Возвращение полученного как последствие расторжения нарушенного договора - Предисловие by Infotropic Media

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО Публикуемая монография в значительной степени связана с одноименным диссертационным исследованием, посвященным возвращению полученного имущества при расторжении нарушенного договора, а также с рядом статей, выходивших по данной проблематике в последнее время. Книга более подробно раскрывает один из вопросов, затронутых в диссертации — в опрос о факторах, влияющих на построение общего учения о последствиях расторжения нарушенного договора. Предваряя текст монографии, не могу не сказать о том, что представленный читателю цикл публикаций смог появиться благодаря усилиям многих людей, что, однако, не отменяет отнесения любых возможных неточностей исключительно к сфере моей ответственности. Прежде всего, данное исследование не могло бы состояться без поддержки и терпения моего научного руководителя — А. М. Ширвиндта. Это большое счастье — в идеть перед собой пример того, как можно развивать право в разных его направлениях и вообще относиться к профессии, к своему делу. Мне очень повезло в жизни иметь такую возможность. Далее, данное исследование не смогло бы продолжиться и найти свое завершение без подробного обсуждения его результатов на заседаниях кафедры гражданского права МГУ им. М. В. Ломоносова. Благодаря детальному рецензированию работы А. Е. Шерстобитовым и Е. Ю. Самойловым, а также последующему рассмотрению основных выводов на заседаниях кафедры, удалось лучше расставить акценты в собранном массиве материала, отделить в нем существенное от несущественного и сформировать более точную позицию. Кроме того, значительное влияние на доработку исследования оказали идеи А. Г. Карапетова, Д. В. Новака и К. И. Скловского, выступивших официальными оппонентами, Р. Т. Мифтахутдинова и Т. П. Подшивалова, выступивших неофициальными оппонентами, а также вопросы и замечания, озвученные в ходе публичной защиты диссертации членами диссертационного совета МГУ им. М. В. Ломоносова 12.03. III

Вступительное слово

Говоря о подготовке и проведении исследования, также не могу не сказать о наставлениях и советах коллег, с которыми мне посчастливилось некоторое время работать и многому, смею надеяться, у них научиться. Это два во многом тесно связанных между собой коллектива со сложной, но, я уверена, несомненно значимой для частного права судьбой — к оллектив Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации (да-да, еще продолжающий жить в реализованных идеях!) и коллектив Исследовательского центра частного права им. С. С. Алексеева при Президенте Российской Федерации. Горжусь знакомством и надеюсь, что тот вклад, который они продолжают вносить в образование, в развитие судебной практики, в законотворческий процесс, найдет достойный отклик. Кроме того, данное исследование, как и многое в жизни каждого, не могло состояться без человеческой поддержки родных и близких — мамы, папы, Даши, Маши, Марины, за которую я им очень благодарна. Наконец, данное исследование не увидело бы свет без содействия издательства Инфотропик Медиа, которое приняло к печати и проделало большую работу по редактированию и корректировке текста. С уважением и благодарностью, Ксения Усачева 27 февраля 2019 года

ВВЕДЕНИЕ Актуальность темы исследования. Когда нарушение обязательств должником оказывается столь существенным, что дальнейшая связанность кредитора договором больше не может предполагаться, кредитор управомочен расторгнуть договор. В урегулировании разных деталей расторжения нарушенного договора всегда существует острая потребность. Она обусловлена не только тем, что при существенном нарушении обязательств стороны нередко находятся в конфликте, но и тем, что это наиболее частые случаи отмены договора (в отличие, например, от расторжения в связи с существенным изменением обстоятельств), оставляющие значительное пространство для усмотрения правоприменителя (в отличие, например, от расторжения в случаях, предусмотренных соглашением сторон). Предложение для них некой типизированной модели решения спорных вопросов поэтому помогает не только понизить дальнейшую конфликтность ситуации, но во многом еще и уберегает правовую систему от произвола, к которому неизбежно вело бы допущение разного решения одинаковых проблем. Тем временем набор и содержание абстрактных правил о расторжении нарушенного договора не перестают вызывать споры. В сравнительно-правовой перспективе дискуссии о них не прекращаются, по меньшей мере, на протяжении уже более чем двух столетий и насчитывают по несколько кругов обсуждений. В европейской правовой традиции один из первых таких кругов во многом оказался связанным еще с разработкой кодификаций XIX в., впервые отразивших общее право на расторжение нарушенного договора. Один из последних — с недавними масштабными реформами обязательственного права. В одних странах эти реформы уже показали свои первые результаты (напр., в Германии (2002 г.)) 1, в других — еще не реализованы или были осуществлены совсем недавно (напр.,

См., напр.: Zivilrechtswissenschaft und Schuldrechtsreform. Hrsg. von W. Ernst, R. Zimmermann. Tübingen, 2001. V

Введение

во Франции и Швейцарии) 2. И в тех, и в других они существенно оживили дискуссию о проблемах расторжения нарушенного договора, дали ей новый импульс. Проводящаяся в российском праве реформа гражданского законодательства также затронула некоторые вопросы расторжения нарушенного договора: к ним обращалась и Концепция совершенствования общих положений обязательственного права России 3, и Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации 4, и затем обновленный текст ГК РФ. И хотя сама реформа в этой части прошла скорее в консервативном ключе, воспроизводя некоторые из решений, обсуждавшихся ранее практикой, она поспособствовала расширению дискуссии. В итоге многие вопросы, накопившиеся у судов, еще до вступления в силу обновленных норм все чаще стали рассматриваться сначала в различных абстрактных разъяснениях ВАС РФ по применению норм права и в его постановлениях по конкретным делам 5, а теперь — и в рамках некоторых разъяснений ВС РФ 6. 2

Обзор литературы о реформировании французского и швейцарского обязательственного права в целом, а также в части обсуждения последствий отмены договора (в т. ч.) из-за его нарушения см. подробнее: Усачева К.А. Единая модель реституционных отношений в проектах реформирования французского и швейцарского обязательственного права (часть первая: новое решение старой проблемы) // ВГП. 2015. № 6 (КонсультантПлюс); Усачева К.А. Единая модель реституционных отношений в проектах реформирования французского и швейцарского обязательственного права (часть вторая: основные прикладные вопросы реституции) // ВГП. 2016. № 1 (КонсультантПлюс). Проект Концепции был рекомендован Советом к опубликованию в целях обсуждения (протокол № 66 от 26.01.2009) и доступен в Интернете по адресу: www.privlaw.ru Подготовлена на основании Указа Президента РФ от 18.06.2008 № 1108 «О совершенствовании ГК РФ» и доступна в Интернете по адресу: www.privlaw.ru Например, последнее принятое им абстрактное разъяснение было посвящено как раз расторжению договора, определению его последствий. Речь идет о постановлении Пленума ВАС РФ от 06.06.2014 № 35 «О последствиях расторжения договора». Но многие проблемы расторжения, в т. ч. его эффекта, до этого обсуждались и в целом ряде других разъяснений ВАС РФ. См., напр.: постановление Президиума ВАС РФ от 05.11.2013 № 1123/13, постановление Президиума ВАС РФ № 1059/10 от 18.05.2010, постановление Президиума ВАС РФ от 21.01.2014 № 13517/13; п. 26 постановления Пленума ВАС РФ от 17.02.2011 № 10 «О некоторых вопросах применения законодательства о залоге», п. 7 и п. 8 информационного письма Президиума ВАС РФ от 13.09.2011 № 147 «Обзор судебной практики разрешения споров, связанных с применением положений ГК РФ о кредитном договоре», п. 9 и п. 15 постановления Пленума ВАС РФ от 12.07.2012 № 42 «О некоторых вопросах разрешения споров, связанных с поручительством» и т. д. См., напр.: определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 31.03.2015 № 33-КГ15–1 и комментарий к нему (Бевзенко Р.С. Проценты по кредиту и «зависший залог» // ВЭП. 2015. № 6), определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС

Введение

Многие из проблем расторжения нарушенного договора теперь обсуждаются и в документах международной унификации договорного права (прежде всего, в положениях Конвенции ООН о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г. (Венской конвенции)), а также в различных актах soft law (в частности, в Принципах международных коммерческих договоров УНИДРУА (PICC), в Принципах европейского договорного права (PECL), в академическом проекте Модельных правил европейского частного права (DCFR)) 7. При этом по некоторым из них не удалось договориться и в таких сводах. В целом, в ходе дискуссии, сложившейся вокруг проблем расторжения нарушенного договора, затронутыми оказались самые разные вопросы. Это и соотношение расторжения с другими средствами защиты (например, с взысканием убытков), и основания такого расторжения (например, что считать существенным нарушением и есть ли какие-то альтернативные способы определения оснований для расторжения), и порядок расторжения (например, выбор в качестве общего правила внесудебного порядка), и его последствия (например, каковы эти последствия и какие правила должны к ним применяться). Большое значение при этом приобретают вопросы последствий расторжения нарушенного договора, ведь кредитору само это средство защиты интересно, прежде всего, эффектом, которого позволяет добиться его применение. Классическими последствиями расторжения нарушенного договора являются отменяющий эффект и «реституционный» эффект.

РФ от 04.08.2015 № 310-ЭС15–4563 и комментарий к нему (Бевзенко Р.С., Усачева К.А. Распределение риска гибели вещи и свобода усмотрения сторон при расторжении договора лизинга // ВЭП. 2015. № 9); Постановление Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений ГК РФ об ответственности за нарушение обязательств». Подробнее о других разъяснениях см.: Усачева К.А. Влияние факта нарушения договора на определение последствий его расторжения // ВЭП. 2017. № 6. С. 129–159. Далее по тексту и документы международной унификации договорного права, и различные акты soft law будут сокращенно упоминаться как «акты [конвенционной и неконвенционной] унификации договорного права» (т. к. несмотря на разные цели и разную технику нормообразования, будь то приведение различного к одинаковому или же выделение общего из многообразия имеющихся решений, а также несмотря на различия в юридической силе подобных актов, конечный результат их разработки одинаков — э то появление общих норм, справедливых не только для одного конкретного правопорядка). Об аналогичном их обозначении и о теории вопроса см., в частности: Асосков А.В. Основы коллизионного права. М., 2012. С. 21–22; Вилкова Н.Г. Договорное право в международном обороте. М., 2004. С. 68–69, 78–92. VII

Введение

Первый означает прекращение с расторжением еще не исполненных обязанностей сторон, второй — в озможность осуществления возврата полученного сторонами. Возврат полученного устраняет возникший между сторонами дисбаланс, нивелируя тем самым негативный эффект нарушения договора. На сегодняшний день это наиболее спорное последствие расторжения нарушенного договора, которое не имеет даже общепринятого наименования. Например, в английском, американском, французском, бельгийском праве, в англоязычном варианте и итальянском переводе ст. 81 Венской конвенции, в англоязычной версии ст. 7.3.6 Принципов УНИДРУА данное последствие расторжения называется «реституцией» (restitution). В немецком, швейцарском, австрийском праве, а также, например, в немецкоязычном переводе Принципов европейского договорного права (ст. ст. 9:307, 9:308) — «обратным осуществлением (обмена)», «возвращением предоставленного», «возвратом» (Rückabwicklung, Rückerstattung, Rückgabe, Rückstellung и пр.). В российском праве вопрос о том, какое из этих обозначений корректнее, даже обсуждается отдельно. И хотя во многом он здесь связывается скорее с учением о последствиях недействительности, при обращении к последствиям расторжения также используют то выражение «возврат полученного», то термин «реституция» 8. Универсальность языка компаративного анализа подталкивает к использованию единой терминологии при сравнительно-правовом описании той или иной группы правовых проблем. В этой связи более нейтральным, освобожденным от разных посторонних смыслов и значений кажется выражение «возврат полученного», но в сравнительно-правовых исследованиях оно иногда заменяется на более короткое «реституция», «реституционный» и пр. — со ссылкой на то, что во многих странах сегодня имеется и такой опыт обозначения 9,10.

VIII

Пример широкого использования последнего термина — с м., в частности: Карапетов А.Г. Расторжение нарушенного договора в российском и зарубежном праве: дис. М., 2011. См., напр.: Laimer S. Durchführung und Rechtsfolgen der Vertragsauf hebung bei nachträglichen Erfüllungsstörungen. Tübingen, 2009. S. 10. Поэтому если далее в данной диссертационной работе используются термины «реституция», «реституционный», то только в связи с такого рода причинами.

Введение

Внимание доктрины и практики к данному последствию расторжения во многом обусловлено тем, что при осуществлении возврата полученного возникает большое количество самых различных вопросов. Например, в каких случаях возврат должен осуществляться в натуре, а в каких — п осредством уплаты компенсации? Ведь в разных ситуациях каждой из сторон может быть выгодно как одно, так и другое решение, и это предопределяет поиск каких-то объективных критериев для ответа на данный вопрос. Учет таких объективных критериев становится актуальным и при обсуждении других вопросов. Например, на кого из контрагентов возлагать выгоду или невыгоду изменений предмета предоставления (особенно если они были вызваны случайными причинами, не связанными с поведением сторон)? По каким правилам должен осуществляться возврат полученных от предоставления выгод и компенсация расходов на него? Может ли расторжение дополняться требованием о взыскании убытков, и что им должно охватываться? На какую из сторон должны возлагаться издержки на осуществление возврата полученного? Какими критериями должно определяться место, время, порядок исполнения обязательств по возврату полученного и т. д.? Перечень этих вопросов вряд ли может быть описан исчерпывающим образом. Интересно, что ответов на них в сравнительно-правовой перспективе сегодня фактически получается столько, сколько факторов оказывает влияние на построение общего учения о последствиях расторжения нарушенного договора. Некоторые из таких факторов универсальны, некоторые — напротив, могут играть роль только для разрешения какой-то определенной группы вопросов. И хотя иногда такие факторы пересекаются, позволяя обосновывать совпадающие подходы, все же чаще они ведут к разным решениям, из-за которых оказывается сложно говорить о какой-либо историко- и сравнительно-правовой традиции обсуждения многих проблем последствий расторжения нарушенного договора, обозначаемых нередко как «своего рода излюбленное учение» 11. 11

Это известное высказывание Р. Штаммлера (XIX в.) о том, что расторжение договора является «своего рода излюбленным учением нашего Уложения» (Stammler R. Das Recht der Schuldverhältnisse. Berlin, 1897. S.129), до сих пор из работы в работу повторяется, например, в немецкоязычных исследованиях. IX

Введение

Классическим примером, иллюстрирующим различные факторы и их соотношение между собой при решении разных вопросов, является обсуждение ситуаций, когда к моменту возврата с полученным предоставлением произошли какие-то изменения. Например, когда приобретенный покупателем предмет погиб по случайным, не связанным с поведением покупателя причинам. На какую из сторон возлагать риск такой гибели? На покупателя, который тогда при осуществлении возврата будет должен компенсировать стоимость погибшего предмета? Или, наоборот, на продавца, который не будет иметь права на такую компенсацию, но сохранит обязанность вернуть цену? Если мы обсуждаем этот вопрос в плоскости дискуссий о квалификации требования о возврате полученного, наполняем квалификацию каким-то ценностным содержанием и отдаем ей ключевую роль в построении последствий расторжения, то на первый план будет выходить один набор решений. Например, внедоговорная квалификация (виндикационная и кондикционная) будет склонять к тому, что невыгода от случайной гибели полученного по общему правилу лежит на продавце: ему не должна компенсироваться стоимость погибшего предмета. Это решение сегодня не в полной мере характерно для российского права (по совершенно случайным причинам) 12, но является традиционным для виндикационных и кондикционных норм в сравнительно-правовой перспективе. Оно связывается, как правило, с формально-догматическими соображениями: например, с тем, что виндикация опосредует лишь доступ собственника к своему имуществу, помогает «причислить» ему владение этим имуществом 13, и если оно погибло, 12

Нормы российского права о неосновательном обогащении предполагают, что риск утраты полученного всегда и во всех случаях несет получатель (в нашем примере — п окупатель): он обязан компенсировать стоимость полученного, если не может осуществить его возврат в натуре (п. 1 ст. 1105 ГК РФ). Но этот подход здесь появился исключительно из-за искаженного понимания самого института неосновательного обогащения и применения к нему принципов ответственности (в т. ч. «принципа полного возмещения»), в связи с чем он широко критикуется специалистами по проблемам неосновательного обогащения (см.: Новак Д.В. Неосновательное обогащение в гражданском праве. М., 2010 (КонсультантПлюс)). Такое понимание виндикационных требований сегодня предложено в целом ряде работ, как написанных известными специалистами по вещному праву (напр., в работах профессора Э. Пикера: Picker E. Der «dingliche» Anspruch // Im Dienste der Gerechtigkeit — Festschrift für Franz Bydlinski. Wien, 2002; Picker E. Der negatorische

Введение

то и виндикация просто не может достигать здесь своей цели; кондикционное требование также лишь выравнивает фактическую неэквивалентность 14, поэтому если полученный покупателем предмет случайно погиб, то на стороне покупателя уже нет несправедливого увеличения имущественных активов, которое подлежало бы корректировке. Одновременно такое решение виндикационных и кондикционных норм часто дополняется и иными обоснованиями. Например, связывается с защитой интересов оборота и доверия, когда на стороне ответчика в виндикационных и кондикционных спорах участвует добросовестное лицо. Напротив, договорная квалификация требования о возврате полученного, как правило, склоняет к тому, что покупатель обязан компенсировать стоимость погибшего предоставления в ответ на возврат продавцом цены. Чаще всего это связывается с тем, что признание за реституционным требованием договорного характера свидетельствует о сохранении договорной связи между сторонами, а значит,

Beseitigungsanspruch. Bonn, 1972), так и в работах по проблемам последствий отмены договора (см., напр., Hellwege Ph. Die Rückabwicklung gegenseitiger Verträge als einheitliches Problem. Tübingen, 2004. S.163; Ehrat F.R. Der Rücktritt vom Vertrag. Zürich, 1990. S. 130; Kohler J. Bereicherungshaftung nach Rücktritt — e ine verdrängte Verdrängung und ihre Folgen // Archiv für die civilistische Praxis. 208. Bd., Tübingen, 2008. S.431; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag: Abwicklungsverhältnis und Gestaltungsbefugnisse bei Leistungsstörungen. Tübingen, 1975. S. 157, 167ff). Лишь желание применять кондикционные нормы к нетипичному для них контексту — напр., к дефектным договорным отношениям — з аставляет корректировать это понимание обогащения. И тогда мы получаем, в частности, конструкцию «кондикции владения» или какие-то еще более усложненные варианты вроде широко известной германской сальдовой теории. Первая как раз часто обсуждается тогда, когда ранее между сторонами имелся договор и осуществленные сторонами предоставления фактически эквивалентны, в связи с чем отсутствует «обогащение» в традиционном смысле (в смысле фактического увеличения активов ответчика за счет активов истца). Вторая имеет более далеко идущие последствия — корректировка понятия обогащения здесь отражается и на решении вопроса о распределении риска гибели полученного: поскольку под обогащением понимается уже не сам полученный предмет, а его стоимость, риск гибели этого предмета всегда возлагается на получателя. О первой см., напр.: Новак Д.В., Гербутов В.С. Ключевые проблемы обязательств из неосновательного обогащения // Вестник ВАС РФ. 2014. № 1. С. 60, 62, 66. О второй — в немецком праве см., напр.: Hellwege Ph. Die Rückabwicklung… S. 88ff, Kohler J. Die gestörte Rückabwicklung gescheiterter Austauschverträge. Köln, Berlin, Bonn, München, 1989. S. 158; 614; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 109ff.; в швейцарском — см., напр., Hartmann St. Die Rückabwicklung von Schuldverträgen. Zürich, 2005. S. 153. XI

Введение

и о сохранении характерной для нее взаимности обязательств сторон даже в этой, реституционной, стадии 15. Если же ведущая роль в построении последствий расторжения отводится факту нарушения, то при осуществлении возврата полученного все негативные последствия (в данном примере — последствия гибели) должны будут возлагаться на ту из сторон, которая нарушила договор. При таком подходе мы получаем критерий, формирующий уже другой набор решений проблемы утраты полученного предмета. Например, если предмет страдал недостатками, которые послужили основанием для расторжения, и он случайно погиб, то покупатель не должен компенсировать его стоимость продавцу. Напротив, если покупатель не уплатил за товар цену и это послужило основанием для расторжения, то тогда он несет невыгодные последствия от гибели предмета и компенсирует его стоимость. Когда мы обращаемся к критерию добросовестности (в субъективном смысле), решающим становится уже момент получения знания об отмене договора или об основании для нее. Ведь даже для утраты до этого момента, вызванной поведением получателя, обязанность компенсировать стоимость полученного должна исключаться: иначе она противоречила бы широте распорядительной власти получателя, который до отмены договора являлся собственником полученного и мог по своему усмотрению определять его судьбу (перерабатывать, изменять, подвергать износу и пр.). При этом очевидно, что данный критерий отчасти пересекается с предыдущим: если покупатель еще не заплатил цену, но уже получил товар и отправил его на переработку, то он одновременно и нарушитель, и недобросовестный (в субъективном смысле), т. к. он знал о неисполнении своих обязательств перед продавцом, то есть знал об основании для отмены договора. Если во внимание принимается принцип симметрии выгод и невыгод, или, иначе говоря, правило об отнесении их на счет 15

XII

В частности, такое понимание связи решения проблемы распределения риска гибели с проблемой правовой природы требования следует из дискуссий, ведущихся во французской и швейцарской доктрине. Подробнее со ссылками см.: Усачева К.А. Единая модель реституционных отношений в проектах реформирования французского и швейцарского обязательственного права (часть вторая: основные прикладные вопросы реституции) // ВГП. 2016. № 1. С. 74 и далее, 102 и далее.

Введение

одного и того же лица, то невыгоды от случайной гибели должно нести то лицо, которое получает также и выгоды от случайных улучшений, случайного увеличения стоимости предмета предоставления и пр. Если правопорядок относит случайные выгодные изменения на счет лица, требующего возврата, то и случайные невыгодные изменения должно нести оно же. И наоборот. Или, если при решении обсуждаемого вопроса наибольшее значение имеет взаимность обязательств сторон, в т. ч. и в «ликвидационной стадии» обязательства, то независимо от применения других критериев (или даже вопреки им) риск гибели полученного предмета всегда должен нести получатель. Он должен компенсировать стоимость утраченного. Самих критериев или, иными словами, факторов, которые могут предопределять построение общей концепции последствий расторжения нарушенного договора, конечно, больше. Часто они корректируют друг друга, а иногда и вовсе являются взаимоисключающими: например, учет субъективной добросовестности получателя корректирует учет лишь квалификации требования о возврате (прежде всего, внедоговорной), а учет взаимности обязательств сторон исключает критерий учета субъективной добросовестности получателя и пр. Выделение этих факторов помогает увидеть несколько пластов дискуссии, сложившейся вокруг проблем последствий расторжения нарушенного договора. Ведь в зависимости от того, какой фактор (или их сочетание) оказывается более значимым в той или иной конкретной ситуации, одни и те же вопросы могут получать совершенно разные решения. Невнимательность к данному обстоятельству и смешение разных факторов, а также несистемный их учет часто ведут к внутренним противоречиям и эклектике в построении общей концепции последствий расторжения нарушенного договора. Суть проблем тогда теряется в разных пластах дискуссий, а их обсуждение происходит словно на разных языках, когда сторонники одних подходов видят проблему в одной плоскости и получают один набор решений, а сторонники других подходов видят ее в другой плоскости и получают уже иной набор решений. Это хорошо показывает сегодня европейская правовая традиция, где учение о последствиях расторжения нарушенного договора XIII

Введение

формировалось под воздействием сразу нескольких факторов: решение целого ряда вопросов ставилось в зависимость то от типа юридической конструкции расторжения (как реализации отменительного условия, как вида преобразовательного права и пр.), то от выбора квалификации требования о возврате полученного (как договорного или внедоговорного), то от того, какая из сторон нарушила договор, то от субъективной добросовестности получателя и т. д. Следы этих дискуссий во многом сохраняются там до настоящего времени и находят свое продолжение в позитивном праве, а также в сложившейся доктрине и практике. Так, некоторые кодификации вообще практически отказываются от обсуждения последствий расторжения нарушенного договора. Это, в частности: Всеобщее австрийское гражданское уложение, дореформенная редакция Французского гражданского кодекса, действующая редакция Швейцарского обязательственного закона и др. Некоторые, напротив, предусматривают определенную модель последствий расторжения нарушенного договора (Германское гражданское уложение, все проекты по реформированию и действующая редакция Французского гражданского кодекса, академический проект новой общей части швейцарского обязательственного права «Обязательственное право 2020 (OR2020; далее — швейцарский проект)» и др.). Но при ее построении они придают ведущее значение неодинаковым факторам — как взятым по отдельности (например, только квалификации реституционного спора, только субъективной добросовестности получателя, только факту нарушения договора одной из сторон и пр.), так и в совокупности (например, квалификации для одних вопросов, а факту нарушения — для других). В частности, из правил Германского гражданского уложения о последствиях расторжения нарушенного договора складывается впечатление, что Уложение учитывает критерий (договорной) квалификации реституционного спора, например, когда оно обсуждает проблему расчета компенсации, замещающей возврат полученного в натуре. Согласно второму абзацу § 346 ГГУ за основу расчета берется не рыночная стоимость предоставления, а установленная договором цена, что нередко связывается именно с признанием за реституционным XIV

Введение

требованием договорной природы, не свидетельствующей об отмене определенной сторонами стоимости встречных предоставлений 16. Одновременно для других вопросов в центре внимания оказываются некоторые иные факторы. Так, к примеру, при обсуждении распределения риска случайной гибели предоставления системообразующее значение придается уже скорее критерию меньшего благоприятствования нарушителю, относящему невыгоду на нарушившую договор сторону (абз. 3 § 346 ГГУ). Хотя если продолжить логику первого критерия (критерия договорной квалификации), решение второго вопроса должно быть другим: невыгода от гибели должна возлагаться не на нарушителя, а всегда на получателя 17. И наоборот, продолжение логики второго критерия (идеи меньшего благоприятствования нарушителю) вело бы к другому решению первого вопроса: расчет компенсации должен был бы производиться не обязательно по согласованной в договоре цене, а согласно той из оценок, которая менее выгодна нарушителю и тем самым более стимулирует к соблюдению договорной дисциплины. Комбинация факторов, предложенная для указанных вопросов Германским гражданским уложением, в сравнительно-правовой перспективе не является универсальной. Сегодня встречаются также и другие комбинации, как охватывающие те же самые вопросы, так

Считается, что поскольку признание за реституционным требованием договорной природы не свидетельствует об отмене определенной сторонами стоимости встречных предоставлений, оно позволяет применять согласованные сторонами мерила при расчете компенсации. Напротив, понимание реституционного требования как требования о возврате неосновательного обогащения (или как иного внедоговорного требования) предполагает отмену с отпадением основания и соглашения о размере встречных предоставлений, из-за чего учитываться должна лишь объективная (рыночная) стоимость. См., напр., работы Д. Кайзер как сторонника такого подхода (Kaiser D. Die Rückabwicklung gegenseitiger Verträge wegen Nicht- und Schlechterfüllung nach BGB. Rücktritts-, Bereicherungs- und Schadensersatzrecht. Tübingen, 2000. S.318ff, 509ff.), а также их обсуждение в работах Ф. Хелльвеге (Hellwege Ph. Ein einheitliches Regelungsmodell für die Rückabwicklung gegenseitiger Verträge // Juristen Zeitung. 2005. 60. Jahrg., Nr. 7. S. 340, id. Die Rückabwicklung… S. 104ff., и др). Обоснование см. ранее — в обсуждении типового классического примера (о распределении риска случайной гибели при отмене договора купли-продажи), показывающего разницу в решениях в зависимости от того, какой из факторов, определяющих последствия расторжения, оказывается в центре внимания, в частности, в зависимости от квалификации требования о возврате полученного. С. X-XII. XV

Введение

и выходящие за их рамки, т. е. приобретающие значение еще и для иных проблем последствий расторжения нарушенного договора. Например, иногда существенное значение при решении проблем последствий расторжения придается учету только субъективной добросовестности получателя. По такому пути пошел, в частности, итоговый проект по реформированию французского обязательственного права и сам обновленный текст ФГК, которые отражают этот критерий как при обсуждении того же самого вопроса о распределении невыгод от ухудшения или повреждения предоставления (в т. ч. от случайной гибели), так и при обсуждении некоторых других вопросов: о компенсации выгод от полученного предоставления; о том, должна ли при перепродаже компенсация ограничиваться полученной ценой или же она должна соответствовать стоимости предоставления в случае ее превышения над ценой перепродажи 18. Тем самым Кодексом во многом воспроизводится логика проекта группы Ф. Терре, предшествующего подготовке итогового проекта и предлагавшего аналогичный подход по всем перечисленным вопросам 19. И напротив, игнорируется подход проекта группы П. Катала, где для решения данных вопросов предлагался более нейтральный подход, не учитывающий критерий добросовестности в субъективном смысле 20. При этом во всех проектах и в послереформенной редакции ФГК явно игнорируется критерий квалификации реституционного спора. Это происходит не только из-за того, что решение ряда проблем вытекает из учета иного критерия, чем квалификация, — к ритерия добросовестности в субъективном смысле, но и потому, что непоследовательными также оказываются и подходы к вопросам, по которым не может быть противоречия с критерием добросовестности в субъективном смысле. Так, с одной стороны, ФГК и все проекты по его реформированию высказались, например, в пользу сохранения и после отмены договора обеспечений, условий об урегулировании разногласий, 18

XVI

См. ст. 1352–1352–9 действующей редакции ФГК (https://www.legifrance.gouv.fr), а также перевод текста итогового проекта (Усачева К. Модель I. С. 64, 77–80) и комментарии к предложенным проектом решениям (Усачева К. Модель II). См. перевод текста проекта группы Ф. Терре (Усачева К. Модель I. С. 64, 80–82) и комментарии к предложенным проектом решениям (Усачева К. Модель II). См. перевод текста проекта группы П. Катала (Усачева К. Модель I. С. 64, 83–86) и комментарии к предложенным проектом решениям (Усачева К. Модель II).

Введение

условий о конфиденциальности или неконкуренции и пр. 21, что чаще всего связывается с договорной квалификацией реституционного спора 22. С другой стороны, ФГК и все проекты по его реформированию предусмотрели, что расчет компенсации при невозможности возврата полученного в натуре производится согласно рыночной его стоимости, а не согласованной в договоре цене 23, что чаще всего связывается с внедоговорной квалификацией реституционного спора 24. Проект по реформированию швейцарского обязательственного права, напротив, полностью пронизан идеей трансформации cодержания обязательства (происходящей в связи с расторжением договора) и связываемой с ней договорной квалификацией реституционного спора, о чем прямо пишут разработчики 25. Отражение этого критерия, по их мнению, затрагивает, например, статьи, гибко определяющие момент прекращения обязательств сторон и проводящие идею о максимально возможном невмешательстве в договорные отношения; положения о том, что после отмены договора продолжают действовать условия о разрешении споров и пр.; правила о расчете компенсации 21

24 25

См., напр., ст. ст. 1230, 1352–9 действующей редакции ФГК (https://www.legifrance.gouv. fr); ст. ст. 1230, 1353–1, 1353–8 итогового проекта, ст. 115 (раздела о расторжении договора), ст. 3 (раздела об исполнении недолжного) проекта группы Ф. Терре; ст. 1162–1 проекта группы П. Катала. Подробнее см. перевод текстов проектов (Усачева К. Модель I. С. 77–86) и комментарии к предложенным проектами решениям (Усачева К. Модель II). Считается, что понимание требования о возврате полученного как требования о возврате неосновательного обогащения или как виндикационного требования свидетельствует об отменяющем действии расторжения. И это отменяющее действие, уничтожая сам договор, должно затрагивать одновременно и все, что основано на его существовании (в т. ч. возможность взыскания убытков, положения о неконкуренции, конфиденциальности и пр.). Именно в связи с этим, как указывается, в некоторых правопорядках и была воспринята теория трансформации, которая исходит из модифицирующего (перспективного) эффекта расторжения и договорного характера реституционного требования, позволяя сохранить что-то из того, что основывалось на отменяемом договоре, до тех пор, пока «ликвидационная стадия» не завершится. См., в частности: Hellwege Ph. Ein einheitliches Regelungsmodell. S. 340; id. Die Rückabwicklung… S. 526–529. См. ст. ст. 1352, 1352–8 действующей редакции ФГК (https://www.legifrance.gouv.fr); ст. ст. 1353, 1353–4, 1353–7 итогового проекта; ст. ст. 6 и 9 (раздела об исполнении недолжного) проекта группы Ф. Терре; ст. ст. 1163–1, 1163–3, 1163–6 проекта группы П. Катала. Подробнее см. перевод текстов проектов (Усачева К. Модель I. С. 77–86) и комментарии к предложенным проектами решениям (Усачева К. Модель II). См. ранее сн. 16 на С. XV. Huguenin C., Hilty R.M. Schweizer Obligationenrecht 2020 / Code des obligations suisse 2020, Schulthess 2012. // http://or2020.ch/. Vorbemerkungen zu Art. 79–84. Rn. 5–8, 35–36, 41–44 и др. Подробнее см. перевод текста проекта и выдержки из пояснений к нему разработчиков (Усачева К. Модель I. С. 69, 86–88, Усачева К. Модель II.). XVII

Введение

при невозможности осуществления реституции в натуре (в соответствии с согласованной договором ценой) и др. 26 Для решения же вопросов о возложении на одну из сторон риска гибели предоставления, об отнесении на одну из сторон полученных от предоставления выгод и пр. проект отражает предельно нейтральный подход, не учитывающий ни того, какая из сторон нарушила договор (в противоположность ГГУ), ни добросовестности в субъективном смысле (в противоположность действующей редакции ФГК) 27. Такая же эклектика в решениях конкретных вопросов, возникающих при определении последствий расторжения нарушенного договора, обнаруживается и в актах (конвенционной и неконвенционной) унификации договорного права. Например, Венская конвенция учитывает критерий меньшего благоприятствования нарушителю при решении вопроса о распределении риска случайной гибели полученного (оно выводится из совокупного толкования п. п. 1 и 2 «а» ст. 82 Конвенции). Напротив, к примеру, Принципы европейского договорного права всегда возлагают риск случайной гибели на получателя, поскольку обсуждают его обязанность компенсировать стоимость предоставления независимо от того, является ли он стороной, нарушившей договор, или же стороной, управомоченной на расторжение (ст. 9: 309). Для всех существующих моделей последствий расторжения нарушенного договора актуальным становится целый ряд различных вопросов. Во-первых, это вопрос о том, чем предопределяется такая разница между этими моделями, почему образовались разные подходы к решению абсолютно одинаковых вопросов. Тем более, что это вопросы частного права, не предопределяемого волей суверена (которая может быть различна в разных странах) в той же мере, что и публичное право, и принимаемые по тем или иным вопросам решения здесь 26

См., напр., ст. ст. 79, 80, 82 (перевод этих статей проекта см. Усачева К. Модель I. С. 86–88) и выдержки из пояснений к ним разработчиков (см. подробнее: Усачева К. Модель II. С. 52, 55, 64, 67, 82, 113). См., напр., абз. 2 ст. 81 проекта, ст. 83 проекта и др. (перевод см.: Усачева К. Модель I. С. 87) и выдержки из пояснений к ним разработчиков (см. подробнее: Усачева К. Модель II. С. 104, 120).

XVIII

Введение

опираются скорее на некие объективные идеи и предпосылки, которые нередко одинаково справедливы для многих правопорядков. Особенно это соображение касается разницы между решениями, предлагаемыми в актах (конвенционной и неконвенционной) унификации договорного права. Во-вторых, когда на определение последствий расторжения оказывает влияние сразу несколько факторов, возникает вопрос о том, почему система выстроена так, а не иначе, т. е. почему образовалось именно такое сочетание факторов, почему для одних вопросов выбраны одни факторы, а для других — другие. Есть ли обоснование для такой непоследовательности или это результат случайностей? В‑третьих, возникают вопросы о том, как достраивать эту систему для нерешенных прямым образом вопросов, ведь факторов, влияющих на построение учения о последствиях расторжения нарушенного договора, несколько, и неясно, какой вес должен быть у каждого из них. Особенно учитывая, что одновременное отражение некоторых факторов может создать почву для внутренних противоречий в выстраиваемой системе. Например, критерий меньшего благоприятствования нарушителю, предполагающий возложение всех возможных невыгод при осуществлении реституции на нарушившую договор сторону (всех рисков и пр.), практически всегда будет коллидировать с идеей взаимности обязательств сторон в т. ч. и в «ликвидационной стадии». В‑четвертых, наконец, как определить, какая модель должна работать в случаях, когда вообще никакой системы решений проблем последствий расторжения нарушенного договора позитивным правом еще не предложено, как, например, в австрийском праве? Все эти вопросы в разной степени постепенно приобретают актуальность также и для российского права. Проблемы последствий расторжения для него являются достаточно новыми, поскольку само расторжение как средство зашиты при нарушении договора здесь начало полноценно работать только в последние два десятилетия, и ГК РФ сегодня не дает ответов на большую часть вопросов. Но в доктрине и практике уже сейчас зачастую отдельно друг от друга начинают обсуждаться разные факторы, влияющие на определение последствий расторжения: иногда в качестве основного такого фактора видится квалификация требования о возврате полученного (как договорного XIX

Введение

или внедоговорного), иногда возникающие вопросы оценивают сквозь призму критерия меньшего благоприятствования нарушителю, и т.д. 28 Очевидная и до сегодняшнего дня нереализованная задача, возникающая перед исследователем, компаративно занимающимся осмыслением данной проблематики, при таких обстоятельствах состоит в том, чтобы проанализировать факторы, определяющие последствия расторжения нарушенного договора, с одной стороны, абстрактно, т. е. сами по себе, с точки зрения стоящих за ними идей и ценностей, их соотношения между собой, установления удельного веса каждого из них и пр., а с другой стороны, конкретно, т. е. на примерах обсуждения прикладных проблем — с тем, чтобы понять, каково же должно быть итоговое их решение. Выполнение этой задачи позволит не только освободить сложившуюся дискуссию от лишних элементов и обнаружить непротиворечивые подходы для ряда вопросов, долгое время остававшихся без ответа, но и одновременно проверить две концептуальных гипотезы. Первая гипотеза связана с абстрактным анализом факторов, влияющих на построение учения о последствиях расторжения нарушенного договора. Обсуждение разных факторов с точки зрения того, какие за ними стоят более общие идеи и ценности, какие из них должны иметь значение, а какие — н ет, помогает понять, присущи ли возврату полученного после расторжения нарушенного особенности, существенно отличающие его от возврата полученного после отмены договора по другим основаниям: влияет ли на что-то факт нарушения, влияет ли на что-либо то, что отменяется действительный договор, и пр. Если нет, то оставшаяся конструкция факторов во многом открывает путь к построению общего учения о последствиях отмены договора по разным основаниям (как в связи с его нарушением, так и в связи с существенным изменением обстоятельств, недействительностью и пр.), или, говоря точнее, — п уть к построению общего учения о последствиях срыва договорных отношений. Проверка этой гипотезы при этом становится особенно интересной с учетом выводов некоторых коллег, полагающих, что идея «единой модели реституции 28

См. подробнее далее, первую главу работы, или в статье: Усачева К.А. Влияние факта нарушения договора… // ВЭП. 2017. № 6. С. 129–159.

Введение

после отмены договора», известная праву ранее, была потеряна в ходе исторического развития совершенно случайно 29. Вторая гипотеза связана с конкретным анализом факторов, влияющих на определение последствий расторжения нарушенного договора. Такой анализ помогает проверить, возможно ли адекватно регламентировать последствия расторжения, не проводя при этом разграничений между типами расторгаемых договоров, как это сегодня фактически происходит во многих правопорядках. Ведь при определении последствий расторжения очень часто для разных договорных типов приходится оговаривать многочисленные особенности. Например, для вопроса о распределении риска гибели или ухудшений полученного предоставления целесообразно разграничивать, идет ли речь о синаллагматических (купля, мена и пр.) или несиналлагматических договорах, далее внутри синаллагматических — и дет ли речь о купле (риск на получателе) или аренде (риск на предоставившем) и т. д. Это может означать, что и сама попытка выстроить общее учение о расторжении договоров, принадлежащих к разным типам, оказалась несостоятельной в части урегулирования последствий расторжения, поскольку такое общее учение нередко невозможно и ведет лишь к излишним противоречиям. Обе гипотезы взаимодополняют друг друга. В конечном счете они показывают, что возможна единая модель реституции по отношению к разным основаниям отмены договора, однако при этом не может быть общей модели реституции по отношению к разным договорным типам. Например, в случае отмены договора аренды риск гибели полученного будет одинаково распределяться и при его расторжении, и при его недействительности — он будет относиться на счет арендодателя. Напротив, при обсуждении последствий отмены договора купли-продажи риск гибели полученного будет относиться на счет получателя предмета, хотя и также одинаково — и для расторжения, и для недействительности. Иными словами, единая модель реституции может игнорировать лишь разницу в причине срыва договорных 29

Hellwege Ph. Ein einheitliches Regelungsmodell; Idem. Die Rückabwicklung… S. 395–519, 521–536. Подробнее о позиции данного автора, а также ряда других коллег, см.: Усачева К. Модель I. С. 74–76. XXI

Введение

отношений (напр.: недействительность, расторжение), но не различия в договорных типах (напр.: купля, аренда). Обзор литературы и степень проработанности темы. Возврат полученного по расторгаемому вследствие нарушения договору довольно долго не вызывал научного интереса. Сама возможность расторжения нарушенного договора практически до последнего времени подвергалась сомнениям, и это не позволяло полноценно обсуждать значительную часть связанных с ней проблем, в т. ч. касающихся последствий расторжения. Так, в римском праве не было признано общее право на расторжение нарушенного договора 30. Для контрактов, укладывавшихся в рамки строгой типизации контрактных источников обязательств, в особенности для купли-продажи, из работы в работу повторяется известное выражение Ф. Шульца о том, что возможность (при неисполнении со стороны покупателя) обратиться не с иском о возврате предоставленной ему вещи, а лишь с иском из купли, являлась «железным правилом римского права» в противоположность греческой идее, защищающей такой иск о возврате 31. Имелись лишь отдельные средства для отмены подобной договоренности, круг которых с течением времени, как отмечается, неуклонно расширялся: например, сформулированная как дополнительное соглашение к купле lex commissoria, ставившая вступление контракта в силу в зависимость от уплаты цены 32, или actio redhibitoria, посредством которой покупатель мог отойти от сделки в течение шести месяцев со дня заключения контракта в случае, если были обнаружены недекларированные

XXII

См., напр.: Schulz F. Classical Roman Law. Oxford, 1954. S. 532; id. Prinzipien des römischen Rechts. München, Leipzig, 1934. S.153–154; Zimmermann R. The Law of Obligations. Cape Town, 1990. P. 800–801; id. The civil law in European codes // Regional Private Laws and Codification in Europe / H.L. MacQueen, A. Vaquer, S. Espiau Espiau. Cambridge, 2003. P. 55. Без подобных оговорок не обходится практически и ни одно исследование по современному праву: см., напр., Genicon Th. Op. cit. P. 145; Ehrat F.R. Op. cit. S. 35; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 2 и др. См.: Schulz F. Classical Roman Law. Oxford, 1954. S. 532; id. Prinzipien des römischen Rechts. München; Leipzig, 1934. S. 153–154; Hattenhauer Chr., in: HHK zum BGB. Hrsg. von M. Schmoeckel, J. Rückert, R. Zimmermann. Bd. II. Schuldrecht: Allgemeiner Teil. Tübingen, 2007. S.1822; Thier A., in: HHK zum BGB. Hrsg. von M. Schmoeckel, J. Rückert, R. Zimmermann. Bd.II. Schuldrecht: Allgemeiner Teil. Tübingen, 2007. S. 2079 и др. См.: Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник. 3-е изд. М., 2013. С. 591.

Введение

пороки 33. Для ограниченной сферы безымянных контрактов, однако, при этом уже обсуждалась возможность использовать condictio как санкцию за неисполнение договоренности 34. Исследования, специально посвященные данным историческим прототипам расторжения договора, в т. ч. вопросам производимых ими последствий, немногочисленны. Среди наиболее значимых можно назвать, в частности, немецкоязычные монографии Ф. Виакера, Р. Кнютеля, Ф. Петерса, Ф. Шулина и указанные в них труды, некоторые диссертационные работы французских исследователей XIX в., а также некоторые статьи (в частности, работы Г. фон Безелера, У. Везела, Э. Леви). Помимо специальных работ эта проблематика обсуждается также и в общих курсах по римскому праву (в частности, в работах Д.В. Дождева, П.Ф. Жирара, М. Казера, Ф. Шульца, Р. Циммерманна и др.): в учении о сделках (выделяемом отдельно в некоторых курсах), и в особенности в учении об условии; в разделах о купле-продаже, о безымянных контрактах, о квазиконтрактах и пр. Развитие научной мысли в период Средневековья и раннего Нового времени также не привело к признанию общего права на расторжение нарушенного договора, хотя и имело большое значение для дальнейшей дискуссии. Именно в конце XII в. была впервые сформулирована общая идея о возможности расторжения нарушенного договора. Каноническое право, исходя из морально-теологических представлений, допускало общее право кредитора расторгнуть синаллагматический договор в случае, если должник его не исполняет. Известный канонист Huguccio из Пизы в Сумме на декрет Грациана впервые сформулировал принцип о том, что fides не должна служить тем, кто ее нарушает (frangenti fidem fides non est servanda). Вслед за ним эта идея обсуждалась также в некоторых других работах, позволивших опереть учение о расторжении нарушенного договора на конструкцию условия: односторонняя возможность отказаться от договора в таком случае основывалась на conditio subintellecta «si fides servetur», т. е. на подразумеваемом (отменительном) условии любого обмена 33 34

См.: Дождев Д.В. Указ. соч. С. 591. Дождев Д.В. Указ. соч. С. 609–610; Ehrat F.R. Op. cit. S. 35; Genicon Th. Op. cit. P. 145; Hattenhauer Chr., in: HHK. S. 1822–1827; Leser H.G. Der Rücktritt… S. 2–3, 6; Thier A. Op. cit. S. 2079 и др. XXIII

Введение

предоставлениями, предполагающем обязанность осуществить предоставление, лишь если другая сторона остается верна своему обещанию 35. Но легисты допускали возможность расторжения нарушенного договора и возврат полученного по нему в основном (по-прежнему) только в отношении безымянных контрактов. Ее обоснованию в отношении этих контрактов для них во многом служила концепция «конечной цели (causa finalis) договора», согласно которой получение предоставления, подлежащего внесению одной стороной, является финальной целью предоставления, осуществленного другой стороной. Пока оба предоставления полностью не внесены, безымянный контракт является несовершенным и может быть отменен согласно принципу cessante causa cessat effectus (с прекращением причины прекращается и следствие). Такой подход, отрицающий общее право на расторжение любого нарушенного договора, сохранялся в господствующей позиции еще достаточно долго 36. Р. Циммерманн пишет, что потребовалось много времени на то, чтобы установить принцип, что даже заключенные лишь по обоюдному согласию и без соблюдения формы пакты связывают стороны, и, конечно, естественным поэтому было и нежелание ставить под угрозу главную новую идею pacta sunt servanda, признавая общее право на расторжение договора 37. Принято считать, что ключевую роль в развитии научной мысли по проблемам расторжения нарушенного договора сыграла критика, которую в отношении господствующего мнения осуществил известный французский правовед Ш. Дюмулен (XVI в.). Из разрозненных положений Corpus iuris civilis он вывел общий принцип возможности расторжения любого нарушенного договора (а не только безымянных 35

См. подробнее: Coing H. Europäisches Privatrecht. Bd.1. München, 1985. S.443; Hattenhauer Chr., in: HHK. S.1829; Zimmermann R. The civil law in European codes. P. 54; а также, в частности, Cassin R. Réflexions sur la résolution judiciaire // RTDciv. Tome 43. Paris, 1945. P. 162; Konukiewitz L. Die richterliche und die einseitige Vertragsauflösung wegen Nichterfüllung im französischen Recht und die aktuelle Reformdiskussion. Jena, 2012. S. 24–27. О позиции легистов, допускавших расторжение лишь безымянных контрактов, и о сохранении такого подхода в господствующей позиции и в последующем см. подробнее: Coing H. EPR I. S. 443; Hattenhauer Chr., in: HHK. S. 1830, 1839; а также, в частности, Ehrat F.R. Op. cit. S. 36; Genicon Th. Op. cit. P. 146; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 5; Konukiewitz L. Op. cit. S. 19–20 и далее. Zimmermann R. The Law of Obligations. P. 803. См. также: Konukiewitz L. Op. cit. S. 19, 20.

XXIV

Введение

контрактов), получивший до этого отражение в обычном праве (фр. droit coutumier) 38. Ш. Дюмулен при этом опирался на идею «конечной цели (causa finalis) договора», отпадающей при неисполнении контрагентом своих обязательств 39, уже известную ранее. Обращение к этим аристотелевским 40 определениям мы уже обнаруживали, в частности, и у итальянских юристов Средневековья (прежде всего у Бартола, XIV в., и его последователей), но тогда они не были восприняты для обоснования возможности расторжения абсолютно любых договоров 41. Право на расторжение любого нарушенного договора затем получило признание также и школой естественного права (с XVII в.), где центральным звеном послужила уже другая идея — « подразумеваемое условие», связываемое с неисполнением контрагентом своих обязательств. Большое значение здесь имели рассуждения Г. Гроция, С. Пуфендорфа, Х. Вольфа и др. 42 Эта идея также не являлась принципиально новой, а восходила к римской lex commissoria, которая могла отменять эффект купли в связи с неуплатой цены, но являлась лишь дополнительным соглашением к договору; и к некоторым рассуждениям канонистов о наличии в каждом синаллагматическом договоре подразумеваемого условия, под которым стоит обещание осуществить собственное предоставление («si fides servatur»), где эти рассуждения, однако, тоже в свое время не привели к общему признанию права на расторжение любого нарушенного договора 43. 38

Charles Dumoulin, Nova et analytica, Explicatio nora rubricae & legis I. & II. de verborum obligationibus [D. 45,1], rubric de verborum obligationibus, S. 26. Приводится по: Konukiewitz L. Op. cit. S. 36; см. об этом также, в частности: Coing H. EPR I. S. 443–444; Cassin R. Réflexions… P. 163; Genicon Th. Op. cit. P. 147; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 9. См., напр., Boyer G. Recherches historiques sur la résolution des contrats. Paris, 1924. P. 343– 344; Konukiewitz L. Op. cit. S. 36. Gordley G. The philosophical origins of the modern contract doctrine. Oxford; N. Y., 1991 (reprinted 2011). P. 17. Ссылки на литературу см.: Hattenhauer Chr., in: HHK. S. 1830; Konukiewitz L. Op. cit. S. 30– 32; Schmidlin B. Der Vertrag im europäischen Zivilrecht. Le contrat en droit civil europeén. Genève, Zurich, Bâle, 2011. S. 167; Thier A. Op. cit. S. 2090. См. подробнее, напр., в работах по проблемам расторжения, подробно раскрывающим историю вопроса: Ehrat F.R. Op. cit. S. 37–38; Hattenhauer Chr., in: HHK. S. 1832–1834; Konukiewitz L. Op. cit. S. 38; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 3; Schmidlin B. Op. cit. S. 170; Thier A. Op. cit. S. 2092; Zimmermann R. The Law of Obligations. P. 803. См. ранее. С. X XIII-X XIV. Довод о признании канонистами в сина ллагматических договорах подобного подразумеваемого условия приводится, в частности, по: XXV

Введение

На законодательном уровне общая возможность расторжения любого нарушенного договора была впервые признана во французском праве. Идеи Ш. Дюмулена и представителей школы естественного права здесь продолжили развивать, прежде всего, Ж. Дома, Ф. Буржон и Р. Потье (XVII–XVIII вв.) 44. И результаты их работы повлияли на отражение Французским гражданским кодексом 1804 г. правила, устанавливающего наличие в каждом синаллагматическом договоре подразумеваемого отменительного условия на случай встречного неисполнения стороной своих обязанностей 45. Такое понимание расторжения сразу дало повод для обсуждения многих проблем его последствий (ретроактивность эффекта расторжения и необходимость ограничений этой ретроактивности, вещно-правовой характер требования о возврате и поиск баланса интересов контрагентов расторгаемого договора и третьих лиц и пр.). Дальнейшее развитие научной мысли по проблемам расторжения нарушенного договора во французском праве и уже, в особенности, по вопросу о его последствиях было связано, главным образом, с известной работой Ж. Буайе, опубликованной в 1924 г.46 До этого также проводились обширные специальные исследования — в рамках некоторых статей (в особенности, известной работы М. Пикара и А. Прудомма 47) и диссертационных трудов (в частности, работ Ж.-Г. БюрэнДерозье, П. Жоэнвиль-Гобана, П.-П. Капланна, Ж. Левейе, Ж. Малезьё, Л. Наза, Г. Русселье, Ф. Саббатани, Л. Сезара, А.-Э. Фортье-Мэра, Ш. Эриссона), но они не получили такой же популярности впоследствии. Ж. Буайе в своем исследовании, цитируемом практически во всех современных работах, последовательно рассматривает проблемы расторжения нарушенного договора сначала в современном

46 47

Coing H. Europäisches Privatrecht. Bd. 1: Älteres Gemeines Recht (1500–1800). München, 1985. S. 443 и др. См. подробнее, напр.: Genicon Th. Op. cit. P. 148; Hattenhauer Chr., in: HHK. S. 1836; Konukiewitz L. Op. cit. S. 33; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 9; Schmidlin B. Op. cit. S. 171. См. подробнее, напр.: Coing H. EPR I. S. 443–444; id. Europäisches Privatrecht. Bd. 2. München, 1989. S. 467; Konukiewitz L. Op. cit. S. 19; Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 9–10; Schmidlin B. Op. cit. S. 170; Zimmermann R. The Law of Obligations. P. 803; id. The civil law in European codes. P. 55. Boyer G. Recherches historiques sur la résolution des contrats. Paris, 1924. Picard M., Prudhomme A. De la résolution judiciaire pour inexécution des obligations // RTD Civ. Tome 11. Paris, 1912. P. 61–109.

XXVI

Введение

ему французском праве, где специальную главу он посвящает последствиям расторжения, а затем подробно 48 исследует историческую составляющую этой проблематики и показывает, как французское право пришло к той модели регулирования, которая до последнего времени неизменно была отражена в ФГК. После опубликования данной работы вопросы расторжения нарушенного договора и его последствий специально обсуждались еще в целом ряде монографических исследований и в тематических сборниках (в частности, в работах Т. Женикона, Л. Конукевича, И.-М. Лэтье, К. Полэна, К. Ригалль-Дюмец, Ф. Рувьера, Н.М. Сагэ, М. Фонтэна и Ж. Винэ, С. Шаба), а также в многочисленных статьях: в частности, из «Ежеквартального сборника по гражданскому праву» (работы Х. Барбье, Ж. Боррикана, Р. Кассэна, Ж. Мэстра и др.), «Коллекции Даллоз» (работы Г. Блан-Жувана, Т. Кусте, С. Пеле, Е. Пуассон-Дрокур, И.-М. Серине, К. Тюайон и др.), «Юридической энциклопедии Даллоз» (в особенности, обзорная статья С. Шаба) и некоторых других (например, работы Ф. Коэ-Кордэ, М.А. Ракотовайны, О. Турнафона). Довольно подробные разделы о проблемах расторжения и его эффекта вошли также в состав некоторых общих курсов: к примеру, в курсе Ж. Гестэна, К. Жамэна и М. Бийо 49 вопросам расторжения и его последствий посвящено порядка 200 страниц. Кроме того, немало работ по этой теме написано в связи с последней реформой обязательственного права (например, работы С. Виттакера, Ж. Клэн, Л. Конукевича, И.-М. Лэтье, Ф. Реми, Ж. Рокфельда, И.-М. Серине, К. Обер де Вэнсель, М. Фабр-Маньян). Интерес здесь представляют также и некоторые общие исследования о проблемах возврата имущества от одного лица к другому, в особенности, известная работа М. Малори 50, специально посвященная проблемам реституции, осуществляемой как при расторжении договора, так и в иных ситуациях. Такого рода исследования становятся 48

В разделах: «Римское право и расторжение договоров вследствие их неисполнения», «Расторжение вследствие неисполнения с конца Римской империи и до XVI века», «Расторжение договоров по французскому праву до 1804 г.». Ghestin J., Jamin Ch., Billiau M. Traité de droit civil: les effets du contrat. 3e éd. Paris, 2001 (далее — Ghestin, Jamin et Billiau). Malaurie M. Les restitutions en droit civil. 1re édition. Paris, 1991. XXVII

Введение

особенно актуальными в связи с отражением в ходе реформирования французского обязательственного права идеи единой модели реституции после отмены договора по разным основаниям. Со временем проблемы расторжения нарушенного договора и его последствий стали предметом активного обсуждения не только в работах по французскому праву, но также и в работах по праву других стран романского направления. Так, в последнее время, не считая соответствующих разделов в исследованиях по обязательственному праву общего характера, было опубликовано несколько работ, специально посвященных отдельным вопросам расторжения и его эффекта, к примеру, в бельгийском праве (в частности, работы П. Вери, Т. Дёлаае, П.-А. Делво, В. Пирсон, С. Стижн и др.), а также в испанском праве (в частности, работы Э. Гуцела и Д.Ф. Берга). В принятом вслед за французской кодификацией Всеобщем австрийском гражданском уложении 1811 г. общее право на расторжение нарушенного договора, как отмечается, напротив, первоначально не было признано 51. При этом и сейчас проблемы расторжения и производимых им последствий в австрийском праве не получили особенного отклика в доктрине. Они обсуждаются, как правило, лишь в общих курсах и комментариях (напр., под ред. Г. Коциоля, П. Быдлински и Р. Болленбергера 52 и под ред. П. Руммеля 53), а также в очень немногочисленных специальных исследованиях (например, в работе C. Калсс и Б. Лургер, в обзорных работах Г.-В. Фридриха и С. Лаймера, затрагивающих наряду с другими и подход австрийского права). Также и в немецком праве общее право на расторжение договора в случае его неисполнения другой стороной на законодательном уровне впервые было предусмотрено значительно позднее. Общегерманским торговым уложением 1861 г. расторжение было ограничено лишь случаями просрочки в торговой купле, когда договор еще не был исполнен ни одной из сторон и цель договора вследствие просрочки

51 52

См. об этом, напр.: Hattenhauer Chr., in: HHK. S. 1840; Thier A. Op. cit. S. 2094. Kurzkommentar zum ABGB. Hrsg. von H. Koziol, P. Bydlinski, R. Bollenberger. 2. Aufl. Wien, New York, 2007. Kommentar zum ABGB. Hrsg. von P. Rummel. Bd. 1. Wien, 2000.

XXVIII

Введение

больше не являлась достижимой 54. Фундаментальный 55 прорыв был сделан только отцами-основателями ГГУ (1896 г.), в котором впервые в отношении всех синаллагматических договоров было урегулировано общее право на расторжение нарушенного договора 56. При этом сразу же активно обсуждались и многие проблемы последствий такого расторжения, в особенности, вопрос о его соотношении с возмещением убытков 57. Среди основных работ, показывающих дискуссию на ранних этапах и до XIX в., в специальной литературе 58 особенно указывается на труд К.О. Шернера 59. Обзор развития научной мысли и ранние дискуссии в немецкой доктрине подробно представлены также в работе Г.Г. Лезера «Расторжение договора» 60 и в некоторых иных трудах. В целом, с принятием ГГУ именно проблемам последствий расторжения нарушенного договора в немецкоязычной литературе стало уделяться заметно большее внимание по сравнению, к примеру, с франкоязычными исследованиями того же времени, где центральное внимание было сконцентрировано все-таки скорее на обосновании допустимости такого расторжения как самостоятельного 54

57 58

59 60

См. об этом, напр.: Coing H. EPR II. S. 468; см. также: Hattenhauer Chr. Einseitige private Rechtsgestaltung. Tübingen, 2011. S. 123, Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 2, 10–15. До этого отдельные правила относительно возможности расторжения нарушенного договора встречались в первой немецкой кодификации — Всеобщем уложении для прусских государств (Allgemeines Gesetzbuch für die Preussischen Staaten, 1792), однако они носили разрозненный характер. Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 2, 7. Общегерманское торговое уложение 1861 г. не было плодом длительных научных разработок — о но носило сугубо функциональный характер (что, в принципе, существенно отличало кодификации торгового права от кодификации гражданского права в Германии) и было нацелено главным образом на создание эффективного механизма правового регулирования торгового оборота в условиях политической и правовой раздробленности (см.: Лысенко О.Л. История кодификации торгового права Германии в XIX веке: дис. М., 1997). Напротив, о фундаментальной проработке вопроса о расторжении договора при подготовке ГГУ свидетельствует, помимо прочего, уже даже только один объем обсуждений, касавшихся расторжения договора (см., в частности: Die Beratung des Bürgerlichen Gesetzbuchs in systematischer Zusammenstellung der unveröffentlichten Quellen / H.H. Jacobs, W. Schubert (Hgs.). Recht der Schuldverhältnisse I. Berlin; NY, 1978). См. об этом подробнее, напр.: Coing H. EPR I. S. 444; id. EPR II. S. 467– 468; Konukiewitz L. Op. cit. S. 19; Zimmermann R. The Law of Obligations. P. 801–802. См., напр.: Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 8, 11, 12. См., в частности, Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 2–3 и др. работы, подробно раскрывающие историю вопроса. Scherner K.O. Rücktrittsrecht wegen Nichterfüllung. Wiesbaden, 1965. Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag… Tübingen, 1975. XXIX

Введение

средства защиты, на установлении оснований для его осуществления и на установлении порядка его осуществления. Уже в период перед принятием Уложения, а также некоторое время спустя было написано немало работ, специально посвященных отдельным вопросам возврата полученного при расторжении, а также общих работ, посвященных проблемам расторжения и его эффекта (в частности, это труды Ю. Зигеля, Й. Кемпкеса, И. Литтманна, Ф. Нелле, Р. Тюрке, Ю. Флехтайма, В. Фюрле, Ф. Герольца, К. Хойзера, П.Г. Хоффманна, Г. Штолля). Такой интерес к проблематике расторжения и его эффекта сохранился в литературе по немецкому праву на протяжении всего XX в. и начала XXI в. Она получила здесь такую популярность, что нередко из работы в работу и сейчас повторяется известное высказывание Р. Штаммлера (XIX в.) о том, что расторжение договора является «своего рода излюбленным учением нашего Уложения» 61. В итоге дискуссия о расторжении договора и его последствиях пережила здесь несколько столетий и несколько кругов обсуждений, последний из которых в значительной степени оказался связан с фундаментальной реформой обязательственного права, осуществленной в 2002 г. Законом о модернизации обязательственного права 62. В поле зрения немецких исследователей попали и подробно обсуждались многие значимые проблемы последствий расторжения, в т. ч. касающиеся возвращения полученного по расторгаемому договору. Некоторые из их исследований носят комплексный характер и анализируют последствия расторжения договора в целом (в частности, работы Д. Байнерта, Д. Кайзер, С.К. Кине, С. Лаймера, Г.Г. Лезера, Б. Линке, Г.-В. Фридриха, Ф. Хелльвеге, Р. Хорнунга, Р. Циммерманна, П. Шлехтрима и др.). Другие же, наоборот, специально посвящены каким-то конкретным проблемам. Так, среди специальных исследований, касающихся производимого расторжением договора эффекта, можно назвать, в частности, работы Г. Байтцке, В. Гюнтера, Х. Кёрбера, О. Краппа, Г. Штутца; среди работ о соотношении расторжения договора с взысканием убытков — в частности, работы 61 62

Stammler R. Das Recht der Schuldverhältnisse. Berlin, 1897. S. 129. Zivilrechtswissenschaft und Schuldrechtsreform. Hrsg. von W. Ernst, R. Zimmermann. Tübingen, 2001.

XXX

Введение

Т. Клевингхауса, И. ду Монта, Ю. Харста, В. Шмида; по вопросу о месте реституционного требования в системе притязаний о возврате имущества — н апример, работы Ф. Бокхольдта, С.Э. Вуннера, Ю. Колера, Т. Феста Г. Рота и др. Вопросам распределения рисков, невозможности возврата осуществленного предоставления в натуре, дополнительным реституционным требованиям и иным проблемам осуществления реституции специально посвящены, в частности, работы В. ван Бентума, К. Бергманна-Вайденбаха, Р. Боэльса, У. Бюденбендера, А. Ваннер, Э. Вольфа, Э. Гласса, И. Дёлля, Д. Дёмель, П. Доршела, К. Зикингера, Ю. Колера, В. Лоренца, Ф. Фауста, Г. Швенна, К. Шмида и В. Штирнвайса и др. В связи с проведением реформы 2002 г. в литературе появились специальные исследования, посвященные обсуждению проблем расторжения договора и его последствий именно в ходе данной реформы (в частности, это работы У. Вакербарта, А. Ваннер, К. Герольд, М. Вольгаста, Т. Клевингхауса, Х. Концена, И. ду Монта, К. Мутерса, Й. Хагера). Определенное значение здесь получили также и работы по проблемам неосновательного обогащения, виндикации и регулирования отношений собственника и владельца, компенсации положительного интереса (напр., работы Ф. Вернеке, Д.А. Версе, К. Диттриха, У. Кёбл, В. Пингера, А. Флесснера, В. Флуме, У. Хубера, П. Шлехтрима), в которых часто обсуждаются схожие или связанные с последствиями расторжения проблемы. Наряду с немецким правом многие проблемы расторжения нарушенного договора и его эффекта со ссылками на сравнительно-правовой опыт активно исследуются также, к примеру, и в швейцарском праве (напр., в работах Е. Бидерманна, В. Виганда, П. Гауха, Д. Гласля, Э. Глэттли, Ф.Р. Эрата, Г. Ланца, Р. Майера, С. Полидор-Вернер, Г.-В. Фридриха, Шт. Хартманна). Если оторваться от континентального права и ненадолго остановиться на разработанности рассматриваемой проблематики в странах common law, то, к примеру, в английском праве, впрочем как и на континенте, расторжение нарушенного договора тоже, как указывает Р. Циммерманн, сравнительно поздно дополнило доступные пострадавшей стороне средства защиты (только в конце XVIII в.). При этом XXXI

Введение

идея «условия» («condition») как основания и обоснования для права на расторжение договора здесь тоже имела большое значение 63. Сейчас проблемы последствий расторжения нарушенного договора в странах common law охватываются в основном исследованиями, посвященными различным средствам защиты при нарушении контрагентом своих обязательств (напр., работами Э. Барроуза, Дж.В. Картера, С. Роуэн, Г.Х. Трайтеля и др.), либо исследованиями, посвященными последствиям любой ретроактивной отмены договора (law of rescission) (в частности, работами Г.К. Блэка, Ш.Б. Морисона, Д. О’Салливана, С. Эллиотта и Р. Закржевски и др.). Кроме того, несколько работ о расторжении и его последствиях в common law опубликовано на немецком языке (например, монографии Б.А. Керн и П.Х. Фойерштайна, известная работа М. Райнштайна общего плана 64). Неудивительно, что зарождающаяся дискуссия о последствиях расторжения нарушенного договора, получив такой большой отклик в разных правопорядках, постепенно перешла и на наднациональный уровень. Многие работы (помимо обширных разделов в ведущих комментариях) сегодня специально или в существенной части посвящены анализу данной проблематики в актах конвенционной и неконвенционной унификации договорного права (К. Коена, М. Кребса, У. Магнуса, Н. Фрайбург, С. Хесса, Р. Хорнунга, Р. Циммерманна, Н. Шмидта-Арендтса, Шт. Эберхарда и др.). В российском же праве интерес к проблемам последствий расторжения нарушенного договора, в т. ч. к сложным вопросам возврата полученного, появился скорее лишь совсем недавно, в самое последнее время. Во второй половине XIX в. российской доктриной и судебной практикой тоже постепенно признавалось общее право кредитора отказаться от нарушенного должником договора. Оно основывалось на некоторых положениях Свода законов гражданских и общих 63

Zimmermann R. The Law of Obligations. P. 803–804, 814. См. также об этом, напр.: Thier A. Op. cit. S. 2092; Beale H.G. (ed.). Chitty on Contracts. 29 th ed. Vol. 1. General Principles. London, 2004. P. 1392 etc.; Harker J.R. The Nature and Scope of Rescission as a Remedy for Breach of Contract in American and South African Law // Acta Juridica, 1980. P. 67. Rheinstein M. Die Struktur des vertraglichen Schuldverhältnisses im anglo-amerikanischen Recht. Berlin; Leipzig, 1932.

XXXII

Введение

доктринальных позициях и потом также получило свое отражение в разработанном впоследствии проекте Гражданского уложения Российской империи и некоторых комментариях к нему 65. Но продолжения этих первых шагов или, по меньшей мере, их серьезного обсуждения, в т. ч. в части определения последствий расторжения, так и не последовало. Затем в советском праве, как часто отмечается, договор между предприятиями рассматривался уже скорее не как союз свободных участников гражданского оборота, а как элемент государственного плана 66. Поэтому акцент среди способов защиты прав кредитора при нарушении обязательств должником был смещен в сторону понуждения к исполнению обязательства в натуре, а расторжение договора как альтернативное средство защиты воспринималось довольно настороженно 67: несмотря на то, что право на него воспроизводилось в некоторых разрозненных статьях кодификаций разных лет 68, общие правила о нем отсутствовали в разделах общей части обязательственного права, а доктриной оно толковалось, как правило, максимально ограничительно (лишь в отношениях между гражданами либо между предприятиями вне рамок плана), а иногда и вовсе категорически исключалось 69. Такое отношение к самому расторжению нарушенного договора во многом объясняло и отсутствие интереса к производимым 65

Подробнее со ссылками на источники и литературу об истории вопроса, и в частности о дореволюционном периоде, см.: Усачева К.А. Последствия расторжения нарушенного договора. Что изменилось с реформой ГК // АП. 2015. № 10. С. 118–124. Карапетов А.Г. Расторжение нарушенного договора в российском и зарубежном праве. М., 2007 (КонсультантПлюс). О связи государственного плана и договора см. также Брагинский М.И. Общее учение о хозяйственных договорах. Минск, 1967. С. 102–128; Иоффе О.С. План и договор в социалистическом хозяйстве. М., 1971. С. 87–199; Можейко В.Н. Хозяйственный договор в СССР. М., 1962. С. 57–195. Брагинский М.И. Указ. соч. С. 122; Венедиктов А.В. Избранные труды. Т. 1. М., 2004. С. 394, 404; Гражданское право. Т. 1. / под ред. М.М. Агаркова и Д.М. Генкина. М., 1944. С. 371; Донде Я.А., Фрейдман З.М., Чирков Г.И. Хозяйственный договор и его роль в снабжении народного хозяйства СССР. М., 1960. С. 229; Карапетов А.Г. Расторжение… М., 2007 (КонсультантПлюс), Новицкая Т.Е. ГК РСФСР 1922 года. М., 2002. С. 88–89; Новицкий И.Б., Лунц Л.А. Общее учение об обязательстве. М., 1950. С. 291–292. См., напр., ст. ст. 121, 189, 190, 198–199, 225 ГК РСФСР 1922 г.; ст. ст. 243, 244, 246 ГК РСФСР 1964 г., ст. ст. 41, 47, 49, 65 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г.; ст. ст. 77, 80, 82, 93 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г.; п. п. 19, 25, 34, 35 Положения о поставках 1988 г. Широкий обзор точек зрения по вопросу приводится в работе А.Г. Карапетова (Карапетов А.Г. Расторжение… М., 2007 (КонсультантПлюс)). XXXIII

Введение

им последствиям, лишь изредка законодательно урегулированным в тех случаях, когда оно было закреплено 70. Лишь с принятием ГК РФ 1994 г. вопрос об эффекте расторжения нарушенного договора в России впервые приобрел настоящую актуальность: законодательное закрепление в общей части обязательственного права получили как общая возможность такого расторжения, так и его последствия. Последствиям расторжения договора была специально посвящена ст. 453 ГК, положения которой со временем стали достаточно противоречиво толковаться и в практике судов, и в специальных исследованиях. Среди наиболее значимых публикаций здесь нельзя не упомянуть работы Р.С. Бевзенко, А.В. Егорова, М.А. Егоровой, А.Г. Карапетова, Е.А. Папченковой, С.В. Сарбаша, С.А. Соменкова, Ю.В. Старцевой и др. Отдельные вопросы по данной проблематике исследуются также, в частности, в работах Д.В. Новака и В.С. Гербутова о проблемах неосновательного обогащения. Кроме того, важными здесь оказываются работы А.В. Егорова, Н.В. Рабинович, К.И. Скловского, Д.О. Тузова и др., посвященные вопросам реституции при недействительности сделок. Таким образом, несмотря на то, что в сравнительно-правовой перспективе вопросы, непосредственно касающиеся эффекта расторжения нарушенного договора, могли подробно обсуждаться, по сути, только последние два столетия (до этого дискуссии подвергалась сама возможность его осуществления), за этот период появилось огромное количество специальных исследований. Их предметом стал большой спектр самых разных проблем: это и вопросы обоснования возможности возврата полученного, и вопросы о пределах возможности возврата полученного, и вопросы о виде возврата (в натуре или посредством уплаты компенсации), и вопросы о том, как должны учитываться различные изменения предмета предоставления, и вопросы о возврате выгод от предоставления и компенсации расходов на него, и вопросы о возможности дополнения возврата полученного требованием о взыскании убытков и т. д. Некоторые из этих вопросов обсуждаются более подробно (напр., вопрос о распределении рисков между сторонами при изменениях 70

Подробнее см.: Усачева К.А. Последствия расторжения нарушенного договора. Что изменилось с реформой ГК // АП. 2015. № 10. С. 122–123.

XXXIV

Введение

предмета предоставления, вопрос о возможности дополнения возврата требованием о взыскании убытков), некоторые — менее подробно (например, вопрос о виде возврата полученного, о распределении издержек на осуществление возврата). Некоторые из них рассматриваются более системно 71, некоторые — м енее системно. Анализ этих обсуждений, вместе с тем, практически не позволяет сформировать какое-то общее представление о том, каковы должны быть последствия расторжения нарушенного договора. Нередко решение одних и тех же проблем зависит лишь от того, в какой плоскости находится дискуссия — рассматривается ли тот или иной вопрос с точки зрения критерия, дающего один набор решений, или же с точки зрения критерия, дающего другой набор решений. Например, обсуждается ли выбор того или иного решения в зависимости от квалификации требования о возврате полученного, в зависимости от учета факта нарушения договора и критерия меньшего благоприятствования нарушителю, в зависимости от учета добросовестности получателя (в субъективном смысле), в зависимости от каких-то иных критериев. Вопрос о построении какой-то целостной, непротиворечивой модели последствий расторжения нарушенного договора, которая учитывала бы наличие разных критериев и пыталась бы определить их соотношение, до сих пор концептуально еще не ставился. Данный вопрос лишь изредка упоминался, в частности, в некоторых работах по французскому праву (напр., Ф. Рувьер, М. Малори) и комментариях к проектам его реформы 72. Но, как правило, сводился там к дескриптивному обсуждению одной из возможных моделей, без учета того, что мыслимы разные критерии, предопределяющие ее построение. Например, он сводился к обсуждению только объективной и автономной концепции реституции, основанной на системе различных корреляций, и прежде всего на идее баланса между притоком и оттоком активов, корреляции полученных выгод и понесенных невыгод и т.д. 73 Либо, напротив, к обсуждению только концепции, 71

72 73

То есть с учетом того, что та или иная проблема возникает не только в рассматриваемом, но и в других случаях, для которых выработана какая-то система решений и аргументов. Подробнее см.: Усачева К. Модель I. С. 62–65. Из такой идеи во многом исходит, например, М. Малори. Malaurie M. Op. cit. XXXV

Введение

обращающейся к критериям ответственности (где господствует «функция репарации», основанная на идее вины или риска) 74 или к критериям добросовестности или недобросовестности, зачастую характерным для вещного права и кондикционных правил 75. Такое автономное обсуждение этих концепций и невнимательность к тому обстоятельству, что их может быть несколько, в итоге сделали общее представление о последствиях расторжения нарушенного договора лишь еще более запутанным. И этот вывод во многом подтвердили разногласия между недавними проектами по реформированию ФГК 76. Среди работ по праву других правопорядков и работ сравнительно-правового характера вопрос о последствиях нарушенного договора также еще не рассматривался в контексте анализа разных факторов, влияющих на его разрешение. Например, в работах по немецкому и швейцарскому праву хотя иногда и встречаются попытки как-то концептуализировать учение о последствиях отмены договора, они вновь касаются только какого-то одного из аспектов, только какого-то одного из факторов, предопределяющих последствия расторжения нарушенного договора. В частности, Г. Лезер, описывая эффект расторжения в сравнении с последствиями применения других средств защиты, сосредоточивает свое внимание скорее только на критерии учета вида восстанавливаемого интереса, то есть на вопросе о том, является ли расторжение и его эффект средством компенсации положительного интереса кредитора или же средством компенсации отрицательного интереса кредитора. Он полагает, что самостоятельность расторжения и его эффекта среди иных средств защиты предопределяется ограниченным 74

Из такой идеи исходит, например, Ф. Рувьер. См., напр.: Rouvière F. L’évaluation des restitutions après annulation ou résolution de la vente // RTD civ. 2009, p. 617–638 (https:// hal.inria.fr/hal‑01141907/document). Из этого подхода исходит большинство работ по французскому праву. См. о позиции, в частности: Carbonnier J. Droit civil. Volume II. Les biens. Les obligations. Paris, 2004. P. 2100; Bénabent A. Droit civil. Les obligations. 12 éd. Paris, 2010. P. 174; Malaurie Ph., Aynès L., Stoffel-Munck Ph. Les obligations. 2e éd. Paris, 2005. P. 560 (далее — Malaurie et Aynès); Serinet Y.-M. L’effet rétroactif de la résolution pour inéxecution en droit français // Fontaine, M. Viney G. Les sanctions… (Bruylant: Bruxelles and LGDJ: Paris, 2001). P. 613; Genicon Th. Op. cit. P. 662ss. Подробнее см.: Усачева К. Модель I; Усачева К. Модель II.

XXXVI

Введение

объемом реституции, то есть тем, что реституция сама по себе не направлена ни на полную компенсацию положительного, ни на полную компенсацию отрицательного интереса, а ограничивается лишь возвратом полученных предоставлений. Эта обязанность по возврату, равная для обеих сторон, по мнению Г.Г. Лезера, характеризует типичный минимальный интерес кредитора, который может отказаться от договора, не потребовав полной компенсации своего (положительного или отрицательного) интереса 77. Такой узкий взгляд на функции реституционного эффекта приводит автора к некоторым достаточно спорным выводам (опровергаемым практически во всех современных работах 78), например, о том, что расторжение не может комбинироваться со взысканием убытков, ведь если допустить их комбинацию, расторжение будет полностью совпадать с компенсацией отрицательного или положительного интереса, хотя последнее при этом имеет еще и другие цели — оно направлено на исполнение договора, хотя и посредством суррогата, но не на его отмену 79. Другие авторы останавливаются на анализе некоторых иных отдельно взятых критериев. К примеру, Ф. Хелльвеге, Шт. Хартманн и др. акцентируют основное свое внимание на критерии квалификации реституционного требования. Первый — чтобы обосновать возможность построения единой модели реституции при отмене договора по разным основаниям 80, второй — ч тобы обосновать вывод о том, что квалификация реституционного требования в принципе не имеет и не может иметь значение фактора, определяющего решение конкретных вопросов 81. Все это открывает путь к тому, чтобы обобщить имеющийся на сегодняшний день нормативный материал и исследования по проблемам последствий расторжения нарушенного договора, определить основные факторы, влияющие на их разрешение, и попробовать проанализировать эти факторы как сами по себе, так и при решении различных конкретных вопросов. 77 78 79 80 81

Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 145ff, 291. См. подробнее § 11 второй главы работы. С. 490, 492–501. Leser H.G. Der Rücktritt vom Vertrag. S. 146–147. Hellwege Ph. Ein einheitliches Regelungsmodell…; Hellwege Ph. Die Rückabwicklung… . Hartmann St. Op. cit. XXXVII

Введение

Теоретическая и нормативная основы исследования. Теоретическую и нормативную базу исследования составили указанные в обзоре труды отечественных и зарубежных авторов разных периодов, как специально посвященные проблематике последствий расторжения договора, так и специально ей не посвященные, но затрагивающие отдельные вопросы; отечественное и зарубежное законодательство разных периодов и материалы судебной практики; акты конвенционной и неконвенционной унификации договорного права. В списке использованных источников и литературы, однако, указаны лишь работы, судебные акты и пр., к которым возникла потребность обратиться по ходу рассуждения; целый ряд иных источников, с которыми удалось ознакомиться в ходе исследования, но которые в монографии не обсуждаются, указан в опубликованных автором статьях. География исследования ограничивается рядом стран романского (Франция, Бельгия) и германского (Германия, Швейцария, Австрия) направления континентального права, стран англо-американского права (Англия, США), российским правом (дореволюционным, советским, современным), а также учитывает тенденции, получившие отражение в некоторых актах конвенционной и неконвенционной унификации договорного права. Временные рамки исследования тоже несколько ограничены. Исследование публикуется по его фактическому состоянию на период, в который оно проводилось, а именно по состоянию на конец 2016 г. — начало 2017 г. Цели и задачи исследования. Цель данной работы состоит в том, чтобы c учетом компаративного опыта предложить ориентиры для решения ряда проблем возврата полученного после расторжения нарушенного договора, которые долгое время не находили ответа в теории и практике. Для достижения этой цели последовательно решались несколько центральных задач. Сначала было произведено обобщение нормативного материала и результатов исследований по теме, осуществленных в указанных правопорядках, с тем чтобы понять, какие подходы и их обоснования к рассматриваемым проблемам существуют сегодня в сравнительно-правовой перспективе. Противоречия в решениях конкретных вопросов и сложности даже в попытках их согласованного XXXVIII

Введение

обсуждения обусловили выделение круга факторов, которые влияют на определение последствий расторжения нарушенного договора и нередко предполагают разные наборы возможных решений. Это помогло более системно подойти к предмету исследования и предопределило финальную задачу — проанализировать выделенные факторы на абстрактном уровне (т. е. с точки зрения стоящих за ними идей и ценностей и т. п.) и на конкретном уровне (т. е. с точки зрения их соотношения при решении конкретных вопросов), осмыслив значение и удельный вес каждого из них. Структура работы. Структура работы обусловлена целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованных источников и литературы. Первая глава показывает факторы, которые в сравнительно-правовой перспективе сегодня влияют на определение последствий расторжения нарушенного договора, в т. ч. на содержание правил о возврате полученного. Во второй главе анализируется соотношение этих факторов при решении различных конкретных вопросов, возникающих в ходе осуществления возврата полученного. Первая глава, таким образом, выполняет функцию общей части для изложенного во второй главе. В заключении приводятся общие выводы. Методология исследования. При проведении данного исследования использовался стандартный набор общенаучных и частнонаучных методов — анализ и синтез, индукция и (в меньшей мере) дедукция, структурный метод, системный метод, функциональный метод, исторический метод, метод сравнительного правоведения, метод экономического анализа права и др. Основу исследования составил метод сравнительного правоведения (с использованием и институционального, и функционального подхода 82). Несостоятельность критики его использования как системообразующего в данном случае оказалась во многом связана с отсутствием 82

Последний подход предполагает, что за основу анализа берутся не сами по себе правовые институты в том виде, в котором они урегулированы тем или иным правопорядком, а проблемы, которые эти институты разрешают, т. е. выполняемые ими функции. О подходе см., напр.: Coendet T. Rechtsvergleichende Argumentation. Tübingen, 2012. S. 158–159; Дождев Д.В. Сравнительное право: состояние и перспективы // Российский ежегодник сравнительного права. 2007 / под ред. Д.В. Дождева. СПб., 2008. С. 7–28; Michaels R. The Functional Method of Comparative Law // Oxford Handbook XXXIX

Введение

унифицированного решения целого ряда проблем последствий расторжения не только в разных правопорядках, но и даже в актах (конвенционной и неконвенционной) унификации договорного права. Так, казалось бы, когда речь идет о частном праве, не предопределяемом в конечном счете волей суверена (которая может быть различна в разных странах) в той же мере, что и публичное право, принимаемые по тем или иным вопросам решения опираются скорее на некие объективные идеи и предпосылки, которые нередко одинаково справедливы для многих правопорядков. И поскольку различные правопорядки всегда стремятся к наиболее справедливому решению одинаковых фактических ситуаций, это предполагает их сближение по итогам таких решений, но одновременно может вызвать некоторый скепсис относительно выбора метода сравнительного правоведения в качестве основы исследования. Кроме этого, также, в частности, и тенденция к унификации (и сама ее общая идея), все более набирающая популярность, казалось бы, в какой-то мере способствует стиранию границ в подходах разных стран к тем или иным вопросам. Однако при анализе проблем последствий расторжения нарушенного договора выяснилось, что эта гипотеза не препятствует, а, наоборот, способствует научному поиску: решения целого ряда вопросов в разных правопорядках и актах (конвенционной и неконвенционной) унификации договорного права оказались, напротив, неодинаковыми, и это дало повод для более детального их исследования. Хотя даже если бы данные решения оказались одинаковыми, это все равно не обесценивало бы использование метода сравнительного правоведения. Вопрос о схожести решений частноправовых проблем в разных странах уже являлся предметом специального обсуждения 83, с ним сталкиваются многие исследователи, выполняющие свои работы в сравнительно-правовом ключе. Удивительно, почему он вызывает такой отклик, ведь схожесть решения одной и той же проблемы в разных правопорядках — это тоже значимый результат исследования. Нередко это показатель того, что воспроизводится истинное,

of Comparative Law / M. Reimann, R. Zimmermann (eds.). Oxford, 2006. P. 339–381; Zweigert K. Kötz H. Einführung in die Rechtsvergleichung. Tübingen, 1996. S. 33, 43 и т. д. См. об этом: Дождев Д.В. Сравнительное право. С. 7–28; Coendet T. Op. cit. S. 158–159; Michaels R. Op. cit. P. 339–381; Zweigert K. Kötz H. Op. cit. S. 33, 43 и т. д.

Введение

справедливое решение 84. Сложно отрицать целесообразность учета опыта его реального воплощения в том или ином конкретном правопорядке. Более того, сравнение просто необходимо хотя бы уже только для того, чтобы лучше понять, какие подходы предлагает своя (или любая другая) правовая система. Как справедливо отмечает Дж. Гордли, «мы никогда не поймем, какое именно правило поведения действует в отдельной системе, если не будем знать другие решения» 85. Помимо выявления самих различий в подходах сравнительно-правовой анализ позволил в рамках данного исследования решить также еще одну важную задачу — м аксимально аккумулировать доводы и аргументы, которые обсуждаются в разных правопорядках и обосновывают эти неодинаковые подходы. Ведь нередко такие доводы и аргументы актуальны не только для правопорядка, в котором они рассматриваются, но и за его пределами. Так, к примеру, именно компаративный анализ помог увидеть, что при обсуждении разных вопросов эффекта расторжения в разных правопорядках часто вообще не достраивают аргументацию и набор возможных решений, потому что, с одной стороны, не учитывают решений и аргументов по иным аналогичным вопросам, где также может рассматриваться тот или иной обсуждаемый подход, а с другой стороны, потому что не видят всех возможных решений и аргументов, которые предлагаются, например, в других правопорядках. Помимо несистемности дискуссии о проблемах последствий расторжения нарушенного договора, сравнительно-правовой метод помог обнаружить, что зачастую она ведется еще и непоследовательно: нередко обсуждение тех или иных вопросов в разных правопорядках происходит как бы в разных предметных плоскостях, когда одни и те же вопросы рассматриваются с точки зрения самых разных доводов и аргументов, ведущих к разным наборам решений: с точки 84

Но сравнительно-правовой анализ не должен при этом превращаться в способ установления лучшего для всех правопорядков и на все времена решения. Уже сама подобная цель обоснованно критикуется как абстрактно-идеальная и не учитывающая множества дополнительных (в т. ч. неправовых) факторов. Такая критика, кажется, в полной мере справедлива тогда, когда речь идет об унификации частного права, которая в значительной степени основана на функциональном методе сравнительного правоведения и пытается найти лучшее из (все же) неравных решений. Цит. по: Дождев Д.В. Сравнительное право. С. 7–28. XLI

Введение

зрения квалификации реституционного требования или иных доктринальных доводов (учета вида восстанавливаемого интереса, значения юридической конструкции самого расторжения договора для определения его последствий и пр.), с точки зрения учета факта нарушения договора в целях поощрения соблюдения договорной дисциплины или с точки зрения других аргументов сторонников экономического анализа права (возложения рисков на ту из сторон, которая лучше могла защититься или застраховаться от них и пр.) и т. д. Поскольку сами по себе обнаруженные доводы и аргументы оказались связанными и с использованием инструментария правовой догматики, и со взвешиванием интересов сторон и ценностей, и с идеями экономического анализа права и пр., это предопределило еще один системообразующий аспект методологии, используемой в работе (в особенности, во второй ее главе), — приоритет индуктивных приемов перед дедуктивными. Такой плюрализм исходных позиций при решении разных вопросов в целом характерен для современного этапа развития права. Сегодня появились работы, показывающие, что юриспруденция в ходе своего развития утратила ее первоначальный инструментарий, не найдя ему адекватной полноценной замены 86. Из подобных рассуждений нередко делаются различные выводы. Наиболее взвешенным кажется видеть в них лишь зеркальное отражение эволюции и усложнения общественной и культурной жизни, появления множества дополнительных факторов и направлений, которые потребовали нового осмысления и соответствующей реакции права на них. В таком случае восстановление утраченного инструментария на современном этапе или конструирование альтернативного едва ли будет возможно лишь посредством выведения всех решений из какой-то одной или нескольких фундаментальных идей (будь то какие-то определенные моральноэтические ценности или, к примеру, соображения эффективности 87). 86

XLII

См., напр., Gordley G. The philosophical origins of the modern contract doctrine. Oxford; N. Y., 1991 (reprinted 2011). Об этих и иных проблемах методологии см. также: Карапетов А.Г. Политика и догматика гражданского права: исторический очерк // ВВАС 2010. № 4 (С. 6–69). № 5 (С. 6–56) и работы, на которые ссылается автор. Так, в частности, метод экономического анализа права, хотя и получил большую популярность в сравнительно-правовой перспективе, вряд ли может возводиться в абсолют: апеллирование к нему как к единственно обосновывающему тот или иной подход

Введение

Cамо представление о должном, которым оперирует право, всегда рождается из противопоставления возможных альтернативных решений и аргументов, поскольку в праве нет и не может быть никакой априорно данной ценностной шкалы 88. Индуктивные приемы сегодня как раз позволяют получить такое представление для рассматриваемой группы проблем. Конечно, затем оно может применяться как некий приблизительный набор ориентиров для решения новых вопросов, но только до тех пор, пока не появились неучтенные ранее аргументы, новые социальные, экономические вызовы и пр., дающие повод поставить под сомнение полноту и обоснованность предшествующих индуктивных результатов. Научная новизна исследования. В работе впервые осуществляется анализ предпосылок различий и противоречий современных моделей регулирования возврата после расторжения нарушенного договора. Теоретическая и практическая значимость исследования. Теоретическая значимость исследования определяется актуальностью рассматриваемых проблем и новизной полученных выводов. В результате исследования удалось проанализировать факторы, влияющие на определение последствий расторжения нарушенного договора. Учет разных пластов дискуссии, сложившейся вокруг последствий расторжения нарушенного договора, их различного отражения на конкретном уровне, позволил более системно подойти к предмету исследования и предложить решение для ряда проблем, возникающих в теории и практике. Неудачность одних обнаруженных факторов и характерность других не только для последствий отмены договора по данному основанию одновременно открыли путь к построению общего учения о реституции после отмены договора по любым основаниям (расторжение в связи с нарушением, расторжение в связи с существенным

в принципе свидетельствует о кризисе юриспруденции, даже не пытающейся (при таком понимании) иными средствами разрешать свои проблемы. Про право не как про характеризующееся «правильными» или «неправильными» теориями, а как про «ongoing, self-transforming cultural activity» см., напр.: Patterson D. The Philosophical Origins of Modern Contract Doctrine: An Open Letter to Professor James Gordley // Wisconsin Law Review, Vol. 1427, 1991. P. 1436. См. также обзор точек зрения: Карапетов А.Г. Политика и догматика гражданского права: исторический очерк // ВВАС 2010. № 4 (С. 6–69). № 5 (С. 6–56) и работы, на которые ссылается автор. XLIII

Введение

изменением обстоятельств, недействительность и др.). При этом выяснилось, что такое общее учение в то же время не должно игнорировать разницу между договорными типами, поскольку для разных договорных типов (купля-продажа, аренда и др.) нередко оказывается сложно выработать какое-то единое решение проблем возврата полученного. В данной части материалы и результаты работы могут быть использованы в преподавательской деятельности и при проведении дальнейших исследований, посвященных средствам защиты при нарушении договорных обязательств, а также проблемам возврата полученного после отмены договора по тем или иным основаниям. Практическая значимость исследования определяется возможностью применения разработанных в ней теоретических положений при совершенствовании законодательства и в правоприменительной деятельности. Апробация результатов исследования. Основные положения исследования нашли свое отражение в двенадцати статьях, опубликованных в ряде журналов и сборников статей 89. Наиболее 89

Это следующие статьи: 1) Усачева К.А. Единая модель реституционных отношений в проектах реформирования французского и швейцарского обязательственного права (часть первая: новое решение старой проблемы) // Вестник гражданского права. 2015. № 6. С. 47–94; 2) Усачева К.А. Единая модель реституционных отношений в проектах реформирования французского и швейцарского обязательственного права (часть вторая: основные прикладные вопросы реституции) // Вестник гражданского права. 2016. № 1. С. 47–145; 3) Усачева К.А. Влияние факта нарушения договора на определение последствий его расторжения // Вестник экономического правосудия. 2017. № 6. С. 129–159; 4) Усачева К.А. Расчет компенсации в случае невозможности возврата полученного в натуре при расторжении нарушенного договора // Закон. 2017. № 6. С. 118–134; 5) Усачева К.А. Исключения из правила о полной реституции при расторжении нарушенных договоров и реформирование европейских кодификаций // Вестник экономического правосудия. № 2. 2016. С. 130–160; 6) Усачева К.А. Расторжение нарушенного договора и взыскание убытков: некоторые проблемы соотношения. Сравнительно-правовой аспект (часть первая) // Вестник гражданского права. 2014. № 4. С. 128–155; 7) Бевзенко Р.С., Усачева К.А. Распределение риска гибели вещи и свобода усмотрения сторон при расторжении договора лизинга. Комментарий к определению Судебной коллегии по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 04.08.2015 № 310-ЭС15–4563 // Вестник экономического правосудия. 2015. № 9. С. 8–18; 8) Усачева К.А. Последствия расторжения нарушенного договора. Что изменилось с реформой ГК // Арбитражная практика для юристов. 2015. № 10. С. 118–125; 9) Усачева К.А. Эффект отмены нарушенного договора. Реформа ГК как отражение подходов, развитых практикой // Арбитражная практика для юристов. 2015. № 11. С. 112–123; 10) Усачева К.А. Объем обеспечиваемого обязательства: охватывает ли обеспечение также и ликвидационную стадию обязательства? // Об обеспечении обязательств: Сборник статей к юбилею С.В. Сарбаша. Сост. и отв. ред. А.В. Егоров. М.: ИЦЧП им. С.С. Алексеева при Президенте РФ, 2017. С. 425–461; 11) Усачева К.А. О квалификации возврата полученного

XLIV

Введение

значимые из них легли в основу диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук, подготовленной на кафедре гражданского права МГУ им. М.В. Ломоносова под руководством к. ю. н., доцента А.М. Ширвиндта и прошедшей публичную защиту 27 февраля 2019 г. в диссертационном совете МГУ 12.03 по специальности 12.00.03 — «гражданское право; предпринимательское право; семейное право; международное частное право» 90. Кроме того, некоторые выводы работы были представлены на конференции «День науки частного права НИУ ВШЭ» (НИУ ВШЭ, г. Москва, 12 апреля 2016 г.) 91, на Всероссийской онлайн-конференции «Субсидиарная ответственность и последствия расторжения договора: как победить недобросовестность» (Москва, 21 ноября 2017 г.) 92, 93 и на Юридическом форуме Черноземья (Воронеж, 7–8 октября 2016 г.) 94, а также при чтении в 2015 и 2017 годах лекций по теме «Расторжение договора» (слушателям Московской высшей школы социальных и экономических наук и слушателям Российской школы частного права) и ведении семинарских занятий (в рамках педагогической практики на юридическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова).

в случае расторжения нарушенного договора: исторический очерк // Опыты цивилистического исследования: Сб.к статей / Рук. авт. кол. и отв. ред. А.М. Ширвиндт, Н.Б. Щербаков. Вып. 3. М., 2019; 12) Усачева К.А. «Утром — с тулья, вечером — д еньги» или к вопросу о синаллагматической структуре реверсивного обязательства. Комментарий к определению Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 14.08.2018 № 32-КГ18–15 // Вестник экономического правосудия Российской Федерации. 2019. № 2. Возвращение полученного как последствие расторжения нарушенного договора: дис. … канд. юрид. наук. / Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. М., 2018. Текст диссертации доступен по адресу: https://istina.msu.ru/dissertations/144836803/. Доклад на тему «Распределение риска гибели полученного при расторжении» (тезисы см.: zakon.ru/blog/2016/05/01/den_nauki_chastnogo_prava_niu_vshe_prodolzhenie_sekciya_dogovornogo_prava). Доклад на тему «Расторжение договора: общие последствия» (http://service.arbitrpraktika.ru/conf‑21–11–2017/). Доклад на тему «Расторжение договора: основные сложности осуществления возврата полученного» (http://service.arbitr-praktika.ru/conf‑21–11–2017/). Доклад на тему «Разъяснения Верховного Суда по вопросам расторжения нарушенного договора. Постановление Пленума ВС РФ № 7 и практика по отдельным делам» (http:// xn — t1agt.xn — p1ai/). XLV