Зимняя сказка by Наталья Кубрак

УДК 821.161.1 – 93 ББК 84(2Рос=Рус)6 – 44 З62

êĐĊĒą ïąĐčĒĜĘď

Для старшего дошкольного ɢ ɦɥɚɞɲɟɝɨ ɲɤɨɥɶɧɨɝɨ ɜɨɡɪɚɫɬɚ

Зимняя сказка и другие новогодние истории: Сборник. — М.: ООО «Издательский дом «Фома», 2012. — 152 с., ил. (Настя и Никита). З62

Как известно, под Новый год и Рождество случаются таинственные истории, происходят удивительные события и даже настоящие чудеса. В этой книге собраны вместе новогодние и рождественские сказки, выходившие в детской книжной серии «Настя и Никита». Читателю открывается волшебный мир, в котором оживают окружающие нас предметы, когда в ожидании праздника маленьким героям рассказов приходится самим совершить смелый поступок, встретиться с чем-то странным и опасным, а главное, обнаружить в своей душе доброту, самоотверженность, готовность помочь другим. Очарование новогодних и рождественских дней, сказочный вихрь событий, увлекающий юных персонажей в неожиданные приключения, дополняются динамичными и красочными иллюстрациями, сопровождающими каждую поразительную историю.

úĘĉēċĒčď òąėąĐčĤ ïēĒĉĕąėēćą

ISBN 978-5-91786-095-4

Всё началось с того, что разбился ангел. Тридцать первого декабря, когда наряжали ёлку, Катина мама повесила ангела на верхнюю веточку, под самой Вифлеемской звездой. Ангел был старинный, в золочёном одеянии, с крыльями из настоящих белых перьев. Окружённый снежинками, он как будто спускался с небес, и одна его рука указывала ввысь. На средних ветвях важно покачивались три царя-волхва. Катя знала их имена из книг и решила, что Мельхиор — самый старый, бородатый, Валтасар — смуглолицый, а Гаспар — молодой совсем ещё принц, едущий последним на белой лошадке. Вокруг волхвов висели остальные игрушки: звери, птицы, балерины, клоуны, фокусники, шары; на нижних ветвях паслись три кудрявые овечки. Всё это заботливо укрывали ватный снег и серебряный дождик. Вечером на ёлке загорались лампочки, мишура блестела, шевелилась; казалось, что и волхвы пускаются в путь, торопятся догнать

— Теперь видишь? — осведомился он. Катя кивнула. — Кто вы? — спросила она. Где-то она уже видела этого человечка: не то на картинке, не то в мультфильме… — Волшебник, кто же ещё, — заявил человечек. — Тот самый, кто творит все Рождественские чудеса. И он подбоченился, демонстрируя свою палочку. Катя тут же узнала его. Именно в такой позе он висел на ёлке, справа от белого медведя. Словно в ответ на её мысли, кружок света переместился на ёлку. И правда, это место теперь пустовало. — Да-да, — подтвердил человечек. — Именно. — Я думала, вы фокусник, — сказала Катя. — Фокусник или волшебник — нет совершенно никакой разницы! — махнул рукой человечек. — Некоторые считают мои чудеса фокусами, но это ничего не меняет. — А вы будете делать чудеса? — спросила Катя. — Прямо сейчас? Можно я посмотрю? — Изволь, — сказал Фокусник и хитро посмотрел на Катю. — Какое же чудо ты желаешь? Катя задумалась. Как назло, в голову ничего не приходило. — А какое можно? Ну, например, чтобы ожили все игрушки… Фокусник поглядел на неё с презрением. — Ну и глупая же девочка, — промолвил он недовольно. — Я ей толкую про настоящее рождественское чудо, а она желает какую-то ерунду из детских книжек. Имей в виду: я творю только одно чудо в год, так что подумай хорошенько и не промахнись. Катя смутилась. — А какие бывают настоящие чудеса? — спросила она. — Настоящее — это то, чего тебе по-настоящему хочется, — сказал Фокусник. — Например, чего это ты тут ревела сегодня перед ёлкой? Кате опять вспомнился разбитый ангел, но почему-то он никак не вязался с Фокусником. — Так из-за чего? — настаивал Фокусник.

не оставалось никаких следов — ни Катиных, ни Фокусника, и, в отличие от обычного снега, он был совершенно сухим. Они добрались до леса и вступили под его своды, в молодой ельник, который заливал нежный голубой свет. Катя поискала глазами, откуда он идёт, и увидела фонарь: белый столбик между деревьями, увенчанный стеклянным колпачком, под которым бился синий электрический язычок. Они прошли ещё немного вперёд, и голубой свет сменился фиолетовым, а справа от Кати вырос ещё один фонарь, на этот раз с фиолетовым язычком. В глубине леса угадывался третий огонёк — красный. Что-то лёгкое, словно паутина, задело Катину щёку, и она отшатнулась, потому что терпеть не могла пауков. Однако это оказалось не паутиной, а тоненькой серебристой ленточкой, свисающей с ближайшей ели. Такие же ленточки блестели и на других деревьях. Катю осенила догадка. — Так мы на ёлке! Фокусник обернулся. — Конечно. Это, гм, естественно для Рождественской страны, тебе не кажется? — Здесь всё как на нашей ёлке! — обрадовалась Катя. — Лампочки, мишура, внизу — овечки с пастухами, а наверху… — Именно, именно, — рассеянно поддакивал Фокусник.

— А если подняться на самый верх, — закричала Катя, — то мы придём к ангелу! Пойдёмте скорей! — Не надо кричать, — проворчал Фокусник, — ты не в лесу… То есть, конечно, в лесу, но не стоит привлекать внимание… Хоть страна и Рождественская, а опасности есть везде… Ну, хотя бы о хищниках ты подумала? О хищниках Катя и вправду не подумала. Она вспомнила белого медведя, соседа Фокусника по ёлке, примолкла и покрепче схватила своего спутника за рукав. Они всё шли, и шли, и шли, и прошли ещё много разноцветных фонариков, когда Фокусник резко остановился, и Катя тоже. Они стояли на маленькой круглой поляне. Судя по желтоватому свету, где-то неподалёку горел жёлтый фонарик. Поляна была пуста. — Ну вот мы и пришли, — сказал Фокусник. — А что это? — спросила Катя с интересом. — Твоё новое жилище, — ответил Фокусник. — Да, боюсь, что так. И не успела Катя и рта раскрыть, как он повернул палочку в её сторону и снова крикнул: «Алле-оп!» Невидимая сила подняла Катю в воздух, встряхнула и отбросила к самой толстой ветке. Что-то быстро заскользило к ней по стволу, и девочка увидела, как мелькают, обвиваются вокруг её пояса прочные мишурные ленты, крепко-накрепко привязывая её к дереву. — Весьма сожалею, дорогая моя, — сказал Фокусник, глядя на Катю снизу вверх. — Мне давно надоело болтаться на дереве без дела. Хочется, видишь ли, стать независимым, стать человеком. Разумеется, для этого необходимо найти себе замену, иначе я принуждён вернуться на ёлку… Ну а теперь, когда ты заняла моё место, мне остаётся лишь вернуться в ваш мир и зажить очень, очень интересной жизнью! Извини, не могу больше беседовать, не то опоздаю к полуночи. Счастливо оставаться!

мый медведь? Или кто ещё там был на ёлке? Тигр? А главное, даже если ей удастся найти выход, то как открыть ворота, как снова вырасти, как свести на нет волшебство Фокусника? Может быть, она уже и не девочка, а самая настоящая ёлочная игрушка? Она посмотрела на свои руки — они показались ей бледными, словно стеклянными. Катя не выдержала и закричала изо всех сил. — Кто здесь? — послышался суровый голос. Большой золотистый верблюд выехал из-за деревьев. На нём восседал белобородый старик в короне, в мантии,

расшитой золотом. Катя сразу его узнала и бросилась навстречу. — Пожалуйста, помогите! — завопила она. — Я не игрушка, я человек! Я случайно попала на ёлку, а теперь уже двенадцать, и я не знаю дороги вниз… — Что случилось, владыка Мельхиор? — прозвучал другой голос, и Валтасар, чернолицый, в ярко-голубой мантии, на вороном скакуне, тоже показался на поляне. Слева зашуршали кусты, и белая лошадка вынесла на поляну Гаспара. Теперь все трое удивлённо рассматривали Катю.

Она твёрдым шагом пошла по тропинке. Было темно; Катя слышала за спиной какой-то шорох, но не оборачивалась. В конце концов, Мельхиор велел ей не бояться. Недалеко от тропинки горел алый костёр, около него сидели трое пастухов. Катя подошла к ним почти вплотную, но они, не замечая её, продолжали разговаривать. Катя негромко кашлянула, чтобы привлечь их внимание.

Пастухи вскочили на ноги. Катя никогда не видела на человеческих лицах столько изумления и страха. Они стояли оцепенев и смотрели куда-то поверх её головы. Катя обернулась. Два огромных белых крыла росли у неё из плеч. Головой Катя ещё только начинала понимать, что происходит, но сердцем уже всё поняла и прекрасно знала, что сейчас будет — сейчас, в эту самую минуту, ёлочный ангел должен явиться пастухам и позвать их в Вифлеем. И хотя ангела больше нет, и всё, что от него осталось, — пёрышко в Катином кармане, однако и этого пёрышка достаточно, чтобы исправить то, что Катя натворила…

Открылась дверь, и вошла мама. — Чего ты не спишь, Катюша? — спросила она. — Уже ведь час ночи! — Мамочка! — вскликнула Катя. — С Рождеством!

êďąėĊĕčĒą ïąĕĊėĒčďēćą

úĘĉēċĒčď òąĉĊċĉą ñčěďĊćčĜ

Котёнок проснулся от холода. Он лежал на большом куске картона. Раньше картон был коричневым и даже как будто немножко мягким, а теперь посерел от сырости и стал совсем тонким. Котёнок сжался в комочек поплотнее. Подтянул под себя лапки и прикрыл нос кончиком полосатого хвоста. На минуту стало теплее, но потом он снова почувствовал, как стынут мягкие подушечки на лапах. Он встал, потянулся, выгнув спину горбом, как настоящий взрослый кот, и мяукнул. Никто не отозвался. Ещё совсем недавно в подвале дачного дома, где котёнок поселился осенью, в ответ на его мяуканье раздавался испуганный мышиный писк или возня и похрюкивание старого соседа ёжика. Но неделю назад ёж впал в зимнюю спячку, а мыши перебрались в другие подвалы. Туда, где не было кошек. С соседом ежом котёнку жилось веселее. Тот, конечно, часто ворчал и выставлял иголки, но зато именно он научил котёнка ловить мышей. И это ох как пригодилось голодной поздней осенью!

Вспомнив про колючего приятеля, котёнок загрустил. «Хорошо ежу, — подумал он. — Уснул до весны. Бросил меня одного». Котёнок решил было всплакнуть, но сразу передумал. Пользы никакой, а от слёз только мордочка сильнее замёрзнет. Он аккуратно умылся лапой и вылез из подвала. На улице светило солнце. Правда, висело оно на небе совсем низко и не грело ни капельки. А ещё за ночь выпал снег. Снег котёнку не нравился, потому что на вид он казался пушистым и мягким, а на самом деле обжигал холодом. Да ещё и провалиться можно было по самое брюшко. И потом, если сразу же не выбраться и не отряхнуться, ничего не стоило подхватить насморк. А болеть котёнку было нельзя. Это он знал точно. Котёнку повезло — снег оказался совсем неглубоким. Осторожно переставляя лапы, он пересёк двор и вышел на дорогу. — Здравствуй, киска усатая, серо-полосатая! — раздалось откуда-то сверху. Котёнок остановился и поднял мордочку. На высоком заборе сидела белка. Её котёнок знал давно, ещё с лета. Только летом белка была

рыжая, а сейчас стала серой и очень пушистой. Она жила в дупле старой сосны, растущей на том же дачном участке, где в подвале дома обитал котёнок. В первый раз увидев рыжую красавицу, котёнок решил на неё поохотиться. Но та расхохоталась и птицей взлетела на сосну. — Ты что, дурачок? — поинтересовалась белка, свесив вниз острую мордочку. — Подумал, что я мышь? — Извините, — ответил котёнок и потупился. — Я перепутал. Он до этого никогда не видел белок и на самом деле решил, что перед ним мышь. Только пушистая, с огромным хвостом и по деревьям лазит. — Ха-ха-ха! — развеселилась белка. — Посмотрите на него! Перепутал! Разве мыши лазят по деревьям? Или мой хвост похож на розовый шнурок, как у них? — Нет, — покачал головой котёнок. — У вас великолепный пушистый хвост. — Так-то! — махнула лапой хохотушка. — Запомни: я — белка. На нас кошки не охотятся. Потому что нас вам не поймать. И вообще, это не принято.

Сорока сегодня была добрая. В один из домов приехали дачники, и кто-то из них уронил в снег блестящую вещицу. Да такую чудесную! Сорока ещё издали её заметила, но дождалась, пока люди уйдут в дом. А тогда уже подлетела и быстро схватила вещицу клювом. Теперь находка была надёжно спрятана в гнезде. Там же, где ещё с лета лежали две вилки, чайная ложечка и несколько кусочков фольги. — В посёлке сейчас нет дачников, — угрюмо сказал котёнок. — А вот и есть! — радостно закричала сорока. — Беги по улице прямо до зелёного дома с балкончиком. Туда сегодня люди приехали. Я точно знаю. И ещё через несколько участков семья Рождество празднует. Мне там кое-что… подарили. К Рождеству. — Правда? — обрадовался котёнок. — Может, и мне что-нибудь перепадёт? Спасибо, сорока! — Пожалуйста! — ответила та и тяжело взлетела с ветки. Котёнок помчался вперед со всех лап. Он бежал, оставляя за собой цепочку тёмных маленьких следов. От бега котёнок согрелся, а от мыс-

ли, что может найти себе тёплый дом, повеселел. И вот в конце улицы он увидел зелёный дом с балконом. В окнах горел яркий свет. Котёнку оставалось пробежать мимо двух участков, когда он услышал… Сначала он даже не понял, что это за звук. То ли писк, то ли поскуливание. Котёнок остановился и прислушался повнимательнее. От напряжения у него шерсть встала дыбом и встопорщились усы. Нет, это был точно не писк. С соседнего заброшенного участка доносился тихий собачий вой. Собак котёнок не любил и боялся. Он знал, что для него в посёлке бродячие собаки — первые враги. Но вой был таким слабым, таким жалобным, что у котёнка защемило в груди. К тому же ему стало любопытно: что же такое произошло на соседнем участке? Любопытство победило страх, и котёнок юркнул под калитку. — Эй, кто здесь воет? — осторожно спросил котёнок. На всякий случай он решил не отходить далеко от калитки. Если собака бросится на него, он сможет тут же взобраться на забор. Оттуда его не достанешь!

— Подожди, не двигайся! — велел котёнок. — Сами мы не справимся. Я пойду позову твоего хозяина! — Как же ты его позовёшь? — удивился пудель. — Люди нашего языка не понимают! — Ничего, — подбодрил его котёнок. — Я что-нибудь придумаю. Ты только продержись ещё немного! Пудель всхлипнул: — Котёнок, ты поскорее! А то мне очень больно и холодно. — Я мигом! — утешил котёнок и помчался за хозяином Рики. Он знал, что Рики живёт в том самом зелёном доме, о котором говорила сорока. Котёнок подбежал к крыльцу и замяукал так громко, как только смог. Краснощёкий мальчик с мамой и папой наряжали в доме ёлку к Рождеству. Мальчик первым услышал громкое мяуканье под дверью. — Кошка кричит, — сказал он родителям. — Голодная, наверно. — Возьми колбаски варёной в холодильнике, — сразу же отозвалась мама. — Покорми её. Как только люди могут животных бросать? Летом кормят, ласкают. А осенью в город уезжают — и оставляют здесь одних. Ни стыда ни совести! — Я бы никогда нашего Рики не бросил! — заявил мальчик. — Об этом и речи быть не может, — поддержал папа. Мальчик накинул куртку, переобулся в валенки и вышел на крыльцо с куском колбасы в руках. — Кис-кис-кис! — позвал он. Котёнок бросился к нему и, не обратив внимания на лакомство, сделал несколько шагов от крыльца, будто приглашая мальчика идти за собой. — Ты что? — спросил хозяин Рики. — Испугался меня? Котёнок снова подбежал к мальчику и, громко мяукая, потянул его за штанину. — Ты меня зовёшь куда-то? — удивился мальчик. Котёнок замяукал с удвоенной силой.

лась вытаскивать из старого чемоданчика обновки для Веры и её родителей. Папе — толстый лохматый свитер, тёплый, как медвежья шкура. Маме — пушистую разноцветную шапочку. А Вере — варежки. И ничего-то в них с виду особенного не было: варежки как варежки. Красные с белой полоской. Один палец — в сторону, четыре — вместе. Все бабушки на свете почему-то вяжут внукам именно такие. А ведь неудобная вещь, если задуматься. Снежки в них лепить неловко, да к тому же и кусаются они, и руки после них чешутся… Короче, если по-честному, подарок этот Веру не особо обрадовал. Но бабушку она любила, поэтому варежки послушно примерила. — Ох ты, смотри… Всё-таки не угадала размер-то, — бабушка сокрушённо качала головой, поправляя сбившийся шерстяной манжет на Вериной руке. — За полгода, что не виделись, ладошка у тебя вон как выросла… Варежки и впрямь были немножко тесными. Чтобы успокоить расстроенную бабушку, Вера пошевелила в варежках пальцами и сказала: — Не переживай, бабулечка. Видишь — вполне удобно. — Ага, «удобно»! Думаешь, если я в очках, так и не вижу ничего? Промазала с размером, стыдоба… Ну да ладно, — бабушка махнула рукой и улыбнулась, — чего только в жизни не бывает. Случается, и промажешь. — Ничего страшного, — поддержала её Вера. Она была рада, что бабушка не сильно огорчилась. — В следующий раз свяжешь всё точно, тютелька в тютельку. — Эх, внучка… А вот следующего-то раза и не будет, — бабушка снова улыбнулась, но на этот раз как-то невесело. — Глаза у меня стали совсем плохие. Когда вяжу, петель не могу разглядеть даже в очках. Вот напоследок сплела тебе эти варежки кое-как, вслепую. Больше уже ничего вязать не буду.

— То есть как: совсем-совсем ничего? — спросила Вера испуганно. — Ты же так любишь вязать и вдруг возьмёшь и бросишь? — Глупенькая, да разве же в том дело, люблю я вязать или нет? — засмеялась бабушка. — Если глаза подводят, тут уж хочешь не хочешь, а придётся другие занятия искать. Веру эта новость очень расстроила. Варежки, конечно, вещь неудобная, кусачая, да ещё и тесная. Но теперь она готова была их носить круглый год, лишь бы бабушка видела, как пригодились её последние варежки любимой внучке. И уже совсем было собралась она заплакать, как вдруг бабушка хитро блеснула очками и поманила её к себе пальцем. Вера вскарабкалась к ней на диванчик и уткнулась носом в тёплое плечо. Бабушка обняла её и прошептала на ухо: — А ты знаешь, что если мастерица вяжет свою последнюю вещь, то она получается у неё не простой, а волшебной? — Нет, не знаю, — прошептала в ответ Вера. — А как это? — Ну вот, например, если бы я напоследок связала не твои варежки, а мамину шапочку, то это была бы шапка-невидимка. — Правда? — восхитилась Вера. — Конечно! А ты думаешь, почему про такие шапки узнали сказочники? Так что не печалься: хоть я и не буду больше вязать, зато у тебя теперь есть волшебные варежки. Вера с восторгом посмотрела на бабушкин подарок, покрутила ладошками перед лицом и вдруг озабоченно спросила: — Бабуль, слушай, вот шапка такая становится шапкой-невидимкой, да? А варежки какими становятся? Тоже невидимками? — Нет, — бабушка погладила Веру по голове, — у них совсем другое волшебство, куда более важное. — И какое же? — допытывалась девочка. — Они помогут тебе делать добрые дела. — Добрые дела?

Вера задумалась. Пожалуй, шапка-невидимка ей понравилась бы больше, но тут уж ничего не поделаешь. Волшебные варежки тоже иметь приятно. Вот только волшебство у них какое-то не совсем понятное. Как это они будут помогать делать добрые дела? Сами начнут её руками водить, что ли? — А без варежек я разве не могу делать эти самые добрые дела? — Видишь ли, в жизни часто бывает так, что человек может сделать что-то хорошее, но не делает. Пробежит мимо, думая, что у него есть более важные занятия. Или решит, что это вообще не его забота. Вот для таких случаев и нужны волшебные варежки. — Так они говорящие! — догадалась Вера. — Они мне будут подсказывать, что нужно делать! — Нет, — улыбнулась бабушка. — Говорящие варежки — устаревшая модель. А на эти только посмотришь, и сразу станет ясно, как нужно поступить, без всяких слов. — Ой, бабуля, слушай, я прямо сейчас хочу попробовать! Можно я пойду погуляю? — Ступай. И давай так договоримся: считай, что эти варежки — мой тебе новогодний подарок. Надевай их каждый день на прогулку, делай добрые дела. А через неделю, когда наступит Рождество, ты повесишь варежки на ёлку, и ночью ангел положит тебе в них другие подарки — рождественские. Договорились? — Да! — радостно согласилась Вера. Про ангела она уже знала. Правда, обычно он клал подарки в Верин сапожок, который она ставила вечером под ёлку. Ну а теперь положит их в бабушкины варежки. Вера, довольная, побежала в прихожую одеваться. И надо было такому случиться, что в первый же день она бабушкин подарок потеряла! Сняла варежки, чтобы поиграть в

же ты? Давай подсказывай — как поступить? Но никаких идей от варежки на этот раз почему-то не исходило. Тогда стала Вера рассуждать: если к Светке сейчас не ходить, то можно думать, что она и не теряла ничего. А если даже и потеряла — всё равно! Кто сказал, что Вера нашла именно её колечко? На нём ведь не написано, чьё оно. Может быть, это именно ангел подарил Вере такое же? А Светка-воображала со своим колечком тут и вовсе ни при чём? Подумала Вера так. Вздохнула. Поставила недолепленному снеговику голову на туловище, приделала глаза, воткнула морковку вместо носа… Потом развернулась и побрела к соседнему подъезду. Дверь ей открыла Светка. Глаза у неё были заплаканные. — Тебе чего? — спросила она. — Свет, ты своё колечко не теряла? — Ну, потеряла. А тебе-то что? — Ничего. Вот, держи… — и Вера протянула ей находку. — Ой, Верочка, где ты его нашла? — Светка даже запрыгала от радости. — Неважно, — хмуро ответила Вера. — Смотри, больше не теряй. — Спасибо тебе! Ты даже не понимаешь, какое доброе дело ты для меня сейчас сделала! Это ведь бабушкин подарок. А я его потеряла. Представляешь, как это ужасно… — Представляю, — грустно сказала Вера и пошла вниз по лестнице. Вечером Вера собралась с духом и рассказала бабушке про все свои приключения и беды: и как волшебную варежку в первый же день потеряла, и как добрые дела у неё получались только наполовину, и как напоследок варежка и вовсе перестала ей помогать.

— Уверена! — сказала бабушка. — Завтра утром проверим, кто из нас прав. А пока залезай скорее ко мне на диванчик. Что-то мы с тобой давно не пели нашу песню. Вера вскарабкалась на диван. Бабушка обняла её за плечи, и они дружно затянули своё любимое: «Я на солнышке лежу-у…» А красная варежка висела на зелёной ёлке, словно нарядная игрушка. И хотя она оказалась никакая не волшебная, Вера всё равно почему-то смотрела на неё с любовью. Правда, если бы её спросили, то она не сумела бы объяснить — почему.

òąėąĐčĤ çēĐďēćą

úĘĉēċĒčď éčąĒą ðąĔĝčĒą

Так уж получилось, что мамы у Ромки не было. Вернее, она была, но потом куда-то пропала. Ромка был тогда ещё совсем маленький. Он запомнил лишь тепло её руки на своей щеке и нежный цветочный зáпах — так пахли ночные фиалки у бабушки на даче. Ромка много раз собирался спросить папу о маме, но почему-то никак не решался. А сам папа тоже об этом не рассказывал. Так они и жили вдвоём. Вообще-то Ромкин папа — художник. Настоящий. Под самой крышей у него есть небольшая мастерская, в которую он частенько удаляется, как барсук в свою нору. Туда, кажется, даже звуки с улицы не долетают. Ромка тоже любил эту таинственную комнату: он часами рассматривал многочисленные папины тюбики, мелки, растворители. Иногда он просто смотрел, как папа работает, а порой сам что-нибудь рисовал на специальном тонированном картоне. Летом они вместе ходили в зоопарк, где папа делал наброски с натуры. Тут же по ходу дела сочинял истории, в которых наравне с тиграми и львами участвовал и Ромка. А ещё он всегда читал Ромке на ночь и, словно настоящий актёр, в лицах изображал, как рыцарь спасает принцессу из высокой башни, как капитан Нéмо* выходит в открытое море… В общем, папа был — что надо! * Герой романов французского писателя Жюля Верна.

И только один раз в году всё было не так: папа вдруг становился грустным и неразговорчивым, рано отсылал Ромку спать, запирался в мастерской до утра, а утром выходил оттуда усталый и измученный. И самое странное: случалось это всегда тридцать первого декабря, когда в других домах — праздник и веселье. Ах, как это было обидно! Как Ромке хотелось тоже выйти с папой на улицу, зажечь бенгальские огни и поздравить всех знакомых и незнакомых. Ну почему же у него не должно быть праздника, как у других? А сегодня как раз настало тридцать первое декабря. «Надо будет поговорить с папой сегодня, не откладывая», — решил Ромка.

Уже две недели вокруг шла предновогодняя суета: все покупали подарки и ёлочные игрушки, улицы украшались гирляндами и наряженными ёлками, Ромкины одноклассники думали, как будут отмечать праздник. А Ромкин папа, наоборот, всё чаще закрывался в мастерской и всё больше молчал. Вот и сегодня он спустился вниз около девяти вечера, чтобы пожелать сыну спокойной ночи. Ромка послушно лёг в кровать, но уснуть никак не мог. Проворочавшись с боку на бок, он встал, покружил по комнате и решился подняться в мастерскую. Папа сидел спиной к двери, а на стуле перед ним возвышалась какаято картина, которую мальчик прежде не видел. Но папа не работал —

— И вот около полуночи мы сидели с твоей мамой здесь, в мастерской. С первым ударом часов мамины картины вдруг ожили: звери и птицы на них задвигались, ветер заколыхал ветки и листья. А на этом рисунке пошёл настоящий снег. Но главное: ожил и жуткий старикашка! Он закряхтел, заскрипел и вдруг выпрыгнул из рамы прямо в комнату. «Хе-хе, — проскрежетал старик. — Не ждали? Ну да, я ведь колдун! Ты сама меня таким изобразила, милочка! За что тебе спасибо, огромное спасибо! Только одна беда: я не умею радоваться. Всё меня раздражает: и эта твоя картина мне уже надоела, и снег этот бесконечный, и даже злые дела я там уже все переделал. Ну ничего-ничего… Ты мне поможешь, милочка». И тут он произнёс какое-то заклинание и втащил маму в картину. Часы пробили двенадцатый раз. И всё: маму я больше не видел. Папа замолчал, а Ромка тоже не мог произнести ни слова: голова кружилась, мысли путались. Значит, у него есть мама! Значит, есть надежда, что он когда-нибудь увидит её опять? Или нет? — Пап, — спросил он, — а больше эта картина не оживала? — Как же! Оживала. Это случается каждый год тридцать первого декабря. Но только на одну минуту, пока часы бьют полночь. И я пытаюсь найти в картине маму и этого старика. Но у меня получается дойти только до огромного замёрзшего озера. Оно такое вытянутое, что за минуту невозможно обойти его по берегу и успеть вернуться назад. Можно было бы перейти его по льду, я пробовал, но лёд очень тонкий, а плавать я не умею. Я раньше не рассказывал тебе, что в детстве у меня был случай, когда я чуть не утонул в проруби. И тут, как назло, внутри картины надо пройти по льду озера. Поверь, Ромка, я думал не о себе, а о тебе! Если бы я погиб, ты остался бы круглым сиротой. Я считал себя последним трусом, но каждый раз возвращался к тебе. Ромка чувствовал себя ужасно: надежда то появлялась, то снова пряталась. — А сейчас, — спросил Ромка, — ты опять туда пойдёшь?

Старик взмахнул руками, но того, что он сказал, Ромка с мамой уже не слышали: они закружились в разноцветном вихре и оказались снова в заснеженном поле перед рамой картины. И теперь оставалось сделать только шаг… …Вся Ромина семья сидела в папиной мастерской, залитой светом ёлочных огней, свечей на столе и ещё каким-то неведомым сиянием, которого и не видно, но оно будто льётся из маминых глаз. Они пили чай и разговаривали, разговаривали, ведь им нужно было столько всего друг другу рассказать! А перед ними на стуле стояла мамина картина. На ней был снежный лес, тропинка через поле, покосившийся домик, а около домика стоял улыбающийся старик и приветливо махал им рукой.

ăĕčĎ æĘČĘďĊćčĜ

úĘĉēċĒčď åĒėēĒčĒą íćąĒēćą

В одном городе в двухкомнатной квартире на первом этаже большого многоэтажного дома жил-был Саша. Это был хороший, умный мальчик. Но, в отличие от других ребят, он никогда не бегал и не прыгал, не играл в футбол и не катался на велосипеде. И не потому, что не хотел этого. Всё дело в том, что у него с рождения были больные ноги и он совсем не мог ходить. Родители очень любили и жалели его, но что они могли поделать? Пока мама и папа были на работе, к Саше приходила учительница и они готовили уроки. Вечером же всей семьёй выходили прогуляться на свежем воздухе. Сашу выносили на руках и сажали во дворе на скамейку.

Снеговики закивали в ответ и разбрелись кто куда. Те, которые были побольше, — важно прогуливались парами, поменьше — гонялись друг за другом и играли в снежки, а самые маленькие катались с горки. Вдруг в углу двора около полузасыпанной снегом скамейки послышался шум, а потом кто-то громко два раза хрюкнул. Это ожил снежный поросёнок. Он сразу же вскочил на свои деревянные ножки-чурочки, взмахнул хвостиком-пружиной и, похрюкивая, начал бороздить снег баночным пятачком. — Кто это здесь нарушает тишину? — сердито спросил большой снеговик. Поросёнок весело хрюкнул и сказал: — Здравствуйте! Разрешите представиться: я — снежный поросёнок Чок. Меня вылепил из снега мальчик Саша. Привлечённые этим разговором, вокруг поросёнка собрались и другие снеговики. — Ну и чудовище! — сказал один из них. — Вместо того чтобы сделать снеговика или, в крайнем случае, деда-мороза, этот глупый мальчик слепил не поймёшь что, какого-то уродца!.. — Не сметь оскорблять мальчика! — поросёнок бросился на обидчика и так сильно ткнул его своим пятачком в снежное брюхо, что тот не удержался и повалился на спину. Метёлка выпала у него из рук, а ведро с грохотом отлетело в сторону. Снеговики вначале оторопели от неожиданности, а потом, подняв упавшего, все разом двинулись на поросёнка. — Ах ты, невоспитанная снежная свинка! — ругались они. — Ну-ка, сейчас же убирайся отсюда и не смей к нам даже приближаться! — Ну и ладно, и уйду. С такими глупыми и чванливыми снеговиками я и сам дружить не собираюсь, — Чок отвернулся и быстро засеменил своими коротенькими ножками в другой конец двора. А поскольку долго печалиться было не в его характере, то уже через пару минут поросёнок как ни в чём не бывало снова бороздил пятачком снег — ему казалось, что это самое интересное занятие на свете.

102

103

— Правда? — удивился Чок. — А вдруг она сможет вылечить и моего мальчика? Как бы это было здóрово! — Конечно, сможет! — воскликнул зайчонок. — Ведь она такая старая и мудрая! Хочешь, я отведу тебя к ней? — Очень хочу, — ответил Чок. — Ну тогда пошли, только в таком неопрятном виде стыдно появляться в лесу! Давай я тебя почищу, — и зайчонок принялся оттирать снегом бока поросёнка. Вскоре тот вновь стал чистым, белым-белым, как сахарная пудра, и они отправились в гости к старой зайчихе. Норка бабушки зайчихи находилась под большой ветвистой липой. Зайчонок громко постучал лапкой по стволу дерева, но никто не ответил. Постучал ещё сильнее, но снова без толку. — А может, её нет дома? — спросил Чок. — Да что ты! — ответил зайчишка. — Зимой она никуда не выходит. Тогда Чок изо всей силы забарабанил своими деревянными ножками-чурочками по дереву, и тут же из-под липы высунулась голова старой зайчихи. — Кто здесь безобразничает? — строго спросила она. — Совсем не дают поспать старушке!.. А, это ты, внучек, — увидев зайчонка, обрадовалась бабушка. — А кто с тобой? Совсем в последнее время слепая стала — ничего не вижу. Кабанчик, что ли?.. — Да нет, не кабанчик. Это мой друг, снежный поросёнок Чок. Ты должна ему обязательно помочь, — и зайчонок рассказал ей про Сашу. — Да, — сказала бабушка зайчиха, выслушав их, — жаль мальчика, но вылечить я его, к сожалению, не смогу. Есть у меня много лекарственных трав и целебных кореньев — всё лето собирала. Но помогают они только от заячьих болезней. А человек ведь не заяц! И лекарства для него нужны другие… Вот что: пошлю-ка я вас к своей подруге — старой медведице. Живёт она на другом краю леса под большим старым дубом. В детстве, когда мы обе были ещё совсем маленькими, мы вместе играли, да и потом всё время дружили. Идите к ней и скажите, что это я вас послала, и привет от меня передайте. Может, она даст вам дельный совет?

108

109

— А теперь держись! — и, взяв поросёнка за хвостик-пружину, с головой окунула в студёную воду, затем вынула и обдала его своим ледяным дыханием. — Ай-ай-ай! — завизжал Чок. — Ой, холодно! — Может, ты передумал? — спросила его Зима. — Нет, ничего, я потерплю, — ответил Чок. Снова и снова окунала матушка Зима поросёнка в прорубь и каждый раз после этого дышала на него холодом. Постепенно он покрылся толстой коркой прозрачного льда и стал похож на космонавта в скафандре. Затем матушка Зима соорудила Чоку из толстой льдины космический корабль — ледяную ракету, посадила его внутрь и сказала: — Я не ошиблась в тебе. Ты с честью выдержал первое испытание — холодом. Теперь можешь лететь к Ясному Солнышку. Там тебя ждёт испытание жарой. Ракета и скафандр изо льда помогут тебе, но помни, что их хватит только на пять минут. Поэтому, как только прилетишь — выкладывай не мешкая всё Ясному Солнышку. Ну, а теперь… Она положила ракету на ладонь и со словами: «Три, два, один… пуск!» — дунула на неё изо всех сил. Ракета взвилась в небо, пролетела сквозь облака и помчалась ввысь. Долго летел Чок, и чем больше приближался он к солнцу, тем жарче становилось вокруг. Вот уже и ракета начала понемногу таять. Когда же поросёнок подлетел совсем близко, она потекла, как сосулька в жаркий день. Даже сквозь ледяной скафандр Чок ощущал неимоверную жару. И, жмурясь от яркого слепящего света, он закричал: — Ясное Солнышко! Пожалуйста, не пали так сильно, выслушай! Ясное Солнышко удивлённо посмотрело на поросёнка: — Ты откуда такой холодный? — Я снежный поросёнок Чок. Меня вылепил из снега мальчик Саша. Он такой хороший, но у него с рождения больные ножки и

114

115

И поэтому, как только пришла зима и выпало много снега, он поскорее оделся и пошёл на улицу. Очень быстро Саша вылепил забавного снежного поросёнка. Вместо ножек приладил деревянные чурочки, вместо хвостика — пружину, ушки — картонные треугольники, глазки — угольки, а пятачок — консервная банка. Он погладил своего друга по белоснежному боку и радостно засмеялся: — Ну, здравствуй, Чок!

öćĊėĐąĒą øĖąĜãćą

úĘĉēċĒčď êďąėĊĕčĒą èąćĕčĐēćą

Своего раннего детства Коврик не помнил. Он не мог сказать, где и как он появился на свет. Но он точно знал, что самые первые его ощущения были связаны с Новым годом. Сначала ему было очень темно и тесно, а потом раздался треск разворачиваемой бумаги — и его ослепило множество огоньков ёлочной гирлянды. Сверкала и переливалась ёлка, увитая серебристым дождём и мишурой, стеклянные шары пускали разноцветные блики… «Здравствуй, мир!» — хотел закричать Коврик, но был так потрясён, заворожён и очарован, что потерял дар речи. Словно сквозь сон до него долетело восхищённое: «Какая прелесть!» — и он даже не понял, что это относилось к нему. О собственной внешности у него было весьма смутное представление, но в глубине души он, конечно, надеялся, что его считают красивым Ковриком, иначе положили бы его не в спальне перед кроватью, а гденибудь возле входной двери. Первое время юного Коврика безмерно удивляло всё, с чем ему приходилось знакомиться. Скоро он научился отличать тяжёлые Ботинки

120

121

Но вот однажды (ах, сколько этих «однажды» было в долгой жизни Коврика!) кто-то мохнатый и тёплый потыкался в него чем-то мокрым и холодным, схватил чем-то твёрдым и потащил в угол между кроватью и окном. Довольно тявкнув, Мохнатый уютно свернулся на Коврике калачиком и сладко засопел. Коврик был очень смущён — он не знал, как относиться к этому Мохнатому. Новый знакомый был совсем не похож ни на Тапочки, ни на Ножки. Он не был склонен вести задушевные беседы и совсем не выглядел трогательно-беззащитным… Он был очень шумный, с него лезла шерсть, а иногда он случайно цеплял когтем за какуюнибудь нитку на Коврике, и тот вздрагивал от ужаса, думая, что его вот-вот раздерут в клочья. Но пришёл тот день, который расставил всё по своим местам… В доме снова готовились к встрече Нового года. Через щель под дверью Коврик видел ёлку, под которой разноцветной грудой лежали подарки, а среди них — большая красивая подушка, перевязанная лентой. Нехорошее предчувствие зашевелилось в его душе. А потом был нескончаемый топот многих незнакомых Коврику Ботинок и Туфелек, музыка, шуршание бумаги, снимаемой с многочисленных коробок и коробочек, радостные и удивлённые возгласы, звонкий лай Мохнатого… Коврик был слишком стар, чтобы спать под весь этот шум. Он промучился до утра и только на рассвете забылся тяжёлым сном. А когда он пришёл в себя, то обнаружил, что лежит на мусорной куче в окружении пустых консервных банок и мокрых газет. Самые страшные его мысли стали явью. Вся жизнь пронеслась перед Ковриком чередой счастливых и грустных дней, удивительных открытий и горьких разочарований, неожиданных встреч и печальных потерь… «Вот и всё!» — подумал он, но в этот момент совсем рядом раздался радостный визг и прямо перед ним оказался Мохнатый. Опять, как и в первый раз, крепко сомкнулись зубы, и вскоре Коврик оказался в знакомом и таком родном углу. По всей спальне валялись клочья, ещё совсем недавно бывшие боль-

126

127

шой подушкой — видно, над ней основательно поработали чьи-то зубы и когти. Но сейчас Мохнатый не обратил на это ни малейшего внимания. Он был так рад, что нашёлся его чудесный Коврик! Никакие сокровища в мире не смогли бы заменить его. И тут Коврик понял, что у него появился самый настоящий друг. Старому потёртому Коврику стало так тепло на душе, что он запел. И пусть певец он был никудышный и в его песне не было ни размера, ни рифмы, но разве это имеет значение? Когда поёт душа, нет нужды в критиках. Даже если это душа всего лишь старого Коврика.

êĐĊĒą ïąĐčĒĜĘď

úĘĉēċĒčď éąĕġĤ èĊĕąĖčđēćą

Саша Макарова возвращалась из школы сердитая. Злая на весь мир. Лёгкий снежок, побеливший дорожку, она давила валенками. Cмахнула высокую белую шапку c чугунной ограды. Cпугнула толкущихся в подворотне голубей. Над ней опять смеялись в школе. А всё потому, что Саша не утерпела и рассказала Любе Ивановой, как пересекала Тихий океан на парусном корабле. Ни на каком корабле Саша, конечно, не плавала. Она всё выдумала. И за это её назвали вруньей. Хотя какое же это враньё? Врут, когда хотят обмануть. А Саша никого не обманывала, просто любила выдумывать невероятные истории. Именно потому и невероятные, чтобы уж точно никто всерьёз не поверил. Выдумывала она их для себя, чтобы интереснее было жить. Но порой не могла удержаться и рассказывала их Любе. Люба была Сашиной подругой и сидела с ней за одной партой. Вообще-то она была хорошая. Но стоило Саше рассказать одну из своих историй, как Люба начинала издеваться и объявлять на весь класс, что Макарова — врунья. Сегодня Саша обиделась не на шутку и решила, что не будет больше с Любой дружить. Но одно дело — решить, а другое — остаться на все каникулы без подруги…

130

131

тела взять и внучку, но Саша сказала, что просто ужасно хочет спать. Бабушка поверила, оставила Саше большой кусок пирога, велела, если что, звонить, и ушла. В ожидании полуночи Саша залезла на кровать, разложила перед собой мандарины. От волнения у неё по спине бегали колючие мурашки. Что случится в полночь? Что за сказка живёт в ней, Саше? И как это её можно отдать или подарить? Наконец секундная стрелка в последний раз подползла к двенадцати. Саша поскорее содрала гладкую оранжевую шкурку и долька за долькой проглотила мандарин. И — ничего не произошло. Сначала. А потом за оконным стеклом вспыхнул оранжевый огонёк. Он горел, переливался разными оттенками и постепенно приближался к Сашиному окну. И тут Саша поняла, чтó это, и даже ахнула от изумления. Золотой, словно новогодний шар, кораблик-каравелла покачивался на ветру у самого окна, пришвартованный к раме золотым же якорьком. Точно такой, каким Саша его себе представляла. Только маленький — не больше легковушки. С двумя гордыми мачтами, с полосатыми парусами и развевающимися флажками. Саша натянула шапку и пальто, быстренько соорудила на кровати чучело из диванных подушек — на случай, если бабушка заглянет, и, сунув в карман оставшиеся мандарины, взобралась на подоконник. Во дворе при свете фонарей голубел снег, со смехом и криками носились люди, пускавшие в небо праздничные фейерверки. Кораблика они не видели. Саша ступила на палубу, огляделась. На корме красовался большой, как будто старинный, штурвал. Саша захлопнула за собой окно, отцепила якорь, и каравелла тут же отчалила. Захлопали, ловя ветер, тонкие паруса. Саша взялась за штурвал. Он почему-то был тёплым и согревал руки сквозь варежки. Внизу на снегу солнечным зайчиком металось отражение каравеллы — маленькая золотая звёздочка. — Я назову тебя «Полярная звезда», — обратилась Саша к своему кораблю.

134

135

— Странно. А мне — да. — Наверное, ты так придумала, — сказала Ирочка. — Ну, ты же знала, что я в пижаме. И сделала, чтобы мне не было холодно. Иначе я сразу бы замёрзла, и никакой сказки бы не было. — Может быть, — с сомнением сказала Саша. — Но я не специально. Интересно, как у неё получилось то, о чём она и не думала? Как там сказала белая старушка? «О некоторых сказках мы даже не догадываемся». Но тут её мысли прервал раскатистый звук. Девочки так и приросли к месту. А гулкое рычание всё продолжалось, разносимое горным эхом. Наконец всё стихло. — Это барс? — пискнула Ирочка. Саша кивнула: — Вон там!

Впереди ущелье расширялось, образуя небольшую площадку, в дальнем конце которой зиял вход в пещеру. Снежный барс снова зарычал. Девочки не сговариваясь спрятались за выступ скалы. — Саш, а зачем ты его вообще выдумала? — спросила Ирочка. Не обидно спросила, а с интересом. И Саша не рассердилась, а сказала, поразмыслив: — Понимаешь, иначе лекарство не могло бы вылечить все болезни. Не может же такая ценная штука просто валяться на Полярной звезде. Даже в сказке. Её бы уже давно нашли и унесли. Кто угодно, может быть, даже злодей какой-нибудь. Понятно? — Понятно, — прошептала Ирочка. — Смотри! Барс показался из пещеры. Белый, огромный, как грузовик, с пушистой шерстью, отливающей голубизной. Он облизнулся и улёгся перед входом. Длинный хвост стучал по снегу. На шее сверкал стальной ошейник, и от него в пещеру уходила цепь. — Выход один, — сказала Саша, снова прижимаясь к скале. — Надо его отвлечь и за его спиной прокрасться в пещеру. — Было бы здорово, если бы одна отвлекала, а другая кралась, — добавила Ирочка. — Да? И как? Та, которая отвлекает, — он же её вмиг в ледышку превратит! Ирочка замолчала. А Саша лихорадочно соображала, но, как назло, ничего не приходило в голову. Вот всегда так: когда надо — все мысли куда-то деваются. Да ещё Ирочка рядом, которая всего боится. Барс зевнул и улёгся поудобнее — на этот раз хвостом к норе. — Эх, сейчас бы!.. — прошептала Саша. И как будто в ответ на её слова Ирочка выскочила из-за скалы и побежала прямо на барса. Зверь поднялся, зарычал, натянул цепь… — Стой! — закричала Саша, бросаясь за подругой. Та бежала вдоль скалы, уводя барса за собой, в сторону от пещеры. Вход был теперь свободен, но Саша не могла

142

143