Камень Полюд, Вишера и Соликамск | Баньковский Лев Владимирович

проложен был путь в обход Полюда через деревню Аралово на берег Вишеры в еѐ среднем течении, затем вдоль вишериного берега, то по правой, то по левой стороне в еѐ истоки. Там обозы медленно выезжали на Уральский хребет и спускались к истоку реки Ауспии. Преимущественно вдоль левого берега Ауспии также была хорошо устроенная по тогдашнему слову дорожной техники настоящая дорога для гужевого транспорта. Еѐ мы нечаянно открыли однажды с моим спутником по экспедиции Николаем Михайловичем Белокрыловым, пошли по ней, несколько сейчас повреждѐнной временем и русловыми процессами, но всѐ ещѐ хорошо различимой. Дорога шла к широкой реке Лозьве, по которой можно было плыть на Тобол, Иртыш и Обь. Именно эта, то сухопутная, то водная дорога, известная, впрочем, местному комимансийскому населению с незапамятных времѐн, надѐжно заводила русского человека в глубины Сибири. Когда мы с Николаем Белокрыловым обнаружили участок древней дороги вдоль русла реки Ауспии, заглянули в краеведческий музей города Ивделя сообщить об этом открытии. Нас хорошо приняли, поблагодарили за информацию и сказали, что попросят археологов произвести раскопки по трассе дороги. Был ещѐ у нас с Белокрыловым такой случай на Вишере, когда мы возвращались с Уральского хребта в Красновишерск на самодельном плоту. Опишу этот случай с самого его критического момента.

– Лев Владимирович!!! Помню, отчѐтливо услышал этот отчаянный вскрик, а в следующее мгновение наш бревенчатый плот встал на ребро и перевернулся. Вода охватила меня со всех сторон. В какой-то миг пришла ясность, оценилась ситуация, а руки уже знали, что нужно сделать немедленно, – нащупали в изголовье деревянный кол, на котором держалась палаточная крыша, и оттолкнулись от него так, чтобы я выплыл из полузамкнутого пространства палатки. Получилось! Подводная свобода почувствовалась сразу. Набравшие воду большие резиновые сапоги, такие тяжѐлые, сами слетели с ног. А мне – наверх! Однако со всего размаху ударился головой и руками о скользкие брѐвна и решил, что оказался под каким-то плотом, с которым мы столкнулись. Начал работать руками и ногами, чтобы отнырнуть в сторону, снова попытался выплыть наверх, и – безуспешно. Наконец, порядочно нахлебавшись, высунул голову над водой, огляделся и увидел вдалеке у поворота реки уплывающий по течению перевѐрнутый плот, по которому металась фигурка моего спутника Николая Михайловича Белокрылова. Сколько набралось сил, попытался что-то крикнуть вдогонку, но вряд ли меня услышали. Подгрѐб к берегу, выбрался на колючую каменистую россыпь, шатающийся от перенапряжения, замѐрзший. Над рекой едва светало. «Водонепроницаемая» оболочка моего спичечного коробка не выдержала такого купания. Спички не зажигались. Пришлось согревать себя резкими движениями рук и ног. Вскоре пришѐл Николай Михайлович. Он сумел причалить плот и явился меня выручать. Через несколько минут у нас разгорелся костѐр. Поздновато, но рассудили, что мы всѐ же зря плыли ночью по такой стремительной реке с завалами брѐвен на берегах и на отмелях островов. И напрасно я, отстояв до трѐх ночи свою вахту, лѐг в палатку. У нас утонули почти все вещи, за исключением пилы, чудом застрявшего пакета с 61