«Новая газета» среда. №56 23. 05. 2012
Андрей ЗУБОВ, ведущий рубрики, доктор исторических наук, профессор МГИМО, ответственный редактор двухтомника «История России. ХХ век»: — 1 сентября 1911 года пуля убийцы смертельно ранила председателя Совета министров Российской империи Петра Столыпина. Через несколько дней этот сильный, полный жизненной энергии и государственных планов человек скончался в киевском госпитале. Его похоронили в том городе, где он погиб, — такова была его предсмертная воля. Столыпин твердо знал, что его убьют, и, как настоящий мужчина, умел подавлять в себе страх смерти. еоргий Иванов написал в 1949 году чеканные строки: «Несколько поэтов. Достоевский. / Несколько царей. Орел двуглавый. / И — державная дорога — Невский… / Что нам делать с этой бывшей славой?» Сегодня в ряду исторических «нескольких» (хотя не поэт и не царь) непременно присутствует Столыпин, сделавший немалый шаг по «державной дороге». Его жизнь и государственные труды продолжают привлекать к себе внимание. Действительно, при исчерпанной в общих чертах фактической стороне полувека жизни Столыпина остается обширное пространство для рассуждений, споров, экстраполяций. Масштаб личности, чистая фигура — это едва ли не единственное, в чем вот уже сто лет не расходятся сторонники и противники государственной деятельности Столыпина. Оценить личность политической фигуры посильно через его дела. Главным же делом Столыпина была попытка преобразовать аграрный строй в огромной аграрно-индустриальной стране. Многие утверждали и утверждают, что в «столыпинской» реформе нет ничего принципиально столыпинского, — и до него рассуждали об аграрной реформе и планировали преобразования, никаких Америк председатель Совета министров не открыл, да и реформа в конце концов не удалась и только обострила противостояния в деревне. С. КараМурза броско назвал одну из своих книг: «Столыпин — отец русской революции». В советской историографии были крупные ученые, например, А.М. Анфимов, которые убедительно доказывали безнадежный неуспех столыпинской реформы как в замысле, так и в исполнении. Академик И.Д. Ковальченко уже немолодым человеком сел за парту — стал осваивать математические методы обработки данных. В результате были сделаны экстраполяции, не позволявшие увидеть позитивного финала для аграрной реформы: выделялись из общины только зажиточные и самые бедные, не просматривался тот самый сельский средний класс, на который делалась ставка. Подобные оценки-приговоры много лет окрашивали собой отношение к Столыпину как к государственному деятелю и человеку. Теперь наблюдаем иные акценты. Б.Н. Миронов, автор недавних исследований по социальной истории имперской России, доказывает перспективность проводимого Столыпиным аграрного курса, который не был реализован по внешним обстоятельствам: из-за войны и революции. Хотя и по поводу соображений этого историка заклубилась активная полемика. Иногда постфактум сетуют: внуки рабов (крепостных) не доросли до свободы, в том числе свободы хозяйствования! Это и стало камнем преткновения для реформы. Часто пишется о том, что П.А. Столыпин пытался завершить дело Александра Второго. Царь-освободитель избавил крестьянина от помещика, но сохранил «крепость общине»: крестьяне были повязаны финансовой круговой порукой и землей владели сообща. Теперь же, в начале ХХ века, наделы наконец разрешили закрепить в собственность. Люди, настроенные народнически, и во времена Столыпина, и сейчас рассуждают о том, что народ не принял навязываемой буржуазности, идеи собственности на землю. Этим спорам вряд ли суждено скоро прекратиться. О смене векторов в публицистике и говорить не приходится: от автора «столыпинского галстука» до «величайшего реформатора».
Г
Столыпин не стал «фигурой прошлого». И через 100 лет — он государственный деятель сегодняшней России, дающий пример современным политикам, как надо исполнять свои обязанности. Круглые даты — 100 лет со дня смерти год назад, 150 лет со дня рождения в этом апреле еще более приблизили его дело к нам, да и время оказалось сходным с началом ХХ века: страна вновь втяги-
вается в бутылочное горлышко… Но найдутся ли сегодня Столыпины? Профессор, доктор исторических наук Антон ПОСАДСКИЙ, ведущий специалист по аграрным отношениям в России 1900—1920-х годов, размышляет о судьбе реформатора на фоне его главного дела — попытки преобразования уклада крестьянской жизни.
Столыпин без галстука Как не доведенная до конца аграрная реформа дорого обошлась стране
Страна-континент Отчего же так — при вполне надежно выявленной фактической стороне реформы? Конформизм историков тому виной? Как говорили булгаковские киевляне зимой 1918 года, глазея на петлюровские полчища, входившие под колокольный звон: попам покажи красненькую, так они дьяволу обедню отслужат. Интеллектуальные «попы» нечестны? Или же в самом деле вопрос не закрыт? Попробуем разобраться. Итак, усилиями Столыпина была начата активная работа по переводу деревни на рельсы интенсивного хозяйствования. Стимулом послужила мощная социальная встряска 1905 года. Требовалось открыть крестьянству новые возможности, чтобы помещичья земля перестала быть главным магнитом для мужицких желаний. Дворянство и так теряло земельные владения. Этот процесс шел с 1861 года и не знал обратного хода. Указом от 9 ноября 1906 года крестьянину разрешили приватизировать свой пай в надельной, полученной в 1861 году земле и покинуть общину. Вот с чего стартовала реформа. Есть несколько факторов, которые задают масштаб проблемы, стоявшей перед страной в начале века. Во-первых, необходимость решать одновременно две разнопорядковые задачи — сугубо хозяйственную, очень масштабную, и сугубо политическую. Задача отобрать крестьян у революции, быстро сформировать слой собственников в деревне заставляла нажимать на административные педали. Хотя Столыпин сам говорил, что цель — дать сельскому хозяйству свободно развиваться, при разных формах землепользования, а не насадить непременно отруба или хутора, но необходимость победить революцию не только в облике манифестантов, бунтовщиков, боевиков, но и в умах — в мотивах и затаенных желаниях — заставляла спрямлять реформу, торопиться, использовать, говоря нынешним языком, административный ресурс. Во-вторых, грандиозное разнообразие России — страны-континента. Средние данные никогда не покажут истинной картины: слишком велики были региональные различия. Например, в Архангельской или Вологодской губерниях реформа была просто малоактуальна. Выходить там на хутора или брать отруб — нелепость. Крестьяне жили в большинстве случаев вовсе не земледельческим трудом. На Ставрополье же реформа пошла на ура: благодатный климат, бодрое, наученное соседством воинственных горцев население, избыток земли. Эту губернию можно считать пионером нового земельного порядка. Там же, где община была сильна, предлагавшиеся властями новые возможности вызвали поначалу тяжкий раскол. Это — центральные губернии, Поволжье. В-третьих, дефицит времени. Те самые «двадцать лет покоя», о которых широко известно благодаря яркой фразе бывше-
РИА Новости
16
го премьера. История отпустила едва лет семь-восемь. Мировая война не сразу, но заставила резко снизить темпы реформы. К тому же пробудились новые мотивации у самих крестьян. Историк П.Н. Зырянов точно написал, что крестьяне не были доктринерами в отношении к земле, поэтому попытки подсчитать «довольных» и «недовольных» общинными порядками, «любящих» и «не любящих» личную собственность — неблагодарное занятие. Всё решали обстоятельства места и времени. Известный аграрник В.П. Данилов, автор масштабной концепции крестьянской революции 1902—1922 гг. в России, в свое время настойчиво указывал, что для большинства крестьян в начале ХХ столетия альтернативой крестьянскому труду была отнюдь не пролетаризация, как
полагалось считать в рамках марксистского понимания истории, а пауперизация, провал в нищету. Города не могли быстро принять огромный массив крестьян, которым не было места в деревне из-за малоземелья. Не надо было столько неквалифицированных рабочих, шахтеров, извозчиков, каменщиков, плотников… Вот и держались мужики за надел, не способный прокормить, рыскали по отхожим промыслам, добирая денег: страшно было уходить «в никуда». Что такое миллионы «лишних» людей, демонстрируют страны третьего мира. Двадцатимиллионный Мехико — грандиозный мегаполис? Нет. Просто вокруг города растут и растут «бидонвили», самострои, в которых ютятся ушедшие от земли и не нашедшие себя в городе. Такая же картина в Индии, примеры легко продолжить.