284
Виктор Малахов
традиционная проблема конфликта отцов и детей никогда еще, вероятно, не представала с такой онтологической непреложностью – поистине как проблема растворения, рассасывания всяческого бытия в том, что само по себе бытием уже не является. Издавна поколения «детей» противопоставляли ценностям «отцов» свои новые, доселе невиданные ценности. Эти ценности могли шокировать, вызывать активное неприятие, пугать приверженцев старых порядков – но, во всяком случае, их можно было предъявить, они были. Ныне же мы имеем дело с ситуацией принципиальной закрытости не то чтобы самих ценностей, но онтологического пространства их экспликации. Прежде самого своего появления любая реальность оказывается уже «схваченной», просчитанной на гигабайты, промоделированной, загодя переваренной в недрах соответствующей информационной системы. Обработанный таким образом мир теряет свою первозданность, в нем более не остается места для ценностей, которыми можно было бы восхищаться всерьёз, – разве что на уровне расхожих, внутренне безразличных словечек «круто» или «нехило». Говоря строго онтологически, бытийный мир нынешнего рано повзрослевшего – или как еще это состояние назвать? – «компьютерного» ребенка напоминает своего рода «черную дыру»; по-настоящему интересным событием остается в нем лишь аннигиляция, завораживающая юных геймеров, – о каком еще взаимопонимании прикажете тут говорить? Переоценивать возможности рассмотренного на этих страницах дискурса детства перед лицом упомянутой тревожной ситуации было бы наивно. Впрочем, хватит с нас и того, что, по всей видимости, такой дискурс – занятие по-человечески правильное. Вообще следует смириться с тем, что человеческое общение как таковое может вовсе и не быть исчерпывающим ответом на «вызовы века». Важно то, что оно является ответом достойным; что оно устанавливает планку, ронять которую нельзя, если мы хотим впредь оставаться людьми. Говоря более конкретно, в создавшихся обстоятельствах дискурс детства обретает своего рода резистентную значимость как способ