 2015

370

Избранное

что облачка очень любят на закате бродить по зеленоватой морской воде и тихими голосами рассказывать о том, что видели за день… Море в последнее время часто занимало Хомку — впрочем, это случалось каждое лето, когда над Домом-на-Болоте начинала кружить с пронзительными криками чайка. Она прилетала из гавани — каждое лето, перед тем, как начинали цвести липы. И каждое лето, заслышав тревожные чаячьи крики, хомяк принимался тосковать и грустить о море, которого никогда не видел. Он понимал, что вряд ли ему когда-то доведётся побывать в гостях у полынно-зелёных, ласково шелестящих волн — и от этой безысходности тоска его становилась ещё горше… Впрочем, сегодня Хомка не грустил. Он считал облачка в небе и гадал, скоро ли поспеют плюшки. Всё дело в том, что рыжий хитрец предусмотрительно устроился валяться на травке под кухонным окном. И из этого самого окна, распахнутого настежь, уже полчаса доносились вкуснющие плюшечные ароматы — такие дразнительные, что хомяк периодически сглатывал слюнки и уже пару раз ошибся в подсчётах, так что теперь было непонятно: тридцать четыре облачка проплыло над крышей Дома-на-Болоте, или тридцать семь? По Хомкиным догадкам, ждать уже оставалось недолго — ну не могут же плюшки печься вечность! Внезапно в кухне раздались голоса — хомячок узнал звонкий голосок Лады и низкий, спокойный голос Старого Петри. Хомка насторожился — уж не говорят ли они о плюшках?

— Ну как, получилось? — голос Лады дрожал от нетерпения.

— Ага, — ответил ей Старый Петри, и по голосу чувствовалось, что он улыбается. — Мастер — мой старый друг, так что мы быстро договорились. Держи! Филамена сказала, что можно добавить в чай или намазать на булочки. Говорит — раньше им не доводилось творить свой товар в съедобной форме, — Старый Петри расхохотался.

— Ура-ура-ура! — Лада захлопала в ладоши. Потом послышался какой-то шум, стук, перезвон посуды — и из окна сильнее запахло плюшками. Хомка поводил носом в воздухе — кажется, плюшки были его любимые, с яблочно-коричной начинкой. С другой стороны Дома, от двери, послышался стук и голоса. Хомяк удивился — у них гости? Внезапно из окна высунулась забавная мордаха Котёнка. Он с самого утра крутился на кухне, и теперь весь был покрыт слоем сахарной пудры и корицы.

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

371

Заповедник Сказок 2015

372

Избранное

— Хомка, иди быстрее!!! Плюшки уже поспели, и гости уже собрались. Будем твой день денья праздновать! Хомка, вскочивший было при слове «плюшки», снова плюхнулся на траву от удивления.

— Какой-какой день?

— Ну, Лада утром сказала, что сегодня твой день какого-то там денья и нужно приготовить угощение и позвать всех в гос­ ти… Ну, иди же, Хомка, плюшки стынут! — и Котёнкина мордаха пропала из окна. Хомка посидел ещё какое-то время под окном, пытаясь отогнать подозрения, зародившиеся в его голове, и сообразить, о чём это там бормотал Котёнок, а потом, сопя и кряхтя, поднялся и потопал вокруг Дома к дверям. Денье там или не денье, а негоже заставлять плюшки ждать! Стоило хомяку зайти в Дом, как тут же его обступили гос­ ти — тут были и скроллы, и Бормоглот, и Дракон, и пани Вербена с Гулем и Берендеем, и Старый Мастер с Филаменой на плече, и Лада с дочуркой, и Старый Петри, и, конечно же, верный друг Котёнок — и все они дружно пели: С Днём Рожденья тебя! С Днём Рожденья тебя! С Днём Рожденья, милый Хома! С Днём Рожденья тебя! Хомка стоял, растроганный, моргая от изумления, и ковырял лапой пол. А потом, когда они допели, принялся обнимать всех друзей своими маленькими лапками, шмыгать носом и приговаривать: «Ну откуда вы знаете? Как же вы догадались? Я же никому не говорил…» Хомка был растроган. Он не очень любил всякие праздники (и особенно не любил их организовывать), а потому никогда никому не говорил, когда у него день рожденья. Но разве от друзей такую тайну скроешь?! Потом они все сидели вокруг большого стола, лакомились плюшками и пели песни, дарили хомяку подарки, играли в разные игры, шутили и смеялись. Котёнок, всё ещё немножко белый от сахарной пудры, вызвался прочитать поздравительный стих, но грохнулся с табуретки прямо в корзину с шоколадными конфетами, которую принесли Клар и Карла, и стал сов­ сем уж не рыжим, а белым в сладких разводах и шоколадных точечках. А вечером, когда на небо, потягиваясь и весело перемигиваясь, принялись вылезать звёздочки, гости стали потихоньку

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

расходиться. Лада оправилась укладывать дочку спать, и скоро на кухне остались только Хомка, Старый Петри и Котёнок. Котёнок, устроившись на пёстром коврике у камина, принялся вылизывать свою рыжую шёрстку. Старый Петри раскурил трубку, и сквозь распахнутое окно к быстро темнеющему небу потянулась вереница дымчатых колечек. Хомка сидел за столом и задумчиво перебирал подарки. Казалось, он не очень знает, что делать с этим неожиданно свалившимся на него счастьем. Старый Петри, посмотрев на него с улыбкой, сказал: — Мне кажется, Хома, тебе нужно скушать ещё одну плюшку. Намажь её вот этим, — и он протянул хомяку маленькую пузатую баночку тёмного стекла. Хомка озадаченно повертел баночку в лапах, а потом сунул в неё свой любопытный нос.

— Ой! Там варенье! Кумкаватовое, такое, как нам Юля присылала!! — Хомка облизнулся, вспоминая, как быстро закончилось зимой варенье из солнечных кумкаватов.

— Это не простое варенье! Над ним поколдовал немножко Старый Мастер, так что как только ты съешь ложечку этого варенья, тебе приснится сон. Особенный сон.

— Какой? Старый Петри хитро улыбнулся в бороду.

— Ну, вот съешь ложечку — и узнаешь. Хомка тут же принялся намазывать плюшку тягучим, солнечно-рыжим вареньем. Потом стал сосредоточенно жевать. Потом озадаченно посмотрел на Старого Петри.

— Ну я ничего не чувствую такого особенного, Пе… — тут Хомка пару раз сладко зевнул, положил голову на лапки и сонно засопел. Старый Петри с доброй улыбкой поднял хомяка на руки и отнёс наверх, в хомячью каморку. Уложил в постель, подоткнул одеяло и постоял немножко, глядя, как он уютно сопит во сне. А Хомке снилось, что он идёт куда-то по золотистому песку. За спиной у него неяркое предзакатное солнце, над головой — тёмной синевы небо, по левую руку шумят о чём-то высокие сос­ ны, а по правую… а по правую руку шелестит море! И они идут куда-то вместе, рука об руку — маленький любопытный хомячок и большое молчаливое море.

Как Хомка дракона лечил Если вы помните, в некоем Доме-на-Болоте жил себе поживал некий хомяк. Хомяк был вполне себе симпатичный, у него

373

Заповедник Сказок 2015

374

Избранное

было много друзей, и ещё он всегда попадал во всякие истории. Впрочем, вы, должно быть, знакомы с ним, не правда ли? И даже знаете о том, что у Хомки в комнате есть волшебный шкаф, через который можно попасть к некоему дракону, большому другу хомяка. На самом деле, дракон этот никакой не некий — это очень даже определённый, вполне себе осязаемый Дракон с обаятельной улыбкой и длинным чешуйчатым хвостом. Дракон этот любит пить мятный чай из большой пёстрой кружки, читать умные книжки, в которых живёт много непонятных слов, лопать мороженое большой столовой ложкой и ловить зелёным сачком пёстрых бабочек. За бабочек вы не беспокойтесь, он их потом обратно выпускает — в самом деле, ну зачем дракону бабочки? Так вот, именно из-за драконьего пристрастия к большим коли­ чествам мороженого и произошла эта история… Как-то раз тёплым апрельским вечером Хомка собрался навес­ тить своего чешуйчатого друга. Привычно набив полные карманы печенюшками, засахарёнными апельсиновыми корочками и имбирными коржиками (всего лишь немножко покусанными), Хомка полез в свой волшебный шкаф. Чуть поплутав там, чтобы чудо в очередной раз успело произойти, он высунул любопытный нос из такого же шкафа в драконьей комнате и тихонько позвал: — Эй, кто-нибудь дома? С дивана в дальнем углу донеслось какое-то кряхтение и сопение, и Хомка логично решил, что Дракон дома. Ну не может же диван кряхтеть и сопеть сам по себе, в самом деле! Кое-как выкарабкавшись из шкафа, хомяк деловито потопал в ту сторону, откуда раздавались сопящие и хлюпающие звуки. И вскоре притопал к дивану, на котором, как и ожидалось, восседал Дракон. Но — боже мой! — в каком он был виде!!! Весь Дракон с ног до головы был закутан в полосатый плед. Нос его был красным и распухшим, и Дракон периодически сморкался в огромный клетчатый носовой платок из огнеупорной ткани. Глаза были опухшими и слезились, как у голодного вампирчика, и Дракону приходилось прятать их от неяркого света рыжей лампы под огромными солнечными очками. И даже чешуйчатый хвост — предмет особой драконьей гордости — был каким-то бледным и вялым. Хомяк не на шутку всполошился.

— Дракончик, дорогой, что с тобой случилось?

— Ааааапчхииии! — ответил Дракон. А потом добавил: — Чхуа-чха! Пчи! Хомка озадачился.

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

— Ты наконец-то выучил китайский язык, о, мой драгоценнорождённый чешуйчатый друг? Я безмерно рад за тебя! Вы только не подумайте, что Хомка издевался. Ну… разве что подтрунивал самую чуточку.

— Но я-то китайского не знаю, — продолжил он, — так что говори толком, что с тобой стряслось! Дракон с самым несчастным видом указал кончиком хвос­та в угол комнаты. Там небольшой пластиковой горкой были сложены литровые контейнеры из-под мороженого — фисташкового, кофейного и крем-брюле. Целых 18 (прописью — восемнадцать!) штук!

— Всё ясно! — провозглосил хомяк, уперев лапы в бока. — Ты облопался мороженого и заболел! У тебя этот… как его… хрипит и соплит в острой форме! И ещё, должно быть, воспаление обаятельной железы — поэтому ты так плохо выглядишь!

— Чха! — согласно чихнул Дракон, восхищённый диагностическим талантом Хомки.

— Ну что же… будем лечить. Я сейчас вернусь, никуда не уходи! — погрозил дракону пальцем хомяк и поспешил к шкафу. Дракон очень не любил лечиться. Он боязливо нахохлился и постарался сделаться совсем маленьким и незаметным, чтобы Хомка, вернувшись, не нашёл его… Ага! Полуторатонная нахохлившаяся тушка ярко-зелёного цвета на малиновом диване — это очень незаметно! А Хомка уже деловито шуршал, раскладывая на столе принесённые лекарства: полбанки лучшего малинового варенья Старого Петри, горсть овсяных печенек, маковый бублик, сушёные ромашки, бутылочку бальзамического уксуса и немного ванильной эссенции.

— Сейчас замесю… замешу… в общем, намешаю — и будем лечиться… — бормотал Хомка, тщательно измельчая ингредиенты в маленькой каменной ступке. Дракон, увидев, чем его собирается лечить хомяк, воспрянул духом и раскрыл пасть пошире.

— Хвост давай! — категорично потребовал хомяк, неодобрительно покосившись на огромные драконьи зубы.

— Ка-пчхи-кой-пчхи пчхвост?

— Твой пчхвост! Зелёный и чешуйчатый! А у тебя что, есть ещё и другие хвосты? — Хомка заинтересованно прищурился.

— Нету у меня никаких других хво-пчхи-стов, — обиженно пробормотал Дракон, опасливо поджимая хвост. — И этот не дам. Он мне самому пчхи-нужен!

375

Заповедник Сказок 2015

376

Избранное

— Вот же глупый какой, — ворчливо пробормотал Хомка, вытаскивая драконий хвост из-под полосатого пледа. — Да не брыкайся ты! Ну как ты не понимаешь… Раз у тебя самая главная часть тела хвост — лекарство оттуда лучше впитается! И Хомка принялся деловито мазать хвост малиновым вареньем. Дракон захихикал — ему было щекотно. Хомка, неодобрительно покосившись на непоседливого пациента, стал посыпать хвост крошками от печенюшек и макового бублика в какой-то строгой, одному ему понятной последовательности. Потом спрыснул хвост бальзамическим уксусом и накапал ровно восемь капель ванильной эссенции.

— Ну вот, всё! — важно заявил он, отряхнув с лапок последние крошки. — Теперь будем ждать! Дракон опасливо покосился на свой хвост.

— Чего ждать-то?

— Ну как чего?! Будем ждать, пока ты поправишься! Потому что острый соплит — это тебе не шутки, его лечить надо сразу! Дракон согласно кивнул — острый соплит ему совсем не понравился. Они посидели какое-то время в тишине, глядя на просвечивающую сквозь занавеску луну — ну, если считать тишиной хруст и чавканье, с которыми Хомка догрызал остатки овсяных печенек, макая их в малиновое варенье.

— Мммм… послушай, Хомка… а как мы узнаем, что я поправился? — спросил вдруг задумчиво Дракон.

— Не знаю! — легкомысленно отозвался Хомка. И тут же добавил: — Но мы обязательно поймём, вот увидишь. Они посидели в тишине ещё какое-то время, потом сыграли пару партий в морской бой и крестики-ромбики. Потом немножко покидались подушками и повисели на люстре — совсем чуть-чуть, потому что с острым соплитом, наверное, вредно висеть на люстре. А потом Дракон вдруг задумчиво облизнулся и пробормотал: — А у нас случайно не осталось фисташкового мороженого? Что-то я какой-то голодный…

— Ну вот, я же говорил, что мы сразу поймём. Поздравляю, ты совсем здоров! Ну, всё, я пошёл… И Хомка деловито потопал к шкафу.

— Эй, ты куда? Бросаешь больного друга?.. — начал было Дракон, но тут же осёкся. Он действительно давно уже перестал чихать и кашлять. И чувствовал себя просто отлично. И даже хвост снова сиял яркой зеленью и был бодр и прекрасен — от первой чешуйки до последней.

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

— Никого я не бросаю… — проворчал Хомка. — Просто я устал. Знаешь, как это тяжело, лечить больных драконов?! А потом добавил утешительно: — Не переживай. Я ещё завтра зайду. Надо же закрепить результаты лечения! Главное, чтобы нашлась горчица… И, захихикав, глядя на выражение драконьей морды, Хомка поспешно юркнул в шкаф. Надо ли говорить, что Дракон с тех пор больше никогда не болел острым соплитом и воспалением обаятельной железы? Хотя по-прежнему очень любит фисташковое мороженое.

Как Хомка варил гороховый суп Однажды Хомка решил стать полезным. В Доме-на-Болоте, где Хомка жил уже несколько лет в компании Старого Петри, Лады, её подросшей дочурки и никак не желающего взрослеть Котёнка, особых обязанностей у него не было. Он, разумеется, наводил иногда порядок в своей комнате и своём драгоценном сундучке, выметал из шкафа огрызки плюшек, шуршащие фантики от конфет и апельсиновые корочки, порою помогал Ладе нарезать аккуратными дольками яблоки для шарлотки. Но всё это была скорее его собственная инициатива. И откуда в Доме-на-Болоте берётся, словно сама собой, вкусная еда, свежие простыни и восхитительный запах свежего морского ветра и глаженого белья, Хомка не знал. Как-то ранним утром хомяк сидел в проёме открытого окна и болтал задними лапами. В одной руке у него была чашка свежезаваренного бормоглотового чая, в другой — свежайшая, с пылу с жару, яблочная плюшка с коричной корочкой. Старательно жуя плюшку и добродушно следя за облаками, проплывающими неторопливо над Заповедным Лесом, Хомка подумал, что неплохо было бы на обед отведать горохового супа. (Ну не спрашивайте у меня, почему этим утром ему пришла в голову такая странная идея — я не знаю.) И тут же, вдогонку, засомневался — вряд ли гороховый суп способен самозародиться в кастрюле. Насколько Хомка успел заметить, в шкафах и на полках большой и светлой кухни появлялись только простые продукты — мука и сахар, соль, чай в большой банке, всякие травки и корешки, картошка в подполе, масло, сметана и молоко в холодном шкафу. А вот всякие вкусности вроде яблочной шарлотки, пряников, плюшек, варенья, хрустких салатов и печёной в золе картошки всегда кто-то готовил или приносил с собой. И вот Хомка решил, что сегодня, на радость всем обитателям Дома-на-Болоте и случайным гостям

377

Заповедник Сказок 2015

378

Избранное

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

(а гости забредали часто), он сварит вкуснющий гороховый суп. Приняв такое архиправильное решение, хомяк спрыгнул с подоконника в сад и деловито зашагал по тропинке вокруг дома — такое предприятие следовало начинать, входя в кухню с парадного входа. На кухне Хомка первым делом решил определиться с набором ингредиентов — это умное слово он слышал от Старого Петри и знал, что все по-настоящему прекрасные вкусности обязательно состоят их этих самых «гридентов». Взяв с полочки маленький обгрызенный карандашик, он накарябал в волшебной тетрадке Старого Петри: «ГАрАХавый сЮп» и принялся терпеливо ждать. Постепенно в тетрадке стали проступать слова, фразы и даже картинки, и Хомка, сосредоточенно сопя, принялся переписывать всё это на огрызок промокашки. Даже кончик языка от усердия высунул. Потом захлопнул тетрадку и торжественно протопал в тот угол кухни, где возвышалась красавица-печка, а по стенам были навешаны полочки и шкафчики. Хомка был полон решимости творить гороховый суп! Он достал самую большую кастрюлю, налил в неё воды, поставил на огонь, а потом, периодически сверяясь с исписанной промокашкой, принялся кидать в кастрюли «гриденты», бормотать заговоры и вытаптывать лапками заклинания на плиточном полу. Не прошло и часа, как по Дому-на-Болоте поплыл вкусный, пусть и несколько странный, запах. Первым на кухню заявился, разумеется, рыжий Котёнок. Просунув голову в дверной проём, он принялся топорщить усы и старательно нюхать воздух. Потом прошмыгнул внутрь и вспрыгнул на кухонный стол неподалёку от плиты, у которой священнодействовал хомяк.

— А чего это ты тут делаешь, Хом? — спросил он у друга.

— Готовлю — точнее, уже сготовил — гороховый суп! — торжественно произнёс Хомка, размахивая половником. — Хочешь попробовать? Котёнок ещё раз принюхался, а потом кивнул.

— Хочу! Только, — осторожно добавил он, — маленькую ложечку… Хомка, покопавшись в ящике стола, протянул ему небольшую десертную ложку — и Котёнок, чуть поколебавшись, зачерпнул из большой кастрюли ложечку горохового супа.

— Ну как? Вкусно, правда? Я старался… — Хомка аж подпрыгивал от нетерпения, напоминая рыжий мячик с лапками. — Здоровский суп получился, правда? Гороооховый…

379

Заповедник Сказок 2015

380

Избранное

Котёнок, облизав ложку, зачерпнул ещё, а потом, обернувшись к Хомке, сказал: — Очень вкусно, Хом. Только это… видишь ли, это явно не гороховый суп. Хомяк так и замер на месте, а потом взвился, словно разъярённая фурия.

— Это почему это не суп? Я же воду кипятил? Кипятил! Гриденты туда кидал? Кидал! Даже рецепт правильный узнал! — и он сунул Котёнку под нос изрядно помятую и заляпанную чем-то липким и сладким промокашку. — И даже улучшил его — всё самое вкусное, самое полезное в суп положил… А ты говоришь — не суп! Котёнок скептически хмыкнул в сторону промокашки и ещё раз зачерпнул из кастрюли.

— Не знаю, где ты взял свой рецепт, Хом, и в какую сторону ты его улучшал, но главным в гороховом супе является, несомненно, горох. Ну там ещё картошка всякая, морковка, лук… А у тебя тут что? Яблоки, брусника, апельсиновые корочки… Ваниль тоже… — Котёнок с удовольствием потянул носом. — Так что гороховый суп у тебя не вышел, Хом. А вот варенье… отличное варенье получилось, дружище. Даже лучше, чем у Лады… — и Котёнок, сочувствующе похлопав расстроенного Хомку по плечу, снова зачерпнул полную ложку.

Как Хомка решение принимал Как-то раз Хомке было нужно принять важное решение. Нет, вы только не подумайте, что он не мог выбрать, какую плюшку слопать на завтрак — с абрикосами или с крыжовенным вареньем. Такие решения Хомка принимал быстро и не особенно страдал, если решение было неверным — всегда же можно слопать ещё и другую плюшку! Но то решение, которое должен был принять Хомка в этот раз, было действительно важным, и хомяк уже несколько дней ходил хмурый и даже плюшки жевал неохотно. Он думал. Вообще-то, думал Хомка редко — обычно он занимался куда более важными делами: наблюдал за облаками, играл с рыжим Котёнком, запускал змеев, собирал землянику, болтал с белками или лазил в шкаф к своему другу Дракону. Так что когда Хомка принялся морщить лоб и тяжело вздыхать, все в Доме-на-Болоте переполошились. А выяснив, в чём дело, принялись давать Хомке советы. Старый Петри, водрузив на нос очки, долго разглядывал озабоченную Хомкину мордашку, а потом предложил выписать на

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

381

Заповедник Сказок 2015

382

Избранное

листок все преимущества и недостатки каждого из возможных вариантов. Хомка только поморщился. Он не любил писать и считал, что листочкам бумаги можно найти куда более полезное применение — например, складывать из них самолётики. Лада предложила погадать на кофейной гуще — нужно только выпить чашечку бразильского кофе, а потом перевернуть чашку над блюдцем.

— И что, на блюдце будет написано решение? — заинтересовался Хомка. Но Лада сказала, что на блюдце появятся образы и символы, а Хомка должен будет понять, что они означают. Хомка безнадёжно махнул лапкой. Он кофе не любил, но готов был выпить эту горькую гадость ради важного решения. А раз там ещё придётся в гуще символы разбирать… тогда уж лучше на облака посмотреть, они, по крайней мере, живые. Рыжий Котёнок предложил сразу два варианта — спросить у Большой Одинокой Кошки или погадать на ромашке. Ромашку Хомка отмёл сразу — откуда же узнать, какая ромашка гадательная? Их на поляне вон сколько! А выберешь не ту ромашку — и всё, важное решение коту под хвост! (Правда, последнее Хомка только подумал, а не сказал, чтобы не огорчать Котёнка). А вот спросить у Большой Одинокой Кошки — это была замечательная идея! Она такая мудрая и всё знает… Да вот только неизвестно, где её искать — она же гуляет в звёздных сферах сама по себе. Кто знает, когда заглянет снова на огонёк? Самый странный совет дал Хомке его друг Дракон. Сидя на шкафу и догрызая принесённые Хомкой плюшки, он вдруг выпустил из ноздрей большое облако зеленоватого, пахнущего мок­рой травой дыма, и глубокомысленно изрёк: — Ты, главное, не переживай так, а то похудеешь. А тебе худеть вредно! И шёрстка, того и гляди, потускнеет… Просто живи, как будто решение уже принято.

— Какое решение-то?

— Да неважно, какое. Просто живи, как будто оно уже принято — а там уж оно само как-нибудь утрясётся… Хомка покачал головой, удивлённый странным советом. А потом подумал — а может, и правда, попробовать? А оно уж как-нибудь само… Следующим утром обитатели Дома-на-Болоте застали Хомку на кухне. Хома весело насвистывал и доедал девятую плюшку — с малиной и шоколадной крошкой.

— Оно что, нашлось? Решение? — рыжий Котёнок радостной молнией заметался по кухне. Хомка важно кивнул, потом

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

помотал лохматой головой, потом проглотил последний кусочек плюшки и сказал: — Не знаю… Может, уже нашлось, а может, и нет. Это, кажется, на самом деле, не важно. Вот плюшки, ромашки, облака, варенье и воздушные змеи — это важно. Сказки у камина, молоко в блюдце, солнечные блики на траве и ветер с моря — это важно. Твой рыжий хвост, улыбка Старого Петри, одуванчиковые пухи, драконьи чешуйки и песни Лады — это важно. А всё остальное… наверное, оно как-нибудь само… решится. И кивнув самому себе, Хомка с энтузиазмом куснул десятую плюшку. Потому что все знают — хомякам худеть вредно!

Как Хомка в космос летал Как-то раз дождливым июньским днём Хома разгребал свой шкаф. Ну, а что ещё можно, по-вашему, делать, если на календаре 23 июня, а на улице температура +12, и льёт, как из ведра?! Так вот, Хома, забравшись в свой шкаф, деловито раскладывал по кучкам всякие восхитительные ненужности, шуршащие бестолковости и пёстрые нелепости, что скопились там со времён прошлой инспекции. При этом Хомка успевал отгрызать кусочки от большой, но уже слегка подсохшей марципановой плюшки, ворчать и возмущаться по поводу так некстати случившегося дождя и деловито бормотать себе под нос: — Та-ак… вот эту штуку, кажется, мне Старый Петри принёс прошлой весной… совершенно не помню, зачем она нужна… но у неё такие здоровские прозрачные блестючки по бокам, сов­ сем как стрекозиные крылья! А вот эта гремячая финтифлюшина точно от сэра Макса осталась! Он, когда у нас гостил, столько восхитительных гадостей и странностей повсюду разбрасывал, что прямо ух! А вот эта пухлявая шерстенючка… чегой-то я не помню, откуда она взялась. И почему, интересно, от неё сушёной ромашкой пахнет?!

— Может, потому, что ты её в феврале в мешок с ромашкой запихал? Ещё рассказывал, какая это замечательная идея — тамто, мол, ты свою любимую бархотку для натирания до блес­ка праздничных башмаков точно не потеряешь! Из глубины шкафа проступила ехидно улыбающаяся драконья морда.

— О, привет, Драконище! Как хорошо, что ты зашёл. У меня как раз спички закончились, никак камин не растопить… Поможешь?

— Пффф…— возмущённо фыркнул Дракон, и сосновые полешки в Хомкином камине весело затрещали. Среди них деловито

383

Заповедник Сказок 2015

Избранное

384

зашуршали две крохотные саламандры — камин у Хомы был небольшой. В комнате стало ощутимо теплее.

— Чем ты тут занимаешься, Хомячище? — Дракон плюхнулся на пол возле шкафа и одним махом заглотил остатки Хомкиной плюшки.

— Да вот, шкаф разгребаю. Сам не понимаю, откуда в нём все эти странные штуковины берутся. Как будто у меня в шкафу вселенское бюро находок! Вот, например, смотри. Ну, вот что это за железяка? Корявка какая-то непонятная…

— Чего ж тут непонятного?! Это ракета!

— Это?! Ракета?! Хм… Ну, допустим. А откуда она в моём шкафу взялась?

— Нууу… это я её там забыл.

— Ты? Забыл ракету в моём шкафу?!

— Ну… не то, чтобы забыл… Я её там спрятал. За ней охотились космические пираты, а у меня в комнате прятать ракету совершенно некуда… ну и вот…

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

Хома подозрительно прищурился на Дракона — опять, небось, издевается. Дракон сидел, потупившись и скромно обернув лапы хвостом — ну точно домашняя кошка. Хомка вздохнул.

— Ну допустим… И что мне теперь с этой твоей ракетой делать?

— Как «что»?! Ну как это «что делать»??!! Летать, разумеется.

— Ага. Летать. На этой вот железяке. Ну-ну…

— Да никакое не «ну-ну»! Вот, смотри — сюда ставишь правую лапу, сюда упираешься левой, вот сюда аккуратно укладываешь хвост…

— У меня не хвост, а фост. К тому же, он вот до той финти­ флюшины не дотянется.

— Ну, неважно, можешь туда пузо своё шерстяное впихнуть, как раз влезет. Ой! — Дракон пригнулся, увернувшись от метко запущенного в его голову боевого хомяческого тапочка. — Ну вот, а дальше дёргаешь на себя вот эту загогулину…. Вввввзззззззшшшшшшффффффф!!!

—АаааааааааааааааааааааАААААААААААаааааааааааааа!!!

— Ух ты!!!! Дракон высунул голову в окно, наблюдая за стремительным полётом хомяка в самую середину огромной дождевой тучи.

— Вот вечно он так! Как мусор всякий в шкафу ковырять и камин разжигать, так «Дракон, помоги!» А как на ракете кататься, так всегда в одиночку… ОЙ! В этот раз полёт боевого хомякского тапка был прерван попаданием в шипастую драконью голову. Над левой бровью дракона тут же вспухла огромная багровая шишка.

— Эй, ну ты чего кидаешься?! Больно же! — Дракон обиженно засопел.

— Ты, дубина стоеросовая! Пращур всех ящеров! Ящерица шерстяная! Крокодил чешуйчатый! Ты думай в следующий раз, прежде чем загогулины дёргать! Вокруг Дракона толстым шерстяным мячиком задиристо прыгал Хомка, готовясь запустить в полёт следующий тапочек. Но вид его за время совсем непродолжительного отсутствия рази­ тельно изменился. На голове у него теперь красовалась пёстрая тюбетейка, расшитая золотыми нитками и шёлковыми ленточками, на нижних лапах — туфли без задников с причудливо загнутыми кверху носами, а на пузике едва сходилась нарядная жилетка бардового бархата, тоже вся расшитая золотыми нитками и ленточками.

— Ну, Хом, ну, перестань, больно же… Вон, смотри, какие у тебя нарядные обновки. Будешь драться — жилетку порвёшь,

385

Заповедник Сказок 2015

386

Избранное

тапочки испортишь… Кстати, а откуда у тебя обновки? В ракете нашёл?

— В твоей глупой ракете даже тормозов не найти! Хомка, всё ещё возмущённо сопя, плюхнулся в любимое кресло и пошарил за спинкой. Там обнаружился огрызок имбирной печенюшки — Хома всегда очень предусмотрительно делал запасы на чёрный день в самых неожиданных местах. Надо же, в коем-то веке пригодилось. Сжевав печенюшку и поостыв, Хома глянул на Дракона. Тот, изнывая от любопытства, но не решаясь тревожить явно сердитого дружка, перебирал пуговицы в большом холщёвом мешке и покаянно вздыхал. Хомка фыркнул от смеха и легонько толкнул Дракона лапой в бок.

— Ладно, Драконище, не страдай… На тебя обновок тоже хватит!

— Где?

— Где-где… в магазине. «Космическая лавка Гаруна Рашидовича»… ну или что-то в этом роде. Там недалеко, от перекрёстка налево.

— Чего? — Дракон помотал головой и в недоумении уставился на Хомку. — Слушай, ты… ммм… ты пока летал, головой нигде не стукался?

— Сам ты стукнутый! — обиделся Хомка. — Сам ракету подсунул, а теперь обзываешься…

— Ну, Хом, ну прости. Я ж на ракете не летал — откуда я знаю, куда на ней попасть можно. Не успел я её попробовать до того, как потерял… то есть, спрятал её в твоём шкафу от пиратов.

— Ага, ну-ну… Ракета твоя прилетела на космический перекрёсток номер 13 и сдохла. Зачем, интересно, космическим пиратам такая дурацкая ракета?

— Ну, почём я знаю?! А что за перекрёсток? Это там тюбетейки дают?

— Вот далась тебе эта тюбетейка… Перекрёсток косми­ ческий — это место… ну такое волшебное, в общем, место. Я сам не знаю, это мне Гарун Рашидович рассказал, пока машину времени настраивал.

— Какую машину?

—Ну, такую штуку… я на ней домой попал. Ракета-то твоя одноразовая, ящерица ты несуразная…

— А тюбетейку тебе в этой машине дали?

— Ну что ты пристал ко мне с этой тюбетейкой?!

— На ней кисточки красивые. Разноцветные!

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

— Ну да, Гарун Рашидович сказал, что кисточки на ней соответствуют спектру обитаемых миров непознанной Вселенной… или что-то в этом роде, я точно не помню. Я его невнимательно слушал, я арахисовую халву ел.

— Чего?

— Халву. Арахисовую. Ел. Я.

— На космическом перекрёстке? В космической лавке? Ты ел глупую арахисовую халву, когда в твоём распоряжении были все тайны вселенной? Ну, ты даёшь, Хомячище…

— Знаешь чего, Драконище?! Я этих тайн не просил. И на ракете кататься тоже не собирался. И вообще, космос, тайны — какой от них толк? А? А от арахисовой халвы всегда есть толк! И от тюбетейки с кисточками тоже!! И вообще, уже давно обедать пора. И гордо распушив фост и кисточки на тюбетейке, Хомка отправился на кухню. Обедать. А Дракон, тяжело вздохнув, поплёлся следом. Потому что тайны и космос — это, конечно, хорошо, но не отказываться же из-за них от сытного обеда.

Про Хомяка и Мироздание Как-то солнечным апрельским полднем хомяк сидел на пороге Дома-на-Болоте и гадал. «Любит — не любит — плюнет — поцелует — к сердцу прижмёт — к чёрту пошлёт… Любит — не любит…» — бормотал Хомка себе под нос, обрывая лепестки на огромной, махровой ромашке. Рыжый Котёнок, ловивший тут же, на крыльце, солнечных зайцев — лениво, одной лапой — на минутку оторвался от своего интересного занятия и спросил, хитро прищурив глаз: — Хомка, ты на кого гадаешь? На дракона? А то его давненько не было видно… Хомка, бросив бормотать, только махнул на Котёнка лапой.

— Зачем мне на него гадать?! Подумаешь, давно в шкафу не появлялся… Это не важно. Я и так знаю, что мой дракон меня любит. Так что на него и гадать не нужно. А вот насчёт Него я не так уверен…

— Насчёт кого?

— Насчёт Мироздания, разумеется. Не мешай, Рыжий! И он принялся отрывать лепестки дальше, деловито бубня: — Любит… не любит… плюнет… поцелует… к сердцу прижмёт… к чёрту пошлёт… любит… Ой!

— Что случилось, Хомка?! — потревоженный Хомкиным вскриком, Котёнок на всякий случай вздыбил шерсть и воинственно распушил хвост.

387

Заповедник Сказок 2015

388

Избранное

— Смотри! — хомяк сунул Котёнку под нос мясистый стебель бывшей ромашки. К ярко-жёлтой, махровой серединке цветка остался прикреплён всего один лепесток. И на нём сидела красивая, блестящая на солнце божья коровка. Рыжая, с четырьмя чёрными точками на спинке.

— Как думаешь, Котёнок, лепесток с божьей коровкой считается? — шёпотом спросил Хомка.

— Не знаю… — так же, шёпотом, ответил Котёнок. Хомка вздохнул.

— Понимаешь, если с коровкой не считается, то получилось, что Мироздание меня любит. А если считается — то выходит, что не любит… А мне что-то не хочется жить там, где меня не любят — как-то это страшновато… Котёнок озадаченно почесал в затылке.

— Ну, Хомка, я, правда, не знаю. А можно это как-то ещё проверить? Давай, например, подождём до вечера и посмотрим, что за сегодняшний день с нами произойдёт. Если случиться чтонибудь хорошее или радостное, значит, Мироздание тебя точно любит. А если случиться что-то плохое, то…

— То значит, оно меня не любит! — мрачно буркнул Хомка и ещё раз вздохнул. — Мдааа…

— Котёнок! Хомка! Вы идёте?! — у дальнего края тропинки, ведущей от опушки к Дому-на-Болоте, вдруг обнаружился прыгающий и размахивающий лапами Барсук. — Быстрее, там уже всё начинается!!!

— Хомка!!! Гонки на воздушных змеях!!! Как же мы забыли?! — и Хомяк с Котёнком во всю прыть понеслись по тропинке за Барсуком. На большой лесной поляне начинались весёлые игры Весеннего Равноденствия. А уже поздно вечером, нагулявшийся и приятно тяжёлый от любимых плюшек Хомка, угнездившись среди одеял и подушек, вдруг вспомнил о своём гадании. И задумался — так каким же был сегодняшний день? Их любимая команда проиграла гонки на воздушных змеях. Белки раздобыли мешочек любимых Хомкой орехов пекан и щедро отсыпали ему полную пригоршню. Барсук курил трубку, и Хома всё время чихал. У Котёнка обгорел на ярком весеннем солнце нос — но зато он выиграл целую банку брусничного джема в состязании на самые невероятные зимние завирушки. Потом вдруг, откуда ни возьмись, объявился давно запропавший Дракон — и Хомка с радостными воплями висел у него на шее. Зато потом Дракон сожрал всё мороженое и леденцы с коноплёй. А потом были

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

посиделки у большого весеннего костра, и Старый Петри рассказывал новые сказки. Потом пошёл дождь. Ещё холодный, но уже по-настоящему весенний. А больше ничего плохого не случилось. «Наверное, всё-таки любит…» — тихонько пробормотал себе под нос засыпающий Хомка. И успокоено засопел, спеша навстречу своим весенним снам.

О Хомяке и Галантной Эпохе — Котёнок, а у тебя есть галстук? — спросил как-то за завтраком Хомка, доедая пятую булочку с изюмом и заварным кремом.

— Кккк… какой ещё галстук? — то ли возмутился, то ли удивился Котёнок.

— Ну, не знаю, какой-нибудь… Модный! Красный, например, в бирюзовую клеточку. Или жёлтый в малиновый горошек. Или серый в фиолетовую полосочку… Вариантов бесконечное множество, как ты понимаешь… Котёнок с беспокойством глянул на своего пушистого друга, деловито макающего седьмую по счёту плюшку в кружку с какао.

— С тобой всё в порядке, Хом? — обеспокоенно спросил он.

—А?… Мне нужен галстук! — громко объявил Хомка, поднимаясь со стула и стряхивая с пузика крошки. — И я собираюсь его добыть!!

— Хом… Хома, зачем тебе галстук? Что с тобой? — Котёнок обеспокоенно покрутился вокруг Хомки и даже пощупал лапкой его нос — нет ли жара? Хомяк только отмахнулся и решительно распахнул дверь.

— Мне было видение! — торжественно провозгласил он, пушистым рыжим колобком скатился со ступенек и был таков. На шум из своего кабинета выглянул Старый Петри. Котёнок, весь встревоженный, пересказал ему несуразный разговор и тревожно уставился на наставника — что делать-то?

— Пусть его! — лукаво усмехнулся в пышные усы Старый Петри. — Посмотрим, что из этого получится… Котёнок только головой покачал в недоумении. А Хомка тем временем нёсся по лесу, напевая что-то невменяемое себе под нос, хаотично размахивая лапками и периодически совершая почти акробатические прыжки. Сойки, наблюдавшие за ним с верхних веток, только диву давались. Обычно такой солидный, приличный хомяк — и надо же, прыгает, что твой кузнечик… Хомка, разумеется, метался по лесу не просто так. У него был план! Он знал, что у лесного зверья галстуком он вряд ли

389

Заповедник Сказок 2015

390

Избранное

разживётся. Но он также помнил, что у Мыша, поселившегося недавно в старой норе под берёзой, полно в закромах древних сундуков — и кто знает, что в них можно отыскать!

— Mouse! Oh, Mouse, my friend, are you there?!1 — громко закричал чуть запыхавшийся Хомка у входа в Мышиную нору и, не дожидаясь ответа, решительно полез внутрь. Мыш, выглянувший на шум из дальней комнаты, приветливо улыбнулся.

— Hi, Hamster, what are you up to?

— I need a tie! Have you got one?

— A tie? I don’t think I have one… What do you need a tie for?

Anyway, you can have a look in the chests if you want…2 — пробормотал Мыш Хомке в спину. Тот, не дожидаясь ответа, уже шус­тро топал в сторону кладовой с сундуками. Мыш, недоумённо пожав плечами, вернулся к себе, тихонько прикрыв дверь. Самый большой сундук был полон всяких сокровищ — у Хомки аж глаза загорелись. Старинные манускрипты, мелкие серебряные монетки, кожаные кошельки, камзолы, сабли, тяжёлые золотые перстни, сушёные апельсиновые корочки, яркие фантики из фольги, палочки корицы, свечные огарки, волшебные лампы, тонкие кружевные перчатки, пачка пожелтевших писем, перетянутых шёлковой лентой, плюшевый тигрёнок в клетчатом жилете, волан и две ракетки, скакалка, стеклянный подсвечник, разноцветные бусины… Галстука в сундуке не было. Не нашлось его и во втором, и в третьем сундуке… Хомка почти совсем уж было отчаялся, но вдруг в самом маленьком и пыльном сундуке на глаза ему попался… не совсем галстук, конечно, но всё же… «Сойдёт!», — критически осмотрев находку, подумал Хомка и, довольно насвистывая под нос, направился домой. Вечером он хвастался свой находкой перед домашними.

— Я хорош?! — горделиво вопрошал он, разгуливая по кухне руки-в-боки. Старый Петри с Ладой хохотали от души, а Рыжий Котёнок смотрел на своего дружка почти со страхом.

— Хома… Ну скажи мне — зачем тебе ЭТО?! — дрожащей от волнения лапкой он указал на пышное жабо, кружевными волнами окружающее рыжую Хомкину мордаху.

1

Мышонок! А, Мышонок, друг мой, ты здесь?!

2

— Привет, Хомяк, тебе чего?

— Мне нужен галстук! У тебя найдётся какой-нибудь галстук?

— Галстук? Вряд ли... А зачем тебе? Впрочем, поищи в сундуках, если хочешь...

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

— Зачем, зачем… — пробормотал тот, снимая находку и бережно разглаживая кружева. — Я мисс Снуми на свидание пригласил. Хочу быть элегантным, понятно тебе?! И не обращая внимания на хохот Котёнка, гордый рыжий хомяк с достоинством удалился в свою опочивальню. Ведь именно так поступали джентльмены Галантной Эпохи. И никаких гвоздей!

391

Старый, из тёмной древесины, окованный потемневшими от времени полосками меди сундучок с вычурными коваными замочками и петельками стоит на полу в пятне яркого полуденного света. Рядом сидит Хомяк и, тихонько улыбаясь самому себе, смотрит на сундучок, поочередно щуря то правый, то левый глаз. Это целый ритуал — открывание сундука. На окне подрагивают головками и застенчиво улыбаются столь любимые Хомяком ромашки, шевелит несмело занавеску лёгкий ветерок, любопытная белка заглядывает в распахнутое окно с ветки раскидистого дуба, замирают на миг в небе облака — и с тихим

Заповедник Сказок 2015

392

Избранное

мелодичным скрипом откидывается крышка старого сундучка… Хомка заглядывает внутрь, всё ещё жмуря один глаз, сдувает пыль, чихая и смешно морща нос, а потом начинает перебирать свои сокровища. Вот стопочка когда-то белоснежных, а теперь пожелтевших от времени и хрупких кружевных воспоминаний, перевязанная нежно-розовой шёлковой ленточкой. Вот разноцветные камушки надежд — какие-то просто рассыпаны по дну сундучка, а какие-то сложены горкой в пластиковую бутылку со срезанным верхом. Вот серпантинные ленточки образов и идей — свитые аккуратными колечками или кучерявой воздушной кучей шуршащие в самом углу. Вот сухие кленовые листья ожиданий, источающие тонкий и чуть грустный аромат осени. Некоторые из них рассыпались в прах, оставив после себя лишь пятипалые скелеты и кучки трухи — а некоторые как будто собраны только вчера. Хомка отпускает их в небо — и они медленно кружатся, задумчиво танцуя свой вечный осенний танец. Вот коробка старых детских страхов. Хомячок потряхивает её и, слыша грохоток изнутри, довольно улыбается. Потом ставит её на место, не открывая. А вот фигурки страхов нынешних — злобно щурятся с самого дна. Хомяк бережно берёт каждую фигурку, согревает в своих лапах и подолгу смотрит ей в глаза, продолжая молчаливый спор. Потом ставит фигурку на мес­то, и она ласково кивает ему на прощанье. Там и сям разбросаны по сундучку розовые лепестки настроений, грецкие скорлупки непрошеных слёз и старые фантики фантазий. Под крышкой свил свою паутину паук тревоги — но Хомка не прогоняет его. Лишь трогает лапой серебряные нити и, наклонив голову набок, слушает их мелодичный перезвон. Потом лезет в карман, достаёт оттуда маленькое, сшитое из плюша и набитое ватой хомячье сердечко и бережно прячет его на дно сундучка. Рядом складывает кучкой кубики сказок. Закрывает крышку — она мягко, почти без стука, опускается, щёлкают кованые замочки, скрывая от глаз Хомкины сокровища. Сверху мягким покровом ложится тишина. А Хомка ещё долго сидит на полу в сгущающихся сумерках летней ночи, слушая, как почти беззвучно стучит в сундучке плюшевое сердце…

Евгения Панкратова

Хомкины сказки

393

Заповедник Сказок 2015

394

Избранное

первые запись о моей смерти появилась в церковной книге Эккернфёрде, в Шлезвиге, 27 февраля 1784 года. Помню, я тогда как-то особенно устал. Тамошний герцог, покровитель алхимиков, оказался удивительным кретином, и сперва это забавляло, а потом стало утомлять. Я толковал о преобразовании веществ, о ядерной реакции, о синтезе транквилизаторов, но их высочество Карл Гессенский интересовалось исключительно этиловыми дистиллятами да окраской сукон. Всё же я прожил там лет пять. Но однажды не выдержал и умер. И впервые сделал это официально. Вообще, и время уже подошло. Век Просвещения подходил к концу, и жизнь графа Сен-Жермена исчерпала себя. Имя стало уж чересчур известным в Европе, это могло помешать. Нужно было потихоньку, не привлекая лишнего внимания, довести до конца берлинский генетический эксперимент и, вооружившись его результатами, приступать к русскому проекту. Ну и, правду сказать, мне хотелось хоть ненадолго вернуться в природный облик — полетать ночами, поохотиться на тёплых, писклявых мышей… Да… Это было восхитительно! Неловко признаваться, но даже во время берлинской миссии, уже будучи часовщиком Дроссельмейером , я несколько раз не мог сдержаться и оборачивался совой. Впрочем, я мог это себе позволить… Потому что в Берлине меня ждал сюрприз. Мари Штальбаум, носительница уникального генома, выводимого мною в течение двух тысяч лет, оказалась больна. Тяжёлая форма ригидности, деменция,

Михаил Поторак

И лучше выдумать не мог

депрессивные состояния, фобии. Семнадцать лет, а уровень развития — как у семилетней. На её репродуктивной функции это не должно было сказаться, но мне ведь нужно было как-то мотивировать бедняжку, чтоб она пошла замуж! Жених был уже доставлен из России и поселился у меня под видом нюрнбергского племянника, Дроссельмейера-младшего. Весьма странный юноша, надо сказать… Внешне — вполне милый, только разве нижняя челюсть чересчур массивная. Но вот поведение… М-да… Пьяница, транжира и распутник! Для устройства этого брака мне пришлось пичкать девушку сильными галлюциногенами и рассказывать ей совершенно безумную историю о принце-орехоколе и многоголовых мышах… Увы… Не мог же я не попробовать препараты, прежде, чем давать их Мари. Несколько раз я позволял себе являться к ней в своём натуральном виде — всё равно никто не поверил бы рассказам бедной дурочки. В конце концов дело сладилось, и молодая чета убыла якобы в Нюрнберг, а на самом деле — в Санкт-Петербург. Я тоже улетел в Россию, в своё имение Салтыковку, купленное ещё в начале царствования умницы Софи, лучшего из творений моих в том столетии. А сегодня, в первый год столетия нынешнего, Мари Штальбаум умерла родами. Ребёнок, к счастью, остался жив. К великому счастью, ибо это дитя — последняя надежда человечества. Его нарекли Евгением, и да хранит его судьба. Я позабочусь об образовании мальчика. Никаких стихов, никаких греческих сказок. Латынь — в минимальных пределах. С детства его настольной книгой станет «Исследование о природе и причинах богатства народов» Смита . Нам в этой стране нужен экономист, а не мечтатель. Джузеппе в Париже уже подготовил военачальника, Франц в Гёттингене ждёт рождения поэта и философа. Французский социализм, немецкая философия, английская политическая экономия — вот что нам нужно! В середине двадцатых я умру и отпишу Салтыковку Евгению. Папаша его к тому времени окончательно прощёлкает состояние, оставит сына без средств, и Евгений переедет сюда, в деревню, где подружится с гёттингенским проектом Франца. Они вдвоём поедут в Монсегюр, а там Джузеппе устроит им встречу со своим маленьким корсиканцем, и тот примет их на службу, а они подговорят его начать войну против англичан,

395

Художник Евгений Аренгауз

Заповедник Сказок 2015

396

Избранное

Михаил Поторак

И лучше выдумать не мог

а потом и против всех. Мировую, можно сказать, войну. Ибо во имя мира! После молниеносной и победоносной войны корсиканец останется на французском престоле, финансист займёт российский, а философ станет повелителем Священной Римской Империи. Вот этой троице и суждено будет спасти наш мир от гибели и объединить народы в новую империю, величайшую из всех. А править империей, в итоге, будем мы, Великие Совы народа майя, посланцы страны мёртвых: я, Чаби-Тукур, Сова-Стрела, носивший имена Каспар и Сен-Жермен; одноногая Сова Хуракан-Тукур, носивший имена Балтасар и Калиостро; краснопёрый Какиш-Тукур, известный в этой части света как Мельхиор и Франц Мессмер, и Крылатая Голова Холом-Тукур, не имеющий человеческих имён. В нашей державе навеки воцарятся свобода, равенство, братство и благоденствие, человек станет человеку другом, товарищем и братом, бедных и больных не будет, а все будут богаты и здоровы. Мы назовём нашу державу Союзом Сов. Или Совским… нет… Совейским… Ну, как-то так назовём, потом придумаем.

397

Заповедник Сказок 2015

398

Избранное

меня тоже был здесь дом когда-то. Эти кус­ ты самшита очень старые. Им, наверное, по сто лет. Снаружи такой куст выглядит совершенно неприступным, но если исхитриться и снизу пролезть внутрь куста, то там довольно большое пустое пространство. Залез — и сидишь, как в домике. Очень уютно. И запах у самшита особенный: горький, густой. Запах твоего личного дома, где живёшь только ты, и больше никто. Потому что, если ещё кто-то залезет, то это будет уже не дом, а штаб или танк, или дзот. Девчонки, правда, играли в домик компанией, но это совсем другое. Разве девчачья компания будет тихонько сидеть и слушать, как молча шуршат в стенах и крыше дома маленькие глянцевые лис­ точки? Как там, далеко снаружи, долгий, шумный день вдруг потерял тебя и замер, испуганно оглядываясь? Куда там! Они будут болтать и пищать, и хихикать, и петь, и ссориться, и снова болтать и хихикать. Любой нормальный человек просто обязан им туда закинуть жабу или мышь. А можно просто еловую шишку закинуть и крикнуть: «Мышь!» Помню, у меня в домике шишек был целый склад. И ещё деревяшка была, чтоб на ней сидеть, и бутылка для воды. Странно, но я уже не помню сейчас, какой именно куст был моим домом. Забыл. Ну да, сорок лет почти прошло… Конечно, Жэкин дом с моим тогдашним не сравнить. У Жэки стены внутри из фанерок и картонок. И потолок из куска кровельного железа. В левом дальнем от входа углу лежит охапка сена, там иногда спит коричневая собака. А белая собака в дом заходить не любит — всегда ложится у входа на улице.

Михаил Поторак

Цапля чахла

Над собачьей подстилкой на картоне — трафаретный портрет Чарли Чаплина. Голова в котелке, почти в натуральную величину. Это не Жэка рисовал, это такая картонка интересная нашлась. Чарли внимательно и грустно вглядывается в стенку напротив — там нарисован мелом ангел без лица. Вот это уже Жэкино художество. А лица нету, потому что он не умеет лица рисовать. Стена с ангелом — это церковь. Там стоят две свечки, а над ними висят на проволочках смерть-куклы. Когда Жэка узнаёт, что кто-нибудь умер, он скручивает из тряпок или старых пластиковых пакетов смерть-куклу и вешает её в церкви. Чарли глядит на куклу, и сердце его разрывается, но он ничего, ничего не может сделать. Когда кто-то умер — уже почти ничего сделать нельзя. Но Жэка всё-таки пытается. Зажигает обе свечки и разговаривает с ангелом. Он просит ангела не забирать насовсем человека, который умер. А сделать так, чтобы человек мог возвращаться сюда хоть ненадолго. Иногда, очень редко, ангел слушается… Больше всего Жэка просил за бабушку, за Гавроша из книжки и за Петьку Зайца, который утонул в прошлом году. За всех остальных тоже просил, даже за незнакомых. Они же не виноваты, что не успели познакомиться с Жэкой и умерли. И некоторых ангел отпускал. А бабушку, Гавроша и Зайца — нет. Хотя Жэка очень его просил. Но нет, не отпускал почему-то ни разу. Зато меня вот отпускает. Ну да… А как бы я ещё сюда попал и всё увидел? Я крупный был при жизни, никак бы в куст не пролез. А теперь я не крупный и не мелкий, теперь у меня никакого размера нет. Везде прекрасно помешаюсь. Отпускают меня довольно часто. Судя по всему, я умер около года назад, и за это время был здесь много раз. Правда, отпускают только сюда в парк, к Жэке. Я бы, наверное, ещё кое-где побывал, но это чувствуется как-то смутно. Тоскую по кому-то, но не помню по кому, не помню… А так помню многие вещи. И Жэке рассказываю. Мы с ним стали приятелями, насколько это вообще возможно. К нему другие тоже иногда приходят, но больше молчат. А мы разговариваем. Жэка мне рассказывает про себя, про Настю из параллельного класса и про Ваньку. С Ванькой и Настей он дружит, но не так, как с Зайцем. Заяц был самый лучший друг, ещё с детского сада. Несколько раз Жэка просил меня поискать Зайца там, откуда я прихожу. Я каждый раз обещаю, но это я вру. Как там поищешь кого-то?

399

Заповедник Сказок 2015

Художник Игорь Савин

400

Избранное

Михаил Поторак

Цапля чахла

Чтоб не расстраивать Жэку, я сочиняю целые истории про Зайца. Он даже стал их записывать. Получается такая сказка с продолжением. Начинается она так: «Жил-был мальчик Петька по прозвищу Заяц. Однажды он улетел из этого мира в другой и там превратился в зайца по имени Петька». И в каждый мой приход Жэка теперь записывает новую историю про зайца Петьку и его друзей: кота Трифона, поросёнка Люсю и лошадь тётю Симу. Ну и, когда не лень, ещё кое-что записывает из моих рассказов. А я, в основном, рассказываю про себя. Про то, как был маленький, как мы играли. Ещё книжки некоторые пересказываю, которые Жэка не читал. Почему-то я очень подробно помню книги. Стихи особенно. А людей, которых любил, не могу вспомнить. Только начинаю вспоминать, и сразу тоска подкатывает, и Чарли смотрит тревожно, и коричневая собака вздрагивает во сне, а белая собака у входа встаёт и говорит: «У-у!» Воет на меня, как на луну, зараза. И тогда я снова быстренько возвращаюсь к тому, как я был маленький — такой, как Жэка. И потом постепенно становился старше. Подрастал, взрослел и в конце концов вырос. Вот что интересно: я ведь ещё тогда задумывался, как оно всё будет, когда я умру. Представлял себе всякое. Но вышло всё абсолютно не похоже, на то, как я тогда представлял. Лучше вышло, намного лучше! Не знаю, как мне там. Пожалуй, просто никак, словами не объяснишь. А тут с Жэкой мне хорошо. На улице пасмурно, зябкая морось шуршит по кустам, а в домике уютно: фонарик горит, и собаки как раз пришли. Жэка записывает очередную историю про Петьку и смешно пыхтит. А я вспоминаю. Очень хорошо помню день, когда кончилось моё детство. Тридцать первого августа. В то лето я закончил школу, поступил в университет, и вот, тридцать первого августа я переезжал в город, чтобы там жить и учиться. Уезжать было очень интересно и радостно, и я совершенно не понимал, отчего плачет… Нет, не надо, не могу… Коричневая снова вздрагивает, у Чаплина темнеют зрачки, лёгкий ледяной ветер свистит в лохмотьях смерть-кукол и меловом оперении ангела. Жэка перестаёт записывать, откладывает тетрадку и хмурится, глядя на меня. Ну, то есть, в мою сторону. Как-то он меня видит, но как — представления не имею. Потому что я себя не вижу вообще. Чарли, кстати, тоже меня видит. И смотрит теперь с комической укоризной. Ну, чего уставился?

401

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Эх ты, «две гляделки, полные чернил…» Чарличаплин, несчастный. Цапличахлин… О! Имеем мысль!

— А скажи-ка мне, Евгений, друх ты мой, когда ты перестанешь шепелявить? Тебе, скоро девять лет, и в твоём возрасте полагается разговаривать чисто и красиво!

— Бе!

— О-о, какой язык! С таким длинным, красным и мокрым языком просто неприлично шепелявить! Давай-ка я научу тебя специальной скороговорке. Будешь её повторять и заговоришь у меня правильно. Сколько можно собак шябаками обзывать? Повторяй за мной: «Цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла».

— Фэ…

— Что «фэ»???

— Дохлая цапля… Фэ-э!

— Ну, ничего себе! Бестактная вы личность, Евгений! Лично мне довольно обидно слышать от вас такие заявления… Я, между прочим, тоже… того… Повторяй давай! Цапля чахла…

— Чапля цахля… Ой! — Жэка закрывает ладошками лицо и смеётся. И я, кажется, тоже. Да, и я тоже, как ни странно.

402

Михаил Поторак

Цапля чахла

403

Заповедник Сказок 2015

404

Избранное

у, здравствуй! А ты ничуть не изменился, Додо. Только цветы новые у тебя. Это Белый Кролик заходил? Помнишь, как мы бегали с ним когда-то? Ну, конечно, ты помнишь! А теперь? Я и хожу-то еле-еле. Каждый месяц покупаю себе новые брюки. У последних — размер уже больше, чем номер телефона. Моё тело занимает весь предоставленный ему объём. Может я газ? Но ведь тогда бы я улетела? Додо, ты ушёл и оставил мне вопросы без ответов. А в умных книжках есть только ответы без вопросов. Может, я тяжёлый газ, Додо? Углерод, например? Вот одна моя знакомая, очень глупая бабушка Мери Энн, сгорела на работе… А домашние говорят, что это от того, что я всё время сижу в кресле и решаю твои задачки, и что надо больше ходить. Но ходить — это совершенно невозможно! Если ходить по кругу, то кружится голова. А если идти по прямой, то можно уйти и неизвестно куда прийти. Вот одна моя знакомая бабушка Мери Энн однажды пошла по прямой, а потом её неделю искали. Местная полиция, пожарная команда и карета скорой помощи. А что это за доски у тебя тут на дорожке? И табличка рядом: «Осторожно, ремонт!» Если на досках написано: «Осторожно, ремонт!», значит надо ходить осторожно, особенно если ты о-о-о-очень тяжёлый газ. И медленно. Потому что ты о-оочень медленный газ. Ну, я пошла. Ой! Я провалилась! Я падаю!! Я лечу!!! Жалко, что я зажмурилась, а там, небось, по сторонам полки с банками, книжками и тетрадками. «Рукописи не горят»… Ой! Это из другой сказки! «Банки из-под варенья никогда не бывают пустыми!» Аксиома — это то, что не требует доказательств, потому что верно. Или это опять другая сказка? А вдруг я буду

Юлия Рабинович

Алисы не стареют

лететь-лететь и упаду в чужую сказку? И мне там скажут: «Мери Энн, что ты тут делаешь, бездельница! Ну-ка быстро улетай обратно!» А я скажу: «Я никак не могу, потому что я очень тяжёлый газ, я сгорела на работе!» И они сразу предоставят мне самый почётный объём. Бум! Приземлилась! И, между прочим, совсем не больно. А вот была бы я худая, как Мери Энн, пришлось бы искать кучу сухих листьев. А как вы можете искать кучу сухих листьев, когда вы летите с зажмуренными глазами? Ну, всё: теперь уже можно их разожмурить. Или отожмурить? Ну, в общем, больше не зажмуривать. Ну, что ж, очень миленькая комнатка. Но где же дверь? Как же я буду входить в сказку, у которой нет двери? Вот был бы Додо, он бы всё правильно устроил. И лифт, кстати. Если вы приглашаете уже немолодую леди, должны были бы позаботиться о лифте.

— А мы и не приглашали!

— А кто написал «Осторожно, ремонт»?

— Так мы и написали, чтоб никто не ходил.

— Как же можно осторожно «неходить»? Осторожно можно только ходить, а иначе как узнать, осторожно это было или нет? И вообще, вы кто?

— А я Никто. Меня видно, только если внимательно несмотреть.

— Внимательно несмотреть, осторожно неходить… Ещё скажите: диетически непитаться! Вас просто не существует!

— Да? А ну-ка, несмотри направо! Теперь видишь?

— Вижу: в шляпе с перчатками, но почему-то с человечьими ушами — это очень смешно! Послушайте, Никто, а почему я вас вижу справа, когда смотрю налево?

— Потому что я действительно справа, а ты туда внимательно несмотришь. Значит, для тебя я существую.

— А для других? Например, для Мери Энн?

— Ну, это от многого зависит. Вот ты для неё существуешь?

— Я? Конечно! Она же каждый вечер заходит ко мне в гости неесть мой йоркширский пудинг.

— Значит, ты существуешь для неё, а я существую для тебя. Ты знаешь, что такое «транзитивность»?

— Транзи… знаю! Это когда летишь из Лондона в Нью-Йорк через Лос-Анжелес, а твой самолёт опаздывает на два часа.

— Вот! Правильно! Ну, и для тебя ведь существует рейс ЛосАнжелес — Нью-Йорк?

— Нет! Я им так и сказала: компания, которая не дожидается своих пассажиров, для меня больше не существует! Значит, и вы не существуете для Мери Энн. Вот и шоколадный торт — для неё он тоже не существует. А он есть.

405

Заповедник Сказок 2015

406

Избранное

— Это опять другая сказка.

— А вы откуда знаете?

— А я её внимательно несмотрел.

— Ой! Лестница! И надпись: «Не влезай — убьёт!» А я знаю! Из не-В следует не-А, а значит там написано: «Не убьёт — влезай!»

— Ну, может быть и так…

— Ну, я полезла? Главное: внимательно несмотреть вниз, а то закружится голова. Эй, Никто! Вы ещё там?

— Там-там… лезь, Алиса, лезь… Встретимся наверху… Лестница закончилась круглым окошком, и Алиса вылезла на залитую солнцем лужайку.

— Всё-таки, Додо, тебя очень не хватает: приходится самой говорить твои слова. А вдруг я лезла-лезла и вылезла из сказки? И ещё хорошо, если я вылезла у себя в Англии… Впрочем, ничего хорошего. Англия — не лучшее место вылезать из сказок, тем более в пыльных брюках. Алиса отряхнула брюки и огляделась.

— Кто-то идёт! Добрый день! Вы не скажете?.. Убежал. Наверное, я его напугала. Ещё бы! Когда из-под земли выскакивают пыльные бабушки… Ой! Вон ещё кто-то! И несёт огромный транспарант. А на транспаранте написано: «Все на мыборы!»

— Здравствуйте, извините, пожалуйста, но у вас здесь ошибка: должно быть «Все на выборы!»

— Это у вас в Англии выборы, а у нас тут мыборы!

— Ура! Значит я всё-таки не в Англии! А чем ваши мыборы отличаются от наших ны… ой, выборов?

— А тем, что мы сами решаем, кому отдавать свой голос, а вы выбираете из тех, кого вам выдают.

— А тот, в клетчатых брюках, он тоже на мыборы?

— Разумеется! Здесь же ясно написано: «Все»!

— А кто это, и почему он со мной даже не поздоровался?

— Это Сэр Электор. Он молчит, потому что уже отдал свой голос.

— Кому?

— Своей жене.

— И что жена?

— Она теперь поёт на два голоса в хоре хордовых.

— А как же Сэр Электор читает элекции без голоса?

— Он читает их про себя. И ты, кстати, могла бы тоже про него прочитать, а не отвлекать серьёзных людей глупыми вопросами.

— А где прочитать? Эй! Куда же вы?! Ну вот. И этот тоже убежал. Какая-то невежливая сказка получается: все убегают. Ладно,

Юлия Рабинович

Алисы не стареют

посмотрим, что будет дальше. Вот. Все ушли. Значит, самое время заняться любимым делом. А какое, Алиса, у тебя любимое дело? Разумеется, сидеть и расстраиваться: как же ты располнела. Очень подходящая лужайка для такого важного дела! Садись, Алиса, не стесняйся. Располагайся поудобнее и начинай расстраиваться. А вот и пакетик с миндальным печеньем: он всегда сам появляется, стоит только начать расстраиваться. И кстати, раньше я всегда раздваивалась: одна моя половина говорила: «Какое вкусное печенье, скорее съешь его!», а другая кричала: «Не ешь печенье, Алиса, в каждом печенье по 742 калории!» С тех пор как я начала растраиваться, жить стало вкуснее: первая половина меня говорит «ешь», вторая — «не ешь», а третья — «ешь, конечно!» И не надо мне рассказывать, что не бывает трёх половин! Всё зависит от того, чьими половинами мерять. Вот если, например, Мери Энниными, то получится… дайте посчитать…

— Прекрати немедленно есть печенье, а то ты скоро заполнишь всю поляну!

— Ой! Я всё раздвигаюсь и раздвигаюсь! Я уже не успеваю считать половинки! Что же делать?!

— Скорей выбрось пакет!

— Ох, спасибо, Говорящий цветок! А то я чуть со счёта не сбилась.

— Сама ты цветок — божий одуванчик!

— Это же Кузнечик! Добрый день, уважаемый, простите, пожалуйста, я вас не сразу заметила!

— Да, я — кузнечик! И тебе того же советую. Каждый, между прочим, сам кузнечик своего счастьица. Недаром говорят: куй счастье, да несчастье помогло.

— Нет-нет, постойте! Говорят совсем не так! Куй железо — вылетит, не поймаешь! Ой. Что-то не то… Вспомнила! Рано вставать, рано ковать… Опять не так?

— Гляди-ка, до седых волос дожила, а всё та же путаная девчонка!

— Нет уж! Вот на этот раз вы меня не запутаете! Я глаз не смыкала, учила стихи, на случай если опять попаду в какую-нибудь сказку. Чтоб не вышло, как прошлый раз с крокодильчиками речными.

— Так-таки не смыкала?

— Ну-у-у… немного присмыкала…

— Тогда давай что-нибудь коротенькое, а то я спешу.

— Я вот из Гоголя помню: «Я тебя крокодил, я тебя и убью!» Ой, нет, лучше из Маяковского:

407

Заповедник Сказок 2015

Избранное

В какие бы дебри я не забродил, Со мною не выйдет конфуза! Читайте! Завидуйте! Я крокодил!.. Ой…

408

— Ну да, если всё читать присмыкающимися глазами…

— Нет, постойте! Я ещё знаю: Я помню чудное мгновенье Передо мною проходил, Как мимолетное виденье, Зелёный, чистый… Ой.

— Я, пожалуй, пойду. А то так с тобой ещё разучишься кроковать!

— Ушёл. Знаешь что, Алиса? Хватит растраиваться! А то потом разбредёшься на все четыре стороны, то есть на все три — собирай тебя потом! Так что вставай и — вперёд!.. Легко сказать вперёд, а дорога-то в обе стороны! И в какую идти? Значит, надо найти цель! Потому что если идти без цели, то может оказаться, что всё это время ты шла назад. Что-то нигде вокруг не видно никакой цели… А если без цели идти назад? Тогда ведь может оказаться, что я всё это время шла вперёд? Тогда в путь!! Хорошо, что никто не видит, как я пячусь.

— И очень даже прекрасно вижу!

— Ой, привет, Никто! Как хорошо, что вы снова появились! Но если вы появились, почему я вас не вижу?

— А я как раз там, куда ты смотришь — сзади.

— Ура! Если вы сзади, значит спереди у меня зад, а сзади у меня перед! Теперь я точно знаю, куда надо идти! Разворачиваемся и шагом марш назад, то есть вперёд! И вас теперь вижу, особенно, если внимательно неприсмотрюсь. Даже песня такая есть: «Не гляди назад, не гляди, Просто в переди нет Никта…»

— Странная какая-то песня…

— Да, наверное, её какие-нибудь странники писали. Есть такие поэты-странники: пишут очень странные песни. Вот послушай: Люди идут без цели, Им, вроде, туда не надо, И цели не надо тоже, Лишь был бы длиннее путь…

— Посмотри, Никто: какой странный дом! На нём вывеска: «Работа». И люди! Много людей! Целая толпа! Одни входят, а другие выходят! Пойду спрошу, что там. Извините, пожа… Пронёсся мимо,

Юлия Рабинович

Алисы не стареют

как будто меня тут и нет вовсе. Простите, любезнейший, вы не ска… И этот убежал. Что это, они не хотят со мной разговаривать?

— Ты разве не видишь, они же спешат на работу! Ты бы лучше разговаривала с теми, у кого выходной.

— А где найти тех, у кого выходной?

— Это же очень просто: те, кто входят — у тех входной, а те, кто выходит — выходной.

— Интересно, что же там внутри? Я одним глазком загляну и… Нет, пожалуй, лучше двумя, а то куда же я дену второй? Ой, смотри-ка, на дверях стоит какая-то коза с тремя рогами!

— Не коза, а служащий проходной! Вам надо на работу?

— Мне? Зачем? Я на пенсии давно!

— Ну, тогда отойдите, не мешайте людям входить! Проходите, граждане, проходите.

— Уффф. Не пустили. Вот бы узнать, что они там делают!

— Ну, а ты, Алиса, когда ходила на работу, что ты там делала?

— Я? Ничего интересного. Самое скучное, что только можно придумать.

— Ну, вот и они тоже делают самое скучное, что только можно придумать. Каждый старается найти себе дело поскучнее. А тем, кто не нашёл, помогает Министерство скучных дел.

— Какая скука!

— Зато потом есть выходной.

— Да, я помню… А кто это кружится там, за домом?

— Это наши круженики! Они круглый день за Работой.

— Без выходных? Бедняжки! Послушайте, Никто, у меня ещё один вопрос.

— Задавай скорей, пока не появился другой, иначе как ты будешь знать, на какой из них я тебе ответил?

— Вот скажи, зачем этой козе третий рог?

— Так это же у неё такая трироготива — впускать и выпус­ кать. Послушай, Алиса, ты не забыла ещё, что шла к цели?

— Да-да! Конечно, к цели! Я, правда, не поняла, к какой, но зато точно знаю, что она там! Скорее к цели! Вдруг кто-то железной хваткой схватил Алису за руку.

— И кстати, Никто, вы могли бы и сами произносить текст автора.

— Как же я узнаю, что говорить, если сказку сочиняешь ты?

— И этого, огромного, тоже я сочинила? Отпустите меня немедленно! И вообще, кто вы?

— Я гирижор хора хордовых! А отпустить даже не подумаю! Признавайся, Алиса, ты взяла «до» второй октавы?!

409

Заповедник Сказок 2015

410

Избранное

— Я ничего не брала! Меня вообще тут не было! Может это они? Ой, какие смешные! Они хордовые, да?

— Бесхребетные! Если не услышат «до», совершенно не могут петь «после». Бестолковые! Беспаспоррртные! Безррработные!

— А это уже из другой сказки!

— Да? И её тоже ты написала?

— Нет. Её списал Алексей Толстой у какого-то Карло!

— Всё ясно: Карл у Клары украл кораллы, Толстой у Карла украл сюжет, а Алиса у хора взяла «до» второй октавы!

— Какие глупости!

— И нечего дуться! А уж если дуешься — дуйся в дудку!

— Какая смешная дудка! И ни одной дырочки сверху. Она же совсем не дудит!

— Не дудит, потому что в ней была нота «до» второй октавы, которую ты взяла.

— Как? Всего одна?

— Наши селекционеры разводят в каждой дудке по ноте, в крайнем случае, по две. Вот в этой — «фа-соль», а в этой «ля-ля» разводили. А в твоей — «до». Дуй, не отвлекайся.

— Ушёл. Странный какой-то гирижор… Интересно, он действительно гирями питается? Что-то я дую-дую, а звука всё нет. Никто, как вы думаете, долго мне ещё дуться?

— Главное, ты вся в эту дудку не выдуйся.

— И тогда будут объявлять: «Выступает выдующийся музыкант Алиса!»

— Посмотри на себя!

— Ой! Я совсем худая! И всё худею и худею! Я уже хуже Мери Энн! Мамочка! Я вдуваюсь в дудку! У-у-у-у… Никогда раньше не бывала внутри дудок! Какая я теперь стала тонкая — как иголка! Зря они ещё дырочек не провернули: такая темнота в этой дудке, хоть глаз выколи! Интересно, чем иголке можно выколоть глаз? О! Вот она — «до» второй октавы! Лежит себе, спит!

— Уважаемая, проснитесь, вас ищут.

— До?

— Весь хор с ног сбился, а вы тут просто спите!

— До-о-о.

— Ну, так я могу сообщить снаружи, что вы нашлись?

— До!

— Тогда я пошла. Счастливо оставаться. Ой, и упала в стог сена. Никто, вы здесь? Лучше б вы его мне подстелили, когда я падала из Англии. Надо мне скорее потолстеть, а то я тут совсем растерялась. Недаром говорят: легче иголке пройти сквозь верблюжье

Юлия Рабинович

Алисы не стареют

411

Художник Ирина Бабушкина

Заповедник Сказок 2015

412

Избранное

ушко, чем найтись в стоге сена. Никто, как вы думаете, что нужно сделать, чтобы потолстеть?

— Думаю, что поесть сладкого.

— Что, и в сказке тоже?

— Думаю, везде.

— Скукотища! У вас осталось ещё то миндальное печенье?

— На. И кстати, можешь поесть немного и остановиться, а не толстеть до прежних размеров.

— Ага, а что же я буду делать со всем своим гардеробом? Звать соседей и носить втроём? Соседа слева вдевать в левый рукав, а соседа справа — в правый? К тому же — о! — вот оно и кончилось всё, это печенье. А что это там за круглое полосатое?

— Ну, как же? Это же и есть твоя цель! Так, за едой и разговорами, незаметно до неё и дошли.

— Мне надо непременно попасть в цель!

— Ты уверена? А вдруг там конец?

— Конец чего?

— Сказки, дитя моё, сказки…

— Ой, Никто, вы становитесь похожим на Додо. И не надо меня пугать! Конец так конец! Должна же я, наконец, узнать, что за сказка у меня получилась? Ой! Что они делают! Эй, уважаемые! Зачем вы засовываете мою цель в мельницу?

— Перемелется, мука будет!

— Какая-такая мука?

— Цельная!

— Зачем же мне цельная мука? Я ведь пока ещё не Мери Энн? Или уже да? Никто, как вы думаете?

— Алиса! Хватит болтать! Мы тут все ждём только тебя!

— Ура! Значит не Мери Энн! А куда это мы попали, и кто все эти люди?

— Мы? На мыборы. А эти люди — счётная комиссия.

— А зачем на них цифры?

— Комиссия называется счётной, если каждому её члену можно поставить в соответствие натуральное число.

— Да-да, я что-то об этом слышала… А этот, который то встает, то садится — это, наверное…

— Слово предоставляется преседателю счётной комиссии.

— О! Я так и подумала.

— Меньшинством голосов президентом избирается Алиса Плезенс Лидделл! Ей не был отдан ни один голос.

— Какие глупости! Избирают большинством голосов!

Юлия Рабинович

Алисы не стареют

— А нам не нужен президент, который будет петь с чужого голоса. Тем более хором!

— Но я даже не знаю, президент чего?!

— А этого не знает ни один президент. И кстати, Алиса, а кому ты сама отдала свой голос?

— Я? Никому! Зачем же вам президент без голоса?

— О! Это как раз самый удобный вид президентов! Право голоса у президента — это рудимент устаревшей системы! Впрочем, как и лево голоса президента.

— Послушайте, Никто, ну скажите вы им, что мне без голоса никак нельзя! Меня без голоса переспорит даже Мери Энн!

— Нет уж! Сама их придумала, сама и выкручивайся! Тем более, я здесь Никто, меня всё равно не станут слушать.

— Сейчас я их убеждю! Убежу? Убегу! Послушайте! Человек без голоса — что крыша без крыл, что степень без корней, что коза без баяна. Человек и голос — сплелись, как колос! Кто матери и патерю ценен навек? Говорит человек, а слышится — голос. Говорит голос, а слышится — человек!

— Ой, а что это они? Заснули?

— Это ты их заворожила своей пылкой речью.

— И как же их теперь оттвораживать?

— Думаю, никак. Только переждать это творожное время.

— Что ж, придётся теперь сидеть и ждать без цели и без миндального печенья… У-у-у-у… Я, пожалуй, вздремну пока, а вы меня разбу-у…

*** — Уважаемая леди, просыпайтесь, пожалуйста!

— Ой, кто это? Никто?

— Почти. Кладбищенский сторож. Пойдёмте, мне закрывать пора.

— Как же я уйду? Я же президент не знаю чего, а они там недооттвороженные…

— Я о них позабочусь, леди, не волнуйтесь.

— Спасибо вам. Это так мило с вашей стороны! До свидания!

— До свидания двадцать седьмого января* следующего года, мэм.

*

День рождения Льюиса Кэрролла.

413

Заповедник Сказок 2015

414

Избранное

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

учше страны не найдёшь. Эта мысль непременно приходит в голову всякому, кому довелось хоть раз побывать в Киршберге. Не верите? Тогда порасспросите своих знакомых. Наверняка, кто-то из них бывал здесь проездом, а может статься, даже провёл несколько счастливых недель, месяцев или даже лет своей жизни: всё-таки здесь расположен не последний в Германии университет. В сущности, это небольшой городок, здесь почти нет промышленных предприятий, а население на две трети состоит из студентов и заезжих туристов, среди которых преобладают молодожёны и разного рода творческая публика. «Город поэтов и влюблённых» — так называют Киршберг практически во всех путеводителях. И это неслучайно. Сколь бы скептически ни был настроен недоверчивый путешественник, впервые ступающий на красноватые плиты Вокзальной площади, стоит ему сделать по ним всего несколько шагов, как со всех сторон к нему начинает подкрадываться очарование этого места. Уже сам ландшафт — поросшие лесом холмы и петляющая вокруг кварталов, ловко выныривающая из-под каждого моста река — убеждает вас в том, что вы попали в самую настоящую сказку. А если вы пройдёте вглубь Старого города по его извилистым улочкам и уютным площадям, тут и там уставленным столиками кафе, или же решитесь воспользоваться трамваем, то, считай, дело сделано! Ещё даже не встретив поблизости от себя достойный внимания объект, вы неожиданно откроете, что влюбились. Помимо сказочного ландшафта, знаменитого университета и славных поэтических традиций, город обладает не менее увле­кательной и трагической историей. И десяти метров нельзя

415

Заповедник Сказок 2015

416

Избранное

пройти спокойно, чтобы не наткнуться на какой-нибудь осколок прошлого, удачно вписанный в современность. Тут и развалины бывшей княжеской резиденции, взрастившие своей живописностью не одно поколение немецких художников. Тут и таинственная Белая гора, где останки кельтского поселения соседствуют с руинами монастыря Св. Георга и фундаментом античного храма Геркулесу-змееборцу. Тут и возведённая в честь местного святого знаменитая Хубертскирхе — церковь Св. Хуберта с её высоким шпилем и барочными росписями. Тут и дыбящиеся каменными арками мосты через Вурм. Тут и старый дребезжащий фуникулёр, поднимающий вас над замком к другой вершине, увенчанной университетской обсерваторией. Да мало ли чего ещё! Наряду с этими и другими, не менее достойными внимания, достопримечательностями вы наверняка найдёте в путеводителе упоминание о Киршгассе, по праву считающейся одной из самых живописных улочек города. Примечателен этот переулок тем, что с любой точки, где бы ни находились, вы всегда будете видеть только три дома: тот, что слева, тот, что справа, и тот, у которого вы стоите — настолько круто сворачивает эта улица к реке от Марктплац. Выйдя с площади и оставив за спиной Хубертскирхе, вы будете всё время поворачивать вправо. И когда вам уже будет казаться, что вы сделали полный круг и ещё немного, и вы снова выйдете к старому зданию городского рынка, как перед вами неожиданно откроется вид на Белую гору. И буквально через несколько шагов вы увидите Вурмштрассе с её трамваями и автомобилями, а за ними — набережную. Посередине Киршгассе друг напротив друга расположены два заведения: кофейня Киршбаума и букинистическая лавка Айхенхольца. В кофейне вам в любой час предложат кусок свежайшего киршбергского штруделя — гордость этих мест. Да и кофе, надо сказать, тут вполне приличный. Перед магазинчиком Айхенхольца всегда, исключая разве что самую дождливую погоду, выставлены раскладные столы с книгами на любой вкус. Их можно взять почитать на те полтора-два часа, что вы будете сидеть у Киршбаума. На меньший срок можете даже и не рассчитывать. Потому что вы обязательно зачитаетесь. Выпьете гораздо больше чашек кофе и съедите больше кусков штруделя, чем собирались. Наконец, не выдержите, закажете что-нибудь более основательное. И всё равно всё кончится тем, что вы купите начатую книгу. Эти уже порядком выцветшие экземпляры стоят совсем недорого, но Айхенхольц знает свою выгоду: через каких-нибудь две-три недели, после того как книга обойдёт всех ваших знакомых, она снова

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

окажется в его магазинчике, причём совершенно бесплатно. Ну, не будете же вы перевозить с собой библиотеку малоосмысленной лёгкой литературы, скажем, меняя комнату или переезжая в другой город? О том, чтобы продать Айхенхольцу потрёпанную книгу, купленную в его же лавке, не стоит, право, и думать. Пойти же к какому-то другому букинисту вам просто не придёт в голову. Ну, и потом, бывают просто благодарные читатели… Главной достопримечательностью Киршгассе, по общему мнению, является Юбéр — бессменный продавец Айхенхольца. У него белая молочного цвета кожа, сапфировые глаза и белые, в лёгкую желтизну, длинные волосы. Он одинаково приветлив со всеми, никого особо не выделяя, благодаря чему одной своей внешностью обеспечивает стабильный приток покупателей. И особенно — покупательниц. Киршбаум с завидной регулярностью выражает желание видеть его за стойкой своего кафе, но, несмотря на всё возрастающую привлекательность этих предложений, Юбер с той же регулярностью от них отказывается. Хорош собой и сам Айхенхольц: тёмные волосы, незабудкового цвета глаза, аристократическая манера в одежде. Красивые белые зубы, которыми он так элегантно закусывает длинные тонкие усы, вошли в поговорку у его конкурентов: выражение «оскал Айхенхольца» означает, что торговаться уже бессмысленно. Оба статные, высокие, всё ещё довольно молодые и неженатые. Но если ангельская красота Юбера притягивает к себе всё женское население города, то его патрон, заслуживший благодаря ворчливости и упрямству репутацию чуть ли не демона книготорговли, хоть и пользуется определённым успехом у дам, только самые независимые из них решаются открыто выражать свои симпатии. Понятно, что такое колоритное соседство на руку Киршбауму: не случайно столики снаружи и у окна почти всегда оказываются заняты. Это мирное и обоюдовыгодное сосуществование двух заведений было нарушено, когда папаша Киршбаум вдруг ни с того, ни с сего решил сменить вывеску на «Кофе и книги», тем самым объявив монополию на сочетание этих двух, мало с чем сравнимых по своей привлекательности удовольствий. Он выкупил у одного из айхенхольцевых конкурентов целый стеллаж литературных новинок и расставил их внутри кофейни, чтобы посетители проводили за распитием кофе не обычные полтора-два часа, а приходили бы снова и снова, пока не дочитают начатое произведение. И хотя книги, отобранные Киршбаумом, были не хуже тех, что выставлялись перед заведением Айхенхольца, ничего из этой

417

Заповедник Сказок 2015

418

Избранное

затеи не вышло. Ведь одно дело — самому снимать со стеллажа книгу на собственный страх и риск, а совсем другое — получать её из рук солнцеподобного Юбера, который всегда может что-нибудь посоветовать и непременно выберет то, что будет интересно лично вам. Тем не менее, учинённый демарш требовал ответных решительных действий, и Айхенхольц сменил название на «Книги и кофе». Ничего не перекрашивая, просто прибив к вывеске дополнительную фанерку с двумя новыми словами. Юбер попробовал было вяло протестовать, но патрон решительно заявил, что большего унижения, чем смена французского названия во время последней войны ему всё равно уже не представить. Действительно, слыханное ли дело: старинная фирма «W.Eichenholz: Librairie ancienne et modene», основанная ещё в 1856 году, вдруг превратилась в банальное «Eichenholz: Bücher». «Это моя тяжелейшая детская травма!» — любил приговаривать в этом месте патрон. И вот по причине этой самой травмы, а главное, несгибаемого упрямства хозяина, ради соответствия новой вывеске пришлось расстаться с одним стеллажом (который тут же был любезно предложен Киршбауму), расчистить угол и установить вдоль всего окна длинную полку-столик, оснастив её двумя высокими стульями. Кофе, который можно было попробовать у Айхенхольца, был хуже и вдвое дороже того, что варили напротив. Деньги за него предлагалось опускать в специальный деревянный ящик, который в подобных заведениях обычно служит для сбора пожертвований, и, разумеется, без сдачи. Когда кто-либо из посетителей, опустив в прорезь требуемую сумму, высказывал пожелание выпить чашку-другую, Юбер нарочито медленно откладывал книгу, не спеша шёл мыть руки и с ещё большей неторопливостью отправлялся на кухню подогревать остывший кофейник, всем своим видом выражая свой скептицизм по отношению к этому нововведению. Наблюдавшему за ним клиенту становилось неловко, он опускал в прорезь чаевые, потом кормовые, и больше уже кофе никогда не заказывал. В результате практически единственным человеком, который регулярно пил кофе у Айхенхольца, был сам Айхенхольц. Денег он в ящик, правда, не бросал, кофейник ходил подогревать себе сам (поскольку этот предмет как был, так и остался в доме единственным), зато посетители обоих заведений получили новое развлечение: наблюдать по утрам небритого, заспанного, в одном халате, но от этого не менее элегантного букиниста, сопровождаемого ироничными взглядами Юбера.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

*** Фундаменты домов, церкви и общественные здания сложены в Киршберге из красноватого песчаника, им же вымощено и большинство улиц. Обработанная морилкой тёмная древесина фахверков соседствует с глиняного цвета штукатуркой, которую богатые горожане покрывают тонкими чёрно-коричневатыми узорами. Знойным июньским полднем город представал перед взглядом только что сошедшего с поезда путника разными оттенками сепии, как на старой выцветшей фотографии. И если в этот безлюдный час человек оказывался на Киршгассе, то, скорее всего, это был именно что заезжий путешественник, свернувший сюда с Марктплац в поисках тени. Ах, нет, простите, на этот раз не путешественник, а путешест­ венница… Невысокого роста, в брюках и огромных ботинках, с короткой мальчишеской стрижкой, холщовым рюкзачком за спиной и небольшим чемоданчиком в руке. Щурясь на солнце и вертя головой в разные стороны, она остановилась между кофейней и книжной лавкой, внимательно прочитала обе надписи и толкнула дверь в заведение Айхенхольца. Юбер поднял голову на звук брякнувшего колокольчика, сказал своё обычное «Guten Tag»1, но его как будто бы не расслышали. Замерев посредине торгового зальчика, девушка принялась разглядывать стеллажи, шевеля губами и поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, как будто проговаривая про себя названия. Большеротая, с разной формы оттопыренными ушами и огромными широко расставленными глазами, один из которых явно смотрел чуть в сторону. Юбер не стал ей мешать и, вернувшись к чтению, перелистнул страницу. От этого шороха посетительница вздрогнула, на какое-то время замерла, потом решительно развернулась и, опустив голову, подошла к кассе.

— Здравствуйте. Мне нужны блокнот, карандаш, точилка и ластик, — сообщила она сосредоточенным тоном. Юбер уточнил цену. Она назвала самую низкую из предложенных. Он выложил на прилавок всё, что она просила. И тут в поле её зрения попала прядь его волос, лежавшая на сгибе локтя. Она часто заморгала, и он увидел, как открылся её рот и широко распахнулись глаза. На какое-то мгновение они застыли друг перед другом: она — с зажатыми в кулаке деньгами, он — так и не выпустив из пальцев точилку с карандашом. Внимательно следя за её взглядом, он увидел, как тот медленно двинулся вверх от конца 1

Guten Tag — (нем.) Добрый день.

419

Заповедник Сказок 2015

420

Избранное

пряди к его плечу, дальше — выше, и наконец их глаза встретились. Ночью он скажет патрону, что сегодня видел, как возникает любовь с первого взгляда. Патрон в ответ проворчит, что если с первого взгляда, то за любовь не считается. Но то будет ночью. А тогда он просто не выдержал напора этих расширяющихся зрачков, смутился и отвёл глаза. Потом снова посмотрел на неё, увидел, что она тоже смутилась, очевидно, тоже, в свою очередь, осознав, что он всё понял.

— Я ещё хотела спросить, — произнесла она, глядя в сторону. — Как пройти к Святому Хуберту?

— Смотря к какому, — улыбнулся Юбер. — Если к Хубертс­ кирхе, то вверх по Киршгассе на Марктплац. Если до Хубертстор, то вниз до Вурмштрассе и дальше направо, двадцать минут до Старого моста.

— Нет, мне нужен тот, который с драконом… который фонтан, — потупившись, уточнила она. — Его мой отец проектировал.

— Кофе хотите? — рассмеявшись, предложил Юбер.

— У меня не так много денег, — снова опустив голову, пробормотала она.

— Первый день в Киршберге — кофе бесплатно.

— Ой, правда? Это для всех так? Он кивнул, заговорщицки подмигнув ей.

— Только смотрите, никому не проговоритесь. Кроме вас, этого никто не знает. Она заулыбалась, выглянула в окно.

— Даже Киршбауму нельзя говорить?

— Особенно Киршбауму! Поставив на кухне подогреваться остывший кофейник, Юбер, не глядя, закинул в кассу мелочь и принялся расспрашивать гос­тью о том, где она остановилась и с какой целью приехала в город. Выяснив, что она собирается поступать на художественный факультет и что в городе у неё нет никаких знакомых, он особенно оживился. Наскоро напоив девушку кофе, он запер кассовый аппарат, крикнул хозяину, что ему нужно ненадолго отлучиться, и повёл гостью к фонтану на Бисмаркплац. «Святой Хуберт, убивающий линдвурма2» был такой же визитной карточкой Киршберга, как развалины замка, Хубертс­ кирхе и мосты через Вурм. Сооружённый на средства, собранные 2

Линдвурм (Lindwurm) — древнее немецкое название сказочного змея или дракона. Связан с алхимией и фармацевтикой, в Германии до сих пор можно встретить аптеки, носящие название «Lindwurm Apotheke» и украшенные щитом с двухлапым драконом.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

421

Художник Кира Соколовская

Заповедник Сказок 2015

422

Избранное

киршбергскими буржуа и членами студенческих корпораций, он в одночасье прославил автора проекта — дотоле безвестного студента Университета. Облачённый в римскую тунику воин с гордым профилем и длинными развевающимися волосами готовился нанести смертельный удар бескрылому четырёхлапому дракону. Сила и несгибаемость человека — против коварства и изворотливости змеи. Из разинутой пасти линдвурма на три с половиной метра вверх била струя воды. У змея было длинное покрытое чешуёй тело, причудливыми петлями обвивавшее ноги святого. Когтистые лапы в бессильной хватке цеплялись за землю, передняя упиралась в грудь человека, разрывая тунику в клочья, но не запуская когтей в его плоть. Горло змея, повёрнутое в вертикальное положение и служившее трубой для фонтана, обращало на себя внимание отчётливым, вполне себе человеческим кадыком. Но оскал физиономии был узнаваемо звериным, как и безумная жажда жизни: выпятив глазные яблоки, сопротивлявшееся животное косилось на схватившую его руку и всеми силами пыталось вывернуться из-под занесённого на него меча. Скульптуру было плохо видно из-за водяных брызг, но её изображение и так было известно каждому. Юбер предложил немного посидеть у фонтана: в жаркий день у воды было легче дышать. Потом они прошли вдоль набережной Вурма, прогулялись по узким и уже тронутым тенью улочкам до подножия замка, за­ шли к трём почтенным старушкам, сдающим в наём комнаты, и, в конце концов, нашли крохотную клетушку в мансарде на середине Замковой горы, куда вместо улицы вела каменная лестница, а последний этаж, словно в поросшую мхом стену, упирался окнами в кустистую зелень холма. И только после того, как вещи были распакованы, начерчена карта маршрутов с полезными адресами и достопримечательностями и выяснен ассортимент ближайших магазинов — только после этого Юбер вернулся обратно в лавку.

*** Весь оставшийся день Айхенхольц беспрерывно ворчал, то так, то этак преподнося идею о том, что между тремя с половиной часами и «ненадолго» есть некоторая разница. Видя, что на Юбера его рассуждения, как всегда, не производят должного впечатления, он, наконец, высказался напрямую: мол, если уж собрался куда-то в самое пекло, то мог бы хотя бы надеть шляпу. И вообще, почему о том, что чувствительную кожу необходимо беречь от ожогов, должен помнить он, Айхенхольц, тогда как самому обладателю этой чувствительной кожи, его собственное здоровье глубоко безразлично?

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

Но Юбер и это замечание пропустил мимо ушей. И лишь ночью патрон поинтересовался причиной столь неожиданного ухода.

— У неё тёмно-серые глаза, короткие тёмные волосы, зовут её Линде Шверт, и она дочь Дитриха Шверта, автора «Жертвоприношения». Ещё она никогда не бывала в Киршберге, но с детства слышала о том, какое это сказочно прекрасное место, и кажется, знает наизусть все городские достопримечательности, по крайней мере, те, о которых можно прочесть в книгах.

— Полагаешь, настало время завести девушку? Ты же вроде никогда ими не интересовался. Юбер пожал плечами. Понимай, как хочешь: то ли на самом деле интересовался, то ли в данном контексте это не имело значения.

— Ну, кому-то из нас всё равно придётся это сделать, — философски произнёс он. — Будет война. В тёмные времена лучше иметь семью. Так проще выжить.

— Война… Мы уже одну пережили.

— Это будет другая война.

— Мы опять проиграем?

— Похоже на то.

— А если ничего не делать, то что?

— Ну, тебя в любом случае пошлют на фронт. Должен же тут со мной кто-то остаться.

— Да? Пошлют на фронт? — вспылил патрон. — А ты разве не представляешь у нас интереса для поборников расовой гигиены? Юбер повернул к нему голову, окинув его снисходительной улыбкой.

— Ты всерьёз полагаешь, что меня можно напугать принудительной стерилизацией?

— Ах, да… Прости, забыл, с кем разговариваю, — раздражённо проворчал Айхенхольц, протянул руку к тумбочке, достал из портсигара папиросу и закурил. — Но ты полагаешь, решение нужно принимать уже сейчас? — поинтересовался он совсем другим голосом.

— Город, похоже, будут бомбить с воздуха, — продолжил Юбер бесстрастным тоном. — Я видел во сне руины на месте Хубертскирхе и взорванный Старый мост.

— О, нет… Только не Хубертскирхе, — простонал патрон. — Значит, говоришь, на этот раз всё будет серьёзно?

— Похоже, что да… — вздохнул Юбер. — Но ты смотри, нас теперь трое. Так что есть некоторый выбор. Айхенхольц ничего не ответил, только крепко сжал челюсти.

423

Заповедник Сказок 2015

Избранное

— Для этого достаточно, чтобы она всего лишь полюбила город, как мы, и влюбилась. Скажем, в тебя, — нарочито небрежно продолжил Юбер. — Ну, или чтобы ты сам в неё крепко влюбился. Настолько, чтоб было больно расстаться.

— Так, а вот об этом я тебе даже думать запрещаю! — перебил его Айхенхольц. Юбер покорно умолк. Но через некоторое время всё же продолжил: — Имей в виду, первый вариант даже ты исключить не можешь. Если она сама этого захочет. Ибо никто не может отнять у человека его волю.

***

424

На следующее утро, не успел Юбер расставить на улице книги, как вчерашняя путешественница была уже тут как тут. В руках — купленный накануне блокнот, точилка и карандаш. Несмотря на проведённое вместе время, она нерешительно замялась на пороге.

— Скажите, а можно я немного тут посижу? Мне нужно делать зарисовки людей, а у вас удобно наблюдать за посетителями кафе. Юберу, привыкшему, что с той стороны улицы обычно наблюдали за ним, даже не приходило в голову, что окно книжного магазинчика тоже можно использовать как наблюдательный пост.

— Если нужно, я могу заказать кофе.

— Ни в коем случае! Девушка села к окну и, действительно, принялась рисовать, совершенно забыв о существовании Юбера. Через какое-то время он встал, подогрел оставшийся после патрона кофе, разлил по чашкам и, вернувшись, поставил одну из них перед девушкой.

— Но ведь мой первый день уже кончился, — робко напомнила она.

— В Киршберге время течёт иначе.

— Это тоже секрет?

— Ещё какой! Стали появляться первые покупатели, любопытные читатели и почитательницы Юбера. Пока он в своей неспешной манере раздавал советы по части чтения, она всё так же незаметно выполняла свои этюды. К обеду блокнот был изрисован почти полностью, и когда спустившийся в лавку хозяин сообщил, что настало время обедать, она испарилась вместе с остальными посетителями. По причине жары, после обеда они снова остались наедине. Рисовала она куда как менее сосредоточенно, постоянно прерываясь на разговор с Юбером. А он так и вовсе не взялся за книгу.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— «Загадка смотрителя маяка», — неожиданно прервал их беседу патрон, возникнув в дверном проёме с какой-то книжицей в мягком переплёте. — О чём может быть эта вещь, если она написана в Киршберге, издана в Киршберге, и дело, судя по частоте упоминания, происходит опять-таки в Киршберге? — лишь закончив фразу, он оторвался от книжки, взглянул на внимательно наблюдающего за ним Юбера, потом перевёл взгляд на притихшую у окна девушку.

— Какие варианты? — строго спросил он.

— Сборник любовной поэзии? — осторожно предположил Юбер, патрон выжидающе молчал.

—А что, если это история о человеке, который умеет предвидеть грядущие катастрофы? Он использует свой дар предвидения и, словно лучом прожектора, освещает им путь. Чтобы отвести от города опасность, дать ей пройти мимо, — покуда она говорила, глядя в пол и тщательно подбирая слова, лицо патрона становилось всё суровее.

— Это она? — бросил он Юберу, когда девушка закончила. Юбер промолчал, глядя ему прямо в глаза. Патрон швырнул на прилавок книжку и, так и не дождавшись ответа, вышел.

— Не обращайте внимания, — прошептал Юбер втянувшей голову в плечи Линде, протянул руку за книжкой, заглянул в неё и с улыбкой сообщил: — А я угадал! Это, действительно, поэтический сборник, состоящий из объяснений в любви разным городским достопримечательностям. Автор, кстати, женщина, и назван сборник по стихотворению, посвящённому не кому-нибудь, а Киршбауму.

— Киршбауму?!

— Да. Его тут именуют сухопутным морским волком. Сейчас у него стеклянный глаз, а раньше он ходил с чёрной повязкой, и вид у него, и вправду, был довольно пиратский. Ну и потом, когда-то он вёл дела комитета по возведению Башни Бисмарка, хотя я и не помню, чтобы там зажигали огонь. Через некоторое время из рабочей комнаты послышался голос патрона: — Юбер! Двое в лавке прислушались.

— Юбер! Иди сюда! Ты мне нужен! Юбер медленно встал и с ангельской улыбкой прошёл за занавеску. Через несколько минут вернулся, прошептав испуганной Линде: «Всё в порядке». Линде как раз рассказывала о своём отце, и ему хотелось дослушать. Оценка палеотипов для продажи

425

Заповедник Сказок 2015

426

Избранное

по каталогу, на его взгляд, вполне могла подождать. Через какоето время последовал ещё один крик. Юбер встал и снова направился к патрону.

— Юбер, ну что ты мотаешься туда-сюда. Словно не можешь выбрать, с кем остаться.

— Я уже объяснял: я никого и ничего не выбираю. В конце дня, когда Юбер с помощью Линде убрал с улицы книги, занёс внутрь столы, и они опять пили кофе, патрон снова спустился в лавку. И снова с книгой в руке.

— «Похищение Эго». Что это может быть?

— Опять любовная поэзия? — спросил Юбер без улыбки.

— Совсем не поэзия, — мрачно сказал Айхенхольц, глядя ему в глаза.

— Но любовная? — опять же без улыбки уточнил Юбер.

— Очевидно, да. Какое-то время они молча сверлили друг друга взглядом. Затем Айхенхольц продолжил: — Это роман о городе. О городе и человеке, который настолько влюблён в город, что не может уже располагать собой, не может принимать никаких решений, не может сделать никакого выбора.

— Кто автор?

— Не знаю, — Айхенхольц открыл книгу и продемонстрировал Юберу титульную страницу. — Некое загадочное «Q». Издано небольшим тиражом всего пару лет назад.

— И, разумеется, про Киршберг?

— Про Киршберг. Я думал, ты знаешь. Юбер, как бы извиняясь, пожал плечами.

— Простите, а вы уже дочитали до конца? — избегая встречаться взглядом с книготорговцем, поинтересовалась Линде — А что, есть предположения по развитию сюжета?

— Да. Я подумала, а что если это детектив? Ну, то есть выяснится, что изначально похитителем был совсем не тот, кого автор заставил подозревать читателя.

— И кто же может быть этим похитителем?

— Ну, например, какой-нибудь человек, в которого влюблён главный герой. И который полностью подчинил его себе. Да ещё и заставил думать, что дело не в нём, а всего лишь в окружающем их пространстве. Айхенхольц снова внимательно оглядел девушку с ног до головы.

— Ну, что ж… Мои поздравления легиону киршбергских романтиков. В их стройные ряды прибыло достойное

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

пополнение, — сунув книгу подмышку, он развернулся и направился во внутренние покои. — Юбер, мы закрыты. Проводи гостью. Юбер ничего не ответил. Девушка быстро попрощалась и выскользнула за дверь. Ночью Юбер задал давно жёгший ему губы вопрос: — Ну, правда же, она славная?

— Правда, — грубо отрезал патрон, не отрываясь от книги. Потом молча встал, выключил свет и ушёл дочитывать в кабинет.

*** На следующий день патрон спустился в лавку поздно утром, когда первая волна посетителей уже схлынула. Всю ночь он читал «Похищение Эго» и теперь предстал в наиболее интригующем, с точки зрения его почитательниц, виде: щетина, тёмные круги под глазами, небрежно подпоясанный вишнёвый халат с фигурными кожаными вставками на локтях, на лице — выражение решительного несогласия со всеми элементами сущего. Едва возникнув в дверном проёме, он уставился на сидевшую у окна девушку. Наконец, он разглядел прятавшийся за её плечом кофейник и, словно почуявший добычу хищник, двинулся к её сосредоточенной фигурке. Линде обратила на него внимание, только когда он вытащил у неё из-под локтя листки обёрточной бумаги, которые Юбер предоставил ей для набросков. Она ахнула, но было уже поздно.

— Ну-ка, что тут у нас? Посмотрим… Черновик,— Айхенхольц помахал тёмным листком бумаги, пуще других исчирканным штриховкой, — …серовик… — он повернул к сидящему за кассой Юбeру серую обёрточную бумагу, — …и желтовик… — добавил он, взмахнув в воздухе обрывком кукурузного цвета картона.

— На всех трёх, — он ещё раз продемонстрировал Юберу веер из картинок, — вне зависимости от стадии их завершения мы имеем ярко выраженное портретное сходство. Лично мне больше всего нравятся усы. И единственный вопрос, который бы мне хотелось задать присутствующим — это с каких это пор в Киршберге открыта торговля волшебными очками?

— Мне ничего об этом неизвестно, — пожал плечами Юбер; девушка напряжённо молчала, глядя в сторону.

— Угу… — опёршись о приоконный столик, патрон принялся разглядывать отобранные рисунки. Все они представляли собой варианты иллюстраций к старой городской легенде о Святом

427

Заповедник Сказок 2015

428

Избранное

Хуберте, прекрасном солнцеликом юноше, предназначенном в жертву ужасному чудовищу, которое обитало на Белой горе и питалось человечиной. Согласно самой распространённой версии этой истории, дракон был настолько поражён красотой Хуберта, что оставил его жить у себя в плену, потребовав развлекать себя рассказами. Тринадцать дней и ночей святой заступник Киршберга рассказывал линдвурму сказки о своём городе, вся­ чески расписывая его красоты, благородный нрав и достоинства его жителей. За это время киршбергцы, набравшись смелости, сумели передать пленнику меч, спрятав его в цветущих ветвях дикой вишни, которые по обычаю приносили дракону для украшения его жилища. Дальнейшие события вдохновили Дитриха Шверта на со­ здание его знаменитого фонтана, меж тем как его дочь сосредоточилась на взаимоотношениях пленника и хозяина. Свернув в кольца своё длинное тело и свесив до полу хвост, дракон возлежал на диване, заложив когтистые лапы за голову, с папиросой в зубах. В одном варианте он был заботливо укрыт пледом, в двух других — валялся в тёмном халате с фигурными заплатами на локтях. Облачённый в римскую тунику Святой Хуберт сидел на полу, прикованный цепью к ножке дивана. В одном варианте он читал книжку, в другом — наливал из айхенхольцева кофейника кофе, в третьем — играл с хозяином в шахматы, при этом явно выигрывая. Несмотря на общую проработанность деталей, лучше всего получился сам Айхенхольц. Юбера тоже можно было узнать с первого взгляда. Но если Юбер был узнаваем, в основном, за счёт характерной позы и внешних атрибутов, то физиономия букиниста настолько явно проступала в драконьей морде с фонтана на Бисмаркплац, что в какой-то момент Айхенхольцу даже стало неловко от столь пристального внимания к своей персоне. Патрон отложил в сторону рисунки и протянул руку к кофейнику.

— Ну что ж… Забирай, если он настолько тебе нравится, — проговорил он серьёзным тоном, наливая себе кофе. От удивления девушка приоткрыла рот. Айхенхольц коснулся указательным пальцем краешка её подбородка. Рот она тут же закрыла, но пальца патрон так и не убрал.

— Тринадцать ночей, — прошептал он, наклонившись к её лицу.

— Что? — шёпотом переспросила она.

— Тринадцать ночей, говорю. Выкуп. Заплатишь — и он твой. Патрон убрал, наконец, руку и принялся пить остывший кофе.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Должен же я проявить себя как сказочное чудовище, — заметил он внимательно наблюдавшему за ними Юберу. — Как это принято у змей…

*** Несмотря на утренний эксцесс, Линде никуда не ушла, просидев в магазинчике, как и накануне, до обеда, а потом — и весь остаток дня. Айхенхольц никак больше не проявлял себя, но где-то за час до закрытия из-за занавески раздался его требовательный голос: — Юбер! Мне надоело работать. Юбер тихо вздохнул, глядя на занавеску, и опять погрузился в чтение.

— Юбер! Иди сюда, сыграй со мной в шахматы.

— А кто останется в магазине? — не вставая с места, громко поинтересовался Юбер.

— Оставь караулить фройляйн Шверт! В качестве платы за бесплатный кофе. Линде, прислушивавшаяся к их перебранке, подняла на Юбера вопросительный взгляд. Тот пожал плечами.

— Хорошо, что в шахматы могут играть только двое, — иронически заметила она.

— Патрон! А если она придумает шахматы для игры втроём?

— Втроём?.. Белые, чёрные и…? Юбер вопросительно посмотрел на девушку.

— Может быть, красные? — спросила она.

— Красные!

— Геральдические цвета Киршберга? Пускай придумывает! Если придумает, возьмём к нам в компанию! Юбер задумчиво постучал пальцем по закрытой книге, отложил её, запер кассу и, бросив на ходу «Bon courage!»3, направился к патрону. Немного погодя Линде потребовалось вызвать Юбера к покупателю, и он, перед тем как снова исчезнуть во внутренней комнате, заглянул через плечо, оценил её наброски и шепнул на ухо: «Доска должна быть круглой!» После этого Линде сумела основательно продвинуться, и когда из-за занавески появился Айхенхольц, у неё уже было и поле, и правила расстановки фигур, и даже несколько идей, связанных с особенностями их передвижения по доске.

— Что ж, — с удовлетворением заметил патрон. — Можно сказать, традиционные византийские шахматы. Ладно, пойдёт. Правила потом додумаем. Ну? Берём?

3

Удачи! (фр.)

429

Заповедник Сказок 2015

430

Избранное

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Берём, — одобрительно кивнул Юбер.

— Будешь подменять Юбера. Так и так тут сидишь. Ну, и по вечерам помогать разбирать книги, если будет необходимость. К самому открытию приходить необязательно. Об оплате поговорим завтра. Линде кивнула.

*** — Ну, и как же это понимать, патрон? Они сидели за стаканчиком рома в кофейне Киршбаума, которая в конце рабочего дня превращалась в место встречи холостяков примыкающего к Марктплац квартала.

— Готов поспорить, что кое-кто уже влюбился, — с ангельской улыбкой продолжал допытываться Юбер.

— Влюбился? Я?

— Тогда зачем?

— Затем, что она будет сидеть в лавке, а ты будешь занят более интеллектуальными делами. И вы станете меньше общаться.

— Тогда самым разумным было бы на ней жениться, — резонно заметил Юбер. Айхенхольц выразительно посмотрел на непрошенного советчика.

— А что?.. Бедная дочь известного скульптора облагодетельствована благородным книготорговцем. Сюжет вполне в духе киршбергской романтики.

— Пострашнее никого не мог найти? — резко прервал его Айхенхольц. Юбер непонимающе захлопал своими белёсыми ресницами.

— Девицы толпами вокруг тебя вьются. Почему не самоуверенную дуру, не стерву, не какую-нибудь femme fatale4? Кого-нибудь не такого умильно-трогательного? Без вот этой вот покорности перед жёсткостью мира?

— Так она тебе всё-таки понравилась, — осторожно предположил Юбер.

— Какое «понравилась»?! Да на неё смотреть страшно! Как на котёнка, которого только что кипятком ошпарили! Или на воробья с переломанной лапой!

— Патрон… — с улыбкой обратился к нему Юбер. — Ну, признайся же, что влюбился! Айхенхольц хлопнул по столу ладонью, и, склонившись над столешницей, тихо, но внятно произнёс: — Нет, Юбер.

4

Роковая женщина (фр.).

431

Заповедник Сказок 2015

Избранное

***

432

И вот на четвёртый день пребывания в городе Линде начала работать в лавке Айхенхольца на Киршгассе. Сначала в её обязанности входило дежурить в зале, пока Юбер с патроном работали во внутренней комнате. Потом ей доверили работать на кассе и общаться с забредшими без особой цели случайными покупателями. Она довольно быстро изучила букинистический ассортимент и вскоре могла уже основательно проконсультировать какого-нибудь влюблённого в старинные книги студента. Для серьёзных ценителей ей приходилось вызывать Юбера. Подлинных же знатоков и коллекционеров хозяин принимал лично — в кабинете на втором этаже, куда приносились для показа автографы и раритеты. Раз в три месяца Айхенхольц издавал собственный каталог рукописей и редких изданий — примерно на сотню номеров с фиксированными ценами. На дешёвой бумаге, но всегда с точными датировками и подробными описаниями. И всегда с одной и той же орнаментальной рамкой в стиле art nouveau на обложке: четырёхлапые драконы, переплетённые с ветвями цветущей вишни. Собственно, над составлением каталога Айхенхольц, в основном, и трудился, ещё с юности сумев заслужить репутацию серьёзного эксперта. Поражённая этим открытием, Линде, однако, вскоре выяснила, что для распознавания владельческих надписей патрон нередко привлекал Юбера. Тот мог не только прочесть практически любой сложный почерк, но и назвать других членов того же семейства и даже сказать, где они жили и чем занимались. Но если сообщённые помощником сведения патрон тут же вносил в рукописный справочник, проясняя на их основе другие обстоятельства, могущие повысить цену того или иного лота, то сам Юбер к собственным знаниям оставался равнодушен и не видел в своих способностях ничего заслуживающего восхищения. Посетители обоих заведений на Киршгассе поначалу были разочарованы тем, что вместо прекрасного Юбера в лавке теперь можно было застать вечно смущённую и не сказать, чтобы особо привлекательную девчонку. Однако она быстро освоилась не только с книгами, но и с посетителями, научившись распознавать потенциальных читателей, даже если они всего лишь зашли на чашечку кофе к Киршбауму. Детектив, предложенный скучавшему в окружении подружек невесты молодому клерку, и приключенческий роман, усмиривший к радости родителей двух неугомонных подростков, сделали своё дело. И вскоре утренний и дневной Киршгассе смирился появлением в его антураже нового лица.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

Этому немало способствовало и то, что Линде продолжала упражняться в моментальных зарисовках, которые она вскоре начала раздаривать своим случайным моделям. Её рисунки, которые никому не льстили, но неожиданно обозначали скрытые черты характера, больше всего пользовались успехом у тех, кто, поддавшись очарованию Киршберга, собирался немедленно обвенчаться. Скромные невесты и робкие юноши приводили в кафе Киршбаума своих избранников и избранниц, заранее договариваясь с художницей. Линде никогда не отказывала, в результате чего одни, внимательно изучив её портреты, переменили своё решение, а другие — наоборот, упрочились в своём намерении. Другое обстоятельство, примерившее посетителей и обитателей Киршгассе с новой работницей, заключалось в том, что Айхенхольц ревновал: яро, открыто, никого не стесняясь, и очень красиво. Стоило только Юберу случайно опустить девушке на плечо руку, как патрон тут же одёргивал его резким окриком, требуя от него присутствия в другом месте. Тут, впрочем, надо заметить, что и Юбер позволял себе такие вольности, как правило, только в присутствии Айхенхольца. Обедать они ходили теперь втроём, и одним из новых развлечений киршбергцев стало следить за тем, как букинист и его работник, обмениваясь лишь им одним понятными репликами, сверлили друг друга взглядами. На всех концертах и театральных представлениях трудовой коллектив Айхенхольца появлялся теперь в полном составе. Девушку всегда усаживали посередине, патрон строго следил за Юбером. Юбер, по своему обыкновению, делал вид, что его вся эта ситуация никоим образом не касается. Неблагонамеренные киршбергцы предавались различным фантазиям. Благонамеренное же общество гадало, каким образом разрешится этот треугольник, тем более интригующий, что речь шла о довольно неброской девчушке, неожиданно для всех ставшей предметом соперничества двух видных городских красавцев.

*** Времена были неспокойные: шла ожесточённая партийная борьба, политические и общественные кружки возникали то тут, то там, формировались военизированные отряды. Многие горожане, привычные к более размеренному темпу жизни, стали задумываться о переезде. Кто-то уезжал в Америку, кто — во Францию, Англию или Швейцарию. Среди уезжающих было немало коллег Айхенхольца, его клиентов и конкурентов. Пользуясь ситуацией, он порой скупал целые библиотеки. Товар по его доставке на

433

Заповедник Сказок 2015

434

Избранное

Киршгассе предстояло разбирать, и Юбер засиживался с патроном до позднего вечера. Закрыв лавку, Линде присоединялась к ним, иногда оставаясь наедине с хозяином, когда Юбер отправлялся на кухню готовить ужин. В отсутствие Юбера патрон становился задумчиво-молчаливым, и Линде каждый раз поражалась тому, насколько он был не похож в такие минуты на склочного и непоследовательного человека, в которого неизменно обращался, когда они были втроём. Когда Линде засиживалась допоздна и Юбер шёл её провожать, патрон приходил в особое бешенство.

— А что? Мой рабочий день давно кончился, — на всё отвечал ему Юбер.

— Твой рабочий день определяю я!

— И в каком же договоре это прописано? Патрон зеленел от злости, из чего Линде делала вывод, что никакого юридического договора между ними не существовало. Каждый вечер Юбер провожал её новой дорогой, пересказывая ей сюжеты из многовековой городской истории. Казалось, он знал и помнил в Киршберге каждый камень и каждое дерево. Вдохновившись его рассказами, Линде вставала рано утром и прежде чем появиться у Айхенхольца шла рисовать город. Когда этих зарисовок накопилась целая пачка, она принесла их с собой показать Юберу. Случившийся рядом с кофейной чашкой патрон, отобрал рисунки, долго и задумчиво их рассматривал, потом выбрал несколько штук и сказал, что закажет с них открытки, чтобы продавать в лавке туристам. Вечером он суровым взглядом пригвоздил Юбера к дивану и сказал, что сегодня сам пойдёт провожать фройляйн Шверт. Юбер меланхолично пожал плечами. Мнением самой Линде никто не поинтересовался.

— Пройдёмся по нашим набережным Тибра, — бросил патрон, едва они вышли в ночную августовскую темноту. Свернув вниз к Вурмштрассе, они перебежали, пропустив последний трамвай, через дорогу и спустились к самой воде. В эти жаркие дни река совсем обмелела, обнажив вдоль набережных полоску чёрного с красноватыми вкраплениями песка.

— Тиберминимум5, — задумчиво произнёс букинист.

— Тибер что?

5

Tiberminumum — «минимум Тибра» (нем., вымышл.); Тибр — третья по протяжённости река Италии. В 753 году до н. э. на левом берегу Тибра был основан Рим.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Наименьший уровень воды в реке. На набережной у географического факультета установлен в 1864 году ординар на основе среднегодовых замеров. Сейчас где-то на полтора метра ниже этого уровня.

— А бывает Тибермаксимум?

— Бывает. Обильные осадки, таянье снегов… Это может случиться и в марте, и в июне, и в январе, но в основном — поздней осенью. У Хубертстор на Старом мосту есть каменный столб с отметками. Они есть на углах всех общественных зданий на Вурм­штрассе. И почти на всех дверных проёмах на ближайших улицах. От четырёх до шести метров выше ординара.

— Вот это да!

— Самое страшное наводнение произошло в феврале 1784го. Тогда ледяные глыбы разрушили Старый мост: он был ещё деревянный на каменных опорах. В реку смыло пристань и мельницу в Торговой части, а Старый город затопило до самой Хауптштрассе.

— До Хауптштрассе! Это же почти весь Киршгассе оказался под водой!

— Ну, не весь… Где-то до середины, примерно до кофейни Киршбаума. Марктплац всё-таки находится на возвышении.

— А когда был последний Тибермаксимум?

— Последний… — Айхенхольц остановился, достал портсигар, вынул из него папиросу. — Последний случился, когда нам с Юбером было по четырнадцать. На нашем берегу вода затопила подвалы, на том — нанесла большой убыток в Торговой части.

— И были жертвы? — поинтересовалась Линде.

— Конечно, были, — мрачно произнёс патрон. — Куда ж без жертв… В его глазах как будто блеснули слёзы, и Линде уже приготовилась услышать страшную историю о личной трагедии, но вмес­ то этого он рассказал следующее: — У нас с Юбером было два годовалых щенка. Мы их подобрали на Марктплац. Какая-то приблудная собачонка ощенилась прямо у стен Хубертскирхе. Жалостливые старушки её подкармливали, и какое-то время её никто не трогал. А потом её сбила машина. Два кутёнка остались сиротами, как мы с Юбером. Мы притащили их домой, долго уламывали мою тётку. В конце концов, их оставили с условием, что мы сами их выкормим. Я их кормил из соски, какую дают младенцам, а когда они подросли, то спали с нами в одной кровати. Оба были такие ласковые! Как только обнаруживали у кого-то из нас ссадину или царапину, тут

435

Заповедник Сказок 2015

436

Избранное

же принимались её зализывать. И мы назвали их в честь святых братьев-лекарей Козьмой и Дамианом. Козьма был чёрненький с белым пятном на лапе, а Дамиан — почти белый в мелких серых пятнышках. Юбера они страшно любили, но его вообще все любят, а слушались, в основном, меня. Мне всегда в детстве хотелось иметь собаку, а тут их оказалось сразу двое. Нас двое, их двое… Айхенхольц осёкся и замолчал. Глубоко вздохнул, достал коробок, чиркнул спичкой и закурил. Выдул ноздрями дым.

— В общем, неудачные оказались у них имена.

— Так это они тогда погибли? Айхенхольц кивнул: — Разделили участь своих небесных патронов.

— А я уж думала, кто-то из людей…

— Нет, в тот раз обошлось. Патрон докурил, бросил окурок в реку.

— Ладно, пойдём домой. Проводив девушку до Замковой горы, он поднялся в её квартиру. Обвёл задумчивым взглядом скудную обстановку и поинтересовался, какова плата за наём.

— Думаю, мы могли бы освободить для тебя нашу бывшую детскую. Там сейчас папки с автографами, но для них можно освободить шкафы в кабинете. В крайнем случае, поставим там для них сейф. Не вполне понимая, Линде всмотрелась в его печальное лицо.

— Вы предлагаете мне… переехать? Жить в вашей лавке?

— Да. Так будет лучше всем. И мне спокойнее. Линде задумалась. Конечно, это был бы отличный вариант, вот только…

— Денег с тебя не возьму, и на зарплату это никак не повлияет. Но будет одно условие… Обещай не ходить с Юбером на Белую гору. «И это всё?..» — мысленно удивилась Линде.

— Ничего не спрашивай, просто пообещай. Это не только ради тебя. Это и ради него тоже. Согласна? А ему, если что, можешь так и сказать: патрон запретил. Он поймёт. Лучше как-нибудь втроём сходим.

— Хорошо, — Линде кивнула. — Обещаю.

— Вот и славно. Завтра разберём комнату, раздобудем кровать, шкаф, и можешь сразу перебираться. Вещи Юбер поможет перенести. Так не прошло и трёх месяцев, как Линде Шверт стала жительницей Киршгассе. Благонамеренные жители Киршберга не знали, что и думать. Неблагонамеренные торжествовали.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

*** В конце августа в Киршберге отмечают праздник сбора вишен. Вообще-то вишню и черешню в Киршберге собирают с конца мая по первую неделю октября: с самого раннего сорта «шпайерской майки» — до завезённого из Канады «позднего красного». Но так сложилось исторически, что ещё до выведения особых сортов в XVIII и XIX веках, именно на конец августа выпадал сбор основного урожая — основы будущего варенья, желе, компотов, штруделей и киршвассера. В этот день члены студенческих братств и городских объединений устраивают праздничное шествие с оркестрами, флагами и цветами по улицам города. В голове процессии несут на высоких шестах сделанную из чёрной ткани фигуру Червя6, в которого стреляют из хлопушек и швыряют конфетти. Позади шествия на коне, а с недавних пор — стоя в открытом автомобиле, едет человек в сверкающих доспехах, изображающий небесного заступника Киршберга, Святого Хуберта. Финальным действием праздника, является театрализованное представление, разыгрываемое на Марктплац, в котором городской ангел-хранитель непременно побеждает чудовище.

— Плебс гуляет, — высказался патрон, стоя у окна с утренней чашкой кофе, когда до них донёсся гром барабанов движущегося по Вурмштрассе шествия. Обитатели букинистической лавки на Киршгассе в городском празднике принципиально не участвовали.

— Может, отпустим Линде посмотреть? — предложил Юбер. — Она же никогда этого не видела.

— Пускай сходит, посмотрит на эту профанацию. А мы вечером пройдёмся. Хочу фейерверк посмотреть, детство вспомнить. Линде схватила блокнот, засунула в нагрудный карман рубашки пачку карандашей и чуть ли не бегом бросилась вниз по Киршгассе прочь от этих зануд, ничего не смыслящих в городских праздниках. Кроме самого шествия в городе в разных местах устраивались концерты, танцы и благотворительные ярмарки. И Линде обошла пешком почти весь Старый город, задерживаясь то тут, то там в гуще разноцветной жизнерадостной суматохи. За день она изрисовала и раздала в подарок своим случайным моделям не одну пачку бумаги. А потом её охватило трамвайное настроение — она купила билет и проехалась через весь город на другой берег реки до самого конца Торговой части, 6

«Червь» по-немецки — der Wurm используется для поэтического обозначения сказочного змея или дракона.

437

Заповедник Сказок 2015

438

Избранное

потом — в обратную сторону мимо Белой горы и вновь через мост, в Старый город по Вурмштрассе. Вернулась она в лавку уставшая, довольная и преисполненная ещё большего восхищения Киршбергом, чем она до сих пор могла себе представить. Юбер с патроном, весь день проведшие за разбором новодоставленных книг, на изливаемые ею восторги никак не отреагировали, лишь Юбер в своей меланхоличной манере сделал несколько уточнений касательно описанного ею маршрута и увиденных достопримечательностей. После ужина они, как и обещал патрон, вышли на вечернюю прогулку. Празднующие киршбергцы сосредоточились на Замковой горе и в верхней час­ ти Старого города, где цветными огнями сияли ресторанчики и варьете и откуда открывался наилучший вид на фейерверк. Наши герои отправились строго в противоположную сторону. Спустившись по переулку к реке, они прошли вдоль набережной до моста и вышли на Бисмаркплац. Фонтан был выключен, освещённую прожекторами скульптуру было хорошо видно.

— Вот, пожалуйста, наши местные Зигфрид и Фафнир7, — проходя мимо фонтана, Айхенхольц каждый раз ворчал, что герои городской легенды больше похожи на любовников, чем на героя и жертву. Видимо, подразумевалась теснота драконьих объятий и тот почти человеческий жест, которым когтистая лапа упиралась в грудь святого воителя. Однако Юбер знал, что патрону фонтан нравился: особенно его трогали длинные развевающиеся усы линдвурма и ровный ряд обнажившихся в оскале зубов.

— На самом деле, ворчание патрона, — прокомментировал он, — это своего рода проявление патриотизма. Он искренне полагает, что возмущаться местными красотами и порядками — это его святое право как местного уроженца. Но попробовал бы кто-нибудь из приезжих высказаться в его присутствии в том же духе! Не хотел бы я оказаться на его месте: патрон моментально превращается в атакующего дракона, а далеко не у каждого есть наготове меч. Айхенхольц одарил Юбера выразительным взглядом, сполна подтверждающим сказанное, но ничего не сказал. Они уже перешли мост, когда услышали позади крик. На другой стороне трое молодчиков в тропической форме с повязками на рукавах прижали к каменным перилам какого-то 7

Зигфрид и Фафнир — персонажи германо-скандинавской мифологии. Один из подвигов Зигфрида — победа над принявшим облик Змея чародеем Фафниром.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

человека. Линде оглянулась на своих спутников: почему они не вмешаются? Патрон сжал челюсти и весь напрягся, словно только ждал момента, чтобы бросится обратно на мост, но тут ему на плечо легла бледная рука Юбера: — У нас есть другие задачи.

— Какого чёрта! — возмутился Айхенхольц, смахивая его руку. Двое в повязках обернулись. Прижатый к перилам воспользовался моментом и громко свистнул. С улочек, выходящих на Бисмаркплац, ему ответили, и вот уже застучали по плитам мостовой каблуки: несколько молодых людей бросилось на подмогу своему товарищу.

— Пойдём, без нас разберутся. Может быть поножовщина, — Юбер снова положил руку на плечо патрона, и на этот раз тот его послушался.

— И вправду, где ещё проливать кровь во имя светлого будущего? — пробормотал Айхенхольц, когда они отошли на некоторое расстояние, и сам же себе и ответил: — Именно здесь и надо.

— Почему? — не поняла Линде.

— Потому что здесь — место человеческих жертвоприношений, — раздражённо пояснил патрон. Юбер ничего не ответил. Линде ещё раз посмотрела на нервно кусающего усы хозяина, потом — на мирно идущего рядом и, как всегда, нарочито спокойного Юбера, и всё-таки спросила: — Но ведь это же было давно, ещё до принятия христианства?

— Да? До принятия христианства? — взвился патрон. — А ты что же это, думаешь, в Дыру с тех пор больше никто не падает? Нет больше поводов? Юбер, напомни, пожалуйста, сколько аббатов и монахов за всю историю монастыря туда скинули? Юбер как будто задумался.

— Нет, так сразу я не скажу. Это надо считать. Но немало…

— Даже если говорить только об аббатах, — не унимался патрон, — то первым, кого туда сбросили, был сам основатель обители — Святой Хуберт. Исторический Святой Хуберт. Почему и всех реликвий от него — один только посох.

— А за что?

— Юбер, поведай-ка нам, пожалуйста! Будь так добр, просвети девушку, раз уж у нас именно ты олицетворяешь собой светлое начало. Юбер, обычно с готовностью сообщавший мельчайшие детали из городской истории, на этот раз явно не горел желанием вдаваться в подробности:

439

Заповедник Сказок 2015

440

Избранное

— Считается, что то была месть родни за пропавшего без вести послушника. Подозревали, что у них с аббатом были особые отношения, и думали, что парень покончил с собой.

— А где об этом сказано? — изумилась Линде.

— В одной хронике XII века.

— Спустя три столетия! Так это могут быть просто домыслы.

— Могут, — согласился Юбер. — В монастырских анналах написано только, что в таком-то году первый аббат воссоединился с Богом.

— Но в любом случае, какие же это жертвоприношения? Патрон, не произнося ни слова, сверлил взглядом Юбера.

— Видишь, — неторопливо продолжил тот. — Дело в том, что Дыра была создана именно для жертвоприношений. Это рукотворная шахта. Когда-то поселившиеся на берегах реки люди выбирали из своей среды человека… или он вызывался сам. Он принимал на себя будущие несчастья, и его бросали в Дыру, погребая злую судьбу вместе с ним в глубине горы. Собственно, от этого обычая и пошла легенда о драконе, якобы живущем в пещере на Белой горе.

— А я думала, что легенда о линдвурме родилась из созвучия с рекой. Из экспликации в городском музее я поняла, что жертвы приносили с целью предупредить наводнения, вроде как умилостивить реку. Она такая чёрная, что, и в правду, выглядит, как гигантский Змеечервь. Айхенхольц усмехнулся: — Из-за созвучия, из-за созвучия… Только к червю это, как ни смешно, никакого отношения не имеет. Рассказывай, Юбер, рассказывай!

— Ну, считается, что название реки происходит от имени кельтского божества, — нехотя продолжил Юбер. — Того самого, в честь которого названы Вормс8 и родовое гнездо Бурбонов9. Есть какое-то родственное ему праиндоевропейское слово, обозначающее бурление, кипение, горячий источник и просто бурливую реку. Ближе к истоку Вурм — довольно неспокойная река, и в горах есть термальные воды.

— А знаешь, что самое смешное? — оживился патрон. — Что в галло-римский период этого бога ассоциировали с Аполлоном. Златокудрым богом-драконоборцем, предсказателем будущего, 8

Вормс — город на юго-западе Германии, в древности — Borbetomagus, один из

9

Bourbon-l’Archambaut — замок в Оверни (Франция), исторический центр Бурбонне; к

старейших городов страны, место действия «Песни о Нибелунгах». роду Бурбонов принадлежали монархи нескольких европейских государств.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

защитником от зла и болезней, богом улиц и берегов, охоты и леса, собак и дубов10. С богом, который дарует очищение совершившим убийство, а иных склоняет к тому, чтобы сброситься со скалы. А с учётом того, что древнегерманское имя нашего местночтимого святого состоит из двух слов «свет» и «разум», являющихся квинтэссенцией аполлонического начала, то становится и вовсе весело… Отчаявшись отыскать в этом нагромождении слов и символов хоть какой-нибудь смысл, Линде повернулась к Юберу. Но тот шёл молча, опустив голову.

— Так что, как видишь, червь и червеубийца — это две стороны одной медали, — триумфально закончил свою мысль Айхенхольц. «Ну, это-то и так было понятно», — с досадой подумала про себя дочь Дитриха Шверта.

*** Спешащие на работу клерки уже выпили свой утренний кофе, обсудили биржевые новости и даже успели позавтракать. Девушки и замужние дамы уже встали, но ещё не привели себя в порядок, чтобы идти по магазинам, в гости или засесть в кафе для обсуждения событий вчерашнего вечера и планы сегодняшнего. На какие-то полчаса в заведении Киршбаума воцарилась тишина, лишь несколько случайных посетителей допивали свой кофе, листая книги. Из-за полупрозрачных занавесок со столика у окна можно было видеть, как Юбер в своей неторопливой манере расставляет книги на только что вынесенных наружу столах.

— Ненавижу, — еле слышно пробормотала Линде, склонившись над чашкой кофе.

— И кого же это вы ненавидите, фройляйн Линде? — с оте­ ческой улыбкой поинтересовался случившийся подле Киршбаум. — Неужто Юбер успел настолько разбить вам сердце?

— Ненавижу всю эту ситуацию. Юбер там, как канарейка в клетке. Как может взрослый человек настолько зависеть от своего патрона?

— А-а-а… Так это вас молодой Айхенхольц так раздражает? — рассмеялся Киршбаум, присаживаясь к ней за столик.

— Да он какое-то чудовище! Относится к Юберу, как к своей собственности. Всё время к нему придирается, всё время чем-то недоволен.

10

Фамилия Айхенхольца (Eichenholz) переводится как «древесина дуба», «дубовая доска».

441

Заповедник Сказок 2015

442

Избранное

— Да-а-а… — всё так же посмеиваясь, протянул Киршбаум. — По мне, так на птичку в клетке больше похож сам хозяин: всё время щебечет, скачет туда-сюда, всегда такой энергичный, беззаботный, хоть и ворчит всё время.

— Ой, вы тоже это заметили? Меня это просто из себя выводит! Я едва сдерживаюсь, чтобы ему что-нибудь не сказать. Помоему, это недостойно мужчины. Настоящий мужчина должен быть умным, рассудительным, а патрон только и делает, что ворчит, капризничает да несёт всякую чушь.

— Ах, фройляйн Линде… Вы несправедливы к мужчинам. Признайтесь, вам самой отвратительна даже мысль о том, что женщина непременно должна быть привлекательной. Нахмурившись, Линде склонилась над чашкой.

— Зачем же требовать от других соответствия собственным стереотипам? А что до Айхенхольца, то я вас уверяю: нелепо куражится он только в вашем присутствии. И всё оттого, что вы ему нравитесь.

— Я?! Нравлюсь патрону?! Да он меня терпеть не может! И всё время ревнует ко мне Юбера!

— А вы на него так раздражаетесь, потому что он тоже вам, на самом деле, очень нравится. И гораздо больше, чем Юбер. Тут Линде, окончательно насупившись, уткнулась в свою кофейную чашку, всем своим видом показывая, что отныне и по любому вопросу мнение господина Киршбаума для неё ровно ничего не значит.

— Но вы в чём-то правы, — уже без улыбки продолжил Киршбаум. — У них не простые отношения. Начать хотя бы с того, что когда-то ради Юбера, Айхенхольц, похоже, убил человека. Линде вздрогнула и зябко поёжилась. Дело в том, что он из приюта. Вы знаете про этот ужасный оползень, когда обрушилась часть Замковой горы вместе с одной из каменных башен. Прямо на Марктштрассе. Наверняка, видели фотографии в городском музее. Обвал произошёл ночью, и тогда погибло много народу. И ещё сильно пострадало здание исторического факультета вместе с библиотекой… Вот в тот памятный год и нашли на ступенях Хубертскирхе полуторамесячного Юбера. В корзине с приколотой к одеялу запиской на французском. Лицо, пожелавшее остаться неизвестным, просило покрестить мальчика под именем Hubert в честь покровителя охоты, епископа Люттихского, чей праздник во Франции отмечают 30 мая. Эта просьба была исполнена, а тот, кто отвечал в приюте Святой Маргариты за раздачу фамилий, очевидно,

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

обладал чувством юмора, вот и придумал ребёнку такую «говорящую» фамилию.

— Так он не француз?

— Как знать? Высказывались некоторые предположения по поводу того, кем могли быть его родители. Но предполагаемый отец исчез чуть ли не за год до того, как нашли младенца. А мать либо умерла (если это была та, о ком всё судачили), либо обстоятельства не позволили ей оставить у себя ребёнка… Ему было лет пять, когда его взял на воспитание доктор Вильгельм Драхе, историк и краевед, бывший директор городского музея. Пос­ле смерти жены он жил уединённо в своём загородном доме, и до десяти лет Юбер нечасто бывал в Киршберге. Во время своих редких визитов в город доктор Драхе непременно посещал книжную лавку, которой тогда владел дядя Айхенхольца — тот, что потом погиб на Западном фронте. Юбер в те времена был ещё белее, чем теперь, ещё спокойнее и был похож на какую-то бледную личинку. Трудно поверить, но в детстве он своей внешностью вызывал отнюдь не любовь, а скорее лёгкое отвращение. В книжной лавке он забивался в угол с какой-нибудь книжкой и, сидя на полу, рассматривал картинки. Тогда-то они и познакомились с Вурмом. Он был, пожалуй, единственным из детей, кто проникся к Юберу симпатией. Да-да, у вашего патрона, кроме фамилии, есть ещё и имя…

— Вурм? Как река?

— Именно.

— Так вот, почему он всё время называет себя книжным червём!

— Да, а ещё нервно реагирует на шутки по поводу линдвурмов, святых и человеческих жертвоприношений. Но не только поэтому. Дело в том, что он сам стал свидетелем некоего страшного ритуала. Ему тогда было десять лет, как и Юберу. Совершенно непонятно, как и почему он оказался в тот день на Белой горе. Может, что-то почувствовал, может кто-то дал ему знать. Как они потом сами рассказали в полиции, Вурм Айхенхольц за какой-то своей мальчишеской надобностью поздно вечером прятался в кус­ тах рядом с местом, которое называется Хайденлох. И в темноте он увидел, как Вильгельм Драхе верёвкой душил связанного по рукам и ногам Юбера. По собственному признанию мальчика, он не думал, что делает, схватил первый попавшийся под руку камень и бросил его в насильника. Попал ему прямо в голову, и тот, падая, стукнулся виском о скалу и тотчас умер. Вместо того, чтобы сразу пойти к старшим, дети, испугавшись, не нашли ничего

443

Заповедник Сказок 2015

444

Избранное

лучше, как бросить тело в провал. Как они сумели это сделать, было абсолютно непонятно. По признанию родных Айхенхольца, дети явились глубокой ночью, когда они уже извелись в поисках племянника. Оба были грязные, исцарапанные, Юбер был в слезах, Вурма трясло. Но мальчик решительно заявил, что отныне Юбер будет жить с ними. Тётка Грета решила не задавать лишних вопросов, но когда она повела детей мыться, то обнаружила у Юбера на горле след от верёвки и такую же содранную кожу на запястьях. Утром её муж сходил за полицмейстером, и дети всё рассказали. Тело Драхе так и не нашли, но — и это на мой взгляд самое загадочное в этой истории — объявился его адвокат. Оказывается, за полгода до этих событий Драхе составил завещание, в котором в случае своей кончины или внезапного исчезновения объявлял своим наследником маленького Вурма. При условии, что его дядя с тёткой примут Юбера в свой дом на воспитание. Поскольку «малолетние преступники» скорее были похожи на пострадавших, никаких доказательств совершённого преступления, кроме их собственных слов, не было, да и дети явно были чем-то сильно напуганы, а значит, могли ошибаться, дело за отсутствием улик закрыли. Да и чета Айхенхольцев, как вы понимаете, не особенно была заинтересована в дальнейшем расследовании. Что именно произошло в ту ночь на Белой горе, до сих пор остаётся одной из загадок Киршгассе. Мне известно больше, потому что я был другом семьи, и после смерти мужа Грета часто обращалась ко мне за помощью. Но и остальные соседи, не знающие всех обстоятельств, чувствуют, что этих двоих связывает какаято страшная тайна… Линде, напряжённо слушавшая рассказ Киршбаума, опустила голову и обречённо произнесла: — Они спят в одной комнате. И там всего одна кровать.

— Да, мне это известно. С той самой ночи, как Юбер поселился в доме на Киршгассе, они всегда спали в одной кровати, держась за руки. Грета мне рассказывала.

— Да, но…

— Фройляйн Линде, я никогда не интересовался тем, что происходит в чужих спальнях, но одно могу вам сказать точно: Юбер не похож на человека, которого можно к чему-то принудить. Скорее уж это справедливо по отношению к мягкосердечному Айхенхольцу. Но если вы любите кого-то из них, то вам придётся полюбить и второго. Тут ничего не попишешь. Они как Святой Хуберт с драконом в интерпретации вашего отца: непредставимы один без другого.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

*** Адвокату Рубинштейну вот уже в который раз разбили стекло. Юбер, подметавший осколки, рассказал об этом за завтраком. Айхенхольц навестил соседа, потом вернулся, и они с Юбером нашли какую-то фанеру, чтобы было чем забить оконный проём. Через некоторое время лавка Айхенхольца пополнилась богатой подборкой юридической литературы. Они сидели с Юбером в рабочей комнате и беседовали за разбором только что доставленных книг, не обращая внимания на приютившуюся у подоконника Линде, которая рассматривала художественный альбом.

— Ты знаешь, я иногда думаю, хорошо было бы, чтобы они все отсюда уехали, — задумчиво произнёс патрон, разглядывая книгу без обложки, неожиданно оказавшуюся введением в кельт­скую мифологию. Юбер пожал плечами: — Они такие же горожане, как все остальные. И в той же мере находятся под покровительством святого градозащитника.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что городу, из которого уезжают его жители, угрожает опасность. Кем бы эти горожане ни были.

— Вот я как раз и хочу сказать, что меня беспокоят участившиеся погромы. И меня беспокоят не столько те, против кого они направлены, сколько те, кто их совершает. Если киршбергцы привыкнут бить стёкла и начнут получать от этого удовольствие, что станет с ними самими?

— Да, всё верно. Но я хочу напомнить, что каждый делает свой выбор самостоятельно. За спасение своей души каждый отвечает сам. Святой защитник бережёт только город, ему важно сократить количество возможных разрушений, снизить число будущих смертей. С этой точки зрения совершенно неважно, где найдут свою смерть его жители, в самом Киршберге или за его пределами. Это к вопросу об отъезде…

— Найдут свою смерть? Что ты хочешь этим сказать? Юбер, до этого мирно листавший книгу, закрыл её и отложил в сторону: — Помнишь Иду Майер, которую мы с тобой дёргали за косы и, кажется, оба хотели на ней жениться? Ты ещё страшно расстроился, когда узнал, что даже когда мы вырастем, ни одному из нас этого будет сделать нельзя.

— Да, помню. Она вышла замуж за какого-то банкира и уехала с ним жить в Берлин.

445

Заповедник Сказок 2015

446

Избранное

— Помнишь её прекрасные волосы?

— Конечно, помню.

— Так вот я видел сон, где люди в военной форме — чужой, не нашей военной форме, вспарывали мешки, набитые такими волосами. В каждом мешке — двадцать килограммов срезанных женских волос. Всего — где-то три с половиной тысячи таких мешков. Семьдесят тонн. Это примерно сто сорок тысяч женщин, подобных Иде Майер. Всего лишь в одном из лагерей смерти. Линде притихла на полу у подоконника, боясь шелохнуться. Когда мерный голос Юбера затих, в комнате воцарилась такая тишина, что стало слышно, как на Киршгассе стучат по мостовой каблуки случайных прохожих.

— Лагеря смерти?

— Видимо, это такие места, сооружённые для уничтожения негодного человеческого материала. Людей отравляют газами, сжигают в специально построенных печах, потом из костей делают удобрение. Пред смертью на них ставят опыты, снимают волосы для мебельных фабрик, выдирают золотые зубы, иногда — сдирают кожу, её дубят и потом из неё шьют сумки, абажуры и портмоне.

— Этого не может быть!

— Почему? — спокойно спросил Юбер.

— Нет, этого просто не может быть! — отказывался верить Айхенхольц.

— Что тебя удивляет? Массовость или сам способ? Тот не нашёлся, что ответить.

— Последний раз на Марктплац сожгли женщину в середине XVIII века, — продолжил Юбер. — По меркам человеческой истории, это совсем недавно. А что до размеров явления, то это следствие общего индустриального развития. Если теперь с помощью прессы стало возможным внушить одновременно большому числу людей такие личные чувства, как страх и ненависть, если даже такое индивидуальное переживание, как любовь, стало, благодаря кинематографу, массовым и управляемым явлением, то логично ожидать, что и такое личное событие, как смерть, тоже должно стать массовым и организованным. Особенно, если речь идёт о жертвоприношении. Не я создавал этот мир. Это — человеческая природа. Айхенхольц едва заметно кивнул, глядя куда-то в сторону.

— Но… скажи мне, — наконец, собрался он с мыслями. — Можно ли с этим что-то сделать? Как-то помешать этому безумию?

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

Юбер пожал плечами: — Я же уже сказал, что нельзя за человека спасти его душу. По крайней мере, мы с тобой этого сделать не можем. Каждый сам выбирает, становиться ему убийцей или нет. Мы можем спасти только город…

*** В один из будней перед днём Святой Барбары патрон объявил выходной и предложил прогуляться на Белую гору для того, чтобы набрать к празднику веток вишни. Юбер встретил это предложение долгим внимательным взглядом, который не остался незамеченным.

— Скажи ещё, что мы никогда этого не делали! — вспылил патрон. — Так вот, делали! Когда была жива тётя Гретхен, она каждый год посылала нас за ветками. И непременно на Белую гору. Заодно Линде туда сводим. Надо же её ввести в курс дела. — Юбер на это только пожал плечами. На Белую гору они поднялись по петляющей гравиевой дорожке, изначально предназначенной для колясок и экипажей, а теперь в выходные служившей бегунам и велосипедистам. Следуя туристическим указателям, они прошли вдоль стен древнего кельтского поселения, обследовали руины монастыря Святого Георга, заглянули в открытый для обозрения раскоп с фундаментом античного храма, обнаруженным в трансепте монастырской церкви. Прирождённый экскурсовод, Юбер без остановки рассказывал, каким образом выглядели древние постройки до разрушения: вот тут был колодец, но его в XIV веке засыпали… вот эта каменюга служила основанием алтаря, но археологи поставили её не в том месте, потому что нашли вон в том углу… вот тут находилась первая келья и огород Святого Хуберта, потом на их месте в XI веке был свинарник, а спустя столетие построили каменный странноприимный дом… Где, в каких источниках, черпал он своё вдохновение, неизвестно, но пред глазами Линде сами собой вставали из небытия деревянные укрепления кельтов над земляными валами, крашенные деревянные балки и мраморные колонны античного портика, могучие стены с романскими арками, изрезанные суровыми лицами капители и исписанный вдоль нервюр тонкими чёрно-коричневыми узорами готический свод. Оказалось, что мотивы этой средневековой росписи до сих пор вдохновляют киршбергцев, а тончайшие листики и стебельки, которыми

447

Заповедник Сказок 2015

448

Избранное

горожане украшают фахверковые дома, в народе называют «червячками». Преодолев остатки каменной доисторической насыпи, вы­ шли к обзорной площадке, на которой из камней разрушенного аббатства была в начале XIX века возведена башенка-бельведер, как водится, гораздо более отвечавшая современным представлениям об эпохе рыцарства, чем подлинные средневековые бурги. Под скрип ржавого флюгера, поднялись на её вершину, и Айхенхольц тут же воспользовался паузой, чтобы раскритиковать выложенный на полу осколками средневековой черепицы городской герб. Послушать его, так и крылья у чёрного в белом поле линдвурма были лишними, и аббатский посох Святого Хуберта, белый в червлёном поле — главная католическая святыня Киршберга — был изображён неправильно. Линде надоело слушать это ворчание, и она отошла к парапету, откуда отрывался вид на город, надеясь, что Юбер продолжит свою экскурсию. Но не тут-то было.

— Что ты видишь? — услышала она прямо над ухом не терпящий возражения голос.

— Киршберг.

— Киршберг?

— Ну, да… город.

— Надо же, как странно. Ты видишь Киршберг, и я вижу Киршберг. Но ты видишь город, а я вижу повешенного. Мерзкого карлика с большим брюхом, гигантской башкой и крошечными раскинутыми в разные стороны ножками. А вокруг шеи у него обернулась чёрной змеёй верёвка. Линде присмотрелась к пятну городской застройки, зажатому между холмами и берегами реки. Выпавший за ночь снег ещё не успел растаять, и поля и сады выделялись белёсыми полосами на фоне красноватого камня и черепицы городских кварталов. Река, казавшаяся в этом время года особенно чёрной, петлёй отсекала район с торговым речным портом от Замковой горы и кварталов Старого города.

— Видишь, он танцует, — патрон взял её за плечи и наклонился к самому её уху, как бы желая удостовериться, что с высоты её роста ей видно то же самое, что и ему. — У него две ноги, одна белая, другая чёрная. И в правду, вытянувшуюся вдоль реки белёсую полосу городского парка можно было принять за ногу, оканчивавшуюся и вовсе белой «ступнёй» городского стадиона. А протянувшийся между холмов в сторону от воды городской квартал — вторая

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

нога — завершался чёрным пятном железнодорожных путей городского вокзала.

— Петля надета на шею, но верёвка ещё не затянулась. Одной ногой этот карлик уже в могиле, вторая застряла в небесах. Если как следует дёрнуть за правую белую ногу, то ему наступит конец. А если немного поддержать его за чёрную левую ступню, то глядишь, какое-то время он ещё провисит, болтаясь между землёй и небом. Линде оглянулась на Юбера за помощью и возможным смыслом. Но тот, внимательно выслушав бессвязную речь патрона, кивнул и задумчиво произнёс: — Хорошая метафора. Единственно, непонятно, как можно одновременно быть и верёвкой, и левой ступнёй повешенного. Но оставим это на совести патрона.

— Да, оставим на совести патрона. Ибо червь он, а не человек, поношение у людей и презрение в народе11, — с усмешкой добавил Айхенхольц, наконец выпустив Линде.

— Да уж, агнец… — вздохнул Юбер. Линде вспомнила цитату и заулыбалась, тут же удостоившись мрачного взгляда патрона. Они спустились с башенки и направились через вишнёвую рощицу вдоль седловины горы к её второй вершине. Когда они вышли к Башне Бисмарка12, небо стало совсем серым и внезапно разродилось дождём. Схватив Линде с двух сторон за руки, они бросились в укрытие. Снаружи башня выглядела как массивное соединение четырёх колонн с гигантской каменной чашей факела наверху, который, как уже знала Линде, ни разу с момента постройки не зажигался. Внутри обнаружилась чугунная лестница с перилами, шедшая вдоль стен, как в обычном многоквартирном доме. По сути, это была ещё одна смотровая вышка. Айхенхольц за руку притянул к себе девушку.

— Будем учиться целоваться. Времени у нас — целый дождь. Линде растерянно оглянулась на Юбера. Тот стоял к ним спиной, слегка покачивая чугунную кованую решётку, служившую дверью в башню. И если его что-то и волновало в этот момент, так

11

Слова из Псалма 21, которые, согласно христианской традиции толкования, относят к Спасителю.

12

Башни-памятники в честь «железного канцлера» Отто фон Бисмарка возводились на общественные средства во многих городах Германии и немецких колоний; 47 из них было построено по типовому проекту «Сумерки богов» 1899 г. (архитектор Вильгельм Крайс).

449

Заповедник Сказок 2015

450

Избранное

это то, с какой скоростью срываются с чёрных перекладин водяные капли. Ну, может быть, ещё скрип дверных петель.

— Давай, — букинист прижал её к себе. — Видишь, он не против. Надо же тебе его будет чем-то впечатлить, когда вы наконец останетесь вдвоём. Юбер медленно обернулся. С такой ангельски-блаженной улыбкой, что Линде захотелось его ударить. Они встретились глазами, и он вдруг рассмеялся.

— Всё правильно, патрон, — одобрительно молвил он, проходя мимо и поднимаясь по лестнице. — Физический контакт, как известно, укрепляет привязанность. А чем крепче привязанность, тем вернее жертва. Айхенхольц проводил Юбера мрачным взглядом, покуда тот не скрылся на верхней площадке, потом оттолкнул от себя Линде и кинулся наверх следом. Юбера он нашёл сидящим на корточках у основания каменной чаши с подветренной стороны.

— Ты что же это, собака такая, решил наконец, с кем хочешь остаться?

— Я ничего не решаю, — ответил Юбер, глядя вниз на чёрные стволы вишен.

— Тогда что это за выходки? Мне казалось, мы с тобой обо всём договорились.

— Ну, считай, что это обычная ревность. Если тебе так легче.

— Нет, мне не легче! Так что изволь объясниться! Юбер поднял на него глаза.

— Не забывай, что нас теперь трое, а не двое.

— Так! Вот об этом даже думать не смей! — вскипел Айхенхольц. — Даже разговаривать с ней не вздумай! Это только твоё и моё дело! Вообще не впутывай её! Ни в каком виде! Ты слышишь, что я говорю?

— Слышу, — со вздохом ответил Юбер. — Но я не об этом. Я хотел напомнить, что она теперь тоже принимает решение. Не ты один.

— Ах, вот оно что… — патрон опустился рядом с ним на корточки, достал из внутреннего кармана спички и портсигар, закурил. Потом передал папиросу Юберу, тот морщась от табачного дыма, затянулся и тут же протянул её обратно.

— В самый непредсказуемый момент она может вмешаться. А ты сам знаешь, каково это жить, когда на руках чья-то кровь. Неважно, чья. Я уж не говорю о том, что ни ты, ни я не знаем, что ей может прийти в голову. Так что не играй, пожалуйста,

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

с её чувствами, пока всё не кончится. И потом видишь же, что ей это неприятно.

— Думаешь, может вмешаться? — вздохнул Айхенхольц. — Тогда хорошо бы, чтоб на стороне города. Иначе вообще непонятно, для чего это…

— А точно «хорошо бы»? — равнодушно спросил Юбер.

— Неужели жить не хочется? — с сарказмом поинтересовался патрон.

— Мне? Нет.

— А мне хочется! — Айхенхольц глубоко затянулся и выпустил из ноздрей прямо в дождь облако дыма, тут же растворившееся в окружающей мороси. — Мне тебе даже не передать, как хочется. И чем дальше, тем сильнее… — докурив, он хлопнул Юбера по коленке. — Ладно, пойдём вниз. Хватит ребёнка изводить. Вот уже и дождь кончается. Когда они спустились, девушка стояла в дверном проёме у чугунной решётки и так же, как до того Юбер, внимательно смотрела на срывающиеся с неё дождевые капли. Пройдя по широкой прогулочной тропе, которая обходила гору по кругу и носила название «Путь философов», они неожиданно свернули в сторону на едва заметную узкую тропку. Двигаясь друг за другом, они поднялись чуть выше и продвинулись вглубь обозначившейся расселины. Заваленная опавшей листвой и присыпанная снегом тропинка, петляя между разбросанных тут и там осколков скалистой породы и пробивающихся между ними деревьев, привела их к полупрозрачной рощице диких вишен. Мокрые стволы чернели на фоне красноватой стены голого скального выступа. Небольшое пространство перед уступчатой пологой скалой было расчищено от камней, и лишь один гигантский валун с человеческий рост остался лежать у самой стенки. Слева от валуна, подобно пустой глазнице, зиял провал — загадочный Хайденлох, или «Дыра язычников», куда, если верить экспликации из городского музея, в незапамятные времена сбрасывались останки принесённых в жертву людей. Юбер ещё раз напомнил, что шахта рукотворная. Но кем и для чего она была вырыта, доподлинно неизвестно: когда на рубеже VI века до нашей эры сюда пришли кельты, она уже тут была. Часть склона с валуном и провалом была перегорожена чугунными столбиками. Навершия их были выполнены в виде драконьих голов, сквозь зубы которых была протянута чёрная корабельная цепь. Тринадцать чёрных линдвурмов должны

451

Заповедник Сказок 2015

452

Избранное

были служить напоминанием, что приближаться к провалу опасно для жизни. Тем не менее, Айхенхольц и Юбер привычно перешагнули через ограду и направились к валуну. Линде последовала за ними. У валуна оказалось своё романтическое название — «Каменное Око». А само место именовалось Край Света: малозаметная тропка, служившая ответвлением Пути философов, здесь заканчивалась, и дальше дороги не было. Айхенхольц, выругавшись, плюнул в сторону камня.

— У меня такое чувство, что я здесь каждый выступ на ощупь помню, — пробормотал он. — Тебе не кажется, что камень сдвинулся? Или у меня паранойя?

— Сдвинулся, — задумчиво подтвердил Юбер. — Они всё время движутся. Вода, скапливаясь в скальных трещинах, зимой замерзает и, увеличиваясь в объёме, расширяет трещины и немного приподнимает камни. Потом, когда лёд тает, камни опускаются под своим весом, занимая немного другое положение. Глазу почти не заметно. По крайней мере, за человеческую жизнь движения не увидеть… Так что, да, патрон, — Юбер улыбнулся, — у вас именно что паранойя. И он принялся рассказывать, как в первой половине XIX века на вершине камня была установлена статуя Святого Хуберта, но лет через тридцать она упала, и её не стали восстанавливать. А до разграбления города в XVII веке французами, тут была смешная позднеготическая беседка, опять же со Святым Хубертом… Слушая его, Линде вскарабкалась вверх по склону, чтобы посмотреть, не осталось ли на вершине валуна чего-то, что могло бы напоминать о том времени, когда он служил постаментом.

— Осторожнее, — встревожился Айхенхольц.

— Не-не, всё в порядке, — Линде выпрямилась во весь рост, задрала голову, но ей всё равно было не видно. Едва взглянув под ноги, она шагнула вверх по склону и встала на цыпочки. Но тут камень под её левой ступнёй пошатнулся, она не удержала равновесия и, ахнув от удивления, полетела в провал.

— Линде!!! Айхенхольц бросился к ней и успел схватить за руку. Она карабкалась, пытаясь зацепиться ногами за скалу, но стенки каменной воронки были покрыты слоем полусгнившей листвы, и нога всё время соскальзывала. Хуже того, рука начала вдруг выскальзывать из пальцев патрона, который не успел как следует захватить её кисть. До второй руки ему было никак не дотянуться, этому мешала неровность скалы.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Юбер! Да что ж ты стоишь! Помоги! Юбер, часто заморгав, вышел из оцепенения и кинулся на помощь. Промедление его длилось всего пару секунд, но бессильно цеплявшейся за скалу Линде и покрасневшему от напряжения патрону это мгновение показалось вечностью.

— Бледная немочь! Как можно было столько медлить?! Вдвоём они успели вытащить девушку из провала и помогли ей встать на ноги.

— Не надо… — попыталась было возражать Линде, но патрон оттолкнул Юбера и, крепко обняв, прижал её к себе, так что она едва не задохнулась.

— Ну, какая же ты всё-таки сволочь, святой защитник! Ещё бы секунда…

— Не надо нападать на Юбера! — Линде попыталась выбраться из объятий патрона, но тот только крепче обнял её и вдруг засмеялся. Линде испуганно замерла.

— Кажется, у кого-то истерика, — с улыбкой произнёс Юбер, снова подходя к ним и обнимая их обоих.

— Это не истерика, — решительно возразил Айхенхольц, вытерев кулаком глаза и моментально взяв себя в руки. — Ох, Юбер… Какую мы глупую девку себе нашли, — зарывшись лицом в волосы Линде, прошептал он. — Это ж надо, самой броситься в Хайденлох, когда тебя об этом даже не просят! Юбер потрепал её по волосам: — Пойдёмте домой.

— А как же ветки? — напомнила Линда — Ничего, переживёт старушка Барбара. Она и не такое переживала. И обняв девушку с двух сторон за плечи, они не спеша отправились в обратный путь.

*** Юбер дочитал главу, отложил книгу и ждал, когда можно будет выключить свет. Айхенхольц только что побрился, почис­ тил щёткой пиджак и, стоя перед раскрытой дверцей платяного шкафа, мучительно выбирал галстук.

— Вурм, ну сколько можно?

— Молчи, ты в этом ничего не понимаешь. Раздался стук в дверь — Кто там? — поинтересовался Айхенхольц. Дверь открылась, и в свете прикроватной лампы они увидели Линде Шверт, с головы до ног завёрнутую в одеяло. Оба

453

Заповедник Сказок 2015

454

Избранное

с изумлением уставились на неё. Она же уставилась на благоухающего одеколоном Айхенхольца.

— Это ещё что за явление? — спросил патрон.

— Выкуп, — глядя в пол, пробормотала она. — Тринадцать ночей…

— Что?! Линде, потупившись, молчала. В поисках разъяснений Айхенхольц обернулся к Юберу и увидел, что тот, прикрыв лицо ладонью, трясётся от смеха. Переведя взгляд на стоящую, словно мышь в капустном листе, девушку, патрон и сам расхохотался.

— Юбер! За кого она нас держит?

— Ну, ты ж сам сказал, что ты чудовище… Смеясь, патрон не глядя вытянул из шкафа галстук, быстрыми и точными движениями повязал его, подхватил со спинки стула пиджак и поспешил к двери. Проходя мимо Линде, он обнял её за плечи и подтолкнул в комнату, шепнув: — Что ж ты раньше-то не сказала? А я тут, видишь, уже на свидание собрался, — и выскользнул из комнаты, закрыв за собой дверь. Оставшись наедине с Юбером, Линде оглянулась на дверь, но с места не двинулась.

— У него что, правда, свидание?

— Ну, да. Кто-то у него там есть, о ком нам знать не положено. Но не думаю, чтобы что-то серьёзное. Так что можешь особо не переживать.

— А разве вы не… Юбер с грустной улыбкой помотал головой: — Это бы ничего не изменило, — он хлопнул ладонью по кровати. — Ложись. Поболтаем. Путаясь в тяжёлых складках, Линде обошла кровать и, не отпуская одеяла из рук, как гусеница, проползла на середину постели. Юбер повернулся на бок лицом к ней.

— Когда ты понял, что ты его любишь? — спросила она его.

— В последнее наводнение. Нам тогда было четырнадцать.

— В последний Тибермаксимум?

— Да.

— Это когда погибли ваши собаки?

— Они не погибли. Он их своими руками бросил в Хайденлох. В ту самую Дыру, в которую ты чуть не свалилась.

— Своими руками?! Подожди, как такое может быть? Он же рассказывал, что они погибли из-за наводнения. У него тогда чуть ли не слёзы в глазах стояли.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Вот-вот… Столько лет прошло, а он до сих пор не может успокоиться.

— Ничего не понимаю.

— Чтобы замирить реку, под вишнями на Белой горе нужно принести жертву. В жертву приносят дракона. Либо того, кого дракон выберет вместо себя. Кого-нибудь, кто ему очень дорог.

— Дракона?

— Угу. Понимаешь теперь, насколько неверно трактуется подвиг Святого Хуберта? — и, видя, что Линде смотрит на него с ужасом, Юбер улыбнулся своей ангельской улыбкой. — Но в этот раз так не будет, — без улыбки продолжил он. — Я дал себе тогда зарок, что в следующее наводнение дракон одолеет. Я возненавидел этот город, когда увидел, как он рыдает… из-за каких-то щенков! У доктора Драхе, с которым я жил до десяти лет, были собаки, и суки довольно часто щенились. Топить кутят для меня было обычным делом. Мне в голову не могло прийти, что можно так убиваться. Я знал, что он к ним сильно привязан, поэтому и предложил ему пожертвовать ими. Но мне в голову не могло прийти, что это будет так страшно. Там больше ста метров, и когда они туда упали, наверняка, сразу погибли. Но он чуть сам не бросился вслед за ними. Всё уверял меня, что слышит, как они воют, а значит, живы, и ещё можно что-то сделать… Ему несколько дней после этого слышалось, как они воют… А когда он сказал мне, прямо там, на горе, как он меня ненавидит и что никогда мне этого не простит… я понял, что пойду на всё что угодно, лишь бы в следующий раз он остался жить, а я бы ушёл вместо него под гору… Так что можешь за него не бояться.

— Но для этого ему придётся бросить туда тебя?

— Не велика потеря. Город, правда, лишится части своих построек. Но они уже столько столетий всем мозолят глаза, что можно и не расстраиваться.

— Будет такое сильное наводнение?

— Нет, бомбёжка.

— Ещё одна война?!

— Ну, все её так хотят…

— Какой ужас.

— Ужас не ужас, а война — такое же обычное дело, как и навод­нения. Люди к ней, в принципе, привычны.

— Но он никогда не пойдёт на это! Не знаю, может, я опять чего-то не понимаю, но мне кажется, что он тебя очень любит. Он даже поединка с тобой не будет устраивать.

455

Заповедник Сказок 2015

Избранное

— Ничего, разлюбит, — и Юбер, снова улыбнувшись, тронул её правую бровь и ласковым жестом провёл по ней пальцем. «Обещай не ходить с Юбером на Белую гору», — вспомнились ей слова патрона.

— Я буду приманкой?

— Например… Обещаю тебе, что с тобой ничего не случится, если ты пообещаешь мне, что останешься с ним и будешь о нём заботиться.

— Мне надо подумать, — прошептала она.

— Подумай. Если не хочешь сделать это ради него, сделай это, пожалуйста, для меня. И ему — ни слова. Договорились? Превозмогая страх, Линде кивнула.

— Ну, вот и хорошо. А теперь давай спать. Он обнял её, и она, действительно, вскоре уснула. Очевидно, Юбер, как и всякое волшебное существо, обладал своим даром убеждения.

***

456

Через несколько дней Айхенхольц читал, лёжа в постели, когда дверь приоткрылась, и на пороге возникла Линде, закутанная в одеяло. Вошла и уставилась на пустую половину кровати.

— А где Юбер? Патрон пожал плечами.

— Откуда я знаю. Меня его личная жизнь не интересует.

— У Юбера есть личная жизнь?

— А почему нет?

— Мне казалось, что это только вы по ночам гуляете. Патрон усмехнулся: — Уже не гуляю. В отставку выгнали. Линде шмыгнула носом, решительно влезла на кровать, подползла вплотную к нему, уткнулась носом в плечо и заплакала. Ему ничего не осталось, как повернуться к ней и обнять.

— Поцелуй меня, пожалуйста.

— Что? — не поверил услышанному Айхенхольц.

— Меня никто никогда не целовал, — расслышал он сквозь судорожные всхлипы. — Ни разу в жизни… А я так и не узнаю… Не узнаю, что это такое.

— Линда, да что с тобой?

— Он… он… он не хочет… не хочет, чтобы ты умер…

— Ах, вот оно что… И вдруг внезапная догадка обожгла его:

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Эй, ты чего удумала?! Ты что, помирать из-за нас собралась? Линде, глупая! Не смей даже думать об этом! Ты что? Я тебе запрещаю, слышишь! Юбер — вообще не человек, чтобы за него помирать! А уж тем более из-за каких-то там его чувств… Рыдания стихли, а через некоторое время Линде подняла голову: — Не человек?

— Конечно не человек! Какой человек способен в деталях помнить всю городскую историю Киршберга? Да ещё видеть во снах будущее?

— А ты? — шмыгнув носом, спросила она.

— Я — вообще чудовище! Меня тем более жалеть не стоит…

— А я?

— Ох… А ты, Линде, извини — глупое чучело, которое лезет, куда не просят.

— А зачем же вы тогда меня к себе взяли?

— Зачем-зачем… Затем, чтобы с Юбером кто-то остался. На вот, платок возьми. Она громко высморкалась.

— А зачем я Юберу? Чтобы стать следующим чудовищем?

— Да… Но это, надеюсь, будет ещё нескоро.

— А если я откажусь?

— Попробуй, — со вздохом ответил патрон, потом прижал её к себе. — Помнишь, я тебе говорил, чтобы ты уезжала из города? Надо было уехать тогда… Если у тебя есть силы всё бросить, собирайся и уезжай. И никогда больше не появляйся в Киршберге. Здешняя сказка замешана на крови. Я понятия не имею, почему Юбер тебя выбрал, как когда-то выбрал меня. Но я знаю одно: если его полюбишь, разлюбить уже невозможно, что бы эта светлая сволочь ни сделала.

— Так и есть, — тихо вздохнула она.

— Ну, видишь, значит, мы с тобой в одной лодке. Не надо спешить вперёд меня. Ещё успеешь, — он погладил её по голове, уткнулся лицом в её волосы и поцеловал в макушку. — Давай спать, малыш. — Линде ничего не сказала, лишь размазала рукой по лицу слёзы, прижалась к нему и вроде бы через какое-то время заснула. Посреди ночи явился Юбер. Не зажигая света, разделся и ничком упал на кровать.

— Осторожно, — шёпотом предупредил Айхенхольц. — Тут у нас гусеничка в липовом листочке.

457

Заповедник Сказок 2015

458

Избранное

— О, фройляйн Линде у нас сегодня не просто Шверт, а Меч Тристана13!

— Ты что, пьян?

— А то! Трезвым бы я никуда не пошёл. Зато мне сегодня сказали, что я земное воплощение Бальдера14. Патрон усмехнулся.

— Ну, что-то, безусловно, есть. Но я-то уж точно не Локи15.

— Да, не стоит продолжать ассоциации, а то, глядишь, папаша Киршбаум окажется слишком важной персоной16. Но ты знаешь, я вдруг понял, что ни разу в жизни не умирал от старости, — зевнув, добавил Юбер. Айхенхольц тихо рассмеялся.

— Можно подумать, кто-то из живущих может сказать о себе иное.

— Да, но мало кто может похвастаться такой привычкой к умиранию.

— Что, не так часто везёт, как хотелось бы?

— Ну, знаешь, страх смерти — дело такое… в самый последний момент далеко не все выбирают город.

— А если кто-то не захочет умирать, но при этом и не захочет становиться убийцей?

— О, ты думаешь, я знаю, что такое милосердие, — усмехнулся Юбер. — Нет, если кто-то не захочет умирать, ему придётся убить меня. Через какое-то время, видя, что Айхенхольц молчит, он перевернулся на спину и продолжил уже серьёзным тоном: — Так что подумай, Вурм. Подумай ещё раз. От твоего выбора зависит, окажется ли в будущем на твоём месте Линде Шверт. Гора, как и я, всеядна, ей всё равно, какого пола дракон.

— У тебя раньше были девушки?

13

Имя Линде (Linde) означает «липа», фамилия её (Schwert) переводится как «меч». Тристан — герой средневековых романов о любви между рыцарем и женой его сеньора. В кельтских сказаниях меч Тристана, которым он убил дракона и который он кладёт ночью между собой и своей возлюбленной — символ целомудрия и верности долгу.

14

Бальдер — в германской мифологии бог красоты, света, весны и возрождающейся природы; его любит всё живое, и от этого ничто не может причинить ему вред.

15

Локи — в германской мифологии бог хитрости и обмана, воспользовался веткой омелы, не принёсшей клятву не вредить Бальдеру, чтобы сделать из неё стрелу и убить Бальдера чужими руками.

16

Намёк на Одина, верховного бога в германо-скандинавской мифологии, отца Бальдера.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Конечно, были. Женщин проще соблазнить чувством долга. Но, знаешь, с ними морока. Иногда нежданно-негаданно у них обнаруживается спаситель.

— Как в последний раз? Юбер замолчал. Айхенхольц видел, как в полоске лунного света из-за неплотно закрытых штор поблёскивают его глаза, обращённые к потолку.

— Что-нибудь помнишь с того раза? Юбер кивнул.

— Ты ведь неслучайно попал к Драхе? Он помотал головой.

— Расскажи. Юбер молчал, но Айхенхольц терпеливо ждал и наконец дождался: — У него была жена. Лет на тридцать моложе его. Мы с ней любили друг друга. И когда я понял, что будет оползень, я предложил ей вместе покончить с жизнью — вдвоём спрыгнуть в Дыру. Она согласилась, мы назначили день и час. Я ждал её, но она не пришла, вместо неё явился сам Драхе. Мы сцепились, но ему под руку попался камень, и он размозжил мне голову. Труп, естественно, сбросил в Дыру, чтобы скрыть следы преступления.

— Ну, прям, как мы…

— Да, это древний языческий способ. Чтобы мозги и кровь попали на вишнёвые побеги. Меч — это уже средневековое изобретение.

— Но что стало с ней? Я правильно понимаю, что после твоей смерти она оказалась беременной? Юбер кивнул.

— И что с ней стало потом?

— Не знаю, — выдохнул Юбер. — Драхе никогда о ней не упоминал. Хотя на кладбище прибирать могилу мы с ним, я помню, ходили. Наверное, умерла при родах.

— А кто подкинул младенца?

— Да он же, скорее всего, и подкинул. Или кто-то, кому он поручил — повитуха там или кормилица. Потому что записка была точно его. Его стиль — не мог не обыграть свою фамилию: Дракон, побеждённый Святым.

— «Побеждённый», потому что не смог убить тебя сразу?

— Нет, не думаю, чтобы он собирался убивать младенца. Он же даже из приюта меня потом забрал. Растил, заботился. Хотя взрослые, я сейчас думаю, прекрасно понимали, чей я ребёнок. Поэтому мы почти и не бывали с ним в городе.

459

Заповедник Сказок 2015

460

Избранное

— А потом внезапно «сошёл с ума»?

— Нет… Просто в десять лет у меня пробудились воспоминания. Как раз перед очередным подъёмом воды. Он сначала подумал, что меня специально подговорили, чтобы отравить ему жизнь. Но когда я, десятилетний ребёнок, принялся рассказывать ему о его жене, причём такие вещи, которых, кроме него, не мог знать никто, он понял, что всё серьёзно. Ну, и в очередной раз решил избавить от меня город.

— Скажи, а если бы она пришла… Ты бы прыгнул с ней вместе?

— Только, если бы она меня столкнула. Я не могу убить себя сам.

— Но ты пытался её на это подговорить. А потом зачем-то, не имея возможности самому разобраться с Драхе, открылся ему, дал связать себя и, как пасхального агнца, привести на гору. Ведь я мог тогда не успеть… Почему?

— Нет, они оба знали, что городу угрожает опасность и что для того, чтобы его спасти, надо убить дракона. Так что это был их собственный выбор. Ведь когда Драхе убил меня, я ему перед этим тоже всё рассказал. Он на меня потому и набросился, что я наврал ему, будто собирался принести в жертву его жену.

— Юбер… Почему? Юбер повернул к нему полные слёз глаза: — Вурм, я уже говорил тебе, что не хочу жить… И очень давно. Патрон протянул руку через голову девушки, погладил его по волосам, а потом вдруг крепко схватил за загривок.

— Ага, — сказал он, — только я помню, как ты рыдал тогда на груди этого мёртвого мерзавца. Так что не надо мне врать, что тебе жить не хочется. Дело в другом. Но на этот раз у тебя ничего не выйдет: я уже всё решил. И не смей впутывать в это дело Линде! По крайней мере, на этот раз…

*** Наступила весна, пора поэтов и влюблённых. В Киршберге это означает, что даже те немногие, кто весь остальной год относились к любви и поэзии со скептицизмом, не выдерживают и проникаются общим настроением. Любопытные киршбергцы, которые всё лето, осень и зиму гадали, чем же разрешится любовный треугольник в букинистической лавке на Киршгассе, получили новый повод для пересудов. В последний день апреля, когда в окружающих город садах и рощах расцвели деревья,

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

а Белая гора действительно стала белой, в один из будних дней, утром, в Хубертскирхе состоялось венчание, на котором не было ни родственников, ни специально приглашённых гостей. Свидетелями были Юбер и Киршбаум. По завершении обряда, Киршбаум надолго задержал в своих крупных ладонях руку невесты и сказал ей с ласковой улыбкой: — Фрау Айхенхольц, я верю, что вы станете настоящей хозяйкой и не позволите мальчикам больше ссориться. Юбер расцеловал её в обе щеки с самой хулиганской улыбкой, на какую только был способен, прибавив при этом: — Мадам патронесса… Молодая супружеская пара тут же обменялась мрачными взглядами, но с их стороны так и не было произнесено ни слова. Прямо из церкви букинист отправил жену и Юбера домой, а сам навестил адвоката. Ночью, ложась в постель, тот не утерпел и проговорился жене: — Вот что любовь-то с деловым человеком делает… Ей этого намёка оказалось вполне достаточно, чтобы понять: в день своей свадьбы книготорговец озаботился составлением завещания, по которому, в случае своей кончины или внезапного исчезновения, передавал всё своё имущество молодой супруге. Нанеся ещё несколько деловых визитов, Айхенхольц купил билет на фуникулёр и остаток дня провёл, гуляя среди цветущих вишен и черешен, то и дело выходя на обзорные площадки, чтобы окинуть взором город, замок, мосты и возвышающуюся на другом берегу реки Белую гору. Когда он вернулся домой, то застал своего работника и молодую жену, увлечённо играющими в карты на щелбаны. Линде очень смешно жмурилась и морщила нос, подставляясь под длинные белые пальцы Юбера. Она так и не сняла с себя белое подвенечное платье и в этом наряде с торчащей во все стороны фатой выглядела за этим занятием особенно забавно. Юбер смеялся, щёлкал её по носу почти что ласково, но каждый раз она очень сосредоточенно готовилась к наказанию. На кухне всех ожидал большой вишнёвый пирог, присланный Киршбаумом, а в лавке — несколько букетов цветов и куча поздравительных открыток, которые нанесли за день постоянные покупатели, не дожидаясь, пока они дойдут по почте. На столе во внутренней комнате, где Линде с Юбером соорудили праздничный ужин, стояла, посреди всего прочего, коробка с надписью «Для фрау Айхенхольц» — свадебный подарок всё того же Киршбаума.

461

Заповедник Сказок 2015

462

Избранное

— Ну, вскрывайте, — прервав их веселье, проворчал новоиспечённый муж. Там оказались три чашки без ручек, выточенные из яшмы и напоминавшие формой те, в которых у Айхенхольца подавали кофе.

— Н-да… — задумчиво изрёк патрон. — Любопытное представление у нашего соседа о нашей будущей семейной жизни. А это что? В коробке, кроме каменных чашек, завёрнутых в бумагу, оказалась ещё одна вещь — глиняная свистулька в виде пузатого дракончика-линдвурма с нарисованными по бокам лапками и крохотными крылышками — вроде тех безделушек, что охотно раскупались туристами. Айхенхольц повертел вещицу в руках, сунул в рот и, разумеется, тут же свистнул. Юбер с опозданием заткнул уши: — Патрон! Вы зачем женились?! Чтобы в детство впадать? Думайте, что творите!

— У меня теперь жена, вот пускай за меня и думает.

— Сейчас же отдайте сюда! Это мне подарили! — Линде забрала свистульку.

— Вот, пожалуйста, уже думает! Просто рай на земле. Так что, Юбер, женись скорее, человеком себя почувствуешь.

— Не ссорьтесь, — строго сказала Линде, вытирая отобранную свистульку салфеткой.

— Как видишь, я в том же раю, — резонно заметил Юбер. — Можно и не жениться. Потом они долго ужинали, пили из подаренных чашек вино, ели киршбаумский штрудель и играли в тройные шахматы, одновременно придумывая книжные названия, а к ним — сюжеты. В какой-то момент Линде прямо на диване заснула. Айхенхольц накрыл её пледом, и они с Юбером ещё какое-то время разговаривали вполголоса, вспоминая забавные случаи из истории книготорговли. Внезапно на чём-то запнувшись, Айхенхольц попросил взглядом прощения, сел к столу и принялся писать письмо. Юбер переставил свой стул поближе к дивану и, опершись подбородком о спинку, долго глядел на юную фрау Айхенхольц.

— У неё такое ангельское лицо, когда она спит, — не отрывая взгляда, тихо сказал он. — Кажется, вот так бы вечно сидел и смотрел.

— Ещё насмотришься, — вздохнул патрон.

— Ты так уверен в этом…

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

463

— Уверен, — ответил тот и продолжил писать. Писал он Линде. Писал про то, как ему жаль, что он не встретился с ней в другом месте и в другое время. Про то, какая она славная и замечательная, и что другой такой в этом старом дряхлом городе нет и, пожалуй, за всю его долгую историю не было. Всячески желал ей быть счастливой, несмотря ни на что. В очередной раз безо всякой надежды уговаривал её всё бросить, забыть и уехать из Киршберга. И тут же принимался подробно расписывать, что и как ей следует предпринять для сохранения книготорговли на Киршгассе, какие у Юбера могут быть проблемы с его беспигментной кожей, как важно следить за тем, чтобы он не выходил подолгу на открытое солнце без шляпы, и что делать, если всё-таки будут ожоги, как при этом важно следить за

Заповедник Сказок 2015

464

Избранное

тем, чтобы он правильно питался, и что, самое главное, ей не стоит обращать внимания на его показное равнодушие и мнимую самостоятельность, потому что на самом деле Юбер — совершенное дитя и не может жить один. Закончив, он свернул исписанные листы в несколько раз и сунул вместе с авторучкой в карман пиджака. Потом взял на руки крепко спящую Линде. Вместе с Юбером они поднялись в её комнату, где и уложили её в постель прямо в подвенечном платье и фате, накрыв одеялом. Потом они сварили и выпили кофе, доели остывший ужин, повспоминали истории из детства и их сов­ местной жизни на Киршгассе. В какой-то момент Айхенхольц посмотрел на часы и сказал: — Пора. Юбер согласно кивнул. Они поднялись к Линде в комнату и по очереди поцеловали её. Потом Айхенхольц сходил за будильником и завёл его на пять утра, примерное время рассвета. Под будильник он положил сложенное письмо, поверх которого написал: «Линде, беги к Хайденлох, нужно спасти Юбера. Ключ в почтовом ящике». После этого он зашёл в кабинет, отпёр небольшим ключиком ящик в столе и достал револьвер с патронами. Из другого ящика достал заранее приготовленные верёвки. Подумав, взял охотничий нож. Револьвер положил в карман пиджака, остальное завернул в бумагу и уже внизу сунул в карман плаща. Юбер ничего не сказал. Только когда они вышли в переулок и Айхенхольц запер дверь, опустив ключ в прорезь для почты, отстранённо спросил: — Не боишься?

— Боюсь, — честно признался тот. — Потому и иду. Больше до самой Дыры они не разговаривали.

*** Когда подошли к каменному лику с пустым провалом вместо правого глаза, Айхенхольц достал из кармана плаща свёрток, вынул из него нож и принялся распутывать вывалившиеся оттуда верёвки. Юбер протянул ему руки.

— Нет, не так, — Айхенхольц отвёл его к последнему чугунному столбику заграждения за Каменным Оком и поставил на колени лицом к Дыре. Юбер послушно повиновался, заложив руки за спину. Айхенхольц крепко, но стараясь не пережимать сосуды, связал ему запястья и прикрутил к дереву вишни, так что Юбер не мог ни встать, ни повернуться — только стоять или сидеть на коленях.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Да, под вишней — самое то, — одобрил Юбер. — Ну, что? Рассказать тебе, чем мы занимались в твоё отсутствие? Со всеми интимными подробностями?

— Не надо, — тем не менее, Айхенхольц затянул узел покрепче, так что Юбер даже охнул, так ему пришлось выгнуться.

— Отчего же «не надо»? — не унимался он. — Неужели не хочется узнать напоследок горькую правду о том, с кем прожил столько лет вместе?

— Не надо, потому что ты не умеешь врать. А без толку наговаривать на себя и на Линде незачем. Всё равно своего не добьёшься.

— Не добьюсь? — азартно поинтересовался Юбер.

— Нет, — по-прежнему стоя на коленях рядом с Юбером, Айхенхольц достал из кармана револьвер и принялся его заряжать. — Говоришь, мозги должны на стволы вишни брызнуть?

— Ага, — с тем же азартом в глазах подтвердил тот.

— Очень хорошо… Протянув руку назад, Айхенхольц положил на землю охотничий нож, но так, чтобы пленник не мог до него дотянуться. Потом всё так же с револьвером в правой руке, левой обнял Юбера за шею и прижался лбом к его голове.

— Никогда никого у меня не было дороже и ближе, чем ты. И нет. Поэтому слушай меня внимательно. Небо уже светлеет, значит, где-то примерно через час сюда придёт Линде. Я ей оставил записку и завёл будильник. Она тебя освободит.

— Нет… — в ужасе прошептал Юбер, до которого только сейчас дошло, как его обманули.

— Я сказал, она тебя освободит. Нож лежит перед тобой. Пожалуйста, береги её. Айхенхольц встал и направился к Хайденлох.

— Вурм… Нет… Не делай этого!.. Но тот шёл, не оборачиваясь.

— Вурм! Ну, правда же! — Юбер залился слезами. — Она на самом деле тебя любит! Ты слышишь, что я говорю? Ты должен вернуться к ней! Вурм, ты обязан! Ты ведь даже уже женился… Она ждёт тебя! Тебя, а не меня! Айхенхольц взобрался на скалистый склон, повернулся и встал спиной к провалу. Со слезами в глазах, он поднял револьвер и приставил его к виску.

— Вурм, не делай этого! Пожалуйста! — обливаясь слезами, завопил Юбер. Тот вытер левой рукой глаза, глубоко вздохнул.

— Прощай, Юбер. Не поминай лихом.

465

Заповедник Сказок 2015

466

Избранное

Юбер рванулся, но верёвки не дали ему даже подняться на ноги, и он разразился рыданиями. И тут сквозь предутреннюю возню и заливистое стрекотание птиц раздался знакомый свист. Пронзительный свист глиняной свистульки. Юбер прекратил рыдать и поднял голову. Айхенхольц обернулся.

— Сейчас же остановись и опусти руку! Иначе я буду стрелять в Юбера! Айхенхольц опустил револьвер.

— Линде, какого чёрта!

— А теперь медленно… слышишь!.. медленно отойди от Хайденлох. Он отступил на шаг от Дыры, развернулся и в изумлении уставился на вышедшую из кустов Линде в испачканном подвенечном наряде с дамским револьвером в руке. И она действительно целилась в Юбера. И с каждым шагом подходила к нему всё ближе, уверенно ступая по камням в своих мальчишеских ботинках.

— А теперь вытряхни из барабана патроны. Причём так, чтобы я видела, — она скользнула взглядом в его сторону. — Предупреждаю, я умею стрелять. Мой отец был лучшим стрелком Киршберга. Он меня научил.

— Вурм, делай, что она говорит! — крикнул Юбер. — Отойди от Дыры!

— Я сказала «патроны»! И ещё шаг вниз от провала.

— Что, и рука не дрогнет? — рискнул спросить Айхенхольц, но вдруг увидел, как сжались её челюсти и расширились ноздри.

— Священная вишнёвая роща, говорите… — раздался выстрел. Пуля чиркнула по древесному стволу в трёх дюймах от головы Юбера. Айхенхольц вздрогнул, побледнел. Отступил на шаг вниз по склону и высыпал под ноги из барабана патроны.

— А теперь брось револьвер в Хайденлох!

— Вообще-то это подарок дяди…

— Ладно, кидай в сторону, потом подберём. Линде подошла к Юберу уже совсем близко. Но тот не обращал на неё внимания, по-прежнему не сводя глаз с Айхенхольца.

— Мне выстрелить ещё раз? — щёлкнул взводимый курок. Айхенхольц отбросил револьвер. Линде подскочила к Юберу и приставила дуло к его макушке.

— Ещё три шага вниз от Дыры.

— Линде, я тебя умоляю. Слышишь! Не смей трогать Юбера! — Айхенхольц ступил на площадку и сделал несколько шагов в их сторону вдоль чёрной цепи заграждения.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Линде, стреляй! — прошептал Юбер. — Стреляй же! Если я буду мёртв, ему не будет смысла убивать себя. Очень прошу тебя, сделай это! Линде отступила на шаг назад.

— Ну, же! Стреляй! — Юбер зажмурился. Раздался выстрел. Айхенхольц охнул от удивления и упал. Юбер открыл глаза.

— Вурм!!! — завопил он. Рванулся вперёд, но верёвки опять его удержали, и он беспомощно повис на них, содрогаясь в громких рыданиях.

— Чёрт! — неожиданно послышался возмущённый голос. — Юбер, она меня подстрелила! Юбер ахнул и снова дёрнулся, чтобы встать — снова ничего не вышло.

— Линде, развяжи меня! Ты слышала, он жив!

— Ну, ещё бы… Щёлкнул взводимый курок, и дуло револьвера упёрлось в голову Юбера.

— А теперь ты слушай меня, святой защитник. Отныне твоё время кончилось.

— Линде, остановись! — завопил Айхенхольц. — Этим ты ничего не изменишь! Только сделаешь хуже городу!

— Плевать на город. Он заслужил это.

— Линде!!!

— Ты хочешь, чтобы он умер? — спросила она Юбера. Тот, с ужасом глядя ей в глаза, замотал головой: «Нет!» Сейчас, весь в слезах, с распухшими красными носом, глазами и ртом, со вздувшимися на лбу и на шее венами, со спутанными волосами, он, и вправду, стал похож на какую-то бледную личинку.

— Тогда делай, что я говорю. Я развяжу тебя, ты его перевяжешь и отнесёшь домой. И мы вызовем врача. Юбер энергично закивал.

— И ты никогда… слышишь!.. никогда больше не будешь никого призывать к убийству или к смерти ради спасения отечества. Слышишь? Никогда! Юбер оторопело уставился на неё, словно не понимая.

— Линде, он спасает город уже две с половиной тысячи лет! — крикнул Айхенхольц.

— И что? Давность традиции служит ей оправданием? Ты что, тоже не понимаешь, насколько порочен этот ваш ритуал? — она оглянулась на притихшего под дулом пистолета

467

Заповедник Сказок 2015

468

Избранное

Юбера. — Вы что, оба не понимаете? Если всё время отводить наводнения, киршбергцы так никогда ничему не научатся. Они должны строить защитные сооружения и прогнозировать паводки. Они должны договариваться с соседями, живущими вверх по реке. Должны организовать общую систему предупреждения катастроф. Они никогда этому не научатся, пока вы решаете за них: жить Киршбергу или погибнуть. Пусть самостоятельно решают свою судьбу! Сами же говорите, что вы не спасаете души и каждый должен сам отвечать за себя! Вот пусть и учатся отвечать! И пусть бомбят этот город, если его жители не способны понять, кто их настоящий враг! Если сегодня киршбергцы готовы бить витрины другим киршбергцам и никак этому не противодействуют, то пусть будут готовы, что завтра придёт кто-то другой и разрушит их собственный дом. Дракон и драконоборец молчали.

— Всё, хватит! Жертвоприношений больше не будет. И без того уже это безумие длилось слишком долго. Вы оба сейчас поклянётесь мне самым дорогим, что у вас есть, что отныне с этим покончено! Иначе… — тут Линде не выдержала и разразилась слезами. — Иначе я застрелю сначала тебя, а потом тебя! А после пойду и сдамся в полицию! И вы оба будете гнить на городском кладбище, и ни один из вас не попадёт внутрь Горы. Попробуй тогда возродиться, ты, галльский аполлонишка! — она разрыдалась и принялась размазывать по лицу слёзы той самой рукой, в которой был револьвер.

— Линде! — умоляюще простонал Айхенхольц, пытаясь подняться хотя бы на руку. — Линде, ну что ты делаешь!

— Вурм! Ну, сделай хоть что-нибудь! Я не могу видеть, как она рыдает!

— Линде, я всё ещё истекаю кровью, и у меня, кажется, сломана рука! — напомнил о себе Айхенхольц.

— А ты…— вскинулась она, обернувшись к мужу. — А ты только попробуй ещё когда-нибудь меня бросить. После того, как женился… после того, как написал всё вот это! — и она рывком вытащила из-за выреза платья его прощальное письмо.

— У неё заряженный револьвер, с ней нельзя спорить, — напомнил Юбер.

— Да, это аргумент, — согласился Айхенхольц.

— Знаете, вы кто? — гневно воскликнула Линде. — Вы два придурка! Юбер с готовностью закивал.

— Что ты решил? — спросила она упавшим голосом.

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

— Линдочка, я всё понял, — тихо ответил он. — Ты абсолютно права. Стоило дожить до двадцатого века, чтобы это услышать.

— Юбер, если ты способен полюбить кого-то из людей, научись и к другим относиться с доверием. Понимаешь?

— Ты права, — ещё раз кивнул он. — А теперь развяжи меня, пожалуйста, а то он, и в правду, истечёт кровью. Если боишься, можешь держать меня на мушке, пока мы не покинем Белую гору, — и Юбер устало улыбнулся. Она кивнула, подобрала лежавший в траве охотничий нож и перерезала верёвки.

*** Как оказалось, Юбер умел, если нужно, двигаться быстро. Не обращая ни малейшего внимания на нацеленное на него оружие, он перепрыгнул через цепь и кинулся к Айхенхольцу. Оглядел его, бросился обратно к Линде, схватил охотничий нож, метнувшись обратно, надрезал штанину и осмотрел рану. Скинул с себя куртку со свитером, стянул через голову рубашку.

— Ох, Юбер, на ком мы женились… — простонал Айхенхольц.

— Это ты женился, а не я, — сияя от счастья, Юбер в одной майке быстрыми и точными движениями рвал рубашку на длинные полосы.

— И всё-таки, несмотря на всё приведённые нам резоны… А-ай! Юбер, у меня, кажется, ещё и ребро сломано… Так вот, невзирая на восхищение красотой и скоростью проведённой операции, я бы не хотел дожить до того времени, когда нами будут командовать женщины…

— Не доживём, не доживём, — подмигнул ему Юбер, наклоняясь над ним, чтобы перевязать рану.

— Даже если умрём от старости?

— Да! Это я тебе гарантирую! Юбер перевязал рану на ноге, потом соорудил для повреждённой руки шину из срезанных вишнёвых веток. Айхенхольц стонал и жаловался на жизнь, пока его высвобождали из плаща.

— Ох, Линде, Меч Карающий…

— Линде, снимай юбку, — прервал его причитания Юбер. Она отложила револьвер и сняла из-под шёлкового платья пару нижних юбок. Юбер и их порвал на бинты. После этого он присел перед Линдой на колени и умоляюще посмотрел ей в глаза.

— Я не смогу его донести.

— А как же быть?

469

Заповедник Сказок 2015

470

Избранное

— Ну… придётся сделать носилки и нести его вдвоём. Линде нахмурилась.

— Это значит, что тебе придётся убрать револьвер, — пояснил Юбер.

— Вы мне, между прочим, так и не поклялись, — с обидой в голосе напомнила она.

— Патрон, мы клянёмся?

— Клянёмся-клянёмся… Убери револьвер, Линде.

— И чем же вы клянётесь? Они переглянулись.

— Так мы тебе и сказали!

— Ну и не надо… — обидевшись, пробурчала Линде. — Всё равно вы оба противные дураки. — Шмыгнув носом, она вынула из револьвера патроны. Потом встала, подобрала второй револьвер и заткнула их оба за пояс своего подвенечного платья. Юбер нарезал жердей и, натянув на них плащ патрона и нижнюю юбку Линды, соорудил носилки. Начался длинный путь вниз. Юбер шёл впереди, Линде, облачённая поверх платья и торчавшей во все стороны разорванной фаты в куртку Юбера, из-за разницы в росте тащила носилки сзади.

— «Философский путь», — мрачно комментировал их дорогу патрон. — Тридцать три поворота до города! Обзорная тропа, носившая это название, по счастью, отличалась не только извилистостью. Расставленные вдоль неё деревянные скамейки, на которые можно было возлагать носилки с раненым, оказались весьма кстати. Так, с остановками и передышками, они добрались до начала Пути философов, где уже начиналась, вернее, заканчивалась Бергштрассе. Здесь Юбер заявил, что оставит их, чтобы найти автомобиль.

— Вот-вот, — проворчал патрон. — А уже к вечеру все в Киршберге будут обсуждать, как на следующее утро после свадьбы Айхенхольц стрелялся с Лесéном из-за своей молодой жены.

— Пусть попробуют. А я расскажу, что на самом деле это мы с тобой стрелялись из-за Юбера. Тот удивлённо оглянулся на них: — Из-за Юбера? Вообще-то, по-хорошему, стрелялись из-за патрона.

— И единственный выстрел был почему-то произведён в меня, — с усмешкой прокомментировал тот. Как только они остались одни, от его балагурства не осталось и следа. С мрачным и задумчивым выражением, он лежал на садовой скамейке, голова его покоилась на коленях Линде, прямо

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

под «дуэльными» пистолетами, торчащими из-под её белого шёлкового пояса.

— Как ты там оказалась так вовремя?

— Ну, ты же оставил мне записку и завёл будильник.

— Будильник? Линде, я завёл его на пять часов!

— А-а… — рассмеялась она. — Всё понятно, это будильник, по которому встаёт Юбер. Эти часы минут на сорок спешат.

— Почему? — изумился патрон.

— Ну, он не любит вставать слишком рано. Поэтому ставит время так, как будто у него короткие волосы, и потом целый час моется и расчёсывается — Откуда ты знаешь? — ревниво спросил патрон.

— Ну, я же в лавке работаю. И не дрыхну до десяти.

— Понятно… Значит, этот чёртов будильник я заводил, уже совсем ничего не соображая… А ты, получается, примчалась спасать Юбера.

— Ну, ведь спасли же!

— Спасли… — вздохнул Айхенхольц. Юбер вернулся на автомобиле и с врачом. Раненого осмотрели, перевезли на Киршгассе и там же, в спальне, быстро прооперировали, чтобы не сообщать в полицию. Когда хирург, настоятельно потребовав не тревожить больного, ушёл, все трое снова собрались в одной комнате. Внезапно раздался звонок в дверь.

— Никого сегодня не принимаем. Лавка древностей закрыта на переучёт, — раздражённо сказал Айхенхольц. Юбер вышел, и он снова погрустнел. Линде сидела рядом, всё в том же изодранном и измазанном зеленью подвенечном платье, хотя уже без фаты, пистолетов и башмаков. Из-за неглубокого выреза она выудила скомканные листки.

— Скажи, а ты это всё всерьёз написал? Не про Юбера, а… про меня.

— Всерьёз… — со вздохом ответил он, глядя в сторону.

— Ну, да, ты же ведь думал, что мы больше не увидимся и надо что-то сказать хорошее на прощанье. Сейчас, наверное, это всё не имеет значения…

—Линде!.. — перебил он её. — Ну, почему ты такая глупая?!

— Я?

— Да, ты! Ты рисуешь портреты совершенно незнакомых тебе людей — и всем сразу ясно, кто к кому как относится. Почему же ты про меня до сих пор ничего не можешь понять?

— Ну… — она отвернулась, и патрон увидел, как на одеяло упали одна за другой две капли. — Я же ведь, правда, некрасивая…

471

Заповедник Сказок 2015

472

Избранное

— А ну, иди сюда!.. Ох, что же мне за дурёха-то досталась… Линде подползла к нему, и он прижал её к себе здоровой рукой.

— Чтоб я вообще ни разу… слышишь!.. ни разу от тебя этой глупости больше не слышал. Поняла? Она, всхлипнув, кивнула. Не успели они поцеловаться, как в комнату вошёл сияющий Юбер. В руке у него было письмо, которое он тут же, не смущаясь прерванной сценой, продемонстрировал.

— Что это? — не понял Айхенхольц. — Письмо без обратного адреса?

— Ага. От Киршбаума!

— И что же он пишет?

— Он пишет: «Мальчики, рад за вас, что вы, наконец-то, пришли к правильному решению. Всячески поддерживая его, я, со своей стороны, чувствую излишним оставаться на своём посту. Пора бы киршбергцам, и в правду, научиться делать какие-то выводы самостоятельно. Сколько мы их оберегали! Линде, девочка, береги их обоих! Вам ещё многому предстоит научиться у людей. Не думайте, что вы чем-то их лучше или хуже. Просто у вас всё ещё впереди. Навсегда с вами прощаюсь. Кофейню в случае своего безвременного исчезновения я завещал Юберу. Мой поверенный найдёт его сам».

— Ого! И как это понимать?

— Тут ещё есть подпись: «Искренне ваш Q.» — То самое загадочное Q.? Автор «Похищения Эго»! — воскликнула Линде.

— А это точно Киршбаум? — засомневался Айхенхольц.

— На, смотри, эксперт! Это его почерк, — Юбер протянул лис­ ток с конвертом. Айхенхольц деланно вздохнул, но ничего не ответил. Вместо этого поинтересовался: — А кто-нибудь помнит, как зовут Киршбаума? Юбер от изумления раскрыл рот.

— Я не помню…

— И ты не помнишь?

— Этого не может быть! Но я, действительно, не помню… А самое главное, что он всегда жил тут на Киршгассе… Всё время, с самого начала городской застройки! До меня это только сейчас дошло.

— «Всегда» — это века с тринадцатого? — уточнил Айхенхольц.

— С одиннадцатого! Причём именно на этом месте, на границе максимального подъёма воды в реке! В 1784 вода остановилась

Патрик Рейнеке

Киршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного

473

Художник Кира Соколовская

у дверей старой таверны Киршбаума и не пошла дальше. Там в прошлом веке даже стоял памятный камень для привлечения посетителей… Вот это да! Я никогда не думал об этом, а он всё время был тут, рядом. Тот, для кого древние вырыли Хайденлох.

— Ай да Киршбаум! — воскликнул патрон. — Третья сторона медали! Ну, кто бы мог подумать! Это ж я в его правую пустую глазницу сегодня чуть не отправился. Соседушка, нечего сказать… «Кофе и книги»!

— Ха! — Юбер радостно хлопнул в ладоши. — Я же теперь стану владельцем второго заведения на Киршгассе!

Заповедник Сказок 2015

474

Избранное

— Ну-ну… — окинул его скептическим взглядом Айхенхольц. Но Юбера было уже не остановить.

— Хе-хе… Буду сам себе патроном! Отныне ни одна черноусая драконья морда не посмеет на меня орать. А если тебе понадобится что-то у меня спросить про всякие там загадочные письмена, будешь ходить ко мне с книжками через улицу.

— Чего это я буду ходить? У меня жена есть. Она пускай и ходит.

— Угу, — хмыкнула Линды. — Три «К»17 обитательницы Киршберга: кофе, книги и кафе Киршбаума.

— Линдочка! Я так счастлив! — воскликнул Юбер. — И всё благодаря тебе! И только из вечерних газет им, как и остальным жителям Киршберга, стало известно об утрате одной местной достопримечательности: на Белой горе случился обвал, и под грудой камней оказалась погребена замечательная туристическая площадка — место уединения одиноких поэтов и влюблённых парочек, известное как Край Света. Погребена целиком — вместе с Каменным Оком и таинственной каменной шахтой, прозванной средневековыми монахами «Дырой язычников», или Хайденлох. Но даже это досадное обстоятельство никак не умалило общего очарования Киршберга. Говорят, это один из немногих немецких городов, которому повезло избегнуть бомбёжки во время последней войны. Говорят, тот американский полковник, от которого зависело это решение, в молодости провёл здесь медовый месяц и из сентиментальных соображений не отдал приказа. Поэтому и сегодня вы можете пройтись по кривым улочкам этого старинного города, погрузиться в красно-чёрно-коричневую гамму его каменных и фахверковых строений, насладиться весенней белизной окружающих город холмов и воскликнуть, как и подобает всякому заезжему путешественнику: «Лучше страны не найдёшь!»

17

Отсылка к трём «К» добропорядочной немецкой женщины: Kinder (дети), Küche (кухня), Kirche (церковь).

Валерий Рогожников.

Сказка о нечисти

475

Заповедник Сказок 2015

Избранное

о горной щебнистой тропе к пяти утра на пределе сил я вытаскиваю себя и свой рюкзак к озеру Эгиз Тинах. Вздыбленная грядами застывших в вечном шторме известняковых волн, Караби Яйла многолика и однообразна, жестока и нежна, притяга476

тельна и опасна. Сегодня я здесь, чтобы «покувыркаться» в пещерах. Пещеры Караби в Крыму самые глубокие, и королева всей этой роскоши — система Солдатская. Мой приятель Юра Касьян затеял большую чистку пещеры, а это значит вынести весь мусор, который десятилетиями скапливался на уступах и в гротах. Идея мне показалась привлекательной, и я «подписался» вытащить пару мешков с пус­ тыми консервными банками, тем более что сроки экспедиции совпадали со сроками моей командировки на крымское побережье. Вчера я отпустил своих буровиков на выходные дни «халтурить», а сам подался в горы. А вот и вход в пещеру. На поляне перед входом с десяток палаток и тент над импровизированным столом. К моему появлению навеска верёвок в колодцах уже была проведена, и из пещеры выползали очень мокрые и грязные орлы Зубкова. А вот и сам Костик. Увидев меня, он страшно обрадовался и потряс горы воплем, что никто и никогда не заманит его в эту дыру еще раз, а моя очередь купаться в грязи только подошла, чему он сказочно рад. На этот выход я иду в двойке с Князевым, парень он молодой, но ранний. Думаю, что мы с ним пройдем Солдатскую до дна без приключений. Одеваемся, отмечаемся в журнале выходов и заползаем в пещеру. Она начинается четырехсотметровым наклонным

Валерий Рогожников.

Сказка о нечисти

ходом с пережимами на сто тридцатом и сто восьмидесятом мет­ рах. По дну течет ручей, и в некоторых местах приходится погружаться в воду. Но это только начало наших странных для обычного человека удовольствий. А вот и оно. То, что мне не нравится. Здесь низкий ход затоплен до половины жидкой, зловонной грязью, и отдушина под потолком сантиметров пятнадцать. К двадцатиметровому колодцу мы с Князем выползаем глиняными чудовищами, подобными легендарному Голему, и торопимся вниз, поскольку на дне этого колодца есть небольшая лужа, в которой можно отмыться, если не очень брезглив. Спускаемся в еще один десятиметровый отвес и попадаем в грот Столовый. Дно грота шириной метра три и длиной метров десять завалено полиэтиленовыми мешками с нечистотами. Запах в зале тошнотворный, вода в ванночках черная, мерзкая.

— Господи! И всё это свершили любители природы! В описываемых обстоятельствах есть весьма пикантная изюминка. Когда очередная группа мужественных спелеологов, «покувыркавшись» в пещере спускается на Южный берег Крыма, то обычно ночует около источника Суук Су. Спелеологи долго и с наслаждением плещутся в водах источника, не зная, что именно здесь вытекает ручей Солдатской, вынося их же экскременты. А ведь есть ещё брошенные батарейки, «обогащающие» воду цинком и прочей химией. Кроме всего прочего редкий букет бактерий может возникнуть и на остатках недоеденной пищи, орошаемых водами радиоактивных и кислотных дождей. Когда-нибудь эти подземные свалки подарят нам такое микробиологическое чудо, какое никаким умникам и присниться не могло. Я убеждён, что для большинства вертикальных пропастей подземные лагеря рентабельны только с глубины 500-600 метров. До этих глубин пещеры следует проходить мобильными двойками хорошо подготовленных спелеологов и максимально быстро, без длительных остановок, в один выход. А иначе пещера гибнет, особенно такая уязвимая и часто посещаемая, как Солдатская. Через шесть часов ползанья по щелям и спусков в колодцы огромной пещерной системы мы на дне. Здесь на глубине 500 мет­ ров в небольшом зале озерцо с мутной водой. Над озером мемориальная табличка, установленная москвичами в честь погибшего друга. Москвичи относятся к гибели своих товарищей довольно спокойно, и таких табличек в пещерах хватает. В консервной банке на спиртовке варим крепкий кофе, выпиваем его, закусывая курагой, и поворачиваем на выход. Уходим вверх по пещере, собирая и пакуя в мешки пустые банки, куски

477

Заповедник Сказок 2015

478

Избранное

полиэтилена, использованные батарейки, обрывки телефонного провода, какие-то тряпки. За сто метров подъёма набрали по два полных мешка. Ну и ладушки! Цепляем мешки на себя и жмём экспрессом к солнцу. Выходим на поверхность рано утром и встречаем очередную двойку, которая спешит за своей порцией мусора. Таких двоек в этой экспедиции будет работать десять, а то и больше. Прослышав о мероприятии, подходят всё новые группы спелеологов. Настроение хорошее. Пещера отличная и, если привести её в порядок, не стыдно будет людям показать. Кроме того, мы ещё раз доказали, что в нашем варианте спелеологической техники мы можем ходить быстро, аккуратно, делать серьёзную работу малыми группами и не оставлять за собой кучи нечистот. Только надо стать немного другими. В лагере шумно. Хрипит примус, суетятся дежурные. Наше появление вызывает восторженный писк женщин. Оказывается, что нас ждали только часа через четыре. Дежурные вручают нам вмес­ то цветов букет колючек, по сто грамм разведённого спирта и бутерброды с салом. Заботливые барышни снимают с нас пещерные доспехи, умывают подогретой водой и ведут к импровизированному столу, где уже дымится крутая гречневая каша с тушёнкой и крепкий чай. Хорошо! Доедаю кашу и вдруг замечаю, что вокруг собралось слишком много народа. Неспроста это.

— Иваныч, — начинает Паша, — мы тут поспорили, что порадовать нас своими байками ты никак не сможешь, поскольку в Линзе1 тебе язык камнем придавило, а в Надежде2 остатки фантазии пóтом смыло.

— Есть у меня мысль, ребята, послать вас всех вместе, сами знаете куда, и пойти спать. Кто загадывал этот ход событий — выиграл.

— Валерочка, я ставила на тебя, — мурлычет симпатичная Ирочка, — неужели ты меня подведёшь? Тем более что у меня найдётся, чем поддержать твои угасающие силы. И на столе появилась алюминиевая фляга. Отказать в чем-либо ласковой Ирочке я не мог, и содержимое фляги не вызывало сомнения. Кроме того я чувствовал, что пришло время сдаться, и я сдался. Всё равно в покое не оставят. Слегка затягиваю время, чтобы вспомнить какую-либо заготовку, огромную кружку чая, подкрепляю Ирочкиным бальзамом из 1

Линза — камнепадный грот.

2

Надежда — трудный ход с пережимами.

Валерий Рогожников.

Сказка о нечисти

ста трав и начинаю на старый испытанный сюжет накручивать виток за витком досужие размышления стареющего ветерана: Когда-то вся наша планета (да не дадут мне соврать корифеи от геологии) была покрыта одним огромным океаном, в котором на базальтовом основании плавал праматерик Пандея. Старые, внушающие доверие аксакалы вроде меня, свидетельствуют, что и в эти далекие времена жили люди. Жизнь в том геологическом периоде была экологически чистой, но нелегкой. Конечно, и климат был тогда получше, и с харчами было значительно легче, и СПИД ещё не обнаружили. Зато Вурдалаки, Ведьмы, Змеи Горынычи и прочие уроды так донимали своими дурацкими шутками, что если бы не одно чудесное обстоятельство, то жизнь людей напоминала бы нашу. Очень облегчала бытие людей прекрасная Фея, которая на своих радужных крыльях без устали летала по белу свету и творила доб­ рые чудеса, правдивые легенды о которых доходят к нам из глубины веков. По её приказу появлялись на земле самые первые цветы, загорались чудесные рассветы, давали гастроли талантливые соловьи. И получалось так, что как ни тужилась нечисть, все её старания с лихвой компенсировались благостной деятельностью Феи. Так бы оно и вершилось многие тысячелетия до наших времен, если бы нечисть, поднатужившись, не родила такую Пакость, что ни в сказке сказать, ни на заборе написать. И вот эта Пакость, не успев толком обсохнуть после родов, влезла на трибуну, оглядела мутным взглядом притихшую от этакой наглости нечисть и ударила кулаком по фанере с такой силой, что графин подпрыгнул и опрокинулся.

— Плохо работаете, мерзавцы! Без плана! Без системы! Без перспективы! Надо смотреть в корень! Бить в лоб! Применять научные методы организации труда! Кроме того нужна свежая талантливая идея, и она у меня есть! Будем красть фею! Нечисть вначале ничего не поняла, но приняв по стакану «Неф­тяной», дошла до консенсуса, взревела от восторга и принялась за дело. Около стола появился начальник экспедиции Юра Касьян, осмот­рел собравшуюся компанию орлиным взглядом и заявил: — Воды на кухне всего два ведра. Снега в снеготопке с гулькин нос. Желающие пройтись на снежник за снегом есть? Нет? Будем назначать добровольцев. Народ недовольно зашевелился, но спорить с Юрой не имело смысла, и добровольцы были определены из тех, кому в пещеру

479

Заповедник Сказок 2015

480

Избранное

еще не скоро. Парни, прихватив мешки и лопату, направились на снежник, а я продолжил свой сказ: Действуя организованно, с применением самых современных и рентабельных методов шантажа, угроз, обмана и предательства, нечисть загнала Фею в тёмный уголок между Индией и Австралией, связала по рукам и ногам смоляными веревками и доложила Пакости, что дело в шляпе. Пакость, ошалев от радости, объявила всех участвовавших в операции генералами, себя возвеличила до короля гранитных пещер и, возглавив ликующую процессию, поволокла драгоценную добычу в центр Земли. Там, на чудовищной глубине, в огромном зале Фею заперли в железоникелевой клетке и устроили такой праздник с плясками, что праматерик не выдержал. Потрясся, болезный, потрясся и лопнул по швам глубинных разломов. И поплыли обломки в разные стороны, оправдывая таким образом очень правдоподобную гипотезу образования материков. Сидят люди на своих обломках суши и очень им нехорошо. Туск­ лым и страшным стал мир без добрых чудес. Нет больше редкой, но большой удачи. Нет счастливого доброго смеха. И любви тоже нет. Ведь настоящая любовь — это тоже очень большое чудо. И даже надежда, совсем уж маленькое чудо, пропала в этом грустном мире. В общей тоске и печали не участвовала только одна компания. Не было у них этого в обычае. Мужики в команде подобрались, что надо: ростом велики, здоровьем удались, подраться не дураки. И хоть старшему стукнуло за пятьдесят, а младшему не больше шестнадцати были они не просто друзьями. Объединяло их великое братство искателей приключений и дальних странствий. Числом их было десять, собрались они по серьёзному поводу, поэтому жаренный телёнок и два бочонка доброго вина кончились быстро. Старший из братьев допил вино, перевернул корчагу, тяжело вздохнул и поторопил: — Кончай закусывать, мужики. Пора выходить. Сегодня у нас трудный день, — одел шлем и опустил забрало. Собирались как будто не торопясь, а получилось, что, не мешкая. И ушли в скалу. Огромными мечами из стали дедовской закалки врубались братья в камень, прикрываясь от осколков круг­лыми красными щитами. Могучими булавами разбивали богатыри гранитные глыбы и вминали их в стены. Пламя жадно рвалось к телу сквозь сказочные доспехи, чудовищное давление пыталось раздавить сердца в своих могучих объятиях, но отряд шёл упорно, круто, без остановок на перекуры.

Валерий Рогожников.

Сказка о нечисти

Очень быстро шли богатыри, но путь к центру Земли далёк и труден. Поэтому только глубокой ночью добрались братья в огромную гранитную пещеру в центре планеты, где после победных торжеств вповалку отдыхала нечисть. Очень уморилась. Даже самая главная Пакость не выдержала и уснула тяжёлым нечистым сном, уткнувшись небритой физиономией в блюдо с салатом. Осторожно переступая через рыбьи хвосты русалок, щупальца гарпий, длинные ноги Кощеев Бессмертных, братья добрались к клетке, взломали ее и, передавая из рук в руки сомлевшую от жары и не чистых запахов Фею, двинулись вверх по прорубленному тоннелю… От входа в Солдатскую раздался торжествующий свист, на поверхность выползли Петька и Толик Коврижные — братья из Полтавы. Им было поручено проверить телефонную связь от входа до трёхсотого метра. Место, где кабель коротил на землю, они нашли, изолировали и, прихватив на обратной дороге по мешку пустых консервных банок, явились миру довольные собой, как… Ну, в общем, довольные. Девицы тут же бросились к ним, обеспечили заботой и закуской, потом вернулись к столу и принялись тормошить меня опять. Продолжай, мол. Как ни торопились мужики, но дорога и усталость берут своё. Где-то между верхней и нижней мантией присели мужики передох­ нуть. Выпили крепко заваренного чая, закусили вяленой дыней и салом, перемотали портянки. В этих местах уже было немного прохладней — до поверхности рукой подать. Можно было слегка расслабиться, но вдруг из глубины планеты донёсся нарастающий грохот. Это самая главная Пакость, проснувшись из-за изжоги, обнаружила пропажу Феи. Рассвирепев, Пакость разжаловала всех своих генералов в рядовые и послала в погоню за богатырями. Прислушался к шуму старший брат и сплюнул от огорчения под ноги: — Не успеваем на поверхность, мужики. Устраивайтесь поудобней. Похоже, что мы здесь надолго. Парни переглянулись, подтянули ремни на доспехах, поправили каски и вытащили мечи из ножен.

— Фею наверх понесёшь ты, — обратился старший брат к младшему, — ей наши приключения будут утомительны. И не очень торопись, я думаю, что мы сможем продержаться достаточно долго. Когда младший из братьев вынес Фею из-под земли, ранняя заря только окрасила вершины гор в нежный розовый свет. По

481

Заповедник Сказок 2015

482

Художник Кирилл Корнеев

Избранное

Валерий Рогожников.

Сказка о нечисти

колено в утреннем тумане прошёл юноша шелковистой травой к лесному источнику, опустил свою драгоценную ношу на плащ и плеснул в лицо Феи холодной ключевой водой. Фея очнулась, привстала, оглянулась вокруг и спросила: — А где остальные братья?

— Отдыхают, скоро догонят, — так убедительно соврал парень, что Фея поверила ему и улетела по своим волшебным делам, которых много накопилось за время её отсутствия. А юноша набрал во флягу ключевой воды, последний раз взглянул на небо и ушёл в скалу. К братьям. С тех пор прошло много времени. Очень много. То там, то здесь страшно гудит земля, рушатся горы и сотрясаются континенты. Это в глубине планеты бьются насмерть братья. Они устали. Очень устали. Но они знают, что растёт смена, которая готовится к штурму глубин земли, и уже пройдены первых два километра. Парни уверены, что настанет время, когда на секретном полигоне команды богатырей займут свои места в титановых подземоходах, старший из братьев, проверив системы безопасности, поправит ларингофоны, даст отсчёт времени, нажмёт кнопку «Старт» и шепнёт в микрофон: — Сегодня у нас трудный день, мужики. Оваций не было. Обошлись коротким «Спасибо, Иваныч», и устроили разбор по поводу того, чем и как расплачиваться проигравшим спор. Я чувствовал себя опустошённым и прикидывал, где бы залечь в спячку минут на триста, но тут меня задержал одессит Витя Мацевич. Вид у него был слегка смущённым: — Если я вас правильно понял, то вы, Иваныч, всерьёз полагаете, что спелеология — путь к центру Земли.

— Я этого не говорил, но почему бы и нет? Прикинь, сколько из наших пришли в геологию? И не потому, что конкурсы на геологические факультеты меньше, а зарплата больше, чем у продавца мороженого. В наши времена конкурса в геологических вузах нет вообще, и безработных среди геологов хватает. Я полагаю, что парень, покувыркавшись лет пять в спелеологических путешествиях, твердо знает, что он хочет от геологии. Он уже прошёл первые километры вглубь Земли, и остались сущие пустяки.

— А стоит ли так калечиться? Что там, на огромной глубине, может пригодиться человеку?

— Не знаю. Может много всякого. А может и ничего. Но пока мы будем уходить за грань известного и доступного, не задавая себе вопрос «зачем», у нас есть шанс оставаться людьми.

483

Заповедник Сказок 2015

484

Избранное

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

шибка президента, — сказал Як, закуривая и на пару секунд снимая с руля обе руки. Машину как раз тряхнуло на выбоине, и Лёхино сердце пропустило удар — гнал Як быс­тро, а деревья были совсем рядом.

— Не президента, а резидента, — поправил Лёха. — Президент наш не ошибается.

— Так не наш, — хохотнул Як. — Наш-то конечно нет. Ихний. Буш.

— Это да, — протянул Лёха, чтобы что-то сказать, потому что, по правде, не знал о президенте Буше абсолютно ничего, равно как и о любом ином президенте. Дел у него и своих хватало, вот ещё политиками себе голову забивать.

— Вон поворот, — напомнил он. Як притормозил, они съехали с дороги на узкую разбитую грунтовку, запетляли по лесу, поднимая тучи пыли — мимо малинника, мимо горы мусора под знаком «Мусор не бросать» (какая-то зараза даже ржавую кровать умуд­ рилась притащить), мимо луга, где паслась соседская племенная корова.

— Этот что ли поворот? — сощурился Як. Последний раз он был на Лёхиной даче года два назад, когда встречали Пашку из армии. Три дня гуляли! Лёха чуть из своего железнодорожного техникума не вылетел.

— За домом ставь, — сказал Лёха. — И топчи аккуратнее, мать луку насадила, все выходные тут с Басей проторчала. Тяжёлый глухой лай напомнил ему про пакет в багажнике — мамка Басе наготовила костей, жил, ещё каких-то разносолов собачьих.

485

Заповедник Сказок 2015

486

Избранное

— Погоди, — сказал Яку. — Первым не заходи. Я вас познакомлю.

— Да мы ж знакомы.

— Ага, он тебя год не видел. Что, хочешь рискнуть, ему память проверить? Як не хотел, и вполне резонно — Бася был суровым метисом московской сторожевой и сенбернара и весил, наверное, больше, чем сам Лёха. Бася вспомнил Яка нормально, замотал тяжёлым хвостом, по-свойски прислонился к бедру, подставил голову почесать. Як засмеялся, присел бесстрашно перед полураскрытой огромной пастью, запустил пальцы в густую шерсть за ушами. Бася поднял лапу, положил ему на колено, язык вывалил, довольный. Яка вообще сильно любили и животные, и женщины. Животные всегда, с детства, а женщины начали класса с седьмого. Была в нём такая азиатская мордастая загадочность, как у Цоя. «Як» — потому что «якут», а вообще-то он был Паша Павлов. Но факт фактом — как бы он ни представлялся, девчонки всегда за ним табунами ходили.

— Ты бы, наверное, тоже бы Якута предпочла? — строго спрашивал Лёха, поднимаясь на локте и глядя в тёмные глаза.

— Я тебя люблю, Леша, — говорила Леночка, не моргая. — Никого нет лучше тебя. Лёха верил. Потом они одевались и шли в школу, садились за разные парты и весь день переглядывались. Но сомнение его никогда до конца не отпускало. Вот и Бася сейчас всем телом демонстрировал большую любовь к Яку, а настоящий хозяин стоял позабытый. Но Лёха разорвал пакет, запах пошёл, и Бася тут же вспомнил, помчался к нему, гремя цепью, выражая большую радость от встречи.

— Пакет с едой — залог любовного постоянства, — пробормотал Лёха. Якут рассмеялся, достал из пачки сигарету.

— Ничего, будет тебе постоянство. Ну а любовь не купишь, а у тебя есть. А вы не боитесь Басю тут оставлять? В Разгуляеве в прошлом году овчарку волки сожрали. На цепи-то даже с одним волком особо не побьёшься.

— Не, нормально, — отмахнулся Лёха. — То зимой было, оголодали. Сейчас им в лесу раздолье, вот попрутся они сюда, с Басей воевать. Бася с громким хрустом и без видимого усилия раскусил коровью голяшку, подтверждая, что со стороны волков это было бы очень опрометчиво.

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

— Иди в хату, — сказал Лёха. — Мать не запирает, когда тут Бася остаётся. Я сейчас. Як кивнул, затянулся сигаретой, направился в дом. Ну как дом — сарай с сортиром. Лёхин Производитель, пока в завязке был, собирался ставить хоромы, но успел только стены поднять, крышу мамка уже сама рубероидом крыла, Лёха с пацанами помогали, как могли. Лёха открыл заслонку подвала, поднял мешок, стоявший прямо у входа. Мешок был совсем лёгкий, легче пакета с Басиной едой, а ведь вмещал двух человек. Кости, конечно, только кости. Одежды не было — вся истлела, но когда их Лёха нашёл, у немца был шлем танковый, вполне ничего. Васёк в Питере его подреставрировал и сейчас продавал. Если получится, Лёхиных там баксов триста. Капля в море тех денег, которые ему были нужны, и копейки по сравнению с тем, что будет, если они найдут танк. Лёха зашел в дом, закашлялся — Як уже сильно накурил. Лёха не курил, ему почему-то не нравилось. И хорошо, потому что теперь Леночку нельзя было обкуривать, а ему и не надо. И при ребёнке нельзя курить, а он и не будет. Лёха собирался быть отличным отцом, надо было просто делать всё наоборот, чем делал его Производитель: не орать, не блудить, не пропивать все мозги и не быть безденежным лохом и неудачником. Лёха положил мешок на пол, присел, снял пластик, развернул рогожу. Як смотрел с тяжёлым грустным интересом, он с поисковиками никогда не ходил, а Лёха-то привычный, с восьмого класса.

— Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна. Но смерть сильней, — сказал Як тихо, и Лёху аж мороз пробрал от неожиданности, как будто распахнулось окошко в древнюю тьму, где клубились образы и тени, а Як стоял, строгий, весь в чёрном, и смотрел в бездну с обрыва. Но иллюзия тут же исчезла.

— Шекспир и племянники, — сказал Як. — Китс. Который из них танкист? Лёха показал на коричневый череп с остатками рыжеватых волос над проломленным затылком. Второй был совсем голый, почти белый, пары передних зубов не хватало. Может тоже танкист, а может и вообще из другого времени — тут по лесам кос­ тей много, а ни жетона, ни одежды не было.

— Я заявку отправил на обоих, — сказал он хрипловато, — немцы обычно в июне забирают своих и деньги переводят. Написал, что без жетона, но, похоже, они вместе были. Посмотрим. Если не возьмут, похороню в лесу.

487

Заповедник Сказок 2015

488

Избранное

Як кивнул, провёл рукой над костями. Лёха опять поёжился.

— Тебе что-нибудь нужно? Ну, для… камлания? — Лёха запнулся на мистическом слове, как будто сказал неловкую непристойность. — Я слышал, бубен нужен, у тебя есть, Як? А то у меня нет.

— Бубен у тебя есть, — спокойно сказал Як, расстёгивая куртку и доставая блокнот. — И если будешь мельтешить и суетиться, то ты в него получишь. Вот, тут я всё записал, две недели деда расспрашивал. Хотя я, конечно, не уверен, он заговаривается, всё время переходит на якутский. Саха тыыла, всё такое. Я его и не знаю почти. Говорил матери — не надо было его забирать в город, в квартиру. Как жил на природе, так бы и умер нормальным, но она упёртая, вся в него. Короче вот… Як разложил блокнот на столе, развернул пакет.

— Сперва надо кости этим порошком обсыпать. Потом ты вот это сожрёшь, а я читать буду из блокнота. С выражением. Ты прушки как, нормально переносишь? Или сильно колбасит?

— Нормально, — пробурчал Лёха. Прушки он не любил, подолгу от них отходил, и не физи­ чески, как некоторых полоскало, а на каком-то ином, глубинном уровне, которого у него обычно и не было вовсе. А от грибов он появлялся, выпячивался линзой увеличительного стекла, и под этой линзой он видел нелепого человека — Лёшу Арбузова со всей его жизнью, детством, школой, мамой, техникумом, работой, длинными волосатыми ногами, рыбалками, встречами и звонками Леночке, лесными вылазками с «Поиском», разговорами за жизнь под водку, вечными попытками заработать денег побольше… Человек, которого он видел, был не работящим муравьем под стеклом, а какой-то противной мелкой вошью на теле мироздания, и обычно Лёхе требовалось несколько недель, чтобы отойти от мысли, что это — он, забыть, какое отвращение к этому человеку приходило после поедания прушек. Но сейчас всё было иначе, не для куража, а потому что Лёхе срочно нужно было купить квартиру и жениться на Леночке.

— Ну а если всё правильно случится, то что тогда будет?

— В этом вопросе ясности у меня не возникло, — ответил Як безмятежно. — Либо этот, танкист, сюда войдёт из Нижнего Мира, либо ты туда прогуляешься. Спросишь его, в каком болоте он тут танк свой утопил. Понравишься — покажет. Дальше сам знаешь.

— Тимоха может у брата взять погранцовское подводное снаряжение, — вслух подумал Лёха. Як кивнул.

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

— И тогда Васёк выйдет по своим питерским каналам на покупателя. А дальше — смотря какой танк. Если «Тигр», да ещё и более-менее сохранный, то вам с Ленкой хватит на элитку в Питере, на хороший джип и на медовый месяц на Гавайях. Лёха кивал, зачарованный перспективой.

— А если не получится? — спросил он. Як пожал плечами.

— Тогда после свадьбы поедете на три дня в профилакторий «Железнодорожник» в Гаврилове. Жить будете у её родителей, не тащить же её с младенцем к твоей матери в финский дом без воды и туалета.

— Хватит, — сказал Лёха тихо.

— Ну, хватит так хватит, — согласился Як, высыпая порошок в стакан и подавая его Лёхе. Лёха налил воды, помешал, выпил в три глотка. Як ходил вокруг мешка с костями, глазами уткнувшись в блокнот, а правой рукой посыпая серый порошок из какой-то расписной солонки. В той же руке он держал сигарету, периодически затягиваясь. Порошок из солонки мешался с пеплом сигареты, падал вниз медленными хлопьями. Мистики и запредельности в происходящем было не больше, чем в тусовках ролевиков в Выборгском замке и их обсуждениях, как ковать мечи из железнодорожных рельс.

— Ыраах мастар костоллор. Ол кун кыра тыаллаах этэ, — Як читал из блокнота монотонно. Лёхе хотелось спросить, что это значит, но он боялся прервать ритуал. Да Як, скорее всего, и сам не знал. Як дочитал и докурил — не происходило абсолютно ничего. Лёха пожал плечами.

— Ни мертвяки не встают, ни прушки не вставляют, — прокомментировал он.

— Может, это и не прушки, — отмахнулся Як. — Может, батя нашёл мой тайник и на лисички поменял. Ты просто так просил, не смог тебе отказать. Надо ж было хоть попытаться…

— Ага, и десять процентов в случае успеха ты тоже от большой дружбы выторговал.

— Любовь любовью, война войной, — усмехнулся Як.

— Блин, а я, как дебил, фразы немецкие учил всю неделю. Цайген зи мир битте… ихь танк. Вот ты бы мне показал, Як?

— Ага, — рассеянно сказал Як, глядя в окно. Нашла туча, воздух потемнел. Бася заворчал во дворе. — Зря напрягался, кстати, в Нижнем Мире языков нет. Можно считать, что все порусски чешут. И люди, и звери.

489

Заповедник Сказок 2015

490

Избранное

— Может, если бы ты у деда поучился, получилось бы? — затосковал Лёха. Очень хотелось найти клад. Расставание с мечтой было болезненным, как и взгляд в вероятное будущее.

— Шаманство не в учении, — сказал Як, поглядывая за окно и выбивая из пачки очередную сигарету. — Оно в крови.

— Чего ты всё в окно смотришь? — забеспокоился Лёха. Як нахмурился, открыл рот ответить, но тут Бася зашёлся громким неистовым лаем. Лёха дёрнулся к двери, но встать не смог, ноги не слушались.

— Грибы всё-таки не подменили, — сказал он.

— И хорошо, — хохотнул Як. — У меня там, в тайнике, ещё кое-что спрятано, не хотелось бы батю развращать. Сиди, я пойду разберусь. Лёха слышал его шаги по крыльцу, рокот голоса, лязг цепи. Бася гавкнул ещё пару раз, потом заворчал, замолк. Стало тихо. И тишина продолжалась, продолжалась, продолжалась. Лёха опять дёрнулся встать — тело слушалось, как ни в чём не бывало. «Наверное ногу отсидел раньше», — подумал он. Толкнул дверь, сощурился. Туча ушла, солнце опять светило вовсю. Ни Яка, ни Басика во дворе не было. Цепь с порванным ошейником лежала в пыли у грядки с луком. В недоумении Лёха прошёл по участку, заглянул к соседям. Пчёлы тяжело жужжали у белого улья, на крыше сидела большая ворона и расклёвывала стык, зараза. Лёха повернулся к лесу и замер — на опушке стояла Леночка, смотрела на него, щурясь от солнца. На ней были джинсы и розовая футболка в чёрных цветах. Лёха бросился к ней.

— Привет, киса, — сказал он торопливо. — Ты как сюда добралась? Мы тут с Яком зависаем, он, по ходу, за Басей побежал, опять этот дурень с ошейника сорвался. Леночка смотрела на него своими тёмными глазами внимательно, не моргая.

— Лёша, — сказала она, — я знаю, что ты должен сделать. Тебе нужно найти дом, накормить птицу и наступить на тигра. Тогда всё будет хорошо. И ты станешь, кем родился. Она повернулась, не дожидаясь ответа, и пошла в лес. Лёха стоял огорошенный. Потом бросился догонять, перепрыгнул через упавший ствол, отыскал глазами розовое пятно. Догнал, зашагал рядом. Опустив глаза, увидел, что на Леночке розовые резиновые «лягушки», самая дурацкая обувь для леса — хуже, чем босиком. Он собирался было сказать ей об этом, но

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

она остановилась, села на валун, подняла на него глаза. Лёхе не хотелось над ней возвышаться каланчой, он тоже присел.

— Я очень тебя люблю, Лёша, — сказала она медленно. — И всегда буду. Ты мне как брат. У Лёхи засосало под ложечкой.

— Я выхожу замуж за Джари Хайкиннена, — сказала она. — Мы познакомились год назад, когда мы с мамой ездили в Финку на клубнику. Он внук хозяйки. Он ко мне приезжает раз в месяц, иногда два. Я с ним живу в гостинице. Тебе говорю, что езжу ухаживать за бабой Таней. А она умерла в прошлом году. Лёха сглотнул, голову сжимало плотным обручем, реальность рушилась.

— А ребёнок? — спросил он наконец.

— Я не знаю, — Леночка качнула головой. — Но скорее всего, не твой. Джари.

— А если я тест потребую на отцовство? Леночка завела глаза.

— Вот оно тебе надо, Лёша? Ну, даже если вдруг твой, какой ты отец, сам подумай. А нам с Джари судьбу поломаешь. Он меня так любит.

— И я люблю, — выдохнул Лёха, закрыв лицо руками. Жес­ ты, которые в кино и в книжках всегда казались ему преувеличенными, надуманными — да кто ж так делает! — оказались естественными реакциями тела, пытавшегося совладать с внезапной душевной болью.

— Любишь, так отпусти, — сказала Лена. — Не хочу быть бухгалтером ОАО «Делянка» Леной Арбузовой, а хочу быть домохозяйкой Хелен Хайкиннен. Растить детей и клубнику, путешествовать.

— Так это про деньги? — догадался Лёха. — Так у меня скоро… Я поэтому… Леночка помотала головой, грустно и окончательно.

— Не про деньги. Не только. Про то, какую я жизнь хочу, какую семью, кем хочу быть. Я из тебя выросла, Лёша. Думаю, и ты из меня вырос, только не признаёшься себе. Тебе просто так удобно, по накатанной. Лёха кусал губы, сердце рвалось, ошмётки падали в ледяную пустоту внутри. Леночка смотрела на него серьёзно и честно. Он вспомнил, как впервые поцеловал её, давно, в детстве, как укачивал её, рыдающую, когда умер её отец, как они гуляли и целовались ночи напролёт в Питере. Он поднял руку и погладил её по щеке. Кивнул. Не удержал всхлипа, пошёл от неё дальше в лес.

491

Заповедник Сказок 2015

492

Избранное

— Лёша, — позвала она ему вслед. Он обернулся.

— Беги! — закричала она, и тут рядом с Лёхой земля разорвалась, от сосны полетели щепки, а на поляну перед ним выехал танк. Танк был большой, зелёно-чёрный и пах смертью и болотом. Башня повернулась, дуло уставилось на Лёху круглой леденящей чернотой. Он инстинктивно нырнул с валуна, съехал по склону, помчался по дну оврага. Невозможность происходящего делала всё ещё страшнее. Крапива, разросшаяся на склоне, тут же исхлестала его лицо, шею, руки. Всем телом он чувствовал дрожь земли — тонны тяжёлого злого металла мчались за ним по лесу, круша кусты, треща молодыми деревьями. Танк на ходу выстрелил в склон перед Лёхой, воздух сжался и разжался, земля вздыбилась. Лёха полез из оврага, рассекая руки ежевикой, хватаясь за ветки, не чувствуя шипов. Впереди была Рыжая Горка, сюда они с мамкой осенью ходили за черникой. Тяжело дыша, Лёха полез по мшистым валунам. Он был уже почти на самом верху, когда снаряд разнёс в щепки большую сосну рядом с ним. Тяжёлая ветка стукнула его по затылку, острый сук вонзился над глазом, мир залило кровью. Застонав, Лёха упал на колени, почувствовал внутри дурную лёгкость, ткнулся мордой в лесной настил — рыжие сосновые иголки, щепки, молодые кус­тики черники. Напоследок почувствовал, как тело — тяжёлое, не его — покатилось куда-то вниз.

— Шшш, лежи спокойно, дядя Лёша, — послышался над ним детский голос. На лицо полилась холодная вода. Лёха приоткрыл глаза, удостоверился: она.

— Тебя же нет, ты утонула, — простонал он.

— Ну, утонула, — не стала спорить Наташка. — Это ещё не значит, что меня нет. Лёха с усилием подтянулся, сел.

— Я умер? — спросил он неуверенно. — Это Нижний Мир? Это меня Як сюда зафигачил?

— Нет. Да. Да, — закивала девочка. Лёха помнил её хорошо — дочка бабкиной соседки по даче, Лёха там всё лето после родительского развода проторчал. В лес ходили с пацанами, на озеро каждый день. Наташке было двенадцать, дитё дитём. Всё сидела с книжкой на скрипучих качелях в своём дворе. Когда Лёха выходил из дома с утра или окно открывал, начинала качаться и демонстративно читать. Тургеневская барышня, как же. Как Лёха метался в тот день, когда она не выплыла из озера! Нырял весь день, до посинения, всё казалось, что вот-вот найдёт, что она ему в руки дастся, не зря же столько недель по утрам

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

на качелях его ждала. Не нашёл, на второй день слёг с температурой. Леночка приезжала с ним сидеть, мамка отгулы брала. Лёха лежал в горячке и плакал, как маленький. Сел, покачиваясь, потрогал лицо — кожа везде была целая, глаз на месте. Боль ушла. Наташка смотрела на него внимательно, без улыбки. Хорошенькая, светловолосая, очень маленькая.

— Почему ты утонула? — задал он вопрос, который терзал его семь лет. Она пожала плечами.

— Ногу свело. Я коленку за день до этого о забор звезданула, аж в ушах зазвенело, но потом прошло. А в холодной воде там что-то щёлкнуло, и нога стала тяжёлая, мёртвая. Я запаниковала сразу, позвать не успела, воды наглоталась. А у дна там течение, родник ледяной. Бывает. Она огляделась, поёжилась.

— Давай, вставай, дядя Лёша, дальше тебя поведу. Пока нас Адольф на танке не догнал.

— Какой Адольф? — Лёха аж заикаться начал. — Ги-Гитлер что ли?

— Ну, конечно! — Наташка посмотрела с сарказмом. — Во всей Германии Гитлер единственный Адольф, как ты на всю Россию один Алексей. Они шагали вдоль озера, стараясь держаться за деревьями. Лёха отводил тяжёлые еловые лапы, придерживал их, чтобы девочку не хлестнуло.

— Куда идём-то? — спросил он. Наташа встретила его взгляд спокойно, не моргая, как до этого Леночка, только глаза были голубые, светлые. Тут же у Лёхи опять стиснуло сердце, и вдруг подумалось: «Если это всё не настоящее, то есть ли хоть слово правды в их разговоре? Есть ли на свете разлучник Джари? Или сидит сейчас Леночка на работе, думает о нём, Лёхе, об их ребёнке, выбирает свадебное платье из журнала?»

— Всё правда, — сказала Наташа. — Мы не настоящие, мы из твоей головы, но мы — правда. А идём мы, чтобы ты шаманом стал. Лёха остановился, как вкопанный.

— Чего? — сказал он.

— Айы Тойон, Творец Света, увидел с вершины Дерева Мира, что твоя душа находится между ветвей Древа, как и души всех будущих шаманов. Ну и плюс Як, когда читал, ошибок наделал. В общем, ты, дядя Лёша, в Нижнем Мире. И иначе как шаманом тебе отсюда не выйти.

— Но я же это… не якут, я русский, — запротестовал Лёха. — Як сказал, это всё только в крови. А я русский.

493

Заповедник Сказок 2015

494

Избранное

— Русский — в плечах широк, умом узкий, — пробормотала Наташа, потом кивнула. — Что ж, давай посмотрим в крови. Взяла его руку, поднесла к своему лицу и вдруг укусила за запястье белыми зубами, острыми, как ножи. Лёха заорал — боль пронзила такая, как будто вся кровь в каждом капилляре была под током.

— Не якут, русский, — сказала она, облизываясь. — А ещё — белорус, грузин, еврей, англичанин, чеченец, финн, узбек, украинец и — опа! — индиец! Его-то чего бедного сюда занесло? Дай-ка ещё! — Лёха не успел отдёрнуть, она снова схватила его руку, звенящая боль опять прошла по костям, в глазах потемнело, он застонал.

— А нет, не бедный, хороший, весёлый, счастливый индиец, — отрапортовала Наташка, вытирая окровавленные губы. — Вот тебе и раскладка по геному, дядя Лёша. Кровь мешается. Народы и их названия исчезают. Кровь остаётся. Айы Тойон, Повелитель Птиц, уже послал за тобой своего орла… Она посмотрела куда-то вбок и вдруг сильно толкнула Лёху. Он упал, свёз плечо о сосну, ощутил горячую волну воздуха, камень под Наташкой взорвался гранитно-кровавыми брызгами. Полоса её крови расцвела на Лёхиной футболке, когда-то белой, а теперь серо-зелёно-красной. Наташки больше не было, только отголосок в воздухе: «Беги!» Лёха побежал. Он падал, поднимался, перекатывался, перелезал через гранитные глыбы, поросшие мхом. Грудь горела огнём, ноги соскальзывали, в глазах плавали тёмные круги. Танк не отставал, перемалывал лес, мчался за Лёхой. Упав спиной к валуну, пытаясь перевести болезненное рваное дыхание, Лёха вдруг понял, что поскуливает от страха. Это было так унизительно и противно, что страх внезапно исчез. Появилось желание лучше умереть стоя, чем сидеть и дрожать, подвывая, как крыса за камнем. Он задышал ровнее, потом собрался внутри, поднялся и вышел из-за валуна прямо на танк. Тот остановился метрах в двадцати. Чернота дула смотрела ему прямо в глаза.

— Ну что, Адольф, — сказал Лёха тихо. — Стреляй. Цайген зи мир ихь танк, сволочь фашистская.

— Не выстрелит, — послышался глубокий голос. Лёха вздрогнул, повернулся. Из-за дерева показалась девушка, красивая, незнакомая, со строгим лицом. — Я не позволю. Давайте мы его обратно в болото затолкаем. Помогайте. Она медленно пошла на танк. Танк начал пятиться. Гусеницы не двигались — огромная машина просто отодвигалась,

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

с каждой секундой была всё меньше здесь, всё больше где-то ещё. Лёха вдруг понял, как именно надо надавить на восприятие в голове, чтобы столкнуть танк в болото. Он подошёл к девушке, встал с ней рядом. Она повернула голову, улыбнулась ему, как старому другу. Лёха надавил на танк, и тот, обрызгав камни ряской, исчез. Остался лишь тяжёлый запах мертвечины и затхлой воды. Лёха перевёл дух. Девушка отряхнула юбку, поправила короткие тёмные волосы и повернулась к нему.

— Анастасия Свиридова, — сказала она, протягивая ему открытую ладонь. Лёха в растерянности потряс её руку и тоже представился. Девушка почувствовала его удивление, смутилась.

— Я обычно сильно робею при первой встрече, — сказала она. — Поэтому держусь строго. Но вообще я весёлая, со мной хорошо, вот увидите, Алексей. Зовите меня Настей, ладно? И, может быть, перейдём сразу на «ты»? Учитывая, что мы, ну… будем близки. Лёха выглядел настолько ошеломлённым, что Настя рассмеялась.

— Посмотри в небо, Алексей. Лёха послушно задрал голову. Небо наливалось вечерним светом, облаков почти не было, а далеко над лесом кружила большая птица.

— Это орёл, — сказала Настя. — Великий орёл Айы Тойона. Он прилетел за тобой, чтобы отнести к Центру Мира, к вершине Берёзы, — она плавно повела рукой, лицо её мечтательно светилось. — Когда Айы Тойон сотворил шамана, он посадил в своей небесной усадьбе берёзу с восемью ветвями, на которых вили гнёзда дети Творца… Лёха закашлялся, Настя отвела глаза от неба, взяла его за руку.

— Я — твоя айя, — сказала она нежно. — Твоя жена в нижнем мире. Пойдём ужинать. Нужно, чтобы ты здесь поел. — Она снова взглянула на птицу в небе, вздохнула. — Затем, что ветру и орлу и сердцу девы нет закона… — усмехаясь, она потёрла вис­ ки. — Угадай, что я в школе преподавала?

— Эээ… — Лёха мучительно пытался вспомнить, откуда строчки и почему они кажутся такими знакомыми. — Историю?

— Неуч! — Настя рассмеялась, потянула его за собой. — Пойдём, пойдём, мой муж, в наш дом-на-холме. Там горит огонь в очаге, накрыт стол, и расстелено ложе. Ну, давай же, Алексей,

495

Заповедник Сказок 2015

496

Избранное

перестань упираться. А то я Адольфа опять из болота выпущу, будешь по лесу от него бегать. А он своё дело знает, это он просто пристреливался. Он наводчик знатный, у него даже медаль была. Лёха шёл за ней, как во сне. Обогнули холм, пошли вверх. Лес и выглядел и ощущался вполне себе обычно, как сотни раз в Лёхиной жизни, отчего дикость происходящего усугублялась многократно. Муж? Орёл? Адольф? Сердце девы?

— Комаров нет, — сказал он зачем-то вслух. — Тут обычно от них аж воздух звенит, болото близко.

— Здесь нет, — кивнула Настя. — А были, да, помню. Мы сюда с отцом за черникой ходили. На болоте клюква по осени хорошая.

— Так ты… здешняя?

— Отсюда, — рассмеялась девушка. — Отучилась в Ленинграде, преподавала в Рощине. Русский, литература. Комсомолка. Всё тогда таким важным казалось… А вот и пришли. Дом был деревянный, старый, пах мхом и вкусным дымом. Всё в нём было очень просто, и еда на столе простая — сыр, яблоки, печёная рыба, хлеб. Лёха сидел на лавке за столом, Нас­ тя — напротив. Оторвал горбушку, откусил. Было вкусно, хотя голода он и не чувствовал.

— Ты ешь не от голода, — сказала Настя. — Ты здесь закрепляешься, связываешь себя с этим миром.

— Зачем? — спросил Лёха. Зачем он миру, этому или какому-либо ещё? Он — ничто, никто, оставили бы уж лучше в покое.

— Чтобы исцелять мир, как положено шаману, — сказала Настя. — И начать с себя. Тут я могла бы удариться в цитаты, но что же я тебя буду ими бомбардировать, если ты их совсем не знаешь? Она поднялась убрать со стола, Лёха смотрел на Настю, отмечая, какая она красивая, и старался не думать о том, что поднималось в душе, и о том, что предполагалось под словом «жена».

— Ты давно здесь? — спросил он, наконец. — И вообще… как?

— Давно, — улыбнулась Настя, будто бы и не ему, а так, своим мыслям. — Наши наступали. Адольф и Франц зашли в школу с оружием, меня с собой забрали дорогу показывать. Надеялись вырваться из окружения. Я всё с духом собиралась, хотела их в болото завести, в голове Глинка играл. На Лёхин недоумевающий взгляд закатила глаза: — «Иван Сусанин», балда. Но Адольф меня так глазами ел, что я никак не могла момент выбрать. А тут уже и стемнело, они

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

497

Художник Кирилл Корнеев

Заповедник Сказок 2015

498

Избранное

решили заночевать в лесу. Я ночью из верёвок выбралась, стала решать — убежать самой, или попытаться их убить. Потом как подумала обо всём, что за последние годы пережить довелось, и сомнений не осталось — сразу потянулась за булыжником. И который ко мне ближе спал, тому и приложила что было сил в затылок, кость треснула, как глиняный горшок… Настя закусила губы, замолчала. Лёха пересел к ней, обнял дрожащие плечи, ему мучительно захотелось защитить её, убрать боль, изменить прошлое. Она погладила его по коленке и глухо продолжила.

— Он долго умирал, мучился. Мутер свою звал, метался. Я сначала радовалась, думала — вот тебе за СССР и за меня лично, тварь фашистская. Сидела злая, а страдание его всё не кончалось, а радость мести во мне дошла до какой-то высшей точки и вдруг исчезла, как и не было. Каждый стон его стал как ушат кипятка на голову, уже что угодно бы сделала, чтобы это кончилось. А Адольф метался по поляне, как зверь по клетке. Меня избил сильно, пару зубов вышиб, глаз рассёк. Если честно, то я даже и обрадовалась боли, вроде как кровью она с меня часть вины смыла. А потом он закричал в небо, как безумный, пистолет выхватил и нас обоих застрелил. Сначала Франца двумя патронами, я только успела дух перевести, что утихли стоны, а тут он и меня. Лёхе стало так пронзительно, мучительно жалко эту хорошую, добрую девчонку, что он, казалось, всего себя отдал бы, чтобы ей перестало быть больно и чтобы больше так не было никогда.

— Люблю тебя, — сказала она горячо. — Ты будешь моим мужем, а я буду твоей женой. Я дам тебе дýхов, которые будут помогать тебе в искусстве исцеления, я научу тебя и буду с тобой. Иди ко мне. И он пришёл к ней, и она была жаркой темнотой и любила его так, как он и представить себе не мог. Позже он гладил её волосы и смотрел на деревянный потолок, освещённый пламенем очага.

— Так эти… кости, которые я нарыл… Это Франц с Адольфом? — спросил он, и следом вырвался вопрос, терзавший его столько недель: — А где же танк?

— В болоте, — сказала Настя вполголоса. — Вместе с Адольфом. Адольф нас тогда ветками закидал там, на поляне, да сам далеко не уехал. Я его стерегу, из болота не пускаю, иногда только вырывается ненадолго. А Франца давно отпустила. Он, знаешь, вообще не хотел на войну идти. Был очень сильно влюблён в девочку-еврейку с соседней улицы.

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

Лёха приподнялся, сел, всмотрелся в неё — гладкая кожа, ласковые руки, живое лицо.

— Так это ты там, у меня в мешке? — сипло спросил он.

— Нет, — она прижалась горячим шёлковым телом, — я здесь, вот она я. Там только кости, Лёшенька. Только кости. Он коснулся её тонкого плеча, и нежность, какой он никогда не знал до этого, поднялась из глубины души, глаза обожгло слезами, дышать стало трудно. Он потянул Настю к себе, потянулся к ней сам — всем собой, всем, что он был. Она засмеялась, коснулась его лица, и нежность была как волна, несущая его сквозь раскалённый воздух, потом она накрыла его с головой, стала невыносимой, как боль. И вдруг, открыв глаза, он понял, что летит. Огромная птица, Орёл Айы Тойона, нёс его над холодной чернотой небытия, вверх, вверх, туда, где тепло, где жизнь и любовь имеют смысл. Но вдруг огромные крылья пропустили удар. Через секунду падения птица выправилась, изогнув голову, посмотрела на него, и Лёха понял, что летит она из последних сил, что ей не справиться с подъёмом. Он вспомнил, как замирало в восторженном ужасе его маленькое сердце, когда мама читала сказку про то, как Иван-Царевич, летя на птице Рок, отрезал куски мяса от бедра и кидал их в голодный клюв — лишь бы долететь. Когда летишь на птице, а внизу ледяная смерть, то кормить её приходится собой. Потому что больше нечем. И Лёха отсекал куски себя — что легко отходило, а что приходилось и отрывать с хрустом, с хрипом, с муками, с кровью. Бросал куски птице и нёсся, нёсся вверх. Он скормил птице всего себя, казалось, его совсем не осталось. Но нет, осталось! На самом дне были любовь и жалость, желание помочь, вернуть, вымыть страдание из палитры мира. Маленький сероглазый мальчик рыдал на остановке над сбитой автобусом блохастой собакой, которая билась, билась в агонии и никак не затихала. И этого чувства было так много, что оно разлилось по Вселенной мощным потоком, осветило каждый уголок, и стало тепло, и Космическая Берёза закачала восемью ветвями и зацвела повесеннему, и в гнёздах своих смеялись и щебетали Дети Творца. И Лёха понял, что не птица Рух несёт его вверх, а он сам летит на мощных крыльях, летит сам к себе, потому что Айы Тойон — часть его, Лёхи Арбузова, а вместе они — часть Творца.

— Я — есть, — прошептал Лёха, и Вселенная остановилась и замерла, прекратила пульсировать и расширяться. Он стоял в лесу, у сосны, на тёмной подушке мха.

499

Заповедник Сказок 2015

500

Избранное

— Ещё три шага, и станешь шаманом, — сказала Настя, его возлюбленная айя. Белое лицо, синие глаза, а губы — распухшие от поцелуев. Она стояла рядом и улыбалась. — Через пять шагов выйдешь в Средний Мир. А ещё через два сильно об этом пожалеешь.

— А ты? — спросил он. Она пожала плечами.

— А я от тебя уже никуда не денусь. Иди. Лёха пошёл по мягкому, пружинящему мху. Один, два, три… — голова очистилась, сердце забилось ровнее. Четыре, пять… — воздух вокруг зазвенел комарами, в лицо подул ветер. Шесть, семь… — кочка под ногой предательски провалилась, и Лёха всем своим весом ухнул в болото, погрузился в вонючую густую жижу с головой, вынырнул, отчаянно забился. Ухватиться было не за что, кочки не держали, разваливались под руками, комары взмывали с них, яростно звеня. Лёха наглотался грязи, почувствовал верную близость смерти, подумал о Наташке, о том, как она тонула в озере. Мысль о ней внезапно принесла все воспоминания целиком. Лёха перестал барахтаться, как щенок, а вместо этого, когда голова оказалась над поверхностью, глубоко вдохнул, закрыл глаза и стал, как тогда, у болота, раскручивать реальность в голове. Надавил, перетянул, отодвинул смерть, поставил точку с запятой. И его нога нашла опору под водой — широкую, надёжную, крепкую. Он поднялся, тяжело дыша и отплевываясь. С громким лаем из-за деревьев выскочил Бася. Следом, задыхаясь, то и дело хватаясь за бок, бежал Як.

—Лёха! Лёха, ты как? — повторял он снова и снова, сгибаясь пополам и пытаясь поймать дыхание. Лёха видел, что он весь дрожит, и слёзы блестят на глазах. — Лёха, ты там нормально стоишь? Вглубь не затягивает? Господи, мы ж тебя третий день ищем… щас отдышусь, наберу — тут и погранцы, и наши все… мать твоя уже… сам понимаешь. Лёха, ну скажи хоть чтонибудь… Ты чего? По шею в болоте, на башне утонувшего танка, стоял шаман Алексей Витальевич Арбузов и смеялся.

Ольга Рэйн

Путь Деркето

И старалась она доплеснуть до луны серебристую пену волны.

арица покидала мир. Её огромное тело уже не двигалось, взор остановившихся синих глаз был устремлён далеко вверх, туда, где поверхность Океана пронзали солнечные лучи. Подданные Царицы подплывали, прижимались трепещущими губами к перепонкам её рук, к обмякшим плечам, к бессильно повисшим плавникам. Разбирали на пряди её длинные зелёные волосы, нежно прикасались к едва подвижным жабрам. Прощались. Глаза многих были красны от горя. Царицу любили, она была очень сильной, гораздо сильнее тех, что были до неё. Она укрепила Скалу, возвела загоны для рыбы, помогла поднять из бездны множество вещей из канувшего в пучину города Ремисэ — артефакты, оружие и машины. Сейчас всем этим занимались учёные: одни пытались разобраться, другие — вспомнить. А главное, она оставляла после себя двенадцать Детей — столько не удавалось ни одной Царице уже много-много десятков лет. В старых легендах Детей всегда было много: каждый год сотни и тысячи юных голосов звенели среди белых мраморных стен, молодые плавники рассекали воду просторных аллей, всюду звучал смех. Да, раньше было много смеха. Юные смеются легко, радуются себе, миру, друг другу. Смех, радость и жажда жизни закручиваются солнечными водоворотами и тёплыми течениями несут народ Миима в будущее, туда, где все будут лучше, свободнее, сильнее…

501

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Легенды канули в бездну вместе с молодым смехом, величественными городами, могучей силой и блестящим будущим. Миима, Плывущие, были древним народом. Царицы их стали слабы и уже не могли поправить изменившуюся планету, перестали оставлять достаточно Детей. Род Плывущих ещё длился, но из года в год выцветали краски, истончалась раса, усиливалось уныние от обрушившей их жизнь беды. Всего несколько тысяч их осталось теперь на осколках цивилизации, некогда построенной миллионами. Каждые три года одна из девочек, как и прежде, становилась Царицей, обменивая собственное бессмертие на силу, а силу — на благополучие для своего народа. И всегда находился муж, готовый стрелой из гарпуна выстрелить собою в будущее, слиться с нею, породить Детей и умереть ради продления рода Миима. Пока были эти самоотверженные, были и Плывущие. И была надежда.

***

502

Дерке сидела на слишком большой для неё стулке, выточенной из коралла. Синего, как глаза её умирающей матери.

— Ей ещё больно? — спросил Оанес, Великий Везир, Первый из Семи.

— Нет, — сказала Дерке. — Ей уже хорошо. Спокойно. Она нами довольна. Особенно мной. Оанес кивнул, погладил девочку по длинным, редкого багрового оттенка волосам, задержал в пальцах шёлковые пряди.

— Конечно, тобой, Дерке. Таких, как ты, я много лет не видел. Такие, как ты, были давно, до Сдвига. Удивительно, что в наши угасающие времена ей и твоему отцу удалось создать такую, как ты. Оанес держал в руках один из предметов, поднятых из безд­ ны. Со знанием дела нажал на едва приметную круглую выпуклость — внутри что-то щёлкнуло, засветилось зелёным, и предмет начал раскладываться в трубку, состоящую из нескольких частей разной толщины.

— Это древний прибор для чтения небосвода, — объяснил он. — Поднимемся на поверхность и простимся с Царицей. Будет ночь, и будут звёзды.

— Что такое звёзды? — спросила Дерке. Оанес сложил трубу.

— Солнца других миров, — сказал он. — Если ты закроешь глаза и о них подумаешь, то вспомнишь и поймёшь.

Ольга Рэйн

Путь Деркето

Дерке послушно закрыла глаза — ничего не вспоминалось. Разве что темнота и покой. До того, как толчок изнутри «Пора!» заставил её тело выгнуться, забиться, разорвать тесную оболочку икринки, было ровно так же.

— Не помню звёзд, — сказала она, открывая глаза. — Помню темноту, тепло, любовь мамы, голос отца. И ещё — нам пели. И ты пел! Оанес усмехнулся.

— Да, у меня очень запоминающийся голос. Каждый раз, когда я пою, в меня бросают различные предметы. Иногда попадают. По своей воле я бы не стал вас так терзать, но это обязанность Везиров — петь нерождённым Детям. А они туго спелёнаты в икринках и ничем в меня бросить не могут. Дерке рассмеялась.

— Я помню, мне нравились твои песни. Спой мне! Я не буду в тебя ничем бросать… даже этими непонятными предметами… Она подняла прозрачный диск размером с её руку. И ей вдруг показалось, что она вот-вот поймёт, что он такое и что с ним можно делать.

— Темны воды будущего, А в небе звёзды Сияют глазами Парящих, Мой плавник разрезает воду, Я не знаю, куда я плыву, Но я верю, что свет впереди…

— Свет! — внезапно сказала Дерке, дважды сжимая диск. Диск засветился мягким белым сиянием: сначала слабым, потом всё ярче, и вот уже вся пещера заполнилась светом. Юная Дерке видела каждую деталь цветных мозаик на потолке, связки книг на стенах, радостное удивление на прекрасном лице Оанеса. Дерке знала — он сам сочинил эту песню. Только что, для неё.

— Сколько тебе лет? — спросила она тихо.

— Сто семьдесят девять, — ответил он.

— А сколько живут Царицы?

— Три года, Дерке. Всего три года.

— А если я не стану Царицей? И никто не станет? Оанес вздохнул и отвернулся к окну.

— Тогда никто не умрёт. Но никто и не родится. Никогда. Все мы будем жить долго-предолго. Но без будущего. Рано или поздно нас не станет. Мы будем погребены в обвалах наших руин, побеждены в схватках с животными, раздавлены

503

Заповедник Сказок 2015

Избранное

бесцельностью жизни, которая может только длиться, но никогда не сможет продолжиться. Он повернулся к девочке. Глаза его были печально-красными.

— Необязательно ты, — сказал он. — У тебя семеро сестёр… Дерке смотрела ему в лицо, но слушала не его.

— Мама… — сказала она. — Нам пора к ней.

***

504

Сквозь толщу тёмной воды процессия медленно двигалась вверх. Тело Царицы было огромным и тяжёлым, у неё уже не было силы двигаться самой. Сотни Плывущих тянули её к поверхности в ритуальной сети, сплетённой из мягких водорослей. Ещё несколько сотен, вооруженные, охраняли процессию — сверху, снизу и кольцом. На этот раз, прежде чем отправиться в путь, Оанес приказал пересмотреть тюки с новообретёнными артефактами, выбрал все световые диски, научил всех ими пользоваться и раздал воинам. То здесь, то там из рук воина бил луч белого света, выхватывая из глубинного мрака то гигантскую оскаленную морду óлфина, то щупальца скуда, то пасть óкулы в кольце невероятно мерзких чёрных глаз. Воины пару раз применяли гарпуны, но в целом яркого света было достаточно, чтобы отпугнуть кровожадных хищников. Дерке плыла вместе с остальными Детьми. Между собой они не разговаривали — каждый из них был занят разговором с Мамой — последние слова, любовь, напутствие. Царицы не уходят насовсем. Тело, истраченное на Детей, опустошённое буйством Силы, будет колыхаться на поверхности Океана, ожидая восхода. Когда же взойдёт солнце, оно превратится в багровую пену, растворится в мире, вольётся в Океан, останется его частью. Но Океан огромен, он куда больше Мамы, её станет не слышно.

— Любимая моя, — сознание Дерке ловило слова Мамы. — Ты — самое лучшее, самое важное, что мне удалось сделать за всю жизнь. Ты — наше последнее творение, младшая дочь, морская Царевна. Ты — наш последний, отчаянный рывок в будущее, мой и твоего отца. Я не могу объяснить тебе, как туда попасть, не могу показать дорогу. Могу лишь сказать, что у тебя хватит силы пройти любой путь. Если станешь Царицей — ты будешь великой царицей. Если станешь везирой, охотницей, охранительницей, ткачихой — кем угодно, во всяком деле ты будешь несравненна и прекрасна. Проживешь ли ты сто тысяч лет или умрёшь завтра от укуса мероны — ты уже

Ольга Рэйн

Путь Деркето

была, уже осветила собою наш народ, уже оставила след. Следуй своему сердцу. Я ухожу, вот уже совсем ухожу, я растворяюсь в Мире, а вместе со мной — моя любовь. Мир огромен, и моя любовь к тебе станет его частью. Мир любит тебя, Дерке. Помни об этом. Помни…

*** — Дай мне посмотреть, — попросила Дерке. Оанес неохотно оторвался от прибора и протянул ей древний телескоп. Девочка припала к окуляру, обвела трубой небо. Звёзды поразили воображение Дерке. Вселенная была бескрайней и прекрасной превыше любых слов. Дерке вспомнила, что такое звёзды, вспомнила, как вращается её планета — вторая от Солнца, белого карлика спиральной галактики. Она вспомнила, что случилось с её зелёной планетой двести лет назад, когда гигантский астероид ударил в Океан, и вода вскипела и встала до неба, и твердь погрузилась в бездну, и мир охватила тьма, и была долгая-предолгая ночь, и было утро, наставшее уже в новом мире. Течения в океане неслись в бездну реками крови Плывущих, а с неба дождём лилась кровь Парящих…

— Ты ли это? — раздался рядом щёлкающий голос. Дерке повернула голову. Парящий был совсем небольшой, чуть крупнее её плавника. Когда Суша ушла под воду, над поверхностью Океана остались Столпы — вершины самых высоких гор. Теперь Парящие гнездились там, в немыслимой тесноте, в чудовищных лишениях. Но они выживали. Они соединялись в семьи, любили друг друга и обменивались клетками своих тел, и каждый год новые птенцы взмывали в небо.

— Я ли? — спросила Дерке. Парящий подлетел ближе. У него были большие глаза и острый клюв. В темноте было не различить цвета его перьев.

— Ты — она? — спросил Парящий. Его голос отражался от воды металлическим звоном. Дерке протянула ему руку. Парящий сел на запястье, тут же клюнул, пробивая крепкую кожу, пронзая Дерке острой болью. Защёлкал клювом, сглатывая кап­лю крови, орошая ею нёбо.

— Да, я узнал тебя, — защебетал он. — Мы предвидели тебя, мы ждали. Мы смотрели в будущее. Взгляни в небо, Великая Царица. Посмотри на огни в чёрной пустоте. Их свет летит к нам много лет. Некоторых из них уже нет, они вспыхнули, перегорели и вывернулись наизнанку, но мы ещё долго будем

505

Заповедник Сказок 2015

Избранное

видеть их свет. Потому что свет — часть оболочки мира, у него есть скорость, свой закон и свой предел. У тебя, у твоей страсти, у твоего сознания предела нет. Мысль мгновенна. Посмотри на звёзды. Отыщи среди них жизнь, пойми её, впусти в себя. Дерке подняла к глазам прибор Оанеса. Парящий раздражённо зашипел, вспрыгнул ей на плечо, опять больно клюнул.

— Не так! Смотри не глазами. Смотри сердцем.

— Смотри сердцем, — откликнулась в голове Мама, и Океан вздохнул набежавшей шальной волной. Дерке заметалась глазами по небосводу, уже слегка бледнеющему: над горизонтом востока зарождалось предчувствие скорого света. Взгляд вдруг сам собой остановился на неприметной жёлтой звёздочке в созвездии Óкулы, у самого хвоста. Она смот­рела в её дрожащий ореол и понимала, что прямо сейчас…

506

Дерке была потрясена. Она видела их, видела и чувствовала то же, что они — похожие на народ Миима, но сухопутные, вдыхающие воздух. Мужчины сидели у бивачных костров, женщины склонялись над колыбелями, дети смеялись, бегали, играли, умирали от лихорадки, пели, рисовали на песке. Сонм жизней промелькнул перед ней стремительными образами, яркими воспоминаниями о том, что было не здесь и не с нею.

— Древние Миима умели читать звёзды, — грустно сказал Парящий, всё ещё сидевший на её плече. — Они видели жизнь в бесконечности, они вбирали её в себя, любили её — непохожую, разную, любую. Понимая иные миры, они умножали свою силу. Мы, Раави, смотрели для них в прошлое и будущее. Дыхание их Цариц живительным ветром проходило по планете, и стаи Парящих взмывали над своими городами, радуясь и кувыркаясь в тёплых потоках, и деревья качали ветками, роняя в воду сладкие плоды. Дети Миима ловили их и смеялись… — он волнения он заливисто пощёлкал клювом.

— Это было давно, Царевна, — сказал он, вдруг загрус­ тив. — Теперь это не имеет значения.

— Кто ты? — спросила Дерке. Парящий перелетел с плеча на запястье и посмотрел на неё, склонив голову.

— Меня зовут Риик-Ра. Мы больше не увидимся. С тех пор, как мир изменился, Раави не переживают зиму. Мы вьём гнёзда из тугих морских трав. В немыслимой тесноте наших скал мы укутываем в них яйца. С первыми холодами мы запечатываем гнёзда своими телами и умираем. Весной новое

Ольга Рэйн

Путь Деркето

поколение разбивает скорлупу и вылезает в мир, раздвигая наши обветрен­ные кости и растрёпанные перья. С ними великий дар нашей расы — они смотрят в прошлое и видят, как мы их любили и тосковали по ним. Мы перед смертью — смотрим и видим, как они любят нас и тоскуют по нам в будущем. Так мы выживаем, из года в год, пролетая по тонкой струне любви над морем скорби и смерти.

— Прощай, Риик-Ра, — сказала Дерке, поднимая руку. Лёгкое тело Парящего взмыло с её ладони в небо, наполняющееся пурпурным рассветом.

— Прощай, Дерке, — сказала Мама, и в её голосе девочке послышался также ещё один отзвук — её отца. Эхо умолкшего эха, отражение отражения. Солнце взошло. Миима запели в воде, Раави вторили им в небесах. Тело Царицы вскипело на свету, стало пеной, разошлось по поверхности океана.

— Так проходит Атарге, Царица Морская, а с нею Даарис, — провозгласил Оанес. — Пусть души их всегда слышатся в течениях Океана.

*** В году было шесть сезонов, они считались от зимы, когда поверхность Океана застывала коркой льда, а обитатели солнечного слоя воды уходили в глубину или умирали. Дерке ёжилась, представляя себе застывшую ледяную пустыню размером с планету, с заметёнными снегом Столпами, покрытыми замёрзшими телами Парящих. Вода становилась холоднее с каждым днём, и Миима торопились убрать урожай тугих маслянистых ругцов и круглых бырлок до того, как холод придаст им ядовитую горечь. Дети играли в высоких залах Скалы. Снаружи, за пределами обжитой воды, было опасно: подстерегали хищники. Охранителей не хватало, а óкулы и óлфины, чувствуя приближение холодных сезонов, торопились нагулять жир, нападали агрессивно и нагло. Были раненые, их лечили в пещере лазарета. Дерке, её сестры и братья помогали, учились работать с ранами, меняли повязки. Дети помнили многое, что было до них, но не всё. К воспоминаниям матери и отца они могли обратиться легко, но чем дальше в память предков они пытались заглянуть, тем путанее были картинки, образы и слова. Однако однажды, держа сосуд с бинтами для лекаря, который обрабатывал раны от óкульих зубов

507

Заповедник Сказок 2015

508

Избранное

охранительнице с волосами, багровыми, как у неё самой, Дерке вспомнила совершенно отчётливо, что когда-то всё было не так. Огромные генераторы вырабатывали энергию, свет заливал улицы городов, в красивых зданиях было тепло, фильтры очищали воду, а та, чью память уловила Дерке, смотрела в гладкую светящуюся панель, улыбалась и разговаривала с кем-то, кто был далеко, на другой стороне планеты. Это было давно. Теперь, как сказал тот обречённый Парящий, это не имело никакого значения. Раненная óкулой воительница тряслась от озноба, согреть её было невозможно, и через три дня она умерла. Зубы óкулы выделяют парализующий яд, справиться с которым могут не все. Дерке и её братья и сестры спали вместе, в одной пещере. Дети согревались, прильнув друг к дружке, их длинные волосы переплетались в слабом течении пещеры. Засыпая, они пели. Иногда взрослые приплывали послушать, и глаза их краснели от сильных чувств. Когда среди них был Оанес, сонной Дерке казалось, что он смотрел только на неё.

— Звезда, про которую ты спрашивала, это жёлтое солнце, свет от которого летит к нам чуть больше нашего года, — сказал Оанес, выныривая из лабиринта огромных книг. — На третьем из его миров есть жизнь. Была ещё на четвёртом, но больше нет.

— Почему? — спросила Дерке.

— Потому что миры меняются, — Оанес повёл рукой, очевидно, имея в виду планету вокруг. — Иногда необратимо. И несов­ местимо с продолжением жизни.

— Расскажи мне, — попросила Дерке, устраиваясь более удобно. Она росла быстро, стулка была ей уже почти по размеру.

— О том мире?

— О том. И об этом. Раньше. Ты помнишь? Оанес кивнул.

— Тот мир очень быстрый. Планета кружит вокруг своей звезды в сотни раз быстрее нашей. Многие её обитатели устроены почти как мы, но с одним странным отличием — их клетки стареют, тела дряхлеют и скоро, совсем скоро, все они умирают. Смерть для всего живого в том мире — не случайность, а необходимость, встроенная в их тела, в саму структуру их плоти.

— Как у меня, — сказала Дерке. Оанес всплеснул руками, ударил хвостом, книги разлетелись по всей пещере. Дерке знала, что сейчас он будет горячо спорить, поэтому бросилась к нему и приложила руку к его губам.

Ольга Рэйн

Путь Деркето

— Не надо, — сказала она. — Ты же понимаешь, что это буду я. — Оанес смотрел на неё в упор. Его глаза быстро краснели. Дерке пожалела о своём порыве. — Теперь расскажи мне о нашем мире, — попросила она, убирая руку. — Каким он был.

— У нас был свет, — медленно сказал Оанес. — Мы управляли стихиями. У нас были машины, знания, энергия. Города были по всей планете — как правило, неглубоко и близко к суше. Сейчас мы живём на окраинных руинах одного из некогда самых величественных, Ремисэ. Раньше это было дно тёплого голубого моря, лежавшего в полукольце самого большого из островов, принадлежавших Парящим. Воздух и вода были сладкими, потому что остров был покрыт деревьями, и их листья струились кислородом, насыщали им планету. Сейчас цикл, конечно, нарушен, кислорода едва достаточно для дыхания, мы выживаем, но… Оанес говорил, и перед глазами Дерке вставали стройные башни, верхушки которых поднимались над искрящейся поверхностью, счастливые Миима с лентами в волосах, живущие в тепле и безопасности, занятые искусством, изобретениями, обустройством мира, в котором будущее их народа было светлым и прекрасным. Оанес отнес её, уснувшую, в детскую пещеру, где уже спали остальные, тихо напевая во сне, и долго смотрел на прижавшихся друг к другу Детей. Повернувшись, заметил ещё двоих Везиров, тоже наблюдавших за ними от стены.

— Они так прекрасны, — сказала беловолосая Атарге. — Жаль, что они растут так быстро.

— Я думаю, следующей Царицей станет Дерке, — заметил Рамес. — Такая красивая девочка, давно такие не рождались. Жаль… Оанес, нас ждёт важное обсуждение — как мы будем распределять урожай бырлок, если хранилища полупусты и до весны их явно не хватит…

*** Прошёл год. Повзрослевшая Дерке подплыла к Вратам Безд­ ны. Трое из её сестёр и братьев были рядом, смотрели вниз, в темноту. Чуть позади держались опытные ныряльщики, вполголоса переговариваясь и посмеиваясь над новичками.

— Держаться всем вместе, — наставляла Атарге, Третья из Семи. До того, как стать Везирой, она много лет водила в Бездну отряды ныряльщиков — их трудами в Скалу было доставлено множество книг, оружия и артефактов. Сегодня она снова вела

509

Заповедник Сказок 2015

510

Избранное

группу — новички, едва перешагнувшие порог взросления, хотели попробовать свои силы.

— Ты уверена? — опять спросил Немис, любимый брат Дерке. — Зачем тебе? У тебя же в лазарете всё так хорошо получается. Дерке упрямо передёрнула плечами. Как она могла объяснить ему, что времени было так мало — до церемонии Воцарения оставалось всего полгода — а попробовать себя хотелось во всём, ухватить как можно больше жизни, разной, разной… Они спускались вниз очень долго. Давление нарастало, дышать становилось тяжело. Даже опытные ныряльщики перестали переговариваться — берегли силы. Провалившийся в Бездну Ремисэ предстал перед ними мутной громадой в кромешной тьме. Лучи света, который они принесли с собой, скользили по тёмным поверхностям, как крохотный люминесцентный планк­ тон по шкуре крита — морского гиганта. Ныряльщики разделились на команды и с разных сторон заплыли в большое здание, отмеченное на карте Атарге. Разведка полагала, что здание было библиотекой или лазаретом.

— Свет, — сказала Дерке, быстро сжимая диск. Немис и Атарге плыли впереди неё, ещё двое — позади. В белом облаке света Дерке видела прекрасные мозаики потолка. На них счастливые люди танцевали, читали, управляли машинами, стремительно мчались на запряжённых óлфинах, лекари склонялись над больными, дети кружились в лучах солнца. У стены она увидела чьи-то останки — это был один из счастливых персонажей мозаик: зеленоватый узкий череп, кости, сосуд для бинтов, полоски из неизвестного материала, изогнутый трубчатый предмет из него же. Дерке подняла предмет, долго вертела его в руках, пытаясь вспомнить, что это и как им пользоваться. Трубка с выпуклостями по бокам заканчивалась острым лезвием… Дерке вдруг осознала, что другие члены экспедиции уже заканчивают загружать книги и предметы в большие кожаные мешки. Она встрепенулась и начала наполнять свой. Путь наверх оказался быстрее, и, несмотря на давление, все переговаривались возбуждённо и облегчённо — опасное приключение заканчивалось благополучно. Кровавые óлфины атаковали их стаей, когда экспедиция была уже почти у края Бездны — ещё бы чуть-чуть, и выплыли бы к Скале. Крупный самец схватил Немиса мощными челюстями за плечо, потащил за собой. Немис успел выхватить копьё свободной рукой, вонзил в бок хищнику. Óлфин бешено завизжал, яростно

Ольга Рэйн

Путь Деркето

511

Художник Игорь Савин

Заповедник Сказок 2015

512

Избранное

мотнул головой, вырвал руку Немиса из сустава. И тут же проглотил. Всё происходило, как во сне. Дерке увидела, ударившую в воду струю бурой крови. Оседающего без памяти Немиса тут же окутало мутное облако. Вода пульсировала вокруг — те, у кого было оружие, стреляли. Закричала Атарге, вскрикнул один из воинов. Дерке бросилась к Немису, подхватила поперёк туловища, потянула его к Скале, понимая, что уже не успеет — кровь хлестала из разорванного плеча слишком сильно. Óлфин-убийца развернулся, понёсся прямо на них. Дерке плечом ощутила обжигающие волны — Атарге трижды выстрелила прямо в раскрытую пасть. Голова óлфина взорвалась кровавой кашей. Крови вокруг было много, слишком много. Наверняка на эту кровь уже спешили óкулы — они её чуяли издалека. Немис застонал, и Дерке, пребывая в отчаянии, внезапно вспомнила назначение гнутой трубки из своего мешка. Миг — и она уже орудовала ею, прижигая и заваривая обрывки сосудов на теле Немиса. Один из ныряльщиков потерял большой кусок мышцы из хвоста — Дерке остановила кровь и ему. Едва успели уплыть из кровавого облака, как появились первые óкулы. Все добрались до Скалы живыми. Дерке вся дрожала от пережитого. В лазарете им сразу дали успокаивающей травы. Дерке послушно жевала, обнимая Грие, свою сестру. Но по-настоящему она успокоилась только, когда увидела Оанеса. Он на миг сжал её плечо, проплывая вглубь лазарета. Дерке закрыла глаза и погладила сестру по мягким синим волосам. Дерке и Атарге сидели на стулках в лазарете, ожидая, когда Немис очнётся.

— Он хотел быть воином, — мрачно сказала Дерке. — И он им стал. Что с ним теперь будет? Атарге пожала плечами.

— Есть много других занятий. И потом… — она помедлила. — Найдутся такие, кто скажет, что теперь он, как никто другой, должен предложить себя Царице в качестве Отца Детей на предстоящей церемонии. Жить так сильно искалеченным ему будет трудно и неприятно, а всё, что требуется от Отца — это его часть клеточной информации. Чистая биология. Необязательно тратить на ритуал… полноценного воина или урожайника.

— И ты тоже так скажешь? — прищурилась Дерке. Атарге с тоской посмотрела на Немиса.

— Очень трудно править умирающим народом в обречённом мире при нехватке ресурсов, — сказала она. — Если станешь Везирой, то поймёшь.

Ольга Рэйн

Путь Деркето

— Почему ты не стала Царицей? — спросила Дерке. Глаза Атарге стали серебряными от гнева. Но это не смутило Дерке, она ждала ответа.

— Наша биология своеобразна… — наконец, ответила Атарге. — Девочка может стать Царицей лишь однажды в жизни — во время самой первой Церемонии, когда она только-только достигает порога зрелости. Тогда же она выбирает отца своим детям и впитывает его информацию, поглощая его тело. Её клетки меняются. Она рождает Детей. Укрытые в икринках, они созревают и оформляются. Эти два процесса — слияние и нерест — меняют саму природу её плоти. Она получает Силу — и может возводить стены, двигать воду, управлять огромными косяками рыбы — пределов возможного никто не знает. Царица растёт, её тело становится огромным. Её клетки меняются и под воздействием Силы скоро начинают разрушаться. Перед смертью она поднимается на поверхность, где солнечный свет реагирует с… Впрочем, ты спросила не об этом, правда? Ты спросила обо мне… Атарге оттолкнулась от стулки и поплыла к выходу. От двери она обернулась, вся в облаке белых волос: — Я бы стала Царицей… — сказала она. — В любой год из последних ста… если бы могла… Мужчины живут с этим выбором всю жизнь — они могут стать Отцами в любом возрасте. Но женская природа Миима требует, чтобы эту жертву принёс, по сути, ещё ребёнок, девочка. Я оказалась не готова. Если подумать, то это чудо, что каждый раз находится одна, которая идёт на это. Хотя в старых книгах есть намёки, что иногда Воцарение бывало… не совсем добровольным. Но на моей памяти такого не было. Атарге исчезла за дверью, а Дерке долго сидела в тишине, погрузившись в раздумья, безотчётно вцепившись в края стулки. А когда подняла глаза, увидела перед собой Немиса. Взгляд его был обжигающим.

— Я всё слышал, — сказал он. Они оба помолчали. Дерке прильнула к его забинтованной груди. Он гладил её по волосам, а она смотрела в стену неподвижными красными от печали и тревоги глазами.

*** Дерке снова выплыла к поверхности Океана. Искала в небе свою любимую звёздочку. Два светящихся пятнышка отвлекли её — к ней спускался Парящий, совершенно такой же, как прежний.

— Риик-Ра? — удивлённо спросила она, протягивая руку.

513

Заповедник Сказок 2015

514

Избранное

Парящий ответил, пронзительно щёлкая клювом: — Саат-Ра. Я вышел из костей того, кто вышел из его костей. Я знаю о вашей встрече. — Он опустился на её запястье. — Знаешь ли ты о том, какой была наша планета, царевна? Знаешь ли ты о цикле, дающем жизнь и в воде, и в небе?

— Я знаю о Сдвиге, — сказала Дерке. — Я знаю, как погрузилась в Океан суша, и провалилось океанское дно…

— Планета умирает, — перебил её Парящий. — Мы все поглощаем кислород: вы — из воды, мы — из воздуха. Водоросли выдыхают его, но этого нам недостаточно. Цикл не воспроизводится. Ещё девяносто-сто лет, и мы станем задыхаться, и однажды весной птенцы не разобьют свою скорлупу. У вас в море всё будет дольше, но придёт и ваш последний день, и ваши Дети не выйдут из икринок… Парящий умолк. Его молчание было долгим. Вокруг начали поговаривать о возвращении. Воины всматривались в волны с нарастающим беспокойством.

— Мы живём лишь год, Дерке, — наконец, сказал СаатРа. — Мы умираем каждую зиму, потому что море замерзает, мы не можем охотиться, нам нечего есть. Но в сердце каждой из наших Скал мы храним самое дорогое сокровище нашей планеты. Это капсулы с семенами и спорами всех деревьев и трав, которые росли на суше. И яйца насекомых, опылявших их. Их хватило бы на зиму любому из наших поколений. Им было бы необязательно умирать в морозных муках. Но поколение за поколением умирает, не прикасаясь к семенам. Знаешь, их достаточно, чтобы возродить круговорот жизни. Чтобы спасти планету. Для ваших и наших детей. Но им нужно где-то расти.

— Что ты хочешь этим сказать, Саат-Ра? — взволнованно спросила Дерке. Парящий не ответил, снялся с её руки и исчез в тёмном небе. Жёлтая звёздочка подмигнула, притянула её взгляд. Там сухопутные народы строили города, убивали друг друга сверкающим железом, молились друг за друга богам — единому и множественным, добрым, строгим, равнодушным, прижимали к груди одних младенцев, поднимали на копья других, плавали по своим океанам на деревянных кораблях, мучили и сжигали тех, кто не угодил их добрым богам, и любили, так любили друг друга…

*** Дерке стояла в центре огромной мраморной чаши — Царской Площади. Она уже сказала ритуальные слова, и голос её

Ольга Рэйн

Путь Деркето

при этом не дрожал. Теперь она была Царицей Морскою. Трое Везиров увенчали её древней короной. Среди них не было Оанеса — почему-то её это удивило и огорчило. Дерке знала, что если особым образом нажать на верхушку короны, артефакт оденет свою носительницу в радужный свет. Но Дерке не хотелось радуги. Ей отчаянно хотелось, чтобы всё неизбежное уже состоялось. Все Миима ждали у краёв чаши — тысячи глаз смотрели на Дерке. Многие глаза были красными от печали — её любили, её жалели. Дерке ждала Немиса — всё было уже решено. Он заучил свои ритуальные слова. Ему помогут выплыть в центр площади… Ряды у края чаши дрогнули — Дерке узнала синие волосы Немиса. Она с болью смотрела, как он, прежде такой ловкий, боком выдвигается из толпы, пытается поймать равновесие, беспомощно кружится на месте. Сестра Грие ловит его за здоровое плечо, выправляет, пытается подтолкнуть. Наблюдая за ними, Дерке не заметила, как случилось что-то ещё. Кто-то другой появился на площади. Она почувствовала это по реакции всех собравшихся у чаши — вокруг вдруг воцарилось тяжёлое, абсолютное молчание. На мраморе её ждал Оанес. Невозможно прекрасный, с чёрными волосами, собранными в тяжёлые косы, с загадочной улыбкой на гордых губах.

— Ты? — воскликнула Дерке, ошеломлённая.

— Перед Царицей простираюсь я… — начал Оанес ритуальную речь, но смотрел на Дерке так, как будто говорил что-то совсем иное, только для неё одной. — Возьми мою плоть и умножь её, возьми моё будущее и сделай его будущим моего народа… Все Миима замерли от потрясения: никогда ещё на народной памяти Великий Везир не отрекался от правления, не оставлял руководство, не отказывался от бессмертия ради продления рода, функции почётной, но чисто биологической. Миима не верили своим ушам и глазам. Оанес поднялся и поплыл к Дерке.

— Возьми меня, — сказал он.

— Почему? — спросила она. — Почему ты? Почему сейчас?

— Потому что это ты, — сказал он без ритуального пафоса и взял её руку. — Ты — великая Царица, которая изменит мир. И ты — та, которой нравится, как я пою. Знаешь, я живу уже целую вечность, и ещё никому никогда не нравилось, как я пою. Дерке задрожала, чувствуя, как краснеют от наплыва чувств её глаза. Оанес смотрел на неё, не отрывая взгляда.

515

Заповедник Сказок 2015

516

Избранное

— Возьми меня, Царица, — повторил он настойчиво. — Возьми меня с моими знаниями и силой, заложенной в моих клетках, с моей любовью к тебе. Никого и никогда я так не любил, как тебя. Возьми меня — для будущего нашего народа. И для меня. И… — это он прошептал ей в самое ухо, — …для себя. Дерке охватила дрожь, она боялась, что это было уже заметно всем. Она помнила слова ритуала: «Я беру… я принимаю… я сливаюсь… да будет…». Но произнесла ли она их наяву? Или молча положила руки на плечи Оанеса? Он махнул собравшимся рукой и крикнул: — Всем спасибо за прекрасные годы. Служить вам и править вами мне было весело и почётно! И они с Дерке поплыли к Скале. В ритуальной капсуле время и пространство смешались в первобытный хаос — не было ничего, кроме них двоих. Энергия обволакивала их тела. Древние потаённые силы в их крови запустили механизм, изменяющий клетки, создающий из двух одно, перемещающий информацию, переписывающий структуру и код материи. В недрах Скалы, в древней каменной сфере рождалось новое существо — недолговечное, но чрезвычайно могущественное. Перед их глазами мелькали миллионы жизней изо всех уголков Вселенной — проходили в борьбе, в наслаждении, в страсти познания, в восторге открытий, в любви и страдании. Носители жизненных начал сливались в бесконечных огненных поцелуях, сплетали щупальца, перья, прорастали друг в друга, погибали, дав жизнь, жили вечно, жили стремительно, мимолётно, в муках передавали эстафету жизни, нерестились в бурных потоках и тихих заводях, кормили крохотных малюток своими телами, плотью своих жертв, молоком, кровью, плодами своих миров. Солнца всходили и заходили над мирами — красноватые, жёлтые, пурпурные и ослепительно-белые двойные. Дерке и Оанес сгорели вспышкой восторга и были везде, и всем, и всегда. Были началом Вселенной, той самой точкой безумной плотности и температуры, в которой нет времени. И её же концом.

— Деркето, — сказала та, что была Дерке, приходя в себя. — Мы — Деркето. Оанес, физическая оболочка которого уже растворилась в ней, перестала существовать, счастливо отозвался в её сознании: «Давай изменять мир, — сказал он. — Начнём с Детей». Они думали Детей. Они представляли себе образ, качество, взаимоотношение с миром, мелодию, оттенок любви — и всё это

Ольга Рэйн

Путь Деркето

облекалось в плоть, закручивалось спиралью генетического кода, прорастало в Деркето. Она нежно отделяла каждый образ, окутывала оболочками икринки — вот желток, чтобы питать и строить растущее тело, вот пласт воспоминаний, который прорастёт синапсами в мозгу, вот кожистая оболочка, которую дочь или сын разорвут, когда будут готовы. Всё, что Дерке видела и чувствовала, помнила об этом мире и о том, лежащем за ледяной пустотой космоса, всё, что Оанес знал и любил за свою долгую и разную жизнь — всё это нашло своё место в Детях, всё стало ими. Семьдесят пять лиц, голосов, душ, песен, судеб. Дети ждали своего часа, безопасно укрытые в икринках в Детской пещере Скалы.

— У нас ещё целый год жизни, — снова отозвался в сознании Оанес. — Она была бы приятной. Мы можем сделать много хороших дел для нашего народа. Мы дождёмся Детей, увидим каждого из них и расскажем им о своей любви…

— Или мы не станем тратить Силу на мелочи и умрём сегодня же, — эхом ответила ему Дерке. — И пусть о нашей любви им расскажут другие. И мир, в который они родятся. Деркето зависла над бездной. В бездне лежал величественный город Ремисэ, тёмный и мёртвый, разрушенный, покрытый донными отложениями. Плоские чудовища гнездились там, где должны были играть её дети. Рыбы с челюстями, способными распахнуться всемеро, рыскали за добычей среди книг, собранных её предками. Деркето раскинула руки и сосредоточилась.

— Мы сможем, — сказал в ней голос мудрости Оанеса. — Почувствуй структуру донной коры. Под нею бушуют колоссальные силы — используй их. Начинай, нам нужно успеть до рассвета, а он всегда ближе, чем кажется. Деркето замерла в обманчивой неподвижности. Но её волею и данной ей новой, абсолютной силой далеко внизу с подводных гор покатились камни, трещины разрезали океанское дно, потоки магмы начали поворачивать вспять. Она толкнула, потянула на себя — и мир задрожал и подчинился. Ремисэ вставал из бездны в чёрном облаке донной мути. Деркето остановилась, когда напряжение сил стало невыносимым. Но теперь Город лежал у её ног. Миима проплывут по его улицам, отмоют и восстановят здания, найдут и прочитают книги, вспомнят, как повелевать машинами. Чтобы восстановить их, нужна энергия. Деркето отыскала огромные генераторы. Один был разрушен полностью. Второй требовал сложного ремонта — этим предстоит заняться позже. А в третьем можно было запустить реакцию. По сравнению

517

Заповедник Сказок 2015

518

Избранное

Ольга Рэйн

Путь Деркето

519

Заповедник Сказок 2015

520

Избранное

с усилием по подъёму города это было мелочью. Реакция пошла, генератор ожил, тут и там сквозь слои ила в Городе засветились огни. Безопасность — Деркето нашла и активировала силовой щит. Его отрегулируют, и он укроет город от хищников. Миима, собравшиеся вокруг, смотрели на великий город, возвращённый к жизни. Её братья и сестры, её друзья, друзья и братья её предков — те, кто встретят её Детей, позаботятся о них, научат. Деркето улыбнулась.

— Немис, — позвала она. Немис выплыл из толпы, маленький, неловкий, покалеченный. Деркето протянула руку. Он с трудом поднялся на её огромную ладонь. Она крепко сомкнула пальцы. Он кричал и бился, а когда раскрылась сияющая ладонь, у Немиса снова было две руки. Грудь его трепетала часто-часто.

— Благодарю, Царица, — простонал он и добавил чуть слышно. — Спасибо, Дерке…

— Тебе нужен отдых в лазарете, — с нежностью сказала она и обратилась к остальным. — Кто ещё? Жизнь текла из её пальцев, исцеляя: возвращала руки, хвос­ ты, плавники, искалеченные годы тому назад, восстанавливала нарушенный кровоток, заставляла расти потерянные в схватках зубы и вытекшие глаза. Ушло много сил, чтобы удержать оказавшийся на грани гибели мир Миима. Но теперь дверь в будущее распахнулась широко.

— Прощайте, — сказала Деркето и устремилась к поверхности Океана, взбивая воду мощным хвостом, разрезая её огромным гибким телом. Немис был первым, кто запел ей вслед. Тысячи подхватили песню. Мелодия неслась, как ласковый тёплый поток. Деркето улыбнулась, узнав одну из колыбельных Оанеса.

*** Деркето распласталась между Океаном и звёздным небом. Гдето в созвездии Óкулы мерцало жёлтым светом её любимое дальнее солнце. Деркето закрыла глаза. Она была Силой. Она чувствовала в Океане всех, кто был до неё. И казалось, она слышит Маму. Вобрав в себя всю Вселенную, Деркето своей волею крепко сжала планету. Из Океана наверх двинулась суша, забирая в огромное полукольцо Город на дне. Сила, которая понадобилась, чтобы вытянуть дно наверх, была несопоставима с телом Деркето — каким бы гигантским оно ни было. Кровь хлынула изо рта и глаз. Суша была всё выше, всё ближе к поверхности. На кровь тут же

Ольга Рэйн

Путь Деркето

примчались óкулы, закружили вокруг в смертельном танце, сжимая круги. Но Деркето была для них слишком огромной, внешние опасности были ей нестрашны. Единственным су­ществом, способным навредить ей, была она сама. Она остановилась, вся в невероятном напряжении: ей нужно было подняться выше, над поверхностью. Она не могла сделать ничего больше, оставаясь в воде. Деркето посмотрела вверх. Звёзды едва были видны: то появлялись, то исчезали — в небе скользили мириады тёмных теней. Отовсюду летели Парящие — все Раави этого мира. Они летели парами, и каждая пара держала в клювах концы лент. Каждый год, оплакав родителей, птенцы вплетали их перья в семейную ленту — чтобы почти год спустя, в преддверии собственной смерти, узлами записать на ней несколько слов, обращённых к будущим детям. Парящие продевали свои ленты под её руками, плавниками, шеей, отрывая Деркето от воды, всё новые и новые сотни Раави прибывали и подхватывали усилие. Они ныряли в воду, óкулы хватали и рвали их тщедушные тела. Воздух наполнился скорбными криками, но Раави не останавливались. И они подняли Деркето в воздух! Её кровь лилась дождём, сначала в Океан, а потом, когда над поверхностью показались первые уступы, — в тину и ил, на бьющихся, погибающих рыб и червей, на водоросли, на óкул, не успевших уплыть от стремительно поднимающейся тверди. Всё это станет богатой почвой, в которой начнётся новая жизнь. Её дочери, внучки и правнучки, будущие Царицы, поднимут новые острова, Парящие посадят там новые семена — планета станет дышать, как раньше. Деркето кричала в невыносимом усилии, она рождала новый мир, исторгая из себя чудовищную боль. И мир родился. Над её миром взошло солнце. Деркето едва успела улыбнуться его лучам, как плоть её разлетелась по воздуху облаками баг­ ровой пены. Хлопья падали в океан, на новую землю, неслись по воздуху с ветром, соединялись с облаками, несущими дождь. Раави кружили стаями и пели о ней. Так ушла Деркето, Царица Морская, а с нею Оанес. Пусть всегда их души звучат в струнах Мира.

521

Заповедник Сказок 2015

522

Избранное

Ирина Станковская

Механик Гаси

едушка рассказывал о сельском хозяйстве. Сури слушал его вполуха; от волнения он плохо спал ночью. В комнате стоял полумрак. Дедушка призывал экономить энергию и трясся над солнечными батареями, хотя солнца на планете было в избытке. Батареи Сури нравились, он часто подклеивал отваливающиеся от времени стержни соком псевдогевеи — так дедушка называл деревья, из стволов которых при надрезании медленно стекал густой, клейкий сок.

— Осенью собрали первый урожай, — бормотал дедушка, — мы начали подготовку к зиме, которая настала слишком рано, сгубив многие сельскохозяйственные культуры. Сури помнил в этом рассказе каждое слово, но на всякий случай переспросил: — Это из хроники за 2315 год?» — знал, что дедушка любит, когда он проявляет интерес.

— Точно, память у тебя хорошая! — похвалил тот внука. ¬— Завтрак готов! — в комнату вплыла бабушка, держа в руках поднос с горячими лепёшками. Сури любил бабушку и не любил лепёшки. Вернее, любил их только, когда чувствовал голод. Лепёшки были в доме основным блюдом. Мальчик съел три штуки, полив их для разно­образия сиропом из псевдолимона, в изобилии растущего вокруг их хижины. Получилось чересчур кисло, но Сури сделал вид, что ему нравится. Не стоит капризничать: бабушка и дедушка сегодня были с ним последний день — мальчик стал достаточно взрослым, чтобы жить самостоятельно.

523

Заповедник Сказок 2015

524

Избранное

— А это тебе на день рождения! — дедушка привстал, покопался под табуретом и вынул маленькую красивую коробочку из древесины псевдоклёна. Сури с благодарностью взял подарок и щёлкнул крышкой: внутри обнаружилась горсть маленьких шурупов.

— Ух, ты! — восторг Сури не знал границ. Подарок, как считалось, должен скрасить расставание с роднёй. Бабушка в который раз проверила, как Сури усвоил уроки по ведению хозяйства. Дедушка крепко-крепко обнял внука. А вот и Гаси на пороге. Молчаливый механик Гаси с шикарной чёрной бородой. Сури мечтал когда-нибудь отрастить себе такую. Бабушка и дедушка хором сказали: «Не надо провожать», но Сури всё-таки вышел с ними на улицу и смотрел вслед, пока троица не скрылась за поворотом. Вторая луна ещё не ушла со светло-фиолетового с просинью утреннего неба, и видимость, несмотря на туман, была хорошая. Дедушка не забыл прихватить с собой коробочки с обучающими пластинами. Бабушка шла с пустыми руками. Феса, соседка Сури, помахала ему рукой. Девочка почти полгода жила в хижине через дорогу одна-одинёшенька. Сури воспрянул духом: он уже раньше подумывал, не сговориться ли вести домашнее хозяйство вместе. Но Феса была старше на год, ей недавно исполнилось четырнадцать, и поэтому сам ждал приглашения.

— Пойдём, порыбачим? — предложил он ей. В протекающей неподалёку капризной речке среди придонных камней водилась псевдофорель. Если повезёт, можно было поймать пару-тройку рыбёшек на наживку из ягод псевдорябины. Но и такой улов считался удачей. Пока других съедобных видов рыб обнаружено не было. Феса с радостью согласилась, и Сури отправился за рыболовной снастью. Удочку сделал дедушка, и Сури с трудом удержался от слёз. Он уже большой, не стоит думать о разлуке с любимыми. Иного пути нет. Через несколько дней, увидев на окраине посёлка знакомые фигуры, он всё же не смог совладать с чувствами и кинулся к ним. Феса пыталась остановить его, но Сури огрызнулся: «Подумаешь, только поздороваюсь!» Дедушка с бабушкой прогуливались, держа за руки девочку лет трёх. Наверное, механик Гаси только-только вынул её из инкубатора, чудом сохранившегося среди мрачных и таинственных обломков Корабля. Девчушка хорошо переставляла

Механик Гаси

525

Художник Олеся Миневич

Ирина Станковская

Заповедник Сказок 2015

526

Избранное

ножки, и личико уже начало приобретать осмысленное выражение.

— Бабушка, дедушка! — Сури издалека окликнул их. Они остановились, переглянулись.

— Здравствуй, мальчик, — чуть запинающимся хрипловатым голосом ответил дедушка.

— Приветствую тебя, молодой человек,— мягким приятным голосом бабушка. Они одновременно улыбнулись ему и пошли дальше, медленно, осторожно, приноравливаясь к шажкам маленькой спутницы. Сури остался стоять. Он видел знакомую царапину на металлическом дедушкином боку, родные ржавые пятнышки на бабушкиной спине. Они забыли его, ушли заботиться о другом человеческом ребёнке. Эта девочка стала новым центром их Вселенной, и теперь всё остальное будет мало их интересовать. И нет пока другой программы… Чья-то рука легла на плечо. Механик Гаси стоял и молчал вместе с ним, пока Сури не совладал с собой.

— Слышал, ты интересуешься техникой? — спросил механик вдруг. — Хочешь со мной в лабораторию? Мне не помешает пара лишних рук.

— Да, дедушка говорил… — начал Сури и осёкся. Механик Гаси, сделав вид, что не заметил дрожи в голосе мальчика, взял его за руку и повёл к развалинам Корабля.

К.А.Терина

Тот, кто делает луну

527

Заповедник Сказок 2015

528

Избранное

тто Францевич притворил за собой дверь подъезда. Гошенька тем временем уже облаивал голубей и Паю, черепахового окраса кошку Антонины Никитишны. Соседка сидела здесь же, на лавочке, и по обыкновению дремала, кротко улыбаясь своим снам. Отто Францевич с минуту любовался старушкой, вспоминая волнующие эпизоды полувековой давности. Потом гаркнул что было сил: — Не спать! От звука его на удивление мощного голоса задрожали стёкла в окнах первого этажа, и разлетелись в стороны голуби, прежде ловко игравшие с Паей в салочки. Антонина Никитишна продолжала невозмутимо посапывать. Она была глуха как пень.

— Гошенька! — позвал пса довольный своей выходкой Отто Францевич. — Пойдём. И, задорно размахивая старомодным портфелем, направился в сторону городского сквера. Гошенька послушно затрусил следом. Отто Францевич был из тех стариков, которые проводят в сквере столько времени, что становятся неотъемлемой частью пейзажа. Отто Францевич приходил сюда каждый день. Устраивался на скамейке под ветвистым клёном, разворачивал пожелтевшие листки «Вестника Н.» за семнадцатое октября 19.. года, надевал очки (которые тотчас сползали на самый кончик носа) и начинал вдумчиво читать. Примечательно, что всякий раз Отто Францевич читал эту истрёпанную газету как будто впервые. Очень искренне смеялся над разделами экономики и спорта, делался мрачным, пролистывая некрологи.

К.А.Терина

Тот, кто делает луну

Мягкое осеннее солнце просвечивало насквозь разноцветные листья и точными мазками настоящего художника вносило в картину дня ту прелесть, без которой не бывает шедевров. Эти мелкие детали — отсвет здесь, отражение там — казалось бы, что они могут изменить? Но стоит убрать их — и краски поблёкнут, а то и вовсе исчезнут. Время от времени Отто Францевич отвлекался от чтения и с некоторой гордостью, словно творец, разглядывал окружающий мир. Дочитав газету, он аккуратно свернул её особым способом и убрал в портфель. Вновь огляделся, теперь уже внимательно, словно выискивая что-то или кого-то. Сквер сегодня был почти пуст — молодая мамаша со смешным мальчуганом да парочка самозабвенно целующихся влюблённых. Без малейших сомнений Отто Францевич направился к женщине с ребёнком.

— Славный денёк, — сказал он, приподнимая шляпу в приветствии. Мать кивнула с улыбкой, а мальчик посмотрел на Отто Францевича чрезвычайно серьёзно, затем выгреб из кармана целую жменю мелочей, какие можно найти только у мальчишек. После короткого раздумья он выбрал маленький зелёный ящерицын хвост. Отто Францевич ухватил этот хвост двумя пальцами, внимательно осмотрел.

— Это именно то, чего мне не хватало, — сказал он, хитро подмигнув, и добавил: — Твоё желание непременно сбудется. Вернувшись на скамейку, Отто Францевич достал из портфеля круглую стеклянную баночку, полную всякой всячины — там было несколько камешков, пара жухлых кленовых листков, бусина, половина большого чёрного жука, потемневшая монета и другие безделицы. Отто Францевич положил хвост ящерицы рядом с маленьким чёрным камешком и крепко закрутил крышку.

— Домой! — сказал он Гошеньке. Отто Францевич с необычайной нежностью относился и к этому скверу, и к соседним улочкам, кривым и узким. Низкие горбатые дома, крашенные в последний раз не менее двадцати лет тому, жались друг к дружке, стеснительно пряча в зелени клёнов свои теперь уже неприглядные, в разводах и трещинах, стены. Окна этих домов улыбались всякому прохожему занавесками разнообразнейших цветов и оттенков, многочисленными растениями в горшках, а также полосатыми и рыжими кошками. На скамейках возле подъездов восседали стайки старушек. Отто Францевич непременно здоровался со всеми, но к разговору

529

Заповедник Сказок 2015

Избранное

присоединяться не спешил — старушки существа с другой планеты, он едва научился понимать только некоторых из них.

***

530

Лавочка у подъезда Отто Францевича пустовала, что было странно. Никитишна обыкновенно дремала тут до позднего вечера, на радость своей черепаховой Пае. Теперь же только голуби воркованием нарушали тишину. Сопровождаемый их строгими взглядами Отто Францевич вошёл в подъезд и сразу почуял неладное. Всё было неправильно, даже ступеньки скрипели иначе, с каким-то истерическим надрывом. В воздухе пахло бедой и супом. Гошенька притих и держался рядом, вместо того, чтобы вмиг преодолеть пять лестничных пролётов. Дверь квартиры номер девять на третьем этаже была приоткрыта. Именно оттуда происходил тревожный запах, который — Отто Францевич теперь это явственно видел — прозрачными кольцами выползал из квартиры и стелился по полу. Ах, как прекрасно, как замечательно было бы пройти сейчас мимо этой страшной девятой квартиры, не видеть её, не помнить о ней. Но коварство и несправедливость ситуации были непреодолимы: именно в квартире номер девять, что на третьем этаже, жил Отто Францевич вот уже несколько десятков лет. Горестно вздохнув, покорный судьбе, он шагнул внутрь, прямо в тревожное облако супного запаха. Гошенька негромко заскулил. Кухня Отто Францевича, место обычно тихое и уютное, была наполнена теперь грохотом посуды и деловитой вознёй. Осторожно заглянув туда, он увидел девицу лет двадцати, которая, чихая от пыли, разбирала тарелки и кружки на полках.

— Кхе-кхе, — сказал Отто Францевич. Девица замерла, спина её напряглась.

— Здравствуй, дедушка, — торопливо обернулась она и улыбнулась лучшей из своих улыбок. Эта улыбка и этот голос, и весь этот образ давно уже не могли обмануть Отто Францевича. Существо, которое стояло сейчас перед ним, смущённо теребя край фартука, вовсе не было его внучкой. Как жаль, что именно такой облик избрало Абстрактное Зло для выполнения своего Плана. Отто Францевич привычно притворился, что видит девицу впервые в жизни, надеясь таким образом вывести Абстрактное Зло из равновесия. К сожалению, сделать это было не так уж просто.

— Я твоя внучка, — напомнило Зло.

К.А.Терина

Тот, кто делает луну

Отто Францевич надел очки. Поскольку они тут же сползли на самый кончик носа, ему пришлось сильно запрокинуть голову назад, чтобы рассмотреть пришелицу. Абстрактное Зло вздохнуло и привычно достало паспорт из заднего кармана вельветовых штанов.

— Ну что ты, что ты, внученька, раз ты так говоришь, так оно и есть, — пробормотал Отто Францевич, придирчиво изучая паспорт и сверяя фото с оригиналом. Он никак не мог признаться Злу, что давно раскрыл его коварные замыслы: боялся, что без необходимости притворяться оно явит свой истинный облик. Нет уж, пусть лучше так.

— Как живёшь, дедушка? — осторожно спросило Абстрактное Зло, возвращаясь к прерванной уборке. Отто Францевич не спешил отвечать, а вместо того с неприкрытым ужасом осматривал вымытую посуду, начищенный до блеска чайник и кипящий на плите суп. Пересилив себя, сказал: — Славно, девочка, славно. Гошенька вот мне во всём помогает… Отто Францевич указал на пса, свернувшегося калачиком у его ног.

— Гошенька? — Зло снова напряглось, что было совершенно неудивительно — они с Гошенькой не любили друг друга, в то время как настоящая внучка Отто Францевича когда-то давно души не чаяла в этом псе.

— С Никитишной по грибы собрались, — продолжил тем временем Отто Францевич. Слова эти определённо не понравились Абстрактному Злу, оно медленно обернулось. Отто Францевич увидел, как девичье лицо исказила непонятная гримаса, и с удовольствием продолжил: — Она целыми днями дремлет на лавочке, как и прежде, и кошка… Ты ведь помнишь её кошку, Паю?

— А бабушка? — с угрозой в голосе спросило Абстрактное Зло. — С бабушкой ты тоже общаешься? Отто Францевич понял, что пора бы притормозить. Ему нравилось дразнить Зло, но важно было вовремя остановиться.

— Что ты такое говоришь, девочка, — притворно удивился Отто Францевич и печально добавил: — Нет уже нашей бабушки. Три года как. Э-эх. Зло, тем временем, разобравшись с посудой, приступило к шкафчику с лекарствами.

— В кладовку к тебе заглядывала, — сказало оно. — Всё собираешь свои гербарии!

531

Художник Алёна Обухова

Заповедник Сказок 2015

532

Избранное

К.А.Терина

Тот, кто делает луну

— Не гербарии! Не гербарии! — взволнованно воскликнул Отто Францевич и тотчас поправился: — То есть, конечно, ты права, милая. Гербарии. Как есть гербарии. Жаль, что нельзя дать самому себе затрещину. Стоило Абстрактному Злу добраться до главной темы, как нервы сдали. Отто Францевич крепко зажмурился, в надежде успокоиться и спрятать мысли. Открыв глаза, он едва удержался от вскрика: Абстрактное Зло стояло рядом и внимательно всматривалось в его лицо.

— Так-так, — сказало оно. — Таблетки-то пьёшь? Отто Францевич торопливо кивнул и хитро улыбнулся уголком рта, вспоминая, как ловко он придумал: каждое утро две таблетки отправлялись в удивительное путешествие прямо в мусорное ведро.

— Пью, милая, — сказал он и на всякий случай продемонстрировал полупустую упаковку.

— Пьёшь, значит… — Зло недоверчиво покачало головой. — Сегодня две пил? Отто Францевич неуверенно кивнул.

— Ну, ничего, Вера Михайловна сказала, что можно и три за день, если улучшение не наступит. Держи. Абстрактное Зло решительно выдавило таблетку Отто Францевичу на ладонь и подало стакан воды.

— Пей. — Оно явно не собиралось ни отворачиваться, ни уходить, коварное. Отто Францевич не был готов к такому повороту событий, от растерянности он бросил таблетку в рот и проглотил её. Гошенька снова заскулил, теперь уже куда громче и, слегка прихрамывая, вышел из комнаты. Таким нехитрым способом пёс выражал своё неодобрение. Вслед за ним из угла над комодом исчез приветливый паучок, с которым Отто Францевич любил беседовать по вечерам. Пропала и его паутина, растворилась в воздухе почти мгновенно. И хотя до заката было ещё далеко, в углах кухни сгустилась тьма, краски дня поблёкли. Воздух сделался холодным, почти ледяным, комнату заполнила тишина — мёртвая и слегка колючая. Какая-то тяжесть и серость глыбой навалилась на плечи Отто Францевича. Тоска сковала сердце, заныли суставы, онемели кончики пальцев — как будто он только теперь почувствовал, что такое старость. Это происходило всякий раз, когда Злу удавалось силой или хитростью заставить его принять гадкие таблетки. Не только

533

Заповедник Сказок 2015

Избранное

мир вокруг становился серым, но и сам Отто Францевич словно бы терял цвет, превращался в унылую мрачную тень.

— Я пойду, прилягу, пожалуй, что-то мне нехорошо, — с трудом подбирая слова, сказал он. — Но на закате ты непременно разбуди меня, обещай! Зло неопределённо кивнуло.

***

534

Сон, такой же серый и мутный, как реальность, искажённая таблетками Зла, не принёс облегчения. Был он болезненным, с привкусом горечи и сожалений. Нелепые, странные события, которым не нашлось места в настоящем мире, в мире Отто Францевича, водили в этом сне хороводы вокруг пустоты. Там была могила жены и Гошенька, не успевающий выпрыгнуть из-под колёс машины, и черепаховая Пая, одичавшая без хозяйки, рвущая на части голубя, и Антонина Никитишна, которая умерла, так и не проснувшись… Отто Францевич открыл глаза и принялся по кусочкам собирать своё сознание. Мысли не хотели шагать стройными рядами, а вместо этого разбегались тараканами по закоулкам головы, и вслед за ними носилось неприятное эхо. Отто Францевич несколько минут лежал без движения, напряжённо вглядываясь в темноту. Он не видел, а скорее чувствовал, как краски постепенно возвращаются в мир, а сны, эти жуткие кошмары, отступают. В комнате потеплело, и тишина была уже не та — добрее и с лимонным запахом. Её нарушал только непривычный, чужой шум с улицы. Такого Отто Францевич не слышал уж очень давно. Он подошёл к окну и осторожно отодвинул занавеску. Над городом свирепствовала буря, неба не было видно совсем, только сплошная стена дождя. Несколько веток клёна, остервенело бились о стекло. Внезапно Отто Францевич понял, что произошло страшное: Абстрактное Зло, конечно же, не разбудило его на закате. Луна! Луны не было. Откуда ей взяться, если Отто Францевич безрассудно проспал полночи и не выпустил бедную из заточения?! Спешно одеваясь, Отто Францевич грубо, хоть и очень тихо, ругался и даже пробовал дать самому себе затрещину. Вещи он натягивал в произвольной последовательности: аккуратность в одежде никогда особо его не волновала, а теперь и подавно. Кое-как застегнув рубашку поверх пиджака, огляделся. Где

К.А.Терина

Тот, кто делает луну

портфель? Вот он, миленький. Отто Францевич торопливо заглянул внутрь. Там было пусто. Маленькая круглая баночка, наполненная желаниями, мечтами и просьбами, — пропала! На цыпочках, стараясь не шуметь, Отто Францевич вышел из своей комнаты. Первым делом направился в кладовку, где сотни, а может быть и тысячи таких же баночек стояли ровными рядами на полках, словно маринады у хорошей хозяйки. Каждая из них когда-то уже дала жизнь луне, но теперь они были бесполезны. Красивые безделушки, память о прошлом. В кухне пропавшей баночки тоже не оказалось, только паучок приветливо кивнул из угла над комодом. На всякий случай Отто Францевич заглянул в гостиную. Там на маленькой кушетке, тихонько посапывая, как когда-то давно его внучка, спало Абстрактное Зло. Рядом, на журнальном столике, стояла баночка и светилась тёплым лунным светом, в котором всё окружающее преображалось — даже Зло казалось сейчас милым и безобидным. Отто Францевич крадучись подошёл к столику, старательно обходя самые скрипучие половицы, спрятал баночку в карман и покинул комнату. Только в прихожей он позволил себе немного расслабиться и вздохнул с облегчением. Гошенька, проникшийся серьёзностью момента и оттого непривычно тихий, уже ждал у двери.

*** Это была настоящая буря, прекрасная в своём справедливом гневе, направленном, конечно же, только на Отто Францевича и ни на кого больше. Мир, его мир мог быть разрушен! Отто Францевич шёл сквозь дождь, не чувствуя ни холода, ни влаги. Только луна занимала сейчас его мысли. Отто Францевич слышал, как бьётся она в тесной банке, желая выйти наружу, и бормотал тихонько всякую ерунду, какой обычно успокаивают маленьких детишек: — Не бойся, милая, не бойся, скоро старый Отто тебя выпустит, и всё будет хорошо. До озера оставалось каких-то двадцать метров, когда Отто Францевича догнала маленькая запыхавшаяся старушка.

— Опять пугал Никитишну! — возмущённо крикнула она. — И зачем про меня небылицы рассказываешь? Ишь! Нет уже нашей бабушки! Где ж это такое видано!

— После, поговорим об этом после! — Отто Францевич ускорил шаг.

535

Заповедник Сказок 2015

536

Избранное

— И Гошеньку надо бы к ветеринару… — невпопад ответила жена, но уже тише. Озеро казалось совершенно чёрным, дождевые капли покрывали его обыкновенно гладкую поверхность мутной рябью. Старушка и Гошенька остались чуть в стороне, а Отто Францевич, приблизившись к самой кромке воды, достал баночку с луной. Прежде чем открутить крышку, он несколько секунд полюбовался её причудливым содержимым. Чёрный камушек с дырочкой посредине отдала ему девочка, которая гуляла в парке с няней. Желание у неё было такое же маленькое и милое, как она сама — девочка хотела, чтобы родители подарили ей рыжего котёнка. Потемневшую монету вручил Отто Францевичу молчун лет семи, мечтавший стать космонавтом. Половинкой жука поделился кудрявый малыш в синем комбинезоне, который убежал от своего старшего брата и бродил по парку, наслаждаясь свободой. У всех ингредиентов были когда-то маленькие хозяева. Сейчас эти крошечные кусочки луны мерцали своим особенным светом, каждый был по-своему хорош, как и те дни, жизнь которым они дали. Но особенно ярко светился хвост ящерицы — его день ещё не наступил, а оттого был бесконечно прекрасным. Буря внезапно утихла, уступив место оглушительной ночной тишине. Отто Францевич открутил крышку, и луна, теперь уже полная, выплыла из банки прямо в воду. Оставляя за собой серебристую дорожку, она направилась к горизонту.

Денис Тихий

Как поймать эльфа

537

Заповедник Сказок 2015

538

Избранное

а прилавком, между длинным парнем с морскими рыбками и приземистой бабусей со столь же морскими свинками, расположился мужчина, замотанный по брови шарфом. Он открыл клетчатую сумку и вынул оттуда трёхлитровую банку. На её дне, среди кусочков цветной бумаги, сидели эльфы. Парень с морскими рыбками согнулся во втором своём метре и заглянул в банку.

— Это что? — спросил он с тоном превосходства хордовых над жесткокрылыми.

— Эльфы.

— Почём?

— Пятьсот рублей. Парень уважительно протянул мужчине руку: — Борис.

— Семён, — буркнул мужчина, снимая рукавицу. Тут из-под локтя заглянула приземистая бабуся.

— И зачем они?

— Ну а хомяки твои зачем?

— Это морские свинки, — обиделась бабуся, — детям развлечение. Морские свинки нахохлились, всем своим видом выражая нежелание кого-то развлекать.

— Эльф. Волшебное существо.

— И чего они умеют? Желания исполняют? Лицо, замотанное шарфом, изобразило сарказм.

— Ага. Стоял бы я тут тогда.

Денис Тихий

Как поймать эльфа

— Может удачу приносят?

— Мне не носили. Бабуся замолчала. Эльфы лениво ходили по банке, зевали, взмахивали крылышками. Ярко-оранжевая парочка прижалась личиками к стеклу. Между рядов с клетками и аквариумами неспешно проходили разнообразные люди в пальто и пуховиках, с сумками и просто, взрослые и дети. Всё это разнообразие бубнило, перемешивалось и выдыхало пар из ртов. К Борису подошёл большой, ватой набитый дед. В ногах у него мыкался мелкий ребятёнок непонятного пола с варежками на резинках.

— Черви есть?

— Трубочник есть, мотыль.

— Деда, смотри!

— Мотыля покажи.

— Деда-а-а!

— Вам два коробочка? Три?

— Чего он дохлый такой?

— Деда, это чего в банке, а?

— Где дохлый, мужчина? Путёвый мотыль.

— С какого он бока путёвый?

— Деда, смотри — девочки с крылышками!

— Розовый. Вкусный. Берите!

— Сколько просишь?

— Двадцать пять.

— Де-е-е-е-е-д-а-а-а!

— Уступи десятку за два коробка.

— Не могу, мужчина. Себе в убыток торгую.

— Дед!

— Три шкуры дерёте! Торгаши!

— Вы сколько брать будете?

— Да уж не ведро!

— Берите три коробка, десятку уступлю.

— Де-душ-ка!

— Ладно, давай два коробка, коль уступаешь. Ватный дед отслюнявил червонцы и спрятал пакет во внутренний карман. Поближе к сердцу. Ребятёнок похлопал деда по колену.

— Деда! Ну смотри — фея! Дед приблизил левый глаз к трехлитровой банке, поморгал и отодвинулся.

— Чего за звери?

539

Заповедник Сказок 2015

540

Избранное

— Эльфы.

— Деда, давай купим!

— Сколько просишь?

— Пятьсот. Дед отодвинулся и загнал взглядом Семёна, банку и прилавок во внутреннюю прицельную рамку.

— Иди ты. На птичьем по двести никто не берёт. Семён подтянул шарф и пробубнил: — А я и не навязываюсь.

— Самцы?

— Поди разбери.

— Мотыля едят?

— Не. Они как бы любовью питаются.

— Ась?

— Любить их надо. Тогда живут. Без любви дохнут.

— Деда, бери! Я их уже люблю.

— Молчи, Валька! — ответил дед, оставив половую принадлежность ребёнка под вопросом.

— Мужчина, возьмите лучше морскую свинку! Полкило восторга!

— Нет, свиней вокруг и так полно. Свинья на свинье.

— Деда!

— Мелкие они у тебя. Морёные. Давай, за триста возьму.

— Четыреста.

— Совесть есть? Есть совесть у тебя, я спрашиваю?

— Ладно. Чтоб почин не спугнуть. Семён подвинул банку к краю прилавка и кивнул Вальке.

— Протяни руку.

— Выбирать, да?

— Не. Они сами выбирают. Крошечный эльф морозно-синего цвета вспорхнул Вальке на палец, ухватился ручонками и забрался в ладошку.

— Ну вот. Кормить его не надо, поить тоже. Люби только, одного не оставляй, а то заболеет. Ватный дед ухватил ребятёнка за капюшон и потащил дальше. У прилавка остановилась немолодая пара. Жизнь их склеивала, отрывала и опять сминала вместе. И вот уже они друг без друга не полны. Выпуклость к впадинке.

— Что это? Здрасти! — сказала женщина удивлённо.

— Эльфы.

— Посмотри, Серёженька, чудо какое! Мужчина что-то буркнул и остался на месте.

Денис Тихий

Как поймать эльфа

— Они продаются? — женщина приблизила глаза к стеклу, осторожно постучала ногтем.

— Пятьсот рублей. Женщина заворожено извлекла из кармана кошелёк. Семён пододвинул банку, но ни один эльф к ней в руки не пошёл.

— Дайте вот этого — зелёненького.

— Видите — не идёт он к вам.

— А вы достаньте.

— Не могу. Сам должен прийти.

— Так он не идёт.

— Вижу. Значит, не продам. Извиняйте.

— Как? Почему же?

— Им, эльфам, любовь нужна, иначе помрут.

— Ну вот и хорошо! Я его буду любить, ухаживать буду за ним.

— Ухаживать… Не продам, коли сам не идёт. К прилавку пододвинулся муж.

— Я что-то не понял, тут рынок?

— Рынок-то он рынок, но… не продам. Ну сдохнет он у вас.

— Идём, Лен, — сердито дёрнул жену за рукав Серёженька.

— Но…

— Пошли. С психами я ещё не связывался.

— Хотите — тысячу заплачу? — сказала Лена. Семён всплеснул руками.

— Барышня, да это тут при чём? Вот я его вам продам, а он любовь к себе притягивает, требует. А ежели пересилит супруга вашего?

— Как это?

— Да просто. Магическое существо. Без пропитания ему нельзя, материального-то оно и в рот не возьмёт! Или супруга разлюбите, или эльф помрёт. Хорошенькая покупка.

— Вы… шутите, да?

— А вот, дамочка, возьми лучше свинью морскую! Или двух!

— Свинью? — испуганно спросила Лена.

— Ага! — радостно сказала бабуся и соломинкой простимулировала свинку показать свои стати. Рыжий, косматый, угрюмый жирдяй забрался в колесо и сделал несколько шагов вперевалку.

— А? Глянь, какие кунштюки ушкваривает! Зелёного эльфа, получил пятиклассник без шапки и двух зубов. Лимонно-желтый выбрал себе в хозяйки смешливую девушку с пирсингом. Вид железных шариков в носу, в губе и даже на

541

Заповедник Сказок 2015

Художник Макс Ларин

542

Избранное

Денис Тихий

Как поймать эльфа

языке потряс Семёна, но эльф не задумываясь вспорхнул ей на воротник. Бирюзовый эльф устроился в варежке сухонькой старушки с сияющими глазами. Она дала за него Семёну сто рублей мелочью и веснушчатое зимнее яблоко. За три часа он распродал всех эльфов, кроме одного. Оранжево-красный, как язычок пламени, ни к кому не хотел идти.

— И часто они так… кочевряжатся? — спросил Борис.

— Да бывает.

— И чего тогда?

— Ну чего. Обратно отпускаю. Борис достал термос кофе и развернул из фольги два бутерброда с копчёным салом. Приземистая бабуся скребла ложкой в кастрюле с картошкой и варёной рыбой. Семён перекусом не озаботился.

— Ты их где ловишь-то? Или секрет? — спросил Борис, активно жуя.

— Внучка ловит.

— А где?

— Да не скажет он, — сердито постучала ложкой о край каст­ рюли бабуся, — жмот.

— А чего не сказать-то? Я секретов не делаю. Берёт внучка моя, Милка, коробку акварельной краски. Только медовая нужна, и вообще лучше мёда добавить для густоты. Липового. Дальше — надо в ванной всё зеркало разукрасить акварелью, погуще так. И разрисовывать надо в темноте. И чтобы девочка разрисовывала. Как высохнет — вносим свечку, только зайти надо спиной вперёд. Самое оно, если на стекле останется одно окошко, или два, тогда может и приманишь. Потом просто — банку трёхлитровую приготовь. Перед зеркалом бумаги цветной настриги. У них же там всё серое, у эльфов, вот они на цвет-то и клюют. Ну а как они, стало быть, из зеркала полезут, ты их банкой и накрывай. Да! Забыл совсем! Одежду надо надеть шиворот-навыворот, эльфы тогда не увидят. И булавку медную прицепи на ворот. Чтобы того… глаза не отвели.

— Чего?

— Ну мне раз глаза отвели, так я целый час в ванной стоял и в зеркало пялился.

— Зачем?

— Выход искал.

— Из ванной?

— Тьфу, пропасть. Из зеркала. Слушатели расхохотались. Бабуся прохрюкалась и вытерла рот платком. Борис, опершись о прилавок, некоторое время ещё

543

Заповедник Сказок 2015

544

Избранное

побулькивал, но вдруг поднял глаза и осёкся. Семён махнул рукой и выпустил сквозь шарф кубометр ротового пара: — Да чего вам объяснять — всё равно не поверите! Перед прилавком невесть откуда оказался неприятный, известный всему рынку детина. Звали детину Соплёй. Но звали его так за глаза и в верной компании. Был он высок ростом и лицом широк — по блину на каждой щеке поместится. Волосы, брови и даже реснички — бес­ цветные, как подвальная плесень. Глаза васильковые и пустые, по меткому слову поэта: как два пупка. Сын директора рынка, и сволочь крайнего разбора. Сейчас он был слегка поддавши. В такие минуты его настроение колебалось на кромке. С одной стороны — буйное веселье, когда он бегал по рынку, натянув на голову отобранный у вьетнамцев малиновый бюстгальтер арбузного размера. С другой стороны — гадючья злоба, плевки в суп обедающим торговцам, затоптанная корзинка с котятами. А переход осуществляется лёгким толчком с любой стороны. Сопля привалился к прилавку спиной, иронически глянул на толкущихся покупателей. Ухватил лапой плюгавого паренька с косенькими глазами.

— Эй, китайса, курить дай! Китайса вынул пачку, Сопля поплевал на пальцы, вытащил две сигареты, одну сунул в рот, вторую уронил. Китайса дал прикурить. Сопля почавкал, окутался дымом, забрал пачку и зажигалку, отвесил добродушного пинка. Покурил, осовело, наблюдая за дерущимися воробьями. Развернулся к Борису.

— О! Здорóво, барбус!

— Здрасти, Эдуард Иваныч. — Улыбнулся барбус Борис, приветливо прогнувшись.

— Ну, чё тут? Как торговля? Барбус неопределённо скособочился, всем видом показывая, что хотя он и тронут заботой Эдуарда Ивановича, но мотыль квёлый, рыбок не берут, и свободных денег совершенно нет.

— Ладно, брось шлангом прикидываться. Курить будешь?

— Я, Эдуард Иваныч, завязал. Здоровья-то нет, как у Вас!

— Потому что здорово… это… здоровый образ жизни веду! Сопля придвинулся к Борису. Свёрнутая бумажка перекочевала из руки одного в обширный карман другого.

— Ладно, торгуй, мотылёк. Ах-ха-ха! Ловко подколол? Мотыля продаёшь — значит мотылёк!

— Хрю-хрю-хрю! Здравия желаю, Эдуард Иванович! — улыбнулась пластмассовыми челюстями бабуся.

Денис Тихий

Как поймать эльфа

— Здорово живёшь, Микитична!

— Вы вроде как с лица схуднули, Эдуард Иванович?

— На фитнес хожу. Знаешь что такое? Это когда спорт.

— Ну, дай-то Бог! — истово перекрестилась Микитична. — Нам и без надобности уж.

— Ладно. Хватит мне зубы это самое. Чего там у тебя?

— Как перед иконой, чтоб у меня руки отсохли, если вру!

— Так.

— Нету! Ни одной не продала! А всё конкуренты!

— Какие конкуренты?

— Да вот, — сказала подлая бабка и указала на Семёна, — пять клиентов отбил! Семён и, отчасти, Борис опешили. Сопля вдруг увидел Семёна с его банкой, как будто они только что вывалились из зазеркалья.

— Оппа! Ты кто такой? Ты чего тут стоишь, а?

— И чего? Купил, вон, место и стою. А что?

— Чего ты тут толкаешь?

— Эльфа вот.

— Дрянь какая-то летучая, — вклинилась Микитична, — больная наверное, не ест ничего! Сам говорил!

— Нуксь! Сопля залапил банку. Она почти целиком поместилась в его ладони.

— Оппа! Зашибись! Засушу и на зеркало в тачилу повешу!

— Ты давай не борзей! Поставь банку!

— Пасть закрой, дедушка! — элегантно парировал Сопля, для верности положив вторую ладонь Семёну на лицо. Лицо тоже поместилось в ладони целиком.

— Эт! Ты руки-то убери! Сопля потряс банкой, отчего крохотный эльф свалился и стукнулся головёнкой о стенку. Потом он сунул банку под полу и пошёл в сторону дирекции, задевая шапкой жестяные козырьки навесов. Семён перелез через прилавок и крикнул: — Да что же?! Воруют же! Эй! Соседи по прилавку превратились в болванчиков с отпущенными нитками — стояли, глазами хлопали, внутренне радовались чужому унижению. Сопля невозмутимо удалялся.

— Эй! Харя! Сопля продолжал уходить. Эльф в банке попробовал вылететь, но опять стукнулся об стекло.

545

Заповедник Сказок 2015

Избранное

— Тьфу! Да и пошёл ты! Щенок! Трус! Сопляк! Такого оскорбления Эдуард Иванович не вынес. Он повернулся, сделал четыре шага, подкинул банку с эльфом и запустил в голову обидчику. Машина «скорой помощи» долго пыталась протиснуться к рыночным воротам. Наконец встали как-то между бородатым дедом с гусями и бабой с крупами. Румяные, вонючие от табака санитары резво помчались в толчею. Принесли Семёна с бурым от крови лицом. Он лежал такой маленький, жалкий, вцепившийся в ниточку жизни. Шептал: «Убил… убил… убил». Хлопнули двери, распугала жирных воробьёв сирена. Баба с крупой охнула и уселась на мешки. Трупик эльфа, раскатанный кованными ботинками в лоскуты, пролежал в грязном снегу недолго — зашипел и превратился в ничто.

546

Сопля сидел в рюмочной. Перед ним стояла тарелка пельменей со сметаной, стопка, графинчик. Он налил стопку, выпил, с хрустом откусил пол-луковицы, пожевал, закинул в рот пельмень. Самое оно, после физических упражнений да на морозце выпить ледяной водки под пельмешки. Настроение у Сопли вновь было превосходное. Солнце проплавило в ледяной корке на окне полынью. Раскалённые добела пылинки плавали в косом луче. Сопля налил ещё стопку, закусил, запил стаканом горького шипучего пива. Разжевал ещё один пельмень и пошёл отлить. Потом в туалетном предбаннике долго мыл руки, поскольку был он великий аккуратист. Перед самым выходом Сопля заглянул в мутноватое зеркало. Вскочивший утром над губой прыщик почти уже созрел. А сразу под третьим писсуаром лежала толстая золотая цепь. Сопля резво обернулся и подошёл к писсуару: на метлахской плитке распластана обёртка от конфеты. Он вернулся к зеркалу и опять всмотрелся в ненаглядный прыщик. Но глаза уже сами скосились на писсуар. Цепь! Цепяра толстенная! Лежит в пятне солнечного света — даже звенья можно разглядеть. Что за чертовня? Сопля опять подбежал к писсуару. И даже заглянул в него. Ничего нет. Солнечный зайчик вдруг появился на ботинке. Сполз по замше на пол, скользнул к выходу из туалета, замер на месте. Вот она! Широкая цепь, нездешняя, как из гробницы фараона. Лежит на полу. Сопля наклонился над ней — цепь рассыпалась на солнечные

Денис Тихий

Как поймать эльфа

пятна! Голова закружилась. Зайчики глумливо запрыгали по полу, вскочили на стену, подползли к зеркалу. С той стороны тупо смотрел мордастый юноша. Сопля подбежал к зеркалу, зацепившись ногой и вывернув плитку с куском бетона. Стекло обернулось прямоугольным окошком, и стремительно зарастало какой-то серой изморозью. В окошко смотрел он сам, длинная нить слюны свисала на воротник. За спиной стоял бледный юнец и вытаскивал из его кармана кошелёк. Второй юнец притоптывал в нетерпении у двери.

— Эй! — крикнул Сопля, ударив в окошко кулаком. — Эй там! Пацаны! Увы, и его двойник, и тощие наркоманы совершенно ничего не видели сквозь зеркало. Сопля обернулся. Мир выцвел. Вокруг волнами разрасталась чёрно-серая плесень. С шипеньем истаивали и блёкли краски. Он всплеснул руками — спортивный костюм мазнул в воздухе алым. Цвет сползал и с него, стремительными акварельными дымными струями. С визгом Сопля рванул на тусклый свет в проём двери. Снёс плечом часть крошащейся стены, выбежал в огромную залу с мутным, взболтанным воздухом, стал посреди неё и взвыл совсем уж по-волчьи: — Отче мой! Еже веси на небеси! Ну чего?! Пусть светится имя! Я больше не буду! Выпустите меня отсюда! Во имя Отца и Сына, аминь! И дикая молитва помогла — в сажевой тьме Сопля увидел маленький квадратик живого цвета! Он пошёл к нему, расталкивая какие-то осыпающиеся шершавые столбы. А тьма наливалась силой, высасывала реальность, уже и руки стали как стеклянные — кости видно. Того и гляди — растворится. Но — нет. Успел. Успел, чтоб ему сдохнуть! Протиснулся сквозь радужное окошко! А тьма шипнула бессильно да и сгинула. И он смеялся, смеялся до икоты, и катался по холодному фаянсовому полу. А потом кто-то невидимый опустил на него сверху большую стеклянную банку.

547

Заповедник Сказок 2015

Избранное

«И тогда поссорилось Море с Яквой Поедателем Ветра. Яква разгневался и плюнул в Море. И тогда Море закипело. Рыбы и придонные твари сварились и возопили от боли. Небо наполнилось огнём от их криков». «Заплакал Яква сделанному и вырвал себе глаза и бросил в Море. И сделались они Островами. Всех людей, уцелевших от гнева, посадил он на них. И содрал с Неба ночь, и соткал из неё Тьму. И окружил Тьмой острова». «Так наш Мир лежит внутри круга Тьмы. А снаружи круга лежит Аверс. Там нет солнца и вида и жизни. Только духи умерших».

548

«Хроники Яквы Поедателя Ветра». Шестая нить, девятый узел.

еня зовут Слай. Я жил на острове Басаноту. Если сесть в лодку и грести на север, то скоро можно доплыть до острова Баса­нофри. Там живут Краснобородые. От нас они отличаются мало. Разве что, срамники, едят живородящую рыбу. У меня на лбу синяя полоса. Хелфер нарисовал за то, что я в пять лет загарпунил ската. Сейчас мне десять. Среди одногодков я был самый лучший Ловец, и меня даже стали пускать к Костру Шуфу. Пока не свалял дурака. Началось всё со старого Огородника Хро. Он помер в полдень, после дождя. Я конопатил лодку на берегу и краем глаза видел его потешную шляпу. Она плавала между кустами смородины, как черепаха. Потом Хро кинул мотыгу, уселся на лавку, потянулся к деревяшке, которая у него взамен правой ноги, култыхнулся вперёд да и помер. Вечером его положили в лодку. В правую руку дали горсть земли, в левую — флягу воды. Потом Шуфу и Хелфер сели в свои лодки, взяли Хро на буксир и погребли в сторону Тьмы. Все мы

Денис Тихий

Огородник с острова Басаноту

стояли и смотрели. Хоть Огородники в любой деревне завсегда первые дурачки, Хро было жаль. Он ведь Огородником стал уже в старости — в тридцать пять шипохвост оттяпал ему ногу, а до того, говорят, всем Ловцам Ловец был. Перед отплытием Шуфу позвал помощника Хро, напялил ему на голову шляпу и сказал: — Перед лицом ветра Олэ и Яквы-Поедателя: теперь ты, Пат, наш Огородник. И Пат поклонился, взял мотыгу и пошёл на огород. Пат — самый настоящий Огородник. Лишился правой руки в шесть лет, да и ума ему Яква в голову немного вдунул. Следующим утром нас собрал Кан. Мы расселись по лодкам и вышли на Ловлю. Утро выдалось облачное. Распустили паруса и пошли спокойно по ветру. Кан сунул в воду слухарь из рыбьего пузыря, прижался к нему ухом и знай показывает куда править. Не прошло и часа, как услышал он косяк краснух. Не ахти, конечно, да уже неделю животы подвело. Похватали мы остроги, смотрим в воду. И надо же было Кану слухарь уронить! Пузырь засвистал, зашипел, по волнам запрыгал. Краснухи — твари битые, сразу на глубину ушли. Стали все рядиться — что дальше делать? Умом — надо домой идти, потому Ловли не будет. А животом — всем кушать охота. Долго спорили, потом Кан руку поднял.

— Ловля. Ну и ладно. К часу Медузы — ничего. К часу Ската — пусто. К часу Акулы я подхватил рукой осьминожку и прилепил Орлю на плешь. Вот и вся добыча. На Кане лица нет, ловцы скоро ныть начнут. И тут я увидел слюга! Понятно, что не самого слюга — он глубоко шёл. Пузырьки такие мелкие. Ложатся себе на воду ровной стёжкой. Я Орля в печёнку ткнул: — Гля!

— Чего те надо?

— Тихо ты. Слюг. Кан как увидел — сразу ожил. Достал самый тяжёлый гарпун, выбрал трос, изготовился. Ловцы надели камышовые хваталки, трос взяли эдак нежно. Я тоже потянулся, но Кан мне кивнул головой на второй гарпун. Схватил я его, сердце колотится — сейчас слюга возьмём! Это ж месяц в Море можно не ходить. Во-первых — мяса целая гора. Потом — из костей самые лучшие гарпуны получаются. И ещё жир у него целебный. И шкура очень подходящая. На лодках никто не дышал. Кан

549

Заповедник Сказок 2015

550

Избранное

ноги расставил пошире, гарпун над головой занёс, прогнулся, замер, хекнул и бросил его прямо на локоть впереди дорожки. Минуту ничего не было, а потом стали всплывать на воду чёрные, масляные пузыри. Есть! Ловцы трос ухватили. Под лодками прошла тень, слюг выпрыгнул. Ну и здоровый, я вам скажу! И давай он нас мотать! То нырнёт на глубину, то выскочит и зубами клацнет. Одурел от боли и пошёл к берегу, только брови держи, чтоб не сдуло! Все мы голосили, кто во что горазд. Громче всех орал плешивый Орль, аж сопля из носа вылезла от усердия. Только вижу я — ловцы трос удержать не могут. У иных руки в крови, а кто уж выпустил.

— Кан! — Кричу. — Надо второй гарпун!

— Нет! — Орёт. — Рано! Всем держать! Чуть зубами не вцепились.

— Кан!

— Рано!

— Уйдёт!

— Заткнись! Тут я вспомнил, как от нас из-за Кана краснуха ушла. Ещё не хватало, чтобы мой слюг ушёл. Вскочил я, занёс гарпун и бросил по курсу. Попал, между прочим. Только метил в голову, а попал, кажись, в хвост. Потому что слюг, скотина, развернул от берега и дал ходу к Тьме. Как мы его осаживали! Я чуть мизинца не лишился, да всё зря. За тысячу локтей от Тьмы пришлось его отпус­ тить. Слюг только хвостом стукнул да во Тьму и уплыл. Духам предков на обед. Или Якве, коль он кроме ветра чего-нибудь ест. А мы остались без обеда. Так я свалял дурака.

*** Из лодки выбрался последним. Всё племя собралось, Шуфу пришёл и Хелфер. Кан на меня рукой махнул и крикнул: — Из-за него, такого-сякого, слюга упустили! Женщины, понятно, в рёв ударились.

— Стереть у него полоску со лба! Сосунок ещё на Ловлю ходить!

— Прогнать, сына крабьего! Пусть его краснобородые кормят!

— Кто ему гарпун доверил, а? Срамно сказать — чуть меня до слёз не довели. Но тут Хелфер вперёд вышел. Положил мне руку на голову и говорит: — Гарпун ему дал я. А ты, Орль, учился сети вязать, когда он первого ската убил.

— Верно!

— Нос-то! Нос вытри!

Денис Тихий

Огородник с острова Басаноту

— А кто слюга выследил? Кто, я спрашиваю?

— Знамо дело — Слай! Хелфер велел рассказать, как всё было. Кан рассказал.

— Слай, ты зачем второй гарпун кинул?

— Боялся, что уйдёт.

— Не поверил, выходит, Кану?

— Выходит.

— Не так страшна ошибка, как непослушание. Хелфер растёр в ладони золу от костра и пальцем нарисовал мне на лбу полосу. Все примолкли.

— Всем слушать. Именем ветра Олэ, при свидетельстве Моря и Тьмы. За непослушание наказывается Слай. На десять дней синяя полоска закрыта чёрной.

— Да.

— На десять дней ты лишён Моря.

— Да.

— На десять дней ты отдан в послушание Огороднику. Тут я на задницу и сел. А Пат подошёл, похлопал меня по плечу и говорит: — Завтра к рассвету приходи. Репу пропалывать будем. И во весь рот осклабился. Я сразу понял — никогда мы с Патом не подружимся. И, конечно, ошибся.

*** Мама говорила: «Олэ дует во все стороны. Жди ветра в лицо — подует в спину». Через восемь дней прополки репы и обирания жучков Пат стал моим приятелем. Что он умел, так это говорить. Как можно такую прорву знать, на огороде сидючи, не понимаю. Как-то раз наелись топинамбуров, попили воды и легли под дерево — отдохнуть.

— Малой!

— А?

— Ты хотел бы отсюда уплыть?

— Куда? До Краснобородых?

— Не. Дальше.

— Дальше — Тьма.

— А за ней?

— Знамо дело — Аверс.

— Откуда знаешь?

— Все знают. Хелфер говорит.

— Ну а что это — Аверс?

551

Заповедник Сказок 2015

552

Избранное

— А то не знаешь?

— Ну, скажи.

— Не хочу я об этом разговаривать. Беду кликать.

— Хочешь узнать? У меня мурашки по спине пробежали. Аверс. Ночью иногда с мальчишками шептались. И страшно и интересно. К югу от острова, недалеко от Тьмы, есть мелководье. Мы там за мидиями как-то раз ныряли. Все ловцы ныряли к Тьме спиной. А я ухватился за камень и повернулся в её сторону. Тьма клубилась под водой. Снаружи она чёрная, как сажа, а под Морем — тёмно-фиолетовая. Краснуха влетела в стаю макрели. Стая рассыпалась и начала уплывать во Тьму. Краснуха сунулась было за ними, но потом шарахнулась, покрутила башкой и поплыла себе дальше.

— Не хочу, — прошептал я и облизнул губы, — рассказывай.

— Там живут люди.

— Мертвецы.

— Нет. Люди. Как мы.

— С чего ты взял?

— Я точно знаю.

— Ты там был?

— Не. Просто у меня есть кое-что оттуда.

— Из Аверса?

— Да.

— Врёшь.

— Показать? Пока мы болтали, сверху сгустилась туча, и начал накрапывать дождь.

— Репа теперь хорошо уроди…

— Малой!

— Ну, покажи! Покажи! Пат улыбнулся и похлопал меня по плечу своей култышкой.

— Ты храбрый, Слай. Ты прям Яква, знаешь это?

— Ничего не знаю. Давай показывай, пока я не передумал.

— Ну, идём. Ты обалдеешь. И точно. Я обалдел.

*** У нас ведь как — если человек Ловец и с лодкой, его после смерти отправляют в Аверс. А ежели у кого лодки нет, то женщины таких в Лесу Мёртвых хоронят. С детства это место стороной обходил. Но оказалось — ничего страшного. Обычный лес.

Денис Тихий

Огородник с острова Басаноту

553

Художник Анна Черкасова

Заповедник Сказок 2015

554

Избранное

Обогнули заросли ежевики, нырнули под корни вывороченного дерева и по тоненькой стёжке подошли к небольшой мелководной бухте. Там, недалеко от берега, Пат и спрятал своё сокровище под грудой пальмовых листьев. Когда мы эти листья раскидали, я глазам своим не поверил.

— Ну, что скажешь? — Рассмеялся Пат. Лодка. Большущая, у нас таких нет. Не из дерева и даже не из коры.

— Пат. Из чего она?

— Не знаю. Я постучал по гулкому борту. Лодка была сделана одним кус­ ком, как пирога. Только очень тонкая. Снаружи — оранжевая, внутри — жёлтая. Три лавочки деревянных. Чудные вёсла, тоже непонятно из чего. Я достал одно — длиннее меня, но лёгкое!

— А ещё мачта с парусом есть. Только я их снял.

— Где ты её взял?

— Море подарило.

— Как это?

— Гулял я тут с год назад. Смотрю — на берег лодку выкинуло. Откуда она, Слай?

— Не знаю.

— А я знаю. Таких лодок никто не делает и делать не умеет. Она из Аверса. Теперь веришь? Я уселся на берегу и схватился за голову. В Аверсе живут духи умерших и Яква Поедатель Ветра. Наш Мир — два острова, ограниченные кругом Тьмы. Из Аверса не возвращается никто.

— Надо рассказать Хелферу.

— Не вздумай.

— Почему? Пат уселся в лодку. Взъерошил свою бороду и посмотрел на меня исподлобья.

— Знаешь, как я руки лишился?

— Акула откусила.

— Акула, это уж точно, — горько сказал он, — а зовут её — Хелфер.

— Чего?

— Любопытный я был не по годам. Вечно Хелфера вопросами донимал. Почему рыба через Тьму плавает, а люди нет? Почему раньше у сети в пять пальцев ячея была, а теперь в три? Почему Тьма чёрная, а тень на берег не отбрасывает? А что будет, если живой человек через Тьму поплывёт? Устал он отмахиваться.

— А потом?

Денис Тихий

Огородник с острова Басаноту

— Зовёт меня как-то раз. Прихожу. Сидит он, костёр развёл, траву в него кидает. Кивнул — садись, мол. Сел. Ничего не говорит, знай траву подкидывает. Я кашлять начал, голова закружилась. Звуки все в неё попадают, а наружу не выходят. Носятся в голове, накапливаются. Того и гляди, лопнет голова. «Ты любопытен», — говорит вдруг. — «Да», — отвечаю. — «Ты умеешь думать. Может, хочешь стать Хелфером?» — спрашивает. — «Нет, — говорю, — я хочу проплыть на лодке через Тьму». Он задумался. А в доме жарко, с меня пот льёт градом. «Понимаю, — говорит. — Придётся тебя от Моря отлучить». Я совсем дураком стал. От дыма наверное. «Отлучи, — говорю. — Я сам лодку сделаю да уплыву».

— Самому Хелферу перечил?

— Говорю же: совсем голову потерял.

— И чем всё кончилось?

— А тем. «Есть способ повернее», — говорит. Достал нож, обсидановый, которым краснух потрошат. «Вытяни руку», — говорит. Я вытянул. А он… Замахнулся ножом и руку мне отсёк.

— Ах ты…

— Я долго в горячке валялся. Когда очухался — стал помощником Хро. И больше Хелферу не перечил. И вопросов ему больше не задавал. Помолчали. Что тут скажешь? Я встал, отряхнулся, сел рядом с Патом.

— Ты прости, что я тебя дураком считал.

— Простил уж.

— Я же не знал, что это не акула…

— Знаешь, Слай, давно бы в Аверс поплыл. Только куда мне с одной рукой? Плывём вместе?

— Спятил?

— Почему?

— К духам? Ну, не-е-т!

— Дурак ты, Слай! Какие духи? Люди там! Море! Острова!

— Откуда…

— Да оттуда! Вот же лодка! Вот она! Кто её сделал?

— Не знаю! Чего ты разорался!

— Ты смотришь и не видишь! Ты ничего не знаешь!

— Чего я не знаю?

— Ты — следующий! Хелфер со мной о тебе говорил! Огородников должно быть двое.

— Вот уж… Огородниками только инвалидов делают.

— Вот именно!

555

Заповедник Сказок 2015

556

Избранное

— Так а я…

— Какой же ты дурак! Придём в деревню, Хелфер тебе велит явиться завтра к утру.

— Зачем?

— Я же тебе всё рассказал. Думаешь, он тебя пожалеет? Меня-то он не пожалел!

— А чего ему тебя жалеть?! Пат перестал орать, вылез из лодки, вытянул из лодки меня. Закидал её листьями.

— Я его сын, Слай. В тот вечер Ловцы собрались на берегу. Я подсел к ним.

— Привет, Слай!

— Как твоя репа поживает?

— Слай, давай меняться — ты мне гарпун, а я тебе мотыгу?

— Репа-то не разбегается от тебя? Я встал и пошёл домой. Откинул полог, лёг на циновку и уткнулся носом в подушку. Сон не шёл. Ужасы какие-то мерещились. Кто-то остановился возле дома.

— Слай.

— Да, Хелфер.

— Зайди ко мне завтра утром. Надо очень серьёзно поговорить.

*** Тьма была совсем рядом. Она проглотила звёзды и проглотила море. Мы шли прямо на неё.

— Не передумал, Слай? Я стиснул зубы и мотнул головой. Всё равно. Пусть даже Аверс. Пусть даже Яква, ростом до звёзд. Никогда не стану огородником. А если потеряю руку — то уж не от ножа Хелфера. Вот и Тьма. Нос лодки вошёл в неё, я зажмурил глаза. Потом собрал всю волю и храбрость, как давно, когда убил на мелководье ската. И открыл глаза. Тьмы не было. Перед нами было огромное Море. Солнце опускалось за его край. Море было розовым и сияющим. И огромное Небо! Бескрайнее, облачное. И остров вдали! И ещё один! И ещё! Я повернул голову — Тьма осталась за спиной.

— Прошли! Прошли Слай! Мы обнялись. Я даже заплакал.

— Плачь, не стыдно.

— Сколько неба, Пат! Смотри!

— Вижу!

— Как много Моря!

Денис Тихий

Огородник с острова Басаноту

Мы положили вёсла, сидели и смотрели во все глаза. Будто вода в жару — пьёшь, пьёшь и не можешь наглотаться. Взгляд мой упал на его обрубок.

— Слушай, Пат. Можно тебя спросить?

— Валяй.

— Если Хелфер тебе отрубил руку ножом, почему так неровно? Я же знаю, как акула кусает.

— И как?

— В точности так, как у тебя. Пат почесал бороду, улыбнулся и сказал: — Ничего он мне не рубил. Это я тебе соврал. До острова мы догребли уже ночью. Еле лодку на берег втащили и свалились без задних ног. У меня в голове было пусто-пусто. Хорошо-хорошо. Я смотрел в огромное небо, даже не думал ни о чём. Пат посапывал рядом. Я подумал, что спит, но он сказал мне кое-что и только потом заснул. Утром нас нашли островитяне и отвели в город. У них всё было по-другому. Каменные дома, собаки, лодки с моторами. Это я потом узнал, что как называется, тогда ходил дурень-дурнем. Ещё у них была Библиотека с узелковыми книгами. И с библиотекарем мы проговорили несколько ночей. Островов в Архипелаге больше сотни. И наш — один из последних, что ещё накрыты Тьмой. В давние времена был Век Кипящего Моря. Когда он настал, острова вдруг очутились под колпаками, которые не пускали кипяток и горящий ветер. А потом, когда начался Век Большой Рыбы, с острова Тихуа выплыла через Тьму первая лодка. Смельчаки доплыли до соседнего острова, а потом вернулись обратно. Так вот, когда они проплыли через Тьму вокруг своего острова, она исчезла! И так постепенно Архипелаг объединился. Я его спросил, почему они не приплыли к нам. Оказалось, что Тьма пускает назад только своих. Потом много чего было. Я не стал огородником, но и Ловцом не стал. Я теперь — Капитан. Пат подался на Тихуа — учиться. Потом собрал экспедицию к Большой Земле, которую выдумал в спорах. Уж год, как его не видно. Вечером я люблю лежать на спине и смотреть в небо. И всегда вспоминаю слова, которые прошептал мне Пат: «Слай, смотри какая на небе Тьма. Как думаешь, что за ней?»

557

Заповедник Сказок 2015

558

Избранное

Сергей Тихомиров

Колупанда

ето выдалось совершенно замечательное. Обильные снега, растаяв по весне, щедро напоили землю, и в рост пошли, кажется, даже плетёные изгороди. Дороги тем не менее высохли быстро, и ходить по ним босиком было чрезвычайно приятно. Многочисленные шмели и пчёлы деловито сновали от цветка к цветку, и казалось, что гудел сам воздух, густой от пряных запахов. Изредка ветерок, дующий со стороны Тошнилино, приносил неповторимый аромат свинокуренной фермы, но, правду сказать, настолько слабый, что трудно было определить, разводят там действительно свинокур или, скажем, козогусей, а потому не сильно отвлекающий от блаженного ничегонеделания. Однако сегодня это приятное занятие должно было закончиться с заходом солнца. Дело в том, что в здешнем лесу раз в год в ночь на Ивана Копалу цветёт наноротник. Я сидел на крылечке, глядя на догорающий закат, и мысли мои текли легко и плавно где-то далеко от моей головы. Предстоящее дело здесь, вдали от города, выглядело хоть и непростым, но вполне естественным и даже почти обыденным. Вдруг морковная грядка словно пошевелилась. Я уставился на неё, благо для этого не пришлось даже поворачиваться. Грядка явно двигалась в мою сторону. Из-за горизонта отсвечивали последние лучи солнца, мне пора было отправляться, но я продолжал сидеть, пытаясь рассмотреть причину этого шевеления.

559

Заповедник Сказок 2015

560

Избранное

Причиной оказался бурый хомяк, только ростом с кролика и с когтями, словно отнятыми у медведя. Зверёк шустро дополз до начала грядки и сел столбиком в сажени от меня, сложив передние лапы на упитанном пушистом животе. Какое-то время мы с любопытством разглядывали друг друга, а потом, не придумав ничего лучше, я задал глупейший вопрос: — Ты кто?

— Колупанда,— ответил зверь.

— А что ты тут делаешь?

— Моркву колупаю.

— Ты говоришь?— я не верил своим глазам и ушам.

— Ну да. Мы вообще-то разумные.

— А почему вы нам этого до сих пор не сказали?

— А вы разве с нами разговаривали? Что бы ты ответил комуто большому и страшному, если бы он крикнул тебе «кыш»?

— А что, я такой страшный? Колупанда задумался.

— Ты — нет. Но ты и не погнал меня с огорода.

— Да колупай на здоровье, мне всё равно столько не съесть. Зверь аж раздулся от важности, став похожим на откормленного кота с короткими мощными лапами.

— Ну, спасибо тебе, добрый человек! А что это ты на крыльце сидишь, в дом не идёшь?— степенно спросил он.

— Да дело у меня есть,— в тон вопросу ответил я.

— Никак хочешь наноротник цветущий добыть? Я чуть челюсть не уронил от удивления: — А ты откуда знаешь?

— Так ведь день-то какой! А заради какой надобности он тебе потребовался? Если зуб болит, то лучше цветы рюмашки заваривать, а на свежую рану — лепить лист подлорожника.

— Мечта у меня есть.

— Ну раз так… А делать-то с наноротником что будешь? Поверье, гласившее о чудесных свойствах этого растения, упорно не желало вспоминаться: — Вроде же как сорвать надо, но перед этим желание своё сказать…

— Сказааать,— передразнил Колупанда. — А что, у цветка уши есть? Я растерялся.

— А что же тогда надо делать?

— У него вся сила — в корне. Вот его-то и надо извлечь. Он же квадратный! — сказал Колупанда таким тоном, будто это всё

Сергей Тихомиров

Колупанда

объясняло. — Ладно, ты мне помог, и я тебе помогу. Солнце зашло, пора двигаться. У тебя руткит есть?

— Чего?— обалдел я — Инструмент для добычи корня,— терпеливо пояснил собеседник, огляделся, — о, вот это подойдёт! Он метнулся к стене и сцапал небольшую сапёрную лопату. Оттопырил козой два крайних когтя, полоснул ими вдоль штыка лопаты, прочертив на стали глубокие царапины. Потом легко, как лист бумаги, согнул железяку по линиям. Получился совок-переросток странной формы.

— А теперь — пошли! Я безропотно встал, взял совок и двинулся следом. Успел ещё подумать, что придётся по дороге останавливаться, чтобы подождать, а то и вовсе взять проводника на руки, благо он некрупный, но зверь быстро перебирал мохнатыми лапами. Ещё и подгонял, иногда оборачиваясь: — Шибче беги, нам надо до обнуления успеть.

— До чего?

— Слушай, ты как вообще собирался наноротник искать? Я пожал плечами: — На авось надеялся. Колупанда аж споткнулся и застыл как вкопанный. Секунду напряжённо размышлял, а потом махнул лапой: — А, ладно, позже разберёмся, бежать пора, а то уедет, ищи его потом.

— Что… уедет?…— я окончательно запутался, да ещё и проводник после передышки словно пытался наверстать опоздание. Мне даже показалось, что лапы у него стали длиннее, да и сам он несколько подрос.

— Скользящее окно. Это место такое в двоичном лесу, там и растёт твой наноротник. Окно сдвигается при обнулении счётчика.

— При… чём?… — слова мои словно выплёвывались на бегу поодиночке.

— В полночь, балда. Побереги дыхание. Сам Колупанда от несоблюдения своего совета явно не страдал, продолжая на бегу излагать в том же отрывочном духе интереснейшие сведения: — Не трогай эти деревья — они несбалансированные.

— Это как?

— Нууу… Тронешь, а с него листья осыпятся. Или само тебе на голову рухнет.

561

Заповедник Сказок 2015

562

Избранное

После этого обнадёживающего объяснения я стал шарахаться от любых деревьев.

— Вон видишь кустик? Это закрепень-трава. Очень помогает от медвежьей болезни. И не успевал я уточнить, какой из всех этих кустиков столь полезен, как он вдруг переключался на историю с географией: — Это не наша тропа, это ренессансная. Она здесь была задолго до нас. Потом мы огибали по кустам совершенно ровную полянку, и на мой невысказанный вопрос Колупанда отвечал: — Нелинейная топь. Там водятся энтропийные комары. Ну их, застрянем ещё здесь на пару лет. Минут десять ударного бега от топи, и проводник замедлился, чутко поводя носом. Сумерки сгущались, но он сказал, что теперь уже недалеко, надо только незаметно пройти мимо толстых троллей. Я подумал, что ослышался. С другой стороны, скажем, вчера я и про колупанду не знал — Бьёрн его знает, что у них в этом лесу ещё водится. Попросил его рассказать поподробнее, но тут из-за деревьев донеслись дикие вопли и ололоканье.

— Что это?

— Битарды.

— Что?!

— Двоичные ублюдки. Виртуальная форма нежити. Водятся в лесах доменов. Могут только жмакать пимпы, ффтыкать в контент и троллить нубов для лулзов. Потрясённый новизной и объёмом информации, я уцепился за последнее слово: — Для чего?

— Ну, как тебе объяснить… Лулзы у них — мера всего.

— Это как?

— Они бы за лулзы и себя по частям продали, если б купцы нашлись.

— Да что это вообще такое? Со стороны полянки раздались басовитый гогот и вопли: — Ололо, риальни!

— Жжош!

— Плюс стопицот! Колупанда безнадёжно махнул в ту сторону: — Вот это оно и есть.

Сергей Тихомиров

Колупанда

Обойдя шумных битардов, буквально через полверсты мы вышли к поляне. На ней, словно под легчайшим ветерком, даже не шевелились — упорядоченно подрагивали резными лис­точками кустики наноротника. Они росли ровными рядами, от нечего делать я их даже сосчитал — там было 32 ряда по 32 кустика.

— Выбери тот, что на тебя глядит, а как зацветёт — сей же миг хватай его за стебель у земли и начинай обкапывать, только смотри, корень не повреди! Что дальше делать, позже объясню. Вдруг по полянке словно вздох прошёл, и сразу что-то изменилось. Я в первую секунду не понял, а потом просто остолбенел от увиденного. Наноротник цвёл, казалось, разноцветными огоньками, которые зажигались, гасли, меняли цвет, и был в их поведении какой-то глубокий смысл, непостижимая, но отточенная логика. Я не мог заставить себя вторгнуться в эту гармонию с лопатой. Огоньки очаровывали, и изъять из общей картины хоть один казалось жутким варварством. А потом полянка вдруг исчезла. Бурый комок, сидящий слева на тропинке, недовольно сверкнул на меня жёлтыми глазищами: — Что ж ты корень не добыл? Проморгал своё желание-то! Я вздохнул: — Да шут с ним, с желанием. Не мог я такую красоту нарушить. Колупанда вкрадчиво промурлыкал: — Зря ты так. Полянка один-то цветочек вмиг бы восстановила. К ней для этого приставлен специальный кот коррекции. Зануда жуткий, хотя дело своё знает туго. Я посмотрел на искусителя с досадой на его непонятливость: — Но на этот миг картинка стала бы другой, понимаешь? Жёлтые глаза сверкнули на уровне моего пояса: — Ай, молодца! Я в тебе не ошибся!

— То есть? — удивился я.

— Отныне эта поляна всегда будет с тобой,— загадочно ответил компаньон,— а у меня теперь достаточно сил, чтобы пере­ нести тебя к дому.

— Как перенести?

— Обыкновенно — вот ты тут, а вот ты уже там.

— Не-е, что ж я, увечный — сюда дошёл, а обратно не дойду? Проводник, как мне показалось, одобрительно хмыкнул, подошёл к пеньку и увесисто хлопнул по нему когтистой лапой.

— Что ты делаешь?

563

Художник Элина Эллис

564

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Сергей Тихомиров

Колупанда

— Лешего зову, чтоб короткую дорогу обеспечил. Должок за ним. Откуда-то из-за пня раздался гневный скрипучий голос: — А фонарей вам по всей крыше не понаставить с мигалками? Колупанда коротко рыкнул в ответ. Голос резко сменил интонацию: — Ох, Авосенька, извини, тебя и не признать, ты так вырос, вот уж повезло тебе с благодетелем-то! А дорожку вам я сей же секунд обеспечу в лучшем виде! Сюда пожалте, вот по этой тропиночке, за клубочком идите, через час дома будете. Клубочку только скажите спасибо, не побрезгуйте. И вам приятно, и ему польза. Через час мы сидели на моём крыльце, пили чай с ароматным чудничным вареньем и смотрели на восток в ожидании рассвета. Колупанда держал двумя лапами суповую чашку, которая казалась уже маловатой для него, и блаженно жмурился на розовеющее небо. Меня распирало любопытство, и я наконец решился спросить: — А почему леший сказал, что тебе повезло с благодетелем? Колупанда повернул голову и весьма иронично посмотрел на меня сверху вниз: — А ты во мне никаких перемен не заметил?

— Нууу… Подрос ты чуток,— осторожно ответил я.

— А как ты думаешь, почему?

— Вы, наверное, очень быстро взрослеете?— предположил я. Собеседник поскрёб затылок когтистой лапой: — Да не очень. Я нарочно не считал, но лет триста мне уже точно есть.

— А в чём тогда дело?

— Да мы ж волшебные существа. Как джинны или золотые рыбки. Почему рыбка предлагает только три желания?

— Не знаю.

— Да потому что… — он шумно отхлебнул чаю, задумчиво поглядел в опустевшую чашку и продолжил: — Просто при исполнении желаний мы силу отдаём, из которой сотканы. Взять, скажем, волшебную палочку. Ты думаешь, махнул, и желание исполнено? Не, ну для простых желаний этого хватит — если хочешь, например, синяков ближнему наставить да палочку берёшь потяжелее. Но она же дуб дубом, попробуй объясни ей, если чего посложнее нужно. Тут уже от нас соображалка требуется, а это очень накладно. Выполнишь иных три желания — и уже сам с таракана, только ноги уноси. После такого

565

Заповедник Сказок 2015

566

Избранное

силу вернуть — это годами за спасибо у лешего батрачить. Клубочек видел? Во-о-от. А ты из меня силу не тянул, наоборот, своей делился.

— Когда же это я успел?

— Да всё время. Моркву мне колупать разрешил? Цветок рвать не стал? Барствовать с перемещениями не захотел? Да и ночь нынче была того… Особенная. Вот и набежало,— он зачерпнул варенья и на время умолк. Я потрясённо перебирал в памяти недавние события, начиная наконец понимать, что к чему.

— Такой могучий Авось, как тебе, мало кому достаётся. На него и понадеяться не зазорно,— колупанда подмигнул и дружес­ки толкнул меня плечом.

— А за что мне это?— неуверенно спросил я. Авось снова прижмурился на быстро светлеющее небо и ответил тихо и непривычно серьёзно: — Кто не отмахнулся от бабкиных сказок и пришёл сюда, тому даётся вера. Кто проявил милосердие, тому даётся помощь. Кто сумел извлечь квадратный корень, тому даётся удача. Кто сумел побороть алчность — тому даётся счастье. А исполнение желаний — это настолько просто… Теперь даже я с этим справлюсь не хуже наноротника. Я налил обоим ещё чаю. Над лесом неспешно всплывало розоватое солнце. Было так тихо и спокойно, что мне бы и самому не верилось в ночные приключения. Если, конечно, не обращать внимания на моего гостя. Я скосил взгляд на колупанду. Тот, прикрыв глаза, смаковал чуднику и казалось, что весь свет для него сжался до размеров горшка с остатками варенья.

— Спрашивай уж,— пробасил он вдруг с хитрой довольной улыбкой.

— Ты говорил про джиннов…

— А что джинны? Они тоже очень неслабые были, да повывелись. Губила их, понимаешь, привязанность к бутылке, но это уже совсем другая история…

Екатерина Турикова-Кемпел

Неприятности случаются с Магдой

567

Заповедник Сказок 2015

568

Избранное

огда Лина теряет в песочнице своё ведёрко, ей ужасно хочется разреветься. Ведёрко новое, красное, с такими задорными белыми горохами. Она и сама не знает, как это получилось. Она только случайно отвлеклась, сбегала на горку, а потом к качелям, а потом снова на горку, а когда вернулась, ведёрка уже нету, и Лина трёт замазанными кулачками глаза, а по щекам бегут две коричневые дорожки. И тогда бабушка протягивает ей кипенно-белый, почти хрус­ тящий от чистоты носовой платок, вытирает захлюпанный нос и спокойно констатирует: — Неприятности случаются с Магдой. Лина удивлённо моргает — она не знает никакой Магды. Она помнит Мусю, и тётю Маргариту, маму, и папу, и Мартину, вторую бывшую жену дяди Адама, и даже собачку по прозвищу Муму, бабушка про неё читала недавно, и ещё панну Марию там, в костёле на углу, но совершенно не знает никакой Магды.

— С Магдой, — уверенно продолжает бабушка, — с ней всегда случаются неприятности. Твоё ведёрко по сравнению с этим — пустяки, — и они идут, и по дороге незаметно сворачивают к кафе на углу, и садятся под самый солнечный, оранжевый зонтик, и долго через весёлые полосатые трубочки сосут молочные коктейли, и Лина понимает: неприятности действительно случаются с Магдой.

*** Когда Янек уходит во второй раз, Лине отчаянно хочется завыть. Обхватить коленки, вжаться в них носом. И чтоб никто

Художник Ольга Гессен

Екатерина Турикова-Кемпел

Неприятности случаются с Магдой

569

Заповедник Сказок 2015

Избранное

никогда-никогда её не нашёл. Лина тягуче, почти по слогам повторяет про себя: — Он у-шёл, у-шёл, у-шёл… И вдруг сквозь этот монотонный шелест прорывается фраза: «Неприятности случаются с Магдой». Лина осторожно приоткрывает глаза — никого нет. И снова, уже увереннее повторяет: — Неприятности случаются с Магдой. С Магдой. И, всё ещё мелко трясясь, идёт к холодильнику, достаёт оттуда здоровенный шмат сыра, тяпает по нему лихо. «Как гусар на поле боя кромсает какого-нибудь врага», — думает Лина, и у врага почему-то лицо Янека. Она мажет сыр самой ядрёной, жёлтой горчицей и, зажмурившись, кусает.

— С Магдой… — повторяет Лина с набитым ртом.

***

570

И даже когда маленькая Леся с треском летит с качелей и, захлёбываясь, твердит: «Мама, мама, мама…» — а суровые дядьки укладывают её на носилки, даже тогда Лина только крепче сжимает зубы от страха и медленно, очень внятно, чтобы Леська расслышала, произносит: — Неприятности случаются с Магдой. Леся вдруг перестает мамкать и удивлённо спрашивает: — Что за Магда? «Как хорошо, что я не знаю, кто это», — думает Лина и вслух продолжает: — С ней, с Магдой, всегда случаются неприятности. И Леся, кажется, верит. А ночью ей снова снится бабушка, протягивает ей тот самый белый платок и повторяет: — А всё же ты, Магдалина, будь осторожнее.

*** Когда Магда Ковальски делает шаг на тротуар, её каблук задевает поребрик и с хрустом ломается. Магда падает, по новому чулку бежит некрасивая стрелка и коричневая струйка крови. И тогда Магда, щурясь от боли, шепчет: — Неприятности случаются с Линой.

Екатерина Турикова-Кемпел

Сказки о хвостах и загадочных старушках

Инна Лиза нна Лиза поёт в хоре, старательно разевая рот. Регент поправляет её дикцию. У Инны Лизы никогда не бывает верной дикции. Инна Лиза начинает петь снова. На самом деле её зовут не Инна Лиза, а Лусинэ, но сама себя она называет Инна Лиза. Ей кажется, что Инна Лиза звучит загадочнее. Инна Лиза зажмуривает глаза и представляет себе, что было бы, если бы она себя звала Лусинэ, а все другие звали бы её Инна Лиза… Регент окликает Лусинэ. Инна Лиза вспоминает о том, что она должна петь, и подтягивает. Не в такт. Регент опять недоволен. Регент никогда не бывает доволен Инной Лизой. Впрочем, регент думает, что её зовут Лусинэ. Но на самом деле она Инна Лиза, так и знайте. Инна Лиза начинает петь ещё громче и сов­ сем не в такт. Голос у неё мощный, постепенно замолкает весь хор. Инна Лиза не слышит, что хор умолк. Она поёт во всю глотку. И, как всегда, думает о чём-то своём. Регент давно выгнал бы Инну Лизу из хора, если бы не её голос. Инна Лиза очень хочет, чтоб регент её выгнал. Ей не нравится чёрное бархатное платье хористки, ей не нравится Памела, которая стоит справа, и Марта, которая стоит слева. Если уж быть совсем честным, то Инне Лизе не нравится сам регент. Да, не нравится — он вечно пахнет потом, и на его белом воротнике сальные разводы. А волосы… Инне Лизе кажется, что регент никогда-никогда не моет волосы. Инна Лиза закрывает глаза и продолжает петь. Про себя она представляет, как регента сажают в огромный медный таз и начинают ему мылить шею, уши и те бесцветные сальные патлы,

571

Заповедник Сказок 2015

Избранное

которые он почему-то считает волосами. Инна Лиза поёт громче, ещё громче, зажмурив глаза. От звука голоса Инны Лизы в окнах лопаются стёкла и мелким колотым бисером осыпаются на пол. Инна Лиза не замечает битых стекол. Она поёт и представляет, как мыльная вода заливает все ноты регента, как регент кричит, испугавшись пены, а шампунь продолжает отмывать липкий жир с волос… Хор испуганно молчит. Инна Лиза поёт во весь голос. От вибрирующего звука начинает понемногу трескаться Пол. Хористки закрывают уши руками и мгновенно разбегаются.

— Лусинэ, — кричит регент. Инна Лиза открывает глаза и удивлённо замолкает. Регент всё тот же, волосы его не стали чище.

— Лусинэ, что ты наделала, — отчитывает Инну Лизу регент. В глубине души регент доволен: да, эта девчонка Лусинэ никогда не слушает, но голосище какой! Он ещё заставит её заливаться соловьём. Она определённо прославит своего учителя.

572

Художник Владимир Поворозник

Екатерина Турикова-Кемпел

Сказки о хвостах и загадочных старушках

Лицо Инны Лизы покрывают алые пятна. Она совершенно не хотела таких разрушений… ну разве что самую чуточку.

— На сегодня занятие окончено, — кричит регент в спину последней убегающей ученице. Ерунда, совпадение, спишем на землетрясение, а голос определённо оперный. — Все свободны, а вы, Лусинэ, на следующее занятие — с родителями. Инна Лиза бредёт по улице в чёрном бархатном хоровом платье с белым воротничком, понурив голову. Голос, голос… и зачем только родители отправляют её в этот дурацкий хор. Инна Лиза давно уже пытается потерять голос, но ничего не получается. Однажды Инна Лиза даже съела тринадцать порций мороженого. Зимой. На улице. Подряд. Доктора всё врут: от этого не болеют. Никакого бронхита, ни трахеита, ни гриппа, ни даже самой малюсенькой пневмонии. Инна Лиза долго читала медицинский словарь — ни малейших признаков. Максимум — расстройство желудка. Лгунишки эти врачи. Он вызвал родителей… Опять её будут ругать, а потом заставят петь эти нудные гаммы. Ну, почему она… Инна Лиза зажмуривает глаза и начинает придумывать. Почему она, скажем, не русалка? Под водой наверняка не надо петь. Инна Лиза представляет, как она весело плещется, наблюдая за регентом с намыленными волосами. Регент пытается дирижировать, а она ловко машет своим длинным зелёным хвостом и, смеясь, пускает пузыри… Инна Лиза, щурясь, медленным шагом плетётся по солнечной стороне улицы. Концертное бархатное платье волочится по тротуару. Девочка совершенно не замечает встречных прохожих. Инна Лиза занята. Она отчаянно мечтает о хвосте. О большом, красивом, чёрном хвосте. Как у пантеры. Или рыжем лохматом. Как у сеттера соседки напротив. Или зелёном русалочьем хвос­ те. Неважно, каком-нибудь. Хвостатых девочек никто никогда не заставляет петь в хоре. Она, Инна Лиза (где-то в глубине сознания вертится какое-то Лусинэ, но Инна Лиза укладывает это слово в самый дальний уголок черепа и сверху прижимает огромным камнем)… так вот, она, Инна Лиза, никогда не видела ни одной хвостатой хористки. Ни единой. У Марты нет хвоста. И у Памелы. И даже у мальчиков из мужского хора… Хотя кто их знает, что у них есть, у этих мальчиков. Но у регента… у него точно нет хвоста! Инна Лиза наступает на подол своего бархатного платья, спотыкается и удивлённо оглядывается. Она никогда не бывала в этой части города. Кривые переулки, кривые домишки,

573

Заповедник Сказок 2015

Избранное

покосившиеся двери, скрипучие ставни узеньких окон… Кажется, она чуточку заблудилась. А вот если бы у неё был хвост, она никогда бы не заплутала. Нужно только держать хвост по ветру. Инна Лиза пытается поднять воображаемый хвост и делает шаг вперёд — чёрное бархатное концертное платье трещит по шву и лопается.

— Ну и пусть, — фыркает про себя Инна Лиза. — Одним платьем больше…

574

Екатерина Турикова-Кемпел

Сказки о хвостах и загадочных старушках

Инна Лиза прыгает, помахивая воображаемым хвостом. Переулок сужается, и, в конце концов, упирается в дубовую кособокую дверь с медной ручкой-кольцом. На двери торчит картонная вывеска: «Хвосты — недорого». Инна Лиза решительно дёргает за кольцо и делает шаг в тёмный проём. В лавке полумрак. Свет падает сквозь щели в ставнях прямо на причудливо изогнутый древний прилавок из рассохшегося дерева. На прилавке разбросаны самые настоящие хвосты — тут и рыжий сеттеровский, и зелёный русалочий, и даже разно­ цветный павлиний. Хозяйка Хвостов, рождественская старушка в вязаной розовой шали, лучится улыбкой: — Выбирайте, барышня, выбирайте… все виды хвос­ тов совершенно недорого. Вам по карману! Инна Лиза шарит в карманах своего концертного платья. Пусто. Только пуговица с четырьмя дырками, которую она сама отколупала с манжеты Марты на прошлом занятии. Вряд ли даже самая добрая Хозяйка Хвос­ тов продаст ей настоящий хвост за какую-то пуговицу.

— Не стесняйтесь, меряйте, вот вам зеркало, — пряничная Хозяйка Хвостов — сама любезность. Ну, хоть померять-то, наверное, можно… И вот уже Инна Лиза прилаживает к себе хвос­ ты. Русалочий оказывается великоват, павлиний както не так сидит и чересчур широк, а рыжий хвост сеттера почему-то всё время оказывается сбоку. Инна Лиза расстроенно смотрится

575

Заповедник Сказок 2015

576

Избранное

Екатерина Турикова-Кемпел

Сказки о хвостах и загадочных старушках

в старинное, потёртое, с тёмной паутинкой патины зеркало. Чёрное бархатное платье с разорванным швом, бледное лицо. Её хвос­та тут явно нет.

— Сейчас, сейчас, где-то у меня был особенный хвост… ваш размер, конечно же, именно ваш… Хозяйка Хвостов выуживает из-под бесконечной розовой шали небольшой чёрный хвост. Инна Лиза зажмуривается, приставляет хвост. Хвост сидит как влитой. Инна Лиза машет новым упругим хвостом, радостно дёргает им из стороны в сторону. Это определенно её хвост.

— Сколько стоит… — заикаясь от волнения, спрашивает Инна Лиза. Она прекрасно понимает, что во всём мире не найдётся той монетки, на которую можно было бы купить такой чудный хвост. А всё содержимое копилки ушло на тринадцать порций мороженого. Ведь если съесть тринадцать порций мороженого зимой на улице на перекрёстке трёх дорог в полночь, непременно подхватишь ангину и останешься без голоса. И вот из-за этих врак теперь она никогда не получит прекрасный хвост! Хозяйка Хвостов искрится улыбкой.

— Тринадцать монет. Это совершенно новый хвост… Если у вас нет денег, вы можете оставить мне свой голос… на время… а потом, разумеется, выкупить его… Или хотя бы громкость… Инна Лиза виляет хвостом и скачет от радости. Голос! Наконец она перестанет петь в хоре. Размахивая свежеобретённым хвостом, из лавочки на солнечный свет выкатывается небольшая чёрная такса. На углу такса поджимает хвост и становится высокой девочкой в надорванном бархатном платье. Не стоит дома сразу показывать новое приобретение. Инна Лиза от радости что-то напевает про себя. Тихо-тихо. Хозяйка Хвостов смотрит вслед девочке. Ох уж эта Инна Лиза… Голосок хороший, не русалочий, но всё же пригодится. На прилавок приземляется знакомая Ворона.

— Голос добыла? — хрипло каркает она.

— Самый настоящий, ангельский. Громкий, как трубы иерихонские, — доверительно делится с птицей Хозяйка Хвостов.

— Ну, спасибо за услугу. Завтра верну, а пока вот держи, — Ворона выкладывает на прилавок кусок российского сыра. Сыр аппетитно пахнет из всех жёлтых дырочек. Пропев верхнее «до» глубоким меццо-сопрано, Ворона взлетает. Уж она покажет этой Лисице!

577

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Хозяйка Хвостов задумчиво смотрит птице вслед, прикусывая сыр. Не то чтоб ей очень нужна была эта лавочка. Но так приятно быть всем полезной. Хозяйке Хвостов нравится её работа.

Мануэль

578

Когда посередь зимы вдруг весна, какие могут быть зачёты? Мануэль радостно щурил глаза, подставляя физиономию проснувшемуся солнышку. Болтаться в этой затхлой аудитории, когда уже февраль, почти лето… Зачёт уплывал куда-то в самый дальний угол сознания, билеты улетучивались и серыми пушис­ тыми барашками облаков плыли на север под напором мягкого южного ветра. Хотелось нежиться, дремать на солнце… Маню приоткрыл глаза — рядом на скамейке пристроилась суховатая бабуся в смешном пурпурном берете с большой, аляповато смотревшейся брошью. На пальто старушенции просыпались крошки: наверно, она постоянно кормит тут голубей. Мануэль бросил на бабушку косой взгляд, отвернулся: разговаривать не хотелось.

— Ещё начнёт тут нотации читать… — подумал парень и плотнее закрыл глаза.

— Шёл бы ты, сынок, учиться. Нечего тебе тут рассиживать, не нахватал бы хвостов, — донёсся сквозь дрёму дребезжащий старческий голос. Солнце мягко грело щёки, бабуся куда-то отодвинулась, Мануэль спокойно и ровно дышал во сне. Утро началось с того, что у Мануэля вырос хвост. Небольшой пушистый хвост, поросший густой рыжей шерстью. Не то чтоб Мануэль не любил хвосты. Нет, к хвостам он относился вполне философски. Ну, что такое пара-тройка несданных вовремя зачётов, ежели Бог и мамочка наградили тебя экзоти­ ческим имечком Мануэль, и каждое утро тебе кричат: — Маню, пора есть! Маню, сбегай в магазин. Маню, не пора ли убраться в комнате? Кричат. Маню им подавай. Маню… Это прозвище плотно прилепилось к нему с пелёнок, и он временами тихо его ненавидел. Но даже если человека всяк подряд зовёт Маню, это же не повод отращивать хвосты. В теории Мануэлю хвосты даже нравились. На собаках или кошках. Или там — черепахах. В детстве у Мануэля была такая черепаха, она прятала хвост под панцирь. Мануэль попробовал спрятать свой хвост — хвост не втягивался, Вместо этого он вертелся и радостно повиливал сзади. Мануэль потёр веки — хвост явно не собирался никуда исчезать.

Екатерина Турикова-Кемпел

Сказки о хвостах и загадочных старушках

Однако, хвост не хвост, а пора было выходить из дома: учиться надо, учиться. Мануэль попробовал запихнуть хвост в штаны. У хвоста явно были другие планы. Хвост изгибался, изворачивался, выскальзывал из рук. Казалось, Мануэль боролся не с одним, а с тремя десятками разноликих хвостов. С трудом умяв непослушный отросток в отцовские разношенные джинсы, натянув гигантский серый растянутый свитер, Мануэль отправился на зачёт. Хвост мешал идти, ёрзал, норовил вырваться наружу. Сидеть на хвосте было решительно невозможно, и Мануэль торчал в вагоне метро, как гриб посередь пустыни.

— Кончать над с хвостами, — ругнулся про себя Маню, а хвост неодобрительно вильнул, вылезая из штанов: мысли Мануэля хвосту явно не нравились. В коридоре, поймав за рукав пожилого профессора, Маню страстно зашептал, протягивая зачётку: — Я вам все, все готов сдать. Умоляю, ну, помогите! Примите у меня зачёт, всего-то разочек… и курсовую вам напишу… Две, три напишу… ЧЕТЫРЕ! Жить-то мне теперь как, хвост же…

— Что хвост. У всех хвосты, привыкайте, — на миг из штанов профессора вылез короткий чёрный хвостик. — Я вот тоже сопромат когда-то… Курсовую приготовьте. Через пару неделек. В глазах Маню выступили слёзы. Что, теперь всю жизнь вот так, с хвостом?

*** Жизнь упорядочилась. Куда пойдёшь, когда сзади то и дело вылезает наружу рыжий хвост? Свиданки-гулянки… нет, у Мануэля были другие планы. Маню, с трудом пытаясь усидеть на месте, читал книги. Хвост не сдавался. Он изо всех сил колол Мануэля сзади, ёрзал, не давая заниматься, пару раз даже умуд­ рился разбросать по полу исписанные черновики. Мануэль научился читать стоя — сидеть на хвосте не было решительно никакой возможности. С трудом склонившись над клавиатурой, Мануэль лихорадочно строчил курсовики, перечитывал лекции, зазубривал ответы. Через две недели Маню с достоинством протянул профессору жирную пачку печатного текста.

— Так, глядишь, и вовсе с хвостами разделаетесь, — на долю секунды из-под очков седенького старичка блеснуло уважение, — ладно, давайте сюда зачётку.

579

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Профессор размашисто расписался — штаны едва не слетели с Мануэля. Сзади образовалась непривычная пустота. Хвоста не было. Мануэль едва не заплакал. Вниз по лестнице он не шёл, а просто летел. Хотелось петь от радости, кричать на весь мир. Хвост исчез, исчез совсем! Весь мир лежал у ног Маню, радостно нёсшегося к переходу подземки. Скорее нырнуть в тёплый вагон метро и — по-королевски сесть! Сесть и вздремнуть… безо всякого хвоста.

— Внучёк, переведи через дорогу, ангел мой, — неожиданно прозвучало откуда-то сбоку. Не глядя, Маню подхватил сухонькую старушку и перетащил её через улицу. Пара прыжков — и Маню уже растворился в тёмном провале метро. Столько планов, столько счастья, целый мир — и не единого хвоста! Свидания-гуляния-влюбляния… Летай — не хочу!

— Спасибо, ангел мой, — прозвучал в спину дребезжащий старческий голос. Утро началось с того, что у Мануэля выросли крылья.

580

Наталья Харпалёва

Аутентичное

581

Заповедник Сказок 2015

582

Избранное

ак! Хак-хак!.. Тах!.. Какой ветер! Позёмка задувает, закручивает колючий снег, бьёт в лицо. Нарты скользят по насту и кренятся на торо­систом льду морского побережья так, что едва не опрокидываются. Но Тегрыгын, хоть и молод, каюр опытный и команды собачьей упряжке подаёт вовремя. «Хак» — вперёд, «Сте-сте» — направо, «Тах» — налево… Вожак Чирынай неказист на вид, но лапы у него крепкие, и своё дело он знает. Собаки сыты — рыбы им сегодня дали много, — поэтому бегут резво и весело.

— Хак! Хак-хак! — Тегрыгын легонько подстёгивает собак остолом. Собаки недовольно оборачиваются на бегу: «Да стараемся мы, хозяин, изо всех сил стараемся!» Время от времени то одна, то другая перепрыгивает через потяг или перелезает под ним, меняя нагрузку на плечи. И всё-таки Тегрыгын волнуется: не догонят, ох, не догонят они Рултк-ынкэва! Тот уехал со стойбища два с половиной часа назад и теперь уже точно успевает со своим пассажиром в посёлок как раз к вертолёту. В почтовой упряжке Рултк-ынкэва сегодня самые сильные и быстрые собаки. Вся его нартовая колея просматривается на снежной целине как на ладони — не успела ещё метель замести следы. По следам идёт Тегрыгын. И явно опаздывает. В погоню Тегрыгына послала его мать, Галга-ны. Галганы — шаманка. Нет, не такая, как этот дурачок Еттувьи. Хотя, дурачок-то он дурачок, но хитрый. Сколько раз приезжали на стойбище всякие люди с камерами, фотоаппаратами

Наталья Харпалёва

Аутентичное

и машинками для записи. Как приедут, Еттувьи тут же напяливает на себя драную оленью шкуру, на голову навешивает висюльки, которые привёз когда-то из Анадыря, втыкает в шапку перья, хватает бубен с колотушкой и начинает прыгать, как ненормальный, выкрикивать всякую чушь, какая на ум придёт, завывать, закатывать глаза и долбить в бубен. А эти довольны: языка они не знают, снимают его, фотографируют, записывают. А потом он у гостей то шапку новую выпросит, то бутылку, а то и денег дадут. Жалко, что все на стойбище пообещали Еттувьи больше не смеяться и никому из приезжих не рассказывать, что никакой он не шаман, а обычный пьяница. Нет, мать Тегрыгына не такая. У них по женской линии идёт: её бабушка учила, а ту — прабабка. Вот была шаманка! Старики помнят. Медведя могла голосом остановить. Море успокаивалось, когда она камлала. У матери Тегрыгына тоже сила есть. Боль заговаривает, лечит, в родах помогает. Праздник байдары — первый выход в море, — Галга-ны зовут. Кита забьют — Галга-ны прощения у него просит от всех, чтобы его душа рассказала другим китам, что встретили его тут хорошо, и что можно в эти места в следующем году приходить. Перед началом охоты на тюленей тоже Галга-ны приглашают. Погоду вот недавно, как в возраст вошла, начала менять. Это не всякий шаман может, даже мужчина. А у неё получается. От прабабки у матери маска предка-шамана из барсучьей кожи, от прабабки ещё сосновая колотушка и курительная трубка. Главная же вещь — трость из кожи, дерева и бронзы. Эту трость Галга-ны получила, когда прошла посвящение в шаманы. Много разных важных амулетов и талисманов против злых духов есть у Галганы, и никому она их в руки не даёт. Даже сыну. Была бы дочь, может быть, и передалось бы ей что-то от матери, а сын — нет. Каюр он хороший, но не шаман. Галга-ны славы не любит. Живёт отдельно от всех, в землянке. Даже с сыном редко видится. Позовут — придёт, поможет, а так, чтобы на камеру какие-нибудь обряды показывать — нет. Просит всех, чтобы чужим не рассказывали, кто она да что. И этот бы, последний, не узнал, Андрей. Не узнал бы, если бы не дурачок Еттувьи. Андрей — он не как те, которые к ним раньше приезжали. Он и вправду кое в чём понимает. Даже ни разу не сказал слово «однако», которое так любят повторять люди с большой земли. Скажут «однако» и смеются. Андрей не такой. Он со стариками разговаривал с почтением, уважительно. И даже с женщинами уважительно.

583

Заповедник Сказок 2015

Избранное

584

Художник Елена Лихачёва

Наталья Харпалёва

Аутентичное

Тегрыгын сразу заметил, что кривляния Еттувьи Андрею не по душе. Андрей было начал его записывать, а потом даже машинку свою выключил. Морщился всё, бородой своей качал. И полдня ещё у всех оленеводов выспрашивал, нет ли кого другого, кто бы по-настоящему шаманил. Всё говорил, что хочет записать… это… аутентичное. Но оленеводы молчали. И жёны их тоже. И дети молчали. И Тегрыгын, конечно, молчал, хотя у него мать шаманка. Это всё было в первый день, как Андрей приехал. Он в яранге у Еттувьи заночевал. У Еттувьи всегда останавливаются все, кто с большой земли приезжает. А на второй день у Еттувьи живот прихватило. Пришлось звать Галга-ны. А кому ещё лечить-то? Доктора разве дождёшься из посёлка. Да и что доктор? Толку от него никакого. Вот так. Пришла Галга-ны в ярангу к Еттувьи, а Андрей у него сидит, пишет чего-то. Хоть Галга-ны и попросила Андрея выйти, когда принялась лечить, а он всё равно всё слышал, топтался около яранги. Галга-ны Еттувьи предупредила, чтобы он Андрея к ней не подсылал. Но этот глупый Еттувьи всё равно подослал. Андрей Галга-ны долго уговаривал, чтобы она ему камлала и в бубен била. Галга-ны не согласилась. И не сказала Андрею, что ей надо было скоро очень важный обряд совершать — холод очень сильный долго в этом году стоит, олени падают. Май уже, а снег лежит большой. Оленям еда нужна, людям еда нужна — надо духов просить, чтобы холод уходил. Большой обряд, серьёзный. Андрей про него ничего не знал — туда чужих никак нельзя пус­ кать. А Еттувьи, дурачок, ему проболтался. Андрей умный, он сам на обряд проситься не стал, а дал Еттувьи свою записывающую машинку. Кто бы про это узнал? Никто бы не узнал. Если бы Еттувьи сам не рассказал. Андрей сегодня утром уехал в поселок на почтовой упряжке Рултк-ынкэва. Еттувьи его проводил, вернулся на стойбище и давай хвастать: «Мне Андрей часы подарил!» Часы хорошие, правда. Тяжёлые, блестящие. За что глупому Еттувьи такие часы? Тут-то он и проговорился, что носил записывающую машинку на обряд к Галга-ны. И записывал всё — как Галга-ны, сидела у входа в землянку, смотрела на край неба и моря и вызывала духа-помощника, как пела заклинания, как била в бубен колотушкой разговаривала с духами, как принесла в жертву молодого оленя, как пила травяной настой, курила листья багульника и громко смеялась… Все другие просто вокруг стояли, слушали, смотрели, а Еттувьи держал в руке Андрееву машинку и всё записывал.

585

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Как рассердилась старая Галга-ны, мать Тегрыгына, когда узнала, что глупый Еттувьи отдал Андрею её голос! Как закричала на Еттувьи, застучала ногами, затрясла своим посохом! Что наделал глупый Еттувьи! Андрей — умный, он сам плохого не сделает. Но он отдаст машинку другим дурным или глупым людям, и будет беда! Собирайся Тегрыгын скорее, собирайся, сын! Отправляйся в погоню. Догони упряжку Рултк-ынкэва, предупреди Андрея. Если понадобится, отбери у него записывающую машинку. А то плохо будет! Беда будет!..

— Хак! Сте-сте! — Тегрыгын подгонял упряжку изо всех сил, но никак, никак не успевал. Вот уже показались антенны — посёлок близко. Но поздно — над посёлком зажужжал, завис и, покачнувшись, полетел над тундрой вертолёт. Всё, улетел Андрей, увёз машинку с голосом Галга-ны. Тегрыгын опоздал. Теперь беда будет.

***

586

Сын этно-музыколога, профессора Андрея Сергеевича Гинзбурга Иван, в миру ди-джей И-Ги, третий день пропадал на родительской даче в Купавне. Сидел перед микшерным пультом в огромных наушниках, двигал рычажки, давил на клавиши синтезатора и подпрыгивал на стуле от восторга: отцовские экспедиционные записи на этот раз были фантастически хороши. Особенно последний трек. Из него И-Ги сделает бомбу — этот альбом точно выстрелит! Нельзя сказать, чтобы отец был в восторге от увлечения Ивана. «Зачем было с такими проблемами поступать в консерваторию, чтобы потом заниматься идиотизмом? Этой вашей электронной умца-цой?» — ворчал он. Но иногда профессор всё же снисходил до забав легкомысленного потомка и, возвратившись из очередной экспедиции, давал сыну на разграбление кое-какие записи. Ваня экспериментировал с хриплыми голосами реликтовых деревенских бабушек и дедушек, накладывая на них то африканские барабаны, то ритмы регги, то гавайскую гитару. Резал записи на куски, перекраивал, пускал задом наперёд… Словом, творил. В результате порой получались весьма забавные штучки. Вот и теперь. Последние несколько треков с завыванием, хрипами, хохотом и уханьем какой-то северной тётки Иван перепрослушивал уже в восьмой раз. Крутил туда-обратно, пробовал микшировать и так и сяк. Получалось нечто невообразимое!

Наталья Харпалёва

Второй срок

Правда, уже трижды приходилось прерываться и бежать в сор­ тир. В животе неприятно урчало — видимо, щи вчерашние поплыли, не надо было их разогревать. Так, на чём мы остановились? Этот поворот кладём на ритмическую основу, здесь звука добавим. Сначала пустим кусочек прямо, теперь развернём… Делим на отрезки, накладываем реверберацию, микшируем с криками попугаев… Теперь можно свиста немножко добавить и, пожалуй… пожалуй… Саксофон! Да, здесь сакс будет очень уместен. Откуда-то сквозило. Иван поёжился. Надо отцу сказать. Месяц назад только стеклопакеты на даче поставили, и на тебе… За занавешенным окном с пожухлых вишен осыпались заиндевевшие белые цветы. Ветер поднимал их и закручивал позёмкой над быстро покрывающейся ледяной коростой почвой. Камешком стукнулся о землю замёрзший майский соловей. Темнело. Над подмосковным дачным посёлком искрилось и переливалось северное сияние…

587

Заповедник Сказок 2015

588

Избранное

храняемая территория дач занимает сорок три гектара. На территории произрастает более тридцати семи тысяч пицундских сосен… Управляющий делами Президента придерживал под локоть директора объекта «Сачава» и заинтересованно слушал. Директор громко и напряжённо что-то рассказывал, размахивал руками, всё прибавлял и прибавлял шагу, силясь догнать Президента. Но Президент шёл по набережной так широко и уверенно, что догнать его никак не получалось. Оглядываться на директора он даже не думал и, кажется, совсем не слушал. Аккуратно посыпанная гравием набережная тянулась вдоль моря на два с лишним километра. Кроме троих идущих мужчин на дорожке никого не было. Вокруг всё выглядело до отвращения чисто и ровно — подстриженный, вылизанный до соринки, до иголочки газон, цветущие кусты олеандров, пальмы, аккуратные, листик к лис­ тику, самшит, лавр, бамбук, агава. Розовые и сиреневые левкои на клумбах. Зеленеющие альпийские горки. Вьющийся по стенам небольших беседок плющ с красно-жёлтыми листьями. Всё это так благоухало, было настолько ухожено, словно за каждым кустиком, за каждой травинкой стояли навытяжку невидимые сотрудники и, широко улыбаясь, докладывали: «Господин Президент! Мы долго готовились к вашему приезду! Вы заметили, как мы постарались?»

— …вырабатываемые фитонциды способствуют профилактике лёгочных и кожных заболеваний, в том числе туберкулеза, астмы… Президент вдруг остановился, да так неожиданно, что разогнавшийся директор с налёту врезался ему в спину. А управляющий делами по инерции проскочил вперёд.

Наталья Харпалёва

Второй срок

— А где черепаха? Директор не расслышал. Подошёл вплотную, заглянул в лицо Президенту снизу вверх.

— Что, простите?

— Черепаха, говорю, где?

— К… какая черепаха, Евгений Васильевич? Он беспомощно оглянулся на управляющего делами. Тот пожал плечами. Президент вздохнул: — Вот тут у вас, я вижу, осьминог. Вот лебедь есть. Кит даже. А черепахи нет. Действительно, вдоль дороги на равном друг от друга расстоянии были отлиты из бетона и выложены морской галькой фигуры животных и птиц. Немного неуклюжие, раскрашенные масляной краской, но забавные.

— Черепаха?.. Будет. Будет! На днях. Нет, нет, завтра будет! — директор базы промокнул платком лоб.

— Да вы не суетитесь, Виктор Николаевич, — управляющий делами похлопал директора по плечу и повернулся к Президенту. — Евгений Васильевич, я распоряжусь. Всё будет в порядке. Я поговорю с ландшафтным дизайнером. Президент кивнул. Присел, погладил щупальце бетонного осьминога, потом словно поймав мысль, сдвинул брови и взглянул на управляющего: — Вот что. Вы этого дизайнера пригласите ко мне. Я с ним сам поговорю.

— Обязательно пригласим! — выступил вперёд директор. — Я ему сейчас позвоню. Очень талантливый молодой человек. Непременно пригласим! Саша его зовут. Александр Плахов… Президент уже не слушал: — А искупаться-то здесь у вас можно?

— Конечно! Вода +25 градусов сегодня! Или можно в бассейне, там температура постоянная. И вода очищенная.

— Ну, уж нет. Что ж я на море приехал, чтобы в бассейне купаться? Президент решительно направился к воде.

*** Он знал, что за глаза его уже называли Дачником. Президент Евгений Васильевич Никитин находил любой подходящий повод для того, чтобы приехать сюда, на правительственную дачу в Сачаву. Давнишние предшественники здесь бывали не часто,

589

Заповедник Сказок 2015

Избранное

предпочитая Бочаров Ручей, Красную поляну и другие объекты. Предшественники недавние тоже это место почему-то не жаловали. В последние годы здесь вообще нельзя было появляться по политическим соображениям, поэтому два предыдущих Президента целое десятилетие не имели права пользоваться правительственной дачей. Но ситуация поменялась, дачу снова внесли в реестр объектов государственной важности, подновили, поставили новое оборудование и пригласили Евгения Васильевича сюда практи­ чески сразу после инаугурации. Ему здесь понравилось очень. Все считали Никитина сибиряком. В самом деле, большую часть жизни он прожил в Иркутске, избирался оттуда в депутаты, но сам всегда знал, что он — черноморец. Потому что родился Женя Никитин в Анапе и первые одиннадцать лет прожил на морском побережье. Это потом отца Жени, офицера, перевели на Байкал, и семье пришлось переехать. Уже взрослым он наездился, налетался — и на Красное, и на Средиземное, и на разные океаны-острова. Там было хорошо, но Чёрное море билось в его жилах и манило, манило к себе. А ещё очень не хватало черепахи. Той, из детства.

*** 590

— …Пост три, пост три, приём.

— Слышу вас. Пост три.

— Видите объект?

— Так точно. Набережная, точка 15/2. Стоит, отвернувшись от моря. Уже минут десять стоит, Николай Ильич.

— Опять там?

— Да, опять.

— Понял вас, продолжайте наблюдение. Отбой. Начальник охраны выключил рацию. Министр финансов и министром иностранных дел переглянулись.

— Что?

— Всё то же. Как я и боялся. Опять возле этой долбанной черепахи встал. Значит, жди сюрпризов. В прошлый раз, как вернулся, головы полетели — Мордюкова снял ни с того, ни с сего, а там за ним посыпалось…

— Угу. А в позапрошлый вот так постоял-постоял, и визит в США отменил. В Китай полетел. Скандалище был — мама дорогая!

— Но ведь прав оказался, а?

— Прав… Только какой крови мне это стоило, кто бы знал! Что такое подготовленный визит на высшем уровне в последний момент отменить, ты себе представляешь? Не представляешь!

Наталья Харпалёва

Второй срок

— Он мне будет рассказывать! Ты денежную реформу вспомни! Ты знаешь, сколько институтов её просчитывали? Сколько мы копий переломали у себя, пока всё согласовали? Бюджет, долги… Всё! И Никитин ведь готов был подписать. Готов, готов, я из верных источников знаю. Но в последний момент затормозил: «Отложим до возвращения из Сачавы». Отложили, едрить её в душу! Съездил к своей черепахе, Дачник хренов, вернулся — и ни в какую! Не подписывает, хоть ты тресни! Всё к чертям собачьим полетело… Министр иностранных дел ухмыльнулся: — Гаврилыч, ну, пролетел ты тогда конкретно! Большой кусок мимо прошёл. Министр финансов сделал страшные глаза, шикнул и покосился на начальника охраны. Министр иностранных дел махнул рукой: — Да ладно тебе, все свои. Правда, Николай? Вон, видишь, кивает. Зато, Стёпа, согласись, народ Дачника любит!

— Ага, пипл хавает. А что народ? Как любит, так и разлюбит. Просто везунчик Никитин, по острию ходит, пальцем в небо попадает. Ну, раз у него прокатило, ну, два. Просто повезло. Но когда-нибудь эта черепаха его из кресла вышибет. Теперь уже министр иностранных дел вздрогнул и покосился на начальника охраны. Потом повернулся к министру финансов и едва заметно покачал головой. Министр финансов понимающе закрыл и открыл глаза. Начальник охраны никак себя не проявил, так и сидел молча, обратившись лицом к мониторам и микрофонам. Пауза затянулась. Министр иностранных дел прокашлялся: — Николай, вы там, на месте проверили всё? Микрофоны, камеры… Может быть, зона приёма какого-нибудь неизвестного сигнала?

— Фёдор Фёдорович, я вам уже докладывал: всё проверили. И под землей, и на небе. И зоны спутникового приёма отследили. Не раз и не два. Всё чисто. Просто кусок берега, галька, кусты, черепаха эта… Да сами видите, он гуляет в спортивных штанах и в футболке. Там никаких телефонов-микрофонов быть не может.

— Ну-ну. Что думаешь, Степан Гаврилыч?

— Не знаю. Может быть, у него там место силы какое-нибудь? Как у этого… Кастаньеды.

— Николай, ещё раз просмотри там, ладно? Сам лично по­ смотри. Для меня. Черепаху эту по камушкам простучи. Должен же я понять, в конце концов, почему он там опять стоит!

591

Заповедник Сказок 2015

Избранное

…Президент Никитин рисовал носком кроссовки параллельные полосы на мелком гравии и хмурился: «Что за ребячество! Я взрослый человек. На меня работает целый аппарат советников… Всё, это в последний раз. Так нельзя. Такая ответственность, а я… В последний раз!» Потом он почему-то зажмурился, досчитал до десяти, резко повернулся на носках к черепахе с прозрачным голубым глазком, проговорив мысленно: «Да или нет?.. Нет». Президент кивнул, и уверенно направился к главному корпусу правительственных дач.

***

592

…В конце семидесятых по всей Анапе какой-то градоначальник расставил огромные фигуры животных. Сделаны они были из бетона и выложены сверху кусочками цветного стекла. Вроде бы, студенты-скульпторы художественного вуза практику проходили на детском курорте. По фигурам лазали разновозрастные дети, рядом с фигурами фотографировались обгоревшие туристы, фигуры были нелепые и некрасивые. В памяти Жени Никитина остались слон, осьминог, дракон, кит, жираф… У него самого во дворе стояла бетонная черепаха. Дурацкая такая черепаха на высоких толстых ногах, под которыми можно было пролезть и даже сесть под панцирем на корточках. Панцирь черепахи был выложен голубыми стёклышками, шея — зелёными, а голова — розовыми. Одно стёклышко из панциря Женя Никитин выковырял гвоздём и таскал с собой в портфеле. Через голубой прозрачный кубик интересно было смотреть на всё вокруг. Женя черепаху любил и ценил, потому что черепаха умела отвечать на вопросы. Даже на самые сложные. Но не на такие, которые в школе задавали, а про жизнь. Никто об этом не догадывался, Женя один знал. Нужно было только задать вопрос черепахе так, чтобы она могла ответить или «да», или «нет». Задать, а потом внимательно смотреть. Например, Женя спрашивал: «Надо сказать маме про голубя в шкафу, или пока не стоит? Если «да», то пусть что-нибудь случится, если «нет», то пусть ничего не случится». Спросил и стоит, смотрит, считает до десяти. А на черепаху — раз! — и два голубя садятся. Просто откуда-то прилетели и сели на панцирь. Женя сразу понимает, что ответ — «да». Приходит домой и с порога выкладывает маме: «Мам, у нас в шкафу голубь живёт. Я его вчера принёс. Он хромой и голодный!» И мама Женю почти не ругает. Даже даёт голубю хлеба и водички. А если бы черепаха сказала «нет», Женя бы, конечно, про голубя не рассказал. А если бы не послушал

Наталья Харпалёва

Второй срок

593

Художник Сергей Репьёв

Заповедник Сказок 2015

594

Избранное

черепаху и рассказал, ему бы досталось по полной программе. Испытано. Или, например, хочет Женя Аньке Подрегульской записку написать: «Кто тебе нравится?». И не решается. Идёт к черепахе. Спрашивает: «Написать? Если «да», то пусть что-нибудь случится, если «нет», то пусть ничего не случится». Считает до десяти… до двадцати… И ничего не случается. Тишина. Женя тогда, конечно, никакую записку не пишет. А Анька вдруг сама на перемене к нему подходит и говорит: «Заполни анкету!» И даёт тет­радку. А в анкете вопрос: «Кто тебе нравится?» Вот так. Опять, значит, черепаха была права. Когда Женя с Валеркой в третьем классе решили ночью пойти на море на рыбалку, черепаха разрешила. Там даже два раза «да» было: пока Женька до десяти считал, и дождик начался, и собака к черепашьей ноге прибежала, свою ногу задрала. А потом дождь вдруг прекратился, солнце из-за тучи выглянуло, и луч начал на стёклышках играть. Тут уж Женя совсем повеселел: «Надо идти!» Валерке, правда, не сказал. Валерка ничего про черепаху не знал. Вообще никто не знал. Женька никому не рассказывал. Это была его подсказка, личная. От родителей за рыбалку всё равно потом влетело. Когда оба приятеля под утро вернулись мокрые до костей, Женька в одном сапоге, а Валерка со сломанной удочкой, мама с папой очень кричали. Мама плакала даже. Но Женя был уверен: всё равно черепаха правильно сказала. Никто же не утонул и даже не простудился. А то бы не пошли они с Валеркой на рыбалку, нечего бы было потом вспомнить. Когда пришлось ехать с родителями в Иркутск, Женя больше всего переживал именно о черепахе. Как же там без неё? Взял с собой голубое стёклышко, смотрел сквозь него, представлял, что видит черепаху, разговаривает с ней, спрашивал и даже ответы получал. Но всё было не то. Попробовал найти в Иркутске что-нибудь такое, хоть немножко похожее на черепаху, — не нашёл. Не с грибком же на детской площадке разговаривать. Однажды Женя с родителями ещё поехал в Анапу, просто так, отдохнуть в пансионате. Сходил к своему старому дому. Но черепахи из детства во дворе уже не было — на ее месте стоял коммерческий магазин. Со временем голубое стёклышко из черепахового панциря стало Жене Никитину талисманом. И когда в институте учился, и когда за будущей женой ухаживал, и когда в комсомоле работал, карьеру делал, и в Москве, когда дела разруливал

Наталья Харпалёва

Второй срок

с серьёзными людьми — везде оно было рядом и подсказывало, как лучше. На выборах, конечно, тоже талисман помог. Перед тем, как баллотироваться куда-то — а выбираться ему пришлось не раз и не два — Евгений Васильевич всегда «советовался» со стёк­ лышком. Теперь он делал так: стёклышко в руке зажимал, закрывал глаза, представлял черепаху. Спрашивал, что было нужно, и считал про себя до десяти. Если ответ был «да», то с черепахой за это время что-то происходило. Например, она могла превратиться в воробья, вспорхнуть и улететь. Или захохотать беззвучно, выпучив глаза. Или разлиться ртутной лужицей. Это значило «да». А могла просто присутствовать на внутреннем экране и совсем не меняться. Это значило «нет». Такой вот нехит­рый способ принятия решений был у студента, потом у комсомольского работника, потом у высокопоставленного сотрудника властных структур, потом у депутата и, наконец, у Президента Евгения Васильевича Никитина. И ему везло. Подсказки срабатывали с завидным постоянством. Карьера шла вверх, любимая девушка стала невестой, а потом и верной женой, два сына подрастали… Только настоящей черепахи всё равно не хватало. Опоры не было. Твёрдой, настоящей опоры для принятия решений. С годами Евгений Васильевич уже начинал сомневаться, а была ли та, детская, черепаха на самом деле? И только голубое стёклышко оставалось доказательством того, что это ему не приснилось. И вот — Сачава, набережная, правительственная дача, и опять фигуры животных, осьминог, кит… А черепахи нет. Этот Саша, ландшафтный дизайнер, понятливый паренёк оказался. Что ценно — не болтливый. Никитин не стал разговаривать с ним в доме, позвал прогуляться. Здесь, на берегу, конечно, тоже всё просматривалось. Президент легко угадывал, где, скорее всего, прятались камеры и жучки. Но если идти у самого моря, по гальке, то за шумом прибоя не так просто было что-то расслышать. Не то, чтобы его просьба к дизайнеру была какой-то сверхсекретной государственной тайной. Но это была его личная тайна, и ему не хотелось делиться ею с теми, кто сидел по ту сторону микрофонов и камер. Ландшафтный дизайнер Саша шёл рядом с Президентом и молча ждал.

— Красиво… — проговорил, наконец, Никитин.

— Да, — согласился Саша.

595

Заповедник Сказок 2015

Избранное

— Вот тут… — Президент быстро протянул дизайнеру маленький бумажный свёрток. — Ты, Саша, это как-нибудь приспособь к черепахе.

— Хорошо, — просто сказал Саша и незаметно положил свёрток в карман. Никитин ждал дополнительных вопросов, но их не последовало. Саша просьбе не удивился и даже никак не изменился в лице. Никитину это очень понравилось. Совсем не хотелось ничего объяснять.

— И… не говори никому. Не надо.

— Хорошо, — опять сказал Саша. — Я могу идти?

— Да, спасибо. Президент неопределённо обвёл рукой весь огромный кусок берега, огороженный высоким забором с колючей проволокой.

— Хорошая работа, Саша! Молодой человек улыбнулся, повернулся и пошёл по дорожке к воротам. «Железный парень. Надо его к себе в Москву потом перевести».

596

*** …Прошло чуть больше семи лет. Заканчивался второй срок президентства. Много важных и сложных вопросов Евгений Васильевич Никитин решил за это время. С самыми сложными и важными он всегда ездил к черепахе. И наплевать ему было на мнение аппарата и на прозвище «Дачник». Он отвечал за страну и рисковать не мог. Теперь черепахе было гораздо легче помогать Жене Никитину. Не приходилось растекаться лужицей и превращаться в воробья, достаточно было просто лежать возле дорожки, посыпанной гравием, и сверкать на черноморском солнце голубым прозрачным глазком, отвечая Евгению Васильевичу, когда нужно, «да» или «нет». Надо заметить «нет» прак­тически не звучало. А всё потому, что с годами Никитин научился правильно формулировать вопрос. «Если я прав, — говорил мысленно, — то я досчитаю до десяти, и с черепахой ничего не случится. Если не прав — что-нибудь произойдёт». Что могло произойти с бессловесной фигурой, выложенной из морской гальки здесь, на строго охраняемой, почти безветренной территории с мягким климатом, аккуратно подстриженным газоном и строгим указанием обслуживающему персоналу ни в коем случае не попадаться на глаза первому лицу государства, не

Наталья Харпалёва

Второй срок

мешать ему дышать морским воздухом, оздоравливаться и размышлять о судьбе страны. Ничего, как правило, с черепахой не случалось. Евгений Васильевич утверждался в своих самых неожиданных решениях и со спокойной совестью уезжал в Кремль, вершить историю. Да, иногда он поступал вопреки мнению министров и советам советников. Но черепахе Президент доверял больше, чем советникам и министрам. Министров он знал недолго и плохо, а черепаха не обманывала его уже шестьдесят лет. На этот раз Президент шёл к черепахе по очень серьёзному поводу. Ему предстояло принять, наверное, самое важное решение за всю его многолетнюю работу на высшем посту. Надо было назвать имя преемника. Шилов или Мыльников? Мыльников или Шилов? Как бывало уже не раз и не два, ему настоятельно рекомендовали Мыльникова. Силовик, кадровый офицер, порядочный и дисциплинированный, проявил себя и там и сям. И лидерские ка­ чества у него незаурядные, и харизма. А Шилов… Кто его знает, этого Шилова? Тёмная лошадка. Бизнес у него какой-то мутный был в начале перестройки. Работал на периферии, столичных кадров не знает. Ну, да, идеи высказывает любопытные, но этого мало. Хотя… Чем-то же этот Шилов Президента зацепил. Почему-то он выдернул провинциального бизнесмена после поездки по регионам в столицу. Проникся доверием, почему-то. Почему-то подумал, что много пользы может принести стране этот Шилов. Только Президент почему-то один так считал. Так Шилов или Мыльников?..

*** …Министр иностранных дел прокашлялся: — Ну-ну… Что думаешь, Степан Гаврилыч?

— Не знаю. Может быть, у него там место силы какое-нибудь? Как у этого… Кастаньеды.

— Николай, еще раз просмотри там, ладно? Сам лично посмотри. Для меня. Черепаху эту по камушкам простучи. Должен же я понять, в конце концов, почему он там опять стоит!.. Не нравится мне это. Сейчас Дачник должен преемника назвать. С Мыльниковым уже всё согласовано, проговорено. Три совещания провёл, три! И везде все в один голос ему рекомендовали Мыльникова.

— Конечно! На него все завязки. Люди ждут, у людей дела стоят, деньги стоят. Пока не назовёт, не хотят тему двигать.

597

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Не хотелось бы, конечно, чтобы что-то изменилось. А, Фёдор Фёдорович? Министр иностранных дел похрустел костяшками пальцев.

— Вот что, Николай, а ты можешь как-нибудь Никитина с этого места сейчас отозвать? Отвлечь? Ну, хоть срочным звонком каким.

— Вообще-то он не любит, когда его на прогулке беспокоят. Даже сотовый с собой не берёт…

— Ну, для меня, а? Начальник охраны вздохнул, оглянулся на министров.

— Ладно, попробую.

***

598

«…Всё, это в последний раз. Так нельзя. Такая ответственность, а я… В последний раз! Если сейчас с черепахой ничего не случится, то Мыльников, — Президент Евгений Васильевич Никитин зажмурился, досчитал до десяти и резко повернулся к черепахе с прозрачным голубым глазком, проговорив мысленно: — Мыльников: да или нет?..» Выбежавший из-за кустов запыхавшийся офицер споткнулся о сосновый корень и рыбкой полетел прямо на черепаховый панцирь. Тут же вскочил, одёрнул куртку: — Виноват, Евгений Васильевич! Вас к телефону срочно! «…Значит, нет». Президент кивнул и уверенно направился к главному корпусу правительственных дач.

Наталья Харпалёва

Второй срок

599

Заповедник Сказок 2015

600

Избранное

огда наступает вечер, и от поверхности озера поднимается туман, белый, мокрый и густой что твоё молоко, бабка Сайлия кряхтит и запирает дверь. Если кто из старших внуков забыл выскочить на двор, ну что ж, пусть терпит или пристраивается к ведру вместе с маленькими. Но уж тогда точно наутро ему это ведро выносить и мыть без всякой очереди. Обидно сидеть в душной тёмной хижине, когда ещё почти светло и можно побегать по бережку, поплескаться в прохладных мелких волнах тихого озера. Круги расходятся по вечерней воде, рыбы ловят мошек на озёрной глади. Бабка Сайлия и днёмто не рада, что малыши тянутся к озеру, и ни за что не отпускает их одних. Кто-то из старших непременно присматривает за весёлой стайкой. Особенно за Коруллом: этого несмышлёныша всегда тянет на подвиги. Но вечером к озеру — боже упаси! Иног­да из-за закрытых дверей слышен плеск и странное протяжное ржание. Это келпи вынырнул из вод и гуляет по прибрежному лужку, а домишко-то всего в паре шагов… Однажды Корулл встретился-таки с келпи — то ли бабка не слишком крепко заперла дверь, то ли вредные пикси подсобили, но малыш выполз из дома и поспешил к озеру. Он родился в феврале, и год был високосный, ему тогда было годика полтора, что ли? Ох, как кричала Сайлия, нащупав пустое место на лежанке рядом с собой и услышав нежное ржание и счастливый хохот младшего внука! А Донан рванул из домишки прямо нагишом, быстрее ветра мчался. Он-то и увидел, как на краю озера лежит небольшой конь с непомерно длинной гривой, а дурачок

Тикки Шельен

Детские воспоминания о. Корулла

Корулл цепляется за зеленоватые пряди и, пыхтя, заползает на конский бок. Конь встаёт, осторожно, чтоб не уронить ребёнка, подёргивает гривой и медленно, с удовольствием входит в озеро. Донан чудом успел раньше, чем проклятый келпи утащил Корулла — вцепился в зелёный мокрый хвост и заорал, что есть мочи. Келпи завизжал и рванул в озеро, Корулл шлёпнулся на мелководье, где всего-то по пояс, и чуть не захлебнулся, но старший брат его мигом вытащил. Повезло им, что проклятая лошадь всего-то хотела подшутить над человеческим младенцем. Сайлия рассказывала, что вообще-то келпи и сожрут ребятёнка — не поморщатся: зубы у них будь здоров. Корулл уже не смеялся, а вырывался и орал как резаный, пока Донан тащил его, мокрого, перепуганного, к дому и совал бабке. Насилу Сайлия его успокоила. Да уж, весёлая выдалась ночка. Но теперь Коруллу сравнялось пять, и от воды его палкой не отгонишь. Взрослые говорят, что быть ему матросом, ну или уж рыбарём — точно. А Сайлия считает, что ежели водяной народ кого приголубил да облюбовал, всё одно к себе утащит. Но что правда, то правда — плавает малый как рыба. Ему всего только пять, а он уже раздобыл целую пригоршню озёрного жемчуга — прыгал под обрыв, куда не всякий взрослый рискнёт нырнуть. Жемчуг Сайлия припрятала: сказала, что как девочки под­ растут, будет им на праздничный наряд. Жизнь в этих краях скудная и тяжёлая. Летом взрослые, кто здесь живёт, уходят на заработки, чтобы кое-как перебиваться зимой. Потому сыновья Сайлии оставляют своих детей с ней, под надзором. Ну и мать младших девочек тоже остаётся со свекровью. Донан и Коннах уже могли бы уйти в этом году вместе со старшими. Но тётка Уна скоро должна родить, а Сайлия сказала, что старшие внуки ей и самой надобны. Так что на это лето они остаются среди детей. И то сказать, ей уже невмоготу тянуть одной столько малышни, а Уна еле ходит — живот у неё такой, что там не иначе как тройня. Вот и выходит, что на Донане и Коннахе всё и держится — и рыбалка, и огород, и по хозяйству всякое. Но, конечно, и сестрички Коннаха помогают, хотя они ещё маловаты: Гленне девять, а Долли всего семь. Но они ничего, бойкие девчонки. Долли следит за малышами, помогает Сайлии и Уне в доме, а Гленна пасёт вредную и упрямую козу. Гленна и свела знакомство с Гормал, молодой женой Брандува, чей хутор стоит на той стороне озера. С Брандувом, сыном Марка, в этих краях обычно не водятся, потому что весь их род надменный и нелюдимый, да и говорят

601

Заповедник Сказок 2015

602

Избранное

про них всякое. Ну, то есть взрослые, конечно, как-то общаются. Тем более, что Брандув не то, что его папаша, про которого всякий знал, что старый Марк настоящий дьявол во плоти. Однако ж никакой близкой дружбы, одолжений и дружеских посиделок с тем берегом нет. И детям строго-настрого заказано туда ходить. Но Гленна и Долли остаются у бабки Сайлии только на лето — их мать городская, там они и живут. А к тому же у Гленны потерялась коза: переела верёвку и ушла, хитрая тварь. И Гленна, плача от ужаса, отправилась искать её, пока ещё светло. По всему выходило, что коза ушла в сторону Брандува, потому что оттуда, кажется, слышалось звяканье её тупого жестяного колокольчика. Если бы Гленна была умней, она бы отыскала Коннаха или тётку Уну, а не совалась сама на Вороний хутор. Но Гленна очень хотела скрыть, что упустила козу, и кто же её осудит. И поэтому пошла на риск — протиснулась в калитку… и конечно же, отыс­кала дурацкую козу. А на шум из дома вышла Гормал… Уже солнце почти село, дома все чуть с ума не сошли от беспокойства, и тут триумфально заявилась Гленна, держа на верёвке козу, а другой лапкой вцепившись в белую гибкую руку соседки. Гормал улыбнулась всем, почтительно поклонилась старухе Сайлии и просила не ругать Гленну: она у вас такая хорошая девочка, и умница. Сайлия поохала, поблагодарила добрую женщину, исподтишка показав Гленне прут, и пригласила в дом, ибо пришли они как раз к ужину. Но Гормал учтиво отказалась, сославшись на то, что ей бы надо поскорей вернуться, чтоб муж её не хватился. А беспокоиться за неё не след — у неё тут неподалёку гуляет конёк, так что доедет она мигом, ещё до темноты. Сайлия прищурила слепые глаза — ну надо, так надо. И быстренько распростилась да и детей поскорее загнала в дом — нечего тут. Когда все сидели за столом, и дверь была хорошенько заперта, раздался негромкий мелодичный свист, а потом и вправду — тихое ржание лёгкий топот и плеск, будто конь, балуясь, бьёт копытом по воде. Гормал всем очень понравилась, Донан сдержанно похвалил её красоту, а Коннах заметил, как добра была эта Гормал к чужому ребёнку и как почтительна к пожилым людям. Все сошлись, что Брандуву очень повезло с женой, дай им бог всего хорошего. Только бабка наотрез отказалась обсуждать новую соседку, сказав, что она хоть и подслеповата, да видит получше зрячих, и что добром это всё не кончится.

Тикки Шельен

Детские воспоминания о. Корулла

«Видели бы вы, как у них красиво! — шёпотом говорила вечером Гленна, когда Сайлия заснула. — А какое у них молоко — вообще! Жирнющее, будто сливки одни. И лепёшки она печёт — просто объеденье. Я к ней завтра опять пойду, в гости. Она сказала, что можно: своих-то они ещё не родили. Корулл, хочешь со мной?» Остальные малыши жутко завидовали, но им обещали принести по лепёшке, чтоб они ничего не говорили бабке. Утром, едва проснувшись, Гленна отправилась к бабке просить определить Корулла ей в помощь, потому что надо же ему привыкать к настоящей работе. А прополоть огород и полить морковку могут и другие. Бабка и заподозрила бы неладное, но тут как раз один из малышей чуть не опрокинул корчагу с молоком, а Донан сунулся с другой стороны с каким-то вопросом, и Сайлия махнула рукой — что угодно, только выкатывайтесь. И вскоре Гленна, братишка и коза уже преспокойненько шагали берегом озера, потом по еле заметной тропинке взяли в бок, а там подъём — и вперёд. Через некоторое время — вот уже и час­токол Воронова хутора. Гормал не то чтобы ждала гостей, но не удивилась. Козу привязали на склоне, где зеленела сочная травка, а детей хозяйка повела в дом. Корулл даже зажмурился — он и не подозревал, что в доме может быть так светло и чисто. Воронов хутор явно был на особом счету у господа бога, так весело и ярко там было. По стенам была развешена новёхонькая медная посуда, и солнечные зайчики отпрыгивали от донышек котелков и мисок. На цепочках, на полу, на лавках, на сундуках лежали толстые коврики из зеленовато-серо-белой шерсти, цвета озёрных водорослей. Сундуки были расписаны цветными рыбками и корабликами. У окна, застеклённого настоящим стек­лом, стоял большой ткацкий станок с холстом — молодая жена оказалась искусной ткачихой, то-то славные будут рубахи. Гленна без всяких церемоний прошла в дом, сжимая ручонку братишки, и сказала: «Тётушка Гормал, бог всемогущий да сохранит вас вовеки. А это мой братик, Корулл. Он прямо испросился к вам в гости, как узнал, что вы очень вкусные лепёшки печёте». Гормал рассмеялась, как никогда не смеялась ни вечно усталая, замученная Уна, ни вообще все женщины по ту сторону озера. Гормал до вечера провозилась с детьми: напекла им горячих лепёшек, угостила молоком, расспрашивала Корулла, где это он научился так ловко нырять, а Гленну — какого мужа ей бы хотелось, когда она вырастет. Назвала им всех ярких рыбок

603

Заповедник Сказок 2015

Избранное

604

Художник Марина Забродина

Тикки Шельен

Детские воспоминания о. Корулла

по именам и рассказала про их повадки. Гленна и Корулл были в восторге, выложили все новости и истории, какие были у них на слуху, и даже наперебой поведали доброй тёте, как однажды Корулла чуть не сожрала страшная озёрная лошадь — у неё такие были зубищи! И если бы не Донан, то кровавая пена бы поплыла по озеру… «Нет, — улыбнулась Гормал, — я думаю, что келпи вовсе не хотел тебе никакого вреда. Он всего-то собирался пошутить. Келпи нашего озера не причинит вред ребёнку, у него доброе сердце». На сей раз Гленна зорко следила за временем и распрощалась с Гормал так, чтобы Сайлия их не хватилась. Она уже отлично понимала, что бабка не похвалит их за навязчивость. Корулл всем сердцем полюбил соседку, жался к её подолу, обещал наловить ей жемчуга целый мешок и напросился в гости на следующий день. Гормал улыбнулась и сказала, что муж её уехал в город, и пусть дети приходят без боязни. А если погода будет хороша, она научит Корулла нырять ещё глубже, чем он сейчас умеет. И покажет, где водятся самые крупные жемчужницы. По дороге домой Гленна строго наставила Корулла, что если тот лишь только пикнет о том, где они были, она больше никогда-никогда его с собой не возьмёт. И от бабки ему влетит так, что мало не покажется. А если спросят, где мы были, скажи, что в лесу, пасли козу. Тут Корулл посмотрел с удивлением: а что, разве нельзя туда ходить? — «Может, и можно, но если нельзя, так уж нельзя. И если тебе запретят, то никаких завтра жемчужниц тебе тётя Гормал не покажет, а будешь сидеть и морковку поливать, раз тебе так больше нравится». Корулл подумал и замотал головой: никому! никогда! только давай завтра опять туда пойдём! И на следующий день они пришли к Гормал, помогали ей по дому, выбивали толстые половики, все вместе месили тесто на пироги, резали щавель и лук на начинку, ходили на озёрный выпас, гладили корову и кормили её озёрными водорослями. А Гормал надоила целое ведро густого, жирного молока. Коза мемекала и завистливо тянулась к куску пирога, и Корулл отщипнул ей кусочек. Но за трудами время пробежало незаметно, и на озеро они так и не успели выбраться. «Тогда за-а-автра», — протянула хитрая сестрица Гленна. И назавтра они опять торчали на Вороньем хуторе, а дома ничего не говорили, даже Долли. Только Сайлия всё равно

605

Заповедник Сказок 2015

606

Избранное

заприметила, что Гленна и Корулл возвращаются какими-то подозрительно не голодными. Ух, как ныряла тётя Гормал! Её золотые волосы рассыпались по воде сетью, когда она хохотала в волнах и звала Корулла. А потом она взяла его за руку, и они вместе нырнули в самую глубину. Там был глубокий омут, холодный и тёмный. Сам Корулл побоялся бы туда нырять, но Гормал ринулась туда бесстрашно, как серебристо-белая рыба, и он полетел за ней маленькой рыбкой. А потом они вынырнули из ледяных объятий воды, и — вот они, россыпи тёмных жемчужниц, да каких крупных, старых, замшелых — ломай, сколько в руках удержишь. Отчего-то воздуха хватает надолго, они выныривают и вываливают на берег целую груду плоских косматых ракушек. С азартом и интересом взламывают их вместе маленьким ножиком, висящим на поясе Гормал: «О! О-о-о! Корулл — там целых две!» — «Тётя Гормал! А в этой одна, но какая большущая!! Сестрица Гленна выстроила башню из песка и украшала найденными жемчужинами её шпили. На песке лежала груда вскрытых раковин — королевский ужин. Полдюжины жемчужин, ярких, тяжёлых. И крупные были — ничего себе, за одинто раз! «Тётя Гормал, ну давайте нырнём ещё раз», — умоляли дети наперебой, но Гормал вдруг вскочила, выпрямилась и радостно вскрикнула. На берег из леса вышел мужчина, невысокий, сутулый, с прямым, почти немигающим взглядом. Он тоже заметил Гормал и побежал к ней. «Ты так вовремя приехал, любовь моя! — крикнула Гормал. — Смотри, какое богатство нашёл маленький Корулл!» Но мужчина пробежал мимо детей, растоптав жемчужниц, отшвырнул маленькую Гленну, схватил Гормал за руку и решительно замахнулся. Ещё минута — и он бы ударил её наотмашь. Гормал не шелохнулась. Только брови её нахмурились. И лицо потемнело, как озеро в непогоду. «Так-то ты встречаешь гостей, Брандув! Так-то ты держишь своё слово!» — проговорила она скорее удивлённо, чем гневно. Брандув опомнился, рухнул на колени и поцеловал подол рубахи своей молодой жены. «Я же говорил тебе, чтобы ты не показывалась чужим. Я же просил тебя, Гормал, голубка», — выдавил он, развернулся и ушёл с берега. Поднялся обратно в лес, удалился на хутор. Гленна даже не успела разреветься. Она быстро выковыряла жемчужины из сырого песка и взяла за руку братишку. Корулл прижался к Гормал и не произнёс ни звука. Брандув раздавил

Тикки Шельен

Детские воспоминания о. Корулла

устриц-жемчужниц сапогом, Гленна не стала копаться в месиве и выбирать целых моллюсков, а Гормал и подавно. «Мы пойдём, — запинаясь, пробормотала девочка, — простите, тётя Гормал». «Пойдём с нами, — вдруг сказал Корулл, — пойдём, мы тебя защитим, он тебя не будет бить!» Гормал нагнулась, обняла малыша и засмеялась: «Нет, не беспокойся, он меня и пальцем не тронет, да и не собирался!» А Гленна, сунув в карман жемчужины, заторопила братца: ну давай же, одевайся скорей, нам ещё за козой идти, и так уже задержались. Гормал снова улыбнулась и легко вспорхнула на песчаный откос. Вскоре она вернулась, ведя на верёвке странно послушную козу, а ещё несла с собой два куска пирога со щавелём, на дорожку. Они втроём специально прошли вдоль озера, чтоб не подниматься к хутору, а когда выбрались на знакомую тропинку, Гормал поцеловала их и ушла к себе. «Больше мы сюда не пойдём, — решительно сказала Гленна, — а жемчуг… Ну, скажешь, что купался и наловил, как тогда. Только не сегодня, ладно?» Корулл надулся, собрался было зареветь, но передумал. Взял свой кусок пирога, и они съели всё до крошки, усевшись рядышком на берегу. Теперь у них на двоих была тайна, и хорошо, что они её разделили, потому что Корулл был слишком мал, чтобы удержать память о Гормал в одиночку. Потом было очень много всего — тётка Уна родила мальчика, Донан упал с яблони и сломал руку, Долли научилась пеленать младенца, и внезапно он выбрал её себе в няньки. Сайлия сшила переноску из старой своей холщовой юбки, и теперь Долли днями напролёт возилась с маленьким, отдавая его тётке Уне только, чтоб покормить. Коннах взял Корулла с собой ловить рыбу, и дело у них пошло так хорошо, что рыбная похлёбка, жареная и печёная рыба теперь не сходили со стола. Коннах вообще стал как-то замечать братишку, а может, прос­ то Корулл подрос. В любом случае жизнь завертелась так, что Корулл перестал вспоминать Вороний хутор — летом память короткая. И только зимой отец Донана и Корулла обмолвился, что Вороний хутор остался без хозяина. Говорили, что Брандув потерял свою невенчанную жену, и года они не прожили: то ли она ушла от него, то ли он её убил — дело какое-то мутное. Но после этого Брандув страшно запил, да вот и допился.

607

Заповедник Сказок 2015

Избранное

В ноябре Брандува видели в последний раз, он выглядел сов­ сем худо: руки у него тряслись, мутные глаза слезились, свет был ему не мил. Детей у них не было, а жена у Брандува была, по слухам, красотка, только ненормальная малость. То-то он её ото всех и прятал. Ну, прячь не прячь, от судьбы не уйдёшь. «И то, — хмыкнула из своего угла Сайлия, — нечего и связываться с ними, особенно, если себя в руках держать не привыкши: они — своим порядком, люди — своим». Никто из старших не понял, что там проворчала бабка, а Гленна и Корулл мгновенно переглянулись. «Так-то ты держишь своё слово, Брандув», — вот таково будет ему надгробное слово в памяти внуков Сайлии. Никому в жизни не сказал Корулл, что когда Гормал ныряла с ним в омут, он видел голубоватые перепонки между пальцами её белых ног.

608

Тикки Шельен

Детские воспоминания о. Корулла

609

Заповедник Сказок 2015

610

Избранное

арго с детства считала, что она — особенная. Не зря же её зовут Маргарита! Маргарита — это вам не Маша, Оля или Катя. Маргарита — имя романтичное и серьёзное, загадочное, требовательное и возвышенное. Маргарита не может быть обычной и заурядной, как все остальные. Однако одного только имени было недостаточно; Марго хотела, чтобы все сразу видели, что она другая, ещё до того, как узнают её имя. И потому девочка просила у мамы самые модные платья, самый красивый рюкзак для учебников и самую последнюю модель телефона. У Маргариты всё должно быть единственное и неповторимое — и лучше, чем у других! Мама, как и многие мамы, души не чаяла в дочке и не могла ей отказать. Тем более что Марго была очень похожа на отца, который погиб, когда девочке не исполнилось и годика. Мама устраивалась на вторую работу, мама откладывала покупку себе новых сапог на зиму и донашивала старое пальто — но у дочки её всё было самое новое и самое лучшее. И, конечно же, мама хотела для Марго не только самых хороших вещей — она хотела для неё и самой лучшей жизни. Потому, когда девочке исполнилось тринадцать, она решила, что пора поговорить с ней о самых важных решениях, которые той предстояло принять в будущем.

— Когда ты вырастешь, однажды ты встретишь человека, который тебе очень понравится, — сказала мама. — При виде его твоё сердце станет биться так сильно, что тебе захочется его ему отдать. Но запомни, Марго, самое главное в этом деле — не

Марина Ясинская

Стеклянное сердце

торопиться. Сердце могут заставить биться разные люди, но только один из них — тот самый, который тебе действительно нужен, только при встрече с ним сердце будет биться сильнее всего. Потому не ошибись и не отдай его человеку, который может его разбить.

— Разбить? — нахмурилась тогда Марго. — Как это? Разве у меня сердце стеклянное?

— Да, — серьёзно ответила ей мама. — Оно стеклянное. Мама надеялась, что дочка поймёт и запомнит на будущее, как это важно — отдать своё сердце только в надёжные руки. Но Марго вынесла из рассказа мамы совсем другое. Всё-таки не зря у неё такое необыкновенное имя — Маргарита! Она действительно отличается от остальных, ведь у неё — стеклянное сердце. Новообретённую уверенность Марго в том, что она особенная, разбили одноклассницы.

— Я была вчера на свадьбе, — рассказывала одна из девочек на перемене в школе. — Видели бы вы, какую красивую шкатулку купила для сердца мужа невеста! А вот его шкатулка — так себе, обычный ширпотреб.

— А муж что — тоже отдаёт жене своё сердце? — вмешалась заинтересованная Марго; про сердце мужа мама ей ничего не рассказывала.

— Разумеется! А как же ещё, по-твоему, люди заключают брак? Жених и невеста приходят в Канцелярию семейных записей, обмениваются сердцами и убирают их на хранение в шкатулки. Потому, когда выбираешь себе мужа, в первую очередь надо смотреть на его шкатулку.

— А мне мама говорила, что прежде всего надо слушать, как бьётся сердце, — заметила Марго.

— Слушать, как бьётся сердце? — пренебрежительно фырк­ нули её одноклассницы. — Нет, выбирать надо только по шкатулке. Те, у кого шкатулки простенькие и с хлипким замочком, тебе не нужны, — со знанием дела наставляли они. — Выбирай тех, у кого шкатулки большие, из дорогого материала и с надёжным замком. Ну, и украшения на шкатулке тоже не помешают, ведь куда приятнее, когда твоё сердце хранится не в каком-нибудь дешёвом ящичке, а в дорогом ларце. Так что прежде, чем ставить подпись на договоре об обмене сердцами, убедись, что у будущего мужа приличная шкатулка.

— А что за договор обмена сердцами?

— Это документ, скрепляющий ваш брак. Вы подписываете его в Канцелярии при свидетелях, а после его заверяет нотариус.

611

612

Избранное

Художник Юлия Сдобнова

Заповедник Сказок 2015

Марина Ясинская

Стеклянное сердце

— И зачем этот договор?

— Как зачем? А если муж, пока хранит твоё сердце, его разобьёт? Как ты потом будешь требовать в суде компенсацию за ущерб? Сердце никогда нельзя отдавать без договора!

— Погодите, — окончательно растерялась Марго. — Так у вас что — тоже стеклянные сердца?

— Ну, конечно! — ухмыльнулись одноклассницы её неве­ жеству. — У всех девочек сердца стеклянные.

— А у мальчиков?

— А у них железные… Ты что, вообще ничего не знаешь? В другое время Марго притворилась бы, что она, конечно, всё знает. Маргарита должна держать лицо, она не может быть хоть в чём-то хуже обычных Ань, Юль и Тань. Но волновавший Марго вопрос был слишком важным, чтобы ради него притворяться — и так и не получить ответа.

— Но если у них железное, тогда получается, что их сердце нельзя разбить?

— Нельзя. Марго выдохнула от возмущения.

— Значит, муж, заключая брак и отдавая мне своё сердце, ничем не рискует. Сердце ведь железное, его никак не разбить. Зато моё, стеклянное — это запросто! Как несправедливо! Одноклассницы насмешливо смотрели на Марго; их, похоже, забавляла её растерянность. А Марго, расстроенная тем, что никакая она со своим стек­ лянным сердцем, оказывается, не особенная, смятённо думала, что как же сопоставить рассказанное мамой с услышанным от одноклассниц. Кто прав? «Наверное, всё-таки одноклассницы», — решила Марго. Они красили губы помадой, носили, как взрослые, туфли на каблуках, а некоторые даже курили. Они явно знали, о чём говорят. Шкатулка у Эдгара была солидная, внушительная — из розового дерева, отполированная до зеркального блеска, с затейливой резьбой на крышке, золотой окантовкой и тяжёленьким замочком, украшенным бриллиантами. Редкая древесина пахла розами, а внутри лежала белая бархатная подушка, на которой будет покоиться стеклянное сердце Маргариты. Марго не могла остаться равнодушной к такой шкатулке и почти не сомневалась, что отдаст своё сердце на хранение именно Эдгару. Правда, когда-то давно мама рассказывала ей, что сердце нужно отдать тому человеку, при встрече с которым

613

Заповедник Сказок 2015

Избранное

614

оно будет сильно биться в груди… При встречах с Эдгаром сердце Марго билось. Но не так уж сильно. Совсем не так сильно, как билось при встречах с Егором, её бывшим одноклассником, высоким, худым и нескладным юношей. И хотя Марго давно решила для себя, что мамины советы были устаревшими и несовременными, она всё-таки захотела дать Егору шанс и предложила ему показать ей свою шкатулку. Егор принёс ей простую деревянную коробку. Бока он обернул фольгой от шоколадных конфет, на крыше разноцветными бусинами выложил «Маргарита», а внутренности выстелил тонкой

Марина Ясинская

Стеклянное сердце

подарочной бумагой и оклеил вырезками из красочных журналов с картинками пальм и пляжей, гор и парусов, уютных домов и смеющихся детей. Замка к шкатулке не было.

— Я не захочу её запирать, — пояснил Егор. — Шкатулка будет стоять открытой, чтобы я всегда мог любоваться твоим сердцем. Стеклянное сердце Маргариты билось в ответ на его слова, но вот шкатулка… Склеенная из самого простого клёна, украшенная обрезками журналов, горошинами порванных бус и фольгой от шоколадных конфет, она оставалась жалкой самоделкой. В то время как шкатулка Эдгара была солидной и дорогой, бриллианты на золотом замочке красиво поблёскивали, а сама она пахла розами. Эдгар явно обошёл немало магазинов, чтобы выбрать ей шкатулку. Такую, которой нет у обычных Тань, Лен и Наташ. Особую шкатулку, достойную особенной девушки с красивым именем Маргарита. Марго даже не пришлось ничего говорить: Егор всё понял по её глазам и молча отвернулся.

— Погоди, — окликнула его Марго и протянула ему самодельную шкатулку. — На, возьми. Егор резко мотнул головой и ушёл, оставив шкатулку в её руках. Маленький зал Канцелярии по семейным делам с трудом вместил всех гостей. Марго, в белых кружевах и с букетом цветов, опустила глаза на шкатулку, которую приготовила для будущего мужа, красивую поделку из кедра, лаконично украшенную строгими мужскими узорами, и вдруг поняла, что Эдгар её ещё не видел. Неужели ему всё равно, в какой шкатулке будет храниться его сердце? Она вот потребовала показать шкатулку для её сердца заранее. А он даже ни разу не поинтересовался своей.

— Дорогие Маргарита и Эдгар, — радостно провозгласил регистратор. — Обменяйтесь своими сердцами! Руки Эдгара чуть дрожали, когда он принял в ладони стек­ лянное сердце Марго. Искристое, голубоватое и холодное, сердце походило на хрусталь. Эдгар счастливо улыбнулся, бережно уложил его на белую бархатную подушечку в шкатулку розового дерева и взглянул на Марго. В глазах цвета жжёного кофе горели тепло и радость. А миг спустя в руки Марго опустилось железное сердце. Тяжёлое и горячее, оно тускло поблёскивало серебром и ничуть не походило на её сердце, хрупкое и стеклянное. Марго вдруг с некоторым испугом поняла, что со всеми приготовлениями к церемонии она ни разу не задумалась о том,

615

Заповедник Сказок 2015

616

Избранное

что она не только отдаёт своё сердце — она ещё и принимает на хранение чужое. И только сейчас осознала, что понятия не имеет, как о нём заботиться. Впрочем, это неважно. Главное, чтобы заботились о её сердце. В конце концов, это у неё оно хрупкое, стеклянное. А железному всё равно ничего не будет. Некоторые перемены происходят резко и внезапно. Как гром среди ясного неба. Как снег на голову. А некоторые происходят медленно, исподволь, так, что их и не замечаешь. Как приход сумерек в долгие летние ночи. Как таяние льда на реке весной. Как старение. Казалось, ещё недавно из зеркала на тебя смотрела молодая девчонка, а сейчас из него глядит взрослая женщина. Откуда появились эти линии в уголках глаз? Откуда взялись морщинки на лбу? Смотришь на них — и растерянно думаешь: с чего же это всё началось? И, главное — как же я это не заметила? Марго не заметила, когда в их жизни с Эдгаром всё пошло не так, не поняла, с чего началось. С обиженного молчания за ужином? С отказов пойти на праздник в гости к родителям? С резких высказываний о друзьях? Поначалу не проходило и дня, чтобы Эдгар не открывал шкатулку из розового дерева, которую хранил на ночном столике возле кровати, и не доставал из него стеклянное сердце Марго. Он держал его в руках, глядел сквозь него на свет, вытирал мягкой тряпочкой пыль, а потом клал на белую бархатную подушечку и долго любовался тем, как играют прозрачные грани в свете зажжённых свечей. Но теперь шкатулка из розового дерева стояла на книжной полке в гостиной. Отполированная крышка покрылась пылью, бриллианты тяжёлого золотого замочка потускнели. Марго смотрела на неё — и не могла вспомнить, когда Эдгар открывал шкатулку в последний раз. Не могла даже вспомнить, когда он перенёс её сюда с ночного столика.

— Может, ты хоть иногда будешь её открывать? — недовольно заметила как-то раз Марго.

— Зачем? — устало спросил Эдгар — Как это зачем? — возмутилась Марго. — Да хоть за тем, чтобы хотя бы периодически стирать с сердца пыль. Разве это так сложно? Разве я многого прошу? Эдгар уставился на неё, и Марго, кажется, впервые заметила, что в глазах цвета жжёного кофе больше нет того тепла, той радости, которые она видела на церемонии, проходившей в Канцелярии семейных записей. Зато в них было что-то вроде насмешки. «Много ли ты от меня просишь? — словно говорил

Марина Ясинская

Стеклянное сердце

его взгляд. — Нет. Всего лишь самый шикарный пентхаус, самую дорогую машину, самые редкие вина, самые эксклюзивные украшения, самые экзотические путешествия… Самую преданную любовь. Ведь ты — Маргарита. Ты — особенная, и жизни ты достойна тоже особенной, лучшей, чем у других».

— Твоё сердце лежит в шкатулке, целое, не разбитое, — сказал, наконец, Эдгар. — Что ещё тебе нужно? На миг Марго замешкалась. И правда — её хрупкое стеклянное сердце не разбито. Чего ещё она хочет?

— Раньше ты постоянно им любовался, — обиженно протянула она. — Полировал грани, рассматривал на свет. А теперь? Когда ты вообще в последний раз его доставал?

— А когда ты в последний раз доставала моё? — вдруг спросил в ответ Эдгар. Мрачно посмотрел на Марго, плеснул в хрустальный бокал на два пальца коньяка и ушёл в соседнюю комнату. А Марго стояла посреди гостиной и пыталась вспомнить, куда же она засунула шкатулку с его сердцем. Она помнила, что держала её подле себя на свадьбе, что первые пару недель та стояла на ночном столике с её стороны кровати, и что время от времени она доставала и с любопытством рассматривала тяжёлое, тёплое железное сердце, тускло поблёскивающее серебром, вертела его в руках и даже как-то раз специально уронила на пол — посмотреть, останется ли на железе хоть какая-то царапина. А потом… А потом она была слишком увлечена тем, что наблюдала, как Эдгар любовался её сердцем, как восхищался его гранями, как ловил им блики солнечного света и рассыпал его ворохом золотых искр по комнате. Новое, незнакомое чувст­во вины кольнуло Марго. Она не может вспомнить, куда засунула шкатулку с сердцем Эдгара! Шкатулка из кедра со строгими лаконичными узорами на крышке обнаружилась на верхней полке в кладовке. Стирая с неё пыль, Марго втихомолку посмеивалась над своим мимолётным раскаянием. Да, забыла она о сердце Эдгара — ну, и что? Что с ним будет? Оно ведь железное! Это её стеклянное сердце надо холить и лелеять, чтобы не разбить. Это его надо постоянно протирать от пыли, чтобы его грани ярко сверкали, это его надо поить солнечными лучами, чтобы холодное стекло согревалось. А за куском железа никакого ухода не нужно, на то оно и железо. Ключ к замку Марго нашла в рабочем столе. Открыла шкатулку — и непроизвольно ахнула. Железное сердце, когда-то тускло отливавшее серебром, покрылось густым слоем ржавчины.

617

Заповедник Сказок 2015

618

Избранное

На верхней полке кладовки обнаружилось кое-что ещё. Простая деревянная коробочка из клёна, оклеенная по бокам фольгой от шоколадных конфет, украшенная выложенным из разноцветных бусин именем "Маргарита" на крышке, выстеленная тонкой подарочной бумагой внутри, с красочными вырезками из журналов с картинками пальм и пляжей, гор и парусов, уютных домов и смеющихся детей. Когда-то эта шкатулка казалась Марго обычной дешёвой самоделкой. Почему же она не заметила тогда, с какой любовью были выложены мелкие бусины, складывающиеся к буквы её имени? Почему не увидела, что журнальные вырезки внутри — это то будущее, которое хотел подарить ей Егор? Марго сидела на полу, прижимая к груди самодельную шкатулку, и по щекам у неё текли слёзы. Искать Егора десять лет спустя — глупо. Марго прекрасно это понимала. Но молчание в доме становилось всё гуще и гуще, на шкатулке розового дерева копилась пыль, и даже пушистая кошка Джесси пряталась под диваном. И Егор, наивный, восторженный, худой и нескладный Егор всё больше казался Марго ответом на все её проблемы. Что толку в красивой шкатулке, если сердце пылится в ней день за днём и не видит солнечного света? Пусть лучше оно лежит в самодельной шкатулке, лишь бы им любовались и восхищались каждый день. Марго легко нашла страницу Егора в информатории. С фотографии на неё с улыбкой смотрел взрослый мужчина, из-за плеча которого с озорным видом выглядывал веснушчатый мальчишка с глазами Егора. Адрес для связи был указан прямо под фотографией. Руки Марго замерли над клавиатурой. Что она могла написать ему? Разве есть на свете слова, которые могут повернуть время вспять? Тем вечером в доме случился скандал.

— Тебе на меня наплевать! — кричала Марго, и от её громкого голоса Джесси испуганно прижимала уши и шипела. — Неужели так тяжело хоть изредка доставать моё сердце из шкатулки?

— Да пожалуйста! — взвился в ответ Эдгар. Не возясь с ключом, просто сорвал золотой замочек, сломав нехитрый механизм, выхватил потускневшее стеклянное сердце Марго и с размаху бросил его на подушки дивана, спугнув сидевшую на них Джесси. — Ну, что, довольна?

— Нет!

— Я же сделал, что ты хотела! Чего тебе ещё от меня надо?

Марина Ясинская

Стеклянное сердце

619

Художник Елена Темник

Заповедник Сказок 2015

620

Избранное

Марго пыталась найти слова. Она хотела, чтобы он доставал её сердце из шкатулки по своему желанию, а не её просьбе. Она хотела, чтобы он снова полировал стеклянные грани, снова подставлял его под солнечные лучи и любовался игрой света, и чтобы в его глазах цвета жжёного кофе снова была теплота.

— Я хочу, чтобы было как раньше, — пробормотала, наконец, она.

— Как раньше? — переспросил Эдгар. — То есть я буду каждый день любоваться твоим стеклянным сердцем, а будешь милостиво позволять мне это делать. А потом закатишь скандал, когда я попрошу тебя сходить на рождество к твоим родителям. Или прогонишь моих друзей. Нет, дорогая моя Маргарита! Ты почему-то возомнила себя особенной, решила, что ты лучше других, и что все обязаны тебе поклоняться. Но это так не работает! Чтобы что-то получать, надо что-то отдавать!

— А что я тебе отдавала раньше? — очень тихим голосом спросила Марго. — Ну, тогда, когда всё было по-другому?

— Ничего.

— Тогда почему же… Если я и тогда ничего тебе не давала, почему ты отдавал мне?

— Потому что любил, — буркнул Эдгар. «А сейчас?» — хотела спросить Марго. Но не спросила. Побоялась услышать ответ. На следующий вечер Марго демонстративно поставила кед­ ровую шкатулку на журнальный столик и, убедившись, что Эдгар это заметил, вынула железное сердце. Пальцы немедленно испачкало рыжей трухой. Марго попыталась стереть ржавчину. Та мелкой крошкой сыпалась на стол, но отливающая серебром поверхность так и не показалась. Эдгар молча поднялся и вышел из комнаты. Рассерженная Марго бросила ржавое сердце обратно в шкатулку и в сердцах хлопнула крышкой. Не в силах оставаться в душной, тяжёлой атмосфере дома, Марго ушла ночевать к своей давней подруге Вике. Сидя на плюшевом диване в маленькой гостиной, Марго всё говорила и говорила, выплёскивая накопившееся разочарование и возмущение. Она не сразу заметила, что внимательно слушавшая её Вика держала в руках железное сердце и протирала его кусочком войлока.

— Зачем ты его полируешь? — спросила она. — Игоря сейчас нет дома, он всё равно не увидит.

— Так я же делаю это не для того, чтобы он увидел, — мягко усмехнулась подруга. — Я делаю это потому, что мне приятно.

Марина Ясинская

Стеклянное сердце

— А он? Вместо ответа Вика поднялась и вышла из гостиной, а вскоре вернулась со шкатулкой в руках. Внутри шкатулки лежало стеклянное сердце и сверкало так ярко, как никогда не сверкало сердце Марго. На церемонии в Канцелярии семейных записей сердце Марго походило на хрусталь. Сердце её подруги казалось бриллиантом. Марго тихо вздохнула. И только потом обратила внимание на шкатулку. Она была из толстой книги с потёртым корешком, старинным тиснением на обложке и почти облезшей позолотой.

— Это здесь он хранит твоё сердце? — изумилась Марго.

— Мы обменялись сердцами, когда были ещё совсем молодыми, — мечтательно улыбнулась Вика. — У Игоря не было денег на красивую шкатулку, и он сделал эту из книги, которую мы оба очень любили читать.

— Да, но теперь-то он хорошо зарабатывает, мог бы… — начала было Марго — и замолчала. Совсем недавно она бы только пренебрежительно фыркнула. Но сейчас Марго вспомнила шкатулку из клёна, оклеенную фольгой и бусинами, и поняла, почему подруге так дорога самодельная шкатулка из старой книги.

— Это ты мою ещё не видела, — усмехнулась Вика и снова ушла. Когда она вернулась, в руках у неё была блестящая узорная шкатулка, сделанная, как оказалось при более близком осмот­ ре, из сухих макарон и покрытая серебристым лаком.

— У меня, как ты понимаешь, тоже не было денег на приличную шкатулку, когда мы решили обменяться сердцами, — с улыбкой пояснила Вика. — Потому я набрала фигурных макарон самых разных видов — ротини, анелли, фарфалле, и, конечно, руоте — и начала клеить… Сейчас некоторые макаронины трескаются и ломаются — ведь только лет прошло! Я уже не раз предлагала Игорю купить новую шкатулку для его сердца, но он отказывается. Вот и приходится время от времени доставать пакет с руоте и фарфалле — и подклеивать. Вика осторожно положила тяжёлое железное сердце в макаронную шкатулку, и Марго увидела, что отполированное сердце блестело словно зеркало. Сердце Эдгара никогда таким не было. И теперь, наверное, уже и не станет — слишком сильно его обглодала ржавчина. Марго взялась за оттирание сердца Эдгара. В первую очередь потому, что её задело увиденное у Вики. Она — Маргарита,

621

Заповедник Сказок 2015

622

Избранное

Марина Ясинская

Стеклянное сердце

она — особенная, а, значит, всё, что у неё есть, должно быть особенным. Лучше, чем у других. В том числе и сердце её мужа. Ржавчина оказалась упорной. Она не поддавалась уксусу и соде, лайму, лимонному соку и соли, картофелю и хозяйственному мылу. Сколько Марго ни тёрла, металлическая поверхность так и не показывалась. В некоторые моменты её даже охватывал страх — а вдруг ржавчина проела всё железо? Сдалась ржавчина перед шипучей газировкой. Перепробовав все другие методы, отчаявшаяся Марго решилась на этот необычный способ и залила железное сердце сладким коричневатым напитком из красной жестяной баночки. Наутро, достав сердце из газировки, она увидела, наконец, проблески металла. Поначалу Марго чистила сердце только тогда, когда Эдгар был дома — вот, мол, смотри! — но вскоре перестала подгадывать к его приходу. И не только из-за сказанных Викой слов о том, что она полирует сердце не для того, чтобы увидел Игорь, а потому, что ей это приятно. Марго охватил настоящий азарт: отчистить сердце от ржавчины стало дня неё своего рода делом принципа. Когда Мраго, наконец, стёрла почти всю ржавчину, она внимательно осмотрела сердце Эдгара. На тусклом куске железа не было и намёка на серебристый блеск, не говоря уж о зеркальном сверкании; из-за долго поедавшей его ржавчины кое-где сердце деформировалось. И ещё — оно было абсолютно холодным. А ведь Марго хорошо помнила, как горячило оно ей руки на церемонии в Канцелярии семейных дел. В ход пошли шлифовальные диски, алмазная паста, сурик, гладила и прочие средства полировки. Пушистая Джесси крутилась рядом, тыкалась усатой мордочкой в руки, с любопытством принюхивалась. День проходил за днём. Марго перестала обращать внимание на густое молчание в доме, беспрестанно думать о том, что её стеклянное сердце так и пылится в дорогой шкатулке из розового дерева, и гадать, захочет ли Эдгар когда-нибудь снова его достать. Марго шлифовала и полировала, и со временем сердце наконец начало приобретать тусклый серебристый отблеск. Однако теперь Марго этого было мало. Железное сердце не сверкало как зеркало и, самое главное, оставалось холодным. И потому она продолжала полировать. Долгими вечерами, сидя на ковре у камина возле выключенного телевизора, с мурлычущей Джесси под боком, она натирала железное сердце войлоком. А когда уставала, то просто держала

623

Заповедник Сказок 2015

624

Избранное

его в руках, пытаясь согреть своим теплом. Однако стоило вы­ пустить сердце из рук — и оно снова становилось холодным. Как-то раз тёмным зимним вечером Марго, как обычно, сидела на ковре у камина и полировала железное сердце. За окном мягко падал снег, в тишине гостиной потрескивали горевшие дрова. В доме было темно, тепло, и уютно, и Марго незаметно задремала, выпустив сердце из рук. Её разбудил не звук и не свет, а ощущение чьего-то присутствия. Чуть приоткрыв глаза, Марго оглядела гостиную и увидела, что подле камина на ковре сидел Эдгар. Рассматривая его из-под опущенных ресниц, Марго увидела в глазах цвета жжёного кофе тепло. Но, скорее всего, это были просто отблески камина. Марго не сразу заметила, что подле Эдгара стояла шкатулка из розового дерева, а в руках он держал потускневшее стеклянное сердце и осторожно протирал его от пыли мягкой тряпочкой. С каждым движение стекло становилось всё прозрачнее и ярче. Марго вдруг почувствовала чтото тёплое у себя под боком. «Джесси», — подумала она и протянула руку погладить кошку. Вместо пушистого меха рука нащупала металл. Потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы Марго поняла, что это — железное сердце Эдгара, которое она вы­пустила из рук, когда задремала. Сердце было горячим. Вскинув голову, Марго увидела, что Эдгар смотрит на неё и улыбается. В глазах цвета жжёного кофе светилось тепло, и теперь Марго точно знала, что это не отблески камина.

Марина Ясинская

Уйти красиво

дравствуйте. Меня зовут Никита Огоньков. Мне пятнадцать лет, хотя наверняка сказать не могу. Кажется, пятнадцать. Или шестнадцать. Как вы уже догадались, я — нелегал. Точнее, был им ещё вчера вечером. Нет, не думайте, меня не поймали. Я пришёл сам. И вообще — ловят больше тех, кто рискнул скрываться от утилизации. Среди нелегалов таких очень мало. Утилизация отыскивает их быстро — ведь о них остаются сведения в системе. Ну а даже если им удаётся скрываться, долго это не длится — через несколько лет внешность их всё равно выдаёт. Другое дело с теми, кто уже родился вне закона. Нас в системе нет. Думаю, все вы прекрасно знаете, что женщина, которой осталось меньше девятнадцати лет до срока, не имеет права заводить детей — чтобы несовершеннолетние дети не оставались сиротами. Но некоторые всё равно их заводят, ясное дело — втайне. Так вот и появляются такие, как я. Нелегалы. Грубо говоря, нас вроде бы и не существует. У нас нет никаких документов, а значит — и никаких прав. Ни на что. Включая право на жизнекарту. Ну а если нет прав, значит, не может быть и обязанностей. Например, нам в почтовый ящик никогда не кинут повестку из центра утилизации. Впрочем, почтового ящика у нас тоже нет — ведь для этого нужен свой дом. Вы, наверное, задаётесь вопросом: как я оказался здесь, в самом дорогом, самом престижном центре утилизации «Уйди красиво»? Это долгая история. И начну я рассказ с ответа на вопрос «для чего».

625

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Мне не нужно шикарных развлечений на последние два часа жизни. Меня не интересуют девушки, тропический пляж, выпивка, прогулки на гидрофлаере или суборбитальном челноке и всякая прочая дорогостоящая экзотическая дребедень. Конечно, я понимаю, что «Уйди красиво» именно на этом и делает основной бизнес, но… Пусть этим наслаждаются другие. Этим и дурацким желанием хоть на пару часов прославиться перед смертью — по­ явиться в прямом эфире перед всей страной. Можно подумать, что сам акт утилизации здесь, в «Уйди красиво», отличается от процедуры обычного муниципального центра. Ха! Вкалывают ведь что тут, что там одно и то же. Только там — бесплатно, хотя и не в такой шикарной обстановке. Но какая разница, где умирать? Так вот. Я здесь потому, что только «Уйди красиво» транслирует последние часы своих состоятельных клиентов в прямой эфир. Все их причуды. И моя причуда — чтобы вы послушали историю сироты-нелегала, за которую он заплатил двумя годами жизни.

626

— Ну и мутота… — мрачно протянул режиссёр.

— Что делать-то будем? Это же полный провал! А парень — идиот! Такие деньги заплатил за два часа потрепаться перед камерой? Через пять минут зрители просто переключатся на другой канал, и… Катастрофа! Надо что-нибудь срочно придумать! — ассистент суетливо заметался по студии.

— Да успокойся ты, не мельтеши, — устало отозвался режиссёр. — Ну да, упадут у нас рейтинги. Так ведь это только на сегодня. Зато завтра намечается кое-что поинтереснее — клиент выпрыгнет из самолёта с большой высоты. И без парашюта. Свободный полёт перед смертью — каково? Инъекция сработает, когда останется сто метров до поверхности. А может, и не сработает…

— Так это завтра. А сегодня что делать? На рейтинги, на рейтинги-то поглядите! — продолжал причитать ассистент.

— Рекламой окупим, — отмахнулся режиссёр.— Чёрт с ним, с рейтингом. Не смертельно. Прогоним дополнительные ролики, получим больше денег. Кстати, давай-ка прямо сейчас первый блок и запустим.

— А пацан?

— Да пусть треплется. Никто и не заметит. Кому интересно про его несчастное детство слушать… …Наверное, Игорь меня на свалке заприметил. Он частенько туда со строек мусор на грузовике привозил. Не знаю, почему

Марина Ясинская

Уйти красиво

именно меня забрал — ведь нас там человек восемь работало. Да, да, находятся и такие, кто даёт нелегалам работу. Ещё бы — ведь нам можно платить в два, а то и в три раза меньше. А можно и вообще не платить — жаловаться никто не будет. На последнем моём месте работы, например, вообще никогда не платили. Мы сортировали и разносили по расщепителям мусор, а нам за это разрешали оставлять себе всё, что захотим. На свалке той мы кормились, одевались и ночевали. На зиму нам даже несколько пустых контейнеров оставляли, чтоб мы в мороз жить там могли. Если кому что-то не нравилось — ответ один: гуляй на все четыре стороны, за твоё место пять нелегалов драться будет. Что, впрочем, и случалось частенько. Как-то раз одного паренька подкараулил здоровый бугай, избил чуть не насмерть и остался вместо него. Паренёк тот потом приходил, пытался жаловаться — да всё без толку. Хозяева, пока он не явился, подмены даже и не заметили — они нас, кажется, и не различали. И кто из нелегалов на свалке работает — им тоже было всё равно, лишь бы мусор в срок сортировали. Бывали и такие, кто пробовал возмущаться. Ответ был всегда один: «Хочешь, чтоб я вызвал утилизацию?» А этого никто не хочет. Хоть и не живёшь вовсе, а выживаешь, как дикое зверьё какое — прячешься ото всех на свете, боишься оказаться не в то время не в том месте, мёрзнешь и голодаешь, всегда молчишь и всё терпишь… В общем, тем вечером, когда Игорь меня к себе привёл, я прос­то ошалел. Я в доме-то жилом не был с тех пор, как мать умерла. Только в окошки иногда заглядывал и представлял, как это — жить там, внутри. На улице, как сейчас помню, морозец такой уже крепкий по вечерам стоял. Оно и понятно — середина ноября ведь. А в доме так тепло! И едой пахнет. В прихожей нас встретила Астра. Мне сразу показалось, что она чем-то на маму мою похожа, хоть маму я и не помню совсем — только фотографию на могиле пару раз видел, когда на кладбище удавалось проскользнуть. Астра сначала на Игоря посмотрела, вопросительно так, а потом — на меня. Спросила: — Голодный? А я и ответить не смог — комок в горле. Вроде, я ей кивнул. А может, и нет. Мне тогда было очень неловко — вокруг всё такое чистенькое, аккуратное, а я — такой грязный, ободранный, да ещё, хоть сам давно принюхался, но ведь знаю, что помойкой воняю. А Астра даже и не поморщилась.

627

Заповедник Сказок 2015

628

Избранное

Прошёл я вслед за Игорем на кухню, меня усадили за стол, налили полную тарелку щей и отрезали огромный ломоть хлеба. Я в жизни ничего вкуснее не ел! Моя тарелка опустела ещё до того, как Игорь успел проглотить первую ложку. И мне тут же налили добавки. Я ел, Игорь ел, а Астра сидела и молча смотрела на нас. Покушал я, поблагодарил их и собрался было обратно на свалку. И вот тут-то Игорь меня окончательно ошарашил: оставайся, говорит. Я его даже и не понял. Никто в своём уме не приютит нелегала. Даже не накормит — уже за одно это поплатиться можно, сами понимаете. Да как! Большинство рассудит, что кусок хлеба, отданный нелегалу, не стоит сокращения своей жизни на десять лет. И уж тем более не стоит он двадцати лет жизни своих детей, и тридцати — внуков. Эффективный механизм, ничего не скажешь… Игорь с Астрой, кажется, догадались, о чём я думаю. Астра как-то странно улыбнулась, сказала, что мне не стоит беспокоиться, и позвала за собой. Провела в соседнюю комнату, в зал. Там несколько человек смотрели телевизор. Вывела она меня на самую середину и сказала: — Знакомьтесь, у нас пополнение. Это — Никита. Я оглядел незнакомые лица, а сам всё раздумывал, как бы поскорее удрать: мне очень не хотелось, чтобы эти замечательные люди расплачивались за свою доброту годами жизни. И тут, я увидел, что в дальнем углу зала, в полумраке в кресле сидит старик. Кажется, я в жизни не удивлялся столько раз, сколько в тот день. Вы когда-нибудь стариков видели? Настоящих, а не в кино? Это был отец Астры, Павел Семёнович. Уже потом я узнал, что ему шестьдесят семь. Ну а то, что он — нелегал, я понял сразу. Разумеется, а как же ещё? Ведь только самые большие шишки доживают до шестидесяти. Да и про это я знал лишь понаслышке, а вживую редко встречал кого-то старше пятидесяти. И ещё я начал смутно догадываться, что имела в виду Астра, когда велела мне не беспокоиться.

— Ну, — потёр руки режиссёр, — пора делать деньги.

— А не рано? — засомневался ассистент.

— Какое там! Мы сейчас растеряем остатки аудитории. Ажиотажа по поводу этого монолога ожидать вряд ли стоит, — пренебрежительно скривился режиссёр. — То ли дело было, когда к нам бывший премьер заявился. Помнишь?

Марина Ясинская

Уйти красиво

— Я здесь тогда не работал, но передачу ту смотрел! Мне кажется, не было таких, кто её пропустил. Он сначала шикарную оргию устроил, да? А когда навеселился, решил подгадить на прощанье бывшим партнёрам и такого про них нарассказал! Обо всяких тёмных делишках, о махинациях. Имена называл. Оторвался мужик напоследок, нечего сказать. А голов, голов-то в правительстве сколько полетело потом…

— Ты рекламу запускай давай, — напомнил режиссёр. …Так что к концу вечера я знал историю каждого из них. А потом рассказал свою. Поначалу шло туго — я ни разу в жизни этим не делился. Не потому, что не хотел — просто не с кем было. А тут меня так внимательно слушали и хотя и молчали, но я чувствовал, как они мне сопереживают. Я говорил и говорил, и начинал постепенно осознавать, как мне повезло. Повезло так, как редко кому везёт… Те, кто самодовольно считает, что у них есть всё, не правы. В их жизни нет самого главного — таких хороших людей, с которыми встретился я. Их ведь почти не осталось — тех, кого волнует ещё что-то помимо самих себя. Искренне неравнодушных к чужим проблемам, сочувствующих и сопереживающих бедам других, готовых помочь — и при этом совершенно бескорыстно. Я раньше думал, что их и нет вовсе — так, выдумка, вроде детской сказки. Собственно, я был в этом абсолютно уверен. Пока судьба меня не свела с Игорем, Астрой и людьми, которых они пустили в свой дом… Мне освободили крохотную кладовку на первом этаже и поставили кровать. Пожалуй, никакие дворцовые покои не могли бы поразить меня больше, чем этот крохотный тёплый и тёмный закуток. Я долго ворочался той ночью, не мог заснуть. Всё пытался осознать, что это — взаправду. Раньше, бывало, иногда злился — думал о том, что судьба ко мне не очень-то справедлива. Была б она по-настоящему честной, я б не прятался ото всех на свете, не мотался бы по пус­ тырям и не шарился по помойкам. Жил бы как нормальные люди — в чистой тёплой квартире, с мамой и папой, ходил бы в школу, не голодал бы и, наверное, даже не работал бы лет до четырнадцати. А так… Ещё я часто, очень часто спрашивал себя: зачем меня всётаки родила на свет мама? Она ведь знала, что её срок подходит через восемь лет, и я остаюсь один на всём свете. Почему она так сделала? Понимала ли, на какую жизнь обрекает меня?

629

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Представляла ли, каково это — быть нелегалом? Или она думала, как полагают некоторые наивные люди, что это невероятно здорово — жить без ограничения срока? Не скажу, что я копил обиду на судьбу или на маму — ничего ведь не изменишь. Копить не копил, но всё равно считал, что мир устроен несправедливо. Так что какой бы заразой ни была судьба, она компенсировала мне — и я считаю, с лихвой — всё, когда подарила мне семью. Настоящую, о которой я даже и не мечтал. Собственно, я и мечтать-то не умел до недавнего времени…

630

— Он что, и правда все два часа трепаться собирается? — возмущённо воскликнул ассистент.

— Похоже… — сонно ответил режиссёр; он задремал, и воп­ рос ассистента разбудил его.

— Давайте я пошлю к нему кого-нибудь. Да хоть тех же девочек — вон у нас какая группа наготове. На выбор — любого возраста и внешности.

— Девочек? — с сомнением спросил режиссёр. — Не думаю я, что его это проймёт. Погляди на его серьёзную рожу.

— Может, попробуем? А иначе установим рекордно низкий рейтинг. Как, кстати, он у нас? — ассистент вызвал голографическую проекцию экрана.

— Хм, — протянул он, — как ни странно, рейтинг ещё не нулевой. Полагаю, остались самые стойкие зрители. Наверное, просто считают, что это — затянувшееся вступление. Ждут, небось, что оно скоро закончится, и начнётся что-нибудь эдакое…

— Ясно, — вздохнул режиссёр; было видно, что он уже смирился и решил больше не переживать по поводу рейтингов. — Давай рекламный блок. …После свалки эта работа казалась мне праздником. В тепле, в чистоте. Я и представить не мог, что так бывает. Меня искренне забавляла озабоченность Астры. Она считала, что мыть по ночам полы в супермаркетах слишком тяжело. Даже как-то предложила мне бросить, подождать, пока не появится что-то получше.

— Не брошу я. Что, на шее, что ли, у вас сидеть буду? Мне такая работа не в тягость. Ты не представляешь, где мне только ни приходилось вкалывать. И потом, для нелегала вряд ли найдётся что-то лучше, — говорил я ей.

Марина Ясинская

Уйти красиво

Она вздыхала и продолжала сокрушаться. А мне было чудно — отродясь меня никто не жалел. Я и не догадывался, как это, оказывается, приятно. В доме работали все, кроме Павла Семёновича. Оно и понятно — ему на улицу нельзя было высовываться. Стоит кому его только увидеть, и сразу станет ясно, что он — нелегал. А охотники за дармовыми деньгами всегда найдутся — пусть и немного утилизация платит за такую информацию, но всё равно достаточно, чтобы кое-кого соблазнить. Игорь был водителем грузовика, хотя Астра рассказывала, что он выучился на инженера. Он выбрал очень перспективную специализацию — что-то там связанное с космической аппаратурой. Но у нашей страны, как всегда, не хватало финансов на такие исследования, потому и рабочих мест не нашлось. Слышал я, что изыщи государство средства лет двадцать назад, нам бы перепал жирный кусок Луны с залежами сырья, и жили бы мы себе припеваючи. Или, на худой конец, окажись Игорь в другой стране, он получал бы огромные деньги. А вместо этого он целыми днями разъезжал по стройкам, развозил песок, кирпичи и арматуру, забирал мусор. Астра работала бухгалтером в небольшой конторе. Я про вузы, само собой, мало что знаю, но, кажется, она окончила какую-то очень серьёзную финансовую академию. И насколько я понял, бухгалтер — тоже далеко не лучший вариант для специалиста вроде неё. Когда я об этом спросил, она только улыбнулась и ответила, что всё не так плохо — некоторые её однокурсники вообще работают продавцами. Тётя Света раньше была учительницей в школе, но когда сошлась с дядей Колей, то бросила работу и устроилась нянечкой в детский сад. Не от хорошей жизни, понятно, а чтоб замести следы — чтоб никто из прежних знакомых не узнал о её связи с нелегалом. Я долго удивлялся, как она решилась на такой риск. А потом понял: у неё никого на свете нет — ни родителей, ни мужа, ни детей. А ведь одиночество — это очень страшно. И когда находится вдруг родная душа, такой человек с радостью пойдёт на любую жертву, чтоб наконец-то наполнить радостью и теплом пустые бессмысленные дни. Пусть даже и под угрозой жизни. Пусть и всего лишь на время. Наташка, дяди Колина дочка — тоже без жизнекарты, и тоже работает. Тётя Света, правда, очень не хотела, чтоб девочка на тяжёлой работе убивалась. Она к Наташке вообще как к дочери относилась — заботилась, помогала, учила.

631

Заповедник Сказок 2015

632

Избранное

Я старался как можно чаще приходить на уроки тёти Светы — уж очень мне интересно было. Но получалось не всегда — я ведь на работу уходил по вечерам, а Наташка как раз в это время только возвращалась. Тётя Света пристроила её в одну многодетную семью смотреть за детьми. Те не бедствовали, но и не сказать, чтоб богато жили. Оба целыми днями работали. Детей оставить не на кого. Садик сразу на шестерых детей — слишком дорого, услуги профессиональной няни — и подавно. Наташка их вполне устраивала, а то, что она нелегал, им даже и лучше. Во-первых, платить можно в три раза меньше. А во-вторых, она очень серьёзная и ответственная, хоть ей всего тринадцать. Дети-нелегалы взрослеют куда быс­ трее своих благополучных сверстников. Не от хорошей, понятно, жизни. Так что Наташка в жизни повидала побольше, чем иные тридцатилетние. Что до дяди Коли, Санькá, а потом и меня — нам крупно повезло. С точки зрения нелегалов, конечно. Какой-то предприимчивый малый в своё время смекнул, как нас можно с выгодой использовать. Заключил контракт на уборку нескольких сетей магазинов, нанял своих приятелей уборщиками — на бумаге. А вместо них работали мы, нелегалы. Зарплату начисляли его друзьям, а те делились с ним и с нами. Хозяина это устраивало — ему-то всё равно, лишь бы выгода была. Работников его — тоже: они получали зарплату ни за что. Ну а у нас не было выбора. Мы и так пристроились лучше многих. Дядя Коля работал на этого дельца восемь лет. По ночам, без выходных, без праздников. Санёк раньше мыл посуду в ресторане. Но хозяин там вообще гад оказался — не платил частенько и постоянно утилизацией грозил. Так что Санька с радостью ушёл драить полы, когда его дядя Коля позвал, и до сих пор не нарадуется.

— Как там рейтинги?

— Растут, — удивлённо ответил ассистент. — И стабильно растут.

— Надо же… — режиссёр задумался. Ассистент снова запустил рекламу. …Мы все старательно вкалывали, хватались за любую возможность подработки — все хотели в меру своих возможностей помочь Астре с Игорем. И вовсе не для того, чтобы были деньги на продукты, коммунальные услуги и разную нужную мелочь,

Марина Ясинская

Уйти красиво

хотя, конечно, и для этого тоже. Но больше всего нам хотелось сделать что-то хорошее для ребят. Не из-за крыши над головой, нет. Из-за того, что у них мы, по-своему уставшие от трудностей и разочарований, измученные одиночеством и равнодушием, нашли семью. Настоящую семью. Не могу даже описать вам словами, как я это ценил. Я помнил об этом каждый миг, и меня просто распирало от счастья. Будь я верующим, наверное, я бы ходил в церковь и благодарил бога. Но я в него не верю — даже сейчас. Если я на кого и молился, так это на Астру с Игорем. И вообще, по-моему, верят в высшие силы или те, кому надо свалить на кого-то все свои беды, или те, кто надеется на чудеса, которые волшебным образом разрешат все проблемы. Да только ведь не кто-то там, наверху, делает мир таким, какой он есть. Это делаем мы сами. И выходит у нас поганенько, скажу я вам. Конечно, многие думают, что смысла нет — ну что может изменить в целом мире один человек? В мире-то, может, и ничего, а вот в нескольких судьбах — вполне. Игорь с Астрой круто изменили судьбу шестерых людей. И если вы считаете, что этого мало — вы мало что смыслите в жизни. Словом, жизнь была просто прекрасной. Ничего большего я и пожелать не мог — у меня всё было. Всё. Даже Брюшко жил вмес­те со мной. Ах, да, про Брюшко-то я вам и не рассказывал… Незадолго до того, как меня отыскал Игорь, на свалку приблудился котёнок — страшненький, испуганный и тощий. Дичился всего, и даже когда я с ним объедками делился, сначала не ел — ждал, когда отойду. Через пару недель он ко мне привык, еду из рук брать стал. Лопал жадно, давясь — наверное, боялся, что отберу обратно.

— Самому жрачки не хватает, а ты ещё с кошаком делишься. Совсем без мозгов! Давно бы взял да зажарил его. Ты когда последний раз мясцо пробовал? — потешались надо мной на свалке. Впрочем, они надо мной и раньше смеялись, ещё с тех пор, как я нашёл среди мусора выброшенные книги — целую библиотеку. Читал я их запоем — и потому что нравилось, и потому что за печатными страницами пусть хоть ненадолго, пусть и не по-настоящему, но пропадала свалка, и исчезал вечный страх. Так что на насмешки я не обращал внимания. Поздно ночью после сортировки мусора я шёл в самый дальний угол свалки

633

Заповедник Сказок 2015

Избранное

634

Художник Алиса Перкмини

и там поджидал котёнка. Он всегда прибегал. Сначала опасливо показывался из-за какого-нибудь контейнера, а потом, удостоверившись, что это я, подходил и принимался мяукать. Я кормил его с рук и тихонько с ним разговаривал. Прозвал его Брюшком. Наверное, в глубине души у каждого есть потребность кого-то любить и о ком-то заботиться. У меня она оказалась такой сильной — я сам не ожидал. Уж очень не хотелось мне становиться таким же зверьём, как те, кто меня окружал. А для этого просто необходимо отдавать хоть немного ласки и получать в ответ хоть каплю нежности. Пусть даже это всего лишь мурлыканье тощего котёнка. С самого первого дня я выносил из дома мусор. На улице выбирал объедки для котёнка и по вечерам ходил на свалку. Брюшко радовался моему приходу, а я чувствовал себя виноватым — за то, что сам ушёл, а его бросил. И перед Астрой с Игорем было неловко — вроде как тайком выношу что-то из их дома.

Марина Ясинская

Уйти красиво

Не знаю, как уж они прознали про Брюшко. Думаю, может, Игорь меня заметил — он же по-прежнему со строек на свалку ездил. Короче, как-то вечером, недели через две после моего переезда, Астра подошла ко мне и сказала: — Приноси своего котёнка. Не помню, когда плакал в последний раз. Наверное, в самом раннем детстве. Но когда услышал эти её слова, честное слово, думал, разревусь как маленький. Так что не жизнь это была, а сказка. И длилось это счастье чуть больше года. Но, знаете, есть такие люди, для которых нет ничего святого. И они, к сожалению, непременно появляются на пути каждого. Так случилось и с нами. Видимо, кто-то из знакомых и незнакомых легалов-нелегалов где-то кому-то рассказывал об Игоре с Астрой, о нас обо всех. И, вполне возможно, сделал это совершенно искренне, без задней мысли. И это услышал как раз такой — тьфу, даже человеком его назвать не могу… И пришла в наш дом беда.

— Кхе, — вежливо намекнул ассистент.

— Да? — режиссёр оторвался от экрана.

— Рекламу давно пора пускать.

— Пора? — удивился режиссёр. — Ладно, только давай побыстрее. И покороче — мы ведь уже сунули лишние ролики, так что этот блок урежь.

— Вы же сами говорили: деньги, — растерялся ассистент.

— Ну… — режиссёр смутился, замолк, с преувеличенным вниманием глядя на экран, где замелькали яркие картинки надоевших стиральных порошков и кухонных роботов.

— Да? — решил переспросить ассистент, подождав несколько минут. Режиссёр, промолчав ещё какое-то время, спросил: — Как рейтинги?

— Секундочку… — с готовностью отозвался ассистент и поколдовал над клавиатурой. — Ого! — вдруг воскликнул он. — Ещё чуть-чуть, и дотянем до нормы!

— Давай-ка закругляйся с рекламой, — оборвал его режиссёр. — И знаешь что? Ролик футуристской межконтинентальной церкви попридержи, он целых две с половиной минуты идёт. — Заметил изумлённо вытаращенные глаза ассистента и пояснил: — Скажу тебе по секрету, религиозные конфессии нам вообще не платят, нас государство заставляет крутить

635

Заповедник Сказок 2015

Избранное

их ролики. Так что благотворительностью займёмся в другой раз. Ну же, шевелись, и так уже вон сколько пропустили!

636

…Таких денег нам вовек было не собрать. Даже если всё продать, вплоть до дома. И потом, мы побаивались, что это будет не выход. Ну, откупимся мы от него раз. Так он потом опять заявится, снова шантажировать будет. Ещё больше захочет. Но выбора у нас так и так не оставалось. Да и не имело смысла загадывать на будущее, когда надо решать срочную проблему. Весь день мы отчаянно размышляли, где бы раздобыть денег. Ближе к вечеру нас придавила препоганое состояние полной безнадёжности… И тут грянул гром — по новостям объявили об амнистии. То, что амнистируют ещё не родившееся третье поколение, нас не взволновало — куда больше нас озаботило то, что система готова была принять нелегалов. Когда мы об этом услышали, то просто замерли на своих местах, потеряв дар речи, и даже старались не смотреть друг на друга. И особенно — на Астру с Игорем. Наверное, именно поэтому никто, кроме меня, и не заметил, что Астра не просто побледнела, а прямо-таки побелела. Отыскала взглядом Игоря, и столько было непонятной мне боли в её глазах, что у меня сердце защемило. Что до остальных… Могу поспорить на что угодно — каждый в тот миг подумал о том же, о чем и я. Государство гарантирует любому нелегалу восстановление в системе со всеми правами и выдачу жизнекарты. Сроком не менее чем на год и не более, чем на десять лет. То есть любому из нас можно заявиться в центр утилизации, получить несколько лет жизни, продать часть и — вот они, искомые деньги. Только… Какой бы трудной ни была наша жизнь, расставаться с ней желания не было. Одно дело — не знать, когда ты умрёшь, другое дело — вдруг выяснить, что осталось тебе, скажем, пять лет. Мы ведь, в отличие от всех остальных, не привыкли с рождения к мысли, что нам осталось ровно столько-то. И могу вас заверить, несмотря ни на что, никто не горел желанием что-либо менять для себя. Да — очень заманчиво наконец-то зажить почеловечески, не пугаясь каждой тени. Но вот цена… Так мы и разошлись по своим углам — в куда большем смятении, чем до этого. Полагаю, никто не спал той ночью — размышлял, что делать. Наверное, готовился про себя к визиту в центр утилизации. За себя точно могу сказать — я готовился. Вернулся с работы очень ранним утром и решил, что непременно пойду. Сразу же, пока кто-нибудь другой не собрался. Мне-то должны дать все десять лет — я ведь несовершеннолетний. А вот дяде

Марина Ясинская

Уйти красиво

Коле вполне могут выделить всего год. Скажут, что раз ему за сорок, то и нечего на него тратиться. С них станется. Я не успел… На кухне плакала Астра — навзрыд. У меня сердце ушло в пятки — я сразу понял, что случилось что-то страшное. Подошёл к ней тихонько, уже собрался было спросить, что произошло, и тут увидел на столе пухлый конверт, из которого выглядывали уголки банковских чеков и жизнекарта. С фотографией её отца. И остатка на ней значилось всего два дня. Павел Семёнович, Павел Семёнович… Он ведь сильно, очень сильно переживал, что ничем не может помочь дочке, что только отягощает ей жизнь. Что он совсем бесполезен. У Астры, когда она слышала такие слова, на глаза наворачивались слёзы. Она обнимала отца и говорила: — Ну что ты такое выдумал? Какая обуза? Ты ж мой папка. Единственный родной человек. Я же тебя так люблю! Эх, Павел Семёнович… Мысль о том, что уже ничего нельзя изменить, просто оглушила меня. Я обнял Астру. Она долго ещё плакала. А я гладил её по волосам, смотрел на мигающую жёлтыми цифрами жизнекарту и думал: как это нелепо, что у маленького пластикового прямоугольника столько власти над человеческой жизнью…

— Что такое? — возмутился режиссёр.

— Так ведь пора, — оправдывающимся голосом ответил ассистент.

— Ёлки… Но только не дольше двух минут. Выбираем самых крупных. Долой производителей мелкой бытовой техники и продуктов питания. Ставь рекламу пневмобилей, голографической компании и центра синтетических имплантантов. Всё. Ах, да, и нашей «Уйди красиво». А потом сразу же на прямую трансляцию, ясно? …Той ночью выпал снег, и наутро город было не узнать. Белые улицы, чистые, свежие и притихшие. Морозный воздух принёс с собой отвратительный запах предвкушения новогодних праздников и неразлучного с ним ожидания если уж не Деда Мороза, то, по меньшей мере, шанса — шанса перевернуть страницу и начать всё заново… Мерзкое ощущение для того, кто знает наверняка, что этого шанса не будет. Мы все мялись в зале и не знали, куда девать глаза. Смотрели, как Павел Семёнович застёгивает пуговицы на старом пальто,

637

Заповедник Сказок 2015

638

Избранное

как, бессильно привалившись к косяку двери, стоит Астра, как не отходит от неё ни на шаг Игорь.

— Ну что, — деланно бодрым голосом сообщил Павел Семёнович, — пора. Растрёпанный мохеровый шарф неаккуратно выбивался изпод его воротника, оголяя шею. Астра медленно, на негнущихся ногах, подошла к нему, потянулась его поправить.

— Вот так, — сказала она, заправляя шарф поглубже, — А то вся шея голая. Простудишься.

— Не думаю, что мне стоит об этом беспокоиться, — усмехнулся Павел Семёнович.

— Ой, пап, ну зачем ты? — вдруг шмыгнула носом Астра. Всхлипнула. Потом уткнулась в плечо отца, крепко вцепилась в жесткий войлочный рукав пальто и отчаянно заревела.

— Пап, ну зачем, ну зачем ты это сделал? Мы бы что-нибудь непременно придумали, — всё повторяла она. Павел Семёнович обнял её, принялся тихонько покачивать из стороны в сторону, будто баюкая, и приговаривал: — Тихо, тихо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Не плачь, дочка, не надо плакать. Постепенно Астра затихла. А он продолжал покачивать её и легонько гладить по растрёпанной голове. Пожалуй, никогда в жизни мне не было так погано, как в то тихое утро, когда мы провожали в центр утилизации Павла Семёновича. Астра не отпускала рукав отца, а Игорь крепко держал с другой стороны её саму. Мы же шли позади. Молча. И все чувствовали себя виноватыми — в том, что это не один из нас сейчас на месте Астриного отца. Я клял себя последними словами — ведь мне бы дали десять лет! Продал бы я год — вот и деньги. И ещё девять осталось бы. Я где-то давно слышал, что раньше, когда люди умирали сами, без утилизации, устраивали такую специальную церемонию — похороны. Собирались родные и близкие, приносили много цветов, отправлялись на кладбище, хоронили умершего и оплакивали его. Пока мы шли к центру утилизации, я подумал, что, наверное, именно так и выглядели раньше похоронные процессии. И ещё решил, что тогда им легче было: они хоронили уже умершего, а тут Астре придётся отпускать от себя живого ещё человека… Я никогда раньше даже мимо центров утилизации не проходил. Полагаю, что и большинство из вас тоже стараются обходить их стороной. На меня они всегда действовали угнетающе:

Марина Ясинская

Уйти красиво

мне казалось, что, приближаясь к ним, как бы переступаешь некую черту и входишь в другой мир — страшный и безжалостный. Так оно и оказалось. Унылое двухэтажное здание за высоченной стеной — серое, приземистое, без окон. По углам — караульные башни, на них — жерла лазерных установок. Распахнутые настежь тяжёлые металлические ворота, проход под прицелом камер… Сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы заставить себя войти в тот двор! А там, знаете… там даже воздух наполнен унынием и горем — всё это меня просто придавило. Очень хотелось бежать оттуда без оглядки. Казалось, что бетонные стены, окружающие двор, сжимаются, а небо свинцовой плитой опускается на землю. Ну, вот объясните мне, почему все муниципальные центры утилизации так похожи на тюрьмы? Зачем нагнетать обстановку? И без того погано. Или это делается специально, чтобы подавить в зародыше саму мысль о сопротивлении? Я слышал, что когда только ввели ограничение срока жизни, на территориях утилизационных центров были случаи неповиновения, массовые беспорядки. Да ведь сколько времени-то прошло! Страхуются, что ли? И почему тогда этого не боятся коммерческие утилизационные центры? Далеко ходить не надо — тот же «Уйди красиво», где я сейчас нахожусь. Входишь — и будто в рай попадаешь: цветочки, ручеёчки, рыбки с птичками, всё стеклянное, зеркальное, прозрачное… Или просто тут охрану прячут лучше? Ну да ладно. На чём я остановился? Ах, да… Несмотря на довольно ранний час, во дворе уже находилось немало людей. Клиентов от провожающих отличить удавалось не всегда — и те, и другие были смертельно бледны и заметно нервничали. Одних провожали родственники — обнимали, целовали, торопились сказать напоследок всё самое главное, самое важное. Другие стояли молча, глядя друг на друга, словно стараясь наглядеться на прощанье. Были и такие, что приходили одни. Но и они медлили, нерешительно топтались у входа, затравленно оглядывались вокруг, нервно курили… Трудно вспоминать, как мы прощались с Павлом Семёновичем. Астра отчаянно вцепилась в него. Игорю пришлось буквально разжимать её пальцы. Она словно окаменела и долго-долго не отводила взгляда от железной двери, захлопнувшейся за отцом… Неделя прошла как в тумане. А потом опять позвонил тот урод — как мы и боялись, потребовал ещё больше денег. Тем вечером в зале Игорь встал перед всеми нами и серьёзно заявил:

639

Заповедник Сказок 2015

Избранное

— Только попробуйте кто-нибудь ещё сдаться утилизации. Всё равно деньгами от него не откупишься — он так и будет их тянуть. Проблему придётся решать по-другому. Так что давайте без глупостей, ладно? А потом оставил меня, Санькá и дядю Колю и рассказал свой план. Незатейливый, но действенный.

640

— Слушайте, — жалобно протянул ассистент, — мы очень, просто очень задерживаем рекламу! Второй блок пропускаем…

— Да? — рассеянно пробормотал режиссёр, не отрываясь от экрана.

— Рекламу, говорю, задерживаем, — настойчиво повторил ассистент. — Влетит нам от спонсоров, разве нет? И от руко­ водства телеканала…

— Угу… — отозвался режиссёр.

— Сергей Анатольевич! — буквально взмолился ассистент. Тот, наконец, недовольно повернулся и спросил: — Как рейтинг?

— Смотрите сами. Зашкаливает. Режиссёр удовлетворённо покачал головой, глядя на небывалые цифры.

— Вот и ладно.

— Но… — попытался было возразить ассистент.

— Слушай, — прервал его режиссёр, — деньги деньгами… куда они от нас не денутся? Не сегодня, так завтра… А вот такой рейтинг когда ещё будет! Посмотрел на испуганное лицо ассистента. Да, молодой ещё, неопытный. Старается делать всё по инструкции. Не понимает, что на телевидении всё меняется каждую секунду, ничего нельзя запланировать заранее. Здесь — как в сёрфинге: чтобы оставаться на гребне волны, нужно быть гибче, уметь быстро реагировать, действовать по ситуации, не бояться отойти от заданной схемы. Ну, ничего — как раз сейчас начнёт учиться.

— Запускай, но чтоб не дольше минуты. …В глубине души я почему-то не верил, что кто-то вообще откликнется. Наверное, просто давно привык к абсолютному человеческому равнодушию и думал, что вот и сейчас никто и не вспомнит, как помогали им ребята. Я ошибся. Они пришли. Почти все. Так что осуществить наш план в жизнь оказалось легче лёгкого. Не скажу, что я горжусь тем, что мы сделали, но и не раскаиваюсь ничуть. Этот гад ничего другого и не заслуживал…

Уйти красиво

Художник Александр Овчаренко

Марина Ясинская

641

Заповедник Сказок 2015

642

Избранное

Постепенно жизнь стала налаживаться. Только вот Астра стала бледной тенью самой себя. Она словно погасла, в ней совсем не осталось прежней энергии и внутренней силы. Поток людей, приходивших выразить соболезнования, не иссякал несколько дней. Астра механически кивала в ответ на утешительные слова, но, кажется, не очень-то вслушивалась. Мы отчаянно надеялись, что сочувствие отогреет её, старались, как могли, отвлечь — каждый по-своему. Правда, ни у кого не выходило это лучше, чем у Игоря. Он вообще старался не отходить от неё ни на шаг. Взял на работе отпуск за свой счёт. А когда отпуск закончился, попросил, чтобы кто-то из нас постоянно находился рядом, и мы не оставляли её одну. Мне доставалась утренняя смена — когда Астра собиралась на работу, я как раз возвращался со своей. Она уходила позже других — её контора открывалась в десять. Мы с ней пили чай, и я без умолку болтал обо всём подряд, пытался её разговорить. Поначалу выходило не очень. Астра или молча кивала, или односложно отвечала на вопросы. И только об Игоре говорила охотно и подолгу — в такие моменты она отвлекалась, голос её звучал нежно, а в глазах появлялся живой блеск. Тогда я смотрел на неё и понимал, как сильно повезло Игорю… Как-то я спросил её, почему они не завели ребёнка. Астра долго молчала, и я уже проклял свой поганый язык. Подумал: вдруг у них не может быть детей, а тут я, дурак, со своим идиотским вопросом… когда ей без того плохо. Но она, помолчав, все-таки рассказала мне. И причина оказалась куда хуже, чем я предполагал. Когда Астре было лет десять, утилизация прознала про связь её матери с отцом. Его, впрочем, они тогда не нашли, зато мать за связь с нелегалом приговорили к сокращению срока жизни.

— Понимаешь, Никит, я сама решила не заводить ребёнка. Ну, представь себе — выпадет ему пятьдесят или пусть даже пятьдесят пять лет. Минус штрафных тридцать — и остаётся всего ничего. Пожить не успеет. Игорь, конечно, согласился. У него, правда, срок жизни нормальный, да только вот отцов в расчёт не берут, сам знаешь. А теперь, — Астра болезненно поморщилась и грустно вздохнула, — объявили амнистию нерождённому третьему поколению. То есть, роди я ребёнка сейчас, государство закрыло бы глаза на «преступление» бабушки и не стало бы отнимать у него полжизни. Да только мне до срока осталось всего одиннадцать лет… Астра снова замолчала. В глазах у неё появилась такая пронзительная тоска, что мне стало не по себе. За последние недели на её лице появились морщинки, и я, присмотревшись в ней,

Марина Ясинская

Уйти красиво

вдруг впервые осознал, что Астра — старше, чем мне всегда казалось. Наверное, на самом деле ей было где-то тридцать. Я молча смотрел на неё и ждал, не скажет ли она что-то ещё. И через несколько минут она и впрямь снова заговорила — тихо, едва слышно: — Я знаю, некоторые решаются на такой шаг — надеются, что вдруг когда-нибудь упадут цены, и можно будет прикупить себе несколько лишних лет. Всерьёз рассчитывают на Джек-Пот Лотереи Жизни, на счастливый случай. Но сам понимаешь — шанс мизерный, нереальный. Это всё равно, что надеяться на чудо. А ждать чуда, всерьёз рассчитывать не него — бессмысленно. С такими, как мы, чудес не случается — нам всё в жизни приходится зарабатывать тяжёлым трудом, вырывать у жадной судьбы каждую кроху. Вряд ли она расщедрится, чтобы подарить мне восемь лет. Игорь предлагал отдать свои, но ты же знаешь, что передачу лет будущим матерям за счёт отцов детей запретили. И подвергать своего ребёнка такому риску я не могу. Ведь я обреку его на страшную жизнь. Понимаешь? Конечно, я понимал — мне ли не понять! Да и Астра куда лучше других представляла, какая жизнь ждёт её ребёнка, решись она его родить… Никому не пожелаю участи нелегала. Всё же время, и правда, лучший доктор. Через пару месяцев Астра отошла. Мало-помалу начала улыбаться, интересоваться происходящим вокруг, утешать, как раньше, других — советовать, поддерживать и ободрять. Снова стала самой собой. Мы не могли этому нарадоваться. В те дни Игорь очень переживал за Астру, ходил нахмуренный, озабоченный. Очень осунулся, в глазах — постоянная боль. Не человек, а закрученная до упора пружина. Но как только Астра стала оживать, потихоньку начало отпускать и его. Вроде бы жизнь входила в нормальную колею. Однако тревога, поселившись в нашем доме ещё после первого злополучного звонка, так никуда и не делась. Она носилась в воздухе, мы ею дышали и заражались всё больше. Мы волновались, если кто-то из нас задерживался. Стали насторожённо относиться к приходившим в дом посторонним. Стук в дверь заставлял нас вздрагивать. Напряжение нарастало и нарастало, стали сдавать нервы. Ожидание новой беды тёмным призраком витало по дому. Мы делали вид, что всё в порядке. Старались вес­ти себя, как ни в чём не бывало, гнали предчувствия прочь…

— Сергей Анатольевич, это вас, — ассистент протянул наушник.

643

Заповедник Сказок 2015

Избранное

— Кто?

— Руководство телеканала. Режиссёр взял наушник. С минуту слушал. Нахмурился.

— Да, я знаю, что три блока пропустили. Но мы в самом начале несколько лишних вставили, так что… Слушайте, что вам важнее — сиюминутная прибыль или репутация канала?.. Да вы не понимаете, у нас рейтинг рекордный. Ре-корд-ный. Никогда такого не было! … Да сами посмотрите! Повернулся к ассистенту.

— В сто сорок пятой экран активируй. Подождал немного.

— Ну? Теперь видите?.. Хорошо… Понял. Ассистент смотрел с любопытством. Режиссёр ухмыльнулся: — Всё. До конца трансляции идём без рекламы. Только ролик «Уйди красиво» запусти.

644

…Беда снова нагрянула внезапно. Я возвращался домой ранним вечером — приятель Игоря просил помочь с переездом, так что полдня я таскал коробки и мебель. Устал. Думал, приду и ещё успею подремать пару часиков до работы. Уже издалека заметил, что почему-то не горит свет в окнах. Я ж говорил вам, какие мы все тогда стали нервные да подозрительные. Я сразу прикинул: тётя Света и Астра — ещё на работе, а вот дядя Коля, Санёк, Игорь и Наташка должны были быть дома. Куда ж это они все четверо запропастились? Уже на подходе меня заколотила дрожь, и руки тряслись так, что я едва открыл дверь. Вошёл, стал шарить рукой по стене в поисках выключателя, а сердце уже ухнуло куда-то вниз — я знал, просто знал: случилось что-то страшное. Когда зажёгся свет, меня как обухом по голове ударило: всё было вверх дном — перевёрнутая мебель, разбитая посуда, сорванные шторы, страшные следы от лазеров на стенах. И никого. Кажется, я тогда на несколько минут потерял рассудок — бестолково метался по дому, носился из комнаты в комнату, хватался за стены, зачем-то поднимал обломки, что-то бормотал. Очнулся только на кухне. Там, забившись в узкий проход между шкафами, тихо плакал мой Брюшко. Я вытащил его, прижал к себе — нас обоих трясло. Чужой страх немного привёл меня в себя. И я увидел их… На столе, поверх слоя пепла, лежали два белоснежных листа дорогой толстой гербовой бумаги. Я попытался прочитать, что

Марина Ясинская

Уйти красиво

там написано. Буквы прыгали перед глазами, никак не складывались в слова — строчки словно плавали: то ныряли куда-то вглубь бумаги, то снова показывались на поверхности. Как я ни вглядывался, разобрать удалось совсем немного. Но этого оказалось достаточно — «Постановление о немедленной ликвидации нелегала… биологический возраст — двадцать шесть лет…» «Санек!», — сердце больно ударило в рёбра. «Постановление о сокращении срока жизни за связь с нелегалами… о немедленной утилизации за оказание сопротивления работникам утилизационной следственной группы… Пескарёв Игорь Сергеевич…» — Игорь! Сердце колотилось с такой силой, что, казалось, разнесёт в щепки все рёбра. И тут меня пронзило насквозь: «Астра! Ох, что же с ней будет, когда она узнает!» А на руках, испуганно прижимаясь ко мне, тоненько плакал Брюшко…

— Ролик? — подал голос ассистент.

— Какой ещё к чёрту ролик!

— Наш, «Уйди красиво»… — голос ассистента звучал неуверенно.

— Я т-те покажу ролик! — взорвался режиссёр. — А ну убери руки от пульта, быстро! …Что можно сказать в такой ситуации? Есть ли вообще на свете подходящие слова? Нас приютили в чьём-то доме — оставаться на прежнем месте было просто безумием. Удивительно, но многие откликнулись на нашу беду — предлагали ночлег и варианты нового жилья, звонили родственникам в другие города — организовывать наш переезд, искали связи с криминалом, чтобы сделать нам новые документы… Дядя Коля взял все заботы на себя — выслушивал предложения, что-то уточнял, обсуждал и согласовывал, много говорил по телефону, куда-то уходил и опять возвращался… Мы же не отходили от Астры и слушали Наташку. Наташка рассказывала сбивчиво, едва сдерживаясь. Я так понял, что подъехавшие машины утилизаторов первым заметил как раз Игорь. Рванулся к двери, крикнул, чтоб все немедленно уходили через запасный выход. Дядя Коля подбежал было к нему, и Наташка услышала, как Игорь всё повторял: «Бегите, бегите, мне-то они ничего не сделают». Наташка вспоминала ещё, что просто оцепенела — стояла на месте

645

Заповедник Сказок 2015

646

Избранное

и никак не могла сообразить, что делать дальше. Дядя Коля схватил её за руку и потащил к выходу в задний двор. Санёк сначала побежал следом. Они почти добежали до дома напротив, когда услышали треск лазеров. И тут-то Санёк развернулся и помчался обратно, выкрикнув на ходу: «Дядя Коля, Наташку уводите!» Те, пробежав пару кварталов, укрылись в доме знакомых. О том, что случилось с Игорем и Саньком, они тогда не знали, а возвращаться обратно, понятное дело, побоялись… Нам так и не суждено было узнать, кто же написал тот роковой донос. Ума не приложу, кому мы помешали? Да… Астра сидела ни живая, ни мёртвая. Тётя Света пыталась отпаивать её чаем. Пустившие нас к себе люди приносили какието капсулы с успокаивающим, всё суетились около неё. Потом нас разместили на ночь. Один за другим, все разошлись. Тётя Света с Наташкой — спать. Дядя Коля — на работу. Я ему сказал, что боюсь оставлять Астру одну. Он кивнул и ответил, что помоет за меня мои магазины. Астра сидела на диване, подперев рукой подбородок и вот уже который час не отводя взгляда от окна. Я подошёл и устроился рядом. Так мы и просидели в молчании до глубокой ночи. Кажется, я даже стал задрёмывать — прямо там. Очнулся, когда почувствовал, как она ледяными пальцами сжала мою руку. Не произнося ни слова, она смотрела на меня с таким отчаянием! И по её лицу текли слёзы. Я тоже молчал. Да и что я мог ей сказать? «Извини, что Игорь погиб из-за нас? Что из-за посторонних людей ты лишилась последнего родного человека на свете?» Она долго плакала, а я обнимал её и смотрел в окно, за которым траурно падал снег. Прошло много времени, и Астра затихла. Потом подняла на меня распухшие глаза и сказала: «Я жду ребёнка». И я всё понял. Я давно уже знал, что в жизни совсем нет справедливости. Знал и не возмущался. Что толку — всё равно ничего не изменишь, только расшибёшься насмерть. Но когда дело доходит до таких людей, как Игорь и Астра, мириться с этим… ну, просто невозможно! Под утро Астра всё-таки заснула. Я тихонько встал, оделся и вышел на улицу. Я знал, что буду делать. И, пожалуй, впервые в жизни совсем не боялся. Пока шёл, всё думал: «Может быть, именно потому и родила меня мама, несмотря на то, что ей оставалось всего восемь лет?»

Марина Ясинская

Уйти красиво

Я не сомневался в своём решении ни секунды. За бесчисленные пинки и удары, которыми судьба щедро награждала меня всё то время, что другие называют жизнью, я наконец-то мог отвесить ей ответную оплеуху. Астре не придётся выбирать: убить ли единственную оставшуюся у неё частичку Игоря — его ребёнка, или родить, обрекая тем самым на ужасную судьбу нелегала… На все формальности ушло не больше двух часов. В утилизации мне выписали десять лет — как я и предполагал. В ближайшем отделении банка я продал чип на два года, позвонил в «Уйди красиво», договорился, чтобы меня пустили вне очереди. Конечно, переплатил. Но мне непременно нужно было сегодня — я очень торопился: думал успеть до того, как проснётся Астра. Не успел. Дядя Коля ещё не вернулся с работы, тётя Света с Наташкой уже ушли. Астра снова сидела на диване, уставившись в окно. Я ничего ей не сказал. Поставил на кухне чайник. Вытащил её к столу, заставил поесть. Всё время что-то говорил, говорил — старался отвлечь. Астра молчала или отделывалась односложными ответами. Вернулся дядя Коля и скоро снова ушёл — ведь перед отъездом сделать надо немало, а заниматься этим некому. Ближе к пяти мне уже было пора. Оделся, отыскал Брюшко, почесал ему шейку, чмокнул в холодный носик и только затем сказал Астре: — Мне надо уйти. Потихоньку достал восемь крохотных чипов и протянул их ей. Моя жизнекарта уже вовсю мигала жёлтыми цифрами… Она не сразу поняла, что происходит. Подняла на меня глаза, и были они такие… такие… Я проклял всё на свете за то, что ей снова приходилось испытывать боль. Астра хотела что-то сказать, но я её упредил.

— Так будет правильно, — сказал я, крепко её обнял, буквально на секунду, и поскорее вышел из дома. Вот такая вот история. Кажется, всё… Хотя нет, секунду! Дядя Коля, тётя Света, Наташка — я так и не успел с вами попрощаться. Спасибо вам. За всё. Астра, я люблю тебя. Всех вас очень люблю. Спасибо и… Прости меня, ладно? Пусть у тебя родится здоровый ребёнок. Чтоб на Игоря был похож… Имена я, само собой, изменил. Вот теперь всё. Прямой эфир закончился, погасли студийные мониторы.

— Сергей Анатольевич! — ворвавшийся в полутёмную студию мужчина корпулентной наружности, в строгом сером

647

Заповедник Сказок 2015

648

Избранное

костюме, схватил режиссёра за руку и принялся с энтузиазмом её трясти, приговаривая: — Невероятно! Потрясающе! Какой рейтинг! Абсолютный рекорд медиа-индустрии! Конкуренты в нокдауне! Поздравляю! Мы теперь — самая знаменитая телекомпания! Это замечательно! Вы понимаете, какие у нас перспективы? Прекрасные, прекрасные! Режиссёр поморщился, осторожно высвобождая руку. Толс­ тяк возбуждённо забегал по студии.

— Кто бы мог подумать! Какой неожиданный эффект! Слушайте, надо взять это на вооружение. Будем теперь регулярно выбирать одного из этих, сдавшихся или пойманных, и приводить к нам. За счёт компании. Событие месяца! «Исповедь нелегала»! Публика будет в восторге!.. Это замечательно!.. Рекламу давать заранее, за две недели вперёд! Золотая жила! Потрясающе! Ассистент почтительно внимал руководству. Режиссёр механически кивал, не в силах оторвать взгляд от мерцающего зеленоватым светом экрана: там два офицера утилизации, ухватив под руки, уводили из-под прицела потухших камер очень серьёзного и очень спокойного парнишку пятнадцати или шестнадцати лет.

Марина Ясинская

Уйти красиво

649

Художник Ольга Миннибаева

650

Избранное

Художник Татьяна Боброва

Заповедник Сказок 2015

Евгения Панкратова

Ангел чердачного окна

огда я замечаю его, он всегда сидит в проёме чердачного окна, свесив ноги в густую крону начинающего желтеть дуба. Светит луна, дует едва заметный западный ветер, в воздухе пахнет тленом, недавно прошедшим дождём, ушедшими на Запад эльфами и терпким вином с корицей. Осенью, в общем, пахнет. А он сидит там, в чердачном окне, и босые пальцы его ног ласкают начинающие умирать дубовые листья. Не знаю, дожидается ли он специально той прохладной сентябрьской ночи, когда первая рыжина оставляет ржавые пятна на резных дубовых листьях. Или дуб, чуя его приближение, разукрашивает листву всеми оттенками охры и позолоты. Или, быть может, листья начинают желтеть, соприкоснувшись с голой кожей его ступней… не знаю. Но каждый раз, когда я замечаю его в проёме чердачного окна, дуб начинает сбрасывать листву, на небе светит полная луна, а в воздухе разлита осень. Бабушка говорит, что во времена её детства в том доме кто-то жил — то ли обедневший вдовый помещик с молодой дочерью, то ли отставной чиновник с женой и двумя сыновьями. Бабушкины воспоминания, что узоры в старом калейдоскопе: так повернёшь — сложится одна картинка, эдак повернёшь — выйдет другая. Так что не удивительно, что каждый раз, когда заходит разговор о чердачном окне и старом заколоченном доме, бабушка рассказывает совершенно новую историю. А мы слушаем кружевную вязь слов, затаив дыхание и замирая комками тёплого невесомого пуха под ласковыми бабушкиными ладонями.

651

Заповедник Сказок 2015

Избранное

652

Художник Юлия Сдобнова

Евгения Панкратова

Ангел чердачного окна

Изложенные мамой факты куда конкретнее и вовсе лишены той волшебной позолоты и ароматной пыли, что случается с колдовскими местами и старинными предметами на изломе столетий. По её словам, после войны дом, уже тогда бывший древним, немного обновили, вставив новые рамы и покрасив ветхие стены густой васильковой краской. А потом открыли там детское отделение районной библиотеки. И просуществовала эта библиотека без малого пятьдесят лет, до самого конца девяностых. Совсем чуть-чуть не дотянула до нового тысячелетия. Переезжала библиотека в спешке — здание объявили аварийным. «И, честно говоря, давно пора было — доски в полу прогнили, в окнах щели, балки потолочные святым духом держались, перила на лестнице раскачивались, как осина на вет­ ру. Как там никто не убился, не представляю!» И множество книг из старых, списанных фондов так и осталось неопрятными стопками грустить в гулких, полупустых комнатах — на радость паукам, крысам, вызывающим плесень бактериям и книжным червям вроде меня. Я наткнулась на своё тайное сокровище случайно. Был сентябрь, на улице лил дождь, возвращаться домой совершенно не хотелось. Поселившийся в дальней комнате вместе с дедом запах лекарств, шелест аппаратов и дух уныния вызывал во мне тошноту и приступы липкого, холодного пота вдоль позвоночника. В свои тринадцать я мало ещё знала о смерти. В общем, приветливая щель в окне старого заколоченного дома оказалась очень кстати. Внутри было сухо, на удивление тепло и почему-то по-домашнему уютно, хотя огромные размеры залы меньше всего напоминали те скромные сорок квадратных метров в двух с половиной комнатах, что я привыкла называть домом. Пахло старыми книгами, засушенным липовым цветом, мёртвой геранью, преющими дубовыми досками и почему-то — самую чуточку — морем. На полу, в тонком слое невесомой пыли мои мокрые кеды оставляли отчётливые тёмные следы. «Словно бы я первый человек, ступивший на этот неизведанный берег… Аллоха!» Мой голос гулким эхом разнёсся по зале, мазнул по лепнине на потолке и увяз в густой паутине оконного проёма. И тогда я заметила книги… Книги всегда казались мне существами из другого, не вполне реального мира. Тонкие страницы, покрытые чёрными закорючками букв — и из этого невзрачного предмета рождаются миры, замирают сердца и взрываются сверхновыми откровения и смыслы! Слишком много патетики, пожалуй. Но кому не доводилось

653

Заповедник Сказок 2015

654

Избранное

потерять несколько часов жизни, с головой увязнув в истории, ненавязчиво нашёптанной шелестом книжных страниц. Первой на глаза мне попалась потрёпанная книга без обложки, но с титульным листом, лишь слегка повреждённым коварными грызунами. К сожалению, я не помню теперь, кто написал «Сундучок старого мастера» — но, опоздав к ужину и получив от мамы заслуженную взбучку, я едва могла в тот день совладать с тайным восторгом, пузырящимся во мне. Я предвкушала, строила планы, мечтала. Осень уже не казалась мне больше унылой порой, хотя я никогда не любила это мокрое и скользкое от гниющей листвы и сопливых носов время года. Именно в ту ночь я впервые увидела его сидящим в проёме чердачного окна. Светила полная луна, мне не спалось, в воздухе пахло осенью. Если честно, я смутно помню годы своего отрочества. Мои тринадцать-четырнадцать-пятнадцать, казалось, промчались мимолётно, не оставив видимых заноз в моей душе и мозолей на моих ладонях. Хотя иногда мне всё ещё кажется, что я там, в старом заколоченном доме, мне снова тринадцать, на улице середина октября, и моросит, в руках у меня очередная, лишь слегка попорченная мышами и плесенью книга, а в душе у меня трепещут на ветру паруса, скрипят канаты и ругается витиевато старый боцман, приказывая матросам убрать трап. Банальная метафора, я знаю. Но что я могу поделать, если внутри меня и по сей день живёт беспокойное зеленовато-янтарное море?! Я видела его каждый год, с начала сентября по вторую половину ноября, иногда чуть меньше. И каждый раз, когда полная луна освещала его силуэт в проёме чердачного окна, мне казалось, что мы становимся чуточку ближе. Что я становлюсь чуточку старше. Что небо становится чуточку дальше, звёзды — чуть холоднее, а ветер горчит… Всё же я была ужасно романтичной дурочкой в свои шестнадцать лет. Он заговорил со мной лишь однажды. Мне было двадцать семь, я была в городе проездом и на минутку забежала навестить грустящую в своём вдовстве бабушку и вечно занятую, немногословную и раздражительную маму. Чаепитие получилось бестолковым: в очередной раз стало ясно, что нам троим слишком тесно в сорока квадратных метрах, что дом мой теперь вовсе не здесь, и что я больше не приеду сюда никогда-никогда. Расстались с грустинкой, но облегчённый мамин вздох долго ещё звучал у меня в ушах. Бабушка плакала. Бросив лишь короткий взгляд на старый заколоченный дом в глубине двора, я заспешила к вокзалу. Вперёд, быстрее, пока

Евгения Панкратова

Ангел чердачного окна

детские воспоминания не окружили стайкой бумажных журавликов, не увели за собой… Он вышел из-за ствола дуба, словно поджидал меня там в засаде не первый день. Босые ноги его неслышно ступали по опавшим, пожухлым дубовым листьям. Глаза его были глубоки, полны небесной синевы и невыразимо печальны. «Не говори со мной, пожалуйста, — подумалось мне. — Ведь ты не скажешь мне ничего хорошего — с такими глазами просто невозможно говорить о радости, солнечных зайцах, мыльных пузырях и карамельных леденцах на палочке. Так что, пожалуйста, не говори со мной». Он молча кивнул. Глянул мне в глаза и улыбнулся. Солнечный луч, прорвавшись на миг сквозь угрюмую дождевую тучу, прикоснулся к моей щеке тёплой бархатной лапой. Или это была его ладонь? «Спасибо, — всё же сказал он мне, не удержался. — Ты вернёшься. Я буду ждать». С тех пор минуло уже много лет. Нет той страны и тех людей, давно снесён старый заколоченный дом, старый дуб повалило внезапно случившейся бурей. Мир сталь меньше, небо простёгано вдоль и поперёк деловито снующими самолётами, а библиотеку чуть не каждый второй носит теперь в кармане, деловито листая страница и перебирая тома незаметным нажатием клавиш. Но каждую осень я всё ещё вижу его сидящим в проёме чердачного окна. Светит луна, дует едва заметный западный ветер, в воздухе пахнет тленом, недавно пролившимся дождём, ушедшими на запад эльфами и терпким вином с корицей. А он сидит там, в чердачном окне, босые пальцы его ног ласкают начинающие умирать дубовые листья. Он ждёт. И я точно знаю, что когда умру, я тоже стану книжным ангелом в оконном проёме. И у нас будет полная луна, старый дуб и целая вечность на двоих.

655

Заповедник Сказок 2015

656

Художник Ольга Суслова

Избранное

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Post Scriptum, или Заключительное слово Координатора проектов Заповедника Сказок У настоящей Сказки всегда есть Послевкусие. Улыбка, удивление, досада, горечь и ещё целый букет переживаний. Если Послевкусия нет, то значит, вам подсунули негодную сказку. Николай Хворостин Наша планета отчаянно нуждается в миротворцах, целителях, реставраторах, сказочниках, в людях, относящихся ко всему с любовью. Она нуждается в людях, которые обладают нравственной решимостью сделать мир достойным человека. А это имеет мало общего с тем пониманием «успеха», которое распространено в нынешнем обществе.

David W. Orr Разве сказки нужны только детям? Сказки взрослым гораздо нужней. Александр Городницкий

Всё вынесенное здесь в эпиграф отражает обширный спектр эмоций, возникающих у меня при взгляде на Библиотеку Заповедника Сказок, с каждым годом становящуюся всё ярче, всё богаче и внушительней. Эмоций и размышлений возникает, пожалуй, столько же, сколько голосов и красок в жанрово-стилевой полифонии этих симпатичных томов. Вот вышел новый, пятый по счёту, том. Ещё одна подборка литературного творчества наших талантливых авторов, выставка безграничных возможностей наших талантливых художников. Книга-загляденье, книга-восхищение. Откроешь на минуту — зачитаешься на весь день. А если учесть, что вышел этот том в год десятилетия творческих игр дружной когорты неисправимых сказочников, то это ещё и книга-традиция. Пожалуй, самое главное открытие, которое сделал Заповедник Сказок за свои десять лет, состоит в том, что тяга к творчеству в человеке неиссякаема. Пробудятся новые таланты — напишутся новые сказки. Придут новые сказки — будут и новые книжки. Давайте пожелаем всем — всем сказочникам, всем художникам, всем энтузиастам этого необыкновенного проекта, включая и тебя, наш преданный читатель, — дальнейшего увлекательного плавания в удивительном океане творчества. Цвет паруса и путеводную звезду пусть каждому подскажет его воображение. И если это будет один из путей к Побережью Света и Добра, мы непременно встретимся. Как это и было у нас все десять нескучных лет. С юбилеем, Заповедник Сказок!

657

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Участники проекта

658

Наталья Акимова Марина Аницкая Евгений Аренгауз Ирина Бабушкина Дарья Беседина Татьяна Боброва Лариса Бортникова Ирина Вайсерберг Пётр Вакс Наталья Войцык Павел Верещагин Султан Галимзянов Леонид Гамарц Ольга Гессен Наталья Голованова Эль Дальмар Олег Добровольский Денис Дьяченко Екатерина Елисеева Илья Есаулов Наталья Жукова Марина Забродина Владимир Звягин Александра Ивойлова Александр Карапац Алексей Карташов Александр Кац Анна Кириллова Даниил Кирилюк Кирилл Корнеев Марина Корчагина Данила Косенко Елизавета Краснова Алёна Кудряшова Александр Кузнецов Софья Кузнецова Борис Куртуазий Макс Ларин Валентин Лебедев Демьян Ленков Елена Лихачёва Сергей Логинов

http://taschaka.livejournal.com http://amarinn.livejournal.com http://chiseledrocks.com/ http://irinababushkina.livejournal.com http://elza green.livejournal.com http://pushinda.livejournal.com http://la_la_brynza.livejournal.com http://supercalifragia.livejournal.com http://dinoza_yats.livejournal.com http://zoya_montrose.livejournal.com http://p_vereschagin.livejournal.com http://framin_mp.livejournal.com http://illustrators.ru/users/id10121/portfolio http://nervalis.livejournal.com http://rabivn.livejournal.com http://dalmar.livejournal.com http://oldodik.livejournal.com http://chekotyara.livejournal.com http://teawind.livejournal.com http://pitosha.livejournal.com http://frema-zhu.livejournal.com http://grey-ultra.livejournal.com http://my.mail.ru/community/blog_zvjagin1959/ http://color-flow.livejournal.com http://karalek.livejournal.com http://rezoner.livejournal.com https://plus.google.com/u/0/+AlexanderKats/posts http://zgorevna.livejournal.com http://akkalagara.wordpress.com/ http://cantfindmenick.livejournal.com http://sans_arik.livejournal.com http://kosenko_danila.livejournal.com https://www.behance.net/cha0tica http://www.mysquiggles.com/ http://darkmeister.livejournal.com http://latbrand.livejournal.com http://kurtuazij.livejournal.com http://max_larin.livejournal.com http://rualev.livejournal.com http://demyan.in.gallerix.ru/ http://lady_dreamart.livejournal.com http://masterwind.livejournal.com

Участники проекта

Арина Машкина http://skyrina.livejournal.com Екатерина Медведева http://kisunika.livejournal.com Юлия Меньшикова http://ukiriki.livejournal.com Олеся Миневич http://amales.deviantart.com/gallery/ Александра Николаенко http://vragsaha.livejournal.com Алёна Обухова http://waiale.livejournal.com Александр Овчаренко http://archy13.livejournal.com Макс Олин http://dalaukar.livejournal.com Виктория Орлова http://neya-iliya.livejournal.com Татьяна Папушева http://akeb0n0.livejournal.com Евгения Панкратова http://kroharat.livejournal.com Алиса Перкмини http://alice_lis_lis.livejournal.com Владимир Поворозник http://wowik_botoce.livejournal.com Михаил Поторак http://cwamperfect.livejournal.com Марина Пузыренко http://mar_ant.livejournal.com Юлия Рабинович http://yulkar.livejournal.com Патрик Рейнеке http://patricus.livejournal.com Сергей Репьёв http://sergey_repiov.livejournal.com Ольга Рэйн http://opalkina.livejournal.com Валерий Рогожников http://rogval.livejournal.com Игорь Савин http://igorsavin.livejournal.com Юлия Сдобнова http://sdobnajbulochka.livejournal.com Наталья Смолова http://saptuna.livejournal.com Кира Соколовская http://kira_culufin.livejournal.com Ирина Станковская http://fistashka3.livejournal.com Ольга Суслова http://oko21.livejournal.com Елена Темник http://vk.com/album125408501_178854232 К.А.Терина http://ceitho.livejournal.com Татьяна Титова http://titova_tatiana.livejournal.com Денис Тихий http://pomarki.livejournal.com Сергей Тихомиров http://tikser.livejournal.com Екатерина Турикова-Кемпел http://karetu.livejournal.com Ева Фарб http://eve_farb.livejournal.com Наталья Харпалёва http://natalyushko.livejournal.com Анна Черкасова http://mordanaglaya.livejournal.com Сергей Чуб (Иофик) http://iofik2006.livejournal.com Алексей Шевченко http://www.artlib.ru/index.php?id=11&fp=2&uid=11247 Тикки Шельен http://karwell.livejournal.com Юлия Щигал http://yako-skimen.livejournal.com Элина Эллис http://elina_ellis.livejournal.com Илья Юдовский http://ilya_lizard.livejournal.com Марина Ясинская http://marinaiv.livejournal.com

659

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Содержание

Rara avis (предисловие)................................................................4

660

Марина Аницкая. Кастильо-дель-Фаро.......................................9 Лариса Бортникова. Жил-был у бабушки…..............................26 Ирина Вайсерберг. Безнадёжно?...............................................37 Павел Верещагин. Старшая дочь султана..................................43 Наталья Войцык. Посоветоваться с Алисой..............................47 Наталья Голованова. Под музыку сиреневых лун....................58 Эль Дальмар. Такие разные чудеса............................................69 Александр Карапац. Город мечты.............................................77 Алексей Карташов. Пятью пять бьёт всех.................................86 Александр Кац. Космонавты......................................................93 Анна Кириллова. Мамрис По...................................................108 Про Звездочёта............................................122 Даниил Кирилюк. Чистая победа..............................................131 Данила Косенко. Малиновый берет...........................................158 Он дарил радость людям................................169 Александр Кузнецов. Масайские сказки.................................187 Отражение отражения отражения......206 Сумка лепрекона..................................212 Софья Кузнецова. Местами — осадки......................................220 Борис Куртуазий. Новый старый лад.......................................228 Валентин Лебедев. Приключения капитана Селёдкина........235 Ульянино зеркало.....................................287 Арина Машкина. Игра для начинающих................................298 Меньшее зло.................................................311 Екатерина Медведева. Что слышно о П.?................................322

Содержание

Виктория Орлова. Книжная фея из Рыбалова........................352 Евгения Панкратова. Хомкины сказки............................. 362 Михаил Поторак. И лучше выдумать не мог...........................394 апля чахла................................................398 Ц Юлия Рабинович. Алисы не стареют.......................................404 Патрик Рейнеке. К иршберг, или Легенда о чёрной верёвке и левой ступне повешенного........................415 Валерий Рогожников. Сказка о нечисти..................................476 Ольга Рэйн. Айя шамана Арбузова..........................................485 Путь Деркето.........................................................501 Ирина Станковская. Механик Гаси.........................................523 К.А.Терина. Тот, кто делает луну.............................................528 Денис Тихий. Как поймать эльфа.............................................538 Огородник с острова Басаноту..........................548 Сергей Тихомиров. Колупанда.................................................559 Екатерина Турикова-Кемпел. Н еприятности случаются с Магдой..................................568 Сказки о хвостах....................571 Наталья Харпалёва. Аутентичное...........................................582 Второй срок............................................588 Тикки Шельен. Детские воспоминания о. Корулла, корабельного врача и священника на «Согласии».................................................600 Марина Ясинская. Стеклянное сердце....................................610 Уйти красиво.............................................625 Ангел чердачного окна (вместо послесловия)........................650

661

Заповедник Сказок 2015 Для

668

заметок и автографов

Избранное

Содержание

669

Художник Денис Дьяченко

Заповедник Сказок 2015

Избранное

Литературно-художественное издание

Заповедник Сказок 2015: Избранные сочинения. Том пятый. Сборник Составитель Валентин Лебедев (Руалев) Графическое оформление: Марина Забродина Форзацы: Пётр Вакс, Александра Ивойлова Обложка: Султан Галимзянов (иллюстрации), Юлия Меньшикова (дизайн) Вёрстка: Елизавета Краснова Редактор-корректор: Наталья Жукова ISBN 9785990160088

9 785990 160088

670

© Заповедник Сказок, 2015 ISBN 978-5-9901600-8-8 Формат 70x901/16. Гарнитура «Школьная» Декоративные шрифты LadyFair и Medieval English из коллекции Александры Гофманн Печать офсетная. Физ. печ. л. 42 Тираж 1000 экз. Заказ. Клубное издание

Книга издана в творческой атмосфере международного литературного сообщества «Заповедник Сказок»

Книга издана при участии «В.И.П. ПрестижГрупп» Для писем: zapovednik.skazki@gmail.com Отпечатано с электронных носителей