Neshama: Inspiration for Such a Time as This: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other

A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program

INSPIRATION

FOR SUCH A TIME AS THIS

Идея, навеянная сегодняшним временем: Сборник рассказов, рецептов, поэзии и правдивых историй от Программы для людей, переживших Холокост, Еврейского Агентства Социальных Услуг.

This book was made possible by a grant from The JFNA Center for Advancing Holocaust Survivor Care

Создание этой книги стало возможным благодаря гранту Центра помощи пережившим Холокост Еврейской Федерации Северной Америки (JFNA).

Acknowledgements This book was made possible by a grant from The JFNA Center for Advancing Holocaust Survivor Care. We want to personally thank our JFNA Program Officer, Leah Miller, who encouraged JSSA’s Holocaust Survivor Program team to think bigger. Without her inspiration and support, we never would have gotten this project off the ground.

We also would like to thank all the Holocaust survivor clients who contributed to this book and all the survivors who will read it. In addition, we want to express our gratitude to all the JSSA staff, both on the Holocaust Survivor Program team and beyond, who worked tirelessly to put this book together. Nora Morton, and Polina Vladimirsky deserve special recognition.

One additional note—in our effort to be person-centered and trauma-informed, we invited clients to submit in the language in which they felt most comfortable. This meant we had many submissions in Russian and without the generous assistance of numerous volunteer translators, we would never have been able to offer this book in both Russian and English. A special thank you to Uliana Andrianova, Laura Goodman, and Robin Sorkin, and the many other volunteers. We are sincerely grateful to their commitment to this project and to the survivors.

Table of Contents INTRODUCTION.................................................. 2 CHAPTER ONE....................................................... 3 Reflections and Stories Размышления и истории CHAPTER TWO.................................................... 33 Active Living Активная жизнь CHAPTER THREE................................................. 48 The World of Work Работа CHAPTER FOUR................................................... 57 Poems Стихи CHAPTER FIVE..................................................... 64 Recipes Рецепты CHAPTER SIX....................................................... 79 Remnants: Memories of Life in War Воспоминания, живущие во время войны ACTIVITY ADDENDUM...................................... 128

Introduction Dear Friends, As 2020 comes to a close, I have been reflecting on all of the challenges and am moved by the resiliency of the survivor clients. The global pandemic caused them to change their routines quickly and dramatically, resulting in social isolation from their friends and family. We saw firsthand the impact of this social isolation and set out to find a way to help. Although our care managers were, and still are, committed to working tirelessly to keep Holocaust survivor clients safe and provide them with the resources that they need, we understood that many survivor clients who normally led rich, cultural lives were struggling during this very challenging time.

In response to these concerns, JSSA’s Holocaust Survivor Program (HSP) team came up with a thoughtful, creative approach to help spread some joy. We typically plan both small socialization groups and larger Cafe Europa events throughout the year to ensure that clients across the Greater Washington region have an opportunity to engage with their community. This year, however, it was clearly not going to be possible. Thus, Inspiration for Such a Time as This or what we fondly refer to as the Book Project was launched.

Inspiration for Such a Time as This: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program is a way for survivor clients to learn about and connect with one another virtually. We envisioned that this book would contain an eclectic mixture of varying interests that include everything from recipes, to poetry, to memories of pets and family outings. We invited all survivor clients to contribute a submission to the book, which would then, with their permission, be shared with other survivors in the region. We also encouraged them to include photos or biographical information. While the survivor clients were under no obligation to participate, we really hoped that they would. We were eager to learn more about their extraordinary lives and talents and for them to share their passions with fellow survivors.

It is our honor to present to you Inspiration for Such a Time as This: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program. We hope you will enjoy all the stories, recipes, poems, and other heartfelt offerings of JSSA’s Holocaust survivor clients and staff.

This project was truly a collaboration between JSSA’s HSP program staff and Holocaust survivor clients. It was a sincere act of loving kindness and compassion as we all worked together to get used to our new normal. As the great Rebbe Nachman once said, “All new beginnings require that you unlock a new door.” ‫כל ההתחלות החדשות דורשות שתפתח את הדלת החדשה‬.

With true gratitude— Deborah Adler Holocaust Survivor Program Manager

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 2

Reflections and Stories Размышления и истории Vladimir Frumkin, Pavlov’s Dog Valentiana Igolnikova, From Kiev to Rockville Grigory Levin, A Tale of 20 Kopecks Polina Meldovaya, Zudovsky Lyudmila Romova-Mical, New Homeland Naum Roshal, My Wife Svetlana Salita, First Impressions Zinoviy Sigalov, Concert Halted Natalia Tikhomirova, A Russian Tale Elit Verta, Mother Larisa Yelovich, Kindness of Strangers Yelena Zaslavskaya, Victim of My Own Passion

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 3

Я БЫЛ ПОДОБИЕМ СОБАКИ ПАВЛОВА: Фрагмент из воспоминаний и размышлкний Владимир Фрумкин, Holocaust survivor from Russia

Талдычь без конца одно и то же, рассудку вопреки и правде наперекор, и народ, ослабленный страхом, с бациллой рабства в крови, примет эту ложь за истину, большей частью — искренне. Ну, а для тех, кто не сразу принял, есть удавка. (Юрий Нагибин. Дневник. 30 ноября 1983 г.) Обещание, гордо заявленное в их гимне, — Мы наш, мы новый мир построим — большевики перевыполнили: построили два новых мира. Один — реальный, материальный, который, как нас учили, дан нам в ощущении. Другой возвели в наших головах. Он имел мало общего с первым и состоял из удивительного материала, природу которого я начал постигать через много лет, очутившись, как пелось в предвоенной песенке, далёко, далёко за морем... Это случилось, когда я уже был американцем с солидным стажем, за плечами — полтора десятка лет жизни, ничем не напоминающей прежнюю. И вдруг – сигнал оттуда, из почти забытого СССР, прилетевший на коротких волнах моего приемника: «Труженики полей Краснодарского края, наши славные хлеборобы, — сообщил мне радостно и доверительно красивый баритон, — вырастили рекордный урожай зерновых! В закрома Родины засыпаны тысячи тонн отборной высококачественной пшеницы! Ну, и что я испытал, услышав посреди Америки эти до боли знакомые совковые формулы? Отвращение? Тошноту? Удивление, что эти клише все еще в ходу в моем бывшем отечестве, несмотря на объявленную гласность и перестроечные реформы? Ничего подобного! Мне стало хорошо и спокойно! Я ощутил внезапный прилив оптимизма и уверенности. Но тут же, через несколько секунд, накатило недоумение, граничащее с шоком: Что за чертовщина? Где, в каких уголках моего подсознания затаился этот условный рефлекс? Я-то думал, что уже чист, как стеклышко! Свободен. Безвозвратно покончил с зависимостью от языка, которым долгие годы говорила со мной самоуверенная и велеречивая советская власть. Я слышал от нее одно, а видел другое. Она мне пела про уже достигнутое изобилие, а я стоял в очередях за хлебом и видел пустые полки магазинов. Мелькала мысль: а, может, так и надо? Оптимизм лучше пессимизма. Вера в успех лучше чувства безнадежности. Наверное, там, наверху, стараются эту веру всеми силами подпитывать, чтоб люди руки не опускали. Чтоб вкалывали как следует. И глядишь — что-то сдвинется, полегчает, кончится хронический дефицит. Наивная мысль. На самом деле, люди наверху мыслили гораздо крупнее, с поистине коммунистическим размахом. Их больше заботило не то, чем заполнены наши магазины, а то, что находится в наших головах. Построенная ими гигантская информационная индустрия работала гораздо успешнее, чем наше убогое колхозно-совхозное хозяйство. Не хлеборобы и животноводы, а бойцы идеологического фронта, инженеры человеческих душ были у нас истинными героями труда. Производители слов и музыкальных звуков, живописцы, графики и ваятели бесперебойно снабжали нас духовной пищей, которая совершила чудо: создала новую разновидность хомо сапиенса. Этот новый человек иначе INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 4

воспринимает окружающий мир: не анализирующим рассудком, а сформированным в его мозгу мифологическим сознанием. Это уже не человек мыслящий, рефлексирующий, а человек рефлектирующий: на получаемую из внешнего мира информацию он реагирует не разумом, а эмоциями. Причем автоматически, рефлекторно: срабатывает система условных рефлексов, возникшая в его мозгу в результате многократного повторения одних и тех же сигналов — словесных формул, зрительных и звуковых образов. Эти условные рефлексы ученые называют искусственными: они подобны тем, что вырабатываются в лабораториях у подопытных животных. В своих «Истоках тоталитаризма» Ханна Арендт замечает, что носитель таких рефлексов напоминает «ненормальное животное» — подопытную собаку Павлова: у нее желудочный сок выделяется не тогда, когда она видит мясо, а когда зазвенит звонок. В наших магазинах мы редко видели мясо. Зато постоянно читали и слышали о замечательных успехах наших животноводов. Вполне возможно, что у наиболее внушаемых из нас при этом непроизвольно выделялся желудочный сок… Вспоминаю себя, первые 30 лет своей долгой жизни, и думаю: удачное сравнение придумала Ханна Арендт. К чему скрывать, к чему лукавить — я сильно смахивал на это самое «ненормальное животное»: то, что я слышал об окружающем мире из уст родного государства, убеждало меня больше, чем то, что я видел собственными глазами. Отличие заключалось в том, что у собаки Павлова выделялся желудочный сок при звуках звонка. В то время как я, счастливый обладатель второй сигнальной системы, реагировал на слова...

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 5

I Was Like Pavlov’s Dog: A Fragment of Memories and Reflections Vladimir Frumkin, Holocaust survivor from Russia

Endlessly repeat the same thing, against reason and truth, and people, weakened by fear, with the bacillus of slavery in their blood, will accept this lie as truth, and for the most part, sincerely. Well, and for those who did not accept it, there is the noose.

Yurii Nagibin. Diary. November 30, 1983.

The promise proudly declared in the Internationale – we shall build a new world – was fulfilled twice over by the Bolsheviks: they built two worlds. One real, material, which, as we were taught “is the property of being an objective reality, of existing outside the mind.1” The other was constructed in our heads. It had little in common with the first, and was made of surprising material, the nature of which I began to understand many years later, finding myself, as in the pre-war song, “far, far across the sea.”

This happened when I was already solidly American, with fifteen years of experience that was in no way reminiscent of the past. But suddenly, a signal from there, from the almost forgotten USSR, flying on the short waves of my receiver “Workers in the fields of the Krasnodarsky cry, our glorious grain-growers.” A happy and trustworthy baritone informed me, “have produced a record harvest! Thousands of tons of high-quality wheat are being poured into the granaries of the Motherland!”

Well, and what did I feel, being in America and hearing these painfully familiar slogans? Disgust?

Nausea? Surprise that these cliches are still in use in my former homeland, despite the declaration of glasnost and perestroika? Nothing of the sort! I felt good and peaceful! I felt an inexplicable surge of optimism and confidence. But then, after a few seconds, I was overcome with bewilderment and shock. What on earth? In what corners of my subconscious had this reflex been lurking? I thought I was already clear as glass! Free. I had irrevocably finished with that language for many long years spoken to me by the confident and grandiose Soviet power. From it, I heard one thing and saw another. It sang to me of abundance already achieved, while I stood in line for bread and saw empty shelves in stores. A flashing thought: maybe it ought to be so? Optimism is better than pessimism. Faith in success is better than feelings of hopelessness. Probably those higher up are trying to bolster this faith with all their might, so people do not give up. So, they will continue to work. And look, something will change, lighten, and the chronic deprivation will end.

A naive thought. In fact, those higher up were thinking much broadly, with a truly communist range. They were less worried about what filled our shops than what filled our heads. The gigantic informational industry they had constructed worked much more successfully than our collective farm economy. The real heroes were not the grain-growers or stockbreeders, but the soldiers on the ideological front, the engineers of human souls. The producers of words and musical sounds, artists, and sculptors uninterruptedly supplied us with psychological food, which created a miracle: it created a new variety of homo sapiens. This new person understands the surrounding world differently: not by analyzing through intellect, but by created in his brain by mythological under-

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 6

standing. This is not a person thinking and reflecting, but reflexing; to the information received by the outside world, he responds not with reason, but emotions. And automatically, reflexively, the system of conditioned reflexes is triggered by the same signals – verbal formulas, visual and audio representations. Scientists call these conditioned reflexes artificial; they are similar to those seen in animal test subjects in laboratories.

In her “The Origins of Totalitarianism,” Hannah Arendt notes that the carrier of such reflexes reminds one of an “unusual animal,” Pavlov’s experimental dog, who does not salivate when she sees meat, but when a bell rings. In our stores, we rarely saw meat. But we did constantly read and hear about the wonderful successes of our stockbreeders. It is entirely possible that the more suggestible among us involuntarily salivates at hearing this.

I remember myself in the first 30 years of my long life and think that Hannah Arendt made an apt comparison. Why hide, why pretend – I strongly resembled this “unusual animal.” I was more convinced by what I heard from the mouth of my native government than what I saw with my own eyes. The only difference was that Pavlov’s dog salivated at the sound of a bell. At that time, I was the happy possessor of a “second signaling system” and reacted to words.

1

This is from Lenin’s philosophical work “Materialism and Emperio-criticism”

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 7

Из Киева в Роквилл

Валентина Игольникова Holocaust survivor from Ukraine

Я Валентина Игольникова, родилась 03 декабря 1936 года в г. Киеве. Родители: Отец – Мостовский Я.Н – погиб.Мать- Красноштейн Р.Х В августе 1941 наша семья – дедушка, бабушка, мама и я эвакуировались из Киева. Три месяца добирались в открытых вагонах часто попадая под бомбежки вражеских самолетов, многие тогда погибли. Наша семья попала в поволжье, село Ундердоф, Ремениковского района. Детство было холодным и голодным. Заботы о семье взял на себя Дедушка, который стал работать, мама тоже работала. Дедушка был участником Первой Мировой Войны, служил санитаром и благодаря его знаниям несколько раз спасал меня от смерти. Наша семья прожила в эвакуации до весны 1944. С 1944-1954 училась в средней женской школе N78. Школа привила любовь к русской и украинской литературе, английскому языку и театральному искусству. В школьной самодеятельности сыграла Любовь Яровую и Вассу Железнову в отрывках одноименных пьес. С этого времени любимым театром стал Украинский театр имени И. Франко, где в свое время работали А. Бучма, Ю. Шумский, Н. Ужвий, О. Кусенко, В.Н Добровольский и другие. Последний спектакль, который я смотрела был “Тивье-Молочник” с Богданом Ступкой. С 1956 года стала работать библиотекарем и в это же время училась в ХГБИ. В 1967 году стала заведовать библиотекой имени Н.К Крупской. Библиотека была не только центром любителей чтения, но и местом общения с писателями, поэтами, артистами и многими интересными людьми. Фонд библиотеки насчитывал более 150 000 произведений русской, украинской и мировой классики. В 80ые годы начало ухудшаться зрение и было сделано несколько операций в Московской НИИ глазных болезней имени Гельмгольца, профессором дмн Супрун А.В. В апреле 1986 года произошел взрыв в Чернобыльской АЭС, что привело к распространению радиации на INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 8

большой территории включая г. Киев. С помощью добрых знакомых и не знакомых людей с двухлетней внучкой Лиличкой мы без билетов на поезде добрались до Москвы, подальше от радиации. В 1992 году наша большая семья приехала в г. Вашингтон, США. JCC Rockville (6125 Moutrose Bd) окружил нас заботой и вниманием: помогли материально, обеспечили мебелью, классами английского языка, трудоустроили и для пожилых выбрали замечательных американских волонтёров. Это были Стен и Роз Кляйн, которые ознакомили нас с культурой Америки, приобщили к Синагоге и американскому образу жизни. Первая американская машина Потиак был нам подарен прихожанами. Моя дочь Лариса Игольникова и мой зять Михаил Левин немного подучились и сразу стали работать и вносят свой вечны вклад в жизнь этой страны.Наша жизнь постепенно налаживалась, мы приобщились к американской культуре, быту, коллективно посещали полюбившийся Кеннади Центр, NSO, национальную галерею и другие музеи. Нас радовало творчество самодеятельного театра под руководством Б. Козинца. Появилось русское телевидение. Мы обрели новых друзей, с которыми общаемся до сих пор: Сима Любарская, Светлана Ковригина, Таня Повзнер, Витя Трембидский, Женя и Валя Буяновы, Клава Зарецкая, Веньиамин Марков, Лиза и Саша, Рита Голдберг и другие. С удовольствием проводили время в дневном центре “Радуга”. Почти 60 лет я прожила со своим мужем Л.Е Игольниковым (1927-2018). Это был добрый, порядочный, деликатный человек.В сентябре 1941 года в Бабьем Яре ( Киев ) погибли его мать и младшая сестра. Это оставило глубокую боль в сердцах Лени и его брата Володи. После войны он закончили Киевский Политехникум связи, после окончания служил офицером на Сахалинею После службы поступил в Киевский Авиационный Институт, работал в Киевском аэропорту, затем работал инженером в Гипросвязи. Находясь в Америке он принимал участие в самодеятельности ДЦ “Радуга”. Он увлекался и собрал много книг повсемирному искусству. Он очень любил поэзию, особенно М. Лермонтова и знал на память много его стихотворений. Он уходил из жизни под стихи Лермонтова, которые ему читали вслух. Светлая ему память. Сейчас я живу одна, но ежедневно чувствую заботу, внимание, помощь моей дочери Ларисы, которая является лучом света в моей жизни. Большая радость это мои внуки Лиличка и Андрюша. Они оба закончили Мэрилендский Университет и сейчас работают. Лиличка подарила мне двух правнуков. Они живут в соседнем штате Вирджиния и она ежедневно звонит мне. Не могу не отметить большую помощь, которую оказывает мне JSSA. Особенно помогает мне ведущая Нина Шурман и сотрудники Лиза, Марина и другие. Огромное спасибо JSSA! Я благодарна этой замечательной стране Америка. С моих слов записал помогающий мне Андрей Любимов 07-16-2020.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 9

From Kiev to Rockville

Valentina Igolnikova Holocaust survivor from Ukraine I, Valentina Igolnikova, was born on December 3, 1936 in Kiev. My parents are Mostovsky, father, and Krasnoshtein, mother. In August 1941, my family, including grandfather, grandmother, mother, and I, were evacuated from Kiev. For three months we traveled in open wagons, often falling under the bombing of enemy aircraft; many died then. Our family ended up in the Volga region, in the village of Underdof, Remenikovsky district. My childhood was cold and hungry. Grandfather took care of the family, and he began to work, as well as my mother. My grandfather fought in the First World War, where he served as an orderly. Thanks to his knowledge, he saved me from death several times.

Our family lived under evacuation until the spring of 1944. From 1944-1954, I studied at the secondary school for women. The school instilled a love for Russian and Ukrainian literature, English, and theatrical art. In school amateur performances, I played Lyubov Yarovaya and Vassa Zheleznova in excerpts from plays of the same name. Since that time, my favorite theater is the Ivan Franko National Academic Drama Theater, where Buchma, Shumsky, Uzhviy, Kusenko, Dobrovolsky, and others worked at one time. The last performance I watched was Tivier the Milkman with Bogdan Stupka.

In 1956, I began work as a librarian and at the same time studied at the Kharkov State Library Institute (KGBI). In 1967, I became head of the library named after Krupskaya. The library was not only a center for reading lovers, but also a place for communication with writers, poets, artists, and many interesting people. The library had more than 150,000 works of Russian, Ukrainian, and world classics.

In the 1980s, my vision began to deteriorate, and several operations were performed at the Helmholtz Moscow Research Institute of Eye Diseases by Professor, Doctor of Medicine A.V. Suprun. In April 1986, an explosion occurred at the Chernobyl nuclear power plant, which led to the spread of radiation over a large area, including the city of Kiev. With the help of good friends and strangers, with our two-year-old granddaughter, we reached Moscow by train without tickets, getting away from the radiation.

In 1992, our large family moved to the Washington DC area. At the Rockville JCC, we were surrounded with care and attention. They helped us financially, provided furniture, employment, English classes, and assigned wonderful American volunteers for the elderly. Volunteers introduced us to American culture, the synagogue, and the American way of life. Our first American car, a Pontiac, was presented to us by the congregants. My daughter, Larisa and my son-in-law took classes and immediately began to work to make their eternal contribution to the life of this country. Our life gradually improved: we joined American culture, everyday life, collectively visited the beloved Kennedy Center, NSO, the National Gallery and other museums. We were pleased with the creativity of the amateur theater under the direction of B. Kozinets. We got Russian television. We made new friends, with whom we still communicate today. We enjoyed spending time in the Raduga day center.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 10

For almost 60 years I lived with my husband Leni (1927-2018). He was a kind, decent, delicate person. In September 1941, his mother and younger sister were killed in Babi Yar (Kiev). This left a deep pain in the hearts of Leni and his brother. After the war, he graduated from the Kiev Polytechnic College of Communications, after which he served as an officer in Sakhalin. After service, he entered the Kiev Aviation Institute, worked at the Kiev airport, and then was an engineer at Giprosvyaz. In America, he took part in the activities of the day center Raduga. He was fond of and collected many books on world art. He was also very fond of poetry, especially by Lermontov, and knew many of his poems from memory. He passed away listening to Lermontov’s poems, which were read aloud to him. Blessed memory of him.

Now I live alone, but every day I feel the care, attention, and help of my daughter, who is a ray of light in my life. My grandchildren are a great joy. They both graduated from the University of Maryland and are now working. I now have two great-grandchildren. They live in the neighboring state of Virginia and call me daily.

I cannot fail to note the great help that JSSA provides me and staff that especially help me. Many thanks to JSSA! I am grateful to this wonderful country America.

Andrey Lyubimov helped me to write down this letter from my words on July 16, 2020.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 11

Повесть о двадцати копейках

Григорий Левин, Holocaust survivor from Russia История эта связана с моей студенческой ленинградской юностью, с моими друзьями. Миша Куни, Дима Орловский и другие ребята, которых за юмор, жизнерадостные шутки и розыгрыши часто называли “Друзья-оптимисты”. Время было послевоенное - 1949-1952 годы - шутить уже можно было относительно спокойно, без боязни, что за тобой придут люди в штатском. Важный момент - у нас была между совой договорённость - за хорошую, удачную шутку “шутник” получал 20 копеек. Такая вот была “такса”. Но об этом - чуть ниже. Итак, после окончания ЛЭТИ я был в 1952 году направлен в город Комсомольск-на Амуре на военный судостроительный завод, где строили эсминцы проекта “30-бис” (эта жутко секретная информация - отдельно для КГБ...) Ехал поездом, долго, 10 дней. И, конечно же, едва обустроившись, побежал на почту - нет ли писем из Ленинграда. С радостью обнаружил, что меня ждёт письмо, посланное Грише Левину, т.е. мне, до востребования. Открываю и читаю: “Дорогой Дима, здравствуй! Вчера провожали Гришку в Комсомольск-на-Амуре. Слава Богу, уехал надоло. Надоел он нам тут безмерно со своими хохмами! Мы, конечно же, провожая, делали огорчённые лица, изображали грусть, а на самом деле страшно радовались. Ну да ладно, расскажи, как ты там? Как твоя топографическая деятельность в полях?” Я, оценив шутку, тут же, прямо на почте, спрашиваю девочек-работниц, на какую сумму можно сделать денежный перевод. На любую, говорят... И я делаю перевод - Михаилу Куни, Ленинград, улица такая-то, квартира такая-то, перевод на сумму 20 копеек. Всё это быстро забылось, и вспомнилось только тогда, когда я приехал в Ленинград в свой первый отпуск. Выяснилось, что почтальон, который принёс 20-ти копеечный перевод, адресата дома не застал и оставил квитанцию в коммунальной квартире. Получать перевод в результате пошёл отец “виновника” - известный в то время актёр оригинального жанра Михаил Абрамович Куни. Сбежалась всё почтовое отделение—посмотреть на известного артиста эстрады, которому из Комсомольска-на Амуре прислали денежный перевод на 20 копеек... Август Вашингтон-Мэриленд

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 12

2020

A Tale of 20 Kopecks

Grigoriy Levin, Holocaust survivor from Russia This story is about the youth of my friends and I as students in Leningrad. Misha Kuni, Dima Orlovsky, and others in our group were referred to as “Friends-optimists” for our humor, cheerfulness, and practical jokes. It was the post-war times, 1949-1952, and it was already possible to joke, without fear that authorities in civilian clothes would come for you. *An important point—we had an agreement between the group. For a good, successful joke, the “joker” received 20 kopecks. This was the “prize.” But more on that below.

So, after graduating from LETI, in 1952, I was sent to the city of Komsomolsk-on-Amur to a military shipyard, where destroyers of the “30-bis” project were built (this secret information is knowledge for the KGB). I went on a long train journey of roughly 10 days. Of course, before settling upon arrival, I ran to the post office to see if there were any letters from Leningrad. I was happy to discover that a letter was waiting for me, sent to Grisha Levin, i.e. me, on demand. I open and read: “Dear Dima, hello!

Yesterday we saw Grishka off to Komsomolsk-on-Amur. Thank god he left for a long trip.

He bothered us immensely with his jokes! We of course, when seeing him off we put on sad faces, pretended to be upset, but in fact we were terribly happy. Well okay, tell me, how are you there? How is your topographic activity in the fields? “ After evaluating the joke, right there at the post office, I ask the postwoman how much money can be transferred. Any amount, she said. So, I made a transfer to Mikhail Kuni, Leningrad, street such and such, apartment such and such, in the amount of 20 kopecks.

All this should be quickly forgotten and remembered only when I returned to Leningrad on my first vacation. However, it turns out that the postman delivering the 20-kopeck couldn’t find the addressee and left the receipt at the communal apartment. As a result, the father of the “joker” - the well-known actor of the original genre Mikhail Abramovich Kuni, had to go get the transfer.

The entire post office witnessed the famous pop artist, coming to pick up a money order of 20 kopecks from Komsomolsk-on-Amur ...

August 2020 Washington-Maryland

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 13

Зудовский

Полина Медовая, Holocaust survivor from Ukraine Десять лет как он отсидел в лагерях Сибири, как и все жертвы 1937 года. Когда-то семья моей мамы и его семья жили в одном местечке. Он участвовал в спектаклях любительского театра. В 1941 году мы эвакуировались в Ташкент. В Ташкенте мама и Зудовский случайно встретились. У него была семья, жена, дети. Мама уже была вдовой и растила меняшкольницу. Почти каждую неделю он приходил к нам в гости. С мамой они вели долгие беседы и иногда он показывал сцены из того любительского театра. Однажды на гастроли приехал певец из Донецка. У мамы и ее приятельницы были билеты на этот концерт, включая и меня. Я мало что понимала в эстраде того времени. Было воскресение и спектакль был дневной. Зудовский пришел в гости, когда мы уходили. Мне нужно был отдать свой билет, увы….Мама попросила побыть у нас до окончания выступления. Мой двоюродный брат Шуля, не знаю почему, по какой причине, пришел к нам и все это время находился в квартире. Человек понял, что ему не доверяют. Когда вернулась мама, то ей в деликатной форме была высказана обида. Потом он так безутешно рыдал, что трудно представить, как выдержало мамино сердце. Больше он к нам никогда не приходил. Это было очень давно и никого из этих людей уже нет. Но мне очень хочется принести извинения этому скромному и деликатному человеку за бестактность моей семьи. Простите нас, очень прошу! Полина Медовая Вашингтон, Октябрь 2015

Zudovsky

Polina Meldovaya, Holocaust survivor from Ukraine He spent ten years in Siberian camps, like all the victims of 1937. Once upon a time, my mother’s family and his family lived in the same place. He took part in amateur theater performances. In 1941, we evacuated to Tashkent.

In Tashkent, mother and Zudovsky met by chance. He had a family, wife, children. Mom was a widow and raising me, a young schoolgirl. Almost every week he came to visit us. They had long conversations with my mother and sometimes he performed scenes from that amateur theater.

Once a singer from Donetsk came on tour. Mom and her friend had tickets to this concert and brought me along. I didn’t understand much about the stage of that time. It was Sunday and the performance was daytime. Zudovsky came to visit when we were leaving. In hindsight I should have given him my ticket. Alas, my mom asked him to stay at our house until the end of the performance. My cousin Shulya, I don’t know why, for what reason, was asked to stay with him at the apartment while we were gone.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 14

The man felt that this demonstrated that he was not trusted. When my mother returned, he expressed to her that he felt truly insulted in a delicate manner. Then he sobbed so inconsolably that it’s hard to imagine how my mother’s heart resisted. He never came to us again. It was a long time ago and none of these people are still around. But I really want to apologize to this humble and delicate person for the tactlessness of my family.

Forgive us, please!

Polina Medovaya Washington, October 2015

Новая Родина

Lyudmila Romova-Micale, Holocaust survivor from Ukraine Я, Lyudmila ( Luey ) Romova-Micale приехала в USA в 1979 году с двумя детьми – сыну было 19 лет, а дочке 12 лет. Приехала я из Украины, города Одесса без мужа, так как он умер в 1974 году. Мой сын закончил техникум в Одессе, а уже здесь приобрел профессию программиста. Дочь закончила школу и college. Я работала на двух работах. Семья моя хоть и не большая, но мы очень близки и дружны. Внуки получили и получают образование. Я ими горжусь. Здесь мы приобрели новую Родину, новых друзей и жизнь течет своим чередом.

Thank you, USA.

New Homeland

Lyudmila Romova-Micale, Holocaust survivor from Ukraine I, Lyudmila (Luey) Romova-Micale, came to the USA in 1979 with two children—my son was 19 years old, and my daughter was 12 years old. I came from Odessa, Ukraine without my husband who died in 1974. My son graduated from technical school in Odessa and began his career as a programmer. My daughter graduated from high school and college. I worked two jobs. Although my family is not big, we are very close and friendly.

Grandchildren have received and still are receiving an education. I am proud of them.

Here we have acquired a new homeland, new friends and life goes on as usual.

Thank you, USA. INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 15

Моя жена

Наум Рошаль, Holocaust survivor Belarus Я, Наум Рошаль, находясь в США, написал три части моих воспоминаний. Мила, моя жена, мне очень помогла. Некоторые истории из нашей жизни она написала в этих книгах. Мила, по образованию врач. Ушла из жизни 27 декабря 2016 года.Наш семейный союз длился 65 с половинной лет. Она очень любила страну, принявшая нас, в которой она жила. Эмиграция - это очень тяжелый процесс, особенно в пожилом возрасте. Ты покидаешь Родину, покидаешь друзей, родных, могилы родных и оказываешься в другой стране с другим укладом жизни, с другой культурой и с другим языком. Утром 29 марта 1993 года мы попрощались с родными, друзьями и поднялись в воздух. Я очень боялась перелёта, а особенно мы боялись за маму, как она перенесёт полёт. Но наши опасения оказались напрасными. Мы хорошо перенесли полёт. В Шиньоне самолёт совершил посадку на один час для заправки. Мы вышли, погуляли, вернулись обратно в самолёт и тронулись в путь. В Вашингтоне в аэропорту нас встречали наши сыновья. Мы получили багаж, сели в машины и поехали в квартиру, которую снял для нас старший сын в доме, где они жили. Это очень большой 22 этажный дом в Сильвер Спринге /пригород Вашингтона/, штат Мериленд. В этом доме жило много русскоязычных из бывшего СССР. Это было очень важно для общения. На скамеечке узнавались все новости, кулинарные рецепты и т.д. Дом расположен в удобном месте, имеет большую парковку, рядом парк, близко плаза, на которой имеются банки, продуктовые и промтоварные магазины. От дома на плазу курсирует небольшой автобус, на котором можно проехать бесплатно, куда тебе надо. В квартире уже стояла недорогая, но новая мебель. Самое главное, что мы жили в одном доме с детьми. На первых порах это было неоценимо. Первые 3 месяца за квартиру оплачивала организация, которая нас пригласила. Затем государство давало дотацию 1ОО долларов в месяц для оплаты за квартиру. Наум получил пенсионное пособие, а я получила пособие в меньшем размере, т.к. мне было 64 года. Через год мне тоже дали пенсионное пособие. Также дали фудстемпы для оплаты за продукты питания. Мама получала, как и Наум, пенсионное пособие и фудстемпы. Мы стали на очередь для получения льготной квартиры. В этом доме мы прожили два года. Мы приехали сюда 29 марта 1993 года. Не могу описать радость нашей встречи с детьми, внуками. Мы снова с ними вместе. Внуки за это время подросли. Через несколько дней после нашего приезда к нам приехали из Денвера мама Броня Наумовна (мать Наума) с внуком Аликом. Они у нас погостили неделю. Алик поехал с Наумом, и купили телевизор. В квартире стало веселее, хотя всё шло на английском языке. Позже мы обнаружили канал, на котором в 2 часа дня шла программа “Время” из России. Постепенно мы осваивались, привыкали к новой жизни. Для нас было удивительно, что за продуктами в магазин каждый день не ходят, а ездят раз в неделю. Ко всему этому надо привыкнуть. А самое главное - язык. В нашем доме занималась группа по английскому языку. Вела её учительница английского INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 16

языка Любовь Ильинична. Мы сразу пошли заниматься в эту группу. А осенью еще пошли и в школу. Мы начали с нулёвки и занимались 5 семестров. Это нам дало основу. Летом из города Балтимора Саша привозил сыночка Виталика на летние каникулы. Здесь наши внуки проводили время вместе в парке, бассейне. Им было весело. Сын нас свозил на речку, на озеро, где купались и рыбачили. Были мы в Вашингтон, где мы посмотрели Белый дом, Капитолий, были в музее космонавтики.

12 февраля 1995 года у Иры с Сашей родился сын, а у нас - внук. Он сразу стал американским гражданином, и имя ему дали - Брайэн. Внуки учились в школе. С ними дополнительно занимались по-английскому языку, и они быстро овладели языком. Саша в Балтиморе работал на такси, Ира - на предприятии по изготовлению очков. Все много трудились и трудятся. По приезду в США Наум повторил правила уличного движения и сдал устный экзамен. Хотя он водил машину уже 16 лет, но экзамен по вождению он сдал только с третьей попытки. Это всё было потому, что он не понимал английский язык и не понимал, что ему говорил инструктор, принимавший экзамен по вождению. Здесь всё ориентировано на автотранспорт. Америка может гордиться автодорогами. Они вызывают восхищение. В марте 1995 года мы получили льготную квартиру, т.е. мы оплачиваем 3О процентов, а остальное доплачивает государство. Здесь тоже красивая территория, здесь хорошая квартира, здесь тоже есть русскоязычные люди. Мы уже можем общаться и на английском языке. Мы здесь ничего не заработали, а Америка нам дала всё, чтобы мы могли нормально жить. За это мы ей безмерно благодарны. Когда мы переехали на новую квартиру, мама лежала в госпитале. Затем мы её забрали уже сразу сюда. Здесь был её недолгий последний причал. Мне хочется рассказать о моей маме Голубицкой Кларе Львовне. Мама прожила 92 года. Она была очень красивая, умная, трудолюбивая, очень аккуратная. Она и нас, детей, приучила к труду. Нас было четверо детей: Лёва, Семён, я и Гриша. Я благодарна своим родителям, что они помогали мне, когда я училась, что они помогли мне досмотреть наших детей, когда мы в этом нуждались. Всю жизнь они жили скромно. После войны в Калинковичах они снимали квартиру в частном доме. Я была очень удивлена, когда мне папа прислал письмо в Ленинград, когда я училась, что он начал строить дом. Он взял кредит на себя, а брат Семка взял кредит на себя. За эти деньги построили дом. Так как Семён женился и уехал жить в Бобруйск, то папа многие годы выплачивал два кредита. При доме был большой участок, сажали огородину, клубнику и т.д. В Бобруйске мой брат Семён 26 июня 1993 года шел с работы и около своего дома упал. Когда люди вызвали скорую помощь, он уже был мертв. Я узнала о смерти брата Семёна и горько его оплакала. После смерти мамы и брата я долго не могла отойти. Наум и дети сделали всё возможное, чтобы я пришла в себя. После смерти мамы нас переселили в однобедрумную квартиру. Это значит: квартира состоит из спальни, большого зала, кухни INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 17

и туалета. Эта квартира нам нравится больше, чем та, хотя здесь она и меньше на одну спальню. Мы продолжали ездить на занятия по английскому языку в дом, где мы жили раньше, и в школу. В 1996 году Наум, я и Леночка летали в Денвер повидаться с мамой и всеми родственниками. Меня поразил своим масштабом Денверский аэропорт. Там сухой климат, очень скудная растительность, красивые красные горы. Денвер расположен высоко над уровнем моря, поэтому там низкое атмосферное давление. Мне там было тяжело дышать. Мне сказали, что необходимо время для адаптации. Игорь нас возил в горы и на водопад. Приехали и все родственники и устроили там пикник. Мы у всех побывали в гостях и посмотрели, как они живут. Подошло время готовиться к экзамену на гражданство. Я с Наумом более года: изучали историю Америки, английский язык, готовились к интервью. В начале 1999 года мы стали гражданами США. Наши дети также граждане США. Сдача экзамена на гражданство и принятие присяги у меня ассоциируется с набережной у залива в Балтиморе, где мы гуляли после экзамена в ожидании присяги. Это очень красивая набережная, вымощена кирпичом, свежий морской воздух, приподнятое настроение, морские чайки.

My Wife

Naum Roshal, Holocaust survivor from Belarus I, Naum Roshal, while in the USA, wrote three parts of my memoirs. Mila, my wife, helped me a lot. She wrote some stories from our lives in these books. Mila was a doctor by training. She passed away on December 27, 2016. Our marriage lasted 65 and a half years. She was very fond of the country that accepted us, in which she lived.

Emigration is a very difficult process, especially in old age. You leave your homeland, leave your friends, relatives, graves of relatives, and find yourself in another country—with a different way of life, with a different culture, and with a different language. On the morning of March 29, 1993, we said goodbye to our family and friends and took to the plane. I was very afraid of the flight, and especially afraid for my mother. But our fears were in vain. We had a good flight. We endured the flight well. In Chignon, the plane landed for one hour to refuel. We got out, walked, got back on the plane, and took off.

Our sons met us at the airport in Washington. We picked up our luggage, got into the car, and went to the apartment which was rented for us by the eldest son in same the building where he also lived. That was a large 22 story building in Silver Spring, a suburb of Washington and Maryland. Many Russian speakers from the former USSR lived in this complex as well. It was very important for communication. All news, culinary recipes, etc. were learned from each other sitting on the park bench.

Our condo had a convenient location. It had a large parking lot, was next to a park, close to a plaza, which had banks, grocery, and department stores. A small bus ran from the apartment INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 18

building to the plaza, where you could travel for free where you want. Our apartment was furnished with inexpensive, but new furniture. The most important thing is that we lived in the same location with our children. This was invaluable at first. The first 3 months the apartment was paid by the organization that invited us. Then the state gave a subsidy of $ 100 per month to pay for the apartment. Naum received a retirement benefit, and I received a lower benefit, because I was 64 years old. A year later, I was also given a retirement benefit. They also gave food stamps to pay for food. Mom received, like Naum, a retirement benefit and Food Stamp Benefits. We were on the waiting list to get a preferential apartment. We lived in this condo for two years. We arrived here on March 29, 1993.

I cannot describe the joy of our meeting with children and grandchildren. We were united with them again. During this time, the grandchildren have grown up. A few days after our arrival, mother Bronya Naumovna (Naum’s mother) with her grandson Alik came to us from Denver. They stayed with us for a week. Alik went with Naum and bought a TV set. The apartment became more cheerful, although everything was in English. Later we found a channel on which at 2 pm the program “Vremya” was broadcast from Russia.

Finally, we got used to it, got used to the new life. It was surprising for us that people usually do not go to the grocery store only once a week. All this takes some to getting used to. And the most important thing is the language.

There was an English class in our condo. It was taught by an English teacher, Lyubov Ilinichna. We immediately enrolled in this class. And in the fall, we went to school. We started from zero and studied for 5 semesters. This gave us the foundation.

In the summer from the city of Baltimore, Sasha brought his son Vitalik for the summer holidays.

Here our grandchildren spent time together in the park and swimming pool. They had fun. My son took us to the river and lake, where we swam and fished. We visited Washington DC, and saw the White House, Capitol Building, and went to the Museum of Astronautics.

On February 12, 1995, Ira and Sasha had a son, and we had a grandson. He immediately became an American citizen, and they named him Brian. The grandchildren went to school. They were additionally taught English, and they quickly mastered the language. Sasha worked as a taxi driver in Baltimore, and Ira worked at an eyewear factory. Everybody worked hard. Upon arrival in the United States, Naum studied the traffic rules and passed the driving license exam. Although he had been driving for 16 years, he only passed his driving test on the third attempt. It was all because he did not understand English or what the instructor who was saying during the driving test. Everything here is focused on vehicles. America can be proud of its highways—it is admirable.

In March 1995, we received a preferential apartment, i.e. we pay 30 percent, and the rest was paid by the state. Our new condo was also located in a beautiful location with a lot of Russian-speakers even though we could already communicate in English. We did not really make money here, but America gave us everything so that we could live a normal life. For this we are immensely grateful. When we moved to a new apartment, my mother was in the hospital. Then we took her right here. At the new apartment, she took her last breath.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 19

I would like to tell you about my mother, Klara Golubitskaya. Mom lived 92 years. She was very beautiful, intelligent, hardworking, very neat. She taught us children to work as well. There were four of us: Lyova, Semyon, me, and Grisha. I am grateful to my parents that they helped me when I studied and helped watch our children when we needed it. All their lives, they lived modestly.

After the war in Kalinkovichi, they rented a unit in a private house. I was very surprised when my dad sent a letter to me in Leningrad, when I was studying, that he began to build a house. He and his brother both took out loans to build this house. Since his brother married and went to live in Bobruisk, dad paid two loans for many years. There was a large plot at the house, they planted a garden, strawberries, etc.

In Bobruisk, my brother Semyon was leaving work one day in 1993 and fell near his house. When people called an ambulance, he was already dead. I learned about the death of my brother Semyon and mourned him. After the death of my brother, my mother and I could not get over it for a long time. Naum and the children did their best to bring me to my senses.

After the death of my mother, we were moved to a one-room apartment. This means: the apartment consists of a bedroom, a large hall, a kitchen, and a toilet. We liked this apartment better, although it was smaller. We continued to go to English classes at the apartment complex where we lived before and to school. In 1996 Naum, myself, and Lenochka flew to Denver to see his mother and other relatives.

Denver airport impressed me with its scale. Denver had a dry climate, very sparse vegetation, and beautiful red mountains. Denver is located high above sea level, so there is a low atmospheric pressure. It was hard for me to breathe. I was told that it takes time to adjust. Igor took us to the mountains and to a waterfall. All the relatives came and had a picnic there. We all visited, and we got to see how they live.

It was time to prepare for the citizenship exam. We studied American history, English, practiced for an interview. In early 1999, we became US citizens. Our children are also US citizens. Passing the citizenship exam and taking the oath, in my mind is associated with where we walked along the embankment by the bay in Baltimore after the exam in anticipation of the oath. The embankment is beautiful paved with bricks, fresh sea air, high spirits, sea ​​gulls ...

Первые впечатления

Светлана Салита, Holocaust survivor from Russia Мы приехали сюда 30 лет назад. Двенадцать лет жили в отказе за плотным “железным занавесом”. Об Америке не знали абсолютно ничего, поэтому удивляю все (в том возрасте еще умели удивляться). И тогда я написала этот рассказ об удивлении. Что такое имиграция после 50-ти. Это как-будто ты родился снова, но уже сразу старым...Все ново: говорить не умеешь, и как слоненок в нашем зоопарке пробудет все хоботом, так и ты все на зуб, на вкус, на запах. Ага, открывается сюда, закрывается обратно, кран – горячая, INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 20

холодная вода, все перепутано, унитазы – все с водой, видно засорены. Что в пакетике, съедобное или для наружного употребления? Ну, все – непонятно. А ведь ты еще в прошлом только что все знал и понимал и был “главным”: врачами, инжинерами, редакторами. Ну, просто там теперь нет главных, все тут. А тут просто никто не знает, и даже не догадывается. “Что, резюме, какое ре-зю-ме?! Я прямо приду и скажу им...” Говорю: “Доброе утро”, а они: “What are you trying to say?” – Что, мол, ты сказать собираешься? Ну Я английский ведь учила еще в школе, а они по телефону: “Позовите кого-нибудь, кто говорит по-английский!” А я-то, я по-каковски – не понимают...Вообще они странные. Вот прихожу я на интервью, то есть на работу устраиваться, а они: “Почему мы Вас должны взять?” Вот вопрос! “Да работа мне нужна, разве не понятно?” Говорю – “странные”. Но есть тут и приятное, хотя не так много. Например, помойки. Да это же чудо как они хороши – и все это бесплатно, если можешь дотащить (и тащат. Иногда на минуту диван поставили без присмотра, пока машина подъехала, а его уже нет.). И правильно, а чего оставлять без присмотра. Все ничего, но работать надо, мозги-то у всех есть, если они там главными было. Ну за книжечки, а книжки опять же по ихнему написаны. Хорошо есть русские, которые не то чтобы деньги любят, но к их количеству не совсем равнодушны. Так курсы пооткрывали, и все “главные” и “неглавные” туда повалили, и через 3 месяца все специалисты: программисты, а некоторые даже на три буквы (вот как я к примеру). А они и не догадываются, что мы к компьютеру-то первый раз в жизни подходим. Они вообще не подозрительные, их обмануть нашему брату ничего не стоит. Они нас-то набрали, а сами теперь без работы маются, местто всем не хватает. А вот ностальгии нет, слово какое-то непонятное. А тоска вот гложет, выпить – ну просто не с кем, и “наши” уже не пьют и не курят, здоровье берегут, здоровым-то помереть все же лучше. Опять же спать в девять ложаться, раньше-то все на кунях сидели с рюмочкой, да все думали, как бы власть да на правильный путь наставить! А праздники их американские какие-то интересные, да мы все как на чужом пиру, не сливаемся мы с ними, хотя и старались, да уж рукой махнули, другие мы и все... Честно сказать, живем совсем неплохо, но лучше бы если б они немножко русскому бы поучились. И все-то мы маемся, от того что не знаем, где нам настоящий дом. ...И все-таки узнали.

11 сентября. Больно стало на свою страну, за своих людей, впервые в жизни захотелось государственный Американский флаг повесить. Да это уже наш дом, теперь это ясно. Да, и чем мы не американцы! Уже и свой лоэр русский есть и свой доктор, и даже свое кладбище, где мама старенькая лежит... И праздники у них хорошие. И внуки-американцы вокруг бегают и удивляются, что дедушка с бабушкой на каком-то своем языке говорят. Так что мы здесь дома, и даже не сомневайтесь.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 21

First Impressions

Svetlana Salita, Holocaust survivor from Russia We came here 30 years ago. For twelve years of our lives we lived in perpetual rejection due to the sturdy “iron wall.” We knew absolutely nothing about America; therefore, everything left an impression (at that age we were still able to be impressed). And during that time, I wrote this short story about my impressions.

What is it like to immigrate after 50? It’s like you’re born again, but born old already… Everything is new—you don’t know how to talk, and like a baby elephant in a Soviet zoo, you sense everything with your trunk, since you try everything by tooth, by taste, and by smell. Oh yes, this opens here, closes the opposite way; the tap water is hot; here it’s cold water; everything is backwards; the toilets all have standing water; you can see when it’s soiled. What’s in this bag— is it edible or for topical use? Everything is confusing.

And just recently, in your past life, you knew everything, and you were an expert in your field—we were doctors, engineers, editors. Well, except now there are no experts there; they’re all here.

But here no one knows this and doesn’t even suspect it.

“What, a resume, what re-su-me?!” I tell them, “Good morning”, and they say: “What are you trying to say?” – That is, you were trying to say something. I studied English in school, but on the phone, they say, “Please fetch someone who speaks English!” And here I am, communicating as I can, but they don’t understand… Overall, they’re just strange. For example, I go to an interview, that is, I go to look for work, and they ask: “Why should we hire you?” Now that’s a question! “I need a job, can’t you tell?” I’m telling you – they’re weird.

But there are pleasant things here, albeit not very many. For example, the landfills. It’s a wonder how great they are – and everything’s free, if you can carry it (and boy do they carry it. You could leave a couch for a minute without supervision while you bring the car around, and when you come back, it’s no longer there.). And that’s how it should be; why should you leave anything without supervision?

Everything is fine, but you have to find work somehow; after all, everyone has brains, if they were once experts in their country. Time to hit the books, but again, books are written their American way. It’s good that there are Russians who, not that they love money, but they are not indifferent to it. That’s how they started courses, and all “experts” and “non-experts” poured themselves into these courses, and after three months are all specialists: programmers, and some even with three letters after their names (like me, for example). And they don’t even suspect that we’re seeing a computer for the first time. They’re not suspicious folk, they’re very easy to fool. So they hired us at the job, and now they’re without work themselves, as there’s not enough room for everyone.

But I don’t feel any nostalgia, that’s a word hard to define. But I do feel a deep longing— there’s no one to drink with, and “our people” don’t drink and don’t smoke anymore; they’re watching their health; even better for them if they die healthy. Yet again, they all go to bed at nine, but beINSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 22

fore, everyone sat in the kitchen with a shot, and everyone was thinking about how to best guide politicians on the right way!

Their American holidays are quite interesting, and we’re all as if at someone else’s banquet—we don’t fit in with them, even though we tried, but they just wave their hand, we’re different from them and that’s it… Honestly, we live quite well, but it would be better if they learned a little bit of Russian. And we toil on, because we don’t know where our true home is.…but then we found out.

September 11th. The whole country ached, for our people, for the first time in our lives we felt the urge to put up the US flag. This is already our home, now it is clear. And who’s to say we’re not American! We already have a Russian ear, nose and throat doctor, and a Russian primary care physician, and even our own cemetery, where my old mother lays… And they have good holidays… And my American grandchildren run around in awe that their grandparents are speaking some sort of their own language. So, we are at home here, and don’t doubt it for a second.

Концерт остановлен

Zinoviy Sigalov, Holocaust survivor from Ukraine Случай из 90х в Самаре Начало в 90ых. Вечер в большом Дворце программа для евреев, я участник, веду концерт. Начинаем! Внезапно подходит директор Дворца Зитовский. В зале – бомба! Все на улицу. Я как можно спокойнее объявляю: у нас заминка, всем освободить места на 20-25 минут, прошу не торопясь выйти из зала. Сапер с собакой приехал через 40 минут. Бомбу не нашли. Концерт был сорван. На улице стояла кучка людей с плакатами: “Убирайтесь в Израиль!!!”

Concert Halted

Zinoviy Sigalov, Holocaust survivor from Ukraine A Story from the 90s in Samara, Russia In the early 90s, in Samara, I was conducting a concert as part of an evening program for local Jews. Suddenly, as we were getting started, the director of the event hall where the program was being held at the Palace Zitovsky, approached us and yelled “There’s a bomb in the hall! All to the street!” I declared as calmly as possible “We have an issue and would everyone kindly free up space for 20-25 minutes. Please take your time to leave the hall.” The bomb squad, along with the bomb-detecting dog, arrived 40 minutes later. No bomb was found but, alas, the concert was ruined. There were many people in the street with signs urging: “Get out to Israel !!!”

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 23

A Russian Tale as Told By Yoni Kalin

Natalia Tikhomirova, Holocaust survivor from Russia Yoni Kalin gave me this text as a gift. He was 10 years old when he wrote it. He is now 26. He graduated from university and is working. Our friendship continues: he visits me and we talk on the phone. He always listens attentively to my advice. It is such a pleasure to hear him say, “My dear Baba!”

To my Baba with love.

“When my mom was pregnant with me, we met Baba. Baba was looking for a family and my mom was looking for help. We adopted each other. Baba is my special friend. My baba tells me stories.

I love to listen to her stories. At night she would sit on the edge of my bed and tell me about the Russian Snow Queen and other tales. Each time she added more and more to the story. I liked it a lot.

My baba’s full name is Natalia Alexandrovna Tikhomirova. She was born in St. Petersburg, Russia, on September 27, 1932. When she was a child she used to play with her dolls and watch TV. Her father was a scientist. He built a TV the size of postage stamp by himself. She wondered how people got inside it. Baba’s dad was one of the workers to make the atomic bomb. My baba had to keep the secret and not tell her friends on the street because they could go to jail. She joked that everyone knew about that except the KGB, the Russian Secret Police.

My baba grew up during World War II. She was scared she was going to get taken away. During the war she escaped from Moscow to the countryside with her family. In the town there was a big hospital for Russian soldiers. She was only eight years old. She gave the injured soldiers medicine, food, and water, and even wrote letters home for them.

My baba also remembered being hungry all the time. Not only was there no food to buy, but there was no food at all. She received from her parents one piece of bread and one small piece of sugar for the day. She remembered how her grandmother would save half a slice of bread for Baba and her sister. At the time, she ate it fast. But now she tells me she understands how kind her grandmother was.

My baba tells me not to waste food. She used to say: “Think about the people who have no food.”

Now I know: it’s no good to waste things. Especially things you can’t always get.

My baba is generous and kind. She tries to give to people who don’t have. I want to be like Baba and give to others not as lucky as me. I wish everyone could have a Baba like mine.”

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 24

Мать

Трусевич Светлана Николаевна, Holocaust survivor from Ukraine Я Трусевич Светлана Николаевна, родилась в 1937 году в городе Одесса, но до четырех лет с родителями жила в Киеве. Когда началась война, мой папа ушел на фронт, а моя мама Лифшиц Лея Фроимовна со мной уехала в город Одессу, чтобы с родителями эвакуироваться. Но бабушка и дедушка, а так же младшая их дочь Софья (18 лет) не захотели уезжать, даже не предполагая, что с приходом немцев их арестуют и посадят, как евреев в лагерь. В 1942 году они будут расстреляны. Я же с мамой теплоходом (под бомбежкой) добрались до Ал-ма-аты, где проживали до 1945 года. В 1944 году по радио передали, что в Киеве были расстреляны в Бабьем Яру евреи и футболисты (4 человека) “Киевского Динамо”, которые попали в плен. До расстрела немцы привезли свою команду и заставили играть наших в матч. До этого Mama, Leah Trusevich они, как пленные работали на киевском хлебозаводе. После поражения немцев со счетом 4:0 четырех футболистов расстреляли. Это описано в книге Л. Кассиля “Посмертный тайм”. В 1954 году им поставили памятники на стадионах “Динамо” и “Спартак”, где состоялся матч “смерти”. Горе моей мамы передать невозможно, но надо было растить дочь и продолжать жить. Мама тяжело работала и растила дочь. По окончании школы я вышла замуж и уехала с мужем-врагом ( Миндлин Зиновий Борисович ) в город Пермь, куда его послали после окончания киевского медицинского института. Прожили мы там десять лет. За это время я окончила Пермский Университет по специальности филолог. И родила дочь Миндлину Аллу. В 1966 году вернулись в Киев.

Svetlana Tursevich & Zinoviy Mindlin 1957

В 1974 году умерла моя мамочка. С 1997 года мы живем в США, куда двумя годами раньше с семьей уехала моя доченька. Она и ее муж оба программисты. У меня есть внук – 36 лет и внучка 22 года, он дизайнер машин, она будущий врач. Мы с мужем благодарны Америке за все то, что она для нас сделала. Когда не стало моего мужа ( он умер в 2018 году ), с которым мы прожили счастливую жизнь 62 года, я осталась одна, но, под опекой государства и JSSA, а так же моих замечательных детей и внуков.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 25

Mother

Svetlana Trusevich, Holocaust survivor from Ukraine I am Svetlana Nikolaevna Trusevich. I was born in 1937 in Odessa. When I was four, my parents and I moved to Kiev. When the war began, my dad was sent to the front, and my mother, Leia Froimovna Lifshits, evacuated with me to Odessa. My grandmother and grandfather, and their youngest daughter Sophia (18-years-old), did not want to leave. They assumed that upon the arrival of the Germans they would be arrested and imprisoned like Jews were in the camps. In 1942, they were shot. My mother and I, on a small ship (under bombardment), reached Almaty (Alma-ata), where we lived until 1945. In 1944, on the radio it was announced that Jews and four soccer players players of Kiev Dynamo, had been captured and were shot in Babi Yar in Kiev. Before the execution, the Germans brought their team to play against our local team in a match. Before the match, the players worked as prisoners at a Kiev bread factory. After defeating the Germans with a score of 4:0, four of the players were shot. This is described in the book The Posthumous Time

by L. Kassil. In 1954, monuments were erected to them at the Dynamo and Spartak stadiums, where the death match took place.

It is impossible to convey my mother’s grief in having to raise her daughter alone and continue to live. Mom worked hard to raise me. After finishing school, I got married and left with my “enemy” husband (where “enemy” relates to an enemy of the Soviet nation), Zinoviy Borisovich Mindlin, to Perm, where he was sent after graduating from the Kiev Medical Institute. We lived there for ten years. During this time, I graduated from Perm University with a degree in philology and gave birth to a daughter, Alla Mindlin. In 1966, we returned to Kiev.

In 1974, my mother died. Since 1997 we have lived in the USA, where my daughter moved with her family two years earlier. She and her husband are both programmers. I have a grandson, 36-years-old who designs machines, and a granddaughter, 22-years-old who is studying to be a doctor. My husband and I are grateful to America for all that it has done for us. When my husband passed away in 2018, after 62 happy years together, I was left alone but was cared for by the state and JSSA, as well as my wonderful children and grandchildren.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 26

Доброта незнакомцев

Элла Верета, Holocaust survivor from Russia Всегда вспоминаю случай, который произошел двенадцать лет назад. Моя мама еще была жива. Мы гуляли с ней по Индианоле, это в Дервуде. Ей было уже много лет. Я возила ее в инвалидной коляске и мечтала, что буду когда-нибудь гулять по этой же дороге с внучкой в детской коляске. И вот мы отпраздновали маме сто лет в июне 2008. Собралась вся семья. Мама очень радовалась и вполне осознанно гордилась, сидя во главе праздничного стола. А внучка к этому времени была уже в “проекте” и мама знала об этом и ждала ее с нетерпением. Но через несколько месяцев у мамы случился инсульт и она впала в кому, но видно еще что-то чувствовала. И вот настало время и родилась София. На другой же день я пришла проведать маму и сказала, что родилась ее правнучка-ее продолжение и назвали ее Совией в ее честь. И мама услышала и тихо ушла в ту же ночь. И вот моей внучке около года. Я гуляю с ней в детской коляске по той же улице. Она спит в коляске, а я болтаю с подругой по телефону. Вдруг налетел сильный порывистый ветер, он сбивал с ног, и полил пождь как из ведра. Я побежала к дому и вдруг меня останавливает машина и мужчина кричит -- скорее в машину. Впуская нас в машину, он пытался втащить коляску, а она никак не складывалась. Мы были в сохранности, а он проник до нитки. Этот мужчина сказал мне, что его жена увидела нас и звала в дом, но я не услышала. Тогда она велела ему, беги и помоги им. И он буквально спас нас. Внучка могла бы сильно простудиться. Он довез нас до дому. Я не знала, как его благодарить. Но, в попыхах, я не спросила ни имя нашего спасителя ни его адрес. Добрата этих, незнакомых мне, людей потрясла меня. С тех пор я, гуляя по Индианоле, всегда вспоминаю этих добрых американцев с благодарностью. Впрочем, это не единственный случай, когда я имела возможность убедиться в доброжелательности американцев. Мы русскоговорящие, тоже стараемся помочь друг другу. Это и делает человека ЧЕЛОВЕКОМ.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 27

Kindness of Strangers

Ella Vereta, Holocaust survivor from Russia I will always remember an event that occurred 12 years ago. My mother was still alive, many years old already. She and I walked along the streets of Indianola in Derwood. I pushed her in a wheelchair and dreamed about how, one day, I would walk this very path with my granddaughter in a stroller. And so, in June 2008, we celebrated my mother’s 100th birthday and the whole family came together. My mother was joyful and filled with pride, sitting at the head of the celebratory table. The granddaughter in question was already ’in process’ and my mother awaited her arrival with great anticipation.

A few months later, my mother had a stroke and fell into a coma, but it was clear that she could still sense some things. During this time, my daughter Sofia was born and the very next day I came to visit my mother. I told her that her progeny and granddaughter was born, and that she was named Sofia in her honor.

Once my mother heard this, she left this world quietly that very night.

Years pass and now I am a grandmother. My granddaughter was around one year old, and we were walking on the very same path that I had pushed my mother in her wheelchair. She is sleeping in the stroller, and I am chatting with a girlfriend on the phone. Suddenly, a strong gust of wind blew us off our feet and it started raining buckets! I rushed towards the house. Then, a car appeared and stopped me. The driver, a man, yelled to us to get in the car quickly! After letting us into his car, he attempted to take the stroller, but it would not collapse. We were sheltered and he was soaked through. This man told me that his wife had seen us in the rain and called me to come inside her home, but I did not hear her. She then told him to help us, and he quite literally saved us. My granddaughter could have gotten very sick. This kind gentleman drove us home. I did not know how to thank him because in the fluster of the moment I had neither the name nor address of our savior.

The kindness of these strangers impressed me greatly.

Ever since, walking in Indianola, I always remember these kind Americans with gratitude. And, this was not the only time that I had the opportunity to learn of the benevolence of Americans.

We Russians also try to help each other.

This makes a human HUMAN.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 28

Аргентина

Лариса Елович, Holocaust survivor from Ukraine Меня зовут Лариса Елович (Yelovich). Я напишу о том, как в 2003 году мы поехали с мужем с путешествие по Аргентине. Вначале немного истории. Я всегда знала, что в Буэнос-Айресе у меня есть четыре двоюродных брата. Мой папа родом из маленького поселка Хащеватое, Гайворонского района на Украине. У папы был старший Аргентинабрат Элик, и когда на Украине начались погромы, Элик решил любыми судьбами бежать с Украины, ему было семнадцать лет. Описать его побег – это будет отдельная книга, но он на перекладных добрался до Одессы и потом проник на грузовой пароход, спал и жил в каких-то трюках и в конце пути добрался до Аргентины и начал там новую жизнь. Работал, где удавалось зарабатывать на проживание. Через несколько лет он женился на еврейской девушке из Польши. Они стали жить вместе и у них родилось четыре сына. Мой папа с родителями оставался на Украине, они пережили эти лихие годы и когда мой папа женился – у них родилось четыре дочери, причем года рождения двоюродных братьев и сестер совпадали один в один. Совпадение??? Папин брат как-то через красный крест нашел адрес своего брата, прислал фотографию своей семи и написал, что очень хотел бы помочь нам материально, но моя мама была категорически против связи с заграницей, тогда были такие времена и на этом связь оборвалась не начавшись. Когда мы с мужем собрались в путешествие по Аргентине, я решила попробовать найти их. Спасибо уже был интернет и мне ответила дочка одного из моих двоюродных братьев – Мара, я указала название гостиницы и время нашего прибытия, и тот же день она примчалась с нами встретиться. Она оказалась очень родственной и пригласила нас к себе домой на ужин, сказала приходите часов в десять вечера. Я переспросила почему так поздно, и она объяснила, что все работает допоздна, у всех у них маленькие бизнесы и конечно, они открыты пока есть покупатели. Стало понятно, почему они могут так поздно встретиться. Мара – дочь второго по возрасту брата, которого уже на то время не было в живых. Она живет с мамой и когда был жив ее отец он имел маленький хозяйственный магазин и мама ему помогала, но она не сильно разбиралась в делах, поэтому Мара-студентка университета стала с маминой помощью вести все дела по бизнесу и продолжала учиться в университете. У мары есть старшая сестра Лора, она замужем за аргентинцем, говорящем только на испанском и у них двое чудных малышей. Я, конечно, привезла много фотографий нашей семьи, родителей, сестер. Мы приехали к ним к десяти часам вечера, и потихоньку стали все сходиться – двоюродные братья, их дети, супруги детей, внуки, их girlfriends, boyfriends. Собралась большая компания очень близких мне родных людей. Первым пришел самый старший брат – Энрико с женой, довольно пожилые люди, одного года рождения с моей старшей сестрой, у них тоже маленький бизнес типа маленькой аптеки (CVC) и несмотря на возраст продолжают работать. Когда в Аргентине хунта захватила власть, все в одночасье потеряли все, деньги обесценились и все стали бедными. Поэтому все продолжают работать и живут очень небогато. Пришли их дети – дочь архитектор и зять врач. Пришли их внуки со своими girlfriends and boyfriends. Все говорят только на испанском и только одна INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 29

Мара – студентка университета хорошо говорит на английском. Она была переводчиком, все рассматривали фотографии и общались. Потом пришел еще один казен – Марио с женой и сыном и внуками. И последним пришел самый младший со всей своей семьей. Когда он вошел в дом, у меня внутри все вздрогнуло он очень похож на моего отца, такой же худощавый, подтянутый, улыбка тоже как у моего отца. А во дворе у них стояла печь с духовкой и там готовил обед Лорин муж. Лора – сестра Мары. Обед сервировали далеко за полночь и это был обед по всем аргентинским традициям. В начале были пирожки с мясом, потом был суп, потом мясные блюда и десерт. И все это готовили Лора с мужем и обслуживали. Уже была глубокая ночь, а мы все не могли наговориться, все были очень рады встречи с нами, мы рассказывали о своей жизни в Америке, они о своей жизни. В три часа ночи они вызвали нам такси, были слезы радости встречи и сожаления расставания. Я никогда не забуду, как Энрико на прощание обнял меня, и я почувствовала в этом объятии передалось тепло от одного родного и близкого человека другому человеку. И он пригласил нас вечером прийти к нему домой, чтобы еще больше пообщаться. За нами заехали их дети и внуки и повезли к себе. Там была только его семья – дети, внуки, сваты – родители зятя врача. Опять был грандиозный обед, опять было много разговоров допоздна. Сваты там говорили на идиш и мы понимали, конечно, но не все. А дочкин муж врач говорил немного на английском, так что смогли пообщаться. Опять поздно ночью нам вызвали такси, и мы уехали в гостиницу, а на следующий день началось наше ознакомление с Аргентиной. С Марой мы еще до отъезда встретились она заехала с нами попрощаться и сейчас с ней редко, но шлем e-mails. Вот такая у нас была встреча, которую забыть невозможно.

P.S. Еще короткая заметка. Не знаю, как это называется – голос крови, может быть еще както. Удивительно, как у моего отца и его брата, которые расстались совсем еще детьми и всю жизнь не общались, родилось по четверо детей в семье моего отца – дочери, а в семье его братья – сыновья, но годы рождения у детей совпали. Затем, в нашей семье есть Мара и Лора это я Лариса, и в их семье есть Мара и Лора. Это просто совпадение или это имеет какое-то название.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 30

Argentina

Larisa Yelovich, Holocaust survivor from Ukraine My name is Larisa Elovich, and I am sharing details about a journey my husband and I took to Argentina in 2003 during which we connected with family that I had never met before. But first, a little history…

I have always known that I have four cousins ​​in Buenos Aires. My dad comes from a small village in the Khashchevatoe, Gaivoronsky district in Ukraine. Dad had an older brother, Elik. When the pogroms began in Ukraine, Elik, then 17, decided to flee by any means possible. It would be an entirely separate book to describe Elik’s escape, but he did reach Odessa where he boarded a cargo steamer and literally lived, day and night, in the cargo area. At the journey’s end, Elik had arrived in Argentina and started a new life. He worked any and everywhere he could earn a living, married a Jewish girl from Poland, and they began their life together, ultimately raising four sons.

My dad and my grandparents had stayed in Ukraine and survived the dark years there. My dad married and had four daughters. Interestingly, the birth years of the sisters and their cousins in Argentina coincided exactly. Coincidence???

Uncle Elik found my dad’s address through the Red Cross. He sent a photo of his family and wrote that he would very much like to help us financially. However, my mother was categorically against communication with family abroad. Unfortunately, those were the times, and the connection was cut off before it even began.

When my husband and I were going on a trip to Argentina, I decided to try to find them. Thanks to the Internet, I was answered by the daughter of one of my cousins ​​– Mara. I indicated the name of the hotel where we were staying and the time of our arrival. When we arrived, Mara rushed to meet us! She turned out to be very kind and invited us to her home for dinner. Mara said to come at ten o’clock in the evening. I asked again why it was so late, and she explained that everything runs late because they all have small businesses and, of course, they are open while there are buyers.

Mara is the daughter of the second oldest brother who was no longer alive at that time. She lives with her mother, and when her father was alive, he had a small hardware store and her mother helped him, but she did not know much about business. Mara, a university student, began to manage the business with her mother’s help and continued to study at the university. Mara has an older sister, Laura who is married to an Argentinian that speaks only Spanish; they have two wonderful kids. Of course, I brought many photos of our family to share. When we arrived at their home at ten o’clock in the evening, everyone slowly began to converge—cousins, their children, children’s spouses, grandchildren, their girlfriends, and boyfriends.

A large group of people gathered around me. First came the eldest brother, Enrico, and his wife.

They are rather elderly people who were born within a year of my older sister. They also have a business similar to a small pharmacy like CVS and, despite their ages, they continue to work.

When the Junta seized power in Argentina, everyone lost everything overnight. Money depreciated and everyone became poor. Therefore, they continue to work and live somewhat meagerly.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 31

Their children gathered as well—the daughter is an architect, and her husband is a doctor. Their grandchildren came with their girlfriends and boyfriends. Everyone speaks just Spanish and only Mara speaks English well, so she was our translator. The photos were passed around and the conversation flowed. Then another cousin, Mario, arrived with his wife and son and grandchildren.

Lastly, the youngest came with his whole family. When he entered the house, everything inside me shuddered as he is very similar to my father with the same thin and fit build, and the same smile. In the yard there was a stove with an oven and there Laura’s husband was preparing dinner (Laura is Mara’s sister). Our meal was served well after midnight and was an abundant assortment of Argentinian traditions. In the beginning there were pies with meat, then there was soup, then meat dishes and dessert— all prepared by Laura and her husband. It was already deep into the night and we could not stop talking. My Argentinian family was so happy to meet us. We talked about our life in America, they talked about their lives in Argentina. At three o’clock in the morning they called us a taxi. Tears of joy at meeting and tears of regret at parting flowed openly. I will never forget how Enrico hugged me goodbye, and I felt in this embrace warmth that was transferred from one loved one to another loved one. And he invited us to come to his house in the next evening to talk even more.

Enrico’s children and grandchildren came to pick us up and took us to their home to visit with just their family—children, grandchildren, and significant others, plus the parents of their son-inlaw. Again, we enjoyed a grand dinner. Again, we talked until late in the evening. The parents of their son-in-law spoke Yiddish and we understood almost everything. And, my cousin’s husband, the doctor, spoke a little English, so we were able to communicate. Another late-night taxi ride brought us back to our hotel, and the following day we began our discovery of Argentina. We met with Mara again before our departure back to the States, and now we stay in touch by email. We had such a meeting … one that is impossible to forget.

P.S. Another short note: I do not know what it is called—the ‘voice of blood’ maybe—but I find it amazing how my father and his brother, who parted as children and did not communicate their whole lives, had four children each (one had four sons and one had four daughters) with coinciding birth years! Then, in our family there are Mara and Laura, and I am Larissa, and in their family, there are Mara and Laura. Is it just a coincidence or does it have deeper meaning?

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 32

VICTIM OF MY OWN PASSION

Yelena Zaslavskaya, Holocaust survivor from Ukraine This ridiculous story happened to me in the big city of Dallas, Texas. As a multi-faceted city, it has many special attributes because it combines cultured society and cowboy customs. Tall, architecturally unique modern buildings sometimes adjoin low, old-fashioned ones. Streets are beautified with fountains and bronze sculptures, some depicting groups of cows and horses. To see them displayed on the streets of a big city like Dallas is a bit surprising. Recently, I became interested in photographing landscapes and unusual building and have found many places of interest in this city.

One significant place is the Philharmonic Hall with its original and imposing architecture. Despite its massive size it appears light, possibly because of its round shape and many glassy surfaces. Inside, Hall is beautifully decorated as well. Of note are the lobby and music hall finishes—elegantly restrained and not overindulged.

The small public garden serves as a buffer between the Philharmonic Hall and the noisy streets.

One side of this garden is fenced by a low stone wall. Trickling water runs down the wall into a rather shallow ditch. On the neighboring streets, there are some museums located within the elegant old-fashioned buildings. Bronze sculpted figures on the sidewalks pose as passers-by … taking part in the everyday life of the street scene.

The famous Dallas Philharmonic Symphony Orchestra is well known across America and Europe.

Andrew Litton, the symphony’s emotional director, was taught by the brilliant musician Mstislav Rostropovich. While visiting Dallas, I had the pleasure attending some concerts directed by Litton.

Once, in the month of October, my relatives invited me to a daytime concert there. The weather was cool, which is unusual in sunny Dallas. I took this opportunity to capture some pictures before the concert.

Typically, as soon as I recognize an object of beauty, I start looking for the best perspective and distance to achieve the most impressive picture. On that occasion, I intended to take a picture of a building that had caught my eye. Walking along a ditch, I was looking through the camera lens to find the best angle. It was a defining creative moment, so I was not paying attention to my steps. Suddenly, I found myself in a moat full of cold water! It was so difficult to get out! At last, I was on the ground, shivering from the cold. I was like the ‘trembling figure’ in the famous Ivanov painting “The Appearance of Christ before the People.” The new camera that I was so proud of was drowning in the dull water and it was so difficult to fish it out!

After this accidental bath I looked awful, felt numb and water was streaming from my clothes. In spite of these sad circumstances, I could not control my nervous laughter. I entered Philharmonic Hall with only one thought in mind: to dry out. I did not consider returning home immediately to change clothing, although in hindsight it might have been more reasonable path.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 33

My long, elegant black skirt had turned into mini; it had become shorter than I would ever permit myself to wear at my age. My legs grew numb in the soggy pantyhose. Something gurgled inside the camera, but I paid no attention to it. I made my way toward the restroom and became deeply disappointed when I discovered that there were no dryers, only paper towels instead— a bitter misfortune! I had imagined that under the current of the hot air my skin would get warm and return to its natural color and my clothes would dry. Alas, I had no choice now. I contented myself with wringing out the water and putting back on my clothes. They were wet and misshapen. I could not bring myself to look at the mirror.

Two elderly ladies who were primping before the mirror watched all my manipulations. They thoroughly enjoyed my trials and tribulations.

The bell rang and the concert was about to begin. I quickly drank a cup of tasteless coffee to warm myself and entered the music hall. I put my wet jacket on the nearest vacant seat and settled in to enjoy the music. As usual, the Chopin sounded splendid. But because of the cold compress I was wearing on the lower part of my body, I was unable to get lost in the wonderful music. I tried to insulate myself from my wet, cold skirt at the waist with my palms. Still, I tried to relax and enjoy the concert.

When intermission began and the lights were turned on, I found myself in an embarrassing situation. The streams of water from my jacket drained under the preceding row. The people sitting there peered at me doubtfully. They did not ask any questions. And what could I have said if they had?

When the concert was over, I again met the ladies who had laughed watching the struggle with the wet clothing. They began to laugh again, although they did not forget to ask me if I was okay.

I thought it showed the politeness of the American style…

I discovered later that my plunge into the fountain was noted. The ill-fated moat was subsequently fenced in and a new, thick chain appeared there to protect absent-minded pedestrians.

I confirmed this while visiting the Philharmonic Hall one year later. Perhaps I should be proud of my special contribution to the Dallas Philharmonic Hall?

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 34

Аctive Living Активная жизнь Anastasia Bui, Assateague Island Yakov Cherkasskiy, My Small Garden Aleksandr Freydina, Photography Iosif Krasnyy, Exercises for the Brain Yevgeniy Krichevskiy, Family Tree Anna Litvak, Love for Yorkshire Terriers Sima Markova, Creative Pursuits Michael Meyerson, Photography Nora Morton, Fun with Photography Apps

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 35

Assateague Island Camping Anastasia Bui, JSSA Care Manager

I am excited to share a little bit about one of my favorite places in the US. I have been going to Assateague Island National Seashore every fall since 2012. The island is between Maryland’s Chincoteague Bay and the Atlantic Ocean; and is unique for its wild horses and seclusion. My family and I enjoy everything the island has to offer. It is peaceful and has so much for us, especially since we live an active, healthy lifestyle. Below are a few pictures I took over the years.

Assateague Island National Seashore INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 36

Pабота в моем маленьком саду

Яков Черкасский, Holocaust survivor from Ukraine Я бы хотел рассказать о моей жизни в США. У меня есть маленький дворик и там я сделал минисадик. Я выращиваю (конечно в маленьком количестве) овощи и фрукты: помидоры, огурцы, малину, чернику, клубнику, виноград и крыжовник. Я все время летом занят этим делом – мне это очень нравится.

My Small Garden

Yakov Cherkasskiy, Holocaust survivor from Ukraine

My name is Yakov Cherkasskiy and I was born in Bar, in the providence of Vinnitsa, in central Ukraine.

However, I would like to talk about my favorite hobby in the US. I have a small backyard, and there I keep a mini garden. In it I grow fruits and vegetables (of course, in small quantities): tomatoes, cucumbers, raspberries, blueberries, strawberries, grapes, and gooseberries. In the summer, I spend all my time working on my garden—and I love it!

For maximum growth, I use this plant food.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 37

Photography

Aleksandra Freydina, Holocaust survivor from Russia

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 38

Упражнения для мозга

Иосиф Красный, Holocaust survivor from Ukraine В условиях сложившихся ограничений в передвижении и общении,связанных с пандемией,для людей пожилого возраста и пенсионеров возникает проблема “как убить время”,чем занять себя.Конечно же,Интернет,конечно,литература и музыка,конечно,политика и новости.Я для себя решаю эту проблему двумя способами: играю в шахматы и решаю кроссворды.Оба эти занятия дают умственную нагрузку и повышают интеллект.И то,и другое в нашем возрасте представляется особенно важным. Если кого-то заинтересует,хочу поделиться ссылками на источники получения материалов. Кроссворды (на русском языке) я нахожу в Google,в сайте absite.ru. Здесь море кроссвордов. Все они средней сложности и доступны большинству людей.Кроме того,есть много кроссвордов в журналах “Интересно”и “Теленеделя”. В шахматы я играю в сайте chessgames. com Оба эти занятия требуют умственного напряжения,что доставляет мне удовольствие. Спасибо Иосиф Красный,83 года

Exercises for the Brain

Iosif Krasnyy, Holocaust survivor from Ukraine Given that we live in a socially isolated environment due to the pandemic, the retired and elderly now face the problem of how to kill time. How shall we occupy ourselves? Of course, there is the internet. And literature, music, politics, and the news. I occupy myself in two ways—playing chess and solving crosswords. Both activities exercise your brain and improve your intelligence, which are very important endeavors in old age (I am 83).

If you are interested, here are some links and resources to find these materials: I find Russian-language crosswords on Google, through the site absite.ru. Here you will find a sea of crosswords that are moderately difficult and accessible to most people. There are also many crosswords in the magazines Interesno and Telenedelya. I play chess on the site chessgames.com These two activities are a mental workout, which is fun to me.

Thank you, Iosif Krasnyy, 83 yr

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 39

Я знаю историю своего рода.

Евгений Кричевский, Holocaust survivor from Ukraine Блестящие достижения современной науки нам замечательный и весьма достоверный источник информации о прошлом нашего рода за тысячи лет - ДНК тесты. Мы заказали свои ДНК тесты в Американской фирме СОNNECTMYDNA. Результаты поступили к нам по электронной почте через три недели после почтовой отправки контейнера с материалом для исследования. Тесты показали национальность автора и его дочери с высокой степени достоверности еврейкая национальность (ашкеназы) 89,90 % , cефарды – 2.5% а также небольшой процент ряда других азиатских европейских и южноамериканских национальностей - 7.6%. Где же оказались наши предки на протяжении трех тысячелетий как долго они находились в каждой точке мира и что сними происходило? Вот вопросы которые мы поставили перед собой и развернутые ответы мы получили на них. Оказалось что наши предки прожили в 16ти странах Ближнего Востока Европы Южной Америки и Африки на территориях нынешних государств Сирия, Оман, Кувейт, Афганистан, Иран, Турция, Израель, Ирак, Египит, Южная Аравия, Тунис, Морокко, Катар, Ливия, Польшa, Россия - эти страны расположены в порядке убывающей вероятности нахождения в них наших предков. Сирия во время прихода туда наших предков называлась Арамейский Дамаск. Она названа первой среди других стран потому, что в этой стране проживало наибольшее число предков и жили они там дольше, чем в других названных выше странах.

Cкорее всего родоначальники нашего рода сначала жили в Израиле хотя он занимает седьмую позицию в общем списке. Для исследования прошлого нашего рода мы имели результаты ДНК теста и Всемирную историю еврейского народа. Накладывая эти сведения друг на друга, мы смогли с большой вероятностью воссоздать пути миграции предков, примерное время их прeбывания в каждой стране, условия жизни, родзанятий и т.д. Где же оказались наши предки на протяжении тысячелетий как долго долго они находились в каждой точке мира и что ними происходило? Вот вопросы, которые мы посвили перед собой и какие ответы мы получили. Многие наши родственники в конце ХХ и начале ХХI веков покинули пределы бывшего Советского Союза и Росийской Федерации и перебрались на ПМЖ в другие страны. Наши дети. внуки и, тем более наши правнуки уже не будут знать друг друга через несколько десятилетий и тем более своих предков. Это обстоятельство было одно из причин, заставивших нас взяться за поисковую работу и анализ полученных данных. Я написал трех тысячелетнюю историю нашего рода. Получился двухтомник большого формата с вложенным генеалогическим древом нашего рода начиная с 1835 года, когда родился наш прадед Мордехай Кричевский. Генеалогическое Древо было составлено на базе сведений, полученных от родственников, представлявших все ветви нашего гениалогического древа. В него включены персоны, которых мы знаем по именам и о которых мы имеем достаточно подробные сведения. К сожалению, многие из этих людей уже ушли из жизни, но они оставили о себе добрую память.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 40

Желающие могут получить эти книги в электронном виде. Доктор философии Евгений Кричевский. Приложение: Генетическое древо рода Мордехая Кричевского.

History of My Family Tree

Yevgeniy Krichevskiy, Holocaust survivor from Ukraine The brilliant achievements of modern science are a wonderful and very reliable source of information about the past of our family for thousands of years—DNA tests.

We ordered our DNA tests from an American company CONNECTMYDNA. The results came back to us by email, three weeks after mailing the container with the collected sample for the assessment.

Tests have shown the ethniciy of the author and his daughter with a high degree of certainty (Ashkenazi Jewish) 89,90 %, Sephardim – 2.5% as well as a small percentage of several other Asian, European, and South American nationalities - 7.6%.

Where did our ancestors end up for three millennia? How long were they in every part of the INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 41

world? And what was happening during that time? These were the questions we set out to answer, and the detailed answers we received.

It turns out that our ancestors lived in 16 countries of the Middle East, Europe, South America and Africa in the territories of the current states of Syria, Oman, Kuwait, Afghanistan, Iran, Turkey, Israel, Iraq, Egypt, South, Arabia, Tunisia, Morocco, Qatar, Libya, Poland , Russia - these countries are located in order of decreasing probability of connection.

Syria after the arrival of our ancestors was called Aramaic Damascus. It is named the first among other countries because the largest number of ancestors lived in this country and they lived there for the longest period. Of course, most likely the founders of our family first lived in Israel, although it occupies the seventh position in the general list. To study the past of our kind, we had the results of a DNA test and the World History of the Jewish People. By cross referencing and comparing this information, we were able to recreate the migration routes of our ancestors with high level of accuracy and uncover the approximate time of their stay in each country, the living conditions, occupations, etc.

Many of our relatives in the late twentieth and early twenty first centuries left the former Soviet Union and the Russian Federation and moved to permanent residence in other countries.

Our children, grandchildren, and great-grandchildren will no longer know each other in a not so distant future, and even more so their ancestors. This circumstance was one of the reasons we made the commitment to seek out to uncover and explore the available information and analyze the obtained set of data.

I have documented a three-thousand-year history of our family tree. In total, I compiled a two-volume large-format book with an embedded family tree of our birthplace beginning in 1835; when our great-grandfather Mordechai Krichevsky was born. The family tree was collected based on information received from our relatives representing all branches of our genealogical tree. It includes persons whom we know by their names and have access to detailed information.

Unfortunately, many of these people have already passed, but they have left us all a great memory of themselves.

Those interested can receive these books in electronic format.

Doctor of Philosophy, Yevgeniy Krichevskiy Attached: Family Tree of Mordechai Krichevskiy

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 42

Любовь к Йоркширским Терьерам Аня Литвак, Holocaust survivor from Ukraine

У меня есть две маленькие собачки породы Йоркшир терьер, Микки и Джеки. Микки - очень хитрая , а Джеки очень умная. Их любимая игра - прятки. Микки прячется за портьерой, но хвост всегда торчит наружу. Джеки делает вид, что не может ее найти и бегает вокруг. Наконец-то Микки надоедает прятаться, и она выскакивает навстречу Джеки. Собачки все делают вместе: едят, спят и играют. Но, всегда не могут поделить, кто будет сидеть у меня на коленях. Иногда одна или другая выманивают свою соперницу с моих коленей и быстро прыгает на освободившееся место. Разбалованы они ужасно и, иногда едят только с рук или когда я бросаю им мячики. Они ласковые, веселые и всегда рядом со мной. Верно ждут меня, когда я не могу заснуть и нервничают, когда гуляют без меня. Джеки даже умеет говорить мое имя Аня. Не верите? Честное слово. Джеки и Микки мои бесценные сокровища. Хорошо, когда есть собачки.

Love for Yorkshire Terriers

Anna Litvak, Holocaust survivor from Ukraine I have two little Yorkshire Terriers, Mickie, and Jackie. Mickie is very conniving, and Jackie is very smart. Hide and seek is their favorite game. Mickie hides behind a curtain, but her tail always sticks out. Jackie pretends that she cannot find Mickie and runs around. Finally, Mickie gets tired of hiding and she jumps out on Jackie. The dogs do everything together—eat, sleep and play. But they never can share my lap. Now and again, one baits the other from my lap and quickly jumps in her place. They are spoiled rotten and often eat only off my hands or when I toss balls for them.

They are friendly, upbeat, and always beside me. They diligently wait for me when I cannot fall asleep and get nervous when somebody else walks them. Jackie can even say my name Anya.

Don’t believe me? Honest! Jackie and Mickie are my priceless treasures. It is so good to have

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 43

them. Anna Litvak

Творческие занятия

Сима Маркова, Holocaust survivor from Ukraine Хобби: Вышиваю картины лентами вяжу, делаю картины diamond painting, делаю украшения для волос их лент сшила более 50 масок для лица и раздала людям из соседних домов, для пожилых людей. Люблю разгадывать кроссворды и сканворды. Собрала коллекцию маленьких кувшинчиков, более 300. Играла в rumikube. Дальневосточный Это очень вкусный торт, без яиц.

100г маргарина, 100г сметаны, 2-3 ложки столовые крахмала ¼ чайной ложки соды, ¾ стакана сахара, муки для среднего теста. Выпечь 4 коржа. Крем – Вскипятить 1 стакан воды и 1 стакан сахара. Заварить 1/3 стакана воды и 1 стакан крахмала. Дать слегка остыть.

150г сливочного масла растереть добела, постепенно добавляя заваренный крахмал. Взбить до тех пор, пока получится густой крем. Смазать все коржи. Торт должен хорошо пропитаться.

Creative Pursuits

Sima Markova, Holocaust survivor from Ukraine Hobbies that keep me busy: I embroider pictures with ribbons, knit, create diamond paintings, craft hair ornaments with ribbons. I also recently sewed more than 50 face masks and distributed them to people from neighboring houses, for the elderly. I love to solve crosswords and wordfinds. I have a collection of small jugs, more than 300. Best of all, I like to play rumikube with friends.

Cake Recipe: Far Eastern This is a delicious cake, no eggs.

100g margarine, 100g sour cream, 2-3 tablespoons of starch, ¼ teaspoon of soda, ¾ glass of sugar, flour for medium dough. Bake 4 layers.

Cream: Boil 1 glass of water and 1 glass of sugar. Brew 1/3 cup of water and 1 cup of starch. Let cool slightly.

Blend 150 g of butter until it is white, gradually adding the brewed starch. Beat until thick cream is obtained. Spread cream on all the cakes. The cake should be covered well. Stack the layers.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 44

Photography

Michael Meyerson, Holocaust survivor from Russia

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 45

Fun with Photography Apps

Nora Morton, JSSA Volunteer Coordinator Every day I take a lot of photos on my phone. The lens allows me to pause and appreciate what I have in front on me—the morning sun rays reflecting off the Potomac river, the way a houseplant cascades down our wall, a blooming thistle that grows tall on a gravel path, the amber glow at sunset turning rooftops golden, or the simple amusement of our two cats, Ziggy and Ashly. To relax, I enjoy reviewing these photos and creating new works with the help of apps that I would like to share with you. Please note I am not a skilled photographer, or have the photo editing skills of an Instagramer, but I do have fun with a few user-friendly apps.

Basic edits on color tone and sizing, I use the phone’s software.

Mixgram App: Collage Maker. I use this app the most! It combines several photos into one frame.

Photos below were taken at a flea market then collaged together with Mixgram.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 46

WordSwag App: Cool Fonts. Add text to photos and choose from variety of fonts.

Runner up collage apps: Canva, and Pixlr.

Photofox App: Manipulate pixels, color, layer with fun backdrops. Upload a photo and easily apply effect by sliding your finger around the screen.

These photos have been manipulated using Photofox. Text added afterwards with Wordswag.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 47

The World of Work Работа Fania Chechik, Doctor Nesse Godin, Volunteerism George Joseph, Psychiatrist, Author Armand Lakner, Aeronautical Engineer Neli Melman, Doctor, Author Maya Zbarsky, Metallurgist

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 48

Врач

Фана Чечек, Holocaust survivor from Ukraine Я Фанна Чечик, хочу рассказать о своей жизни. Я родилась на Украине, город Бердичев. В 1961 году я закончила Винницкий мединститут с красным дипломом. В этом году вышла замуж, и муж увез меня в город Хабаровск, где он работал. В Хабаровске я работала в начале участковым врачом, затем старшим ординатором в поликлинике. У меня врачевой страж 38 лет. У меня два сына и три внука. Последние 15 лет муж работал директором завода “Дальэнергомаш”. Он был награжден орденом “Знак почета”, орден трудового красного знамени. Он был делегатом съезда партии. В 1994 году мы уехали в Америку. Мы с мужем прожили 50 лет, в 2012 году он умер. Мои дети, внуки работают и учатся. Я очень рада, что живу в Америке. Спасибо за работу и внимание.

Doctor

Dr. Fania Checkik MD, Holocaust survivor from Ukraine My name is Fania Chechik and I am going to share with you a bit about my life. I was born in Ukraine in the city of Berdichev. In 1961, I graduated from the Vinnitsa Medical Institute with honors (a ‘Red’ diploma awarded to candidates achieving over 75% in marks of excellence). That same year, I married and accompanied my husband to the city of Khabarovsk where he worked. There I began working at the clinic as a district doctor and rose to senior resident doctor. I accumulated 38 years of medical experience. And, my husband and I have two sons and three grandchildren.

For the last 15 years that we resided in Khabarovsk, my husband worked as a director of the Dalenergomash factory that designs and manufactures industrial equipment. He was awarded the ‘Order of the Badge of Honor’ (conferred on citizens for outstanding achievement) and the ‘Order of the Red Banner of Labor’ (awarded for heroism in combat or long service in the armed forces). He also served as a delegate to the party congress.

In 1994, my husband and I emigrated to America. We were married for 50 years until his death in 2012. I am very happy to live here with my children and grandchildren, who work and study.

Thank you for your work and attention.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 49

Life of Volunteerism

Nesse Godin, Holocaust survivor from Lithuania Nesse Godin was born on March 23, 1928 in Shauliai, Lithuania where she lived with her parents and two brothers. At age 13, Nesse was separated from her family during the Nazi invasion of Lithuania. She is a survivor of the Shauliai, Lithuania Ghetto, the Stutthof Concentration Camp, four labor camps and a death march, and she has dedicated her adult life to teaching about and sharing memories of the Holocaust.

Nesse has appeared before a variety of audiences including the U.S. Naval Academy and U.S. Military Academy at West Point, the Departments of Defense and Energy, and numerous schools, churches, synagogues, civic groups, and teacher’s conferences. The United States Holocaust Memorial Museum was fortunate to have her as a member of its Speaker’s Bureau.

She served as President of the Jewish Holocaust Survivors and Friends of Greater Washington and as a founding member and on the board of directors of several Holocaust survivor groups. She also served on the boards of the Jewish Federation of Greater Washington, the Anti-Defamation League, and the Jewish Community Council, to name a few. And, Nesse participated as a speaker for the Capitol Children’s Museum of Washington, D.C Nesse’s life story has appeared in numerous publications including Washingtonian Magazine, Scholastic News, The Gazette, The Pentagram and The Washington Post. She has appeared on television and radio programs and specials such as “In Memory of Millions” with Walter Cronkite, “Beyond Hate” with Bill Moyers, A&E’s “Tolerance in America” and the History channel’s “Holocaust, The Untold Story.” Her testimony has appeared in the “Liberation Exhibit” at the United States Holocaust Memorial Museum (January 6, 2001).

She has received multiple awards for her volunteer work, notably on April 12, 2001 when the State of Maryland proclaimed every April 12th “Nesse Godin Day” for her dedication to teaching and sharing memories of the Holocaust in Maryland. To learn more about Nesse Godin visit: www.nessegodin.com A PROMISE NOT FORGOTTEN In her own words, a Holocaust survivor keeps her promise to teach the world what hatred and indifference can do to humanity.

“We cannot change what was, but we can change what is and what will be.”

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 50

My name is Nesse Godin and I am a survivor of the Holocaust. As a survivor, I am here for one reason only: to share memories. So that you, and others, will know the truth. Most of all, I share so that such atrocities in humanity will never happen again.

I was born on March 28, 1928 in Shauliai, Lithuania and I had a normal childhood with my parents, two brothers and extended family. Before the Nazis invaded, Lithuania was a democracy where all people, regardless of race or religion, lived freely together. Jews had lived there since the eighth century without incident except, here and there, people said negative things about us (like everywhere else). But not in my hometown. Then the Nazis took over . . . and everything changed.

I was separated from my family when I was 13 years old by the Nazis who had invaded Lithuania.

During the next four years, I survived the Shauliai, Lithuania Ghetto, the Stutthof Concentration Camp, four labor camps, and a death march.

At age 17, I was liberated. I remember that night with great clarity—some women rejoiced, some said prayers of thanks to G-d and many were crying. I cried, too, but they were not tears of joy.

Rather, I cried for my family and for those who perished around me. I wondered if any of my family members had survived this hell on earth Most of all, I cried because I felt sorry for myself.

Throughout the Holocaust, I lived day by day, hoping to survive. I never believed I would.

When the older women would ask us, the younger women, to promise to remember them, I did not think that I would be the one to carry out this promise. Throughout the Holocaust, no matter where we were, we always promised each other that if any of us survived, we would tell the truth about what happened in those horrific years.

Remember and tell the world what was done to our Jewish people was etched into my memory forever. I was just a little girl, and I believe I survived the Holocaust by the grace of the Lord above and by the kindness of Jewish women who gave me a bite of bread, wrapped my body in straw to keep me warm and held me up when I was hurt by the guards. They gave me hope, and they asked me to promise that if I survived, I would not let them be forgotten. I will never forget. I will always remember. I will tell the world.

What had happened to me and to millions of others occurred because evil was permitted to enter the hearts and minds of people who looked at others differently than themselves. I taught my children and my grandchildren to love all people regardless of race, creed, or religion. I have dedicated my life—the life that was spared years ago from the atrocities of the Nazis—to make sure that no child in this world suffers as I did.

I hope that whoever reads or hears my story will take ownership of my promise and will not allow hatred to permeate the world ever again. Do not see a race or a religion. See a friend. Let us learn to love again. Ensure that the United States of America, the most wonderful country in the world, serves an example for all countries. Where people, regardless how they look or how they pray or where they come from, can live in freedom together.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 51

Psychiatrist, Author

Dr. George Joseph, Holocaust survivor from Romania On December 12, 1941, a ship named Struma left Romania on a journey toward the British Mandate of Palestine with estimated 800 passengers comprised of Jewish refugees and crew members. On February 24, 1942, the ship and all aboard were hit by a torpedo and sank in the black Sea. My family was supposed to be on the boat. Several of my classmates and their families perished. I grew up feeling grief and rage about this catastrophe. Phantasies of revenge colored many a days of growing up.

After 50 years of work as a psychiatrist the rage and pain converted into a story of friendship and love.

Flowers Grow on Ruins Too was published in 2011.

Aeronautical Engineer

Dr. Armand Aladar Lakner, Holocaust survivor from Romania As I approach the end of a long road, I believe one must sit down and reflect on the journey. Of course, one’s perspective can always be through the filter of “the cup half full” or “half empty,” but that proves futile at this point. Regardless of one’s perspective, one should take into account all the coins in the tilt and enjoy the lovely jingle.

In 1943, at 21, I was sent to forced labor, as were so many of my Hungarian tribe, and shortly thereafter, “graduated” to concentration camp, in my case, Mauthausen. No one needs to be reminded of the horrors that each one of us survivors have had to live with. Those nightmares encourage every Jewish person to “Never Forget.”

Happy to be alive after the horrors of the Holocaust, I arrived in America in 1950; a dream come true, with my wife, ready to literally start a new life. America was the country that saved me, and I was grateful to be alive and able to give back to the land of opportunities. Eventually, as an aeronautical engineer, I was fortunate enough to work for NASA on the Apollo missions, helping to fulfill President Kennedy’s challenge to “put a man on the moon by the end of the decade [1960s].” I consider this to be one of my greatest lifetime achievements and will always be proud of my contribution to this worthy cause.

Since I went through that nightmare so long ago, today I can reflect on the blessings of being alive and am grateful for my life, my family, and all that was bestowed upon me these last 98 years.

Surely, it has been a blessing. Surely, Hitler lost, and we won. Surely, it is with great pride and humility that I implore those who survive me to seek pleasure from the little things in life, appreciate what is right in front of you, not to be greedy or jealous of what others have, be kind, love those who love you, and even those who do not, and live every day to its fullest for as long as you can.

Signed, Dr. Armand Aladar Lakner, 98, Rockville, Maryland.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 52

Doctor of Medical Sciences, Author

Dr. Neli Melman MD, Ph.D., Holocaust survivor from Ukraine Senior fellow at the Institute of Urology and Nephrology (Kiev, Ukraine). Co-author of 11 books (manuals, monographs, reference books, etc.) Published over 150 scientific articles.

In November 1989, Neli Melman arrived in the U.S. on a refugee status, and worked in the laboratory of molecular recognition at the National Institutes of Health. She is co-author of 40 articles on topical issues in Molecular Biochemistry. On life and work, Melman reflected in books, To Know and Remember (S. Zolatarev, New York, 2000), On the Wave of Memory (A.I Kleiner, 2014), The Jews of Russia in Medicine and Biology 1750-2010 (E. Lyuboshitz, Jerusalem,2013), Encyclopedia of Modern Ukraine (2017), and in Maryland newspapers.

Below provides inadvertent selection of books authored by Melman.

In Memory of the Victims of the Holocaust The book contains the facts of anti-Semitism in the way of education and science, in the lives of six generations of family, my teachers, and colleagues.

Represented by the heavy historical periods: Tsarist Russia, post-revolutionary economic chaos, the Stalin era, the heyday of postwar anti-Semitism, and its continuation in subsequent years. It marked the Jewish contribution to medicine and biology. Contrasts the fate of immigrants appears in democratic countries (USA, Israel).

In Memory of My Mom Berta Melman Short stories of emigration, their difficult way, and many aspects of life. The Soviet Union before his disintegration. Various age groups are allocated. It is told about adaptation problems, volunteers, American friends, and social indicators— the Jewish identification, religiousness, communities of the Russian Jews, and their prospects. Attention is paid to defects of society (murders, violence, stains, alcoholism, etc.). The reasons, methods of the prevention, and elimination are discussed. Their urgency and need of improvement are emphasized. Explanatory dictionary of terms and concepts, main sources of the literature are provided.

In Memory of Victims of Radiation Questions of radiation medicine are practically absent in plans of training doctors and other health workers. We sought to meet this lack and give a wide range of readers an idea of radiation problems in general: the impact of its consequences on the health of the person, methods of prevention and treatment, and the active position of the population.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 53

Jewish Development of Space This book preceded information about the tragic death of Judith Resnik during the take-off of the spaceship “Challenger” on January 26, 1986. All cosmonauts are listed by name with professional and general educational level, and features of flight are underlined. From 1969 to 2010, 15 Jews made flights into space—and among them three women. Jews flew into space 43 times, including women—10 times. Absolute leaders in the number of flights are US citizens. Among them are prominent specialists in various fields of science and practice. 13 cosmonauts are US citizens, one is a citizen of the former Soviet Union, the only Jew is from the state of Israel. All of them are awarded high honors and honors. Five cosmonauts delivered symbols of the Jewish religion into space and performed the main rites there.

In Memory of My Grandparents and Uncle Killed in Babi Yar The brochure presents the episodes of the shooting of Jews and the modern data. Listed relatives, killed in the Holocaust (Babi Yar, Vinnytsia and Zhytomyr oblast, Ukraine) Endowments Syndrome Having accidentally learned about the existence of a problem of the savant’s, I more than two years ago, excitedly and responsibility was accepted to its profound studying for the purpose of the general education. All my long-term scientific activities were not connected with savant’s problems at all. Soon found a lack of popular medical editions, practically their absence in the Russian language. It was the basis for the writing of the book Endowments syndrome.

People with infallible memory are one of the main signs of a savant’s. A condition at which persons with a deviation in development have the outstanding abilities in one or several fields of knowledge contrasting with the general limitation of the personality. A syndrome (phenomenon) of a savant in abbreviated form, is called savant’s. Folklore names of the syndrome—rain men, a greedy brain, mad geniuses, patients with genius, scribe, the sudden scientist, supermen, over capable, people from the island of genius, an endowments syndrome.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 54

Mеталлург

Майа Збарская, Holocaust survivor from Russia 19.07.2020 Дорогие друзья! Спасибо за письмо. Понимаю проблемы, с которыми вы столкнулись. Трудно изменить чтонибудь сейчас. Хотелось бы о чем-то интересном написать, что было в жизни. Всякое было, я объездила всю Россию от Мурманска, Норильска с Казахстаном, но это все по работе, я конструктор, последнее время – металлург. В отечественную войну отец пошел на фронт в первый день, 22 июня, брат тоже, дошел до Берлина. Отец погиб, эвакуация была долгая и тяжелая. Мы жили на северном Кавказе: поездом ( бомбили нас) , пароходом и пустыней в город Самарканд, Узбекистан. Мы с братом-близнецом даже хлопок убирали. Кстати, узбеки были очень добрые и приветливые люди, они потеснились и дали нам жилье, всячески помогали. Было голодно и об этом не пишу. Самарканд – древний город, как и Бухара. Там есть “Старый город” – огромная площадь с древними минаретами, мавзолеями. Они покрыты необыкновенной красоты плитками, мозаикой, разноцветными рисунками и узорами. Восстановить эти цвета и плиточки очень трудно, почти невозможно. К сожалению, у меня нет фотографий. Но, есть интернет – он меня выручает “Google” подробно покажет всю красоту “Старого города”, площадь Регистана и все мавзолеи даже изнутри. Например мавзолей Гур-Эмир XV века, с мозаикой, мечеть Биби-Ханум и много всего красивого. Сейчас так не строят. В мавзолее Гур-Эмир похоронен великий Тамерлан и его внук Улугбек – известный ученый-астролог. О них все там можно прочитать. Это интересно, у Тимура войска всадников были до трех тысяч, он был известным завоевателем. Мавзолей Гур-Эмира известен был тем, что нельзя открывать могилы. Была такая легенда. В Москве перед войной, ученый Михаил Герасимов, который был автором методики восстановления лица по черепу. Он был еще скульптор-антрополог. И Сталин захотел увидеть лицо Тимура. Приехали ученые, рабочие и открыли тяжелую плиту, взяли останки Тимура и Улугбека. Это было днем и ночью 21 июня 1941 года, а утром началась Великая Отечественная Война. Легенда – это серьезно! Подробно об этом читайте в интернете “Проклятие Тамерлана” , 2/3 Начало Второй Мировой Войны после вскрытия гробницы. 3/3. В интернете много подробностей. После работы над скульптурамибыстрое захоронение и победа под Сталинградом. Сталин выделил миллион рублей на восстановление Храма. Очень интересные подробности в интернете – долго перечислять.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 55

Metallurgist

Maya Zbarsky, Holocaust survivor from Russia 7.19.2020 Dear friends!

Thank you for your letter. I understand the problems you are facing; it is hard to change anything now.

I would like to write about something interesting that happened in life. Well— a lot happened, I traveled all over Russia from Murmansk, Norilsk, to Kazakhstan, but this all was work related, I am constructor by profession – a metallurgist.

During the The Great Patriotic War ( Eastern Front of World War II ), my father and brother went to the war front on the first day, June 22. My father died and my brother made it to Berlin. For us, the evacuation was long and difficult. We lived in the North Caucasus: by train (they bombed us), by steamer and in the desert to the city of Samarkand, Uzbekistan. My twin brother and I even worked to pick cotton. By the way, the Uzbek people were very kind and friendly. They gave us a place to live and helped in every way. There was a hunger, but I am not writing about that.

Samarkand is an ancient city, like Bukhara. There an “Old City” district –a huge square with ancient minarets, mausoleums. They are covered with tiles of extraordinary beauty, mosaics, multi-colored designs, and patterns. It is very difficult, almost impossible, to restore these colors and tiles.

Unfortunately, I have no photos.

But Internet helps me out. “Google” will show in detail all the beauty of the “Old City”, Registan Square and all the mausoleums, even from the inside. For example, the Gur-Emir mausoleum of the 15th century, with mosaics, the Bibi-Khanum mosque and many other beautiful things. Now they do not build like that.

The great Tamerlane and his grandson Ulugbek, a famous scientist-astrologer, are buried in the Gur-Emir mausoleum. You can read everything about them there. It is interesting, Timur had up to three thousand horsemen, he was a famous conqueror. The Gur-Emir mausoleum was famous for the fact that it was forbidden to open graves. There was such a legend. In Moscow before the war, the scientist Mikhail Gerasimov, who was the author of a technique for restoring the face from the skull. He was also a sculptor-anthropologist and Stalin wanted to see Timur’s face. Scientists and workers came and opened the heavy slab and took the remains of Timur and Ulugbek.

It was June 21st, 1941, and the morning of the next day the Great Patriotic War began. Legend is serious! Read more about this on the Internet “Curse of Tamerlane”, 2/3 The beginning of the Second World War after the opening of the tomb. 3/3. There are many details on the Internet.

After work on the sculptures, a quick burial and victory at Stalingrad. Stalin invested a million rubles for the restoration of the Temple. It would take a long time to list all the very interesting details from the Internet.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 56

POEMS Стихи Sima Bogatyreva, A Brother’s Hymn Rita Evrony, Favorite Song Lazar Kaganov, Tallinn 1980 Sophia Presman, Light of Life

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 57

Гимн брата

Сима Богатырева, Holocaust survivor from Belarus Уважаемые сотрудники Jssa! Спасибо вам за внимание и заботу. Я бы хотела поделиться с вами стихотворением, которе написал мой брат Михаил Костяновский, когда ему было 90 лет. Он не поэт. Живет в Калифорнии. Мой поезд мчит меня к конечной отсановке Но к финишу веду его не я Без опыта, в слепую, без снороки Его ведет мой рок, судьба моя Она лишь отделяет расстоянья То ускараяет, то замедлит ход Мне станция известна назначения Но не известен поезда приход И не желаю знать я эту дату Хотя порой болит моя душа Усвоил я короткую цитату: “Жизнь в каждом проявлении хороша” Готов я каждый день прошедший славить За каждый новый день благодарить Судьбу свою не в силах я исправить И по ее канонам должен жить Для вас хотел я песню сочинить Но песня есть и слышится мне гимном Поется в ней: Люблю тебя я жизнь И полагаю, ты меня взаимно Успехов вам в ваших делах. С Уважением, Сима Богатырева *Sima Bogatyreva submitted poem written by her brother Mikhail Kostyansky for her, when he was 90 years old and living in California.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 58

Favorite Song

Rita Evrony, JSSA Care Manager This song is very special to me since it was my father’s favorite. I have fond memories of listening to him sing along to it and then telling me stories of his childhood in Poland.

Yiddish Mame Ikh vil bay aykh a kashe fregen, zogt mir ver es ken Mit velkhe tayere farmegen bentcht got alemen?

Men koyft dos nisht fir kayne gelt, dos git men nor umzist Oon dokh az men ferlirt dos, oy vi treren men argist A Tzvayten git men kaynem nit, es helft nisht kayn gevayn Oy, ver es hot farloyrn, der vays shoyn vos ikh mayn.

A Yiddishe Mame, Es gibt nisht besser oif der velt A Yiddish Mame,Oy vey vi bitter ven zi felt Vi shayn in likhtig iz in hoiz ven di mame iz do Vi troyerig finster vert ven Got nemt ir oif Olam Haboh In vasser in fayer volt zi gelofn far ihr kind nisht halten ihr tayer, dos iz gevis di gresten zind Oy, vi gliklekh un raykh iz der mentsh vos hot Aza shayne matuneh geshenkt foon G-t, Nor ayn altichke Yiddishe Mame, Oy, Mame Mayn!

My Yiddishe Momme Of things I should be thankful for I’ve had a goodly share And as I sit here in the comfort of my cozy chair My fancy takes me to a humble eastside tenement Three flights up in the rear to where my childhood days were spent It wasn’t much like Paradise but ‘mid the dirt and all There sat the sweetest angel, one that I fondly call My yiddishe momme I need her more then ever now My yiddishe momme I’d like to kiss that wrinkled brow I long to hold her hands once more as in days gone by And ask her to forgive me for things I did that made her cry How few were her pleasures, she never cared for fashion’s styles Her jewels and treasures she found them in her baby’s smiles INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 59

Oh I know that I owe what I am today To that dear little lady so old and gray To that wonderful yiddishe momme of mine My yiddishe momme I need her more then ever now My yiddishe momme I’d like to kiss that wrinkled brow I long to hold her hands once more as in days gone by And ask her to forgive me for things I did that made her cry How few were her pleasures, she never cared for fashion’s styles Her jewels and treasures she found them in her baby’s smiles Oh I know that I owe what I am today To that dear little lady so old and gray To that wonderful yiddishe momme of mine

Моя Идише Мама Моя Идише Мама, как никогда сейчас скучаю по тебе. Моя Идише Мама, мне так хотелось бы поцеловать морщины на твоем лице. Я жажду еще раз ее за руку взять как брал ее в былые дни, И умолять ее простить меня за слезы что ей пришлось пролить. Как мало было удовольствий у нее и она никогда не заботилась о модных стилях Ее драгоцености и ее богатсва, она их нашла в улыбках сына И я знаю, что я в долгу за все кем я сегодня стал, перед той Прекрасной женщиной, такой старой и седой; Перед прекрасной той, моей Еврейской Мамой.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 60

Таллин 1980

Лазарь Каганов, Holocaust survivor from Russia Composed by Lazar Kaganov in Estonia 1980. The poem describes he and his wife’s new apartment.

LК новоселью. Долги пристало отдавать... Коль скоро это так, Решили, что пора позвать друзей, Чтоб скромно как-то просто так Отметить то, чему уж год, Что волновало и волнует многих. То “новосельем” называет весь народ И радостно сие застолье. Прошу минуточку вниманья: Все выглядеть должно по-делу. Мы приложили тьму старания, Чтоб сочинить сию новеллу. В ней есть немного о квартире Немного о душевных муках. И нет там вовсе о... Зеленый свет там разгоняет скуку. Еще полы сияют лаком, В передней щель/пока без риска/ Розетка все поджаты папой И от дождя не ставим миски. Однажды, правда, был испуг у нас: Промокли в спальне близ кровати На стуле, где храним запас, Чулки, рубахи, пару платьев. Балкон забит: Макулатура его надежно защищает. Кот сыт. Соседи на халтуру Его усиленно питают. Из кухни дверь у насха крышу, Питаться ходит кот туда. Нет там еще пока-то мышек, Но пишу он найдет всегда. Часть стенки в ванной смылась сразу, Обои оборвал недавно кот. Соседка подарила вазу, И перец красный на окне растет. А коль не верите мне, Его найдете на окне.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 61

В подвал теперь уже нет хода, Что был под раковиной в кухне. Не нужно совершать обхода, Чтоб подойти к газетной будке. К нам не подведен тратуар. Зато в под-езде есть базар. То правда в пером, а не в нашем. Химчистка вся к услугам вашим. Есть можете вполне спокойно, А если что-момент И будет все пристойно. Антенну спер сосед, Дверь поламал в парадной он же. Зато теперь увидеть свет Мы без ключа, к нечно сможем. Домой мы просим не спешить. Доставить вмиг вас обещаем... Лет пять придется здесь пожитьУедете на скоростном трамвае. Наш край хорош/в том нет вопроса/ Он к Ленинграду ближе всех. Пройдут года/дождемся спроса/ Я слышу дружный тийий смех. Уж как его не называют: “Землею Санникова”, “Градом на камнях”, А он растет и обретает... В большом количестве нерях. Одна черта присуща все, Кто поселился в нашем крае: Мы очень рады всем гостям И в октябре и в теплом мае! И в чарку мы всегда найдем Иль для сугреву, иль сустатку. Вот сейчас мы Вам нальем: Пора уж выпить/для порядку. Пока Вам будут наливать Позволю всем я указать, Что нет под нами никого, Что не боимся ничего Что приглашаем танцевать, Что в cреднем нам по 25! Ну, а теперь: За нас, Друзья! Поднимаем кубки Вы да Я! Таллин. 1980 год INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 62

Light of Life

Sophia Presman, JSSA Care Manager Written for Sophia’s 40th birthday by daughter, Gelena Braslavsky.

You light of life while gentle transformations hug your spirit, yet you do not change.

You teach the most precious gift at all – your own survival depended on it – no anger hides inside your soul.

If any poet laid his pen on you, He’d stutter – blinded power – declaring “This subtle creature Goddess be” And prayer he’d mutter.

And artist – while his brushes falter – would paint translucent coats of skin, as your luminous eyes become his alter.

And I a writer be and tell her story to give unfeeling specter eyes to understanding bring a woman’s love remains my worry.

I dream of her becoming Queen, but she is grace – unbound, unfettered – she does not have desire as we, unjudging she to all that mattered. She does not dream of being Queen, just human – fate lest kindness catered.

For as she’s blessed of gifts for poor souls’ reception, no gift from other onto her own spared, her patience the exception.

Her grace she gave at no fair cost while song bloomed in the hearts of all she touches, and mine the most, thank god, for mine the most.

This tale is for Sophia – wisdom- the writer (with all my love) begs it suited to your taste and that your smile dawns from the reflection of the framing glass!

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 63

RECIPES Рецепты Apple Pudding Cake by Polina Vladimirsky Beets & Noodles by Larisa Silnicky Chicken Marbella by Arianne Waschler Coconut Almond Macaroons by Deborah Hedges Kugel by Deborah Adler Lemon Pound Cake by Leslie Kessler Dessert Sweet Sausage by Zhana Zemskova Pumpkin Zucchini Supreme by Nina Sznurman Scandinavian Almond Bars by Heather Ficke Shliskas by Aryeh Baronofsky Special Salmon by Deborah Peeples Strudel by Svetlana Lyakovetskaya

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 64

Яблочный Пудинг

Полина Владимирская, JSSA Care Manager Этот рецепт можно делать на любые праздники и торжества. Ингредиенты 3 яйца 3/4 стаканa сахара (можно использовать меньше; 1/2 стакана для менее сладкого варианта) 3 столовые ложки сметаны 1 стакан муки ½ чайной ложки соды 5-6 зеленых яблок (Granny Smith) очищенные и нарезанные небольшими ломтиками. Приготовление Разогрейте духовку на 350° F Взбить яйцa, и смешать со сметаной и сахаром. Добавить муку и соду, хорошо перемешать и засыпать яблоки, чтобы все яблоки были “окутаны” тестом, (тесто должно быть жидким). Выложить в форму для запекания и печь в духовке от 60-90 минут. Я надеюсь Вам понравится этот пирог!

Apple Pudding Cake

Polina Vladimirskaya, JSSA Care Manager This cake recipe can be made for any occasion and celebration.

Ingredients 3 eggs ¾ cup of sugar (can use less; ½ cup for a less sweet version) 3 Tbsp of sour cream 1 cup of flour ½ tsp of baking soda 5-6 Granny Smith apples; peeled and cut into small pieces / thin slices Direction Preheat the oven to 350° F. Whisk the eggs and mix in the sour cream and sugar.

Add flour and baking soda, mix well, and add in the apples. Stir together so that all the apples are covered in the dough mixture (the dough must have a liquid consistency).

Pour into a glass (Pyrex) baking dish and cook for 60-90 minutes.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 65

Beets & Noodles

Larisa Silnicky, Holocaust survivor from Ukraine My contribution to the Book Project begins with one of my favorite jokes: A young Jewish boy decided to get married. Alas, every girl he brought home was rejected by his mother. The boy went to his Rabbi and asked the wise man: “How do I find a woman who my mother will approve of?” The Rabbi instructed the boy to “seek out a woman who strongly reminds him of his own mother.” After some time, the boy found a girl that suitably reminded him of his mother, and he was ready to propose. A week later, the boy saw his Rabbi who inquired about the introduction of his beloved to his parents. He responded with frustration: “My mother loved her, but my father couldn’t stand her!”

I like to brag—I love Dina, my daughter in law, and so did my late husband. Dina is a very successful caterer and she recently brought me a new dish of noodles with beets. I liked it so much that I asked her for the recipe, and I am passing it along for all to enjoy.

Ingredients 1 package tagliatelle noodles (or fettuccine) 2-3 whole beets, peeled 1 cup lemon juice 2-3 cloves garlic Olive oil Salt and Pepper Feta or Goat Cheese Directions 1. Boil noodles and drain.

2. Bake beets wrapped in aluminum foil, then cut in small squares when cooled.

3. Puree in blender: beets, salt and pepper to taste, lemon juice, garlic cloves, liberal splash of olive oil.

4. Add beet sauce to noodles, toss to coat.

5. Sprinkle with feta or goat cheese.

Enjoy!

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 66

Chicken Marbella

Arianne Waschler, JSSA Care Manager Supervisor This is a dish I look forward to every Rosh Hashanah as it represents a sweet, delicious new year to me!

Serves 10 portions Ingredients 4 chickens, 2 ½ pounds each, quartered 1 head of garlic, peeled and finely pureed ¼ cup dried oregano Coarse salt and freshly ground pepper to taste ½ cup red wine vinegar ½ cup olive oil 1 cup pitted prunes ½ cup pitted Spanish green olives ½ capers with a bit of juice 6 bay leaves 1 cup brown sugar 1 cup white wine ¼ cup Italian parsley or fresh coriander finely chopped Directions 1. In a large bowl, combine chicken quarters, garlic, oregano, pepper and coarse salt to taste, vinegar, olive oil, prunes, olives, capers and juice, and bay leaves. Cover and let marinate in the refrigerator overnight.

2. **The overnight refrigeration helps the moistness and improves the taste over time!

3. Preheat oven to 350°F. 4. Arrange chicken in a single layer in one or two large, shallow baking pans and spoon marinade over it evenly. Sprinkle chicken pieces with brown sugar and pour white wine around them.

5. Bake for 50 minutes to 1 hour, basting frequently with pan juices.

6. With a slotted spoon, transfer chicken, prunes, olives, and capers to a serving platter. Moisten with a few spoonsful of pan juices and sprinkle generously with parsley or coriander. Place remaining pan juices in a sauceboat. **Chicken Marbella is delicious warm or cold!

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 67

Coconut Almond Macaroons

Deborah Hedges, JSSA Senior Services Director This is a family recipe that is a favorite during the holidays. Most of our recipes have been passed down from generation to generation, lovingly hand-written onto recipe cards with notes in the margin to help ensure the result is delicious! While this cookie can always be found on our holiday cookie trays, we also bake them for birthdays and other special occasions. My grandmother passed along her love of baking to my mother, who passed them along to me, and I have passed them along to my daughter. It is one of the many ways we show love for one another and I am grateful to have the opportunity to pass the same love along to all of you.

Yield 35 cookies Time 20 minutes to assemble 18 – 20 minutes to bake Ingredients ½ cup of egg whites, room temperature 1 tsp vanilla extract 1-7oz box Odense Almond Paste, grated *freeze the almond paste overnight prior to grating 2 cups powdered sugar 1-14oz package sweetened flaked coconut Optional: Melting chocolate, to drizzle over the cookies Directions 1. Preheat oven to 325°F. 2. Line cookie sheets with parchment paper.

3. Grate the almond paste and set aside.

4. In a large bowl, beat egg whites, and extract into soft peaks.

5. In separate bowl, beat the grated almond paste, sugar, and coconut until the texture of small crumbs or use the food processor.

6. Gently fold in the egg whites into the almond paste mixture.

7. Pressing the dough firmly together, drop tablespoons of dough 1 inch apart onto cookie sheets (small scoop with wire release works well).

8. Bake for 18-20 minutes, or until lightly browned on the bottom and firm to the touch. *Cool pan on a wire rack. When cookies are cool enough to handle, transfer to a wire rack and cool completely. Store in an air-tight container between sheets of wax paper.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 68

Kugel

Deborah Adler, JSSA Holocaust Survivor Program Manager This is my grandmother’s recipe for kugel. It is great for any Jewish holiday, Shabbat or when you want something a little special!

Ingredients 8 ounces of wide noodles 1 large egg 1 cup sour cream 1 pinch salt 1 pinch sugar 1 stick butter milk cornflake crumbs Directions 1. Preheat oven to 325°F. 2. Cook noodles as directed on the package.

3. Beat egg and mix with the sour cream, salt, sugar and then add the cooked noodles.

4. Put in greased 8” x 8” baking dish.

5. Sprinkle cornflakes over the noodle mixture and then add a little milk.

6. Put dabs of butter on the sides.

7. Cook for 1 to 1 ½ hours.

8. Cut into 2” squares.

Enjoy! Good hot or cold!

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 69

Lemon Pound Cake

Leslie Kessler, JSSA Care Manager I do not remember where I got this recipe many years ago, but it is My Old Standby— Easy and Never Fails!

Ingredients 4 eggs 1 box yellow cake mix 1 - 3 ¾ or 3 5/8-ounce package instant lemon pudding mix (dry) ¾ cup water 1/3 cup vegetable oil Glaze 2 cups powdered sugar, sifted 1/3 cup lemon juice Directions 1. Beat eggs until well mixed.

2. Add cake mix, pudding mix, water, and oil.

3. Beat 10 minutes at medium speed on electric mixer.

4. Pour into ungreased 10-inch tube pan with removable bottom.

5. Bake at 350°F about 50 minutes.

Adding Lemon Glaze 6. Heat 2 cups confectioners’ sugar and 1/3 cup lemon juice to boiling.

7. Leaving cake on pan bottom, remove sides of pan from hot cake.

8. Using 2-tined fork, prick holes in top of cake.

9. Drizzle lemon glaze over top and spread on sides of cake.

10. Cool completely; remove pan bottom.

11. Garnish with thin slices of lemon.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 70

Печенье “Мария”

Жанна Земскова. Holocaust survivor from Ukraine Хочу поделиться несложным способом приготовления кондитерского изделия Исходные продукты Печенье «Мария» - 250 г Орехи очищеные. - 250г Сахар. - 1 стакан Какао. - 1 столовая ложка Масло сливочное. - 200г Яйцо. - 1 шт Вода. - 3 столовых ложки Технология приготовления 1. Печенье и орехи руками поломать на мелкие кусочки Сахар смешать с какао Масло растопить, всыпать в него смесь сахара с какао, влить воду, тщательно растереть.

2. В получившуюся массу всыпать измельчённые печенье и орехи.

3. Когда масса остынет, добавить яйцо.

4. Раскатать в виде колбасок. Каждую завернуть в пленку, затем в фольгу.

5. Хранить в морозильной камере.

6. Перед употреблением колбаску нарезать кусочками. Выглядит красиво и нарядно.

7. Приятного аппетита.

8. Буду рада, если мой рецепт кого-то заинтересует.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 71

“Maria’s” Cookies (Dessert Sweet Sausage)

Zhanna Zemskova, Holocaust survivor Ukraine I will be happy if my recipe is of interest to someone.

Ingredients I cup walnuts, chopped 1 cup sugar 1 Tbsp cocoa 1 cup melted butter 3 Tbsp water 1 egg Directions 1. In a bowl, combine the nuts, sugar, and cocoa.

2. Add the butter and mix well to combine.

3. Slowly add the water and stir gently.

4. Add the egg and mix well.

5. Roll into 4 logs and cover each log in plastic wrap.

6. Chill logs in the freezer.

7. Slice each log into disks before serving.

Bon Appetit!

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 72

Pumpkin-Zucchini Supreme

Nina Sznurman, JSSA Care Manager This is a vegetarian recipe that tastes good and looks majestic in the center of the table during the fall season. Substitute the medium pumpkin for any vegetable: zucchini, eggplant, peppers, and small pumpkins for individual portions.

Ingredients 1 medium pumpkin (be sure can fit in oven) 3 ½- 4 lb. zucchini or yellow squash steamed for 5-10 minutes until tender (slice before steaming) 2 onions chopped and sauteed in 4 Tbsp butter 2 sticks butter or margarine 2 cups sour cream 2 cans cream of mushroom soup 2 pkgs. Pepperidge Farm stuffing mix 2 medium carrots grated (or sliced: slice 3 carrots and steam with zucchini) 2 cups grated cheddar cheese 1 can pumpkin Directions 1. Slice open the top of pumpkin as if making Jack-0 Lantern. Scoop out the seeds, fibrous pulp.

Set aside.

2. Combine squash, onions, carrots, sour cream, soup, cheese, and pumpkin (for ease, mix in the cooked vegetables last).

3. Melt butter and mix with stuffing.

4. Put 1/3 of stuffing on bottom-inside of pumpkin, cover with 1/2 of squash mixture. Put 1/3 more of stuffing mix on top of that, add rest of squash mixture and top with rest of stuffing.

5. Put ‘lid” back on pumpkin. Oil outside of pumpkin after placing on a sturdy baking tray.

6. Bake pumpkin for 2 hours at 325°F. *The shell will get golden and soft.

To serve, take off lid and scoop out the casserole with a spoon-get some of the pumpkin flesh, too.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 73

Scandinavian Almond Bars

Heather Ficke, JSSA Care Manager This is my great-grandmother’s recipe for a taste of home. They are great for anytime of the year.

We usually made them together in November.

Ingredients ½ cup butter 1 cup sugar 2 tsp baking powder ¼ tsp salt 1 egg ½ tsp almond extract 1 ¾ cup flour Glaze Topping ½ tsp almond extract 1 cup powdered sugar 2 Tbsp milk ½ cup sliced almonds, chopped Directions: 1. Soften butter to room temperature.

2. Beat butter in a large bowl for 30 seconds.

3. Add sugar, baking powder, and salt.

4. Beat together well.

5. Add in egg and almond extract, beat until combined smoothly.

6. Beat in flour.

7. Divide dough into fourths.

8. Form each piece into a 12-inch roll.

9. Flatten to 3-inch width. Repeat with remaining 3 sections of dough. *Two rolls 4-5 inches apart usually fit on one ungreased cookie sheet.

10. Brush flattened rolls with milk. Sprinkle with almonds.

11. Bake at 325oF for 12-14 minutes.

12. Cut bars into 1-inch strips.

Adding Glaze *Prepare glaze while bars are baking.

13. Mix powdered sugar, milk, and almond extract.

14. Drizzle glaze over cut bars and allow to cool before eating.

Enjoy!

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 74

Shliskas

Aryeh Baronofsky, JSSA Care Manager Shlishkas (or shlishkes) are a potato-based dumpling similar to gnocchi. It is traditionally a Hungarian Jewish dish. I am not quite sure how it entered my family’s list of recipes. It is a dish my mother makes only once a year, usually on the Jewish holiday, Purim. It is time consuming, but straight-forward, and worth the time!

Yields 6 servings Ingredients 4 large potatoes 3 cups flour 1 egg 2 Tbsp oil 1 Tbsp salt 1 cup breadcrumbs 1 large onion, chopped and fried Directions 1. Peel potatoes and boil in 4-quart pot in salted water until tender.

2. Drain and place potatoes in a large bowl.

3. Add flour, egg, 1 Tbsp of oil, and salt.

4. Mash together.

5. Roll mixture into long ½ inch wide ropes on a floured board.

6. Cut the ropes into 1½ inch pieces.

7. Drop pieces into 4-quart pot of boiling water.

8. Boil for 10 minutes, or until they float to the top.

9. Continue to cook for 5 more minutes, and then drain.

10. Mix breadcrumbs in large bowl with 1 Tbsp of oil.

11. Add shliskes and toss to coat.

12. Heat 1 Tbsp oil in skillet (frying pan).

13. Fry shlishkes until breadcrumbs are browned.

Serve hot topped with friend onions.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 75

Special Salmon

Deborah Peeples, JSSA Chief Development and External Affairs Officer Recipe also known as: Grandma Esther Weisberg’s Special Salmon for Debbie… who refused to eat meat, even though the brisket looked mouth-watering!

Ingredients One 1 ½ pound salmon fillet, or two 12-ounce fillets 1 Tbsp olive oil Salt and fresh ground black pepper to taste 1 to 4 sprigs of fresh dill, plus more for serving 1 Lemon, thinly sliced 2 to 4 Tbsp mayonnaise 3.5 ounces of capers (1 small bottle) 10- 14 ounces of black pitted olives (drained and sliced) 28 ounces Artichoke Hearts drained and cut into ¼ inch pieces *Use a 9x12 glass baking pan Directions 1. Heat oven to 325°F. 2. Pat dry salmon with a paper towel.

3. Lightly oil and season both sides of the salmon with salt and pepper.

4. Spread mayonnaise over salmon.

5. Line bottom of pan with sliced lemon and herbs.

6. Add salmon, skin side down.

7. Top with artichoke hearts, black pitted olives, and sprinkle with capers.

8. Cover with aluminum foil.

9. Bake salmon until meat flakes and clear bubbles appear on surface. 12 to 30 minutes depending on thickness of salmon or until internal salmon reaches 125°F on meat thermometer.

10. Take salmon out of the oven and loosely cover with foil for 5 minutes (the fish will continue to cook during this time).

Serve topped with fresh herbs.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 76

Strudel

Svetlana Lyakhovetskaya, Holocaust survivor from Ukraine

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 77

Strudel

Svetlana Lyakhovetskaya, Holocaust survivor from Ukraine I want to share my recipe of a very tasty Jewish food for all family events or religious holidays.

My guests, children, and grandchildren, like it very much.

Dough: makes 4 strudels 2 cups flour 2/3 cup frozen margarine 2 tablespoons sour cream Put the flour in a large bowl. Grate the margarine into the flour. Add the sour cream. Mix well to combine. It will form a sticky dough. Divide the dough into 4 pieces. Cover each piece in plastic wrap and store in the freezer until ready to use. If using immediately, store in the refrigerator while preparing the filling.

Filling: (for about 2 strudel pieces) ½ cup cherry jam (drained) ½ cup raisins ½ cup chopped walnuts 1 Tbsp lemon Zest of 1 lemon 2 pieces of dry white bread, finely chopped Sunflower oil spray, as needed 4 Tbsp sugar 4 Tbsp powdered sugar Preheat the oven to 425° F. Roll each strudel dough into a large rectangle. Fill one side of it with half of the filling. Spray entire dough with sunflower oil spray. Sprinkle the dough with 1 tablespoon of the sugar. Roll the dough into a cylinder. Transfer to a greased cookie sheet. Slash the dough with a sharp knife to make marks in the dough. Do not cut all the way through. Sprinkle the strudel with another 1 tablespoon of the sugar and spray the top with the oil. Repeat for each strudel dough.

Bake for 20 minutes until nicely browned on top. Turn off the oven but leave the strudel in it for another 10 minutes. Remove from the oven and let cool completely before slicing. Sprinkle with the powdered sugar (optional).

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 78

Remnants: Memories of Life in War Воспоминания, живущие во время войны Semyon Belkin, Military Destinies of One Large Family Valentina Belkina, Looking at the Photograph Emilia Brodskaya, Leningrad Apartment Leonid Bruk, Leningrad Evacuates Children Ludmila Dakhia, Childhood Memories Azik Goldovskiy, The Secret Galoshes Tamara Gribach, The Delight of Fresh Air Mark Kresin, My Wife, Zina Yefim Milinevsky, Evacuation to Uzbekistan Zalman Polott, Memory!

Natalia Ptitsyna, Turquoise Vase Grigoriy Sapozhnikov, Thanks to My Father Alexander Tulchinsky, Notes of A Natural Israelite Abram Vizhansky, Orphanage Khana Zartdinova, Hunger & Refuge in an Abandoned Village Edward Zhitomirsky, First Day of War Uli Zislin, Evacuation: Novosibirsk Household Memories INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 79

Военные судьбы одной большой семьи Семен Белкин,Holocaust survivor from Russia

Передо мной старая фотография, одна из тех, какие есть, наверное, в каждой патриархальной семье. Этот снимок был сделан, видимо, где-то в конце двадцатых годов минувшего века, когда меня еще и в помине не было, в доме моего деда Мойше и бабушки Стыси, в маленьком чисто еврейском городке Речица, недалеко от Гомеля. В центре фотографии – хозяин дома, известный дамский портной Мойше Белкин, рядом с ним- его верная жена Стыся, которая родила ему девять детей, но на фотографии их только семь: пять дочек и два сына. Один из сыновей умер во младенчестве, а один еще до революции эмигрировал в Америку. Слева и справа от родителей на фотографии – четыре замужних дочери: Песя, Фрейда, Тайба (она же Таня) и Рива. Позади каждой дочери стоит ее муж, а непосредственно за дедом и бабушкой – трое холостяков: мой будущий отец Исаак, дядя Абрам и тетя Лиза, тоже пока незамужняя. А на переднем плане прямо на полу в живописном беспорядке расположилась молодая поросль. С грустью вглядываюсь я в лица этих малышей. Вот слева сидит карапуз в бархатном костюмчике и с бантиком на шее. Это Яша, который прошел всю войну простым солдатом, и дошел до Берлина. Справа – два стриженых «под нуль» лопоухих мальчика. Один из них Додик, который со школьных лет проявил себя как талантливый поэт, печатался в газетах и журналах, в 18 лет добровольцем пошел на фронт, писал с передовой трогательные патриотические стихи и очень скоро погиб. Его брата Хацкеля долго не брали в армию изза плохого зрения, тем не менее где-то в 1943 году он уже был на передовой, где получил тяжелое ранение: пуля прошла через челюсть и застряла в руке. По воспоминаниям моей кузины Цины, когда Хацкель вернулся домой после всех госпиталей, на него было страшно смотреть: через всю нижнюю челюсть проходил уродливый рубец, во рту - ни одного зуба, правая рука висела как плеть. От плеча до локтя не было кости, и этот тоненький обрубок был весь в рубцах. Как выяснилось много лет спустя, Хацкель буквально воскрес из мертвых: он лежал братской могиле, которую уже собирались закапывать, когда один из бойцов услышал слабый стон. Хацкеля вытащили из ямы и отправили в госпиталь. После многих месяцев лечения он вернулся матери, которая, потеряв одного сына, уже отчаялась увидеть второго сына живым. Впоследствии он станет доктором физических наук, профессором, действительным членом Академии наук. Он ушел из жизни в возрасте 75 лет, окруженный INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 80

почетом и славой. Старший из сидящих на полу детей Ида в самом начале войны пропадет без вести. По слухам он был осужден и закончил жизнь в одном из советских лагерей. В эвакуации, в далеком Узбекистане умерли с интервалом в два дня дедушка и бабушка. А они были здоровыми, крепкими, и если бы не война, они могли бы еще жить и жить. Из четырех семейных пар папиных сестер, изображенных на фото, не осталось ни одной: в годы войны один из супругов умер или погиб. Смерть или тяжелые ранения не миновали и внуков. Я уже рассказал о гибели 18-летнего Додика. Страшно сложилась судьбы моей тети красавицы Фрейды и ее 13-летней дочери Хаюси (на фотографии они сидят во втором ряду: тетя с маленькой дочкой на руках). Накануне войны они жили с мужем - офицером в Белостоке на самой границе с Польшей и проснулись 22 июня 1941 года уже на оккупированной территории. Более года их скрывали от немцев, а потом кто-то их выдал, Фрейду и Хаюсю вывели в гетто, а потом расстреляли. Оля, старшая дочь Фрейды, уже студентка (на снимке она, тогда еще подросток, сидит на полу в матроске), пешком, через леса, прошла огромное расстояние, добралась из Белостока до Речицы, в дом своего дедушки и бабушки, и оттуда добровольцем пошла в действующую армию. Тяжелую контузию получил на фронте мой отец, подполковник И. М. Белкин, и последствия этой контузии сказывались до самого конца его жизни. Большой воинский путь прошел мой дядя Абрам, который всю войну был в действующей армии, дослужился до подполковника и достойно дошел до Берлина. Полную чашу голода, холода, бомбежек и прочих испытаний военных лет испила моя кузина Цина, которую мы видим на фотографии на руках у папы в третьем ряду. Была многоступенчатая эвакуация: сначала по Днепру на пароходе, потом на поезде в Моздок, затем в Махач-Калу, далее пароходом до Баку и другим пароходом через Каспий в Красноводск и оттуда уже на поезде – в Узбекистан, где она, 12-летняя девочка, вместе с со своими родными перенесла и постоянный голод, и непосильный труд. И сегодня, вглядываясь в фотографию, я сознаю, какой удар нанесла война моей большой семье. И в то же время история этой семьи – жестокое обвинение антисемитам, которые всегда говорили, что евреи во время войны отсиживались в Ташкенте. Да, мои тёти с малолетними детьми, чтобы не быть расстрелянными в немецкой оккупации, «отсиживались» в Узбекистане, но мой отец и все здоровые мужчины и даже некоторые из женщин моего клана никогда не прятались за чьи-то спины и честно сражались на фронте наравне со всеми.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 81

Military Destinies of One Large Family

Semyon Belkin, Holocaust survivor from Russia In front of me is an old photograph, one of those which are likely in every patriarchal family. This picture was taken in the late twenties of the last century, when I was yet to be born, in the house of my grandfather Moishe and grandmother Stysya, in the small, primarily Jewish, town of Rechitsa, not far from Gomel. In the center of the photo is the owner of the house, the famous ladies’ tailor Moishe Belkin. Next to him is his faithful wife Stysya, who bore him nine children, but there are only seven of them in the photo: five daughters and two sons. One of the sons died in infancy and one emigrated to America before the revolution. To the left and right of the parents in the photo are their four married daughters: Pesya, Freida, Taiba (aka Tanya) and Riva. Behind each daughter is her husband, and directly behind the grandparents are three bachelors: my future father Isaac, uncle Abram and aunt Lisa, who are at the time of this photo still unmarried.

In the foreground, the youngsters are on the floor in picturesque disorder. Now, I gaze sadly at the faces of these children. Here on the left sits a toddler in a velvet suit with a bowtie. This is Yasha, who went through the whole war as a simple soldier and reached Berlin. On the right are two lop-eared boys, hairstyles trimmed to zero. One of them, Dodik, who since his school years exhibited talent as a poet and was published in newspapers and magazines. At the age of 18 he volunteered for the front, wrote touching patriotic poems from the front line, and died shortly thereafter. His brother Khatskel was not taken into the army for a long time due to poor eyesight.

Nevertheless, in 1943 he was sent to the front, where he was seriously wounded. A bullet went through his jaw and got stuck in his hand. According to the recollections of my cousin Tsina, when Khatskel returned home after all the hospitals, it was scary to look at him. An ugly scar ran through his entire lower jaw. There was not a single tooth in his mouth. His right hand hung like a whip. There was no bone from shoulder to elbow, and this thin stump was covered in scars.

We learned many years later that Khatskel literally rose from the dead. He was lying in a mass grave, which they were about to bury when one of the soldiers heard a faint groan. Khatskel was dragged out of the pit and sent to the hospital. After many months of treatment, he returned to his mother, who, having lost one son, was desperate to see her second son alive. Subsequently, he became a Doctor of Physical Sciences, professor, and full member of the Academy of Sciences.

He passed away at the age of 75, surrounded by honor and glory. The eldest of the children, Ida, sitting on the floor will disappear without a trace at the very beginning of the war. According to rumors, he was convicted, and his life ended in one of the Soviet camps.

In the evacuation to distant Uzbekistan, grandfather and grandmother died within an interval of two days. They were healthy, strong, and, if not for the war, they could still live and live. Of the four married couples of dad’s sisters shown in the photo, none of the pairs remained intact: during the war, one of each two died.

Death or serious injuries did not escape the grandchildren. I have already told about the death of 18-year-old Dodik. The fate of my beautiful aunt Freida and her 13-year-old daughter Hayushi was terrible (in the photo they are sitting in the second row: an aunt with a little daughter in her arms). On the eve of the war, they lived with her husband, an officer, in Bialystok on the border with Poland and woke up on June 22, 1941, already in the occupied territory. For more than a INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 82

year they were hidden from the Germans, and then someone betrayed them. Freud and Hayusia were taken to the ghetto, and then shot. Olya, Freida’s eldest daughter, already a student (in the picture she, then a teenager, sits on the floor in a sailor’s suit), walked a great distance through the forests, went from Bialystok to Rechitsa, to the house of her grandfather and grandmother, and from there volunteered in the army. My father, Lieutenant Colonel I.M. Belkin, received a severe concussion at the front, and suffered consequences of this concussion to the very end of his life. My uncle Abram had a long military path was in the army throughout the war, rose to the rank of lieutenant colonel and reached Berlin with dignity.

A full cup of intense hunger, freezing temperatures, bombing raids, and other trials of the war years was consumed by my cousin Qing, whom we see in the photograph in the hands of my father in the third row. There was a multi-stage evacuation. First along the Dnieper by a steamer, then by train to Mozdok, then to Makhach-Kala, then by steamer to Baku, and another steamer across the Caspian to Krasnovodsk, and from there by train to Uzbekistan. She was a 12-year-old girl, together with her family, suffered both constant hunger and backbreaking work.

Today, looking at the photograph, I realize what a blow the war dealt to my large family. And at the same time, the story of this family is a cruel accusation against anti-Semites, who have always said that the Jews were hiding out in Tashkent during the war. Yes, my aunt with her young children, so as not to be shot in the German occupation, “sat out” in Uzbekistan, but my father and all healthy men, and even some of the women of my clan, never hid behind someone’s back. They fought honestly at the front on an equal footing with everyone.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 83

Глядя на фотографию

Валентина Белкина, Holocaust survivor from Ukraine В прошлом году мы с мужем впервые в жизни посетили Израиль, и одной из наших первых экскурсий была поездка в Иерусалим, где мы прежде всего посетили музей жертв Холокоста, знаменитый мемориал Яд Вашем. Потрясенные мы переходили из зала в зал, но в одном из них мы буквально застыли на месте. Там на стене я увидела фотографию, которая навсегда запечатлелась в моей памяти. На краю рва, в котором лежит груда мертвых человеческих тел, стоит на коленях молодой мужчина, окруженный группой немецких солдат и офицеров. Над ним наклонился один из вояк с пистолетом в руке. Сейчас прогремит выстрел, обреченный мужчина, с простреленной головой упадет в ров. Эту фотографию сделал офицер айнзатцгруппы и на обороте сделал надпись: «Последний еврей Винницы. Моя родная Винница, город, где родились мои дедушка и бабушка, мои родители, где за несколько лет до начала войны родилась я. Это был тихий провинциальный город, в котором всегда проживало очень много евреев. Все они рожали много детей. Так, у моей мамы было две сестры и три брата. Когда началась война, мой отец, дядя Соломон и мужья маминых сестер сразу отправились на фронт, оставив своих жен с маленькими детьми в Виннице. События развивались очень быстро. Уже 19 июля 1941 г на двадцать восьмой день войны немецкие танки грохотали на улицах Винницы, а сотни женщин с детьми отчаянно штурмовали товарный эшелон - последний поезд, отходящий из города. В этой толпе была моя мама с тремя маленькими дочками, две ее сестры тоже с маленькими детьми, причем одна из них была на последнем месяце беременности; полуслепой брат Миша с женой и двумя детьми, младший брат – Абраша, которому только что исполнилось 16 лет и дедушка с бабушкой. Уже в глубокой старости моя мама на листочке бумаге старательно выписала имена всех членов ее большой семьи, которые на последнем поезде бежали из Винницы, и подсчитала: всего их было двадцать два человека. С невероятными мытарствами, под бомбежками, поезд доставил беженцев в городок Георгиевск на Северном Кавказе, но через несколько месяцев сюда подошли германские войска. Когда немцы были уже совсем рядом, работники местного военкомата на грузовиках объезжали дом за домом и всюду, где обнаруживали мужчин, без разбору сажали их в кузов и отправляли на фронт. Не обошли они и дом, в котором жили мы. Никакие уговоры и объяснения, что Миша практически ничего не видит, не помогли. И тогда младший брат отправился вместе с ним, чтобы быть рядом. Так два брата попали на передовую. В первом же бою Миша погиб, а юный Абраша прошел всю войну, был тяжело ранен и вернулся домой, в Винницу. Оставшихся членов маминой семьи снова погрузили в товарный поезд и повезли в Ташкент, где они жили под стеной вокзала и хоронили уходящих из жизни от голода и болезней: бабушку, дедушку, мою младшую сестру, и мы не знаем , где их похоронили. А по дороге в Ташкент у маминой сестры погиб только что родившийся ребенок. Через некоторое время нас поселили в кишлак под названием Гурч Мазар, где нас всех разместили в одной комнатке с земляным полом. Все члены нашей большой семьи, включая детей, собирали хлопок. Мы – взрослые и особенно дети - очень страдали от постоянного чувства голода, а еще больше INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 84

– от жажды. Самых маленьких иногда подкармливали местные жители – сердобольные узбеки. До сих пор я сохранила в своей душе чувство искренней благодарности этим простым людям, которые поддержали нас, малышей, в эти суровые годы. По стечению обстоятельств в последние годы жизни моей мамы за ней ухаживала женщина - узбечка, и она это делала с полной отдачей – так, как если бы это была ее родная мать. Может быть поэтому у меня особое отношение к узбекскому народу. Сразу же после освобождения Винницы мы вернулись на родину. Только тогда мы узнали о судьбах родных и близких, оставшихся в Виннице, и прежде всего о семье моего отца. Дело в том, что его мама с четырьмя дочками и их детьми категорически отказались уезжать из города. Старики вспоминали Первую мировую войну, когда немцы оккупировали Украину, но мирные жители продолжали жить довольно спокойно, евреи вполне миролюбиво общались с немецкими солдатами на Идыш. Поэтому мать отца, равно как и многие другие евреи, не считали необходимым срываться с насиженных мест и отправляться куда-то в неизвестность. Но жизнь преподнесла им совсем иную реальность. Буквально через несколько дней после того, как немцы вошли в Винницу, все евреи были загнаны в гетто, и вскоре начались расстрелы. Первая партия евреев -146 человек была расстреляна 28 июля, к 22 сентября было уничтожено 28 000 человек, а последние 150 евреев были расстреляны 25 августа 1942 г., включая того мужчину на фотографии, которую мы с мужем увидели в музее Яд Вашем. Когда мы вернулись в Винницу, наша соседка показала маме место, где была расстреляна вся папина семья, и только через некоторое время объявилась Мила, племянница моего отца, которую расстреливали вместе с другими евреями, но ее мама прикрыла собой свою дочь, и получив свою пулю, она упала в яму, продолжая прикрывать маленькую Милу. После экзекуции немцы не торопились закапывать трупы и отправились пить водку, а Мила выползла из ямы, где ее подобрала женщина из соседнего села, крестила, чтобы спасти от новых экзекуций и оставила у себя до прихода в Винницу советских войск. Вот так через жизнь моей большой семьи прошла беспощадная война, оставившая неизгладимый след в моей памяти, хотя я была еще совсем маленьким ребенком. И та фотография, которую я увидела в музее жертв Холокоста - это не просто один из жутких эпизодов Второй Мировой войны, а частица моего сердца, самая скорбная страница моей биографии, ощущение того что я прямая наследница того последнего еврея Виннице и что я обязана жить и рассказывать своим детям и внукам о страшном времени, именуемом Великой Отечественной войной.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 85

Looking at the Photograph

Valentina Belkina, Holocaust survivor from Ukraine Last year, my husband and I visited Israel for the first time in our lives. One of our first excursions was to Jerusalem, where we first visited the Museum of Holocaust Victims, the famous Yad Vashem memorial. Shocked, we moved from hall to hall, but in one of them we literally froze in place.

There, on the wall, I saw a photograph that is forever imprinted in my memory. At the edge of the ditch, which contains a pile of dead human bodies, a young man is kneeling, surrounded by a group of German soldiers and officers. One of the soldiers is bent over him with a pistol in his hand. Any moment now there will be a shot, the doomed man will fall into the ditch with a bullet in his head. This photograph was taken by an officer of the Einsatzgruppen and on the back, he inscribed: “The last Jew of Vinnitsa.”

My native Vinnitsa, the city where my grandparents and parents were born, and where I was born a few years before the war. It was a quiet provincial town where there were always many Jews, who had many children. My mother had two sisters and three brothers. When the war began, my father, Uncle Solomon, and the husbands of my mother’s sisters immediately went to the front, leaving their wives with small children behind in Vinnitsa. Events moved very quickly. Already on July 19, 1941, on the 28th day of the war, German tanks rumbled on the streets of Vinnitsa. Hundreds of women with children desperately stormed the freight train: the last train leaving the city.

In this crowd were my mother with three small daughters. Her two sisters also with small children, and one in her last month of pregnancy. Her half-blind brother Misha with his wife and two children. Her younger brother Abrasha, who had just turned 16, and her grandfather and grandmother. In her later years, my mother wrote down the names of all the members of her large family who fled from Vinnitsa on the last train, carefully documenting all twenty-two of them.

Experiencing incredible ordeals, under bombing raids, the train delivered the refugees to the town of Georgievsk in the north Caucasus. Only a few months later German troops reached there.

When the Germans were getting close, the workers at the local military enlistment office drove trucks from house to house and wherever they found men, indiscriminately put them in the back and sent them to the front. Our house was no exception and no persuasion or explanation that Misha could hardly see did any good. His younger brother went with him to be near him. The two brothers were sent to the front line. In the very first battle, Misha was killed, while young Abrasha went through the whole war, was seriously wounded, and eventually returned home to Vinnitsa.

The remaining members of my mother’s family were again loaded onto a freight train and taken to Tashkent, where they lived under the wall of the train station. They buried those who died from hunger and disease: grandmother, grandfather, my younger sister; we do not know where they were buried. On the way to Tashkent, the newly born child of my mother’s sister died.

After a while we were settled in a village called Gurch Mazar, where we were all placed in the same room that had an earthen floor. All members of our large family, including children, picked cotton. All of us, adults and especially children, suffered greatly from the constant pains of hunger and, even more, from thirst. The smallest were sometimes fed by residents, compassionate Uzbeks. Until now, I have kept in my soul a feeling of sincere gratitude to these regular people who INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 86

supported us in these harsh years. By coincidence, in the last years of my mother’s life, an Uzbek woman looked after her, and she did it with full dedication, as if it were her own mother. Maybe that is why I have a special kinship towards the Uzbek people.

Immediately after the liberation of Vinnitsa, we returned to our homeland. Only then did we learn about the fate of relatives and friends who had remained in Vinnitsa, and, above all, about my father’s family. The fact is that his mother with four daughters and their children categorically refused to leave the city. Many older people recalled the First World War, when the Germans occupied Ukraine, when civilians continued to live quite calmly, and the Jews quite peacefully communicated with the German soldiers in Yiddish. Therefore, my father’s mother, as well as many other Jews, did not consider it necessary to break away from their homes and flee to the unknown. But events presented them with a completely different reality.

When we returned to Vinnitsa, our neighbor showed my mother where all my father’s family had been shot. All but Mila, my father’s niece. She was to be shot along with the other Jews, but her mother used her body to shield her, falling into the pit while continuing to cover little Mila.

After the execution, the Germans were in no hurry to bury the corpses and went to drink vodka.

Mila crawled out of the pit and a woman from a neighboring village picked her up, baptized her in order to save her from new executions, and looked after her until the Soviet troops arrived in Vinnitsa.

A few days after the Germans entered Vinnitsa, all Jews were driven into the ghetto and the executions soon began. The first batch of 146 Jews were shot on the July 28, 28,000 were killed

by September 22, and the last 150 Jews were shot on August, 25, 1942, including the man in the photograph my husband and I saw at Yad Vashem.

This is how a merciless war went through the life of my large family, leaving an indelible mark on my memory, although I was still a very young child. The photo that I saw in the Museum of Holocaust Victims does not just illustrate a terrible episode of the Second World War, but is a part of my heart, the most sorrowful page of my biography: the feeling that I am the direct heir of that last Jew in Vinnitsa and that I must live to tell your children and grandchildren about the terrible period called the Great Patriotic War.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 87

Ленинградская квартира

Бродская Эмилия Наумовна, Holocaust survivor from Russia Мое имя Эмилия родская. Роднласья в городе Ленинграде, в 1931 г., 12 июля, в госпитале на улице Маяковского. Я была единственным ребенком у моих замечательных родителей. Мама- Софья Григорьевна, была домохозяй- кой, растила дочку. Папа - Бродский Наум Борисович, был инженер-кораблестроитель, работал в проектном институте по проектированию кораблей. Из родственников две мамины сестры с семьями также жили в городе Ленинграда. Тетя с двумя детьми была эвакуирована из осажденного города на Урал, другая мамина сестра была врач, ушла добровольцем на фронт. Жили мы в Ленинграде на улице Чехова, дом 11/13, в квартире То 7, на пятом этаже. это была обычная коммунальная квартира, пять семей жили под одной крышей, с одной кухней, с одним туалетом, без душу, без ванны. Конечно же, люди с разными характерами, и, наверное, не всегда было все в гармонии. Но я этого не помню. Мои детские воспоминания о нашей квартире, о соседях самые теплые. Я любила семью Карасевых, любила моих подруг - Зою и Нину, любила их родителей - тетю Катю и дядю Карасева (так я их называла). Они были добрые люди. Эти хорошие взаимоотношения просуществовали всю нашу совместную жизнь. Мы расстались, когда мне было 46 лет. Я родилась в этой квартире и росла у всех на глазах. Это сближало. Мы с Зоей обожали нашу соседку тетю Аню и дядю Сашу, ее мужа. Они были актерами. У них не было своих детей, они любили проводить время с нами. Она водила нас в театр, в ТЮЗ, насколько я помню, так зародилась моя любовь к театру. До сих пор я ей благодарна. И вот началась война. Пришел 1941 г. Как обычно, на три летних месяца мы уезжали в деревню на отдых. Это место было в трех часах езды поездом, и с начала июня мы с мамой были уже на даче в деревне. Папа приехал на следующий день после объявления войны и забрал нас домой, обратно в Ленинград. Через несколько дней он ушел добровольцем на Ленинградский фронт. Началась война. Все было нарушено, сломано, начались суровые военные будни. С каждым днем ситуация в городе ухудшалась, постепенно исчезали продукты из гастрономов, ввели карточки, продукты стали выдавать по карточкам. Конечно же, никто не ожидал, что город окружен немцами. Маму отправили копать окопы, меня же определили в интернат для детей фронтовиков, где я проводила целый день, меня там кормили. Участились обстрелы. Когда мама вернулась с окопов я пошла в обычную школу, которая находилась в соседнем доме. Мы приходили в школу, радовались общению друг с другом, шутили, дружили. Удили математику, литературу, географию- все, что положено. Несмотря на трагическую реальность окружающей нас жизни, мы оставались детьми. Незабываемый эпизод: мальчик, который сидел со мной за одной партой, однажды принес мне луковицу. Это было огромной поддержкой для организма. Как же он это знал? Ему было 10-11 лет, а сердце уже гигантское.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 88

Leningrad Apartment

Emilia Brodskaya, Holocaust survivor from Russia My name is Emilia Brodskaya. I was born on July 12, 1931, in the Mayakovsky Hospital in Leningrad. I was the only child of my remarkable parents. My mother, Sophia Grigoryevna, was a homemaker who raised me. My father, Boris Naumovich Brodsky, was a ship-building engineer who worked in a ship design institute.

During the war, two of mother’s sisters were evacuated with their families from the besieged city to the Ural region. Another of her sisters was a doctor who volunteered to the frontline.

We lived in Leningrad at 11/13 Chekhova Street, Apartment 7, on the 5th floor. It was a regular communal apartment, where five families lived under one roof with one kitchen, one toilet, no shower, and no bathtub. Of course, all the families had different personalities and we were probably not always living in harmony. But I do not remember that.

My childhood memories about our apartment and neighbors are very warm. I loved the Karasevs family: my playmates Zoya and Nina and their parents, Aunt Katya and Uncle Karasev, as I called them. They were kind people. This good relationship lasted all our shared life. We parted when I was 46 years old. I was born and grew up in front of them. It made us close. Zoya and I adored our neighbors, Aunt Anya and her husband Uncle Sasha. They were actors. They did not have children, so they liked to spend time with us. She took us to a theater, TUZ, as far as I remember, and that is how my love for theater was born. I am thankful to her to this day.

Then the war started. The year 1941 arrived. As usual, we went to the countryside for the three summer months. The place was a three-hour train ride away, and my mother and I had been there since early June. On the next day after the declaration of war, my father came and took us back to Leningrad. In a few days, he volunteered to the frontline. The war began, and everything was disrupted and broken by the severe war routine.

With every day, the situation in the city worsened. Groceries gradually disappeared from the stores and food was rationed. Of course, nobody expected the Germans to approach Leningrad that fast. Soon, it was announced that the city was surrounded. My mother was sent to dig trenches, and I was assigned to the boarding school for children of frontline soldiers, where I stayed, and was fed. Bombings became more frequent and artillery barrages became more furious.

When my mother came back, I went to a regular school in a nearby building. At school, we enjoyed our comradery and had fun. We learned math, literature, geography: everything we were supposed to. Despite the tragedy surrounding us, we remained children. I will never forget how a boy sitting next to me brought me an onion. This was a huge support for my health. How did he know? He was ten years old, but his heart was gigantic.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 89

Children Sent West

Leonid Bruk, Holocaust survivor from Russia This is dedicated to my mother E Merrin, my father M Bruk, and my uncle L Shtukin.

In the beginning of July 1941, the government of Leningrad executed an absurd action to evacuate children aged 4 to 13. The children were taken away from their parents, sometimes forcibly, and sent to different regions of the country, including to the West, towards the attacking German army!

I was 6 at that time, and together with my cousin, Ella (10), and brother Dima (13), we were among the children to be sent to the Novgorod region. My mother, a teacher, volunteered to accompany this group that was sent west.

By that time, parents realized that their children were being sent towards the attacking Germans and were frantically tried to find them, to save them. Some buses were sent to bring them back to Leningrad. My uncle, Lev Semenovich Shtukin, came in a bus from a Kirov factory, where my father worked. He, together with my mother, loaded the children on the bus, as the cannonade of German artillery was getting closer. The three of us and another 15-20 children were saved even as a train in Lychkovo station was bombed, and thousands of Leningrad children perished.

This sad chapter in the Leningrad saga has not been talked about by Soviet historians.

Детская память

Ludmila Dakhia, Holocaust survivor from Russia В 1941 г. мне было 5 лет. Я хорошо помню Москву, погружённую во тьму светомаскировок, воздушные тревоги (по несколько раз за сутки), истошный вой сирены среди ночи и поспешные поиски бомбоубежищ. Первое время мы бежали к ближайшей станции метро, спускались и лежали на рельсах в ожидании отбоя. С маленькими детьми располагались в стоявших на путях вагонах. С самого начала войны мой отец и старший брат были призваны в армию. Мама со мной по распоряжению властей вынуждена была эвакуироваться. Вместе с нами в эвакуацию отправилась сестра мамы с тремя детьми. Её муж, уйдя в ополчение, погиб под Москвой (вернее, “пропал без вести” ) в первые дни войны. Мы ехали на Восток в товарных вагонах, забитых до отказа женщинами с детьми. Поезд двигался страшно медленно, с частыми остановками. На остановках люди пытались раздобыть воду, а лучше – кипяток, но боялись отстать от поезда. Когда нас высадили в Башкирии на станции Чишмы под Уфой, в местной школе приехавших распределили по разным населённым пунктам, кажется, в основном, по деревням. Мама больше всего хотела попасть в русскую деревню, т.к. в башкирской или татарской были бы INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 90

проблемы с языком. В этом нам повезло. И ещё в том, что попали не в город, а в деревню. В деревне во многих избах жили одни женщины, мужчины были либо на фронте, либо в тюрьме. Мы попали к Пелагее. Взрослые сажали на огороде картошку и турнепс. Благодаря этому мы не голодали. Многие из эвакуированных женщин работали на полях, зарабатывали “трудодни” и в уплату получали ржаную муку. Пшеничной муки, как и каких-либо фруктов, не было. Я не знала, что такое – яблоко, а пирог со свёклой, испечённый мамой в день рождения, считала деликатесом. А ещё у Пелагеи была коза, и когда появлялись козлятки, они жили вместе с нами в избе. Немногие привезённые из Москвы вещи (одежду брата, например) мама выменивала у местных крестьян на продукты, на горсточку “белой” муки. Деньги не имели тогда хождения, были не нужны. Самым заметным человеком в деревне была тётя - почтальон. Мы ждали писем с фронта. Я писала родным письма печатными буквами. Зимой 1943-го года папу демобилизовали по состоянию здоровья. Он вернулся в Москву, ему предстояла серьёзная операция. Но благодаря этому он смог добиться для мамы разрешения на возвращение в Москву и выслал вызов. Однако, прежде, чем отправиться в обратный путь, маме пришлось ехать в Уфу, чтобы в вызов и пропуск вписали меня. Это было сопряжено с большими трудностями (добиться подводы с лошадьми и человека – “водителя кобылы”). А ещё труднее было сесть в поезд на Москву. Для этого нам пришлось жить две недели на вокзале (т.е. на скамейке) в Чишмах со всеми узлами и чемоданами. Поезда, едущие в Москву, не останавливались на этой мелкой станции, т.к. были полностью нагружены вылеченными в тыловых госпиталях ранеными бойцами, возвращающимися на фронт. Свободных мест там не было. Наконец, с помощью каких-то мужчин в обмен на полушубок брата, мы были втиснуты в тамбур поезда, на минуту открывшего двери. На следующем полустанке нас высадили. Как мы в результате уехали, не помню. Зато помню папу, встретившего нас в нетопленной комнате. Мы вернулись из эвакуации в начале марта, была ещё зима. Дом напротив нашего разбомбило, и в окнах не осталось стёкол. Папе пришлось отгородить уголок возле самой двери подальше от окон и поставить “буржуйку.” железную печурку, которую надо было топить дровами – остатками уцелевшей мебели. Зато мы оказались дома! Осенью того же, 1943-го года я пошла в первый класс. Тетради приобрести было невозможно. Папа брошюровал тетради из каких-то листочков, чистых с одной стороны. Он линовал эти листочки в косую линейку и в клеточку – для письма и арифметики. Наша соседка по коммунальной квартире работала на швейной фабрике, где шили военную форму. Тоненькие обрезки защитного цвета работникам разрешалось использовать для своих нужд. Помню, мама сшила мне юбочку из множества узеньких клинышков. Получилось очень даже кокетливо... Учительницы в школе любовались и хвалили мамину находчивость. Ни о какой школьной форме не могло быть и речи. На стене висела большая карта Европейской части СССР, и папа каждый вечер, по мере того, как наши войска продвигались всё дальше на Запад, с помощью булавок передвигал на ней красную ленточку – границу нашей территории, освобождённой от немецких захватчиков. Никогда INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 91

не забуду День Победы, точнее, ночь, когда я проснулась от того, что кто-то из домашних (кажется, невеста моего брата) целовал меня, со слезами повторяя: «Война закончилась!

Childhood memories

Ludmila Dakhia, Holocaust survivor form Russia In 1941 I was 5 years old. I remember Moscow well, plunged into the darkness of blackouts, air raids (several times a day), heartrending howls of sirens in the night, and the hurried search for bomb shelters. At first, we ran to the closest metro station, and laid on the rails in the anticipation of the all-clear. Those with small children went into the train cars still on the track.

My father and older brother were called up at the very beginning of the war. My mother had to evacuate with me by order of the authorities. My mother’s sister and her three children were evacuated with us. Her husband, who went into the Home Guard, was killed near Moscow (or really, went “missing in action”) in the early days of the war.

We went east in freight trains, packed with women and children. The train moved terribly slowly, with frequent stops. At the stops people tried to find any water, or better yet, boiled water, but they were afraid to go far from the train.

When they let us off in Bashkortostan at the station Chishmy near Ufa, they divided us up in a local school by resettlement area, mainly by village. My mother preferred to go to an ethnically Russian village, since in a Tatar or Bashkir village there would be a language barrier. We got lucky about that. And even more lucky, we ended up not in a city, but a village. In the village, many huts were only women, the men were all at the front, or in jail.

We ended up in Pelagea. The adults planted potatoes and turnips in the garden. Thanks to that, we did not starve. Many of the evacuated women worked in the fields and earned “days of labor” and in payment received rye flour. There was no wheat flour, or any fruit. I didn’t know what an apple was and considered the beet turnover that my mother made on my birthday to be a delicacy. There were goats in Pelagea too. When the goat kids were born, they lived with us in the hut. My mother traded some of the things we had brought from Moscow, such as my brother’s clothes, with the local peasants for groceries, for a handful of “white” flour. There was no money in circulation; it was not needed.

The most famous person in the village was the postwoman. We awaited letters from the front, and I wrote notes to relatives in print letters. In the winter of 1943, my father was demobilized for health reasons. He returned to Moscow facing a serious operation. But thanks to that, he was able to get my mother permission and a travel permit to return to Moscow. However, before heading out on the return journey, my mother had to travel to Ufa to have a travel permit issued to me as well. This was fraught with great difficulties, getting a cart and horse and driver.

Even harder was getting onto a train to Moscow. To do so, we had to live in the station for two weeks (on a bench) in Chishmy with all our bundles and bags. Trains going to Moscow did not stop INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 92

at this tiny station because they were jammed with soldiers who had been treated at hospitals in the interior and were returning to the front. There was no space. Finally, we gave some men my brother’s fur coat to let us into the vestibule of the train as the doors opened briefly…and at the next step they had us get off….

How we left in the end, I do not remember. But I remember my father meeting us in the unheated room. We returned in March, when it was still winter. The building opposite had been bombed and there was no glass left in our windows. My father had to fence off a corner as far from the window as possible and brought over a pot-bellied stove heated with wood, mainly the remains of our furniture. But we were home!

That fall of 1943 I entered first grade. It was impossible to get notebooks. My father made notebooks out of discarded pieces of paper that were blank on one side. He lined the paper horizontally and vertically for writing and arithmetic. Our neighbor in our communal apartment worked in a garment factory where they sewed military uniforms. The workers were allowed to use narrow bits of khaki remnants for themselves. I remember my mother sewed me a little skirt from a bunch of these narrow wedges. It turned out a little flirty in the end. The teachers at school loved and praised my mother’s resourcefulness, and there was not a word spoken about a school uniform.

A big map of the European part of the USSR hung on the wall, and each evening my father used pins and red ribbon to show how our soldiers moved farther and farther west, and where our territory had been freed from German invaders. I will never forget Victory Day, or really, the night, when I woke up because someone at home (my brother’s wife, it turned out) kissed me, and with tears in her eyes repeated “the war is over!”

Секретные Галоши

Azik Goldovskiy, Holocaust survivor from Ukraine Моя статья польёт свет нашему поколению о жизни евреев в 20 веке на территории СССР. Родился в 1925 году в семье ремесленника в городе Златополь, Украина. Название городу дала царица Екатерина Вторая. Объезжая Российские владения в 1787 году, увидела кругом золотые пшеничные поля и дала названия этим землям “Золотые поля”. Раньше эта территория называлась “Гуляй Поль”. Жили там в основном евреи 4050 человек и украинцев 1997 человек. В бытность СССР город переименовали в Новомиргород, Кировской области и начали обустраивать промышленными и культурными учреждениями город стал районным центром в 1959 году. Мое рождение вызвало сенсацию у евреев города и осуждение моих пожилых родителей. Маме Тубе было 54 года, папе Моисею 61 год. Брату Иосифу 16 лет, сестре Розе 13 лет. Но мои родители сами не знали какой подарок они мне подарили на всю мою жизнь. В 20ом веке по гороскопу 1925 и 1975 года были годом Древесного Быка. Человек родившийся в год древесного быка присуще: терпение, сдержанность, он молчалив и медлителен, INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 93

под его спокойной внешностью скрывается мудрость, он упрям и не терпит, когда ему перечат. Такие качества сопровождают меня всю мою сознательную жизнь. В 1929 году умер папа Моисей, мне было года. В семье остался старшим брат Иосиф. В 1930 году он решил семью перевести в Москву в связи с наступившим голодом на Украине. Дом и все хозяйство, заработанное папой, бесплатно отдали бедным евреям. В Москву приехали на Казанский вокзал и жили на вокзале две недели. Мой брат Иосиф нашел комнату в бараке и продуктовые карточки на всю семью. Русского языка я не знал, но слышал от ребят, что я еврей. В 1933 году мне исполнилось 8 лет, но в школу меня не приняли по причине незнания русского языка. В нашем бараке жила еврейская семья, две дочери уже учились в старших классах. Они начали меня учить русскому языку в течение всего 1934 года. Язык я выучил и в 9 лет пошел в первый класс. К учебе в первом классе мама купила мне всю новую одежду даже новые калоши. На первой перемене меня окружили старшие школьники и предложили мне отдать мои новые калоши мальчику в рваных ботинках, из которых выглядывали голые пальцы ног. Я оказал сопротивление, меня повалили на пол, сняли мои новые калоши. Дома я боялся сам рассказать о моем ограблении, но мама сразу заметила и мне пришлось рассказать все как было. Мама мне сказала, чтобы я об этом никому не рассказывал. Я хранил мамину заповедь о моих новых калошах 86 лет, но, для вас решил огласить эту тайну. Школа была начальная, в пятый класс перешел в другую, новую школу и сразу попал в отстающие ученики. Для поднятия моего уровня знаний в учебе мне прикрепили из старшего класса отличницу по имени Бертина. Она проявила много усилий, в седьмом классе в 1941 году я сдал экзамены с хорошими оценками. Начались летние каникулы. Я готовился начать свою трудовую деятельность на авиационном заводе. Но, началась война и все пошло по другим канонам. Эвакуацию всей семьи из Москвы в годы войны я описал, будучи уже в Америке, в книге к 70ти летию нашей победы. “Война – наши судьбы”. На фронте в боях я был тяжело ранен. Всю войну я получал от Бертины теплые письма с надеждой на победу. В 1947 году был демобилизован, вернулся в Москву. Мама умерла, не дождавшись моего возвращения. У брата Иосифа образовалась семья и двое детей. Сестра Рода из эвакуации не вернулась, осталась в Казахстане, обзавелась хозяйством и растила своих троих дочерей. Бертина вернулась из эвакуации в Москву, жила одна и уже работала. Наши отношения стали близкими, и мы решили стать мужем и женой. В этом же году узаконили наш брак. Через год у нас родился сын Игорь. Я начал трудовую деятельность в строительных организациях. Московским строителям после десяти лет работы гарантировали квартиры на всю семью. Все десять лет мы жили с родителями Бертины в одной квартире, у нас была отдельная комната. 12 лет из работающих строителей готовили кадры на руководящие должности. Это был вечерний институт с двухгодичной INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 94

программой. Закончив институт, получил диплом строителя по специальности инженер. Работал на руководящей работе в системе Главмосстроя. Приближался десятилетний срок получения квартиры (1958 год). Решили пополнить свою семью еще одним ребенком, родилась дочь, назвали Татьяной, в память о моей маме. Сейчас Татьяна живет в США. В Москве закончила институт иностранных языков, здесь преподает в школе русский и английский. Подарила мне внука Марка, который в свои двадцать лет закончил институт и стал биологом. В 2004 году умерла жена Бертина. Ей исполнилось 80 лет. В 2005 году в госпитале имени Бурденко комиссия врачей хирургов определила о необходимости операции мне на позвоночнике. В операции мне отказали из-за возраста, мне исполнилось 80 лет, Таня настояла о моем переезде в Америку, где меня полностью обследовали, назначили операцию и не спросили, сколько мне лет. Операция была в 2006 году в медицинском институте в Вашингтоне. После операции меня направили в реабилитационный центр, где меня полностью восстановили для нормальной жизни. Жил я в семье моей дочери Татьяны до 2008 года. Обрел много друзей выходцев из России, каждую неделю собирались вместе, делились своими новостями, оказывали потом моральную и материальную помощь нуждающимся. В 2008 году я переехал в дом для пожилых людей, получил двухкомнатную квартиру, в которой живу уже 12 лет. В 2011 году получил гражданство США. Получаю пособие, обеспечивающее достойную жизнь. С возрастом здоровье сдает. Отпраздновал свое 95летие, приходится пользоваться ролейтором. Азик Голдовский, ветеран второй мировой войны. 07/23/2020

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 95

The Secret Galoshes

Azik Goldovskiy, Holocaust survivor from Ukraine My article will shine a light on my generation: the lives of Jews in the 20th century in the USSR. I was born in 1925 to a family of artisans in the city of Zlatopil, Ukraine. The name of the city was given by Catherine the Great. When she went around the Russian lands in 1787, she saw the golden wheat fields and named the area “Golden Fields.” Previously, it had been called Hulajpol.

The population was mainly Jewish (4,050 people) and Ukrainians (1,997 people). During the time of the Soviet Union, the city was renamed Novomyrhorod Kirov Region, where industrial and cultural institutions developed, resulting in the city becoming a district center by 1959.

My birth caused a sensation among the Jews of the city and condemnation of my elderly parents.

My mother Tuba was 54 and my father Moses was 61. My brother Joseph was 16 years old when I was born, and my sister Rose was 13 years old. But my parents did not know what a gift they gave me for the rest of my life. In the 20th century, the horoscope for the years 1925 and 1975 was the Tree Bull. A man born in the year of a Tree Bull is characterized by patience, restraint, he is silent and slow, under his calm appearance hides wisdom, he is stubborn and does not tolerate when he is interrupted. Such qualities have accompanied me my entire adult life.

In 1929, my father Moses died. I was four. My elder brother Joseph became the man of the family.

In 1930 because of the famine in Ukraine, he decided to move our family to Moscow. The house and the farm established by my father were given free of charge to poor Jews. In Moscow we arrived at the Kazansky Station, where we lived for two weeks. Joseph found a room in the barracks and food cards for the family. I did not know Russian, but I was able to pick up from others that they referred to me as Jewish.

In 1933, I was 8 years old, but I was not accepted to school because of my ignorance of the Russian language. In our barracks, there was a Jewish family with two daughters who were already in high school. They taught me Russian throughout 1934. I learned the language and at 9 years old I went to first grade.

When I started first grade, my mother bought me all new clothes, including galoshes. At the first recess, I was surrounded by older students who asked me to give my new galoshes to a boy in torn shoes, whose bare toes peeked out. I resisted. I was knocked to the floor and my new galoshes were taken. At home I was afraid to tell about the theft, but my mother immediately noticed, and I had to tell everything. My mother told me not to tell anyone about it. I kept my mother’s commandment about my new galoshes for 86 years, but I decided to make this secret public here, to you.

In elementary school, in the fifth grade I moved to another school and was immediately put with the lagging students. To improve my studies, I was assigned to a senior classmate with excellent grades named Bertina. She put a lot of effort into helping me through the seventh grade in 1941 and I passed the exams with good marks.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 96

During the summer holidays, I was preparing to start my career at the aviation plant, but then the war started, and everything went according to other canons. I described the evacuation of my family from Moscow during the war in a book, War Is Our Destiny, released to commemorate the 70th anniversary of our victory. On the front, I was seriously wounded in battle. Throughout the war I received warm letters from Bertina who wrote of the hope of victory. In 1947 we were demobilized and returned to Moscow.

My mother died before I came back. My brother Joseph had a family and two children. My sister Rhoda did not return from the evacuation, staying in Kazakhstan on a farm where she raised her three daughters. Bertina returned from the evacuation to Moscow, lived alone, and was already working. Our relationship became close and we decided to become husband and wife. In the same year, our marriage was legalized. A year later our son Igor was born. I started working for construction organizations. After ten years of work, Moscow builders were guaranteed apartments for the whole family. For those ten years, we lived with Bertina’s parents in the same apartment, where we had a separate room.

For 12 years, working builders were trained for senior positions. It was an evening institute with a biennial program. After graduating from that institute, I received a diploma of builder in the specialty of engineering. I worked in a leadership role in the system called Glavmostroy (Chief Builder). As the ten-year period to obtain an apartment was approaching (1958), we decided to add another child to the family, and our daughter was born. We named her Tatiana, in memory of my mother. Now, Tatiana lives in the United States. She graduated from the Institute of Foreign Languages in Moscow and teaches Russian and English. I have a grandson, Mark, who graduated from university at the age of twenty as a biologist.

My wife Bertina died in 2004. She was 80 years old. In 2005, at the Burdenko Hospital, a commission of surgeons determined that I needed surgery on my spine. I was refused the surgery because of my advanced age and Tanya insisted that I move to America, where I was fully examined and had surgery, since they did not care how old I was. The operation was in 2006 at the Medical Institute in Washington. After the operation, I was sent to a rehabilitation center, where I was completely rehabilitated for a normal life.

I lived with my daughter Tatiana’s family until 2008. I made many Russian friends and we gathered weekly, shared news, and provided moral and material assistance to those in need. In 2008, I moved into a two-room flat at an apartment complex for the elderly, where I have been living for 12 years. I was granted U.S. citizenship in 2011. I receive benefits that support a decent life.

With age, health gives up and I now rely on a walker to get around. I recently celebrated my 95th birthday.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 97

Наслаждение свежим воздухом: История из моей жизни Tamara Gribach, Holocaust survivor from Russian

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 98

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 99

The Delight of Fresh Air: A Story from My Life Tamara Gribach Holocaust survivor from Russia

My three grandchildren are grown up. When they were six years old, memories of being six-anda-half myself surprised me very much, because I had always worried about them. I walked alongside them like any grandmother.

When I was at that age, the Great Patriotic War ended. During the war years I was very ill; I became particularly weak after a bout of malaria. The doctors advised getting me to a warmer climate immediately, and so my father took me by train to the city of Kherson, which has a dry, southern climate. We lived in Kuybyshev at the time. The train cars were stuffed with people, men were smoking, and it was very hot and humid. Quite often I would run to the inside open door of the train to breathe some fresh air, where I saw a ladder leading to the roof of the car. I bounded up the ladder to the top and with great delight breathed in fresh air. I spent a lot of time on the top of this car. Nobody knew about it, and I never told my father. The journey was long, and no one saw my trips to the top of the car.

Just as my grandchildren turned the age I was then, my memories came to life and I was horrified at how dangerous it was, as the train was very rickety.

In Kherson, my father was offered an engineering position and an apartment with seven other people, and left me with my cousin’s family and went back to Kuibyshev to finish up business at the aviation factory where he worked (which launched the famous airplane Li-2), and prepare for the family’s move.

Two years ago, Efim’s brother invited me to Israel. He had already organized an itinerary of tourist sites beforehand and I saw many things. I very much enjoyed Israel, especially the people there.

They were very pleasant and caring towards tourists; they always tried to help. My cousin told me, “Next time, when you come…” I laughed, I am almost 80, I know that there will not be a next time, but I am happy that I saw this wonderful country. I am very thankful to my cousin.

Another Memory: When my son-in-law found out that I remember Victory Day in the former Soviet Union, he asked me to write about it.

I was about six and a half years old, and my parents worked at an aircraft manufacturing plant in Kuybyshev, where the famous Li-2 was launched. All of a sudden, my parents came back home on the bus from the factory at an unusual time. Everyone was shouting gleefully, “Victory, victory!”

Happiness filled the entire area. I am reading a book on the history of this factory; it is very interesting by P Kozlov.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 100

Моя жена, Зина

Mark Kresin, Holocaust survivor form Russia Я был инженером-конструктором в Харькове и жил там с моей прекрасной женой, изображенной здесь, Зиной. Ниже приведена история моей любимой жены, которая скончалась после многочисленных болезней 6 июня 2014 года. Я Кресина ( Мачульская) Зинаида Абрамовна родилась в 1936 году в городе Харькове Украинской СССР. Там же, в городе в Харькове в 1939 году родилась моя сестра Фельдман ( Мачульская ) Татьяна Абрамовна. Со дня рождения и до эвакуации мы с родителями, отцом – Мачульским Абрамом Яковлевичем, матерью – Рабинович Розалией Зиновьевной проживали в городе Харькове. Эвакуировались мы семьей: я, сестра и наши родители. Папа по состоянию здоровья был признан не годным к строевой. Эвакуироваться было очень тяжело так как все составы в сторону Урала и средней Азии уже в Харьков приходили переполненными и мало кому удавалось как-то втиснуться. Люди оставались на вокзале в ожидании следующих составов. Так было и с нами. Мы несколько суток были на вокзале. И только 17 октября 1941 года нам удалось уехать. Это был последний эшелон, который отошел от Харьковского вокзала. А немцы уже были на окраине Харькова. Поэтому вспоминать посадку на этот эшелон страшно. Все наше имущество – мешок с сухарями. Вагоны были переполнены. Детей передавали в окна. Нас с сестрой родители тоже передали в окна и с трудом заняли места. На подножке вагона в мою детскую память врезались отчаянные крики людей, оставшихся на перроне и потерявших последнюю надежду на спасение. Одновременно с нами должна была выехать семья папиного родного брата. Но, они выехать не смогли и были расстреляны на Харьковском тракторном заводе – место массового истребления евреев (наподобие Бабьего Яра в Киеве).

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 101

Состав обстреливался. Мы встречали разбомбленные встречные проезжавшие составы. На участке (примерно) Курск-Воронеж полыхало пламя. Мы видели превратившийся в груды металла встречные поезда. В моменты, когда пули свистели почти над головами в вагоне затихали голоса, даже переставали плакать дети, наступало гробовое молчание. В мыслях было одно: хоть бы пронесло! Трудно передать то нервное напряжение, в котором мы находились в этой страшной дороге. Все это потрясло наши детские сердца, и мы не по возрасту взрослели. Не доехав до Ташкента, мы с сестрой заболели корью и воспалением легких. В Ташкенте нас высадили и положили в больницу. Родители днем были у нас в больнице, а ночевали на вокзале. Результат перенесенной болезни – осложнение на уши, которое давало себя знать долгие годы. Из Ташкента путь наш продолжился до Намангана. По пути в дороге заболели сыпным тифом родители и нас снова высадили на каком-то полустанке и поселили в глухом колхозе, кажется, колхоз назывался “Шуро”. Местный узбек выделил нам во флигеле маленькую холодную комнату, в которой помещались только четыре железные кровати и стул. Эту комнату я отчетливо помню и по сей день. Помню, даже, что дверь комнаты не запиралась и папа на ночь привязывал своим поясом ручку двери к своей кровати. В этом колхозе мы пробыли какое-то время (точно не помню сколько) и уже уехали в Наманган. Это был последний этап страшной дороги, которая вела нас в неведение, но и которая спасла нас от немецкой гибели. Сколько мы были в пути я точно не помню, но с учетом вынужденных остановок мы прибыли в Наманган, кажется, в конце 1941 года или в начале 1942 года. В Намангане я заболела тяжелой азиатской болезнью, которая практически не давала шансов на выживание. Благодаря усилиям мамы, как врача меня удалось спасти. Но последствия этой болезни – ухудшение зрения, которое позже усложнилось в связи с сахарным диабетом – предмет моих страданий по сей день. Папу призвали в строительный отряд в городе Кишинев на Урале. Но там он пробыл не долго (несколько месяцев). В связи с тяжелой болезнью его демобилизовали и он снова вернулся к нам в Наманган. Таким образом мы, практически, все время эвакуации были всей семьей. Мама работала в городе Намангане – врач, что видно из записи в трудовой книжке. В эвакуации мы были более двух лет. В апреле 1944 года мы вернулись в Харьков. Освобожден Харьков от немцев 23 августа 1943 года. Получили квартиру в полуразваленном доме, которую долго ремонтировали так как у нас не было мебели и вещей, родители пошли в квартиру по Поплавской 8, откуда мы эвакуировались. Все вещи были сохранены. Но жили там новые жильцы. На просьбу родителей вернуть хотя бы детские кроватки, жильцы антисемиты грубо ответили отказом. Пришлось начинать жить с нуля. Тяжелые годы войны, эвакуация, тяжелые послевоенные годы, дали о себя знать. Мама заболела тяжелой формой гипертонии и на 54ом году жизни умерла от инсульта. Папа умер позже от инфаркта. Умерли родители в Харькове. Мы с сестрой жили в Харькове. В Харькове вышли замуж. Сестра с семьей жила в Харькове по апрель 1991 года. В 1991 году уехала в США. Я с мужем жила в Харькове по январь 1994 года. В январе 1994 года, как беженцы приехали в США. Мы воссоединились с сестрой. В настоящее время мы с мужем живем в США. На оригинале письма написано другим почерком: 6 июня Зина Мачульская-Кресина после многочисленных болезней, к сожалению, ушла из жизни.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 102

My Wife, Zina

Mark Kresin, Holocaust survivor from Russia I was an Engineer Constructor in Kharkov and lived there with my beautiful wife Zina, photographed here. Below is the story of my beloved wife who passed away after numerous illnesses on June 6, 2014.

I, Zinaida Abramovna Kresina (Machulskaya), was born in 1936 in Kharkiv (Kharkov), Ukraine. My sister Tatiana Abramovna Feldman (Machulskaya) was born in Kharkiv in 1939. From the day of birth until the evacuation, my parents, my father Maculsky Abram Yakovlevich, and my mother Rabinovich Rosalia Zinovievna, lived in the city of Kharkiv. We were evacuated as a family: me, my sister, and our parents. My father was deemed unfit for service for health reasons. It was very difficult to evacuate as all trains in the direction of the Urals and Central Asia were arriving in Kharkiv overcrowded, so only a few people managed to squeeze aboard. Most people remained at the station waiting for the next trains, which happened to us too. We were at the station for several days. It was only on October 17, 1941, that we managed to leave. It was the last train that departed from Kharkiv station. The Germans were already on the outskirts of Kharkiv.

I have a frightful memory of boarding this train. The only luggage we boarded with was bags of dried bread. The train cars were overcrowded. The children were boarded by being passed through the windows. My sister and I were also passed through the windows and hardly found somewhere to sit. Upon boarding the train, my childhood memories are of the desperate cries of people left on the platform—losing their last hope of salvation. At this same time, my uncle’s family was also trying to leave, but they were unable. They were shot at the Kharkiv tractor factory: a place of mass extermination of Jews (like Babi Yar in Kiev).

The train was fired upon, and it passed bombed and damaged oncoming trains. On the Kursk-Voronezh section (approximately), fires were burning. We saw trains that had been turned into piles of burned metal. At the moments when the bullets almost whistled over the heads of those in the train car, all voices died down, even the children stopped crying, everyone was deathly silent. I had only one thought: please let the bullets miss us! It is difficult to convey the nervous tension we were under on this terrible journey. These events changed our childhood and forced us to grow up instantly.

Before reaching Tashkent, my sister and I fell ill with measles and pneumonia. In Tashkent we were dropped off and admitted to the hospital. Our parents stayed in the hospital with us during the day and spent the night at the train station. As a result of this illness, I had developed a complication in my ears, which bothered me for many years. From Tashkent our journey continued to Namangan. On the way, my parents fell ill with typhus and we were again dropped off at some station. We were settled in a remote collective farm, called “Shuro.” A local Uzbek gave us a small, cold room in a freestanding building, in which there were only four iron beds and a chair. I clearly remember the room to this day. I even remember that the door of the room was not locked and my father tied the handle of the door to his bed with his belt at night.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 103

We stayed on this collective farm for some time and then left for Namangan. This was the last stage of the terrible road that led us into uncertainty, but which also saved us from German death. I do not know exactly how long we were on the road, but taking into account the forced stops, we arrived in Namangan near the end of 1941. I fell ill with a severe Asian disease, from which they considered I had a low chance of survival. Thanks to the efforts of my mother, acting as my doctor, I survived. But the consequences of this disease, deterioration of vision, which later became more complicated in connection with diabetes mellitus, is the subject of my suffering to this day.

My father was called to join a construction team in the city of Chisinau in the Urals. But he did not stay there for long, only for a few months. Due to a serious illness, he was demobilized and he returned to us in Namangan. Thus, we remained practically as a whole family during the evacuation. Mom worked in the city of Namangan, as a doctor, as can be seen from the entry in the work book. We were in exile for over two years.

In April 1944, we returned to Kharkiv. The city was liberated from the Germans on August 23, 1943. We rented an apartment in a dilapidated house, which had been abandoned for a long time, and that did not have furniture or other essentials. My parents went to the apartment at 8 Poplavskaya Street, from where we had been evacuated previously. All our old things remained, but new tenants lived there. At the request of my parents, who asked to at least return our childhood cribs, the new residents, who were anti-Semitic, rudely refused. We had to start over from scratch. The difficult years of the war, the evacuation, the difficult post-war years made themselves felt. Mom fell ill with a severe form of hypertension and died of a stroke in the 54th year of her life. Dad died a few years later of a heart attack. Both my parents died in Kharkiv.

My sister and I lived in Kharkiv and we both were married there. My sister and her family lived in Kharkov until April 1991, when she left for the United States. My husband and I lived in Kharkov until January 1994 when we came to the United States as refugees. We were reunited with my sister. My husband and I continue to live in the United States.

Evacuation to Uzbekistan

Yefim Miliresvsky, Holocaust survivor from Ukraine I was born in Kiev, Ukraine. Germans came and occupied Kiev, the capital of Ukraine. My grandmother, mother, and I rushed to escape the German invasion by evacuating to Uzbekistan.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 104

Память!

Zalman Polott, Holocaust survivor from Latvia Опубликованно в «Каскад», Мау 2011 №10(382). Cascade Russian Newspaper Из Прошлого. Кануло каждое мгновение в вечность. Такое свойство у мгновения – скоротечность. Момент, он раз… и в прошлое ушел. И каждый в прошлом жизнь свою нашёл. Память! Укаждого - своя. Почему мы запоминаем те эпизоды, а не другие? Кто знает. Память избирательна. Вероятно, стрессовые моменты больше задерживаются и запечатляются в мозговых извилинах. У меня в памяти прошлого всплывают эпизоды с 6-летнего возраста, когда русские войска вошли в Ригу, где я родился. Это относится к периоду 1940 года. По улице ходили демонстранты в полосатых одеждах, на эсплонаде, в центре города стояли русские танки, и солдаты поднимали на них детей. А через год война. Идём по Мариинской улице к вокзалу. Мы от него недалеко. Разбитые и разграбленные витрины. Слышны хлопки выстрелов. Мы в маленьком купе поезда. Людей битком. Сидят плечо к плечу, стоят. Поезд всё время дёргается, движется рывками. Мама куда-то исчезла. Оказалось, что она подслушала разговор по немецки (она понимала) и передала содержание нашей няне, которая ехала в вагоне с военными. Те пришли, начали обыскивать человека, обнаружили пистолет. Вывели, услышал хлопок.... Помню, остановился поезд. Я выглянул в окно. Стоит высокий мужчина спиной к окну, у него вся голова в крови, а на его руках ребёнок с откинутой головкой. Кто–то бросился с винтовкой от поезда в лес, он был неподалеку. Бежал зигзагами, а по нему стреляли. Проскочил опушку и скрылся в лесу. На одной из остановок всем мужчинам велели выйти и встать вдоль вагона. Отец с трудом двигался, ослаб от голода. Всех стали обыскивать. У папы был небольшой перламутровый ножичек. И его отняли. Другая остановка. Заброшенные товарные вагоны на параллельной ветке. В одном из них были ящики с изюмом. Один ящик принесли в купе. Все набросились. Ели до тошноты. Но скоро пришли красноармейцы и унесли что осталось. Снова медленно, через бомбёжки, рывками движемся и вот опять, но теперь уже длительная остановка. Теперь мы едем в теплушке (товарном вагоне). Мама ушла за кипятком. И вдруг наш поезд стал двигаться, а мамы нет! О ужас! Мы просто замерли. К счастью, поезд просто перевели только на другие пути, а их было очень много. И много стояло поездов. Как же мама нас найдёт? Боже ты мой, где мама! Ура! Нашла. Но волнений сколько было! Наконец приехали. Село Якшанга, Горьковской области. Поселили нас в хате без электричества.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 105

Лучины, потрескивая освящали хату. Не было даже керосинок, не то, что электричества. Моя сестра и я, которая была ровно на два года старше, устроились на печи. Сейчас, много лет спустя, я понимаю, что решение мамы уехать спасло нам жизнь. Спасая нам жизнь, она дала жизнь моим детям и их детям и будущим поколениям. Мой дядя с двумя детьми и женой остались и погибли. Уже на склоне лет приехал в Ригу из Америки навестить сестру. Я шёл по мемориалу в Бикерниекском лесу (как-то созвучно с Биркенау, помните, часть Освенцима), где проходили массовые убийства евреев с 1941 по 1944 год. Хорошо сделанный мемориал. Острые отколотые гранитные глыбы из разных стран и городов, остриями в небо, символизируют оборванные жизни и образуют небольшой сад. Белый каменный шатер и надписи на камне на латышском, иврите и русском из книги Иова Ветхого Завета: Земля! Не закрой крови моей и да не знает покоя мой вопль! ИОВ 16;18 Сделаю отступление. Недавно мы с женой были на выставке Холокоста. Там большие плакаты с фотографиями людей, переживших и выбравшихся из ада. Приведена краткая история их судьбы. Меня поразило, что почти в каждом заключении призыв к отказу от мести и ненависти. Простить за муки невинных людей, детей, это значит вычеркнуть часть прошлого, забыть о нём! Это значит не считаться с историей. Есть вещи и действия, которые можно простить. Но годы заточения, унижения, надругательств, голода и холода, издевательств, каторжного труда и наконец убийств родных, близких, знакомых и не знакомых, детей – это нельзя забыть и забывать. Как эти люди пришли к этому заключению для меня непостижимо. Возвращаюсь к надписи на камне. Земля! Не закрой крови моей и да не знает покоя мой вопль! Это призыв как раз к обратному. Иду дальше по тропинке, где братские могилы, примерно 8 на 3м., направо и налево, только обрамлены бордюром, и мне казалось, что в одной из них лежат они, мои родные, убитые только потому, что были евреями. Хотелось остановиться, убрать ветки, сломанные сучья, погладить траву... Известно, что местные жители тоже принимали участие в убийствах, конфискации имущества, выдачи прячущихся и прочих злодеяниях. Почему и они? Это для меня необъяснимо! Ведь убитые были совершенно невинные люди. Откуда такая ненависть? Откуда безразличие к человеческой жизни? И многие из них кто был причастен к злодеяниям не понесли за это никакого наказания. Мои близкие убиты, а я живой. Горечь от их утраты не покидает меня. Мне давно пришло в голову идея, что люди умирают дважды. Первый раз физически, а второй, когда исчезает память о них. Гении живут вечно, такова их судьба, другим везёт меньше. Какая хорошая традиция у евреев говорить Кадиш в каждую годовщину смерти. Уйдём мы и кто будет читать Кадиш?

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 106

Memory!

Zalman Polott, Holocaust survivor from Latvia Published in Cascade, May 2011 No. 10 (382). Cascade Russian Newspaper Memory! Everyone has his own. Why do we remember some episodes and not others? Who knows? Memory is selective. Probably, stressful moments linger and are imprinted on the brain. I have memories pop up from when I was six, when Russian troops entered Riga, where I was born.

This was in 1940. Demonstrators in striped robes were walking along the street, on the esplanade Russian tanks were on standby in the center of the city, and soldiers carried their children.

A year later, the war.

We go along Mariinsky street to the train station. We are not far from it. Broken and looted windows. Shots can be heard.

We are in a small train compartment. People are shocked. They sit shoulder to shoulder, or stand. The train is always twitching, jerking around. Mom’s gone somewhere. It turned out that she overheard the conversation in German, and passed on what she heard to our nanny, who was traveling in a car with the military. They came, started searching a man, found a gun. They retreated; I heard a pop....

I remember the train stopped. I looked out the window. There is a tall man with his back to the window. His whole face is bleeding, and in his hands, there is a child with the head thrown back.

Someone rushed with a rifle from the train into the woods nearby us. He ran zigzags, and he was shot. He slipped through the edge and fled into the woods.

At one of the stops all the men were told to get out and stand along the carriage. My father struggled to move, weakened from hunger. Everyone was searched. Dad had a small pearl knife. And he was taken away.

Another stop. Abandoned freight cars on a parallel track. One of them had boxes of raisins. One box was brought in the compartment. Everyone pounced. They ate until they were nauseous. But soon the Red Army came and took away what was left.

Again slowly, through bombings, we are moving jerkily again, but now there is a long stop. Now we moved into a freight car. Mom went to get boiling water. And suddenly our train started to move, and my mother was gone! Oh horror! We just froze. Fortunately, the train was simply transferred to another track, and there were a lot of them. How will Mama find us? Oh, my god, there’s Mama! Hooray! She found us. But there were so many worries!

Finally, we arrived at Yakshanga Village in theGorky Region. They settled us in a hut without electricity or kerosene. My sister, who was exactly two years older, and I warmed ourselves by the stove.

Now, many years later, I realize that my mother’s decision to leave saved our lives. By saving our lives, she gave life to my children and their children and future generations. My uncle and his two children and wife stayed and perished.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 107

Already in my declining years I traveled to Latvia from America to visit my sister. I walked through the memorial in the Bikernieki forest where the mass killings of Jews took place from 1941 to 1944. There is a well-made memorial. Sharp chipped granite blocks from different countries and cities, spike to the sky, symbolizing ragged lives and forming a small garden. There is a white stone tent and inscriptions on the stone in Latvian, Hebrew, and Russian from the Book of Job in the Old Testament: Earth! Do not cover my blood and let my cry need no rest! IOV 16:18 I am retreating. Recently my wife and I were at a Holocaust exhibition. There were large placards with pictures of people who survived and got out of the hell. A brief history of their fate was given. It struck me that in almost every instance there was a call to renounce vengeance and hatred.

To forgive for the torments of innocent people, children, it means to erase part of the past, to forget about it! It means not to reckon with history. There are things and actions that can be forgiven. But years of imprisonment, humiliation, abuse, hunger and cold, bullying, hard labor and finally murders of relatives, close friends, acquaintances and non-acquaintances, children—it is impossible to forget. How these people came to this conclusion is incomprehensible to me. I am returning to the inscription on the stone. Earth! This is a call to the contrary.

I go further along the path to the mass graves. In one of them lie, my relatives, killed simply because they were Jews. I wanted to stay, to clear the broken branches, to stroke the grass...

It is known that local residents also took part in the murders, confiscation of property, extradition of those in hiding, and other atrocities. Why them? It is inexplicable to me! After all, those killed were completely innocent people. Where does that hatred come from? Where does indifference to human life come from? And many of them who were involved in the atrocities were not punished for it.

My loved ones are dead, and I am alive. The bitterness of their loss does not leave me. It was a long time ago that the idea of people dying twice came into my head. The first time physically, and the second, when the memory of them disappears. Geniuses live forever, such is their fate, others are less lucky. What a good tradition Jews have of saying Kaddish on every anniversary of the death. We are going to leave and who is going to say Kaddish?

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 108

БИРЮЗОВАЯ ВАЗА

Natalia Ptitsyna, Holocaust survivor from Russia Мои родители поженились в ноябре 1934 года, а осенью 1938 г. родилась я. Мы жили вместе родителями моей мамы на 7 Советской улице. Это центр Ленинграда, недалеко от Московского вокзала. Перед самой войной родители построили большой дом в прекрасном месте, в знаменитом своими фонтанами Петергофе. Там, в этом доме в солнечный воскресный день 22 июня 1941 г мы и услышали объявление о начале войны. В июле меня, вместе с детским садом эвакуировали из Ленинграда. Предполагалось, что таким образом детей спасают от фашистов, но в реальности их отправили прямо под немецкие бомбежки и танки. Каким-то чудом отец меня разыскал и привез назад в Ленинград. Но в ноябре, после начала блокады, когда немцы приблизились к самому городу, стало ясно, что надо бежать. Маме со своими родителями и со мной - трехлетней дочерью, удалось попасть на поезд, который следовал в Среднюю Азию, в Таджикистан. Мы добирались туда целый месяц. Поезд подолгу стоял на полустанках, пропуская составы с солдатами и техникой, следовавшими на Запад, на фронт и санитарные поезда с раненными - на Восток. По рассказам мамы и бабушки это было тяжелое и изнурительное путешествие. Вагон был товарный, так называемая теплушка, в которой были установлены двухъярусные нары, покрытые соломой. Спать было жестко, у всех нас тело было в синяках. Раз в день на станциях выдавали еду, за которой мама бегала в эвакуационный пункт, иногда очень далеко, подлезая под составами на соседних путях. При этом никогда не было известно, когда наш поезд тронется, и бабушка с дедушкой все время пребывали в ужасе, что мама отстанет от поезда. Но, наконец, это бесконечное бегство закончилось, мы приехали в Ленинабад, маленький городок в Таджикистане. Там был Педагогический Институт, куда мама смогла устроиться на работу. Нас поселили в общежитии для студентов. И хотя нам полагалось всего по 2 квадратных метра на человека, все равно это было счастьем, у нас была крыша над головой. С продовольствием, правда, всю войну было плохо. Я сама не помню эвакуацию из Ленинграда, дорогу и почти не помню жизнь в Ленинабаде. Помню только, что всегда хотелось есть. У меня сохранилось всего два очень ярких воспоминания о том времени. И оба они связаны с едой. Одно воспоминание - я в очереди, она медленно движется к прилавку, на котором стоит большой алюминиевый бак полный восхитительных жареных пирожков с мясом. Эти пирожки выдавались студентам. Маме как преподавателю они были не положены. Но буфетчица тетя Гуля жалела меня, маленькую худенькую девочку из блокадного Ленинграда, и всегда тайком давала мне один пирожок. Второе воспоминание - мы в гостях у маминого знакомого, какого-то начальника. У него дочка моего возраста. И нас с ней угощают необыкновенным лакомством. Это большой ломоть черного хлеба, щедро политый хлопковым маслом и посыпанный крупной солью. Много позже я поняла, что нерафинированное хлопковое масло невкусное, его надо INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 109

пережарить с луковицей, чтобы отбить очень специфический вкус и запах. Но тогда, в 1943 году, мне казалось, что ничего вкуснее на свете нет. У меня и сейчас при воспоминании о том куске хлеба с хлопковым маслом сразу начинается слюноотделение. Мой отец остался в блокадном Ленинграде и погиб от голода в первую очень тяжелую военную зиму, в феврале 1942 года. Дедушка очень быстро умер в Ленинабаде. Я его совсем не помню. Мама после Ленинабада переехала в столицу Таджикистана Сталинабад (Душанбе). Она очень любила отца, ей трудно было смириться с его смертью, и она не захотела возвращаться в Ленинград без него. А может быть и не смогла, так как переезд был связан с большими сложностями, надо было иметь вызов от родственников, пропуск и так далее. Где-то в начале 50-ых она приехала в Ленинград, пришла в нашу квартиру и увидела, что там живут чужие люди, которые заняли квартиру после смерти отца. Там ничего не изменилось, стояла наша мебель, даже занавески висели все те же. Но чтобы вернуться туда, в довоенную жизнь, в нашу собственную квартиру, надо было судиться. Предстоял бы долгий процесс с неясным результатом. У мамы на это не было сил и энергии. Единственное, что эти люди отдали маме - это бирюзовую вазу, которая всегда находилась в нашей семье и которую мои родители очень любили. Не знаю, откуда она появилась у нас. Я думаю, что она принадлежала семье моего дедушки, семье Явичей, у которых был антикварный бизнес. Это керамическая ваза 19 века с бронзовым ободком и таким же металлическим золотистым основанием. Позднее эту вазу переделали в настольную лампу с красивым стеклянным зеленым абажуром. В таком виде она стояла и даже функционировала в нашей Ленинградской, а потом и в Душанбинской квартире. Позднее этот роскошный абажур, к сожалению, разбился, мама приспособила вместо него какой-то матерчатый, тоже зеленый, но вид с ним уже был не тот. После смерти мамы я перевезла эту лампу-вазу в Ленинград, где я уже жила к тому времени много лет со своим вторым мужем, который тоже, как и мои родители, был востоковедом. Маме не удалось вернуться в ее родной город, а у меня получилось, и я прожила в Ленинграде, Петербурге 40 лет. Но это уже совсем другая история. Бирюзовая лампа, потеряв абажур, вернулась к своему первоначальному виду - вазы в виде греческой амфоры, которая может украсить любой интерьер. Я оформила массу документов, заплатила кучу денег в виде разнообразных сборов и пошлин и перевезла вазу в Америку, где уже 30 лет живет мой сын. И где теперь живу и я. Это единственная вещь, которая связывает несколько поколений моих родных, которая пережила II Мировую войну, Холокост, чудом вернулась в нашу семью и которая помнит так много.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 110

Turquoise Vase

Natalia Ptitsyna, Holocaust survivor from Russia My mom and dad Grigory Ptitsyn were young ambitious people, passionate about the East. Both were graduate students, and then employees of the State Hermitage, which was not only a huge museum, but also a large scientific institution that equipped expeditions to Central Asia for excavations and for ethnographic research. My parents were married in November 1934, and in the fall of 1938 I was born. We lived together with my mother’s parents on 7 Sovetskaya Street. This is the center of Leningrad, not far from the Moscow railway station. Before the war, my parents built a large house in a beautiful place, in Peterhof, famous for its fountains. There, in this house, on a sunny Sunday, June 22, 1941, we heard the announcement of the beginning of the war.

In July, I was evacuated from Leningrad together with all children in my kindergarten. It was assumed that in this way the children were saved from the Nazis, but in reality they were sent directly under the German bombing and tanks. By some miracle, my father found me and brought me back to Leningrad. But in November, after the start of the blockade, when the Germans approached the city itself, it became clear that we had to flee.

Mom, with her parents and with me, a three-year-old daughter, managed to get on a train that went through Central Asia, to Tajikistan. We got there in a month. The train would stop for long periods of time, allowing trains with soldiers and equipment to pass to the West, to the front and hospital trains with the wounded to the East. According to the stories of my mother and grandmother, it was a difficult and exhausting journey. The car was a commodity car, the so-called teplushka, in which two-level bunks covered with straw were installed. It was hard to sleep, our bodies were bruised. Once a day, food was given out at the stations, for which my mother ran to the evacuation point, sometimes very far away, crawling under the trains on the neighboring tracks. At the same time, it was never known when our train would move, and grandparents were always terrified that my mother would be left behind.

Finally, this endless journey came to an end, we arrived at Leninabad, a small town in Tajikistan.

There was a Pedagogical Institute, where my mother was able to find employment. We were accommodated in a student dormitory. And although we were only entitled to 2 square meters per person, it was still a joy, we had a roof over our heads. Food, however, was bad throughout the war. I myself do not remember the evacuation from Leningrad, the road, and I hardly remember life in Leninabad. I only remember that I was always hungry. I have only two very vivid memories of that time. And both are food related.

One memory—I’m in line, slowly moving to the counter, which has a large aluminum tank full of delicious pasties. The fried meat pies were only for the to students. They were not supposed to be for mom as a teacher. But the barmaid, Aunt Gulya, pitied me—the little skinny girl from besieged Leningrad—and always gave me a meat pie.

The second memory—we are visiting my mother’s friend, a professor. She had a daughter my age.

We were treated to an extraordinary delicacy, a large slice of black bread generously poured with cottonseed oil and sprinkled with coarse salt. Much later, I realized that unrefined cottonseed oil INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 111

is tasteless, it must be cooked well with an onion in order to discourage a very specific taste and smell. But then, in 1943, it seemed to me that there was nothing tastier in the world. Even now, when I remember that piece of bread with cottonseed oil, salivation immediately begins.

My father remained in besieged Leningrad and died of hunger in the first very difficult war winter, in February 1942. My grandfather died very quickly in Leninabad. I don’t remember him at all.

Mom, after Leninabad, moved to the capital of Tajikistan Stalinabad (Dushanbe). She loved her father very much. It was difficult for her to come to terms with his death and did not want to return to Leningrad without him. Or maybe she could not, since the move was associated with great difficulties—it was necessary to have an invitation from relatives, government travel permits, and so on. Somewhere in the early 1950s, she returned to Leningrad. She went to our apartment and saw that strangers living there had occupied the apartment after my father’s death. Nothing had changed there, our furniture stood, even the curtains were still hanging. But to return there, to pre-war life, to our own apartment, we had to go to courts to claim it back. There would be a long process with unclear results. Mom did not have the strength and energy for this.

The only item the occupants in our apartment returned to my mother was a turquoise vase, which had always in our family and which my parents loved very much. I don’t know where it came from to us. I think it belonged to my grandfather’s family who once owned an antiques business. This is a 19th century ceramic vase with a bronze rim and metallic gold base. Later, this vase was transformed into a table lamp with a beautiful glass green shade. In this form, it traveled with us from apartment to apartment. Later, this luxurious lampshade, unfortunately, broke.

My mother attempted to fix it with new cloth, but it never looked the same. After my mother’s death, I transported this vase-lamp to Leningrad, where I had already lived for many years with my second husband, who, like my parents, was an orientalist. Mom did not manage to return to her hometown, but I did, and I lived in Leningrad, Petersburg for 40 years. But that’s a completely different story.

The turquoise lamp, having lost its shade, returned to its original appearance—a vase in the form of a Greek amphora that can decorate any interior. I filled out a lot of documents, paid a lot of money in the form of various fees and duties and transported the vase to America, where my son has been living for 30 years. And where do I live now.

This is the only thing that connects several generations of my relatives, who survived World War II, the Holocaust, and miraculously returned to our family with so many memories.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 112

Thanks to My Father

Grigoriy Sapozhnikov, Holocaust survivor from Ukraine Thanks to my father, I survived the war. Our family was evacuated along with a military factory where my father worked. All equipment was transported on open freight cars sitting on open platforms. It was also the train that would take us to Perm. I still remember the German pilot’s eyes.

He was flying so low, right next to the train, checking if it was transporting soldiers. He let us go.

Years later, I would be able to meet up again with a childhood friend, Vladimir Matvegenko, whom I first met after evacuating to Perm in 1942. Both of us now in the United States, he lives in Connecticut.

Заметки Стихийного Иудея

А. Тульчинский, Holocaust survivor from Ukraine Здесь я употребляю слово «иудей», чтобы отметить принадлежность к определенному миросозерцанию, в то время как «еврей» — характеристика этническая.

ДЕТСТВО

А. Тульчинский с родителями. Украина, Артёмовск, 1935 г Не могу вспомнить, когда я узнал, что я — еврей. До моих восьми лет наша семья жила в благословенной тишине районного городка Артёмовска, где все были друзьями-приятелями или знакомыми приятелей. В этих условиях антисемитизм открыто не проявлялся, тем более что он не поощрялся официально, а сталобыть, не было и ответной реакции — обострённого чувства еврейства (конечно, я говорю о родителях — обо мнеи речи нет). На всю жизнь во мне осталось чувство покоя от картин детства: знакомые родителей, застрявшие у наших окон при вечернем променаде, домашние танцы под патефон (особенно мне нравилось танго, потому что напоминало «танки»), крокет в саду и чай с вареньем на веранде у приятелей. Кто там были евреи-неевреи — неразличалось. Первые еврейские впечатления — от поездок в Харьков к родителям мамы. Дедушка Яша, обмотав ремешком голову и руку, бормотал непонятные слова. Мы с двоюродным братом бегали мимо него: в окно (полуподвальный этаж), по двору, в дверь, по квартире, опять в окно. Что означало дедушкино бормотание, я не знал и не задумывался: взрослые часто делают непонятные вещи.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 113

Война изменила всё неузнаваемо. Мы очутились в Новом Джезказгане, центре лагерного района. В городок в пустыне, где жили казахи в юртах да лагерная обслуга, куда воду привозили в цистернах, понаехали бог знает откуда несчётные эвакуированные. (Много позже я прочел в «Новом мире» обзор книг американских психологов об изменении поведения в зависимости от условий жизни. А совсем недавно, уже в Америке, мне попала в руки,кажется, и та самая книга — судя по теме и году издания, название я не помнил. В этой книге описан опыт, который поставили в молодёжном лагере. Устроили перебои с водой — и сразу возникли расовые конфликты.) В этом самом Джезказгане я и узнал, что я еврей и даже жид. Подробностей не помню, осталось в памятилишь огорчение мамы, когда она увидела меня после первой драки за «жида». К счастью, ещё до наступления весны мы уехали из этого гиблого места в озёрно-лесной оазис в северо-казахстанской степи, под сень Голубых Гор — Кокче Тау. В посёлке Воробьёвка находился дом отдыха (во время войны — госпиталь) и пост лесничества, да казахские хатки стояли на пригорке, а больше ничего не было. Железная дорога далеко, и вся цивилизация — радио, электричество, кино — существовала в пределах ограды госпиталя (у жителей были коптилки и удобства во дворе). Фамилии аборигенов были старинные — Семёновы, Лаптевы, Грязновы, Феклистовы. Но в эту тихую заводь плюхнулись Тульчинские. «А мыдумали, что евреи — с рогами», — призналась маме через пару недель товарка по госпитальной столовой (мама начала работать официанткой). Да, не каждый, наверное, вообще-то думал что-нибудь о евреях. Это потом на Воробьёвке появились Шухманы и Бокманы, и даже главврач Лапчинский — поляк, правда. Не помню, чтобы у меня с братьями Лаптевыми-Грязновыми (это были семьи со сложными родственными связями) возникали разногласия по национальному вопросу. Вместе мы пасли коров, вместе ходили на Лысую гору по малину, зимой — на лыжах, а позже — и в школу за 8 км (в Воробьёвке была 4-классная школа). Вот немцев мы ненавидели дружно, а видали мы их немало — в кино, конечно. И наши представления о немцах были близки к тому, что у них —рога. Да, кажется, в какой-то крутой комедии и вправду показали рогатых немцев… Это отрывок из статьи написанной по просьбе Харьковского еврейского журнала «Истоки» и опубликованной в No 12 за 2003. Она также вошла в книгу « Невыдуманные Истории » А. Тульчинского. Если вы хотите получить бесплатную копию книги, пожалуйста, позвоните или напишете его дочери Инне inntulwin@gmail.com

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 114

NOTES OF A NATURAL ISRAELITE

Alexander Tulchinsky, Holocaust survivor from Ukraine Here I am using the word, “Israelite,” to mark the belonging to a particular world view, while “Jew” is an ethnic description.

CHILDHOOD Photo: Alex Tulchinsky with his parents. Artyomovsk, Ukrane, 1935.

I cannot remember when I first learned that I was—a Jew. Up until I turned eight, my family lived in the blessed quiet of the regional town, Artyomovsk, where all people were either friends, or acquaintances of friends. Under these conditions, antisemitism did not materialize, especially given that it was not encouraged officially. And thus, there was no such opposing force—the keen sense of Jewishness. I am speaking about my parents’ experience, of course, and not mine. The sense of calm from the memories of my childhood has remained with me throughout my life: my parents’ friends stopping by our window on their evening walks; dancing at home to the sounds of the gramophone (I especially liked tango, because the word reminded me of “tanks”); croquet in the garden; and tea with jam on our friend’s veranda. Who was a Jew, who was not—made no difference. My first Jewish impressions came from traveling to Kharkov to mother’s parents. Grandpa Yasha, wrapping his head and his arm with a small strap, muttered incomprehensible words. My cousin and I would race past him: through the window (half-basement floor), through the yard, through the door, around the apartment, and again through the window. I did not know and did not think to question the meaning of grandpa’s muttering: grown-ups often do strange things.

War changed everything beyond recognition. We ended up in New Jezkazgan, then the center of labor camps. Countless evacuees came from god-knows-where to the desert town inhabited by native Kazakhs living in yurts, camp guards, and others who serviced that part of the Gulag. The town did not have its own water source; water was delivered in cisterns. Years later I read in New World a book review by an American psychologist about changes in behavior depending on the quality of life. And, recently in America, I happened to pick up what I believe was the very same book judging by the topic and the year of publication. I do not remember the title. The book describes an experiment that was held in a youth camp. They artificially created a water shortage which led to race conflict. It was in this very place that I learned that I was a Jew, and more specifically, a Yid. I do not remember the details, only my mother’s face upon seeing me after my first fight for being called a Yid. Luckily, we left that rotten place before spring and relocated to a wooded lake oasis in the Northern Kazakh steppe under the shade of the Blue Mountains called Kokshetau. There was a resort lodge in the village of Vorob’yevka which was later a hospital during the war. The lodge housed a forestry post, Kazakh huts on the hill, and nothing else. The only railroad was far away with the rest of civilization. Radio stations, electricity, and movie theaters existed only within the fenced area of the hospital. Residents had oil lamps and outhouses in the backyard. The last names of the aboriginals were ancient ones: Semenov, Laptev, Gryaznov, and Feklistov. And then the Tulchinsky

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 115

family flopped down onto this quiet little backwater community.

“But we thought that Jews had horns,”—the lady working in the hospital dining hall confessed to my mother who had begun her new job as a server. We had only been in the area for a few weeks.

And perhaps, more likely than not, many of them thought nothing of Jews at all. Only later did the Shuhmans and the Bokmans appear in Vorob’yevka, and even the head physician Lapchinsky came, although he was Polish. I do not remember having any disagreements with my Laptev and Gryaznov brothers (these were families with complicated sibling connections) when it came to nationality.

Together, we herded cows, went up Bald Mountain to pick raspberries and skied in the winter. Later, we would walk over eight kilometers to school together that only taught through the primary grades. When it came to the Germans, we despised them collectively, and we saw plenty of them— in films, of course. And our notions of the Germans were not far from them having horns. Yes, it seems that in some trendy comedy, they did in fact show Germans with horns…

This is an excerpt from an essay, “The Notes of A Natural Israelite.” Written at the request of Kharkov’s Jewish magazine Origins, published in Issue 12, 2003. It was also included in the book Nonfiction Tales by A. Tulchinsky.

If you would like a free copy of the book, or have questions or comments, please contact Mr. Tulchinsky’s daughter Inn inntulwin@gmail.com.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 116

Детский дом

Абрам Вишанский, Holocaust survivor from Lithuania (из книги моих воспоминаний)

Сегодня пугают детей Детским Домом. Я провел там с 1941 года по 1945 годы. Мы жили в Удмуртии, в селе Добесы в здании общежития педучилища. Это было двухэтажное бревенчатое строение. На первом этаже жили мальчики, на втором женщины. До этого мы жили в селе Шарканы, там строения были раскинуты на холмистой местности. Между холмами протекала речка. Наше строение было за речкой и называлось Аляска. Это была первая сложная зима. Наша комната отапливалась дровами, истопником был мальчик умнее нас остальных. Звали его Захаром. В дальнейшем он стал журналистом, готовил русские передачи на радио в Израиле. Могу еще многое рассказать о детском доме, который помог мне стать человеком.

Orphanage

Abram Vizhansky, Holocaust survivor from Lithuania (from my book of memories)

Today, children are frightened of orphanages. I lived in one from 1941 to 1945. We lived in Udmurtia in the village of Dobesy. The orphanage was located in a two-story log building that also served as the teacher’s college hostel. Boys lived on the first floor and girls lived on the second.

Before that, we lived in the village of Sharkany where buildings were spread out on hilly terrain.

Our building was across a river that flowed between the hills. It was our first difficult winter. Our room was heated with wood and the stoker was a boy named Zakhar who was smarter than the rest of us. Later he became a journalist who prepared Russian radio programs in Israel.

One thing I can tell you is that living in the orphanage helped me become a man.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 117

Заброшенная деревня

Khana Zardinova, Holocaust survivor from Latvia Мне кажется, что у меня очень страшное воспоминание о жизни во время войны. Я родилась в Латвии, в городе Рига. Когда началась война и фашисты уже продвигались к городу, моей семье надо было убегать из города. Шли слухи, что людей еврейской национальности будут убивать. Моего папу уже забрали в латышскую армию. Но он успел прибежать к семье, сказал маме что-то, она собрала детей, и он помог отвезти нас на вокзал. Мама сопротивлялась, не хотела ехать, не верила, что нас всех убьют. Она была после операции, за неделю до начала войны она вышла из больницы. Сестра, ей было 8 лет, мне 5 и брату 10 лет. До начала войны во дворах домов рыли траншеи, чтобы прятаться от выстрелов. И моя сестра нечаянно прыгнула и сломала ногу и была в гипсе и на костылях. Поэтому маме было трудно решиться ехать куда глаза глядят и очень трудно передвигаться и еще с тремя детьми. Но папа настоял, чтобы она с детьми ехала. Он схватил меня, сестру и брала, и мама уже пошла молча. Это был правильный выход. Он отвез нас на вокзал, посадил на поезд и убежал на фронт. Мы не знали о нем четыре года, потому что он не знал, где мы жили и адреса у него не было. Все родственники папы и мамы целыми семьями были убиты. Сначала евреи были собраны в гетто, на всех были нашиты желтые звезды, это значит, ты еврей. Потом людей согнали в синагогу и сожгли. Детей у входа отбирали. Детям выкачивали кровь для немецких солдат, после чего их забрасывали в яму живьем, некоторые еще шевелились и закапывали. Люди не могли поверить, на что способны немцы, не могли поверить в такую жестокость. Учувствовали и люди латышской национальности в расправе с евреями Латвии. Это было очень страшно узнать и осознать, что произошло. Мы с мамой ехали в поезде, куда сами не знали. Вскоре в небе появились немецкие самолеты и начали обстреливать поезд. Мы все старались выскочить из вагонов, но у мамы не получилось трех детей вытолкать из вагона. Сестра была со сломанной ногой, и она запряталась под нижнее сидение вагона, мама не могла бросить сестру, и она тоже с братом легли на пол, и она решила, если умирать, то всем вместе. Но, судьба распорядилась иначе. Мы остались живы. Но поезд был разбит и много людей было убито. От поезда осталось только четыре вагона. Машиниста тоже убили. И встал вопрос что дальше делать. Люди стали кричать и просить может кто-то повезет поезд. Нашлась женщина, которая повела поезд с четырьмя вагонами. Еще два раза нас бомбили и от вагонов ничего не осталось. Оставшиеся люди побрели в лес. И мы продолжили идти по лесу и искать какую-то тропу. Надеялись найти какое-то жилье. Все люди были уставшие, без воды, без еды. Но мы шли надеялись найти какое-то селение. Утром пили росу и ели ягоды и могли как-то идти. Наконец мы пришли в заброшенную деревню. Нашли председателя колхоза. Старый человек без ноги. На фронт он не мог пойти. В деревне остались старухи и несколько старичков. Нас поселили к одной старушке, у нее была изба, ее сыновья ушли на фронт. Она нас приняла очень тепло. Дала воды попить и уложила нас спать. Мы были очень счастливы. И у нас началась жизнь деревенская.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 118

Это было в Ярославской области, деревня Нофринское. Я всю жизнь буду помнить эту деревню. Жили очень бедно! Картошка шла на фронт. Осенью ходили на поле и собирали оставшуюся гнилую картошку. Мама пекла лепешки черные, но мы ели. Четыре года мы не видели в глаза соли, сахара и хлеба. Маме выдавали 250 граммов хлеба на четыре человека. А хлеб был из отрубей. — это отходы от зерна. Но мама садила нас за стол, и мы ждали, когда мама поделит всем поровну этот кусочек. Кушали крапиву, крапиву, клевер. Мама варила суп вода и трава. Так и жили, одежды не было, мама сшила из старых мешков длинные юбки и на ноги лапти. Надо было на зиму запастись дровами. Мама с братом и сестрой брали санки и ехали в лес, тащили санки в снегу от ног до головы. А на дворе мороз 50% (50 градусов). Но ничего не поделать, надо было топить печку. Хоть в избе было тепло. Приносили снег в ведро оно разморозится и станет вода, вот эту воду и пили. Моя мама до войны была медработником, и она была в деревне за врача. Старушки приходили к ней за помощью. Она помогала как могла. У нее не было ничего из лекарств, лечила народной медициной. Если было что-то серьезное, то она не могла помочь. Она всегда плакала от бессилия. Школа была в деревне, но надо было идти 6 километров по лесу. Мама попробовала послать брата и сестру, но потом случилась беда. В лесу были волки и они загрызли одного ребенка и потом мама больше не решалась отпускать своих детей. Теперь, когда я все это вспоминаю, становится жутко. Мы жили и только мечтали, когда кончится война и мы сможем вдоволь покушать хлеба. Когда кончилась война в 1945 году мы приехали домой, в наш город. Наша квартира была занята, а у мамы не было сил ходить и добиваться нашей квартиры. Нам дали однокомнатную квартиру, и мы были счастливы. Мама устроилась на работу. И она получала карточки на питание, пока она что-то заработает. Нам уже было после войны, мне 9 лет, сестре 12, брату 14, и мы пошли в школу, в первый класс. После войны многие дети были переростки уже для первого класса. Я и сестра окончили школу, тогда учились до 9ого класса и можно было поступать в ФЗО (школа, где учат специальности). Брат выучился токарем и работал на заводе, сестра стала бухгалтером я пошла в техникум легкой промышленности учиться на дизайнера одежды. Папа пришел с войны в конце 1945 года. Пришел без одной ноги и был очень больной, у него остался осколок в легких и часто шла кровь из рта. Операцию нельзя было делать. Со временем его здоровье улучшилось, и мы были счастливы, что он вернулся живой. Мы его очень любили и берегли, и помогали, как могли. Вот так наша жизнь началась восстанавливаться и остались только воспоминания. Теперь поколение молодое не знает, что такое война и что такое голод. Это пережить надо, чтобы понять. Когда идешь и видишь, что валяется кусочек хлеба на автобусной остановке, в метро на полу, в парке, начинает болеть сердце. Потому что люди не пережили ужасы войны и голода. Было бы не плохо, чтобы молодежь прочитала и вниклась бы в историю войны, которую мы пережили, люди нашего поколения. Люди были бы добрее и относились бы с уважением к старым людям. Спасибо за прочтение моего рассказа.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 119

Hunger and Refuge in an Abandoned Village Khana Zardinova, Holocaust survivor from Latvia

It seems to me that I have a very terrible memory of life during the war. I was born in Latvia, in the city of Riga. When the war began, the fascists were moving towards our city. There were rumors that people of Jewish ethnicity would be killed so my family had to flee. My dad had already joined the Latvian army. He managed to return to us for a short period and helped get us to the train station. Mom resisted. She did not want to go and did not believe that we would all be killed.

She was recovering from surgery, only a week before the start of the war she left the hospital. My sister was 8 years old; I was 5, and my brother 10.

Before the start of the war, trenches were dug in the courtyards of houses. My sister accidentally fell into one of these trenches and broke her leg. She was in a cast and on crutches. This made it more difficult for us to travel anywhere. But dad insisted that we leave. He grabbed me and my sister, while my mother went in silence. It was the right decision. He took us to the station, put us on a train, and he returned to the war front. We did not hear from him for the next four years.

He did not know where we lived. All the relatives of my dad and mom were killed, their entire families. First, the Jews were gathered in the ghetto. All wore sewn yellow stars, which means you are a Jew. Then they were herded into the synagogue and burned. Children at the entrance were taken away. The children were pumped out of blood for German soldiers. Afterwards, they were thrown into the pit alive, some were still moving when buried. People could not believe what the Germans were capable of, could not believe in such cruelty. People of Latvian nationality also took part in the massacre of the Jews of Latvia. It was very scary to find out and realized the extent to what happened.

We were on the train with our mother and we did not know where we were going. Soon German planes appeared in the sky and began to fire upon the train. We all tried to jump out of the cars, but my mother did not manage to push her children out of the car. The sister with a broken leg hid under the lower seat of the carriage. My mother could not leave her, so we all lay down on the floor. She made the determination that if we die, we might as well die together. But fate decided otherwise. We survived.

The train we rode on crashed, and many people were killed. Only four carriages remained intact out of the whole train. The conductor was also killed. Then the question was of what to do next.

People began to shout and ask if someone could take over driving the train. There was a woman who drove a train with four cars. However, we were bombed two more times, and then nothing remained of the cars. Some of the people fled deep into the forest while we continued walking looking for some path hoping to find some accommodation. We were all exhausted, no water, no food. But we kept moving with hope to find some resemblance of a village. In the morning we drank dew and ate berries and it helped us to carry on. Finally, we came to an abandoned village.

The farm director was found. An old man without a leg. He could not go to the front. Old women and a few old men remained in the village. We were assigned to stay with an elderly woman who lived in a small hut alone after her sons were sent to the front. She welcomed us very warmly. She gave us water to drink and put us to bed. We were very happy. And our village life began.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 120

It was in the Yaroslavl region, the village of Nofrinskoye. I will remember this village all my life. We lived very poorly. The potatoes grown contributed to the war effort. In the fall, we went into the field and collected the remaining rotten potatoes. Mom baked black cakes, but we ate. For four years we did not see salt, sugar, and flour. Mom was given 250 grams of bran bread to feed us, made from the waste. But mother sat us down at the table, and we waited for her to share it amongst us equally. We were forced to eat what we could find—nettles, clover, and grass. Mom cooked water and grass soup. So, we persevered. There were no clothes; my mother sewed long skirts from old bags and shoes for our feet. We had to stock up on firewood for the winter. Mom, my brother, and sister dragged the sled into the forest. The snow was often head deep. But the wood was necessary to heat up the stove. The outside chill would drop as low as negative 50 degrees. At least it was warm in the hut. We would bring buckets of snow inside to melt and use as drinking water.

Before the war, my mother was a medic, and worked in our village for a doctor. Old women in our new home would come to her for help. She helped as best she could. She did not have any of the modern medicines, turned to prescribing homeopathic treatments. If there was something critical, then there was little she could do to help. She always cried from powerlessness. There was a school in the village, which we had to walk 6 kilometers through the forest to get to. Mom tried to send my brother and sister, but then a disaster struck. There were wolves in the forest that killed another child. Mother no longer dared to let her children go again after that incident. Now, when I remember all this, it was truly frightening. We lived with only a dream of when the war would end and be able to eat plenty of bread once again.

When the war ended in 1945, we returned home to our city. Our apartment was occupied, and my mother did not have the strength to fight to get it back. We were given a one-room apartment, but we were happy. Mom found employment again. She received food ration cards while she worked to earn. At this time after the war, I was 9 years old, my sister 12, my brother 14. We all went to school and were placed in the first grade. After the war, many children were oversized for the first grade.

My sister and I graduated from school, then we studied until the 9th grade until it was possible to enter the FZO (trade schools). My brother learned to be a turner and worked at a factory. My sister became an accountant. I went to a technical school of light industry to study as a clothing designer.

Dad came home from the war at the end of 1945. He came without one leg and was very sick.

He had a splinter in his lungs and would often bleed from his mouth. An operation could not be done. Over time, his health improved, and we were happy that he recovered. We loved and cherished him very much and helped as best we could. This is how our life began to recover and only memories remained.

Now the young generation does not know what war is and what hunger is. It is only possible to comprehend this if you went through it. When I walk and see that a piece of bread is lying around at the bus stop, in the subway on the floor, in the park, it causes my heart to ache. Because so people did not survive the horrors of war and famine. It would not be helpful for young people to read and delve into the history of the war that we went through, people of our generation. If so, people would be kinder and more respectful towards older people.

Thanks for reading my story.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 121

Первый день войны

Эдуард Житомирский, Holocaust survivor of Ukraine Почти 80 лет прошло с начала Великой Отечественной войны, многого я уже не помню, но первый день запомнился хорошо. Жили мы в Киеве, на Подоле, недалеко от Днепра. Мне четыре года и около трех месяцев. Утром родители, покормив меня, ушли на работу, а меня отвели к бабушке с дедушкой, маминым родителям, живущим в одном с нами доме, в квартире на другом этаже. С ними жила их младшая дочь Рива, мамина двадцатилетняя сестра. Делать у бабушки мне было нечего. И тетя Рива повела меня на улицу. В доме было два подъезда: парадный и черный. Черный вход вел прямо во двор, но вышли мы почемуто через парадный, на улицу Почаевскую. Перед домом на столбе вeсел большой черный репродуктор. Около него стояло несколько человек, в основном, пожилые, был дворник. Репродуктор хрипел и каждый раз прорывался что-то сказать, но умолкал. Я побежал во двор. Из игрушек я прихватил с собой только деревянное ружье, которое мне на день рождения подарил дядя Абраша, родной мамин брат, и с которым я не расставался, клал даже к себе в постель. Там уже крутились мои товарищи, были и дети нашего управдома Рубинштейна. Мы поиграли в войну, побегали за чужими котами – отгоняли от наших домашных кошек. Вдруг будто земля и небо затряслись: низко, буквально над нами неторопливо проплывал самолет с крестами на клыльях. За ним на отдалении, цепочкой плыли другие. Тетя поймала меня во дворе, схватила за руку и затащила в подъезд и глядя на самолет, сказал: “У, пузатый какой бомбардировщик, все брюхо бомбами набито. Наверное, железнодорожный мост бомбить будут”. Мне было интересно понаблюдать за низко летящими самолетами, я выбрался из тетиных рук и выбежал на улицу. Она побежала за мной, нагнала, опять затащила в подъезд. Пару раз мне еще удавалось от нее вырваться. Затем стали слышны глухие взрыва. Кто-то подтвердил, что бомбят мост. Сбросив бомбы, самолеты улетели назад, но уже летели не так низко и в отдалении от нашего дома. Репродуктор периодически начинал хрипеть, пытаясь что-то сказать, и умолкал. Потом он все-таки выдал: “Слушайте важное сообщение. Говорить будет Вячеслав Михайлович Молотов” и опять умолк. Я тогда очень хорошо запомнил имя-отчество и фамилию выступавшего. Через какое-то время речь Молотов произнес. Он объявил, что началса война. Люди в задумчивости разошлись по домам. Тетя меня выпустила, и я опять убежал во двор. Ребятня все еще там бегала. Домой меня уже забрала мама. Потом с работы вернулся папа, и мама начала собирать вещи в небольшой чемоданчик. Папа был военнообязанным и имел предписание: после объявления о начале войны явиться в военкомат в течение восьми часов. Мама собрала отцу вещи, завернула на первое время парочку бутербродов. Помню, отец надел синюю тенниску, взял в руки чемоданчик, поцеловал нас и ушел...

Вот, что осталось у меня в памяти от того дня: двадцать второго июня 1941 года.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 122

The First Day of War

Edward Zhitomirsky, Holocaust survivor from Ukraine Almost 80 years have passed since the beginning of World War Two. I do not remember much, but the first day was remembered well. We lived in Kiev, on Podol, near Dnipro. I am four years and about three months old. In the mornings, my parents would feed me, take me to my grandparents, and went to work after. My mother’s parents, lived in the same house with us, in the apartment on the other floor. I had nothing to do with my grandmother, but my Aunt Riva would take me outside.

The house had two entrances: front and back. The back entrance led directly into the courtyard, but for some reason we went out through the front door, onto Pochaevskaya Street.

In front of the house on the post was a large black reproducer. Beside him stood a few people, mostly elderly, and a janitor. I ran into the yard. I brought with me only a wooden gun that never parted from me, not even for bedtime. It was given to me for my birthday by Uncle Abraham, my mother’s brother. My friends were already there, along with the children of our building superintendent, Rubinstein. We were playing soldiers, chasing stray cats away from our house cats.

Suddenly, the ground and the sky shook. An airplane marked with crosses slowly flew over us.

Behind him at the distance, a chain of others floated. My aunt grabbed my hand quickly dragged me into our building. She pointed to the plane and said: “The belly of that plain is full of bombs.

They might be bombing the railroad crossing.” I wanted to keep watching the airplanes. I broke free from my aunt’s arms and ran back outside. Shortly after, we began to hear explosions from far away and someone confirmed that they were bombing the bridge.

The loudspeaker periodically began to buzz, trying to relay a message. Finally, we heard a clear message. “Attention, Important message from Vyacheslav Mikhailovich Molotov “and then it fell silent again. After that, I always remembered the full name of the announcer. After some time, we heard another message, declaring that we were at war.

My mother picked me up and took me home. My father came home from work, and they began to pack a small suitcase. My father was in the military service and received an order to show up at the base within 8 hours of the announcement of war. My mother packed my father clothes, and sandwiches. He kissed us goodbye and left...

That is what remains in my memory from that day: June 22, 1941.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 123

Эвакуация

Юлий Зыслин, Holocaust survivor from Russia В первых числах августа мамина сестра тетя Пера уезжала в эвакуацию в г. Новосибирск, и мама отправила меня с ней, а сама осталась в Москве. В Новосибирске нас сначала поселили в маленьком доме. Никогда не забуду печальное интеллигентное лицо хозяйки дома: её муж, видный сибирский революционер-партизан, был несправедливо и незаслуженно репрессирован и расстрелян... Здесь я пошёл в 4-ый класс местной начальной школы. Школа была деревянная, рубленная, хотя и располагалась недалеко от центра города. Очень скоро нас переселили в избу около вокзала с большой квадратной комнатой в пять окон (три окна на улицу и два во двор) и с проходной кухней с русской печкой. В общем, половина большой избы с отдельным входом. Здесь мы были сами себе хозяева. Первую же хозяйку мы очень стесняли, комнаты там были маленькие, узкие и проходные. Рядом с нашей избой находилась каменная школа (бывшее царское военное училище) и пересыльная тюрьма с высоким деревянным забором. Мимо окон школы и окон нашей избы помногу раз в день проводили под конвоём бесконечные партии заключённых. Эта ужасная картина всегда со мной, и я унесу её с собой в могилу. Об этом была публикация в журнале «Чайка» (http://www. chayka.org/node/6410). От мамы долго не было никаких известий. Она появилась в Новосибирске в середине ноября с маленьким самодельным матерчатым салатного цвета рюкзаком, с тем самым с которым я ездил в подольский школьный лагерь. Вот, что я узнал от неё через много лет, и что осталось у меня в памяти. Где-то 15 октября 1941 года на Московском заводе «Манометр» было собрание. Объявили, что Москву сдают и завод закрывается. Предложили уезжать из Москвы, кто как может и побыстрее. Зарплату за два месяца обещали выдать на следующий день. Когда мама пришла за зарплатой, в кассу стояла огромная очередь. Один знакомый рабочий ей шепнул: «Фрума, уходи: рабочие настроены агрессивно и готовы устроить еврейский погром». Мама осталась без зарплаты, пошла на вокзал, села в первый попавшийся поезд. Вагон был неотапливаемым, системы «метро», а зима в этот год была лютая. У неё с собой был батон белого хлеба. Где-то по дороге она перебралась в теплушку, из которой её пытались вышвырнуть за её еврейскую картавость…

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 124

Мама ехала в Новосибирск около месяца, и всё это время я ничего о ней не знал... В Новосибирске мы прожили два года под опекой тёти Перы. Вокруг неё в нашей избе постепенно собралось несколько семей родственников из Москвы, Донецка и Риги. Бывало, что гостили и знакомые, особенно фронтовики, ехавшие в тыл по ранению или по болезни. В отдельные дни и недели у нас здесь жило до 13 человек. В школе со мной сидел за одной партой рыжий мальчик из местных. Его дом-изба была недалёко от нашей. У Мошкиных была большая семья. К избе примыкал хлев с бурёнкой. Мне нравилось к ним ходить, слушать мычание коровы, играть в лото с его сёстрами. Один его брат был уже убит под Москвой, другой - вернулся с перебитой рукой.

1941, Uli Zislin

Однажды летом я пошёл в гости к креславским подругам моих латвийских сестёр. Те, пожив у нас, сняли комнату в беленьком домике у хозяйки. Во дворе росли огромные яблони, усыпанные маленькими ещё не спелыми яблочками. И я, давно не видящий фруктов, сорвал одно такое яблочко. Площадную ругань хозяйки я слышу до сих пор... Не забыть и похороны десятиклассника нашей школы, которого пырнули ножом местные хулиганы (их называли урками). Говорили, что он был лучшим учеником школы и очень хорошим интеллигентным юношей. Прекрасно помню фильмы, которые смотрел в Новосибирске: «Иван Иванович сердится» с Федоровой, «Актриса» с Бабочкиным, «Секретарь райкома» с Ваниным, «Концерт фронту» с Лемешевым, «Котовский» с Мордвиновым. В Новосибирск была эвакуирована Ленинградская государственная филармония и объединена с Новосибирской. Я помню это полукруглое угловое здание. Мне кажется, что 7-ую («Ленинградскую») симфонию Дмитрия Шостаковича я слышал в первый раз именно здесь. Афишу этого концерта я точно видел. Вот ещё два мальчишеских новосибирских бытовых воспоминаний. Первое - это коромысло. В любые сибирские мороз и жару я ежедневно с большой гордостью носил два больших ведра с водокачки, целый блок по скользкой, никогда не убираемой улице. По этой же уличной скользи мальчишки катались зимой на коньках. Мы прикручивали железки коньков к валенкам, подшитых плоской подошвой («пимы»), с помощью специальных верёвочек и двух палочек (для пятки и для носка; был вариант и со одной палочкой). Специальным крюком (крюк был у каждого мальчишки) цеплялись за задний борт проезжавшего мимо грузовика. Дух захватывало от езды, тряски, ветра и мороза…

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 125

Evacuation: Novosibirsk Household Memories Uli Zislin, Holocaust survivor from Russia

In early August, my mother’s sister, Aunt Pera, evacuated to Novosibirsk. My mother sent me along with her while she stayed in Moscow. In Novosibirsk, we first settled into a small house. I will never forget the sad intelligent face of the mistress of the house: her husband, a prominent Siberian partisan revolutionary, was unjustly and undeservedly repressed and shot…

I entered the 4th grade of a local elementary school. The school was an old traditional wooden structure even though it was located near the city center. Very soon we were moved to a hut near the station with a large square room. It had five windows (three windows onto the street and two into the courtyard), and a walk-through kitchen with a Russian stove. It was half of a large hut with a separate entrance. Here we were our own masters.

Next to our hut there was a stone school (the former royal military school) and a transit prison with a high wooden fence.

From both our hut and school windows we could see endless batches of prisoners held many times a day under guard. This terrible picture is always with me, and I will take it with me to the grave. This was published in the journal “The Seagull” (http://www.chayka.org/node/6410).

For a long time, there was no news from my mother.

She appeared in Novosibirsk in mid-November with a small homemade cloth salad-colored backpack, with which I traveled to the Podolsk school camp.

This is what I learned from her after many years, and what remains in my memory.

Somewhere on October 15, 1941 at the Moscow plant “Manometer” was a meeting. They announced that Moscow was being handed over and the plant was closing. They suggested leaving Moscow, as quickly as possible. They promised to pay the salary for two months the next day.

When my mother came for a salary, there was a huge queue at the cash desk. One familiar worker whispered to her: “Fruma, go away: the workers are aggressive and ready to arrange a Jewish pogrom.” Mom was left without a salary, went to the station, got on the first train that came across.

The train car was unheated, and the winter was fierce this year. She had a loaf of white bread with her. Somewhere along the way, she moved into a carriage and people had tried to throw her out of her Jewish burl...

Mom stayed in Novosibirsk for about a month, and all that time I did not know anything about her.

In Novosibirsk, we lived for two years under the care of Aunt Pera. Around her in our hut, several families of relatives from Moscow, Donetsk, and Riga gradually gathered. It happened that acquaintances also visited, especially war veterans who were traveling to the rear due to injury or illness. On some days and weeks, up to 13 people living there.

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 126

At school, a red-haired local boy was sitting at my desk. His house-hut was not far from ours. The Moshkins had a large family. Adjacent to the hut barn with a boleta. I liked visiting them, listening to the sounds of their cattle, and playing lotto with his sisters. One of his brothers had already been killed near Moscow, while another returned with a broken arm.

One summer, I went to visit my Latvian sisters’ friends from Kreslav. They had lived with us in the past, and now rented a room in a little white house from a host. Huge apple trees grew in the courtyard, strewn with small, not yet ripe apples. And I, who had not seen fruit for a long time, plucked one such apple. Mistress of the host, I can still hear her…

I do not forget the funeral of the tenth grader at our school. He was stabbed with a knife by local hooligans. People said he was the best student at the school and a very good intelligent young man.

I remember the films I watched in Novosibirsk: “Ivan Ivanovich is angry” with Fedorova, “Actress” with Butterfly, “Secretary of the District Committee” with Vanin, “Concert to the Front” with Lemeshev, and “Kotovsky” with Mordvinov. The Leningrad State Philharmonic Society was evacuated to Novosibirsk and merged with Novosibirsk. I remember this semicircular corner building.

I believe it was the 7th (“Leningrad”) symphony of Dmitry Shostakovich that I heard for the first time was at this location. I definitely saw the poster of this concert.

Two more boyish Novosibirsk household memories… The first was the rocker. In any Siberian frost and heat, every day with great pride I carried two large buckets from a water pump, a whole block along a slippery, muddy street. On the same street glide, the boys skated in the winter. We screwed pieces of iron onto felt boots and hemmed a flat sole (“pima”) using special ropes and two sticks (for the heel and for the toe; there was an option with one stick). A special hook (each boy had a hook) clung to the rear side of a truck passing by. Breathtaking from riding, shaking, wind and frost ...

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 127

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 128

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 129

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 130

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 131

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 132

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 133

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 134

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 135

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 136

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 137

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 138

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 139

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 140

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 141

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 142

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 143

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 144

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 145

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 146

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 147

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 148

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 149

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 150

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 151

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 152

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 153

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 154

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 155

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 156

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 157

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 158

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 159

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 160

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 161

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 162

INSPIRATION FOR SUCH A TIME AS THIS: A Collection of Stories, Recipes, Poems and Other Heartfelt Offerings from JSSA’s Holocaust Survivor Program 163