166
архив
Kто главный. 03.2013
Ростов. Шестидесятые. Андерграунд.
«Главный» разыскал в своих архивах интервью 15-летней давности с ростовским поэтом, преподавателем латыни в мединституте Леонидом Григорьяном. текст Сергея Медведева. иллюстрация сергея номеркова. фото предоставлено общественным архивом «Ростов неофициальный».
Кто такой. Леонид Григорьевич Григорьян родился 27 декабря 1929 года в Ростове-на-Дону, умер 30 августа 2010 года в Ростове- на - Дону. Поэт, переводчик современной французской прозы (Сартр, Камю) и армянской поэзии. Отец, Григорий Ильич Григорьян, был экономистом. Репрессирован в 1937 году. Мать работала библиотекарем. В детстве пережил в Ростове оба периода немецкой оккупации. С 1948 по 1953 годы учился на романо-германском отделении историко-филологического факультета РГУ. Преподавал латынь в Ростовском медицинском институте. Первая подборка стихов была опубликована, когда автору исполнилось 37 лет. Рекомендации для вступления в Союз писателей Леониду Григорьяну дали Фазиль Искандер, Давид Самойлов, Арсений Тарковский.
— Литературной жизни в Ростове никогда не было. Недавно я написал предисловие к книжке талантливой поэтессы Нины Огневой. Там я говорю, что знаю ростовский андерграунд и сам когда-то к нему принадлежал. Но не было в Ростове никогда никакого андерграунда. Если не считать, конечно, Калашникова, Жукова и Бондаревского. Как вообще можно считать себя поэтом, если ты современник Тарковского, Ахматовой. А уж явление Иосифа Бродского — подлинная «школа смирения»... Вас интересуют шестидесятые годы в Ростове? Рассказывать похабные, пусть и смешные, истории нет смысла. Во всех городах они похожи. Это скорее примета возраста, а не времени... Когда речь идет о шестидесятниках, у меня всякий раз возникает чувство протеста. Наверное, шестидесятники были в Москве, может быть, в Питере. В Ростове я ни о ком не мог бы сказать — вот шестидесятник. Под этим термином, на мой взгляд, понимаются люди, которым глаза на советскую власть открыл XX съезд. До этого они жили как ангелы или идиоты, у которых не было ни зрения, ни ушей, ни
мозгов. Евтушенко — шестидесятник. До съезда он ничего не понимал, не понимал ничего и после. Мой друг писатель Виталий Семин как-то встретился в ЦДЛ с Евтушенко, и тот поразил его своим заявлением, мол, он, Евтушенко, — последний коммунистический поэт планеты. Виталий выкатил глаза — такая лексика в нашей компании была не принята. Таким был и Вознесенский, хотя Евтушенко чем-то и посимпатичнее Андрея. И тот, и другой — необразованные и не очень умные, но Вознесенский кичливее и эгоистичнее. «Уберите Ленина с денег» — «Лонжюмо» — сколько он написал такого. Это лукавство — не такой уж он дурак. Просто он «вписывался» в систему. Когда мне говорят «шестидесятники», я представляю прохвоста Вознесенского, Карягина или Трифонова. Разные люди. Но «всем им XX съезд открыл глаза». Компания, с которой я водился в Ростове, была очень пестрой. Собирались обычно у меня дома. Как-то приехал ко мне из Еревана мой новый друг. «У вас уникальная компания, я таких никогда не видел. Все такие колоритные и разные», — удивился друг. И действительно, у нас было