"Логические Исследования" Эдмунд Гуссерль

формулировку: «В мышлении утверждение и отрицание исключают друг друга». Термин мышление, в более широком смысле означающий всю деятельность интеллекта, в словоупотреблении многих логиков часто относится к разумному, «логическому» мышлению, т. е. к правильному составлению суждений. Что в правильном суждении «да» и «нет» взаимно исключают друг друга - это очевидно, но этим высказывается равнозначное логическому закону отнюдь не психологическое утверждение. Оно говорит, что суждение, в котором одно и то же соотношение вещей одновременно утверждается и отрицается, не может быть правильным; но оно ничего не говорит о том, могут ли противоречащие акты суждения реально сосуществовать или нет - будь то в одном сознании или в нескольких33. Этим самым исключена и вторая формулировка, гласящая, что суждения, признанные противоречащими, не могут сосуществовать, хотя бы «сознание» или «сознание вообще» и толковалось как надвременное нормальное сознание. Первичный логический принцип, разумеется, не может исходить из предположения понятия «нормального», которое немыслимо вне связи с этим же принципом. Впрочем, ясно, что при таком понимании это утверждение, если воздержать ся от какого бы то ни было метафизического гипостазирования, представляет эквивалентное описание логического закона и не имеет ничего общего с психологией. В третьей и четвертой формулировке участвует аналогичная эквивокация. Никто не может верить в противоречивое, никто не может предположить, что одно и то же есть и не есть, никто, т. е. само собой понятно, ни один разумный человек. Эта невозможность существует лишь для того, кто хочет правильно судить и ни для кого другого. Тут, следовательно, выражено не какое-либо психологическое принуждение, а лишь убеждение, что противоположные со отношения вещей не могут быть совместно истинны и что, следовательно, если кто желает судить правильно, т. е. признавать истинное истинным и ложное ложным, то должен судить согласно предписанию этого закона. Фактически суждения могут происходить иначе; нет такого психологического закона, который подчинял бы судящего игу логических законов. Опять-таки мы имеем дело с эквивалентной формулировкой логического закона, которой чужда мысль о психологической, т. е. каузальной закономерности явлений суждения. Однако именно эта мысль составляет существенное содержание психологического толкования. Последнее получается в том случае, когда невозможность формулируется именно как невозможность сосуществования актов суждения, а не как несовместимость соответствующих суждений (как закономерная невозможность их совместной истинности). Положение: «ни один «разумный» человек или даже только «вменяемый» человек не может верить в противоречивое» допускает еще одно толкование. Мы называем разумным того, кому приписываем привычную склонность «при нормальном состоянии ума» «в своем кругу» составлять правильные суждения. Кто обладает привычной способностью при нормальном состоянии ума по меньшей мере уразумевать «самоочевидное», «несомненное», тот в интересующем нас здесь смысле считается «вменяемым». Разумеется, уклонение от явных противоречий мы причисляем к весьма, впрочем, неопределенной области самоочевидного. Когда эта подстановка произведена, то положение: «ни один вменяемый или разумный человек не может считать противоречия истинными» оказывается тривиальным перенесением общего на единичный случай. Мы, конечно, неназовем вменяемым того, кто обнаружил бы иное отношение. Здесь, следовательно, о психологическом законе опять не может быть и речи. Но мы еще не исчерпали всех возможных толкований. Грубая двусмысленность слова невозможность, которое не только означает объективную закономерную несовместимость, но и субъективную неспособность осуществить соединение, немало помогла успеху психологистических тенденций. Я не могу верить в сосуществование противо речивого - как бы я ни старался, мои попытки всегда натолкнутся на ощутимое и непреодолимое противодействие. Эта невозможность верить - можно было бы сказать, - есть самоочевидное переживание; я вижу, что вера в противоречивое для меня и для каждого существа, которое я мыслю аналогичным себе, невозможна; этим самым я постигаю оче видность психологической закономерности, выраженной в принципе противоречия. На это новое заблуждение в аргументации мы отвечаем следующее. Известно из опыта, что, когда мы остановились на определенном суждении, нам не удается попытка вытеснить уверенность, которой мы только что исполнились, и предположить противоположное соотношение вещей; разве только если вступят новые мотивы мышления, позднейшие сомнения или прежние, несовместимые с теперешними взгляды или даже только смутное «ощущение» враждебно поднимающихся масс мыслей. Тщетная попытка, ощутимое противодействие и т. п. - это индивидуальные переживания, ограниченные в лице и во времени, связанные с известными, не поддающимися более точному определению обстоятель ствами. Как же могут они обосновывать очевидность общего закона, возвышающегося над лицами и временем? Не надо смешивать ассерторической очевидности наличности единичного переживания с аподиктической очевидностью существования общего закона. Разве очевидность наличности того ощущения, которое мы толкуем как неспособность, может вселить в нас убеждение, что фактически невозможное для нас в данный момент навсегда и закономерно нам недоступно? Обратим внимание на неопределимость существенных условий такого переживания. Фактически мы в этом отношении часто заблуждаемся, хотя, будучи твердо убеждены в каком-либо соотношении А, очень легко позволяем себе высказываться: немыслимо, чтобы кто-либо произнес суждение поп А. В таком же смысле мы можем теперь сказать: немыслимо, чтобы кто-либо не признавал закона противоречия, в котором мы совершенно твердо убеждены. Или же: никто не в состоянии считать истинными одновременно два противоречащих соотношения вещей. Может быть, в пользу этого говорит опытное суждение, выросшее из многократных испытаний на примерах и иногда имеющее ха рактер весьма твердого убеждения; но у нас нет очевидности, что так дело обстоит всегда и обязательно. Истинное положение дела мы можем описать так: аподиктически очевидной, т. е. в истинном смысле слова внутренне убедительной для нас является лишь невозможность одновременной истинности противоречащих положений. Закон этой несовместимости и есть подлинный принцип противоречия. Аподиктическая очевидность распространяется затем также на психологическое применение; мы убеждены также, что два суждения с противоречивым содержанием не могут сосуществовать в том смысле, чтобы они оба только выражали в форме суждения то, что действительно дано в обосновывающих их наглядных представлениях. И вообще у нас есть убеждение, что не только ассерторически, но и аподиктически очевидные суждения с противоречивым содержанием не могут сосуществовать ни в одном сознании, ни в распределении по разным сознаниям. Ведь всем этим сказано только, что соотношения вещей, которые объективно несовместимы как противоречивые, фактически никто не может найти одновременно существующими в области на глядного представления или умозрения. Но этим никоим образом не исключено, что их могут считать сосуществующими; напротив, мы лишены аподиктической очевидности по отношению к противоречивым суждениям вообще; только по отношению к практически известным и достаточно разграниченным для практических целей классам случаев мы обладаем опытным знанием, что в этих случаях противоречивые акты суждения фактически исключают друг друга.

§ 28. Мнимая двусторонность принципа противоречия, в силу которой его надо понимать как естественный закон мышления и как нормативный закон его логического упорядочения В наше время, когда так возрос интерес к психологии, лишь немногие логики сумели удержаться от психологических искажений основных логических принципов. Между прочим, этой ошибки не избегали и другие логики, которые сами восстают против психологического обоснования логики, и такие, которые по другим основаниям решительно отвергли бы упрек в психологизме. Если принять во внимание, что все непсихологическое не может быть объяснено психологией, что, стало быть, каждая попытка осветить сущность «законов мышления» посредством психологических исследований, предпринятая хотя бы и с самыми лучшими намерениями, уже предполагает их психологическую переработку, то придется причислить к психологистам и всех немецких логиков направления Зигварта, несмотря на то, что эти логики далеки от ясного формулирования или обозначения логических законов как психологических и даже противопоставляют их прочим законам психологии. Если в избранных ими формулах закона и не отражается эта логическая подстановка, то тем вернее она сказывается в сопровождающих объяснениях или в связи соответствующего изложения. В особенности замечательными кажутся попытки создать для принципа противоречия двойственное положение, в силу чего он, с одной стороны, как естественный закон должен быть силой, фактически определяющей наши суждения, и, с другой стороны, как нормативный закон, - составлять основу всех логических правил. Особенно ярко представлена эта точка зрения у Ф. А. Ланге в его талантливом труде «Logische Studien», который, впрочем, стремится не развивать психологическую логику в духе Милля, а дать «новое обоснование формальной логики». Конечно, если присмотреться поближе к этому новому обоснованию и узнать из него, что истины логики, как и математики, выводятся из созерцания пространства, что простейшие основы этих наук, «гарантируя строгую правильность всякого знания вообще», «являются основами нашей интеллектуальной организации» и что, стало быть, «закономерность, которой мы восторгаемся в них, исходит из нас самих..., из нашей собственной бессознательной основы» - если присмотреться ко всему этому, то позицию Ланге придется охарактеризовать только как психологическую; мы относим ее к особому роду психологизма, к которому как вид принадлежит также формальный идеализм Канта - в смысле господствующего его толкования - и прочие виды учений о прирожденных способностях познания или «источниках познания»34. Соответственные рассуждения Ланге гласят: «Принцип противоречия есть пункт, в котором естественные законы соприкасаются с нормативными законами. Те психологические условия образования наших представлений, которые, непрестанно действуя в природном, не руководимом никакими правилами мышлении, создают вечно бурлящий поток истин и заблуждений, дополняются, ограничиваются и направляются к одной определенной цели тем фактом, что мы в нашем мышлении не можем соединять противоположное, поскольку оно, так сказать, накладывается на