Литкультпривет!!! №10 август 2013 г by Сергей Прохоров

Литкультпривет!!!

Monthly journal LITKULTPRIVET!

Ежемесячный литературнохудожественный журнал

8 (10) 2013

Приложение журнала ИСТОКИ 1

ДЕРЕВЕНСКИЕ ПОРТРЕТЫ

Аня Абрамова выпускница Красноярского художественного института. Любит лето проводить в деревне, помогать своим сельским родственникам по хозяйству. Между делом и отдыхом находит время для профессионального занятия. В дамской сумочке у неё всегда рулон листов ватмана для эскизов и угольки, карандаши. Больше отдаёт внимание портретам, отыскивая характерные лица, черты. На снимке внизу справа девяностодевятилетняя Екатерина Григорьевна Алексеева с со своими портретами, только что написанными Аней Абрамовой.

Литкультпривет!!! Ежемесячный журнальный выпуск

Основан 30 октября 2012 г.

п.г.т. Нижний Ингаш

Выпуск 10-й. август 2013 г.

АВТОРЫ НОМЕРА:

Валерий Сдобняков Отдохнуть с книгой..............4 Сергей Тинский Рождённый на земле нижнеинга шской6.......................................5. Екатерина Чёткина Рассказы..............................7 Анатолий Казаков Генерал и курочки..............11 Никифор Саньков Рассказы............................13 Николай Никонов Стихи..................................17 Николай Ерёмин Стихи.....................................19 Галина Зеленкина Стихи..................................21

200 лет назад - 20 августа родился Владимир Александрович Сологуб (не путать с Фёдором Кузьмичём Сологубом) - прозаик, поэт, драматург, мемуарист. С 15 лет начал сочинять стихи, но по-настоящему реализовался в прозе. Подлинная писательская биография начинается с появления в печати рассказа “История двух калош” (Отечественные записки.- 1839.-- No 1), принесшего ему признание. По свидетельству И. И. Панаева, “История двух калош” “наделала столько шуму, что она читалась даже теми, которые никогда ничего не читали... 3

Сергей Прохоров Стихи..................................23 Виктор Весельчук Чернобыльские мытарства Бучи....................................25

Редактор выпуска Сергей Прохоров

Культура

Отдохнуть с книгой

Честно скажу – мне надоело слышать бесконечное нытьё наших литераторов, что сейчас в России книг не читают и не сегодня, так завтра читателя уже днём с огнём не сыщешь – выродится как тип интеллектуальной деятельности. Полно те, господа! Уж какие лихие года мы пережили в конце прошлого и начале этого веков. Кажется, само понятие книга должно было бесследно выветриться из нашего сознания. Ведь что для этого только не предпринималось. И издательскую сеть развалили, и книжную торговлю на корню уничтожили, и финансирование библиотечной системы прекращали. А нашему героическому читателю всё нипочём. Он из нищенской пенсии или студенческой стипендии рублик сбережёт, пивные бутылки на улице подберёт и в приёмный пункт снесёт, но понравившуюся ему книгу непременно купит. Ну не представляет он своей жизни без общения с книгой и всё тут. Ведь только поэтому и возродились вновь издательства, открылись новые (вместо тех, старых, в которых сейчас сплошь рестораны да всевозможные развлекательные заведения) современные книжные магазины, да и библиотеки, которые всё-таки выжили, худо-бедно, но всё-таки начали из бюджетов разных уровней финансировать. Конечно, по сёлам и райцентрам библиотечный мор прошёл страшный. Заводские и профсоюзные «хранилища книг» практически исчезли с лица земли. Но муниципальные в областных городах, в большинстве случаев, выстояли. И именно потому, что были востребованы преданными читателями, а работали в них за некое подобие зарплаты истовые служители книги. Говорю это не понаслышке. Сам своей жизни без работы в библиотечных фондах не представляю. Потому уже не одно десятилетие я тесно связан сотрудничеством с нашей Центральной городской библиотекой им. В.И. Ленина, которая проводит довольно интересные исследования в читательской аудитории. Приведу несколько любопытных данных, например, из социальных опросов среди молодёжной читательской аудитории. На анкету отвечало сто человек (библиотекари были удивлены активностью ребят, развёрнутости их ответов на вопросы, да и не всем желающим этих анкет хватило) и на первое место среди художественно значимой литературы они поставили булгаковский роман «Мастер и Маргарита» (тут неожиданности я не вижу), а на второе… «Войну и мир» Л.Н. Толстого, на третье «Три товарища» Ремарка. Затем следуют произведения Гюго, Достоевского, Джойса… Вот вам и поколение пепси! Оказывается и среди него предостаточно думающих, образованных ребят. Для них надо трудится господа писатели – ответственно и профессионально. Потому что и своих современников они тоже читают. Но не всех. Особенно востребованы, неизменно уже многие годы, в молодёжной читательской аудитории книги Пелевина. Но стойкий интерес и к произведениям Эдуарда Лимонова, Захара Прилепина. А вот Владимира Сорокина читать не хотят. Популярны у молодёжи японцы (Муракама, Харуки, Рю, Коэльо), книги фэнтези, но почти совершенно не читают детективов. И ещё некоторые любопытные социальные тенденции выявлены нашими библиотекарями. Из категории читателей явно выпадают люди, которым сейчас должно быть от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Они библиотеки почти не посещают, хотя последние в нашем городе всё больше и больше берут на себя функции образовательно-досуговых центров. Вообще в библиотечном деле грядёт какая-то большая реформа. Неизбежность её ощущают все. Потому что нужны новые формы работы с читателями, чтобы был свободный доступ в фонды, чтобы бесплатно работали оборудование интернет-классов, чтобы посетители могли себя чувствовать в библиотеке свободно, раскованно, отдохнуть с книгой, выпить чашечку кофе, пообщаться с друзьями и т.д. Но боюсь, что вернее всего всё выльется в введение примитивных дополнительных платных услуг для читателей. Это на пользу библиотечному делу точно не пойдёт. Ну нельзя всё мерить только деньгами, непосредственной выгодой. Как объяснить это чиновникам – я не представляю. Выгодность от деятельности библиотек в другом – в ином духовном состоянии общества, когда они открыты, и в его деградации, когда их помещения используют под распивочные и пивбары. Ведь в наших библиотеках, за совершенно мизерные зарплаты, продолжают трудиться удивительные люди, глубочайше преданные русской культуре. И пусть знают, что мы читатели им за это искренне благодарны. Валерий СДОБНЯКОВ Собкор «ЛГ» Нижний Новгород

РОЖДЁННЫЙ НА ЗЕМЛЕ НИЖНЕИНГАШСКОЙ

Студёным декабрём 2009 года, когда уличный градусник зашкаливал за минус сорок, а сибирякинижнеингашцы жили заботами предновогодней суеты, к Дому культуры районной столицы, преодолев десятки и даже сотни километров, съехались участники зонального музыкально-поэтического фестиваля «Душа России в творчестве народа», организованного победителем краевого гранта – Нижнеингашским ДК. Композиторы, барды, певцы из Зеленогорска, Уяра, Канска, Абана, Иланска были отогреты зрительским теплом, щедростью души хозяев конкурса, что особо отметил тамада конкурса – председатель Союза композиторов-песенников Красноярского края Александр Кузнецов. -Восточный регион края особо славится талантами, а нижнеингашцы ещё и душевной теплотой, ради которой не страшно и в такой суровый мороз ехать за сотни километров. Зачастую такие мероприятия проходят безвозвратно, оставляя после себя только память. Особенно в небольших поселениях районного масштаба. А вот нижнеингашский эксперимент оказался приятным исключением. Фестиваль, преодолев лютый мороз, потеплел, прочно закрепился, можно сказать, на постоянное место жительства в Нижнем Ингаше, получив свой новый статус и гимн: «Встаёт рассвет над Нижним Ингашом» (Автор слов и музыки Сергей Прохоров). И зимнее время сменил на тёплое лето. Солнечным с утра было 27 июля - и на улице, и в зале Нижнеингашского Дома культуры. И звучали песни: народные, эстрадные, бардовские, радуя почитателей фестиваля и случайных гостей, зашедших в ДК на призывной песенный огонёк. Жюри занимает своё место в зале

Ведущая фестиваля Ольга Газетова Звучит гимн фестиваля “Встаёт рассвет над Нижним Ингашом”

Кубок фестиваля - музыкального медвежонка - увезли гости из Иланска: композитор Александр Крупенин и его супруга Наталия, исполнившая песню “Лесная невеста” на стихи иланского поэта Виктора Воловика. Взорвала зал шуточная песня “Зажигалочка” на стихи нижнеингашской поэтессы Екатерины Данковой, написанной и задорно исполненной композитором Максимом Колосовым. На “бис” прозвучала песня Антона Енцова “Инга”. Тронула зрителя и песня про “добро” в исполнении Леонида Головинского. Закончился фестиваль ,а организаторы его уже думают о проведении пятого - юбилейного, который будет проходить в год 90-летия Нижнеингашского района.

Сергей Тинский.

Фото Ульяны Захаровой.

Дипломант эстрадной песни Николай Тищенко

Антон Енцов

Поёт Леонид Головинский

Екатерина Данкова

Главный приз получает Наталия Крупинина

Дипломанты фестиваля

Максим Колосов

Проза Екатерина Чёткина

Жизнь и деньги Юля устала, смертельно, в пустой голове стучало одно единственное желание – доплестись до дома и уснуть, только по ту сторону реальности она чувствовала себя живой и счастливой. Там они гуляли вместе с дочкой по зелёному лугу, бегали наперегонки, беззаботно смеялись… В реальном мире существовала лишь работа и пятилетний ребёнок, которому очень нужно лечение, стоящее баснословных денег, просто

гигантских, если сравнивать с её доходом. Она медленно катила тележку с ведром в подсобку, когда неожиданно из-за угла вылетела непосредственная начальница – завхоз Марина, тучная женщина без определённого возраста. – А-а-а… Вот ты где? – заорала она с разоблачающей интонацией. Юля недоумённо застыла, а внутри всё сжалось: «Она чем-то недовольна… Только бы не уволила». Последний год в её голове каждую секунду сверлил настойчивый буравчик: «надо достать деньги», и она следовала ему. С восьми утра и до пяти вечера Юля трудилась на основной работе, за компьютером в проектном институте, выполняя чертежи по охранной и пожарной сигнализации. С шести до десяти драила офисы строительной компании, расположенной в соседнем здании, что было крайне удобно и выгодно. Не надо тратить время на проезд и успеваешь перекусить булочкой из «кировского». Ночью она или отдыхала, или корпела над халтурой, а чаще всего ворочалась с боку на бок, пытаясь найти ответ, где взять необходимую сумму. Банки из-за кризиса прекратили выдачу кредитов, а если и шли навстречу, то заламывали огромные проценты. Её проектный институт сам еле концы с концами сводил и не мог предоставить ссуду, а в частной фирме она была никем, незаметной поломойкой, на несколько часов делавшей их мир чище. – Отдыхаешь? Между прочим, тебе деньги не за это платят! Почему в кабинете генерального пыль не протёрта? «Забыла!» – протяжно завыла мысль в её голове. – Я что сама должна это делать? – гневно спрашивала Марина, активно зыркая на неё глазами. – Между прочим, я из-за тебя на работе задержалась! Только сейчас Юля обратила внимание, что завхоз стоит при полном параде – в пальто и берете. – Нет, конечно… Простите! Я сейчас всё сделаю! – пролепетала Юля и, схватив тряпку и салфетки, понеслась выполнять поручение. Кабинет генерального директора был просторным, дорогим и холодным. Здесь ничего не указывало на личность этого человека, ни одной фотографии или сувенира. Образцовый порядок портил лишь лёгкий налёт пыли, осевший за день. Юля старательно вытирала стол из красного дерева, шкаф, монитор… Она делала всё автоматически, не задумываясь ни о чём, словно лунатик, находясь между сном и явью. Хлопнула дверь. Юля вздрогнула и застыла с тряпкой в руке. «Чего испугалась? – насмешливо спросил её внутренний голос. – Ты делаешь свою работу». Она была с ним согласна, но озноб страха пробежал по спине. Это чувство преследовало её, превращая жизнь в ожидание беды, загоняя в угол, заставляя изо всех сил стараться справиться с болезнью дочки: «Если она умрёт, то и я следом…». Она представила, как красивые голубенькие глазки закроются навсегда, как никто не прошепчет на ушко: «Мама, я тебя люблю!», не будет задавать миллион вопросов про всё, что попадается в поле зрения. На её глазах появились слезы, а мысли унесли далеко отсюда. Она помолодела на десять лет, превратившись в двадцатилетнюю красавицу-студентку, порхающую и цветущую, верящую в счастливое светлое будущее и мечтающую о большой любви. Тогда она была эгоисткой и идеалисткой, мало вспоминала о родителях, забывая звонить раз в неделю, не прощала обид, не разменивалась на мимолётные чувства, ожидая настоящего и вечного, ни давала никому надежд и второго шанса. Она жила ради себя. Раздалось вежливое покашливание. Юля изумлённо посмотрела на стоящего перед ней высокого худого мужчину с резкими чертами лица и седыми висками. Его чёрные глубоко посаженные глаза изучали её. Она стушевалась под пристальным взглядом незнакомца, не зная, что делать и как себя вести. – Вы не хотите поздороваться? – едко поинтересовался он. Несмотря на тон, ей понравился его голос, было в нём что-то притягательное и по-настоящему мужественное. – Извините… Здравствуйте! – быстро затараторила она. – Я сейчас всё закончу. – Юля лихорадочно пыталась вспомнить, как зовут генерального директора: «Михаил Юрьевич? Или Николаевич? Или даже не Михаил?

Чёрт! Да что же это со мной?! Совсем голова не варит, мысли словно кисель… А вдруг это не он? Хотя, как это не он, кто же ещё может быть в его кабинете?». Мужчина посмотрел на неё с еле заметной улыбкой и сказал: – Не трудитесь. Юля удивлённо вскинула глаза и несмело улыбнулась. Директор прошёл к своему столу, включил компьютер и погрузился в работу. Юля продолжила уборку и через десять минут благополучно управилась. – Я закончила. До свидания, – сказала она, посчитав, что исчезнуть молча, неприлично. Он поднял взгляд и неожиданно спросил: – А вы давно у нас работаете? – Полгода. Он кивнул головой. – Как вас зовут? – Юля, – недоумённо ответила она. – Здесь ваша основная работа? – продолжал интересоваться он. – Нет. Я работаю инженером в проектном институте. – Да? – удивился он. – Странно. «Что ему надо? – проворчала она. – И так уже пятнадцать минут одиннадцатого. Надо ещё добраться до родных окраин и заскочить к маме за дочкой» – Присядьте, пожалуйста. Она послушно села на краешек стула, стоящего всех дальше от его стола. – Вы меня боитесь? – с интересом спросил он. – Нет, что вы! – Тогда сядьте ближе! – сказал он. Это было что-то среднее между приказом и просьбой. Юле ничего не оставалось, как подчиниться: «Что ты ко мне привязался? Наверное, собрался уволить». Даже эта страшная мысль её больше не пугала. Глаза слипались, а душа надрывно ныла от всего произошедшего с ней за последнее время. Её любимый, ненаглядный Дима смотался к другой и отказался помогать их единственной дочери, у которой обнаружили лейкемию. Она осталась одна, растерянная, раздавленная, перестав разом быть и любимой и счастливой. – Вы куда-то торопитесь? – спросил он, трактуя её задумчивость. – Да, к дочке.

Улыбка Пьеро

– Зачем ты рвёшься во взрослую жизнь? – Прости, мама, но я его люблю, у нас уже всё было… Может, просто отпустишь меня и пожелаешь счастья? – Что? – Женщина подлетела к ней и впилась взглядом в лицо. – Ты с ним переспала? – И, когда девушка кивнула, заплакала с новой силой. – О, Боже! Глупышка, неужели нельзя было подождать… – Мы по-настоящему любим друг друга, а штамп в паспорте лишь

формальность. – Я посажу этого гада в тюрьму, – прошипела мать в отчаянии. – Тебе же только семнадцать. – Нет! – закричала Ева. – Иначе можешь считать, что у тебя больше нет дочери. После этих слов наступила пугающая тишина, и с каждой минутой, между ними размыкалась пропасть непонимания. Мать окинула её холодным взглядом, и тихо произнесла: – Я растила тебя одна, старалась уберечь, а ты… Иди, собирай сумку, я не стану больше препятствовать, хочешь – переезжай. Только, когда он окажется подлецом, не проси помощи. – Она вышла из комнаты и закрылась в спальне. Ева изумлённо заморгала, обычно мама была спокойной, заботливой и отходчивой, несмотря на её многочисленные проделки и проступки. Вечером приехал Эльдар, как всегда, безупречно одетый и уверенный в себе. Ева постеснялась при нём стучать в дверь к маме и прощаться. Одиннадцать вечера. Ева терпеливо сидела и ждала, но холод от бетонных ступеней пробирался всё настойчивее. Хлопнула дверь, и загудел лифт. Ева почувствовала, это Эльдар. Момент истины неумолимо приближался, сейчас она посмотрит в родные глаза и примет решение. – Привет. – Ева поднялась ему навстречу и улыбнулась.

– Опять ты, – устало вздохнул Эльдар. – Что надо? – Хотела увидеться. – О-о, чёрт! – Он эмоционально всплеснул руками. – Мы встречались, занимались сексом, жили вместе, а потом разбежались. Это нормально. – Неправда! Ты сам говорил о вечных чувствах… Всё из-за неё, да? – взвилась Ева.– Она посулила тебе карьеру в папочкиной компании? – Не надо валить в одну кучу! – разозлился Эльдар. – Мы расстались месяц назад, между прочим, я долго был терпеливым. Нянчился с тобой, успокаивал, баловал… Послушай, я устал. – Он достал ключи из кармана пальто и выразительно посмотрел на неё. Ева кусала губы и молчала. Ключ с лёгким шорохом открыл замок. Эльдар вздохнул, перешагнул порог и только хотел захлопнуть дверь, как она встрепенулась и зашла следом. – Что на этот раз? – усмехнулся он. – Забыла коврик для мышки? Или тебя обокрали? Последнее время ты что-то теряешь, влипаешь в неприятности и тонешь в воображаемых проблемах. – Зачем ты так? – Я устал! Прилипла, словно банный лист, – взорвался Эльдар. – Ты жестокий. – Ева всхлипнула. – Считай, что хочешь и запомни – в следующий раз я спущу тебя с лестницы. – Любовь зла, – прошептала она, из последних сил сохраняя самообладание. Его ответы били наотмашь, оставляя ноющие раны на душе. Она ненавидела себя за эту глупую любовь… Если бы только сердце подчинялось разуму. – Я пришла попрощаться, – сказала она ледяным тоном. – Три года мы были семьёй, а потом, – Её голос дрогнул, – ты встретил другую и выкинул меня словно кошку-засранку. Это подло и несправедливо. Я ради тебя переступила через всё, чему учила мама и через неё саму… Надо отвечать за тех, кого приручаешь. – Ох, оставь проповеди, – Парень нервно взъерошил волосы и, отвернувшись, добавил: – Я буду рад, если ты свалишь из города и никогда не вернешься. – Сволочь! – закричала Ева. – Ты будешь умолять меня вернуться. Вот увидишь, – прошипела она и, первый раз за последнее время, почувствовала уверенность: «Я приму предложение Омара и назло всем, стану богатой и счастливой!». «Тяжела бабская доля», – подумала Ева, когда тошнота вновь подкатила к горлу, окончательно прогоняя сладкий сон. Она с трудом спустилась с кровати, стараясь не разбудить Омара, и посмотрела на будильник, стоящий на старой тумбе. Пять утра. «Через полчаса надо идти управляться со скотиной. – Ева горько усмехнулась, не такую жизнь она себе представляла, да и будущий муж обещал виллу на берегу Средиземного моря. – Лучше бы он магазин купил, а не ферму. Торговать приятнее, да и русских туристов много». Странно, но на четвёртом месяце беременности ей в голову всё чаще приходили мысли о побеге. Дверь слабо скрипнула, выпуская Еву в узкий коридор. Тут же из противоположной комнаты высунулась голова старухи, укутанной с ног до головы в белое одеяние. Она недобро зыркнула на невестку. Девушка вежливо поздоровалась со свекровью. У мусульман положено уважать старших. «Следит за мной, карга, – подумала Ева. – Хоть брак на иноземке ей не по душе, но сбежать не даст. Дура, думала еду в Турцию за красивой жизнью, а попала в задницу». На улице стояла приятная прохлада, хотя вскоре всё поглотит зной. Ева должна успеть управиться со скотиной и собрать фрукты. Завтрак ей не доверяли, в просторной кухне хозяйничала свекровь. – Я здесь, как и вы, – прошептала девушка козам, – половину слов понимаю, другую нет, а с произношением, вообще, полная фигня. Иногда от грусти выть хочется… Всему виной моя глупая башка и Эльдар. – Эй, Ева, ты с кем шепчешься? – грозно спросил Омар, возникая на пороге сарая. – Доброе утро, любимый. Сама с собой, – проворковала девушка и улыбнулась с затаённой грустью и надеждой, что всё будет хорошо.

Тяжело быть человеком Алина почувствовала чей-то внимательный взгляд и огляделась. Аллея была пустынной, лишь старая дворняга стояла невдалеке и смотрела прямо на неё. Скатанная серая шерсть висела неряшливыми клочьями на впалых боках, седые волосы обрамляли карие глаза, затянутые белёсой дымкой. Алина могла поклясться, что её взгляд выражал странную смесь сочувствия и брезгливости. «Ерунда! Собаки, конечно, умные, но не стоит их очеловечивать. Это всё шутки расшатанных нервов… Ох, как голова раскалывается и в висках стучит. Интересно, если ещё выпить будет легче или хуже?» – подумала она и криво усмехнулась. Топить проблемы в алкоголе глупо, но другого решения пока

нет. – Что стоишь? – спросила Алина у замершей неподалёку собаки. – Есть хочешь? – Набрав полную горсть чипсов, кинула. Дворняга, не отрывая глаз от её лица, осторожно подошла ближе и аккуратно подобрала угощение. Она ела без жадной торопливости, с чувством разжёвывая каждый кусочек, словно боясь лишним движением спугнуть редкую удачу. – Нравится? Я их тоже люблю. Гадость, конечно, редкостная, но вкусная… Знаешь, хорошо, что мы здесь с тобой одни, иначе бы меня в психушку забрали за разговоры с тобой, – Алина нервно рассмеялась. – Хотя может быть и к лучшему, я бы там отдохнула, разобралась бы во всём… А хочешь я тебе расскажу? Лада медленно шла вперёд, живот от голода свело судорогой, а мышцы налились тяжестью. Сегодня просто неудачный день. Завтра обязательно будет лучше. Она всегда в это верила. Даже тогда, когда её щенком оставил в парке хозяин, когда из стаи изгнали, когда детей отравили. Лада верила и ждала. Обход территории подходил к концу, когда она увидела её. Молодая женщина сидела на дальней лавочке и что-то пила из тёмно-коричневой бутылки… Ненавистный запах. Шерсть на её загривке взъерошилась. Она прекрасно помнила, на что способны одурманенные существа… Женщина подняла голову, и Лада успокоилась. Человеческие глаза были заполнены неразделённой болью и тоской. От неё веяло одиночеством, растерянностью, но не агрессией. Лада научилась безошибочно разбираться в чувствах людей, наверное, именно поэтому была ещё жива. Неожиданно женщина заговорила с ней и кинула что-то странное, но вкусно пахнущее мясом. Желудок тут же заурчал, заставляя быстрее кинуться к угощению, но Лада не спешила. Она уже не щенок и способна себя контролировать. Она ела неторопливо, чтобы хрустящая пища и перенесённый голод не сделали её слабой. Любая болезнь сейчас равноценна смерти. Лохматый давно норовит захватить территорию. «Жизнь ведь она как бег с препятствиями или прогулка по болоту, нужно быть сильным, смелым и выносливым, запрятав глубоко слабости и чувства. Прыжки выверенные и продуманные. Ошибся, значит упал. Конец? Нет. Начало гонки на выживание, в которых высший пилотаж дойти до финиша. Всё как у людей. Только у нас нет вариантов. Мы или с вами или рядом. – Лада вздохнула. – Любим, ненавидя себя за слабость». – …Вчера на моё место чью-то знакомую взяли, – продолжала свою историю Алина. – Нет, в жизни справедливости! Подруга увела парня и живёт с ним вполне счастливо, с работы выгнали, в кухне трубу прорвало, а денег совсем нет. И что мне делать прикажешь? Старая дворняжка подошла совсем близко к ней и доверчиво положила голову на колени. Алина растроганно всхлипнула, а потом разревелась, как маленькая, хлюпая носом и размазывая слёзы. – Знаешь, как я его любила, всё ради него готова была сделать. С работы бежала домой, как сумасшедшая, чтобы успеть к его приходу ужин приготовить. Против его посиделок с друзьями никогда не возражала. Верила ему… и Марине. Мы же с ней со школы вместе. Ох, какая же я дура! Алина гладила голову собаки, заглядывала в добрые карие глаза и продолжала рассказывать о своей жизни. Дворняга слушала, чутко водя ушами, и не делая попыток отстраниться. – Теперь понимаешь, как тяжело быть человеком, – вздохнула она. Тёплый шершавый язык скользнул по её руке, стирая остатки слёз. Собака неуверенно вильнула хвостом и заглянула Алине в глаза. – Я так давно не выговаривалась, что и забыла, как после этого становится легче, – сказала она, улыбаясь сквозь слёзы. – Спасибо тебе, псина… Ох, боже ты мой, сколько уже времени! Мне пора домой. Алина последний раз почесала дворнягу за ухом, а затем поднялась со скамейки и быстрым шагом пошла к трамвайной остановке.

Анатолий Казаков

Генерал и курочки В одной брошенной людьми деревне все оставшиеся дома сгнили подчистую. Но один во многих местах замшелый домишко каким-то Божиим чудом уцелел. Жила в нём ещё совсем недавно Ефросинья Игнатьевна Устюжанина. Да вот схоронили бабушку. Жители соседней деревни и похоронили её. В старом её дому сделали скромные поминки, заколотили досками окна избы да и уехали. И никому в разум не пришло осмотреть двор, да и это было неудивительно: накренившиеся дубовые столбы, почти наполовину смотрящий в землю двор, и смотреть на всё это немногочисленным землякам было нестерпимо больно. Потому и остались незамеченными две курочки, жившие в подклете. Было ещё с месяц назад у старухи десять кур и здоровенный рыже-красный петух. Ночью налетели хорьки, и началось для бабушки светопреставление. Ефросинья Игнатьевна вышла во двор и, вооружившись старым ухватом, попыталась спасти кур. В кромешной темноте на ощупь только две курицы и были спасены. Утром выяснилось, что в неравной битве погиб её любимый петух. С этого момента она и определила двух оставшихся кур в подклеть. От маленького вырезанного в брёвнах окошечка курочки не отходили, ибо всё живое тянется к свету. И когда бабушка приносила им корм, при этом ласково называя их Чернушкой и Белушкой, те, когда их спасительница нагибалась, чтобы взять яички, была подпёрта палкой, и погибнуть бы курочкам, запрыгивали на неё словно голуби. если бы не маленькое чудо. Выдолбленное окошечко находилось вровень с землёй, и когда Теперь, после смерти Ефросиньи Игнатьевны, шли дожди, вода по выдолбленному желобочку некому было накормить бедных курочек. За попадала к ним в подклеть и стекала маленьким небольшими железными листами Чернушка с ручейком в железную чашку. В эти радостные часы Белушкой отыскали четыре мешка пшеницы, помог Чернушка с Белушкой напивались досыта. Но им в этом небольшой проём между листами. И проходили дни, и уже давно не было на горизонте продовольственный вопрос был решён. Но оказии дождей, и курочки совсем приуныли. Видимо, чуя на этом не закончились, по тому как железная смертный час, куры стали изо всей мочи вещать. чашка, где была вода, давно пустовала. Дверь же 11

Именно в эту пору приехал в забытую деревню по виду поживший своё офицер. Жил он когда-то здесь. Уехал в город, дослужился до генерала, а вот теперь с почестями вышел на пенсию. Всё у него вроде было хорошо: и жена, дети, внуки даже правнук народился на Божий свет. Да вот заболел генерал, врачи откровенно сказали, что жить ему осталось совсем недолго. Вот тогдато и решил старый генерал съездить в родную деревню. Туда, где родился, где лежали на погосте его отец и мать и многие родственники, которых он никогда не забывал. Его дом не сохранился. Но генерал угадывал по сохранившейся в его душе детской памяти многие места, где они бегали с ребятишками. Вот и сейчас Платон Георгиевич, остановившись подле полуразрушенного дома, вспомнил, что именно здесь они мальчишками наблюдали, как взрослые, опаливая и разделывая поросёнка, с улыбками на лицах давали им поджаренные ушки и хвостик. И, они, пережёвывая хрящики, были безумно рады такому счастью. Каждая выбоина, каждая колдобина напоминали ему о многом. « У каждого ведь так, наверное,» думал вслух старый генерал. Каждый палисадник, хоть уже наполовину сгнивший, каждый дом, а точнее, что от них осталось, были для него настолько близки, что генерал, прошедший войны, криком плакал. И, немного отдышавшись, опять вслух твердил: «Отец, мама, скоро ваш сын к вам придёт. Только вы там не плачьте, я счастливый человек, я в Бога верую, а он обязательно спасёт мою грешную душу». Поглядев на развалины православного храма, опять смахнул слезу. Но спустя несколько минут, вдруг увидел большую берёзу, которую сам же и посадил в детстве. А она словно в благодарность опустила на плечи старого генерала свои волшебные ветви. Так в первозданной природной тишине простоял он довольно долго, и покой его был нарушен непонятно откуда взявшимся куриным кудахтаньем? 12

-Не сошёл ли я с ума? - опять вслух подумал генерал. Но, пройдя вперёд по деревне, Платон Георгиевич уже ясно слышал куриную песню. Подойдя к дому Ефросиньи Игнатьевны и видя заколоченные ставни, опять встал в недоумении. Но курочки вновь напомнили о себе. Откинув палку, он отворил дверь подклети, и Чернушка с Белушкой обрели долгожданную свободу. В соседней деревне жил его родной брат Владимир. Туда и привёз несчастных курочек Платон Георгиевич. А брат потом долго удивлялся: ведь ему с земляками пришлось хоронить бабушку, и о её засекреченном хозяйстве никому не было ведомо. -Надо же, а в подклеть-то мы и не заглянули. Выпили за помин души, заперли дом и ушли, вот чудаки, - сетовал на свою оплошность Владимир. Прошло несколько месяцев. За это время генерал перенёс сложную операцию. И, к удивлению врачей, пошёл на поправку. А ещё спустя какое-то время, приехал к нему брат Владимир с корзинкой яиц. -Вот для тебя копил. Да погляди, какие крупные Чернушка с Белушкой несут яйца, для тебя, видать, старались. И одному Господу Богу было известно, почему Владимир стал звать курочек их прежними именами. Ведь он не знал, как звала их Ефросинья Игнатьевна...

Никифор Саньков

Встреча Сержант Андрей Гутов возвращался с фронта. Был он хорошо сложен, подтянут, на груди поблёскивали боевые награды. Всякий взглянувший на него невольно отметил бы: хорошо воевал! Не уронил солдатской чести. Шёл второй послевоенный год. Страна тяжело и трудно залечивала раны, нанесённые четырёхлетней войной. Андрей сошёл с парохода и поднялся на верхнюю площадку пристани, где сидело десятка два пассажиров в ожидании катера, совершавшего рейсы вверх по Парабели и Чузику. Андрей выбрал свободное место, поставил чемодан возле ног и стал осматриваться: не встретится ли кто из знакомых «пудинцев». Вдруг взгляд его остановился на молодой женщине, одиноко сидевшей на крайней скамейке от входа. Вид её был усталый, измученный, и вся она была какая-то тихая, отрешённая. На секунду глаза их встретились, и Андрей почувствовал, как кровь прилипла к лицу. Стало трудно дышать. «Неужели это она, Стеша, его неразделённая любовь!» Столько лет прошло, а он никак не мог её забыть, выбросить из своего сердца. Сначала хотелось встать, броситься к ней…. Но Андрей сдержал себя. Он был уже не юнец, не мальчик. Он прошёл суровую школу войны. Да и старая, затаённая обида на Стешу, хотя Стешиной вины тут не было, он это понимал, удержали его от «мальчишества», от «ненужной сентиментальности». Он сидел одинокий и подавленный. Вспомнилась школа, ребята-одноклассники и эта горькая, неразделённая любовь… Семилетку Андрей заканчивал в соседнем селе, в десяти верстах от родного дома. Каждую субботу, осенью и зимой, в стужу и слякоть, в весеннюю распутицу ходил он домой, захватив на воскресенье интересную книгу. А в понедельник возвращался обратно с полной сумкой харчей. Жил он у вдовы, помогал ей по хозяйству: заготавливал дрова, носил воду, убирал стайку - а она за это готовила ему обеды. Жил скромно. Одевался небогато. А учился хорошо. Редактировал школьную газету, писал стихи, играл в шахматы, участвовал в художественной самодеятельности, дружил с ребятами. К девчонкамодноклассницам был равнодушен, никого из них не выделял, хотя многие из них напоминали нынешних старшеклассниц. Так как класс набирался в основном из переростков, причём из нескольких деревень. Попали в него только счастливцы, те, кто успешно сдал экзамены, кто уж очень хотел учиться. Ведь это была первая семилетняя школа на весь сельсовет, и Андрей со своими товарищами был в числе первых её учеников. Ах, какое это было замечательное время! Страна набирала разбег. Строились фабрики, заводы… Повсюду, как призыв к труду и счастью, звучала песня: Не спи, вставай кудрявая! В цехах звеня, Страна встаёт со славою На встречу дня… Хотелось учиться, работать, петь. И вдруг любовь. Это случилось в шестом классе. Андрей полюбил. Полюбил впервые. Полюбил тяжело и безнадёжно. Это была Стеша, младшая сестра его одноклассницы Марии Сазиной. При встрече с ней он краснел, опускал глаза. Ночью (он спал на полатях), долго не мог уснуть, ворочался, вздыхал, проклинал свою застенчивость. Конечно, лучше бы встретиться с ней, где нибудь наедине и рассказать её обо всём, что творится в его душе, или послать письмо с признанием. Он уже и стихи написал, которые начинались так: 13

Люблю тебя, мой ангел нежный, Любовью кроткой и немой, Но лишь стыжусь перед тобой Открыть порыв любви мятежной. «Нет! Она может по легкомыслию рассказать сестре, сестра - подругам. Потом узнает весь класс, начнут подсмеиваться. Нет! Да и не пара я ей». Стеша была из сравнительно обеспеченной семьи. Отец её был заведующий сельским магазином. А это по тем временам значило многое. Родители же Андрея были рядовые колхозники. В доме Стеши, часто собирались ребята. Они приходили к старшей сестре Марии. Была она высокая, стройная, настоящая русская красавица. К тому же она хорошо играла на гитаре и пела, Особенно «позарастали стёжки-дорожки». Позднее, когда Андрей учился в Томске и бывал у сестёр Сазиных, студенток медицинского техникума, Мария всегда исполняла полюбившуюся Андрею эту нехитрую песенку: Позарастали стёжки-дорожки, Где проходили милого ножки. Позарастали мохом травою, Где мы гуляли, милый с тобою… Мария не раз приглашала Андрея к себе на вечеринку». Но Андрей упорно отказывался. -Ну почему ты такой?- Удивлялась Мария. – Все ребята у нас бывают, а ты как бука, даже ни разу не взглянул. -Не могу, Маруся,- обычно оправдывался Андрей. – Живу я у чёрта на куличках, в конце деревни. Да и времени как-то не хватает. Наверное, я не умею им по- умному распоряжаться. Так Андрей и не побывал в доме Сазиных, так и не признался Стеше в своей трудной, по юношески чистой первой любви, хотя Мария догадывалась, а позднее и узнала из Андреевых писем, которые изредка он присылал ей из армии. Потом началась война. Потом фронт. И где-то уже в Румынии или Венгрии Андрей узнал, что Стеша вышла замуж. Писала Мария: «У меня пока без изменений. А вот у Стеши - да! Она вышла замуж. Муж у неё фронтовик. Вернулся без руки. Работают вместе в детском доме – она фельдшером, он воспитателем». И вот встреча. Подали катер. Андрей последним поднялся на палубу и, подавив волнение и нерешительность, подошёл к Стеше: -Здравствуй, Стеша! -Здравствуй, Андрей… Произошла короткая заминка. -А я сразу тебя узнала,- продолжала Стеша. Домой едешь? -Да. Попроведовать стариков. Восемь лет не был. -А я возила мальчика в райбольницу. Детдомовца. Я ведь работаю в детдоме. -Я знаю. Мария писала. Как живёшь-то, Стеша? -Да живу. – Она подняла на Андрея большие, усталые глаза и попыталась улыбнуться. Живу как все. Трудно, конечно. Да кто теперь хорошо живёт. Такая прошла война. Кругом недостатки. Обносились. Андрей невольно посмотрел на её старенькое, поношенное пальто, на её синий полинялый берет: «Стеша, Стеша! – Подумал он про себя, -куда всё делось? Где твой румянец? Щёки бледные. На ногах растоптанные туфли. А была такая модница». И волна жалости захлестнула сердце Андрея. А Стеша продолжала: -Теперь немного полегче стало. Говорят, скоро карточки отменят. Вот только муж у меня… Я, конечно, понимаю его. Пришёл с фронта покалеченный. Но вином горю не поможешь. Надо растить детей. У нас их двое. Да и мама с младшим братишкой теперь на моём иждивении. Папа ещё до войны умер. Куда же их? Так что забот хватает…. Засигналил катер. Ну, вот, кажется, я и приехала. Прощай Андрюша! -Прощай, Стеша! – И снова волна боли и жалости захлестнула сердце Андрея. -Счастья тебе, Андрюша! -И тебе, Стеша! Стеша неторопливо сошла на берег. Андрей долго смотрел ей вслед. Он понимал, что вместе со Стеше навсегда уходит и его юность, его светлые мечты о несбывшемся счастье… Знал, что больше 14

они не встретятся никогда. Да и зачем? Бередить старые раны? На память невольно пришли щемящие душу стихи любимого поэта: Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа. Со снопом волос твоих овсяных Отоснилась ты мне навсегда. «Нет! – Милая, любимая, неповторимая Стеша!- С чувством произнёс Андрей. – Не отоснилась ты мне. И не отоснишься никогда. Видно, правду люди говорят: «первая любовь не забывается». 10 августа 1988 г.

Смех и грех Мы плыли на паузке по неширокой таёжной реке. Тащил нас небольшой катерок, похожий на юркого трудолюбивого муравья. На крутых поворотах паузок часто заносило то к одному берегу, то к другому, и катерок наш, преодолевая течение (мы плыли вверх по реке), всякий раз успешно выводил тяжёлый паузок на очередной плёс. Мимо проплывали пустынные берега, заросшие черёмухой, красноталом и лесом. Некоторые деревья, чаще осины и белоствольные берёзы, так близко подступали к реке, что во время весеннего паводка, падали в воду или угрожающе нависали над рекой. Изредка встречались могучие кедры, гордо подняв свои зелёные вершины в бездонное небо. Нас на паузке было человек двадцать, в основном студенты и демобилизованные фронтовики. Были ещё три женщины: сухонькая, остроглазая старушка в чёрном одеянии, строгая, неулыбчивая молодайка с мальчиком лет двух-трёх и краснощёкая толстуха, похожая на плакатную купчиху или базарную торговку. Она привлекла к себе внимание, прежде всего тем, что всю дорогу ела. Время было голодное, и нас буквально выводило из себя её непрерывное чавканье. А тут ещё молодайкин мальчонка всё канючил: «мама я хочу сала». -Помолчи, дурачок! Где же я тебе его возьму, пробовала уговорить мать глупого своего ребёнка. Вот скоро приедем к бабушке, она нас напоит и накормит, и конфеток тебе даст. -Я не хочу конфеток. Я хочу сала. -И сала даст. -А я хочу сейчас… Но толстуха была глуха. Тогда старушка в чёрном достала из сумки яичко и протянула его хнычущему ребёнку: -На-ка вот тебе яичко. Посмотри-ка, какое оно кругленькое да бастенькое. Ты такова в жисть не видал. Мальчик сразу успокоился и принялся за яичко. За бортом по-прежнему плескалась вода, тарахтел катер. Солнце поднималось всё выше и выше. Клонило ко сну. Кое – кто уже похрапывал, разморённый полуденным зноем. И вдруг, как гром среди ясного неба: «человек за бортом!» и душераздирающий крик: «караул. Спасите! Тону!» Люди пососкакивали со своих мест. -Что случилось? Кто тонет? -Да говорят наша толстуха. Пошла до ветру, да вместе с уборной и свалилась в воду. -Да как, же так? -Должно лесиной зацепило. И сковырнуло. Скоро подняли паузок и саму виновницу переполоха. Была она бледная, мокрая, растрёпанная. -Как же это ты, голубушка, в реку-то сверзилась? Первой спросила её старушка в чёрном. -Ох, не спрашивай бабка. Ничего не знаю! Ничего не помню! -Знамо не помнишь. Столь страху натерпелась. Ума можно лишиться. Как ещё не утопла! Вон у нас в деревне пошла баба на речку бельё полоскать, да и по сей день полощет. -Хватит, бабка, людей пугать, оборвал её какой-то расхристый мужичонка. 15

-Да я што… Я только к тому, што могла утопнуть. Река шуток не любит. И по всему паузку только и было разговору о случившемся. Кто сочувствовал пострадавшей, кто в тайне злорадствовал, кто посмеивался про себя, стараясь представить себе в полном объёме и в деталях всю эту нелепую и смешную картину. -Вот и Новиково, - кто-то сказал наверху. Пострадавшая засобиралась. Нагрузила на себя полдюжины сумок и молча, ни с кем не простясь, сошла на берег. -Ишь какая гордая! Даже не простилась, заметила старушка в чёрном. Вот строптивых да гордых Бог-то и наказывает. Сколько, поди, народу – то прошло через уборную, а Бог миловал. Не слыхать было такого. А вот её-то, гордячку, Бог и сбросил в реку, как персидскую княжну. Ох, Господи! И смех и грех. Ладно, хоть не утопла. -Такие, бабушка, не тонут, они из воды сухими вылезут, вмешалась в разговор молодайка. -Да уж об нашей-то не скажешь, что сухая из воды вылезла,- улыбнулась старуха. На ней, бедной, сухой нитки не было. Поплавай-ка в уборной. Это што в гробу. -Меньше жрать будет, сердито сказала молодайка. У меня вон со вчерашнего дня росинки во рту не было. Вот я не бегаю по уборным. А она, пока мы плыли, раза три сносилась… -Да, раздумчиво сказала старушка, голод не тётка и с этими словами достала из кошёлки горбушку чёрного хлеба и протянула молодайке; -На-ка, замори червячка. -Да что ты, бабушка! Я же не нищая. -А я и подаю не милостыню. -Ну, спасибо, бабушка. -Кушай на здоровье. И снова за бортом хлюпала вода, проплывали мимо лесистые берега и так же бойко тарахтел наш маленький, похожий на трудолюбивого мураша, катерок. 4. 08.1088г.

Поэзия

Николай Никонов Никонов Николай Николаевич родился в 1938 г. на Урале. В Ростовской области – с 1953. Выпускник РГПИ. Работал строителем в Дубовке и Волгодонске, педагогом в Сибири и на Дону. В творчестве с 1958 года. Автор свыше 20 книг. С января 2002 – член СП Дона. С февраля 2013 – кавалер ордена «Золотая осень» им. С.А. Есенина и член Московской городской организации Союза писателей России. Казачий есаул. Ветеран труда. С 1973 – в Гуково. Отец двух взрослых дочерей. И сед… То-то, да не то-то. Так же, да не так. Жить кому охота На-пере-косяк! Всё стоит и курит Странный человек… Петухи да куры Не продолжат век, Общечеловеческий, Личностно-живой. Смотрит по-отечески Он на дворик свой. И до слёз уныло Шепчет сам себе: «Раньше надо было Думать о судьбе!»

НА РЕКЕ Благоверный старичок Ловит рыбу на крючок. ...А когда-то, А когда-то... Прослезившись виновато, Говорит: – В ЧК служил, Контру наглухо крушил! – Оказалось, Бил своих. Не заморских, не чужих – Земляков, родных и близких, – По сигналу, по записке. Анонимно и на глаз. По нужде и прозапас... ...Старичок как старичок. Рыбку ловит на крючок!

МУЗА БЕСКОРЫСТНАЯ МОЯ В поднебесье мысленно летаю! Чувств больших приливы обретаю В этом непростом полете я, Муза бескорыстная моя! И светлеют Мысли-небылицы От улыбок сладких и речей! И прохладой горной Серебрится Сердца просветленного ручей!

БАЛЛАДА ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ Да, ему за семьдесят. Да, уже старик… Месяц сонным селезнем Плыл за материк. Ветер за околицей Будоражил сны. Орлика и орлицы Крылья не слышны… Сына б или дочку! Только где их взять? Не завесть цветочку, Если вывел сад. Выгорело семя. Превратилось в дым. А ведь было время – Был он молодым! Пересохло русло, Забурьянел след. Человеку грустно – Одинок

МОЛОДОСТЬ Улыбается девчонка С недоступной высоты. А в глазах – по два чертенка: Это я, а это – ты! Молодая крановщица С верой в алую зарю Нынче снова будет сниться Симпатяге технарю. Про конечную работу, 17

Про сердечную мечту В нерабочую субботу На лице любви прочту.

*** В тенистых выступах морщин, Что окопались под глазами, Огонь тревог неумолим, Как рельсов дрожь Под поездами. Но нет, не старость, не старенье, Не сожаление, не страх – Нелегких лет преодоленье Читаю я В твоих глазах.

*** Над домами катит гром В огненной рубахе Пахнет пылью и дождем И прохладой пахнет. Куры рвутся в огород, А орлы – в небо! Было б все наоборот – Звезд и песен Не было б.

Дорогой Николай Николаевич! Редакция журнала “Истоки” сердечно поздравляет Вас с литературно-общественной премией и поэтической наградой. Успехов Вам в вашем неиссякаемом творчестве. Редактор журнала “Истоки” Сергей Прохоров.

Николай Ерёмин Спасибо, ваша честь, О, Интернет, Что вы на свете есть! 2013 ПРОРОК Отшельник, странник и пророк, Поэт Мне преподал урок: Сказал, чтоб к людям я вернулся И сам себе принадлежал, И никому не подражал! – И напоследок улыбнулся. И я ушёл… А мой пророк, Увы, остался, одинок, Где – ни тропинок, ни дорог… 2013 *** Я раскрываю Божий замысел… Я продолжаю Божий промысел: В компании Варяг и греков Ловлю и рыб, и человеков… Стихи слагаю понемногу… И всем читаю, Слава Богу! 2013

*** Стихи прервутся – И тогда Случится в Космосе беда: Звезда, Сорвавшись, Упадёт… И на Земле Поэт умрёт… Но только родственников лица Смахнут слезу – Как в небесах Поэт-младенец Вдруг Родится, Чтоб со стихами опуститься На Землю На семи ветрах… 2013

*** Сколько не земле людей – Столько радужных идей… Но в любые времена В небесах - она - одна. 2013 ПАМЯТИ А.И.ПОЛЕЖАЕВА 1 Сперанский или Полежаев… Неважно – Шеншин или Фет… А важно то, что, народившись, Ты пригодился как поэт… ………………………………… Ах, от зари и до зари, Живи, Судьбу благодари!

*** Поэт обязан – в такт стиху – Быть на виду и на слуху, Чтоб и внизу и наверху Все люди знали – «Who is Who»! 2013 О, ИНТЕРНЕТ! Печатается больше, Чем читается… И Интернетом это называется. И я живу – до пояса в реальности, А выше, выше – в мире виртуальности, Чтоб всё прочесть!

«Мой милый друг бутыльным звоном Позвал давно меня к себе…» Александр Полежаев,1837г

«Плесенью лезет туберкулёз…» Эдуард Багрицкий,1929г

ПОЭЗИЯ Поэзия – загадка и вопрос… А на весах судьбы – живой поэт Под светом солнца, и луны, и звёзд Поёт о том, чему ответа нет… Под новым псевдонимом – вот те на! – Из века в век, в любые времена… 2013

Вспоминая и вино, и водку, С отраженьем рока на лице, Полежаев проклинал чахотку… Эдуард Багрицкий – ТВС… А врачи всерьёз Твердили им, Что туберкулёз Неизлечим… Нынче ж Каждый доктор подтвердит: - Всех излечит ПАСК И ФТИВАЗИД! Но, как прежде, Чтоб уйти на дно, Пьют поэты Водку и вино…

РУССКАЯ РУЛЕТКА

…Без царя в голове И в душе без Бога…

Уставший думать и любить, «Поэт живым не хочет быть» И, чтоб души разрушить клетку, Играет в русскую рулетку… И вот, Умолкнув до поры, Душа летит в тартарары… Туда, куда хотел поэт… И эхо выстрела – Вослед… 2013

3. Вновь поэты Ушки на макушке – Говорят, ступив на пьедестал: - Не случайно Гоголем стал Пушкин, Полежаев – Лермонтовым стал! 2013 ВОЛЬНЫЙ СЛУШАТЕЛЬ Оббивая груши, За себя в ответе, Был он вольным слушателем В университете… Ах, ты, воля вольная – Узкая стезя… Мысль пришла крамольная, И – Привет, друзья! – Жизнь прожил поэт Там, где воли нет, Где – напрасный труд – Груши не растут… И на склоне лет Слушателей нет. А над всей страной Ветер ледяной… 2013

КАНОНИЧЕСКИЙ СОНЕТ Давным-давно не думаю о счастье, А о несчастье думать не хочу я… Давным-давно в душе угасли страсти Объятия, увы, и поцелуя… И всё же, провожая день ненастья, Ах, вкус вина и дух его почуя, У памяти и у мечты во власти, К тебе, моя любимая, лечу я… Пусть будет всё не так, как было прежде, Пусть ничего вообще у нас не будет, Но, дань отдав желанью и надежде, Ни Бахус нас, ни Эрос не осудят… А утром Купидон, собрав одежды, Заварит кофе нам – и нас разбудит… 2013 *** Нет чужих стихов! Нет чужих грехов! С неба до земли Все они – мои! День и ночь – в судьбе Правда их и ложь Друг, возьми себе, Сколько унесёшь!

*** И вновь Оттуда ветер дует, Где не живут, а существуют Сменявшие Свеченье лиц На блеск космических частиц… Откуда ощутил и я Холодный мрак Небытия… 2013

Галина Зеленкина

Мысли вслух *:* * Когда своих поступков рать представишь ты на Божий суд, то помни – смерть не может лгать, и деньги ′душу не спасут.

*** Я закрываю дверь в подвал воспоминаний и поднимаюсь вверх по лестницам потерь туда, где на чердак и крышу старых зданий всегда найдётся вдруг незапертая дверь.

*** Бывало часто у окошка в кафе на улице Парижской сидела брошенною кошкой. А за окном промозгло-склизкой была осенняя погода. Горячий кофе в тонкой чашке мне память обжигал как встарь, и грусть в нейлоновой рубашке листала старый календарь из прошлого столетья года…

*** Грустно мне было во время заката, ночью печально, а на рассвете синею птицей рождения дата вдруг оказалась в оранжевом лете. *** Выбелил мысли январский мороз, на коромысле несёт вёдра слёз дева младая по имени Русь, вьюга, рыдая, в полях сеет грусть. Выветрил мысли залётный норд-вест, снегом повисли на елях окрест.

*** Не обещай того, что выполнить не сможешь, не говори о том, что знаешь понаслышке. Ты о себе молву дурную множишь плохим примером в чьей-то умной книжке.

*** Мечта заветная моя в колье из перламутра сбежала в ночь по склону дня от солнечного утра. Сбежала прочь и не найти следов её, лишь тени как указатель на пути опасных заблуждений.

*** От суеты сует душа в тревоге, не пишутся стихи и не до сна. Всё чаще вспоминаю я о Боге, всё реже сердце радует весна.

*** Где-то иволга пропела, соловейка ей подпел. Никому из них нет дела, что ты жил не как хотел. Только старенькая липа у заросшего пруда с ветром спорила до скрипа. Впрочем, это ерунда! Истин нет в неравном споре – ветер вечен, липа тленна. Но защита в разговоре помогает неизменно.

*** Укрыло небо звёздным покрывалом ночь желтоглазая, подруга снов моих, и ветер задремал за перевалом – один попутный ветер на двоих. Скатились звёзды утром с покрывала, упали в море, где их не найти. А мы с тобой дошли до перевала, и дальше разошлись наши пути. *** Я не верила в чудо, но летели года и талант ниоткуда

вдруг ушел в никуда. Я не верила в сказки про надёжность подруг, жизнь, как книжки-раскраски, обесцветилась вдруг.

мы делили пополам осень. Мы просили у любви света, у зимы теперь тепла просим. *** Никому нет дела до моей печали, никому нет дела до моей тревоги, лишь две черных птицы громко вслед кричали, если я сбивалась с правильной дороги.

*** Я хотела заглянуть за горизонт, говорят, там птица счастья жаждет встреч. Подарила бы я ей красивый зонт, чтоб от слёз небесных перья уберечь. А она бы подарила мне перо, чтоб не думала про грусть и про печаль, а стихи слагала только про добро. Но, увы! Не получилось… И мне жаль…

*** Прости меня, отец, за то, что редко я стала навещать твою могилу. Ведь я уже давно не малолетка и с возрастом теряю жизни силу. Но каждый год перед твоим портретом я в День Победы рюмку водки ставлю и внуки говорят: «Спасибо деду!» А я тебя за подвиг ратный славлю.

*** Опять был заморозок ночью, седые травы поутру луч солнца молодил и в клочья рвал серость неба на ветру. Где травы плакали от счастья, что не сгубил их злой мороз, бродила я, как соучастье, по перламутру белых рос. *** Мне всегда уйти хотелось в мир иллюзий сквозь туман, где осталась жизни зрелость, как оптический обман. Только всё, что не причастно к пересортице судьбы, лезет в душу ежечасно добрым помыслом как бы…

*** Дождь с утра моросит, небо кроет мглой, ветер в поле колесит, кружится юлой. Непогода за окном, грусть-тоска, хоть режь! Опрокинулся вверх дном мой корабль надежд. Ключи от счастья Ключи от счастья мне не принесут на блюдце, а я счастливой быть всегда была не прочь, но рядом нет того, с кем хочется проснуться, лишь тени на стене колышутся всю ночь. Лишь бледная луна сквозь кружевные шторы прольёт печальный свет на вышитый ковёр и оживит на нём поблекшие узоры, а память лет вернёт забытый разговор. Как мало нежных слов мне говорило лето, печальных много слов сказала мне зима, Поэтому весной из радужного света тку по утрам мечту, чтоб не сойти с ума.

*** От теней прошлого никак мне не избавиться. Повсюду они за мной чеканят шаг, и потому я помнить буду – и счастья миг, и горя крик и всё, что было не со мною. Ты к добрым ангелам привык, а я лишь к тени за спиною.

*** Мысль истрачена впустую, правды нет в ней ни на малость. Словно выстрел вхолостую ложь в пространство изрекалась. *** Невозможно поделить небо, с облаками дружат дождь с ветром. Невозможно без духовного хлеба стать душою и умом светлым. Мы делили пополам лето,

Сергей Прохоров Сергей Прохоров - автор одиннадцати книг стихов и прозы, основатель и редакторлитературно-художественного и публицистического журнала “Истоки”, член Международной Федерации русскоязычных писателей. Кавалер ордена “Культурное наследие”

Как нет любви без ссор, Ведь жизнь - визави, Ведь жизнь – приговор, Но кто же в ней судья? Поговори со мной, Поговори со мной, Поговори со мной, Любимая моя!

*** Короткий росчерк дня Под сводами веков Вдруг осенит меня Высоким смыслом слов, Оброненных тобой В корзину бытия, Тех слов, Что знали только ты и я

Сегодня дождь прошёл, А завтра будет снег, Но мне так хорошо С тобой, мой человек. Молчальник дорогой, Низложим тишину И прекратим с тобой Молчальную войну, И первым сдамся я. Поговори со мной, Поговори со мной, Поговори со мной, Любимая моя!

За днём наступит ночь, За веком грядет век, И нам не превозмочь Годов незримый бег, Оброненных годов В корзину бытия Годов, что знали только ты и я. 15 июля 2013

ПОГОВОРИ СО МНОЙ

18 июля 2013 г.

Молчишь который день Сегодня и вчера, А дождь – ему не лень Льёт словно из ведра. И на душе тоска Стучит, стучит, стучит, Как жилка у виска, А милая молчит Ей в такт молчу и я. Поговори со мной, Поговори со мной, Поговори со мной, Любимая моя!

ПО-ФРАНЦУЗСКИ - НУЛЬ С книжной полки на меня с утра свалился Пастернак, Толстым томиком пройдясь по моей плеши. Что-то, видимо, в поэзии моей чуть-чуть не так, Раз про классика напомнил книжный леший. На ночь Блока полистаю или, может, Беранже. Мне не трудно прочитать стишок - не повесть. Что-то в их строках такое, подзабытое уже, Может, это очень просто – поэтическая совесть. Ах, как часто, взявши в руки золоченное перо, Утопаем в поэтических литаврах. В результате получается французское zero При немыслимых, увы, российских лаврах.

Желтеет цвет листвы Рябины за окном. Мы оба не правы, Мы оба об одном. Нет ссоры без любви

25 июля 2013

Фр. Zero -нуль

Я УЧИЛСЯ ПИСАТЬ НА ЗАБОРЕ

ИРОНИЧЕСКИЕ СТРОКИ И ПУСТЬ МЕНЯ ГАИШНИКИ ПРОСТЯТ

Как шахтёр в полумрачном забое, Я, в науки врезаясь, пыхтел. Я учился писать на заборе – Зря тетрадки марать не хотел.

Не езжу я по правой стороне. Я не люблю, когда сигналят в спину. Жму на педали, крепко зубы стиснув, А все машины в лоб навстречу мне.

Сколь потов я пролил или вылил, Сколь чернил сэкономил стране! Помню, первое слово, что вывел Угольком на заборной стене.

Держусь на самой кромочке шоссе, Как тот циркач, скользящий по канату. Вот-вот сорвусь и кубарем в канаву Иль под колёса рухну массой всей.

Это слово ни «мама», ни «папа», И ни девочки имя одной. Нехорошее слово, как «падла!» И на «х…» начиналось оно.

Все мускулы мои напряжены А рокот от машин щекочет нервы. Водитель отворачивает первый, Ему поклон сердечный от жены

Написал угольком, словно высек Я победное слово в скале. И никто меня даже не высек, Все смеялись: «Учись, шпингалет!»

И пусть меня гаишники простят, Ведь, в принципе, я к правилам послушный… И, разрывая матом мои уши, Навстречу мне водители летят.

Сколько помню чего за собою При душевной своей щедроте, Я учился писать на заборе, Экономя на белом листе…

9 июля 2013

Где теперь вы каракули те? 3 июля 2013

Проза Виктор Васельчук

ЧЕРНОБЫЛЬСКИЕ МЫТАРСТВА БУЧИ

К 25-й годовщине самой ужасной в мире чернобыльской аварии5

Сказание ОТ АВТОРА

Впервые попав в тридцатикилометровую зону особого контроля, что под Чернобылем, я увидел пустые людские поселения и ощутил что-то непонятное… Нет, это был не страх, не печаль… Казалось, стою на какой-то планете. Белокурые березки, вечнозеленые сосны, изумрудные поля, голубые озерца… Словно на картине. Вокруг – ни одного живого существа. И тишина. Неимоверная тишина. Даже в ушах зазвенело… И только потом, когда подошел ближе к покинутым жилищам, увидел отдельных жителей опустошенного радиацией края. В бурьянах, понуро опустив голову, стояла корова с разбухшим выменем. Стрелой промчался диковинный, чересчур уж гривастый конь. А на обочине дороги спокойно сидела лохматая собака. Запомнились ее бесцветные глаза, равнодушно следившие за мной… Возможно, мне все померещилось?.. Но та «зона» существует. Реальная. Ужасная. Безповоротная… И та, встретившаяся мне собака, покличь я ее, возможно, откликнулась бы. Да она, несомненно, уже умерла. Хотя в памяти останется навсегда, как и мой Буча. А посвящена эта повесть всем «братьям меньшим», сгинувшим в пасти чернобыльского монстра… Ночь была темная. С беззвездного неба сеялась морось. Под сломанным дубом умирал Буча. Изувеченная душа медленно выбиралась из покалеченного, изуродованного собачьего тела. Сознание тем не менее упрямо не покидало его. И он все понимал. Мутными глазами всматривался в черную бездну. Но светлее не становилось. Не слышно было и голосов. Он попробовал завыть. Кроме бессильного хрипения, ничего не вышло. Как и тогда, когда все начиналось. В том живописном полесском селе, раскинувшемся среди сосен, березок, зеркальных озер, небольшой извилистой речки. Неподалеку от Чернобыля. На свет Божий он появился беспомощным. И на удивление всем почти без шерсти. Даже человек с большим воображением не назвал бы его щенком кавказской овчарки. Хотя мама была чистокровная. Крепкая, с широколобой головой, мощными мускулистыми лапами. Небольшие раскосые темные глаза добавляли ей красоты. Маму любили. Ласково называли Азочкой. И обязательно поглаживали по длинношерстной спи не.

Иногда и без надобности. Аза была умной овчаркой. Своего беспомощного малыша оттащила в самый темный закуток будки. Еще и соломой притрусила. Соломы хватало. Хозяин работал в колхозе сторожем . … Аза сразу поняла, что из всех пятерых щенят этот – особенный. Больной. Понурый. Унылый. Глаза у него мутные, гнойные. У других уже густой пушок высеялся, а этот – голый. Носик суховатый и горячий. Именно его она и облизывала чаще всего. Хозяин тоже часто заглядывал в будку и щупал носы у щенков. Потом удовлетворенно кряхтел и поглаживал Азе спину. И так, казалось, будет всегда. Но беда пришла внезапно. Вместе с гостями хозяина. Они долго разглядывали собачат. Причмокивали, заглядывали в пасти, мяли уши. Все хвалили Азу. Но вернувшись в будку, она не нашла своего щенка среди других. Его несли в чем-то, пахнущем знакомой соломой. Казалось, вот сейчас мощные мамины лапы разгребут солому, и горячий язык увлажнит его сухую морду. Но нет. Чьи-то руки, как клещами, больно сдавили тело. Едва ноги не повыкручивали. Чем-то так сильно сдавили шею, что это мешало дышать. В следующее мгновение он почувствовал, что летит. Что-то мокрое, холодное со всех сторон обволокло тело. Это была вода. Он с ней уже знаком. Довелось как-то вымокнуть во время ливня. Но тогда она не была такой пронизывающей. Теперь лезла в нос, уши, слепила глаза. А потом все погасло. Лапы тщетно молотили воду – кирпичина на шее безжалостно тянула вниз. А тут еще и последние, спасительные пузырьки воздуха вырвались из пасти и сыпанули вверх. Собрав последние силы, цуцик инстинктивно рванулся за ними и сумел схватить спасительную смесь из воздуха и воды. Наполненные ужасом глаза поймали узкий лучик света. Но силы уже покидали его. Неумолимо тяжелая кирпичина снова потянула обессиленное собачье тело вниз… - Мыкола! Мыкола, свети сюда, глянь, что-то в траншее барахтается! – закричал Максим товарищу, направив подводу на обочину. Мужики ехали за сеном, которое стояло в стожке за селом. Рядом с дорогой в этом месте после недавних военных манёвров остался капонир, уже подтопленный водой. Тут и наткнулись селяне на оказию. - Собачонка, сдаётся! Тяни быстрей, ты ж в болотниках, давай, видишь, концы ему приходят, пузыри уже пускает, - определил Мыкола. – Только осторожно… Еще укусит… - Да где там, в пасти полнёхонько воды… Какой же негодяй такое учинил? - За лапы задние бери, вода из легких выльется. Живой, видишь, барахтается. Надо в фуфайку завернуть. Дрожит. - Себе заберешь? – неуверенно спросил Мыкола, вкусно затянувшись цигаркой. Он уже давно хотел завести собаку, но все не выходило. Максим согласно кивнул головой, думая: «Юлечке понравится… Садик будет охранять… Хотя… Светлана рассердится… А-а-а… поймет, жена ведь…» - Может, тебе отдать? – бросил неожиданно. - Нет, нет, Максим, ты его вытащил… Глянь, как жмется к тебе, - отмахнулся Мыкола. - Вот и хорошо, - согласился Максим. А щенок нашел в себе последнее силы, чтобы крепко прижаться к человеческой груди. Затих. Это было его знакомство с добром и злом, со смертью, началом жизненных испытаний, щедрот и бед. Спасенного щенка Максим назвал Бучей. Он, колхозный конюх, живший неподалеку от того сторожа, который хотел утопить бедолагу-собачонку, объяснял соседям такой выбор очень просто – когда-то у него был конь Буча. Любил очень вороного и назвал в его честь цуцика. Буча быстро привык к имени, потому что другого еще просто не имел. - Где такого классного волкодава достал? – завистливо интересовались соседи. Удивлялись по праву, потому что Максим долго никому не показывал уродливого щенка. Держал в хлеву. Варил ему похлебку. Покупал у ветеринара витамины, лекарства. Пока пес не начал походить на настоящего кавказца. Даже длинная серая шерсть отросла. Поэтому на глаза односельчанам он показался, как говорится, во всей красе. Буча тоже любил Максима: все норовил лизнуть в лицо. Это не было проявлением слепой благодарности за спасенную жизнь. Нравились Буче крепкие ладони, уютно пахнущие человеческим жильем. Так и хотелось уткнуться в них мордой и беззаботно лежать, вдыхая те успокаивающие запахи. Вряд ли можно было отыскать более подходящие для Бучи руки, чем те, в которые он попал. Точно в искупление за то ужасное недавнее прошлое. И хотя говорят, что собаки предчувствуют беду, ему совсем ничто не вещало о ней. Но беда на то и беда, что приходит неожиданно, когда ее не ждут. И она и в этот раз ворвалась тихо, непредвиденно и буднично. В конце апреля. …Максим каждую весну пас колхозных лошадей на озимых. Как только снег сходил с отведенного на выпас поля, он вместе с агрономом выбирал лучшие удобрения для посевов. И уже под конец прохладного апреля Максим вместе с гривастыми и Бучей ходил в раннее весеннее ночное. После этого его ухоженные, сытые лошади не только радовали глаз, но и в работе – на селе знали – его гривастые самые выносливые. Кроме

основной колхозной работы, с их помощью распахивали огороды под картошку, возили дрова из лесу. А бывало, что и сельские свадьбы доставляли в город. Это тебе не дорогое авто, на которое бензину не напасешься… Ночь прошла быстро. Даже неожиданно. Бледный месяц тоже незаметно растаял в легкой дымке тумана. Первые лучики солнца неторопливо пили росу с травки. Где-то высоко зазвучал жаворонок. Кони – заржали. Встревожено насторожил уши Буча. Максим почесал собаку за левым ухом. Подтолкнул, дескать, пора. Поднялся сам с нагретого кожуха. Потоптался на углях ночного костра. Скинул поседевшие от пепла башмаки и босиком побрел к живому родничку. Шел не спеша, привычно, не пугаясь рассветной прохлады, так как и зимой любил пройтись босиком по скрипучему снежку. Дышалось свободно, полной грудью. Пьяно пахло полынью. Щекотала, холодила ступни покрытая росой трава. Возле родничка остановился. Стал на колено. Пригоршней зачерпнул воды. А она, словно серебро. Поставишь, бывало, кувшин и через месяц не помутнеет. Выпьешь, настроение поднимется. Поздоровевшим себя чувствовал. Как-то нашел неподалеку от источника новый родничок. Пробил себе ручеек дорожку среди поля. Да чудо не в этом. Максим присел возле того ручейка и хотел расчистить. Колупнул раз, другой, а фонтанчик и вынес из-под земли небольшую рыбку. То ли из речки она выплыла против течения под землей, то ли из родничка. Никак не мог раскумекать. Чудес у природы немало… До отвала напившись, Максим, играя, брызнул на собаку: - Знаю, знаю, не любишь умываться. Протри-ка глаза, рассвет какой, посмотри… А у самого вдруг пробежали мурашки под сорочкой. «Вот и постарел…» Кончиками пальцев учтиво пригладил пышные усы. «Сорок пять… Не так уж и много, если вдуматься. Нет, еще рано думать о старости…, - усмехнулся. – А кому хочется стареть, скажите, пожалуйста?..» Кажется, недавно все было. Отец зачерпывает большущей пригоршней прозрачное чудо из полевого родничка, а он, русоволосый хлопчик подставляет худенькие плечики под сотни цветных радуг. «Знаю, знаю, не любишь умываться. Протри-ка глаза, рассвет, посмотри, какой…» Над утренним полем взлетает счастливый детский смех. Катится золотистым одуванчиковым ковром… И вдруг – гром. В апреле?!.. Сорвался с места Буча. Завыл тревожно. Иголкой кольнул Максиму в сердце тот вой. Снова громыхнуло. Как из пушек. Сотни пушек. «Что-то в селе, наверное, случилось…», - мелькнуло в голове. - Буча, стереги коней! – крикнул, заскакивая на вороного. Село не спало. То громыханье вытолкнуло всех людей на улицу. Сомнения отпали: что-то ужасное происходило по соседству с Чернобылем. Видно было и зарево над городом. Как змеи, поползли по селу слухи. Поговаривали, будто атомная станция загорелась… Максим, наслушавшись «версий», подался в сельсовет. Но там ничего не сказали. Председатель только плечами пожал: - Не слажу с телефона, но «оттуда», - он ткнул пальцем в потолок, - говорят: «Ждите распоряжений!». Какие-то неполадки на атомной… Что-то нечисто там, Максим, чувствую нутром… На душе стало тревожно. Максим хлопнул ладонью коня и помчался домой. Село уже напоминало разбуженный улей. Никто не обращал внимания на погожее утро. Не бежали на ферму, в тракторный парк. В воздухе застыли страшные слова: «атом», «авария», «радиация». А через несколько дней появилось диковинное, чужое и пугающее – «эвакуация». Куда? Как? Что брать с собой? Надолго?.. Стон… Густой, томительный стон… Свинцовый - из людских воплей, детского плача, рева скотины, собачьего лая, рокота автомашин крепко стиснул со всех сторон растерзанное, всполошённое село. Беда роскошествовала… А в небе так неуместно, но удивительно ярко и безобидно сияло солнце. Буйствовали розовым цветом ранние абрикосы. Беззаботно вспыхивали под ногами, копытами, колесами маленькие солнышки одуванчиков. …Собирались недолго. Взяли самое ценное: документы, деньги, одежду, фотографии. Даже хату не заперли на замок, все охали, не забыли ли чего… И лишь когда в чужой хате, далеко от их села, на старой раскладушке заснула Юлечка, Максим вспомнил о Буче. Вконец голову заморочили те военные. Всё подгоняли. Видел же из окна автобуса, как собака настойчиво пробиралась через людскую толпу – шмыгала между коровами, лошадьми, подводами, машинами. Видел и не осмеливался позвать, потому что никто не взял с собой даже кошек. Глаза… Большие, полные ужаса глаза собаки искали, конечно же, его. И когда автобус тронулся, Максим изо всех сил закричал: «Остановитесь!.. Там – Буча! Собака! Остановитесь, прошу!» Но… Водитель будто и не слышал. Или, скорее, и сам был перепуганный. Вцепившись в руль, побелевший, он изо всех, казалось, сил жал на педаль газа. Ни слова – и пассажиры. Все убегали подальше от опустевшего, расхристанного, изувеченного атомом села… Буча видел, как хозяин, его дочка и жена садились в автобус, и когда он тронулся, долго бежал за ним. До тех пор, пока старенький «рейсовик» не исчез за горизонтом.. Еще примерно полтора часа пес упрямо грёб мощными лапами глубокий песок дороги. А потом упал. Бессильно положил голову на передние лапы и… жалобно заскулил. Он не понимал, почему его покинули. Завыл. Далеко, где-то там под Чернобылем, таким же жутким воем откликнулось село. Там ему дали жизнь. Подарили доброго хозяина. А теперь?..

уснул.

Буча попробовал подняться, но лапы почему-то не слушались. Так на дороге, в глубоком песке, он и

Проснулся Буча от солнца, светившего прямо в глаза. И от какой-то возни под боком. Черный котенок доверчиво жался к нему, терся о лапы, перечеркивая давнее убеждение людей в обоюдной вражде собак и кошек. Пёс лизнул котенка сухим от жажды языком. Тот перестал возиться, затих. Он еще раз глянул туда, за горизонт, где вчера исчез автобус с его хозяином, глубоко втянул воздух. В ноздри ворвался незнакомый запах. Но он почему-то не насторожил Бучу. Отряхнувшись от песка, понурив голову, он поплелся назад. За ним – котенок. Почти у самой хаты большая черная сука, громко лая, бросилась на его маленького спутника, который проворно шмыгнул Буче между лап, и враз съёжился, став таким незаметным комочком, что Буча едва не наступил на котенка. Резко повернул голову и угрожающе зарычал на нападавшую. В другой раз он охотно побежал бы за ней. Она жила по соседству. Под забором ее хозяина всегда собиралась стая кобелей. Чёрная вздыбила загривок и отступила. На подворье было пусто. Возле полуразваленной будки одиноко сидела курица. Буча вдруг почувствовал, что голодный, но не осмелился тронуть пернатую свояченицу. Пошел в хлев. В нем еще пахло коровой. В яслях лежал комбикорм. Попробовал есть. Горло давил непривычный вкус. Хозяин никогда не кормил его подобной едой. Долго запивал съеденное заплесневелой водой, поднявшись на дежку под хатой. Вода была старая. Без вкуса. Котенок тоже резво взобрался на край дежи… На следующий день село снова ожило. Наполнилось рокотом автомобилей, тракторов, людскими голосами. Буча повеселел. Бегал около людей в респираторах, противогазах. Обнюхивал все, надеясь почуять что-то знакомое. Но когда один из военных ударил его ногой под брюхо, отбежал. Лег подальше, положив голову на лапы. Настороженно наблюдал, как те люди поймали «свояченицу», мгновенно открутили ей голову. Вскоре томительно-вкусный запах заполнил подворье. Настырно замяукал котенок. Ему кинули косточку. Буча даже не шелохнулся. - Видишь, уставился, окаянный! Наглотался радиации… Теперь понесет куда-то. Надо его тут дезактивировать вместе со всем этим дерьмом. Влад, возьми в кабине карабин. И мяса вытяни из юшки. Сейчас мы его приманим поближе… На-на-на… Буча поднял уши. Почуяв в голосе того толстого недоброе, зарычал. Но теплая вкусная кость упала под самую морду, на миг забив духом разваренной курятины инстинкт самосохранения. Но Буча не успел проглотить «гостинец» - прозвучал выстрел. Зажмурив глаза от боли, пес рванул в кусты. Левую заднюю лапу нестерпимо пело огнем. Кавказец попробовал зубами вырвать эту «пчелу». Он помнил, как кусались рыженькие маленькие букашки, которых хозяин почему-то никогда не отгонял от себя. А их в садике летало порядочно. Не раз его жалили. А это снова… - Вот он за деревом! Шляпа, вцелить с двух метров не можешь! Давай быстрей, не то удерет!.. - Вы что, подурели! – сердито закричал им старший. – Оставьте в покое несчастное животное, оно и так тут натерпелось! Подстегнутые охотничьим азартом военные не утихомиривались. Тогда старшина напомнил им давнюю охотничью примету: - Если убьете собаку, то ружье обязательно сломается! А оно вам еще пригодится… - Хорошо, Влад, оставь… Слышишь, что старший говорит. …Какая-то невидимая внутренняя сила заставила Бучу подняться и пружиной бросила его тело вперед. Он бежал, пока в глазах не потемнело. Упал неожиданно на обочине дороги… - Глянь, Степан, волк убитый! – остановил автомобиль на краю дороги Петро Шеремет. Он с коллегой совершал обычный дежурный объезд радиационной зоны. - Какой это волк? Кавказская овчарка. Собачники, скорей всего, подстрелили, - возразил Степан. Буча услышал голоса. Раскрыл глаза. Перед ним стояли почти те же люди. В форме. - Так что, заберем на КПП, Степан? - Он, наверняка, звенит от радиации… Ты уже козу припёр в отделение. Что из того вышло? Еще и мне перепало. Загремишь снова, юннат несчастный, в этот раз начальство уже не простит. - Молчи, дай аптечку лучше, хоть перебинтую несчастного. - Смотри, грызанёт, бешеный, должно быть… И сорок уколов не поможет… - Да нет… Глаза у него полны слез. Досталось бедолаге. Из карабина его кто-то шандарахнул. Шарик, Шарик! Видишь, даже не шелохнется. Давай бинт, милиция обязана помогать потерпевшим. И сала отрежь шматок, там – в моём тормозке. Наверняка, голодный. Буча вдохнул вкусный запах и сразу успокоился, приготовившись к самому плохому. Ему уже было все равно, но силясь поднять голову, слабо зарычал. Попробовал сильнее – из пасти вырвался глухой стон. На измученной собачьей морде можно было прочитать: «Люди, пощадите! Что я вам сделал?..! Жутко было смотреть сильным мужчинам на те собачьи слезы.

собаке.

- Спокойно, Шарик, спокойно, - приговаривал мягко «юннат», бинтуя раненого, - все заживет, как… на

- Поехали уже, он все равно умрет, крови много потерял. Положи в кусты- собачники добьют или кабаны разорвут… - Тебе бы на живодерне работать… Подай лучше банку с водой, напою еще, может , отойдет… Вновь в который раз Буча почуял человеческий запах. Он уже не настораживал. Не предвещал беды. Но и не напоминал хозяина. То был совсем другой запах. - Поехали! Поехали, времени мало, Петро! – подгонял коллегу милиционер. Вскоре их автомобиль исчез, оставив в одиночестве раненую собаку. Таинственно зашелестел лес, тоже одинокий. Без зверей, птиц. Без любителей лесной романтики. Долго приходил в себя после того несчастливого дня Буча. Лежал и старательно зализывал свою рану. Когда почувствовал, что может идти, подался, хромая, к знакомому родничку. Исступлённо пил прохладную воду. Точно стремился утихомирить голод и боль. Нежное солнце, терпкие запахи трав напомнили ему о приходе лета. Буча знал эту пору года. Юленька, дочка хозяина, частенько заманивала его в те жаркие дни к речке. Ему не нравилось это. Напоминало о чем-то ужасном. Особенно, когда вода настойчиво лезла в ноздри, в морду. Тем не менее он старался относиться к тем играм равнодушно, так как не видел в девочке «врага». Напротив, ее добродушие, нежный тон в голосе заставляли подчиняться, забывать о неприятном. А еще, когда Юленька поглаживала бочок и спину, он был согласен на все. Девочка тоже не оставалась в долгу. Каждый раз приносила к будке что-нибудь вкусное. Даже после того, как отец уже покормил кавказца. Мыла тарелку и подстилала под нее клеенку или газету, чтобы после трапезы в будке было чистенько. О! То были чудесные мгновения судьбы! Быстро проходили дни и ночи. Тучи иногда прятали солнце, и на измученную землю падал неприятный дождь. После него в траве вдруг появлялись ярко-красные с белыми крапинками грибы. Под конец лета выросла целая армада их. И Буча даже не обращал на них внимания. Бывало, приходилось вместе с мышью есть траву, листья и тот разукрашенный гриб. Собирал, что находилось, лишь бы жевалось. Хотя иногда везло найти птичьи, а то и куриные яйца. По лесу блуждало немало несушек. Их яйца были настоящим деликатесом. От них в животе ощущалась сытость и лапы становились крепче. Буча приловчился употреблять те лакомства: возьмет в пасть, прокусит, выпьет, не уронивши ни капли на землю, а скорлупку оставит. Птицы их потом клевали. Впрочем, последнее время пищевой ассортимент настолько обеднел, что довелось даже на вегетарианскую диету сесть: не то, что скорлупки съедать, а и снова жевать траву, грибы. От той диеты живот у Бучи подтянуло аж до хребта. Он стал худым и голенастым. Слишком ушастым. Мех на спине, загривке сбился в кудели, около хвоста начало вылезать. Поэтому внешний вид у бывшей хозяйской овчарки, надо сказать, был никудышным. Однако пес не обращал на это никакого внимания. Он все чаще намеревался возвратиться в хозяйское жилье. А вдруг хозяин вернется. Будет искать его… Однажды Буча вышел из лесу на шоссе. Был, как всегда, голодным. Поэтому пустой желудок подталкивал его к зеленому «Жигулю», стоявшему на обочине. А, может, Вспомнилась милицейская легковушка и те люди, что спасли его, раненого. Побрел на голос. Тем более, что звучал он нежно и добродушно, совсем, как у Юленьки… - Иди, моя собачка, сюда, бедненькая. Мама! Мама, смотри, кто-то собачку потерял! - Оксана! – прозвучало резко, даже листва зашуршала на деревьях. – Оставь, говорю! Грязная… Из зоны, наверное… Мыкола, поехали, чего стоишь? Ребенок нуклидов наберется еще от этого мутанта приблудного. Видишь, как глаза горят. Своих дома хватает… Понавозили тех переселенцев… Если бы Буча умел говорить, то сказал бы: «Едьте…» Но… Интеллигентным, наверное, был. Он лишь мирно помахал облезлым хвостом девочке, которая грустными глазами смотрела на него через окно автомобиля. Разве ж он виноват, что стал таким? Или в этом не заслуга людей? Или не человеческие руки разрушили жилище хозяина, разломали его будку? Может, он и думал так, понуро бредя по обочине назад. В зону. Зачем? Что его звало?.. Вдруг из-за деревьев вылетела волчица. Немного меньше Бучи. Видно, тоже давненько не охотилась. Она ощерила желтоватые выщербленные зубы. Он раньше, в ночном, отгонял похожую от коней. Но та была большой, с крепкими зубами. В их мощности Буча даже успел убедиться. И до сих пор на загривке остался глубокий след. Вспомнив ту схватку, он тоже ощерил зубы, подготовился к обороне. Между тем волчица не отскочила. Так и сидели они, пока не начало смеркаться. Волчица не сводила с Бучи стеклянных глаз. Буче надоело – он трусцой оббежал ее и… подался в село. Серая медленно двинулась за ним. Около хаты хозяина было пусто. Военная техника поломала деревья, кусты, ограду. Осиротело лежал разбитый колодезный сруб. Криницу засыпали. Дом тоже мало чем напоминал опрятное когда-то жилье. Оконные

рамы зияли чернотой, точно чьи-то большие выплаканные глаза. Пугал пустотой и дверной проем. Ветер жутко скрипел отломанным куском крыши, сдирая пятнышки известки с потрескавшейся стены. Буча громко завыл. Его поддержала волчица. Он не обрадовался этому. Где-то в глубине своей души надеялся услышать такое ж собачье завывание. А слышался лишь голос серой. На хмурое небо выкатился ярко-белый круг Луны. Будто захотел послушать страшное беспомощное завывание. Выхватил вдруг из темноты колючую проволоку, ржавые таблички с треугольничками, полуразобранные, разворованные жилища, их черные, пустые окна и снова закатился за облако. Вмиг почернело. Буча еще громче завыл, точно требовал возвращения того хоть и холодного, но света. Вон там, из большущей лужи его вытянули полуживого. Той улочкой ходил с хозяином в конюшню. За тем магазинчиком в него целились камнями школьные разбойники. Он таки хорошо проучил их один раз: даже штаны нескольким подрал. Немножко дальше состоялся настоящий бой с соседским Сирком. За Черную воевали. Как она тогда смотрела на него, победителя! После той драки и старый бульдог, который жил через три хаты от хозяина, всегда почтительно смотрел вслед. Тем не менее Буча никогда не зазнавался. Он любил это село, его людей, их друзей, помощников во всю широту своей собачьей души. А теперь где они? Вернутся ли?.. Максим глянул на Луну. Зажмурился. Как-то неспокойно стало на душе. - Пошли, Иваныч, в хату! – окликнул с порога Петро Тимофеевич, колхозный бригадир, давший приют его семье после эвакуации. – Прохладно что-то сегодня. Наверное, дождь будет. В такую ночь не прибежит твой Буча, не жди. Пошли, говорю, по чарочке выпьем, праздник же… - Какой? – равнодушно поинтересовался Максим. - День революции… Побеседуем. Хату твою замочим. Уже хлопцы пол настилают. До Нового года переселитесь… - Сейчас иду! Думаю, заболел где-то, или след потерял. Так не может быть… Читал, что собаки за сотни километров возвращаются домой. - Иваныч… Может, он никуда и не пошел из хаты… - Или с голоду где-нибудь умер. Хороший пес… Едва живого из капонира вытащил. Привыкли все к нему. И Светлана тоже… Вначале не хотела его… Из-за Юльки смирилась. Да и полюбила… Мужчины сели к столу. Налили по чарке. Молча выпили. Закусили. Выпили еще по одной. - Революция… Партия… - завелся вдруг Максим. – Чернобиль… Все мы думали… А кто теперь о нас думает? Кто о крестьянине когда заботился, Петро? Только требуют. Давай молоко, мясо… А где его брать? Старые отживают, а молодежь не очень поспешает… Да и цены просто смешные… Реформы, перестройка… Где ж вы раньше были, гос-с-спада хорошие?.. - Правильно рассуждаешь, Максим! – попробовал успокоить конюха бригадир. - Что тут правильного? Работаем – и баста! Утром и вечером, в дождь и жару, без выходных и праздников, без отпусков. Даже про болезни забываем. И люди, как собаки, и собаки, как люди… Завтра возьму машину и поеду в зону! - Хорошо, Иваныч, то будет завтра, а сейчас перекусим, картошка стынет. Могут не пустить… - Пустят! - Зона ж, Иваныч… - Прорвусь. А-а-а, наливай, Петро, ты прав, завтра виднее будет. - Не переживай, Иванович, читал я тоже в газете, что в Америке один пес возвратился к хозяину через несколько лет. Столько километров отмерял лапами!.. А еще там есть специальное кладбище, где за большие деньги собак хоронят. Совсем, как людей… - Вот так! У нас человека не могут нормально похоронить, а там – собак… Ты видишь! Что то за газета? Хотя… мы ж люди. Мордуем несчастных животных. Нет, сначала издеваемся над собой, а они мучаются рядом с нами. Нет, таки прорвусь. Живой Буча, чувствую, ждет меня. Виноват я перед ним, Петро… В ту ночь Максиму не спалось. Снились разные химеры. Будто он в Нью-Йорке. На кладбище. Везде чистота и порядок. Идет он по асфальтированной дорожке. По обе стороны – собачьи бюсты. И внезапно – похоронная процессия. С десяток мужчин и женщин, одетых в черное. На катафалке – гроб, в нем … собака. Пригляделся – Буча… Утром Максим пошел в колхозную контору. Председатель правления разрешил взять «Ниву» с водителем. Они сразу двинулись в дорогу. Путь был нелегким. С водителем Максим почти не разговаривал. Щемило сердце. Ехал, казалось, в гости. Гостинец прихватил – кость с мясом. Чем ближе подъезжали к зоне, тем тревожней становилось. Вокруг ни одной живой души. Одни березки и сосны стояли нерушимо. Одиноко. «Нива» остановилась возле полосатого шлагбаума. Старший контрольно-пропускного пункта доложил куда-то по телефону. Лишь через час пообещал приехать оттуда старший по званию. Дожидаясь его, Максим начал вспоминать родное село, свою жизнь. Когда-то, осиротевший, нашел тут приют. Отец на мине подорвался. Распахивал забытое послевоенное поле трактором и налез на «фашистский подарок». Мама не выдержала, через

год умерла. Добрые люди согрели, накормили, одели, а потом ухаживали, как за родным. Так и остался в той стороне. Не искал счастья в другом месте. Были и учителя. И работа. Сначала за лошадьми ходил, потом прицепщиком техники стал. Выделили трактор. Да не мог на нем работать, все отец вспоминался. Со временем ушел из тракторного парка. В конюхи. То от деда, наверное. Это сейчас эта профессия не престижная. А тогда… Первый человек на селе. Сумел и Максим возродить бывшую дедовскую гордость. Женился на красавице-доярке. Вместе хату поставили с резной крышей. Садик высадили, пчел завели. Жили не хуже других. Дочь Юля – девочка как маковка. И в один день – ни села, ни хаты, ни лошадей. И Буча пропал… - Жаль собаку, разумной была, верной, - сказал вслух. - Так вы собаку приехали искать? – удивился высокий молодец в форме капитана милиции. - А что тут удивительного? – тоже вопросом сердито ответил Максим. - Напрасное дело, езжайте домой. Нельзя туда. Вы ж сами знаете, радиация высокая. Хотите, чтобы меня посадили… Так и возвратился Максим ни с чем «домой». …Бучу разбудили холодные белые мухи, которые настырно липли к носу и мгновенно исчезали, оставляя мокрые капельки. Чтобы согреться и, по возможности, найти что-то на завтрак, он со всех ног припустил в лес. Туда, где надеялся разжиться какими-нибудь харчами. Туда, где можно было прятаться от назойливых холодных мух. Однако он не знал, что там его ожидало еще одно нелегкое испытание. Безрадостное и беспощадное будущее, о котором он и не подозревал. Ведь нацелен был на одно: как и чем погасить сосущее чувство голода. За ним, стараясь не отставать, бежала волчица. Уже почти полностью стемнело, когда Буча, ломая когти, выскреб из-под подмерзшего снега мышь. В этот раз ему по-настоящему повезло – серенькая попалась неплохая. Он держал ее под лапами. Теплый полуживой комочек приятно грел лапы, будоражил желудок, выталкивая горячую слизь на одеревеневший язык. Почувствовав, как комочек шевельнулся, со сдавленным рычанием придавил ее лапами. Красные капли крови прыснули в снег. Вдруг Буча услышал поскуливание. Он повернул голову – неподалеку лежала уже знакомая волчица. Голову положила на передние лапы, а язык свесила набок. Буча зарычал. Серая не отскочила, напротив, начала, совсем по-собачьи повизгивать. Тогда он схватил свою добычу в зубы и отбежал в сторону. Держась на расстоянии, волчица последовала за ним. Тем временем из-под ног Бучи вышмыгнула еще одна мышь. Он проворно прижал ее к снегу, а ту, первую, мгновенно проглотил. Волчица начала подползать ближе, выставляя перед собой лапы. Когда она очутилась совсем близко, Буча углядел, что лапы у серой изуродованы. Что-то непонятное заставило его прервать скромную трапезу. Немного успокоившись, попробовал снова есть уже остывшую мышь. Он хорошо знал: если не проглотит ее сейчас, то скоро она станет, как камень. Волчица продолжала приближаться. В следующую минуту Буча вздыбил загривок и решительно ступил навстречу, ощерив зубы. Их глаза встретились. Но то был не хищный холодный блеск, не хитрый, а затуманенный болью, голодом, полуугасший огонек затухающей жизни. Буча взял зубами мышь и положил ее к лапам волчицы. Сам отошел. Однако она не накинулась сразу же на еду. Тяжело втянула в себя воздух, медленно поднялась и подошла к «подарку». Буча отвернулся. Он слышал, как серая не торопясь начала есть добычу. Теперь все ясно: «Серая уже не отстанет от меня». Старательно разгреб снег до самой листвы, сгреб ее в кучу, и зарылся в нее, уткнув в лапы холодную морду. Завтра ему придется долго охотиться… С того времени волчица не покидала Бучу. Он и не прятался. Наоборот, когда она отставала, ждал, делая вид, что занят охотой. Поймав все-таки мышь, клал ее на след в снегу, хорошо зная, что Серая подберет, а сам искал другую. Бывало, находил. Вскоре его лапы тоже мало чем отличались от лап спутницы. И когда ударили февральские морозы, он по целым дням не вылезал из своего укрытия. Одним необычайно пронизывающим вечером Серая смело вошла в логово Бучи, а он сразу почувствовал, как хорошо иметь в нем соседа. Единственное, к чему он долго не мог привыкнуть, - запах. Среди мешанины самых разнообразных, какие только мог различить его талантливый нос, выделялся особый, давно знакомый. Вражий… Именно тот запах и заставлял что-то вспоминать. Иногда ночью он против воли выталкивал его из нагретого логова. Тогда Буча неудержимо выл. На весь лес. А Серая почему-то не поддерживала. Возможно, догадывалась о собачьей тоске… Следующая весна пришла в лес неожиданно. Где-то наверху, над верхушками пожухлых сосен резанул куски хмурого неба солнечный луч, превращая искристый снег в грязную кашу. Зелепетали ручейки, давая всему живому вдосталь напиться талой воды. Припав к одному из них, Буча пил, пока не отяжелел живот. То же самое сделала и Серая. Они шли рядом – пес, который остался без дома и хозяина, и волчица, притихшая от беды. Шли, не ведая, куда. Вперед, надеясь каждый на свое. Обезлюдевшая, согретая первым теплом зона породнила их, погасив

давнюю обоюдную злобу, вытравив ненависть голодом, холодом, одиночеством. Объединила желанием выжить. Наконец, продолжить свой род… Буче казалось, что все вокруг вымерло. Какая-то удивительная тишина стояла в лесу. Ему хотелось быстрее выбраться из этих мертвых зарослей. Выйти на дорогу, которая ведет в село. Встретить людей. Своего хозяина. Его дочку. Если бы встретил их, бежал бы, пока хватило сил. Потом облизал бы руки, лицо. Упал на спину, вывалялся в грязи. Рычал бы, выкручивая «восьмерки» хвостом… Впереди, в кустарнике, что-то завозилось. А через мгновение оттуда высунулось страшилище – черная, щетинистая голова с хищно торчащими клыками, красными углями глаз. Серая даже отшатнулась, прижавшись к нему, наверное, это и придало ему смелости. И он рванул вперед. Буча ловко увернулся от клыков, а когда кабан, неожиданно споткнувшись, завалился не бок, стремглав кинулся на него. Челюсти автоматически стиснули загривок под ухом мохнатого монстра. Тот дико захрипел, силясь подняться. Не удалось. Краем глаза Буча заметил, как Серая тоже вцепилась в ляжку кабана. Но это было ошибкой. Щетинистый, подхлестнутый резкой болью, вдруг поднялся на передние лапы и резко мотнул снизу вверх могучей головой. Буча даже не успел почувствовать, как острый клык распорол ему левый пах – на миг завис в воздухе, а потом тяжело шлепнулся между деревьями. Волчица же держалась намертво. Но увидев, что кабан, не обращая на нее внимания, упрямо наступает на собаку, предприняла другой маневр – отпустила ногу и забежала вперед, рискуя собственной безопасностью, прямо под клыками. Кабан собрался подцепить настырную волчицу. Да полученная от Бучи рана осадила его. Пользуясь этим, Сера грызнула его за ухо. И тогда щетинистое чудовище, громко хрюкая, отступило. … Рана Бучи была глубокой. Он попробовал достать ее языком. Не удалось. Попробовал еще раз – прозвучало жалобное поскуливание. Беспомощное. Бессильное. И тогда подползла волчица… Буча зажмурил глаза и нырнул в темноту. А Серая старательно и долго зализывала горячий окровавленный бок своего спасителя, который снова в который уже раз боролся со смертью, неизвестно чем утоляя жажду жизни. Она тоже не знала этого, как и не знала, что после этого долго будет скитаться по зоне в поисках еды для него и себя. На первых порах ей повезет поймать зайца. Будет носить в пасти воду для раненого пса. Будут стрелять ей вдогонку собачники. «Зоновские скитальцы» даже не подозревали, что, прикидываясь подстреленной, она мастерски обманывала их. Гоняясь за живучей серой, они удалялись от лежбища Бучи… Именно тогда, когда Серая так счастливо ускользала от тех выстрелов, отвлекая давних своих врагов от Бучи, в зону пришел май. Буйствующий высокими травами, на редкость яркими цветами актеи, смолки, зеленчука. Непривычно безмолвный. Сдавалось, все застыло в ожидании чего-то неожиданного. Между тем, если бы кто-нибудь из людей заприметил серую волчицу, то понял бы: она собирается народить щенят. Но никто бы не догадался, что это не собака, а Буча – не волк. Неумолимая зона изменила их внешность, точно злая волшебница. Хотя мать-природа была все же сильнее и всячески стремилась перебороть ту страшную реальность коварной радиации – дала возможность продолжить род собачий. Дала она шанс и ее наисовершеннейшему творению – людям: они сумели-таки покинуть эти лихие места. Представьте – потоп или землетрясение… Хотя радиация намного коварней. Заставила же в этой «зоне» оставить много дорогого людям: дома, улицы, сады, гусей, кур, поросят, лошадей, коров, телят, собак. Немало их блуждает. Одинокие, они живут каким-то чудом, находят еду. Им иногда везло, и они продолжали свои мытарства, дичая без людской заботы. Не раз доводилось встречаться с ними и Буче с Серой. …Полдень докучал жарой. И Буча, тянувший тушку козы, остановился отдохнуть. Оставив под кустом можжевельника ношу, начал вынюхивать, где б найти хоть маленькую лужицу. Томимый жаждой язык, казалось, выпадет. Но вдруг на полянке Буча углядел корову. Она даже не отскочила, не отбежала, когда он подошел к ней. А знакомый запах молока подталкивал собаку все ближе. К разбухшему синеватому вымени, с которого уже капала белая маслянистая жидкость. Буча интуитивно вцепился в отвисший сосок. Теплое, густое молоко брызнуло в высохшую пасть. Живительным ручейком потекло в сморенный желудок. А корова стояла, как вкопанная, точно и ждала этого. Напившись до отвала, Буча распластался рядом. А в логове его ждала Серая. Буча отдыхал. Он даже не подозревал, какую непоправимую беду только что принес себе, высасывая из обреченной скотины отравленную жидкость… Вернувшись в логово, Буча долго обнюхивал мертвых щенят. Не мог никак сообразить, что с ними случилось. Они лежали неподвижно под боком Серой. Уже холодные. Умерли, скорее всего, от голода, потому что у волчицы уже несколько дней не было молока. Но еще один щенок вяло возился между лапами. Цеплялся, как мог, за жизнь. Новоселье у Максима и его семьи было шумным. Председатель сельсовета торжественно вручил ему ключи от дома, произнеся длинную тираду о том, что, мол, беда есть беда, а жить нужно. Намекал, что время вскорости залечит печаль по покинутому наследству дедов. Да и дом новый не хуже брошенного. Все жали руку Максиму. Точно и горя не было. Только бригадир Петро Тимофеевич молча взял его за плечи и отвел в сторону.

- Не кручинься, Иваныч. Пережили войну, голод и это горе одолеем. Люди у нас хорошие. И край наш чудесный. Привыкнешь. А чтоб легче было, возьми подарок мой. – Бригадир нагнулся к корзинке, накрытой платком. – Думаю, сам назовешь. Я не отважился… Из корзинки на Максима черными пуговками глазок смотрел щенок. На загрубевшую от ветров, дождя и солнца щеку конюха скатилась непрошенная слеза. Бригадир, увидев временную слабость Максима, смутился и сказал: - Ладно, Иваныч… Я это… Пойду, а вечером загляну… Максим лишь кивнул в ответ, беря в руки щенка: - Иди ко мне, Буча, иди, маленький… А в это время с Бучей творилось что-то непонятное. Он не находил себе места. Как безумный, бегал вокруг логова. Царапал лапами деревья. Переворачивался. А потом вдруг кинулся стрелой из лесу на давно забытую дорогу, которая вела к покинутому, изуродованному, уже местами заросшему бурьяном, селу. …Начало уже темнеть, когда обессиленный Буча заполз под сломанный дуб. Утратив от усталости нюх, просто грудью наткнулся на перепуганного кота. Если бы Буча присмотрелся и обнюхал того всполошенного драного зверька, то, несомненно, узнал бы в нем котенка, который когда-то пришел сюда вместе с ним с далекой левады – тогда, после выселения людей. А разве ж мог остановиться тот кот, напуганный всеми бедами, ужасами и голодом возле этого пса – почти лысого, с оторванным ухом, пошматованным гнойным боком и мордой, сплошь покрытой страшными язвами?.. Буча медленно поднялся на передние лапы и, срываясь на волчий вой, протяжно и громко залаял в темную прорву ночи, словно хотел, чтобы тот жуткий лай долетел до Космоса. Но лай летел над зоной и возвращался эхом от серой мороси. Налаявшись, Буча положил голову на лапы и оцепенел. Силы оставляли его. Словно угадывая это, спокойно подошел кот. Потерся головой о собачьи лапы и примостился под его еще теплым боком, выпустив из пасти на размокшую землю кусочек окаменевшего хлеба. То был маленький запас на черный день. Кошачий… С неба сыпануло еще сильнее. Заскрипели деревья. Они были слишком старыми и, наверное, вспомнили древнюю легенду о том, как собака и кот спасли людей от голода, отдав им хлеб, который отобрал у людей Бог, разгневавшись на них за непочтительное отношение к дару Господнему. Натужно скрипели деревья возле забытой хозяйской хаты и немощно следили за тем, как теперь люди не могут ничем помочь своим легендарным спасителям. И даже не увидят, что их кот уже навсегда затих, свернувшись калачиком под боком Бучи. Буча помутневшими глазами глянув в черную бездну ночи. Но светлее не стало. Не послышались голоса. Он попробовал завыть. Кроме бессильного хрипа, ничего не вышло. Тогда Буча широко открыл пасть и что есть силы втянул влажный, горьковато-холодный воздух. И затих. Зона на этот раз не хотела дарить ему даже самой маленькой надежды. А где-то далеко в лесу нестерпимо выла волчица… 23 ноября 2009 года

Перевела с украинского

ТАМАРА ГОРДИЕНКО

Ночь.Улица Фанарь. Почти по Блоку. В такую ночь и пишутся стихи.