RusPioner #41 by Russian Pioner

русский пионер №8(41) ноябрь 2013

№8(41) ноябрь 2013

orlova

Хорошо быть «Русским пионером» в деле освоения космоса. Колонка с орбиты поступила в номер. А в меня поступило чувство удовлетворения.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Андрей Колесников

Клятва главного редактора стр. 6 первая четверть Урок правды. День космонавта. Федор Юрчихин про два часа орбитальной свободы стр. 18 Прогул уроков. Полетели. Диана Арбенина о том, в какой стране она хочет жить стр. 22 Урок уроков. Наш, этот космос. Сергей Лукьяненко про то, как не стало космоса стр. 24 Сбор металлолома. Предпочитаю штопор. Джон Траволта о том, в чем ему стыдно признаться стр. 26 Урок труда. Земля приближается. Екатерина Истомина в прыжке стр. 28 вторая четверть Пионер-герой. Каменный гость. Исповедь челябинского метеорита стр. 32 Следопыт. Объяснимая и невероятная

трагедия группы Дятлова. Наш корреспондент

раскрывает тайну гибельной экспедиции стр. 40

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

третья четверть Диктант. Космично. В тему номера стр. 48 Дневник наблюдений. Глушь. Обозреватель «РП» на самом потаенном космодроме Родины стр. 50 Изложение. Бэтмен не может умереть! Лера Тихонова с бейсером стр. 56 Урок поэзии. Поэт Орлуша честно, без

затей воспел геройство сукиных детей. Стихи Андрея

Орлова (Орлуши) стр. 62 Сочинение. Дуралей. Рассказ Майка Гелприна стр. 66 Комикс Андрея Бильжо стр. 73 четвертая четверть

Урок мужества. Своих не бросаем. Обозреватель «РП» и теория «малых дел» стр. 78 Урок географии. Насморк. Специальный

корреспондент «РП» в стране с самой большой плотностью нобелевских лауреатов на душу населения стр. 82

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

группа продленного дня Правофланговый. Будет вам космос. Андрей Макаревич о том, как страшно хотелось туда стр. 88 Знаменосец. Ара, брат-джан! Тигран Кеосаян про выход в космос через суд стр. 90 Пионервожатый. Хорошо сказал. Виктор Ерофеев во Владимирском централе стр. 96 Запевала. Собачий Космос. Андрей Бильжо про Белкустрелку и Терешкову стр. 100 Звеньевая. Все пыль. Астролог Василиса Володина про то, как лягут звезды стр. 104 Отличница. Все те же числа. Клара Кузденбаева про цифры, про всех остальных, а прежде всего — про себя стр. 106 Физрук. Всегдаготовность. Александр Зильберт бьется с космонавтами стр. 108 Горнист. Случай в «Ракете». Вита Буйвид о литовцах, гастроэнтерологе и коньяке стр. 112 Всегда готово. Ужупис. Николай Фохт о цеппелинах стр. 114 Внеклассное чтение. России верные сыны. Владимир Чуров стр. 118 Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 135

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Урок правды. День космонавта. Федор Юрчихин про два часа орбитальной свободы. Прогул уроков. Полетели. Диана Арбенина о том, в какой стране она хочет жить. Урок уроков. Наш, этот космос. Сергей Лукьяненко про то, как не стало космоса. Сбор металлолома. Предпочитаю штопор. Джон Траволта о том, в чем ему стыдно признаться. Урок труда. Земля приближается. Екатерина Истомина в прыжке.

русский пионер №1(13). февраль–март 2010

риа-новости

текст: федор юрчихин рисунок: boris donov

Космонавт Федор Юрчихин так подробно в своей колонке прямо с орбиты, с борта МКС, рассказывает про то, как он там живет, что сначала думаешь: да когда же он успел написать там эту колонку? А потом понимаешь: да, может, главное искусство человека в космосе и состоит в том, чтобы найти время и пространство, когда ты принадлежишь только себе.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

В ОБЩЕМ-ТО, распорядок дня космонавта практически ничем не отличается от обычного дня на Земле. Подъем, утренний туалет, завтрак, восьмичасовой рабочий день с перерывом на обед, свободное вечернее время. Само собой — ужин, вечерние гигиенические процедуры, сон. А утром все по новой. Есть своя специфика. Каждый день — два часа спортивных занятий! Земля следит за соблюдением РТО — режима труда и отдыха. Ведь необходимо сохранить работоспособность на протяжении почти полугода в условиях невесомости. И на работу особо опаздывать нельзя. Ведь на Земле, в Центре управления полетами, ЦУПе, на связи сидят специалисты. Хотя опоздать довольно сложно. Ведь у нас — работадом, дом-работа, все рядом. Никаких пробок, никакого транспорта. Ну а как мы понимаем, что нам предстоит делать и когда? Мы из тех счастливых людей, за которых все досконально продумывают. Это и план работ на всю экспедицию, план на неделю, на день. Давайте остановимся на рабочем дне. В качестве примера я взял свой план работ за 15 октября этого года. Называется он «форма 24» и приходит к нам на борт в виде радио-

грамм. Предварительных, на два-три дня вперед, и окончательной — для следующего дня. Таким образом, с окончательным планом на следующий день (у нас с вами это, напомню, 15 октября) мы ознакомились вечером 14-го. Первая строчка в нем — подъем. В 6:00. Я так рано вставать не люблю, поэтому тут же заглядываю, что же дальше: осмотр станции, перезагрузка компьютеров, утренний туалет (на него отводится полчаса), завтрак (еще полчаса), подготовка к работе. И в 7:20 — ежедневная конференция с ЦУПом по планированию. Что мы с вами сделали: провели подготовку к работе накануне, компьютеры перезапустили. Быстро чистить зубы и умываться, по дороге осмотреть станцию и — завтракать. Значит, мы спокойно можем встать в 6:30—6:40. Что я и сделал в тот день. Да, чуть не забыл. На МКС, Международной космической станции, экипаж, а нас тут 6 человек из трех разных стран, живет по Гринвичу. Завтрак. Для меня — каша, овсяная. И Олег Котов, и Сергей Рязанский — нас трое на российском сегменте — тоже предпочитают каши. После каши — кофе. Чуть не сказал — чашечка кофе. Кофе у нас в пакетах. И попутно смотрим план, радиограммы — вдруг есть изменения?

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Время конференции. Докладываем Земле о самочувствии, параметрах атмосферы, готовности к работе. Земля — об изменениях в плане работ, если они есть. И вперед. Итак, 15 октября. Передо мной мой план. И в этот день первая работа — это аудиосеанс с всероссийским детским центром «Орленок». Ребята непосредственно из лагеря общались с нами, задавали вопросы. Полчаса общения пролетели очень быстро. И вопросы были интересные. Следующие 40 минут мы с Олегом Котовым переключали кабели системы «Курс», используемой при автоматической стыковке российских космических кораблей, с одного из стыковочных узлов на другой. Запись телевизионных репортажей. Есть и такая работа на борту. Вы наверняка смотрите передачу «Пора в космос». Многие сюжеты для этой передачи мы записываем на орбите. Поверьте, с удовольствием. Да! К этой работе необходимо переодеться. В полетный комбинезон или нарядную одежду. Записали несколько сюжетов. Обратное переодевание. Потом у меня очень долгая и кропотливая работа по замене шлангов в СРВК — системе регенерации воды из конденсата. На эту работу времени ушло немного больше, чем планировала Земля. Зато удалось заменить все шланги, хотя могли бы продолжить замену в следующие дни. Но лучше сразу. За работой не заметил, как наступило время обеда. Спасибо ребятам, позаботились о меню. Обед. Целый час. Меню — борщ, мясо цыплят с рисом, чай, печенье. Самое главное, можно просто поговорить друг с другом, пообщаться. Своеобразный отдых. Не забыть просмотреть почту, ответить на письма, позвонить домой. Да, мы имеем такую возможность. Час пролетел быстро. Первое дело после обеда — поиск необходимого оборудования и ознакомление с радиограммой по замене прибора в служебном модуле. Эта работа запланирована на следующий день. Переговоры со специалистом. Проговорили все нюансы по предстоящей работе. С Александром мы работаем давно и, надеюсь, понимаем друг друга с полуслова. Хотя иногда и спорим. Все бывает. Пока переговаривались, настало время для приватной медицинской конференции. Это переговоры с доктором экипажа — Александром Васиным. Мы с ним работали вместе еще во время подготовки к моему первому полету.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Такие «приватки» планируются каждую неделю. Александра Васильевича, как любого доктора, интересует наше состояние, сон, аппетит. Есть ли жалобы. С каждым из нас он беседует отдельно. Это была его последняя конференция с нами. На следующей неделе его заменит Кирилл Киреев. После медицинской конференции — наука. У нас с Олегом инициализация и размещение на экспозицию в различных местах на станции дозиметрических детекторов. Работа хорошо знакомая нам, и мы справились с ней раньше запланированного. Образовался небольшой запас времени. Помните, я задержался при работе со шлангами? И пропустил физкультуру. Самое время нагонять. Обычно ее планируют два раза в день по часу. До и после обеда. Хотя многие из нас предпочитают «отработать» сразу, одним заходом. В этот день так и вышло. Сначала беговая дорожка. У нас на борту, на российском сегменте, она новая. Недавно установили. Замечательная! Спасибо создателям. Получаем удовольствие. И, попутно, удачное время для просмотра фильма. Или для музыки. Побегал, легкий перерыв — и на велоэргометр. А с него, усталый и довольный, на водные процедуры. Душа у нас нет. Есть мокрые и сухие полотенца, теплая вода с шампунем из пакетов. Уже вечер. Не за бортом. На орбите у нас за сутки 15—16 раз рассвет и закат. Вечер рабочего дня на МКС. Удачный день. Все получилось

здорово. И у Олега Котова — он занимался подготовкой к установке блока для обеспечения расстыковки с «Альбертом Эйнштейном», европейским транспортным грузовым кораблем. И у Сергея Рязанского. У него в этот день профилактика средств вентиляции, контроль автоматического срабатывания клапанов системы «Воздух», биотехнологический эксперимент «Каскад». Об этом и рассказываем на вечерней конференции по планированию. Знакомимся с окончательным планом на следующий день, с радиограммами. Оставшиеся два-три часа до сна используем по-разному. Почта, письма, звонки домой, фотографии… Но ужин никто не отменял. Что-нибудь вкусненькое и сладенькое. Мы это тоже любим. По плану отбой в 21:30. Но, признайтесь, вы тоже любите потянуть время, не сразу в кровать... И мы также. Хотя засиживаться, если это слово уместно в невесомости, допоздна мы позволяем себе только в выходные дни. Там можно поспать подольше. А в рабочие (врачам не читать!) — где-то около 23:00 отбой. Самый обычный день. Вокруг — бескрайняя, неуправляемая свобода космоса. Внутри станции — четко спланированный, подконтрольный Центру распорядок. А где-то на стыке этих двух миров — человек, который смог отвоевать себе в личное пользование всего два часа. Нет — целых два часа! За один день космонавта. 15 октября.

саша мановцева

текст: диана арбенина рисунок: олег бородин

В прошлом номере к колонке Дианы Арбениной мы приложили диск с ее новыми песнями. Хватило не всем. Поэтому мы выпускаем дополнительный тираж диска и прилагаем к нему новую колонку Дианы. Про страну, в которой не хотят быть космонавтами. И про то, какую страну она выбирает.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

КОСМОС…… звезда задыхающаяся в невероятности своего существования. когито эрго сум в шнурках гагарина на красной дорожке космодрома. крутизна ракеты пелевина в песочнице детского сада. мальчик кем ты хочешь быть? космонавтом. каждый второй ответ. лица героев советского союза в мундирах отливающих оловом, профили, анфасы, улыбки, недосягаемая терешкова, музей циолковского в калуге, гений сергей павлович королев, байконур, степи, подъем в 4 утра, тренинг вестибулярного, еда в тюбиках, и они парят парят парят там в своих капсулах, а вся страна в трениках и засаленных майках-алкоголичках не дышит в коммунальных кухнях у черно-белых телевизоров и водка стынет у дяди фимы. вот это тайны! вот это бездны, не так ли? а вот уже не так ли. уже никто не задирает макушку вверх и через менструально-пубертатное отчаянье гай германики не шепчет — хочу быть космонавтом. даже если шепчет то как минимум максимум тихo чтоб не дай бог петя из 7Б не словил. словит — ржака до погребальной и даже после. нет и нет и нет! я хочу быть продюсером. я толком не знаю что он должен делать. однозначно он толстый

и важный и денег до фига и телки и дорогая тачка с музлом и он живет по ночам. когда быдло засыпает в своих беспонтовых сотах он выруливает на охоту и гончит бесшумно по беспробочной москве. ну чем не ракета блин и чем не космонавт! я хочу быть дизайнером. папа купи мне пару дешевых тетенек-закройщиц пару манекенов чтобы я нацепила на них свои уродские платья и штаны, назвала это словом «коллекция» и еще, папочка-лапочка, купи мне билет в первый класс самолета москва—париж—нью йорк— лондон—москва, чтобы вернувшись из столиц моды я натрещала надутым товаркам как меня там приняли и однозначно полюбили. плевать что я гоню, никто ж не проверит! я хочу быть журналистом. мать его, я правда писать толком не умею но елки палки слово «папарацци» такое клевое модное и вкусное. какая хрен разница сколько там «ц» «п» «р». и точно никакая хрен не разница что это вообще то фамилия от феллини а не нарицательное. я об этом конечно же не знаю. точнее как сейчас говорят когда садятся в лужу — «я не в курсе». нам — журналистам из нахабино и бирюлево — это не важно! нам важно преданно смотреть

в глаза роме емельянову, держа бокал пино в правой и сдержанно улыбаясь тьфу черт побери «чувственным ртом», чтобы потом выдыхать в сотовый «машк, а он ничееее, жаль мы с тобой тема, машк». так вот чтоб вы все знали. я не хочу быть поэтом. все поэты — ботаны. еще чего! я дурак что ли книжки читать, еще придумайте чтоб я зашел в дом книги и ее — такую тяжелую купил! я не хочу быть ветеринаром. ну блин это ваще позор, деревня крюково, станция петушки. коровы, овцы и облепленные навозом кирзачи. фуууу! еще чего! добрый доктор айболит, он под деревом сидит, я вас умоляю, не смешите. я не хочу играть русский рок. фу старье! я буду играть модную музычку и желательно чтоб хватало одного пальца правой руки, а больше не надо и так закинувшись можно по три часа долбать три ноты, охренев от успеха в кафе 34 05 или 54 08 или 44 76, один фиг какая разница, все равно загнется через сезон. инженером я быть не хочу разумеется тоже. привет эльдар рязанов! романтика чертежных бюро и служебных романов за плечами вместе с этими же плечами в румынских стенобитных коричневых габардиновых пиджаках. привет эльдар рязанов и пока! учиться кротом а после получать 2 рубля. еще чего! Так вот чтобы вы все знали — Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ КОСМОНАВТОМ. это уже откровенная какая-то дурь и блажь. ну летчиком куда ни шло. но космонавтом... время тратить только. бред какой еще чего! и за что горбатиться-то? а теперь по существу ребята. до какого предела должна была опуститься страна чтобы ее молодость харкать хотела на небо?! до какого состояния нужно было довести страну чтобы ее народ поголовно спал и мечтал стать торгашом или барыгой или жульем или халтурщиком или авантюристом от искусства?! желательно кстати все это совместить! все в одном флаконе — стопроцентный результат!! я хочу в советский союз. страшное заявление. понимаю. но у меня сил нет наблюдать циничных подростков которые не умеют плакать. еще чего! которые песен не знают, ты еще виноградную косточку затяни, чтоб нас всех дико продвинутых посмешить. еще чего! которые стесняются своих «предков», вкалывающих как папы карло и все блин мало. мама можешь до школы не провожать? давай дальше я сама?

и смотреть в спину — слава богу свалила в своих уродских сапогах, а у верки мать что надо — клево прикинута. чтоб верка мою увидела? позорище. еще чего! меня тошнит. я хочу в советский союз. хочу в страну где все знали маленького принца и за книгами были очереди. в страну которая плакала 27 марта 1968 года. в страну мальчики которой крутили на качелях солнышко соревнуясь кто больше продержится. в страну девочки которой пришивали манжеты к рукавам школьной формы и до 10-го класса заплетали косички. в страну которая гордилась. в страну которая верила. в страну которая любила. в страну которая страдала. в страну которую никто не предавал в самых чудовищных мыслях. в страну из которой не бежали как тараканье во все стороны света. в страну которую любили. в страну в которой каждый уважающий себя пацан хотел стать космонавтом. в страну где жила мечта. мне не хватает воздуха. я в каком-то безвоздушном пространстве. я хожу по улицам осенней москвы и наблюдаю людей. я хочу влюбляться в них но вместо лиц вижу прорези для глаз и пробоины ртов. они несутся. они торопятся. снуют. серьезные. закрытые. резонные. скуч-

ные. стерильные. офисные. гладкие. под кальку богатые. одинаково бедные. средние. земные. приземленные. заземленные. чудовищно. скупо. не красиво. не высоко. влюбляться не в кого. я хожу и смотрю на небо. я люблю его любым. хмурым и перистым, мокрым и солнечным, глубоким и отражающим, люблю когда летят облака, люблю когда в небе снег, люблю когда оно высоко, люблю когда на бровях. люблю небо своей страны. не вменяйте мне приступ патриотизма, пожалуйста. идите к черту. я просто чувствую свои корни. они прорастают во мне венами по всей вертикали тела. это пленительный экзистенциализм. космический. пока есть космос есть земля. все хорошо ребята. все хорошо. все хорошо. все хорошо. полетели)))) обязательный постскриптум: милый, не приглашай меня, пожалуйста, смотреть фильм «гравитация». это дешевка. это не космос. это не наш космос. давай посидим дома и в 234-й раз посмотрим мюнхгаузена. и когда олег иванович янковский в 234-й раз станет подниматься в небо в своих невероятных сапогах с невероятной улыбкой нам станет невероятно грустно и невероятно светло. ведь космос действительно как предчувствие.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

риа-новости

текст: сергей лукьяненко

Фантаст Сергей Лукьяненко исповедуется в том, что такое для него космос. Советский, российский и его собственный. Он рассказывает про тех, для кого первородный хаос — это личный вызов, и ты понимаешь: для него тоже.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

С ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОГО языка «космос» — это всего лишь «мир». Наш мир, упорядоченный и гармоничный, противопоставленный природному хаосу. Мы вовсе не задумывались об этом в последние годы Советского Союза, существуя в своем упорядоченном и гармоничном социалистическом космосе, противостоящем ужасающему капиталистическому хаосу. В нашем космосе был интернациональный долг и дефицит, диссиденты и трудовые успехи, самое синее в мире Черное море и легенды о плоских «японских телевизорах». (Телевизоров таких, кстати, тогда еще не было нигде в мире — но советские люди верили в них безоговорочно.) И, конечно же, был Космос. Тот, настоящий, который над головой — и которым можно было гордиться. Потому что мы — первыми — полетели туда. И мы летали туда лучше всех. То, что американцы побывали на Луне, было случайностью (а может, их там и не было), то, что американцы построили «Шаттл», было глупостью (а в этом, как ни странно, мы были правы). Космос был наш. Космос был дверью в будущее, выигрышным лотерейным билетом, залогом грядущего чуда.

Кто как — а я космос обожал. Открывая свежую газету, обязательно искал в ней скупые строчки о пуске очередного космического аппарата. Как правило, они назывались «Космос №…». На самом деле «Космосом» мог быть любой спутник — военный, метеорологический, связной, научный… Им мог быть межпланетный зонд, не вышедший на орбиту, и не прошедшая испытания модификация «Союза». Все, что только возможно, в нашем упорядоченном благополучном космосе скрывалось под грифом «Космос номер такой-то»… Клуб любителей фантастики я организовал лет в двадцать, наслушавшись об аналогичных клубах в других городах Советского Союза. В АлмаАте, городе миллионном и вроде как близком к знаменитому Байконуру, к моему удивлению, такого клуба не было. Я совершенно наивно проигнорировал недавнюю историю, когда КГБ по всему Советскому Союзу разгромил клубы любителей фантастики: что-то непонятное читали, говорили о каких-то звездных войнах (!) и империях (!!!), а также прочих подозрительных вещах. Сколько же искренних, невзирая на все будущие перемены строя и собственного названия,

врагов получила в те годы госбезопасность! И на каком пустом месте — в готовой вот-вот развалиться стране затеяв охоту на людей, максимально далеких от реальных проблем, мечтающих лишь об одном — чтобы фантастику побольше печатали! Но мне повезло: КГБ еще существовал, готовясь быстренько перейти на новые, буржуазные, рельсы, однако на фриков уже не охотился. Так что никто не мешал мне переписываться с коллегами по увлечению со всех концов СССР (мы еще не разделились на Украину и Россию, Молдову и Латвию), писать собственные рассказики… и мечтать о космосе. Разумеется, я не мечтал туда полететь. Не то здоровье, не та профессия, да и вообще — игра в рулетку не входит в число моих любимых занятий. Так подросток может быть влюблен в знаменитую на весь мир киноактрису — не испытывая никаких надежд, но все равно обожая предмет своей любви. Мне достаточно было читать про космос, смотреть передачи про космос, мечтать побывать на настоящем старте… что, в принципе, тоже выглядело фантастикой… И я не был кем-то уникальным. Четверть века прошло, но я до сих пор помню переписку, которую вел с женщиной откуда-то из казахстанской глубинки (она узнала из газет про наш клуб — и написала, попросив сделать ее «членом по переписке»). Она, оказывается, пыталась организовать клуб в своем городе — но коллег по увлечению не нашла. Пыталась увлечь мужа — он только посмеялся. Вот и переписывалась немолодая уже женщина с незнакомым ей студентом — о фантастике и о космосе. Пятнадцатого ноября 1988 года, четверть века назад, умирающий советский космос совершил свой последний подвиг — в космос слетал космический корабль «Буран». Это был и ответ американскому «Шаттлу», и наше собственное достижение (американцы так и не научились сажать свои «челноки» в автоматическом режиме). Страна уже умирала — гигантский, неповоротливый динозавр, чей мозг пожирали паразиты, но лапы еще не знали об этом и двигались, челюсти неторопливо жевали, а желудок переваривал пищу. Скоро, совсем скоро динозавр развалится, паразиты растерзают исполинское тело на куски — и примутся их догрызать. Но пока советский космос жил, упорядоченное сражалось с хаосом…

«Какая у меня сегодня радость! — писала незнакомая мне женщина из казахстанской провинции. — Полетел наш космолет! “Буран” — какое красивое имя! Я так рада, я хожу и всех поздравляю. А мне говорят, что я дура. Муж вообще обругал…» Для нее это было чем-то вроде «вагонных разговоров» — выговаривание в никуда, в пустоту, незнакомому собеседнику. Сейчас для этого есть Интернет. Тогда была только бумага и конверты. «Вы радуетесь? А вы отмечали в своем клубе этот праздник?» Ну да, отмечали… поговорили минут пять… «Так хочется порадоваться с кем-то, поговорить… Когда же он полетит с космонавтами, я так этого жду!» Я не знал тогда, что ни восторженная поклонница космоса, ни космонавты, готовившиеся к этому полету, ни я сам — никто и никогда не дождется следующего полета «Бурана». Это была слишком сложная и слишком ценная вещь для умирающего космоса СССР. Хаос уничтожил ее быстро и четко, как потом будут уничтожены подводные лодки проекта «Акула», научные институты и лаборатории, телескопы, заводы, образование, культура, интернационализм и трудовые успехи. Ну и дефицит, конечно. Как нам и обещали — чечевичной похлебки стало вдоволь. А космоса больше не стало. Заглохла переписка с женщиной, которую я никогда не встречал. Нас, любителей фантастики, писателей и читателей, разметало по разным обрывкам бывшего единого целого. Космос умер. Нет, мы продолжали летать. На старых кораблях, созданных в эпоху живого и торжествующего советского космоса. Со старого космодрома, вмиг ставшего зарубежным. Умер американский «Шаттл», пережив две чудовищные катастрофы и оказавшись совершенно невыгодным… впрочем, если рассматривать его как часть хаоса, что уничтожил советский космос, — это было удачное вложение. Умерла космическая станция «Мир». Старые корабли упрямо продолжали летать. Космонавты уходили работать в «Газпром», молодежь стала мечтать выучиться чему-нибудь и свалить подальше за рубеж, слово «распилить» стало означать вовсе не то, что при Толстом и Горьком, книжки ушли в Интернет вслед за людьми. Режиссер казахстанского про-

исхождения Тимур Бекмамбетов снял в России пару фильмов по книжке писателя-фантаста казахстанского происхождения — и участники этого действия почему-то стали популярнее космонавтов. И однажды, два года назад, мне позвонили из Роскосмоса и позвали на старт космического корабля. Я прилетел на Байконур вместе со старшим сыном. Каким чудом мне позволили привезти на старт ребенка — сам не пойму. Холодной весенней ночью я разбудил сына, мы вышли из гостиницы, и маленькая делегация, в которую мы были включены, поехала смотреть старт. В семь лет вставать в два часа ночи — не оченьто приятно (как и в сорок пять, если честно). Но происходившее того стоило. Дрожала земля, дрожало само пространство, над степью нависал низкий, невероятной силы звук, почти обретающий плотность и материальность. Стало светло как днем, ночные старты — они самые красивые. Ракета поднималась на столбе огня, на его вершине, в крошечной капсуле корабля были люди, которых мы только что видели в зале, на пресс-конференции. Мы с сыном стояли рядом и смотрели, провожая взглядом экипаж — новый экипаж на старом корабле… А рядом были люди, приехавшие для того же самого — чтобы проводить взглядом этих людей, проводить крошечный кусочек Космоса, отправляющийся в Хаос. Взрослые и дети — я и не знал, что у нас сохранились «школы юных космонавтов»… Может быть, за этим стартом следила — наяву или по телевизору — и та моя давняя собеседница, мечтавшая увидеть старт «Бурана»… Прошло четверть века. Другая страна. Другие мечты. Другие люди. Другие идеалы. Но по-прежнему были мы — те, кто нес человеческий порядок в космический хаос. Те, кто нес Космос — космосу. Те, кто готовил их полет. И те, кто провожал их взглядом и желал удачи. Он все равно наш, этот космос. Мы первыми пришли в него — и мы в нем останемся. Потому что среди людей всегда будут те, для кого первородный хаос — это личный вызов, те, кто поведет человечество дальше. В том числе и в космическое пространство. Может быть, среди них будет и мой сын. Во всяком случае, старт он уже видел. Ему — понравилось.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

getty images/fotobank

текст: джон траволта рисунок: анна всесвятская

Актер и, что для нас в этом номере особенно важно, летчик (хотя пока еще не космонавт) Джон Траволта в колонке, написанной для «РП», вводит читателей в курс своих авиационных пристрастий. И признается в том, в чем ему стыдно признаться.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

ЛИЦЕНЗИЮ пилота я получил еще в середине 1970-х годов, как я сейчас помню. А мое первое воспоминание о том, что я очень-очень хочу летать, относится вообще к пятилетнему возрасту. С другой стороны, многие американские мальчишки мечтают о небе, это абсолютно нормально. Но я-то как раз небесную детскую мечту осуществил на сто двадцать процентов. Так что я свирепый матерый авиатор с солидным летным стажем, и в небе я чувствую себя не менее уверенно, чем на земле. У меня есть своя коллекция джетов, сейчас в ней состоят три боевые машины. Наиболее известный во всем мире мой джет — это «Боинг-707-138». Эта машина прославилась потому, что на ней я летал на Гаити, чтобы помочь пострадавшим от землетрясения: мы с женой привозили на остров одежду и медикаменты. Увы, у меня в коллекции нет советских или же российских машин, но зато есть самолет родом из Югославии, который я приобрел совсем недавно. Это машина югославской марки «СОКО». Какой отличный был когда-то бомбардировщик, его использовали для борьбы в условиях партизанской войны, а также для противостояний с различными вертолетами.

Но сейчас эти редкие машины используются только для авиашоу. Кстати, у моих друзей-летчиков из Breitling Jet Team (а я много лет собираю их часы и несколько раз был на мануфактуре Breitling в Швейцарии) есть в фирменной эскадрилье советские самолеты, кажется, это МиГ-21 или какая-то определенная модификация этого самолета. Я могу сказать со всей ответственностью пилота со стажем, что это просто отличные учебные машины, предназначенные для пилота и курсанта. Да и ребята из экипажей Breitling Jet Team, крутые профессиональные летчики, которых я люблю и уважаю, хвалят ваши МиГи. Не скрою, кстати, что мне очень нравятся русские вертолеты. Просто невероятные машины! Вообще, как я думаю, существуют три мощные школы авиастроения и авиаторства — американская, британская и русская. При этом у русской школы есть свой высокий класс, свои выдающиеся технические разработки и свой персональный дизайн. Русские инженеры, которые занимаются самолетостроением, необычайно востребованы на Западе, к ним прислушиваются и сегодня, а за русскими новациями в этом жанре следят наши профессионалы.

И о российском самолетном дизайне я хотел бы сказать особенно: ведь все отчего-то думают, что русские самолеты и вертолеты не слишкомто красивы, но я лично нахожу их очень круто сделанными, круто нарисованными, это выдающиеся с точки зрения эргономики предметы. Еще я слышал, что в России есть легендарное авиашоу «МАКС», которое я пока не видел, но знающие люди утверждают, что это важный авиационный салон. Может быть, я сам прилечу когда-нибудь. Я люблю небесную акробатику, и среди всех фигур высшего пилотажа я предпочитаю не мертвую петлю, а штопор. Но небесная акробатика требует очень долгой технической подготовки, тем, кто хочет исполнять петлю, потребуется несколько лет занятий с профессиональными пилотами-каскадерами, а у нас в Америке много таких парней. Стыдно тут мне признаться, что за все годы пилотирования я ни разу не прыгал с парашютом! Но моя жена прыгала несколько лет назад. Говорит, что это было просто здорово! Логично, если ты летчик, подумать однажды и о полете в космос. Я много раз думал над своим космическим полетом, тем более что сейчас это сделать гораздо проще, чем тридцать лет назад. Я даже обсуждал свой возможный полет в космос с одной из британских компаний. Но пока твердого окончательного плана у меня нет. Однако мечта о космосе остается. К счастью, это теперь куда более доступно, ведь существует и совсем неплохо развивается космический туризм. И космос постепенно перестает быть тайной. Многие спрашивают меня, почему я выбрал небо, а не, предположим, воду. Почему я именно летаю, а не ныряю в буйные пучины океана или не гоняю, как сумасшедший, на каком-нибудь заряженном болиде по Африке? Я думаю, что небо дает потрясающее ощущение свободы, чувства, которые я не могу ни с чем сравнить. Если вы парите в небе, вы в определенном смысле освобождаетесь от всех земных мыслей, от земных проблем, от всего того, что налипло на вас там, внизу. Небо — это принципиально другое пространство, это и свобода, и счастье, и еще это пронзительное ощущение правильно сложившейся человеческой жизни. Небо — это удача, небо — это фортуна, я уже много лет уверен в этом. Если человек летает, то он не может быть несчастным. Так что я приглашаю всех учиться летать.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

orlova

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина

В колонке обозревателя «Ъ» и регулярного колумниста «РП» Екатерины Истоминой происходит, вероятно, самый стремительный охват космической темы: буквально одним прыжком. Дух захватывает.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

ПРЫГАТЬ ИЗ КОСМОСА на Землю,

на мой взгляд, легко. Хотя такой прыжок есть все-таки небольшая производственная драма, и воздушный спектакль точно разыгрывается по гулким минутам. Вот вы, незаметно вибрируя, надеваете темносиний трикотажный теплый комбинезон. Его заметной технической особенностью являются металлические крепления для тяжелого парашютного мешка. Затем на деревенском английском военном аэродроме объявляется жизнерадостный, будто британский спаниель, инструктор. Предположим, что это рослый и мохнатый швейцарец Бруно. Всецело европейский Бруно утверждает, что предстоящий через полчаса вам двоим прыжок с высоты в 3800 метров будет для него уже 314-м в прыжковой карьере. Бруно подчеркивает, что первые двадцать прыжков он тоже слегка волновался. Затем вы вместе залезаете в крохотный железный разноцветный самолетик. Этот самолетик с мрачным вагнеровским торжеством минует манную толщу облаков, которые вдруг перестают выглядеть дружелюбными объектами. Облака кажутся зыбкой, подслеповатой пеленой. А ваша задача — пролететь через них.

И приземлиться на Землю. Ну и парашют вроде должен раскрыться!.. Черного цвета, такой специальный круглый часовой аппарат на левом запястье Бруно показывает набранную самолетом высоту: 3 километра 800 метров. С этой самой отметки и будем прыгать. Бруно дает мне последние инструкции. По его приказу я открываю скрипучую дверцу маленького самолета. Потом я сажусь на железный бортик самолета и свешиваю ноги вниз. Внизу, под моими по-детски болтающимися ногами, — где-то четыре километра холодного осеннего британского воздуха. Почти что над моей головой, упакованной в кожаный шлем и очки, отчаянно вибрирует крыло самолета. Крыло бьет дрожью от ветра: над английским графством Чешир, родиной кота, — нечаянная турбулентность. А нам с Бруно необходимо не только прыгнуть из этого нечеловеческого космоса, но еще и не сбиться с курса. То есть не улететь куда-нибудь в соседнее графство. Бруно обещает планировать, и я принимаю позу «Банан». Поза «Банан» обозначает, что я теперь свободно болтаюсь в плотных потоках холодного

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

воздуха. Я перебираю над облаками ногами, как жук, в то время как Бруно, пристегнутый ко мне сзади, сидит на бортике самолета, как на стуле. Толчок. И мы выпадаем из самолета. Первый километр прыжка вниз — это так называемое свободное падение, когда ваш парашют еще не раскрывается, он не должен. Мы с Бруно беспрекословно, молча летим камнем вниз. Воздуха мне чертовски не хватает, его приходится буквально откусывать от ледяного пространства ртом. Не существует никакого страха, но идет борьба за жизнь, вернее, за какое-то сознание. Мои прозрачные очки мгновенно запотевают, но и сквозь проступившие стеклянные заморозки я успеваю заметить, что мы уже падаем через облака. Их много, они живут специальными созвездиями, дружественно сплетаясь или же враждуя друг с другом. Мои щеки, выступающие из шлема, покрываются нежным тонким дождем. После того как открывается парашют, вы можете позволить себе посмотреть по сторонам. А земных сторон из этого самого ближнего космоса открывается математическое множество. И вы думаете в первую очередь о земной природе, ровно потому, что в этот момент наблюдаете ее буквально — с небесной высоты.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Вы отчего-то вспоминаете, что внизу, там, в черноземных газонах Чешира, клацают свирепыми челюстями герои детских стишков — кролики, пожиратели священной капусты. Где-то там внизу, на светлых пастбищах, трубят рыцарскую победу британские пони, и в знак лошадиного триумфа они вращают нечесаными хвостами. Там внизу вековые королевские дубы, упорные и устойчивые, как монархия, с тщательно выписанными кронами, равномерно, как на марше, поворачивают кудрявые, резные гривы к солнцу. Внизу, где-то там, на приближающейся метеором Земле, английские овцы, сакральные агрикультурные куклы, ловко прыгают, как в считалке для сна, через каменные заборчики. Внизу, где-то там, уже совсем недалеко, этих кукольных овечек, с черными, в локонах, бочками, с жирными беленькими гузками, стерегут миниатюрные английские овчарки — собаки породы корги. И среди них — где-то здесь, где-то там, на Земле, — бегают предки моего собственного пса корги. Его зовут так же, как и инструктора, который болтается сейчас сзади, — Бруно. Возможно, что среди всех инструкторов я выбрала Бруно из-за его имени: такой не подведет, как и настоящий тигровый корги. Но все пасторальные картины венчает невидимая фигура Чеширского кота: его рыжая издевательская

улыбка, что обыкновенно растворяется в воздухе, теперь нарисована, словно смайлик, на размытой акварелью Земле. Неспешно, в различных сентиментальных размышлениях о земной природе, вы буквально танцуете в воздухе, разворачиваясь то боком, то лицом, то подставляя условному английскому солнцу синюю трикотажную спинку. А ваши обмороженные щеки горят неистовым подвигом, будто вы — самый лучший участник «Битвы за Англию» и вас отметил перед королевой Черчилль. Воздушное планирование — это, вне всяких сомнений, сорт отчаянного британского спорта или же вид акробатического танца. Бруно ювелирно регулирует наш парашют, направляя его в необходимые нашему смелому экипажу потоки воздуха. Вдвоем с инструктором мы составляем довольно странную танцевальную пару, которая никак не может разъединиться. Вместе мы перебираем ногами и раскрываем руки, будто мы две огромные суринамские лягушки. Вместе мы по-лебединому качаем головами, разглядывая Землю, которая становится все заметнее. Вот мы пролетаем на территорией самой обычной британской тюрьмы, которая столь ослепительно хороша, что ее можно принять за старинный гранд-отель. Я вижу, что милые заключенные ответственно делают зарядку на лужайке. Потом мы поворачиваем в сторону сельского кладбища с его смертельным уютом и погребальной тишиной. Мы, словно проницательные британские детективы, парим над вросшей в дождливую почву деревней, с красными кирпичными домами-крепостями и с садами, полными пастельных осенних лепестков, где — кто же это знает наверняка? — спрятано орудие таинственного убийства. Наконец, где-то метров за пятьсот до земного финиша, Бруно отдает следующий приказ — и мне необходимо группироваться! Я принимаю позу «Стул», пытаясь в воздухе обнять ноги руками. Скорость падения усиливается, Земля приближается, парашют мотает, кружит, мы с Бруно будто делаем фуэте. Наконец мы падаем клубком в мокрую траву, и пять минут уходит на то, чтобы ощупать себя и выбраться из-под завалов парашюта. Может ли человек летать, словно он свободная птица? Человек достоин этого.

Пионер-герой. Каменный гость. Исповедь челябинского метеорита. Следопыт. Объяснимая и невероятная трагедия группы

Дятлова. Наш корреспондент раскрывает тайну гибельной экспедиции.

Пока я лежу на дне и только генераторы водолазной станции чуть тревожат мой покой, на земле люди записываются на групповые медитации о водружении биоколпака вокруг меня. Собирают подписи на строительство священного капища.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

текст: александр рохлин фото: наталья львова

Такого еще не было. И больше, скорее всего, не будет. Не повторяется такое никогда. Исповедь челябинского метеорита. В записи обозревателя «РП» Александра Рохлина — он только что вернулся с озера Чебаркуль. Ему верить можно.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Надеюсь,

самое страшное позади. Боль, ужас, отчаянье и сама смерть мне не грозят. Это уже случилось, я — мертв... Как вспомню, так вздрогну. Что это было? Есть время подумать. Я уже не тот, прежний, уверенный в себе. Я разбит, покалечен, прошел сквозь огонь, воду и смерть — здесь ничего не исправишь. Но одна мысль не дает покоя: что дальше? Функция анализа не пострадала. Значит, мне необходимо понять еще что-то? Кажется, я догадываюсь. Мысленно возвращаюсь в тот день, 15 февраля 2013 года по местному летоисчислению. Говорят, я поставил Землю на уши. Неловко об этом слышать, потому что нет ничего легче, чем возбудить местных обитателей. Любой гром с неба приводит их в гомерическое исступление. Они единодушно ахают, охают и закатывают глазки, городят несусветную чушь и строят предположения, которые стыдно произносить вслух. Люди очень глупы. Они жутко боятся конца света и одновременно заигрывают с ним. Память их чудовищно избирательна. Важное никогда не запоминается, а чепуха тщательно фиксируется и возводится в культ. Я довольно быстро понял, что моя роль чрезвычайно скромная. Я всего лишь посланник, гонец, фельдъегерь. Мне положено быть слепым, глухим, безобразным, максимально закрытым, пахнуть гарью и внушать ужас. С этой частью задания я отлично справился. Главная часть послания — внутри меня, зашифрована и недоступна. А тогда, в час моего появления, Земля мгновенно пришла в состояние, близкое к клиническому: паника, замешательство и восторг на грани шизофрении. Царило неслыханное единодушие. Общее возбуждение охватило миллионы граждан. Умолкла дюжина пушек, заткнулись плачущие дети, в одном из китайских зоопарков лев залаял по-собачьи, а несколько истеричных женщин с Восточной Украины неожиданно пришли в себя. Я летел со скоростью света, объятый пламенем, и не чаял выжить, я знал, что это мой смертный час — взрыв, распад, осколки, пыль. Одна-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

ко вышло иначе: я приземлился, разрушил несколько построек, моя взрывная волна дважды обогнула Землю, но я никого не убил и прославил на весь мир городок в центре Северной Азии. Теперь я ношу его имя и мы связаны родственными узами. Я прилетел из ледяной мглы и сейчас обитаю во мгле, на дне озера, в 10-метровой толще ила, но разве эту темноту можно сравнить с бесконечностью космического холода!? Никак. Значит, я — жив. И миссия продолжается. Есть один человек, который знает обо мне больше других. Он не поддался панике, оставался хладнокровен в критические мгновения. Он словно ждал меня, знал, что я прилечу. Его зовут Виктор Иосифович Гроховский. Я думаю о нем с нежностью, как об отце. Он унял мировую истерику, убедил остальных, что я не дьявол, не болотный газ, не осколок космического корабля. Он сказал, что я — космическое тело, метероид из разряда обыкновенных хондритов LL5, ударная фракция S4, степень выветривания W0. А еще я — расплавленная брекчия! Пускай так. В этих именах мало личностного, одушевленного. Я не обижаюсь: люди придают много значения классификации и определениям. Они называют это научным познанием. Теперь я расписан на десятки и сотни имен и цифр, занесен в таблицы и справочники. Предполагается, что мне около четырех с половиной миллиардов лет. Преимущественно состав мой — каменный, а не железный. Значит, я очень хрупкий, легко раскалываюсь, выпадаю мелким дождем. И главное, на территорию Северной Азии такие, как я, никогда не прилетали ранее. По идее, у меня есть здесь братья по разуму, составу, происхождению и способу появления. Старшие среди них — брат Тунгус и брат Сихотэ-Алинь. Все мы выпали на эту землю дождями. И я в каком-то смысле — долгожданный. Мой приемный отец Гроховский говорит, что в его стране сто лет такого не было. Да еще чтобы на глазах у миллионов...

Стал ли я от этого ближе, понятнее людям? Неразрешимый вопрос. Нас много здесь, в большом доме Гроховского, мы лежим на полках, в сейфах и даже просто на полу. Все мы — космические болиды, с виду куски оплавленного железа со следами атмосферного сверления, звездные раны, но и живые свидетели неземных страданий и мук. Мы лежим годами и десятилетиями, покрываемся земной пылью, молчим и ждем. Внутри каждого из нас — зашифрованное послание людям, глубинная информация о жизни и смерти. Я иногда думаю: почему они не торопятся нас услышать? Почему так быстро переводят в разряд экспонатов, низводят на роли ребусов для скучающих умов, почему не бьются всем миром, не ищут разгадок с тем же исступлением, с каким встречают? Почему не хотят узнать о себе правду? (Знаю ли ее я сам? Отдельный вопрос.) Феномен человеческого восприятия — ахнуть, охнуть и забыть... И все же как удивительно меняется температура чело-

веческого тела, когда они берут нас в руки. Они умолкают, их мысли перестают носиться стрелами и концентрируются. От рук идет тепло. Они не понимают, но чувствуют: за прикосновениями ко мне, или брату Чинге, или брату Гобе — встреча с тайной, закрытая дверь. И эта встреча может изменить их жизнь. Но они всегда остаются на пороге, не идут дальше, остывают, словно говорят себе: я подумаю об этом завтра... А Гроховский говорит: в каждом из метеоритов загадка, двух одинаковых никогда не бывает. Он уверен, что через нас можно понять, как образовалась его планета, кстати — наш второй дом. Поэтому я дорожу его вниманием, если только мой каменно-космический, силикатно-хондритный состав способен на такие земные изгибы сознания. Если бы все были такими, как Гроховский! Так нет же... Разум скачет на карусели, теряет равновесие, выворачивается наизнанку. Изнанка — это идолотворение, кумиростроительство, мозговыносительство. Я бы выразился крепче — полгода

...Я не боюсь тех бородачей-водолазов, что подбираются ко мне все ближе и ближе. Временами я сам подсовываю им кусочки своей плоти — ведь они так стараются...

в уральском этноклимате чрезвычайно расширили мою образную сферу, — но сдержусь. Обратная сторона луны — это когда познание превращают в игры с бессознательным. Оказывается, я не простое космическое тело, я — божественное тело. Я — послание, скрижаль, Весть! Нашлись те, кто схватились за меня как за идею и, ослепленные гордостью, объявили меня предтечей грядущего Апокалипсиса. Оказывается, из-за меня Папа Римский отрекся, война в Сирии началась, Олимпиада в Сочи станет началом Третьей мировой войны!.. Как же мне теперь не хватает ударной силы, пожарной энергии! Иначе бы я прошелся кинжальным каменным дождем по головам тех умников, кто сделал из меня «золотого тельца»! Остынь, Че! — говорю я самому себе. Разве ты не видишь даже отсюда, с илистого мелководья, что это было неминуемо? Человеческое невежество имеет два полюса холода. Первый — не находя быстрого ответа, они прячут загадки в дупла, как глупые белки, и забывают места схронов. Второй — оправдывая свою

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

глупость и страх, они надевают загадкам личины богов. Именуют их богами и поклоняются им. Бинго! Церковь метеорита Че! Аллилуйя! Пять десятков адептов! Нихт шиссен! Верховный жрец, отправитель треб, заслуженный работник чревовещания Аполлон Брейвичко! Хайль Гитлер... Пока я лежу на дне и только генераторы водолазной станции чуть тревожат мой покой, на земле люди записываются на групповые медитации о водружении биоколпака вокруг меня. Собирают подписи на строительство священного капища. Мастерят макет скрижалей, на которых евангельские цитаты ловко соединят с лягушачьим кваканьем и выдадут за пророчества. Самое страшное, что всегда-всегда найдутся те, кто этому поверит и пойдет вслед, потеряет драгоценные и невосстановимые крупицы доверия, душу свою разменяет на пыль. Очнутся пустыми и обозленными. Почему к Гроховскому не стоят очереди из жаждущих изучать астрономию, планетологию, космохимию? И куда смотрит че-прокуратура? Все слишком объяснимо и невыносимо банально! Я этого Брейвичку ненавижу всеми минеральными фибрами! Он же меня использует, как падшую девицу, невзирая на мои звездные раны и почтенный возраст. Он переписывает на себя мою славу, как черный маклер квартиру пьянчужки. Он смеется над убогим, как чернь над висельником. Я отказываюсь участвовать в этой демагогии! В болиде Че нет новых мистических откровений. Мое послание о чем-то другом. Я чувствую это всеми своими обугленными хондрами. Если бы мне только обрести голос! Я пролетел миллионы световых лет в безвоздушном пространстве, сгорал и плавился, я почти исчез и прекратил быть. Грандиозность моего пути не вместится ни в один человеческий разум. Но отчего мне опять так больно? Неуже-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

ли яд земной лжи страшнее, чем черные дыры галактик? Или это моя расплата за «удачное приземление»? Странно... Я учусь терпеть. Временами я чувствую легкость. Легкость — утешение. Оно приходит с северовостока. С берега, на котором стоит Чебаркуль, городок, который я прославил своим появлением. Здесь живет разновидность землян, чрезвычайно крепких тылом и задним умом. Поколебать их крепость трудно. Они многое вынесли, мало в чем преуспели. Ко мне относятся со смесью варварского благоговения и равнодушия. При этом называют меня «наш метеоритушко». Если это и глупость, то — великодушная. Чебаркуль не склонен к восторженности, но и не заносчив. Я для них гость, пускай каменный, не родной, но все же гость. А гостей они любят... Я вспоминаю

то утро, наделавшее столько шуму. Вся Земля в шоке, кроме... Чебаркуля. Я упал в озеро в ясный морозный день, на льду дюжина рыбаков ловили рыбу. Никто из них даже ухом не повел, когда рядом образовалась еще одна лунка. Девять метров в диаметре. Поразительное наплевательство! Мне было даже немного обидно. Время шло, я зализывал раны. Обо мне они начали узнавать только из сводок новостей, и то с опозданием и недоверием. Мало ли что летает, взрывается и падает в окрестностях Чебаркуля? Они же привыкшие — в десяти километрах от города военный полигон всеазиатского значения. Отсюда и начались приколы. Поздно вечером 15 февраля бдительные граждане поймали трех полузамерзших японцев, которые ходили по темным улицам города и спрашивали жителей: а где у вас упал метеорит? Японцев сдали в полицию, думая, что те сошли с ума или шпионят. Иностранцев допросили, а потом обогре-

ли, напоили и накормили. Японцы оказались первыми ласточками. На следующий день город пережил нашествие ста двенадцати языков. Все мировые агентства были в гости к нам. Но чуть ли не самым первым, кто попробовал спуститься ко мне под воду и прикоснуться, был чеградоначальник Орлов. Провидению было угодно, чтобы мы встретились. Ведь он служил в космических рейнджерах. Этом наивном, но дерзком сословии землян, что упорно мыслят об освоении Космоса. Здесь я беззвучно смеюсь... Он не побоялся нырнуть в полынью. Я не дал ему прикоснуться к себе, напустил илу, затемнил свет, идущий сквозь полынью. Так надо было, но встреча состоялась... И чебаркульцы признали меня своим. О, эти вереницы добрых че: дети на саночках, собачки в попонках, старушки с тросточками, юнцы с цветными машинками, передающими картинки на расстояние, наконец, суровые чебаркульские мужчины после смен на железных комбинатах — все они шли ко мне запросто, влекомые чистым любопытством. По-

...Временами я чувствую легкость. Легкость — утешение. Оно приходит с северовостока. С берега, на котором стоит Чебаркуль, городок, который я прославил своим появлением. Здесь живет разновидность землян, чрезвычайно крепких тылом и задним умом...

таращиться на дыру в озере, наудивляться, посудачить, порассказать небывальщины и страшилок, вроде той, что псковская десантная дивизия ночью была поднята по тревоге и выброшена на лед Чебаркуля, чтобы не дать внеземным космопришельцам забрать меня обратно. И что че-мэр Орлов сам пилил девятиметровую иордань, ожидая моего прилета. Так мы познакомились и сблизились. Я чувствую причастность к их маленькой, негромкой истории. Смешно, они налепили кучу всякой ерунды с моим именем, начиная от парфюма и отдушки и заканчивая поэмами в ямбе и расписным мужским нижним бельем. В большом Че на ярмарках продают мои осколки с ноготок по 500 рублей. Здесь же надо мной установили памятный красный буй и прокладывают туристические тропы. Да, я символ внеземных сфер, моя малая родина в недосягаемой дали. Но и земная биосистема делает свое дело. Вода камень точит. Я обрастаю жизнью.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

И все чаще и чаще меня посещают сомнения — жало в плоть! Земная юдоль пропитана сомнением, как воздух сосновой смолой в летний день. Сомнение пришло вместе с озерной тишиной и покоем. Я почувствовал его не сразу, но сейчас мой защитный слой ила почти не справляется с напором. Я не боюсь тех бородачей-водолазов, что подбираются ко мне все ближе и ближе. Временами я сам подсовываю им кусочки своей плоти — ведь они так стараются. Но как быть с растущим изнутри недовольством собой? Вот чего я боюсь! Я открыл, что, если ты становишься частью Земли, тебя рано или поздно настигнет печаль. И странные для метеорита мысли о несовершенстве роем кружатся в вычислительно-мозговом центре. И вот еще... Чем больше земляне находят моих частиц, разбросанных на сотни километров от большого Че, тем интенсивнее поступает земная информация, тем выше риск потерять самоидентификацию. Звучит глупо. Я старше любого земного металла, я загадка из загадок, я пришелец из времени и места, куда нога

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

...Это уже случилось, я — мертв... Как вспомню, так вздрогну. Что это было? Есть время подумать. Я уже не тот, прежний, уверенный в себе. Я разбит, покалечен, прошел сквозь огонь, воду и смерть — здесь ничего не исправишь. Но одна мысль не дает покоя: что дальше?..

человека никогда не ступит, но тогда почему я теряю уверенность в своей исключительности?! Самое страшное место для нашего брата, самого прославленного болида, самого стойкого метеора, самого крепкого космического тела, — это не лаборатория, не капище и не лавка по продаже украшений из расплавленной брекчии. А главный че-музей местных земных кладовых. Да, вас поместят на самое видное место в центральной зале, присвоят первый номер и снабдят восторженным описанием ваших космических подвигов. Но лежать вы будете в окружении уральских самоцветов. Камней такой совершенной красоты, которая может родиться только из тишины, света и целомудренного покоя. На фоне всех этих серебристых арсенопиритов, ильменитов, розовых канкринитов, кварцев или самородной меди, которую одну можно спутать с весенним кружевом сирени, мы все страшно проигрываем. Мы обуглены, обозлены, мы свидетели несчастий. В них же нет трагедий борьбы и угара смерти. В них есть сказочная игра света и тени. А их обманчивая холодность сродни безмолвию мудрых. Ночами я смотрю своими потухшими глазами на звездное небо. И странная штука: кажется мне, что я — вижу. Словно в кристаллах моих и минералах зародилось новое зрение, внутреннее. И что же? Я вижу, что мой Космос — это пространство... неблагополучия. Я вспоминаю бесконечные космические бури, жуткую мглу, беспрерывные столкновения астероидов, падающие звезды, полыхающие или гаснущие солнца, ледяное ничто. Я признаю, что мой Космос — это пространство Смерти. Неужели послание во мне об этом? Что же такое Земля? Капля тепла во всей Вселенной. Но кто-то же не дает ей истечь? Кто-то же питает ее жизнью, сохраняет от бурь, от исчезновения, от поглощения Смертью? И жуткая мысль терзает меня. Если этот кто-то противостоит всему Космосу, не значит ли, что он сильнее, могущественнее его? Но кто он? Кто Он?

Экспедиция Дятлова так и не узнала об окончательных решениях съезда, но свой поход высшей степени сложности посвятила текущему партийному форуму.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

текст: николай фохт рисунки: александр ширнин

Развивая бесстрашное и методичное разоблачение всемирных тайн, обозреватель «РП» Николай Фохт обращает острие своего расследования к загадочной истории экспедиции Дятлова, которая случилась в СССР на заре космической эры. Сейчас читатель узнает все.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Я согласен

с писателем Анной Матвеевой: они поселяются внутри, требуют внимания, заставляют искать отгадку каждую секунду жизни. Почти безотчетно, с некоторым даже удовольствием заныриваешь в спортивные магазины, которые встречаются на твоем пути; а иногда и прокладываешь путь специально через магазины с нужными товарами. Конечно, я бы рекомендовал куртки на натуральном пухе, но, скорее всего, даже если бы такие продавались в конце пятидесятых, ребята купили бы на искусственном утеплителе: студенты. Я вижу длинную куртку, которая гарантирует тепло при минус 35, защиту от ветра и дождя. Куча внутренних карманов, надежный клапан защитит горло и без шарфа, капюшон, разумеется. Мужские, женские. Людмиле выбрал бы вот этот пуховик, черный: блондинка бы смотрелась в нем эффектно. А брюнетка — в красном, это для Зинаиды. Мужики сами бы разобрались, наверное, купили бы защитного цвета, военного, хаки. К курткам — такие же теплые штаны, непромокаемые и теплые же сапоги. Я сам такие ношу — горя не знаю; это вообще единственная обувь, которая действительно не промокает. Проваливался в лужу по самое голенище — ни фига, сухо. Потом варежки — думаю, можно взять дешевые, на синтетике, но непромокаемые, а пододеть шерстяные перчатки — так совсем надежно. Под верхнюю одежду — майки и фуфайки только из натуральной ткани. Флисовых кофт я бы не стал рекомендовать: не для этого похода. В другом магазине — палатки. Я бы все-таки взял две: с хорошей теплоизоляцией, двойным полом. Конечно, спальные мешки, которых тогда не было… А две… Если бы знать, как все сложится, лучше поставить две, на расстоянии друг от друга. Надежней. Термосы, примус, всякая утварь — не обязательно. Одежда — главное. Хотя еще бы часы хорошие. Теперь есть и с компасом, и со штормометром… эх, как бы они пригодились в ту ночь. Те, что были у ребят, эти трогательные «Победа» да «Молния», «Звезда», — надежные в городе,

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

но в непогоду, под снегом — не то, что надо было. Пожалуй, только часы «Спортивные» к месту — они и пыленепроницаемые (а значит, скорее всего, брызгозащитные), и с противоударным механизмом; на них можно останавливать и запускать секундную стрелку — эти часы хоть как-то подходят. Вот даже знаменитые кировские «43» — с подзаводом, часы, которые прошли войну, — вот они бы в самый раз. Но не знаю, может, дороговаты такие часы для студентов, может, был дефицит, а не исключено, что и моветон: их на руку надеть — привилегия фронтовиков. Хотя был ведь среди них воевавший, но у него часы были карманные… Вот так, по-своему, правильно собирая ребят в поход, как будто можно этим помочь, я разбирался с одной из главных загадок двадцатого века — гибелью экспедиции Дятлова. Язык не поворачивается назвать смерть экспедиции странной. Хилое это слово, дряблое; слишком абстрактное для уральской трагедии. Да, именно трагедия — в греческом, беспощадном и неотвратимом смысле; и трагедия в смысле близком, непафосном, домашнем, что ли… Как будто это старшие ребята из двора ушли весело и надежно, а не вернулись навсегда. Ни поверить в это, ни объяснить. Они не были похожи ни на героев, ни на жертв — за что им непосильное испытание? Именно внезапность, какая-то беспричинность трагедии, мне кажется, спровоцировала и возникновение самой тайны, и поиск ее разгадки. В конце января — начале февраля 1959 года в СССР прошел двадцать первый съезд КПСС. Это был очень хороший съезд (впрочем, а какой был плохим?). В частности, выяснились очень важные вещи: китайцы обязались через пятнадцать лет перегнать Англию в ключевых отраслях народного хозяйства (по валу даже тогда это выглядело реалистично), СССР, в общем, в чем-то уже обогнал Америку (по каким-то неназванным показателям мы двигались в четыре раза быстрее своих заядлых конкурентов), а главное, оказалось, что наша страна уже построила

развитой социализм и осталась всего-то одна-единственная цель — коммунизм, к которому первый секретарь партии и председатель правительства Никита Хрущев и поручил всем двигаться. Экспедиция Дятлова так и не узнала об окончательных решениях съезда, но свой поход высшей степени сложности посвятила текущему партийному форуму. Ребятам из Уральского политехнического института предстояло пройти 350 километров на лыжах и совершить восхождение на две североуральские вершины — горы Отортен и Ойко-Чакур. В поход отправились десять человек: Игорь Дятлов, Юрий Юдин, Георгий Кривонищенко, Зинаида Колмогорова, Юрий Дорошенко, Николай Тибо-Бриньоль, Семен Золотарев, Людмила Дубинина, Александр Колеватов, Рустем Слободин. Все, кроме Золотарева (он фронтовик, старший, инструктор по туризму), учились в УПИ, на разных курсах. Руководителем группы стал Игорь Дятлов. Считалось, что группа очень сильная, опытная, подготовленная. Я читал даже, что, по мнению коллег, современников, предстоящий переход был чуть ли не рутинным для этого состава. Но сразу замечу: я не думаю, что это было так. Совершенно ясно, что опытный турист и старший товарищ Золотарев, который как бы внезапно вошел в состав команды, — это страховка командира-Дятлова. Руководить формально должен был студент (чтобы не менять статус студенческого, самодеятельного похода), но человек, прошедший войну, с опытом, я бы сказал, выживания был необходим. Уверен, что Золотарева навязал группе турклуб института, это, я думаю, было непреложным условием. Экспедиция шла в местность, которая пользовалась плохой репутацией у местных, у охотников манси. И не из-за мистики, не потому, что название одной из гор рядом с Отортеном по-мансийски значит «мертвая гора», а потому, что погода там непредсказуемая, особенно зимой: ветер, снег, туман. А если охотники считают место неблагополучным — это очень серьезное предостережение. Так что сразу скажем: все знали, что поход будет непростым. Поэтому и отпускали дятлов-

цев неохотно — не потому, что они пойдут на какую-то секретную территорию, нет. Туристы убедили чиновников — комсомольцев и партийцев, те дали добро. На первом же этапе группу покинул Юдин — что-то с ногой, воспаление какоето, радикулит. В походе участвуют только здоровые, это закон. И девять человек ступили на маршрут… Они не вышли на связь в положенное время. Тревогу забили не сразу. Просто потому, что всякое может случиться, ну опоздали на день-другой. К тому же возникла путаница: в то же время похожим маршрутом шла другая группа туристов этого клуба — они как раз сообщили об окончании маршрута вовремя, руководители института или кто там отвечал за общественную работу спутали эту группу с группой Игоря Дятлова. Несколько дней руководство уверяло, что все хорошо, что ребята уже возвращаются домой. И только когда разъяснилась ошибка, почти через три недели, срочно был создан поисковый штаб, спасательная экспедиция на вертолете добралась до предполагаемого места последней стоянки туристов. Довольно быстро обнаружили примятую снегом палатку. От нее вели следы вниз по склону, к высокому кедру. Там были обнаружены два замерзших тела. Еще троих мертвых участников группы, включая Игоря Дятлова, выкопали из-под снега между этим кедром и палаткой. Оставшихся четверых нашли только в мае немного в стороне, в ручье, под четырехметровым слоем снега. Погибла вся экспедиция, все девять человек — и это ужасно. В горах, конечно, гибли люди — но все-таки кто-то из команды выживал. К тому же трагедии обычно случались в более серьезных горах, на большей высоте, в более неблагоприятных погодных условиях или при явных природных катаклизмах. Это одно. Другое — из поверхностного осмотра тел погибших, затем из результатов патологоанатомической экспертизы стало ясно: в ночь с первого на второе февраля участники экспедиции спешно покинули палатку, причем ее пришлось разрезать изнутри в нескольких местах. Кто в чем был,

...Экспедиция шла в местность, которая пользовалась плохой репутацией у местных, у охотников манси. И не из-за мистики, не потому, что название одной из гор рядом с Отортеном по-мансийски значит «мертвая гора», а потому, что погода там непредсказуемая, особенно зимой: ветер, снег, туман...

полураздетые (некоторые только в носках и без верхней одежды), все члены экспедиции спустились вниз по склону. Потом они разделились: часть осталась у кедра (где нашли следы разведенного костра), вторая группа оказалась в выложенной лапником яме (те четверо, которых нашли в мае), трое — Дятлов, Колмогорова и Слободин — замерзли на пути от кедра до палатки: судя по всему, они решили вернуться к оставленным вещам и снаряжению. Согласно судмедэкспертизе, смерть шестерых туристов наступила от замерзания, троих — Тибо-Бриньоля, Дубининой и Золотарева — от телесных повреждений. У Николая Тибо перелом основания черепа, у Золотарева — множественные переломы (черепа и ребер), у Людмилы — двусторонние переломы ребер, а также кровоизлияние в сердце. По мнению эксперта, травмы получены в результате давления большой силы. Администрация Свердловска предложила родственникам хоронить погибших не в городе, а в Ивделе, более чем в пятистах километрах от Свердловска. Но потом, слава Богу, все сделали как положено, по воле родных. Официальная версия гибели экспедиции — естественные причины, то есть природный катаклизм, которому люди не в силах были противостоять. Строго говоря, следствие, которое проводилось по этому делу, не смогло однозначно сформулировать причину катастрофы. Разумеется, это и дало повод выдвигать всевозможные версии. Я перечислю не все — только основные направления, самые часто встречающиеся. А потом выберу, как обычно, правильную. 1. Сверхъестественная. Группу Дятлова погубили неопознанные, мистические силы. Это могло быть НЛО — до и после трагедии приблизительно в этих местах видели светящиеся шары, в одной из интерпретаций это космический объект. Вторая мистическая сила, которая погубила людей, возникла на границе двух миров и энергий. Что это значит, не совсем понятно, опираются рассуждения на то, что у местных жителей, у манси,

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

места эти священны. По одной версии, тут в свое время погибли как раз девять охотников-манси, по другой — в местном озере во время Всемирного потопа выжил единственный гусь, сохранивший таким образом жизнь на земле. Третья мистическая линия зиждется на подземных гномах, переселившихся в Уральские горы из мифической Гипербореи. В общем, по всем этим версиям, группа Дятлова слишком близко подошла к границе между двумя мирами и за это поплатилась. 2. Манси. Самая первая версия у следствия была не мистической, а самой что ни на есть приземленной: Дятлова и его группу убили местные охотники, манси. Следователей можно понять: поселения манси ближе всех к стоянке экспедиции. Версия отпала, потому что так и не нашелся мотив преступления: зачем? Вещи, деньги и даже спирт — ничего не пропало. Кроме того, никаких следов человеческой (да и нечеловеческой) активности на месте трагедии не обнаружено. Только следы членов экспедиции. К тому же все прекрасно знали, что манси народ дружелюбный и охотник скорее пришел бы на помощь дятловцам, чем напал бы на них. Слабая попытка вплести мистическую версию (мансийская святыня) не получила поддержки. 3. Ракета. Самая распространенная теория, и, надо сказать, практически все, кто интересуется этим делом, склоняются к одному из вариантов этой версии. Смысл в том, что над дятловской группой ночью по ошибке взорвалась ракета. Ее испытывали военные. Или это была взорвавшаяся ступень ракеты, запущенной с нового космодрома в Плесецке (по официальным данным, район Перевала Дятлова — одно из мест, куда сбрасывались отработанные ступени ракетоносителя. Есть неувязочка: космодром открылся уже после трагедии на перевале, но, по этому варианту, тогда были осуществлены пробные запуски). Или ядерный взрыв минимальной мощности. По этой версии, взрывная волна спровоцировала сход небольшой лавины, которая могла накрыть палатку, — часть травм могла случиться из-за этого. Может быть, именно взрывная волна непосредственно

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

...Довольно быстро обнаружили примятую снегом палатку. От нее вели следы вниз по склону, к высокому кедру. Там были обнаружены два замерзших тела. Еще троих мертвых участников группы, включая Игоря Дятлова, выкопали изпод снега между этим кедром и палаткой. Оставшихся четверых нашли только в мае немного в стороне, в ручье, под четырехметровым слоем снега...

причинила вред Николаю Тибо, Людмиле Дубининой и Семену Золотареву. Ракетный вариант многое объясняет. Понятно, почему туристы в такой спешке покинули палатку, — это во-первых. Во-вторых, часть исследователей обращают внимание на то, что, возможно, участники экспедиции были ослеплены (они, например, пошли не к лабазу, где были заготовлены продукты, а в сторону — может быть, промахнулись; не заметили рядом с деревом валежник, а пытались разжечь огонь из ветвей кедра, что в экстремальных условиях выглядело странно). Взрыв ракеты объясняет радиацию на некоторых вещах погибших, а также странный желтовато-коричневый цвет кожи на трупах. Ну и огненные шары нашли место в этой версии. 4. Зачистка. Эта версия продолжает, уточняет ракетную. В двух словах: после взрыва (падения) секретной ракеты появились спецбригады военных. В целях сохранения секретности спецназовцы уничтожили группу Дятлова, которая стала невольным свидетелем испытаний. Но ведь нет никаких следов. Кроме якобы одного следа военного сапога и вроде бы неопознанных эбонитовых ножен. Со следом не совсем ясно — возможно, его сделал кто-то из группы, может быть, это след поисковика. А с ножнами как раз все понятно: они подошли к ножу Александра Колеватова, их вместе с ножом, когда завершилось следствие, отдали его сестре. Да, профессиональные чистильщики потом якобы инсценировали гибель группы от стихийного бедствия. 5. Контролируемая поставка. Это очень популярная, очень подробно описанная, обоснованная и все-таки довольно безумная версия. Один из ее главных создателей — писатель Алексей Ракитин. Зачин этой конспирологической истории пафосный: Ракитин стыдит конкурентов по ракетной версии. Мол, как вам не стыдно подозревать доблестных ракетчиков? Они, мол, дали вам все, включая (почемуто) Интернет, а вы их в зверствах подозреваете. Если кто и достоин подозрения, так это американские шпионы-диверсанты. Ну или не американские — западные, одним словом. Они охотились на Урале

за ядерными и вообще военными секретами. Поэтому КГБ решил осуществить контролируемую поставку: с помощью агента под прикрытием передать диверсантам облученную одежду. Там как-то по распаду и полураспаду шпионы способны выяснить, на какой стадии эксперименты, какой проблемой занимаются военные, какое оружие строят и т.п. По предположению Ракитина, бывший фронтовик Семен Золотарев как бы завербовался и обещал передать злодеям радиоактивные ткани. Где передавать? Конечно, у горы Отортен. Чтобы никто ничего не понял и не догадался, Золотарев внедряется в группу Дятлова (возможно, был еще один агент, который страховал, — но тут Ракитин, как я понял, не очень уверен). Соответствующие компетентные органы навязали — поэтому Золотарев оказался в группе в последний момент и так отличался от остальных. Дальше в назначенном месте группа Дятлова встречается с диверсантами, которые представляются другой группой туристов, причем из Прибалтики (а как бы они акцент скрыли, поясняет писатель). Задача Золотарева, кроме всего прочего, — сфотографировать злоумышленников. Но диверсанты почуяли неладное и раскусили Золотарева. И решили замести следы, уничтожить всех. Следов не оставили — потому что профессионалы. Они выгнали группу на мороз полураздетыми под дулами и контролировали замерзание ребят. Что взять — фашисты. 6. Естественная. Это практически официальная версия — лавина. Ее сформулировал и перед самой смертью обнародовал в документальном фильме «Тайна Перевала Дятлова» товарищ участников похода, опытный турист Моисей Аксельрод. Я слушал ее очень внимательно, и, честно говоря, это было убедительно. Просто и страшно. Ночью, когда участники похода уже устроились на ночлег, сошла лавина. Надо сказать, что именно первого февраля резко изменилась погода: температура упала на десять градусов, до двадцати одного, началась метель. Возможно, лавину спровоцировали сами туристы — они поставили палатку на склоне, подрубив часть снежного покрова. Может быть,

сильный ветер сдвинул снежную массу. Снег придавил палатку и, возможно, троих спящих — они и получили характерные травмы. Николай Тибо — самую тяжелую. Аксельрод считает — потому что он спал, подложив под голову фотоаппарат; Николай, вспоминал Моисей Абрамович, никогда с фотоаппаратом не расставался. Уцелевшие участники экспедиции разрезали изнутри палатку, выбрались и вытащили раненых товарищей. Тибо понесли на руках, Людмила и Семен передвигались сами, с помощью друзей, — они уходили от лавины. У кедра развели костер, но из-за метели он не разгорелся как следует. Люди начали замерзать. К тому же, возможно, туристы дезориентированы — ночью, в метель и, скорее всего, в туман, это понятно (это, кстати, по поводу предположения, что ребята были чем-то ослеплены). Решено было раненых оставить в специально устроенном месте — вырыли углубление, выложили ельником и оставили самых слабых членов группы, надев на них часть своей одежды. Вернулись к костру. Дятлов, Колмогорова и Слободин решили добраться до палатки (на которой предусмотрительно оставили горящий фонарь) за снаряжением — провиантом, лыжами, теплыми вещами. Сложно сказать, почему не получилось, почему они замерзли на полпути. Скорее всего, просто кончились силы — они ушли на транспортировку и обустройство травмированных туристов, попытку разжечь костер. При почти минус двадцати пяти, при сильнейшем ветре и снеге силы кончаются быстро. Они сражались до последнего, они сделали все правильно, но стихия оказалась сильнее. 7. Есть еще, конечно, версии с напавшим медведем или снежным человеком. Но никаких следов животных, травмы совершенно не похожи на нападение крупного зверя. Есть предположение, что переломы получены во время экстренного выхода из палатки — падение со склона, может быть, падение с кедра, когда заготавливали ветки, чтобы разжечь костер. Но медицинская экспертиза опровергает: все фатальные травмы случились в результате сильного давления. Не удара, не падения — давления.

Как часто бывает, надо всего лишь выбрать правильную версию. Точнее, из двух — номера четыре и шесть. Потому что часть версий аргументированно опровергнута уже в ходе следствия. Некоторые (например, со снежным человеком, контролируемой поставкой и НЛО) притянуты за уши — это и без следствия ясно. По ним, судя по всему, писался сценарий голливудского «Перевала Дятлова». Эстетика «Ведьмы из Блэр», фактура из книжек и фильмов про Филадельфийский эксперимент (это про перемещение во времени), сдобренная шапками-ушанками, самогоном и русским КГБ. Бессмысленное и бесполезное кино, одним словом. Как я сказал, к «ракетной» версии склоняется большая часть прогрессивных исследователей. Хороший, потому что безо всякой выдумки, документальный фильм Влада Некрасова «Тайна Перевала Дятлова», книга Анны Матвеевой «Перевал Дятлова. Их было девять» — лучшие образцы расследования, защищающие эту версию. Естественная версия — монолог Аксельрода в фильме Некрасова и развитие естественной версии Буяновым и Некрасовым — обоснование природного катаклизма как причины гибели экспедиции. Я выбрал версию Аксельрода, именно в ее «большой» (Буянов—Некрасов) интерпретации. Там, где не лавина обрушилась на палатку, а «снежная доска» — огромный пласт снега. Почему не ракета? История с ракетой сразу показалась слишком сложной. Точнее, слишком сложно, даже в пятидесятые—шестидесятые, так лихо замести следы. Да, общество было закрыто, радио, газеты могли и не рассказать о трагедии (скорее всего, не рассказали бы). Но информация — достоверная информация — просочилась бы; она циркулировала бы в узком, замкнутом кругу посвященных, время от времени просачиваясь наружу. Я говорю именно об информации, а не о слухах и домыслах, не о спекуляциях.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Я, например, уверен, что взрыв ракеты не напугал бы дятловцев, технически осведомленных молодых людей. Точнее, не вызвал бы у них паники. Охотники манси скорее бы испугались и стали совершать необдуманные действия, чем советские студентыматериалисты. Даже если взрывная волна нанесла травмы членам группы, они не стали бы отходить от палатки без снаряжения так далеко. Это ключевой момент, все остальное — косвенные доказательства. Секретность вокруг расследования тоже несколько преувеличена. Оказывается, не брали подписки о неразглашении у родственников. А история с предложением захоронить погибших не в Свердловске, попытка купировать распространение информации, доклады о ходе расследования «самому Хрущеву» тоже просто объясняются: в Свердловске именно в те дни проходил чемпионат мира по конькобежному спорту, вообще первое международное соревнование такого уровня в СССР. Кто помнит Советский Союз, Олимпиаду, скажем, 80, поймет, чем вызвана секретность: на карте репутация, имидж советского государства. Думаю, была и еще одна обычная вещь. Партийное руководство могло предположить, что действительно было некое испытание, может быть, даже ядерный взрыв. Они сами жили в информационной блокаде от действий советских военных. Думаю, в первые дни, может, и недели сведений никаких не поступало — Красная Армия, она такая, молчаливая. Иногда кажется, что военные люди даже рады страшным слухам вокруг их деятельности — имидж такой. Вполне возможно, что именно из-за информационной раскоординации эксперты принимали спиртовые ванны (по свидетельству участника этих мероприятий) — чтобы от греха, чтобы на всякий случай не хватить радиации; может быть, поэтому эти же участники напились «на радостях», когда судмедэкспертиза подтвердила гибель группы «от естественных причин». Думаю, потом все выяснилось, военное ведомство дало сигнал, что никаких испытаний не про-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

...Статистика пятьдесят девятого не менее трагична, чем отдельный случай Дятлова: в этот год погибли пятьдесят самодеятельных туристов. А в шестидесятом — сто человек. После таких цифр самодеятельный туризм вообще закрыли в СССР...

водилось, — и всю секретность окончательно сняли, личные вещи покойных отдали родственникам. Ракетная версия осталась, наверное, потому, что трудно смириться с этой трагедией, даже через много лет — невозможно. Мозг отвергает не просто официальную версию — любую. И если нет доказанной версии, может, и нет этих смертей… Я бы тоже так хотел — чтобы не было этих смертей, чтобы они остались живы. Но у нас правило: ответ должен быть дан. И, получается по всему, этот ответ — «естественные причины». Не лавина, а «снежная доска» придавила палатку. Дятловцы не разобрались, конечно, ночью в пургу — решили, что это лавина. Чтобы не попасть под вторую волну, ушли вниз и в сторону от предполагаемого схода. Вот говорят, они были опытными туристами и не могли не понять, что на таком пологом склоне не может быть никакой лавины. Во-первых, формально склон подпадает под классификацию лавиноопасного, во-вторых, дятловцы были опытными туристами,

но, скажем так, поход в честь ХХI съезда был особым, исключительно сложным в их карьере. Для всех, включая командира группы Игоря Дятлова. И, кстати, только у него был опыт одной холодной ночевки — собственно, такой ночевки, которая стала для группы роковой. Палатка, поставленная на лавиноопасном склоне, подрубленный для ее установки снег (по всем правилам — только не на лавиноопасном склоне), вообще, роковое решение заночевать на склоне, а не вернуться к лабазу: ведь группа немного отклонилась от маршрута восхождения, но Игорь Дятлов принял решение не возвращаться, чтобы не терять полдня. Понятно, это ведь спорт все-таки… Я не хочу сказать, что более опытный турист, профессиональный, скажем, а не самодеятельный, поступил бы иначе. Я в этом не уверен, кстати. Я про логику развития событий: пренебрежение скучными правилами техники безопасности однажды, но всегда заканчивается трагедией. Видимо, на группе Дятлова сошлась какая-то там теория вероятности. Ведь мало кто говорит, но статистика пятьдесят девятого не менее трагична, чем отдельный случай Дятлова: в этот год погибли пятьдесят самодеятельных туристов. А в шестидесятом — сто человек. После таких цифр самодеятельный туризм вообще закрыли в СССР, что, мне кажется, тоже достаточно логично. Да, на группе Игоря Дятлова все сошлось, это невероятная трагедия, невероятная и объяснимая. Мне хотелось поскорее решить эту загадку. Решить и забыть. Я провел расследование отстраненно и формально, только факты и выводы. Потому что каким-то образом, малообъяснимым, она задела, тронула, заставила сопереживать. И все-таки. …Когда к Москве подступает зима, когда ветер становится суше и жестче, подыскиваю теплые вещи для них, с особым смыслом пью горячий чай или кофе; я стараюсь соблюдать все правила и предписания, любую технику безопасности. Я хочу им помочь, я очень хотел бы помочь им.

Диктант. Космично. В тему номера. Дневник наблюдений. Глушь. Обозреватель «РП» на самом потаенном космодроме Родины. Изложение. Бэтмен не может умереть! Лера Тихонова с бейсером. Урок поэзии. Поэт Орлуша честно, без затей воспел геройство сукиных детей. Стихи Андрея Орлова (Орлуши). Сочинение. Дуралей. Рассказ Майка Гелприна. Комикс Андрея Бильжо.

альберт пушкарев/фотосоюз

текст: игорь мартынов

В своем представлении главной темы номера — «Космос» — шеф-редактор «РП» Игорь Мартынов прослеживает устремление простого русского человека, к тому же своего бывшего соседа, во Вселенную и даже пытается его в этом поддержать. Байконур, Калуга, далее без остановок.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

И только

он нам — ровня. Только его бесконечность готовы признать своим измерением. Туда стремимся, туда в итоге возлетим — чего бы это ни стоило. «Дайте русскому мальчику карту звездного неба, и он вернет вам ее исправленной». У каждого был свой Чижевский, свой Вернадский: меня знакомил с космосом Александр Поликарпов, хронический соседкосмогонист. Когда-то, в душную лету Волкова, Пацаева и Добровольского, он угодил на Байконур, где штопал сопла для рейдов к звездной пыли; приобщенность к орбитам так потрясла его на всю оставшуюся, что не жалея, не зовя, не плача он расстался с трезвым образом. Да, Александр пил. «Шпрехен зи дойч!» — строго командовал он, когда хотел подчеркнуть свою избранность. — Да я же говорил им, Игоряха! — заводился химкинский мечтатель. — Выводите меня на орбиту! Шпрехен зи дойч! А они говорят: погоди, Поликарпов, не до тебя сейчас, задыхаются лучшие! Тогда я разучился дышать. В принципе, глотка воздуха, если не жировать, на жизнь хватает. Вот смотри! — И Александр сунул голову в покрытый ряской аквариум с пластмассовыми на магнитах рыбками, продолжая говорить из-под воды слабеющими пузырями; когда они совсем измельчали, я извлек ихтиандра. — А они все равно не выводят! — продолжала голова. — Они говорят: ты не невесом, Поликарпов, ты не готов расстаться с притяжением! Ты озабочен земной юдолью! Это я озабочен?! Да за что тут держаться! Да я в любой момент готов к вознесению! — И, прыгнув на табуретку, наглядно вправил он сырую голову в кольцо, подвешенное на канате к потолку, — псевдогимнастическое, оно оказалось для сверхчеловечных нужд… Пока я нашел садовые ножницы перерезать веревку, все признаки удушья уж были на лице… — А они все равно не выводят! — хрипел снятый с потолка. — Говорят: да ты можешь хоть всю жизнь провисеть, товарищ Поликарпов, но не видать тебе орбит! Потому как не там ты уродился, заколодило! Вот если б был ты родом из

Москвы центральной или из Смоленска — тогда другое дело, не стыдно Вселенной предъявить. А у тебя что на роду написано?! Химки-Ховрино! Окраина! Убожество! Это ж все галактики засмеют человечество в твоем лице! За сто световых лет облетать стороной будут! А подняться ты непременно подымешься, Поликарпов, — как крематорный дым, над Химками своими. И с кольцом на шее земляк припадал к обильной струе «Пшеничной», пропущенной через сифон для прямого попадания в психею… Конечно, по мере жизни я всякий раз думал, как помочь Александру с космосом. И вот в Калуге, на «Циолковских чтениях», после прений, столкнулся с афроафриканцем из Браззавиля. — L’espace — c’est mon boulot, — сразу перешел тот к сути. Вот так: Вселенная — его работа. Сей конголезец спроектировал космический лифт из японских углеродных трубок. Материал прочнее алмаза — метеоритом не прошибешь. Лифт с генератором на нижнем шкиве крепится куда-то к Конго — а верх зависит только от японцев, насколько хватит углерода… И едешь, едешь, едешь… Одна загвоздка: некому. Все нации, объединившись, ответили гению отказом, экономя своих граждан. Испытывая горе от ума, на последнюю надежду, он прибыл в края, где начинался космос. И не ошибся: как позабыть велосипед в музее Циолковского — с восьмеркой, со сдутыми шинами… Затем-то дедушка изобретал ракету, чтоб умотать туда, где некому осмеять глухоту, штаны, дырявые от реактивов… Да, для бездны целая созрела федерация! Через японскую кишку, по африканскому проекту! Что может быть заманчивей?! Я взял визитку охотника за головами и сразу после чтений рванул в Химки — обнадежить, подбодрить замкадного космиста. Но опоздал: ежедневные полтора литра водки и столько же майонеза привели к неизбежному. Александр Поликарпов замерз в сугробе химкинского сквера в ночь на Рождество. В остекленевшие глаза его прощально заглянули звезды, к которым он так и не попал. Хотя кто его знает.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

К см о р д о а р м л о сп школы-интерната для глухих детей — между хоккейной коробкой, мусорными баками и музеем космонавтики имени профессора Штернфельда. Который, собственно, и придумал слово «космодром».

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

текст и фото: дмитрий филимонов

Обозреватель «РП» Дмитрий Филимонов проникает на самый потаенный отечественный космодром, обнаруживает следы Циолковского, Гагарина, Королева и Николая Петровича Егорова, или просто Петровича, — у них там самого главного.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

космодрома в Пыталово ракеты стартовали исправно. Несмотря на кризисы и переломные моменты истории. Даже когда генеральный конструктор отрезал себе циркулярной пилой палец, готовя к старту очередную ракету, космическая программа не была остановлена. В районной больнице Петровичу сделали аккуратную культю, и старт состоялся в намеченный срок. «Дорогой мой, берегите себя, не отрезайте больше пальцы, и вообще ничего себе не отрезайте!» — написала ему тогда Майя Штернфельд. Космодром располагался на заднем дворе школы-интерната для глухих детей — между хоккейной коробкой, мусорными баками и музеем космонавтики имени профессора Штернфельда. Который, собственно, и придумал слово «космодром». Равно как и слово «космонавтика». А также рассчитал первую космическую скорость, вычислил траектории движения космических кораблей в межпланетном пространстве, за что получил прозвище первого штурмана Вселенной. И с дочкой которого переписывался Петрович. Вступить в переписку с самим профессором было, увы, невозможно, ибо профессор, как выяснилось, почил в бозе задолго до того, как Петрович узнал о нем. Ведь люди живут быстрее звезд. Имя Арии Штернфельда в мировой истории космоплавания значимо, однако подернуто патиной забвения. Это такой еврейский Циолковский. Штернфельд в переводе с идиша — «звездное поле». Ну, вы поняли, ему сам Бог велел быть космонавтом. Но чтобы летать в космос, надо придумать — как туда летать. А до него никто не придумал — как туда летать. Звездное непаханое поле. И юному Штернфельду, который еще не был профессором, а был студентом Сорбонны, пришлось придумывать самому — как летать в космос. Циолковский был русским космическим сумасшедшим. Штернфельд был еврейским космическим сумасшедшим. И Штернфельд выучил русский язык, чтобы читать Циолковского и писать ему

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

письма. И даже эмигрировал в Советскую Россию, чтоб быть ближе к Учителю. Но не застал Учителя. Потому что люди живут быстрее звезд. Когда первый искусственный спутник стартовал в космос, слово «сумасшедший» отпало от имени Штернфельда, ибо спутник был запущен по рассчитанной им траектории. Штернфельд не был засекреченным ученым, поэтому про него стали писать в газетах, его труды стали публиковать, будущих космонавтов учили по его книжкам — как летать в космос. Однако не это главное. И Циолковский, и Штернфельд были глухими. Да, они были глухи как пробка! Ученикам Петровича это нравилось. Им нравилось, что космонавтику придумали два глухих деда. Таких же глухих, как они сами — воспитанники пыталовского коррекционного интерната. Поэтому, когда Петрович предложил назвать школьный музей именем Штернфельда, никто не был против, а все были за. Учитель труда Николай Петрович Егоров был повернут на космосе. Он собирал марки, значки про космос и даже писал стихи. Сигнал — и мы, оставив корабли, По звезды, как по ягоды, выходим. Мы наберем их полный туесок, Накроем лунным диском — чтоб не выпали. Во время уроков он учил детей изготавливать табуретки, положенные по школьной программе, а потом, после уроков, они строили ракеты, модели межпланетных станций — из старых глобусов, штепселей, электрических розеток и пластиковых бутылок. Вот из всего этого и получился музей. Получивши имя Штернфельда и звание народного, он вышел на новую орбиту. Петрович решил, что теперь не худо бы наладить переписку с космонавтами. И дети сели писать письма. И стали получать ответы. Впрочем, ответы были стандартными, на одинаковых бланках «Почта космонавтов». Печатный текст: «Учитесь прилежно, будьте достойны». И фото с автографом.

Зато от родственников письма были душевными. «Дорогой Николай Петрович здравствуй. Пишет тебе Валентин Гагарин. Да! Долго, очень долго я тебе неписал. И вообще я письма читать люблю, а писать нелюблю. Теперь коротко о себе, живу, как весь наш трудовой народ, ограбленный Ельциным и его командой. Мне без года 70, а приходится работать на огороде. Вот прошлый год сажали 20 соток картофеля, растили до октября двух поросят, 30 шт кур, 50 шт кролей. Да, очень тяжко, но что делать, есть шота надо, а у меня 5 внуков так что приходится шевелится. Вот сегодня 12 апреля, всегда был Великий праздник, всегда космонавты приезжали, артисты, цирк, спортсмены, авиационный парад, а вот уже 3-й год ничего нет, все глухо как будто ничего и небыло. Народ очень и очень недоволен, готов браться за оружие, недай бог гдето захотят. Хлеб 40 р, масло, когда бывает, 490, колбаса от 950 до 8000 р, мясо гов. 900—1000 р. И т.д. Поздравь всех с праздником 12 апреля. Твой Гагарин».

Все фото космонавтов с автографами Петрович на стенд клеил — во всю стену. А душевные письма — в альбомы, от глаз подальше, потому что не совсем музейные письма какие-то, не героические. «Дорогой Николай Петрович! Огромное спасибо за посылку. Клюква прекрасная, мои дети и внучки ели чудесный кисель из нее. А ведь в наше время это необыкновенный дефицит, и тем более то ценно, что Вы сами ее собирали в болоте — ведь это очень трудно и по-моему даже опасно. Передавайте привет всему Вашему коллективу. Наталья Королева». Дочь Штернфельда, брат Гагарина, дочь академика Королева, дочь академика Янгеля, сестра космонавта Пацаева… «Дети, будьте добрее. В нашей жизни каждый день может быть последним. А жизнь вокруг… Что же сделали со всеми нами, с нашей великой и прекрасной страной! Родительскую квартиру мои племянники продали, теперь там живут чужие люди. А я — в своей. Будете в Москве — заходите. Что-то совсем не новогоднее у меня получается письмо. Я-то хотела поздравить Вас и ребятишек с Новым Годом и от всей души пожелать добра. Людмила Янгель». Не духоподъемные письма, прямо скажем.

...Внук академика Королева, вскормленный пыталовской клюквой, тоже Сергей Павлович, взялся помогать интернату. Сперва аудиокласс купил. Специальную такую аппаратуру французскую — учить глухих разговаривать. Потом ортопедические кровати неубиваемые — для мальчишек...

талово, Рубилово, Колотилово и речка Зарезница. Суровые топонимы. И люди тут суровые. Выживают как могут. В контрабандисты подались. По лесной дороге на машине до болота, а дальше через топь пешком с баулами — на ту сторону. Сигареты, спирт. Пять тысяч рублей за одну ходку! Считай, месячная зарплата. Если, конечно, пограничники не поймают. Нет, не лучшее это место для развития космонавтики. От мертвого осла уши. Пыталово. Рубилово. Колотилово. И речка Зарезница. Апогей не тот. Перигей тоже ни к черту. Однако приметы стремления местного населения к звездам налицо: на въезде в Пыталово хозмаг «Звездный», в самом центре промтовары «Меркурий», пусть даже на вывеске Юпитер изображен. Ну и, конечно, музей космонавтики. Выстраданный, выстроенный Петровичем. Только нет уж Петровича. Ушел. Потому что люди живут быстрее звезд.

«На 20-летие музея приехать не получится. Тяжелая стала на подъем, а главное то, что у меня нет подходящей обуви. У меня двое сапог “прощай молодость”, но одни промокают, а другие очень велики. В таком виде не могу у вас появиться. Уж извини меня, ради бога. Майя Штернфельд». Однако и в добрых сапогах до Пыталово добраться сложно. Лужи в здешних местах обширны и глубоки. Поля не сеяны. Болота непроходимы. Пограничная зона. Спорная территория. Латвия претендует на Пыталово. Их это земля, говорят, исконная. А мы не отдаем. Президент Путин сказал, как отрезал: «Не Пыталовский район они получат, а от мертвого осла уши». Нетушки, не замай! Наше это, родное, российское — Пы-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

«Я была в шоке, когда прочитала Ваше последнее письмо из больницы. Даже не верится, что Вы могли так серьезно заболеть. Ведь всегда Ваши письма были полны оптимизма, жизнелюбия. Вы хотели так много сделать для людей. Если бы кто-нибудь из космонавтов помог! У них же такой медицинский центр! У нас люди болеют раком, особенно женщины, из-за того, что вся территория республики была полигоном для подземных ядерных взрывов. Сперва сильно болела голова, а назавтра мы узнавали по радио, что произведен ядерный взрыв мощностью 20 килотонн в интересах народного хозяйства. Оттого у нас наверное нет иммунитета к разным болезням. Но это в наших степях. У вас же свежий воздух, леса. Я плачу над Вашим горем. Галина Пацаева». Однако не даром все было! Внук академика Королева, вскормленный пыталовской клюквой, тоже Сергей Павлович, взялся помогать интернату. Сперва аудиокласс купил. Специальную такую аппаратуру французскую — учить глухих разговаривать. Потом ортопедические кровати неубиваемые — для мальчишек.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

...Ведь современный музей должен быть интерактивным, правда? А потом еще депутат Госдумы Виктор Антонов привезет в Пыталово обещанного космонавта — ну должен хоть один живой космонавт появиться в Пыталово! — и тогда местная космическая программа продолжится...

Сейчас вот компьютерные столы прислал. А еще директор интерната Геннадий Анатольевич Комар пять интерактивных досок заказал. Вернее, это не доски вовсе — нажимаешь на кнопку, и обычная стена превращается в компьютерный монитор. Тыкаешь в стену — кликаешь файлы, меняешь картинки. Директор Комар тычет пальцем в воздух, изображая, как будет работать новая чудо-система. Фантастика! Одно такое чудо директор Комар в музее установит. Ведь современный музей должен быть интерактивным, правда? А потом еще депутат Госдумы Виктор Антонов привезет в Пыталово обещанного космонавта — ну должен хоть один живой космонавт появиться в Пыталово! — и тогда местная космическая программа продолжится. Уходя, Петрович написал так: Ракетный гул размеренный. Спокойно и уверенно — ракета набирает высоту. И небо надвигается, И небо вдруг кончается, И будто превращается — в тугую глухоту.

Тайны московских гурмэ от www.GlobusGurme.ru

Цеппелин на тарелке Сеть гастрономов «Глобус Гурмэ» представляет серию вкусных рассказов

лучалось, что деликатесы в Москве начала прошлого века в буквальном смысле слова падали с неба. Осенью 1911-го года в районе Ходынского поля из кабины самолета, выполнявшего вираж, выпала записная книжка, которую подобрала студентка филармонического училища Ольга Журина. Вернуть книжку владельцу оказалось делом весьма сложным. За штурвалом того самолета сидел знаменитый авиатор Сергей Уточкин, который после выполнения тренировочных полетов отправился в Киев, и Ольга решила отнести записную книжку начальнику аэродрома. В книжке помимо бытовых записей обнаружилась страница со странным изображением конструкции похожей на летательный

аппарат Цеппелин, который стоял на вооружении в немецкой армии. Каркасный дирижабль, изобретенный графом Цеппелином, оснащенный бомбами и пулеметами, был одним из самых грозных орудий немцев в те годы. В записной книжке Уточкина вокруг рисунка неразборчивым почерком на латышском языке было что-то написано. Записную книжку передали в контрразведку, а та в свою очередь, связавшись с Киевом, приказала под конвоем доставить Уточкина в столицу. Через день выяснилось, что в книжке знаменитого авиатора действительно изображен цеппелин, но не дирижабль, а деликатесное блюдо, которое много лет является символом литовской кухни. Его основой служит сырой и отжа-

тый картофель с добавлением вареного. В нее заворачивают мясо, сыр или грибы. Получившийся продукт и называется цеппелином. Уточкин попробовал его летом в Прибалтике после своего очередного рекордного перелета и попросил известного художника Яниса Тилберга записать для него рецепт, а тот еще и добавил его изображение. Цеппелины или как их шутливо стали называть «бомбы Уточкина» стали подавать в ресторане «Русь», излюбленном месте авиаторов Москвы. Сюда, в благодарность за найденную записную книжку, пригласил Уточкин и Ольгу Журину, которой подарил листок с рецептом цеппелина, так растревожившего контрразведку.

Настоящая мечта должна стоить дорого. Особенно такая красивая, как мечта научиться летать.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

текст: лера тихонова рисунки: павел пахомов

Сюжеты Леры Тихоновой всегда как кино. «Вавилон», «Секс в большом городе», «Ешь, молись, люби». В основном люби, конечно. А в этот раз… Жизнь ворвалась и поправила сценарий. Начинала писать про культового российского бейсера, успешного, многогранного. А заканчивала — про человека, который разбился и который борется за жизнь. Потому что не кино, а жизнь. 57

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Оглянувшись

вокруг, я пришла в ужас — сплошные метросексуалы. Вчера с трудом попала на маникюр — отхватила последнее «время», но на эпиляцию так и не прорвалась — все занято. В колонке клиентов одни Сергеи, Иваны, Никиты, страдающие обширными волосяными покровами. Они хотят быть голенькими, пупсики? На конкурсах аргентинского танго призовые места занимают однополые пары. Светские мероприятия ломятся от хипстеров в модных ботиночках. Демонстрации гомосексуалистов стягиваются плотным кольцом. Внутри кольца — задыхающиеся женщины и Путин. Елки, ну не можем же мы все рожать от Путина! А поступки? Мужчины ведут себя как слабые, обидчивые неврастеники, и в противовес им выступают решительные, боевые бабы, все сплошь неэпилированные, так как полная запись. Неужели надо развернуть Третью мировую, чтобы увидеть вокруг Мужчин? Я с отчаянием всматривалась в толпу в поисках хоть чего-то героического. И наконец, сидя в ресторане в ожидании салата, увидела. Ребята с обветренными лицами улыбались с экрана телевизора, показывали в камеру двумя пальцами знак «победы» и бесстрашно кидались с заснеженных вершин. «Вот это да!» — подумала я и с презрением посмотрела на своего спутника, лощеного топменеджера, скандалящего с официантом из-за десятиминутного ожидания блюда. Этот явно был способен кидать только пальцы и женщин. Вернувшись домой, я занырнула в Интернет и выяснила, что отважные парни называются бейсджамперами. С джамперами мне было ясно, а вот «бейс», как оказалось, аббревиатура четырех английских слов: building, antenna, span, earth — то есть все поверхности, с которых можно прыгать. К счастью, бейсджамперы водились не только в Гималаях. В Москве они обитали на аэродромах и в аэродинамических трубах. — Теперь я знаю, кто мне нужен и где его искать, — заявила я на воскресном заседании нашего женского клуба. — И это настоящий герой. Девчонки посмотрели на меня с недоумением. Герои в последние годы спросом не пользуются. В тренде нашего клуба исключительно миллионеры — щедрые, романтичные и совершенно одинокие. — Что еще за герой?.. Алеша Попович?.. Геракл?.. Человекпаук?.. — посыпались со всех сторон предположения. Я отрицательно качала головой. — А, знаю! — заявила самый младший член клуба, тридцатилетняя породистая брюнетка Анжела. — Ты про Навального! — Подними Навального на Джомолунгму и скажи: прыгай! Я посмотрю, что останется от его геройства… Вообще-то я про бейсджамперов. — Про кого? Девочки придвинулись теснее. Все-таки тяга к героям живет в любом женском сердце, и даже миллионеры не могут ее оттуда выкурить.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

— Да, но как ты познакомишься с этим самым бейсером? — спросила меня Анжела. — Ну, например, прыгну с вертолета и запутаюсь в парашютных стропах какого-нибудь симпатяги. — Хм… Есть большая вероятность умереть в один день, не прожив вместе и часа. — Тогда буду флиртовать в полете, держась на безопасном расстоянии. — Я вдруг представила свое искаженное ужасом лицо и свист ветра. «Нет, пожалуй, на земле я чувствую себя уверенней…» — А, знаю! Попрошу застегнуть молнию сзади на летном костюмчике. Или подтянуть какую-нибудь лямочку. — А если на этих костюмах нет ни молний, ни лямок? — гнула свое дотошная Анжела. — Господи! — воскликнула я. — Надо же просто взять интервью! После изучения интернет-сообщества бейсджамперов мой выбор пал на Антона Калюжного. С такой мужественной внешностью он мог бы просто курить «Мальборо» и молча смотреть вдаль с вершины горы. Но он еще и прыгал.

...— Ну и как наш герой поживает? — спросили меня девочки на очередном заседании клуба. — Очень занят. Кидается, — ответила я. — Шесть дней в неделю на аэродроме. По восемь прыжков в день, пока у вертолетчика не начинает кружиться голова от этих чокнутых прыгунов. — Ну, ведь есть и седьмой день. — На седьмой он кувыркается в аэродинамической трубе. Чувствую себя Пенелопой, ткущей саван в ожидании Одиссея... 58

Мы договорились встретиться в «Штопоре», клубе любителей экстрима на Рождественке. Вопреки моей буйной женской фантазии, Антон пришел не в костюме Бэтмена, а в обычных джинсах и куртке. Но это не охладило меня. Я не отводила от него восхищенного взгляда, боясь пропустить какой-нибудь подвиг между делом. — И тебе совсем не страшно прыгать? — спросила я с придыханием, заранее зная ответ. Но ответ оказался неожиданным. — Конечно, страшно, — улыбнулся Антон. — Когда стоишь на экзите, на самом краю, остается скомандовать себе «Ready! Set! Go!» и прыгать, а ты испытываешь просто животный страх… — Зачем же тогда? — Настоящая мечта должна стоить дорого. Особенно такая красивая, как мечта научиться летать. В своей жизни Антон перепробовал все: серфинг, рафтинг, скалолазание, фрирайд на сноуборде. Он гонялся за острыми ощущениями по всему миру. И однажды попал на Камчатку. — Впечатления от спуска на сноуборде по километрам нетронутого снега непередаваемы. Туда едут именно за целиной. Иностранцы называют ее пудрой, русские — пухляком или целкой… Это же круто, когда ты первый и она вся твоя, — подмигнул мне Антон. — Что может сравниться с такими эмоциями?.. — Да, действительно. — Я понимающе закивала головой, представив себя на месте целины. Именно там, на Камчатке, Антон встретил учителя — человека, который знал, как выжать максимум адреналина, даже не касаясь девственной целины. Чемпион мира по скайсерфингу, многократный чемпион России и Европы по парашютному спорту, легендарный бейсджампер, Валерий Розов запросто сигал с Эвереста, крутил в воздухе возмутительные фигуры, носился вдоль склонов, как птица, и был звездой среди экстремалов. — Я даже не мечтал, чтобы он стал моим учителем. Но он им стал. — Лицо Антона осветилось задумчивой улыбкой, и меня кольнуло острое сожаление, что я не Валерий Розов. — Он уникальный человек. Ради нескольких секунд свободного падения может лезть на гору целый месяц, преодолевая адские трудности подъема. «А впрочем, и хорошо, что я не Валерий Розов», — решила я про себя. — В бейсе решение надо принимать на определенной точке, — продолжал Антон, — назад пути нет. Если только ты не хочешь остаться на вершине и взывать к орлуше, как отец Федор в «Двенадцати стульях». Записав в блокнот удачное сравнение, я подняла голову и вдруг заметила двух девушек, сидящих за соседним столиком. Они напряженно прислушивались к нашей беседе и время от времени подавали Антону разные знаки. Тот не реагировал. — Вы знакомы? — кивнула я на девиц. — Это мой фан-клуб. Начинающие бейсерши, — усмехнулся он. — Раньше очень уставал от эскорта, но потом привык. — Ясно, — поскучнела я.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

«Идиотка, могла бы догадаться, что среди любительниц супергероев жесткая конкуренция!» — Вон та темненькая — это Леночка. Она мигрирует из моего фан-клуба в фан-клуб Розова и обратно. А светленькую первый раз вижу. — Спасибо вам, Антон, — сдержанно сказала я и закрыла блокнот. — Может, пообедаем как-нибудь? — Вместе с фан-клубом? — У меня есть способы уйти от «хвоста». — Тогда согласна, — расцвела я. «Все-таки идея с интервью была удачной. А то сидела бы сейчас, помахивая ручкой, за соседним столиком». На обратном пути под впечатлением от бесстрашия моего собеседника я спрыгнула с подножки автобуса, не дождавшись, пока он окончательно затормозит, и чуть не расквасила себе нос. Дома я подошла к окну, открыла его и со страхом посмотрела на землю с высоты нашей пятиэтажки. Мне вспомнились слова Антона, что в «бейсе» самое главное — это правильно «отделиться», то есть оторваться от поверхности, на которой стоишь. Внизу по дорожке бродили толстые глупые голуби, знающие про отделение и полеты побольше нашего. Я подняла руки вверх и задрала голову. «Первые четыре секунды ни в коем случае не смотреть вниз. Дождаться воздушного потока, на который аккуратно лечь. И на восьмой секунде спокойно бросить медузу». Тренируясь, я дернула правой рукой, выбрасывая воображаемый парашют. «Главное — не смотреть вниз!» Я снова приняла правильную позу для прыжка. — Ready! Set! Go! — скомандовала я себе и зажмурилась, мысленно шагнув с подоконника. Перед глазами вспыхнула фраза из Википедии: «За тридцать два года существования “бейса” зафиксировано двести десять смертельных случаев». — Брр! — Я закрыла поплотнее окно и пошла ставить чайник. Единственное, куда я могу бросаться, — это в дурацкие любовные авантюры. «И еще неизвестно, где круче эмоции и выше смертность», — утешила я себя и достала из буфета сушки. Устроившись на диване, я принялась за документальные фильмы про «бейс», снятые Антоном. Он оказался не только героем, но еще и режиссером. Его мастер, Алла Сурикова, учила его снимать комедии, но Антона все время тянуло на драмы. Пока смотрела его короткометражки «Между небом и землей», «Мост в никуда», «История одного бейсера», сушки были изгрызены до крошек, и я даже перешла на ногти. Никогда не думала, что человек может летать, как птица, без всяких аппаратов. Для этого ему нужны только «вингсьют» — специальный костюм с перепонками между руками и ногами — и изрядная доля сумасшествия. Я смотрела на планирующих в воздухе людей, похожих на белок-летяг, и не могла поверить своим глазам. «Это настоящий телепорт, — появилось на экране

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

лицо Розова. — Раз — и ты мгновенно перенесся из одного места в другое. При этом получив по пути еще массу положительных эмоций». «Хм, а Розов тоже ничего, — задумчиво пробормотала я. — Вполне понимаю Леночку». — Ну и как наш герой поживает? — спросили меня девочки на очередном заседании клуба. — Очень занят. Кидается, — ответила я. — Шесть дней в неделю на аэродроме. По восемь прыжков в день, пока у вертолетчика не начинает кружиться голова от этих чокнутых прыгунов. — Ну, ведь есть и седьмой день. — На седьмой он кувыркается в аэродинамической трубе. Чувствую себя Пенелопой, ткущей саван в ожидании Одиссея. — Совместная деятельность — это залог развития отношений, — встряла Анжела. — Ты вот знаешь, что такое берданка и когда лучше всего охотиться на бекасов? — Нет, — покачала я головой. — А я знаю, — вздохнула Анжела. — Сижу с ружьем в засаде с августа по октябрь. Я с уважением на нее посмотрела. — Хочешь быть с супергероем, становись супергероиней, — постановил наш женский клуб и разошелся до следующего воскресенья. — Возьми меня на аэродром! — пристала я на следующий день к Антону. — Что ты там будешь делать? — Выбрасывать медузу на восьмой секунде. — Созрела?.. — Да! — Не уверен, что нам повезет сегодня с погодой. Но можно попробовать. «Совместная деятельность — залог развития отношений, — твердила я мантру по пути на аэродром, но она слабо помогала: живот неприятно крутило. — Эх, все-таки Анжеле больше повезло с деятельностью, — вздыхала я и пыталась зайти с другой стороны: — В конце концов, я журналист и должна все попробовать!..» Под коленками разливался холод, и я с тоской провожала взглядом встречные машины, несущиеся к Москве. — Что ты там бормочешь? — спросил Антон. — Молюсь, чтобы нам повезло с погодой. Мы шагали по полю в полном обмундировании. Вертолет впереди угрожающе вертел лопастями. Рядом со мной шли Леночка и та светленькая. В их походке и взглядах исподлобья сквозила мрачная обреченность. Антон бежал первым, будто опаздывал на свидание. Мы едва за ним поспевали. «А может, все-таки лучше Навальный, — мелькнула в моей голове очередная трусливая мыслишка. — Рупоры, транспаранты, судебные заседания, и все на земле…» Вежливо пропустив вперед девочек, я застыла у подножки вертолета, улыбаясь приклеенной улыбкой. От ветра она так и норовила отклеиться, и я придерживала ее руками. — Давай! — подал мне руку Антон.

...Перед глазами вспыхнула фраза из Википедии: «За тридцать два года существования “бейса” зафиксировано двести десять смертельных случаев». — Брр! — Я закрыла поплотнее окно и пошла ставить чайник. Единственное, куда я могу бросаться, — это в дурацкие любовные авантюры. «И еще неизвестно, где круче эмоции и выше смертность», — утешила я себя и достала из буфета сушки...

— Слушай, я блокнот забыла, — заорала я, перекрикивая шум вертолета, и сделала шаг назад. — Я сейчас за ним сбегаю. Но вы меня не ждите, я вас потом догоню. Мелкой рысцой я потрусила по полю назад, перебирая в голове все плюсы свободной девичьей жизни. Странно, что раньше она рисовалась мне в таком неприглядном свете. Пусть супергероини из меня не вышло, зато цела. Через две недели раздался звонок. — Антон разбился, — сказал мне суровый мужской голос. — Насмерть? — выдохнула я в трубку. — Врачи не дают никаких гарантий. Ждем. — Как это случилось?! — Завалил отделение, — отрезал мужчина и, не прощаясь, отключился. Я уставилась в окно. После трех месяцев дружбы с бейсджамперами я уже знала, что они не любят прощаться, вместо «последний» говорят «крайний», и термин «завалить отделение» мне тоже был знаком. Страх за Антона сковал меня. Я зашла на Фейсбук. На его страничке оператор, работавший с ним на очередных съемках, написал:

«Десятое июля. Горы. Альпы. Монблан. Съемки документального фильма. Прыжок с Бельведера в “вингсьюте” в двадцать часов ноль минут по местному времени. Напряженное нестабильное отделение с завалом на правую сторону. Через четыре секунды началось беспорядочное падение и низкое открытие. В результате — столкновение с крутым склоном во время наполнения купола. Вертолетом отправлен в госпиталь. На данный момент врачи оценивают состояние как крайне тяжелое». Десятки друзей комментировали пост: «Антон, ты сильный! Держись! Мы знаем, что ты выкарабкаешься!» Ничего не видя сквозь слезы, я настучала одним пальцем: «Бэтмен не может умереть. Супергерои бессмертны». Я катила перед собой инвалидное кресло по дорожке парка. Антон смотрел вперед тем же самым мужественным взглядом, что и с вершины горы. На его лице не было и следа перенесенных страданий: комы, операций на позвоночник, пришитого назад голеностопа, сломанного в нескольких местах бедра и ребер, проткнувших легкие… Он похудел, осунулся, почти перешагнув черту невозврата, но сохранял стоическое равновесие, которому бы позавидовал и Сенека. За все время я так и не услышала от него ни одной жалобы. И могу поклясться: шедшие навстречу девушки строили ему глазки. — Поменял «вингсьют» на кресло, но популярность не ослабевает, — ехидно заметила я. — Кстати, отличная вещь. — Он похлопал по колесу. — Разгоняется до пятидесяти километров в час. — О боже! — вздохнула я. — Горбатого могила… — У моего знакомого бейсера парализовало руку и ногу после неудачного прыжка. Так он прыгает сейчас на инвалидном кресле. И с самых сложных экзитов. — Ты что, еще собираешься прыгать?! — Посмотрим. Для начала мне надо снова научиться ходить… Кстати, дай-ка мне костыли. Я передала ему костыли, и он, оперевшись на них, с трудом поднялся. — Ты помнишь, да? Пока можно постоять не больше минутки, — повторила я слова врача. Антон улыбнулся мне кривой улыбкой: — Я все помню, малышка, — и сделал шаг. — Ты сошел с ума! Тебе же нельзя! Не обращая внимания на мои протесты, он медленно пошел по дорожке парка, аккуратно переставляя костыли. Осенние листья осыпали его стриженую голову. Чувствуя слабость в ногах, я опустилась на инвалидное кресло и молча смотрела вслед его удаляющейся одинокой фигуре. «Да. Супергерои бессмертны, — пробормотала я. — Но вы ошиблись, девочки. Они совершенно не нуждаются в супергероинях…»

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Свободный полет, ощущение невесомости, преодоление гравитации и прорыв сквозь тернии к звездам — весь этот экстремальный функционал доступен не только космонавту, но и поэту. Что прямо сейчас продемонстрируют космические строки поэта Андрея Орлова (Орлуши). русский пионер №8(41). ноябрь 2013

наталья львова

текст: андрей орлов (орлуша) рисунки: инга аксенова

В детстве

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

В детстве

я думал, что смеха ради Можно взять граммов 20 радия, Граммов 145 плутония, Добавить туда ацетат аммония, Немного цезия и урана И, опередив все другие страны, Засунуть мне ловко в задницу это, Соорудив живую ракету. Потом решительно и деловито Запустить меня на орбиту, Выше которой нету в мире, И назвать, например, «Союз-104». Я был бы известным на всю страну, Улетев на известную всем Луну, А если добавить немного стронция, То я бы мог долететь до Солнца И прочих светил и летать между ними, И каждый мое повторял бы имя, А детскосадные новички Носили бы гордо мои значки, Как я носил, тетей Светой подаренный, Значок с фотографией Ю. Гагарина. Я был бы — раз, и уже готово! — Известней Поповича и Титова, Я был бы герой всенародный новый Познаменитей, чем Терешкова, Чем с ВДНХ стопудовый боров, Чем Комаров-Феоктистов-Егоров, Я был бы известен по белу свету Как первый на нем человек-ракета, Как первый с зарядом в ж… герой, Вставший в небесных объектов строй. В те годы в Союзе тяга к геройству Была совершенно природным свойством, Которое было не нужно воспитывать И с молоком материнским впитывать. Оно, геройство, природным было, Цвело сорняком на братских могилах, Смотрело с еще не выцветших фоток Недавно погибших дедов и теток, Звенело усатым профилем Сталина. Когда мы в «пристенок» играли медалями. У нас же, детей, была грусть одна — Что, нас не дождавшись, большая война Закончилась, что Кенигсберг и Берлин Уже были взяты отцами, блин, А мы в это только могли играть И лишь понарошку «ура» орать, Хоть каждое юное детское тело

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Мечтало сгореть за страну, как Гастелло, И в каждом дворе шли веселые игры, Где дети без страха бросались под «тигры», Сбивали из палок врага самолеты И грудью ложились на пулеметы. Куда бы направить шпане-пацанам Детских сердец горение? И тут появилось на радость нам Космоса покорение. Гагарин! Ура! Веселье и танцы, В апреле нечаянный День победы, От злобы белеют американцы, Отец «по сто грамм» выпивают с дедом… Деду сто граммов — слону дробина: — Зять, не жидись, до краев налей! Мы им покажем ракетной дубиной! Ну (фотке Гагарина), будь, старлей! Мы можем! И вместе, и каждый лично! Догоним, блин, и перегоним «их»! Победа и космос — синонимичны, Плюс гордость за Родину и своих! Пусть Запад растит битловские космы, Малюет без смысла абстракционизм, Мы проложили дорогу в космос, Нам путь через космос лежит в коммунизм! Враги нападут — мы расправимся с ними, Я сам в это верил, дошкольный шкет: Их атом — для бомбы и Хиросимы, Наш космос — для мирных геройских ракет! Они там жируют в буржуйском фарсе, А мы будем яблоки есть на Марсе! Они — кровопийцы и разжигатели, А мы — космонавты, и мы — мечтатели! Я и сейчас за наш космос в драку Готов. Берегитесь, чужие державы! Мы, русские, в космосе съели собаку, Собакам русского космоса — слава! Слава Дезику и Цыгану, Простым и ласковым существам, Которые нашей и прочим странам Открыли дорогу к иным мирам. Их не описали в стихах и в прозе, Первых и лучших, простых дворняг, У памятников в героической позе В их честь не спускали траурный стяг.

А Дезик кружил по вольеру странно И ночью тоскливо выл на Луну». Июльским утром пятьдесят первого Отправили в космос двух собачар. В небо глядя, затянулся нервно Солдат с полигона Капустин Яр. По плану ушла и вернулась капсула, Новую эру даря планете. Открыли. Живые!!! Все — улыбаться: — Ну что, с возвращеньем, сукины дети! Довольны московских комиссий гости, Вспышки блистают (фото к докладу), Две мозговые большие кости Повар готовит зверью в награду.

Их нету на марках и сигаретах, Где Белка и Стрелка, гламурные сучки, Лыбятся глупо возле ракеты, Как после случайной дворовой случки. …Их отловили возле столовой, Подманив без труда куском колбасы, Потом их ученый яйцеголовый Помыл, причесал и отнес на весы. — Дезик — пять триста, Цыган — пять четыреста, В холке оба по тридцать пять, Если за месяц сильно не вырастут, То можно готовить и запускать. Они хвостами (всегда готовы!) Отдали двум санитарам честь, И им персонально солдат из столовой В судках ежедневно носил поесть. Они за еду прощали испуги, Присоски датчиков на голове, Барокамеры и центрифуги, Их клички уже сообщили Москве, О них Королев докладывал Сталину, Берия каждую лично знал, На них было много страной поставлено, Их каждый любил и никто не пинал. В особый журнал заносили данные: «Цыган в 22 отошел ко сну,

В тот год, исторической молью битый, Гагарин летчиком стать мечтал, Цыган покорял внеземные орбиты, И Дезик четыре раза слетал. Их знать поименно необходимо, Не должен быть список героев забыт. Смелый и Рыжик, Козявка с Альбиной, Снежинка… Герои небесных орбит. Погибшим плотник готовил гробик, Хотя по инструкции — «просто сжечь», Но спирт, не чокаясь, пили за Тобика, И в небо салюта летела картечь. Геройское вислоухое племя Расходным не числилось материалом, Они покоряли пространство и время, До них в небеса лишь железо летало. Они, возвращаясь, скулили робко, Косились с опаской на мусорный бак — Рита и Линда, Малышка и Кнопка… Гвозди бы делать из этих собак!

Послесловие:

Звезды увидев, красиво блестящие, Глазами на поднятой к небу башке, Знайте, что все имена — настоящие В этом простом о собаках стишке… Кто они были? Безродные суки, Жизнь отдававшие ради науки, Мелкие ласковые кобели, Открывшие в космос дорогу с Земли.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

текст: майк гелприн рисунки: олег бородин

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Звезды

начали падать с утра, сразу после того, как на юге взошло красное солнце. Они падали одна за другой, и мы все высыпали на Большую Поляну смотреть, только Грамотей с Умником не смотрели, а, как всегда, спорили. Грамотей доказывал, что падают вовсе не звезды, а небесные камни, так, мол, написано предками, а предкам было видней. Умник не соглашался и твердил свое: звезд нынче, талдычил он, рождается слишком много, поэтому звездные грабли и сметают лишние. И, дескать, предки предками, но надо и свою голову иметь. К полудню, когда красное солнце умостилось над головами, а на западе взошло оранжевое, звездопад прекратился. А потом с неба упала птица. Спор оборвался. От неожиданности даже Трепач перестал болтать, а Нытик жаловаться на плохие времена. Птица падала наискось и рисовала в небе огненную линию от красного солнца к холмам Западной Гряды. Потом она скрылась за Грядой, оттуда донесся треск, подобный тому, что издает дом, если его раскалывает молния, и все стихло. — Это не птица, — неуверенно сказал Умник. — Птиц не бывает. Грамотей немедленно заспорил, что в древние времена птицы были и об этом написано в книгах предков. Умник загорячился и принялся возражать. Нытик заладил, что в древние времена жили красиво и от души, не то что сейчас, поэтому немудрено, что у предков птицы были, а у нас нет. Добряк поймал Трепача, уговорил того заткнуться, и оба отправились проверять общественную сеть. Бездельник зевнул и полез в свое дупло спать, остальные разбрелись кто куда, а я стал собираться в дорогу. Едва я, навьючив на спину мешок с едой, спустился по стволу дома к корневищам, Умник с Грамотеем враз прекратили спорить и уставились на меня. — Ты чего это, Дуралей? — спросил Умник. — Пойду посмотреть на птицу. — Зачем? — Не знаю, — честно ответил я. — Хочется. Тогда они наперебой стали браниться, что у меня не все дома, а в дурной голове мыши, поэтому она ногам покоя не дает. И что надо было меня назначить спариваться с самкой вместо Бездельника. Потому что хоть с Бездельника толку немного, да и какой там толк, если день напролет спать, но с меня уж точно никакого нет, и когда самка меня загрызет, никто не опечалится. В общем, Дуралей — он Дуралей и есть. Я сказал, что большей частью согласен, и двинулся в путь. Толку с меня и вправду никакого, только хлопоты. Чего мне дома не сидится, я сам не знаю. В прошлом цикле едва в болоте не утоп, в позапрошлом в мышиную нору угодил, всем селением вытаскивали. Про то, как полез на самую верхушку дома посмотреть, чего оттуда видно, и свалился прямиком в общественную сеть, даже вспоминать стыдно. Сеть полцикла потом чинили. С самкой я, конечно, спариваться не хочу, а кто хочет? Но рано или поздно придется: кому-то же надо с ней спариваться, иначе мы все возьмем и вымрем, это любой понимает.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Самка у нас злющая, здоровенная, прожорливая и невезучая: четыре раза уже рожала, и все еловеков. Ну, да ей еще рожать и рожать, авось от кого-нибудь и выйдет новая самка, и тогда можно будет разделиться, а то много что-то нас стало, еды на всех не хватает. К вечеру, когда оранжевое солнце закатилось на востоке и взошли луны, я добрался до болота, в котором цикл назад чуть не утоп. Грамотей говорил, что раньше болот не было, а были места под названием «города», и предки в них жили. Но потом что-то случилось скверное, а может, наоборот, хорошее, и предки переселились в лес, а города побросали. Так или иначе, в толстенном доме на краю болота нашел я мышиное дупло. Забрался в него, мышей выставил прочь и как следует выспался, а утром, едва взошло красное солнце, побежал дальше, в обход болота на запад. В лесу много всякой живности, но на еловеков никто не охотится, даже змеи. Грамотей однажды говорил, это оттого, что нас уважают — зауважали, мол, еще со времен предков. Умник же, как всегда, возражал и уверял, что мы несъедобные, поэтому, дескать, и не охотятся. Я думаю, Умник прав: еловеки ведь даже друг дружку не едят. Самка, конечно, жрет всех без разбору, но на то она и не еловек. Западной Гряды я достиг к полудню и по запаху определил, где упала птица. Запаха такого я никогда раньше не обонял, но сразу понял, что птица мертва — очень уж от нее скверно смердело. Тогда я подкрепился сушеными улитками, закусил болотной ягодой, которую набрал по дороге, и двинулся вверх по склону холма. Птица лежала в расщелине между скалами, наполовину зарывшись в землю. Я и не представлял, насколько она огромная, так что поначалу даже испугался, но затем подавил страх и стал спускаться в расщелину. Приблизившись, я понял, что птица не просто мертва, а убита: чрево ее было распорото, и я сообразил, что ее, видать, зашибло падающей звездой. Очень мне не хотелось соваться в это чрево, черное, смердящее и уродливое. Сам не знаю, зачем я туда полез. Наверное, оттого, что Дуралей — он Дуралей и есть. Страшно было неимоверно, особенно от вида птичьих внутренностей, расплющенных, развороченных и истекающих вонючими соками. Но я вмиг позабыл о страхе, когда увидел, что мертвая птица, оказывается, была на сносях. Я сначала не поверил своим глазам, потому что ясно помнил, как Грамотей уверял, что птицы были яйцекладущими. Эта была живородящей, как наша самка: я насчитал шесть птенцов. На мать были они вовсе не похожи, хотя и уродливы не менее, чем она. Птенцы были мертвы, все шестеро. Я не очень брезгливый, но от вида скорченных, измазанных красным наполнителем птенцов мне стало не по себе. Я собирался уже выбраться из птицы наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха, когда внезапно услышал звук, странный, жалостный и враз оборвавшийся. Я замер и, когда звук повторился, бросился туда, откуда он исходил. Я спешил, потому что нутром чуял, на-

сколько звук этот важен. Я продирался через завороты птичьих кишок, оскальзываясь, срываясь и падая, перелезая через сплетения костей и жил, задыхаясь от зловонного смрада. В темной искореженной клоаке я увидел седьмого птенца. Умирающего. И не уродливого, как остальные шестеро. Я вгляделся и миг спустя понял, что это не птенец. Я бросился вперед, помчался со всех ног, сам не понимая, что мне за дело до издыхающей птичьей самочки. У нее было всего четыре ноги, две верхние она прижимала к груди, из которой вытекал наполнитель, а нижние, длинные и прямые, были перебиты. Она жалостливо щебетала от боли, и я лихорадочно принялся плести канат, потому что она была вдвое больше меня и наверняка тяжелее, и на себе мне было ее не вытащить. Я старался изо всех сил и завидовал сородичам, потому что они умели плести хорошие, прочные канаты и сети, а у меня ноги росли, как говорил Умник, из задницы. Не знаю как, но я сплел его, тощий, лохматый канат, опутал им самочку и, надрывая жилы, потащил из птичьего чрева наружу. Это было неимоверно тяжело, мои восемь ног подламывались, я падал, вновь поднимался и тащил, тащил, тащил… Я выволок ее наружу, когда желтая луна уже наплыла в небе на белую, и повалился без сил. Я не знал, что делать дальше. — Артур, — защебетала вдруг птичья самочка. — Глеб, Луи, Диего, Пауль, Джордж…

...Тогда они наперебой стали браниться, что у меня не все дома, а в дурной голове мыши, поэтому она ногам покоя не дает. И что надо было меня назначить спариваться с самкой вместо Бездельника. Потому что хоть с Бездельника толку немного, да и какой там толк, если день напролет спать, но с меня уж точно никакого нет, и когда самка меня загрызет, никто не опечалится... 69

Я не понимал ни слова, но она повторяла их на все лады вновь и вновь, и я наконец догадался, что она зовет мертвых птенцов одного с ней помета. Потом она замолчала. Я знал, что она умирает, сил во мне никаких не было, но я заставил себя подняться и потащился к ручью. Я опорожнил мешок с едой и, давясь, запихал в себя содержимое. Все, что в нем было, без остатка, потому что знал: мне предстоит много плести. Затем я набрал в мешок воды, потащил к умирающей птице и стал ее поить — насильно, передними ногами разжимая ей зубы, чтобы вода не выливалась изо рта. Я поил ее, пока вода в мешке не иссякла. Тогда я опять потащился к ручью, и вновь поил ее, и смывал с ее лица запекшийся наполнитель, а затем уселся плести. Я проклинал свое неумение — бинты выходили из меня худыми, неровными, но я плел их и плел, пока во мне оставался еще материал. Затем я стянул с птицы заскорузлую, с бурыми пятнами от наполнителя шкурку, кое-как перевязал раны и рухнул рядом с ней, потому что ноги больше меня не держали. Я пришел в себя от птичьего клекота, пронзительного и отчаянного. — Луи, — клекотала она, пытаясь ползти от меня прочь. — Артур, Диего, Джордж. Заберите меня. Пожалуйста. Пауль, Глеб, умоляю, заберите меня. Боже мой, какое чудовище. Я ничего не понял, кроме имен погибших птенцов. Тогда я поднялся и на подламывающихся ногах засеменил от подраненной птицы прочь. Мне повезло: я нашел под камнем змею, убил ее и съел, всю, вместе с костями и шкурой. Силы вернулись ко мне, и до полудня я поймал пять полевых мышей, накопал слизней, улиток, набрал горной ягоды и поволок добычу к ней. Она не стала есть, она лишь истошно чирикала при виде меня и пыталась уползти. К вечеру я отчаялся. Я не знал, что едят птицы. Знал Грамотей, может быть, Умник, но не я. Тогда я съел все сам, и вновь стал плести, и плел всю ночь, так что к утру, сам не знаю как, сумел смастерить волокушу. Я впрягся в нее и потащил птицу назад, к селению. Я не думал, зачем это делаю, я лишь понимал, что ее надо спасти, неизвестно для чего. Поэтому я тащил. Насильно вливая в нее воду и слушая неведомые слова: «чудовище», «гадина», «тварь», «людоед»… На исходе третьего дня она прекратила щебетать, и я очень испугался, решив, что она умирает от голода. Тогда я перестал останавливаться и тащил волокушу всю ночь, пока не выбился из сил. — Ася, — прочирикала она, когда я рухнул и вытянулся на земле, пытаясь отдышаться. Я повернулся к ней. — Ася, — повторила птица и верхней правой ногой показала на себя. — Ася. Я понял. Вскочил на ноги, откуда только силы взялись. — Дуралей! — обрадованно закричал я, тыча в себя всеми ногами попеременно. До полудня я кормил Асю ягодами, таская их с окрестных кустов. Сусликов, улиток и змей она есть отказалась, но ягоды пришлись ей по вкусу, и я был счастлив. Потом она уснула, а я впрягся в волокушу и попер дальше.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Наутро четвертых суток мы добрались до селения, я вытащил волокушу на Большую Поляну. — Что едят птицы? — спросил я, когда Умник, Грамотей и все остальные столпились вокруг нас. — Ты в самом деле потерял разум, Дуралей, — укоризненно проскрипел Грамотей. — Хотя неизвестно, был ли он у тебя. Это неправильная птица. Видишь, у нее нет ни перьев, ни клюва, ни хвоста, а в книгах предков написано, что все это должно быть. Но это хорошая птица, жирная, хотя и неправильная. Ее надо убить и съесть. — Точно, — впервые на моей памяти согласился с Грамотеем Умник. — Молодец, Дуралей, я был не прав, когда говорил, что с тебя нет толку. Мы разделим добычу на всех, а лучшие куски отнесем самке, тогда, может быть, она не загрызет Бездельника. Я опешил, а потом мне стало страшно, я в ужас пришел от их слов. — Не дам! — заорал я так, что сородичи шарахнулись от меня. — Это моя птица, ее зовут Ася! Я любого, кто до нее дотронется, загрызу! — Совсем сбрендил, — досадливо сказал Умник, когда я замолчал. — Не хватало только нам смертоубийства из-за какой-то птицы. На что она тебе сдалась? Я не ответил. Я не знал на что. — Оставьте Дуралея в покое, — вступился за меня Добряк. — Не видите, что ли, он не в себе. — Правильно, — поддержал Добряка Трепач. — Птицу нашел Дуралей? Дуралей. Значит, кому птица принадлежит? Ему принадлежит, Дуралею. Что отсюда вытекает? А то, что как скажет Дуралей, так и будет. Скажет съесть ее — мы съедим. Скажет, чтоб жила с нами, — будет жить с нами. На следующий день я сплел гамак, подвесил его к суку дома прямо напротив гнезда, и мы втроем с Добряком и Нытиком затащили в гамак Асю. Я еще подумал, что теперь никто не может сказать: у Дуралея, мол, не все дома. Прошел день, другой. Я кормил Асю ягодами, слушал ее звонкое чириканье, слова, смысла которых не понимал, и радовался. — Дуралей, родненький, — щебетала Ася, и вода почемуто текла у нее из глаз. — Я ведь не проживу долго, да и не хочу жить. У меня сломаны ноги, без медицинской помощи я не смогу ходить, не смогу вернуться к кораблю. А значит, меня не найдут. Ну как мне объяснить тебе это? Первые двое суток сородичи обходили мой дом стороной, но я видел, как то один, то другой подглядывает из кустов. На третье утро пришел Грамотей и сказал, что неправильные птицы, возможно, едят рыбу: он, дескать, вычитал в книгах предков, что некоторые едят. Едва взошло оранжевое солнце, все селение побежало на реку, даже Бездельник поплелся вслед за остальными. К вечеру сети были полны рыбой, которая отвратительно воняла тиной, но все почему-то терпели. Умник очистил с самой большой рыбины чешую, настругал мясо ломтями и понес Асе. И первым заплясал от радости, когда та начала есть. — Ты же предлагал скормить птицу самке, — язвительно сказал я Умнику. — А теперь сам выкармливаешь ее.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Умник потоптался на месте, видно было, что он смущен. — Она хорошая птица, — выдал он наконец. — Красивая и добрая, это сразу видно. Не то, что наша самка. Я даже думаю, что она разумная, хотя Грамотей и не согласен. — Разумных птиц не бывает, — подтвердил несогласие Грамотей. — Мало ли, что она там щебечет. Они принялись спорить, а я устроился в дупле и залюбовался на свою птицу, такая она была красивая, белая, с шелковистой золотой шерсткой на голове. — Дуралей, родной, — зачирикала моя птица, когда спорщики унялись и убрались восвояси. — Как же мне объяснить? Вы ведь не все деградировали, должны быть другие пауки на планете, более цивилизованные. Мы видели города, вернее, то, что осталось от городов. У вас, наверное, была война, но после катастрофы наверняка что-то осталось. Техника какая-нибудь, средства связи. Взять хотя бы орбитальные спутники, которые подбили наш корабль. Значит, осталось и еще что-то. А, Дуралей? Ну как же ты не понимаешь? Давай я попробую жестами. Ася замахала верхними ногами и вновь защебетала, но я ничего не понял, кроме своего имени. — Не для твоих мозгов, — сказал наутро Умник. — Ты извини, Дуралей, но с твоими мышами в голове ты точно ничего не поймешь. Я сам попробую. Я не стал возражать, и Умник забрался по стволу дома на сук, оседлал его и принялся махать ногами. Вскоре к нему присо-

...— Дуралей, родной, — зачирикала моя птица, когда спорщики унялись и убрались восвояси. — Как же мне объяснить? Вы ведь не все деградировали, должны быть другие пауки на планете, более цивилизованные. Мы видели города, вернее, то, что осталось от городов. У вас, наверное, была война, но после катастрофы наверняка чтото осталось. Техника какая-нибудь, средства связи. Взять хотя бы орбитальные спутники, которые подбили наш корабль. Значит, осталось и еще что-то. А, Дуралей?.. 70

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

единился Грамотей. У меня от мельтешения разболелась голова, так что я выбрался из дупла и спустился вниз, к корневищам, где уже собрались все остальные, даже Бездельник. Умник с Грамотеем размахивали на суку ногами до самого вечера, а мы все молча смотрели на них, даже Трепач ни слова не сказал, а Нытик ни разу ни на что не пожаловался. — Птица разумна, — торжественно заявил Умник, едва спустился вниз, к корневищам. — Пускай разумна, но не так умна, как еловеки, — возразил Грамотей. Они вновь принялись спорить, а я забрался в дупло и заснул. Пробудился я затемно, сбежал по стволу дома вниз и заспешил к дальней заводи, где росли красные пупырчатые ягоды, сочные и сладкие, их моя Ася ела охотнее всех других. Я уже набрал полмешка, когда в небе показалась птица. Она не падала, как та, первая, она стремительно летела по прямой линии, а затем стала спускаться к Западной Гряде. Я сначала очень расстроился, когда понял, что новая птица прилетела за ней, за моей Асей. Но потом я немного подумал, и обрадовался за нее, и забеспокоился, как же новая птица ее найдет. Я даже побежал навстречу, к Гряде, чтобы показать путь, но вскоре сообразил, что дождя в последние дни не было, а значит, след от волокуши отчетливо виден на земле. Тогда я повернул назад и в этот миг снова увидел птицу. Она была не такая огромная, как та, что погибла в расщелине, но тоже очень большая. Она летела над самым лесом, едва не касаясь брюхом верхушек домов. И еще она была… была… Хищная, понял вдруг я. Мне стало не по себе, я припустил к селению со всех своих восьми ног. Я не успел. Впереди внезапно загрохотало, в небо метнулся сноп ненавистного каждому еловеку огня. От неожиданности я споткнулся, кубарем покатился по земле, но вскочил и изо всех сил помчался дальше. Я вымахнул на опушку Большой Поляны и оцепенел. Селения больше не было. Дом Умника рухнул, похоронив хозяина под собой. Поодаль, разрезанный пополам, в луже наполнителя скорчился Грамотей, рядом с ним лежал Добряк, чуть дальше Нытик, Трепач и остальные. Двое птенцов в пятнистых шкурах цвета палой листвы тащили на верхних ногах мою Асю. — Что вы наделали?! — клекотала, кричала, голосила она. — Что натворили?! — Сожалею, — закаркал рослый птенец, который стоял рядом с усевшейся по центру Большой Поляны птицей. — Приказ полковника: спасти уцелевших любой ценой, каннибалов подавить огнем. Птенцы подтащили Асю к разверзшемуся птичьему чреву. Я на неверных ногах заковылял к ней. Рослый птенец развернулся ко мне, вскинул верхние ноги с зажатым в них гнутым суком. — Не стреляйте! — отчаянным, пронзительным голосом заклекотала Ася. — Умоляю, заклинаю вас, не стреляйте! Дуралей, миленький. Дурале-е-е-ей!

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Я замер, пару мгновений мы с птенцом смотрели друг другу в глаза. Затем он повернулся ко мне спиной и полез в чрево. — Прости меня, Дуралей! — клекотала оттуда Ася. — Прости… Птица взмыла в небо. Я долго смотрел ей вслед. Затем вспомнил о самке, опрометью пронесся через Большую Поляну и помчался к ее логову. Самка была жива. Она выползла наружу и стояла теперь недвижно, громадная, грозная. Рожденная из той же утробы, что я и мои мертвые братья. Я опустился на землю у ее ног. — Давай спариваться, — предложил я. — Потом ты загрызешь меня. Самка долго молчала. — Ступай отсюда, Дуралей, — сказала она наконец. — Я лучше останусь бесплодной, чем спарюсь с такой дрянью, как ты. Я поплелся от нее прочь. Вновь выбрался на Большую Поляну. Не глядя на погибших из-за меня сородичей, дотащился до своего дома. Опустевший гамак так и висел на суку напротив дупла, покачиваясь на ветру. «Она хорошая птица, — вспомнил я слова Умника. — Красивая и добрая». Равнодушное красное солнце зависло над головой. На западе всходило оранжевое. — У меня не все дома, — сказал я красному солнцу. — У меня дома больше никого нет.

...Самка была жива. Она выползла наружу и стояла теперь недвижно, громадная, грозная. Рожденная из той же утробы, что я и мои мертвые братья. Я опустился на землю у ее ног. — Давай спариваться, — предложил я. — Потом ты загрызешь меня. Самка долго молчала. — Ступай отсюда, Дуралей, — сказала она наконец. — Я лучше останусь бесплодной, чем спарюсь с такой дрянью, как ты… 72

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Урок мужества. Своих не бросаем. Обозреватель «РП» и теория «малых дел». Урок географии. Насморк. Специальный корреспондент «РП» в стране с самой большой плотностью нобелевских лауреатов на душу населения.

игорь мухин

текст: николай фохт

Ученики школы мужества обозревателя «РП» Николая Фохта — а это, в общем-то, все читатели «РП» — знают, что учитель никогда не страшится в своей мужественной деятельности выступать за рамки амплуа супермена. Хотя, может быть, в этом и состоит одно из ключевых качеств супермена? Быть всегда начеку — и в большом, и даже в малом. русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Иногда

полезно отвлечься от вечного, переключиться с большого на маленькое, с блокбастера на короткий метр. Зачем я так? Сам не знаю. Если честно, говорить такие слова, скорее, горько, неприятно, потому что на самом деле и не ты сам решил соскочить с большой дороги и выпасть из обоймы, а жизнь так распорядилась, жизнь и судьба. А ты только вдогонку стараешься не потерять лицо и приговариваешь: пора, пора хлебнуть лиха, поставить себя в экстремальные условия — чтобы выжить в очередной раз и доказать. С другой стороны, это тоже мужество надо иметь, чтобы остаться с синицей в руках. Короче говоря, я ел мороженое. Это мороженое я сам и сварил — захотелось. Причем использовал самые жирные сливки, которые нашел на Даниловском рынке, сливочное масло оттуда же. Вместо сахара и ванили — ароматный мед, который на прощанье подарила мне Снигирева (через «и»). Надо сказать, Снигирева — женщина хорошая, хотя в чем-то и нестабильная. Познакомились мы случайно: в очереди. Она хотела что-то выяснить со своей пластиковой картой, а я решил обналичить дивиденды от коллекции сбербанковских монет, которые купил еще в 2000 году по совету Толяна — я его спас от лютой смерти тогда. Он повздорил с партнерами по бизнесу. Бизнес у него был такой, неоднозначный, хотя и прибыльный. Толян воровал сворованный цветной металл. В душе я презирал Толяна, но ведь мы как врачи: нам надо сначала спасти, а потом уже разбираться с морально-нравственной стороной дела. Тем более мне с ней и не пришлось долго разбираться: Толяна все-таки обнулили партнеры по другому бизнесу, те, что торговали потерянными еще с советских времен украинскими удобрениями, в том числе мочевиной. Однако мой клиент успел дать пару на удивление прозорливых советов, которые касались диеты, взаимоотношений с противоположным полом и, разумеется, вложений в цвет- и драгметаллы.

Ну вот, Снигирева стояла в той же очереди и безмолвно, мимически проклинала судьбу. Я поинтересовался, в чем дело, что привело ее в этот архаичный, совсем не модный банк. Оказывается, эта крупная во всех своих проявлениях блондинка потеряла пластиковую карту и пришла ее блокировать. А по телефону нельзя было? До последнего момента надеюсь, что отыщется, объяснила эта милая женщина. Я вывел ее из очереди и хорошенько опросил. Через три минуты картина была ясна. — Пойдемте к вам домой. — Я взял ее под нежный даже на сгибе локоть. — Почему ко мне? — Там и узнаете. Мы вошли, навстречу бросился крупногабаритный кот рыжего окраса. — Где его место, подстилка или что там? — Домик, — кокетливо поправила меня Снигирева. Я знал, что в этом деле нужна решительность. Не разуваясь, в два прыжка оказался у окна в большой комнате, запустил руку в домик и вытащил оттуда золотую карточку Сбербанка. — Вуаля! — Но как? — Она смотрела на меня уже, можно сказать, влюбленными глазами и подливала коньяк. И себе. Что мне сразу приглянулось в Снигиревой, она не держала дома вина — водка, виски, коньяк. Но пила крепкие напитки именно как вино. Во-первых, из емких фужеров, во-вторых, неспешно, смакуя (даже водку) и не зажмуриваясь. В-третьих, очень медленно пьянела. Можно сказать, совсем не пьянела. Так за разговорами прошло несколько дней. Я, конечно, забыл про доход от монет, но вовсе не жалел об этом. Деньги мне не нужны были целый месяц. А спустя год Снигирева сообщила, что мы расстаемся. Она возвращается к мужу, в Кинешму. Там прекрасный дом, чистота и экология, хороший мед. Потому что муж ее, который однажды отчалил в эту самую Кинешму, кроме того что списанный на берег из-за приступов

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

эпилепсии командир подводной лодки, он бортник знатный. А вот и мед, на память. Обо мне. Пять литров. Автоматически я взял. Вот, сварил мороженое. Мороженое мое мне не нравилось — оно было жидким, хотя сутки стояло в морозилке, жидким и горьким. Наверное, из-за мужниного меда. Нельзя было брать этот мед. И вдруг зазвонил мобильный телефон. Номер не определился, я даже обрадовался: неизвестность, таинственность, сюрприз. Оговорюсь: кроме мороженого, я ничего в рот не брал, но мысль заработала в направлении именно сюрприза. Моя тренированная интуиция не подвела, это был, конечно, сюрприз. — Борис на проводе, здорово, земеля! Голос и говор мужчины на том конце провода мне ничего не напомнили — сердце забилось еще чаще, как на Новый год, как при появлении Деда Мороза в детстве на нашей непросторной кухне. — Кто вы? — Николай, да ты что, это твой однополчанин, Борис Землянских. — Я не служил. Борис, откуда у вас мой номер? — Как не служил? Ты же говорил, что в учебке под Ковровом, потом в Калевале, на границе, в части 2268… Помнишь, в Подольске довелось пересечься? Тут я и понял, о чем речь. Мы вытаскивали заложника Дмитрия Алексеевича — его запихали в багажник и уволокли действительно в Подольск. Стрелку разбойники назначили в подтрибунных помещениях стадиона «Планета». Договорились быстро: как сейчас помню, обе стороны сошлись на том, что Дмитрий Алексеевич все-таки г… и злостный неплательщик долгов. Собственно, именно таких признаний ждали от близких потерпевшего бандиты, которые оказались всего-навсего игроками местного футбольного клуба с характерным названием «ПЖИ-Ритуал». Дмитрий не отдал долг за прошлую сессию покера, да и за позапрошлую

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

тоже. Но как бы там ни было, Дмитрия Алексеевича выпустили из запертого шкафчика в мужской раздевалке, он пообещал расплатиться, я и друг Дмитрия, который меня и нанял, поручились за бедолагу всей душой — и мы сразу стали пить. Вместе. Бандиты, жертва и мы, спасители. Чтобы достичь такого прекрасного, я считаю, результата, лично мне пришлось проявить лучшие свои качества, то есть соврать. Да, именно здоровяку преклонного даже для сугубо подольского футбола возраста я рассказал, что был пограничником, — потому что увидел у него на запястье семь цифр: 2852268. Я сразу понял, что это не подольский телефон девушки здоровяка, которого звали Борис (это на втором запястье значилось) и который работал вратарем в «ПЖИ-Ритуал». Я знал такие наколки: первые три цифры — это дата, двадцать восьмое мая (День пограничника), а четыре последних — номер войсковой части. Ради спасения Дмитрия Алексеевича я придумал историю, как я служил

...— Понимаешь, это честное дело, сплошная благотворительность. Почти. — С первых слов стало ясно, что Борис врет. — Вначале мы делаем сайт. Там мы объявляем, что готовы приложить все усилия, чтобы вернуть к жизни милые сердцу какого-нибудь человека вещи: старую одежду, наручные часы, игрушку «Электроника», разбитую чашку и так далее...

в Погранвойсках — по мотивам писем своего друга детства Нефедова, тоже Бориса, настоящего погранца. Ну вот. — А! Борян, ты ли это! — Я сильно плюсовал, но не мог справиться с возбуждением. Мороженое вывело меня из себя и сбило все планки. — У меня к тебе дело. Помню, как ты разрулил сам знаешь какую сложную историю. Мы даже сами удивились и зауважали тебя сразу… Кстати, Дмитрий Алексеевич деньги так и не отдал, а, наоборот, еще долгов наделал. — Борис, ты мне что, предъяву кидаешь? — Да нет, Николай, ты чего, стал бы я звонить по такой ерунде — я сразу бы к тебе подъехал. — Вратарь Борис засмеялся, непосредственно и как-то убедительно. — А чего? — Ну чего, дело большое я задумал, большое и очень благородное. Называется «Своих не бросаем». Как тебе? Мне понравилось. Сразу представились героические переходы и маршброски. Спасти рядового Райана, Одиссея 2001 года, Апокалипсис сегодня. Но я был тоже тертый калач, воодушевления своего не выдал. — О чем речь, Борис, и чем я могу помочь? — Понимаешь, это честное дело, сплошная благотворительность. Почти. — С первых слов стало ясно, что Борис врет. — Вначале мы делаем сайт. Там мы объявляем, что готовы приложить все усилия, чтобы вернуть к жизни милые сердцу какого-нибудь человека вещи: старую одежду, наручные часы, игрушку «Электроника», разбитую чашку и так далее. Сечешь? — Нет. — Ну как нет? Люди любят старые свои вещи и тяжело расстаются с ними. — Эту фразу Борис произнес хорошо, прочувствованно. — Мы им вернем прошлое, может быть, даже детство. Типа, своих не бросаем. — Своих битых чашек? Это дико как-то звучит, Борис. Но все-таки спрошу: какова моя роль?

Повторим урок Лучше в домашнее мороженое сразу добавить желатин.

Вложения в юбилейные монеты — одни из самых выгодных.

В этом году «ПЖИ-Ритуал» выиграл суперкубок Подольска.

«Своих не бросаем» — хорошее название для чего-нибудь.

анна всесвятская

— Ты будешь патентованным скаутом — искать мастеров-реставраторов, общаться с клиентами, среди которых наверняка будут пожилые люди. Ну и охранные функции в случае недоразумений. Верное дело, чистое, ты такое любишь. Откуда он знает, что я люблю благотворительность, если даже я об этом не догадывался? — Борис, а какие конфликты могут быть в благотворительной деятельности? — Я несколько секунд действительно был в замешательстве. Но потом пришел в себя. — А… понятно. Нет, толстый придурок, ты чего-то объелся в своем «Ритуале», попутал все. Советую тебе забыть номер этого телефона, или действительно давай, подсасывай сюда, забьем стрелу и все разберем. Понял, урод? — На нервной почве я хватанул столовую ложку окончательно растаявшего мороженого. И теплым оно оказалось даже ничего. Схема-то простая: что может придумать подольский мужик? Они входят в доверие к сентиментальным людям, старикам по большей части. По вещам, которые те захотят реставрировать, определяют достаток. Потом либо выманивают ценные вещи, либо крадут. Да еще, уверен, за услуги по реставрации будут требовать деньги. Грустно мне стало. Докатился, подумал я, глядя на миску с мороженым. Маленькие дела важны, но не до такой же степени. Неужели все, даже подольские, почуяли мою слабину, неужели кто-то решил, что весь я уже вышел в тираж и не готов сражаться на высоком уровне? Что все мои большие достижения и крупные формы, батальные полотна в прошлом? Нельзя давать шанс таким мыслям. Я помыл посуду, потеплее оделся и вышел из дома. Упругим шагом, подставив ветру лицо, с непокрытой головой шел я в Сбербанк — интересно, сколько там накапало деньжат от монет, которые присоветовал Толян?

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

getty images/fotobank

В Исландии дождь идет чаще, чем не идет. А ветер дует всегда. А если нет ветра и светит солнце, значит, вы попали не в Исландию.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

текст: дмитрий филимонов

Обозреватель «РП» Дмитрий Филимонов отправляется в страну, где наружная реклама запрещена самой природой и самое большое количество нобелевских лауреатов на душу населения. И даже обычный насморк приобретает особое значение.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

вы попадете в Исландию, — а вы обязательно захотите попасть в Исландию, насмотревшись рекламных фото, чтобы собственными глазами увидеть эти фантастические поля лавы, эту чудную Голубую лагуну, эти феерические гейзеры и, конечно же, знаменитый вулкан с непроизносимым названием Эйяфьядлайекюдль, — так вот, когда вы попадете в Исландию и на выходе из аэропорта мокрый холодный ветер ударит под дых, собьет с ног, и вы скажете «ух!» и застегнете «молнию» куртки до самого носа, — тогда встретивший вас джентльмен снисходительно улыбнется и обязательно пошутит: «Если вам не нравится исландская погода, подождите пятнадцать минут — и станет еще хуже». Спорим, что он так скажет? Потому что это — любимая исландская шутка. Потому что в Исландии дождь идет чаще, чем не идет. А ветер дует всегда. А если нет ветра и светит солнце, значит, вы попали не в Исландию. И когда, едучи по безжизненной черной пустыне из аэропорта в Рейкьявик, вы не увидите по дороге ни единого рекламного щита, ни единой рекламной растяжки, и смутная догадка тронет ваше ударенное ветром сознание, и вы спросите встретившего вас джентльмена, отчего так, он снисходительно улыбнется и скажет: «В Исландии наружная реклама запрещена природой». Ибо ветрено. А еще добавит, что иностранных туристов здесь узнают по зонтикам. По вывернутым наизнанку зонтикам. Истинные исландцы не пользуются ими. Видите стайку японских туристов, летящих над Китовым фьордом на своих зонтиках? Не видите? Потому что в эту пору в Исландии темнеет рано. А светает поздно. Четыре часа день, остальное — ночь. И по дороге из аэропорта уже в кромешной тьме вы свернете к той самой чудесной Голубой лагуне, которая в ночи выглядит вполне себе серо, и на вопрос, должны ли вы купаться, встретивший вас джентльмен ответит решительно: «Непременно!» Ибо купанье в горячих источниках — исландская национальная традиция. Пытаясь избежать этой участи, вы сделаете жалостное лицо и попросите отменить купание или хотя бы перенести на потом, ведь уже темно, и так

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

холодно, и вообще, ваши плавки где-то на дне чемодана. В ответ на это встретивший вас джентльмен бодро заметит, что вода в купели теплая, а плавки можно взять напрокат. Не желая сдаваться, вы пойдете своим главным, однако последним козырем: «И вообще, у меня насморк!» На что встретивший вас джентльмен пожмет плечами и озадачит вас, загадочно молвив: «Насморк? Это, в общем, неплохо». И вот уже вы шлепаете босыми ногами по деревянному настилу, обнявши руками свое голое тело, пытаясь защититься от ветра, и ныряете… Нет, вы плюхаетесь в теплую водицу, потому что нельзя нырнуть в купель, где воды по колено. И все эти люди, чьи головы торчат из воды, не плавают, как вам казалось вначале, а ползают по дну на коленках. И вы, как и все, ползаете на коленках, мажете лицо белой грязью и подползаете к тому берегу, где наливают пиво и где осела стайка японцев, и вы пьете холодное пиво, однако не такое холодное, как этот ветер, разгоняющий пар над водой,

и рассказываете подвернувшемуся японцу, как в давние времена в далекой морозной Москве темным утром вы ехали на троллейбусе № 16 в бассейн «Москва», потому что первым уроком была физкультура, и было все точно так, как в этой Голубой, а на самом деле серой лагуне, только без пива и белой грязи. И перемазанный белой грязью японец, хлебнув еще пива, рассказывает вам что-то свое, на своем языке, — возможно, про такой же бассейн в Токио. А потом вас повезут в ресторан, где подадут кусочек тухлой акулы, который следует положить в рот и запить тепленькой тминной водкой. А темным ветреным утром, которое ничем не отличается от ночи, вас отвезут на берег фьорда и покажут дом великой певицы Бьорк, и встречавший вас джентльмен попросит не выходить из машины и не делать фото, чтоб не тревожить соседей. А также добавит, что великая певица давно не живет в этом доме, а живет в Лондоне, ибо великим певицам нечего делать в Исландии.

getty images/fotobank

Когда

getty images/fotobank

Еще вам покажут дом у шоссе, в котором жил великий писатель Лакснесс, но сейчас не живет, ибо давно почил. И встречавший вас джентльмен непременно скажет, что самое большое количество нобелевских лауреатов на душу населения — в Исландии: это единственный нобелевский лауреат Халлдор Лакснесс на триста двадцать тысяч исландцев. Спорим, что так и скажет? Ибо это еще одна любимая исландская шутка. И тут вы вспомните, что когда-то давно, в морозной Москве, читали Лакснесса в журнале «Иностранная литература» и тогда еще поняли, что вам не хватает исландской национальной закалки — читать саги. Однако нет такого исландца, который не читал бы романы Лакснесса, ибо Лакснесс для исландцев — это «наше все». И нет такого исландца, который сам не писал бы саги, ибо в Исландии пишут все — испокон веку. А что еще делать на острове, где ничего не происходит, особенно зимой, когда день длится четыре часа, а все остальное время — ночь? Остается писать. Долго, подробно, убористым почерком. Сюжетная линия не важна, главное — не сбиться с темпа. «В то время в Борг приехал

...Вы обязательно захотите попасть в Исландию, насмотревшись рекламных фото, чтобы собственными глазами увидеть эти фантастические поля лавы, эту чудную Голубую лагуну, эти феерические гейзеры и, конечно же, знаменитый вулкан с непроизносимым названием Эйяфьядлайекюдль...

Ингвар, чтобы пригласить Скаллагрима в гости, он просил приехать и дочь свою Беру, и ее сына Торольва, и всех, кого Скаллагрим хотел бы взять с собой. Скаллагрим сказал, что приедет, тогда Ингвар вернулся домой и стал готовиться к пиру — он велел варить брагу. А в тот день, когда Скаллагрим и Бера должны были ехать в гости, вместе с ними собрались в путь Торольв и их домочадцы, и всего их отправилось пятнадцать человек. Эгиль сказал отцу, что он тоже хочет поехать с ними…» Главное — не сбиться с темпа. А еще вам покажут геотермальную станцию, и вы, прижавшись носом к стеклу, будете любоваться котлами и трубами, по которым течет подземный кипяток, греющий исландцев. Обозрев еще некоторое количество важных для местных жителей и совершенно не важных для вас объектов, вы наконец отправитесь на природу. На перевале вас накроет снежный заряд, и небо и земля перемешаются, сделавшись белыми, а встречавший вас джентльмен скажет так: «Слева находятся знаменитые вулканы Гекла и Катла, это очень красивые вулканы, и если б погода была получше, вы

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

getty images/fotobank

бы их увидали». Еще вы не увидите китов, потому что в такую погоду суда не выходят в море, а киты уходят на глубину, и не сунете в карман гальку с Черного пляжа, потому что это запрещено законом. Но потом случится чудо — и взойдет солнце. Оно быстро нагреет океан, и длинная черная туча во весь горизонт, возникнув над водой, примется расти кверху, пока не закроет полнеба. Но в этот миг — между восходом и тучей — вы успеете разглядеть и Геклу, и Катлу, и водопад Гюдльфосс, и гейзер Строккур, и даже Эйяфьядлайекюдль с Эрайвайекюдлем. И тогда вы поймете фотографов, сделавших те самые снимки, из-за которых вы, собственно, и попали в Исландию. Вы поймете восторг фотографа, когда после дней, а может, недель ожидания внезапно моргнуло солнце — и он успел-таки нажать на спуск и сделать моментальное фото! А на следующее утро, когда надо будет возвращаться домой, вы почувствуете, что у вас прошел насморк. Вы почувствуете это сразу, встав под душ и включив воду. И вы пожалеете, что обоняние к вам вернулось, если, конечно, вы не любитель тухлых яиц, и поймете, что имел в виду встречавший вас джентльмен, сказавши:

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

...«В Исландии наружная реклама запрещена природой». Ибо ветрено. А еще иностранных туристов здесь узнают по зонтикам. По вывернутым наизнанку зонтикам. Истинные исландцы не пользуются ими...

«Насморк — это неплохо». Запах сероводорода — национальный исландский запах. Сероводородом пахнет вода из-под крана, им пахнет из канализационных люков на улицах, им пахнет Голубая лагуна, вулканы, ручьи, геотермальные станции, и только тухлая акула пахнет тухлой акулой. Когда вы отправитесь в аэропорт, погода вконец перестанет быть летной. В одном из своих романов нобелевский лауреат Лакснесс написал так: «Стемнело, подул холодный пронзительный ветер, пошел град, надвигался шторм, и только ширококрылые чайки, зимние птицы, те, что весной кладут яйца на уступах гор, продолжали летать над фьордом». Исландские пилоты, подобно исландским чайкам, летают в любую погоду, пусть даже ветер перевернет самолет кверху брюхом. Вернувшись домой и выйдя, пошатываясь, из самолета, вы расстегнете куртку, глянете в серое московское небо, подставите лицо под теплый дождик со снегом, вдохнете полной грудью и наконец поймете, что дома — хорошо. Вот ради этого и стоит съездить в Исландию. Редакция благодарит компанию «Джазз Тур» за помощь в подготовке текста.

Правофланговый. Будет вам космос. Андрей Макаревич о том, как страшно хотелось туда. Знаменосец. Ара, брат-джан! Тигран Кеосаян про выход в космос через суд. Пионервожатый. Хорошо сказал. Виктор Ерофеев во Владимирском централе. Запевала. Собачий Космос. Андрей Бильжо про Белкустрелку и Терешкову. Звеньевая. Все пыль. Астролог Василиса Володина про то, как лягут звезды. Отличница. Все те же числа. Клара Кузденбаева про цифры, про всех остальных, а прежде всего — про себя. Физрук. Всегдаготовность. Александр Зильберт бьется с космонавтами. Горнист. Случай в «Ракете». Вита Буйвид о литовцах, гастроэнтерологе и коньяке.

orlova

Музыкант Андрей Макаревич признается, что хотел стать космонавтом, и рассказывает, почему не получилось. И как он понял, что человеку не нужен космос, потому что человеку нужен человек. Но, похоже, до сих пор ищет в переполненном ночном небе движущуюся точку: спутник.

текст: андрей макаревич

Я ОЧЕНЬ ХОРОШО ПОМНЮ,

что такое космос. Тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Август, Гурзуф, ночь. Темнота такая, какая бывает в Гурзуфе в августе ночью. Мы лежим на теплой гальке, раскинув руки, совсем рядом тихонько плюхает невидимое море. Внутри нас отчаянно ликует «Донское игристое красное». Если неотрывно смотреть в черное небо, переполненное звездами, можно увидеть спутник — еле заметную светящуюся точку, ползущую среди неподвижных светил. Андрюшка Григорьев, смешной хиппи с научным уклоном, объясняет: все спутники в мире запускаются для придания им большего ускорения против вращения Земли — то есть движутся с востока на запад. Следовательно, если мы видим тело, летящее в другом направлении, — это тело неземного происхождения, корабль пришельцев, летающая тарелка. Таких тел над нами довольно много, и мы заворожены величием и бесконечностью

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

непознанного. Сам Андрюшка однажды семь ночей кряду просидел на московской крыше, силясь узреть летающую тарелку, но кроме нежданной совы, прилетевшей к нему поболтать, так ничего и не узрел. Чудный Андрюшка, царствие ему небесное. Когда, в какой момент космос потерял для нас свою романтическую магию? Я помню радостное безумие, охватившее мир в пятьдесят седьмом: Советский Союз запустил первый спутник. Если быть точным, мира в свои четыре года не наблюдал, а что у нас творилось, помню: надо же, обогнали Америку! И сразу вдогонку первому спутнику второй, а потом третий! Вот они, звезды! Рукой подать! Помню мельхиоровый подстаканник: на нем выдавлен земной шар — как полагается, весь в параллелях и меридианах, российской стороной к нам и с улыбающейся мордой. Москва отображена звездочкой, и из нее в небо направляются три дуги: на конце одной — первый спутник, шарик с че-

тырьмя антеннками, на второй — спутник номер два, из него торчит собачья голова в шлеме — Лайка! На третьей — третий спутник, совсем уже похожий на фантастический звездолет. Да космос уже наш! Помню, как по Большому Каменному мосту торжественно едет серая открытая «чайка» в эскорте мотоциклистов. Она завалена цветами, как могила, в них по пояс сидят Никита Сергеевич Хрущев и Юрий Гагарин — первый космонавт на планете! Толпа по обе стороны моста кричит, машет чем попало, вдруг откуда-то выдергивается тетка в сарафане и кидается к машине — целовать Гагарина. И ничего, никто не бьет ее дубинками и не крутит руки. Представляете себе — я застал время, когда никаких дубинок у милиции не было в помине! Верите? Страшно хотелось в космос. Я вполне трезво рассматривал эту перспективу. Я перечитал, кажется, всех советских фантастов, талантливых и бездарных, — все тогда писали о космосе.

А тем временем на орбиту отправился еще один космонавт, а потом еще, а потом сразу трое, а потом случилась катастрофа, а потом мы все как-то попривыкли — и к космическим полетам, и к катастрофам. Последний всплеск эйфории случился в шестьдесят девятом — человек на Луне! Да еще по телевизору, на весь мир! Опять на миг показалось, что завтра на Марс, а оттуда — к альфе Центавра. Но вместо этого вскоре вдруг оказалось, что полеты в космос перестали быть главным способом утверждения политического превосходства, а стали наконец тем, чем они были, — очень дорогими и небезопасными научными экспериментами с не всегда объяснимыми целями. И со слова «космонавт» слетел волшебный флер, и оказалось, что это тяжелая, не всем доступная, опасная и не слишком хорошо оплачиваемая профессия. И все. Помните, в «Солярисе»? «Человеку не нужен космос. Человеку нужен человек».

Не стал я космонавтом. Есть, правда, еще один Космос. Он — внутри каждого из нас. Он бесконечен и наполнен ангелами и демонами. И иногда нам только кажется, что мы имеем над ними власть. А власть между тем сегодня выпускает из нас демонов — методично и осознанно. Сталкивая нас лбами, ссоря «патриотов» и «либералов», «русских» и «нерусских», приезжих и местных, брызгая на нас слюнями с экранов, где одно общественно-политическое шоу сменяет другое, топая ногами в защиту якобы православной веры. Власть, кажется, забыла, что выпустить демонов куда проще, чем загнать их обратно. И вот когда процесс примет окончательно неуправляемый характер — будет вам космос.

boris donov

Есть, правда, еще один Космос. Он — внутри каждого из нас. Он бесконечен и наполнен ангелами и демонами. И иногда нам только кажется, что мы имеем над ними власть.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

тая невская

Режиссер и актер Тигран Кеосаян рассказывает про гостиницу «Космос», Фиму, Кису и зал судебных заседаний Останкинского районного народного суда. Выстраивается линейка людей и событий. А вернее, линия жизни.

текст: тигран кеосаян

НИ В СВОЕМ ДЕТСТВЕ, когда

романтика бьет через край, ни тем более во взрослом возрасте я совершенно не хотел в космос. Профессия космонавта при всей своей героичности не манила меня совсем. Вероятно, в силу этой самой героичности. А вот попасть в гостиницу «Космос» в конце 80-х я хотел очень. Каждый раз утром, когда я ехал на трамвае от метро «ВДНХ» до ВГИКа, и в особенности вечером, когда тем же маршрутом я возвращался с учебы либо заворачивал в нашу общагу на Галушкина, мой путь лежал мимо этого вогнутого шедевра архитектурной мысли. В малоосвещенной долужковской Москве это гигантское строение выделялось щедрой иллюминацией и большими зазывными надписями на английском языке. В моей повседневной реальности существовал изменившийся до неузнаваемости за два года армии ВГИК, бурлящий собраниями студенческих активов,

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

которые под впечатлением перестройки смещали и выбрасывали на свалку великих режиссеров-педагогов. В моей реальности был роман практически с первой встретившейся мне после службы девушкой, тихой и воспитанной, на свою беду не знавшей, что делает длительное воздержание с душой и телом двадцатилетнего юнца. Были многочисленные подработки и запуск первого студенческого фильма. Был старший брат, успешно продававший советское кино и покупавший чужое для наших зрителей в далекой Индии. С ним я общался посредством писем, которые писал и отсылал почтой. Они доходили до его стойбища в жаркий город Мадрас ненамного быстрее Афанасия Никитина, совершившего когда-то увлекательное турне по этим экзотическим местам. Родители больше времени проводили в Ереване, и я был предоставлен себе и всем прелестям студенческого разгульного существования.

И все бы хорошо, но были места, куда нас, столичных детей голодного до впечатлений советского времени, влекло неодолимо. Кроме «Космоса» я помню еще два подобных места: гостиницу «Интурист» на улице Горького и Центр международной торговли на Краснопресненской набережной. В этих местах жили редкие тогда интуристы. Сейчас, когда толпы иностранцев, привлеченные запахом газа и блеском алюминия, бродят в поисках шальных денег по столичным просторам, когда турецкие рабочие устраивают разборки с сербскими прорабами и вьетнамскими торговцами, когда филиппинские горничные успешно выдавливают из частных домов румяных украинских кухарок, трудно поверить, что в 88-м году этих самых иностранцев были единицы. И все они были собраны в двух городах огромной страны — Москве и Ленинграде. Они передвигались по городу в больших

«икарусах» от музея к музею, от памятника к памятнику, потом их организованно водили пообедать в проверенные органами госбезопасности точки общепита, а к вечеру свозили в эти самые гостиницы для досуга и последующего сна. Досуг там был обустроен советскими властями в виде максимально понятных западному жителю развлечений: бары, наполненные спиртным с разноцветными этикетками, названия которых ударяли в голову сильнее самого алкоголя: «Хайнекен», «Левенбре», «Джонни Вокер»… Валютные магазины, наполненные невиданными товарами… Ночные клубы, рестораны… Падшие женщины в коротких блестящих платьях, с длинными коричневыми сигаретами More в наманикюренных пальцах… Казалось, что там все не как в нашей жизни, вкуснее, лучше, доступнее… Иностранцев тщательно оберегали от общения с советскими людьми. Хотя нет. Скорее, нас оберегали от общения с иностранцами. Слишком уж контрастировало с нашей монументально-серой действительностью невиданное буйство красок, в которые были окрашены волосы женщин-пенсионерок из-за «бугра». Их жующие bubble gum рты постоянно были раскрыты в белозубых улыбках. Открытых и радостных, выдающих законное желание получить максимум удовольствия за каждый потраченный на поездку в Советы доллар. К их телам, обутым в невиданные нами кроссовки, одетым в удобные и модные, как нам думалось, одежды, подпускали только экскурсоводов, переводчиков, работников гостиниц, валютных проституток и фарцовщиков. Все это были надежные, проверенные товарищами из КГБ люди, встречавшие гнилой Запад лицом, а иногда и другими частями тела. Были еще рисковые люди, которые шли на нарушение 88-й статьи Уголовного кодекса РСФСР и активно нарушали правила валютных операций на территории нашей страны, о чем, собственно, и было написано в той самой статье. Они покупали у иностранцев валюту по выгодному для туристов курсу, а потом чаще всего садились в лагеря на

серьезные сроки, так как большинство из валютчиков были знакомы органам и их «пасли», либо они также относились к проверенной категории советских граждан, работавших на благо страны и имевших лицензию на подобную деятельность. Одним словом, попасть в гостиницу, где жили иностранцы, было очень трудно. В особенности когда ты студент и удовольствия жизни получаешь исключительно за счет задора и некоторой индивидуальности. Потому что больше за эти самые удовольствия заплатить чаще всего было нечем. Я был дома, когда прозвенел телефонный звонок. Телефон в то время мог прозвенеть только дома и на работе. Мобильной связи не существовало. — Киса, привет! — Бодрый тенор в трубке принадлежал моему школьному другу Фиме Юрьеву. «Киса» — это мое школьное прозвище, перешедшее по наследству от старшего

пятном. Фима был моим антиподом. Невысоким, немногословным, улыбающимся краешками губ блондином. В его чуть-чуть раскосых голубых глазах прятались ум и явное стремление к авантюризму. Но кто в школьном возрасте разбирается в блеске глаз? Поэтому все в классе считали Фиму просто хитрож…ым. Объединяло нас только одно: мы точно знали, кем будем. Я мечтал о кинорежиссуре, а Фима мог и не мечтать вовсе — его будущая профессия была предопределена в момент зачатия. Дело в том, что Фима был представителем известной династии адвокатов. Его прадед, следуя интеллигентской, дожившей, к сожалению, до наших дней традиции жалеть революционеров, успешно защищал в царских судах бомбистов и прочую шваль. Его сын, дед Фимы, в тревожное сталинское время долгие годы был одним из руководителей Московской коллегии адвокатов и сумел не запятнать себя

Профессия космонавта при всей своей героичности не манила меня совсем. Вероятно, в силу этой самой героичности. брата Давида, который учился в той же школе на пять лет раньше. — Ты же говоришь по-армянски? — Не понял? — По-армянски, говорю, балакаешь? — Ну? — Хорошо! Дело есть. По телефону не хочу говорить, встретиться надо. Давай в кафе, в «Космосе», завтра? — В «Космосе»?! — У меня там встреча днем будет, и мы заодно поговорим. Лады? С моим школьным другом Ефимом Юрьевым мы стали друзьями только после того, как я в девятом классе перешел в школу попроще, чтобы не потерять надежду на аттестат зрелости — точные науки были и остаются для меня большим белым

кровью, а также никогда не был замечен на дружеских посиделках у Вышинского. Папа Фимы на момент нашего знакомства был одним из лучших юристов по гражданскому праву в стране. А теперь скажите: мог ли в такой семье вырасти будущий хлопкороб? Да никогда в жизни! Несмотря на имя и будущую профессию, Фима был чистокровный русак. Он законно гордился своими корнями, и корни давали о себе знать. Особенно они давали о себе знать, когда Фима бывал в подпитии. Из него неожиданно вылетали обращения: сударь, сударыня. Он мог сесть в ночное такси и, раскинув плети рук по заднему сиденью, сказать пожилому водителю с бугристым от морщин лицом фразу:

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

— А домчи-ка меня, голубчик, до дома — проспект Вернадского, 16! И говорил он это без малолетнего хамства, говорил спокойно и органично, так, что и прадед бы не удивился. Помню, уже в студенческую пору поехали мы компанией к нему на дачу. Привычно много и разнообразно пили и оказались глубокой ночью вместе с Фимой на самом краю его дачного участка, справляя малую нужду у редкого штакетника. Голос хозяина соседнего участка прозвучал неожиданно. Видимо, наша гулянка не давала ему уснуть, и он вышел подышать свежим воздухом. — Вы с…те на мои грядки! Не прекращая ни на секунду свое малое дело, Фима поднял голову, широко улыбнулся и гостеприимно развел руками, чем опасно для соседа изменил траекторию своего дела. — Милостивый государь! Так с…те на наши! Одним словом, прадед был бы доволен. Пока я не с первого раза поступал во ВГИК, служил в армии и возвращался обратно в институт, Фима отучился на адвоката и стал работать в юридической консультации. Он даже несколько раз защищал в судах мелких правонарушителей. Крупных ему пока не доверяли. И, видно, неплохо защищал, раз мог назначить мне встречу в гостинице «Космос». Фима встретил меня на пандусе отеля у огороженного входа в валютный рай. Пока мы шли к стеклянным дверям, пожилой швейцар с бесцветным лицом матерого комитетчика сканировал меня взглядом. Он кивком головы разрешил нам пройти, и мы, не заходя внутрь, оказались в летнем кафе под зонтами. — Все схвачено? — Ну, и это тоже. Моя консультация за углом. «Вот Фимка везунок», — пронеслось в голове. В огромных затонированных стеклах отеля тускло отражалось солнце. Только туристы, редкими стайками выходившие и входившие в отель, свидетельствовали, что там, за стеклами, существует какая-то жизнь. В открытом кафе было немного-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

людно. Не у всех в городе была работа в юридической консультации за углом. — Выступишь в суде? — не стал тянуть Фима. — Кто? Я?! — Ты. — В каком суде? — В Останкинском. Районном. Послезавтра слушание дела. — Чего?! — А я тебе сейчас все расскажу. — Он наклонился ко мне, и его тон стал излишне заговорщическим. Суд в моем сознании был и остается тревожным местом, где постоянно кого-то сажают и очень редко оправдывают. Помню, что после слов Фимы в моей голове всплыли сцены суда над Катенькой Масловой из старого фильма «Воскресение» и знаменитая фраза Папанова в защиту Юрия Деточкина. Ни в каком качестве в суд я идти не хотел. — Пошел в ж…, Фима! — Да подожди ты, Киса, дай рассказать! Из кафешного репродуктора совершенно неуместно зазвучала песня: «Розовые розы, ага-га, Светке Соколовой, ага-га…» Под аккомпанемент группы «Веселые ребята» Фима подробно описал ситуацию. Подзащитный Фимы, житель Абовянского района братской советской республики Армения Ерванд Азарян, снимавший жилье по адресу: город Москва, улица Вильгельма Пика, 6, залил водой новый ремонт соседа снизу и, когда тот пришел разбираться, нанес ему два удара по лицу. Сосед тоже ударил. Словом, нормальная бытовуха. Но сосед написал заявление в милицию, потом выяснилось, что у гражданина Азаряна проблемы с пропиской, и в результате ему стал грозить реальный срок — год колонии. Линия защиты, придуманная Фимой, основывалась на том, что гражданин Азарян, совершенно не зная русского языка, оценил приход соседа и его речь как угрозу себе и в целях самообороны нанес тому увечья. Моя задача, по словам Фимы, заключалась в том, чтобы я переводил на армянский язык вопросы подсудимому, а на русский — его ответы.

— А он что, на самом деле не знает русского? — Знает, — честно признался Фима. — Но я там уже все решил: компенсация соседу, новый ремонт, со следаком договорился. В те времена, чтобы решить дела в суде, еще не надо было договариваться с Кремлем. Хватало и доброго следователя. — Судье тоже по барабану, главное, чтобы все были довольны. Пару моих вопросов и вопросов прокурора переведешь, и все! Сцены из кинофильма «Воскресение» начинали понемногу таять. — Но он не убийца какой? — Какой убийца! Малолетний хулиган! Двадцать лет! Нам с Фимой в тот год исполнилось по 22 года. — Я ему уже все сказал, что говорить надо, Киса. Минут двадцать помучаешься, а вечером пойдем, посидим в «Солярисе». — Он мотнул головой в сторону отеля. — Ну что, лады? Я замер. Товарно-денежные отношения тогда были развиты не так повсеместно, как сейчас, да и какие товарно-денежные отношения между друзьями? Но предложение пойти после театрализованного суда в ночной дискоклуб гостиницы «Космос» серьезно попахивало взяткой. Отказаться от которой было невозможно. Тем более что Фима обладал редким талантом облекать свои идеи в такую легкую непритязательную форму, что в его устах предложение ограбить средь бела дня Алмазный фонд приобрело бы вид необременительной прогулки по Воробьевым горам. Но основным мотивом в моем решении была грядущая ночь в «Солярисе». — Лады! Зал судебных заседаний Останкинского районного суда сильно напомнил мне студенческую аудиторию. Такие же столы, стулья. Казалось, что сейчас войдет мой мастер, Юрий Николаевич Озеров, сядет на место судьи и расскажет нам своим немного запинающимся голосом, как он снимал фильм «Освобождение». Это успокаивало. К тому же Фима со своего

адвокатского места усиленно гримасничал в мою сторону, как бы давая понять, что все хорошо. Он активно общался с молодой девушкой-прокурором, она доброжелательно отвечала ему. Впоследствии выяснилось, что они были однокурсниками. Десятка полтора зрителей, сидевших в зале рядом со мной, были явно из числа друзей и родственников истца и ответчика. Они мирно переговаривались в ожидании начала действа. По-домашнему уютная атмосфера не оставляла места тревоге. Тревога вернулась вместе с появлением подсудимого. Ведомый конвоиром гражданин Азарян явно не понимал, куда он попал, а главное, зачем он здесь. Худой и невысокий, кучерявый до невозможности, он прошел танцующим шагом к своему месту, широко улыбаясь, приветственно взмахивая волосатыми руками и громко здороваясь со знакомыми в зале. Усевшись на стул, он продолжал балагурить с друзьями, изображал руками армянские танцевальные па и даже дергал за рукав стоявшего рядом конвоира, пытаясь увлечь его в водоворот своего

настроения. Конвоир вяло выдергивал свою руку. Ему было неудобно за подсудимого. Я посмотрел на Фиму. Тот стыдливо отвел взгляд. В зале появился судья, и все встали. Он был в черной мантии, и было видно, что он раздражен незначительностью дела, заставляющего его солнечным весенним днем проводить время в суде. Когда он сел, мантия выплюнула облачко пыли, и это облачко некоторое время парило над плечами судьи. Потом пошли какие-то заявления, объявления, все катилось положенным чередом. Потом Фима ходатайствовал перед судом, чтобы меня привлекли в качестве переводчика. Все это время гражданин Азарян с неподдельным интересом наблюдал за происходящим. Улыбка ни на секунду не покидала его загорелого лица. Для человека, которому грозит год колонии, он был слишком веселым. Под-

судимый вел себя как заядлый болельщик, наблюдающий увлекательный футбольный матч. Причем матч, в котором его любимая команда безоговорочно выигрывала. Меня вызвали к небольшой трибуне. Подсудимый, узнав во мне земляка, громко поприветствовал меня на армянском языке. — Привет, брат-джан! Судья попросил его помолчать. Фима тут же заявил, что подсудимый не понимает русского языка. Я оглянулся на него. Подсудимый весело подмигнул мне сначала левым, а потом правым глазом. Мне стали перечислять все то плохое, что может со мной случиться, если я введу суд в заблуждение. Повеяло безысходностью. Я посмотрел на Фиму. Тот кивнул головой: мол, мало ли в жизни всяких условностей? Слушая судью, я отчетливо чувствовал на себе жизнерадостный взгляд подсудимого. Появилось раздражение: все-таки

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

олег паршин/фотосоюз

Были места, куда нас, столичных детей голодного до впечатлений советского времени, влекло неодолимо.

я первый раз в суде, и мне хотелось немного торжественности. Начались вопросы от Фимы и девушкипрокурора. Через короткое время я отчетливо понял, что наш общий с Фимой подопечный — клинический идиот. Не глупый, не дурак, а именно что идиот, в самом что ни на есть медицинском смысле этого слова. Знаете, у евреев есть такое выражение — тысячник. Оно обозначает пропорцию между глупыми и умными евреями — один на тысячу. Подсудимого Азаряна я бы назвал миллионщиком, потому что ни до, ни после я не встречал в своей нации таких безусловных баранов. Для начала он совершенно не отвечал по написанному Фимой сценарию. Он вообще не отвечал. Он нес какой-то бред. Например, прокурор задает вопрос: — Как давно вы проживаете в городе Москве? Подсудимый, не дослушав мой перевод, говорит: — Ара, брат-джан, большой город эта Москва! Потеряться можно! В первый раз, услышав подобный ответ, я растерялся, но очень быстро сообразил, что говорить надо то, что ждет Фима. К тому же где-то на третьем вопросе выяснилось, что мой дворовый армянский, выученный на школьных каникулах в Ереване, недостаточно хорош для подобных мероприятий. Чтобы никто не заметил краткость перевода длинных вопросов, мне приходилось выдумывать на ходу новые фонетические конструкции, имитирующие армянскую речь. Кроме подсудимого этого никто не замечал. Его настроение, и без того ненормально приподнятое, после каждого моего псевдоармянского перевода становилось неприлично радостным. Вместо того чтобы мне подыграть, он начинал радостно бить себя по ляжкам и хохотать в голос. В такие моменты судья, что-то рисовавший у себя в блокноте, поднимал голову и делал ему замечание. Все время, что я переводил, меня не покидала одна-единственная мысль: вот сейчас судья поднимет голову от своего блокнота, пронзительно посмотрит на меня и скажет:

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

— А ведь неправильно вы все переводите, товарищ Кеосаян! Хотя какой вы теперь товарищ? С этого момента вы самый что ни на есть гражданин! И прикажет конвоиру посадить меня для начала рядом с подсудимым, а потом и вовсе посадит меня на непонятное количество лет. Этот страх породил во мне злость. Злость на Фиму, на дебила-земляка, на свое тщеславное желание побывать в ночном клубе интуристовской гостиницы… Благодаря моему переводу и категорически вопреки поведению гражданина Азаряна все шло так, как планировал Фима. В ходе заседания вырисовывался образ забитого пастуха, который в силу обособленной жизни в условиях альпийских лугов горной Армении был хорошо обучен видеть опасность в окружающей дикой природе и совершенно не обучен русскому языку. Было видно, что все устали от этого пустякового дела и рады закончить бодягу. Меня попросили присесть, и прокурор вызвал к трибуне потерпевшего. Потерпевший почему-то все заседание сидел в коридоре, и когда в зал вошел крепкий сорокалетний мужчина с воинской выправкой, я очень удивился: как он вообще мог пропустить удар от тщедушного подсудимого? Но настоящее удивление было впереди. Видимо, не все детали этого дела были знакомы моему другу Фиме. Видимо, не все было сказано тем памятным вечером на улице Вильгельма Пика, 6, не все вопросы решены и не все ответы услышаны. Увидев шагающего по проходу потерпевшего, гражданин Азарян впервые за все время погасил улыбку и, вскочив со своего места, на хорошем русском, с небольшим армянским акцентом выдал такой каскад затейливых ругательств, что стало понятно: воспитанием армянского Маугли в горах не один год занимались геологи из Тюмени, причем с обязательным вторым, филологическим, образованием. Кто-то в зале засмеялся. Фима в недоумении посмотрел на девушку-прокурора, та на потерпевшего, потерпевший на Фиму. Судья гаркнул:

— Замолчите, Азарян! Но Азаряна было уже не остановить. Вступив на словах в половую связь со всеми близкими и дальними родственниками, он перешел к противоестественным отношениям с гвоздиком, на котором висела семейная фотография потерпевшего. Судья попросил вывести Азаряна и раздраженно объявил перерыв в заседании. Фима был немного растерян, но чувствовалось, что у него есть запасной план. — Ну, ты сам видел. — Он развел руками. — Хорошо все шло, пока козел этот пасть не открыл. Сейчас время надо выиграть, я его на медэкспертизу отправлю… — Вот это правильно, — произнес я. Не уверен, что Фима верно понял смысл моего замечания. — Спасибо тебе, Киса. Я тогда побежал вопросы решать, лады? А по поводу «Космоса»… Сегодня, наверное, не получится. Сам видишь, что происходит… Мне даже не стало обидно. Очень хотелось быстрее покинуть здание суда. И больше никогда сюда не возвращаться. Мы обнялись, и я пошел к выходу. — Слушай! — окликнул меня Фима. — Он же дебил! — Законченный… — А он точно армянин? — Фима кивнул проходившей мимо девушке-прокурору. — Не уверен… …Искря «рогами» и со свистом притормаживая на поворотах, трамвай вез меня к метро. Подвыпивший кондуктор, привычно крепко зажав сумку с мелочью, безразлично смотрел перед собой. В мутных стеклах частыми светлячками пролетали точки автомобильных фар. На Москву опускалась ежевечерняя тьма. Как это и было всегда, прямо по движению трамвая передо мной появилось здание «Космоса». Огромным сверкающим кораблем он проплыл привычным маршрутом от правого края трамвайного окна к левому и исчез, уступив место привычной мгле. Заскрежетав буферами, трамвай повернул и остановился. Мне пора было сходить…

Высокая кухня «Кристиан» – новый ресторан авторской кухни, который открылся на Кутузовском проспекте в гостинице «Украина». Шеф-повар Ginza Project Кристиан Лоренцини, чьим именем и назван ресторан, поделился сокровенным с журналистом Дарьей Михалковой.

Метеорит из фуагра – Не каждому шеф-повару, даже если он родом из тосканского гастрономического рая, удается открыть ресторан имени себя в таком месте. Поздравляю! – Начиналось все очень просто: у моего отца был небольшой семейный ресторан на 60 посадочных мест. Каждые свободные выходные я помогал ему на кухне, был на подхвате. Изначально это было просто моим хобби, но затем я начал втягиваться в процесс. Отец стал оставлять меня в ресторане за старшего и тогда чувство ответственности очень вдохновляло меня. Так я рос, совершенствовался и вот – родился московский «Кристиан». В нем я хочу воссоздать ту самую атмосферу домашнего итальянского ресторана. Чтобы гости, приходя ко мне, понимали: это не столько бизнес, сколько дело моей жизни, в которое я вкладываю душу. Каждое утро на рынке я выбираю что-то особенно качественное и свежее, и предлагаю специальное «блюдо дня» на основе этого продукта. Например, сегодня был очень нежный барашек у поставщика, поэтому я всем его рекомендую попробовать. – Оригинально, что в «Кристиане» есть панно, на котором в частности написано и о том, что ты не рекомендуешь.

– Да, шутка такая. Например, я не рекомендую брать запеченный трюфель. Стоит дорого, а на вкус, как картошка! – Что ты любишь готовить больше всего? – Мне нравится делать пасту, придумывать новые соусы. А еще я люблю делать десерты, но я не шеф-кондитер, поэтому мне приходится много экспериментировать, чтобы добиться желаемого результата. Попробуйте пшеничный пирог, интересно ваше мнение. – Это очень вкусно, такой нежный! Откуда ты черпаешь вдохновение для создания новых блюд? – Идеи летают в воздухе, их только надо успевать ловить. Я иду по дороге от дома до работы, смотрю по сторонам, прислушиваюсь к звукам природы, подмечаю детали и в моей голове рождаются образы, идеи, которые потом мне помогают в создании блюд. – В меню обычно есть позиция «от шефа». Что там любопытного? – Попробуйте запеканку из артишоков. Идею я привез из моей последней поездки в НьюЙорк. Затем «Паштетный метеорит из фуагра и перепелки». Я создал это блюдо, после падения большого метеорита в Челябинске. Рекомендую cалат с уткой, горгонзолой

и грушей. Утку мы долго коптим в собственной коптильне, потом охлаждаем, она получается такой мягкой – как масло во рту тает! – Что-то необычное будет в осеннем меню? – Для меня важна подача. Самое привычное блюдо, можно преподнести с юмором и креативом. Попробуйте запеченную картошку в коробке из-под яиц или тартар из тунца, который подается на сковородке c «золотым песком» из сухариков в ракушке из под морского гребешка с вишневый заправкой и сельдереем. Наши блюда вызывают эмоции! И это здорово!

orlova

Художественная колонка писателя Виктора Ерофеева в этом номере «РП» появляется неспроста: читатель сможет убедиться, что для того, чтобы оказаться в космосе, совсем не обязательно покидать Землю, особенно — родную.

текст: виктор ерофеев

СЕГОДНЯ я наконец разгадал тайну русской души. Вот как это произошло. Я подъехал к воротам Владимирского централа. Это типично немецкая застройка XVIII века. Стояла ранняя весна или поздняя осень. Впрочем, ранней осени у нас не бывает. Часовой распахнул ворота, и два полковника быстрым шагом подошли к моему автобусу. — Мы вас заждались! — сказали они с отменными, вставными, как челюсть, улыбками. — Да-да! — подтвердили они, увидев мое замешательство. — Очень заждались. Давайте ваш паспорт! Я вынул паспорт. — С чего начнем? С показа ж… Как полагается. И потом на всю жизнь запоминается. Почему из всех унижений тюрьмы люди больше всего вспоминают: наклонитесь! Раздвиньте ноги! Разведите ягодицы! Почему наши люди так стесняются показывать свои ср…и? русский пионер №8(41). ноябрь 2013

— Может, чайку с дорожки? Крепкого! — сказал блондин-полковник. — Черного, с лимоном! — вскричал другой, черненький. Они, как веселые озорники, пошлепывая меня по плечам, потащили пить чай. Кто сказал, что они звери? Они были приветливы, оживлены, гостеприимны. — Может, чуточку коньячку? Они уже вынимали бутылочку из шкафа, в котором было много всяких рулонов. Я слегка покачал головой. После чая чернявый остался в офисе, а блондин, командир по культуре и воспитанию, потащил меня в тюрьму. Радостно открывались и закрывались замки. Было много решеток. Как в кино. Чистота голубых коридоров не поддавалась описанию. Мы начали с библиотеки. Парень, похожий на Есенина, немедленно предложил прочитать мне свои стихи. Подошла полная женщина. Она была взволнована. Она трепетно вздыхала. Они с Есениным устроили

маленькую выставку моих книг. Мне захотелось взять свои книги с собой. Мне стало не по себе оттого, что они выставлены во Владимирском централе. Быстро начались откровения. Полковник растаял в воздухе. Полная женщина говорила мне, что она без тюрьмы не представляет себе жизни, что она породнилась с заключенными. Они все — ее дети. В глазах у нее стояли слезы. Это были голубые озера слез. И тогда у меня шевельнулась первая догадка. Я подумал, что директор тюремной библиотеки, полная женщина с завитками светлых волос, — прародительница этого космоса. Только я не знал еще, как и что мне делать с этой догадкой. А Есенин шептал мне в другое ухо, что сидит он тут за убийство, за убийство своей девушки, и вот уже из него полилась история, а директор библиотеки приобняла его и сказала: — Они мне все — как родные дети.

подбегает дежурный офицер и начинает что-то яростно шептать на ухо. Полковник сначала стоит со скептическим видом, как врач-профессор, которому захудалый докторишко начинает навязывать свой диагноз, но потом он смотрит на меня и качает головой: — Нельзя. Как нельзя? Ведь мне все можно. Мне всегда все было можно. И сейчас особенно мне все можно, во Владимирском централе, а он говорит: — Нельзя. Нельзя, говорит полковник, потому что они вас могут взять в заложники, и тогда они

будут нас шантажировать, а там, знаете, не безопасно. Мы им иногда бросаем сырое мясо. А они рычат. — Да ладно! — не поверил я. И мы быстро стали снова передвигаться по Владимирскому централу. Меня всегда поражает, что начальство очень быстро, на больших оборотах перемещается в пространстве, пока не сядет за стол и не войдут в зал официанты. Мы быстро перемещались в пространстве, зацепив и утащив за собой ветерана тюремной службы с указкой. Зацепленный нами, он стал вращаться, создавая пространство музея и говоря:

— Надежда, — сказал я, — это самый опасный враг человека, который попал в беду.

дмитрий вышемирский/фотосоюз

— Помогите, — сказал Есенин, протягивая мне свои стихи. Я подумал, что он хочет освободиться, а он сказал: — Помогите мне их напечатать. И тут командир культурно-воспитательной работы снова возник стоящим на полу, и мы опять с ним забегали-закружились, и полковник мне рассказывал по дороге, что Владимирский централ устроен таким образом, что заключенные за все время своего пребывания здесь ни разу не дотрагиваются ногами до земли, они никогда не спускаются на землю, потому что прогулки у них — надземные, а по земле они не ходят. И тогда мы оказались перед огромной камерой, желто-красная внутренность которой была вся видна из коридора, и я спросил, почему так, ведь это похоже на клетку с дикими животными, и мне ответили офицеры: тут сидят самые-самые дикие, вы правы. — А можно к ним? И вот уже несли ключи от клетки, и полковник взялся за дверь, но тут к нему

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

— Это наш музей знаменитых заключенных. — Кто только у нас не сидел! — счастливым голосом воскликнул полковник. — И немцы, и японцы, генералы, премьерминистры и диссиденты, и Вася Сталин. Одни сидели под своими фамилиями, другие — под номерами. Так что даже мы не понимали, кто тут сидит. — И Русланова… певица… Да вы же все это знаете! — вскричал бывший надзиратель. — Вы же сам такой! Полковник сделал строгое лицо. Ветеран не испугался.

щали накормить по-тюремному, и я готов был отведать тюремной еды, но когда дверь открылась, я увидел огромный зал, и в зале сидели зеки в чистеньких арестантских робах сине-серого цвета, их было множество, несколько сотен, и когда меня подтолкнули в зал, и я провалился в него, как проваливаются в космос, и, проваливаясь, я вспомнил, что и Даниил Андреев тут сидел, тоже проваливаясь в космос, дежурный офицер крикнул: — Встать! Весь зал встал. Не быстро и не медленно, не поднялся, а все-таки встал. Но не по-

Мы — люди тюремного космоса. Тюрьма — наша родина. Тюрьма — наша свобода. Тюрьма — наш язык. Тюрьма — сердце нашей самости.

— Да-да, такой! — озлобился он. Я увидел портрет Буковского. — А его вы знали лично? — спросил я ветерана, не вдаваясь в полемику. — Еще как! — сказал ветеран, тыкая портрет в глаз. — И я его знаю. Встречались в Кембридже. Целую ночь пили красное вино… Ветеран сказал: — Ну и что? — Замечательную книгу написал… Он вам нравился? Ветеран внимательно посмотрел на меня. — Он мне нравился? — с расстановкой произнес он. — Уе…ще! Я так и не понял, к кому относилось это последнее слово, потому что полковник потащил меня дальше, отмахиваясь от ветерана, и мы летели с ним по воздуху, как летают только на картинах Гойи или Шагала, летели, обнявшись, пока не натолкнулись на черного полковника. Черный полковник стоял, сложив за спиной руки, у закрытой двери. Мне показалось, что меня сейчас хотят накормить. Меня обе-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

военному. По-тюремному. И я увидел свой народ. Они смотрели куда-то вдаль, мимо меня, мимо полковников, но в то же время они быстро оценили меня и потеряли ко мне всякий интерес. На подиуме стоял стол. За ним — три стула. Полковники меня посадили в центр. Командир культурновоспитательной работы объявил мой номер. — Сесть! — крикнул дежурный офицер, стараясь перед начальством. Я должен был перед ними выступить. — Но вы же меня не предупредили, — пробормотал я, обращаясь к черному, главному полковнику. Он сделал вид, что меня не услышал. Ну да! Я забыл, что я в тюрьме. А второй полковник вдруг на весь зал сказал: — Тему своего выступления наш гость объявит сам. На меня смотрели сотни глаз убийц и прочих страшных преступников. В зале не пахло потом. В зале стояла странная атмосфера большого человеческого разочарования. Было такое чувство, что передо мной сидят люди, которых обманули.

— Я хочу вам рассказать, — сказал я, — что такое надежда. В дверях стоял Есенин, скрестив руки. Ему, видно, полагались поблажки. — Надежда, — сказал я, — это самый опасный враг человека, который попал в беду. Я почувствовал, что зал заметил мое существование. Я стал говорить, что надежда изматывает силы, что она смеется над человеком перед тем, как покинуть его, что она готова довести его до болезней, сумасшествия, самоубийства. Я сказал, что со мной это было. Это не касалось тюрьмы, сказал я, но все равно это касалось смерти, и я раскусил эту смазливую гадину под названием «надежда» и выбросил ее из моего мира. И вдруг я почувствовал гул одобрения, который поднимался в зале. Он шел от убийц и других страшных преступников. Мы понимали друг друга. Мы были частью единого космоса, нашего милого русского космоса, где директор тюремной библиотеки плакала, когда оказывалась в отпуске: ей не хватало тюрьмы. И тут светлая, как комета, догадка окончательно посетила меня: мы — люди тюремного космоса. Тюрьма — наша родина. Тюрьма — наша свобода. Тюрьма — наш язык. Тюрьма — сердце нашей самости. Не гнобите тюрьму! Высоколобые и многоклеточные, мультимолекулярные создания пишут всякие гадости о тюрьме и своих мучителях. Это не наши люди. Наши люди — это веселые озорникиполковники, это ветеран-надзиратель с указкой, это убийца Есенин, это мы с вами, братья и сестры мои. Русская душа просит тюрьмы, только тюрьмы ей и надо. И ничего ей больше не надо, кроме Владимирского централа. Когда я кончил говорить, некоторые зеки подошли ко мне совершенно по-простому и пожали мне руку, как свободные люди. И тогда я понял, как не прав, по-барски не прав был Тютчев со своим «Умом Россию не понять…». Да еще как понять! Только ум должен быть другой, не тютчевский. И полковники тоже обрадовались, снова хлопали меня по плечу и говорили: — Хорошо сказал!

наталья львова

Художник Андрей Бильжо поясняет, какое отношение к космосу имеет Дездемона, а какое отношение к Дездемоне имеет собака. История только на первый взгляд кажется запутанной. А на самом деле — одно наслаждение: собаками и людьми.

текст: андрей бильжо

Я НИКОГДА не хотел быть космонав-

том, несмотря на то что мое детство и отрочество совпали с расцветом отечественной космонавтики. Триумф Гагарина я наблюдал через линзу телевизора «КВН» в комнате соседей по большой коммуналке по фамилии Разбегаевы. Мне было восемь лет. Тема космоса интересовала меня только в значках, которые я тогда собирал. Коллекция эта, кстати, сохранилась до сих пор. Серия значков, где фотографии космонавтов вставлены в круглую блестящую рамку размером с ту двухкопеечную монету, была очень популярна. Еще мы классом периодически посещали планетарий. Это уже ближе к окончанию школы. И вот однажды мальчик по прозвищу Дема за пять минут до того, как мы вошли в зал, выпил портвейна. И, думаю, много. Сейчас я понимаю, что у него была плохая наследственность. Его вы-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

жившая из ума бабка ходила по микрорайону, громко в голос без перерыва причитая: «Ой, мой зять водку пьет. Ой, мой зять водку пьет…» Нам казалось, что это одно слово. Ее, эту бабку, так и называли — Оймойзятьводкупьет. Так вот, когда свет в зале погас и на темном небе зажглись звезды, портвейн у Демы как раз всосался в слизистую желудка и стал постепенно поступать в кровь. А когда небо стало вращаться над нашими головами, голова у Демы стала кружиться. Держался он до последнего, но физиология есть физиология. Видимо, портвейн и планетарий — это гремучая смесь. И Дему стало тошнить. «Мальчику плохо, мальчику плохо!» — закричали учителя. Свет зажгли, звезды погасли, и все стали смотреть на бледного и несчастного Дему. Эту историю хотелось бы закончить словами: «Потом Дема стал космонавтом». Но кем стал Дема, я не знаю. Я точно знаю, что из меня получился психиатр.

Не буду рассказывать здесь про инопланетян и про тех, кто с ними общался. В отделениях больницы имени П.П. Кащенко такие личности встречались мне довольно часто. Это отдельная тема — Космос в психиатрии. Но я-то назвал свою историю «Собачий Космос». Поэтому настало время появиться в ней собаке. Как-то родители моего пациента подарили мне в благодарность щенка таксы. Ну, если хотите, то назовите это взяткой. Не борзыми щенками я брал, а таксячими. Таксу назвали Дездемона. В просторечии — Дези. «Длинная, смешная, с грустными глазами, До самого пола мягкими ушами, С ножками короткими, Черная, как вакса, Далеко не кроткая Маленькая такса…» Вот она имела отношение к Космосу. Дездемона не просто прожила со мной всю свою собачью жизнь… Она прожила

100

101

А душа Дездемоны, я уверен, летает где-то в Космосе. Про души людей не знаю. А собачьи — точно там. Ведь они первыми его покорили. александр устинов/фотосоюз

ее на мне. В прямом смысле. Спала она у меня на плече, положив свою лапку на мою грудь. А сидела она у меня на коленях, уткнув свой длинный нос под мышку, когда я писал психиатрическую диссертацию или рисовал картинки, на которых фигурировала тоже она. Эти рисунки я продавал в парке Битца, на вернисаже, и они пользовались популярностью. На вырученные деньги под Новый, 1985 год я купил свой первый цветной телевизор. Благодаря, конечно, Дези. Такса моя обладала чувством юмора и яркой индивидуальностью. Вот какой у нас был ритуал засыпания. Дездемона дожидалась, когда мы с женой ляжем в постель и погасим свет. Потом спрыгивала с дивана, брала в зубы свой любимый теннисный мячик и носом закатывала его под наше спальное место. После этого она начинала лаять, требуя, чтобы я этот мячик достал. Я вставал, включал свет, голый шел в прихожую, брал зонт и, ползая на коленях кверху задом, выковыривал из-под дивана мячик. За всем этим процессом, сидя в кресле, молча, сверху вниз, с наслаждением, слегка наклонив голову, наблюдала Дездемона. Так повторялось несколько раз. Потом, насладившись зрелищем и своим превосходством, она укладывала этот мячик у меня в ногах и, обняв хозяина, засыпала. Причем похрапывая. Я так и не смог разгадать многого в моей собаке. Ну, например, как можно объяснить следующий феномен? Если накануне мной было выпито больше нормы (согласитесь, такое иногда может случиться) и утром налицо и на лице все симптомы похмелья, то Дези мучилась больше, чем я. Она не вставала с постели, не просилась гулять, была вялая, подавленная и все время ходила на кухню пить. Причем пила жадно и громко, что называется, лакала. Она страдала не просто за компанию, ей было плохо реально. Иногда мы выпивали с ней вместе. В минуты моей хандры. Было это так. Я накрывал нехитрый стол, Дездемона садилась на стул столбиком напротив, две свои передние лапки положив на краешек стола, и внимательно смотрела мне в глаза. Я наливал одну рюмку себе, а вторую — ей.

Выпивал сначала свою, потом накалывал на вилку кусочек колбасы и протягивал его Дези. Она аккуратно губами брала его с вилки. Дездемона закусывала всегда первой. То же самое я проделывал и с ее рюмкой. Дальше шла неспешная беседа. Я мог рассказать ей о своих проблемах, и она внимательно меня выслушивала. Ей только нельзя было задавать сложных вопросов, потому что от умственного

напряжения Дези так сильно наклоняла голову, что падала со стула. У нас с ней был такой цирковой номер на публику. Я спрашивал ее: скажи, мол, Дездемона, а что такое социализм? Она наклоняла голову. Задавал я ей этот крамольный вопрос раз пять. С каждым разом наклон головы у моей собаки увеличивался все больше и больше. В конце концов она теряла равновесие и падала. Этот

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

номер нравился не только моим гостям, но и самой артистке. А вот чужие пьяные Дездемону раздражали. И она норовила укусить их без предупреждения. Как-то моя мама, побыв с нашим маленьким сыном, уезжала домой. Я с Дездемоной, как обычно, проводил ее и посадил в автобус. За ней в уже закрывающиеся двери, гремя портвейном, влетели два пьяных гражданина. Дверь закрылась, и последнее, что я увидел за дверным стеклом, было искаженное лицо одного из них. Товарищ орал: «Убью суку! Убью!» Я посмотрел на Дездемону, а она виновато посмотрела на меня. Во рту у нее был внушительный кусок брючной ткани, чуть-чуть подмоченный кровью. Потом моя мама, в прошлом школьный учитель, которая наблюдала вторую серию этой истории в автобусе, рассказывала, что пострадавший клялся, что порвет собачку, а мама проводила с ним урок на тему «Животных надо любить». О том, что она хорошо знакома с «преступницей», мама предусмотрительно умолчала. Как-то мы с Дездемоной ехали в электричке на собачью выставку. Вдруг в вагон зашел контролер и попросил меня предъявить билет. Я предъявил. Он спросил, есть ли билет на собаку. На собаку билета не было, так как она сидела в рюкзаке, а рюкзак лежал у меня на коленях и из него торчала только ее морда. Я не стал спорить с человеком в форме и заплатил штраф. Честный контролер стал выписывать квитанцию. «Ваша фамилия?» — спросил он. «У меня билет есть, — ответил я. — А вот собаку зовут Дездемона фон Рюпенхаузен. Выписывайте квитанцию на нее». Препирались мы с ним минут десять. Весь вагон, состоявший из собачников, хохотал. В конце концов пунцовый страж порядка, чертыхаясь и плюясь, выскочил из вагона. Победа была за нами! И вот мне сказали, что настало время мою Дездемону вязать. Ей, мол, это необходимо для ее здоровья. Ну что здесь возразишь, если речь идет о любимом существе? Для того чтобы Дези можно было вязать по правилам, а щенков потом продать через

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

клуб, я должен был вступить в Общество охотников. Но без права охоты. Как бы человек без ружья. Серьезные люди из этого общества мне сказали, что для начала я должен сдать несколько килограммов вороньих лапок. Потом выяснилось, что под присмотром опытного охотника-наставника я должен был выехать на некое поле в компании себе подобных и отстреливать ворон. И все это для того, чтобы моя любимая сука потеряла свою девственность. Я, конечно же, никуда не поехал и как-то обошел это мрачное мероприятие. Потом еще выяснилось, что мне нужна характеристика с места работы. Друзьяпсихиатры с пониманием отнеслись к этой проблеме и написали, что я морально устойчив и политически грамотен и вполне могу быть охотником без права охоты. Охотничий начальник внимательно прочел мою характеристику и спросил меня: «А где печать?» Печати, о ужас, не было. Что делать? У Дездемоны подходит время течки, а охотничий начальник принимает раз в месяц. Я теряю полгода. Пересчитайте этот срок на собачью жизнь, и вы поймете причину моей паники. Я выхожу из кабинета, достаю из широких штанин свою личную врачебную печать для рецептов — «врач Бильжо Андрей Георгиевич» — и ставлю ее на характеристику на себя же. Охотничий начальник, увидев через несколько минут фиолетовый кружок, не вдаваясь в подробности, радостно воскликнул: «Ну вот, совсем другое дело!» И вот настал долгожданный и тревожный день. День вязки. Мы с Дездемоной и с консультантом женского пола по интимным собачьим вопросам приехали к жениху. Хозяин жениха был серьезным охотником и крупным мужчиной тургеневского типа. Кобеля звали Змей. Собачью пару поставили на стол. Это же таксы. В противном случае мы все втроем — я, хозяин и собачий консультант женского пола — должны были бы лечь. Что, согласитесь, не совсем удобно. А увидеть, случилось или не случилось интимное собачье событие, было необходимо. Змей очень суетился. Весь дрожал, соскальзывал, промахивался. По этой при-

чине у него ровным счетом ничего не получалось. Я нервничал. А охотник спокойно, с укоризной и досадой, басом, растягивая первый слог и резко произнося оставшуюся часть слова, все время приговаривал: «Та-аропишься, Змей! Та-аропишься!» У Змея так ничего и не получилось. «Та-аропишься, Змей! Та-аропишься!» Сколько раз я потом повторял эту фразу совсем в иных жизненных ситуациях. В тот же день мы нашли другого героя — дублера. Звали его Марс. Марс спокойно и профессионально сделал свое дело. Спустя несколько недель у Дездемоны появился живот, который стал расти с гигантской скоростью. Наконец живот уже стал тащиться по полу, и Дези с трудом переваливалась на своих коротких лапках. От меня она не отходила ни на шаг. Просто плелась за мной по квартире, заглядывая с тоской мне в глаза. Я позвонил ветеринару. Тот сказал, что приедет в любое время суток, как начнутся роды. И они начались. И он приехал. Утром в День космонавтики, 12 апреля, Дездемона родила трех щенков — двух девочек и мальчика. Одну девочку мы назвали Белкастрелка, другую — Терешкова. А мальчика назвали, конечно, Гагариным. Белкустрелку отдали хозяевам Марса. А Гагарина с Терешковой продали. Поправили свое материальное положение. Дези прожила свою большую собачью жизнь. Она перенесла несколько операций на молочных железах. Их у нее было семь. Четыре с одной стороны и три — с другой. Спать со мной прооперированная она отказывалась. Стеснялась себя. Спала на полу у постели возле меня. Похоронена она рядом с моим домом на Смоленской. Иногда по несколько раз в день я прохожу мимо этого места. И вспоминаю ее. А душа Дездемоны, я уверен, летает где-то в Космосе. Про души людей не знаю. А собачьи — точно там. Ведь они первыми его покорили. Больше собак у меня не было. На собак у меня развилась страшная аллергия. Вот такая космическая история. Будьте здоровы и держите себя в руках.

102

константин сорокин

Астролог Василиса Володина — о том, в чем огромная разница между Космосом и Хаосом. А между строк — о том, как она обожает космос и на что ради него готова. Понимаешь: да на все.

текст: василиса володина

КОСМОС всегда был со мной. Сколько себя помню. Хочется даже сказать «мой Космос», но… как-то неловко присвоить себе на словах, в проброс, то, что в принципе невозможно представить, а уж тем более заполучить. Первые несколько лет моей жизни из окошка хрущевской пятиэтажки в маленьком военном городке под Калугой я созерцала гигантскую зеленую водонапорную башню и агитрисунок на торце другого дома: человек в шлеме и взмывающая в небо ракета. Пока не умела читать, про полеты в Космос пояснила мама. Правда, я еще долго считала, что мой отец — космонавт: ну как же, он же служит в ракетных войсках! Несколько месяцев назад мы с мужем были проездом в том самом городке, теперь пропуска на территорию уже не требуются. Делали фотографии, чтобы показать родителям места их юности. Водонапорка за 35 лет стала маленькой и жалкой, покосилась, перекрасирусский пионер №8(41). ноябрь 2013

лась розовым. Смешно и удивительно, но «космический рисунок» своих позиций не сдал — он все такой же огромный. И… ну, космос, он же вечен, вы понимаете! Для меня лично вечен абсолютно с того самого времени, и плевать мне на теории больших и малых взрывов. Следующий кадр в фотопленке детских воспоминаний — летняя ночь, река, луг и разлитое в полнеба сияние Млечного пути, на которое гляжу — не могу наглядеться. Видно было как днем. Или не было… или это только в памяти… Не знаю, мне казалось, что можно читать при свете звезд, а родители, мечтавшие о романтическом досуге, пытались загнать домой и продолжить взрослый вечер без меня. Но, в общем, Космос для меня — это Свет. Чистый, сияющий, великолепный. И он таким для меня остался навсегда с той самой ночи. Потом та же самая сияющая россыпь светил, но уже ближе — в отцовский

бинокль на балконе. Это в подростковые годы. Я надеялась поймать пришельцев, НЛО и просиживала на балконе вечерами, закутавшись и прихватив отцовский же фонарь, чтобы сверяться с картой звездного неба и распознавать созвездия. Это всегда было в холодное время года, когда рано темнеет, потому что неизбежное «в кровать!» ради моих астрономических изысканий родители соглашались откладывать только до полуночи или чуть позже. Поэтому я там всегда замерзала, а балкон еще узкий и холодная стена к спине тоже не грела. Странно, но, несмотря на это, Космос не запомнился мне холодным, скорее, меня все время удивляло и раздражало, что созвездия движутся и приходится их ловить взглядом, соотнося с картой. Так я составила первое представление и о звездах, и об их суточном перемещении по небу. С того возраста Космос для меня — это безостановочное движение, но не хаотичное, а упорядочен-

104

ное и регулярное. А потому измеряемое, понятное и совершенно не страшное. Это и есть разница между Хаосом и Космосом. Кстати, НЛО я так и не поймала. Ну а потом Космос — этот вечный, светлый, упорядоченный, движущийся организм — для меня стал измеряться подругому. Конечно, благодаря знакомству с астрологией. Сначала знакомство было юношеским любопытством — разумеется, устроены так люди, желают знать, что будет. Да и в классе ты популярнее, когда умеешь гадать по руке и составлять гороскопы. У подруг всегда много вопросов о мальчиках. Затем знакомство с наукой Астрологией стало чуть более осознанным и осмысленным, и я уже знала, что гороскоп — это не Овны, Тельцы и иже с ними зоопарк, простите, Зодиак, а планеты в знаках, звезды, их непростые отношения между собой, которым могут позавидовать сценаристы мексиканских мыльных опер. А еще прецессия, нутация, лунные узлы, Эра Водолея, разница между созвездиями и знаками, Змееносец, Браге и Кеплер, парс Фортуна, антисы, туманности, ну и много еще чего. Космическое количество факторов. Космос, он же огромный! И следующий кадр ленты воспоминаний «Космос» — я в читальном зале Ленинской библиотеки просматриваю микрофильм с эфемеридами, положениями планет. Пустое, надо сказать, занятие, которому можно было предаваться только до нашей эры — в смысле до эры мобильных телефонов со встроенным фотоаппаратом. Еще помните это время? Нет? Я-то помню прекрасно! Переписывать от руки положение Луны на полдень каждых суток — подвиг не для слабаков. Астрологи, оцените! Настоящие эфемериды у меня появились только в 1992 году. Самиздат, отпечатанный так, что слова доброго не стоит. Но эту библиографическую редкость, сляпанную на одном из первых копировальных аппаратов, храню до сих пор. Цифры двоятся, обложка отлетела и новую не приделаешь, но на них была потрачена целая стипендия. Поэтому с 1992 года Космос для меня — это дорогая вещь. Драгоценность.

105

Принято считать, что астролог — это смешной человек с бородой и в колпачке со звездами, который плохо учил астрономию в школе. Кстати, современные школьники, благодаря облегченной донельзя учебной программе и массовой потере интереса к дорогостоящим полетам в Космос, вообще не будут знать о ней ничего. Останутся лишь бумажные колпачки... Спешу уверить скептиков: я в курсе того, что Земля вращается вокруг Солнца! Слышала об этом много раз! Но тут, знаете, такая история… Вот кто у нас руководитель государства? Правильно! И все вращается вокруг него, и он тут, выходит, формально главный. Это понятно. Но вас лично, господин N, все равно интересует то, что происходит у вас дома, а не в Кремле, на космическом расстоянии от вашей квартиры. И все политические игры, скорее всего, волнуют не сами по себе, а применительно к тому, какую вам лично заплатят пенсию, хамит ли

миф космических масштабов. Вообще говоря, моя работа — изучать движение космических объектов и соотносить его с жизнью. Именно соотносить, как будто мы прокладываем верный маршрут, обладая самой точной в мире картой. Космос и его движение — это и есть та самая карта или план строительства, который создал Великий Архитектор для каждого из нас. По замыслу Его, у каждого из нас свое здание, свой Путь. И астролог — это человек, который пытается перевести неведомый язык чертежей на современный русский, английский и далее по списку. Ну и если с чертежами (идеальными, красивыми, гармоничными) правильно сверяться, то и стройка пойдет быстрее и качественнее. Иногда прораб и шустрые рабочие-гастарбайтеры могут и без чертежа слепить что-нибудь — опыт есть опыт. Но с чертежом все же легче, как ни крути. Хотя, даже имея на руках все

Говорят, что это и есть грехопадение, когда человек не соответствует планам на него Свыше. вам участковый с утра, сварила ли обед супруга и т.д. А значит, в вашей личной голове весь мир вращается вокруг этой самой головы, вокруг вас. Вот именно так и астрологи прогнозируют ваши события — для вас лично. И поэтому человек, который ко мне приходит, это и есть центр Мироздания. В своем собственном представлении и в моих прогнозах для него, и поэтому для астрологов планеты вращаются вокруг Земли — в рабочее время, разумеется. Это называется «геоцентрическая система координат». А в нерабочие часы, на выходных и в отпуске, конечно, Земля вращается вокруг Солнца. Тут Платон, Аристарх, Коперник и Галилей были правы. Не буду спорить с ними. Еще принято считать, что астрологи верят во влияние планет на человека. Второй

планы и схемы, построить в идеальном соответствии с Божественным Замыслом очень трудно. Я не встречала архитекторов, которые были бы довольны воплощением своего замысла на 100 процентов. Говорят, что это и есть грехопадение, когда человек не соответствует планам на него Свыше. Мой Космос — это великий план жизни для человека. И это его главное назначение. Он дарован, чтобы увидеть воочию существование чего-то большего, чем наша повседневная возня и суета. Большего и большого. Неизмеримо большого, огромного, бесконечного. Потому что Космос — это всегда больше, чем здесь, там, вчера, сейчас или завтра. Это Все и Всегда. Это ты сам, умноженный на вечность. Божественно идеальный.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

orlova

Доктор психологии Клара Кузденбаева занимается нумерологией, и это — ее Космос. Она знает о цифрах все, а цифры знают все про всех остальных. При этом Клара в своей колонке рассказывает про цифры, а на самом деле получается не только про всех остальных, а прежде всего — про себя.

текст: клара кузденбаева

ВСЕ В ЖИЗНИ можно поменять — имя, фамилию, отчество, место жительства, даже пол. Но ни при каких обстоятельствах нельзя поменять дату рождения. Истинны только две вещи — дата рождения и дата смерти. Цифры — это как паспорт человека со всеми его качествами, сильными и слабыми сторонами. Я не смотрю в стеклянные шары, не гадаю на кофейной гуще, потому что в нумерологии все конкретно. Я использую код — и не просто какие-то цифры, а дату рождения человека. Вся наша жизнь опирается на цифры: химия, биология, физика, астрология, литература, цифровое телевидение. Все, что нас окружает, можно записать с помощью цифр и систематизировать. А что такое космос? Это все те же числа. Проведя определенные расчеты с датой рождения человека, мы получаем его персональную программу. Люди, у которых есть в программе пятерка, утонченрусский пионер №8(41). ноябрь 2013

ные, очень чувствительные, душевные, это люди, которые пришли на этот свет отдавать. Пятерка в нумерологии — это космос, сердечность, душевные качества. Такие люди пропускают чужую боль через себя. Большая редкость — три пятерки: это настоящие патриоты. Четыре — это уже мать Тереза. «Люди космоса» с пятеркой в программе не производят ничего материального, у них другая мотивация, это люди — реабилитаторы человеческой души. Один из первых фильмов, в котором я снялась как эксперт, был фильм Первого канала к 150-летию Циолковского «Космический пророк». Снимали фильм по заказу Роскосмоса в архивах Академии наук. Мне дали дату рождения Циолковского, и я по цифрам рассказала не то что его жизнь, а его судьбу. Автор сценария нашла в архивных документах информацию, что сам Циолковский занимался нумерологией. Из четверых

его сыновей двое покончили жизнь самоубийством. Когда первый сын ушел из жизни, Циолковский мучительно хотел понять, почему это произошло. Он всю жизнь винил себя в смерти сына. А я, рассчитав его цифры, сказала: — Не виноват. Каждый человек приходит со своей жизненной программой. И уходит с ней. На этом космическая тема не закончилась: меня пригласили консультантом на съемки фильма о Сергее Королеве. У него был многолетний конфликт с Михаилом Янгелем, которого назначили в свое время директором НИИ, где работал Королев. Янгеля раздражали честолюбие и нелегкий характер Королева. Заслуги Королева даже по современным меркам были, конечно, очень велики. Автор сценария, которая снимала «Космический пророк», позвонила мне: — Клара, могли бы вы дать характеристику Королеву и его оппоненту?

106

Я рассказала про Королева, что у него уникальная программа. А про второго говорю: — Так он же, по цифрам получается, присваивал труды чужого. — А что? Это по цифрам видно? — Да, конечно! Нет ничего достовернее цифр. И никогда нельзя забывать о законах космоса: все плохое, что делаете или желаете другим людям, возвращается к вам. Как сказал великий математик Леопольд Кронекер: «Целые числа придумал Бог, остальное дело рук человеческих». Нумерология может определить, почему человеку в этой жизни досталась та или иная судьба. Если нет семерки, нет устроенной личной жизни, значит, в прошлой жизни грешил, любил погулять. Законы космоса срабатывают, а человек начинает злиться на весь мир, но причина только в поступках самого человека. И богатство, и власть, и слава не просто так даются человеку — это написано в его программе. Самое важное: что бы в жизни ни случалось, нужно знать, что в жизни нет ничего постоянного. Богатство, слава, успех, семейные отношения — все относительно. Что постоянное, так это наша душа. Как становятся нумерологами? Я математик и психолог — идеальное сочетание. У меня был сложный период в жизни, большие проблемы в семье. Я обратилась к психологии, нумерология возникла попутно. Цифры для меня живые: я вижу в них внешний портрет человека, могу рассказать о его характере, как он ведет себя, чего от него ожидать. Я дружу с Любой Успенской. Четыре года назад я ей посоветовала: — Люба, убирай пресс-секретаря. Она исполняет программу зла. Есть, действительно, категория людей, которые исполняют программу зла. Люба мне говорит: — Я не могу, мне ее жалко, я хочу ей помочь. И что получилось? В этом году Люба вошла в период нуля — столько грязи вылилось на Любу. А это можно было вовремя скорректировать.

107

Похожая история произошла с директором одной известной певицы. Я ему не раз говорила: — Будь осторожен, у тебя год подставы, тюрьмы. А он смеется: — Какая подстава? — Я тебе не экстрасенс, чтобы рассказывать, какая подстава. Получилось так, что он просидел несколько месяцев в тюрьме. Меня сын однажды спросил: — Мам, а ты много спасла людей от суицида? — Не считала, но на самом деле много. Когда люди приходят в отчаянии, я объясняю, почему сегодняшняя ситуация возникла, как ее можно преодолеть. Из известных людей, кто пережил роковой период, — Мурат Насыров. Как жаль, что я встретилась с его друзьями только после его смерти: его смерть можно было предотвратить. Классический рок был у сына Дмитрия Певцова. Тяжелый период пережил Константин Меладзе, когда он сбил насмерть человека. Ведь в роковой год случаются и аварии, и несчастные случаи: в это время категорически нельзя садиться за руль. Если бы он был предупрежден, трагедии можно было бы избежать. Два года назад я консультировала дочь Сулеймана Керимова и предупреждала, что у ее отца в 47 лет будет период громадного спада. Существует рок: кто-то в него попадает, кто-то переступает. Тот, кто предупрежден, тот вооружен. Один мой хороший друг, губернатор, получил девять с половиной лет тюрьмы. У него был роковой период, о котором я предупреждала его на протяжении нескольких лет. К сожалению, близкие люди не слушают, пренебрегают советами. В суде его защищал известный адвокат, у которого тоже был плохой период, поэтому неудивительно, что он проиграл процесс. Очень важно для руководителей в период спада окружать себя людьми, которые на подъеме. Нумерология дает ответы на все вопросы. Вот еще один пример — Сноу-

ден. Нумерология Сноудена — самая обычная нумерология жадного и завистливого человека. Когда говорят, что он патриот, мне хочется смеяться. Да, талантливый, да, умный, но при этом человек, который просто хотел утвердиться в этой жизни, заработать денег и прославиться. Это самый настоящий предатель и трус. Я слежу за новостями, и часто, чтобы разобраться в той или иной ситуации, я рассчитываю программу человека. Недавно Камилла Паркер обвинила Кейт Миддлтон в измене принцу Уильяму и настояла на том, чтобы Кейт сделала тест на отцовство. А все дело в том, у Камиллы Паркер дьявольская программа. Это она, я считаю, по сути уничтожила Диану, теперь взялась за Кейт. Представьте, насколько может быть опасным впустить такого человека в семью. Все в этой жизни не просто так. Почему Путин стал президентом? Его приблизил Ельцин, ведь у них одинаковая комбинация нескольких цифр. Почему Абрамович стал успешным бизнесменом, Назарбаев — президентом, Полтавченко — губернатором Петербурга? У них у всех знак власти, как и у Путина. А у президента России к тому же две семерки, он баловень судьбы, любимец. Определенная комбинация цифр — это уже определенный характер. У некоторых детей, например, есть знак воровства. При правильном воспитании из них получаются хорошие дипломаты, потому что они хитры и обаятельны. Существует нумерология людей искусства, политики, бизнеса и даже серийных убийц. В программе человека могут быть так называемые тысячные знаки — это знаки известности. Таким людям среднего пути не дано. Такой знак у Сергея Собянина, Коли Баскова, Надежды Бабкиной, Вячеслава Фетисова, Николая Цискаридзе. Кто-то нам нравится, кто-то не нравится, и это тоже вибрации цифр. Иногда люди знакомятся, общаются несколько минут, а им кажется, что они знакомы всю жизнь. Это цифры, друзья! Это космос! Но это не астрология.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

наталья львова

Генеральный директор «РП» Александр Зильберт играл с космонавтами в футбол. Гол забил, турнир выиграл. Остался счастлив. За это время у него сформировались свои представления о космонавтике, которыми он легкомысленно делится с читателями журнала.

текст: александр зильберт

ЭТО БЫЛ, конечно, абсолютно внеземной замысел. Впрочем, иных в редакции, с которой я сотрудничал четыре года назад, и не было. Например, летом нас, журналистский футбольный актив, упекли в исправительную колонию № 5 в Тульской области. Товарняк гонять, что на нашей футбольной фене означает «играть товарищеский матч». В этом был хоть какой-то смысл: там в свое время Эдуард Стрельцов чалился, лучший футболист СССР 1967—1968 годов. Ну и нам надо было к истории приобщиться. Приобщились — не забуду, как говорится, мать родную: асфальтовое «поле», наглухо обнесенное решеткой, по бокам плакаты «Экономь воду!» и «Дорогу осилит идущий», а напротив тебя — великолепная пятерка из третьего барака и вратарь, «легионер» из пятого. Он самый «титулованный» у них был — 18 лет за убийство. Поди забей такому — век воли не видать. В итоге чудом каким-то вничью сгоняли — русский пионер №8(41). ноябрь 2013

3:3. В том смысле, что и выиграть сдуруто могли. Но все-таки воротчик Серега на опыте бабочку-то на последней минуте пустил. Вся команда ему по гроб жизни благодарна, а то кто ж знает, куда бы нам настоящая «бабочка» потом вонзилась... Подробности этого тульского выезда я когда-нибудь изложу в номере на тему «Тюрьма». Нам же сейчас важно вспомнить, что зеки попросили еще одну игру. Ну как попросили — потребовали. Их тактический ход был беспроигрышен: дескать, чё, давайте мы к вам, в Москву, с ответкой... Но благо в администрации колонии тоже не фраера: — Базар кончаем! На выезд захотелось... Хватит вам уже футбола! Вы вот зачем прошлым месяцем команду МВД обыграли? Ребята — профессионалы, только в первую лигу вышли, приехали, так сказать, с гуманитарной миссией... — Так мотивация же какая, начальник… — нахально ответил кто-то.

— Но 16:9-то зачем?! Телевидение же снимало! Вы ж не понимаете, что натворили, черти: команду расформировали через месяц! Так что никакого вам выезда. Сами мы в гости поедем вашу честь отстаивать, — заявил старший охранник. — Согласны, москвичи? От таких предложений, как известно, не отказываются. По крайней мере, до тех пор, пока журналистский автобус не вырулит из мест не столь отдаленных на скоростную трассу. Но охранники стрельцовской зоны оказались ребятами упорными — методично напоминали нам об обещании до самого декабря. Именно тогда, под новый, 2010-й, редакция уже, кажется, без всякого на то резона отправила нас гонять товарняк в Звездный городок с командой космонавтов. Чтобы довести дело до полного абсурда, мы позвали туда и туляков. Так родился, наверное, один из самых загадочных предновогодних футбольных турниров.

108

«Стрельцовцы» в Звездном явно чувствовали себя, как на домашнем поле. Тоже режимный объект, шаг вправо, шаг влево — приравнивается к попытке... В общем, пока мы ехали к спортзалу, еще не понятно, кто за кем следил. Я же отследил коттеджи, которые построили для себя американцы из НАСА, и девятиэтажку — нашу, недостроенную. Еще у них там, в Звездном, очень звездные машины. Скажем, если увидите на дороге авто с номером Т098МР, то знайте, что принадлежит оно космонавту Федору Юрчихину, 98-му по счету «гагарину» нашей страны (см. его колонку на стр. 18). Правда, за рулем-то сейчас будет точно не он — Федор Николаевич на орбите в эти дни командует. Как-то сразу выяснилось, что космонавты — народ хитрый. Ну или, так скажем, смекалистый. Перед турниром они полноценную экскурсию развернули. Видимо, чтобы бдительность усыпить, а усталость разбудить. В том числе не обошлось и без поигрывания мускулами — демонстрации знаменитой 300-тонной центрифуги, представляющей собой, в сущности, целый дом. — Испытуемые терпят там перегрузки до восьми единиц, — рассказывает экскурсовод. — Лягте на пол, положите сверху еще восемь таких же, как вы... Вот это я понимаю — люди к празднованию забитых голов готовятся! Помню, в школе мы нашим самым передовым, а следовательно, самым бездарным в физкультурном плане классом мучились в футбольном турнире против двоечников из параллели. Было лето 1986-го, Марадона только что забил на чемпионате мира великий гол англичанам — не тот, что рукой Божьей, а тот, что в проходе через все поле по правому флангу. Ну, я на первой же минуте, пока никто не опомнился, и решился на ремейк — благо единственный из сверстников футбольную секцию посещал. И — получилось! Точь-в-точь! Соперники замерли, оцепенев, а одноклассники, обезумев, повалили меня на землю и ну поздравлять. Всей командой, включая вратаря. После такой перегрузки в 10 единиц играть полноценно я уже

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

не смог. Прекрасно помню, что проиграли в итоге 1:6. В общем, готовят космонавтов вполне по-футбольному. Порядком утомив достопримечательностями, хозяева турнира проводили нас в раздевалку. — А Залетин будет? — оживились футболисты-тюремщики. — Он ведь наш… — Сидел, что ли? — интересуюсь. — Типун тебе! Он наш земляк — из Щекино, космонавт № 92. Приезжал как-то, форму показывал. Синяя такая, точь-вточь как наша... Футбольная форма, кстати, у космонавтов на поверку оказалась белой. На спинах, как и на номерах машин, красовались «говорящие» номера, которые, казалось бы, не требовали имен. Ну ясно же, что футболку с № 98 только что надел все тот же Герой России Юрчихин. Однако остальные почему-то играли не под «своими» номерами. Герой СССР, 61-летний Виктор Афанасьев был просто «семеркой». А Герой России Юрий Лончаков вообще без номера, то есть в штатском: из-за травмы не попал даже в запас. «Пятерке» Александру Скворцову тогда еще только предстояло стать героем — он полетит на МКС в апреле 2010-го. Мы с особым трепетом ждали Романа Романенко — последнего на тот момент вернувшегося с орбиты космонавта. Ведь с его бутс еще не должна была слететь космическая пыль... Увы, Роман не смог выйти с нами даже на символическую пробежку. Именно что не смог. Потомственный космонавт провел на орбите 187 суток 20 часов 40 минут и 41 секунду. После такого срока люди, как нам рассказали, еще долго на своих двоих не стоят. Именно поэтому свежеприземлившихся исследователей космоса по телевизору мы видим только по грудь: ватные ноги не показывают, а справа и слева героев практически несут под руки. По той же причине в Звездном на Аллее Героев чествование с оркестром им обычно устраивают лишь через 10—14 дней после приземления — тогда они уже могут самостоятельно пройти эти 200 метров.

Футболисты, как известно, народ жутко суеверный. Даже в нашей репортерской команде кто крестится перед матчем, кто на поле с определенной ноги обязательно ступает. Но куда нам до космонавтов! У них-то ритуалы, оказывается, еще со времен Гагарина отработаны. Из раздевалки их тренер выгоняет теми же словами, что и начальник из номеров на Байконуре: «Пошли отсюда!» Там, правда, еще потом шампанское ему надо выпить и бокал об пол разбить. Перед футболом обошлось без этого, как и без песни «Земля в иллюминаторе», которая, по рассказам наших соперников, всегда звучит по дороге к автобусу. Автобус, кстати, до сих пор за сотню метров до ракеты притормаживает, и космонавты в скафандрах по очереди выходят помочиться на колесо. Врач помогает расстегнуть клапаны… Если женщина — ставят ширмочку. Ну и крайняя (слова «последняя» в Звездном старательно избегают все) традиция, незыблемая у космофлота, что перед полетом, что перед матчем: руководитель должен ударить подопечного под зад — для ускорения. В первый раз так сделал Королев Гагарину. За Королева у нас сегодня заместитель начальника Центра подготовки космонавтов, Герой России Юрий Гидзенко. — Просьба только одна, — хорошо поставленным голосом гремит он на построении команд. — У нас тут человек скоро в космос летит. Номер пятый, Скворцов. Не сломайте парню ни ногу, ни карьеру. Пощадите его... — И Афанасьева! — строго добавил сам Виктор Михалыч. Правда, по жребию космонавтам предстояло отдыхать: первыми на площадку вышли мы и офицеры из колонии. Один капитан (не команды), три майора (среди них — капитан Михаил, за футзальное «Тульское пиво» когда-то играл) и «старлеи». Надо ли говорить, что тюремщики тут же выстроили зонную защиту? Прорвать ее долго не получалось. Туляки буквально заперли нас на своей половине поля. Играли вдохновенно — как же они любят перехватывать чужие передачи! Но мяч у оппонентов почему-то лишь

110

— Что? — Ожидание. Вот эта самая космическая скамейка запасных. Даже когда ты не включен ни в какой экипаж, ты должен быть всегда в готовности номер один. Если я все-таки полечу, то у меня будет 12 лет и 10 месяцев этого ожидания. Ответил я на твой вопрос? — И зачем вам тогда этот дурацкий футбол? Вы ж, считай, всем рискуете! Вы ж, наверное, на орбите получаете, как футболисты! — Командировочные, конечно, есть — 300 долларов в сутки. Плюс зарплата. В среднем ребята из отряда 120 тысяч рублей получают, кто поопытнее — 150. Премиальные есть, как и у футболистов, есть и штрафы. А что до футбола... Какой же космонавт без риска? Только доктору моему ни-ни! — крикнул Скворцов и побежал на замену. Мы выиграли с космическим счетом 7:2.

риа-новости

Футбольная форма, кстати, у космонавтов на поверку оказалась белой. На спинах, как и на номерах машин, красовались «говорящие» номера. раз зашел в наши ворота. Я не сразу понял, почему они все время попадали во вратаря. Они расстреливали его. Мне даже казалось, они в него и целились! Воспользовавшись этой издержкой профессии оппонентов, мы все-таки прорвали «зону», пару раз убежали от ее защитников и выиграли 2:1! Космонавты проявили себя людьми быстро обучаемыми (еще бы, вся жизнь — подготовка к полетам). Взяв на вооружение нашу контратакующую тактику, они разделали бедняг из колонии с тем же счетом, гарантировав им по итогам турнира железобетонное третье место.

111

В итоге завершающий матч турнира — между журналистами и космонавтами — по всем канонам футбольного жанра оказался решающим. Первые минуты мы с Александром Скворцовым начинали на скамейке запасных. — Как же это вас, основного космонавта, и — в запас? — спрашиваю. — А вот только так: у нас сначала тренер смотрит, как играют соперники — грубо или нет, а потом уже решает, не опасно ли мне в бой вступать. — Вам так и не терпится на площадку? — У меня закалка. Знаешь, что самое тяжелое в космонавтике?

За победу в турнире космонавты вручили нам свои фотографии-открытки с автографами. Тюремщики одарили гигантскими нардами ручной зековской работы. На завершающем банкете звездные хозяева оказались абсолютно земными людьми — пили вровень со всеми. Но проняло другое. — Товарищи из колонии! — Афанасьев, космонавт № 70, говорил крайний тост. — Товарищи журналисты! Раскрою вам тайну: до сегодняшнего дня знаменитая прежде футбольная команда Звездного городка не собиралась три года. Поэтому от имени всех коллег благодарю вас за неоценимый вклад в возрождение отечественных космических традиций. Ура! Ура!! Ура!!!

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

маша королева

В своей очередной околоалкогольной колонке фотодиректор «РП» Вита Буйвид проинформирует читателя, чем она обязана космосу. Но главное, подробно расскажет о том, что же на самом деле произошло тогда в «Ракете». Литовцы, гастроэнтеролог и коньяк.

текст: вита буйвид

ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, сколько людей

связывают свое появление на свет с космосом? Но доказательств-то у них нет. А у меня есть. Я действительно исключительно благодаря космосу появилась. Точнее, благодаря Гагарину. Косвенно, конечно. А еще точнее — благодаря Хрущеву. Никита Сергеич после гагаринского полета бодренько так заявил о появлении вершин коммунизма на горизонте. Вот моя мама, женщина наивная и доверчивая, и подсуетилась. Как же в коммунизм с одним ребенком? Никак. Обязательно нужно второго, то есть меня. Отец до сих пор меня вершиной коммунизма называет. На этом мои нежные отношения с космосом заканчиваются. Видимо, все, что можно было получить от космоса, я уже получила. Дальше начинаются сложности. Скорее, даже неприятности. Мелкие, но постоянные. Вот даже с этим текстом. Хотела написать в свою алкогольную рубрику, как мы с одноклассниками в планетарии

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

ром «Гавана клаб» пили. Но Бильжо опередил меня. У него про портвейн, правда, на пару порядков ниже. Но все равно, повторы нам ни к чему. Поэтому другая история будет. Веселенькая. Отправился однажды мой жених в командировку в Шяуляй и прихватил меня с собою. Идея странная, конечно. Но я была невестой опытной уже, то есть собиралась замуж второй раз, и мой жизненный опыт подсказывал, что только безропотность может покорить мужчину по полной. Не путь через желудок, не глаза и пр., а именно безропотность. И я поехала. Заняться мне там было решительно нечем. Ну, кроме того, чем обычно занимаются женихи с невестами. Но это было после работы, а на работе он торчал целыми днями и еще вечером допоздна. Пока жених работал, я валялась в гостинице, больше напоминавшей общагу, книжки читала. Даже шарф повадилась жениху связать — насмотре-

лась на литовских старушек в кафе. Но мне все это быстро надоело, безропотность моя рудиментарна, и решила я на третий день сбежать. Дома белые ночи, друзья, а я тут с шарфом валяюсь. Нет, такой Шяуляй нам не нужен. Жених, парень тонкой душевной организации, почувствовал мое настроение и предложил в обеденный перерыв в кино сходить, а потом пообедать в кафе «Ракета». В 11 утра в комнату постучалась администратор и с неподражаемым акцентом сообщила: «Дэточка, идите в кино самостоятельно, ваш мужчина сообщил по телефону, что он очень занят, но обед состоится, он будет в нашем самом лучшем кафе “Ракета” после тринадцати часов». Думаю, про самое лучшее кафе она от себя добавила. Литовцы ведь все свое очень любят. Я все еще безропотно пошла в кино. Сеанс закончился в 13:20, у «Ракеты» я была в половине второго. Там была очередь, потому что кормили большущую

112

113

Пища, съеденная в присутствии приятных людей, лучше усваивается. Это я вам как гастроэнтеролог говорю. И немножно коньячка не повредит.

мотивируя это тем, что никогда еще не обедал в такой приятной компании. Потом вскочил неожиданно, вспомнив о работе, и убежал. Даже сдачи не стал дожидаться. Литовцы допивали кофе медленно, а тут и сдачу принесли. Много, рубля полтора. Заметная сумма по тем временам. Они помялись-помялись, но все же решились ее забрать. Мы все вместе решили ехать на вокзал. У них поезд скоро, а мне уже совершенно очевидно нужно было купить себе обратный билет. Компания и правда получилась приятной, не хотелось с ними расставаться. Кроме того, на тот момент это были единственные близкие мне люди в этом городе. С женихом-то в своем сознании я уже попрощалась. В трамвае выяснилось, что у нас нет ни кошельков, ни портмоне. Хорошо, что литовцы прихватили сдачу — как раз кондуктор подошла. Кроме того, литовцы лишились билетов на поезд и еще какой-то очень важной визитки, которая

в портмоне лежала. Со мной все было проще. Хотя кошелек был очень красивый, но денег в нем было мало. Впрочем, достаточно для незапланированного побега. Но сбежать и без денег можно. Автостоп тогда пользовался большой популярностью. Мне было искренне жаль не себя, а экономных литовцев. А еще меня разбирал смех. Скорее всего, от выпитого. Сдерживать смех становилось все труднее, литовцы наверняка обиделись бы. Мои хмыканья и всхлипывания они расценили как крайнюю степень огорчения, взялись меня утешать. Это уже было выше моих сил. От попытки сдержаться у меня даже слезы выступили. Я сбивчиво попрощалась и вышла из трамвая. Стояла на пустой остановке и хохотала как дура. Потом прошла пешком полгорода до своей гостиницы. Шяуляй оказался очень милым городом. Дочитала книгу. Довязала шарф. С женихом мы вечером помирились. Ну, как обычно.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

збигнев кост/фотосоюз

туристическую группу, и распсиховавшийся жених. Скорее всего, ему просто нужно было вернуться на работу, но он не мог сказать мне об этом прямо и провоцировал конфликт. Ему удалось. Он победоносно развернулся и стремительно удалился в направлении своего будущего бизнеса. А я в знак протеста осталась в очереди. В те времена еще подсаживали за столики в ресторанах совершенно незнакомых людей. Помните такое? Администратор так обрадовалась, что я одна. У нее место пустовало. Столик был отличный. У окна. Приятный дородный мужчина сидел справа, а напротив литовская пара. Явно не городского вида. Они ели жареные колбаски, сражаясь с оболочкой. На краю тарелок громоздились горки шкурок. Дородный мужчина был болтлив, но в меру и без особых пошлостей. Командировочный. Из Москвы. Так он представился. Хотя на москвича он не был похож. Скорее, на провинциального интеллигента. «Ах, — говорит, — как же нам повезло, что именно вас к нам подсадили. Пища, съеденная в присутствии приятных людей, лучше усваивается. Это я вам как гастроэнтеролог говорю. И немножно коньячка тоже не повредит». Мужчина извлек из портфеля бутылку КВВК и налил в мой пустой стакан. Потом вылил свой компот в цветочный горшок и налил себе. Литовцы тоже согласились улучшить пищеварение. Но они сначала залпом допили свои компоты, а потом протянули стаканы гастроэнтерологу. После второго розлива я спросила доктора, уверен ли он, что мне следует пить натощак. Ведь мои колбаски еще не принесли. Он галантно отрезал кусочек от своей и скормил его мне прямо с вилки. Потом и мои колбаски подоспели. Я шкурку не снимала. Литовцы очень старались быть светскими и, глядя на нас, съели свои шкурки. Гастроэнтеролог разухарился, вставал, подходил к литовцам, обнимал их и похлопывал по плечу, меня тоже пытался приобнять вместе со стулом. К кофе всем заказал еще по пятьдесят. А когда пришла официантка со счетом и все стали хвататься за сумочки и карманы, он пресек наши попытки расплатиться и оплатил весь обед,

текст: николай фохт

В новой рубрике «Всегда готово» обозреватель «РП» Николай Фохт будет толковать о том, как добыть, как приготовить и как распробовать еду. Начинает с цеппелинов в Ужуписе. Приятного аппетита, читатель!

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

114

Право

готовить надо выстрадать. Надо преодолеть какие-нибудь преграды, пуститься в определенные тяжкие, чтобы после, потом, встать у плиты и исполнить рецепт. Долой интернет-серфинг и мобильные приложения, где все расписано и заснято. Каждое блюдо должно что-то для тебя значить; маринуя и пассеруя, ты должен чуять изначальную фактуру блюда, на которое нацелился. Ты отвечаешь за него. Короче говоря, чтобы заработать право приготовить в домашних условиях знаменитые на весь свет цеппелины, я отправился в Литву. Трудно сказать, почему цеппелин. Ну да, это самое известное из литовских. С другой стороны, ничего личного: все цеппелины в моей жизни были какието неубедительные. Какие-то вялые, что ли; в основном они смахивали то ли на огромную чешскую клецку, то ли на более-менее удавшуюся запеканку. Что внутри у цеппелина, всегда понимаешь с большим трудом. Скорее всего, мясо. Но рубленое ли, но порезанное ли, но какое вообще: свинина, говядина, рыба? Больше скажу, я сначала путался в определении несущей субстанции, альфы и омеги блюда: манная каша? тесто? картофель? Лорета сразу сказала, что речь о картошке и только о ней. Дальше она предложила не обсуждать сакральную тему цеппелина, а отправиться на место, в Цирклишкис, километров восемьдесят от Вильнюса. Там ее мама делает лучшие цеппелины на земле. Лорета — из Литвы, москвичка. Доверять ей можно, потому что я ел ее перловую кашу по-литовски. С грибами. Лорете нужно доверять. Путь к рецепту неблизкий, непростой. Сначала — город Вильнюс, это столица государства. В столице этой так тихо, что спрашиваешь себя: а люди где? Нет, понятно, японцы, русские и поляки есть в изобилии, но где люди? Где литовцы? Вирги-

115

лиус крестового похода за запеканкой, Лорета, быстро сообразила: в двух местах литовцы — в парке и в Ужуписе. И правда. Бернардинский парк только открылся после реконструкции. Тут свадьбы, тут фонтаны. Тут движение. Ужупис — вильнюсское заречье. Лорета сказала, что раньше это был бандитский район, а теперь — художнический. Как бы сквоты кругом, акции и инсталляции. Ужупис играет в независимую республику, в конституции Ужуписа черным по белому, а кое-где и на стальных, нержавеющих скрижалях высечено бессмертное: «Человек имеет право жить рядом с Вильняле, а Вильняле — течь рядом с человеком». И еще более бессмертное: «Каждый имеет право умереть, но не обязан». В баре мы видим министра иностранных дел республики, Ужуписа, Томаса Чепайтиса. Томас соглашается показать Ужупис с одним условием: в результате мы, особенно он, должны оказаться в баре «Шпонка». Новый бар, там хороший дизайн. Экскурсия стремительная и познавательная. Министр открывает глаза на стиль Ужуписа: гниль убрали, почистили, но ничего менять не стали. Оставили как есть, без показухи. Должен добавить от себя, что это стиль всего Вильнюса. Никакой пока зухи. Но чисто. И эффект ошеломляющий: какое-то новое своеобразие, самобытность. Никакой игрушечности, сувенирности, хотя куда ни кинь взгляд — янтарь, да лен, да шерстяные носки. Чужой город познается в общепите. Рестораны и кафе Вильнюса прекрасны. Свежая еда. Отличная выпечка. Да, рыбу тут не очень любят готовить, и литовский буйабес — вполне диетический суп, но это только оттеняет. И цены: вот так я представляю себе общеевропейскую гуманность. Цеппелины есть в каждом серьезном ресторане, но мы — ни-ни! В Цирклишкис нас везет брат Лореты, Томас. На «вольво». Томас работа-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

ет в Министерстве экономики. Поездка становится не только приятной, но и полезной. К слову, я давно заметил, что литовцы хорошо знают свою страну. Не только достопримечательности, но вообще всю страну. Ее бюджет, ее ресурсы, траты и прибыли. Конечно, у Томаса тут преимущество, но рядовые граждане тоже в курсе, во сколько стране обходится российский газ, сколько Евросоюз доплачивает за закрытую от греха подальше Игналинскую АЭС. А что, баловала, спрашиваю? Да нет, просто там такой же реактор, как в Припяти, поэтому европейцы испугались. И мы решили сразу и проинспектировать закрытую станцию — по дороге. Надо ли говорить, что нас никто не остановил, мы доехали до проходной, сделали фотографии. Даже там никаких литовцев. Все чисто, все надежно не функционирует. Легкие, такие художественные, что ли, признаки запустения. Мне есть с чем сравнивать: я стоял напротив четвертого блока Чернобыльской АЭС, всем гейгерам назло. Вот там был героизм со всех сторон, а тут — идиллия и экология. Не мертвая — живая тишина. Томас еще сказал, что в Литве есть национальная идея — сохранение традиций. Модно делать все аутентично и по старым рецептам. Я надеялся, что это про цеппелины и что мы у цели. Оказалось, нет, речь, скорее, о шакотисе. И мы заехали за шакотисом — по дороге. Все тут по дороге. Шакотис, как я трактую, — это, в общем-то, печенье из песочного теста. Но не печенье, а торт. Готовят его из теста с повышенным содержанием яичных желтков и на хорошем маргарине, без красителей. Полужидкое тесто льют на конусообразную форму, которая насажена на вертел, установленный рядом с открытым огнем. Слои пропекаются, образуя богатый рельеф — от волнистого до игольчатого. В результате — вкуснейший торт-конус. Я сам немного полил теста

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

и погрелся у огня. А еще можно было там же, в этом ресторане, где строго следуют национальной идее, взбить масло и снять сливки. Литовские молочные продукты славятся, мы это прекрасно знаем. Наша цель — цеппелин. У ворот встречает хозяин, Бронюс. Сначала экскурсия по участку, по саду точнее, знакомство с Нордасом, сторожевым псом, который живет в клетке. На цепи нельзя — по законам Евросоюза. Пробуем актинидии — это киви в литовской интерпретации. И заходим в дом. Бируте, мама Лореты, сразу ведет меня на кухню и привлекает к готовке цеппелинов. Если в Литве женщина взялась за дело, будет результат. Это вторая неразгаданная еще загадка Литвы: почему тут матриархат, почему женщины главные? Первая — откуда в Литве столько хороших театральных режиссеров. Ладно, к делу.

...Простая еда никогда не подведет. Хотя как простая… Попробуй воспроизведи цеппелин: не сразу дастся, не сразу переживет варку — почитайте отзывы под холодными, бесчувственными сетевыми рецептами...

Цеппелины готовятся из картошки и фарша, лучше всего свиного (сочнее). С фаршем возможны любые отклонения, вплоть до какого-нибудь овощного. Секрет и трюк — картофельное тес то. Три компонента: вареная картошка, сырая картошка, крахмал. Пропорция — вольная. Философия: чем больше в тесте вареной картошки, тем цеппелины мягче. Бируте охотно сообщает, что Бронюс любит побольше вареной, но мы будем готовить как надо — в пропорции одна часть отварной (сваренной в мундире и очищенной) и две части сырой (натертой на мелкой терке или пропущенной через соковыжималку). Сок от натертой сырой картошки Бируте отставила в сторону. Только я хотел спросить, а можно ли его как-то использовать, хозяйка сообщила: а вот сейчас осядет крахмал, смотри. И действительно, минут десять постоял сок, его можно осторожно слить — на дне миски прекрасный, живородящий картофельный крахмал собственной персоной! Я мешу тесто — все картошки смешиваются, крахмал вливается, смесь выходит упругой, но и податливой. — Не забыть сразу помыть миску из-под крахмала. А то окрасится, посинеет. — Бируте споласкивает посудину и наблюдает за тем, как я подготавливаю тесто. — А картошку надо брать не рассыпчатую, чтобы крахмала побольше. А то развалятся цеппелины, — сообщает тревожную новость Бируте. А я как завороженный мну и мну. Для меня это счастье. Потому что я обожаю картошку, кто угодно подтвердит. Я ем ее в любых агрегатных состояниях, даже ингаляции в детстве любил именно картофельные. Жареная, вареная, дерунки (драники), картофельные запеканки. И вот теперь новая картофельная инкарнация — цеппелин. Средоточие картофельной философии, капсула, запущенная в картофельный космос… А потом мы лепим их, цеппелины: сначала скатываешь трехмерный эллипс, затем рушишь совершенную форму

116

117

Рецепт Отварная (в мундире, очищенная) картошка — 1/3. Сырая — 2/3.

Крахмал: из сока сырой картошки.

Соус: грудинка, лук, сметана. Варить 20—25 минут.

Секрет: Пару капель самогона растереть между ладонями — должен остаться ржаной запах.

анна всесвятская

ради ложбинки для фарша, а потом закатываешь и возвращаешься к эллипсу, к сплющенной картофельной вселенной; к форме дирижабля, к цеппелину. Бросать в кипящую воду. Варить 20—25 минут в подсоленной воде, помешивая; поворачивая дирижаблики, чтобы не слиплись друг с другом. А в это время готовим соус. Я беру на себя грудинку, нарезаю ее кубиками — сколько, даже и не скажу, сколько не жаль. Чтобы дно сковородки закрыть. Потом лук — тоже кубиками. Бросаем на раскаленную сковородку грудинку, прожариваем хорошенько, добавляем лук, томим минут пять, наверное. А сверху — сметаны. И еще минут пятьсемь тушим. К тому времени цеппелины готовы. Не развалились даже мои. За столом Томас тестирует самогон (какие цеппелины без хлебного вина, весело заметил Бронюс): полкрышки напитка интенсивно растираешь между ладонями — на руках хлебный, первородный запах. Вдыхаешь его, кладешь в тарелку цеппелин, поливаешь его невероятным с точки зрения здорового образа жизни соусом — и ешь. Вполне достаточно одного. Его хватает дня на два. Я съел три. И ни о чем не жалею. Литовские цеппелины можно брать в космос или заправляться перед долгим путешествием: они сверхпитательны, сверхсытны. Простая, грубая еда, к которой все равно возвращаешься, помыкавшись по закоулкам высокой кухни. Простая еда никогда не подведет. Хотя как простая… Попробуй воспроизведи цеппелин: не сразу дастся, не сразу переживет варку — почитайте отзывы под холодными, бесчувственными сетевыми рецептами. Нашему цеппелину это не грозит. Мы прошли свой путь, сквозь Ужупис и атомную станцию, перевалили через шакотис, выплыли в этом озернососновом краю. Бируте кивает, улыбаясь загадочно и удовлетворенно.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

118

текст: владимир чуров рисунки: павел пахомов

Глава ЦИК Владимир Чуров продолжает публиковать в «РП» свою сагу. Казалось бы, живи в мире цифр, предназначенном тебе работой. Но нет: Владимир Чуров предпочитает жить и в мире букв тоже. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

119

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Продолжение (начало в №1 (34), №3 (36) за 2013 год)

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСТОРИИ ПРОНДЗИНСКОГО

Вы, глубокоуважаемый читатель, еще не запамятовали, что в этом месте я привожу краткие сведения об одном из главных строителей варшавских укреплений и генерале мятежников Игнатии Прондзинском? Седьмого августа 1831 года великие и предусмотрительные польские стратеги, видя перед собою практически под стенами Варшавы Российскую армию Паскевича, силою почти в 80 000 (перед штурмом, по таблице генерал-адъютанта Нейдгарта, «согласно с подлинными сведениями, от всех частей войск поданными» армия состояла из 53 955 штыков, 15 080 сабель регулярной кавалерии, 2266 казаков, 1773 пеших и 1489 конных артиллеристов при 390 орудиях), решили вдруг отделить двадцатитысячный корпус под командованием дивизионного генерала итальянца Джироламо Раморино, с 42 пушками, для действия на правом берегу Вислы в направлении Бреста против нашего вспомогательного, по сути, корпуса генерала от инфантерии барона Григория Владимировича Розена. Предвидя неизбежность сдачи Варшавы и предполагая для себя полезнейшим держаться как можно далее от основной армии Паскевича, с корпусом Раморино ушли ночью с 9 на 10 августа из города многие знатные поляки, среди них князь Адам Чарторижский, князь Сапега, Густав Малаховский и другие. Через несколько дней «выписал себе командировку» советником к Раморино и исстрадавшийся (сидя дома) августовскою резней, робевший принять главноначалие Прондзинский. Кажется, что поначалу он искал смерти на поле боя, лично возглавив атаки 16 и 17 августа на авангардные, ставшие уже арьергардными, войска Головина из корпуса Розена под Мендзыржецем, почти на половине пути к Бресту. Генерал даже упал с лошади и чудом не был затоптан. Вскоре осторожность взяла верх, и Прондзинский вернулся в Варшаву — как раз вовремя, чтобы приступить к переговорам с русскими генералами о сдаче укрепленного при его участии города. Эти переговоры длились 5 дней и напоминали Мерлезонский балет при дворе Людовика XIII. К сожалению, «декорациями» ему служили горы трупов, потоки крови, орудийная канонада, ружейные залпы, пожары и взрывы. Основных вопросов было три: оставление Варшавы войсками мятежников; изъявление покорности Императору Николаю I как Царю Польскому; отказ от требования бунтовщиков присоединить к Царству «8 воеводств» — литовские, белорусские и украинские земли. 1-й акт «балета» начался вечером 22 августа на русских аванпостах в трактире «Потеха» близ Раковца на Краковской дороге, куда прибыл генерал-квартирмейстер мятежников, произведенный ими в дивизионные генералы подполковник Игнатий Прондзинский, дабы получить от генерал-майора Петра Андреевича Данненберга милостивую прокламацию желавшего предотвратить кровопролитный штурм Варшавы Императора Николая I. Генерал Данненберг 3-й (Данненберг), награжденный ранее орденами Св. Анны 2-го класса с алмазами, Св. Владимира 4-го класса

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

с бантом, медалями 1812 и 1814 годов, царским орденом Св. Станислава 1-го класса, австрийским орденом Св. Леопольда 3-й степени и прусским знаком отличия Железного креста, прежде более десяти лет жил в Варшаве и в Главном штабе Его Императорского Высочества Цесаревича занимал должность генерал-квартирмейстера. За войну 1831 года будет награжден щедрее многих — орденом Св. Анны 1-го класса, Императорскою короною к сему ордену, орденом Св. Владимира 2-го класса; как все генералы, не командовавшие корпусами, — знаком отличия за военное достоинство (Николаевский Virtuti Militari) 2-й степени. В 1839-м — произведен в генерал-лейтенанты, в 1852-м — в генералы от инфантерии. Действительную военную карьеру закончил в 1854 году в Крыму после Инкерманского сражения, в неудаче которого повинен был не он один. Прондзинский и Данненберг проговорили два часа. Смит (III. 469) пишет: «Генерал Данненберг имел то преимущество перед Прондзинским, что последний при прежних общих учебных занятиях польских войск с русскими [то есть до мятежа] работал под руководством первого как подполковник польского генерального штаба, вследствие чего личный перевес, который и без того давал Данненбергу его твердый характер, увеличивался еще невольною почтительностью со стороны Прондзинского перед своим прежним начальником. Так как Данненберг должен был обратить внимание Поляков на опасность, которой они подвергаются, доводя дело до крайности, то он представил Прондзинскому все последствия для несчастных жителей в случае овладения городом открытою силою, он напомнил ему Суворова и Прагу…». А у Прондзинского в Варшаве жила молодая жена, поэтому, воротясь в город, он подкрепил прокламацию Государя своими аргументами в пользу покорности, чем навлек на себя подозрения делегатов сейма. Оскорбительный для чести русских ответ передали 24-го. На рассвете 25 августа 1831 года, накануне годовщины Бородинского сражения, Паскевич начал штурм первой линии укреплений Варшавы, закончившийся в 5 часов пополудни. 2-й акт «балета» продолжался с 3 до 9 часов утра 26 августа. Сначала на русскую позицию впереди взятого Вольского редута приехал Прондзинский. Ожидая капитуляции, с ним согласились встретиться главнокомандующий Паскевич, начальник штаба Толь, командующий Гвардейским корпусом Великий Князь Михаил Павлович. К разочарованию русских генералов, Прондзинский не предъявил соответствующих полномочий. Его заставили подписать своим именем малозначимую бумагу и отправили с Данненбергом в Варшаву за Президентом правительства мятежников, коим в те часы был генерал граф Иван Петрович (Ян Стефан) Круковецкий. Круковецкого привезли в разрушенную гостиницу у Воли около 9 часов; он отменил бумагу, подписанную Прондзинским, крепко поругался с Паскевичем из-за слова «бунтовщик», был примирен Великим Князем, сослался на необходимость получить полномочия от сейма и уехал, выторговав отсрочку штурма до часа пополудни. Сейм в Варшаве ничего не решил. В по-

120

...Кажется, что поначалу он искал смерти на поле боя, лично возглавив атаки 16 и 17 августа на авангардные, ставшие уже арьергардными, войска Головина из корпуса Розена под Мендзыржецем, почти на половине пути к Бресту. Генерал даже упал с лошади и чудом не был затоптан. Вскоре осторожность взяла верх, и Прондзинский вернулся в Варшаву — как раз вовремя, чтобы приступить к переговорам с русскими генералами о сдаче укрепленного при его участии города…

ловине второго начались атаки на вторую линию укреплений и предместья. 3-й акт «балета» проходил с 4 часов пополудни примерно до 10 часов вечера под непрекращающийся гул орудий, ружейные залпы и звон сабель. Приехавшему к русским в 4 часа с известием о роспуске сейма и вновь без каких-либо письменных полномочий Прондзинскому резонно не поверили и в новом отложении штурма отказали, но послали с ним к Круковецкому генералмайора Федора Федоровича Берга, вероятно, еще не знавшего о том, что с 22 августа он причислен к свите Императора в звании генерал-адъютанта; полковника Николая Николаевича Анненкова и, с прозрачным намеком, флигель-адъютанта гвардейского ротмистра князя Александра Аркадьевича Суворова, внука Генералиссимуса. С пяти часов русские войска атакуют предместья, начинают штурм Вольской и Иерусалимской застав, подходят к городскому валу. Наконец, после 10 часов вечера, когда городской вал от Мокотова до Вольской заставы был уже в наших руках, Берг и Прондзинский получили и привезли Паскевичу письмо Президента Круковецкого о полной покорности. 4-й, и заключительный, акт «балета» проходил ночью с 26 на 27 августа в Варшаве. Вернувшись для согласования последних деталей выхода польских войск из Варшавы, Берг и Прондзинский обнаружили Круковецкого отставленным сеймом от должности Президента правительства за превышение полномочий. На его место назначили политика, но, скорее, политикана и демагога Бонавентуру Немоевского, вполне беспомощного и безвластного. Между тем обозы и войска поляков, а с ними и группы обывате-

121

лей варшавских потянулись уже по мосту на правый берег Вислы в Прагу. Вести переговоры было не с кем, но отставной Круковецкий и тем более Немоевский не хотели подписывать военное соглашение об оставлении Варшавы. Наконец Берг с Прондзинским нашли и уговорили подписать сей документ, не означавший формальной капитуляции, престарелого главнокомандующего генерала Казимира Малаховского. К трем часам утра Берг и Прондзинский вернулись в Волю с письмом Малаховского. В 7 часов утра русская гвардия в образцовом порядке вступила в Варшаву, оставленную войсками мятежников. Пока шел «балет», погибло 10 500 русских и 11 000 поляков. После взятия Варшавы подполковника Игнатия Прондзинского сослали в Ярославль, потом в Вятку, по повелению Императора привезли в Гатчину и посадили под нестрогим надзором описывать проигранную войну. Примеру Николая I последовали американцы в 1945 году, заставив взятых в плен немецких генералов и адмиралов писать преподробнейшие мемуары. По завершении работы Император отпустил Прондзинского в Польшу. Более он не воевал и скончался в бедности. Поляки, основываясь на собственных его мемуарах, почитают «осторожную трусливую холодную лягушку» Прондзинского гением стратегии и лучшим генералом Повстания листопадовего. Вместе с другом Колачковским считаются они созидателями обороны Варшавы противу русских. Однако в мемуарах сам Колачковский проговаривается и называет имена истинных авторов планов фортификации, составленных от декабря 1830 года до февраля 1831 года, то есть перед Гроховским сражением: «Что касалось укрепления Варшавы, то оно представляло большие трудности вследствие чрезвычайной раскинутости города и его предместий. Но для того, чтобы решить вопрос, какую систему укреплений надлежало принять для такого обширного города, надобно было прежде всего знать намерения диктатора [дивизионного генерала Хлопицкого]. Я не имел доступа к нему и не мог представить ему без спроса никакого плана обороны Варшавы. <…> Поэтому мне пришлось ожидать возвращения генерала Малецкого, который, приехав в Варшаву, вступил снова в управление корпуса инженеров. Я должен был во всем сообразовываться с его приказаниями, так как диктатор советовался только с ним. <…> По приказанию диктатора была организована комиссия из генералов Малецкого и Бонтана, из которой должны были исходить все распоряжения по инженерной части».

ОБ ИВАНЕ МАЛЛЕТСКОМ И ПЕТРЕ БОНТАНЕ

Прости меня и не призывай на мою седую и полысевшую голову громы и молнии, прелюбезный читатель, ибо сейчас мы снова отвлечемся на мелочные подробности и предположения. Неделя осталась до Нового, 2013 года, и я хочу украсить зеленую елку новыми шарами и ватными, снаружи проклеенными лаком и раскрашенными, фигурками старых генералов. Современная жизнь под дулом и всевидящим оком Интернета практически полностью исключила из обихода благородные

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

авантюры и приключения, оставив подлости, вероломство и грязное мошенничество. Не то было в XIX столетии, наследовавшем блестящему осьмнадцатому веку. Судьбы людей становились сюжетами приключенческих романов. Такова же история двух французских инженеров на польской и российской службе. Мы уже сталкивались с безграничною властью писарей, заносивших имена офицеров и генералов на бумагу многозначно. Поэтому запомним и не будем удивляться, что Мале, Малле, Малет, Малецкий и Маллетский — это один человек, французский аристократ Жан Батист Малле де Гранвилль, младший брат неистового республиканца, бригадного генерала и кавалера ордена Почетного легиона Клода Франсуа Малле, поднявшего в Париже восстание против Наполеона в ночь с 11 на 12 октября (с 23-го на 24-е по католическому календарю) 1812 года, о чем мое поколение узнало в 1972 году из маленького романа Валентина Пикуля «Париж на три часа», прочитав удивительно толстый лениздатовский сборник «Пером и шпагой» в красном бумвиниловом переплете. Малле-младший родился 16/27 ноября 1777 года в Марселе. После окончания знаменитой Школы военных инженеров в Метце участвовал в итальянской кампании 1795—1798 годов, в германской кампании в 1798 году, в Голландии в 1799—1804 годах. Во время Первой польской войны Наполеона 1806—1807 годов служил в штабе французской армии и в сражении при Прусском Эйлау 27 января (8 февраля) 1807 года попал в плен к русским, с которыми подружился. Освобожденный из плена после Тильзитского мира в августе 1807 года, декретом Наполеона от 4/16 марта 1808 года в чине майора (шефа батальона) причислен к армии Герцогства Варшавского. Разрабатывал планы укреплений Модлина и Замостья (оставшихся неприступными для русских войск в 1831 году). В 1808 году назначен генеральным директором Корпуса инженеров. Воевал против австрийцев в кампанию 1809 года и полковником (с 20 марта 1810 года) участвовал в походе Наполеона на Москву в качестве командующего инженерами 5-го армейского корпуса Понятовского. 7/19 октября 1813 года в конце сражения под Лейпцигом, когда преждевременно был взорван мост через Эльстер и в водах реки утонул произведенный на поле боя в маршалы Франции князь Иосиф Понятовский, полковник Малле вновь попал в плен. В 1815 году продолжил службу в армии Царства Польского в чине полковника инженеров, бригадного, а затем дивизионного генерала — начальника Корпуса инженеров. Через год по прошению Малле Царь Александр I возвел его в дворянское (шляхетное) достоинство Царства Польского и разрешил изменить фамилию на Гранвилль-Маллетский (Малетский, Малецкий). За строительство Августовского канала, соединившего Вислу с Неманом, Маллетского наградили. Поляки же приписывают ему — впрочем, несправедливо — воровство чертежей канала, изготовленных арестованным подполковником Прондзинским. Чертежи были казенными, а Маллетский руководил строительством. После начала Ноябрьского мятежа 1830 года на короткое время диктаторства Иосифа Хлопицкого, с которым Малле сдружился еще во время итальянской кампании, он становится генерал-квартирмейстером и руководителем Комитета артилле-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

...Мы уже сталкивались с безграничною властью писарей, заносивших имена офицеров и генералов на бумагу многозначно. Поэтому запомним и не будем удивляться, что Мале, Малле, Малет, Малецкий и Маллетский — это один человек, французский аристократ Жан Батист Малле де Гранвилль, младший брат неистового республиканца, бригадного генерала и кавалера ордена Почетного легиона Клода Франсуа Малле, поднявшего в Париже восстание против Наполеона в ночь с 11 на 12 октября (с 23-го на 24-е по католическому календарю) 1812 года…

рии и инженеров. Но ветеран всех возможных войн и армий, кавалер ордена Почетного легиона, итальянского ордена Железной короны, Командорского креста ордена Virtuti Militari, российского императорского ордена Святой Анны 1-й степени, барон Империи Хлопицкий колебался между верностью сильному и державному русскому Царю и гибельно неразумному, по его мнению, польскому народу. 18/30 ноября 1830 года, после ночи начала мятежа, Хлопицкий принял пост главнокомандующего, но уже 22 ноября отказался от него, чтобы на следующий день (23-го) получить от сейма диктаторские права. 6/18 декабря он отказывается от диктаторства, но 8 декабря возвращает себе полномочия диктатора, распускает сейм и начинает переговоры с Николаем. Обвиненный Патриотическим товариществом в предательстве, 5/17 января 1831 года Хлопицкий отказывается от всех постов и на поле Гроховского сражения присутствует в штатском платье. С избранием главнокомандующим вместо Хлопицкого свежеиспеченного бригадного генерала Яна Скржинецкого (несколько позднее для него изготовят серебряные фельдмаршальские эполеты с перекрещенными золотыми маршальскими жезлами; факт сей неплохо характеризует «заносчивого ляха») карьера Маллетского в армии мятежников резко обрывается 16/28 января 1831 года. Вряд ли француз об этом жалеет. Он весьма предусмотрительно уходит в тень, оставаясь формально начальником Корпуса инженеров. В августе принимает участие в обороне Варшавы, но после штурма не следует с польскими войсками за Вислу, а дожидается в Варшаве прихода русских и вновь присягает Царю. 7 сентября 1832 года Николай I производит Маллетского в генерал-лейтенанты Российской армии и по-

122

123

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

ручает строительство Кронштадтских фортов. В Царство Польское он возвращается в 1837 году. Смерть настигла его на покое 18/30 августа 1846 года в имении первой жены Збоженна в Южной Мазовии, примерно посередине между Радомом и Опочно. Похоронили генерала в трех верстах от имения рядом с костелом в местечке Скржинско. Следуя сложившейся в этой книге традиции — ведь и названа она «Любовь к орденам» — перечислю основные награды Маллетского за долгую службу нескольким государям: Кавалерский крест ордена Virtuti Militari Герцогства Варшавского в 1810 году за кампанию против австрийцев; кавалер (шевалье) ордена Почетного легиона в марте 1812 года за заслуги в фортификации и подготовке инженеров; офицер ордена Почетного легиона в октябре 1812 года за Смоленск; императорский орден Св. Анны 2-го класса в 1816 году, царский орден Св. Станислава 2-й степени в 1820 году; орден Св. Анны 1-й степени в 1823 году за укрепление Замостья; орден Св. Анны 1-й степени с Императорской короной в 1829 году за строительство Августовского канала; Почетный знак за 20 лет беспорочной службы в офицерских чинах в 1830 году. Клементий Колачковский пишет о Маллетском с очевидною и весьма субъективною неприязнью: «Малле [вскоре сменивший фамилию на польский манер и ставший Малецким или Маллетским] хотя и служил прежде инженером во французском войске, но был весьма мало сведущ в своем деле; от него ничему нельзя было научиться; при этом он завидовал всякому мало-мальски талантливому человеку, был скрытен, никогда не держал своих обещаний, был низкопоклонен перед начальством и в высшей степени эгоистичен; единственным его качеством было то, что он не был жаден к деньгам. Только тот офицер был у него на хорошем счету, который целый день вычерчивал его нелепые планы и воскурял ему фимиам. Теоретические знания Малле были невелики; он не кончил политехнической школы и только приобрел некоторые сведения на практике при осаде крепостей. Он не имел никаких убеждений и мог в один и тот же вечер петь с революционерами “Ça ira”, а с монархистами “God save the king”. “С волками жить — по-волчьи выть, друг мой”, — говаривал он. Впрочем, Малле был человек довольно уживчивый, приветливый и снисходительный по отношению к подчиненным. Нельзя было ненавидеть такого человека, но и любить его было не за что». Основанием относиться столь необъективно к своему начальнику для Колачковского могло служить воспоминание об отступлении из Москвы в 1812 году: «За Лядами мне пришлось бросить ее [лошадь] и пешком добираться до Орши, а оттуда до Березины. Этот последний переход дал себя почувствовать особенно тяжело. 7 (19) ноября температура поднялась, внезапная оттепель превратила дорогу в болото, которое к тому же совершенно разъездили возы и артиллерия. Мне в легкой обуви пришлось идти по этому болотистому морю, и подчас я так уставал, что начинал приходить в отчаяние. В одну из таких минут, когда я, совершенно обессиленный, присел около дороги, чтобы отдохнуть, я увидел полковника

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Мале, сидевшего в хорошей бричке, запряженной тройкой сильных коней. Я зову его, рассказываю о моем состоянии и прошу сжалиться надо мной и взять к себе в бричку. Но это был человек без сердца. Забыв о прежних обстоятельствах, он наотрез отказал мне в помощи и, холодно поглядев на меня, велел ехать дальше». А Великий Князь Константин Павлович, главный начальник польских войск, в то же самое время командир Резервного корпуса войск, состоящих под начальством Его Императорского Высочества Цесаревича, Главнокомандующий Отдельным Литовским корпусом, Корпусной командир Гвардейского Корпуса, Генерал-инспектор всей Кавалерии и генерал-адъютант, весьма высоко ценил генерала Маллетского: «М а л л е т с к и й (Malletski), бригадный генерал, начальник инженеров. Человек с большими достоинствами по своей части, редкого ума, примерной честности; это настоящий подарок, сделанный Польше покойным императором французов; видно, что это был его выбор; кроме того, он замечателен спокойным характером и невозмутимым хладнокровием; никогда не вмешивается в дела, не касающиеся его части». Равно высокого мнения Великий Князь и о втором французе — генерале Бонтане: «Б о н т а н (Bontemps), бригадный генерал, начальник материальной части артиллерии (comand. le matériel d´artillerie). Чрезвычайно умный и проницательный офицер; хорошо знакомый с научной, теоретической и практической частью артиллерии, смело решающий всякие вопросы. С этими военными качествами он соединяет чрезвычайную обходительность и доступность. Он был избран покойным императором французов, пославшим его в Польшу. По артиллерии это моя правая рука. Он всегда умел заслужить величайшее доверие начальства». Мнения Константина извлечены мною из «Заметок о генералах всех чинов, служащих в польско-королевской армии по порядку списка, от 19 июня (1 июля) 1826 года, составленных Его Императорским Высочеством Цесаревичем Константином Павловичем для Его Императорского Величества Николая Павловича, в переводе с французского». В своих воспоминаниях Колачковский более добр к Бонтану, ибо при отступлении в 1812 году выжил, «пользуясь добротой командира артиллерийского полка Бонтана, постоянно имевшего в своих повозках полный запас всего и часто приглашавшего меня к себе». История бравого артиллериста и ракетчика (о сем позже) генерала Петра Францовича Бонтана схожа с судьбою его товарища Маллетского. Получается, что я сравниваю и отчасти противопоставляю две пары инженерных генералов, связанных военною службою и боевым братством: изменивших присяге и потерпевших сокрушительное поражение хвастливых поляков Прондзинского и Колачковского и осторожных, силою жизненного опыта и обстоятельств ставших почти верными России французов Маллетского и Бонтана, вернувшихся на службу к победителям. Пьер Шарль Франсуа Бонтан (Bontemps) был старше Малле де Гранвилля всего на 24 дня. Он родился 23 октября/3 ноября

124

того же, 1777 года в Париже в дворянской семье. Предком его был доверенный слуга короля Людовика XIV, его Первый камердинер Александр Бонтан, заслуживший верностью и умом дворянство. Пьер окончил парижскую Эколь Политекник — наизнаменитейшую Политехническую школу — и записался в Республиканскую армию. В 1796 году он служит вторым лейтенантом в 8-м полку пешей артиллерии, через год — уже первый лейтенант. Участвовал в кампаниях 1797—1801 годов в войсках Западной армии. Второй капитан в 2-м полку пешей артиллерии в 1804 году. В кампаниях 1805—1807 годов участвовал в сражениях при Иене, Пултуске, Прусском Эйлау и Кенигсберге. 20 февраля/4 марта 1809 года декретом Наполеона по просьбе Иосифа Понятовского переведен в армию Герцогства Варшавского с тем же чином, что и Малле, — шефа батальона (майора). Воевал с австрийцами в 1809 году. С 1810 года — полковник, директор артиллерии Герцогства, по должности, не относящейся к группе командного состава, занимался организационными вопросами, устройством пороховых заводов и военных обозов, изготовлением холодного кавалерийского оружия, перестроил варшавский Арсенал. В походе на Москву командовал полком пешей артиллерии в 5-м армейском корпусе, составленном на основе армии Герцогства. Принял участие в сражениях под Смоленском, при Бородине, при Березине. В кампании 1813 года, или, как ее называют французы, саксонской, отличился 4—7 (16—19) октября в проигранной Наполеоном «Битве народов» под Лейпцигом и при отступлении при прорыве заслона союзников 18/30 октября у Ганау.

...Ночью Ноябрьского восстания 17/29 ноября 1830 года Бонтан вместе с начальником пешей артиллерии бригадным генералом Редлем пытался препятствовать захвату и разграблению мятежниками оружия из варшавского Арсенала. Его арестовали, и он чудом избежал гибели… 125

Бонтан оставался во французской службе при Бурбонах до 1817 года и, будучи обойден производством в генералы, подал в отставку, а затем последовал примеру Малле, поступив в армию Царства Польского под командование Великого Князя Константина. Заведовал материальною частью артиллерии и Арсеналом. В 1822 году Бонтан наконец получает заветное звание бригадного генерала и командование отдельным корпусом ракетчиков, который еще предстояло сформировать в составе двух полубатарей — пешей и конной. На вооружении русской и польской армий состояли тогда пороховые ракеты системы Конгрива (Конгрева), а для их пуска применялись специальные станки — лафеты с прицелами на раме. Обладая малой точностью, ракеты, снаряженные зажигательной смесью, были эффективны при обстреле городов и флотов на якорной стоянке, отбитии массированных кавалерийских атак (их лошади пугались). Цесаревич Константин серьезно увлекался естественными науками, оттого ученый артиллерист и инженер-механик Бонтан скоро сделался его любимцем. Вхожий в Бельведерский дворец Колачковский отмечал: «Во втором часу великий князь обедал с княгиней Лович, Павликом и гувернером; к столу приглашались дежурный адъютант и очень часто артиллерийский генерал Бонтан, которого Константин Павлович очень любил». Ночью Ноябрьского восстания 17/29 ноября 1830 года Бонтан вместе с начальником пешей артиллерии бригадным генералом Редлем пытался препятствовать захвату и разграблению мятежниками оружия из варшавского Арсенала. Его арестовали, и он чудом избежал гибели. Обретя временную власть в восставшей Польше, генерал Хлопицкий немедленно освободил Бонтана, подтвердил его заведование артиллерийскими парками, производством оружия и боеприпасов и поручил ему готовить вместе с Маллетским планы обороны Варшавы. После окончательной отставки Хлопицкого и Гроховского сражения, в котором генерал использовал Конгревовы ракеты против кавалерии Дибича, Бонтан, как и Маллетский, почитает разумным не проявлять особого энтузиазма и более в сражениях не участвовать. В августе помогает укреплять и оборонять Варшаву. После сдачи Варшавы Бонтан остался в городе и подтвердил присягу Императору Николаю I. Смит пишет (III. 584—585): «…была составлена особая следственная комиссия, чтобы разобрать, кому из них можно дозволить пребывание в Варшаве. В числе оставшихся находились кроме Круковецкого [генерал пехоты, губернатор Варшавы, глава правительства мятежников с 3 августа 1831 года] прежний военный министр Исидор Красинский, генерал Раутенштраух, французские уроженцы Бонтан, Малле и Рутье; наконец, артиллерии генерал Редель и действительные руководители войны Хржановский и Прондзинский». В 1833 году Петр Францович Бонтан был переведен «из бывших Польских войск в Российскую службу» с чином генералмайора со старшинством от 19 августа 1822 года, то есть со дня производства в бригадные генералы армии Царства Польского. В Петербурге занимался совершенствованием ракетного оружия. Взлетел на воздух при испытании новых взрывчатых веществ в ла-

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

боратории Охтинского порохового завода 8/20 августа 1840 года. Облаченное в генеральский мундир с эполетами тело в закрытом гробу перевезли в поместье Гульчево на правом берегу Вислы под Плоцком и захоронили рядом, в крипте костела в Боровичках, разобранного в 1935 году. Сын его, Константин Петрович Бонтан, по списку 1855 года служил полковником в Лейб-Гусарском Его Величества полку и был кандидатом в полковые командиры. Образованные опытные инженеры и артиллеристы ценились во всех армиях. Наполеон произвел Пьера Бонтана в кавалеры (шевалье) ордена Почетного легиона в апреле 1807 года за Эйлау и в офицеры Почетного легиона в октябре 1813 года после Лейпцига и Ганау. Саксонский король и герцог Варшавский Фридрих Август I наградил Пиотра Кароля Францишека Бонтана Золотым крестом ордена Virtuti Militari в 1810 году за австрийскую кампанию. Но более всего у Петра Францовича Бонтана было русских наград: Анна 2-й степени 1819 года, Владимир 3-й степени 1820 года, царский Станислав 1-й степени 1829 года, Знак отличия за 15 лет беспорочной службы в офицерских чинах 1830 года, Анна 1-й степени 1837 года. Укрепления Варшавы строились по планам Маллетского и Бонтана, дополненным при строительстве Колачковским и Прондзинским. …До постройки в 1864 году постоянного Александровского моста через Вислу из Варшавы в Прагу переходили по наплавному мосту несколько выше по течению. Из города спускались к нему по Беднарской улице, мимо купален и публичных домов. Для защиты моста на правом берегу со стороны Праги по приказу Наполеона, данному в 1807 году, построили небольшую земляную крепость бастионного типа (тет-де-пон) — с тремя бастионами (один, примыкающий к реке, как бы «половинный») и тремя вынесенными вперед люнетами. Милостию Наполеона формальный владетель Великого Герцогства Варшавского Фридрих Август I Саксонский в 1809 году обложил добрых поляков специальным сбором на фортификацию. Тогда при строительстве крепости в Праге снесли до основания 218 домов. Во время русско-польской войны 1831 года предместье окружили вторым, вчетверо более длинным, валом с шанцами, частично облицованными камнем, ранее приготовленным для мощения дорог. Передовые укрепления были вынесены к деревне Шмулевчизна (Шмулки), правый фланг доходил до Саксонского острова (Саска Кемпа), а левый — до местечка Голендзинов. Прага была значительно меньше сегодняшней и полностью помещалась за валом. «Прагский тет-де-пон состоял из 2 бастионных фронтов с палисадированным рвом, тремя люнетами, соединенными с валом посредством капониров, и, наконец, с двойным прикрытым путем. Кроме того, само предместье Прага было прикрыто обводным городским валом с полевыми укреплениями, защищавшими все въезды. Предместье Прага составляло в последнее время незначительную часть города [однако важную для подвоза продовольствия и иных товаров и припасов], застроенную преимущественно деревянными зданиями, с числом жителей менее 4 т. человек» (Пузыревский. 1. 100).

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Полковник, а с 11 июня, как уже нам известно, бригадный генерал Клементий Колачковский осуществлял общий надзор за строительством укреплений вокруг Варшавы. Согласно Леху Кроликовскому (в книге «Варшава: история фортификации», изданной на польском языке в 2011 году в Варшаве), фортификационными работами на Праге руководил капитан инженеров Ян Павел Лелевель, брат известного вождя и подстрекателя левых радикалов профессора Иоахима Лелевеля. При коммунистическом правлении, в СССР, последовательный и непримиримый враг России Иоахим Лелевель входил в пантеон героев, его приукрашенная биография, написанная Стефаном Кеневичем, вышла в 1970 году в серии «Жизнь Замечательных Людей». Подлинная фамилия немцев Лелевелей — Лёльхёффель фон Лёвенспрунг (Lölhöffel von Löwensprung), их дед, Генрих Лёльхёффель, был королевским советником и придворным медиком польского короля Августа III Саксонского. Поскольку мятежное правительство в 1831 году весьма щедро раздавало чины, Ян Лелевель вскорости именовался уже подполковником. Возведением поясов основных укреплений на левом берегу Вислы руководил профессор Аппликационной школы подполковник Иосиф Кориот. Опираясь на Пражский тет-де-пон, армия польских мятежников яростно оборонялась 13 февраля при Грохове против главных сил генерал-фельдмаршала Дибича, в итоге воздержавшегося от штурма двойных укреплений Праги. В ночь на 19 марта внезапным нападением из Праги поляки разгромили при Вавре авангард 6-го (прежде Литовского) пехотного корпуса под командованием генерала барона Федора Клементьевича Гейсмара. Но в августе российские генералы решили не связываться с «незначительною частью города», после занятия которой предстояло бы еще форсировать реку под огнем батарей с возвышенного левого берега. Варшаву предположено было взять с запада. Федор Иванович Смит в непревзойденной «Истории польского восстания и войны 1830 и 1831 годов» кратким образом описывает Варшаву тех лет с военной точки зрения: «Столица Польши лежит на левом берегу Вислы, образуя полукруг, коего диаметр, параллельный с Вислою (от Черняковской [на юге] до Маримонтской [на севере] заставы), имеет протяжение в 2700 саженей, а диаметр, перпендикулярный к Висле (от Вольской заставы до моста), только в 1400 саженей. Длина окружности городского вала составляет около 6000 саженей. Это обширное пространство не заключает в себе соразмерного населения, потому что много места занимают большие сады, дворы и даже поля внутри города». Оборона самой Варшавы, как уже говорилось, состояла из трех линий верков и городского вала, усиленного земляными реданами и люнетами. Первая со стороны атакующих, третья от города линия изначально опиралась на пять построенных еще в середине зимы по плану Маллетского укреплений: Круликарню на юге при Люблинской дороге, Раковец на юго-западе при Краковской дороге, Вольский редут на западе при Калишской дороге, Париж на северо-западе за Повонзками, Маримонтский лес на болотистом севере. Между ними и за ними постепенно построи-

126

ли верки, образовавшие три оборонительные линии. Всего, при окончательном подсчете, число укреплений достигло ста, из них восемьдесят одно находилось на левом берегу. «Все эти укрепления были построены по лучшим сочинениям о фортификации; строители обнаружили много таланта, но по несчастию сделали капитальную ошибку тем, что не сообразили размеров укреплений с числом защитников. <…> Таким образом, протяжение внешней оборонительной линии мало-помалу возросло до 16 верст; внутри ее насчитывали не менее 60 отдельных верков, частью значительных размеров, из коих некоторые, как, напр., Укрепление Воли или Маримонтского леса, сами по себе составляли сильные форты, требовавшие нескольких тысяч гарнизона. Верки, расположенные по внешней линии, имели значительную профиль; но будучи удалены один от другого на расстояние от 3 до 4 сот саженей, они недостаточно фланкировали друг друга» (Смит. III. 454—456). Одним словом, укреплений построили много, солдат для гарнизонов не хватало. Кроме полевых орудий на валы дополнительно установили от 132 до 200 — оказалось, что никто точно не считал, — крепостных пушек, в том числе 33 чугунные. Среди них были взятые в прусских крепостях Наполеоном, хранившиеся с 1807 года, подаренные Варшаве Николаем I большие польские пушки, отнятые в прошлые войны турками у поляков и взятые русскими в последнюю войну у турок в Варне, французские и русские орудия. Согласно исследованиям современного нам польского военного историка Томаша Стржежека, оборона Варшавы на левом берегу Вислы располагала 98 полевыми орудиями и 6 ракетными станками, из которых 8 полевых пушек 4-й батарейной роты пешей артиллерии и 4 пушки конной артиллерии Чижевского разместили в укреплениях, дополнив стоявшие на валах 130 орудий и 15 ракетных станков. Всего было 228 орудий и 21 ракетный станок, которые обслуживали 4554 армейских артиллериста и около 200 добровольцев Народной гвардии. По Стржежеку, защищавшая Варшаву главная армия мятежников имела примерно 31 000 штыков, 3800 сабель. В Национальной гвардии числилось 4200 «особ», и в Страже безопасности — 11 600 mieszkaĸców stolicy (кажется, и без перевода понятно, что это — ополчение столичных жителей). Эти и иные обстоятельства были внимательнейшим образом рассмотрены русскими генералами на Военном совете 23 августа, накануне штурма. Из рапорта генерал-фельдмаршала князя Паскевича Его Императорскому Величеству: «В донесениях моих по 21-е число прошлого Августа я имел щастие доводить до сведения Вашего Императорского Величества о приуготовлениях, принимавшихся в Армии, для покорения Варшавы. Ожидая приведения оных к концу, я счел необходимым, для решительного определения наших действий, собрать тем временем Военный Совет, который в вечеру 23-го числа накануне прибытия последних к Армии подкреплений и был созван у меня из следующих первенствующих Особ: Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Павловича, Начальника Главного Штаба Армии Генерал-Адъютанта Графа

127

Толя, Командиров Корпусов: Гренадерского — Генерала Князя Шаховского; 1-го Пехотного — Генерал-Адъютанта Графа Палена 1-го; 2-го Пехотного — Генерала Барона Крейца; 3-го резервного Кавалерийского — Генерала Графа Витта; Генерал-Адъютантов: Князя Щербатова и Бистрома, Генерал-Квартирмейстера, Генерал-Адъютанта Нейдгарта, Исправляющего должность Начальника Артиллерии в Армии ГенералАдъютанта Князя Горчакова и Начальника Инженеров Генерал-Майора Дена. — Я предложил на суждение их два вопроса: Первой — предстоит ли необходимость атаковать Варшаву, и второй: с которой стороны удобнее вести сию атаку? По первому предмету все решили единогласно, что приступ Варшавы необходим [а генерал-квартирмейстер Нейдгарт поправил: “приступ к Варшаве необходим”] и составляет при настоящих обстоятельствах единственно скорейшее средство к овладению оной. Относительно же точки, для атаки удобнейшей, все почти голоса, в том числе и Его Императорское Высочество [Нейдгарт, считая, что Великий Князь не может быть “в том числе”, поправил: “Его Императорское Высочество и почти все присутствовавшие в Совете”], избрали часть Города, к С[елению] Воле выходящую, т.е. пространство между Вольскою и Ерузалемскою заставами. Будучи и с моей стороны одинакового мнения [грамотный Нейдгарт исправил на “Разделяя вполне сие мнение”], я согласно с оным решил выбор атаки на Волю, предположив начать штурм 27-го числа. Однако же [Нейдгарт исправил на простое “Но”, и далее я не буду всуе упоминать Нейдгарта, а просто оставлю его, ставший окончательным, вариант] полученные вслед за тем достоверные известия и донесение Генерал-Адъютанта Барона Розена от 21 августа о нахождении польских отрядов: одного, под начальством Раморино, близ Бреста и другого, под командою Лубинского, в Плоцке, убедили меня поспешить сколь возможно наступлением, дабы воспользоваться отсутствием из Столицы означенных войск, и вследствие того штурм назначен утром 25-го числа». Итак, было выбрано направление атаки строго с запада на восток против сильнейших укреплений Воли, затем Вольской и Иерусалимской застав. Резоны на то приводились следующие: — на этом направлении преодолевалось кратчайшее расстояние от городского вала до Вислы и моста в Прагу, «овладение Иерусалимскою заставою влекло за собою падение укреплений на Мокотовском поле [южный фланг обороняющихся], так как нетрудно уже было овладеть недлинной аллеей от заставы до Пражского моста» (Пузыревский. 1. 403—404); — взятие сильнейшей позиции, «ключа» самой отдаленной от городского вала третьей линии обороны — Вольского редута, существенно уменьшало устойчивость обороны фланговых по отношению к нему укреплений второй и первой оборонительных линий; — занятие Воли и соседних с ней укреплений, в том числе артиллерией, обеспечивало русским войскам защиту от вылазок поляков, позволяло сосредоточить прямо за укреплениями резервы для возобновления наступления; — наступающие постоянно прочно занимали, контролировали и использовали два из трех важнейших шоссе — Калишское

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

и Краковское — для наблюдения за третьим, Люблинским, шоссе, и для ложной атаки с юга выделялся специальный отряд; — наконец, благодаря русским шпионам в Варшаве (нескольким немцам и евреям) Паскевич прекрасно знал, что самый сильный польский корпус придвинут к югу: «Так как при этом предполагалось, что русские поведут атаку с южной стороны, то корпус Уминского был усилен до 20 000 человек, у Дембинского же оставалось около 13 000…» (Пузыревский. 1. 402—403). Подведем итоги сего параграфа. Возведенные по французским образцам укрепления Варшавы были хороши и многочисленны, хотя и не всегда разумно расположены. Для полноценной защиты не хватало ни гарнизонных, ни полевых войск. Ощущалась нехватка опытных военачальников. Внутренние раздоры и деятельность русских шпионов ослабляли оборону.

ПАРАГРАФ 4-Й: КРОВАВЫЙ ПРИСТУП 25 АВГУСТА 1831 ГОДА

…Если от памятника одноногому генералу Совинскому, стоящего в парке, устроенном к западу от Вольского православного кладбища, прежде занимавшего всю территорию внутри валов Вольского редута, двинуться почти строго на юг, пересечь лабиринт многочисленных железнодорожных путей, среди которых есть и внут ригородские, миновать весьма затруднительную для понимания водителями развязку на пересечении продленных на окраину Иерусалимских Аллей с улицей Битвы Варшавской 1920 года, по правую сторону между улицами Звериной и На Батарее можно забрести в удивительное для современной Европы ужасно грязное место, напоминающее самозастроенную окраину беднейшего русского города. Не мощеная, в колеях и рытвинах улица приводит к пустырю перед магистралью. На левой стороне в пыльной зелени прячутся несколько деревенских халуп за разномастными заборами из досок, сетки, мятых листов кровельного железа. Разговаривают между собою курицы, гуси; тявкают и носятся вдоль забора мелкие собачонки. Противоположная обочина замусорена жестяными банками, пустыми сигаретными коробками, пакетами от чипсов. За нею деревья и кустарники растут на довольно высоких насыпях или в ямах, перед огороженным местом раскопок. Среди заросших насыпей есть затененный съезд-тупичок, судя по составу мусора, используемый для быстрой любви в автомобиле. В 1831 году здесь располагалось укрепление № 54, известное в последующей литературе под названием «редут Ордона». Упомянутые насыпи и ямы — не что иное, как остатки валов и рвов. При жестоком штурме редута около 7 часов утра 25 августа 1831 года погибли командиры Олонецкого и Белозерского полков полковники Александр Николаевич Тухачевский и Иван Гурьевич Хлуднев. Укрепления № 54 и № 55 возвели ровно посередине между Калишской и Краковской дорогами, для фланкирования вправо Вольского редута, а влево — Раковецких верков. Эти номера следовало взять до начала штурма Воли, дабы обезопасить фланг и тыл атакующих колонн.

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Сильнейшим из двух был замкнутый земляным валом с горжи (тыльной части) шестиугольный 54-й редут. Он располагался на возвышенности, прикрытый с тыла несколькими прудами и болотом. Общая длина сторон достигала 280 метров, бруствер имел высоту 2 метра, толщину от 1,8 на гребне до 5,4 метра у подошвы. С внешней стороны редут опоясывал ров шириной 3 метра и глубиной около 2 метров с палисадом из 1,5-метровых заостренных кольев. Перед рвом, впереди контрэскарпов, по всему периметру были вырыты три ряда волчьих ям, однако колья в них отсутствовали. Артиллерия редута состояла из 6 орудий на валах: трех 12-фунтовых пушек, одной 6-фунтовой пушки, одного пудового единорога, одного полупудового единорога. Была и некая гаковница (hakownica), вероятно, несколько отличавшаяся от средневековых крепостных ружей крупного калибра. Про пушки не знаю, но шуваловские единороги с конической зарядной каморой изготовлялись только в России. Исполнял должность коменданта редута майор Игнаци Добржелевски. Комендантом артиллерии был подпоручик Юлиан Константы Ордон. Редут защищали две роты 1-го полка пеших стрельцов (егерского) — 300—350 штыков и 43 канонира. Поддерживать редут в бою должны были 2 или 3 батальона 5-го полка пеших стрельцов, стоявшие впереди укреплений второй линии № 21 и № 22, — более 1200 штыков. Ближнее к Воле укрепление № 55 — открытый с горжевой стороны люнет — значительно уступало в силе редуту № 54 и было покинуто гарнизоном при начале обстрела. Польские источники

...Возведенные по французским образцам укрепления Варшавы были хороши и многочисленны, хотя и не всегда разумно расположены. Для полноценной защиты не хватало ни гарнизонных, ни полевых войск. Ощущалась нехватка опытных военачальников. Внутренние раздоры и деятельность русских шпионов ослабляли оборону… 128

129

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

утверждают даже, что укрепления № 55, 58, 60 и 61 за недостатком сил вообще не имели гарнизонов, что несколько странно, поскольку тем самым уменьшалась прочность обороны самого Вольского редута, особливо с правого фланга. Начали битву поляки. Об этом пишет Томаш Стржежек («Warszawa 1831», «Bitwa Warszawska 6—7 wrzeŋnia 1831 roku»): «Первые выстрелы в битве произвела польская сторона. Гарнизоны шанцев 54 и 57 открыли огонь из пушек и выстрелили 3 сигнальные ракеты, когда увидели приближающиеся к ним колонны неприятеля». В рапорте Императору Паскевич подтверждает это: «В 4 часа утра войска были готовы к штурму, а в 5 часов воспоследовал первый выстрел из мятежнических шанцов. 40 орудий Корпуса Генерала Крейца, под начальством ГенералМайора Федоренки, и 52 орудия Корпуса Графа Палена, под командою Генерал-Майора Перрена, сблизясь без выстрела на 300 сажень от неприятельских укреплений, к штурму предназначенных, открыли по оным сильнейший огонь. Вскоре укрепления сии были значительно разстроены, а многие орудия в них подбиты; но для большего довершения сего разстройства стрельба продолжалась усиленно в течение почти двух часов. После чего Генерал Крейц, устроив две штурмовые колонны, первым двинул войска своего Корпуса на приступ: 2-я бригада 10-й и 1-я бригада 11-й дивизий под командою Генерал-Адъютанта Гейсмара тронулись влево, на ближайшее от Воли укрепление, но мятежники, устрашенные и предварительно разстроенные действием артиллерии нашей, поспешили оставить редут [№ 55, “для штурма укрепление № 2”], перебежав в другой, соседственный [№ 54, “для штурма укрепление № 1”]. Генерал-Адъютант Нейдгарт, находившийся в это время при колонне Генерала Гейсмара, заметив сие, поспешил занять оный, между тем как 1-я и 2-я бригады [в подлинном рапорте явная ошибка, указаны 2-я и 3-я бригады] 5-й дивизии с Генерал-Лейтенантом Сулимою и под личным начальством Генерала Крейца двинулись к Главному редуту [№ 54], в средине между Волею и Раковцом лежащему. Здесь мятежники употребили все возможные усилия для отчаянной защиты; но упорство оказалось тщетным. Получив, еще вначале, донесение Генерал-Квартирмейстера Генерал-Адъютанта Нейдгарта, что левое укрепление оставлено мятежниками [они же — “неприятель” в первоначальной редакции рапорта] и занято им без сопротивления, я приказал немедленно Генерал-Адъютанту Гейсмару обратиться к одному пункту атаки, и, совокупным действием обеих колонн, сильное, сомкнутое укрепление [№ 54], несмотря на глубину рва и на несколько рядов волчьих ям, его окружавших, взято наконец штурмом. Генерал-Адъютант Гейсмар, тяжело раненный в начале приступа, был заменен Полковником Липранди, который, приняв вместо его Начальство, впереди Елецкого и Севского полков со знаменем в руках первый взошел на вал, в то самое время когда Генерал-Майор Лутковский [командир 1-й бригады 5-й дивизии] с полками Белозерским и Олонецким ворвался с противной стороны. Мятежники, приведенные в отчаяние видом неминуемой гибели, зажгли находившийся внутри редута пороховой погреб, коего сильный взрыв немало причинил вреда. От оного между прочими убит Командир Белозерского полка Полковник Хлуденев и ранен, слегка,

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

Генерал-Адъютант Князь Горчаков, лично распоряжавшийся Артиллериею, которая в сем случае, как и во всех других, непреставала соревновать пехоте в усердии и особенно содействовала ей ближайшим картечным огнем». Белозерский и Олонецкий полки двухбатальонного состава, первый в 1216 и второй в 1232 штыка, состояли в передовой линии колонны генерал-лейтенанта Николая Семеновича Сулимы и первыми, после артиллерийской подготовки, между 6:30 и 7:30, штурмовали редут № 54. Впереди шла лишь сотня охотников из остававшихся в резерве гвардейских частей. Этот кровавый бой подробно описан в полковой истории: «Атака началась сильной канонадой артиллерии, выехавшей сначала на 800 шагов от неприятельских укреплений и затем приблизившейся на 400 шагов. Таковая продолжалась около двух часов, последствием чего было уничтожение большей части неприятельской артиллерии. <…> Левая колонна, достигнув укрепления № 55, нашла его покинутым неприятелем, почему ген. Нейдгарт, приказав занять его одним батальоном, с остальными свернул вправо, к укреплению № 54, и поспешил для оказания там содействия колонне ГенералЛейтенанта Сулимы. Первая линия этой последней колонны, полки Белозерский и Олонецкий, под командой Генерал-Майора Лутковского, несмотря на сильный картечный и ружейный огонь, неустрашимо прошли пространство до самого укрепления. К тому времени шедшие впереди гвардейские охотники, имея штурмовые лестницы, фашины и туры, успели уже открыть ей доступ к брустверу, для чего одна часть их, спрыгнув в ров, положила лестницы на край такового и на палисады, укрепила подставками, наложила сверху плетни и устроила таким образом летучий мост. Затем набросаны были лестницы и плетни на палисад и берму [горизонтальный уступ] до подошвы бруствера. Другая же часть охотников, пренебрегая сими средствами для достижения бруствера, побросала лестницы, плетни и фашины, говоря, что и без помощи таковых можно брать укрепления, и, спустившись в ров, руками повырывала палисадины и таким образом открыла проход колонне. Подойдя ко рву, оба полка ринулись по мостам и через отверстия в палисадах к брустверу и полезли на него, поддерживая друг друга. <…> Урон войск при взятии укрепления был очень незначителен благодаря быстроте штурма. Так, из Белозерского полка убит был Подпоручик Безсонов и Олонецкого — Командир полка Полковник Тухачевский, убитый при волчьей яме. Однако несколько минут спустя после взятия укрепления урон этот увеличился в значительной степени: от неизвестной причины последовал взрыв порохового погреба, находившегося внутри редута. Когда дым, покрывший укрепление, рассеялся, глазам представилось ужасное зрелище: масса мертвых и умирающих,

130

...Все эти укрепления были построены по лучшим сочинениям о фортификации; строители обнаружили много таланта, но по несчастию сделали капитальную ошибку тем, что не сообразили размеров укреплений с числом защитников. <…> Таким образом, протяжение внешней оборонительной линии мало-помалу возросло до 16 верст; внутри ее насчитывали не менее 60 отдельных верков, частью значительных размеров, из коих некоторые, как, напр., Укрепление Воли или Маримонтского леса, сами по себе составляли сильные форты, требовавшие нескольких тысяч гарнизона…

черных как уголь и обожженных, валялось вокруг на далеком расстоянии. В числе их найден был и Командир Белозерского полка Полк. Хлуднев». О подлинных причинах взрыва не знали и поляки. Федор Иванович Смит указывает на 485-й странице 3-го тома «Истории…»: «Каким образом был подожжен пороховой погреб, остается неизвестным. Впоследствии Поляки уверяли, что, когда всякое спасение сделалось невозможным, поручик Гордон [Юлиан Ордон] бросил в погреб горящий фитиль; Русские же, напротив, говорили, что солдаты их, преследуя Поляков, стреляли по пороховому погребу и этим произвели его взрыв. <…> Этот взрыв стоил Русским более ста убитых. <…> Из числа Поляков не спасся почти никто. Лучшее доказательство, что Поляки знали не более Русских о настоящей причине катастрофы, состоит в том, что, решившись сделать из этого геройский подвиг, одни, подобно Уминскому и его подражателям, приписывали его поручику Гордону, другие, вслед за Бржозовским, — поручику Новосельскому, наконец, третьи, ссылаясь на свидетельство [Рихарда Отто] Шпацира, называли поручика Конрада. Им нужно было, чтобы пороховой погреб был подожжен непременно Поляком, но кем именно? Каждый называл человека более ему близкого, потому что никто не знал ничего положительного». Добавлю, что надобно было и худородному Мицкевичу в Париже подать тему для очередной патриотической баллады. Вот строки из нее, в несколько корявом, что для него необычно, переводе хорошего русского поэта Семена Кирсанова:

131

«И потек из-под крыла сомкнутый пехотный Строй, как медленный поток слякоти болотной, В частых искорках штыков. Как коршуны, к бою Стяги черные ведут роты за собою. Перед ними, как утес, белый, заостренный, Словно из морских глубин, встал редут Ордона… На редут я посмотрел: валы, палисады, Пушки, горсточки солдат и врагов отряды — Все исчезло, словно сон. Всех похоронила Эта груда праха, как братская могила». Между тем настоящая могила артиллерийского поручика Юлиана Константы Ордона находится во Львове на Аллее заслуженных в центральной части знаменитого и прекрасного памятниками Лычаковского кладбища. В 1896 году над могилой возвели впечатляющую четырехгранную пирамиду с одноглавым польским орлом, угнездившимся поверх королевской короны на вершине, и недобрым львом у подножия. Авторы монумента — Юлиан Марковский и Тадеуш Баронч. Надеюсь, все поймут надпись на памятнике под круглым мраморным барельефом немолодого мужчины с бородкой и усами в стиле итальянского короля Виктора Эммануила или Наполеона III: JULIAN KONSTANTY ORDON *w WARSZAWE 16/10 1810 † we FLORENCYI 4/5 1887 Смит в своей «Истории…» правдив. Юлиан Ордон не взрывал редут вместе с русскими офицерами и солдатами. Отступив из укрепления № 54, он вскоре эмигрировал. Служил в сардинской армии и отрядах Гарибальди, где за ним, как и за другими поляками, следили специально подосланные русские шпионы, затем, до 1867 года, — в армии объединенной Италии. В 1887 году, спустя 56 лет после восстания, в состоянии глубочайшей депрессии покончил с собой во Флоренции. Русские власти, что совершенно естественно, не разрешили похоронить его в Варшаве, поэтому его тело отвезли во Львов в тогдашней Австрийской Галиции, где кремировали. …У помянутого выше Томаша Стржежека можно найти дополнительные подробности занятия укрепления № 54. Около 6 часов утра генерал Горчаков ввел в бой уже 108 орудий. Русские пушки приблизились на 280—320 метров, но в основном поражали только верхнюю, более тонкую, часть вала редута № 54, выше уровня стрелкового банкета — то есть парапет. Залегшая на дне внутреннего рва пехота не понесла серьезных потерь. Хуже пришлось канонирам, которые, не имея никакого прикрытия, даже плетеных тур (корзин с землей), обслуживали пять оставшихся орудий (одно было разбито в самом начале) под обстрелом противника и много от него терпели. Бруствер с западной и юго-западной стороны был пробит в трех местах, волчьи ямы засыпаны, палисады повреждены. При наступлении пехоты первыми достигли шанца гвардейские охотники, тогда как линейные батальоны остановились на склоне перед волчьими ямами, ожидая, пока охотники преодолеют рвы и палисады. Польские солдаты стреляли по российским

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

пехотинцам, но делать им то было затруднительно, поскольку их самих сметала с бруствера картечь двух русских конных артиллерийских рот, 3-й и 11-й, всего в 14 легких конных орудий. Когда гвардейцы завершили свою работу, генерал Лутковский повел три батальона Белозерского и Олонецкого полков на приступ редута с западной и южной сторон. Четвертый батальон атаковал горжевой (тыльный) вал. При пересечении трех линий волчьих ям поляки усилили ружейный огонь. Здесь был застрелен командир Олонецкого полка полковник Александр Николаевич Тухачевский, прадед Маршала Советского Союза Михаила Николаевича Тухачевского, неудачно штурмовавшего Варшаву в 1920 году. Вскоре редут был взят, после чего последовал взрыв одного из двух пороховых погребов, причем, скорее всего, был исполнен приказ генерала Бема о поджоге погребов при оставлении укрепления. После взрыва русские засыпали вход в редут со стороны Варшавы, проделали в ее сторону амбразуры и устроили вход с противоположной стороны. В редуте расположился Олонецкий полк с двумя орудиями. Первый батальон Белозерского полка занял люнет № 55, а второй вместе с полками 2-й бригады, Шлиссельбургским и Ладожским, ушел на подкрепление войск, штурмовавших Вольский редут с южной стороны, вдоль которой сейчас трамвай ходит. Штурм первого в этом сражении укрепления, редута № 54, весьма дорого обошелся Российской армии. Поляки считают потери русских с учетом раненых и контуженых в 500—600 человек, в том числе около 100 убитых при взрыве порохового погреба. Этой цифре можно верить. По таблицам генерал-адъютанта Нейдгарта только два полка 1-й бригады 5-й пехотной дивизии, Белозерский и Олонецкий, за два дня штурма потеряли убитыми, ранеными и контужеными 29 офицеров и 420 нижних чинов, в основном в первый день, поскольку в следующий день штурма оставались во второй линии. Цифре польских потерь в 60—80 защитников редута верить не стоит. Помянем наших: всех нижних чинов, убитых и умерших от ран, полученных при взятии укрепления № 54; командира 1-й бригады 5-й пехотной дивизии генералмайора Егора (Георгия) Алексеевича Лутковского, кавалера орденов Анны 2-й степени, Владимира 4-й степени с бантом, Георгия 4-го класса; в чине майора награжденного золотой шпагой с надписью «За храбрость» 18 сентября 1810 года за турецкую кампанию и медалью в память войны 1812 года; с 10 мая 1818 года по 19 мая 1829 года, до производства в генералы, командира Нейшлотского полка. Умершего от ран в Варшаве в 1831 году, но не указанного в списке Нейдгарта. В полковники произведен 30 августа 1821 года, орден Св. Георгия получен за выслугу 25 лет в офицерских чинах с льготой за орден Св. Владимира с бантом 26 ноября 1823 года. В стоявшем в Кюменьгородской крепости (Кюменлинна рядом с Коткой) в Финляндии Нейшлотском полку под начальством давнего друга семьи и соседа по имению полковника Лутковского служит с 1820 по 1824 год унтер-офицером изгнанный за

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

недостойные поступки из Пажеского корпуса поэт и сын генераллейтенанта Абрама Андреевича Боратынского Евгений Абрамович Боратынский. Он посвящает стихи полковнику — «Влюбился я, полковник мой, В твои военные рассказы» — и его хорошенькой жене; командира Белозерского пехотного полка полковника Ивана Гурьяновича Хлуденева (Хлуднева), кавалера орденов Анны 2-й степени с Императорскою короною и 4-й степени, Георгия 4-й степени, полученного за выслугу 25 лет в офицерских чинах 13 февраля 1823 года, Золотого креста за взятие Базарджика; убитого при взрыве порохового погреба на редуте № 24. Участвовал в войне 1812 года, награжден серебряной медалью в память 1812 года, служил также в Нейшлотском полку. С 18 апреля 1822 года командовал Белозерским полком, в полковники произведен 12 декабря 1824 года. …Для живости портретов этих храбрых офицеров приведу маленькую зарисовку, принадлежащую перу их младшего товарища по прежней службе в Нейшлотском полку литератора Николая Михайловича Коншина: «Вот командир нашего полка Лутковский, впоследствии один из храбрых генералов, отличившихся на штурме Варшавы, в ней и умерший: тип великана, богатыря, готового на приступ как на бал; беззаботного ребенка душой. Между тысячами странностей, он бреет густоволосую голову и носит турецкую феску, послушайте похождения его молодецкой жизни, романтических рассказов о Молдавии, о Польше, о немцах [более о цыганках, польках и немках]… Вот полковник [тогда еще подполковник] Хлуденев, бывший позднее командиром Белозерского полка, взлетевший на воздух с одного из редутов Варшавских. Это отпечаток старого русского характера: барин, хлебосол, правдолюб и товарищ; обстрелянный в битвах, строгий по службе, но привлекательный в обращении с молодежью…» От себя добавлю: эка невидаль, турецкую феску носить и женщин обожать — вот моему прапрапрадеду генералу Балбекову жена каждый год детей рожала, всего выжило 13, а дома и в полку вне службы нашивал он, подобно Ивану Грозному, черную круглую скуфейку или, иначе, камилавку, равно любимую крещеными — как он и его предки с XVII века — и некрещеными татарами. Помянем командира Олонецкого пехотного полка, с наградами которого мы уже знакомы, Александра Николаевича Тухачевского, убитого при преодолении полосы волчьих ям с южной стороны редута № 54 и не удостоенного, как и Лутковский, включения в основной текст рапорта Паскевича на Высочайшее имя, дабы не расстраивать Императора чрезмерными потерями. Жена Тухачевского 1-го Мария Петровна узнала о его смерти ранее прочих от своего брата полковника Павла Петровича Липранди, командира Елецкого полка, при штурме укрепления № 54 находившегося в первой линии левой колонны корпуса барона Крейца во главе 1-й бригады 11-й дивизии, полков Елецкого и Севского, и «первым взошедшего на вал». Продолжение следует.

132

Литературная мастерская. Фотокружок. Место для дискуссий. на новом сайте журнала «Русский пионер» www.ruspioner.ru

ǻǺǰǻǴǽǶǬ Ǚǌ ǛǑǣǌǞǙǟǪ ǎǑǜǝǔǪ:

ǶǿǻǴǾȈ ǲǿǼǹǬǷ ǘǚǝǖǎǌ: • ǝǱǾȈ ǸǴǹǴ-ǸǬǼǶǱǾǺǮ ǹǬ ǌǓǝ ǎǜ • ǝǿǻǱǼǸǬǼǶǱǾȇ Ǵ ǾǺǼǯǺǮȇǱ ȂǱǹǾǼȇ: «ǏǷǺǭǿǽ ǏǿǼǸȉ», Ǐǟǘ («ǏǬǽǾǼǺǹǺǸ ȱ 1»), «ǝǾǺǶǸǬǹǹ» • ǖǴǺǽǶǴ ǻǼǱǽǽȇ «ǘǺǽǶǺǮǽǶǴǱ ǹǺǮǺǽǾǴ» («ǘǙ-ǛǼǱǽǽ») • ǘǴǹǴ-ǸǬǼǶǱǾȇ ǻǼǱǽǽȇ «ǌǼǯǿǸǱǹǾ» Ǯ ǮǿǳǬȁ • ǘǴǹǴ-ǸǬǼǶǱǾȇ ǻǼǱǽǽȇ Ǯ ǬȉǼǺǻǺǼǾǿ ǤǱǼǱǸǱǾȈǱǮǺ • ǏǬǷǱǼǱǴ, ǸǿǳǱǴ, ǾǱǬǾǼȇ: Ǣǝǖ «ǏǬǼǬǲ», ǯǬǷǱǼǱȋ «ǗȊǸȈǱǼ», «ǏǺǯǺǷȈ-ȂǱǹǾǼ», ǑǮǼǱǵǽǶǴǵ ǸǿǳǱǵ Ǵ ȂǱǹǾǼ ǾǺǷǱǼǬǹǾǹǺǽǾǴ «ǘǬǽǺǼǱǾ», ǾǱǬǾǼ «ǝǺǮǼǱǸǱǹǹǴǶ» • ǖǹǴǲǹȇǱ ǸǬǯǬǳǴǹȇ: «ǘǺǸǬ-ǤǺǻ», «ǜǱǽǻǿǭǷǴǶǬ», «ǐǲǬǭǭǱǼǮǺǶǴ», «ǚǸǹǴǭǿǽ» • ǜǱǽǾǺǼǬǹȇ ǝǱǾȈ Ginza Project, ǽǱǾȈ «ǖǺȀǱǸǬǹǴȋ», «ǍǬǼǸǬǷǴǹǴ», «Kinki»

ǜǑǏǔǚǙǧ ǜǠ: ǖǹǴǲǹȇǱ ǸǬǯǬǳǴǹȇ, ǽǿǻǱǼǸǬǼǶǱǾȇ, ǸǬǯǬǳǴǹȇ Ǵ ǶǴǺǽǶǴ ǻǼǱǽǽȇ Ǯ ǯǺǼǺǰǬȁ: ǍǬǼǹǬǿǷ, ǎǷǬǰǴǸǴǼ, ǎǺǷǯǺǯǼǬǰ, ǏǺǼǹǺ-ǌǷǾǬǵǽǶ, ǑǶǬǾǱǼǴǹǭǿǼǯ, ǖǬǳǬǹȈ, ǖǱǸǱǼǺǮǺ, ǖǼǬǽǹǺȋǼǽǶ, ǙǺǮǺǶǿǳǹǱȂǶ, ǙǺǮǺǽǴǭǴǼǽǶ, ǚǸǽǶ, ǛǱǼǸȈ, ǜȋǳǬǹȈ, ǞǺǸǽǶ, ǞȊǸǱǹȈ, ǫǼǺǽǷǬǮǷȈ.

ǎȇ ǸǺǲǱǾǱ ǺȀǺǼǸǴǾȈ ǻǺǰǻǴǽǶǿ ȃǱǼǱǳ ǼǱǰǬǶȂǴȊ: • ǳǬǻǺǷǹǴǮ ǳǬȋǮǶǿ ǹǬ ǹǬȄǱǸ ǽǬǵǾǱ http://ruspioner.ru/merchant • ǴǷǴ ǺǾǻǼǬǮǴǮ ǳǬǻǼǺǽ Ǯ ǼǱǰǬǶȂǴǺǹǹǿȊ ǽǷǿǲǭǿ ǻǺǰǻǴǽǶǴ: podpiska@ruspioner.ru ǞǬǶǲǱ ǻǺǰǻǴǽǶǬ ǰǺǽǾǿǻǹǬ ȃǱǼǱǳ ǬǯǱǹǾǽǾǮǬ: • ǌǯǱǹǾǽǾǮǺ ǻǺǰǻǴǽǶǴ «ǐǱǷǺǮǬȋ ǻǼǱǽǽǬ» — ǘǺǽǶǮǬ — www.delpress.ru; • ǌǯǱǹǾǽǾǮǺ «ǟǼǬǷ-ǛǼǱǽǽ» — ǘǺǽǶǮǬ Ǵ ǼǱǯǴǺǹȇ ǜǠ — www.ural-press.ru; • ǔǹǾǱǼǹǱǾ-ǸǬǯǬǳǴǹ ǻǺǰǻǴǽǶǴ www.mymagazines.ru — ǝǬǹǶǾ-ǛǱǾǱǼǭǿǼǯ Ǵ ǼǱǯǴǺǹȇ ǜǠ.

ǛǚǐǛǔǝǖǌ Ǔǌ ǜǟǍǑǒǚǘ: • ǌǯǱǹǾǽǾǮǺ «ǘǖ-ǻǱǼǴǺǰǴǶǬ» — www.periodicals.ru.

Ǚǌ ǩǗǑǖǞǜǚǙǙǟǪ ǎǑǜǝǔǪ: http://www.imobilco.ru — «ǌǵǸǺǭǴǷǶǺ», ǶǼǿǻǹǱǵȄǴǵ ǼǺǽǽǴǵǽǶǴǵ ǴǹǾǱǼǹǱǾ-ǸǬǯǬǳǴǹ ǻǺ ǻǼǺǰǬǲǱ ǷǴȂǱǹǳǴǺǹǹǺǯǺ ǸǱǰǴǬǶǺǹǾǱǹǾǬ. http://www.litres.ru/periodicheskie-izdaniya/ — ǗǴǾǜǱǽ — ǸǱǯǬǸǬǼǶǱǾ ȉǷǱǶǾǼǺǹǹȇȁ ǶǹǴǯ ȱ 1 Ǯ ǜǺǽǽǴǴ. http://www.ozon.ru/context/digital_journal/ — ǺǹǷǬǵǹ-ǸǱǯǬǸǬǼǶǱǾ OZON.ru. http://www.yourpress.ru — «ǎǬȄǬ ǻǼǱǽǽǬ», ȉǷǱǶǾǼǺǹǹȇǱ ǮǱǼǽǴǴ ǯǬǳǱǾ Ǵ ǲǿǼǹǬǷǺǮ. http://ru.zinio.com — Zinio.com, ǸǱǲǰǿǹǬǼǺǰǹȇǵ ȂǴȀǼǺǮǺǵ ǲǿǼǹǬǷȈǹȇǵ ǶǴǺǽǶ.

— КАК ПОПАСТЬ В КОСМОС? — спрашивали мы, пионеры, летчика-космонавта, Героя Союза, капитана корабля. — Каждый день по два часа висеть вниз головой, — отвечал герой. — И попадете в космос, точно. Не висели. И не попали.

orlova

Игорь Мартынов

135

русский пионер №8(41). ноябрь 2013

№8(41). ноябрь 2013

выходит с февраля 2008 года Главный редактор Андрей Колесников Шеф-редактор Игорь Мартынов Помощник главного редактора Олег Осипов Специальный корреспондент Николай Фохт Обозреватель Дмитрий Филимонов Корреспондент Александр Рохлин Ответственный секретарь Елена Юрьева Арт-директор Павел Павлик Заместитель арт-директора Варвара Полякова Фотодиректор Вита Буйвид Препресс Андрей Коробко Верстка Александр Карманов Цветокорректор Снежанна Сухоцкая Корректор Мария Киранова Ассистент редакции Ольга Дерунова Генеральный директор Александр Зильберт Заместитель генерального директора по рекламе Наталья Кильдишева Директор по рекламе Наталья Кирик Заместитель директора по рекламе Анна Матвеева Директор по специальным проектам Диана Чакмакчан Директор по маркетингу Анастасия Прохорова Директор по дистрибуции Анна Бочкова Оптово-розничное распространение ЗАО «МДП «МААРТ» Тел. (495) 744-55-12, www.maart.ru, inform@maart.ru Редакция: 127051, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3, телефон +7 (495) 988 12 27 Почтовый адрес: 119072, Москва, а/я 407, ООО «Русский пионер» Электронный адрес: job@ruspioner.com Сайт: www.ruspioner.ru Подписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: podpiska@ruspioner.ru Обложка: Олег Маслов «Нежность», 2013 Авторы номера: Диана Арбенина, Андрей Бильжо, Вита Буйвид, Василиса Володина, Майк Гелприн, Виктор Ерофеев, Александр Зильберт, Екатерина Истомина, Тигран Кеосаян, Сергей Лукьяненко, Андрей Макаревич, Игорь Мартынов, Андрей Орлов (Орлуша), Александр Рохлин, Лера Тихонова, Джон Траволта, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт, Владимир Чуров Фотографы: Orlova, Наталья Львова, Тая Невская, Александр Саватюгин Художники: Инга Аксенова, Андрей Бильжо, Олег Бородин, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Александр Ширнин, Иван Языков В оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв» Учредитель и издатель: ООО «Русский пионер», 127051, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3 Тираж 45 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod Šternberkem 324 763 02, Zlín Цена свободная Издание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-52326 от 28.12.2012 Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакции За соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель

русский пионер №8(41) ноябрь 2013

№8(41) ноябрь 2013