ЛЮДИ
КУЛЬТ
Belavia OnAir
174
дважды уволив с киностудии (Одесской киностудии. — Ред.), а один раз вообще дисквалифицировав, меня потом все-таки обратно брали. Неужто надеялись перевоспитать?
В советское время
мне всеми возможными способами мешали делать мое кино. А я не собиралась мириться. Когда после „Коротких встреч“ и „Долгих проводов“ меня дисквалифицировали как режиссера, назвали „профнепригодной“ и отправили в отдел кадров писать заявление об увольнении по собственному желанию, я отказалась. Сказала, что если пойду, то только для того, чтобы переоформиться на должность дворника на студии. Тогда уж дирекция переполошилась (все-таки Одесса — глубоко провинциальный город, где боятся скандалов), и мне позволили работать студийным библиотекарем...
Сегодня все говорят: „Деньги — это страшно!“ Но страшнее для меня идеология. Потому что диктат денег более натуральный. Можно сказать, конечно, что деньги — зло, что нехорошо быть корыстным, но так устроена жизнь. А то, что было навязываемо идеологией, — оно было совершенно ненатуральным и потому бессмысленным. Это был настолько абсурдный режим! Он впал в маразм! Когда меня везде запретили,
я решила: раз так, ладно — буду работать в стол! Моя цель ведь была какая? Чтобы кино не резали, а положили в целом виде на полку, как „Долгие проводы“. Но нет, эту картину сначала порезали, повыбрасывали куски, а потом оставшееся положили на полку и никогда никому не показывали. Я считаю, что все причины всего того, что случается со всеми нами и с каждым из нас, — они внутри нас. И когда с нами что-то нехорошее случается, они, эти внутренние причины, всегда находят себе союзников снаружи. И этих союзников мы начинаем винить в своих бедах. Я это рано поняла, и во всех своих бедах ищу причины в себе, пытаюсь себя улучшить. Поэтому от того, где я живу и где бываю, вовсе не зависит то, какая я. Все, что из меня идет, — оно только мое.