А в пражский вытрезвитель попал я так. Спустя полгода учебы в Карловом университете однажды приспичило мне поговорить о смысле жизни, но никак не находился достойный собеседник. На пятнадцатой попытке (кружке пива, а между были ведь еще и ром, фернет, сливовица) я на какое-то время померк, а потом обнаружил себя стоящим на рельсах в метро на станции «Мuzeum». Люди в хаки, которых я, воспитанный на других цветовых гаммах, упорно не считал за милицию, не сразу меня извлекли на поверхность. «Во всем мне хочется дойти о самой сути!» — пытался объяснить я свое состояние сначала в участке, а потом и всему персоналу вытрезвительной клиники святого Аполлинария. Ночью в палату подбросили мужиков из Чешских Будейовиц. «Гонза, ты здесь?» — «Здесь я». — «Гонза, мы еще на земле?» — «Какая разница! Лучше пойдем поищем спирт, это же медицинское место, тут должно быть!» И правда: скоро мы дегустировали неразбавленный, разлив в подвернувшуюся крышку мыльницы. Мы пили за упорство и волю. И с каждым глотком смысл становился все ближе. Утром, получив от майора скромное содержимое своих карманов — алюминиевую мелочь, спички, пару мятых «партагасин», перевод элегии Нобелевского лауреата, выполненный на туалетной бумаге, — я на минуту остался наедине с каким-то мужиком. Он стоял за решеткой в камере для особо опасных, а я снаружи. Поманил меня пальцем: — Есть формула. — Да? — Есть абсолютная формула, математической точности. Они называют это смыслом жизни... — мужик поморщился. — Ты увидишь, что все проще. На! — он протянул мне сложенный вдвое листок. Я развернул его только на улице, спускаясь с Вышеграда к центру. В пивных еще было по-утреннему свежо и безлюдно. Внимательно изучил: действительно там была абсолютная формула, объясняющая всё. Скомкал. Как хорошо, что мне вернули спички! Удостоверился, что сгорело дотла. Теперь главное — забыть.
orlova
Игорь Мартынов
159
русский пионер №5(17). октябрь–ноябрь 2010