1
С непонятным концом История Птицы, рассказанная им самим. Ты продолжай лететь… Лети – не бойся! Свобода – это тоже песня, впрочем… Кому её протягивать смешней, Чем птице, пойманной в авоську безрассудства? Лети на нож, «не бойся, мы с тобой»! Я, начитавшись Голубя в Сантьяго, Бесстыдно плакал в коридорах ТЮЗа И люди удивлялись надо мной. Как получилось так, что мой герой, любимый, Которого воспитывал я с детства, Оберегая ото всех и вся, Попал в такую смятую картинку, Где пьяной нотой движется Московский И ногти режутся зубами вместо ножниц? Как неудобно нарисован этот мир! Когда ты хочешь спрятаться от всех, В тебя стучат, звонят и письма пишут. Когда ты стонешь: «Помогите, люди…», Хотя бы кто-то шею повернул… Как это началось? Вернёмся в детство: мальчик на подушке. Врачи – ублюдки вырезали ласку. Чтоб ты перевернулся, Доктор Спок! Мне Доктор Хайдер симпатичен больше: Он снова начал есть – и всё в порядке… Я начал есть, я рос и - мне тринадцать. Но не растёт усов… Досадный прыщик… И девочки, конечно к тем, кто вырос, С тобой танцуют, потому что весел… А я смеюсь, пою, играю в мячик, Стихи с гитарой сочиняю в ванной. Пью под мостом портвейн с каким-то Мишей, Курю – и в небо дымные драконы, Потом я возвращаю всё назад Горячей говно-красною струёю Из мальчукового нетроганного рта… Момент: возненавидел я портвейны, 2
Драконы полетят со мной по жизни… Тогда же, помню, я мечтал о Насте. Мечтал, что с ней проснусь в одной кровати И буду трогать чудненькую грудь… …Я жрал, как все мальчишки этот мир. Писал, летал во сне и звал эмоций. Эмоции пришли - мои кошмары И некуда от них мне было деться… В кассетнике играет Майкл Джексон, А ты боишься, просто так – БОИШЬСЯ… Как описать вам страх, раз не боялись? Ни двойки, ни отца, а мой – животный. Когда ты прячешься в норУ под одеяло, А даже там тебя не отпускает. И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно… Решение сквозь переходный возраст – Задача там, где возраст длится годы… И я боялся и не знал, что делать, Не знал кого и клал на всякий случай Топор, украденный из шкафа в туалете, Под мятую кошмарами подушку… Сводили бы ребёнка к психиатру!.. Но здесь ведь только Бог болезни лечит. О Боге люди редко размышляют – Тогда никто ничем помочь не смог мне. Ни бабка деревенская со свечкой, Меня лечившая руками в старой бочке, Ни то, что мы «валетом» спали с мамой: Она заснёт, а я боюсь и плачу… За перестройкой видеосалоны Припёрлись к нам… И я смотрел… Кошмары Немножко обрели своё лицо (Но тот – глобальный – никуда не делся). Мне не забыть, как после фильма «Челюсти» Боялся в море заходить. А жили мы на Юге… Как я боялся ванной после Фредди, «Нечто»… Перевернуться этим режиссёрам! Реж. Киндзадза мне симпатичен больше: 3
Смотрю его сейчас – и всё в порядке… Но нет порядка там, где есть кошмары. Раз нет порядка, приводи себя в порядок. Тем более никто помочь не может… Тогда и начал я интуитивно Искать ключи, ходы, чтоб было легче. Придумывать слова, движенья, жесты Как защитить себя от этих страхов – Джек Николсон, где «Лучше не бывает». Но это – не комедия – тут страшно… Наш серый потолок и я в кровати Защитой повторяю заклинанья Из слов бессмысленных и мистикой разящих. Не ошибиться бы, где чёт, где нечет – Так, чтобы получилось: не обратно… На улице два раза левой шаркнуть, А правою – один, чтоб всё в порядке… По первой лестнице не наступай на череп, Пролёт через одну, потом по каждой, Потом через одну, через одну… И проверяй всё в доме только в нечет… И никогда не говори «наверно»: «Короче», «может быть» и «точно» - это метод… Мне помогло… Наверно, это Бог Взглянул в моё окно дождливым летом, Когда два месяца подряд лилась вода. Мне подпевая в слёзы и расклады Лилась… В квартире никого и я один И в форточку мне видятся драконы, На дачах все, в 16.30 «Кортик» И больше ничего и ТИШИНА… Увидел он: в окне мальчишка пишет, Пытаясь слить во что-нибудь кошмары И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно… Он пожалел… Так мне помог мой метод – Эмоции присели Тогда… Теперь я тихо ощущаю Остатки памяти испуганного детства, Когда смотрю на серый потолок, В котором представлял себе картинки: Вот голова охотника, вот дева – 4
Они в то время тоже помогали – Когда я проверяю газ и свет И запертую дверь так раз по восемь… Я продолжаю дальше: девятнадцать… Мы пьём с друзьями водку – мне блюётся В троллейбусе на заднее стекло… Чтоб ты перевернулась, эта водка! Самбука – та мне симпатична больше: Затянешься разок – и всё в порядке. Мы драпаем… Конечно же драконы… Вот мой друг Коля: сочиняем песни, Записываем их, играем, дышим – Друзья, девчонки - в ноги – мы в фаворе… Тогда-то мне и повстречалась Тата – Печатала стихи, рассказы, тексты, Которые я сочинял из пальца. Мы пили спирт и даже целовались И ноготками Тата на машинке, Да волосы мне в хвостик одевала – Тогда за них и начал я бояться. На пять лет старше, сыну вроде пара… Потом расстались мы, потом сошлись и Это… Ментоловый я Dunhill покупал, Частенько оставаясь с нею на ночь Для мамы с папой под смешным предлогом. И муза всё меня не отпускала, Что есть нормально в девятнадцать лет… Полгода после по взаимному согласью Решили мы в конец расстаться с Татой… С тех пор плясали девки предо мной И в крылья хлопали мне на бегу драконы… Я поступил в ненужный институт, Тогда же в первый раз решил жениться. Девятым августа раскрашен календарь И в памяти застряла эта дата Помимо Дня Рожденья с Новым Годом… Связал нас общий друг и одноклассник, К которому мы в армию возили Галлоны кофе, чтоб косил «по сердцу»… Мы целовались, спали без ума. 5
Я ничего вокруг почти не видел И всё писал о ней и про неё… Но музыка текла своей рекою: Концерты, встречи… Творческий накал, Который постепенно истекал, В наркотик постепенно превращаясь… Эмоций и общенья не хватало И мы с ребятами попали в никуда… Тогда же мучил, помнится вопрос – Я, выросший на книжках и геройствах, Наивно полагал: Когда ты людям делаешь добро И только, То – они тебе добро. Но, оказалось, в жизни всё не так: Скорей наоборот – и в этом fuck… Меня всё это раздражает до сих пор. Короче, Сшибочкой По-Павлову назвать Готов я этот сладостный момент. Но в девятнадцать – двадцать он у всех, пожалуй. Досадно, если в тридцать затянулся… …Итак, я звал эмоций. Что ж – пришли… Я уходил из дома – это поза. В квартирах ночевал, кипела доза И девушка от ломки обмочилась На серые кроватные листы, Хозяин со шприцом в паху ходил От вен, ушедших ото всех и вся Конечностей. Он грязно так смеялся… Менты с визитом раз на дню… Не помню, что тогда я написал. Писал ли я?.. Я ржал – работал Gunjeeeeeeeeee. И в терминатора играл под LSD… А в это время мой весёлый друг, С которым мы играли и писались, Бросался в своём водочном бреду С моста от Горьковской до Марсового Поля, Но не погиб: про маму вспомнил – всплыл… В психушке сутки, даже не звонил… А дальше всё опять – концерты, водка, Бросанья под машины, суицид… Потом уж после всё же спохватился: 6
Укол – и сыт… Что ж я?.. А я назвался В кругах знакомых Птицей Заводной, Поскольку заводил и заводился И мог летать… Я всё летал во сне… И пёрло. Распирало от эмоций… Писалось – вспомнил… Кто писал моей рукой?.. Я думаю теперь: мой бедный мальчик, Кому ты пел? Кого учил летать? Друзей? Знакомых, родственников, близких?.. Жена послушно плакала. Страдала… Где вы теперь, знакомые мои? В тюрьме? От передоза…? Я не вижу И не хочу увидеть их следы На сгибах… Кто-то мне давно стучал: Взаймы… И скорую, поскольку вот – в подвале – От закипания раствором крови Второй знакомый «Просто умирает»… Я дал. Я позвонил… Но это после… В те времена же вспомнил я о маме, Когда под прогрессивными грибами Увидел я людей, одетых в маски, Спускаясь эскалатором метро… Как будто белый грим на них одели. Вот: сплошь и рядом всё они… Они… И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно… Ко мне вернулось ощущенье детства – Я побежал и в воздухе драконы, Но не спастись, не убежать, не деться: Не отпускает и не отпускает… Потом меня продернула измена, Что бешенством я где-то заразился… Тогда от всех и вся сбежал я к маме И целую неделю провалялся Под серым потолком… Не ел, не мылся. В подушку мокрую всё тёк больной слюною Своей измены… «Господи, послушай! Оставь меня пожалуйста в живых…» Эмоции ушли: переломался… Но год ещё я пошло пил: Эмоций память долго отпускает… Майлз Дэвис, как тебя я понимаю… Концерты шли. Я пел. Плясали девки… Жена хотела завести ребёнка. 7
Я не хотел… Я помню этот день, Когда ел бигус дома от похмелья, Спеша с ночным концертом в модный клуб… Чтоб ты перевернулся, хренов бигус! (С тех пор его не ем и ненавижу). Мне макароны симпатичны больше: Посыпал перцем, кетчуп – и порядок. Но не о том. После концерта Птица – Так про себя я звался в тот период – Спешил рвануть с визитом к новым девкам И трахаться «хоть сутки на пролёт»… Я думаю сейчас: мой бедный мальчик, Кто был с тобой тогда и кто сейчас зовёт?.. Приехал в клуб… Вода, пинцет, драконы… На саунд-треке вроде всё нормально… Я помню шел на сцену с первой темой. Ребята улыбались, волновались. Я помню боль и как ушел со сцены, Оставив саксофон в полу валяться, И дорогой холодный пол сортира, И «Господи, оставь меня в живых. Пожалуйста…», И мысль: ну только б не аппендицит; Гримёрка, пол, диван, охрана – обыск, Такси, блюётся красною струёю… В парадной головой к стене на Петроградской Я прошу: Звоните в Скорую… И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно… Так страшно, где никто помочь не может… Реанимация… Напротив – человек С обрубком кровоточащей ноги… Я в капельницах… А в дверях… Испуганное мамино лицо… Что вспомнить мне ещё из тех времён? Цветным пятном осталась тётя Лора, К которой с Колей ездили на дачу В весёлый 63-й километр. И Петроградская, где пелось и писалось, Где плавали и хлопали драконы, И мы мечтали с ним и вверх смотрели. 8
Где сотни тех, кого лечил и парил Разъехались по Родинам и странам… Бог как-то спас потрёпанную птицу, Оставив жить… Я бросил пить и пр., ушли драконы И память об эмоциях прошла, Оставив мне одно желанье – выжить. О! Это был чудесный Новый Год в больнице! Так больно. Шмель, зажатый дохлый внутрь окна… Прекрасный праздник… Я перестал играть… И пустота… Об стену кулаками… Как жена терпела? Как помогла мне всё-таки картинку удержать? Чтоб жил. А жить то было нечем… И мы с ней вместе побежали к Богу, Пытаясь мир наш вместе с ним построить. И дочка… Серафима родилась… Тогда придумал я забавный метод: Чтоб как-то на поверхность да всплывать, Проблемы себе нужно создавать И их решать. Но быть должны под силу. Я начал «поступать», потом бросать. Там было скучно всё: там рыли мне могилу Учителя… Но многое я взял… Когда не спал ночами, Потом вставал и к душу в пять утра В тупом желании научиться Свингу, Английский одолеть… С коляской, методично в сон качая Девчонку, не желающую спать, Гулял под дождь и снег… Я был влюблён в неё, и маленькая фея Мне улыбалась, крыльями звоня: Так хлопали мне крыльями драконы… Меж тем с женою мы ходили к Богу. Тогда я понял, что такое Боль: Другая боль - не та, что там: в больнице Была… А та, что есть во мне, в тебе, во всём и в каждом Движении и мире заключённая и запертая – Она всегда во мне и мной писала; 9
Что больше не писать я не могу. Я стал писать… Как объяснить вам, что такое Боль? Ты чувствуешь её в глазах соседки В метро, В полёте птицы… Птицы… Птицы… Птицы!.. Меня так звали… Страшно, страшно, страшно… Не бойся! Я писал про мир драконов… О том, как понимаю этот мир… О том, как безнадёжно мне бороться С его дурацкой правильной машиной… Такому сумасшедшему и маленькому мне… И началась война. Я бросил вызов, А мир меня увидел… Я снова стал лечить, он начал бить, Кидая мне картинки из эмоций… Теперь не помню я, откуда точно Взялась идея некого союза, Который бы помог объединить мне Таких же сумасшедших, как и я… Заметил я, что всё пишу о Солнце, Ребенком полагая, что оно Способно победить наш мир драконов: Ведь Солнце с Богом сравнивали люди И Солнце в детстве мне так помогало Из ночи выйти – днём чуть меньше страшно было… А Солнце – рыжее, и, стало быть, союз… Прошло N лет, что Бог меня держал, Спасая от эмоций и от мира, (Но боль я чувствовал и рад был этой боли: Я из неё писал и понимал…) И дочка подросла, ей было два, Когда я в джаз ударился и музыка пришла, Всё остальное потянула за собою… Я начал позволять себе джин-тоник И газики потешно выпускал, Свой рот открыв на хохмы всем друзьям… А были ли друзья? Но я Играл!.. Потом же плакал исповеди в храме, Что вновь своей жене я изменял. Мне стыдно было очень перед Богом, Но… Музыка НЕ ТА… Мне где-то пусто… 10
А может я эмоцию поймал От мира?.. В чёрном ящике подарок… Чтоб ты перевернулся, чёрный ящик! Футляр с гитарой мне приятен больше: Разгадка – гитарист – и всё в порядке. А где же ТА? ТА на игле осталась? Та Музыка… И что мне было делать С этим?.. Один хороший человек в то время, Которого простить не мог потом я долго, Меня паршивой штуке научил, Мою семью со мной спасти пытаясь. Он мне сказал: «А ты не говори…» А правду я любил и за неё отдать Готов был всё. Потом так и случилось… Тогда ж во мне враньё успешно поселилось И рушило со мной мою семью. Ведь думал я, что с Богом говорю… А Бог спасал… Во мне же снова Птица Тихонько начинала воскресать… «Ты… продолжай лететь… Лети! Не бойся…» Я всё летал во сне, как до сих пор летаю, Но Птице сон не интересен… Я то знаю… На корточках курилось на балконе Сейчас… И голубь искоса смотрел с перил: Он наблюдал – я встал, расправил руки – Улетел, конечно… Что изменилось?.. Я не стал взрослее. Циничней, может быть… Грязнее? Может быть… Всё говорит о том, что Птица будет, Но где? Когда? Зачем? И кто со мной? Вот я стою. А вот мои драконы… А вот мой крест неясный за спиной… Я дальше буду с вами говорить: В момент, когда ты пишешь прямо в тело, Все силы из тебя перетекают. Ты, словно невменяемый какой-то И куришь беспрерывно сигареты В себя… Вы видите: со мной мои драконы 11
Сейчас… Забавный вид… Опять драконы… Повторяюсь… Итак, я продолжал бежать по джазу И в стол писал затейливые песни… А по ночам ходили мы по клубам, Меняя скуку джазовых стандартов, Занятий с инструментом в гордость соло На споры, на шитьё и странных женщин… Жене всё говорил, что на халтуре… Я помню в те смешные времена Всё размышлял о правильности жизни, Манерно сто на сто взяв водки с соком, У стенки в модном клубе «Грибоедов» И с бонусом своим – бесплатным входом Смотря, как шьют и жгут мои потерянные братья По музыке… Вокруг меня опять плясали девки, Моих знакомых в зависть раздражая… У женщин есть забавная черта: Хотеть, желать спасти того, кто глубже, И ждать, что «он изменится…», но я Нисколько не менялся в этом срезе – Надежды таяли: «А он предупреждал…» Но то – одни. Другие – эти просто подбирали Меня… «Какой забавный этот петушок!.. Рубаха-парень!..» А потом, конечно, шок… (У Вудди Алена есть фильм «Сладкий и гадкий»). Я разный в разных состояньях пребывал, Но никогда не связывался долго, Поняв свою картинку: «Да, красив… Наверно, что-то с крыльями, глазами… В метро сидит, не раздвигая ноги, Как девка площадная у Бодлера… И волосы… И прочие т.д. …» Потом уже они меня боялись: «Молчит. Красивый. Что там у него?.. Нет! У таких, конечно всё порядке!» И лезли про меня к моим знакомым… Потом я взял и голову забрил, Чтоб испугались все: мне было интересно… Любил я волосы, всегда за них боялся… 12
Но это всё потом… Пока летели сотнями драконы Да не мои… Эмоции тихонько подбирались И Птица чаще, больше проявлялась, Глаза мне в память закрывая подло Где страшно, страшно, страшно, страшно, страшно… У грязной стенки клуба с «водка с соком» Что думал я про правильность тогда? Я думал: как бы правильно зажить? Как организовать себя, исправить что ли?.. Чтоб было мне не стыдно перед Богом, Который жизнь мне заново отдал Тогда… Двадцать восьмого декабря – Повторный День Рожденья для меня – Вторую дату, что скоблит по жизни С девятым августа (об остальных потом) – В больнице на драконьей Петроградской… Моя неправильность меня ломала… Но как быть с творчеством И с тем, что я ПИШУ… Пусть даже в стол… На этот мой вопрос Никто не мог ответить… (Нет ответа здесь. *смеётся)… Я болел всем этим… И Птица уже близко появлялась… «Таких же сумасшедших, как и я…» Мой друг, к которому я в армию Возил галлоны кофе, Мне говорил: «Ну кто тебе сказал, Что ТАК неправильно, А правильно – как я Живу?.. Как все здесь…существуют…» Я чувствовал, что что-то здесь не то. Что мир со мной воюет И защищает Бог… Тогда я верил в Apple. Где теперь он? Его тихонько подминает мир драконов. Здесь побеждают люди в иномарках С циничностью зарплат, карьер и мест под солнцем Искусственным… Мир с ними не воюет… Задача их одна: не натолкнуться На редких сумасшедших 13
Вроде меня, Знакомых с настоящим Солнцем – рыжим… Тогда всё будет качественно, ровно И спокойно… Друг продолжал: «Мы на тебя смотрели, Когда ты пел, летел, и все твои движения, Которые ты просто от души, Смотрелись, как PR-ходы… Так надо, понимаешь! Жить!» Но он не жил… «Лети, лети - не бойся! Мы посмотрим… » Чтоб ты перевернулся, телевизор! Мне жизни краски симпатичны больше: Тут можно рисовать – и всё в порядке… ? Вопрос… Всерьёз меня долбила эта правильность… Что в ней я состоюсь в моей победе И на лихом коне порву весь мир… Но с Богом не бывает «Баш на Баш»… Или бывает? Я узнаю позже, Когда пойму одно: что за слова, Которые ему ты произносишь, За «просишь», нужно будет отвечать. Ещё одно теперь я знаю точно: «Дай этого – я дам того-другого» Суть – не его игра… Он не играет. Играет тот, где Страшно, страшно, страшно, страшно, страшно… …Холодным был седьмой день января. Родился Бог – пришла двойная дата – Из новых дата третья для меня… Я помню: минус тридцать – где-то рядом. На улице гудит, гостей встречая, Военненький подвыпивший оркестрик… Мы – на халтуре в тёплом ресторане: За нас ведь Джаз! Вот там я встретил девушку, в которой Ответный механизм был предусмотрен Ко мне… Как ключ-замок по ДНК, Горошина-стручок по фильму «Форест Гамп», Которая потом женой мне стала 14
Второй… По жизни до того всё рядом мы ходили, Не замечаясь, Как в Пастернака «Докторе Живаго». Мы долго с ней потом уже смеялись Количеству друзей, людей, знакомых, Которые нас с ней объединяли До встречи… Я увидел и влюбился… Да так, как не влюблялся никогда. И SMS-ки рвали провода. Какие провода! Давно уж воздух!.. Она меня боялась… Я боролся… Я был в привычке, что не мог не побеждать… Узнав, что у меня жена и дочка, Послала на… Я перестал… Тут правильность была… Как раньше не увидел?! Напоролся! И подавился… Прошла одна неделя… Может две… Я вышиваю с другом Вовой – он сейчас в Москве В родной позиции – герой на контрабасе… И тут она звонит (потом узнал – Её прокинул Очередной заезженный бой-френд Из неудавшихся артистов. Лучше б мент: Тогда б, глядишь, стрелялись – дрались… Просто слился…) Звонит. А я влюбился… До того в неё влюбился, Что места для себя не находил… В тот вечер я у Бога попросил: Ты отпусти меня, оставь меня в покое! Я отдохнуть хочу… И отдохнул… Он отпустил. Так завертелись наши с нею отношенья… Так первую жену я подкосил, Убрав её в истерику на год, Всё рассказав ей про измены, похожденья, Всю правду рассказав, что я такое, Что не люблю… Так я вернулся к правде, которая важней всего была. Ушёл к второй… Вторая… Она была почти ребёнком. Загадочная девочка моя, Меня, понять пытаясь, принимала. Она влюбилась также как и я… 15
Тут было невозможно не влюбиться: Птица (Ведь Бог то отпустил.) Пришла в меня… Сейчас сижу в свой N-ский День Рожденья И думаю, как пишется о близком прошлом трудно. О давнем пишется гораздо легче, Хотя и там всё Страшно, страшно, страшно, страшно… Итак, мы понеслись… Мы полетели… Эмоции пришли и я писал. Записывались потихоньку песни, Шли репетиции, Вернулись в жизнь мою мои друзья, Которые в меня так верили И принимали то, что я пишу… Союз, предполагаемый давно: Тот, о котором размышлял я долго Состоялся… Ведь он уже давно существовал, В нём были все, кто говорил, Кто слышал, знал, Кто увозил эмоцию На Родины и страны, Кто читал… Я пиво пил, я улыбался, я смеялся… На студии отрезки проводил. И ноты заполняли пустоту… Стихи и ноты… Репетиции… Вернулась музыка МОЯ ко мне, И я, как белый рыцарь на коне, Рванулся в бой: «Получишь, мир драконов!» …Мир принял бой. И бой два года длился, Пока писал, записывал, писал… Всё это время девушка держала И защищала всё, что делал я, собой… Спасала… Я закурил… Явился KENT 4-й. До этого его я предвкушал В стихах, 16
И знал, что если будут сигареты, То только KENT – другого не дано. Мне нравилось название и пачка. И содержимым KENT не подкачал. Он крут – и тот, кто курит это знает. Я закурил… Пришли мои драконы… Всё заводнее становилась Птица… Порою стало мне не удержать Её жестокие и резкие движенья. Мир потихоньку начал побеждать И понемногу становилось страшно… Вокруг плясали девки, как всегда… Тут я могу не продолжать… А девушка держалась и прощала. Любила и пока ещё держала Меня… Бог отпустил, но правильность осталась. Я думаю сейчас, что Бог и правильность – Есть не одно и то же… Пришла мне мысль про первую жену: Что поступил неправильно и больно – Хороший человек, а я ему… И дочка подрастала. Вырастала… Её я навещал, но… что с того? На детские вопросы: Оставайся, папка, Куда ты? – Ответить я не мог…. Чтоб ты перевернулось слово «мог»! Мне слово «можешь» больше по душе: Кто? Что нам запрещает? – Всё в порядке! Ещё я рассуждал с собой о Боге: Что вот неправильно тогда я поступил, Когда просился и меня он отпустил… Я девушку всем этим сильно бил… Она терпела… Сильный человечек Попался миру рядышком со мной… Тем интересней завалить. Мальчишка сам покорно лезет в бой, Но вот его эмоции и Птица. До кучи девушку – вон ту, что под рукой, 17
Завалит… Был у меня забавный друг Мурад, С которым я учился в институте, Когда мы постигали этот мир И спорили в дыму о Кастанеде… Ему я в нашем детстве всё твердил: «Да не сиди ты в раковине! Вылезь!» И, помню, закрывали мы плащами На Петроградской между двух пивных ларьков Дружище – Олю: «Девушке пописать…» Сейчас она – актриса и жена Мурадика… Короче, в раковинах точно не сидели… Теперь в то время, о котором шел рассказ. Мурад тогда, как помню, говорил мне: «Зачем воюешь?! Тут не победить! Мир побеждать не надо… Надо аккуратно, Тихонько свою линию долбить. Причём долбить по правилам Его – Того, что называешь «мир драконов». А ты!? Ну что за шашки наголо?! Получишь, брат…» (Где он сейчас с козырным аккуратно? Продолбил?..) Но я хотел красиво, чтоб показать, Что это всё возможно, Если верить… Правил мира я не принимал: Я не хотел… А верил ли? – Вопрос. Ведь сам просил – Бог отпустил… Во что покрепче здесь возможно верить? …Меж тем я написал крутую книгу И пожинал отдачу в Интернет(е), Спокойно приручая благодарных, Подкидывая им стихи, рассказы – Тем расширяя рыжий мой союз… Я не стеснялся вышивать и шить – Все под меня плясали… Страх ушёл. И Птица одолела человечка, Который перестал её давить. Тогда подумал я о том, что можно 18
Сей мир моей методой победить. Дурак!.. Мир мог уже меня убить: Он знал, где страшно, страшно, страшно, страшно… Бог не держал… Давно пришли драконы, Которых я ещё не замечал, Эмоции… И вскоре девушка отпустит птицу тоже… Пока ж «Лети! Не бойся!» на глазах у птицы… Дальше – нож Будет… Я в детстве занимался спортом – бегом И помню, как на финиш прибегаешь, А там блюёшь… Не зря я это вспомнил. Чтоб ты перевернулся, финиш! Мне сам процесс приятен много больше: Ведь впереди всё время что-то есть – и всё в порядке…? В то время я уже давно работал в ТЮЗе – Так стал я назвать один театр, В котором дети, взрослые на равных Актёры… Помню был смешной оркестр И мы всегда шутились с дирижером… Теперь он в Мексике: Там дочка и жена – Мариночка – прекрасное создание… Однако, я в оркестре не играл: Меня тогда всё увлекала сцена… Но суть не в этом. Вот такой театр, Где видят грязь и блядство взрослых дети. Не понимают, не вникают, Но ведь – губки…способны впитывать, А что, зачем – не важно… Когда в кулисе «трогают» актриску, Когда на сцене пляшет дядя-пидор, Когда «разит» герой, когда всё курит, И разговоры пошлые до тошноты…. Цинизм искусства… Дети понимали И вырастали – становилось страшно… Работал я тогда весёлым парнем. ЗАВПОСТ – так называлась эта должность… ЗАВПОСТ приходит на пустую сцену И делает с ней всё, чтоб был спектакль. 19
Потом все видят города, квартиры – Всё то, что нужно вам и режиссёру. После спектакля всё опять исчезнет: ЗАВПОСТ очистит пройденную сцену – Он – чистильщик… Мне нравилась работа До поры… Я поначалу воевал с неправильностью жизни театральной. Учил всех жить и защищал от всех детей… Потом испортился. Но это всё потом… Хотелось бы, однако, суть отметить Этого «потом»: Я ж всё боролся – тут на ум мне поговорка Приходит Одна, но не «за что боролся», А «с чем» - «на то и напоролся»… С развратом борешься – отведай-ка разврата, Курить бросаешь – на-ка – напрягись! В таком ключе всё с правильностью жизни. (Я ненавижу это слово – «правильность»!) Невольно вспоминаешь про Мурада, Который говорил мне «не воюй», Но до сих пор считаю я, что надо Сильнее быть, быть сильным! – М-да… Мальчишка… Довольно отступлений! Ближе к Телу! К четвёртой дате подхожу я жизни… Она, а с ней мой третий День Рожденья Случились в ночь на праздник Первомайский – День панибратской солидарности в труде – Теперь он, кажется, о чём-то про весну По мне же он – мой третий День Рожденья. …Ночная монтировка – я на сцене, Нажравшийся, натрахавшийся в душу: Театр… Птица шить изволит! Все сюда! Ну что мир?! Съел?! Мне можно всё и некого бояться! И мне НЕ СТРАШНО! Слышишь?! Съел меня?! -…Ну…Если просишь – на, - ответил мир, И мне пробило голову дорогой – 20
Конструкция такая, на которой Подвешен занавес на высоте семь метров – Железная конкретная труба. Я потерял сознание, увидел, Как надо мною хлопают драконы, Меня с тех пор они поныне Не оставляют… Кровищи лужа, доктор скорой, Нашатырь… Я встал и двинулся в машину на носилки… «Ты допросился», - хлопали драконы. «Бог снова спас… Зачем-то снова спас», Так думал я, потом сказал: «Подохни, Птица!» И набирал уже в растерянности номер Её… Она меня ещё спасала И вытирала кровь с дурацкой головы В бомжатнике приёмного покоя, Слезами за меня и вместо Меня… Послушно в лужу крови… Подохла Птица и эмоции ушли. Осталась пустота… В ней не бывает радости: лишь боль… Моя. Другая вся исчезла. Побитый молчаливый человечек Смотрел куда-то в пол, Пытаясь всё забыть, и за руку держался Её… Она спасала и держала… А мир хотел добить и добивал, На правильность дурацкую сажая… Я девушку почти не замечал, Пройдя на вдохе пару операций. Она со мной сидела и ходила… Я из наркозов матом выходил И думал лишь, что музыка ушла, Что голову забрили, (Ведь я всегда боялся без перьев птиц… За волосы… когда забрился в клубах, понял: Ведь не зря. В них сила, сила Птицы в перьях. Самсон, короче. Птица сдохла! Сдохла!) Что пить нельзя, что первая жена и дочь страдают, Что сгинет мой союз… Дурак… Про Бога и Её совсем не думал. К нему не шёл, она же всё спасала… 21
Пока однажды я её не попросил, Задумав «правильно» к жене вернуться первой… Я попросил: «Оставь меня в покое!». Ну как? Напоминает другую просьбу? И вот… ОНА ушла… А я совсем один остался: Ни её, ни Бога… (Родителей я не тревожил в принципе.) Лишь правильность, которой подтереться… (Потом подтёрся. Я теперь не знаю, что это за слово «Правильность»…) Как обманулся, глупый... Мир обманул… Он снова побеждал… А может быть не мир? (Его хозяин? *улыбается.) Конечно, я обратно побежал. Любовь терять нельзя… «Люблю… Люблю…» Но было поздно. Видимо кого-нибудь нашла… Я потерял… …И тут пришел припадок. С пробитой головой не повоюешь. Я к доктору – угроза эпилепсии… Издец. А все ключи то у неё… Второй припадок. Страшно, страшно, страшно, страшно… Что рассказать вам про припадок, если Вы не испытывали это никогда? Тут лучше всё расскажет Достоевский… Я думаю сейчас: мой бедный мальчик, За что ты умудрился удержаться? Мне трудно написать про это время Всё это, как допрос у психиатра, Но я попробую… Я снова оказался В том месте, где никто помочь не сможет. «Ты в нём ОДИН, ты в нём совсем один…» 22
Любое чувство и эмоция Тут вызывает лишь истерику с припадком. Нельзя послушать музыку, Читать (эмоция и чувства)… И думать, разговаривать о жизни С душой – НЕЛЬЗЯ. Иначе – приступ на балконе, на улице Везде В соплях и слёзках… Здесь всё время страшно… Всё время… «Всё забери. Вот музыка, стихи мои, Всё то, что делал и писал и напишу. Верни мне только девушку обратно. Любовь верни. Ведь у неё ключи…» Я с этим к Богу начал обращаться. Просить… Вот тут бы размышлять про «баш на баш». С кем заключил тогда я договор? Бог повернул мне девушку обратно, Но только без ключей… А то, что я писал – тю-тю-ля-ля… Бог? Чтоб ты перевернулось слово «просьба»! «Сами найдут! Сами предложат» - всё в порядке! Просить не надо из припадка: надо верить. Она как будто бы была со мной… Но в расстояньях… Понял я, что смысла нет И ей со мной напряжно и хреново. Что не поможет мне она ничем, Что ей с собою надо было разбираться, Сращиваться… И всем Кого я до тех пор наприручал вокруг Лишь больно от меня… И мне… «Нам нужен Help! А ты молчишь - пропал!» Стучались в двери детки из союза. Простите, други, Раком на балконе Я тогда стоял так раза 3 на дню: Припадочки, припадочки, 23
И как-то сбоку пялятся драконы… «Смотри! Ведь всё в порядке. Нечего бояться!» - мне говорили доктор и она. Но как ты объяснишь такое психу, Который загнан В страшно, страшно, страшно. Гудок сигналки в МЕГАМАРТЕ – «Кто на базе?!» (Спасибо за находку, Дастин Хофман). – Все напрягались: «это непонятно». И я просил у Бога, чтоб забрал. Чтоб было легче всем и мне… (Но… жить хотела Птичка… Её не убивает до конца. Сидела где-то видимо, микроном… *улыбается.) А Бог не отвечал. Ведь отпустил же. Не забирал и приходилось жить. Настал момент хоть как-то брать защиту. И начал я искать ключи. Ключи… Как в детстве. (Только те уж не помогут)… Мой первый ключ назвался так: «Не думай! (Когда ты думаешь, всегда приходит «Страшно»)». Ему себя я долго обучал. Потом, конечно он меня подставит: Не думать надо там, где это нужно – Тогда я этого не понимал… И супермаркете релакс по Мураками. Был ключ второй: «Раз ты один, дружище, То перед кем ты здесь в ответе? Кто здесь в праве Тебя судить, раз до тебя нет дела, Раз всякий разбирается с собою? (Потом уже, когда ты снова в силе, То всем уже есть дело до тебя: Дурацкие вампирские раскладки – Ты можешь Дать. А так все при своём И под себя…) А значит можно всё И некого бояться. Есть только страх животный – основной – Его гаси…» Был третий ключ – единственный из детства, 24
Когда его не знал, но ощущал: «Припадки нужно просто исписать, Заполнить пустоту, в которой Они живут». Но как писать, когда эмоций нет? Чуть позже я найду себе ответ… Тогда же, наблюдая свой портрет, Я понял: всё, что не менялось в жизни Моей – лишь то, что я писал и Серафима… Дочь всегда была под Богом, А вот с Писал… Зачем же я отдал?!.. Четвёртый ключ был ключ информативный. Есть люди, что торчат из плоской жизни. А значит, мир их тоже замечает И, по идее, должен их срезать Какими-то своими рычагами. Ну не эмоцией, так чем-нибудь ещё… Поймите правильно: я здесь не претендую. Мне просто было очень интересно, Как Эти умудряются держать Свои картинки? Что они такое? Какие компромиссы и ключи Они смогли себе наподбирать Хотя бы в проявлениях по жизни? Маргарет Тэтчер, говорят, любила виски… Я до сих пор его люблю – спасибо, Мэм. Об остальных смолчу… *улыбается. Ключ №5: «Всегда, чтоб ни случилось, Какая бы эмоция тебя Не вынимала в грёбаный припадок, Как бы тебя не подставляло под удар, Ты должен улыбаться И радоваться прямо в страх и больно. Пусть через силу – это всё равно – «Пацакам надо улыбаться» – в этом роде». – Хороший ключ: «Смотри, болван смеётся», А правда ведь – тут страшно, мальчик, «Но Болван смеётся…» Спросите меня, зачем тут Гоцци? Мне просто очень нравится Тарталья: 25
Он – живой… Что там ещё? Не слушать, не читать И не впускать эмоций чужеродных. Не Чувствовать: запретить себе, держать. Оставить только то, что под контролем. На это я чуть раньше намекал… Были ещё какие-то ключи, Но мелочные – это паранойя – О них сейчас мне скучно говорить. Об остальных рассказано довольно. Я начал приучать себя к ключам. Ломаться ведь непросто – всякий знает. Я чувствовать себя учил всю жизнь, А тут пришлось сказать себе: «Не чувствуй!». Ключи давались трудно. Шло пол года Движенье от истерики к припадку На нет… Таблетки, капельницы… Над головой предательское небо, Как будто ничего не происходит… И птицы дохлые валялись под ногами И их клевали остальные птицы… А дома – на балкон. И чтоб никто! Никто не видел сопли, хлипы, слёзки, Нытьё… Я здесь не плачусь – не подумайте, Мне нужно просто воссоздать картинку, Чтоб разобраться. Мне не режет и «никак»… Сейчас конкретно мне себя не жалко (Ведь я смотрю на всё со стороны) – Мне лишь немного жалко персонажа… *улыбается. Вот так прошло пол года. Мир пинал Меня ногами. Проблемами с деньгами, прочей дрянью, С которой я тогда и разбираться не пытался… Где страшно, страшно, страшно, страшно, страшно, Не до того… Местами вспоминался Виктор Цой С припевом, где «Весь мир идет…войной…» 26
Со мной всё та же девушка была. Боролась за себя. Наверно, за меня пыталась – Говорит, что Да. Она любила? Снова полюбила? А может даже не переставала?.. Но это между делом… Пол года… Отпустило: научился. Мир попинал и бросил так валяться… В пустоте… Проблема: не работал третий ключ. Внутри всё было пусто. Только страх и боль МОИ и лишь во мне Теперь уж заключенные и запертые. Готовые на всё вокруг Слезами и соплями отозваться. (Они сейчас всё там же). Всё это истерия, господа И дамы… Ключевое – пустота – Тут мне, конечно, вспомнилось о Сартре… Итак, всё надо было исписать, Заполнить пустоту, где страх и больно. Что делать? Начал Птицу вынимать И к ней тихонько потянулись люди… Зачем тут Птица и причём тут Сартр? Попробую сейчас вам рассказать… Итак, Одну модель придумал я тогда, Чтоб 3-й ключ сработал: Эмоциум – я так её назвал. Эмоциум живёт собой и только, Он ничего не чувствует (как я). Он здесь ни перед кем не отвечает, И можно всё – работал ключ второй. Похоже, видит одного себя – До остальных нет дела. Эмоциум способен жить по Сартру. (По Фрейду у него итак – порядок.) Я размышлял о тех, кто пишет и играет: 27
До остальных мне дела не было и нет. Не среди них я. Тут так: писатель пишет, музыкант играет, Актриса в роль вживается, ныряет – Другого смысла в этой жизни нет – Есть только функция. Когда она страдает, Всё остальное – пустота и средства… Философ скажет, что я передёрнул. Что Сартр не такой и не такое. А я имею право – моё дело. Чтоб ты перевернулся, брат философ! Мне деятели симпатичны больше: Нет трёпа, есть их подвиг – всё в порядке! Прошу прощения за этот пафос. Есть функция, но как ей состояться? Эмоциум не чувствует, ведь верно? И как ему писать? Эмоция НУЖНА! Искусственная тоже ведь бывает? *улыбается. Вот тут то мне и пригодилась Птица, Способная вокруг всё заводить, И завести меня (Эмоциума, т.е.). Она была должна задвигать жизнь Вокруг себя, чтоб мальчику писалось, И по пути решить проблемы жизни личной, Если случится и придёт возможность, А так же поменять мальчишки страхи На радость и эмоции других… Но Птица может ведь и укатать Хозяина – я знал об этом точно. А значит, надо вовремя её остановить И вырезать… В те дни, когда я всё повыключал, Я ощущал её отдельным персонажем, Который не способен вновь ворваться В моё закрытое зашторенное Я. Тут «вырезать», казалось, не проблема. Ещё был плюс от Птицы: мир драконов Меня не видел (ведь она не я), А значит можно снова воевать… Он перестал (устал?) меня пинать, И я, как вроде, Птицей перекрылся 28
На будущее. Сам же – наблюдатель… Так началась занятная игра, В которой были люди, я и Птица… Заразмышлял я о своём союзе… «Таких же сумасшедших, как и я» Да не такие же они – такое дело. Всем нравится глядеть на телевизор, А жить не стоит… «Просто разделяем, Сочувствуем и сопереживаем». Не все, конечно… Кто у нас тут пишет? – Подумал я… Зачем, вы спросите? Мне нужен был союзник, Эмоциум, такой же, как и я. Тогда бы я уже играл по полной. С нетворческими мало интереса… Кроме того, тогда хотелось очень Себя со стороны посозерцать… Возможно, не уверен с тем, что справлюсь, Я был. Сейчас уже не вспомнить… Был друг – писатель. Брат по крови из эмоций. Но мы с ним уж давно договорились Друг друга видеть редко – лишь в обмен Информативной стороной по жизни… Он знал за боль, зашитую во всём, И тоже чувствовал её во всех и вся. На этом мы когда-то и сошлись. Хороший был союзник, но далёкий (Его не мог я чётко наблюдать) И редкий… С ним мы встретимся потом (Эмоциум с Эмоциумом) За коньяком и мыслями о сути… Тогда мне нужен был союзник ближе… В то время не способен был я знать, Как больно его будет вырезать… Игра… Кто может подыграть, как не актриса (и девочка, живущая в сети…)? *улыбается… Так появился персонаж последний, 29
Которого пришлось мне зачеркнуть. Не суть. «Мы все учились где-нибудь», Других учили… Приручали – Скажем так. Ведь всяк, кто пишет и играет, Если крут Читателя и зрителя приручит. Она писала круто – я был в шоке: Что кто-то может так ещё писать, Дышать… Обратно к персонажу: Эмо – цИум… Вы ездите на близких, свесив ноги? Воспринимаете вы всё вокруг, как средства К тому, чтобы писать или играть? Питаетесь эмоциями пипла, Чтобы в себе хоть что-то вызывать? Привыкли приручать и побеждать? Нет? Вы – не Эмоциум… Она, конечно, Не полностью, но всё-таки была Так я хотел увидеть – и актриса… Актриса подыграла, где могла. Одно скажу: мои ключи – Не думай! Здесь можно всё и некого бояться – Работали в ней круче, чем во мне. Приятно думать так. А ключик №5 – про радоваться И про улыбаться, На время (что сейчас – не знаю) Я ей, наверно, подарил тогда. Приятно думать так… К тому же у неё, как у меня Был персонаж прикрытия от мира Она его чуть позже назвала Лиса… Друг друга мы, конечно, приручили. Ей не хотелось. Мне так было надо. Ещё одно: она играла жестко По правилам, которые я знал, Но не играл по ним: слишком заметно, Когда в открытую по людям и соплям – 30
Вот это «Можно всё»! – аплодисменты Эмоциуму, что со мной играл. Короче, понеслись куда-то психи… Но всем вокруг вдруг страшно становилось После того, как было весело безумно. (Возможно, кто-то обменял на своё страшно Ваше веселье?) Вас разыграли, люди, извините. Заигрываться склонны игроки, Тем более работает «Не думай!», Тем более что просто наблюдают Движение всех прочих персонажей И кушают эмоцию в свои… Так, помнится, был вовлечен в игру Мой давний друг Мурад, «Долбивший свою линию тихонько». Зажег, как надо, заплясал – зашевелили С разорванными джинсами и водкой На мойке – «Блин, живи же ты по полной!» Теперь со мной боится он встречаться… Продолбил? * улыбается… Герои пили виски и общались, Всех вовлекая в странное движенье, Обменивались разными вещами, Не становясь вещами друг для друга. Вот «*улыбается…» моё – её подарок… И волосы росли, как на дрожжах И 3-й ключ работать начал… НАЧАЛ! Работает мой ключик до сих пор, Но где все остальные? Это - после… Пока же я писал и мы писали. Я напечатался, с «читателем» встречался Пришел и всех порвал «a la Буковски»… Мне говорили: «Как же? Вы – писатель!» «Я – НЕПИСАТЕЛЬ! Мне на всё плевать! Я получаю удовольствие и Точка!» Все в шоке – я с эмоцией писать… Эмоций перестало доставать. Парнишка заигрался, как и прежде. 31
Способны так заигрываться дети, Когда никто их не притормозит Они доходят до неуправляемости И носятся, орут, об стенки бьются, Не замечая… Я начал стимулировать себя – Тут Птичка и расправит свои крылья. Она залезет в основное Я. И тут уже не нужен ей союзник Будет… А пока игра… Я начал снова пить и шить… Плясали девки… «Люди, кони…» Их я тоже кушал… И девушка, которая ещё была со мной В моих шитье и синьке загибалась Стачивалась На нет («Не чувствуй и не думай!»)… Всегда был мой союзник под рукою, Подыгрывая Птице в танце, Где «Лети! Лети, не бойся! Живи по полной!» - суицидуссссс… Был Петергоф, где ангелы легли На снег и виски. Мы по ним ходили, И хлопали драконы в дым Китая… Я пёрся от своей короткой формы (Тут разговор о том, что я писал) И думал, что я – новый Феокрит с Катуллом… Картинки… Театр был, где коридоры, разговоры И сплетни… Люди, приручённые смотрели В глаза и ждали, ждали, ждали продолженья Игры… Мы продолжали. Я встречался с мужем И слушал, как он льёт её дерьмом – Неинтересно. Кто же так играет? Я знал её ключи – ему отдал. Казалось, будет лучше: Новый Русский – Эмоциуму надо бы помочь… Он обосрался – тут пошла цитата – «Видно в жопе узкий»… И я ещё пол года наблюдал, Как дохнет на руках моих актриса… 32
Мне было всё равно: Я ничего не чувствовал… А Птица заполнять Всё основное Я мне начинала. (Вот как подвёл меня мой первый ключ) А ей не нужен никакой союзник… «Эмоциумы, бедный мой народ: Словами в уши, проникая членом в рот… Куда летите вы? Там суицид, пусть даже медленный, Но всё же… Кто здесь поможет? Только Бог поможет…» Подумал я, когда прошло пол года (Когда сломался ключик мой «Не думай!»). Обратно к телу. В то лихое время Мы, как обычно, за бутылкой коньяка Пересеклись с союзником далёким. Эмоциум с эмоциумом рядом Сидели на Фонтанке в кабаке И девушки послушно улыбались На шутки, отпускаемые нами, Подслушивали наши разговоры И удивлялись пафосу общенья… Уставшим был совсем мой брат писатель, Нажравшийся чужих эмоций, боли… Как повелось, мы стали говорить о смысле, О сути, информацией меняясь… Он, как Эмоциум, конечно, жил по Сартру, Взяв компромисс в семье – таки остаться, Но отрываться в отжиге по полной… Об этом отжиге мы с ним и говорили, Понять пытаясь, как мы оказались В подобной жопе, где все пляшут и усталость Вокруг… Где шьём мы и синячим, Где сумасшествие зовётся оптимизмом Людьми из тех, кто смотрит наши игры. Вокруг стояла средняя весна И пахло корюшкой, одетой огурцами… Светило солнце – наш любимый друг… И мы тихонько думали о Боге… Одни из тех, кому был просто нужен зритель. И надо его взять, чтоб ни случилось. И функцию сработать… Где тут счастье? 33
Сработать функцию? А что - нельзя без мяса?! Играл Жамироквай – Когда он двигается, с ним танцует мир… И, может быть, публичность – это выход? Тем днём попал я на концерт Колибри: Увидеть своё будущее в Ире – Эмоциум, добравшийся до края – В истерике с соплями на концерте, Нажравшись в хлам, обмениваясь с залом Своим кошмаром на их радость и движенье, Не видя никого, кроме себя – На всех насрать. Одна. Совсем одна… Из маленьких трагедий в стиле рок… Куда в то лето ехал Виктор Цой?.. И кто тут спасся? Костя Кинчев? Петр Мамонов? Должна ведь где-то быть моя дорога… Не знаю… Роллинг Стоунз с Агатой Кристи: На иглу? Она всегда готова. Очень пахло суицидом… В то время, зажигая в своей синьке, Я начал слушать музыку, смотреть, читать И прочее, что запрещал мне некий ключ – Контроль ослаб – мой ключ сломался… Так страх и боль мои, во мне лишь заключенные Полезли из меня – порвалось Я… И мир, конечно же, меня заметил – Он тормознул мне музыку и книгу, Которых так хотел я опубличить И начал мне подкидывать расклады: «Ты продолжай лететь! Лети не бойся!» Я помню, как рванул в Москву на зеркала С дорожными просветами снежочка… Тут я уж вспомнил прошлое по полной… То прошлое, где страшно, страшно, страшно… Но шла игра… Союзник, девушка, рассказы, дочка… Музыка в наушниках и «Кто на базе?»… Забавный эпизод сейчас припомнил: Тогда в Москве я как-то очутился В какой – то незнакомой мне квартире. 34
Был за столом забавный человечек – поэт… Вокруг бухали – он вещал: «…а только там был первым, Где водкой всех поить напропалую, С цыганами плясать лихие песни, Да с проститутками, бандосами вгонять Кромольщину в беседу… Тоже мне Есенин, блядь! Писал бы ты, как этот, бля, Есенин! А то сейчас посмотришь – просто тошно! Наш современный Пушкин пишет так: «О лето жаркое, любил бы я тебя, Когда б ни зной да пыль, Да комары да мухи, БЛЯ!» Без БЛЯ теперь никто не обойдется! А я вам так скажу: раз ты, мудак, Без грязи с матом обойтись не можешь, То лучше и не лезь тогда писать!..» Я оценил: почти что про меня… Довольно эпизодов! Снова к телу. Проблема - заключенные во мне напряги Поперли в сопли, реагируя на всё… Я слушал музыку – текли навылет слёзы… Я, начитавшись «Голубя в Сантьяго» Бесстыдно плакал на ступеньках ТЮЗа… Вокруг метались пьяные драконы… Где Я, где Птица? Страшно, страшно, страшно, страшно… Запой… И пахнет в воздухе припадком… Сейчас бы крикнуть: «Помогите, люди! Мне страшно!» Здесь никто помочь не может. Все лишь смотрели тупо на меня… На вылет… Пьяной нотой движется Московский… Как синяки топырят свой мизинец, Вливая жизнь в гортань бутылкой пива? (Собратьям-монтировщикам – привет!) Вы видели? Вы знаете? Я знаю… Как утром говорит тебе твой голос: Не напрягайся! Это всё не страшно! Ведь ты не алкоголик, сам же знаешь! Чтоб было легче выпей, и - в завязку. Дай себе слово, что не будешь больше, 35
А просто выйдешь бодрым из похмелья… Припоминаю я всё тот же голос, Который говорил мне: всё в порядке. Ведь ты не наркоман… Я понимал, что Птица победила Опять… Конечно, ей не нужен был союзник, Ну, разве, чтобы в силе появиться. Я помню детские угрозы, слёзы, позы, Так долго и мучительно по мясу… Не вырезал: игра то продолжалась! Я понял: надо думать! Думай! Думай! Смотри, что тут творится! Всем же больно! И сам ползёшь в свой Птичий суицид. Так поломал я сам свой первый ключ. Но толку что? Как выйти из игры, Когда всё пляшет, пляшут все вокруг? - Эмоциум мой, где твоя победа? Где плачет твоя мама у могилы? Давай закончим, выключим игру? - Но я жила! Жила и были силы! - Любила? Здесь никто не побеждает! Бог не играет! Знаешь, кто играет… Не мы играли здесь: играли нами… И красочным финалом - суицид. Я ничего не чувствую, пойми ты! Я ощущаю только дискомфорты. Спасай свой зад! Такой вот бесполезный разговор… Игру не «просто так» остановить, И из неё так просто не выходят… Вам доводилось при смерти бывать? Когда через секунду можешь сдохнуть И чувствуешь, предчувствуешь момент… Я не могу вам объяснить за это чувство. Измена, паника… Не знаю, как назвать. Ни то и ни другое… Это что-то, Повисшее, как пауза в театре, Какой-то странный в воздухе расклад, Дыхание, наверно, ужас, страх… 36
Не объяснить… Тогда я был на крыше, Расправив руки: Птица это любит. И чувствовал, что новый День Рожденья – Четвёртый, если посчитать – Не факт, что и настанет – рисковать? Конечно, Птице этого хотелось… А воздухе висели пауза и страх… Вам доводилось при смерти бывать? Когда через секунду можешь сдохнуть И чувствуешь, предчувствуешь момент… Я не могу вам объяснить за это чувство… Примерно так всегда перед припадком… Меж тем мой третий ключ «писать» Меня наполнил. Заполнил пустоту – полегче стало, Но думая о том, что происходит, Я понимал, что надо Птицу резать. Даже из сини было это ясно… ( - Дурак, ведь ты всех топишь! - Плевать – хотели сами и просили – получите! *Не уверен…) Но вот, что понял я тогда ещё: что Птица – Она и есть сам Я. Всё остальное – выдумка, защита. До этого ж она не убивалась И грела и меня собою делала… Убить её мне просто не удастся – Всё тот же суицид. Какой же выход? «Бойцовский клуб» - наверно, вы смотрели… «Сводили бы ребёнка к психиатру! Но здесь ведь только Бог болезни лечит…» И Бог, конечно, ждал меня обратно – Я это как-то ощутил и понял… (Что рассказать вам, если вы не в курсе, Не чувствовали и его не знали? Да ничего! Всё это безнадёжно, Пока вы не окажетесь на грани, Где, либо Он – либо вас нет в помине…) Что чувствовал и что произошло? Возможно, мне игра поднадоела И правила в ней стали не мои 37
(Их видно взял себе тот, кто играет). Мне очень не хотелось ждать момента, Когда игра сдающего утопит… Немного стало жалко всех вокруг, - Всё это – провокация, поймите! На ней я всех вас просто развожу, Меняя страх и боль свои на ваши Вкусные эмоции и чувства! Вы обманулись!.. - Кто тебе поверит? …А дети носятся с безумными глазами, Ломая ноги… Я повторяюсь: нравится сравнение… Что попросил я в тот момент у Бога? Какая помощь мне была нужна? Хотелось бы жестокости и сил, Чтоб несмотря на всех и на себя, Игру закончить: выйти из игры… Защита Лужина? Не то: где я – где Лужин? Мне лично больше нравится Судоку – Исключена возможность проиграть. И надо было успокоить Птицу, Чтобы она меня и тех не утопила, Кто был со мной, кого я разыграл. Пусть даже будет больно. Пусть даже жизнь застрянет. – Что поделать… Есть время и расклад, что всё проходит – Пройдёт и это… Как же не хотелось Заканчивать игру… Читаться трусом… Где трус – где «похуй»? Разница ясна? Когда не чувствуешь любви и радости, Когда не чувствуешь людей, а только видишь В себе свои дурацкие конструкции, расклады, Животный страх и больно… Суицидуссссс… Когда всех тех, кто рядом, выпиваешь; Сосёшь из них, где трус – где похуй? – Надо всех накрыть с собою вместе? А может лучше: СТОП НА! и СТОЯТЬ НА!? Наверно так, ведь Бог меня услышал И успокоил Птицу… 38
Я вышел из игры – она остановилась И игроки смотрели удивлённо… Кто мог подумать, что возьмёт защиту Тот, кто игру придумал и играл – Ублюдок! Он нас просто наебал! Как больно вырезался мой союзник, Как все плясали из агонии игры: «Забавный человечек. Мог бы быть счастливым… Зачем–то спрятался…», Как в обморок упала та, что рядом – Нет, лучше я не буду вспоминать… Но что теперь? Искусственность? Возможно… Зажались боль и страх, Работают ключи «Писать», «Ты перед кем в ответе?» И «Улыбаться». В квартире спят уставшие драконы: Пока что хватит суицида. ТОЧКА. Я вычеркнул всех прочих персонажей Кроме себя из своей жизни. Я в тишине, я из неё пишу И никого вокруг: Со всеми поиграть успела Птица… Раздевшийся на черно-белом кадре… Вы спросите: не стыдно? Нет. Не стыдно. Ведь все мы перед Богом без штанов Перед людьми мне лично наплевать… Что мне скрывать? Кто видел то, что видел Я, Всё это видит. Мир не победит, Когда с тобою рядом Бог стоит… Проблема в том, что ты стоишь не с Богом. Об этом я и думаю теперь… Спасибо всем, я – Заводная Птица Но лучше вам меня не заводить Таким, как я вы все смогли бы быть… Но… Может быть не стоит? Не трудиться…
39