› книги личность
6 ноября исполняется 135 лет одному из краеугольных писателей XX века Роберту Музилю (1880–1942)
ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ
Е
сть тайная история литературы, которой не учат в школе и узнавать которую нужно потом всю жизнь самому: по крохам, по писателю собирать воедино, по пазлу, чтобы сложилась картинка. Впрочем, она у каждого своя. Но и своя — текуча: что-то остаётся, а что-то остаётся за поворотом. Что-то находишь снова, или уже теряешь, так теряешь. И если до XX века всё будто выстроено (но открытия возможны, или перестановки), то с XX-м ты один на один, и как скажешь, так и будет. Но буквально несколько писателей всё-таки краеугольны, принимают на себя основную тяжесть постройки и задают ей направление. Они же — крепёжки между твоей параллельной акцией и акциями других. Музиля как австрияка сополагают с Кафкой, Габсбургскую бюрократическую машину — существо — у Кафки с аналогичным существом-механизмом у Музиля: винтики, рычажки, трансмиссии. Гротеск и абсурд. С Прустом — Музиль эпичен: 1700-страничный «Человек без свойств», три тома, главный его роман, задуман в 1905-м, начат в 1921-м, писался до смерти и не был закончен, — панорама, диорама и объемлет. С Джойсом, кажется, сравнивают меньше всего, но и зря: анализ-синтез, глубинный, неповерхностный, каталог поступков, желаний, импульсов, типов, характеров в «Улиссе» и «Человеке без свойств» сродственны. Ещё Музиль, как и Джойс, пол остающейся жизни мыкался, и друзья собирали ему деньги на жизнь, и был человеком жёлчным и не очень приятным; ещё, как Кафка, при жизни был недооценён, а после смерти на время забыт, но зато когда настал «музилевский ренессанс», отхватил такой посмертной славы, — впрочем, это уже к делу не относится. Из них — в принципе, все они сатирики, даже Кафка говорит, что то, что он пишет, рассчитано на смеховое восприятие — Музиль самый весёлый. И его весёлая микропсихология — проникновение в импульсы, а потом и в атомы, где рождаются мысли, чувства, желания, из которых состоит человек, — его тонкие издёвки, изящный глумёж и весь стиль целиком, аналитичный и при этом манерничающий на каждом шагу, тотально (но это, конечно, то высокое манерничанье, которое ничего не имеет общего с просто кривляньем, ужимками и глупым жеманством в литературе), ближе другим писателям. Учившимся, да, у Джойса, Кафки и, наверное, Пруста, но пошедших от них своей дорогой, что ведёт в итоге к постмодернизму. Он и был, вместе с Итало Звево, их родоначальником, хотя большинство их них: Генри Миллер, Канетти, Гомбрович, Беккет, Фланн О’Брайен, его тогда, в 193040-е, вряд ли читало, разве что Грасс и Хеллер уже в 50-е. Их до сих пор, издевательских, весёлых, глубинных аналитиков, 30
АКЦИЯ
не знают, куда поставить и зачислить: модернизм, не модернизм, родившийся раньше времени постмодернизм, что-то среднее. В общем, параллельная акция в литературе. В самом же «Человеке без свойств» «параллельная акция» — это то, что даст возможность Австро-Венгрии утереть нос Германии, идея, концепт, формула империи Габсбургов как таковой, весь роман герои бьются за неё, ломают голову, собирают комитеты и пр. Но комитеты комитетами, фабула фабулой, а настоящая «параллельная акция» — Ульрих, главный герой, «человек без свойств», т. е. не роль, не маска, не тип, не характер, и не профессионал в какой-либо определённой сфере деятельности. Отец его считает никчёмой и бездельником (ладно, не определившимся и ищущим себя всю жизнь), остальные тоже. Ульрих — как бы это сказать? — индивидуальность, «человек возможного», а не «человек реальности», и поэтому без чётких, застывших в его личности свойств. В отличие от «профессионалов» — функций. Из романа, а время действия — 1913 год, видим, что «профессионалы», наглухо впаянные в свои ячейки бюрократического общества, станут причиной Первой мировой, из истории знаем, что и Второй, да и вообще. Отсутствие свойств избавляет от необходимости играть по правилам общества. «Или, может быть, лучше сказать иначе: человек с обыкновенным чувством реальности подобен рыбе, которая клюёт на удочку и не видит леску с крючком, а человек с тем чувством реальности, которое можно назвать и чувством возможности, забрасывает удочку, понятия не имея, насажена ли наживка. Чрезвычайное равнодушие к хватающей наживку жизни навлекает на него опасность творить совершенно нелепые вещи. Непрактичный человек — а он не только кажется таковым, он таков и есть — всегда ненадёжен, и в отношениях с людьми от него можно ждать всяческих неожиданностей. Он будет совершать действия, которые означают для него нечто иное, чем для других, но спокойно воспримет что угодно, если только это можно охватить какой-нибудь необычайной идеей. И к тому же сегодня он ещё очень далёк от последовательности. Вполне, например, возможно, что преступление, наносящее ущерб другому, покажется ему всего лишь социальным просчётом, виновен в котором не преступник, а устройство общества. Вряд ли, однако, пощёчина, которую получит он сам, представится ему позором общества или хотя бы чем-то столь же безличным, как укус собаки; наверно, он сначала даст сдачи, а уж потом придёт к мнению, что этого он не должен был делать» (перевод С. Апта). ТЕКСТ: АНДРЕЙ КРАСНЯЩИХ