Литкультпривет!!!
Monthly journal LITKULTPRIVET!
Ежемесячный литературнохудожественный журнал
@
11 (13) 2013
Приложение журнала ИСТОКИ 1
Николай Рубцов. Худ. Валерий Таиров. Санкт-Петербург 2
Литкультпривет!!! Ежемесячный журнальный выпуск
Основан 30 октября 2012 г.
п.г.т. Нижний Ингаш
Выпуск 13-й ноябрь 2013 г.
АВТОРЫ НОМЕРА: Лариса Захарова Эта наша молодость с тобою.................................4 Анатолий Назаренко Стихи..................................6 Светлана Колесникова Стихи...................................8 Сергей Прохоров Как я стрелял в Сталина. Рассказ................................9 Юрий Розовский Здравствуй, Ангел!...........10 Евгений Поздняков Зачем нужен блатняк?.....12 Юрий Афонин Ошибка землян................15 Николай Ерёмин Многие лета!.Рассказ.......16 Владимир Фёдоров Антиквар. Рассказ.............18 Татьяна Акуловская Проза..................................22
85 лет назад - 22 ноября 1928 года родился Николай Добронравов – крупнейший российский поэт-песенник второй половины XX века, признанный классиком при жизни. Во многом его огромный успех обусловлен тем, что самые известные песни написаны в соавторстве с композитором Александрой Пахмутовой – женой поэта.
3
Редактор выпуска Сергей Прохоров
Культура
Это наша молодость с тобою
На дворе уже снег. Он выпал прошлой ночью и не растаял, как его предшественники, хорохорится, пугая предстоящими впереди сибирскими холодами..Конец октября. В гостинной библиотеки им. писателя Николая Устиновича дымится чай. За круглыми столами оживлённая беседа. Собравшиеся, в основном, - завсегдатаи этого уютного зала: краеведы, хранители истории родного района, края. Тема разговора - роль молодёжи в этой истории, роль комсомола в жизни страны. Вспоминая свою комсомольскую юность, её идеалы, в которые они искренно верили, ветераны комсомола высказывали свою озабоченность судьбой сегодняшней и будущей молодёжи, у которой нет пока этих идеалов. Многие принесли с собой старые фотографии, знаки, награды, удостоверения и прочие атрибуты из своей комсомольской юности. И звучали стихи. В этом зале, пропитанном теплом литературных встреч, не одно мероприятие на обходится без стихов, песен. В этот раз собравшихся волновали строки о комсомоле Евгения Долматовского, Льва Ошанина, Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадулиной...
4
А поэт-земляк, комсомолец 60-70-х годов Сергей Прохоров закончил свой рассказ о комсомольской молодости строками из своей песни: Это было с нами не вчера, Это в нас навечно и до боли: Золотая, милая пора Это наша молодость с тобою. Припев: Золотая пора, это ветер с утра, Он врывается в нас сквозь одежды. Золотая пора, это смех у костра, Это время любви и надежды. Пусть не всё желанное сбылось, То, о чём и снилось, и мечталось, Хорошо нам пелось и пилось, Горяча любилось и страдалось. И пускай сегодня говорят, Что не так и жили мы, и пели, Молодость мы прожили не зря И ничуть душой не постарели
Лариса Захарова
5
Поэзия Анатолий Назаренко Анатолий Назаренко (Кутейник) родился в Чертково Ростовской области . Окончил горный техникум и госуниверситет в Ростове - на - Дону. Работал на шахтах комбината «Ростовуголь». После службы в армии 50 лет посвятил педагогической работе. Учитель, директор. Первые стихи опубликовал в «Пионерской правде» и районной газете. Затем на протяжении многих лет публиковался в различных изданиях на Дону, в Москве, на Украине, в Сибири. Изданы книги: «Поле жизни», «Земные зори». Член Союза писателей Дона, лауреат международного конкурса «России верные сыны» (Союз славянских журналистов (Москва).
Отнюдь, не золотое досталось детство мне *** Как мы зыбко устроены В мире грез и страстей! Катастрофы да войны бБют по нервам все злей.
Расшила в гладь весенняя листва… И в космос корабли твои взлетают Из лева да из права рукава! *** Грозою среди ночи – Из детских лет мотив. Еще война грохочет, А в двери голод, тиф.
Торможение множится. Мчась в туманную даль, Вдруг орбита скукожится В завитую спираль.
И нету батьки с нами И братьев нет домой. И плачет мать слезамиХоть по миру с сумой.
В мировой акватории Нам, землянам, урок. По законам истории Новый вьется виток
Нет четырех кормильцев, Осталось трое ртов. Дрожит в ее ресницах Печаль сирот и вдов.
РОССИЯ Крестьянку вижу: ноженьки босые И серп в руках. Зной, рожь, мякина, квас. И вот сегодня над тобой, Россия, Час возрождения. В который раз! Двадцатый век с бедою и грозою. Дороги, вехи и следы седин… Но статной русской девицей – красою У новых ты высот И у глубин. Платок зари и сарафан по талии
И всей стране – седая – Видна у мамы прядь. Ах, мамочка! Родная! О, ты, Отчизна- мать В. Хворосту
*** В сорок шестом, послевоенном, Через плечо надев мешки, Как замышлялось, вдохновенно Мы собирали колоски. Остался в школьных коридорах 6
Архипелаг ученых тайн. Здесь, по стерне, наш лютый ворог, Тащился «Сталинец» - комбайн.
Не клокочи впустую, Мотором будь в груди. Еще мы повоюем, А звезды – впереди»!
И так хотелось нам напиться! Но долг день, и дорог час. А с высоты лучи, как спицы. Катили солнце прямо в нас.
СЛЕДЫ Средь разной повседневной суеты Мне мысль одна покою не дает: Уходит человек, его следы Метель метлою медленно метет… За человеком время по пятам. Суров, но справедлив высокий суд. По мелким, неуверенным следам Могильные сугробики растут…
И некуда нам было деться От тех лучей поверх спины. Так были мы счастливым детством В сорок шестом награждены. *** Молва - не виновата,Я не красив с лица. Я был в семье девятый И вырос – без отца.
А может так: сотрет который снег Земная служба ливней и порош, Но след, который сделал человек, Все заново как будто узнаешь.
Как мог я «выйти рожей», Коль рядом жил с бедой, И были мне пирожным Лепешки с лебедой. Отнюдь, не золотое Досталось детство мне. Война, как смерть с косою, Шагала по стране. Среди военных будней, Не ведавшая сна, Израненною грудью Кормила нас страна. И если вдруг болею – Не сам тому виной, Здоровье поколенья Отравлено войной. Теперь, в плену у стрессов, С голодного пайка, Исходит сердце- бесом, Порой от пустяка. Но, перейдя давлений Опасную межу, Я сердце – не жалею,Одно ему твержу:
7
Светлана Колесникова Светлана Колесникова живет и работает в селе Кутейниково Чертковского района Ростовской области. В стихах поэтессы – ее жизненный , душевный и нравственный опыт, которым она хочет поделиться с читателем. Педагог, учитель – биолог. Публикации С. Колесниковой в сборниках «Родники поэзии» (Чертковские поэты»), «Донские волны» (альманах Союза писателей Дона), в периодической печати). В предлагаемом подборке стихи из книги «С веткой сирени». *** Выйду в степь, даль поманит полями, Воздух свеж. У пригорка родник. Я к нему прикасаюсь губами, Слышу ремеза радостный крик. Словно в дом я родной возвратилась, Через годы скитаний, тревог. Степь такая же , не изменилась Я ж прошла много трудных дорог. Степь наполнит корзинку грибами, Напоит ключевою водой. Спать уложит, а душу стихами Успокоит, в знак дружбы со мной.
Кто под звездой счастливою рожден, Гордится славой, титулом и властью. А я судьбой скромнее награжден, И для меня любовь – источник счастья! У. Шекспир *** Что – то мне под окошком взгрустнулось, Так пьянит аромат резиды. И былое в груди всколыхнулось – Сад цветущий, прохлада воды. Так мечталось тогда под луною, Вместе жизненный путь наш пройти. Но мечты словно смыты волною, Разошлись наши стежки – пути.
*** Помню в детстве цыганка гадала – Будешь умной и видной собой. А про счастье она умолчалаЗнала, ходит оно стороной. С той поры я ищу свое счастье, Сетку линий смотрю на руке. Все ухабы, да беды – напасти И лишь призрачный свет вдалеке. Восхищаюсь цыганской ухваткой, Только правда ее не чиста: «Счастье в дом к нам стучится украдкой, Да замок на двери – заперта»!
Так зачем же тогда вечерами, Вижу вновь расцветающий сад? В небе ласточка вьется кругами И зовет в тот далекий закат. *** Отзовись, моя доля, откликнись, Дай хоть знак – немота мне в ответ. Ночью досыта грусти напившись, Словно пьяная выйду в рассвет. Буду всем улыбаться при встрече, Приоденусь – по моде фасон. Говорить буду умные речи, С мужем стану я жить в унисон. И никто догадаться не сможет, Отчего я ночами грущу. Одиночество душу мне гложетНет мне доли, а я все ищу.
*** Там у речки, где лебеди плыли, Где примята трава – мурава. О любви мы с тобой говорили, Полыхали как солнце слова. Но те годы как миг пролетели, Расцвела на висках седина. Чувства те, словно холст потускнели И не солнце на небе – луна. *** Удивляй меня, жизнь, удивляй Первым снегом и звоном капели. Буйным цветом садов восхищай И рябиной средь зимней метели. Жизнь, тебя принимаю, ценю Каждый миг, что был послан судьбою. В беге времени я сохраню Восхищенье твоей красотою!
8
Сергей Прохоров
Как я стрелял в ... Сталина - Серый, ну ты готов? Федя Ширкин, переступив порог, неловко елозил кирзовыми сапогами по половой тряпке, расстеленной на домотканой дорожке. Одновременно левой рукой приглаживал на голове взъерошенные волосы, а указательным пальцем правой то и дело водил под носом и, часто шмыгая им, старался унять насморк. - Патроны я достал, Серый, и мишень сварганил. Во дворе она. В школе на последней перемене мы договорились с Федей сходить в выходной в лесок за огородами потренироваться в меткости стрельбы. У меня было ружьё 16-го калибра, доставшееся мне от брата, который служил в армии, а Федя похвалился достать патроны. Перемахнув через огородный плетень, мы углубились в лес и вскоре отыскали подходящую небольшую полянку. Федя, приметив на краю поляны широкий ствол берёзы, приколотил к нему гвоздём фанеру, на которой канцелярскими кнопками был пригвождён номер газеты «Правда». На нём углём намалёваны неровные круги, издали напоминавшие спортивную мишень. Отсчитав своими кирзовыми сапогами сто шагов, Федя снял с себя телогрейку и расстелил её на уже пожелтевшей траве. Из растопыренных карманов суконных брюк выгреб патроны и уложил на краешек телогрейки. - Чур, я первый, - протянул руку к моей шестнадцатикалиберке Федя. И, как бы оценивая оружие, покрутил его в руках, прицелился на вскид. Потом, припав на левое колено, стал пристраиваться на расстеленной телогрейке, отыскивая удобную позицию для прицела. Кляцнул затвор. Федор вставил первый патрон. Долго водил стволом, нацеливая мушку на мишень. Гулким эхом отдался в лесу выстрел. Мишень качнулась, но осталась на прежнем месте. Вскочили разом и, обгоняя друг друга, бросились к мишени. - Эх, не в яблочко! - вздохнул Федя. Но я чувствовал, как распирает его гордость: с первого раза и пять очков. Остальные четыре выстрела тоже оказались удачными: шестёрка, семёрка и девятка. 9
- Ну, ты, Федя, молоток! Мне и места на мишени не оставил. И как наворожил. Все свои пять выстрелов я метко отправил в «молоко». Ещё не веря окончательно в своё поражение, я снял с фанеры газету, чтобы посмотреть её на просвет, а вдруг там и моя дырочка. Глянул и ужаснулся. С обратной стороны газеты на меня грозно смотрел великий вождь и отец всех народов Иосиф Виссарионович Сталин. У него был выбит левый глаз и ещё четыре рваные раны зияли на лице. Мелькнула радостная мысль: «Хорошо, что я промазал». И тут же другая, грустная « Но я всё же стрелял» Развернул расстрелянный портрет в сторону Феди. - Смотри, в кого ты всадил пять зарядов! Ты же расстрелял самого Сталина! Федя с испугом вырвал у меня из рук «Правду», скомкал её. Достал из кармана коробок спичек (Федя уже курил втихомолку) и, чиркнув спичкой, поджёг злосчастную газету. Огонь поначалу не хотел разгораться, но потом, видя наш испуг, вспыхнул ярким пламенем. В обуглившемся комке «Правды», который уже начал рассыпаться, мне на миг почудилось усатое лицо великого кормчего, который почему-то горько усмехнулся и погрозил мне пальцем. - Не боись, - успокаивал не то меня, не то себя, Федя. - Он же умер. Шёл 1954-й год.
Юрий Розовский Юрий Розовский - поэт, писатель, член Союза писателей России. г. Братск
ЗДРАВСТВУЙ, АНГЕЛ! ЦВЕТОК НА ПЕПЕЛИЩЕ (памяти Женни Ковалёвой) Цветок расцвёл на пепелище И мир вдруг стал светлей и чище. Он как-то даже засиял. Цветок не умер, не увял, Он просто голову склонил, Но он же цвёл, но он же жил, Он был красив, красив безмерно! А красота, она бессмертна. Жизнь, как-то лучше, с красотою – Она не кажется пустою. И пепелища не пусты, Пока на них растут цветы. – Господи! Упокой душу усопшей рабы твоей, Евгении – вот уже почти год, ежедневно, обращаюсь я к Богу в своей молитве. Прошу его позаботиться о душе Женни Ивановны, как и о душах всех ушедших родных и близких, потому что, за время нашего знакомства, мы стали близкими людьми – близкими по духу и по общему делу. Женни – так она себя называла сама. Так её называли и все товарищи по поэтическому цеху. А их было немало, т.к. Евгения Ивановна умела дружить. Обладая твёрдым, но весёлым, недаром родилась первого апреля, характером, Женни Ивановна притягивала к себе людей, и везде старалась быть заводилой. Эта черта характера, черта настоящего бойца, чётко прослеживается и в её мемуарах, составивших трилогию из книг «Цветок на пепелище», «Женька» и «В костре земного рая». Сквозь лихолетье войны и детдомовские стычки прошла девчонка Женька. И не сломалась, а закалила себя, выковала свой характер. Тогда же и обретали жизнь её первые, ещё по-детски наивные и угловатые, но всё-таки стихи. И вместе с ними шла Женька по жизни. Учёба в училище, работа и приезд в 1961 году в молодой, строящийся Братск, снова работа, творчество и любовь. Впрочем, не стану пересказывать содержание биографической трилогии Евгении Ивановны. Об этом много уже говорилось и до меня. А при желании можно и книги прочесть. Расскажу лучше о нашем 10
знакомстве и общении, о чувствах, объединивших нас и оставивших в моей душе неизгладимый след… Когда я, ещё слепым щенком, тыкался со своими стихами куда только мог, и был в восторге от напечатанных в какой-нибудь из местных газет пары собственных четверостиший, Женни Ивановна была уже известной Братской поэтессой. Она была дружна с Геннадием Михасенко, Владимиром Корниловым, Анатолием Лисицей и многими другими. С помощью и под чутким наблюдением Владимира Корнилова, во многом благодаря его заботам, постепенно вырос профессионально и я. И тогда, на одной из поэтических встреч, мы впервые познакомились с Женни Ивановной. Она доброжелательно отнеслась к начинающему поэту и даже предложила созвониться. С тех пор мы периодически звонили друг другу делились своими успехами и поддерживали друг друга в тяжёлые минуты. Не имея возможности ходить друг к другу в гости (я инвалид-колясочник, ёй было уже тяжело подняться ко мне на четвёртый этаж), мы могли беседовать. И если один из нас долго не звонил, другому было неуютно. Мы даже кроссворды разгадывали совместно, читали свои новые стихи, и, замирая в предвкушении произведённого впечатления, облегчённо улыбались, слыша похвалу. Нет, конечно, были и разочарования и неудачи. Но их было гораздо меньше. Мне нравилась поэзия моей телефонной собеседницы, и были интересны рассказы о её жизни. Порою казалось, что я, если и не член их семьи, то, по крайней мере, родственник. И с родственным интересом слушал я о рыбалках Ивана Ильича (верного спутника жизни), о взрослении любимой внучки Поленьки, о горестях и радостях собственных детей. Но рассказывая обо всём этом, Женни Ивановна, с тёплым участием, не забывала интересоваться и моими делами. Так вот и жили, изредка встречаясь, на каких нибудь литературных мероприятиях города, в городской библиотеке. Но дружба наша от этого не угасала. И стихи мы друг другу по-прежнему читали. Поэзия Женни Ивановны отличалась какой-то пронзительностью. Взять, к примеру, стихотворение «Пашка»: Соседский наш мальчишка Пашка: На грязном теле рвань-рубашка.
Сквозь рвань глядит в расчёсах тело. Нет никому до Пашки дела. И, в то же время могла легко заворожить страстным цыганским напевом «Спой, цыганка»: Без коня не жить цыгану, А без песни сердцу тесно. Я просить цыганку стану: – Спой, красавица, мне песню. А то и озорно упрекнуть разлучницу в стихотворении «Сорока-воровка»: Краденное счастье солнышка боится, Краденному счастью по ночам не спится. Ходит закоулками, озираясь вором, Под чужою клетью, под чужим забором. Богата была палитра её стихотворных красок, и использовалась Женни Ивановной, с талантом настоящего живописца. Все темы и стили были подвластны перу поэта. И маленького читателя могли увлечь детские стихи, легко читаемые, простые и забавные: «Виноваты сани», «Заигрались», «Почемучка» и др. Все, названные мною, стихи можно найти в поэтическом сборнике «Мне знать дано», который презентовала мне Женни Ивановна с надписью: «С надеждой на сопереживание». И данную статью пишу я для этого же, заново переиздаваемого, сборника. Да помоги всем нам Бог в этом благом деле. Каждый из пишущих стихи желает попробовать себя в прозе. Но не каждый на это решается. Я очень долго боялся взяться за это. А Женни Ивановна решилась. И это у неё получилось замечательно. Сначала увидела свет первая из трёх автобиографических книг, с пронзительным названием «Цветок на пепелище». Я перечитал её два раза подряд. А потом стал предлагать её прочитать друзьям и знакомым, и удовлетворённо выслушивал их восхищённые отклики. Потом появились ещё две книжки из трилогии: «Женька» и «В костре земного рая». Так открылась ещё одна сторона дарований Братской писательницы. Но и это ещё не всё. Мало кто знает, что Женни Ивановна была ещё и поэтом-песенником. Лично я слышал две песни на её стихи: «Симфония мужеству» и «Романс». А теперь о самом главном даровании Женни Ивановны! Она умела дарить чудеса. Впрочем, по порядку. Однажды у нас в городе объявили конкурс гимна Братску. Я, как и многие поэты нашего города, решил принять в нём участие. Стихи родились довольно быстро, но не было ни музыки, ни того, к кому бы я мог обратиться за помощью. На следующий день я позвонил своей дорогой собеседнице и начал читать ей текст гимна. Прочитав его, я услышал: 11
– Прекрасно! Это лучшее, из того что я слышала. – Прекрасно-то, это как посмотреть – ответил я – А как посмотреть, если музыки нет? А уже на следующий день Женни Ивановна снова позвонила и радостно сказала: – Юра! У меня есть очень хорошая знакомая. Она уже на два моих стихотворения музыку написала, очень хорошую музыку. Я с ней переговорила, и она согласилась попробовать тебе помочь. Жди её завтра. А на завтра пришла Лида и началась работа. То, что получилось, мне действительно очень понравилось. И я отослал гимн на конкурс. И случилось чудо! Нет, я не одержал победу в конкурсе. Я одержал более весомую победу – Лида осталась со мной. Теперь мы супруги. Женни Ивановна была очень рада за нас. А немного позже я узнал, что и она тогда написала свой гимн, но участвовать в конкурсе не стала. Наше доброе общение продолжалось. Но, увы, срок его подходил к концу. Женни Ивановна тяжело болела, болела уже долго. А потеряв любимого Ивана Ильича, она потеряла и последние силы, чтобы бороться с болезнью. Мы ещё подолгу разговаривали, но кроссворды уже не разгадывали – зрение у Женни Ивановны резко упало, что сильно её угнетало. Она не могла читать и писать. Потом она потеряла ноги. Может быть наши разговоры помогали ей держаться, я очень на это надеюсь. Но 13 сентября 2012 года моей собеседницы не стало… Телефон давно не звонит – мобильная связь вытесняет проводную. Поднимаю трубку и набираю номер родителей: – Заходи, мама – говорю я и снова ложу трубку. Вечером ещё пожелаю ей спокойной ночи. И всё. Правда раз в полгода звонит участковый врач, но с ним тоже много не поговоришь. Не поделишься с врачом проблемами, да и стихов не почитаешь – не поймёт. А собеседница моя уже на небе, крыльями ангельскими взмахивает, и наблюдает за нами с Лидой, направляет и, я знаю, от ошибок и бед хранит. – Эх – вздыхаю я и еду на балкон. День выдался ясный и тёплый. Небо голубое, усыпанное белыми облаками, похожими, то на зверушку, то на птицу, то на цветок, то вообще ни на что не похожими. Ой! А вон похожее на ангела, с нимбом над головой, или мне так хочется, чтобы было похожее. Женни Ивановна, решаю я, и машу облаку рукой. И вдруг за спиной раздаётся телефонная трель. Я спешу выехать с балкона, развернуться к столу, на котором звонит телефон. Тороплюсь, и поэтому задерживаюсь. Хватаю трубку: – Алло В трубке молчание, но гудка нет – Алло! – почти кричу я и, вдруг, всё понимаю – Здравствуй, Ангел!
Моё мнение Евгений Поздняков г. Бородино. Красноярский край.
Зачем нужен блатняк? Как-то раз, обмениваясь с приятелем музыкой по интернету, я обратил внимание, что он мне присылает песни о нелёгкой доле заключённых в российских исправительных учреждениях. Я его спросил: «Неужели тебе нравится подобный стиль?». На что был дан ответ: «Эти песни учат жизни!». Помню, как я опешил в тот момент. «Не дай бог учиться на таком материале, ибо это будет означать, что я встал на место героя, а значит, преступил не только юридические, но и моральные, общечеловеческие законы нашего общества» — промелькнула первая же мысль в голове. А после задумался. В самом деле, почему в нашей стране приобрели популярность песни от лица преступников? Хочу надеяться, что это просто генетическая память. Если вспомнить историю, практически всегда, начиная с декабристов, в российских тюрьмах и лагерях сидел определённый процент интеллигенции. Те, кто был против официальных властей: революционеры, «враги народа», диссиденты, и т. д. Из-под их пера вышло немало шедевров, как науки, так и искусства. Если пристально вглядеться в лагерное творчество советского периода, можно увидеть, что в нем практически нет показного удовольствия принадлежности к заключённым. Оно и понятно! Людей, способных создавать, волновали куда более реальные и настоящие проблемы. Ктото продолжал отстаивать в стихах и прозе свои идейные воззрения: ПЕСНЯ О СТАЛИНЕ Товарищ Сталин, вы большой ученый В языкознанье знаете вы толк, А я простой советский заключенный, И мне товарищ - серый брянский волк.
За что сижу, воистину не знаю, Но прокуроры, видимо, правы. Сижу я нынче в Туруханском крае, Где при царе сидели в ссылке вы. В чужих грехах мы с ходу сознавались, Этапом шли навстречу злой судьбе, Но верили вам так, товарищ Сталин, Как, может быть, не верили себе. И вот сижу я в Туруханском крае, Где конвоиры, словно псы, грубы, Я это все, конечно, понимаю Как обостренье классовой борьбы. То дождь, то снег, то мошкара над нами, А мы в тайге с утра и до утра, Вы здесь из искры разводили пламя – Спасибо вам, я греюсь у костра. Мы наш нелегкий крест несем задаром Морозом дымным и в тоске дождей И, как деревья, валимся на нары, Не ведая бессонницы вождей. Вы снитесь нам, когда в партийной кепке И в кителе идете на парад, Мы рубим лес по-сталински, а щепки, А щепки во все стороны летят. Вчера мы хоронили двух марксистов, Тела накрыли ярким кумачом, Один из них был правым уклонистом, Другой, как оказалось, ни при чем. Он перед тем, как навсегда скончаться, Вам завещал последние слова: Велел в евонном деле разобраться И тихо вскрикнул: «Сталин - голова!» Дымите тыщу лет, товарищ Сталин, И пусть в тайге придется сдохнуть мне, Я верю: будет чугуна и стали На душу населения вполне. Юз Алешковский
Кто-то уходил в лирику: Хоть в метелях душа разметалась, Все отпето в мертвом снегу, 12
Хоть и мало святынь осталось, — Я последнюю берегу. Пусть под бременем неудачи И свалюсь я под чей-то смех, Русский ветер меня оплачет, Как оплакивает нас всех. Может быть, через пять поколений, Через грозный разлив времен Мир отметит эпоху смятений И моим средь других имен.
(назвать преступлением политическое оппозиционерство как-то язык не поворачивается). Только помня это обстоятельство, мы можем искренне сопереживать героям подобных песен. Можно сказать, на этом и строился подлинный трагизм данного музыкального стиля.
Сейчас же, в наше время, когда уголовного преследования за политические убеждения нет, при прослушивании современного блатняка невольно возникает вопрос: «И кто же здесь герой?». Сочувствовать убийце, бандиту и вору Анна Баркова как-то не хочется. «Уж коли сел — так сиди и не чирикай!» — хочется сказать в ответ на очередную драму пойманного.
Последним из могикан в этом русле, на мой взгляд, был Михаил Танич. Хорошая, вкусная лирика как бы подчёркивает неестественность бытия человека в местах, не столь отдалённых:
Я КУПЛЮ ТЕБЕ ДОМ Я куплю тебе дом у пруда в Подмосковье. И тебя приведу в этот собственный дом. Заведу голубей, и с тобой, и с любовью Мы посадим сирень под окном. А белый лебедь на пруду Качает павшую звезду. На том пруду, Куда тебя я приведу. А пока ни кола, ни двора и ни сада, Чтобы мог я за ручку тебя привести. Угадаем с тобой - самому мне не надо! Наших пять номеров из шести. Мало шансов у нас, но мужик-барабанщик, Что кидает шары, управляя лото, Мне сказал номера (если он - не обманщик), На которые нам выпадет дом. А белый лебедь на пруду Качает павшую звезду. На том пруду, Куда тебя я приведу.
Но не надо забывать причины этой неестественности. Я имею в виду несоразмерность уголовного наказания за неуголовные деяния 13
Мною уважаемый, великолепный российский шансонье Гарик Кричевский в одной из своих песен поёт очень странные слова:
... А раньше жил я на Таганке, Учил босоту воровать. Мой номер 245. А я домой хочу опять... То есть автор, даже не пытаясь оправдать перед слушателем своего героя, старается вызвать к нему сочувствие. У Михаила Круга, творчество которого я тоже очень уважаю, в песне «Кольщик» есть в чем-то жутковатая строчка: ... Чтоб я забрал с собой Избавленье, но не покаяние...
Не знаю, кому как, а мне становится страшно, когда преступники выходят из мест заключения нераскаявшимися. Это ведь означает, что можно и дальше совершать злодеяния, не страшась попасть обратно. Тем более что и там жить можно:
Грев на зону привезли. Спирт разлит по грелкам, Чтобы в Новый год братве Снег казался мелким... гр. Бутырка
При ближайшем рассмотрении удивляет даже классика блатняка — незабвенная «Мурка». С одной стороны, история о предательстве и невозможности его прощения. А с другой, можно услышать предупреждение о нереальности выхода из уголовной среды и расправе над подобными «отщепенцами», решивших встать на путь исправления. В самом деле, героиня песни предала интересы бывших соратников, но разве не имеет человек права на собственный выбор дальнейшего пути? Песня отвечает: «Нет». Более того, в песне перед убийством героини её попрекают благами, полученными до момента «предательства». Странно оперировать мотивациями одной системы ценностей, обращаясь к тому, кто начал жить другими измерениями. Эти упрёки в «Мурке», как ничто другое, раскрывают узость смыслового содержания блатняка.
именно у своей матери, а не у тех, кому своими противоправными действиями сломал, разрушил или испортил жизнь?». И по-моему, это вовсе не из-за инфантильности героев («мама всегда простит»), а именно из-за нежелания, а скорее непонимания и неумения героев истинному покаянию. Возможно, хотя я могу и ошибаться, такая позиция идёт от так называемых «понятий», т. е. набора псевдоморальных правил поведения в уголовной среде.
В последнее время этот стиль вышел из мест, не столь отдалённых на сцену. Мы видим, как пытаются изображать из себя уголовников люди, профессионально занимающиеся шоу-бизнесом. На волне интереса к подобной тематике они создают некий продукт, имеющий стилевые черты и, что не менее важно, смысловые установки блатняка. В итоге мы через шоу-бизнес узнаём В наше время стало привычным называть об обычаях и нормах криминального мира, со блатняк шансоном. Не скрою, это поначалу временем принимая их за нечто естественное. вызывало у меня неприятие шансона в целом. Осмелюсь предположить, что, поскольку музыка, Но если вдуматься, разница между этими двумя как искусство, является мощнейшим регулятором стилями очень велика. Российский шансон, на мой внутреннего состояния человека, уголовная взгляд, представляет собой уникальный симбиоз атмосфера блатняка может создавать образ высококачественной эстрады и авторской песни. вседозволенности в обществе. Зародившись, подобно европейскому аналогу, в Так зачем же нужен блатняк? Я ни в коей мере кафе и ресторанах, он довольно быстро, буквально за несколько десятилетий, вырос в отдельный не нападаю на этот стиль и признаю необходимость стиль. Хочется отметить присущую шансону его существования, как части российской культуры. Но его популяризация в обществе и мимикрия под текстовую содержательность и глубину. шансон очень удивляют. Блатняк же имеет более длительную историю. Я бы, скорее, назвал его ответвлением русской народной песни. Достаточно вспомнить хотя бы «По диким степям Забайкалья». Присущее русскому фольклору страдальчество проникло и в блатняк, став в творчестве заключённых некоей самоцелью. Не имея иных высот морали, удобно расписывать своё несчастье в окружении зла. Не могу не вспомнить характерную деталь блатняка: обращение к своей матери, как правило, с просьбой о прощении. Мамочка, мама, прости, дорогая, Что дочку-воровку на свет родила! С вором ходила, вора любила. Он воровал, воровала и я...
В подготовке статьи были использованы материалы сайтов:
Поэзия узников ГУЛАГа, Михаил Танич, Песенник Приём, безусловно, беспроигрышный. Но анархиста-подпольщика повторяемый без конца в разных вариациях, невольно наводит на мысль: «Отчего во всех подобных произведениях герой просит прощения 14
Юрий Афонин
Ошибка землян
Иван недовольно оглядел Ким: - Ну, зачем тебе всё это? - В ответ Ким, только фыркнула. Она не понимала, почему Иван, так небрежно относился к его бывшей родной планете, которую загубили когда-то их родители. И теперь они без всякой совести улетели с неё и забыли обо всём. Но, кое-что всё-таки остаётся не забытым.
*** Корабль успешно доставил их на их новую планету, где они расселились в прошлом. Это было так давно, что об этом слагали старые сказки и легенды. О “Великом расселении Землян”. Эту сказку Ким слушала много-много раз. Планета, Рос немного, отличалась от их бывшей планеты Земля. На этой планете не росло Пролог цветов. Тут были, только выращенные деревья. - Посмотри, неужели, здесь до сих пор растут Воды было – мало Угля не было вообще. Зато цветы? – Спросила Ким Ваню. Иван небрежно были – драгоценные камни новой породы. глянул на один жалкий цветок и ответил: - Это всего лишь – цветок. И к тому же, он тут – один. Эпилог Ким тяжело вздохнула. Здесь всё и правду Однажды Иван зашёл к Ким в гости. И увидел вымерло. Много лет тому назад. Когда люди таинственный и чудесный сад. И там росли цветы. обесточили все её энергоресурсы. Исчезла – Красивые. Таких, ещё не было на их родной нефть. Газ. Уголь.Реки и озёра – высохли, как и планете. Их было – много: и розы, и тюльпаны, и сами моря.Земля – превратилась в пыль. Она стала даже ромашки. не пригодна – для существования Землян. Люди Ким не сразу заметила присутствие Ивана, но отнеслись небрежно к своей родной планете, за что когда она увидела молодого юношу, то сразу же в итоге - поплатились. Все леса, здесь вымерли. встрепенулась. Юноша успокоил её: В скафандре, который носила Ким – со - Красивые цветы. Неужели, они с Земли? – временем уходил почти весь её, и не только, Вдруг как бы поинтересовался он. кислород. Грустное зрелище. Мёртвая пустыня. Ким осторожно посмотрела на Ивана. А потом Обледенелые горы. Здания в, которых когда-то ответила с улыбающемся лицом: жили Земляне: растворились. Словно их и не было - Да. Я так мечтаю, что скоро на Планете Рос вовсе. будут расти земные цветы, как когда-то они росли Все животные погибли. на той былой планете под названием Земля, откуда Многие люди, кто не успел сесть в “спасательные родом были наши родители. Ваня тяжело вздохнул корабли” погибли – под обломками собственных и обратил свой взор на те чудесные цветы: домов, многолетних построек. И только те, кто - Когда-нибудь и на этой планете наступит успел улететь – выжили…. На, Земле больше не долгожданный Рай. И новые Земляне больше осталось воздуха – по вине тех прошлых Землян. никогда не допустят той ужасной ошибки, которую Здесь воздух был отравлен. И если идти без допустили когда-то их родители, - казал тихим скафандра; то можно было просто умереть от не голосом Ваня. И они вместе с Ким уставились на - хватки воздуха или от той ужасной радиации. чуждое им небо. *** - Пошли, мне тут не нравится, да и воздух заканчивается. Нам нужно скорее обратно идти к кораблю, - напомнил Ваня. Ким непослушно окинула взглядом молодого паренька. Ей, так хотелось взять с собой на их родную планету Рос хоть один, но всё же живой маленький цветочек. Она медленно подошла к умирающему цветку. Срезав его, она положила его в специальную – цветочную капсулу. Там он мог, вновь расти. 15
Проза Николай Ерёмин
Многая лета!
- Юбилей – это репетиция поминок! – сказал председтель Абаканского отделения Союза российских писателей Альберт Иванович Шалимов, открывая свой юбилейный вечер. С тихим ужасом готовился он к приближающемуся 65-летию. По ночам его мучили кошмары. А накануне приснилось, что он заснул летаргическим сном и его – живьём! - положили в гроб, чтобы похоронить, и на гражданской панихиде вынужден был слушать, не в силах пошевелиться, какой он был хороший человек и замечательный, даже выдающийся, писатель… И вдруг сел в гробу, и все, певшие только что ему хвалу, возмутились, ах, ты не умер, ты живой и нас разыграл, такой-сякой, ничего себе шуточки, и стали, негодуя, расходиться… И когда он остался один, приблизился к нему председатель Комитета по делам культуры областной администрации и потребовал возместить все похоронные расходы… Проснулся в холодном поту, походил, точно разбуженный медведь в клетке, по однокомнатной квартире, доставшейся ему после развода и раздела имущества с женой. Чтобы успокоиться, вышел на балкон, подышал свежим октябрьским 16
воздухом, прошёл на кухоньку, заварил свежий чай, отрезал дольку лимона. И тут раздался телефонный звонок. - Вы меня не знаете! – кричал далёкий абонент. – Мне 75 лет. Я звоню из Израиля.Я пишу рассказы, повести и романы, только что издал книгу за свой счёт и прошу у вас рекомендацию, чтобы вступить в Союз писателей прекрасного нашего сибирского города Абаканска, откуда я эмигрировал десять лет назад - В какой Союз? Их у нас теперь два: Союз российских писателей и Союз писателей России. - А можно сразу в оба? - Можно, можно! – рассмеялся Альберт Иванович и положил трубку. Прикалывается кто-то, подумал он. Как можно жить в Израиле и быть членом Союза писателей в Абаканске? Бред какой-то. А впрочем, почему бы и нет? Вот только зачем? Мечтатель! Ему 75 лет, а он вместо того, чтобы задуматься о вечности и бесконечности, нервотрёпку с приёмом себе планирует. Мне, что ли, вступить в Союз еврейских писателей в Израиле? Только вопрос – доживу ли я, как он, до семидесяти пяти? Десять лет всётаки. Всякое может случиться. Дотяну ли? Что-то сердечко у писателя Шалимова пошаливать стало,
скаламбурил он. Артериальное давление скачет то вверх, то вниз. Сердце грозит инфарктом, сосуды – инсультом, вот и выбирай .Как это там, в песне, поётся? – если смерти, то мгновенной! Кому охота - лежать после инсульта и догнивать заживо, и чтобы кто-нибудь из близких по долгу родства вежливо так, а на самом деле с внутренней ненавистью и отвращением выносил из-под меня горшки да протирал пролежни камфарным маслом? Б-р-р-р-р-р… Нет, яду, яду надо купить, чтобы в случае чего - ррраз – проглотил – и «Инсультпривет!» Поскольку Союз писателей был на евроремонте, 65-летний юбилей почётного жителя прекрасного сибирского города Абаканска А.И Шалимова отмечали по соседству, в Союзе композиторов, где евроремонт был уже завершён. Писатели и поэты – все, как один, хвалили своего начальника. Представитель областной администрации прикрепил к груди виновника торжества Золотой знак, герб Абаканска, - медведя, стоящего на задних лапах и держащего в передних широкую лопату. А представитель городской администрации вручил грамоту и авторучку «Паркер» с золотым пером. - Вы – золотое перо нашего города! – воскликнул представитель, и все дружно захлопали. Потом юбиляра задарили розами и гвоздиками. Всё, как в том сне, подумал он и в своём заключительном слове с горькой улыбкой на губах повторил: - Юбилей – это репетиция поминок! Да-да, дорогие друзья, как бы вы меня ни хвалили, это действительно так. Поэтому предлагаю всем вам плавно перейти в банкетный зал, где уже накрыт подобающий случаю стол.
расставил цветы по вазам, банкам и заснул в кровати, не раздеваясь, снилось ему до самого утра прерываемое кратковременными кошмарами продолжение банкета, в конце которого взял слово председатель Союза композиторов и сказал: - Как хозяин этого гостеприимного дома я рад выпить, Альберт Иванович, за вас, рад, потому что у вас есть всё – и здоровье, и слава, и благополучие. А чтобы нам с вами, ровесниками по существу, было интереснее жить ближайшие десять лет, вызываю вас, как раньше говорили, на социалистическое соревнование. Я поступаю и заочно оканчиваю Литературный институт и за десять лет сочиняю десять романов. Вы поступаете в консерваторию и сочиняете десять симфоний. После чего вы принимаете меня в Союз писателей, а я вас – в Союз композиторов. Идёт? - Идёт! – воскликнул юбиляр. - Идёт! – подхватили захмелевшие собутыльники. - И вообще, Альберт! Я хочу сказать тебе, что я тебя давно люблю – и как писателя, и как человека! - За что? Почему? – вяло поинтересовался Председатель союза писателей. - Любят не за что, а вопреки! – воскликнул Председатель союза композиторов.- Просто люблю! За то, что ты красивый. И хочу написать про тебя оперу! - Кому, кому? - Да не – кому, а - что! Оперу о твоей замечательной жизни. Это будет шедевр. А потом мы вместе улетим в Израиль и поставим её на оперной сцене Тель-Авива! Кто за то, чтобы так всё и было? Прошу поднять рюмки и бокалы!
И все присутствующие выпили раз, ещё раз, и ещё много-много раз, а потом запели, сначала по-английски: Хэппи бёсдей ту ю! Праздничный стол был накрыт скромно, но со Хэппи бёсдей ту ю! вкусом. Шампанское, коньяк, водка, апельсиновый Хэппи бёсдей, хеппи бёсдей, сок, минеральная вода, буженина, сервелат, сыр, Хэппи бёсдей ту ю! омуль, стерлядь, лимон, виноград, торт «Полёт». Все быстро напились и долго не хотели А потом и по-русски: расходиться. Многая лета! Закончился банкет глубокой ночью. Многая лета! И когда наконец утомлённый юбиляр Мно-о-га-я ле-э-та-а-а-а-а-а!… приехал на такси домой, на пятый этаж своей однокомнатной квартиры, доставшейся ему после развода и раздела имущества с женой, 17
Владимир Фёдоров
АНТИКВАР Эта история могла случиться, равно как и не случиться, с каждым из нас. Вот прочтите и сами посудите… Главный инженер завода вызвал к себе знергетика Владимира Буянова и попросил остаться в цехе на вторую смену взамен заболевшего механика, пообещав на завтра отгул. Буянов согласился и только спросил – ожидается ли зарплата, которую не получали вот уже два с лишним месяца, на что главный только неопределённо пожал плечами. Смена Впрошла без особых беспокойств, не считая двух остановок на конвейере, но неполадки были мелкие и их быстро устранили. По окончании смены Буянов остался до утра в своём кабинетике, где у него была раскладушка. Домой ему не захотелось – далековато пешком, да и дождик моросил. Утром он получил обещанный отгул и, изрядно проголодавшийся, пошёл к недалеко расположенной фабрике-кухне поесть. Это заведение и впрямь было похоже на небольшую фабрику: в три этажа буквой «П», с четырьмя входными дверями, большущей раздевалкой и сан. узлами. В последнее время народу, кормящегося здесь, значительно поубавилось и многие раздачи пустовали. Отыскал Буянов на втором этаже работающую раздачу, поставил на разнос тарелку с гороховым супом, котлетку с гарниром, полстакана сметаны (до того вдруг захотелось, что слюнки потекли), коржик и стакан чая. За кассовым аппаратом сидела девушка, которую раньше он здесь не видел. Тёмно-русые волосы и удивительно красивые серые глаза делали её очень привлекательной. Смотрит на Буянова доброжелательно, а он занервничал: - Боже мой, кажется у меня деньги в рабочем пальто остались, вдруг не хватит расплатиться. - Ну, выкладывайте сколько есть, будем подсчитывать. Буянов ныряет во все карманы, достаёт и кладёт перед ней все деньги – бумажные и металлические, чувствуя, что не хватит. А кассирша, подсчитав их, выбила чек и вернула ему несколько бумажек сдачи. Вероятно, перепутал он металлические «новые» с прежними, так что и за обед рассчитался, да ещё сдачу получил. С разносом в руках он огляделся 18
в поисках столика. Поблизости не оказалось и только в конце зала нашёлся чисто вытертый, но около не было ни единого стула. Он поставил разнос на столик и пошёл на поиски стула и, пока искал его, совершенно заблудился в череде залов. Со стулом в руках, повернув в очередной поворот, он оказался у двери, выходящей на улицу. - Да-а, придётся мне отыскивать тот путь, которым заходил на фабрику, - подумал Буянов, оставил стул у двери и двинулся в обход здания в сторону завода, откуда получасом раньше он входил сюда. На его пути неожиданно оказался странный состав: на низеньких платформах стояла старая техника – на одной платформе бульдозер, на следующей бетономешалка с бадьями, на третьей старый экскаватор, потом барабаны с проводом и кабелем, буровая установка и далее чтото, уже поработавшее вдоволь, на следующих платформах. Состав обходить было далеко, пролезть под платформой невозможно, и Буянов решил проскочить между платформами со старым экскаватором и бадьями под бетон. Его примеру последовал некий паренёк – тот полез на платформу с бульдозером. И только они стали перелезать, как эта техника внезапно ожила. Медленно, но не давая возможности проскочить, на Буянова двинулся экскаватор, а на того паренька – бульдозер. Ограничив пространство их передвижения в обе стороны, техника остановилась. «Вот так пообедал, уж и остыло, поди, всё», - с горькой улыбкой подумалось ему. В это время подходят два бравеньких мужичка в спецовках и телогрейках. Ещё издалека, хитровато улыбаясь, один из них негромко и неспешно проговорил: - Вот к чему приводит нарушение знаков дорожного движения. Ведь стоит же знак «Проход воспрещён», куда же вы, милые, прёте? - Какой знак! Тут сроду никогда и путей-то не было, - возмутился было Буянов, но мужичок дружелюбно продолжал: - Не было, верно, а сейчас есть, смотреть надо. Ну, да ладно, больше не нарушайте. И техника так же неожиданно, как только что, медленно отошла на прежние места. Сломя голову, Буянов выскакивает из этой западни и
удивительно точно находит дверь, в которую что-нибудь ценное? входил прежде. Поднялся на второй этаж – те Ничего ценного, сколько себя помнил же столики стоят, только покрытые скатертями Буянов, у него не было никогда, однако разговор и полностью сервированные: холодная закуска, принимал неожиданный поворот, и Буянов, решив мясные и рыбные блюда, деликатесы. Нет, не то… «сфинтить», твёрдо заявил: Да и люди вокруг изысканно одеты, в галстуках- У меня есть старинный баян – подарок от бабочках. Наверное, попал он в банкетный моих родителей по случаю окончания института. зал, А где же его столик с разносом скромного Подойдёт? обеда? Он двинулся дальше, ибо некоторые уже - Ну, ты, блин, даёшь.. Баян…, да кому он недружелюбно косились в его сторону. Наконец- сейчас нужен? то и знакомый прилавок, но приятной кассирши Однако, немного подумав и что-то про себя на месте нет, равно как нет и его разноса ни на решив, спросил одном столике. Очень уж Буянов обозлился – как - А что, баян в самом деле старинный? это они могли унести совершенно не тронутый - Конечно. Он у меня хранится в чёрном обед. Тут он заметил двух женщин прямоугольном футляре, который потяжелее будет, - Вы не скажете, куда мог деться мой обед, он чем сам баян. стоял здесь. На него фантазия с баяном напала внезапно, - Так смена же у них кончилась, теперь вот а ещё больше ему захотелось посмеяться над мы работаем. этим лощёным пижоном, для которого никогда не «Вот дела, денег на обед теперь явно не хватит. существовало никаких проблем. В старом пальто есть ещё рублей 35-40, но когда - Да, братец ты мой, баян этот очень знатный. дадут зарплату?» - подумал он. А есть захотелось Отец с матерью говорили, что их сам Господь ещё сильнее, да и обида брала – за обед заплатил, надоумил купить его в Ингаше на базаре. На а его унесли нетронутым. нём знаешь кто играл? Сам Маланин! Земляк - Скажите, а кассиршу-то можно мне увидеть? мой, который потом работал в Новосибирской - А-а, это Галя Ковалёва работала. Если ещё не филармонии. Сам-то я только для души его порой ушла, то найдёте её в раздевалке. Да только… использую, я ж не такой мастак. Да уж лет пять Тут он окончательно понял, что «ту-ту», из футляра не вынимал вовсе. Но Маланин!..Он ушёл его поезд, и, не скрывая огорчения, молча перед сибиряками, да если под настроение, такие направился искать выход. Какой? А кто его знает, вещи выделывал. Взять хоть его «Подгорную». На нужно же было всё равно куда-то идти. Домой? чём попало он не играл! Но там никто его не ждал и совсем не было Как-то в мгновение его собеседник переменился настроения туда подаваться. Может быть лучше – глаза его заблестели, словно он «принял на опять на работу? Да, пожалуй, лучше на работу. грудь» грамм сто пятьдесят, руки замельтешили по Но до завода Буянов не дошёл, встретив на карманам, вышаривая там записную и ручку. – Дак, пути своего знакомого, Игоря. Они когда-то это ж антиквар, - пробормотал он вполголоса. вместе работали. Постояли, покурили, обменялись «Чёрт с тобой, любитель натюрмортов! несколькими фразами о всяких пустяках. А когда Пусть будет антиквар, коли ты между ним и речь зашла о зарплате, о средствах существования, антиквариатом разницы не разумеешь», разговор повернул в иное русло, причём мелькнуло в голове Буянова, а Игорь уже без инициативу здесь проявил Игорь всяких колебаний диктовал условия: - Так ты говоришь, что не знаешь, как - Вот номер кабинета в той больнице, тащи туда выкрутиться из материальных затруднений? Да свой антиквар и жди. К тебе подойдёт старшая элементарно просто, я эту технику давно освоил, медсестра, Клавдией Ивановной её звать. Во всём как натюрмотр.остальном положись на неё. И не отступай от неё Когда-то он учился то ли в художественной ни на шаг, она очень занятой человек. А я тебя школе, то ли в училище и частенько щеголял вскоре сам отыщу. Ну, как – договорились? подобными сравнениями. Но в Буянова словно бес какой-то вселился: - Тут недалеко есть больница, довольно - Знаешь, Игорь, я, наверное, не буду внушительная. Я дам тебе ориентиры к кому торопиться, всё-таки память…, да и сам говоришь обратиться. Немного замявшись, он добавил: - «антиквар»…Может быть, я как-нибудь - Вообще-то, она не только больница. Там перебьюсь пока. за хорошую вещь могут неплохо отоварить… Да - Ну, блин, ты и натюрморты выдаёшь! тебе же не лечиться нужно. Кстати, у тебя есть Пе-ре-бьюсь… Да у тебя такой шанс за него 19
прибарахлиться появился. А ты – «перебьюсь». Давай мольберты в стороны и разбежались. Ты за антикваром, а я к своему резиденту. Встретимся в больнице, - и в стремительном темпе, не дав ему ничего сказать, пошагал в другую сторону. « Он или дурак, или притворяется, - подумал Буянов, - а может быть я сам чего-то не понял? Но, что же делать – затеял такую мороку… таскаться с тяжеленным «антикваром» по неизвестной мне больнице, или как её там… Туманно-то он намекнул, что не только больница. Тогда что? А-а, все равно ни одной дельной мысли в голове. Вот чем-нибудь бы червячка в животе заморить, а там можно и попробовать. Вспомнив, что кассирша давала ему какую-то сдачу, он тут же пересчитал её и получилось, что на два-три пирожка пожалуй хватит. С тяжёлым футляром, в котором лежал баян, Буянов остановился у большого пятиэтажного здания мрачноватой наружности. Это и была больница. 35-й кабинет, у которого ему Игорь велел ждать старшую медсестру, находился на втором этаже. Подошёл он к двери, осмотрелся, поставил поклажу в уголок, а сам устроился на стуле напротив. Долгое время в неё никто не входил, и никто не выходил, впрочем, и видимая часть коридора тоже была полупустой. « Уж не надул ди он меня, - подумалось Буянову. Впрочем, теперь уже поздно, пойду до конца». Наконец-то, дверь полуоткрылась, появился мужчина в белом халате и, продолжая с кем-то разговор, позволил Буянову взглянуть за дверь. На низенькой скамеечке сидел пациент, сразу же показавшийся ему очень знакомым. Человек этот был как бы под гипнозом: сидел совершенно неподвижно, устремив взгляд в одну точку, голова чуть склонена к груди, руки обхватывали колени. И только, когда он чуть-чуть приподнял голову, Буянов сразу его узнал, хотя внешне он сильно изменился. Это был Коля Перемикин. Конечно, это был он с пачкой «беломора», торчавшей у него всегда из нагрудного кармана. Они подружились давно, когда Буянов только ещё переехал в этот город, помогали друг другу при нужде, порою пользовались запасами из Колькиного погреба в гараже, в баньку по четвергам всегда вместе ходили. Николай уехал на север к родне, там работал и Буянов года полтора его не видел. И вдруг – он тут… Как только мужчина, закончив разговор, ушёл по коридору, Буянов тотчас приоткрыл дверь и осмотрелся: Коля сидел по-прежнему неподвижно, ничего не замечая. Буянов осторожно положил ему руку на плечо, он вздрогнул, посмотрел на него, 20
в глазах появились слёзы, а на лице радостная улыбка. С неимоверными усилиями он заговорил, но, Боже, как он говорил. Буянов вначале совсем ничего не понимал и только чуть спустя с помощью жестов уяснил, что Колька на своём «жигулёнке» попал в серьёзную аварию, причиной чего и было его теперешнее состояние. - Во-о-лодь, по-о-мо-г-и хо-о-ть к-к-ак-то, за лле-ч-чен бо-о-льш.. –и д-де-е-ньг т-ре-б-б…, а у м-ме-ня не-е-ту. Горечь, жалость, сострадание охватили Буянова. Он сел рядом, стал его успокаивать, говорить ему, что постарается сделать всё возможное. - Коля, ты сиди здесь. Здесь сиди и всё. А я побегу. Я буду что-то делать. А ты здесь сиди. Он словно зациклился на «здесь сиди», но другое в голову не приходило. Хорошо зная этого гордого, недавно ещё сильного и красивого мужчину, от которого здесь постараются избавиться из-за неимения денег и медицинского полиса, он понимал, Что может случиться и худшее. Выйдя в коридор, всё так же полутёмный и полупустой, Буянов машинально стал спускаться на первый этаж. Там в фойе толпилось множество людей. Среди них мелькали и знакомые, но связи с ними уж прервались, да и чем они могут помочь? Что он и Колька им всем? У них другие проблемы… И только вспомнив про старшую медсестру и эту авантюру, в которую он добровольно ввязался, Буянов поспешил на второй этаж к 35-му кабинету. Он ещё издали увидел её. Она была высокого роста, худощава, подтянута. Властное, самоуверенное какое-то даже жёсткое выражение лица выдавали в ней женщину крутую, энергичную. Буянов подошёл к ней и остановился. - Ты, что ли, Буянов? - Я. На минуту отлучился, друга здесь встретил. Его лечить нужно, да не берут – платить нечем. - Так ты здесь зачем? Друга лечить, или… Она замялась и выразительно посмотрела на его футляр. - В общем-то, и то, и другое… - Делать нужно что-то одно. У меня был разговор, было сказано – всё сделать. Этот, что ли? – она кивнула в сторону футляра. - Этот. - Пошли. Схватив футляр с баяном, она стремительно зашагала куда-то по коридору. Буянову ничего не оставалось, как поспешать за ней. «Ну и энергии в ней, как с пустой корзинкой прёт», - подумал он. Поднялись по лестнице выше на два этажа и оказались в довольно-таки большом помещении, сплошь завешанным вещами: жилеты, сорочки,
свитеры, костюмы,пуловеры и многое другое – у него не было времени оглядываться. Он увидел, что кроме одежды, стояли какие-то коробки различных размеров. - Связали меня с каким-то антикваром, мне он и даром не нужен, - говорила тем временем медсестра в полголоса и, вдруг остановившись, сняла с вешалки три свитера и сунула их Буянову. Потом принесла ему несколько костюмов разных цветов и покроев, потом сорочки, туфли в коробочках. Буянов стоял заваленный всем этим, и, пронзённый внезапной догадкой, почти закричал: - Постойте, Клавдия Ивановна! Вас неверно информировали. Я принёс этот баян в уплату за лечение моего товарища. Пальцы её, державшие футляр за ручку, разжались, и он глухо стукнулся на пол. - Вот это натюрморт… Ты чего мне голову морочишь? Ты чё, от чукчей пришёл? Мне было сказано ясно – отоварить на определённую сумму, что я и делаю, и не мешай мне работать. - А я передумал! Мне не нужно отоваривание, мне Кольку надо лечить. Буянов говорил довольно возбуждённо, и около них стали понемногу собираться какие-то женщины – пожилые и молодые, одетые в серые халаты. - Я не буду брать эти тряпки. Будем ждать Игоря! - Ты чё закосил, причём здесь Игорь, мне не он звонил… - А я говорю – будем ждать Игоря. Лицо у Клавдии Ивановны побагровело и, уже совсем не сдерживаясь, она просто закричала: - Или забирай всё, что тебе положено, или бери свою х….вину и катись с ней хоть к инкам в Индонезию! Народу собралось уже много, акустика была в этом помещении совсем неплохая, а потому перепалка их была слышна далеко и все поняли, о чём идёт у них спор. И тогда Буянов, совсем неожиданно для себя, обратился к ним: - Женщины! Молодые и пожилые! Товарищи! Человек же пропасть может. Колька, товарищ мой, травмирован, за лечение платить надо, а нечем. Не берёт ваша старшая за лечение вот эту вещь. Помогите же как-нибудь!Стало так тихо, что слышалось его отрывистое дыхание да гул голосов с нижних этажей. «Нет, здесь словами не прошибёшь»,подумал Буянов, подошёл к футляру мимо молча посторонившейся старшей медсестры, 21
отстегнул замочки, открыл, вынул из него свой обыкновенный, видавший виды ширпотребовский баян производства тульской фабрики, сел на футляр и накинул на плечи ремни. Зарокотали в доминанте басы, отражая его бессильную ярость, страстными аккордами, возникшими как бы сами собой из-под пальцев, плеснулась правая клавиатура. Всё это, да ещё голос его, сплелось воедино: Горе-горькое по свету шлялося И на нас невзначай набрело… Но тут чей-то настойчивый голос несколько раз позвал его - Володя! Володя! Вовка! Буянов проснулся… Жена его, забравшись к нему в мансарду, скороговоркой давала распоряжения на день: - Вставай! Теплички открой, как потеплеет, котёнку молока налей, он где-то у тебя здесь, завтрак на веранде. Я в город собралась. Слышишь? - Да, слышу. Он улыбнулся, ибо история, приключившаяся с ним, осталась там, во сне, а реальность такова, что на работу сегодня не надо спешить, и завтра тоже. Безработный пока… Господи, дай силы и надежды пережить всё это. Не оставе, Господи, рабов твоих в смятении и страхе…
Наша духовность Красноярск
Неужели русское быдло? Если бы не попался мне на глаза Кодекс Чести -Батюшка, а как ваше имя – просто хочу знать, офицера русской армии сегодня, то не стала бы мне ведь в дорогу – кто благословил меня, какой вспоминать ту историю, посчитав её совершенно святой. незначительной. -Протоиерей Андрей. В поезде, в Покров Богоматери, вспомнила: …Чудно тёплый октябрь в Москве! Красивый! именно святому Андрею явилась Матерь Во дворе куст ягодный, он переливается разными Божия, распростёршая святой Омофор над всем цветами, особенно красив бывает в дождь. предстоящим людом! У Бога нет ни случайностей, Дождь не гнал меня пробежать мимо, а наоборот ни мелочей! – заставлял остановиться под кроплением, чтоб Помолившись у святого Трифона кратко и полюбоваться цветными мелкими крепкими ещё жарко - просила прощения, помощи, милости листочками… Мне даже казалось, что куст этот – бегом помчалась, заржавленной пулей, как - из Царствия Небесного - так нежен, цветист, Щукарь, к станции метро, страшась опоздания трепетен… Хорошо жить в Москве, а дома на электричку. Опоздала ровно на пять минут. лучше! Завтра в поезд – опять веселье дороги, Огорчилась невозможно как – был перерыв радость общения, новые встречи… Сегодня ещё в расписании, пришлось проситься у водителя успею поклониться святому мученику Трифону, автобуса прихватить меня. Он согласился, покровителю моего ЖЖ, в храме «Знамения», буркнув: «Только когда все пассажиры с билетами что на станции метро «Рижская» - чудотворной рассядутся». Осталась ждать возле автобусных его иконе, дотянула, откладывая, до последнего дверей, наблюдая, как входят пассажиры с дня, умница! Об этом храме впервые прочла в билетами. Их было много, автобус заполнялся, книге Олеси Николаевой «Небесный огонь», они и таяла надежда уехать. Но, твёрдо уповая на с мужем были там прихожанами поначалу, тепло Господа, держала в сердце и уме «Богородице, очень отзывались о храме, полюбили его всей Дево, радуйся»… душой. Захватила свои книжки, давно хотелось Полчаса напряжённого ожидания и вдруг подарить именно Олесе Николаевой «Божьи оказалось, что я не первая, меня оттеснили блинчики» - не знаю, почему, для чего? Вдруг Бог два мужичка – тоже безбилетные. Один из них побуждает меня это сделать? – кавказец. Он маленького роста, полноватый, ….В храме никого, кроме двух-трёх служителей. ухоженный, в тонкой кожи модной молодёжной В киоске служительница сказала, что такую не курточке, с усиками, изящно и кокетливо знают. Обратилась к человеку в подряснике, постриженными, с толстым «пузиком», пожилой он оказался священником. Не сразу согласился мужчина – этакий солидный «папик», умеющий передать книжки, мол, Олеся Николаева здесь договориться всюду и со всеми – кошелёк его не теперь бывает редко, направил меня в храм пуст, сразу видно – именно он придаёт мужчине святой Татианы (!) (Знамение!), где служит отец уверенности и самодовольства. Другой, тоже Владимир Вигилянский, муж Олеси Николаевой. маленького роста, но немного выше первого, Но потом вспомнил о своём приятеле, священнике русский мужичок с рюкзаком за спиной, с толстым этого же храма, который очень дружен с этой же пузцом впереди – к нему ближе, чем на четой, сказал: передам. полметра не подступиться ни сзади, ни спереди, 22
он оттолкнул меня, встав вперёд. Я решилась не молчать. -Мужчины, вы оба почему оказались впереди? Я пришла намного раньше вас и договорилась с водителем, спросите у него, - сказала твёрдо. Белёсый русский толстяк, услышав столь вызывающе крамольную речь, чуть повернув в мою сторону бычью шею, произнёс: «Здесь нет ни мужчин, ни женщин, здесь все – пассажиры». Недолго думала я – это была моя тема: инфантилизм мужчин, неумение женщин их возвысить до мужества, вдохновить на рыцарство. Правда, здесь уже не инфантильность, а её последствия: полный отказ от своей мужественности. Такое, скажу честно, впервые вижу… Всё же любой, самый занюханный мужичок, о себе всё равно с гордостью скажет: «Я – мужик». А тут: «Нет,- говорит, - тут мужиков…» И не только это он сказал, а ещё вот что: «Я – русское быдло», - говорит и победно смотрит на окружающих, ждёт поддержки. Господи, помилуй мой народ! -Мужчины, где же ваше достоинство, честь мужская – женщину обставили, немолодую! Мужчины обычно защищают вдов, детей, стариков! Всегда так было! Как же вы? Почему так-то? Нерусский, стоящий рядом, торжествующе, победно – но опустил глаза, в которых мелькнула тонкая улыбка – под моим пылающим взором! А русский, кривляясь, стал глумиться надо
23
мной: «Да, я русское быдло. А ты чё, хочешь сказать, голубых кровей? С голубыми-то кровями на автобусах не ездют… Подождёшь другого автобуса, вон он тебя в кафе поведёт… Да и какая честь? Я ж не офицер русской армии»… Он говорил гадости, но обращался не ко мне, а ко всем, кто был рядом. Он хотел завести толпу против меня. Но слишком уж неоднозначная была ситуация– рядом стоял-то не «русское быдло», а человек с достоинством кавказской национальности. Слава Богу, стоящие люди хоть и не вступились за меня, но и хамства не поддержали: глаза их были вниз опущены - стыдно. Возможно поэтому, странным образом я оказалась в автобусе, а мои мужчины всё же позади. Русский снизу орал, не унимался: «Ты чё, с голубыми-то кровями стоя поедешь? Не может быть! А, вон тот корнет тебя на руки посадит»… Хамские слова, но ведь пропустил, отошёл в сторону, не толкнул – есть капля стыда, есть, теплится совесть – с такими мыслями я ехала, удобно сидя рядом с водителем, благодарила Матерь Божию, радовалась красавице-осени за окном… Если бы не «Кодекс Чести» офицера русской армии, так высоко возводящий душу – в Небесное достоинство, в земное благородство, не вспомнила бы я сегодня это недоразумение. 18 октября 2013
Выпал первый снег 24