ВАКУУМ №1 2022 by Andrey Maslovskiy

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

КАК БЫ РЕДАКТОР

или «Никто не читает первую страницу» В городе Владивостоке нет профессиональных писателей. Строго говоря, если оперировать советским значением этого термина, их нет нигде в России. Канула в Лету уникальная практика полного содержания литераторов за государственный счет в обмен на их лояльность и участие в окормлении населения в идеологически выверенном духе. Сейчас понятие «профессиональный писатель» можно при желании применить к авторам, зарабатывающим на жизнь исключительно литературным трудом. И таких во Владивостоке тоже, можно быть уверенным, нет. Во всей стране их можно счесть по пальцам. Для всех прочих занятие литературой – в лучшем случае один из источников дохода, а чаще чистой воды хобби, зачастую к тому же весьма затратное. При таком раскладе небезынтересно узнать, с какими способами зарабатывания на жизнь чаще всего сочетается писательство. Даже неглубокий анализ показывает, что большая часть публикующихся авторов живут за счет создания текстов, но в других сферах. Это печатная, телевизионная и радио публицистика и написание сценариев – реже для театра, чаще для фильмов, сериалов, телевизионных и радио шоу и пр. Из этого наблюдения и родилась идея номера. В нем собраны авторы, «в миру» объединенные двумя профессиями: журналистика и театр. А кто-то существует одновременно в двух ипостасях. В свою очередь, журналистика разбивается на традиционную и теле– и радио-, а театр – на актерство, режиссерство и драматургию (последняя, впрочем, относима одновременно и к литературному искусству – как раз своей пьесой, точнее, сценарием короткометражного фильма, представлен здесь один из авторов). Двоих из присутствующих в подборке увлечение писательством привело к тому, что литературные занятия стали со временем главным делом жизни. Кстати, этому наверняка способствовало то, что их биография – еще до журналистики и театра – была богата на занятия и профессии, а это значит – на встречи с людьми, на многообразные истории и события – как раз то, что нужно писателю. Кроме того, концепция номера – литераторы-журналисты и литераторы-театралы – обусловлена также жизненным и профессиональным опытом составителя (пусть он будет в третьем лице). Почти со всеми авторами он познакомился в тот или иной период жизни, работая на телевидении, радио, в театре. Это знакомство переросло затем в дружеские отношения, сформировавшиеся не в последнюю очередь благодаря творчеству каждого из них.

Борис МИСЮК Тамара АЛЁШИНА Николай ПИНЧУК Валерий КОРОСТОВ Робинтагор ДРОНАД Анна ЧАЛАЯ Сергей ЧУБАЕВ

(фото из личных архивов авторов)

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

Борис МИСЮК #Аккерман-Владивосток #Кают-Читальня #МореМоре

МОРСКАЯ КОЗА С БОРОДОЙ Кто-то из восточных мудрецов сказал: «Страна на подъёме рождает певцов и героев, страна в упадке – пыль и много начальства». Четверть века пылим, увы. Один наш моряк, бывший калининградец, капитан недавно насчитал в Калининградской области больше десятка министерств, соответственно с министрами, десятками замов их и помов. А вот вместо певцов – подпевалы. А про героев и речи нет... Хотя вот недавно у нас во Владивостоке, на Диомидовском причале, один нашёлся!.. Были когда-то «при Советах» у нас ПТУ, профтехучилища, и ШМО, школы мореходного обучения, где готовили слесарей, кузнецов, токарей, плотников, матросов, мотористов. Когда же «власть переменилась», все «шмоньки», то есть ШМО, да и ПТУ, стали колледжами, лицеями, чуть не академиями. И клепать там стали «академиков» – неумеек менеджеров, коих Михаил Задорнов припечатал словцом-калькой манагеры. Они пополнили славную касту многоначальства, ну а слесарей занесли в Красную книгу и начали по чуть-чуть, эксклюзивно выращивать на доморощенных курсах инкубаторного типа. Колян Краснов, двадцатилетний малый редкой, темно-рыжей, почти бурой масти, разыскав такие курсы, за год вылупился слесарем, но на завод или в домоуправление не пошёл, а возмечтал о море... Более краткие курсы при морской-рыбацкой «конторе» вскоре произвели его в матросы, и вот он уже на борту СРТМ «Джигит», который готовится у причала Диомида в промысловый рейс. Конопатый, как яйцо перепёлки, Колян с детства был для всех Красным. Вот и тут сразу Дракон, то есть боцман, главный на палубе, раскомандовался: – Эй, Красный, подь сюда! Экипаж в предотходные дни, считай, весь качает, трезвых по пальцам перечтёшь: капи-

орис Семенович Мисюк пришел в писательство через радиожурналистику. А в радиожурналистику – через морскую профессию. Море и связанные с ним людские судьбы, истории и поступки до сих пор составляют основу его творчества. И не только творчества, но и подвижнической деятельности по сбору вокруг себя литераторов под крышей альманаха «Кают-кампания» (ранее «Изба-читальня»). Таким вот образом жизнь в портовом городе оказалась нанизанной на ось: море – радиостанция рыбаков и моряков Дальнего Востока «Тихий океан» – пост председателя приморского отделения Союза Российских писателей (1991-2008) – журнал «Кают-кампания». Можно сказать иначе: порт Владивосток сформировал писателя-мариниста. Их, кстати, в России за всю историю было совсем немного. А в городе нашенском – и того… И пусть начат этот процесс в детстве и юности Бориса Мисюка в черноморско-украинском Белгород-Днестровском, он же бессарабский Аккерман – притянувший его через всю страну и на всю жизнь далекий Владивосток всей мощью Тихого океана авторитетно завершил становление первоклассного мариниста.

Борис Семенович Мисюк скончался 24 января 2022 года

ЯНВАРЬ

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

тан, старпом, старший механик (они с бумагами бегают по конторе) и он, Колян, не пьющий из принципа. – Тебе налить? – Конечно, наливай. Что я, рыжий, что ли! – А ты, Колян, будешь? – Нет, я же рыжий... Балдому Дракону подчиняться вроде бы западло, но его густая чёрная, с лёгкой проседью борода и рык медвежий внушают: только попробуй, салага! И Красный вперевалку, обходя открытый трюм, куда загружают сети, поплавки, верёвки, как бы нехотя исполняет приказ «подь». Дракон играет желваками, давя ухмылку в глазах с белками, прошитыми красными нитками. Он отлично видит, что матросы, работающие на погрузке промснаряжения, вполглаза смотрят на цирк, затеянный им. Торжественно, точно переходящее красное знамя, вручив Красному ножовку по металлу, Дракон громогласно приказывает салаге отпилить лапу у торчащего из клюза якоря. Колян берёт инструмент и плетётся на полубак. А за его спиной происходит такой диалог: – Чё цветёшь, как черёмуха, толоконный лоб? – рычит Дракон на долговязого смешливого матроса. – Чё цвету? Да ведь у этой козы борода длинней твоей... – Морские козы, толоконный твой лоб, бессмертные, запомни! Толоконный лоб в ответ шутливо отдаёт честь: – Гадом быть, запомнил, гражданин начальник! А только б не забодала она студента... – Авось выживет твой студент, едрёна Матрёна, – ворчит в бороду боцман и идёт к Красному указать, какую лапу пилить у правого якоря, смотрящего в море. Колян решает, что эта лапа в самом деле слишком торчит и, наверное, мешает на промысле, цепляет сеть, допустим. Он уже слыхал, что «Джигит» – траулер бортового траления, а трал ставят именно с правого борта. И приступает к делу, попутно рифмуя всё, что на язык попало. Якорь не чугунный, стальной, а лапа-сука толщиной в руку. Ножовка ширкает по ней, что конёк-снегурка по льду: никаких тебе опилок... только взмок уже затылок... ну, почти что никаких, так, слёзы одни. Колян давит посильней. Через десять минут конопушки на его физиономии буреют, сливаются в унисон с причёской. Толоконный лоб и ещё два матроса, все в разноцветных рубахах, в отличие от стандартно-синих матросов флота военного, склоняются над трудолюбивым салагой и хвалят: – Классно пилишь! Где учился на слесаря, в ПТУ?

– А где вы видели ПТУ? – Колян рад перекуру. – На курсах. – Ну ты ж там лапы не пилил? Он мотает шевелюрой из стороны в сторону: нет. – Красный! Точняк весь уже красный, – дивится Толоконный лоб и советует жалостливо: – Ты здорово-то не уродуйся. И Дракона не боись, он у нас зверь, но цепной. Матросы ржут, Колян за компанию улыбается и, как только оставляют его в покое, принимается по новой ширкать ножовкой по лапе. Проходит ещё десять-пятнадцать минут, уработанное ножовочное полотно углубилось «аж» на миллиметр. Красный слышит за спиной смешки и думает: «А ведь точно – зверь, пускай и цепной... И вы все тоже вместе с ним – звероящеры... Но я не такой дурила из Нижнего Тагила, как вы думаете, братцы матросики, нет, совсем не такой, нетушки!» В бурой его головушке созревает Мысль. Братцы – это вы тут братцы, на полубаке, где бегают собаки... Кой-какие прибаутки про полубак он уже слыхал. Ага, собаки, а он вам не собака, чтобы грызть эту проклятущую стальную кость, суко-лапу. Он всё равно найдёт выход, найдёт, как избавиться, освободить себя из этого рабства, найдёт, найдёт, в рот пароход!.. Да, тут – братцы, которым в кайф изгаляться над «салагой», а настоящие братья – там, на курсах: работяги-слесаря, трудяги-токари, сварные, то есть сварщики... До обеда его ножовка углубилась ещё на целый миллиметр, и Коляна опять похвалили – радист и кок, конечно же, балдые, последний в белой куртке, надетой «на отход», для санвластей: – Да ты, коряга, точняк герой, настоящий пахарь! Правду про тебя сказывают... Обед ты, честняга, заработал, айда в кают-компанию, накормлю по первому разряду! Перед обедом Толоконный лоб зазвал его в свой кубрик и протянул эмалевую кружку, наполовину полную водкой. Колян наотрез отказался, обидев Лба, который нацеливался примерить скипетр Александра Второго, царя-освободителя. «Ну, нет так нет, салажонок, раз брезгуешь, так иди и дои морскую козу дальше». После обеда – классного флотского борща с настоящим мясом, не то что в армии и на курсах, тефтелей, тоже не из хлеба слепленных – почти все матросы остались в кают-компании смотреть «ящик»: шла Олимпиада в Рио. Колян болел за наших боксёров, прикидывал медали: штук пять – золото, остальные – серебронза. Ага, раскатал губу! Золотую – единственную – заработал тяж Тищенко, а мухач Миша

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

Алоян – тоже единственную – серебряную, и всё! Позоруха! Зато синхронистки – во где умницы и красули! – все в золоте... Аж раскраснелся Красный, залюбовавшись нашими русалками, а потом и японскими, также фигуристыми на загляденье. Олимпийские игры в Древней Греции, это всем известно, проходили без женщин, а спортсмены выступали абс голыми. Колян мысленно увидел гревних дреков (так он их величал), несущихся наперегонки и мечущих копья и диски, живописно болтая при этом своими причинадалами, никого не стесняясь. Картинка классная – нудистский пляж, только не сонный, разморенный, а живой, бегучий и летучий! Колян бывал на Санаторной, на пляже нудистов, притом с подружкой, с Людкой. И вот сейчас его посетила другая картинка, не из прошлого уже, а из будущего, примерно из середины XXI века, так он прикинул. Ждать остаётся недолго – три десятка лет. Это будет Супер-Нью-Олимпиада – так же, как в Древней Греции, только на новом витке правил: голыми будут все – и парни, и девушки!.. Красный аж зажмурился, а конопушки налились до винного цвета. И вдруг голосом старпома рявкнул спикер-громкоговоритель на переборке, рядом с толстопузыми морскими часами: – Продолжить судовые работы! Часы с двадцатью четырьмя делениями показывали ровно 13.00. Н-да, ребяты-алко-акробаты, тут не забалуешь... Однако зря он так подумал. На палубе возле трюма снулыми рыбами шевелились Толоконный лоб и ещё один матросик, они разбирали мотки верёвок, сортировали их и сбрасывали в трюм. До него, Коляна, никому не было дела. Он сходил на полубак, глянул на клятую лапу якоря и удивился: от силы три миллиметра пропилено! Ясное море, до Второго Пришествия ещё пилить... Присев возле клюза на тёплую от солнца, крашенную шаровой краской палубу полубака, он добыл из нагрудного кармана мобилу и позвонил, нажав оранжевую кнопку «СОС». – Ну и чё ты, мой Красненький, опять меня пугаешь? – слегка в самом деле испуганный голос Людки вскинулся из трубки. Он помолчал. – Алё! Алё! Алё!.. – Лю, привет, меня правда спасать надо. Ты вроде говорила, что братана твоего на Диомидовский судоремзавод направили?.. Ага, вот он мне как раз – позарез. Дай его телефон... Ага, ты у меня умница, спасибо за «СОС», целую взасос... Руслан действительно оказался, считай, рядом, в Диомиде, на СРЗ. Он учился на сварщика, а Людку, сеструху его, близняшку-симпатяшку,

ЯНВАРЬ

Колян склеил, когда она приходила к брату. Руслан и Людмила – так окрестили их предки, начитавшись Пушкина... Сентябрьский вечер в 19.30 уже затенил Диомид, причалы и завод. Экипаж «Джигита» набился на ужин в кают-компанию, врубили «ящик» и, уминая плов с костями, сварганенный балдым коком, болели за наших гимнастов. В это самое спокойное время Русик с Коляном и встретились на борту. Первый притащил с завода ручной газовый резак, второй перекантовал тяжеленный баллон кислорода от трюма на полубак, и работа закипела. Красный вполголоса комментировал, глядя на брызжущие искры: – И кому какое дело – только брызги полетят... Ну что ты с пьяного возьмёшь! Это из серии «Вологодские нескладухи», которую «проходили» ещё в школе. Ну а бесспорное учение о превосходстве техники над физической силой оба хорошо усвоили на курсах. Короче!.. Ну да, это словцо, одно из самых ходовых слов современной молодёжи, тут будет в самый раз. Короче не бывает! Ножовкой Колян бы и до Второго Пришествия вряд ли справился, а автогену братана Руслана хватило дел всего на пять минут... Лапа медленно, как во сне, отвалилась от якоря. Красный успел подхватить её и уложил на палубу, рядом с клюзом: вот, Дракон, на тебе, на, любуйся, как я лихо, в темпе, за один раунд, считай, справился с твоим сумасшедшим заданием, делом-беспределом! Короче, так, Драконище, – знай наших!!! Утро... Старпом объявил по спикеру подъём и врубил любимую запись старинной песни: Утро начинается с рассвета. Здравствуй, необъятная страна!.. Дракон перед завтраком, по традиции, прошёлся по палубе, проверил, всё ли убрано-прибрано, заглянул и на полубак. И всё – на завтрак он уже не пошёл... А Красный как раз спокойно себе, как и положено работяге после трудов праведных и сна, завтракал. Он ведь ждал от боцмана только благодарности и восхищения. – Мать твою!!! – рёв Дракона потряс кают-компанию «Джигита» так, что даже морские часы на переборке перепрыгнули минутной стрелкой сразу на пять делений, то есть ровно настолько, сколько ушло у Руслана с Коляном на труды с якорем. Ну а что было дальше, то традиционно называется разбором полётов. Происходил разбор, конечно, в каюте капитана. Мать Красного при

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

этом поминали много реже, чем мать горе-шутника Дракона. Отход в рейс был назначен на завтра, но вот едва не сорвался из-за такой дурацкой «козы» с полувековой, если не старше, бородой... А что до благодарности, то Колян всё же дождался её, притом именно от Дракона! За что? А за то, что запросто ведь мог утопить, однако ж не утопил отрезанную лапу, которую боцман самолично сейчас приваривал на место, ворча эти самые слова благодарности в чёрную свою медвежью бороду.

32º Прощай, любимый город, Уходим завтра в море... Четырнадцатилетними в Белгород-Днестровском яхт-клубе пели мы эти радостно-щемящие слова, оттолкнув вельбот веслом от берега и развернув паруса. Правда, в последней строчке мы заменяли завтра на сёдня. Четверть века минуло, а эта песня так и рвётся из меня каждый раз, когда ухожу в рейс. Уже не в Днестровское лиманское «море», а в Тихий океан. Прощай, любимый город, до свиданья, родной Владивосток! До встречи!.. Один прощается с любимой девушкой со слезой, другой – с томлением: не всё успел по дому для семьи, а кто-то – и с откровенной радостью: вместе с отданными швартовами враз избавился от всех береговых забот-верёвок, от занудного начальства, от суеты сует, надоевшей до смерти. И на борту траулера «Орион» (ах, до чего ж красивое созвездие Орион!) разворачивается праздник отхода. Вахта вахтой – кто в машине, кто на мостике – святое дело: крутят вентили, дёргают ручку телеграфа, вертят штурвал. А по каютам – кто с тоски, кто на радостях – звенят стаканами. А вот уже и отзвеневшие выбрались на палубу – благо, майское солнышко заливает её – с гитарой и песнями расположились на крышке трюма. Заводила, как всегда, Витька Антонов, Трал, то есть тралмастер, главный на палубе там, на промысле, во время замёта кошелькового невода или выборки трала. Пьём за тех, кто «краба» на фуражке носит гордо, а не для красы! Кто швыряет деньги, как бумажки, сам стирает майки и трусы... Слово старому другу Дневнику, коему недавно, с ума сойти, стукнуло шесть десятков лет... 24 мая 1979, чет. Прошли Сангарский пролив. Время – сахалинское, 20.50, чистый карминный круг солнца слева по корме утонул в синей глади, налившись снизу, как нос пьяницы, фиолетом. Прочитал уже 400 стр. Эмиля Миндлина «Корабли, степи, товарищи», рассказы 30-50-х годов. Что-то есть платоновское в старых рассказах, а в последних – что-то от лакировщиков, но местами очень интересно. Живу в каюте Трала. Витя Антонов попросил одеколон: «смазать надо одну вещь», потом достал у кого-то «Сашу» с красивой этикеткой (for men), выпил не морщась и стал рассказывать, как в Бристоле (Бристольский залив на Аляске) зимой 71-го тонул:

Сентябрь 2016

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

во время постановки трала, в момент начала циркуляции судна он, встав на планширь, отдавал стопор траловой доски (стальной, с полтонны весом щит для распора, раскрытия авоськи трала), а планширь обледенел, и он скользнул в воду... Нужно было рубить ваера (толстые стальные тросы, буксирующие трал), сыграть тревогу «Человек за бортом» и возвращаться за ним, а капитан продолжал циркуляцию. Тогда Виктор сбросил тянувшие книзу «гады», рабочие ботинки, и на спине поплыл, глядя вслед уходящему родному СРТ (средний рыболовный траулер). «Хрен я помру!» – думал он, хотя и здорово нахлебался ледяной солёной купели. «Жить захочешь – поплывёшь!» Идущий следом СРТ подобрал его, бросив выброску, в «грушу» которой он и вцепился мёртвой хваткой. Потерял сознание. Очнулся в тёплой ванне на плавбазе и с недоумением увидел в руках эту «грушу» (оклетнёванную пенькой грушевидную деревяшку) с обрезанным концом: не смогли вынуть из окостеневших пальцев. А из подмышек торчали термометры, они показывали 32º... Судовой айболит удивлялся: с такой температурой – и выжил!.. Стало колотить. Дали стакан спирту. Заснул и проснулся совсем здоровым. 21 минуту плавал у кромки льдов. «Сейчас, – говорит, – когда вижу, как отдают стопор с планширя, ору: слазь, твою мать! Слазь! Не могу смотреть!» Пьяный пароход, капитан – разгильдяй, распустил... Только так отозвалось бы сейчас об «Орионе» береговое начальство – из Приморрыбпрома, Дальрыбы. А капитан траулера умеет находить косяки и на отшибе от протоптанных добывающим флотом изобат, не шастая притом по «огородам» – запретным для траления малым глубинам, районам нереста. Ну а Трал Антонов на промысле в крепкой узде держит матросов траловой бригады, которые сработались так, что даже без «мать твою» справляются с постановкой и выборкой трала вдвое быстрее нормы!.. Напиши я правду в репортаже об этих вечных победителях соцсоревнования, меня бы тут же уволили из «Тихого океана», любимой радиостанции рыбаков и моряков Дальнего Востока. «Секрет трудовых побед» кроется в умении Виктора организовать это соцсоревнование под особым лозунгом. Звучит он так: – Ну что, архаровцы, рванём?! Даёшь «стеклянные костюмы»! В конце путины ж как – все обычно планируют (заработали на славу!) купить то, сё, в том числе новый костюм, а в конце стоянки в порту

ЯНВАРЬ

костюмы те и оказываются «стеклянными». Традицию, как говорится, на козе не объедешь. А у «Ориона» традиция – два плана рвануть, в крайнем разе полтора, это если штормовых суток за путину больше, чем промысловых, наберётся... – Пятый год я уже у этого капитана. – Виктор, как мне кажется, светлеет лицом, неожиданно разгладив морщины на лбу. – Это ж он меня тогда спас... А от того, – он на миг закусывает нижнюю губу, – я сразу ушёл... 32 – это число зацепилось за что-то у меня в мозгу. 32 градуса – смертельная температура. А на картушке морского компаса – ровно 32 румба, то есть 360 градусов, полный разворот. Что и приключилось с Тралом Антоновым. Наверно, 32º сродни клинической смерти, после которой так часто жизнь человеческая делает кульбит или разворот на все 32 румба... И вот внезапная – как шок! – мысль: а не сотворить ли и мне такой кульбит-разворот: взять и вернуться в страну детства и юности, где покорял на вельботе днестровские и лиманские просторы?.. Это было вроде так недавно – помнится даже дрожь весла в руке, которым отталкивался от берега. Это было шестьдесят годов тому назад! Говорят, что перед смертью неодолимо тянет на родину. Тем более, что там – сын и внук. Ох уж эти 32 градуса и румба!.. Владивосток. Август 2016

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

Тамара АЛЁШИНА #Рязань-Владивосток #романтика=судьба #профессия-писать

МОСТ Так сам собой назвался один день моей жизни, случившийся восемь лет назад, в августе 2012 года. И больше не повторившийся. – Что, всем на мост?... – Да! Да! И переполненный автобус помчался без остановок по гладкому Проспекту Столетия, который я помню в 1962-ом, году приезда, ещё недостроенным. Мы каждый день ездили на автобусе на стройку с 4-ой Строительной на 2-ю Речку, возводили первые хрущёвки, и с интересом наблюдали медленно приближающиеся друг к другу части моста над Снеговой. В моей древней Рязани все было построено несколько веков назад, а здесь прямо на моих глазах! А этот мост, куда 12 августа 2012 года стремился весь народ, я фотографировала со времен его зачатия, специально ездила в центр. Его младенческая неуклюжесть, потом подростковые рывки вкривь и вкось, громоздкость и недостроенность в туманах, среди туч и ветров, весь индустриальный антураж вокруг него напоминали Владивосток моей юности, когда строительные леса были повсюду, нашу бригаду штукатуров-маляров перебрасывали то в бетонный куб морвокзала, то в розово-кирпичное, ещё без крыши, здание Дальрыбы, то в бесчисленные панельные хрущёвки. Штукатурить и красить нам доверяли редко, в основном мы бегали с носилками по этажам, в носилках кирпичи, раствор, мусор, от них руки в кровавых мозолях, зато в проёмах окон, ещё без рам, синее осеннее, белое зимнее, сверкающее весеннее море, заливы, сопки. Все это смотрит на тебя так страстно, призывно, дико и упорно, прямо хоть вылетай в окно в этот простор. И разлетелись почти все из рязанского оргнабора, кто в море, кто замуж за моряка. А наборов этих было много, поэтому иногда удивлялись до слез посреди Тихого океана, случайно столкнувшись с тем, кто знал, как называется в народе главная улица Рязани. А иностранные туристы по радио через переводчика: – Как интересно! Кругом Азия, народы сплошь вокруг азиатские, и вдруг посреди Азии лица белые, глаза голубые, люди европейские. Откуда? – Из Рязани, милок,– как

амара Алешина вписывается в концепцию номера благодаря тому, что много лет проработала художником-декоратором на Приморском телевидении. Но в том, что она стала настоящим, признанным читателями прозаиком, видимо, заслуга ее предыдущих профессий, а точнее, связанного с ними жизненного опыта. Романтика, приведшая молодую девушку из Рязани в тихоокеанский портовый город, провела ее через труд на плавбазе, пассажирском лайнере, стройке, и обогатила знакомством с массой людей, что вылилось позже в книги рассказов, героями которых и стали эти встреченные на разных этапах жизни люди, а местом встреч – Дальний Восток. И конечно, самым благодарным читателем прозы Алешиной всегда будет дальневосточник, хотя, по мнению литературных критиков, отзывавшихся на ее творчество – стиль, образы, самоирония и психологизм, присущие ее рассказам, придутся по душе любому читающему человеку.

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

говорила моя мама. Ещё турист, наш, с запада, рваным, взволнованным голосом: – Владивосток ваш, наш – это просто миф, но я здесь, в этом мифе, гениально! Для здешних же, уже обживших это мифическое место, мифом был Мост через бухту Золотой Рог. Он без конца силился превратиться в реальность, но никак! Сменяющиеся губернаторы, градоначальники, председатели горисполкома, первые секретари горкомов и крайкомов КПСС, потом снова губернаторы и мэры принимали позу гордо стоящего на этом Мосту, жители умилённо верили, но только мираж Моста продолжал висеть в воздухе воображения, не опираясь ни на что. Не складывалось ни в кабинетах и министерствах на земле, ни в звёздах неба. И только на 153– м году существования города, в год Дракона, сложилось. Почему-то так хотелось дожить до этого, наверное, как и многим другим жителям Владивостока. Дожили! С Орлиной сопки – верхней площадки фуникулёра, куда непрерывно прибывали переполненные автобусы, были видны летне-разноцветные, предельно мажорных тонов ручейки местного и неместного народа. Середина августа у нас – макушка лета, но зонтик всегда с собой. Ручейки текли снизу вверх по революционным улицам Ленинской-Светланской, Лазо, Суханова, Уборевича, Сибирцева. Тех и самих, наверное, удивлял 21 век с их незабытыми именами. Никто точно не знал место выхода на Мост, спрашивали друг у друга, никто не знал, но все улыбались. Ктото нырял в таинственные, нехоженые тоннели, кто-то целыми семьями и компаниями находил дорогу в проходных дворах. Неужели Мост выдержит это людское море?! Я тоже пробиралась сухановскими дворами – хотелось, как брата, хоть издали, повидать наш первый, где мы прописались после общежитий и пароходов, дом. ДОМ! был старинный, красно-кирпичный, цвета крови, без водопровода и отопления, зато с витиеватыми лестницами и балконами. Пылали дрова и уголь в голландской круглой печке, в высоченных средневековых окнах золотом на закате искрилась вода Золотого Рога, звенела трамваями снизу Ленинская, демонстрации по дороге к площади пили, закусывали и плясали в нашем дворе, а теперь и Мост, наверно, весьвесь виден из нашего кухонного окна. Жили здесь восемь незабываемых лет, для сына этот Дом – родина. Гости приезжали и останавливались со всех концов СССР, писали стихи: «Суханова, 20, квартира 4, спасибо, запомнил, светлей стало в мире». На днях рождения по двадцать человек, клуб интересных встреч...

ЯНВАРЬ

Мы встретились с ним взглядом и не узнали друг друга. Он же помнил меня молодой, весёлой, сильной, да и он изменился до неузнаваемости. Вместо красно-кирпичного, старомодно-солидно-витиеватого с семью такими же прекрасными, старинными печными трубами на крыше – стоял, дурак-дураком, светло-серый, заштукатуренный и закрашенный, без единой трубы, без лестниц, без колонки во дворе, без цветущих кустов возле окон. Даже бывшая травяная тропинка была заасфальтирована, и вместо сараев мёртво и тускло сверкали жестяные гаражи с машинами. Щегольской 3-х этажный дом покорно и бессловесно превратился в заурядное городское строение. Где же теперь ютятся его призраки, а их было много, первые здешние купцы, потом городская элита, наполовину посаженная и расстрелянная в известные годы. Взяли и сравняли, чтоб не выделялся, хорошо, что успела и смогла нарисовать его! А ноги сами собой, по следам впередиидущих, несли меня на Мост. Увидев открывшееся, я позавидовала самой себе. Думала, ничему уже не удивлюсь, ни от чего уже не захватит дыхание – и вдруг увидела поток из тысяч людей, идущих по воздуху между морем и облаками. Грандиозные детали моста белого цвета, лучи вант, столбы фонарей, всё растворилось, слилось с солнечным блеском августовского дня, с играющими бликами морского простора. Это было зрелище из далёкого будущего, которое неведомой силой перенеслось сюда. Толпа плыла на высоте летящего вертолёта над бухтой Золотой Рог, которую никто ещё не переходил пешком шаг за шагом по синему, золотому и белому, по воздушному, неземному. Дети всех возрастов от грудного, солидные господа, столетние старики, молодёжь парами и компаниями, иностранцы, бомжи и алкоголики, инвалиды на костылях и колясках, восторженные одиночки с фото и кинокамерами, радостные собаки всех калибров. Ни одного лица без улыбки, ни одного слова мата, ни одного равнодушного. Это не моё, это всеобщее счастье, один день в жизни абсолютного всеобщего счастья. Столько счастливых лиц в одном месте, и это в нашей России! И в то же время что-то героическое было во всем этом, небывалое, то, чем можно было гордиться, запомнить навсегда, рассказывать детям и внукам. Голый до пояса парень лежал спиной на новеньком асфальте, раскинув руки, читал какие-то стихи, парочка, целуясь, танцевала под гитару, четверо русских йогов в позе Будды, в оранжевых одеяниях с непроницаемыми лицами сидели молча. Славянские девушки фотографировались с неславянскими парнями, милиционеры, дежурящие через каждые двадцать метров, улыбались

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

как нормальные люди. – Эх, застраховаться на миллион и прыгнуть! – Ваня, Ваня, держи собаку! – Да что вы, пуделя не кусаются! – Сашка слезай! Нельзя! – Шеншина, давайте я вас сфотографирую вашим фотоаппаратом, и вы меня моим, а потом нас вместе кто-нибудь снимет. – А вы не знаете, – шёпотом – туалет здесь есть? Терпи, детка! – Там, где «скорая помощь» стоит. – Большое, большое спасибо! – Смотри, наш дом на Эгершельде видно! – Смотри, пароходы отсюда – крошечные! – А ведь качает! Так мы ж на самой середине, здесь ветер. Да на такой высоте! Надо же, эта громада еле заметно раскачивается. Здорово! Если бы можно было ходить по мосту каждый день, я бы ходила, чтобы чувствовать эти гигантские качели высоко над городом! Сверху видно, что улицы, даже центр – пусты, весь город здесь, на мосту. Никогда не ходила пешком на такой высоте, по левую руку – Рязань, по правую – Гонконг, а я на ветру между ними, родиной и тем городом, дальше которого я не была и уже не буду. На той стороне виден мифический сад «Италия» – кого ни спросишь – не помнят... а мы ходили туда всей комнатой общежития на танцплощадку. И в сквере Дома офицеров флота отплясывали твист. Яркий от прожекторов круг света с музыкой, а внизу, в темноте, сквозь вековые деревья блестит Золотой Рог, и гудки пароходов лучше музыки. А сколько времени жизни прожито на старом главпочтамте в очередях на полчаса, – дать телеграмму, получить посылку, письмо «до востребования». После почты обязательно пройтись по лучшей площади в мире! Была ничем не огороженной, военные корабли, пароходы, катера, парусники впритык, на виду, казалось, шагни – и ты в море. Разноцветный серпантин огней на волнах, скрежет портовых кранов, свистки, гудки, наутофон в тумане. Подрожишь на ветру, идёшь в упорно не забывающийся павильончик «Горячее молоко», согревшись молоком и свежеиспечённой булкой, думаешь, как же это занесло тебя сюда! кого благодарить или просить, чтоб спас? Сядет и напишет ли кто-нибудь когда-нибудь «Легенды и мифы Владивостока»? Пусть не забудет и цирк «Шапито» в виде огромного сарая из досок и брезента здесь же, на площади, в щели можно смотреть представление, как в средневековье. Подними я тогда голову и увидь на миг этот сегодняшний день на Мосту! А если бы увидеть из детства! А может и видела бессознательно, как все дети, вдруг замирающие от восторга... Обогнала двух старушек в брюках, руки натруженные – романтики оргнабора, как я. Тогда мы носили брюки только в виде заляпанного из-

вёсткой и краской комбинезона. А сегодня шёлк неба повторяется в шелках одежд, все «надели лучшее, что у них есть». И мы не узнаем друг друга, потерявшиеся в странствиях, в долгом бездомьи, без адресов на краю страны. А теперь уже и в неузнаваемости постаревших лиц. Наши бараки на 4-ой Строительной и «хрущёвки» ещё стоят, а пароходы сгорели, превратились в железный лом, машут белыми бортами-крыльями на другом свете. А я их помню, словно людей. Когда смотрю на море, они появляются вдали, как «летучие голландцы», потом снова уходят в невидимое. А были Дальневосточной ВДНХ, выставкой, подтверждающей, что у нас все как у людей – флот, лайнеры, кругосветки. Торт на фоне кусков чёрного хлеба. «Были колоссальные убытки от наших круизов»,– сказал мне по телефону знающий человек из ДВМП, все вопросы решало Министерство Морского Флота. Показавшийся бесконечным Мост постепенно врастал в противоположный берег, но сходить с него не хотелось и я вместе с другими перелезла разделитель полос и снова влилась в поток, уже обратный, две эти встречных реки все же отличались друг от друга. Туда шёл торжественный, ошалело-изумлённый парад, обратно, на свой берег, возвращались те, кто уже «привык», что это чудо – Мост – у него есть, уже просто смеялись, играли в догонялки, рассаживались на деталях моста, парочки обнимались, компании пели под гитару. Я заметила с трудом идущего в клетке на колёсах мальчика лет десяти, как хорошо, что его взяли! Взяли всех! Тащили на плечах уставших детей, вели полуслепую старуху, раскрывали зонты друг над другом, отдыхали, сидя прямо на асфальте, по которому завтра поедут только машины, тысячи машин, пешеходных дорог на мосту не будет. По дороге в центр открывались сверху, на семи ветрах, открыточные пейзажи Владивостока, уже почти лощёные, почти без странного привкуса Колымы, Магадана и ледяного Севера. Город уже не тот, что 50 лет назад – пронзительно настоящий, сырой, дикий, полный бесприютных людей – нет, другой. Наш бывший дом на Суханова прощально блеснул мне окнами вслед, морось кончилась, солнце катилось к Амурскому заливу. На автобусной остановке трёхлетний малыш в костюме из горизонтальных полос, как в старину, отбивался от отца, который ловил его руку и тащил куда-то. Парень смеялся, а бутуз ревел, бил по руке отца и неуклюже убегал. Снова и снова. Может, из всех моих жизней эта была лучшая.

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

Николай ПИНЧУК #театр-детям #театр-в-тельняшке #сценарийжизни

МОИ ДРУЗЬЯ ПОКОЙНИКИ

иколай Пинчук связан с театром, можно сказать, цепями. В его творческой и просто биографии – работа завлитом театра Тихоокеанского флота, постановка в нём же «Заводного апельсина» Энтони Бёрджесса с музыкой Валерьяна Манохина, в приморском театре кукол – «Дорогой Бог», другая режиссура, написание пьес и сценариев, наконец, многолетнее руководство молодежной театральной студией. Помимо этого – сотрудничество с музыкальным театром «Перекрёсток» Сергея Рыбалки, участие в многожанровых фестивалях «Дальфест», организация акустических рок-концертов «Электросвалка», сочинение и исполнение песен, литературная деятельность. При этом отдельного уважения и восхищения заслуживает его педагогическая деятельность – даже не столько в качестве учителя в молодые годы, сколько как вдохновителя и руководителя студии для детей и молодежи. В номере Николай представлен в двух ипостасях – как прозаик и драматург-сценарист.

ЯНВАРЬ

ПРЕДИСЛОВИЕ Когда я по своему обыкновению возвращаюсь домой в шесть утра помятый до невозможности, с налипшими на ботинках комьями глины и более седой, чем вчера, матушка имеет обыкновение хмуриться и греметь на кухне кастрюлями громче, чем обычно, а батюшка, также страдающий обыкновениями, заворачивается с головой в одеяло и тихо плачет, давясь в подушку, причём наволочка в итоге оказывается много мокрее обыкновенного. Я по своему обыкновению разуваюсь и не снимая куртки прохожу к себе, а они по своему обыкновению со мной не разговаривают. Со мной давно уже никто не разговаривает днём, и только ночью, в том необыкновенном для нашего обыкновенного мире, куда я имею обыкновение наведываться обыкновенно не реже семи раз в неделю, у меня есть собеседники, которых и собеседниками-то в обыкновенном смысле слова нельзя назвать… В общем, это очень необыкновенная история, хотя и началась она вполне обыкновенно. 1 Ивашка был бы хорошим человеком, если б в своё время не помер. При жизни я его и не знал, а после смерти взял он в привычку являться мне по ночам. Явится, бывало, сутулый такой, маленький, тощенький, бородёнка козлиная, сквозь кожу кровушка проступает, в паху червячки копошатся — явится и жалуется: мол, всю жизнь мечтал, чтобы его под берёзкой похоронили, ан схоронили под липкой. И местечко вроде бы ничего, и липка славненькая такая, развесистая, летом цветёт и пахнет вся, и пчёлки к ней попастись прилетают, а кто на кладбище придёт, тот под липкой отдохнуть и присядет, и прочтёт надпись на памятнике ивашкином, и его, Ивашку, добрым словом помянет, и яблочко какое на могилку положит, и яичко, и рюмочку выпьет, да

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

и на могилку не забудет плеснуть — ну совсем, почитай, в рай попал Ивашка… да только не стало вот ему покоя. Уже четырнадцать лет встаёт он из могилки и ходит всё, ходит вокруг, и под берёзку просится, и стонет. И сам не рад, да и другим надоел, а сосед ему так прямо и сказал: мол, осинку бы тебе, говорит, а не берёзку — так ему Ивашка своими хождениями надоел. А на том же кладбище, только не на пригорочке, где липка, а на дне оврага, у ручья, есть берёзка — ничейная, ей-богу ничейная! — да только самому Ивашке к ней не перебраться, надо, чтобы какой-нибудь хороший человек пришёл в ночь полнолуния на кладбище и перезахоронил его. И являлся все эти годы Ивашка во сне разным хорошим людям, и просил их помочь, но те все отказывались, и был вынужден Ивашка в ту самую ночь полнолуния их душить. Теперь вот моя очередь… — А ко врачу не ходи, не ходи, — приговаривал призрак, растворяясь в темноте. — Не поможет тебе врач-то… Так вот случилось, что я впервые в жизни обратил внимание на Луну с целью узнать, полнолуние ли нынче, и убедившись, что так оно и есть, взял лопату и отправился в сторону кладбища. Ноги сами несли меня, что, впрочем, в подобных случаях неудивительно. Один мой знакомый лет пять тому назад тоже ходил на кладбище выкапывать покойника — точнее, покойницу: приснилась ему как-то девушка невиданной красоты, всю ночь они мило беседовали, а под утро, уходя, она оставила ему на зеркале помадой схему, как найти её могилу. Так вот, и знакомого моего ноги тоже несли сами. Надо сказать, матушка и батюшка сразу поняли, куда я иду. Матушка нахмурилась и загремела кастрюлями, а батюшка залез под матрац и заплакал. Мне было жаль их обоих, но ещё больше я жалел сам себя. Но больше всех я жалел Ивашку — каково ему там, под липкой? Поэтому я всё-таки пошёл, да так торопился, что забыл, уходя, погладить свою кошечку. И всю дорогу на кладбище мне было очень жаль свою кошечку, потому что я забыл её погладить.

— Шкурочка тут кстати пришлась… хорошая такая шкурочка, меленькая… такая не царапает, а только окись снимает… хорошо, правда?.. А шкурочка — это я там, у дороги нашёл. Ничейная, как ты думаешь? Нет-нет, я сразу не брал, я подождал, вдруг кто вернётся… Никто не пришёл, вот я и взял. Никому ведь не нужна, правда? Ведь если б нужна была — наверняка пришли бы за ней, да? А так не пришли, вот я и подобрал, и мне польза… Красиво ведь, скажи? — Красиво, — равнодушно ответил я. — Вот-вот! — вдохновенно подхватил Ивашка. — И я говорю: красиво! Правда ведь, красиво? И время сберёг, пока ты там ходил… А ты что, кошечку так и не погладил? — Не погладил, — вздохнул я и вдруг почувствовал, как в носу засвербело. — Ц-ц-ц! Как же это так, а? — я уставился под ноги и пожал плечами. — Да ты не горюй! Вернёшься — погладишь… Ай-ай-ай! Но как же так можно! Каково ей сейчас-то, а? Глаза мои наполнились влагой и я судорожно всхлипнул. — А ты поплачь, поплачь! — ободрил Ивашка. — Поплачь, легче станет! Хочешь, вместе поплачем? Больше сдерживаться я не мог. Мы сели рядком на лавочку и горько заплакали. Вдруг над кладбищем поднялся ветер, зашумели деревья, зашатались кресты и обелиски, и из могил полезли мертвецы. Мужского и женского пола, голые почерневшие скелеты и совсем ещё свежие, едва тронутые тлением трупы — все они сходились к нам с Ивашкой и, садясь кругом, начинали с надрывом рыдать. Больше всех меня поразил один свежий, с отрезанной головой и следами раскалённого утюга на ягодицах (как выяснилось позже, главарь банды рэкетиров, зверски убитый конкурентами). Он рыдал, прижимая голову к груди и, гладя её, утешал сам себя. Покойники, доселе мне незнакомые, так близко принимали горе моей кошечки! Боже, это меня так растрогало, что я бросился в разрытую ивашкину могилу и забился там в истерике. Тотчас же весь сонм мертвецов ринулся ко мне, они схватили меня, извлекли из могилы обратно наверх, стали меня отряхивать, гладить, обнимать, хлопать по плечу, говорить разные добрые слова — в общем, успокаивали как могли. Мало-помалу я пришёл в себя и приговаривал, размазывая по щекам слёзы с землёй: — Спасибо вам. Спасибо, родные… — Ничего, ничего, — ответил мне труп с пышной рыжей шевелюрой. — Любишь, значит, кошечек-то?

2 Ивашка был уже наверху и чистил куском наждачной бумаги звезду на памятнике. Заметив меня, он зашмыгал провалом на месте бывшего носа и забормотал, теребя в руках наждачку: — Пришёл, да… А я вот — занялся… дай, думаю, почищу… всё красивее будет… Я молча слушал, а Ивашка лепетал всё более виноватым тоном:

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

— Люблю, — вздохнул я. — Я даже пишу роман… — Он пишет роман! — прошелестело по толпе покойников. — Вы слышали, он пишет роман! — Пишу роман, — продолжал я, — в котором расскажу о кошечках старика Каштанова. — Он знает о кошечках Каштанова! — в один голос завопили мертвецы. — Вы слышали, он знает о кошечках Каштанова! Да не может этого быть! — Как это «не может»? — обиделся я. — Я же эту историю и придумал. — Ну, «придумал» ещё не означает «знаешь», — урезонил меня скелет без передних зубов. — Ты вот расскажи, а мы послушаем — может, и поверим… — Да пожалуйста! — окончательно разобиделся я и начал рассказывать.

ко бы не наклала повариха в кастрюльку, старику всегда оставалась ровно полпосудины — кошечки съедали только до этих пор, а если пищи оказывалось меньше половины, они и вовсе не прикасались к ней. А ещё случалось и так, что повариха плевала в протянутую ей кастрюльку и говорила: «Сегодня нет тебе ничего, пионеры всё съели!» Тогда, вернувшись в каморку, старик садился в углу на корточки и закрывал лицо руками, Мурка же залазила передними лапами в кастрюльку и начинала ею греметь, возя по полу, а Киска вспрыгивала на кровать и, забравшись под одеяло, тихо, совсем по-человечьи, плакала. Зато когда кастрюлька оказывалась полной и даже с верхом, старик, наевшись, садился на кровать, кошечки, мурлыкая, взбирались ему на колени, Каштанов чесал им спинки и шейки, прислушиваясь к весёлым детским крикам, доносящимся из туалета. Так они и жили, деля все радости и невзгоды. Но однажды… — Не надо! — прервал моё повествование пронзительный крик. Тот самый скелет без передних зубов, что сомневался в моей информированности, обхватил мои колени и умолял: — Ты знаешь, знаешь! Не рассказывай, пожалуйста, дальше, я этого не вынесу! Ты знаешь, только, Христа ради, не рассказывай! «Нет уж, дудки…» — злорадно подумал я и продолжал. Однажды произошло вот что: старик Каштанов, гладя своих кошечек, вдруг схватил их за шейки и начал душить. Наверное, Киска и Мурка могли бы вырваться, если б исцарапали душившие их стариковские руки, но они не могли и допустить мысли о том, чтобы причинить боль любимому существу. Так кошечки и остались в руках Каштанова — с высунутыми язычками и вытаращенными удивлёнными глазками. Потом старик пошёл на спортплощадку, где играли дети, показал им мёртвых кошечек и предложил: «Давайте играть, кто дальше закинет!» Дети с восторгом приняли это предложение. Они брали кошечек за хвост и, раскручивая, запускали их из всех своих силёнок, а Каштанов, прыгая на одной ноге, громко смеялся и хлопал в ладоши. Но вскоре детей позвали ужинать, и они убежали, а старик, оставшись один, понял, что уже никогда не сможет взять кастрюльку и пройти на кухню. Он не знал, почему, но точно знал, что не сможет. К счастью Каштанова, его сердце было достаточно слабым. Он посмотрел на остывающих в пыли стадиона Киску и Мурку и упал тут же. И слава Богу.

3 Старик Каштанов работал в пионерском лагере «Весёлые Зорьки» (что близ села Варфоломеевы Ночки) зимним сторожем. Поясню: зимой, когда пионерлагерь не функционировал, Каштанов сторожил вверенную ему территорию, а летом нанимали квалифицированную охрану, старик же просто жил себе в маленькой хибарке, втиснутой между забором и туалетом. На деда в лагере не обращали никакого внимания, и всё его отношение к детской здравнице летом состояло в том, что он имел питание с пионерского стола. Вместе с Каштановым в его конуре жили две кошечки — Киска и Мурка. Старик Каштанов очень любил своих кошечек, а кошечки очень любили старика Каштанова. У старика Каштанова не было в этом мире больше никого, кроме его кошечек, а у кошечек не было никого, кроме старика Каштанова. Они жили втроём уже несколько лет и всегда были вместе. Когда Каштанов приходил с кастрюлькой на кухню пионерлагеря за пайком, Киска и Мурка сопровождали его, хотя это путешествие было для них небезопасно: злые мальчишки норовили причинить кошечкам боль и от этого возрадоваться. Старик, подойдя к окошку раздачи, трясущимися руками протягивал кастрюльку поварихе, а кошечки, подняв свои умные мордочки, внимательно следили за наполнением посуды. Толстая повариха не глядя опрокидывала в кастрюльку половник и отворачивалась, а старик часто-часто кивал головой и семенил обратно, не оглядываясь на кошечек, шествующих следом. Придя домой, Каштанов за еду не принимался, а сперва ставил кастрюльку на пол и кормил Киску и Мурку, и уж после них ел сам. Но сколь-

ЯНВАРЬ

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

4 Когда я закончил рассказывать, все покойники снова рыдали. — Злой, злой! — причитал Ивашка, скорчившись у моих ног. — Ну зачем ты… я ж тебя просил! — стонал скелет без передних зубов. — За что ты нас, что мы тебе плохого сделали? Злюка! Бедные кошечки! Бедный старик Каштанов! Как жалко! А ты — нехороший! — неслось со всех сторон. Я опять почувствовал предательский свербёж в носу, кроме того, мне вдруг стало очень стыдно. — Не плачьте! — закричал я. — Не плачьте, я пошутил. Всё было не так. Покойники разом притихли и уставились на меня. — Всё было не так. Каштанов не душил Киску и Мурку. Они так и жили втроём. А потом на кухне заменили повариху. Новая повариха была добрая, она всегда накладывала Каштанову полную кастрюльку, да ещё свою кастрюлю ему подарила, и её тоже полную накладывала… А потом к Каштанову приехала старушка, и они жили вместе, и им ещё веселее было. А дети все были добрые, они каждый день приносили гостинцы и гладили кошечек. Вот так! — Ура!!! — закричали покойники. — Ура! Вы слышали, Каштанов не убивал кошечек! К нему приехала старушка! У них теперь добрая повариха! Господи, как хорошо! — Какой ты добрый! — восклицал Ивашка, глядя на меня влюблёнными глазницами. — Да ладно, чего уж там, — смущённо пробубнил я. — Мне не жалко. Всё-таки кошечки — это не тараканы какие-нибудь… — А что тараканы? — насторожился Ивашка. — Ты разве не любишь тараканов? — А что их любить? — удивится я. — Нет твари противнее. — Нельзя так говорить! — возмутился Ивашка. — Как это: «нет твари противнее»? Разве они делают тебе зло, что ты так о них отзываешься? — Ничего они мне не делают. Мерзкие, вот и всё. — Какой ты всё-таки… — грустно вздохнул Ивашка. — Так что же, — вмешался мертвяк с рыжей шевелюрой, — ты, может быть, их ещё и травишь? — И травлю, и давлю, и в унитаз смываю, и что только не делаю, — признался я. — Господи! — возопил рыжий. — Но за что, за что! Они же тоже жить хотят — ты об этом думаешь, когда давишь их и травишь? Я промямлил что-то невнятное о гигиене, до-

брокачественности продуктов и эпидемиях. Покойники ответили гомерическим хохотом. — Гигиена! — апеллировал к ночному небу рыжеволосый. — О чём он говорит! Уж не хочешь ли ты сказать, — обратился он ко мне, — что ты чистоплотнее таракана? Я открыл было рот, но Ивашка одёрнул меня: — Молчи! Не позорь меня. Слушай. — Таракан, — втолковывал мне огнегривый, — является одним из самых чистоплотнейших существ на земле, по этому качеству он входит в первую десятку и далеко опережает человека, занимающего лишь сто двадцать девятое место. На уход за собой таракан тратит втрое больше времени, чем человек. Проснувшись вечером, таракан никогда не выходит из норки грязный и заспанный, а прежде приводит себя в порядок. Первым делом он чистит лапки. Лапок у него шесть, и каждую из них он тщательно полирует о тщательно припасённую щепочку. Ты замечал, какие стройные и блестящие лапки у тараканов? Это достигается долгой, изнурительной работой. Каждую заусеницу на лапке таракан доводит до совершенства, без этого он просто постыдится выйти на люди. Затем таракан зовёт другого таракана, и они чистят друг другу спинки. Это очень ответственный момент. Надо, чтобы тоненькая чёрная полоска… ты видел у тараканов такую полоску на панцире? — Нет… — я слушал, разинув рот. — Вот видишь, ты их давишь, а таких вещей не замечаешь. Так вот, очень важно, чтобы эта полоска имела строго определённую ширину, для этого панцирь надо шлифовать, снимая лишнюю черноту, ибо полоска сия имеет тенденцию разрастаться. Порядочный таракан умрёт от стыда, если полоска на его спине будет слишком широкой. После спины таракан принимается за головку. Головку он чистит передней парой лапок, от шейки к усикам. И наконец, самое главное — усики. Каждый таракан приводит в порядок усы один и держит в тайне от других свой способ ухода за усами. Усы таракана — предмет его личной гордости, это его индивидуальность. Ты, конечно, обращал внимание, какие разные у них усы? Я, не желая больше позориться, кивнул. — Это тоже достигается кропотливой работой. Вот то, что касается чистоплотности таракана. А известно ли тебе, что таракан — это ещё и в высшей степени деликатное создание? — Ну?! — Вот тебе и «ну»! Ты заметил, например, что таракан никогда не станет бегать по тебе, если, конечно, ты сам на себя его случайно не стряхнёшь?

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

— Ну… — Ну! Это не оттого, что он боится. Ведь ползают же по тебе мухи или муравьи, когда ты спишь. А таракан не поползёт, он просто не позволит себе этого, он никогда не опустится до такого — топтать живое существо. Тогда как у людей это — сплошь и рядом. Я проглотил и эту пилюлю. Рассказчик продолжал. — Продукты, ты говоришь… Жалко тебе продуктов, да? А ты знаешь, что тараканы, живущие в твоей, например, квартире, постоянно заботятся о том, чтобы ты не голодал? Ну не смотри на меня такими большими глазами, это действительно так. Да, тараканы едят с твоего стола, но едят самые-самые малюсенькие крошечки, а если вдруг они видят, что у тебя нечего есть, стол чист, то бегут к твоим соседям, берут крошки у них и несут к тебе, чтобы ты утром мог подкрепиться. Ты же без малейшего чувства благодарности сметаешь этот дар в мусорное ведро. Кстати, о крошках на твоём столе. Тараканы их едят, будучи искренне уверенными, что ты накрошил специально для них. Иначе они не посмеют прикоснуться к чужому. Да-да, можешь проверить — оставь на столе записку: «Тараканы, это не для вас!», и утром убедишься, что все до единой крошки целы. Далее. Ты их травишь. Зачем? — Чтобы от них избавиться, — краснее, промямлил я. — А они, бедные, добрые, доверчивые существа, думают, что это злой ветер занёс в твой дом выбросы с какого-нибудь химзавода. Поэтому выходят они из своих герметичных норок и начинают дышать как можно глубже, чтобы на твою долю пришлось как можно меньше ядовитого газа. С этой же целью поедают они «Боракс». А между прочим, чтобы от них избавиться, вовсе нет нужды применять садистские методы. Достаточно сказать тараканам: «Уходите, я не хочу с вами жить!» — и они уйдут. Соберут в крохотные узелки свой нехитрый скарб и побредут, куда глаза глядят. И как бы ни сложилась их дальнейшая судьба, они до конца дней своих будут терзаться вопросом: «Что же мы ему сделали, за что он так на нас обиделся?» И никогда, никогда себе этого не простят. Чувство вины умирает вместе с тараканом. Вот так. Теперь ты понял, как был несправедлив? Я неопределённо пожал плечами. Несмотря на лавину потрясающей информации, мне трудно было столь круто изменить устоявшуюся годами точку зрения. В это время кто-то из мертвецов тревожно заметил: — Скоро рассвет! — Ну и ладно, завтра закончим, — с пугающей обыденностью заключил скелет без передних зу-

ЯНВАРЬ

бов. — А завтра не успеем, так послезавтра… — Какое «завтра»? Какое «послезавтра»? — завертел я головой. — Я же только… — Ладно, милый, — похлопал меня по плечу рыжий. — Все так сначала говорят. А потом… впрочем, не будем спешить, всему своё время. Узнаешь ещё. Ходить же тебе сюда до тех пор, пока… Тут мне послышалось пение петуха. Откуда на кладбище, да ещё зимой, петух? Однако не успел я даже удивиться, а могилы были уже в полном порядке, будто их никто и не тревожил. Ивашкина тоже. И лопата моя исчезла, так что я пошёл домой налегке. 5 Первое, что я увидел, придя домой, был таракан, пересекавший кухню по диагонали. Кровь ударила мне в виски, и я, сжав кулаки, бросился к нему. Матушка упала передо мной на колени и, раскинув руки, пыталась преградить мне путь. Но я перепрыгнул её и обрушил весь вес моего тела на незваного гостя. Под ногой хрустнул панцирь. Я с силой растёр мокрое место, плюнул матушке на причёску и демонически захохотал. Матушка молча поднялась, вытерла плевок кухонным полотенцем и принялась греметь кастрюлями, а видевший всё это батюшка засунул голову под подушку и заплакал. Тогда я взял бельевую верёвку и, пройдя к себе, стал прилаживать её к люстре. Сделав на верёвке петлю, я полез в шифоньер и достал оттуда серенького плюшевого мишку. Мишка этот был любимой игрушкой моего детства. Помнится, будучи маленьким, я всюду таскал его с собой, зимой укутывал потеплее, чтобы не простудить; за обедом я кормил моего плюшевого друга с ложечки и очень огорчался, что тот не ест, а ложась спасть, разумеется, клал его рядом. И вот теперь мишка весело глядел на меня своим единственным глазом и как бы подмигивал: а ты помнишь?.. помнишь? Я помнил. Вздохнув, я подтянул верёвку на уровень лица, затем погладил медвежонка по его мягкой пушистой башке и просунул её в петлю. Потуже затянув узел, я стал, как заправский боксёр грушу, колотить плюшевое тельце. Колотил пока не выдохся, однако удовлетворения не получил. Тогда взял спички и принялся подпаливать моему мишке пятки, носик, животик, а когда спички кончились, принёс с кухни нож (матушка по-прежнему гремела кастрюлями) и, вонзив медвежонку в затылок, распорол его до самой попы. Выпотрошив всю вату, выбросил её и обвисшую оболочку за окно. Проделав всё это, я прошёл на кухню и попросил матушку дать мне покушать. Матушка нало-

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

жила мне полную тарелку наваристого борща и налила огромную кружку компота. Очень вкусный борщ и превосходный компот. Во время еды я жмурился и причмокивал, а матушка стояла сзади и гладила меня по голове. Поев, я лёг спать.

— А что делал я? — продолжал допрос Сидор. — А ты всё вокруг вился и бил меня палкой по спине. — По хребту? — уточнил Сидор. — По хребту, милый, по хребту! В двух местах мне позвоночник сломал, только тогда-то и я кончилась. Прямо в грязь лицом упала. Потом перед опознанием отмывали. — А я что сделал? — А ты задрал на мне юбку и… Да чего уж теперь старое ворошить-то! — Последний вопрос: ты на меня не сердишься? — За что же мне на тебя сердиться! Я ж понимаю, что не от хорошей жизни всё это. Ты одинок был, женщины тебя не любили… — Видишь! — заорал на меня Сидор. — Она не сердится! А я после всего этого как глянул на неё, горемычную, так внутри ажно всё перевернулось. Взял я камень — и себе по виску… Матрёна подошла к Сидору и обняла его. — Ну и ничего, — приговаривала она, гладя рыжего по голове. — Ну и слава Богу… — Ничего, ничего… — повторял Сидор, прижимая рябую голову к своему плечу. Скелет без передних зубов, доселе молчавший, вмешался в эту идиллию. — Про сон не забудьте, — сказал он Ивашке. — Ах, да! — взвился тот и, лукаво улыбаясь, спросил у меня: — Ты не припомнишь, что тебе снилось сегодня? Что мне снилось?.. Ааа, да-да-да! Сон, конечно, не из самых приятных. Сперва мне приснилась музыка — разумеется, траурный марш Шопена. И будто стою я у своего подъезда, а ко мне подходит одноклассник, трагически погибший ещё в школьном возрасте. «Здравствуй» — говорит. «Здравствуй » — отвечаю я ему (хотя не знаю, насколько уместно желать здоровья покойнику) и интересуюсь: «Кого хоронят?» «А соседа твоего, деда Евсея» — отвечает одноклассник. «Жалко деда, хороший был дед, весёлый». Дед Евсей действительно был весёлым дедом. В его однокомнатной квартире (над нами, между прочим!) вместе с ним жило множество кошечек и тараканов. Кошечек было что-то около дюжины, а тараканов — сотни по три на каждую. Тараканы бегали по полу коричневым ковром и гроздьями свисали с потолка. Понятное дело, этим тварям чужды границы между квартирами, посему жильцы неоднократно жаловались на деда в домоуправление. Там деду делали строгое внушение и требовали потравить тараканов немедленно. Дед Евсей в принципе ничего против этого

6 Я спал почти до полуночи. В пятнадцать минут двенадцатого (а от моего дома до кладбища ровно сорок пять минут хода) какая-то внешняя сила подняла меня с постели, одела и выставила за дверь. Дальше дело было за ногами. По мере приближению к кладбищу меня всё сильнее одолевали угрызения совести. Всё отчётливее представлялись выпотрошенный мишка, матушка с плевком на причёске, влажное пятно от таракана. На кладбище я вступил уже совершенно растравленный, с мокрым от слёз лицом. У ивашкиной могилы уже сидело несколько покойников, включая самого Ивашку и двух моих новых знакомых — беззубого и рыжего. Я упал перед ними ниц и начал грызть землю. — Убейте меня! — выл я, давясь комьями глины. — Задушите или кровь выпейте, или что ещё вы там умеете!.. Ну убейте, чего вам стоит! Нельзя мне больше жить, понимаете — нельзя! Паскуда я самая распоследняя! Ко мне подошёл рыжий и положил свою костлявую руку мне на плечо. — Не надо, — сказал он почти шёпотом. — Встань. Я повиновался. Ивашка отряхнул мои колени и сказал: — Не ешь больше землю. То, что уже набрал, проглоти, а больше не ешь. Я проглотил. Рот мой вновь стал свободен, и я заголосил: — Ну убейте же меня! Убейте, гады! Убейте, или я сам себя убью! — Убить тебя… ишь, чего захотел!.. — проворчал рыжий и обратился к стоящей поодаль покойнице с остатками рябой кожи на бывшем лице. — Вот ты, Матрёна, скажи: как ты тут оказалась? — Так ты же, миленький, сам меня убил, ещё когда живой был! — затараторила Матрёна. — А как я тебя убил? — спросил рыжий. — Известно, как: подстерёг вечером у забора, и — штакетиной по голове. Али ты, Сидор, сам не помнишь? — Погодь, — остудил покойницу рыжий Сидор. — Ты ж сразу не скончалась? — Не скончалась, мой хороший, где уж мне было скончаться! Я упала на четвереньки и поползла, и всё, помню, кричала: ой, мамочка родная! Ой, убивают! Ой, люди добрые, помогите!»

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

не имел, но ему некуда было деть своих кошечек, травить же в их присутствии он боялся — это могло навредить его любимицам. Итак, дед Евсей умер, о чём я узнал по каким-то ранее мне недоступным каналам. Подробностей я так и не выяснил, ибо сразу же проснулся. — Вот-вот! — обрадовано воскликнул скелет без передних зубов. — Проснулся, и сразу сюда. И правильно сделал. Смотри! Беззубый встал, и только сейчас я заметил, что он сидел на новеньком гробе. — Раз, два, три! — с интонацией фокусника скомандовал скелет и поднял крышку. Из гроба вылез дед Евсей. — А, соседушка! — приветствовал он меня, оправляя свой кургузый пиджачок. — Сподобился, значит. А пошто при жизни-то меня не жаловал? — Ка-как не жаловал? — выдавил я. — Очень даже жаловал… — Жаловал? — строго уставился на меня старик. — С дружками на газету срал, заворачивал, под мою дверь подкладывал, поджигал, звонил и убегал? А я выходил и, видя огонь, ногой его затаптывал! — Так то ж в детстве… — оправдывался я. — В детстве, говоришь! А ты что, за себя, за ребёнка, не ответчик? — О, Господи! — простонал я. Сил моих больше не было. — Ааа! — завизжал дед и затряс перед моим носом толстым как сарделька пальцем. — Всуе употребляешь имя Господне, всуе! Вот тебе на этом свете зачтётся сие! Пустят тебя голым задом, да по битому стеклу! Не будь я так шокирован, я бы заметил, что Ивашка и прочие старожилы кладбища на последних словах деда поморщились (у кого ещё оставалась кожа) и недовольно переглянулись. Но ничего этого я не заметил и продолжал свои попытки оправдаться: — Я нечаянно! Вырвалось… — Молчи! — верещал дед. — Молчи, хамово колено! — и двинулся на меня. — Транспонируй его, транспонируй! — закричал Ивашка беззубому. Тот быстро что-то проклокотал, сделал замысловатый пасс, и дед Евсей вдруг оторвался от земли, медленно перевернулся и завис вверх ногами, вытаращив глаза. — Говорил я тебе: недодержали! — упрекал Ивашка скелета без передних зубов. Тот махнул рукой. — А ты не отмахивайся, не отмахивайся! Каково мне теперь перед гостем-то? Говорил же: рано, он только-только под шестимерную систему перестроился, а седьмое измерение и не начинал осваивать, не готов! Эх, Игорёк, Игорёк!

ЯНВАРЬ

— Да кто ж знал… — вяло защищался беззубый Игорёк. — А то ты не знаешь, как это бывает! Будто первый день на погосте! — Ну… ты уж извини. — Да что ты передо мной-то извиняешься! — не унимался Ивашка. — Ты перед гостем извинись. Конфуз-то какой! Стыдуха-то, а? — Перед кем стыдуха? — огрызнулся вдруг Игорёк. — Перед этим, что ли? Он сам-то… — Ну, ну, что «сам-то»? — подбоченился Ивашка. — Этих… кошечек… тараканов… и вообще… — Что «вообще»? — Ну, старику на газету… Небось, из его же ящика и вытаскивали. Из его ведь? — упёр в меня глазницы Игорёк. — Из его… — я готов был провалиться сквозь землю. — Вот! — торжественно возгласил Игорёк и повернулся к Ивашке. — Ну и что? — То! Ответчик он за себя, ребёнка, или не ответчик? — Ответчик. Ну а ты за себя, за живого, не ответчик разве? Этот аргумент, похоже, придавил Игорька. Он затоптался на месте и прогугнил: — Ладно… Только ему не рассказывай. — А что ему рассказывать! — хохотнул Ивашка. — Он и так всё знает. Я взглянул на понурого Игорька и понял, что действительно знаю. 7 При жизни у него восемь передних зубов (четыре сверху и четыре снизу) были ядовитыми, причём источали яд самой гремучей змеи. До пяти лет Игорёк рос себе спокойно, даже не подозревая о таком феномене в собственной ротовой полости. Но вот однажды товарищи по детсаду решили отлупить Игорька за какое-то нарушение кодекса чести, что и осуществили во время сонного часа. Игорёк визжал и извивался, а когда стало совсем невмоготу, цапнул самого рьяного исполнителя приговора за большой палец правой ноги. Тот даже не вскрикнул, опрокидываясь навзничь. Отряд не заметил потери бойца — Игорька оттузили основательно, и лишь после заметили бездыханное и почерневшее от сильного яда тело соратника. Переполох в садике был невообразимый. Месяц работала следственная комиссия. Разумеется, на Игорька никто ничего и не подумал (да и что можно было подумать: ядовитый ребёнок?

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

какая чушь!), и в итоге пришли к заключению, что бедный мальчик (жертва укуса) подобрал какую-то токсичную гадость на улице, а в палате её проглотил. Были сделаны оргвыводы, принесены соболезнования, введены новые жёсткие правила контроля за детьми, и на том все успокоились. Не успокоился только Игорёк. Он чувствовал, что между его укусом обидчика и смертью последнего есть прямая связь. Дома у мальчика жили хомячки, и он решил проверить свои предчувствия на них. Игорёк укусил первого — тот дёрнулся и затих. Укусил второго — тот же эффект. Перекусав всех своих питомцев (коих было шесть) и убедившись, что они мертвы, Игорёк вынес трупики в мусоропровод и стал обдумывать своё нынешнее положение. Теперь он запросто мог умертвить всех своих недругов, но очень боялся, что мама его за это наругает. Поэтому несколько лет, образно говоря, «не показывал зубы». Однако всему есть предел. Когда Игорёк учился уже в шестом классе, его допёк один дылда, восьмиклассник и неоднократный второгодник. Этот аморальный тип облагал младших данью, заставляя их ежедневно приносить для себя по некоторой сумме денег. Если деньги не приносились, уклоняющийся от налога жестоко избивался и нагружался ещё большим оброком. Игорьку по этой части доставалось больше всех, ибо папы у него не было, жил он с мамой, инвалидом третьей группы, мывшей подъезды, так что, понятное дело, карманных денег ребёнок не имел и платить деспоту и сатрапу было нечем. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Уж не раз был готов Игорёк тяпнуть гада за любую ближайшую часть тела, но всегда в последний момент вспоминал о маме, и страх перед наказанием заставлял отказываться от рокового поступка. Так вот, однажды терпение Игорька всё-таки лопнуло, и он твёрдо решил расправиться с вымогателем. Но прежде этот удивительный ребёнок решил избавиться от мамы: во-первых, чтобы избежать взбучки; во-вторых, просто надоело постоянно оглядываться на родительницу. На рассвете Игорёк прокрался к маминой кровати и ухватил её (маму) за пятку. Поскольку рядом возлежал какой-то дядя, заглянувший в гости к маме накануне вечером, пришлось тяпнуть и его. Когда утром сосед, привлечённый настежь распахнутой дверью, обнаружил два голых почерневших трупа, Игорёк уже бегал по визжащей от ужаса школе и вонзал зубы в руки, ноги, шеи всех школьных «королей» и прочих хулиганов, а также некоторых учителей. После учинённого террора Игорёк убежал в лес, а в школе, рассказывают, осталось около двадцати покусанных тел…

Затем ещё несколько лет Игорёк жил в лесу, охотясь на всяческих мелких зверьков, которых убивал своим ядом и заглатывал целиком головой вперёд. Наконец очередная экспедиция по отлову Игорька увенчалась успехом, и его, замотанного в сеть, привезли в город. По этому поводу собрали большой научный симпозиум, на повестке дня коего стояло: человек Игорёк или какое иное животное образование? Пока шла дискуссия, один практикант-стоматолог вырвал Игорьку ядовитые зубы. Эта операция произвела на пациента то же воздействие, что и на заурядную ядовитую змею: он скончался. Оказавшись перед таким фактом, участники симпозиума решили, что Игорёк являлся всё-таки человеком, и постановили похоронить его на городском кладбище. Кстати, сгнил Игорёк на удивление быстро — гораздо быстрее, чем среднестатистический покойник, и вот теперь ходил совершенно голым скелетом. Итак, всё мне про него было известно. Игорёк это понял и сильно смутился. Чтобы снять возникшую между нами неловкость, я сказал: — Ты этого… деда… того… а то висит… неудобно как-то… — Можно? — обрадовано спросил Игорёк. — Конечно! — не менее обрадовано ответил я. Игорёк взмахнул своими костями. Дед Евсей перевернулся в воздухе, плавно опустился в гроб… и мне показалось, что он прокукарекал. Но нет, то не дед, то откуда-то из глубин земли, то ли из начинающих сереть высот раздалось победное кукареканье, и в момент все могилы были прибраны, как койки в армейской казарме, а я, оставшись один, побрёл на ватных ногах домой. 8 Дома мне в нос ударил запах «Дихлофоса» — матушка потравила тараканов. Дома мне по ушам резанул пронзительный крик — матушка порола батюшку за то, что тот ночью помочился под себя. Судя по выражению матушкиного лица, она была вельми увлечена этим занятием, однако едва я вошёл, тотчас бросила восьмиконечную плётку и помчалась на кухню греметь кастрюлями. А батюшка распластался на постели и заплакал. В моей комнате по всему полу валялись отравленные тараканы. Глотая слёзы, я собрал их на газетный лист и произвёл кремацию. Затем я раздобыл лоскутки чёрной и красной материи, сшил из них мешочек, ссыпал туда пепел, а мешочек повесил на грудь. И лёг спать, не поев и не раздевшись. Проснулся я не в двадцать три-пятнадцать, а что-то около девяти вечера. Матушка разбудила. Она толкала меня в плечо левой рукой, держа в

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

правой тарелку, обильно выделяющую вкусные испарения. Пельмешки. Матушка у меня мастерица готовить пельмешки. Я вспомнил, что сутки ничего не ел, но есть что-либо из матушкиных рук не хотелось, поэтому я молча перевернулся на другой бок. Но матушка не отстала. Она дёрнула меня за ногу, на что я пнул её в лицо. Тогда они обошла вокруг и принялась гладить меня по голове. Я резко сел. Матушка опустилась передо мной на колени, и умоляюще глядя на меня, протянула тарелку. Я поддал по тарелке снизу и заорал: — Ну чего ты ко мне привязалась? Засунь свои пельмешки себе в задницу! — и пошёл обуваться. Матушка, плача, ползала по полу, собирала и жадно глотала предназначенные для меня пельмешки. Я же, хлопнув дверью, вышел. На улице уже стемнело. До известного часа было ещё довольно далеко, поэтому я бесцельно бродил по улицам, то глядя в чужие освещённые окна, то с нетерпением посматривая на часы. Холод усиливался, улицы пустели, а стрелки еле ползли, так что я уже начал подумывать: а не вернуться ли пока домой? Вдруг до моего слуха донеслась глухая возня и вроде как голоса. Прислушавшись, я определил, что звуки эти доносились из ближайшего подвала. Спустившись по ступенькам, я приник к щели между дверью и косяком, откуда пробивался слабый свет. Посреди подвального помещения, мебелью которого являлись несколько грязных ящиков и охапка тряпья в углу, стояла девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Она была не одна — её обступали трое молодых людей лет двадцати и более, настроенных, как скоро выяснилось, весьма плотоядно по отношению к ней. Даже через такой несовершенный прибор, как щель, было заметно, что бедняжку трясёт, а голос её дрожит. — Что вам надо? — спрашивала она. — Зачем вы меня сюда затащили? Отпустите меня, я лучше пойду… — Что, мама ждёт? — поинтересовался один из них, и рот его ощерился в фиксатой улыбке. — Да, — ответила девушка, и в голосе её послышалась надежда. — Вы знаете, она сейчас дома сидит с братиком маленьким… беспокоится, что меня долго нет… — А ты вот здесь, — с леденящей лаской перебил её фиксатый. — И занимаешься всякими нехорошими делами, — добавил другой, очень коротко стриженный. — Какими делами? — ещё сильнее заволновалась бедняжка. — Я никакими делами не занимаюсь. Я пойду… мне завтра в школу… — и она попыталась пройти к двери.

ЯНВАРЬ

— Стоять, — грубо дёрнул её за плечо третий, с бледно-рыжими усиками над выпяченной верхней губой и обратился к фиксатому. — Короче, Гарик, хорош с ней базарить, а то тоже будет полчаса свои отмазки лепить как та, позавчера. — Та целочка была… — мечтательно протянул Гарик и спросил свою жертву. — Ты, небось, тоже целка, да? — Да… — пролепетала она. — Не надо… отпустите, пожалуйста… — Ну да, такую да отпустить! — гоготнул Гарик. — Нам без тебя будет скучно. Чья сегодня очередь откупоривать? — Моя, — сказал коротко стриженый, и глаза его масляно заблестели. — Я пойду… мне пора… — бормотала девочка, совершенно раздавленная. — У меня ещё уроки не сделаны… — Харе ныть, заголяйся, — толкнул её усатый. Этот толчок вывел бедняжку из оцепенения, она рванулась было к двери, но усатый подставил ей ногу. Девушка упала, а подскочивший стриженый сильно пнул её несколько раз в живот, отчего несчастную вырвало, и заорал: — Раздевайся, сука, а то я сейчас тебя урою! Девушка, плача, поднялась и стала непослушными пальцами расстёгивать пальто. — Ладно, — приговаривала она, вытирая со рта рвоту. — Ладно… только не бейте… только не убивайте, пожалуйста. — Будешь себя хорошо вести — не будем бить, — ответствовал Гарик. — Да ты не плачь, это приятно. Теперь девчонка стояла совсем голая и, дрожа всем своим худеньким тельцем, всхлипывала: — Мама плакать будет… а у братика — ангина… Мучители её меж тем совещались. — Что-то она какая-то… ни сиськи, ни письки, — критически процедил стриженый. — Ничего, нам за неё не башлять, — резонно заметил Гарик. — В рот ей сперва дать, — предложил рыжеусый. — А может, «вертолётом» её отодрать? — скорректировал предложение Гарик. Это понравилось его дружкам. Гарик подошёл к бедной девушке и приказал: — Загибайся. Ноги расставь и рот открой. — Девушка безропотно выполнила приказание. Гарик встал перед нею, расстёгивая ширинку. Стриженный тем временем подошёл сзади, спустил штаны и обхватил её бёдра. Тут я понял, что пора действовать и осторожно постучал в дверь. Тотчас рыжеусый метнулся к выключателю, секунду были видны мечущиеся

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

силуэты, тут свет погас и всё стихло. Тогда я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче и убедительнее, сказал: — Откройте, пожалуйста. Я не сделаю вам ничего плохого. После небольшой заминки, во время которой до меня доносился сдавленный шёпот, свет снова загорелся и дверь открылась. Я вошёл в подвал. Сию секунду рыжеусый захлопнул за мной дверь и остался там, щёлкнув ножом с выкидным лезвием. — Здравствуйте, — как можно вежливее приветствовал я всех присутствующих, а девушке ещё и поклонился. Все ошалело пялились на меня, а девушка, казалось, на минуту забыла о своей беде. Я обратился к гоп-трио: — Извините меня, пожалуйста, что я без приглашения в столь поздний час вторгаюсь в вашу компанию, но я проходил мимо и, привлечённый шумом из вашего подвала, простите, подглядел, что это вы тут делаете. Из всего увиденного — извините, если это вас покоробит — у меня сложилось впечатление, что эта девушка не является вашей старой знакомой, и что вы, ещё раз простите мне такую неделикатность, хотите её изнасиловать, да ещё и к тому же довольно извращённым способом. Рты у всех троих были раскрыты настолько, насколько позволяли жевательные мышцы. Я же продолжал: — Я убедительно прошу вас отказаться от своих планов и отпустить ребёнка домой, тем более, что время уже позднее и её семья наверняка беспокоится. Я понимаю, что вы сейчас до крайности возбуждены, и вам необходимо получить сексуальное удовлетворение. Взамен я могу предложить вам вырезать у меня на спине звёзды, ремни или ещё, что вы захотите. Я читал в одной книге, что вырезание ремней из спины живого человека доставляет такое же сексуальное наслаждение, что и изнасилование школьницы. Автор книги — крупный учёный, так что в справедливости моих слов можете не сомневаться. С этими словами я скинул куртку, стянул свитер и собрался было снимать рубашку. Однако поскольку свитер я стягивал через голову, то на некоторое время лишился обзора помещения, когда же взор мой вновь открылся, я увидел умоляющее лицо стоящего передо мной Гарика. — Оденьтесь! — воскликнул он. — Оденьтесь немедленно! Здесь холодно, вы простудитесь. — Ничего страшного, — ответил я ему. — Вон, девушка совсем голая, к тому же босиком на бетонном полу. Гарик глянул было в угол, где стояла бедняжка, но тут же густо покраснел и отвернулся.

— Девушка, — сказал он. — Одевайтесь, я не смотрю. Отвернулся и я, с удивлением обнаружив, что рыжеусого и стриженого след простыл. Когда девушка оделась, Гарик робко подошёл к ней и, смущаясь, произнёс следующее: — Сударыня! Время уже позднее, и ходить по улицам в такую пору одной небезопасно — всякое может случиться. Поэтому, если позволите, я вас провожу. — Ах, — ответила девушка и зарделась лёгким румянцем. — Ваше предложение так неожиданно, и я, право, не знаю, удобно ли… Но если вас это не затруднит, то мне будет очень приятно. Кстати, вы сможете зайти к нам на чашку чаю — мама будет очень рада. — О, с удовольствием! — закатил глаза Гарик. С тем они и вышли. Вышел и я. Только я вышел, как знакомая и уже желанная сила подхватила меня, закрутила, выбирая направление, и понесла в сторону кладбища, да так быстро, что я даже обогнал едущий порожняком ЗиЛ-130. Тем не менее я всё же успел заметить стриженого и рыжеусого, бережно переносящих какую-то припозднившуюся старушку через покрытую гололёдом дорогу. Но мне уже было не до того. В моей голове, как некие металлические формы, отливались вопросы: а) так до каких же пор мне ходить на кладбище? б) что там за шестимерная система плюс седьмое измерение, и вообще — что происходит после того, как?.. в) где живёт петух? г) самый главный вопрос: что ел старик Каштанов зимой, когда кухня пионерлагеря не работала? 9 Около моей… простите, около ивашкиной могилы имел место быть оживлённый спор. — Да зачем ему это нужно! — наседал Ивашка на беззубого Игорька. — Не знаю, — отбивался Игорёк. — Но если хочет знать, пусть знает. А, Сидор? — Да что там… — чесал свою рыжую шевелюру Сидор. — Будет знать, не будет знать — что это изменит?.. — А, явился! — первым заметил меня Игорёк и, не давая Ивашке вставить слово, спросил. — В общем, так… ты физику изучал? — Ну, изучал… — неуверенно ответил я. — Тем лучше, легче будет тебе объяснить. Что ты знаешь о материи?

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

— Материя, — доложил я, — есть объективная реальность, она существует независимо от наших знаний о ней, а также не появляется ниоткуда и не исчезает никуда; она только превращается, меняя свои состояния… — На «два с плюсом» потянет, — оценил Игорёк. — Теперь поведай мне, что тебе известно о времени и пространстве? Я принялся бормотать что-то малопонятное о трёхмерной декартовой системе координат и о четырёхмерном пространстве Минковского, где роль четвёртой координаты играет время. Игорёк не дослушал: — Ну да, ну да: вы существуете в трёхмерном пространстве, где размеры и форма тел задаются длиной, шириной и высотой, либо углом, радиусом и прочими сводимыми к длине, ширине и высоте величинами. Точнее, вы привыкли описывать себя длиной, шириной и высотой, а все происходящие с вами и вокруг вас процессы сравниваете с процессом вращения Земли вокруг Солнца, называя это сравнение временем. По вашим представлениям о смерти, человек, прекратив активный обмен веществом с окружающей средой, теряет свою форму, распадается на молекулы и в итоге сам становится частью этой самой окружающей среды уже на молекулярном уровне. Заметь, я говорю только о телесной составляющей человека. Но даже и для тебя это было бы правильно только в том случае, если бы пространство было только трёх-, и не более, мерным, а все процессы были бы сравнимы между собой и с вращением планет в частности. Но всё это чушь. Особенно время — это любой чуши чушь. Я усомнился по поводу времени, но Игорёк меня посрамил: — Подумай: вы берёте несколько процессов, сравниваете их длительность с длительностью какого-то одного и называете это сравнение временем. Но что есть длительность процесса? А?.. То-то: с относительностью не всё так просто. Вы сравниваете длительности, что такое длительность — не знаете. Ну так вот: прекращая своё существование в трёхмерном мире, человек переходит в систему с более сложным набором координат. Ещё раз подчеркну, что речь идёт о теле, а это, в сущности, периферийная субстанция человека. А уж самого человека-то никто никогда и не видел, если, разумеется, понятие «видеть» употреблять в контексте геометрической оптики. Да, кстати: то, какими ты нас сейчас видишь — это так, шутка… должны же мы были предстать перед тобой трёхмерными… — и мои собеседники незлобно рассмеялись. — Теперь ты сам поймёшь, где живёт петух и чем питался Каштанов зимой.

ЯНВАРЬ

Я всё понял, но у меня созрел ещё один вопрос, и я задал его: — А Бог? Игорёк нахмурил свой костлявый лоб. — Существование Его несомненно. Но познать ЭТО каждый должен сам. В пространстве пропел восемнадцатимерный петух. Улетучиваясь в могилу, Ивашка успел протараторить: — Да, насчёт того, доколе тебе сюда приходить… Ходи себе, пока хочется. Мы, в принципе, не заставляем… По пути домой я встретил говорящую собаку. — Фу, как пошло! — сказала мне собака. — Говорящие животные — такой бородатый приём, что уж стыдно было бы его использовать. По-моему, ты исписался. Я устыдился. А в общем, как видите, это вполне обыкновенная история, хоть и началась она довольно-таки необыкновенно. 4 декабря 1989 — 1 февраля 1990, Владивосток Новая редакция — апрель 1992

ПРИКОСНОВЕНИЕ

(сценарий короткометражного фильма) INT. Спальня АЛЕКСЕЯ. Алексей (молодой человек примерно 20 лет) спит. На столике у кровати смартфон. В комнате полумрак, через тюлевую занавеску пробивается слабый свет предрассветных сумерек. NAT. Сон Алексея. Берег моря. Утро. Ослепительно яркое солнце заливает своим светом волны, они искрятся. ГОЛОС МАТЕРИ. Алёшенька, сынок, не смотри так долго на солнце, это вредно! ГОЛОС МАЛЬЧИКА. Ещё немножко, мама! Ещё немножко… СИГНАЛ БУДИЛЬНИКА. ПОЛНАЯ ТЕМНОТА (даже не темнота, а пустота). INT. Спальня Алексея. Алексей выключает будильник на смартфоне и садится на кровати. Глаза его широко раскрыты и направлены куда-то прямо и вдаль. Немного посидев так, встаёт. В комнате всё тот же полумрак, но свет он не включает. Трогает спинку кровати, и, сориентировавшись, разворачивается в сторону двери. Глаза всё так же направлены куда-то прямо и вдаль. Слегка касаясь пальцами стены, подходит к двери, находит дверную ручку, выходит в коридор. Так же придерживаясь лёгким касанием стены, идёт в

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

ванную. Проходит мимо кухни. В кухне горит свет, слышен стук посуды, шипение масла на сковороде – МАТЬ готовит завтрак. АЛЕКСЕЙ. (поворачивает голову в сторону кухни, но глаза всё так же направлены куда-то прямо и вдаль) Мама, доброе утро! МАТЬ. Доброе, Алёшенька! Когда завтракать?.. АЛЕКСЕЙ. Минут через десять. Входит в ванную. Свет не включает – как всем уже ясно, это ему совсем не нужно. Открывает воду, находит на полочке лежащие на привычном месте зубную щётку и пасту, чистит зубы. Лицо обращено к зеркалу, но глаза всё так же направлены куда-то прямо и вдаль… INT. Спальня НАСТИ. Настя (девушка лет 18) спит. Рядом с кроватью на трюмо лежит смартфон. Сон Насти. Полная темнота (даже не темнота, а пустота). Сигнал будильника. Настя открывает глаза, оглядывает свою комнату, сладко потягивается и, не вставая, берёт с трюмо смартфон. Выключает будильник, одну за другой открывает свои странички в разных соцсетях, пролистывает новости друзей и знакомых, ставит «лайки», улыбается и т.д. Решает сделать селфи в кровати, выкладывает с комментарием: «Всем доброе утро! (смайлик)» INT. Комната Алексея. Алексей уже одет для выхода. Подходит к столику, берёт смартфон, нажимает боковую кнопку. ГОЛОС ИЗ СМАРТФОНА. Семь часов сорок пять минут. Алексей проводит двумя пальцами по экрану. ГОЛОС ИЗ СМАРТФОНА. Устройство разблокировано. Алексей водит пальцем по экрану. Его смартфон оснащён функцией Talk Back – специальной программой для слепых и слабовидящих, поэтому, когда палец попадает на ту или иную иконку, смартфон озвучивает. ГОЛОС ИЗ СМАРТФОНА. Телефон. Сообщения. Заметки. Музыка. Интернет. На последней названной опции палец Алексея задерживается. ГОЛОС ИЗ СМАРТФОНА. Чтобы выбрать, нажмите дважды. Алексей, удерживая указательный палец на иконке, средним дважды стукает по экрану. Открывается новое меню. ГОЛОС ИЗ СМАРТФОНА. Почта. Новости. Погода. Палец останавливается на «Погоде». ГОЛОС ИЗ СМАРТФОНА. Чтобы прослушать прогноз погоды, нажмите дважды. Та же манипуляция, что и предыдущий раз. ГОЛОС ИЗ СМАРТФОНА. Сегодня в городе переменная облачность без осадков, ветер

юго-восточный, умеренный, температура воздуха 17 градусов… Пока голос зачитывает прогноз, Алексей разворачивается кругом, делает несколько выверенных шагов и оказывается перед окном. Опирается руками о подоконник, упирается лбом в стекло. NAT. Уже знакомая нам пустая тьма, затем картина, всплывающая из зрительной памяти Алексея: городское весеннее утро, свежая зелень тополей, роса на листьях, лёгкий ветерок колышет ветви… и снова тьма и пустота. Алексей выпрямляется и выходит из комнаты. Проходит в прихожую. АЛЕКСЕЙ (громко). Мама, я выхожу, глянь?.. Входит мать, оглядывает Алексея, оправляет складку на одежде. МАТЬ. Отлично выглядишь, как всегда. АЛЕКСЕЙ. (улыбается) Спасибо, мама. (целует мать) Ну, я пошёл. МАТЬ. (подавая специальную трость для слепых) Может, тебя проводить? Хотя бы до остановки?.. АЛЕКСЕЙ. (строго) Мама! Ну сколько можно?.. МАТЬ. (поспешно соглашается) Хорошо-хорошо… Алексей берёт трость и выходит. INT. Спальня Насти. Она всё ещё в постели, отвечает на комментарии к своему селфи. КОММЕНТАРИЙ 1. (от парня) Супер! Хочу к тебе! (сердечко) НАСТЯ улыбается и ставит «лайк», а также подмигивающий смайлик. КОММЕНТАРИЙ 2. (от подруги) А ты что, на пары сегодня не собираешься? (смайлик в тёмных очках) НАСТЯ. (смотрит на время в верхнем углу экрана) Ааа! Мама мия, лет ми гоу! Срывается с кровати, бежит в ванную, на ходу заказывая по приложению такси. INT/NAT. Салон автобуса. Большинство пассажиров погружены в свои смартфоны. Алексей сидит у окна, голова повёрнута к улице. Если не знать Алексея, может показаться, что он смотрит в окно, но взгляд его всё так же направлен куда-то прямо и вдаль… ГОЛОС ПО ТРАНСЛЯЦИИ. Остановка Парковая! В зрительной памяти Алексея проявляется парк, знакомый с детства – деревья, клумбы с яркими цветами, дорожки, скамейки, гуляющие люди, бегающие дети… ГОЛОС ПО ТРАНСЛЯЦИИ. Осторожно, двери закрываются! Следующая остановка – Университет! INT. Университет. Рекреация. Перерыв. Алексей уверенно идёт вдоль стены, слегка постукивая по ней тростью; отмечая для себя дверные проёмы, рассчитывает, сколько ему осталось до

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

нужной аудитории. Встречные, замечая Алексея, сторонятся, уступая дорогу; некоторые знакомы с ним, здороваются – Алексей отвечает и идёт дальше. Настя выходит из аудитории, поворачивается и быстро идёт вдоль стены прямо на Алексея. Его не видит, так как всё внимание – на экран смартфона. Отвечает подруге, спрашивавшей про пары: «Успела!» (смайлик, «бицепс» и «виктория»). На полном ходу врезается в Алексея, от неожиданности вскрикивает и роняет зажатую подмышкой сумку. НАСТЯ. Ты что, слепой?! АЛЕКСЕЙ. (просто) Да. (улыбается) НАСТЯ. Ой, да ладно! Много тут вас таких приколистов… (поднимает сумку) Ну, что стал? АЛЕКСЕЙ. Ты не могла бы отойти? Мне лучше вот так (постукивает тростью по стене, улыбается), иначе столкновений будет гораздо больше. НАСТЯ. (внимательно смотрит на Алексея, до неё доходит) Ой… Ты… правда?.. Прости, я сразу не поняла… АЛЕКСЕЙ. Ничего страшного. Можно, я всё-таки пройду? Скоро звонок, а мне ещё дойти надо. НАСТЯ. (ей действительно стыдно) Да-да… Аа… может, тебя проводить?.. Так же быстрее будет, да?.. АЛЕКСЕЙ. (улыбается) Да, быстрее. НАСТЯ. Ну, вот! Тебе в какую?.. АЛЕКСЕЙ. В двести двадцать пятую. НАСТЯ. О, это совсем рядом! Пойдём? АЛЕКСЕЙ. (улыбается) Я примерно представляю. (протягивает перед собой руку, но недалеко – в локте рука полусогнута) Пойдём. Настя берёт Алексея за руку – в момент соприкосновения обе руки слегка вздрагивают. Настя подводит Алексея к нужной аудитории. НАСТЯ. (отпускает его руку) Ну, вот… АЛЕКСЕЙ. Спасибо. Стоят возле двери. Подходит ещё один СТУДЕНТ. СТУДЕНТ. Лёха, привет! АЛЕКСЕЙ. Привет, Сашкец (подаёт руку, улыбается). Тебе сегодня не к первой паре?.. СТУДЕНТ. (пожимает руку Алексея, смеётся) Так получилось, что не к первой… (Насте) Можно пройти? НАСТЯ. Да-да, конечно! (Алексею) Всё, пока? АЛЕКСЕЙ. (кивает) Пока (уходит в аудиторию). Настя, постояв пару секунд перед дверью, разворачивается и быстро уходит. INT. Аудитория. Лекция. ЛЕКТОР. (рассказывает интересно и темпераментно) Итак, что объединяет все три комедии Гоголя? Во-первых, это так называемая

ЯНВАРЬ

«миражная» интрига. Что это такое – уже ясно из названия: вместо настоящей интриги, когда в процессе развития сюжета развиваются и сами герои, изменяется их жизнь, меняются их характеры – в миражной интриге всего этого нет. Да и самой интриги, как выясняется в финале, не было – герои гнались за миражом. Все их стремления, все их желания в итоге – мираж, призрак, иллюзия… Одновременно – общий план по рядам: некоторые студенты слушают лектора и даже что-то конспектируют, некоторые «сидят» в смартфонах, кто-то шёпотом переговаривается – в общем, всё как обычно. Крупный план на Алексея – он весь сосредоточен на лекции, и хотя на парте перед ним лежит смартфон, работающий в режиме диктофона, Алексей внимательно вслушивается в каждое слово, в каждую интонацию. ЛЕКТОР. Так случается со всеми героями «Ревизора» – со всеми, включая Хлестакова, про которого можно подумать, что один он что-то тут выиграл… Ничего он не выиграл, всем ясно, что он останется таким же, каким и был, а денежки быстро промотает, ему не впервой. Так случается с героями «Женитьбы» – Подколесин вернулся на круги своя, а выберет ли кого Агафья Тихоновна с её идеальными запросами – тот ещё вопрос, пардон за каламбур… То же самое и с Ихаревым в «Игроках»… Лекция продолжается… INT. Кабинет английского, где занимается группа Насти. Все следят по учебникам за текстом, который читает одна из студенток. Настя, подперев голову кулаками, рассеяно смотрит перед собой, думая о своём. СТУДЕНТКА. And they could live a real life if they didn’t… ПРЕПОДАВАТЕЛЬ. (останавливает чтение) Thanks. And next… (выбирает по журналу) Antonova, please. Настя не реагирует. ПРЕПОДАВАТЕЛЬ. Antonova! СОСЕДКА ПО ПАРТЕ. (пихает Настю в бок, шёпотом) Настя, тебя! НАСТЯ. (очнувшись) А? Что? ПРЕПОДАВАТЕЛЬ. Antonova, continue, please! НАСТЯ. (растеряно) Э… Excuse me… ПРЕПОДАВАТЕЛЬ. (раздражённо) Don’t apologize! It’s a smartphone again, isn’t it? НАСТЯ. What?.. Yes, I have a smartphone… (лезет в сумку, достаёт смартфон, показывает преподавателю) Смех в аудитории. Звонок об окончании пары.

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

Настя сгребает свои вещи и первой выскакивает из аудитории. INT. Рекреация. Из аудитории № 225 выходят студенты. Настя наблюдает, притаившись за колонной (или за стендом, за углом и т.п.). Алексей выходит последним, ориентируется, в каком направлении ему двигаться дальше, идёт. Настя осторожно следует за ним, выдерживая приличную дистанцию, прячась то за предметами, то за мимо проходящими людьми. Вдруг голос за спиной заставляет её вздрогнуть и остановиться. ПОДРУГА. Наська, привет! Ты что, в шпионов играешь? НАСТЯ. (медленно оборачивается) Привет… Почему… в шпионов?.. ПОДРУГА. Ну, или в сыщиков. Я уже минут пять за тобой наблюдаю: перемещаешься какими-то перебежками, всё время прячешься (шутливо грозит пальчиком) – явно не хочешь, чтобы тебя кто-то увидел… НАСТЯ. (соображает) Увидел?.. (смеётся) Вот я дура! Извини, мне сейчас некогда, потом поболтаем! (быстро и легко уходит) ПОДРУГА недоумённо пожимает плечами, глядя ей вслед. Настя догоняет Алексея и идёт почти рядом с ним, следя только, чтобы его трость не задевала её ноги. Проводив его до следующей аудитории, запоминает номер и идёт на свою пару. INT. Следующая перемена. Настя встречает Алексея на выходе из его аудитории и сопровождает до следующей; не скрываясь, идет почти рядом с ним. INT. И на последующем перерыве повторяется то же самое… INT. Настя встречает Алексея на выходе из аудитории, идет рядом, некоторое время колеблется, затем решается: НАСТЯ. (трогает Алексея за руку) Привет. Это я. Алексей останавливается и поворачивается к Насте. НАСТЯ. (боясь, что её не узнают, спешит пояснить) Мы с тобой после первой пары столкнулись… точнее, это я на тебя налетела… а потом проводила немного… АЛЕКСЕЙ. (улыбается) А потом ходила за мной на каждом перерыве… НАСТЯ. (ошарашенно) Да как?!.. АЛЕКСЕЙ. (улыбается) Шаги. Твои шаги. Я их с первого раза хорошо запомнил – теперь, наверное, ни с кем не спутаю. НАСТЯ. Вот я дура… (смеётся) Уже второй раз за день! АЛЕКСЕЙ. А что случилось? НАСТЯ. Да так, ничего особенного. Слушай, у

тебя ведь пары закончились? Тут внизу кафе – может, зайдём, попьём кофе? Если, конечно, ты не торопишься… АЛЕКСЕЙ. Не тороплюсь. (подаёт Насте руку) Пойдём. INT. Студенческое кафе. Алексей и Настя за столиком. Пьют кофе, разговаривают. АЛЕКСЕЙ. А я хорошо знаю это кафе. Я здесь работаю. НАСТЯ. (удивлённо) Кем? АЛЕКСЕЙ. (улыбается) Ну, не официантом, конечно. Здесь же по вечерам клуб, музыканты играют. А я на пульте сижу, звук выстраиваю. Кстати, у нас тут и своя группа есть. Сашка, которого ты сегодня видела – наш басист. Смешной, как и все басисты… НАСТЯ. А ты? АЛЕКСЕЙ. Гитара акустика, вокал. Ну и тексты в основном мои. НАСТЯ. Выступаете? АЛЕКСЕЙ. Конечно. Вот в ближайшую субботу как раз здесь. Приходи. НАСТЯ. Супер! Приду. АЛЕКСЕЙ. Так что всё у меня нормально. Кстати, спасибо, что не жалеешь. Терпеть этого не могу. НАСТЯ. (неуверенно) И всё-таки… АЛЕКСЕЙ. Как так случилось? Это редкое генетическое заболевание. Что-то с хромосомами связано. Человек рождается зрячим, но постепенно теряет зрение. С каждым годом. Пока совсем… У всех по-разному. Моя прабабушка, говорят, ослепла в сорок два года. Я дотянул до четырнадцати… Но сны до сих пор вижу ещё те. Хотя всё меньше. Теперь всё больше другие. НАСТЯ. Какие? АЛЕКСЕЙ. В основном звуки – голоса, шум, шорохи. Те же впечатления. Иногда даже запахи снятся. И прикосновения. НАСТЯ. А можно тебя попросить?.. АЛЕКСЕЙ. О чём? НАСТЯ. Закрой, пожалуйста, глаза. АЛЕКСЕЙ. Не нравится? Я знаю, многих смущает, кто-то даже пугается. Но очки принципиально не ношу – не хочу быть похож на, как ты сегодня сказала, приколиста. (усмехается) «Подайте бедному слепому коту…» НАСТЯ. (фыркает) Нет, как раз мне нормально. Даже интересно – какой-то запредельный взгляд такой… Ну, закроешь? На минутку… АЛЕКСЕЙ. Ну, хорошо… (закрывает глаза) НАСТЯ протягивает руки к лицу Алексея и осторожно прикасается пальцами к его векам. АЛЕКСЕЙ. (улыбается) Спасибо. Надеюсь, приснится.

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

НАСТЯ. Ага… А… мы ведь с кофе закончили?.. Может, пройдёмся, погуляем? Погода хорошая… АЛЕКСЕЙ. (на мгновение задумывается, затем решительно кивает) Да, погода хорошая. Пойдём. Настя и Алексей встают из-за столика и, взявшись за руки, идут на выход. Проходят мимо столика, за которым сидят три одногрупницы Насти (их можно было видеть в эпизоде занятий по английскому). Те, оказываются, давно за ними наблюдают. Две активно перешёптываются, причём одна вертит пальцем у виска, а третья с ухмылочкой снимает уходящую пару на свой смартфон. Последние кадры – экран смартфона, Алексей и Настя выходят из кафе. FIN.

ЯНВАРЬ

февраль 2020 г.

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

Валерий КОРОСТОВ #Украина-Зеленый Клин #о-Несмелове-смело #Басё-наше-всё

ИЗБРАННЫЕ ХОККУ

алерий Коростов – журналист с «профессиональным литературным образованием», если так можно назвать выпускника Литературного института имени Горького, что отличает его от остальных авторов номера. Еще его отличает то, что он не живет не только во Владивостоке, но даже и в России, оставшись после развала Союза на Украине. Тем не менее с городом его связывают сразу несколько своего рода «литературных нитей». Так, владивостокское издательство niding.publ.UnLTd выпустило три книги его текстов. Ранее он, как исследователь русской и зарубежной дальневосточной поэзии, написал содержательную статью об Арсении Несмелове – видном поэте из Владивостока, эмигрировавшем в конце гражданской войны в Китай. Ну и наконец, его любимые японские хокку удаются ему возможно даже лучше, чем известным владивостокским адептам этого литературного жанра с японоведческим образованием. Именно подборкой хокку и представлен здесь Валерий Коростов.

***

la vie en rose

Жизнь в свете другом – сплошном золотом – дарит поздняя осень! *** Как подаянье, застряли листья берез в еловых лапах… *** Праздный, нестрашный, приподнятый над землей, танк в нашем парке. КАМЕРЫ Раньше ходили пред Божьим оком, ныне везде под ними. *** Болтает в трубку. Кроха сбоку шлеп да шлеп. Подымает, как куль. *** Ишак упрям, но стадо ишаков пойдет куда угодно. *** Греет на солнце старческие косточки, сев на отмостку…

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

*** Богадельней для книг стали мои полки. Забыты детьми.

СЕТЕВЫЕ Заходят ко мне, читают. На цыпочках у-да-ля-ют-ся.

*** Не ко времени ты умываешься, кошка! Скоро за полночь.

*** Лирик, он смертник. Смягчишься воском, в момент оттиснут печать.

*** Не хочу к своим баранам. Хочу к другим, со снежным руном.

*** Напоминает: тебе в мире не место. Знаю, женщина.

*** Экая глыба, человечище какой, и как надрался…

*** Повторяй: «я все еще могу поправить», глотая слезы.

*** Украина, йо! Бернес глухо звучит изпод одеяла.

ПОЛИТИК Рукопожатье. Воздух слева направо. Справа налево.

*** Где «здравие», где «упокой», а, поди ж ты, вечно встретятся.

*** Рыжеволоса, кленовых листьев пучок. Походка – пожар.

*** Кончится осень. Потом, как нотариус вместо любимой.

*** Отрешенность и перламутр: как это удается небу?

*** Все случайно – и слава и поношенье. Рулетка имен.

*** Пора поставить крест на коже дня ночной татуировкой.

*** Тушечница, плащ, соломенная шляпа. Чепуха в музей…

*** Дисковый плеер, старый друг, ослеп. Тегов не различает.

МЕЧТЕ Иди сюда… Стук за стеной пусть не вспугнет. Сплошь идиоты.

*** К издевательствам он притерпелся, да. Но внутри тикает.

*** Надо пережить мрак. В катакомбах свечи только яснее.

Восемь лет после Майдана На день рожденья дарим матери моей мешок картошки.

*** Раскопки трубы. Достают советское наше прошлое.

*** По мановенью ветра озолотило детей, качели!..

*** Хранят «Каноны Хайку». Где-то в Калуге, Норильске, Пензе…

*** Желтеет палец столетий. Вдаль по нему бредет самурай.

*** Трижды пришлось продуть компрессор. Рыбки, с вас три желанья.

*** Четверка цифра твердая. Отличником быть невозможно.

*** Не Вийон ли там, в темном углу, около банкомата?!

*** Клею к обоям сухие листья. Иной перезимует.

*** Да, элементарно: в любых ситуациях – Свет против Зверя.

*** Вновь безработный. Черная метка за труд. Позор, но не мой.

*** Лягушка Басё бултых в пруд, бултых в разных вариантах!

ЯНВАРЬ

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

*** Отец покойник приоткрывал двери в дом. Рывком проснулся! *** Странствуй по судьбам, сердце. Читай, сочиняй. Никому не верь. БЛЕСК Маковка храма вдруг приоткроет фрагмент летнего плёса… *** Насилу нашел! Уголок, где пауза, нежится вечность. *** Болеет. Днями, кроме корки на губах, ни крошки во рту. *** Сон об Эдеме. Змий не искушал. Червяк балдел в яблоке. *** Воняет войной. Монголо-татарами с братским оскалом. *** Снаряд тоже люди, сказал бы Дерсу. Убьет где захочет… *** Любовь страшнее, чем ненависть, зло ближе, чем дух доброты… *** То, что есть в мире, но миру не принадлежит – собственность хокку…

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

Робинтагор ДРОНАД #не-Рабидранат-Тагор #золотая-середина #и-чтец-и-жнец

«УВАЖАЕМЫЙ АБОНЕНТ»

втор номера, присутствующий в нем под псевдонимом Робинтагор Дронад, все же может быть опознан по фотографии выше в первую очередь владивостокскими театралами. Он длительное время был любим ими как исполнитель ведущих ролей в постановках театра Тихоокеанского флота и наверняка будет не менее любим как актер приморского драмтеатра имени Максима Горького. Небезызвестен он также как блестящий декламатор стихов, в том числе своих, на различного рода литературных мероприятиях, и как участник и победитель региональных и российских поэтических конкурсов. Вообще он, вероятно, самый удачный во Владивостоке пример связующего звена между двумя видами искусств – театром и поэзией. Это предположение вполне можно принять даже с учетом того, что профессиональная актерская подача способна вытянуть для слушателя-зрителя далеко не поэтический шедевр. Но ведь с другой стороны – порой вместо блестящего актера-декламатора все равно почему-то хочется услышать пусть и заикающегося, но лирика собственной персоной. В данном же случае практически найдена середина, которую часто называют золотой.

ЯНВАРЬ

Знаешь Как бывает, Выключаешь телефон На целую вечность. Беспечно, Взлетая к небесам, Чтобы потрепать за гриву Облако льва. Или опускаешься в пропасть, Ища выход. И когда возвращаешься, В надежде, Как прежде Включаешь – Вот он я! Прием, я на связи! Вдруг кто-то искал. Написал о нехватке воздуха, О болезни сердца. Кто-то кричит смской. Кричит что убит, тоской! Но... Боже мой! Провайдер! Бьется в истерике, что – Уважаемый абонент, ваш кредит увеличен От и до Остановите! Скажите водителю, что он проехал Зону моего приема. Кто это скалится в пропасти

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

Моего дверного проема? Как похож на меня. Мама! Мамочка, мне так страшно. Ведь этот злой человек, это не я? – Ну что ты, сынок! Спи! Положи под голову облако, Чтобы было удобней. Мама расскажи мне сказку. Мама! Мама! Кто прольет слезы, когда умрет последний вампир? Глупый мультфильм! Ну что ж! Погостили и будет. Пятаки на глаза, и пора на паром. Мне отрубили голову Облаком-топором Без промаха, Со всего размаху! Душонка вытекает каплями На облако-плаху. Я даже не персонаж! Я абонент! Мой номер – Плюс семь и так далее Выдолбят шрифтом траурным На мраморный монумент. И когда меня опять не станет, И буду я всем, как всегда безразличен – Уважаемый абонент! Спасибо что вы с нами Сообщаем, Что ваш кредит увеличен.

*** Когда мы перестали понимать Друг друга ровно с полуслова? Когда остыли чувства наши и кровать? Когда мы стали закрываться на засовы? На вышках часовых расставили с ружьем, Чтоб не впускали нас, били в лоб, Когда мы перестали находить Всего лишь пару подходящих слов? Когда слова нам перестали подходить? Когда мы выросли из этих детских слов?... Куда мы сгинули? В какие города? И с кем мы ходим в парк по вечерам? Когда мы перестали узнавать Входящие звонки по номерам? Когда, скажи, когда мы изменили курс? И пропустили нужный поворот, И почему мы едем не туда, И кто нас, чёрт возьми, везёт???

ЧЕГО НЕ ЗНАЮ Я А лето знают только лишь бомжи, На лавках лежа под открытым небом. Для них цветут на клумбах городских цветы, И знают, верно, только лишь бомжи, Где быль, где небыль. Ласкает дождь их бренные тела, И заставляет петь бессмертные их души, И знают лишь бомжи, как суетны дела, И что в подлунном мире хуже Или лучше. Чем пахнет лето, знают лишь бомжи, на встречу солнцу руки их подняты. От жажды высохли беззубые их рты, Зато улыбки святы. Как любит лето, знают лишь бомжи, Под деревом, в кустах, и на просторе луга Бомжи танцуют вальс, не попадая в такт, И гладят по рукам друг друга. Как умирает лето, знают лишь бомжи, И погребальные костры их слезы сушат, И стаи птиц на юг, Как будто прямо в рай, Уносят за собой, Продрогшие их души.

*** Сплетение света и тени Я слышу отзвук тамтамов, У Чада чадят костры, И пламя играет на лицах шаманов, Со мною играешь ты. Повсюду игра светотени, Мы дышим, и мы влюблены, Рассвет золотит наше телосплетенье Рукой похотливой весны. Мы движемся ровно и плавно, Как будто глубокие сны, И пальцы, как змеи, в открытые раны Ползут в приоткрытые рты. Заходится сердце тамтамом, Артерии пляшут под пенье, Любовь проникает твоими руками Ударами в солнцесплетенье. Костры догорают у Чада, Шаманы в плену сновидений, Ты нежно баюкаешь чадо, Вне мира, вне света, вне тени.

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

РВАНЫЙ ПАРУС Батарея совсем зеленая, Как июль, а точнее август. Помнишь мы с тобой, еще влюбленные, Вдруг, нашли на море рваный парус? Ты сказала – Наверное, кто-то Не добрался до нужного берега! Его лодка разбита, расколота! Может он современный Беринг? Я нашел пару досок от лавки, Мы воткнули наш порванный парус! Флагом нам послужили плавки, Целовались! С тобой целовались... Не проплыла и пару метров, Наша наспех сколоченная лодка, Мы тонули и при этом смеялись, От любви или, может, от водки. Протрезвели наутро, голодные, И с похмельем вернулись печали, И над сломанным остовом «лодочным». Мы молчали, мы просто молчали.

ЯНВАРЬ

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

Анна ЧАЛАЯ #Владивосток-Москва-Владивосток #Крючкова-Васильев-Звеняцкий #проза-дебют ТОНЬКА Стук в дверь. Открываю – на пороге Тонька. Плачет, грязное лицо, помятое испачканное пальто, дрожит... «Выйди в подъезд» – поговорить надо. Выхожу. «Меня побили...Толстая девка с Окатовой… я ее не знаю... Меня и Катьку... Мы сказали что ты отомстишь ей... завтра стрелка...» – рыдает. Меня прошиб пот... «Подожди... какая еще девка? Как побили? А я здесь причем?». Я никак не ожидала такого поворота событий. Вид у Тоньки был как у потрепанного щенка, жалко ее было до невозможности. Тонька – хрупкая, зеленоглазая девчонка, с которой мы дружили с пеленок и которую я называла своей младшей сестрой. Говорила она сбивчиво и все время плакала: «Мы шли с уроков... и тут эта толстая девка с подругами, она сказала нам, что мы – лошки и что у нас на районе живёт одно лошье, мы ответили что-то, они повалили нас на землю и стали бить, Катька крикнула, что «придет Тонькина сестра и отомстит», они назначили стрелку на завтра и угрожали серьезными разборками... да... забыла сказать... и еще эта толстая девка в меня плюнула...». ...Я одновременно испытывала гнев, чувство несправедливости, жалость и страх. Мне было 15 лет, Тоньке – 12. На дворе 1996 год, в нашей школе на Трудовой все делились на «лошков» и «крутых». Думаю, что по сути для тех, кто делил – я всегда была лошком, но отчаянно это скрывала. Инстинкт самосохранения работал мощно, я репетировала перед зеркалом «крутое» выражение лица, училась материться и ходить медленно. Однажды специально перевязала себе здоровую руку бинтом, пришла в школу и рассказывала всем, что вчера дралась на Окатовой с целой бандой старшеклассников... Сама же и муху боялась тронуть и рыдала над бездомными котятами. Вот и вернулось вранье бумерангом... Слушала Тоньку и у самой коленки дрожали от страха, как у зайца. «Не волнуйся, Тонька, иди домой и ложись спать, все будет очень хорошо, я размажу эту девку с Окатовой». Стрелку назначили в городке, после уроков. Ночь была бессонной, из радиоприёмника вырвалась песня Cranberries «Zombie» и еще больше усиливала безысходность...»In your heeead... in your heeead... zombie...».

нна Чалая – автор-актриса. Окончив театральный факультет Дальневосточного Института Искусств, она всю свою дальнейшую жизненную деятельность связала с выбранной профессией, чередуя работу в родном городе с долговременными отъездами в столицу для набора мастерства у заслуженных авторитетов – в актерской лаборатории народной артистки Светланы Крючковой и на актерском курсе Анатолия Васильева. Тем не менее малая родина притянула ее назад и сейчас Анна играет в драмтеатре имени Максима Горького. Для этого номера из литературного творчества Чалой (стихи, тексты песен, эссе и др.) выбран ее дебютный рассказ.

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

Городок представлял из себя две красные башни, обнесенные по кругу стеной из красного кирпича. Это было местом встреч для хулиганов и влюбленных, а также местом, где до и после уроков курили или учились курить школьники. Утром я твердо решила прогулять два урока, ведь были дела поважнее, и отправилась сразу в городок. Там приговорила полпачки Camel и вышагивала туда-сюда свой план, которого у меня не было. На мое спасение в городок пришел Алексеенко – паренек из параллельного класса, он был, как говорилось тогда, из «крутых» и уважаемых всеми оторвышей. Решила сразу идти Ва-банк и, набрав воздуха в легкие, медленно выпалила «Хочешь поприсутствовать сегодня на офигительной разборке? Я буду драться с девкой с Окатовой. Она побила мою сестру Тоньку… Да, кстати, она сказала, что в нашей школе учатся одни лошки». Алексеенко не на шутку оживился и обещал «подойти помочь». В назначенное время мы с Тонькой пришли к городку и увидели, что, помимо самого Алексеенко, пришла «помочь» почти вся школа... и самое страшное, что пришли даже пятиклассники, которые уселись на стены городка и жаждали зрелищ и хлеба. Я была в ужасе, Тонька ликовала. Нас встретили как вождей племени и поставили в центр круга... все были в ожидании. Повисла пауза... молиться я тогда не умела... я думала – «девка с Окатовой, пожалуйста, не приходи!..» Вдруг в городок вошли 3 девчонки и одна из них, действительно, была очень толстая и очень наглая. Она сразу поняла кто здесь «Тонькина сестра» и, уставившись на меня, громко спросила: «И чё? Чё ты хочешь от меня?». «Да я вообще домой хочу к маме и папе» – подумала я, но отступать было поздно. «Я хочу, чтобы ты попросила прощения у моей сестры». На самом деле, в моей голове сложилась идеальная картина: девка с Окатовой просит прощения у Тоньки, Тонька тут же ее прощает, и мы расходимся по домам. Но толпе этот вариант показался скучным, да и девка с Окатовой оказалась далеко не белой и пушистой. «Да с чего бы я просила у нее прощения» – хорохорилась она. Вдруг Алексеенко подбежал к ней и пнул по заднему месту... Круг резко сомкнулся... пауза... девка с Окатовой занервничала и быстро сменила тактику. Она оглянулась на своих подруг, которые дрожали рядом, как осиновые листы, затем посмотрела на Тоньку и с таким же наглым непробиваемым лицом выдавила из себя: «Ну прости». «Ну неееет» – выкрикнул Алексеенко – «разве так просят прощения, мы тебе не верим». «Не верим!» – закричали пятиклассники. «Прости» – так же нагловато, но уже более убедительно повторила девка, но Тонька отрицательно покачала головой. «Вот это поворот» – подумала я, мой план почти провалился, нужно было спасать

ЯНВАРЬ

ситуацию, но как... «Ну давай Анька, решай как быть» – сказал Алексеенко. Звенящая пауза... За секунду перед глазами пролетели картинки – маленькая счастливая Тонька играет с куклой… затем плачущая и растрепанная Тонька в подъезде, грязное пальто... Пятиклассники затихли… В глазах обидчицы раскаяния не было… Отпустить?.. нет… наказать... и я сказала: «Ты должна просить прощения на коленях!». «На колени!» – неожиданно взревела толпа. И через секунду девка с Окатовой уже стояла на коленях и просила прощения у Тоньки. Тонька сказала, что прощает. Казалось бы – вот она развязка, но Алексеенко закричал: «А еще она плюнула в Тоньку и потом сказала, что мы все здесь лохи. Кто хочет плюнуть теперь в нее – подходите!...». Я была в тихом ужасе... это было только начало школьного «суда». Народ стал выходить из круга и плевать в обидчицу, а некоторые еще и пинали. Девка с Окатовой сносила все молча, как будто это было для нее привычным. Мне стало плохо, я почувствовала, как к горлу поднимается тошнота, полпачки кэмела дали о себе знать и еще было жалко эту злую девку. Вдруг один из пятиклассников, сидящих на стене городка, закричал: «Завуч идет!» – и все стали рассыпаться в разные стороны. В стенах городка были круглые отверстия, кто-то убегал с места преступления через эти дыры, кто-то прыгал со стен... Алексеенко закричал: «Хватайте девку с Окатовой! Не дайте ей уйти! Она обозвала нас лохами! Встречаемся на стадионе!». Про то, что Тонька была обижена и отомщена, уже никто и не помнил. Сначала я побежала в сторону своего дома, но потом развернулась и решила бежать к стадиону, было интересно, чем кончится дело, и все же я была главным зачинщиком этой истории. На стадионе я увидела жуткую картину – Алексеенко и пятиклассники бросали камни и портфели в девку с Окатовой и заставляли просить прощения теперь уже и у них. «Хватит» – вдруг закричала я, «оставьте ее в покое, отпустите ее! Она уже обо всем пожалела! « ...но меня никто не слышал... Пятиклассники погнали свою жертву дальше, вниз по косогору, как собаки мчатся за каким-нибудь зайцем... А я пошла домой. Шла и думала о том, что хочу навсегда остаться «лошком»... Очень хотелось юпи... «Почему... почему нельзя было просто поговорить...» – бормотала я. На следующий день Тонька радовалась, что мы «победили толстую девку», а я еще долго боялась ходить на окатовский рынок за продуктами. Девку с Окатовой я больше никогда не встретила, надеюсь что у нее все хорошо. Через несколько лет после «разборок» в городке обстоятельства сложились так, что Тонька на меня обиделась, и теперь уже я просила у нее прощения, но меня она... не простила.

октябрь 2020

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

Сергей ЧУБАЕВ #Дилан-Майк-Дёма #рок-н-ролл-и-все-все-все #эпоха-и-мы

Сергей Чубаев прямого отношения к

пишущим театралам или журналистам не имеет. Его появление здесь концептуально обусловлено идеей сделать своего рода мост между этим номером и номером, посвященным текстам владивостокских рок-музыкантов, работа над которым уже идет. Потому что рассказ Чубаева посвящен самому легендарному из владивостокских рок-поэтов и это, как вы понимаете, не Лагутенко, хотя и он в нем упомянут тоже. И многие другие, и вообще, этот текст – срез самого интересного времени в истории российского рока, коснувшийся не только Владивостока, но и Питера, Иркутска… Если кто-то еще не догадался – речь идет об Александре Дёмине. Рассказать о нем – значит описать всё наиболее значительное, происходившее в 80-х во владивостокской тусовке, и не только владивостокской. Есть смысл поместить здесь преамбулу, написанную самим автором:

«Текст о Дёме был написан в какой-то степени случайно, под заказ. Сеня Мариенгоф попросил, я неделю поковырялся, и мне написанное понравилось. Поэтому, когда пришагал на первый международный музыкальный фестиваль на Набережной, никак понять не мог, а что это народ поворачивается от меня в профиль. В лицо не плюют, но сильно осуждают. Ну, Макса Немцова я хоть знал, а тут те, кого я вообще в упор никогда и никак. А потом и со словесными претензиями. При том, что криминала там точно нет. Другие тексты, ранее сотворённые, типа одобряли, а тут... И самое обидное, что герой моего шедевра туда же побрёл. Мы с Сашкой с год точно обходили друг друга. Если не полтора. Пока обоим не надоело. Встретились на Арбате, Дёма вёл за ручку сына, оттого, может, был разнежен, и вежливо согласился со мной, что это лучше, чем общесоюзный шедевр «Моряк с гитарой» из ныне незабвенного альманаха «Парус», и не помню, но сильно подозреваю, хотя могу и ошибиться (возраст, наползающие друг на друга воспоминания), пошли мы заливать примирение чем-нибудь градусосодержащим. Жалею ли я, что написал? Нет. До сих пор считаю, что для того времени нормальный текст был. Как отношусь к нему сейчас? А я никогда не публиковал ничего, за что мне было бы стыдно. И писать его мне было приятно».

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

Д-Д: КОГДА РОК-Н-РОЛЛ ЕЩЁ НЕ УМЕР

(мифологический гон)

Другу, брату, Дёме, по-прежнему первому, поэту и рокеру. There’s so many different words So many different suns And we have just one word But we live in different ones Mark Knopfler, «Dire Straits»

Основные действующие лица: Дэйв – первый президент владивостокского рок-клуба; ныне ближе к видео, чем к року; по-прежнему чаще пьян со вчерашнего, чем с сегодняшнего. Дёма – Александр Дёмин. Владивостокский призрак всемирной рок-революции. Всё ещё бродит по городу. Некоторые предварительные примечания: БГ, Цой, Шевчук, Майк Науменко, Джон Леннон, Здвиг, Илья Лагутенко – хорошие люди. Мамонов и Липницкий – не рассмотрел, но, кажется, тоже люди. Ник Рок-н-Ролл – тоже, кажется. товарищ Куйбышев – товарищ бывшего ДВПИ (ныне ДВГТУ). Задница – кличка девушки из песни Дёмы.

ЯНВАРЬ

задница –

место, на котором сидят. «Моден Токинг» – группа немцев, нагло пародировавшая С. Минаева. Том Андерс – не муж Памелы Андерсон. «Приморские струны» – определённо не музыкальный магазин. Кикабидзе – так называют Челентано в Грузии. Челентано – так называют Кикабидзе в Италии. «Три семёрки» – а классный, мужики, был портвейн, а?! Кот Соломенный – тоже человек. Основатель группы «Третья стража». Похож на кота Чеширского: последнее, что тает после его ухода, это улыбка. Правда, не его, а ваша. «Третья стража», «Туманный стон», «Депеша» – эти играли и жили в нашем городе. «Муми Тролль» – девичья фамилия «Мумий Тролля». «Квины» – эти в нашем городе и не жили, и не играли. «Алиса», «ДДТ», «Зоопарк», «Телевизор» – эти хоть и играли, но не жили в нашем городе. «Шоколадница» – одно из целой череды названий одного кафе на Океанском проспекте.

Я ненавижу этот город. За никогда не горящие фонари. За ямы с грязной водой, в которые в темноте вляпывается нога. За ветер, нахально лезущий под кожу куртки и хватающий ледяными пальцами за шкуру… Ненавижу и не могу без него. Потому что у него свой запах – соли и пота, у него свой звук – резкий и грубоватый, свой вкус – креветок и дешёвого хлеба. Он звучит своей собственной музыкой – ночных шагов, подвалов и предместий, наплывающих на центр.

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

1. В принципе, Саня Дёмин был хорошим мальчиком. Небольшой, крепко сбитый, ладненький, с плоским лицом, под которым на шнурочке болталось другое плоское и ехидное лицо – какого-то заморского коричневого божка, вываливающего большой широкий язык из узкой щели рта. Про Саньку даже во всесоюзном литературно-публицистическом альманахе «Парус» написали: «Моряк с гитарой». Что он в школе, мол, даже не то революционером, не то хулиганом был. Но это потом. После того, как Сашка японский язык выучил и стал в моря ходить. С иностранцами там беседовал, жизнь им облегчал в круизах. А они за это его на губной гармошке играть научили. Потому что на гитаре бренчать он уже немножко умел. И песни писать. И ещё петь песни голосом Боба Дилана. Поэтому на вопрос, что такое Сашка Дёмин, я всегда отвечаю: «Смесь Боба Дилана и Саши Чёрного. Только фамилия – Дёмин». 2. А ещё в городе жил Дэйв. Дэйв не умел играть на гитаре и губной гармошке, но он не хотел быть инженером. А выучился он на инженера. Ну, не свезло парню! И ковыряясь в какой-то лаборатории тогда ещё политехнического института имени товарища Куйбышева, Дэйв всё думал, чем бы другим заняться. Но таким, чтобы было в кайф. Сидел Дэйв однажды в своей лаборатории, пил водку и вдруг услышал, что кто-то за окном играет на гитаре и губной гармошке. Вышел на улицу, чтобы прогнать, и увидел мальчика с двумя лицами. Одно лицо рот открывает и поёт и ещё гармошку дует, а другое всем язык показывает. Голос у мальчика вроде не очень, и играет так себе, а всё вместе хорошо получается. – Где песни берёшь? – спросил Дэйв. – Сам пишу, – скромно ответил мальчик. – Погоди, – сказал Дэйв. – Я тут быстренько. И даже водку допивать не стал, а улетел в Питер. Пошёл он на Рубинштейна, пожал руку БГ, Цою, Шевчуку, Майку Науменко. Сказал им, что он президент Владивостокского рок-клуба. Так появился на рок-карте России ещё один рок-клуб. 3. Когда Дэйв вернулся, мальчик всё ещё стоял под окном. Дэйв снова к нему подошёл, протянул руку и сказал: «Давай знакомиться. Я – Дэйв». – А я – Дёма, – ответил мальчик, но руку не протянул, потому что продолжал играть на гитаре. – Я твой менеджер, – сказал Дэйв, – и ещё президент Владивостокского клуба.

Так рок-клуб появился уже во Владивостоке. Каждый ясный день в нашем городе нужно хватать и, как золотую монету, прятать в кошелёк памяти. Потому что потом придёт милая, нежная, тихая осень, а за нею… И, промёрзший и злой, будешь ты доставать оттуда эти монеты летних дней и тратить, тратить… День за день: на серый и грязный – зелёный и солнечный. Золотых монеток, к сожалению, не всегда хватает. Кошелёк пуст, а травка не зеленеет, и солнышко не блестит. И по клумбам тёмные выбоины – «Городу от мэрии». Мне чуть-чуть легче: день рождения в самом конце этого зимы – в начале апреля. – Саня, в субботу ко мне придёшь? – Эт-то чего? С гитарой? – Пошёл ты в задницу! Себя принеси. Я тебе о гитаре чего сказал? И когда все уже в сборе, и нет, кажется, смысла ждать, под неотзвучавшим звонком стоит Дёма с гитарой и сумкой, в которой лежат гармошки. – Не опоздал? А через полчаса, после третьей рюмки под гомон необязательного разговора: – На кухне попоём, а? Я тебе песню написал. Мы пели. Остальные приходили перекурить и оставались. Джон Леннон сказал мне раз, Прищурив свой хитрый глаз: «Пора подводить итоги…» А девчонка по кличке Задница Мне сказала: «Проснись, идиот! Ты уснул в семидесятом И спишь пятнадцатый год. Оказались пустою сказкою Все мечты о всемирном роке». И вильнувши тем, За что получила кличку, Мне поставила «Моден Токинг». За окном была апрельская ночь 1985 года. Из окон на город падал голос Тома Андерса. Мы уже знали, что рок-н-ролл мёртв. 4. Дэйв сказал Дёме, что нужно стать лауреатом, и спонсировал его поездку на Шамору. Там Приморский краевой комитет ВЛКСМ проводил «Приморские струны». Сорокалетняя толстая комсомолка в тельнике с маленьким красным лениноголовым знаменем на гороподобной груди делила прибывших на чистых и нечистых. Входящие пели о дельфинах, крабах и одиноких осинах. Комсомолка закатывала глаза от наслаждения.

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

Дёма спел тоже. Полпесни. Ну, допустим, о кофе из вчерашних окурков. Или о тех, кто пришёл позже – «смеси Кикабидзе и Челентано». Профиль на значке возмущённо отвернулся. Возможно, чтобы не дышать парами от семисот семьдесят седьмого портвейна, который Саня хлебнул, чтобы преодолеть врождённую скромность. Комсомолка сочувственно констатировала: «Вы не наш. Идите к рокерам». – Девушка, зачем так грубо? Лучше бы на … отправили. Комсомолка возмущённо выдохнула, и Саньку вынесло могучей воздушной струёй. Рокеры разожгли свой собственный костёр, и, честное слово, у этого костра песни были веселее, чем у бардствующих комсомольцев. К ним стали перебегать спутницы бардов в таких же форменных тельниках, с такими же широко распахнутыми в мир добрыми глазами. Интересно, что санины песни потом долго ещё пели в КСП города, а он ужасно не любил наивные глаза и тельники кээспэшниц, а «кээспэшник» стало у него самым пределом презрения. 5. Дэйв стал возить Дёму на рок-фестивали. Чтобы избавиться от стеснительности, Дёма продолжал употреблять «Три семёрки», но не всегда мог рассчитать дозу. Потом его выносили на сцену, ставили на ноги, зажимали пальцы на грифе, и он начинал играть на том аккорде, который оказывался в тот момент под пальцами. Подобная техника игры до сих пор остаётся никем не освоенной. 6. На рок-фестиваль в Иркутск поехали втроём: Дёма, Дэйв и Кот Соломенный. Кот поехал как звукач, хотя обычно он тоже писал песни и пел их вместе со Здвигом в «Третьей страже». В Иркутске Дэйв внимательно следил, чтобы Дёма не пил больше, чем он сам. Всё, что больше, пил Кот. Поэтому перед концертом он был самым пьяным. Самое чумовое в Иркутске было быть «фуфаечником»: ходить в валенках, норковой шапке и телогрейке. «Фуфаечники» стояли лениво на всех углах и лишь эпизодически меняли расслабленную растянутую позу на другую не менее расслабленную, обращая ко всем одну и ту же фразу: «Ну-уу, ты-ыы, ээ-таа, брат…» Другую половину Иркутска составляли жлобы. Жлобам бить «фуфаечников» было скучно, потому что те даже как-то и не сопротивлялись. Западло им было… Поэтому свалившимся на город рокерам жлобы сильно обрадовались, а организаторам пришлось гостей охранять.

ЯНВАРЬ

Когда почти трезвого Дёму доставили на концерт и препроводили в гримёрную, никто и представить не мог, во что это выльется. Дэйв спокойно ушёл тусоваться, едва соображающий Кот отправился знакомиться с пультом, а Дёма, непривычно одинокий, сидел в гримёрной и размышлял, чем бы заняться. Вот тут-то открылась дверь, и вошёл жлоб, цыкнул зубом и, почти как «фуфаечник», начал: «Ну, ты это, брат…». Тут он узнал Дёму и сделал соответствующий вывод: «Ага!». Дёма понял, что сейчас будут бить… Но когда через полчасика Дэйв зашёл за Дёмой, он увидел, что на сцену его придётся транспортировать обычным образом: на столе стояла батарея пустых пузырей, а незваный гость обнимал кандидата в лауреаты и втолковывал ему, что это только «фуфаечники» и комсомольцы хотят, чтобы победил кто-нибудь из местных панков, а все нормальные мужики горой стоят за Дёму, потому что он настоящий мужик и свой в доску. Жлоб пригодился, чтобы помочь Дэйву вынести великого рокера современности на сцену. А Коту в это время объясняли, как работать с пультом: «Это двигай, и здесь нажать можно, а вот тут не надо, и на эту кнопку не дави. Понял?» Кот понимающе кивал, потому как вообще был парень покладистый, а говорить было трудно, потому что перед тем, как что-то сказать нужно же подумать, что сказать. А голова болела, и утром деньги кончились, и поспать не дали, и быстрее бы назад в гостиницу… Поэтому и кивал Кот не очень активно и очень осторожно. Дёму, значит, вынесли, установили вертикально, зажали пальцы на грифе. На этом аккорде он сыграл три песни. Возможно, никто не догадывался, что это три песни, потому что куплеты их нахально переползали из одной в другую, перемешивались. А Саня был не в состоянии контролировать одновременно руку, чтоб она по струнам не промахивалась, и текст. В сюр происходящего въезжал один Дэйв, но он давно привык, и только в очередной раз давал себе мысленные клятвы бросить Дёму на произвол судьбы и заняться кем-нибудь другим. Наконец, этот аккорд публике стал надоедать и она принялась вопить: – Дём! А ты другие аккорды знаешь? – Знаю, – согласился Дёма и передвинул пальцы на другое место на грифе. Коту в это время стало окончательно скучно двигать переключателями там, где разрешили, и он решительно ткнул пальцем туда, куда сказали, что нельзя. Это был Звук! Дёма звучал так, как «Квинам» не снилось. Если бы хоть одна падла сказала, что

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

он хуже кого бы то ни было, жлобы разнесли бы зал вдребезги. Лауреат № 1 Иркутского рок-фестиваля был определён. Самое интересное, что о том, что он не только выступил, но и выиграл, Дёма узнал только вечером. Когда проспался. 7. Во Владивостоке фестивали тоже проводили. Под завязку забивались залы. Билетов, кстати, продавали только половину, и покупали их только те, кому не западло было платить. Ну, а если в кармане не было ни копейки, можно было идти и так. Во Владивостоке точно знали, что круче рок только в Питере. Потом мы. Потом Свердловск там, Москва. Вот ещё Магадан тоже очень хороший город. Лучшими командами города были, кроме Сани, «Третья стража», «Туманный стон», «Депеша». И было ещё десятка три команд послабее, вроде «Муми Тролля». На концерты приходили комсомольские лидеры, которым, с одной стороны, было указано влиять на молодёжь, а с другой, слушать такую антисоветчину и писсимистячину было невмоготу. Сначала они выходили на сцену и объясняли, почему мальчики играют не то и не так, а потом, устав от свиста, стали посылать вместо себя записки без подписи. Записки радостно зачитывались для любопытствующих зрителей самими выступающими. После концерта народ сбивался в кучи и шёл продолжать до утра в какой-нибудь тёплый гараж, где выпивалось недопитое, допевалось недопетое и доигрывалось недоигранное. 8. Дёма снова появился с побитой мордой. С ним эпизодически это происходило. Аккуратно залепленный пластырем фэйс, тем не менее, для сцены не годился. Или настроения не было. Сбросились на пиво и пошли за ДКМ на солнышко. Было рано, сцену топтал второй дивизион. Массы фланировали туда и обратно. Прилетел Илюша Лагутенко, ухватив бутылку, радостно сообщил, что стал первым, кто раскрутил себя в Японии. – Это как? – не понял Дёма. – А я кассету свою за триста иен в дансинге сдал, – охотно поделился опытом Илюша. Пиво было вкусное, солнце ласковое, и в зал совсем не хотелось. Жаждущие подходили и подходили, так что скоро осталась одна, последняя бутылка. Припёрся Ник Рок-н-Ролл. – Пива дайте. Ник всегда был каким-то невежливым мальчиком. Это я понял уже при первой встрече,

в «Шоколаднице», которая одно время стала местом тусовок. Тогда он требовал от народа, чтобы кто-нибудь набил ему морду. Поскольку были только свои, желание Ника не осуществилось, хотя, если бы оно было искренним, мог бы прогуляться чуть ниже, по Океанскому до Ленинской, и получить искомое без труда. Пиво ему отдали. Кстати, я тоже на него нацеливался… Но жаждущих у нас всегда понимали. Им где-то даже сочувствовали. Такая вот, блин, национальная черта. Поэтому Ник забрал остававшуюся бутылку и провозгласил: – Мужики, я сейчас… Идите смотреть… Такое покажу… В «такое» я не верил, но, куда все… Одному-то что делать? …Полуголый Ник выскочил на сцену. В руке он держал бутылку, открыл её о край сцены, отхлебнул, а потом стал поливать пивом первые ряды. Мы, к счастью, были далеко. Когда она опустела, он звезданул её о стойку микрофона, подобрал осколок и им стал резать себе руки и живот, стряхивая капли крови вниз, на зрителей. В связи со всем происходящим, текст и музыка, как это и было для него обычно, стали несущественны. Он подскочил к нам снова в фойе. Оживлённый, радостный. – Ну как, мужики? Как я сегодня дал?! – В кайф, Ник! – ответил Дёма и повернулся ко мне за поддержкой, но не нашёл. А когда Ник отошёл, спросил: – Не понравилось? – В следующий раз, когда он на сцену полезет, пусть предупредит заранее: я керосин и спички ему приготовлю. Хотя, может быть, мне просто было жалко пива? 9. Первым с концертом приехал «Телевизор» из Питера. Рекламы почти не было, и зал стал заполняться только на второй день. Сидя после концерта и отказавшись от «чего покрепче» водки, «телевизоры» с интересом рассматривали разместившихся пообок девушек. Во время первого же перекура поинтересовались: «А вот девушки рядом..?» – Действуйте. Вернувшись за стол, они стали действовать. Естественно, успешно. Потом стали приезжать остальные – «Алиса», «ДДТ», «Чайф», малоизвестные группы Москвы и Питера. Большинство из них непременно посещали хату Дэйва.

ЯНВАРЬ

ВАКУУМ

весь мир ... и люди в нем ...

Приехал и Мамонов. Столь подвижный на сцене, Петя «на хате» засел в углу, лениво махнул рукой на предложенный «чпок» (стакан со смесью пива и спирта, закрываемый сверху ладонью и доводимый до пенообразного состояния резким ударом о колено, после чего немедленно потребляемый) и предоставил возможность говорить своему басисту и по совместительству пресс-секретарю Липницкому. Липницкий бросал в толпу провинциалов тезисы об эстетической позиции и не отрывал взгляда от задницы сидящей насупротив него леди. Зад, истинно, был изящен. Леди в конце концов снизошла и сменила стол на колени возжаждавшего. Липницкий смолк и дал возможность проявить себя аборигенам. Стараясь понравиться, Дёма наяривал. Пел песню за песней и заглядывал Мамонову в полуприкрытые глаза. Тот отгородился и даже просто вежливым быть не хотел. Наконец, разлепил губы и родил: «Майк приедет – Майку понравится». Злой, как чёрт, Дёма влетел в кухню, хватил два «чпока» без паузы и продолжил «домашний концерт», словно успокаивая себя своими собственными песнями. Не пытаясь уже нравиться никому. Как обычно, кухня вскоре оказалась забитой перекочевавшими. А потом мы шли по тёмной улице, и много выпивший, но трезвый от злости Дёма орал: «Это всё наш долбанный провинциальный менталитет. Понравиться им хочем! А им на всех нас нас…ть!» 10. Майк приехал. И Саня спел ему «Майк, подари мне свой блюз». И песни Дёмы Майку действительно понравились. И Дёма подарил ему свою чёрную майку с иероглифом «ничто». Они вместе пели и пили. И уехав, Майк не забыл Сашку, а постоянно требовал от организаторов фестов в «европах», чтобы они пригласили Дёму. И когда Дёма надирался, Майк выносил его на сцену. Вместе с «Зоопарком» Дёма записывал свои песни, а Майк и его жена присылали подарки сыну Дёмы. Почему Дёма не вышел на уровень известности сегодняшних «мумиков»? Потому что продолжалось это совсем недолго. Умер Майк. Дёма поехал его хоронить. Но это грустная история, и право на неё есть только у самого Дёмы.

ЯНВАРЬ

Я бы сыграл тебе этот блюз, Но в моей гитаре песок. Я бы сыграл тебе этот блюз, Но в моей гитаре песок. Мои руки пусты, Мне больше нечего бросить На чаши наших весов. Я бы сыграл тебе этот блюз, Но в губной гармошке песок. Я бы сыграл тебе этот блюз, Но в губной гармошке песок. Песок, в котором Захлебнулось эхо Наших с тобой голосов ..Мы бы могли станцевать этот блюз, Но вокруг нас только песок. Мы бы могли станцевать этот блюз, Но вокруг нас только песок, Песок, Остановивший Стрелки наших часов.

АНДРЕЙ МАСЛОВСКИЙ

presents

ЯНВАРЬ

2022