Литкультпривет!!! №12 октябрь 2013 г by Сергей Прохоров

Литкультпривет!!!

Monthly journal LITKULTPRIVET!

Ежемесячный литературнохудожественный журнал

10 (12) 2013

Приложение журнала ИСТОКИ 1

Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха. Выходи встречать к околице, красотка, жениха... 2

Литкультпривет!!! Ежемесячный журнальный выпуск

Основан 30 октября 2012 г.

п.г.т. Нижний Ингаш

Выпуск 12-й. Октябрь 2013 г.

АВТОРЫ НОМЕРА:

Никифор Саньков Рассказы..............................8 Екатерина Наговицина Тонкая струна.Рассказ......11 Николай Ерёмин Стихи.......................................15 Сергей Прохоров Стихи..................................17 Владимир Капелько Стихи..................................19 Василий Скробот Стихи..................................20 Галина Зеленкина Стихи..................................21 Эдуард Учаров Стихи..................................22

Поэт Николай Константинович Доризо родился 22 октября 1923 года в Краснодаре. Свои первые стихи опубликовал в 1938 году, когда ему было 15 лет. Наиболее известен Доризо как поэт-песенник. Он автор стихов к песням «Огней так много золотых на улицах Саратова», «Но как на свете без любви прожить», «Почему ж ты мне не встретилась...», «Большак», песням, ставшим, народными. Картин, в которых звучат его песни, более полусотни – это знаменитые ленты «Разные судьбы», «Дело было в Пенькове», «Девушка с гитарой», «У тихой пристани», «Простая история», «Увольнение на берег», «Полустанок», «Моя судьба», «Посейдон спешит на помощь» и другие.

Анатолий Казаков В наших душах навсегда...25 Анатолий Ерохин Крестовый ход...................27

Редактор выпуска Сергей Прохоров

Культура Язык рисунков не требует знание словестных языков, перевода. Посредством карандаша, кисти дети приобщаются к культуре другой национальности. И это у них получается непосредственней и более понятней, чем у взрослых.

С 5 по 12 сентября в Красноярском музейном центре прошли мероприятия масштабного международного проекта «Диалог культур. Россия — Япония». В течение недели красноярцы имели возможность побывать на уникальных концертах, выставках, театральных постановках, посетить мастерклассы, кинопоказы и дефиле с участием известных японских деятелей культуры. Программа призвана познакомить красноярских зрителей с многообразной и древней культурой Японии. Ценители визуального искусства посетили выставки, посвященные традиционным японским боевым техникам, теме японских военнопленных в Сибири, а также русско-японскую выставку детского рисунка. Часть работ японских детей из города Тайота и русских из Красноярска открыли в сентябре выставку детского искусства в районном музее Нижнего Ингаша. 4

Рисунки японских детей из г. Тайота

Игра в традиционные японские игры. Такахаси Юкка. 3-й класс

Огурец и зелёный перец. Мацую Икки. 2-й класс

Сапсан охотится на гуся. Ямадо Кашаро. 5-й класс

Большой вкусный арбуз.Кавасуми Ан. 4-й класс.

Мандарин, яблоко и клубника. Харадо Нами. 2-й класс.

Японский барабан на летнем празднике. Анако Сино. 6-й класс

Гора Фудзи. Морозова Наташа 10 лет

У подножья горы Фудзияма. Настя Александрова. 4 года.

Рисунки русских детей из г. Красноярска

Прогулка в саду. Даша Андриенко. 10 лет.

Мемориальный комплекс мира в Херосиме. Александра Старостина. 10 лет

На горном перевале. Ефимов Миша. 10 лет.

У водопада. Марина Шевчик. 8 лет.

Гора Фудзияма. Ира Матвеева. 6 лет

Проза Никифор Саньков В этом номере мы заканчиваем публикацию сборника рассказов учителя из Ужура Никифора Фёдоровича Санькова. И, честное слово, такое чувство, буд-то расстаемся с добрым, интересным попутчиком и прекрасным рассказчиком, который 6 номеров подряд развлекал нас такими чудесными жизненными байками и они вдруг неожиданно закончились, как и сама жизнь этого удивительного человека. Жаль.

Савка бы! Гармонист! Лучший парень на деревне. А Сильный, силой не хвастает тут ещё статью взял. Высокий, чернобровый, изпод папахи чуб, как воронье крыло. Один сын у Жил у нас в деревне Савка, по прозвищу родителей. Дом под тесовой крышей. Может, это Молчун. Жил в ветхой избушке с больной матерью. и сделало его высокомерным, заносчивым. Но мы, Была у них коровёнка да старая, доставшаяся от парни, откровенно скажу, его недолюбливали. Не отца лошадёнка. Отец Савки погиб в гражданскую раз даже побить собирались. войну. Его расстреляли колчаковцы. И рос Савка Из всех ребят он дружил только с Федькой без отцовской ласки, как полынь в поле. Одним Шевкуном. Уж больно хорош был голос у этого словом, голь перекатная. Ни в себя, ни на себя. Федьки. Идём, бывало, летом по улице, Костя А в те годы, ещё до коллективизации, на таких, играет, а Федька разливается соловьём: как Савка, сынки богатеев смотрели свысока. Да Я по улице идуи деревенские красавицы не больно жаловали Сам собой не дорожу. их своим вниманием. К тому же Савка был Пусть головушку проломят, стеснительным, застенчивым. Может потому, что Я платочком завяжу. стеснялся своей бедности. Как-то одна бойкая девчонка попросила его «проводить до дому». Нас побить, побить хотели, -А чего тебя провожать, я и сам туда иду,Нас побить пыталися. сказал Савка. А мы сами не сидели-Ну, возьми хоть под руку. Того дожидалися. -А зачем под руку? Можно и так. -Ой, Савка! Какой ты есть… Не начёсывай начёсы, -Какой уж есть. Ненаглядная моя. Ходил Савка в домотканом зипуне - летом, За твои русы начёсы зимой - в латаном - перелатаном полушубке. Бьют молодчика меня. Придёт на посиделки, заберётся куда-нибудь в уголок и сидит, молча, наблюдает, как веселится А на лавочках у домов сидят бабы и только молодёжь. Раньше-то клубов не было. А всё равно головами качают: «ну Федька! Ну, певун! Ох, молодёжь умела повеселиться. Договаривались с берегитесь, бабёнки, у каво девки на выданьи. какой-нибудь вдовушкой или одинокой старухой, Закрутит ей голову. Чисто, соловей поёт» Никто откупали избу, ну и гуляй тогда сколько душе тогда не знал, что скоро начнётся война и Федька угодно: пели, плясали, играли в фанты. Шевкун станет героем Советского Союза, а Был у нас свой гармонист Костя Левшин. разудалый гармонист Костя Левшин будет навечно Красивый, чёрт! Ходил всегда в хромовых сапогах занесён в списки без вести пропавших. с галошами, в чёрном полушубке, отороченном Но вернёмся к Савке. Савка к этому времени белой мерлушкой, если зимой, в чёрной смушковой подтянулся, возмужал. Правда, особо ростом он не папахе. Девки о нём просто с ума сходили. Ещё взял, но был широк в кости, приземист, сутуловат. 8

Грудь высокая, колоколом. Ходил вразвалку и чемто напоминал медведя: такие же короткие ноги, несоразмерно длинное туловище и болшая голова на короткой шее. От природы Савка был неразговорчив. Можно было сидеть с ним и час, и два и не услышать от него ни единого слова. За это, наверное, и прозвали его молчуном. Скажешь: -Ну что ты надулся, как мышь на крупу. Скажи хоть слово. -А что говорить? -Ну, хоть что-нибудь! -А,- махнёт рукой.- Сколько языком не мелимуки больше не станет. -Жениться-то хоть собираешься? -Зачем? -Как зачем. Ведь все женятся…. -Ну и пускай женятся. -А ты? -А что я? Дурак что ли! -По-твоему, выходит, только одни дураки женятся? -А кто ж! -Ну, Савка! Не зря тебя молчуном прозвали. -Пускай зовут. Дуракам закон не писан. Летом мальчишками мы часто ездили в ночное. Разожжем костёр, напечем картошки и сидим вокруг огня, рассказываем, разные истории. А Савка ляжет в сторонке на спину, уставится в звёздное небо и низвука. -Савка,- скажет кто-нибудь,- ты что, звёзды считаешь? -Ага. -Сколько насчитал? -Пересчитаю-скажу…

В школе Савка шёл первым учеником. Память у него была бесподобная. Бывало учительница Анна Николаевна прочитает какой-нибудь рассказ из «Красной зорьки» (так называлась книга для чтения) и спросит: «кто перескажет? Савка встанет и перескажет слово в слово всё, что учительница только что читала. Савка никогда не тянул руку, как другие: мол, спросите, я знаю, но не было случая, чтоб Савка не знал урока. Самые трудные задачи, если они «не получались» дома, решал на доске Савка. Очень любил Савка животных, «наших братьев меньших», как теперь их любят называть. С поля едет-то хворого зайчонка привезёт, то подберёт сорочёнка с перебитым крылом. Один год целое лето и осень, до самой зимы, растил лисёнка, когда тот вырос, превратился в настоящего лисовина, унёс его в лес и выпустил на волю со словами: « Беги, гуляй себе на свободе». А то как-то зимой ехал Савка с сеном и увидел, как Митрий бог (уличное прозвище нашего деревенского мужика Дмитрия Тарана) хлещет бичём своего несчастного Рыжку, увязшего в глубоком снегу с тяжёлым возом сена. Савка вырвал у Митрия бич, помог лошади выбраться на дорогу и, швырнув под ноги угрюмому хозяину бич, гневно сказал: «зверь! Тебя бы этим бичом, дурака». Бережно и ласково относился Савка к своей больной матери. Он и корову доил, и пол мыл, и печку топил, если она сильно недомогала. Соседки всегда завидовали Савкиной матери6 « ну Матрёна, счастливая ты. Золото у тебя парень. Попробуй наших охламонов заставь что-нибудь сделать. Ни в жисть не помогут - хоть разорвись». Ещё Савка любил рисовать. Все стены в его избе были завешаны портретами вождей. Тут и Владимир Ильич в своём кабинете за чтением «Правды», и всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин, и Сталин с трубкой и в кителе, и Ворошилов с Будённым на чудо - конях, каких он никогда не видел в своей захолустной деревне, кроме коней-работяг, вроде своей Карюхи боговского Рыжки. А как хотелось иметь хорошего коня, чтоб ребята не насмехались, когда он вместе с ними трусил на своей Карюхе в ночное. С обидчиками Савка никогда не дрался, в ссоры не вступал, даже не помнит, чтоб он с кемнибудь боролся. А тут произошёл такой случай. Был у нас какоё-то праздник, не то рождество, не то крещение. После буйной пляски мы, парни, 9

вышли на улицу немного проветриться и покурить. Вышел с нами и Савка, хотя он и не плясал и никогда не курил. Увидев его, Костя Левшин, будучи под хмельком, начал к нему приставать: «поборемся, да поборемся» -Отстань! Лениво отмахивался Савка. -Что, трусишь? Не унимался Костя. -Не трушу, а не хочу. -Нет, трусишь, и, ловко подставив ему «подножку», свалил Савку в снег. -Да что ты, Савка, в самом деле! - Возмутились мы,- Не будь бабой. Проучи этого зазнайку! Борись! -Не хочу! -Ну, зарядил, как сорока Якова одно и то же про всякого. Поборись! -Сказал же русским языком - не хочу! Упорствовал Савка. А самонадеянный Костя продолжал наступать и ещё раз Савку на снег. У Савки даже лопнул рукав. Это, наконец, вывело Савку из терпения. Он ухватил Костю за опояску (тогда мода была на разноцветные опояски), приподнял его и с силою швырнул на землю, да так, что у Кости отлетели подборы от хромовых сапог. Поднялся шум, хохот. Костя побелел и бросился на Савку с кулаками. -Не лезь, а то ушибу, сказал невозмутимо Савка и, повернувшись, пошёл домой. Мы, ошарашенные, стояли и смотрели ему вслед. Позднее мы ещё больше узнали про Савкину силу. Он на мельнице заносил на засыпку, по крутой лестнице, двенадцатипудовый чувал ржи. Вывозил на себе из топлыша телегу с сеном, если Карюха не могла взять воз. Поднимал под передние ноги племенного колхозного жеребца. Забрасывал на стог во время мётки целую копну сена. В деревне много было здоровых, сильных мужиков, но ни один из них не пытался помериться силою с Савкой. Даже известный на всю округу силач коновал Алдашка и тот взмолился, когда Савка сжал его своими железными руками: «отпусти, медведь! Сдаюсь!» Как-то (это уже было при колхозах) привезли из лесу десятиметровый осиновый сутунок для ремонта конторы. На матицу. Сутунок был ошкурен, обвял, но ещё не просох. На крыльце конторы сидело несколько мужиков и смолили самокрутки. Среди них был и председатель колхоза. В это время из ворот своей ограды вышел Савка. Он жил наискосок через улицу,

метрах в сорока от конторы. Увидев мужиков, он неторопливой походкой, вразвалочку, направился к ним. У сутунка Савка остановился и потрогал его ногой. --Что, не унести ли хочешь?- Засмеялся председатель. -Могу и унести. -Попробуй. Унесёшь - твой будет. -Правда. -Правда. Вот мужики свидетели. -Ладно. Попробую. Савка, неспеша подошёл к сутунку с противоположной стороны от комля, приподнял его за один конец, подержал с минуту, словно взвешивая, потом взвалил на плечо и, медленно продвигаясь к середине сутунка, пока сутунок не уравновесился, тяжело и осторожно, будто по тонкому льду, направился к своему дому. -Фу ты, дьявол! Сказал председатель, не то жалея сутунок, не то восхищаясь Савкиной силой. Ведь унёс, чёртов медведь. Придётся кого-то снова посылать в лес. Богатырская сила Савке пригодилась и на фронте. Он воевал в разведке. Доставлял из вражеских окопов «языков». Однажды приволок из немецкого тыла полковника «килограммов на сто двадцать». Вернулся домой полным кавалером «Славы». Женился. Взял бойкую, весёлую, свою деревенскую Фросю. Была она, как у нас говорят, маленькая да удаленькая. Народила Савке аж шесть сыновей. Вылитые - родной батя, только характером в мать. Такие же весёлые, улыбчивые. Все играют. Кто на балалайке, кто на гармони. А младший-Витька, тот даже кончил музыкальную школу и теперь заправляет клубной самодеятельностью. Остальные пошли по стопам отца, знатного комбайнёра, чей портрет много лет не сходил с колхозной доски почёта. Рядом с боевыми орденами появились орден Трудового Красного Знамени и медаль «За трудовую доблесть». Но годы и фронтовые раны сделали своё дело. Недавно односельчане проводили его в последний путь. Похоронили Савелия Терентьевича с воинскими почестями, как героя. Играл духовой оркестр из района, а когда гроб опускали в могилу, прогремел трёхкратный салют. Потому человек заслужил! 15-20.01.1989г.

Екатерина Наговицина г. Екатеринбург Екатерина Наговицына - майор спецподразделения, Кавалер Ордена Мужества. Обладатель главного приза зрительских симпатий и лауреат международного конкурса литературы и культуры «Славянские традиции – 2012» в номинации Малая проза.

Тонкая Струна

Тихий осенний вечер старого района. Ветерок лениво гоняет по улице мусор, заворачивая его в пыль. Обёртка от шоколада, фантики, смятая пачка сигарет, упаковка от продуктов — фиксирую всё это на автомате, но он не трогает внутренние струнки тревоги. Всё это — мирный мусор родного города. Я бесцельно брожу по его улицам часами, день за днём. Ещё немного, и месяц набежит. Не могу себя ничем увлечь. Пока не получается вклиниться в мирную жизнь. Вжиться. Раствориться и стать её частью, её новым жителем. Я как будто в гостях. Дома и одновременно где-то. Как дурак, хожу по знакомым с детства местам и не могу их принять. Всё знакомое, родное, но не моё. Не здесь я сейчас. И уже не ТАМ. Завис на переправе. Надо что-то делать. Может, напиться? Не помогает. Не цепляет. Пить водку надоедает раньше, чем начинает забирать. Хмель не приходит. Забытье не наступает. Нет облегчения в родном доме. Ничего нет. Дни проходят, как бы вне меня. А я стою в сторонке, поглядываю и не участвую. Нервы натянуты до предела. До тонкого внутреннего звона. Кажется, что еще чуть-чуть, нить оборвётся, и со звоном начнут крушиться зеркала, которые только лишь отражают какую-то незнакомую, чужую жизнь. Настроение плавает от абсолютной апатии до психа, лютой злобы, когда ещё немного, и начнут крошиться зубы. А потом обратно, как будто и не было ничего. Выводит из себя всё или что угодно: косо брошенный взгляд, на ногу кто-то наступил, визгливый голос и так далее, и тому подобное. Так это, вроде, говорится, когда нет возможности и желания перечислять все раздражающие факторы. И чтобы хоть как-то отвлечься, унять внутренний зуд, умотать себя, я каждый вечер, когда становится особо невыносимо оставаться дома, выхожу и иду. Без привязки к адресам, улицам, весям. Бреду, опустив голову, уперев взгляд в трещинки на асфальте. Как-то раз подошли двое, спросили время. Мазнул взглядом по часам, буркнул ответ и услышал в спину протяжное: — Э-э-э, алле, тебя никто не отпус… На секунду стало любопытно взглянуть на наглеца, и я поднял голову, сфокусировал взгляд на прыщавом юнце. Да нет, не совсем юн, лет 19. ТАМ такие уже знали цену своим поступкам. ТАМ это слишком дорого стоило.

За спиной парня стоял второй постарше, и он безошибочно считал с моего лица не только скользнувшее подобие интереса, но и тлеющую внутри злобу. В глазах отразилась смерть. Их ли, чужая ли, какая разница. Он, видно, уже был знаком с подобным взглядом, только в своей невесёлой реальности и, решив не развивать дальнейшие события, жёстко дёрнул первого за рукав, процедив сквозь зубы: — Уходим... И первый провалился под этим рывком. Дал легко себя увлечь, изобразив кривую улыбочку, выдавил: — Изьвенямся, ошибочка вышла. Вмиг гопники растворились в сгущающихся сумерках. Знаете, что такое отражение смерти в глазах? Это — мрак во взгляде. Как будто в прорубь заглядываешь. Холодно, бездушно, страшно. Самому хочется бежать, уже не говоря о тех, кто в это время в такие глаза смотрит. Но от себя не убежишь. Себя не обманешь. Память не вырвешь, как зачитанный листок. Всё она хранит. Несёт, не растрясет. Сбережёт и в нужный, а тем более ненужный, момент подаст на блюдечке. Ненавижу её. Выбросил бы, сжёг, растоптал. Но нельзя. Ею ещё и живу. А ещё я живу за тех, других, кто уж не смог. Заныл свежий шрам над бровью. Заломило в душе, поднимая колючий ком к горлу, перебивая дыхание. Но слёз не будет. Как бы ни хотелось зарыдать в голос, переходя в вой, стон, выхлестнуть из себя всю боль, вину, стыд, но не выйдет, не даст Всевышний облегчения, избавления, забвения. Всё это разрывает меня изнутри, изматывает и обжигает. Мне кажется, я даже вижу, как пепел отшелушивается от сердца, опадая белесо-серой пылью. Эта пыль покрывает мою душу, глаза, лицо, руки и даже старенькие кроссовки. В середине ночи возвращаюсь домой. Ноги гудят от намотанных километров. Надрывно тянет голень. Не раздеваясь, падаю на кровать, упираюсь взглядом в стену. Темно. Давит тишина. Подтягиваю колени к груди и закрываю уши руками. Но это не помогает. Некуда деваться от себя. От себя не спрячешься. Встаю, включаю телевизор. Двое о чём-то спорят, доказывая, как надо жить стране. Что вы знаете об этой стране? Зажигаю газ, ставлю чайник. Он начинает уютно ворчать. А воспоминания уже стоят на пороге, готовые ворваться непрошеными гостями и

заполнить всё окружающее пространство. Но я давлю эту попытку. Механически упираюсь взглядом в телевизор. Листаю канал за каналом, пытаясь понять, что там показывают: реклама, фильм, новости, опять реклама, опять новости, Америка, Азия, урожай, цены, обещания политиков и ни слова про то, что сейчас ТАМ. Неинтересно это никому, и никому не нужно. И вот воспоминания пододвинулись ещё на шаг ближе. Стоять! Упираюсь в старый фильм, пытаясь вслушаться в диалог героев. Он — бравый офицер с орденом Великой Отечественной войны на груди, она — миловидная блондинка, тоже в военной форме, с медалью “За отвагу”. Они встретились после долгой разлуки и военных испытаний, впереди их ждёт новая разлука, но они уже мечтают о том, что будет, когда война кончится. Им ещё есть о чём мечтать. И я знаю, что их война кончится через один год и три месяца. А когда кончится моя война? Засвистел чайник. Несколько секунд тупо смотрю на него. Затем выключаю газ, достаю чашку, механически насыпаю кофе, заливаю кипятком, делаю глоток, не чувствуя вкуса, и ставлю на стол. Апатия наваливается, разливаясь по жилам. Показалось, что если сейчас лягу, то может, наконец-то, провалюсь в долгожданный сон, и он принесёт избавление от реальности. Но это не так. Долго ворочаюсь с бока на бок, проваливаюсь в забытье, но на границе со сном резко вздрагиваю, как от падения, и просыпаюсь. За окном светает. Комната в предрассветных тенях. Тишина. Закрываю глаза и всё-таки засыпаю, но сон не приносит облегчения. Мне снится война, я просыпаюсь от собственного крика, весь в холодном поту и смятении. Пытаюсь нащупать автомат, но его нет, и это сильно пугает меня, пока не приходит понимание, где я нахожусь. Сердце гулко ухает. Встаю ещё более разбитый, чем был вчера. Что-то, наверное, надо с этим делать, но что? Что? Куда идти, а самое главное, как объяснить, рассказать всё, что произошло. Как донести главное, когда не можешь выдавить из себя ни слова. Преодолеть барьер, который выстроила психика, ограждая от травмирующих воспоминаний. Я даже сам с собой не могу объясниться, не говоря уже о других людях, да и видеть никого не могу, не хочу... Пару раз звонил телефон, но я не подошёл. Не смог поднять трубку и выдавить заинтересованность. Пытаюсь занять себя каким-нибудь делом, но всё валится из рук. Время тянется, как липкий клейстер, не заполняя моё пространство ничем. А душу мает, гнетёт и выгоняет меня на улицу, опять и опять бесцельно бродить и убивать время, подаренное мне, видимо, в наказание. Захожу в первое попавшееся кафе. Сажусь к окну. Подходит официантка, молча кладёт на стол меню и, покачивая бёдрами, отходит. Разглядываю её спину, опускаю взгляд на открытые ноги, но не цепляет. Внутри тишина. Окликаю её, прошу принести двести грамм водки в стакане. Она, вроде, даже не удивляется. Насмотрелась, видимо, на подобных чудиков. Водку приносит в красивом стакане для виски. И я выпиваю залпом, немного задохнувшись от обжигающего холода и горечи. Закуриваю, чувствуя, как водка начинает растекаться по жилам, согревая и немного затуманивая

голову. Осматриваюсь. Недалеко, в глубине зала, сидят несколько девчонок, потягивают мартини, ведут какие-то свои неспешные разговоры. Почти красивые, ярко накрашенные, ухоженные, модные. Подзываю официантку, заказываю за их стол бутылку дорогого шампанского. Девицы заинтересовано начинают поглядывать на меня. Я в наглую разглядываю их, выбирая самую красивую. Выпиваю ещё водки, выкуриваю сигарету, заказываю медленную песню про потерянную любовь, которая так нравится женщинам, и приглашаю стройную брюнетку. Та вручает себя, как главный приз, и почти нежно прижимается ко мне во время танца. Прикасаюсь к её волосам, вдыхаю запах дорогих духов, но и это не заводит. Механически двигаюсь в такт, потом целую ручку, возвращаю к подружкам, молча разворачиваюсь и ухожу за свой столик. Девица провожает меня недоумённым взглядом. А я, в свою очередь, упираюсь взглядом в улицу. Что же это такое? Ведь раньше всё было подругому. Я возвращался из боевых командировок — этакий победитель, лихой и веселый. Собирал друзей. Заваливались в кабак и гуляли там, обвораживая всех присутствующих женщин. Куда подевался весь кураж? Где тот кайф возвращения в домашнюю мирную жизнь? А догадка уже стоит рядом, за спиной, жжёт мне мозг, надрывая душевные жилы. И я не могу сдержать прорвавшуюся плотину воспоминаний. Лавиной они накрывают меня, ломая и давя всей своей неподъёмной тяжестью и мне уже некуда бежать. Я всё помню... Её звали Лерка… Вернее, её звали Валерия, но представилась она в наше первое знакомство именно так. Маленькая, по-мальчишески нескладная, молодая девчонка в зелёном, подогнанном под рост камуфляже, который ей удивительным образом шёл, короткая стрижка и серьёзный острый взгляд. Кинолог, приехала на сборный пункт вместе со своей собакой, чёрным лабрадором Бураном. Она измором взяла руководство и единственная из женщин добилась разрешения на выезд в командировку в составе отряда инженерной разведки на территорию Чечни для проверок и разминирования дорог. Парни с любопытством разглядывали её, кто-то начал отпускать скабрезные шуточки, а я, ведомый какой-то непонятной мне силой, подошёл, протянул руку и представился: — Дима. Она пытливо взглянула мне в глаза, не шутка ли, не подколка, и крепко пожала мою руку: — Лерка. Вот так просто началась наша дружба. Да, да, простая дружба между молодой девчонкой и взрослым, прошедшим уже четыре командировки в СКР*, мужиком. Тонкая струнка натянулась между нами. Что за чувства были внутри меня к этой задиристой, несмышлёной девчонке, пытающейся что-то доказать кому-то; и где — на войне, где вообще никому ничего доказать нельзя. Наверное, отеческая забота, как у отца к дочери, как у старшего брата к маленькой сестрёнке, как у друга к более слабому, но одновременно и более сильному другу. Какое-то бесполое отношение. Оказывается, иногда, так бывает. Мне была интересна её жизнь и, вместе с тем, ни разу ещё, никому не хотелось рассказать о себе так

много, как Лерке. Не задумываясь, вверял ей свои приключения и похождения. Она только улыбалась, не пытаясь учить меня жизни, и это было забавно — никогда ещё я не делился этими историями. Нет, я, конечно же, умел красиво травить байки, обихаживая очередную пассию, но здесь всё обстояло по-другому. Мне было легко с ней, можно даже сказать, спокойно, а это очень дорого стоит на войне. Когда постепенно начинаешь уставать и всё, и все раздражают. Я же для неё был своего рода надёжным тылом, прикрытием, единственным другом на этой недружелюбной земле. Однажды заметил, как во время работы она незаметно поглядывает на меня, подстраховывая, с готовностью оказаться, если станет нужным, рядом. Само понимание, что эта пацанка пытается таким образом заботиться о друге, вызвало у меня улыбку и ощущение тепла на душе. С остальными сослуживцами отношения складывались сложно. Одни относились к ней легко, приняв как товарища по оружию, другие же пытались побольней подколоть, задеть, зацепить острым словцом. Она ловко пресекала все попытки подкатить к ней. Огрызалась на злословие и упрямо пыталась доказать окружающим, что может не хуже парней работать в экстремальных условиях. Не отлынивала от сложных заданий и не требовала к себе поблажек. С каким-то внутренним упорством преодолевала все трудности и невзгоды. Заступала в наряды. Выходила на проверки дороги от фугасов, в короткие сроки доказав, что они с Бураном лучше других находят закладки. Но все её успехи только в пропорциональной мере усиливали раздражение некоторых окружающих её бойцов. Она же пыталась не замечать этого. И это злило их ещё больше. С каким бы удовольствием они посмотрели на её слезы, раздув их до уровня бабских истерик. Но Лерка держалась всем назло. Даже мне не выговаривая ничего. Не жалела, что добилась и приехала сюда, понимая, что платит за это свою цену. В то же время, увидев как люди, окружавшие её, по приезду сюда меняются, становятся склочными, злыми и раздражительными, впитывала в себя и этот опыт. На экватор приехал проверяющий, старый мой товарищ, сослуживец ещё с первой чеченской. Привёз водки. Мы нажарили мяса и собрались посидеть с теми, кто не в наряде, отпраздновать, так сказать, эту дату. Третий тост все выпили, как всегда, стоя, помолчав. Затем потекли неспешные беседы за жизнь и, конечно же, потихоньку свелось всё к расспросам. — Ну, объясни мне, Лерка, зачем ты сюда поехала? — А ты? — Ну, война, это мужское дело. — И что? — А то, что воевать должны мужики, а женское дело — сидеть дома и детей воспитывать. — А я всегда думала, что воевать должны не мужчины или женщины, не старые или молодые, воевать должны профессионалы. Люди, которые умеют это делать, а самое главное — морально готовы. Пользы от этого уж точно будет больше, если конечно, можно так рассуждать о вопросе войны и мира. Но я говорю о защите, защите нашей Родины, мирных жителей и близких нам людей. Проверяющий удивлённо хмыкнул. А я, уставший

уже от подобных разговоров, которые велись с завидным постоянством, отвернулся, намахнув в одиночку ещё одну рюмку. Что она может доказать этим мужикам? Своё право на любовь к Родине? На войне, действительно, легко её любить или ненавидеть. Но война — это мужская привилегия, их вотчина, и они не потерпят чужаков на своей территории. Что бы она ни сказала здесь, как бы ни доказывала, что лучшая в своём деле, всё равно всё будет встречаться в штыки, потому что здесь чужак — она. И сколько раз я ни пытался объяснить ей это, Лерка упорно гнёт свою линию, горячась и заводясь на вековую несправедливость. В разговор включились окружающие. — Что ты здесь ищешь? — Слушай, твоя бабушка где была во время Второй мировой? — Ну-у, у меня была мировая бабка — прошла от Минска до Одера. — Так спроси у неё, что она там искала. Парень обиженно засопел. Но к разговору подключился его дружок. — Лерка, ты дура! Ну, как ты не понимаешь, что ты никогда не сможешь быть наравне с нами? — Я, конечно, может, и дура, но почему я должна быть наравне с вами, почему не могу быть просто рядом, в одном строю? Разве я прошу себе поблажек, разве я не так же, как и вы, тащу службу, разве мой бронник легче вашего, или у меня какие-то особые условия службы? Буран, почуяв настроение хозяйки, лёжа у её ног, подтверждающе гавкнул. Я ухмыльнулся — защитник. А парень, который, больше всех к ней подкатывал, но был жёстко отшит, никак не унимался, выбирая всё более острые фразы, стараясь её зацепить, всё больше накалял обстановку. — Да пойми ты, что это твоя последняя командировка. Никто больше никуда тебя не возьмет, потому что ты, как бельмо на глазу, обуза. Никогда ты не будешь в боевой группе. Я лично пойду к руководству и расскажу всё, что было и даже чего не было, но добьюсь того, чтоб баб больше в командировки не брали. — Подлец, — коротко сказала Лерка и, поднявшись из-за стола, ушла на улицу. Буран преданно засеменил следом. — Что вы до неё докопались? — немного захмелев, сказал я. Настроение было миролюбивое, ругаться ни с кем не хотелось. — А ты давай, беги, успокаивай свою подружанку, ревёт, поди, в три ручья. — Придурок, — беззлобно ответил я, закурил и пошёл на улицу. Лерка сидела на скамейке, гладила по голове Бурана и смотрела на звёздное небо. — Ну что вы опять двадцать пять? При проверяющем могли бы и не начинать. — Да задолбали, — вздохнула. — Ничего ты здесь никому не докажешь. — Да я понимаю… Но если я такой родилась! Ну не повезло мне родиться парнем и что теперь делать? Почему в Америке, Израиле, Германии девчонки просто служат своей стране, никому ничего не доказывая. Почему у них не на излом? Ведь, посмотри,

Дим, даже чечены со своим шариатом не гнушаются пресловутыми прибалтийскими снайпершами. Почему только я сталкиваюсь с тем, что все кругом знают, где моё место и что я должна делать. Ведь у каждого должен быть свой шанс на подвиг. Я ухмыльнулся. — Иди спать, завтра рано вставать. Ты в России, и этим всё сказано. Она поднялась и ушла в расположение. А я сидел и смотрел на ночное небо. Нестерпимо захотелось домой. Эх, загулять бы сейчас по-настоящему, с друзьями, девчонками, в дорогом кабаке, повеселиться бы от души и не видеть этих уже надоевших лиц сослуживцев, не слушать их нудные разговоры и докапывание до Лерки. … И вот я в кабаке, сижу, как когда-то мечталось, но что-то не ладится, не веселит. Даже сексапильные красотки не заводят и не будоражат во мне ничего. Неинтересно. Скучно. Однотипные песни, пустые девахи, для которых важны только они сами. Выхожу на улицу... Опять бреду, куда ноги несут. Пытаюсь оторваться от воспоминаний тех дней, но они не отстают. И вдруг, совсем рядом, почти задев меня, резко затормозила белая ВАЗовская шестёрка. Из раскрытого окна неслась громкая музыка и ярко размалёванная пьяная девица, высунувшись почти по пояс, попросила закурить. Я отшатнулся от этого наваждения. На секунду задохнулся. Замотал головой, прогоняя этот призрак. Но, даже глядя в ошалевшие глаза сидящих в машине, опять провалился в воспоминания, кожей почувствовав жар того летнего чеченского дня, ощутив скрип песка на зубах. Словно наяву увидел, как мы, уставшие от долгих часов проверки дороги, которая вела в Грозный, сгрудились у Урала на перекур. Около десятка сапёров, измотанные километражем и жарой, встали в скудную тень от грузовика. По кругу передали бутылку с тёплой, противной водой. Хотелось большего — полежать на шелковистой травке пляжа, окунуться в освежающую морскую волну и ещё — холодного пива. Просто шёл шестой месяц нашей командировки, все устали. Измотались каждодневными проверками дорог, поисками мин и фугасов, длинными скучными нарядами, однотипными днями, похожими один на другой, как две капли воды. Устали от ожидания беды и уже перестали её ждать. Разморенные, отупевшие, отпустившие всё на волю случая, безразлично поглядывающие на весь окружающий нас мир, такой же безликий и безрадостный. Лерка стояла рядом, как все, замученная, запылённая, с мокрым от пота ёжиком волос. Стянутая сфера валялась у ног. — Эх, снять бы сейчас бронник и поваляться на пляже, — устало сказала она. И эта безобидная фраза вдруг всколыхнула во мне какое-то дикое раздражение, неуправляемый псих, злобу, и я ответил ей резкими, неправильными словами. Уже говоря, понимал, что выдаю не свои слова, а гдето услышанные, и видимо, запавшие в мозг, ненужные, гадкие, грязные, несправедливые и очень болезненные, но не мог остановиться. Что-то отвратительное и плохое полезло из меня, мерзкое и гнусное. Часть

меня ужасалась тому, что я делаю, а другая часть не могла остановиться, выговаривая чей-то чужой текст. Всё — накопленная за шесть месяцев усталость, раздражение, страх и каждодневное ожидание беды — сейчас изливалось из меня бранным потоком. Все удивлённо замерли. А Лерка отшатнулась от меня, как будто её ударили. Глядя на меня и не веря происходящему, растерянно моргая и закусив губу. Со звоном лопнула связывающая нас тонкая струна. И в это самое время с визгом тормозов, приостановившись рядом на секунду, оказалась белая ВАЗовская шестёрка. Из открытого салона громыхала музыка, и я увидел, как качнулась кисть руки, выбрасывая к нам в ноги гранату. Как в замедленной съёмке, уже в воздухе отлетела чека. А машина, выплёвывая из-под колес пыль и камни, с пробуксовкой отъезжала, резко набирая скорость. Я заорал, что было мочи: — Граната! Падая, как учили, в сторону от предполагаемого взрыва, но умом понимая, что зря, всё зря — это смерть. В голове всплыла заученная цифра сплошного поражения цели. И вдруг, скорее ощутив, что происходит, я поднял глаза и не поверил, не захотел принять происходящее — вопреки всем учениям и наработанным за время сработки и тренировок, рефлексам, Лерка каким-то ломаным движением падала на гранату. На долю секунды мы встретились с ней глазами, полными предсмертной тоски и удивления. По пыльной щеке текла слеза, первая слеза за долгую командировку, и одними губами она прошептала мне на прощание: — Живите. И в следующую секунду с силой рухнула на Ф-ку, пытаясь глубже утопить её в спрессованную сухую глину. Кажется, я даже услышал, как о ребристые бока гранаты стукнулся бронежилет. А дальше был взрыв. Резкий, сильный, обжигающий. Удар, который перевернул меня. А затем осыпающиеся комки глины завалили нас всех. Кто-то закричал. Послышался чей-то стон. Взведённый, я соскочил, не чувствуя боли, и как подкошенный рухнул на колени — ногу перебило осколком. Но это было не важно. Я вглядывался в лежавшее рядом растерзанное тело, не веря произошедшему, пытаясь уловить хоть какое-то движение и уговорить весь мир, что этого быть не может, этого не должно быть, это только сон, и сейчас с земли вскочит весёлая Лерка, и всё пойдёт своим чередом. Но этого не происходило. Лишь Буран, скуля и оставляя бурый след за собой, полз к хозяйке на брюхе. Дополз. Лизнул окровавленную руку, вильнул хвостом и затих, прижавшись к ней мокрым от крови боком. А я стоял перед ней на коленях, живой и убитый одновременно. Как мне хотелось сейчас так же ползти на брюхе, моля о прощении за всё, что сказал, за то, что поддался своей минутной слабости, проклиная рефлексы и инстинкты. Но война не дала этого шанса. Вылетевшие слова нельзя было вернуть обратно. Уже нельзя было оттолкнуть её и самому лечь на гранату, спасая всех от смерти. Этот бой выиграла она, оставляя мне чувство непростительной вины.

Поэзия Николай Ерёмин

Осеннее подворье Фокус выйдет иль не выйдет… Совсем один, Иду я, нелюдим, И знаю, Что я всем необходим, Кто продолжает путь в небытиё И чувствует присутствие моё, И ждёт меня… Ая Не прихожу, Поскольку не себе принадлежу… И думаю, Господь меня прости, Что все они Должны ко мне прийти! …Так и живём, Уверены во всём, И тяжесть ожидания несём…

*** С выражением пророка, Эй, поэт, ты кто такой, Чтобы мне внушать до срока Смерти сладость и покой? И, поддавшийся химерам, Кто ты, чтоб среди людей Вдохновлять меня примером Смерти радостной твоей? Открывая в полночь двери, Чтобы звёзды наблюдать, Я не верил – и не верю В неземную благодать… И живу лишь, может статься, Чтобы сделать жизнь живей И с тобой не расставаться, О, двойник души моей!

*** Сначала - будничное пьянство, Потом – хр. алкоголизм… И, время путая с пространством, Ты воспеваешь эгоизм…

ТРУД Я занят был Физическим трудом И долго строил коммунизма дом… Но, бросив дом И капитал тая, Ушла в подполье партия моя… Ия Занялся умственным трудом И сразу же, увы, Попал в дурдом По воле тех, Кто, думая, как все, Беседуя о том, о чём и все, В согласии друг с другом говорят И день, и год, И целый век подряд…

И вдруг – всем алкашам пример – Идёшь лечиться в диспансер, А там тебя, увы, хоть плачь, Встречает пьяный Главный врач… И говорит, такой чудак: - Лечиться будем? Или как? ***

Меня Молитва не спасает, И перспектива ужасает Планетой стать Или звездой – Неважно, грешной ли, святой… Горящей Или Ледяной. Свеча В ладонях угасает – Так дует ветер за спиной…

ФОКУС КОЗЫРЕВА Я фокусник. Я в фокусе зеркал Иду - и рад: Никто меня не видит! Я ж вижу тех, С которыми алкал, Не зная –

НЕВОЛЯ Так вот она, неволя, какова: Чужое всё вокруг – Дела, слова… И ты в неволе - сам себе чужой, Хоть волком взвой, Хоть соловьём запой… И вот Бежишь отсюда, сам не свой, Чтобы уйти в загул или в запой…

*** В России – Ложь и бездорожье… В Европе – правда и дороги. И ты Порвать стремишься с ложью, Увы, но истекают сроки, Тебе отпущенные жизнью… - Кому я нужен там? – вздыхаешь, И там, и тут, в своей отчизне, Дорога в небеса – Одна лишь…

*** Все обиды простить, Позабыть все напасти И покой обрести – Вот желанное счастье.

*** До ответа, увы, От вопроса – Кто кому ставит палки в колёса? От вопроса, увы, До ответа – Точно, кто-то ответит за это… Слышу я Чьи-то кости трещат, По дороге, увы, в рай и в ад…

Только горечь молвы В сердце не умещается… И обиды, увы, Длятся – и не прощаются… И, что были вчера, Спать мешают желания, И блажит до утра За окошком компания… Цитаты из Александра Образцова: «Если не обнять этот зад…» «Грызя младенцев на десерт…» «Насрал, нагадил сраный мперализм…»

*** Точно важная птица, Разодет в пух и прах, На земле загостился Я на птичьих правах…

ЭПИГРАММА Александ Грибоедов против Александра Образцова Действие 1 Чацкий: - Где, Укажите нам, Отечества отцы, Которых мы должны принять за образцы? Ерёмин: - Где? В Питере! Но э т о т Образцов, Совсем, однако, не из тех отцов!

Стать я птицей мечтаю: -Э-ге-гей! У-гу-гу! – И хочу в птичью стаю, А взлететь не могу…

*** Все – о войне. Я – о душе… Смута в стране Тише уже… Я – о вине И о любви… Смута во мне Громче, увы… Всем из глубин – Не обессудь – Млечный – один – Светится путь…

Действие 2 Чацкий: - Где Оскорблённому есть чувству уголок? Ерёмин: - Где? Здесь, у нас в Сибири, мил-дружок!

Сентябрь 2013 г Красноярск 16

Сергей Прохоров

Отпустил я вожжи времени *** Кому покраше, Кому поплоше Кто как сумел, А мне бы лошадь, Всего-то лошадь Авто взамен И к ней повозку – Простую бричку И звонкий кнут… Пусть во языцах Меня, как притчу, Потом несут. Пробарабанят Колёса весело, Тревожа слух. Промчусь, как барин, Как кучер песенный Я по селу. Конечно, роскошь. Сегодня проще Вам в «Мерседес»… Но мне бы лошадь, Простую лошадь Сейчас и здесь. *** Я шорох осторожный, Я стук копыт коней… Меня понять не сложно, Прочувствовать сложней. Я тень боксёрской груши, Её безмолвный крик… Я радостный снаружи, Печальный изнутри. Душой, слезой омытой, Парю над болью дня. А лошадь бьёт копытом, Приветствуя меня. *** А возвращаться в прошлое нам глупо И не дано. Уже давно не крутят в сельских клубах Вчерашнее кино, Хотя какие это были фильмы?! И жизнь была. Но не живут здесь Марьи и Ефимы, И нет села.

КАРТОШКА В землице рыться нам, как то, что Искать закопанное впрок. И выкопанная картошка – Достаток сытный на порог. В последний куст воткнул я вилы И с криком радостным: «Ура!» (Откуда только взялись силы?), Несу я полных два ведра. *** Отпустил я вожжи времени: Пусть себе бежит… Старики под старость вредные – Каждый всё брюзжит. Вот и мне бы спину радугой, В руки трость, А я жизни этой радуюсь, Словно званный гость Под своей небесной арочкой Зим и лет… Каждый день мне, как подарочек На земле. *** Идут белые снеги И я тоже уйду… Е,Евтушенко. И я тоже не вечен, И когда-то умру, И опуститься вечер Без возврата к утру. Тьма захлопнет оконце В мир, где был я зачат, И другой будет солнце На рассвете встречать. Но пока в небе синем Ещё светит луна, Этот мир пью досыта, До конца, до пьяна. 24 сентября 2013

Наследие В.Ф. Капелько неисчерпаемо богато и разнообразно. Как исследователь, он внёс вклад в разные области научного знания. Как художник, он создал несколько тысяч живописных и графических работ, выполненных в самых разных стилях. Как народный умелец, он оставил после себя разнообразные художественные изделия из бересты, кости, камня, дерева, металла. А ещё Владимир Капелько оставил нам свои стихи! Не секрет, что они, написанные в основном в 60-70-е годы XX века, не всем близки и понятны, многим они каались тогда слишком уж нестандартными и неординарными, «несерьёзными», дерзкими, но настоящие знатоки СЛОВА отмечают в произведениях озорство, иронию и безоглядный лиризм. Надежда Омелко С живописью Владимира Феофановича Капелько я немного знаком. Его художественный почерк чем-то схож с почерком моего земляка-нижнеингашца Андрея Геннадьевича Поздеева. И в этом нет ничего удивительного и странного. Андрей Геннадьевич был близким другом и наставником Капелько. Помог ему и первый сборник стихов издать. А вот с поэзией этого талантливого художника я познакомился совсем недавно, благодаря нашему автору – красноярской поэтессе Надежде Омелько. 5 мая этого года Надежда подарила мне книгу В.Ф Капелько «Горланят над Россией Петухи», которой она и составитель и редактор. Недавно книжка попалась мне на глаза. Вынул её из книжной полки. Раскрылась на стр.76-77. «До капли выжму желчь земли да смешаю ядом от змеи…». Заинтересовался. Хорошая поэзия. Под стать его картинам, только понятнее и проще. Редактор.

Полевые цветы

Грот Проскурякова

Радуга 18

Владимир Капелько

Горланят над Россией петухи Наговорное

Горланят над Россией петухи

Я до капли выжму желчь земли, Да смешаю ядом от змеи, Да добавлю соку из берёз К песне от несмазанных колёс. А для сердца капельку тепла С угольком дымучим из костра. Всё перемешаю в чумане. На ночь схороню в трухлявом пне. Пусть над ним качает ночь сосной, Пусть сова бормочет сатаной, Пусть над ним толпятся комары, Те, что днём томятся от жары. А когда заря проткнёт восток, Зелья этого глотну один глоток. Чтобы по-земному подобреть, Чтобы хоть немного помудреть, Чтобы, как берёза, побелеть, Побелеть да малость поумнеть…

По горлу петушиная заря Дерёт кроваво, Он орёт горласто! Вдоль улиц сыпят пухом тополя, Роса на травах, На грибах губастых... Горланят по России петухи – На полотенцах, на рубахах и на прялках. Девахи, позабыв вчерашние грехи, Парней целуют в копнах в губы жарко. Горланят над Россией петухи... По-петушиному горит горласто мак. По-петушиному клюют в глаза частушки. Разинулись, как клювы, рты зевак. Краснее гребня раскраснелись уши, А губы у девах красней рубах. Горланят над Россией петухи... В июле месяце в деревне притаёжной Кнутами, как из пушек, пастухи Стреляют по коровам осторожно. А на плетнях горланят петухи, Встречая рёвом солнце из-за леса, А я пишу про петухов стихи. Люблю Россию, Петухов люблю И лето... Горланят над Россией петухи.

Свадебное

Как валенки хрустят по снегу звонко, Хрустят огурчики у сватов на зубах. Брусника, грузди, водка, самогонка... Родни, соседей - полная изба. В сенях хрустят промёрзло сапогами, И под окном хрустят - у нас сегодня свадьба!.. Пьют... Пропивают брата моего – Брат женится. Брат взял соседку Катю. Она сидит в нарядном белом платье. Вся новая. Какая-то другая. А брат в стаканы водку наливает. Пьют и поют, Роняют хлеб в рассол. Пьют и горланят: - Горько! - Горько! - Горько! А мать в углу сморкается в подол... Я за братана тоже выпил рюмку – Горько. 19

Василий Скробот Василий Александрович Скробот - член Союза писателей, член Союза журналистов России. г. Иркутск.

Я сегодня один – я с тобой Новый год этот встречу И в подарок прочту Мой недавно написанный стих. Видишь, даже мороз Вопреки всем прогнозам не злится, Что ж, должно так и быть – Пусть к нам в гости заходит луна.

ДВОРНИК Ушанка набок,залихватски Торчит заиндевелый чуб. Но дворнику и холод адский, Как говорится, по плечу.

Пусть сегодня видны Будут только счастливые лица, И суровой зимой Пусть по улицам бродит весна.

И будто к этому неделю Идет, надоедает снег, Ночами буйствуют метели, Тревожа дворника во сне.

С новым годом, мой город, Сибирский заснеженный город, Далеко разлетелись В морозную ночь огоньки.

И потому-то грубовато, Чуть свет, начав свои дела, У дворника скрипит лопата И богохульствует метла.

С Новым годом, братчане Родные, друзья, земляки! Я желаю вам счастья На долгие, долгие годы.

*** Опять к утру мороз крепчает, В окне скукожилось стекло. Я с вечера напился чаю, Чтоб сохранить в душе тепло.

*** Дорога снегом запорошена, Метет поземка по утрам, Скажи мне что-нибудь хорошее, Чтоб потеплело снегирям.

Деревья за окном тоскливо, От снега к дому наклонясь, Шуршат по стеклам терпеливо, Чтобы погреться у меня.

Чтоб льдинки в сердце все растаяли, Чтоб подобрели люди вдруг, Чтоб снегири собрались стаями И хороводили вокруг.

Сегодня мне и сны не снятся, Опять не спится до утра, Наверно буду просыпаться, Да и чаевничать пора.

Ведут воспоминанья в прошлое, И я противиться не стал… Скажи мне что-нибудь хорошее, Чтоб ветер злиться перестал.

И я, чтоб не было укоров, Что сон нарушен невзначай, Тихонько раздвигая шторы, Иду, завариваю чай. Плывет по дому запах чайный, Рассвет прищурился в окне – Я полагаю, не случайно Сегодня так приятно мне.

*** Крещенские морозы обложили, Как будто мы попали в западню. Сегодня вспомнил всю свою родню, С кем не в ладах, И с кем всегда дружили.

С НОВЫМ ГОДОМ! С Новым годом, мой город, Ты слышишь меня в этот вечер? Или голос мой слаб так, Что тонет средь тысяч других?

Мне говорят, мол, в жизни повезло, Но сердце разрывается на части. Болею, если близким тяжело, И радуюсь, когда с родными – счастье. 20

Галина Зеленкина Член Крымского клуба фантастов(г.Симферополь), член творческого клуба «Новый Енисейский литератор», член редакционного совета детского альманаха «Енисейка», член Союза писателей России. Печаталась в Украине, Чехии, Бурятии и России.

ТАМ Там, в старом переулке у трактира, Заезжий музыкант играл на скрипке. Там отставник, борясь за честь мундира, Гримасы расточал взамен улыбки.

*** Слышу шаги за незапертой дверью, Мне б испугаться и в угол забиться, Но я в несчастную участь не верю, И потому жизнь судьбы не боится. *** От прошлой жизни отдыхая, Пустой надеждой тешу ум, Что суждено мне в кущах рая Услышать шелест волн и шум Ветров залётных из Полесья И птичек райских голоса. Но ангел, стражник поднебесья, Не дал мне пропуск в небеса.

Там, слушала игру седая дама, Которой быть давно пора на небе. Она была не из ребра Адама И истины зерно искала в хлебе. ЭКСТРИМ Разбросала мысли ворохом, Изрекать не стала их. Фуэте на бочке с порохом, Где нет места для двоих.

*** На огонёк свечи, на остриё, Упала мысль, абсурдная по сути, Поэтому нельзя изречь её И вы, друзья мои, не обессудьте.

Па деде по полю минному На пуантах нипочём, Сотни па по тракту длинному, Чтоб забила жизнь ключом.

Ведь не всегда мы изрекаем ложь, Бывает правда хуже горькой редьки. Оглянешься – лжецы повсюду сплошь, А правдолюбцы ныне стали редки.

КАВЫЧКИ Синусоидой столбы Огибая по привычке, Я иду под рёв толпы, Заключённая в кавычки.

*** Утро туманное, хмурое, серое, Крупными хлопьями снег. Травы пригнулись под шубою белою, И без надежд на успех Ветер пытается снять одеяние. И не нужны здесь слова – Молча стою, долгих лет изваяние, Мёрзнет от дум голова.

Пусть подумают, что явь – Афоризм или цитата. Пред толпою устояв, Я к себе иду, нон грата…

РАЗМЫШЛИЗМЫ

*** Тихая грусть – не жена, Чтобы в неё быть влюблённым. В доме моём лишь она Бродит по комнатам тёмным.

*** Мне прятаться от жизни не пристало, Зря обиваю вечности пороги. Судьба всегда найдёт пути-дороги К реке забвенья иль до пьедестала. 21

Сентябрь 2013 г.

Эдуард Учаров Эдуард Учаров. Родился в г. Тольятти в 1978 г. Окончил Академию труда

и социальных отношений (юридический факультет). Живёт в Казани.

Его стихи неоднократно публиковались в региональных и московских журналах. Представлен поэтическими подборками в Интернет-изданиях России, Финляндии, США. В 2010 г. стихотворные подборки Эдуарда Учарова вошли в шорт-лист Международного поэтического конкурса “Согласование Времён” (Франкфурт на Майне, Германия), Международного поэтического конкурса “Возрождение Руси” (Москва, проект “Хронос”, публикация в “Литературной России”), а так же московским литературным журналом “Контрабанда” Эдуард Учаров выдвинут на соискание независимой поэтической премии “П”. Призёр литературного конкурса за 2010 г. журнала “Лексикон” (Чикаго). Победитель международного поэтического конкурса “Размышление о природе” (Газета “Провинциальный интеллигент”, Карелия) 2011. Финалист 2011 г Международного литературного конкурса “Эмигрантская Лира” (Льеж, Бельгия). Шорт-лист Международного поэтического конкурса “Славянские Традиции 2011” (Крым). Шорт-лист Поэтических чтений Гриновского фестиваля “Алые паруса-2011” (Одесса)

РУЧЕЙ МОЛОТКА

мы все пройдём по Божьей ссылке, пути земного сделав крюк.

Попроси молоток достучаться до сердца чужого – сгоряча разобьёт себе лоб и до ручки дойдёт, что скрипит на подмокшем листе в рукавицах ежовых, кровоточа чернильной капелью на тысячу нот.

МОЙ АНГЕЛ И шум и свет, и день мой нараспах, и зеркала усмешка обезьянья, и голова, так жаждущая плах беспамятства, глумления, зиянья,

Вот и кончен февраль. Он подсчитан моим молоточком, за небесной рекой вместе с месяцем в бездну забит, он разобран по дням и растащен по медленным ночкам, уничтожен в четверг, до секунды прожит и забыт.

и детская капризность впереди, и жадный зов сосущей клетки плоти – мои потусторонние вожди, что так ещё меня и не проглотят…

Это мне ли тебе объяснять, что не надо иного, что не раз и не два февралём себя день наречёт, но вот здесь и сейчас всё мне видится снова и снова, как из раны холма вытекает на снег ручеёк.

Живёт дыханье, всё ещё живёт, тобой хранимо, ангел мой небесный, которому я вспарывал живот своею балалаечною песней.

КОМПЬЮТЕРНЫЙ ВИРУС Когда у Ангела иссякнет волшебный звук – мышиный клик – и сисадмин, и хакер всякий одарят пятками угли.

Которому я сдавливал виски отточенными фразами заранее – и ты, мой ангел, отправлялся в скит, но снова возвращался на закланье.

Тогда сойдутся в небе куцем комет бесчисленных круги, и антивирусом сотрутся и аватарка, и логин.

Прости, мой друг, что жил днём ото дня ты в горечи, любовью убывая, но омывала каждый раз меня твоя слеза, что капля дождевая.

Пароль искать уже не нужно – за дело взялся программист, но путь его, как сервер вьюжный, на мониторе судеб мглист. Гугли же крепкие носилки, когда зависнет сердце вдруг –

Живёт ещё дыхание в груди, и времени – на вечность и пол-лета… Веди по васильковому пути безумца, предсказателя, поэта.

ПУТЕВОЙ ОБХОДЧИК Где чёрный ветер, как налётчик, Поёт на языке блатном, Проходит путевой обходчик, Во всей степи один с огнём… А. Тарковский

А теперь скажи мне, кто виноват – не в хоккей играли, с катушек съехав. За спиной обстрелы, поджог колонн, но по воле божьей не вышел в числа, прибалтийский цейс, и тебе поклон, что пока людей бить не научился.

До ночи медленной охочий, всегда лишь в сторону одну шагал задумчивый обходчик по вытканному полотну.

Загорелся в танке, сошёл с ума, подорвался ли на простой растяжке – это только демонов времена и терпеть такое – наш опыт тяжкий.

Тяжёлый воздух кисло-сладкий, мазутом вымаранный в дым, переводил стрелу украдкой от тупика к путям иным.

Если вышел срок тебе – помолчим. Походив по горным дорогам с нами, ты наверно видел звезду в ночи, и она шептала тебе о маме.

За день натруженной спиною гудел от напряженья рельс, когда состав мигал сверхновой, по небу поднимаясь в рейс.

Если трасса к броннику пролегла – загуляют пули по белу телу… На поминках водочка так легка, хороша в графинчике запотелом.

И так гремел экспресс усталый, что лунная ссыпалась ржа, и в сосны вросший полустанок смолою окон дребезжал.

Отлетает что ли опять душа – сколько ангел словит их с поля боя?.. На поминках водочка хороша, на зубах хрустит неизбывной болью.

Обходчик продолжал упрямо топтать щебёнку возле шпал, под гильотиною шлагбаума фонарь его светился, ал.

И МОЛЧАЛО ХОРОШО… Всё, что жизнь проговорила, всё, что совесть не прочла – протрубило Гавриилом, утекло путём ручья.

Наэлектриченные дали звенели под слепым дождём, и утром звёзды пропадали – и что-то исчезало в нём.

Отблестело, отзвенело, в гулком небе назвалось, и в измученное тело пролилось душой насквозь.

ЗА КРОВАВУ РЕЧЕНЬКУ… За кроваву реченьку, за мосток отправляться в путь контрабасу нужно. Впереди Ичкерия и Моздок, впереди война, разговор оружья.

Отшумело, отзвучало липким ливнем громких слов – бесконечное начало и задумчивое зло.

Впереди предательство и чины, самопальный спирт как итог зачистки. Километры берцами сочтены, а слова домой – и не перечислишь.

Всё, что справа, всё, что слева – отболело и ушло в запредельные напевы, и молчало хорошо.

За спиной Аргун и удар в обхват – сто голов под роспись в ворота чехов. 23

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПЕРСОНАЖ День с бегущими клёнами лисьими, разбивая бутыль сентября, проливается бурыми листьями на провидческий стол бунтаря.

ТРЁХКОЛЁСНЫЙ БОГ Навострив свои педали, в раскуроченные дали трёхколёсный катит бог. От червя и человека, от бессмысленного века он ушёл, как колобок.

Переполнена кровью чернильница, вдохновением пышет перо, и бунтующий выписать силится летней жизни смешной эпилог.

Полем, речкой, огородом катит бог за поворотом мне по встречной полосе.

Только с красной строки получается: то разлука, то, что уж там – смерть. За полстрочки луна-распечальница льёт в глаза ему жгущую медь.

Есть ещё секунда с лишним, чтоб столкнуться со всевышним и осесть на колесе…

Но чернильницу сажей промакивать на увиденный пёрышка взмах – это души героев обманчиво поселять в неокрепших умах.

Одуревшей головою, небо выбив лобовое, тенью, ласточкой, звездой

По летящему росчерку длинному, шевелению каменных губ, и по сердцу, и по небу – клин ему, храмов хруст в полуночную мглу.

мягко выпорхнет из тела строчка горнего предела, уплатив за проездной.

И ломаются главы от окрика, и слова собираются в бой за роман, не написанный отроком с несомненно убитой судьбой.

Память

В наших душах навсегда Так что мой вам совет, кроме вашей любви, Уходя, ничего не берите из прошлого пела великая русская певица Валентина Толкунова. Этот один из последних её дисков я обнаружил совершенно случайно и спросил у продавца, покупают ли. В ответ услышал, что он один всего и есть. Купил и слушаю уже несколько лет. Примечательным было то, что ни одной песни я не слышал ранее. Хотя и был хорошо знаком с её репертуаром. Благодарю Господа, что зашёл именно в этот магазин и в эту минуту. Слова этой не известной мне ранее песни разбередили мою наивную душу. Вспомнилось, как однажды меня везли на пост, и мой начальник вдруг стал рассуждать о том, что не надо было Михаилу Евдокимову лезть в политику. Я помню, на это ответил, что не мог он иначе поступить, ведь его Алтайский народ выбрал. Начальник мой меня не понял и накричал на меня, дескать, я ничего не понимаю. Но человек как бы это банально ни звучало, заметен своими поступками. Все художественные фильмы с участием Евдокимова просматриваются нашим народом по многу раз. И несомненно, будут смотреть их всегда. Ибо в этих творческих работах Михаила Сергеевича очень зримо чувствуется живое нутро почти каждого из нас. Да, у кого-то может возникнуть вопрос, как вот, например, у моего начальника: « Ну, дескать, что он там особенного делает: куражится, пьёт водку, спирт». Отвечаю таким, слава Богу, немногочисленным людям. А вы попробуйте так попить спирта из пойманной в реке бочки, чтобы вас полюбила вся наша Русьматушка. И я знаю, что говорю, ибо был на Алтае.

Когда водители проезжают то место, где погиб Михаил Сергеевич Евдокимов, они сигналят. Ибо за внешней простотой Евдокимов доносил до нашего сознания наше исконно русское, кондовое слово. Мне б с Рубцовым винца понемножку, Мне бы с глазу на глаз с Шукшиным, пел наш алтайский самородок. Вот где ещё приметнее открывается душа этого золотого человека нашей Родины. Вот она истинная любовь к великому нашему краю, родниковому, неизбывному. Недавно в одном из журналов прочитал об удивительно тёплом отношении Михаила Сергеевича к великому русскому писателю Василию Ивановичу Белову. Одно это чего стоит! И тут уж у самого отъявленного скептика сами собой отпадут сомнительные вопросы. Отыскал снятый не так давно фильм « Я вернусь». С немалым интересом послушал воспоминания Александра Михайлова. Теперь, где бы ни приходилось ему выступать, он поёт песню своего друга « На горе на горушке» и горько сожалеет о том, что наше правительство не поддерживает самобытную коренную русскую песню, фольклор. А ещё Александр Яковлевич сказал, что, если бы Михаил пожил хотя бы несколько лет, он ещё больше бы отдал себя национальной русской культуре, и, немного помолчав, любимый всей страной артист добавил: « Я знаю, что говорю». Двумя реанимациями и комой заплатил великий русский артист Александр Яковлевич Михайлов за истинное отстаивание очага исконно русской национальной культуры. И наша Россия, её сердобольный русский народ 25

действительно верят этому человеку. Достаточно долго изучая наследие Михаила Евдокимова и жадно ловя каждое слово в этом фильме, в который раз убеждаюсь, что засухи на истинные таланты на Руси никогда не было. Как только что став губернатором, он сделал так, что полностью был обновлён автопарк машин скорой помощи. А ведь это наиглавнейшее дело, ибо на новом автомобиле помощь к больному человеку придёт значительно быстрее. И даже за этот, казалось бы святой шаг, находились и те, кто ругал и завидовал. Не оправдал Михаил Сергеевич надежды всегда и во все времена вороватых чиновников. Имея торговое высшее образование, он сердешный и вправду решил изменить жизнь дорогих его сердцу алтайцев к лучшему. Вспомнились слова ещё одной его песни « Как живёт мой отчий край алтайский. Как друзья как родичи живут» или вот уж воистину в тему « А я на место лобное себя сам приведу. Прости, страна голодная, скажу я как в бреду. Прости за, что не ведаю, но всё таки прости». Разве смог спеть бы так вороватый чиновник? Нет, нет и нет. А как он делал земной поклон хлеборобам! На это мало кто вообще нынче из власть имущих способен. Только Аман Тулеев ещё и вспоминается в этом благородном деле . У нас в Братске жил замечательный деревенский писатель фронтовик Иннокентий Захарович Черемных. Он писал: « Насколько же мы русские, незлопамятные люди»! И опять, казалось

бы, сколько уже об этом сказано. Но говорить об этом нужно, покудова мы живы. Не помнил ни на кого зла и Михаил Сергеевич и конечно же, видя недовольные вгляды окружающих его чиновников, с добром в сердце, а когда как и земной человек прикрикнув, заставлял работать «слуг народа». Снова вспоминаются слова из песни Валентины Толкуновой. Но уйдя из земной жизни, этот человек будет в наших душах навсегда. И тут уж чиновничья вороватая братия ничего поделать не сможет. Просто потому, что не умеют они так любить, не дано им это...

Анатолий Казаков г. Братск.

В фокусе объектива Член общественной редколлегии нашего журнала Анатолий Ерохин, оказавшийся волею судьбы в курортном городке Горячий Ключ, с первых дней активно включился в общественную и культурную жизни этого благодатного уголка России. Заглянул в городскую газету, познакомился с местными журналистами, включился в фотоконкурс “Мой город - моя судьба” и стал победителем этого мероприятия. На снимке: Анатолию Ерохину вручают памятный подарок с оттиском его конкурсной фотографии.

Крестный ход 28 июля в городе Горячий Ключ был крестный ход в честь 1025- летия крещения Руси. От церкви до парка культуры через весь город тянулась колонна, звенели колокола. Состоялся празничный молебен, затем концерт артистов из Краснодарской филармонии.

Анатолий Ерохин

Краснодарский край г.Горячий Ключ

Обьятия Худ. В.Капелько 1972 год 28