Almanacco 8 2017 RUS by Associazione Conoscere Eurasia

ALMANACCO LETTERARIO

Conoscere Eurasia Edizioni

ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ

Издательство «Познаём Евразию»

Банк Интеза – российский дочерний банк Группы Интеза Санпаоло (Италия). Интеза Санпаоло является одной из крупнейших банковских групп в еврозоне и абсолютным лидером рынка банковских услуг Италии. В России Представительство Интеза Санпаоло действует уже более 40 лет. Группа обслуживает более половины внешнеторговых сделок между Россией и Италией. Кроме этого, участвует в финансировании крупных национальных и международных российских проектов. Банк Интеза работает в 25 регионах России от Калининграда до Владивостока и предлагает полный спектр банковских услуг для малого и среднего бизнеса, частных и корпоративных клиентов. В основе деятельности Банка Интеза и Группы Интеза Санпаоло лежат принципы социальной ответственности. Банк Интеза и Группа Интеза Санпаоло поддерживают проекты в области культуры и искусства как в Италии, так и в России. Генеральная лицензия Банка России № 2216 Интернет-сайт Банка Интеза – www.bancaintesa.ru

***

Banca Intesa è la sussidiaria russa del gruppo Intesa Sanpaolo (Italia), il maggior gruppo bancario in Italia e uno dei principali in Europa. Il Gruppo è presente in Russia da oltre 40 anni e intermedia più della metà dell’interscambio italo-russo. Tra le sue attività anche quella del finanziamento dei grandi progetti russi sia nazionali che internazionali. Banca Intesa è presente in 25 regioni della Russia da Kaliningrad a Vladivostok e offre una vasta gamma di prodotti e di servizi bancari altamente personalizzati per le piccole e medie imprese, le aziende e i clienti privati. La responsabilità sociale è uno dei valori fondamentali di Banca Intesa e del Gruppo Intesa Sanpaolo, particolarmente attivi nella promozione di varie iniziative culturali in Italia e in Russia. Licenza Bancaria della Banca di Russia № 2216 Sito Internet di Banca Intesa: www.bancaintesa.ru

Conoscere Eurasia Edizioni

VIII Издательство «Познаём Евразию»

Associazione Conoscere Eurasia Potenziare l’amicizia storica tra l’Italia e la Russia e aprire, al contempo, relazioni virtuose con i Paesi dell’Eurasia, secondo una visione globale che pone la cultura e l’economia tra i pilastri fondamentali del benessere dei popoli: ecco la missione di Conoscere Eurasia, l’associazione non-profit con sede a Verona, fondata e presieduta dal professor Antonio Fallico. Un’attività a tutto campo è quella perseguita dall’Associazione, che ha all’attivo un fitto calendario di iniziative culturali permanenti, tra cui anche i corsi di lingua russa certificati dall’Istituto Puškin e oltre 50 appuntamenti economici, tra seminari e forum, organizzati in tutta Italia dal 2008 a oggi. Un’azione costante e capillare, riconosciuta anche a livello internazionale, che pone Conoscere Eurasia tra le principali organizzazioni italiane, impegnata com’è a promuovere i rapporti tra il nostro Paese, la Russia e l’Unione Economica Eurasiatica, e non solo, con una lucida lungimiranza nell’intercettare il cambiamento dello scenario geopolitico in atto. www.conoscereeurasia.it Facebook: Associazione Conoscere Eurasia / Ассоциация “Познаем Евразию”

Ассоциация «Познаём Евразию» Укрепление исторически сложившихся дружеских отношений между Россией и Италией, налаживание новых связей со странами евразийского региона, основанных на глобальном видении, согласно которому культура и экономика лежат в основе благополучия народов, - таковы основные цели деятельности Ассоциации «Познаём Евразию». Штаб-квартира этой некоммерческой организации находится в Вероне, ее основатель и президент – профессор Антонио Фаллико. Ассоциация ведет обширную культурную деятельность, в частности, организует языковые курсы с выдачей сертификатов Института русского языка имени А.С. Пушкина. Также проводятся семинары и форумы по всей Италии. Всего с 2008 года и по сей день организовано более 50 мероприятий. Непрерывная и разнообразная деятельность Ассоциации «Познаём Евразию», основанная на ясном представлении о происходящих геополитических переменах, получила признание на международном уровне. Это делает её одной из основных итальянских организаций, работа которых направлена на продвижение и развитие связей между Россией, Италией и странами Евразийского экономического союза. www.conoscereeurasia.it Facebook: Associazione Conoscere Eurasia / Ассоциация «Познаем Евразию»

Литературный институт имени A.M. Горького Литературный институт имени A.M. Горького – государственное учебное заведение, основанное в 1933 году по инициативе A.M. Горького. Современное название институт получил в 1936 году. С 1942 года приняты очная и заочная формы обучения. С 1953 года при институте действуют Высшие литературные курсы. В 1983 году институт наг ражден Орденом Дружбы народов. С 2014 года находится в ведении Министерства культуры Российской Федерации. В настоящее время учебный процесс идет на двух факультетах: очном и заочном – по программам специалиста (квалификации «Литературный работник» и «Литературный работник, переводчик художественной литературы»). Система обучения в институте предусматривает изучение курсов гуманитарных и общественных дисциплин, занятия в творческих семинарах по родам и жанрам художественной литературы: проза, поэзия, драматургия, детская литература, литературная критика, очерк и публицистика, перевод художественной литературы. Институт ведет активную международную деятельность, контактируя со многими профильными зарубежными университетами.

Istituto Letterario A.M. Gor’kij L’Istituto Letterario A.M. Gor’kij è un’istituzione universitaria statale che – fondata nel 1933 su iniziativa dello scrittore Maksim Gor’kij – ha preso l’attuale denominazione nel 1936. A partire dal 1942 è stato introdotto l’insegnamento in sede e quello a distanza. Dal 1953 sono stati attivati i Corsi Superiori di Letteratura. Nel 1983 l’Istituto è stato insignito dell’Ordine dell’Amicizia tra i Popoli. Dal 2014 è passato sotto il Ministero della Cultura della Federazione Russa. Attualmente il percorso di studi si avvale di due facoltà, in sede e a distanza, secondo un programma di laurea specialistica con indirizzi “Letteratura” e “Letteratura e traduzione letteraria”. Il sistema d’insegnamento dell’Istituto prevede corsi di ambito umanistico e sociale, nonché seminari dedicati a vari generi letterari: prosa, poesia, drammaturgia, letteratura per l’infanzia, critica letteraria, saggistica e pubblicistica, traduzione letteraria. L’Istituto partecipa attivamente a progetti internazionali, e ha contatti con molte qualificate università straniere.

Direttore editoriale e letterario Flavio Ermini Progettazione e cura grafica Cierre Grafica Per i singoli racconti © Autori Per le traduzioni © Traduttori Per l’Edizione © 2017 Associazione Conoscere Eurasia Via dell’Artigliere 11, 37129 Verona, Italia info@conoscereeurasia.it www.conoscereeurasia.it

Главный редактор Флавио Эрмини Разработка проекта и графическое оформление Чиэрре Графика © на рассказы принадлежат авторам произведений © на переводы принадлежат переводчикам

info@conoscereeurasia.it www.conoscereeurasia.it

ALMANACCO LETTERARIO Conoscere Eurasia Edizioni

ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ Издательство «Познаём Евразию»

Antonio Fallico Presidente dell’Associazione Conoscere Eurasia Anno dopo anno, il Premio Letterario italo-russo Raduga continua a riservarci grandi sorprese. Siamo giunti all’ottava edizione e il numero dei partecipanti, siano essi narratori o traduttori, continua a crescere. E ciò avviene sia in Italia, sia in Russia. Complessivamente sono quasi settecento i giovani che hanno aderito a questa nuova edizione del Premio. Ma al di là dei numeri, ciò che maggiormente sorprende è la qualità degli elaborati che le due giurie del Premio hanno avuto il privilegio di esaminare. Lo testimoniano l’appassionata intensità dei racconti pubblicati in questo Almanacco letterario e la professionale vivacità delle relative traduzioni. Si tratta di lavori che smentiscono quanti ci vogliono far credere che le nuove generazioni siano prede passive delle tecnologie digitali, dove i “luoghi” preferiti d’incontro sono le chat e i social network, e dove le vere star sono gli youtuber. Questi lavori rivelano che tra i giovani sono più che mai vive sia la necessità di scrivere, sia la volontà di decidere il proprio destino, tanto che in ognuno dei testi che qui leggiamo la parola rimane sempre aperta alla possibilità di un incontro vero, non virtuale. Si tratta di una parola che si fa strumento di radicale protesta, una parola “disobbediente”, che diventa tanto più “sovversiva” quanto più è legata alla natura, tematica alla quale i nostri giovani autori maggiormente sembrano affidarsi. Quella che qui viene rivelata è una forza “speciale”, speciale perché agisce… senza forza, ovvero senza costrizione, senza violenza, con semplicità e con dolcezza.

Антонио Фаллико Президент Ассоциации «Познаём Евразию» Год за годом российско-итальянская литературная премия «Радуга» преподносит большие сюрпризы. Конкурс проводится восьмой раз, а число его участников – как писателей, так и переводчиков – продолжает расти. Это касается и Италии, и России. Всего в нынешнем году приняты заявки почти 700 молодых авторов. Но важны не только численные показатели, еще больше радует качество работ, с которыми два жюри премии имели честь ознакомиться. Об этом говорят выразительная сила и проникновенность рассказов, которые вошли в альманах, и профессионализм переводчиков, сохранивших тексты «живыми». Представленные рассказы опровергают мнение тех, кто пытается нас убедить, будто новые поколения – пассивные жертвы цифровых технологий, что теперь молодежь общается в чате и социальных сетях, что их звезды – «ютюберы». Мы видим, что молодые люди как никогда испытывают тягу к писательству, что они хотят быть хозяевами своих судеб: в каждом из рассказов, собранных под обложкой этого альманаха, слово оставляет открытое пространство для настоящей, а не виртуальной встречи. Слово становится орудием радикального протеста – непослушным, почти бунтарским словом, особенно когда оно описывает природу: насколько можно судить, тема природы вызывает у молодых особый интерес. Нам рассказывают об особой силе – той, что действует… без применения силы, то есть без принуждения, без насилия, просто и мягко.

Credo che dobbiamo aspettarci molto dalle nuove generazioni. A tutti noi si rivolgono per dichiararsi contro la retorica, oggi trionfante, dell’immodificabilità dell’esistente. Ci dicono che non tutti gli uomini sono racchiusi nel loro individualismo. Ci dicono che nell’odierno tempo della precarietà universale – dove la sola cosa a tempo indeterminato sembra essere l’instabilità – dobbiamo incamminarci verso un nuovo inizio, là dove umanità e libertà coincidono. Il Premio Raduga va in questa direzione e Banca Intesa è orgogliosa di sostenerne concretamente il cammino, con la fondata convinzione che un mondo migliore sia ancora possibile.

Уверен: мы можем многого ожидать от молодых поколений. Они обращаются ко всем нам, чтобы выразить протест против восторжествовавшей риторики, против неизменности всего и вся. Они говорят, что люди стали жертвами собственного индивидуализма. Говорят, что сегодня, когда в мире все непостоянно – кажется, лишь нестабильность сохранится еще неизвестно сколько, – мы должны стремиться к новому началу, к соединению человечности и свободы. Премия «Радуга» движется в этом направлении, а Банк Интеза гордится тем, что оказывает ей ощутимую поддержку, поскольку мы уверены: у нас еще осталась возможность создать лучший мир.

Борис Тарасов Профессор Литературного института имени А.М. Горького Заведующий кафедрой зарубежной литературы Свыше четырехсот авторов не только из России, из ее различных республик и областей, больших и малых городов, поселков и сел, но и из зарубежных стран прислали свои работы на уже восьмой российско-итальянский конкурс молодых прозаиков и переводчиков «Радуга». Впечатляет профессиональное и возрастное разнообразие его участников, увлеченных литературным творчеством. Это вчерашние школьники и студенты, молодые журналисты и филологи, врачи и инженеры, рабочие и служащие, многие из которых не имели серьезных публикаций. Конечно же, выделяются уже набравшиеся писательского опыта авторы, принимавшие участие в других конкурсах и фестивалях, совещаниях и форумах, печатавшиеся в «толстых» журналах (иные из них стали уже членами писательских союзов и имеют вышедшие книги). Именно среди такой группы в результате тщательного отбора и рейтингового голосования жюри и сформировалась первая пятерка авторов, представленных на страницах альманаха и талантливо раскрывающих социальные и личные конфликты, психологию взаимоотношений и судьбы представителей разных поколений окружающих нас людей.

Boris Tarasov Professore ordinario dell’Istituto Letterario A.M. Gor’kij Direttore del Dipartimento di Letteratura straniera Più di quattrocento autori non solo dalla Russia, dalle sue diverse Repubbliche e regioni, dalle città grandi e piccole, dalle cittadine e dai villaggi, ma anche da Paesi stranieri hanno mandato i loro lavori all’ormai ottava edizione del concorso russo-italiano dei giovani prosatori e traduttori. Stupisce la varietà di professioni e di età dei partecipanti, appassionati dell’attività creativa letteraria. Sono scolari e studenti di ieri, giovani giornalisti e filologi, operai e impiegati, molti dei quali non hanno avuto pubblicazioni serie. Ovviamente, si distinguono autori che hanno già acquisito esperienza di scrittori, che hanno preso parte ad altri concorsi e festival, a conferenze e forum, che hanno pubblicato su “grosse” riviste (alcuni di loro sono già diventati membri di unioni di scrittori e hanno libri in uscita). Proprio in mezzo a questo gruppo, quale risultato della scelta accurata e della votazione ad alta maggioranza della giuria, si è formata la prima cinquina di autori, che sono presentati sulle pagine dell’Almanacco e che disvelano con talento i conflitti sociali e personali, la psicologia dei rapporti reciproci e i destini dei rappresentanti delle diverse generazioni di persone che ci circondano.

Raduga Premio Letterario italo-russo per giovani narratori e traduttori Il Premio Raduga, giunto quest’anno all’ottava edizione, è un’iniziativa dedicata alla promozione di giovani narratori e traduttori, sia russi sia italiani. Nasce dalla convinzione che vi sia sempre più bisogno di autori che – aprendosi alle mobili ed emozionanti strutture del racconto – si pongano in sintonia con il futuro. In tale ottica, il Premio vuole mettere in luce soprattutto quegli scrittori nelle cui narrazioni sia avvertibile il desiderio di libertà. Il Premio si rivolge in modo particolare a quelle giovani voci che – attraverso una forma narrativa caratterizzata dalla consapevolezza stilistica – giungono a farsi interpreti della complessità e delle inquietudini dei nostri tempi. Il Premio, nato con l’intento di rafforzare i rapporti culturali italo-russi, è sostenuto criticamente da due giurie formate da note personalità della letteratura italiana e russa. Lo scopo è far sì che i giovani letterati più meritevoli – siano essi narratori o traduttori – possano entrare in contatto con i settori intellettualmente più vivaci del mondo letterario. Il Premio garantisce, oltre a un riconoscimento economico, la pubblicazione delle migliori opere in un prestigioso volume antologico bilingue: Almanacco letterario, edito dall’Associazione Conoscere Eurasia. Tutti i lavori sono pubblicati con traduzione a fronte – a opera di giovani traduttori russi e italiani – e sono seguiti da una riflessione critica e da una nota biografica.

«Радуга» Итальянско-российская литературная премия для молодых писателей и переводчиков Главная задача премии «Радуга», которая в этом году проводится в восьмой раз, - поддержать молодых прозаиков и переводчиков в Италии и в России. Мы убеждены, что сегодня остро ощущается потребность в писателях, работающих в емком и гибком жанре рассказа, способных проложить дорогу в будущее. Вот почему организаторы премии уделяют особое внимание авторам, произведения которых проникнуты стремлением к свободе. В первую очередь премия создавалась для молодых писателей, отражающих в своем творчестве все сложности и тревоги нашего времени, находящих для этого стилистически точную форму. У премии, создававшейся для укрепления российско-итальянских литературных связей, два национальных жюри – итальянское и русское. Мы стремимся открыть дорогу в мир большой литературы самым достойным молодым писателям и переводчикам. Помимо денежного вознаграждения участники конкурса получают возможность опубликовать свои произведения в престижном двуязычном Литературном альманахе. Под его обложкой собраны рассказы финалистов (в оригинале и в переводе, выполненном молодыми итальянскими и российскими переводчиками), а также короткие рецензии на рассказы и биографические сведения об авторах и переводчиках.

Giuria italiana

Итальянское жюри

Marco Drago (Canelli, 1967) è scrittore e autore radiofonico. Tra i suoi libri ricordiamo L’amico del pazzo (1998), Zolle (2005) e La prigione grande quanto un paese (2013). Ha diretto per diciotto anni la rivista “Maltese Narrazioni” ed è direttore della collana di e-book “Laurana Reloaded”. Scrive per “Vanity Fair” e “Il Giornale”. Марко Драго (Канелли, 1967), писатель, радиоведущий. Автор книг «Друг сумасшедшего» (1998), «Глыбы» (2005) и «Тюрьма размером с целую страну» (2013). На протяжении восемнадцати лет руководил журналом «Мальтезе Наррацьони», редактор серии электронных книг «Лаурана Релоадед». Сотрудничает в изданиях «Вэнити фэйер» и «Иль Джорнале».

Flavio Ermini (Verona, 1947), poeta e saggista, è autore di numerosi volumi in Italia e in Francia. Dirige la rivista letteraria “Anterem”. Fa parte del comitato scientifico di “Osiris” (Università di Deerfield, Massachusetts) e degli “Amici della Scala” di Milano. Dirige la collana di filosofia “Narrazioni della conoscenza” (Moretti&Vitali). Флавио Эрмини (Верона, 1947), поэт и литературный критик, опуб ликовал ряд книг в Италии и во Франции. Редактор литературного журнала «Антерем». Член научного комитета «Осирис» (Университет г. Дирфилд, Массачусетс) и общества «Друзья Ла Скала» (Милан). Составитель серии книг по философии «Рассказы о познании» издательства «Моретти&Витали».

Inge Feltrinelli (Essen, 1930), presidente della Giuria italiana, presidente della Giangiacomo Feltrinelli Editore, presidente onorario delle oltre cento Librerie Feltrinelli, vicepresidente della holding finanziaria EFFE. È stata nominata Cavaliere dell’Ordine al merito della Repubblica Italiana e della Repubblica Federale di Germania, Commandeur dans l’Ordre des Arts et des Lettres nella Cultura francese. È membro dell’Accademia Europea di Yuste (seggio “Clara Zetkin”). Инге Фельтринелли (Эссен, 1930), председатель итальянского жюри. Президент издательства «Джанджакомо Фельтринелли», почетный президент свыше 100 книжных магазинов «Фельтринелли», вицепрезидент холдинга «Эффе». Кавалер орденов «За заслуги перед Итальянской республикой» и «За заслуги перед Федеративной республикой Германия», командор «Ордена искусств и литературы» (Франция). Член Европейской академии Юсте (кресло Клары Цеткин).

Maria Pia Pagani (Pavia, 1975), docente dell’Università di Pavia, è autrice di libri e saggi scientifici sul teatro russo e i suoi legami con la cultura spirituale ortodossa. Vincitrice del Premio Giovani Ricercatori in ricordo di Maria Corti (2003), del Premio Cesare Angelini (2004), del Premio Foyer des Artistes (2006) e altri. È la traduttrice italiana di Michail Berman-Cikinovskij. Мария Пиа Пагани (Павия, 1975), преподаватель Университета г. Павия, автор книг и научных статей o русском театрe и его связи с духовной православной культурой. Лауреат Премии для молодых ученых им. Марии Корти (2003), Премии им. Чезаре Анджелини (2004) и ряда других. Итальянская переводчица Михаила Бермана-Цикиновского.

Stefania Pavan, professore di Letteratura russa all’Università di Firenze sino all’ottobre 2012, è a tutt’oggi coinvolta in iniziative culturali ed editoriali legate alla Russia. È autrice di traduzioni, saggi e monografie, tra cui quelle dedicate a Vladimir Nabokov, Andrej Sinjavskij, Iosif Brodskij e Michail Osorgin. Nel 2014 ha curato la traduzione delle Lettere di un viaggiatore russo di Nikolaj Karamzin. Стефания Паван, до октября 2012 г. преподавала русскую литературу во Флорентинском университете, в настоящее время продолжает активно участвовать в связанных с Россией культурных и издательских проектах. Переводчик, автор статей и книг о творчестве Владимира Набокова, Андрея Синявского, Иосифа Бродского, Михаила Осоргина и др. В 2014 г. под ее редакцией был переиздан итальянский перевод «Писем русского путешественника» Н.М. Карамзина, принадлежащий М. Олсуфьевой.

Alberto Rollo (Milano, 1951) è attualmente Direttore Editoriale di Baldini& Castoldi, dopo aver ricoperto per ventidue anni cariche diverse in Giangiacomo Feltrinelli Editore. Ha tradotto autori inglesi e americani. Ha scritto per il teatro e ha realizzato documentari per la tv. È autore del memoir Un’educazione milanese, Manni Editore, 2016 Альберто Ролло (Милан, 1951), главный редактор издательства «Бальдини&Кастольди», до этого на протяжении двадцати двух лет работал в издательстве «Фельтринелли». Переводил английских и американских писателей. Автор произведений для театра, документальных фильмов для телевидения, а также книги воспоминаний «Миланское воспитание» (издательство «Манни», 2016).

Российское жюри

Giuria russa

Алексей Николаевич Варламов, писатель, филолог. Доктор филологических наук, профессор, ректор Литературного института имени А.М. Горького, профессор МГУ имени М.В. Ломоносова. Лауреат Премии Александра Солженицына, Премии «Большая книга» и ряда других. Член Совета по культуре при Президенте РФ. Главный редактор журнала «Литературная учеба».

Aleksej Nikolaevič Varlamov, scrittore e filologo. Professore ordinario, docente dell’Università Statale di Mosca Lomonosov, rettore dell’Istituto Letterario A.M. Gor’kij. Ha ricevuto il Premio Aleksandr Solženicyn, il Premio Bol’šaja Kniga e altri. Membro del Consiglio per la Cultura presso il Presidente della Federazione Russa. Direttore della rivista “Literaturnaja učëba”. Нина Сергеевна Литвинец, издатель, литературовед, переводчик. Кандидат филологических наук. Программный директор Института перевода, член Наблюдательного совета. Заслуженный работник культуры РФ. В последнее время выступает также как прозаик. Публиковала рассказы в журналах «Октябрь» и «Знамя». Книга для детей «Меня зовут Аглая» опубликована в издательстве «Время» в 2013 г.

Nina Sergeevna Litvinec, editore, critico letterario e traduttrice. Direttore programmatico dell’Istituto della Traduzione e membro del suo Comitato direttivo. Lavoratore Emerito della Cultura della Federazione Russa. Di recente ha cominciato a occuparsi di narrativa e ha pubblicato racconti nelle riviste letterarie “Oktjabr’” e “Znamja”. Nel 2013 è uscito presso la casa editrice Vremja il suo libro per bambini Mi chiamo Aglaja.

Елена Леонидовна Пастернак, лингвист, переводчик. Доктор филологических наук, доцент филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Президент фонда имени Б.Л. Пастернака. Преподаватель школы литературного мастерства «Хороший текст».

Elena Leonidovna Pasternak, linguista e traduttrice. Professore ordinario della Facoltà di Filologia presso l’Università Statale di Mosca Lomonosov. Presidente della Fondazione Boris Pasternak. Docente della Scuola di scrittura creativa “Buon testo”.

Евгений Михайлович Солонович, поэт, переводчик. Профессор Литературного института имени А.М. Горького, почетный профессор Сиенского университета, почетный доктор Римского университета «Сапиенца». Лауреат премии «Мастер» Союза «Мастера литературного перевода», Государственной премии Италии в области художественного перевода, премии Монтале, премии Монделло и ряда других российских и итальянских премий.

Evgenij Michajlovič Solonovič, poeta e traduttore. Professore ordinario dell’Istituto Letterario A.M. Gor’kij. Laurea honoris causa dell’Università di Siena, dottorato honoris causa dell’Università La Sapienza di Roma. Ha ricevuto il Premio Master dell’Unione dei maestri della traduzione letteraria, il Premio Nazionale per la traduzione (Italia), il Premio Montale, il Premio Mondello e altri riconoscimenti sia russi che italiani.

Борис Николаевич Тарасов, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой зарубежной литературы, ректор Литературного института имени А.М. Горького (2006–2014). Заслуженный деятель науки РФ, академик Международной академии наук (Инсбрук). Лауреат Бунинской премии, Премии имени Ф.М. Достоевского, Премии Правительства Российской Федерации и ряда других.

Boris Nikolaevič Tarasov, professore ordinario, direttore del Dipartimento di Letteratura straniera, rettore dell’Istituto Letterario A.M. Gor’kij (2006-2014). Scienziato emerito della Federazione Russa, membro dell’Accademia Internazionale delle Scienze (Innsbruck, Austria). Ha ricevuto il Premio Bunin, il Premio Dostoevskij, il Premio del Governo della Federazione Russa e altri. Анна Владиславовна Ямпольская, переводчик, филолог. Кандидат филологических наук, PhD (Università di Firenze). Доцент Литературного института имени А.М. Горького. Удостоена Серебряного гонфалона области Тоскана, Премии имени Н.В. Гоголя в Италии, Государственной премии Италии в области художественного перевода. Совместно с М. Динелли опубликовала книгу рассказов «Ленин. От «Правды» к «Прада»» (Милан, 2008).

Anna Vladislavovna Jampol’skaja, traduttrice, filologa. Professore associato di Lingua e letteratura italiana all’Istituto Letterario A.M. Gor’kij. Ha ricevuto il Gonfalone d’argento della Regione Toscana, il Premio N.V. Gogol’ in Italia, il Premio Nazionale per la Traduzione (Italia). In collaborazione con M. Dinelli ha pubblicato il volume di racconti Lenin. Dalla Pravda a Prada: storie di una rivoluzione (Milano 2008).

GIOVANI NARRATORI ITALIANI МОЛОДЫЕ ИТАЛЬЯНСКИЕ ПИСАТЕЛИ

Tommaso Giagni Elisa Guidotti Petronilla La Volpe Claudia Valenti Antonio Vangone

Томмазо Джаньи Элиза Гвидотти Петронилла Ла Вольпе Клаудия Валенти Антонио Вангоне

Tommaso Giagni Traduzione in russo di Svetlana Malinina

Томмазо Джаньи Перевод на русский язык Светланы Малининой

IL TEMPO PERCORSO Quindici fermate di autobus. Laura ci ha fantasticato da quando ha memoria, su quale distanza il padre avesse messo tra loro. Sospendeva lo sguardo disorientato sulla cartina di Roma, dell’Italia, immaginando, segnava col dito l’Europa. Poteva estendere le possibilità al mondo intero, se vedeva la foto di un qualsiasi uomo coi capelli neri e gli occhi chiari come lei. “Il padre” lo sente chiamare a casa, quelle rare volte che sua madre ne parla, magari con un’amica venuta a trovarla nella cucina strozzata dal fumo. “Il padre”, in terza persona, come si nomina il sacro e il dannato. La cucina è dove sua madre ha passato tutti gli anni che Laura ricorda. Sua madre ha curvato la schiena quando il marito l’ha abbandonata («Il mondo addosso a me») e il quartiere ha subito abbracciato lei e Laura, come abbraccia chiunque ha altri problemi oltre a vivere in una periferia disgraziata. Nel momento in cui le porte si chiudono e l’autobus ritorna affannosamente al centro della strada, Laura impugna il sostegno e guarda la sua palazzina sparire dietro la curva. Non la conosce questa linea, in generale non prende quasi mai gli autobus: la scuola è a trecento metri, il centro scout è ospitato dalla parrocchia di quartiere, le poche volte che va “in città” rimedia un passaggio in motorino. Ma dall’anno prossimo dovrà abituarsi: l’università cambierà tutto, glielo dice anche la signora della palazzina E, che pure non c’è andata all’università. Il fatto è che non c’è andato nessuno di quelli che Laura conosce. Nemmeno suo padre, che però avrebbe voluto e il quartiere lo sentiva stretto. Questo glielo fa piacere, almeno un po’. Ora intorno a sé vede solo persone stanche. Straniere quasi tutte, abbattute sui

НАВСТРЕЧУ ПРОШЛОМУ Пятнадцать остановок на автобусе. Сколько Лаура себя помнит, она пыталась представить, как далеко от них живет отец. Она скользила рассеянным взглядом по карте Рима, Италии, задумчиво обводила пальцем Европу. При виде фотографии любого мужчины с черными волосами и светлыми глазами, как у нее, воображение Лауры простиралось дальше – на весь мир. Дома, в тех редких случаях, когда мать упоминала о нем, – например, сидя в прокуренной кухне с подругой, которая зашла ее навестить, она называла его «отец». «Отец» – в третьем лице, как говорят о святом или грешнике. Кухня была местом, где мать провела все годы с тех пор как Лаура себя помнит. После того, как отец ушел от матери, она работала, не разгибаясь («Все держится на мне»), и район, где она жила с Лаурой, принял их в свои объятия, как принимает всех, у кого есть другие проблемы, помимо жизни на проклятой богом окраине. Двери закрываются, и автобус, пыхтя, выруливает на середину улицы. Держась за поручень, Лаура смотрит на свой дом, исчезающий за поворотом. Этот маршрут ей незнаком, она редко ездит на автобусе: до школы триста метров, скаутский центр – при церковном приходе, в редких случаях, когда она едет «в город», она просит кого-нибудь подбросить ее на скутере. В следующем году придется привыкать ездить на автобусе: с поступлением в университет все изменится, об этом ей говорит даже соседка из корпуса «Е», которая, впрочем, сама в университете не училась. Из всех знакомых Лауры никто там не учился. Даже отец, который был бы рад поступить в университет, чтобы вырваться с окраины. Лауре приятно думать об этом. Пассажиры автобуса выглядят усталыми, почти все они иностранцы. Видно, что они без сил рухнули на сиденья, но держаться с достоинством. Возвращаются ли они

sedili ma con una certa compostezza. Tornano a casa o vanno al lavoro? Laura non sa nulla del percorso che fa l’autobus, delle zone che attraversa. Sua madre le ha detto solo di scendere dopo quindici fermate, alla fine di un grande parco («Quando smetti di vedere i prati, suoni perché sei arrivata»). È per questo che sta in piedi, attenta ai mutamenti del paesaggio oltre il vetro sfregiato di scritte. Ha idea soltanto che il padre viva in un posto senza le “vedette” davanti al bar, senza i bar che immagazzinano cocaina sul retro, senza i fuochi d’artificio che annunciano i carichi di cocaina a tutto il quartiere e a lei non la fanno addormentare. In effetti il padre se n’è andato dicendo che quel posto lo mortificava. Laura ha preferito vederlo ovunque, invece di fingere che non esistesse. Senza un ricordo, senza una fotografia, le è venuto facile attribuire e togliere caratteristiche, secondo il trascorrere degli anni. Ieri Laura ha compiuto diciotto anni. A lungo è stata una giornata normale: la scuola, gli auguri e i regali come le altre volte, in più qualche battuta sulla patente e sul sesso. La sera hanno avuto a cena gli zii e la nonna, una cosa ristretta, e c’erano cose buonissime da mangiare che lei però non ha toccato. Perché un’ora prima la madre ha risposto al cellulare, si è chiusa nel salottino dove Laura ogni sera abbassa il letto dall’armadio, poi è uscita malferma e l’ha raggiunta in cucina: «Tuo padre vorrebbe vederti domani. Ti fa gli auguri». Laura è rimasta col dito sulla guarnizione della moka, guardava l’acqua precipitare dal rubinetto. Il primo tratto di strada è quello solito, i dintorni che conosce, perché va a trovare gli amici e perché frequenta la piccola biblioteca nella scuola dismessa. La batteria intensiva di palazzi, quella che alle elementari disegnò alle spalle di lei e sua madre che si tenevano per mano. I centri sociali affumicati dagli incendi; le prostitute a piedi scalzi sui marciapiedi sbrecciati.

домой или едут на работу? Маршрут автобуса Лауре не знаком, она не знает улиц, по которым он идет. Мама только сказала, что ей нужно выйти в конце большого парка, на пятнадцатой остановке. «Когда проедешь парк, нажми кнопку, чтобы водитель знал, что ты выходишь». Поэтому она стоит, вглядываясь в пейзаж за стеклом, покрытым царапинами надписей. Она представляет, что отец живет там, где никто не стоит на стрёме у бара, где нет баров, в заднем помещении которых хранят кокаин, где о поступлении очередной партии не возвещают всему кварталу грохотом петард, не дающим ей уснуть. По сути, отец и уехал отсюда, сказав, что это место его убивает. Вместо того, чтобы притворяться будто его не существует, Лаура предпочла бы увидеться с ним все равно где. Она не помнит его, не видела ни одной его фотографии, и это позволяет ей с легкостью награждать его любыми чертами, меняя их с годами. Вчера Лауре исполнилось восемнадцать лет. Обычный день рождения: школа, поздравления и подарки, все как всегда, только добавились шутки про водительские права и про секс. Вечером пришли дядя с тетей и бабушка, ужин был очень вкусный, но она не притронулась к еде. Часом раньше мама ответила на телефонный звонок, закрывшись в маленькой гостиной, где Лаура каждый вечер выдвигает встроенную в шкаф кровать, потом неуверенной походкой вошла в кухню: – Твой отец хотел бы повидаться с тобой завтра. Он тебя поздравляет. Лаура так и осталась стоять с кофеваркой в руках, глядя как вода течет из-под крана. Первая часть пути ей знакома, она знает эти места, потому что бывает у живущих здесь друзей и ходит в небольшую библиотеку при бывшей школе. Тесный ряд домов напоминает ей рисунок, который она сделала в начальной школе: не хватает только держащихся за руки ее и мамы на их фоне. Вот социальные центры со следами поджогов, вот босые проститутки на щербатых тротуарах. С мучительным скрипом тормозов автобус резко замедляет ход. Кто-то просыпается,

L’autobus rallenta in un tormento di freni, qualcuno si sveglia, un altro bestemmia, ed è la fermata dove scendono più persone dall’inizio del viaggio. La settima, da casa sua. Laura osserva il grande asse che separa i quartieri, si accorge che l’edificio all’angolo è il più curato nei particolari e insomma che sta uscendo dalla furia speculativa che ha tirato su gli altri. È alla Facoltà di Architettura che vuole iscriversi a novembre. Le persone che ora vengono a riempirlo hanno un aspetto diverso, oltre a essere quasi soltanto italiani: hanno vestiti più stretti, colori più uniformi, un’età media più alta. Sull’autobus guardano con la coda dell’occhio, mentre quelli che sono scesi guardavano dritto in faccia o non guardavano per niente. Una signora s’infila dei guanti di pelle e a Laura sembra una cosa buffa. L’autobus riparte e non dà più l’impressione di caracollare, perché l’asfalto è meno dissestato. Su una fiancata scorre verdissimo il prato di cui parlava sua madre. Sulla fiancata opposta si susseguono villini bifamiliari, bassi, coi cancelli robusti e le sbarre alle finestre del piano rialzato. Laura ci ripensa: adesso i guanti della signora le sembrano quello che ci vuole, un tocco d’eleganza. Dal suo quartiere a questo, c’è già tanta differenza che non riesce a tener ferma la gamba, perché suo padre vive ancora più avanti e lì sarà ancora più bello. D’altronde ha lasciato il quartiere perché non voleva passarci la vita, ambiva a qualcosa di meglio. Per diciott’anni aveva creduto che non la volesse. Col dito sulla guarnizione della moka e la frase che rimbombava in testa, la prima cosa che Laura ha provato è stata un senso di accerchiamento. Come faceva ad avere il numero di cellulare della madre? Si sentivano, chiaro, avevano mantenuto i rapporti. Neanche di lei può fidarsi? Le piastrelle sopra il lavello hanno cambiato disposizione, la tovaglia s’è sollevata dal tavolo a bendarla, l’acqua nella pentola è diventata gassosa. Vuole vedermi.

кто-то последними словами ругает шофера. Большая часть пассажиров выходит на этой остановке – седьмой от ее дома. Лаура смотрит на проспект, разделяющий кварталы, и замечает, что угловое здание более продумано в деталях и выделяется среди домов, построенных наспех строительными спекулянтами. В ноябре она собирается поступать на архитектурный факультет Люди, которые теперь входят в автобус, выглядят по-другому: почти все они итальянцы, в более строгих костюмах, в среднем все старше вышедших раньше. Те, что вышли, смотрели в лицо, либо опускали глаза, а эти бросают косые взгляды. Одна синьора натягивает кожаные перчатки, и Лауру это смешит. Автобус отправляется, и теперь уже не кажется, что он движется вприпрыжку: асфальт стал ровнее. По одну сторону тянется зеленый луг, как и говорила мама, по другую череда вилл на две семьи, невысоких, с массивными воротами и решетками на окнах высокого первого этажа. Теперь перчатки синьоры кажутся Лауре уместными как недостающая нотка элегантности. Между этим и ее районом такая разница, что ей не терпится скорее доехать до места, где живет отец, ведь там будет еще красивее, ведь если он оставил прежний район, то потому, что, не желая жить там до конца дней, стремился к чему-то лучшему. Восемнадцать лет она верила, что не нужна ему. Она держала в руках кофеварку, а слова гремели в голове, и первое, что она почувствовала, – ощущение, что ее предали. Откуда у него номер маминого мобильника? Значит, они перезванивались, сохранили отношения. Выходит, и матери нельзя доверять? Кафельная плитка над раковиной вздулась, скатерть сорвалась со стола и залепила ей лицо, вода в кастрюле запузырилась. Он хочет видеть меня. На тринадцатой остановке пейзаж изменился. Дома выросли до пяти, шести, семи

Alla tredicesima fermata lo scenario è cambiato. I palazzi hanno preso a elevarsi, fino a cinque sei sette piani, e sono diventate rugginose le ringhiere e scrostati gli intonaci. L’autobus forza le marce, dà scossoni impazienti. Laura non perde di vista il prato, dietro i cartelloni coi manifesti elettorali laceri. Quattordicesima fermata. Intorno a lei, barbe sfatte e pantaloni bianchi di calce col pacchetto di Marlboro nella tasca dietro. Il verde finisce, contro una recinzione deformata. Laura prenota per scendere. Si aprono le porte con un rumore straziante. Lei mette i passi insieme, disorientata. La palazzina dove vive suo padre è sporca e senza grazia: l’unica di fronte alla fermata, come doveva essere. Laura attraversa la strada, i piedi incerti. Si avvicina al citofono, trova il cognome. Pigia il tasto. Poi abbassa uno sguardo adulto, quando la voce dall’altra parte dice: «Chi è?». E risponde: «Io».

этажей, решетки балконов ржавые, штукатурка облупилась. Автобус ускоряет ход, двигаясь нетерпеливыми толчками. Лаура не теряет из виду лужайку за рекламными щитами с рваными предвыборными плакатами. Четырнадцатая остановка. Вокруг лица со щетиной, заляпанные известкой брюки с пачками «Мальборо» в заднем кармане. Парк заканчивается, упираясь в покосившийся забор. Лаура готовится выходить. Двери открываются с душераздирающим скрипом. Лаура выходит и останавливается в недоумении. Дом отца – по словам матери, единственный напротив остановки – оказывается грязным и невзрачным. Лаура неуверенным шагом переходит дорогу. Найдя фамилию на домофоне, нажимает кнопку. И когда голос в домофоне спрашивает: «Кто там?», опускает взрослый взгляд и отвечает: – Я.

Nota critica Il tempo percorso è la storia di un’illusione. È la storia di un uomo che lascia la moglie e la figlia per un riscatto sociale che alfine si rivela impossibile. Diventerà la storia della figlia che, attraverso un viaggio in autobus, andrà sulle tracce di quella stessa illusione. Il viaggio racconta – grazie a una serie di impatti visivi, costituiti, fermata dopo fermata, dal variare della struttura edilizia – una vicenda che si svolge in modo vivido e in un certo senso spietato nella sua oggettività. Le prime fermate restituiscono alla ragazza un quadro della sua vita. È il suo quartiere: degradato, sottoposto alla furia speculativa e segnato dallo spaccio di cocaina e dalla prostituzione. Il secondo tratto consente la speranza. L’autobus attraversa un quartiere residenziale e lascia immaginare che il padre sia riuscito nel suo intento di vivere in un mondo migliore. Cocente sarà la delusione quando con l’ultimo tratto di strada, là dove abita il padre, si ripresenterà l’incubo del degrado. L’attraversamento dei vari paesaggi urbani – nel crescere dei quartieri, delle case, delle strade, dei marciapiedi, nel profluvio di cemento, nel fronteggiarsi degli edifici – si rivela come un vero e proprio strumento di conoscenza. Ci indica come il cammino che la ragazza compie per raggiungere il padre costituisca già in sé il ritratto del padre stesso. Ed evidenzia il suo fallimento. La protagonista del racconto, ci rivela Tommaso Giagni, si iscriverà ad Architettura. Ebbene, questo viaggio già le sta insegnando che per conoscere una città è necessario lasciarla rivelarsi a poco a poco; è necessario lasciarci a nostra volta portare dal suo movimento, farci noi stessi atomi della sua orizzontale stratificazione. Sono tanti i segreti che la città custodisce. Li rivelerà solo a chi li saprà cogliere, sottraendosi dai concetti e affidandosi alla magia della vita, la quale non si muove su un binario precostituito, ma nell’erranza, ovvero esposta al continuo urto con la realtà e all’illusione che tutto sia sempre possibile. Flavio Ermini

Отзыв о рассказе «Навстречу прошлому» – история заблуждения. Рассказ о человеке, который бросил жену и дочь в попытке освободиться от социального гнета и которому это не удалось. Главной героиней становится его дочь, которая едет к отцу на автобусе и словно повторяет его путь. За окнами проплывает пейзаж, постройки, дома, меняющиеся на глазах, с каждой остановкой – все убедительно и безжалостно правдиво. Первые остановки девушка думает о своей жизни, о своем застроенном в спешке окраинном районе, где занимаются проституцией и торгуют кокаином. Второй отрезок пути – это надежда. Автобус въезжает в престижный жилой квартал, создается впечатление, что отец сумел изменить свою жизнь к лучшему. Героиню ждет сильное разочарование на последнем отрезке пути, когда окажется, что отец тоже живет на уродливой окраине Проезжая через город и видя разные районы, здания, улицы, тротуары, соперничающие друг с другом дома, героиня познает мир. Путь к отцу словно рисует портет отца. В конце героиня понимает, что ее надежды рухнули. Героиня рассказа Томмазо Джаньи собирается поступать на архитектурный факультет. За время поездки она понимает: чтобы узнать город, нужно позволить ему открываться постепенно, нужно самим попробовать плыть по его течению, стать его частью. Город хранит множество секретов. Он открывает их тем, кто хочет их узнать, кто отказывается от предрассудков и доверяется очарованию жизни, ведь жизнь течет не по продолженному маршруту, а скитается и блуждает, постоянно сталкивается с реальностью и иллюзией, что все возможно.

Флавио Эрмини

Biografia Tommaso Giagni (Roma, 1985) ha pubblicato due romanzi: L’estraneo (Einaudi, 2012) e Prima di perderti (Einaudi, 2016). Nel 2013 ha rappresentato l’Italia all’European First Novel Festival di Budapest. Suoi racconti sono inclusi in diverse antologie, tra cui Voi siete qui (minimum fax, 2007) e Ogni maledetta domenica (minimum fax, 2010). Ha scritto su quotidiani e periodici (“Corriere della Sera”, “Granta Italia”, “Nuovi Argomenti”) e per la televisione (Photosound. Dieci anni in fotografia, Rai Storia). Биография Томмазо Джаньи (Рим, 1985) – автор двух романов: «Чужак» («Эйнауди», 2012) и «Прежде чем потерять тебя» («Эйнауди», 2016). В 2013 представлял Италию на Первом европейском фестивале рассказа в Будапеште. Его рассказы включены во многие антологии, в том числе «Вы здесь» («минимум факс», 2007) и «Каждое проклятое воскресенье» («минимум факс», 2010). Пишет для ежедневных и периодических изданий («Коррьере делла сера», «Гранта Италия», «Нуови Аргоменти») и телевидения («Фотосаунд. Десять лет в фотографии», РАИ Стория).

Elisa Guidotti Traduzione in russo di Jana Bogdanova

Элиза Гвидотти Перевод на русский язык Яны Богдановой

LA PASSATA Oggi ho deciso di salire in paese per convincere mamma ad andarsene. Ho guidato per circa due ore lungo la strada che sale seguendo il profilo della montagna e sono arrivato ora che è quasi mezzogiorno. Mamma deve aver sentito il rumore della macchina, perché mentre sto parcheggiando esce di casa e mi viene incontro. Esco dalla macchina e incrocio le braccia sul petto per proteggermi dal freddo pungente. Mamma vuole sapere come stanno i bambini, io le dico che stanno bene. Poi rientra in casa, dicendo che ha il sugo sul fuoco e deve rimestarlo. Io mi attardo un po’ sulla strada, ad ascoltare il silenzio che mi circonda. Sono anni che abito in città, e mi sono ormai abituato al rumore incessante, che non tace nemmeno quando le serrande sono abbassate. In paese, invece, ora si sente solo il vento. Se ne sono andati tutti, mamma è l’unica abitante rimasta. Non ci sono neppure più negozi dove possa andare a fare la spesa. Sopravvive grazie ai prodotti del suo orto e a ciò che un gentile ragazzo le porta dal paese più vicino. Dopo qualche istante, entro anch’io in casa, e mi accorgo del suo odore, a cui non sono più assuefatto. Quando raggiungo la cucina, trovo mamma voltata di spalle, intenta a girare il sugo. Tonia è sdraiata sul pavimento vicino al camino. Apre un occhio quando mi sente entrare, ma non mi viene incontro. Ormai si è fatta vecchia, deve avere diciassette anni: il suo pelo, una volta nero, si è ingrigito, e il suo sguardo appare spento. Mentre respira, il torace si solleva appena. Per qualche minuto né io né mamma apriamo bocca. So quello che le devo dire, ma so anche che lei mi dirà di no, che non ha intenzione di trasferirsi in città. Glielo chiedo continuamente, anche al telefono, quando la chiamo per assicurarmi che stia bene, ma lei si rifiuta di lasciare la sua casa. Alla fine è mamma a parlare per prima, forse per cambiare discorso prima ancora che cominci. «Ti ricordi quando si faceva insieme la passata?» mi chiede, e subito sono investito da una valanga di immagini e sensazioni che si risvegliano nella mia memoria. Certo che me lo ricordo. «Papà ci faceva svegliare presto la mattina perché poi a mezzogiorno bisognava aver finito se no il sole guastava i pomodori» dico, e lei si volta, mi guarda sorridendo.

ТОМАТНЫЙ СОУС Сегодня я еду в деревню, чтобы убедить маму наконец-то перебраться в город. Часа два за рулем по дороге, идущей в гору, и около полудня я на месте. Пока я паркуюсь, появляется мама – наверное, услышала шум мотора. Я выхожу из машины и обхватываю себя руками, защищаясь от пронизывающего холода. Мама спрашивает, как дети, я отвечаю, что у них все хорошо. Она возвращается в дом – у нее на огне соус, его нужно помешать. Я остаюсь на улице – послушать царящую вокруг тишину. Уже несколько лет я живу в городе и привык к постоянному шуму, которому и ставни не помеха. В деревне же сейчас слышен только ветер. Все уехали, кроме моей мамы. Ничего не купишь – магазины закрылись. Маму выручает только собственный огород, да кое-что привозит симпатичный паренек из соседней деревни. Немного погодя вхожу в дом и с головой окунаюсь в его запах, от которого уже успел отвыкнуть. Мама на кухне – стоит спиной ко мне и помешивает соус. Тоня растянулась на полу у камина. Она слышит мои шаги, открывает глаза, но не двигается с места. Она уже очень старая, ей лет семнадцать; шерсть, когда-то черная, поседела; взгляд потускнел. Дыхание едва угадывается по слабому движению грудной клетки. Какое-то время мы с мамой молчим. Я знаю, что должен ей сказать, но знаю и то, что она откажется, – мама не хочет переезжать в город. Я постоянно прошу ее об этом, даже по телефону, когда звоню удостовериться, что с ней все в порядке. Но она не хочет уезжать из своего дома. Мама первой нарушает молчание – наверное, чтобы сразу сменить тему. – Помнишь, как мы готовили соус, все вместе? – спрашивает она, и в ту же секунду на меня накатывают воспоминания. Еще бы, как можно такое забыть. – Папа будил нас с рано утром – надо было закончить все к полудню, иначе помидоры начинали портиться от солнца, – мама, улыбаясь, поворачивается ко мне. – Ты, Лина и Паоло вечно ссорились, все трое хотели класть помидоры в машинку для пюре.

«Tu, Lina e Paolo litigavate perché volevate tutti e tre schiacciare i pomodori nella macchinetta» dice lei, e io rido, ricordandomi di come assistevamo alla trasformazione dei pomodori in salsa con gli occhi sgranati, come se fosse un miracolo. «E nessuno di voi voleva girare la manovella». «Fortuna che adesso ci sono quelle col motore» dico. Mamma tace. Lei ha ancora una di quelle vecchie, con la manovella, e penso che la usi ancora, nonostante io le abbia regalato da tempo uno spremipomodoro elettrico. Quando il sugo e la pasta sono pronti, ci sediamo a mangiare. Il rumore delle forchette sembra riecheggiare per tutta la casa, per tutto il paese persino, come se lottasse per riempire il vuoto e il silenzio che ci circonda. Quando finisco il mio piatto di pasta, mi decido finalmente a parlarle. Le dico che dovrebbe pensare seriamente di trasferirsi, così vedrebbe più spesso i suoi nipoti; lei mi guarda con quel suo solito sorrisetto, come se fossi ancora un bambino ingenuo. «E poi tu sei sola qui, mamma. Non c’è nessuno». «C’è Tonia». Tonia alza la testa quasi impercettibilmente al sentire nominare il suo nome, ma è solo un attimo, poi torna a dormire. «Tonia può venire con te, ovviamente». Mamma finisce l’ultima forchettata di pasta, poi si pulisce il sugo dalla bocca col tovagliolo. «A noi piace stare qua. Non è vero, Tonia?». Mamma si volta a guardare Tonia, che questa volta si alza e viene a sedersi sotto la sedia di mamma; lei allunga la mano per darle una carezza. «Te la ricordi la mamma di Tonia, Linda?» mi chiede poi mamma, e io capisco che il discorso è ormai caduto, e non so se avrò più la forza di riprenderlo. Dopo pranzo mi siedo in soggiorno mentre mamma lava i piatti. Insiste a farlo lei e io non mi oppongo troppo. Mi sento un ospite nella casa della mia infanzia, della mia giovinezza, e questo mi imbarazza. Mentre sto seduto sul divano, sento la voce di mamma che viene dalla cucina: parla con la cagna, le chiede se vuole andare a fare una passeggiata. Poi mi dice di aprire il portone di ingresso, così che Tonia possa uscire.

Я смеюсь, вспоминая: мы во все глаза смотрели, как помидоры превращаются в соус, словно это было какое-то чудо. – Никто не хотел крутить ручку. – Хорошо, что сейчас есть электрические, – говорю я. Мама молчит. У нее до сих пор сохранился один из старых прессов для помидоров, где нужно крутить ручку, и, думаю, она им и пользуется, хотя я уже давно подарил ей блендер. Соус и паста готовы, мы садимся обедать. Кажется, что звон вилок разносится не только по всему дому, но и по всей деревне, пытаясь заполнить собой тишину и пустоту вокруг. Я доедаю пасту и наконец-то решаюсь поговорить с мамой. В который раз повторяю: ей надо серьезно подумать о переезде, тогда она чаще сможет видеться с внуками. Она смотрит на меня со своей обычной усмешкой, словно я глупый ребенок. – И еще, мама, ты здесь одна. Совсем одна. – У меня есть Тоня. Тоня, услышав свое имя, едва заметно приподнимает голову – лишь на мгновение, потом снова засыпает. – Мы можем забрать ее с собой. Мама доедает пасту, вытирает губы салфеткой. – Нам нравится здесь. Правда, Тоня? Она поворачивается к собаке, и на этот раз Тоня встает, подходит к ее стулу и садится рядом. Мама гладит ее. – Помнишь Линду, маму Тони? Я понимаю, что мы окончательно отошли от темы, и не уверен, что у меня хватит сил снова заговорить о переезде. После обеда я сижу в гостиной, мама моет посуду. Она настояла, что помоет сама, я почти не спорил. Очень странно чувствовать себя гостем в доме, где провел детство и

La cagna ciondola lungo il corridoio. Io la aspetto di fianco al portone, ma apro solo quando mi raggiunge, per evitare che il freddo entri in casa. Lei mi guarda coi suoi grandi occhi neri, come se non volesse uscire e mi stesse implorando di farla rimanere dentro. Come se quella passeggiata fosse una punizione. «Va’ a far pipì, va’» le dico, cercando di incoraggiarla. Tonia abbassa la testa ed esce. Io lascio il portone socchiuso, così che quando Tonia deciderà di tornare potrà dargli un colpetto con il capo e aprirlo. Ripenso a come le porte delle case del paese erano sempre aperte, se non faceva freddo, come a voler invitare i passanti a entrare per un saluto, un caffè, una chiacchierata. Ora, invece, non passa più nessuno per le strade, nessuno spinge leggermente la porta e chiede permesso prima di entrare. Il pomeriggio lo trascorriamo seduti sul divano. Non diciamo molto. Mamma è intenta a lavorare a maglia: sta preparando un cappellino per Martina, vuole regalarglielo a Natale. Io lascio vagare lo sguardo per la stanza; ogni tanto mi alzo, vado alla finestra, osservo la valle che si stende sotto i miei occhi. Da qualche parte, lì sotto, ma più lontano, c’è la città, c’è Luisa, ci sono i bambini. Perché mamma non vuole venire a stare da noi? È ormai pomeriggio inoltrato quando sentiamo il portone sbattere per via del vento. Mamma mi chiede se Tonia è tornata. Io mi guardo attorno, come aspettandomi di trovarla sdraiata sul pavimento, lì da qualche parte. È un animale silenzioso, non mi stupirei se fosse rientrata senza che ce ne accorgessimo. Ma non la vedo. Mi alzo, do un’occhiata in cucina, poi salgo al piano di sopra, passo in rassegna le stanze da letto. Entro nella mia vecchia stanza, dove ci sono ancora i cimeli della mia infanzia. Non indugio troppo. Non è per essere sopraffatto dai ricordi che sono venuto lì. Non trovo Tonia da nessuna parte. Infilo il cappotto, mamma mi guarda con aria interrogativa. «La vado a cercare. Non può essere andata molto lontano». Mamma annuisce. Mi immergo nel freddo dell’inverno, nella nebbia della sera. Salgo su per la strada di sampietrini, verso il centro del paese. Non ci sono luci accese, ma non ne ho bisogno per orientarmi. Ho trascor-

юность. Я сижу на диване, из кухни доносится мамин голос: она разговаривает с собакой, спрашивает, не хочет ли та погулять. Потом просит меня выпустить Тоню на улицу. Собака долго ковыляет по коридору. Я открываю дверь, только когда Тоня подходит совсем близко, чтобы не пускать в дом холод. Она смотрит на меня большими черными глазами, словно ей не хочется выходить и она просит оставить ее дома. Как будто прогулка для нее наказание. – Давай, иди, делай свои дела, – подбадриваю я ее. Тоня опускает голову и выходит. Я оставляю щелку, чтобы она могла сама открыть дверь, когда вернется. Вспоминаю, что раньше в деревне, когда на улице было тепло, двери не закрывали, словно приглашая любого прохожего зайти поздороваться, выпить кофе, поболтать. Но сейчас уже никто не остановится на пороге и не попросит разрешения войти: улицы пусты. Мы сидим на диване. Почти не разговариваем. Мама вяжет, хочет подарить Мартине шапочку на Рождество. Я бесцельно оглядываю комнату, иногда встаю, подхожу к окну, смотрю на расстилающуюся перед глазами долину. Где-то там, далеко, внизу – город, Луиза, дети. Почему мама не хочет жить с нами? Понемногу темнеет, мы слышим, как ветер захлопывает входную дверь. Мама спрашивает, вернулась ли Тоня. Я оглядываюсь по сторонам: может, собака лежит где-нибудь на полу. Тоня животное тихое, и мы могли не заметить, что она уже дома. Но собаки в гостиной нет. Встаю, заглядываю на кухню, поднимаюсь на второй этаж, осматриваю спальни. Захожу в свою комнату, где сохранились мои детские реликвии. Долго не задерживаюсь. Я здесь не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Тони нигде нет. Мама смотрит на меня вопросительно, отложив вязание. – Пойду поищу, вряд ли она далеко забрела. Мама кивает.

so qui i primi decenni della mia vita, e le strade non sono cambiate affatto. Passo di fronte alla casa dove abitava Carlo, che non sento da anni, nonostante un tempo fossimo inseparabili. Raggiungo la piazzetta, e mi vedo lì che corro con gli altri bambini nel sagrato della chiesa la domenica mattina, o che condivido una birra e una risata con i miei amici, quando siamo ormai diventati grandi. Quando poi guardo la panchina che si affaccia sulla valle, mi sembra di vedere mamma, che se ne stava sempre seduta lì, con Clelia. Mi chiedo se ci venga ancora con Tonia, se le piaccia ancora stare nella piazzetta, ora che non c’è neppure la speranza che qualcuno si venga a sedere con lei per scambiare quattro chiacchiere. Pensando a Tonia, mi torna in mente il motivo per cui sono venuto qui. Riprendo a cercarla, chiamo a gran voce il suo nome, sperando che in quel vuoto ci siano almeno le sue due orecchie a potermi sentire. Ogni tanto resto fermo per darle il tempo di raggiungermi, nel caso mi stia cercando. Poi riprendo a camminare. La trovo in un giardino, sotto un albero spoglio dai rami gelati. Anche lei appare ghiacciata. È rannicchiata, come se avesse voluto dormire. Come se avesse sospettato di stare per morire. La sfioro e mi sembra che il suo corpo si sia già fatto rigido. Per qualche minuto non so cosa fare. Ripenso a Linda, a Teresa, a Clelia, a tutte le cagne che abbiamo avuto, madri, figlie, nonne, nipoti. Tonia è l’ultima di tutte loro. Non ce ne sarà un’altra dopo di lei. La prendo in braccio, per un attimo mi chiedo se potrà tornare a muoversi. Ma ormai anche lei se ne è andata. Quando entro in casa, trovo mamma in fondo al corridoio. Non appena vede Tonia, mi volta le spalle ed entra in soggiorno, senza dire una parola. La seguo e appoggio Tonia in un angolo della stanza. Prendo un vecchio lenzuolo e ci avvolgo dentro il suo corpo. Domani la seppellirò, ma stasera fa troppo freddo per uscire. Io e mamma mangiamo, poi andiamo a dormire. Entro nella mia cameretta, e prima di spegnere la luce osservo le fotografie appese alle pareti, i giocattoli di legno, i libri di scuola ormai ingialliti. Mi addormento dopo qualche minuto.

Я окунаюсь в зимний холод, в вечерний туман. Спускаюсь по мощеной улочке к центру. Вокруг темно, но мне и без света ясно, где я. Улицы ничуть не изменились со времен моей юности. Прохожу мимо дома Карло – мы сто лет уже не виделись, хотя когда-то были неразлучными друзьями. Подхожу к небольшой площади и вижу себя ребенком, вижу, как вместе с другими детьми бегу воскресным утром в церковь, а вот я уже вырос, пью пиво с друзьями и смеюсь. А вот скамейка, с нее открывается вид на долину, кажется, будто я вижу маму, она всегда сидела на этой скамейке с Клелией. Интересно, приходит ли она сюда с Тоней и сейчас, любит ли сидеть на этой маленькой площади, когда уже ясно, что никто не присядет рядом поболтать о том о сем. Мысль о Тоне напоминает, зачем я сюда пришел. Продолжаю искать собаку, зову во весь голос, надеясь, что хотя бы она услышит меня в пустоте. То и дело останавливаюсь, давая ей время прийти на зов, если она слышит меня. Потом иду дальше. Я нахожу ее в саду, под деревом с голыми обледеневшими ветками. Похоже, она тоже обледенела. Она лежит, свернувшись калачиком, как будто спит. Как будто знала, что умирает. Я дотрагиваюсь до нее, и мне кажется, что ее тело уже начало коченеть. Какое-то время стою в растерянности. Думаю о Линде, Терезе, Клелии. Обо всех собаках, что у нас были, о матерях, дочерях, бабушках, внучках. Тоня последняя. Больше никого не будет. Я беру ее на руки, на секунду мне кажется, что она сейчас оживет. Но она тоже покинула эту деревню. Я вхожу в дом и в глубине коридора замечаю маму. Увидев Тоню, она поворачивается спиной и исчезает в гостиной, не говоря ни слова. Я иду следом и кладу Тоню в углу комнаты. Беру старую простыню и заворачиваю в нее тело. Завтра я ее похороню, сегодня слишком холодно. Мы ужинаем, потом идем спать. Я вхожу в свою комнату и перед тем, как выключить свет, рассматриваю фотографии на стенах, деревянные игрушки и пожелтевшие школьные учебники. Засыпаю я быстро. Просыпаюсь ближе к обеду. Мама, наверное, уже на ногах, она встает не позже семи.

Mi risveglio che è mattina inoltrata. Mamma deve essere già in piedi, non si alza mai dopo le sette. Quando scendo al piano di sotto, però, non la trovo, e non trovo nemmeno Tonia. Metto il cappotto sopra il pigiama ed esco. Trovo mamma nell’orto, intenta a fare un cumulo di terra là dove è solita piantare i pomodori. «Hai dormito?» le chiedo. «La terra è sempre dura, in inverno» risponde. «Non sono riuscita a scavare. Ho dovuto usare i sacchi». «Vuoi che ti aiuti?». «Ho quasi finito». Rientro in casa e mi siedo di fronte al camino elettrico per riscaldarmi. Mamma torna dopo qualche minuto. Si siede anche lei sul divano, e per un po’ rimaniamo in silenzio. Io la osservo con la coda dell’occhio, mentre lei sembra fissare un vuoto che è ora più vuoto che mai. «Li vendono i pomodori per fare la salsa, da te?» mi chiede dopo qualche minuto. «Sì». «Mi porterò la macchinetta per i pomodori, allora. Perché io la conserva in scatola non la compro. Non le davo nemmeno a Tonia, le scatolette, e di certo non le mangerò io». Sorrido. «La passata la puoi fare dove vuoi» dico. Lei annuisce. Entrambi fissiamo la fiamma che danza nel camino.

Однако, на первом этаже нет ни ее, ни Тони. Я надеваю пальто поверх пижамы и выхожу из дома. Мама в саду, сгребает в кучку землю там, где обычно сажает помидоры. Спрашиваю: – Ты спала? – Пришлось взять мешки. Не смогла выкопать яму. Земля всегда такая твердая зимой. – Тебе помочь? – Я почти закончила. Возвращаюсь в дом и усаживаюсь перед электрокамином, чтобы согреться. Вскоре приходит мама. Опускается рядом на диван, и мы молчим. Я краем глаза наблюдаю за ней, а она смотрит в пустоту, которая теперь, кажется, подступила еще ближе. – Там, где ты живешь, продают помидоры? – спрашивает мама. – Да. – Я возьму с собой машинку для пюре. Консервы я не покупаю. Даже Тоню консервами не кормила, а уж сама и подавно есть их не буду. Я смеюсь: – Соус ты можешь варить везде. Она кивает. Мы, не отрываясь, смотрим на танцующее в камине пламя.

Nota critica Elisa Guidotti ci narra una storia di grande intensità e di amabile tenerezza, fatta più di gesti che di parole. Ci narra un viaggio che si svolge nella memoria, ma radicato con particolare grazia nel presente. La passata mette in scena il profondo rapporto tra due generazioni, rappresentate da madre e figlio, e accomunate dall’amore per una natura che sempre più viene mortificata dalla modernità. Alla natura è particolarmente legata la madre del protagonista. Una natura che lei difende e protegge a ogni costo: sia, per esempio, nelle modalità da seguire per la preparazione della salsa di pomodoro, sia nel suo legame con Tonia, la vecchia cagna con la quale condivide le sue giornate, ora che la gente del paese ha ormai abbandonato la campagna. L’armonia “naturale” è testimoniata dalla madre con i suoi silenzi e i suoi gesti rituali. Un’armonia costituita da una rete sensibile di relazioni, che travalica il singolo individuo e lo mette in gioco accogliendolo in un habitat essenziale fatto di cultura contadina, di desideri e sentimenti elementari, di teneri affetti; tutte cose che fanno restare sullo sfondo i toni grigi di una vita urbana alienata, la cui caratteristica, confessa il figlio, è il «rumore incessante, che non tace nemmeno quando le serrande sono abbassate». Elisa Guidotti ci segnala con questo suo racconto che la vera armonia è costituita dal modo in cui la natura entra in rapporto con la nostra esperienza individuale. Ben si capisce allora perché persino i pomodori schiacciati per fare la salsa possano assumere un’importanza centrale nel racconto. Quel modo particolare di preparare la salsa è fondato su segrete relazioni che con la passata apparentemente hanno poco a che fare: il soffio del vento, la terra gelata, la fiamma che danza nel camino. Eppure sono proprio questi elementi che consentono alla madre di mantenere un rapporto privilegiato con la natura. Sono questi gli elementi essenziali che, custoditi nel suo cuore, le daranno la forza di affrontare il cammino verso quel modo di vivere impersonale che la città impone. Flavio Ermini

Отзыв о рассказе Элиза Гвидотти рассказывает нам пронзительную и трогательную историю, в которой больше действия, чем слов. «Томатный соус» – это рассказ о путешествии в прошлое, которое переплетается с событиями настоящего. В рассказе показана глубокая связь двух поколений – матери и сына, отражающаяся и в любви к природе, которая все чаще отступает под напором современной жизни. С природой особенно тесно связана мать главного героя. Мать всеми силами держится за природу: поэтому она готовит томатный соус по старому рецепту, поэтому она так привязана к Тоне, старой собаке, единственному живому существу, которое находится рядом с ней, поскольку все соседи давно уехали. Природная гармония проявляется в молчании матери, в ее «ритуалах». Гармония – это и почти осязаемая связь человека и простого деревенского быта, простые желания, чувства, всё то, что выделяется на сером фоне чуждой городской жизни. Эту жизнь лучше всего описывают слова сына – «постоянный шум, которому и ставни не помеха». В своем рассказе Элиза Гвидотти говорит нам, что путь к обретению гармонии – в равновесии между жизнью человека и окружающей его природой. Именно поэтому традиционный способ приготовления томатного соуса – самый важный образ в рассказе. «Традиционность» рецепта имеет отношение не только к кулинарии, но и к окружающему миру: к порывам ветра, к промерзшей земле, к танцующему в камине огню. Все это позволяет матери ощутить особую связь с природой. Память об этом она сохранит в сердце и будет черпать из нее силы, чтобы встретиться с безликой городской жизнью.

Флавио Эрмини

Biografia Elisa Guidotti è nata nel 1995 a Monza. Dal 2007 vive a Pomezia, in provincia di Roma. Frequenta il corso di laurea in Antropologia, Religioni e Civiltà orientali presso la Scuola di Lettere e Beni culturali dell’Università di Bologna. Sta preparando una tesi in Tecniche della ricerca etnografica, incentrata sull’analisi dell’Etnografia come genere letterario. Scrive racconti sin da quando era bambina. Negli ultimi anni ha cominciato a lavorare alla stesura di sceneggiature cinematografiche, alcune delle quali sono state trasformate in cortometraggi. Биография Элиза Гвидотти родилась в 1995 году в Монце. С 2007 года живет в Помеции, недалеко от Рима. Обучается по специальности «антропология, религии и восточные цивилизации» в Болонском университете. Пишет дипломную работу по этнографии, где этнография рассматривается как один из литературных жанров. Сочиняет рассказы с детства. В последние годы пишет сценарии, по некоторым из них сняты короткометражные фильмы.

Petronilla La Volpe Traduzione in russo di Ekaterina Orlova

Петронилла Ла Вольпе Перевод на русский язык Екатерины Орловой

DOVE NUOTANO I DELFINI Un’ultima svolta e finalmente siamo arrivati. Guardo dietro di me attraverso lo specchietto retrovisore: Greta sta dormendo. Sembra così tranquilla con quel sorriso sereno che appartiene solo ai bambini e stringe a sé il suo peluche preferito, il delfino Diego. Parcheggio con calma e poco dopo la sveglio: questo è il miglior posto per lei adesso, è il luogo in cui potrà capire molte cose. Greta è una bambina molto più intelligente dei suoi sei anni. L’orizzonte è infinito di fronte a noi: il mare di un azzurro intenso è piatto, in pace. La sabbia, mischiata ai ciottoli, è bianca simile a una spruzzata di sale sul suolo roccioso. Non è una spiaggia qualunque questa, alcuni scogli si ergono dal mare in lontananza. Scuoto con dolcezza Greta, che apre gli occhi, e insieme ci dirigiamo verso quella piccola spiaggia in cui tutto è iniziato. «Papà, siamo arrivati?» mi chiede, ancora intontita dal sonno. «Certo, tesoro, sediamoci qui» le propongo. Il forte odore di iodio e l’aria salmastra purificano le mie narici: la puzza del disinfettate ospedaliero che mi ha tormentato per giorni svanisce sostituita dalla fresca brezza marina. «Papà, perché siamo venuti qui?» chiede scrutandomi in volto. «È un bel posto, piace anche a Diego» afferma abbracciando il suo pupazzetto. «Siamo venuti qui perché è un luogo speciale, per me e la tua mamma. Ti andrebbe di ascoltare una storia?» le domando rivolgendo lo sguardo di fronte a me, perso tra i ricordi. «Solo se è una bella storia» è la risposta di mia figlia. Quella mattina Paolo rientrò al porto con un misero bottino: solo qualche cassetta di pesce e tanta stanchezza, il risultato di una notte impegnativa. Paolo non riteneva la pesca il suo lavoro, o almeno non uno vero: quello, invece, era l’impiego di suo padre Sasà. Ogni tanto, quando tornava a casa dall’università dove studiava per diventare avvocato e rendere orgogliosi i suoi genitori, aiutava il padre con la barca. Non era un peso per lui, che era cresciuto fra quelle onde e quelle scogliere, e conosceva perfettamente qualsiasi grotta e insenatura nel raggio di qualche chilometro. Dopo aver

ТАМ, ГДЕ ПЛАВАЮТ ДЕЛЬФИНЫ

Последний поворот, и мы, наконец, на месте. Я смотрю в зеркало заднего вида: Грета спит. Она прижимает к себе любимую игрушку, плюшевого дельфина Диего, и кажется такой спокойной, безмятежно улыбаясь, как улыбаются только дети. Я осторожно паркуюсь и через некоторое время бужу дочку: ей надо было приехать сюда, здесь она многое поймет. Для своих шести лет Грета смышленая девочка. Перед нами простирается бесконечная линия горизонта: спокойное море невероятной синевы. Песок, смешанный с каменной крошкой, настолько белый, что кажется, будто на скалистом берегу рассыпали соль. Но это не пляж с журнальной картинки, вдалеке из моря вырастают утесы. Я легонько трясу Грету, которая открывает глаза, и вместе мы направляемся к бухточке, где все началось. «Папа, мы пришли?» – спрашивает она меня, еще полусонная. «Да, дорогая, сядем здесь», – предлагаю я ей. Пахнет йодом, воздух солоноватогорький, наконец-то я могу дышать: резкий больничный запах дезинфекции, изводивший меня днями напролет, исчезает, сменившись свежим морским бризом. «Папа, зачем мы приехали сюда?», – спрашивает Грета, вглядываясь в мое лицо. «Здесь красиво, Диего тоже нравится», – говорит она, обнимая свою игрушку. «Мы приехали сюда, потому что это место – особенное для меня и твоей мамы. Хочешь, я расскажу тебе одну историю?» – спрашиваю я дочку, уставившись перед собой и углубляясь в воспоминания. «Только если это хорошая история», – отвечает она. Тем утром Паоло вернулся в гавань с жалкой добычей – несколько ящиков рыбы, а еще он страшно устал после тяжелой ночи. Ловлю рыбы Паоло не считал работой, во всяком случае, настоящей работой: этим занимался его отец Сасà. Время от времени, возвращаясь домой из университета, где он изучал право и готовился стать адвокатом, чтобы родители им гордились, юноша помогал отцу с рыбалкой. Особого труда для него это не составляло: он вырос среди этих волн и этих скал и превосходно знал все гроты и

venduto in fretta il pescato, Paolo decise di fare una sosta in una baia che aveva scoperto durante uno dei suoi vagabondaggi. Si stese al sole, senza alcun telo sotto di sé: amava il contatto con la sabbia e la roccia fuse in quel luogo in una perfetta sintonia. Si liberò delle scarpe e affondò i piedi in quello strano miscuglio. Per sbagliò urtò qualcosa che lo ferì vicino al tallone. Un po’ seccato si tirò su per controllare: una conchiglia a spirale con degli aculei appuntiti giaceva inanimata accanto al suo piede. Tamponò in fretta il sottile rivolo di sangue proveniente dalla ferita, che in realtà era più simile a un graffio. In quegli istanti una figura snella che stava uscendo dall’acqua catturò l’attenzione di Paolo, l’incidente con la conchiglia già dimenticato. Era una bella ragazza con un costume intero e i capelli ricci, gonfi di acqua, che le incorniciavano il viso. Gli occhi erano i più sensazionali e profondi che avesse mai visto: due specchi azzurri che riflettevano tutti i colori del cielo e del mare. All’inizio la ragazza sembrò non averlo notato, qualche secondo dopo però qualcosa la rese nervosa e subito l’espressione del suo viso divenne furente. E, con quello sguardo di ghiaccio, guardava proprio in direzione di Paolo. Cominciò ad avvicinarsi a grandi passi, i capelli che ondeggiavano al vento. «Non ti hanno insegnato a rispettare le cose altrui?» gli domandò, trafiggendolo con gli occhi. Paolo rimase sbigottito, non sapeva proprio cosa avesse fatto per infastidirla. Farfugliò qualcosa senza raggiungere alcuna frase di senso compiuto. La ragazza si piegò e prese qualcosa tra le mani: la conchiglia incriminata. «Sai cos’è questa? È un raro esemplare del genere Murex che ho trovato dopo moltissime ricerche. E tu volevi portarmelo via» concluse in fretta, molto arrabbiata. Dopo qualche istante Paolo riuscì a formulare una risposta «Non era assolutamente mia intenzione. Anzi. Questa tua preziosa conchiglia ha ferito il mio piede e poiché sei stata tu a lasciarla incustodita in un luogo pubblico è colpa tua se mi sono fatto male». L’abilità nel parlare era finalmente tornata in suo potere e Paolo osservò senza rancore la ragazza, a dispetto delle parole che aveva appena pronunciato. «Tuttavia poiché sono un bravo ragazzo e posso dimenticare questo increscioso episodio, ricominciamo… Io sono Paolo e tu chi sei, una qualche specie di archeologa marina?» un sorri-

изгибы морского берега в радиусе нескольких километров. Быстро продав улов, Паоло решил передохнуть и сделать остановку в бухточке, которую заметил во время одного из плаваний. Он вытянулся под солнцем, прямо на песке: ему нравился пляж, нравились скалы, здесь было очень красиво. Скинув обувь, он зарылся в песок ногами. Вдруг что-то поранило пятку. Раздосадованный, он приподнялся посмотреть, в чем дело: у его ног лежала закрученная спиралью раковина с острыми шипами. Паоло вытер струйку крови, бегущей из ранки – на самом деле, царапины. И тут его внимание привлекла изящная фигура, выходящая из воды, – он сразу позабыл о неприятном происшествии с раковиной. Красивая девушка в цельном купальнике, с кудрявыми, тяжелыми от воды волосами, обрамлявшими ее лицо. Таких невероятных, глубоких глаз он никогда не видел: два синих зеркала, в которых отражались все краски неба и моря. Поначалу девушка сделала вид, что не заметила его, но уже несколько мгновений спустя что-то ее разозлило, выражение ее лица стало разъяренным. Она бросила ледяной взгляд в сторону Паоло. Затем пошла к нему широким шагом, ее волосы развевались по ветру. «Тебя не учили, что брать чужие вещи – нехорошо?» – спросила она, пронизывая его взглядом. Паоло растерялся, не в силах понять, что же такое натворил, чтобы так разозлить незнакомку. Он что-то забормотал, но оборвал фразу на полуслове. Девушка наклонилась и подняла ту самую раковину, которая была во всем виновата. «Знаешь, что это? Редкий экземпляр вида Murex, который мне удалось найти после долгих поисков. А ты решил его у меня стащить», – быстро закончила она, совсем рассерженная. Паоло не сразу нашелся с ответом: «Я ее и пальцем не тронул. Наоборот. Твоя драгоценная раковина впилась мне в ногу, и, раз уж это ты оставила ее без присмотра, значит, ты и виновата, что я порезался». К Паоло наконец-то вернулся дар речи, несмотря на свои слова, он глядел на девушку без злобы. «Я все-таки добрый парень и готов забыть это досадное недоразумение. Может, начнем сначала? Я Паоло, а ты кто? Морской археолог или кто-нибудь в этом роде?» – на лице новоиспеченного Казановы появилась нервная улыбка. Спустя несколько мгновений, во время которых она, казалось, взвешивает все «за» и «против» подобного знакомства, девушка решила ответить на

so sghembo gli comparve sul volto, per completare il profilo del giovane Casanova. La ragazza, dopo qualche momento in cui sembrò ragionare fra sé su eventuali pro o contro di quella conoscenza, decise di rispondere alla provocazione di Paolo. «Mi chiamo Letizia e no, non sono un’archeologa. Studio Biologia marina e sogno di aprire un rifugio per animali acquatici in difficoltà». La freschezza del suo sogno lo stupì. Per molti, in quel periodo, era decisamente più importante trovare un lavoro sicuro e remunerativo, inseguire i propri sogni era considerato un azzardo troppo grande in tempi di crisi. Lo stesso Paolo studiava Giurisprudenza un po’ per passione e un po’ per dovere. Letizia sedette per terra a gambe incrociate, la conchiglia ben stretta fra le mani. «Non mi importa del parere degli altri, certo i miei genitori preferirebbero qualcosa di più concreto, ma io penso che la vita vada vissuta pienamente senza costrizioni. La vita è una, perché rovinarsela ed essere infelici svolgendo qualcosa che non ci piace veramente?». Letizia parlava senza filtri, era del tutto sincera, e, col senno di poi, fu proprio questo ciò che fece innamorare Paolo. Sì, a dispetto delle apparenze, lui era un inguaribile romantico ed era già cotto a puntino. Da quel giorno i due continuarono a conoscersi e a incontrarsi, sempre nel loro posto: quella piccola baia. Passavano i pomeriggi insieme confrontandosi sul modo di vivere e di pensare: Letizia era una ragazza solare e decisa, con chiari sogni e forti speranze; Paolo invece era più pragmatico e con molte idee concrete, insomma i due si completavano l’uno con l’altra. Quasi sei mesi dopo il loro primo incontro, Letizia confidò a Paolo uno dei suoi più grandi sogni: desiderava nuotare con i delfini. Era un bel sogno e non aveva mai avuto l’occasione di realizzarlo. Allora Paolo, che aveva già un piano in mente, le diede appuntamento per la settimana successiva. Appena tornato a casa, il giovane parlò con suo padre: «Papà posso prendere la barca per qualche ora, nei prossimi giorni?» domandò a Sasà. Il pescatore aveva già capito dall’espressione del figlio che quella barca non gli sarebbe servita per andare a pescare. «Chi intendi conquistare?» rispose Sasà. Con una scrollata di spalle Paolo ignorò il padre e interpretò la sua risposta come un assenso.

заигрывание Паоло: «Меня зовут Летиция, и я не археолог, нет. Я изучаю морскую биологию и мечтаю открыть центр по спасению вымирающих морских видов». Необычность ее мечты поразила Паоло. В этом возрасте для большинства важно найти стабильную и хорошо оплачиваемую работу, мечты – слишком большая роскошь в эпоху кризиса. Тот же Паоло изучал юриспруденцию отчасти по желанию, отчасти по необходимости. Летиция села на песок и скрестила ноги, крепко держа в руках раковину. «Меня не волнует, что думают другие. Конечно, родителям хотелось бы, чтобы я занималась чем-то более определенным, но я думаю, что жизнь нужно прожить как можно полнее и без принуждения. Жизнь ведь одна, зачем тратить ее на то, чтобы быть несчастным, занимаясь тем, что тебе на самом деле не нравится?» Летиция говорила, ничего не скрывая, она была совершенно искренна и, оглядываясь сейчас назад, Паоло понял, что именно этим она его и покорила. Да, несмотря на производимое впечатление, он был безнадежным романтиком и уже влюбился по уши. С того дня они узнавали друг друга все лучше и лучше. Встерчались они в одном и том же – своем – месте: в той маленькой бухте. Они проводили все дни, рассказывая о себе, делясь мыслями: Летиция была девушкой жизнерадостной и решительной, с ясными мечтами и большими надеждами; Паоло же казался более прагматичным, и идеи его были конкретными, в общем, они прекрасно дополняли друг друга. Спустя полгода после их первой встречи Летиция призналась Паоло в одном из самых сильных своих желаний: она мечтала поплавать с дельфинами. Прекрасная мечта, но ей не представлялось возможности ее осуществить. И тогда Паоло, у которого в голове уже созрел план, назначил ей свидание на следующей неделе. Вернувшись домой, юноша сразу же подошел к отцу: «Папа, можно мне в один из этих дней взять твою лодку на несколько часов?» По выражению лица сына Сасà уже понял, что лодка нужна ему не для рыбалки. «Кого это ты собрался завоевывать?» – спросил Сасà. Неопределенно пожав плечами, Паоло проигнорировал вопрос и расценил его как согласие. В назначенный день все было готово. Лодка, корзинка для морского пикника, ска-

Nel giorno prestabilito tutto era pronto. La barca e il cestino per il “pic-nic” marino con tanto di tovaglia a quadretti rossi. Mancava solo Letizia. La sua bella Letizia che aveva imparato ad amare col passare dei mesi e a cui, quella sera stessa, avrebbe dichiarato il suo amore e realizzato con lei il sogno di nuotare con i delfini. Il mare era placido e cristallino, perfetto per quello che voleva fare. Mancava ancora qualche ora al tramonto quando Letizia arrivò. Sembrava un po’ strana, forse era solo emozionata per l’uscita e Paolo non ci badò. Portava un vestitino a fiori che ben si intonava con i suoi ricci indomabili e, ovviamente, il costume intero, lo stesso che indossava il giorno in cui si erano conosciuti. La situazione, però, si fece sempre più incomprensibile: Letizia, che di solito era molto agile, dovette fare un paio di tentativi per riuscire a salire sulla barca. Talvolta Paolo, in quei lunghi mesi di conoscenza, aveva notato dei momenti particolari in cui la ragazza sembrava affaticata e stanca, ma lo aveva attribuito alla vita frenetica che svolgeva, fra lo studio e le lunghe nuotate che si concedeva durante le mattine assolate. La ragazza giustificò la sua goffaggine dicendo di avere un forte raffreddore che la faceva sentire meno in forze. Paolo sorrise e l’abbracciò, felice che quel malessere non le avesse impedito di presentarsi per quell’appuntamento speciale. Erano in viaggio da qualche minuto quando accadde. Letizia si accasciò sul fondo della barca e perse i sensi. Paolo chiamò immediatamente i soccorsi e la ragazza fu trasportata d’urgenza in ospedale. Solo tempo dopo, in una fredda stanza bianca, Paolo scoprì la verità e il suo mondo crollò. Una cardiopatia congenita senza possibilità di cura. Qualsiasi giorno per Letizia poteva essere l’ultimo. E lei, che conosceva il suo triste destino da anni, non lo aveva informato: era stanca di essere trattata come un oggetto fragile che rischiava di rompersi alla prima folata di vento. Allora Paolo prese la decisione migliore: dichiarò il suo amore alla donna che amava ormai da mesi. Il loro mondo, sostenuto dalla forza di quel sentimento, riprese forma e divenne persino migliore. Vissero insieme sfidando e combattendo ogni giorno la malattia. Letizia non realizzò mai il suo sogno di nuotare con i delfini, ma riuscì a laurearsi e ad aprire un

терть в красную клеточку. Не хватало только Летиции. Его прекрасной Летиции, которую он учился любить все эти месяцы и которой собирался признаться в своих чувствах сегодня вечером, осуществив ее заветную мечту – поплавать с дельфинами. Море было спокойным и кристалльно-чистым, идеальным для того, что он задумал. До заката оставалась всего пара часов, когда появилась Летиция. Она выглядела как-то странно, возможно, просто была слишком взволнованна предстоящим событием, и Паоло не придал этому значения. На ней было платье в цветочек, которое гармонировало с непослушными кудряшками, а под ним – тот самый купальник, в который она была одета, когда они познакомились. Ситуация, однако, становилась все более непонятной: Летиция, которая обычно была очень ловкой, с трудом забралась в лодку. Иногда в эти долгие месяцы знакомства Паоло замечал, что девушка выглядела измученной и усталой, но он объяснял усталость напряженным образом жизни: учеба, долгие заплывы в солнечные дни. Девушка объяснила свою неуклюжесть, сказав, что из-за сильной простуды чувствует себя слабой. Паоло улыбнулся и обнял ее, счастливый оттого, что неважное самочувствие не помешало Летиции прийти на это особенное свидание. Они плыли всего несколько минут, когда это случилось. Летиция упала на дно лодки и потеряла сознание. Паоло сразу же позвал на помощь, девушку доставили в больницу. Только некоторое время спустя, в холодной белой комнате, Паоло узнал правду и его мир перевернулся. Врожденная неизлечимая кардиопатия. Для Летиции каждый день мог стать последним. И она, годами зная о своей печальной участи, не сказала ему об этом: она устала оттого, что к ней относились как к хрупкому созданию, которое может сломаться от первого порыва ветра. Тогда Паоло сделал лучшее, что мог: признался в своих чувствах девушке, в которую был влюблен уже несколько месяцев. Мир, держащийся на силе их любви, обрел очертания и стал даже лучше. Они жили, бросая вместе вызов болезни и сражаясь с ней каждый день. Летиции так никогда и не удалось исполнить свою мечту и поплавать с дельфинами, но она

centro per il recupero delle specie in difficoltà. Paolo divenne un avvocato di successo e non trascurò mai la moglie e la bellissima bambina che avevano avuto. Vissero felici per il tempo che fu concesso loro, più lungo di qualsiasi aspettativa medica. Letizia si addormentò serenamente fra le braccia di Paolo, certa che sarebbe stato un ottimo padre per la loro bambina. Lei non li avrebbe mai abbandonati. Avrebbe vegliato su di loro, viva nei ricordi, nel cuore e nel mare. «Papà, è una bellissima storia, ma… dove è andata la mamma?» mi chiede Greta. «La mamma è andata a realizzare il suo sogno… È andata là, dove nuotano i delfini» rispondo sorridendo alla bambina e indicandole un posto indefinito all’orizzonte. Ci alziamo. Greta guarda un’ultima volta verso il mare e sorride: c’è un delfino solitario che salta nel blu.

смогла закончить университет и открыла центр по спасению вымирающих видов. Паоло стал успешным адвокатом и заботился о жене и прелестной девочке, которая у них родилась. Они жили счастливо все то время, что им было отмерено, – куда дольше, чем ожидали врачи. Летиция спокойно заснула на руках у Паоло, уверенная, что он будет отличным отцом для их малышки. И она никогда их не оставляла. Она смотрела на них с небес, жила в их воспоминаниях, в их сердцах – и в море.

«Папа, это прекрасная история, но... куда же уехала мама?» – спросила меня Грета. «Мама исполнила свою мечту... Она теперь там, где плавают дельфины», – улыбаясь, ответил я дочери, показывая куда-то за горизонт. Мы поднялись. Грета в последний раз взглянула на море и тоже улыбнулась: она увидела одинокого дельфина, ныряющего в синеве.

Nota critica A Greta muore la madre. Greta è una bambina di sei anni. Come dirglielo? Come scegliere le parole meno dolorose? Il padre decide di farlo raccontando una storia: la storia di com’era nato il loro amore. E raccontando un sogno: il sogno della madre di aprire un centro di recupero per specie marine in difficoltà. La madre morirà per una malattia incurabile, ma l’amore e il sogno si realizzeranno, avranno un loro compimento. Dai sogni si impara a vivere e imparando a vivere diventa più facile accettare la morte. Bisogna assecondare i sogni. È giusto sognare nel senso diurno del termine, a occhi aperti e vagheggiando i propri desideri. I sogni rivelano la profondità dell’anima e ne sostengono le aspirazioni. Noi siamo ciò che desideriamo, ciò che sognamo. Il realizzarsi di un sogno risana le ferite senza lasciare cicatrici e dona un senso a questa nostra vita. Scrive il padre della psicoanalisi, Sigmund Freud: «Se vuoi apprezzare la vita, disponiti ad accettare la morte». È ciò che fa il protagonista di questo racconto: accetta l’imminenza della morte della donna che ama. Da quel momento il mondo sembra riprendere forma, sembra diventare persino migliore. Ecco ciò che il protagonista di Dove nuotano i delfini insegna con tenerezza e sensibilità alla figlia. Quando la malattia scende in noi, indomabile e incomprensibile, è necessario ricorrere alle risorse interiori, quelle più solide, quelle che ci aiutano a resistere. Da qui può venire l’energia di rispondere affermativamente all’appello della vita, un appello che consiste nel prendersi cura di ciò che ci viene incontro e ci sta dinnanzi. La cura: ecco il tratto essenziale della vita, quello che ci consente di accostarci con dolcezza alla morte, accettandola come parte di un tutto che si rivela formato da sabbia, da cielo e mare, da conchiglie e da… «un delfino solitario che salta nel blu». Perché è vero quello che scrive il saggista francese Pascal Quignard: «Non si ha bisogno di oro, bellezza e sfarzo per essere amati: basta un desiderio minimo sullo sfondo della morte». Flavio Ermini

Отзыв о рассказе У Греты умирает мама. Грете шесть лет. Как сказать ей об этом? Какие подобрать слова, чтобы причинить ей меньше боли? Отец решает рассказать дочке историю – историю о том, как они с мамой полюбили друг друга. И рассказать о мечте – маминой мечте открыть центр для исчезающих морских животных. Мама умрет от неизлечимой болезни, но любовь и осуществленная мечта останутся. Мечтая, мы учимся жить, а учиться жить легче, если научишься принимать смерть. Нужно помогать мечтам. Мечтать нужно в самом будничном смысле слова – с открытыми глазами, сосредоточившись на желаемом. Мечты раскрывают глубину души и поддерживают ее устремления. Мы есть то, что мы желаем, то, о чем мечтаем. Осуществление мечты излечивает раны, не оставляя шрамов, и привносит смысл в нашу жизнь. Как писал отец психоанализа Зигмунд Фрейд: «Чтобы ценить жизнь, будь готов принять смерть». Так и поступает герой рассказа: он принимает неизбежность смерти любимой женщины. Тогда мир словно обретает очертания и даже кажется лучше прежнего. Именно этому главный герой рассказа «Там, где плавают дельфины» нежно и ненавязчиво учит дочь. Когда в нас поселяется болезнь, неистовая и непостижимая, следует использовать внутренние ресурсы, самое неизменное и прочное внутри нас, что поможет ей сопротивляться. Это даст силы откликнуться на призыв жизни – призыв позаботиться о том, с чем мы сталкиваемся сегодня, что нас ждет впереди. Забота об этом – главное в жизни, именно это позволяет нам не бояться смерти, принять ее как часть того, что мы видим вокруг – песок, небо и море, раковины и... «одинокого дельфина, ныряющего в синеве». Потому что то, о чем пишет французский эссеист Паскаль Киньяр, правда: «Чтобы быть любимыми, не нужно золота, красоты и роскоши: достаточно самого маленького желания перед лицом смерти».

Флавио Эрмини

Biografia Petronilla La Volpe è nata a Bari nel 1995. Vive a Sammichele di Bari. Fin da piccola ha avuto una grande passione per la scrittura e per la lettura, e per questo ha frequentato il Liceo Classico. Quando, però, è giunto il momento di iscriversi all’Università e di decidere del suo futuro, ha scelto la facoltà di Medicina e Chirurgia, dove attualmente frequenta il terzo anno. Tuttavia non ha abbandonato la scrittura: collabora da qualche anno con la testata giornalistica “EPolis Bari”, cimentandosi in recensioni e articoli di ambito culturale e musicale (è anche un’organista autodidatta). Recentemente uno dei suoi racconti è stato selezionato da una casa editrice (Lupi Editore) per far parte di un’antologia. Ha conseguito diversi riconoscimenti in premi letterari a livello nazionale. Биография Петронилла Ла Вольпе родилась в Бари в 1995 году. Живет в Сан-Микеле-ди-Бари. С детства любила читать и сочинять, поэтому училась в классическом лицее. Однако, когда пришло время поступать в университет и определяться с выбором жизненного пути, она предпочла факультет медицины и хирургии, где и учится сейчас на третьем курсе. Впрочем, сочинительство она не забросила: несколько лет девушка сотрудничает в газете «ЭПолис Бари», пишет статьи и рецензии для раздела культура и музыка (она также органист-самоучка), а недавно один из ее рассказов был отобран издательством «Лупи Эдиторе» для публикации в сборнике. Петронилла Ла Вольпе – лауреат нескольких итальянских литературных премий.

Claudia Valenti Traduzione in russo di Ksenija Vorob’ëva

Клаудия Валенти Перевод на русский язык Ксении Воробьевой

INCONSAPEVOLE FELICE Mi dimenavo di fronte al pubblico come tutte le domeniche. Muovevo le braccia con energia e le mie gambe scalpitavano. Con voce stridula urlavo, imprecando contro Pulcinella. Mi sentivo tirare dalla rabbia di qua e di là. Il pubblico mi fomentava. Mario, Mario! Pulcinella mi aveva fatto uno sgambetto e io ero caduto a terra. L’impatto non era stato così dolente, ma lo sgarbo sì. Allora avevo deciso che lo avrei preso per il cappello e lo avrei fatto girare come la pala di un mulino a vento. Presi la rincorsa. Mi lanciai contro di lui. Sentii la gente che ancora urlava in sottofondo. Ero carico. Eppure, qualcuno mi tirò dalla parte opposta. Così Pulcinella riuscì a saltarmi addosso e mi mise con la schiena a terra. Un piede sul mio petto, un braccio verso l’alto e un inchino, pronto a ricevere i suoi applausi. Che delusione, che amarezza. Sbattuto a terra da uno così. Quando Pulcinella finalmente si spostò, mi tirai su a sedere. Mi diedi una lisciata ai vestiti sgualciti e mi guardai intorno. Non c’era nessuno che potesse essere intervenuto nella rissa, spingendomi dalla parte opposta del palco. Ero confuso. Io ero convinto di averlo sentito. Mi alzai in piedi con fatica, piuttosto sconcertato per quello che era accaduto. Pulcinella se ne andò e anche i bambini che avevano assistito alla scena iniziarono a smistarsi nel parco per raggiungere i loro genitori. Lo spettacolo era finito e potevo andarmene anch’io. Girai sul retro, con l’intenzione di raccogliere la mia roba, cambiarmi e incamminarmi verso casa. Ma mentre mi aggiravo in cerca della mia borsa, notai una cosa alquanto strana. Dal dorso della mano destra mi usciva un filo di corda, piuttosto resistente, che si alzava fino a perdersi nel cielo. Sgranai gli occhi. Lo guardai spaventatissimo. Lo toccai con l’altra mano: era proprio attaccato. Non me ne ero mai accorto. Feci scorrere il filo fra pollice e indice. E poi lo vidi: era pure lì, sulla mano sinistra. Avevo le mani legate.

СЧАСТЬЕ ОТ БЕЗДУМЬЯ Как и каждое воскресенье, я выделывался перед публикой. Энергично размахивая руками и колотя ногами об сцену, я визжал и бранил Пульчинеллу. Меня распирало от злости. Публика распаляла меня еще больше. Марио, Марио! Пульчинелла подставил мне подножку, и я повалился на землю. Удар не был столь болезненным, а вот обида – да. Тогда я решил схватить его за колпак и раскрутить, как лопасти ветряной мельницы. Разогнавшись, я бросился на него. До меня доносились крики толпы. Эмоции зашкаливали. И вдруг кто-то резко оттолкнул меня в противоположную сторону. Тут на меня набросился Пульчинелла и повалил на землю. Упершись ногой мне в грудь, он поднял руку вверх и поклонился, готовый принять аплодисменты. Какое разочарование, какая досада. Повален на землю каким-то Пульчинеллой. Когда Пульчинелла наконец-то сошел с меня, я сел. Разгладив помявшуюся одежду, осмотрелся. Вокруг не было никого, кто бы мог вмешаться в нашу драку, отбросив меня на противоположный конец сцены. Я был растерян, ведь я точно знал, что я ничего не придумываю. Я с трудом поднялся на ноги, сбитый с толку происшедшим. Пульчинелла ушел, а следом за ним стали разбредаться по парку в поисках родителей и дети, смотревшие представление. Спектакль закончился, мне тоже пора было возвращаться. Нужно было собрать вещи, переодеться и пойти домой. Но пока я вертелся в поисках сумки, я заметил нечто очень странное. С тыльной стороны правой руки выходила довольно прочная нить, она поднималась вверх и терялась в небе. Я вылупил глаза и в ужасе уставился на нее. Я дотронулся до нити другой рукой: она действительно была прикреплена к ладони.

Mi venne la nausea. Mi guardai i piedi e vidi lo stesso sul dorso del piede sinistro e su quello del piede destro. Avevo mani e piedi legati. Ero atterrito. Forse erano collegati a qualcosa. Fissai il cielo per cercare di scoprire dove finivano i fili, ma niente. Ero sgomento. Iniziai a essere proprio disperato. Ero una marionetta. Ero sempre stato una marionetta, ma questo non aveva mai rappresentato un problema. Finché non me ne accorsi. Quando me ne resi conto, fu un vero disastro. Iniziai a muovere le mani con foga, per vedere se qualcuno, dall’alto, potesse opporsi alla mia forza. Cominciai a correre più forte che potevo, per capire se qualcosa, chissà come, potesse frenare la mia velocità. Ma tutto sembrava normale, come sempre. I miei arti si muovevano nel modo in cui io decidevo di dirigerli. Allora considerai di fare un’altra prova: avrei pensato fino all’ultimo di compiere un gesto e poi, all’improvviso, lo avrei modificato. Avrei imbrogliato il pensiero, o forse avrei imbrogliato il pensiero di quel qualcuno che lassù aveva deciso di muovermi. Ma anche così niente da fare, non succedeva nulla di diverso. Rischiai solo di farmi male. Camminavo per strada e cambiavo direzione tanto repentinamente, che la gente iniziò a venirmi addosso e alcuni mi additarono come un pazzo. Non sapevo esattamente cosa fare: andavo per tentativi. Volevo capire chi mi muoveva e perché. Volevo capire cosa ci facevo in quel mondo e se le azioni che compivo erano mie o di qualcun altro. Forse io pensavo fossero mie, quando invece erano davvero dettate dall’alto e qualcuno mi faceva pensare che fossero desiderate proprio da me. Ma allora non mi spiegavo cosa era successo quel giorno sul palco, con Pulcinella. Avevo desiderato una cosa, ma non era stata ciò che poi avrei compiuto. Stranissimo. Capii che era tutto un problema di consapevolezza. Se non mi fossi posto tante domande, avrei vissuto meglio. Se avessi continuato a fare la marionetta senza chiedermi da dove provenissero i miei gesti, sarei stato più contento. Un inconsapevole felice.

Никогда прежде я не обращал на это внимания. Пропустив нить между большим и указательным пальцами, я заметил точно такую же и на левой руке. Мои руки были привязаны. Меня охватила тревога. Взглянув на ноги, я увидел то же самое на правой и левой ступнях. Какой это был кошмар. Должно быть, они привязаны к чему-то. Я уставился на небо в надежде понять, где заканчиваются нити, но напрасно. Отчаяние и страх охватили меня. Я был марионеткой. Марионеткой я был всегда, но это никогда не создавало проблем. Ровно до тех пор, пока я этого не замечал. Осознание этого факта стало настоящей катастрофой. Я яростно махал руками, чтобы убедиться, что кто-то сверху может противостоять моей силе. Я бежал как можно быстрее, чтобы доказать себе, что кто-то может остановить меня. Но все оставалось, как прежде. Конечности двигались по моей команде. Я провел еще одну проверку: я настраивался на какой-то жест и в последний момент резко передумывал. Я надеялся, что, обманув свои мысли, я смогу обмануть и мысли того, кто решил управлять мною откуда-то сверху. Но что бы я ни делал, ничего не происходило. Я лишь рисковал нанести себе вред. Шатаясь по улицам, я резко менял направление движения, налетая на прохожих, которые принимали меня за сумасшедшего. Я не понимал, как поступить: я действовал наугад. Мне хотелось понять, кто движет мной и зачем. Нужно было разобраться, что я делаю в этом мире, и понять, руководит ли кто-то другой моими действиями. Может, мне только кажется, что это мои действия, а на самом деле они продиктованы свыше и ктото заставляет меня думать, что их совершаю я. У меня так и не получалось объяснить себе, что же произошло в тот день на сцене с Пульчинеллой. Я хотел сделать одно, в итоге сделал совсем другое. Как странно. Я понял, что в основе всего лежит проблема осознания. Если бы я и дальше продолжал

Peccato per quell’incongruenza, quel momento esatto in cui avevo avuto la piena consapevolezza di possedere un’intenzione, alla quale però non avevo potuto dare sfogo per uno strattone provenuto da chissà dove. L’intenzione di fare qualcosa aveva rappresentato l’espressione della mia forza di volontà. Difficile da comprendere per una marionetta come me, che ne era comunemente priva. Arrivai a deprimermi. Passavo le giornate a pormi domande e a tirare i miei fili. Non potevo darmi per vinto. Non mangiavo più e non dormivo più. Eppure non trovavo una soluzione. Non riuscivo nemmeno ad andare al lavoro. Lavorare in teatro mi sembrava la presa in giro delle prese in giro per un mondo di marionette. Una cosa esagerata e non sopportabile. Un giorno qualcuno venne a bussare alla porta. Mario, mi chiamava. Era Pulcinella, che voleva parlarmi. Era venuto per cercare di capire cosa avessi e per avvertirmi che la compagnia teatrale aveva discusso sul fatto di mandarmi via, se avessi continuato a comportarmi così e a essere assente. Non mi conveniva. Se solo fossi tornato a lavorare. Non avevo il coraggio di parlare a Pulcinella di quello che provavo, soprattutto perché pensavo che non mi avrebbe mai capito. Pulcinella, proprio lui che era stato parte integrante dell’inizio della mia disgrazia. Così, gli offrii un caffè e lo mandai via abbastanza in fretta. Rifiutai di ascoltarlo, perché avevo cose ben più gravose cui pensare: il mondo non era altro che una grande sfera rotante, abitata da più di sette miliardi di marionette. E io ero una di quelle. Solo che non potevo accettarlo come facevano tutti. Le domande mi sommergevano e mi impedivano di pensare. Mi portavano automaticamente sulle nuvole, nell’universo e poi ancora in fondo al mare. Ovunque, fuorché nella mia vita consueta, dove invece non riuscivo proprio più a entrare. Qualcuno mi aveva spostato la porta e io non riuscivo più a trovarla. E se anche l’avessi trovata, sicuramente non avrebbe avuto maniglia.

находиться в неведении, мне бы жилось лучше. Если бы я продолжал быть марионеткой, не думая о природе своих действий, я был бы счастливее. Счастливее от бездумья. Всему виной то несовпадение, тот момент, когда я был абсолютно уверен в своем намерении, но так и не смог его осуществить, так как кто-то неизвестно откуда оттолкнул меня. Намерение совершить действие всегда являлось для меня выражением моей воли. И что теперь оставалось делать марионетке, прежде всегда уверенной, что она обладает собственной волей? Я впал в депрессию и днями напролет терзал себя вопросами, дергал за нити. Сдаться я не мог. Я перестал есть и спать. Но решение так и не приходило. Я забросил работу. Теперь работа в театре представлялась мне самой большой из всех издевок, которые только бывают в мире марионеток. Это было уже чересчур. Просто невыносимо. Однажды в дверь постучали. Марио – донесся голос. Это был Пульчинелла. Он пришел поговорить: хотел понять, что со мной происходит. Он предупредил, что если я и дальше продолжу так себя вести и прогуливать, труппе придется принять решение о моем увольнении. Мне ничего не оставалось, как вернуться на работу. У меня не хватало смелости заговорить с Пульчинеллой о своих переживаниях, к тому же я был абсолютно уверен, что он никогда меня не поймет. Пульчинелла – тот, кто положил начало моему несчастью. Я угостил его кофе и быстренько выпроводил. Зачем мне было его слушать? Меня волновали куда более серьезные вещи: мир представлял собой вращающийся шар с семью миллиардами марионеток. И я был одной из них. Только, в отличие от других, я не мог с этим смириться. Я утопал в вопросах и не мог думать. Вопросы уносили меня за облака, на просторы вселенной или на морские глубины. Куда угодно, но только за пределы обыденной жизни, к которой я никак не мог вернуться. Кто-то передвинул дверь, и я больше не мог ее найти. Да если бы и нашел, у двери были бы отломана ручка.

Una mattina mi svegliai e mi venne un’idea: se quei fili erano il mio problema, li avrei tagliati. In fondo, non erano mica innervati e non avrei sofferto. Mi resi conto che era una soluzione poco riflettuta e abbastanza sbrigativa, ma mi sembrava l’unica. Così provai con le forbici, ma erano troppo duri. Provai con il fuoco, ma erano ignifughi. Provai con una limetta, almeno per scalfirli un po’, ma sembravano davvero resistenti a tutto. Il collegamento tra me e quel cielo era più forte di quanto pensassi. Ero deluso. Sarei stato condannato a quella situazione per tutta la vita. Le mie giornate erano diventate tristi. Non facevo altro che pensare alla mia condizione e al perché fosse così. Qualsiasi altra cosa mi sembrava priva di senso. Peccato che anche la mia condizione lo era, visto che ancora non riuscivo a darmi delle risposte che mi soddisfacessero. Un pomeriggio stavo proprio male. Ero talmente aggrovigliato nei miei pensieri che, preso da un attimo di follia, decisi di sfidare la vita. Mi gettai in strada con l’intento di farmi mettere sotto da qualche auto. Magari i fili si sarebbero sfilacciati, tranciati e interrotti definitivamente. E in effetti fu così. Ci pensò una piccola utilitaria, che andava un po’ troppo veloce per vedermi. Io e lei ci rovinammo. L’impatto fu violento e, nonostante i fili mi reggessero, volai per una decina di metri. Avevo ferite ovunque. E anche la mia schiena si era rotta. In ospedale mi imbottirono di farmaci, per evitare di farmi sentire ulteriormente dolore. Ero nel letto, stavolta collegato a tantissimi fili di varie tipologie, che non mi uscivano solo dalle mani e dai piedi, ma anche dalle braccia e dal collo. Alcuni mi cingevano addirittura la testa. Ironia della sorte. Per liberarmi di quei quattro filamenti che avevo, eccomi qua, legato più che mai. Dal vetro della stanza vidi Pulcinella, che parlava con il medico. Scuotevano la testa. Pulcinella si grattava la nuca. Che brutta situazione. Mi sentivo quasi in colpa per loro.

Однажды утром я проснулся с новой догадкой: раз моя проблема состоит в нитях, мне нужно от них избавиться. В них нет нервных окончаний, поэтому больно быть не должно. Я понимал, что это не очень обдуманное и довольно скоропостижное решение, но оно казалось мне единственным. Я попробовал перерезать нити ножницами, но они оказались жесткими. Пробовал подпалить, но они не горели. Пробовал подточить пилочкой – они не поддавались. Связь между мной и небом была гораздо сильнее, чем я себе представлял. Я отчаялся. Мне предстояло жить с этим всю жизнь. Дни наполнились печалью. Я только и делал, что рассуждал о сложившейся ситуации и ее причинах. Все остальное потеряло смысл. Правда, смысла не было и в моей ситуации – ответов на вопросы я так и не находил. Как-то после обеда мне стало совсем плохо. Окончательно запутавшись в мыслях, в порыве безумия я решил расстаться с жизнью и бросился под машину. Возможно, таким образом нити бы наконец разрушились, разломились и оборвались. А случилось вот что. Небольшая малолитражка неслась слишком быстро, чтобы заметить меня. Мы расшиблись друг об друга. Удар был такой силы, что даже несмотря на поддержку нитей, меня отбросило метров на десять. Я был весь изранен. Спина сломана. В больнице меня накачали лекарствами, чтобы я не чувствовал боли. Я лежал на койке, привязанный самыми разными нитями. Теперь они выходили не только из ладоней и ступней, но и из рук, из шеи. Некоторые опоясывали голову. Ирония судьбы. Жаждущий освободиться от четырех нитей, вот он я, повязанный, как никогда прежде. Через окошко я увидел, как Пульчинелла разговаривает с врачом. Они качали головами. Пульчинелла почесывал затылок. Жуткая ситуация. Я почти чувствовал себя виноватым перед ними.

Scoprii che passare la notte in un ospedale era una delle cose più brutte che esistessero al mondo. Ronzii di fondo. Luci d’emergenza. Qualche rumore ogni tanto. E un grande senso di solitudine. L’ospedale era pieno di persone che combattevano. Ognuno, da solo, con tutta la sua forza, lottava contro qualcosa, una malattia o una difficoltà, per restare ancora un po’ attaccato a quei fili lì, i fili della vita. Guardandomi intorno iniziai a riconoscere la differenza fra chi aveva dei fili ancora abbastanza saldi e chi invece li aveva flebili. C’erano alcuni che, seppur legati a dei fili sottilissimi, combattevano con tutte le forze. E poi c’ero io, una marionetta dai fili solidi e forti, che però li aveva rifiutati e imbrigliati e respinti e spezzati, per un’incomprensione forse. Avevo pensato di essere troppo consapevole. Invece, forse, non avevo capito nulla. La mattina in cui mi dimisero mi sembrava che tutto fosse diverso. Il ricovero mi aveva cambiato. Soprattutto, uscendo dall’ospedale, ebbi la percezione di essere più sciolto, quasi senza fili. La sensazione fu strana. Così controllai mani e piedi con attenzione per capire cosa mi fosse successo. In effetti, non c’era più nulla: i miei arti erano slegati. Ero scioccato. Controllai ancora, ma non riuscivo a trovare nessun filo, pur sforzandomi. Mi sentii improvvisamente spaventato. Ero libero. Le mie mani potevano muoversi veloci e i miei piedi potevano saltare e scalciare dove volevo. Ero esaltato e non capivo come fosse possibile tutto questo. Ero ancora una marionetta. Di questo ero certo. Ma avevo imparato a fidarmi. Avevo messo da parte la priorità di riuscire a comprendere tutto. Avevo imparato ad accettare ciò che vedevo. E soprattutto mi ero fidato del fatto che, pur non sapendo, mi sarei trovato bene in questa vita qui. Anzi, avrei vissuto cose meravigliose, anche senza capirne per forza il senso completo. I fili non erano spariti, solo che io avevo deciso di non vederli più.

Ночь в больнице оказалась одной из самых страшных в этом мире. Гудение приборов. Аварийное освещение. Какие-то шумы. И огромное чувство одиночества. Больница была заполнена людьми, которые боролись. Один на один, каждый со всей силой боролся против болезни или другого несчастья, чтобы хоть на короткий миг удержать связь со своими нитями, нитями жизни. Оглядевшись, я заметил разницу: у одних нити были довольно крепкими, у других совсем тонкими. Были и те, кто сражался из последних сил, хотя их нити были практически незаметны. И был я, марионетка, которая, вероятно, из-за недопонимания отказалась, отступилась, отреклась от своих крепких и упругих нитей. Мне только казалось, что я многое осознаю. На самом деле, я не понимал ничего. Утром, когда меня выписали, все переменилось. Госпитализация сделала меня другим. Выйдя из больницы, я вдруг почувствовал себя раскованно, как будто нитей не было вовсе. Ощущение было странным. Чтобы понять, что происходит, я оглядел руки и ноги. И правда, нитей больше не было: мои конечности были освобождены. Шокированный произошедшим, я проверил еще, но как бы я ни напрягался, нитей я так и не обнаружил. Неожиданно мне стало страшно. Я мог махать руками и пинать ногами, как хотел. От волнения я не понимал, что происходит. Я все еще был марионеткой. В этом я уверен. Но я научился доверять. Отказавшись от необходимости во всем разобраться, я научился принимать мир таковым, каков он есть. А еще я поверил в то, что, даже не понимая чего-то до конца, я все равно могу быть счастлив и проживу замечательные мгновения, пусть и не понимая до конца их смысла. Нити не исчезли, просто я решил больше их не замечать.

Nota critica Il racconto di Claudia Valenti ha un titolo molto esplicito e quanto mai appropriato: Inconsapevole felice. Questo titolo ci segnala che la felicità può rivelarsi anche attraverso l’inconsapevolezza. Il protagonista di Inconsapevole felice scopre di essere una marionetta, una vera marionetta, con fili “solidi e forti”. Ed è proprio in quel momento che si scopre anche infelice. Solo quando finalmente deciderà di non vedere più i fili che guidano dall’alto i suoi movimenti, solo allora tornerà a essere un “inconsapevole felice”. Il protagonista del racconto si arrende dunque alla conclusione che la felicità e il dolore non sono nelle cose, ma nel nostro giudizio. Tanto che, presa coscienza della sua condizione, decide di abbandonare con risolutezza il piano della realtà per abbracciare quello dell’illusione. La nostra via d’uscita, sembra dirci Claudia Valenti, non sta nel rispecchiare nella nostra mente il mondo così com’è, tale e quale, bensì nell’interpretarlo a nostro piacere. Quando l’infelicità si abbatte su di noi per trascinarci verso il naufragio, una soluzione può essere quella di rifiutare questo mondo, così come si manifesta, per accogliere con convinzione la sua dimensione immaginaria. Il reale presenta sempre un carattere opaco. È disseminato di zone oscure che ostacolano talvolta il cammino verso la levità e la bellezza. Inconsapevole felice ci invita a un movimento antagonista rispetto alla realtà; ci spinge ad allentare la presa sul mondo nel quale siamo gettati; ci suggerisce di abbracciare un pensiero che rifiuti la nostra condizione sociale – con tutte le sue ferite e le sue sofferenze –, per creare un mondo fatto a nostra immagine e somiglianza. Il protagonista di questo racconto decide di trasformare i dati del reale per dilatarli in forme immaginative. Così facendo scopre che realtà e fantasia, anziché elidersi o alternarsi, si affiancano e operano all’unisono. Sorprendentemente coesistono. Con il risultato di fare dell’immaginazione uno strumento di radicale libertà. Flavio Ermini

Отзыв о рассказе У рассказа Клаудии Валенти очень емкое и подходящее название: «Счастье от бездумья». Этим названием автор дает нам понять, что счастья можно достичь и посредством неведения. Главный герой рассказа «Счастье от бездумья» неожиданно понимает, что он марионетка, настоящая марионетка с «крепкими и упругими» нитями. С этого мгновения он чувствует себя несчастным. И только когда он перестает замечать нити, которые движут им свыше, он возвращается к состоянию «счастья от бездумья». Герой рассказа приходит к выводу, что счастье и страдания зависят от нашего восприятия. Осознавая свое положение, он твердо решает отгородиться от реального мира, чтобы слиться с миром воображаемым. Выход из ситуации, говорит нам Клаудия Валенти, не в том чтобы отображать в нашем сознании мир таким, какой он есть, а в том чтобы интерпретировать его на наше усмотрение. Когда несчастья обрушиваются на нас и тянут к погибели, мы можем спастись, отказываясь воспринимать мир в том виде, в котором он себя проявляет, разрешая себе войти в мир фантазий и воображаемых форм. Действительность всегда предстает в тусклых красках. В ней немало темных участков, которые зачастую перекрывают нам путь к легкости и красоте. «Счастье от бездумья» призывает нас отвлечься от реальности, не пытаться контролировать окружающий мир, мыслить, не ограничиваясь рамками социального положения (со всеми ранами и страданиями, причиной которых оно служит), чтобы создать мир по нашему образу и подобию. Герой рассказа решает преобразовать факты действительности, расширив их в своем воображении. Действуя таким образом, он открывает, что реальность и фантазия вместо того чтобы уничтожать или замещать друг друга, объединяются и действуют в унисон. Удивительным образом они могут сосуществовать, позволяя воображению стать главным орудием безграничной свободы.

Флавио Эрмини

Biografia Claudia Valenti è nata nel 1992 a Roma, dove tuttora risiede. Ha conseguito la laurea triennale in Lettere moderne. Attualmente sta studiando per conseguire il titolo di laurea magistrale in Storia contemporanea presso l’Università di Roma Tre. Ai tempi del liceo, con il racconto Strategia d’autunno ha vinto il premio Facciamo un libro, indetto dalla Fondazione Bellonci e dalla casa editrice minimum fax. Nel 2012 ha partecipato al Corso base e al Corso avanzato del laboratorio di scrittura “Il libro che non c’è”, indetto da Rai Eri. Nel 2015 si è aggiudicato il secondo posto nel concorso Rotary Short Story, con il racconto Roba da uomini. Da quasi cinque anni collabora con la rivista “Leggere tutti”. Биография Клаудия Валенти родилась 1992 году в Риме, где и проживает на сегодняшний день. Имеет степень бакалавра по специальности «Современная литература». В настоящее время учится в магистратуре по специальности «Новейшая история» в университетe «Рим – 3». Во время учебы в лицее с рассказом «Осенняя стратегия» выиграла конкурс «Создадим книгу», организованный фондом Беллончи и издательством «минимум факс». В 2012 прошла базовый и продвинутый уровни на курсах в литературной лаборатории «Книга, которой нет», организованной «РАИ Эри». В 2015 году заняла второе место в конкурсе Ротари с рассказом «Мужское дело». Почти пять лет сотрудничает в журнале «Читать: всем».

Antonio Vangone Traduzione in russo di Lev Kac

Антонио Вангоне Перевод на русский язык Льва Каца

TRA GLI ALBERI E LA TERRA Noi ci accorgiamo di essere vivi. Noi ci muoviamo. Intorno a noi si muove altro. Non vogliamo che si muova nella nostra direzione. Ci muoviamo veloci. Noi ci accorgiamo che intorno a noi si muovono molte cose. Molte cose veloci si muovono lontano da noi. Noi ci muoviamo lontano da loro. Noi usciamo. Fuori ci sono meno cose. Una cosa veloce si muove verso di noi. Non riusciamo a muoverci lontano da lei. Ci stringiamo intorno a lei. La cosa smette di muoversi. Ci stringiamo intorno a lei. Noi restiamo stretti intorno alla cosa veloce finché non siamo come la cosa veloce. Siamo più veloci adesso. Corriamo via dalle altre cose veloci. Le altre cose veloci corrono via da noi. Una cosa si avvicina troppo. Ci stringiamo intorno a lei. Restiamo stretti intorno a lei finché non abbiamo la sua stessa forma. Era più grande, più veloce di noi. Noi ci accorgiamo che ci vuole più tempo dell’ultima volta. Non abbiamo paura di stare fermi. Non abbiamo paura di doverci muovere. Noi ci muoviamo senza paura. Noi ci accorgiamo che le altre cose hanno paura di noi. Anche le cose grandi hanno paura di noi. Noi continuiamo a muoverci. Non riusciamo ad avvicinarci a nessuna cosa, grande o piccola. Noi ci accorgiamo che se ci muoviamo piano le altre cose hanno meno paura di noi. Noi ci muoviamo piano verso una cosa grande ferma. Ci stringiamo intorno a lei. Noi ci accorgiamo che la cosa è calda. La terra è fredda e bagnata. Anche la cosa diventa fredda e bagnata. Ci vuole tempo. Anche la cosa successiva è calda. Ci piace. Noi ci stringiamo intorno a lei finché il calore non scompare. Ne cerchiamo un’altra. Noi ne troviamo un’altra. Mentre la stringiamo ci accorgiamo di sentire il suo respiro. Ci accorgiamo di sentire il suo cuore. Ora è più facile trovarne altre.

МЕЖ ДЕРЕВЬЯМИ И ЗЕМЛЕЙ Мы замечаем, что живы. Мы движемся. Вокруг нас движется нечто иное. Мы не хотим, чтобы оно двигалось в нашу сторону. Мы движемся быстро. Мы замечаем, что вокруг нас движется множество вещей. Множество быстрых вещей движется поодаль от нас. Мы движемся поодаль от них. Мы выбираемся наружу. Здесь вещей не так много. Одна быстрая вещь движется в нашу сторону. У нас не получается отдалиться от нее. Мы сжимаемся вокруг нее. Вещь перестает двигаться. Мы сжимаемся вокруг нее. Мы продолжаем сжимать быструю вещь, пока сами не становимся, как эта быстрая вещь. Теперь мы быстрее, чем прежде. Мы убегаем от других быстрых вещей. Другие быстрые вещи убегают от нас. Одна из вещей подбирается слишком близко. Мы сжимаемся вокруг нее. Мы продолжаем сжимать ее, пока не принимаем такую же форму. Она была больше, быстрее нас. Мы замечаем, что времени теперь требуется больше, чем в прошлый раз. Мы не боимся оставаться неподвижными. Не боимся, что придется двигаться. Мы движемся бесстрашно; замечаем, что другие вещи боятся нас. Большие вещи тоже боятся нас. Мы продолжаем двигаться. Не получается подобраться к какой-либо из вещей – ни к большой, ни к малой. Мы замечаем, что если замедляем ход, другие вещи не так сильно боятся нас. Мы медленно движемся в сторону большой неподвижной вещи. Сжимаемся вокруг нее. Мы замечаем, что эта вещь – теплая. Земля холодная и мокрая. Вещь тоже становится холодной и мокрой. Нужно время. Следующая вещь тоже теплая. Она нам нравится. Мы сжимаемся вокруг нее, пока тепло не уходит. Ищем другую такую же. Находим другую. Сжимая ее, мы замечаем, что чувствуем ее дыхание. Замечаем, что чувствуем ее сердце. Теперь находить новые вещи проще.

Noi non ci muoviamo sempre. Noi ci fermiamo dov’è caldo. Ci piace ascoltare i rumori intorno a noi. Quando sentiamo una cosa calda la stringiamo. Noi abbiamo freddo metà del tempo. Quando fa freddo non ci sono posti caldi, solo cose calde a cui stringersi. Stringendoci a una cosa calda ci accorgiamo che è buio. Passa del tempo e non è più buio e fa caldo e noi vediamo le cose. Molte cose intorno a noi non sono calde e non si muovono. Le cose calde che si muovono hanno forme diverse, molte sono piccolissime e alcune parecchio grandi. Noi siamo grandi ma non somigliamo alle cose grandi. Noi non abbiamo una forma simile alle cose grandi. Noi siamo diversi, è per questo che le cose hanno paura di noi e scappano appena ci vedono. Noi somigliamo più alle cose che non si muovono. Noi decidiamo di somigliare più alle cose calde, ci sistemiamo per muoverci veloci e fare meno paura. Così possiamo avvicinarci più facilmente alle cose e siamo più veloci di loro, e più cose stringiamo meglio vediamo e sentiamo e pensiamo. Noi siamo abbastanza bravi da trovare spesso cose da stringere. Non è più un problema, conosciamo bene le cose calde che abbiamo intorno. Sono di tanti tipi ma le conosciamo tutte bene. Non sempre troviamo qualcosa di caldo da stringere. Stare sopra la terra è meno comodo che starci sotto. Ma noi siamo troppo grandi ormai, non ci stiamo più. A volte ci proviamo. Quando c’è buio e freddo e niente da stringere. Le cose hanno paura di noi ma noi non abbiamo paura delle cose. È così da tempo. Noi incontriamo una cosa che fa paura alle cose e anche a noi. È diversa dalle altre cose ma anche da noi. Uccide le cose e le porta via. Fa dei suoni strani quando si muove, è silenziosa ma poi d’improvviso fa tanto rumore, un rumore che non è bello. Noi abbiamo paura e ce ne andiamo via ogni volta che la vediamo. I giorni passano e siamo sempre più intelligenti e capaci. Non è più un problema trovare cose da stringere, conosciamo bene le cose calde che abbiamo intorno. Sono di tanti tipi ma le conosciamo tutte bene e sappiamo come prenderle. L’unica che non conosciamo è quella che vediamo solo ogni tanto. Solo quando c’è

Движемся мы не все время. Останавливаемся там, где тепло. Нам нравится слушать звучащие вокруг нас шумы. Когда мы чуем теплую вещь, мы хватаем и сжимаем ее. Мы то и дело чувствуем холод; когда холодно, теплых мест не найти – есть только теплые вещи, к которым можно прижаться. Прижимаясь к одной из теплых вещей, мы замечаем, что стемнело. Проходит время, и вот уже не темно; тепло, и мы видим вещи. Многие вещи вокруг нас – не теплые и не подвижные. Теплые вещи, которые движутся, имеют разнообразные формы: многие из них – крохотные, некоторые – громадные. Сами мы большие, но не похожи на большие вещи. Наша форма не похожа на форму больших вещей. Мы другие, и именно поэтому вещи боятся нас и удирают, едва завидев нас. Мы больше похожи на те вещи, которые неподвижны. Мы решаем, что нужно больше походить на теплые вещи, и устраиваемся так, чтобы двигаться быстро и наводить меньше страха. Тогда нам будет проще подбираться ближе к вещам, и мы будем быстрее их, и чем больше вещей мы хватаем, тем лучше видим, слышим и думаем. Нашей ловкости хватает, чтобы снова и снова находить добычу. Это уже не сложно: мы хорошо знаем теплые вещи, которые нас окружают. Они очень разные, но каждая разновидность хорошо нам знакома. Не всегда мы находим что-нибудь теплое, что можно схватить и сжать. Над землей быть не так удобно, как под землей. Но мы уже слишком велики, мы там больше не помещаемся. Иногда мы пытаемся забраться обратно. Когда темно и холодно, и хватать нечего. Вещи боятся нас, но мы не боимся вещей. Это уже некоторое время так. И вот мы встречаем вещь, которая пугает другие вещи, да и нас тоже. Она отличается от других вещей, да и от нас. Она убивает вещи и уносит их прочь. Издает странные звуки, двигаясь, стихает, но потом внезапно издает сильный звук, этот звук неприятен. Нам страшно, и мы уходим прочь всякий раз, как видим ее. Проходят дни, и мы все умнее и ловчее. Найти добычу уже не проблема, мы хорошо знаем теплые вещи, которые нас окружают. Они очень разные, но каждая разновидность хорошо нам знакома, и мы знаем, как схватить их.

luce e non fa troppo freddo. I suoi versi sono strani, sempre diversi. Non sempre è sola, a differenza di noi, ma come noi uccide solo alcune cose, le più grandi e belle. Lo fa in modo spaventoso, e abbiamo sempre paura che possa farlo con noi e stiamo attenti a non farci scoprire. Non proviamo mai a stringerla, la guardiamo bene e basta. Guardiamo come si muove, è interessante, ma non lo capiamo ancora del tutto. Abbiamo bisogno di avvicinarci di più. Iniziamo a seguirla, malgrado la paura. Iniziamo a capirla meglio. Poi però sparisce, e noi torniamo a comportarci come sempre. Poco tempo dopo capiamo perché non viene più. Dall’alto cade una cosa simile alla pioggia, ma freddissima e che non se ne va. Le cose calde diventano molte meno. Noi abbiamo terribilmente freddo. Alcune cose calde muoiono per il freddo, noi ci avviciniamo e le stringiamo finché non perdono il poco calore che rimane loro. Abbiamo paura che ci succeda lo stesso, e tutto quello che facciamo è cercare i posti caldi dove le cose si nascondono. Negli alberi, nella terra. Quando le troviamo spesso sono immobili, e ci stringiamo a loro confortevolmente fino a perdere la cognizione del tempo. Poi il freddo torna, e noi cerchiamo un’altra vittima; non sempre le cose sono addormentate, e a volte ci feriscono con le zanne e gli artigli. Il dolore è tremendo, ma meno del freddo. Andiamo avanti così finché non torna il caldo e tutto si muove ancora. Abbiamo imparato molto. Quando vediamo tornare la cosa strana, la seguiamo. La osserviamo bene. Arriva da lontano, uccide un animale, se ne va. Decidiamo di andare nella direzione da cui proviene; ogni volta che la vediamo ci avviciniamo un po’ di più alla sua tana. Proviamo e riproviamo a modellarci come lei, ma non è facile. Ci guardiamo: siamo una massa disordinata di lacci biancastri e marroni, sporchi di terra. Agli arti che ci siamo dati sulla base delle cose di sempre sostituiamo quelli allungati di cui è dotata. Sono goffi e scomodi ma possiamo usarne solo due e averne due liberi, anche se per ora con quelli superiori non riusciamo a fare nulla. La cosa invece li utilizza in tanti modi. Ha con sé un piccolo animale, simile a quelli

Единственная вещь, которая нам незнакома, – та, которую мы видим лишь иногда. Только когда светло и не слишком холодно. Звуки, которые она издает, — странные, каждый раз разные. Она не всегда одна, в отличие от нас, но, как и мы, она убивает лишь некоторые вещи, самые большие и красивые. Делает она это ужасающим образом, и мы постоянно боимся, что она может сотворить это с нами, и потому соблюдаем осторожность, чтобы нас не заметили. Мы даже не пытаемся схватить ее, просто хорошенько смотрим и все. Смотрим, как она движется, это интересно, но все еще не до конца нам понятно. Нужно подобраться поближе. Мы начинаем следовать за ней по пятам, несмотря на страх. И понемногу она становится понятнее для нас. Но затем она исчезает, и мы возвращаемся к привычному поведению. Через некоторое время мы понимаем, почему она больше не приходит. С высоты падает нечто похожее на дождь, но холодное-прехолодное и никуда не исчезающее. Теплые вещи сильно редеют. Нам ужасно холодно. Некоторые теплые вещи умирают от холода, мы приближаемся и сжимаем их до тех пор, пока они не теряют тот небольшой запас тепла, который сохранили. Мы боимся, что это случится и с нами, и только и делаем, что ищем теплые места, где прячутся вещи. В деревьях, в земле. Когда мы находим их, они часто неподвижны, и мы уютно прижимаемся к ним, и перестаем чувствовать ход времени. Потом возвращается холод, и мы ищем другую жертву; не всегда вещи дремлют, иногда они ранят нас клыками и когтями. Больно нестерпимо, но это не так ужасно, как холод. Так мы и живем, пока не возвращается тепло и все не приходит в движение. Мы многому научились. Когда мы видим, как возвращается странная вещь, мы следуем за ней. Тщательно наблюдаем. Она идет издалека, убивает какое-нибудь животное, уходит. Мы решаем двинуться в том направлении, откуда она приходит; завидев ее, мы всякий раз подбираемся чуточку ближе к ее логову. Мы снова и снова пытаемся принять подобную ей форму, но это непросто. Мы осматриваем себя: мы – беспорядочная масса беловатых и коричневых петель, перепачканных землей. Конечности, которые мы сформировали у себя по образцу привычных вещей, мы заменяем на другие, вытянутые – как те, которыми обладает эта вещь. Эти конеч-

che mangiamo di solito, e lo controlla usando gli arti e dei versi particolari. Questo piccolo animale a volte si avvicina ma ha paura di noi e questo non piace alla cosa. Capiamo che il rumore che fa è di un oggetto che utilizza con le estremità degli arti. Altre cose hanno delle estremità agli arti, ma nessuna così lunghe e pericolose. Con un po’ di fatica riusciamo a emularle: è l’ultimo incontro prima di trovare la sua tana. Noi ci teniamo a distanza più del solito, stavolta. La nostra forma spaventa troppo gli animali e ci rende più difficile trovare calore, e non vogliamo spaventare anche la cosa. Quando si dirige verso la sua tana è quasi buio. Ci muoviamo nell’ombra, nel silenzio più assoluto. Questa volta il viaggio termina in un posto strano, piccolo, fatto di alberi. C’è luce anche se è buio, ma meno di quando c’è luce. Sembra caldo. Vogliamo entrarci ma esitiamo. Ci arrampichiamo dove c’è un’apertura ma c’è qualcosa di duro che ce lo impedisce, anche se non sembra. Potremmo spaccarlo ma faremmo troppo rumore, quindi decidiamo di cercare calore altrove finché non torna la luce. Il piccolo animale che abbiamo visto altre volte si accorge di noi e ci corre incontro, ma riusciamo a scacciarlo con facilità prima di tornare nel buio degli alberi. Vi facciamo ritorno solo dopo qualche tempo. L’animale ci vede, ma fa solo dei versi di resa e ci lascia operare indisturbati. Ci affacciamo allo stesso posto di prima, e finalmente riusciamo a dare una buona occhiata all’interno: con la cosa c’è quello che sembra essere un suo simile, seppur molto diverso nelle proporzioni; è minuto e parecchio più basso. Li vediamo nutrirsi come fanno gli altri animali. Mangiando si dilettano in una discreta varietà di versi elaborati e armoniosi. Osservandoli ci accorgiamo che ciò che pensavamo essere parte del loro corpo è in realtà un oggetto. Quando sta per farsi buio se lo tolgono di dosso e ne mettono un altro. Il corpo della cosa che non avevamo mai visto prima è bello, morbido e caldo. Stupiti, non ci accorgiamo del fatto che si sta avvicinando a noi con passo stanco. Scappiamo appena in tempo. Tutto diventa buio nella tana. Torniamo quando c’è luce. La cosa che ci piace è sola. Passiamo tutto il giorno a guardarla, poi, seppur a malincuore, ce ne andiamo.

ности аляповаты и неудобны, да и использовать мы можем только две из них, оставляя две другие свободными; впрочем, верхними у нас пока что ничего не получается делать. А эта вещь пользуется ими по-разному. Она водит с собой небольшое животное, похожее на те, которые мы обычно едим, и управляет им с помощью конечностей и нескольких особенных звуков. Это маленькое животное иногда приближается, но оно боится нас, и вещи это не нравится. Мы понимаем, что звук, который она издает, исходит из предмета, который она использует с помощью крайней части конечностей. У других вещей такие крайние части есть, но они не так длинны и опасны. С некоторым трудом нам удается воспроизвести их; это последняя встреча перед тем, как мы находим ее логово. На сей раз мы держимся подальше, чем обычно. Наша форма слишком сильно пугает животных и затрудняет нам поиск тепла; к тому же мы не хотим напугать саму вещь. Когда она направляется к своему логову, уже почти темно. Мы движемся в тени, в самой непроницаемой тишине. На этот раз путь заканчивается в странном маленьком месте, сделанном из деревьев. Там светло, хотя вокруг темнота, – но не так, как бывает, когда светло. Кажется, что там тепло. Мы хотим войти, но колеблемся. Мы лезем туда, где устроен проем, но там что-то твердое, оно мешает нам, хотя на вид не скажешь. Мы могли бы разбить это, но не хотим шуметь, поэтому решаем поискать тепла где-нибудь еще, пока не вернется свет. Маленькое животное, которое мы видели раньше, замечает нас и бежит навстречу, но нам удается отогнать его без особого труда и вернуться в темную чащу. Мы возвращаемся лишь спустя некоторое время. Животное видит нас, но издает лишь покорные звуки и не мешает нам действовать. Мы заглядываем в то же самое место, что и раньше, и, наконец, нам удается как следует оглядеть то, что внутри: рядом с вещью есть нечто, что кажется подобным ей, хотя сильно отличается от нее пропорциями; оно небольшое и гораздо ниже ростом. Мы видим, как они принимают пищу подобно другим животным. За едой они развлекаются, издавая множество сложносочиненных и гармоничных звуков. Наблюдая за ними, мы замечаем: то, что мы принимали за часть их тел, на самом деле – предмет. С наступлением су-

Continuiamo così per giorni e giorni. Vogliamo entrare, ci diciamo. Vogliamo sentire quel calore, ma abbiamo troppo timore. La creatura che ci piace si muove con grazia. Sono movimenti inutili, i suoi, diversi da quelli che siamo abituati a osservare negli animali. Sono belli. Tutto in lei è bello, mentre noi siamo solo una massa caotica e disordinata. Proviamo vergogna. Cerchiamo di assomigliare al suo compagno. Ci specchiamo in una pozza d’acqua e siamo orrendi. Il nostro corpo non è quello di un essere vivente. Continuiamo a guardarla senza sapere cosa fare, la ascoltiamo e impariamo altre cose. Ci sentiamo solo peggio. Un giorno la bella creatura si addormenta sulla superficie che chiama tavolo, quella che usa per mangiare con il suo compagno. Entriamo. Apriamo lentamente la finestra e scivoliamo dentro. C’è un tepore meraviglioso. Ci avviciniamo a lei e la guardiamo da vicino. Le nostre dita sono deformi e sporche, e non riusciamo a convincerci a toccarla. Ascoltiamo il suo respiro, è lento e sicuro. Tranquillo come non lo siamo mai stati. Ci sediamo al suo fianco e restiamo fermi così finché non apre gli occhi. È questione di un attimo prima che li posi su di noi, e si spalanchino in un’espressione di terrore e soffriamo così tanto che tutto collassa. Un dolore terribile ci sveglia ore dopo. «Non ho mai visto tanti funghi tutti insieme, e in questa stagione, poi. Dove li hai trovati?». «Non lo so... Erano qui quando mi sono svegliata». «Mettiamoli a seccare. E stasera risotto».

мерек они снимают его с себя и надевают другой. Тело вещи, которую мы никогда прежде не видели, прекрасно; оно мягкое и теплое. Изумленные, мы не замечаем, что она приближается к нам усталым шагом. Еле успеваем вовремя скрыться. В норе все погружается в темноту. Мы возвращаемся, когда светло. Вещь, которая нам нравится, одна. Мы проводим целый день, глядя на нее, затем, скрепя сердце, уходим. Мы делаем это снова и снова, день за днем. Мы говорим себе, что хотим войти. Хотим почувствовать это тепло, но нам слишком страшно. Существо, которое нравится нам, движется грациозно. В ее движениях нет никакого практического смысла, они не похожи на те, которые мы привыкли видеть у животных. Они красивы. Все в ней красиво, мы же – всего лишь хаотичная и беспорядочная масса. Мы испытываем стыд. Мы пытаемся походить на ее спутника. Мы отражаемся в луже; мы безобразны. Наше тело – не тело живого существа. Мы продолжаем смотреть на нее, не зная, что делать; мы слушаем ее и узнаем новые вещи. Мы чувствуем себя только хуже. Однажды это прекрасное создание засыпает на поверхности, которую оно называет столом, – той, за которой оно ест со своим спутником. Мы заходим. Медленно открываем окно и проскальзываем внутрь. В воздухе разлита изумительная теплота. Мы приближаемся к нему и смотрим на него вблизи. Наши пальцы неправильной формы, они грязные, и нам не удается заставить себя прикоснуться к нему. Мы слушаем его дыхание: оно медленное и уверенное. Оно исполнено такого спокойствия, какого мы не знали никогда. Мы садимся рядом с ним и остаемся без движения, пока оно не открывает глаза. Мгновение спустя они замечают нас и распахиваются в ужасе, и мы испытываем такое страдание, что все куда-то проваливается. Много часов спустя нас будит страшная боль. – Никогда не видел столько сросшихся грибов, да еще в это время года. Где ты их нашла? – Не знаю… Они были здесь, когда я проснулась. – Давай их засушим. А вечером – ризотто.

Nota critica Antonio Vangone ci invita con questo suo racconto, Tra gli alberi e la terra, a osservare il mondo non solo dal nostro punto di vista – cioè dal punto di vista degli esseri umani –, ma anche dal lato delle cose (minerali, vegetali, animali che siano). Vangone ci chiede di entrare nell’ordine di idee che il mondo non sia determinato unicamente dal nostro modo di pensare. Abbattere questo confine, o anche semplicemente incrinarlo, può cambiare il nostro modo di stare al mondo. Pensiamoci. Quando un pulcino rompe il suo guscio esce a nuova vita. Quando il serpente cambia pelle entra in una nuova stagione. Dobbiamo fare come il pulcino e come il serpente: aprirci all’esterno. Potremmo così scoprire che la nostra visione del mondo può flettersi, spostarsi, cancellarsi e rinascere sotto un’altra forma, con bordi e contorni nuovi. Vangone ci chiede di avere il coraggio di volgerci alle cose non solo per possederle, ma anche per cogliere in esse la loro essenza, prendendo atto che la loro “differenza” non è semplicemente inferiorità. Il coraggio di cambiare punto di vista sta proprio qui: nel riconoscere anche nell’essere delle cose qualità che essenzialmente appartengono a noi. Con Tra gli alberi e la terra, Vangone ci dice che l’autentico sapere è, sì, nel rapporto con le cose, ma solo quando tale rapporto è paritetico. Le cose non possono essere viste semplicemente come strumenti al nostro servizio, da destinare a una precisa “funzione”. Proviamo a vedere l’essere umano da una prospettiva diversa e riscontreremo che noi stessi siamo cose e che come tali dobbiamo accettarci in una prospettiva diversa. Insomma, solo riconoscendo che non siamo al centro del mondo possiamo dire di essere parte del mondo, in una dimensione che riunisce la condizione umana alla condizione naturale. Sarà alfine una sorpresa scoprire che, lungi dall’essere inanimate, le cose sono in grado di esprimere in tanti casi ciò che noi non abbiamo ancora imparato a pensare! Flavio Ermini

Отзыв о рассказе Своим рассказом «Меж деревьями и землей» Антонио Вангоне приглашает нас понаблюдать за миром не только с нашей – человеческой – точки зрения, но и с точки зрения «вещей» (будь то камни, растения или животные). Вангоне просит нас принять образ мыслей, подразумевающий, что мир не только такой, как привыкли думать о нем мы. Сломав эту преграду или проделав в ней брешь, можно изменить то, как мы ощущаем мир вокруг нас и как ведем себя по отношению к нему. Задумаемся: когда цыпленок разбивает скорлупу яйца, он вылупляется навстречу новой жизни. Когда змея меняет кожу, для нее наступает новое время. Мы должны уподобиться цыпленку и змее, открыться наружу, вовне. Тогда, возможно, мы обнаружим, что наше видение мира способно гнуться, сдвигаться, обнуляться и возрождаться в другой форме, принимая новые границы и очертания. Вангоне просит нас набраться храбрости и обратиться к «вещам» не только с целью обладать ими, но и чтобы уловить в них суть, соглашаясь, что слово «другие» в применении к ним не сводится к нехитрому словосочетанию «хуже нас». Мужество, которое требуется, чтобы изменить точку зрения, состоит в том, чтобы увидеть: в существовании «вещей» тоже присутствуют качества, которые мы считаем для себя основными. Своим рассказом «Меж деревьями и землей» Вангоне говорит нам, что хотя подлинное знание и заключается в отношениях с «вещами», оно формируется лишь тогда, когда это отношения на равных. Попробуем взглянуть на человеческое существо под иным углом зрения, и мы обнаружим, что мы и сами – «вещи», а раз так, мы должны принять себя в другом ракурсе. В общем, лишь признав, что мы не центр мироздания, мы сможем сказать, что являемся его частью, что находимся в измерении, где человеческое и природное состояния сосуществуют. И наконец, мы немало удивимся, обнаружив, что «вещи» вовсе не бездушны и зачастую способны выразить то, о чем мы еще не научились и думать!

Флавио Эрмини

Biografia Antonio Vangone, nato a Scafati (SA) nel 1995, vive a Boscotrecase (NA). Diplomato al liceo scientifico, studia Odontoiatria e Protesi dentaria all’Università Federico II di Napoli. È da poco che si dedica alla scrittura, anche se ha sempre letto con passione. Frequenta un corso di sceneggiatura tenuto da Maurizio Fiume. Un suo testo narrativo è stato pubblicato nella raccolta Trenta racconti italiani dall’associazione culturale Il Cartello. Биография Антонио Вангоне родился в городе Скафати (провинция Салерно) в 1995, живет в Боскотреказе (с административной точки зрения – часть Неаполя). Окончил естественнонаучный лицей, изучает стоматологию и протезирование зубов в Неаполитанском университете имени Фридриха II. Писать начал недавно, хотя читателем всегда был страстным. Слушает курс сценарного мастерства, который ведет Маурицио Фьюме. Один из его текстов был опубликован в сборнике «Тридцать итальянских рассказов» культурной ассоциацией «Иль Картелло».

МОЛОДЫЕ РОССИЙСКИЕ ПЕРЕВОДЧИКИ GIOVANI TRADUTTORI RUSSI

Яна Богданова Ксения Воробьева Лев Кац Светлана Малинина Екатерина Орлова

Jana Bogdanova Ksenija Vorob’ëva Lev Kac Svetlana Malinina Ekaterina Orlova

Яна Богданова родилась в Кисловодске, с 2009 года живет в Москве. Окончила языковые курсы в Скандинавской школе (норвежский язык), проходила стажировку в Гуманитарной академии имени Ф. Нансена (Лиллехаммер), работала веб-дизайнером, репетитором, переводила с английского языка. Студентка Литературного института имени А.М. Горького (переводческий семинар).

Jana Bogdanova è nata a Kislovodsk e dal 2009 vive a Mosca. Si è laureata in Lingue presso la Scuola Scandinava (norvegese) e ha fatto uno stage presso l’Accademia Umanistica F. Nansen di Lillehammer. Ha lavorato come web designer, insegnante privata e traduttrice dall’inglese. È studentessa all’Istituto Letterario A.M. Gor’kij (seminario di Traduzione).

Ксения Воробьева родилась в Москве. В 2006 году с семьей переехала жить в Италию. Обучалась в Риме в Академии изящных искусств. Вернувшись в Россию, работала переводчиком в школе при консульстве Италии, сопровождала гастрольный тур театра «Пикколо ди Милано» по России и итальянские военные оркестры на фестивале «Спасская башня». Писала статьи для журнала «Italia. Made in Italy». Студентка Литературного института имени А.М. Горького (семинар А.А. Михайлова).

Ksenija Vorob’ëva è nata a Mosca. Nel 2006 si è trasferita con la famiglia in Italia e ha frequentato l’Accademia di Belle Arti a Roma. Tornata in Russia, ha lavorato come interprete nella scuola presso il Consolato Italiano; ha accompagnato il Piccolo Teatro di Milano in tournée in Russia e alcune bande militari italiane al festival “Torre Spasskaja”. Ha scritto articoli per la rivista “Italia. Made in Italy”. È studentessa all’Istituto Letterario A.M. Gor’kij (seminario di A.A. Michajlov).

Лев Кац родился в Москве в 1987 году, в 2009 году окончил историко-филологический факультет РГГУ, отделение истории. С 2012 года преподает итальянский язык на курсах при Институте итальянской культуры, работает переводчиком в Посольстве Италии. В его переводе вышли книги Луиджи Гуарньери «Двойная жизнь Вермеера» («Иностранка», М., 2008) и Коррадо Ауджиаса «Нью-Йорк с изнанки. О чем молчат путеводители» («Рипол», М., 2013).

Lev Kac è nato a Mosca nel 1987. Nel 2009 si è laureato presso la Facoltà di Storia e filologia dell’Università Statale per gli Studi Umanistici di Mosca, Dipartimento di Storia. Dal 2012 tiene corsi di lingua italiana presso l’Istituto Italiano di Cultura e lavora come interprete presso l’Ambasciata d’Italia. Tra le sue traduzioni: La doppia vita di Vermeer di Luigi Guarnieri (Inostranka, Mosca 2008) e I segreti di New York. Storie, luoghi e personaggi di una metropoli di Corrado Augias (Ripol, Mosca 2013).

Светлана Малинина родилась в Москве. Студентка Литературного института имени А.М. Горького (переводческий семинар).

Svetlana Malinina è nata a Mosca. È studentessa all’Istituto Letterario A.M. Gor’kij (seminario di Traduzione).

Екатерина Орлова родилась в Липецке. В 2016 году окончила филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова. Для дипломной работы, посвященной языковым особенностям итальянских сказок, перевела историю о сицилийско-арабском трикстере Джуфе. Выступала с докладами на международных научных конференциях «Ломоносов» - 2015, 2016.

Ekaterina Orlova è nata a Lipeck. Nel 2006 si è laureata presso la Facoltà di Filologia dell’Università Statale Lomonosov di Mosca. Per la sua tesi di laurea, dedicata alle peculiarità linguistiche delle fiabe italiane, ha tradotto la storia del trickster arabo-siciliano Giufà. Nel 2015 e nel 2016 ha partecipato come relatore alle Conferenze Scientifiche Internazionali Lomonosov.

100

МОЛОДЫЕ РОССИЙСКИЕ ПИСАТЕЛИ GIOVANI NARRATORI RUSSI

Евгения Декина Диана Ибрагимова Андрей Тимофеев Елена Тулушева Галина Узрютова

Evgenija Dekina Diana Ibragimova Andrej Timofeev Elena Tuluševa Galina Uzrjutova

Евгения Декина Перевод на итальянский язык Аличе Бравин

Evgenija Dekina Traduzione in italiano di Alice Bravin

МАЛЬЧИК Воспитывала его вечно простуженная медленная бабушка. На ночь она поила его молоком и читала сказки. Сашка давно осилил «Айвенго», но все равно с удовольствием слушал ее бормотание. Когда бабушка начинала клевать носом, он подхватывал выученный уже наизусть текст, договаривал за нее. И, продолжая рассказывать, аккуратно вытягивал из ее покореженных артритом пальцев затертую до дыр книжицу, снимал с бабушки очки, стараясь сделать так, чтобы резинка, удерживающая дужки на затылке, не щелкнула бабушке по лицу. Сашка поднимал ее иссохшие ноги на постель, подоткнув одеяло, целовал бабушку в лоб и шел спать в ее кровать. Сашке тогда казалось, что это он – бабушка, а бабушка стала внучкой, и теперь его очередь о ней заботиться. Ему нравилось аккуратно отсчитывать мелочь в хлебном, платить на почте по счетам и получать бабушкину пенсию. И особенно – расписываться за нее в бланке. Почтальонша разрешала – жили они на отшибе, и ей не хотелось самой тащиться в такую даль ради крохотной закорючки. Мама изредка появлялась тоже. Она моталась в Китай за тряпками и торговала ими на рынке в областном центре, жила с каким-то военным в части, пока он не застукал ее с женатым лейтенантом. Потом, кажется, была поварихой на буровой и даже в Москве побывала – пробовала работать упаковщицей в цеху, маляром на стройке, нянечкой в детском саду, но закрепиться так и не получилось. Сашка с восторгом слушал ее истории – ему тоже хотелось интересную жизнь, но бабушка говорила, что для этого нужно много учиться. И Сашка старался. Ночами, засиживаясь над учебниками, он слушал, как мама всхлипывает в подушку, и как бабушка, шаркая тапками по скрипящему полу, присаживается к ней рядом на постель и гладит по голове. Сашка от этого пугался, и, дождавшись бабушку, всегда спрашивал: – Чего она, а? – Не знаю. Из-за мужика, наверное.

104

UN RAGAZZO Lo aveva cresciuto la nonna, una donna lenta, eternamente raffreddata. La sera, prima di andare a dormire, gli dava il latte e gli leggeva le fiabe. Nonostante Saška avesse già da tempo superato la fatica dell’Ivanhoe, ascoltava comunque con piacere il borbottio della nonna. Quando lei cominciava a ciondolare dal sonno, egli afferrava al volo il testo, imparato ormai a memoria, e finiva di leggerlo al posto suo. E continuando il racconto sfilava con prudenza dalle sue dita deformate dall’artrite il logoro libretto e le toglieva gli occhiali, cercando di far sì che l’elastico che teneva ferme le stanghette alla nuca non colpisse la nonna sul viso. Saška sollevava le sue gambe emaciate sul letto, e dopo averle rimboccato le coperte, le dava un bacio sulla fronte e si metteva a dormire sul letto di lei. A Saška sembrava allora di essere lui la nonna, mentre la nonna era diventata la sua nipotina, e adesso gli toccava accudirla. Al panificio gli piaceva contare con precisione gli spiccioli, alla posta pagare le bollette e ritirare la pensione della nonna. E soprattutto gli piaceva firmare al posto suo. La postina lo consentiva: vivevano infatti fuori mano, e non aveva nessuna voglia di fare tutta quella strada solo per un minuscolo ghirigoro. Di tanto in tanto compariva anche la mamma. Faceva su e giù per la Cina a comprare stracci e li rivendeva al mercato del capoluogo di regione; aveva vissuto con un militare finché questi non l’aveva beccata assieme a un tenente sposato. Poi a quanto pare aveva fatto la cuoca presso un impianto minerario, ed era stata persino a Mosca: aveva provato a lavorare come imballatrice in un’officina, imbianchina in un cantiere, inserviente in un asilo, ma non era riuscita a mantenere il posto da nessuna parte. Saška ascoltava in estasi le sue storie: anche lui avrebbe voluto una vita interessante, ma la nonna diceva che per questo bisogna studiare molto. E Saška faceva del suo meglio. Di notte, chino sui libri, sentiva la mamma che singhiozzava sul cuscino e la nonna che, strisciando le pantofole sul pavimento scricchiolante, si sedeva accanto a lei sul letto e le accarezzava la testa. Saška si spaventava e, quando la nonna arrivava da lui, domandava ogni volta: – Ma cos’ha?

105

Когда бабушка умерла, Сашка не плакал. Он знал, как болят у нее ноги, как устала она томиться на земле и давно хочет к боженьке, чтобы сидеть с ним рядышком на облачке и рассказывать ему про Сашку, чтобы боженька присматривался к нему повнимательнее. Он жил своей обычной жизнью – поливал огород, варил обед, забирал бабушкину пенсию – мама так и не сообщила в морг, а седой угрюмый гробовщик на кладбище, которому Сашка заплатил бабушкины «смертёные», даже и подумать не мог, что такое бывает. Уже на почте, расписываясь за бабушку, Сашка хотел, было, признаться, но потом подумал, что жить им с мамой тогда будет не на что. И промолчал. Той же ночью Сашка, надев бабушкины тапки, прошлепал к маминой постели и погладил ее по голове. Мама странно на него посмотрела, а наутро исчезла. Сначала Сашка думал, что она пошла в магазин, потом – что оформлять бабушкину смерть, наконец, а потом и вовсе перестал ждать. Вскоре соседка начала задавать вопросы. Да и почтальонша, похоже, была в курсе – теперь вместе с пенсией она постоянно норовила сунуть Сашке шоколадку или конфетку. Но молчала, пока однажды не заговорила о том, что одна ее знакомая из опеки вроде как скоро по домам должна ходить. Да и у участкового плановая проверка надвигается – перед амнистией. Вернувшись домой, Сашка старательно изобразил присутствие мамы. Это было несложно – мама вечно все разбрасывала, и, уезжая, никогда ничего не забирала с собой. Он раскрыл ее душистый персиковый крем для лица, набросал на постель платья, а выстиранное белье повесил обратно на веревку над печкой. Подумав, Сашка и немытую посуду поставил на стол. Зачерпнул супа поварешкой, налил в одну тарелку, перелил во вторую и только потом съел. Поболтал ложки в кастрюле и положил рядом. И даже недоеденный кусочек хлеба оставил рядом с тарелкой. Мама не любила корочку. Она любила мякиш, который сминала в тугие хлебные шарики и только потом ела. Сашке вдруг захотелось, чтобы об этой маминой привычке кто-нибудь узнал – тетенька из опеки или участковый. Он слепил шарик из

106

– Non so. Forse per un uomo. Quando la nonna morì, Saška non pianse. Sapeva che le facevano male le gambe, che era stanca di penare su questa terra e che da tempo voleva raggiungere Dio, per sedersi vicina a lui su una nuvola e raccontargli di Saška, in modo che Dio gli prestasse più attenzione. Il ragazzo viveva la sua solita vita: annaffiava l’orto, preparava il pranzo, ritirava la pensione della nonna; la mamma non aveva comunicato nulla all’obitorio, e il canuto e burbero becchino del cimitero, che Saška aveva pagato per la sepoltura, non poteva neanche immaginare una cosa simile. Una volta, all’ufficio postale, mentre stava firmando al posto della nonna, Saška era lì lì per confessare, ma poi pensò che lui e la mamma non avrebbero avuto niente di cui vivere. E rimase in silenzio. Quella stessa notte, indossate le pantofole della nonna, Saška si trascinò fino al letto della mamma e l’accarezzò sulla testa. Lei lo guardò in modo strano e il mattino dopo sparì. All’inizio Saška pensò che fosse andata a fare spese, poi a denunciare finalmente la morte della nonna, poi smise del tutto di aspettarla. Qualche tempo dopo la vicina cominciò a fare domande. E anche la postina sembrava sapere qualcosa: ora assieme alla pensione riusciva ogni volta a passare a Saška o una tavoletta di cioccolata o una caramella. Ma non gli diceva nulla, finché un giorno non si mise a raccontare di una sua amica assistente sociale che avrebbe dovuto fare a breve un giro per le case. E poi era imminente anche il solito controllo, prima dell’amnistia, da parte del poliziotto di quartiere. Tornato a casa, Saška inscenò con precisione la presenza della madre. Non era difficile: la mamma lasciava sempre tutto in giro, e quando andava via non prendeva mai niente con sé. Aprì la sua crema viso profumata alla pesca, gettò i vestiti sul letto, mentre il bucato stirato lo appese nuovamente sul filo sopra la stufa. Dopo averci pensato un po’ su, Saška mise sul tavolo anche le stoviglie sporche. Con un mestolo prese un po’ di zuppa, la versò in un piatto, da quello la passò in un altro e soltanto allora la mangiò. Girò i cucchiai nella pentola e li appoggiò vicino. Accanto al piatto lasciò anche un pezzettino avanzato di pane. La mamma non amava la crosta. Le piaceva la mollica che raccoglieva in dure palline e soltanto allora mangiava. All’improvviso a Saška venne voglia che qualcun altro fosse a conoscenza di quell’abitudine della mamma: l’assistente sociale o il poliziotto

107

мякиша и положил на стол – рядом с горбушкой. Получилось так похоже на то, что мама все еще здесь, что Сашка опешил. А потом, увлекшись, принялся расставлять в беспорядок все, что нашел – туфли у двери, свисающий со спинки стула чулок, одинокий носок у кровати, постель, которую мама никогда не застилала. Осмотревшись, он понял, что переборщил – мамы вышло слишком много, в жизни она была поаккуратнее, да и Сашка всегда с удовольствием за ней убирал. К ночи Сашка придумал еще кое-что. Он нарядился в мамино платье, завязал на голову косынку, и, выбравшись в окно, пришел домой с улицы. Собаки истошно лаяли, приняв его за вора, и калиткой он хлопнул так громко, что в соседском окне мелькнул силуэт. Сработало. На следующий день в школе Сашка отпросился в туалет, прокрался в учительскую и позвонил соседке. Представившись мамой, он попросил передать Сашке, что сегодня она в ночную. Постепенно Сашка привык жить с мамой – ел из двух тарелок двумя ложками, лепил шарики, вывешивал женское белье на улице, приходил домой ночами. Рассказывал в школе истории из маминой шахтовой жизни и позванивал соседке. Когда, наконец, пришел участковый, Сашка уже и сам верил в то, что живет с вечно пропадающей на работе мамой. По его встревоженному лицу Сашка догадался, что амнистия началась. Значит, скоро придет мама – наверняка ее посадили, оттого она и пропала. Мама придет и расскажет много интересного про злых теток – преступниц, про надзирателей и, наверное, про баланду. Мама любила рассказывать про еду. Возвращаясь ночью домой, Сашка заметил силуэт. Он думал, что это мама, и бросился к ней, но перед калиткой оказался огромный небритый мужик. И когда Сашка подбежал к нему, тот поймал его и внезапно обнял. – Иди сюда, красотулина! – Сашка попытался вырваться, но мужик сгреб его в охапку, зажал ему рот рукой и втащил в дом. Дома, бросив Сашку на диван, мужик замер в изумлении, а потом разразился пугающе громким хохотом: – Мля, ну ты в конец охеревший! Мать – одиночка! Даже я повелся! Вот сучонок! Я

108

di quartiere. Modellò una pallina di mollica e la mise sul tavolo, accanto al tozzo di pane. Il tutto riuscì proprio come se la mamma fosse stata ancora lì, tanto che Saška ne rimase stupito. Poi, entusiasmatosi, cominciò a mettere in disordine tutto quello che trovava: le scarpe vicino alla porta, una calza a penzoloni sullo schienale di una sedia, un calzino solitario accanto al letto, quel letto che la mamma non rifaceva mai. Guardatosi attorno, capì di aver oltrepassato il limite: della mamma era venuta fuori un’immagine esagerata, nella realtà era più meticolosa, e Saška riordinava sempre volentieri dietro di lei. La notte si inventò ancora qualcosa. Indossò un vestito della mamma, annodò alla testa un foulard e, uscito a fatica dalla finestra, rientrò in casa dalla stradina. I cani, che lo avevano scambiato per un ladro, abbaiavano a squarciagola; sbatté il cancelletto così forte che alla finestra della casa vicina apparve una sagoma. Funzionò. Il giorno dopo a scuola Saška chiese di andare in bagno, si intrufolò nella sala insegnanti e telefonò alla vicina di casa. Fingendosi la mamma, le chiese di avvisare Saška che quel giorno avrebbe avuto il turno di notte. Pian piano il ragazzo si abituò a vivere con la mamma: mangiava da due piatti con due cucchiai, modellava palline di mollica, appendeva la biancheria femminile in strada, tornava a casa di notte. A scuola raccontava aneddoti sulla vita in miniera della mamma e ogni tanto telefonava alla vicina. Quando finalmente arrivò il poliziotto del quartiere, Saška credeva ormai davvero di vivere con la mamma, che spariva sempre al lavoro. Dalla sua espressione nervosa, Saška intuì che l’amnistia era cominciata. Presto quindi la mamma sarebbe tornata: sicuramente l’avevano messa in prigione e per questo era sparita. La mamma sarebbe tornata e avrebbe raccontato un sacco di cose interessanti su delinquenti cattive, sorveglianti e forse anche sulla brodaglia del carcere. La mamma amava parlare di cibo. Una notte, rientrando a casa, Saška notò una figura. Pensò fosse la mamma e le si lanciò incontro, ma davanti al cancello apparve invece un signore enorme con la barba. E mentre Saška gli si avvicinava di corsa, questi lo prese e all’improvviso lo abbracciò. – Vieni qui, bellezza! – Saška cercò di scappare, ma l’uomo lo afferrò tra le braccia, gli tappò la bocca con la mano e lo trascinò dentro. In casa, lanciato Saška sul divano, l’uomo si arrestò sbalordito, poi proruppe in una sonora risata:

109

Соленый. Слышал про такого? – спросил мужик с какой-то даже гордостью, и протянул ему руку. Сашка про Соленого слышал, а потому руки не подал. Говорили, что этот ловкий домушник способен вскрыть любой замок, а если вскрывать было сложно, то ночью он забирался на крышу и влезал в дом через чердачное окно. Что теперь делать, Сашка не представлял. Попытался Соленого выгнать, потом убежать, пригрозил мамой, которая вот-вот вернется, но Соленый от этого только пожал плечами: – Нету мамки у тебя, пацан. Нету ее и не будет. Сашке от этого стало так горько, что он всю ночь прорыдал в подушку, а утром не пошел в школу. Соленый обосновался у него крепко – созвал амнистированных дружков и устроил из Сашкиного дома хату. К Сашке стаскивали они наворованное, здесь пили, курили на кухне и засыпали прямо на полу. Сашка попытался возмутиться, но Соленый усмехнулся: – И че ты сделаешь? В ментовку пойдешь? Ну выгонят нас, и че? Мамка у тебя от этого не появится, и отправят тебя в детский дом. А мы тебе пожрать приносим, бабла подкидываем, в комнату твою не лезем, сиди учись. Сашка подумал, что Соленый, в общем-то, прав, тем более, Соленый работал за него в огороде, убирал за мужиками, готовил, мыл посуду. А Сашка к концу года вышел в круглые отличники, о чем Соленый тут же сообщил своей пьяной прикентовке. Решили отметить. Соленый накапал ему немного спирта и развел бабушкиным компотом. Все поплыло перед глазами – ржущие потные морды мужиков, танцующих каралькой с прихлопом, Соленый, пустившийся вприсядку. Мелкий мужичок принялся изображать писклявую бабу, мужикам понравилось. Соленый подключился тоже, и начал рассказывать историю про похотливую бабенку, на которую он как-то напоролся в поезде. Для наглядности он схватил с веревки мамино белье и нацепил на себя бюстгальтер. А потом еще и трусами ее помахал в воздухе. Мужики со смеху легли.

110

– Cazzo, ma sei completamente rincoglionito? Una ragazza madre! Persino io mi sono fatto fottere! Che figlio di puttana! Io sono Solenyj. Mai sentito? – chiese l’uomo, addirittura con un certo orgoglio, e gli protese la mano. Saška aveva sentito parlare di Solenyj, perciò la mano non gliela diede. Si diceva che questo abile scassinatore fosse capace di aprire qualsiasi serratura, e se aprirla era difficile, allora si arrampicava di notte sul tetto e si introduceva in casa attraverso il lucernario. Saška non aveva idea di cosa fare. Provò a cacciar via Solenyj, poi a scappare, lo minacciò dicendo che la mamma stava per tornare, ma a queste parole Solenyj si limitava ad alzare le spalle: – La mammina non ce l’hai, ragazzo. Non c’è e non ci sarà mai più. Saška rimase così male che per tutta la notte pianse a dirotto sul cuscino, e la mattina non andò a scuola. Solenyj si stabilì da lui e mise radici, invitò i suoi amici che erano stati amnistiati e fece della casa di Saška il loro rifugio. Vi raccoglievano gli oggetti rubati, bevevano, fumavano in cucina e si addormentavano direttamente sul pavimento. Saška provò ad arrabbiarsi, ma Solenyj ridacchiò: – E che farai? Andrai dagli sbirri? Ci cacceranno via, e allora? Non per questo la tua mammina ricomparirà, e così ti manderanno in orfanotrofio. Noi invece ti portiamo da mangiare, ti diamo la grana, in camera tua non entriamo, tu stattene pure a studiare. Saška pensò che tutto sommato Solenyj aveva ragione, tanto più che lavorava al posto suo nell’orto, puliva per tutta la combriccola, cucinava, lavava i piatti. A fine anno il ragazzo fu promosso tra i migliori della scuola, notizia che Solenyj comunicò subito alla sua cerchia di ubriaconi. Si decise di festeggiare. Solenyj gli versò alcune gocce di alcool e lo diluì con lo sciroppo della nonna. Davanti agli occhi di Saška tutto cominciò a galleggiare: le facce sudate di quei tipi che si sbellicavano dal ridere e danzavano ruotando a ciambella e battendo le mani, Solenyj che si era lanciato in una danza russa. Un omino magro si mise a imitare una femmina dalla voce stridula, agli altri piacque. Anche Solenyj si intromise e cominciò a raccontare la storia di una donna lasciva nella quale si era imbattuto una volta in treno. Per rendere meglio l’idea afferrò dal filo la biancheria della mamma e allacciò su di sé il reggiseno. Poi cominciò ad agitare in aria anche gli slip. Erano tutti a terra dal ridere. E Saška all’improvviso capì che Solenyj era un nemico. E che la cosa più delicata, tenera e recondi-

111

А Сашка понял вдруг, что Соленый – враг. И самое тонкое, нежное и сокровенное, что есть у Сашки внутри – мама его, для Соленого просто пшик, пустой звук, лифчик без сисек внутри, как он сам только что показывал. Когда мужики допили и упали, Сашка прокрался к шкафу с посудой. Он вынул бабушкину любимую сковородку, но передумал – у нее болталась ручка, от удара она могла вывалиться, и этим изменить траекторию, как во вчерашней задаче по физике. Остановился на небольшом казане для плова. Плов Сашка готовил редко – мяса не было, рис стоил дорого. Да и маленькие выступы на боках казана совсем не годились для ручек, хотя делались явно для этого. Сашка как-то пытался уцепиться за них полотенцем, но край полотенца упал на печку и загорелся. В доме еще пару дней пахло жженым. В общем, казан. Стоя над спавшим на спине Соленым, Сашка представлял, как казан с размаху опускается ему на лоб, и голова Соленого лопается и разлетается по сторонам как арбуз, заляпывая все вокруг липким соком. Сашка тихонько поставил казан на стол и надел бабушкин клеенчатый фартук. И только потом снова встал над Соленым. Подняв казан над головой, Сашка размахнулся изо всех и сил, но уже в полете увидел, что Соленый еле заметно мигнул во сне, будто ему приснилось что-то тревожное. От этого Сашка вздрогнул и чуть не уронил казан – тот прилетел в лоб Соленому как-то боком. И вместо арбузного взрыва, Соленого тряхнуло всем телом, он вскрикнул и подскочил, зажимая лоб, из которого лилась кровь, застилая ему глаза. От вскрика проснулись мужики, увидели Соленого и Сашку с казаном в руке, и быстро сообразив, что произошло, скрутили Сашку, накинули ему петлю на шею и, сбив люстру, повесили его на крюк. Сашка хрипел и болтался. Он все пытался вдохнуть, но вместо воздуха легкие будто наливались свинцом, и голова мгновенно погорячела и запульсировала. – Помираю, – подумал Сашка, задергался сильнее, но от этого стало только хуже.

112

ta che Saška aveva dentro – la sua mamma – per Solenyj era semplicemente una nullità, un suono vuoto, un reggiseno senza tette dentro, come aveva appena fatto vedere. Quando gli uomini ebbero finito di bere e caddero addormentati, Saška frugò nella credenza delle stoviglie. Tirò fuori la padella preferita dalla nonna, ma poi ci ripensò: il manico traballava, e per il colpo poteva togliersi e così cambiarne la traiettoria, come nell’esercizio di fisica del giorno prima. Si decise per il piccolo paiolo del plov. Saška preparava di rado il plov: carne non ce n’era, il riso costava caro. E poi le piccole sporgenze ai lati del paiolo non servivano affatto da maniglie, anche se erano state realizzate evidentemente a questo scopo. Una volta Saška aveva cercato di aggrapparcisi con uno strofinaccio, ma un bordo dello strofinaccio era caduto sulla stufa e aveva preso fuoco. Per un paio di giorni era rimasta in casa la puzza di bruciato. Dicevamo del paiolo. Stando in piedi sopra Solenyj, che dormiva di schiena, Saška si immaginò il paiolo che scendeva di colpo sulla sua fronte, e la testa di Solenyj che si rompeva in mille pezzi e volava in giro come un’anguria, imbrattando tutt’attorno di un liquido appiccicoso. In silenzio Saška appoggiò il paiolo sul tavolo e indossò il grembiule di tela cerata della nonna. E soltanto allora si alzò nuovamente sopra Solenyj. Dopo aver sollevato il paiolo sopra la testa, raccolse tutte le forze ma si accorse, ormai in azione, che Solenyj nel sonno vacillava in maniera appena percettibile, come se stesse sognando qualcosa di inquietante. Saška sussultò, il paiolo quasi gli sfuggì e cadde di sbieco, colpendo Solenyj sulla fronte. Invece dell’esplosione di un’anguria, Solenyj sobbalzò con tutto il corpo: lanciò un grido e saltò su, premendo la fronte da cui scorreva il sangue che gli copriva gli occhi. Per l’urlo gli altri si svegliarono: videro Solenyj e Saška con il paiolo in mano e intuirono subito cos’era successo. Legarono Saška, gli gettarono un cappio al collo e, tirato giù un lampadario, lo appesero al gancio. Penzolando, Saška emetteva dei suoni rauchi. Provava continuamente a inspirare, ma al posto dell’aria sembrava che i polmoni si riempissero di piombo, e in un istante la testa si fece calda e cominciò a pulsare. – Sto morendo – pensò Saška, e si divincolò ancor di più, ma fu soltanto peggio. Finalmente Solenyj, pulitosi via il sangue dagli occhi, notò Saška che aveva ormai smesso di agitarsi e lanciò un urlo:

113

Соленый, наконец, утерев кровь с глаз, заметил Сашку, уже переставшего трепыхаться и взвыл: – Снимай! Снимай, сука, помрет же! Он попытался вскочить, чтобы снять Сашку, но его повело, и он рухнул на пол. Очнулся Сашка уже в своей постели. И сразу же закашлялся – шея не то чтобы болела, она вся будто была сделана из боли и шевелить ею не получалось. К нему зашел мелкий и дал таблетку. Запить ее Сашка не смог – не глоталось – вода вытекала обратно, струилась по подбородку и мочила подушку. Таблетка так и встала колом посреди горла, и несколько часов Сашка плакал, а потом догадался глотать слезы, чтобы пропихнуть таблетку. Потом заснул. Через три дня Сашка смог попить, а через неделю встал. Говорить он так и не начал. Вместо слов из горла шел непонятный хрип, которого Сашка стеснялся. Дома было пусто. Мелкий ухаживал за ним первое время, а потом и он ушел. Соленый так и не вернулся. Сашка видел его потом, спустя много лет, в магазине, куда зашел вместе с дочкой. Соленый улыбнулся и хотел подойти, но Сашка в тот момент пытался прохрипеть продавщице про полбулки серого. Она отшатнулась от него, как от прокаженного, и Соленый, опустив глаза, тут же вышел. Больше Сашка его не видел.

114

– Tiralo giù! Tiralo giù, canaglia, o questo ci muore! Cercò di saltare in piedi per tirarlo giù, ma scivolò e crollò a terra. Quando Saška riprese i sensi era già nel suo letto. E subito ebbe un attacco di tosse: il collo non è che gli dolesse semplicemente, era come se fosse interamente fatto di dolore e muoverlo non gli era possibile. Entrò da lui l’omino magro e gli diede una pastiglia. Saška non riuscì a mandarla giù, non ce la faceva a deglutire: l’acqua scorreva al contrario, scendeva lungo il mento e bagnava il cuscino. La pastiglia si conficcò come un palo in mezzo alla gola, e per alcune ore Saška pianse, poi gli venne l’idea di inghiottire le lacrime per spingere giù la pastiglia. Infine si addormentò. Dopo tre giorni fu in grado di bere, e dopo una settimana si rimise in piedi. A parlare però non riprese più. Al posto delle parole dalla gola gli usciva un rantolo incomprensibile, di cui provava vergogna. La casa rimase vuota. L’omino si occupò di lui nei primi tempi, ma poi se ne andò anche lui. Solenyj non tornò proprio più. Saška lo vide solo molti anni dopo in un negozio dove era entrato assieme alla figlia. Solenyj sorrise: voleva avvicinarsi, ma in quel momento Saška stava tentando di chiedere con la sua voce simile a un rantolo una mezza pagnotta di pane integrale alla commessa. Questa si scansò da lui come da un lebbroso, e Solenyj, abbassato lo sguardo, uscì subito. Saška non lo rivide più.

115

Отзыв о рассказе «Мальчик» – это, наверное, один из самых реалистических рассказов, вошедших в этом году в короткий список премии «Радуга», и лично для меня эта приверженность русской традиции с ее вниманием к маленькому человеку очень дорога. Причем само это выражение «маленький человек» тут надо понимать двояко: и как традиционный русский герой, не занимающий высокого общественного положения, воспетый нашей классической литературой, и как человек невзрослый, мальчик – отсюда и название рассказа. Автору удивительным образом удалось на нескольких страницах очень точными, лаконичными средствами создать психологический портрет ребенка, которому читатель с самого начала сочувствует, сопереживает, следит за теми испытаниями, которые посылает ему судьба, и за этой частной и, скорее, нетипичной сиротской историей встает общая картина беззащитной провинциальной русской жизни в любое время. Ибо времени в рассказе нет, оно идет по кругу, нет прямых, навязчивых указаний ни на прошлое, ни на настоящее, это – история вечная. Только в самом конце она вырывается из детства и перетекает в неясное будущее, о котором мы можем только гадать, каким оно стало и что сделалось с главным героем, когда он перестал быть мальчиком, но единственная деталь – охрипший навсегда голос человека и изувечившая его детская рана отбрасывают печальный свет на очень горькую, очень милосердную историю одной жизни.

Алексей Варламов

116

Nota critica Un ragazzo è forse uno dei racconti più realistici rientrati quest’anno tra i finalisti del Premio Raduga, e personalmente ritengo che questa fedeltà alla tradizione russa, con la sua attenzione al piccolo uomo, sia molto preziosa. Inoltre, l’espressione stessa, “piccolo uomo” (malen’kij čelovek), va qui intesa in due modi: sia come l’eroe tradizionale russo, che non occupa una posizione sociale elevata, celebrato dalla nostra letteratura classica, sia come una persona non adulta, un ragazzo – da qui il titolo del racconto. Nell’arco di poche pagine, servendosi di mezzi puntuali e concisi, l’autore è riuscito in maniera straordinaria a creare il ritratto psicologico di un bambino, per il quale il lettore prova fin dall’inizio un senso di compassione, ne condivide le emozioni e segue le prove che il destino gli invia. Dietro la storia di questo orfano, una storia particolare e piuttosto atipica, sorge il quadro generale della fragile vita della provincia russa di ogni tempo. Poiché il tempo nel racconto è assente, esso segue un percorso circolare; non ci sono rimandi diretti e ossessivi né al passato né al presente: questa è una storia eterna. Soltanto nel finale essa si svincola dal periodo dell’infanzia e si protende verso un futuro indefinito: possiamo soltanto avanzare congetture su come sia diventato il protagonista e cosa gli sia successo quando ha smesso di essere un ragazzo. Eppure gli unici dettagli – la voce per sempre roca dell’uomo e la sua deturpata ferita infantile – gettano una luce malinconica sulla storia molto triste, molto compassionevole di una vita solitaria. Aleksej Varlamov

117

Биография Евгения Декина родилась городе Прокопьевске Кемеровской области. Со школьных лет занималась журналистикой. Окончила филологический факультет Томского государственного университета по специальности «Современная литература и литературная критика», затем – Всероссийский государственный университет кинематографии им. С.А. Герасимова по специальности «Кинодраматургия». Открыла детскую театральную студию «МАГ». Восемь лет проработала на телевидении, писала сериалы для каналов «Домашний», «РЕН ТВ», «Психология 21», «Индия ТВ», «Россия» и др. Участница 14-го и 15-го Форумов молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья, член Союза писателей Москвы, лауреат премии «Звездный билет» имени В. Аксенова, финалист Премии «Радуга» – 2016.

Biografia Evgenija Dekina è nata a Prokop’evsk nella regione di Kemerovo. Si occupa di giornalismo fin dai tempi della scuola. Dopo essersi laureata alla Facoltà di Filologia dell’Università Statale di Tomsk con specializzazione in Letteratura contemporanea e critica letteraria, ha continuato gli studi all’Università Statale Pan-russa di Cinematografia S.A. Gerasimov nel curriculum Drammaturgia del cinema. Ha aperto un laboratorio teatrale per l’infanzia, MAG. Per otto anni ha lavorato in televisione come autrice di serie per diversi canali, tra cui “Domašnij”, “REN TV”, “Psichologija 21”, “Indija TV”, “Rossija”. Ha partecipato alla quattordicesima e quindicesima edizione del Forum dei Giovani Scrittori della Russia, dei Paesi CSI ed esteri; è membro dell’Unione degli Scrittori di Mosca; vincitrice del Premio letterario Il biglietto stellato, in memoria di V. Aksenov, e finalista del Premio Raduga 2016.

118

Диана Ибрагимова Перевод на итальянский язык Кьяры Фоддис

Diana Ibragimova Traduzione in italiano di Chiara Foddis

119

У БАБЫ НЮРЫ ВСЁ ХОРОШО Татьяне было душно и тошно. То ли от пыльного июля с белесым, раскаленным небом. То ли от самой жизни. – Ой, Танюш, мокра вся! Может, чайку? Или морсику прохладного? – засуетилась баба Нюра. – Нет, спасибо. Лицо соседки, морщинистое и желтое, как печеное яблоко, едва заметно погрустнело, но тут же расцвело в новой улыбке. – Обожди, я тебе утрешнего оставила. Ты в холодку посиди, не стой на жаре-то. Баба Нюра пошаркала обратно в дом. Татьяна присела на лавочку в тени раскидистой черемухи, оттянула ворот липшей к телу футболки. До одури хотелось курить, но выбор простой: или молоко Вадику, или себе сигареты. Никотиновый голод не утихал. Нужно было что-нибудь пожевать. Татьяна отломила нависавшую над головой веточку с темными ягодами. От разлившейся на языке терпкой сладости нахлынули воспоминания. Здесь почти ничего не изменилось со времен Татьяниного детства. Но прятки в саду, булки с маком и повидлом, гусиные перья в майской траве – все осталось в прошлом. Теперь Татьяна смотрела на двор бабы Нюры глазами взрослой женщины, и ей хотелось убежать отсюда. Подскочить, не дождавшись молока, хлопнуть калиткой и никогда не возвращаться. Баба Нюра стала вдовой в тридцать лет. В сорок похоронила сына и с тех пор жила одна. Тоскливая пустота сквозила в каждом окружавшем ее предмете. У крыльца всего пара калош и выходные туфли. На крючке в шкафу единственный зонт. В кастрюльке супа на порцию. Свет по вечерам только в спальне. Без мужских рук хозяйство разваливалось. Некому было выправить крен щербатого забора и залатать дыру на крыше. Подрезать сухие ветки яблонь, починить

120

PER ZIA NJURA, VA TUTTO BENE Tat’jana si sentiva soffocare, era angosciata. Forse dall’aria polverosa di luglio, con quel biancastro cielo afoso. Forse dalla vita stessa. – Ohi, Tanjuš, ma sei completamente fradicia! Ti va un po’ di tè? Oppure un infuso freddo alla frutta? – chiedeva affaccendata zia Njura. – No, grazie. Il viso della vicina, giallo e rugoso come una mela cotta, per un attimo si intristì ma subito rifiorì con un nuovo sorriso. – Aspetta un attimino, ti ho messo da parte il latte munto stamattina. Siediti al fresco, non startene lì al sole. Zia Njura rientrò a trafficare dentro casa. Tat’jana si sedette sulla panca, all’ombra di un ciliegio a grappoli, e si allargò il colletto della maglietta. Moriva dalla voglia di fumare. Ma le cose erano due: o il latte per Vadik, o le sigarette. L’astinenza da nicotina non si attenuava. Aveva bisogno di masticare qualcosa. Tat’jana staccò dal ciliegio a grappoli un rametto con le bacche scure che le pendeva sopra la testa. Non appena quel sapore acre e dolce le arrivò sulla lingua, la travolsero i ricordi. Qui, quasi nulla era cambiato da quando Tat’jana era bambina. Ma il nascondino in giardino, i panetti con i semi di papavero e la marmellata, le piume d’oca sull’erba di maggio, tutto questo era rimasto nel passato. Ora Tat’jana guardava il cortile di zia Njura con gli occhi di una donna adulta. Avrebbe voluto scappare via da lì. Alzarsi, non aspettare il latte, sbattere il cancello alle sue spalle e non tornare mai più. Zia Njura era rimasta vedova a trent’anni. A quaranta aveva perso suo figlio e da allora era rimasta sola. Trapelava un triste vuoto da tutto ciò che le stava intorno. All’ingresso, solo un paio di galosce e un paio di scarpe per uscire. Appeso al gancetto dell’armadio, un solo ombrello. Nel pentolino, una porzione di minestra. La sera, una sola luce accesa in camera da letto. Senza la mano di un uomo, il casolare stava cadendo a pezzi. Nessuno che raddrizzasse lo steccato

121

пылившийся в углу веранды старый телевизор. Краска на стенах дома облупилась. От прикосновения чешуйки осыпались бледно-желтой перхотью. Раньше баба Нюра сама обновляла фасад, но возраст брал свое. Татьяна осталась без мужа в тридцать два. В отличие от супруга бабы Нюры, Сергей был жив, здоров и, наверное, счастлив там, в Москве. Да и Вадик, тьфу-тьфу, ничем не болел. Но Татьяна невольно представила себя на месте соседки, и ей сделалось страшно. В дверном проеме колыхался тюль – сквозные ворота для ветра. Баба Нюра прикрыла его неплотно. На веранду то и дело проскальзывали мухи. Бились в окнах дурные, гибли в паутине, метались от стекла к стеклу. Так и Татьяна. Отыскала брешь в Сергеевой жизни, протиснулась, куда не просили, да и попала. Десять лет будто в тюрьме. Не выдержала. Вернулась с сыном в родное село, где от близких остались одни надгробия. За гроши мыла полы в коридорах психоневрологического интерната, пропитанных отчаянием и тяжелым запахом лекарств. Лучшее место, чтобы самой сойти с ума. – Танюш, а у мене квасок настоялси! Квасок бушь? – Нет, баб Нюр. Я пойду. Татьяна торопливо забрала прохладную банку и поспешила к калитке. – Ты на чаек заглядывай, Танюш! Уйти поскорее. Вырваться. Двор – пустынная степь, а баба Нюра – перекати-поле. Ветер забот гонял ее из стороны в сторону – то кур покормить, то огород прополоть. И все сама. Без помощи и без надежды на помощь. Но баба Нюра словно не знала о своем несчастье. Она всегда улыбалась. Делила нерастраченную любовь между козами и грядками, толстым котом Буяном и гостями. Татьяне было жутко от ее смиренного вида, полного тихой радости. Скрипнула калитка. Спасительная тень уступила место полуденному пеклу. Волосы под кепкой слиплись. Гадко, жарко. Пыльные сланцы, грязные ноги. – Сына, идем обедать, я молока принесла, – позвала Татьяна с порога.

122

o riparasse il buco sul tetto. Nessuno che potasse i rami secchi dei meli, nessuno che aggiustasse il vecchio televisore, ricoperto di polvere, posto all’angolo della veranda. L’intonaco sui muri di casa era scrostato. Bastava sfiorarne le scaglie perché si sgretolasse in una forfora giallina. Prima zia Njura rimbiancava la facciata da sola, ma ora l’età avanzata non glielo permetteva più. Tat’jana era rimasta senza marito a trentadue anni. A differenza del marito di zia Njura, però, Sergej era vivo, in salute e probabilmente felice, là a Mosca. E Vadik, toccando ferro, stava bene. Ma Tat’jana senza volerlo si ritrovò ad immaginarsi nei panni della vicina, e provò terrore. Dal portone aperto ondulava la tenda in tulle, una fessura per il vento. Zia Njura non l’aveva chiuso bene. La veranda si riempiva in continuazione di mosche. Come stupide sbattevano sulle finestre, morivano intrappolate nelle ragnatele, sbandavano da un vetro all’altro. Così come Tat’jana. Lei, aveva trovato un varco nella vita di Sergej, ci si era infilata ed era andata a finire laddove non avrebbe dovuto. Era vissuta per dieci anni come in una prigione. Non aveva resistito. Era ritornata con il figlio nel paesino d’origine dove dei suoi cari ormai non erano rimaste che le sepolture. Per pochi soldi andava a lavare i pavimenti dei corridoi di un istituto psico-neurologico, impregnati dalla disperazione e dal tanfo pesante dei farmaci. Il posto migliore per andare fuori di testa. – Tanjuš, ho del kvas bello pronto. Ne vuoi un po’? – No, zia Njur. Vado. Tat’jana frettolosamente prese il barattolo fresco e si precipitò verso il cancello. – Passa a trovarmi per un tè, Tanjuš! Uscire al più presto. Fuggire. Il cortile era una landa desolata, e zia Njura un rotolacampo. Un vento di inquietudini la spingeva da una parte all’altra: ora dava da mangiare alle galline, ora zappava l’orto. E tutto da sola. Senza aiuto, e senza la speranza di un aiuto. Ma zia Njura era quasi inconsapevole della sua disgrazia. Lei sorrideva sempre. Dispensava l’amore accumulato negli anni alle capre, alle aiuole, al grosso gatto Bujan e agli ospiti. Tat’jana era terrorizzata dal suo aspetto umile, pieno di una felicità silenziosa. Il cancello cigolò. L’ombra benefica lasciò il posto alla calura di mezzogiorno. I capelli sotto il berretto erano tutti appiccicati. Un caldo disgustoso. Le infradito impolverate e i piedi sporchi.

123

– Ма, я суп хочу, – надулся Вадик, выглянув из комнаты. – Сдурел? Кто в такую жару готовит? – Окрошку бы сделала... – Чего? – Не хочу, говорю. – Ну и сиди. В доме, как и в душе, бардак. Посуды полная раковина. Так много, что уже и руки не помыть. Вещи в мешках не разобраны. По углам пыль. Зеркала мутные. А там, в Москве, у Татьяны все блестело. Теперь убираться и готовить не было сил. Захрустел под ножом свежий, податливый хлеб. Татьяна плеснула молока в кружку, села у открытой форточки. Вадик заглянул на кухню. Голодным взглядом посмотрел на булку. – Идем-идем, – вяло позвала Татьяна. – Варить не буду, и не проси. Иной раз ей тяжко было видеть сына. Так похож на Сергея, что хоть в угол забейся и вой. Вадику исполнилось тринадцать. Возраст тяжелый, колючий. А тут еще развод, переезд в глухомань. Сын совсем отдалился, но на новом месте сиднем не сидел. Уже и подраться с кем-то успел, и подружиться. День-деньской пропадал на купаниях и рыбалках. Вроде не жаловался. Назавтра оказалось, что молока нет. Вадик выдул за вечер трехлитровую банку. – Ма, вкусное такое! Сходи еще, а? – попросил он за ужином, ковыряя пересоленную яичницу. – Вот сам и сходи, как подоит! Что я тебе? На побегушках? И, ведь, пошел. Пошел и пропал. До бабы Нюры идти три шага, а его все нет. Деньги взял, банку взял, а телефон оставил. Татьяна вышла на крыльцо, окутанная саваном густой июльской духоты. Запад пылал, точно воспаленный порез. Красное солнце в ореоле сизых облаков медленно заходило за горы. Баба Нюра давно должна была пригнать и подоить коз. Татьяна обулась, пошлепала к соседке.

124

– Tesoro, andiamo a pranzare, ho preso il latte – chiamò Tat’jana dalla porta. – Ma’, io voglio una zuppa – si imbronciò Vadik, spuntando fuori dalla stanza. – Sei diventato matto? E chi la prepara con questo caldo? – Avresti potuto fare l’okroška… – Cosa? – Non mi va, ho detto. – E allora non mangi. In casa, così come nell’animo, un bordello. Il lavello strapieno di piatti. Talmente tanti che lavarsi anche solo le mani era impossibile. Le cose dentro i sacchi non sistemate. Polvere in tutti gli angoli. Gli specchi appannati. Ma a casa di Tat’jana, là a Mosca, splendeva tutto. Mentre adesso, la forza per sistemare e pulire non c’era. Scrocchiò, il pane fresco e morbido, sotto la lama del coltello. Tat’jana si versò il latte nella tazza e mangiò accanto alla finestrella aperta. Vadik si affacciò in cucina. Guardò la pagnottina con uno sguardo affamato. – Dai, dai – disse Tat’jana senza forza. – Non metterò su la zuppa, non chiedermelo nemmeno. Certe volte per lei era molto dura vedere il figlio. Somigliava così tanto a Sergej, da mettersi in un angolo a gridare. Vadik aveva compiuto tredici anni. Un’età difficile e spinosa. E poi il divorzio, il trasferimento in un villaggio sperduto. Il figlio si era proprio allontanato, stava sempre in giro. Aveva già fatto in tempo sia ad azzuffarsi con qualcuno, che a fare amicizia. Trascorreva giornate intere a pescare e fare il bagno. Sembrava non lamentarsi. Il giorno dopo successe che il latte era finito. Vadik la sera si era bevuto tutto il barattolo da tre litri. – Ma’, quant’era buono! Vai a prenderne altro, ah? – chiese lui per cena, mangiucchiando una frittata troppo salata. – Vacci tu adesso, avrà finito di mungere! Cosa sono io? Un facchino? E andò davvero. Andò e non rientrò. Zia Njura abitava a due passi, ma lui non si vedeva proprio. Aveva preso i soldi, il barattolo, ma non il telefono. Tat’jana uscì sulla soglia avvolta dall’afa, pesante sudario di luglio. A ovest, l’orizzonte ardeva come una ferita infuocata. Il sole rosso, in un’aureola di nuvole plumbee, lentamente scompariva dietro la collina. Zia Njura già da un pezzo doveva aver riportato le capre a casa e averle munte. Tat’jana

125

Баба Нюра куда-то собралась. Она прислонила тросточку к забору и затворяла калитку. У ног стояла тряпичная сумка. – Вадик не заходил? – Ой, Танюша! Был он, был! Домой не вернулси ишшо? – А после тебя куда пошел? Не видела? – Да как бы за козой моей не побёг! – разволновалась баба Нюра. – Вертушка пропала, чтоб ее, скотину безмозглу! А я возьми и пожалуйси! Без дурного ведь! Молока Ваде налила да пошла обратно доить, а заходить с сараю стала, гляжу – банка на крыльце! Дай, думаю, отнесу. Нервы быстро сдали. Татьяну затрясло. Волны страха одна выше другой накатывали с бешеной силой. Сердце в груди билось набатом. Татьяна припомнила окрошку, которую просил Вадик, и могилу баб Нюриного сына. Приступы тревоги случались часто, и справиться с ними было нелегко. – Танюш! Ты чего? Чего ты, а? Я пойду поишшу. Далеко-то не ушел, поди. Лавина паники медленно отступала. Татьяна чувствовала опустошение и вялость. – Баб Нюр. Ты лучше тут его подожди. Подожди, поняла? Я сама поищу. Если придет раньше, пусть мне позвонит. На село опускались плотные сумерки. Татьяна побежала вверх по улице, к темневшей вдали громаде элеватора. За ним начинались поляны, оплетенные мелкими ручейками. Баба Нюра пасла там стадо каждый день. Неожиданно из-за поворота появился Вадик, подгонявший прутиком козу с синим пятном на боку. Татьяна так и застыла. Сын запыхался, но выглядел довольным. – Пошла! Давай-давай! Топай! – подгонял он Вертушку. – Тебя куда понесло на ночь глядя?! – вспылила Татьяна. – Хоть бы сказал! – Да ладно тебе, ма, – сконфузился Вадик, – Я ж быстро. Тут недалеко было. Баб Нюр! Загоняйте разбойницу! Он подошел совсем близко и шепнул: – Да не грузись, ма. Она, знаешь, как расстроилась? Даже улыбаться перестала.

126

si mise le scarpe e si trascinò dalla vicina. Zia Njura era pronta per andare da qualche parte. Aveva appoggiato il bastone allo steccato e chiuso il cancello. Ai suoi piedi aveva appoggiato una busta di tela. – Non è passato Vadik? – Ohi Tanjuša! Sì che è passato! Ancora a rientrare? – E non hai visto se andava da qualche altra parte? – Non sarà mica andato dietro alla mia capra! – disse turbata zia Njura. – Girandolina è sparita, stupida bestia! Mannaggia a me che gliel’ho detto! Senza cattiveria! Ho versato il latte per Vadja, e sono tornata a mungere, poi venendo dalla stalla, guardo: il barattolo all’ingresso! Via, penso, glielo riporto. I nervi cominciarono a cedere. Tat’jana iniziò a tremare. Onde di terrore, sempre più intense, la scuotevano con una forza rabbiosa. Il cuore le batteva martellante. Le venne in mente dell’okroška che Vadik le aveva chiesto, le venne in mente la tomba del figlio di zia Njura. Gli attacchi d’ansia erano frequenti, e non era semplice gestirli. – Tanjuš! Cos’hai? Ma che ti prende? Vado e lo cerco io. Lontano non è andato, dai. – La valanga di panico lentamente iniziò ad arretrare. Tat’jana si sentiva devastata e priva di forze. – Zia Njur. È meglio che tu lo aspetti qui. Aspetta, hai capito? Vado io a cercarlo. Se torna prima, che mi chiami. Sul villaggio calava fitta la penombra. Tat’jana correva per la strada, verso l’enorme silo che scuriva in lontananza. Oltre il silo si aprivano ampi spiazzi, intrecciati da piccoli fiumiciattoli. Zia Njura lì ci portava il gregge ogni giorno. Ad un tratto da una curva comparve Vadik che, con un ramoscello, incitava la capra con una macchia blu sul fianco. Tat’jana rimase di sale. Il figlio aveva il fiatone, ma sembrava soddisfatto. – Andiamo! Dai, dai! Cammina! – così incitava Girandolina. – Dove te ne stavi andando a quest’ora?! – si arrabbiò Tat’jana. – Potevi avvisare! – Dai, calmati ma’ – rispose turbato Vadik. – Non ci voleva tanto. Non era mica andata così lontano. Zia Njur! Fai rientrare in stalla la fuggitiva! Si avvicinò alla madre e le sussurrò: – Dai non prendertela, ma’. Lo sai quanto era preoccupata? Aveva anche smesso di sorridere.

127

И Татьяна забыла, что собиралась назвать сына бестолочью и шлепнуть по затылку. Обнять бы его и заплакать. Но сдержалась. По себе помнила – хуже материнских слез ничего нет. Вадик такой добрый вырос. На Сергея он не похож. Ни капли не похож. – В другой раз предупреждать надо! – сказала сердито, а у самой голос дрожит. – Ла-адно. – Вот удумал! – сокрушалась соседка, впуская беглянку во двор. – Матерь-то как перепугал! А ну идите сюды оба! Чай пить будем! – Так поздно уже, баб Нюр. – Идите-идите! Целый день носу наружу не казали. В холодочке хоть посидим. Воздух остывал, и утихал жар Татьяниных тревог. В саду шелестели яблони, жужжали комары. Вода в баке отражала звезды. Баба Нюра включила уличный фонарь и принялась деловито разжигать самовар. Вадик ломал щепки, раздувал угольки. Вился столбом весёлый дымок. На столе под черемухой появились чашки и блюдца, вазочка с вареньем, сахарница, сырная нарезка и целый поднос пирожков. – Энти с морквой, а тут с яблочком. Нынче пекла. Свежи. – Да как же ты в такую жару умудрилась? – удивилась Татьяна, разливая душистую заварку. – А я вона где пеку. – Баба Нюра махнула в сторону крошечной самодельной печки в глубине двора. – И варю тама, когда надобно. – Сама что ли сложила? – А чаво дивишься? Отец мой всю жизнь печи клал. Вы кушайте. Кушайте, Танюш. А я токма Вертушку подою и к вам. Чай был насыщенным, ароматным. Он пах смородиновым листом и мятой. Татьяна снова вспомнила детство, но теперь по-другому. С теплом. Вадик уплетал за обе щеки, рассказывал, как гонялся за козой, хохотал с набитым ртом. – А она в кусты сиганула! Еле догнал! Эт те не в веселую ферму по онлайну рубиться!

128

Tat’jana dimenticò che era pronta a dirgliene quattro e dargli un ceffone. Avrebbe voluto solo abbracciarlo e piangere. Ma si trattenne. Rammentò a sé stessa che non c’è niente di peggio delle lacrime materne. Vadik era così buono. Non somigliava per niente a Sergej. Nemmeno una goccia. – La prossima volta avvisa! – disse Tat’jana indispettita, ma con voce tremula. – Va beeene. – Ecco, cosa ti è saltato in mente! – si lamentò la vicina, lasciando la fuggitiva in cortile. – Che spavento hai fatto prendere a tua madre! Ma venite qua adesso su, tutt’e due! Ci prendiamo un tè! – Ma è già tardi zia Njur. – Venite, venite! Non avete messo il naso fuori tutto il giorno. Sediamoci pure qui al fresco. L’aria si era rinfrescata, e l’ardore dell’ansia di Tat’jana si era placato. In giardino, il fruscio dei meli e il ronzio delle zanzare. Nell’acqua della cisterna il riverbero delle stelle. Zia Njura accese la lanterna esterna, e con fare solenne accese il samovar. Vadik tagliava rametti di legno e attizzava la brace. Un fumo allegro si arricciava dalla colonna. Sulla tavola sotto il ciliegio a grappoli comparvero tazze e piattini, un vasetto di marmellata, la zuccheriera, un tagliere di formaggi e un intero vassoio di tortini. – Questi sono con le carote, e qui con le mele. Sfornati oggi. Sono freschi. – Ma come hai fatto con questo caldo? – chiese stupefatta Tat’jana, versando il profumato infuso. – Io la stufa l’accendo di là. – Zia Njura fece un cenno verso la piccola stufa in fondo al cortile. – E cucino lì, quando serve. – L’hai fatta tu? – E dicché ti stupisci? Mio padre ha costruito stufe per una vita. Mangiate. Mangiate, Tianjuš. Io mo vado a mungere Girandolina e torno. Il tè aveva un sapore intenso, aromatico. Profumava di foglie di ribes e menta. Tat’jana ripensò nuovamente alla sua infanzia, ma questa volta in modo diverso. Con tenerezza. Vadik mangiava a quattro ganasce, raccontava di come era andato dietro alla capra, e rideva a crepapelle. – In un cespuglio è saltata! L’ho raggiunta appena in tempo! Questa non è mica l’allegra fattoria online! – Dai, mangia e fila a dormire, eroe-salvatore.

129

– Ты давай жуй и спать марш, герой-спаситель. Татьяна потрепала сына по вихрастой макушке. – А ты? – А я посижу, поболтаю. – Ну ок. – Завтра окрошку тебе сделаю. – Круть, ма! Вадик чмокнул ее в щеку, схватил два пирожка и потопал домой. Вернулась из сарая баба Нюра с ведром. Как всегда, радостная, будто подсвеченная изнутри. – А Вадя где? – Натрескался, спать отправила. Баба Нюра присела, отхлебнула из кружки остывший чай. Татьяна подлила ей кипятку. – Баб Нюр, можно вопрос? – А чаво ж нельзя. – Ты почему замуж во второй раз не пошла? Соседка рассмеялась. – А на кой мне дуралеи энти? Ваньку как любила, так и буду. Бог даст, свидимся скоро. Эт кто сваво не нашел, второй раз выходют. А я-то не проглядела! Баба Нюра хитро улыбнулась. – И не страшно тебе одной все время? – А чаво бояться? Плохое давно уж прошло. Теперьче одна радость. Хорошо живем-то. Войны, Господь упаси, нету. С голоду не пухнем. А смерти я как свиданья жду, Танюш. Вот отработаю свое на энтом свете, а на том Ванька с Петей ждут. Ты подумай, какой у мене муженек моложавый! Чаво мне горевать? Татьяна хохотнула. Толстый Буян запрыгнул ей на колени, облизываясь. – Наелси, бегемот? – пожурила его баба Нюра. – Хоть бы одного мыша словил, лентяй эдакий. Только жреть.

130

Tat’jana gli accarezzò la testa dai capelli arruffati. – E tu? – Io rimango un po’ a chiacchierare. – Ah, ok. – Domani ti preparo l’okroška. – Grande, ma’! Vadik le diede un bacio sulla guancia, pigliò due tortini e si avviò saltellando verso casa. Zia Njura ritornò dalla stalla con un secchio. Felice come sempre, come se una luce la illuminasse da dentro. – E Vadja? – Ha mangiato in abbondanza, l’ho mandato a dormire. Zia Njura si mise a sedere, e finì di bere il tè ormai freddo. Tat’jana le aggiunse un po’ di acqua bollente. – Zia Njur, posso farti una domanda? – Epperché non potresti? – Perché non ti sei risposata? La vicina si mise a ridere. – E che me ne faccio di questi imbecilli? Ho amato Van’ka, e continuerò ad amarlo. Se dio vuole, ci incontreremo presto. Chi non trova la prima, si sposa la seconda volta. Ma io l’ho trovato subito! Zia Njura sorrise compostamente. – Non ti fa paura stare sempre sola? – E dicché dovrei aver paura? Il peggio è passato già da tempo. Ora c’è solo gioia. Si vive bene. La guerra, grazie a dio, non c’è. Di fame non moriamo. E io aspetto la morte come una salvezza, Tanjuš. Finisco il mio compito in questo mondo, e lì mi aspettano Van’ka e Petja. Ti immagini, che maritino giovanile! Epperché mai dovrei affliggermi? Tat’jana rise. Il grosso Bujan le saltò sulle ginocchia, leccandosi i baffi. – Mangiato eh, ippopotamo? – brontolò affettuosamente zia Njura. – Cacciasse almeno un topo, è così pigro. Pensa solo a mangiare.

131

На другой день Татьяна затеяла большую уборку. Перетрясла все старые тряпки, отдраила полы, Вадику поручила мытье посуды. В доме стало чисто, уютно и свежо. Вкусно пахло окрошкой на кухне. Татьяне казалось, что вместе с пыльными коврами она перетрясла душу. Выбила страхи и тревоги, открылась для новой жизни. У бабы Нюры все хорошо, а у нее и подавно.

132

Il giorno dopo Tat’jana iniziò a fare grandi pulizie. Rispolverò tutte le vecchie cose, sfregò i pavimenti, incaricò Vadik di lavare i piatti. La casa diventò pulita, comoda e fresca. In cucina c’era un buon odore di okroška. A Tat’jana sembrava di aver levato la polvere, non dai tappeti, ma dall’anima. Scacciò tutte le ansie e le paure, e si aprì a una nuova vita. Per zia Njura va tutto bene, e certamente anche per lei.

133

Отзыв о рассказе Диана Ибрагимова написала добрый рассказ. Добрый и трогательный. Героиня рассказа в тридцать лет овдовела, а в сорок потеряла сына, но сохранила природное жизнелюбие, которое излучает на окружающих. Бабе Нюре мало того, что у нее все хорошо: она хочет, чтобы все было хорошо у других – в частности, у ее соседки Татьяны, после долгого отсутствия вернувшейся в родное село с тринадцатилетним сыном. И это желание бабы Нюры сбывается: Татьяна, которая за гроши работает уборщицей в психоневрологическом диспансере («лучшее место, чтобы самой сойти с ума»), поняла в одночасье, что рано махнула на себя рукой, почувствовала, что «открылась для новой жизни». Пример бабы Нюры оказался заразительным. В рассказе нет ни одного фальшивого слова, ни одной натяжки: молодой автор уверенно подводит читателя к оптимистическому финалу, ни на минуту не дав усомниться в закономерности именно такого финала.

Евгений Солонович

134

Nota critica Diana Ibragimova ha scritto un bel racconto. Bello e toccante. La protagonista del racconto rimane vedova a trent’anni, a quaranta perde il figlio, ma conserva un’innata gioia di vivere che coinvolge chi le sta intorno. A zia Njura non basta che a lei vada tutto bene: lei vuole che tutto vada bene anche agli altri, in particolare a Tat’jana, la vicina di casa rientrata dopo tanto tempo al villaggio con il figlio tredicenne. Questa speranza di zia Njura si realizza: Tat’jana, che per una miseria fa la donna delle pulizie in un istituto psico-neurologico («Il posto migliore per andare fuori di testa»), a un tratto capisce che è troppo presto per arrendersi, e sente che «si sta aprendo a una nuova vita». L’esempio di zia Njura si rivela contagioso. Nel racconto non si trova una parola fasulla, non vi è nessuna forzatura: la giovane autrice guida con fermezza il lettore verso un finale positivo, non facendo sorgere, neanche per un attimo, il minimo dubbio sull’adeguatezza propria di questo finale. Evgenij Solonovič

135

Биография Диана Ибрагимова родилась в городе Кумертау (Башкортостан), проживает в селе Маячный. Писать начала с ранних лет. Окончила Московский государственный университет технологий и управления имени К.Г. Разумовского по специальности «дизайн». Публиковалась в журналах «Мир фантастики» и «О. Генри», в сборниках «Аэлита/012», «Запретов.net», «Новые детские сказки». В 2016 году опубликовала сказку «Один день весны» и электронную книгу «Меняющий лица». Финалист премии «Радуга» – 2016.

Biografia Diana Ibragimova è nata a Kumertau, nella Repubblica Autonoma della Baschiria, e vive in un piccolo paese di nome Majačnyj. Scrive sin da quando era bambina. Ha concluso gli studi universitari con una Laurea specialistica in Design presso l’Università Statale di Tecnologia e Management Razumovskij di Mosca. Ha pubblicato nelle riviste “Mir Fantastiki” e “O. Genri”, nelle raccolte Aelita/012, Zapretov.net, Novye detskie skazki. Nel 2016 ha pubblicato il racconto Odin den’ vesny (Un giorno di primavera) e l’e-book Menjajuščij lica (Il trasformatore di facce). È stata finalista del Premio Raduga 2016.

136

Андрей Тимофеев Перевод на итальянский язык Федерики Москитты

Andrej Timofeev Traduzione in italiano di Federica Moschitta

137

В ТЕПЛЫХ ЛУЧАХ Я возвращался из больницы, где лежала моя жена. Главный вход уже закрыли – никого из запоздалых посетителей не было видно ни в коридоре, ни на черной лестнице, и только на улице у больничных ворот умиротворенно дремали две крупные собаки. Я вышел за ворота и остановился. На пятачке у остановки стояли люди, ожидая последнего автобуса в город. Первый раз мы приехали сюда вчера утром, и вокруг все было совсем не таким, как сейчас. Повсюду сновали люди, подъезжали машины. К главному входу тянулась длинная очередь, и мы встали в конец. Жена молчала, машинально разглядывая свою фотографию в паспорте, который ей нужно было сейчас предъявить охраннику. Потом еще долго плутали в поисках входа в нужное отделение. Жена не мешала мне разбираться в больничных закоулках, но и не пыталась помочь – я заметил, что ей неуютно было в этих длинных мраморных коридорах. Я же напротив радовался, что смог уговорить ее оперироваться в дорогой больнице, и обращал внимание на каждую мелочь – на огромный мягкий диван у входа в отделение, на просторный холл с телевизором, на чистоту стен и полов. Когда мы вошли в палату, там никого не было. Воздух, спертый от жары, казался тяжелым. Я распахнул окно и удивился, какой плотной зеленой стеной окружал больницу лес. – Смотри, как здесь красиво... Можно представить, что тебя украли и насильно хотят выдать замуж, – неловко пошутил я. А она взглянула на меня внимательно и хмуро, так что мы оба почувствовали, что вчерашняя ссора не забылась. Я тяжело вздохнул и остался у окна, рассматривая уходившую вдаль полосу леса. Я злился на то, что она еще обижается, хотя прошла уже ночь и можно было бы успокоиться, а она злилась оттого, что я мог подумать, что у нее все могло пройти, будто ее обида была чем-то неважным... Въехал на пятачок автобус, принялся неловко разворачиваться. Люди обступили его, а

138

NEI CALDI RAGGI Tornavo dall’ospedale in cui era ricoverata mia moglie. Avevano già chiuso l’ingresso principale e nessun visitatore in ritardo si vedeva né in corridoio né sulle scale di servizio. Soltanto due cani di grossa taglia sonnecchiavano placidamente sulla strada vicino all’ingresso dell’ospedale. Uscii dal portone e mi fermai. Alla piazzola dell’autobus le persone aspettavano l’ultima corsa per la città. La prima volta che siamo venuti qui, ieri mattina, tutt’intorno non era affatto come adesso. Ovunque pullulava di gente e arrivavano auto. Una lunga fila di persone si estendeva davanti all’ingresso principale e noi eravamo gli ultimi della coda. Mia moglie stava in silenzio, fissava di continuo, come un automa, la foto del passaporto che avrebbe dovuto esibire al portiere. Successivamente girovagammo a lungo in cerca del reparto giusto. Mia moglie non mi intralciava né, tantomeno, mi aiutava a orientarmi tra i corridoi dell’ospedale; notai, invece, che si sentiva a disagio tra quei lunghi corridoi di marmo. Io, al contrario, ero felice di essere riuscito a convincerla a farsi operare in una clinica costosa e facevo attenzione a tutti i piccoli dettagli: all’imponente e comodo divano all’ingresso del reparto, all’ampia hall col televisore, alla pulizia delle pareti e del pavimento. Quando entrammo nella stanza non c’era nessuno. L’aria viziata per il caldo era pesante. Spalancai la finestra e rimasi sorpreso dalla fitta muraglia verde del bosco che circondava l’ospedale. – Guarda com’è bello qui... si potrebbe immaginare che ti abbiano rapita e ti vogliano costringere a sposarti – scherzai impacciato. Lei mi lanciò un’occhiata molto cupa ed entrambi sentimmo che la lite della sera prima non si era ancora placata. Sospirai profondamente e rimasi vicino alla finestra osservando il bosco che in lontananza si estendeva a perdita d’occhio. Era ancora offesa, nonostante fosse trascorsa una notte e avrebbe dovuto tranquillizzarsi, motivo per cui io ero arrabbiato. A sua volta, non sopportava il fatto che io osassi pensare che lei potesse mandar giù tutto, come se il suo rancore fosse una cosa irrilevante.

139

потом спешили войти внутрь, чтобы занять места. Я машинально подчинялся их напору. В голове носились обрывки случайных фраз, слов жены, обращенных ко мне, но голос отчего-то был неласковым и даже раздраженным. Я вспомнил, как вечером перед тем, как лечь в больницу, мы вернулись домой. Жена молча снимала туфли с усталых ног, стараясь не встречаться со мной взглядами. За несколько месяцев нашей семейной жизни я, кажется, научился чувствовать ее состояние. Я знал – что-то гложет ее сейчас, какое-то эмоциональное движение нарастает внутри, готовясь вылиться наружу, но не мог ничего изменить. Я пошел на кухню и убрал оставшуюся после завтрака посуду со стола. Не знал, нужно ли греть ужин, и боялся спросить об этом, и потому, помыв посуду, просто стоял посреди кухни, опершись на раковину и чего-то ожидая. Когда я вернулся в комнату, жена уже легла. Я облегченно вздохнул и сел за письменный стол, пытаясь хоть немного поработать, но все-таки чувствовал, что она не спит, хотя и не подходил к кровати, убеждая себя, что ей нужно выспаться перед завтрашней поездкой в больницу. Вдруг я услышал, что она плачет. Торопливо поднялся и присел рядом, пытаясь обнять, но жена отстранялась, будто мои прикосновения обжигали ее. Наконец, будто собравшись с силами, повернула ко мне заплаканное лицо и выговорила с ожесточением: – Я всегда буду у тебя на втором месте… Я уже ненавижу твою литературу, – и отвернулась опять. Это было несправедливо, я хотел возразить ей, переубедить, но едва я начинал что-то говорить, голос мой становился слабым. – Все будет хорошо, – только и мог сказать я. – Не будет, – возразила она резко, лишь немного отнимая лицо от подушки. – Зачем ты врешь?! Разве ты не видишь, что становится только хуже? До того, как мы начали встречаться, она полгода была влюблена в меня. Я же мечтал о сосредоточенной писательской жизни, которая ждала меня впереди, и совсем не замечал ее рядом. И теперь я понимал, что эта ее мнительность связана именно с тем

140

Arrivato alla piazzola della fermata, cominciai goffamente a farmi largo. Le persone circondarono l’autobus e si affrettarono a salire per prendere posto. Io automaticamente mi sottomisi alla pressione della folla. Nella mia testa imperversavano frammenti casuali di frasi di mia moglie, ma per qualche motivo la sua voce non era amorevole, bensì piena di collera. Mi ricordai quando, la sera prima del ricovero in ospedale, eravamo di ritorno a casa. Mia moglie stava in silenzio e si tolse le scarpe per via delle gambe doloranti, cercando di non incrociare il mio sguardo. Dopo pochi mesi della nostra vita matrimoniale avevo l’impressione di aver imparato a capire come era fatta. Sapevo che in quel momento le rodeva dentro qualcosa, qualche impulso emotivo si faceva in lei sempre più forte, pronto a venire fuori, ma non potevo fare nulla. Quella sera andai in cucina e misi a posto i piatti della colazione rimasti sul tavolo. Non sapevo se bisognasse scaldare la cena, ma non volevo fare domande in merito, per cui lavando le stoviglie rimasi in piedi in mezzo alla cucina, appoggiato al lavello in attesa di qualcosa. Quando tornai in camera mia moglie era già a letto. Tirai un respiro di sollievo e mi sedetti alla scrivania cercando di lavorare un po’. Sapevo, tuttavia, pur non essendomi avvicinato al letto, che lei non stava dormendo, ma mi convinsi che avesse bisogno di riposare in vista della partenza per l’ospedale dell’indomani. D’improvviso la sentii piangere. Balzai in piedi di scatto e mi sedetti accanto a lei. Cercai di stringerla a me, ma si tirava indietro come se il mio abbraccio fosse incandescente. Finalmente, dopo aver raccolto le forze, si avvicinò a me e con il viso in lacrime disse esasperata: – Io per te sarò sempre al secondo posto... odio la tua letteratura – e si voltò di nuovo. Era tutto così ingiusto, volevo contraddirla, convincerla del contrario, ma non appena cominciai a dire qualcosa la mia voce diventò sempre più debole: – Andrà tutto bene – fu tutto ciò che riuscii a dire. – Non è vero – ribattè bruscamente scostando un po’ il viso dal cuscino. – Perché continui a mentire?! Non vedi che peggiori solo le cose? Durante i primi sei mesi della nostra storia era innamorata di me. Io sognavo una vita completamente assorta nella letteratura, mi attendeva un avvenire da scrittore e non mi accorgevo di lei.

141

периодом безответной любви, но не знал, что же мне делать. Мне казалось – сейчас-то я рядом, что же еще нужно... Меня раздражали ее легкомысленные слова о том, что у нас все плохо. Еще я злился на то, что она совсем не думает о том, что завтра нам рано вставать, ехать в больницу, а мне потом еще и на работу на другой конец города – но нет, ей важны были только свои переживания! Автобус повернул, размашисто вильнув тяжелым телом, так что я мгновенно оказался на солнечной стороне. И от ярких красных лучей, хлынувших в меня, вдруг так горько стало, что мы как два расстроенных инструмента никак не можем найти ту ноту, на которой сошли бы наши голоса... Следующий день прошел бестолково в суете, я позвонил ей только после работы. Ссора еще чувствовалась между нами, но уже не раздражением, а едва заметным отдалением, будто что-то внутри не давало нам быть полностью открытыми между собой. Мы поговорили о чем-то незначительном. А на прощание жена сказала, что скучает и хочет домой, и я обрадовался, что наша старенькая съемная квартира, которую она всегда называла чужой, теперь уже как будто стала для нее родным местом. Ее слова грели меня весь вечер. А когда я вернулся домой мне почему-то показалось, что она здесь, спит на кровати. Но в квартире было пусто и одиноко. Я слонялся из комнаты на кухню и обратно, потом сел за стол и вдруг почувствовал, как сильно виноват перед ней. Она выносила нашу любовь как ребенка, мучаясь, растя в себе маленький огонек – самое важное, что у нее было тогда в жизни. Когда мы уже стали встречаться, она иногда рассказывала мне, как тяжело ей было хранить его в себе, уже не надеясь на взаимность, – я кивал в ответ, жалея ее, но не ощущал эти слова кожей. И даже после свадьбы я почти не думал о нас, а больше о литературе – мне жадно хотелось писать, а жена все эти месяцы жила со мной, не чувствуя меня рядом; ждала отклика, но не могла получить его. Следующим утром я проснулся от сильной тревоги. Я лежал, пытаясь успокоиться, собрать растрепанные мысли, но с каждой минутой все яснее ощущал, что ей предстоит

142

Solo adesso ho capito che la sua ipocondria era legata proprio all’amore non corrisposto di quel periodo, ma non sapevo cosa fare. Avevo l’impressione che in quel momento starle accanto fosse veramente necessario… ma ancora mi irritavano le sue parole superficiali sul fatto che tra noi le cose andassero male. Ero arrabbiato anche perché lei non pensava assolutamente che l’indomani dovevamo alzarci presto, andare all’ospedale e che dopo io sarei dovuto anche andare al lavoro dall’altra parte della città, ma niente, a lei interessavano solo le sue emozioni. L’autobus svoltò, spostando ampiamente la sua pesante carcassa, tanto che istantaneamente mi ritrovai nel lato esposto al sole. Per via dei rossi raggi luminosi che mi si riversarono addosso, avvertii di colpo un’amara sensazione: noi due come strumenti scordati in nessun modo potevamo trovare la giusta nota nella quale le nostre voci si sarebbero ritrovate... Il giorno seguente fu inconcludente e inutile e la chiamai solo quando finii di lavovare. C’era ancora tensione tra di noi, ma non rabbia, giusto un po’ di evidente distacco, come se qualcosa dentro di noi non permettesse di aprirci l’un l’altro. Parlammo di cose irrilevanti. Quando stavamo per salutarci mia moglie disse che le mancava stare a casa e voleva tornare e io ero contento che il nostro vecchio appartamentino in affitto, che lei aveva sempre considerato ostile, adesso sembrava essere diventato il suo luogo nativo. Le sue parole mi scaldarono per tutta la sera. Quando tornai a casa ebbi come l’impressione che lei fosse lì, sul letto a dormire, ma sul letto c’era solo il vuoto e la solitudine. Cominciai a fare avanti e indietro tra la camera e la cucina, poi sedetti al tavolo e d’improvviso mi sentii fortemente in colpa per lei. Aveva portato in grembo il nostro amore come un bambino, soffrendo, crescendo dentro di sé una piccola fiamma: la cosa più importante che avesse mai avuto nella sua vita. Quando avevamo cominciato a vederci, a volte, mi raccontava quanto fosse difficile per lei custodire questo amore dentro di sé, avendo perso ormai la speranza di essere corrisposta; io annuivo compatendola, ma non percepivo a pelle queste parole. Persino dopo il matrimonio non pensavo a noi ma sempre più alla letteratura e volevo solo scrivere e in tutti quei mesi mia moglie viveva con me senza sentirmi vicino; aspettava una reazione, ma non la riceveva. Il mattino seguente mi svegliai a causa di un’intensa angoscia. Rimasi a letto, cercando di calmarmi, a mettere in ordine i pensieri confusi, ma, minuto dopo minuto, percepivo più chiaramente

143

сегодня настоящая операция, что это будет общий наркоз, – и почему же я не боялся этого раньше? Я столько переживал о наших отношениях и даже не подумал о возможной опасности. А жена волновалась, я только теперь понимал, как сильно она волновалась, но не хотела показать мне этого. Она обещала позвонить перед тем, как ее повезут в операционную, но мой телефон молчал, и после обеда я сам набрал ее номер. Абонент был недоступен. Я понял, что операция уже идет, а она просто забыла или не успела позвонить, но равнодушные механические слова в трубке все равно отзывались во мне мучительным холодом. И весь сегодняшний день мне казалось, что исход операции зависит от одного моего неосторожного движения. Я сидел на работе, а из другой комнаты вдруг вышла незнакомая женщина и, громко хлопнув дверью, выговорила со злостью: «Идиоты, дебилы…» Все содрогнулось во мне от этих грубых слов, будто пленка задрожала, готовясь порваться, – а ведь именно в этот день она была особенно тонка, и потому в мире должно было быть как можно меньше злости. Телефон по-прежнему молчал, и я ничего не знал о ней до тех пор, пока вечером не приехал в больницу. Я торопливо двигался по запутанным коридорам, а сердце сжималось от страха. Втиснулся в грузный лифт, ощущая его мучительную медленность. И вот мелькнули передо мной холл с телевизором, пост дежурной медсестры и сама медсестра где-то в глубине ординаторской. Я хотел окликнуть ее, спросить о главном, но не знал, как именно выразить свой вопрос, а потом рванул сразу в палату. На кровати, укрытая простыней до подбородка, лежала моя жена. Я подскочил к ней и вдруг увидел, как простыня на груди вздрогнула от вздоха. А потом, видимо, услышав мои громкие шаги, она открыла глаза и медленно, едва заметно улыбнулась. – Прости, я не позвонила тебе, – сказала тихим виноватым голосом. Я замер от внезапной нежности и только дотронулся до маленького кровавого пятнышка на ее простыне. Она еще не до конца отошла от наркоза, ей тяжело было говорить, и потому я старался не давать ей сказать ни слова. Осторожно осмотрел ее рану, пропитанные пахучей

144

che lei sarebbe stata prossima alla vera operazione e che le avrebbero fatto l’anestesia totale. Perché prima d’ora questo non mi aveva spaventato? Ero talmente angosciato per la nostra relazione da non pensare a un eventuale pericolo. Mia moglie era preoccupata e solo ora capivo quanto lo fosse, ma non me lo dava a vedere. Mi aveva promesso che avrebbe chiamato prima che la portassero in sala operatoria, ma il mio telefono non squillava, quindi dopo pranzo composi il suo numero. L’utente non era raggiungibile. Mi resi conto che l’intervento era già in corso, mentre lei aveva semplicemente dimenticato o non aveva fatto in tempo a chiamare. Le parole di quella voce telefonica registrata così indifferente, si ripercuotevano allo stesso modo in me con un freddo straziante. Per tutto il giorno ebbi come l’impressione che l’esito dell’operazione sarebbe dipeso da un mio passo falso. Ero al lavoro e dall’altra stanza uscì una donna sconosciuta e ad alta voce, sbattendo la porta, proferì piena di rabbia: – Idioti, deficienti... – Io rabbrividii al suono di parole così brusche e sembrava che il mio timpano cominciasse a tremare, pronto a rompersi, poiché proprio quel giorno era particolarmente fragile per cui sarebbe stato meglio che nel mondo ci fosse meno collera possibile. Il telefono non squillava, io non seppi nulla fino a sera, quando andai in ospedale. Subito mi precipitai per gli intricati corridoi e con il cuore stretto dalla paura mi infilai nell’ascensore così imponente che percepivo la sua lentezza lacerante. Ed ecco davanti a me ritrovai la hall col televisore e la guardiola dell’infermiera di turno, la quale era da qualche parte in fondo nella sala dei medici. Volevo chiamarla per chiederle del primario, ma non sapevo come porre la mia domanda, quindi mi diressi direttamente nella stanza. Mia moglie era sdraiata sul letto coperta dal lenzuolo fino al mento. Mi avvicinai a lei e di colpo vidi che il lenzuolo, all’altezza del petto, sobbalzava ad ogni respiro. Poi, probabilmente sentendo i miei passi pesanti, aprì gli occhi e lentamente accennò a stento un sorriso. – Scusa se non ti ho chiamato – disse con voce pacata, sentendosi in colpa. Rimasi di sasso per la sua inaspettata dolcezza e sfiorai solo una piccola macchia di sangue sul lenzuolo. Era ancora sotto l’effetto dell’anestesia e faceva fatica ad articolare le parole, per questo cercavo in qualche modo di non farla parlare. Esaminai con cautela la ferita avvolta da garze sature di

145

мазью бинты, укрыл теплым одеялом, старательно загибая края, чтобы внутрь не проник случайный ветерок. На тумбочке заметил маленькую малиновую заколку, и так приятно мне стало, что в этой чужой обстановке рядом с ней лежит знакомая вещь. Близилось время последнего автобуса, а я все еще сидел рядом, наклоняясь к подушке, слыша близкое дыхание. – Спасибо, что пришел, – сказала жена на прощанье, и у меня сердце сжалось от ее беззащитности – разве я мог не прийти. Но я только нежно улыбнулся: – Спасибо, что разрешила прийти, – и увидел, как постепенно теплеют ее глаза. А потом в автобусе, прислонясь к мелко дрожавшему стеклу, я смотрел вокруг, и на душе было светлее оттого, что на всем этом грубом и грустном мире будто бы запечатлелась ее теплая улыбка. За окном, по кромке леса на горизонте, разливался горячий закат. Постепенно он спускался все ниже, пока, наконец, не заполнил даже асфальт под колесами. Я чувствовал, как он наполняет и меня, и все ссоры, тонкости отношений, непонимание – все тонуло в нем... Раньше я думал, что в любви все должно быть идеально, что нужно искать человека, который полностью подходил бы тебе. Но разве так мы выбирали друг друга? Нет, и у нее, и у меня это было по большому счету внезапное влечение, совершенно не укорененное в душе. И теперь я уже понимал, как много есть в нас таких шероховатостей, которые никогда не лягут гладко, не притрутся – того, что ни один из нас не сможет полюбить друг в друге, самое большее – привыкнуть. Но, даже зная об этом, чувствуя это так неотвратимо, разве можно было помыслить о ком-то другом рядом? В этом огромном всепоглощающем закате такой ничтожно короткой казалась собственная жизнь, что невозможно было ничего в ней менять. Жена моя… как странно происходит, вдруг шелуха жизни спадает и все проясняется. И тогда остальное – и литература, и собственные желания, и мелкие обиды – все становится неважным. И как будто море жизни открывается впереди, и только двигаться по нему куда-то за горизонт, где начинается что-то новое, счастливое, радостное...

146

una pomata olente, la ricoprii con la calda coperta ripiegando con cura i bordi, affinché non prendesse freddo. Sul comodino notai un fermaglio color cremisi: mi piaceva l’idea che avesse con sé una cosa a lei familiare in quel posto estraneo. Era quasi l’ora dell’ultimo autobus, ma io ero ancora seduto accanto a lei con la testa china sul cuscino ad ascoltare il breve respiro. – Grazie per essere venuto – mi disse quando ci salutammo; provai una stretta al cuore per la sua condizione inerme. – Non potevo non venire. – Ma accennai solo un sorriso: – Grazie per avermi permesso di venire – e vidi che pian piano i suoi occhi si illuminavano. Quando fui sull’autobus mi appoggiai al finestrino vibrante, e mi misi a guardare tutt’intorno. La mia anima era più leggera, perché era come se, in questo mondo becero e triste, il suo affettuoso sorriso fosse rimasto impresso. Fuori dal finestrino, oltre il bosco all’orizzonte, si spandeva un vivace tramonto. A poco a poco il sole scendeva sempre più in basso, finché finalmente ricoprì l’asfalto sotto le ruote. Percepivo come pervadeva me e tutte le discordie, le inezie delle relazioni, le incomprensioni: tutto affogava in esso... Prima pensavo che in amore tutto dovesse essere perfetto, che bisognasse cercare una persona che ti completasse. Ma è davvero così che ci siamo scelti l’un l’altra? No, sia lei che io avevamo avuto un’attrazione improvvisa, per niente radicata nell’anima. Adesso mi rendo conto di quante differenze esistano tra noi che non troveranno mai un equilibrio e non si adatteranno a vicenda, tanto che nessuno di noi riuscirà ad amare l’altro, tutt’al più ci si abitua. Ma pur sapendo ciò, sentendolo così ineluttabile, davvero era possibile immaginare qualcun altro accanto? In questo tramonto enorme e travolgente la mia vita sembrava così miserabilmente breve che era impossibile da cambiare. Moglie mia... è così strano quello che succede. All’improvviso la corazza della vita cede e tutto diventa visibile e così tutto il resto: la letteratura, le aspirazioni personali, le futili offese, tutto perde importanza. È come se il mare della vita si aprisse davanti e si può solo avanzare oltre l’orizzonte, dove comincia qualcosa di nuovo, lieto, gioioso...

147

Отзыв о рассказе Рассказ Андрея Тимофеева написан в рефлексивно-импрессионистическом тоне, что сразу настораживает: это не ново, в этом регистре современного русского текста трудно найти свою собственную ноту и не сфальшивить. Тем более, если основная тема рассказа – любовь к жене, литературное творчество героя и противоречивая иерархия этих двух базовых ценностей. Однако авторский голос звучит уверенно и чисто. Это видно и в принципах построения текста, и в изложении событий, и в деталях: «Автобус повернул, размашисто вильнув тяжeлым телом, так что я мгновенно оказался на солнечной стороне. И от ярких красных лучей, хлынувших в меня, вдруг так горько стало, что мы как два расстроенных инструмента никак не можем найти ту ноту, на которой сошлись бы наши голоса...» Так Тимофеев говорит о диссонансе между двумя близкими людьми, которым трудно живется вместе, потому что пока они не притерлись, не притерпелись друг к другу, иногда еще не стершиеся зубцы и шероховатости одного больно ранят другого. Это почти банально: молодая семья начинает жизнь, потом все пройдет, стерпится-слюбится. Но жена героя попадает в больницу, ей должны сделать операцию, и так в их жизнь вмешиваются третьи силы, которые могут и покалечить, и убить. В тот день, когда он навещает ее после операции, все становится ясно. Не страсть и не противоречия между тем, как по-разному любят он и она, не работа и не творчество занимают все внутреннее пространство героя, а нежность – почти умершее в современном человеке чувство: «Я замер от внезапной нежности и только дотронулся до маленького кровавого пятнышка на еe простыне». Андрей Тимофеев сумел увидеть и передать читателю редкие и ценные ощущения, скрывающиеся в простой истории. Хочется пожелать автору развития этой способности и дальнейших успехов в литературном творчестве.

Елена Пастернак

148

Nota critica Il racconto di Andrej Timofeev è scritto in un tono introspettivo-impressionista, evidente sin da subito: ciò non è una novità, ma nel contesto letterario russo è difficile riuscire a trovare, in questo registro, la giusta nota senza stonare. Inoltre il tema principale del racconto è la contraddittoria gerarchia tra due valori fondamentali: l’amore per la moglie e la carriera letteraria del protagonista. Invece, la voce dell’autore risulta abile e accurata. Ciò è evidente nei principi di stesura del testo, nell’esposizione dell’evento e nei dettagli: «L’autobus svoltò, spostando ampiamente la sua pesante carcassa, tanto che istantaneamente mi ritrovai nel lato esposto al sole. Per via dei rossi raggi luminosi che mi si riversarono addosso, avvertii di colpo un’amara sensazione: noi due come strumenti scordati in nessun modo potevamo trovare la giusta nota nella quale le nostre voci si sarebbero ritrovate...». Quindi Timofeev parla delle dissonanze tra due persone legate tra loro che fanno fatica a vivere insieme, perché fino a quel momento non si sono abituate l’una all’altra e non hanno attenuato, di tanto in tanto, le anomalie e, di conseguenza, i dissapori di una feriscono dolorosamente l’altra. Sembra quasi tutto scontato: una giovane coppia inizia la propria vita insieme, poi tutto passa e con l’abitudine s’impara ad amare. Ma la moglie del protagonista finisce in ospedale per subire un’operazione e così nella loro vita irrompono forze esterne che possono deturpare e uccidere. Il giorno in cui lui va a trovarla dopo l’operazione, tutto diventa chiaro. Ormai il protagonista, interamente indifferente alla passione, ai contrasti tra di loro, i quali si amano in modo diverso, al lavoro e alla carriera letteraria si concentra, invece, sulla tenerezza quasi estinta nella coscienza dell’uomo contemporaneo: «Rimasi di sasso per la sua inaspettata dolcezza e sfiorai solo una piccola macchia di sangue sul lenzuolo». Andrej Timofeev ha saputo comprendere e trasmettere al lettore sensazioni rare e preziose che si celano in una storia semplice. Auguriamo all’autore di accrescere questa capacità e di raggiungere ulteriori successi nell’ambito letterario. Elena Pasternak

149

Биография Андрей Тимофеев родился в 1985 году в городе Салавате (Башкортостан). Живет в Москве. Окончил Московский физико-технический институт и Литературный институт имени А.М. Горького (семинар М.П. Лобанова). Публиковался в журналах «Наш современник», «Новый мир», «Октябрь», «Роман-газета» и др. Лауреат премии имени И.А. Гончарова в номинации «Ученики Гончарова» (2013), премии «В поисках правды и справедливости» (2015), премии имени А.Г. Кузьмина журнала «Наш современник» (2016).

Biografia Andrej Timofeev è nato nel 1985 a Salavat, nella Repubblica Autonoma della Baschiria. Vive a Mosca, dove si è laureato all’Istituto di Fisica e Tecnologia e all’Istituto Letterario A.M. Gor’kij (corso di M.P. Lobanov). Ha pubblicato sulle riviste “Naš sovremennik”, “Novyj mir”, “Oktjabr’”, “Roman-Gazeta” e altre. Ha vinto il Premio I.A. Gončarov nella categoria “Allievi di Gončarov” (2013), il Premio Alla ricerca della verità e della giustizia (2015) e, infine, è stato insignito del Premio A.G. Kuz’min della rivista “Naš sovremennik” (2016).

150

Елена Тулушева Перевод на итальянский язык Маттео Чанки

Elena Tuluševa Traduzione in italiano di Matteo Cianchi

151

ПРО «ЛЮБОВЬ» – Слышь, пацан, что за барахло у тебя? – Дяденька, купите тюльпаны! Красивые вон какие! Жене подарите! – Где нарвал-то? – Да в парке, далеко отсюда! Там много! – И почем продаешь? – Сто рублей за штуку! – Ну ты борзый! Вон в цветочном за полтинник. – Мне деньги нужны, очень! – Так у родаков попроси. – Нету… – Денег нет? – Родителей нет. Бабушка нас с сестрой воспитывает. Мамка умерла зимой, а отца я не знаю. – И че, бабка тебя сюда послала? Или на сигареты деньги стреляешь? – Нет, я не курю! Бабушка не знает. Она в больницу попала, старая уже. – На лекарства что ли ей? Сколько надо? – Да нет. На Крещение. Сестренке. – А это зачем? – Если бабушка умрет, нас с сестрой в детский дом сдадут. Сказали, что в разные, она маленькая совсем, а мне уже десять лет! А там в детдоме чего только не творят! Кто за нее заступится, если меня рядом не будет? Только Бог! А она не крещеная. Раз не крещеная – то и не заступится! – М-м-м, это тебе кто сказал? – Бабушка сказала, что когда родителей нет, только Бог заступится, никому другому верить нельзя. Меня крестили маленьким, а сестру так и не успели. А вот теперь вдруг

152

SULL’“AMORE” – Senti un po’, ragazzino, che roba c’hai? – Signore, compri dei tulipani! Guardi come sono belli! Li regali a sua moglie! – Dov’è che li hai presi? – In un parco lontano da qui! Là ce n’è un sacco! – E a quanto li vendi? – Cento rubli l’uno! – Ma tu sei fuori! Là dal fioraio li danno a 50 copechi. – Ho bisogno di soldi, tanti! – E allora chiedili ai tuoi. – Non ci sono... – Non avete soldi? – I miei non ci sono. A me e a mia sorella ci pensa la nonna. La mamma è morta quest’inverno, e mio padre non lo conosco. – E che, ti ha mandato la nonna qui? Oppure sei a rimediare soldi per le sigarette? – No, non fumo! La nonna non ne sa nulla. È all’ospedale, è vecchia ormai. – C’è bisogno di medicine per lei? Quanto serve? – No. C’è bisogno per il battesimo della mia sorellina. – E perché mai? – Se la nonna muore, a me e a mia sorella ci mandano in orfanotrofio. In posti diversi, ci hanno detto. Lei è ancora piccolina, mentre io ho già dieci anni! E là all’orfanotrofio chissà cosa ne faranno di noi! Chi la proteggerà, se non ci sono io accanto a lei? Solo Dio! Ma lei non è battezzata. E visto che non è battezzata, allora nemmeno lui ci penserà! – Mmm, e chi te l’ha detto? – La nonna ha detto che quando non ci sono i genitori, c’è solo Dio a proteggerci, non bisogna credere a nessun altro. A me, mi hanno battezzato da piccolo, ma con mia sorella non hanno fatto

153

бабушка умереть может. Нужно обязательно крестить, пока нас не забрали. Соседка говорит, она дня три присмотрит за сестрой, а потом уже не сможет, надо будет в приют звонить. Мужчина посмотрел на Витьку, на его тюльпаны. – Мороженого, может, хочешь? – Не хочу. Мне деньги нужно заработать. Мужчина постоял некоторое время, как будто оценивая Витькин товар. – Пойдем, отойдем что ли, где потенистей, куплю парочку. Витька, воодушевленный мыслями о первых деньгах, помчался в сторону сквера. Мужчина неспешно пошел за ним. – А мамка у тебя от чего умерла? – Не знаю, бабушка говорит, уколы какие-то плохие делала и умерла. Кто-то подсунул плохие лекарства. Мужчина хмыкнул и пробежал взглядом по Витьке. – Да, уколы нынче часто плохие. Тебе не колола она свои уколы? – Да нет, я же не болел. А мама много болела. И друзья ее, которые к нам приходили, тоже болели. Бабушка их все время прогоняла, наверное, чтобы не заразили. Маме все время было плохо, она лежала белая-белая и тряслась. Только уколы и помогали… – Витька переминался с ноги на ногу, не решаясь уже попросить денег за цветы. Времени оставалось мало. – А вам какие дать: желтые или красные? Мужчина помолчал немного. Потом как-то недовольно сморщился. – Что-то они совсем хилые у тебя. Слушай, а ты по-другому заработать не хочешь? – Да нигде не берут! Я уже просился и в кафе, и газетами торговать. Говорят я для такого слишком маленький! Только с четырнадцати лет работать можно, иначе полиция поймает. – Есть у меня работенка, для которой ты в самый раз подойдешь. И полиция таких не ловит… Хочешь? – Хочу, конечно! На мойке что ли?

154

in tempo. E ora ecco che all’improvviso la nonna può morire. Bisogna assolutamente fare il battesimo, prima che ci vengano a prendere. La vicina di casa dice che si può occupare di mia sorella più o meno per tre giorni, ma poi non potrà più e si dovrà chiamare l’orfanotrofio. Il signore guardò il piccolo Vitek e i suoi tulipani. – Magari ti va un gelato? – No, non lo voglio. Ho bisogno di guadagnare soldi. Il signore stette lì in piedi per un po’, come per valutare la merce di Vitek. – Andiamo, spostiamoci un attimo dove c’è più ombra, ne comprerò un paio. Il bambino, ringalluzzito al pensiero dei primi soldi, si diresse veloce verso il margine del giardinetto. Il signore gli andò dietro senza fretta. – E la tua mamma di cosa è morta? – Non so, la nonna dice che ha fatto certe iniezioni cattive ed è morta. Qualcuno le ha rifilato delle medicine cattive. L’uomo annuì e percorse Vitek con lo sguardo. – Già, le punture oggigiorno sono spesso cattive. A te, non ti faceva le sue iniezioni? – No, io non ero malato. La mamma invece era molto malata. E gli amici suoi, che venivano da noi, anche loro erano malati. La nonna li mandava sempre via per non farci contagiare, mi sa. La mamma stava sempre male, rimaneva sdraiata tutta bianca e tremava. Solo le iniezioni l’aiutavano... – Il piccolo Vitek iniziava a smaniare: non riusciva a farsi coraggio per chiedere già i soldi dei fiori. Gli rimaneva poco tempo. – Allora, quali tulipani le do? Gialli o rossi? Il signore restò in silenzio per un po’. Poi fece una smorfia con una certa aria scontenta. – Questi tuoi fiori hanno un che di smunto. Senti un po’, ma non vorresti guadagnare in maniera diversa? – Non mi prendono da nessuna parte! Mi sono già offerto al bar, e per vendere i giornali. Dicono che sono troppo piccolo per queste cose. Solo a quattordici anni si può cominciare a lavorare, se no ti piglia la polizia. – Avrei un lavoretto che farebbe proprio al caso tuo. E la polizia non ti becca... Ti interessa? – Sì, certo! A lavare qualcosa?

155

– Нет, у нас интереснее. Тебя как звать-то? – Витек! – Ты, Витек, клады когда-нибудь искал? – Ну да, – радость Витьки поугасла. Времени на клады у него не оставалось. – Только вон в фонтане проще монеток набрать, чем клад найти. – Это верно. Но у нас работа наоборот: клады прятать, чтобы потом другие находили, понимаешь? – Понимаю! – Витька не очень понимал, но хотел сойти за взрослого, вдруг и правда работу предложит. Да еще такую интересную. – В общем, давай через полчаса подходи вон в ту цветочную палатку через дорогу. Там скажешь, что от дяди Миши. – А при чем тут клад? – Там тебе дадут клад. Ничего интересного: маленький пакетик. Семена. Вот тебе их нужно будет спрятать. Тебе скажут, куда. – И все? – И все. Если справишься – получишь сто рублей. Для первого раза. А потом получишь еще клад, и за него уже сможешь получить больше. Чем больше кладов спрячешь, тем больше заработаешь. – А не обманите? Мужчина улыбнулся и потрепал Витьку по голове. – Вот, вижу умный, правильно, что интересуешься. Тюльпаны мне твои не нужны, но я дам тебе сто рублей, чтобы ты был уверен, что не обману. – Просто так? – Просто так. Я же тоже надеюсь, что ты не обманешь и спрячешь клад правильно. Потом вернешься к палатке, тебе там отдадут твои заработанные сто рублей. Витька выжидательно смотрел на мужчину. Ему уже не терпелось. – А можно сразу несколько взять, чтобы больше заработать? – А ты, малый, не промах! – мужчина хмыкнул и достал из кармана сотню. – Давай для

156

– No, una cosa più particolare. Com’è che ti chiami? – Vitek! – Allora, Vitek, hai mai fatto la caccia al tesoro? – Sì, vabbè... – La gioia del piccolo Vitek si era spenta. Non aveva tempo per i tesori. – È più facile raccogliere le monetine da quella fontana lì che mettersi a cercare un tesoro. – Giusto! Ma il nostro è un lavoro al contrario: bisogna nascondere i tesori in modo che dopo gli altri li trovino. Ci sei? – Ci sono! – Vitek non ci capiva molto, ma voleva passare da grande. Magari gli avrebbe offerto sul serio un lavoro. E tra l’altro, uno anche interessante. – Insomma, facciamo che tra mezz’ora vai a quel chioschetto dei fiori di là della strada. Lì dici che ti manda lo zio Miša. – E che c’entra il tesoro quindi? – Il tesoro te lo daranno lì. Niente di che: un pacchettino con dei semi. Ed ecco che tu dovrai nasconderlo. Ti diranno loro dove. – E basta? – E basta. Se ci riesci, avrai cento rubli. Per la prima volta. E dopo ti daranno un altro tesoro e per quello potrai ricevere ancora di più. Più tesori nascondi, più guadagni. – Mica mi sta imbrogliando? L’uomo sorrise e fece una carezza al piccolo Vitek sulla testa. – Ecco, vedo che sei sveglio. Fai bene a interessarti. Dei tuoi tulipani non me ne faccio niente, ma ti darò cento rubli, così sarai sicuro che non ti prendo in giro. – Così semplicemente? – Sì, così. E spero anche che tu non imbrogli e che nasconderai il tesoro come si deve. Dopo tornerai al chiosco e lì ti consegneranno i cento rubli che ti sei guadagnato. Vitek guardava l’uomo con bramosia: non stava già più nella pelle. – Ma non si può averne subito alcuni per guadagnare di più? – Sei proprio in gamba, piccolo! – l’uomo, tra il sorpreso e il divertito, tirò fuori dalla tasca un biglietto da cento. – Allora, come inizio vedi di comportarti bene con il primo tesoro, e io valuterò

157

начала с первым справишься, а я посмотрю, на что ты способен. Вот, держи. Только уговор: никому об этом не говорить, понял? – Понял! Это ж клад! – Вот-вот. Этот клад очень нужен определенным людям. Они тоже болеют, как твоя мама. Но всегда есть люди, которые хотят чужой клад отобрать. За просто так. – Мужчина протянул сотню и улыбнулся. – Не забудь, подходи через час к палатке со своими тюльпанами. Витька с нетерпением ждал дядю Мишу. Работа оказалась ерундовой. Он спрятал малюсенький сверток за трубой дома в соседнем дворе. Все, как сказали в цветочном. Его не обманули, заплатили сто рублей. Но следующий клад сказали, даст дядя Миша. И вот теперь он ждал. Витька уже посчитал, сколько кладов ему надо спрятать, чтобы хватило на Крещение. Он представлял, как придет с гордостью в церковь, покажет деньги, и та вредная бабка запишет сестренку. Он вспомнил, как прогнала она его утром… Витька долго стоял при входе, не зная, к кому обратиться в пустом и тихом пространстве церкви. А потом увидел бабульку, которая задувала и выбрасывала свечки. Она сказала, что Крещение – это тоже работа, и за нее надо платить. На Витькины объяснения, что денег нет, она его начала прогонять, «чтобы не шумел в приличном месте». Дома Витька денег тоже не нашел. Но теперь, кажется, он сможет заработать сам. Дядя Миша подошел, когда уже начало темнеть. Он издалека увидел Витьку и кивнул ему, показывая в сторону подземного перехода. Витька помчался вслед. – Ну что, малой – молодец! Проверили, сказали, ты отлично справился. – А кто проверил? Уже нашли клад?! – Да, нашли! Все правильно спрятал. Витька немного растерялся. Он не понимал, зачем кому-то рассказали, где спрятан клад, чтобы его так быстро нашли. Но дядя Миша был вроде бы доволен. – А еще дадите?

158

cosa sei in grado di fare. Ecco, prendi. A un solo patto: di questo non devi dire nulla a nessuno, intesi? – Intesi! È un tesoro! – Ecco, bene. Di questo tesoro hanno tanto bisogno certe persone. Anche loro sono malati come la tua mamma. Ma c’è sempre gente che vuole fregare il tesoro degli altri. – L’uomo allungò i cento rubli e sorrise. – Non dimenticare: tra un’ora vai al chiosco con i tuoi tulipani. Vitek aspettava impaziente il signor Miša. Il lavoro era stato un gioco da ragazzi. Aveva nascosto il pacchettino dietro al comignolo di una casa nel cortile a fianco, proprio come gli era stato detto dal fioraio. Non lo avevano imbrogliato, lo avevano pagato cento rubli. Però avevano detto che il prossimo tesoro glielo avrebbe consegnato lo zio Miša. Ed ecco che ora era lì ad aspettarlo. Il bambino aveva già fatto il conto di quanti tesori avrebbe dovuto nascondere per arrivare a permettersi il battesimo. Si immaginava come si sarebbe presentato orgoglioso in chiesa mostrando i soldi e quella vecchiaccia antipatica avrebbe registrato la sua sorellina. Si ricordò di come quella lo aveva cacciato via la mattina... Il povero Vitek era rimasto a lungo in piedi davanti all’entrata senza sapere a chi rivolgersi nell’ambiente vuoto e silenzioso della chiesa. E poi aveva visto la vecchietta intenta a spegnere e buttare via le candele. Lei gli aveva detto che anche il battesimo è un lavoro e che quindi bisognava pagarla. Quando Vitek aveva provato a spiegarle che non aveva denaro, lei aveva iniziato a spingerlo fuori “perché non facesse chiasso in un luogo perbene”. Anche a casa Vitek non aveva trovato soldi. Ma ora, a quanto pareva, avrebbe potuto guadagnarli da sé. Il signor Miša arrivò quando ormai cominciava a fare buio. Vide Vitek da lontano e gli fece un cenno indicandogli il lato del sottopassaggio. Il bambino gli andò dietro. – Allora, piccolo: sei stato bravo! Hanno controllato e hanno detto che ci sei riuscito alla grande. – E chi ha controllato? Hanno già scoperto il tesoro? – Sì, l’hanno trovato! L’hai nascosto a regola d’arte. Vitek restò un attimo perplesso. Non capiva per quale ragione fosse stato raccontato a qualcuno dove era nascosto il tesoro facendolo scovare così in fretta. Ma il signor Miša pareva comunque soddisfatto. – E me ne darà altri?

159

– Дам. Но не здесь. Сейчас зайдем в метро. Держи проездной. Зайдешь со мной в один вагон, но сядь подальше, чтобы никто не знал, что мы вместе. Понял? – Понял! А то следить будут? – Вот-вот. Игра такая. Следить будут. Выйдем через четыре остановки на конечной. Там тоже будет палатка с цветами. Я уйду по делам, а ты к ним подойдешь, они дадут тебе сразу два клада и два места, где спрятать. Справишься – получишь еще 250 рублей. – Справлюсь! А можно сразу много кладов? – Сразу нельзя. Ты можешь забыть, где прятать, и пропадет товар. Семена то есть. – А они дорогие? – Конечно! Так что если ты вдруг потеряешь или не там спрячешь, придется тебе за них самому платить или отрабатывать. А каждый стоит по четыреста рублей. У нас с этим строго! А то бабушке твоей придется отдавать. – Понял! Нет, я ничего не напутаю. Пойдемте скорее, может, успею еще больше спрятать! – Может и успеешь. Но не забудь: если кто спросит, ты меня не знаешь. Просто играешь с мальчишками, прячешь клад, кто дал – не знаю, сам нашел. Понял? – Да понял-понял! Я все сделаю! – Ну, вперед. Да, и в том цветочном скажешь, что ты от Стаса. Витька счастливый шел домой. В кармане у него лежали семьсот рублей. Он почти не устал. Только с одним кладом оказалось сложно: сказали закопать возле дерева и сверху прикрыть камнем. А совка с собой не было. Земля из-за жары была сухая, пришлось ковырять ее пальцами. Он посчитал, что за два дня соберет всю сумму. А если вдруг повезет, то и за завтра. Бабушка говорила, что в случае беды, им с сестрой надо идти в церковь: «Там никого не бросят. Бог всех, кто к нему приходит, любит и оберегает». Теперь Витька был доволен. Он заработает столько, чтобы и сестренку Бог полюбил.

160

– Certo, solo non qui. Adesso facciamo un salto in metropolitana. Tieni il biglietto. Salirai con me su un vagone, ma ti siederai un po’ più avanti in modo che nessuno noti che siamo insieme. Capito? – Ho capito! Se no ci seguono? – Ecco, esatto. Questo è il gioco. Ci stanno dietro. Noi scendiamo dopo quattro fermate al capolinea. Anche laggiù c’è un chiosco dei fiori. Io me ne vado per i fatti miei, mentre tu ti dirigi lì e loro ti affidano subito due tesori e due luoghi dove nasconderli. Se ce la fai, prendi altri 250 rubli. – Ci riuscirò! Ma non si può fare con tanti tesori in una volta? – No, non si può. Puoi scordarti dove nasconderli, e la merce andrebbe persa. Cioè i semi. – E sono cari? – Ovviamente! Quindi se a un certo punto li perdi o li nascondi nel posto sbagliato, tocca a te ripagarli oppure compensare col lavoro. E ciascuno costa sui quattrocento rubli. Su questo siamo molto severi! E spetterebbe a tua nonna restituire tutto. – Capito! No, non farò casino. Venga da me al più presto, ci sta che faccia in tempo a nascondere qualcosa in più! – Magari ce la fai. Ma non dimenticare: se qualcuno te lo chiede, tu non mi conosci. Semplicemente tu giochi con gli altri ragazzini, nascondi il tesoro, chi te l’ha dato non si sa, l’hai trovato da solo. Chiaro? – Sì, tutto chiaro! Farò così! – Su, avanti. E da quel fioraio di’ che ti manda Stas. Il piccolo Vitek andò a casa felice. Aveva settecento rubli in tasca. Non si era quasi per nulla stancato. C’erano stati dei problemini solo con un tesoro: gli avevano detto di sotterrarlo vicino a un albero e di metterci sopra una pietra, ma non aveva con sé una paletta. Per via del gran caldo la terra era secca, gli era toccato scavare a mano. Aveva fatto i conti e in due giorni avrebbe racimolato la somma che gli era necessaria. E con un colpo di fortuna, anche l’indomani. La nonna diceva che, in caso di difficoltà, lui e sua sorella sarebbero dovuti andare in chiesa: – Lì non cacciano nessuno. Dio ama e custodisce tutti quelli che si recano da lui. – Adesso Vitek era soddisfatto. Avrebbe guadagnato a sufficienza perché Dio amasse anche la sua sorellina.

161

Отзыв о рассказе У Елены Тулушевой, несмотря на молодость, уже достаточно большой жизненный и литературный опыт. Она училась и трудилась во Франции. После окончания в России Института психотерапии и клинической психологии работала с детьми-аутистами и была приглашена в США в рамках проекта «Духовность для детей», предназначенного для подростков группы риска. В настоящее время трудится в реабилитационном центре для подростков с отклонениями в поведении. Параллельно у Елены шел процесс успешного освоения литературного творчества. Она закончила Высшие литературные курсы Литинститута, печаталась в авторитетных журналах, переводилась на иностранные языки, участвовала в отечественных и зарубежных форумах молодых писателей, опубликовала две книги, дважды (в прозе и публицистике) становилась лауреатом Славянского литературного форума «Золотой Витязь». И вот еще одна ступень в литературном развитии Елены Тулушевой, ставшей победителем восьмого конкурса с рассказом «Про “любовь”», в котором соединились ее знания психолога и литературное мастерство. Она сумела в одном эпизоде из жизни мальчика емко раскрыть с помощью скупых выразительных средств, простых слов непритязательных диалогов, мелькнувших фоновых персонажей, примечательных штрихов и деталей болевые точки разных срезов общества, драматическое столкновение простодушного и чистого детского сознания с его потребностью любить и спасать и тупиковых проявлений окаменевшего бесчувствия взрослого мира.

Борис Тарасов

162

Nota critica Sebbene ancora giovane, Elena Tuluševa vanta già una discreta esperienza di vita e nel campo letterario. Ha studiato e lavorato in Francia. Una volta concluso in Russia l’Istituto di Psicoterapia e Psicologia clinica si è occupata di bambini autistici ed è stata invitata negli USA nell’ambito del progetto “Spiritualità per i bambini”, rivolto agli adolescenti a rischio. Attualmente opera in un centro di riabilitazione per adolescenti con disturbi comportamentali. In parallelo, ha intrapreso con successo un percorso di produzione letteraria. Ha frequentato i corsi avanzati di Letteratura dell’Istituto Letterario A.M. Gor’kij, è stata pubblicata su riviste di rilievo, è stata tradotta in diverse lingue straniere, ha preso parte – sia in patria che all’estero – a incontri dedicati ai giovani scrittori; ha pubblicato due libri e, in ben due occasioni, è risultata la vincitrice del Forum di Letterature slave “Zolotoj Vitjaz’” (per la prosa e la pubblicistica). Ed ecco qui una nuova svolta nella parabola letteraria ascendente di Elena Tuluševa, vincitrice del suo ottavo concorso con il racconto Sull’“amore”, in cui confluiscono le sue conoscenze di psicologa e le sue doti di scrittrice. In un singolo episodio estrapolato dalla vita di un ragazzino – ricorrendo a modesti strumenti espressivi, ai termini semplici dei dialoghi comuni, alle rapide apparizioni dei personaggi di sfondo e a tratti e dettagli notevoli – è riuscita a svelare in maniera pregnante il fulcro tragico di svariati spaccati della società, il drammatico dissidio di un’innocente e pura coscienza infantile con il suo bisogno di amare e salvare; nonché le manifestazioni senza rimedio dell’insensibilità pietrificata del mondo adulto. Boris Tarasov

163

Биография Елена Тулушева родилась в Москве. После школы уехала на учебу во Францию, по возвращении окончила Институт психотерапии и клинической психологии, работала с детьми-аутистами. В настоящее время работает в Москве в реабилитационном центре для подростков. Окончила ВЛК Литературного института имени А.М. Горького. Выпустила две книги, публиковалась в журналах «Наш Современник», «Таллин», «Литературный Европеец» (Германия), «Новый Свет» (Канада), «Простор» (Казахстан), «Нева», «Роман-газета» и др. Рассказы переведены на арабский, китайский, болгарский, белорусский. Дважды лауреат стипендии Министерства Культуры РФ, лауреат премии имени А.Г. Кузьмина и ряда конкурсов. Участник Первого Шанхайского форума молодых писателей России и Китая, Международной книжной ярмарки в Минске и в СанктПетербурге, форума молодых писателей России и Зарубежья.

Biografia Elena Tuluševa è nata a Mosca. Dopo la formazione scolastica, ha studiato in Francia e al suo rientro in Russia si è laureata all’Istituto di Psicoterapia e Psicologia clinica. Ha lavorato con i bambini autistici. Attualmente lavora a Mosca in un centro di riabilitazione per adolescenti. Ha frequentato corsi avanzati di Letteratura presso l’Istituto Gor’kij. È autrice di due libri ed è stata pubblicata sulle riviste “Naš Sovremennik”, “Tallin”, “Literaturnyj Evropeec” (Germania), “Novyj Svet” (Canada), “Prostor” (Kazakistan), “Neva”, “Roman-Gazeta” ecc. I suoi racconti sono stati tradotti in arabo, cinese, bulgaro e bielorusso. È stata insignita due volte di una borsa di studio del Ministero della Cultura della Federazione Russa; ha vinto il Premio A.G. Kuz’min e vari altri concorsi. Ha preso parte al primo Forum di Shanghai dei Giovani Scrittori di Russia e Cina, nonché alla Fiera Internazionale del Libro di Minsk e San Pietroburgo, oltre al Raduno dei Giovani Scrittori Russi e Stranieri.

164

Галина Узрютова Перевод на итальянский язык Якопо Винья-Тальянти

Galina Uzrjutova Traduzione in italiano di Jacopo Vigna-Taglianti

165

СНЕГ, КОТОРЫЙ Я ПРОПУСТИЛ Мне было стыдно уже пятнадцать минут. Но стыд этот был холодный, застывший. Я даже сначала не узнал его из-за отсутствия жара. Только когда один муравей замедлился, а второй и третий остановились, ощутил мерзлоту внутри. Муравьи не хотели выползать из новых белых кроссовок, которые я выбросил в снег, и мне пришлось вытряхивать их, стуча по подошве. В правой кроссовке завелось целое муравьиное гнездо – тельца сыпались оттуда, как скрученные значки бесконечности. Снега утром выпало хорошо много, как раз для самой большой лопаты, которой пользовался только отец. Зима захотела вычистить все и сыпала порошок в каждый угол. Не думаю, что ей удастся отстирать мои пятна. Зима без пятен бывает только в лесу, а в городе или здесь, в деревне, пятна настолько въелись, что никаким отбеливателем не возьмешь. Пятна – всегда чьи-то воспоминания, и если живешь, оставляешь следы. Не оставляют их только разве муравьи на снегу, которые снова зашевелились. Некоторые пытались вернуться в кроссовки, другие – барахтались в замерзшей стиральной пене. Еще два муравья выползли из рукавов моей куртки, но стряхивать я их не стал. Отец всегда говорил, что чистить снег надо от крыльца к дороге, но я делал наоборот, из раза в раз подгребая белую груду с улицы к деревянным ступеням дома. – Ты это назло мне делаешь, чтобы я тебя больше не просил? – ругался отец. – С другого конца надо начинать! С другого! И чистить надо до асфальта! А ты что сделал? Опять мне за лопату браться. Как ты дальше жить-то будешь? Дальше я жил, ни разу не взявшись за лопату. Когда отец перебрался в город,

166

LA NEVE CHE HO TRASCURATO La vergogna mi opprimeva già da quindici minuti. Ma questa era una vergogna fredda, raggelata. All’inizio non me n’ero neppure accorto, nell’assenza di ardore. Soltanto quando una formica iniziò a rallentare, e una seconda e una terza si fermarono, sentii il gelo dentro. Le formiche non volevano strisciar fuori dalle scarpe da ginnastica bianche, ancora nuove, che avevo gettato nella neve, e mi toccò buttarle fuori battendo sulla suola. Nella scarpa destra si era insediato un intero nido di formiche – i corpicini se ne riversavano fuori come segni d’infinito ritorti. Di neve al mattino ne era caduta un bel po’, la quantità giusta per la pala più grande, quella che usava solo mio padre. L’inverno aveva deciso di ripulire tutto e aveva versato polvere in ogni angolo. Non penso che fosse riuscito a rimuovere le mie macchie. Si può avere un inverno senza macchia solo nel bosco, in città, invece, o qui, in campagna, le macchie si sono radicate tanto che non c’è sbiancante che possa toglierle. Le macchie sono sempre i ricordi di qualcuno, e se vivi, lasci delle tracce. Forse non ne lasciano soltanto le formiche sulla neve, che avevano ricominciato a muoversi. Alcune si sforzavano di tornare nelle scarpe da ginnastica, altre annaspavano nella gelida schiuma detergente. Altre due formiche strisciarono fuori dalle maniche del mio giubbotto, ma io non smisi di scrollarle. Mio padre diceva sempre che la neve bisogna spalarla dal terrazzino d’ingresso verso la strada, ma io facevo al contrario, rimuovendo ogni volta il bianco mucchio dalla via verso i gradini di legno di casa. – Lo fai per dispetto, perché non te lo chieda più? – imprecava mio padre. – Bisogna iniziare dall’altra parte! Dall’altra! E ripulire tutto, fino all’asfalto! E tu che hai fatto? Devo prenderla di nuovo in mano io, la pala. Come farai ad andare avanti nella vita? Andai avanti, senza prendere la pala in mano neanche una volta. Quando mio padre si trasferì in citta, non vidi più neanche lui con la pala in mano. Lo vedevo sempre più spesso con dei pel’meni1 1

Pasta ripiena tipica della Siberia e dell’Europa orientale, simile a tortelloni. (N.d.T.)

167

с лопатой я не видел и его. Видел все чаще с магазинными пельменями, которые он варил почти каждый день. Запах магазинных пельменей – самый сильный запах одиночества. Отец осторожно жевал чужие пельмени оставшимися зубами, и я понимал, что он совсем один на земле. Дома я ел свои – мамины – пельмени, чувствуя горячий стыд за то, что я не так одинок, как отец. Чем больше я ел домашних пельменей, тем более одинокими становились остальные люди. Но когда я смотрел на отца, лицо которого краснело от пара наштампованных пельменей, мне казалось, что он ел одиночество за всех. Лопата была тяжелой и рвалась из рук. Начав от крыльца, я двигался к дороге. Если хватить снег лопатой один раз, асфальта не увидишь. Нужно сбросить охапку на газон, сделать еще два-три захвата, прежде чем появится черная корка. Я решил сначала очистить верхний слой легкого снега и потом браться за нижний, плотный, истоптанный за неделю. Отец чистил по-другому – он сразу доходил до сути, до асфальта, и только потом двигался дальше. Если бы я записывал за ним во время чистки снега, могла бы получиться целая книга-инструкция «Как надо и не надо чистить снег». Тогда мне было скучно, а снег казался обязанностью. Теперь же, впервые взявшись за лопату сам, я писал свою книгу, в которой едва ли накопилось бы три страницы. Например, глава «О чем ты думаешь, когда чистишь снег». Я думал о том, что мой правый ботинок промок, и ноге было холодно. Отец, наверняка, не обратил бы внимания на такую ерунду, а я все не понимал, почему снег добрался до правой ноги, не тронув левую. Может, снег правша? Думал о том, что снег – это белая земля, но она временная. Если только не считать, что снег – это замерзший свет, и тогда он не исчезает. Думал о том, сколько снега я мог перетаскать в лопате за столько лет, и этот пропущенный снег не давал мне покоя. Если ты пропустил снег, то однажды тебе придется его наверстать, будь уверен. Я это понял, когда дошел до середины дорожки, и с неба снова запахло

168

confezionati, che si cucinava quasi ogni giorno. L’odore dei pel’meni confezionati è il più forte odore della solitudine. Mio padre masticava con cautela dei pel’meni altrui con i denti che gli erano rimasti, e io capivo che era completamente solo al mondo. A casa io mangiavo i miei pel’meni, quelli della mamma, provando una vergogna bruciante per il fatto che non ero solo come mio padre. Più mangiavo pel’meni fatti in casa, più le altre persone diventavano sole. Ma quando guardavo mio padre, il cui volto si era arrossato per il vapore dei pel’meni fatti con lo stampo, mi pareva che lui mangiasse solitudine per tutti. La pala era pesante e mi cadeva dalle mani. Partito dal terrazzino, mi dirigevo verso la strada. Se prendi la neve con la pala una volta sola, non vedrai l’asfalto. Devi rovesciare la palata sull’aiuola e fare altre due-tre prese prima che appaia la nera scorza. Decisi di rimuovere prima lo strato superficiale di neve leggera e poi di dedicarmi a quello inferiore, compatto, calpestato per una settimana. Mio padre spalava in tutt’altro modo – andava subito a fondo, fino all’asfalto, e solo in seguito procedeva oltre. Se avessi preso appunti mentre lui spalava la neve, avrei potuto scrivere un intero libretto di istruzioni su “cosa fare e non fare mentre si spala la neve”. All’epoca la cosa mi annoiava, e la neve mi sembrava un obbligo. Adesso che per la prima volta prendevo la pala in mano da solo, scrivevo il mio libro, in cui si sarebbero riempite tre pagine appena. Ad esempio, il capitolo “A cosa pensi mentre spali la neve”. Pensavo al fatto che il mio stivale destro era fradicio, e avevo freddo al piede. Mio padre, certo, non avrebbe fatto attenzione a una simile stupidaggine, mentre io non capivo proprio perché la neve si fosse insinuata fino al piede destro senza toccare minimamente il sinistro. Che la neve sia destrimana? Pensavo al fatto che la neve è terra bianca, ma è effimera. Solo se non si pensa che la neve sia luce congelata, e allora non sparisce. Pensavo a quanta neve avrei potuto rimuovere con la pala in tutti questi anni, e quella neve trascurata non mi dava pace. Se hai trascurato la neve, allora un giorno ti toccherà recuperare, stanne certo. Lo capii quando arrivai a metà del vialetto, e dal cielo venne di nuovo odore di bianco. È come se per dieci anni il tuo telefono fosse stato non raggiungibile, ma ora fosse infine spuntata la rete, e ti devi ascoltare tutte le telefonate perse in questi anni. Tornato al terrazzino, ricominciai un’altra volta, grattando

169

белым. Как будто десять лет твой телефон был вне зоны доступа, а сейчас сеть появилась, и ты должен прослушать все пропущенные за эти годы звонки. Вернувшись к крыльцу, я начал еще раз, соскребая с асфальта только что нападавшие хлопья. Зиме явно казалось, что одной стиркой здесь не обойтись и нужно запустить вторую. – Иди ешь, я пельмени сварила, – вышла мать на крыльцо. – Дочистить надо. – Ну, как хочешь. Остынут. Дорожка уже чернела наполовину, а снег перестал. Нужно было закончить до того, как стемнеет: мы ждали Женю Сергеича, который собирался прийти посмотреть отцовский автомобиль и купить его. Я хотел быстрее очистить все до асфальта, чтобы выгнать «шестерку» из гаража на просмотр. Стал ритмичнее раскидывать снег. Из кармана куртки показался муравей, но тут же нырнул обратно. Сколько времени понадобилось бы муравьям, чтобы захватить целый дом? Комната отца, где после развода с матерью он не был, муравейники не выросли, но иногда я натыкался на гнезда. Как в это утро, когда обнаружил, что отцовские кроссовки полны двигавшихся телец и лапок. Помню, как отец единственный раз надел эти кроссовки. Он вышел в них на дорожку перед домом и ходил туда-сюда, приговаривая, какие они удобные и мягкие, позируя, как на торжественном красном ковре. Дорогие, наверное, зачем на меня столько денег тратить, добавлял. Буду к реке бегать и в лес, продолжал он, но кроссовки дальше этой дорожки так и не пошли. В город он их с собой не взял. – Сергеич звонил, скоро придет, – вынырнула снова мать на крыльцо. – Я как раз закончу.

170

via dall’asfalto i fiocchi appena caduti. All’inverno era sembrato palese che qui non te la cavi con un’imbiancata e bisogna gettarne una seconda. – Vieni a mangiare, ho fatto i pel’meni – disse mia madre uscendo sul terrazzino. – Devo spalare. – Fa’ come ti pare. Si freddano. Il vialetto era ormai mezzo nero, e smise di nevicare. Dovevo finire prima che facesse buio: aspettavamo Ženja2 Sergeič, che aveva intenzione di venire a vedere la macchina di mio padre e di comprarla. Volevo spalare più in fretta, fino all’asfalto, per tirare la “sei”3 fuori dal garage per la rassegna. Mi misi a rivoltare la neve con più ritmo. Dalla tasca del giubbotto sbucò una formica, ma subito si rituffò indietro. Quanto tempo sarebbe servito alle formiche per appropriarsi dell’intera casa? Nella stanza di mio padre, in cui lui non aveva più messo piede dopo il divorzio da mia madre, non erano spuntati dei formicai, ma a volte mi imbattevo nei loro nidi. Come quella mattina, quando avevo trovato le scarpe da ginnastica di mio padre piene di corpicini e zampette che si muovevano. Ricordo che mio padre aveva indossato quelle scarpe un’unica volta. Era uscito sul vialetto davanti casa e aveva camminato avanti e indietro, sentenziando quant’erano comode e morbide, mettendosi in posa come sul tappeto rosso di un grande evento. Care, forse, perché sprecare tanto denaro per me, aveva aggiunto. Ci andrò a correre al fiume e nel bosco, aveva continuato, ma le scarpe non si erano mai spinte più in là di questo vialetto. Non le aveva portate con sé in città. – Ha chiamato Sergeič, tra un po’ arriva – disse mia madre affacciandosi di nuovo sul terrazzino. – Ho quasi finito.

Diminutivo di Evgenij. (N.d.T.) In originale šestërka, nome colloquiale della VAZ-2106 (nota anche come Lada-1600 o Žiguli-1600), nata dalla collaborazione con la FIAT e ispirata alla 124 Special. (N.d.T.) 2 3

171

– Может, не придет сегодня. – Мам, год прошел. Она заржавеет. А так хоть людям послужит. Сергеич будет следить, он машины знает. – Ты же ее не заводил. Может, она не поедет вообще. – Вчера заводил. Все в порядке. – Поел бы, остынет. Крыльцо опустело, и я накинулся на дорожку с еще большим жаром. Чуть не вывалив снег из лопаты на муравьев, присел и заметил одного большого, с чем-то белым сзади, похожим на яйцо. Другие уже почти перестали карабкаться, а он пытался подобраться к кроссовкам и вернуться в дом. Маленькие невинные твари лежали на снегу и мечтали о лете. Они строили дом и ждали детей, а я выбросил их на снег. Сняв перчатки, стал собирать черные тельца со снега в ладонь. Некоторые из них зашевелились. Когда черных точек на снегу не осталось, я отнес полную ладонь стылых муравьев домой, положив их на газету в сенях. – Ты что ли там возишься? – выглянула мать. – Замерз. – Иди поешь уже. Я расхлебывал горячие пельмени и думал, выживут ли мои муравьи. От пельменей пахло домом и родным. Ни на то, ни на другое я не имел права и до конца жизни должен был есть только магазинные пельмени, ведь я лишил дома кучу живых тварей. Вернувшись в сени, наблюдал, как несколько муравьев отползали дальше и дальше от высыхающих следов снега. Никто не видел, как я осторожно дул на них, пытаясь высушить. Разве что остальные муравьи, попрятавшиеся в надежде избежать снега, которого они не знали.

172

– Forse non verrà oggi. – Ma’, è passato un anno. Si arrugginirà. E allora, che qualcuno ne faccia buon uso. Sergeič se ne prenderà cura, se ne intende di macchine. – Ma non l’hai messa in moto. Forse non partirà neanche. – L’ho messa in moto ieri. È tutto a posto. – Vieni a mangiare, si fredda. Il terrazzino si fece deserto, e io mi dedicai al vialetto con ancora più ardore. Per poco non rovesciai la neve dalla pala sulle formiche, mi sedetti e ne notai una grande, con un didietro biancastro, simile a un uovo. Le altre avevano quasi smesso di arrampicarsi, mentre lei si sforzava di trascinarsi verso le scarpe da ginnastica e tornare in casa. Le piccole creature innocenti giacevano sulla neve e sognavano l’estate. Si erano costruite una casa e aspettavano dei bambini, e io le avevo gettate sulla neve. Tolti i guanti, mi misi a raccogliere i corpicini neri dalla neve nel mio palmo. Alcune di loro iniziarono a muoversi. Quando sulla neve non rimasero puntini neri, portai in casa un palmo pieno di formiche congelate, mettendole al sicuro su un giornale. – Che hai da startene imbambolato? – mi squadrò mia madre. – Sono congelato. – Vieni a mangiare, su. Mangiavo i pel’meni bollenti e mi domandavo se le mie formiche sarebbero sopravvissute. Dai pel’meni veniva un profumo di casa e di famiglia. Ma io non avevo diritto né all’una né all’altra e per tutta la vita avrei dovuto mangiare solo pel’meni confezionati, perché avevo privato della casa un mucchio di creature viventi. Tornato al loro rifugio, notai che alcune formiche si erano trascinate sempre più lontano dalle tracce di neve che si asciugavano. Nessuno mi vide soffiarvi sopra con cura, tentando di farle asciugare. Forse le formiche superstiti, che si nascondevano nella speranza di sfuggire alla neve che loro non conoscevano. Mi restava da ripulire l’ultimo metro del vialetto, ma la pala acchiappava sempre meno neve. Anco-

173

Осталось очистить последний метр дорожки, но лопата кусала все меньше снега. Еще метр – и мой снег кончится. Еще метр – и я выкину двадцать лет снега из своей жизни. Последняя лопата оголила дорожку полностью. Идеально ровная черная линия резала белый двор пополам, как молния – мой вымокший от снега пуховик. Я ерзал лопатой по асфальту, сдирая оставшиеся белые пятна. – Чего ты там скребешь? Снега больше нет, – кричала мать с крыльца. Дорожка была слишком пуста, чего-то не хватало. Я выдернул из сугроба кроссовки отца и поставил их на асфальт. «Шестерка» завелась с первого раза, но я не рассчитал, и кроссовки оказались под ней. Мать надела куртку, подошла к машине и села на отцовское сиденье. Кресло скрипело от мороза в тон хрусту снега под моими ногами. – Это мы оставим себе, – пыталась она снять колобка, висящего на зеркале у лобового стекла. – Пусть висит, оставь. – Что значит «пусть висит»? Это же ты его отцу подарил, не помнишь? Талисман! Зачем Сергеичу чужой талисман? – она сорвала колобка с цепочки и протянула мне. – Смешной. – Это мы тоже заберем, – продолжила она, пытаясь вытащить магнитолу. – Мам, так не делается. Сергеич знает про магнитолу, он будет спрашивать. – Мы цену снизим. – Мам. – Что «мам»? Вещь дорогая. – Так нельзя. Что ты с этой магнитолой делать будешь? – Тогда хотя бы кассеты.

174

ra un metro, e la mia neve sarebbe finita. Ancora un metro, e avrei rimosso dodici anni di neve dalla mia vita. L’ultima palata denudò del tutto il vialetto. Una linea nera perfettamente dritta tagliava il bianco cortile a metà, come faceva la cerniera lampo con il mio piumino infradiciato dalla neve. Mi davo da fare con la pala lungo l’asfalto, grattando le macchie bianche residue. – Cosa gratti laggiù? Non ce n’è più, di neve – gridava mia madre dal terrazzino. Il vialetto era troppo vuoto, mancava qualcosa. Strappai dal cumulo le scarpe da ginnastica di mio padre e le poggiai sull’asfalto. La “sei” partì al primo colpo, ma io non feci attenzione, e le scarpe ci finirono sotto. Mia madre si mise la giacca, si avvicinò alla macchina e si sedette al posto di mio padre. Il sedile scricchiolava dal freddo con il crepitio della neve sotto i miei piedi sullo sfondo. – Questo ce lo teniamo – mia madre cercò di togliere un kolobok4 che pendeva dallo specchietto del parabrezza. – Che stia lì, lascia stare. – Come “che stia lì”? Sei stato proprio tu a regalarlo a tuo padre, non ricordi? È un talismano! Che se ne fa Sergeič di un talismano altrui? – Strappò il kolobok dalla catenella e me lo passò. – Ridicolo. – Prendiamo anche questa – continuò, cercando di tirare fuori l’autoradio. – Ma’, non si fa così. Sergeič sa dell’autoradio, ce ne chiederà conto. – E noi abbasseremo il prezzo. – Ma’. – Cosa “ma’”? È roba costosa. – Non sta bene. E poi che te ne fai di quest’autoradio?

Personaggio tradizionale delle fiabe russe, raffigurato come una piccola pagnottella dalla forma sferica. (N.d.T.) 4

175

– У нас даже их слушать не на чем. Никто уже давно не слушает кассеты. Мать открыла бардачок: кассеты стояли точно так, как их расставил отец – в алфавитном порядке. Она вывалила стопку на соседнее сиденье и достала одну, в цветастой обложке. – «Битлы». Эту кассету я ему подарила. Он их не любил особо, но одну песню все время включал, когда мы куда-то ездили. – Какую? – Как это вставлять? Сюда? Ну-ка, включи! Включай давай! Она первая на этой стороне. Я поставил нужную сторону, и мать стала подпевать задним колонкам:

I’ve got to admit it’s getting better, A little better all the time I have to admit it’s getting better, It’s getting better since you’ve been mine... – Громче, – попросила мать и отвернулась, чтобы я не видел, как она плачет. Битловский голос кипел так горячо, что я удивился, почему от колонок, стоявших в раскрытой машине, не шел пар. Сергеич купил «шестерку» за десять тысяч рублей и уехал. На чистой черной дорожке белели отцовские кроссовки.

176

– Almeno le cassette, allora. – Ma non abbiamo neanche con che sentirle. Sono secoli che nessuno ascolta più le cassette. Mia madre aprì il vano portaoggetti: le cassette erano ancora là, proprio come le aveva disposte mio padre, in ordine alfabetico. Rovesciò la pila sul sedile del passeggero e ne afferrò una dalla copertina sgargiante. – The Beatles. Questa cassetta gliel’ho regalata io. Non li amava in modo particolare, ma metteva sempre una canzone quando andavamo da qualche parte. – Quale? – Come si infila? Qui? Dai, accendi! Accendi, su! È la prima su questo lato. Misi il lato giusto, e mia madre iniziò a cantare, accompagnando le casse posteriori: I’ve got to admit it’s getting better, A little better all the time. I have to admit it’s getting better, It’s getting better since you’ve been mine… – Più forte – chiese mia madre e si voltò dall’altra perché non la vedessi piangere. La voce dei Beatles gracchiava così forte che mi stupii che dalle casse a bordo della macchina aperta non uscisse del fumo. Sergeič comprò la “sei” per diecimila rubli e se ne andò. Sul vialetto nero, ormai pulito, biancheggiavano le scarpe da ginnastica di mio padre.

177

Отзыв о рассказе В рассказе Галины Узрютовой не происходит ничего особенного. Герой расчищает снег, чтобы выкатить из гаража предназначенный для продажи ветхий автомобиль, когда-то принадлежавший отцу. Отца больше нет в живых. И обычное разгребание снега превращается в постижение прошлого. Пласт за пластом снимается снежный покров с дороги, и одновременно открывается жизнь, в которой ничего уже нельзя изменить, потому что эта жизнь ушла. В ней осталось грустное одиночество отца после развода с матерью и собственное равнодушие, неспособность понять и помочь. А в настоящем – горечь, раскаяние и стыд. Рассказ подкупает обилием точных, мастерски найденных деталей (кроссовки отца, которые он надел всего один раз, расставленные по алфавиту кассеты для старенькой магнитолы в бардачке автомобиля, погибающие муравьи на белом снегу…), которые придают повествованию особенный лирический настрой. С живущей в приволжском городе Ульяновске Галиной Узрютовой мы встречаемся на конкурсе «Радуга» не в первый раз. И всегда в числе лидеров. Уверена, что эта встреча – не последняя.

Нина Литвинец

178

Nota critica Nel racconto di Galina Uzrjutova non succede niente di speciale. Il protagonista sta spalando la neve per tirare fuori dal garage una vecchia automobile destinata alla vendita, e che un tempo era appartenuta al padre. Il padre non è più in vita. Un gesto comune come spalare la neve si trasforma in una riscoperta del passato. Strato dopo strato si solleva il manto nevoso dalla strada, e allo stesso tempo si scopre una vita in cui non si può più cambiare nulla, perché è ormai giunta a termine. In essa erano rimaste solamente la triste solitudine del padre dopo il divorzio dalla madre e la propria indifferenza, l’incapacità di comprendere e aiutare. Nel presente, invece, amarezza, pentimento e vergogna. Il racconto è arricchito da una dovizia di particolari precisi e magistralmente ideati (le scarpe da ginnastica del padre, da lui indossate appena una volta, le cassette di una vecchia autoradio riposte in ordine alfabetico nel vano portaoggetti dell’automobile, le formiche morenti sulla candida neve…), che danno alla narrazione un particolare tono lirico. Non è la prima volta che al Premio Raduga incontriamo Galina Uzrjutova, originaria della città di Ul’janovsk sulle rive del Volga. E sempre tra i primi classificati. Sono certa che non sarà l’ultimo incontro. Nina Litvinec

179

Биография Галина Узрютова родилась и живет в Ульяновске. Окончила Ульяновский государственный университет, факультет культуры и искусства. Пишет прозу, стихотворения, пьесы. Публиковалась в журналах «Арион», «Симбирск», «Гвидеон», «Двоеточие», «Кольцо А», «Введенская сторона» и др., в литературных сборниках и антологиях. Ее стихи переводились на немецкий язык, проза – на итальянский. Член Союза писателей Москвы, стипендиат Министерства культуры РФ. Как драматург успешно участвовала в конкурсах «Баденвайлер», «Действующие лица», Волошинский конкурс, «Евразия», «Любимовка». Лауреат премии имени Н.Н. Благова и поэтической премии проекта «Русский Гулливер» – 2014, финалист премии «Радуга» – 2015.

Biografia Galina Uzrjutova è nata e vive a Ul’janovsk. Si è laureata alla Facoltà di Arte e Cultura dell’Università Statale di Ul’janovsk. È autrice di opere in prosa, poesie e pièce teatrali, pubblicate sulle riviste “Arion”, “Simbirsk”, “Gvideon”, “Dvoetočie”, “Kol’co A”, “Vvedenskaja storona” e altre, in almanacchi letterari e antologie. Le sue poesie sono tradotte in tedesco; le opere in prosa, in italiano. È membro dell’Unione degli Scrittori di Mosca e assegnista presso il Ministero russo della Cultura. Come drammaturga ha partecipato con successo ai concorsi Badenweiler, Dejstvujuščie lica, Evrazija, Ljubimovka e al concorso Vološin. Nel 2014 ha vinto il Premio N.N. Blagov e il Premio di poesia del progetto Russkij Gulliver; nel 2015 è stata finalista al Premio Raduga.

180

GIOVANI TRADUTTORI ITALIANI МОЛОДЫЕ ИТАЛЬЯНСКИЕ ПЕРЕВОДЧИКИ

Аличе Бравин Маттео Чанки Кьяра Фоддис Федерика Москитта Якопо Винья-Тальянти

Alice Bravin Matteo Cianchi Chiara Foddis Federica Moschitta Jacopo Vigna-Taglianti

181

Alice Bravin (1987) vive a Camino al Tagliamento (Udine). Ha conseguito la laurea magistrale in Traduzione e mediazione culturale all’Università di Udine. Dopo aver approfondito la conoscenza della lingua e della cultura russa attraverso esperienze di studio e lavoro nella Federazione Russa, è ora al secondo anno del corso di Dottorato in Studi linguistici e letterari presso l’Ateneo friulano. I suoi interessi riguardano la letteratura russa contemporanea, in particolare l’opera di Venedikt Erofeev e Dmitrij Prigov. Аличе Бравин (1987) живет в Камино-аль-Тальяменто (Удине). Окончила магистратуру Университета города Удине по специальности «Переводчик и посредник между культурами». Совершенствовала знание русского языка и культуры, учась и работая в России. В настоящее время обучается в аспирантуре в Удине по специальности «Лингвистика и литература». Занимается современной русской литературой, особенно творчеством Венедикта Ерофеева и Дмитрия Пригова.

182

Matteo Cianchi (1990) vive a Campi Bisenzio (Firenze). Ha conseguito nel 2016 il titolo congiunto di laurea magistrale in Lingua e cultura italiane per stranieri all’Università di Bologna e in Mežkul’turnaja kommunikacija: jazyk, istorija i literatura Rossii i Italii al RGGU di Mosca. Si è occupato di lingua e letteratura russa e polacca, di storia dell’ebraismo russo-sovietico, nonché del suržyk in Ucraina. Ha svolto un lavoro di ricerca sulla scrittrice Margarita Chemlin. Nel 2013 si è laureato in Lingue e letterature straniere all’Università di Bologna con una tesi sul rapporto amore-morte nella quotidianità del Ghetto di Varsavia. Ha studiato al RUDN di Mosca, allo JUZGU di Kursk e all’Università Jagellonica di Cracovia. Attualmente lavora nel settore turistico-alberghiero e come traduttore freelance. Маттео Чанки (1990) живет в Кампи-Бизенцио (Флоренция). В 2016 году окончил совместную магистратуру Болонского университета («Итальянский язык и культура для иностранцев») и РГГУ («Межкультурная коммуникация: язык, история и литература России и Италии»). Изучал язык и литературу России и Польши, историю иудаизма в России и СССР, украинский суржик. Занимался творчеством писательницы Маргариты Хемлин. Ранее, в 2013 году, окончил Болонский университет по специальности «Иностранные языки и литературы», защитив диплом о теме любви и смерти в повседневной жизни Варшавского гетто. Учился в РУДН (Москва), ЮЗГУ (Курск), в Ягеллонском университете (Краков). Работает в туристической и гостиничной сфере, а также переводчиком-фрилансером.

183

Chiara Foddis è nata nel 1986 in Ogliastra (Sardegna), dove vive. Si è laureata all’Università di Lingue e letterature moderne a Siena nel 2013 con una tesi incentrata sulla traduzione di un’opera di A.I. Vvedenskij, Nekotoroe količestvo razgovorov (Una certa quantità di dialoghi). Il lavoro di stesura della tesi si è concluso con un piccolo progetto personale: approfondire lo studio della poetica di Vvedenskij attraverso la lettura, la traduzione e l’illustrazione delle sue opere. Кьяра Фоддис родилась в 1986 году в Ольястре (Сардиния), где проживает и по сей день. В 2013 году окончила Сьенский университет по специальности «Современная литература и языки», дипломная работа посвящена переводу сочинения А.И. Введенского «Некоторое количество разговоров». Ее продолжением стал проект исследования поэтики Введенского, в рамках которого Кьяра Фоддис занимается изучением, переводом и иллюстрацией его произведений.

184

Federica Moschitta è nata nel 1993 a Biancavilla (Catania). Si è formata all’Università di Catania dove ha conseguito la laurea triennale in Lingue e culture europee euroamericane e orientali, concentrandosi sullo studio delle lingue e letterature inglese e russa. Interessata al cinema e alle serie tv russe contemporanee, ha presentato una tesi sul film Chapiteau-show (Loban, 2011) con una traduzione dal russo di una parte della sceneggiatura. Ha arricchito i suoi studi con soggiorni estivi in Russia presso RSUH di Mosca conseguendo, nel 2015, il secondo livello del TRKI. Attualmente è iscritta al primo anno del corso di laurea magistrale in Letterature moderne comparate e postcoloniali dell’Università di Bologna. Федерика Москитта родилась в 1993 году в Бьянкавилле (Катания). Училась в Университете города Катания по специальности «Европейские, евроамериканские и восточные языки и культуры», сосредоточившись на англистике и русистике. Заинтересовавшись современными русскими телесериалами и кино, написала диплом о фильме «Шапито-шоу» (режиссер Сергей Лобан, 2011), частично переведя сценарий на итальянский. Неоднократно стажировалась в РГГУ, в 2015 году получила сертификат второго уровня ТРКИ. Обучается в магистратуре Болонского университета по специальности «Сравнительное изучение литературы современной и постколониальной эпохи».

185

Jacopo Vigna-Taglianti (Cuneo, 1990) è laureato in Traduzione e mediazione culturale all’Università di Udine, dove si è specializzato nella traduzione da e in russo, inglese, serbo e croato. I suoi interessi principali sono rappresentati dalla traduzione letteraria (in particolare di testi fantasy e fantascientifici), giuridica e audiovisiva (con una particolare attenzione al mondo del fumetto, analizzato nella propria tesi di laurea magistrale). Si è inoltre occupato di arti visive e performative (e della loro traduzione), nonché di insegnamento dell’italiano a parlanti slavofoni e di linguistica contrastiva. Suoi saggi sono stati pubblicati sulla rivista “La Battana”. È membro dell’ALL (Associazione Laureati/e in Lingue). Якопо Винья-Тальянти (Кунео, 1990) окончил Университет города Удине по специальности «Переводчик и посредник между культурами» (русский, английский, сербский и хорватский языки). В сфере его интересов художественный перевод (в частности, перевод фэнтези и научной фантастики), юридический и аудиовизуальный перевод (особенно перевод комиксов, которому посвящена дипломная работа). Кроме того, он занимался визуальным искусством и перформансом (и их переводом), контрастивной лингвистикой, преподавал итальянский язык носителям славянских языков. Опубликовал ряд статей в журнале «Ла Баттана». Член Ассоциации выпускников языковых факультетов.

186

ALBO D’ORO DEL PREMIO RADUGA ПОБЕДИТЕЛИ И ФИНАЛИСТЫ ПРЕМИИ «РАДУГА»

187

Prima edizione, 2010. Almanacco letterario 1 Giovani narratori italiani Silvia Banterle, traduzione in russo di Marina Kozlova Gabriele Belletti, traduzione in russo di Ol’ga Pozdneeva Massimiliano Maestrello, traduzione in russo di Marija Sudilovskaja Andrea Paolo Massara, traduzione in russo di Dar’ja Belokrylova Paolo Valentino, traduzione in russo di Anastasija Golubcova Giovani narratori russi Ljudmila Eremeeva, traduzione in italiano di Francesca Lazzarin Sergej Kubrin, traduzione in italiano di Maria Isola Anna Ostrouchova, traduzione in italiano di Giulia Zangoli Anna Remez, traduzione in italiano di Cinzia Benedetti Bulgun Čimidova, traduzione in italiano di Alessia Cadeddu Giovani narratori dell’anno: Massimiliano Maestrello e Sergej Kubrin Giovani traduttori dell’anno: Giulia Zangoli e Ol’ga Pozdneeva Seconda edizione, 2011. Almanacco letterario 2 Giovani narratori italiani Alice Malerba, traduzione in russo di Jana Kidenko Alessandro Metlica, traduzione in russo di Anastasija Golubcova Leandro Miglio, traduzione in russo di Anna Fedorova Fabio Mineo, traduzione in russo di Irina Artamonova Daniele Tommasi, traduzione in russo di Marina Kozlova

188

Литературный альманах 1 – 2010 год Российские финалисты Людмила Еремеева, перевод на итальянский язык Франчески Ладзарин Сергей Кубрин, перевод на итальянский язык Марии Изолы Анна Остроухова, перевод на итальянский язык Джулии Дзанголи Анна Ремез, перевод на итальянский язык Чинции Бенедетти Булгун Чимидова, перевод на итальянский язык Алессии Кадедду Итальянские финалисты Сильвия Бантерле, перевод на русский язык Марины Козловой Габриэле Беллетти, перевод на русский язык Ольги Позднеевой Массимилиано Маэстрелло, перевод на русский язык Марии Судиловской Андреа Паоло Массара, перевод на русский язык Дарьи Белокрыловой Паоло Валентино, перевод на русский язык Анастасии Голубцовой Победители в номинации «Молодой автор»: Сергей Кубрин и Массимилиано Маэстрелло Победители в номинации «Молодой переводчик»: Ольга Позднеева и Джулия Дзанголи Литературный альманах 2 – 2011 год Российские финалисты Андрей Антипин, перевод на итальянский язык Марии Изолы Наталья Николашина, перевод на итальянский язык Аличе Гизи Дмитрий Фалеев, перевод на итальянский язык Мануэля Боскьеро Алёна Чурбанова, перевод на итальянский язык Марии Гатти Раках Сергей Шаргунов, перевод на итальянский язык Линды Торрезин

189

Giovani narratori russi Andrej Antipin, traduzione in italiano di Maria Isola Natal’ja Nikolašina, traduzione in italiano di Alice Ghisi Dmitrij Faleev, traduzione in italiano di Manuel Boschiero Alëna Čurbanova, traduzione in italiano di Maria Gatti Racah Sergej Šargunov, traduzione in italiano di Linda Torresin Giovani narratori dell’anno: Alessandro Metlica e Sergej Šargunov Giovani traduttori dell’anno: Maria Gatti Racah e Marina Kozlova Terza edizione, 2012. Almanacco letterario 3 Giovani narratori italiani Paola Manuela Battaglia, traduzione in russo di Anna Fedorova Guido Del Duca, traduzione in russo di Anastasija Golubcova Federica Di Rosa, traduzione in russo di Marija Sudilovskaja Olga Paltrinieri, traduzione in russo di Tat’jana Bystrova Silvia Valentini, traduzione in russo di Anastasija Klepikova Giovani narratori russi Ekaterina Brjuchova, traduzione in italiano di Linda Torresin Jurij Lunin, traduzione in italiano di Alessandro Bonomelli Dmitrij Nikitin, traduzione in italiano di Simona Nicoli Ksenija Romanova, traduzione in italiano di Giorgia Pomarolli Èl’vira Farnieva, traduzione in italiano di Alessandra Fiandra Giovani narratori dell’anno: Federica Di Rosa e Jurij Lunin Giovani traduttori dell’anno: Giorgia Pomarolli e Tat’jana Bystrova

190

Итальянские финалисты Аличе Малерба, перевод на русский язык Яны Киденко Алессандро Метлика, перевод на русский язык Анастасии Голубцовой Леандро Мильо, перевод на русский язык Анны Федоровой Фабио Минео, перевод на русский язык Ирины Артамоновой Даниеле Томмази, перевод на русский язык Марины Козловой Победители в номинации «Молодой автор»: Сергей Шаргунов и Алессандро Метлика Победители в номинации «Молодой переводчик»: Марина Козлова и Мария Гатти Раках Литературный альманах 3 – 2012 год Российские финалисты Екатерина Брюхова, перевод на итальянский язык Линды Торрезин Юрий Лунин, перевод на итальянский язык Алессандро Бономелли Дмитрий Никитин, перевод на итальянский язык Симоны Николи Ксения Романова, перевод на итальянский язык Джорджии Помаролли Эльвира Фарниева, перевод на итальянский язык Алессандры Фьяндры Итальянские финалисты Паола Мануэла Батталья, перевод на русский язык Анны Федоровой Гвидо Дель Дука, перевод на русский язык Анастасии Голубцовой Федерика Ди Роза, перевод на русский язык Марии Судиловской Ольга Пальтриньери, перевод на русский язык Татьяны Быстровой Сильвия Валентини, перевод на русский язык Анастасии Клепиковой Победители в номинации «Молодой автор»: Юрий Лунин и Федерика Ди Роза Победители в номинации «Молодой переводчик»: Татьяна Быстрова и Джорджия Помаролли

191

Quarta edizione, 2013. Almanacco letterario 4 Giovani narratori italiani Nicola Carboni, traduzione in russo di MarijaVolodina Fabio Chiriatti, traduzione in russo di Valentina Kučerovskaja-Marcevaja Michele Grignaffini, traduzione in russo di Anna Lentovskaja Marta Manfioletti, traduzione in russo di Ivan Semënov Sabrina Sansalone, traduzione in russo di Zinaida Ložkina Giovani narratori russi Diana Boguslavskaja, traduzione in italiano di Amedeo Pagliaroli Il’ja Ludanov, traduzione in italiano di Elisabetta Spediacci Dmitrij Romanov, traduzione in italiano di Francesco Bigo Elena Tarchanova, traduzione in italiano di Alessandra Moretti Dmitrij Filippov, traduzione in italiano di Maria Rosaria Carrozzo Giovani narratori dell’anno: Fabio Chiriatti ed Elena Tarchanova Giovani traduttori dell’anno: Elisabetta Spediacci e Valentina Kučerovskaja-Marcevaja Quinta edizione, 2014. Almanacco letterario 5 Giovani narratori italiani Gianluca Boroni, traduzione in russo di Diljara Tuiševa Giovanni Duminuco, traduzione in russo di Ksenija Timenčik Gianluca Lattuada, traduzione in russo di Anna Kabanova Cristina Ottelli, traduzione in russo di Julija Galatenko Livio Santoro, traduzione in russo di Ol’ga Vitkovskaja

192

Литературный альманах 4 – 2013 год Российские финалисты Диана Богуславская, перевод на итальянский язык Амедео Пальяроли Илья Луданов, перевод на итальянский язык Элизабетты Спедиаччи Дмитрий Романов, перевод на итальянский язык Франческо Биго Елена Тарханова, перевод на итальянский язык Алессандры Моретти Дмитрий Филиппов, перевод на итальянский язык Марии Розарии Карроццо Итальянские финалисты Никола Карбони, перевод на русский язык Марии Володиной Фабио Кирьятти, перевод на русский язык Валентины Кучеровской-Марцевой Микеле Гриньяффини, перевод на русский язык Анны Лентовской Марта Манфьолетти, перевод на русский язык Ивана Семëнова Сабрина Сансалоне, перевод на русский язык Зинаиды Ложкиной Победители в номинации «Молодой автор»: Елена Тарханова и Фабио Кирьятти Победители в номинации «Молодой переводчик»: Валентина Кучеровская-Марцевая и Элизабетта Спедиаччи Литературный альманах 5 – 2014 год Российские финалисты Елена Ляшенко, перевод на итальянский язык Кьяры Рампаццо Амалия Мокрушина, перевод на итальянский язык Лилианы Скалы Сергей Самсонов, перевод на итальянский язык Джакомо Фони Маргарита Урчева, перевод на итальянский язык Франчески Скандурры Дмитрий Филиппов, перевод на итальянский язык Никколо Гальмарини

193

Giovani narratori russi Elena Ljašenko, traduzione in italiano di Chiara Rampazzo Amalija Mokrušina, traduzione in italiano di Liliana Scala Sergej Samsonov, traduzione in italiano di Giacomo Foni Margarita Určeva, traduzione in italiano di Francesca Scandurra Dmitrij Filippov, traduzione in italiano di Niccolò Galmarini Giovani narratori dell’anno: Gianluca Boroni e Sergej Samsonov Giovani traduttori dell’anno: Liliana Scala e Ksenija Timenčik Sesta edizione, 2015. Almanacco letterario 6 Giovani narratori italiani Jennifer Bertasini, traduzione in russo di Marina Kuličichina Chiara Paraggio, traduzione in russo di Zabava Puzickaja Eleonora Recalcati, traduzione in russo di Marija Gojchman Ambra Simeone, traduzione in russo di Natal’ja Gorbačëva Noemi Turino, traduzione in russo di Anna Petrova Giovani narratori russi Irina Bogatyrëva, traduzione in italiano di Maria De Caro Tat’jana Il’dimirova, traduzione in italiano di Donatella Caristina Amalija Mokrušina, traduzione in italiano di Ilaria Sicari Galina Uzrjutova, traduzione in italiano di Francesca Mastruzzo Dmitrij Filippov, traduzione in italiano di Niccolò Galmarini Giovani narratori dell’anno: Ambra Simeone e Dmitrij Filippov Giovani traduttori dell’anno: Niccolò Galmarini e Marija Gojchman

194

Итальянские финалисты Джанлука Борони, перевод на русский язык Диляры Туишевой Джованни Думинуко, перевод на русский язык Ксении Тименчик Джанлука Латтуада, перевод на русский язык Анны Кабановой Кристина Оттелли, перевод на русский язык Юлии Галатенко Ливио Санторо, перевод на русский язык Ольги Витковской Победители в номинации «Молодой автор»: Сергей Самсонов и Джанлука Борони Победители в номинации «Молодой переводчик»: Ксения Тименчик и Лилиана Скала Литературный альманах 6 – 2015 год Российские финалисты Ирина Богатырева, перевод на итальянский язык Марии Де Каро Татьяна Ильдимирова, перевод на итальянский язык Донателлы Каристины Амалия Мокрушина, перевод на итальянский язык Иларии Сикари Галина Узрютова, перевод на итальянский язык Франчески Маструццо Дмитрий Филиппов, перевод на итальянский язык Никколо Гальмарини Итальянские финалисты Дженнифер Бертазини, перевод на русский язык Марины Куличихиной Кьяра Параджо, перевод на русский язык Забавы Пузицкой Элеонора Рекалькати, перевод на русский язык Марии Гойхман Амбра Симеоне, перевод на русский язык Натальи Горбачевой Ноэми Турино, перевод на русский язык Анны Петровой Победители в номинации «Молодой автор»: Дмитрий Филиппов и Амбра Симеоне Победители в номинации «Молодой переводчик»: Мария Гойхман и Никколо Гальмарини

195

Settima edizione, 2016. Almanacco letterario 7 Giovani narratori italiani Iacopo Barison, traduzione in russo di Anna Lentovskaja Maria Gaia Belli, traduzione in russo di Jana Ar’kova Pier Franco Brandimarte, traduzione in russo di Ksenija Vorob’ëva Pietro Federico, traduzione in russo di Diljara Tuiševa Andrea Giovanni Taietti, traduzione in russo di Ol’ga Nikitina Giovani narratori russi Aleksej Artem’ev, traduzione in italiano di Francesca Gasparini Evgenija Dekina, traduzione in italiano di Lidia Perri Aleksandr Evsjukov, traduzione in italiano di Amedeo Pagliaroli Diana Ibragimova, traduzione in italiano di Linda Torresin Tat’jana Šabaeva, traduzione in italiano di Marta Valeri Giovani narratori dell’anno: Maria Gaia Belli e Aleksandr Evsjukov Giovani traduttori dell’anno: Francesca Gasparini e Jana Ar’kova

196

Литературный альманах 7 – 2016 год Российские финалисты Алексей Артемьев, перевод на итальянский язык Франчески Гаспарини Евгения Декина, перевод на итальянский язык Лидии Перри Александр Евсюков, перевод на итальянский язык Амедео Пальяроли Диана Ибрагимова, перевод на итальянский язык Линды Торрезин Татьяна Шабаева, перевод на итальянский язык Марты Валери Итальянские финалисты Якопо Баризон, перевод на русский язык Анны Лентовской Мария Гайя Белли, перевод на русский язык Яны Арьковой Пьер Франко Брандимарте, перевод на русский язык Ксении Воробьевой Пьетро Федерико, перевод на русский язык Диляры Туишевой Андреа Джованни Тайетти, перевод на русский язык Ольги Никитиной Победители в номинации «Молодой автор»: Александр Евсюков и Мария Гайя Белли Победители в номинации «Молодой переводчик»: Яна Арькова и Франческа Гаспарини

197

INDICE ОГЛАВЛЕНИЕ

199

4 Associazione Conoscere Eurasia 7 Istituto Letterario A.M. Gor’kij 9 ALMANACCO LETTERARIO 8 10 Antonio Fallico Presidente dell’Associazione Conoscere Eurasia

15 Boris Tarasov Professore ordinario dell’Istituto Letterario A.M. Gor’kij Direttore del Dipartimento di Letteratura straniera

16 Raduga 18 Giuria italiana 21 Giuria russa 25 GIOVANI NARRATORI ITALIANI 27 Tommaso Giagni Il tempo percorso Traduzione in russo di Svetlana Malinina

39 Elisa Guidotti La passata Traduzione in russo di Jana Bogdanova

53 Petronilla La Volpe Dove nuotano i delfini Traduzione in russo di Ekaterina Orlova

200

5 Ассоциация «Познаём Евразию» 6 Литературный институт имени А.М. Горького

9 ЛИТЕРАТУРНЫЙ АЛЬМАНАХ 8 11 Антонио Фаллико

Президент Ассоциации «Познаём Евразию»

14 Борис Тарасов

Профессор Литературного института имени А.М. Горького Заведующий кафедрой зарубжной литературы

17 «Радуга» 18 Итальянское жюри 21 Российское жюри 25 МОЛОДЫЕ ИТАЛЬЯНСКИЕ ПИСАТЕЛИ 27 Томмазо Джаньи Навстречу прошлому

Перевод на русский язык Светланы Малининой

39 Элиза Гвидотти Томатный соус

Перевод на русский язык Яны Богдановой

53 Петронилла Ла Вольпе Там, где плавают дельфины Перевод на русский язык Екатерины Орловой

201

67 Claudia Valenti Inconsapevole felice Traduzione in russo di Ksenija Vorob’ëva

81 Antonio Vangone Tra gli alberi e la terra Traduzione in russo di Lev Kac

95 Giovani traduttori russi 101 GIOVANI NARRATORI RUSSI 103 Evgenija Dekina Un ragazzo Traduzione in italiano di Alice Bravin

119 Diana Ibragimova Per zia Njura, va tutto bene Traduzione in italiano di Chiara Foddis

137 Andrej Timofeev Nei caldi raggi Traduzione in italiano di Federica Moschitta

151 Elena Tuluševa Sull’“amore” Traduzione in italiano di Matteo Cianchi

165 Galina Uzrjutova La neve che ho trascurato Traduzione in italiano di Jacopo Vigna-Taglianti

181 Giovani traduttori italiani 187 Albo d’oro del Premio Raduga

202

67 Клаудия Валенти Счастье от бездумья Перевод на русский язык Ксении Воробьевой

81 Антонио Вангоне Меж деревьями и землей Перевод на русский язык Льва Каца

95 Молодые российские переводчики 101 МОЛОДЫЕ РОССИЙСКИЕ ПИСАТЕЛИ 103 Евгения Декина Мальчик

Перевод на итальянский язык Аличе Бравин

119 Диана Ибрагимова У бабы Нюры всё хорошо Перевод на итальянский язык Кьяры Фоддис

137 Андрей Тимофеев В теплых лучах

Перевод на итальянский язык Федерики Москитты

151 Елена Тулушева Про «любовь»

Перевод на итальянский язык Маттео Чанки

165 Галина Узрютова Снег, который я пропустил Перевод на итальянский язык Якопо Винья-Тальянти

181 Молодые итальянские переводчики 187 Победители и финалисты Премии «Радуга»

203

Almanacco letterario 8 Conoscere Eurasia Edizioni è stato stampato nel mese di maggio 2017 da Cierre Grafica, Quadrante Europa, via Ciro Ferrari 5, 37066 Caselle di Sommacampagna (Verona), Italia. Литературный альманах - Выпуск 8 Издательство «Познаём Евразию» напечатан в мае 2017 года Чиэрре Графика, Куадранте Европа, ул. Чиро Феррари, 5, 37066 Казелле ди Соммакампанья (Верона), Италия.

con il sostegno di

con la partecipazione di