Саксагань 2 2016

САКСАГАНЬ ЛІТЕРАТУРНО ХУДОЖНІЙ І ПУБЛІЦИСТИЧНИЙ АЛЬМАНАХ

ISSN 0869-3390

САКСАГАНЬ

№ 2 (96) 2016 Видається з червня 1991 року Твори друкуються українською та російською мовами

Головний редактор Андрій ДЮКА Громадська редакційна рада Бєрлін В.М. Стрига Н.В. Баранова Л.О. Ващенко Ю.Г. Валенська О.В. Захарова С.П. Короленко В.П. Мельник О.О. Миколаєнко М.А.(почесний) Мостовий А.В. Найденко І.В. Тіміргалєєва Л.М. Туренко Г.Г. Юрченко О.С.

2 2016

ПРОЗА Петр ПАНКРАТЬЕВ, ГОРОД, КОТОРОГО НЕТ ............................. 3 Лариса ВЕСЕЛКОВА, Рассказы ......................................................... 5 Эрнест ХЕМИНГУЭЙ, ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ ................................ 16 Анатолий ЕСЬКОВ, РЯДОВОЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК ........................................ 50 Наталія МАЄВСЬКА, новели ............................................................ 66

ПОЕЗІЯ Юлия ВИНОГРАДОВА ...................................................................... 10 Полина ОБУХОВА ............................................................................. 12 Олександра ТКАЧЕНКО ................................................................... 13 Володимир КОПКІН .......................................................................... 15 Лідія ЧЕЛНОКОВА ............................................................................ 34 Василь МОСКАЛЮК, Поема ........................................................... 37 Варвара КРУТЬКО ............................................................................. 39 Маргарита ЧЕРНЯК ........................................................................... 42 Творчість юних – Творчество юных ............................................. 43 Сергей МАКУШЕНКО ...................................................................... 58 Светлана БЕРДНИКОВА ................................................................... 60 Дарья СИЛЬЧЕНКО ......................................................................... 62 Христина ШТИЛУН ........................................................................... 68

ПУБЛІЦИСТИКА, КРАЄЗНАВСТВО, КРИТИКА, МИСТЕЦТВО Андрей ДЮКА, РАВНОВЕСИЕ .......................................................... 2 ТОМАШЕВСЬКИЙ ВОЛОДИМИР ВОЛОДИМИРОВИЧ ............ 8 ХУДОЖНИКJПЕДАГОГ ІРИНА КРАСЮК ..................................... 9 Зоя БЫВАЛИНА, МАНДРУЄМО УКРАЇНОЮ .............................. 45

Страница редактора

РАВНОВЕСИЕ Капли срываются с неба, ветер холодный – но уже лето... Злость на все и на вся, даже на самого себя – но уже тепло... Обида, что не слышат, не понимают – но распустились розы в саду... Равновесие. Забытое чувство удовлетворения от окружающего. Грубость потоком веру точит в справедливость, добродетель, но есть любовь. Больно, душно, но все равно – хорошо! Бабочка на цветке, сверкающий в лучах солнца зеленый жук на листе, цикады... Острые края реальности режут больно, глубоко, почти до костей. Но чем безысходней, тем ближе к развязке, тем больше хочется добраться до чего-то светлого и теплого, протереть пыльное стекло окна и взглянуть в глаза счастью... А ведь мир прекрасен! Лето. Деревья шепчутся по ночам листвой. Звезды глядят на нас, выплывая из-за облаков, любопытствуя: как мы там, внизу? Сова разрезает тишину протяжным криком, очерчивая окружность своих владений... Хочется жить не так, не мелко, не выживая, а на вдохе и выдохе, отдавая свет, получая свет. И чтоб слезы от радости, а не от тоски и бессилия. И чтоб ушла обида и чувство обреченности. Навсегда... Равнодушие. Лишь маска, защита от фальши. Обман в словах, взглядах, жестах. Призывы к справедливости тонут в собственной жадности и алчности говорящих. Еще чуть-чуть, совсем скоро переполнится чаша, выльется боль и отчаянье, растечется, затопит, смоет. Захлебнется ярость и злость, захлебнется и сгинет. Равновесие. Рядом рассвет, наполненный прощением. Как мы все уже истосковались по чувствам радости в глазах друг друга! Как скучаем по улыбке на лице случайного прохожего! Дарить свет и получать свет! Все рядом. Все внутри нас. Осталось поверить в это и шагнуть вперед. Ведь лето так прекрасно, и так хочется, чтобы оно не заканчивалось! Никогда! Чтоб не иссяк свет внутри нас! Надежда, Вера, Любовь!

Андрей ДЮКА член Национального союза журналистов Украины фото Вальдемара Боутмена

3

Петр ПАНКРАТЬЕВ

Привет! Говорить о себе не умею. Не получает ся. Поэтому попросил одну свою знакомую кратко охарактеризовать меня. Она, немного поразмыслив, сказала, что я демонический ботан. Ну, если так, то со словом «демонический» все понятно принад лежащий демонам. А вот по поводу «ботан» воз никают вопросы. Если она имела в виду человека, который слишком много внимания уделяет учёбе, это одно. Но вдруг она считает меня районом в Пор тугалии, или рекой на юго востоке Турции, левым притоком реки Тигр? Тут уж мне не разобраться. Помогите, если сможете!

ГОРОД, КОТОРОГО НЕТ – Привет, Дэн! – первым, что увидел Сэм, был вылезавший со своей норы ворчливый сосед. Дэн пых тел и отдувался, тщательно делая вид, что сильно за нят.

– Эй, Дэн! – не унимался Сэм. – Как настрое ние?!

– Да нормальное у меня настроение, – пробурчал Дэн, – нормальное. Эти двое хотя и приходились друг другу родствен никами, но были абсолютными противоположностями. Медлительного и обстоятельного Дэна всегда раздра жали непоседливость и беспричинный задор своего соседа. «Как можно было быть таким безответствен ным и даже безрассудным? Как можно радоваться любой мелочи и по любому поводу? Это явное безу мие! То ли дело – Молли! Эта девочка еще очень юна. Ей по возрасту положено быть непоседой и совершать

безумные поступки. Но Сэм… Когда надо готовиться к переходу – он резвится, как дитя. Это никуда не го дится!» – так рассуждал угрюмый сосед Сэма. Имен но так его и называли за глаза – Угрюмый. К Сэму же, несмотря на его чудаковатость, ни одно из прозвищ не приклеилось. Хотя попыток было много. Очевид но, сама Сэмова жизненная философия не допускала подобного. Добрый и открытый, всегда готовый прий ти на помощь Сэм олицетворял собою самую вершину позитива. Нет, это была не напускная маска, он дей ствительно считал, что жизнь прекрасна во всех ее про явлениях.

– Эй, Дэн! – Сэм направился в сторону своего со седа. – Такой прекрасный сегодня день! Может, хоть сегодня ты мне составишь компанию, и мы совершим нечто невероятное?

– Может, хоть сегодня ты меня оставишь в покое?

– Ну, нельзя же вот так, целыми днями сидеть в своей норе! Неужели тебе никогда не хотелось узнать этот мир получше? Ведь этот мир огромен и прекра сен. В нем столько возможностей!

– Иди ты, знаешь, куда, со своими предложения ми? – угрюмый сосед начинал закипать. – Скоро важ ный этап моей жизни, и твоей, кстати, тоже, а ты вся чески пытаешься до него не дожить. Да еще меня втя гиваешь в свои грязные авантюры.

– О каких это авантюрах ты говоришь? – Сэм ис кренне удивился.

– Нет, вы полюбуйтесь! – Дэн уже не мог сдер живать эмоций. – Тебе что, память отшибло? Что было после твоей первой вылазки? А а?! Что молчишь? А я тебе напомню. Тебя понесла нелегкая прогуляться пе ред сном, а утром город накрыло токсическим обла ком. И многие пострадали по твоей милости.

– Но, Дэн, – Сэм отодвинулся, стараясь расстоя нием уменьшить силу агрессии и ненависти, исходив шей от соседа, – разве тут есть какая то связь?

– Если бы это был единичный случай, то, возмож но, я бы ничего и не заметил, – скрежетал Угрюмый.

– А так, – после каждой твоей прогулки творится какая то мистика. Я проанализировал все эпизоды странностей в нашем городе, и к каждому из них причастен ты! Сэм ничего не ответил, а только с сожалением по смотрел на негодующего родственника. Дэн же про должал выливать желчь обвинений на собеседника.

– А как тебе та прогулка, после которой исчезло несколько кварталов? Что молчишь? Несколько засе

4 ленных кварталов! Не могу понять, как подобное ос талось без внимания общественности? Ты, конечно, по знал мир, но часть мира, часть города просто исчезла. Исчезла по твоей милости. И я уверен, что если бы тебя не носило где ни попадя – ничего подобного не случилось бы. – Дэн перевел дыхание и продолжил уже без агрессии, но с глубокой скорбью в голосе. – А Молли? В последнюю свою авантюру ты втянул Мол ли. Как ты мог? Она ведь еще совсем дитя!

– Знаешь Дэн, – Сэм, обескураженный таким наездом, начал слегка растягивать слова. Теперь его речь походила на эдакое напевное заикание, – конеч но, хорошо, что у тебя есть воображение. Только у тебя оно какое то больное. Я точно так же могу обвинить тебя в том, что все плохое, что у нас случалось или слу чится в будущем, связано с твоим бездействием. И что именно твой норный образ жизни – причина всех бед. Но я же этого не делаю! Боже, мне даже мысли такие чужды!

– О оо! Вспомнил о Боге! – язвительно перебил Дэн. – Что ты понимаешь?! Как ты вообще можешь поминать Бога? С твоим поведением – это кощунство! Великий Создатель сотворил этот мир и нас, чтобы явить умеренность и последовательность как высшее благо. И только умеренные, а значит, спокойные и бла горазумные, пройдут все этапы, достигнут вершин и познают истину. Так гласит пророчество. А с таким поведением, как у тебя, Сэм, вообще не на что рассчи тывать. Ты даже первый этап не пройдешь, что там говорить о будущих инкарнациях!

– Привет, ребята! – Молли, прелестное создание, словно первый луч солнца, явила себя миру. Возмож но, для других она была просто дитя, но Сэм видел в ней свет божественного начала, считал ее особенной.

– О чем спорите? О Боге? Весь негатив, обрушенный на Сэма, стек, как сле тает пыль после дождя, и ушел куда то глубоко в не дра. Только Дэн видел мир иначе. Появление нового оппонента его только раззадорило.

– Что ты лезешь во взрослые разговоры? – проскри пел Угрюмый. – Рано тебе еще рассуждать о подобном!

– Ничего не рано, – Молли улыбнулась, совершен но не реагируя на негативный настрой соседа. – Мне просто кажется, что Бог – это и есть наша реальность. И от того, как мы ее воспринимаем, она становится хорошей или плохой. А истина откроется не когда то там, а прямо сейчас. Альманах “Саксагань” № 2 2016

– Вот именно, – подхватил Сэм, – наш мир без граничен и непостижим, и наша задача – его познать. А как это произойдет, с радостью или со скорбью, за висит от нас самих. Юная Молли уже успела переместиться к спорщи кам и проявить свою нежность, прикоснувшись к обо им. Сэм расплылся в блаженной неге, а Дэна отброси ло каким то непонятным разрядом.

– Это богохульство! – заорал Дэн. – Я понял! Это в тебе, Молли, средоточие зла. Это ты Сэма так на строила. Это от тебя все беды! Это от вас… Дэн запнулся, давясь собственной слюной, а Мол ли нежно прижалась к Сэму.

– Давай оставим этого ворчуна, – в словах юного создания прозвучал то ли вопрос, то ли предложение.

– Сегодня прекрасная погода. Пойдем! Дэн что то орал удаляющейся паре, давясь соб ственной желчью. Он был настолько поглощен отста иванием своей правоты, что не обращал внимания на странные тени, периодически закрывавшие солнце. Только невероятное трясение всего города заставило его заткнуться. И теперь он, оцепеневший от ужаса, сидел возле своей норы, не зная, что ему делать. Оче видно, он мысленно посылал проклятья удалявшейся паре за то, что это по их вине с городом происходит что то странное, непонятное и пугающее. Именно в этот момент его жилище отделилось от города и поле тело куда то вниз, поневоле увлекая Угрюмого в столь отвратное для него путешествие.

– Папа, какое красивое яблочко ты мне сорвал! Спасибо тебе большое! – любовь всего мира светилась в глазах пятилетней девочки, глядевшей на своего отца.

– Только здесь какой то напуганный червячок сидит. Я не знаю, что с ним делать.

– Давай отправим его обратно на дерево, – улыб нулся отец, пересаживая червяка обратно на яблоню.

– Червячки ведь тоже живые и тоже яблочки любят. Правда?

– Правда! – сказала девочка и помахала рукой. – Прощай, червячок! Хорошего тебе дня! Отец с дочуркой медленно удалялись от яблони, оставляя ошеломленного Дэна, так и не сумевшего по нять всего, что с ним произошло.

5

Лариса ВЕСЕЛКОВА

РАССКАЗЫ

МЫШИНАЯ ВОЙНА или

МЫШИНАЯ ВОЗНЯ В некотором царстве, в некотором государстве, где расли густые леса, стояли высокие горы, текли быстрые реки, колосились зеленые поля, жило много зверей. Их было так много, что порой происходили ссоры. Чаще они возникали из-за еды, но порой мир нарушался из-за мелочей. Но как бы ни ссорились животные, они всегда находили разумные слова и действия, и, в конце концов, мир вновь возвращался в эту страну. На полях расли цветы, в лесу было много ягод и грибов, а горы имели огромные пещеры. Там тоже процветала жизнь. Змеи, летучие мыши, пауки и тараканы – основные их жители. Летучие мыши заняли верхние этажи. Ведь они могли летать и научились держаться за верхний свод скалы. Все остальные пещерные жители – это нижний ярус. И хотя это были мыши, но они не боялись котов, а, может, коты просто не интересовались ими. Этого я точно не знаю, но между котами и летучими мышами никогда не было стычек и громких скандалов. Чего нельзя сказать о полевых мышах. Полевые мыши все время воевали с лисами, котами. Именно они охотились за мышами. От этого серые полевые мышки страдали. Они не могли понять, почему внимание котов и лис направлено только на полевых мышей? Ведь в пещерах тоже живут мыши, но на них они не охотятся. Вот собрались полевые мышки и начали думать. Одна говорит:

- Может, котам и лисам не нравятся крылья, которые есть у летучих мышей. Вторая подумала, подумала и говорит: - Нет, котам не нравится входить в пещеру. Там темно, сыро и можно встретиться со змеями. Надо прогнать летучих мышей, а самим поселиться в пещере. Так объявили полевые мыши войну летучим мышам. И хотя и те и другие были мышами, но общего языка не могли найти. Так началась эта война. Полевые мыши поселились недалеко от входа, в пещерах было мало змей. Змея не отказалась бы пообедать серой мышкой. Только по этой причине полевая мышь не претендовала на глубокие пещеры. Те летучие мыши, которые раньше жили у входа в пещеру, теперь не могли больше там оставаться. Полевые мыши не давали им спокойно уснуть днем. Хотя и те и другие чаще питались ночью, но и днем полевая мышь редко спала. А вот летучим мышам требуется отдых. Помучились летучие мыши, помучились и решили перебраться на деревья. Утром смотрит животный мир, а на деревьях летучие мыши висят, как груши. Все как один вниз головой. А укрылись они крыльями, как одеялами от солнечных лучей и ветра. Но и теперь коты их не трогали, а вот полевые мыши спокойствия не знали. Коты как охотились на них, так и продолжали охотиться. Но теперь к ним присоединились и змеи.

- Что-то мы сделали не так, - говорит вожак серого войска.

- Что мы могли сделать не так? - удивились остальные.

- Они же тоже мыши, - говорит маленький мышонок Пиф. – Разве мы не можем договориться?

- Много ты понимаешь, сопляк, - отвечает старая мышь. – Они хоть и мыши, но они летают в небесах. Теперь каждая мышка решила сказать, что ей не нравится в своих собратьях. Им казалось, что именно это и мешает им жить на равных.

- Летучие мыши не разговаривают так, как мы. Они находят пищу благодаря волнам, которые они же и издают.

- Они питаются комарами, бабочками и мошками, а не так, как мы. Мы больше любим пшеницу, колбасу, сыр.

- Они не строят гнезда. Каждое дерево или пещера может быть им домом. Поэтому они смогут жить, где придется.

6 - Они живут огромными стаями, и у них девиз – «один за всех и все за одного». А мы – «каждый сам за себя».

- Мы хотим быть и на земле, и на небе единственными. Только мы должны жить на этой земле, а если кому-то не нравится, пусть либо уходит, либо принимает наши требования и живет так, как мы хотим.

- Но мы не умеем летать, и это не только наша страна, но и их страна также, - пролепетал мышонок Пиф.

- Летать мы не умеем, но и им не дадим летать над нашими полями, - прохрипела старая мышь. Во время этого собрания собралось огромное количество животных. Одни не могли понять, что не поделили полевые и летучие мыши? Они родственники и до этого момента пищу добывали каждый сам себе. Причем одни охотились в небе, а другие – на земле. Другие стали на сторону полевых мышей. Им хотелось избавиться от их присутствия на полях. Они были бы довольны, чтобы на полях остались они единственными хозяевами. А третьи рады были бы избавиться от крылатых мышей. Им казалось, что если бы летучие мыши столько не ели, то им бы больше досталось. Мир перевернулся. В эту войну были втянуты другие звери и птицы. Так совы, куницы стали охотиться не только на летучих мышей, но и на полевых. А самое главное, что теперь и полевые мыши, и летучие мыши стали мешать людям. Полевые мыши съедали урожай, который высадил человек, многие пытались поселиться в их домах. Они съедали запасы, которые делал человек на зиму. Кроме того, они грызли полы, стены, мешки, провода. А летучие мыши часто стали переселяться на чердаки домов, чем пугали местное население. Им стало тесно в пещерах. Получилось, что мышиная война не оставила никого равнодушным, но кто-то на нее смотрел, как на мышиную войну, а кто-то оценивал это как мышиную возню, которая выбила их из колеи обыкновенной жизни. Они губили друг друга, менялись сами, и менялся мир вокруг. Они стали врагами, хотя и те, и другие были мышами. А их общая страна превратилась в поле битвы, где каждую минуту кто-то погибал. Полевая мышь стала рыть норки и жить в них. А летучие мыши научились питаться не только мошками и бабочками, но и фруктами. Альманах “Саксагань” № 2 2016

Эта война затянулась. Теперь она была выгодна только тем, кто сделал мышей своей добычей, а остальные от нее проигрывали, но не хватало ума закончить ее миром, как предлагал мышонок Пиф. Он был мал, и его никто не послушал. А зря. Действия, которые не приводят к желаемому результату, называют мышиной возней – напрасной тратой сил и времени. К сожалению, сейчас весь наш когда-то добрый и светлый мир занят мышиной возней.

СЕЙЧАС ИЛИ НИКОГДА Вот уже какой день я утро встречаю не со слов «доброе утро», «здравствуйте», а слышу слова, которые меня приводят в ужас: «до нового года осталось шестьдесят дней», потом пятьдесят девять, пятьдесят четыре, сорок, тридцать дней... Короче, я понимаю, что каждый день, который становится все ближе и ближе к Новому году, подсказывает мне, что встречать его придется. И это ни когда либо, а именно через двадцать пять, десять дней. Чем ближе Новый год, тем меньше становится эта цифра, и я начинаю задыхаться от страха, что придет Новый год, а я к нему не готова. Я всегда знала, что как встретишь новый год, так его и проведешь. Раньше я этого не боялась, а сейчас почему-то испугалась. Этот год прошел в страхе, я не хочу больше так жить. Значит, надо новый год встретить достойно, чтобы он был другим. Мало того, что это год красной огненной обезьяны, – он еще и високосный. Я не люблю високосные года: понимаешь, что тебе жизнь дарит один лишний день, но ты его не можешь использовать как преимущество. Потом все беды валишь на этот несчастный день. Обезьяна – это беспокойное животное. Чтобы выдержать все ее капризы, необходимо иметь огромное терпение, и девиз у нее какой-то необычный – «сейчас или никогда». В этих словах заключено и прекрасное, и страшное будущее. Как будто избежать или обмануть судьбу нельзя. Выполняй сейчас, или это будет недоступно потом! Узнала много про обезьян и поняла, что этот год надо встретить так, как он этого требует.Ведь Обезьяна — это коварство, хватка, бурный тем-

7 перамент, агрессивность, безразличие к сородичам, отсутствие щепетильности. Обезьяна очень любит лесть. И если ей льстят, она расслабляется, теряет контроль над ситуацией и легко попадает в расставленные сети. Именно таким астрологи обещают год. Надо его как-то задобрить. Для этого надо сделать чтото особенное. Поставить на стол то, что любит не только обезьяна, но и мы. А где взять такое количество денег? Решила продумать вначале наряд. В моем гардеробе в основном серое, черное и немного белого. А надо красное, оранжевое, огненное. Пошла в магазин, а продавец вокруг меня вьется так, как будто и ее жизнь зависит от того, что я приобрету. Показывает мне платье красное, а на нем блики цвета огненных отблесков, как полагается. И грудь в нем смотрится, и длина та, что я ношу, но цена… Мне вначале показалось, что это ошибочно один ноль добавили. А продавец поет: «Сейчас или никогда, вы покупаете это платье и выглядите лет на двадцать моложе. А главное – все так, как и полагается. Именно такой наряд надо надеть в новогоднюю ночь». Ну, ради целого года можно и пожертвовать деньгами. Платье мне обойдется чуть больше, чем мой заработок за месяц. Решила продавцу и себе пока подарить только надежду: денег жаль. Я такое платье могу надеть только на Новый год. Второй раз у меня смелости не хватит его одеть на себя. Каждый день по телевизору говорят, что надо приобрести, чтобы Обезьяна стала добрее к нам. Никогда не думала, что обыкновенные обезьяны любят бриллианты, рубины, гранаты. Эти камни мне всегда были не по карману. Ну, я понимаю, что на столе должны быть мандарины, но чтобы там были обязательно бананы, гранат, киви, апельсины – это перебор. Ведь это только, чтобы ублажить обезьяну, а ведь надо еще, чтобы остался доволен муж! Он не обезьяна, но и не человек, когда голоден. Если ему на Новый год не поставить бутылочку коньячка, водочки, много мяса и вкусных салатов, то гнев Обезьяны мне покажется детским лепетом. На столе должны быть и шницеля, и цыпленок табака. Не может мой милый без сальца и горчицы... Пошла на базар и посчитала, во сколько мне все это обойдется, – и выясняется, что на стол, который будет удовлетворять Обезьяну и мужа, мне нужны еще две мои месячные зарплаты. Каж-

дый продавец предлагает свой товар и расплывается в улыбке и со словами «сейчас или никогда» подсовывает свой товар. Если все это купить, то все будут довольны. Вот только – как я буду жить эти полгода без денег? Это вопрос. Вот тебе «сейчас или никогда»! Так что живу я в страхе. И тут мне пришла прекрасная, на мой взгляд, мысль. Ведь этот лозунг «сейчас или никогда» можно использовать в свою пользу! В новогоднюю ночь к праздничному столу я вышла во всем белом. На Снегурочку я уже не похожа, но снежная баба из меня получилась прекрасная. А с бабой лучше не связываться, пусть знает об этом и Обезьяна. На столе – все то, что любит муж. Здесь и салат оливье, над которым не смеется только ленивый. Поджарила курочку, нарезала сальца, поставила на стол капусту квашеную. Холодная водочка и игристое шампанское стоят по центру стола. На маринованных грибочках играют огни елки, а там, в углу стола, расположилась горка мандарин. Все для него, для мужа. Мне с ним жить не год, а много лет, его мнение меня больше интересует, чем Обезьяны, которая удобно планирует устроиться у нас на один год. Я решила, что именно СЕЙЧАС я покажу ей ее место, и она НИКОГДА не будет диктовать мне правила жизни. Я хозяйка года! Я буду решать, слушать мне эту Обезьяну или все-таки жизнь построить по своим правилам. Хочет выжить – пусть научится жить так, как хотим мы. И кушать она будет то, что я поставлю на стол, а не то, что она ела у себя на Родине. Я встречу тебя, год красной огненной Обезьяны! И именно сейчас, или никогда, расскажу тебе правила хорошей жизни. А я хочу жить мирно, сытно, без страха за жизнь детей и свою жизнь, с работой и надеждой на будущую жизнь. С Новым годом! Именно сейчас она меня услышит. За многие годы, которые я прожила вместе с мужем, я убедила его в том, что я права, а уж с Обезьяной я обязательно справлюсь. С Новым годом, Красная Огненная Обезьяна! Тебе придется жить этот год по моим правилам и никогда не диктовать свои условия. Знай, что это ты должна мне угождать, в противном случае ты узнаешь, что такое разгневанная Баба.

8

ТОМАШЕВСЬКИЙ ВОЛОДИМИР ВОЛОДИМИРОВИЧ Народився 1 серпня 1968 року в м. Кривий Ріг Дніпропетровської області. Перші знання з основ образотворчої грамоти отримав у дитячій студії образотворчого мистецтва, починаючи з шестирічного віку, а згодом – у дитячій та вечірній художніх школах №1 м. Кривого Рогу. В 1985 році вступив до Криворізького державного педагогічного інституту на художньо-графічний факультет і там під керівництвом авторитетних викладачів навчався професійній майстерності зі спеціальних дисциплін. Це знайшло своє відображення в написанні дипломної роботи «Ніжність» (110Х80, пап., гуаш, 1992р.) і успішному завершенні п’ятирічного навчання з отриманням диплому вчителя образотворчого мистецтва, креслення та трудового навчання. Свою творчу діяльність Томашевський Володимир розпочав, ще будучи студентом, у 1992 році відкриттям першої персональної виставки в м. Кривий Ріг. Прагнення до самореалізації як художника підтвердилося у 1994 році вступом до Національної спілки художників України. В цей час відбувається активна виставкова діяльність художника. Серед найбільш значущих виставок – участь у Виставці молодих художників України «Квіти надії» (м. Київ, 1994р.), Всеукраїнській художній весняній виставці (м. Київ, 1994р.), Всеукраїнській виставці «Мальовнича Україна» (м. Миколаїв, 1994р.), Всеукраїнській виставці «50 років визволення України від фашистських загарбників» (м. Київ, 1994р.), Всеукраїнській художній виставці, присвяченій міжнародному конгресу «За світ без екстремізму і фашизму» (м. Київ, 1995р.), Всеукраїнській художній виставці, присвяАльманах “Саксагань” № 2 2016

ченій 70-річчю заснування НСХУ (м. Київ, 2008р.) та багатьох інших. У період 1994 – 1999 рр. Томашевський В.В. перебуває на посаді Голови молодіжного об’єднання Криворізької організації Національної спілки художників України. Творчість Томашевського Володимира різноманітна та багатогранна: це і графічні роботи, в яких розкриваються всі нюанси техніки малювання олівцем, де фантазії переплітаються з реальністю та недомовленістю, в яких не варто шукати логіки і послідовності, а лише спостерігати за розвитком композиційних ліній та плям; і живописні полотна, де розроблюється власний стиль змалювання пейзажу, а кожен предмет у ньому розбивається на складний динамічний ряд, розподіляючи площу всього полотна криволінійними смугами і нагадуючи імітацію вітражних робіт; і, нарешті, реалістичні етюди, виконані в техніці гуаш; які є ліричними і вишуканими серед великої кількості творчих робіт. Роботи митця передають красоту зимових днів, весіннього цвітіння, осінніх дощів та молодої зелені соковитого літа. Фарби лягають легко та невимушено, палітра кольорів яскрава та свіжа. Складається таке враження, що художник малює ці пейзажі так же легко як і дихає, але за цією легкістю стоїть наполеглива та цілеспрямована праця… З того часу і до сьогодення Томашевський Володимир брав участь у більш ніж 55 художніх виставках (в тому числі у 7 всеукраїнських та 3 персональних) з творами в галузі станкової графіки та декоративного живопису в різних містах України та в рідному місті. У 2007 році нагороджений Почесним знаком Міністерства освіти і науки України «Василь Сухомлинський».

9

ХУДОЖНИК-ПЕДАГОГ ІРИНА КРАСЮК У професійному житті кожного фахівця у певний час виникає потреба поділитися набутим досвідом: особистими думками, поглядами, творчими надбаннями тощо. Зокрема, сказане стосується художників-педагогів, що поєднують у своїй спеціальності подвійне творче діяння, оскільки «творять творців», навчаючи образотворчості молоді покоління. Знайомтесь, Ірина Красюк – художник і педагог. Освіта вища: закінчила Криворізький державний педагогічний інститут, художньо-графічний факультет. Викладач кафедри образотворчого мистецтва, кандидат педагогічних наук, доцент, член Національної спілки художників та спілки дизайнерів України. Досвідчений фахівець у галузі викладання ряду спеціальних дисциплін. Постійно удосконалює теоретичний та практичний аспекти своєї діяльності, поєднуючи науково-творчу роботу у даній сфері з безпосереднім навчанням студентів рисунку й живопису на базі сформованої авторської методики. За час роботи у Криворізькому державному педагогічному університеті І.Красюк реалізувалась як успішний керівник курсових, дипломних та магістерських завдань, численних творчих робіт студентів. Значною мірою професійні успіхи Ірини Олександрівни як викладача, що користується незмінною повагою студентів і колег, базуються на безперервному удосконаленні власної художньотворчої майстерності. Маючи неабиякий живописний дар, чудово відчуваючи колірне багатство навколишнього світу, красу природи і витворів рук людини, вона зосередилась на відображенні цієї краси переважно у натюрмортах. Однаково вдало працює вона у техніці олійного живопису і більш камерній техніці пастелі, завжди бездоганно добираючи виражальні засоби живопису відповідно до творчого задуму. В ї ї полотнах і графічних аркушах перед глядачами розгортається феєрія форм і барв, підкреслена продуманим поєднанням різних за фактурою і кольором предметів. Прикладом такого майстерного втілення авторських емоцій і спостережень можуть служити роботи «Соняшники»(1998р.), «Червона фантазія» (2009р.),

«Синтез аромату та смаку» (2010р.), «Сон Віри» (2013р.), «Гострі перці» (2015р.), «Соковита п’ятірка» (2015р.). Особливо привабливу і чисто жіночу за характером лінію у ї ї творчому доробку складають квіткові мотиви, реалізовані в широкому діапазоні творчих прийомів. Як художник І.Красюк віддає перевагу реалістичному сприйняттю і відтворенню дійсності. Разом з тим, вона майстерно володіє засобами декоративно-просторової стилізації і, урівноважене поєднання натурних елементів з узагальненими надає особливої привабливості таким творам, як «Вечірня розмова у листопаді» (2011р.), «Феєрія серпневих спогадів» (2013р.), «Сонячні квіти»(2015р.), «Строкаті мальви» (2015р.) та багато інших. Матеріально переконливі овочі і фрукти, квіти і кераміка набувають в умовно переданому просторі особливої, майже символічної вагомості, закликаючи глядача до більш вдумливого споглядання. Чи не найбільш привабливою якістю цих робіт є невимушене поєднання вільного художнього перетворення дійсності як творчого акту та використання базових законів, прийомів образотворчої грамоти як підґрунтя високого рівня фаховості. Ця особливість сприймається як свідоцтво вже відміченого подвійно-творчого характеру діяльності художникапедагога, який завжди одночасно творить і навчає. Результати своєї діяльності як художникапрактика Ірина Красюк неодноразово виносила на огляд студентів і колег та ширшого кола глядачів. Вона виступала незмінним учасником регулярних звітних виставок викладачів, випускників та студентів факультету в міській виставковій залі, у групових експозиціях викладачів, а в 2011р. відбулася персональна творча виставка І.Красюк. Особливо вагомою акцією може вважатися спільна масштабна експозиція робіт Ірини Красюк та ї ї учнів, студентів – членів творчого гуртка з живопису, яким вона керує протягом ряду років. Роботи І.Красюк користуються визнанням і зустрічаються в приватних колекціях Кривого Рогу, Дніпропетровська, Харкова, Києва та інших міст країни та зарубіжжя. Сповнені щирого почуття, вони приваблюють глядача поєднанням професіоналізму і так необхідного сучасному суспільству позитивного світовідчуття.

10

Юлия ВИНОГРАДОВА

КАРТЫ Никогда у нас не было карты, по которой находят дорогу к своей душе. Мы вышли из дому рано утром, когда мир был молод, и казалось, что все только начинается. Мы вышли, обвязав запястья лентами, чтобы помнить, кто мы. Мы шли по просторным аллеям, оставляя пометки на стенах домов, чтобы никогда не возвращаться к исходной точке. Мы искали дорогу из города, в котором страшные истории были куда поучительнее мудрых басен, и ведь рассказывали нам их с таким упоением! – хотя мы, вероятно, уже были слишком взрослыми, чтобы верить, что в финале что-то изменится – может, и не в лучшую, но хоть в какую-то сторону. И мы не представляли, куда идем, и ночью город шумел в открытые окна, и мы возвращались в май – в май с редкими ливнями, полной луной и тенями цветущих каштанов на пыльном асфальте.

Альманах “Саксагань” № 2 2016

*** Бывают дни, когда твое имя – больше не твое. Нас закрыли в вязком июльском полудне, захлопнули дверцы. Песчинки в часах слишком крупные, и время запинается, запирается в тесной комнате, сжимает пальцы вокруг шеи. Мы комкаем в ладонях потоки воздуха и пальцы друг друга, и листаем рассветы, чтобы было что помнить, чтобы было от чего оттолкнуться ногами, ныряя в теплые осенние сны. Мы хотим говорить о важном, но путаем буквы, украшаем беседы сухими цветами и вешаем в рамках на стены. Бывают дни, когда вместо права выбора – жребий. И я оступаюсь, выхожу за пределы поля, теряю фигуры и самообладание, Грею руки под светом настольной лампы, а потом Иду по заснеженному парку, шевелю сбившиеся в сугробы застывшие литья, ставлю на паузу. Разжимаю кулак времени, освобождаю память от знаков препинания, как если бы все мои прошлые имена можно было уместить на одной странице.

*** Моря укроет февраль, меня миря с памятью; миртовыми листками закрывая глаза фонарей. Стоя у последней черты черти рамы, рамки, границы, раскаты грома, зарницы – небо в ознобе.

11 Там, дальше, хром и озлоблен, лес пятиэтажек, а в нём – новый том тем, неподъемный, колючий, – он для других – чужих, живых, а у нас здесь снова гроза, глаза, но назад – нельзя: здесь – февраль.

*** Быль дней, пыль дней, явь слов, ртуть снов. Этот мирок мрачен, увечен, обесточен. В нем днем гвозди во всех ладонях, а после – нам врут: смерть – не знак, не пустота и не истина. Мысленно замкни круг

рук в инее. А давай в этот раз у меня не будет имени?

*** Риск доруг дурог тем, кто летит в пропасть, и тем, кто летит в пропасть, стоя на месте. Вести из дальних стран никогда не приходят вовремя; даже у пропасти стоя, их не дождешься. Вместе в дожди теплее, что, по правде сказать, ирония: все ведь знают – последняя дорога у пропасти всегда однополосная, хоть и не всегда прямая.

ТО, ЧТО НА МЕНЯ НЕ ПОХОЖЕ Каждый шаг гулок в темноте улиц, когда рядом ночь, и тишина вокруг – суть ожидание. Если бы помнить значило удерживать в памяти, я хотела бы удержать лунный свет в твоих ладонях. И когда не осталось бы места ни для чего другого, кроме слов и прикосновений, и всё, что имеет значение, заканчивалось бы с рассветом, твои руки остались бы единственным ценным экспонатом в моей памяти и ныне, и присно, и во веки веков.

12

Полина ОБУХОВА

* * * Каждый, конечно, считает себя особенным – Главным героем романа в десятки лет, Но, просыпаясь, становится снова скованным: Пьёт свой растворимый кофе и ест омлет. Мы вяло вползаем в маршрутки, метро, трамваи И давимся ощущением дня сурка, Но всё же – чего-то нам иногда не хватает… А чего – я не знаю пока.

* * * Очень трудно жить с постоянным сердечным нытьём, Заходиться в удушливом кашле, глотать таблетки, А потом вновь и вновь подбрасывать три монетки, Надеясь, что две точно выпадут вверх орлом. Я надеюсь, что всё же будет не так, как раньше, Что не будет плаксивых истерик и просьб прощенья, И о прошлом уже не испытывать сожаленья, Жить отдельно от этого мира лести и фальши. Альманах “Саксагань” № 2 2016

Я хочу всего-ничего – одарять теплом, И коснуться ладонью холодной твоей руки... И пока мы выводим кистью нерешительные мазки, Очень трудно жить с постоянным сердечным нытьём.

* * * Жил себе в одном лесу Лис. Лис был наглым, игривым и капризным. Он любил бегать за бабочками, лазить по деревьям и греться с ящерицами на камнях у реки. Однажды Лис узнал от знакомого зайца, что в лесу у них новый житель – Дракон. Заяц довольно подробно рассказывал о том, какой Дракон большой, какие у него зубищи, а какие – лапищи, а какие крылья, как семь, нет, десять берлог Потапыча. Вот и решил любопытный Лис этого зверя проведать. Заяц рассказал, что Дракон поселился в пещере у реки, и, чтобы попасть туда, Лис должен был пройти сквозь весь лес. И вот на следующий день рано утром Лис вылез из своей норы и пошел в гости к Дракону. Близился вечер. Дракон спокойно себе дремал в пещере под умиротворяющий шум ветвей, когда услышал громкий всплеск воды и последовавшие чертыханья и скулёж. Высунув голову из пещеры, он увидел Лиса, который плескался в воде, не имея возможности выбраться. Дракон тяжело вздохнул и направился к реке. Подхватив огромной лапой дрожащего от холода (а была середина ноября, особо не поплаваешь) Лиса, он понёс его в пещеру. Дракон развёл костёр недалеко от выхода и положил Лиса рядом, чтобы тот согрелся. Но Лис, как только пришел в себя, перебрался под крыло Дракону, утверждая, что там теплее и безопаснее. Утром Дракона разбудило копошение под крылом. Напрягшись, он следил за маленьким рыжим лисом, который ворочался и тихо мурчал во сне. Зверя, не привыкшего к подобной компании, это сильно смутило, по спине пробежали мурашки, отчего тот пере-

13

дёрнул крыльями. Лис разлепил сонные глаза и внимательно уставился на Дракона. Зверь уже было думал, что Лис его испугается, ведь вчера он замёрз в реке, и не было времени на разглядывание спасителя. Лис обошел Дракона и сел прямо перед ним, огляделся по сторонам, всматриваясь в каждый тёмный угол жилища.

– Ты же сам здесь живёшь? – тихо спросил Лис.

– Сам, – в тон ему ответил Дракон. Лис подошёл ближе, всматриваясь в глубокие серые глаза дракона.

– И тебе не одиноко? – Лис подошёл вплотную к зверю, а тот наклонил голову и произнёс: – Одиноко. Мало кто захочет проводить время с большим страшным мною. Жители леса видят во мне кровожадного монстра, и это их право, – Дракон устало прикрыл глаза. Лис же, недолго думая, поднялся на задние лапы, положив передние на нос Дракона.

– Давай я тогда с тобой жить буду? Тебе одиноко не будет, – довольно улыбаясь во всю мордочку, протараторил он. – Я тоже один живу, но моя нора для нас мала, а я много места не займу. Но если не хочешь, я могу просто приходить к тебе и развлекать. Дракон открыл глаза и недоверчиво посмотрел на этого слишком маленького, слишком тёплого и слишком милого лисёнка. Лис продолжал всматриваться в глаза Дракона, и спустя пару минут грозный зверь ответил: – Пусть так. Оставайся, но только не создавай проблем на мою голову. Лис радостно потёрся мордой о нос Дракона и радостно запрыгал вокруг тлеющего костра. Наблюдая за этим маленьким существом, зверь поймал себя на мысли, что это беспомощное нечто ещё успеет наделать массу пакостей и расшатает его обыденный спокойный способ жизни.

Олександра ТКАЧЕНКО 5-класниця школи-інтернату №1

Ці, як то кажуть, нехитрі віршики Саша написала у віці від 7 до 11 років. Захоплюють вони дитячою безпосередністю і дорослим «моралізуванням», тобто серйозним, відповідальним поглядом на життєві явища. Якраз про неї можна сказати відомим, хай трохи перефразованим висловом: «Поэтом можешь ты не стать, но гражданином будешь точно».

Перші проби пера Хом’як Хом’як поїсти любить добре – Хоч хліб, хоч фрукти, – що завгодно! А після тих обідів частих Лежить собі, мов м’яч щокастий. Горобчик Горобчик маленький, Горобчик сіренький. По землі стрибає – Зернятка шукає. Їжачок Їжачок-їжачок, Колючий піджачок, По садку гуляє – Яблучка збирає. Ялинка Зелена-презелена! – у лісі стоїть. Весело-превесело всім нам кричить: «З Новим роком всіх вітаю вас, малята! Хай щаслива і красива буде ваша хата!»

14

Хто це? Він сірий, він злий, Мордастий, лихий. По лісу гуляє – Зайчиків лякає. Матуся У мене є матуся, Яка мене так любить, А ще, коли сумую – Обійме, приголубить... Матусю моя рідна, Яка ж бо ти ласкава! – Неначе в небі яснім Пташинка заспівала.

Самотній вовк Жив собі самотній вовк, Не робив нічого. Йшов кудись самотній вовк, Та не знав, до кого. Йшов собі і думав: З ким би подружитись? Йшов собі і плакав: «Ні з ким веселитись...» До лисички він пішов, Та нікого не знайшов. «І чого всі поховались? Мабуть, всі мене злякались... Ви не бійтеся, звірята! – Йдіть-но всі зі мною грати. Мене сушать сум і туга, Бо немає в мене друга!» *** Дружба – це диво наших сердець. Подруга каже: «Ти молодець! – Тобі доля лагідно усміхається, Сонце у краплях дощу купається...» Альманах “Саксагань” № 2 2016

Буває, сумно мені і прикро. Здається, заплачу зараз і крикну – Та впевнена: подруга не покине, Бо вона – надійна людина.

Тарасів заповіт Коли душа його іще співала, Життя без щастя й долі проминало. Коли закінчилися дні його суворі, Поезія у спадок нам залишилась чудова. Тепер же, завдяки його віршам, Я рідну Батьківщину нікому не віддам! Тарасів заповіт я пам’ятаю, Молюся Богу й твердо знаю, Що буде Україна навіки Квітучою й незламною завжди.

Осіння казка Росли на лісовій галявині берізка, клен і ялинка. Літом вони не дуже-то звертали увагу на одежину одне одного. Та ось прийшла Осінь. Подивилася вона уважно на дерева з усіх боків і одягла берізку з кленом в золоте вбрання. Одна лише ялинка стоїть зелена... Засумувала вона, що не дісталося і їй золота. Тут берізка з кленом і кажуть: «Не сумуй же, ялинонько! Незабаром прийде листопад – він допоможе тобі отримати золоте вбрання». Прийшов листопад. Разом з вітром закружляв він у повітрі барвисте листя. Воно стало падати на ялинку, нанизуватися на голочки... Дуже ялинка цьому зраділа! – тепер до самої зими, аж поки не накриє ї ї гілочки сніг, вона буде красуватися золотим нарядом.

15

Володимир КОПКІН учень 4-го класу ліцею №81

Осінь Відлітають журавлі На далекий край землі. А в бабусі на городі Червоніють гарбузи. Сонце менше припікає, Часто дощик накрапає. Під віконцем кущ калини Одягнувсь у намистини... Та радіє дітвора: Осінь – золота пора! Вірний друг В ясний день і в непогоду Захищаю я природу. Квіти я оберігаю – Їх не рву, а поливаю. І пташок я всіх люблю, Хліб, насіння їм даю. З відпочинку як іду – За собою приберу... Хай цвіте усе навкруг: Я природі – вірний друг! Моя країна Тут і гори, і долини, Тут річки, моря, рівнини, Тут тварини і птахи... Все квітує навкруги! Ця країна чарівна, Бо єдина в нас вона. За мостом тут – річка, ліс, І будинок, де ти ріс, І стежина біля двору,

По якій ідеш ти в школу... Все це зветься – рідний край. Ти про нього завжди дбай, Бо для кожної людини Найцінніше – Батьківщина! За мирну Україну Пензлик, фарби я візьму, Аркуш білий покладу, У думки свої порину, – Намалюю Україну. Ось калина біля хати, – Сина там чекає мати. Он – дівчина у садочку В українському віночку... Чорних фарб не буду брати – Зараз їх і так багато, А візьму рожеву, синю, – Хай квітує Україна! Жовта – це пшениця в полі: Хай не буде більше горя... Пензлик знову я візьму, Свій малюнок надпишу: «Господи, почуй дитину – Мир нам дай у всій країні!» Мій рідний край В школу вранці весело іду, Стежкою знайомою бреду. Добрий ранок, місто Кривий Ріг! Як ти всіх причарувати зміг? Будь же ти щасливим кожен день і час, Щоб війни не знав ти, милий наш Кривбас! Будь в усьому першим, як до цього звик, – Місто металургів, Місто-трудівник! Хай же не змовкає наш веселий сміх! З радістю приймаєш ти гостей усіх, Так приємно пахнуть всюди зелень, квіти... Як тебе я можу не любити?

16

Классика мировой литературы Эрнест ХЕМИНГУЭЙ

ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ! (Продолжение, начало в № 2-2015) Перевод Владимира Евгеньевича Филатова. Глава 34 В гражданской одежде я чувствовал себя, как на маскараде. Я слишком долго носил форму и теперь скучал по чувству лаконичности в одежде. Казалось, что брюки сильно болтались. Я купил билет от Милана до Стреза. Еще я купил новую шляпу. Я не мог носить шляпу Сима, но его одежда была прекрасной. Она пахла табаком, и когда я сидел в купе и смотрел в окно, новая шляпа казалась очень новой, а одежда – очень старой. Я чувствовал себя в соответствии с мокрым унылым пейзажем Ломбардии, проплывающим за окном. В купе было несколько летчиков, которые не удостоили меня вниманием. Они избегали на меня смотреть и были очень презрительны к гражданским моего возраста. Я не чувствовал себя оскорбленным. В былые дни я бы оскорбился и полез на рожон. Они вышли в Галатте, и я был рад остаться в одиночестве. У меня были газеты, но я не читал их, потому что не хотел читать о войне. Я хотел о ней забыть. Я заключил сепаратный мир. Я чувствовал покинутость проклятья и был рад, когда поезд вошел в Стреза. На станции я надеялся увидеть портье из какого-нибудь отеля, но здесь не было никого. Сезон туристов давно кончился, и никто не встречал поезд. Я вышел из него с сумкой в руках, сумкой Сима, очень легкой и почти пустой, если не считать двух рубашек, и подождал, спрятавшись под навесом от дождя, пока прошел поезд. Потом я нашел дежурного по станции и спросил у него, какие отели сейчас открыты. Был открыт “Гранд-Отель” и “Дез-илиАльманах “Саксагань” № 2 2016

Бороме”, и еще несколько маленьких гостиниц, которые не закрывались весь год. Я пошел под дождем с сумкой в руках в “Дез-или-Бороме”. По улице проезжал экипаж, и я помахал рукой, чтобы он остановился. Лучше было прибыть туда в экипаже. Мы подъехали ко входу большого отеля. Консьерж вышел навстречу с зонтиком и был очень вежлив. Я взял хорошую комнату. Она была очень большой и светлой и выходила окнами на озеро. Сейчас над озером были низкие облака, но в солнечный день оно должно выглядеть прекрасно. Я в ожидании жены, сказал я сам себе. Здесь была большая двуспальная кровать a lettomatrimonoiale с сатиновым покрывалом. Отель был очень пышным. Я прошел через длинный зал, спустился по широкой лестнице и прошел в бар. Бармен был моим знакомым. Я сел на высокий табурет и ел соленый миндаль и хрустящий картофель. Мартини был холодным и чистым на вкус.

- Что вы делаете здесь в borghese? - спросил бармен после того, как смешал второй мартини.

- Я в отпуске. Отпуск по состоянию здоровья.

- Сейчас здесь никого нет. Не знаю, почему они оставили отель открытым.

- Как ваша рыбалка?

- Поймал несколько прекрасных экземпляров. В это время года на спиннинг можно поймать несколько прекрасных экземпляров.

- Вы получили табак, который я послал?

- Да. А вы получили мою открытку? Я засмеялся. Я не смог достать ему табак. Он хотел найти американский трубочный табак, но мои родственники перестали его присылать или он гденибудь задерживался. Во всяком случае, он больше не приходил.

- Я где-нибудь достану, - сказал я. - Скажите, вам не встречались в городе две молодые англичанки? Они приехали позавчера.

- В отеле их нет.

- Они медсестры.

- Я видел двух медсестер. Подождите, я найду, где они остановились.

- Одна из них - моя жена, - сказал я. - Я приехал, чтобы ее встретить.

- А другая - моя жена.

- Я не шучу.

- Простите мне мою глупую шутку, - сказал он. - Я вас неправильно понял. - Он вышел и некоторое время отсутствовал. Я съел маслины, соленый миндаль и хрустящий картофель, а потом посмотрел, как я выгляжу в гражданской одежде в зеркале, висевшем позади стойки. Бармен вернулся.

- Они в маленькой гостинице рядом со станцией, - сказал он.

- Как насчет сэндвичей?

17 - Я сейчас позвоню. Здесь сейчас ничего нет, потому что нет людей.

- Здесь в самом деле больше никого нет?

- Всего несколько человек. Прибыли сэндвичи, я съел три и выпил пару мартини. Я никогда не пил такого холодного и чистого. До этого у меня было слишком много красного вина, хлеба, сыра, плохого кофе и граппы. Я сидел на высоком стуле в окружении приятного красного дерева, бронзы и зеркал, и ни о чем не думал. Бармен задал мне какой-то вопрос.

- Не будем о войне, - сказал я. Война была где-то очень далеко. Может, и не было никакой войны. Во всяком случае, здесь не было войны. Тогда я понял, что она кончилась для меня. Но у меня не было чувства, что она кончилась. У меня было чувство мальчика, который думает о том, что случилось в школе за тот час, который он прогулял. *** Кэтрин и Элен Фергюсон ужинали, когда я вошел в их отель. Стоя в коридоре, я видел их за столом. Передо мной было лицо Кэтрин, и я видел ее волосы, ее щеку и красивую шею, и плечи. Фергюсон о чем-то говорила. Она замолчала, когда я вошел.

- Господи! - сказала она.

- Привет, - сказал я.

- Откуда ты? - сказала Кэтрин. Ее лицо сияло. Казалось, она была так счастлива, что даже не верила. Я поцеловал ее. Она покраснела, и я сел за стол.

- Прекрасное дополнение к столу, - сказала Фергюсон. - Что вы здесь делаете? Вы ели?

- Нет. Вошла девушка, обслуживающая стол, и я сказал ей принести тарелку. Кэтрин все время смотрела на меня, ее глаза были счастливы.

- Что вы делаете здесь в штатском? - спросила Фергюсон.

- Приехал в Кабинет Министров.

- Вы приехали с какой-то бедой.

- Развеселитесь, Ферги. Развеселитесь немного.

- Меня не веселит ваш вид. Я знаю, какие беды вы принесли этой девушке. Вы невеселое зрелище для меня. Кэтрин улыбнулась и тронула меня под столом ногой.

- Никто не приносил мне бед, Ферги. У меня свои собственные беды.

- Не могу его терпеть, - сказала Фергюсон. - Он ничего не делает и губит тебя, втираясь в доверие своей итальянской хитростью. Американцы еще хуже итальянцев.

- Все шотландцы - такие моралисты, - сказала Кэтрин.

- Я это не утверждаю. Я имею в виду его итальянское коварство.

- Я коварный, Ферги?

- Да. Вы хуже, чем коварный. Вы как змей. Змей в итальянской форме и плаще.

- Теперь я не ношу итальянской формы.

- Это всего лишь пример вашего коварства. Вы крутили роман все лето, сделали этой женщине ребенка и теперь, я думаю, трусливо улизнете. Я улыбнулся Кэтрин, и она улыбнулась мне.

- Мы оба улизнем, - сказала она.

- Вы стоите друг друга, - сказала Фергюсон. - Мне стыдно за тебя, Кэтрин Баркли. У тебя нет ни стыда, ни совести, и ты такая же коварная, как он.

- Не надо, Ферги, - сказала Кэтрин и погладила ее по руке. - Не осуждай меня. Ты знаешь, что мы любим друг друга.

- Убери свою руку, - сказала Фергюсон. Ее лицо было красным. - Если бы у тебя был стыд, ты так бы не поступила. А ты Бог знает, на каком месяце беременности, и думаешь, что это шутки. И улыбаешься тому, что вернулся твой соблазнитель. У тебя нет ни стыда, ни других чувств. - Она заплакала. Кэтрин встала и обняла ее рукой. Когда она стояла, успокаивая Фергюсон, я не заметил никаких изменений в ее фигуре.

- Мне все равно, - всхлипывала Фергюсон. - Но это ужасно.

- Ну же, ну, Ферги, - успокаивала ее Кэтрин. - Мне будет стыдно. Не плачь, Ферги. Не плачь, старушка Ферги.

- Я не плачу, - всхлипывала Фергюсон. - Я не плачу. Мне страшно. То, что с тобой сделали. - Она посмотрела на меня. - Я вас ненавижу, - сказала она. И она не заставит меня перестать вас ненавидеть. Вы грязный трусливый американский итальянец. Ее глаза и нос были красными от слез. Кэтрин улыбнулась мне.

- Не улыбайся ему, когда меня обнимаешь.

- Ты неразумна, Ферги.

- Я знаю, - всхлипывала Фергюсон. - Не обращайте на меня внимания. Я так расстроилась! Я неразумна. Я знаю. Я хочу, чтобы вы были счастливы.

- Мы счастливы, - сказала Кэтрин. - Милая моя Ферги! Фергюсон снова заплакала.

- Я не хочу, чтобы вы были счастливы, как сейчас. Почему вы не поженитесь? Может, у него есть жена?

- Нет, - сказал я. Кэтрин засмеялась.

- Ничего смешного, - сказала Фергюсон. - Многие из них имеют еще и жен.

- Мы поженимся, Ферги, - сказала Кэтрин. - Если тебе будет так удобно.

- Не для моей радости. Вы должны хотеть быть женатыми.

18 - Нам было некогда.

- Да. Я знаю. Вы были заняты производством детей. - Я думал, что она будет плакать снова, но вместо этого она озлобилась. - Теперь, я думаю, ты уйдешь с ним на ночь?

- Да, - сказала Кэтрин. - Если он меня хочет.

- А как быть мне?

- Ты боишься остаться здесь одна?

- Да.

- Тогда я остаюсь с тобой.

- Нет, уходи с ним. Уходи сейчас же. Меня тошнит от вас обоих.

- Лучше мы закончим обед.

- Нет. Уходите прочь.

- Ферги, будь благоразумной.

- Я говорю, уходи. Уходите оба.

- Тогда пошли, - сказал я. Меня тошнило от Ферги.

- Вам хочется уйти. Вам хочется оставить меня даже обедать в одиночестве. Я всю жизнь мечтала увидеть итальянские озера, и вот что из этого получилось... - Она всхлипнула, потом посмотрела на Кэтрин и вздохнула.

- Мы останемся до конца обеда, - сказала Кэтрин. - И я не брошу тебя одну, если ты хочешь, чтобы я осталась. Я не оставлю тебя одну, Ферги.

- Нет. Нет. Я хочу, чтобы ты ушла. - Она вытерла глаза. - Я такая глупая. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Девушку, которая нас обслуживала, огорчали все эти слезы. Принеся следующее блюдо, казалось, она облегченно вздохнула от того, что дела пошли лучше. *** Эта ночь в гостинице, в нашей комнате, длинный пустой коридор и наша обувь за дверью, а в комнате на полу - толстый ковер, и дождь падает за окном, а в комнате светло, радостно и мило, потом темно и возбуждение, и гладкие простыни, и удобная кровать, чувство, что мы пришли домой и нет чувства тоски от одиночества, ночью, просыпаясь, чувствуешь, что другой здесь и никуда не исчез; все остальное было нереальным. Мы засыпали, когда уставали, и когда кто-то просыпался, другой просыпался тоже, и поэтому никто не был одинок. Часто мужчины хотят побыть одни, и женщины хотят побыть одни, и, если они любят, они ревнуют друг друга, но мы никогда этого не чувствовали. Мы могли чувствовать одиночество, когда мы были вместе, одинокие с другими. Мне впервые случилось так полюбить. Я был всегда одинок с другими женщинами: тогда бываешь наиболее одинок. Но мы никогда не были одинокими и никогда не боялись этого, когда были вместе. Я знал, что ночь не такая же, как день, что ночью все вещи выглядят другими, и что Альманах “Саксагань” № 2 2016

ночное нельзя объяснить днем, потому что днем этого не существует, и только ночью бывают те страшные часы для одиноких людей, которые однажды почувствовали свое одиночество. Но с Кэтрин почти не было этой разницы между днем и ночью, если не считать, что ночь была даже лучше. Если люди приносят так много мужества в этот мир, то мир должен их убить, чтобы сломить их и разрушить такой ход событий. Мир ломает каждого из нас, и многие становятся потом только крепче на изломе. Но тех, которые не ломаются, он просто убивает. Он бесстрастно убивает очень хороших и очень кротких, и очень смелых. И если вы не очень хороший, не очень кроткий и не очень смелый, вы можете быть уверены в том, что вас тоже убьют, только не будут из-за вас особенно торопиться. *** Я помню, как я проснулся утром. Кэтрин еще спала, а в окно уже светило солнце. Дождь кончился, я встал с кровати и прошел через комнату к окну. Внизу были сады, теперь пустые, но по-прежнему прекрасные, посыпанные гравием дорожки, деревья, каменистый путь к озеру и озеро в солнечных лучах, и горы позади него. Я стоял у окна, глядя на все это, и когда я обернулся, я увидел, что Кэтрин проснулась и смотрит на меня.

- Как ты, милый? - Сказала она. - Правда, там славный день?

- Как ты себя чувствуешь?

- Очень хорошо. У нас была славная ночь.

- Хочешь завтракать? Она хотела. Я хотел тоже, и мы позавтракали в постели, ноябрьский свет вливается в окно, и поднос с завтраком на моих коленях.

- Хочешь почитать газету? Ты всегда хотел их читать в госпитале.

- Нет, - сказал я. - Теперь я не люблю газет.

- Это было так плохо, что ты не хочешь об этом даже читать?

- Я не хочу об этом читать.

- Я хотела бы быть с тобой там, чтобы тоже об этом знать.

- Я расскажу тебе обо всем, если когда-нибудь это уляжется в голове.

- Но они ведь не арестуют тебя, если схватят тебя в форме?

- Наверное, тогда они меня расстреляют.

- Значит, нам нельзя оставаться здесь. Мы уедем в другую страну.

- Я уже думал примерно так же.

- Мы уедем. Мы не должны зависеть от глупого случая. Скажи мне, как ты добрался в Милан из Местре?

- На поезде. Тогда я был в форме.

19 - Это было опасно?

- Не очень. У меня был старый приказ. Я исправил на нем число.

- Милый, ты подвергаешься здесь опасности быть арестованным в любое время. Я не могу так. Глупо так поступать. Что мы будем делать, если тебя заберут?

- Не надо об этом думать. Я устал об этом думать.

- Что ты собираешься делать, если они придут тебя арестовывать?

- Стрелять в них.

- Видишь, какой ты глупый. Я не разрешу тебе выходить из гостиницы все время, пока мы здесь.

- Куда мы можем уехать?

- Пожалуйста, не думай об этом, милый. Мы уедем туда, куда ты скажешь. Но пожалуйста, найди место, куда мы сможем уехать сейчас же.

- Сразу за озером Швейцария, мы можем уехать туда.

- Это будет славно. Небо подернулось облаками, и озеро потемнело.

- Я не хочу, чтобы мы всегда чувствовали себя преступниками, - сказал я.

- Так и не будет, милый. Тебе не надо жить, как преступнику. И мы никогда не будем жить, как преступники. У нас еще будут прекрасные времена.

- Я чувствую себя преступником. Я дезертировал из армии.

- Милый, пожалуйста, мысли здраво. Это не дезертирство из армии. Это всего лишь итальянская армия. Я засмеялся.

- Ты прекрасная девушка. Возвращайся в постель. Мне хорошо в постели. *** Немного позднее Кэтрин сказала: - Ты ведь не чувствуешь себя преступником?

- Нет, - сказал я. - Нет, когда я с тобой.

- Ты такой глупый мальчишка, - сказала она. - Но я присмотрю за тобой. Разве не великолепно, что меня не тошнит по утрам?

- Это превосходно.

- Ты не ценишь, какая прекрасная у тебя жена. Но меня это не заботит. Мы уедем в такое место, где они не смогут тебя арестовать, и тогда наступит славное время.

- Поедем туда сейчас же.

- Да, милый. Я уеду в любое время в любое место, куда ты захочешь.

- Давай не будем ни о чем думать.

- Давай.

Глава 35 Кэтрин ушла по берегу озера в маленький отель навестить Фергюсон, а я сидел в баре и читал газеты. В баре были удобные кожаные кресла, и я сидел в одном из них и читал, пока не пришел бармен. Армия не остановилась у Тальяменто. Она отступила к Пьяве. Я помнил Пьяве. Железная дорога пересекала ее рядом с Сан-Дона, у дороги на фронт. Река там была глубокой и медленной, и очень узкой. Ниже были москитные топи и протоки. Там было несколько славных вилл. Однажды перед войной, направляясь из Кортина в Д’Ампеццо, я несколько часов ехал там среди гор. Сверху это напоминало форелевый ручей с вытянутыми отмелями и омутами в тени скал. У Кадоре дорога сворачивала в сторону. Хотел бы я знать, как армия, находящаяся наверху, сможет спуститься вниз. Вошел бармен.

- Граф Греффи спрашивал о вас, - сказал он.

- Кто?

- Граф Греффи. Помните, пожилой человек, который был здесь в прошлый ваш приезд?

- Он здесь?

- Да, с племянницей. Я сказал ему, что вы здесь. Он хочет поиграть с вами в бильярд.

- Где он?

- На прогулке.

- Как он?

- Еще моложе, чем всегда. Вчера перед обедом выпил три коктейля с шампанским.

- Как его игра?

- Хорошо. Он меня бьет. Он очень обрадовался, когда я сказал ему, что вы здесь. Ему не с кем здесь играть. Графу Греффи было девяносто четыре года. Он был современником Меттерниха, этот старик с седой головой и усами, сохранивший прекрасные манеры. Он поработал в дипломатических службах Австрии и Италии, и вечеринка в его день рождения была большим общественным событием даже для Милана. Он собирался дожить до ста лет и играл в бильярд с мягкой плавностью, неожиданной для его хрупкого девяносточетырехлетнего возраста. Я встретил его, когда однажды был в Стреза после закрытия сезона, и мы пили шампанское, пока играли в бильярд. Я подумал, что это прекрасная привычка, и он дал мне пятнадцать очков форы и разбил меня.

- Почему вы не сказали мне, что он здесь?

- Я забыл.

- Кто здесь есть еще?

- Никого из ваших знакомых. Здесь всего шесть человек.

- Чем вы собираетесь заняться сейчас?

- Ничем.

20 - Поехали на рыбалку.

- Я смогу выбраться на час.

- Поехали. Захватите спиннинг. Бармен взял пальто, и мы пошли. Мы спустились и взяли лодку. Я греб, пока бармен сидел на корме и выпускал леску со спиннером и тяжелым грузилом на конце для блеснения озерной форели. Я греб вдоль берега, бармен держал леску в руке и иногда резко дергал ее вперед. С озера Стреза выглядел очень пустынно. Здесь были длинные аллеи голых деревьев, большие отели и огороженные виллы. Я пересек Изолла-Белла и греб теперь у самых стен, где дно круто уходило в глубину, и мы видели отражение каменных стен, косо уходящее вниз, а потом повернул к рыбачьему острову. Солнце ушло за тучу, и вода была темной, гладкой и очень холодной. У нас не было ни одной поклевки, хотя мы и видели несколько кругов на воде от поднимающейся рыбы. Я выгреб к рыбачьему острову, где на берегу сушились лодки, и рыбаки чинили сети.

- Выпьем чего-нибудь?

- Оллрайт. Я подвел лодку к каменному пирсу, и бармен вытащил леску, свернул ее на дне лодки и зацепил спиннер за край борта. Мы зашли в маленькое кафе, сели за деревянный стол у стойки и заказали вермут.

- Не устали грести?

- Нет.

- Назад буду грести я, - сказал он.

- Мне нравится грести.

- Может, если вы возьмете леску, удача переменится.

- Оллрайт. Назад греб бармен. Мы проплыли озером позади Стреза и потом вернулись, все время держась рядом с берегом. Я держал туго натянутую леску и чувствовал слабое дрожание вращающегося спиннера, пока я смотрел на темную ноябрьскую воду озера и пустынный берег. Бармен греб с длинным взмахом, и когда лодку толкало вперед, леска трепетала. Однажды была поклевка, леска вдруг потяжелела и дернулась назад; я потащил и почувствовал живую тяжесть форели, потом леска снова задрожала. Я упустил форель.

- Большая?

- Довольно большая.

- Однажды, когда я ловил один, я взял леску в зубы, и она так дернула, что чуть не вынесла мне челюсть.

- Лучше всего привязывать к ноге, - сказал я. Тогда вы чувствуете ее и нет риска для зубов. Я опустил руку в воду. Она была очень холодной. Сейчас мы плыли почти напротив отеля.

- Мне надо возвращаться, - сказал бармен. - Чтобы успеть до одиннадцати часов. Альманах “Саксагань” № 2 2016

- Хорошо. Я вытащил леску и намотал ее на палку с зарубками на концах. Бармен поставил лодку в маленькой нише каменной стены и запер ее на цепь с висячим замком.

- В любое время, если захотите, - сказал он. - Я дам вам ключи.

- Спасибо. Мы поднялись в отель и потом в бар. Я не хотел ничего пить так рано утром и поэтому пошел в нашу комнату. Горничная только что кончила здесь уборку, а Кэтрин еще не возвращалась. Я лег на кровать и попытался удержаться от мыслей. Когда пришла Кэтрин, все стало снова оллрайт. Фергюсон внизу, сказала она. Она пришла завтракать.

- Я знала, что ты не будешь иметь ничего против, - сказала она.

- Да, - сказал я.

- Что случилось, милый?

- Не знаю.

- Я знаю. Тебе нечего делать. Все, что у тебя сейчас есть, это я. А я ушла.

- Да.

- Прости, милый. Я знаю, это должно быть ужасным чувством, когда вдруг не остается ничего.

- В моей жизни было полно всего, - сказал я. - А теперь если тебя нет, мир становится пустым.

- Но я ведь буду с тобой. Я ушла только на два часа. Здесь нет совсем ничего, чем бы ты мог заняться?

- Я ездил на рыбалку с барменом.

- Разве это не развлечение?

- Да.

- Не думай обо мне, когда меня нет здесь.

- Я так и делал на фронте. Но там всегда было чем заняться.

- Отелло, оставивший профессию.

- Отелло был негр, - сказал я. - И кроме того, я не ревную. Я просто влюблен в тебя так, что ничего больше не существует.

- Будь примерным мальчиком и любезным с Фергюсон.

- Я всегда с ней любезен, когда она меня не ругает.

- Будь с ней любезным. Подумай, как много есть у нас, а у нее нет ничего.

- Мне кажется, она не хочет, чтобы у нас это было.

- Ты многого не понимаешь, милый. Для такого мудрого мальчика.

- Я буду с ней любезен.

- Я знала это. Ты такой славный.

- Но она не останется потом?

- Нет. Я от нее избавлюсь.

- И тогда мы возвратимся сюда.

- Конечно. А что же еще я хочу делать?

21 Мы спустились по лестнице завтракать с Фергюсон. Она была под впечатлением роскоши отеля и столовой. Мы хорошо провели завтрак за парой бутылок белого капри. Граф Греффи вошел в столовую и поклонился нам. Его племянница, которая немного напоминала мою бабушку, была с ним. Я рассказал о графе Кэтрин и Фергюсон, и на Фергюсон это произвело впечатление. Отель был очень большим и роскошным, и пустым, но еда была хорошей, вино очень приятным, и в конце концов, от этого все почувствовали себя хорошо. Кэтрин не нуждалась ни в каких лучших чувствах. Она была очень счастлива. Фергюсон стала совсем веселой. Я чувствовал себя очень хорошо. После завтрака Фергюсон ушла в свой отель. Ей надо полежать после завтрака, сказала она. В конце дня кто-то постучал в нашу дверь.

- Кто там?

- Граф Греффи просил узнать, не сыграете ли вы с ним в бильярд. Я посмотрел на часы. Я снял их с руки, и они были под подушкой.

- Тебе надо идти, милый? - прошептала Кэтрин.

- Думаю, так будет лучше. - Часы показывали четверть пятого. Я сказал громким голосом: - Передайте графу, что в пять я буду в бильярдной. Без четверти пять я поцеловал Кэтрин и пошел одеваться в ванную. Глядя в зеркало, когда я завязывал галстук, я увидел, как странно я выгляжу в гражданском. Я подумал, что надо не забыть купить носков и рубашек.

- Ты надолго уходишь? - спросила Кэтрин. Она прелестно выглядела в постели. - Ты не передашь мне щетку? Я смотрел, как она расчесывает волосы, держа голову так, чтобы они всей тяжестью свешивались на одну сторону. Снаружи было темно, и свет в изголовье кровати лежал на ее волосах, и ее шее, и плечах. Я подошел и поцеловал ее, и взял ее руку со щеткой, и ее голова опустилась на подушку. Я поцеловал ее шею и плечи. Я чувствовал, как кружится у меня голова от любви.

- Я не хочу уходить.

- Я не хочу, чтобы ты уходил.

- Тогда я не пойду.

- Нет. Иди. Ведь это ненадолго, а потом ты вернешься.

- И мы поужинаем здесь.

- Спеши и возвращайся. Я нашел графа Греффи в бильярдной. Он тренировался в ударах и выглядел очень хрупким в свете лампы над бильярдным столом. Немного дальше, на ломберном столе, стояло серебряное ведерко с горлышками и пробками двух бутылок шампан-

ского, торчащими изо льда. Граф Греффи выпрямился, когда увидел меня, и пошел по направлению ко мне. Он протянул руку: - Такое удовольствие видеть вас здесь. Вы очень добры, согласившись прийти и поиграть со мной.

- Мне была очень приятна ваша просьба.

- Как вы себя чувствуете? Мне сказали, вы были ранены под Изонцо. Я надеюсь, вы снова здоровы?

- Да. Как ваше здоровье?

- О, я всегда здоров. Но я старею. И замечаю приметы возраста.

- Я этому не верю.

- Да. Хотите приведу пример? Мне легче говорить на итальянском. Я слежу за собой, но, когда я сильно устаю, мне легче говорить на итальянском. Поэтому я замечаю, что старею.

- Давайте говорить по-итальянски. Я тоже устал немного.

- Но когда вы устанете, вам будет легче говорить на английском.

- Американском.

- Да. Пожалуйста, говорите на американском. Это восхитительный язык.

- Едва ли я встречусь здесь с американцами.

- Вы наверно скучаете без них. По соотечественникам и особенно соотечественницам. Я знаю это по опыту.

- Будем играть или вы слишком устали?

- На самом деле я не устал. Я сказал это в шутку. Сколько вы мне дадите фору?

- Вы очень много играли?

- Не играл совсем.

- Вы очень хорошо играете. Десять очков хватит?

- Вы мне льстите.

- Пятнадцать?

- Было бы прекрасно, но вы меня побьете.

- Будем играть на деньги? Вы всегда хотели играть на деньги.

- Думаю, так будет лучше.

- Оллрайт. Я даю вам восемнадцать очков, и мы ставим по франку на очко. Он прекрасно играл, и даже с форой я был в середине игры впереди только на четыре очка. Граф Греффи нажал на кнопку вызова бармена.

- Откройте бутылку, пожалуйста, - сказал он. Потом мне: - Немного для настроения. Вино было ледяным, очень сухим и хорошим.

- Поговорим на итальянском? Вы не очень сильно будете возражать? Теперь это моя большая слабость. Мы продолжили игру, потягивая вино в перерывах между ударами, разговаривали на итальянском, но говорили мало, сосредоточившись на игре. Граф Греффи получил сотое очко, я даже с форой имел

22 девяносто четыре. Он улыбнулся и потрепал меня по плечу.

- Теперь мы разопьем вторую бутылку, и вы расскажете о войне. - Он подождал, пока я сяду.

- Только не о ней, - сказал я.

- Вы не хотите об этом говорить? Хорошо, что вы читаете?

- Ничего. Боюсь, что я очень отупел.

- Нет. Но вы что-нибудь читайте.

- Что написано за годы войны?

- Есть “Огонь” француза Барбюса. Есть “Мистер Бритлинг видит это насквозь”.

- Нет. Нет видит.

- Что?

- Он не видит это насквозь. Эти книги были в госпитале.- Значит, вы все-таки читали?

- Да, но ничего хорошего.

- Я думаю, в “Мистер Бридлинг” хорошо исследована душа англичанина среднего класса.

- Я ничего не знаю о душе.

- Бедный юноша. Никто из нас ничего не знает о душе. Вы верующий?

- По ночам. Граф Греффи улыбнулся и повертел рюмку в пальцах.

- Я надеялся, что с возрастом стану верить больше, но так или иначе, но этого не произошло, - сказал он. - К большому сожалению.

- Вы хотите жить после смерти? - спросил я и тут же почувствовал, что было глупо упоминать о смерти. Но он не обратил внимания на это слово.

- Лучше полагаться на эту жизнь. Она очень приятна. Я хотел бы жить вечно. - Он улыбнулся. - И я почти этого достиг. Мы сидели в глубоких кожаных креслах, шампанское в ведерке со льдом и наши фужеры стояли на столе рядом с нами.- Если вы когда-нибудь доживете до такого возраста, как я, вы найдете, что многие вещи начинают казаться непонятными.

- Вы не выглядите старым.

- Тело стареет. Иногда я боюсь, что палец отломится, как кусочек мела. А дух не стареет и мудрости не прибавляется.

- Вы мудрый.

- Нет. Это большое заблуждение: мудрость старых людей. Они не становятся мудрее. Они становятся осторожней.

- Может, это и есть мудрость.

- Это очень непривлекательная мудрость. Что вы цените больше всего?

- Любовь тех, кто меня любит.

- То же самое и я. Это не мудрость. Вы цените жизнь?

- Да.

- Я тоже. Это все, что у меня есть. И даю приемы Альманах “Саксагань” № 2 2016

в честь дней рождения. - Он улыбнулся. – Вы, наверное, мудрее меня. Вы не устраиваете таких приемов. Мы выпили вина.

- Что вы на самом деле думаете о войне? - спросил я.

- Я думаю, это глупость.

- Кто победит?

- Италия.

- Почему?

- Это более молодая нация.

- Молодые нации всегда побеждают в войнах?

- Они лучше подходят для времени.

- А что случается потом?

- Они стареют.

- А вы говорите, вы не мудрый.

- Милый мальчик, это совсем не мудрость. Это цинизм.

- Для меня это звучит очень мудро.

- Это все частности. Я мог бы привести и аргументы другой стороны. Но все это не то. Мы уже прикончили шампанское?

- Почти.

- Хотите еще? Потом я должен переодеться.

- Лучше не сейчас.

- Вы уверены в том, что больше не хотите?

- Да. - Он встал.

- Я надеюсь, что вы будете очень удачливы и очень счастливы, и очень, очень здоровы.

- Спасибо. А я надеюсь, что вы будете жить вечно.

- Спасибо. Буду. И если вы когда-нибудь станете верующим, помолитесь за меня, если я умру. Я уже просил об этом нескольких моих друзей. Я надеялся стать верующим, но это не пришло. - Мне показалось, что он улыбается, но я не был в этом уверен. Он был так стар, и на его лице было так много морщин, которые могли быть использованы при улыбке, что вы терялись в них.

- Я могу стать очень верующим, - сказал я. - Когда-нибудь я помолюсь за вас.

- Я всегда надеялся поверить. В моей семье все умерли очень верующими. Но это приходит не ко всем.

- Еще слишком рано.

- А может быть, слишком поздно. Наверно, я уже пережил свои религиозные чувства.

- Ко мне они приходят только ночью.

- Но вы любите. Не забывайте, что это тоже религиозное чувство.

- Вы в этом уверены?

- Конечно. - Он шагнул к столу. - Вы были очень любезны, согласившись сыграть.

- Это было большим удовольствием для меня.

- Поднимемся по лестнице вместе.

23 Глава 36 Этой ночью была буря, и я проснулся от звука хлещущего в оконное стекло дождя. В открытое окно затекала вода. Кто-то стучал в дверь. Я очень тихо прошел по комнате, чтобы не разбудить Кэтрин, и открыл ее. Там стоял бармен. Он был одет в пальто, на голове была мокрая шляпа.

- Могу я поговорить с вами, Tenente?

- В чем дело?

- Дело очень серьезное. Я огляделся. В комнате было темно. Я заметил лужу воды на полу под окном. “Входите”, - сказал я. Я провел его за руку в ванную, закрыл дверь и включил свет. Я сел на край ванной.

- Что случилось, Эмилио? У вас беда?

- Нет. У вас, Tenente.

- Да?

- Утром они собираются арестовать вас.

- Да?

- Я пришел сказать вам. Я был в городе и слышал их разговор в кафе.

- Понимаю. Он стоял в мокром пальто, держа мокрую шляпу в руках и молчал.

- За что они хотят меня арестовать?

- Что-то связанное с войной.

- Вы не знаете, что?

- Нет. Но я знаю, что они вспомнили, как вы были здесь раньше в офицерской форме, а теперь приехали без нее. После отступления они арестовывают всех. Я минуту подумал.

- Когда они придут арестовывать?

- Утром. Точного времени я не знаю.

- Что вы мне посоветуете? Он положил шляпу на таз. Она была очень мокрой и с нее капало на пол.

- Если вам нечего бояться - арест ничего не значит. Но всегда плохо быть арестованным - особенно сейчас.

- Я не хочу быть арестованным.

- Тогда уезжайте в Швейцарию.

- Как?

- В моей лодке.

- Там шторм, - сказал я.

- Шторм кончился. Еще ветрено, но вы справитесь.

- Когда мне отправляться?

- Немедленно. Они могут прийти ранним утром.

- Как мне быть с вещами?

- Упакуйте их. Пусть ваша леди одевается. Я позабочусь о вещах.

- Где мне вас найти?

- Я подожду здесь. Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня в коридоре.

Я открыл дверь, прикрыл ее и вошел в спальню. Кэтрин проснулась.

- Что там, милый?

- Все оллрайт, Кэт, - сказал я. - У тебя нет желания одеться и сейчас же уехать в Швейцарию?

- А у тебя?

- Нет, - сказал я. - Я хочу вернуться в постель.

- Что случилось?

- Бармен сказал, что утром меня придут арестовать.

- Он сумасшедший?

- Нет.

- Тогда пожалуйста, поторопимся, милый, с одеванием. - Она села на край кровати. Она все еще была сонной.

- Этот бармен в ванной?

- Да.

- Тогда я не буду одеваться. Пожалуйста, отвернись, милый, и я оденусь в одну минуту. Я видел ее белую спину, когда она снимала ночную рубашку, а потом я отвернулся, потому что она так хотела. Она начинала немного полнеть от беременности и не хотела, чтобы я ее видел. Я оделся, слушая, как за окном шумит дождь. Мне почти нечего было положить в сумку.

- Если нужно, Кэт, положи часть вещей ко мне.

- Я почти упаковалась, - сказала она. - Я ужасно глупа, милый, но что бармен делает в ванной?

- Тсс - он ждет, чтобы помочь нам отнести вещи.

- Он ужасно мил.

- Он мой старый друг, - сказал я. - Однажды я чуть не прислал ему трубочного табака. Я посмотрел на темноту в открытом окне. Я не мог видеть озера, только дождь и темноту, но ветер уже стихал.

- Я готова, милый, - сказала Кэтрин.

- Оллрайт. - Я подошел к двери ванной. - Вещи готовы, Эмилио, - сказал я. Бармен взял две сумки.

- Вы очень добры, что решили нам помочь, - сказала Кэтрин.

- Не стоит благодарности, леди, - сказал бармен.

- Я рад помочь вам, не нажив неприятностей себе. Слушайте, - сказал он мне. - Я отнесу это по черной лестнице к лодке. Вы выходите так, как будто решили погулять.

- Славная ночь для прогулок, - сказала Кэтрин.

- Достаточно плохая, чтобы стать хорошей.

- Я рада, что у меня есть зонтик, - сказала Кэтрин. Мы прошли по коридору и спустились широкой лестницей, покрытой толстым ковром. В конце лестницы у двери сидел швейцар. Он с удивлением посмотрел на нас.

- Вы выезжаете, сэр? - спросил он.

- Нет, - сказал я. - Мы хотим посмотреть шторм на озере.

24 - Дать вам зонт, сэр?

- Не надо, - сказал я. - Этот плащ не пропускает воду. Он посмотрел на него с сомнением. “Я принесу зонтик, сэр”, - сказал он. Он вышел и вернулся с большим зонтом.

- Немного великоват, сэр, - сказал он. Я дал ему десять лир. - Вы так добры, сэр. Большое спасибо, сказал он. Он придержал дверь, и мы вышли под дождь. Он улыбнулся Кэтрин, и она улыбнулась ему.

- Не задерживайтесь на ветру, - сказал он. - Вы промокнете, сэр и леди. Он был всего лишь вторым швейцаром, и его английский был слишком литературен.

- Мы скоро вернемся, - сказал я. Мы прошли по дорожке под гигантом-зонтом и через темный мокрый парк вышли на дорогу, пересекли ее и пошли по обсаженной кустарником береговой аллее, идущей вдоль озера. Ветер теперь дул в сторону от берега. Это был мокрый холодный ноябрьский ветер, и я знал, что в горах идет снег. Мы прошли вдоль прикованных зачехленных лодок, стоящих у набережной, и подошли к лодке бармена. Вода была темнее, чем камень. Бармен вышел из-под деревьев.

- Сумки в лодке, - сказал он.

- Я хочу вам за нее заплатить.

- Как много у вас денег?

- Не очень.

- Тогда пришлите деньги позднее. Когда все будет в порядке.

- Как много?

- Сколько хотите.

- Скажите, сколько.

- Если вы доберетесь, пришлите пятьсот лир. Если вы доберетесь, это будет не трудно.

- Хорошо.

- Здесь сэндвичи. - Он передал мне пакет. - Это все, что я нашел в баре. Здесь еще бутылка коньяка и бутылка вина. - Я положил их в сумку.

- Давайте я заплачу за это.

- Хорошо. Дайте мне пятьдесят лир. Я передал их ему.

- Коньяк хороший, - сказал он. - Можете не бояться дать его леди. Ей лучше сесть в лодку. Он придержал лодку, качавшуюся у каменной стены, и я помог Кэтрин сесть. Она села на корму и замоталась в шарф.

- Вы знаете, куда плыть?

- К северу.

- Вы знаете, как ориентироваться?

- На Паст-Луино.

- Паст-Луино, Каннеро, Каннабио, Транцано. Вы еще не в Швейцарии, пока не достигнете Бриссао. Вы должны проехать Монте Тамара.

- Сколько времени? - спросила Кэтрин. Альманах “Саксагань” № 2 2016

- Только одиннадцать часов, - сказал я.

- Если вы будете грести все время, к семи часам будете на месте.

- Это далеко?

- Тридцать пять километров.

- Как мы доберемся? В такой дождь нужен компас.

- Нет. Гребите на Изолла Белла. Потом с другой стороны Изолла Мадре идите по ветру. Ветер принесет вас к Паланца. Вы увидите огни. Тогда плывите вдоль берега.

- Может быть, ветер переменится.

- Нет, - сказал он. - Он будет дуть три дня. Он идет прямо с Маттароне. Вот здесь банка, чтобы черпать воду.

- Разрешите я заплачу хоть что-нибудь за лодку.

- Нет. Я хочу испытать судьбу. Если вы доберетесь, вы сможете мне заплатить.

- Оллрайт.

- Я не думаю, что вы утонете.

- Все будет в порядке.

- Идите по ветру на север.

- Хорошо. - Я шагнул в лодку.

- Вы оставили деньги за отель?

- Да. В конверте, в комнате.

- Хорошо. Удачи, Tenente.

- Удачи. Большое спасибо.

- Не за что будет благодарить, если вы утонете.

- Что он говорит? - спросила Кэтрин.

- Он желает удачи.

- Удачи, - сказала Кэтрин. - Большое спасибо.

- Вы готовы?

- Да. Он наклонился и оттолкнул нас. Я сделал гребок веслами и помахал ему рукой. Бармен предостерегающе показал назад. Я увидел огни отеля и стал грести в сторону от них, взмахивая веслами, пока они не скрылись из виду. Вокруг нас было настоящее волнующееся море, но мы шли по ветру. Глава 37 Я греб в темноте, стараясь держаться лицом к ветру. Дождь кончился и только налетал порывами. Было очень темно, и ветер был холодным. Я мог видеть сидящую на корме Кэтрин, но мне не было видно, как весла погружаются в воду. Весла были длинными, и у них не было ремешков, удерживающих их от скольжения. Я делал гребок, поднимал, наклонялся вперед, касался веслами воды, погружал их и тянул на себя, стараясь грести так легко, как я мог. Я не выносил весла плашмя, так как ветер был попутным. Я знал, что руки покроются волдырями, и хотел оттянуть это время так долго, насколько мог. Лодка была легкой и грести было не трудно. Я шел на веслах по черной воде. Я не мог

25 видеть вокруг и надеялся, что скоро мы будем напротив Паланцы. Мы так и не увидели Паланцы. Ветер дул с юга, и мы миновали мыс, укрывающий Паланцу, так и не увидев ее огней. Когда мы в конце концов увидели несколько огней, то были уже далеко к северу озера и близко к берегу: это была Интра. Но долгое время мы не видели ни огней, ни берега, только неизменно гребли в темноте, борясь с волнами. Иногда я не попадал веслами по воде, когда в темноте лодка поднималась на волнах. Ветер был еще сильным, но я продолжал грести, пока вдруг мы не оказались вблизи от берега, прямо над нами возвышались скалы, в которые ударялись волны, стремительно взлетая вверх и потом падая. Я сильно нажал на правое весло, тормозя левым, и мы снова вышли в озеро: берег исчез из виду, и мы продолжали плыть на север.

- Мы уже на другой стороне озера, - сказал я Кэтрин.

- Значит, мы должны увидеть Паланцу?

- Мы проплыли мимо.

- Как ты, милый?

- Прекрасно.

- Я могу ненадолго взять весла.

- Не надо. Я в порядке.

- Бедная Фергюсон, - сказала Кэтрин. - Утром она придет в отель и обнаружит, что мы исчезли.

- Меня это не так сильно беспокоит, - сказал я, по сравнению с тем, что мы должны добраться на швейцарскую часть озера до рассвета, чтобы нас не заметила таможенная охрана.

- Это далеко?

- Километров тридцать с небольшим. *** Я греб всю ночь. В конце концов мои руки были так разбиты, что я с трудом удерживал весла. Несколько раз мы едва не разбились о берег. Я старался держаться ближе к берегу, потому что боялся заблудиться на озере и потерять время. Иногда мы проплывали так близко, что могли видеть ряды деревьев и дороги, идущие вдоль береговой полосы, и горы позади них. Дождь кончился, и ветер разогнал тучи, освободив луну, и, оглядываясь назад, я мог видеть длинный темный мыс Кастаньолу и озеро, все в белых барашках пены, и снова горы и озеро исчезли, но теперь было светлее, чем раньше, и мы все равно могли видеть берег. Я мог видеть его слишком ясно, и поэтому отвел лодку в сторону, чтобы нас не смогла заметить таможенная охрана, если она была на паланцинской дороге. Когда луна выглянула снова, мы могли видеть белые виллы на берегу, на горном склоне, и белую дорогу там, где она просматривалась сквозь дере-

вья. Все время я продолжал грести. Озеро расширялось, и на другой стороне, на берегу у подножия горы, мы заметили несколько огней, которые могли быть Луино. Я увидел ущелье, клином врезавшееся между горами, и подумал, что это должно быть Луино. Если это было так, то мы успевали вовремя. Я втащил весла в лодку и лег на спину. Я очень, очень устал грести. Руки и плечи, и спина болели, а ладони были стерты.

- Я могу подержать зонт, - сказала Кэтрин. - Мы будем плыть под ним как с парусами.

- Ты сможешь управлять им?

- Думаю, что да.

- Возьми это весло и держи его подмышкой у борта лодки. Управляй им, а я буду держать зонт. Я прошел на корму и показал ей, как нужно держать весло. Я взял большой зонт, который дал мне портье, сел лицом к носу лодки и открыл его. Он открылся с хлопком. Я держал его с двух сторон, сидя верхом на ручке, которую зацепил за сиденье. Ветер наполнил зонт, и я почувствовал, как лодку тащит вперед, пока я держу его за оба края. Зонт сильно вырывало из рук. Лодка быстро двигалась.

- Мы прекрасно плывем, - сказала Кэтрин. Все, что я мог видеть, это спицы зонта. Зонт выгибало и тянуло, и мы двигались вперед. Я уперся ногами и продолжал его держать, потом внезапно он выгнулся, я почувствовал, как спица щелкнула меня по лбу, я попытался удержать верхушку, которая прогибалась от ветра, но ее согнуло еще сильнее, и все вывернулось наружу, и я оставался сидеть верхом на ручке вывернутого наизнанку изорванного зонта, где только что держал полный ветром, несущий лодку парус. Я отцепил ручку от сиденья, положил зонт на дно и вернулся за веслом к Кэтрин. Она смеялась. Она взяла меня за руку и продолжала смеяться.

- В чем дело? - Я взял весло.

- Ты выглядел так смешно, держа эту штуку!

- Я думаю.

- Не сердись, милый. Это было ужасно смешно. Ты казался футов двадцати в ширину и так влюбленно держал зонтик за края... - Она задохнулась.

- Я буду грести.

- Отдохни и выпей. Это замечательная ночь, и мы прошли длинный путь.

- Я поставлю лодку поперек волны.

- Я дам тебе выпить. Потом немного отдохни, милый. Я поднял весла, и мы поплыли без них. Кэтрин открыла сумку. Она достала мне бутылку коньяка. Я откупорил ее карманным ножом и сделал большой глоток. Коньяк был мягким и обжигающим, его жар прошел через меня, и я почувствовал тепло и повеселел.

26 - Славный коньяк, - сказал я. Луна скрылась снова, но я мог видеть берег. Впереди был виден мыс, далеко выдающийся в озеро.

- Тебе не холодно, Кэт?

- Мне замечательно. Немного затекли ноги.

- Вычерпай воду, тогда сможешь их опустить вниз. Потом я греб и слушал, как скрипят в уключинах весла и гремит черпак под кормовым сиденьем.

- Дай мне черпак, - сказал я. - Я хочу пить.

- Он ужасно грязный.

- Ничего. Я его сполосну. Я слышал, как Кэтрин полощет его за бортом. Потом она подала его мне до краев наполненным водой. Я хотел пить после коньяка, а вода была ледяной, такой ледяной, что у меня заныли зубы. Я посмотрел на берег. Мы были близко к стрелке. Впереди в бухте были огни.

- Спасибо, - сказал я и передал банку.

- Не за что, - сказала Кэтрин. - Воды здесь сколько хочешь.

- Не хочешь чего-нибудь поесть?

- Нет. Я проголодаюсь немного позже. Сэкономим еду для того времени.

- Оллрайт. То, что выглядело стрелкой, оказалось длинным высоким мысом. Я направил лодку в сторону, чтобы миновать его. Озеро теперь стало гораздо более узким. Луна вышла снова, и пограничники могли увидеть нашу лодку, чернеющую на воде, если бы они посмотрели в нашу сторону.

- Как ты, Кэт? - спросил я.

- Я в порядке. Где мы?

- Не думаю, что нам осталось больше восьми миль.

- Как долго еще грести, мой бедный милый? Ты жив?

- Да. Я в порядке. Только рукам тяжко. Мы плыли на север озера. По правому берегу в горах был разрыв, сливающийся с береговой линией, и я подумал, что это должно быть Каннабио. Я держался в стороне от берега, потому что здесь была наибольшая опасность встретиться с guardia. Впереди, на другом берегу, была высокая куполообразная гора. Я устал. Грести оставалось немного, но когда ты уже не в состоянии, это долгий путь. Я знал, что надо миновать эту гору и проплыть меньше пяти миль к северу, чтобы достичь швейцарских вод. Луна теперь почти зашла, но прежде, чем она зашла, небо покрылось тучами, и стало очень темно. Я держался подальше от берега, некоторое время греб, потом отдыхал, поставив весла так, чтобы ветер бил в лопасти.

- Дай я немного погребу, - сказала Кэтрин. Альманах “Саксагань” № 2 2016

- Думаю, тебе не надо это делать.

- Вздор. Это даже полезно. Не будут затекать ноги.

- Не надо, Кэт.

- Вздор. Гребля в умеренных дозах полезна для беременных дам.

- Хорошо. Греби умеренно. Я пойду назад, а ты на мое место, потом ты вернешьcя. Держись за борта, пока будешь переходить. Я сидел на борту, подняв воротник пальто, и смотрел, как гребет Кэтрин. Она гребла очень хорошо, но весла были слишком длинными и неудобными для нее. Я открыл сумку, съел пару сэндвичей и выпил коньяка. Это сделало все окружающее намного лучше, и я выпил еще.

- Скажи мне, когда устанешь, - сказал я. Потом немного позднее: - Смотри, чтобы весло не ткнуло тебя в живот.

- Если это случится, - сказала Кэтрин между двумя взмахами, - жизнь будет намного проще. Я выпил еще коньяка.

- Как ты себя чувствуешь?

- В порядке.

- Скажи мне, когда устанешь.

- Ладно. Я выпил еще коньяка, потом ухватился за оба борта и двинулся вперед.

- Не надо. Я прекрасно себя чувствую.

- Возвращайся на корму. Я прекрасно отдохнул. После бренди я греб уверенно и легко. Потом весла стали зарываться, и я перешел на короткие взмахи, а во рту появился смутный привкус желчи от того, что я сильно греб после коньяка.

- Дай мне воды, - сказал я.

- Это не трудно, - сказала Кэтрин. Перед рассветом начался мелкий дождь. Ветер стих, или мы были защищены от него горами, которые ограничивали озеро, делающее здесь изгиб. Когда я понял, что приближается рассвет, я сел поудобнее и налег на весла. Я не знал, где мы находимся и хотел скорее попасть на швейцарскую часть озера. Когда начинало светать, мы плыли совсем рядом с берегом. Я мог видеть каменистый берег и деревья.

- Что это? - спросила Кэтрин. Я поднял весла и прислушался. Это был моторный бот, с пыхтением двигавшийся по озеру. Я подплыл к самому берегу и лег в дрейф. Пыхтение приближалось. Потом мы увидели моторный бот в пелене дождя немного позади нас. Там было четверо пограничников на корме, их альпийские шляпы глубоко натянуты вниз, воротники подняты, и карабины висят на спинах. Все они выглядели сонными в такой ранний час. Я мог видеть желтое на их шляпах и желтые метки на воротниках. Моторный бот пыхтя прошел мимо и исчез из поля зрения среди дождя.

27 Я выгреб в озеро. Если мы были так близко от границы, я не хотел быть окликнутым часовым с дороги. Я держался так, чтобы был виден берег, и греб еще три четверти часа под дождем. Мы слышали звук моторного бота еще раз, но я переждал, пока звук мотора не удалился в озеро.

- Я думаю, мы в Швейцарии, Кэт, - сказал я.

- В самом деле?

- Точно мы будем знать, когда увидим швейцарские войска.

- Или швейцарский военный флот.

- Швейцарский военный флот для нас не шутка. Этот последний моторный бот, наверно, и был швейцарским флотом.

- Если мы в Швейцарии, позволим себе большой завтрак. У них в Швейцарии прекрасные булочки, масло и варенье. *** Теперь было уже совсем светло и падал мелкий дождь. Ветер все еще продолжал дуть с юга озера, и мы могли видеть пенные гребни волн, уходящие от нас на север. Теперь я был уверен, что мы в Швейцарии. На берегу за деревьями было много домов, а дальше по дороге была деревня с каменными домами, несколькими виллами на холмах и церковью. Я осмотрел дорогу в поисках какой-нибудь охраны, но никого не было видно. Дорога теперь шла по самому краю берега, и я видел солдата, выходящего из кафе. На нем были серо-зеленая форма и каска, похожая на немецкую. У него было пышущее здоровьем лицо и маленькие усики щеточкой. Он посмотрел на нас.

- Помаши ему рукой, - сказал я Кэтрин. Она помахала рукой, солдат нерешительно улыбнулся и помахал ей рукой в ответ. Я стал грести медленнее. Мы миновали окраину деревни.

- Кажется, мы уже далеко от границы, - сказал я.

- Мы должны быть уверены, милый. Не хватает, чтобы они вернули нас назад с границы.

- Граница далеко позади. Я думаю, это приграничный город. Я почти уверен, что это Бриссао.

- Здесь не может оказаться итальянцев? В приграничных городах всегда много людей из обеих стран.

- Не в военное время. Не думаю, чтобы они позволили итальянцам пересечь границу. Это был симпатичный маленький городок. Вдоль набережной было много рыбачьих лодок, а на подставках висели сети. Падал мелкий ноябрьский дождь, но даже в дождь все это выглядело весело и чисто.

- Может, причалим и пойдем завтракать?

- Ладно. Я сильно налег на левое весло и подошел бли-

же, потом выровнял лодку, когда она уже была рядом с набережной, и причалил ее боком. Я втащил весла, ухватился за железное кольцо, ступил на мокрый камень и оказался в Швейцарии. Я привязал лодку и протянул руку Кэтрин.

- Выходи, Кэт. Это замечательное чувство.

- Что насчет сумок?

- Оставь их в лодке. Кэтрин вышла, и мы оба оказались в Швейцарии.

- Славная страна, - сказала она.

- Разве это не замечательно?

- Пошли завтракать.

- Правда, замечательная страна? Приятно чувствовать под ногами ее землю.

- Я так окоченела, что мало могу чувствовать. Но ощущение такое, что это прекрасная страна. Милый, ты представляешь себе, что мы здесь, а не в той проклятой стране?

- Да. Представляю. До этого я ничего себе так хорошо не представлял.

- Посмотри на дома. Разве не прекрасная площадь? Здесь мы и позавтракаем.

- Разве не прекрасный дождь? Я не видел ничего подобного в Италии. Это веселый дождь.

- И мы здесь, милый! Ты понимаешь, что мы здесь? Мы вошли в кафе и сели за чистый деревянный стол. Мы были пьяны от возбуждения. Прекрасная, опрятно выглядящая женщина в переднике вышла и спросила у нас, что мы хотим.

- Пирожки, варенье и кофе, - сказала Кэтрин.

- Извиняюсь, но из-за военного времени у нас нет пирожков.

- Тогда хлеб.

- Я могу сделать вам гренки.

- Хорошо.

- Изжарьте еще несколько яиц.

- Сколько яиц желает джентльмен?

- Три.

- Четыре, милый.

- Четыре яйца. Женщина вышла. Я поцеловал Кэтрин и сильно сжал ее руку. Мы посмотрели друг на друга и оглядели кафе.

- Милый, милый, разве это не славно?

- Это великолепно, - сказал я.

- Совсем не важно, что здесь нет булочек, - сказала Кэтрин. - Я думала о них всю ночь. Но это не важно. Все это ничего не значит.

- Думаю, довольно скоро нас арестуют.

- Не думай ни о чем, милый. Сначала мы будем завтракать. Не так уж страшно быть арестованным после завтрака. И потом, они ведь ничего не смогут нам сделать. Мы жители Англии и Америки, и у нас все в порядке.

28 - У тебя есть паспорт?

- Конечно. Давай не будем обо всем этом. Будем счастливы.

- Я не могу быть еще счастливей. - Толстый серый кот с хвостом, поднятым, словно плюмаж, подошел к нашему столику, выгнул спину и беспрерывно мурлыкая, потерся о мою ногу. Я нагнулся и погладил его. Кэтрин улыбнулась мне очень счастливо.

- Вот и кофе, - сказала она. *** Они арестовали нас после завтрака. Мы немного прогулялись по городу, а потом спустились на набережную за сумками. Около лодки стоял солдат.

- Это ваша лодка?

- Да.

- Откуда вы приплыли?

- С юга озера.

- Тогда я должен просить вас пройти со мной.

- Как быть с вещами?

- Можете взять их с собой. Я нес сумки, а Кэтрин была рядом со мной, позади шел солдат к старому зданию таможни. В здании таможни нас допрашивал лейтенант, очень воинственный и худой.

- Какой вы национальности?

- Американец и англичанка.

- Покажите ваши паспорта. Я дал ему свой, а Кэтрин достала свой из сумочки. Он долгое время изучал их.

- Почему вы прибыли в Швейцарию на лодке?

- Я спортсмен, - сказал я. - Гребля - мой любимый вид спорта. Я всегда занимаюсь ей, если есть возможность.

- Зачем вы прибыли сюда?

- Заниматься зимними видами спорта. Мы туристы и хотим заниматься зимними видами спорта.

- Здесь нет мест для таких занятий.

- Мы знаем. Мы хотим поехать туда, где они есть.

- Что вы делали в Италии?

- Я изучал архитектуру. Моя кузина изучала искусство.

- Почему вы уехали оттуда?

- Мы хотим заниматься зимними видами спорта. Из-за войны я не могу изучать архитектуру.

- Пожалуйста, подождите здесь, - сказал лейтенант. Он вышел с нашими паспортами.

- Ты восхитителен, милый, - сказала Кэтрин. - На том и настаивай. Мы хотим заниматься спортом.

- Ты знаешь что-нибудь об искусстве?

- Рубенс, - сказала Кэтрин.

- Много сала, - сказал я.

- Тициан, - сказала Кэтрин.

- Тициановские волосы, - сказал я. - А как насчет Мантоньи? Альманах “Саксагань” № 2 2016

- Не спрашивай о трудных, - сказала Кэтрин. - Но я его знаю - очень злой.

- Очень злой, - сказал я. - Много дыр от гвоздей.

- Видишь, какая я прекрасная жена, - сказала Кэтрин. - Я смогу беседовать с твоими покупателями об искусстве.

- Он идет, - сказал я. Худой лейтенант наконец появился с нашими паспортами.

- Я должен отправить вас в Локарно, - сказал он.

- Можете взять экипаж, и солдат поедет с вами.

- Хорошо, - сказал я. - А как быть с лодкой?

- Лодку мы конфискуем. Что у вас в сумках? - Он проверил содержимое двух сумок и вытащил бутылку коньяка.

- Не желаете ли со мной выпить? - спросил я.

- Спасибо, нет. - Он выпрямился. - Сколько у вас денег?

- Две с половиной тысячи лир. Это произвело на него благосклонное впечатление.

- А у вашей кузины? У Кэтрин было около двух тысяч лир. Лейтенант был удовлетворен. Его отношение к нам стало менее надменным.

- Если вы хотите заняться зимними видами спорта, - сказал он, - то вам подойдет Венген. Мой отец имеет прекрасный отель в Венгене. Он открыт все время.

- Чудесно, - сказал я. - Не могли бы вы назвать адрес?

- Я напишу на карточке. - Он протянул ее нам очень вежливо.

- Солдат проводит вас до Локарно. Ваши паспорта будут у него. Сожалею, но это необходимо. Надеюсь, в Локарно вам дадут визу или полицейское разрешение. Он передал паспорта солдату, и с сумками в руках мы двинулись в город, чтобы нанять экипаж.

- Эй! - окликнул лейтенант солдата. Он сказал ему что-то на немецком диалекте. Солдат перебросил винтовку через плечо и поднял наши сумки.

- Замечательная страна, - сказал я Кэтрин.

- Такая практичная!

- Большое спасибо! - сказал я лейтенанту. Он протянул руку.

- К вашим услугам! - сказал он. Мы последовали за нашим стражем в город. Мы ехали в экипаже в Локарно с солдатом, сидящем на передке с извозчиком. В Локарно у нас не было неприятностей. Нас допрашивали, но вежливо, потому что у нас были деньги и паспорта. Не думаю, что они поверили хоть одному слову из моего рассказа, но это было похоже на суд. От вас не требуется никаких доводов, а только формальности, которых вы должны придерживаться без объяс-

29 нений. Но у нас были паспорта, и мы могли тратить деньги. Поэтому они дали нам временные визы. В любое время эти визы могут быть отобраны. Мы должны докладывать полиции о любых перемещениях.

- Мы можем ехать, куда хотим?

- Да. Куда вы хотите поехать?

- Куда ты хочешь поехать, Кэт?

- В Монтре.

- Это очень красивое место, - сказал чиновник. Я думаю, вы его полюбите.

- Локарно не менее красивое место, - сказал другой чиновник. - Я уверен, вам очень понравится Локарно. Оно очень привлекательно.

- Мы хотели бы заниматься зимними видами спорта.

- В Монтре нет условий для зимних видов.

- Извините, - сказал другой чиновник. - Я из Монтре. На Монтре-Оберлендско-Вернской железной дороге несомненно есть условия для зимних видов. С вашей стороны ошибочно это отрицать.

- Я это не отрицаю. Я просто говорю, что в Монтре нет зимних видов спорта.

- Я сомневаюсь в этом, - сказал второй чиновник. - Я сомневаюсь в этом утверждении.

- Я придерживаюсь этого утверждения.

- Я сомневаюсь в этом утверждении. Я сам катался на luge по улицам Монтре. Я делал это не однажды, а много раз. Люгинг, конечно же, зимний спорт. Другой чиновник повернулся ко мне.

- Люгинг - ваш идеал зимнего спорта, сэр? Я говорю вам, вы можете с большим удобством провести время здесь, в Локарно. Вы найдете здесь здоровый климат, красивые окрестности. Вам здесь понравится.

- Господин точно выразил желание поехать в Монтре.

- Что такое люгинг? - спросил я.

- Видите, он даже никогда не слышал о люгинге! Это принесло большое удовлетворение второму чиновнику. Он был обрадован.

- Люг, - сказал первый чиновник, - это тобаган.

- Прошу не путать, - сказал второй чиновник, качая головой. - Я должен снова возразить. Тобаган очень отличается от люга. Тобаган делается в Канаде из плоских реек. Люг - обыкновенные салазки с полозьями. Точность - прежде всего.

- Мы можем покататься на тобагане? - спросил я.

- Конечно, - сказал первый чиновник. - В Монтре продаются настоящие канадские тобаганы. Их продают братья Окс. Они импортируют тобаганы. Второй чиновник отвернулся.

- Тобаган, - сказал он, - требует специальной piste.

Вы не можете ездить на тобагане по улицам Монтре. Где вы остановились?

- Не знаю, - сказал я. - Мы только что приехали из Бриссао. Нас ждет экипаж.

- Вы не ошибетесь, отправившись в Монтре, сказал первый чиновник. - Вы найдете, что тамошний климат мягок и прекрасен. Вам не надо будет далеко ходить, чтобы заниматься зимним спортом.

- Если вы действительно хотите заниматься зимним видом спорта, - сказал второй чиновник, - вам лучше поехать в Энгаден или Мюррен. Я вынужден протестовать против совета поехать в Монтре, чтобы заниматься зимним спортом.

- В Лез-Авантс над Монтре прекрасные условия для любых видов зимнего спорта. - Защитник Монтре свирепо посмотрел на своего коллегу.

- Господа, - сказал я. - Боюсь, нам надо ехать. Моя кузина очень устала. Мы попробуем поехать в Монтре.

- Поздравляю, - сказал первый чиновник, тряся мне руку.

- Полагаю, что вы раскаетесь, покинув Локарно, - сказал второй чиновник. - Во всяком случае, вам придется отметиться в полиции Монтре.

- У вас не будет неприятностей с полицией, - уверенно сказал мне первый чиновник. - Вы найдете, что все жители крайне дружелюбны и любезны.

- Большое спасибо вам обоим, - сказал я. - Мы с большим вниманием отнесемся к вашим советам.

- До свидания, - сказала Кэтрин. - Большое спасибо вам обоим. Они поклонились нам у двери, защитник Локарно - с некоторой прохладой. Мы вышли и сели в экипаж.

- О Господи, милый, - сказала Кэтрин. - Мы не могли уйти оттуда немного раньше? Я дал кучеру адрес одного из отелей, рекомендованных чиновником. Он поднял вожжи.

- Ты забыл про армию, - сказала Кэтрин. Солдат стоял рядом с экипажем. Я дал ему десятилировую монету. “У меня еще нет швейцарских денег”, - сказал я. Он поблагодарил меня, отдал честь и ушел. Экипаж тронулся, и мы поехали в отель.

- Почему ты выбрала Монтре? - спросил я у Кэтрин. - Ты в самом деле хочешь туда поехать?

- Это было первое место, которое пришло в голову, - сказала она.- Это неплохое место. Мы можем найти какое-нибудь пристанище в горах.

- Ты хочешь спать?

- Я засыпаю на ходу.

- Мы хорошо выспимся. Бедная Кэт, какая у тебя была длинная, тяжелая ночь!

- Это была приятная ночь, - сказала она. - Особенно, когда ты управлялся с зонтом.

- Ты веришь, что мы в Швейцарии?

30 - Нет. Я боюсь проснуться и узнать, что все это неправда.

- Я тоже.

- Но это ведь правда, милый? Я ведь еду не на станцию в Милане, чтобы с тобой расстаться?

- Надеюсь, нет.

- Не говори так. Это меня пугает. Вдруг так и окажется на самом деле.

- Я так устал, что ничего не соображаю, - сказал я.

- Покажи мне свои руки. Я протянул их ей. Кожа была содрана до мяса.

- Но в боку раны нет, - сказал я.

- Не богохульствуй. Я чувствовал, что очень устал, и в моей голове туман. Радостное настроение прошло. Экипаж ехал вдоль улицы.

- Бедные руки, - сказала Кэтрин.

- Не трогай их, - сказал я. - Боже, я не знаю, где мы. Куда мы, извозчик?

- К отелю Метрополь. Вы не хотите туда ехать?

- Едем, - сказал я. - Все оллрайт, Кэт.

- Все хорошо, милый. Не расстраивайся. Не расстраивайся. Мы хорошо выспимся, и завтра слабость пройдет.

- Я совсем пьяный, - сказал я. - Этот день похож на оперетту. Может быть, я голоден.

- Ты просто устал, милый. Ты будешь в прекрасном состоянии. - Экипаж остановился у отеля. Ктото вышел за нашими вещами.

- Я чувствую себя оллрайт, - сказал я. Мы стояли на тротуаре перед отелем.

- Я знаю, что ты будешь в порядке. Ты просто устал. Тебе нужно как следует поспать.

- Во всяком случае, мы здесь.

- Да, мы действительно здесь. Мы пошли в отель вслед за мальчиком с вещами. Глава 38 Той осенью снег выпал очень поздно. Мы жили в деревянном доме среди сосновых деревьев на склоне горы, и ночью здесь было так холодно, что к утру вода в двух кувшинах, стоявших в кухонном шкафу, покрывалась тонкой коркой льда. Ранним утром в комнату входила миссис Геттинген, чтобы закрыть окна и разжечь огонь в высокой изразцовой печи. Сосновые дрова пощелкивали и искрили, и потом огонь начинал гудеть: тогда миссис Геттинген приходила снова, принеся большие поленья и кувшин с холодной водой. Когда в комнате становилось тепло, она приносила завтрак. Сидя в кровати, мы ели завтрак и смотрели на озеро и горы позади нас, с французской стороны. На вершинах гор лежал снег, и озеро было серым, с оттенком голубой стали. Альманах “Саксагань” № 2 2016

Снаружи, перед туалетом, проходила дорога в горы. Колеи и лужи были покрыты толстым слоем льда: дорога упрямо взбиралась через лес вверх и опоясывала гору там, где были луга, и сараи, и хижины в лугах на краю леса, просматривающиеся за долиной. Долина была глубокой, по ее дну протекал ручей, впадавший в озеро, и когда ветер дул с равнины, вы могли слышать, как ручей шумит среди камней. Иногда мы сворачивали с дороги на тропинку в сосновом лесу. В лесу земля была мягче для прогулок: мороз не сковывал ее, как сковал дорогу. Но мы не обращали внимания на твердость дороги, так как подошвы и каблуки наших ботинок были подбиты гвоздями, и гвозди каблуков врезались в мерзлые колеи, и поэтому приятно и бодряще было гулять и по дороге. Но мы больше любили прогулки в лесу. Перед домом, в котором мы жили, горы круто спускались к небольшой долине у озера, и в солнечные дни мы сидели на веранде дома и смотрели на вьющуюся по горе дорогу и виноградные террасы на склоне, где виноградные лозы умерли с наступлением зимы, на поля, разделенные друг от друга каменными стенами и ниже виноградников дома города, расположенные в узкой долине вдоль берега озера. На озере был остров с двумя деревьями, и деревья были похожи на двойной парус рыбачьей лодки. Горы на другой стороне озера были остроконечными и крутыми, и в конце озера была долина Рона, плоско лежащая между двумя цепями гор; на юге долину отрезали горы от Ден-дю-Миди. Это была высокая, со снежной вершиной, гора, главенствующая над долиной, но она была так далеко от нас, что не отбрасывала тени. В солнечные дни мы ели на веранде, а в остальное время - в маленькой комнате с деревянными стенами и большой печью в углу. Мы покупали в городе книги и журналы, и еще “Ойл”, и выучили много карточных игр для двоих. Маленькая комната с большой печью была нашей гостиной. Здесь были два удобных кресла и стол для книг и журналов, и мы играли в карты за обеденным столом после того, как с него убирали посуду. Мистер и миссис Геттингены жили внизу, и мы могли слышать, как иногда они разговаривают по вечерам; они тоже были очень счастливы вместе. Он работал старшим официантом, а она горничной в том же отеле, и они скопили денег для покупки дома. У них был сын, который учился на старшего официанта. Он был в отеле в Цюрихе. Внизу было помещение, где они продавали вино и пиво, и иногда по вечерам мы слышали, как на дороге останавливаются повозки, и мужчины заходят в дом выпить вина.

31 Перед нашей комнатой в коридоре стоял ящик с дровами, и я брал оттуда поленья, чтобы поддерживать огонь. Но мы не засиживались слишком поздно. С наступлением темноты мы шли в спальню, и, раздевшись, я открывал окна и смотрел на ночь и холодные звезды, и сосновые деревья под окном, а потом я шел в постель так быстро, как мог. В кровати было славно, и воздух такой холодный и чистый, и за окном ночь. Мы хорошо спали, и если я просыпался, то знал, что это только по одной причине, и тогда я надвигал одеяло, очень тихо, чтобы не разбудить Кэтрин, и ложился спать снова в тепле и чувстве легкости от нового одеяла. Война казалась такой же далекой, как чемпионат по футболу в каком-нибудь колледже. Но из газет я знал, что бои в горах все еще продолжались, потому что не выпал снег. *** Иногда мы спускались с горы в Монтре. Вниз вела тропинка, но она была крутой, и поэтому обычно мы спускались широкой твердой дорогой между полей и потом, ниже, между каменными стенами виноградников, и еще ниже между домами деревень, стоящих вдоль дороги. Там было три деревни: Шерне, Фонтанивань и еще одну я забыл. Потом по дороге мы проходили старое прямоугольное каменное chateau на выступе горного склона с террасами виноградника, каждая лоза подвязана к поддерживающей ее палке, лозы сухие и коричневые, и земля готова для снега, а внизу под нами озеро, ровное и серое, как сталь. Ниже chateau дорога спускалась все более отлого и потом поворачивала вправо, где очень крутая и вымощенная булыжником, подходила к Монтре. У нас не было знакомых в Монтре. Мы шли вдоль озера и видели лебедей и много чаек и крачек, которые взлетали, когда мы подходили ближе, и пронзительно кричали, глядя сверху на воду. Дальше в озере были стаи поганок, маленьких и темных, которые плыли, оставляя за собой след в воде. В городе мы шли вдоль главной улицы и смотрели в окна магазинов. Здесь было много больших отелей, которые были закрыты, но большинство магазинов работало, и люди были рады нас видеть. Там же была прекрасная парикмахерская, где Кэтрин решила сделать себе прическу. Женщина, которая это делала, была веселой и единственной нашей знакомой в Монтре. Пока Кэтрин была там, я пошел в пивной погребок выпить темного мюнхенского пива и почитать газеты. Я прочитал “Karrieredelasierra” и английские и американские газеты, доставленные из Парижа. Все объявления были замазаны черной краской, вероятно, чтобы предотвратить возможность пере-

дачи через них информации врагу. Газеты были невеселым чтением. Везде становилось все хуже. Я сидел в углу с тяжелой кружкой темного пива и открытым бумажным пакетом pretzels, соленый вкус которых делал еще вкуснее пиво, и читал о разгроме. Я думал, Кэтрин зайдет за мной, но она не приходила, поэтому я положил газеты назад на полку и вышел ее искать. День был холодным и сумрачным, и зимним, и камень домов казался холодным. Кэтрин все еще была в парикмахерской. Женщина завивала ей волосы. Я сидел в маленькой кабине и смотрел. Меня волновало это зрелище, и Кэтрин улыбалась и разговаривала со мной, и мой голос был немного хриплым от волнения. Щипцы издавали приятный щелкающий звук, и я мог видеть Кэтрин в трех зеркалах, и в кабине было приятно и тепло. Женщина уложила волосы Кэтрин, и она посмотрелась в зеркало и немного изменила укладку, вставляя и вынимая шпильки; потом встала.

- Извини, что я так долго.

- Месье было очень интересно. Правда, месье? Женщина улыбнулась.

- Да, - сказал я. Мы вышли и пошли по улице. Было холодно и сумрачно, и дул ветер.

- Милая, я тебя так люблю! - сказал я.

- Правда, у нас прекрасные времена? Знаешь, давай куда-нибудь зайдем и выпьем пива вместо чая. Это очень хорошо для юной Кэтрин. Это не даст ей сильно расти.

- Юная Кэтрин, - сказал я. - Эта лентяйка.

- Она ведет себя очень хорошо, - сказала Кэтрин. Она причиняет очень мало неприятностей. Доктор сказал, что пиво очень полезно для меня и сохранит ее маленькой.

- Если ты сохранишь ее маленькой, и она окажется мальчиком, может быть, он будет жокеем.

- Я думаю, если у нас в самом деле будет ребенок, нам надо бы пожениться, - сказала Кэтрин. Мы были в пивном погребке за столиком в углу. На улице темнело. Времени еще было немного, но день был пасмурным, и сумерки наступили рано.

- Давай поженимся сейчас, - сказал я.

- Нет, - сказала Кэтрин. - Сейчас это неудобно. Я выгляжу слишком откровенно. Я не хочу стоять в этом состоянии перед каким-нибудь чиновником.

- Жаль, что мы не женились раньше.

- Я думаю, так было бы лучше. Но когда мы могли, милый?

- Не знаю.

- Я знаю одно. Я не хочу выходить замуж в этом роскошном состоянии почтенной женщины.

- Это незаметно.

- Заметно, милый. Парикмахерша спрашивала,

32 первый ли это у нас. Я наврала и сказала, что у нас уже есть два мальчика и две девочки.

- Когда мы поженимся?

- В любое время после того, как я снова похудею. Мы сделаем роскошную свадьбу, где каждый будет думать: “Какая замечательная молодая пара”!

- Тебя это не беспокоит?

- Милый, почему я должна беспокоиться? Мне только один раз было плохо, когда я почувствовала себя проституткой в Милане, и то это кончилось через пять минут, и кроме того, это произошло изза обстановки комнаты. Я не кажусь тебе хорошей женой?

- Ты славная жена.

- Тогда не будь таким педантом, милый. Я выйду за тебя замуж сразу, как только похудею.

- Ладно.

- Как ты думаешь, мне надо бы еще выпить пива? Доктор сказал, что я немного узкая в бедрах, и лучше мне сохранить юную Кэтрин маленькой.

- Что он еще сказал? - Я был обеспокоен.

- Ничего. У меня прекрасное кровяное давление, милый. Он в восторге от моего кровяного давления.

- Что он еще сказал тебе о твоем слишком узком тазе?

- Ничего. Ничего больше. Сказал, что мне не нужно заниматься лыжным спортом.

- Совершенно правильно.

- Он сказал, что начинать поздно, если я никогда этим не занималась. Сказал, что можно заниматься, если я не буду падать.

- Он довольно большой шутник.

- В самом деле, он очень славный. Мы позовем его, когда будет рождаться малыш.

- Ты не спросила его, должны ли мы жениться?

- Нет. Я сказала, что мы женаты четыре года. Видишь ли, милый, если я выйду за тебя замуж, то стану американкой, а по американским законам ребенок считается законным, если он родился и до замужества.

- Где ты это узнала?

- В Нью-Йоркском “УолдАлманак” в библиотеке.

- Ты превосходная девушка.

- Я буду очень рада стать американкой. Мы ведь уедем в Америку, милый? Я хочу посмотреть Ниагарский водопад.

- Ты прекрасная девушка.

- Я что-то еще хотела посмотреть, но забыла, что.

- Бойни?

- Нет. Я не помню.

- Небоскреб Вулворта?

- Нет.

- Большой Каньон?

- Нет. Но его я бы тоже посмотрела.

- Так что это было? Альманах “Саксагань” № 2 2016

- Золотые Ворота! Вот что я хотела посмотреть. Где находятся Золотые Ворота?

- В Сан-Франциско.

- Тогда поедем туда. Я хочу когда-нибудь посмотреть Сан-Франциско.

- Оллрайт. Съездим.

- А теперь поедем на вершину горы. Сейчас идет поезд?

- Поезд немного позже пяти.

- Поедем на нем.

- Оллрайт. Сначала я выпью еще пива. Когда мы шли по улице и поднимались по ступенькам на станцию, было очень холодно. Холодный ветер дул с Руанской долины. В окнах магазинов горел свет, и мы поднялись по крутой каменной лестнице на станцию. Поезд уже ждал там весь в огнях. Циферблат показывал время отправления. Стрелка была на десяти минутах шестого. Я посмотрел на станционные часы. На них было пять минут шестого. Когда мы садились в вагон, машинист и кондуктор вышли из станционного магазина. Мы сели и открыли окно. Вагон отапливался электричеством, и в нем было душно, но свежий холодный ветер проникал в окно.

- Ты не устала, Кэт? - спросил я.

- Нет. Я чувствую себя прекрасно.

- Дорога не будет длинной.

- Я люблю дорогу, - сказала она. - Не беспокойся обо мне, милый. Я чувствую себя прекрасно. *** Снег выпал только за три дня до Рождества. Мы проснулись утром, и на улице был снег. Мы оставались в кровати, слушая, как в печке гудит огонь, и смотрели на падающий снег. Миссис Геттинген убрала завтрак и положила дров в печь. Была большая вьюга. Она сказала, что это началось в полночь. Я подошел к окну и выглянул наружу, но ничего не смог увидеть дальше дороги. Везде бушевали ветер и снег. Я вернулся в постель, и мы лежали и разговаривали.

- Хочется покататься на лыжах, - сказала Кэтрин.

- Гадко, что мне нельзя кататься на лыжах.

- Мы возьмем санки и спустимся по дороге вниз. Для тебя это не опаснее, чем езда в автомобиле.

- А там нет ухабов?

- Посмотрим.

- Надеюсь, что их там не слишком много.

- Немного погодя погуляем по снегу.

- Перед обедом, - сказала Кэтрин. - Чтобы нагулять аппетит.

- Я голоден всегда.

- Я тоже. Мы вышли в метель, но везде были сугробы, и мы не могли далеко уйти. Я шел впереди и протап-

33 тывал тропинку к станции, но когда мы туда дошли, то потеряли довольно много времени. Снег хлестал так, что мы с трудом могли видеть, и мы вошли в маленький постоялый двор на станции, отряхнули друг друга веником, сели на скамью и заказали вермут.

- Большая вьюга, - сказал бармен.

- Снег выпал очень поздно в этом году.

- Да.

- Можно я съем плитку шоколада? - спросила Кэтрин. - Или скоро ленч? Я всегда голодна.

- Съешь одну, - сказал я.

- Возьму с орехами, - сказала Кэтрин.

- Они очень хорошие, - сказала девушка. - Я люблю их больше всех.

- Я возьму еще вермута, - сказал я. Когда мы вышли на дорогу, нашу тропинку занесло снегом. Оставались только слабые углубления там, где были раньше наши следы. Снег бил нам в лица, и мы с трудом могли видеть. Мы почистились и пошли обедать. Мистер Геттинген накрывал на стол.

- Завтра можно пойти на лыжах, - сказал он. - Вы ходите на лыжах, мистер Генри?

- Нет. Но хочу научиться.

- Это очень легко. Мой мальчик приедет на Рождество, он вас научит.

- Прекрасно. Когда он приедет?

- Завтра ночью. Когда мы сидели после обеда у печи в маленькой комнате и смотрели в окно на падающий снег, Кэтрин спросила: - Тебе не хочется куда-нибудь уехать одному, милый, быть вместе с другими мужчинами и ходить на лыжах?

- Нет. Почему мне этого хотеть?

- Мне кажется, что иногда тебе хочется видеть и других людей кроме меня.

- Ты хочешь видеть других людей?

- Нет.

- Я тоже.

- Но ты - это совсем другое. Я жду ребенка, и мне приятно ничего не делать. Я знаю, что я теперь ужасно глупая и слишком много разговариваю, и иногда мне кажется, что лучше тебе уехать, чтобы ты не устал от меня.

- Ты хочешь, чтобы я уехал?

- Нет. Я хочу, чтобы ты остался.

- Это я и собираюсь сделать.

- Иди сюда, - сказала она. - Я хочу нащупать шишку на твоей голове. Большая шишка. - Она провела по ней пальцем. - Милый, ты не хочешь отпустить бороду?

- Ты хочешь, чтобы я это сделал?

- Это должно быть забавно. Я бы посмотрела на тебя с бородой.

- Хорошо. Я ее отпущу. Я начну с этой же минуты. Это хорошая мысль. Теперь мне есть чем заниматься.

- Тебя огорчает то, что тебе нечего делать?

- Нет. Мне это нравится. У меня прекрасная жизнь. А у тебя?

- У меня славная жизнь, но с тех пор, как я стала толстой, я боюсь тебе надоесть.

- Кэт, ты не знаешь, как я схожу от тебя с ума.

- Даже теперь?

- Особенно теперь. У меня прекрасное время. Разве у нас не хорошая жизнь?

- Да. Но мне кажется, что ты какой-то неспокойный.

- Нет. Иногда мне хочется узнать о фронте и о знакомых, но я не беспокоюсь. Я не думаю ни о чем долго.

- О ком бы ты хотел узнать?

- О Ринальди и о священнике, и о других знакомых. Но я не думаю о них много. Я не хочу думать о войне. Я с ней покончил.

- О чем ты думаешь сейчас?

- Ни о чем.

- Нет. Скажи.

- Я хочу знать, был ли у Ринальди сифилис.

- И это все?

- Да.

- У него был сифилис?

- Не знаю.

- Я рада, что у тебя его нет. У тебя было что-нибудь подобное?

- Гонорея.

- Я не хочу об этом слышать. Это очень больно, милый?

- Очень.

- Я хочу, чтобы у меня это было тоже.

- Тебе этого не надо.

- Надо. Я хочу, чтобы у меня было все, как у тебя. Я хочу жить со всеми твоими девушками, чтобы я могла высмеивать их перед тобой.

- Хорошенькая картина!

- Не очень хорошенькая картина в том, что у тебя была гонорея.

- Я знаю. Смотри, какой снег.

- Я лучше посмотрю на тебя. Милый, почему бы тебе не отпустить волосы?

- Еще длиннее?

- Немного.

- Они и сейчас вполне длинные.

- Нет, пусть отрастут немного длиннее, а я свои остригу, и мы будем почти одинаковые, только один из нас блондин, а другой темный.

- Я не хочу, чтобы ты остриглась.

- Это должно быть забавно. Я устала от них. Это ужасно неудобно в постели ночью.

34 - Мне нравится.

- А тебе не понравятся короткие?

- Не знаю. Мне нравится, как есть.

- Короткие, может, тоже будут приятными. Тогда мы были бы одинаковыми. Милый, я так тебя хочу, что я хочу стать совсем тобой.

- Ты и так я. Мы оба - одно.

- Я знаю. Так бывает ночью.

- Ночи - это главное.

- Я хочу, чтобы мы совсем перемешались. Я не хочу, чтобы ты уходил. Я уже это говорила. Ты уходи, если хочешь. Только скорее возвращайся. Я совсем не живу, когда я не с тобой.

- Я не уйду никогда, - сказал я. - Мне плохо, когда тебя нет здесь. У меня нет никакой другой жизни.

- Я хочу, чтобы у тебя была жизнь. Я хочу, чтобы у тебя была прекрасная жизнь. Но мы проживем ее вместе, правда?

- Теперь ты хочешь, чтобы я прекратил отпускать бороду, или пусть растет?

- Пусть растет. Это так возбуждает! Может, она вырастет к Новому году.

- Не хочешь сыграть в шахматы?

- Нет. Я лучше позабавлялась бы с тобой.

- Сыграем пока в шахматы.

- А потом мы будем играть?

- Да.

- Оллрайт. Я достал доску и расставил фигуры. Снаружи все еще шел сильный снег. *** Однажды ночью я проснулся и увидел, что Кэтрин не спит тоже. В окно светила луна, и на кровати лежали тени от оконных рам.

- Ты проснулся, милый?

- Да. Тебе не спится?

- Я только что проснулась и думаю о том, какой я была сумасшедшей, когда встретила тебя в первый раз. Ты помнишь?

- Ты была совсем немного сумасшедшей.

- У меня больше никогда такого не было. У меня все замечательно сейчас. Ты так славно говоришь слово “замечательно”! Скажи “замечательно”!

- Замечательно.

- Ты такой милый! И я теперь не сумасшедшая. Я только очень, очень, очень счастлива.

- Продолжаем спать, - сказал я.

- Оллрайт. Давай заснем оба в одну минуту.

- Ладно. Но мы не уснули. Я лежал еще довольно долго, думая о разных вещах и глядя на спящую Кэтрин и на лунный свет на ее лице. Потом я уснул тоже.

Продолжение следует Альманах “Саксагань” № 2 2016

Лідія ЧЕЛНОКОВА

Не один рік Лідія Миколаївна, як публічний митець, мовчала: і нездоров‘я прив‘язувало до замкнутого простору квартири, і приємніші клопоти про онучат заповнювали ї ї час... Однак не та вона людина, аби замикати на ключ неохватні простори своєї емоційної душі та енергійної, діяльної натури! – все одно вибиралася періодично до дитячих бібліотек, до захопленої ї ї молодечим темпераментом аудиторії... Лише у живому контакті з близькими світоглядними орбітами чистосрібляста планета підживлюється новими творчими началами, – це про неї, про невгамовну Лідію Челнокову! Про те, що чуйна материнська душа не може не відгукуватися на сьогоднішні тривоги суспільства, що деякі з тих тривог не зникали з пам‘яті давно... Воістину вірна у ї ї прикладі повчальна сентенція, що творчий успіх – це 5 відсотків таланту плюс 95 відсотків напруженої роботи: ця поетична добірка потверджує, що авторка не робить собі знижки на вік та пенсіонерський спокій, а ще вимогливіше перешліфовує свої уміння. Іван Найденко

35

Дитина війни В біді Україна, у битві сини. Знов біженців край наш приймає. Похилого віку дитина війни Донецьке маля обіймає. Додому стражденну сім’ю привела: «Живіть, дорогі, у світлиці». О, як співчуває! Так само була Знедолена в ранньому віці. Тоді вона – біженка, хвора, мала, Від страху тулилась до мами. У вирі війни добрели до села, Вцілілого в полум’ї драми. Повік не забути очей удови, Що приязно їх прихистила, Окраєць ділила між дітьми черствий І, крихти зібравши, хрестила... Те – в пам’яті, в серці. Тепер і вона Людей потерпілих зі сходу Зустріла гостинно. Їх доля сумна: Долати криваву негоду.

За Україну, за мир, перемогу, Воїне-соколе мій! Дам оберіг – вишивану сорочку. Пахнуть узори на ній Цвітом і нашим коханням в садочку, Любий лебедику мій! Хай тобі місяць і зорі невпинно Живлять здоров’я і дух, Степ надихає до волі полинно, Сняться калина і дуб... Буду молити матусеньку Божу, Щоб заступила в бою Воїнів наших, тебе, мій хороший, – За Україну свою. Вірю, що мир, перемога засяють, Прийдеш додому живий, – Я колискову тобі заспіваю, Наш визволителю... Мій!

Дала їм куточок, тепло, хліб та сіль, Цукерок дитині вділила. Сказала маленькій, тамуючи біль: «Не плач... Усміхнись, доню мила!»

І буде мир, і буде свято... Калина мріє у вінку З троянд, любистку, мальви, м’яти. Плекати квіти вчить доньку, Немов голубка, ніжна мати.

Душа милосердна багата її Спішить помогти, обігріти, Все Бога благає: «Хай в пеклі боїв Не гинуть знедолені діти...»

«Троянди красно так цвітуть, Мов з нами ждуть святої дати – Услати воїнам їх путь З війни додому і вітати.

Колискова чоловікові-воїну Ніченька сон-таїну сповиває, Пестить пелюстки надій. Я колискову тобі заспіваю, О, чоловіченьку мій! Сил набирайся в досвітню дорогу, З благословінням на бій, –

Настане, доню, світлий час – З боїв повернеться наш тато, Пригорне міцно рідних нас, – І буде мир, і буде свято.» Дівчатко, зіронька метка, Тендітним пальчиком торкає Росу-веселку в пелюстках, – Зажура з личенька зникає.

36

«Матусю, – мовить їй мала, – Насіймо квітів тут багато! – Догляну, щоб краса цвіла... Я так люблю й чекаю тата!»

В сім’ї ветерана війни Присвячується Федору Григоровичу Кияшку, гвардії сержанту, ветерану Великої Вітчизняної війни, визволителю Кривого Рогу, електрозварнику СУ-216. 1988 рік

Святковий лютневий пригадую вечір В сім’ї ветерана війни. Дружина пиріг діставала із печі, Стола накривали сини. Ми, гості з роботи, співали в світлиці Солдату воєнні пісні, І пахла гітара сльозою живиці, Зорею – тюльпани рясні. Читали улюблені вірші крилаті, – Був з нами великий Тарас В гостинній родині на світлому святі: Зріднилися душі ураз! Повів наші думи солдат за собою В димах по кривавій ріллі, Де став за своє Криворіжжя до бою, За волю священну землі. Він, зварник-висотник на мирній будові, Заводи підняв із руїн: Пліч-о-пліч колишні солдати бідові! – Весь вік у труді, до сивин. Заслухались поряд притихлі онуки, Афганець-синок обіймав... В задумі солдат мої трепетні руки У теплих долонях тримав. Відчула: беру я святу естафету Із рук ветерана війни – Аби не спинитися пам’яті лету В завії сивин давнини. Альманах “Саксагань” № 2 2016

Піч Він з війни повертався живий У гірницький свій край степовий. Притулився до рідних воріт, Що козацький витесував рід. Спрагле серце витьохкує: «Жить!» Наречена в обійми спішить Знов до сильних талантами рук. Чом знітився на дереві крук? Ой, ці руки! в рубцях... Сивина... Будь ти проклята, хижа війна! Воїн плечі розправив. Стрункий. Захисник! Погляд мужній, стрімкий... Очі в очі. О, як обнялись! Водограєм кохання – увись! Усміхнулася вишня до них. Слово дівчини ловить жених: «Милий соколе, в хату поклич! – Розмалюю ружинами піч. Затанцює вогонь в ній танок, Заспіває з борщем казанок, Хлібний дух нас огорне теплом, Наче хустка матусі – крилом... Запахтять калачі, пампушки. Ти закинеш на піч подушки. Подаси мені руку на піч – Та й полине конем вона в ніч! Проросту я зачаттям життя, Ворухнеться під серцем дитя...» Прошепочуть кохані уста: «Ой, чарівна ця піч, не проста...» Він промовив: «Лебідко, ходім Готувать до весілля наш дім!» Їм зозуля віщує услід Миру, щастя, веселкових літ.

37

Василь МОСКАЛЮК

По-різному складається життя, І доля в житті кожного різнить, У кожного є різні заняття, Душа у всіх по-різному бринить Відпустки, час дозвілля, вихідні, Де інший вимір діє на буття, І задуми і плани осяйні, Є хоббі до душі, є заняття. Нічого не буває без мужчин, Нічого не буває без жінок. Є приводи, багато є причин, Краще удвох танцюється танок, –

ОПОВІДЬ ПРО ПОВСЯКДЕННЕ БУТТЯ (поема)

Василь Федосійович Москалюк – член спілки письменників художньо-соціальної літератури Кривбасу, член Міжнародної асоціації письменників-баталістів і мариністів, членський квиток №445. Пенсіонер. До виходу на пенсію працював начальником правового сектору Криворізької дирекції залізничних перевезень. В бурхливім сьогоденні й майбутті На зустрічі багатий буде час, Важливі усі миті золоті, Що щастям є і радістю для нас. Тримає пам’ять вічну доброту, Яку дарують нам товариші, Відвертість, також щедрість, прямоту, Усе, що дарувалось від душі. Увага, перш за все, - це головне До всіх, хто поруч, до близьких людей. А то, дивись, життя так промайне У пошуку якихось там ідей! Ідея - це величний монумент, І істина - це теж важлива ціль. Це все життя, а не експеримент. Та погляди на справу звідусіль. Усе це з нами, все оце для нас, Завжди воно, - оце таке як є. Життя, як на долоні, - без прикрас. Завжди воно у кожного своє!

‘’Спасибі вам, що ви на світі є, Кохаєте, спілкуєтесь в житті, Що в добрих справах робите своє Й клопоту завдаєте самоті’’! ‘’Без вас життя немислиме навкруг. Стосунки нехай успіх вам несуть. Партнер хай діловий, чи просто друг Сприймають вашу ціль і вашу суть.’’ ‘’Щоправда, є на світі головне Кохання і життя, і майбуття Усе це триєдине і одне. Шануймо ж все це, друзі, до пуття!’’ Ось берег моря, літо навкруги, На сонечку виблискує вода, Що вдосталь веслярам дає снаги. Та літо не завжди буде - шкода. Малеча і дядьки, і дідусі, Там, звісно, не один був чоловік, Й жіноцтва категорії усі, Не будем говорити про їх вік. Були ті, хто на пляжі був тоді, До плавання що мають інтерес, Всі, хто буває влітку на воді, Вбачає в відпочинку хто прогрес. Зирни по пляжу і усе угледь Як тіло розпростерши на виду, Лежать спокійно, дихають ледь-ледь. Візьму, сфотографую і піду. На морі я буваю в літній час, Шукаю місце: де б його лягти?

38 Знайшов, лежать дівчата – прямо клас, І кращого вже місця не знайти. Жіночий незнайомий голосок Вмить ніжно промовляє так мені: ‘’Скидай штани і падай на пісок, Лягай, полеж, спочинь, мов увісні.’’ Погодився, полежав і спочив В думках все те ніяк не промайне. Та дечому той випадок навчив, Приваблює той пляж тепер мене.

Зозуля на кохання тут кує, На щастя і життя, - лиш попроси. Довір лише їй серденько своє, І буде, як було у всі часи. У хвилі є на морі сивина, Підйомну силу має немалу. Високий гребінь тузає човна І ладен взяти все в глибин імлу. Та конче безперервний цей процес, Це еволюція, зв’язок з живим. Подій у часі тисне щільний прес, Минуле все замінює новим. Ми чемні до природи й до людей, Вкладаємо немало в справи ці. Працюємо для втілення ідей Знаряддям праці й силою в руці.

Іду й лягаю і, як всі, лежу, І почуваюсь краще, ніж колись. І, друзі вам по-чесному скажу, Що й зміни позитивні відбулись. А та, що познайомились тоді, Вже й поруч, кладе руку на плече, Здебільшого ми з нею у воді, Коли вже сонце добре припече,.. Та годі, так би мовити, про це! Багато меншим тіла став тягар. Прохожі мовлять лагідне слівце Мовляв, красивий маєте загар. Шлях філософських ось оцих думок Завершимо на хвилі на простій: Біжи, душі розбурханий струмок! Біжи життям і хвилечки не стій! А осторонь у парку гущині Спілкується закоханий дует. Проводять так свої щасливі дні, І квітне почуттів авторитет. Хто слухав тут колись, лише удвох, У травні та у червні солов’я, В пташиний попадав переполох, Бо музика у кожного своя. Альманах “Саксагань” № 2 2016

Тому буде завжди високий бал В житті, на нашім праведнім шляху, Як візьмемо наук потенціал, Котрий повинен бути наверху. Завжди життя на місці не стоїть Діяльність деяка о цій порі Серед численних літніх розмаїть Вся на виду, уваги на горі. По вулиці, що в місті головна, І вдень, і в ніч прямують без кінця Ті, майже не знайомі, що сповна Кохання поєднало їх серця. Дівчата у короткому вбранні Данина моді в нинішні часи, Красиві ноги, лиця чарівні, Немислимий і світ без їх краси. Може у кого сумніви вже є? Мовляв: ‘’Незручно річ вести про те, Що декому нічого не дає, Для декого звичайне і просте’’. Тут є позачерговий афоризм, І зовсім не легке це заняття: Я демонструю гумор і ліризм У рамках повсякденного буття.

39 Я вимолю місце у пеклі: Вони – байстрюки і падлюки.

Варвара КРУТЬКО вчитель КЗШ №111

Пощади не буде нікому, Хто ненависть, розбрати сіє. Ніхто не скорив Україну – І новий царьок не зуміє! Весь світ нас підтримує дружньо. Ми вистоїм поряд із ними. Синочки мої, соколята, Верніться додому живими! Коли я пишу вірші... Коли я пишу вірші, Я мучаюсь і страждаю, Бо кожне слово своє Крізь струни душі пропускаю.

Сама собі ставлю питання: що для мене поезія? І відповідь, як не дивно, знаходжу у своєму дитинстві. Згадую хату батьків моєї мами, що жили поряд із нами у доволі великому селі на Миколаївщині. У затишній вітальні, де зазвичай приймали гостей, в одному кутку в рушниках висіла ікона, а в іншому – портрет Тараса Шевченка. Кожного вечора бабуся Килина ставала перед іконою на коліна і промовляла молитву, а дід Степан діставав «Кобзаря» і читав мені вірші Шевченка. Набігавшись за день, я часто дрімала на колінах у діда, і вірші Шевченка, прочитані дідом, поволі впліталися в тиху сповідь бабусі. Все це звучало єдиною спільною молитвою до Бога. Відтоді я всю поезію сприймаю як молитву. Я її просто відчуваю! Сама писати вірші почала зненацька, коли вже мала за плечима майже півсотні років, коли, певно, навчилась молитися щиро і відверто. Слово матері Синочки мої, соколята! Учора були ви ще діти, А нині вже – воїни світла, Щоб темряви морок розбити. Ви дух непокірний народу, Що так і не став на коліна. Ви часточка славного роду В величнім вінку України. Сьогодні вам випала доля Її від катів захищати. Я Господа буду просити Підтримку у всьому вам дати. А тим, хто до горла країни Криваві протягує руки,

Якщо вони забринять, Якщо з неї пісня поллється, Якщо я радію чи плачу, То слово знайти вдається. Коли я пишу вірші, То гори руди обробляю, Й крізь сито серця свого Я слово, як скарб, висіваю. Шліфую його вручну, Стираю до крові пальці, Ночами потім не сплю, Щоб мать діамантик вранці. Коли вже написано вірш, У люди його випускаю, А давши йому життя, Щасливої долі благаю. І лиш розуміння прошу, Бо що мушу, грішна, робити? Вірші – моя кара і щастя, Без них вже не можу я жити. Скарбниця роду Мова материнська, Ніжна і пестлива, Мова українська, Вічна й невгасима, – Ніби теплий дощик, Що з хмаринки ллється, Ніби диво-стежка, Що до серця в’ється. Ти – як подих щастя, Ти – як голос долі, Ти – як посвист вітру

40 У широкім полі. У тобі сплелися І віки, й народи, У тобі відлуння Радості й негоди. Ти – наш скарб безцінний, Мудрості криниця, Ти легка й прозора, Ти міцна, мов криця. Тож плекаймо мову Рідного народу, Нашу честь і совість, І скарбницю роду! За що я люблю Україну Сьогодні учителька в класі Розпитує кожну дитину, За що ми цінуємо край свій І любим свою Україну. Відразу аж дух захопило, Знітився, не знав, що сказати. Та раптом чомусь уявилось, Як тихо співа мені мати, Як ніжно торкаються скроні Вуста її любі і милі, Як батько стиска мені руку У діда мого на могилі. Як затишно, тихо, привітно В садибі бабусі за містом, Як гордо вдягаю сорочку, Розшиту з любов’ю і хистом. Як дивно стрекоче лелека В гнізді на сухій тополині, Як кішка боронить котяток І лупить собаку по спині. Як ввечері світиться місто І рідно виблискують зорі, Як гарно узимку в Карпатах, А влітку – на Чорному морі... Все це пронеслося в уяві Миттєво, мабуть, за хвилину. Але відтепер знаю точно, За що я люблю Україну!

Прокляття віщого пророцтва, Сирітський плач, батьківський стогін, Крик овдовілого жіноцтва. Шалений тупіт бистрих коней, Які наїзників лишились, Виття сича, холодний скрегіт Хрестів, що в полі похилились. Та сум і горе геть зникають, Коли звучать пісні веселі. В них сміх всієї України І радість кожної оселі. В них шелест листя, плескіт хвилі, Переспів дзвонів на дзвіниці, Признання вічної любові І ніжність посвистів синиці. В них грім симфоній перемоги, Насмішка викрутасам долі, Веселі свята, вечорниці, Незламний дух і сила волі. І що б там хто не говорив нам, Було одвіку і донині: Відлуння йде у всьому світі, Коли співають в Україні! Свічки жалоби До роковин голодомору На вікнах спалахують... гаснуть свічки, Як душі померлих тріпочуть. Вони через роки мовчання й пітьми Нам правду сповідати хочуть. Мільйони невинно загублених душ На нас із небес поглядають, Трагедію роду свого пам’ятать Для нас, не для себе, благають. Страшною ціною сплатили вони За примхи проклятого ката: Забрали усе... Їм же й треба було – Окраєць хлібця, небагато...

Пісні моєї України Моя чарівна Україна Завжди піснями гомоніла, Піснями плакала, нещасна, Піснями також і раділа.

По всій Україні рясніють хрести, За злочин людський докоряють, Під ними мільйони скатованих тіл До нас свої руки здіймають.

В лиху годину спів журливий Зболілу душу сумом краяв. Той спів – потік людського горя Із отвору, що в серці зяяв.

Так довго вуста їх німими були, Закриті печаттю мовчання, – Тепер в наших душах воскресли вони І ждуть від катів покаяння...

В нім чувся тихий зойк козачий,

Розкриєм відверто жахи тих часів –

Альманах “Саксагань” № 2 2016

41 Хай світ весь про лихо дізнається. Чого ж бо то варта людина й народ, Що правди гіркої цурається? Назвем поіменно зернятка в снопах Укосу великого мору, Запалимо свічку на стелі, де прах Загиблих від ГО-ЛО-ДО-МО-РУ! На вікнах спалахують... гаснуть свічки... Зимова ніч Ніч зимова непомітно Землю сутінками вкрила, А все небо зірочками В вишиваночку оділа. З-під пухнастих шапок снігу В хатах світяться віконця, І на сніжному подвір’ї – Ніби два маленьких сонця. Місяць їм не докоряє, В нього все, як на долоні, Він підсвічує дорогу Тим, хто в сніжному полоні. На деревах розквітає, Мерехтить сріблястий іній, Його світло прикрашає Пояс ночі темно-синій.

Потім усі володіння свої Хитро слідами заплутала, Вітром дороги й стежки підмела, Хмарами небо закутала. Пензлі зі скрині старої дістала, Дощиком фарби розбавила, Жовту, червону, рожеву взяла, Золота трохи добавила. Дотиком ніжним дерева й кущі В нове вбрання нарядила, В річку струсила листочки з дерев – Морю привіт спорядила. Погріб заповнила, збіжжя з ланів Скарбом на зиму сховала, Чисто прибрала, й густим гребінцем Землю в полях розчесала. З яблук, грушок, винограду і слив Добре варення зварила. Сіла на призьбі спочити сама: Втома і осінь зморила. Оком прискіпливим все обвела: Ні, таки гарно прикрасила! Та й задрімала. Проснулась – зима В біле усе перекрасила!

Сніжна баба біля тину Тихо в сутінках дрімає, Тільки де-не-де собачий Гавкіт по селу лунає.

Чарівний ліс Чарівний ліс. Усе, як в казці, Пухнастим снігом занесло. Ялинки лиш в зеленій масці У небо дивляться, як в скло.

Птах-вітряк заснув до ранку, Опустивши руки-крила, З нього тінь на сніжнім полі Диво-велетня зробила.

А небо свій шука відбиток В очах замерзлої ріки. Та спить ріка в колисці білій, Стуливши бровоньки пухкі.

Всім зима дарує чари, Хто її читає мову. Світ занурюється в казку, В дивовижну ніч зимову.

Дерева білосніжні крила Угору здійняли, та сни Їх лет, спинивши на хвилину, Затримали аж до весни.

На переломі Літо спекотне так швидко скінчилось, І не збагнути, що сталося: Звечора – літо, а вранці – нема. Де воно за ніч сховалося?

Галявин біле покривало Блищить шматочками слюди, Його мережать павутинням Звірині та птахів сліди.

Осінь вночі тихо двері відкрила, Сіті надійні розставила, Літо за спеку таку насварила І у відпустку відправила.

Усе пухнасто-сніжно-біле, Бо інших фарб іще нема. Чарівний ліс у білій казці Малює пензлями зима!

42

Маргарита ЧЕРНЯК

*** Як пташка вільна, я люблю життя. Лечу над ним – і крила розправляю. Ще молода, ще дуже мало знаю – А вже нові чекають відкриття. Як плесо давніх днів, моє життя Відблискує на сонці кольорами, Тривожить душу дивними думками. А час іде... Чи буде вороття? Та я в букет збираю відчуття, Ловлю вустами ніжність світанкову І шепочу йому ледь чутно знову: «Ти чуєш? – я люблю тебе, життя...»

Закінчивши СШ №110 із золотою медаллю, Маргарита стала студенткою Криворізького педуніверситету (факультет української філології), але охоче продовжує займатися у літгуртку “Ліра” при ЦДЮТ “Терноцвіт”. Неодноразово вона брала участь у літературних конкурсах різних рівнів, посідала й призові місця. Отож будемо сподіватися, що її «персональний творчий літпроцес», яким захворіла ще змалечку, не припиниться ніколи, відтак – побажаємо їй лише вдосконалення майстерності, а про що писати – це підкаже їй широкий світогляд і небайдужа душа.

Твоя краса, людино У чому є краса твоя, людино? В очах? чолі? долонях чи вустах?.. А ти ж на світі не одна-єдина! Та кожен ідеальний на словах... У чому є краса твоя, людино? У доброті? а може, у думках? Дорослий розум – а душа – дитини, Яка живе в твоїх, моїх казках... У чому є краса твоя, людино? Ти невситимо істину шукаєш? Між тисячі землян в усіх країнах Вона одна, – чому ж ти зволікаєш? Якщо зорю добра у серці маєш, І світу невід’ємна є частина – Ти все збагнеш, коли себе спитаєш: “У чому є краса моя, людино?” Альманах “Саксагань” № 2 2016

Молодість Стаю на шлях дорослого життя: Ой, страшно ж наколоти ноги босі! В рюкзак візьму надії майбуття, А з пелюсток зберу в долоні роси... Веснянки цвітом вранішнім зійдуть, І сонце все обличчя розмалює, І ластівка крилом окреслить путь, – Хай молодість в моїй душі вирує! Безмежне небо волю обійма, – Ми разом з ним, звичайно, правду знаєм, Що в юності усе ж кінця нема. «Люблю тебе!» – воно мені: «Навзаєм!»

Amoris lingua mortua Я напишу “кохаю” на латині: Як мертві почуття, то й мертва мова. Йду сповідатися, як до святині, – Нехай тече в серця проста розмова. А стародавні літери – рядками. Очікування в’їлося у тіло. Здається, відбулося щось між нами: Я все ж почула те, що так хотіла. Несказане вже стало несказанним, Важливе народилося вагомим: Одним-єдиним словом, лячно-вправним, Ти світ мені відкрив, що був знайомий.

43 Творчість юних – Творчество юных

Артем РУДЕНКО, учень 7 класу КЗШ №102 В житті усім потрібен друг В житті потрібен другу ти – І для розваг, і для журби. Із другом легше в світі жити, Але дружити треба вміти: Одне одному помагати, В складних проблемах – захищати. Слід жарти друга розуміти Й самому жартувати вміти. Коли ж якесь нерозуміння, Потрібно виявить терпіння, При сварці швидше помиритись... Не варто з друзями сваритись! Україна – держава єдина Моя держава славна і єдина, Найкраща, найдорожча із усіх, Де в мирі й злагоді живе родина, Лунає звідусіль дитячий сміх. Я мрію про мир – щоб жили всі щасливо, Щоб сонце над нами світило грайливо, Пісні щоб співали, щоб вірші писали, Щоб люди в країні раділи, кохали. Хай на землі панує мир, Хай на землі панує згода, Хай лине від річок до гір Братерство, щастя і свобода.

Єва КАЛЮЖНА, 6-класниця школи-інтернату №1 Роздуми біля портрета Кобзаря Вдивляюсь у портрет великого Шевченка: Несхитний погляд, пракозацький вус... О, скільки туги і страждань нестерпних Колись зірвалось із нескорених цих вуст! Його «Ви поховайте та вставайте»

Звучить як гімн, як гасло навіки! Тарасів заповіт – не забувайте, Бо й досі він бентежить нам думки... Шевченківський вогонь У злигоднях правічних, у стражданнях, У темряві людських поневірянь І у болючих та гірких розчаруваннях Затлів маленький вогник сподівань. Цей вогник хлопчик запалив маленький, Юнак його думками збагатив, Дорослий чоловік віддав країні-неньці – І цей вогонь людські серця зігрів. Він грів серця людей, повсталих на Майдані, Озброював сміливістю всіх воїнів АТО... Шевченківський вогонь палатиме віками, Його не відбере у нас ніхто!

Катерина ДЯТЛОВА, 9-класниця школи-інтернату №1 Моя Україна Україно моя, рідний краю, Зацілований росами з трав, Над тобою хмарки пропливають, Що несуть акварелі заграв, А за обрієм зірочки сяють – Ніби марять тобою вві сні... І я теж, мов та пташка, співаю, Бо присвячую пісню тобі! Я в думках все до тебе звертаюсь, Найрідніша батьківська земля, І на тебе завжди сподіваюсь, Незрадлива матусю моя.

Катерина ДРОБОТ, 2-класниця ліцею №81 Воїнам Я вдячна вам за ясне сонечко, що світить вранці у віконечко,

44

що нас усіх ви захищаєте, про мирне небо наше дбаєте. Ми віримо у вашу перемогу і молимось за вас ми Богу – щоб ви здоровими вернулися, родині вашій посміхнулися. Тож будьте радісні й щасливі, захисники Вітчизни милі! Різдвяна коляда Нехай різдвяна коляда дарує усмішок багато! Додасть хай радості й добра в це радісне сімейне свято! Свято Мамине сьогодні свято: Черговим по кухні – тато. Так він галушки варив! – Трохи кухню не спалив.

Катя ВАСИЛЬЄВА, 8 років, ЦДТ «Сузір’я» Подарок для мамы Из цветной бумаги вырежу кружочек, В центре нарисую аленький цветочек, – Мамочке подарок приготовлю я: Самая красивая мама у меня! А ещё для мамы напишу стишок: Много-много светлых, самых нежных строк! Обещаю маму вечно я любить, – Даже через двести лет не смогу забыть!

Альманах “Саксагань” № 2 2016

Олександр КРЯКОВ, 4-класник школи-інтернату №1 Лист підтримки захисникам Вітчизни Доброго дня, безстрашні, сильні захисники нашої Батьківщини! Мене звати Сашко. Мені 10 років. Я і мої однокласники знаємо, що ви захищаєте українські кордони, оберігаєте наші сім’ї та мирний наш сон. Пишу до вас з надією, що своїми щирими, добрими словами та нашими молитвами ми в силах підтримати вас у цей важкий час і підняти ваш бойовий дух. Ми дуже віримо у вас, наших героїв. Кожного разу, звертаючись до Господа Бога, молимося за мир у наших оселях. А також – щоб наші герої-захисники з перемогою повернулися живими до своїх сімей. Ми, українці, – народ непереможний, і всім це доведемо! Ми пишаємося вами! Повертайтеся додому живі і здорові!

Лілія НІКОВСЬКА, 4-класниця школи-інтернату №1 Наука як сонце Говорять, що наука для людини – як сонце для життя. Тому що без науки люди не збудували б літаки, ракети, будинки, не побували б у космосі, не дізналися, чи можливе життя на Марсі, не знайшли б ліки від хвороб... Як без сонця не може жити повноцінним життям людина, так і з наукою. Вона – як сонячний промінь в житті людини! Наука веде нас вперед. Отже, людина повинна тягнутися до науки, як паросток до сонця.

45

Зоя БЫВАЛИНА

МАНДРУЄМО УКРАЇНОЮ Я появилась на свет в городе Хотин Черновицкой области. С пяти лет живу в Кривом Роге. Подетски путешествовать любила ещё в Хотине, но велосипедный туризм появился в моей жизни, когда подросли мои дети и надо было занять их чемто полезным. Мне было уже «за тридцать», когда пошла учиться в Школу начальной туристской подготовки (НТП) при Городском клубе туристов (был такой когда-то). Детей приобщила слегка, а вот сама «увязла» на всю оставшуюся жизнь. Вскоре получила право руководить походами, и с той поры сама выбираю, продумываю и прохожу маршрут. Вожу в походы всех, кто разделяет моё увлечение, а затем рассказываю о том, что видела и пережила, всем, кто готов слушать. Считаю велосипедный туризм лучшим средством гармоничного развития личности в детстве, ярким отдыхом для работающих и прекрасным образом жизни для пенсионеров. * Справка: Спортивные туристские велосипедные походы по сложности делятся на шесть категорий. Самая сложная – шестая. В первой – нужно проехать 250 километров за 5-6 дней, 4 ночи провести в полевых условиях, еду готовить на костре. Это доступно практически всем здоровым людям. При определённых условиях можно стать мастером спорта по велотуризму. В нашем городе таковых насчитывается «аж!» четверо: В.Ф.Гилунг, Я.Ф.Волков, В.И.Бурак и «свеженький», самый молодой в Украине – Ярослав Иванченко. Я к их числу не принадлежу. Я просто самая старшая из действующих туристов. Сейчас в стране такая обстановка, что, встречаясь со знакомыми, часто не знаешь, что можно говорить, а чего не следует. Я не скрываю своего отношения к происходящему: я за Украину в Европе, за то, что Крым – это Украина, что Путин – враг всему миру, и что Донбасс – жертва путинской пропаганды и собственных амбиций. А что страна у нас больная, то именно поэтому её нужно больше любить, лучше опекать и бороться за её здоровье. А чтобы любить, нужно знать. Чтобы знать, нужно путешествовать. На велосипеде. Ну нет лучшего способа узнать свою страну! У нас есть свой запад, свой восток, свой юг, свой север… Коли любишь путешествовать... так тут и своего во всю жизнь не объедешь. Владимир Соллогуб, «Тарантас»

Активным велотуризмом занимаюсь более 30 лет. Однажды случился вынужденный перерыв – когда «одолжили навсегда» мой велосипед. Купила другой. В этом году отмечу «юбилейное десятилетие без прогулов». И все эти последние 10 лет мои маршруты проходят только в Украине! – мы с друзьями методически объезжаем по очереди все регионы страны. Начинали с Шацких озёр на Волыни. В 2014 году был такой микс: Тернопольская, Ровненская, Волынская и Львовская области. 11 дней, 11 городов, 11 дворцов и замков... В 2015 году поход наш проходил по Черниговской области, её юго-западной части. Маршрут был таким (подаю українською мовою, як підписано на карті): Марківці– Козелець–Лемеші–Остер–Карпилівка–Короп’є– Рудня–Максим–Козероги–Якубівка–Киїнка– Чернігів–Седнів–Чернігів–Количівка–Куликівка– Жуківка–Вересоч–Дрімайлівка–Заньки–Смоляж– Комарівка–Берестовець–Оленівка–Мотронівка– «Ганнина Пустинь»–Прохори–Пам‘ятне–Крути– Бакланове–Ніжин. Вижу на лицах скуку: «Ну и что?» Вот об этом «ну и что?» я хочу рассказать. Во-первых, признайтесь, вам потешили душу наши такие сочные на звук, такие колоритные названия населённых пунктов, бережно сохранённые историей и человеческой памятью? Во-вторых, мы проехали 450 километров. Достаточно было и полевых, и лесных дорог. То есть, по спортивным советским нормам мы выполнили «двойку». Если учесть, что средний возраст участников – 62 года, то это вполне приличный показатель. Теперь – внимание! Мой повседневный разговорный язык – русский. Но сейчас остро чувствую, как хочется мне рассказывать о нашей прекрасной Украине её бархатистым украинским языком, который живёт у меня если не на языке, то в памяти – уж точно. И в душе! По крайней мере, путевые записи мои, которые буду часто цитировать, «захотели фиксироваться» именно на украинском. Літошній похід не був найкращим із моїх маршрутів. Все мені було щось не те і не так! – аж до останнього дня у місті Ніжині. Зі сторінок щоденника, якого вела в дорозі: «…після відвідин Ніжинського державного університету ім. Миколи Гоголя, колишньої Гімназії вищих наук, заради котрої я багато років мріяла побувати у Ніжині, ми прокотилися ще алейками університетського парку і поїхали шукати «Тарасову церкву». Під такою назвою ї ї знають усі. Знайшли. «Тарасова церква» у Ніжині – це пам’ятка архітектури XVIII століття (1757 рік). Належить до

46 Української православної церкви Київського патріархату. Вона тепер не має огорожі, стоїть на площі, стіни в риштуваннях, а поруч із папертю – зелений острівець ялівцю. Ним прикрашено пам’ятний знак про те, що «17 травня 1861 року на подвір’ї Спасо-Преображенської церкви, де зупинялася похоронна процесія під час перевезення тіла Т.Г.Шевченка на Україну, відбулась панахида». Таких знаків по Чернігівській області багато, наприклад, ще один – до цієї ж події: «Цим шляхом у травні 1861 року жителі нашого краю в глибокій скорботі проводжали до місця останнього спочинку славетного сина українського народу, великого Кобзаря – Тараса Григоровича Шевченка». Біля «Тарасової церкви» до нашої різнобарвної групи підлетіли дівчата – журналістки із обласної газети «Свідомий погляд», яка має електронний ніжинський варіант «Швидкі новини». Вони не ставили дурнуватих запитань на кшталт: «А ноги не болять? а де ви спите? а що ви їсте?». Питання були розумні, серйозні і стосувались не тільки наших вражень, але і нашої обізнаності. На деякі їхні питання я знайшла відповідь аж удома, коли, складаючи звіт, аналізувала свої враження. Звіти я складаю на основі рідкісних своїх записів і докладного щоденника, що його в усіх походах веде Надія Федорівна Депутат. Друкую їх собі для пам’яті і час від часу із задоволенням перечитую сама. Іноді ці звітищоденники стають у пригоді тому, у кого виникло бажання використати мій маршрут або його частину для розробки свого. Отож довелося добре попрацювати, аби довести собі, що ніби не дуже змістовний, на перший погляд, похід був таки і цікавим, і творчим, і повчальним, і корисним з багатьох сторін. Починався похід від залізничної платформи Марківці в Козелецькому районі. І першу велику зупинку спланували в Козельці – містечку на 8,5 тисяч жителів. Відвідали музей історії ткацтва Чернігівщини. Зі щоденника: «Роздивилася я, що таке кролевецькі рушники. Це на білому тлі – червоні смуги, орнаменти, півники, казкові будинки, квіти, дерева. І незрозуміло, якого кольору більше, білого чи червоного. Вперше побачила я новобасанські рушники. Вони, як і кролевецькі, – червоні по білому, але поміж червоними вплетена чорна нитка, яка підкреслює малюнок. Вони не вишиті, а ткані «ручним перебором». Багато тут представлено і вишиваної краси. Привернула увагу техніка вишивання «хрестик-обманка», що виглядає, як мережка. Плахти*, намітки*, крайки* – все ткалося у себе і для себе. Із давнього представлені ще ткацькі верстати, інструменти для Альманах “Саксагань” № 2 2016

обробки пряжі, глиняний посуд, зокрема - задимлена кераміка. А ще в одному з кутків виставлено різноманітні роботи місцевих художників, майстрів та учнів. Найбільше вразили мене квіти (червоні маки і фіолетовий ірис), «намальовані» вовною в техніці «валяння». Іще в цьому музеї ткацтва продавали туристичні марки №277 та №288. Я про таке явище чула. Суть його, мабуть, у тому, щоб, подорожуючи Україною, зібрати повну колекцію, комплект таких марок, а придбати їх можна тільки в тому місці, яке вона називає. Зокрема №277 - це собор і дзвіниця собору Різдва Богородиці (дві різні), а №288 - це козелецька Вознесенська церква і Козелецький Музей історії ткацтва Чернігівщини. Мені ці дерев’яні кружечки геть не показалися, тому я навіть ціною не поцікавилася. Я і так усе життя знакові значки купувала тільки за таким принципом. Тепер купую магнітики. Спитати б - навіщо?» У цьому музеї представлене древо роду Розумовських. Воно розрослося на увесь світ, а почалося у XVIII столітті з Наталки Даміанівни Розумихи. Один з ї ї синів, Олекса, був чоловіком (хоч і таємно, але вінчаним!) цариці Єлизавети, дочки Петра Першого. Другого, Кирила, в 23 роки було обрано Президентом Петербурзької імператорської Академії наук. 30 років він працював на цій посаді, не забуваючи, чим міг, допомагати Україні. Розбудовував на зразок Петербурга козацьку столицю Глухів, багато сприяв відродженню розтерзаного Батурина, і взагалі козацького врядування. Мав десятеро дітей, і не було серед них забудькуватих: - 1910 року (XX ст.) людина на ім’я Каміло Розумовський приїздить на батьківщину своїх предків і просто так, по доброті своїй, у пам’ять про прапрабабусю, на фундаменті ї ї будинку в Лемешах будує «Земское Начальное народное училище», котре сто років прослужило школою. Сьогодні цей будинок стоїть порожній – у ньому планують створити музей. Можливо, «історії роду Розумовських».

- 2004 рік. До Козельця приїздить з Аргентини Андрій Розумовський – лише для того, аби обвінчатися зі своєю нареченою в Соборі Різдва Богородиці – розкішному храмі, що його замовила архітектору Б.Растреллі Наталка Розумиха, а звели українські будівничі Андрій Квасов та Іван Григорович-Барський. Потім було місто Остер, яке має близько 7-и тисяч жителів. Люблю я маленькі старовинні міста!.. Зі щоденника: «Князь Юрій Долгорукий, який після заснування Москви виявив бажання стати Київським князем,

47 місто Остер використовував як фортецю для скупчення сил. Від того часу збереглися величезні рукотворні вали із ровами і Юрієва, або Старогородська божниця. Насправді це вціліла половина вівтарної частини (апсиди) Михайлівської церкви XII ст. В ній до цього часу видно фрески. Ми завернули на вулицю Сеспеля. Півтора кілометри проїхали до гори, полишили велосипеди під горою, піднялися на городище. Можливо, це місце – і є той самий Городець Остерський? В усякому разі Юрієва божниця стоїть тут. Поруч з нею декілька поховань різних часів». Потім був Чернігів. Місто занадто відоме, тому потребує особливої розповіді. А ми на третій день з’їздили за 30 кілометрів до Седнєва. У поході це називається «радіальний виїзд». Тобто, звідки виїхали, туди і повернулись. Ми три рази ночували в різних місцях Чернігова. З кінця XVII століття Седнів належав заможній козацькій родині Лизогубів і був їхньою заміською резиденцією. Відлік іде від Якова Лизогуба, що похований біля головного, Успенського собору Єлецького монастиря в Чернігові. У стіні собору над могилою збереглася мармурова дошка з написом старослав’янською мовою: «Здесь Яков Лизогуб воин храбрий бодрий сего града оградитель» і так далі. Яків Лизогуб був соратником Івана Мазепи. В кращі (чи гірші?) часи він приймав у Седнєві Петра Першого. Зі щоденника: «Видно, що туристів тут люблять, бо на першому ж будинку на усю стіну – полотнище: «Вас вітає туристичний Седнів». Вказівники зі стрілочками привели нас до новісінької школи, побудованої 3-4 роки тому в стилі якогось класицизму. Насправді це «Комунальний заклад Седнівський навчально-виховний комплекс», тобто і школа, і дитячий садок, і творчий центр, і, можливо, інтернат. З якогось ракурсу видніється скляний дах, – можливо, оранжерея? Жителів у Седнєві! – 1353 людини! Навіщо сільській школі такий величезний будинок?.. Дво- і триповерхова будівля своїм портиком з колонами, еркерами і трикутниками фронтонів більше схожа на палац Евеліни Ганської, ніж на сучасну школу. У дворі недалечко від воріт встановлено погруддя Федора Лизогуба. Дати на пам’ятнику немає жодної, але ми вирішили, що, можливо, ця людина давала гроші на будівництво, тобто він наш сучасник, що і підтвердила потім служителька музею Тетяна Луговська. Нещодавно Федір Лизогуб (ще один незабудько! ) приїздив з Канади. Власне, музею, як такого, іще немає. Посеред великого, донедавна занедбаного парку стоїть біла

одноповерхова цегляна будівля підковкою – панський будинок XVII сторіччя. Це родовий маєток фамілії Лизогубів. До того часу, як побудували нове приміщення, тут жила школа. Зараз великі просторі кімнати порожні. Але розповідати жіночка має про що. Головно, про те, які усі Лизогуби були освічені, як впроваджували в своєму хазяйстві наукові досягнення із різних галузей, як допомагали різним творчим людям, зокрема Шевченкові. Коли той перебував на засланні, Андрій Лизогуб, незважаючи на заборону, надсилав в’язневі необхідні для малювання фарби, папір, олівці, підтримував листами. Сам Тарас «У цій садибі у 1846 і 1847 роках жив» два літа… Є на території парку і два пам’ятники Тарасові. Можливо, він і є тою зачіпкою, з якої можна починати розбудову музею «родини Лизогубів»? Сама садиба – це «сектор Чернігівського обласного історичного музею імені В.В.Тарновського». Того Василя Тарновського, якому свого часу належав «рай на землі» - Качанівка, колекція художніх творів та історичних раритетів з якої стала основою цього історичного музею. А ще мені дуже сподобалося звернення у файлику, прикріплене скотчем до паркану: «Нам дуже хочеться, щоб це історичне місце було доглянутим. Давайте робити це разом. Вартість вхідного квитка складає: 5грн. (дорослі), 3 грн. (діти). Зібрані кошти підуть на підтримку чистоти у парку та на розбудову інфраструктури». А працюють тут на усю садибу аж троє людей.* На прощання з Черніговом ми відвідали меморіальний будинок-музей М.М.Коцюбинського. У Куликівці випадково потрапили до братів по духу – в районний турклуб. В Заньках нам гостинно відчинили музей Марії Заньковецької (Адасовської). А потім була «Ганнина Пустинь» - хутір, в якому останні тридцять років життя провів неймовірний Пантелеймон Куліш разом з дружиною, Олександрою Білозерською, та її братом Василем Михайловичем Білозерським. Із щоденника: «Хутір спочатку був власністю матері Олександри і Василя Білозерських, на ймення Мотрона, звідси «Мотронівка», а згодом, коли віддавали ї ї за Куліша, став посагом Олександри. Олександра Білозерська писала свої твори під псевдонімом «Ганна Барвінок» – тому «Ганнина», а що хутір далеченько від столиць – то й «пустинь». Хутір Мотронівка існує й по сьогодні у вигляді десятка хат. А заповідник «Ганнина Пустинь» - це майже наново побудована садиба, в якій жили Куліші. Відновлена та хата, в якій справляли весілля, де старшим бо-

48 ярином на ньому був Тарас Шевченко, і та, «Кулішева», яку збудували згодом, аби письменнику було зручно працювати. Розробляючи план розвитку меморіального комплексу, ініціатори передбачали не лише відновити зовнішній вигляд обійстя, але й відтворити господарський зміст хутірського життя. Не знаю, що із цього вийшло, але побачили ми і стадо корів, і овечу отару, і коней, і пасіку… Ясно, що тут ми «будем ночувать», потрібно тільки спитати дозволу. А поки що пройшли на колишнє хутірське кладовище.» Наступного дня ми заїхали в село Пам’ятне, до меморіалу «Героям Крут». Була вже сімнадцята година. Із щоденника: «Центром меморіалу є стилізований перон залізничного вокзалу з ліхтарями і лавочками під ними, з трьома коліями, на яких стоять різноманітні вагони, платформа з гарматою, паровоз. Люди на території є, і зовсім несподівано нам навіть відчинили експозицію. Вона міститься у декількох давніх різноколірних вагонах, що колись мали різне призначення, а тепер вони – музейні зали. Ціна квитка – 15 гривень. Хвилин десять іде відеофільм про ті давні події, а потім нас супроводжують із вагона у вагон майже без коментарів. Бо ходить з нами не екскурсовод, а сторож. Виставлені фотографії, газети, плакати, документи і деякі речі із того часу. В останньому вагоні - сучасні кольорові фото з війни, що зараз точиться на Донбасі і соромливо називається АТО. Висновок напрошується сам собою: і за сто років по тому за дурною головою, чи то пак владою, знову гинуть молоді і найкращі» Закінчили ми свій похід у Ніжині. На залізничному вокзалі купили квитки від Києва до Кривого Рогу. Відтак у нас є дві доби для знайомства з Ніжином. На початку – пам’ятник ніжинському огіркові. Потім біля будинку міської ради бачили пам’ятник Майдану: на постаменті із зафарбованим карбуванням «Ленін» лежать автопокришки, помальовані червоно-білим орнаментом, і в них встромлений державний прапор. А потім уже що ні крок, то цяцянка. Обідали біля першого у світі пам’ятника М.В.Гоголю. Із щоденника: «Бронзовий бюст має секрет, про який нам пізніше розповіла науковець із музею «Поштова станція» Лілія Руденко: у складках одягу на лівому плечі Гоголя скульптор Пармен Забіла (Забълла) замаскував свій профіль і поруч залишив автограф і рік - 1881, але все це можна побачити лише з певної точки огляду і при відповідному освітленні. І ще Альманах “Саксагань” № 2 2016

така примітка: Гоголь – перший у світі письменник-українець, удостоєний пам’ятника». Із щоденника Надії Федорівни Депутат – про Лілію Руденко: «…потім відвідали музей «Поштова станція». У музеї ми побачили і почули багато нового, та ще там цікава тітка-екскурсовод. У неї вже закінчився робочий день, але вона порадила нам залишити свої навантажені велосипеди у цьому Поштовому дворі, – висока дерев’яна огорожа і хвіртка замикається, – а сама пішла з нами по місту і розповіла багато цікавого. Ось так людина любить свою роботу і любить робити людям добро! Далі ще підказала, як нам знайти річку чи озеро – у них є і те, і друге, і ми поїхали шукати місце для ночівлі... Доїхали до Графського парку, де на перехресті широких алей стоїть пам’ятник їхньому земляку Марку Бернесу. Сидить на камені у військовій формі Костя із Одеси – це із фільму «Два бійці» - з гітарою в руках, поряд – плащ-накидка…» Вночі наші намети дійсно стояли на березі озера у Графському парку. А другий день ми почали з огляду будинку гімназії вищих наук. Основна меморіальна дошка тут незвично висить над центральним входом: «Здъсь учился Гоголь съ мая 1821 по іюнь 1828г.», а далі, на стіні учбового корпусу ще аж вісім дошок! – «Тут учився…» і Є.Гребінка, і Л.Глібов, і Ю.Збанацький, і Є.Гуцало, й інші відомі люди. Потім відбулася зустріч із журналістками, після якої вже увечері (цитую щоденник Надії Федорівни) «…стаття про нас була розміщена в інтернеті на фейсбуку, сайт nezhatin.com.ua. І про те, що Зоя Георгіївна у свої майже 70 років організовує велопоходи, і про Юрія Григоровича Ващенка, який народився в день польоту Юрія Гагаріна і названий на його честь, та ще й сам став авіатором. І про те, що Тетяна Владиславівна Петрова у поході просто знімає стрес після своєї роботи директором музичної школи. І про те, що Депутат – це не професія, як ми вже звикли думати, а це Надія Федорівна, механік на всі руки...» Дійсно «Швидкі новини»! Потім ми не знайшли місце, бо воно ніяк не помічене, де відбувалася «Чорна рада» – основна подія першого українського історичного роману Пантелеймона Куліша. «Вертаючись, проїхали однією з центральних вулиць, обабіч котрої невеличкі крамнички розміщені в різноманітних старовинних, переважно одноповерхових, пістрявих будиночках. Здається, такою була колись і наша вулиця Базарна, нині Октябрьська, – тільки, можливо, не така розкішна. Вже немає ніякої.»

49 На другу половину дня вирішили: все, на Ніжин ми вже надивилися, – їдемо до річки, на природу!.. Із щоденника: «Дерева ростуть на обох берегах. Тож трішки побігали в пошуках найкращого місця та й отаборилися. Останній привал, тож миємось, миємо голови, насолоджуємось погодою і природою. Річка густо заросла ряскою, а по ній де-не-де цвітуть білі лілії... Звичайні собі клопоти, лишень трохи уповільнені. Люди пішки, на велосипедах і на машинах снують повз нас, та ніхто нікому не заважає. Аж зупинився коло нас байкер: «Ах, молодці! ой, молодці! ну, молодці» - не може зупинити свого захвату від нашого способу життя… Поступово настає вечір. Вкладаюся в спальний мішок, розмовляю по телефону, відпочиваю. Згодом повлягалися і дівчата… А ще згодом наступає кромішнє пекло: грім і блискавки, дощ і вітер, ллє і гримить, гримить і ллє, блискавки шелестять, вода тече і зверху, і низом, крізь стінки палатки і через верх днища… І нема на то ради – лежи і чекай краю. Годину біснувалася природа. Потім усе стихло, а вода залишилась до ранку. Намокли усі речі, а головне – спальник. Та якось долежала до ранку, навіть подрімала. А ранок сонячний, гарячий! Повикручували, повисушували усе, що могло висохнуть. Спальник поїхав додому мокрим. Добре, що сталось це в останню, а не в першу ніч». Гарна крапка у наших пригодах! Тобто було усього: і страшно, і смішно, і цікаво, і корисно. Зрозуміло, що ніяка розповідь не в змозі передати того відчуття свободи від буденності, майже фізичного відчування особистого зміцнення, збагачення. Такі відчуття присутні у кожному, без виключення, поході. І потім, вдома, коли читаєш щоденник, вони, можливо, не такі яскраві, повертаються і гріють душу. І, мабуть, головний висновок, як відповідь на запитання ніжинських журналісток. В цей похід я ходила для того, аби зрозуміти те, що лежить на поверхні: наші предки заслуговують того, аби ми ними пишалися, аби не були «наших прадідів достойних правнуки погані». Ми зобов’язані здійснювати такі вчинки, якими могли би пишатися наші нащадки. І якщо похід створює умови, які дозволяють робити такі висновки – це є правильний похід. Хоч і був він не найцікавішим. А ещё у меня есть информация к размышлению. От Чернигова до села Заньки, откуда родом Мария Заньковецкая, дорога шла через село Куликовка. Районный центр. В районе 21,1 тыс. жителей. Обыч-

ные дорожные указатели я не фотографирую, но когда мы подъехали к селу, там на указателе был ГЕРБ! Это привлекло моё внимание, и когда мы попали в центр – я пошла в сельсовет сделать отметку в маршрутной книжке и заодно расспросить: что бы это значило? Кончилось это тем, что к нам вызвали инструктора, и он открыл нам турклуб. То, что я там увидела, меня потрясло. Обычный сельский домик «на два вікна у причілку». На стене возле входа висит мемориальная доска. На ней написано:«Турклуб п.Куликівка», ниже – эмблема и текст: «В цьому будинку працював Клейнер Ісак Мойсійович, незмінний керівник турклубу «Вогнище», заснованого ним у 1968 році. Його життя, як серце Данко, віддане до кінця дітям.» Здесь на тему «Життя і серце, віддані дітям» даже проводят екскурсии в кабинете-музее И.М.Клейнера. Эмблему придумал и нарисовал сам Клейнер: внизу – две ровные лавровые веточки, между ними – язык пламени, из которого прорастает слово «Костёр», а за и над пламенем – земной шар, по меридианам которого – разделенная на две части надпись: «VIA ECT VITA». «Дорога – это жизнь, а жизнь – прекрасна. Пусть странствия звезда вам светит ясно» – это тоже Клейнер. Сельский школьный учитель русского языка и литературы (!) сумел всех жителей района сделать туристами! С 1968 года ни одного года не прошло без похода в этом райцентре. И сейчас на полу в самой большой комнате лежит штук семь байдарок, высушенных и отремонтированных после похода. И все стены увешаны информацией о жизни турклуба, а значит, и о жизни села и района. Потому как это настоящий клуб! После экскурсии инструктор турклуба Юрий Михайлович Федоренко объяснил нам, как удобнее, короткой дорогой проехать в Заньки, рассказал, где можно полакомиться лесной малиной. Приглашал остаться на ночь в турклубе, но мы предпочли свободу. Было только 6 часов вечера, и мы ещё проехали до места ночёвки десять километров. Ну что себе сказать про Кривой Рог? Я считаю, что такому большому городу, как наш, имеющему так много туристов любого возраста – водных и пешеходных, велосипедных и горных, должно быть стыдно не иметь турклуба. Идея объединить всех туристов, в том числе взрослых и детей, давно витает в воздухе. А объединение – и есть функция Городского клуба туристов – на основе Городской федерации спортивного туризма.

50

Анатолий ЕСЬКОВ

РЯДОВОЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК (повесть)

К 200-летию со дня рождения Тараса Григорьевича Шевченко

(Окончание, начало в № 2-2015) Глава IX. И вновь Новопетровка Унтер-офицер Николашкин За время отсутствия Тараса в укреплении произошли и приятные, и неприятные события. Василий, как и обещал, написал пьесу о солдатах, служивших далеко от родных сел и деревень. Марья Васильевна подправила кое-какие сценки, Василий согласился с правками. Пьеса оказалась и веселой, и грустной – как и солдатская жизнь. Начались репетиции. Сам Василий выписал для себя роль унтер-офицера Николашкина, человека не столь туповатого, столь хитроватого и грубого. Марья Васильевна играла роль матери, приехавшей на свидание с сыномсолдатом. Леопольд исполнил роль казаха, все равно но путавшего русские слова с казахскими. Все жалели, что нет Тараса – для него Василий написал роль пекаря, который в силу своей расхлябанности запекал в хлебе то солдатскую пуговицу, то веревочку, а однажды даже мышонка. Вся пьеса была пересыпана солдатскими шутками и прибаутками. Первая же постанова имела огромный успех – стены харчевни содрогались от смеха. Все артисты солдатам понравились, за исключением Василия. Роль унтер-офицера Николашкина получилась тусклой, хотя глуповатость его солдаты разглядели и хлопали. Марья Васильевна советовала Василию сыграть Альманах “Саксагань” № 2 2016

унтер-офицера по-иному, но артист не соглашался. Ну, да ладно, и так сойдет. Слухи о солдатском спектакле дошли до Оренбургского генерал- губернатора. Обручев пригласил к себе своего адъютанта.

- Сидор Иванович, а поезжайте-ка вы в Новопетровскую и посмотрите спектакль Маевского. Чтото мне не по душе его самодеятельность.

- Понял, Владимир Афанасьевич. В воскресенье утром я уже буду в Новопетровском укреплении.

- Вот и прекрасно. Счастливого пути… И действительно, в первой половине выходного дня адъютант был уже в кабинете Маевского.

- Это хорошо, Сидор Иванович, что вы решили лично посмотреть наш солдатский спектакль, – улыбнулся Маевский. – А то ходят всякие кривотолки, не имеющие ничего общего с содержанием пьесы.

- Я, Антон Петрович, вообще-то не любитель этаких представлений. Но тут особый случай: один солдат написал пьесу, второй – куплеты, третий – мелодию, – ну, прямо-таки одни таланты! Осталось поглядеть и послушать, какие они артисты.

- Вы знаете, неплохие.

- Поглядим, поглядим… А сейчас, Антон Петрович, покажите мне свою крепость.

- Укрепление, если быть точным.

- Ну, в общем, свое хозяйство.

- Извольте, Сидор Иванович. Пока высокое начальство прогуливалось по крепостным стенам и смотрело на море, в харчевне шли последние приготовления к спектаклю. А после ужина началась уже привычная перестановка столов и скамеек. Антон Петрович и Сидор Иванович сидели в первом ряду на стульях. Оба, по желанию гостя, были в гражданской одежде. Все шло своим чередом. Несмотря на то, что большинство солдат видело спектакль уже дважды, все равно смеялись, как в первый раз. Гость тоже потихоньку хихикал, но когда на сцене появился унтер-офицер Николашкин (то бишь Василий), лицо адъютанта покрылось белыми пятнами. Но Маевский этого не приметил – он весь был поглощен сценою. После окончания спектакля Маевский пригласил гостя к себе. Тот был бледен, щека его слегка подергивалась.

- Вам дурно? – спросил хозяин. Вместо ответа последовал неожиданный вопрос: - Скажите, Антон Петрович, вы видели хотя бы раз нашего государя-императора… воочию?

- Не приходилось, - насторожился хозяин.

- А я видел его четыре раза… Маевский молчал. Адъютант в упор спросил: - Вам понравилась игра этого … унтер-офицера?

51 - Не очень. В прошлом спектакле он играл лучше. А что вас так расстроило?

- А то, что сей «артист» точно воспроизвел государя: и походка такая, и движение рук, и поднятие бровей, и все остальное… Комендант побледнел и не мог вымолвить слова.

- У унтер-офицера и фамилия с намеком – Николашкин.

- Фамилия солдата – Николаев.

- Да? Но все равно этот солдат старался воспроизвести государя-императора.

- Если это так, - заговорил Маевский,- то я не пойму, для чего он… это… делал. Никто из солдат, да и офицеров тоже, не видел царя. А значит, никто не мог догадаться, кого изображает сей солдат. Тогда зачем он… это… делал? Нет, я не вас, Сидор Иванович, спрашиваю, – я задаю сей вопрос себе…

- А вы, Антон Петрович, задавали себе вопрос о том, за что его, солдата Николаева, учителя, как вы сказали, сослали сюда, в отдаленную местность?

- В предписании ничего конкретного сказано не было…

- Вот именно: ничего конкретного… Нетрудно догадаться почему… В общем, я настаиваю, господин подполковник, чтобы вы посадили его в колодки до получения предписания от генерал-губернатора.

- Правильно,- Маевский вызвал поручика Евсеева и, и не скрывая злости, гаркнул: - Солдата Николаева – в колодки!!

- Слушаюсь,- Евсеев поспешил удалиться. Поручик, будучи еще корнетом, видел царя дважды: один раз на скачках, когда Николай вручал приз победителю, и второй раз - на балу, когда император танцевал с женою Пушкина. Солдат Василий точно воспроизвел все движения государя. Но Евсеев ничего не сказал Маевскому. А зачем? Конечно, солдат играл дурноватого унтер-офицера. Но ведь все унтеры из народа такие и есть... На круги своя В укрепление Тарас прибыл на четвертый день ареста Василия. Ничего не подозревая, художник (все еще в гражданской одежде) вошел в казарму, дабы узнать последние новости. И уже на пороге застыл в онемении: полураздетый Василий с кляпом во рту сидел у стойки, с заломленными за нее руками. Слезы невольно потекли по щекам Тараса. Он хотел было спросить «за что?», но сдержался остановив взгляд на кляпе. Тарас сел напротив Василия, то и дело утирая слезы. А что он мог сказать приятелю? Чем он мог ему помочь? Ничем. А Василий кисло улыбнулся Тарасу и отвел взгляд в сторону. И тут Тарас вдруг вспомнил, что он – художник, и, выхватив из сумки бумагу, настроился рисовать - ожесточенно, зло, быстро.

За этим занятием солдата и застал поручик Евсеев. Тарас его не заметил, Василий от офицера отвернулся, а Евсеев спокойно ждал, когда художник закончит. «Один преступник хочет увековечить другого преступника,- пронеслось в голове поручика. – Но этому не бывать – сейчас я заберу у него рисунок и уничтожу…» Наконец Тарас закончил и облегченно вздохнул. В это время офицерская рука потянула рисунок к себе. Тарас вздрогнул, а поручик бесцеремонно взял сумку художника и извлек оттуда еще один рисунок - вид Новопетровского укрепления с моря. Остальные листы были чистыми: большую часть рисунков Тарас отдал Антипову, меньшую – Залесскому. Рисунок укрепления поручику понравился, и он решил отнести его коменданту, позабыв о своем желании уничтожить изображение Василия. Подполковник Маевский четвертый день не выходил из дому. Он понимал, что адъютант доложил генерал-губернатору о виденном в спектакле, Обручев отправит его, коменданта Новопетровского укрепления, в отставку. Честно говоря, Антон Петрович и сам собирался подать рапорт об отставке засиделся он в подполковниках, а повышения не будет. Но одно дело, когда ты уходишь по собственному желанию, и совсем иное, когда тебя увольняют. Обидно… Размышления коменданта прервал поручик, который молча положил на стол два рисунка. Узрев солдата Николаева, подполковник выкрикнул: - Шевченко?!

- Да, Антон Петрович.

- Не успел приехать - и уже… На гауптвахту!

- Слушаюсь, - и Евсеев удалился. Маевского несколько успокоил второй рисунок: как-никак, а столько лет укрепление было его маленькой родиной. Здесь родились дочь и сын, здесь прошли его зрелые годы, здесь он был далеко от тупого начальства. Это уже третий рисунок укрепления. На новом месте – где б оно ни было! – он, Маевский, повесит эти рисунки (в рамочках) на стене. А этого… Николаева… он не станет сжигать, как не сжег ни единого рисунка Шевченко: талант есть талант… Вечером в укрепление прибыли жандармы и увезли солдата Николаева. А через два дня (тоже вечером) Маевский вместе с семьей выехал из укрепления в закрытой карете. А еще через день исчез поручик Евсеев. Но Тарас, сидевший на гауптвахте, ничего не знал. Он разговаривал с мышонком, который не боялся солдата. События развивались быстрее, чем в спектакле. Не прошло и двух дней, как в укрепление прибыл

52 новый комендант - майор Усков Ираклий Александрович с женою Агатою Емельяновной. Первый делом комендант навестил казарму.

- Что здесь? Кладовка? - спросил он унтер-офицера Мостковского, прибывшего в укрепление на день раньше майора.

- Гауптвахта, ваше высокоблагородие.

- Откройте. Унтер отодвинул щеколду и распахнул дверь. Глаза Ускова и Шевченко встретились, но оба не подали виду, что знакомы.

- Выходи. За полдня Усков ознакомился со всем хозяйством. Остановив взгляд на вербе, посаженной Тарасом, Ираклий Александрович сказал Мостковскому: - А вот таких деревьев надобно насадить побольше. Не помешает даже целый сад. Поручите это солдату с гауптвахты. И пусть ухаживает за садом.

- Слушаюсь. Усков поселился в домике Маевского и остался им доволен. У Агаты Емельяновны тоже не было никаких претензий к жилью, – она уже привыкла к военной жизни мужа. На следующий день Усков вызвал к себе Шевченко.

- Можешь и писать, и рисовать. Кстати, рисунки показывай Агате Емельяновне – она любит живопись, хотя сама и не рисует. Поселяю тебя в домик Мостковского. В прошлом он был капитаном, но за…. ну, в общем, его разжаловали в унтеры. Офицер он начитанный, любит Лермонтова, Гоголя… Вам обоим будет не скучно. Просьбы есть? Надеюсь, ты не забыл, что меня зовут Ираклий Александрович?

- Как можно забыть?

- Тогда – свободен. И помни: я – комендант строгий… Усков сел за стол, дав понять, что аудиенция закончена. Счастливый Шевченко вышел из домика на крыльях. Ну чего еще он мог желать? Тарас заскочил в казарму, собрал свои нехитрые пожитки и чуть ли не бегом устремился к офицерскому домику, в котором поначалу жил Евсеев, а теперь поселился Мостковский. Садовник Унтер-офицер Мостковский не ведал, что солдату Шевченко запрещено рисовать и писать. Но что сей рядовой прекрасно рисует, знал. Оба друг друга о прошлом не расспрашивали. Беседуя на различные темы и называя общих знакомых, Мостковский предположил, что его сосед был офицером, но провинился за что-то и сослан в укрепление рядовым. Это сближало. Альманах “Саксагань” № 2 2016

Тарасу нравилось красивое аристократическое лицо офицера, и он сразу же предложил соседу попозировать, на что тот, конечно же, согласился. Портрет удался, и Мостковский остался доволен. Шевченко был освобожден и от муштры, и от кухни, и от прочих дел. Зато он полностью отдался саду. Верхом на лошади «садовник» выезжал за пределы укрепления и расспрашивал у казахов, где можно было достать саженцы. Те с трудом его понимали и направляли к низкорослым кустарникам. Тарас смеялся, уразумев, что расспрашивал неумело. И тут ему пришло в голову съездить в урочище Ханга-Баба. Это совсем недалеко. И дорога знакома. И всадник пришпорил коня. Странное существо человек: ведь поначалу урочище это показалось Тарасу страшным, заброшенным местом – пустыня и горы! – а сейчас он глядел на Хангу-Баба как на дорогую сердцу вотчину. Смешно, да и только. Всадник подъехал к дереву и стал гладить его ветви, как кочевник – гриву коня. «Надо срезать несколько веточек и воткнуть во влажную землю укрепления, – вдруг приживется?» И еще понял Тарас, что надобно приехать в урочище рано утром и дорисовать некоторые пейзажи. Но на следующий день сделать это не удалось. Уже вечером, когда садовник поливал вербу и новые саженцы, к нему подошел капитан Косарев (помощник коменданта), стал в позу командира и промолвил: - Что, садовником заделался? От службы увиливаешь? Завтра – в караул. Повтори приказ!

- Завтра рядовой Шевченко направляется в караул…

- «Направляется», - передразнил Косарев. – Ничего, я научу тебя любить службу! Художничек… Косарев знал, что Усков освободил рядового Шевченко от строевой подготовки, но никак не мог понять, чей он, рядовой, родственник. Ежели высокого начальства, то почему он не унтер? а ежели невысокого, то почему освобожден от муштры? Капитан не знал, как себя вести по отношению к рядовому Шевченко, и поэтому ненавидел его. «В караул – так в караул, – решил про себя Тарас, – жаловаться Ускову не буду». Дома он рассказал о происшедшем Мостковскому.

- Обходи его стороной, - посоветовал приятель.

– Человек он гнусный – я его знаю: вместе получали эполеты капитана. Но коль наказ получил – выполняй. Осенью на Мангышлаке не жарко, поэтому даже днем ходить с ружьем по крепостной стене не утомительно. И можно думать, о чем хочешь… Тарас как-то неожиданно обнаружил, что пере-

53 стал «вiршовать вiрши»! Потянуло на прозу. Наверное, это нормально: и Пушкин, и любимый Лермонтов тоже переходили от стихов к прозе. Лермонтов (как и Шевченко) был еще и художником. Жаль что так рано погиб. Будь жив –Тарас обязательно познакомился бы с ним. И одногодки, и поэты, и художники, и мятежники, и ссыльные, – чем не основа для дружбы? Да, жаль Михаила Юрьевича… В романе «Герой нашего времени» Печорин убивает на дуэли своего приятеля Грушницкого, в жизни Мартынов убивает на дуэли своего приятеля Лермонтова. Вот ведь как бывает… Недавно Шевченко прочел поэму Пушкина «Братья –разбойники». Захотелось проиллюстрировать поэму. Нарисовал братьев, скованных по ногам цепью, в тюрьме. Один сидит задумавшись, другой лежит на спине. Вроде бы получилось неплохо. А вот как изобразить их плывущими через Днепр? Пока не придумал… Тарас остановился и вгляделся в даль: его зоркие глаза остановились на киргизко-туркменском кладбище. Не так давно он вместе с Агатой совершали прогулку к этому кладбищу. По дороге разговаривали. Впрочем, Агата больше слушала, чем говорила. Ей нравилось, что этот солдат, в прошлом крепостной, знает так много и так интересно рассказывает.

- Тарас Григорьевич, а почему бы вам не записать все это, что вы только что поведали мне? Получился бы интересный рассказ,- тихо спросила спутница.

- Да я, милая Агата, уже начал писать повесть «Музыкант». Вот закончу – прочту вам, если вы, конечно, наберетесь терпения слушать её.

- Что вы, Тарас Григорьевич, я готова слушать вас целый день, – вы такой самобытный рассказчик… Тарас поглядел на мортиры, грозно нацеленные на Каспийское море, и вновь зашагал по стене. Закладка Весною из Астрахани привезли в Новопетровскую множество деревьев, которые Усков выписал для сада. Солдаты отрыли приямки, а Тарас вертикально устанавливал деревья и держал до тех пор, пока их закапывали. Полив все саженцы, садовод облегченно вздохнул. Подошедший Усков заметил: - Хороший сад будет. Но ведь не скоро: саженцы больно молодые. А я просил семилетки. Но мне ответили, что такие не примутся – засохнут.

- Это зависит от породы дерева,- заметил Тарас.

– Давайте, ваше высокоблагородие, я съезжу в урочище Ханга-Баба. Там растут разные шелковицы можно выбрать постарше этих саженцев.

- Что тебе для этого нужно?

- Две повозки, десять солдат и столько же лопат.

- Считай, что ты их получил. Езжай завтра утром. Сказано – сделано: комендант слов на ветер не бросал. Утром, плотно позавтракав, «экспедиция» садоводов выехала из укрепления. Разместившись по пять человек на повозке, солдаты всю дорогу шутили, смеялись, дурачились. Вот что значит пусть короткая, но свобода! Тарас, ехавший на лошади впереди «экспедиции», хорошо понимал своих сослуживцев: начальства – нет, муштры – нет, запрета на разговоры – нет. Шутки да прибаутки скоротали дорогу. Остановились в тени многовековой шелковицы, взяли лопаты на плечи и двинулись за Тарасом к разбросанным деревьям.

- Неужто такие толстые будем выкапывать?

- Похоже, что так.

- Тарас знает, какие надо.

- И примутся ли такие?

- Наше дело копать… Тарас и сам сомневался в способности «взрослых» деревьев прижиться на новом месте. Но он знал: пустынные деревья – жизнестойки, не засохнут.

- Копать круговой ров на расстоянии трех аршин от ствола и глубиною в два аршина,- наказал садовод.

- Ого! – подивился один из солдат. – Нешто мы поднимем эдакую деревину?

- Вдесятером – поднимете.

- А ты?

- А я залезу на это дерево и буду тянуть его за вершину вверх. Солдаты засмеялись и принялись за работу. Многие из них – в прошлом пахари – соскучились по такой работе. Запах сырой земли напоминал им о родной деревне, о привычном крестьянском труде. Так надоела им эта ежедневная шагистика! Вскоре первая пятерка закончила «кольцо» и устроила себе отдых в тени того дерева, которое надлежало вырвать из родной земли.

- Чего дальше будем делать? – спросил у Тараса пожилой солдат, срок службы которого заканчивался этой осенью.- Боковые корешки обрубили, а вот стержневой корень держит дерево.

- Отдыхайте,- молвил садовод. – После начнем подсекать – до стержневого корня, который будем долбить с двух сторон лопатами. К удивлению солдат, стержневой корень оказался тонким, и его быстро подрубили. Предстояло погрузить «добычу» на повозку. Восемь человек выполнили и это действо.

54 Одна пятерка дружно помогала другой. Солнце уже перевалило за полдень, когда все четыре дерева – по два на каждой повозке – заняли солдатские места. Шли пешком. Тарас отдал лошадь солдату, который неловко подвернул ногу. В укреплении уже было отрыто четыре огромных приямка в местах, указанных Тарасом. По наказу Мостковского разгрузкой и посадкой деревьев занялись другие солдаты. А Тарас следил за добросовестным выполнением работ. Когда посадка была окончена и приступили к поливке, в «саду» появился Усков. Он молча рассматривал большие деревья и, сказав «Дай Бог, чтоб прижились», ушел. К удивлению всех, деревья принялись и начали раскрывать свои почки. Тарас сиял. Еще о Николаеве Усков – человек с севера – плохо переносил мангышлакскую жару. Поэтому уже на второй день по приезду в укрепление он наказал солдатам отрыть около крепостной стены землянку. В летний зной Ираклий Александрович почасту отдыхал в землянке, лежа на солдатских нарах. А под одним-единственным вековым деревом поставил кибитку для Шевченко. В этой кибитке Тарас написал такие свои повести, как «Музыкант», «Художник», «Несчастный», «Капитанша». Очень удобным местом для рисования и писания была сия кибитка! В теплое время года (весна, лето, осень) Тарас ночевал в своем «рабочем кабинете», чем вызывал раздражение у капитана Косарева. Но изгнать солдата из кибитки капитан не мог: сам комендант разрешил Шевченко проживать в ней. И поскольку Тарас был невысокого роста, то удобно размещался на мягком сидении, рассчитанном на трех человек. К Ускову Шевченко без приглашения не заявлялся, а комендант считал неприличным заглядывать в «рабочий кабинет» художника и писателя. Свои прозаические произведения Шевченко нередко читал Агате Емельяновне в их доме, а рисунки, по просьбе Ускова, хранил в землянке коменданта. Ираклий Александрович очень любил перелистывать рисунки Тараса, каждый раз находил в них новые интересные детали и удивляялся таланту художника. Майор, в отличие от других офицеров, умел радоваться чужим успехам. Впервые он увидел, как уверенно и смело рисует солдат портреты людей, еще в Оренбурге. Тогда Усков простоял за спиной Шевченко до тех пор, пока художник не закончил свою работу. Почувствовав за спиной человека, Тарас оглянулся, подскочил и вытянулся по стойке смирно, опустив глаза. Еще бы: офицер застал его, художника, за тем делом, которое ему запрещено. Но майор не обругал ссыльного солдата, наоборот, он, взяв рисунок и внимательно его рассмотрев, сказал: Альманах “Саксагань” № 2 2016

- Отличная работа. Когда-нибудь нарисуешь и меня, но только не в офицерском мундире. Кстати, меня зовут Ираклий Александрович. А тебя?

- Рядовой Шевченко! – привычно выкрикнул солдат, но тут же тихо добавил: - Тарас Григорьевич…

- Если будут затруднения с бумагой и краскамине стесняйся, говори, Тарас Григорьевич.

- Спасибо, ваше… Ираклий Александрович…

- Вот так уже лучше, - промолвил майор и ушел. А Тарас не знал, как все это понимать… В землянку к мужу изредка заглядывала Агата Емельяновна с детьми. Правда, дети тотчас убегали к кибитке к дяде Тарасу, который завсегда был рад детишкам и откладывал в сторону свое писание. Тарас знал, что девочкам очень нравилось сидеть на облучке и выкрикивать «Но!» лошади, которую с удовольствием изображал писатель. Шевченко искренне любил маленьких детей, чьи бы они ни были. При детях он превращался не в няньку, а в мальчишку – их ровесника. Поэтому не «сюсюкал», как то делают взрослые, а разговаривал с детьми на равных. И детям это нравилось. Старшая девочка Наташа до такой степени была подвижна, что нарисовать ее не было возможности. А вот младшую (вместе с мамой) Тарас все таки изобразил. И Ираклия Александровича (в домашней одежде!) тоже нарисовал. Усков долго рассматривал себя и наконец промолвил: - А ведь я постарел… Ни Тарас, ни Агата не отозвались на это изречение. Конечно муж был старше жены на восемнадцать лет, но такое неравенство в годах считалось нормальным явлением. Была разница и в двадцать, и в тридцать лет, но бывало и другое: молодая жена уходила из жизни раньше старого мужа… Пока Тарас играл с детьми, супруги рассматривали новые рисунки художника.

- Какая прелесть! - восхищалась Агата. – Жаль, что Тарас Григорьевич заберет эти рисунки с собою после окончания службы.

- Он сказал, что все оставляет нам.

- Да? Но почему?

- Потому что ему запрещено рисовать. Обнаружат – сошлют в Сибирь, как этого солдата… Николаева – Николашкина.

- О нем что-нибудь известно?

- Да. Его сослали в Забайкалье на рудник. Там, под землею, приковали цепью к другому каторжнику…

- Какой ужас…

- Но этот Николаев кусками породы, как топором, прорубил цепь и через дальний шурф выбрался на поверхность.

55 - А его напарник?

- Ему уже за шестьдесят – он остался: нет сил.

- Солдата Николаева поймали?

- Нет. Ушел в тайгу, и след простыл…

- Можно, я об этом расскажу Тарасу Григорьевичу?

- Можно… Агата Емельяновна понимала, что такая весть обрадует Шевченко, и направилась к кибитке, где писатель заканчивал свою новую повесть. Конечно, Тарас обрадовался приходу Агаты, которую он боготворил и готов был пасть на колени перед нею.

- А я вам, Тарас Григорьевич, принесла интересную новость: солдат Николаев сбежал с каторги,гостья подробно поведала Тарасу рассказ мужа. Шевченко не скрывал радости и целовал руки своей покровительнице. Наконец он решился: - А вы не знаете, за что Николаева сослали в Сибирь? Агата заколебалась: муж велел никому не рассказывать об этом. Но скрыть от Шевченко, который был приятелем Николаева, она не смогла и поведала эту грустную историю. Тарас задумался: зачем Василию понадобилось изображать царя? Наверняка никто из солдат его не видел. Для кого же Василий играл (а может, и перекривлял) ненавистного императора?

- Я принесла неприятную для вас весть?

- Что вы, Агата Емельяновна! Василий на свободе, и я рад за него. Он сильный – выживет.

- Что же вас так смутило?

- Я не могу понять, зачем Василий в образе туповатого унтер-офицера изображал… царя? Все равно никто этого не понял. Кроме адъютанта…

- Он играл для себя. Ему нравилось хоть вот так отомстить императору за ссылку, да еще рядовым. Ведь он, как я понимаю, был образованным человеком…

- Да, Василий – не просто учитель словесности… На этом разговор о Николаеве и закончился. Удар за ударом Шелковицы, посаженные в укреплении прижились. Все четыре. Особенно это обрадовало Ускова – для детей хорошая тень и необычно мягкая ягода. Детишки вместе с дядей Тарасом ходили к роднику и тоже приносили водичку для деревьев. Агата радовалась общению детей с Тарасом. Удивительно, но шелковицы зацвели и обзавелись зелеными ягодами. Только на одном дереве завязей не оказалось – это был шелкун, то есть мужчина.

- Три курочки и один петух, - смеялась Агата, и Тарас тоже улыбался ее шутке. В разгар лета «курочки» были облеплены ягода-

ми – черными, большими, сочными. Дети подбирали их прямо с земли, а Тарас дергал дерево за ветки, словно доил ягоды. Солдаты тоже приглашались на «пиршество», а повар несколько дней подряд варил кампоты из ягод. Доволен был и Ираклий Александрович. Осенью Шевченко переселился из кибитки в казарму, поскольку в домик Мостковского подселили офицера. Опять надо было привыкать к духоте, вони, приказам и ругани. Тарас не обижался на солдат, ведь они (как и он) – самые бесправные, несчастные, обиженные люди. Изо дня в день – только муштра. Солдаты радовались, когда выпадал физический труд, пусть даже тяжелый. А в казарму к дяде Тарасу повадился приходить сынишка повара – казаха. Познакомились они под шелковицей, когда собирали спелые ягоды. Мальчик и ел, и клал ягоды в свою огромную шапку, которую носил и зимой, и летом. Тарас ему помогал. И длилось это до тех пор, пока последняя ягода не упала на землю. После этого мальчик стал приходить в казарму почти каждый вечер. Несмотря на усталость после муштры, солдат учил казашонка русской грамоте. К весне ученик уже читал простые слова и имена своих родителей. Повар не знал, чем отблагодарить учителя, и нередко передавал через сынишку пирожки с шелковицей. А весной случилась беда: младшая дочь Агаты простудилась и скоропостижно скончалась. Тарас несколько дней подряд рыдал над могилкой девочки. Агата похудела и почернела, Ираклий Александрович целую неделю не выходил из дому. Тарас отвлекался от трагедии тем, что продолжал учить грамоте своего юного друга. А Новопетровское укрепление превратилось в какой перевалочный объект. В течении 1853-56 годов тут на короткое время останавливались: академик Берг, географ Семенов-Тяньшанский, природознавец Данилевский, писатель Писемский. Со всеми ими Тарас имел краткие задушевные беседы. Некоторые из гостей дарили ссыльному солдату книги, а он им – рисунки и стихи. Одно из стихотворений Шевченко («Нащо менi чорнi брови») в русском переводе было опубликовано в журнале «Библиотека для чтения». Но все это только на короткое время выводило Тараса из гнетущего состояния. В своих письмах к друзьям и знакомым Шевченко сам себя доводил до исступления. « …iнодi просто й одур на мене находить…» « … я й справдi вiдчаюсь побачити колись кiнець моiм жорстоким випробуванням…» « … сили i моральнi, фiзичнi менi зрадили…» « … спасiть мене, бо ще один рiк – i я загину!» « … я зубожений у повному смислi цього слова…»

56 А тут еще удар, от которого солдат Шевченко не мог отойти до конца ссылки. Как-то весною, засидевшись над повестью в своей кибитке, Тарас решил заглянуть в домик Мостковского. Дверь была открыта, а изнутри доносился звонкий и радостный женский смех. Тарас решил не заходить, но в смехе женщины он уловил что-то знакомое. И решил заглянуть. То, что он увидел, повергло его в шок: Агата и Мостковский азартно играли в карты и весело хохотали. Свидетель потихоньку удалился и сам не заметил, как оказался за пределами укрепления. Он шел по той тропинке, по которой десятки раз прогуливался с Агатой, и тяжело думал. Как она осмелилась, нет, докатилась до того, чтобы играть в карты, недавно похоронив дочь?! И под что они играют? Под деньги? Под поцелуи? А он, Тарас, боготворил ее! Что ж теперь?

Тарас насторожился: пьяный Антипов мог проболтаться о том, что зачислил Шевченко в экспедицию штатным художником. А это означает, что ссыльный художник занимался запрещенным ему делом. А письмо читала и польская, и русская цензура! Тогда что же ждет Тараса? Сибирская каторга? Нет, Антипов не проболтался. При всем при том, он – осторожный человек. Ну, дай то Бог… «Я не уверена, что письмо дойдет до тебя, а то бы описала свою жизнь. Ну да в следующем письме опишу но уже из Франции…» Вот и все письмо. Хотя – нет – есть еще приписка.

«P.S. Тарасик, а ты помнишь, как, будучи маленьким, ты воткнул в землю (между двумя хатами) веточку вербы, и она прижилась и распустила листочки?»

Письмо Как то вечером Шевченко вызвал к себе Усков. Тарас, как и положено солдату, доложил о своем прибытии. Ираклий Александрович тихо промолвил: - Садись, Тарас Григорьевич… тебе пришло письмо из Польши. Глядя на конверт, нетрудно догадаться, что письмо это вскрывалось несколько раз цензурой... Плохо, когда кто-то читает чужие письма. Но ты под надзором, поэтому письма твоих друзей постоянно будут вскрываться. Чтобы этого избежать, нужно, чтобы твои приятели адресовали письма на мое имя – коменданта укрепления. А я, как ты понимаешь, твои письма вскрывать не намерен. Вот зачем я тебя пригласил. Тарас, со слезами на глазах, подскочил и молвил: - Спасибо, Ираклий Александрович… Большое спасибо! Разрешите идти!

- Иди. Шевченко спешил в кибитку, чтобы вдали от посторонних глаз прочесть загадочное письмо. Впрочем, он догадывался, кто мог прислать письмо из Польши: кто – то из шести братьев Залесских. Вскрыв конверт, Тарас развернул письмо. «Здравствуй, мой милый Тарасик! Пишет тебе твоя двоюродная тетка Василиса. Ты меня, конечно же, не помнишь, потому что когда я в последний раз приезжала в гости к Григорию, тебе было всего четыре годика…» Тарас задумался. Какая еще тетка Василиса? Не было в их роду такой… Хотя, конечно, он плохо знает род Шевченко и особенно Бойков. Ну, да ладно. «К моему мужу летом приезжал его сослуживец русский офицер Антипов. Из разговора я узнала, что Антипов был знаком с Тарасом Шевченко, который проходит военную службу в крепости Новопетровская…»

Нет, этого Тарас не помнил. Но зато он вспомнил, что уже давно не поливал свою вербу. И, взяв ведерко, направился к источнику. По дороге племянник думал над тем, что ответить тетке. Написать, что комендант Усков разрешил ему писать и рисовать? Больше того, избавил от муштры? И он, Тарас, все теплое время года – весну, лето и осень – проживает в кибитке, где уже написал несколько повестей? А если российский цензор вскроет письмо? Ему, ссыльному, - каторга, а Ускову – разжалование и отставка? Нет, об этом – хорошем! – писать нельзя. А о плохом? Муштре, отчаянии, тоске – можно? Но зачем огорчать тетку? Тогда о чем же писать? Тарас не заметил, что он уже возвращается в укрепление с полным ведром воды.

Альманах “Саксагань” № 2 2016

57 Луна вышла из-за туч и осветила ему дорогу. Художник даже не обратил внимания на необычную багровость светила. Он в который уже раз мысленно повторил текст письма. Особенное внимание он уделил послесловию. Во-первых, откуда малограмотная тетка подчеркнула P.S. – постскриптум? Во вторых, о каких хатах она упоминала, если родительский дом на отшибе? Непонятно. Поливая свою вербу, Тарас как-то невольно повернул голову налево, потом направо. Вот тут он воткнул ветку вербы между двумя хатами: казармой и домиком коменданта. Постой, постой! Так ведь именно об этом и пишет тетка! Садовник расхохотался: так вот какая «тетка» написала ему письмо! Как же это он сразу не догадался? Тетка Василиса – это учитель словесности и рядовой Василий Николаев! Он жив! Он в Польше! Молодец, Василий, что подал весточку. И как умно! Никакой цензор не догадается! Тарас сиял. Он тут же вспомнил, что Василийодин-единственный человек, который иногда называл его Тарасиком. Да, рядом с высоким широкоплечим и мускулистым Василием он, Тарас, выглядел маленьким Тарасиком. За все время пребывания в ссылке Тарас не испытывал такой радости, как в этот лунный вечер. Приближался 1857 год – десятый год ссылки. Нервы Тараса были натянуты, как струны бандуры. Стоило дотронуться до его плеча, как он вздрагивал. А тут еще зловредный капитан Косарев со своими преследованиями. Узнав, что приближается окончание срока ссылки, он словно сбесился.

- Что, почуял приближение воли? Ну, так я из тебя сделаю правофлангового за несколько месяцев! И муштровал солдата до упаду. Сколько добрых и воспитанных офицеров повстречал Тарас за годы ссылки! Это и Исаев, и Маевский, и Бутаков, и Антипов, и Усков. Даже такие, преданные царю генералы, как Перовский и Обручев, делали поначалу попытки облегчить положение ссыльного солдата. Да, были другие (Мешков, Косарев), которые ненавидели талантливого художника. Но ведь добрых больше, чем злых... Нечего хныкать, Тарас! А из Петербурга шли ободряющие письма. А графиня Анастасия Ивановна Толстая, организовав в Академии искусств выставку, собрала 500 рублей и отослала их Шевченко. Это было в 1857 году, перед отъездом Тараса на волю. Ох, как нужны были ему деньги! А фельдфебель, уловив ненависть капитана к солдату, муштровал его беспощадно до тех пор, пока сам начинал хрипеть, надорвав свой голос. Шевченко приходил в казарму, падал на нары и

отказывался идти на ужин: не было сил.

- Ах ты, харя хохляцкая! – ревел среди ночи ефрейтор. – Встать, я сказал! В караул – на башню! Марш! На четвертый день ефрейтор окончательно сорвал голос. Завидев капитана, охрипший ефрейтор пытался доложить ему о своем недомогании, но не смог. Открывая и закрывая рот, словно рыба, он не вымолвил ни слова. Косарев увидел в том иную причину и заорал: - Ты что, пьяная морда? Уже нализался?! Бегом на гауптвахту! Три дня без еды и воды! Три дня Тарас отдыхал от муштры. А сынишка повара приносил ему в казарму офицерский обед: кусочек баранины, две картофелины, хлеб и кусочек сахару. Сахар солдат отдавал мальчику, все остальное – с удовольствием съедал. А высший свет Петербурга продолжал хлопотать об освобождении Тараса Шевченко. Многие опасались того, что царь продлит ссылку. Надо торопиться, пока он не подписал такое предписание. К хлопотам подключилась великая княгиня Мария Николаевна. И Николай сдался. А Тарас, как олень, чувствуя приближение свободы, метался вокруг укрепления, не зная, рисовать или нет вид Первой батареи, на которую уже давно положил глаз художника…

27 июля в 9 часов утра к берегу причалила почтовая шхуна. Увидев её, Тарас вздрогнул… А в 11 часов утра Шевченко повстречал надзирателя госпиталя Бажанова, который первым поздравил солдата с освобождением…

31 июля комендант Новопетровского укрепления майор Усков согласился подписать предписание для поездки Шевченко до Петербурга, минуя Оренбург, то есть – напрямую в столицу. А 2-го августа в 9 часов вечера Шевченко попрощался с крепостью. За свои смелые действия Усков получил выговор. Сидя в ветхой лодке, Тарас глядел на укрепление, и слезы радости стекали по его щекам. Разразись на море буря, каковая была почти десять лет назад, когда Тарас плыл из Гурьева-Городка в Новопетровское, ссыльный солдат испугался бы. Еще бы: погибнуть в первый день свободы – обидно…

5-го августа лодка достигла Астрахани. Ступив на астраханскую землю, Тарас Григорьевич Шевченко перекрестился на пятиглавый храм и машинально извлек из сумки листок бумаги и карандаш, чтобы запечатлеть увиденное…

16.08.2011.

58

Сергей МАКУШЕНКО

* * * Я буду стараться остаться живым, Тайну свою поцелую в губы, Может, проснувшись кем-то другим, Пройду сквозь огонь и медные трубы. Вспомнишь меня, если я не вернусь, Если, устав, не дойду до дома. Я подарю тебе радость и грусть – Пением ветра, до боли знакомым. * * * Конечно, жду, – Целую города на карте, Мыслью сжигаю километры. С особенным значеньем Целую даже буквы В мобильном телефоне. * * * Есть какой-то тайный смысл В наблюдении за криком, – Необычных форм и красок Звуковые волны, Чтоб еще тебе сказать Языком индиго, Между строчек прочитать В нераскрытой книге. Альманах “Саксагань” № 2 2016

Поскользнувшись, не упасть В этот серый омут. Я не буду, я и так... Скраю постою. Даже скраю постояв, Научу плохому. Даже если загублю, То потом спасу. * * * Может, я встречу комету Среди холодной, пугающей тьмы. Может, узнаю ответы, Кто же, и правда, мы. Похожи на желтые листья, В ожидании вихря висящие. Оторвались и понеслись Из прошлого в настоящее. Похожи на капли... А вместе мы - дождь, Водопад или вьюга. Капельным притяжением Нас тянет друг к другу. А кто-то похож на тени... Они сливаются воедино И становятся черной ночью Злобной, неукротимой. Черной дырою – необратимой, А с первого взгляда Похожи на нас. Не пропади! – В черной пропасти глаз... * * * Так захотелось в эту бездну! – Пьянящую пустоту. Мое сердце опять проснулось, Покидая постель из страха, – Машет крыльями-кружевами И смеется под облаками, И кусает хрустальный воздух, Сладкий воздух свободы ест. Улетая из этих мест, Молнией жгучей пронзает время.

59

Сердце мое покидает меня... Я умираю любя, Я умираю с парящим сердцем. ВСТРЕЧА Надо мною висела планета – Непонятное, белое нечто. Вдруг из тьмы подошел ко мне некто, Попросил прикурить сигарету. Слово за слово – стало нескучно Мы смеялись, себя вспоминая, А в кармане валялась чекушка, Как раз кстати, а это сближает. Мы про космос, конечно, про космос, Говорили про дальние дали, А возможность, такую возможность Мы, наверно, свою потеряли. Столько сил улетело напрасно! И хоть таких не берут в космонавты, Мы забудем про боль и опасность И улетим не сегодня, так завтра. Я погибнуть хотел, как Гагарин, Хоть сейчас, не дожив до похмелья. Я когда-то играл на гитаре И поэмы писал от безделья. Так встречаются... разве не чудо? Я запомню все встречи навечно. Все пришедшие из ниоткуда – И уйдут в никуда, в бесконечность. Мы про звезды, конечно, про звёзды... Не достать, не замазать руками. Не дает кайфонуть, даже в грёзах – Нехорошая, строгая память. Будто в книге, мы сами из книжек, Мы идем, несмотря на потери. Все свои вдруг становятся ближе, Если все остальные не верят. Значит, правда, великая правда На волнах поплывет – не потонет. И хоть нас не берут в космонавты, Если сами придем – не прогонят.

2000г

* * * Чем чаще бываю в обществе, Тем больше нравятся горы, Тем больше люблю одиночество, Уйдя от пустых разговоров. Серые камни молчат, Как будто о чем-то знают, А там все внизу кричат, Друг друга не понимая. И я уже не пойму, О чем говорить с глухими. На Летной горе, в Крыму, Я так далеко не с ними! Мне там, далеко, – легко, И самое главное – рядом. В священном молчаньи звезда горит И мудрым сверкает взглядом. Разве поспоришь с небом, Научишь его свободе? Небо смеется снегом И в черную ночь уходит. А утром дождем вернется, А днем уплывет туманом, А к вечеру улыбнется Во льдинках закатом странным... Как будто с другой страны Приходится возвращаться, Как будто бы видел сны: Не хочется просыпаться. Так, может, затем спуститься, Чтобы поведать дома, Что люди живут, как птицы, И все – совсем по-другому? январь 2014 – 02.12.2015

60

* * * Я опять поверил в искусство, Когда любимая моя собака, Как узнала, что будет кушать, Языком меня в щеку лизнула, Когда я потянулся за миской. Насыпая ей кашу - понял, Что мое творчество небезполезно И запало собаке в душу, Раз собака такая любезная. Моя каша с костями и шкурой Не хуже полотен Рембрандта, С "критикой чистого разума", Как философия Канта. Периодична, как все элементы И сам Менделеев. Зато практична, как мудрость Самых главных евреев. Как приятно делиться истиной, Когда вы поели, С голодным пожизненно, Как Макиавэлли, Возвышаясь над псом сурово, Как высокие горы, А он смотрит в квадрате искоса, Как на катеты Пифагора! Лучше стану я дивной музыкой, Ложкой-Моцартом миску коцая. Лучше буду я добрым гением, Из ладошки кормя печением. Пусть он хавает, наслаждается, Критикует и удивляется. Пусть скульптурою модерновою Кость корявая представляется. Как художнику нужно внимание, Пусть собачье, но понимание, Чтобы кто-то ценил старания, Каждый шорох твоей души, – Мы смотрели с собакой пристально На друг друга кристально-искренне И на звезды далёко-близкие, Подвывая в ночи в глуши.

27.01.2016. Альманах “Саксагань” № 2 2016

Светлана БЕРДНИКОВА

Раньше, углубившись в житейскую суету, не придавала значения своим рифмованным строчкам, хотя время от времени возвращалась к стихам, воспринимая их как чистую колодезную воду, как глоток свежего воздуха, как встречу с новым интересным собеседником... Не ставлю цели возвеличивать явления и не упрощаю их. Мои стихи – моя душа, мои мысли, мои мечты... Своей лирической героине верю, как себе.

*** Любовь расправляет крылья – верно. Любовь поднимает в небо – точно. Но что ж на душе печально, скверно, Как будто чувство моё порочно? А я по ночам летаю – правда. А я по ночам скучаю – честно. Я чувства свои умножаю на-два, Когда я во сне с тобою вместе. Души зазвучали струны, – веришь? Тебе передам звучанье, – хочешь? В ночи для тебя открою двери, Отдам тебе страсть любовных строчек.

61 От чувств не уйти мне теперь, наверно: Засели занозой в сознаньи прочно. Любовь расправляет крылья – верно! Любовь поднимает в небо – точно!

*** Выпито залпом в бокале вино, Опущены плечи. Вылечить чувства время должно, Но что-то не лечит. Многое можно ему простить, Только не это. Долго ли сердце сможет любить, Если ты где-то? Острою спицей, узлом дорогим Спутаны мысли. Словно крюками, один за другим Вопросы повисли. Жаль, но приносят сердцу покой Лишь сновиденья. Трудно так бросить своею рукой Чувства в забвенье!

*** Не ищи скрытый смысл в стихах: Не скрываю. На кусочки в прах впопыхах Разрываю. Пусть обрывки страниц летят Первым снегом, Заметая следы... Хотя – Был иль не был? Промелькнула тревоги тень И сокрылась. Лучше б не было ночи! – день Дал бы крылья. На высокой ноте струна Оборвалась.

Сникла, аж до краёв полна, Но – не в жалость. Ненасытно огонь любя, Не ослепла. Выбираем сами себя: Хватит пепла!

*** Осенние листья шуршат лениво. Косые дожди проливают слёзы. А всё начиналось так красиво! – Много поэзии – мало прозы. Будет ли вопреки прогнозам Бабьим летом душа согрета? Может, смоют все чувства грозы? Много вопросов – нет ответов. Где ж ты бродишь, женское счастье? Неужели идти устало? Жаль, что в жизни бывает часто Прозы много – поэзии мало.

*** Тусклы огни в засыпающем городе. Сунут троллейбусы с окнами сонными. Так бы и ехать на медленной скорости, Время вдыхая огромными волнами! Жизнь измеряя минутами звонкими, Не подкупаться разменной монетою. Видеть отчётливо мелочи тонкие, Не замечая проблемы планетные. Чувствуя остро зимы приближение, Цепью сковать все желания тайные И регулировать в плотном движении На перекрёстках свиданья случайные.

62 *** Обуял мне сердце страх, Засел в крови. Пустота сквозит в словах, Пробел в любви. Отрываюсь от земли, Тоской томлюсь. Не найти следы в пыли: Не так молюсь. Ветер холодом – в лицо, Дождём – в глаза. Пред несбывшимся венцом Душа в слезах...

*** Промёрзшие туманы, опавшие каштаны, – Их полные карманы октябрь насобирал. Походкою чеканной дождь марши барабанит: Ему хозяйка-осень вручила ордера. И он, презревши сроки, не чувствуя мороки, Забрызгал стёкла окон солёною слезой. Далёких туч философ на совесть, без упрёков Уныло заскучавших увлёк своей игрой. Теперь по всему фронту не спрятаться под зонтом, Ведь осенью плаксивой не стоит ждать чудес. И здесь, в черте кварталов, и там, за горизонтом, Дождь струями косыми летит наперерез.

Альманах “Саксагань” № 2 2016

Дарья СИЛЬЧЕНКО 11 классница Центрально Городской гимназии

О себе Даша говорит так: «Стихи и прозу пишу с детства: очень увлекательно нести людям час тичку своих ощущений и переживаний! – почти так же, как самой углубляться в придуманные миры. Больше всего люблю фэнтези и приключенческие романы: Дж.Толкиен, С.Роулинг, С.Лукьяненко, Ф.Купер... Их произведения делают мир чуточку светлее, и я надеюсь, что когда то сумею так же».

Поиск Мне набросила вечность на плечи удары годы, Лишь одною надеждой, наверно, остался цел – Той надеждой, что мне обещала отдать свободу. Я искал ее. Я ищу ее. Мой предел – По извилистым тропам, через изломы горы, Раздвигая руками море, искать следы, Если привкус на языке – и воды, и крови... Я искал ее. Я ищу ее. Мне идти Еще тысячи лет – и не меньше, а может, дольше. И янтарь собирать, брызги солнца ловить в волнах, Чтоб тепло их согрело сердце, и душу тоже... Я искал ее. Я ищу ее. Мне на страх Разгорается пламя, и кружат огнями войны. Мне в ладони, как лента, ложится родная сталь, И в потоках кармина, и в грубых предсмертных стонах Я искал ее. Я ищу ее. И оскал Мне явила внезапно смерть. Улыбнулась колко, Чтобы резким ударом за миг проложить раздол Между светом и тьмой. Я уже не живой... Но свободный. Я искал ее. Я ищу ее! ...я нашел?

63

Старые шрамы Если покроются кровью старые шрамы, Значит, прошли времена тишины и покоя. Пусть твой клинок вновь окрасится ярко алым, Пусть станет голос звоном густым металла – Вновь призывает к ответу (твоё?) поле боя. Если сожмет острой болью под грудью слева, Значит, уже неизбежными стали походы. Ты позабудь уж спокойных деньков напевы, Ты оседлай коня, безупречно смело Кровь проливая за цену (своей?) свободы. Если все чаще сплетают кольцо дороги, Значит, жди встречи с такими же, как и ты. Всех нас бросают в самое пекло боги, Всем нам читает небо приказ свой строгий: Жизнь будет брошена в ад для (какой?) мечты. Если горит и жжет, причиняя муки, Где то в душе, не давая спокойно жить, Сядь у костра... До начала похода – сутки. Слушай, несчастный, перевяжи мне руки! – Старые раны открылись. Ужасно болит...

ей все равно, что придет потом... Марко уж двадцать, и он серьезен, – рано пришлось сироте взрослеть. В серых глазах поселилась осень – сыро туманная круговерть. Марко – охотник, каких немного: белке стрелой попадает в глаз, даже в метель он найдет дорогу, будь то тропинка иль лисий лаз. Марко высок и, как звери, жилист, ночь обожает, не любит свет. Марко давно провожает Лию взглядом, которому равных нет. Лия смеется и пляшет быстро на берегу у лесной реки. Сладко юна, а на теле чистом – вечно цветущие васильки, длинные косы льняной волною льются по белой ее спине. Марко глядит – а на сердце ноет жгучий клубок неземных страстей. Только лишь взором ее коснется – легкой улыбки, изломов плеч… Лия ладонями ловит солнце. Солнце пытается Марко сжечь.

Песня о васильках Горькой слезой и соленой кровью пишется слово чудных легенд. Сколько печальных таких историй прячутся в тропках минувших лет? Сколько еще не пропето песен? сколько забыто давно имён? Мир все их помнит, и он чудесен. Мир посылает всех их в мой сон. Лие – шестнадцать, – еще ребенок. Хрупкий, прозрачный изгиб руки. Ну, а в глазах ее – синий омут – вечно цветущие васильки. Лия юна и еще наивна, и поселенье о ней твердит: мол, поглядите, – во всей долине девицу ветренней не найти! Лия сама – словно ветер легкий, смех ее звонок, и строен стан. Жмутся игривым смешным котенком дикие звери к ее рукам, ласточки песни поют с рассветом, лисы приходят проведать в дом... Лия живет бесконечным летом,

Лие – семнадцать, и в ней ребенок не угасает с истоком лет – нежный, смешной и почти влюбленный. Лия с собою приносит свет. Марко за нею идет по следу – жаждой измучен, испепелен. Марко себе не дает ответа: что же так сильно он ждет ее? Раньше – гроза – а теперь покорен, лук позабыл уж, как в руки брать. Стая волков возвратилась с поля – Марко, по честному, наплевать... Лия плетет из цветов цепочки, им украшает запястья слом. Марко решает: сегодня ночью Лия узнает, как он влюблен! Он собирается стать ей мужем: в куртке, в кармане, лежит кольцо. Лия уходит к реке под ужин. Марко стоит пред ее крыльцом. Полночь подходит – но где же Лия? Сердце стучит: барабанный бой. Марко ее произносит имя –

64 слово срывается в тихий вой. Волчий! Он тут же хватает стрелы, Мчится, – откуда и прыть взялась? Выбежал к речке – и омертвело сердце, ударив в последний раз. Белое тело в кроваво алых водах бегущей вперед реки. Только на небо глядят устало вдруг потемневшие васильки…

А у Марэ на душе собирались грозы. В каждом видении – реки алей кармина, Раны мерещились ей на руках и спинах – Утром Марэ кричала, глотая слезы.

Что стало с Марко? Никто не знает: он не вернулся тогда назад. Только твердят, что у волчьей стаи был с того времени лютый враг. Так или нет – но волков и правда больше не видели лесники. ...А у воды расцветают в травах лёгко небесные васильки.

Едко стегали ветры промозглой болью. Рыжий покров травы занесло снегами. Дева Марэ, держа в руках сердце из стали, Цепко сплетала пальцы – опять с мольбою.

«Клялся, вернется весной! Помогите, боги!» Алые маки вниз лепестки роняли, Хладом могильным небо с дождем дышало. Солнце плясало в облачной рваной тоге.

“Если не ступит весной на порог любимый, Искру мою, о всевышние, вы возьмите!» Звонко кинжалом резала вены нити. Степь приняла ее, стала ее могилой.

Русалка Если мир свернулся вокруг в кольцо, И на пальце стынет морская соль, – Не зови на помощь святых отцов: Не придут они на русалки зов.

…Топот копыт над степями разнесся громом, Алых плащей развернулось под небом знамя. Лучший из всадников крикнул: «Марэ, родная!» И отозвался клич его тихим стоном.

Ты терпи, молчи, тяжело дыша. Если каждый шаг – острие ножа, Ты не плачь, хоть как ни кричит душа! – Будь все так же ласково хороша.

А мы уходим

Кровь утопленниц рыбья и холодна, И не греет кожи его рука, И не спеть ему, – ты давно нема, И очей его не испить до дна, И ответ не дать: вот же я, смотри! Только что то ноет, кричит внутри, Только ступни узкие все в крови, Когда шагом в танце – на “раз два три”, Когда встанет солнце в седых волнах, То живым кармином в твоих руках Заалеет кровь... Коль не чуешь страх – Пей, русалка, зелье! И делай шаг!

Разбито небо, в куски расколото Ударом грома – стального молота. А мы уходим, укрывшись холодом, К гранитным рекам да в небо олово. Вперед идем, гор великих братья, Несем на спинах свое проклятье. А теплых рук и святых объятий Во веки вечные не узнать нам. У кожи трещины – сети шрамов, У крови запах и вкус металла. А мы шагаем сквозь тьму упрямо, Передвигая колени скалы. И исчезают вершины горные, И гаснут звезды, рождая новые. А мы уходим, укрывшись холодом, К гранитным рекам да в небо олово.

Сердце из стали «Добрые боги, молю – пусть назад вернется! Если вдруг бой – то закройте его ветрами…» Рвались на волю к небу степные травы, Жаром дышало лето, пьянело солнцем, Альманах “Саксагань” № 2 2016

За ветром Я иду вслед за ветром. По травам зеленым, По тропинкам невзрачным в лесной тишине. Шелк волос мой расчесан Зефиром влюбленным, Изумруды на шею накинувшим мне.

65 Я иду вслед за ветром. По синему морю, Не касаясь ногами разгневанных волн. Темно серой воды кружевные узоры Мне Борей на запястьях дыханьем провел. Я иду вслед за ветром. По алым осколкам, Обжигая ступни, я шагаю вперёд. Из песка золотого стальные иголки Мне на плечи бросает безжалостный Нот. Я иду вслед за ветром. По небу. Все выше, И на пике хрустальной небесной души Шепот вкрадчивый, нежный, настойчивый слышу – И с ветрами в прозрачной теряюсь тиши.

Я… Я – пена, что гребень соленой волны. Я – льды, бело синие слезы зимы. Я – ветер, беспечный, свободный полет. Я – то, что вовек не умрет. Когда то сказал один мудрый пророк, что в мире всему был положен свой срок, что вечность дана лишь великим богам, а тьма уготована нам. Но сразу за смертью – иные пути, изгибы дорог – выбирай и иди, и станешь кем хочешь, но только забудь свой первый, свой истинный путь. Я – небо в рассветных игривых лучах. Я – звезды на бархатных ночи плечах. Я – лунной улыбки заманчивый свет. Я – то, без чего жизни нет. И так – раз за разом, как замкнутый круг: погибнут враги – а рождается друг, в степях прорастает волнами ковыль, чтоб после рассыпаться в пыль. Но если вдруг кто то отвергнет закон, он станет прозрачным и легким, как сон, развеется ветром с рождением дня, – вот так поступила и я. Я – жгучее пламя на лезвии гор. Я – шторма бездушного дьявольский хор. Я – снежных метелей белесая муть. И я выбираю свой путь! Все то, что родилось, когда то умрет, все то, что погибло, опять оживет.

Бессмертие было дано не богам – а только лишь нашим мирам. Я пена. Я холод. Я ветра порыв, Я – мрак вечной ночи и огненный пыл. Я – память столетий и взмах легких крыл. И имя мне вечное – Мир.

Остриё “...и если меч твой вдруг будет сломан – я заменю ему остриё”. Рассвет пролился на старый город, по крышам алым скользнул огнём, коснулся нежно витражных стёкол и влился светом в проём окна. Принцесса режет свой чудный локон – кинжал дрожит у нее в руках, и завитки золотистых прядей ложатся солнцем на темный пол. Ей раньше сильно хотелось плакать, теперь во взгляде её – стекло, прозрачный блеск и осколки света дробятся в гранях зеленых глаз. Принцесса больше не ждет ответа от короля, что её не спас. Чужая армия на подходе – их враг силён и закован в сталь, под их ногами трясутся горы, от черных стягов темнеет даль. Король отправился биться с ними, но сам себя не сумел сберечь. Вздохнув печально, собрав все силы, принцесса быстро хватает меч. Рука скользит к основанью шеи, чтоб медальон в белых пальцах сжать. Враги идут, и они сильнее. И ей столицу не удержать. Но только – что она будет стоить, когда не примет последний бой? “И пусть, народ мой, наш меч расколот – но я его заменю собой.”

Сберегу Хочешь верь, хочешь нет – только я тебя сберегу. Море переплыву, если будешь на том берегу, заменю твоим пальцам и струны, и тетиву, если слишком темно – тебе солнце с небес сорву, покачаю в руках и зашью себе прямо в грудь, чтобы в синем тумане оно освещало путь. Хочешь верь, хочешь нет, ну, а может, совсем забудь – только я обещаю хоть в пропасть с тобой шагнуть.

66 Если в горы пойдешь – то помчусь за тобой вослед по осколкам стекла и упавших давно комет, по изломам скалы, через горький горячки бред, чтобы ночью тебе заменить огонек в костре. Если ринешься в море – я буду тебя хранить. Шторм ударом ладони сумею остановить, а из жил своих буду канаты для лодки вить, чтобы смог ты вернуться и к дому живым доплыть... Только... кто мне сказал, что тебе будет нужен щит? И без света в ладонях ты сможешь спокойно жить, и без жизни моей твое сердце вполне стучит. Может, скажут «Оставь и иного пути ищи», – только я – хоть пыталась, но все же так не могу. Я пойду без оглядки – хоть в ад, хоть в снегов пургу, я пойду и не дам даже слова сказать врагу. ... Хочешь ты или нет – все равно тебя сберегу.

Иду по мертвой дороге Искрятся, как чистый снег, чешуйки его хвоста: Дракон поднимает взгляд от серых бескрайних вод. У рыцаря гордый вид, но только холодный пот Поблескивает на лбу, его выдавая страх. Он молча берет клинок, луч солнца сломав о сталь. Молчит, ожидая, змей, лишь смотрит через плечо. Его не убить вовек стрелою или мечом, – Резвясь, он давным давно такие клинки ломал. «Ты мертвой тропой идешь. Ты ищешь погибель тут?» В глазах серебро и снег сплетают один узор, Осколками бьется свет на гребне – изломе гор. Йод моря дурманит кровь, стирая чужой испуг. Дракон распахнул крыла, набросив на землю тень. Огонь заискрил в груди, просвечивая насквозь. Рычание с тонких губ угрозою сорвалось – Однако в последний миг дракон в небеса взлетел. «Герой, не ищи меня – я сам возвращусь к тебе! Едины во всех мирах дороги дракона Смерть!»

Альманах “Саксагань” № 2 2016

Наталія МАЄВСЬКА

На святкуванні 25-річчя альманаху в театрі до мене підійшла незнайома жінка, назвалася Наталією... і миттєво стала знайомою: впізнав у ній Натку Жданюк, з якою вчилися в одній 33-й школі (на руднику «Більшовик», давно ліквідованому), тільки я закінчив 10-й клас у 1973-му, а вона роком пізніше. Понад 40 літ пройшло! – і «признали» одне одного... Одразу після нас рідну школу закрили (тепер там базуються майстерні Спілки художників), і ми подорослішали, і немало однокашників по світу заблукали, і епохи змінилися, – було про що погомоніти!.. Роз‘ятрена спогадами її душа, ще й розбурхана враженнями від «саксаганських» урочистостей, швидко подружила Наталку з альманахом (вона спрагло кинулася розшукувати в бібліотеці підшивки з ним, придбані примірники повезла до Кременчука, де мешкає вже 20 років) і ... спровокувала до написання маленьких нарисів! Якими вже вони вийшли – не судіть суворо, просила авторка, адже вперше взялася за перо! Головне – відтепер вона серцем з нами: чи не щомісячно приїжджаючи сюди, буде нашим, зізналася, і «наочним», і заочним другом. Іван Найденко

ПРОЛIСКИ ДЛЯ МАМИ Давно пiшло в небуття моє раннє дитинство. Промайнули роки i майже нiчого не лишили в пам‘ятi. Моє цілком пересiчне життя було вщерть заповнене подiями, а тому проходило в iнтенсивному ритмi. Займатися спогадами ні часу не вистачало, ні душевних сил. Але там, у глибинах пам‘ятi, ховався епізод, який час від часу нагадував про себе. На той час мені було не більше чотирьох рочків. Мешкали ми в невеличкому містечку Золотоноша, що на лівобережній Черкащині. Місто складали з півсотні будиночків, які тонули в садках. Поміж бу-

67 динків пролягали «земляні» вулички, покриті товстим шаром пилу. Яка то була розкіш – буцнути той пил ногою! Між такими, як я, однолітками починалося змагання під назвою «у кого густіший туман». Ох і діставалось нам від батьків за такі пустощі! Та вони нас розуміли, бо й самі колись росли у схожих обставинах і так само гралися на вулиці. У той час іще не вважалося прийнятним з легкістю від‘їжджати з рідного міста. Це вже потім населення потягнулося масово до великих міст із надією «вийти в люди». Що воно таке – «вийти в люди» – кожен розумів по-своєму. Але так було... Великі родини, які десятиліттями формувалися в одному населеному пункті, розпадались на частинки і осідали в різних містах нашої на той час великої країни. І лише з роками починаєш розуміти: найкраще там, звідки росте твоє коріння; лише поміж ріднею, що формувалась роками на окремій «своїй» місцевості, людина почувається впевненою і захищеною... Так от, про незабутні проліски. Мої батьки жили в невеличкій глинобитній хатинці, яка мала дві кімнатки і сіни. Од тих сіней ішла стежка, вздовж якої мама сіяла матіолу. Стежка вела до маленького хлівчика. А в тому хлівчику жило справжне диво – маленька біла кізочка. Як я раділа, коли тато чи мама дозволяли мені потримати мотузочок, яким вона була прив‘язана! Кізочка ходила двором і пощипувала травичку. Я міцно тримала мотузок, аби кізка бува не вирвалась і не втекла з двору. «Пасипаси, доню! – казала мама. – Кізочка віддячить смачним молочком...» Та тої травички було замало, і доводилося ще косити у лісі. Тато сідав на велосипеда, а між його міцними руками на рамі вмощувалась я. Їдучи, увесь час я співала одну й ту ж пісню, яку люблю й досі: «Місяць на небі, зіроньки сяють...» У лісі ми знаходили галявинку. Пам‘ятаю зелену травичку, яка шовковисто стелилася по ній. Ось тато налаштував косу і вже хотів пройтись по верхівках тієї травички. Але раптом зупинився і покликав мене: «Дивись, доню, яка гарна синя квіточка! Це пролісок. Давай назбираємо для мами!» Ми нарвали квіточок. Потім тато накосив травички, склав її в мішечок, і ми вирушили додому. Я знову співала «Місяць на небі», сидячи на рамі поміж міцними татовими руками. Моя долонька міцно тримала букетик синіх квіточок. То були проліски для мами. Не пам‘ятаю, щоб колись іще в житті мені стрічались такі яскраві сині кольори...

КОЛЬОРОВІ КАРТИНКИ Дитинство – така дивна частина життя, коли «все ще попереду». Адже в цю пору воно, життя, здається вічністю, в якій ніколи не буде втрат, а всі твої рідні й близькі будуть біля тебе назавжди... Згадуючи дитинство, найчастіше повертаєшся пам‘яттю в

його шкільні роки. У мене вони проходили у мальовничому шахтарському поселенні з патріотичною назвою “Більшовик”. Більшість його дорослого населення становили працівники шахти з однойменною назвою, а ми називали себе дітьми тих шахтарів та шахтарочок. Кожне селище, якої б не було величини, має свої «видатні» особливості. Для нас найцікавішим було забратися на вершечки старих шахтних відвалів і бавитись у різні рухливі ігри. Найкраще нам гралося «у квача». Ось так: один з нас, «квач», ганявся за юрбою і торкався когось рукою, «передаючи квача». Той також гнався-доганяв... і так по черзі всі й «квачували». Натомившись від біганини, ми йшли на край відвалу і, стоячи там, відсапувалися й милувались краєвидами нашого зеленого красивого селища. Панорама відкривалась перед нами заворожуюча, але якась віддалено-дрібненька, через те ми почувалися справжніми велетнями! І кожному хотілось роздивитися свій будиночок... Награвшись досхочу, спускалися донизу і бігли до шахтного подвір‘я. Там стояв автомат з газованою водою для шахтарів, які, йдучи на зміну чи повертаючись після неї, втамовували спрагу. Користуючись «безплатною» нагодою, ми теж ласували тією «колючою водичкою». З настанням сутінок наші забавки переміщались на територію школи. Там ріс тінистий садок, і в ньому добре гралося в «козаки-розбійники». Крім таких особливостей нашого дозвілля, були й особливості побуту. В селищі функціонували дві «бізнесові точки», як би тепер їх охрестили, доступні для загального користування. Перша звалась «до баби Радчихи». Це була мешканка одного з приватних будиночків по сусідству, яка на своєму городі вирощувала овочі для продажу місцевому населенню. Ми з братом на мамине прохання частенько відвідували ту бабусю, бо наша матуся дуже любила купувати «домашні» ранні овочі, також гілочки з малини, смородини, вишні, з яких заварювала духмяний напій... Другу точку, вірніше, похід до неї, називали «до Бутенчихи». То була бабця, що торгувала насінням, яке було смачним, ароматним і завжди теплим. До тієї точки ми частенько забігали і під час шкільної перерви. Далі наставала ціла процедура лузання, яка формувала в нас неабияку винахідливість... Милі дитячі спогади завжди зігрівають теплом думок і чистотою помислів. Виникає нестерпне бажання поділитись таким станом з іншими людьми, кого зможу зігріти моїми «картинками» і хоч на деякий час повернути у той кольоровий світ дитячої безпосередності...

68

Христина ШТИЛУН учениця 8-го класу СШ №55 Кошенятко під дощем Дощ накрапає, дощ накрапає... Темним провулком тебе я шукаю. Ти загубився – вина не моя. Дощ накрапає – в тривозі сім’я: Ми загубились, між нами стіна, Вулиця плаче, сумує вона. Краплі дощу всі течуть в ручаї, Сльози несуть в океани мої, – Немає для мене ні ночі, ні дня: Ну де ж ти, дурненьке моє кошеня? Осінь Пожовклі нетрі – в листопадній повені. Природа стихла, вітер майже вщух. Дерева всі стоять, мов зачаровані. Вони ось-ось в зимовий сон впадуть І будуть мріять, що сніжок їх помережить, Нарядить взимку в хутряну одежу. Вони стоять у сонному чеканні, Що скоро їх весна розбудить рання. Мамі Тебе люблю понад усе в житті. Для мене ти – як світло у пітьмі! Ти радість для душі в лиху годину. Тебе ніколи в світі не покину – Нестиму в серці, доки буду жити. І хай життя мене скрізь буде бити – Ми вдвох з тобою все здолаємо, кохана. Я так люблю тебе, моя рідненька мама! Свідкам війни Україно, воєнні шрами твої Заросли вже полями житніми. Але рани ще є на твоїй землі, Материнські сльози невиплакані! Доки живий ще свідок останній Того, як смерть ніс «новий Батий», Доти й шануватимемо ветеранів: Пам’ять жива про подвиг святий! Подяка Говорю я солдату, що стоїть скам`яніло: «Вічна слава тобі і подяка моя! – Ти прикрив нас від куль власним зраненим тілом. Вдячні люди тобі й українська земля! Доки крутиться світ, доки сяють нам зорі, Доки сонце не спить в підвечірній імлі – Пам`ятаємо ми і у радості, й в горі Славний подвиг твій, син України-землі!» Альманах “Саксагань” № 2 2016

«САКСАГАНЬ» АДРЕСА РЕДАКЦІЇ: 50101, Україна, м.Кривий Ріг, пл.Радянська, 1 ЗАСНОВНИК – Виконком Криворізької міської ради Свідоцтво про реєстрацію № 108 ДП-1994

Коректор Iван Найденко Фото на обкладинці Андрія Дюка

Верстка і дизайн альманаха – Андрія Дюка

Рукописи редакцією не рецензуються, а обсягом менш ніж 48 аркушів не повертаються. Автори можуть зустрітися з головним редактором, за домовленістю, в Управлінні культури і туризму міськвиконкому, або при зборах міського літературного об‘єднання у бібліотеці №10 на площі ім.Артема. Контактні телефони 410-21-16, 74-69-38. e-mail: andrey.dyuka@mail.ru o.n.kroll@gmail.com

Здано до набору 28.06.2016 р. Підписано до друку 19.07.2016 р. Формат 60х84/1/8.Тираж 400 примірн. Об‘єм 8,0 ум.др.арк.

Ціна вільна.

Видавництво «Діонат» (ФО*П Чернявський Д.О.) пр. 200*річчя Кривого Рогу, 17 (зуп. «Спаська»),

тел.: (056) 440*21*63; 440*05*92. Свідоцтво ДК 3449 від 02.04.2009 р. www.dionat.com