Литературный журнал by Maxim Zubaniuc

Преображение Доброго времени суток тебе, читатель! Рад представить результат тяжелого и долгого труда наших авторов и редакторского коллектива. У нас есть чем удивить тебя! Во-первых, для тебя уже не секрет, что в нашем журнале появился новый раздел «Книжная полка», в котором публикуются отзывы наших редакторов как на новинки книжного рынка, так и на уже почтенных ветеранов обложки и переплёта. Надеюсь, они помогут тебе в выборе очередной книги для прочтения. Во-вторых, у нас снова функционирует раздел «Fanfiction». Да, работ в нём не очень много, но мы постарались отобрать для публикации самые достойные из всего того, что пришло на ящик редакции. В-третьих, мы сменили дизайн. Теперь у каждого раздела есть собственное «лицо», свой собственный стиль. Михаил Павлов потратил немало времени и сил, создавая новый облик журнала. В-четвёртых, мы полностью переделали сайт литпроекта (nodlp.com), сделав его быстрее и красивее, а размещение виджетов комментирования «ВКонтакте» позволяет оставлять своё мнение о том или ином разделе сайта. В-пятых, в прошлом номере к лучшим произведениям раздела Проза создавались иллюстрации. В этот раз мы пошли немного дальше. Следите за новостями журнала в группе «ВКонтакте» или на сайте проекта. Несмотря на все достижения, мы не замрём, не остановимся в своём развитии. Для нас есть лишь одно направление – вперёд! Надеюсь, тебе понравится девятый номер нашего журнала, дорогой читатель. Знай, что мы всегда готовы выслушать твоё мнение. Пиши нам комментарии на сайте, заваливай письмами почту редакции (nodliteratureproject@rambler.ru) – мы будем рады твоему вниманию. А если ты придерживаешься девиза «не учите меня жить, а лучше помогите материально», то ты можешь сделать WebMoney-перевод на кошелёк R337031716616 – твои деньги пойдут на призовой фонд следующего конкурса или, если сумма будет большой, поможет приблизить выход печатной версии готовящегося номера. P.S. Огромное спасибо Варваре Заблицкой за вычитку произведений для этого номера журнала. P.P.S. В разделах «Над номером работали» и «Наши авторы» авторская пунктуация и авторская орфография сохранены. С уважением, Дмитрий «RangerDimidr0» Евдокимов

Вступительное слово ............................................................................. 2 Проза. Слово редактора раздела ........................................................ 5 Избранное ............................................................................................... 6 Олег Кожин «Снежные волки» ................................................................. 6 Андрей Королев «Как Сашка был Александром» .................................... 13 Андрей Королев «Тише рыба. Дальше лошадь!» (сборник миниатюр) .. 19 Михаил Павлов «Связь» ........................................................................... 24 Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3) ........................................... 31 Екатерина Безбородникова «Рассказ №2» .................................................. 85 Дмитрий Евдокимов «Новый мировой порядок» ....................................... 86 Дмитрий Евдокимов «Дети грамоты» .......................................................... 88 Иван Ильичёв «Про проселочные дороги» .................................................. 90 Денис Ким «Бабка» ....................................................................................... 94 Денис Ким «Табула Раса» ............................................................................. 98 Марина Коновалова «Холостой ход» ........................................................... 111 Николай Кузнецов «Сто дней до лета» ..................................................... 118 Таня Лепкович «Джазмен» ............................................................................ 120 Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке» ......................................... 139 Маргарита Яровая «Так замрите пред мертвой витриной, где выставлен труп мой» ............... 152

Поэзия. Слово редактора раздела ..................................................... 153 Избранное ......................................................................................... 154 Екатерина Балакина «Синица в ладонях, лети!» ............................. 154 Александр Москвин «Амур-батюшка» ............................................... 155 Дарья Тишакова «Серебряное утро» .................................................. 156 Александр Трапезников «Когда слетает дверь с петель...» ................ 157 Юлия Тушканова «Сублимация» ........................................................... 158 Екатерина Балакина ........................................................................................ 159 Александр Москвин ........................................................................................ 162 Дарья Тишакова .............................................................................................. 165 Александр Трапезников .................................................................................. 167 Юрий Тубольцев ............................................................................................. 171

Юлия Тушканова ............................................................................................. 173 Булат Ханов ...................................................................................................... 178

Fanfiction. Слово редактора раздела .................................................. 180 Избранное ........................................................................................ 181 Денис Ким «Дикарский счёт» (вселенная «Fallout») ....................... 183 Иван Ильичёв «Мы идем!! [web log 01]» (вселенная «Warhammer 40k») 193 Ксения Федорович «Сон на глубине сотни метров под землей» (вселенная «Katekyo Hitman Reborn») ........................................................... 200

Книжная полка .................................................................................... 203 Джулиан Барнс «Нечего бояться» (рецензент - Булат Ханов) .................. 203 Энтони Горовиц «Дом шелка» (рецензент - Иван Ильичёв) ..................... 205 Кормак Маккарти «Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе» (рецензент - Иван Ильичёв) ......................................................................... 207 Чак Паланик «Пигмей» (рецензент - Иван Ильичёв) ................................. 209

Над номером работали ...................................................................... 211 Наши авторы ....................................................................................... 216 Наши партнёры ................................................................................... 230

Здравствуйте, милые читатели! Ознакомившись с материалом, я был приятно удивлен тем, что лучшие прозаические работы этого выпуска отличаются, с одной стороны, тонким реализмом, а с другой – чудесами, которые совершенно естественно вдруг вплетаются в ткань повседневности. Где-то чудо происходит в прямом смысле – творятся мистические и даже ужасные вещи, однако тем самым вершится справедливость (рассказы «Бабка» Дениса Кима и «Снежные волки» Олега Кожина). Где-то чудо заключается в неожиданной и многозначительной встрече (рассказ Андрея Королева «Как Сашка был Александром»). А где-то чудо – это тот момент, когда автор заставил Вас влезть в шкуру героев, узнать себя и пережить вместе с ними финал уже не как сторонний наблюдатель, а как действующее лицо (заключительная часть романа Булата Ханова «Художник и Тишина»). И все это реалистично, живо, как-то даже по-бытовому. Тонко и мимоходом, как в еще одном произведении Андрея Королева «Тише рыба. Дальше лошадь». Ну и, смею надеяться, в моем фантастическом рассказе «Связь» тоже есть место и реализму, и чуду. Думаю, отдельно нужно отметить рассказ «Джазмен» Тани Лепкович. Он далек от реалистичности, а вот чудес там с избытком. Будь автор опытнее, рассказ непременно оказался бы в Избранном номера. Кроме того, авторы порадовали актуальными, если не сказать, злободневными темами. Это сплетшийся комок графомании, grammar nazi и падонкафф в миниатюрах Дмитрия Евдокимова, а также извечная проблема России, описанная в правдивом рассказе Ивана Ильичева «Про проселочные дороги». Что ж, похоже, раздел прозы получился и достаточно цельным, и весьма разнообразным. А значит, что-то обязательно придется вам по душе.

Олег Кожин «Снежные волки»

Олег Кожин

Снежные волки

В избушке определенно кто-то был. Несмотря на то, что солнце почти закатилось и я не мог разглядеть широкие полосы, оставленные беговыми лыжами, я точно знал, что они есть. Ощутимо тянуло дымком и готовящейся пищей. В зимней тундре даже запах сигареты разносится довольно далеко. Что говорить о разогнанной до шума в трубе «буржуйке»? Точно большие светлячки, летали над избушкой искры. Впрочем, какая там избушка? Так, название одно. Старый балок, кое как обшитый рубероидом, стоящий на небольших деревянных сваях. С маленьким оконцем, с дверью, обитой жестью, с порожком в три ступеньки. Последнее было несущественным, так как все ступеньки, кроме самой верхней, были спрятаны под снегом. Так же, как наверняка прятались там лемминги, кустики карликовой березки и следы вездеходных траков, оставшихся после того, как хозяин этот самый балок сюда притащил. Темнело стремительно – полярная ночь все-таки. И холодало. Я отряхнул снег, шагнул на ступеньку, громко постучал в дверь, отворил и вошел. - Вечер добрый, люди! Не прогоните? Я прищурил глаза, пытаясь привыкнуть к полумраку избушки, который разгоняли лишь багровый свет, идущий из растопленной буржуйки, да остатки лучей прячущегося светила, проникающие через затянутое грязью стекло единственного окошка. Компания, надо сказать, подобралась разномастная. Как-то сразу становилось ясно – эти люди не вместе. Просто сбились в стаю, как любые представители человечества, поступающие так, когда морозная ночь застает их довольно далеко от города. Отблески из раскочегаренной буржуйки выхватывали лица и фигуры. В углу, прямо около выхода, разместившись на колченогом металлическом стуле еще советских времен, облокотившись на какое-то подобие стола, сидел крупный мужчина. Света хватило ровно настолько, чтобы разглядеть свитер грубой вязки, неопрятную бороду, густые сросшиеся

Олег Кожин «Снежные волки»

брови и сальные волосы, по которым уже давно плакал парикмахер. На мои слова мужик никак не отреагировал, продолжая крутить в руках огромное чудо фотографической техники, стоящее, похоже, бешеных денег. Судя по всему – копался в настройках. На нарах, расположенных вдоль противоположной Фотографу стены, развалились Туристы. Парень и девчонка. Тут же стояли их рюкзаки. Это тоже отличительная особенность любого человеческого стада. Вроде бы, собранные таким образом люди должны держаться вместе, доверять друг другу. И вроде бы вместе, вроде доверяют. Но вещички предпочитают держать к себе поближе. Мальчишка лежал, положив голову девушке на колени, и перебирал струны гитары, наигрывая что-то незамысловатое, романтично-геологическое. Девушка расчесывала парню волосы, слишком длинные, на мой взгляд. Симпатичная парочка. Наивная. Все еще верящая, что весь мир – для них. Наверняка занимаются кучей всякой бесполезной ерунды - сноубордом, роликами, велобайком каким-нибудь. Возможно, даже с парашютом прыгают, или что там у молодежи нынче в моде? Четвертый и последний член маленькой общины сидел в самом дальнем от двери углу, прямо около буржуйки. Как раз в тот момент, когда мои глаза добрались до него, он открыл дверцу печурки и закинул туда пару свежих поленьев. В воздухе пахнуло жаром, свежеспиленным деревом, и дверца захлопнулась. Однако мне хватило короткого отблеска пламени, чтобы увидеть: этот – настоящий. Из старых. Я сразу окрестил его Охотником. Тем более что и инструмент Охотник имел соответствующий. Карабин я заметил, едва вошел, – серьезный ствол, не игрушка. Под стать своему хозяину – угрюмому матерому бородачу. Единственному, кто на мой вопрос ответил, как полагается. - Гость в дом – бог в дом! Заходи, добрый человек. Я стянул обледеневшую шапку, оббил о колено и повесил на гвоздь. Подошел к столу и молча вытащил из рюкзака банку тушенки, пару луковиц и полбулки хлеба. Подвинул все это в сторону с интересом за мной наблюдающего Охотника. Тот кивнул, схватил заскорузлой ладонью луковицы и принялся деловито их чистить, сбрасывая шелуху на разложенные возле буржуйки полешки свежих дров. - К молодым садись, – бросил мне через плечо. – У них еще местечко найдется. И дальше, уже себе под нос: - В тесноте, да не в обиде. Как-то само собой узналось, что Туристов зовут Вика и Женька, Охотника кличут Михалыч, а Фотограф оказался Иваном. Я сидел на нарах, чувствуя, как отогреваются заледеневшие ноги, как тает иней на бровях и ресницах, а по избушке растекался сказочный аромат чего-то, чему нет названия ни в одной поваренной книге мира, какойто фантастической похлебки, приготовленной из того, что каждый кинул в общий котел... *** После еды стало жарко и как-то по-домашнему уютно. Фотограф вытирал бороду и с довольным видом вымакивал хлебом остатки варева в своей тарелке. Охотник откинулся, привалился к стене и, не спрашивая разрешения, задымил «Приму». Я сморщился, но деваться было некуда, так как Туристы тоже закурили. Что-то гораздо более легкое, но не менее вонючее. Оставалось лишь приоткрыть дверь и подпереть ее рюкзаком.

Олег Кожин «Снежные волки»

Посмотрев на всех, Фотограф тоже зашарил у себя в рюкзаке. Похоже, некурящим здесь был только я. Правда, Фотограф достал не сигареты, а трубочку и кисет с табаком. Немногим, но все же лучше. Турист Женька вновь откинулся на колени к Туристке Вике и, схватив гитару, принялся наигрывать что-то ритмичное, какую-то то ли сказку, то ли балладу, тихонько подпевая: Измученный дорогой, я выбился из сил, И в доме лесника я ночлега попросил. И что-то дальше про вероломного Лесничего, про ружье, про голодных волков. Песня слушалась легко и непринужденно. Была, как это принято говорить у более юного поколения, «в тему». Друзья хотят покушать, пойдем приятель в лес! Отыграв песню, Женька некоторое время оглядывал всех присутствующих, довольный произведенным эффектом. После чего отложил гитару, перевернулся на бок и, тряхнув, длинными патлами, гордо возвестил: - «Король и Шут»! «Лесник»! Охотник и я с умным видом покивали головами. Фотограф вновь углубился в недра своего цифрового монстра. Туристка Виктория все так же молча перебирала Женькины вихры. - Слушай, отец! – непоседливый Турист перевернулся на живот и теперь смотрел на охотника из-под свесившейся челки. – А тут волки водятся? Охотник промолчал, неопределенно хмыкнул себе в бороду, дотянул сигарету, открыл печь и щелчком отправил окурок в огонь. - А правда, что полярный волк – с теленка размером? – не унимался Женька. - Правда, – Михалыч усмехнулся в бороду и хмуро добавил. - А питаются они Туристами! Женька перевернулся на спину, поудобнее устроил гитару и, бренча на трех аккордах, дурашливо пропел: - Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк... Охотник только покачал головой, улыбаясь. Все-таки позитивный мальчишка этот Женька. А вот спутница его, Туристка Вика, с момента моего появления так и не произнесла ни слова. Только улыбалась тихонько. Я даже начал подозревать, что говорить она не умеет вовсе. - Конечно, не страшен, – Михалыч запалил очередную папиросу и глубоко затянулся, - Нет здесь волков. Тем более полярных. - Позвольте! – неожиданно встрял в беседу Фотограф. – Как так – нет? - Молча, – Охотник снисходительно посмотрел на Ивана. - Выбили всех. Уж лет двадцать, как выбили. В радиусе ста километров от Города – ничего крупнее песца. - Значит, не всех выбили-то! – Фотограф, низко наклонившись, принялся колдовать над своей камерой. - Извольте... – он протянул свой огромный аппарат Михалычу. Охотник принял камеру обеими руками, бережно, как ребенка, и уставился на фото, выведенное в небольшое окошко. Смотрел долго. Когда экран погас, попросил Фотографа включить «чертову машину» снова. После чего опять задумчиво рассматривал снимок. Качал головой,

Олег Кожин «Снежные волки»

восхищенно цокал языком. Удовлетворившись, передал фотоаппарат Туристам. - Давно? – спросил он Фотографа. - Два дня назад, – Иван ответил, не задумываясь, и предвосхищая следующий вопрос Охотника, добавил. – Километров сорок отсюда, к горам ближе. Охотник недоверчиво покачал головой и подбросил в «буржуйку» полено. Туристы, более сведущие в современной технике, чем дремучий Михалыч, перелистывали снимки, увеличивали, надолго приникали к окошку просмотра. Вика молчала. Женька то и дело издавал удивленные возгласы. Наконец, вспомнив о моем существовании, протянули фотоаппарат мне. Я осторожно принял его в руку, поудобнее устроил в ладони и нажал кнопку с зеленым треугольником. На экране тут же появилась зернистая картинка. Несмотря на маленький, прямо-таки крошечный экран, можно было разглядеть обычный северный пейзаж – в наступающей темноте, редкие голые деревья, словно обглоданные зимней стужей, тонкие кусты, растопырившие из-под снега корявые пальцы и... Зверь. Зверь бежал, взрывая сугробы, взметая в воздух пласты слежавшегося снега, при этом практически не проваливаясь. Казалось, он несется прямо на того, кто спрятался в момент съемки за камерой, надеясь, что эта хлипкая защита сможет уберечь его от невероятной звериной мощи, которая так и перла от здоровенного волка. Белого, с огромной лохматой лобастой головой, пастью, полной острых, как ножи, клыков и зрачками, желтыми, как «материковская» луна в ясную ночь. Я перелистал фотографии назад, затем обратно и вперед. В основном на снимках были зарисовки природы (не слишком удачные, на мой взгляд) и люди, похожие на Фотографа – то ли геологи, то ли просто старые туристы. Последние снимков двадцать были посвящены огромному белому волку. Сначала зверь был повернут к Фотографу боком, но по мере увеличения количества снимков, разворачивался к нему мордой, бежал к нему, приближался, несся, словно разгневанная «звезда», недовольная назойливым «папарацци». Большинству кадров не хватало четкости, фигура зверя была на них размытой и казалось, будто волк несется на задних лапах, просто очень низко наклонившись. Самой удачной фотографией была та, что я увидел первой. Первобытная мощь, ярость, независимость – все в одном застывшем, безумно красивом прыжке, в одном только оскале. А на последнем кадре была Туристка Вика. Сидевшая вполоборота, задумчивая и тихая. И невероятно красивая. Она явно не знала, что ее снимают. Видимо, я слишком увлекся, потому что даже не заметил, как ко мне подошел Фотограф. Заметив, какой снимок я разглядываю, он нервно выхватил фотоаппарат из моих рук, покраснел и, пробормотав: «Это личное!», забрался обратно на свой стул. Некоторое время все сидели молча, словно переваривая увиденное. Было в этом снимке что-то, что заставляло сердце замирать. Что-то такое, отчего хотелось завыть в голос. И услышать в ответ вой родной стаи. А потом Женька затянул себе под нос, тоскливо, протяжно. Так тихо, что даже мне приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова: Вы холодные, снежные звери Неисчислимы ваши потери Гибнете сотнями в утреннем свете

Олег Кожин «Снежные волки»

И жизнь ваша длится лишь до рассвета... Струны звенели перебором. В «буржуйке» трещал, пожирая полусырые дрова, огонь. Затем Охотник крякнул и, повернувшись к Ивану, недоверчиво спросил: - Километров сорок, говоришь? - Сорок – сорок пять, - уверенно ответил Фотограф. – Я за два дня на лыжах больше не осилю. - Знатная зверюга, – уважительно пробормотал Охотник. – Кто-то из твоих завалил? - Да какой там «завалил»? – недовольно отозвался Фотограф. – Так, отогнал, напугал. Подранил, правда... - И? – Михалыч слушал с живым интересом, даже пододвинулся к Фотографу. - Ииии!? – передразнил тот Охотника. – Пошли по следу, да метель поднялась. Побоялись. Решили не рисковать, в лагерь вернулись. Фотограф разочарованно вздохнул, словно осуждая осторожность своих товарищей. - Знатная зверюга, – еще раз повторил Михалыч, качая головой. – Матерая. Тридцать лет здесь охочусь – никогда таких не видел. - Красивый, – я уже начал думать, что Вика совсем не умеет говорить. Голос у нее тоже был красивым – чистым и звонким. И говорила она с каким то нездоровым жаром, с какой-то даже агрессией, не скрывая неприязни к неряшливому Фотографу. - Он – красивый, свободный! А вы? Сейчас вы смелый! А ведь если бы не ваш товарищ с ружьем, – запальчиво бросила она, – где бы вы были сейчас? - Где? - нелепо переспросил не ожидавший такого яростного нападения Фотограф. Видя его растерянность, Вика несколько сбавила темп, но голос по-прежнему звенел напряжением. - Там, – ответила она уже более спокойно, – на снегу. С разорванным горлом. Он бы вас убил. Резко и противно тренькнули струны. Женька, отложив гитару и перевернувшись на бок, удивленно заглядывал Вике в лицо. Снова повисла тишина. Которую необходимо было заполнить. Которую нужно было сломать. Разорвать. Уже давно. - Нет, не убил бы, – Фотограф, да и все остальные, с удивлением повернули головы в мою сторону. – Помял бы слегка, камеру бы поломал, но не убил. Он не убийца. Я чувствовал, как голос мой звенит от напряжения. Как растет тщательно подавляемая до поры злость. - Убийцами становятся из слабости, по необходимости, по глупости, – я смотрел Фотографу прямо в глаза, чувствуя, как тот сжимается, как бледнеет. – Посмотрите на фото – он силен, умен и у него нет необходимости травиться таким малопитательным продуктом, как вы. Он не убийца. Ненависть вспыхнула, перегорела и оставила после себя ярость, пылающую багровыми углями, но холодную, как температура за дверью избушки. - А вы – убийца, Иван. Убийца по глупости. Своим безрассудством и абсолютным нежеланием думать и сопоставлять факты вы убили этих людей... Охотник первым понял, в чем дело. И единственный не растерялся. Он метнулся к ружью, надеясь проскочить мимо меня, зная, что не успеет и, все равно пытаясь. Мне не

Олег Кожин «Снежные волки»

хотелось его убивать, очень не хотелось, но начавшая трансформацию рука уже обзавелась кривыми когтями и удар, который должен был просто отбросить Охотника назад, взорвался фонтаном черной крови, гейзером ударившей в потолок и стены. Михалыч бессильно рухнул на нары к Туристам, несколько мгновений еще цеплялся пальцами за толстые доски, за разложенные спальники, затем, глухо клокоча разорванным горлом, повалился на пол. Вика тонко вскрикнула и, закатив зрачки, рухнула на нары. Залитый кровью Женька оторвал ошарашенные глаза от мертвого Михалыча, в ужасе перевел их на меня и заскулил. Пожалуй, на его месте я бы тоже заскулил. Тело мое стремительно деформировалось. Куртка треснула вдоль спины, освобождая огромный горб, из которого лезла длинная, густая белая шерсть. Измененные конечности уже ничем не напоминали руки – только когтистые волчьи лапы, невероятно большие и мощные. Но главное – лицо, кости которого, ломаясь и срастаясь вновь, стремительно превращали его в волчью морду – оскаленную и жуткую. С пастью, полной острых, как ножи, клыков и зрачками, желтыми, как «материковская» луна в ясную ночь... *** Отбросив в сторону поломанное Женькино тело, я обернулся к Фотографу. Он попрежнему сидел на своем стуле, съежившийся, трясущийся. Жалкий. Я наклонился к нему, заглядывая в глаза в надежде увидеть там раскаяние, но увидел только страх. Животный, первобытный страх. - Вот видите, что вы натворили, Иван? – хотел сказать я, но из горла вырвался только низкий, глухой рык разочарования. Я обхватил его трясущуюся шею огромной когтистой лапой и резким движением пальцев сломал шейные позвонки. Затем подхватил выпавший из мертвых пальцев фотоаппарат, вытащил карту памяти, бросил ее на пол и тщательно растоптал каблуком туристического ботинка. Как раз вовремя – меняющиеся пальцы ног резко вытянулись, рванулись, оставляя на ноге кожаные ошметки хорошей некогда обуви. Вожак должен заботиться о своей стае. Чем меньше знают о нас люди, тем больше шансов, что у меня будет о ком заботиться. Я толкнул ногой «буржуйку». Печь завалилась на бок. Из открывшейся дверцы на волю выскочили пылающие поленья и багрово-красные угольки. Избушка занялась почти мгновенно. Это было красиво и зловеще. Пламя плясало на полу, злобно шипя вокруг луж крови, ловко карабкалось вверх по нарам, подпрыгивало от нетерпения, стараясь достать бороду Фотографа. Становилось ощутимо жарко. Подхватив на руки обмякшее тело Туристки Вики, я выскочил на улицу. Не люблю запах паленой шерсти. Бережно положив девушку на снег шагах в двадцати от пылающего домика, я присел рядом. Стройная, точеная фигурка, затянутая в нелепые туристические шмотки, такие чуждые ей, такие лишние. Милое, симпатичное лицо, обрамленное светлыми волосами, беспорядочно разметавшимися по снежному насту. Поднимаясь с корточек, я провел огромной лохматой лапой по ее лицу, оставляя глубокую длинную царапину... Я ошибся, маленькая сестра. Когда вы впустили меня в свое жилье, я решил, что Охотник – наш, и я был прав. Но еще больше, чем он, нам принадлежишь ты. И я прошу

Олег Кожин «Снежные волки»

прощения, что не разглядел тебя сразу. За моей спиной ревел огонь, с треском пожирал остатки неказистой избушки. Огонь – обжора, огонь – сладкоежка. Скоро пища кончится, и он умрет, так и не насытившись. Лишь рассветет и белые кости Под сахарным снегом, как тонкие трости Вырастут в поле под музыку вьюги Их не разыщут ни волки, ни люди... Снег укроет тебя, маленькая сестра. И ни люди, ни волки не станут тебя искать. Проснувшись, ты сама решишь – где твой дом и с кем твоя стая. И когда твой вой достигнет луны и устремится вниз в поисках тех, кто способен его услышать, мы будем готовы. Мы будем ждать тебя...

Отзыв от Ивана Ильичёва Хорошее творение, приятное, хоть и закончилось кровопусканием. И персонажи приятные, даже жалко, что все вот так для них закончилось. Сначала мне показалось, что в тексте имеется небольшое логическое противоречие. Главный герой утверждает, что волк не убил бы фотографа, который сделал его снимки. Так, сломал бы камеру и помял слегка. Но что помешало бы фотографу после этого рассказать историю о волке встречным охотникам? Так что свидетеля в любом случае надо было «решать». Позже мы с Михаилом (главный редактор по прозе) обсудили этот вопрос и пришли к выводу, что вожак стаи решил сам сделать черную работу, не заставляя свой волчий сквад марать лапы, принимая «грех убийства» на душу. Интересно было бы выслушать мнение автора по этому вопросу. Насчет выражения «материковская» луна – возможно, это такой местный диалект морозного Норильска, но «материковая» звучало бы органичнее. Вообще, мне понравился текст в больше степени именно в описательной части. В диалогах присутствует некий излишний драматизм, несвойственный преимущественно скупым на эмоции северным жителям.

Андрей Королев «Как Сашка был Александром»

Андрей Королев

Как Сашка был Александром

Небо было черным, но не страшным – как глаза у старой собаки. Город же сыто улыбался яркими неоновыми огнями, мягко намекая на то, что у него все девять жизней еще впереди. Сашка не спеша прогуливался, глядя то туда, то сюда, не задумываясь ни о том, ни о другом. Его поезд отходил только через пять часов, и заняться было совершенно нечем. Пиво, которым его наспех угостил единственный знакомый здесь человек, не укрепило ни души, ни тела, а волочилось за ним, как привязанная к лапе консервная банка. Вывески по мере удаления от проспекта становились проще, люди - старше и реже. Миновав очередной перекресток, Сашка заметил, что навстречу, слегка пошатываясь, идет мужичок, прижимая руку к груди. «Попросит денег или не сможет? Или вообще упадет?» - вяло подумал парень и тут же с мягким хрустом упал, сломав спину молодому сугробу. Отряхиваясь, он не заметил, как мужичок оказался рядом и уже что-то говорил: - …раскатали, они специально песок каждый день подчищают, паршивцы. Помогите, пожалуйста, подняться. А вы, судя по всему, не отсюда? - Да, я здесь проездом. - Я – Петр Алексеевич, а Вы?.. - Саша. - Александр, я вижу, Вы скучаете. Может быть, я покажу город, а Вы Владимира колбасой угостите. - Какого Владимира? - Да вот этого, - мужичок потянул за молнию куртки и изнутри показалась лопоухая пёсья голова. - Знаете, мне уезжать уже через несколько часов… - Тогда могу провести в одно занятное местечко, оно недалеко, думаю, оно Вас

Андрей Королев «Как Сашка был Александром»

заинтересует. А потом провожу до вокзала. Что скажете? Сашка присмотрелся к «гиду» - опасным его назвать никак было нельзя. Он махнул рукой и сказал: - Поехали! Он довольно быстро проникся симпатией к этому немного помятому мужичку. Петр Алексеевич был безработным, чем кормился, не сказал – отшутился. В настоящее время делом первейшей важности он считал очищение реки, которая течет через город. Очищал он ее очень своеобразно – пил речную воду и, пропустив ее через свой могучий организм, возвращал обратно в берега понятно каким способом. Почему это делать надо было именно так, Петр Алексеевич обещал рассказать попозже, ссылаясь на непростые детали физиологического и географического характера, которые проще было бы нарисовать, чем объяснить на пальцах. В магазине Петр Алексеевич с надеждой в голосе предложил: - У меня нет средств, но все-таки, может быть, красненького, Александр?.. - Можно и красненького. Правда, я в вине разбираюсь, как свинья в свежих апельсинах. - А я обычно делаю это наугад. Вот, смотрите, «Тасо Реаль». Цена подходящая. Послушайте-ка: «Насыщенный рубиновый цвет в сочетании с яркими свежими ароматами красных фруктов. Сладковатые таннины превосходно дополняют мягкий, но энергичный финал». Каково? Выпив, Петр Алексеевич стал еще разговорчивее. - Скажите, Александр, а Вы сейчас любите? - Конечно. С самого детства - котят и бабушку. - Нет, Александр, я серьезно. Вы завоевали женщину? - Завоевал. Но мирное время показало, что не с той воевал. На всякий случай мы подписали пакт о ненападении и разошлись по углам. - Прошу прощения, если я… - Да ничего, все нормально. А у Вас как с боевыми действиями? - Я свое отвоевал, - хмыкнул мужичок. – Но была со мной одна женщина… Минут пять они шли молча. Петр Алексеевич думал о своем, Сашка думал о Петре Алексеевиче. - Временами у меня такое ощущение, Александр, - продолжил вслух свои размышления гид, – что люди по какой-то генетической привычке ищут друг друга, а уже потом начинают… - Портить друг другу жизнь? - Искать себя, но зачастую только в глазах любимого человека. И вот тут уже, конечно, как повезет. - Вам повезло? - С женщиной – повезло. С самим собой – не очень. Я все думал: а за что меня любить? Правда, Александр, за что? - Ну, а других за что любят? И вообще, обязательно любить за что-то?

Андрей Королев «Как Сашка был Александром»

- Не знаю. Не знаю. Я все боялся – к другому уйдет. Она в магазин или на работу – а я с ума схожу. Вот выйду на улицу прогуляться – а если она с кем-нибудь под руку навстречу? И пока не придет ко мне, не обнимет – ничем такую мысль не прогнать. Ладно, что это мы… Давайте я Вам, Александр, лучше про город расскажу. Петр Алексеевич оказался великолепным рассказчиком. Сашка еще ни разу не встречал человека или словарь, который знал бы столько случаев, историй и легенд. Так, например, он узнал, что двум каменным львам, которые стоят на пристани в центре города, уже около пятисот лет и когда-то они принадлежали персидскому правителю Исмаилу. По легенде он очень рано лишился своего отца-султана и был вынужден скрываться от тех, кто хотел навести свои порядки в стране. Прячась, где придется, мальчик, с рождения способный к языкам и обладающий удивительным слухом, обнаружил в себе одну необычную способность. Внимательно прислушиваясь к зверям, Исмаил мог воспроизвести на их языке звуковой фрагмент, который на некоторое время успокаивал животных до такой степени, что тех же хищников можно было трогать за нос без риска для жизни. Так, совсем молодым, Исмаил смог приручить трех львов, трех звериных царей. И если два из них были вооружены лишь когтями и клыками, то третий был немногим меньше солнца и держал в лапе саблю. Впоследствии, когда двух животных поразила болезнь, лекарства от которой ученые безуспешно ищут и по сей день, Исмаил решил следующее. Он произнес что-то, похожее на рычание, и львы замерли. Тут же слугам было приказано ввести им быстродействующий яд и немедленно залить тела специальным раствором, который быстро затвердевал и по виду напоминал камень, хотя был гораздо прочнее. А в конце 18 века этих львов доставили в Россию в качестве подарка российскому императору в честь того, что персы вернули свои территории после очередной русско-персидской войны. Третий же лев, многому научившийся у своего хозяина, еще долгое время жил рядом с людьми, и, говорят, даже сейчас его можно встретить где-то в тех землях, правда, узнать его очень непросто. Скоро они подошли к дому, который ничем не отличался от своих соседей. Петр Алексеевич набрал комбинацию цифр на домофоне и открыл дверь. Внутри было светло. Широкий подъезд плавно шел вверх по винтовой лестнице с колоннами и этаже на четвертом заканчивался куполом. На верхней площадке у стен, напротив друг друга стояли два стареньких стульчика. Владимир уже успел вылезти из куртки и исследовал территорию. Петр Алексеевич вытащил из кармана кусок газеты, порезал туда колбасы. Владимир не заставил себя ждать, хотя только что вынюхивал что-то на лестнице. Появилась вторая бутылка вина. Сашка посмотрел на часы – не опоздать бы. - Петр Алексеевич, не забудьте, у меня скоро поезд. - Да-да, я помню, я все помню. Не беспокойтесь, все будет хорошо… - тоном опытного медицинского работника сказал Петр Алексеевич и ловко откупорил бутылку. - Вы вот все спешите, не успеваете… - сказал он куда-то в стену. - Я понимаю. Время сейчас такое. Если молодежь будет стоять и думать – она и правда ничего не успеет. С другой стороны – в этой спешке многое забывается, воспоминания размываются, в них

Андрей Королев «Как Сашка был Александром»

порой и поверить-то трудно. Я вот уже дожил до такого возраста, что могу смело не идти вперед, уютно устроиться на одном месте, посмотреть на закат и хорошенько вспомнить, каким ядреным золотом отдавало солнце на заре. Закат, конечно, будет неважным – силы уже не те. Да и солнце… - он махнул рукой в сторону старой Луны, которая едва влезала в единственное окошко на площадке. - Даже ученые заметили, что оно уже гаснет и скоро совсем того. - Петр Алексеевич, а почему вы привели меня именно сюда? Тут интересно, не спорю, но… - Это, Александр, ротонда. Центр города, а может и всего мира. Наш город геометрически представляет собой шестиугольник. Если провести диагонали, точкой пересечения будет именно это здание. Много каких слухов ходит про это место - вплоть до того, что здесь Сатана бывает. Врать не буду – Сатану не видел, хотя некоторые жильцы – черти те еще. Но один занятный фокус я вам покажу. Видите стул напротив нас на другой стороне? Идите и сядьте. Сашка прошел полкруга и сел, глядя на Петра Алексеевича. Он хотел спросить, что делать дальше, но гид его опередил и с улыбкой сказал: - Ну что, Александр, как слышно, прием! Только вот голос шел как будто бы не изо рта Петра Алексеевича, а из-за Сашкиной спины, на уровне левого уха. Он машинально обернулся, но, разумеется, кроме стены ничего там не было. - Здорово, правда? Особенная здесь архитектура… Люблю здесь поговорить. Так они и сидели друг напротив друга. Петр Алексеевич, попивая вино, рассказывал о строении ротонды, о загрязненной реке, о до сих пор любимой женщине. Сетовал на то, что планетой сейчас правят марсиане и вряд ли земные жители найдут с ними общий язык. Сашка делился своими опасениями относительно бесцельности собственного существования. Петр Алексеевич уже под конец разговора поделился, наверное, главной своей историей: - Знаете, Александр, а я Бога видел. Своего или чужого – не знаю, но видел. Два года назад здесь стояли жуткие морозы… И так вышло, что переночевать оказалось негде. Я, когда уже сознание терял в какой-то подворотне, увидел, как меня обнюхивает здоровенная собака. Я ее даже целиком не видел, только морду помню, большую и лохматую, почти как у сенбернара. Только вот таких размеров не то, что собаки – лошади не бывают! Она обнюхала меня и легла рядом, прикрыв своей шерстью – думаю, оттого я и выжил. Хотя, если уточнить, она меня чуть брюхом своим не придавила... Но к чему я это все? Некоторые вот Бога ищут, душу и тело тренируют, а меня, видишь как, он сам нашел. Значит, всему свое время. И Встрече, и смерти моей – и твоей – тоже. Поэтому, Александр! Самое необходимое у Вас есть, остальное найдется. Ищите, Саша, и непременно – среди людей, это мой Вам правильный вариант ответа. То, что говорил Петр Алексеевич, такой далекий, отзывалось совсем рядом. Стены были настолько сыты временем, что не могли съесть даже одно захудалое словечко. А сытый, как известно, – добрый. И каждое слово собеседника ротонда бережно катила куда-то в область Сашкиных лопаток.

Андрей Королев «Как Сашка был Александром»

Через какое-то время они подошли к вокзалу. Больше трех вагонов на перроне видно не было - голова поезда тонула в молоке января, таком холодном, что время от времени оно хрустело у него на зубах. Сашка попрощался со своим гидом, и широко зевая, как будто это он собрался проглотить вагон, а не наоборот, исчез внутри. Автопилот помог найти нужное купе, коекак разобраться с одеждой и полкой. Поезд тронулся, зашевелилась дорога. Как же он, оказывается, устал… Его голова больше походила на детскую спальню: мысли с веселым проворством все еще прыгали, стояли вверх ногами, догоняли друг друга и кричали малопонятные, но яркие слова. Очень скоро тишина с помощью какихто уловок, которые известны одним матерям, уложила всех спать, а сама легла рядом с Сашкой и обняла его так нежно, как только может женщина обнять мужчину ночью. Сашке приснилось, что он одет в военную форму и с кем-то разговаривает по телефону. Под ногами вертелась большая лохматая собака с хитрющей мордой. Александру торжественно сообщили о предстоящем начале очередной войны, а потом подробно рассказали о том, с какой целью была построена ротонда, и что стало с третьим львом, которого приручил Исмаил, и за что можно полюбить Петра Алексеевича, который носит за пазухой кого-то, похожего на Бога, и спасает мир столь сомнительными способами… И так далее. В какой-то момент Сашка почувствовал запах свежих яблок и от этого проснулся. Было светло. На нижней полке напротив сидела девушка. Она увлеченно читала книжку и хрумкала яблоком. Парень решил спать до последнего и перевернулся на другой бок, но заснуть не смог. Он свесил голову и спросил: - А что вы читаете? - Исламский сонник. - Бывает же. А что пишут там насчет яблок? Если человек просыпается из-за запаха яблок? Девушка положила огрызок на стол и, слегка улыбнувшись, сказала: - Некоторые толкователи снов говорят, что если проснуться от запаха яблок, то все знания, которые человек вычерпнул из сновидения, начисто стираются из памяти. - Действительно, ничего не помню. Но вы согласны с тем, что выкрали содержимое моего последнего сна? - А еще яблочный запах означает, что скоро вы встретите свою будущую жену. Сашка решил спуститься вниз и, слезая, задел ногой столик. - Вы соль просыпали. - Извините. Вам нужна соль? - Да не очень. Просто есть такая примета: просыпал соль – готовься к войне. - С кем? - А вот этого я не знаю. Как вас зовут? - Александр. - А я думала, вы Петр или Алексей. Впрочем, какая разница. Значит, Саша. А я Мария. - Будем знакомы! - Будем.

Андрей Королев «Как Сашка был Александром»

Отзыв от Михаила Павлова Рассказ без преувеличения замечательный, интересный, даже интригующий и, безусловно, добрый. Автор щедр на образы и сравнения, простые и одновременно причудливые. Но при всей обильности эти образы всегда уместны и не чрезмерны в целом. Есть здесь и обыденность, и мистика, и неожиданное чудо, которое можно было бы запросто пропустить, если бы автор не указал нам на него. За что ему большое спасибо!

Андрей Королев «Тише рыба. Дальше лошадь!»

Андрей Королев

Тише рыба. Дальше лошадь! (сборник миниатюр)

Не думаю, что рыба осталась бы немой, знай она столько секретов, сколько мы. Станислав Ежи Лец.

Солнце здесь светит неплохо. Когда я приехал сюда, как-то сразу стало понятно, что этот город – с характером. К примеру, вот молодая парочка, гуляют, за руки держатся, радуются тихонько. И все вокруг так и говорит о любви. Посмотришь в другую сторону – да, действительно все только о любви, даже на мусорных баках написано «69». Или прилетел ты с чемоданом теплых вещей, а тут на месяц вместо погоды 30 градусов круглосуточно обжигающего тепла. И когда в предпоследний день отпуска застанешь на улице первый за весь отдых проливной дождь, то зайдешь домой, наденешь какую-нибудь куртку – и непременно пойдешь обратно неторопливо прогуливаться и, не спеша намокая, удовлетворенно думать, что «черт побери, все-таки хорошо съездил». Чем больше город, тем быстрее понимаешь, что к чему. В этом городе можно найти все. Вообще все. И когда ты видишь, как кто-то продает стакан орехов за тридцать рублей, то само собой разумеется, что стол, на котором стоит стакан, тоже можно приобрести, рублей за триста. Настоящий блошиный рынок. В одном каталоге здесь - мебель, люди, техника, решения проблем. Вопрос только в цене. Зомбиобразные бомжи, душевные цыгане, дорогие иностранцы, многочисленные милиционеры. Разговоры про политику, футбол и пробки на дорогах. И еще про искусство – даже чаще, чем про политику. Его здесь в избытке. Зайдешь в сортир – а там перфоманс. Посмотришь неволей на зрителей - те морщатся, но почесываются и мычат, что «что-то в этом есть». Бублики здесь вкуснее самого дорогого хлеба. Ночью светло, днем жарко до того, что

Андрей Королев «Тише рыба. Дальше лошадь!»

в глазах темнеет. Много людей, но человечности не больше, чем в любом другом городе. Мой подъезд выходит на помойку, а из окна моей комнаты видно море.

На берегу. …Хорошо, да? Я же говорила, что под самое утро и ближе к ночи здесь идеальное время. Никого нет. Солнце мягкое. Вы ведь никто не против, если я сниму?.. Какой песок! Смотри, какие руки. Я старая. И ты теперь старый. Сейчас… вот, я снова молодая. А ты останься старым, тебе идет. Нет, вы идите, я еще полежу, поваляюсь. Ты посидишь со мной, пока они вернутся? …Так влюбиться хочется. У нас сейчас с Пашкой совсем другой этап отношений. Ну, то есть, далеко не начало. А так хочется этой зыбкости, рыхлости. Чего-то непрочного. А сейчас он еще уехал домой на несколько дней раньше, и я…

Обычных дел мастер. Когда я снимал комнату в коммуналке, познакомился с дядь Витей. Зайдешь на кухню – всегда у окна, на табуреточке, покуривает. Покрякивая и шумно вздыхая, как в кино. Хороший мужик. И поговорить с ним приятно. Вот случилось у тебя что - лампочка перегорела, носки последние куда-то сунул, деньги в трубу улетели, напился и поругался - на все скажет он свое веское: «Обычное дело». И новую папиросину закурит. Потом непременно что-то расскажет по этому поводу из своей бесконечной жизни. Мол, все бывает – и больше бывает. Девушка ушла и не вернулась, родители ушли и не вернутся… Обычное дело, парень. Обычное дело. Так посидишь с ним, поговоришь – и немного легче становится. Живет он один. Жена умерла сколько-то лет назад. Дети, говорит, куда-то разъехались, звонят по праздникам. А может, и не звонят. Может, их уже и нет. Может, и не было никогда. Работает слесарем. Так и живет, лямку тянет.

На скамейке. …Вот ты говоришь, никого ни у кого нет, все одни: я, ты, дядь Витя, Воробьев. Но ведь наверняка есть что-то еще. Вот вчера, например, стою в магазине, укладываю еду в сумку. Случайно вижу старика и старушку. Седые, в морщинах. Но он еще крепкий, она все еще легкая. Она расплачивается, у него пакет с покупками и два мороженых: классическая «серебряная пуля» и рожок со всякими штучками. Сам рожок уже лопает. Она подходит, убирая кошелек в сумочку: «Ну вот, все… Где там мое мороженое?» Он протягивает – она: «Ой, какое красивое!..» - и улыбается. Он усмехается куда-то в усы. Вот! Им лет по семьдесят, наверное! Разве это не говорит о том, что… Что?.. Хорошо, подожду. О, мороженое! Спасибо. Да, вкусно. Зря все-таки Пашка уехал раньше меня. М?.. Да, давай пойдем.

Андрей Королев «Тише рыба. Дальше лошадь!»

Воробьев. Вся жизнь Воробьева так или иначе была связана с птицами. Родился в Орле. На фотографиях вместо привычного «сыра» или какой-нибудь «ириски» говорил: «Синица!» - и мечтательно закрывал глаза. В школе считал ворон. Во дворе гонял голубей. В университете увлекся орнитологией. Успешно защитил диплом. Написал диссертацию и забыл ее в трамвае, восстановить ее оказалось невозможно. Из-за этого что-то в нем и перемкнуло. Он окончательно помешался на птицах. Стал их рисовать – на стенах своей квартирки. Потом на потолке. Потом вторым слоем. И так далее. С людьми говорил все реже. Сейчас по вечерам он сидит на скамейке у себя во дворе. Как правило, с какойнибудь булкой. То сам откусит, то воробьям-голубям покрошит. А то и просто сидит, кудато уставится. Не любит вокзал, даже побаивается. Говорит, что там живет Жар-птица и по ночам стонет, тесно ей. И сам он похож на какую-то угловатую длинноногую птицу. Видел я его только однажды. Он сидел на скамейке и что-то увлеченно рассказывал голубям. Когда я к нему подсел и хотел заговорить, он сразу принялся рассказывать свой сон. Это была история про то, как на Земле изменилась гравитация и «людей воздух стал давить не вниз, а наверх, и все полетели, туда, к синей птице на крыло». Потом он замолчал и больше на меня не реагировал. С виду-то – вполне нормальный. Пусть растрепанный и небритый. А так – кроме рисунков и посиделок во дворе ничем не занимается, да и чем ему… Сестра за ним присматривает, и слава богу. Потерялся парень. Все его хлебные крошки съели прожорливые птицы.

В кафе. …Понимаешь, о рыбах не спорят. Это как религия. Помнишь, в каком-то мультфильме жителями городов были только свиньи и утки? Вот так для меня среди людей есть только рыбы и лошади. Ну и птиц несколько человек. Да, птицы едят рыб. Какие они? Так сразу и не расскажешь. …Например, рыба молчит – за нее лошадь говорит. Или вот еще - лошадь подождет, но рыба нет. Чем знать тысячу лошадей по виду, лучше знать одну рыбу по имени. Да! Но ты же понимаешь, что в ком лошади нет, в том и рыбы мало. Понимаешь?.. …Даже сто рыб не равны одной лошади! Хоть и лошадь от рыбы недалеко падает. А если лошадь разбила горшок, то избивают рыбу. Почему-то всегда так. Неееет! Это не глупости! Ну вот, нашла рыба на лошадь. А? Нет, я не рыба. С моим болтливым языком я предаю клан рыб!

Капитаны. Выйдешь из дома – от свободного времени подальше – обязательно занесет в

Андрей Королев «Тише рыба. Дальше лошадь!»

какой-нибудь дворик. В неглубокий пятиэтажный колодец, на самое дно. Жухлая зелень под ногами, пузыри разговоров из открытых раковин. А где-нибудь в углу – два капитана самого дальнего плавания. Помутневшие от постоянной качки движения, помятые тоской глаза. Неторопливый разговор о последних путешествиях. Кто кого, почему не вернулся, что хотел сказать. Эти беседы бесконечны - вода неотвратимо размывает записи потрепанного судового журнала. А кто еще освежит память, если не первый помощник? Или шкипер с механиком? Так и собирается вся команда. Итоги почти никогда не меняются: есть еще порох в пороховницах, но усугублять, наверное, все же не стоит, ведь на карте мира больше нет белых пятен. А зайдешь туда же ближе к вечеру – увидишь, как они уходят в очередное последнее плавание.

На траве. …Странная штука – брак. Даже слово не очень приятное. Любишь, живешь, а женишься – все сразу по-другому. Сразу куда-то тянуть начинает, в какое-нибудь Одиссеево плаванье. Да точно тебе говорю, сама такая. А как ты думаешь, бывает маленькая любовь? Вот я знаю, что такое большая любовь. Это когда ты весь в сердцах. И что такое любовь – тоже догадываюсь. Это «я тебя люблю». Или, проще говоря, «я хочу быт с тобой». А вот маленькая любовь – существует? Что это – всего лишь флирт, влюбленность или что-то больше? Забавное слово «адюльтер», значения которого я уже не припомню? Кстати, о маленьких. Я вчера познакомилась с удивительной барышней. Рыжая, конопатая, смешливая и ей семь лет. Да, мы с ней болтали и играли. Но самое интересное! Подходит как-то ко мне и просит, чтобы я наклонилась. С самым заговорщицким видом – мол, есть что на ушко шепнуть. Я послушно наклоняюсь, а она меня в щеку целует. И – смеется. Так это мило вышло, я просто… Она в Суворовском гуляет, давай сходим, как время будет. Вы подружитесь, точно говорю!..

Pez. Этот город говорит на неизвестном языке. И хочется меньше говорить, чтобы больше услышать. Мимоходом отмечаешь, как много воды в собственных словах. Я с удовольствием слушал одного испанца, напомнившего мне большущим свитером и обросшим лицом Хемингуэя. Непринужденно мешая русскую, английскую и испанскую речь, он рассказывал, как в молодости был рыбаком, как трудно приходилось. На испанском у рыб очень красивые имена. Например, pez zorro - это акула. А у берегов Перу, как выяснилось, водится pez guitarra - рыба-гитара. И хочется верить, что действительно существует pez trepador – лабиринтовая рыба – испанец около часа рассказывал, как он за ней гонялся, а она, соответственно, от него пряталась. Само слово «pez» означает «ворох, куча, груда, по очертаниям напоминающие рыбу». Я так и не понял, каким ветром его сюда занесло, да и неважно это. Причем всегда к этому мужику на подмогу, как в кино, приходили какие-то друзья с изящными нерусскими

Андрей Королев «Тише рыба. Дальше лошадь!»

именами. И старик упрямо твердил что-то вроде: «Человек один не может… Все равно человек один не может ни черта!». В конце нашей задушевной беседы он выклянчил у меня немного денег и куда-то исчез.

В аэропорту. …Ладно, только голос пропал, могло быть гораздо хуже. Вот на первом курсе… О, кажется, мой рейс. Я пойду. Спасибо тебе за компанию. Я в этом городе мало кого знаю. Конечно, нашла бы, если захотела. Но я рада, что все сложилось так, как сложилось. Приезжай, я буду рада. Вот… Да, чуть не забыла… Боюсь, не расслышишь, так шумно стало, наклонись ко мне, я тебе шепну. Да, иначе будет непонятно.

Отзыв от Булата Ханова Один из моих любимых жанров: записи мимоходом. Автор наблюдает за миром, находя в рутине интересное, необычное, нехарактерное. Описание случаев из жизни и людей вокруг перемежается тонкими рассуждениями, маленькая вселенная разрастается до размера космоса. Отмечу языковое чутьё писателя, его творческий, а того важнее, человеческий талант. «И хочется меньше говорить, чтобы больше услышать. Мимоходом отмечаешь, как много воды в собственных словах» - хорошо ведь сказано! Искать в прозе жизни поэзию; заставлять читателя размышлять вместе с тобой; не наставляя читателя, открывать его глаза – это качества сильного автора. И смею надеяться, вы этими качествами обладаете.

Михаил Павлов «Связь» Михаил Павлов

Связь

С благодарностью за консультации П.В.Лексину, сотруднику КФТИ

Помню, я проснулся от ее плача. Лизе было десять, и я уже давно не слышал, чтобы она плакала. А тогда подскочил, будто ждал, как раньше, когда Лиза была еще совсем малышкой, отвыкающей от материнской груди. Я тотчас нашарил штаны, висящие на стуле, продел в них ноги, и, стараясь не разбудить супругу, вышел из спальни. Открыв дверь в детскую, прислушался. Лиза глубоко дышала, глотая слезы. – Пап? – Ты чего плачешь? – Пап, мне приснилось… – и она залепетала про какой-то кошмар, будто все родные исчезли, кругом то ли никого, то ли чужие люди. А я поспешил к ее кровати, присел на край, нашел ладонью ее зареванное лицо. – Ну, а я где был, доча? – спросил я, вытирая слезы с ее щеки. – Тебя не было, был ты, но другой. Ты меня не узнавал, и у тебя была другая дочка, только на самом деле она была ненастоящая, совсем пустая, не я… Ну как такие вещи приходят в детскую голову? – Но ты же уже поняла, что это был просто нехороший сон? И я ведь настоящий, а? И никто мне больше не нужен, кроме моей дочурки. Я всегда рядом. И уж точно всегда тебя узнаю. – Пап, ты завтра уедешь? Так вот оно в чем дело.

Михаил Павлов «Связь» – Уже сегодня. Да, доча, уеду рано утром. Чтобы и вернуться пораньше. – А на сколько ты уедешь? – На недельку. – У нас через две недели концерт, я буду танцевать, а потом чаепитие в классе. – Я знаю, доча. Я приду или мама. – Я хочу, чтобы ты. – Ну, посмотрим, это же через две недели еще только будет. В итоге на школьный концерт не пошли ни я, ни жена, ни Лиза. Наверное, его все равно провели, детям это нужно. А горе – оно для взрослых. Я еще был в командировке, когда мне позвонили из полиции. В нашем доме случился пожар. Не знаю точно, но слышал версию, будто один из наших соседей снизу таким образом решил покончить с собой. Это произошло ночью. Моя жена, Таня, задохнулась в дыму внутри нашей квартиры. Лиза, по-видимому, пыталась выбраться. Наверное, там было страшно: в темноте, в дыму, в давке. Ее нашли застрявшей между перил на лестничном пролете с проломленной головой. Жертва паники. Не зная этих подробностей, надеясь на что-то, я летел по трассе. Про дочку мне сказали лишь «в тяжелом состоянии». Потом – «в коме». Пустили меня к ней только через два дня. Лиза лежала под стеклянным колпаком, как когда-то в роддоме. Лица было почти не видно под повязками и белыми проводами. Я заметил синяки на ее руках, отдавленные пальцы и зарыдал, меня вывели. – Простите, я не могу вас обнадеживать, не имею права. Состояние головного мозга полностью исключает возможность хирургического вмешательства. Из комы девочка не выйдет. Мой прогноз: месяц и мозг умрет. Простите, – сказал врач. Я опустился в кресло. В приемном покое сновали люди, у всех было какое-то дело, какой-нибудь вопрос, с которым нужно обратиться в регистратуру. У меня вопросы кончились. – Послушайте, езжайте домой… Вы… Вам есть, где остановиться? – оказывается, врач не ушел, а продолжал стоять надо мной. – За мной заедет друг. – Ну, езжайте к другу… – Не беспокойтесь обо мне. – Так вот, езжайте к другу, а завтра возвращайтесь, около двух, хорошо? Я поднял на него глаза, но не понял ничего по его лицу: – Зачем? – Поговорим завтра. До свидания. Он ушел, я остался сидеть с замершим на лице выражением недоумения. Наверное, только минут через двадцать оцепенение спало и я достал мобильный телефон, набрал номер старого друга. Думаю, Костя был удивлен, увидев меня таким спокойным, но про надежду, которую все-таки заронил во мне тот доктор, я ему ничего не сказал. Приехав к Косте, мы крепко выпили с ним. Много курили и почти не разговаривали, разве что вспоминали родителей, моих и его, одноклассников, тех, кого не стало. Ночью я лежал на диване, так и не раздевшись. В голове все кружилось, но забыться не получалось. В какой-то изуверской ясности ума я помнил, что Тани уже нет. И еще, что доктор Лизы ждет меня завтра для разговора.

Михаил Павлов «Связь» На следующий день Костя не смог меня отвезти. Выглядел и, судя по всему, чувствовал он себя отвратительно. Я заказал такси. Выходя около института травматологии из машины, я заметил, как ярко сияет солнце, как звонко поют птицы. Мы нашей маленькой семьей так ждали эту чертову весну, а она все опаздывала… В регистратуре мне назвали имя лечащего врача Лизы – Глебов Николай Аркадиевич. Медсестра поднялась со мной на четвертый этаж и как раз довела до кабинета, когда оттуда выскочил сам Глебов. – Это вы?.. Подождите меня в кабинете. Рита, идите со мной. Оставшись один, я зашел в кабинет. Дорогая дверь красного дерева, такой же стол, кожаные кресла, какие-то дипломы и фото в рамках на стене. На столе стопки бумаг и раскрытый ноутбук. В большое окно вливались потоки солнечного света. Я присел на одно из кресел, думая о том, что двумя этажами ниже под прозрачным колпаком лежит мое дитя. Ноутбук стоял на столе неровно, искаженно мне было видно изображение, висящее на экране. Заинтересовавшись, я развернул ноутбук экраном к себе. Это был видеоролик, поставленный на паузу. Странный видеоролик. В свете пересекающихся прожекторов виден был мужчина в элегантном костюме, он с улыбкой о чем-то рассказывал зрителю. А вокруг кипела желто-серая буря, и, кажется, стоял незнакомец на краю кратера. Поколебавшись, я все же не стал включать видеозапись, а просто смотрел на уверенную и нелепую фигуру мужчины. – Извините, – появился Глебов и протянул мне руку, – забыл поздороваться. Я привстал и пожал его ладонь. Он сел в свое кресло и поглядел на ноутбук, видимо, заметив, что тот сдвинут: – Я должен бы вам показать эту презентацию, но, думаю, вас не впечатлит человек, шагающий по Венере, – он закрыл крышку лэптопа и опустил глаза, словно собираясь с мыслями. – Пригласил я вас, собственно, вот зачем. Тело вашей дочери умрет. Вы понимаете это? – Зачем вы… – Я лишь хочу, чтобы вы поняли, что спасти тело вашей дочери мы не можем. – Какая-то странная формулировка, – пробормотал я, сглотнув. – Да, но в последнее время мы здесь все чаще оперируем такими формулировками. – Я не понимаю. – Мы можем дать вашей дочери другое тело. – Что?.. – наверное у меня глаза полезли на лоб. – Мы можем спасти сознание, память, личность вашей дочери. С большой вероятностью. – Как? – Этот человек на Венере… – Глебов постучал по крышке ноутбука, – это не спецэффекты. Правда, костюм на нем необычный – обычный бы растворился в агрессивной атмосфере, но суть не в нем. Суть в человеке. Это один из первых испытателей… Простите, вы религиозны? – Что… нет… наверное нет. – Хорошо, тогда будет проще, думаю. Так вот, сознание этого человека было перенесено из родного тела в искусственную копию. То же самое я предлагаю для вашей

Михаил Павлов «Связь» дочери. Я просидел там еще минут сорок, наверное, и никак не мог взять в толк, серьезно ли я отношусь к тому, о чем говорит Глебов. Полимерные наноструктурированные волокна на основе кремния и его соединений с титаном… Откуда мне знать, что это не бессмысленная тарабарщина? Глебов не пытался меня убедить. Он предложил вариант. Конечно же, дорогостоящий. Кредит на всю жизнь. Через пятнадцать-двадцать лет, говорил Глебов, эта операция должна стать бесплатной. Независимые научные центры по всему миру работают над этим, стараясь, чтобы государственные службы не запрятали секрет в своих бункерах. Ведь человек, воплощенный в новом теле, может быть солдатом. Для которого более не обязательны пища, вода и воздух. Физиологические процессы для него связаны не с усвоением углерода и его производных, а с диссоциацией молекул на атомы и выделением тепла, которое поглощается организмом в ходе сложных физических механизмов. В отсутствии внешних источников питания на атомном уровне запускается механизм холодного ядерного синтеза, а это и есть бессмертие. – Бессмертие? – переспросил я. – Да. Вечное сердце, если хотите. Плоть из материалов, по своей структуре схожих с органическими, но обладающих повышенной огнестойкостью, упругостью, эластичностью. Полимерные волокна скрепляются между собой примесными атомами титана, что ведет к чрезвычайной прочности, сопоставимой с металлом. Да, физическое бессмертие. Насколько я это понимаю. Думаю, наши физики и химики объяснили бы лучше и назвали бы это иначе. Я – нейрохирург, моя епархия – это трансплантация личности, если хотите. Впрочем, объяснить непосвященному свою часть процесса я вряд ли сумею, нет аналогий, кроме самых примитивных. Да и хирургического вмешательства как такового нет. Но Глебов пытался объяснить, даже рисовал кое-что на бумаге. Видно было, как для него это важно. Возможно, поняв это тогда, я и принял решение. Еще несколько дней я дал себе, чтобы «все взвесить». На самом деле взвешивать было нечего. Если есть хоть какой-то шанс, что мне вернут дочку, нельзя его упускать. Даже страх стать жертвой аферы ничего не значил. К тому же информации в сети Интернет оказалось достаточно много, наверняка я слышал об этих открытиях раньше, в прошлой жизни. Словом, на следующее утро я позвонил Глебову. – Хорошо, нужно спешить, – сказал он. – Боюсь, у вашей дочери мало времени. Потом были недели хлопот и ожидания. И если днем я был занят делами, то ночью подолгу не мог уснуть, мучил себя воспоминаниями, надеждой и страхами. Чуть не выл. В день, на который была назначена операция, я заявился в институт ни свет ни заря. К Лизе не пустили, пришлось ждать в коридоре. В девять появился Глебов: – Зря вы так рано, процесс может затянуться, – и вошел в палату. Я думал, что Лизу вывезут в операционную, и все время смотрел на дверь палаты. Поэтому не сразу заметил, что по коридору приближается тележка-каталка. Дверь в палату распахнулась, и санитарки, не задерживаясь, вкатили тележку внутрь. Я не успел даже привстать, все, что было видно – это подбородок лежащей на каталке девочки. Но я уверен: это была моя девочка. В лихорадочном возбуждении я провел следующие семь часов. Люди входили и выходили из палаты, и несколько раз мне удавалось заглянуть внутрь. В помещении прибавилось техники, несколько человек в медицинских халатах

Михаил Павлов «Связь» неотрывно следили за разными мониторами. Только к вечеру Глебов позвал меня сам. – Взгляните, она должна сейчас проснуться. Я вошел. Коек было две: слева знакомая, под колпаком, и справа вторая, которую вкатили утром. На обеих лежала моя дочь. Глебов указал на ближайшую, правую, и я подошел ближе. Лизонька была бледна, болезненно морщилась во сне. Но вдруг она глубоко вздохнула и приоткрыла на секунду глаза. Может быть, она увидела меня, потому что на ее лице появилась улыбка. Мы простояли еще минут десять, но больше ничего не происходило. – Она сейчас слаба. Ей ведь пришлось очень быстро расти. Сейчас рост уже замедлился. Думаю, завтра вы сможете ее забрать. – Правда? – воскликнул я. И это была правда. На следующий день мне вернули мою дочурку. Хотелось нести ее на руках, кружить, но я боялся – такой хрупкой она мне казалось. Ни о каких полимерных волокнах на основе кремния я и не думал. Я осторожно держал в руке ее маленькую ладошку. Ладошка была теплой. Я отвез ее в квартиру, которую недавно снял. В одной из двух комнат я накануне второпях обустроил детскую: накупил игрушек и свалил их на кровать. Мы гуляли по зеленым паркам, ели мороженое. На детских площадках Лиза бегала со сверстниками или находила какого-нибудь карапуза и возилась с ним, изображая взрослую. О маме мы ни разу не заговорили, но я видел в ее глазах – она знает. И я тоже все время знал, все время помнил, но все было хорошо. Пока я не совершил ошибку. Не стоило приводить Лизу в места, где нас могли узнать. Сначала все было нормально: дети играли, родители смотрели. Потом я заметил знакомое женское лицо и поспешно отведенный взгляд. Одна из мамочек смотрела на Лизу с суеверным ужасом. Я понял, что о нас шепчутся, и хотел было увезти дочку, когда какой-то малец лет одиннадцати бросил в Лизу камнем. Не знаю уж, что им двигало. Если и была какая-то ссора, то я ее пропустил. Мальчишка попал Лизе в голову, в висок, а она только растерянно улыбнулась. Все уставились на нее. Замешкавшись на секунду, я схватил дочку и унес от всех этих глаз. Заметил, кстати, что Лиза стала тяжелее. Тот случай все испортил. Теперь я боялся показать Лизу знакомым. Но больше всего меня мучило то, что я тогда замешкался. Пусть мгновение, но я смотрел на Лизу глазами толпы, я боялся ее. Каждые два дня Лизе было предписано посещать институт: осмотр, тесты, анализы. Но я решил увезти ее из города. От родителей у меня осталась дача. Бывало, во времена моего детства мы жили там неделями, а в последние годы изредка наезжали с супругой и дочерью на пару деньков. Сад зарос и одичал, с дома облезла краска, обнажив старое дерево. Я думал занять себя этим: облагородить сад, привести в порядок дом. И никак не мог взяться за дело, просиживая сутками с ноутбуком на втором этаже. Мобильник копил пропущенные вызовы от Глебова. Лизе было не с кем играть, она подолгу сидела на ржавых качелях во дворе и скучала. – Что ты делаешь, пап? Я только на секунду оторвал взгляд от экрана. На ноутбуке был открыт текстовый редактор, до этого я напечатал: «У нас через две недели концерт, я буду танцевать, а потом чаепитие в классе». – Работаю, – соврал я, выделил текст, щелкнул правой клавишей мыши, выбрал

Михаил Павлов «Связь» «Копировать», создал новый документ, кликнул «Вставить». – Как странно. – Да, очень странно, – сказал я, закрыл первый документ, не сохраняя, и уставился на новый. Казалось бы, то же самое. И ничего не изменилось. Ничего. Казалось бы. – Папа! Оказывается, оно умеет плакать. Интересно, из чего состоят его слезы… Я раздвоился. Я боялся собственных мыслей. Я вспомнил ту ночь, когда Лиза разбудила меня своим плачем, вспомнил кошмар, который она мне поведала. Моя несчастная дочурка, она лежит сейчас там, на больничной койке, под прозрачным колпаком и умирает. А я! Играю с куклой? Нужно было возвращаться. Не глядя на вечерние сумерки, я быстро собрал вещи, покидал их в багажник машины, сел за руль, девочка, так похожая на мою дочь, сидела рядом. Я завел мотор. Спустя полтора часа мы въехали в город, еще через двадцать минут автомобиль затормозил у дома, в котором я арендовал жилье. Квартира находилась на шестом этаже, вниз я спустился уже один. Хлопнув дверцей машины, помчался в институт травматологии. Электронные часы на приборной панели показывали двадцать два часа сорок две минуты. Время посещения больных давно закончилось. Впрочем, к Лизе все равно только по пропуску, а пропуска нет. Но я проскочил, не помню, что наговорил дежурной медсестре, чтобы она меня пропустила. Кажется, я даже кричал. Потом бежал по длинному темному коридору. А ворвавшись в палату, застыл. На ум пришла Пушкинская «Мертвая царевна», у меня была в детстве иллюстрированная книжка. Хрустальный гроб. Там ведь все хорошо кончилось. Я опустился на стул рядом с кроватью, на которой покоилось тело дочери, и заплакал от горя, от стыда. …Протяжный писк аппаратуры вывел меня из забытья, экраны моргали красным. – Что вы тут делаете! – в палату вбежал Глебов. – Что происходит? – взволнованно вопросом на вопрос ответил я. – Мы ждали этого несколько дней, – сказал он, не глядя на меня. – Где Лиза? Палата наполнилась людьми в белых халатах. – Вот же Лиза! – крикнул я, когда меня оттеснили. Глебов оглянулся и, растолкав подчиненных, притянул меня за локоть. – Нет, вот Лиза, – со злостью в голосе возразил он, указывая на небольшое мерцающее табло, по которому бегала волна, на одном из приборов. – Это была ошибка, – сказал я. – Зачем мне копия? У нее души нет… – Души? А ведь я спрашивал про религию. – Я просто не думал… – Я тоже не думал раньше, пока мне вот это не показали, – Глебов вновь ткнул пальцем в электронное табло. – Мы называем это СВЗ-граммой или сокращенно Связью, понимаете? – Нет, с чем связь? – А вот это так просто не скажешь! Физики темнят, если вообще полностью понимают. Видите, пошла волна влево, а теперь обратно, теперь еще быстрее, видите? – Вижу. – Так вот, утрируя, можно сказать, что когда волна в правом полюсе, Связь сильнее

Михаил Павлов «Связь» всего с этим телом, а когда в левом – с тем телом, которое мы создали. Мозг – всего лишь приемник! И эти колебания, по большому счету, мы сейчас никак не контролируем. Все зависит от Лизы. – Что зависит? – В каком теле остаться. И знаете, то, что колебания такие интенсивные, говорит не в нашу пользу. Не знаю, как это закончится, и возможно, я еще пожалею об этих словах, но это вы виноваты. Что там у вас произошло? Я открыл было рот, еще не зная, что сказать, но меня перебила медсестра: – Николай Аркадиевич, смерть мозга. Глебов уставился на табло, его губы беззвучно шевелились. Я не знал, куда деться. Все молчали, или просто я оглох. Моя дочка умерла. В ногах появилась слабость. Что теперь делать? Что теперь делать? Что делать?.. – Что вы сказали? – спросил Глебов. Он, оказывается, опять смотрел на меня. – Что теперь делать, доктор? – Возьмите трубку. В кармане вибрировал телефон. Я достал его – на экране высветилось фото Лизы с прошлогоднего дня рождения, – и нажал «принять вызов»: – Алло. – Пап? – в голосе слышны были слезы. – Ты чего плачешь? – Пап, мне приснилось… – Лизонька… – я сглотнул комок, застрявший в горле, – это был просто нехороший сон, слышишь? А я сейчас приеду! Слышишь, уже еду! И я, не отрывая телефон от уха, развернулся, выскочил за дверь и побежал по длинному темному коридору. Впереди маячила зеленая табличка «Выход».

Отзыв от Ивана Ильичёва Ох, Миха, Миха, умеешь выдавить скупую слезу. В лучших традициях «Кокона» творение. Кстати, вполне уже тянет на звание научной фантастики. Вижу, даже какого-то специально обученного человека помучил, не поленился, молодец! Каждая фантазия на тему «вечной жизни» - это на самом деле довольно тонкий лед, который имеет обыкновение проламываться и нести за собой далеко идущие последствия, которые необходимо учитывать. Даже если тело способно при соответствующем техническом обслуживании прожить лет пятьсот – далеко не факт, что на это будет способно человеческое сознание. Перенаселенность планеты и связанное с ней безумие из той же оперы. Впрочем, здесь автор всего этого не коснулся, и правильно, в общем-то. P.S. Ха-ха! А я знаю, для чего это писалось! Засудили, гады!

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Булат Ханов

Художник и Тишина (часть 3)

29 марта 2010 ПОЭСЭМЭСЯТ ДА БРОСЯТ Преподаватель запаздывал, и студенты в ожидании пары занимались кто чем. В группе нас десять человек, но пара была последней, что способствовало поредению наших рядов. До последней пары «дожили» семь человек. Мадина подрабатывала консультантом в каком-то магазине бытовой техники и пропускала по уважительной причине, Азалия не приходила сегодня вообще, Женя просто ушла, никак не мотивируя пропуск занятия. Невеликолепная семёрка собралась в аудитории 1006. Аудитория имеет сходные размеры со школьным кабинетом, только она чуть меньше. Парты расположены в три ряда, но они шире школьных и удобнее. Студенты сидят на длинных скамейках, соединённых с партами. Доска такая же, как в школе, разве что тряпка и мел под рукой почти постоянно – в школе, помню, иногда их было не найти. Ряд, который был ближе к окну, пустовал. Мартовское солнце разошлось не на шутку и заливало аудиторию ярким светом через огромные окна. Чем ближе к окну ты сидел, тем сильнее солнце дезориентировало тебя и мешало учёбе, тем больше хотелось пересесть подальше, в тень. Староста Анжела Касимова и её вечная подруга Айгуль Камалова сидели за первой партой среднего ряда, напротив предполагаемого преподавателя, и увлечённо вели беседу. Впрочем, беседой это можно было назвать с натяжкой – трёп, да и только. Удивляюсь: Анжела и Айгуль уверяют, что живут в одном подъезде и вообще «с первого класса вместе», зато болтают друг с другом ежедневно так, будто век не виделись (и это только в университете, а ведь существуют ещё дорога домой, телефон, интернет!). Также

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

на среднем ряду скучала в одиночестве на третьей парте Лиля. Без лучшей подруги Мадины она скучала всегда. Я занял вторую парту в третьем ряду. Передо мной Юля и Гульназ о чём-то шушукались, да так тихо, что болтовня Анжелы и Айгуль, находившихся от меня дальше, заглушала их разговор. Наконец, позади меня, через парту, грустила Вика. Руки она сложила домиком, подпирая ими голову; невидящий взгляд уткнулся в шоколадного цвета парту. С ней определённо что-то стряслось, и уж точно не выигрыш в лотерею. На занятиях перестала тянуть руку, на переменах удаляется из реальной жизни посредством погружения в книжку (каждый день новую) или прослушивания музыки в плеере. С неделю сама не своя ходит. Прежняя Вика непременно прогуляла бы последнюю пару, а нынешняя удивительно прилежно лекции посещает, но записывать на них, хотя бы самое важное из слов преподавателя, – не записывает. Диалог Ка-Ка (Касимовой и Камаловой): - Знаешь, этот придурок опять вчера звонил! - Кто? Роберт, что ли!? - Ну да! - Да ну? Вы же с ним расстались. - Я и сама так думала. И сам он говорил: «Не искушай меня без нужды возвратом нежности твоей: разочарованному чужды все обольщенья прошлых дней!». - Клоун. И что дальше? - Вчера звонит, такой, вечером. Время уже почти полдвенадцатого было. Звонит, такой, и говорит: «Давай, дорогая, попробуем восстановить по кирпичикам дымящиеся руины. Дай мне шанс, детка, теперь я тебя точно не подведу!». - Ну да? Так, а ты что? - Говорю: «Слышать тебя не хочу, придурок! Не звони больше по этому номеру». - А он? - Что «он»? Я трубку-то бросила, а он снова звонит. «Слушай, детка, не упрямься, а? Не строй недотрогу. Я же знаю, ты на самом деле добрая и пушистая, моя кошечка!». Я отвечаю: «Отстань». Он: «Ну хватит, а, давай по-серьёзному? Как не родные совсем. Понимаю, жизнь – жестокая штука, мы ссоримся, ругаемся, но зачем после ссоры отношения порывать?» - Придурок! - Вот-вот, точно! Придурок. - А дальше? - Что дальше? - Дальше что было? - А, дальше! Ну, я трубку положила. А ему же надо нервы потрепать. Он опять звонит. Только я трубку уже не брала. Когда он потом в седьмой раз позвонил, я уже не выдержала. Трубку взяла, крикнула: «Пошёл в зад, придурок!» и быстренько телефон отключила. Отшила, короче, по полной программе. - Поче… - Достал потому что. - Я не договорила. Не перебивай. Хотела спросить: почему раньше не отключила? У

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

меня бы на твоём месте терпение лопнуло. - Не знаю. Думала, наверно, что надоест звонить и сам заткнётся. Ты не поверишь – утром захожу в интернет и… - … и в интернете пишет? - Верно! Угадала! Пишет: «хватит ломать комедию. Я тебе не марионетка какаянибудь, нефиг мной манипулировать! Скажи: да или нет? Подумай хорошенько, сделай правильный выбор, чтобы не терзаться впредь». - Ха-ха-ха! «Подумай хорошенько». Тоже мне, Супермен. Эдриан Броуди недоделанный. - Это ещё не всё! Он и граффити на стене оставил. Сердечко, которое проколото стрелами. - Во даёт! Красиво хоть нарисовал? - Куда там. Криво, неровно. Как будто напугать хотел. - Придурок! - Точно. Кстати, как там твой? - Какой «мой»? - Ну, тот… Ну, этот… Как его… Рашит там или Рафис? - А-а, Рамис! Не Рафис, а Рамис. Эм. Губно-губной, носовой сонант. Михаил, Майк, Милен. - Да поняла уж! Как он? - Да никак. Опять эсэмэску прислал вечером. - И что? - Пишет: «Привет, солнышко, как дела?». Я же рассказывала, как он три дня назад звонит в первый раз (а я голос-то его ещё не знаю), заявляет: «Привет, ты меня, скорее всего, не помнишь, мы ещё… - Помню я, помню. Ты четыре раза рассказывала. Вчера что? - Он, такой: «Привет, солнышко, как дела?». Я: «Нормально дела, а что?». Он: «Знаешь, дорогая, я без тебя не могу уснуть». Я решила прикольнуться и пишу: «Я к тебе ща приехать должна, что ли, чтобы ты уснул?». - А-ха-ха! А этот дебил что? - Целый час не писал. Думала – всё, успокоился мальчик, заснул в кроватке с соской и видит сон с Ниной Мерседес в главной роли. Так нет, пишет снова: «Милая, я без тебя не могу. Очень-очень скучаю». - Опять двадцать пять! «Дорогая», «милая». Прям как Роберт. - Это ещё что. Он по-разному тупит. Иногда «солнышком» обзывается или «лучиком». «Сладенькая», «драгоценная». - Дебил. А потом что? - После «скучаю» не писал. Я ж ему так и не ответила. - Он хоть гулять тебя звал? - В том-то и дело, что нет! Тупит, эсэмэсит, и всё. - Ненавижу таких. Поэсэмэсят да бросят. Раз гулять не зовёт, зачем тогда писать? - Ну! Сама не понимаю. Вообще бесит. - Такие, кроме отвращения, ничего не вызывают.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Наверное, эти диалоги Анжела Касимова и Айгуль Камалова усердно репетируют, прежде чем выставлять на публику. По три-четыре раза в автобусе, пока на учёбу едут, проговаривают. Все атрибуты хорошего диалога налицо: охи-вздохи, выпученные глаза, презрительные гримаски, меткие цитаты. Говорят, диалог – пульс эпохи. Я этих диалогов столько за каждый день выслушиваю, что могу считать себя опытным, в общем-то, кардиологом. Даже возьму на себя риск поставить диагноз эпохе: мерцательная аритмия. Сердца активизируются сверх нужного, когда надо и когда не надо, бьются в ускоренном ритме и, в результате, быстро изнашиваются. Вообще-то я беззлобный. Я никого не пытаюсь учить жизни или исправлять недостатки. На недостатки я могу указать, но лишь мимоходом, без нехорошего умысла. Я немного занудный, это есть. Вика так однажды и заявила: «Марат, ты – зануда. Извини». Только скорее обстоятельный, а не занудный. Люблю порассуждать на отвлечённые темы, подойти к вопросу неспешно, с разных сторон, рассмотреть все точки зрения. Один раз даже чуть в канализационный люк не свалился. Зимой дело было: шёл, думал о чём-то. У нас в России люки открытые на каждом шагу. Видимо, и этот для бомжей оставил добрый человек, чтобы погрелись. Я одной ногой провалился, второй провалился почти, руками за корку льда кое-как зацепился – суперреакция спасла. Я – беззлобный. Поэтому злиться на Анжелу и Айгуль не умею. Могу по-доброму посмеяться, да и то в душе. Кстати, из разряда «удивительно, но факт». Ка-Ка – брюнетки. И, похоже, натуральные. Так что стереотипы отменяются, руки прочь от светлых голов. Оборачиваюсь к Вике. Она с ужасом смотрит на Ка-Ка, чёрные волосы беспорядочно рассыпались по плечам. Затем её голова бессильно повалилась на руки, лицом в парту. - Грануло Паэлья «Вика решает сдохнуть», - говорю вполголоса. Я не умею делать комплименты. До банальностей вроде «ты самая умная», «ты самая красивая» опускаться неохота, а оригинальничать не получается. Видя, что Вика находится в плохом расположении духа, я попытался рассмешить её, но неудачно. На интересную, на мой взгляд, аллюзию из литературы она никак не отреагировала. - И это будущие учителя русского языка и литературы, - с горестью произнесла она, чуть приподняв голову. Я понял, что она про Ка-Ка. - Не бойся, - сказал я тихо, чтобы они не услышали. – В учителя они вряд ли пойдут. - Пойдут, если работы не будет. Вырастят таких же учеников, те закончат филфак и тоже пойдут в учителя… - не договорив, она грустно улыбнулась. – Знаешь, я вчера была в книжном магазине. На полке с названием «Жизнь замечательных людей» стояла автобиография «Amatory» и книга про Сергея Зверева. - И что тут удивительного? - Какие же они замечательные? Я пошутил: - Как это не замечательные! Ещё какие замечательные! Про «Amatory» с уверенностью не скажу, но Серёжу Зверева много кто замечает! Она состроила подобие улыбки и тяжело опустила голову на парту. Мне стало жалко

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

её. Постоянно куда-то спешит, проявляет инициативу, а ей всё не везёт. Будто старается приковать к себе внимание, а все её упорно игнорируют. Или она сама решила, что не везёт? Может, недовольна потому, что ставит заранее непреодолимые планки? Удаляется в дебри абстракции, забывая о конкретном? Сложно сказать. Мои раздумья прервал вошедший в аудиторию преподаватель.

1 июля 2002 ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В ДЕТСТВЕ Мама говорит: «Мне не нужна дочь, которая целыми днями гоняет мяч с пацанами. Не об этом я мечтала». Говорит и смотрит мне в глаза так, словно я в чём-то виновата. Что делать, если футбол мне нравится? Папа тоже не одобряет моего увлечения. Из спортивных игр ему больше нравится хоккей, да и тот папа смотрит редко. Ему больше нравятся русские боевики про милицию и бандитов и ещё новости. Каждый день в девять часов мы смотрим программу «Время» по первому каналу. Любимая газета папы – «Труд». Два года назад в доме появилось радио, и теперь папа слушает его почти каждый день. Вечером, после работы, между шестью и семью часами, папа грохается на свой любимый потёртый диван, заправленный зелёным покрывалом с изображениями трав и цветов, и лежит, вытянув ноги и закрыв глаза, а в приёмнике играет его любимый шансон. Папа покупает кассеты шансон-исполнителей: Круга, Шуфутинского, Розенбаума. Иногда шансон играет в нашем доме и по утрам, перед уходом папы на работу. Ненавижу шансон. Когда вырасту, ни за что на свете не буду его слушать. В последнее время папа ведёт себя странно. На кухонном балконе валяются двенадцать пустых бутылок из-под водки, а месяц назад их там не было. Глаза у папы мутные, щёки обвисли, голос хрипит. Наверное, это потому, что он снова начал выкуривать по пачке сигарет в день. Если спросить его о чём-то безобидном, он посмотрит на тебя страшно и злобно, будто ты посмела оскорбить его. Лучше с ним не разговаривать, так я решила. Началось всё с того, как в один дождливый день папа вернулся с работы мрачнее тучи и бросил коротко: «Эдик умер». А потом запил, хотя давно не притрагивался к бутылке – даже пива не позволял. Мама тайком сказала мне, что Эдик был боевым товарищем папы… - Смотрела вчера футбол? – спрашивает Максим. Максим – мой друг. Он добрый и забавный, а волосы у него кудрявые, жёлтые, как солнышко. Он похож на Есенина, на его портрет из учебника по чтению. Мы сидим с Максимом за одной партой. Он живёт в соседнем доме. Дома у нас пятиэтажные, но его квартира на четвёртом этаже, а моя – на втором, поэтому я выхожу на улицу первой. - Спрашиваешь! Конечно, смотрела! Финал же. - Классная игра! Наши выиграли! – говорит Максим с гордостью, будто сам играл.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- Наши? С каких пор «наши» - это бразильцы? – недоумеваю я. - С таких. Я всегда за Бразилию болел. Они играют суперски и всегда побеждают. Если бы Бразилия играла с Россией, я бы по-любому за бразильцев болел. - Не всегда побеждают, - говорю с улыбкой. – В прошлый раз Франция победила. - Почти всегда, - уточняет Максим. – Тем более, где сейчас эта Франция? Вылетела из группы и не забила ни разу. - А я за Германию болела. Жаль, они проиграли. Здорово смотрелись, – задумываюсь. – Если бы немцы с нашими играли, конечно, за наших болела. Просто наши не прошли далеко. - Роналдо – мой любимый футболист! – заявляет Максим. – А кто твой любимый футболист, Вика? - Клозе, - говорю не задумываясь. – Теперь Клозе. - Ах да, ты же говорила. Ничего, Роналдо всё равно в сто раз круче его. - Зато когда Клозе ещё будет играть и забивать, Роналдо станет ленивым, толстым, и хороший контракт ему не дадут! – говорю в шутку. Мы с Максимом продолжаем идти на пустырь, где играем в футбол. Справа и слева понатыканы уродливые прямоугольные пятиэтажки. Стены обшарпаны, чёрные, как квадратики фотоплёнки, окна наблюдают за серыми дворами. Дворы крохотные, узенькие и детских площадок здесь нет. Где-то стоят турники, но на них часто висят замызганные и облезлые ковры. Из деревьев растут только тополя, которые уже вовсю отбрасывают пух. Пустырь находится у железнодорожной насыпи, и шагать до него от нашего двора порядка десяти минут. Мы с Максимом закончили третий класс. Старые учебники сданы, новые получены. Красота! Только немножко грустно оттого, что учебный год закончился. Честно. Не то чтобы я как-то скучала без математики или физкультуры, нет. Ходить на уроки я не люблю – скучно. Мало кто из учителей рассказывает интересно. Я скучаю без библиотеки и без художественной школы. Библиотекарь Наталья Владимировна очень строгая, но добрая. С аккуратно зачёсанными назад волосами с серебристой проседью, в очках, в неизменном чёрном костюме – она всегда добра ко мне. Мало людей относится ко мне с добром, вот и мама с папой… - Скажи, что я не убивал! Скажи им, что я не убивал! Спросонья вскакиваю на кровати. Трудно понять, где я нахожусь и что произошло. Спеющая луна, похожая на плесневелую краюху хлеба, льёт тусклый свет в окно. Мои пальцы намертво вцепились в край одеяла. - Скажи – я не убивал! Глаза папы вытаращены, руки трясут меня за плечи. Кажется, сквозь ночь и сквозь не успевший раствориться в настоящем мире сон я вижу наполненные кровью белки глаз. С каждым папиным словом, сдавленным хрипом, исторгнутым из горла, белки расширяются и наливаются кровью всё больше. Того и гляди, не выдержат – лопнут, и кровь, липкая и горячая, обрызгает меня с ног до головы. Хочется кричать, кричать во всю глотку, но язык словно одеревенел, и горло выдаёт лишь отрывистые всхлипы. - Он сам полез под пулю, ты же видел, друг! Сам полез, понимаешь!? Ну скажи, что ты видел!

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Папа чуть не стонет, но его пальцы, тонкие, костлявые, кривоватые пальцы впиваются в мои плечи. Утром там обнаружатся фиолетовые кровоподтёки. Но это только утром. Сейчас я не в силах сопротивляться обезумевшему папе, который, похоже, не очень-то узнаёт меня. Он вообще не понимает, что делает. Если он меня задушит утром не вспомнит как пока не покажут мёртвую дочь и то не поверит скажет найдите приведите кто это сделал я этому паскуде кишки выпущу убьёт задушит раздавит и не вспомнит - Ну скажи этому придурку, что я его не убивал! Почему он приходит ночью!? Почему!? Скажи, что сам полез под пулю! Ублюдок! Скажи ему, скажи! Скажи, скажи, скажи-скажискажискажискажискажи… От страшных папиных криков просыпается в кроватке рядом Дима. Просыпается, и истошные младенческие вопли смешиваются с воплями сорокалетнего мужика, точно выпущенного из клетки, образуя вместе невообразимую вакханалию, представление первобытных существ, диких животных в человеческом облике. Как будто с человека сорвали человеческую пленку. В комнату врывается мама, я бухаюсь в постель, притворяясь спящей. Дрожу под одеялом, не в силах заснуть, а утром папа, как ни в чём не бывало, сидит на кухне перед пустым гранёным стаканом. Громко играет шансон. … меня совсем не балуют ласковым словом или дружеской поддержкой. Чтобы я не начинала заниматься чем-нибудь, меня бранят, потому что я занимаюсь вещами, не интересными папе и маме. Когда я прихожу в библиотеку, Наталья Владимировна приветствует меня и даёт интересную книжку. Книжка с яркой обложкой у неё на столе всегда припасена заранее, точно она специально выбирает их для меня и знает, когда я зайду. Полгода назад я начала ходить в художественную школу – пригласила моя подружка Аэлита. Правда, теперь она уже мне не подружка. Ангелина Фёдоровна, учительница из художественной школы, отметила мои рисунки среди других и вручила мне диплом «За лучшую работу на конкурс “Как спасти планету”». Аэлита и другие обиделись и перестали со мной разговаривать. Когда я спросила: «Почему?», они попросили извиниться, и тогда, так и быть, они меня простят. За что я должна извиниться? За то, что ходила на уроки по рисованию и старалась, а они ленились и не ходили? - Как думаешь, Роналдо приедет в Россию? – Максим отвлекает меня от мыслей. - Зачем? - Чтобы играть у нас. - Ни за что! – говорю. – Ни Роналдо, ни Клозе к нам играть не пойдут. Я бы очень хотела, но не верю… Дороги у нас плохие, люди некультурные. Матом ругаются, на улицах дерутся, убивают ни за что ни про что… - Я тоже не верю. Просто так спросил. Мы приходим на пустырь, которые между нами называется просто «поле». Слева железнодорожная насыпь, где ходят электрички. Поезда дальнего следования идут по другому пути. Справа, шагах в пятистах, уродливые прямоугольники домов, жмущиеся друг к другу, как хлеба в пекарской печи. Вокруг поля растёт колючий бурьян. Поле ничем особенным не выделяется. Неровная прямоугольная площадка метров в сорок длиной и в восемь-десять шириной. Голая, будто

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

выжженная, земля: без травы и (что радует) без камней. Вместо ворот по два обломка красного кирпича, заменяющие штанги. Из-за того, что настоящих футбольных ворот нет, часто спорим – был ли гол. Поспорим, обидимся друг на дружку и играем дальше. Иногда до темноты здесь задерживаемся, а темнеет летом поздно. Когда ещё май был, после школы домой приходили, переодевались быстро и, не пообедав, мчались сюда. На поле нас с Максимом уже ждут Женя и Альберт, наши одноклассники. Они к пустырю живут ближе, поэтому на поле приходят раньше. Альберт пользуется особым уважением: он выше всех нас на полголовы и старше на несколько месяцев. Говорят, он уже курит, и его папа сам давал ему попробовать пиво. Думаю, увидев его папу с бордовым, как у индейца, лицом и мешкообразным брюшком, вы поверите в это. Ещё у Альберта есть настоящий футбольный мяч. - Мы уж думали, вы не придёте. Ждать задолбались, - говорит Женя, веснушчатый мальчик с короткими, торчащими как иголки волосами цвета ржавой воды, которая иногда течёт из крана. Говорим о вчерашнем финале чемпионата мира по футболу. Все рады, все в восторге, потому что за Германию болела я одна. «Вот ещё, буду я за фашистов болеть!» - презрительно сплёвывает Женя. Будто бразильцы – это коммунисты. Он изо всех сил корчит из себя взрослого и крутого парня: ругается матом, на переменах здоровается за руку с пяти- и шестиклассниками, подражает героям американских боевиков. Ему отчего-то приходит в голову, что Роналдо и Ривалдо – братья. - Ага, - говорю, – братья, как же. Тогда Роналдиньо их папа. - Много ты знаешь! Братья они. У них и фамилии похожи. - И что, что похожи? У меня, может быть, тоже фамилия похожая или даже одинаковая с кем-нибудь. Тем более, Роналдо и Ривалдо – это прозвища, а не фамилии. Фамилии у них такие, что ты язык сломаешь, пока произносить их будешь - Ой-ой-ой! Ну конечно! – Женя меня и слушать не хочет. - Не братья они, - вмешивается Альберт. Голос его спокоен, Альберт говорит медленно, словно ленится ворочать языком. Спорить с ним Женя не решается. Делимся на команды самым простым и известным способом – игрой «каменьножницы-бумага». Я попадаю в одну команду с Альбертом. Мы легко обыгрываем Максима и Женю со счётом десять-три (мы всегда играем до десяти). Я забиваю четыре мяча. Женя постоянно спорит: то гола не было, то ему подножку поставили. Максим также недоволен, но винит больше себя и Женю. - Ты вместо того, чтобы кричать на всех, играть бы учился! – ругает Максим его. После игры собираемся в кружок – отдохнуть. Женя жуёт ссохшуюся травинку, громко чавкая. Он и говорит мне: - Вика, а давай мы тебе погоняло, придумаем! У нас у всех есть, а у тебя нет. Несправедливо получается. У меня – Рыжик, у Макса – Макака. - Сам ты макака! – Максим встрепенулся. - Смирись, брат, - Женя с деланным сочувствием хлопает его по плечу. – Судьба такая, против судьбы не попрёшь… Так вот, короче, как бы тебя, Вика, назвать… - Никак, - говорю. - Нет, «никак» слишком просто. Назовём тебя…

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- А давай, Женя, мы тебя по-другому назовём, - вмешивается Альберт. - Зачем это? – настораживается Женя. – У меня есть уже погоняло. Рыжик. - Не, Рыжик не катит. Слишком просто. Назовём тебя, скажем, чёрт. А что, чёрт – хорошее имя. Правда, здорово? А, Женёк? - Чего ещё! – обижается Женя. - Давай! По-моему, классное погоняло. Специально для тебя, - говорит Альберт с деланной серьёзностью. Мы с Максимом смеёмся. Отдых закончен и снова делимся на команды. Мне в партнёры достаётся Женя – значит, шансов на победу почти нет. Но мы сражаемся. Точнее, сражаюсь я одна, а Женя чаще кричит, беснуется. - Давай пас! - Не сюда играй! Туда играй! - Да бей уже! - Эй, так нечестно! Штрафной! Штрафной, я сказал!!! Ну что с вами будешь делать! Мы проиграли, но нельзя сказать, что мы не пытались. Я пыталась. Мы даже вели в счёте восемь-семь (семь мячей в моём активе, один забил Женя, да и тот в пустые ворота), но всё-таки проиграли со счётом восемь-десять. Последний гол вышел самым обидным. Женя затеял обводку Альберта около своих ворот и споткнулся, наступив на мяч. Сначала он доказывал, что ему поставили подножку, затем, видя, что никто его не слушает, кинулся обвинять меня: - Ты зачем не открывалась? - Открывалась, - отвечаю. - Смотреть надо. - Ну конечно! Я тут стараюсь, играю, а ты… Женя чуть не плачет. - Тебя с такой игрой обязательно в сборную России возьмут, - говорю. – Вот увидишь. Центральным защитником, на место Ковтуна. - Да иди ты! Снова собираемся в кружок. Максим увлечённо рассказывает, как родители купили вчера новую кухонную плиту, как ставили, как она долго не зажигалась. Женя надулся и в разговор не вмешивается. Вспоминаю позавчерашнюю выходку папы. Как он встаёт, трясёт меня за плечи. Эти раздувшиеся, как у сумасшедшего, глаза. Дикие вопли. Мама прибегает, тащит папу в коридор за майку, а он упирается. В конце концов тело папы кулем валится на пол. Яркий свет взрывает комнату, и от увиденного становится ещё страшнее. Чёрная кровь хлещет из носа папы, он жадно ловит ртом воздух. Как я испугалась! Если честно, я до сих пор боюсь. Боюсь даже рассказывать об этом друзьям. Папа ни утром, ни днём, ни вечером не упоминает о ночной выходке. Как будто ничего не случилось. Только пьёт водку и слушает шансон. - Вика, ты у нас любишь интересные сравнения находить, - обращается ко мне Альберт. – Скажи, пожалуйста, на что похож этот камешек? И протягивает простенький камешек песочного цвета, запросто умещающийся в руке. Края у камешка острые.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- На Женю похож, - говорю не задумываясь. – Такой же неприметный внешне, зато царапается и уколоть может. - Здорово! – восхищается Альберт. Женя молчит. Он демонстративно отвернулся и делает вид, что происходящее его не касается. - А ещё на что похож? – спрашивает Максим. - На дома в нашем районе, - говорю. – Цвет похож, но это не главное. Такой же холодный, жёсткий, некрасивый. И люди в домах жёсткие и холодные, никто никому помогать не хочет, только ругаются и ссорятся. Не ссорятся только бабушки у подъездов, потому что им не с кем говорить будет, если поссорятся. Зато они других ругают… - делаю паузу. – На что ещё похож камешек? Да на что угодно! На морской маяк, например. Маяк старый и покосился от ветров и бурь. На палатку, в каких туристы ночуют, на солёный крекер и морскую ракушку… - Клааасс! – Альберт аж присвистнул. – Я так не умею. - Я просто внимательно смотрю по сторонам, - пожимаю плечами. - Вика у нас художник! – гордо заявляет Максим. Мне это льстит. Особенно приятно, что Максим говорит «художник», а не «художница», как называют девочек в художественной школе. Художник – это звучит серьёзно, по-взрослому. Художница рисует лес и зиму, развешивая листки с рисунками по своей квартире: на обоях, на дверях, в кухне; художник картины пишет и пишет не для развлечения. То есть, и для развлечения тоже, просто его картины ценят высоко. Художник в сто раз лучше художницы. - Скоро Вика вырастет и нас забудет, - Максим в шутку вздыхает тяжко-тяжко. - Почему это? – спрашиваю. - Потому что твои картины повесят в каком-нибудь музее, за них заплатят кучу денег, и ты переедешь в Москву, в свой дом. У тебя появятся слуги, ты будешь купаться в деньгах и славе. - Никого я не забуду. Я… я… я вас тоже в Москву возьму, вот! – шучу в ответ, хотя я прекрасно знаю, что ничего подобного не будет. Ни денег, ни Москвы. Только угрюмые пятиэтажки с угрюмыми обитателями. – И вообще, - говорю, - деньги мне не нужны. Мне просто нравится рисовать. Люблю смешивать краски, чтобы ярко было, всего-то. После отдыха решили снова поделиться на команды, но Женя высказался против. - Да ну, надоело. Давайте в серию пенальти лучше. В кои-то веки Женя предложил что-то дельное, и мы согласились. Принцип соревнования такой: каждый по очереди стоит на воротах, а другие наносят по ним по пять ударов. Затем на ворота встаёт следующий, и процедура повторяется. Получается, каждый пробивает по пятнадцать ударов, и пятнадцать же ударов пробивают ему. Победитель определяется в номинациях «Лучший бомбардир» и «Лучший вратарь» соответственно, кто больше всех забьёт и кто меньше всех пропустит. Альберт тщательно отмеряет одиннадцать широких шагов. Просто так бить скучно, поэтому выбираем себе по футболисту, за которого будем играть. - Я – Клозе! – выбираю первой, пока никто не занял. - Хакан Шукюр, - говорит Альберт.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- Я буду Роналдо! – говорит Максим. - Эй, я хочу быть Роналдо! – обижается Женя. Разгорается спор, который быстро удаётся разрешить. Женя выбирает Роналдо, а Максим довольствуется Роналдиньо. Ему и выпадает первым стоять на воротах. Когда я бью пенальти Жене, он храбрится и кричит: - Фашисты не пройдут! Это меня лишь раззадоривает. - Сам ты фашист, - говорю. Из пяти ударов забиваю четыре. Пятый банально промахнулась, а вовсе не Женя потащил какой-то мёртвый мяч. Альберт забивает ему все пять, причём два залетают, что называется, в «очко». Максим оплошал и забил всего один. Результаты записываем палочкой на земле, чтобы без обмана. В соревновании бомбардиров победил Альберт, а я заняла второе место. Зато я получила титул «Лучший вратарь», а Альберт стал вторым. Высшим достижением Жени оказалось третье место среди бомбардиров, чему он несказанно обрадовался. - Не всем же быть великими, брат! Смирись, лузер! – подкалывает он Максима. Мы снова собираемся в кружок. Повеселевший Женя пытается острить, но не очень получается. - Серия пенальти – серия кидальти! – и смеётся. Остальным не смешно ни капли. - «Пенальти» не от слова пинать, - говорю. - Как это не от слова «пинать»? От чего тогда? - Точно не помню, но с английского оно по-другому переводится. - Ну и как? Как тогда переводится? - Говорят тебе – не помню. - Вот и не помнишь, потому что «пинать»! Попробуй, переубеди таких! Наверно, его предки так же упорно отстаивали точку зрения, что земля плоская и покоится на трёх китах. Скоро Женя начинает рассказывать случай месячной давности. Рассказывает живо, страстно, точно всё сегодня произошло. Голос его то трепещет и вздрагивает, то опускается чуть ли не до шёпота. Женя – мастерский рассказчик, он может стать известным политиком, завлекающим народ заманчивыми обещаниями. - Выхожу я, значит, из квартиры. Дверь закрывается, а на лестничной площадке-то темно. Пахнет сыростью, гнилью и ещё чем-то противным. У соседей рядом ящик стоит, а там с прошлого года морковь с луком тухнут. Стухли, наверное, совсем. Шарю я, значит, по шершавой стене, выключатель ищу – не видно ни черта. Наконец нахожу, включаю свет и… - мы вздрагиваем, хотя слышали эту историю много раз. Не берусь утверждать, правда или ложь, Женя и соврёт - недорого возьмёт. – И вижу – гроб! Красный с чёрным, а посередине крест золотой. Я чуть в штаны не надул – дело-то вечером было, я за хлебом в магазин шёл. Думаю, открыть что ли, посмотреть? А потом в голову приходит: вдруг зомби полезут? Даже если мертвец лежит, приятного мало. Разлагаться там начал или что. Говорят, если глазами с мертвецом встретишься, то умрёшь через три дня – за тобой этот мертвец лично притащится и с собой заберёт. Есть, правда, один способ избежать ужасной смерти. Нужно прирезать за три дня всю родню мертвеца. А оно мне нужно,

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

соседей резать? Ещё в милицию заберут. Решил не открывать. Мама на следующий день узнала, что это у соседей баба Клара умерла. Старенькая уже была, болела. Врачи ей ещё раньше срок наметили, она и так лишний месяц пережила. Рак там или что, уж не знаю. Может, СПИД или туберкулёз…. - Да выдумал ты всё! – восклицает в сердцах Максим, но неуверенно, в голосе звучит сомнение. - Ни-ни. Как есть рассказал. - Но про родственников, которых нужно зарезать, ты, спорим, соврал? – говорит Альберт. - Ничего я не врал. Что слышал, то и рассказываю. Я же не говорю, что это обязательно правда. Я и выдумать такое не смогу, - Женя разводит руками. Солнце карабкается выше по васильковой лестнице, косые лучи осмелели и жарят по-настоящему. Отползаю метра на три в сторону, где бурьян повыше и достаёт почти до пояса. Лежу на земле, колючие сухие стебли впиваются в спину под футболкой, перед глазами заросли, как в пампасах, а за ними золотистое свечение – это спартанский дискобол на Олимпийских играх метнул снаряд изо всех сил, да тарелка почему-то повисла в небе. Хорошо. Кажется, пролежала бы вечность. - Эй, детишки, вам разрешали в кустах трахаться? – раздаётся из другого, не придуманного мной мира насмешливый мальчишеский голос. Поднимаю голову с земли. Не вставая на ноги, подползаю к Альберту, Максиму и Жене. Мальчики по-прежнему сидят на земле и жмутся друг к дружке, как цыплята. Метрах в шести Андрей и Вадим, мальчики из местной школы. Выглядят как близнецы: потёртые джинсы, руки скрещены на груди, кривые усмешки застыли на мерзких лицах. - О, да тут и девочка! – дребезжащий смех Андрея напоминает помехи на радиоволнах. – Втроём, да на одну – отчаянные парни! Вадим хихикает и поддакивает? - Классно отжёг, Андрюха! Альберт поднимается на ноги, за ним как по команде встаём и мы. Вадим и Андрей всё равно намного выше нас, но не настолько, когда мы сидели на земле. - Восьмиклассники… - почти беззвучно шепчет Женя. «Восьмиклассники» в его устах почему-то действуют на нас сильнее, чем «фашисты» и «монстры». Фашистов и монстров мы никогда не видели, а с восьмиклассниками встречаемся почти каждый день. Они отбирают у нас деньги на обед, оскорбляют, поколачивают. Издеваются даже над девочками. Мы дрожим. Даже Альберт нервничает. Он никак не найдёт места рукам: то на груди скрестит, то в бока воткнёт, то за спину спрячет. - Чё зырите, малявки! – орёт Вадим. Андрей давится от смеха. Это всего лишь восьмиклассники, но это слово звучит пострашнее всяких «террористов» и «боевиков». Конечно, и на восьмиклассников найдутся свои одиннадцатиклассники, а для тех, в свою очередь, студенты и пэтэушники. Специально для третьеклассников (то

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

есть нас) созданы первоклашки, а для первоклашек – детсадовцы. А для детсадовцев их старшие братья и сёстры, которым слишком маленьких обижать не полагается вроде бы. Но какая сейчас разница, если мы дрожим в жаркий летний день? - Пацаны, чего вам надо? – максимально вежливо, но в то же время твёрдо спрашивает Альберт. - Какие мы тебе «пацаны», мальчик? Ты придурел малость, да? – Андрей делает шаг вперёд. - Чего вы хотите? - Это вообще не твоё дело, чего мы хотим. Захотим – раздавим тебя и не спросим. Топнем вот так, - Андрей злобно бьёт ногой, обутой в когда-то белый, а теперь сморщенный и пыльный кроссовок, по земле. Мы вздрагиваем, – и раздавим. Захотим – обосрём! С какой стати нам тебя спрашивать? - Зырь сюда, Андрюха! – показал Вадим куда-то в сторону. - Где? Что? О, класс, Вадюха, счас сыгранём! Андрей бросается к позабытому всеми мячу, но его опережает Максим и отдаёт мяч Альберту. Тот шепчет: «Спасибо!». - Чего лезешь, придурок!? Крутой самый, да? Андрей грубо ткнул Максима в плечо и снова обращается к Альберту: - Слушай, ты, как там тебя… Ты, дихлофос долбаный! Дай мяч, и можете сваливать, куда хотите! - Отдай, мальчик, а мы потом вернём. Может быть, когда-нибудь… - хохочет Вадим. - Зачем? – Альберт опустил глаза. - Тебя мама не роняла случайно, когда рожала? Чё непонятливый какой? Пинать мы его будем. - Не отдам. - Отдай, я сказал! Ещё мгновенье, и Андрей станет неуправляемым. Говорят, он курит анашу и часто бесится. С нами он пока шутки шутит, а как из себя выйдет, он всякого может натворить. Таких нельзя злить. И всё же, пусть он бешеный, зачем мы должны делать, как он хочет? - Не отдавай, Альберт, - говорю. - А ты чё встреваешь, малявка!? – Андрей полностью разворачивается ко мне. – Мало тебя трахали? Так я добавлю! Хочешь я тебя трахну, детка? - Посмотри, на кого ты похож! – говорю в сердцах. – Строишь из себя не знай кого, хотя сам и есть малявка! Сколько тебе? Четырнадцать? Пятнадцать? Всё равно это совсем мало. Ты ничего в жизни не сделал, чтобы таким важным ходить. Сам-то кто – когда проходишь мимо одиннадцатиклассников, трясёшься: как бы чего не сказали, не сделали. То, что мы маленькие, не значит, что ты большой и взрослый. Андрей сначала хихикает, затем как рявкнет: - Заткнись! - Что, не нравится правда? – понимаю, пора остановиться, но слова говорятся сами собой. – А младших обижать нравится? Ну конечно, мы тебе ничем не ответим, нам всего по десять лет…

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- Всё, достала! Железный кулак огрел меня по ключице. Как будто битой ударили. Охая, я повалилась на землю. Первое чувство – это даже не злоба или обида, а удивление. Неужели Андрей, пусть известный подонок, способен на это? С мольбой смотрю ему в глаза. скажи этого не было скажи так не бывает мне показалось - Чё моргалы выпучила! – орёт он на меня. - Ну ты, Андрюха совсем крутой – с девочками воюешь, - Вадим уже не улыбается, он напуган. - Заткнись, а то я тебе тоже сейчас врежу, - пообещал ему Андрей. Глаза у него покраснели, он часто-часто дышит, точно выпускает из ноздрей невидимый пар. Ярость – опасная штука и для самого разъярившегося. Андрей, похоже, это понимает. - Ладно, малявки, побалакал бы с вами по-серьёзному, разобрались бы, но вы же плаксы. Как что, сразу мамочкам жаловаться. Уроды! – он пренебрежительно сплюнул. – Вадюха, пошли отсюдова. Напоследок он подошёл ко мне, всё ещё ошарашено сидевшей, и с удовольствием толкнул в колючий бурьян. Потная, вонючая ладонь уперлась мне в лицо, казалось, весь воздух планеты отравлен и мы задохнёмся. - Будешь знать, как со старшими разговаривать! – бросил Андрей, не поворачивая головы. Золотой диск расплющился, стебли бурьяна расплываются в крошечных капельках, в мириадах брызг… - Не плачь, Вика! – Максим поднимает меня на ноги. – Не плачь, они ушли! - Ещё придут! - Не придут. Всё уже. - Придут! Не сегодня, так завтра! Послезавтра, но придут! Кричу, топаю ножками. Слёзы текут, грязными руками размазываю их по щекам, по ушам, по растрёпанным волосам. - Спасибо, Вика, - сдержанно благодарит Альберт. – Я уж думал, сейчас Андрей вообще взбесится. Его глаза опущены в землю. - Козлы! – Женя сжимает кулаки. – Был бы я на пять лет старше, я бы им показал, где раки зимуют! Растерянно, не сговариваясь, усаживаемся в кружок. Молчание натянутой до предела струной застыло в воздухе. Шепнёшь, дунешь – поднимется буря. Альберт не расстаётся с мячом, прижимая пятнистый к груди, словно младенца. - Хотите, анекдот расскажу? – предлагает Максим. - Рассказывай, - говорю. - Сейчас, надо вспомнить… Вот. Приезжает чукча в Москву. Видит, дом десятиэтажный. Подходит к чукче мужик, спрашивает: «Понравился дом?». «Осень понравился!». «Хочешь, тебе подарю?». «Конесно, давай!». «Вот и бери на здоровье, он на колёсиках. Кати его!». Через десять минут подходит к чукче прохожий, спрашивает: «Чего делаешь?». «Да вот,

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

дом толкаю». «Далеко натолкал?». «Однако далеко – чемоданов уже не видно». Женя от души расхохотался. Мы с Альбертом выдавили из себя горькие усмешки. - Вика, ты такая чумазая, прямо чудище из болота! – Женя смеётся. - Спасибо за комплимент, - говорю. – Ты тоже очень красивый. Максим рассказывает ещё анекдоты. Запас весёлых историй на все случаи жизни у моего соседа по парте неиссякаем. В конце концов мы с Альбертом присоединяемся к Жене, держащемуся за живот от смеха. Я не умею долго дуться. Пусть всё идёт плохо, но дуться долго не умею. Всё плохое должно быть в прошлом, а хорошее – это всегда настоящее. И, конечно же, будущее. - Давайте ещё в серию пенальти! – предлагает Женя. - Спасибо, не надо, - говорю. – Поиграли и хватит. - Нет, Женёк, больше не хочется что-то, - соглашается со мной Альберт. – В следующий раз. - Ладно, завтра сыгранём. Просто боитесь, что я вас сделаю! - Сделаешь, сделаешь, - успокаивает Женю Альберт. Женя снова начинает рассказывать. Если Максим тешит слушателей услышанными и выдуманными байками и анекдотами, то для Жени на первом плане достоверность. Во всех поведанных им историях он принимает непосредственное участие или, по крайней мере, является сторонним наблюдателем. Все его истории жизненны. Не все, правда, интересны, но интересно рассказаны, как минимум. А неинтересное представить как интересное и не каждый взрослый сможет. Быть Жене журналистом, если ничего не случится. - … и вот купили мы, наконец, сахарный песок у одной торгашки. Передник у ней весь заляпан, голос противный. И так говорит, будто ленится: «Да», «Всё», «Стоит столько-то», «Двадцать копеек не найдётся?». Смотришь когда фильмы, где самолёты есть, в аэропорте по микрофону таким же голосом говорят. Купили мы, короче, песок. А мама-то часто на рынок ходит, знает, как там надурить могут. Думает она: «Ага! Надо проверить. Пойдёмка, сынок, взвесим-ка!». Пошли к контрольным весам. И точно, зараза толстозадая нас на пятьсот граммов обжулила! Мама, значит, пошла к ней, стала нормально спрашивать, почему обвешивает, почему не по правде живёт. А та всё упирается, не обманывала, мол, да не обманывала. Ещё очки маме посоветовала купить. Мама-то в ответе не осталась: как разозлится! Как развяжет пакет! Как высыплет эти три кило песка на прилавок! А одну горсть прямо в рожу этой торгашке швырнула! Мы держимся за животики и смеёмся. Сам Женя сидит с невозмутимым видом, словно подошёл секунду назад и не понимает, чего это другим так весело. - Эй, ребятки, потише себя ведите. А лучше идите гулять в другое место. Мы дружно встаём. По привычке жмёмся друг к дружке, боязливо переглядываемся. Шагах в десяти парень в солнечных очках и в белой футболке. Он, скорее всего, уже студент, потому что старше школьника. Лет, наверно, двадцать ему. Говорит он спокойно, но громко – мы улавливаем каждое слово. Тон его мне не нравится: не грубый, но холодный и твёрдый, даже жёсткий. - Чили у меня смирный, на прохожих не бросается. Но смех и бойкие детишки могут ему не понравиться. Вы меня понимаете?

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

И кивнул, будто сам себе ответил. Рядом с парнем овчарка. Чёрно-шоколадного, если не кофейного, окраса пёс с узкой, но длинной мордой, вяло обнюхивающий истосковавшуюся по дождям почву. Намордника нет, поводка нет. Точнее, поводок есть, он намотан на кисть хозяина, как украшение. Чего уж непонятного. - Понятно, - говорю. – Мы пойдём. - Вот и молодцы, - лицо молодого человека не выражает абсолютно никаких эмоций, лишь открывается и закрывается рот. – Мы с Чили долго гулять не будем, через пятнадцать минут пойдём. Мы поворачиваемся и уходим. Шагаем быстро, но будто неторопливо. Когда проходим мимо парня, вижу на футболке, в области сердца, чёрный логотип «Reebok». Отойдя на безопасное, как нам кажется, расстояние, останавливаемся. Собак в нашем районе водится много, но они в основном бездомные. Дикие, со свалявшейся шерстью, с откусанным кончиком уха или хромающие, они бродят, сбившись в стаи, где вздумается, обшаривают помойки, рычат. На прохожих они бросались не раз, но как-то обходилось без смертей и тяжёлых увечий, поэтому никаких решительных мер против них пока не принимают. Вот натворят бездомные собаки чего-нибудь особенно страшного, тогда и задумаются о них. За хозяйской, прирученной собакой понаблюдать интересно. Их в близлежащих домах особо не держат – выгуливать негде. В нашем районе всё, что встречается редко, кажется необычным и достойным внимания. Не представляю, в какой щенячий восторг привёли бы меня живые попугайчик или черепашка, увиденные у кого-то из одноклассников. - Не знаете, какая порода? – тихо спрашивает Максим. - Доберман-пинчер, если не ошибаюсь, - говорит Альберт. Доберман-пинчер (если это и вправду он) ведёт себя солидно, особенно в сравнении с дворовыми шавками и безымянными барбосами: не торопится, относится к окружающему миру с видимым пренебрежением, не вертит туда-сюда головой. Не спеша обнюхивает сухие стебельки, чинно передвигает лапами по иссохшей земле. Глаза в сторону хозяина и не глядят – что он есть, что нет. - Не люблю овчарок. Они злые, - говорю. Пёс и его хозяин гуляют шагах в сорока-пятидесяти, не обращая на нас внимания, но всё равно жутковато. А ну как укусит? Намордник остался дома (и то ещё, если намордник есть), поводок в руке у хозяина, да собака не на поводке. Если бросится зубастый, убежать не успеем. - Они не злые. Главное, их не бояться. Говорят, если боишься, для собаки светишься как бы красным светом, и тогда уж она обязательно нападёт, - тоном знатока сообщает Женя. – Мне овчарки нравятся. Когда вырасту, сам куплю. Немецкую. - Легко сказать – не бояться, - говорю. – А попробуй на деле не бояться. Не, мне другие собаки нравятся. Колли, например. Шотландская овчарка. Она пушистая, разноцветная и не кусается. Ещё мопсов люблю. - О да, я колли тоже люблю! – восклицает Максим.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Завязывается спор, какие собаки лучше. Мы с Максимом говорим, что мягкие и ласковые, с которыми весело и интересно, а Женя с Альбертом считают, что лучше сильные и грозные, чтобы защищали от врагов и дом охраняли. - Тише, дядя сказал не шуметь! – вспоминаю я. Дружно вспоминаем, с чего начинался спор – оказывается, с одной овчарки, которую выгуливает хозяин, попросивший нас с футбольного поля, и поворачиваемся к пустырю. Пёс впервые даёт понять, что о нашем существовании он очень даже знает. Смотрит на нас настороженно, не шевелится. Парню до нас дела нет: он никак не может закурить. Сигарета уже во рту, а зажигалка отчего-то не работает. Парень, наверно, страшно матерится про себя… То ли пёс осмелел, заметив, что мы испуганно замолкли, то ли почувствовал свободу от отвернувшегося хозяина. Мгновение назад тёмные пятнышко застыло вдалеке, а теперь оно мчится к нам, напоминая нарастающий ком. Мальчики брызгами бросились врассыпную, а я застыла на месте. Дело не в том, что я знала, что от собак не убежишь, а в страхе, сковавшем мои движения. Как и позавчера во время ночной выходки папы, я не могла даже крикнуть. Отсутствие крика и движения с моей стороны с лихвой компенсировала овчарка. Ох уж она бесновалась, прыгая вокруг меня, сжавшегося комочка, и заливаясь дьявольским лаем. Я не знала, что делать, я даже не успела подумать, что предпринять. Мои глаза машинально фотографировали происходящий наяву кошмар. чили Псина взяла меня в круг и извивалась рядом в диких плясках. Алый язык трепыхался меж громадных зубищ, ошмётки слюны летели на землю. чили Ошмётки слюны летели в стороны, нескончаемый лай оглушал. ЧИЛИ - Чили! Сюда! – скомандовал парень в очередной раз. Я в шоке. Руки и ноги застыли, только сердце бухает в грудной клетке с силой отбойного молотка. Кажется, ещё мгновение, и оно лопнет, разорвёт грудь. Собака скакала вокруг меня вечность, но не укусила. Ещё раз такое повторится, и я тронусь умом. - Я же предупреждал. Марш отсюдова, иначе родителям вашим пожалуюсь, выговаривал нам ледяным тоном молодой человек. Слышу его, но содержание слов пустым звуком проходит сквозь меня. Ко мне подходят Максим, Альберт, Женя. - Всё хорошо? – робко спрашивает Максим. – Не укусила? Нет сил кивнуть, только мычу: «Да, да». Мальчики уводят меня под руки. Деревянные ноги передвигают оледеневшее тело с отбойным молотком в груди с трудом, земля качается. - Как бы родителям не рассказал, - беспокоится Женя. - Никому он ничего не расскажет. Сам виноват – собаку без намордника отпускал. За это штрафовать должны, - говорит Альберт. Если бы укусила, мама с папой бы точно утешать не стали. Скорее всего, добавили бы за праздное шатание и за неосторожность. А как быть осторожным? Целыми днями безвылазно сидеть дома? На сегодня прогулок хватит. После обеда гулять не пойду. Нагулялась, спасибо. Завтра

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

– посмотрим. В конце концов, есть чем себя и дома часов на пять-шесть занять. Книжку почитать, например. Благо, Наталья Владимировна разрешила взять на лето несколько книжек из школьной библиотеки. Вообще-то на лето по правилам книжки не выдаются, но для меня Наталья Владимировна сделала исключение, даже сама мне книжки выбрала: «Греческие мифы», «Приключения Гулливера» (больно длинное название, полностью не запомнила) и «Маленький принц». С Экзюпери, пожалуй, и начну. После обеда засяду за чтение. Или до обеда, всё равно мама его ещё не приготовила. Читать надоест – порисую. Всяко лучше, чем по улице шататься, полной злых собак и людей, которые собак даже злее. Но маме про сегодняшние происшествия не расскажу. Она не поймёт и отругает… - Пока, Вика! Я завтра утром зайду, - говорит на прощание Максим. - Знаешь… - не знаю, как сказать, что гулять завтра не пойду. – Хорошо, пока. Может, и пойду.

20 марта – 11 мая 2010 ОБЪЯСНЕНИЕ Vica: Привет! Как у тебя дела? Igor: Привет. Нормально. Vica: Извини, пожалуйста, за вчерашнее. Я не хотела. Сама не знаю, что на меня нашло. Вышла из себя, вспылила. Весна – смена настроения, опустошение, ла-ла-ла, всё такое… Ты интересный, правда. Мне очень интересно с тобой общаться. Igor: Да ладно. Всё было нормально. Vica: Правда? Спасибо, а я так волновалась! неискренне говорит видела как он растерян как ему всё странно тут надо осторожно одно неверное слово действие жест закроется навсегда Igor: Всё нормально. как сказать то как сказать не смог при встрече она не дала она виновата надо придумать как сказать в интернете ещё одной встречи моё больное сердце не вынесет всё пора грубить отвратить сделать плохо необходимо Vica: Я новое стихотворение написала. Смотри! стихи как зубы режутся хоть вешайся хоть плачь в лучах рассвета нежится душа моя мятежница тут поневоле к лешему всё хочется послать стихи как зубы режутся

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

и это неизбежное и это неизбывное предчувствие беды в груди вскипает засветло и хочешь рухнуть замертво как будто обязательно собой смыкать ряды.... Igor: Молодец, нормально. Vica: Спасибо! Vica: Привет! Сегодня видела тебя на четвёртой лекции. Ты ещё в углу сидел, рядом с тобой одногруппница была – Таня, кажется. Я после пары хотела подойти, но не успела. Ты уже ушёл. Igor: Да, я торопился. Приближаются экзамены, домашних заданий всё больше, программа всё тяжелее, свободного времени всё меньше. Скоро оно совсем исчезнет. Vica: О да, ох уж мне эти экзамены! Сама не знаю, как сдавать. К истеричке-историчке я попала в немилость. Историю знаю хорошо, но это не препятствие для неё – она-то знает лучше, и у неё прав больше. Не успеваю литературу читать. Вернее, не хочу. Лавкрафт гораздо интереснее церковно-славянских текстов и житий святых. Кстати, я добралась до Ирвина Говарда :) Про которого говорила при встрече, помнишь? Когда ещё мимо книжного магазина проходили? Потрясающий автор! Сейчас такого качественного фэнтези не пишут. Igor: Да, помню. Говард. Vica: Может быть, виновато ещё и окружение (я про свой срыв). Не очень люблю оправдываться, но безликая вязкая масса копошащихся человеков любого до нервного потрясения доведёт. Думаю, и у тебя некая нездоровость именно из-за этого была. Igor: Да, окружение не самое хорошее. Ходят из стороны в сторону, сталкиваются, не знай куда торопятся. Все спешат, движутся слишком быстро, даже подумать в суматохе невозможно. Vica: Да, думать в такой суматохе и впрямь сложновато. «не знай куда торопятся» Они не торопятся, не спешат, совсем наоборот. Передвигаются инертно, по течению, а у жизни течение нынче вон какое стремительное! Получается, слоняются бессмысленно, хаотично, вот и создаётся иллюзия скорости. Нет, чтобы посмотреть по сторонам, подумать, к чему всё это, зачем? Проводят отведённые им пятьдесят-шестьдесят лет в безвестности, в духовной нищете. Мёртвые души. В большинстве своём представители безликой вязкой массы из чтения признают единственно: сообщения по электронной почте и диспуты на форумах; плюс ещё телепрограмму читают – когда их любимый сериал про ментовбандитов и доблестных преступников или сериал о Золушке из офиса, когда их любимая хроника криминальных происшествий. Теряет привлекательность музыка. Её в последнее время столько выпускается, что прослушать всё нереально. Стремишься ознакомиться с как можно большим количеством новинок, и однообразие надоедает, музыка духовно

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

обесценивается, теряет откровенность, искренность, неповторимость, становясь пищей из ежедневного рациона. Мир мельчает, и люди мельчают. Мир дробится на кусочки, а те, в свою очередь, на другие кусочки, на более мелкие. Мысль сужается, теряет былой размах. С каждым днём и по мере взросления нас волнуют куда более мелкие проблемы. Если в пятнадцать лет мы думаем, как спасти мир и как прекратить голодовку в Африке, как изобрести вакцину от СПИДа, то в тридцать-сорок лет на первое место выходят проблемы куда менее существенные: где дешевле достать мыло (когда кусок, что в ванной, подходит к концу), куда затерялись колготки или носки, в какой класс пристроить ребёнка: в платный, зато с качественным образованием, или в бесплатный, но со сбродом недоразвитых детей с алкоголиками-родителями и с дёрганым классным руководителем, считающим всех без исключения учеников дегенератами и будущими коптителями неба, в придачу. Что ты думаешь по этому поводу? Igor: Да, согласен, в последнее время слишком много нечистых на руку людей. Много преступников, воров и убийц. Наркотики продаются на каждом углу, дети похищаются. Vica: Да я не совсем об этом. Согласна про рост преступности и рост нечеловеческого в человеке. В крови, что ли, у нас желание плюнуть в душу ближнему, излить желчь на ни в чём не повинного незнакомца? Не знаю, только ли у русского человека мизантропия – это врождённый синдром, или у других национальностей она тоже ещё в генах закладывается. Я вот что разумею: большинство людей ставят перед собой мелкие, незначительные цели заранее. Полагают, наверно, что больших целей не достичь, поэтому и стараться нечего. А я всегда стремлюсь к идеалу, чтобы любое дело доводить до конца и доводить до конца в наилучшем виде. Пусть идеал недосягаем, но попытка его достичь уже более выигрышна по сравнению с топтанием на месте. Как думаешь? Я ставлю высокие цели. И боюсь, что в будущем буду ставить мелкие цели или вовсе жить без целей и желаний, от аванса до зарплаты. Боюсь, что, скажем, через двадцать лет меня будет волновать кусок мыла. Боюсь перестать смотреть с интересом по сторонам и видеть мир в ярких красках. Посмотри, на Баумана же не человеки, а ковыляющие в неизвестном им направлении привидения, для которых существуют лишь три оттенка окружающего мира: чёрный, белый и серый. Igor: В принципе, я ничего опасного в этом не вижу. Преступники, наркоманы, маньяки – вот настоящая опасность. А что опасного в людях с мелкими целями? Лучше жить честно, и справедливо, и долго, ценить прекрасные моменты, чем поставить недостижимую цель и сгореть на половине пути. Vica: «ценить прекрасные моменты» Конечно, надо ценить! Ведь любой момент по-своему прекрасен. Но дело-то как раз в том, что ценить не умеют! Не умеют, потому что не хотят или забыли, как это делать: ценить, радоваться, улыбаться искренне, а не выдавливать из себя ангела по каплям при встрече с вышестоящими. Чувство жизни притупляется, угасает. «чем поставить недостижимую цель и сгореть на половине пути» По мне лучше сгореть, чем жить бесцельно. Понимаю, звучит глупо, наивно, подетски. Юные лета, амбициозность, максимализм, бунтарство, ла-ла-ла, всё такое… Но

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

разве это не прекрасно? Послать всё к чёрту, лететь на широких крыльях мысли? Мне кажется, большинство людей так и не реализовали свой потенциал из-за боязни, из-за того, что отошли от максимализма и променяли высокие цели на мелкие проблемы. скажи ты этого не говорил скажи я ошиблась поняла неправильно ты живой ты хочешь быть живым чувствовать жизнь это тяжело но необходимо Vica: Привет! Я написала сообщения. Извини, что не ответила – я отвечала. Не дошло, наверно. Если хочешь, я отправлю повторно – оно сохранилось. Igor: Я просто не знал, что ответить. Считаю, нам надо прекратить общение. Видишь, как разнятся мнения по многим вопросам? Как тяжело договориться? Похоже, мы не должны общаться впредь. Это и неправильно. С чего всё началось? С глупой флэшки. Давай больше не писать друг другу. И при встрече здороваться не надо. Просто останемся друзьями. уф написал сказал почти как хотел можно ещё твёрже решительнее как и задумал осталось дождаться ответа как этот человек себя поведёт не будет ли приставать мешать жизни издеваться Vica: О нет! Извини, пожалуйста, если чем обидела, если что-то написала не так! «Видишь, как разнятся мнения по многим вопросам?» Но это же вполне нормально! Наоборот, было бы плохо, если мы думали одинаково и имели одинаковые позиции по большинству вопросов. Представь, я пишу: «Ты любишь Oasis?». Твой ответ: «О да, конечно! «Definitely Maybe» - мой любимый альбом! А как относишься к «Единой России»? Я за них пойду голосовать!». Я: «Ух ты, и это мой любимый альбом! А «Единую Россию» мм… просто обожаю! Любимая партия! Естессно, за них проголосую – тут никаких вопросов быть не может!». Представь, какая скукотища бы вышла! Поэтому Верховный Глава в Небесной Канцелярии позаботился, чтобы у каждого имелось своё собственное мнение, чтобы оно постоянно высказывалось и вступало в противоречия с мнениями других. «Давай больше не писать друг другу. И при встрече здороваться не надо. Просто останемся друзьями» Но зачем? Мне интересно с тобой общаться! что я наделала зачем прости родной надеюсь спросить проснись открой в себе живую душу не умирай Igor: Почему тебе интересно со мной общаться? Vica: Потому что я считаю, что у тебя есть черты, которых нет у других. Смотрю на тебя: ты очень серьёзный, молчаливый, задумчивый. Не может быть, чтобы у такого человека не было мыслей. Молчат, как правило, те, которым есть что сказать, которые не растрачивают слов попусту. Болтают пустоголовые. Им нечего сказать, вот они и пытаются доказать обратное. Безуспешно, впрочем, пытаются. Я иногда тоже сболтну лишнего, затем каюсь. Думаю: лучше не говорить с кем попало, а делиться мыслями с близким человеком. Близким по духу, с родственной душой. Очень верю, что ты и есть родственная душа. Igor: Не знаю, почему это пришло (если не взбрело) тебе в голову. Я ни в коем разе тебе не близок. Я сам по себе, ты сама по себе. Ты думаешь неправильно.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Да, я молчу много, но что из этого? Разве это повод, чтобы думать обо мне? Многие молчат. Не делай ложных выводов. Пожалуйста, не пиши мне больше. Всё. Я больше отвечать тебе не буду. всё пора быть резким и жёстким решительным дать решительный отпор неправильно понимает выдумывает не знай что даёшь послабление и начинается пора кончать с этим цирком уладить раз и навсегда Vica: «ни в коем разе тебе не близок» Но это только ты так думаешь. Мы же не общались долго, чтобы говорить так безоговорочно. Ты боишься заглянуть в себя, копнуть глубже (не виню, сама знаю, как это страшно – копаться в себе; подхожу к зеркалу, а смотреть себе в глаза боюсь). Ты всё же попробуй. Знаешь, сколько необыкновенного найдёшь в себе! Уверена, у тебя огромный потенциал и мировая душа! Уверена! Просто надо открыть это в себе! Умоляю, не потеряй себя среди вязкой массы! Они – мёртвые души. Они похожи на ледяные скульптуры, на деревянных матрёшек с облупившейся краской. Не будь похожим на них, не будь мёртвой душой! Будь живой душой, чувствуй мир тонко, во всём многообразии цветов! Может быть, ещё встретимся наедине? Пожалуйста. Думаю, так правильно. Интернет – пыль, фальшивка, заменитель жизни в шуршащей обёртке. Vica: Ответь, пожалуйста! Ты не заходишь днями. Нет сил ждать ответа, а подходить к тебе в университете я не решаюсь. Igor: Заходить получается не всегда. Во-первых, никаких встреч. Во-вторых, интернет – заменитель жизни, как ты сама говорила, поэтому прекрати писать мне здесь. В-третьих, перестань преследовать меня. В-третьих, я себя знаю превосходно. Мне самокопание ни к чему. В-четвёртых, я вполне жив. Может, хватит уже ерундой заниматься, доставать человека, который не сделал тебе ничего плохого? Какая я тебе мёртвая душа!? Побойся Бога, когда говоришь такое! Vica: Прости! Прошу тебя, прости!!! Простиииииииииииии Ты неправильно меня понял. Точнее, я неправильно объяснила – моя вина. Просто я хочу, чтобы ты открыл в себе живого, чувствующего человека. В тебе это есть, уверена. С тобой я веду себя искренне. Знаешь, с тобой я говорила так, как не говорила ни с кем: ни с родителями, ни со знакомыми. Обнажила душу. Знаешь, как это сложно – обнажить душу? Прости, пожалуйста! Igor: Да всё я правильно понял! Ещё раз предупреждаю: хватит! Побойся Бога! Ты собралась меня хоронить, да? Достала уже, мёртвый да мёртвый. Ты сама давно омертвела, пока других учишь. Ты вообще веришь в Бога? Веришь в кару? Полагаю, нет. В противном случае ты бы не писала про меня гадости, про меня не зная ничего. Заметь, несправедливо писала. Vica: Я же извинилась! «Ты вообще веришь в Бога? Веришь в кару? Полагаю, нет»

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Нет, ты прав. Честно. Не верю, но допускаю. Мёртвый не в буквальном смысле, а в смысле «зачерствевший, огрубевший, без целей и чувств». Ты совсем не такой. И я боюсь, как бы не стал таким. Igor: Не бойся, не стану. Не пиши мне больше, атеистка! Vica: Но я же не атеистка. Я не верю в Бога, но не утверждаю, что его нет. Я верю в сверхъестественное. Что-то там определённо есть. Бог ли? Не знаю. Честно. Igor: Не пиши мне больше!!! Vica: Не буду. Прости. Vica: Извини, не сдержалась. Напишу. Это только стихотворение. любовь как ощущение беды щекочущее чувство под лопаткой и хочется собрать и сжечь манатки спустив на самотёк огонь и дым любовь как ощущение песка ссыпаемого временем на донце и долгого как речи богомольца и горького как слёзы старика любовь как ощущение войны когда уже ни шороха в окопах а только запах пороха и копоть засилие зловещей тишины любовь как ощущение прыжка летишь и ни о чём уже не можешь подумать точно сбрасываешь кожу распугивая к чёрту облака Vica: Кстати, сегодня состоится турнир поэтов. В музее Горького в 18.00. Если желаешь, приходи! Igor: Слушай, ты уже достала. Ты достала, стишки твои дурацкие достали. Мой тебе совет: прекращай писанину. Чего тебе неймётся? Денег? Славы? Мирового признания? Брось, ничего тебе не добиться. Были и есть поэты куда лучше, смирись. Завязывай с поэзией, ты, жалкое подобие поэта! жёстко но надо стопроцентный вариант от предубеждений спасёт не хочет по-

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

хорошему значит по-плохому отвращение вызвать отвращение неприязнь показать что не марионетка которую дёргают за ниточки многие так делали и побеждали и в моём случае должно подействовать уже достала Igor: И не пиши больше стихов о любви. То есть, не пиши стихов совсем, а о любви особенно. Уже писали их до тебя, писали в миллион раз лучше. Что ты знаешь о любви? Уж не ко мне ли ею прониклась? Не смеши народ, детка. Сижу, перечитываю и смеюсь. Навоображала себе чепухи и засорила все мозги. «Мысли, мысли!». Чокнулась уже со своими мыслями. Если хочешь знать, мысли есть у всех. Не ты одна такая шикарная со своими мегамыслями. Мыслей и у меня полно, и у дворника с метлой, и у буфетчицы в студенческой столовой. И мы, в отличие от тебя, не свихнулись на этом. Мы – нормальные, честные, порядочные люди. Это не мы мёртвые души, а ты. Да, ты – заблудшая где-то в дебрях, понатащившая в башку разной дури. Если бы ты была хорошей, ты бы давно перестала преследовать человека, сделавшего тебе добро. А ты всё пишешь. Vica: Но ведь ты сам говорил, что стихи мои тебе нравятся! И вот, на тебе! За что!? Что я тебе плохого сделала, чтобы ты так ко мне относился? Всего лишь хотела помочь… Igor: Вот. Опять пишешь. Как говорится, что и требовалось доказать. Слова свои ты сдерживать не в состоянии. А тебя просили о помощи? Что, я подходил к тебе и сказал: «Мне требуется помощь»? Совсем сбрендила, да? Не просят – не лезь! Тем более, если кому помощь и нужна, то лишь тебе. Посмотри на себя, у тебя же нет будущего. Ты просто девочка, накидавшая себе в башку ерунды и возомнившая себя не знай кем. «Они мёртвые души, они ничтожества!». А сама-то кто? Сама чем-то особым отличаешься? Я, в отличие от тебя, взрослый. Я честный, я живу по потребностям, я не требую от других невозможного, я не учу других жить. Я – честный и нормальный человек, а ты – нет. Ты маленькая вредная капризная девчонка с кучей комплексов, гонящаяся за славой. Я бы поговорил с тобой серьёзно, но тебе надо вырасти. Всё, не пиши – отвечать не буду. Обещаю. Vica: За что? Ответь, за что? Vica: Я не гонюсь за славой, нет. Единственное, чего я хочу: не умирать душой раньше омертвения тела. Это на самом деле очень страшно – вроде бы жить и вроде бы не жить. Делать привычные дела только потому, что они привычные. И я чувствую, как постепенно теряю интерес ко всему. Мертвею. Два месяца назад я интересовалась книгами, новинками рок-музыки. Буквально жила ожиданием новой пластинки Alkaline Trio или Story Of The Year. Читала книги запоем, переворачивала страницы, предвкушая на следующей что-то необычное. А сейчас? Скачала недавно новый альбом Lostprophets, прослушала и не получила абсолютно никаких эмоций. Послушала четырежды – то же самое. Тишина. Критики хвалят, на форумах отзывы сплошь положительные – а мне не нравится. Так же и с книгами. Лавкрафт, читающийся с наслаждением книгоманьяка, стал вдруг скучен и банален. Да что Лавкрафт. Не поверишь – взяла с полки Экзюпери, любимого Маленького Принца, и тот вдруг оказался неинтересен. Маленький Принц, деливший со мной все горести и дававший надежду и силы жить, вдруг не помог. И это страшно. Это очень страшно.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Vica: Ответь, пожалуйста. Не молчи. Мне страшно. в ответ тишина не гудки не ругательства лишь тишина склизкая навязчивая заглушающая жизнь силы чувства ощущения тишина убийца художник и тишина может и не художник вовсе может правда ничего нет всё придумала нафантазировала вбила в голову неправда вдруг правда не должно быть ахметвалиев поэт признанный сказал поражён дайте мне руку поцеловать приятно не ожидал вдруг художник не хочу умирать грубеть мертветь если убить тело до смерти души художник и тишина Vica: Ответь, пожалуйста! Умоляю тебя, Игорь, я боюсь тишины, я боюсь умирать! Igor: Кончай тупить. Слишком любишь себя, слишком жалеешь. Умирать от тараканов в голове – смешно. Дурочка ты. Задолбала. Ответа больше не жди. Обещаю в последний раз. Vica: Ты ничего не понимаешь. Я духовно мертвею. Чувства притупляются – то, чего я так боюсь. Я совсем одна и это горько осознавать. В тебе я рассчитывала найти родственную душу (не любовь, а именно родственную душу. Любовь – ничто, внезапно возникающая и внезапно испаряющаяся чувственность), найти того, с кем можно поговорить искренне, наблюдать за закатом и веером ледяных в великолепии звёзд, обсудить волнующее тебя. Главная моя ошибка: я втемяшила себе, что ты и есть родственная душа. Поверила в это и, не проверив, обнажила душу, раскрыла всю её без остатка. Глупо было рассчитывать на взаимность, но я беззаветно, по-детски продолжала верить. Даже сотой части доверия, оказанного тебе, я не оказывала никому. Тебе говорила вещи, в которых боялась признаться даже себе. Знала, что не оценишь, но доверяла. Мне горько. Мертвею. I’m lost. всё тишина т на конце лост как крест завершение всего Vica: Привет! Я вот что подумала! Может, забудем всё, что наговорили друг другу. Попробуем начать всё заново. Прости меня. Давай как-нибудь встретимся! Сходим куданибудь, побеседуем за чашкой чего-нибудь вкусного! Как идея? Vica: Ответь, пожалуйста. Vica: Ответь, пожалуйста. Не молчи. Я очень боюсь. Vica: Да, видимо, зря я… Опять поверила. Внушила себе, что всё можно исправить, и поверила. Знала, что ничего не произойдёт – начать заново, переиначить не получится. Так не бывает. Прости. Vica: Охота застрелиться, повеситься, перерезать вены и утопиться одновременно. Прям не знаю, что выбрать. Каждый ножик блестит, будто начищенный кислотой пятак. Думала о тебе. Vica: Всё. Тишина. Ещё никогда не было настолько плохо. Как думаешь, если человек не отвечает больше недели, получается, что отправитель писем сошёл с ума? Получается, он шлёт письма сам себе, выдумывая ответ? Igor: Смотри, я тебе стишок написал. Посвящаю )))))) Поверь, ты меня достала, Надоела ещё как.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Ты сама-то не устала Говорить, что я дурак? Ты не знаешь в мире чести, Доброта – пустой лишь звук, И на всём на белом свете Тебе каждый враг – не друг. Ты заглохла в море бреда, Оторвавшись от добра. Нет тебе совсем победы. Всё! Достала! Вон пошла! Igor: Получше твоих писюлек вышло. Старался, целый час писал. Vica: Спасибо. Большое спасибо. Не поверишь, за последний месяц я плакала столько, сколько не плакала за всю жизнь. Ты – главная причина. Отольются кошке мышкины слёзы. Спасибо тебе большое, Игорь. Больно ты смелый в интернете. Vica: А такие «стихи» я в девятом классе за пять минут писала. Igor: Нах пошла. Неужели ты в самом деле такая тупая, или только притворяешься? Мне тебя жаль. Vica: Не бойся. Теперь в самом деле всё. Окончательно. Мне следовало сделать это раньше. Просто на что-то надеялась. Глупая. Можешь не бояться. Преследовать и писать больше не буду. Обещаю. Обещание моё стоит дорого, и я никогда его не нарушу. Не такая ещё. Слишком быстро убежал ты сегодня. Думаешь, очень умно назвать человека монстром и ещё десятком слов похуже, плюнуть в лицо (слюна у тебя мерзкая, целовать тебя я бы не стала. Думаю, не одна девушка и не станет никогда) и убежать, не выслушав? А преследовать я и впрямь не буду. Как вы мне все надоели. Охота просто уйти. Если бы знала, что там лучше, без промедления бы рванула. Прости за всё. Честно. Igor: Ну кончено. А по-твоему, умно подкрадываться к человеку на улице и кричать на него? Бить книгой? Совать идиотские стишки? Мне противно с тобой общаться. Отныне ответа на сообщения ты не получишь. Достала. А прощать тебя не хочу. Ты этого недостойна. Прощу – снова доставать начнёшь. Всё.

20 апреля 2010 ПОСТМОДЕРН, ТВОЮ МАТЬ! Ну и денёчек. Бардак правит миром. Впервые встречаюсь с подобным за шестнадцать

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

лет преподавания, ей Богу! Задаю второму курсу стандартный вопрос (эдак я их каждый год в тупик ставлю: уходят одни студенты, приходят другие, а результат тот же): Какая часть речи «правил» в первой строке «Евгения Онегина»? Ну, думаю, подловлю всю группу на ошибке, как обычно. Все по традиции орут: Существительное! Существительное! И один умный такой отвечает, с чувством собственного достоинства, с аристократической помпезностью, прилагательное, мол. Отжёг, называется, филоложек. Запомните, дорогие мои, не существительное, не прилагательное и даже не модальное слово или коммуникатив, а именно глагол, - говорю. Как глагол, Олег Романович? Вы шутите? – удивлены. Если бы. «Мой дядя самых честных правил». Правил – значит, исправлял. Вот так, ребятки, - говорю. Прилагательное, ужас. Филолохи и филолохини, твою мать. Мда, Бог – тот ещё постмодернист. Что хочу, то и ворочу. Намешал, напутал, а сам сидит где-нибудь в сторонке с кубинской сигарой и бутылкой дорогого ирландского виски и знай смеётся себе в усы. Автор не умер, автор просто решил передохнуть секунду Брахмы. Просьба не беспокоить и престол не занимать. Нет, смешно. Зачем-то посреди пары вырвали из аудитории. Дескать, проректор по учебно-воспитательной работе требует к себе. А проректор-то ентот самый в соседнем здании. Я-то тороплюсь, лифт запаздывает – я и попёр пешком. Забег с десятого на первый этаж. Участники: 1) Красильников Олег Романович, преподаватель и по совместительству заместитель декана филологического факультета, подвержен нервным срывам и странным выходкам, вредные привычки имеются в наличии, 39 лет, женат, есть дети; 2) мысль «какого-хрена-я-там-понадобился?», стремительная, экспрессивно окрашенная, стучащая в висках. Бегу в соседнее здание. Рискуя попасть в лапы не в меру дотошных сотрудников ДПС, перехожу в неположенном месте. А проректор по учебно-воспитательной работе, оказывается, того… Ушёл по личным делам. И усатая секретарша улыбается тошнотворно милой улыбкой и просит передать шефу, коли есть что-то срочное. Хотел я ей наизусть процитировать отрывки из «Русской заветной идиоматики» Баранова и Добровольского или припомнить вслух четверостишие из сочинений Ивана Баркова, да передумал. Так и не понял шутки. Или кто-то заностальгировал по первому апреля, или что. Скорее всего, пресловутое русское «что». Дальше торопиться смысла не было. Пара заканчивается через десять минут: пока дойдёшь, пока что. В киоске продаются сигареты – заглянул туда по пути, рассерженный. Ну и государство, пылесос ему в черепную коробку. Президентов у нас больше, чем во всей Европе. Сильные государства сего важными делами заняты. Например, переименованием милиции в полицию. Это вам ха-ха-ха да хи-хи-хи, Ишки Мятлева стихи, а каково ответственным за развал государства сего приходится, вы подумали? Это вам не просто на бумажке название переписать, нет. Это ж сколько документов заново оформлять надо! От общих государственных до каждой корочки отдельно взятого мили… тьфу, полицейского. А формы-то новой сколько шить!

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Дурачьё. Ещё бы на десятирублёвых банкнотах «WE TRUST IN GOD» писали. Нет, лучше «МЫ ВЕРИМ В ХРИСТА-БАТЮШКУ» - так ведь самобытнее получится. Модель вроде бы американская, а написано по-нашенски, да и сердцу патриотически настроенному понятно будет. Не понимаю одного: «полиция» – это закос под Юсу или дань уважения царскому, дореволюционному режиму? Пара закончилась, едва-едва успел домашнее задание озвучить. Видимо, без меня студенты не скучали – выражение лиц счастливое-пресчастливое, будто им налили бесплатно. Забрать вещи из деканата и… И не успел я подумать, куда бы податься до четырёх (в четыре дочурку время из садика забирать, а сейчас всего 13.50), как встречаю в студенческом потоке в коридоре Игоря Семёнова. Разговор у меня к нему есть. Бедняжка так увлёкся рассматриванием расписания, что забыл со мной поздороваться. Продираюсь сквозь группу студентов. Те громко здороваются, а Игорю хоть бы хны – глух как пень. Испуганно уставился в расписание (причём в расписание пятого курса), аж дышать боится. Я кашлянул и строгим таким тоном говорю: - Интересно, господин Семёнов? Похвально, похвально. Правильно, пятый курс не за горами, даже когда учишься на первом. А там кто знает: аспирантура, кандидатская, докторская… Чем чёрт не шутит, может, и деканом заодно заделаетесь. Пусть на факультете у нас, хм… представителей мужского пола немного, зато деканы сплошь мужчины. Сжался весь, дрожит, как суслик, вытащенный зимой из норы на мороз. Изобретает, что бы такое эдакое убедительное сказануть. - Здравствуйте, Олег Романович, - произносит он тоном мужа-картёжника, заложившего в ломбард обручальное кольцо без ведома стервозной жёнушки. - День добрый, Игорь, - говорю. – А вы чего так поздно здороваетесь? Четыре часа назад не получилось? Время не выкроили из плотного графика? (Это намёк такой для неандертальцев: Игорь в 9.55 прогулял мою пару. Чрезвычайно любопытно, как он отвертится.) - А, Олег Романович, это… - смущённо разглядывает пол десятого, филологического этажа. - Хороший пол, - говорю. – Летом ремонт делали. Тоже нравится? Так что там с пропуском? - Олег Романович, вы не поверите… - пищит едва слышно. Конечно, не поверю, дорогой мой. Ишь, чего захотел. - Ну, что там такого невероятного? – говорю. – Кошка рожала? Террористы трамвай захватили? Ну-ну, вспоминай. Троюродная тётя Ася с Магадана прилетела? Брата в армию провожали? Как бы между прочим скрещиваю руки на груди. Жест, который неизвестно почему заставляет нервничать всех и вся. - Болел я… Вчера. Горло болело… - говорит, не поднимая глаз. - И? Утром не доболел? - Нет, я это… Поздно лёг, долго заснуть не получалось. Проспал из-за этого… - Проспал?

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- Да… - решительно не понимаю, чего он нашёл в полу. Пол как пол. - Сейчас хорошо себя чувствуешь? – спрашиваю участливо. - Всё нормально. Утром аспирин выпил перед выходом из дома. Мама «Доктор Мом» дала, - говорит Игорь. - Ну ладно, - говорю. – Поверил, представь себе. Семёнов бочком-бочком попятился, да и засеменил шажками прочь, оставив мне на какое-то время свою сгорбленную спину – любуйтесь на здоровье, Олег Романович! Ненавижу. Хм, тоже мне, «Доктор Гном» ему мама дала. Дружок, да если бы ты аккурат перед выходом из дому выпил аспирин, со мной бы сейчас не говорил. Нет, чтобы отмазку «прикольнее» сообразить. «Болел», «проспал» - классика детсада, твою мать. Студенты-первокурсники много гуляют. А вы что хотели – солят недосоленное в школе. В школе-то за посещаемостью строго следят, а тут свобода, равенство и братство. Поумиляются недельку и начинают солить. Чем больше в школе посещал, тем больше прогуляешь в университете. Иду по улице в направлении ирландского паба «Лепрекон». Кружка «Гиннеса» или эля никогда не повредит, а стресс согнать даже поможет. Главное, пивом или, тем паче, водкой депрессию не глушить. Не заглушишь, вдобавок печень с уязвлённым самолюбием завопят. Мда, ну и денёчек. Перенасыщен делами, без которых человечество вполне могло обойтись. Бессмысленность форева. Ау, где мои двадцать! - Олег Романович! – слышу голос. - Олег Романович! Олег Романович! Здравствуйте! – оборачиваюсь. Вика, первый курс. Подбегает, волосы растрёпаны, смущённая отчего-то улыбка. - Здравствуй, Вика! Чего такая… радостная? – выговорил я, хотя «радостная» вышло не сказать чтобы уместно. Радужная улыбка светилась поверх заплаканного лица. И глаза красные. Получается, не очень-то и радостная. - Да так… - говорит. - Вот, увидела вас, дай, думаю, поздороваюсь! - И за этим бежала? – искренне удивляюсь. - Ну да! – улыбается Вика. - Эх, Вика, - вздыхаю. – Все бы студенты такие… - Какие? Хочется рассказать про Семёнова, но она заплакана. Зачем лезть к человеку со своими болячками, когда у него ещё свои нарывают? Спросил у неё, почему грустная – не рассказала. Честно призналась, что не хочет об этом говорить. Я и не спрашивал больше. Хотя, может, и следовало. Возникло желание пригласить Вику в паб на кружечку пива, но не пригласил. Зачем? Не знаю. Серьёзно, не знаю. Ведь было бы интересно пообщаться, поболтать о том, о сём. Человек Вика замечательный, уверен – я-то в людях разбираюсь. И всё-таки настроение ей я поднял. Рассказал о грядущем турнире поэтов, зажёг заплаканные глаза желанием: «Хочу! Хочу!». - Попробуй, - говорю, – выступи. Думаю, всё у тебя получится.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- Спасибо, Олег Романович! А вы придёте? - Приду, приду! – успокаиваю. – Запомни, воскресенье, музей имени Горького, восемнадцать ноль-ноль. И ласково потрепал Вику по плечу.

25 апреля 2010 ПОЭТБАТТЛ Пропустить турнир поэтов я просто не имел права. Во-первых, охота живьём убедиться, что слухи о кончине андерграундного творчества в России (и в Казани в частности) сильно преувеличены. Во-вторых, есть возможность посмотреть на выступления известных казанских поэтов. В-третьих, на турнир заявился вездесущий Раиль Гимаев, «светило» отечественного стихосложения. Он подошёл ко мне две недели назад и сказал серьёзно (серьёзнее не бывает): - Здорово, Марат, как делишки? Ты в курсе, что скоро турнир поэтов? Мне необходима твоя горячая поддержка в этот волнительный и торжественный момент, друг! Я, стараясь не засмеяться, уверил Раиля, что о предстоящем поэтбаттле знаю и обязательно приду. В-четвёртых, участвует моя одногруппница. Вика подошла ко мне в пятницу после пары и сказала, что заявилась на турнир поэтов. - Вот как! По счастливой случайности я тоже окажусь там, - сказал я. - Встречаю только третьего человека, который слышал о турнире, - удивилась она. – Вроде бы факультет, где поэзию любят, а о турнире поэтов никто, можно сказать, не слышал. А что говорить о простых рабочих, об учителях, врачах… Она вздохнула. - Уж не знаю, кто этот загадочный третий, но о поэтбаттле знает ещё и великий стихоскладыватель Раиль. Более того, он даже участвует. Речь не о нём случайно шла, когда про третьего говорила? - Нет, не про него. О, ужас! Я про участие Раиля впервые слышу, - сказала Вика. - Будет весело! Удачи тебе! - Спасибо! И вот долгожданное воскресенье. Я нарочно вышел из дома раньше, чтобы не опоздать. Музей имени Горького находился совсем недалеко от университета, но я-то живу в другом районе. Добрался гладко, без пробок, за сорок минут до начала турнира. Выяснилось, что поэты будут соревноваться на открытом воздухе. Благо, погода располагала: мягкий апрельский вечер, лёгкий ветерок. Импровизированную сцену сообразили прямо на широком крыльце музея. Организаторы подключали микрофон и динамики, настраивали звук. Главный организатор Гена Стечкин, молодой блондин с длинными волосами, руководил. - Сколько участников заявилось? – спросил я, подойдя к нему.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- Пока одиннадцать, - пожаловался он. – Если срочно пять поэтов не найдём, то пары одной восьмой получатся неполные. Придётся кого-то автоматом сразу в четвертьфинал записать. А это нечестно. - И спортивный дух соревнования теряется, - согласился я. - Точно! – Гена о чём-то задумался. - Парень, вот что… Тебя как зовут? - Марат. - Приятно познакомиться, я Гена. Так вот, Марат, дорогой, слушай! Ты случайно не поэт? - Случайно нет, - я развёл руками. – Увы и ах, ни одной строчки не сочинил и двенадцатым стать не могу. Не беспокойтесь, Геннадий, до старта более получаса. Когонибудь да наберёте. - Вот именно – кого-нибудь! – произнёс Гена Стечкин с досадой. Действительно, набрали. За две минуты до начала к Гене Стечкину, нервно смолящему сигарету за сигаретой на ступеньках крыльца, подошёл парень лет семнадцати с серёжкой в губе и весь в чёрном (гот, судя по внешнему виду) и попросил его записать. Он оказался последним, шестнадцатым участником. К тому времени всё было готово. И сцена, и звук, и участники, и зрители. Зрителей набралось по первому впечатлению сорок-пятьдесят, и это можно считать успехом. Да, Казань – город-миллионер; да, пятьдесят человек от общего числа жителей – это чтото около 0,00005 %, но поэзия нынче не в цене, и большинство предпочтёт провести тёплый апрельский вечер в интернете или за очередной серией какого-нибудь ситкома или латиноамериканского сериала. Может, лишь особо бодрые пенсионеры, которым не терпится покопаться в грядках после холодной зимы, решат съездить на родные шесть соток. Думаю, даже если везде расклеить афиши и разрекламировать по телевизору турнир, на который заявились бы вместе Тредиаковский, Пушкин, Маяковский, Бродский, всё равно бы много зрителей не набралось. Это вам не Максим Галкин с Анастасией Заворотнюк и даже не Джоан Роулинг с Борисом Акуниным. Зрительская аудитория состояла в основном из молодых человек и девушек до тридцати лет. За гота пришли поболеть раскрашенные единомышленники: два парня и три девушки. Одежду, внешний вид, даже прически у готов были удивительно схожие. Так часто случается. Мнишь себя неповторимым, желаешь выделиться из толпы, не замечая, что вокруг таких «неповторимых» пруд пруди. Пришли поодиночке Раиль и Вика. Я пожелал им удачи. Вика с Раилем также обменялись приветствиями, причём тепло и по-дружески. Мы, «толпа», «чернь», расположились широким полукругом у сцены, чтобы никому не мешать и всем было хорошо видно. Среди зрителей оказался и Олег Романович. Теперь слова Вики про третьего осведомлённого о турнире стали мне понятны. На сцене рассыпался в приветственных речах Гена Стечкин, радостный, что шестнадцать поэтов набралось и все пары составлены. Поначалу микрофон фыркал и шипел, затем неисправность устранили. Гена перешёл, наконец, к представлению персоналий поэтов, выразив попутно сожаление по поводу невозможности принять участие в турнире Ирины Августовой (обладательницы премии «Дебют») и обрадовав известием об участии Артура Ахметвалиева (любимца публики и объективно сильнейшего поэта Казани).

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Поэты стояли среди нас, среди «толпы», и выходили на сцену, когда Гена объявлял их имена. Зрителям были разъяснены правила. Каждый участник читает по одному своему стихотворению на выбор. Из каждой пары выходит один победитель. Он определяется голосованием путём поднятия зрителями рук. За кого больше проголосуют, тот и проходит дальше. Далее восемь победителей снова разбиваются на пары и читают по одному стихотворению, а зрители снова выбирают лучших в каждой паре. И так пока не останется один. Приз победителю – пятьсот рублей, порция горячих аплодисментов и звание лучшего поэта Казани до следующего поэтбаттла. Вика попала в шестую пару, а Раиль в третью. Теоретически они могли сойтись в финале, но меня терзали смутные сомнения в вероятности такого фантастического развития событий. Вика неопытная, в первый раз участвует, а Раиль вообще относится к поэтам лишь постольку-поскольку. Хотя и имеет опыт выступления на подобных турнирах. Гот, записавшийся последним, соревновался во второй паре. Имени его я так и не узнал – по причине природной скромности он предпочёл назваться сценическим псевдонимом «Тёмный Властелин» (мне сначала показалось «Тёмный Пластилин»). Лирика его тоже показалась мне не в меру тёмной – читал он, конечно же, о всепоглощающей и непобедимой Смерти. Разумеется, он вылетел в первом же раунде, несмотря на поддержку своих таких же тёмных друзей. Когда Раис с возвышенной интонацией исторгал из недр своей бездонной души «Весенний звон», я изо всех сил сдерживал смех. Представьте себе, мужчина в сером с чёрными полосками свитере, в наушниках, какие можно увидеть в кино у диспетчеров в аэропорте или у диджеев на радио, с острым худым лицом в мелких морщинах, сиплым голосом читает стихи, которые кроме него никто и за стихи-то не считает. Как говорят в подобных случаях, это лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Разумеется, Раис не прошёл дальше одной восьмой финала, получив, правда, свою порцию аплодисментов и набрав восемь голосов. Ладно, мы с Викой за него голосовали, мы знали, что это его не спасёт, но другие шесть человек? Либо они туги на ухо, либо среди пяти десятков зрителей есть случайные зеваки, в поэзии не разбирающиеся и глазеющие единственно ради самого глазения. Вика, кстати, первый раунд прошла, прочитав стихотворение о весеннем дожде и обойдя Рустема Аубакирова на семь голосов. На сцену она поднялась растерянная, с бледным лицом. Я уж думал, опозорится: слова забудет или прочитает невнятно, сбиваясь и глотая окончания, как это часто бывает с неопытными ораторами, которым впервые доверили включенный микрофон – но нет. Микрофон держала уверенно, на положенном расстоянии, не кричала в него, но и до невнятного бормотания не опустилась. Чёткий, поставленный голос, ритмичное прочтение, походящее на игру опытного ударника, уместная эмоциональность, отсутствие фальши, напыщенности и наигранного пафоса – казалось, Вика выходила на сцену уже много раз. После того, как Гена Стечкин объявил о её выходе в четвертьфинал, она подошла к Олегу Романовичу, который находился к сцене ближе меня. Он улыбнулся и сказал ей чтото приятное. Вика улыбнулась в ответ, но растерянность с её лица не исчезла. Во втором раунде она на удивление гладко прошла поэта Айрата Гарифзянова

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

с преимуществом в восемь голосов. Айрат продекламировал своё философскопсиходелическое стихотворение блестяще, но Вика всё равно была объективно сильнее с «Это что-то из ряда вон…». Что-то из ряда вон она сотворила в полуфинале. Тут уж я оценивал её шансы скептически. Во-первых, противостоял ей Алексей Панов – победитель турнира поэтов 2008 года и бывалый чтец. Во-вторых, Вику здесь не знают, Вика здесь впервые, а Алексей выступает на публике несколько лет и имеет своих поклонников (следовательно, гарантированные голоса). Однако Вика победила. Не знаю, каким чудом это произошло, но она победила, набрав двадцать пять голосов против двадцати двух у Алексея Панова. «Самоуверенность – не грех» побило «Гулливера». Во втором полуфинале объективно победил Артур Ахметвалиев. Кто бы сомневался. Последним словом в его ироничном стихотворении было «частушки». Напоследок он сказал со сцены: - Час тушки, господа! Заметьте, час тушки! – и показал на своё толстое брюшко. Этим жестом он практически украл и так немногие симпатии, предназначавшиеся его оппоненту. Тридцатилетний, с аккуратными усиками и бородкой, безумно обаятельный – кто мог сомневаться в его победе в финале? Я не сомневался. Артур сочетал в себе так тяжело уживающиеся вместе качества: добрый и открытый человек и хороший поэт. Перед финалом Вике и Артуру дали пятиминутную передышку. Я подошёл к Вике. От радости она кинулась ко мне на шею, и я смущённо обнял её. Наверное, она в эту минуту готова была кинуться на шею кому угодно, даже Анжеле Касимовой, с которой вечно цапалась. - Знаешь, каких сильных соперников ты уже победила? - спросил я, когда она наконец отцепилась. – Ого-го каких маститых! - Не знаю, - она пожала плечами. – Я тут никого не знаю. Если бы знала, может, и не победила. В финале ей выпал жребий читать первой. Она прочитала «Преодолев тоску и темень…» великолепно, но разве кто-то способен превзойти Артура Ахметвалиева? Он читал ещё «великолепнее», если можно так выразиться, и первое место, разумеется, досталось ему. И то, разрыв был совсем невелик: Вика уступила признанному мастеру всего пять голосов. Потрясающий результат, которого я и предположить не мог. Гена Стечкин взял микрофон и громко объявил Артура Ахметвалиева победителем. Чемпиону полагалось слово, краткое подведение итогов, и Ахметвалиеву пришлось подняться на сцену, по большому счёту не успев с неё сойти. Я думал, что начнётся обычная в таких случаях словесная лебеда: благодарности зрителям, хвала достойным соперникам, скромное признание собственных заслуг, соображения о трудности пути… Но победитель первым делом вызвал на сцену Вику. - Подойдите сюда, не бойтесь! Она вышла. Сперва её глаза смущённо уставились в точку на земле, затем она взглянула в глаза Ахметвалиеву. Он ласково опустил ей руку на плечо и продолжил: - Я поражён! Приятно поражён. Не ожидал от вас такого. Шикарное выступление, честно. Вы оказали мне большую честь посещением турнира, вы мне очень понравились. Вика, кажется?

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Она едва заметно кивнула. - Спасибо вам, Вика! Рад в вашем лице встретить в Казани ещё одного достойного поэта. Люблю открывать новые таланты. Уверен, за вами большое будущее. Надеюсь, теперь вы часто будете появляться на поэтических вечерах. Подойдите ко мне потом, я дам вам свой телефон. Подойдёте, хорошо? Она тихо кивнула. - Вот и славно. Вы будете заметной личностью в нашем поэтическом кружке. Если, конечно, будете приходить, - Артур подмигнул Вике. Он обратился к зрителям. – Снимаю с себя корону, велика она мне. Объявляю победителем Вику! Думаю, так справедливо! Это было неожиданно для всех. Она смутилась, бывшие соперники с удовольствием поздравили её. Откуда-то взялся совсем юный журналист с диктофоном – скорее всего, внештатный сотрудник какого-нибудь издания, гоняющийся за статьями. Как бы то ни было, Вика в турнире поэтов принимала участие впервые и сразу же заняла первое место. Когда я сумел протиснуться к ней, растерянность снова проявилась на её лице. Она выглядела уставшей и чуть ли не расстроенной. Я сперва подумал, что это из-за не совсем честной победы, но она опровергла мою догадку словами: - Он меня на свой день рожденья пригласил. Такой добрый и милый человек! - Кто? - Артур Ахметвалиев. - Да, личность это известная. Его многие любят, - говорю. - Вот писал бы и ты, тоже бы участвовал! – сказала Вика. - Я не пишу. Это не моё, ты же знаешь. Я руководствуюсь девизом Карлсона «Спокойствие, только спокойствие», а поэт внутри мне спокойствия точно не прибавит. Стихотворство – оно мне надо, ещё этим голову забивать? – пошутил я. Вика подумала о чём-то и произнесла тихим голосом: - Знаешь, Марат, а ведь людей совсем мало. Это ведь так интересно: и читать, и даже слушать – а людей мало. Никому это не нужно разве? Это грустно. И даже немножечко обидно и страшно, когда читаешь, а почти никто тебя не слышит. Красиво ведь читают, правда?

11 мая 2010 ЧТО ЗА ПОРОДА НЫНЧЕ ПОШЛА - Пошли вы на ху… - она бессильно сжала кулачки. – Пошли вы на хутора близ Диканьки! Развернулась и пошла прочь. Не увязалась за мальчиком, а пошла прочь. В противоположную сторону то есть. Картину расставания прямо как будто из кино вырезали. А я-то хотел всего ничего: вернуть девочке книгу, которую она сама и бросила на асфальт. Заплаканная, с растрёпанными чёрными волосами, она послала меня (хорошо хоть, не по известному адресу, а уважительно, на вы, и на «хутора близ Диканьки».

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Странно, впервые слышу. Это у них так теперь классиков переиначивают?). Послала и ушла, семеня кедами по асфальту. А я остался стоять с разинутым ртом как пень, с чужой книгой в руках. Брюнетка, симпатичная – отметил я мимоходом. Даже красивая. Хотя такие вещи меня не заботят. Я и в молодости особо не стремился заглянуть под юбку каждой смазливой девице, а после тридцати двух лет счастливого брака и вовсе перестал внимание на очаровательных незнакомок обращать. Подумал лишь: одета она как бы по-мальчишески (кеды, джинсы, лёгкая куртка бежевато-салатового цвета из неизвестно какого материала), зато чертовски женственна в минуты истерики. Обаятельна, я бы сказал. Легко и непринуждённо послала меня (а я ей, следует заметить, в дедушки гожусь), но не извинилась. Правда, я и не рассердился вовсе – видно же, что не со зла человек... Мне шестьдесят, зовут меня Парамоновым Борисом Филимонычем. Недавно отправился на заслуженную пенсию и теперь маюсь, не зная, куда девать уйму свободного времени. Пока ходил на работу, мечтал о пенсии: буду, мол, неспешно прогуливаться до обеда в парке за домом, уделять два часа послеобеденному сну, посещать театры и музеи, а по вечерам смаковать книги в любимом пятнистом как леопард кресле, подаренном дочкой Людой в мебельном комплекте к пятидесятилетнему юбилею, при мягком свете, льющемся сбоку с торшера. А вот хрен. Прогулки в парке порядком поднадоели через две недели, сон после обеда не идёт, а театр после «Вишнёвого сада» посещать расхотелось. Книжки же… Читаю, но по вечерам, а днями маюсь. Думаю, устроиться, что ли, охранником куда-нибудь или гардеробщиком в тот же театр, а во время представлений коротать время за сканвордами? Нашёл в последнее время отраду. Весна нынче выдалась ранняя, потеплело быстро. Стояла середина апреля, а температура уже поднялась выше двадцати градусов. И стал я во время утренних прогулок с каждым днём удаляться всё дальше от осточертевшего парка за домом, и дошёл, в конце концов, до родного университета, где учился в шестидесятых годах на физфаке. От дома до университета около сорока минут ходьбы, если идти неспешным шагом. Красиво здесь. Люблю наблюдать за студентами: такие юные, счастливые, бодрые. Горя не ведают, а если и ведают, то это и не горе вовсе, а это только им горем кажется, а на самом деле это всего лишь пустячки, мелочи жизни. Редко кто в их возрасте познаёт настоящее горе. Родители кормят и одевают, духовную пищу университет даёт – а что ещё для счастья нужно? Вот я сегодня и пришёл, как обычно, в скверик около университета, сел на облюбованную скамеечку со свежим «Советским спортом» и смотрю, как студенты уходят после лекций домой: кто дружной гурьбой, кто парой-тройкой, а кто и вовсе поодиночке. Те двое, догадываюсь, раньше уходили парой, а теперь разладилось у них и с занятий они уходят поодиночке. Ну и ладно, не пара они, сразу видно. Хмурый парнишка топал, не смотря по сторонам, тут его девчонка и нагнала. Сценка разыгралась шагах в пятнадцати от меня. Вокруг участников сей мелодрамы сновали другие студенты, не особо до чужих ссор охочие и поэтому совершенно не обращавшие на парнишку с девчонкой внимания, поэтому я не слышал, из-за чего они поругались. Понял лишь, что девочка кричала громче,

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

но мальчик обиднее. До меня долетали обрывки его фраз – отборный мат в чистом виде. На месте девочки я бы очень обиделся. Она и обиделась, аж слёзы брызнули. Она всё протягивала ему какой-то листок, который вынула из толстенной книги, что держала в руках, а парнишка брать листок отказывался. В довершение он демонстративно плюнул в лицо незадачливой студентке и убежал. И тут я подошёл к девочке – как нельзя некстати. Думал утешить, сказать, что сволочь он, этот студентишка, а не мужчина, раз в буквальном смысле плюёт в лицо и от разговора бежит, что нечего из-за таких слёзы лить. Не вышло. Только поднял книгу, чтобы вернуть, она уже и послала меня на «хутора близ Диканьки» и ушла. Решила, наверное: все мужики – сволочи. Впрочем, доля истины в этом всё же есть… Ох, и любят же молодые рубить сплеча и делать очень уж скоропалительные выводы! Интересно, кто она? Что у них произошло? Самое важное, чтобы излишне не переживала на этот счёт. А то девушки нынче совсем уж капризные пошли: чуть что, вены режут или топятся в ванной. Берут пример с любимых рок-звёзд, а так нельзя. Было бы ещё из-за чего топиться, а то ведь молокосос, ничтожество. Ни поговорить серьёзно, ни девушку успокоить. А плевок, так вообще, мерзость в чистом виде. Каюсь, что не догнал сопляка и не накостылял по шее как следует, знал чтоб наперёд, как с девушками себя вести. Растерянный, я вернулся на скамеечку, теребя в руках книгу не первой свежести, которая оказалась «Доном Кихотом». Похвально, что классику читают, непохвально, что плохо с ней обращаются. Открыл первую страницу. Там стояла печать «Библиотеки имени Лобачевского». Ба, из-за каких-то недоношенных ублюдков библиотечный фонд разбазаривать! Да и какую книгу – едва ль не лучшую за всю историю литературы. Этой взбалмошной студентке Дон Кихот среди знакомых точно не помешал бы. Чудаковатый, но смелый и благородный – настоящий рыцарь. А то молодые люди нынче чересчур серьёзные пошли, «крутые», а рыцарей среди них нет и в помине. Жалко, что нет нигде информации, кому эта книга выдана на руки. Не то чтобы совсем нигде нет, в библиотеке, конечно, есть, да не побегу же я в библиотеку прямо сейчас. Или пойти? Нет, пожалуй, обожду. Сам давно мечтал Сервантеса почитать. Почитаю и верну. Из книги выпал листок, видимо, тот самый, которым девушка размахивала перед носом молокососа. На листке старательно были выведены чёрной пастой стихи. Вылюблена Выпотрошена Вы Кто вылюбил и выпотрошил Вышли Из сердца Я вас больше не увижу Мне незачем теперь страдать и выть Ходить, не поднимая головы

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

В которой по ночам роятся мысли Безумные О смерти и о жизни Похожие на уханье совы Вылюблена Выпотрошена Вы, Кто вылюбил и выпотрошил Вышли Из сердца А куда? И сам Всевышний Не скажет Не сносить мне головы Неплохо. Хорошо даже, я бы сказал. Душевно. Неизвестно, сама придумала или нет. Думаю, сама. Вот помню, когда я молодой был, девушки любили переписывать себе в тетрадки стихи Ахматовой; нынешняя молодёжь куда самостоятельнее: сама пишет, сама переводит. Зато и вены частенько, бывает, режет… Буковки выведены с особой нежностью, от каждого слова прямо веет искренностью. Если автор стихов всё-таки она, то охамевший осёл многое упустил: симпатичная девочка, с характером, но не опускающаяся до бесцеремонных пощёчин и запускания острых коготков куда придётся – лишь бы больно было. Да к тому же замечательная поэтесса. Идиот. Современность. После физфака работать по специальности я не пошёл. Сменил кучу профессий. Был подсобником на стройке, затем устроился печатником в типографию. Работал грузчиком на продуктовом складе, когда склад закрылся, пошёл на мебельную фабрику собирать диваны и кресла. После мебельной фабрики устроился на стройку, но на сей раз не подсобником, а каменщикам. Работа не такая собачья, а зарплата выше, потому что у каменщика труд квалифицированный. Проработал я каменщиком двенадцать лет, а тут и пенсионный возраст подошёл. Человек я здоровый, физически крепкий, болею редко, на трудности никогда не жаловался и работал в охотку. Никогда не курил, поэтому и здоровье сохранилось. Потому и без дела маюсь. Кресло-качалка или больничная палата – это точно не про меня. К чему я? Да к тому, что на своём веку всякое повидал. Жизнь и людей знаю. Не буду, как некоторые сопливые психологи, хвастать, мол, любой человек для меня, что открытая книга. Человеки разные бывают: и двуличные, и трёхличные, и ещё чёрт знает с какими причудами. Был у нас на стройке один подсобник, молодой, честный, работяга, каких поискать надо. Каменщики в нём души не чаяли, каждый только с ним рвался работать, потому что тот от работы никогда не отлынивал. А потом выяснилось однажды, что этот подсобник голубой. Вот так. Всякое в жизни случается. Поэтому насчёт любого человека утверждать не берусь, но большинству из них дам персональную характеристику

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

с изрядной долей уверенности. И с этой молодой парой (хотя не парой уже) ясно. Девушка сентиментальная, думающая, впечатлительная, стихи пишет. Вот и навоображала себе, что этот молокосос – рыцарь, который и от чудищ защитит, и историей весёлой потешит, и вообще, всегда угадает, чего она хочет. Это большущая ошибка. Ответственно заявляю от имени всех мужиков планеты: угадать, чего хочет баба, невозможно! Бабы сами-то не догадываются, чего им надо и что им через минуту приспичит, куда уж нам, мужикам, докумекать! Положи бабе весь мир у ног – и этого для полного счастья надолго не хватит. Женская логика, она, как квадрат Малевича: вроде и ясно всё сперва, а затем понимаешь, что не ясно ничегошеньки… Если бабе что за дурь в голову взбредёт, уж ни серпом, ни молотом дурь эту не выбьешь. Баба себе глупость втемяшит и только себя слушается. Это я не про бедную девочку, я в общем. Моя жена, например. В отличие от непостоянства в работе, любил я в жизни всего раз и продолжаю любить до сих пор. Жёнушка моя – брильянтовый человек и замечательная хозяйка, но иногда и у неё случаются заскоки. На прошлой неделе решила вдруг, что я выпил. Сказала, запах, мол, чувствует, да и чёртики у меня в глазах пляшут. А я вовсе не пил и не думал даже пить – откуда чёртикам в моих глазах взяться? А она их увидела. Пил, дескать, и всё. Весь оставшийся день напоминала, как вредно пить, а тем более, в моёмто возрасте… И переубедить любимую женулю так и не получилось. И всё же при мне молодёжь не такая была. Нет, и я озорничал, любил делать из мухи слона, когда дело касалось неприятностей, любил казаться себе серьёзным. Я не про это. В моё время не было такого преувеличения собственных возможностей. Молодёжь нынче думает, что всё на свете знает, хотя не знает ровным счётом ничего. Молодые боятся взрослеть, потому что боятся ответственности. А когда ответственности боишься, какие могут быть амбиции? Фундамент не выстроен, а уже кидаются стены с крышей возводить. Взлетают чересчур высоко в своих мыслях, а падать-то больно. А падать-то придётся! И чем выше взлетел, тем больнее падать. Поэтому кто-то и не выдерживает: бросается под машину, режет вены, вешается на кухне, прыгает с крыш. Слава Господу, моих детей, Владислава и Люду, эти напасти обошли стороной. Теперь они порядочные семьянины, с детишками. Кряхтят, на жизнь жалуются – куда ж без этого русскому человеку? – но живут. И всё же есть что-то в молодых, чего уже нет у меня. Искра, здоровая бесшабашность. Я, если честно, немножечко завидую целующимся у всех на виду парочкам или, казалось бы, уже взрослым студентам, потехи ради легонько лупящим друг друга по спине портфелями. Счастливые года. Эх, где мои двадцать! Со всеми этими душераздирательностями я совсем забыл о «Советском спорте». Читать его я принялся уже дома, после обеда. Жёнушка приготовила нежные тефтельки, которые я так обожаю, даже соус мой любимый купила. И ей совсем не почудилось, что я пьян. И слава Богу. Меня заинтересовала новость о возможной покупке «Рубином» немецкого форварда Клозе. Что-то подобное звучало весной, но тогда наши с «Баварией» не договорились,

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

отложив вопрос до летнего трансферного окна. Почему бы и нет? Чем чёрт не шутит. Деньги у Бекиича есть, клуб у нас серьёзный, саму «Барселону» на ихнем поле обыгрывал. Тем более Клозе этот – звезда не первой свежести. Артачиться не станет. Всё возможно. Оптимист верит в победу, пессимист предрекает поражение. Я верю, что Клозе перейдёт в «Рубин».

19 мая 2010 DESTINATION ANYWHERE - В курсе, что «Ранетки» в Казань без Леры приедут? - Да ну? А что так? - Говорят, она ушла из группы. На барабанах теперь новенькая будет. Жаль. - Конечно, жаль. Млииин! - Вот именно, что «млин». А Лера сольной карьерой займётся. Кстати, Ноэль из «Оазис» тоже ушёл. - «Оазис» без Ноэля – это я ещё понимаю. Но «Ранетки» без Леры! Ужас! О да, сейчас наденем траурные повязки в память о безвременном уходе Леры из «Ранеток». Великая потеря для мировой музыкальной истории. Миллионы фанатов наглотались таблеток в знак протеста, а двенадцатилетний мальчик из Сьерра-Леоне объявил, что будет голодать, пока Лера не вернётся в «Ранетки». - Вчера последний альбом «Скиллет» скачал! - Ну и как? - Потрясно! Я в полном ауте! Круче, чем предыдущий, «Коматоз». - Пасиб, братан, обизон заценю. «Скелеты» - классная группа! Два пацана-школьника на сидении позади меня так увлечённо делятся новостями из мира музыки, что расстраивать их сообщением, что «Skillet» переводится вовсе не «скелеты», а «сковородка». Могут перестать слушать группу из-за названия. Скелеты – звучит мощно, сковородка – нет. Наверно, прав Игорь: постоянно язык чешется кого-нибудь поучить. Морализм маст би истреблён изнутри. Хотя чего уж там – теперь-то всё равно… Пока еду в троллейбусе, парни успевают обсудить по меньшей мере групп двадцать, без разбора переходя то от «Скорпионз» к «Синема Бизарр», то от «Токио Хотель» к «Металлике». Кругозор у мальчиков широкий, даже излишне. Потому что… Всё не буду, не буду. Дала зарок, что не буду даже мысленно выявлять у людей недостатки и заниматься морализмом. Чтобы учить других, надо самой быть святой. Или экзистенциально познать все девять кругов ада в пределах одной единственной человеческой жизни. Клонит в сон, и едва не пропускаю свою остановку. Пропустила бы – ничего страшного, хоть до конечной ехать. Когда это не имеет значения…

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Выхожу на остановке «Кольцо», что следующая после университета. На занятия торопиться смысла нет – они заканчиваются. Если вспомнить расписание, посмотреть на часы и произвести кой-какие несложные вычисления в голове, то можно догадаться, что у нашей группы сейчас идёт последняя лекция. Но мне эти вычисления ни к чему, да и телефон (там часы) лежит где-то на глубине сумки, поэтому я не знаю. Наверно, Камалова трудится в поте лица: старается записать в девяностошестилистовой тетради корявым почерком как можно больше слов из речи лектора. Айгуль всегда много записывает. А записывать тоже с толком надо. Опять других учу. Ладно, не стоит строго себя судить. Запрет можно и снять. Запреты – они как ориентиры, как буйки, за которые не терпится заплыть. Выхожу на «Кольце». Чуть не врезаюсь в стекло навеса, где ждут автобус. Мужчина с грязновато-рыжими волосами косится в мою сторону. Смотрю то отстранённо, рассеянно, то впиваюсь глазами в случайного прохожего, в очередного снеговика или скульптуру со встроенным механизмом и ограниченной заданностью движений. Фиксирующая повязка на сгибе левой руки не даёт забыть о себе ни на секунду. Рука до конца не разгибается. В пункте сдачи крови сказали: - Вот и всё! Повязочку четыре часа не снимайте. Донорство, конечно, вещь весьма приятная, и в первую очередь приятная в плане психологическом. Чувствуешь себя спасителем Вселенной, по большому счёту понятия не имея, что с выкачанными из тебя 350 мл крови сделают, куда перельют. Может, алкоголику, разбившему «Жигули» брата или тестя, взяв машинку покататься и невзначай угодив в ДТП. Может, рисковому «братку», курящему марихуану и вымогающему деньги у частных предпринимателей, который пострадал от ножевого ранения. Может, после экспертизы сочтут кровь непригодной для переливания. Донорство – вещь приятная. Тебе в вену втыкают металлический штырь, и кровь льётся по прозрачной трубке в такую же прозрачную герметичную посудину, а на электронном экранчике цифры отсчитывают объём крови, уже выкачанной из тебя. Если не боишься вида крови, можешь смотреть. В подобные моменты чувствуешь себя комуто нужным. Пятьсот шестьдесят рублей с копейками, справка, свободна. От «Кольца» до Баумана всего ничего. Вот я уже бреду среди матрёшек и нэцкэ, среди Буратин и коротышек, среди Железных Дровосеков, находящихся в пути к Изумрудному городу. Должно быть, я похожа на них, как никогда, разве лишь движусь не в пример медленнее. Ноги едва передвигаются. Слабость накатывает лавиной и дело тут, полагаю, не столько в потерянной крови. Почувствуй себя привидением. Небо цвета милори и берилла, заштопанное неумелой швеёй рваными бланжевыми лоскутками. Посерёдке перевёрнутый вверх тормашками кувшин с открытой крышкой, льющий одуванчиковое вино ровным потоком. Если сейчас война и над Баумана закружат «штуки», засвистят бомбы, разрывая мостовую в щебень, – не удивлюсь. Пожалуй, даже не брошусь, подобно матрёшкам, в сторону в поисках бомбоубежища, которому тут и взяться неоткуда. Была ли я когда-нибудь столь безразлична ко всему происходящему вокруг?

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

За часовней Богоявленской церкви, где крестили Фёдора Шаляпина, вырос четырёхзвёздный «Шаляпин Палас Отель», названный в его, Шаляпина, честь, как нетрудно догадаться. Шагах в тридцати перед входом в гостиницу на расположенных полукругом скамейках часто собираются местные музыканты. Вот и сейчас один парнишка притащил гитару. Пальцы размашисто бьют по струнам, чуть хриплым голосом исполняет «Восьмиклассницу». Слова не всегда попадают в такт, и поёт парнишка чуть громче положенного. Его рыбьи глаза точь-в-точь похожи на глаза диджея Ашбы, соло-гитариста «Sixx: A. M.» и «Guns’n’Roses». Великих «Guns’n’Roses», в которых от первоначального состава остался лишь укуренный Аксель. Голос его и в 80-х годах звучал откровенно слабо на фоне тех же Джона Бон Джови и Брайана Джонсона, а нынче вовсе скис и к пению не пригоден. Делаю вид, что очень интересно и подхожу к музыканту. Рядом на скамеечке стоит картонная коробочка. Кидаю в неё пятьдесят рублей. - Неплохо сыграл, - говорю. Надо же как-то подбодрить парня. Играть он обязательно научится, и нельзя губить в нём желание стать крутым музыкантом. Нельзя, чтобы он избрал путь в destination anywhere – пусть лучше движется целенаправленно к далёкой мечте. Музыка – это не поэзия, музыка интересна широкому кругу, а не кучке эстетов. - Спасибо! – отвечает парень с рыбьими глазами. Я-то знаю, что его воодушевил не столько комплимент, сколько пятьдесят рублей. Никто в здравом уме ему столько не бросит. - Тоже Цоя любишь? – спрашивает он. - Не сказать, чтобы очень. Есть песни, которые нравятся, но днями слушать его я бы не стала. Мне больше «Blink-182» нравятся. - Цой – великий! Клёвый мужик был. Жаль, погиб рано. - Он вовремя ушёл, - говорю. – А человек он был так себе. Вены резал и шизофреником притворялся, чтобы от армии откосить, - с каждым моим словом рыбьи глаза парня округляются всё больше. – Перед фанатами наглел. Мог, допустим, часами на сцену не выходить. Но это ещё простительно: рок-звезда, кумир поколения и всё такое… Это не самое плохое. Главное, что он по-свински первую жену бросил, которая для него сделала всё и даже больше. Концерты устраивала, с нужными людьми договаривалась, выпуск пластинок организовывала. На помойке Цоя подобрала, можно сказать. Если бы не она, так бы и куковать ему в неудачниках. Вот такие пироги. Разворачиваюсь и ухожу. Спина буквально физически ощущает, как незадачливый музыкант буравит её рыбьими глазами. Три тысячи рублей дома. Последняя зарплата на последнем издыхании. Девятьсот минус пятьдесят. Промежуточный итог – восемьсот пятьдесят. Часа через три, самое большее, они покинут меня. Не закончили, продолжаем. Сегодня день, на который нет смысла навешивать эпитеты. Сегодня просто день. Если идти до конца улицы Баумана и подняться в гору, то будет Кремль. Повернуть и пройти дальше – паб «Лепрекон». Меня всегда привлекают оригинальности и экзотинки, а вывеска «Первый настоящий ирландский паб в Казани» относится к ним вне всякого

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

сомнения. Всё мечтала зайти, хлопнуть кружку «Гиннесса» и, устремив взгляд в Английскую Премьер-Лигу на широком, размером с доброе окно экране, цедить мелкими глотками самое распиаренное ирландское пиво в мире и хрустеть чёрными, как храм вудуистов, гренками. Сегодня день осуществления стародавних замыслов и желаний, не осмелившихся быть высказанными вслух. Если шагать от паба «Лепрекон» ещё дальше, то дойдёшь до университета – до химического корпуса. Если совсем далеко – до второго корпуса, где у нашей распрекрасной группы сейчас заканчивается последняя пара (о том, что пара последняя, я, естессно, не знаю, ибо на часы не смотрю, и до учёбы мне дела нет). Но настолько далеко я не зайду, хватит и паба. Путь можно сократить, если не делать крюк через Кремль, а свернуть прямо посередине Баумана. Продраться сквозь магазины и глухие закоулки, и вот тебе паб. Если сокращается – сокращай. Тем более день обещался быть насыщенным. 350 мл крови откачали в пункте сдачи крови, 50 рублей пошли на воодушевление молодого музыканта, а стрелки часов едва перевалили за полдень. Цифры, вокруг одни цифры. Вот и паб. Как-то незаметно добралась. Никто из прохожих на меня не оглядывается, хотя я должна выглядеть странно. Ослабленный потерей крови призрак, матрёшка со встроенным механизмом. Хотя на матрёшку как раз никто внимания и не обратит. Потому что матрёшки – все. Паб «Лепрекон» - помещение полуподвальное. Ступеньки ведут не вверх, а вниз. Тусклый свет озаряет небольшую залу. В два ряда выставлены длинные деревянные столы и скамейки, которые отбрасывают косые тени. На столах маркером нацарапаны надписи вроде «Здесь был Вася» и «Лучше быть отцом урода, чем фанатом Депеш Мода». В конце стойка с идеально лысым барменом лет тридцати. Час ранний и посетителей лишь двое. Они пришли вместе и попивают пиво в углу, изредка перебивая тишину обменом коротких реплик. Футбол на широком экране им не интересен. Идеальное пристанище для начинающего эзотерика. - Здравствуйте! - Здравствуйте, - говорю. Обмениваемся абсолютно ничего не значащими приветствиями с барменом. Листаю меню. Возникает желание выпендриться, заказав виски. Хлопнуть по барной стойке и потребовать: «Виски!». Виски бы точно не помешал. Если вознамерилась устроить день, то идее нужно следовать до конца. Затем может быть поздно. Виски прибавит храбрости, а храбрость мне сегодня пригодится. По радио рассказывали, что финны, покорившие Монблан, установили на пике палатку и устроили сауну. Приятно, наверно, любоваться видом гор, покрытых снегом, как сахарной коркой на ром-бабе, из сауны. Финны не обошлись без сауны, а я не обойдусь без храбрости. Просто не очень охота опускаться до уровня выпивохи, бессвязно повествующего первому попавшемуся незнакомцу историю своей горькой и полной лишений жизни и душевно бормочущего: «Ты меня уважаешь?». Заказываю, как и мечтала, «Гиннесс». Впадать в беспамятство ни к чему. Тогда

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

обязательно потянет рассказать бармену и двум молчаливым посетителям занимательную притчу из личного опыта, посетовать на факт, что люди все сволочи, и грядущий конец света придётся очень даже кстати (он действительно придётся кстати, но кому попало это знать ни к чему). Обязательно потянет объяснить неразумным, что это и не любовью было вовсе, а мечтой о родственной душе, шансом поверить в человечество. Надеждой искоренения в себе мизантропии. Если бы я могла… Поэтому и заказываю «Гиннесс», а из еды – гренки. Бармен прозрачно намекает, что гренки неплохо уживаются с соусом, даже перечисляет совсем незнакомые мне и неудобовыговариваемые названия соусов, но я обрываю: - Спасибо, достаточно. Сажусь за стол подальше от пары посетителей. Им нет дела до меня. Больно надо. Сосредотачиваю внимание на широком, размером с доброе окно, экране. Показывают матч между «Уиганом» и «Манчестер Сити». Много борьбы, футбол сам по себе скучен. Привлекают, пожалуй, лишь действия Крэйга Беллами, который носится, как угорелый. Он срубает защитников, беспрестанно взывает к арбитру и с завидным упорством бьёт по воротам с двадцати-тридцати метров, правда, много мимо. Да, британский футбол – зрелище примитивное, не особо отличающееся от первоначального образца полуторавекового прошлого. Та же супертактика «бей-беги», то же первобытное упорство и стремление задавить соперника всеми мыслимыми и немыслимыми способами, вплоть до сломанных голеностопов и вывихнутых лодыжек. В Испании футбол куда техничнее и изящнее, но это уже не футбол в традиционном представлении. Если британский футбол – это напористый рок и задиристый панк, то испанский – виртуозные, но скоро наскучивающие джаз и блюз. В Британии на первом месте широкая кость, в Испании – грациозные ноги. В Британии фанаты умирают от инфарктов прямо на трибунах. Сердце просто неспособно выдержать градус нескончаемой веры в родную команду и разрывается на куски. В Англии болеют за команды, а в Испании за клубы. Все эти Манолы – бэээ… Кстати, интересно звучит: поэма про эмо. Аллитерация такая занятная. Как-нибудь надо развить эту идею. За тебя, Максим! Ты познал величайшую тайну. Отпиваю глоточек ледяного «Гиннесса». На первый вкус не «Бледный Медведь», конечно, но не божественно. Заурядное пиво. Вчера писала Лена. Это моя бывшая одноклассница, живёт в Новосибирске. Мы иногда переписываемся с ней. Она – мой единственный контакт с сибирским прошлым. Рассказывают, кто куда поступил и чем в жизни занимается. Сама она учится на дизайнера. Альберт, например, в старших классах серьёзно взялся за учёбу и поступил на физфак. Учится блестяще и не видно причин, почему бы ему не продолжить научную деятельность. Женя каким-то макаром протиснулся на факультет журналистики, правда, на платное отделение. Успевает не ахти, и прогулов много, но устроился внештатным корреспондентом в местное печатное издание и пишет интересные статейки, пользующиеся успехом. Права, выходит, была я, когда прочила Жене будущее журналиста. Но это так, ерунда. Рутинные явления. Гораздо сильнее заинтересовала меня

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

новость… Чувство, охватившее меня, можно охарактеризовать как встревоженность, ожидание чего-то недоброго. Лена сообщила новость, что Максим покончил с собой, буднично, помимо прочего, но в этой будничности читалась тревога самой Лены. Будто она изо всех сил уверяла себя, что всё нормально, но сама паниковала. Максим в последнее время связался с сектой, которая считала себя противником ортодоксального христианства и «истинно верно» трактовала Ветхий Завет и предписания Христа. Сложно сказать, считали ли взаправду себя единственно верными христианами организаторы секты. Может, они только и хотели, что власти и денег. В любом случае Максима не вернёшь. Не вернёшь добряка, с которым пять лет просидела за одной партой. Максим всегда рассказывал анекдот, если видел меня грустной. Для него достаточным поводом для хорошего настроения считалось хорошее настроение ближнего. И вот Максим мёртв, а в рядах познавших величайшую тайну очередное прибавление. Ну почему самые достойные кормят червей, а недостойные доживают до возраста, когда и в штаны дуть не зазорно? Почему добрые и жизнерадостные не успевают пожить всласть, а пессимисты, жизнь ненавидящие, упиваются ей до тошноты и помрачения рассудка!? За тебя, братишка. Я всё помню. Я не из тех, кто забывает. Не замечаю, как самое распиаренное ирландское пиво в мире убывает с невероятной скоростью, и вот я уже гляжусь в прозрачное дно кружки. Чёрные, как январское ночное небо, гренки остужено и немножко укоризненно смотрят в мою сторону. Дескать, не сдержалась девочка – хватила лишку. Пол-литра пива с непривычки много. Сейчас с горя пойдёт и бросится под какой-нибудь красивый дорогой автомобиль. Ничего, Максимка, держись. Всё случится быстро. Фиксирующая повязка порядком достала. Костлявая – зверская штука, избежать встречи с которой не удастся ни олигарху, ни профессиональному косильщику от армии. Безобразнейший штамп, зато как актуален! И в эпоху мамонтов, и в эпоху ай-подов. Бред, зато не новый! Где мои пятьдесят?! Где мудрость и житейский опыт! Не получается заставить себя верить, что всё это глупости, и потраченных нервов они не стоят. Не получается. Гренки маст би съедены, пиво – допито. - Ещё «Гиннесс». - Пожалуйста! Бармен – сама услужливость. Ещё бы, он ведь за это деньги получает. Словно по мановению волшебной палочки пустая кружка исчезает и вырастает новая, полная тёмного пенного напитка. «Манчестер Сити» наконец-то забивает. После шального отскока Адебайор, молчавший почти весь тайм, проталкивает пятнистый в сетку. Больше всех рад Крэйг Беллами, в безумном порыве запрыгивающий на оглоблю-нег… на долговязого тоголезца. Типичный деревенский валлиец, Дай Эванс собственной персоной. Лена написала, что слышала (точнее слышала её мать от подруги, что является

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

соседкой Максима. Бывшей соседкой), что процесс перерезания вен Максим записал на камеру мобильного телефона. Закрепил мобильник на компьютерном столе, достал пятирублёвое лезвие и… Суицид в прямом эфире. Насколько это соответствует истине, Лена судить не взялась – соседка могла и приврать, а в местной криминальной хронике о видеокамере не сказано ни слова. Приведён лишь текст прощальной записки, слишком высокопарный, чтобы хоть как-то объяснить мотивы поступка и разъяснить ситуацию. И всё-таки это жутко. Рука распрямляется, кожа натягивается и становится упругой, белеет, а на этом белом фоне отчётливо проступают вены, точно кустик можжевельника. Неспешно (спешить-то некуда) лезвие вылезает из хрустящей и шуршащей бумажной обёртки, последний вздох – и пальцы размашисто, но аккуратно, дабы не промахнуться, проводят по венам. Кустик можжевельника вспыхивает и сочится изабелловым вином, бурным непрекращающимся потоком. Словно художник вкладывает весь талант и душевные силы в последнюю свою картину, обречённую именоваться Шедевром. Шедевром её назовут и продадут на аукционе за бешеные деньги после. После тишины. Тишина убьёт художника. Паб покидаю. Гренки и «Гиннесс» кончились. Сдержанно благодарю бармена: теплее любых слов действуют чаевые в размере ста рублей. - Всего доброго, приходите ещё! – провожает меня его радостный голос. Ага, непременно. Вот только процесс реинкарнации пройду, ублюдок. Какая гадость этот ваш «Гиннесс». И гренки тоже. И вы все, вместе взятые, тоже гадость. Восемьсот пятьдесят минус шестьсот двадцать. Промежуточный итог равен двумстам двадцати. Мы не закончили, продолжаем. В голове винегрет для начинающих философов. К сожалению, из начинающих мне в мастера не вырасти. Во-первых, расти я не хочу. Во-вторых, в мастера всё равно не запишут, потому что все мысли помыслены и перемыслены (и даже тысячи раз переосмыслены), все ходы просчитаны, все поля пропаханы, и нового не посеять. А есть смысл заворачивать обкатанные виражи мысли? Есть ведь ещё и в-третьих… Бессмысленно бреду в бреду по пустым глухим закоулкам. Матрёшки здесь явление редкое, но следы их чувствуются. Например, обёртка от «Сникерса» на растрескавшемся асфальте. Ветер и дворники не спешат сменить шуршащей место жительства: первый по причине затишья, второй по причине отсутствия. Не ешьте «Сникерс» - с английского название переводится как «кроссовки». Выруливаю на более матрёшковую улицу. Мимо парикмахерской тормозит душещипательный стон попрошайки в бесцветной куртке годов так семидесятых пошива. - Помогите, пожалуйста! Хрясь твою задвижку. А мне, тётя, кто поможет? Вы об этом подумали? Даю пятьдесят рублей. Жалко, что ли. Так хочется сопроводить подарок предложением отправиться по известному маршруту с эротическими подробностями. Но что-то тормозит, не даёт ёмкой, лаконичной фразе вырваться наружу. Разворачиваюсь и ухожу. Вслед несутся трепетные слова благодарности, самое различимое из которых – Бог. Шагаю быстро, и скоро лепет перестаёт долетать до моих ушей.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Ой, только про Бога не надо! Надоело. Честно. Пора уже придумать новое оправдание своим поступкам. А то нагадят, нагрубят и просят прощения, оправдывая свою минутную слабость происками лукавого. Дескать, Бог всем прощает – и мне простит. Не простит – не надейтесь. И этот Игорь тоже заладил, Бог да Бог. Пока кричал, про Бога раз десять упомянул. Страшно: лучше жить с Богом в душе, чем с Богом на языке. У меня, правда, ни в душе, ни на языке нет. Надо поступать честно независимо от того, веришь ты или нет. Обидно. Обидно и горько, когда ошибаешься в человеке. Думаешь, что знаешь его как себя, относишься как к самой родной душе, делишься переживаниями, которыми не делилась ни с кем, а в ответ… По обнажённой душе проезжает бульдозер, а по откровенным мыслям ходят не снимая обуви. Холодно. А по телевизору трындят, будто это самый тёплый май за последние двадцать лет. Не знаю, может, для кого тёплый и даже жаркий. Пусть путь снова лежит через улицу Баумана. На сей раз пересекаю её поперёк. В глаза бросается вывеска «Ашханэ» белыми буквами по изумрудному фону. Неприятные воспоминания комом подкатывают к горлу. Стараюсь думать о другом, вспомнить Максима. Не думается. Единственное воспоминание: фотокарточка, сделанная в пятом классе, где улыбчивый мальчуган стоит на крыльце школы с синим портфелем в руках. Воображение довершает остальное: лицо вытягивается, улыбка стирается, рот скашивается от боли. И тут же вспыхивает пунцовым пламенем кустик можжевельника, и изабелловое вино разливается лужей. Снова в каком-то переулке. Слева студенческий трактир с «лучшим разливным пивом в городе», справа некрасивая девушка в квадратных очках с выражением лица, явно вытащенным из драматического сериала. Руки она держит на уровне груди, а в руках картонная коробка с надписью, криво выполненной алым маркером: «ПОМОГИТЕ! УМЕРЛА МАМА!». Красный свет имеет наибольшую длину волны и частоту колебаний в секунду, поэтому виден дальше и обращает на себя внимание. Самый опасный сигнал светофора – красный. Девушка с коробкой привлекает внимание. За последние три месяца встречаю эту «несчастную» в центре города раз двенадцатый, причём в самых разных местах, от подземного перехода до входа в книжный магазин. А что, неплохой бизнес – навариться на кончине родственника, тем более матери. Мало ли у нас сердобольных и доверчивых граждан – за три месяца много, наверно, собрала. Кто пятёрку кинет, а кто и десятку. Это если ещё мать у неё и вправду умерла. И я могу попросить в магазине телевизоров ненужную картонную коробку, накалябать на ней «ПАПА УМЕР! НУЖНЫ ДЕНЬГИ!». Настроение паршивее некуда, поэтому состроить кислую мину труда не составит. Глядишь, и на гитарку «подзаработаю». У тебя мама, а у меня надежда. - У вас в самом деле мать умерла? Выражаю глубочайшие и искренние соболезнования. Не сдержалась – съязвила.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

- Не смейтесь. Это большое горе, - некрасивая девушка явно недовольна. - Нисколько не сомневаюсь. От чего умерла? Если не секрет, конечно. - Что вы себе позволяете! Вам доставляет удовольствие спрашивать такие вещи!? - Нет. Подумала просто, что вы выставили горе на всеобщее обозрение, и признаться вам будет нетрудно. Всё-таки от чего? От инсульта? От рака груди? Или отравилась? Продукты сейчас опасные, особенно на рынке. Всякой гадости производители могут подмешать, и не докажешь ничего… - Пошла отсюдова, паскуда! Чтоб твоя мать так же… - Зачем сразу так? – говорю. – Успокойтесь. Держите. Опускаю хрустящую бумажку в картонную коробку. Разворачиваюсь и ухожу. Следуя законам здравого смысла, она должна смотреть мне вслед злобно, чуть ли не яростно. Ишь, какие. Непринципиальные, значит. Поорать мы все горазды, но от ста рублей из рук «паскуды» не откажемся. Двести двадцать минус пятьдесят и минус сто. Промежуточный итог равен семидесяти. Не закончили, продолжаем. Бреду будто наугад, но на самом деле знаю, что знаю куда. Destination Unknown – это не про меня. Просто боюсь признаться себе, что иду чётко и осознанно. Прохожу мимо какой-то остановки (это «Кольцо», да? Кажется, была здесь недавно). Останавливает старичок с жалобным видом. Что странно, в шапке. Значит, не меня одну самый тёплый за двадцать лет май не согревает. На пьянчужку дедуля не походит. - Доченька, помоги, пожалуйста! Мне очень неловко просить, но… Скажи, пожалуйста, у тебя нет пятнадцати рублей, которыми тебе было бы не жалко поделиться? Мне на проезд не хватает. Так получилось, что и рассказывать неохота… Глаза старичка опущены в асфальт. Видно, что ему действительно неловко. - Держи, дедушка, - протягиваю пятьдесят рублей. - Ой, спасибо доченька! Век помнить б… Э, куда мне столько, и пятнадцать хватит! - У меня мельче нет, - лгу я. - Постой, а как же сама домой доедешь? Ведь если нет, то… - Я живу недалеко. Дойду пешком. Старичок озадаченно задумывается. - Тогда дай мне свой телефон, что ли? Я тебе потом позвоню. Встретимся и верну. Добро я век помню… Мне, правда, очень неловко… Ты ведь ещё молодая, тебе, поди, самой нужно… - Нет, не нужно. Теперь не нужно. Берите, - решительно разворачиваюсь и ухожу. Слышу вслед сбивчивое бормотание. Старик трепетно благодарит меня. Теряюсь после короткого разговора и какое-то время не контролирую свои действия. Когда погружена в себя, любое замечание со стороны приводит в замешательство. Туман перед глазами рассеивается, когда вновь оказываюсь на дороге между студенческим трактиром и некрасивой девушкой с мифом об усопшей маме. Завидев меня, она демонстративно отворачивается. Хрясь твою задвижку! Какие все обидчивые! Храбрости литр «Гиннесса» не прибавил, а зайти в трактир не решаюсь. И псу понятно, что на двадцать рублей мне не то, что разливного, мне и «Жигуля» в бутылке не достать.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Нужно было брать виски. Выравниваем курс. День удаётся на славу. Судя по потраченной сумме, он насыщен до предела. День воплощения замыслов, день желаний, не высказанных вслух. Наконец-то добираюсь до Булака. Булак – это речка, чистая и прозрачная лет триста назад, а ныне грязно-чёрного цвета, покрытая плёнкой из тины, бензина и мелкого мусора, больше похожая на болото. По обе стороны реки проезжая часть. Кажется, запах гнили перебивает даже запах выхлопных газов, а поток транспорта здесь бурный – центр всё же. Булак где-то внизу. Сколько здесь метров с моста? Двадцать? Тридцать? Сорок, может быть. Людей поблизости нет. Они вдалеке, но скоро пройдут мимо. Когда кто-то нужен, его рядом нет. Я не посещаю университет целую неделю, а родители не знают. Не подозревают вовсе. Утром выхожу из дома, сажусь в автобус с destination unknown, точнее destination anywhere (каждый день автобус выбираю новый), еду до конечной и целый день пью воздух незнакомых улиц. Родителям и Диме в голову не приходит спросить, где я была, как провела день, как вообще дела. Неспешно снимаю фиксирующую повязку. Она белым лебедем летит вниз, медленно и завораживающе. Лёгкий как предсмертный вздох ветер чуть относит её в сторону. Наблюдать за полётом бинта, секунду назад бывшей практически частью твоего тела, интересно. Последние двадцать рублей скатываю в шарик наподобие тех, которыми кидаются офисные сотрудники во флэш-играх и в фильмах, когда босс не видит. Кому нужен шарик? Первоначальная цена – двадцать рублей. Ну что ж, желающих нет. Нет и нет, очень надо. Шарик летит вслед за фиксирующей повязкой, ветер не относит его в сторону. Зрелище исключительно для лириков. А раньше я считала моветоном бросать деньги на ветер. Революция налицо – сейчас сама так делаю, причём в самом прямом смысле. Прямее не бывает. Двадцать минус двадцать равно дырка от бублика. От мёртвого осла уши. Разность, а вместе с ней и итог, равны нулю. Всё растрачено и вся растрачена. Из сумочки достаю телефон. Ничего себе, оказывается, уже почти пятнадцать часов! Мама наверняка свернула торговлю и собирается домой, Дима вернулся с уроков, а студенты моей разлюбимой группы разошлись после занятий кто куда. Вот папа дома будет ещё нескоро. Алёна давно не пишет. Сомневаюсь, что напишет ещё. С тех пор, как полтора месяца назад акции по внедрению в широкие массы йогурта «Креатив» закончились (соответственно, закончилась и работа), Алёна как-то перестала поддерживать связь со мной. Пока ты рядом, ты интересна. Пока ты рядом, ты нужна. Ты нужна, пока кому-то нужна. Пальцы дрожат, мысли разбегаются, как эмигранты после Октябрьской революции. Да-да, сравнение неудачное, нет никакой связи, и эмигранты разбегаются не совсем так, как разбегаются мысли, знаю. Но ведь и дороги не расползаются, как раки. Телефон скользит в абсолютно сухих руках и через секунду летит вниз в чёрную бездну с бензиновой плёнкой. Всё случается так неожиданно, что не успеваешь удивиться. Полёт телефона

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

ничуть не похож на грациозный, изящный полёт бинта. Мобильник камнем подает в тину, раздаётся всплеск, будто сбросили труп, а… - Девушка, вам плохо? Усатый мужик в бейсболке и спортивном костюме вопросительно трясёт меня за плечи. Тошнит, в глазах мутит, словно смотрю сквозь фонтан. Словно уже в Булаке, подёрнутом бензиновой плёнкой. - Да-да, всё прекрасно. Чудесный день. День с множеством эпитетов, не видите разве? Отталкиваю мужчину и ухожу. Красный сигнал светофора предупреждающе, даже угрожающе бьёт в глаза, но я слишком взвинчена, чтобы обращать внимание на мелочи. Где-то справа (или слева?) раздаются скрежет тормозов, будто самосвал царапает асфальт, протяжное БИИИИИИИИИИИИИП. Прибавляю шаг. Сталкиваюсь лоб в лоб с прохожим. Глаза залиты водой и не видно ничего. Прибавляю шаг, протискиваюсь сквозь нестройные ряды матрёшек. Сумочки в руках уже нет: то ли кормит последних рыб в Булаке, то ли досталась лысому бармену из «Лепрекона». Прости, Максим! Страшно. Там слишком страшно, смутно, неизвестно, чтобы рискнуть проверить. Прости, Максим!

20 мая 2010 ТРЕВОЖНОСТЬ Когда раздался тревожный писк стационарного телефона, я взяла трубку в полной уверенности, что звонит Вика. Это не мог быть никто другой. Она специально звонит на стационарный, потому что на сотовом сработает определитель номера Голос в трубке принадлежал не Вике, а взрослому мужчине. Оказалось, мог. - Алло, здравствуйте. Мне необходимо поговорить с Викой Вилигиной, - сразу же заявил он тоном, не терпящим отлагательств. – Я правильно звоню? Сердце так и сжалось: обычно именно такими представляются переговоры с целью выкупа. Злоумышленники звонят, проверяют, правильно ли набрали номер, и… - Здравствуйте. Да, правильно. А вы, собственно, кто будете? успокойся - Я заместитель декана филологического факультета по учебно-воспитательной работе, Красильников Олег Романович. Вы, как я понимаю, её мама? - Да, - произнесла я после некоторой паузы. Не похоже, чтобы врал. - Вот и славно. Так могу я поговорить с Викой? - Не думаю, что это сейчас возможно. Она занята, да и у меня забот хватает, поэтому… - Забот хватает, говорите? Так-так-так, - нервно выговорил Олег Романович. – Сейчас

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

этих забот у вас прибавится. - На что вы намекаете? - Ладно, хотел я наедине с Викой этот вопрос обсудить, но, вижу, человек вы упёртый, и договориться с вами сложно, - я отчётливо услышала в трубке тяжкий вздох. – Только пообещайте, пожалуйста, что вы ни при каких обстоятельствах ругать вашу дочь не будете. Обещаете? Я вся подобралась, задержала дыхание. Этот человек определённо что-то знает - Постойте, - говорю. – Я ничего не знаю. Как я могу обещать, если… - Это очень важно. Поверьте, - мягко перебил меня Олег Романович. – Пообещайте. Если пообещаете не ругать Вику, я пообещаю, что она получит возможность сдать экзамены спокойно, без проблем. Никто не придерётся к пропущенной неделе. Всё будет хорошо, я вам гарантирую. - Обещаю, - сказала я, совершенно сбитая с толку. – Теперь я совсем ничего не понимаю… - Вот и славно. В свою очередь, я со стороны деканата тоже обещаю. Скажите, э-э-э… Ильмира Фёдоровна, верно? Сначала я смутилась – откуда ему известно моё имя? Потом вспомнила да-да, у них, в деканате телефоны и данные родителей записаны возьми себя в руки - Да, Ильмира Фёдоровна. - Скажите, Ильмира Фёдоровна, вы знаете, что Вика пропустила последнюю неделю? Может, вы в курсе, и тогда зря я так всполошился. - Пропустила!? - Ну да. Значит, всё-таки не в курсе? - Да я впервые об этом слышу! И тут я рассказала Олегу Романовичу всё. И как странно Вика вела себя в последнее время (почти целый месяц она большей частью молчала, мало ела. Телевизор смотрела редко, всё больше сидела за компьютером. Как-то мимоходом она рассказала, что выиграла какой-то там мелкий поэтический конкурс. Поначалу я этим словам особого значения не придала – мало ли всяких конкурсов? выиграла и выиграла. Вон, в детстве она во многих художественных конкурсах побеждала, и что? Грамоты так и пылятся на полке – затем решила, что это высокомерие в ней заиграло, зазналась девочка.), и как приходила домой поздно последние дней семь-десять и вела себя тише воды, ниже травы (даже с Димой не ругалась – это удивительно. Обычно они каждый вечер ссорятся), и как вчера за ужином Вика умудрилась опрокинуть на пол чашку с чаем, и про ссору, последовавшую за этим (она кричала, что мы её не понимаем, и что никто её не понимает. Дескать, атмосфера у нас дома «гнетущая», и наша семья ничем не интересуется), и даже про её сегодняшнее исчезновение. Рассказала, что много раз звонила Вике на сотовый телефон, а в ответ только убивающе безразличное: «АБОНЕНТ ВРЕМЕННО НЕДОСТУПЕН». - Она приходила и после восьми, бывало такое, - говорю я. – Спрашивала иногда, где она была. А она и отвечает коротко: «Гуляла». И всё. И непонятно, где она гуляла и с кем. Раз не отвечает, зачем тогда спрашивать? Поэтому и не спрашиваю особо. Подумала, правда, что у неё появился… э-э… молодой человек. Олег Романович, вы случайно не

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

знаете, есть ли у неё молодой человек? - Не знаю. Не видел. Думаю, нет, хотя руку на отсечение не дам, - сказал Олег Романович. – Говорите, значит, что Вика иногда и позже приходила? - Да, но телефон у неё не молчал. Представьте, сегодня вечером шесть раз звонила, а сотовый всё не отвечает… Скажите, Олег Романович, а она точно неделю пропустила? - К сожалению, да. Где-то в глубине души я, конечно, надеялся, что вы всё знаете, и Вика либо болеет, либо пропускает по уважительной причине и пропуски вами контролируются… Ну да ладно. Очень надеюсь, что Вика скоро вернётся, и всё будет хорошо. - А вы не знаете, что с ней могло случиться? – с надеждой спросила я. – Просто вы сказали про какие-то обстоятельства, я и подумала, что вы-то уж точно знаете, где она. - Увы. Я имел в виду пропуски. Да и как я могу знать – родители-то вы, а не я, верно? Вы же к ней… ближе, что ли. - Просто подумалось, а вдруг… Олег Романович сделал паузу. Даже дыхания в трубке я не слышала. Затем он сказал решительно: - Ильмира Фёдоровна, вы успокойтесь. Валерьянки примите, чаю зелёного выпейте с мёдом. Обещаю, с Викой всё будет хорошо. - Точно? – мой голос вздрогнул. - Точно. Обещаю. Знаете, вот что мы сделаем… Я обзвоню всех её одногруппников и попытаюсь разузнать, что да как. Если узнаю, сразу звоню вам. Так, это во-первых. А вовторых, ни в коем случае, повторяю, ни в коем случае! не ругайте вашу дочь, ес… когда она вернётся. Не ругайте и ни о чём не расспрашивайте. Понятно? Олег Романович говорил вроде бы спокойно, без надрыва, но его мягкий голос успокаивал и обнадёживал. - Хорошо, я не буду ругать… - И расспрашивать, запомните. Захочет – расскажет сама, не захочет – мы с ней завтра поговорим и всё уладим. Ясно? - Да, не ругать и не расспрашивать, - сказала я, стараясь изо всех сил, чтобы голос не дрожал. - Пообещайте. - Обещаю. - Вот и славно. Значит, договорились: сейчас я обзваниваю одногруппников Вики, затем звоню вам. Уверен, к тому времени она вернется, и вы сами будете смеяться над своими опасениями. - Хорошо… - Всё. Договорились, Ильмира Фёдоровна. Идите пить зелёный чай с мёдом. И валерьянку. Это от нервов помогает. А я буду звонить… Не прощаемся. - Спасибо, Олег Романович! Буду ждать вашего звонка с нетерпением! Я положила трубку в полной уверенности, что Вика объявится в ближайшие минут пять-десять. Приятный голос Олега Романовича убедил меня, что всё будет хорошо.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

20 мая 2010 ДОЛГАЯ ПРОГУЛКА Кажется, я уже ловила себя на мысли, что терпеть не могу смотреть на всевозможные атласы и карты. Иду в неизвестном направлении, мне без разницы – Якутск впереди или Москва, Северный Полюс или Южный. Ведь всё равно скоро поворачивать назад, верно? По аметистово-вайдовому небу неловко рассыпаны платиновые бусинки. Как кусочки фольги на фоне большущей плитки шоколада. Или рваное и неподшитое в койкаких местах одеяло, кому как нравится. Лысый дедушка месяц (так вроде в сербских мифах он называется?) молчаливо взирает свысока, не торопясь давать подсказки. Справа – поле, слева – поле, чуть дальше лес. Асфальтовая прямая растворяется впереди, упираясь в неизвестность, в бесконечность мыслей и путей для выбора. Синоптики, обещавшие ночью похолодание и чуть ли не заморозки, как всегда ошиблись: мне совсем не холодно, тепло даже. Босоножки – и те кожи не натирают. Не помню, когда в последний раз чувствовала себя такой лёгкой и свежей. Удивительная штука – настроение. Меняется раз двести-триста за день и меняется независимо от погоды и от обстоятельств. Наоборот даже, когда всё валится из рук, и ветер валит с ног, думаешь, что всё будет хорошо, и что хандра – это ненадолго, что препятствия нужны, чтобы их преодолевать. Скорее всего, Казань уже осталась позади. Иногда на пути попадаются синие таблички с названиями населённых пунктов, но я их не читаю. Ночь надёжно спрятала меня, укрыла от опасностей вороным крылом. Иду по обочине. Мимо туда-сюда снуют разномастные и разнопородные автомобили, похожие на зверей, зверей заморских и наших, с каждой минутой всё реже. Дачный сезон из-за мая, наступившего чуть ли не в начале апреля, начался рано. Те, у кого есть автомобиль, при первой удобной возможности едут вечером на загородные участки, чтобы покопаться в земле или хлопнуть с друзьями пива на веранде. «When everything is wrong we move along. When your hope is gone we move along» так, кажется, поётся в одной песенке. Её, естественно, мало кто знает, но в моём плейлисте она держится долго. Слушай то, что нравится. И правильно. Нужно двигаться, когда всё идёт не так. Нужно двигаться, когда надежды растаяли. Если остановишься хоть на секунду, то всё. Тишина. Нет движения – нет жизни. Если стихи не интересны широкой аудитории, это не значит, что они не интересны никому. Тишину тоже нужно преодолевать. Нужно уметь терпеть, не поддаваться. Если уверена в себе, то знаешь, что рано или поздно всё изменится к лучшему. Даже если не изменится, то ты будешь жить в ожидании лучшего, и тёплые мысли будут согревать тебя, будут помогать терпеть тишину. Для самоубийцы я слишком слаба. Прости, Максим. Двигаться легче. И в жизни, и в смерти любопытство и неизвестность во главе всего, но цена смерти выше. Потому что выше риск.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

Вышла на долгую прогулку, как у Кинга. Я – единственный участник, поэтому ничто мне не угрожает. Ночь кутает меня в плащ цвета индиго. В наушниках Blink-182. В кармане – паспорт (на случай, если придерётся не в меру ретивая милиция), в пакете – любимый «Маленький Принц». Экзюпери – великий человек. Он двигался всегда. В безнадёжной ситуации, когда его самолёт вынужденно сел в смертоносных песках Сахары и был обречён погибнуть в дюнах, Экзюпери не сдался. С сороковой или с пятидесятой попытки ему удалось взлететь. Удалось, несмотря на невыдающиеся технические данные машины и здравую логику. Удалось взлететь, где нормальный пилот бы не взлетел и был бы похоронен с самолётом под терракотовой массой. Я просто двигаюсь. И никогда мне не было так замечательно. Это просто прогулка, и я скоро поверну обратно. Часа через два, много три, окажусь дома. Точнее, окажусь не я, а совершенно новый человек. Смелый и решительный, как Экзюпери. Если веришь, то обязательно сбудется. Усталости нет и в помине, глаза не слипаются, ноги не подкашиваются, как можно было бы предположить. Намотала километров, наверно, больше профессионального бегуна на тренировке. И всё путём. И родственную душу найду обязательно. Разве весь мир на Игорях клином сошёлся? Глупо ткнуть пальцем в небо и решить, что этот человек тебе близок. Уверена, родственные души есть. Есть живые души. Не может быть, чтобы вокруг одни матрёшки были. Надо только верить. И двигаться. Хрясь твою задвижку! Мир цветной, пусть даже кто-то и не замечает этого. Чёрнобелость – это всего лишь субъективное восприятие отдельных индивидуумов, как сказал бы философ. Или социолог? Не суть важно – я не философ и говорю по-другому. Не надо верить в своё высокое предназначение в надежде, что у тебя откроется уникальный дар или талант. Просто делай своё дело, а там будь что будет. Кажется, чтото подобное говорили средневековые рыцари и экзистенциалисты двадцатого века. Но я ведь не претендую на первичность мысли, верно? Главное, до этого дойти самой. Сквозь воодушевляющий голос Тома Делонга слышу протяжный вой. У Тома есть строчка: «Секрет успеха – делай, что тебе нравится, и делай это честно». И не только успеха, а ещё и спокойствия и движение вперёд. Движение вперёд – это уже успех, если глубже копнуть. Вой повторяется – он ближе и громче, даже, казалось бы, жалобнее. Оборачиваюсь – фура. Останавливаюсь, тормозит и водитель. Стекло опускается, и водитель (сквозь ночь вижу, что он немолод, лицо его усталое, но доброе) говорит: - Девочка, ты потерялась? - Нет, - говорю. – Всё в порядке. - Может, подвезти? Зря ты так на ночь глядя собралась. Кто знает, какие люди тут шастают. Опасно одной-то. Стою на обочине и смотрю на доброго водителя. Кабинка высокая и получается, что водитель смотрит на меня как бы сверху. Из кабины доносится звук шансона – непременный атрибут отечественного водителя, классика второй беды России. Свет фар почти бьёт в глаза, слепит. Сориентироваться в происходящем не так-то просто.

Булат Ханов «Художник и Тишина» (часть 3)

А когда было просто? - Спасибо, я уже скоро назад поворачиваю. Долгая прогулка перевалила за экватор! – говорю радостно. – Езжайте! - Ну, как знаешь, - водитель хмыкнул. – Могу и подвезти, денег не возьму. Ждёт несколько секунд. Я молчу, и он, пожав плечами, скрывается в кабине. Стекло поднимается, фура трогается с места под заунывный шансон. Вот такую музыку я уж точно никогда не буду слушать! Может, и вправду пора назад? Я прошла долгий путь. А ведь сколько ещё осталось пройти. Но не всё сразу, надо и на потом оставить – чтобы интереснее жилось. Антуан де Сент бы похвалил. Дорога домой будет длинной-длинной – намотанные километры ещё аукнутся. Ну да ладно, любопытство превыше всего. Порыв ветра громко отдаётся в ушах. В нём слышны и шёпот баньши, и звон колокольчиков, и Шопен, и Моцарт, и карканье ворона, плавно перетекающее в трель соловья. Пыльные змейки ползут по асфальту, растворяясь в ночи. Домой? С сомнением оглядываюсь. Смотрю на небо, на кусочки фольги в чане с шоколадом. Лысый дедушка месяц ответа не даёт, бесстрастно взирая свысока.

Отзыв от Михаила Павлова Автор наконец-то оставил потуги на энциклопедичность, умерил пыл с насаждением морали. Искусственность в диалогах осталась, она особенно заметна в главе, повествующей о детстве главной героини, впрочем, там есть приятные исключения. В финале романа этой проблемы уже нет вовсе. Персонаж Игоря ушел на второй план или даже больше – стал фоном. Пустотой. А вот Вика наконец-то заиграла новыми гранями. В произведении появились действительно сильные сцены, которые задевают за живое. Это эпизоды из детства Вики (сцены с отцом и с собакой) и, конечно же, развязка. Героиня наконец перестала быть просто утрированным образом максимализма, она ожила для меня, и я смог почувствовать ее одиночество и ее катарсис. Браво, автор!

катерина Безбородникова «Рассказ №2»

Екатерина Безбородникова

Рассказ №2 Маяковский думал, какое же его лучшее стихотворение. Думаю и я, какой же мой лучший рассказ. Думаю, думаю… Ладно, оставим. Напишу тогда рассказ номер два. Мне звонил мой приятель. Сказал, что нам нужно решить проблему. Как гениальное просто! Проблема! Проблемой он назвал наши отношения. Собственно, он мне и не приятель. Разве что знакомый, добивающийся моей любви. Моей любви… Я вспоминаю давнюю историю. Мне было шестнадцать, я любила нравиться и всем своим хрупким существом была готова любить. Однажды ко мне подошел приятной наружности дядя. Он оказался убежденным сторонником какой-то политической партии. Он не предлагал мне любви. Но он так интересно говорил, что я влюбилась. Когда я спросила его, как он ко мне относится, он сказал: «Я женат». «А что ж так печально?» - спросила я, и мы рассмеялись… А потом замолчали, резко, с каким-то суетливым всхлипом, и разошлись. Я больше никогда его не встречала, впрочем, в политику я тоже не лезла.

Отзыв от Михаила Павлова Симпатично, подчеркнуто сумбурно, но даже не вторично, а вообще никак. И это грустно. Умеете писать – пишите о чем-нибудь. А ни о чем не пишите.

Дмитрий Евдокимов «Новый мировой порядок»

Дмитрий Евдокимов

Новый мировой порядок Я – начинающий, но очень талантливый прозаик, долго думал над своим псевдонимом. Как это так – уже роман, две повести и куча рассказов готовы, а звучного имени нет! Алексей Тряпкин – ну, посудите же, не звучит! Вот Хельмунд Вопящий – это круто. Хотя не, слишком кричащий вариант. Да и скандинавских саг я не писал никогда. Во! Леонард Беспризорник! И звучит, и фиг о настоящем имени догадаешься, и сказано, что ни одно издательство не взяло меня, такого одарённого и красивого, под своё крыло. Дайте две, как говорится! Так, псевдоним выбрал. Теперь надо придумать, что делать с двумя мегабайтами своей прозы. О! Выложу в Интернет! Не, стоп! Сплагиатят же, сколько в мире сволочей! Лучше сразу в издательство. Так, Гугл в помощь! Издательство, город *. Мда, выбор небольшой, и воскресенье – выходной. Ну ничего, завтра схожу. //Вечер следующего дня Сволочи! Подонки! Уроды! Слепошары! Они, видите ли, скажут позже! Ну ничего, вот стану, как эта, Роулинг, и я им покажу! Выкуплю их всех и устрою этим издателям сладкую жизнь! //Спустя неделю И ведь так никто и не ответил! Не пришёл, не позвонил и даже письма электронного не отправил! Видать, они мои гениальные творения себе присвоили, уже в печать отправили и сидят, сволочи, довольные! О! Звонок в дверь! Неужели совесть у них проснулась! Прям-таки лечу открывать! Стоп! Осторожность нужна, осторожность! Спрашиваю: «Кто там?», смотрю в глазок… Тишина и лестничная клетка. Только отворачиваюсь – ещё раз звонок. И топот чьих-то ног. Открываю дверь нараспашку, кричу: «Вы сейчас у меня доиграетесь!», но удар чем-то прямоугольным и тяжёлым по голове обрывает мою речь на втором слове. //Утро следующего дня Чёрт… Шум в голове. А-а-а! Как больно! Разлепляю глаза. Темно. Ощупываю голо… А вот фигушки! Я – в наручниках! Да что за?.. - Гражданин Тряпкин! Сопротивление бесполезно! Попытка побега приведёт к увеличению срока наказания! А мне-то и сказать нечего. Рот весь пересох, даже «Я невиновен, это ошибка!» не скажешь. Вот подстава, а? И ведь совершенно не понимаю, за что меня так. Ой, на глазах повязка! А я уж думал, что ослеп. Хоть что-то, блин, хорошее. Двое поднимают меня, лежавшего на чём-то твёрдом и, наверное, деревянном, и ведут куда-то. Два шага – поворот, ещё два шага – и меня крутят, будто я им волчок какойто. Хотел бы возмутиться, но то, что из моего горла вылетает, даже шёпотом назвать нельзя. Меня наконец заводят в какое-то помещение, кладут на что-то холодное и металлическое

Дмитрий Евдокимов «Новый мировой порядок»

и приковывают! – Добрый день, гражданин Тряпкин! – зашипел динамик где-то наверху. – Вы обвиняетесь во множественных надругательствах над родным языком. В частности, вам инкриминируются следующие нарушения: незнание правил использования стилей русского языка, частое использование слов-паразитов в устной и письменной речи, «авторская пунктуация», незнание основ словообразования. Ваш срок заключения – 6 месяцев без права помилования. В конце этого срока Вы подвергнетесь процедуре сдачи экзамена. В случае, если Ваш результат составит менее 95 баллов из 100, Ваш срок будет продлён на месяц. С текущего момента стартует Ваш курс реабилитации. Начнём, гражданин Тряпкин. Тема первая: «Основные стили русского языка»… //100 дней спустя Месец назат из етого сцуко аду мну вытасчили клёффые ребято – падонки-олбанцы. Оне проста бля паубивали нахуй всю ахрану бля и фытащили миня. Типерь сцуко йа – салдат бля Асвабадительной Армеи. Диржитесь И НИИПЕТ фанючие бля исдатели сдаффшие мну пазорным валкам из граммар-наци! Вы все у мну попляшити! Я фам устройу! И фы сволачи признайете мою гиниальность! Фон же ребято читайут маю повисть и грят мол Аффтар бля жжот! каждыйе три-чотыри менуты. Они праниклись!!! И астальные сцуко бля праникнуццо!

Отзыв от Михаила Павлова Реалистичная и злободневная миниатюра, оправдывающая жестокости, которые творятся в застенках Grammar nazi. Правда, несмотря на всю безжалостность предпринятых мер, хельмундов вопящих и леонардов беспризорников меньше не становится. Возможно, дело, действительно, в олбанцах, добродушно принимающих в свои ряды беззащитных графоманов? Правда, надо сказать, что последних нынче намного меньше, чем обыкновенной и беспощадно неграмотной школоты. Словом, не все ясно в соотношении сил, но новый мировой порядок, несомненно, грядет! Текст местами шершавый, но читается без особо труда, опять же размеры-то! Автор успевает заинтересовать, удивить и оборвать произведение, намекнув на продолжение.

Дмитрий Евдокимов «Дети грамоты»

Дмитрий Евдокимов

Дети грамоты

Эх, тяжела жизнь граммар-югенда! Ты хочешь рубиться в стереоигры сутками напролёт, тусить в ночных клубах и клеить девок во дворе… Но нет, изволь читать минимум три часа в сутки, и если бы фантастику какую увлекательную. Её, мол, вне учёта, в свободное время. У меня от этой вашей серьёзной литературы мозги наизнанку выворачиваются! Ну не дорос умом ещё для Кутзее, Драйзера и прочих гениев высокой словесности! Мне только четырнадцать лет, извольте пожалеть меня! Но нет, повсюду камеры, вокруг сплошь доносчики, а трудовую повинность я больше не хочу! Хватило мне прошлого раза, когда я «в течении длительного времени» написал. Ну устал я, время девять вечера было, а всю предыдущую ночь я читал «Спектр» Лукьяненко, вот и опечатался единожды с недосыпу! Две недели эти проклятые мешки с картошкой грузил. Спина целый месяц болела! Фух, всё – вылил мысли в пустоту. Надо сказать, что в бытье граммар-югендом есть свои плюсы. Уже второй год я живу в своей комнате, а не делю жалкие двадцать квадратных метров с родителями и двумя бабками. На питание не жалуюсь – кормят на убой. И мясо всякое, и чёрная икра по праздникам, и сладкое к чаю. Знай себе уминай да добавки проси. А ещё Лада так мило улыбается мне после занятий… В общем, жизнь моя не так плоха, как можно о ней подумать. Разве что каждые сутки в шесть утра просыпаться не очень приятно, но уже успел привыкнуть. Почти за два года-то. Ой, мама родная! Занятия по «механической неинтеллектуальной деятельности» закончатся минут через десять, а я ещё не подмёл и половины дорожек сквера Букваря! Это отдых у нас такой – убираться на улицах родного города. В кои-то веки мне безлюдное место досталось, где можно сесть на скамеечку и подумать минутку о вечном, не опасаясь наказания за «проявление лени и безалаберности». Торопливо подметаю дорожки сквера. А рядом лес. Он шумит спокойно-тихо, ветви качаются… в разные стороны! Вдруг метрах в двадцати от меня приземляется тело в драной одежде, и кожа вся в татуировках. Оно рожу от асфальта отрывает и процеживает сквозь гнилые зубы: - Ктулху фхтагн, моляффко! А у меня аж поджилки трясутся. Олбанцы! Они всё-таки существуют! Страшилка оказалась правдой! Рядышком ещё два тела падают. И позади меня раздаются два шлепка. Глухих таких шлепка. - Ти наш-ш-ш, моляффко! Вижу – отступать некуда. Окружили, сволочи! Метрах в пяти от меня держатся, а я метлой беспомощно размахиваю. Ладно. Если суть страшилки правдива, то, может, и детали верны? - «Жи-ши» пиши с буквой «и»! – ору на всю округу. Быстрее бы ротенфюрер-контролёр пришёл, быстрее бы! Олбанцы впадают в ступор. Кто-то хватается за голову. Во славу Розенталя! Продолжаем наступление! - Перед союзом «и» в сложносочинённом предложении ставится запятая!

Дмитрий Евдокимов «Дети грамоты»

Половина выродков дёргается в агонии. Остальные так и стоят в ступоре. - Слова «ну», «типа», «э-э-э» являются!.. - АНУ СЛЫШ МОЛЯФФКО! ТИПА НА МНУ ЗЕНКЕ ШУСТРА ПАВИРНИ! Коленки дрожат пуще прежнего. Оборачиваюсь. Великая Запятая… Детина в два метра ростом, широкий в плечах, я ему чуть ли не в пупок дышу. Падая от сильнейшего удара на всё ещё пыльный асфальт, я успеваю заметить затычки в его ушах.

Отзыв от Михаила Павлова Прежняя схема работает на отлично. Лаконичное бытописание, из-за которого как бы вырастает антиутопическая картина рейха Grammar nazi, и скоропостижный финал с неожиданным забавным поворотом событий. Интересно, что нас ждет дальше!

Иван Ильичёв «Про проселочные дороги»

Иван Ильичёв

Про проселочные дороги Произведение из «Жызненного цикла», в котором я пишу правду, только правду и ничего кроме нее. :)

До того, как переехать в нерезиновую, я длительное время жил в самой глухой глубинке Тверской области. Это была настолько глубинка, что от Твери нас отделяло такое же расстояние, как Тверь от Москвы, например. В принципе, дорога там была неплохая, асфальт старый, но был. Однако это всего лишь до поселка, от которого до нашего места жительства оставался последний решительный сорокакилометровый бросок. Теоретически, чисто теоретически, он тоже имел право называться дорогой, поскольку был беспрерывен и соединял населенные пункты. Однако при непосредственном знакомстве с этой «дорогой» многие водители подбирали гораздо более меткие и емкие названия, большую часть которых вы не найдете в толковых словарях. Сколько себя помню – два раза в неделю по ней даже курсировали рейсовые автобусы, старенькие ПАЗы из поселка. Когда могли. У этой дороги было много различных состояний. Вы сейчас наверняка схохмили про жидкое и газообразное, если считаете себя великим юмористом. Зря смеетесь. Вы не так и далеки от истины. В основном состояние дороги зависело от времени года и варьировалось в состояниях от «плохой» до «лучше бы я поехал напрямик через лес». Начнем с зимы, я думаю. Когда погода была погожая – дорога также была погожей, пока не начинался снег. Грейдер или трактор с отвалом ходили у нас лишь по большим праздникам (читай: «перед проездом автобуса»). Если в понедельник проезжал автобус, а во вторник выпадал снег – все смотрели на него печальными глазами или пытались штурмовать на «Буханках», «Козлах» и разнообразных тракторах, потому что до пятницы его все равно никто не расчистит. Владельцы легкового автотранспорта с надеждой во взоре ожидали, пока кто-то проедет и сделает колею, по которой можно будет ползти, нежно черпая бампером снежные заносы. Однако (и многие со мной согласятся) снежные заносы были куда лучше внезапного потепления. Потому что потепление приносило с собой гололед. Дорога превращалась в бобслейную трассу, и попавшая в колею машина скользила по ней, напрочь игнорируя руль и педали. Разъехаться на такой дороге можно было только одним способом – сдавая задним ходом до ближайшего расчищенного перекрестка, то есть километра три – пять. Весной был краткий промежуток водительского счастья, между сходом с дороги снега и оттаиванием земли. Как только земля оттаивала – дорога мутировала в непролазное песчаное болото, которое с одинаковой легкостью поглощало как «Жигули», так и «КАМАЗы». Все это безобразие медленно подсыхало, если весна не оказывалась дождливой. Когда плотность дорожного покрытия возвращалась к адекватному состоянию – открывался сезон вывоза леса. О да. Это был светлый праздник для сотен мужиков, работающих на лесоповалах и в районных леспромхозах. Для всех же остальных автолюбителей это был черный день, так как на дороги выезжали десятки лесовозов и «фишек».

Иван Ильичёв «Про проселочные дороги»

Если вы думаете, что знаете о плохих дорогах все – вы заблуждаетесь, пока не видели, во что может превратить дорогу орава таких вот товарищей. Они носятся на околосветовых скоростях, игнорируя населенные пункты и законы физики, и разбивают дорогу лучше, чем с этим справились бы несколько экскаваторов. Примерно к началу лета дорожное полотно больше похоже на спецучасток какого-то раллийного соревнования. Тут и огромные лужи, и «гребенка» такая, что руль так и норовит вырваться из ваших рук, а пломбы – из ваших зубов. Есть даже валяющиеся посреди дороги бревна и доски, оброненные слишком жадными водителями. Такая благодать продолжается до конца лета, и к этому моменту страданиями, потом и машинным маслом многих водителей проселок более-менее выравнивается, при этом начиная больше напоминать дорогу в дороге. Внизу старое русло, неизменное десятилетиями, а сверху узкая извилистая лента, петляющая от обочины к обочине, объезжающая попавшие на дорогу деревья, вылезшие из земли камни, русла от дождевых потоков и особо глубокие ямы с водой. Думаю, проехать по такой дороге напрямик заслабило бы даже чемпиону мира по ралли. С камнями вообще отдельная история. Такое чувство, что со времен ледникового периода они не успокоились и продолжают свое неторопливое наступление. Иначе как объяснить тот удивительный факт, что на дороге время от времени возникают как относительно небольшие камни, вывернутые каким-то большегрузом, так и огромные многотонные валуны, которые постепенно откапывают не в меру ретивые водители тракторов с отвалами. Прямо не дорога, а слаломная трасса посреди Стоунхенджа. Разумеется, возникающие на дороге камни никто не убирает и возникает очередной извилистый путь. Потом выпадает снег, мило припорашивая все дорожные недостатки, которые становятся для неопытных или нездешних водителей настоящими сюрпризами. И далее все сначала… Так было до того, как я пошел в шестой класс. Свершилось сие году, вроде, в девяносто восьмом. После этого администрация решила проложить к нам асфальт. Разумеется, это они не от радости за меня, а совсем даже по другой причине, о которой ниже. Все деревни на маршруте гуляли на радостях до тех пор, пока не забыли, что они вообще отмечают. Строить начали по-крупному, устроили тендер, пообещали плюшек. Не думайте, это они не от большой любви, просто повадились в наши населенные карелами места родственные финны, которые цепким взглядом окидывали разоренное в перестроечное время хозяйство и время от времени бросали что-то вроде: «tyhmä venäjän» или «isot rahat», не забывая оценивающе цокать языками. Районная администрация раскатала губу, что они после таких вот рейдов возьмутся наше порушенное хозяйство восстанавливать, и на спиртное для милых гостей не скупилась. Тем временем выиграла одна из контор тендер. На радостях накупили они водки, а чтобы не казалось, будто они с самого начала ничего не делают, навезли на первые километров шесть-семь дороги горы песка, благо, что карьер был в паре километров. Поставили там каток на обочине, для внушительности, и ушли отмечать. А дорога стоит. А кучи лежат. Причем, что характерно, что одной, что с другой стороны дороги. И как-то между всем этим безобразием надо ездить. В том, что это именно безобразие, а не какаято там досадная мелочь, я убедился в первую же поездку. Помните такие старые ПАЗики

Иван Ильичёв «Про проселочные дороги»

с ностальгическими округлыми окошками на стыке крыши и боков? Сижу я, значит, на заднем сиденье. Автобус едет. Прямо по курсу куча песка. Автобус закладывает вираж и так деликатно встряхивает рессорным задом. Ей-богу, если бы я вез яйца (кроме своих), то не выжило бы ни одно. Меня снесло с сиденья и кинуло куда-то в стратосферу, приложив на вершине виража об то самое окошко. Пока я приземлялся, автобус скакнул по следующему бархану, и сиденье радостно полетело меня встречать. Соприкосновение пятой точки с седушкой по позвоночнику добило аж до мозга. Понял я, что шутки кончились, и вцепился в сиденье мертвой хваткой. К сожалению, на пятом или шестом бархане седушка не выдержала и полетела к звездам вместе со мной. Короче, началу старой плохой дороги я радовался, словно подарку ко дню рождения. Окружающие крестились и отдувались. Водитель на ходу запихивал под кожух мотора какие-то вывалившиеся детали. В общем, такая вот незадача. И начальство за проведением ремонта не следит, не хочет служебную машину гробить. И водка никак не кончается. И снег внезапно так выпал, спустя всего четыре месяца. Стройка замерзла. Дорогу вроде кое-как накатали. Пришла весна. Потекли ручейки. Между кучами песка бурные потоки промыли настоящие русла. Ну, вы поняли. Наконец у конторы (нет, не проснулась совесть) кончилась водка. Они навезли соляры, пяток самосвалов и пару тракторов с отвалами. Начали все это ровнять. Тракторы тут же бесславно затонули. Мужики почесали в голове и придумали навезти сразу и щебня, перемешав его с песком. Помогло. Трактора тонуть перестали. Народ воспрянул духом. Вот и первый асфальт, черный и дымящийся, показался из-под асфальтоукладчика. Сделали за неделю, будете смеяться, метров двести. Это сейчас мы привыкли, что километры нового асфальта за считанные дни кладутся, а тогда еще даже не двухтысячные были, а самый конец девяностых. Положили еще двести метров, а потом у них что-то сломалось. Пока гоняли за водкой и решали проблему, прошло время. Потом еще что-то сломалось. Короче, за лето положили километра три. Потом снова, откуда ни возьмись, выпал снег. Финны посмотрели на это безобразие, посмотрели и уехали обратно в свою цивилизованную Скандинавию. Администрация расстроилась и наорала на контору, контора наорала на бригадира, бригадир наорал на водителей, водители наорали на чернорабочих, чернорабочие наорали на паренька, который на велике за водкой и сигаретами в поселок мотался. Паренек не стал орать, только плюнул, пнул трактор в колесо, сел на велик и уехал. А там и иск пришел с пожеланием возместить выпитое. Контора тут же прикинулась банкротом и даже трактора не забрала. А кучи, хоть и основательно уже расползшиеся, остались. Народ этого дела так не оставил и вопросил, доколе им портить свою технику на этих буераках, и какого их вообще навалили, если строить дальше не будут. Администрация отмолчалась. Выжидая, как оказалось. Случился тут у нас очередной старый новый год, а в этот праздник, 14 января, молодежь деревенская имела обыкновение водку пьянствовать и безобразия нарушать. Начиналось все с невинных снежков в окна, а заканчивалось в зависимости от количества и качества выпитого. В этот раз местные орлы решили выпить много и совершить нечто этакое, героическое, чтобы девчонки ахнули и сразу дали. Взяли они автобусную остановку, вырвали эти много килограммов металла из промерзшей земли и утащили за

Иван Ильичёв «Про проселочные дороги»

полкилометра до ближайшего оврага, где оставили валяться кверху пузом. - Агаа! - радостно возопила администрация, - мы, значит, вам асфальт, а вы нам муниципальную собственность портить?! Хрен вот вам теперь, а не новую дорогу! Вот так бесславно закончилась эпическая постройка асфальтовой дороги в наши дебри. Так что и по сей день можете смело приезжать в наши края, чтобы ознакомиться с удивительным чудом света – проселочными дорогами и, если не повезет, остаться там из-за них навсегда.

Отзыв от Михаила Павлова Да, вот такая ироничная проза жизни о двух главных проблемах России. То ли это дураки и дороги, то ли водка и дороги, то ли финны и дороги. Одно неизменно, об этом и ведет свою речь автор. Ведет довольно ровно, просто и без глубоких колдобин.

Денис Ким «Бабка»

Денис Ким

Бабка

Наверняка почти в каждом российском дворе, примыкающем к многоэтажке в спальном районе, есть такой персонаж: бабка, которая прикармливает бродячих кошек. Не нужно быть доктором психологии, чтобы понять, что именно побуждает пожилого человека делиться последним куском с живым существом, которое проявляет к нему хотя бы какие-то признаки привязанности и благодарности. Это одиночество в толпе. Молодые люди, заселяющие такие дворы, обычно избегают близких контактов с подобными «божьими одуванчиками», и их сложно в этом винить. Как правило, такого рода бабки обладают сварливым нравом и зачастую пренебрегают гигиеной и санитарными нормами. Они могут запросто вывалить со своего балкона остатки скисшего супа «для голубей» ничего не подозревающему пешеходу прямо на голову, покрыть матом, а то и протянуть батогом пониже спины ребенка, погнавшегося за воробьем, да и вообще голос имеют зычный, а мнения обо всех проявлениях дворовой жизни высказывают громко, причем с той непосредственностью и максимализмом, которые присущи только людям, все время забывающим, как зовут соседей по лестничной клетке, однако наизусть помнящим генеалогическое древо какой-нибудь очередной Хуаниты из дешевого мексиканского сериала. Вот и двор, имеющий непосредственное отношение к событиям, описываемым в этом повествовании, само собой, был укомплектован такой бабулькой, зимой и летом сидящей на лавочке возле подъезда в своем ежеобычном пальто ядовито-зеленого колора. Это была совершенно высохшая женщина с глупым и недобрым лицом, носящим печать застарелой и неизлечимой мизантропии. Передвигалась она с огромным трудом, что было обусловлено двумя причинами: больной спиной и постоянными побоями сынка - омерзительного алкаша, который появлялся у ее дверей только в те дни, когда почтальоны начинали разносить по квартирам стариков пенсию. Сердобольные соседи, пытаясь отвадить подонка, названивали в милицию, но участковый только разводил руками. Заявление на родного сына старуха писать категорически отказывалась, а поскольку за деньгами паразит приходил относительно трезвым, не существовало даже формальной возможности запереть его за нарушение общественного порядка, так что все происходящее между ним и матерью за обитой драной клеенкой входной дверью квартиры оставалось «их семейным делом». Единственной отрадой в жизни пенсионерки была забота о приблудных кошках, снующих по улицам и дворам в поисках пропитания. По утрам она выходила из подъезда с пакетом, в котором плескалась в литровой банке из-под майонеза малоаппетитная, мутная бурда, или, гораздо реже, лежали какие-то псевдомясные ошметки, завернутые в несколько слоев заляпанного жиром целлофана. Брякнув об асфальт видавшей виды алюминиевой миской, она вываливала в нее содержимое пакета и приступала к обряду призыва. Обряд этот заключался в гнусном носо-горловом завывании, повторяющимся с интервалом в минуту, из которого человек, обладающий музыкальным слухом, мог вычленить слово «киса», монотонно и многократно проговариваемое с каким-то рязанскостарушечьим акцентом. В общем, на выходе у нее получалось нечто вроде мантры:

Денис Ким «Бабка»

«Ке-е-е-е-е-са, ке-е-е-е-са, ке-е-е-е-е-са», растянутой в звуковом диапазоне между кудахтаньем пребывающей на сносях курицы и воем приплюснутого вожделением кота. Инспектирующие ближайшую помойку кошки, прекрасно знакомые с этим условным сигналом, подбегали к старухе, вежливо лакали мерзкую жижу из миски и временами милостиво позволяли ей погладить себя по спине корявой рукой. Привлеченных видом съестного беспардонных птиц бабка пыталась прихлопнуть палкой и свирепо матюгалась. Особым расположением старухи пользовалась изящная сиамка, имеющая раздражающую всех автолюбителей привычку сидеть на теплых капотах машин. Для своей черно-белой фаворитки бабка носила в кармане зеленого пальто отдельный сверток, в котором всегда лежало именное лакомство: то ободранная куриная шея, то небольшой кусочек сала или колбасы. Завидев в глубинах двора знакомый кошачий силуэт с характерными пятнами, старуха могла повторять свои шаманские воззвания часами, доводя некоторых соседей до состояния исступления. Кошка, в свою очередь, снисходительно принимала бабкино поклонение, даже могла запрыгнуть млеющей старухе на костлявые колени и посидеть там полчасика, покровительственно мурлыкая и щурясь на своих товарок по несчастью с этого своеобразного трона, немного свысока. Как водится, в свое время бабка перестала выходить из квартиры. Прибывшие через пару месяцев сотрудники управляющей компании в сопровождении судебного пристава и участкового вскрыли обитую драной клеенкой дверь и обнаружили ее мумифицированное тело, ничком лежащим на полу. В коричневых пальцах мумии была зажата гнутая алюминиевая миска. Признаков насильственной смерти при вскрытии не обнаружили. Старуха умерла от истощения. Ошалевшему от радости сыну-алкоголику выдали свидетельство о смерти и ключи от квартиры, которую он незамедлительно продал. Бродячие кошки не обратили никакого внимания на исчезновение своей покровительницы, продолжая прочесывать недра дворовых помоек в поисках еды, лишь черно-белая сиамка не перестала приходить к лавочке, на которой любила сидеть ее двуногая подруга и чего-то ждала, умостив свою мохнатую задницу на окаменевшую землю клумбы. Может быть, она всего лишь ожидала приезда очередной машины, чтобы усесться на ее еще не остывший капот - Бог весть. О дальнейшей ее судьбе известно следующее: в один отнюдь не прекрасный день, малолетний сынишка какого-то милицейского чина из УИН в сопровождении пары-тройки таких же как он праздношатающихся гаденышей стащил кошку с капота папиной машины и с триумфом уволок ее в сторону ближайшего пустыря. Что они там с ней сотворили - никто не знает, но во дворе она больше не появлялась, а лавочку вскоре заняла новая старуха со своим видением методики поклонения хтоническим звериным божествам. Наступил июль, и все, кого дела либо безденежье удерживали в душных бетонных пещерах, нагретых безжалостным летним солнцем, изнывали в своих постелях по ночам, жадно ловя малейшие движения пластов вязкого воздуха, исходящие от распахнутых настежь окон. Именно в одну такую ночь и произошло то, о чем испуганно впоследствии

Денис Ким «Бабка»

шептались дворовые «кумушки», сидя рядком под детскими грибочками и бдительно одним глазом наблюдая за передвижением своих ненаглядных чад во время моциона. Примерно в три часа утра, когда одна наиболее везучая часть жителей дома уже «сопела в обе дырки», а другая, соответственно, менее везучая часть, ворочалась в своих раскаленных постелях, мечтая о холодном душе и борясь с ленью, со двора в абсолютной тишине до ушей бодрствующих обитателей многоэтажки донесся хриплый баритон бабки: «Ке-е-е-е-са! Ке-е-е-е-еса! Ке-е-е-е-еса!». И снова, и снова! Те, до кого сразу дошел смысл происходящего, приклеились к пропотевшим простыням, слушая, как во дворе мертвая старуха зовет свою мертвую питомицу. Те же, кто попросту не знал о печальной участи бабки и ее кошки, подбежав к окну, недоуменно обшаривали взором абсолютно пустой двор, в котором прямо из пустого места исходили эти дикие звуки. В завывания призрака сначала незаметно, а потом все громче и громче начали вплетаться звуки отдаленного грома. Внезапно налетевший ветер, со звоном пробежался по фасаду многоэтажки, играясь с распахнутыми окнами, хлопая фрамугами и выворачивая наружу шторы и тюлевые занавески. Во многих квартирах, от мощного сквозняка, с грохотом стали закрываться, или, наоборот, распахиваться двери. Те, кто прильнул к оконным проемам, обмирая от страха, смешанного с любопытством, могли лицезреть, как по сетке хоккейной коробки, расположенной в центре колодцеобразного двора, заходили зеленоватые огоньки, играя и переливаясь, словно в неторопливых па диковинного, но очень красивого танца. Голос бабки звучал уже, казалось, отовсюду, набирая мощь, ему вторил неистовый клекот бури, нещадно избивающей растущие под окнами дома тополя и пригоршнями швырявшей песок в распахнутые окна. Прежде, чем перепуганные жители дома догадались броситься закрывать оконные рамы, до них донесся высокий то ли женский, то ли детский протяжный крик. Этот крик как будто стал сигналом к началу ливня, и буря, до сих пор копившая свой водный заряд в озаряемых молниями фиолетовых тучах, обрушила его на истерзанный двор широким рокочущим потоком. Чуть позже, когда ливень стал понемногу иссякать, к подъезду, в котором жил тот самый милицейский чин из УИНа, раздвигая потоки грязной воды своим вытянутым эмалированным телом, тихонько подкатила машина «скорой помощи». Как потом передавали из уст в уста значительным шепотом, дело было так: услышав крик из комнаты сына (да-да, кричал тот самый малолетний истребитель кошек), мать вбежала к нему и увидела, как сынок, уютно устроившись посреди обширной желтой лужи на простыне, увлеченно пускал зеленые пузыри ноздрями и поприветствовал появление мамаши дружелюбным мычанием. Проведя в больнице несколько месяцев, пацан научился пользоваться больничной уткой, перестал играться на людях со своей писькой, начал узнавать маму и папу и даже вроде бы научился их отличать друг от друга. Правда, докторам так и не удалось ничего поделать с тем, что мальчонка начинал биться в падучей при виде развевающихся от ветра занавесок и любых домашних животных, размером превышающих таракана. В целом довольные результатами лечения родители, увезли его из больницы в красивом заграничном инвалидном кресле, через риэлтерскую фирму

Денис Ким «Бабка»

продали квартиру, а сами укатили в неизвестном направлении. А еще местный дворник клялся и божился, что видел в ту ночь, как из окна несчастного ребенка выскочило семиглавое огнедышащее чудовище, на спине которого сидела голая ведьма с отвисшими до пупа сиськами. Якобы, увидев дворника, страшилище показало ему раздвоенный язык и с адским хохотом сгинуло в пылающем синем пламенем канализационном люке. Поначалу дворник с этой историей пользовался определенным успехом, но ему очень быстро перестали ссужать червонцы на шмурдяк, а потом и вовсе пару раз побили.

Отзыв от Михаила Павлова Прозаическая история с фантастическим, но в чем-то таким же прозаическим финалом. Без прикрас и почти без преувеличений – все обыденно и зловеще. А в какой-то момент даже страшно. Кажется, это хороший рассказ или, скорее, миниатюра, которая была бы просто дворовой байкой, если бы не была столь реалистичной. В тексте есть огрехи. К счастью, их немного. Автор колеблется между образной художественной речью и сухим деловым языком. Он тяготеет к неоправданно сложным конструкциям в предложениях. Например: «двор, имеющий непосредственное отношение к событиям, описываемым в этом повествовании». Здесь и неуместная деловая речь и причастный оборот внутри другого причастного оборота. Коряво звучит «догадались броситься закрывать». Из огрехов иного рода вижу только «милицейского чина из УИН». Просто УИН и канувшая в лету милиция – это совершенно разные ведомства.

Денис Ким «Табула Раса»

Денис Ким

Табула Раса Часть 1 - Братья! Убедительная просьба занять места согласно боевому расписанию и приготовиться к молитве! Голос Пилигрима Юджина Грея — Командора флагмана миротворческого крыла армады Доминиона Небесный Престол, тонул в звуках гимна «Из бездны воззвал», несущегося изо всех динамиков громкой связи дредноута «Святой Авессалом». Корабль ложился на курс и маневрировал для подготовки к гиперпереходу. Личный состав торопливо занимал свои места, сверяясь с тактами величественной музыки, ведущей отсчет времени до начала благословенного Создателем шага через невообразимое количество световых лет, отделяющее сейчас «Святой Авессалом» от точки назначения — системы Кассиус, чьи зыбкие контуры бросали блики на напряженные лица братьев-перегринов, застывших у мониторов корабельных кустодиаторов. Близилась кульминация гимна, традиционно исполняемого в преддверии гиперперехода, что означало одно: совсем скоро божественная сила снизойдет на грандиозные механизмы флота, и все эти неохватимые взором циклопические громады космических кораблей, как один, лягут на курс, проложенный с Божьей помощью перегринами армады, дабы исполнить волю Небесного Престола. Братья, заняв свои места, истово шептали слова молитвы; вот и Пилигрим, выслушав доклад электронного арбитра о том, что экипаж к переходу готов, опустился на одно колено и заговорил: - О Пресвятая Владычица моя, Дева Богородица, покровительница и упование спасения моего! В путь, мне предлежащий, ныне хочу отлучитися и на время сие вручаю тебе, премилосердной Матери моей, душу и тело мое, все духовные мои и вещественные силы, всего себя вверяя в крепкое твое смотрение и всесильную помощь... Силовые поля «Святого Авессалома» невидимыми дланями прижали тела членов экипажа к ложементам, а вокруг фигуры Командора воздвигли нерушимый силовой кокон, который напомнил бы по форме цветок тюльпана, коль скоро кто-то способен был бы его узреть. - О благая спутница и защитница моя! - продолжал Пилигрим. - Усердно молю тебя, да не ползок путь сей будет, руководствуй меня на нем и направи его, Всесвятая Дева, ко славе Сына твоего, Господа моего, Спасителя. Будь мне во всем помощницей, наипаче же в сем дальнем и многотрудном путешествии, соблюди меня под державным покровом твоим от всяких находящих бед и скорбей, от врага видимого и невидимого, и моли обо мне, Госпожа моя, Сына твоего, Спасителя нашего, да пошлет в помощь мне ангела своего

Денис Ким «Табула Раса»

мирна, верного наставника и хранителя, да якоже древле даровал есть рабу своему, на всяком месте и во всякое время хранившего его в пути от всякого зла: так и мой путь благополучно управит и, сохранив меня небесною силою, здрава да возвратит меня, мирна и всецела к жилищу моему, во славу имени своего святаго... Флот застыл, готовясь к своему финальному и главному маневру, ни одна рука не касалась управляющих механизмов, глаза перегринов были закрыты, в наступившей после отыгравшего гимна тишине разнесся в воздухе кораблей, наполняя души священным трепетом, колокольный звон. - Славяще и благословяще его во все дни жизни моей и тебе величающе ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. - Закончил молитву Пилигрим и преклонил второе колено. Вакуум поглотил все звуки, сопутствующие мгновенному исчезновению из сектора огромного количества объектов, некоторые из которых своими размерами были способны на равных спорить с космическими телами. Миротворческое крыло армады Доминиона Небесный Престол ушло навстречу своему предназначению. Часть 2. Тусклое светило тщетно пыталось пробить лучами тяжелую пелену, мутной взвесью заполонившую серое небо, исходящее мелким дождем с запахом золы. Ободранные деревья привычно тянули свои уцелевшие листья навстречу падающим с неба каплям, но листва чернела и с еле слышным шелестом опадала на пожухлую и закопченную траву. Эти тихие звуки вплетались в шорох отвесно падающей с неба и бегущей по земле воды. Больше ничто не было в состоянии производить хоть какой-то шум в этом гиблом месте. Туман, в равных долях перемешанный с гарью, постепенно оседал ядовитой пленкой на уже начинающих остро вонять железом завалах из разбитых и покореженных машин, стенах развороченных взрывами домов и камнях безлюдных улиц. Сквозь бреши в кучах мусора и проломы в сорванных с фундаментов зданиях среди клубов желтоватого тумана двигалась маленькая девочка с неловко, явно самостоятельно заплетенными косичками, смешными рожками торчащими над оттопыренными ушами. В чумазых руках девочка тащила нелепый плюшевый рюкзак, увешанный значками и какими-то яркими бирюльками. Время от времени девочка поднимала что-то с земли и, внимательно оглядев со всех сторон, бережно укладывала на дно своего рюкзачка к прочему мусору. Вот, смешно подпрыгивая и сопя, она спустилась с очередной горы щебня и выкопала из кучи обгорелого, заскорузлого от бурой грязи тряпья маленькую пуговицу. Посмотрев зачем-то сквозь ее прорези на серое небо, странная девочка счастливо рассмеялась и сунула руку с новым трофеем

Денис Ким «Табула Раса»

в рюкзак. Заскучав среди руин, малышка, кружась и пританцовывая, выбежала в сквер, засыпанный пожухлой листвой и перегороженный поваленными древесными стволами. Прыгая на одной ножке и напевая вполголоса какую-то мелодию, она как будто прислушивалась и вторила музыке, звучащей в ее голове. Гоняясь за подхваченным сырым ветром скукоженным листиком, девочка безо всякого страха ставила ноги в своих несуразных сандалиях посреди осколков стекла и рваного железа, плюхалась с размаху в мутные лужи и вообще вела себя так, словно ничто не могло причинить ей ощутимого вреда. Судя по всему, так оно и было, даже тучи гнуса, временами наносимые откудато зябкими порывами ветра, сторонясь, обтекали хрупкую фигурку, не спеша облеплять тонкую детскую кожу. Прорвав, наконец, серую пелену, золотистые лучи светила выстроили в небе парочку радужных мостов. Девочка, замерев в восхищении, задрала головку и застыла, поедая глазами это оптическое чудо. Затем, радостно взвизгнув, она одернула подол своего куцего платьица и стремглав кинулась к радугам, стремясь достичь края одного из семицветных, переливающихся, зыбких небесных коромысел. Не обращая внимания на торчащую из бетона арматуру и прочие препятствия, это загадочное дитя неслось над поверхностью земли, подолгу зависая в воздухе. Пробежав-пролетев таким образом несколько кварталов разрушенного города, ребенок неожиданно замедлил свой бег. Выражение обеспокоенности, разочарования, а затем и гнева исказило хорошенькую мордашку. Постояв на месте и прислушиваясь к чему-то, девочка оттопырила нижнюю губу, сдула со лба светлые разметавшиеся пряди, скрестила ручонки на груди и... растворилась в воздухе. Дурацкий плюшевый рюкзак брякнулся на землю и, полежав там немного, тоже исчез. Часть 3. Командор Юджин Грей терпеливо ожидал, когда исчезнут помехи с монитора коммутатора. Связь, как это всегда бывало после гиперперехода, была нестабильна, и инженеры в это самое время лихорадочно производили настройку, пытаясь поскорей вернуть кораблям флотилии их голоса и уши. Первым на экране появилось аскетичное лицо Эксплоратора Вольдемара фон Дин Альта — командора крыла «Лукс Веритас». Брат Дин Альт руководил эскадрой дальней разведки и поспешил почти что на правах хозяина встретить прибывших в сектор командиров миротворческого крыла. Пилигрим и разведчик тепло приветствовали друг друга, однако, чувствуя, что Дин Альт собирается докладывать, Грей молча поднял руку, знаком давая понять, что пока на связь не выйдут остальные командиры флотилии, начинать доклад не стоит. - На связи «Меч Михаила», - прорвался сквозь бушующий эфир, не дожидаясь установления стабильного изображения, Иратус Карнифекс — командор преторианской стражи.

100

Денис Ким «Табула Раса»

- Да осветит Спаситель ваш путь, братья, Кустос сапиентиа «Иоанн» в сети! вкрадчивый голос Скриптора Максимиллиана также донесся из динамиков прежде, чем на мониторе появилось его добродушное лицо. - Я рад, что вы здесь, Брат-летописец, - почтительно произнес Дин Альт, - Чем быстрее искаженные миры узнают о страшных примерах пути ереси, тем быстрей свет Спасителя озарит души их обитателей. Скриптор молча склонил голову в знак согласия, однако продолжать диалог явно не спешил, зная нелюбовь Брата-Пилигрима начинать брифинг, не дождавшись всех его участников. - Передвижной монастырь «Святая Ольга» прибыл, командор. - Грей не отказал себе в удовольствии обернуться и ненадолго окунуться в тепло, исходящее из серых глаз настоятельницы Бригитты Найтингейл, появившейся на экране, как и подобает женщине, в последний момент, но без ненужных задержек. - Обстановка на борту соответствует протоколу. Монастырь к спасательной операции готов и ждет ваших приказов. - Спасибо, Мать Бригитта, - Пилигрим обернулся к склонившемуся при появлении настоятельницы Эксплоратору и кивнул. - Прошу вас, брат Вольдемар. - С вашего разрешения, командор, - лицо Дин Альта исчезло с мониторов командования флотилии, уступив место карте системы Кассиуса. - Мои люди докладывают, что с планеты Алекто с некоторого времени поступают сигналы бедствия. Крыло «Лукс Веритас» прибыло в систему и провело расследование своими силами, коих, к сожалению, было явно недостаточно. В настоящее время на поверхности Алекто регистрируются всплески энергии, говорящие о том, что колонисты этого искаженного мира запустили цепную реакцию неизвестного ученым Престола техногенного процесса, приведшего к уничтожению от семидесяти до девяноста процентов биосферы планеты. На момент прибытия миротворческого крыла в некоторые сектора планеты уже возможно безопасное проникновение сил флотилии, с целью исследования вопроса выживания остатков населения колонии и дальнейшего сбора данных для установления контроля над указанным техногенным процессом. Рекомендуемый регион инвазии — континент Морсби, меньше остальных подвергшийся воздействию последствий цепной реакции. Трехмерная карта исчезла с мониторов коммутаторов, Эксплоратор замолчал, выжидательно глядя на Грея. - Источник передачи сигнала бедствия, - подал голос Претор Карнифекс, - удалось его запеленговать? − Да, это автоматическая станция. Выйти на связь с носителями разума до сих пор не удалось, хотя работы в этом направлении ведутся, - предвосхитил следующий вопрос Дин Альт. − Вопрос суверенитета независимой, хоть и искаженной, колонии, таким образом, остается открытым, - криво усмехнулся Скриптор Максимиллиан. − Согласно дипломатическому статуту, спасение жизни людей является приоритетной задачей в экстренных обстоятельствах! - вмешалась Мать Бригитта. − По моим сведениям, правление Алекто не ратифицировало дипломатический

101

Денис Ким «Табула Раса»

статут Содружества. - Карнифекс сверился с монитором инфоблока, вмонтированного в преторианскую броню. Грей резко задрал подбородок и все разом умолкли. Этот жест означал одно: Пилигрим услышал достаточно и готов принимать стратегические решения. − Брат Иратус, брат Вольдемар, через три часа начинаем высадку на поверхность в районе континента Морсби. Преторианская стража при поддержке эксплораторов занимает Метрополию Заря и города планетарного значения: Сэнфорд и Мурьета. Вопросы суверенитета колонии будем решать по мере установления контакта с выжившими представителями Алекто. Претор, прошу вас при успешном закреплении на позициях координировать действия стражи со «Святой Ольгой» и «Иоанном». Нужно в самые сжатые сроки развернуть на наших базах исследовательские комплексы и, в случае надобности, госпитали для уцелевших, подготовить площадки для эвакуации. Вопросы, предложения? Командиры склонили головы в знак того, что диспозиция предельно ясна, а предложений не имеется. Грей осенил себя крестным знамением: − Да не обделит нас Спаситель своей милостью и защитой! − Да пребудет Спаситель со всеми нами! - эхом откликнулись остальные. Мониторы коммутаторов погасли. Недра «Святого Авессалома» вновь пронзили величественные звуки Благовеста. Часть 4 Грей всегда тяготился операциями, для успешного завершения коих требовалось привлечение столь масштабных сил Доминиона. Разумеется, никому и в голову не приходило говорить о некомпетентности. Пилигримы традиционно первыми принимали на себя все, что было уготовано человечеству непредсказуемым и коварным космосом во все времена существования Небесного Престола. Преторианцы, разящее острие меча Доминиона, шли в атаку, не считаясь с потерями, достигали победы любой ценой и воевали умело и яростно, но своего противника последователи непобедимого Кантора Крига почти всегда знали в лицо. Если же извечный враг человека прятался во мраке и пустоте, воздвигая меж собой и людьми недобрые тайны — в авангард небесного воинства всегда вставали пилигримы. Командор «Святого Авессалома» по праву считался лучшим среди равных, но не мог ничего с собой поделать. Ответственность за жизни стольких людей угнетала Пилигрима, и каждая смерть в ходе масштабных кампаний под его командованием непосильной ношей ложилась на плечи. Вот и теперь, когда Рубикон был перейден, оставалась самая тягостная часть операции — ожидание последствий своих решений. Облаченный в серую походную броню, Пилигрим нервно мерил шагами пространство бункера, расположенного посреди базы, развернутой людьми Карнифекса и Дин Альта неподалеку от руин Зари — теперь уже бывшей метрополии Алекто. Эксплоратор пропадал где-то на территории базы, временами выходя на связь для малозначимых рапортов. Оба

102

Денис Ким «Табула Раса»

— и командующий, и разведчик, - понимали: все новости придут из развалин мертвого города, оттуда, куда унесся на своем «Стормбрингере» брат Иратус в окружении черных продолговатых туш преторианских «Серафимов», прикрывающих андроидованалитиков Скриптора Максимиллиана. Дин Альту предстояло заблуждаться на этот счет еще около двух часов. Грею — гораздо меньше. - Поиск и эвакуация выживших происходит без внештатных ситуаций и отклонений от графика... - вещала в наушнике шлема Мать настоятельница. - Локализованы все важнейшие хранилища баз данных Метрополии, брат Пилигрим, - тусклый голос Скриптора выдавал, в каком напряжении он провел предыдущую половину местных суток, - Информация об энергетических и исследовательских объектах обрабатывается и передается на борт «Иоанна». - Ну и шустрые у тебя машинки, брат Максимиллиан! - встрял Претор, - Мы с ребятами еле поспеваем за ними... Кровь Гавриила! Огневой контакт! Рассредоточиться! Грей на мгновение прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и шагнул к штабному пульту под небольшим монитором, на котором с бешеной скоростью мелькали отчеты полевых групп. - «Стормбрингер». Визуальный контроль, - сквозь зубы приказал Пилигрим арбитру, предупредительно зависшему над его левым плечом. На мониторе возникло облако пыли, поднятое турбинами маневрирующих «Серафимов». Сквозь пылевую завесу и вспышки бортового вооружения, посреди развороченного сквера где-то на территории Зари, Пилигриму удалось разглядеть титанический антропоморфный силуэт, надвигающийся на машину Карнифекса. Двинувшийся наперерез светящейся фигуре «Серафим» вспыхнул оранжевым пламенем и присоединился к обломкам двух своих собратьев, дымящихся возле ног гиганта. - Отошли и рассредоточились! Концентрируем поля на мне! - ревел Претор, свечой поднимая «Стормбрингер» на несколько десятков метров вверх. - Атакую! На несколько мгновений на мониторе Грея возникла исходящая голубым свечением бесформенная голова монстра. Карнифекс слегка подкорректировал курс «Стормбрингера» и с места рванул в крутое пике, на таран. Изображение на мониторе задергалось и смазалось. Грей, не отводя глаз от экрана, скороговоркой отдавал команды арбитру. Мобильные базы и полевые группы замерли, готовясь к отражению агрессии, в сторону Зари двинулись усиленные преторианские части, а «Меч Михаила» угрожающе навис над Алекто, высыпав на орбиту рой маленьких юрких беспилотников, суетливо построившихся в некое подобие гигантского, в несколько километров длиной, журавлиного клина и замерших в таком положении в ожидании приказа. Вспышки и мельтешение на мониторе, тем временем, постепенно сходили на нет. Видно было, как Претор, сделав красивый вираж, описал круг почета над обломками машин своих товарищей, смешавшихся на дымящейся земле с бесформенными останками обезглавленного чудовища. Синее сияние, исходившее от монстра, постепенно затухало.

103

Денис Ким «Табула Раса»

- Брат Максимиллиан, вышлите своих андроидов и соберите образцы, - обманчиво ровным голосом произнес Карнифекс и, не дожидаясь подтверждения, отключился от общего канала. - Спутник над Зарей. Визуальный контроль, - бросил Грей арбитру. На интерактивной панораме города, транслируемой спутником, было видно, как преторианцы, развернувшись в каре, неспешно и обстоятельно принялись обыскивать развалины в поисках собратьев своего нового знакомца. Даже не прибегая к средствам контроля, можно было не сомневаться: в остальных подконтрольных секторах происходит то же самое. Пилигрим едва сдержал проклятие. Излишняя автономность преторианской стражи нравилась ему все меньше и меньше. И пусть действия Претора в боевой обстановке не вызывали никаких нареканий, демонстративный уход с канала объединенного командования являлся формальным нарушением субординации. - И вот, я посылаю вас, как овец среди волков. Будьте же мудры, как змеи, и бесхитростны, как голуби, - пропел тонкий голос за спиной командора. Грей медленно обернулся. В кресле у окна сидела маленькая девочка с очень странными, сияющими синим светом, глазами, одетая в куцее платьице, а над ее оттопыренными ушами задорными рожками топорщились две смешные косы с выцветшими розовыми бантами. Часть 5. - Что ты ищешь здесь, Странник? - спросила девочка, скрестив взгляд своих жутковатых глаз с колючим взглядом Пилигрима. - Когда приходишь в чей-то дом, принято просить у хозяина разрешения войти, холодно сказал Грей, положив пальцы правой руки на рукоять пистолета, торчащую из расстегнутой кобуры. Девочка нахально захихикала: - Точно так же, как ты спросил у меня, можно ли ставить здесь свой... дом? И вообще, можно ли приходить сюда, потрясать оружием и вонзать в мои недра свои... исследовательские станции? Ответь мне, Странник! - Кто ты? - В твоей голове странные голоса все время повторяют одно слово... Имя? О, да. Алекто! Я — Алекто. Вы принесли мне свой страх, свою алчность и гнев. Вы должны уйти. - Мы пришли с миром. На сей раз девочка не захихикала, а в голос захохотала. Пилигрим, удивляясь себе, невольно передернул плечами: ее смех напоминал лай диких собак, дерущихся между собой за куски человеческой плоти на развалинах Зари. - Твой мир вытекшими глазами смотрит на меня из обломков твоих боевых машин, Странник. Твой мир следит с орбиты, готовый превратить меня в космическую пыль. Будь бесхитростен, как голубь, Странник! — девочка вновь разразилась своим загробным смехом, хлопая чумазыми ладошками по ободранным коленкам. - Эта тварь атаковала моих людей, они были вынуждены защищать свою жизнь.

104

Денис Ким «Табула Раса»

- О, да! Атаковала! Ты в это веришь! Я вижу, что веришь, да! - Алекто лукаво, снизу вверх, смотрела на Грея и пятерней утирала выступившие от смеха слезы на своей круглой мордашке. Пилигрим заставил себя еще раз прокрутить в голове последовательность недавней стычки преторианцев с сияющим гигантом. Ему действительно не пришло в голову проверить, кто первым открыл огонь на поражение. Закусив губу, Грей шагнул к пульту, но Алекто повелительным жестом заставила его остановиться. Вторично удивившись себе, Пилигрим недоуменно осмотрел свои ноги, отказывающиеся идти, а потом перевел наливающийся пониманием взгляд на этого монструозного ребенка. - Слушай внимательно, Странник, повторять не стану, очень глупо себя чувствую при этом, знаешь ли. Сто семьдесят оборотов назад... лет? Пусть будет лет. Люди спустились ко мне с неба. Я была им рада. Открыла им свои недра, отдала им свою плоть и кровь. Они же вели себя, не как гости, не как хозяева даже, они вели себя, как завоеватели. И всюду, где селились люди, я видела одно: они стремились как можно скорей все сожрать и загадить, а когда в оскверненном ими месте жизнь даже для них самих становилась невыносимой, они попросту уходили искать новые, еще не испорченные их «цивилизацией» места. Это благодаря им я познала, что такое убийство ради удовольствия и бессмысленных религиозных догматов. Людская культура зиждется на трех китах, имя им: Страх, Голод и Похоть. И, что самое страшное, я поняла, что их присутствие отравляет мою собственную сущность. Так что я приняла единственно верное решение: избавилась от них, как избавляется от своих паразитов... свинья? Да, свинья, извалявшись в грязи. Мне даже не пришлось прилагать для этого усилий. Достаточно было маленького толчка для того, чтобы их страх завел их за черту, откуда уже не возвращаются. Теперь я обладаю бесценными знаниями о человеческой природе и владею силой, чтобы ей противостоять. Забирай свои машины, людей и... исследовательные станции и уходи, Странник, вам здесь не рады. Пилигрим смотрел в светящиеся прорези глаз на детском лице, чувствуя, как онемение медленно покидает мышцы ног и спины. Он, стараясь не покачнуться, без страха подошел к весело болтающему ногами существу, нахально развалившемуся в его кресле, и, не отрывая взгляда от синего пламени, произнес: - Тогда уж и ты тоже уясняй с первого раза, кем бы ты там ни была: пока мы не найдем и не спасем всех уцелевших людей, мы никуда отсюда не уйдем. Странное дитя перестало болтать ногами, склонило лохматую голову на плечо и задумалось, пристально вглядываясь в окаменевшее лицо Командора. Угрожающая пауза затянулась секунд на тридцать, после чего девочка вдруг всплеснула своими черными ладошками и вновь непринужденно улыбнулась: - Ну что же, Странник, так будет даже лучше! Мне меньше забот. Земля к земле, прах к праху! Ищи свое сокровище на конце радуги. Да, да! И прикажи псам не нападать больше на моих Хранителей. Прощай, странный человек. Я тебя запомню! Алекто неожиданно соскочила с кресла (оказывается, она сидела на бесформенном плюшевом рюкзачке), вплотную подошла к напрягшемуся Пилигриму и проворно вложила ему что-то в сжатый кулак.

105

Денис Ким «Табула Раса»

Грей молча развернулся и, немного прихрамывая, зашагал к пульту, подзывая вышедшего из ступора арбитра. Даже не оглядываясь, он прекрасно знал: за спиной у него уже снова никого нет. Это диковинное и страшное существо ушло тем же путем, что и пришло, так же неуловимо быстро и бесшумно. - Командор! Кровь Гавриила... Грей? - ожил наушник шлемофона. - Брат Максимиллиан кричал, очевидно, очень давно. Пилигрим же не мог точно сказать, сколько времени продолжался его разговор с Алекто. Пять минут? Пять часов? - Грей на связи. Скриптор, пожалуйста, прикажите своим андроидам искать радугу. Пусть ищут уцелевших во всех секторах там, где появятся радуги. - Откуда вы узнали про это, Командор? Я как раз хотел вам доложить, что по всей поверхности континента возникают странные оптические явления! - Пожалуйста, брат Максимиллиан, у нас очень мало времени, сделайте так, как я прошу! И еще... Мне нужен доступ к тайной волне преторианцев. Вы разбираетесь в военной кодировке? - Чт... я... да... - Очень прошу заняться этим немедленно! - Есть, Командор! - Мать Бригитта? - Да, Командор? - Вам следует направить сестер на те участки, где «Иоанн» вскоре обнаружит уцелевших колонистов Алекто. Прикрытие спасательной операции будет осуществляться силами «Лукс Веритас». Брат Эксплоратор? - На связи, Командор! - Диспозиция вам ясна? - Вполне отчетливо! - Выполняйте! - Брат Пилигрим, это может оказаться ловушкой... - Я знаю об этом, Вольдемар, именно поэтому сестрам очень нужна ваша помощь. - Разрешите выполнять приказ, Командор? - Разрешаю. Грей, отступив от пульта, выдохнул воздух, горящий в легких. Оказывается, он непроизвольно все это время задерживал дыхание. Давало о себе знать напряжение непростого дня. Командор поднял руку, чтобы вытереть пот со лба и замер, непонимающе глядя на засохший черный листик на своей ладони. Листик на вид был хрупким, а также окончательно и бесповоротно мертвым, только белая паутинка его сердцевины где-то совсем далеко, на грани восприятия, издавала еле заметное синее свечение. - Я что-то пропустил, брат Пилигрим? Грей оторвался от созерцания странного подарка духа-хранителя строптивой планеты и уставился на невозмутимое бледное лицо Претора, неизвестно когда появившееся на мониторе. - Напротив, брат Иратус, вы очень вовремя, - медленно произнес Грей, - Спасательная операция подходит к концу, попрошу обеспечить ей надлежащее обеспечение. Заостряю ваше внимание на том, что преторианцам категорически запрещается проявлять агрессию

106

Денис Ким «Табула Раса»

к кому-либо на этой планете без приказа и без веских на то оснований, а именно: огонь вести позволяю только в ответ на нападение. Усильте питание щитов «Серафимов» за счет источников питания штатного вооружения. Диспозиция ясна? - Так точно, Командор. - Разрешаю выполнять приказ. Карнифекс еще раз пристально посмотрел на непонятный предмет, возлежащий на ладони Пилигрима, криво усмехнулся и дал отбой. Грей отстегнул тяжелый нагрудный сегмент своей серой брони и бережно умостил высохший листик в кармане комбинезона. Часть 6. - При всем уважении, брат Пилигрим, оставлять за спиной этого монстра — непростительная глупость, граничащая с изменой! - Претор стукнул по постаменту мостика «Меча Михаила» кулаком, закованным в черную броню. Грей тяжело вздохнул. Брифинг продолжался уже около часа. Вернувшись на борт «Святого Авессалома» и проследив за окончанием эвакуации, Пилигрим немедленно созвал совет. Люди были измотаны, но, выслушав его доклад, согласились, что решение о дальнейших действиях крыла нужно принимать незамедлительно. - Целями нашей миссии были расследование обстоятельств катастрофы, сбор данных о ее причинах и спасательная операция, - мягко сказала Мать Бригитта. - Все три цели были достигнуты, не так ли, брат Скриптор? - Что? То есть, да, Мать Найтингейл... - Максимиллиан был явно чем-то сильно озадачен, или сосредоточен на какой-то гнетущей его мысли. Он бросал быстрые взгляды то на гневно сжимающего кулаки Карнифекса, то на временами закатывающего от усталости глаза Грея. - Эта тварь уничтожила население планеты и атаковала наши силы! - Глава преторианской стражи еле удерживался от крика. - Согласно отчетам полевых групп, «Серафимы» первыми открыли огонь по Хранителю Алекто. - тихо сказал Эксплоратор, стараясь не встречаться с Карнифексом взглядом. - К тому же, брат Претор, вы сами ссылались на то, что правители Алекто не ратифицировали дипломатический статут Содружества, следовательно, эта планета находится вне юрисдикции правосудия Престола, - так же тихо сказал Грей, в отличие от Дин Альта, смотревший на Иратуса прямо и безо всякого пиетета. - Это отступление от военной доктрины Престола! Обнаруженная нами... сущность представляет потенциальную угрозу! - Брат Иратус, миротворческое крыло не находится в данный момент на военном задании. Но довольно! Мы потеряли слишком много времени на споры. Вверяю судьбу Алекто воле совета. Как Командор, я приму решение большинства. Итак, слушаю вас, братья, слушаю вас, Мать-настоятельница. Моя позиция вам уже ясна. Я категорически против любых необратимых поступков. А уничтожение целой

107

Денис Ким «Табула Раса»

планеты — это, безусловно, самый вопиющий случай необратимости. Думаю, нет нужды выяснять также позицию брата Иратуса. Он в предельно четких формулировках выразил свое мнение. Грей воспаленными глазами обвел присутствующих и остановил свой взгляд на Дин Альте. - Я за уничтожение планеты, Командор, - все так же тихо произнес Эксплоратор. - Как военный, я не могу не признать правоту Претора. Алекто представляет собой потенциальную угрозу. - Учтено, Мать Бригитта? - Категорически против. Сестры милосердия ни при каких обстоятельствах не поддержат уничтожение жизни в любом ее проявлении. - Учтено... Брат Скриптор? Максимиллиан бросил проницательный взгляд на Пилигрима, затем встретился глазами с Карнифексом. И тот за доли секунды до того, как Скриптор открыл рот, понял, каким будет ответ. Глаза Претора потемнели, и через мгновение у всех на мониторах коммутаторов вместо изображения его лица повисло сообщение об экстренном разрыве связи. С Грея, как впрочем, со всех остальных командиров, разом слетела усталость. - Брат Максимиллиан, мне нужен доступ к волне преторианцев, у вас все готово? - Даю доступ, Командор. Грей пробежался пальцами по клавишам кустодиатора командного мостика «Святого Авессалома». Из динамиков понеслись бравурные ноты «Полета Валькирий», а затем голос Иратуса Карнифекса заглушил бессмертную музыку Вагнера: - Внимание! Братья-воины! Как представитель высшего командного состава Доминиона, я возлагаю руководство этой военной операцией на себя! Те, кто будет препятствовать исполнению воли Небесного Престола, объявляются, в условиях военных действий, предателями и подлежат немедленному уничтожению! - Я Пилигрим Юджин Грей! - загремел следом Командор, - Именем объединенных сил Доминиона я отстраняю Претора Иратуса Карнифекса от должности, требую «Меч Михаила» закрыть все боевые порты и лечь в дрейф. Преторианская стража переходит под мое командование, предлагаю Иратусу Карнифексу добровольно сдаться. Мятежники будут уничтожены. Выжившие — отданы под трибунал. Всего ожидал услышать в ответ Пилигрим, кроме смеха. На зашифрованной волне преторианцев после непродолжительной паузы грянули в несколько сотен глоток залихватским хохотом, перемежающимся со свистом, а затем кто-то, может быть, сам Карнифекс неузнаваемо изменившимся голосом проревел: «Кри-и-и-и-иг!!!». Под боевой клич преторианской стражи командиры флотилии наблюдали, как «Меч Михаила» развернулся правым бортом к экватору Алекто, и из его недр посыпались блестящие цилиндрики техно-штурмовиков. Грей видел, как со стороны Кассиуса наперерез мятежным преторианцам заходит крыло «Лукс Веритас», но эксплораторы явно не успевали предотвратить то, что было задумано опытными вояками под командованием одного из лучших тактиков армады

108

Денис Ким «Табула Раса»

Престола. − Боже правый, «Терновый венец», - прошептал Максимиллиан. В эфире в рев штурмовиков вплелся хорал со «Святой Ольги». Сестры молились о том, чтобы Спаситель уберег братьев от смертоубийственной междоусобицы. Техно-штурмовики между тем выстроились клином, и клин этот своим острым концом указал на южный полюс. Орудия «Святого Авессалома» могли одним залпом уничтожить беззащитный сейчас «Меч Михаила», но планету бы это не спасло. Грей закрыл глаза, поэтому не увидел слепящей голубой вспышки, поглотившей маленькие и юркие силуэты преторианских штурмовиков. Секунду спустя вспышка еще большей интенсивности заставила всех, кто был свидетелем этого непонятного явления, попадать на палубы кораблей. Флотилию всколыхнуло мощной волной, а затем на нее снизошел покой. Поднявшись, Командор увидел, как окутанные мерцающей голубой паутиной обломки «Меча Михаила» удаляются от «Святого Авессалома» и пылают в атмосфере Алекто. «...Теперь я обладаю бесценными знаниями о человеческой природе и владею силой, чтобы ей противостоять...» - всплыли в голове Пилигрима слова маленькой девочки с горящими синим пламенем глазами. - Командор? - брат Максимиллиан смотрел на Грея с экрана коммутатора, ожидая распоряжений. - Системы «Иоанна» работали во время катаклизма? - спросил Грей, зачем-то роясь в нагрудном кармане комбинезона. - Разумеется, брат Пилигрим. - Это замечательно. Готовьте отчет о произошедшем. Нам многое предстоит еще выяснить об этом явлении. - Слушаюсь, Командор. Уверен, мы сюда еще вернемся. - Так или иначе, брат Скриптор, не исключено, что Алекто самой захочется с нами повидаться, храни нас всех Создатель. Дождавшись исчезновения лица Максимиллиана с монитора, Грей украдкой разжал ладонь, полюбовался немного на наливающийся голубым сиянием сочный листок, чему-то улыбнувшись, спрятал его обратно в карман, выслушал отчет арбитра о готовности экипажа к гиперпереходу, преклонил колено и начал молитву отправляющегося в путь.

Отзыв от Ивана Ильичёва Отчетливо видно, откуда растут уши у данного произведения. Вероятно, автор хотел внести в творение частицу своего видения боевой фантастики, смешав ее с основами сеттинга Warhammer 40k. Не скажу, что это плохо, но если с терминами Воркшоповской вселенной я более-менее знаком, то некоторые авторские слова и

109

Денис Ким «Табула Раса»

технические обозначения так и просятся в глоссарий, который, увы, не прилагается. Повествование ведется на повышенных тонах, с обилием патриотических эпитетов, напыщенного слога и восхвалением всего, чего можно. Так и должно быть, но иногда автор перебирает за край, что идет во вред читабельности. Например, второй абзац, начинающийся со слов «Личный состав…» - прямо-таки квинтэссенция пафосности, а разнообразные «бушующие эфиры», «искаженные миры» и «коварные космические пространства» вызывают скорее улыбку, чем заставляют проникнуться величием момента. Название «Табула раса», вероятно, намекает на Алекто, которая была чиста и непорочна, пока не появились мерзкие людишки и не начали повсеместно насаждать содомию и бросать в кусты пивные бутылки. Действительно, тут не каждый выдержит. В целом, толковое произведение с неплохой идеей. Если бы еще не столь напыщенное изложение, читать было бы даже приятно.

110

Марина Коновалова «Холостой ход»

Марина Коновалова

Холостой ход

Когда ещё слов сердце ждёт Вновь станет точка запятою, Любовь, сравнявшись с пустотою, На полуслове пропадёт.

I Начнём с того, что имя моё - Мария. По паспорту. Бабушка с рождения нарекла меня Манюней, в школе меня прозвали Мариной, считая, что окончание – часть незначительная, в училище однокурсник-татарин переименовал меня в Марьям, что сразу разлетелось по устам и прочно укоренилось в памяти сокурсников. На работе я величаюсь Марией Николаевной, при неофициальных обращениях Марией и Манькой в моё отсутствие. Внешность моя - ничем не выделяющаяся: рост средний, фигура обычная, глаза серые, серые же волосы, средний нос, недостаточно длинный, чтобы от любопытства лезть, куда ему не следует, и не капризно курносый, чтобы прослыть любительницей авантюр. Работаю я в детском садике воспитательницей. Почему? Просто я люблю детей. За ту непринужденность, которую потом у них отнимет взрослая жизнь. Замуж я вышла, а вернее, выскочила, как любят говорить бабушки на лавочках, в девятнадцать лет. Рано? Для кого-то да. Я часто вижу мамочек, приезжающих за своими чадами на машинах и смотрящих на остальных с высоты своих шпилек. Мамочек, которые сдают своих детей на попечение бабушек-дедушек, а если таковых не нашлось - профессиональным нянькам. Замуж они не торопятся. Они делают карьеру. На меня же смотрят, как на подтирателя задниц. Если выразиться более культурно, как на неудачницу, не сумевшую укротить жизнь, а значит, призванную почитать жизнь их. Я же всегда хотела ребёнка. Хотела познать чудо, которое дарует любовь. Но за десять лет брака с Артёмом я не смогла забеременеть. Конечно, мы проверялись, ходили по врачам, но… Ребенка нет, да и мужа теперь тоже… Банальная история, умещающаяся в одно слово. Любовница. Наверное, можно всё забыть, простить. Сердце всегда найдёт умные объяснения глупым поступкам. Моё сердце, но не его. Вчера мы подали документы на развод. Это его решение, Артёма. На улице слякоть, мелкий противный дождь, я пытаюсь перейти дорогу, но поток машин не пропускает меня. Останавливается машина. Красная девятка. - Девушка, вам куда ехать? – кричит водитель. Я оборачиваюсь растерянно. Впрочем, пункт назначения произношу. - 150 рублей устроит? – спрашивает меня парень. - Чего? – не понимаю я.

111

Марина Коновалова «Холостой ход»

- Сто пять-де-сят руб-лей, - выговаривает парень по слогам. Я сажусь на переднее сиденье, беглым взглядом глянув в сторону водителя, но глаза мои застывают на его лице. Он улыбается, с любопытством разглядывая меня. Взгляд у него теплый, добродушный. По крайней мере, так кажется. Кивком головы он указывает мне на зеркало. Волосы разлохмачены, тушь потекла, косынка, аккуратно завязанная мной утром, болтается в разные стороны. Я вдруг начинаю смеяться. Нечаянно. - Как вас зовут? – вдруг спрашивает парень. - Манюня, Манька, Мария, Марина, Марьям, Мария Николаевна. Выбирайте, как вам больше нравится, - выдаю я. - Стало быть, Маша, - заключает водитель. – А меня Игорь. - Приятно познакомиться. - Чем занимаетесь по жизни, Маша? Впервые понимаю, что мне нечего ответить. Выходит, ничем я не занимаюсь? - А вы? Игорь соглашается улыбкой, что отвечать не обязательно. На вид ему 23-24 года. - У меня маленький автосервис. При слове «автосервис» машина вдруг отказывается ехать дальше. Я выхожу из машины вслед за Игорем и зачем-то заглядываю под капот машины, куда внимательно смотрит он. Хотя что я там могу увидеть? Разные железячки, соединенные в единое и непонятное мне целое. Игорь просит меня сесть за руль и жать на газ, пока он будет ковырять в моторе. - Это куда? – спрашиваю я. Игорь поднимает голову, смотрит на меня. На его загорелом лице растерянная улыбка. Он весь испачкан. Лицо и руки в мазуте. Волосы разлохмачены. Сам пахнет бензином. Рукава рубашки закручены, оголяя сильные мужские руки. - Никогда не водила машину? И не хотелось самой рулить? Дождя уже нет. Летнее солнце слепит ему глаза, Игорь щурится, но глаз от меня не отводит. Я мотаю головой, отметив про себя, что мы перешли на «ты». - Считай, что жила на холостом ходу, - смеется Игорь. – Ничего, исправим. Сегодня вечером. Меня забавит, что мне назначили встречу, даже не уточнив моего согласия. - Это свидание? - Неа, - по-детски лукаво выдаёт Игорь, что больше похоже на «да». Он достаёт из машины бутылку с водой, вручает её мне и подставляет ладоши. Ни одного слова, восклицания или жеста! Выполняю его немую просьбу также без слов. - Куда мне заехать вечером? Он мокрый и смешной. Такой серьёзный и при этом смешной! - А как же… – я оборачиваюсь на сломанную машину. - Починю. II - Готова? – спрашивает Игорь. Я сижу за рулём в машине Игоря, Игорь возле меня. Мы на какой-то пригородной

112

Марина Коновалова «Холостой ход»

дороге, где кроме нас никого. Как мы сюда доехали, я не помню - я безалаберно смотрела на Игоря, а не дорогу. - Да, - неуверенно произношу я. Завожу машину. Левая нога на сцеплении. Отжимаю до конца. Первая скорость. Перевожу сомневающийся взгляд на Игоря. Ничего не перепутала? Он улыбается. Видимо, нет. Газ. Плавно, я помню. Сцепление отпускаю. Газ вниз, сцепление… Машина глохнет, Игорь смеется. - У меня никогда не выйдет, - обреченно произношу я. - Давай заново. Теперь Игорь произносит вслух каждый шаг, я слушаюсь беспрекословно. И вдруг чудо! Машина едет. Я еду! - У меня получилось! – восклицаю я, от восторга бросив руль. Мы оба резко хватаем руль, моя рука на руке Игоря. Мы смеемся. - Я думала, это невозможно, - говорю я Игорю. Мы стоим возле моего подъезда. День закончился. Счастливый день. - Невозможное - потому и невозможное, что мы считаем это невозможным, и тем самым упускаем возможность сделать это возможным, - выпаливает Игорь, словно скороговорку. Я киваю. Он прав. - До завтра, Маша, - произносит он и вдруг целует меня. В губы. Ненавязчиво. Нежно. И уходит. Странное ощущение неумолимого восторга и тревоги. Это первое свидание с другим, не с Артёмом. С другим. Я не знаю, когда я влюбилась в Артёма. Будто бы всегда любила его. Но любила тихо. Ходила из школы длинной дорогой, неудобной, мимо забора, в дыре которого лаяла собачья морда. Боясь, что попадётся кто-то из знакомых, которые не встречаются год, но всегда появляются там, где их быть не должно. Иногда мне везло, и я видела Артёма. Иногда мне очень везло, он говорил мне «Привет». А иногда даже заговаривал. Тогда я растворялась в счастье и… не помню. Не помню, что говорила, что говорил он и говорил ли, и был ли он вообще или мне причудилось, не помню, как добежала до дома, но знала, что завтра снова пойду длинной дорогой. Так бы и ходила, наверное, до последнего школьного звонка, но однажды Артём схватил меня за руку и сказал: - Не отпущу. Буду кормить тебя конфетами и не отпущу. III Я забыла, как приятен летний дождь. Забилась в угол собственных предрассудков и разучилась радоваться. Смешно, но Игорь, словно резко развернул меня лицом к жизни. И я рассматриваю, как эта жизнь отражается в его глазах, уже родных мне глазах. Дождик лениво моросит. Небо просветлело, тучи съежились, выплеснув свой запас влаги, а мы бродим по улице, мокрые, весёлые. Мы смеёмся и целуемся, рассматривая город, по которому ходим каждый день, но не замечаем его красоты. Сколько же людей проходит мимо? Сколько лиц, грустных, серьезных, смеющихся?

113

Марина Коновалова «Холостой ход»

Но мы не замечаем. Смотрим, но не замечаем. Смотря - не видим! - Это и есть твой автосервис? Игорь давно обещал показать свой хвалёный автосервис, автомобильную больницу, где он для машин хирург и косметолог, а порой просто волшебник. Я даже не представляю Игоря без его машинных рассказов. Но мы находимся в обычном гараже. - В общем, да, - отвечает Игорь. – По студенческим средствам. Игорь галантно открывает мне заднюю дверцу своей красной девятки. Изобразив поклон благородной барышни, я усаживаюсь в машину. Игорь садится рядом. - Поехали! – кричит он, глядя на водительское место. Я смеюсь. Он целует меня осторожно, словно спрашивая позволения, заглядывая в глаза, отчего тело окатывают волны то ли жара, то ли холода. Его рука на моей талии, игривые поцелуйчики сливаются в один, долгий, пылкий. Стрела разума вонзается в сердце острием. Больно. «На сколько лет он младше тебя?» - кричит внутренний голос, как кнутом полоснув по сердцу. Но арифметические действия в голове уже не вычисляются. Сердцу хочется дурачиться. Сердце требует тепла! И разум гаснет, гаснет, гаснет… Его голос отзывается всё глуше, словно эхом донося тихие отголоски: «ты же пожалеешь»… Но сердце безучастно в своём неистовом биении, словно мельница, перемалывая здравые слова. Рука Игоря скользит ниже… …Игорь протягивает мне чашку чая, над чашкой в воздухе паровые завитки. Кипяток. Такой чай всегда пил Артём. Я размешиваю сахар, как под гипнозом водя взгляд за ложкой. Память – самая нелогичная база данных. Что-то она безжалостно вышвыривает сразу же, а что-то трепетно бережет в своих хранилищах на протяжении всей жизни. Но вдруг может вытащить случайный кадр из жизни так, что вся прежняя размеренность и закономерность теряют всякую силу. Но случайный ли? Или не такая уж она нелогичная? Прошло больше десяти лет, но память сберегла тот день без потери мгновения. Я помню всё: и ту осень, дождливую, промозглую, и запах краски на КПП, и свою синюю куртку с дурацким капюшоном, и цветастый пакет с конфетами и шерстяными носками. Для него. А главное, помню его взгляд. Артём смотрел на меня с упоением, с преклонением даже, как на кусочек Родины. Теперь я знаю, тысячи километров для сердца не расстояние, молчание - худшая дистанция. - И что ты делаешь в моём сердце? – спросила я тогда Артёма. - Грею тебя изнутри. Такие воспоминания не проникают в сердце, они въедаются в него, становясь единым целым. Но навсегда оставаясь воспоминаниями… Игорь сидит возле меня. Молча пьёт чай, не подозревая о моём отсутствии. Возможно, и он сейчас где-то далеко, в невиданных мне мыслях. - И что ты делаешь в моём сердце? – спрашиваю вдруг я у Игоря. Мой чай остыл. Игорь не заметил моей задумчивости. - Мне там тепло и уютно, - с улыбкой отвечает он. IV Мы вышли из клиники. - Артём, мы можем взять ребёнка из детдома.

114

Марина Коновалова «Холостой ход»

Артём молчал, широкими шагами двигаясь вперёд. Я не успевала за ним, но он словно специально хотел оторваться, хотел убежать. От меня. - Артём, ты слушаешь меня? – почти крича, говорила я. Артём не слушал, брови нависли над его глазами, он что-то расчетливо обдумывал, просчитывал. Он всегда становился таким, когда мысли его заполняла работа, но никогда со мной. Вдруг он резко остановился и посмотрел на меня пристальным, долгим взглядом. Мы молчали. Я плакала тихо – слёзы текли по щекам ровными ручьями. - Ты можешь иметь своих детей, - твёрдо сказал он и уточнил. – Без меня. Я не воспринимала его слов. Как это, своих? Просто своих, не наших с ним, а своих? Я не хотела слышать, что говорил он дальше, мотала головой в разные стороны, закрывала уши ладонями, но всё равно слышала! Слышала каждое слово, отталкивающее меня от него. Но я вцепилась в него – в своё счастье. Крепко, как могла. Но Артём с безразличностью отдернул мои руки и ушёл. Он снял квартиру в другом районе, сменил номер мобильного, но он забыл об общих друзьях. Я приходила к его подъезду каждое утро. Я смотрела издали на него. Сердце вопрошало: посмотри, заметь! Я здесь! Очередное утро. Его подъезд, мой караул. Он вышел раньше обычного. Он не один. Брюнетка. Красивая. От этого больнее. Пусть бы страшная, в парике и с дурным вкусом. Пусть. Но длинные ноги. Тук. Тук. Тук… Стук каблуков, как молотом по металлу – по сердцу, сдавленному обидой. Он видел меня - скользил взглядом, словно в пространстве, быстро, рассеяв взор, и отвернулся. Рука его обнимала её талию. Она хохотала. Над чем? Он шептал что-то ей на ухо. Они уходили. Он уходил… Навсегда. Из моей жизни. - О чём опять задумалась? – говорит Игорь вместо приветствия. Мы договаривались встретиться на остановке. Я пришла раньше. Он принёс мороженое. V Сегодня первый день зимы. Я бреду по дороге, от которой успела отвыкнуть, но которая не перестала быть родной. Я иду по дороге к счастью, я иду к Артёму. На лице улыбка. В мыслях воспоминание. - Ты хочешь детей? – спросила я, сжимая в руке тест на беременность. - Детей? – вяло переспросил Игорь. – Хочу. Когда-нибудь потом, лет через десять. К чему ты это? - Почему через десять? - Меня пока всё устраивает. Я молчала. Мы были вместе уже три месяца. Уже или ещё, но вместе. Хотя почему-то всё равно поодиночке. - Ты счастлив? – вдруг спросила я, сама не зная почему. - Да, - быстро ответил он. Мы брели по набережной. Игорь смотрел на меня, я чувствовала, смотрел, но я так и не повернула голову. Видимо, Игоря томило молчание, и он продолжил.

115

Марина Коновалова «Холостой ход»

- Я удивляюсь, сколько людей чувствуют себя несчастными. Именно чувствуют, а не являются ими. Спроси их, почему они несчастны, и они начнут загибать пальцы в перечислении. А разве нельзя быть счастливым просто так? Без этих загибаний? Или, точнее, выгибаний. Я молчала. Слушала и молчала. Ему ничего не оставалось, как говорить самому. Но зачем? - У каждого своё счастье и пути к нему тоже свои. - Жаль, нет навигатора, который укажет короткий путь к счастью, - прошептала я со вздохом. Да, я больше не катилась на холостом ходу. Я сама вела свою жизнь, но, видимо, не туда. Мой навигатор сбился. - Маш, хватит хандрить. Знаешь, в чём разница? Ты живёшь в завтрашнем дне, а я живу в сегодняшнем. Пойми, даты - лишь засечки на поверхности времени. Что-то вроде флажков. Добежал до одного, можно вздохнуть и установить новые. Но когда жить этим днём? - Ты прав, Игорь, - проронила я, наконец, посмотрев на него. На прощание. И пошла прочь. - Ты куда? – крикнул Игорь. - Возвращаюсь в свою жизнь. Я ушла. Игорь не стал меня останавливать. Настоящее слишком быстро становится прошлым. Так говорил мне Игорь. Теперь и это прошлое. «Теперь ты – воспоминание», – прошептала я, удерживая в памяти образ Игоря. Под слоем мыслей я не заметила, как дошла до двери Артёма. Рука замерла на весу. Сомнение. До звонка два сантиметра. Может быть, всё это зря? Нет. Звонок отозвался писком на призыв сердца бороться за мечты. Секунда, вторая, третья… Ленивые шаги. Щелчок. Дверь открыта. Артём. Сонный. Разбудила. Он смотрит на меня, как на явление из сна - всматривается в мои глаза, рассматривает округлый животик. Уже заметно. - Впустишь? Голос не дрогнул, как я боялась. Артём распахивает дверь. Я прохожу. Он помогает снять пальто. Пытается найти тапочки, но находит только одну и закидывает её обратно, под тумбу. Мы проходим в зал. Садимся напротив друг друга. Обмен шаблонными вопросами. Односложные ответы. Столько хочется сказать, а говорить нечего. Артём предлагает чай, резко вскакивает со стула, бежит на кухню. - Женился? – останавливаю его я вопросом. Он оборачивается. Мотает головой. - Это хорошо, - отвечаю, вставая с кресла. – Я пришла… Позвать тебя… В загс. Артём не удивлён. Он просто улыбается. Издали. Я не знаю, как реагировать, начинаю бормотать что-то невнятное и замолкаю наконец, заметя это. - Ты уверена, что хочешь этого? – робко спрашивает Артём. За меня отвечает слеза, катившаяся по щеке.

116

Марина Коновалова «Холостой ход»

- Ну и дурочка ты у меня, Машка, – обняв, ласково произносит он. И это лучшее, как меня называли.

Отзыв от Ивана Ильичёва Хорошо все, что хорошо кончается. И ругать не буду, хороший рассказ. Однако, ох уж эти женщины!

117

Николай Кузнецов «Сто дней до лета» Николай Кузнецов

Сто дней до лета - Не хочу идти, дурацкая эта тренировка, - мой младший сынишка начинает свой утренний концерт. Вставать надо рано, в девять утра, и для нас это непосильная проблема. Но все равно, подчиняясь обстоятельствам, совершив все утренние процедуры и выпив чай, мы собираемся и выходим из дому. Последние дни февраля преподносят нам массу сюрпризов. В январе погода была неприлично теплая, и поэтому зима решила отыграться на нас в феврале. Ночью был мороз, около двадцати градусов. Снега выпало немного: сантиметров на десять-пятнадцать. Под ногами скрипит и хрустит, воздух искрится от изморози. Щеки Андрюшки становятся розовыми, а потом красными. Нам до школы идти минут пятнадцать, сын все еще ворчит: - Зима дурацкая. Папа, когда мой день рождения? - Остался еще целый месяц, сейчас февраль кончается, а у тебя в конце марта день рождения. - Опять холодно, щеки замерзли, - А ты потри перчатками щеки, и все, - смотрю, как сын, потерев щеки, продолжает разглагольствовать. - Папа, лето когда начнется? - Ну, спросил, так спросил. У нас и зима-то еще толком и не начиналась, так, фикция одна была. То в октябре снег с морозом был, то январь весь теплый практически. Только сейчас зима показалась. - А лето когда будет? - Еще весна должна прийти, три месяца. А там и лето подойдет. Три месяца с хвостиком - сто дней значит. - Сто дней? Ничего себе, долго ждать. - А ты и не жди. Смотри, какая прелесть, - я скатал снежок и залепил им в стенку ближайшего дома... Через полтора часа возвращаемся домой. Настроение будущего чемпиона кардинально меняется. Рожица хоть и немного уставшая, но довольная. Энергия моего сына так и хлещет через край. Утром было довольно-таки холодновато, поэтому собаку я не стал брать с собой. А сейчас, ближе к полудню, немного стало потеплее, и наша такса Рикки весело бежит наперегонки с сыном по дорожке домой. Время к обеду. Значит, надо собираться в школу, портфель, форму, проверить уроки. Андрюшка уроки делает вечером под присмотром мамы, и, поскольку они уже давно приготовлены, осталось только проверить стишок, дорисовать картинку и все. Есть еще полтора часика свободного времени. Тут сын опять задает сакраментальный вопрос: - Пап, а что мне на день рождения подарят? - Ну, спросил, так спросил, Эндрю. Совесть имей. Кто же заранее спрашивает о подарках? Это же ведь подарок, и никто не должен знать, что ему подарят. - Ага, а я хочу, чтобы мне трансформеров подарили. - Вот заладил. Что мы с мамой подарим, то и подарим, - и, видя погрустневшую физиономию сынишки, я добавил. - Хотя и не исключено, что это будет новая модель

118

Николай Кузнецов «Сто дней до лета»

трансформера. - А наша Рикки уже большая, а? - Ну, ей, в принципе, полтора года уже есть, по людским меркам лет так двенадцать-пятнадцать можно смело давать. Значит, еще не сильно взрослая. - А летом почему тепло, а зимой холодно? - Ну-у, летом солнышко к нам ближе летает, а зимой подальше. Поэтому зима холоднее... Время до школы быстро пролетает, отвожу сынишку в школу. Жена сама учительница, раньше нас в школу убежала. Старший, Алешка, наоборот, пришел домой с учебы. Мне позвонили долгожданные клиенты. Иду, работаю. Зимний день короток. Не успел оглянуться, а уже вечер. Жена с младшим вместе пришли из школы. То да сё. Домашние хлопоты. Ужин, вечер. Семья у телевизора. Проза бытия. Алешке утром рано вставать, поэтому в половине двенадцатого он уже ложится спать. Ну а мы, как образцовые родители, вместе с женой пытаемся младшего уложить спать вслед за старшим. Но мечтать, как говорится, не вредно. Маленький хитрован начинает сочинять коварный план на тему: «Как не ложиться спать». И придумывает миллионы причин для того, чтобы оттянуть этот самый момент укладки в кровать. Нет, поначалу все идет, как и положено: расстелена кровать, потушен свет, Андрюшка почистил зубы и... - Мама, - через пару минут, когда мы думаем, что сын уже спит, в гостиной появляется хитрющая рожица, - что-то тут у меня поцарапано и болит. - Показывает жене какую-то невидимую мне царапину. Моя несравненная сразу же начинает активную деятельность, - ватка, бинтик, мази, зеленка. Сынишка с довольным видом, выставив «раненую» коленку, восседает на кресле и смотрит телевизор. Процесс залечивания царапинки продолжается минут десять. Потом надо дать зеленке подсохнуть. Наконец Андрюха отправляется в кровать. «Ну наконец-то, чадо пошло спатеньки», - думаю я, присаживаясь на диван поближе к жене, - «можно подумать о чем-нибудь возвышенном и благородном совместно с дражайшей половинкою». Но не тут-то было. Из детской доносится опять: - Мама, сказку расскажи... А до лета и в самом деле осталось сто дней...

Отзыв от Булата Ханова Не вижу сюжета, художественного события не вижу. Обычный день обычных людей в обычной обстановке. Типичный обывательский реализм. Нет, говорите? Тогда разрушьте шаблон, представьте всё в необычном свете. Так, чтобы читать было интересно. Помните, произведение должно быть важно и значимо не только для вас, но и для читателя. Не стоит пренебрегать литературностью, пуская в текст выражения навроде «процесс залечивания царапинки». Канцелярщина, право же. Мой совет: пишите об обычном необычно. Почитайте детские рассказы того же Николая Носова – он из обывальщины конфетку делал.

119

Таня Лепкович «Джазмен»

Таня Лепкович

Джазмен

Некоторые предметы или поступки общество воспринимает в штыки – как бык красную тряпку или как ловелас – пощёчину от дамы, причём как в хорошем, так и в плохом смысле. Толпа по поведению подобна пятилетнему ребёнку – ей нравятся красивые игрушки. Вот так и повелось, что люди, разъезжающие на белых лимузинах, автоматически становятся основателями культа имени себя, совсем как древние божки, ведь любой, даже самый скромный лимузин – признак выдающейся или попросту сногсшибательно везучей личности. Именно поэтому вокруг Джазмена, неторопливо, степенно выбирающегося из лимузина, волновалось непроницаемое кольцо фанатов. Те разве что лепестки прекрасных роз не разбрасывали; впрочем, и без этого триумф удался на славу. Музыкант даже специально задержался у машины, чтобы продлить момент всеобщего обожания, а затем нехотя шагнул на расплывающуюся под ногами ковровую дорожку. Журналисты наскакивали друг на друга в маниакальном стремлении запечатлеть хоть размытый клочок лица столь прославленного исполнителя, но, увы, сегодня им не повезло – тот успевал закрываться ладонью от резких вспышек. Вальяжно прошествовав

120

Таня Лепкович «Джазмен»

сквозь живой коридор из беснующихся фанаток, Джазмен откланялся, одёрнул фалды безупречно-белого смокинга и толкнул подгнившие двери Бара. О, Бар! Средоточие людских пороков и насиженное гнёздышко скуки! Сюда, именно в эту сточную канаву, буйное море жизни выбрасывало изломанные судьбы. Здесь многие находили то, что поможет забыть прошлое, лекарство от своего отчаяния, и полностью отдавались ему, не ведая, какую ужасную цену за это платят. Протирая рукавами сальные столы, тут, как всегда, спускала деньги на ветер кучка романтиков-алкашей, то заходящихся в бессмысленном смехе, то с отвратительной неестественной усмешкой выдавливающих из себя слёзы. Хоть они внешне пока что и походили на людей, в их свиных глазках осталось лишь пугающее бездонное веселье вперемешку со смертельным отчаянием, вытеснив всё человеческое. Иллюзия счастья подкупала – так хотелось веселиться вместе с ними, почувствовать торжественное единение. Джазмен искренне пытался хохотать вместе с ними, но его не слышали; в битком набитом Баре он был сильнее всего одинок и неприкаян. Но правда неуклонно наступала, вместо «мы» получалось лишь «я» и «они», и какая кошмарная бездна лежала между этими словами! Помещение тонуло в тяжёлом тумане, грязно-оранжевом в скупом свете настенных фонарей. Узкие, вечно пыльные окна позволяли отрывочно рассмотреть пустую подворотню. Тошнотворная вонь плотным облаком висела в воздухе, обволакивая разводами неясные силуэты. Джазмен не раз принимал особо буйного алкаша за беснующуюся гориллу и долго потом удивлялся, что почти не ошибся. Однако сейчас он был здесь совсем по другому поводу, нежели обычно. Сегодня нерушимый порядок обязан сломаться. Бармен в идеально чистой форменной рубашке старательно, с любовью натирал и без того сверкающую, разве что исцарапанную поверхность стойки. Крепкий морщинистый мужик, с бугристой шишковатой рожей, он как-то ну совсем не сочетался со своей одеждой. Душа Бара, этот тип шедеврально ругался и не менее шедеврально разливал пойло, не проливая ни капли – скорее из соображений скупости, чем аккуратности. Он был здесь третейским судьёй, немым символом вечности, стоял выше жизни, смерти и времени. Он безразлично наблюдал, и все были равны под пристальным взором опухших красных глаз. Интересно, испытывает ли он на самом деле хоть какие-то эмоции под безупречной маской, или же действительно спокоен и сух? Обычно от подобных мыслей становилось не по себе, но сегодня-то всё, всё изменится! Недолго думая, Джазмен крикнул: - Эй, мне самый дорогой коктейль в меню! Реакции не последовало. Мухи всё так же сонно натыкались друг на друга, а вентиляторы меланхолично кружились под потолком, перемешивая табачную муть. Мимо проползла толстенная гусеница, чуть ли не задевая потолок, и скрылась в тяжёлом чаду так же незаметно, как и появилась. Наконец Бармен соизволил оторваться от своего занятия и расплылся в кислой ухмылке, хрипя: - Да если я вычту стоимость этого коктейля из твоей зарплаты, тебе придётся всю оставшуюся жизнь дудеть в свою трубу, чтобы отработать долги. От такого напора Джазмен даже несколько оторопел. Да как он смеет?! Надо

121

Таня Лепкович «Джазмен»

бы заказать смесь джина с апельсиновым соком, столь наглая издёвка точно выведет Бармена из себя. Однако дерзкой затее не суждено было осуществиться. Ослепительно-белый смокинг вдруг превратился в потрёпанный, латаныйперелатаный серый плащ, а за окнами уже давно шумел лишь беспощадный косой ливень. От такой перемены Джазмен вдруг осознал, что ему чертовски, до колик необходимо выпить, и поскорее плюхнулся на высокий стул у стойки, зашатавшийся под его тушей. Бармен сразу всё понял и ловко откупорил бутыль дешёвого коньяка. Пожалуй, только он мог оглушительно гундосить и надрывно кашлять одновременно, при этом ещё и разливая напитки. - Ты живёшь в паре кварталов отсюда! Как, КАК можно всякий раз опаздывать на несколько часов?! – хозяин Бара скрючился и с шумом прочистил горло. - Кхаа-а-арх! Куда тебя опять похмелье завело? Неужто так сложно не напиваться перед работой? Наполненный до краёв стакан проехался по стойке и остановился, чуть накренившись, прямо перед носом Джазмена. Тот задумчиво опрокинул в себя сразу всё и даже не поморщился. Как воду глотал коньяк нисколечко не ударил в голову. - На трезвую голову, это… джаз не играется. Совсем. Такая вот у него натура. Звук собственного голоса взбудоражил его. Глубокий такой, насквозь прокуренный – напоминающий о том, что раньше денег хватало и на сигареты… Чудесные времена, когда одна затяжка делала жизнь прекрасной. Джазмен уже было принялся копаться в полустёртых воспоминаниях, но, к счастью, Бармен не дал музыканту нарушить свой главный принцип и окунуться в прошлое. - Бери давай свою дудку и шуруй на сцену. Чуть не опрокинувшись со стула, Джазмен подхватил уже дожидавшуюся его Клариссию и поковылял в указанном направлении, всерьёз опасаясь завалиться на подгибающихся ногах. Пойло не было для него жизнью. Скорее наоборот – жизнь была пойлом, ломающим разум, вязким, приторно-горьким. А ещё жизнью была музыка. Два начала причудливо слились в нескончаемом круговороте. Свет – тьма, тяни – толкай, музыка – пойло. Две абсолютные истины, они идеально дополняли друг друга; без одного не существовало другого, без тумана в голове не звучал джаз. Ради лишней рюмки Джазмен был готов на всё, иначе начищенная до блеска Клариссия не могла испускать столь чудесные трели, что раздавались из Бара по ночам. Да-а-а, ночи в Баре, уютные и таинственные, околдовывали своей атмосферой – здесь ждали несбыточного. Ждали, упиваясь призрачным покоем, ждали, словно последнего ночного поезда с жёлтыми квадратами окон, что увезёт в новую, счастливую жизнь. Искалеченные души всё ждали, ждали, но ночи перетекали одна в другую, и не было им конца – а ожидание тихо раздавливало. А над смертями довлел Бармен, спокойно и беспристрастно продолжая разливать лекарство от всех бед… Джазмен давно понял, что к чему, а потому ничего не ждал и не тешил себя. Недаром при мысли о Баре в сознании всплывала красивая фраза - «Оставь надежду, всяк сюда входящий…». Где он умудрился её услышать, оставалось забытой тайной, впрочем, выразиться точнее оказалось невозможно. Люди здесь упрямо продолжали надеяться,

122

Таня Лепкович «Джазмен»

но пойло тушило эту слабую искру, превращая их в животных. Вечно счастливые пьяницы в зале вызывали даже не жалость, а заупокойную скорбь – да, они ели, пили и разговаривали, но сами были давно мертвы. А самое страшное заключалось в том, что Джазмен сам был таким же, как они, сам утратил невидимое, но важное и большое. От подобных мыслей хотелось напиться и застрелиться, неважно, в каком порядке, но спасало лишь одно. Джаз! Один звук этого сочного, тягучего слова заставлял отречься от отчаяния и плыть на волнах мерных басов. Просто так влиться в ритм не получалось – нужна была заветная стопочка коньяка. Мир уходил в мутную глубину, и музыка была везде – даже в стуке холодного ветра в стёкла, в приглушённом мерцании тёплых огней, в рассеянном гремучем хохоте. Жизнь заключалась в круговороте бессмысленной скуки. Дни пролетали один за одним и тут же растворялись, словно сон. Джазмена это радовало – чем меньше воспоминаний, тем проще существовать дальше. Хоть золотой песок времени и утекал сквозь пальцы, жалко его не было – ничто и никогда не нарушало затянувшееся однообразие. Можно было с кристальной точностью предсказать события завтрашнего дня, и послезавтрашнего, и послепослезавтрашнего – хотя никакого смысла различать их не было. Любые события сводились к замкнутому кругу: пить, играть, дрыхнуть, снова пить… Ноги наткнулись на жёсткую преграду, и Джазмен сам не заметил, как под громогласный хохот растянулся на ступенях. Падение моментально вытянуло музыканта из раздумий. Стараясь не обращать на гогот внимания, он ласково похлопал по раструбу Клариссии и слегка дунул в мундштук, примериваясь к уже пульсировавшему в голове ритму. Заслышав чистые, цепляющие звуки, публика мгновенно затихла, и лишь восхитительная мелодия колыхала воздух. Что бы кто ни говорил про Джазмена, а играл он божественно – насмехавшиеся над ним пьянчуги даже после окончания выступления долго сидели, открыв рот, а расфуфыренные дамы постбальзаковского возраста пускали скупую слезу. Но как же всё-таки не хватало настоящего, полнокровного джаза! Не хватало гулко ухающих басов, вкрадчиво и нежно журчащего фортепьяно, резво чеканящих ударных! В одиночку Клариссия даже своим певучим и порывистым голосом не могла справиться за всех. Вполне возможно, что на маленькой сцене уместились бы барабаны и, может, если очень повезёт, контрабас, но играть-то всё равно будет некому - никто в здравом уме не согласится работать за бутылку... Так умерла, не родившись, вторая тайная мечта. Наигрывая очередной пассаж, музыкант задумчиво рассматривал зал. Крохотные стаканчики со свечами на столах создавали неповторимую атмосферу родного, бархатистого уюта, тогда как тьма за окнами сразу же представлялась разыгравшемуся воображению чем-то враждебным. Какое бы отвращение он ни испытывал к этому месту, оно всё равно было для него домом, костром среди жуткого ночного леса - а темнота убивала, тянула все соки…

123

Таня Лепкович «Джазмен»

Всякий раз, играя на этой скромной сцене, музыкант чувствовал себя причастным к чему-то ужасному – будто это лично он разрушил жизни всех сидящих перед ним людей и теперь ещё дальше утягивал их в сонную пучину забытья. Он возвышался над публикой совсем как палач, оглашающий приговор с эшафота, – ведь они обречены были гнить здесь из ночи в ночь с одной лишь целью – забыть. Джазмен давно убедился, что забывать дано далеко не всем. Он в совершенстве освоил это искусство и при всём желании не мог бы рассказать, как впервые оказался здесь. С годами в мире остался один лишь только Бар, вечный и непоколебимый, нет, Бар и был целым миром – а за его тёмными окнами простиралось небытие. Остальное уже давно утонуло в вине, затерялось облаках табачного дыма, растворилось в музыке… За широченным столом у самых дверей резалась в карты шумная компания, ревя и шутливо пререкаясь. Около узкого тёмного окошка, куда настойчиво стучалась колючая тьма, некрасивая, раскрашенная, аки папуас, женщина печально пускала пузыри в початый бокал глинтвейна. Джазмен любил глинтвейн – горячий, пряный и приятный, почти не бьющий по мозгам, и у него даже была самая настоящая, а потому тайная мечта – выпить стаканчик этого чуть дымящегося напитка на зимней улице… Но таким, как он, мечтать не полагалось, и музыкант всеми силами пытался убить её, но она вновь и вновь воскресала, словно феникс… Обычно ко всему безразличный Джазмен отметил про себя, что сегодня огоньки особенно пылко оттеняют бессмысленно корчащиеся рожи. А как волшебно они играли на каштановых прядях незнакомки за крохотным столиком в углу… От неожиданности Джазмен пропустил пару нот, наповал сражённый скользящим, но внимательным взглядом прекрасных зелёных глаз. Острые плечи, изящный стан – что эта чудесная незнакомка может делать здесь, на перекрёстке искалеченных судеб? Он даже зажмурился на секунду, показавшуюся ему вечностью. Но лишь свеча сиротливо мерцала на столике – Красавица исчезла, словно растворилась в горячем тумане. Джазмен тут же успокоил себя тем, что, возможно, она просто устала от невыносимого смрада и выбежала подышать свежим воздухом, а значит, совсем скоро вернётся и непременно снова очарует его одним взмахом пушистых ресниц… Тем временем в зале что-то неудержимо менялось – и дело было вовсе не в исчезновении Красавицы, наравне со свечами озарявшей помещение. Джазмен видел окружающих насквозь и точно знал, что именно сейчас от них стоит ждать чего-то поистине кошмарного. Гогот, постоянно сотрясающий закопченные балки под потолком, усилился, стал злее и визгливее. Люди вдруг поднялись со своих мест и побрели к сцене, шатаясь и бестолково щурясь. Безобразные вонючие рты разверзались и хохотали, брызгая слюной. Сморщенные раскрасневшиеся рожи странно вытягивались, заострялись и бледнели, пучками вылезала из-под кожи рыхлая шерсть. Предчувствие оказалось верным – вместо людей Бар вдруг оказался битком набит монстрами, показавшими свою истинную сущность. Джазмен не успел даже с холодным профессионализмом их рассмотреть, как на него уже скалились сотни жадных пастей. Годами отточенная реакция не подвела: как раз когда упыри из первых рядов накинулись на Джазмена, вместо Клариссии он уже держал в руках здоровенный пулемёт.

124

Таня Лепкович «Джазмен»

Твари отпрянули под огнём, но вскоре снова сомкнулись тугим кольцом, хрипло хохоча. Как же вдруг захотелось затолкать этот жуткий смех им в глотки! Они сгрудились кучами, грузно переваливались и заторможенно махали руками. Пулемёт строчил не переставая, перегреваясь - Джазмен держал его уже одной рукой, чтобы ожоги на обеих ладонях успевали остыть, но на место одного мёртвого упыря прибывал десяток новых – они надвигались медленно, но огромными волнами, громоздясь друг на друга. Даже подыхая, они продолжали корчиться и гоготать. Кровь залила сцену, музыкант уже ничего перед собой не различал, кроме бесконечного месива оскаленных зевов. Сквозь гвалт прорывался жуткий рёв: - Проснись! Проснись, кому говорят! Пьянчуга, в который раз уже прямо на сцене отключаешься! И Джазмен вдруг вместо уродливого упыря увидел не менее уродливую, но такую знакомую потную рожу Бармена на фоне потолка с желтоватыми потёками. Голова раскалывалась, словно внутри неё закипал, пыхтя, чайник. Зрители ржали, вызывая дрожь, и свистели, но эти звуки чем-то приглушались – значит, Бармен оттащил его в подсобку. - Хватит с тебя. Уже почти утро, ты провалялся полночи, так что за сегодня заработал кукиш с маслом. Хозяин заведения раздражённо вздохнул и хлопнул дверью. Всегда неприятно, когда так делают – даже если этот хлопок адресован не тебе. Но вот Бармен так не умел: он обрушил на несчастную дверь подсобки всю свою скорбь об упавшей выручке. Бедняжка Клариссия сиротливо валялась на полу неподалёку. Джазмен растерянно поднялся и чуть было снова не упал, но вовремя упёрся в стену. На ладони осталась мерзкая на ощупь побелка со стены. В полусогнутом состоянии он и добрался до чёрного входа, предварительно бережно подняв свой саксофон и уложив в специальный футляр с мягкой обивкой. Честно говоря, он и сам иногда хотел такой же ящичек – сидишь себе, тепло, тихо, уютно… Понимание настигло неожиданно: музыкант вдруг схватился за голову и опустился на пол. Этой ночью случилось ужасное: наваждение смогло настигнуть его в стенах Бара. Раньше такого не случалось никогда – да, он частенько видел за столами уродливых чудовищ, но они не нападали всем скопом сразу. Подумать только, его спасло лишь то, что во время атаки он играл! Поколебавшись немного, он всё же решился захватить чувствительный инструмент с собой. Хотелось этого или нет, пришлось выйти за надёжные стены бара, в опасную и непредсказуемую тьму. Небо нависло над крышами чёрным куполом, и лишь едва заметное зарево выдавало не торопящееся показываться солнце. В Городе вообще всегда была ночь, темнота кололась и злобно сгущалась по углам - от неё вдруг стало жутко. Джазмен, стараясь не обращать на страх внимания, поспешил домой, на свой скрытый от чужих глаз чердак, чтобы там переждать похмелье. Спешить получалось не очень, то с ним порывались заговорить фонарные столбы, то он вдруг ни с того снова и снова упирался носом в двери чёрного хода. Так бы он, наверное, до следующего вечера бродил кругами, если бы не почуял чьё-то присутствие. Тихо прошуршал гравий в соседнем переулке, испуганно вспорхнули сонные

125

Таня Лепкович «Джазмен»

птицы, рассыпавшись в небе беспокойным бисером. Тени невесомыми покровами вились вокруг, будто бы чернилами стекая с самого неба, силуэт за силуэтом складываясь в непроницаемый мрак. Джазмен прекрасно знал, что предвещают эти признаки. Как же всё-таки здорово, что Клариссия у него с собой! Он остановился, глубоко вздохнул и медленно вытащил из рукава серебряный револьвер с изысканной гравировкой. Улицу заволокла сизая дымка, гонимая ветром, и полы плаща тревожно развевались. Скрежетали, болтаясь на ржавых петлях, старомодные вывески, шуршали прелые листья. Пора. Он сжался как пружина, готовясь к прыжку, опустил голову, а когда снова посмотрел в дымку, шорохи и скрипы вдруг слились в едва слышный жуткий шёпот. Морок! Бежать, скорее, бежать, к свету, обратно в Бар! Началось самое страшное: накатила волна первобытного ужаса. Джазмен замер, не в силах шевельнуться, а тьма медленно обвивала его. Он вдруг ожил, стремительно вскинул револьвер и выстрелил: серебряная пуля взбаламутила туман. Шёпот взорвался и гулко прокатился пульсирующим криком боли. Наваждение отступило, но ненадолго. Морок являлся уже не в первый раз – он был всегда, как и Бар, вечный и непоколебимый. Он бродил рядом, словно фантом, он был в каждом тёмном углу, пристально наблюдал из тёмных окон, он стучался в двери с порывами ветра. Стены не могли удержать его, приходилось постоянно двигаться и, самое главное, – не оставаться одному. Впрочем, даже в огромной толпе не было спасения, морок всегда неотступно следовал за Джазменом по пятам. Лишь Бар, вечно шумный и яркий, стал для музыканта неприступной цитаделью, наваждение не могло пробиться туда – будто бы тяжёлый спёртый воздух нещадно обжигал его. Как Джазмен ни пытался спрятаться, всё равно слишком часто ощущал спиной чьё-то присутствие, мог даже поклясться, что мёртвая темнота дышит у него за плечами. Музыкант разочарованно вздохнул, крутанул револьвер в руке и спрятал. Теперь он на удивление быстро нашёл нужное направление и потопал домой, опасаясь неумолимо наступающего утра. Заспанные, аккуратные и потому абсолютно одинаковые люди, спешащие на работу, злобно и подозрительно косились на него. Постепенно Джазмен стал замечать, что они странно переваливаются при ходьбе, а кожа их прогнила насквозь; руки вытянуты вперёд по струнке, но кисти безвольно болтаются. По улице топали самые настоящие зомби в белых рубашках и строгих платьях, косясь на музыканта выпирающими глазными яблоками. Средней степени разложения, в общем – ни рыба, ни мясо. Джазмен знал, что мертвячки его не тронут – у них и своих дел полно. Кому-то просто надо прийти пораньше, кому-то – ещё и успеть сварить боссу кофе. Солнце неумолимо восходило, освещая грязно-серые многоэтажки, напоминающие муравейники. Каждая светящаяся точка на чёрной громаде – чьё-то жильё, а значит, одна, а то и несколько судеб, пёстрых, совершенно не похожих друг на друга. Но эти узкие оконца в великом своём множестве делали их крохотными и незначительными. И от этой вечной темноты, и от вида еле теплящихся огоньков в ней становилось очень страшно и одиноко, будто бы тебя кто-то потерял и никак не может найти.

126

Таня Лепкович «Джазмен»

Джазмен почувствовал огромное облегчение, добравшись до Полуразвалившегося дома. Тот, как обычно, расползался рваными кусками в стороны, будто торт, плавящийся на жаре. Доподлинно неизвестно, отчего торты так не любят солнечные лучи и кто из них первый начал круговорот взаимной ненависти, впрочем, это и неважно – главное, что на этом сходства Полуразрушенного дома с тортом заканчивались. Всколыхнув тени, музыкант пулей пронёсся по тёмной лестнице, однако тут же пожалел о спешке, резко влетев в облако невыносимой вони. Случилось страшное – ктото из соседей снова разделывал селёдку! Нормальное живое существо, отдав концы, перестаёт доставлять окружающим проблемы. Те плачут, не веря в своё счастье, и мирно себе живут дальше. Однако с селёдкой всё ровным счётом наоборот. Эта рыба, подлинное исчадье ада, при жизни плавает себе, никого не трогает, пока какой-нибудь умник, не проронив ни слезинки, её не укокошит. И вот тут-то рыбина, знающая толк в мести, и начинает отравлять существование всему человечеству! Ужасная, непередаваемая вонь, от которой слезятся глаза, а желудок выворачивается наизнанку, исходит от мёртвой селёдочной тушки. Воистину, невинно убиенная сельдь – худшее, что может оказаться в холодильнике на утро после похмелья! Запаха, что расползся сразу на несколько этажей, хватило бы, чтобы деморализовать целую армию – что уж говорить об одном-единственном Джазмене. Само собой, Клариссию так просто не проймёшь, но даже ей тяжёлый дух доставлял некоторые неудобства. А потому музыкант, скача через ступени, думал только, как бы поскорее оказаться подальше от вездесущей дряни. Завалившись в свою комнатушку, он прямо в плаще опрокинулся на скрипучий диван, бережно устроив Клариссию рядом. Из вонючего матраса выстрелили фонтанчики пыли. Тот вообще непостижимым образом впитывал её в себя, ибо чем дальше, тем больше грязи выплёвывал в ответ на малейшее прикосновение. Впрочем, Джазмен не удивлялся такой жизненной позиции – всё же неприятно, когда на тебя постоянно пытаются взгромоздиться. В нос ударил запах затхлости – здесь всегда было тесно, грязно, а значит, и уютно. Но всё же сильно не хватало той искорки обречённой романтики, что превращала отвратительный кабак в Бар. С дивана был виден лишь желтоватый потолок да кусочек стены с драными обоями. Оно и к лучшему, очень не хотелось портить себе настроение творящимся тут беспорядком. Кости здорово ломило после падения со сцены, а во рту издохла медуза. В углу зашуршало, послышался громкий настойчивый писк. Джазмен приподнялся и зашарил в кармане. - Сейчас, Крыса, погоди… Шершавый сухарик шлёпнулся на пол, отскочив, как каменный. Крыса довольно захрустел и угомонился. С потолка спустился маленький паучок, нагло пригревшись в щетине. Стало ужасно щекотно, но столь же ужасно не хотелось шевелиться. Наконец музыканту хватило моральных сил побороть лень и сдуть членистоногое. - Что, тяжёлый день? - участливо поинтересовался Крыса. - Ещё ка-а-ак… - протянул Джазмен и зажмурился на секунду, но комната вдруг

127

Таня Лепкович «Джазмен»

необратимо изменилась: обычно неяркий потолок пестрел оранжевыми закатными бликами. Уже опять на работу пора, ну надо же. Крыса в неизменном помятом цилиндре устроился за столом, небрежно смахнув с шаткого табурета остатки еды двухмесячной давности. - Жизнь – дерьмо, дружище. Ах, ну до чего же артистично этот зверюга поводил усами всякий раз, когда так говорил! И даже не осмелишься возразить – устами грызуна истина глаголет. Однако сегодня, именно сегодня у Джазмена вдруг появились… сомнения? - Не всегда, – задумчиво пробормотал он. Голова раскалывалась, а рвань обоев сплелась в причудливую паутину – ох, не к добру. Грызун извлёк откуда-то солидную сигару и закурил, но, услышав это, ошеломлённо прикусил её. Джазмен поморщился: - Тьфу, хватит дымить! - Я только начал, – мрачно выдавил Крыса, но сигару всё же потушил. – Что случилосьто? Ты сегодня живее обычного. И музыкант поведал лучшему другу о Красавице, её исчезновении, упырях, потной роже Бармена и новом появлении морока. Джазмен никогда не произносил столь жуткого слова вслух, заменяя его тактичным молчанием. Крыса прекрасно это понимал, так что почесал хвост и задумался ненадолго, а потом вдруг щёлкнул щуплыми пальцами. - Кажется, я смогу тебе помочь. Я… – он выждал паузу, набивая цену своим словам. – Я многим рискую, но всё же постараюсь что-нибудь пробить по своим контактам... – он откинулся на табурете, пока не упёрся мохнатой спиной в стену. – У меня всюду глаза и уши, никто не уйдёт инкогнито… Мои люди носят чёрные шляпы, чтобы ты легко их нашёл. Крыса ткнул когтем в свой мятый головной убор. Джазмен с удивлением заметил, что на паучке, кружащемся под потолком на нити паутины, тоже красуется крохотный чёрный цилиндрик. Крыса уже понял, что привлёк внимание собеседника, а потому заговорщицки сложил лапы домиком. - Значит так, слушай сюда. Я накопаю сведений по этой цыпочке и передам со своим курьером. Он расскажет, что делать. Ищи чёрную шляпу. Джазмен даже задумался на секунду, а не врезать ли грызуну за скользкое словечко, но не решился – как-никак, в этом был весь Крыса, и плевать он хотел на мнение остальных. Будучи типом с повадками параноика, он всегда оставался предельно циничен и собран, будто бы за ним по пятам следует крыса газетная и всё-всё записывает - поведение сего грызуна было идеально для того, чтобы обмусоливаться в каком-нибудь жёлтом издании. Музыкант уже было натянул плащ и подхватил Клариссию, отпихивая подвернувшийся мусор. Дверь вдруг распахнулась от сокрушительного удара, со стен посыпалась известковая крошка, и в каморку бесцеремонно ввалилась оплывшая огромная тётка, по

128

Таня Лепкович «Джазмен»

манере двигаться напоминавшая локомотив товарного состава. Хозяйка квартиры. Ну конечно же, она не могла не испортить столь «светлый» день и столь важную беседу. Хозяева квартир – вообще наисквернейший сорт людей, чьё призвание – портить жизнь всем остальным. Неизвестно, зачем они это делают, да и сущность их остаётся загадкой, ясно лишь одно – заслышав хозяйский топот, все жильцы перепуганно прячутся по каморкам, а когда чудище наконец выберет себе жертву, содрогаются от всякого визга и с ужасом представляют, что же именно происходит. - Ах ты вечно пьяный тунеядец! Сколько раз я говорила, чтоб ты избавился от этой мерзости, что гадит у меня на кухне! Она ткнула пальцем в Крысу - тот испуганно шмыгнул в свою нору и настороженно затаился. - Вечно всё не так, плачу ведь исправно… – сонно пытался отворчаться Джазмен, но без толку. Толстенная тётка разинула рот, продемонстрировав зубные коронки, на вид старше её самой, и исторгла столь ужасающий вопль – будь Полуразвалившийся дом тортом, он развалился бы окончательно. - Избавься от этой твари, кретин! - Только через ваш труп, – буркнул Джазмен, вываливаясь в коридор. Дверной проём был настолько узким, что иначе как вваливаться и вываливаться сквозь него не получалось. Скатываясь по высоким ступеням, музыкант ещё долго слышал за собой озлобленный топот и дикие визги. Однако отчего-то ему вовсе не было противно, как обычно после подобной взбучки. Ведь направлялся он сейчас отнюдь не в Бар. Его вело нечто чужеродное и таинственное, слишком сильное для предчувствия, но чересчур смутное для осознанной цели. Его будто бы десятки лет держали в сыром подземелье, и вдруг туда пробился лучик света. Джазмен шёл, сам не зная куда, но твёрдо уверенный, что делает всё, как должно. Пусть треклятый Бармен хоть раскраснеется, как варёный рак, и слюной изойдёт, отчитывая музыканта за новое опоздание – Бар ведь никуда не денется. Но не стоило забывать, что морок – тоже. Стоило Джазмену оказаться на сумеречной мостовой, как он остановился, словно встретился нос к носу с очередным говорящим столбом. На улице творилось нечто совершенно необъяснимое – там было светло! Солнце мучительно тлело, завалившись на крыши. Жидкое золото струилось по крышам, стекало по асфальту и торжественно выгорало. Надолго его не хватило – блики багровели и гасли один за другим. На улице отчего-то толклись неимоверных размеров массы народа, чёрным роем шастая туда-сюда в сгущающейся ночи. Отовсюду слышался неясный шум, хохот и радостные визги, огни домов разгорались всё ярче. Акробаты жонглировали расписными кеглями и кувыркались, какие-то неуловимые типы вдруг резко выдыхали пламя в гущу толпы и скромно кланялись отпрянувшей публике. Джазмен чувствовал себя крайне неуютно в этой бестолковой суматохе, он стремительно шёл, едва не переходя на бег, куда глаза глядят, натыкаясь на праздных прохожих. Улицы кружились перед ним пёстрым калейдоскопом, людей становилось всё больше, а ясности – всё

129

Таня Лепкович «Джазмен»

меньше. Замаячили гирлянды, размываясь в причудливые разноцветные полосы. Он уже совсем было отчаялся, что намертво застрял в живой кутерьме, но тут в людском потоке замаячила чёрная шляпа – высокая, образцово-измятая и потрёпанная. Джазмен со всех ног рванулся к ней, но увяз в толпе, и заветный сигнал уплыл куда-то на волнах гомона и суеты. Толпа сгустилась настолько, что её, казалось, можно зачерпнуть ложкой. Однако наш отважный музыкант и не собирался сдаваться, распихивая прохожих не без помощи Клариссии. Но вот незадача – они тут же растворялись в подступающей мгле. Джазмен всё бежал и бежал, а чёрная шляпа то игриво выскакивала где-то далеко, то пропадала из виду. Увитые гирляндами улицы исподтишка оплетала мерзкими лохмами паутина. Неистово громыхал и вспыхивал салют, вздымаясь и опадая ядовитыми цветами. От молниеносных вспышек и без того разваливающаяся на куски голова отказывалась работать, и всё вдруг отчётливо, но бесконтрольно поплыло перед глазами. Прохожие не просто тихо уходили в тень, нет, теперь они и были тенями – полупрозрачными и безликими. Джазмен рвался вперёд изо всех сил, но завесы паутины становились всё гуще, и чёрная шляпа окончательно исчезла. Подземелье, куда проник лучик света, снова запечатали, но музыкант остервенело молотил кулаками по стенам, нёсся вперёд в глупой надежде. И тут-то он понял, что бежал всё это время вовсе не один. Глупые тени ощерились и забормотали на разные голоса, раздавшись плотным кольцом. Издалека послышался гулкий цокот, будто по крышам ползёт заводной паучок. Джазмену отчего-то вспомнился тот самый крохотный паучок в цилиндрике, и он даже немного успокоился. Драться придётся, хотел он этого или нет – морок неотступно следовал за ним, а значит, и искал то же самое. А точнее, ту же самую… и явно не для того, чтобы поздороваться за ручку. Цокот приближался как-то ну слишком медленно, уже и ни капельки страха не осталось. Джазмен глубоко вдохнул и привычным движением вытянул из рукава оружие. Так-с, что сегодня? К вящему удовлетворению, близкому к маньяческому, музыкант держал в руках здоровущую жонглёрскую кеглю. Сверху посыпалась черепица, и тени испуганно притихли. Этот момент наверняка был бы ужасно напряжённым, если бы не то нелепое создание, что шлёпнулось в середину круга. А шлёпнулось, скрежеща и пыхая паром, не что иное, как локомотив товарного состава на железных паучьих лапках. Из всех проявления морока, что Джазмен мог вспомнить, это оказалось самым нелепым. Подавив смешок, он занёс своё оружие для удара, притом заметив, как преобразился сам: драный плащ заменил цирковой камзол укротителя с роскошной вышивкой, а на поясе затянулся в узел шикарный, кроваво-алый кушак. Мило, ничего не скажешь. Джазмен наверняка не знал, куда бить – поезд ведь на то и поезд, чтобы быть сокрушительной громадой, прямо как хозяйка каморки в Полуразвалившемся доме.

130

Таня Лепкович «Джазмен»

Единственной её уязвимостью была медлительность, чем и предстояло немедленно воспользоваться. Хорошенько размахнувшись, он долбанул кеглей по тонкой лапке чудища. Конечность отвалилась и конвульсивно задёргалась, пришлось шустро придавить её ногой. Состав взревел и изошёл паром, неуклюже завертевшись волчком. Джазмен почти отпрыгнул, когда вереница острых лап пропорола воздух над ним, но не успел вывернуться и налетел на угол стены. В другой обстановке он бы точно сломал позвоночник, но сейчас отделался болезненным хрустом спины. Джазмена не так-то легко было вывести из себя, но наглая атака основательно его подразозлила. Нормальным поездам положено кататься себе по рельсам и не рыпаться, а этот вот вздумал побрыкаться. Непорядок. Жонглёрская кегля, как ни странно, превосходно подошла для восстановления справедливости. Несколько душевных, чувствительных ударов заставили глупое чудище понять, что оно имеет дело с весьма опытным в подобных делах противником. В следующий раз морок наверняка выберет обличье поудобнее – поезд бестолково пыхтел, несокрушимым тараном сметая всё на своём пути, вот разве что настолько медленно и неуклюже, что Джазмен успевал хорошенько погнуть паучьи лапки, пока махина разворачивается. В конце концов она с грохотом осела на землю, беспомощно елозя обрубками лап. Последний удар получился особенно яростным – исполинских размеров кегля превратила её в груду обломков. Джазмен даже пожалел, что нельзя оставить Клариссию в таком виде, но ничего не поделаешь – на то он и джазмен, а не жонглёр. Тени зааплодировали, сжимая кольцо, и тут музыкант заметил, что это самые обычные люди, зябко кутающиеся в шарфы и запахивающие поплотнее куртки. Восторг на их лицах смотрелся естественно и свежо, словно алый румянец. Джазмен изумлённо огляделся и сообразил, что аплодируют именно ему, а также наперебой просят сыграть ещё. Надо же, он никогда бы не подумал, что в пылу сражения играет… Растерянный и непривычный к всеобщему вниманию, Джазмен поспешил прочь. Окружение расступилось живым коридором, и он поскорее свернул в первую попавшуюся улочку, освещённую одной-единственной гирляндой. Однако не только его шаги заглушили тишину – сзади кто-то бойко стучал пятками по брусчатке, тяжело дыша. Музыкант покрепче перехватил Клариссию и обернулся, готовый снова дубасить всё, что под руку попадётся. Но за спиной оказался всего лишь невысокий чёрный силуэт во фраке и плаще, а также с чёрным цилиндром, надвинутым на самые брови. Джазмен с удивлением узнал в нём Крысу – грызун, правда, нацепил грязный монокль, отчего один хитрый глаз-бусинка казался непомерно большим по сравнению с другим. Интересно, если бы его глаза раздулись без монокля, сами по себе, стал бы он видеть лучше? Наверное, да, ведь монокль только и нужен для того, чтобы их увеличивать. Оправу треснутого стёклышка Крысе приходилось тесно зажимать, подслеповато щурясь. Это монокль хвостатый конспиратор берёг для самых-пресамых особых случаев – впрочем, Джазмен ни капельки не сомневался, что случай сейчас именно такой.

131

Таня Лепкович «Джазмен»

- Что ты тут делаешь, Крыса? Тот в ответ замахал лапами, да так встревоженно, что цилиндр чуть не слетел. Надо сказать, представлялось решительно неясным, как столь громоздкий головной убор держится на треугольной крысиной макушке, и удобно ли зажимать его между ушами – для Джазмена это навеки останется загадкой. Без этой шляпы Крыса не был бы Крысой, настолько неотделимы они друг от друга. Наверняка, если бы её надел Джазмен, то и у него бы выросли усы, шерсть и коготки, которыми можно было бы забавно цокать, складывая лапки домиком. Да и шерсть тоже пригодится – любовно расчёсывать, или сбрить, пустив на дело, ну там, набив подушку или просто разбрасывая, как лепестки прекрасных роз. Ради всего этого определённо стоило желать хоть чуть-чуть, на секундочку побыть Крысой. Однако третьей тайной мечты не получилось – грызун ведь ни за что не расстанется с чудесным головным убором. - Крыса? Не знаю я такого типа! Мне просили передать одно сверхсекретное сообщение небритому типу с саксофоном. Я не ошибся? - Вовсе нет, таинственный аноним, – подыграл музыкант. – Я как раз ищу чёрную шляпу. Крыса воровато закрутил головой, принюхиваясь, и прошипел: - Тут чересчур много лишних ушей… И действительно, в подтверждение его слов над переулком пронеслись на стремительных крыльях уши, выглядевшие абсолютно лишними. Грызун отступил на пару шагов вбок, придирчиво осмотрел новое место и кивнул сам себе – видимо, это было частью некоего обязательного ритуала конспирации. Потом Крыса ненавязчиво положил розовую лапку на ствол короткого револьвера, заткнутого прямо за пояс на манер шпаги. Вторая лапка оказалась свободной – ей он затеребил лихо загнутые кверху усы, напомаженные чем-то липким. Потом вдруг передумал теребить и крайне официально завёл речь. - Видите ли, на одном званом вечере требуется умелый саксофонист… это средоточие опасности, сердце… – он промолчал, чтобы не произносить вслух жуткое слово морок, искать в первую очередь стоит именно там. - Это ещё почему?! Я же пару минут назад оказался в самом пекле! Зачем туда лезть ещё раз? Аноним выгнул пальцы так, что аж костяшки захрустели – кто бы мог подумать, что грызуны тоже так делают! - Свет виден лишь во тьме, не так ли? Времени в обрез. Морок ищет то же, что и ты. Он ухмыльнулся, обнажив два белоснежных резца, и потопал прочь, настороженно шевеля кончиком хвоста. Определённо, его приводили в движение крохотные шестерёнки и винтики в мохнатой голове – такое происходило всякий раз, когда Крыса обдумывал нечто важное. Джазмен хотел было окликнуть его, но не решился. Крыса не поведал, куда идти, однако музыкант и сам начинал потихоньку догадываться. На душе беспощадно скребли кошки, и он смутно чувствовал, как всё неуловимо меняется, что впервые за бессчётное количество времени у него появилась самая настоящая цель. Не какая-нибудь глупая, неосуществимая мечта, а чёткая задача, которую он выполнит всем назло, даже если

132

Таня Лепкович «Джазмен»

придётся в лепёшку расшибиться. Однако существовала крохотная помеха – решительно непонятно было, куда идти. Музыкант забрёл в мерзкий переулок с косыми бордюрами. Раскаты салюта стихли, и сквозь отдалённый шум прорезался хриплый рёв полонеза, идущий изза пыльной занавески. Остальные окна были заколочены или плотно закрыты ставнями – будто там, глубоко внутри, каждый вечер разделывали селёдку, а соседи не выдержали запаха и, героически зажимая носы, давясь собственными слезами, отгородились от чудовищной вони, как могли. Приглядевшись, Джазмен с изумлением заметил сочащиеся маслом рыбьи хвосты, торчащие из щелей между досками. Стало не по себе. Впрочем, музыкант не собирался отчаиваться – у него уже созрел нехитрый план действий. Для начала он покрутил головой, пока не разглядел тускло поблёскивающую дверную ручку. Осторожно подёргал – не заперто. Железо неприятно обожгло кожу. Коридор подъезда вытянулся перед ним, словно трубка калейдоскопа. Двери выгибались по его краям, бесконечными лентами уходя ввысь – казалось, где-то в темноте, далеко-далеко вверху, они замыкаются в одну чудовищных размеров арку. Из ниоткуда вдруг явилось ощущение угнетённости, будто бы толстый слой тьмы давил на рассудок. Коридор, больше похожий на тоннель, дышал и содрогался, периодически вызывая невыносимый писк в ушах. Вместо пола здесь сплошь был голый бетон, усеянный стеклянным крошевом. Оно смачно похрустывало при каждом шаге, отчего становилось не по себе. Джазмен остановился и почесал щетину, принимая важное решение, а потом вдруг извлёк из-под плаща маленькую блестящую фляжку. Одним своим видом она чудовищно соблазняла, да и вдруг сильно захотелось выпить. Совершая форменное насилие над собой, музыкант ещё некоторое время постоял, уставившись на неё, а потом отодрал зубами пробку и одним глотком прикончил содержимое. Неприкосновенный запас пришёлся как нельзя кстати, стало тепло и хорошо, правда, двери выросли раза в три-четыре. Это являлось бы неприкрытым издевательством, если б можно было кого-то обвинить. Но, увы, потоптавшись на месте, Джазмен осознал, что замешан тут только он, а потому забормотал привычные проклятья в адрес хозяев квартир – онито всё равно плохие, им-то что. Бледные лучи света украдкой сочились из противоположного лестничного пролёта. Ламп видно не было, а снаружи глубокая ночь – странный попался дом, удручающе тихий. Разве что из-за дверей доносились едва различимые звуки. Прильнув к холодному металлу первой, Джазмен услышал тихий плач, коснувшись пальцами шершавого дерева второй – гулкие приглушённые крики. Третья оказалась более ухоженной, покрашенной и покрытой затейливой резьбой, но за ней молчали. Всплыло едва живое воспоминание – когда-то давно он видел такую дверь в книге. Да, точно, в книге с огромными яркими картинками на обе страницы сразу… Почему-то ещё вспомнилось, что авторы таких книжек держат своих читателей за полных дураков. Музыкант испуганно помотал головой, судорожно выдохнул, и вот уже перед ним дверь как дверь – да, необычная, но не вызывающая ничего, кроме острого желания пойти, наконец, дальше. Правда, в душе почему-то осталось колючее послевкусие

133

Таня Лепкович «Джазмен»

сильного страха, но это ничего, оно появлялось часто… Вдруг под ноги бросилось что-то маленькое и вертлявое, больно стукнув по коленкам. Джазмен слишком поздно понял, что отчаянно улепётывает в темноту, а когда обернулся, на месте нападения обнаружил сиротливую, колченогую табуретку, ещё пару минут назад кинувшуюся на него, а теперь старательно прикидывающуюся обиженной. Причём колченогость у неё была особенной, жалобной и неповторимой – на три ножки сразу. Музыкант захотел было пнуть лицемерную нахалку как следует, но потом даже передумал. Ведь если табуретке отбить четвёртую ножку, она перестанет быть колченогой и потеряет весь свой шарм. Лестница казалась ужасающе далёкой, озарённая призрачным светом. С потолка тянулись какие-то чёрные склизкие отростки и колыхались – непонятно, то ли от ветра, то ли сами по себе. Джазмен предпочёл это не выяснять. Настороженно озираясь, он торопливо прошагал под громоздкой затейливой люстрой, подвешенной на толстых цепях, и едва не поплатился жизнью за спешку: вместо ступеней в пролёте оказалась бездонная шахта. Угрожающе выл ветер, тоскливо капала вода, а шаги отзывались многогранным эхом. Свет шёл из крохотного люка в потолке, к которому была приставлена шаткая деревянная лесенка. Здесь было настолько ужасающе пустынно, что Джазмен поёжился и принялся торопливо карабкаться по влажным доскам. Крышка люка поддалась не сразу, пришлось здорово попотеть, чтобы оказаться на крыше. Ночь милосердно укрыла чёрным саваном гниющее тело города. Узкие, будто червями прогрызенные улицы затопила темнота. Кутаясь в плащ под порывами шквального ветра, Джазмен напряжённо искал глазами свою цель. Поначалу ничего не бросалось в глаза – всюду были лишь обычные тусклые огоньки, сливающиеся с россыпями звёзд. Однако чувствовалось какое-то движение, мощная пульсация, словно бы под землёй билось огромное сердце – и небо гулко отзывалось на каждый его удар. Приглядевшись, музыкант изумлённо замер: тени, клубясь и зловеще шепча, мощными потоками стягивались к единому центру. Подёргиваясь в едином ритме, вздымаясь и опадая, словно волны, они стремительно сливались в единый чёрный вихрь, впитывая уличную грязь и пыль. Крыса упоминал про самое пекло – вот это оно и было, не хватало разве что сверкающих над ним молний. Идти обратно в молчаливый дом совсем не хотелось, и Джазмен решился спуститься снаружи – благо, дом был низеньким, вросшим в землю, с затейливой, но сильно пострадавшей от времени лепниной. Невольно вспомнились бесконечно высокие двери, непонятно как там помещавшиеся. Впрочем, думать об этой неурядице времени не было – хоть аккуратно слезть вниз труда не составило, отсюда город выглядел абсолютно подругому. Дома вдруг выросли в десятки раз, а ночное небо лишь изредка мелькало между острыми крышами. Однако стало гораздо светлее, чем на крыше – сам туман, извечно стелящийся над мостовыми, светился изнутри. Вообще-то, строго говоря, раньше всегда казалось, что если слишком далеко отойти от Бара, булыжники мостовой под ногами постепенно уйдут в небытие, как и всё остальное, но зато можно будет встать на краю и потрогать холодные звёзды. Однако дома не кончились; более того, они тянулись до горизонта, что уж совсем удручало – неизведанные

134

Таня Лепкович «Джазмен»

места раскинулись перед ним, тая тревоги и опасности. Впрочем, Джазмен был готов топать сколько угодно, до самого конца мира, ибо настоящая, достижимая цель, а не какая-то там полумёртвая тайная мечта, опьяняла. Он не забыл нужного направления, а потому потопал прочь от старинного дома. Времени оставалось всё меньше – даже по этому затерянному переулку украдкой пролетали чернильные тени. Музыкант шёл, словно заблудившийся путник в незнакомом лесу – чем дальше, тем сильнее сумрачный город напоминал ему глухую чащу. Туман накатывал настойчивее, принося с собой волны суеверного ужаса. Зловещий, едва слышимый шёпот раздавался со всех сторон. Вдруг стены раздались в стороны, открыв взору величественный особняк за кованой оградой. Рассмотреть детали архитектуры не представлялось возможным – со стен стекала вязкая чёрная слизь, булькая и пища. Сокрушительным вихрем вилась вокруг чернота, стучась в стрельчатые окна. Массивные двери, сверкая лакированным деревом, были слегка приоткрыты, но из-за нашествия великого множества теней свет гас, не успевая вырваться наружу. На створках красовались инициалы хозяев, выведенные с огромным количеством бессмысленных завитушек – представлялось невозможным их разобрать. Если бы эти хозяева могли самостоятельно выдумать себе новые имя и отчество, то точно выбрали бы такие, чтобы начинались на самые замысловатые буквы, например на Ы или на Ю – тогда инициалы стали бы ещё более нечитабельны. Подобные люди, скорее всего, очень хотят, чтобы существовали имена, начинающиеся на Ы. На их месте Джазмен, наверное, сделал бы это своей тайной мечтой, настолько соблазнительной была перспектива превратить скучные инициалы в лихую размашистую каракулю. Значит, именно здесь требуется саксофонист… ну что ж, сами напросились! Приободрившись собственной наглостью, Джазмен со всей дури пнул дверь и бесцеремонно ввалился внутрь. В нос ударила вонь, по кошмарности запаха сопоставимая, наверное, только с незабвенной селёдочной тушкой. В огромном зале, раз в сорок большем, чем Бар, горели сотни свечей, но всё равно сохранялся лёгкий полумрак. На потолке красовались ассирийские лошади с сиреневыми гривами – впрочем, судя по виду, давно некормленые. Что конкретно делало лошадей ассирийскими, неизвестно, но умное словечко неожиданно вынырнуло из омута памяти и намертво к ним прилипло. Замысловатые лианы оплели им копыта, а они всё удивлённо наблюдали за морем гостей, колыхающимся внизу. Духота и смрад витали над головами, раздираемые монотонным гвалтом. Яркие белые пятна, по-видимому, официанты, колотили всех, кто под руку попался, круглыми подносами, злобно извиняясь. Каждый здесь считал своим долгом производить как можно больше шума – так что всякому, кто лишний раз разинул рот, хотелось лично настучать по голове, а уборка грязной посуды и вовсе оборачивалась катастрофой для ушей окружающих – хуже всего, конечно, приходилось самой посуде. Мало того, что её слюнявили и пачкали, царапали вилками, так ещё и обращались ужасно! И если у селёдки стоило поучиться мести, то у посуды – мужеству и выдержке. Стрельчатые окна по бокам и роскошный витраж в противоположной стене придавали помещению готический шарм – стоило только представить, как задорно

135

Таня Лепкович «Джазмен»

и весело посыпятся стёкла, если по ним как следует врезать, скажем, табуреткой. Не жалостливой колченогой, а обычной, ещё не разочаровавшейся в жизни. Наверняка хозяева сами с радостью присоединятся, а может быть, даже гости отвлекутся – главное, чтобы не переборщили и оставили пару окон на сладкое. А гости подобрались прекрасные! По мраморному, сверкающему всеми цветами полу шаркали конечностями невиданные твари. Мимо пронеслись в бестолковом танце иссохшая мумия в платье и парике с шелудивой псиной во фраке, непрерывно брызгающей слюной. У каждого чудища на голове красовалась малюсенькая маска – будто бы она могла скрыть мерзкую сущность своего владельца. Джазмен собрался было играть, но понял, что не может – он был отвратительно, вопиюще трезв. К счастью, здесь имелась высоченная барная стойка – хоть и не слишком впечатлявшая выбором напитков. Высокие стулья тут, кстати, были неправильные – абсолютно ровные, хитрые, так и ждущие момента, чтобы ускакать куда-нибудь. Один, кажется, отвлёкся и ушёл в себя – поскорее хлопнувшись на него, музыкант гаркнул: - Виски со льдом! И побыстрее! Вместо нормального страшилы-бармена тут был просто какой-то страшила. Возмущённо вскинув щупальца, он забурлил и подполз к музыканту. - Кто это у нас такой дерзкий?! Масок у этого чудища было сразу три – по одной на каждый пучок ложноножек. Джазмен на секунду забыл о всё нарастающей тревоге и невольно умилился, почувствовав себя естествоиспытателем у микроскопа. Да, сегодня в его планы абсолютно точно не входило пресмыкаться перед амёбой-переростком. - Саксофониста звали? Наливай давай, образина! Как ни странно, образина налила – даже спорить не стала. Видать, без музыки здесь совсем невыносимо. Сильно бросалась в глаза неправильность обстановки – всё, начиная от стульев и заканчивая неместными лошадями на потолке, здесь было не таким, как в Баре. Даже вонь отсюда исходила иная – не тошнотворная, но родная смесь табака с перегаром, а просто скучная гниль. Над общим шумом витал неправильный шорох великого множества роскошных нарядов, а мраморный пол неправильно дрожал под ногами танцующих – как будто совсем рядом рыскала в поисках жертвы хозяйка квартиры. Джазмен, конечно же, знал, что стоит ему проглотить хоть стаканчик спиртного, морок озвереет окончательно. Однако следовало выполнить инструкции Крысы до конца – музыкант готов был в лепёшку расшибиться, только бы ещё раз увидеть чудо, доказать себе, что он ещё не до конца свихнулся… Прохладный виски ударил в голову, заставив мир заиграть новыми красками. Чудовища в масках закружились ожесточённее. Вот жареная курица в сетчатых колготках и с пухлыми губищами, на которые постоянно кто-то наступает. На горе объедков валялся боров, с радостным визгом пытавшийся сожрать чью-то сумочку. Ритм танца ломала гора жира, беспечно растянувшаяся на весь зал. Маска если и была, то затерялась в жилистых складках. Приглядевшись, Джазмен заметил, что из горы торчат пухлые ручонки. А с них капает что-то алое и вязкое… Он молниеносно отпрыгнул, а на то место, где он только что сидел, обрушились толстенные щупальца бармена. Боров с неожиданной прытью вскочил и тараном бросился

136

Таня Лепкович «Джазмен»

вперёд, но напоролся на обоюдоострую десертную вилку. Джазмен с трудом выдернул новое оружие из кровоточащей туши. Откуда ни возьмись, накинулась жареная курица, хлопая безразмерными напомаженными губами. С силой отпихнув кусок подгорелого мяса, музыкант рванулся в шквальную атаку, прорубая путь сквозь ряды нечисти. Двигался он стремительно, зная, что промедление может стоить слишком дорого. Наконец атаки захлебнулись – крупные твари никак не могли понять, куда ползти, а мелкие уже размазались по мраморному полу. В блеске окровавленных плит Джазмен увидел не привычное отражение, а настоящего охотника на демонов – в подогнанной по фигуре броне, с повязкой на лице и болтающимися серебряными амулетами. Он бы ещё долго любовался собой, если бы не душераздирающий звон стёкол – тьма ворвалась в помещение сокрушительной чёрной волной, зловещий шёпот наполнил зал. Надо сказать, что никто не сумел бы разбить окна так яростно и лихо, так, что осколки брызнули во все стороны. Монстры завопили, обожжённые смертельным потоком, в нём можно было захлебнуться, как в густых чернилах – Джазмен моментально сообразил, что пора делать ноги. Он со всех ног кинулся к горе жира и воткнул в неё ложку по самую рукоять. Чудище взвыло и заколыхалось, но было не до того: музыкант карабкался по обвисшим складкам, словно заправский альпинист, всё снова и снова вонзая лезвие. Тварь огорошенно вертелась, беспомощно дёргая пухлыми ручонками. Ассирийские лошади в смятении заржали, вставая на дыбы, но лианы сковывали их; тощие бока бешено вздымались, гремела сбруя, направо и налево стегали хвосты, заплетённые в косы. Зловонная слизь всё лилась сквозь окна, затопив уже даже солидных размеров барную стойку. Однако был ещё выход – витраж, расположенный почти под потолком. Гора жира принялась судорожно биться о стены, напарываясь на остатки стёкол - Джазмен едва успевал уворачиваться. Наконец витраж оказался совсем близко, музыкант выдернул оружие, оттолкнулся от вязкой морщинистой кожи и прыгнул. В полёте время будто остановилось; он видел перекошенные рожи ещё уцелевших чудищ; видел, как ревут и беснуются тени, кружась под потолком; видел безумный ужас в глазах несчастных лошадей; видел, как медленно трескается и разлетается стекло. Приземление далось нелегко – музыкант кубарем прокатился по брусчатке улицы, пересчитав боками каждый камушек. На мгновение боль перебила все прочие ощущения. Пытаясь не обращать на неё внимания, Джазмен вскочил, готовый к бою. Улицу до краёв затопила волнующаяся толпа, несмотря на полуночный час. Здесь были монстры на любой вкус – от привычных зомби до пронырливых упырей. Они надвигались стеной, неумолимо сжимая кольцо. Вдруг среди шипастых жвал, облезлых шкур и закрученных рогов мелькнуло человеческое лицо. Милое личико в обрамлении каштановых локонов… Джазмен мог бы вечно всматриваться в нежные черты, невзирая на опасность, если бы сзади не раздался потусторонний вой такой силы, что ещё немного – и содрогающаяся брусчатка под ногами сорвалась бы в небытие. Обернувшись, он замер от накатившего ужаса: вязкая темнота сгущалась, столбами била из разбитых окон особняка. Вихрь, кружащийся в небе, реял, словно грязная стая воронья,

137

Таня Лепкович «Джазмен»

нарастал с раскатистым гулом. Это был настоящий ураган, нет, торнадо, накрывший всё небо. Парализованный ужасом, Джазмен наблюдал, как с рёвом тьма накрывает толпу, как монстры на глазах оплывают кровавым воском. Рассыпались стены домов, сгорело небо, но в самом сердце бури сияла хрупкая фигурка, и ветер свирепо рвал каштановые пряди. Отравленным кинжалом ударила правда – ещё немного, и морок поглотит её, превратив в безобразного монстра, уродливого, как и все остальные… Вихрь отпрянул, завыл могильным зовом и обрушился на Красавицу. И великая жертва была принесена в следующее мгновение, принесена искренне и непоколебимо – Красавица осталась невредима, но в смертельной судороге упал Джазмен. Жизнь не пролетела у него перед глазами, как принято считать, потому что её и не было, был лишь больной тягостный сон… Тьма поглотила его. Пылало рассветное солнце, рассыпаясь красными, синими и жёлтыми искрами – словно лепестками прекрасных роз. Лучи с трепетным звоном пронизывали воздух. Вокруг кольцом стояли люди, много, очень много разных людей – в шарфах по самые уши, с утренними газетами и красными носами. Все они восхищённо аплодировали именно ему, Джазмену, а в ещё сонных глазах читалось восхищение – будто им только что снизошла великая тайна. Была среди них и хрупкая девушка, чьи каштановые пряди игриво ласкал ветер. Восторженно дрогнули пушистые ресницы – и взвились ассирийские лошади, улетая в рассвет и сверкая сбруей, и вознеслась на небеса душа всякой невинно убиенной сельди. Джазмен замер, не дыша, а потом вдруг ожил: похлопал Клариссию по раструбу и продолжил играть, и играл божественно, как никогда раньше – но не ради людей, а ради одного лишь непередаваемого восторга в прекрасных зелёных глазах. Крыса подмигнул музыканту из толпы, закрываясь розовой лапкой от бьющего света. Не дождавшись реакции, конспиратор усмехнулся, поправил мятый чёрный цилиндр, запахнулся в плащ поплотнее и скрылся за углом, посматривая на часы. Отзыв от Михаила Павлова Увлекательный рассказ, яркий, бойкий, мультипликационный! Все здесь заведомо понарошку, потому и тьма не пугает, и причудливые монстры кажутся умилительными. И пусть здесь пьют виски и стреляют из пистолетов – это история совсем не взрослая. Автор довольно удачно обыгрывает различные штампы, как литературные, так и кинематографические: Бар – сосредоточие представлений о злачных местах, карикатурные Бармен и Хозяйка, а бал нечисти, хоть и обыгрывался тысячи раз всюду, здесь показался аллюзией на «Мастера и Маргариту», при том что перед ним мы видим Крысу с напомаженными чем-то липким усами, что невольно отсылает к Булгаковскому Бегемоту. Словом, впечатления благостные, в том числе и от всплывающих ассоциаций. Однако текст пресыщен различными эмоционально окрашенными прилагательными и наречиями. Автор пытается каждое действие облечь в гиперболу, присовокупив к нему необычное сравнение и вообще навертев вокруг всяких иных фигур речи для усиления эффекта. Но тексту не хватает контрастов, чтобы эти усилители работали. Поэтому пока получается только наваристая каша, из которой торчат рыбьи хвосты и лепестки прекрасных роз.

138

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке»

Юрий Тубольцев

Притчи о великом простаке Открытие Ходжи Насреддина Однажды Ходжа Насреддин перепутал себя с ишаком и ужаснулся, что куда-то пропал его хвост. Но каково было удивление Ходжи Насреддина, когда он обнаружил, что он говорящий ишак, хоть и без хвоста. Разобравшись, что он все-таки не ишак, а Ходжа Насреддин, Ходжа Насреддин понял, что ишаки умеют разговаривать. Первый закон Насреддина Однажды ишак перепутал, кто на ком едет, и сел на Ходжу Насреддина. - Если Ходжу Насреддина можно оседлать, значит и ишака можно заставить разговаривать! – понял Ходжа Насреддин. Второй закон Насреддина Однажды ишак Ходжи Насреддина перепутал, кто на ком едет, и сел на Эмира. - Это ты, Ходжа Насреддин, даешь ишакам такие дурные советы? – возмутился Эмир и издал закон, запрещающий давать советы ишакам. Мудрость Ходжи Насреддина Однажды ишак Ходжи Насреддина перепутал, кто на ком едет, и сел на Эмира. - Это ты, Ходжа Насреддин, даешь ишакам такие дурные советы? – возмутился Эмир. С тех пор ходит слава про мудрость Ходжи Насреддина. Третий закон Насреддина Однажды Ходжа Насреддин попросил своего ишака въехать в смысл того, что говорит Эмир. Но ишак в смысл слов Эмира так и не въехал. Тогда Эмир издал закон, обязующий перед каждым его словом сооружать специальный въезд для ишаков. Нефигурист Однажды у Ходжи Насреддина спросили, может ли он научить ишака кататься на коньках. - Я не собираюсь учиться кататься на коньках! – возмутился ишак. С тех пор ходит слава о том, что Ходжа Насреддин научил разговаривать своего ишака. Обмен опытом Однажды ишак научил Ходжу Насреддина говорить «иа». Тогда Ходжа Насреддин решил научить ишака разговаривать. Хитрый Насреддин - А как ты научил своего ишака летать? – спросил Эмир Ходжу Насреддина.

139

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке» - А мой ишак не умеет летать, – признался Ходжа Насреддин. Неблагодарные - А зачем Ходжа Насреддин научил нас разговаривать? – спросил у мамы ишак. - Он был глупцом, – ответила мама Слава о Ходже Насреддине - А люди правда считают, что они разговаривают лучше нас? – спросил у мамы ишак - Да, один глупец даже учил ишака по-людски разговаривать, – ответила мама. Сверхнаивность Однажды Ходжа Насреддин уволил своих имиджмейкеров. - Если я научу осла говорить, то имиджмейкеры будут мне больше не нужны! – решил Хаджа Насреддин. По очереди - Почему осел въехал в город, сидя на Ходже Насреддине? – спросил Эмир. - Потому что везти была очередь Ходжи, – ответил слуга. Козел неотпущенный! - Почему козел въехал в город, сидя на Ходже Насреддине? – спросил Эмир - Потому что фиг на козле уедешь, – ответил слуга. Мудрый попугай - Это правда, что попугай Насреддина всегда молчит? – спросил Эмир. - Да, у Насреддина мудрый попугай, – ответил слуга. Непонятный попугай - А правда, что нет такого вопроса, на который бы не ответил попугай Насреддина? – спросил Эмир. - Правда, но отвечает попугай Насреддина всегда невпопад, – ответил слуга. Ослы тоже могут играть! - А как это так, что осел Насреддина играет на пианино? - спросил Эмир. - Все просто! Ослу надоело играть с Насреддином в шахматы, тогда-то Насреддин и купил ослу пианино, – ответил слуга. Мудрец-простак - А правда, что осел Насреддина притворяется вежей? – спросил Эмир. - Нет, Насреддин говорит, что это он невежа по отношению к своему ослу, – ответил слуга. Всему своя очередь

140

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке»

- А почему Насреддин несет корзины с соломой, а осел идет пустым? – спросил Эмир. - Потому что очередь Насреддина, – ответил слуга. Стороны спора Как-то двое споривших попросили Насреддина их рассудить. - Кто из Вас стоит справа, тот и прав, – ответил Насреддин, выслушав суть дела. - Как это? – удивились спорившие. - Но кто стоит слева, если встанет справа, тоже будет прав, – ответил Насреддин. Осел - Почему у Насреддина угрюмый осел? - спросил Эмир. - Потому что Насреддин учит его говорить, а осел не выговаривает букву «р», - ответил слуга. Интеллектуальная измена - Почему Насреддин прячет в шкафу осла? – спросил Эмир. - Потому что жена Насреддина предпочитает беседовать с ослом, – ответил слуга. Мудрец с прибамбасами - Почему Насреддин всегда ночует в шкафу? – спросил Эмир - Потому что Насреддин не умеет раскладывать шкаф-кровать! – ответил слуга.

Зеркальность образин - Почему Насреддин одет в шкуру осла? - спросил Эмир. - Да это не Насреддин, это осел, похожий на Насреддина, - ответил слуга.

Все великое рождено от ничтожного - Почему осел въехал в город, сидя на Ходже Насреддине? - спросил Эмир. - Потому что настоящий мудрец должен побывать и в шкуре осла, - ответил слуга. Козел останется козлом - А почему Насреддин везет мешки с рисом на козле? – спросил Эмир. - Потому что Насреддин научил козла быть ослом, – ответил слуга. Насреддин и его хвост - Собака у Насреддина предвидит сытный обед и виляет хвостом? – спросил Эмир. - Нет, это собака дирижирует, когда музицирует Насреддин, – ответил слуга. Осел Насреддин - Насреддин, про тебя говорят, что ты великий мудрец? – спросил Эмир. - Что ты, о великий Эмир, настоящий мудрец - это мой осел. Я же всего лишь его ученик,

141

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке» я осел в сравнении со своим ослом, – ответил Насреддин.

Чертовский вопрос - А какого черта? – спросил у Насреддина Эмир. - Что, о великий Эмир, какого черта? – удивился Насреддин. - Нет, Насреддин, ты ответь мне, какого черта? – сказал Эмир. Не все Сущее возвышено - Как бы я не устал жить, осел не станет влачить мое существование, – вздохнул Насреддин.

Говорящий осел Насреддина - Меня зовут Насреддин, а это мой осел, – представился перед Эмиром Насреддин. - Да, я такой, – подтвердил осел Насреддина. Не осел - С чего это, любезный, ты такой осел? – спросил у осла Насреддина слуга Эмира. - Да не такой уж я и осел, – ответил осел Насреддина. Соленый сахар - Не сыпь соль в чай! – сказал слуга Эмира Насреддину. - А я сегодня не в духе, если я насыплю в чай сахар, у него тоже будет вкус соли, – ответил Насреддин. Меткий ответ - Меткий ответ – это когда метишься в тему вопроса, а не в вопрос задающего, – говорил Насреддин. Ё-Насред - Насреддин, почему ты заявляешь, что Ё – твое? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, ё-мае, ну и ну, даже не знаю, что сказать, – ответил Насреддин. Вставай на лыжи - Почему Насреддин поменял осла на лыжи? – спросил Эмир. - Потому что выпал снег, – ответил слуга. Ретроосел - Насреддин, а как ты научил своего осла говорить? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, раньше все ослы были разговорчивыми, а теперь поумнели, у меня просто ретроосел, – ответил Насреддин.

142

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке»

Опыт другой шкуры - Насреддин, почему твой осел одет и обут, а ты гол и бос? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, я – осел в шкуре Насреддина, а он – Насреддин в шкуре осла. Кто не менялся шкурами с другими, тот не чувствует и шкуру свою, – ответил Насреддин. Жизненные роли - Насреддин, почему на тебе тюки твоего соседа, а сосед идет налегке? – спросил Эмир. - Просто я сегодня вместо соседского осла, а соседский осел сегодня с моим ослом вместо меня. Иногда нужно менять роли. Скучно играть по жизни одну и ту же роль, – ответил Насреддин. Сила осла - Насреддин, правда ли, что ты сильнее своего осла? – спросил Эмир. - О нет, великий Эмир, не всегда тот, кто умнее – сильнее, – ответил Насреддин. Сила Насреддина - Насреддин, правда ли, что ты сильнее своего осла? – спросил Эмир. - И да, и нет, о великий Эмир, в чем-то я умнее, в чем-то он сильнее, а в чем-то другом он умнее, а я – сильнее, – ответил Насреддин. Немая мудрость - Насреддин, правда ли, что твой осел мудрее тебя? – спросил слуга Эмира. - Да, - ответил Насреддин. - Быть того не может, – ответил слуга. - Может, наимудрейший тот, кто нем, – ответил Насреддин. Духовный дефицит - Насреддин, почему ты жуешь сено, а твой осел читает книгу притч? – спросил слуга Насреддина. - Таким образом мой осел стремится восполнить дефицит духовной жизни, а я восполняю дефицит жизни животной, – ответил Насреддин. Философ Насреддин - О, мудрейший Насреддин, почему ты разговариваешь с ослом? – спросил слуга Эмира. - О, любезнейший, тяга к философским спорам – удел всех людей и всех ослов, – ответил Насреддин. Этапы мудрости - О, мудрейший Насреддин, почему ты ешь сено вместе с ослом? – спросил слуга Эмира. - О, любезнейший, на определенном этапе важны лишь определенные стороны бытия, в следующий раз мы с ослом будем читать книгу притч, – ответил Насреддин. Самоидентификация мудреца

143

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке» - Насреддин, почему ты несешь два мешка сена, также как и твой осел? – спросил слуга Эмира. - Сегодня мы ослы, завтра мы с ослом станем мудрецами и будем читать книгу притч. В разные этапы жизни существует потребность в разной самоидентификации, – ответил Насреддин. Узды мудреца - Насреддин, почему ты ходишь с ослиной уздой? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, ведь если я с легкостью обуздал осла, значит, я с легкостью смогу обуздать и себя, – ответил Насреддин.

Осел на троне - Насреддин, сочини-ка байку про меня, – попросил Эмир. - О, великий Эмир, позвольте моему ослу хотя бы на минуту сесть на Ваш трон, – попросил у Эмира Насреддин. - Но почему ты сам не хочешь сесть на трон? – удивился Эмир. - Потому что я не осел! – ответил Насреддин. Корона и тюбетейка - Насреддин, почему ты надел тюбетейку на осла? – спросил Эмир. - о, великий Эмир, позвольте мне надеть на осла корону на минутку, – попросил Насреддин. - Но почему ты не хочешь на минуту надеть корону на себя? – удивился Насреддин. - Корона на мудреце – все равно, что на осле тюбетейка, – ответил Насреддин. Куры Насреддина - Насреддин, правда ли, что твои куры вместо яиц несут чушь? – спросил Эмир. - О, нет, великий Эмир, мои куры просто заняты обсуждением притч, – ответил Насреддин. Наседки на сене - Насреддин, почему твои куры несут вязанки с сеном? – удивился Эмир. - О, великий Эмир, а на что мне еще куры, если я не люблю яиц, – ответил Насреддин. Дырявые мешки - Как же тебе удалось довезти полным до мельницы дырявый мешок с зерном? – спросил Насреддин у своего осла. - Сначала дырявых мешков было два, я просто потом пересыпал пол одного дырявого мешка в половину другого дырявого мешка, – ответил осел Насреддина. Осел под чадрой

144

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке»

- Насреддин, почему твой осел под чадрой? – спросил Мулла. - О, великий мулла, это же не осел, это ослица, – ответил Насреддин. Халат Эмира - Насреддин, почему ты одел на осла халат, который я тебе подарил? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, я недостоин носить Ваш халат, – ответил Насреддин. Ведро без дна - Насреддин, почему ты носишь с собой ведро без дна? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, этим ведром я черпаю мудрость из колодца мудрости, – ответил Насреддин. Байка про осла и Насреддина - Насреддин, чем это ты таким нагружен, что осел твой налегке? – спросил слуга Эмира. - Я несу бурдюк с пареной репой и бурдюк с вареной брюквой, потому что я-то всегда легок на подъем, а осел мой упрям и ленив, – ответил Насреддин. - Насреддин, опять ты пустомелишь, а осел твой, видно, неплохо дотягивает смысл!– ответил слуга Эмира. Тягодум - Насреддин, почему это ты нагружен тюками, а осел твой налегке? – спросил слуга Эмира. - Осел мой – тягодум, не налегке он, он нагружен думами, – ответил Насреддин. Мудрость молчания - Как же ты так вразумил своего попугая, что он всегда молчит? – спросил у Насреддина слуга Эмира. - Я тоже всегда молчу, – ответил Насреддин. Обутый осел - Насреддин, почему твой осел обут, а ты босой? – спросил слуга Эмира. - Потому что у меня только одна пара обуви, – ответил Насреддин. Среди падишахов - Насреддин, ты почему перед каждой каретой кланяешься? – спросил слуга Эмира. - Потому что для меня каждый человек велик, как падишах, – ответил Насреддин. Чистые листы - Насреддин, почему ты перевязываешь шелковыми шнурками пустые листы и рассылаешь их как письма всем своим друзьям? – спросил слуга Эмира. - Потому что самое емкое письмо – это чистый лист – ответил Насреддин. Повозка и Насреддин

145

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке» - Насреддин, почему ты впрягся в повозку вместо осла? – спросил слуга Эмира. - Потому что иногда полезно почувствовать себя ослом, – ответил Насреддин. Маховик перемен - Насреддин, почему у тебя на голове котел? – спросил слуга Эмира. - О, любопытный слуга, мой картуз сдуло ветром, котел же с головы не сдует даже маховик перемен, – ответил Насреддин. Инакомыслящий осел - Насреддин, почему ты всем говоришь, что у тебя инакомыслящий осел? – спросил слуга Эмира - О, любопытный слуга, всех интригует инакомыслие моего осла, хотя все отлично знают, что все ослы – ослы, да и только, – ответил Насреддин. Полет гуся - Насреддин, как мог полететь твой жареный гусь? – спросил слуга Эмира. - Я его уронил, вот он и полетел на пол, – ответил Насреддин. Шахматные ослы - Насреддин, почему ты поставил на шахматную доску вместо фигур коней фигуры ослов? – спросил слуга Эмира. - Но они все равно будут ходить как кони, от смены фигур смены правил не произойдет, – ответил Насреддин. Затаив дыхание - Насреддин, что утаивает от меня мой слуга? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, ничего, кроме своего дыхания! – ответил Насреддин. Мудроупрямый осел - Почему все говорят, осел Насреддина мудроупрям? – спросил Эмир. - Потому что он обычно Насреддина упрямо не слушает, – ответил слуга Эмира. Сзадиглазый осел Насреддина - Насреддин, почему твой осел от меня отвернулся? – возмутился Эмир. - О, великоуважаемый Эмир, у этого осла просто сзади глаза! – сказал Насреддин и тоже отвернулся от Эмира. Кнут Насреддина - Насреддин, почему ты стегаешь кнутом и себя, и осла? – спросил слуга Эмира. - Потому что нам обоим нужно быть побыстрее, – ответил Насреддин. Шутовство Насреддина - О, великий Эмир, разрешите мне, пожалуйста, надеть на Вас ослиную сбрую, а

146

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке»

Вашу корону на моего осла. - Как ты смеешь! – возмутился Эмир. - О, великий Эмир, я пошутил, а у юмора нет предела, – ответил Насреддин. Переодевание - Насреддин, почему на тебе ослиная сбруя, а твое ожерелье – на осле? – спросил слуга Эмира. - О, любопытный слуга, просто когда видишь осла в своей одежде, а себя – в одежде осла, по-новому видишь и осла, и себя, – ответил Насреддин. Мнение осла Насреддина - Насреддин, правда ли, что ты всегда спрашиваешь мнение своего осла, у которого вообще никогда нет никакого мнения? – спросил слуга Эмира. - Да, но оно же всегда может появиться, а меня интересуют мнения всех, в том числе и осла, – ответил Насреддин. Глюки слуги - Насреддин, сними со своего осла аксельбант! – сказал слуга Эмира. - О, странный слуга, да откуда же это аксельбант на осле? Вам это мерещится! – ответил Насреддин. Вторые натуры - Насреддин, как ты добился того, что у твоего осла не ослиная вторая натура? – спросил слуга Эмира. - Потому что друзья всегда друг друга отзеркаливают, а моя вторая натура – ослиная, – ответил Насреддин. Насреддин и седло - Насреддин, а почему это у тебя на спине седло? – спросил слуга Эмира. - Если у меня на спине седло, это еще не значит, что на меня можно сесть как на осла, – ответил Насреддин. Джинн не для всех - Насреддин, скажи, можно ли и джинна найти, и все бутылки моего погреба не открывать? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, лучше не пить, кто не пьет, тому джинн не нужен, – ответил Насреддин. Насреддин и шахматы - Насреддин, а может ли шахматная фигура не согласиться пойти так, как хочет игрок? – спросил слуга Эмира. - Не согласиться может, но не пойти – нет, – ответил Насреддин.

147

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке» Великий чудак - Насреддин, ты почему посеял зерна пшеницы на снегу? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, это такой пиар-ход, чтобы спрашивали, - ответил Насреддин. Беседа с ослом - Насреддин, почему твой осел говорит не иа, а тоже а? – удивился Эмир. - О, великий Эмир, так это же одно и то же! – ответил Насреддин. Мудрость от верблюда - Насреддин, почему у тебя вместо осла верблюд? – спросил Эмир. - Потому что мне уже надоело объяснять, откуда я знаю ответы на все вопросы, сразу всем и показываю, что от верблюда, – ответил Насреддин. Банты Насреддина - Насреддин, почему у тебя на голове два банта? – удивился Эмир. - О, великий Эмир, одним бантом я завязал свою мудрость, чтобы она не выпала, когда я наклоняюсь, другим – свою дурь, чтобы она мудрость уравновешивала, – ответил Насреддин. Путь к святости - Насреддин, сколько шагов отсюда до святости? – спросил Эмир. - До святости у каждого свой шаг, но даже самый широкий шаг не приблизит человека к святости, если он спешит, – ответил Насреддин. Особенное - Насреддин, почему твой говорящий осел говорит глупости? – удивился Эмир. - Потому что он осел, а нет особенного без всеобщего, – ответил Насреддин. Ловля мух - Насреддин, твой говорящий осел мудр, почему же он глупо ловит мух? – удивился Эмир. - О, великий Эмир, мудрость никогда не является гарантом равнодушия к игре и забаве, – ответил Насреддин. Слухи о Насреддине - Насреддин, правда ли, что, научив разговаривать осла, ты принялся за козла? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, способность к суждению есть у всех, особенно склонность к слухам и сплетням, – ответил Насреддин. Обмен опытом - Насреддин, да разве это целесообразно, осла разговаривать учить? – удивился Эмир.

148

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке»

- О, великий Эмир, от осла тоже многому можно научиться, – ответил Насреддин. Не голый осел - Насреддин, почему ты облек в одежду своего осла? – удивился Эмир. - О, великий Эмир, я прикрыл его наготу, – ответил Насреддин. Oслиный язык - Да нет, я не учил осла разговаривать! Осел-то немой! - сказал Насреддин. - Осел говорящий! – кричала толпа. Мир без сорняков - Насреддин, правда ли, что в твоем саду не растут сорняки? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, не только в моем саду, но и в природе сорняков нет, – ответил Насреддин. Заблуждения фанатов Насреддина - Что же говорит твой говорящий осел, Насреддин? – спросил у Насреддина слуга Эмира. - Да, некоторые слышат, что мой осел говорит, но часто то, что слышат люди - это им просто слышится, – ответил Насреддин. Сватовство Насреддина - О, великий Эмир, прошу у Вас царевну в невесты! – сказал Насреддин. - Насреддин, теперь я понимаю, почему тебя называют говорящим ослом, – ответил Эмир. Пустота Насреддина - Насреддин, почему у всех свои сады и огороды, а на твоем участке пустошь? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, на пустоши я выращиваю пустоту, – ответил Насреддин. Осел Насреддина - А, философский выкормыш! – сказал ослу Насреддина соседский осел. - Осел – тот, кто только в сене может выжрать смысл, – ответил осел Насреддина. Голый трон - О, великий Эмир, трон, на котором Вы восседаете – обычная табуретка! – сказал Насреддин. - Ну как же это трон может быть табуреткой? – удивился Эмир. - О да, великий Эмир, и трон может быть табуреткой, и табуретка может быть троном, все зависит от того, кто на ней сидит, – ответил Насреддин. Незваный гость - О, великий незваный гость! – сказал Насреддин Эмиру.

149

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке» - Что! Как ты смеешь великого Эмира называть незваным гостем? – возмутился слуга Эмира. - Незваный гость – есть незваный гость, даже если это и Эмир, – ответил Насреддин. Насреддин и статуя - Насреддин, почему ты разговариваешь со статуей? – удивился Эмир. - О, великий Эмир, лучший собеседник тот, кто только слушает, – ответил Насреддин. Сторож пустоты - Насреддин, кем ты хочешь быть при дворе? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, я хочу быть сторожем на пустыре! – ответил Насреддин - Что же ты там будешь сторожить? – удивился Эмир. - Пустоту, – ответил Насреддин. Отдыхающий осел - Насреддин, почему твой осел сидит на телеге, а ты везешь его вместо осла? – удивился Эмир. - О, великий Эмир, ослу ведь тоже надо отдыхать, – ответил Насреддин. Испить пустоту - Насреддин, почему ты протянул мне пустой стакан? – удивился зашедший в гости к Насреддину Эмир. - О, великий Эмир, я предлагаю Вам испить пустоту! – ответил Насреддин. Хороший прыгун - Хороший прыгун канаву обходит, – говорил осел Насреддина. Проявление мудрости - Насреддин, как это на фотографии проявилось не только твое изображение, но еще и твоя мудрость? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, на фотографии проявилась не моя мудрость, это Ослиная мудрость - Насреддин, как это на фотографии проявился не только твой осел, но еще и мудрость твоего осла? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, на фотографии проявилась не мудрость моего осла, это была моя мудрость, – ответил Насреддин. Говорящие ослы - Насреддин, какой из твоих двух ослов разговаривает? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, с каким ослом я говорю, тот осел со мной и разговаривает, – ответил Насреддин. Насреддин и овес

150

Юрий Тубольцев «Притчи о великом простаке»

- Насреддин, почему ты ешь овес, а твой конь ест хлеб? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, просто я хочу быть таким же сильным, как конь, а конь хочет быть таким же мудрым – как я, – ответил Насреддин. Насреддин и весла - Насреддин, почему, когда ты плыл на лодке, ты греб руками, а весла лежали в стороне? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, разве там были весла? А я их и не заметил, – ответил Насреддин. Насреддин и лодочник - Насреддин, почему ты гребешь одним веслом? – спросил лодочник. - О, любопытный лодочник, чтобы не устать. Пока я гребу правой рукой, левая рука отдыхает, а когда я гребу левой рукой – отдыхает правая рука, – ответил Насреддин. Прыгун Насреддин - Насреддин, как понять, что ты перепрыгнул лягушку? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, это она меня перепрыгнула. Но я еще потренируюсь и в следующий раз я обязательно перепрыгну ее! – ответил Насреддин. Насреддин и лягушки - Насреддин, почему ты поешь вместе с лягушками? – удивился Эмир. - О, великий Эмир, я долгое время слушал песни лягушек, пока, наконец, тоже не научился с ними петь, – ответил Насреддин. Толкователь Насреддин - Насреддин, правда ли, что ты нашел новое толкование писания? – спросил Эмир. - О, да, великий Эмир, я его нашел под большим камнем, перепрятал его под другой камень, но потом забыл, под какой, и теперь опять ищу, – ответил Насреддин. Будь проще - Насреддин, почему ты постелил ослу на постели, а сам спишь на полу? – спросил Эмир. - О, великий Эмир, чем мудрее человек, тем меньше ему надо, – ответил Насреддин.

Отзыв от Михаила Павлова Автор радует новой для себя, но вместе с тем очень старой и любимой многими темой. Это уже не афоризмы, а скорее анекдоты, главный герой которых знаменитый Ходжа Насреддин. Анекдоты эти не всегда удачны, к несчастью, однако многие из них отличаются как остроумием, так и философичностью. Хотелось бы посоветовать автору тщательнее чистить Авгиевы конюшни своего творчества, представляя на суд читателя только самое лучшее и блистательное.

151

Маргарита Яровая «Так замрите пред мертвой...»

Маргарита Яровая

Так замрите пред мертвой витриной, где выставлен труп мой Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Непонимающий взгляд, полный боли и грусти. Вдох. Злой человек, пинающий и без того израненное тело. Выдох. Тишина. А маленький перепуганный до смерти братец смотрит и не понимает, за что меня убили. А и правда... за что? Что плохого вам сделал я, моя мать, мои братья и сестры? Разве я нападал на вас? А может, я убивал ваших детей? Нет. Так зачем же вы желаете нашей смерти? Ведь еды у вас достаточно, вам не нужно бежать за оленем километры, чтобы прокормить себя и стаю. Всего-то нужно в магазин сходить, или как там у вас это называется. Так... зачем же? Выстрел. Отчаянный, пронзительный, разрывающий зимний воздух визг. Ты и братика убил. Белый снег, красная кровь, красиво, не так ли? И зачем же ты пинаешь его тельце? Забавы ради? Хотя чему я удивляюсь. Ты же человек. Высшее существо на земле. Тебе все можно. И отнимать жизни в том числе. Тогда скажи мне, почему же если кто-нибудь убьет твоего пуделя, то понесет за это наказание? Разве пудель лучше меня? И разве не кровь моих родителей течет в нем? Но о чем я? Тебе же ничего не докажешь, потому что в любой ситуации прав ТЫ. А что я? Мне уже все равно. Я мертв. А ты и тебе подобные будут смотреть на меня, жалкого, подвешенного за лапы. Будут кидать камнями и тыкать пальцами. Что тут такого, это же так весело. Вам, людям, никого не жалко, кроме себя самих. Интересно, а куда пойдет моя шкура? Наверняка будет висеть над камином у какогонибудь богача. Хотя... не все ли равно? Я – труп. Никому не нужный. Я не понимаю одного: братца-то за что? Он ведь ребенок! Он не может... я не прав. Он не мог никого укусить, никому причинить вреда. Да и шкурку его никуда не повесить, мал еще. Был. Ах, я же забыл. Для вас, людей, это просто забава. Мне даже немного любопытно, что будет, когда вы убьете последнего из моего рода? А ведь скоро вы это сделаете, я уверен. Хотя... мне уже все равно. «Так замрите пред мертвой витриной, где выставлен труп мой».* * С. А. Калугин «Танец Казановы» (Прим. ред.)

Отзыв от Михаила Павлова Искренняя злость, неопытная рука. Цитата из песни Калугина как-то неприятно покоробила, хоть и фактически уместна. С большой натяжкой пропускаю эту зарисовку. Пусть и недостает ей оригинальности – как в идее, так и в исполнении.

152

Поэзия – это искусство. Казалось бы, нельзя придумать худшего начала для вступительной статьи к разделу стихов. Ну как же, кэп, искусство, разумеется. Не упражнение ведь для развития пальцев. Но некоторые авторы, которые пишут и, главное, отправляют на наш суровый суд тексты, забывают о таких очевидных вещах. Выкладывая на бумагу свои чувства и переживания, рифмоплёты пренебрегают художественностью: кто из-за недостаточной требовательности к себе, а кто и по неведению. Полную противоположность таким авторам являет собой господин Тубольцев, выписывающий кружева (не всегда изящные, надо заметить) вокруг пустоты. Известный казанский критик и стиховед Артём Скворцов ставит в вину многим современным поэтам их слабые познания в области литературной традиции и строении стиха. Не могу утверждать наверняка, но меня терзают смутные, что называется, сомнения: а знакомы ли большинство наших авторов хотя бы с пятью десятками отечественных и зарубежных классических поэтов? Умеют ли отличить ямб от хорея, верлибр от белого стиха? Кто скажет, что это не главное, а главное – душа, тому я напомню, что все великие поэты в придачу к душе имели глубокие знания в литературе, были начитанными и образованными людьми. Незнакомство с классиками вкупе с нетребовательностью к себе аукается сильно. В текстах появляются совершенно неблагозвучные фразы вроде: «А вы не чувствовали, / как тяжелы эмоции / и как нелегко их сбросить / в иные моменты?» или «Ангел Естества». Ну какой ещё Ангел Естества, ну зачем? Такие стихотворения, разумеется, в номер не проходят, но всё равно обидно за словесность. При прочтении работ молодых авторов часто возникает ощущение дежавю. Не могу утверждать наверняка (может, у меня шизофрения), но мне слышатся голоса Ахматовой и Цветаевой. Подражание классикам – это чудесно, любое серьёзное творчество начинается с подражания. Но скажите, кто интереснее читателям: Цветаева или её последователи? Не литературоведам, не критикам, а просто любителям лирики? То-то же. Следует работать над собственным голосом. Это тяжело, но кто сказал, что будет легко? Поэзия вообще штука тяжёлая. Кто не верит, введите в поисковик: «черновики Пушкина» или «черновики Есенина». Есть светлые моменты, но их немного (они всегда есть и их всегда немного). Отмечу потенциал Александра Москвина, Александра Трапезникова и Екатерины Балакиной. Буду считать свою миссию выполненной, если кто-нибудь из них вырастет в крупного, достойного поэта. Безусловно, не отрицаю возможность роста и других авторов. Дерзайте! Только перечитывайте внимательнее свои стихи, прежде чем посылать их нам. Мало ли какую бяку обнаружите.

153

Екатерина Балакина

Синица в ладонях, лети! Синица в ладонях, лети! Лети от меня. Отпускаю. Тебе все дороги, пути. У неба конца нет и края. Тепло и любовь моих рук, Я вижу, тебе опостыли. Покинь их, мой маленький друг. Лети же! Расправь свои крылья! О том, что со мною потом Случится, и знать не желаю. Я счастье своё вижу в том, Что смело его отпускаю

Отзыв от Булата Ханова Неплохо, даже хорошо. С техникой у автора дела обстоят много лучше, чем у многих других молодых поэтов (хотя нет, назовём их рифмоплётами). Не отнесу к удачам: рифма «потом – в том» и выражение «расправь свои крылья» (будто можно расправить крылья чужие), но в целом достойно. Автор пишет не вычурно, чтобы показать, какой он умный, а просто, безыскусственно, но никак не безыскусно – тем и берёт. Спасибо, в том числе и за добрый посыл.

154

Александр Москвин

Амур-батюшка

Развернулась глушь. Все известия Поглощает туманная мгла. И не знаю я, заневестилась Красна девица иль отцвела. Амур-батюшка! С гулким окриком Залетевшая в окна тоска, Как монахиня после пострига, От соблазнов мирских далека. Чуть нахмуришься, и сомнения Продерутся сквозь разум-бурьян, Видно, ждут они откровения, Как острожник отправки в кичман. Амур-батюшка! Струги дедовы Рассекают зеркальную гладь. Амур-батюшка! Мне неведомо, Почему время двинулось вспять. Стражей подступы перекрытые И за каждым намёком пригляд, Но поверья те позабытые, Как и мы, умирать не хотят. Амур-батюшка! Что подскажешь мне, Если терпкая горечь обид Проповедником разнаряжена, Но огульные речи твердит?..

Отзыв от Булата Ханова Перед нами, несомненно, стилизация, и стилизация удачная. Автор не фальшивит (вопросы вызывает лишь «разум-бурьян»), техникой владеет замечательно. Стилизованный язык и воссоздаёт своеобразную атмосферу, дух старинной, патриархальной Руси, воспетой Николаем Клюевым. Особо отмечу последние четыре строки: очень хорошо сказано. Спасибо.

155

Дарья Тишакова

Серебряное утро Серебряное утро И бронзовый полдень. Я не дружу с этим апрелем – Не сложилось. Всё ничто. Я повторюсь: Всё суета сует. Есть лишь одно желание – Услышать голос на закате И знать, и точно знать, Что смерти нет.

Отзыв от Николая Артюшкина Возможно, я чересчур субъективен (разумеется, я субъективен – никакого отношения к рецензированию стихотворений эти записки не имеют – если бы я был литературным гонзо-критиком, я бы назвал это литературной гонзо-критикой, но не стану), – так вот, стихотворение это произвело на меня странное и сильное впечатление: Вот будто бы я иду по рыночной площади какого-то южного города, а проходящий мимо человек вдруг обращается ко мне с непонятными словами (знакомое лицо… но нет, не он - того убили на Кавказе, задолго до моего рождения) – а потом достаёт револьвер и стреляет себе в висок. Очень жаль, что мы не успели поговорить. Вероятно, я пытаюсь изыскать в этом стихотворении некие смыслы, не присущие ему имманентно, – но разве смыслы бывают какими-то другими? И разве можно читать стихи иначе?

156

Александр Трапезников

Когда слетает дверь с петель... когда слетает дверь с петель впускают лживую метель и хруст от наста и голые ноги ласкает поземка в кровь по морозу выплевывая осколки карманное зеркальце королевы собирается по крупице чтобы увидели себя в замерзшей водице в проруби волки ищут наживу метастазы метафор актива камфору в амфорах эмпирической империи амфибрахия материи по насту бегут влизываясь в раны вдаль от огней вдаль от нирваны в теле обвешанном золотыми часами в сказке о потерянном времени под алыми парусами

Отзыв от Булата Ханова Стихотворение построено на некой ассоциативной связи: слова цепляются друг за друга, собранные вместе, они создают невероятную атмосферу. Ярок лирический сюжет. Удачен образ волков: они напоминают заблудших (чуть не сказал «овечек») людей, у которых всё есть и которые гоняются за мифическими материями, о существовании и назначении которых имеют весьма смутные представления. Ярко, живо, необычно.

157

Юлия Тушканова

Сублимация

Сублимация нежности в робких тактильных ловушках; сублимация страсти твой яростный выпад к Луне; сублимация плача осталась пятном на подушке; сублимация девства в трех буквах на грязной стене.

Отзыв от Николая Артюшкина Попробуем повертеть в голове стихотворение Юлии Тушкановой «Сублимация нежности…». Вспомнив, что такое сублимация (или загуглив для уверенности), можно сказать, что случай весьма интересный: в стихотворении выстроена некая вывернутая парадигма – если такие нормальные человеческие чувства, как нежность и страсть, не могут быть проявлены непосредственно, а должны быть сублимированы, то вывернутым, вероятно, является сам мир или его герои, что подтверждается второй частью текста – в этом случае сублимация, конечно, не спасает - и, перейдя через некоторую нулевую точку плача, оборачивается, выражаясь термином пелевинского профессора Канашникова, блестящей (эстетически) контрсублимацией – выраженной в обсценной, но такой нормальной надписи на стене (здесь-то и стоит начать предметный психоанализ, но количество смыслов так велико, и тема так глубока, что стоит просто замолчать в своей вывернутости, объединяющей всех сублимирующих – от современного дегенерата до первого художника на земле, писавшего на стене суриком и охрой).

158

Екатерина Балакина

*** За то, что не было с тобою ничего, Я говорю тебе сейчас спасибо. За то, что полюбила я его. За то, что я так сильно им любима. За то, что одарить могу сполна Любовью и от счастья задыхаться. За то, что я свободна и вольна. И волею могу я упиваться. Спасибо говорю тебе сейчас За всё несчастье, бывшее у нас. Я крылья за спиною ощутила. Уставшая душа нашла приют, Где любят, понимают её, ждут. И над землёй свободно воспарила.

*** Разбей все фонари – Мешают спать. Окошко отвори Чтоб задышать. Оставь меня одну И уходи. Я в тишине усну. Не разбуди! До самой до зари Не потревожь. Прошу, не говори На ушко ложь. Всё завтра. Всё потом. Когда проснусь.

159

Я забываюсь сном. Но я вернусь…

*** Я, тебя не отпуская, Умоляю: «Уходи!» Расставанья пуля злая Сердце рвёт в моей груди. Стрелы бешеного гнева Брошу взглядом в небеса. Я, рассерженная Ева, Рву от злости волоса. Я гоню тебя из рая. Здесь не выжить вместе нам. Но, богов всех проклиная, Брошусь ниц к твоим ногам. И, тебя не отпуская, Под проклятия богов, Я уйду с тобой из рая Подарить земле любовь.

Отзыв от Николая Артюшкина Нормальные стихи. Только вот всё это – примерно то и так - я уже много где читал. У Цветаевой, скажем. И там это было гораздо лучше написано.

*** Обо мне забудете вы скоро. В вашем сердце долго не живут. Вашего душевного простора Чем-то посторонним не займут.

160

Даже не заметите, как тихо Я закрою двери за собой. И не потревожу слуха криком. Я уйду печальной и немой. До свиданья! Нет, скорей, прощайте. Воли не лишаю, друг мой, вас. Оставайтесь с ней, но только знайте: Воля – одиночество подчас.

Отзыв от Булата Ханова Написано гладко (правда, строка «и не потревожу слуха криком» и сочетание «чем-то посторонним» режут слух). Написано лаконично, внешне просто, но за простотой не кроется банальность. Но узнаётся характерная цветаевская интонация, а это уже не в плюс автору. Чтобы вас услышали, надо работать над своим голосом, а не имитировать чужие. Пусть даже и голоса великих, без сомнения, поэтов.

161

Александр Москвин

Последний шаман В плену холодов безмолвна тайга, Лишь рёв шатунов да уханье сов. Чуть мостники льда сведут берега, Придётся начать работу с азов. За сопкой скулёж разводит песец И в голос ему рыдает варган. На небе горит жемчужный корец, Бредёт по земле последний шаман. В узде полыньи стенает исход И горести ждут нижайший поклон, Но мёртвый олень шамана несёт Чуть выше небес, чуть дальше времён. Петляет беляк по вязи снегов – Его не страшит медвежий капкан. Покуда царит злорадство врагов, Не смеет робеть последний шаман. Потёртый наряд из содранных шкур Укроет его от зверства тяжбы. В канон мерзлоты вонзается бур, Ведомый рукой всенощной божбы. Навалится жар ударом под дых, Напрасно жреца зовёт истукан – Варган промолчал и бубен притих, А с ними умолк последний шаман.

Крада По опавшей листве осень справит поминки И помчатся дожди, как борзые по следу, А когда горизонт сгинет в сумрачной дымке, Я коней запрягу и отсюда уеду. Соколиная высь огрызается градом: Прославляет святых и карает неверных.

162

Письменами светил зажигаются крады, Выжигая враждой надругательства черни. Заплутал беспредел на бескрайнем просторе И вспорол косарём тонкий полог удачи, Оглядись-ка вокруг: за Хвалынское море, Точно клин журавлей, устремляются плачи. Коченеет заря, и под сенью обряда Сберегает дозор рубежи богомолья, Ярче тысячи солнц разгораются крады, Заверть мчится вослед на широком раздолье. По нарядам берёз гладью стелется иней, Непролазная глушь, утопая в багрянце, Предлагает сбежать в ледяную пустыню, Где прикончит мороз бедолагу-скитальца. А на шляхах глупцы собираются в стадо – Без подмоги, без карт возвращаются в детство… Позабыли, видать, что у гаснущей крады В час бесчинства пурги никому не согреться.

Отзыв от Николая Артюшкина Москвина я помню ещё по премии «Узнай поэта» в Перми – там он читал примерно такие же неплохие стихи, то есть архетипичные сюжеты с эсхатологическим привкусом в северных декорациях (пришли мне на ум пятые герои, где, в одном из аддонов, появились жрецы – они творили руны и перемещались верхом на мамонтах). Мне нравится беллетристика – в прозе и в поэзии. Возможно, у меня дурной вкус) P.S. А мёртвый олень, несущий на себе шамана – это прекрасно.

Убийства в восточном экспрессе не будет Давно бы пора проявить осторожность. Пути перекрыты, спасения нет.

163

Клинок не покинет уютные ножны, Порвётся удавка, смолчит пистолет. Никто никого ни за что не осудит, Вся жизнь – лишь рулетка, в ней ставка – зеро. Убийства в Восточном Экспрессе не будет, Пускай отдохнет Эркюль Пуаро. Враньё ясновидцев чуть видимой тенью Опять предвещает всемирный потоп. Убийце грехи не отпустит священник, Убийце несчастье сулит гороскоп. Блуждают в потёмках обычные люди, Не делают зла, но не верят в добро. Убийства в Восточном Экспрессе не будет, Пускай отдохнет Эркюль Пуаро. Забудутся страсти, утихнут скандалы И будет весь мир пребывать в забытьи. Пестрят заголовки, но «Мир криминала» Сегодня лишится отличной статьи. Когда-нибудь каждый о прошлом забудет. Орёл или решка? Уж лучше ребро. Убийства в Восточном Экспрессе не будет, Пускай отдохнет Эркюль Пуаро.

Отзыв от Булата Ханова Стихотворение из разряда: «А если бы…». Автор вновь демонстрирует владение слогом (сомнение вызывает лишь «враньё ясновидцев» – стилистически коряво) и живую фантазию. Образы яркие и сочные, особенно отмечу «убийцу», которому «несчастье сулит гороскоп» и «обычных людей», которые «не делают зла, но не верят в добро». Вспоминаются слова Зощенко: «Обычные люди хороши в хорошие обстоятельствах и плохи в плохих обстоятельствах». Тезис: «когда-нибудь каждый о прошлом забудет» неоднозначен, но это частности, это лечится и правится. Стихотворение достойно высокой оценки.

164

Дарья Тишакова

Я сегодня опоздал Я сегодня опоздал. Сильно, на несколько часов. Обычно я не опаздываю. Я железный. Но сегодня я опоздал. Я просто перепутал. Но никто Не поверит оправданию. Все уже считают, Что это другой человек. И, скорее всего, Они правы. Каждый день Мы просыпаемся Другим человеком И узнаем себя По отражению в зеркале И устоявшимся привычкам. И другие узнают нас По этой внешней бренности. Но я уже другой. Я немного похож На себя вчерашнего, Я отдаленно напоминаю Себя прошлогоднего И очень скучаю По себе прежнему.

Отзыв от Николая Артюшкина

Есть некоторые наиболее общие и простые мысли о некоторых очень важных вещах. Например, о жизни и времени, в котором происходит эта жизнь. Как правило, эти мысли просто думаются или не думаются. Иногда

165

они ощущаются всем существом. Иногда это ощущение удаётся выразить в словах. Так рождаются великие стихи: Всё тот же мир. Но скука входит В пустое сердце, как игла, Не потому, что жизнь проходит, А потому, что жизнь прошла. Георгий Иванов К сожалению, в стихотворении «Я сегодня опоздал…» ощущаемую мысль в словах выразить не удалось. Но это дьявольски тяжело, поэтому радует уже сама попытка.

166

Александр Трапезников

*** на голом полу в своей крови безуспешно обманывая себя играясь с любовью нас греет кафель чужих ванн горячий душ в стиральной машине космических обезьян заблудились от флуда зачахли от жизни слова превратились в мысли на мыле зависли чувства-описки опилки

*** такси везет в чужой подвал засыпаешь среди дорогого вина своих бочек такси привозит на квартал подпрыгивая на кочках тебя подают под виноградные улитки ты кислИшь и горчишь, открывая калитки в прозрачных бокалах на тонких ножках ты прижимаешься к стенам своего окошка ты смотришь старые спектакли как спотыкается в яме дирижер как рисуешь под ковром пентакль подгоняя жизнь под декор

*** может это ошибка - искать свое подобие

167

и найти только тень своего злословия может все зря - все болото иллюзий может нельзя заблудиться в лабиринте аллюзий хриплым шепотом выбивая последнюю песнь на холодном граните своего памятника мы теряемся здесь, обманывая цербера-охранника наша река - фиолетовый стикс застывает в венах мы грезим о счастье призывая измены мы носимся с флэш картой никому ненужных воспоминаний мы зависли на своем потухшем экране

*** я бы плюнул на все, но я не могу а куда, и зачем, я иду, я не знаю хочу я взлететь, не взлетаю я на глянце пишу ржавой кровью и не знаю что жду, разведенный с любовью словно мост перепрыгнувший реку забываю что здесь нельзя быть человеком и кусок, принятый пастью, в глотку не лезет паста паствы горечью выцветшей слезет и никто не увидит на маске следы и никто не разбавит дневниковой воды солью-плесенью зацветут бетонные стены харакири в кабуки, удаляясь от пены дежа вю длинною в жизнь отмеряя километры ошибок опечаток, оливок с темой вечного письма к себе: кто я? где? почему? зачем? не могу я больше... я кричу но нить все тоньше

*** 168

словам сказанным никто не верит глазам пьяным никто не откроет а несказанные трезвостью скроет среди белых ночей тупой боли уезжая на невзорванных электричках мы теряемся на остановках в коробкАх полных столовой соли зарываем единственную спичку в тишине мы слушаем музыку что разрывает последнее сердце думая что впереди вечность движущаяся по кругу но и жизнь бывает последней перед смертью всегда задыхаясь иней капает как расплавленное зелье заполняя легкие тюлевой тенью перед сном болит не мышца распухает последнее одиночество и взрывается солнечной каплей проклятое пророчество

Отзыв от Николая Артюшкина Я думаю, каждый из нас временами ощущал эту простую мысль: жизнь – дерьмо, и она случается каждое утро заново (или кто когда просыпается) – и всё в ней так сложно и непонятно, так много вещей, людей, чувств и мыслей – а ты в ней один и всё это ощущаешь – и другие, которые ощущают, тоже одни – но: имеющий сублимировать, да засублимирует. Мысли такого рода подобны эбонитовой палочке: если немного потереть, к ней начинают прилипать разные фантики, волоски, а главное, слова в огромном количестве – и, в совокупности с виноградными улитками, результат действительно приобретает изысканную кислинку, горчинку, а иногда и сладость, придающую смысл всему вышеперечисленному. Тереть палочку полезно. В этом вырабатывается поэзия. Но, кажется, стоит быть требовательнее к себе – тереть именно эту палочку слишком легко, а ведь мы не ищем простых путей?

169

*** научился жить со своей инвалидностью инвалид нулевой группы разменялся инфернальностью с инфантильностью труп несуществующей труппы трубач тревожных океанов у красной линии изьянов извода изнеможденья исхода отхожденья от космообезьяны

Отзыв от Булата Ханова Автор вновь радует нас сочными метафорами и образами, за что ему спасибо. Правда, на сей раз он заигрывается: метафоры становятся самоцелью, а этого быть не должно. Не выглядит убедительным и ряд существительных в конце стихотворения, что стоят в родительном падеже – верный признак канцелярщины, но никак не поэзии.

170

Юрий Тубольцев

Стиходвиженец Загонщик образов Замотоциклился, По смыслам колеся. Руля словами, врезался.

Ненарисованные слова На вершине падения Слова на лист, В жаре холодного вдохновения Образ в строку не перевел ХОККУист.

Зимняя нежность Гербарий летних мыслей Попал под дождь зимы. Остались лишь Колючки веток шелестящей жизни.

Новая размерность стиха В трех строках – одна улыбка. На каноны – наплевать. Главное – чтоб было весело Буквы в лист кидать!

Пролистанное сейчас Снова нырнул в мгновения ожидания, Опять зацепился о бесконечность желания. Выдохнул в лист осеннее вдохновение, Поцарапал бумагу стихотворением.

171

Как всегда Водопровод желаний Был засорен. Теперь его прорвало – в никуда. Безликая двуличность целей, Параллельный мир надежд. Все как всегда.

Автор и Герой В чулане страсти Из осколков настроений Собрал самотопор и прорубил Листок-себя герой стихотворенья. От автора сбежал, Жить не по рифме стал.

Отзыв от Николая Артюшкина Автор весело бросает буквы в лист бумаги. Задорно и позитивно. Но все буквы, бросаемые в лист бумаги, о бросании букв в лист бумаги. Герой, хоть и стал жить не по рифме, вроде как сбежал из колонии строгого режима в матрице, теперь наслаждается свободой в одном из недорогих баров и просит агента Смита повторить. В общем OKilled. При написании этих стихов ни одно животное не пострадало.

172

Юлия Тушканова

Кошка мадам Полосухер Мягкая лапа кошки мадам Полосухер чуть прикасаясь, стирает оконные звезды. Желтый прокуренный месяц - от уха до уха кошку зовет прогуляться по небу… «Ах, бросьте!» Нежная самка, познавшая высь и паденье, старой мадам Полосухер последняя радость… Воздух ночной вырвет кошку из лжи совпаденья влажный асфальт разметает кошачью предвечную слабость. Кошка мадам Полосухер грустит с саксофоном. Скоро, как прежде, себя соберет по асфальту, и возвратится к хозяйке, и там, с патефоном, будут смотреть как Зидан забивает пенальти. Ну а пока - только ночь, свист в ушах, запах чая, вверх улетают оплоты, столпы, стержни, стены… кошке не трудно прожить девять жизней своих, не скучая, самое главное - врезавшись в землю, забыть об измене.

*** В белой руке длинный мундштук, тонкая струйка дыма… Чашки кофейной о блюдце стук… Юность неповторима… Нежной мелодии тихий звук Вплелся в цветы сирени, На будуарном столике друг автопортрет в Сиене… Бархат перчатки нежит ладонь ах, поскорей бы осень! Листьев кленовых взрыв и огонь в танец с дождями бросит… Кто я такая? Чем я живу? Сердце щемит нежность… Непережитых чувств рандеву жадно хранит верность.

173

*** Сидеть нога на ногу локоть в колено смотреть тебе в рот и зевать в ерунду. Ты делаешь выпады в слово «измена», а мне наплевать, я тебя не пойму… Мне хочется вон из прокуренных комнат, из жизни с тобой, из твоей болтовни. Я знаю, не будет все гладко и ровно, но вместе с тобой все равно мы - одни. Ты слишком привык развивать монологи, уча и калеча чужой аргумент. Измена - показывать длинные ноги! Тебе - оскорбленье, а мне - комплемент! Твоя философия мне надоела, твои излиянья мне стали гадки. Что толку, какой длины юбку надела, коль ты мне не можешь подать и руки! Мастак говорить протяженно и мудро, а в жизни реальной и гвоздь не забьешь. Но я не хочу превращаться в лохудру я брошу тебя,

174

если сам не уйдешь!

*** В зеркальной комнате горит зеленый свет. Прозрачный воздух раздражен звенящей пылью. Трещит камин, бьет в уши хруст газет, и малахитовый орел раскинул крылья… Мне в этой комнате хотелось умереть. Там каждый сантиметр рвал мне живое. Ты был когда-то там, теперь - портрет… Портрет того, кто через смерть не стал со мною. Я пронзена насквозь способностью терять, а обретать - осталось чуждою наукой. Как равнодушна моя данность принимать, но как потеря оборачивается мукой!

Отзыв от Николая Артюшкина Наконец-то! Материал для анализа. Автор следует в своих стихах определённому современному тренду, тому же, что и Полозкова с Кудряшовой, к примеру. В общем, это использование словосочетаний-маркеров, пиктограмм по своей природе, для создания строго организованного коннотативного облака смыслов, которое воспринимается полностью и мгновенно, что оказывает очень сильное непосредственное воздействие.

175

*** Растормошенная жалость издевается страданьем. У меня к тебе усталость, что не стала ликованьем. Перетоптаны дороги, перепылены признанья, у меня к тебе - тревоги и напрасные воззванья… Эфемерный призрак друга надо мной почти не властен, и от горького недуга мы спешим лечиться страстью.

Отзыв от Булата Ханова При первом прочтении возникает ощущение «дежа вю». Думаешь: «Эту интонацию я где-то слышал. Ахматова? Цветаева? Неужели какая-нибудь Вера Павлова?». Это к тому, что «воззваньям» и «страданьям» не оченьто и веришь. Тем не менее нельзя не отметить: техникой автор владеет, фундамент для роста есть, а это уже хорошо. Более того, последние строки вовсе нравятся. «И от горького недуга мы спешим лечиться страстью» – это, разумеется, не Платон и не Кьеркегор, но тоже достойно.

*** Медовой липкой струйкой вязкой тёк летний день. Прохладный дождь казался сказкой. И было лень дышать, лежать, сидеть, смеяться, смотреть в окно, чего-то в жизни добиваться, идти в кино, бросать рубли в ладонь бродяге, кормить кота, гнать прочь блохастую дворнягу…

176

Все - суета… Жара ярится, дышит, стонет в моем окне. А я прикована на сто лет к своей стене, а лень все жмет свои оковы и застит свет. А день течет такой медовый, что слаще нет…

Отзыв от Булата Ханова Посмотрите, как у Мандельштама: «Золотистого мёда струя из бутылки текла так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела». Магические строчки, пятистопный анапест, а это уже ого-го. Согласитесь, лучше и ярче, чем у вас. В вашем стихотворении нет поэтического события. Да, тёк день. Да, лень налетела. С кем не бывает? Несмотря на то, что ряд гипотетических действий («дышать», «лежать», «бросать рубли» и т. д.) нахожу интересным, как нахожу интересной и рифму «стонет – сто лет», всё же не вижу чего-то уникального, достойного быть запечатлённым как поэтическое событие.

177

Булат Ханов

*** Облом, обрыв – обыкновенная история. Ослы, бобры: кто за кого – не различить. «Уайт хорс», «Грин бир» – и скоро вновь буду доволен я, топя в вине противоречий кирпичи.

*** Это не ты, это просто зима, Это стена от нашествия быта. Это, как время в немом синема, Хлёстко, сумбурно и хаосом скрыто. Это не боль, это просто тупик, Это не крик, это выдох усталый. Грустно, что падать я духом привык. Грустно, что мысли опять заплутали.

*** я говорю а ты молчишь и никаких жэ тэм ти амо иш либ диш штормеет шторм тишеет тишь но ты не кошка я не мышь нет ты не блядь я не козёл любовь не сука мир не зол ночной кошмар по еврипиду жизнь по прусту нам выпадут в конце шесть шесть и пусто пусто ну а пока ты мой маяк мои воспоминанья скорее я поверю в предсказанье майя чем ты поверишь мне чем сможем быть друзьями или больше боже святой патрик мамма мия это не дружба друг мой а шизофрения

178

Отзыв от Николая Артюшкина А что, неплохо. Трудно судить по трём стихотворениям, но, кажется, у автора довольно оригинальное мироощущение. Третье стихотворение удачно: весьма неожиданное соотношение настроения текста с его содержанием плюс гармоничное сопряжение далековатых понятий – это уже немало.

179

С этого номера появляется у нас в журнале хорошая такая фишка - рассказывать в паре абзацев о каждом творческом разделе журнала: из чего состоит, чем хорош и вообще, стоит ли читать. Заранее отвечаю, что полистать раздел fanfiction стоит, а по остальным вопросам сейчас пробежимся. К сожалению, произведений для любителей в этом номере немного, но явно больше, чем в прошлом номере, где раздел вообще отсутствовал. Это немного печалит, но у меня есть пара мыслей, как исправить ситуацию. Прежде всего, свершилось весьма значимое событие - у нас в журнале появился первый фанфик по аниме (в данном случае по Reborn!). Да, не лучший, да, маленький, но первый блин всегда понятно чем, так что будем прогрессировать и в этом направлении тоже. Лучший фанфик номера – это «Дикарский счет» по мотивам компьютерной игры «Fallout», брутальный и кровавый. Автору без особой натяжки удался относительно интересный сюжет. Любителей боевой фантастики приятно порадует. Замыкает троицу стартующий в этом номере масштабный проект «Мы идем!!» по Warhammer 40k за моим авторством. Вот и все. Кошмарно мало, правда? Давайте сделаем так, чтобы в следующем номере мне не пришлось снова краснеть, и напишем по классному фанфику, а?

180

Денис Ким «Дикарский счёт» Денис Ким

Дикарский счет Часть I - Филин! Берегись! Молодой дикарь отшатнулся от ревущего брамина, обезумевшего от пальбы, злобных криков и предсмертных воплей гибнущих людей. Спешащий на крики матери подросток не вступал в бой с бесчинствующими на улочках деревни налетчиками, его глаза были подернуты молочного цвета бельмами. Слепец знал, что деревню спасти невозможно, и рвался на зов матери с единственной целью: защитить ее, увести из пылающего, дышащего нестерпимым жаром, оглушающего выстрелами, топотом и криками, смертоносного хаоса бойни, охватившей место, которое он с рождения привык называть домом. Рассвет в деревушке Диллинджерс Майн рождался в копоти и дыму, под аккомпанемент гранатных разрывов, лязга стали и треска автоматных очередей. Рейдеры подошли в «Час собаки» - между тремя и четырьмя утра, тихо обезоружили часовых и демонстративно казнили их напротив ворот частокола, окружавшего осажденную деревню. Ожидаемого эффекта они не достигли. Поселенцы, не раз и не два отбивавшие набеги бандитов и зверья, явно не хотели бросать оружие и становиться на колени. Вскоре первая кровь, кровь часовых, застывающая бурыми разводами на досках частокола, была отомщена сторицей. Самые нахальные и самонадеянные бандиты, истыканные стрелами и пронзенные копьями, еще грузно оседали на землю, когда из-за частокола заговорили винтовки подоспевших воинов и охотников во главе со старостой. Рейдеры рассыпались и залегли, огрызаясь из автоматического оружия, грязно сквернословя и требуя подкрепления. Подмога не заставила себя долго ждать. Толкая перед собой обшитые стальными щитами остовы довоенных машин с отремонтированной специально для штурма ходовой частью, в бой вступили тяжеловооруженные штурмовики - личная гвардия предводителя нападавших. От мешков с песком, укреплявших частокол, полетели пыльные ошметки, в воздухе замелькали связки гранат. Прикрыв рукой мертвые глаза на посеченном осколками лице убитого старосты, предводитель охотников скомандовал отступление вглубь деревни. В сторону бандитов, с ревом устремившихся в проломы деревенской ограды, снова полетели стрелы, камни и копья. Воины Диллинджерс Майн со спокойствием смертников опустошали последние обоймы, и каждая пуля находила свою цель. Обезумевшие от крови и смертного страха налетчики садили длинными очередями от бедра, экономить патроны было явно не в их привычке. Последние оставшиеся в живых мужчины бросали бесполезные винтовки наземь и шли на бандитов с ножами, а то и голыми руками, погибая от выстрелов в упор. Главный

181

Денис Ким «Дикарский счёт» охотник приказал выпустить стадо из стойла, чтобы в хаосе, который испуганный скот устроит в горящей деревне, женщины и подростки смогли вывести детей к реке и уплыть на рыбачьих каноэ. Сам он был изорван в клочья очередями целого десятка бандитских автоматов возле переправы, прикрывая отход жалких остатков общины, из которой рейдеры решили сделать пример того, что будет с не покорившимися и не отдавшимися в добровольное рабство. В пять часов утра все было кончено. На улочках Диллинджерс Майн лежали трупы мужчин, рейдеры методично и сноровисто сбивали прикладами и сапогами в кучу кричащих женщин и детей, а в сорванные взрывами ворота деревни медленно вползал обоз с клетками для перевозки рабов. Филин находился уже в нескольких ярдах от цели, когда услышал звериный рев налетчика и отчаянный крик матери, который оборвался оглушительным выстрелом. − Грязная сука! - заорал здоровенный, вонючий детина, пытаясь зажать обширную кровоточащую рану на запястье руки, отступил на шаг и с размаху ударил сапогом неповижное тело нахальной дикарки, посмевшей его по-волчьи грызануть до кости, когда тот поймал ее за волосы и попытался заломить руку за спину. Убийца не видел, как из клубов пыли и дыма в его сторону метнулась стремительная тень. Жилистая рука обвилась вокруг бычьей шеи налетчика, и бритвенно-острый засапожник плавно, даже как-то сладострастно вошел под правый угол челюсти. Бандит сделал несколько длинных шагов, волоча на спине вцепившегося в рукоять ножа слепого дикаря, страшно выпучил глаза и медленно повалился на бок. Филину не дали подняться с земли, сшибли с ног несколькими ударами дубинок и прикладов и потащили прочь от булькающего и сучащего ногами выродка, издыхающего в нескольких шагах от единственного дорогого молодому дикарю человека на всей этой проклятой Богом и людьми, горящей адским пламенем земле. − Что у вас тут? - окликнул волокущих Филина бандитов некто с явными командирскими нотками в голосе. − Этот овощ распорол Мастака от кадыка до самых яиц, босс, надо бы его на солнышко вывесить, пускай в петле попрыгает. − Мастака, говоришь? Как он из обоза под ножи угодил? − Да вишь чо, решил по своей привычке козу одну огулять, а этот хлюпик как черт из ниоткуда выпрыгнул! Так куда его, Мессер? На забор? − Отставить. Мастак у нас счетоводом был, а про слепого недомерка мне информатор что-то такое говорил, дайте, черти, памяти. Эй, ты! Слепой! Ай ты еще и немой? Жить хочешь? − Нет. − Ну это не тебе решать. Тащите его к обозу, парни. - Мессер отвернулся и отдал несколько лающих команд слишком увлекшимся грабежом подельникам, примерявшим на себя нехитрые украшения убитых жителей деревни. − Значит, так, слепой выродок, проживешь ровно столько, сколько ты нам будешь полезен. Заменишь Мастака, местное барахло считать будешь. На ощупь. Ха-ха. Эй, Живоглот! Принимай свежее мясо для своего дружка!

182

Денис Ким «Дикарский счёт» Дружком Живоглота — погонщика каравана рабов, оказался его девятифутовый пастушеский кнут. Каждый тюк с добычей и каждый раб, проходящие мимо Филина, сопровождались хлестким щелчком, а когда Живоглоту казалось, что дикарь не очень старательно выполняет свою работу, кнут оставлял отметину на спине новоявленного счетовода. Живоглот любил свою работу и, видимо, никогда от нее не уставал, поэтому к концу подсчета боевых трофеев Филин был похож на красное знамя довоенного коммунистического Китая. Боевое и победоносное. Но он упорно заполнял бандитскую цифирь, пятная страницы кровью с ободранных кнутом плеч, жадно ловя разговоры налетчиков, запоминая голоса и клички. А еще он очень хотел узнать, кто тот информатор, о котором невзначай обмолвился главарь банды. Наконец из пьяного хохота рейдеров, отрывистого гавканья Мессера и нескончаемых щелчков кнута Филин вычленил знакомый голос, заплетающийся и тонкий. Голос принадлежал старому рыбаку по кличке Крашер. Он всегда жил на отшибе и получил свое второе имя из-за привычки глушить рыбу взрывчаткой. Его нетвердый от самогона козлетон донесся до Филина в тот момент, когда он сунулся к Мессеру с притязаниями на долю в добыче и, судя по всему, удостоился смачного пинка, поскольку долго еще скулил от боли и бормотал что-то плаксиво-угрожающее сквозь зубы. Не услышав в очередной раз свиста ненавистного кнута, Филин поставил последнюю закорючку в журнале, мрачно улыбнулся и с облегчением упал в объятия ласкового небытия. Туда, где не было вони разлагающихся, покрытых насекомыми тел сородичей, гнусной ругани бандитов, Живоглота с его «дружком» и подожженной со всех четырех концов мертвой деревушки Диллинджерс Майн, над которой траурным кольцом кружился хоровод грифов-стервятников, предвкушавших обильное пиршество. Рейдеры уходили на север. Один из приятелей Мастака остановился возле неподвижно лежащего Филина и лениво поднял обрез. Проходящий мимо Мессер так же вальяжно отвел ствол обреза в сторону и что-то тихо сказал. Оба налетчика заржали и прибавили шагу, догоняя уже почти полностью вышедший из деревни хвост обоза. Ни тот, ни другой не видели, как к распластанному на окровавленной земле телу с протяжным криком спикировала небольшая серая ушастая сова. Отряд разведчиков Братства Стали, приписанный к отвечающему за патрулирование окрестностей Диллинджерс Майн департаменту «Заслон», привлеченный заревом и воем диких собак, вошел на пепелище деревни и обнаружил только растерзанные падальщиками останки людей и остовы обгоревших хижин. Забрав журнал старосты из тайника, скауты вернулись на базу с докладом. Писцы Братства откорректировали карты, и деревушка Диллинджерс Майн исчезла из всех баз данных, как некоторое время назад была стерта с лица земли.

Часть II Фалькон Нест — резиденция Мессера, с примкнувшей к ее отвесным стенам

183

Денис Ким «Дикарский счёт» деревушкой, напоминала замок средневекового владыки. Только ров был заполнен не водой, а замысловатыми тугими дебрями спиралей колючей проволоки, и вместо тучных пастбищ вокруг владений новоявленного феодала раскинулись минные поля. Местность около базы рейдеров простреливалась на три километра из станковых пулеметов на все четыре стороны света. Мессер лично обучал своих людей азам пулеметного дела и собственноручно составлял таблицы обстрела, которые начальники караулов знали наизусть. При случае, - любил говорить, посмеиваясь, Мессер, - мы и динозавра замочим, и блохе хрен на скаку отстрелим! В подконтрольной деревне жил обслуживающий «замок» персонал, а еще она использовалась, как рынок рабов в торговые дни. Там сбывался живой товар и награбленное во время рейдов добро. За год, прошедший после разгрома непокорной Диллинджерс Майн, Мессер основательно укрепил свою власть над регионом, став единственным предводителем рейдеров, с которым считалось даже набирающее силу Братство Стали. Конечно, при должном приложении сил и средств Мессер давно бы уже переселился в страну вечной охоты, но после пары попыток прощупать оборону Фалькон Нест старейшины Братства решили с такими акциями немного повременить. Операция по устранению Мессера и его небольшой армии повлекла бы за собой реки невинной крови, и Братство, могущество которого опиралось не только на технологии, но и на лояльность вождей мирных поселений, рисковать добрым расположением аборигенов не спешило. Таким образом, стороны умудрялись сохранять некий статус-кво, - Мессер в своих владениях поддерживал армейский порядок, не допуская присущего рейдерской вольнице разухабистого образа жизни, а Братство старалось не обращать внимания на идущие из других, известных только Мессеру, отдаленных мест караваны с клетками, забитыми рабами и заскорузлыми от крови тюками с награбленным добром. Как и всякий местечковый авторитет, Мессер любил обходить свои владения в сопровождении внушительной свиты, хозяйским взором окидывая деловую суету базарных дней. Вот и теперь, ближе к вечеру, в торговый понедельник, когда жара начала понемногу спадать, он лениво прохаживался вдоль толкучки, мимо разложенного на плахах прилавков товара, мимо смердящих клеток с измученными, отупевшими от голода и побоев людьми, выставленными на продажу. Небрежно кивая в ответ на подобострастные приветствия торговцев и отдавая отрывистые команды контролирующим торговлю распорядителям, Мессер выбрал из толпы апатично молчащих женщин, нескольких девушек для своей гвардии на ночь, остановился поболтать с приезжим торговцем оружием и вдруг застыл, судорожно вцепившись в рукоять пистолета в поясной кобуре, по-волчьи озираясь вокруг себя, борясь с очень сильным желанием залечь за каким-нибудь безопасным рубежом. Всю жизнь убивая людей и сам являясь обладателем видавшей виды и простреленной в нескольких местах шкуры, Мессер знал не понаслышке, какое ощущение вызывает взгляд врага, желающего твоей смерти, особенно если этот взгляд прилагается к направленному в твою сторону стволу. Прожив достаточно долгую и богатую на приключения жизнь, Мессер мог сравнивать и знал, что дураки, плюющие на «суеверия», удобряют своими

184

Денис Ким «Дикарский счёт» гниющими тушками земли Пустоши гораздо чаще, чем те, кто доверяет своим инстинктам, чем бы они ни оказались на самом деле. Телепатией, звериным чутьем или чем-то еще, чему люди не удосужились придумать названия, - термины были не важны, был важен результат. Окинув взглядом привычную панораму толкучки, Мессер так и не смог выявить источника опасности. Лица кругом были насквозь знакомые, проверенные, только стоящий к нему спиной незнакомый дылда в капюшоне яростно торговался с продавцом вяленого браминьего мяса. − Это что за мурло? - Мессер пихнул в бок своего начальника контрразведки, Уоткинса, и указал пальцем на долговязого крикуна. − Новый скупщик от Ханов. Взял утром большую партию. Кормить товар надо, чтобы до места назначения живьем довезти, вот он и торгуется, наверное. А что не так, босс, прощупать его? Противное чувство тревоги уже рассосалось, поэтому Мессер решил не поддаваться паранойе, тем более, с членами Великих Ханов — очень сильной рейдерской группировки из Калифорнии, портить отношения совсем не хотелось. И вообще, Мессер весьма смутно представлял себе существо, способное сверлить кого-то взглядом, находясь к объекту спиной, попутно осыпая смурного торгаша отборными матюками. Отрицательно покачав головой, Мессер насупился и, резко развернувшись на каблуках, поднимая клубы пыли на раскаленном солнцем торговом пятачке, размашисто зашагал домой, под надежное укрытие стен Фалькон Нест. Никто не видел, как сидящая на перекладине огромной виселицы для беглых рабов небольшая серая сова величественно отделилась от своего жуткого насеста и растворилась в быстро сгущающихся в Пустоши сумерках. В крепости Мессер наорал на начальника караула за свинарник и карты, которые часовые не успели спрятать при внезапном появлении хозяина, съездил по уху одному особо отличившемуся в игре бойцу и заперся у себя с казначеем, велев принести выпивки, жратвы и сечь по сторонам, «чтобы ни одна падаль не подползла». Через пару часов опустевшая бутыль «Гнилой кишки» вкупе с отчетом казначея о хорошем исходе торгового дня окончательно развеяли хандру Мессера. Кликнув своих десятников, он приказал слугам накрывать столы и чуть погодя привести выбранных этим вечером на рынке женщин. Вскоре из бойниц Фалькон Нест понеслись звуки, обычно сопровождающие глобальную пьянку с разухабистыми песнями и битьем посуды. Когда луна почти закончила чертить в небе свою обычную серебристую параболу, пьяные крики рейдеров и визг девок стали постепенно утихать. Небо затянуло серо-черной замятью, мелкие капли дождя — предвестника и виновника промозглого и слякотного утра – зашуршали по бревнам замкового сруба и частокола. Мессер на нетвердых ногах в последний раз обошел посты. Тщательно прикрываясь от ветра и дождя полами браминьего пыльника, помочился со стены на смутно поблескивающий зеркальцами луж темный плац и, потушив светильник, тяжко обрушился на широкое деревянное ложе, устланное звериными шкурами.

185

Денис Ким «Дикарский счёт»

Часть III - Вставай, хозяин, Шайтан твой дом шаталь! - Мессер открыл глаза и непонимающе вытаращился на трясущего его за плечо огромного горбоносого наемника по кличке Одноглазый Ахмет. - Обезумел, моносенсорный ты наш? - Разбуженный таким неделикатным образом, Мессер сильно тер пятерней глаза, одновременно оглядываясь в поисках кувшина с водой, и вдруг, уже второй раз в эти сутки, замер, покрывшись липкой испариной. Со двора донеслась торопливо-истеричная трескотня «хеклер-кохов» охраны. - Я — Ахмет, а не Монасера какая-то полосатая! - приосанился одноглазый бугай. Просыпайса, хозяин, война пришоль, иншалла! Оставив командира суетливо приводить себя в порядок и искать запропастившееся куда-то оружие, Ахмет шагнул на крытую толстыми корабельными бревнами обширную лоджию, высунул наружу вороненое рыло М-60 и, тряся обвисшими щеками, небрежно послал в мерцающую оранжевыми всполохами темноту две длинные, гулкие очереди. Осторожно выглянув из-за обширного плеча этого тяжеловооруженного циклопа, Мессер имел честь наблюдать самую бестолковую перестрелку на своей памяти. Собственно, никакой перестрелки и не было, просто его орлы азартно расстреливали пяток зловещих силуэтов, выстроившихся в цепь вдоль ограды. Ответных выстрелов почему-то слышно не было, хотя о наличии огневого контакта можно было судить хотя бы по дюжине скрюченных тел, украшавших собой освещенный неровным пламенем факелов плац. − Факелы в песок! Прекратить огонь! Эй, наверху! Уснули, мать вашу? Снайпер работает! Первый, крой по схеме! Круши все в труху! - Переведя дух, Мессер сыпал приказами, ощущая, как мерзкая изморось покидает район лопаток, а натянутая за ушами кожа постепенно разглаживается. Очевидно, кому-то из охранников наконец-то удалось, пинком отшвырнув тяжело навалившийся на турель труп Первого, открыть огонь из крупного калибра. Задорно жужжащие трассеры пошли утюжить предполагаемые точки, с которых мог работать снайпер. В деревушке на поверхности нескольких крыш заплясали веселые оранжевые чертенята. Бледный луч нежданно ожившего прожектора выхватил из темноты распластанные по частоколу неподвижные фигуры, своим синеватым светом придав им должный хэллоуиновский колорит. Там, пришпиленный собственным штык-ножом к ограде, стоял десятник Мессера — Бак Вдоводел, укоризненно глядя на опешивших собратьев по оружию налитыми кровью глазами, в почетной компании почти всех своих бойцов. У Бака было перерезано горло, остальным свернули шею, а потом просто подвесили за перекрученные портупеи на колья ограды, как игрушки на рождественском дереве. − Пресвятая Дева Мария, Иисус и Иосиф! - вдруг заблажил один из охранников, видимо, попав в ту же рождественскую струю, что и неведомый зловещий декоратор, украсивший этой неожиданной инсталляцией ворота Фалькон Нест. Ахмет, повинуясь нетерпеливому жесту Мессера, отвесил так некстати вновь

186

Денис Ким «Дикарский счёт» воцерквленному блудному сыну могучий подзатыльник. Еще недавно искрящийся разнообразной иллюминацией Фалькон Нест застыл во тьме, только прожекторы пулеметных расчетов резали воздух синевато-белыми лучами в поисках нападавших. Внезапно, в тишине и темноте, из главной залы замка до ушей находящихся во дворе людей донесся крик, исполненный боли и смертной тоски. Даже не крик, а скорее визг. Рейдеры, посвятившие свою жизнь войне и грабежу, знали толк в пытках и боли, и у них не оставалось сомнений в том, что существо, издающее эти дикие звуки, испытывает очень яркие экзистенциальные переживания. Мессер со значительным трудом определил тембр голоса кричавшего, как приблизительно похожий на голос Уоткинса. Охрана, которая боялась контрразведчика едва ли не больше самого хозяина, дружно рванула в сторону источника шума на выручку. Мессер, который очень ценил Уоткинса, не стал их удерживать и даже, на секунду поддавшись обезьяньему инстинкту, дернулся вслед азартно топочущему, бряцающему оружием стаду. Наткнувшись грудью на широченную пятерню Ахмета, он открыл было рот, чтобы обложить зарвавшегося наемника командирским загибом, но не успел. Установленные кем-то в проходе «клейморы» — противопехотные мины направленного действия - превратили авангард спасательной экспедиции в несколько литров буровато-красной краски, разбрызганной по бесформенной мешанине плоти, ткани и костей. Из проема главного входа вынесло густую тучу пыли. Нервы у оставшихся на ногах не выдержали, и они устроили очередной сеанс беспорядочной пальбы. Все понимали: в крепости, которая прежде вполне заслуженно считалась неприступной, кто-то хозяйничает, как у себя дома. Стоны раненых в предбаннике постепенно затихли, наступила тишина. Пока бойцы судорожно меняли магазины, Мессер краем глаза уловил едва заметное движение возле стены. Тьма, окутавшая стены Фалькон Нест, вдруг обрела зыбкую форму, которая больше не была неосвещенным клочком пространства, а обратилась одушевленной, разумной сущностью, управляющей движениями этого кусочка темноты, заставившей его принять подобие человеческой фигуры, неуловимо перетекшей поближе к ничего не замечающим бандитам, продолжавшим, матерясь, дергать затворы автоматов. Резкий крик совы заставил вздрогнуть всех, включая монументального Ахмета. Ночная птица появилась из дверного проема, описала стремительный круг над плацем, заваленным мертвыми телами и стреляными гильзами, упав на правое крыло, и крикнула что-то почти человечески-членораздельное. Присев от страха, рейдеры попытались было поймать ее на мушку, однако вскоре им стало совсем не до нее. Мессер первым увидел, как за спиной наемника по имени Гаррисон, стоявшего ближе всех к стене, стремительно сгустились тени, начертив контур долговязой фигуры с накинутым на голову глухим капюшоном. Фигура сделала неуловимое движение тускло блеснувшим коротким клинком, и рука Гаррисона, сжимающая пистолет-пулемет, почему-то прозванный хозяином «Мистер Пулялка», кувыркаясь, шлепнулась всего в шаге от застывшего в странном ступоре

187

Денис Ким «Дикарский счёт» Мессера. Пялясь на Мистера Пулялку, Мессер совсем некстати вспомнил, что плешивый налетчик обращался со своим оружием, как с хорошим другом, и всегда спрашивал у него, куда стрелять, глумясь над своими жертвами, коими чаще других становились мальчики, не достигшие десятилетнего возраста. Сделав длинный скользящий шаг к следующей жертве, убийца, как фокусник, извлек из левого рукава второе лезвие и снова нанес почти невидимый глазу удар. Сталь клинков в длинных руках зловеще зашипела, выписывая в воздухе размашистые восьмерки и круги. Пытавшиеся достать его из автоматов поплатились жизнью сразу, но те, кто догадался отпрыгнуть как можно дальше - уцелели и, выхватив ножи, стали медленно сжимать кольцо. Налетчикам наконец-то удалось узреть ночного демона во плоти. Треугольное костистое лицо, покрытое шрамами от порезов и ожогов, было совершенно неподвижно, тонкие губы почти сливались с черной от загара кожей, а веки были плотно закрыты. Не открывая глаз, чужак подбросил высоко в воздух оба своих клинка и молниеносно извлек из рукавов еще два. Проскочив под рукой первого нападавшего, вогнал нож громиле в правый бок, шагнул в сторону от бьющегося в агонии тела, выгнулся, уворачиваясь от атаки, контратаковал, отпрыгнул от ударившей фонтаном крови, а потом поймал из воздуха ножи и с размаху всадил их в грудь следующего атакующего. Проклятая птица нарезала круги вокруг места схватки и каждый летальный удар ужасающих клинков сопровождала торжествующим уханьем, больше похожим на человеческий смех. Мессер не обращал внимания на танец этого демонического дервиша, он старательно выцеливал стремительный серый силуэт, упорно кружащий над окровавленными телами, словно сова задалась целью лично сопроводить каждую только что отлетевшую грешную душу в преисподнюю. Короткая очередь из автомата Мессера заставила сову сделать в воздухе небольшой кульбит, она, словно наткнувшись на невидимую преграду, резко потеряла в скорости и полетела дальше, беспорядочно размахивая крыльями в рваном, дерганом ритме, словно летучая мышь. Убийца пронзительно закричал, вырвал ножи из живота очередного своего незадачливого оппонента и бросился к Мессеру, перепрыгивая через лужи крови и распластанные на земле тела. Мессер, оскалясь, рванул из ножен сделанный на заказ скрамасакс, но вдруг быстро приближающуюся фигуру убийцы от него заслонила спина Ахмета. Двухметровый наемник с неожиданной проворностью отразил клинки нападавшего облитой силовым кастетом рукой. Мессер увидел, как левое плечо Ахмета взбугрилось мускулами, и убийца закувыркался по земле от мощного удара в грудь, рыча, попытался подняться на четвереньки, но опрокинулся навзничь от размашистого пинка. Ахмет упал на одно колено, заграбастал комбинезон на горле убийцы в свой кулачище и занес силовой кастет, намереваясь размазать мозги извивающегося чужака по земле. Раздался выстрел из винтовки, и правая рука Ахмета выше запястья превратилась в мешанину искрящегося железа и кровоточащей плоти. Из тени частокола, невозмутимо перезаряжая ружье, вышел худощавый человек с рабским клеймом на обритом лбу. Следующий выстрел отбросил поднявшегося с колен Ахмета на несколько шагов назад. Пуля снайпера ударила прямо в центр широкой груди великана.

188

Денис Ким «Дикарский счёт» − Бисмиль-Лла... р-рахмани... р-рахим... - прохрипел наемник, вздрогнул и вытянулся

посреди быстро растекающегося темного пятна на земле. Откуда-то из лунных теней вновь донеслось уханье ненавистной совы. Мессер опустошил целую обойму в сторону источника сводящих с ума звуков и не услышал сквозь гул в ушах быстрых шагов у себя за спиной, успев только почувствовать легкий ветерок, приятно освежающий взмыленную шею чуть ниже затылка. А потом наступила тишина. Тишина и темнота. Часть IV Громоздкая колесница, ведомая человеком, лавировала в пустоте меж зелеными островами боли и красными глыбами дурноты. Запряженный в колесницу дракон плохо слушался команд возницы, а опасные препятствия, избегать которых и было смыслом полета, становились все больше и обширней, выбрасывая в сторону алмазной скорлупы, таящей в себе крупицу дремлющего разума, зеленые и красные протуберанцы. Наконец колесница с грохотом врезалась в один из нестерпимо сверкающих отростков, и человека окутали мириады зеленых и красных пятен, плетущих тошнотворный, удушливый узор перед его глазами. Избавлением от этой муки было осознание чего-то. Осознание того, что все это: и зелено-красный хоровод, и тошнота, и боль, - сосредоточено в одной точке пространства-времени: в теле человеческого существа по имени Мессер. Нужно всего лишь открыть глаза. Это почему-то было очень важно — открыть глаза. Человек с трудом разлепил веки. Через некоторое время сквозь зелень и красноту стали проступать контуры и силуэты, свет и тени. Решив сконцентрироваться на чем-то одном, он стал пристально разглядывать дрожащую желтую искорку неподалеку. Искорка танцевала и переливалась за вуалью зыбкой пелены, пока не превратилась в огонек ручной лампады, стоящей на столе. Стол был знакомый, с изрезанной ножами столешницей, грубо сбитый из толстых деревянных плах. Это был стол главной залы Фалькон Нест. За ним пировали рейдеры, обмывая победоносные набеги, поминая менее удачливых товарищей, пили самогон и пиво, срезая ножами ломти мяса с целиком зажаренных туш браминов, свисающих с огромного мясницкого крюка, вкрученного в толстое бревно потолочной балки. Мессер машинально перевел взгляд на крюк и вздрогнул от неожиданности, узрев закаченные белки глаз на искаженном агонией лице мертвого Уоткинса, насаженного на острие крюка наподобие туши жареного брамина. Мессер дернулся всем телом и непременно свалился бы со здоровенного деревянного кресла, на котором сидел, однако жестко зафиксированные на подлокотниках и ножках веревками руки и ноги не позволили ему этого сделать. Огонек лампады заметался, побуждая густые тени на теле мертвеца двигаться в такт, и Мессеру померещилось, что тело Уоткинса задергалось на крюке. Он отвел глаза и увидел, что именно потревожило пламя. В дверном проеме показался силуэт высокого человека с накинутым на голову глухим капюшоном. - Эй ты! Можешь не прятаться за своей трухлявой занавеской! Я узнал тебя. Ты

189

Денис Ким «Дикарский счёт» ведь тот самый купец? Скупщик Ханов? Что все это значит? У меня отличные отношения с Ханами! Почему вы напали? Отвечай! - Я не знаю, что сказали бы Ханы, увидев меня здесь. Ни один из них не прожил достаточно долго при личной встрече со мной, чтобы успеть посвятить в подробности ваших договоренностей. - То есть, ты хочешь сказать, что какой-то защитник проклятых проплатил эту твою благотворительную акцию? Откуда у тебя деньги? Кто тебя послал? Ты из Братства? - Меня никто не посылал, а деньги эти — твои. Помнишь пропавший полгода назад караван? Конечно, помнишь, ведь тогда твой друг Живоглот подавился своим кнутом. Малоаппетитное зрелище было, доложу я тебе. Мессер заскрежетал зубами. Уоткинс долго пытал захваченных на месте дерзкого налета мародеров, однако из его отчетов, представленных хозяину, ситуация ясней не стала. Получалось, что кто-то в одиночку, без единого выстрела, вырезал охрану каравана, каким-то противоречащим человеческой физиологии способом убил Живоглота, отпустил рабов, а сам растворился в воздухе. Дела так в Пустошах не вел никто. Мессеру даже пришлось отдать контрразведчику приказ на всякий случай убрать человека, заведующего поставками по этой ветке, что тот и сделал с садистской педантичностью. - О’кей, малыш, тебе удалось громко заявить о себе в нашем бизнесе, так чего ты хочешь? Занять мое место? У тебя ничего не выйдет, без меня тебя завтра же поднимут на ножи. Может быть, начнем цивилизованные переговоры и, для начала, ты отвяжешь меня от этой колоды? Назови свои условия, уверен, мы придем к взаимовыгодному соглашению. Убийца стоял неподвижно и никак не реагировал на дипломатические рулады Мессера, так что тот, не видя результатов своего красноречия, вскоре заткнулся, пытаясь поймать взгляд из-под капюшона. Он умел навязывать свою волю собеседникам и знал, как важен для убеждения визуальный контакт. Но увидеть глаза длинного ублюдка не представлялось возможным. Чужак стоял, свесив голову на грудь, и, казалось, ничего не слышал, погруженный в какие-то свои, потусторонние мысли. Наконец он резко дернул головой, как будто отгоняя наваждение, и тихо заговорил: - Я долго не мог понять, почему ты не прикончил меня там, в Диллинджерс Майн. Ломал голову над этим, пока не выследил доброго дядю Крашера в наркоманском притоне неподалеку от Дэна. Он много чего мне рассказал, в основном, конечно, это были истории о том, как цветочные эльфы украли его глиняный башмак, но почти к концу, когда я превратил его в каноэ, наполненное потрохами и кровью, сказал несколько осмысленных фраз. Вот и... За стеной кто-то страшно захрипел. Мститель из Диллинджерс Майн чертыхнулся и, проверив, как клинок выходит из ножен, зашагал к выходу. Хрип перешел в жалобные стоны, а потом завывания. Мессер напряженно вслушивался в звуки за стеной, пытаясь овладеть своим телом, по которому конвульсивно гуляли волны омерзительных, мелких сотрясений. Диллинджерс Майн. Обгорелый остов. Памятник триумфа Мессера — завоевателя. Пример для непокорных.

190

Денис Ким «Дикарский счёт» Мессер, превозмогая боль в затекших конечностях, изо всех сил начал раскачивать кресло, к которому был привязан. Разломать проклятую деревяшку, а потом попытаться найти оружие. Иначе — медленная и мучительная смерть. Скрип рассохшейся древесины был неожиданно прерван пронзительным криком и хлопаньем крыльев. В дверном проеме мелькнула серая тень с распростертыми крыльями, и та самая ушастая сова, смешно подпрыгнув, бесшумно приземлилась на поверхности стола неподалеку от трещащей, испускающей синие искры, лампады. Мессер замер, следя за движениями ночной птицы, стараясь не побеспокоить ее резкими движениями. А та деловито потопталась по шершавой древесине, засунула голову под крыло, а потом внезапно скрестила взор своих желтых глаз прямо с воспаленными глазами привязанного к креслу человека. И что-то такое увиделось надменному предводителю рейдеров, властелину твердыни Фалькон Нест, работорговцу и преуспевающему бизнесмену Джеймсу Мессеру в крапчатых, с тонкими линиями зрачков, круглых глазах ночного хищника. Разметавшиеся по подушке черные пряди. Веселое, счастливое лицо с россыпью задорных веснушек. Нина. - Это ведь ты, Нина? Поговори со мной, проклятая ведьма! Ты породила на свет это отродье? Ты привела его по моим следам? Ты разрушила дело всей моей жизни? Мгновенье спустя, наваждение исчезло. Перед Мессером сидела самая обычная сова с пыльными перьями и черными от грязи когтями. Она равнодушно отвела взгляд, а потом тяжело забила крыльями и, смахнув со стола лампаду, не спеша вылетела в прорезь бойницы на улицу. В наступившей после падения лампады абсолютной темноте послышалось ее насмешливое уханье. - Я закончу, с твоего позволения. - Мессер вздрогнул от тихого, бесцветного голоса, раздавшегося совсем близко от его лица. - Старый Крашер поведал мне историю об изгнаннике по имени Мессер и еще кое о чем, но ты ведь сам все помнишь, не стоит устраивать тут вечер воспоминаний. Ах да! Совсем забыл. Я нашел у Живоглота вот эту книжку. Там есть послание для тебя. Прости, я забыл, что сейчас темно, ты не сможешь прочесть. Позволь тебе помочь. Там написано: «Племя Диллинджерс Майн прощает тебя, отец». Но я что-то заболтался. Разговор — штука дешевая, а виски стоит денег. Начнем, пожалуй. Кстати, можешь кричать, если хочешь. Рано утром, караван, принадлежащий скупщику Великих Ханов, покинул деревню. Жители деревни, всю ночь лежавшие на земле до тех пор, пока не утихла пальба, решились выйти на улицу только тогда, когда сам Скупщик и пара его молчаливых телохранителей с рабскими клеймами на лицах и винтовками за спиной выпустили рабов и, подпалив рабский загон, неторопливо зашагали в том же направлении, в котором недавно ушел караван, скрипящий на ходу опустевшими клетками. Чуть позже, на допросах в бункерах Братства Стали, деревенские несли какую-то околесицу о злых духах, устроивших резню в Фалькон Нест. А еще один старый слуга, трясясь от страха, рассказывал, что со стороны замка Мессера всю ночь доносился страшный вой, но невозможно было понять, чей это вой — собаки, или человека.

191

Денис Ким «Дикарский счёт»

Отзыв от Ивана Ильичёва Наверно, лучшее fanfiction произведение для этого номера, хотя не могу сказать, что у меня был большой выбор. В основе лежит третья часть игры Fallout (вероятнее даже ее аддон New Vegas, потому что многочисленные племена и другие противоборствующие группировки появились именно в нем). Мне понравилось, говорю сразу. Добротный боевик, в лучших традициях серии STALKER (после каждой буквы должны быть точки). В меру интересный, в меру захватывающий. Слог поставлен, так что никакого дискомфорта при чтении я не испытал. Сюжет основан на кровной мести и совершенно не оригинален, но это почти что и не минус, простая констатация факта. И именно поэтому мне довольно обидно, что автор (определенно пишущий не первый год) не вычитал свое творение, оставив мне больше десятка глупейших опечаток. При этом более глубоких грамматических ошибок практически нет. Неужели это так сложно, пару раз прошерстить десяток страниц?

192

Иван Ильичёв «Мы идем!! [web log 01]» Иван Ильичёв

Warhammer 40k. Мы идем!! [web log 01] Аннотация: Приписка web после названия говорит о том, что данное творение писалось маленькими кусками, сразу в интернет, следовательно, ни о какой разбивке на главы, вменяемости сюжета и в целом литературности речи не идет. Если вам почему-то еще не страшно, то приятного чтения, и да пребудет с вами свет Императора. P.S. Глоссария вы от меня тоже не дождетесь, так что схватывайте на лету или пытайте интернет, потому как он переполнен информацией по вселенной Warhammer 40k.

Небосвод над моей головой сплошь утыкан черными кляксами, словно где-то там наверху жирные мухи облепили прозрачный потолок или небо заболело какойто нехорошей болезнью. Эти кляксы медленно, но верно увеличиваются в размерах, понемногу обретая очертания грубо склепанных десантных капсул. Орки. Я поправил сползающий на глаза шлем и в очередной раз возвел глаза к небу. Не обнаружив там ничего позитивного, перевел взгляд вперед, туда, где на перегораживающей улицу хлипкой баррикаде, сооруженной из деревянных лавок торговцев, ранее торговавших на этой самой улице, стоял сержант - вербовщик из СПО. Он активно размахивал руками, широко разевал рот и периодически картинно хватался за расстегнутую кобуру табельного пистолета. Что он при этом произносил, было совершенно не слышно, и только некоторые фразы долетали до меня из собравшейся толпы по принципу сломанного вокса, в сильно искаженной форме. Я сказал, толпы, но на самом деле наше сборище гордо называлось третьим полком планетарного ополчения, экстренно собранным из всех, кто не успел вовремя свалить за город или не покинул планету заблаговременно. Каждому из нас выдали комбинезон защитного темно-серого цвета, бронежилет, выглядящий так, словно на нем годами отрабатывали навыки обращения со штык-ножом, шлем, успешно заменяющий котелок во время обеда, вручили дряхлый даже на вид лазган, две запасных батареи к нему и в довесок нагрузили стандартным пожеланием храбро сражаться во имя Императора. Городишко наш был не особо большим по Имперским меркам, хотя и самый многолюдный на данной скромной планетке, именуемой Керб. Жил наш мир сельским хозяйством, а если быть более точным, мы выращивали особое растение, похожее на виноград, но с более крупными, оранжевыми плодами - ренчу, из плодов которого изготавливался отличный амасек. Какой-нибудь гурман, конечно, мог бы сказать, что букет у него слишком терпкий и что похмелье далеко не такое безобидное, как от амасека, к примеру, провинции Лебас, расположенной на мирке к югу от нашего, но это проблемы исключительно этого самого гурмана. Меня лично амасек местного производства вполне устраивал. Поэтому мне было особенно грустно наблюдать все эти медленно накрывающие планету десантные капсулы, в которых на поверхность спускались орды

193

Иван Ильичёв «Мы идем!! [web log 01]» орков, чтобы предать огню и мечу наши кропотливо взращиваемые плантации ренчу, а заодно и нас всех. Новость о появлении на орбите планеты корабля-скитальца орков стала для всех чем-то вроде снега на голову в самой середине лета. Мирок наш, как я уже упоминал, был сугубо мирным, поэтому кроме восьми тысяч обленившихся от жары и алкоголизма солдат СПО и пары сотен служащих Адептус Арбитрес защищать планету было некому. Конечно, нам пообещали прислать на помощь пару кораблей с Талларнскими Пустынными Рейдерами на борту, но они прибудут лишь через три дня, а орки падали на наши головы уже сейчас. Пустынные Рейдеры наверняка будут очень рады, увидев после приземления выжженную равнину на месте города и окружающих его садов. Кстати говоря, о СПО - они наконец проснулись от спячки и выпустили навстречу капсулам орков ракеты-перехватчики из расположенных на окраине города батарей. Большинство ракет мирно улетели в молоко, чтобы потом взорваться где-нибудь в окружающих город садах, однако процентов двадцать из них нашли цель, и около сотни капсул взорвались в воздухе, разметав во все стороны ошметки брони и десантирующихся орков. Толпа с почина сержанта сначала взорвалась воплями радости, а потом, когда сообразила, что обломки ракет, так же, как и капсулы, приземлятся им на головы, быстро замолкла и начала расползаться с улицы в поисках укрытия. Сержант что-то заорал и выхватил оружие, стремясь вернуть в наши охваченные нехорошими предчувствиями души силу веры в Императора. Ближайшие к нему ополченцы замерли на месте, но остальные продолжали деловито расползаться. Сержант решил уже было, как я понял из его разгневанной физиономии, взять на себя полномочия комиссара и расстрелять кого-нибудь в целях повышения мотивации, но ближайшие к нему солдаты вроде бы подчинялись его приказам, а все остальные уже попрятались по переулкам и подвалам, так что он махнул на трусов рукой и посмотрел наверх. Спустя секунду прямо на место, где он стоял, приземлилась с грохотом, подобным удару грома, первая десантная капсула, разбросав в стороны деревянную баррикаду, кучу камней из мостовой, стоящих ближе всего ополченцев и подняв облако непроницаемой пыли. Я понял, что дело плохо и рванул в сторону ближайшего дома. Мгновением позже в него также угодила одна из капсул, выбив ударной волной окна и двери. Стены дома с грохотом завалились внутрь, подняв еще один столб пыли, которая щедро окрасила мою форму в светлые тона. Все вокруг утонуло в молочной пелене, и приземляющиеся капсулы теперь можно было определить только по тяжелым ударам о землю и грохоту, сопровождающему удары. - Сейчас попрут, - прошептал сквозь стиснутые зубы один из ополченцев, устроивший себе импровизированное укрытие за деревянным щитом, отлетевшим в нашу сторону после гибели баррикады. Его ранило одним из осколков стекла, и он машинально стирал кровь с рассеченной скулы. Со всех сторон раздалось громкое шипение сервоприводов раскрывающихся капсул.

194

Иван Ильичёв «Мы идем!! [web log 01]» Я открыл рот, чтобы прокомментировать этот момент, но орки не дали мне этого сделать. - Ваааааааааааах!!! - раздался громкий рев, издаваемый сотнями орочьих глоток. Не знаю, как насчет остальных, но меня это деморализовало настолько, что я бросился бы бежать, если бы не опасение прибежать прямо в лапы одному из орков. Спустя пару мгновений опасаться мне стало уже некогда. Со всех сторон загрохотали выстрелы орочьих шут и слагг. Как нам объяснили на брифинге этим утром, орочье вооружение слишком разнообразно, чтобы четко систематизировать его, поэтому зачастую совершенно разные на вид пистолеты называются одним орочьим словом «слагга». Я не особо стремился все это запоминать, но в экстренной обстановке последних минут полученные утром знания едва ли не гурьбой кинулись мне в голову, отчаянно толкаясь и активно работая локтями. Как чувствовали, что они могут быть последним, о чем я подумаю при жизни. Спустя пару минут зазвучали ответные беспорядочные выстрелы из лазганов. Со всех сторон вокруг нас метались темные силуэты, изредка натыкаясь друг на друга и громко ревя что-то невразумительное. Прямо передо мной из пылевой завесы выскочил огромный зеленый орк с маленькими, красными и горящими злобой глазками. В одной руке он держал громоздкий и корявый пистолет, видимо, ту самую слаггу, а в другой руке сжимал «чоппу» - огромный цепной топор, который тут же с радостью обрушил на ополченца рядом со мной, разрубив напополам и его самого, и его деревянное укрытие. Во все стороны полетели кровавые ошметки и щепки, а орк выдернул оружие из поверженной цели и радостно взревел, явно получая удовольствие от происходящего. Я не мог сказать того же о себе, поэтому подхватил лазган и выстрелил несколько раз орку в живот. Тот озадаченно посмотрел вниз, на легкие ссадины, оставшиеся от попадания лазерных лучей, а потом перевел взгляд на меня. В его глазах светилась нешуточная обида, так что я поднял дуло лазгана повыше и постарался попасть ему в голову. На таком близком расстоянии этот трюк дался мне без особого труда. Впрочем, эффект от попаданий был такой же, то есть фактически никакой. Орк окончательно разозлился и бросился в мою сторону, занося топор для удара. Я уже приготовился пожертвовать своей жизнью в пользу Бога-Императора, но, видимо, у него были на меня другие планы. Или, может быть, ему просто было некогда со мной возиться. В любом случае, тяжелый оружейный болт с тихим жужжанием прилетел откуда-то издалека, пробурил сквозную дырку в голове орка и улетел дальше. Мой зеленый оппонент неуверенно ощупал дымящийся край выходной дыры и упал на дорогу, более не подавая признаков жизни. Я прислонился к стене ближайшего целого дома и вытер пот со лба. Сердце судорожно колотилось о ребра, и руки отчетливо подрагивали. Когда я пару дней назад строил планы на выходные, орки в них определенно не входили. Похоже, мне следовало найти себе более грозное оружие, чтобы прожить хотя бы до вечера. На соседних улицах тем временем продолжали грохотать выстрелы, перемежаемые громкими орочьими криками и периодическими воплями умирающих людей. К счастью, все женщины, дети и большинство стариков были либо эвакуированы с планеты на грузовых транспортах, либо попрятались в горной местности вдалеке от крупных населенных пунктов, поэтому глупые геройские поступки, ведущие к быстрой смерти, отменялись. Не думаю, что у

195

Иван Ильичёв «Мы идем!! [web log 01]» орков возникло бы желание высаживаться в глуши и планомерно прочесывать местность в поисках коренных жителей, с которыми даже и подраться было бы неинтересно. Однако если нас всех перебьют за ближайшие полчаса, оркам быстро станет скучно. Так что безопасность жителей еще не гарантирована. Немного передохнув, я подумал, куда бы мне податься, поскольку оборону улицы мы бездарно провалили, и вспомнил, что где-то к югу от меня был небольшой коммуникационный центр СПО. Вероятно, если где-то и можно было спастись, то только там. Солдаты сил планетарной обороны хоть и предпочитали сдобные булочки строевой подготовке, все же знали, куда надо нажимать, чтобы оружие стреляло в правильном направлении. Пыль тем временем немного рассеялась, и я смог осмотреть поле боя, которое выглядело так, словно по улице пробежало стадо трецепторов с диких планет из Протяженности Удачи. То тут, то там валялись растерзанные тела ополченцев, изредка перемежающиеся зелеными телами случайно уничтоженных орков. Внезапно около убитого на моих глазах экземпляра, что-то закопошилось. Я пригляделся и увидел маленького сгорбленного гретчина, который, приглушенно фыркая и что-то бурча, сноровисто отделял с помощью небольшой пилы зеленую лапу орка, все еще сжимающую цепной топор, от остального тела. Закончив надругательство над дохлым зеленокожим, гретчин схватился за конечность и целеустремленно потащил ее куда-то. Сперва я решил пристрелить его, но потом заинтересовался и решил посмотреть, куда это он, тем более что мне нужно было двигаться в том же направлении. Папаня мой, пока он был жив, неоднократно говорил мне, что любопытство эльдара сгубило, намекая, вероятно, на историю с Падением Эльдар. Подразумевал он этим то, что если не совать свой нос в чужие дела, можно прожить жизнь более спокойно, не суетясь, не нервничая и не подвергая ежеминутно свою жизнь смертельной опасности. Однако же хоть поговорка мне и запомнилась, но от излишнего любопытства не отучила. Так что я подобрал пару батарей для лазгана у ближайшего трупа и медленно двинулся вдоль улицы за пыхтящим и всецело сосредоточенном на работе гретчином. Я так увлекся этим процессом, что едва не налетел на неприятности. К счастью, троица выбежавших из-за угла орков в красных безрукавках смотрела в противоположную от меня сторону, и я, пока они не вздумали оглядеться по сторонам, бросился ничком на дорогу, стараясь при этом не сильно греметь. Если бы кто-то из орков подошел ко мне в этот момент, он бы обнаружил, что я вовсе не мертв, однако с расстояния определить это было бы затруднительно даже для скаута Адептус Астартес, не оснащенного бионикой. Внезапно мне показалось, что в стенах полуразрушенного дома, возле которого я прикинулся ветошью, что-то тихо шипит. Стараясь поворачивать голову как можно незаметнее, я обернулся в ту сторону и обнаружил перед собой темное окошко подвального помещения, что-то промелькнуло. Я напряг зрение, пытаясь разобраться, что же я вижу. Внезапно, словно в детской игре из серии «найти на картинке животное», кусочки более светлой и более темной тени сложились вместе, и я обнаружил, что передо мной человеческое лицо, густо покрытое маскировочной черно-серой краской. Убедившись, что мое внимание привлечено должным образом, человек аккуратно показал жестом, что

196

Иван Ильичёв «Мы идем!! [web log 01]» хотел бы видеть меня у себя в подвале. Я посмотрел на ковыляющего прочь гретчина, потом снова на окно подвала и, решившись, пополз в сторону дома. Внутри было темно, прохладно и достаточно комфортно. Судя по всему, пару часов назад этот подвал был не полем боевых действий, а хранилищем какого-то ресторанчика. Мой натренированный взгляд, как только он приспособился к полутьме подвала, сразу выхватил знакомые с детства очертания пузатых бутылок с амасеком на одной из стоек у стены. «Обитатель» подвальчика нетерпеливым покашливанием вывел меня из состояния задумчивости, пока оно не переросло в ностальгию и еще Император знает во что. Одет незнакомец был в усиленную кожаную броню черного цвета с клепаными вставками. Это точно была не форма СПО, так что среди вариантов оставались только Арбитрес. Однако покрой немного отличался от стандартного, чем вызвал у меня некоторые подозрения. - Нужна твоя помощь, солдат, - перешел он сразу к делу, и мои подозрения в полной мере подтвердились, когда я услышал этот грудной голос с легкой хрипотцой, определенно женский. - Эрни, - представился я. - Линда Роз, - сориентировалась Линда. То, что она не стала переспрашивать и уточнять, что я имел в виду, показало в ней достаточно сообразительного человека. Впрочем, если она действительно была из Адептус Арбитрес, то удивляться нечему. - Винтовка? - спросил я, указывая ей за спину, где стояло прислоненным к стене продолговатое массивное оружие, незнакомой мне конструкции. Впрочем, учитывая, что кроме дробовиков, шоковых ружей и моего лазгана я больше ни с каким оружием на нашей мирной планетке не встречался - это было нормально. - Нет, это весло. Конечно винтовка, - кивнула Линда слегка раздраженно. - Значит там... - я не закончил предложение, неопеределенно махнув рукой в сторону, откуда пришел. - Да, моя работа, - призналась девушка, даже без намека на хвастовство. Я прикинул расстояние от подвала до того места, где я был в момент приземления десантных капсул, учел поправку на ветер и непроницаемую завесу пыли, обратил внимание на быстрое движение цели и преисполнился к девушке-снайперу уважением. - Неплохо! - мой рот практически непроизвольно расплылся в широкой улыбке. Мгновение спустя меня резко дернули за руку, повалили на землю, навалились сверху и неплотно зажали рот рукой. - Орки, - шепнула мне на ухо Линда. - Хвала Императору, а я уж думал, что ты меня изнасиловать решила, - я не смог не прокомментировать ситуацию. Удар по печени продемонстрировал мне, что время шуток либо уже прошло, либо еще не наступило. Судя по звукам, небольшой отряд орков остановился перед домом, где мы нашли себе укрытие. Они громко переговаривались на общем языке, исковерканном до такой степени, что я понимал лишь отдельные слова, вылетающие из их глоток. Исходя из того, что я услышал, центр города был почти весь захвачен, за исключением

197

Иван Ильичёв «Мы идем!! [web log 01]» дворца губернатора, защищенного высокими стенами, пулеметными гнездами и наиболее дисциплинированными частями СПО, а прежде всего - непробиваемым энергетическим щитом. В других местах сохранились лишь точечные очаги сопротивления, там, где силы планетарной обороны успели возвести баррикады и построить блиндажи, на которые теперь активно наваливались всеми силами орки. Славное планетарное ополчение, как я понял, было почти полностью разгромлено и развеяно по окрестностям. Рядом с окном прогрохотало какое-то тяжелое, судя по трясущейся земле, гусеничное транспортное средство, и либо взяло орков на борт, либо раздавило в лепешку, так как их громкие вопли стихли, а затем умчалось прочь, выпустив напоследок в атмосферу густое облако выхлопных газов, тут же осевших у нас в подвале. Линда осторожно встала с меня, прокралась к окошку и выглянула наружу. - Чисто, - сообщила она, повернувшись обратно ко мне, - вставай, Эрни. Я поднялся с пола, поправил бронежилет. - Лейтенант Роз на связи! - произнесла неожиданно Линда, прикладывая руку к уху. – Нет, нет, сэр. Я в квартале Благоденствия, где-то в южной части. Да, подстрелила пару зеленых мерзавцев, сэр. Сэр? Я понял, что она говорит по воксу. - У меня есть план и, кроме того, я рекрутировала одного типа из ополчения. Думаю, мы прорвемся. «Один тип» звучало не очень лестно, но охарактеризовывало меня на удивление правильно, так что я решил не обижаться. - Итак, - Линда закончила разговор с начальством и вернулась в мое общество, - Эрни, ты хочешь жить? Глупый вопрос, согласна. Тогда ты должен выполнять все мои указания. Только от меня зависит, выживем ли мы оба или нет. Думаю, ты уже заметил, что твой лазган не годится даже на то, чтобы колотить им орков по башке, потому что он тут же развалится. Я хмыкнул. Подход этой девушки к решению проблем определенно мне импонировал. - Прекращай лыбиться, - бросила она, - сейчас нам нужно быть максимально собранными и ни на секунду не терять концентрацию. Я выбрала тебя отнюдь не за красивые глазки и не за сальные шуточки. Ты единственный ополченец на этой улице, который попытался убить орка, который пытался убить тебя. Большинство твоих бывших друзей бросились бежать, как только увидели этих зеленых засранцев. Подозреваю, что часть из них даже не подозревала, какой стороной к противнику нужно держать лазган. Линда прервала свою речь и прислушалась к происходящему на улице. Не услышав больше ничего подозрительного, она молча подошла к стене, закинула за плечи свою винтовку, а затем подняла с пола и надела пояс с подсумками. - Пошли, - кратко закончила она, - и постарайся прикрывать мою задницу. Если я попробую выстрелить из своей детки без упора, она с большой вероятностью переломит мне ключицу и отбросит на пару метров назад, так что ты сейчас моя огневая мощь, хоть и практически бесполезная. Наша задача не перевалить как можно больше орков перед смертью, а добраться до расположения своих, привлекая к себе как можно меньше внимания. Она остановилась, залезла в один из карманов и вытащила небольшой вокс. Настроив

198

Иван Ильичёв «Мы идем!! [web log 01]» его, она протянула чудо инженерной мысли мне, показав жестом, чтобы я закрепил его на ухе. - Так будет гораздо удобнее, - прошептал ее голос в моем ухе. - Движемся короткими перебежками по улице, от дома к дому. Как только увидишь что-то подозрительное сразу прячься и говори мне. Мы выбрались из подвала по старой деревянной лестнице, которая скрипела словно моя бабуля, когда она торговалась на рынке. Покуда была жива, ясное дело. К счастью мы не привлекли шумом орды орков и благополучно выбрались из здания, которое действительно оказалось небольшим рестораном. Я не часто бывал в этом квартале, поскольку уровень лично моего благоденствия оставлял желать лучшего, потому всецело доверился своей попутчице, которая довольно целеустремленно перебирала обтянутыми черной кожей ножками. Массивный приклад винтовки ритмично хлопал ее по наиболее выдающимся частям тела, отвлекая меня от обозрения окружающего пространства, в котором, как я все же заметил, не было ни одного орочьего трупа, однако то тут, то там валялись грубо порезанные на куски трупы в серых комбинезонах вроде моего. Кое-где на соседних улицах виднелись густые столбы дыма, но в целом для нашествия орков город выглядел вполне прилично. Вероятно, это было связано с тем, что они практически не встречали сопротивления на своем пути. В одном месте, прямо посреди улицы в яме торчала расплющенная десантная капсула, похожая на жестяную банку, по которой от души приложились молотом. Либо скорость движения оказалась выше расчетной, либо отказали воздушные тормоза. Вряд ли кто-то из орков выжил, несмотря на свою выносливость, чтобы пролить свет на эту темную историю.

Отзыв от Михаила Павлова: Импонирует несвойственный для вселенной Warhammer 40k, но столь характерный для автора ироничный взгляд на происходящее. А вот некоторая небрежность, с которой автор обращается с текстом, быстро набивает оскомину. Интрига в фанфике пока отсутствует, но что будет дальше, узнать все-таки интересно. Кстати об интересе, концовку этого лога можно было оформить хоть как-то выразительно, повествование обрывается на полуслове, как будто мы читали всего лишь черновик. Интерес читателя необходимо подкреплять! Импонирует несвойственный для вселенной Warhammer 40k, но столь характерный для автора ироничный взгляд на происходящее. А вот некоторая небрежность, с которой автор обращается с текстом, быстро набивает оскомину. Интрига в фанфике пока отсутствует, но что будет дальше, узнать все-таки интересно. Кстати об интересе, концовку этого лога можно было оформить хоть как-то выразительно, повествование обрывается на полуслове, как будто мы читали всего лишь черновик. Интерес читателя необходимо подкреплять!

199

Ксения Федорович «Сон на глубине сотни метров под землей» Ксения Федорович

Сон на глубине сотни метров под землей Фэндом: Katekyo Hitman Reborn Если бы каждому человеку снились сны, то что бы он там видел?

Если бы каждому человеку на земле снились сны, то он непременно видел бы там то, что любит больше всего, каждый раз. Видел бы, как его человек живет и дышит, любит и ненавидит. Я же вижу, как ты ходишь по Намимори, вижу, как спишь, ешь, разговариваешь, живешь… вижу все то, что видеть и знать, увы, не могу. Я могу лишь это представлять ведь мысли - это единственное, что не может забрать у меня Виндиче. Будь моя воля, я бы неотрывно следовал за тобой тенью, стелился туманом у твоих дверей, ветром проскальзывал сквозь твои волосы. Будь моя воля, я бы сделал тебя лишь моим. Я бы целовал тебя куда угодно, проводил длинными пальцами по бледным щекам. Утопал в безграничной серости твоих глаз и терялся в звуке твоего голоса. Двести раз на дню произносил бы твое имя, шепотом и в крик, лишь бы понять, что так манит меня к нему, что за загадка в нем скрыта. Три слога и три долгих минуты, чтобы я смог собрать в своем теле достаточно сил, чтобы вымолвить их одними губами. Три слога, три минуты, три секунды…. Еле слышный шепот в мире и крик в голове. Как так? Почему? Почему я не могу выбросить тебя из головы? Скажи мне! Ответь…! Ты не слышишь. Ты там, наверху, ходишь по земле, которую я не видел и не ощущал уже много лет. Ты дышишь тем воздухом свободы, который мне недоступен. Но при этом ты думаешь, что обделен ею. Смешно. Ты волен уйти, уехать, куда тебе вздумается. Ты волен решать, что делать, куда идти и что говорить. Ты волен жить и умереть. Счастливчик. Порой мне хочется подойди к тебе и сказать: «Ты ненормальный! Ты свободен, у тебя столько возможностей, и ты ещё говоришь, что не хочешь упекать себя в клетку? Ты идиот!» Но я этого не делаю. Я не собираюсь случайно травмировать Хроме, ведь ты вполне можешь сорваться на драку. Да и потом, мне хочется почувствовать ту неприязнь и злость, что ты проявишь лично, а не через сотни слоев восприятия моего медиума и земли. Понимаешь? Нет, конечно…. Ты даже не слышишь. Ты невозможен. Иногда, совсем иногда, когда уже нет сил находиться в этом стекле, мне хочется заплакать. Хорошо разрыдаться, что бы выпустить все то, что внутри гложет и разъедает, что не дает нормально думать и ориентироваться. Чтобы сквозь соленую воду вышли эти испорченные чувства и эта испорченная кровь. Хочется… Но нельзя. Почему? Да потому, что в нашем мире чувства - лишь ещё один рычаг к достижению цели. Где-то почти искренне улыбнулся, где-то посочувствовал другу, а где-то и разрыдался на коленях человека, чье внимание тебе важно. Все это - как море дополнительных козырей в

200

Ксения Федорович «Сон на глубине сотни метров под землей» твоей игре с жизнью. Но при этом чувства не хуже отравы. Если с ними переусердствовать, можно и рассудком поплатится. А потому ни к чему эти пустые слезы. Да и к тому же, сил на них нет. Это пройдет, я знаю. А не пройдет - и к черту. А пока я буду вновь и вновь думать о тебе, надеясь на скорую встречу. Надеясь на серебристый блеск в твоих глазах и легкий намек на улыбку. Я знаю, он будет. Не может не быть. Я очень хорошо вижу, как ты медленно потянешься к тонфа, как встанешь в стойку корпусом вперед. Вижу твое первое движение и замах руки, такой быстрый и резкий. И не дай Бог, он изменится. Я вижу тебя в своем каждом видении, иногда там появляюсь и я. И отчего-то все чаще вместо твоего бездыханного тела я смотрю в твои серые глаза в конце, ощущаю твое горячее, терпкое дыхание на своих губах. Это слишком ярко, чтобы сон продолжался, а потому он обрывается. Я открываю глаза, чтобы проснуться, но вновь попадаю в иной сон, чтобы снова там встретить тебя. Увы, здесь в Виндиче, я не могу ничего иного, кроме того, как видеть сны. Я человек, во сне живущий… Но только не подумай, что я люблю тебя. Нет, ни капли. Просто видеть сны о тебе приятней, нежели снова увидеть алый закат итальянского солнца.

Отзыв от Ивана Ильичёва Так, так, так! Я не смотрел Reborn!, ксо! Придется включать свои детективные способности. Приступим! Ключевые слова: Нанимори – небольшой зеленый городишко. Виндиче – тюрьма. Вероятно, подземная. Предположительная глубина залегания – 100 метров. :3 Хроме (Хроме Докуро) – тринадцатилетняя девочка без некоторых внутренних органов. (ох уж эти японцы Т_Т) Тонфа – оборонительное оружие, деревянная палка с ручкой. Вероятно, изначально была сельскохозяйственным орудием (да ладно?!) Ага. Хмм. Все понятно. Итак, автор не указал(а) нам имен того, кто сидит в тюрьме и того, по кому он там сохнет (ЯОЙ детектед!) , но я напрягаю свои извилины, складываю все факты воедино, размышляю и предполагаю, что это… (барабанная дробь) …иллюзионист Мукудо Рокуро с разноцветными глазами (парааам!). Если я промазал – придется сделать себе сэппуку. Осталось последнее – узнать, кто же там топчет изумрудные газоны Нанимори и заставляет страдать бедного Мукуду (если это он).

201

Ксения Федорович «Сон на глубине сотни метров под землей» Иииии... это использующий в бою тонфу Хибари Кёя! Коротышка и лидер Дисциплинарного комитета (Боги, во что я влез!). В их любовной интрижке, предложенной автором, разобраться сложнее, но однажды Мукудо отлупил Хибари, такие дела. И почему-то у меня подозрение, что в оригинале этой самой интрижки между ними не имеется. Теперь, когда покровы сорваны, пройдемся по тексту. Он хороший, грамотный и приятно читается. Есть парочка опечаток, но ничего страшного. Достойный fan-fiction на фоне подавляющего большинства отечественных творений, базирующихся на японской анимации. P.S. А вот название вырвиглазное.

202

Джулиан Барнс

Нечего бояться (рецензент - Булат Ханов)

Год выпуска: 2011 Похожие книги: любые, где гармонично сочетаются мемуаристика и эссеистика Есть: холодные размышления, ирония, диалог с читателем. Нет: пустословия, сарказма, менторского тона.

Иногда, прочитав в аннотации нечто навроде «блестящая библия элегантного отчаяния…», желаешь захлопнуть книгу и убрать её на верхнюю полку. К счастью, к внутреннему голосу я в случае с книгой Барнса «Нечего бояться» не прислушался и её прочитал. В предыдущем абзаце я намеренно употребил слово «книга», поскольку более узкое определение жанра, в котором написано очередное барнсовское произведение, подобрать трудно. Можно однозначно сказать: это нон-фикшн. Далее границы жанров размываются: здесь вам и мемуары, и публицистика, и литературная критика, и философское эссе. Барнс, автор таких романов, как «История мира в 10 ½ главах», «Попугай Флобера», «Англия, Англия» и многих других, предельно откровенно беседует с читателем о страхе смерти. Не буду говорить, что тема новая (согласитесь, имея дело с метафизикой, трудно найти новую тему), что под пером британца она засверкала невиданными доселе гранями, что вы будете шокированы… Нет. Не надейтесь, что автор откроет вам Великую Истину. Бояться смерти вы тоже перестанете вряд ли. Но тем не менее книга почти наверняка вас удивит. И совершенно точно не заставит скучать. Почему?

203

Потому, хотя бы, что Барнс – писатель нескучный. Он очень эрудирован, но эрудированность его проявляется не в использовании птичьего языка (напротив, стиль его лёгок и изящен: спокойный рассуждения, приправленные ненавязчивой иронией), а в огромном количестве интереснейших фактов, которыми он с удовольствием делится с читателями. В книге приводятся удивительные случаи из биографий Шостаковича, Рахманинова, Тургенева, Золя, братьев Гонкуров и многих других знаменитых личностей. В первом же абзаце Барнс заявляет, что стоит на агностических позициях и, следовательно, ни к каким конфессиям себя не причисляет. Поэтому книга британца лишена элементов догматизма, взгляд на мир, представленный в ней, не однобок. Писатель абсолютно спокойно, но в то же время с предельным почтением рассуждает о религии. «Я не верю в Бога, но мне Его не хватает», - признаётся он. Одно из величайших умений литератора – умение передать глубокие мысли в доступной форме. Барнс в этом плане даст сто очков формы многим современным авторам: лаконичная форма гармонично сочетается у него с ярким содержанием. «Нечего бояться» придётся по вкусу как читателям искушённым, так и просто любителям почитать. Пусть книга и о смерти, но из неё ключом бьёт жизнь: писатель через отрицание приходит к приятию. Это вам не популярные «статусы» из серии «Пазитифффффф!» или «Жизнь – это круто!», это нечто несоизмеримо большее и способное убедить. Барнса можно сравнить с остроумным психотерапевтом. Он не просто рассуждает, он учит рассуждать читателя. Эта книга непременно обогатит вашу мысль. Помните: мышление держит мозг в тонусе. И замедляет, кстати, старение. Думайте на здоровье :)

204

Энтони Горовиц

Дом шелка (рецензент - Иван Ильичёв) год выпуска: 2011, похожие книги: Конан Дойль «Собака Баскервилей», «Записки о Шерлоке Холмсе». есть: Шерлок Холмс, убийство, интрига, нет: убийцы-сторожа, пяти зернышек апельсина, пляшущих человечков.

Шерлок Холмс – настолько внушительная фигура в мировой литературе, что попросту не может тихо-мирно лежать на полочке. Отсюда и бесконечные экранизации (по статистике Холмс является наиболее часто экранизируемым персонажем), и многочисленные попытки «продлить» его жизнь еще парочкой приключений с разной степенью успешности. Это началось еще даже до того, как сам сэр Конан Дойл закончил труды над последними рассказами о гениальном сыщике. Эта история продолжается до сих пор, поэтому сон великого сыщика бдительно охраняет некий литературный фонд, который сам наблюдает за всеми авторскими потугами и отбирает те работы, которые действительно достойны. Или типа того. А вот Энтони Горовица даже специально попросили разродиться книгой, чтобы вот прямо вышло лучше, чем у всех, чтобы сам сэр Дойл улыбнулся на небесах. На мой взгляд, кандидатура отобрана едва ли не идеально. Энтони - автор сценариев к знаменитому британскому сериалу «Чисто английское убийство» и более известному в России «Пуаро Агаты Кристи», а также автор многих популярных детективных повестей. Но мне непонятно, зачем это вообще было сделано. В связи с бешеной популярностью новых фильмов про Холмса (снятых Гаем Риччи) напрашивается вывод, что кто-то попросту захотел срубить бабулек, пока горячо. Однако давайте, наконец, перейдем ближе к книге. История с «Домом шелка» якобы не была опубликована при жизни Шерлока по причине того, что события, в ней происходящие, слишком шокирующие и затрагивают все слои общества, включая многих власть имущих персон. И вот, спустя сто с лишним лет, очередные заметки доктора Ватсона публикуются. Начинается все вполне безобидно. Один человек обращается к Холмсу по причине того, что за ним следит подозрительный тип, напоминающий ему о неблагополучном прошлом. Шерлок берется за кончик ниточки и в течение последующей пары сотен страниц вываливает на себя целый ушат откровений и неприятностей, вплоть до того, что его сажают в тюрьму и едва ли не казнят за убийство, которого Холмс, естественно, не совершал. А все потому, что ниточка увела его в сторону, к совсем другому делу, куда более страшному и беспощадному.

205

Книга, как этого и следовало ожидать, пестрит отсылками к другим делам Холмса, таким, как «Союз рыжих», «Последнее дело Холмса» и некоторые другие. Также она насыщена персонажами, всем нам хорошо известными. И вот тут кроется первая ошибочка Горовица. Если появление инспектора Лестрейда вполне оправдано (хотя я категорически не согласен с его линией поведения, предложенной автором), так же, как и брата Холмса - Майкрофта, то, например, несчастный профессор Мориарти откровенно притянут за уши, причем довольно бестактно. А доктор Ватсон окончательно «отупел», превратившись в ходячее: «Холмс, но как вы об этом узнали?!». То, что Горовиц - современный автор, все же заметно, как бы он ни старался скрыть это за характерными для сэра Конан Дойля оборотами речи и действительно хорошо прописанными декорациями Лондона на рубеже двух веков, позапрошлого и прошлого. Авторы тех времен попросту не могли влезть в такую грязь, какая присутствует в конце этой книги. Это все равно как если бы миссис Марпл начала пить виски и стрелять из пистолета. Дойл никогда не перешагивал черту с подписью «благородство», и из-за этого его рассказами восхищались даже двенадцатилетние дети. «Дом шелка» же я не рекомендую читать лет этак до шестнадцати. И от этого мне действительно грустно. Если бы это была абсолютно посторонняя повесть, не имеющая отношения к знаменитому сеттингу, я бы сказал, что это крепкий, приятный исторический детектив, который стоит прочесть. Но раз уж он позиционируется как продолжение приключений самого Холмса, то лучше еще раз перечитать «Собаку Баскервилей». Удовольствия от давно знакомых наизусть строк вы получите больше, чем от срываемых Горовицом нелицеприятных покровов.

206

Кормак Маккарти

Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе (рецензент - Иван Ильичёв) год выпуска: 1985, похожие книги: Кормак Маккарти «Кони, кони...», Чарльз Портис «Железная хватка», Джек Лондон - «Любовь к жизни» есть: прерии, индейцы, перестрелки. нет: любовной линии, хэппи энда

Кормак Маккарти в целом малоизвестен среди российских читателей, хотя в Америке его считают едва ли не одним из лучших отечественных авторов современности. В основном это связано с тем, что его романы практически не издавались на русском языке (исключение – книга «Кони, кони…», переведенная около десяти лет назад). Более-менее широкий читатель узнал о нем после выхода фильмов «Старикам здесь не место» и «Дорога» (The Road), весьма качественных, стоит сказать. К счастью, сейчас начали издаваться и его более ранние творения. Одно из таких – это «Кровавый меридиан» (1985 год издания), книга, помещенная журналом «Time» в список ста лучших романов на английском языке в период с 1923 по 2005 год. Забегая немного вперед, заявляю, что я полностью согласен с господами критиками. Действие книги происходит во второй половине XIX века, примерно в то же время, в котором происходят события большинства творений Джека Лондона, но если автор «Белого клыка» и «Мартина Идена» писал про суровый заснеженный север Американского континента, то Маккарти пишет про территории, граничащие с Мексикой. И я не возьмусь судить, где в то время было хуже. Вообще книга очень тяжелая. Ее нельзя назвать вестерном, так как в ней нет «спагетти-сюжета», нет эффектных красавиц и зрелищных дуэлей, нет ни одного «перекати-поле», пересекающего площадь под звуки музыки Морриконе. В ней даже главного героя нет, по большому счету. И это не только потому, что сложно хоть одного из персонажей этой книги назвать «героем». Это скорее трагическая летопись событий, рассказанная в литературной форме. Персонаж, которого зовут просто «Малец» (kid), едет куда-то от одного нищего городка до другого. Он малообразован, не брезгует стащить, что плохо лежит, пьет и

207

после этого зачастую лезет в драку. У него нет цели, нет мыслей о будущем, и даже именем собственным автор его не удостоил. Живя одним днем, он берется за любую работу, чтобы удовлетворить свои потребности в еде, выпивке, женщине. Однажды он встречает армейского капитана, который имеет свои счеты с мексиканцами после американо-мексиканской войны, и нанимается к нему в отряд, потому что ему по большому счету все равно, на кого работать, лишь бы была еда и место для ночлега. Все это приводит к тому, что он влезает в самую гущу тройного конфликта между мексиканцами, американцами и индейцами, который на самом деле имеет не три угла, а целую сотню, потому что американцы сражаются между собой, различные племена индейцев предают и продают друг друга, а мексиканцы ничем не лучше ни тех, ни других. Кормак не стесняется в выражениях, описывая зверства и бесчинства воюющих сторон. Местами книгу трудно читать даже такому вроде бы закаленному человеку, как я. Однако автор не стремится погрузить читателя с головой в мерзость происходящего. Он просто описывает происходящее, лаконично и беспристрастно. Бессмысленные убийства, насилие, пьяные драки, предательства и снова убийства – эта канва идет сквозь весь сюжет книги, начинающийся с этого и этим же заканчивающийся. Территории в этом повествовании пустынны и обезвожены, высохшие трупы людей и животных валяются вдоль дорог, палящее солнце неизменно над головой, а ценность человеческой жизни равна стоимости одного патрона. Но эта откровенность, эта безысходность вызывает такие чувства, что хочется обязательно дочитать книгу до конца, потому что написана она безусловно талантливо.

208

Чак Паланик

Пигмей (рецензент - Иван Ильичёв) год выпуска: 2009. похожие книги: Чак Паланик «Удушье», «Колыбельная», Энтони Берджес «Заводной апельсин». есть: Американская Мечта, высмеивание стереотипов, черный юмор. нет: морали, нравственности, бойцовского клуба

Каждая новая книга Паланика среди достаточно широкого круга его почитателей – это всегда что-то вроде праздника. Он - один из наиболее популярных авторов «альтернативной прозы», в основном известный своим романом «Бойцовский клуб» и еще несколькими менее известными, но от этого не менее значимыми. «Удушье», «Колыбельная», «Уцелевший» - эти названия много говорят знающим людям. Однако хватит хвалебных дифирамбов. В прошлом году в России был выпущен достаточно средненький роман Паланика под названием «Снафф». В принципе, он был достаточно мрачным, шокирующим и обладал неплохим набором черных шуток, но в нем ощутимо чего-то не хватало, чегото, что мы не хотели бы потерять в творчестве Паланика. Поэтому выхода новой книги многие ждали с некоторым опасением. Могу сразу всех успокоить – старый добрый Чак по-прежнему на коне и с шашкой наголо. Его новая книга называется «Пигмей». Если бы Паланик писал сценарий к фильму «Дети шпионов», то получилась бы эта книга. И, разумеется, это был бы совсем другой фильм. Хотя я уверен, что на экранизацию этой книги Голливуд осмелится еще не скоро. Главный герой – маленький уроженец Африканского континента, прошедший суровую подготовку в лагере боевиков, которого в возрасте тринадцати лет под видом школьников по обмену вместе с боевыми товарищами ввозят в Америку. Их задача – внедриться в простые американские семьи и претворить в жизнь операцию «Хаос» - устроить массовый теракт раздобревшим на фастфуде американцам. Книга – это дневник данного боевика. Надо сказать, что она достаточно оригинально написана. Язык повествования намеренно исковеркан, именно так, как писал бы подросток,

209

плохо знакомый с английским языком. Вообще, я бы поставил небольшой памятник, возможно, даже в бронзе, переводчику Н. Красникову, который «русифицировал» книгу. Он подошел к делу с явным пониманием того, что нужно сделать. Когда я мельком заглянул в книгу, я ужаснулся корявости языка и не сразу понял, как это вообще можно читать. Однако, прочтя страницы три, я быстро вкатился, и дальше дело пошло как по маслу. Несмотря на жуткий «акцент», читается достаточно легко, чтобы не уставать от этого процесса и не терять нить повествования. Вернемся к американским семьям. В «Пигмее» Паланик выставляет их, да и всю Америку, в совершенно жутком свете. Он выжигает напалмом, издевается и «срывает покровы» с таким напором, что наверно даже немного перебарщивает. Однако когда это все звучит от имени тринадцатилетнего эмигранта – это выглядит вполне уместно. Нашего героя, который подписывал свои записи в дневнике именем «Данный боевик», поселили в типичное семейство: больной работяга отец, карга – мать, сын – толстый рохля и сестра немного не от мира сего. На день рождения дети дарят отцу подписку на порносайт, а матери – вибраторы. Сын накачивает родителей наркотой, чтобы они не мешали смотреть телевизор, а сестра одевается в черное и по ночам угоняет родительскую машину. Святой отец местного прихода оказывается педофилом, первый парень на школе – гомиком, а соседки вместо того, чтобы сплетничать на скамеечке, забираются в подвал и устраивают оргии. И так со всеми и во всем. Если подумать, то самым «нормальным» персонажем книги является как раз приемная сестра «данного боевика», несмотря на обилие тараканов в ее голове. Когда семья встречает в аэропорту «данного боевика», родители торжественно провозглашают: «Мы сделаем из него настоящего американца или умрем!». О, лучше бы они этого не говорили. Есть в романе и романтическая линия, такая же извращенная и циничная, как и все остальное. В общем, это камбек. И кто бы что ни говорил, Чак Паланик действительно фееричен. Разве что хэппи-энды немного нестандартны для его творчества. Впрочем, ради такого «счастливого конца» стоит и потерпеть.

210

Дмитрий Евдокимов руководитель проекта

Живу в славном городе Оренбурге. Люблю вкусно кушать, вдоволь спать и общаться с интересными людьми. Не люблю скандалы, драки, грязь, ложь, предательство и собственную лень. Учусь на экономиста-аналитика. Не курю, не бухаю, наркотиками не балуюсь. Раньше был настроен против тех, кто это дело любил, но решил, что их здоровье – их проблемы. Город Писать стихи и прозу начал где-то с 2006 года, что-то Оренбург читабельное стало появляться с 2008, но показывать широ419-956-434 кой общественности свои работы из того времени я бы не стал. А началось всё с того, что один мой товарищ подколол http://vk.com/dimidr0 меня, зная о моём увлечении культовой компьютерной игрой «Fallout». «Тащишься по Фоллауту? А слабо книгу по нему http://dimidr0.livejournal.com/ написать?». «Да не слабо!». И пошёл процесс. В результате была написана повесть о трёх частях (в ходе действа присоrangerdimidro@yandex.ru единился один питерский фоллаутер), которую мне страшно rangerdimidr0 кому-то показать, ибо наивняк, киберпанк и графомания. Не связываю своё будущее с литературой, так как я не могу заставить себя писать (и вообще – мне семью кормить надо будет). Есть желание – пишу. Тогда слова сами за собой идут, ложатся на бумагу, и процесс доставляет удовольствие. А если нет – то хоть покрасней от натуги – бред, околесица и нелепица «украсят» в лучшем случае половину тетрадного листа. Да-да, я сначала пишу на бумагу. Она-то всё стерпит. Помимо литературного журнала, помогаю в организации рерайт-проекта – одного из наших спонсоров. Однако, моя активность проявляется не только в Сети. Пытаюсь участвовать во всевозможных олимпиадах и конференциях. Благодаря этому периодически удаётся выехать в другие города за счёт родной альма-матер. После первого такого выезда – на первую литературную Универсиаду в город Саранск – осознал свою страсть к путешествиям. Мечтаю съездить в Питер, Афины и Рим. Всегда рад новым знакомствам. Звоните, пишите, делайте приятные сюрпризы.

211

Михаил Павлов художник, редактор разделов Проза и Fan-fiction

Дата рождения 12 ноября 1985 г. Родился и вырос в Казани. Христианин, анархист. По профессии, к стыду своему, юрист. По специальности не работаю. Писатель. Основные жанры: психологический триллер, мистика, хоррор. Публиковался в журнале «Мир Фантастики». Также интересуюсь журналистикой, дизайном. Город

Казань Скрыт http://vk.com/miha_jigsaw_pavlov

Скрыт st_shaman@mail.ru MikaelSerafimus

212

Иван Ильичёв редактор разделов Fanfiction и Проза Привет! Спешу изложить следующий факт: читать лучше, чем не читать. Проверено. Целую милых дам, жму руку мужчинам и не смею больше отвлекать. Ваш ND.

Город

Москва 929-6-347 http://vk.com/ru_nd http://nikolasdreik1.livejournal.com nikolasdreik@gmail.com Скрыт

213

Булат Ханов редактор разделов Поэзия и Проза Езжу в троллейбусе и с болезненным интересом отношусь к циникам и графоманам. А циниковграфоманов так вообще боюсь. Люблю литературу в самых разных её проявлениях: от Пушкина и Байрона до Кабакова и Успенского, от Дефо и О Генри до Джойса и Достоевского. Если вы не знаете классику, то можете даже не пытаться писать. А тем паче критиковать – а то развелось «критиков» неначитанных. Ну да Хемингуэй с ними. Стараюсь не уходить в себя и не самоотстраняться. А по делу: Казань, филфак, люблю гематоген, красную фасоль в томатном соусе, «Бад» и «Грин бир», верю в целительную силу поп-панка.

Город

Казань Скрыт http://vk.com/aftersamadhi1 Скрыт sixxam@mail.ru lobatowriter

214

Николай Артюшкин редактор раздела Поэзия Место рождения: город Брежнев, ТАССР. Дата рождения: 07.03.1985 Место проживания: город Казань. Образование: КГУ, филологический факультет. Пишу тексты, заплетаю паучьи сети, расставляю зеркала. А сверху papier-mache. А снизу солнечные зайцы. Город

Цвет глаз: Карий.

Казань Скрыт http://vk.com/id11231425 Скрыт fo_sin@inbox.ru Скрыт

215

Екатерина Балакина Родилась 25 июля 1994 года в г. Новотроицке. Углубленно изучает английский язык, физику, поёт в школьном хоре, участвует в самодеятельности, как на школьном, так и на городском уровне. Участвует в мероприятиях городского музейновыставочного комплекса. Любит классику во всех её проявлениях. Печаталась в местной печати и в альманахе «Гостиный двор», 28.

Город

Новотроицк Скрыт http://vk.com/id63482199 Скрыт katushka063@mail.ru Скрыт

216

Екатерина Безбородникова Так получилось, что я решила связать свою жизнь с литературой. Так получилось, что я учусь в Литературном институте в Москве. Так получилось, что мне это безумно нравится. Кроме литературы, я увлекаюсь, пожалуй, только фотографией. Но это уже другая история. Город

Москва Скрыт http://vk.com/bezborodnikova http://tebyardina. blogspot.com/ ekaterina-lubluzhizn@yandex.ru Скрыт

217

Денис Ким Родился и вырос в Сибири в семье учительницы и композитора. Созерцанию предпочитаю взаимодействие со всеми вытекающими последствиями. Коллекционирую формы людского морального уродства и деградации, не перестаю удивляться их многообразию. По профессии – юрист, посему предо мной часто стоят проблемы морального выбора. Видимо, именно этот аспект моей жизни породил потребность писать. Город Следую принципу Жванецкого, согласно которому: Абакан «Писа’ть, как и пи’сать, нужно, когда уже невмоготу». 498-228-732 Счастлив в браке, проблем с самооценкой и с окружающей действительностью не имею. Человеков http://vk.com/id13247526 убивать не стремлюсь, в себе не замыкаюсь, мизантропию считаю очень опасной социальной болезнью, стоящей в Скрыт одном ряду с мракобесием и фанатизмом. В людях уважаю разум, позитив и прямые руки. Pretor4@gmail.com Не люблю бессмысленную агрессию, неоправданное самомнение и жлобство. pretorsib В партиях, сектах, и прочей порнографии не участвую, к субкультурам себя не отношу. Всегда открыт для общения с умными и адекватными людьми, если есть желание «законтачиться» - милости прошу.

218

Олег Кожин Родился в 1981 году, в городе Норильске. На сегодняшний день живу в столице республики Карелия – городе Петрозаводске. Публиковался в журналах «Полдень? 21 век», «Реальность фантастики», «Знание – сила. Фантастика», «DARKER» а также в межавторских сборниках. Город

Петрозаводск Скрыт http://vk.com/helgerd http://helg-irish.livejournal.com/ i-helg@mail.ru Скрыт

219

Марина Коновалова Родилась и живу в Казани. Первый рассказ написала в семь лет, стих в двенадцать, но и до освоения письменной речи не отчаивалась - рисовала истории на обоях. Но всегда была уверена, что в жизни нужна полезная профессия, а писательство – забава. Потому пошла за образованием в химико-технологический университет, благополучно став дипломированным инженером, но так и не применила свои «химические» знания на практике. А забава вдруг стала необходимостью. Пишу прозу, реже стихи, но с большим интересом пьесы в стихах. Публиковалась в журнале «Идель», интернет-журнале «Пролог».

Город

Казань Скрыт http://vk.com/id55728526 Скрыт marinakonovalov@mail.ru Скрыт

220

Андрей Королев С 2011 года – магистр филологии. Сейчас работаю на коммунистическом островке посреди родного города - в корпоративной заводской газете ОАО «УМПО» с романтичным названием “Моторостроитель”. Несколько лет пишу рассказы и зарисовки окружающих меня событий. Есть несколько публикаций в местных журналах. Надеюсь, это только начало. Среди любимых увлечений – фотография и контактное жонглирование. Авторы, которых могу читать и перечитывать всегда и везде, - Милорад Павич, Сергей Довлатов, Стругацкие. В последнее время я говорю все менее связно, но писать письма все еще удается по-человечески. Поэтому – пишите, звоните, будьте счастливы.

Город

Уфа

285-475-511 http://vk.com/id13348489 http://kelt-lj.livejournal.com uckpemac@gmail.com uckpemac

221

Таня Лепкович Привет! Меня зовут Таня, но можно просто Куби. Пишу не так давно, но всерьёз полюбила это дело. Пишу рассказы, иногда – фанфики по особо понравившимся вселенным, например по «Ведьмаку», жанры любые, кроме хентая, терпеть его не могу. Увлекаюсь рисованием и танцами, обожаю всяческие флешмобы и конкурсы, в свободное время играю в RPG и квесты, ненавязчиво славлю Ситиса и тянусь к прекрасному. Надеюсь, мои истории вам понравятся! :)

Город

Смоленск Скрыт Скрыт Скрыт thisisonlymymailbox@mail.ru Скрыт

222

Александр Москвин По документам – студент, по свидетельству очевидцев - поэт, по знаку зодиака – Стрелец, по характеру – клубок противоречий. Учится на рекламщика. В списке увлечений первое место занимает кулинария. Большой любитель классического детектива. Проявляет нездоровый интерес к религии, оккультизму и прочим паранормальным явлениям. Стихи пишет давно, но бессистемно. К своему творчеству относится с изрядной долей самоиронии. Холост, детей нет, вредных привычек (за исключением болезненного пристрастия к сочинительству) не имеет. Выпустил сборник стихов «Последний шаман». Написал сценарий фильма «Убийства в «Восточном экспрессе» не будет».

Город

Оренбург Скрыт http://vk.com/id35811220 Скрыт zavulonych@yandex.ru Скрыт

223

Дарья Тишакова Родилась в Оренбурге, живет в Оренбурге, творит в Оренбурге. Творчество порой печатается в газете «Вечерний Оренбург» и альманахе «Гостиный Двор». Печатаются верлибры. Пишутся еще и рассказы, но их мало кто понимает. Интересуется качественной литературой, тяжелой музыкой (doom, gothic, death, power, progressive metal). В будущем Дарья будет, скорее всего, журналистом. По крайней мере, по образованию...

Город

Оренбург 437-448-248 Скрыт Скрыт Скрыт Скрыт

224

Александр Трапезников Все, собственно, начиналось в конце 90-х. С тех пор вышло 28 выпусков THE PATH SOULZINE. Fanzine в своем, опять же, абсолюте, - Soulzine. Был такой самиздат проект. Сначала печатный, еще в эпоху «бумажного андеграунда», позже он обрел и электронный облик. (www.e-soulzine.narod.ru). Позже стала интересна не только работа со словом (проза, стихи), но и визуальная часть, что вылилось в постеры и коллажи и, так же, в звуковой проект Cyber_ Christ, ныне КРАСНЫЙ ДРАКОН (на данный момент 53 номерных альбома и ряд компиляций). То есть все это отражало и отражает мой Путь, мою Душу. И слова и краски и звуки это ее Кровь. Бортовые записи.

Город

Не указан 451-882-282 http://vk.com/id7588805 Скрыт Скрыт Скрыт

225

Юрий Тубольцев Живу и работаю в Германии. Увлекаюсь кино и литературой. Люблю ролики и настольный теннис. Получил три высших образования (по специальностям «менеджмент», «психология», «культурология»). Лауреат Третьего международного конкурса «Вся королевская рать», номинация: Миниатюры и подборки афоризмов. Член Западноевропейского отделения Союза писателей «Новый современник». Публиковался в пятнадцати бумажных и интернетжурналах, а также в различных литературных сборниках.

Город

Не указан 441-146-147 http://vk.com/id233912 http://pr76.livejournal.com/ u-too@yandex.ru tuboltsev

226

Юлия Тушканова Не могу придумать ничего более лаконичного, чем: я любимая жена, мама чудного младенца и абсолютно, совершенно не знаю, чем занять себя во время вынужденного нахождения в отпуске по уходу за ребенком. 26 лет, Краснодар, без ВП и с ВО (эконом.фак., совершенно не пригодившийся в жизни). Пишу стихи давно, вернее, писала, сейчас уже нет порыва. Прозу не писала уже много лет. Все прочее осталось незавершенным и не завершится уже никогда, писала фантастику. Я - увлекающийся человек. Быстро теряю интерес. Быстро угасаю. Но все, что получалось вытащить из головы и записать, было создано на пике. Живу как умею, за пазухой у мужа, ненавижу криминальные новости и люблю шоколад. Засим все о себе.

Город

Краснодар 436-235-214 http://vk.com/id2764901 Скрыт jubeli@inbox.ru Скрыт

227

Ксения Федорович Всем привет, меня зовут Ксения, я живу в чудесном городе Санкт-Петербург и мне четырнадцать лет. Пишу всего лишь два года, но умудрилась уже поучаствовать в конкурсе детского литературного творчества и стать там финалисткой. Правда, не особо понимаю, как)). В оcновном пишу фанфики, так сказать, набиваю руку и развиваю фантазию. Из интересовдрузья, фото, музыка, да и, пожалуй, учеба. Очень люблю родной город и шоколад, а так же новые знакомства) Не судите строго, ведь я ещё пока мало что умею))

Город

Санкт- Петербург Скрыт http://vk.com/ksuhafedorovich Скрыт Скрыт Скрыт

228

Маргарита Яровая Ну что тут сказать? Уверенно могу о себе сказать только одно: я родилась. В детстве была ребенком спокойным, жизненный цикл был прост, как апельсин: поспать – поесть - поспать. А потом меня научили читать. Сначала мне книжки читали, а потом я и сама себе читала. Говорят, что человек произошел от обезьяны. А отличительной чертой этой самой обезьяны является подражание. Поэтому в мою маленькую голову пришла простая мысль: если кто-то пишет, то почему бы и мне не попробовать? Вот так я и росла. А еще всю сознательную жизнь хотела стать ветеринаром. Или патологоанатомом. Прямо как в анекдоте – у доктора Айболита был братпатологоанатом Айумер. Любовь к животным победила, и сейчас я учусь в ветеринарном колледже. Но это еще не все. «Изя, ты слышишь, он еще и поет!» - это про меня. Ибо кроме обычного образования у меня есть еще базовое музыкальное. Пишу я нечасто и немного. Но народу вроде как нравится. Надеюсь, что и вам моя писанина придется по душе.

229

Город

Не указан 619-043-454 http://vk.com/id108454764 Скрыт margowolf26@mail.ru Скрыт

Любите писать? Хотите легко и быстро подзаработать? Тогда «Корпус Re:Райтер» – то, что нужно! Мягкие условия работы, быстрая оплата, повышение ставки при увеличении качества и количества работ. Свои вопросы по проекту и заявки на участие отправляйте на rangerdimidro@yandex.ru

230