на Валааме
«Шостакович и евреи?»
21
№ 1317 17—24 августа 2017 www.evreimir.com
ствия»? Дробь «глупенького» барабана почти беззвучна. А флейточка вроде бы совсем безмятежна. В ее мотивах — раннее утро, брезжущий свет зари. Картина рассвета? Да, первые такты «темы нашествия» — это самый безоблачный и лучистый лад, так называемая пентатоника, «лад природы, лад наступающего утра». Мы, советские музыковеды-исследователи, ассоциировали это с началом войны, когда Гитлер напал на Россию. Инвалиды, сосланные Сталиным на остров Валаам Было четыре часа утра. А до этого? До этого нужен был Валаам! этого?! Б-г ты мой! СкольДа, да, теперь ясно: то, что ко честных людей России мы всегда называем «темой боялись рассвета! Все знанашествия», — это «марш ли: рассвет — самое коваржестокости» не только на ное. Рассвет — это прибливойне. Война или мир — не жение смерти. Неизвестно имеет значения. Это преду- за что. Может быть, за капреждение на все времена. кую-то реплику на вчерашИ всем народам. Шостако- нем партийном собрании. вич изобразил немецких Может быть, за рассказанфашистов? Я верил в это, ный анекдот в гостях у токогда дирижировал симфо- варища. Может быть, за нанией Шостаковича в осаж- мек на недовольство в очеденном Ленинграде. Но реди за хлебом. А, может сейчас могу дополнить... быть, и без всякой причи— Оставь свои сравне- ны. Без всякой. ния, оставь! — умоляла «Политических» ареБронникова. — Я, конечно, стовывали, как правило, понимаю, как все печально. ранним утром. Без шума. — Не печально, моя до- «Черный ворон» (закрырогая. Страшно, — возра- тый фургон с решетказил Элиасберг. Страшно... ми на маленьких оконПричина жестокости сегод- цах) незаметно подкатыня — в нас самих. И «марш вал к вашему дому. Когда жестокости» Шостаковича все еще спали. В квартиру «осторожно» звониадресован сейчас нам. Мрачный остров посте- ли. И тех, кого забирали, пенно скрывался в сумраке вы уже никогда больше не зловещего заката. Зловеще- видели. Рассвет отнимал го. Казалось, что за черны- у вас самое дорогое. Расми волнами беззвучно го- свет вносил в вашу жизнь рит, расплавляется скали- ужас. Разве этот хватаюстый холм, а вместе с ним и щий за горло рассвет когплодоносная земля, когда-то да-нибудь заканчивался в привезенная монахами, и нашей истории? Нет. Он лес, когда-то восхищавший продолжался всегда. От Куинджи. Все горело. Все по- Ягоды к Ежову. От Ежогибало. Все живое. И теперь ва к Берии... И если преВеликоуже не только Элиасбергу, мьер-министр но и мне самому как будто британии Энтони Иден послышалась «тема наше- когда-то сказал, что анствия». И почудилось, что гличанину нечего бояться сквозь иллюзорную музыку стука в дверь рано поутру, марша жестокости проры- ибо он, англичанин, увевался безудержный крик че- рен, что это идет молочница, то любой из нас, соловека, крик о пощаде... Нет. На самом деле цари- ветских, испытывал дрожь ла одна тишина. Устраша- в коленях, расслышав, что ющая тишина «мира». И с уходом темноты в нашу разве не устрашающая ти- дверь постучали. шина «мира» запечатлена в Окончание следует первых тактах «темы наше-
Литературная страница
друга пассажиры. Этот гвалт продолжался не больше минуты, а показался вечностью. ...Когда пароход отчаливал от Валаама, Карл — Не знаю. Вас не знаю. не еврейское. Я действитель- Ильич, Бронникова и я виНе знаю... — слышалось в но счастливый, — как-то по- дели, как шел вверх по скаответ, словно из уст меха- особенному промолвил учи- листой дороге к монастынического робота. тель. И голос его дрогнул... рю безрукий инвалид — Мы с Карлом Ильичем — Вы еврей? — с удивле- сгорбленный, маленький, долго уговаривали погра- нием спросил Элиасберг. едва заметный. За ним по ничника пропустить Брон— Да, товарищ Эли- пятам следовал высокий и никову на корабль, идущий асберг. Я скрипач без рук и статный молодой солдат. в Сортавалу. Элиасберг еврей без паспорта. Но ни— Добродетель всегда продемонстрировал свои чего, ничего... Моей судь- едва заметна, зато порок документы. Я объяснил, что бой на Валааме продири- шествует во весь рост! — Бронникова — жена Эли- жировали вы, Карл Ильич. негодовал Элиасберг. Вот асберга, а он — легендар- Прекрасно продирижиро- с этим абсурдом не мог ный дирижер, исполняв- вали! Спасибо. Спасибо. смириться Шостакович! ший «Ленинградскую сим- Но почему мы не отплы- Никак не мог! Музыкой фонию» Шостаковича в те ваем? Пора бы уже. А? Вы его доказано: все пороки дни, когда скрипачи, учи- хотели записать мое имя? начинаются с отрицания теля музыки, становились У меня все сложно. У меня разума. Все! Как отвратиразведчиками и теряли два имени. По двум моим тельна глупость! От нее руки на фронте, чтобы дать дедушкам. Звучит это так... рождается жестокость. От нам возможность дышать — Инвалид из монасты- нее! — не унимался Карл Валаамским воздухом. ря — на выход! — про- Ильич. Ведь солдатик-то, — Не знаю. Ничего не гремело вдруг откуда-то конвоирующий инвалида, знаю — срабатывала меха- снизу. Инвалид — на вы- вряд ли философствует. ника военного устава. ход! — прогремело снова. Он, солдатик, никого сейЕстественно: на груди С трапа командовал по- час не убивал. Он тихеньмолодого солдата сиял граничник. Кому сказано? кий — смирненький. Его значок «Отличник бое- На выход!! дело — выполнять диреквой и политической подЭлиасберг подошел к тивы. А то, что директивы готовки». борту: против человека, против ...Первый гудок Совести и Разума солдатипарохода возвещал ка мало волнует. Так, к нео завершении посчастью, нас вымуштровасадки. К трапу подли. Прав учитель музыки, бежали несколько прав! Когда «вместо сердопоздавших. И тут ца — пламенный мотор», Бронникова «обвот тогда и начинается менаружила затерявханический человек. шийся паспорт». — Успокойся, ради Б-га! — Никто из нас троих молилась Надежда Дмитрине заметил, как ловевна, не на шутку испугавко «прошмыгнул» шись, что криминальные по трапу наш новый речи мужа ее могут услызнакомый. На палушать. Но Элиасберг не обрабе мы сразу увидели щал на ее мольбы никакого его. На последней внимания. скамейке. Он сиял. — Смотрите, — продол— Посмотрите на жал он, — мы отруливаем него внимательно: у с Валаама едва-едва, со сконего красивое лицо. ростью черепашьего шага, а Просто вдохновену меня в ушах контрапункт ное! — сказал Элисовсем иного рода — агресИнвалиды, сосланные Сталиным асберг. В этом челосивная дробь военного марна остров Валаам веке много духовноша! Глупенький, очень глусти и огромная воля. пенький, ни на что не реаДай ему Б-г удачи! — Я прошу вас! Пожа- гирующий барабанчик. Сто Мы сели рядом с ним. луйста! Пусть он едет к семьдесят пять раз одна и та — С моряками уладили?— своему другу... же ритмическая формула. спросила Бронникова. — Инвалид на выход! — Только и всего. А рядом с — С ними все в поряд- повысил голос отличник бо- барабанчиком — «наивная- ке, — ответил учитель музы- евой и политической подго- наивная», «невинная-неки. Их главный матрос сам товки. — Пароход не пойдет, винная» (и «дебильная») подошел ко мне, и я попро- пока инвалид не выйдет… флейточка. Портрет варвасил его вытащить из моего Учитель музыки встал ра! Да, да, не только учитель левого кармана триста ру- и едва слышно произнес слышит «тему нашествия». блей. Теперь меня не тронут. два слова: «струнные наи- Я тоже ее слышу! Кажется А в Сортавале я знаю, что знанку»... только сейчас я, так назысделать, что сказать. Меня — Выходите! Выходи- ваемый легендарный диришофер научил. Оказывается те! Не задерживайте па- жер, прозрел. Только сейчас не еврейское счастье у меня, роход! — перебивали друг окончательно прозрел. Для