Литкультпривет!!! №1 январь 2014 by Сергей Прохоров

Литкультпривет!!!

Monthly journal LITKULTPRIVET!

Ежемесячный литературнохудожественный журнал

№1 (15) 2014 г.

Приложение журнала ИСТОКИ 1

С Днём печати, друзья! 2

Литкультпривет!!! Ежемесячный журнальный выпуск

Основан 30 октября 2012 г.

п.г.т. Нижний Ингаш

Январь №1 (15) 2014 г.

В НОМЕРЕ: Предновогодний фоторепортаж ...............................................3 Александр Матвеичев Чаепитие в Овсянке..............6 Сергей Прохоров Рассказ. Эссе.......................10 Сергей Сутулов-Катеринич Стихи.....................................13 Николай Ерёмин Стихи....................................15 Василий Скробот Стихи..........................................17 Никита Николаенко “Другое измирение” Проза....... 18 Анатолий Казаков Эссе............................................22

27 января – 135 лет со дня рождения русского писателя Павла Петровича Бажова (1879–1950), автора знаменитых уральских сказов «Малахитовая шкатулка»

Редактор выпуска Сергей Прохоров

Культура

Юные литераторы о своей малой родине На родине сибирского писателя Николая Устиновича ежегодно вот уже второе десятилетие проводится конкурс на лучшую литературную работу среди школьников. В этом году конкурс посвящён 90-летию Нижнеингашского района, где родился, учился и начинал свою трудовую деятельность известный писатель. То, с какой любовью дети описывают в своих стихах, рассказах родные места, природу, реальных героев, говорит о том, что интерес юного поколения к истории, красоте окружающего их мира, к своей малой родине не надуманный, живой. Многие работы школьников были отмечены дипломами, а лучшие рекомендованы для публикации

ЧИТАТЕЛЬ ГОДА В канун Нового года в библиотеке им. Николая Устиновича были подведены итоги читательского спроса на художественную литературу. Несмотря на стремительное вовлечение масс в интернетовскую сеть, где можно всё и обо всём найти, не копаясь часами в реестрах и книжных полках, одним нажатием клавиши, интерес к книге, которую можно подержать в руках, полистать, лёжа на диване... не иссяк. В читальном зале всегда можно встретить книголюба. И пенсионера, и совсем юного читателя. А в этот день здесь по традиции, за неделю до Нового года собрались завзятые книгоманы, чтобы пообщаться, поделиться своим мнением о прочитанном, и узнать , кто же всё-таки заслужил звание «Лучший читатель года»

Публицистика

Александр Матвеичев Александр Васильевич Матвеичев родился 9 января 1933 года в Татарстане. С 1959 года живет в Красноярске. Окончил Казанское суворовское (19441951) и Рязанское пехотное училища (1951-1953). В 1962 году получил диплом инженера-электромеханика по окончании Красноярского политехнического института. Карьеру завершил первым заместителем генерального директораглавным инженером НПО «Сибцветметавтоматика» и директором предприятия «Сибцветметэнергоналадка». Прозаик, поэт, публицист, переводчик с испанского и английского языков. По два года служил в армии офицером в Китае и работал инженером на никелевом комбинате на Кубе. Прозаик, поэт, публицист, переводчик с испанского и английского языков. Издал два десятка книг поэзии, художественной прозы и публицистики. Постоянно публикуется в журналах, альманахах, коллективных сборниках. Член Союза российских писателей (СРП).

Чаепитие в Овсянке К 90-летию В.П. Астафьева

В мае восемьдесят четвертого года прошлого века – по пути из Москвы в Красноярск – я на пару дней приземлился в родной Казани, чтобы отпраздновать с друзьями-однокашниками по суворовскому училищу День Победы. Заглянул и в дом своего друга Диаса Назиховича Валеева, писавшего на русском, члена Союза писателей СССР, автора повестей, рассказов, эссе, но в те годы более известного как драматург. Его пьесы шли на сценах многих театров Союза, а в Москве обжились в театре имени Ермоловой. С Диасом меня связывала дружба со студенческих лет, когда он учился на геофаке университета, а я – на радиофаке авиационного института. Познакомились осенью 57-го года на семинарах республиканского литературного объединения при доме-музее М. Горького. Тогда оба писали рассказы. А известный красноярцам как Роман Солнцев, тогда девятнадцатилетний, – деревенский паренек на шесть лет моложе меня, – студент физмата университета Ренат Суфеев, представлял на наш суд свои юношеские стихи. Много лет спустя за скромную зарплату эти литературные семинары с десяток лет возглавлял заматеревший газетчик и писатель, геолог Диас Валеев, прошедший шлифовку на высших литературных курсах при московском Литинституте. Многие его ученики стали известными в республике и за ее пределами служителями пера. В беседах за кирпичным чаем о днях минувших и последующих, – спиртное мой друг из-за аллергии на любой алкоголь никогда не употреблял, – Диас, подогретый, по-видимому, собственными воспоминаниями о трехлетней отработке после университета в геологических поисковых партиях в Кемеровской области, в Горной Шории, а может, и моими рассказами о красотах Саян, Столбов и Енисея,

вдруг встрепенулся: – А ты, Саша, не можешь достать мне две турпутевки на пароход от Красноярска до Диксона?.. Хотелось бы с младшей дочкой, Диной, по Енисею прокатиться. Лучше на июль, после сессии в университете, – она первый курс на истфаке заканчивает. В то время в Союзе экономикой правил заклятый враг социализма – дефицит. Дефицит на все – от мяса-рыбы-колбасы-сахара и до туалетной бумаги, женских плавок и колготок. В том числе, и на дорогие для рядовых граждан путевки для отдыха за свой счет. Доступ к ним решали грошовые взятки и магический блат в профкомах и парткомах. Но я уже год, как утвердился на номенклатурной должности первого заместителя гендиректора-главного инженера крупного научно-производственного объединения «Сибцветметавтоматика», и – не без усилий, с привлечением полезных связей, конечно, – путевки обеспечил. Трудность, помню, состояла еще и в том, что для этого плавания требовалось разрешении от вездесущего КГБ, поскольку остров Диксон и ныне находится в пограничной зоне. Тогда чекисты, вероятно, опасались, что писатель с дочерью могли, преодолев торосы и полыньи, использовать счастливый шанс раствориться в капиталистическом мире близлежащих – за тысячи километров от Диксона – стран. А теперь тревога обратного свойства: вероятность набега шпионских полчищ кратчайшим путем из Америки – через Северный Полюс – прямиком в Россию... Детали забылись, но какими-то ухищрениями и это бюрократическое препятствие бдительных спецслужб гражданам автономного Татарстана посчастливилось преодолеть. В последствие в красноярском журнале «День и ночь» появился рассказ Диаса Валеева «Полуостров Диксон» об этом занимательном

путешествии. А в реальным итогом вояжа явилось то, что прелестную Диночку очаровал красноярец Виктор – красавец-диджей и бард-гитарист из обслуги туристов, – молодые поженились и увеличили население крайцентра, народив сына и дочку. Дней за пять до отплытия от енисейского причала четырехпалубного теплохода «Чехов», я встретил друга и его дочку Дину на перроне красноярского ж/д вокзала и доставил в свою трехкомнатную хрущевку на собственных «Жигулях». Купил эту «копейку» в спецмагазине «Березка» Новосибирска в октябре семьдесят восьмого года, не маясь годами в очереди, поскольку на Кубе скопил советскую эрзац-валюту – чеки с желтой полосой. Плата всего-то за полтора года инженерного труда проектировщиком автоматики и электроснабжения в сернокислотной и сероводородной атмосфере никелевого комбината в городке Моа. «Копейка» позволила мне спокойно перемещаться, – пробки тогда были редкостью, – с гостями по городу и его окрестностям. Погода выдалась совсем не сибирская – в меру жаркая, солнечная. Показал Диасу и машинописный сборник своих рассказов и повестей. Они ему понравились, и он удивился, что я много лет пишу «в стол», не беспокоя редакции журналов рассмотрением своих шедевров, поскольку, мол, они далеки от соблюдения жестких канонов соцреализма. – А ты думаешь, я укладываюсь в это прокрустово ложе? Давай лучше познакомлю тебя с Астафьевым – и дело сдвинется с мертвой точки... Поведал, что приятельские отношения между моим другом и признанным классиком возникли года дватри назад, в доме творчества в Подмосковье – в Рузе или Малеевке. Виктор Петрович оставил казанскому коллеге свой адрес с приглашением заглянуть к нему, если судьба занесет Диаса в Красноярск. Однако Астафьева на его квартире в Академгородке мы не застали. Благо соседи подсказали, что писатель с семьей все лето проводит в Овсянке. Порулили туда по извилистой, узкой – с подъемами и спусками – таежной дороге на Дивногорск. Отец и дочь восхищались красотами Енисея и его живописных берегов, так не похожих на привычные для них, обитателей средних широт России, более спокойные, величавые волжские и камские просторы. По пути Диас, сидевший справа от меня, водителя, рассказал несколько забавных эпизодов, связанных с его и Астафьева пребыванием в доме творчества. Там, наряду с пишущей братией, в соседних корпусах по профсоюзным путевкам расслаблялись всеми чакрами не озабоченные муками творчества простые советские труженики. А Валеева, по его словам, с Астафьевым тогда сблизило, в частности, одно обстоятельство: в Московском драмтеатре имени Ермоловой одновременно шли спектакли по их пьесам. Теперь, когда меня навещают гости с российского

Запада, – а, случалось, из США, Испании и Германии, – моя жена Нина везет нас на иномарке в Дивногорск, чтобы показать Красноярскую ГЭС и образованное ее плотиной море. Обязательно делаем остановку на торговой площади, предваряющей подъем по широкой лестнице на смотровую площадку с изваянной на ней в металле – уже после смерти писателя – кокетливой, будто русалка, царь-рыбой. И мне всякий раз вспоминается, как и в той поездке с Диасом и его дочкой мы взобрались по тропинке на скалистую смотровую площадку, чтобы полюбоваться енисейскими далями. Вершина этой скалы и при жизни Виктора Петровича была забетонирована, что он сурово осудил в одном из своих произведений как надругательство над истинной красотой природы. Да только во все времена разве кто-то прислушивался к мнению пророков в своем отечестве?.. *** Я затормозил «Жигули» у ворот родовой избы Астафьевых: мне ее несколькими годами ранее показал приятель, гендиректор крупного предприятия, построивший себе в Овсянке загородную домину с баней и бассейном. По доносу завистников Гена попал под колпак советского ОБХСС, где его подвергли моральным пыткам. Слава Богу, что злоупотреблений, потянувших на тюремный срок, не выявили. Однако строгача по партийной линии и снятия с должности посягатель на социалистическую собственность не избежал... Дина осталась в машине, а Диас и я постучались в калитку – ее открыла маленькая женщина со строгим взглядом. Назвалась Марией Семеновной, женой писателя. Сказала, что Виктор Петрович с утра ушел на рыбалку. Скоро должен вернуться на обед. Услышав о том, что нас привело сюда, приветливо позвала в избу, но мы смиренно предпочли подождать хозяина на улице – на скамейке у калитки, рядом с палисадником. Отсюда открывался вид на Енисей и его левый высокий берег. Река отливала золотом под лучами щедрого солнца, а высокий противоположный берег, покрытый лесом, манил в душистую прохладу. Какоето время спустя увидели, как от уреза сверкающей на послеполуденном солнце реки, припадая на одну ногу, к нам устало приближается человек в рыбацких ботфортах, с удочками в правой руке и кошелкой – в левой. Весьма похожий на персонажей из своих рассказов и повестей, знакомый по фотографиям и телевидению человек. При виде моего казанского друга морщинистое, обожженное солнцем лицо «веселого солдата» мгновенно помолодело, светлые глаза засияли радостью. Так что у меня пропали всякие сомнения, помнит ли он Диаса. Пока Мария Семеновна накрывала стол для чая,

Виктор Петрович переоделся и пригласил показать нечаянным гостям свою скромную усадьбу. Больше всего радовался недавно выстроенному для него летнему кабинету – времянке, обитой свежим тесом, с плоской крышей и большим окном, обращенным в крохотный яблоневый сад с зарослями малины и смородины. Внутреннее убранство кабинета было предельно скромным: перед окном просторный стол с пишущей машинкой на нем и не застекленный шкаф с книгами. Сказал, что по распоряженью крайкома партии или крайисполкома над ним как Героем социалистического труда шефствует Дивногорский завод низковольтной аппаратуры – НВА. Директор которого, Виктор Прокопьевич Шаповалов, отнесся к этому партийному поручению весьма ответственно, и по его хотению кабинет и гараж построили работяги столярного цеха завода. Виктор Петрович провел нас и к воротам гаража, приоткрыл их и показал свою серую «Волгу». Легковушка, по его словам, тоже являлась предметом постоянных забот Шаповалова. Сам Астафьев водительских прав не имел, потому возил его шофер, состоявший в штате заводского гаража. Но водители, с горькой усмешкой сетовал Виктор Петрович, из-за низкой зарплаты часто менялись. Автомашина то и дело мирно дремала в ремонте якобы из-за отсутствия запасных частей. А шофера, пользуясь снисходительностью и технической некомпетентностью писателя, пьянствовали и нагло его обманывали, требуя денег на покупку запчастей. Использовали его «Волгу» для частного извоза, украденные детали продавали налево – владельцам аналогичных престижных седанов. Так что обладателю лимузина частенько приходилось, как, например, вчера, ездить в крайцентр на рейсовом автобусе. Жаловаться же начальству на оборзевших водил-земляков писателю, скорее всего, и в голову не приходило... Директор НВА Виктор Прокопьевич Шаповалов мне был хорошо знаком. Объединение «Сибцветметавтоматика», где я работал главным инженером, и его завод оказывали друг для друга, по договорам, разного рода услуги. Мне приходилось выезжать в Дивногорск, как правило, для ускорения получения продукции завода - контакторов и автоматов - для установки их на силовых панелях, используемых нашим объединением на предприятиях цветной металлургии. Да и Шаповалов не редко наведывался к нам, как правило, к концу рабочего дня. После деловой части встречи мы, как правило, втроем удалялись в комнату отдыха гендиректора объединения для праздного трепа, подогреваемого содержимым из коньячной бутылки. А сегодня за столом, кроме Виктора Петровича, сидели его жена и внук. Ну и мы, гости, – Диас

Назихович с дочерью и я. Признаюсь честно: внука я вообще не помню – о нем мне напомнила Дина Диасовна, ныне кандидат искусствоведческих наук, когда я попросил ее, позвонив в Казань, восполнить пробелы в подпорченной моим восьмидесятилетием памяти. За чаепитием больше других говорил хозяин. Вспомнил какие-то веселые эпизоды из их с Диасом пребывания в доме творчества. А потом рассказывал о вчерашней вылазке на рейсовом автобусе в Красноярск. И очень красочно, в лицах, копировал невольно подслушанных им деревенских баб и мужиков, ездивших на колхозный рынок продать овощи и обзавестись дефицитами – вроде сахара, крупы, макарон, синюшных бройлеров, докторской и ливерной колбасы. Мне подумалось тогда, что его живую речь следовало бы записывать на диктофон и – без промедления и правок – трансформировать в прозу. Только вряд ли бы бдительная цензура допустила эти путевые «затеси» в печать, непременно уловив в их подоплеке злостную критику убогой советской действительности. К завершению чаепития к нашей компании примкнул и вышеупомянутый директор НВА Виктор Шаповалов, приехавший из Дивногорска на своей, не служебной, машине. Я шепнул в ухо Диасу – он сидел справа от меня – воздержаться от разговора о рукописи моих рассказов, уложенной в скоросшиватель. Эти машинописные «нетленки» покоились на его коленях, стыдливо прикрытые свисающим подолом накрахмаленной скатерти. Не хотелось мне выдавать свое претенциозное хобби собутыльнику моего шефа, запасного майора госбезопасности, хвастающегося своей дружбой с лицами из местной гэбэшной охранки. А Шаповалов мог без злого умысла выдать меня на нашем очередном междусобойчике с участием моего гендиректора. В рассказах он представал не в самом лучшем свете, пусть и под вымышленным именем. При случае он и так за застольями с приближенными любил принизить мою компетенцию как технаря и производственника, называя меня, своего первого зама, то поэтом, то переводчиком. И не ценил самовлюбленный фанфарон того, что все его статейки в газеты, включая стенные, по его же просьбе взяв у него интервью, приходилось писать мне как бессменному редактору формально незарегистрированной многотиражки нашего научнопроизводственного объединения. На предупреждение о неразглашении моих опусов при Шаповалове Диас вроде бы кивнул головой в знак согласия. Однако, выждав минуту-другую и видя, что чаепитье подходит к завершающей стадии, прервал общий разговор, снял с колен и подал Астафьеву злосчастный скоросшиватель примерно со следующим

комментарием: – Вот Александр Васильевич книгу своих рассказов собрал. Может быть, вы посмотрите. Так, по-моему, еще никто до него не писал. Виктор Петрович взглянул на меня с интересом... или с досадой: много, мол, вас таких, неповторимых, ко мне наведывается!.. И, вместо застольной читки и обсуждения вслух творений «тайнописца», с улыбкой отфутболил через стол белую пухлую папку в мои руки: – Передайте это в редакцию альманаха «Енисей». Скажите, что я уже просмотрел. Пусть они составят собственное мнение, а там редколлегия решит… В «Енисей» я рукопись не понес: сдрейфил, по правде говоря. Публикация грозила тем, что с тогдашней престижной и денежной работой мне бы пришлось расстаться за девять лет до пенсии. Ибо в ряде рассказов, кроме шефа, фигурировало много других легко узнаваемых персонажей из моей фирмы, порой замешанных в неблаговидных делах. Глядишь, и самого незадачливого автора затаскали бы по партийным и прокурорским инстанциям за клевету и очернение советской действительности и подонков, пребывавших в белых одеждах обладателей «хлебных карточек» – партбилетов... Короче говоря, не исключено, что предоставленный мне шанс более раннего вхождения в литературу с подачи Диаса Валеева и благословения Виктора Астафьева мной не

был использован. К тому же предупрежденный мной Виктор Шаповалов, к его чести, данный им обет молчания не нарушил, тем более что сам вскоре уехал переводом на работу директором подобного дивногорскому завода – поближе к Москве. А некоторые рассказы из той папки в конце девяностых мной были все же опубликованы отдельной книгой. По рекомендации Диаса Валеева и еще двух казанских писателей – председателя Казанской городской организации Союз российских писателей (СРП) Виля Мустафина и Александра Воронина, – в последствие преемника Мустафина на председательском посту, – меня приняли в этот Союз. К глубокому прискорбью, с двумя поручителями, Вилем Мустафиным и Диасом Валеевым, мне и многим их почитателям пришлось навсегда проститься уже после кончины Виктора Астафьева – в 2008 и 2009 годах соответственно... После знакомства в Овсянке мне доводилось еще раза три общаться с Виктором Петровичем в официальной обстановке. Он, правда, меня не узнал,

а напоминать ему о давнем чаепитии в его доме было бы смешно... Пос. Памяти 13 Борцов 08.12.2013

На снимке: А. Матвеичев выступает перед собравшимися у скульптурного изображения четы Астафьевых в Овсянке. 2012 г. 9

Проза

Сергей Прохоров

Новогодний подарок «Швирть-щвирть, щвирть-швирть» натужно звонко выводит свою мелодию на морозе старая двуручная пила. Врезаясь острыми зубьями в молочный ствол сваленной берёзы, пила со свистом выплёвывает струйки свежих, пахнущих берестой и берёзовым соком опилок. Растёт горка поленьев, ровно укладываемая на самодельных санках. Сережа уже изрядно устал. Непривычно ныла правая рука от напряжения, но он старался не показывать этого старшему брату. Старший брат Валентин появился утром, как снег на голову, неожиданно. Молодому пограничнику за проявленную бдительность по охране границы дали десять суток отпуска. Как раз поспел к Новому году. Обняв поочередно мать и брата школяра, осмотрелся. - А вы что Новый год встречать не собираетесь? - посмотрел на нас с удивлением. – Где ёлка? - А для кого было ставить? – грустно вздохнула мать. – Тебя ведь не ждали. А Серёжа собирался встречать Новый год у своего друга. Мне одной не к чему. - Ну, это мы быстро исправим. Собирайся! – Валентин махнул мне на дверь, – сгоняем в лесок за ёлкой. Лыжи на месте? И не дожидаясь, когда младший брат оденется, толкнул с силой дверь и вышел. Но вскоре вернулся с озабоченным лицом. - А что, у нас и дрова в доме закончились? - Всё никак не привезут с работы, - с грустной усмешкой оправдывалась мать. Мы с Серёжой перебиваемся хворостом. Там под навесом есть вязанка. Хватит. «Швирть-щвирть, щвирть-швирть» продолжает свою однотонную песню старая двуручная пила. Струйка пота, сбежавшая с виска за воротник, неприятно холодит разгорячённое тело Сережи. Кузовок саней уже переполнен. Солнце давно закатилось за кромку леса. Небо быстро темнело, и стена леса становилась всё плотнее и плотнее от сгущавшихся сумерек. - Все, хватит на сегодня! – Брат выпрямился. Потянулся, расправляя поясницу, звякнул пилой, укладывая её в санки. - Надо ёлочку ещё срубить, пока совсем не стемнело. – И, нацепив лыжи, снегто по пояс, заспешил вглубь леса. Вскоре оттуда раздался стук топора, отдававшийся гулким эхом по всему тёмному лесу. Стук топора так же неожиданно оборвался. Послышались лёгкий треск и шелест веток. Когда Сергей подоспел к месту рубки, молодая ель ещё шевелила, как живая своими игольчатыми лапками.

Собираясь выносить елку к саням, братья вдруг враз застыли от удивления: почти на самой макушке лежащего дерева, едва заметный в зелени хвойных лапок, крепко вцепившись в ствол, на братьев с испугом смотрел полосатый зверёк. Бурундук! Но почему он не убежал? Растерялся? Валентин осторожно протянул к зверьку руку. Бурундук сжался, но бежать не думал. Валентин оторвал зверька от ствола. Бурундук жалостливо пискнул. - Смотри, у Бурундука лапка поранена. Возьми его. – Валентин протянув зверька брату, взвалил рывком на плечо двухметровую лесную красавицу. Серёжа, расстегнув телогрейку, нежно прижал бурундука к груди. Тот ещё раз пискнув, затих и до самого дома почти не шевелился и не подавал звука. Только чувствовал Серёжа, как часто-часто билось сердечко маленького лесного обитателя. - Принимай, мать, ёлку и живую игрушку, - радостно внёс в дом Валентин лёсную красавицу. До Нового года оставалось ещё 6 часов. Натопили печь, установили ёлку, нарядив её, чем смогли. Бурундуку перевязали лапку. Попробовали его покормить, насыпав зерна и хлебных крошек в блюдце. Но бурундук, как только его опустили на пол, к еде даже не притронулся. Поводив туда-сюда своим серым носиком, он сначала осторожно, прихрамывая на забинтованную лапку, двинулся в одну, потом другую сторону, и вдруг решительно и быстро направился к ёлке и через несколько секунд уже сидел живой игрушкой почти на самой её верхушке. И дом вдруг сразу наполнился радостью. Обитатели его встречали вместе Новый год, пили чай, слушали рассказ о жизни пограничников, не забывая любоваться лесной красавицей, в зелёной кроне которой хозяйничал, осваиваясь, новый обитатель дома - бурундучок. 14 декабря 2013

Цена известности Писатель я. Недоумкин Аким Акимович. Не читали? Я тоже. У нас в Недопеределкино все писатели. И все Акимы или по женской линии Евдокеи. У меня дед и прадед Акимы были. И отца, кажется, так же звали. Тот и меня Акимом, как нарёк, так только его и видели. В школе я учился прилежно. Даже, я бы сказал, усидчиво: в каждом классе по три года сидел для прочности знаний. Получив аттестат об успешном окончании трёх с половиной классов, женился на такой же отличнице из противоположного конца деревни Недопеределкино - Евдокее. Зажили счастливо. Деток настрогали, хозяйство поразвели всякого: свиней, кур… Огород, почитай, с гектар. Деньжата кое-какие завелись. Куда уж лучше. Но трудились денно и ночно, не покладая рук. Некогда было о чём другом, акромя хозяйства, и подумать. И тут жена моя, Евдокея, и говорит: - Всё, баста! Пора тебе, Акимушка, в писатели. А то стыдно на улицу выйти. Все кругом знаменитые, известные. Одни мы с тобой, как простые колхозники. Вон, даже сосед, дурак-дураком, а уже член какойто писательской курпурации или как её там хрен выговоришь. Так что сымай с книжки сколько надоть и вступай в какую-нибудь писательскую. В первой писательской, куды я робко постучал, спросили: - Деньги с собой? - А, скоко? - Если просто членом, то 45. - Рублей? - Тысяч. Вы что, контуженный? – жалостливо посмотрел на меня хозяин писательского кабинета - А скоко если не просто членом? - Но это, смотря какие регалии вы захотите. Можем сделать вас даже лауреатом, членом литературной академии, профессором от литературы. Но это будет стоить очень, сами понимаете, бензин дорожает. Медали, ордена к юбилеям, к дням рождения по сносной цене. А если вы инвалид умственного труда – 50 процентов скидка.

- Извините, а книгу мне писать надо?- спросил я, тоскливо отсчитывая свои кровные трудовые (жена предупредила: без членского билета в дом ни ногой). Хозяин кабинета снова тоскливо посмотрел на меня. Слегка усмехнулся, пересчитывая деньги. Вежливо, но крепко пожал мне руку, выдавая членскую книжку: - Ну, это как вам будет угодно. Хотите – пишите, хотите – будьте просто известным. Жену Евдокею я обрадовал, вручая ей на хранение членский билет. Собрали пышный стол, созвали почётных гостей из Недопеределкино. Гости, бренча литературными медалями и сияя лауреатскими заслугами, отчески жали мне руки, обнимали, принимая в свое незримое литературное общество. И много пили и ели. Чего не попить на халяву-то. Теперь нам с женой не стыдно пройтись по улице. А скоро мне должны выдать первую литературную медаль, имени писателя Пискоструйкина. Всё у меня теперь есть: достаток, какой-никакой, известность недешёвая. Может, всё-таки сесть и попробовать чего-нибудь написать? А вдруг!

10 декабря 2013

А МЫ ПРОСО СЕЯЛИ... в сопоставлении. Как, например, роза и крапива. Каждое растение по отдельности равноценная Вспомнил из далёкого детства игру: парни и особь перед природой, представитель одной из девчата выстраивались в две шеренги поровну и, семейств флоры. А вместе – благородный цветок наступая друг на друга, пели по очереди старую и сорняк. Посади их на одной грядке и нежному, обрядовую песню: прекрасному цветку, говоря шершавым народным человеческим языком, - хана! И крапивы у нас - А мы просо сеяли, сеяли, – косить не выкосить. Этот, в общем-то полезный Ходим ладом, сеяли, сеяли. своими биологическими качествами сорняк, вместе с себе подобными заполнили необозримые территории вытоптанных поселений. - А мы просо вытопчем, вытопчем, А их человеческие прототипы сорняки в Ходим ладом, вытопчем, вытопчем. общественных отношениях: в социальной жизни, политике, литературе и искусстве заполонили когда-то плодородные на таланты пространства и Песня, как песня. Была в старину украшением заглушили благородные побеги. И не выполоть эти свадебного торжества. Но вы только вдумайтесь сорняки, не выкосить. Потому, что на вытоптанном в начальные и главные, по сути, строки этой, не бездушием и бездарностью, растут и процветают затейливой и безобидной на первый взгляд песни. преимущественно сорняки. В них заложена сама сущность человеческих Но мы продолжаем сеять доброе и вечное, и, противоречий, противостояния, добра и зла: «А мы просо сеяли, сеяли», «А мы просо вытопчем, по мере сил, бороться со злом. И надеяться, что вытопчем». Эти пророческие строки незримо не всё будет вытоптано - останется островок присутствуют в нашей жизни, радуя и печаля. оазиса, где найдётся достойное место и «розам», Больше, конечно, печаля. Оглянитесь вокруг. Да и «просу». мы много чего понасеяли. Особенно в столицах. Нас радуют новостройки современной России, достижения в науке и технике и т. д. и т.п. А шагните глубже, пройдитесь по необозримым задворкам этой же России, и вы встретите столько вытоптанного и заброшенного, забытого… За 100 минувших лет мы потеряли, вытоптали целую страну в стране. И продолжаем топтать. Причём, значительно быстрее и разрушительнее, чем строить. Однако, по складу характера мы, славяне, особенно русичи, - оптимисты. Некоторые, кто постарше, до сих пор верят в старое (советское) счастливое будущее Другие, кто помоложе, верят в новое счастливое будущее и так же легко поддаются обману. Слепая вера, фанатизм в нас, славянах, неистребимы. Как, впрочем, и зло, без которого добро кажется нереальным. И всё у нас в человеческой (хо́ мо са́ пиенс) природе видится, воспринимается в сравнении, 12

Поэзия

Сергей Сутулов-Катеринич Сергей Сутулов-Катеринич - поэт, главный редактор Международного поэтического интернет-альманаха 45parallel.net. Родился 10 мая 1952 года в Северном Казахстане, живёт и работает на Северном Кавказе. Окончил филфак Ставропольского государственного педагогического института и сценарный факультет ВГИКа. Член Союза российских писателей, Союза писателей XXI века, Южнорусского союза писателей и Союза журналистов России. Автор термина «поэллада», восьми книг стихов и многочисленных публикаций в периодике. Лауреат ряда литературных конкурсов. Награждён медалью Императорского ордена Святой Анны — в ознаменование заслуг перед отечественной культурой. ***

2012, 23 ноября

*** …Отбросив пару тысяч лет, Получишь тройку дюжин стройных. Всё впереди – ликуй, поэт! Страдай, поэт – нагрянут войны… Все хиросимы впереди И взрыв кыштымский на Урале, Храм Покрова, храм Гауди, Хотя волхвы Христа признали. Кровавых лет веретено – Анданте ада, Данте даты, Неумолимое кино: Орсары, кромвели, комбаты. «…не навреди!» – задолго до Кромешной битвы на Каяле. Долдонь, Гвидон! пардон, Додо… Хотя Христа уже распяли. Хромает ямб. Харон упрям. 12 – трижды – на манжете.

…Километры чужих баллад,

Мегатонны чужих эмоций: Неучтённый – почти Булат, А учтённый – почётный Моцарт. Ты продвинулся на микрон По дороге, ведущей к Богу? Поэтический почтальон Поленился, врачуя ногу. Кот учёный, мешает цепь? Брат перчёный, мрачнеет разум? Предкавказская лесостепь, Маразмирующая оргазмом. Зауральский бурлит Байкал (для Монголии – доуральский). Раздражающий бэк-вокал: Баритон-на-Неве заврался! Почтальонящий рифмоплёт, Убоявшийся марафонов, Балалайкой лады переврёт, Перережет шнуры микрофонов. Километры черновиков, Кубометры журнальных азий: Убегающий от волхвов Попадёт к волкодаву в «пазик». Белый лист и кромешный ад Недосказанных откровений. наугад – В молоко! – солдат. сто из ста выбивает гений. Сердобольный Эльбрус-старик Забинтует в метель мелодий. Чистый снег и пречистый лик. Это – Бог, говорят в народе.

Грустит Гомер. мудрит Хайям. Хватает каждому столетий. Кассандры стон – растерзан сон: Борис. Марина. Надя. Ёся. Ещё в дороге почтальон, Хотя Христос уже вознёсся. Иду на вы – рейхстаг в распыл! Шумер шукает погремушки. Гагарин взмыл! Булгарин взвыл. Шампанского! крещендо. Пушкин. Египет гибнет? – воскреси Хрустальной буквицей веронца. 13

Уже пакудно на Руси, Хотя Христос ещё вернётся.

Ноты рассыпал, сорвавшись с небес, – Ангел завязывал музыку в узел… Чистую песенку пересказать Жизни не хватит и смерти не хватит. Только слеза застилает глаза – Пой, человече, молчи, Богоматерь. Осень. снегирь, отрицая оркестр, Звук поцелуя уронит на льдинку… «…bésame mucho»… – для честных невест. Грешницам поздно стонать под сурдинку. Бредит Доминго. страдает Эдит. Пресли. Синатра. Битлы. Робертино… Тысячи версий хранит эрудит. Соткана сотая(?!) кинокартина. Ах, Консуэло, сердечный диез, Судьбы пронзая, врачует разлуки. «…bésame mucho»… осколки словес Звёздами станут! – воскликнут науки. Старая Русса… напрасен мажор – Русским минором разорвана виза… Но почему промычит ухажёр «bésame…» лучше, чем «Бедная Лиза»?! «Трудно быть богом»?! сумей разглядеть В почерке – чёрта, в Тулузе – тунгуса. Ухо болит – расстарался медведь. Разве сфальшивит бессмертная муза?! Тарту тарусит. майданит Мадрид. Месиво Мехико чукчи изучат… Новые рифмы?.. сначала – навзрыд: «bésame… bésame mucho…»

2012, 3-4 декабря

*** Мой черёд: время опоздания Заваришь чай… Секундами – чаинки… Мучителен часов переучёт. Скукожатся скандальные картинки – Камин муру гламурную прочтёт. Настал черёд и винам, и поминкам. Стихи друзей присвоил честный чёрт… Но женщина, бегущая по льдинкам, Горящий черновик пересечёт! Эстрадные тирады раздражают. Бесчинствует бездарный звукоряд. Реляции «Сто лет неурожаю» Над цацками кремлёвскими горят. Будильник попеняет балеринке: Бродяга, отрицающий почёт, Пьянея от виниловой пластинки, Уверен, что бессмертен Звездочёт. Заваришь чай с мелиссой – по старинке, А мама печенюшек напечёт… И девушка смеётся на Ордынке, И время опоздания не в счёт! Рифмуются предметы и приметы, Циничен золочёный циферблат: Комедия кармической кометы В трагедиях космических утрат. Закусывая скорби аскорбинкой, Мои стихи праправнук переврёт. Воскресшую сестру зовут Маринкой… Но Цербер разгрызает переплёт! Придёт черёд – зачислят в невидимки: Чёт-нечет? нечет-чёт? перерасчёт! …И девочка качается на льдинке, И Вечность через ситечко течёт.

2013, 25-27 ноября

2013, 10-11 октября ***

Сначала – навзрыд… «…bésame mucho»… бессонницы бес, Безднами муча печальную музу, 14

Николай Ерёмин

ЧАС ВДОХНОВЕНИЯ *** В дверном квадрате ль, В комнатном ли кубе, Я – воплощённый корень бытия… И жаль, что жизнь моя Идёт на убыль, И сам себя извлечь обязан я Из куба и квадрата – Видит Бог, Как только отсчитает время срок…

Одна, срываясь за одной… Но тут запели петухи… И я пошёл писать стихи, Час вдохновения ценя, Который выпал для меня… ВИРТУАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ Она возникла как-то на рассвете С гитарою, поющей в интернете, Цветущая сама, в избытке сил… И я её внезапно полюбил, Хоть понял, что её на свете нет, И это запись очень давних лет…

ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ Гори, гори, моя свеча, Ах, среди звёзд Числа несметного… Зачем я стал похожим вдруг – анфас – На Змея Горыныча? А в профиль - на Кощея Бессмертного? Певец, Судьбой в Сибирь заброшенный, Декабрьской стужей промороженный, Космического рода-племени Поэт, Зачем поддался времени?… Свеча моя, гори, гори, Среди ночных светил мерцая – До самой утренней зари, До солнца без конца и края… Ты, зеркало, Мне врать не смей! Я не Кощей тебе, не Змей. Что из того, Что я седой? Ведь я по-прежнему душой – Иван-царевич молодой…

ПЕСЕНКА АКТЁРА Я играю делами… Я играю словами… Отдохну – и опять Продолжаю играть, Точно в детстве дитя – И смеясь, и шутя… Между сцен, между тем, И серьёзных проблем Кто идёт стороной? – Поиграйте со мной! Ах, покуда без слёз Поиграть - не вопрос… Всех спасает игра! Поиграем? Пора… НЕКРАСОВ - Все поэты Должны быть с приветом! Вот и я Не велик и не мал – Не хочу быть народным поэтом! – Мне однажды Некрасов сказал. - А хочу быть в народной судьбе Сам-с-усам, Или сам по себе! Впрочем, Если желает народ,

ЧАС ВДОХНОВЕНИЯ Сегодня встал я до рассвета… А в небесах такая тишь, Что слабоумного поэта От умного не отличишь… И звёзды светят - Бог ты мой! –

Пусть всегда мои поёт Соло Или же хору под стать, Я не стану ему возражать… Но, однако, народный поэт – Коллективный авторитет И как автор всех песен Должен быть неизвестен!

ДВОЙНОЕ ГРАЖДАНСТВО В стране – свобода, равенство и братство! Однако так совсем не все считают. Двойное принимающий гражданство Друг за границей жить предпочитает… И говорит: - Ты знаешь, я не псих, В России нет гарантий никаких…

БУТЫЛКА Распевая, Вино распиваю – И за мыслями не успеваю… И опять за бутылкой бегу, Чтобы другу налить и врагу, Ах, не зная, кто враг и кто друг… А она, Выпадая из рук, Разбивается вдруг об асфальт И сверкает осколками смальт…

*** Ночью бродят по округе Полицаи и бандюги… Бродят много лет подряд, А встречаться не хотят. НЕ ПРЕКОСЛОВЬ Пока ты влюблена И так ранима, Что кошке ни за что не скажешь «Брысь!», Прошу я, Откажись от псевдонима И от всего, что «псевдо», откажись… И впредь, прошу, себе не прекословь, Ведь истинны Лишь имя и любовь.

РАЗВИТИЕ ТЕХНОЛОГИЙ И странно мне, Что камера Обскура Вдруг превратилась в камеру Абсурда. СВЕТ По всей России Выключили свет, И счастья - словно не было и нет…

РОССИЯ, РОДИНА МОЯ Родина была большой… И малой – Доброй и усталой милой мамой. А теперь Остались ты и я, О, Россия, родина моя, -

РУССКИЙ ДУХ Русский дух – запах воли И неволи в придачу… И стою в чистом поле – И смеюсь я, и плачу…

Часть земли, Где мать с отцом лежит И тебе одной принадлежит.

ВЕТЕР ВОЛИ Ветром воли подуло Из-за дальних морей… С новым Годом, СутуловКатеринич Сергей! Жить в России не сладко. Здесь – то кровь, то любовь. И – то взлёт, то посадка, То амнистия вновь… Но, пронизаны болью За невинных ребят, Ваши «Письма на волю» Не случайно летят…

ВЕЧЕРНИЙ ВАЛЬС Как славно поёт Розенбаум И пишет стихи Розенштейн… Открыт за границу шлагбаум – И я допиваю портвейн… Куда-то поехала крыша… Куда-то плывут облака… О, славные Саша и Миша, До встречи в эфире! Пока…

Василий Скробот Иркутск

ПОКА МОГУ ТЯЖЕЛОВОЗ Я везу – на то ведь я и лошадь Я не спотыкаюсь на бегу Довезу, и сколько не положат. Дотянуть до цели , помогу. Меня редко к табуну выводят – Я не для веселья и показ. В моих жилах кровь сермяжья бродит И тяну я, как в последний раз. Я не веселюсь, но и не хнычуВедь такие как и я нужны. Очень тяжко мне досталось нынче. Коль заботой все окружены. Для меня погода, непогода, Да и крохи с барского харча. Не найду я, к сожаленью, брода, Иль с бедою встречусь сгоряча. Надоели за день мне оглобли, Загоняют в стойло, где навоз. Кажется, что все вокруг оглохли, Ну а я? Всего – тяжеловоз.

И опять заживём не спеша. А сейчас опустевшее, хилое, Будто жизнью забытое зло. Но оно и такое мне милое, Обедневшее нынче село. ПОКА МОГУ Родным я помогу, пока могу, И обогрею нежными словами. Конечно, жаль, что не всегда я с вами, И уберечь от бедствий не могу. Я детям помогу, пока смогу, Возможно, укажу я им дорогу. Она у них своя. но хоть немного Советом добрым может помогу. Я внукам помогу, сколько смогу, И мудростью житейской обогрею. Теплом своей души я их согрею, И может от беды уберегу. Я людям помогу, кому смогу, Пока живу, пока кому-то нужен. И мне теплее на душе к тому же, Что на одном мы с вами берегу. Теплом душевным помогу, пока могу, Быть может слово доброе поможет. Тому, кто сам уже идти не сможет, На помощь я, конечно, прибегу. Любому человеку помогу, если смогу. Пока средь вас, пока мне сердце служит. Меня метель полярная закружит, И я следы оставлю на снегу. И вам я помогу, пока смогу, Пока дышу, пока душа живая. Пока мои слова вас согревают, Всегда вам помогу, пока могу. Себе я помогу, если смогу. И коль судьба позволит сердцу биться, С невзгодами готов всегда смириться, Но совесть всё равно я сберегу.

Я ПРИЕХАЛ… Я приехал на малую Родину, В загрустившее нынче село. Здесь малина растёт и смородина, И родиться мне здесь повезло. Тут избушки стоят сиротливые В закоулках разбитых дорог. И прохожие, будто блудливые – Никого уж узнать я не смог. Здесь черёмухи запах неистовый Будоражит деревню весной. Только небо, по-прежнему, чистое Как и в детстве висит надо мной. Я стремлюсь сюда, здесь моё гнёздышко. Первый вздох, первый взгляд, первый шаг. Вспомню детство своё я до донышка, Благодатью напьётся душа. Возрожденье пока не предвидится, Вся земля поросла лебедой Вот пришлось с разрушением свидеться. А вернее с вселенской бедой. Все избушки покрылись морщинами, Слава Богу, что теплится жизнь. Что ж оправдывать горе причинами. Эх, Андрюшино, только держись. И держаться, конечно, приходится. Что же делать? Болеет душа. Может быть, наконец, распогодится

Проза

Никита Николаенко Николаенко Никита Альфредович родился в 1960 году. Окончил МИСИ, аспирантуру МИСИ, кандидат технических наук. Работал руководителем производства, научным сотрудником, директором охранного предприятия. С 2004 года - на творческой работе. Переводчик с венгерского языка. Публиковался в журналах “Южная звезда”, “Сибирские огни”, “Нива” (Казахстан), “Истоки”, сборнике “Unzensiert” (Германия). Член МГО СП России. Кавалер медали А.П. Чехова Союза писателей России. Живет в Москве.

Другое измерение Молодой человек, возьмите цветок! – неожиданно, раздался женский голос за спиной. Замедлив шаги, я обернулся и увидел двух полненьких девушек. Одна из них прижимала к себе букет красных тюльпанов, другая протягивала цветок явно из этой серии. Поодаль виднелась и клумба, с которой цветы очевидно, и были только что сорваны. Подобное обращение ко мне, мужчине пятидесяти трех лет, конечно, радовало. Но, то был день девятого мая, и это многое объясняло. Как срывать цветы – так я, а как мужчинам дарить – так она! – обиженно произнесла та девушка, которая держала букет. Спасибо, не надо! – кивнул я, намереваясь идти дальше. Возьмите, возьмите! – настойчиво повторила девушка, и сделала два шага навстречу. Спасибо! – поблагодарил я, взял цветок и, не задерживаясь более, быстрыми шагами направился в сторону стоянки, где стояла моя старая Волга. В очередной раз, я направлялся за город, к друзьям – к Лене и Саше. Жили они там постоянно. Устал от городских забот, захотелось посоветоваться, обсудить дела, да и отдохнуть, немного. Кроме того, у своих друзей я искал ответы на волнующие вопросы. Не факт, что они на них отвечали, но четко поставленный вопрос в разговоре с собеседниками подчас, позволял взглянуть на него под другим углом зрения. Тогда и ответ мог возникнуть, вроде как, сам собой. Хотелось же разобраться – что так тревожит за последнее время? Какие ответы хотелось услышать? Да, очень простые! Хотелось услышать слова о том, что трудности носят временный характер, что они пройдут, и что все будет хорошо в ближайшем будущем. Услышать, и самому поверить в это. Да, только вот, не торопились друзья так отвечать, почему-то. Напротив. Люди они были деликатные и, вроде как, невзначай, задавали такие вопросы, на которые сразу и не находилось ответа. А, если и находился,

то совсем не тот, который хотелось услышать. Ну, да ладно! Что скажут на этот раз? Тюльпан я положил на панель – пусть радует глаз своим ярко-красным цветом! Знакомая дорога всегда короче, а к друзьям – тем более! Добрался, без проблем. Вход на участок перегораживала тележка без колеса, но Лена с Сашей встретили радушно. В гостях у хозяев оказалась и знакомая соседка – Наталья, и уходить она, похоже, не собиралась. После приветствий, расположились в беседке, во дворе, где стоял камин и где обычно готовили всякие яства. Сегодня плов будет! – объявила Лена. Разговор начали, как всегда, издалека. Саша слыл заядлым охотником, и тема охоты казалась беспроигрышной. С нее и начали. Давай, хвастайся – много ли добычи настрелял за последнее время? – обратился я к добытчику. Дважды просить того не пришлось. Метров за пятьсот отсюда, обнаружил я большую лужу! – начал рассказ Саша, и выдержал паузу. Слушатели закивали головами, – дальше! Так вот, в той луже гусей оказалось, наверное, голов с полсотни! – продолжил он. – Ну, и? - Подкрался я к ним, шагов на двадцать и, как давай стрелять очередями! – Много настрелял? Я ожидал услышать внушительную цифру. – Улетели все! Один упал, только. Принес гуся? – строго обратился я к Лене. Одного принес! – подтвердила она. Захватывающая охотничья история! Куда добычу дели? – еще более строго, поинтересовался я. В морозилку положили, тебя дожидается! – успокоил удачный охотник. Так ведь, плов наметили на сегодня! – заволновался я. Ничего, в следующий раз приготовим! – пояснила Лена. Такой ответ, понятно, удовлетворил, и можно было перейти к следующей теме. Лакомиться Сашиной дичью уже

доводилось. Дробь попадалась, только. А, большой гусь? – поинтересовался еще, на всякий случай. Едоков столько вокруг! Килограмма на четыре будет! – похвалила хозяйка охотника. - Пострелять съездить, что ли? Бассейн, вон, наполняется! – кивнула она в сторону открытого бассейна у бани, на другом углу большого участка. Знала про слабости гостя.

Обсохнув, вернулся к беседке. Дрова уже горели, а Саша отъехал куда-то. С огнем показалось намного веселее! Все, что ли – мои заслуги больше обсуждаться не будут? – отметил я про себя, понимая, что о заслугах никто и не вспомнит. А я ведь, мог бы еще много о себе рассказать интересного! Ладно, послушаю, чем люди живут! – рассудил я, практично.

- Понятно! У тебя, как? – обратился я, уже к Лене. Да шьем, помаленьку, заказов много, а денег нет! – ответила она. Закройщика нет, самой приходится за столом стоять – ноги, устают! – пожаловалась еще, тихо. Помимо обширного хозяйства, у нее была еще и небольшая швейная мастерская. – И, это понятно! Помолчали.

Баню топить будешь? – повернулась Лена, когда приблизился. - Не знаю, не решил еще! Тогда, колесо на тележке замени! – попросила подруга, как будто, это было не Сашино дело. Это предложение осталось без ответа. И, тут, хозяйка не настаивала. Знала, как я люблю менять колеса на тележках. Плов тогда, начинай готовить! – предложила она. Нарезанное крупными кусками мясо уже лежало на столе.

Ну, а у тебя-то что нового? – повернулась она ко мне. Рассказывай! Вот тут, нахлынула легкая тоска. По делам – все так же, жду развития событий, - ответил ей. Подразумевалась доля в квартире, которую собирался выкупить у брата. Развивать эту тему не хотелось ни мне, ни ребятам. Все уже было оговорено во время предыдущих визитов. Надоел я уже всем со своими проблемами! – трезво рассудил, про себя. А, насчет творчества, - тут я сел на любимого конька, - насчет творчества, так есть, чем похвастаться! Два печатных журнала должны выйти через месяц с моими текстами! Похвалился, и вспомнил, какими трудными и долгими путями шел к поставленной цели. Но, собеседники, лишь, едва кивнули в ответ. Да еще, электронный журнал должен опубликовать рассказ, в Америке, между прочим, - поспешно добавил я, испытывая разочарование. Никто не удивился подобному известию. В Америке, так в Америке! А, хоть бы, и на Луне! Кстати, в Канаде, в таком же журнале, уже вышли три повести. И, ничего! Денег сколько получил? – как всегда, вовремя, поинтересовалась практичная подруга. Денег нет, слава, только! – ответил я, понимая, что денег нет, и не будет. Ну, раз денег нет, то и неинтересно! – безжалостно подвела итог Лена. Не вникая больше в творческие обстоятельства, она обратилась с вопросом к Саше, - огонь, когда, разводить будешь? Да, пора уже! – заволновался, и я. Похвалился, называется! То, что казалось значимым в Москве, здесь, почему-то, не представляло никакой ценности. Жарко, однако! Окунусь я, маленько! – объявил я компании и, поднявшись с места, направился к бассейну, уже наполовину наполненному водой. Ледяная вода из колодца охладила до боли. Ах, хорошо! Эх, не привыкать старому солдату! Боль отпустила только тогда, когда, пулей, выскочил из бассейна. И то, не сразу. Поодаль, в беседке, женщины мирно обсуждали свои проблемы, Саша колол дрова для камина. На мои проделки никто не обращал внимания, привыкли, уже! Писатель в гостях, называется!

- Плов – это можно! Женщины продолжили прерванную беседу. Я прислушался. Похоже, что волновал их только один вопрос – привезет им Саша сигареты, или забудет? Эх, как же я ему не напомнила перед отъездом! – все волновалась Лена. Сам ведь, не вспомнит, гад! - А, далеко он поехал? – Да в магазин, а про сигареты ему не сказали, забыли! И, телефон, как нарочно, оставил! Меня сигареты мало интересовали. Интересовало же, другое. Все хотелось спросить у нее – сильно ли я изменился за последние годы? Не вызывало сомнения, что услышу откровенный ответ. Мало того, примерно было известно, что она ответит, поскольку ранее уже обращался к ней с подобным вопросом. Четверть века знакомства – не шутка! Да, ты совсем не изменился! – без раздумий, ответила она. Да, как же я мог не измениться! – заволновался я тогда. Ведь, ты знаешь меня с тех пор, когда руководил крупным производством, был научным сотрудником, директором охранного предприятия. И, вот теперь – писатель! Столько лет прошло – все меняются! Нет, ты совсем не изменился! – уверенно подтвердила Лена. Каким ты был, таким и остался! Интересно, а как же выгляжу в глазах женщин? Усатый таракан, да и только, - отмахнулась она. Объяснила! Усатый таракан – это хорошо, или плохо? Почему-то очень беспокоил этот вопрос. Прислушиваясь к себе, я понял, в чем дело. Понял, что хочется услышать – достиг ли, поставленных ранее целей? А, по большому счету – удалась ли, жизнь? Правильно ли, все делаю сейчас? Правильноправильно! – очевидно, такой ответ собирался услышать. Да, только вот, что-то самому не верилось в это. Я все хотел вклиниться со своими вопросами, но женщины так горячо обсуждали свои насущные проблемы, что прервать их не было никакой возможности. Плов готовь! – напомнила только,

подруга. – Да, пора! Совместными усилиями приступили к готовке плова. Я считал себя знатоком этого дела, а потому, за разговорами, активно участвовал в процессе. Вскоре мясо поджаривалось в большом казане, женщины же делали подсказки. Морковку три лучше! – не сдержавшись, посоветовал я соседке. На мои душевные страдания никто не обращал внимания. Опять завели разговор о сигаретах. Оно и понятно! Курящему человеку остаться без курева – это, конечно, трагедия личной жизни! Эх, мне бы, ваши заботы! – вздохнул я даже, добавляя в казан рис. У Лены лишь, сигареты на уме, а у Саши заботы – гусей пострелять, да рыбку еще половить, сетями. Вскоре вернулся и Саша. Женщины сразу вскочили с места, и побежали его встречать. Сигареты он привез – хозяйственный был, мужчина. Довольные подруги уселись по своим местам в беседке, и снова принялись чесать языки. Хозяин бросил взгляд на раскаленный казан, степенно расположился за столом и, с чистой совестью, налил себе полстакана водки. Оставайся на ночь! – предложил он. Завтра вернешься домой, а сегодня расслабишься, выпьешь, за компанию! Да нет, сегодня поеду, но – немного выпью! – последовал ответ. И, что он все время домой торопится – не нравится ему у нас! – повернулся Саша, на этот раз, к Лене. Та, лишь, отмахнулась. Помешав почти готовый плов я, не спрашивая разрешения, сходил в дом и вернулся двумя грейпфрутами. Разрезав пополам один плод, руками выдавил сок в стакан. Потянулся за бутылкой и, щедрой рукой плеснул дорогую водку в грейпфрутовый сок. Давайте, за Победу! – поднял стакан. Не рискуешь? – перехватил тревожный взгляд хозяина. – Не переживай! Не будут сегодня по пустякам останавливать на дорогах – не будут! – успокоил его и себя. Там тоже люди работают! А, праздник сегодня всенародный, любимый! – Тогда, за Победу! Выпили. Оставайся, лучше! – снова предложил Саша. Мы тебе комнату выделим! Женщины, между тем, разложили плов по тарелкам. Аппетитный запах жареного мяса со специями распространился вокруг. И, в самом деле, почему бы не остаться, почему я так рвусь домой? – задал себе вопрос, не отвечая на его предложение. Плов ешь! – подсказал ему, только. Праздники! По-хорошему, я должен сидеть сейчас за столом с любимой женой, пить с ней, но она, с дочкой, на даче у тещи. А, с тещей, ох, не простые отношения, дай бог ей здоровья! Разрезал второй плод, и вновь, выдавил сок. Добавил и водку. Выпьем! – произнес, решительно. Приступили к трапезе. Саша пил много, все пытался переключить разговор на любимую охоту, но его не поддержали. О чем мы спорили тогда, за столом? Не помню! Помню только, что вставал, да

подбрасывал в камин дрова. Люблю смотреть на огонь! Время летело незаметно. Ответы на вопросы находил сам. Ну, слава есть уже – ну, и что? Привозил уже журналы со своими текстами! Вот, если бы, денег привез, или баранины, килограмм десять, на шашлык! Это, да! Но, денег, как не было, так и нет! Да, еще квартирный вопрос предстоит решать. Нет, не весело! Знаешь, я могу сказать, что тебя ждет в ближайшем будущем! – вдруг, произнесла Лена. – Что же? – я даже, отложил вилку. Читала, что ли, она мысли? Ты выкупишь долю в квартире, останешься без копейки и пойдешь работать! – уверенно объявила она. Я, лишь усмехнулся. Может быть, и придется за переводы снова взяться! – подтвердил, только. Соседка, наконец, ушла. Лена отправилась в дом, отдыхать, а я засобирался домой – все равно, поговорить уже не удастся! Вдвоем с Сашей мы вышли на грунтовую дорогу, где у забора, оставляя место для проезда, стояла Волга. Волнующие вопросы Лене я так и не задал. Сначала, соседка все мешала, а потом, когда выпили, уже и не до того стало. Но, если я еще мог себе позволить слабость при разговоре с хорошо знакомой женщиной, то при беседе с мужчиной такая возможность исключалась полностью. У меня все хорошо, и впредь, все будет только замечательно! Тут, и обсуждать нечего. Сделав полшага назад, я окинул взглядом своего раздетого до пояса провожатого. Здоровенный мужчина, под сорок лет, коротко стриженый, мускулистый. На вид – боксер, да и только! Мы были знакомы уже около двадцати лет. Когда-то Саша смотрелся худеньким пареньком, и работал охранником в моем охранном предприятии. Его лицензию я собственноручно порвал, лет пятнадцать назад, лишив парня права заниматься охранной деятельностью. А вот, теперь, в качестве почетного гостя, навестил его, пил его водку. Неисповедимы пути господни! Как ты живешь теперь? – задал ему вопрос. Отъелся, на кабана стал похож! Наверное, ты доволен жизнью? Да, где там! – махнул рукой Саша. Весной, чуть было, три раза пулю себе в лоб не пустил, из ружья. Почему?- искренне удивился я подобной новости. Да на работе неприятности навалились! – снова махнул он рукой, явно не желая вдаваться в подробности и вспоминать неприятные эпизоды. Про его трудности на работе я помнил, давал даже, дельные советы. Ничего особенного, на мой взгляд, там не произошло. Обычные производственные неурядицы. Работал Саша водителем грузовика в одной из служб города. На работу ездил посменно. И, из-за этого стреляться! Погорячился он, наверное! Перерос ты уже эту работу! – просто сказал ему. Не цепляйся за нее! Уволят тебя - и, ладно! Проживете с Леной и так, на подножном корму, будешь работать

на ее предприятии. Не берет она меня! – пожаловался он на подругу. Говорит, что своих людей там хватает! Возьмет, никуда не денется! – усмехнулся я, припомнив, как Лена рассказывала о том, что ей дорог Саша, и что она не представляет себе жизни без него. Возьмет! – подтвердил я уверенно. Ну, в крайнем случае, снова кроликов разводить будете. Когда-то Саша разводил кроликов да нутрий. Я даже давал объявления. Полакомился мясцом, в свое время, было дело. Шкурки любимых зверьков до сих пор висели в доме, на стенах.

каких-то сто километров, а темп жизни казался уже другой, не Московский. Заботы тоже, другие.

Ладно, поеду! – не желая больше задерживать парня, крепко шлепнул по протянутой ладони и, открыв дверь, плюхнулся на сиденье, раскаленной на солнце Волги. В парной – и то, холоднее! Ничего – жар костей не ломит!

Вдалеке показался родной город. Праздничные улицы Москвы были пустыми. По дороге встретился всего один гаишник, да и тот был занят воспитательной беседой с водителем. Поставив Волгу на стоянку, усталой походкой я направился к дому. Вечерело.

Отъезжая, я бросил прощальный взгляд в зеркало заднего вида на одинокую фигуру на дороге рядом с домом. Лена так и не вышла – спала, наверное.

На том месте, где утром девушки вручили цветок, плотно стояла дорожная техника. Собрались менять асфальт. Катки, асфальтоукладчики, грузовики замерли неподвижно, с выключенными двигателями. Рядом, на бордюрах, сидели рабочие в оранжевых жилетах и ждали команды. Праздник, праздником, но работы хватало.

На трассе, стараясь сильно не разгоняться, по обыкновению, держался правой полосы. Машин оказалось мало. Невольно, обращал внимание на нечастые черные полосы на асфальте, уходившие резко в сторону, то влево, то вправо – следы экстренного торможения. Такое резкое торможение могло, в одночасье, изменить привычный ритм жизни и водителя, и пассажиров. Это не вызывало сомнения. И, никакими вопросами задаться не успеешь! А тут – какие-то планы на будущее! Дорога! Заботы отошли на второй план, но не исчезли совсем, еще бередили душу. Что ждет меня в дальнейшем? Правильно Лена сказала! Даже, если и удастся откупиться от родственника – шакала, то останусь без средств к существованию. В долгах, как в шелках! Радужная перспектива! Ну да, не привыкать! Вот уже, десять лет, как живу на подножном корму, и ничего – не сгинул, и не пропал. Оздоровился даже, на диетическом питании! Тут я снова усмехнулся. Зато – писатель! Блестящие иномарки легко обгоняли меня и терялись из вида. Старая Волга, развила нешуточную скорость под девяносто километров. Машина дрожала всеми частями, но уверенно несла седока к дому. Подаренный утром цветок лежал на панели и тоже трясся, в такт движению. Он увял, конечно, но еще радовал глаз ярко-красным цветом. Подарок! Ах, да - компьютер! Вспомнив про него, я удивился тому, что ни разу не подошел к компьютеру в гостях, не вспомнил про него, даже, хотя собирался, вроде как, ответить на очередное письмо редактора. Сколько раз обращал внимание на то, что навещая друзей за городом, я попадал, как бы, в другое измерение. Вроде бы, и недалеко от Москвы они жили,

Кстати, забот-то, у людей везде хватает! – подумал я, вспомнив о разговоре с Сашей, при отъезде. Вот, достали человека проблемы! С Леной надо будет поговорить об этом, в следующий раз. А, ружье-то свое, так и не расчехлил, жалко! А, не мешало бы, съездить с Сашей к той луже, с гусями, - подумал еще, запоздало. Жене бы привез гуся – вот, где настоящая слава!

В мыслях вернулся к привычным для себя заботам. Теперь, думы о друзьях за городом, их волнения, казались такими далекими! Мне не удалось задать вопросы, и услышать на них ответы но, в общем-то, все стало и так понятно. Как там, сказано в Писании в притче о смоковнице? - “…когда ветки ее пускают листья, то знаете, что близко лето”. Что же тут, непонятного! Не сдавайся, и, как бы ни развивались события – борись за себя, за жену, за свой дом! Капля по капле – камень точит! – напомнил еще, себе. Едва отгремел праздничный салют, как вся техника, с ревом и сигналами, тронулась на укладку асфальта. Люди приступили к делу. Жители окрестных домов, скорее всего, не видели их работы – спали. Спал и я, и лишь, сквозь сон доносился лязг техники, стук отбойных молотков да крики рабочих. Наутро, проспект радовал взгляд свежим покрытием. Даже, клумба с красными тюльпанами, на фоне черного асфальта, смотрелась по-другому. Простой, но наглядный пример. Каждодневный рутинный труд обязательно даст плоды. И, работы, вроде как, не было видно, а результат – вот он, налицо. Вот, и мне, без нытья, следует разобраться с временными трудностями и двигаться дальше. Благо, есть, над, чем работать. И тогда, мои друзья, легким кивком головы, между делом, за шашлыками, да под водочку, отметят очередное достижение. Они люди душевные, не привыкли лукавить, и непременно похвалят, и похвала их покажется заслуженной. Если только – будет, за что. 26 мая 2013 года

Эссе

Анатолий Казаков

Белов по-прежнему с нами Прошёл ровно год, как не стало Великого русского писателя Василия Ивановича Белова. Говорить об этом тяжело, но молчать еще труднее… Несколько лет назад, когда Василий Иванович тяжело болел, у меня завязалась переписка с его женой Ольгой Сергеевной, и теперь мне очень дороги несколько скупых строчек в конце писем, где она пишет, что Василий Иванович слушал мои рассказы, положительно отзывался и передает мне наилучшие пожелания. Господи, было это совсем недавно, почти вчера, а сегодня остается лишь раз за разом перечитывать эти письма и благодарить судьбу за то, что дала мне возможность хоть косвенно, опосредованно, но говорить с этим человеком.

и нравственность русского человека запрятана в генах дальних предков…».

Благодарила Ольга Сергеевна за присланные мною сказки, ибо по её мнению они близки по духу и настроению Василию Ивановичу. Я чувствовал, что наша переписка важна ей, и радовался… Несколько дней назад мне посчастливилось прочитать новую книгу Василия Ивановича - «Когда воскреснет Россия» (Издательство «Алгоритм», 2013 год). Предисловие к этой нужной, на мой взгляд, всем русским людям книге написал Валентин Григорьевич Распутин. И названо оно так: «Служба Василия Белова». Службу, служение своему народу – вот что имел в виду Распутин. Книга составлена из последних После смерти Василия Ивановича мы редко бесед, интервью, выступлений Белова. Хлёсткая переписывались – видно, нелегко это давалось и горькая правду о гибели русской деревни, но Ольге Сергеевне, но тем дороже мне её письма. важно другое - великий русский писатель верил «Спасибо вам за память о Василии Ивановиче, - в возрождение нашего отечества и национального пишет Ольга Сергеевна в одном из писем. - Да, самосознания. Окунувшись с головой в эту книгу, уже полгода нет его с нами. Мы с дочкой ездим я вдруг почувствовал: Белов жив и по-прежнему на деревенское кладбище. Местные власти говорит с нами. внимательно относятся к памяти о нём. Мы этим очень тронуты». Благодарила Ольга Сергеевна в письме моего друга, журналиста газеты « Сибирский характер» Сергея Маслакова за публикации о муже. Сетовала на безжалостное время, хотя и понимая, что это бессмысленно, и я будто видел её грустную улыбку. Но боевой беловский дух в ней не угас. Ольга Сергеевна нетнет да помянет недобрым словом то чиновников, то писателей-бюрократов. В одном из писем она советует не обращать внимания на нападки некоторых писателей, обвиняющих меня в том, что я пытаюсь реанимировать то, чего, по их мнению, уже давно нет, - деревенскую прозу: «Не обращайте внимания на мнение тех писателей (быть может, они и замечательные люди), которые говорят, что писать о деревне неактуально. Хоть и опустели наши сёла, но выживет ли без них страна? Кто-то из крупных писателей сказал: « Не будет деревни – не будет России». В деревне всегда таилось корневое, русское. Сеятель и хранитель – русский мужик, столько раз спасал страну. Да 22

Избаловалось человечество Картошки садил всегда Елизар Матвеевич с большим запасом. Сам в посёлке трактористом работал. И навоз привезти, и спахать всё техникой - это для рабочего человека радость большая. Милое дело по осени было глядеть ему на крупную свою картошку. Он, знамо дело, предвкушал, как нажарит этой самой картошки да ещё и с сальцом жена его Людмила Сергеевна. И в их скромной двухкомнатной квартире будет праздник . Вырастили поселковые труженики сына и дочь, жизнь продолжалась, и у их детей появились семьи, и семя Пенкиных продолжилось. И квартиры детям Елизар с Людмилой помогли купить. Кажется, откуда бы взяться таким деньгам у них. Но после девяностого, такого злого для всей страны года, в их родном посёлке вся промышленность и колхозы развалились. Люди стали уезжать, и квартиры сделались недорогими. Люди, они что, они во все времена люди: кто-то спился и помер, кто-то лес воровал, кто-то магазины пооткрывал. Начальство, как по всей стране, путём грабежа хорошо себя обеспечило. Пенсию государство платило, и это очень многих крепко выручало. Под эту же пенсию и набирали в долг продуктов у спекулянтов наши русские и нерусские люди. У Елизара, благодаря его старенькому трактору, по весне хороший калым образовывался. Пахал огороды, осенью возил дрова, словом, старенькие квартирки в таких же стареньких домах детям справил. Странным образом получалось, что в его гараже картошку брали все три семьи, но вот помогать садить, а по осени выкапывать урожай, его дети почему-то не хотели. И опять же что тут странного, скажут многие, и будут правы. И я, дабы не мучить читателя, продолжаю. От многолетней натуги приключился у Елизара Матвеевича радикулит, да такой, что сковал его в одночасье. Лёжа на постели и мучаясь от нестерпимой боли в спине, послал к сыну и дочке жену. Дескать, садить картошку надобно, пора, стало быть, приспела. Дети родимые в отказ пошли, твердили, своей матери, что купят. Рассердился к тому времени ставший дедом Елизар, ибо имел внука и внучку. Кое - как добрёл до сына и с порога гневно ляпнул: « Чего ж вы до этого столько лет не покупали?». А сын во весь голос: « Но

была же картошка». Так вот и случилось, что впервые за много - много лет Елизарово поле оказалось незасеянным. Вдобавок к радикулиту другие болезни образовались. Жена Людмила успокаивала: « На старой картошке до весны протянем». Но не протянули, дети через два месяца всё повыгребли. А когда сами на свои деньги стали покупать картошку, то вспомнили отца, но не пожалели, нет, дочь только и вымолвила: « Да если бы папу не схватил радикулит, то досыта поели бы картошки, а то эта китайская какая-то невкусная». Жизнь знамо дело шла своим чередом. Елизара с Людмилой дети жили в постоянных склоках, скандалы для них уже давно стали как для физкультурника зарядка. Вот уже и внук с внучкой завели свои семьи. Старики же доживали свой полный борьбы за выживание век. Елизарово поле давно и прочно заросло травой. Дёрн на когдато паханой земле образовался крепкий, словно и не пахали здесь никогда. Росли здесь берёзки, осины, и соседи по осени находили немного грибов на жарёху. Земля жила своей жизнью, человек своей. Обычно под вечер, покурив на кухне, Елизар шёл смотреть программу «Время». И каждый раз после просмотра, тяжело вздыхая, говорил: « Избаловалось человечество, избаловалось». А его верная жена Людмила Сергеевна Пенкина при таких словах мужа всё вспоминала своего молодого тракториста Елизара, их картофельное поле и, плача, кивала седою головою...

Нижнеингашские художники

А.Г.Поздеев. Гладиолусы